Марс. Книга 2 (СИ)

— Итак, — подытожил в конце концов Шмидт, — вы утверждаете, что подверглись нападению группы штолен-проходчиков, к которым причисляете Альберта Церна. Хотя последний, по словам нашего сержант-инспектора, уверяет, что произошло заурядное недопонимание, приведшее к ссоре.

— Как посмотреть, — сказал я. — Например, обстрел КППМ заурядным делом не назовёшь.

— По вашим словам, — заметил Санчес. — Хотя лично я и представить не могу для чего обстреливать КППМ. Обычный климатический погодник, подогнанный под здешние условия и встроенный в сеть таких же преобразователей. В будущем, после создания атмосферы, сеть эта станет основой, каркасом для опутающих Марс беспроводных силовых линий, качающих энергию прямиком из космоса. Их достаточно вывести на другую, более высокую орбиту и переориентировать.

— То, что не могли сделать на Земле из-за неспособности разных стран договориться между собой, — бросила молчавшая до того Даша.

— Прибыль они не могли между собой распределить.

Я помнил этот проект, но спросил Санчеса о другом:

— А можно как-то получить доступ к управлению этой сетью?

— Через преобразователь? — Физик задумался. — Можно, наверное. Если внести соответствующий вирус в программу астро-координации. Но только учитывайте: для этого необходимо хоть на какое-то время вывести его из-под управления центральных процессоров марсианской сети, а там защита так просто не взломать! И все погодники жёстко ориентированы и друг с другом — отсюда, кстати, и сеть.

То есть, совершенно незачем выводить из строя сам преобразователь. Кажется, мои предыдущие домыслы и близко не соответствуют действительности. А ведь что только ни навыдумывал. Выходит, достаточно сбить настройку, чтобы система управления утратила на время связь, и незаметно ввести вирус. Для этого нужно, конечно, иметь доступ к процессору КППМ. Не думаю, что это слишком сложно в наше время, тем более, что едва ли кто-либо ждал подобного нападения. А преобразователь вместе со связью был бы лишён и полноценной антивирусной защиты на время, пока автоматика не вернула бы его на место.

— И если сбить настройку хотя бы одного, произойдёт цепная реакция? Для всей сети?

Санчес кивнул.

— Ну… не для всей, но один-два преобразователя, скорее всего, выпадут из подчинения процессоров. Но ненадолго.

— Зато вполне достаточно, чтобы внести вирус.

— А зачем? — Это уже Шмидт. — Ради будущих дивидендов?

— Всё может быть. Но пока я не вижу иных причин для обстрела КППМ. Спящий вирус, благодаря которому впоследствии можно будет прибрать к руками планетарную сеть энергоприёмников.

— Считаете, кто-то решил захватить Марс и диктовать свои условия? Но это глупо, пока всё здесь зависит от поставок с Земли.

— А когда же ещё устанавливать свою зону влияния? Ждать, покуда с переселенцами сюда не переберётся и криминал? На самом деле, не так всё это и глупо. Если через несколько лет сеть энергоприёмников будет подчиняться группе избранных…

Санчес недоверчиво покачал головой, Хиггинс цокнул языком, а Шмидт отмахнулся.

— Да-да, теория заговора. На Земле их предостаточно! Теперь и тут появились. Доказательств, правда, нет.

Я кивнул и спросил:

— У меня вопрос о спуске в тоннели. Разве он не должен находиться возле посёлка? Или базы поддержки ставят за двадцать километров от входа в штольню?

— Когда как. Но в конкретном случае, когда отыскали место, где решили проводить прокол, стало нерентабельно переносить посёлок. Да двадцать километров не такое уж и расстояние.

Шмидт встал, прошёлся взад-вперёд по залу и посмотрел на нас с Дашей.

— Скажите, Илай, вы всерьёз верите в теорию заговора? Только честно.

Я пожал плечами.

— Могу лишь предположить, что некая группа людей, а, возможно, две группы, хотели вывести из-под киберзащиты КППМ, а вот что и как должно ответить следствие. Не исключено, что нити тянутся до Земли.

Герд задумчиво кивнул, но остальным присутствующим это радости явно не принесло.

— Повторюсь: доказательств у меня нет, — продолжил я после паузы. — Мне кажется, что у Церна всё получилось бы… — «Предположительно», — вставил Хиггинс, — … если б не эксперимент с проколом ядра.

Троица посовещалась. Герд участия не принимал. Он сидел и исподлобья незаметно, как считал, поглядывал на Дашу и иногда на меня.

Постепенно разговор начал переходить на повышенные тона, и, в конце концов, перерос в самый настоящий гвалт. Вот тогда я просто растерялся.

Выручила Даша. Тоном, способным заморозить небольшое море, она потребовала прекратить бессмысленную болтовню и подумать, просмотреть всю необходимую информацию по программе прокола ядра, а позже встретиться и обсудить случившееся. Народ нехотя согласился.

Мы с Дашей поспешили откланяться и, пока сержанта удерживал что-то яростно втолковывающий Санчес, выбрались наружу и разыскали специально оставленный для нас кар. Ни Лена, ни Сергея не было, но Даша сказала, что они должны быть на аэростоянке, куда мы и отправились.

Руководство ИКП-2 мы отыскали, где и планировали, среди площадок-прямоугольников, залитых спецраствором, у открытой дверцы аэромашины.

В отличие от доставившего нас на Северный аэрокатера спасательной службы — четырёх-винтовой машины с двумя цельнопластиковыми гондолами дополнительной аэроплавучести — нынешнее средство передвижения являло собой продолговатую ферропластиковую сигару с парой стреловидных крыльев. В носовой части прозрачной ступенью торчала кабина управления, ярким пятном выделяясь на фоне лишенных иллюминаторов бортов. Всё это венчалось шапкой двухлопастного винта. И никаких признаков дополнительных поплавков аэроплавучести. Также как и аэродинамики. И как, интересно, она летает в разряженной атмосфере Марса?

Ответ я получил почти сразу.

От стоящей рядом с нашей аэромашины с эмблемой Института ядерных исследований Марса — стилизованной латиницы-аббревиатуры — «M» перетекающая в «N» и две «I» за и над ними, донесся шипящий гуд. Сигарообразное тело вдруг впучилось, обрастая ферропластиковым корпусом и заполняя недостающие лакуны фюзеляжа. Спустя короткое время машина, потеряв в весе, увеличилась втрое надувным дирижаблем, сглаживающим и исправляющим недостатки основного корпуса. Вращающийся винт легко оторвал махину от земли.

Вмонтированные в площадку вокруг каждого стояночного места прозрачные пластины ветроотсекателей погасили воздушный поток, позволяя спокойно заниматься делом и нам, и другим экипажам, готовящимся к вылету. После чего втянулись в специальные прорези.

При виде нас с Дашей Лен хищно заулыбался и кивком указал на три больших ферропластиковых кейса возле ног.

Понятно: команда грузчиков прибыла.

— Грузимся! — распорядился Лен.

— Одну минуту!

Надо же, знакомые всё лица! Сержант-инспектор Макс Герд объявился! Гнался за ними, что ли?

— Далеко собрались?

— Не очень, — пробурчала Даша, но слова её заглушил баритон Лена:

— В сорок седьмой квадрат, Макс. А что?

— Это там, где вахтенный посёлок?

— Рядом.

Герд помедлил.

— Пока я бы попросил господина Севемра и Госпожу Лайт не покидать Северный.

О как! Хотя — ожидаемо.

— И на каком основании? — осведомилась Даша. Она подбоченилась и хмуро смотрела на сержанта.

— В интересах ведущегося расследования…

— В интересах расследования мы ответили на все вопросы, — сказала Даша. — Вчера и сегодня. Возникнут новые, ответим и на них. А задерживать нас нет оснований. Мы не под арестом.

— Вынужден с ней согласиться, — сказал Лен. Хрулёв утвердительно кивнул, соглашаясь.

— Спорное утверждение, тем более, что некий Альберт Церн выдвинул обвинения против господина Севемра.

— Так устройте нам очную ставку, — сказал я сухо.

— Не могу. — Герд пожал плечами. — Он и его люди впали в коматозное состояние.

— Что? — изумился я. — Когда?

Герд нехотя выдал:

— Сегодня, три часа назад.

— Да говори уж, Макс! — подстегнул импульсивный Лен.

— В Медцентре произошёл сбой в системе охлаждения спецхранилищ, и некоторое количество газа МХК просочилось в верхний коридор, где находились Церн и люди из его команды. Их, кроме раненого, должны были выписать. До этого Церн сделал заявление, в котором обвинил в нападении на своих сотрудников госпожу Лайт и господина Севемра. Я как раз собирался с ними встретиться, уточнить детали и разобраться. По его словам, произошло некое недопонимание.

Мы молчали, ожидая продолжения.

— Но я, собственно, хотел просить подбросить меня к вахтовикам. — Герд перевёл взгляд с меня на Лена. — У нас все машины в разгоне, а наземным каром пока доберёшься, прорва времени уйдёт.

— Так ваши там работают, — удивился Лен. — Ещё вчера отправились.

— Знаю, — сказал Герд. — Хочу покурировать…

Интересно? А как же Церн со товарищи? Впрочем, ни мне, ни Даше, ни учёным криминальные разборки были неинтересны.

Я подхватил пару тяжеленых кейсов и шагнул к лесенке у посадочной дверцы.

Даша направилась к кабине пилотов.

Я не слышал, что ответил Лен, сражаясь с непослушными кейсами: слишком большие и пухлые, они никак не входили в стандартные багажные ячейки.

— Не сюда, — раздался голос Хрулёва, и худощавая фигура протиснулась мимо меня в салон, одновременно закидывая третий кейс в зацепы магнитного держателя грузового отсека. — Здесь для ручной клади.

Действительно! Что-то я расклеился! Видно явление любителя ломать женщинам руки так подействовало.

Я сунул кейсы в зацепы и прошёл в салон.

К моему несказанному удивлению при взлёте по внутренним бортам протаяли ряды небольших иллюминаторов — трансляция видеодатчиков с надувной псевдоповерхности корпуса, открывая панораму бледно-зеленоватой равнины. Смотреть, правда, было особо не на что: сливающиеся в единое целое ряды марпоники, изредка прорезанные магнитными магистралями для наземных каров. Глазу просто не за что зацепиться. А мерное подрагивание машины убаюкивало, как младенца в колыбели.

Я откинулся на спинку тянущейся вдоль борта скамьи и прикрыл глаза. Гражданская машина в сравнении с катером спасительной службы летит медленней, так что часа полтора у меня есть: можно подремать или подумать. Но ни того, ни другого мне не дали.

— Ты меня не убедил, Илай, — сказал Лен, возвращаясь к старой теме, которую мы с ним обсасывали последний час в институте. Он закинул сцепленные ладони за голову и как-то ухитрялся покачиваться взад-вперёд на узкой скамье.

— Тогда зачем летишь? — спросил я лениво.

— Не знаю, — честно признался Лен. — Официально — обязан принять МОУ как начальник отдела ИКП.

— Разве это прерогатива начальника отдела?

— Нет, конечно…

— Слушайте, перестаньте! — вмешался Хрулёв. Вот уж кто сидел напряжённо, вцепившись обеими руками в скамью. — Давайте вернёмся к гипотезе Илая.

— Давайте, — согласился покладисто.

— К какой гипотезе? — одновременно спросил Герд.

— Потом, не важно! — отмахнулся Сергей. — Лучше скажи, у тебя есть хоть какие-нибудь доказательства столь дикой теории?

Кто бы говорил. Сам-то чем лучше.

— Я понимаю, — сказал я, — доказательств нет. И найдём ли мы их — это бабушка надвое сказала.

— Вот! — Лен наставительно поднял палец. — Я проверил твои выкладки. В принципе, на МОУ можно добраться до обломков. Но отыскать нужный фрагмент корпуса и извлечь информацию из останков нейросети — это нонсенс! Как и существование самого выплеска.

— Сгодится любой достаточно крупный обломок, — в который раз за сегодня повторил я. — Подключиться — тоже не проблема. Я восстановил нейрочип, — я потрогал мочку уха, — связь автоматически восстановится, если уцелел хотя бы кластер сети, а они уцелели. В пыль «Дайну М» всё-таки не разметало.

— Допустим. Но зачем? Даже если и был выплеск, что это даст? Кстати, надо поточнее определиться с семантикой: выплеск, сигнал или ещё что, но так. Ты подозреваешь злой умысел?

— Во-первых, даст знание, что выплеск был. А злой умысел… ну, как сказать. Вообще-то я хочу найти чёрную дыру, вернее, прокол у нашей системы.

— Вот так новости! — изумился Хрулёв. Лен снова гусеницами вскинул брови. — Да будь здесь такая, её бы уже давно отследили. А скорее всего, и нашей системы бы не было. Не говоря уже о том, что в окрестностях Солнечной системы чёрных дыр просто нет. Они находятся, как правило, в центрах крупнейших галактик. Кстати, одну из сравнительно небольших чёрных дыр обнаружили в созвездии Гончих Псов уже довольно давно, это к вопросу о незамеченных дырах в окрестностях системы.

— Я помню, — я кивнул. — По школе. NGC 4395. А также, что чёрные дыры описываются тремя параметрами: массой, моментом импульса и электрическим зарядом. Могу рассказать о сфере Шварцшильда, Рое Керри или ограничениях Керри — Ньюмана для чёрной дыры с нулевым зарядом. Но вы, скорее всего, и сами это знаете.

— Знаем, конечно, — сознался Лен.

— Нет, — сказал Герд.

«Ничем не могу помочь, учиться надо», — подумал я.

— Ближайшая к нам чёрная дыра находится в созвездии Лебедя, — тем временем продолжил Сергей.

— V404 Сygn, — кивнул Лен, — в семи-восьми тысячах световых лет. Можно сказать — под боком. В Солнечной системе её нет.

— А если размер дыры не превышает кванта? — возразил я. — Но мне кажется, сначала стоит определиться, что такое чёрная дыра и для чего она служит, а не искать просто ради интереса.

— Софист, — хмыкнул Хрулёв. — Именно ради интереса и стоит. Кстати, о чёрных дырах известно довольно много, как ни странно.

«Угу, — вставил я про себя, — теоретически».

— В основном, конечно, по расчётам и математическим выкладкам. Предположительно, главной особенностью черной дыры является то, что известно как сингулярность, которая и определяет ее центр. Область, где фундаментальные законы физики и самой ткани пространства прекращают свое существование. Сингулярность — это невидимый барьер, называемый горизонтом событий. Он знаменует собой появление внешней границы черной дыры, проявляющимся экстремальным гравитационным притяжением. Точка, откуда нет возврата. Все, что пересекает горизонт событий, даже свет, обречено.

— И как тогда это стыкуется, что сингулярность предполагает бесконечную плотность и температуру материи, но, тем не менее, она не занимает собой пространства? — проворчал Лен.

— А я слышал, что чёрные дыры ведут в иные реальности-вселенные, что они преобразуются в белые дыры, или, что попадая в чёрную дыру, материя может образовывать целые новые галактики в иной реальности, — вставил сержант, с интересом слушавший наш разговор.

— Много чего говорят, — буркнул Лен, и посмотрел на меня: — А что ты сам думаешь, Илай?

— Я думаю, что чёрные дыры — да, проходы, но не в иные реальности — я убеждён, что реальность одна, — а к большому взрыву — центру зарождения мироздания. По теории инфляции Вселенная, после того как появилась, развивалась не постепенно, а разрослась рывком до нынешних размеров. И плоскость её только видимая. Нам.

Хрулёв хотел возразить, но я не дал:

— Точно так же, как мы не можем ощутить, что Земля круглая, из-за ее огромных размеров. И мне кажется — в этом ключ к изучению вселенной. Посредством чёрной дыры оказаться у истоков мироздания едва ли возможно, но вот при погружении в чёрную дыру можно достичь того отрезка или, если хотите, куска пространства, например, той или иной галактики, до которой при наших скоростях и за миллионы лет не доберёшься. По времени они будут отстоять от нашего сегодняшнего дня на целые эпохи, но кто сказал, что вселенную надо изучать только здесь и сейчас?

— Причём тут непостижимость размеров и ключ к изучению? — Даша, оказывается, слушала наш разговор по внутренней связи и решила поучаствовать. — И как быть с возвратом? Даже если получится «нырнуть» в чёрную дыру, выбраться из неё и изучить окружающее пространство, как доставить полученные знания назад? Или это билет в один конец?

— Нет. Как образуются чёрные дыры? При взрывах Сверхновых, при выгорании водорода в ядерной реакции звёзд.

— Ты упрощаешь. И сильно.

— Я знаю. Я хочу сказать, что все чёрные звезды, суть одна-единственная чёрная дыра. Прямой канал с большим взрывом, началом начал. С точкой сингулярности. Недаром сингулярность и означает — единственный. А чёрные дыры — ведущие в него проходы. Вернее, не в него, а из него. И в разные эпохи по времени. И мы обязательно научимся находить нужные.

Даша замолчала, задумалась.

— Ты хочешь сказать, что точка сингулярности живёт и здравствует по сей день? А чёрные дыры — окна на её «теле»? — это уже подхватил Лен. — Не помню точно, по-моему, Делез в своих работах прояснял способ существования множественности и единичности, той единичности, которая сущностно находится раньше абстрактного единства или Единого.

— Ну, согласно тому же Делезу, сингулярность — это событие, имеющее смысл или, другими словами, сам смысл, — сказал Хрулёв. — Само событие, с одной стороны, носит точечный характер, с другой, поскольку оно связано с иными событиями, точку эту можно считать пролиферированной[6], а смысл события остается её характерным понятием. И любой смысл, любое событие, имеющее свой смысл, может быть переинтерпретировано в пределах этой пролиферированной точки, бесконечно модифицировано, а тогда точка события совпадает со всем миром.

— Ещё его Жилем звали, — пробормотала Даша. — Ну, ты и философ, Илай.

— Чего обзываешься? — оскорбился я. — Причём здесь я вообще? — Я обвиняюще посмотрел на Сергея. «Философ» быстро принял позу «я не я, и сингулярность не моя». — Просто и мы, обычные космоработники, читали кой-чего!

— А я вообще не имел ввиду философию, — быстро вставил Хрулёв. — И помимо Делеза хватает наработок. Хокинг, Эллис или, скажем, Аблязов.

Девушка фыркнула.

— Ладно, космодворники, не философы вы, не философы. Нет подумать, что каждая Чёрная дыра — созидание понятий. Иногда физических, иногда семантических. И в каждой Чёрной дыре возникает особое понятие, или значение, или процесс. А, может быть, процесс понятия или назначение процесса? Сознайся, Илай, ты считаешь, что наша вселенная — нарощенная суть на костяке чёрных дыр?

Я машинально кивнул:

— И даже то, что чёрная дыра есть основоформирующая часть континуума со своими постоянными. Как, например, у нас — Планка.

— Сомнительно, — бросил Лен. — Некоторые чёрные дыры находятся не так уж и далеко друг от друга по космическим масштабам и, непохоже, чтобы разнились общие законы. Тем более, такие, как основные константы квантовой теории.

— Например, овеществлённый квант, — вмешался снова Сергей. — Квант, грубо говоря, чёрно-белый одновременно. И точка сингулярности есть квант и разрастающийся до разбегающихся галактик и одновременно опадающий внутрь себя до полного ноля.

Я поморщился.

— Я вообще не о физике. Я говорю о базовых понятиях, которые заложены самим мирозданием.

— То есть, ты считаешь, что жизнь зарождается благодаря чёрным дырам? И вокруг чёрных дыр?

— Не жизнь.

— Ну, хорошо — разум.

— Да нет же! Я имею в виду, зарождение процесса понятия.

— Вселенной?

— Да.

— И какой особый процесс зародился в нашем сегменте?

— Понятие души.

— А в соседнем?

Я вздохнул.

— Откуда я знаю? Может быть понятие жизни. Или нежизни. Смерти. А скорее всего, что-нибудь абсолютно отличное от всего нам известного.

— Почему душа, почему не совесть или сострадание? Агрессивность, наконец? — Лен не желал успокаиваться.

— Потому что все они укладываются в понятие души, а вот душа для них великовата, не умещается.

— Знаешь, как-то обидно. — Это снова Даша. — Получается, что понятие души придумали не люди, что оно изначально родилось со вселенной? Выходит, мы как муравьи, бегающие по кругу от сих до сих!

— Зато когда мы измыслим что-то своё, то обратимся в Творцов, — сказал Хрулёв. — Быть может, именно в этом и есть наше предназначение: выйти за границы, очерченные человечеству мирозданием? И продлить жизнь вселенной?

— Угу, ещё бы знать, что это такое — вселенная, — проворчал Лен. Мы даже не знаем, конечна она или нет.

Он уставился вверх, что-то просчитывая. Герд непонимающе переводил взгляд с него, на меня и Хрулёва.

— Согласно Хокингу — конечна, раз он просчитал её начало, — сказал последний. — А вот если она и не конечна и не бесконечна? Если она одновременно и конечна и бесконечна. Квазиорганизованная нематематическая абстракция. Причём, без динамических процессов, суть — первопричин.

— Знаешь, хоть и придумали Закон о Творчестве, где Человек является основой физической вселенной, способной развиваться духовно сам по себе, он не способен созидать Разум Вселенной.

— Какой закон? — спросил Гердт.

Я нехотя ответил:

— Закон о Высших Мирах. Его ещё можно назвать Законом о Творчестве.[7]

— Слышал я эти заумности, — буркнул Лен. — Только никто пока не дал ответ, что такое жизнь и вселенная. Ни наука, ни каноны церкви, ни эзотерические выкладки. Лучше скажи, если, прости космос, твои фантазии окажутся правдой, как исследовать… то есть, как возвращаться с результатами исследований

Я улыбнулся Дашиному начальству.

— В Большом взрыве вместе со вселенной зародился и волновой пакет прогенома жизни, суть и человечества и чувств, который мутировал и развивался, оседая на планетах, устроит?

— Меня всё устроит, — Лен благодушно покивал. — Я согласен с тобой, что изучение континуума интересно в любом временномм отрезке, но только, если возвращаться в исходный пункт с полученной информацией. В противном случае, результат едва ли кого удовлетворит. Он желателен здесь и сейчас, а не в будущем или прошлом.

— Вообще-то с этим можно поспорить, — не согласился я. — Но, думаю, вернуться будет возможно посредством тех же чёрных дыр. Времени там нет, соответственно, можно попробовать высчитать и применить для нужной точки выхода нематематическую абстракцию.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь в столь высоконаучную… беседу, — сказала Даша (мне послышалось заглушённое «бредятину», но, скорее всего, послышалось), — но мы идём на посадку. Долетели.

«Хорошо — не „долетались“»! — подумал я.

Даша отключилась, и машина начала плавно снижаться. Краем глаза я видел, как что-то быстро и негромко бубнит Герду Хрулёв, пересказывает мои домыслы.

— Итак, — подытожил Лен, — ты убеждён, что в ответ на марсианский выплеск, открылся проход к чёрной дыре, то бишь, к центру вселенной через некий чёрный прокол? И мы его не засекли.

— Или он слишком мал, чтобы его можно было отследить: сигнал не физическое тело — достаточно изменить квант энергии или квант вакуума, и он провалится сам в себя, образуя чёрный прокол. Разрастётся он или нет после — неизвестно.

— А…

Аэромашину тряхнуло, и под шелест стравливаемого воздушного кокона корпуса, откатилась дверь.

— Что бы ты ни предполагал, скорей всего, ты прав, — сказал я Лену, и направился в грузовой отсек.

Мне вообще надоело спорить и убеждать, и окончание полёта я встретил с облегчением.

Даша уже стояла снаружи и разглядывала застывшую на лапах амортизаторов смазанную пирамиду МОУ в плетении катушки М-генератора. Прошитые пирокартечью дыры в корпусе оказались затянуты феррокоагулянтом и выделялись более светлым серым цветом. Под модулем, точнее, под двумя рядами тройных дюз торчали небольшие кучки обгорелых стеблей марпоники. Будь климат влажней и теплее, они уже бы начали гнить, а так лежали нетронутые тлением. Сопла легонько дымились каким-то прозрачным хладоном. А по пандусу, навстречу нам сошли два человека с эмблемами ИКП-2 на комбинезонах. Капюшоны были откинуты. Техники.

— Привет, народ! — Даша по очереди пожала обоим руки. — Как моя чудо-техника? Ездит, летает, плавает?

— Здравствуй, уважаемая, — сказал один, повыше, с россыпью веснушек на носу. — В порядке твоя техника. Ездить — не ездит, плавать — потонет.

— С какой рухлядью приходится дело иметь! — посетовала Дарья. — Хоть полетит?

— Кто его знает, — веско ответил техник. — Пятьдесят на пятьдесят.

— Это как? — осведомился подошедший Герд, подозрительно пялясь на техников и модуль.

— Может, полетит, может, нет…

— Хватит! — Я впервые видел Лена рассерженным. — Дарья, не кокетничай! А вы, умники, доложите нормально!

— Докладывай! — второй техник, ткнул товарища пальцем в бок. — Видишь, начальство лютует.

— Тогда сам докладывай, а то вдруг уволит.

— Сейчас обоих уволю! — Лен покраснел. — Говорите толком.

— Да в порядке всё. Даже настройки аппаратуры не сбились. Дюзы забило, мы их прочистили. Вот если б МОУ завалился…

— То и тогда бы ничего страшного не случилось, — подхватил первый техник. — Хотя, конечно, как ты ухитрилась марпоникой дюзы забить?

— Садились ночью без привязки, — объяснила Даша.

— Ну-ну, а дырки в корпусе каблуками проткнула?

— Так, всё! — подбил итог Лен. — Вы, двое, перебирайтесь на нашу машину и отправляйтесь в ИКП. Мы будем позже.

— Слушаюсь! — Техник вытянулся и качнулся из стороны в сторону, изображая подобострастного глиста: длинного и белого. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление. — Р-р-разрешите исполнять!

— И правда — уволю, — вздохнул Лен. — Как дети малые…

Даша заметила, что я с удивлением уставился на разыгравшуюся сцену, быстро пояснила:

— Лен недавно неделю гостил на «Марс-3» у японцев в секторе. Там подчиненные обычно кланяются начальству и исполняют распоряжения, ну, и попытался привить их обычаи нашим охламонам.

— Неужели получилось?

— Ага, результат сам видишь. Ты бы посмотрел, как эта парочка поклоны бьёт!

Лен между тем распекал нерадивых подчинённых:

— … не в кафе и не на вечеринке. И девушек тут нет… — Он сбился и покосился на Дашу. — То есть, ваших подружек. Так что будьте любезны выполнять мои распоряжения, Ханс!

— Яволь, херр начальник!

Кроме меня никто не обратил внимания на их пикировку: Хрулёв, поджав губы, отчего выражение на его костистом лице сделалось ещё суше, вынимал из глубин аэромашины кейсы и передавал их Герду. Последний аккуратно складировал их небольшим штабелем.

Кончилось тем, что оба техника загрузились в аэрокар и улетели, предоставив нам самим волочь в МОУ тяжёлые кейсы.

— И это — наше начальство! — негромко ворчала Даша, с натугой перевалив ферропластиковый контейнер на пандус. — Нет, припрячь работать лишнюю мужскую силу…

— Не ворчи, тебе не идёт. — Лен, оказывается, всё прекрасно слышал. — Там они нужнее. Ночью в пяти квадратах вышли из строя киберплуги, и все техники вылетели на поля.

— А что случилось? — Даша казалась встревоженной. Герд остался равнодушным — дела ИКП его не трогали. А Сергей, похоже, уже знал.

— По южным округам марпоника будто валом прокатилась, и вся тамошняя техника попала под удар.

— Прокатилась — это как? — не поняла Даша. Я, признаться, тоже. — Волной?

— Поднялась и опустилась, будто Марс вздохнул.

Очень понятно.

— Так у вас ЧП, — сказал я. — Извините, что сорвал с места.

Хрулёв лишь махнул рукой и скрылся в недрах модуля.

Лен скривился.

— Да у нас таких ЧП по десятку на неделю, — фыркнула Даша. — Сначала дёргались все, переживали. Теперь — обычная рутина.

Ну-ну.

Нам пришлось потрудиться, прежде чем рассесться в жилой зоне модуля. В одних кейсах были припасы: вода и пища — отправились в буфетную стойку. А большую часть — воздушную смесь, кислород, по-старому — Даша с Леном установили в специально изолированном боксе, подключив последовательно к внутренним воздушным фильтрам. Затем расположились в пилотских креслах.

Сергей к тому времени уселся в кресле перед голографическим интерфейсом и что-то проверял, наверное, технослужбы МОУ. В наше с Гердом распоряжение поступил диванчик, обтянутый псевдогубкой. Сидеть было довольно удобно, если только модуль не начнёт трясти или переворачивать — тогда не удержаться.

Глухим хлопком запустился М-генератор, оживляя системы модуля.

Даша окинула взглядом засветившийся экран и дала команду на взлёт. МОУ плавно поднялся на несколько десятков метров, втягивая посадочные амортизаторы и убирая пандус.

— Будем минут через сорок, — предупредила Даша.

— Что так долго? — возмутился сержант. — Мы сюда почти столько же летели.

Девушка промолчала, вводя данные в компьютер, зато откликнулся Хрулёв:

— МОУ не аэрокар, он спроектирован для космоса, на планете только взлёт — посадка.

— И?..

— И чтобы перелететь на пару километров, нужно чуть ли не в стратосферу выходить.

Герд со вздохом откинулся на переборку и прикрыл глаза.

Модуль завис ненадолго и рванулся вверх, меня ощутимо вжало в сиденье.

Мне не было видно экран перед Дашей и Леном, в отличие от голографической проекции МОУ перед Хрулёвым. И модулируемой поверхности Марса под ним.

Модуль тряхнуло. Раз, потом другой. По краю полки выдвинулся бортик, в который я и вцепился. Раскрывший глаза Герд последовал моему примеру, тихо ругаясь сквозь зубы. Краем глаза я отметил зеленоватое плетение линий — спроецированные изображение марпоники — толщина её массива впечатляла. Хотя чего ж ещё ожидать? Восстановление атмосферы целой планеты по масштабности сравнимо лишь с терраформированием последней.

МОУ пошёл на снижение.

Приземлились мы мягко. Снаружи посёлка и чуть поодаль от аэромашины с эмблемой LE, сослуживцев Герда.

— Надо же, — хмуро заметил Лен, — намного быстрей добрались.

— Ты будто не рад? — поинтересовался Герд, вставая.

— Не рад, — подтвердил Лен, отстёгивая ремни. — Два дня назад на высоте бушевали такие смерчи, что приходилось корректировать курс вакуум-выбросами.

Действительно, если вспомнить нашу эпопею на КППМ.

— Атмосфера стала разреженней, — сказал Хрулёв, глядя на свой экран. — Как бы наша работа не угодила псу под хвост!

— Какому псу? — удивилась Даша.

— Марсианскому! — Хрулёв встал и сказал Лену: — Необходимы срочные замеры по всей толщине атмосферы по содержанию водорода.

— Пожалуй, — Лен медленно кивнул. — Извини, Илай, но сейчас не время гоняться в космосе за обломками. Выгружайтесь с Максом, а мы пройдёмся вверх по глиссаде.

— Думаю, лишний глаз не помешает. — Я не собирался покидать модуль. — Считай, что я дал согласие работать в ИКП.

— Ты извини, но так не делается!

— Да какая разница. Хорошо, жалованье и премиальные начнёте с завтрашнего дня начислять, сегодня бесплатно потружусь.

— Может, и мне с вами, — спросил Герд, останавливаясь перед откатной переборкой и поворачиваясь к нам. — Дело-то серьёзное…

— Ты зачем вообще сюда поехал? — поинтересовался Лен. Они с Дарьей что-то быстро вводили в компьютер со светопанели.

— Хотел осмотреть посёлок, может быть, какая-нибудь зацепка найдётся. А то в патруле ребята неопытные. Могут что-нибудь и пропустить.

— А мне показалось, ты не хочешь Илая с Дашей отпускать, — вставил Хрулёв сухо. Он тоже что-то лихорадочно строчил на консоли под разноцветные мигающие вспышки неярких огоньков.

— Ну, и это, — не стал отрицать сержант.

— Ага, ревнуешь, значит, — бухнул толстокожий Хрулёв.

— Я, кажется, не давал повода сомневаться в своей порядочности и профессионализме.

Замечание Сергея Герда явно задело.

Я встал.

— Насчёт профессионализма ничего не скажу, но вот по поводу порядочности кое-кому лучше бы помолчать!

— Что? — Герд резко обернулся в мою сторону.

— Ты чего, Илай? — удивился Лен, но его заглушил Дашин возглас:

— Не надо, Илай!

— А что надо? Женщин бить! Руки им выдёргивать!

Даша попыталась встать, но пристёгнутые ремни не пустили.

— Илай, ты не…

— Вы правы, господин Севемр, — перебил её Герд. Он ссутулился, лицо приобрело нездоровый землистый оттенок. — Я бы очень хотел вычеркнуть из своей жизни этот позор, и понимаю, что госпожа Лайт меня не простит.

— Я вас простила, — сказала Даша холодно.

— Нет, — Герд покачал головой. — Вы сказали, что прощаете, а это совсем другое. Я сломал бы себе руку, если бы это помогло.

— Но не сломал, — сказал я сердито.

— Я и тогда сказала и сейчас повторю: не надо ничего ломать, я тебя прощаю.

— Даша! — Герд вскинул голову.

— Госпожа Лайт!

— Извините. Прошу ещё раз принять мои самые искренние извинения.

Повисло неловкое молчание. Герд постоял какое-то время, потом откатил панель-переборку и вышел. Показалось или нет — Даша облегчённо вздохнула.

— Успокоился? — спросила она меня. — Что ты тут устраиваешь?

— Я ему не верю, — сказал я.

— Зря, — вмешался Лен. — Мы его всё-таки хорошо знаем.

— То есть, вы знали? — спросил я Лена.

Тот немного помялся и ответил:

— Знали. Народу мало, а такое не скроешь. Проглядели, как у мужика синдром агрессивности развился — тогда защита от космического излучения была лишь в посёлках, а Герд мотался по планете, ну и хватил лишку. Не сразу, постепенно. Вылечили, как видишь.

— И что, всё равно оставили в органах правопорядка?

— А у нас таких специалистов нет. Тут тебе не Земля. Такие, как наш сержант, на вес водорода.

— Угу, взрывоопасные.

— Всё! — Лен подвёл дискуссию к концу. — Взлетаем! Дашуль, готова?

— Да.

— Сергей?

— Рассчитал на семнадцать проб до границ экзосферы. Дальше пока не успел.

— Лен, — попросил я, — давай пройдём над центром посёлка. Времени это не займёт, а я кое-что проверю.

Лен хмыкнул.

— Хочешь чёрный прокол найти? Хорошо, но больше никаких отступлений. Слишком серьёзно всё.

— Клянусь! — Я поднял правую руку. Даша засмеялась, искоса поглядывая на меня.

— Ты сейчас на индейца похож, — сказала она.

— Хау, — согласился я.

Даша поднимала модуль под углом, проходя над центром вахтового посёлка — крохотная окружность чёрно-красного прокола на светопанели, задавленная колоссальным плетением стеблей.

Я поспешно вынул нейрочип и поднес и прижал за ухом. Псевдоплоть выбросила едва ощутимые тонкие усики и почти растеклась по коже, оставив чуть ощутимое под пальцем вздутие.

Воображаемый хлопок, который мы с Дашей наблюдали в виртуал-центре, вызвал ответ: где-то глубоко внутри засиял и взорвался клубок света, раскидывая и сжимая пряди крохотных огоньков, которые в свою очередь разбухали и опадали. Меня корёжило: кажется, в конвульсиях бились все внутренние органы и все части тела.

Краем глаза отметил, как вздыбился и рухнул внутрь, сам в себя, участок окружающего центр посёлка поля марпоники, обрывая по кругу стебли и едва не зацепив стоящую чуть поодаль аэромашину отдела правоохраны.

Но нам так не повезло, как модулям посёлка. Скребя трясущимися пальцами по лицу и срывая нейрочип, я ещё увидел, как МОУ, кружа, затягивает вглубь планеты. Перед глазами застыла картина нашего нескончаемого падения, а слух сверлил бесконечный звук.

А затем я осознал, что лежу, пристёгнутый к полке, рядом сидит Даша и гладит меня по щеке, устроив мою голову у себя на коленках. Тут же стоял встревоженный Хрулёв, сжимая в кулаке нейрочип.

Я машинально провёл пальцами за ухом.

— Я его сняла, — сказала Даша. — Успела, к счастью. Ты! — вдруг рявкнула она. — Экспериментатор марсианский! Думаешь, я своему мужику помереть дам? И не надейся! — Она вдруг всхлипнула и, отвернувшись, соскочила с дивана, скинув мою голову с колен. Шагнула к пульту, но сразу вернулась, наклонилась и поцеловала. — Не делай так больше!

— Даша, давай сюда! — позвал её Лен.

Я только сейчас обратил внимание, что корпус МОУ сотрясает дрожь нескончаемых вакуум-выхлопов. Столь беспрерывная работа М-генератора используется при бешеных ветрах, как в верхней атмосфере Юпитера, где скорость их достигает 100 метров в секунду, не говоря уж о давлении больше 20 атмосфер и прочих радостях в виде температуры в 900 кельвинов. Или при работах на выносных меркурианских гелиостанциях вокруг нашего светила.

— Как ты? — спросила Даша, прежде чем отойти к начальству.

— В порядке. — Говорить было трудно, словно не пользовался голосом долгое время. Будто голосовые связки одеревенели. — Надолго я отключился.

— Минут двадцать тут летим, — ответил Хрулёв. Дарья уже устраивалась в кресле пилота.

Интересно, а у меня картина в голове только сейчас сменилась. И как такое возможно? Чтобы глаз не принимал поступающую извне информацию, а застыл на одном полученном виде. Как стоп-кадр.

Я перевёл взгляд на экран наружного обзора.

Такого просто не могло быть. Разумеется, в толще земли есть пустоты и достаточно большие, те же полости карстовых пещер, например. Но встретить под землёй многокилометровый участок пустоты под проросшей сквозь почву марпоникой. Да и какой это участок? С другой стороны, конечно, и океан можно назвать местом для хранения воды.

Плоское небо — небесная твердь — над головой и пустота под ним. Она тянулась во все стороны прозрачными километрами неохватного взглядом пространства. А снизу, параллельно небесной тверди, словно отображался её двойник, твердь земная. Точнее, подземная. Такая же плоская и неохватная, как и сверху. И их постоянно пронизывали зарницы: верхнюю — ярко-белые, нижнюю — приглушённо-багровые. Отблески невидимых бурь в глубине.

Постепенно зарницы подобрались из глубины к краям, высветив белым цветом всю небесную плоскость и багровым — нижнюю. И они не остановились: сверху начали падать раскручивающиеся плети свитого белого света. Всё это, если не брать белизну, очень напомнило прорастание побегов марпоники при ускоренной прокрутки отснятого видео. А снизу навстречу им потянулись тупые багровые вздутия-волны.

Они соединились. Багрово-белый свет сменился ослепительно-яркими длинными разрядами, непрерывно змеящимися по всему соединенному объёму, теперь уже не пустоты — энергетической сети одинаковых ячеек из таких же энергоразрядов. Они вспыхивали и гасли, чтобы снова вспыхнуть; некоторые не вспыхивали и висели в сети слабо пульсирующими чёрными клетками, прахом пустоты. И их становилось больше и больше, пока вся эта сеть не превратилась в объём мёртвого праха и не растворилась во вновь раскатившейся пустоте под концами-отростками побегов марпоники.

— И где это мы?.. — пробормотал, чисто риторически.

— В Марсе, — это Хрулёв. — Под поверхностью.

— Ты уверен? Всё-таки зондирование Марса происходит непрерывно всеми мыслимыми и немыслимыми способами. И подобную полость наверняка бы заметили.

— Если только она не возникла в последние часы, — парировал скептик.

— Слишком большая, — не согласился я. — Времени бы потребовалось — не счесть. Молчу уж о сдвижках коры планеты.

— Хочешь сказать, что это не Марс? Тогда что? Точнее, где? И как выбраться?

— Хм… а вообще, прикидывали относительно наземных координат, где мы?

— А как же! По кругу летаем. Под посёлком. С километровым радиусом.

— А центр?

— Любуйся! — Сергей пальцем указал в нижнюю левую часть экрана.

Там то увеличивалось, то сжималось бледно-зелёное овальное пятно метров 100 в поперечнике, судя по цифрам. И, судя по тем же цифрам, пятно являлось шарообразной субстанцией, настолько сложной, что электроника МОУ не могла спрогнозировать просчёты для отдельно выделенной 3-D картинки.

Рядом висело окно с транслируемым оптическим изображением. Невооружённому глазу пятно представлялось чем-то вроде медузы с короткими щупальцами. Она как бы ощетинивалась ими на короткий миг и успокаивалась. Очень похоже на ропалии земных сцифоидных[8].

Мне показалось, что при каждом таком «ощетинивании» псевдоропалии втягивают в центр «медузы» на краткий миг застывающие красные линейные проблески, после чего ослепительные разряды делаются чуть темнее.

— Фризлайт,[9] — пробормотал Хрулёв.

— Думаешь?

— Не знаю. Но туда рушится прорва энергии. Откуда только берётся?

— Связь есть?

— Смеёшься? Поражаюсь, как модуль-то выдерживает. Тут такая смесь энергии, что она скручивается в топологические объекты, будто в гравитационном коллапсе.

— Это как? — не понял я.

Сергей снова провёл пальцем по выделенной светопанели, очерчивая сраставшиеся пряди бледно-зелёные корней марпоники с тянувшимися навстречу им снизу красными сполохами. Соединяясь, они втягивались в «медузу», застывая на миг непонятными абстракциями.

— Уйти не пробовали?

— Не получается, — выдохнул Лен. — Нас и так с каждым кругом затягивает ближе.

Я сглотнул.

— Назовите меня чокнутым, но мне кажется, что это пятно делит материю на кванты времени и поглощает их.

— Откуда ты это взял? — удивился Лен. — И почему именно хрононы, а не фотоны или кварки?

— Ты что-то почувствовал, да, Илай? — спросила Даша.

Я кинул.

— Почувствовал. По-моему, это я затормозил наш переход в хронон. И предлагаю нырнуть внутрь, пока есть свобода выбора.

— И зачем? — Судя по лицу Лена, ему и хотелось с головой окунуться в творившееся научное безобразие, и удерживала ответственность старшего по должности.

Я вновь прицепил нейрочип. Прислушался.

— Лен, времени у нас — пара вздохов. Поэтому, как дам отмашку, ныряйте в эту «медузу», иначе тут мы и…

Меня захлестнуло уже знакомое, но оттого не менее гнусное ощущение распухания, растворения и прочих сопутствующих прелестей.

— Давайте, — пробормотал, стараясь не отключиться.

МОУ скользнул к центру «медузы» сквозь псевдоропалии. На один долгий-долгий миг меня свела судорога, после чего последовал удар. По модулю. И по мне. По всему.

Одновременно внутри меня снова полыхнул клубок света, разбрасывая в окружившую пустоту тянущиеся в бесконечность пряди. Они тянули меня за собой, разрывая на миллиарды вопящих от боли кусочков и раскручивая в спирали галактик, потом застыли на длинный-длинный миг и погасли. Осколки моего «я», врастая друг в друга, стремительно, но не мгновенно, выпали из того непонятного «где» и «когда», куда растащили их нити света. На долю чего-то, имеющего отношение ко времени, и вместившей в себя существование всей вселенной, вдруг прорезался замысел сущности всего сущего в процессе его зарождения и дальнейшего продолжения. И всё погасло.

Кажется, у меня начинало входить в традицию очухиваться лёжа на полке с сидящей рядом Дашей.

И ощущение некоего дискомфорта. Голова болезненно гудела, место за ухом, где был врощен нейрочип, простреливало острой болью. Даша аккуратно промакивала то место чем-то прохладным и влажным, приятно пахнущим. Потом прекратила.

— Всё, кровь уже не идёт. — Посмотрела мне в глаза. — Ты как?

— Лучше, чем выгляжу. — Я, кряхтя, сел. Потрогал ухо, нейрочип исчез, оставив довольно глубокую ранку, смазанную сейчас, скорей всего, антибактериальным гелем. Даша молча сунула чип мне в руку. Я убрал его в нагрудный карман.

— Значит, замечательно. Потому что выглядишь ты совсем неплохо, — ехидно прокомментировал Сергей. Даша молча прижалась ко мне, я с нежностью обнял её за плечи.

— А ты не завидуй, — сказал я Хрулёву. — Хочешь, и тебе чип прицепим.

— Уже не стоит, — и он кивнул на экран.

Я только сейчас обратил внимание, как мягко меня вжимает в переборку. МОУ двигался с приличным ускорением, два-три G не меньше. И в космосе.

— Не надейся, — процедил Лен хмуро, сбоку мне было видно, как с нижней губы у него капает кровь, — за обломками гоняться не будем. Идём на посадку!

Даша хихикнула. Как-то нервно.

— Если найдём — куда!

Не понял. Я сел.

Подземная полость сменилась чернотой пространства с далёкими гвоздиками вбитых в панораму звёзд.

— Как мы здесь оказались?

Лен фыркнул.

— Кто бы знал? Миг — там, следующий миг — здесь. Или это твои фокусы? — Он подозрительно сощурился.

Я вздохнул.

— Если бы.

Я повнимательней всмотрелся в экран.

— И куда мы летим?

— К Марсу, — буркнул Лен, уставившись в экран в свою очередь.

И где тут у нас Марс? А… вот он.

Ничего себе — вот так выбросило нас! 0,003 % АЕ, судя по данным на экране. Почти 4 500 000 километров. И это на стандартном МОУ! Хотя, конечно, дело тут не типе летательного аппарата.

Даша шевельнулась под рукой.

— Впечатляет? Меня тоже. Представь только, вся система будет у нас в кармане, когда изучим этот феномен. Очень хочу к кольцам Сатурна…

— Хоти и дальше, — вмешался Сергей. — Сама знаешь, от изучения до осознания и воплощения могут и сотни лет пройти. Странно другое: мы идём с ускорением и, судя по данным, должны приблизиться к Марсу на расстояние, чтобы увидеть Фобос невооружённым глазом. И, несмотря на время и скорость, я бы сказал, что мы не приблизились к Марсу ни на метр.

— А относительно других планет? Или временной промежуток слишком мал ещё для расчёта?

— Да нет, — это уже Лен, — современной аппаратуре хватает. И относительно других планет мы движемся, удаляемся от той же Земли, только вот к Марсу не приближаемся! Такое впечатление, будто с каждым пройденным метром впереди разворачиваются новые километры пустоты.

Отпустив Дашины плечи, я с трудом поднялся и проковылял, преодолевая давящую тяжесть ускорения и цеплявшиеся за палубу магнитные вставки на подошвах, к креслу Хрулёва и попросил:

— Пусти ненадолго. Хочу один расчёт проделать.

— Это какой? — поинтересовался климатолог, отстёгивая ремни и перебираясь в пустое сейчас Дашино кресло возле Лена.

— Хочу увидеть обломки корабля, — сказал я, запуская программу сканирования пространства.

Лен сердито засопел, но я продолжил, не давая ему возможность высказаться:

— Мы выше эклиптики Марса, и наш вектор и угол наклона к планете один-в-один совпадают с траекторией роя, так почему… — на экране всплыли данные о завершении поиска, — мы их не видим?

— Мы на расстоянии четырёх с половиной миллионов километров от Марса, — сказал Лен сухо. — Обломки — на расстоянии трёх миллионов шестисот тысяч километров, между нами где-то порядка миллиона километров пустоты. Что ты собрался увидеть в стандартной оптике модуля? Не спорю, разглядеть можно, но при условии, что точно знаешь, куда и где смотреть.

— А я и знаю. — Я высветил на экран расчёт, полученный в виртуал-центре, с экстраполированной параболой и наложенными сверху цифрами нашего полёта. — Вот они, скоро встретимся!

— Невозможно! — Лен развернулся в кресле, уставившись в экран. Хрулёв поддержал его невнятным бормотанием. — Вот так сходу.

— Я их чувствую.

Я искоса посмотрел вокруг.

— Ну-ну… — Лен саркастически хмыкнул. Он явно не поверил. Сергей, кажется, тоже: посчитал за оборот речи. А вот Даша… Она пристально смотрела на меня, и мне стало очень неуютно. Вот жил ведь, никому ничего не был должен. А теперь придётся объясняться, но куда денешься?

Но от немедленной разборки меня спасло появление на экране роя обломков. На таком расстоянии он больше походил на вытянутый остроконечный кокон, зависший в пространстве и отстреливающий — скорей всего, из-за вращения обломков — в черноту отблески лившегося на него солнечного света. И из-за того же вращения — и установившихся, но всё же разных скоростей — кокон, казалось, вытягивался и шевелился, как живой.

Меня вжало в кресло. МОУ с нарастающей скоростью нёсся к кокону. Лен с закушенной губой колдовал со светопанелью, Хрулёв что-то лихорадочно считал и бубнил в микрофон VVS — передавал данные на Марс. Даша, я заметил краем глаза, старалась встать, но восьмикратное ускорение не давало ей подняться с диванчика. Сам я запустил все возможные техсредства фиксирования и расчётов окружающей среды модуля, пытался вычислить, достаточно ли массы и скорости МОУ для тарана.

Модуль достиг кокона. Вопреки моим опасениям, тот не разбух до вселенских масштабов, а наоборот, как бы сжался, лишился светового ореола и вдруг распался на знакомый рой летящих обломков. Меня ещё сильней вжало в кресло, в глазах потемнело. Лен разворачивал модуль и одновременно уравнивал нашу скорость со скоростью роя. Оставалось лишь уповать, что самих обломков не так много и автоматика сумеет рассчитать достаточно безопасное положение МОУ.

Постепенно положение действительно стабилизировалось. Модуль престал мчать по космосу гоночным болидом и словно завис близ крупного обломка корабля. Третьей пассажирской палубы, насколько можно судить по картинке на экране. Он довольно быстро вращался, но не «рыскал» хаотично из стороны в сторону внутри роя и, стало быть, годился для вылазки.

Так, пора собираться!

Я встал.

У выхода меня уже поджидали.

— Или вместе, или никак!

— Хорошо. — Я не стал спорить. — Но не с тобой. С Сергеем. — И, обрывая в зародыше всё, что Дарья готовилась на меня обрушить, попросил: — Пожалуйста, Даша. Я не смогу нормально работать, если буду постоянно отвлекаться. И Лену нужна подстраховка, а ты, как я понимаю, лучший пилот, чем Сергей.

Хрулёв уже надевал скафандр, подмигнув девушке.

— Заранее сговорились! — догадалась она. — Ладно, вернётесь — потолкуем! — И отошла к пульту.

— Вечно я ни за что страдаю, — проворчал Сергей, защёлкивая магнитные держатели шлема.

Наружу на сей раз мы выбрались через люк сброса зондов и поплыли к вращавшейся в ста метрах махине. Со стороны, наверное, полёт выглядел неторопливым и плавным, но на самом деле мы неслись с приличной скоростью, которую тормозили только разматывающиеся спас-тросы скафандров. Ну, и корректирующие краткие выхлопы ранцевых движков.

Часть палубы — двухсотметровый обломок корпуса — повернулась, явив освещённые солнцем внутренности: разбитые, но кое-где и целые блок-переборки кают, сами каюты, где внутренние переборки сорвало с места, барная стойка с немногочисленными уцелевшими пластиковыми стульями, вмурованными в пол. Словно криво отсечённый кусок не то многоквартирного дома, не то гостиницы. Он неспешно разворачивался по диагонали, являя замёрзшую сейчас вспученными волнами термопрослойку на внешней переборки внутреннего корпуса. А через рваные промежутки времени дёргался из стороны в сторону.

Мы были достаточно близко, чтобы воочию впечатлиться кружащей в полной тишине громадой, и со следующим оборотом — уже с внутренней стороны — занялись нудной подгонкой скоростей вращения, собственных относительно обломка. Друзья на МОУ помочь не могли, поскольку вычислить алгоритм вращения обломка — одно, а вот следовать ему — совсем другое. Но, как говорится, терпенье и труд… В конце концов, Хрулёв пауком прилепился к бортовой переборке и, цепляясь за многочисленные трещины в ферропластике, дополз до ближайшего из многочисленных гнёзд корабельной нейросети.

На Земле, как и в поселениях подобных хабов уже не встретишь, но в космических полётах они необходимы — выстраивают цепочку межпланетной связи для пассажиров, но не команды, и страхуют волновую связь корабля. Сергей прижал щетинистую антенну загодя подготовленного передатчика к ячеистому нутру. Даша в МОУ скачивала сейчас данные. Точнее, должна была скачивать.

— Ничего нет, парни! — четверть часа спустя объявил Лен. — На всех режимах пробовали — бестолку! Возвращайтесь. Другой поищем, хотя…

— Ладно, — сухо проговорил Хрулёв, чуть оттолкнувшись от переборки. Его мгновенно закружило, и он ругнулся, запуская движок и выравнивая своё положение. Отнесло его порядком.

— Минуту, — попросил я, опустившись, в отличие от Сергея, на ферропластиковое покрытие палубы, и попробовал включить магнитные вставки подошв. Предостерегающий возглас Хрулёва запоздал, и сильная хаотичная дрожь швырнула меня в переборку. Магниты не выдержали, и не успей я вцепиться в зазубренный кусок поручня, торчавшего у блок-переборки, пришлось бы высаживаться по новой. Но и так удар оказался сильным.

Помотал головой, не обращая внимания, на встревоженные голоса в наушниках. Потом что-то слегка дёрнуло за трос, и меня потянуло к ещё одному хабу — они монтировались во внутренних переборках на всех палубах и составляющих единую сеть корабля.

Я завертел головой. Это Сергей, зависнув над внутренней переборкой, подтаскивал меня к нужному узлу. Я лишь подивился мельком, насколько чётко он работал маршевым движком своего скафандра, и, отпустив поручень, подплыл к округлому пятну. Вернее, к встроенной под ним короткой, с полметра, полочке из двух изогнутых посеребренных трубок — для дамских сумочек.

За него я и уцепился. Повисел немного, скоординировавшись с вращением, насколько сумел, и поднёс загодя подготовленный чип, приклеенный к тыльной стороне левой перчатки скафандра. Очутившись в непосредственной близости от разъёма, торчавшие облачком редкие усики нейросвязи втянулись в микроскопические, невидимые простым глазом отверстия.

Я сам толком не представлял, что ищу, да не особо и верил, будто удастся уговорить кого-нибудь лететь за обломками «Дайны М». Это уж просто подарок судьбы, что Даша, Лен и Хрулёв согласились слетать до вахтового посёлка. Мне кажется, им было любопытно, а вот выйти на МОУ в космос — едва ли. И уцелела ли сеть корабля, как уверял всех, я тоже не знал, лишь надеялся на удачу.

Пока я гадал, получится или нет, облачко тоненьких нитей снова вспушилось вокруг перчатки. Я окликнул Сергея и дал сигнал на МОУ начать сматывать спас-тросы, в который раз посетовав, что эти обычные высотные костюмы с усиленной защитой для работ на низких орбитах не снабжаются напоясными лебедками, в отличие от скафандров космомонтажников, например, или спасателей.

И запас смеси для движка тут был всего ничего, да ими и не пользовались обычно, так, для подстраховки снабжались. Вот и мой, да и Хрулёва, как я понимал, запасы благополучно иссякли после наших попыток причаливания к обломку. О чём извещал мигающий красный нолик снизу и слева на внутренней части пластика обзорного щитка. Не страшно, пойдём на тросах.

Я проводил взглядом удаляющуюся тёмную фигуру, и одновременно с возгласом Даши «Илай!» до меня дошло, что я двигаюсь намного медленней, чем Хрулёв. Здесь, в пространстве, быть такого не могло: скорость сматывания спас-тросов, закреплённых на одном барабане лебёдки модуля только в разных желобах, одинакова. Вес в нашем случае роли не играет, да он у нас примерно равный, масса тоже.

Меня вдруг дёрнуло так, что чуть не порвало напополам, и повлекло назад.

— Илай, оглянись!

Я развернулся, ровно, чтобы не сорваться в «штопор», как в том, первом здешнем полёте.

Огромный кусок палубы перестал вращаться и завис громадой, загородив часть роя и Марс. И меня тянуло к нему непонятно чем, и, судя по непрекращавшейся боли от натянутого спас-троса, вместе со мной тянуло и МОУ. То есть, даже не тянуло — двадцатитонный модуль несло на меня с нарастающей скоростью. Три минуты до столкновения, услужливо выдал мозг — на кой, только космос ведает.

Но я плохо думал о своих напарниках. За несколько секунд МОУ ухитрился струями вспомогательных двигателей развернуться лихим кульбитом и ударить М-выхлопом, одновременно оборвав мой спас-трос. Импульс М-генератора швырнул модуль за пределы роя, и я потерял его из виду. Ну и хвала космосу! Удар с таким ускорением о кусок корабельной обшивки его по ней бы и размазал.

А вот меня вновь поднесло к остаткам палубы и больно приложило спиной, вернее ранцем движка, о палубное покрытие, и потащило дальше. Я замахал руками в тщетной попытке ухватиться за что-нибудь и молясь о том, чтобы по пути не оказалось ничего достаточно острого. Мне удалось зацепиться за край выломанной блок-переборки одной из кают.

Сел, судорожно переводя дух, и огляделся.

МОУ я не увидел. А обломок подо мной вдруг скрутило судорожным сжатием, сминая всё, что оставалось ещё закреплённым на палубе и вместе с палубой — я едва успел оттолкнуться — в сереющую однородную массу огромного кокона, к которому меня с силой прижимало снаружи. Сквозь уплотнившуюся серость было видно, как внутри, вдоль воображаемой оси, вырастают плоские разноцветные потоки, скручиваясь на концах кокона в такую же плоскую нить и протягиваясь за его пределы к рою.

Весь рой как бы схлопывался, стягивался с внешних орбит внутрь, к «моему» кокону, выстраиваясь позади в длинную, насколько хватало глаз, цепь. Будто нанизанные на одну ось бусины разной величины. Происходит ли то же самое с противоположной стороны, «позади», так сказать, я не видел.

Затем что-то стало твориться со зрением. Показалось, будто часть окружающей рой пустоты закуклилась сама в себя, образуя вращающуюся призрачно-прозрачную сферу. С неё скатывались наружу змеящиеся призрачные протуберанцы, разрывая пространство вокруг объёмными чёрными вздутиями, и опадали, исчезая в сфере. Постепенно они делались больше и продолжительней, свиваясь в мерцающую белым объёмную полосу — словно гигантский рукав — выделенного пространства, поглотив растянутую цепь коконов и сползающую к её концу. И к этому к этому концу со стороны Марса потянулись призрачным веретеном серовато-белёсые туманистые облака, обдирая атмосферу до поверхности планеты. Остриё веретена воткнулось в полосу, и та запульсировала, извергнув нить капель застывшего белого света. В сторону солнца.

Капли вдруг осымпались звёздным дождём, притягиваясь друг к другу, наливаясь всеми цветами спектра и наполняясь объёмом, создавая пучок переплетённых лучей света. Каждый светил сам по себе, не сливаясь с другими. А атмосферный покров продолжал сползать в космос, подпитывая выделенную полосу пространства.

Как зачарованный, я смотрел сквозь окутавший всё белёсый флёр на закручивающуюся в кольца вереницу бывших обломков над призрачным «рукавом». Я насчитал семь колец, кроме «своего», самого малого по количеству и дальнего от планеты. Постепенно они начали вращаться в одну сторону. Более близкие увеличивали с каждым оборотом свои орбиты, расходясь всё дальше, в отличие от более дальних, и «моего» в том числе, описывающих сужающиеся круги. Постепенно они растянулись в гигантскую — я не мог даже охватить её взглядом целиком — воронку, всасывающей раструбом атмосферу Марса.

Кажется, проект переселения на Марс трещал по всем швам. Я боялся даже подумать, что творится сейчас на поверхности. И только беспомощно смотрел на гигантский катаклизм, впечатляющий до умопомрачения.

Просвечивающие насквозь стороны воронки внезапно соткались в светлое полотнище, выбелив окружающее пространство. Я оказался внутри, и с каждым оборотом меня словно растягивало по вращающимся стенам, разрывало, истончало в ничто, в нуль… в свет. В голове помутилось, поплыло дробящимися волнами осознания и принятия окружающего, что меня нет, как такового, а есть слившийся с окружающими свитыми полосами разделённого по цветам света поток, скорей даже функция. Не было и удивления, почему различаю то, что не должен различать в принципе. Не кажущиеся, по-настоящему застывшие энергосгустки — фотоны, сросшиеся с ещё меньшими системами энтропии. Я их не видел, не чувствовал — воспринимал, как функции. Функции всего сущего, где одна невозможна без другой.

Желание возникло внезапно среди полной упокоенности. Узнать, что там, что дальше? Сразу послушно вспенился фризлайт, преобразуясь в светящуюся круговерть. Меня повлекло к границам системы… Меня? Едва начал осознавать себя, как всё прекратилось.

Я потряс головой. Так и спятить недолго. Только…

Я не цеплялся за сломанную блок-переборку, а завис в пространстве довольно далеко от роя обломков. Не от воронки гигантского пылесоса, именно от роя. С Марсом всё было в полном порядке, и редкая его атмосфера играла красновато-зелёным в солнечных лучах. И что тогда только что было? Впрочем, пока не того, нужно как-то выбираться.

— Даша! Народ! Слышите меня? Здесь Севемр! Слышит меня кто-нибудь? Приём?

И почти сразу ответ:

— Слышу тебя! — Лен, и приглушённый возглас Даши. — Можешь сориентировать?

— Пятиградусный сегмент в сторону Марса от роя! — Надеюсь, меня поняли. — Включаю проблесковый маячок.

Я притемнил обзорный щиток и включил вращающийся лазерный светильник на макушке шлема. Довольно долго ничего не происходило, и я уже начал было беспокоиться, но тут Лен сказал:

— Засекли. Давай, держись там. Не разговаривай и дыши пореже, а то смеси у тебя всего ничего.

Что ж, постараемся.

Через некоторое время с верха звёздной сферы к обломкам начала спускаться сверкающая точка — модуль. Я машинально прикинул траекторию его сближения и запустил ранцевый движок, уповая, что газовой смеси хватит добраться до МОУ раньше, чем кончится кислород. Точка росла довольно медленно, а когда обрела для невооружённого глаза очертания модуля, я затряс головой, не веря собственным глазам.

МОУ повис на тёмно-красном кольце — луче, по которому изредка пробегали пульсирующие сгустки в такт запускаемому для корректировки двигателю. Кольцо не превышало где-то вчетверо размер корпуса, и с каждой пульсацией МОУ совершал по нему оборот и увеличивался, точнее — приближался. Что-то новое в космоплавании. Додумать не пришлось: с новым оборотом странного кольца передо мной возник медленно плывущий борт модуля и открытый люк. Ну, и хвала космосу!

Модуль тряхнуло, когда я убирал скафандр в нишу. Тряхнуло сильно, на ногах я удержался лишь благодаря сдвинутой панели — дверце, в которую машинально вцепился. Новый толчок, сердитый голос Сергея:

— Прекрати уже!

Толчки прекратились. Я отпустил дверцу и осторожно уселся на диванную полку. Сразу накатила усталость и захотелось спать. С трудом удержался от зевка.

— Что тут у вас за тряска?

— У нас? — переспросил Лен мрачно. — У нас было всё нормально, пока ты не вернулся. Правда, я не знаю, что лучше: выпустили тебя наружу — и началось сползание в космос марсианской атмосферы. Приняли на борт, и пошли толчки. Но хотя бы с атмосферой всё в порядке. — Он махнул рукой на экран.

Я устало поглядел.

Рой обломков корабля в очередной раз претерпел метаморфозу и походил сейчас на сотканный из плоских нитей света конус, по которому очень медленно прокатывали мерцающие волны.

МОУ висел в пересечении неимоверного количества тех же плоских нитей — во всяком случае, на глаз было невозможно рассмотреть хоть малейшую толщину. Они упирались неисчислимыми рядами в броню модуля, и постепенно дробили её на фрагменты, растягивая затем в такие же нити без толщины.

Дьявольщина!.

— Главное, что и с планетой и с атмосферой всё в порядке. А рой мы видим, скорей всего, кванты света. Застывшие.

— Что? — Лен привычно вскинул вверх бровь.

Чтоб тебя! Оказывается, вслух рассуждаю. Устал, эх, сейчас бы на бережок, да с Дашей… Она, кстати, поглядывает на меня. Очень, надо сказать, странно поглядывает: с тревогой и с подозрением. Как вот примет меня за пришельца!

Угу, за трёхногого. На обуви разорюсь! Что за?..

Я встряхнулся.

— Мне кажется, ты что-то знаешь, Илай! — продолжил Лен. — Ничего не хочешь объяснить?

Даша, по-моему, хотела что-то сказать, но промолчала. Сергей чуть развернулся в кресле и с интересом глядел на меня.

— Ну, особо я ничего не знаю. А насчёт всего прочего… Даша подключи, пожалуйста, мой нейрочип к консоли. Там прикидки, которые я делал у вас в расчётном центре, и прочие данные.

— Видите? — Я обвёл рукой панораму нитей, и получил в ответ недоумённые взгляды всех троих, и осёкся. — Странно, автоматика ничего не показывает.

— Она даже сползание атмосферы не показывала, — брюзгливо заметил Лен. Голос неожиданно прозвучал дребезжаще-гулко, как из далёкой огромной банки. — Я полагаю, была обычная пространственно-наведённая галлюцинация.

Да уж, обычней некуда.

Я снова прилепил к себе чип и постарался сосредоточиться и внедрить собственное эмоциональное восприятие в псевдоорганику нейроавтоматики МОУ. Получилось, как ни странно, и я облегчённо вздохнул — так было проще.

Я не стал дождаться, пока троица учёных просмотрит цифры. Профессионалам времени много не потребуется, а мне очень не нравились бесчисленные плоские нити, в которые вытягивался корпус.

— Это уже, собственно, не рой. — На экране, наконец, высветилась паутина нитей. Она колыхнулась, разбухая и опадая, замерла, снова всколыхнулась. — Я уверен, что выплеск, пришедшийся по кораблю, модулировал инициацию Планковской секунды, живущей из будущего в прошлое на определённом отрезке времени.

— Да? — скептично осведомился Лен. — А ничего, что это математическое понятие?

Я показал на экран.

— То, что мы видим — это фризлайт, дробящийся Планковской секундой. Застывший свет. И мы сейчас находимся с ним одном пространстве, вернее, одном временномм хрононе. То есть, просто хрононе.

— Невозможно! — сказал Лен всё тем же дребезжащим голосом, глядя на экран. — Во-первых, тогда мы должны видеть, если вообще могли бы видеть, мёртвую, глухую фигуру без каких-либо колебаний. Во-вторых, как увидеть застывший фотон? Тогда должно практически застыть время. И главное, люди не могут существовать в математической функции, осознавать себя людьми.

— Кто сказал? — Я злился. На себя, большей частью. Просто не знал, что делать дальше. И усталость никуда не исчезла — давила на плечи до помрачения.

— Но мы пользуемся ими для вычислений, — одновременно заговорил Сергей, голос у него был таким же, как у Лена, гулким. — То есть, овеществляем.

— И что?

— А если здесь картина мироздания немного иная? — не сдавался Хрулёв. Глаза климатолога так и горели в предвкушении необычного. — Если там, где фотоны застывают, образуя фризлайт, скорость света есть исходная, базовая, как у нас обычный шаг?

— И как бы мы смогли набрать скорость, на которой застывают фотоны. Если это вообще фризлайт. Тем более, что тогда мы должны были удалиться от Марса на космос знает, какое расстояние. Плюс растяжение времени…

Даша не вмешивалась в разговор. Она с головой ушла в какие-то вычисления и отдавая команды автоматике модуля.

— Отчего вдруг рой обломков корабля стал математической функцией?

— Сигнал…

— Ах, сигнал? Крик планеты о помощи? Креационизмом отдаёт.

— Да не говорил я, что это крик о помощи. Я убеждён, что это сигнал о изменении бытия живой планеты, породивший прокол Чёрной дыры и связавший Марс и часть корабля с точкой сингулярности.

— Ты грозился показать фиксирование сигнала аппаратурой корабля, — припомнил Лен.

— Мы видели суть сигнала. Сползание атмосферы, термосферы, точнее. Автоматика МОУ не могла ничего зафикировать, не хватило ресурсов, а мозг человека — да. — Я махнул рукой на застывшую пульсацию паутины.

Посидел в наступившей тишине, откинувшись на борт-переборку и прикрыв глаза. Потом рядом кто-то устроился и положил голову мне на плечо. Я машинально поднял руку и обнял девушку.

МОУ тряхнуло. Тряхнуло снова. Тишина. И так довольно долго. Я бы заснул, если б не повторявшиеся толчки.

— Нужно войти в рой! — объявил Лен.

Я открыл глаза и посмотрел на Дашино начальство.

Лен вздохнул.

— Последний час я пытался оторваться от роя, но мощности не хватает, — объяснил он. — И не хватит. Но если ты прав, мы сейчас находимся, в сущности прошлое — настоящее — будущее. Это не замкнутая система, не кольцо, это нескончаемая протяжённость бытия… Корпус ещё держится непонятно на чём, но, боюсь, нас либо растянет по фризлайту, либо затянет в стазис временномй секунды. Хотя, если брать за основу твои расчёты, — он тыкнул пальцем в бегущие цифры на экране консоли, — то с большей вероятностью стянет в точку, в чёрный квант.

— Не квант. Я думаю, там прокол, чёрный.

— Хрен редьки не слаще.

Гадай!

— Переход на другой уровень бытия! — мечтательно заметил Сергей.

Вот романтик неугомонный!

— Только нас уже не будет! — парировал Лен. — Привычных нас. Человеков.

— А с чего ты взял, что в рое такого не произойдёт.

— А я не знаю. Но сидеть и ничего не делать — не стоит.

— Согласен, — я кивнул. Хрулёв уже выразил одобрение.

— Даша? — окликнул Лен.

Девушка подняла голову.

— Не знаю. Просто не знаю.

— Оставаться здесь — погибнем, в рое, по крайней мере, может появиться шанс.

— Откуда такая уверенность?

Лен снова указал на экран.

— Расчёты…

— Расчёты, — задумчиво произнесла девушка. — Их считают и так, и так. Смотря, какую цель преследуют. Пока они не подкреплены практически, толку от расчётов мало. Ну, принёс Илай подтверждение непонятного выплеска непонятно чего, и что? Сразу иной хронон, чёрный квант, чёрный прокол, фризлайт? Да я вам могу с тем же успехом предложить дивергенцию нашего участка пространства с последующим его «митозом».

Она нехотя встала и подошла к экрану. Обвела пальцами ряд цифр, затем вывела уравнение.

— Основываясь вот на этом.

И села в пустое кресло.

— А впрочем, я не возражаю.

Мы молча пялились на цифры.

— Даша, — сказал я хрипло.

Девушка повернулась и посмотрела на меня.

— Тебе не говорили, что ты гений?

Она невесело улыбнулась.

— Нет.

— Но считали! — бухнул Лен. — Ты молодец, Дашуль. Теперь понятны и заморочки со светом, и сползание атмосферы в дивергенированном континууме…

— Учёный! — презрительно хмыкнул Сергей. — Откуда такое словечко взял! Почему не «калькирование», например?

— Потому что хочу надеяться! — буркнул насупившийся Лен. — Дивергенцию, наверное, можно остановить… — «Оптимист, — бросил Сергей», — а калькирование — … свершившийся процесс. Приготовьтесь, вхожу в рой.

Я снова покрепче вцепился в ограждающий полку бортик.

МОУ дёрнулся, застыл, дёрнулся снова, подтянулся, не могу выразиться иначе, вдоль нитей, рывком приблизившись к свивавшемуся в кокон рою обломков, обраставшему гроздьями торчащих в разные стороны кристаллов, которые, в свою очередь, сглаживались и распухали, испуская красноватые лучи.

И, через какое-то время, мы летели вдоль свернутой и вывернутой в себя и из себя полосы света. Она была одновременно и плоской, и объёмной, выплетаемая непонятно чем из невидимого, но чётко ощущаемого клочка пространства.

Сознание дробилось на фрагменты, отказываясь признать этот факт, и одновременно оставаясь целостным. Тянулось вдоль спирали, и вместе с ним растягивало МОУ и нас, продолжая сохранять едиными и целыми. Замерло всё: тело, кровоток, ощущения, биоимпульсы и… мысли.

Распухая до размеров вселенной, я одновременно рушился до полного ничто, ощущая себя математической абстракцией. Нулём. Рождались и росли, растворяясь в себе, намёки понятий о знаниях существующего, существовавших и грядущих миров. Сознание меркло, не в силах приспособиться к одновременному росту и упадку, к объединённому «да» и «нет», к рождению и смерти.

Потом на спирали стали закручиваться, вырастая, бесчисленные и бесцветные на фоне пространства жгутики. Они пересекались, накладывались друг на друга, свивались между собой, выплетая нарастающую спираль-воронку с остриём, нацеленным в никуда, в чёрную пустоту. Модуль тянуло по её краям невесомой полоской света к сходящемуся в ничто центру. Постепенно воронка стала закручиваться влево, медленно-медленно вначале, затем всё быстрее и быстрее, и вдруг каким-то неосознанным вывертом МОУ вышвырнуло через её центр над бесчисленным и бесконечным сплетением бесцветных нитей, ткущих виток узора, уходящего вдаль, вширь и в глубину, заполонившего всю необъятность пространственной сферы.

Модуль растворило и растянуло в и по пустоте, наполненной бесцветом… бытием… и внезапно обретаемой сущностью. И уже вместе с ней — ощущением намёка желания осознания себя, и понимание возможности быть где угодно и когда угодно и связи с чем-то непостижимым, но постигаемым.

И понимание гулкой пустоты.

И голоса с ней.

— Почему мы ещё живы?

— Он не даёт. Похоже, Илай связан с текущими процессами, и началось всё ещё с «Дайны М», когда он попал под выплеск. Недаром он так убеждал всех в сигнале, отправленном к точке сингулярности.

— И странно, что мы его слушали.

— Но сейчас мы у точки сингулярности.

— Нет.

Голоса становились различимыми, подталкивая к воспоминаниям о их владельцах.

— Но я не удивлюсь, если отсюда можно попасть в любую точку вселенной.

— Знать бы ещё как.

— Илай…

Снова

— Илай…

Илай? Что это?

Кто это?

Я?

Я.

— Илай, возвращайся. Тебе нужно вернуться.

— Нам нужно вернуться. Всем нам!

Вернуться? Что это? Или куда? Или когда?

И новое понимание.

Плетение. Переплетение солнечных нитей, белых и чёрных, связывающих все звёзды, все системы, и пробивающие их воронками проколов, за которыми терялось всё сущее.

И мы над этим. Мы. Я… Даша… Лен… Сергей…

Вернуться?

А затем всё внезапно изменилось. Я будто выпал из ниоткуда в нормальную жизнь. Чувства вернулись все и сразу.

И тут же на миг окружающее полыхнуло всеобъемлющей чернотой, и я очумело завертел головой. В сознании таяли, навсегда уходя, видения немыслимой красоты и сложности, оставляя щемящую печаль утраты.

Или нет? Из глубин души поднялось понимание, что можно вновь увидеть дивную красоту звёздного плетения, и что то же могут и Даша, и Лен с Сергеем. Любой человек. Нужно просто подсказать как. И для этого не нужны ни звездолёты, ни механизмы, а только взглянуть чуть по иному на окружающий мир.

А пока… пока впереди ждал Марс, в верхних слоя атмосферы которого мы вынырнули из паутины звёзд.