С каждым днем Пете всё больше и больше нравилось учиться в школе. Прежде он даже представить себе не мог, как это будет интересно!
Например, тетради. Каждому первокласснику полагалось пять тетрадок. Не больше и не меньше, а именно пять. На каждой должно быть написано имя ученика, фамилия ученика, в каком он классе и даже в какой школе. Одним словом, полная биография.
Затем. При каждой тетради полагалась своя собственная промокашка. Розовая, или бежевая, или обыкновенная серенькая. Причем эта промокашка не просто лежала между листами тетради – она держалась на какой-нибудь цветной ленточке.
Уже через несколько дней после начала занятий Вова Чернопятко и Петя Николаев получили в классе общественную нагрузку. Они должны были вырезать из разноцветной бумаги кружки величиной с двухкопеечную монету. Этими кружками все ученики первого класса «А» приклеивали ленточки к промокашкам.
Теперь, если Петя находил где-нибудь дома ленточку от конфетной коробки, он брал её себе. Хорошенько слюнявил, разглаживал на карандаше и лишь тогда отдавал Вале Никодимовой, одной девочке из их класса. В первом классе «А» Валя считалась ответственной по ленточкам. И если кому-нибудь из учеников первого класса «А» нужно было приклеить к новой промокашке новую ленточку, следовало обращаться именно к Вале Никодимовой, и ни к кому другому. А за кружком для этой ленточки – к Вове Чернопятко или к Пете Николаеву, и тоже ни к кому другому.
А как интересно было на уроках! Скажем, на уроке письма. Особенно когда они стали писать не палочки, а самые настоящие буквы.
Во-первых, писать приходилось чернилами. И не простыми синими, какими пишут папа и мама, а тёмно-фиолетовыми.
Во-вторых, нужно было очень следить, чтобы с пера на тетрадь не шлёпались кляксы.
В-третьих, писать необходимо было не как-нибудь, а по косым линейкам и чтобы каждая буква стояла навытяжку, руки по швам.
И, наконец, самое главное – писать полагалось с нажимом.
Ого, этот нажим! Он делал прямо чудеса.
Взять хотя бы кружок. Без нажима – никакого вида. Кружок как кружок. Но стоило сделать хороший нажим на одной стороне этого кружка – и сразу получалась великолепнейшая буква «О»!
А на уроках чтения!
Петя и до школы умел читать. Он научился ещё в прошлом году и даже читал толстые книги, вроде «Острова сокровищ», где было очень много пиратов. Но в классе было совсем другое!
Подумать только, как мало на свете букв, а сколько из них можно составить слов.
Ма-ма. Ра-ма.
Па-па. Ла-па.
Лам-па… И ещё множество других.
На уроках арифметики Клавдия Сергеевна часто вызывала к доске.
От десяти отнять семь, сколько будет? Очень просто. В одну секунду можно сосчитать в уме: три!
Но какое же сравнение, когда это приходилось делать на доске! Мелок то и дело падал на пол. Поднимешь его, а пальцы становятся совершенно белыми, будто их специально окунали в зубной порошок. От пальцев и вся рубашка покрывалась меловыми разводами, и сразу можно было понять: человек отвечал у доски.
А какие цифры можно было писать! Каждую величиной со стул, и даже больше.
…Как-то, придя домой, Петя сказал:
– А меня опять вызывали к доске…
Он сообщил об этом, как о самом пустяковом событии, даже слегка небрежно. Но мама-то отлично понимала, как хочется Пете, чтобы она расспросила его обо всём поподробнее.
– А что ты отвечал?
– Решал примеры.
– Правильно решил?
Но Петя ответил уклончиво:
– Ещё не знаю… Клавдия Сергеевна никому не выставляла отметок…
– Но всё-таки, – настаивала мама, – ты знал или нет?
И снова ответ прозвучал туманно и непонятно:
– Не знаю… Может, Клавдия Сергеевна «плошку» поставит, может, «пёсика», а может, «хор»…
Мама удивилась:
– Погоди, что это за «пёсики»? Впервые слышу!
Петя снисходительно улыбнулся: какая мама смешная! Ну откуда же ей знать о таких вещах? Ведь она, должно быть, училась при царе!
И, стараясь не показывать своего превосходства, Петя объяснил: «пёсики» – это «посредственно» или тройки, а «хоры» – это «хорошо» или четверки, а «плошки» – это «плохо» – самые обыкновенные двойки…
– А ты что, рассчитываешь на двойку? – не отставала мама.
Но Петя твердил своё:
– Не знаю… Клавдия Сергеевна сказала, что отметки…
А через несколько дней, вернувшись из школы, Петя буквально ворвался в переднюю:
– У меня три пятёрки! Целых три пятёрки! Не веришь? Смотри! – кричал он и совал маме свои тетрадки, чтобы она поглядела, какие хорошенькие круглые пятёрочки выставила ему Клавдия Сергеевна. – И за чтение, и за письмо, и за арифметику…
– А говорил, что будут «плошки», «пёсики», – разглядывая первые Петины отметки, сказала мама. – Где же?
– Ты разве… – Петя с удивлением смотрел на маму. – Ты разве хотела?..
– Да нет же, нет! – засмеялась мама. – Глупый! Только зачем же было пугать человека разными там «плошками» и «пёсиками»?
Однажды утром, вбежав в класс, Петя и Вовка увидели на своей парте, как раз на том самом месте, где обычно сидел Вовка, какого-то совершенно незнакомого мальчика. Причём мальчик этот расположился на Вовкином месте как у себя дома. В ложбинку для перьев он положил карандаш и ручку, а книги и тетради, видимо, убрал внутрь. Поставив оба локтя на крышку парты и обхватив ладонями щеки и подбородок, он тихонько разглядывал ребят.
Одним словом, по всему было видно, что новенький устроился здесь прочно и не собирается уступать этого места ни Вовке, ни кому-нибудь другому.
Ну можно ли было стерпеть такое неслыханное самоуправство! Вова и Петя переглянулись и мгновенно оба кинулись на защиту своего места.
– Выкатывайся! – крикнул Вовка, грозно надувая красные щёки. – Нашёлся… тоже!
– Сейчас же… сию минуту убирайся! – кричал Петя, тоже наступая на мальчика. – Сейчас же!
От такого натиска даже мужественного человека бросило бы в дрожь! А мальчик был маленький, бледный, с тонкой шейкой и перепуганными глазами. Неудивительно, что его сразу затрясло. Он торопливо вскочил. Стал собирать книги, тетради, карандаши… Всё это принялся завёртывать в газетную бумагу. Его веснушчатый носик морщился. Он моргал, кажется собираясь заплакать. Стал бочком вылезать из-за парты!
А Вовка, едва лишь мальчик освободил место, сразу пришёл в благодушное настроение. С видом победителя он легонько щёлкнул новенького по затылку и, не теряя времени, принялся выкладывать из портфеля книги и всё остальное.
Довольный тем, что всё обошлось сравнительно легко, без тумаков, мальчик нерешительно топтался со своими пожитками между партами, не зная, куда деваться.
В это время в класс вошла Клавдия Сергеевна.
– Ты почему встал? – спросила она, подходя к новенькому. – Раз я тебя посадила – значит, и сиди.
– На моём месте? – с возмущением вскричал Вовка. – А я куда же?
Клавдия Сергеевна быстрым взглядом окинула класс. Проговорила:
– Теперь ты будешь сидеть на третьей парте. Рядом с Таней Тихоненко.
Вовка сердито засопел. Не хочет он уходить со своего места. Не хочет, и всё! Почему именно он? К тому же на одну парту с девчонкой… Где же справедливость?
Но Клавдия Сергеевна внимания не обратила на расстроенное Вовкино лицо. Как ни в чём не бывало продолжала:
– Митя Фёдоров, ты сядешь на вторую парту… С последней тебе плохо видно. И я тебя тоже не совсем хорошо вижу… А вот Катя Лялина сядет на Митино место. Ведь она у нас самая высокая!
И не успели они оглянуться, как Клавдия Сергеевна рассадила их всех по-новому. И вот ведь как у неё получилось: самые смирные уходили к самым разговорчивым, озорники оказались соседями тихонь, а прилежные и аккуратные ученики попали рядышком с лентяями.
Но всего этого Петя, конечно, не заметил. Он был удручён не меньше Вовки. Подумать только: они просидели рядом чуть ли не целых пять дней – и вот, нате вам! – ни с того, ни с сего, их вдруг взяли и разлучили.
Теперь Вова где-то далеко, чуть ли не на краю света, а у Пети под боком новый сосед, какой-то совершенно чужой, неизвестный мальчик. Да к тому же, кажется, и плакса…
Петя мрачно покосился на новенького и окончательно пал духом. Новенький был совершенно рыжий! Ну весь как есть рыжий… Рыжий до последнего волоска. Даже ресницы и те были у него рыжие. И нос в рыжих веснушках. И лоб в веснушках. И даже на щеках веснушки. Как будто его нарочно обмазали яичным желтком, как пироги, перед тем как их сажают в печку.
Вот наказание! Вместо его лучшего друга Вовки оказался такой сосед!