Мария Ульянова

Забота о ленинском наследии

Наступил апрель 1920-го. В этом году Владимиру Ильичу исполнялось пятьдесят лет. Мария Ильинична обегала все букинистические магазины Москвы. Она во что бы то ни стало хотела достать немецко-русский словарь для Владимира Ильича. Она знала, что Владимир Ильич давно мечтал иметь такой «толстенный словарь». Наконец ей повезло: на Кузнецком мосту у букиниста она нашла то, что искала так долго, — немецко-русский словарь под редакцией Тиандера. Словарь оказался отменным — по существу, он превосходил все выпущенные до сих пор. В подзаголовке так и значилось: «Энциклопедия немецкого языка». Рано утром 23 апреля85 Мария Ильинична положила на тумбочку у кровати Владимира Ильича словарь. На титульном листе она написала: «Дорогому Володе от горячо любящей его Маняши. 23-10-IV-20».

Мария Ильинична горячо любила Владимира Ильича, они до последних дней оставались большими друзьями. Его отношение к Маняше было трогательным и нежным... Л.А.Фотиева, вспоминая об их дружбе, писала: «Мария Ильинична рассказывала... как заботится о ней Владимир Ильич. В сырую погоду проверял, надела ли она калоши; если видел ее утомленной, спрашивал, не очень ли она «переустала». Однажды во дворе Кремля я встретила Владимира Ильича и Марию Ильиничну на прогулке. Мы с Марией Ильиничной затеяли игру в снежки. Веселая игра продолжалась до тех пор, пока мои снежки не засыпали воротник Марии Ильиничны.

Владимир Ильич подошел к ней и заботливо стряхнул снег, чтобы он не попал ей за воротник».

Такие минуты отдыха случались редко. «Когда вырывалась свободная минута, любил он, — вспоминает Крупская, — забрав меня и Марию Ильиничну, ездить по окрестностям Москвы, ездить все в новые места, ехать и думать, дыша полной грудью».

В семье Ульяновых любовь к природе, к раздолью русских полей и лесов привила детям мать. Мария Ильинична вспоминала уже после смерти Владимира Ильича:

«Любимым его отдыхом были прогулки. Он старался отыскивать новые красивые места, по преимуществу более безлюдные, ездил на далекие прогулки на велосипеде, и это давало ему настоящий отдых от умственной работы, от трепки нервов...

За исключением кратковременных поездок на отдых в деревню (за границей), во время которых он, конечно, тоже не порывал с политической работой, я не знаю ни одного месяца, больше того, ни одного дня, когда бы он не жил жизнью партии, не болел ее неудачами, не радовался ее успехам».

В начале двадцать второго года Владимир Ильич чувствовал себя уже плохо. Он все чаще уезжает в Горки. Сотрудники редакции видели, как изменилась Мария Ильинична. Она редко смеялась, выглядела усталой, часто звонила домой, а однажды сказала с горечью: «Не уберегли мы Ильича». И ей вспомнилось, как еще в 1918 году в Петрограде пришел в «Правду» рабочий и принес стихотворение о вожде. Каждая строка кончалась как бы припевом: «Товарищи, братья! Великих своих берегите вождей!»

Весну и лето 1922 года Ленин с семьей прожил в Горках. Там Владимир Ильич чувствовал себя лучше, стал совершать длительные прогулки, спускался к реже.

Однажды в Горки пришла посылка из Пермской губернии от пчеловода Кузнецова. А в посылке две рамки душистого июльского меда. Владимир Ильич попросил Марию Ильиничну поблагодарить пчеловода. Она пишет в деревню Баской Пермской губернии: «Дорогой товарищ! Ваш подарок мы получили, и Владимир Ильич поручил мне написать Вам и поблагодарить за вкусный мед и добрые пожелания. Владимир Ильич теперь поправляется и, надеемся, скоро снова может приняться за работу. Его очень интересует, как поставлено дело на Вашей пасеке, давно ли Вы там работаете. Напишите как-нибудь об этом.

Еще раз спасибо Вам, привет и пожелание успеха в работе от Вл.Ильича»86.

В конце лета Владимир Ильич вычитал где-то об успешной деятельности канадской научно-растениеводческой организации «Обновление земли». 18 сентября 1922 года Мария Ильинична писала И.Горбунову в Берлин: «...И-чу хотелось бы связаться с организаторами «Обновл. земли», чтобы выписывать оттуда семена, книги и пр. Хотелось бы также пересадить и флору Канады в РСФСР и, в частности, в наш совхоз. Можно снестись и с канадскими земледельческими и садоводческими фирмами?

Видимо, этот вопрос очень его занимает, так что он часто к нему возвращается.

В нашем совхозе кое-что уже делается: подбираются люди, подходящие для проведения такого плана, сносимся с разными садоводствами и пр., И-ч теперь молодцом, рвется к работе и с 1-го будет уже, вероятно, в городе. Но работать придется с частыми передышками, и «образцовый совхоз», если его удастся создать, будет хорошим местом для этого...»87

В октябре Владимир Ильич вернулся в Москву. Уже 3 октября он председательствует на заседаниях Совнаркома, и снова в его кабинете до позднего вечера горит свет.

В эти дни к Марии Ильиничне обратились с не совсем обычной просьбой. В 1922 году приехал в Москву американский художник Оскар Цезаре. Он делал портреты выдающихся деятелей партии большевиков для прогрессивных американских журналов. В США хотели знать о тех людях, которые изменили мир, и, конечно, о Ленине. Но вот с Владимиром Ильичем Цезаре и не мог встретиться, Ленин был болен и большую часть времени проводил в Горках, а когда приезжал в Москву, был так загружен работой, что ни о каком позировании художникам секретари не хотели слышать. Цезаре выручил случай. «Как-то встретился с одним знакомым коммунистом, — вспоминал художник, — энергичным, находчивым. Он-то сделал для меня все.

В дождливый вечер мы отправились в «Правду», официальный орган партии. Там я встретил сестру Ленина, Ульянову, женщину средних лет, с милым лицом, стального цвета волосами, карими глазами и изящными манерами. Говоря со мною по-немецки, она согласилась устроить дело при условии, что выручка от продажи портрета Ленина пойдет в пользу голодающих русских детей. С радостью, ответил я. Она тут же позвонила своему брату и получила его согласие».

Это было так необычно, что, когда Мария Ильинична сообщила о согласии Владимира Ильича принять художника Лидии Александровне Фотиевой, та с трудом поверила в это. В книге, где секретари Совнаркома отмечали приемы и поручения Ленина, появилась следующая запись: «В пятницу, 13 октября, Владимир Ильич обещал (через Марию Ильиничну) принять Цезаре (художника) днем на 10 минут для зарисовки Владимира Ильича».

Мария Ильинична понимала, как дорога каждая минута Владимира Ильича, вместе с тем она знала, какое большое значение придает он установлению контактов — торговых, культурных, политических между деятелями России и Америки, и потому решилась обратиться к брату с этой просьбой. Цезаре назвал свои воспоминания «Сеанс в счастливую пятницу», в них он дает правдивый и точный портрет Владимира Ильича: «Передо мной был вызывающий более всего дискуссий, интереснейший человек мира нашего времени. Он поднялся с кресла и прошел до самой двери, чтобы пожать мне руку.

Если бы вы не знали, что он был болен, никогда бы этого не подумали. Вы бы скорее подумали, что он от природы несколько бледен. Мне показалось, что он ростом 5 футов и 4 дюйма. Лицо его осветилось широкой улыбкой, когда он здоровался со мной... У него приятные манеры его сестры, хотя они, кроме роста, друг на друга не похожи.

Его рыжеватого оттенка борода поседела. Глаза темные... Он несколько наклоняется и пронизывает тебя пытливым и живым взором. Когда он улыбается, его лицо освещается живым выражением».

В благодарной памяти художника рядом с великим Лениным навсегда осталась и Мария Ильинична — сестра, друг, помощник, партийный работник и обаятельная женщина. Цезаре был последним художником, рисовавшим Владимира Ильича с натуры.

Болезнь Ленина прогрессировала, и в ноябре Владимир Ильич чувствовал себя неважно. Тем не менее 13 ноября 1922 года Ленин выступил на утреннем заседании IV конгресса Коминтерна с докладом «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции».

Владимир Ильич говорил по-немецки, зал ловил каждое его слово. А рядом около трибуны сидела Надежда Константиновна, готовая в любую минуту прийти на помощь. Мария Ильинична в эти часы находилась в редакции, работала над очередным номером газеты. Несколько раз она звонила в Президиум конгресса, узнавала, как говорит Ленин. Ее успокаивали: «Гром оваций потрясает зал, все стоя приветствуют Ленина».

Конец ноября и начало декабря Владимир Ильич продолжал работать, но 12 декабря вечером он почувствовал себя плохо. 16 декабря он слег совсем.

В январе — феврале 1923 года Ленин диктует последние теоретические статьи и письма: «Странички из дневника», «О кооперации», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше». В этих статьях Ленин подводит итоги деятельности партии в первые годы Советской власти и намечает конкретные пути дальнейшего строительства социализма в нашей стране.

О последних работах Ленина Мария Ильинична писала так: «...он последним мощным усилием дал, может быть, лучшее из всего, что он писал во всю свою жизнь. Он диктовал эти статьи стенографистке, потом заставлял прочитывать ее написанное и исправлял. Врачи не сразу разрешили ему эту работу, но скоро им пришлось уступить». 2 марта Ленин закончил диктовать последнюю статью «Лучше меньше, да лучше». 3 марта Мария Ильинична принесла Владимиру Ильичу свежую корректуру. Он внимательно просмотрел весь материал и попросил немедленно сдать в печать. И 4 марта на страницах центральных газет была опубликована последняя статья Ленина, и все полагали, что Владимир Ильич поправился и приступил к работе.

Вечером 9 марта, как всегда, Мария Ильинична сидела у постели Владимира Ильича, они тихо беседовали, в соседней комнате отдыхала Надежда Константиновна, она дежурила ночью, боясь оставить Владимира Ильича хотя бы на минутку одного. Впоследствии в своих воспоминаниях Мария Ильинична расскажет об их последней беседе, перед тем как Владимир Ильич навсегда потеряет речь.

«...за несколько часов до потери Ильичем речи мы сидели у его постели и перебирали минувшее. «В 1917 г., — говорит Ильич, — я отдохнул в шалаше у Сестрорецка благодаря белогвардейским прапорщикам; в 1918 г. — по милости выстрела Каплан. А вот потом — случая такого и не было...»

Через два часа Владимир Ильич потерял сознание. Всю ночь продолжался приступ. Всю ночь Мария Ильинична простояла у постели брата. Утром врачи сказали ей, что положение донельзя тяжелое: больной лишился дара речи, снова паралич более серьезной формы, чем первый. Осталась одна надежда: Владимир Ильич от природы был сильным и здоровым человеком. Врачи надеялись, что организм сможет справиться с болезнью... А пока борьба за каждый день, за каждый месяц, борьба с тяжелейшим недугом, который обрушился на Ленина. Близкие поняли, что Владимиру Ильичу угрожает смерть. Мария Ильинична решила на время оставить работу в редакции, чтобы быть все время рядом с Ильичем и поддерживать Надежду Константиновну, которая чувствовала себя очень плохо, и помогать ей. Все ее помыслы о здоровье брата. А в «Правде» волнуются и ждут ее сотрудники и товарищи. Приближается День печати. В Горки приходит дружеское послание: «Дорогая Мария Ильинична! Сотрудники и рабкоры отдела «Рабочая Жизнь» «Правды» приветствуют Вас, как основательницу Отдела «Рабочая Жизнь», чей внимательный глаз и твердая рука отчетливо сказывались на каждой заметке, на каждой строчке за все время существования Отдела.

Теперь, когда Вас нет с нами (уверены ненадолго), мы больно чувствуем Ваше отсутствие. Тем не менее мы твердо помним и, по мере сил, выполняем Ваши указания.

В настоящий праздник рабочей печати мы горячо приветствуем Вас. С нетерпеньем ждем Вашего возвращения к работе.

К празднику рабочей печати мы счастливы сообщить Вам об открытии при «Правде» клуба красных директоров и рабочих корреспондентов имени Марии Ильиничны Ульяновой. Таким образом, Вами начатое дело, дело смычки рабочих хозяйственников и рабочих корреспондентов, получило свое осуществление...»88 Среди тех, кто подписал письмо, и Наташа Пилацкая, и Ольга Тоом, и Владимир Куканов, и многие другие. Мария Ильинична читала письмо и думала о том, как быстро растут люди, как крепнут связи с широкими массами, как ширится актив «Правды». Она показала письмо Владимиру Ильичу — ведь он всегда так ратовал за создание рабоче-крестьянского актива вокруг «Правды».

Лето провели в Горках вместе. Мария Ильинична и Надежда Константиновна всюду сопровождали Владимира Ильича. Совершали пешие прогулки по окрестным лесам и полям. Иногда выезжали на машине в соседний лес. «На днях ездили сравнительно далеко в лес за брусникой. Ильич любит детей, и с крестьянскими ребятами у него всегда длинные и веселые разговоры. Часто, бывало, мы дорогой забирали целый автомобиль белокурых головок и катали их», — вспоминала Мария Ильинична.

За несколько дней до заседания коллегии она разбирала неотложные дела, кое-что из срочных материалов и писем увезла с собой в Горки, надеясь найти минуту и просмотреть их. А своему заместителю Попову-Дубовскому оставила записочку:

Она обращается к В.С.Попову-Дубовскому, заместителю ответственного секретаря «Правды», с просьбой предоставить ей отпуск «ввиду особо важных причин». Причина всем ясна — тяжелая болезнь брата.

Сохранилось постановление редакционной коллегии «Правды»:

И хотя Мария Ильинична понимала, что Владимир Ильич смертельно болен, она и виду не показывала. Держалась ровно и спокойно, была очень внимательна и нежна с Надеждой Константиновной, старалась каждую свободную минуту побыть рядом с братом.

Осенью в здоровье Владимира Ильича наблюдалось некоторое улучшение, он начал понемногу ходить. И вот неожиданно для всех 18 октября в полдень, «как там врачи ни упорствовали, но в Москву мы все-таки выбрались», — вспоминала Мария Ильинична: Мария Ильинична была рядом с Владимиром Ильичем. В тот день они остались ночевать в кремлевской квартире, а на другое утро, прежде чем вернуться в Горки, на машине проехали по территории первой сельскохозяйственной выставки РСФСР. Мария Ильинична вспоминала, что настроение Владимира Ильича в часы посещения выставки было оживленное, радостное. И после возвращения Владимира Ильича в Горки врачи констатировали временное улучшение в его здоровье.

После осмотра выставки Владимир Ильич попросил Гиля проехать по главным площадям и улицам столицы. Мария Ильинична понимала брата — он прощался с Москвой.

Поздно вечером Ульяновы вернулись в Горки. Владимир Ильич был заметно расстроен.

Осенью 1923 года Мария Ильинична стала появляться в редакции, помогала решать ряд неотложных вопросов и, забирая кучу рукописей с собой в Горки, говорила: «Пришлю утром, ведь какая длинная ночь впереди». Утром на столе главного редактора лежали правленые рукописи...

Однажды она присутствовала на очередном собрании рабкоров, как вдруг в комнату вбежала напуганная секретарша: «Мария Ильинична, вас срочно просят к телефону из Горок».

«Мы видели, как сразу переменилось ее лицо, — вспоминал А.Зуев. — А через минуту услышали ее болезненный вскрик из соседней комнаты. Она тут же вернулась, торопливо одеваясь на ходу. Всегда живые ее глаза померкли, лицо стало бескровным, губы дрожали.

— Вы уж тут без меня...

И, не договорив, схватила свой портфель и выбежала.

На другой день мы узнали, что в здоровье Ленина наступило резкое ухудшение».

Настроение было тревожным. Мария Ильинична в редакции почти не появлялась. Срочные материалы ей пересылали в Горки. По вечерам она звонила и приглушенным, каким-то угасшим голосом спрашивала: «Ну как вы там? Что нового?» И никогда не жаловалась. Правда, она совсем не могла спать. Ночами, накинув на плечи теплый платок, тихонько ходила по затемненным комнатам горкинского дома, подолгу стояла у дверей комнаты Владимира Ильича. Иногда она забывалась тяжелым коротким сном.

Однажды — это было в начале января — Мария Ильинична простудилась и затемпературила, лежала и все думала об Ильиче.

«...По случаю температуры видела сон: будто Ильич стал говорить, — пишет она Шушанике Никитичне Манучарьянц, — эх, как бы сон был в руку!»90

Близкие и товарищи поражались ее стойкости, силе ее воли, присутствию духа. Эти качества она, несомненно, унаследовала от матери. Так же, как и Мария Александровна, она умела быть твердой и спокойной в труднейшие минуты жизни.

Иногда ей казалось, что Владимиру Ильичу лучше, что он поправляется. Вот и сегодня, 20 января утром, когда принесли почту и там оказался большой альбом с фотографиями и брошюра — подарок Ильичу от бывших красноармейцев Таманской армии, Владимир Ильич внимательно перелистал альбом, просмотрел брошюру и попросил Марию Ильиничну ответить. И Мария Ильинична тотчас ответила письмом.

А на другой день после обеда Владимиру Ильичу стало совсем плохо. В 18 часов 50 минут он скончался.

Наутро 22 января вокруг дома в Горках собралось несколько сотен людей.

В тот год морозы стояли очень сильные, дорога до станции была завалена сугробами. Близкие уговаривали жену и сестру Ленина доехать до поезда на санях, но они наотрез отказались. Взяв под руку Надежду Константиновну, Мария Ильинична твердо сказала: «Мы пойдем пешком со всеми...»

Снежная дорога убегала к горизонту, и, сколько можно было охватить взором, везде одни люди, они стояли вдоль дороги с непокрытыми головами. Это крестьяне окрестных сел пришли проводить Ильича...

Мария Ильинична все делала, чтобы поддержать Надежду Константиновну. Они везде были вдвоем. Вечерами подолгу сидели в опустевшей кремлевской квартире. Телефоны молчали: знакомые и друзья старались не беспокоить их. Они перебирали фотографии, сделанные Марией Ильиничной в последние месяцы жизни Владимира Ильича в Горках. Она специально научилась фотографировать, чтобы запечатлеть брата в минуты отдыха, в кругу семьи.

Вечером 24 января на стол Марии Ильиничне положили большой конверт — это пришло соболезнование из Центральной Контрольной комиссии РКП. Товарищи писали ей: «Дорогая Мария Ильинична! В дни великой потери, которую понесли партия, рабочий класс, трудящиеся всего мира, Центральная Контрольная комиссия РКП выражает уверенность, что Вы, Мария Ильинична, родная Ильичу не только по крови, но и по духу, в умении настойчиво и неуклонно служить рабочему классу, найдете в себе силы настойчиво и неуклонно продолжать то дело, которому Вы отдавали всю свою энергию, всю свою силу».

Горе не сломило ее. Сотрудники редакции были немало удивлены, когда на следующий день после похорон Мария Ильинична вошла в свой кабинет. На недоуменные взгляды товарищей сказала: «Что же теперь делать. Работать надо». И она с головой окунулась в работу... Дел за ее отсутствие накопилось немало. Стол был завален рукописями. Пачки писем лежали нераспечатанными. Много писем со словами соболезнования и теплого участия... Без конца звонили телефоны, и только замолчал навсегда «верхний», никогда она не услышит голос Владимира Ильича, никто не спросит ее, не «переустала» ли она очень и не пора ли домой...

Теперь заботу о Крупской Мария Ильинична полностью берет на себя, она звонит в Наркомпрос и спрашивает у ее секретаря В.С.Дридзо: «Как там Надежда Константиновна?» И если у Крупской нет приема или заседаний, то просит соединить с ней, чтобы сказать Надежде Константиновне несколько слов, подбодрить ее как-то. Но усталость, нервное напряжение сделали свое дело, уже в начале февраля Мария Ильинична сильно простудилась и слегла надолго. Она пишет в редакцию своему заместителю:

Вечерами Мария Ильинична разбирала письма Владимира Ильича к ней, присланные из Парижа и Шушенского, из Женевы и Лондона... Как это было недавно... В ее личном архиве оказалось несколько рукописных работ Ленина, она еще раз бережно перелистала их, аккуратно сложила в портфель и позднее передала в Институт Ленина. В Центральном партийном архиве ИМЛ хранится документ, который гласит: «...Получено Институтом Ленина от М.И.Ульяновой рукописи В.И.Ленина.

1) «Великий почин» на 61 л.

2) «Государство и революция» 83 л.

3) «Проект декрета о раб. контроле» на 2 л. со справкой т.Лозовского. 6/VI-24 г.»92.

Просматривая как-то очередную корреспонденцию, Мария Ильинична обратила внимание на знакомый почерк. Она быстро распечатала конверт, да, она не ошиблась, письмо от Василия Александровича Савельева, с детьми которого она когда-то занималась математикой и французским языком.

Савельев писал, что теперь он много работает и для него нет личной выгоды «примазаться к партии». «...И для детей мне хочется через себя сблизить их также с требованием новой жизни»93. Мария Ильинична радовалась, она знала, что партия приобретает стойкого борца, и гордилась, что в этом есть и ее заслуга.

После смерти Ленина его рабочий кабинет был закрыт, ключи находились в комендатуре и у Надежды Константиновны и Марии Ильиничны. Иногда они ходили туда, следили за уборкой.

Однажды Марии Ильиничне передали просьбу студентов Университета имени Я.М.Свердлова. Они хотели бы осмотреть кабинет Владимира Ильича. Она ответила согласием, но сама не могла встретить их, так как болела, да и горе ее было слишком свежо. Каждый раз, входя в кабинет, она испытывала невыносимую боль: никогда Владимир Ильич не сядет за свой стол, не возьмет любимой книги, не зазвонит здесь телефон. Студенты передали ей письмо:

Тогда Мария Ильинична впервые серьезно задумалась о сохранении кремлевского кабинета Ленина для потомков, она понимала, что придет время и кабинет Ильича станет музеем. Этим она будет заниматься долгие годы. Сохранились документы, свидетельствующие о ее постоянной заботе о сохранности кремлевского кабинета и вещей, хранящихся в нем.

Эти меры, принятые вовремя благодаря заботам Марии Ильиничны и Надежды Константиновны, сыграли важную роль в сохранении обстановки кремлевского кабинета Ленина и дали возможность современникам нашим, людям 70-х годов, видеть и ощущать подлинную атмосферу кремлевской квартиры, где жил и работал Владимир Ильич.

К этому же периоду относится переписка Марии Ильиничны с советским пресс-аташе в Париже Александром Аросевым по вопросу сохранности квартиры Ульяновых по улице Мари-Роз, 4.

Вскоре после смерти Владимира Ильича ряд газет и журналов начали публиковать воспоминания о нем. Со многими из них Мария Ильинична знакомилась тотчас, просматривая газеты, а некоторые воспоминания еще в рукописи ей присылали на просмотр и рецензию. И вот на страницах «Правды» 8 июня 1924 года М.И.Ульянова поделилась своими впечатлениями об этих воспоминаниях, которые часто писались людьми, плохо знавшими Ленина, не всегда серьезно и строго подходившими к этому ответственному делу.

«...Воспоминания о Ленине нужно писать. Каждый факт, каждый штрих его жизни, описанный его современниками, будет иметь значение для будущего биографа Ленина.

Но только факты, строго проверенные, а не такие, какие приводятся в указанных выше воспоминаниях», — писала Мария Ильинична в заключение в своей статье.

Серьезно анализируя работу А.Меньшого «На могилу Ильича», Мария Ильинична приводит такие примеры, которые вызывают не только сожаление, но и подчас возмущают своей неправдоподобностью. Автор, например, писал: «...Он быстро научился косить и не отставал от крестьян, работал всей душой, весь ушел в работу. Поработавши, с наслаждением курил махорку...»

Мария Ильинична пишет: «...Ильич никогда не косил и не курил, ни с «наслаждением, ни без наслаждения».

Или в другом месте автор пишет следующее: «Ленин никогда не смотрел в зеркало. В течение последних десяти лет своей жизни не видел он лица своего. Осмотрите все комнаты, в которых жил Ленин в последние годы, — ни в одной из них зеркала нет».

«И опять неправда, — замечает Мария Ильинична. — Все это взято из головы». Статья Меньшого изобилует подобными нелепостями.

Возмущенная таким «описанием» жизни и деятельности Ленина, Мария Ильинична очень резко критикует Меньшого, обвиняя его в том, что он в своих воспоминаниях изображает Ленина каким-то ханжой и филистером.

Останавливается она и на материалах, опубликованных в номере 36-м журнала «Долой неграмотность», предназначенного для чтения в школах и кружках малограмотных. Там в статье «Ленин и Октябрьская революция» рассказывалось, что в июльские дни «было решено переправить т.Ленина в Кронштадт. Переезд из Петрограда в Кронштадт был обставлен со всеми предосторожностями. Тов. Ленин был переодет в костюм простой женщины. В таком виде он прибыл к Неве, где его ожидал катер...»

Материал содержал множество подобных «фактов» вплоть до того, что Ленин работал кочегаром на трех кораблях. «Здесь около раскаленных котлов, обливаясь потом, обдаваемый угольной пылью, вождь революционного пролетариата обдумывал дальнейшие пути революции».

«Сильно сказано и красиво, — заключала Мария Ильинична, — только... неверно с начала до конца».

С мнением Марии Ильиничны по вопросам пропаганды ленинского наследия считались такие авторитетные члены партии и близкие Ленина, как его старшая сестра Анна Ильинична. В 1931 году она выпускает книжку «В.И.Ульянов (Н.Ленин). Краткий очерк жизни и деятельности», которую присылает младшей сестре с такой дарственной надписью: «Дорогой Марусичке с тем, чтобы отвлеклась от взгляда ласковой сестрички, взглянула строгим беспристрастным взором члена Ц.К.К. и выяснила, насколько подходит для молодых, новых членов партии и, — если подходит вообще, то какие изменения, исправления должны быть сделаны для след. издания, чтобы бумага и др. расходы на издание были произведены рационально. А.Ульянова. 9.XII-31».

Эта книга, и сейчас хранящаяся в комнате Марии Ильиничны в Кремле, содержит многочисленные ее закладки и пометки. Так, на странице 45 на полях читаем: «Таммерфорс, конф. была в дек. 1905 г.». В тексте говорится о ноябре 1906 года. На странице 61 к словам автора «Ленин во главе партии большевиков разъяснял рабочим...» Мария Ильинична делает замечание: «Не совсем верно, был ряд товарищей, ведших вместе с ним борьбу».

Внимательно и глубоко принципиально подходила Мария Ильинична к книгам, отражающим жизнь и деятельность Ленина.

Когда Мария Ильинична в 1929 году ушла из редакции «Правды», ей представилась возможность исполнить свою давнишнюю мечту — собрать и издать отдельным сборником письма Владимира Ильича к родным. Работа эта была серьезной и требовала много свободного времени. Мария Ильинична долгие часы и месяцы проведет за разбором писем Владимира Ильича к матери, к Анне Ильиничне и к ней, к его Маняше.

Какую радость и боль доставит ей чтение этих писем! Она бережно перебирает пожелтевшие листочки, отправленные к ней в Брюссель из затерявшегося где-то в сибирских просторах таежного села Шушенского, — эти письма сразу от двоих дорогих ее сердцу людей — от Владимира Ильича и Надежды Константиновны. В этих письмах забота и тревога только о ней, о молоденькой курсистке, уехавшей далеко от родных, и ни слова о собственных трудностях и печалях.

Мария Ильинична работала над сборником вместе с Анной Ильиничной, и они вспоминали далекие годы, прекрасный период их жизни, наполненный событиями огромной важности, именно в те годы родилась и оформилась партия большевиков. В первый сборник им удалось включить почти все письма за 1884 — 1917 годы, которые сохранились, к счастью, в оригинале, и только некоторые приводились с копий, взятых из дел жандармских управлений или департаментов полиции в том виде, в каком они сохранились и были включены в дело в качестве «улик». Так, в Центрархиве мы нашли выписки из шести писем Владимира Ильича, приложенных к делу московского жандармского управления в качестве «вещественных доказательств», — пишет Мария Ильинична.

Вся деловая переписка в основном велась конспиративно, выполнялась «химией» в книгах и журналах, посылалась на чужие «чистые» адреса. Так как все письма к родным и знакомым, как правило, перлюстрировались, то Владимиру Ильичу приходилось частенько прибегать к всевозможным намекам и условностям.

Боязнь подвести товарищей или близких заставляла Владимира Ильича быть очень осторожным и не называть ни фамилий, ни имен.

Чтобы избежать упоминания фамилии кого-либо из более или менее легальных знакомых, о ком Владимир Ильич хотел сообщить что-либо, передать привет и пр., он сплошь и рядом прибегал в этих письмах к кличкам и объяснениям, имеющим связь с тем или иным известным нам фактом или событием. Так, Владимир Ильич называет «историком» (имея в виду его исторические работы) И.И.Скворцова-Степанова, с которым у него — через сестер — шла одно время оживленная переписка.

Под «китайским путешественником» подразумевается А.П.Скляренко, служивший тогда на железной дороге в Маньчжурии.

В целях конспирации Владимир Ильич «...не давал нам, — пишет Мария Ильинична, — для переписки своего личного адреса, и, когда он жил в Швейцарии или Мюнхене, мы писали ему на Париж или Прагу».

Анализируя переписку Ленина с родными, Мария Ильинична подчеркивает, что при внимательном чтении писем Ленина можно видеть, как работал он в эмиграции, какие посещал библиотеки, каких трудов ему стоила публикация его литературных работ, как «воевал» с издателями.

«Большие трудности представляли и цензурные условия: статьи Владимира Ильича урезывались и искажались (как, например, статья «Некритическая критика»), книги конфисковались («Аграрный вопрос», II том) и пр., и т.п. Но помимо того, большие трудности представляла и оторванность от России и невозможность в силу этого завязать часто непосредственные связи с издательствами и т.п.».

Далее в предисловии к книге Мария Ильинична пишет, что по письмам Ленина к родным можно судить не только об его удивительно чутком и добром отношении к близким, но и к людям вообще.

Письма Ленина к Марии Александровне говорят о нем как о сыне, о нежном, добром и внимательном сыне, постоянно заботившемся о матери.

«Особенно сильно проявлялось внимание Владимира Ильича к матери, когда ее постигала какая-нибудь гроза, а этих гроз было так много в ее жизни, — вспоминала Мария Ильинична. — То один, то другой член нашей семьи подвергался аресту или высылке, при этом иногда бывало арестовано несколько человек зараз, и ей, бывшей тогда уже в пожилых годах, приходилось снова и снова ходить в тюрьмы на свидания и с передачами, просиживать часами в приемных жандармов и охранников, болеть душой, порой в полном одиночестве, за своих детей, лишенных свободы. Как беспокоился Владимир Ильич за нее в эти периоды ее жизни и как тяготился оторванностью от нее, особенно ярко видно по письму его к матери от 1.IX.1901. Мария Ильинична и Марк Тимофеевич сидели тогда в тюрьме, Анна Ильинична была за границей и не могла вернуться в Россию, так как это повлекло бы ее арест по тому же делу, а Дмитрий Ильич также не мог оставаться с матерью, потому что должен был кончить университет в Юрьеве (Дерпт. — Авт.)».

По переписке можно видеть, как заботлив и внимателен был Владимир Ильич к сестрам и брату, постоянно интересовался их делами, был всегда в курсе их забот и тревог.

«Он старался устроить переводы для нас, — вспоминает Мария Ильинична, — посылал для этого иногда иностранные книги, интересовался и нашим чтением и занятиями, звал пожить к себе и пр. Много внимания проявлял Владимир Ильич и к товарищам, расспрашивал о том, как им живется, старался прийти им на помощь и в материальном отношении. Так, он брался писать предисловия к переводам товарищей, чтобы облегчить им издание этих переводов, а таким образом и возможность иметь заработок».

Особой заботой и теплотой пронизаны все письма Ленина к младшей сестре, к его Маняше. Даже в письмах, адресованных матери или старшей сестре, Владимир Ильич постоянно спрашивает о Маняше. Так, в одном и том же письме от 6-XII.1900 года, посланном из Мюнхена, он спрашивает о сестре дважды: «Как идут дела у Маняши? Не очень ли много она работает? Вполне ли здорова теперь? — ей, может быть, полезно побольше бегать, т.е. ходить в разные концы города?..

Катается ли Маняша на коньках? Здесь есть какой-то kunstliche (!) Eisbahn, — я все собираюсь посмотреть на эту подделку»98.

Мария Ильинична подчеркивала, что переписка дает возможность широкому читателю увидеть те черты характера Ленина, те особенности его удивительной личности, которые наиболее полно раскрываются во взаимоотношениях с близкими людьми. По переписке читатель сможет полнее представить себе образ жизни Ленина в период ссылки и эмиграции, узнать больше и подробнее о привычках его, склонностях, об его отношении к музыке, природе и т.д.

Внимательно перечитывая письма Ленина к родным, читатель может представить себе, как Ульяновы, живя долгие годы вдали от родины, смогли быть всегда в курсе российских событий, не отрываться от товарищей. Владимир Ильич в своих письмах затрагивает все животрепещущие для того времени вопросы марксистской теории и практики.

«Судя по письмам, — заключает Мария Ильинична, — можно ясно представить, что Ленин знал о положении дел в партии лучше и полнее, чем российские товарищи, только что прибывшие за границу».

В предисловии к переписке Мария Ильинична дает соответствующее объяснение определению Владимира Ильича своей эмигрантской жизни вроде того, что живет «очень тихо», «помаленьку», «тихо, мирно».

Во время второй эмиграции и особенно в период империалистической войны Владимир Ильич крайне редко получал возможность выступать публично. Выступать он мог только на небольших собраниях, в кружках иностранных рабочих, почти полулегально. «Понятно, что возможности эти для В.И. были крайне мизерны, и, если по рассказу Н.К.Крупской, он в начале революции в России производил впечатление льва, который рвался из своей клетки, то не была ли для него эмигрантщина и отрыв от России и раньше, особенно в период империалистической войны, клеткой, которая в значительной степени стесняла, не давала развернуться, не удовлетворяла его натуру вождя, народного трибуна? Он рвался к работе, гораздо более широкой, рвался поистине как лев и принужден был обрабатывать двух-трех товарищей, чтобы через них получить доступ к более широким массам. И разве для такой натуры, как В.И., такая деятельность, как и общая обстановка в сонном Берне, не была действительно слишком «тихой», идущей слишком «помаленьку»?»

Из писем Ленина, резюмировала Мария Ильинична, можно было также судить, что если Владимир Ильич умел систематично, усидчиво и крайне плодотворно работать, то он умел и отдыхать, когда для этого, впрочем, предоставлялась возможность... Владимир Ильич очень любил природу, и в его письмах постоянно встречаются описания ее красот, куда бы ни забрасывала его судьба.

Последней корреспонденцией от Владимира Ильича из эмиграции оказалась нижеследующая телеграмма:

«Приезжаем понедельник, ночью, 11. Сообщите «Правде».

«Только еще две маленькие записочки получила я от Владимира Ильича, коротенькие, как коротко было его подпольное пребывание в Финляндии во времена керенщины и корниловщины, накануне великой Октябрьской победы», — писала в конце предисловия к переписке М.И.Ульянова. Кроме предисловия к сборнику, Мария Ильинична снабжает примечаниями почти каждое письмо Владимира Ильича.

Здесь и краткие биографические данные названных в письмах товарищей, расшифровка имен и фамилий, пояснения, описание ряда интересных событий и фактов, которые упоминает Ленин. Например, Владимир Ильич пишет матери:

«...В Питере с приближением весны ходят, говорят, разные эпидемические болезни».

Мария Ильинична в сноске так расшифровывает эту фразу: «В.И. подразумевает аресты».

Или Владимир Ильич пишет 30.IX.1908 г. из Женевы о своей поездке в Брюссель, и Мария Ильинична в сноске объясняет, что Ленин ездил в Бельгию на заседание Международного Социалистического Бюро.

На упоминание Лениным прекрасного местечка в Альпах, где он был и очень сожалел, что не довелось там побывать вместе, Мария Ильинична пишет: «Горная возвышенность в западных Бернских Альпах, на границе швейцарских кантонов Ваадт, Валлие и Берн. Самая высокая вершина ее — Дом достигает 3246 метров над уровнем моря».

Первое издание «Писем к родным» вышло 100-тысячным тиражом в 1930 году в Государственном издательстве, отпечатано в типографии Госиздата «Красный пролетарий» в Москве. Книжка эта разошлась мгновенно, и вскоре Мария Ильинична и Анна Ильинична начали готовить к переизданию второй выпуск.

С 1930 года Мария Ильинична начинает собирать материалы о рефератах, читанных Владимиром Ильичем в годы эмиграции. Собранные ею документы, хранящиеся в Институте марксизма-ленинизма, насчитывают несколько сот листов. Она составляет две таблицы, по которым распределяет необходимые сведения.

Первая схема99:

Вторая схема100:

Мария Ильинична скрупулезно собирает воспоминания товарищей по партии, присутствовавших на рефератах, ведет с ними большую переписку, просит их вспомнить и записать подробности, собрать документы. Она составляет подробный план работы, которую не успела написать: предисловие, затем статьи-воспоминания (сохранился длинный список лиц, опрошенных ею), содержание реферата, обстановка, в которой читался реферат, прения; перечень мест, где проводились чтения.

Мария Ильинична обращается к советским дипломатам с просьбой поискать в зарубежной прессе отчеты о рефератах Владимира Ильича, бережно подбирает рецензии, сообщения, объявления.

Она пишет в этот период: «...Я занята в настоящее время работой по собиранию материалов об открытых рефератах Владимира Ильича за границей за все время его пребывания в эмиграции. Материалов об этих его выступлениях не ахти много, или, вернее, очень мало, и они должны быть в значительной степени пополнены воспоминаниями товарищей, которым приходилось эти рефераты слышать и организовывать»101. Сто восемьдесят человек опросила Мария Ильинична! Остается только пожалеть, что этот свой труд она не успела закончить.

Мария Ильинична оставила интереснейшие воспоминания о детстве и юности старшего брата, о методах его работы, о его литературных и музыкальных вкусах, о чертах его характера. Со страниц этих воспоминаний встает образ Ленина — вождя, товарища, человека. Ей принадлежит глубокая и очень точная характеристика Владимира Ильича как человека будущего, коммунистического общества. Мария Ильинична подчеркивает необходимость для будущих поколений изучать во всех аспектах жизненный путь Ленина. Она писала: «Владимир Ильич был подлинным коммунистом, и большее знакомство с его жизнью, с его характером, чертами и обычаями принесет многим и многим из молодых членов партии большую непосредственную пользу, будет иметь для них воспитательное значение, показав им, как должен проявлять себя настоящий коммунист, предохранит от многих неправильностей, высокомерия и зазнайства.

Владимир Ильич прекрасно знал себе цену и понимал свое значение, и простота и скромность, отличавшие его, были не признаком недооценки им этого значения и не преуменьшением своей роли, а проявлением подлинно высокой, гениальной культуры».

Поздний вечер. Уже ушли в набор последние телеграммы из-за рубежа, последние трамваи спешили в парк, а на опустевшей улице редкие прохожие все еще видели освещенные окна «Правды».

Обычно около двух часов ночи в редакции появлялся кремлевский шофер Качалов. Он спокойно, молча вставал у двери, напротив стола Марии Ильиничны. Взглянув раз-другой на шофера, Мария Ильинична засовывала в портфель недосмотренные страницы будущей статьи, устало поправляла волосы и, набросив на плечи пальто, тихо спускалась по лестнице вниз на безлюдную Тверскую. Когда подъезжали к Кремлю, часы на Спасской башне отбивали четверть третьего... И так почти каждый день... От постоянного переутомления весной 1925 года Мария Ильинична стала чувствовать себя очень плохо, да еще сказался застарелый плеврит и прошлогоднее воспаление легких.

Состоялся семейный совет: Надежда Константиновна и Анна Ильинична настаивали на отдыхе в Крыму, врачи тоже рекомендовали юг. И Маняша наконец поддалась уговорам. Она очень любила Крым. Собрались ехать вместе с Надеждой Константиновной, которой тоже срочно нужно было делать передышку: опять сдавало сердце, резко ухудшилось общее состояние.

Около месяца они вдвоем прожили в уединенном местечке — Мухалатке. Но Марии Ильиничне не терпелось приступить к работе, и частенько после обеда закрывалась она одна в комнате или устраивалась на веранде и писала для «Правды».

Когда выдавались теплые дни, они отправлялись с Надеждой Константиновной на прогулку. Однажды во время прогулки они встретили будущую писательницу Галину Серебрякову, с которой Мария Ильинична познакомилась еще в Мисхоре в 1921 году. В тот свой приезд в Крым Мария Ильинична часто гуляла одна и как-то, спускаясь с горы, оступилась и сильно повредила ногу.

Группа комсомольцев, работавших тогда в Алупке, решила достать Марии Ильиничне трость. Вот как об этом эпизоде рассказывает сама Галина Серебрякова: «Во дворце Юсупова находилась коллекция чудесных тростей.

Я отправилась туда, выдала сторожу расписку на великолепную палку с набалдашником из слоновой кости, казавшуюся мне самой подходящей для больной, и торжественно понесла ее в санаторий.

Пока мои товарищи ждали в саду, я вошла в комнату Марии Ильиничны. Она лежала в шезлонге и читала.

Оробев, я пролепетала что-то бессвязное и протянула трость, объяснив, где мы ее взяли. Вдруг гневно насупились брови Марии Ильиничны, и она обрушилась на меня с упреками:

— Как могли вы совершить этот недостойный поступок? Немедленно верните палку во дворец Юсупова. Это народное достояние, так можно скатиться до очень скверных дел. Это недостойно большевиков.

Много еще сказала мне Мария Ильинична недобрых, но справедливых слов. Совершенно растерявшаяся и опозоренная в своих собственных глазах, я направилась к двери. Когда я была на пороге комнаты, Мария Ильинична уже ласковее сказала:

«Когда сдадите палку, вернитесь, мы поговорим. — И улыбнувшись, отчего стала еще миловиднее, добавила ободряюще: — Поговорим о другом».

Лето 1925 года пролетело в напряженной работе. В Москве было душно и пыльно, но даже в Горки Мария Ильинична выбиралась редко. Уже началась большая работа по подготовке к XIV съезду партии. К концу лета Мария Ильинична стала чувствовать себя хуже, появился сухой кашель, и обеспокоенная Анна Ильинична уговаривала Маняшу ехать с ней в Евпаторию. Но каждый раз, когда Анна Ильинична заводила разговор об отдыхе, младшая сестра сердито возражала: «Ну, как я «Правду» брошу, да и съезд партии скоро». Тогда Анна Ильинична решила действовать иначе: она обратилась к ближайшим сотрудникам сестры с письмом. Она написала заместителю ответственного секретаря редакции с просьбой повлиять на Марию Ильиничну и уговорить ее все-таки поехать в Крым...

Но в ту осень Марии Ильиничне так и не довелось выехать в Крым — шла напряженная работа по подготовке к съезду партии. С наступлением осенних холодов ей снова нездоровится, и она вынуждена уехать хотя бы в Горки. Правда, в Горках абсолютный отдых не получается. Как и думала Анна Ильинична, сестра звонит и пишет в Москву, занимается делами.

Из записок товарищам по работе становится ясно, как она «отдыхала» в Горках.

15 сентября 1925 года она пишет В.С.Попову-Дубровскому.