Маршал Баграмян. «Мы много пережили в тиши после войны» - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Владимир Васильевич Карпов (Генеральный инспектор) #13

Генеральный инспектор

Постановлением Совета Министров СССР от 30.01.1958 года была создана Группа генеральных инспекторов Министерства обороны СССР с задачей: использовать в интересах обороны страны накопленные знания и опыт лиц высшего руководящего состава. На должности генеральных инспекторов назначались маршалы Советского Союза, адмиралы флота Советского Союза, главные маршалы видов вооруженных сил и родов войск.

На должности военных инспекторов-советников назначались генералы армии, маршалы видов вооруженных сил и родов войск и адмиралы флота. Их работой были выезды в войска на маневры, командно-штабные и другие учения, разработка и изучение важнейших вопросов строительства вооруженных сил, теории военного искусства, чтение лекций, руководство государственными экзаменационными комиссиями в военных академиях и училищах, выполнение личных поручений министра обороны и начальника Генерального штаба.

Приказом министра обороны маршала Гречко от 25.01.1968 года маршал Баграмян назначен Генеральным инспектором. Через год, 10.01.1969 года маршал Баграмян назначен Старшим Группы инспекторов. В этой группе были очень известные и уважаемые военачальники: маршалы Чуйков, Москаленко, главные маршалы Бронетанковых войск Ротмистров, Бабаджанян, генералы армии Лященко, Лучинский и другие.

Наряду с выездами на учения и по различным поручениями министра обороны Баграмян выезжал за рубеж.

Весной 1974 года, когда в Париже начал демонстрироваться советский фильм «Огненная дуга», посвященный Курский битве, французское телевидение решило организовать дискуссию. Для участия в этой дискуссии были приглашены известные французские, английские, немецкие военные историки, среди них западногерманский историк Клинк, автор объемистой и весьма тенденциозной монографии об операции «Цитадель», бывший командир полка 78-й штурмовой дивизии вермахта полковник Холлендер, командир эскадрильи «Нормандия-Неман», участвовавший в Курской битве Пьер Пуйяд.

Вспоминая французских летчиков из полка «Нормандия-Неман», которые в 1944 году сражались под его командованием, Баграмян говорил: «Это были храбрые, верные товарищи. При всей своей занятости я старался лично вручать им боевые награды. Все они в один голос говорили мне, что после войны наступит эра сотрудничества Советского Союза и стран Запада».

Советскую делегацию, возглавляемую маршалом Советского Союза Баграмяном, в которую входили генерал Н. Ломов, полковник Б. Соловьев, на Северном вокзале Парижа встречали высокопоставленные лица из французского Министерства национальной обороны, работники советского посольства, а также представители армянской общины Франции.

Состоялись встречи в ЦК французской компартии, в обществе «Франция — СССР», в культурном союзе французских армян.

Дискуссия в Париже привлекла внимание широкой французской общественности, печати.

В начале дискуссии выступил Пьер Пуйяд. Затем члены западногерманской делегации, не жалея сил, пытались уменьшить значение Курской битвы, победы Советской Армии, пытались смягчить и оправдать злодеяния гитлеровской армии. Они договорились даже до того, что гигантское сражение под Курском пытались сравнить с второстепенной операцией — высадкой англо-американских войск в Сицилии.

Естественно, советские представители дали достойный отпор всем этим инсинуациям. Баграмян со свойственной ему точностью и прямотой сделал глубокий, обстоятельный анализ Курской битвы, не имеющей себе равных в истории войн, говорил об источниках победы Советской Армии.

— Дискуссия привлекла внимание широчайших кругов общественности Европы, — говорил И. Х. Баграмян. — Учитывая это, многотысячный коллектив французского телевидения даже прервал на время забастовку, чтобы провести передачи из зала, в котором мы заседали. Дискуссия развернулась острая. Ведь на Западе до сих пор в ходу всякие домыслы о Курской битве, причем больше других изощряются западногерманские историки и мемуаристы. Поэтому нашей делегации не раз приходилось неопровержимыми фактами разоблачать и открытые, и тщательно замаскированные попытки фальсифицировать историю.

И в нашей стране были попытки исказить, по-своему истолковать события минувшей войны, исходя из политических, очернительских намерений «демократических» разрушителей Советского Союза. Появились и добросовестно заблуждающиеся, даже крупные военачальники. Например, маршал Чуйков стал доказывать в печати, что Берлинскую операцию надо было проводить сразу после Висло-Одерской, без паузы, и закончить войну на несколько месяцев раньше и с меньшими потерями.

Дискуссия на эту тему приобретала широкий, а главное, нежелательный негативный характер. Была создана специальная комиссия, в которую включен и маршал Баграмян. Комиссия объективно рассмотрела и оценила обстановку тех дней.

Гитлеровское командование спешно готовило контрмеры. Угроза была реальной. Генерал-полковник Гудериан так писал об этом замысле: «Немецкое командование намеревалось нанести мощный контрудар силами группы армий „Висла“ с молниеносной быстротой, пока русские не подтянули к фронту крупные силы или пока они не разгадали наших намерений».

В группе армий «Висла» было до 40 дивизий, да еще в Штеттине находилась 3-я танковая армия, если бы эти силы нанесли удар по тылам фронта Жукова, произошла бы катастрофа. Советские части, ушедшие далеко вперед, израсходовали к этому времени запасы горючего, боеприпасов, продовольствия. Все службы обеспечения отстали. Удар противника пришелся бы именно по ним. Трагическая развязка казалась неотвратимой.

В этих вроде бы безвыходных условиях (резервы Ставки, если бы она их дала, не успели оказать помощь) Жуков проявил исключительную находчивость, связанную с огромным риском. Но риск этот был основан на точных расчетах маршала. Он сам говорил об этом так: «Рисковать следует, но нельзя зарываться».

Войска 2-го Белорусского фронта должны были разгромить гитлеровцев в Восточной Померании и тем обеспечить фланг 1-го Белорусского фронта, но они не справлялись с этой задачей. Жуков понимал: окончательный исход Висло-Одерской операции и успехи, достигнутые в ней, теперь зависят от ликвидации немецкой группировки в Восточной Померании. Можно было обезопасить свой фланг, прикрыв его частью сил. Но удержат ли они мощный удар группы армий «Висла»? Вот в этом случае будет риск, не подкрепленный расчетом, а по принципу «или-или». Это был не жуковский вариант; он привык решать проблемы с твердой уверенностью в успехе и поэтому принимает решение — развернуть в сторону нависшей угрозы четыре общевойсковые и две танковые армии совместно со 2-м Белорусским фронтом, в короткий срок уничтожить группу армий «Висла» и затем быстро вернуть войска на Берлинское направление до того, как противник создаст здесь группировку, способную наносить контрудары.

Легко и просто рассуждать нам о повороте войск на новое направление. Представьте себе, что такое шесть армий и как невероятно трудно повернуть такую армаду для переноса ее ударной силы с запада на север, в сторону Балтийского побережья.

И все это состоялось: и поворот наших армий, и удар по гитлеровской армаде «Висла», и полный ее разгром усилиями войск Жукова и Рокоссовского. К сожалению, нет возможности описывать происходившие там тяжелые и кровопролитные сражения — они длились почти два месяца и завершились нашей победой в конце марта 1945 года.

Если бы не была ликвидирована угроза удара во фланг, 40 немецких дивизий «захлопнули» бы войска Жукова, устремленные на Берлин, и взятие немецкой столицы не состоялось бы.

Все это было разъяснено оппонентам Жукова, и кривотолки были сняты. Мнение Баграмяна, конечно же, имело весомое значение.

* * *

Генерал армии Грибков рассказал мне о встречах с Баграмяном на армянской земле.

— Я был командующим войсками 7-й гвардейской армии в Ереване. Иван Христофорович был депутатом Верховного Совета СССР от Эчмиадзинского избирательного округа — там дислоцировались части 7-й гвардейской армии.

Каждый его приезд в Армению был значительным для меня. Встречи и беседы с ним обогащали меня в вопросах истории армянского народа. Интересны были его рассказы о своем детстве и юношестве, о революционных годах, когда молодому человеку трудно было ориентироваться — кто за красных, а кто за белых. Баграмян избрал верный путь.

Иван Христофорович был внимательным собеседником, всегда выслушивал, не перебивая. Свои обещания в ответ на мои просьбы всегда точно выполнял. В армии всегда были различные проблемы — то ГСМ хотелось иметь побольше для боевой подготовки войск, то палаток новых несгораемых или штабных машин хотелось получить в первую очередь.

Он говорил:

— Напиши мне памятную записку, что тебе необходимо.

Записку он клал в карман и по возможности помогал.

Иван Христофорович любил свою малую родину — Армению и большую родину — Советский Союз.

Как-то в 1966 году прилетел в очередной раз в Ереван, а в это время намечался Пленум ЦК Компартии Армении. Я тогда был членом ЦК и членом Бюро ЦК, депутатом Верховного Совета Армении. На этом пленуме намечалось освобождение Первого секретаря ЦК Заробяна и избрание нового Первого секретаря Антона Ервандовича Кочиняна.

Иван Христофорович сказал мне, что он не имеет желания присутствовать на этом Пленуме как член ЦК КПСС. Да и вы, прибавил он, Анатолий Иванович, скажите о своей занятости по службе, чтобы нам с вами не сидеть и не слушать, как он выразился, «перебранку» за власть. Так мы и сделали. Иван Христофорович попросил меня свозить его на реку Аракс, чтобы посмотреть поближе на гору Арарат и на старые земли Армении. Мы отправились в район Маркары, на границу, туда, где мост через Аракс разделен белой пограничной полосой.

Предварительно я предупредил начальника погранзаставы о нашем приезде и сказал ему, чтобы были приняты меры безопасности. Он так и сделал. На всякий случай по обе стороны от въезда на мост разместили снайперов и автоматчиков.

Баграмян заслушал начальника погранзаставы об охраняемой границе, о поведении турок на границе и затем спросил:

— А можно пройти по мосту до белой линии?

— Конечно, можно. Вам все можно, товарищ маршал.

И вот мы втроем вступили на этот мост и дошли до линии, отделяющей Советский Союз от Турции. Иван Христофорович одной ногой переступил за белую линию, с минуту молча постоял, мы тоже молчали, не мешали его думам, и затем сказал:

— Вот я и побывал на исконно армянской земле, мысленно оказался в Карсе и других памятных местах, где пришлось воевать.

Потом, когда мы сидели у пограничников на заставе и пили чай, Иван Христофорович рассказал нам о том, как он в составе 1-го Армянского кавалерийского полка сражался против наступавших на Закавказье турецких войск в районе Карса, а затем участвовал в Сардарабадском сражении. Иван Христофорович говорил, что армянский народ никогда не забудет турецкий геноцид, когда было уничтожено около 1,5 миллиона мирных жителей Армении. Он с любовью отзывался о русских солдатах, которые спасали от смерти стариков и детей. Баграмян был в полном смысле интернационалистом. Где бы он ни работал, он всегда подчеркивал необходимость крепить дружбу между народами, и особенно с русским народом.

Прошло много лет после моей службы в Закавказье, и сегодня, когда рассказываю вам о встречах с Баграмяном, о полюбившейся мне Армении и армянском народе, думаю о том, что случилось в конце 1980-х и начале 1990-х годов в этой республике. Откуда такой взрыв ненависти к своим соседям? Откуда нелюбовь некоторой части армян к русским?

Когда читаю сообщения из Армении, с трудом верю в то, что там происходит. Как это могло случиться? Кто толкнул народы на межнациональную вражду, посягнул на вековую дружбу между соседями и особенно с русским народом? Кто разжигает враждебное отношение к нашему солдату, к российской армии, к которой армянский народ всегда относился с величайшей любовью? История знает множество примеров, когда именно русский солдат спасал армянский народ от физического уничтожения.

Свои чаяния об освобождении от многовекового ига Турции и Персии армянский народ всегда связывал с Россией.

Мне вспоминаются высказывания великих армянских мыслителей, ученых, писателей, художников, артистов, которые завещали своему народу как зеницу ока сохранять и преумножать дружбу народов.

Великий писатель и просветитель Хачатур Абовян писал:

«Армяне мои, благословляйте приход русских и сами живите душа в душу, любите друг друга, уважайте друг друга взаимно — вспомните предков наших…

…Да будет благословен тот час, когда русские благословленной своей стопой вступили на нашу землю и развеяли проклятый злобный дух кизилбашей…

…Пока есть у нас дыхание на устах, денно и нощно должны мы вспоминать пережитые нами дни и, увидя лицо русского, всякий раз перекреститься и прославить бога.

…Русские восстановили Армению. Как возможно армянам, пока дышат они, забыть деяния русских?»

Он призывал армянский народ приобщаться к науке путем тесного сближения с русской культурой и в первую очередь овладеть знанием русского языка. «Этим, только этим и никакими другими средствами сможем мы объединиться с великой русской нацией, имя которой всем, даже иноземцам, внушает любовь…»

Мне кажется, лучших слов о важности дружбы наших народов не найти. С ним перекликался Ованес Туманян, который писал, что «наше будущее, как я и говорил всегда, и вы это знаете, связано с Россией, а чем свободнее будет Россия, тем лучше для всего мира». Замечательные слова, лучше не скажешь.

Хочу привести слова друга Баграмяна, художника Мартироса Сарьяна: «С самых первых дней пробуждения моего сознания наряду с армянским языком я изучал, как родное и дорогое, русский и украинский язык. Воспитывался я в семье, где со стороны старших в детях внедрялась любовь к своему народу и уважение к человеку труда, к какой бы национальности он ни принадлежал». И далее М. Сарьян писал: «И сегодня, вспоминая, как в далекие годы детства мой отец и его русские и украинские друзья вместе трудились и помогали друг другу, меня охватывает радостное чувство гордости за великую дружбу народов Советского Союза — залог счастья и радости всех простых людей мира».

Генерал армии Грибков в конце нашей беседы сказал:

— Хочется пожелать армянскому народу крепить взаимную дружбу Армении и России. Эта дружба всегда выручала в трудное время. Счастья вам и процветания. Верю, что очень скоро Армения и Россия снова будут стоять в одном строю.

Я счастлив, что так близко знал и общался с выдающимся полководцем Великой Отечественной войны — Иваном Христофоровичем Баграмяном — и проходил воинскую службу на его родине.

Сам Баграмян, будучи интернационалистом, в книге «Мои воспоминания» так писал о российско-армянском братстве:

«Западные армяне, которых в середине XIX века было около трех миллионов, на историческом опыте убедились, что с присоединением Восточной Армении к России она стала развиваться, как составная часть великой державы, а русские армяне, как их тогда называли, в отличие от турецких армян, находятся в несравненно более благоприятных условиях общественно-политической и национальной жизни, испытывая благотворное воздействие прогрессивной культуры и освободительной борьбы русского народа.

Как среди восточных, так и среди западных армян постепенно утвердилась надежда, что при содействии Российского государства они, возможно, смогут создать автономию или самостоятельное армянское государство. Западные армяне мечтали об освобождении от султанского ига и объединении со своими восточными братьями. Так, издавна, еще со времен Петра Великого, возникла и в последующем развилась русская ориентация армянского народа.

Армянской молодежи, вступившей в жизнь в начале XX века, старшие постоянно рассказывали о положительной роли России в жизни нашего народа. Нам не раз говорили и о том, что многие сыны Армении еще в прошлые века добровольно вступали в Русскую армию, доблестно сражались бок о бок с русскими солдатами. Мы знали о генерале Мадатове, который участвовал в составе армии Кутузова в разгроме войск Наполеона, а в последующем стал одним из видных военачальников Русской армии, освободившей часть территории Закавказья, находившейся под персидским господством. Нам говорили о генерале Бебутове, который во главе русского экспедиционного корпуса принимал участие в разгроме турецких войск на Кавказе во время Крымской войны, о генералах-армянах Лорис-Меликове, Лазареве, Тер-Гукасове, Алхазове, Шелковникове и других, которые, командуя в русско-турецкой войне 1877–1878 годов крупными соединениями войск на Кавказском фронте, выиграли не одно блестящее сражение, прославившее русское оружие.

Будучи уверены, что освобождение Западной Армении связано лишь с помощью России, на основе братского союза с великим русским народом, широкие круги армянского народа с самого начала русско-турецкой войны создали для участия в боевых действиях ряд добровольческих отрядов, которые плечом к плечу с русскими воинами самоотверженно сражались против турецких орд».

* * *

В группе инспекторов у Баграмяна появилось больше свободного времени. Он чаще бывал в театрах, особенно в Художественном. Навещал Центральный дом литераторов. Писатели приглашали полководцев на традиционные встречи, бывали у нас маршалы Жуков, Чуйков, адмирал Холостяков.

На День Победы 9 мая 1976 года пригласили маршала Баграмяна.

Эти праздники мы проводили без торжественных речей, по-своему, по-писательски: сотрудницы Дома литераторов переодевались в военную форму, надевали «кирзачи», разворачивали в фойе госпитальную палатку, в которой накрывали столик с алюминиевыми кружками, нарезали соленые огурцы. Каждого прибывающего ветерана (или гостя) встречали «наркомовскими» ста граммами в кружке и кусочком огурца на закуску.

Затем, когда все были в сборе, председатель секции военной и военно-морской литературы полковник в отставке Матвей Крючкин, по случаю праздника в офицерской форме, подавал команду:

— Становись!

Писатели выстраивались в две шеренги (в последующие годы, по мере убытия ветеранов в мир иной, строились в одну шеренгу).

— Равняйсь! Носочки, носочки на одной линии! Грудь четвертого человека! Онисим Прут, подтяни живот! Ошанин, не высовывай свои очки!

Крючкин командовал с особым строевым шиком. Он знал много армейских присказок и прибауток, построение было веселым, жизнерадостным.

И какой это был уникальный строй! Борис Полевой, Константин Симонов, Юрий Бондарев, Сергей Смирнов, Александр Чаковский, Владимир Бушан, Сергей Наровчатов, Михаил Алексеев, Иван Стаднюк, Александр Кривицкий, Константин Ваншенкин, Михаил Львов, Михаил Колесников, Евгений Долматовский, Вадим Кожевников, Василий Субботин, Анатолий Рыбаков…

Всех перечислить не могу, да простят меня и не обидятся неупомянутые, называю в первую очередь тех, кого уже нет сегодня с нами, и тех, кто по-настоящему «понюхал пороху».

Крючкин проводил строевую (вечернюю) поверку, называя имена писателей, и они громко отзывались: «Я», «Здесь», «Присутствую» (это, конечно, вызывало смех).

^{Писатели встречают маршала Баграмяна}

^{Построение «батальона» писателей (слева направо): Герои Советского Союза Г. Гофман, А. Киселев, В. Карпов. Писатели: Беляев, Заславский, Сытин, С. Борзунов}

После проверки наш командир дал команду «Смирно!», рубил великолепным строевым шагом, четко ударив каблуком о каблук, остановился (в этот день) перед Баграмяном. И громко доложил:

— Товарищ Маршал Советского Союза, батальон писателей построен и готов выполнять любые приказания!

Баграмян вышел перед серединой строя, поднял руку к головному убору:

— Здравствуйте, товарищи писатели!

Мы крикнули от души:

— Здравия желаем, товарищ Маршал Советского Союза!

— Поздравляю вас со светлым Праздником Победы!

И мы опять изо всех сил грянули:

— Ура!!!

Крючкин строгим, особенно торжественным голосом произнес:

— Писателям, Героям Советского Союза, возложить цветы к мемориальной доске с именами погибших писателей!

И летчица Наталья Кравцова, летчик Генрих Гофман, артиллерист Михаил Борисов и я подошли к мраморной доске, возложили цветы и некоторое время мы, весь строй и маршал Баграмян стояли молча, по стойке смирно.

После этого официального ритуала маршал Баграмян со всеми писателями отправился в Дубовый зал, где ждали накрытые праздничные столы (на деньги фронтовиков, собранные в складчину, это тоже традиция. В последние годы по той же грустной причине малочисленности ветеранов Литфонду и Дому литераторов приходится денежки добавлять).

Когда сели за столы, первым предоставили слово маршалу Баграмяну, попросили его рассказать, где и как он встретил День Победы.

Иван Христофорович, не торопясь, поднялся, несколько секунд подумал, обвел присутствующих веселым взором и стал рассказывать:

— Первого мая до нас долетела радостная весть: Знамя Победы развевается над рейхстагом! А еще через день — сообщение о безоговорочной капитуляции остатков гарнизона германской столицы. Этот акт мы уже восприняли как прелюдию к общей и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

…А тем временем я подготовил завершающий удар по окопавшим восточное устья Вислы вражеским частям.

К северо-западу от Вислы к последнему удару готовились соединения генерала А. П. Белобородова. Я послал к нему своего представителя, чтобы согласовать наши действия. Завершающий удар мы готовили с исключительной тщательностью, принимали все меры, чтобы он обошелся без серьезных потерь.

Не успели мы развернуть наступление в полную силу, как мне позвонил начальник Генерального штаба Антонов и передал указание Сталина — во избежание ненужного кровопролития предъявить прижатым к морю гитлеровским недобиткам ультиматум. 8 мая мы разбросали в расположении немецких войск листовки с текстом подписанного мною ультиматума, которым фашистам предписывалось сложить оружие. И если не подчинитесь 10.00 9 мая 1945 года, говорилось в листовке, будете беспощадно уничтожены.

^{Маршал Баграмян пишет автографы писателям}

В ночь на 9 мая мне опять позвонил генерал Антонов: «Все, конец. Германия безоговорочно капитулировала! Только что в Берлине представители всех трех видов вооруженных сил Германии подписали соответствующий акт. Поздравляю, дорогой Иван Христофорович!» Узнав о том, что ультиматум окруженным фашистам предъявлен, Антонов сказал на прощание: «Если к назначенному часу не сложат оружия, добивайте! Желаю успехов».

Верные своему обещанию, мы не пускали в ход оружия до установленного часа. Однако, как оказалось, фашисты понимали лишь язык силы. И мы применили ее. Этот последний удар вынудил капитулировать перед нашими армиями около 30 тысяч солдат и офицеров немецко-фашистских войск во главе с тремя генералами.

Так вот и получилось, что, когда во всех городах и селах нашего необъятного государства бурлило невиданное ликование, в День Великой Победы мы еще продолжали оружием утверждать ее.

Писатели аплодировали, не жалея ладоней.

О том, как дружно и потешно проходило писательское застолье, передавать не берусь, потому что сие «ни словом сказать, ни пером описать». Скажу одно: Баграмян был очень доволен, уходя, всех нас поблагодарил и сказал:

— Никогда еще не был на таком красивом и веселом празднике. Спасибо вам, дорогие друзья!

Баграмян не только дружил с писателями, он и сам написал несколько книг. В 1965 году Политиздат выпустил книгу И. Х. Баграмяна «Город-воин на Днепре», посвященную героической обороне столицы Украины, ее защитникам. Спустя шесть лет вышла первая книга воспоминаний И. Х. Баграмяна «Так начиналась война».

Дарил ее сослуживцам, боевым друзьям по фронту, землякам, подарил и мне с такой надписью:

«Дорогой Владимир Васильевич! Пусть этот мой скромный труд всегда напоминает Вам, активному участнику войны, о былом и незабываемом.

15 мая 1972 года.

С искренним уважением, И. Баграмян».

В 1977 году издана еще одна книга воспоминаний маршала — «Так мы шли к Победе». К этому времени он прочитал несколько подаренных мной книг, и надпись его стала более теплой:

«Глубокоуважаемому Владимиру Васильевичу Карпову, выдающемуся войсковому разведчику Великой Отечественной войны, на память о былом и незабываемом.

28.3.79 г.

И. Баграмян».

Иван Христофорович показывал мне рукописи этих книг. Некоторые писатели, зная о моей дружбе с маршалом, спрашивали, не помогал ли я ему в написании мемуаров? Я и тогда, и сейчас заявляю: не был я ни литзаписчиком, ни литобработчиком. И вообще, ему никто не помогал, писал сам, он был для этого достаточно эрудированный и начитанный.

Помогал генерал Корнеев, который ездил в архивы, отдавал готовые рукописи машинисткам и сам, с разрешения Ивана Христофоровича, занимался некоторым косметическим редактированием.

В 1980 году издательство «Айастан» выпустило «Мои воспоминания». В этой книге маршал подробно рассказывает о детстве, юношеских годах, молодости, о годах службы в армянском кавалерийском полку, в 5-й кавалирийской дивизии им. Блинова вплоть до учебы в Военной академии им. М. В. Фрунзе. Дальнейший рассказ в этой книге — краткое изложение первых двух книг воспоминаний о Великой Отечественной войне.

Книги Баграмяна отличаются достоверностью и хорошим языком. В последние годы жизни Баграмян работал над серией очерков о своих боевых соратниках — Г. К. Жукове, А. М. Василевском, К. К. Рокоссовском, Б. М. Шапошникове, С. К. Тимошенко, И. С. Коневе, Д. М. Карбышеве и других.

Книга эта под названием «Великого народа сыновья» увидела свет в 1984 году, уже после смерти Баграмяна.

Центральный дом литераторов провел вечер памяти адмирала Флота СССР, земляка Баграмяна Ивана (Ованеса) Степановича Исакова. Вечер вел Константин Симонов. Присутствовал в числе гостей Иван Христофорович, он был близким другом Исакова.

Несколько лет назад Иван Степанович в одной из бесед сказал о Баграмяне:

— Я всегда удивлялся и восхищался его трудоспособностью, любовью к работе, его удивительным мужеством и несгибаемой волей…

Если сказать, что Баграмян — талантливый полководец, значит, мало сказать. Великая Отечественная выдвинула целую плеяду талантливых советских полководцев, которые сломали хребет фашистского вермахта. Если сказать, что Иван Христофорович был большим стратегом и умел глубоко и дальновидно связывать тактические и стратегические задачи, значит, тоже мало сказать. Хотя эти качества он проявил на очень трудном и сложном участке советско-германского фронта. Истинные полководцы должны уметь сочетать тактику со стратегией.

Во время войны я внимательно следил за операциями Баграмяна. А после войны мы имели возможность лично обсуждать эти операции. Вот тогда меня поражало аналитическое, гибкое мышление Ивана Христофоровича в рассуждениях. Я уже не говорю о его человеческих незаурядных качествах. За все это его любят и уважают.

На вечере памяти Исакова в ЦДЛ Баграмян в своем выступлении сказал:

— Иван Степанович Исаков был одним из самых выдающихся людей нашей армии и флота, нашей Родины. Он был кристально чистым, очень талантливым человеком, одним из тех редких талантов, которые я встречал на своем веку. Он был высокоодаренным человеком во всех отношениях — настоящий моряк, флотоводец, очень любимый и почитаемый на флоте; ученый, пользующийся большим авторитетом среди ученых; писатель, высокоуважаемый среди литераторов.

Он был человеком незаурядной эрудиции, подкупал своей скромностью, принципиальностью, добрым отношением к людям.

Он любил жизнь, любил людей. Несмотря на тяжелый недуг, никогда не унывал, боролся, трудился…

^{В Центральном доме литераторов}

Под «тяжелым недугом» Баграмян имел в виду мужественную борьбу Исакова за жизнь после тяжелого ранения в октябре 1942 года под Туапсе. Осколок авиабомбы раздробил ногу. Ее пришлось ампутировать. Весь 1943 года Исаков пролежал в госпитале. Встал вопрос об увольнении в отставку. Но когда доложили об этом Сталину, он якобы сказал: «Мне нужна его голова, а не ноги». И Исаков еще долго служил на флоте, был заместителем наркома Военно-морского флота адмирала Кузнецова Николая Герасимовича. Он бывал у Баграмяна на даче в Баковке. Ивану Христофоровичу пришлось пережить тяжелую утрату друга, в 1967 году он был на похоронах адмирала Исакова Ивана (Ованеса) Степановича.

^{Баграмян, Луконин и Сурков в Ленинакане}

Иван Христофорович встречался с писателями не только в Доме литераторов, и всегда это были встречи добрых друзей. Вот посмотрите на фотографию — на ней Баграмян едет на фаэтоне с поэтами Алексеем Сурковым и Михаилом Лукониным. Эта встреча произошла в Ленинакане в 1968 году, тогда Баграмян был удостоен звания Почетный гражданин Ленинакана, где в далекие годы Гражданской войны произошло боевое крещение будущего маршала.

* * *

Известная советская писательница Мариэтта Сергеевна Шагинян многие годы дружила с Иваном Христофоровичем. Я был неоднократным очевидцем их встреч в городке писателей Переделкино, куда Баграмян приезжал ее навестить.

Я тоже дружил с Мариэттой Сергеевной много лет, вплоть до ее кончины. Она из больницы написала мне последнюю записку. Мы не раз отдыхали вместе в Доме творчества «Дубулты» в Прибалтике. Часто встречались в Москве по нашим писательским делам, она печатала свои произведения в журнале «Октябрь», где я работал первым заместителем главного редактора, а потом в «Новом мире», в котором я был уже главным редактором. Всегда просила меня читать ее рукописи первым и относилась к моему мнению и замечаниям уважительно. А вообще она не терпела и не позволяла никому что-то править в ее рукописях. Билась с редакторами беспощадно за каждую запятую. Мне она однажды сказала, улыбаясь лукаво:

— Что мне может посоветовать или исправить редактор? Я каждое слово подбирала в текст, как ювелир вставляет драгоценные камни в свои изделия. Обычно я говорю редакторам, что я хотела сказать своим сочинением, а потом вынимаю из ушей слуховой аппарат, и пусть они говорят, что угодно.

Она была глухая и без слухового аппарата не слышала. Однажды я ее спросил:

— Мариэтта Сергеевна, наверное, трудно вам без слуха, окружающий вас мир — неполный, в одной зримой плоскости.

Она весело воскликнула:

— Что вы, Владимир Васильевич, я счастлива, избавлена от массы неприятностей, которые слышите вы постоянно.

Позволю себе рассказать один эпизод из наших встреч с Мариэттой Сергеевной (только не воспринимайте его за хвастовство, просто хочу показать ее отношение ко мне).

Летом в 1971 году я жил и работал в Доме творчества «Переделкино», а Шагинян получила наконец литфондовскую дачу. В том году скончался председатель Союза писателей России Леонид Соболев; дачу, которую он занимал, отремонтировали и передали Мариэтте Сергеевне.

Сидел я и работал в своей комнате, когда раздался легкий стук в дверь.

— Можно к вам? — спросила робко Мариэтта Сергеевна, — Я не отвлекаю вас от работы? Хотя, что я говорю, конечно, отвлекаю. Но особое обстоятельство вынуждает…

— Всегда рад вас видеть, что у вас стряслось? Какое особое обстоятельство?

Ничего не объяснив, Мариэтта Сергеевна поманила меня пальчиком:

— Идемте.

Мы вышли с территории Дома творчества и пришли к даче, которую выделили Шагинян. Двухэтажная дача сияла и пахла свежими красками после ремонта.

Мариэтта Сергеевна достала из сумки большую связку ключей, долго искала нужный — от входной двери. Все это молча. Наконец нашла, отомкнула, отворила дверь и мне:

— Заходите.

— Только после вас.

— Нет, идите первым.

— Мариэтта Сергеевна, я достаточно хорошо воспитан, чтобы не позволять себе входить прежде женщины.

— Нет. Вы должны войти в этот дом первым. Я вас для этого и пригласила.

— Обычно в новое жилье первой впускают кошку. Что же, вы меня привели в качестве кота?

— Вот именно! Входите, входите!

Она подталкивала меня в дверь. Я вошел в холл, потом она завела меня в кухню, во все комнаты на первом этаже. И даже в туалет! Затем мы тоже проделали и на втором этаже.

На балконе она как-то очень мило сказала:

— Мой предшественник был моряк, может быть, больной, он выходил на этот балкон и ощущал себя как на капитанском мостике.

Сказано это было с большим уважением и сочувствием Соболеву.

А мне она объяснила:

— Насчет кота вы очень точно догадались. Я пригласила вас как своего лучшего друга, который посмотрит на всю эту роскошь без зависти. Добрым глазом. Порадуется за меня. Я не хотела, чтобы сюда вошел первым какой-нибудь человек, который хотя бы в тайне мне позавидовал. Не будет тогда у меня счастливой жизни в этой даче. Вас я знаю как очень доброго и порядочного человека.

Все долгие годы дружбы с Шагинян в Переделкино и за его пределами я старался быть именно таким для нее человеком. А пережили мы с Мариэтой Сергеевной за эти годы очень много хороших и трудных дней.

Вот одно из радостных событий, имеющих отношение к Баграмяну.

В мае 1972 года было опубликовано Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР о присуждении Ленинской премии М. С. Шагинян за трилогию о Ленине: «Билет по истории», «Семья Ульяновых», «Четыре урока у Ленина» и за роман-хронику «Первая Всероссийская».

Мариэтта Сергеевна решила отметить это событие в Центральном доме литераторов и стала приглашать гостей, находясь еще в Ленинграде. Она прислала мне телеграмму:

«Приглашаю дорогих друзей вас Женю (моя жена) 12 мая пятницу семи часам вечер дом литераторов на банкет Буду Москве день Победы.

Обнимаю обоих Мариэтта Шагинян».

Шагинян не была уверена, дошла ли до меня телеграмма. И вот эта глухая, полуслепая, с трудом передвигающая ноги старая женщина… отправляется в Матвеевскую! Находит дом, в котором мы жили. Но в эти часы мы отсутствовали. Мариэтта Сергеевна просит у соседей клочок бумаги и пишет мне записку:

«Дорогой Владимир Васильевич.

Приехала к Вам в гости в 6 ч. 10 минут звать Вас завтра, 12-го, к 7-ми часам в клуб писателей ко мне на банкет, вход со стороны Воровского д. 50 (здание старого клуба), зал направо. Приезжайте обязательно (будет Баграмян). Очень жаль, что не застала. Спасибо за все письма, горячий привет Жене и Карпышкам.

Ваша М. Шагинян

т. 151 25 09

или дочери 241 34 17»

В назначенное время я был в Доме литераторов, поздравил Мариэтту Сергеевну, преподнес ей цветы. Вскоре приехал Баграмян, он очень нежно обнимал хрупкую Мариэтту Сергеевну. Она была счастлива, прильнула к его широкой груди.

Иван Христофорович подошел ко мне, обнял, похлопал по плечу:

— Рад тебя видеть, мой дорогой разведчик.

Он стал рассказывать, какой был я лихой на фронте.

Мариетта Сергеевна Шагинян восхищала И. Х. Баграмяна своими энциклопедическими знаниями, смелостью поставленных вопросов, страстным словом публициста, трудоспособностью. Он очень высоко ценил и уважал ее.

^{Записка М. Шагинян}

^{М. Шагинян с друзьями}

Мариетта Сергеевна, очень скупая на похвалы, считала, что у И. Х. Баграмяна незаурядный полководческий талант, который завидно сочетался с такими человеческими качествами, как мудрость государственного деятеля, человеколюбие, доброта, уважение к подчиненным…

С братьями Микоянами у Ивана Христофоровича были особо дружеские отношения. Анастас Иванович приезжал к нему чаще всего вечером и засиживался долго. Было о чем поговорить и о чем вспомнить двум заслуженным ветеранам партии и государства.

Авиаконструктор знаменитых МиГов Артем Иванович Микоян обычно приезжал на дачу к Ивану Христофоровичу в субботу или в воскресенье. Они играли в шахматы, а когда садились за нарды, то их потом оторвать от игры было невозможно. Сражались, как говорится, вовсю — азартно, шумно, с шутками. В нарды иногда приходил играть и Анастас Иванович.

Пришел Анастас Иванович Микоян, ласково обнимал и поздравлял Мариэтту Сергеевну с наградой. Ко мне тоже подошел. Обнял. Мы были и раньше знакомы.

Банкет был теплый, семейный, в кабинете Парткома, который не мог вместить много друзей. Были только самые близкие; Баграмяна и Микояна Мариэтта Сергеевна посадила рядом с собой. Меня удивило то, что Мариэтта Сергеевна пригласила редакторов издательств и журналов, с которыми обычно билась из-за каждой запятой.

Гости сказали Мариэтте Сергеевне много добрых слов и пожеланий.

Иван Христофорович, как всегда неторопливо, солидно, но в то же время очень тепло и ласково поблагодарил Шагинян за творчество, которым она просвещает людей.

В заключение вечера сказала слово Шагинян. Седая, но величественная, она с любовью смотрела на нас.

Я записал для себя выступление Мариэтты Сергеевны:

— Мы сегодня много говорили и шутили по поводу редакторов и моей несговорчивости при работе с ними. Всякое бывало. Но я должна сказать, товарищи, хороший редактор — это большой помощник и даже учитель писателя. Кто не учится, считает себя познавшим все — ошибается. Тот, кто не учится, замкнулся, изолировал себя от познания, ничего значительного создать не сможет. У писателя много источников познания жизни. И один из учителей его — редактор. Я училась у редакторов даже тех, с которыми не соглашалась. Однажды я спутала Бебеля с Каутским, я приписала Бебелю суждения по аграрному вопросу, которые в действительности высказал Каутский. Редактор этой ошибки не заметил, потому что полностью положился на меня. Он не проверил, а надо было проверить, это его обязанность, и обижаться на него нечего. Так и было с ошибкой напечатано. Это и мне наука…

О премии. Я очень благодарна за высокую оценку моего труда. Но все же пусть премия не будет итогом жизни. Так много еще замыслов. Я хотела бы, чтоб это была середина жизни.

Недавно я была у большого человека и художника Сарьяна. На днях он умер. Мне повезло, если так можно выразиться в данном случае. Для меня лично было большой радостью видеть этого человека, застать его живым. Как в басне говорится: «Послал вороне Бог кусочек сыра». Вот и мне послал Бог эти счастливые минуты. Я знала Сарьяна давно, любила его замечательное, солнечное искусство. И в недавний приезд мой в Армению навестила художника. Он был совсем плох, отнялись ноги и руки. Мы сидели и разговаривали с ним. Я гладила его безжизненные пальцы. Как мне жалко было эти пальцы, создавшие столько замечательных картин. Теперь эти пальцы почти не двигались. А глаза Сарьяна были полны жизни. Он и говорил о жизни. Я как сейчас слышу его слова: «Быть в жизни, творить, ошибаться, делать иногда глупости — все это и есть жизнь. Жизнь — это самое большое и значительное из всего, что есть на земле».

Вот и давайте выпьем за это самое дорогое — за Жизнь!

Когда расходились, Баграмян, пожимая мне руку, сказал:

— Заходи, Володя, не забывай старика.

Кстати, в очередной раз наш разговор на его квартире начался с Сарьяна. В кабинете Ивана Христофоровича висела картина Сарьяна «Арарат». Обратив на нее внимание, я сказал:

— Как хорошо сказала Мариэтта Сергеевна о Сарьяне.

— Умница! — поддержал Баграмян. — А с Сарьяном я дружил много лет. Эту картину он мне подарил. Мартирос Сергеевич из тех великих творцов, произведения которых бессмертны, принадлежат истории, их надо принимать целиком — принимать видение и понимание жизни художником, его философию или вовсе не принимать. Середины не может быть. Сарьян — гордость и слава нашего народа. Его произведениями будут восхищаться, и не одно поколение, как это происходит с творчеством великих мастеров прошлых веков.

Чем мне нравится мой портрет, написанный Сарьяном? Прежде всего, настроением. Безмятежное, спокойное настроение военного человека после Победы, в мирное время. Человека, пережившего войну, охваченного думами и мыслями о будущем… Есть в нем уверенность, гордость за победившую армию, за победивший народ, за победившую страну…

Об этом портрете Сарьян сказал:

«Когда после войны я впервые увидел Баграмяна, даже немного был смущен — передо мной стоял обыкновенный, простой человек в военной форме, с ладной осанкой, скромный, несколько стеснительный. Но я почувствовал в нем большую силу, мощь, волю, доброту. Здесь уж я не ошибся. Баграмян не просто герой — он народный герой, в нем воплощены мужество нашего народа, его боевой дух. Вот таким я и пытался изобразить на холсте нашего героя, земляка, нашего Ованеса».

В тот день Иван Христофорович подарил мне свою фотографию:

— Я не художник, у меня нет нарисованного портрета, а фотографию я тебе на память подарю.

Достал из книжного шкафа снимок, на котором он был в гражданском костюме, домашний, улыбающийся, и написал на нем:

«Володе Карпову.

Баграмян».

Так он звал меня всегда наедине, наверное, вспоминая своего разведчика на 1-м Прибалтийском фронте старшего лейтенанта Володю — стройного, еще юношу, с черными усишками под носом. Писатели не забывали Баграмяна и после ухода его из жизни. Вот пригласительный билет на 23 февраля 1983 года.

В пригласительный билет надо внести поправку. Не помню, по какой причине (кажется, заболел) Дангулов не приехал, и мне поручили вести этот вечер. Что я и совершил с удовольствием, рассказав и о своих встречах с Иваном Христофоровичем.

Хочу напомнить, что Баграмян был еще и пожизненный кавалерист. Он начинал военную службу в кавалерии, командовал эскадроном и кавалерийским полком. Любовь к лошадям у него сохранилась до конца жизни. Приведу для иллюстрации короткие отрывки из воспоминаний тоже пожизненного «лошадника» Бобылева:

«С Баграмяном я познакомился в первые послевоенные годы в Манеже, куда он, как истинный кавалерист, заглядывал всякий раз, когда приезжал в Москву по служебным делам.

В ту пору он был еще генералом армии, командующим войсками Прибалтийского военного округа. Ему подарил Буденный золотисто-рыжего коня по кличке Деловой. Он ему очень нравился, на нем он принимал военные парады в Прибалтийском военном округе, и мы не раз вспоминали при наших встречах эту лошадь. Позднее, в конце 70-х и начале 80-х годов я бывал у него на даче в Баковке. Дача Ивана Христофоровича располагалась по соседству с дачей Семена Михайловича Буденного (его, к сожалению, уже в это время не было в живых), и Семен Михайлович присутствовал среди нас только в воспоминаниях. А им не было конца.

Несколько раз я приглашал Баграмяна в Московскую ветеринарную академию. Он всегда очень интересно и с юмором выступал перед студентами и профессорско-преподавательским составом академии.

Как жаль, что мы не стенографировали эти интересные и увлекательные встречи с легендарным полководцем.

В один из таких его приездов ныне покойный ректор МВА профессор В. М. Данилевский даже издал приказ о зачислении маршала И. Х. Баграмяна почетным студентом академии. После того как этот приказ огласили и в зале академии отгремели бурные аплодисменты присутствующих, Иван Христофорович встал и шутливо произнес: „Что же, теперь мне придется сдавать зачеты и экзамены?“ Переполненный зал снова взорвался овацией.

23 апреля 1982 года мы в академии отмечали 100-летие со дня рождения Семена Михайловича Буденного. На это торжество приехал Баграмян.

После официальной части, во время которой были сказаны, кажется, все слова любви и уважения к Семену Михайловичу, мы собрались за дружеским праздничным столом на кафедре разведения сельскохозяйственных животных. Не успели мы сесть за стол, я, как председательствовавший на официальной части, под ее впечатлением встал и решил произнести тост в честь Ивана Христофоровича, а он неожиданно поднялся и своим негромким голосом сказал: „Подожди! Давайте встанем и помолчим минутку!“ Все поняли его и моментально встали, а мне было немного совестно.

Приезд И. X. Баграмяна в МВА был событием не только для студентов и преподавателей академии, это была радость встречи друзей-однополчан Ивана Христофоровича, которые всегда приезжали в этот день в академию и занимали первые ряды.

Однажды мы отмечали день рождения Баграмяна в ЦДСА, где генерал-лейтенант Герой Советского Союза М. Г. Григоренко произнес великолепный тост. Речь шла о том, кого боялись из маршалов, а кого не боялись. Баграмян утверждал, что его не боялись. В ответ Михаил Георгиевич Григоренко произнес следующее: „Боялись всех, но боялись по-разному. Одних боялись потому, что голову могли снести, а вас, Иван Христофорович, боялись как бы в чем-нибудь не подвести“. И это сущая правда. Думается, к первым относились Г. К. Жуков, И. Г. Конев, А. И. Еременко, ко вторым — А. М. Василевский, И. X. Баграмян, К. К. Рокоссовский, К. А. Мерецков.

Иван Христофорович был исключительно интересным собеседником. Всегда корректный, тактичный и с располагающей улыбкой. У него было большое чувство юмора. Вести разговоры с ним можно было часами. Огромный жизненный опыт, широкая эрудиция, бессчетные встречи с незаурядными людьми, многолетние наблюдения и широта суждений по самым разнообразным вопросам характеризуют этого легендарного полководца с самой положительной стороны. Он был доступен, радушен. Был добрым и очень справедливым военачальником.

Неуклонно следуя своему житейскому правилу, благородству и мудрости, Иван Христофорович всегда очень глубоко вникал в суть каждого вопроса, особенно когда это касалось судьбы офицера или солдата. Он всегда видел за бумажными личными делами живого человека. При рассмотрении дисциплинарных проступков тщательно анализировал все „за“ и „против“ и отстаивал право человека в тех случаях, когда оно кем-либо попиралось.

Немного на моем веку было полководцев, обладающих таким обаянием, как Баграмян. От него шли мощные лучи света, притягивающие даже тогда, когда он вежливо ругал провинившегося.

И еще один эпизод. Не помню точно, в каком году мы собрались в Грановском переулке на открытие мемориальной доски Семену Михайловичу Будённому на доме, в котором он жил несколько десятилетий. Среди собравшихся был и Иван Христофорович Баграмян. Он, как всегда, произнес великолепную речь. Я не могу забыть выражение его лица, звук его голоса, когда он выступал возле мемориальной доски. Такая глубина чувств, такая нежность выражалась в его словах, посвященных легендарному командарму Первой Конной Армии.

Баграмян оставил очень интересные воспоминания о Великой Отечественной войне, о своих современниках — выдающихся полководцах. Все книги: „Так начиналась война“, „Так шли мы к Победе“, „Мои воспоминания“, „Великого народа сыновья“ — написаны им очень ярко, простым и доходчивым языком.

Его книги читаются с большим интересом. И это не удивительно. В каждую из них он не только вложил душу, но и очень много труда. Однажды я имел возможность лично убедиться в его кропотливости при работе над рукописью.

Как-то я написал для журнала „Коневодство и конный спорт“ статью с воспоминанием о генерал-майоре П. П. Зеленском. Зная, что Иван Христофорович хорошо был знаком с покойным Петром Павловичем Зеленским, я решил показать ему статью и попросил внести поправки, если он что-либо найдет неточное. Как обычно, Иван Христофорович любезно согласился и предложил мне приехать к нему на дачу в Баковку. По наивности я предполагал, что он быстро пробежит написанную мною статью и кое-что подправит. Каково же было мое удивление, когда он тщательно начал ее редактировать, так, что ему мог позавидовать профессиональный редактор. Признаюсь, он преподал мне очень хороший урок, как надо работать с рукописью, и я до сих пор это вспоминаю. Мне было стыдно за то, что я отнял у него много времени и должен был принести ему свои извинения. На что он скромно заметил: „Ну, что ты извиняешься? Я ведь должен был немножко подкорректировать“.

Бывают люди очень уважаемые и в свое время знаменитые. Они честно осуществляли и выполняли в жизни все, что им было положено, но затем, достигнув пенсионного возраста, сложили поработавшие руки и остановились среди быстро бегущей вперед жизни. Их сердце, когда-то горячее и отзывчивое, стало биться иным ритмом, безучастным к явлениям окружающей их действительности.

Но есть и другие люди — немногие, редкие. В житейской битве они не складывают оружия. Их натура работает неутомимо, ничто не остается им чуждым. Они умирают как солдаты — в ратном строю. Вступая в жизнь с одним поколением, они делятся знанием с другим, работают рука об руку с третьим, подводят итоги мысли с четвертым, указывают идеалы пятому. Они не „переживают“ себя. Для них жить — не значит только существовать. Их взор и мысли всегда устремлены в будущее с лучшей частью современного им общества. К числу таких людей принадлежал и Иван Христофорович Баграмян.

Он был „последним из могикан“, последним из великих полководцев Великой Отечественной войны и достойно завершил яркую, но уже уходящую в историю эпоху боевой славы Советской Армии. С кончиной Ивана Христофоровича целая военная эпоха отошла в прошлое».

* * *

К слову, об интересе и участии в современной жизни.

Когда Баграмян достиг солидного возраста, внимание всего мира захватили космонавты. Особенно наши — начиная с Юры Гагарина, они взлетали в космос один за другим.

Эти небожители покорили своими подвигами и старого боевого полководца, он не только побывал у них в гостях, но и подружился с ними.

^{Незабываемая встреча в Звездном городке}

Вот как вспоминает об этом Дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт, генерал-лейтенант авиации Георгий Тимофеевич Береговой:

«Приехал Иван Христофорович с группой генералов и адмиралов. Ознакомились с космической техникой. Я рассказал о подготовке и тренировке космонавтов, о будущих космических полетах.

Надо было видеть, с каким вниманием и интересом осматривал Иван Христофорович космическую технику!

После осмотра техники он, улыбаясь, многозначительно сказал:

— Вот если бы эту технику нам пораньше!.. Мы, наверное, по-другому разговаривали бы тогда…

Побывали в музее. Мы подарили ему альбом Звездного городка и значок, на котором были изображены буденовка, красноармеец с саблей в руках на фоне, символизирующем ракету. Это все как бы олицетворяло идею — от клинка до космической ракеты.

И вот после этого посещения Звездного городка прошло несколько дней.

Однажды звонит Иван Христофорович и приглашает меня и начальника политотдела к себе на дачу.

Мы приехали. Он сердечно и тепло принял нас. Завязалась задушевная беседа. Я должен сказать, что он вообще умел создавать непринужденную обстановку в беседе.

— То, что я увидел в Звездном городке, в музее космонавтики, считаю, надо дополнить… — сказал Иван Христофорович, достал одну из своих маршальских сабель и передал нам. — Это для музея. Вот теперь по-настоящему — от клинка до космического корабля. И клинок есть, и космический корабль… Целая эпоха!

Баграмян подарил музею также бинокль, кобуру…»

* * *

И еще о вживании в современность, о неподверженности старению.

Баграмяна часто называли «комсомольским маршалом». Он этим гордился. Гордился, что ему выпала честь командовать многомиллионной армией советских юношей и девушек…

И действительно, почти десять лет, с мая 1973 года по сентябрь 1982 года, Баграмян возглавлял Центральный штаб Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа.

Едва ли не всюду он лично участвовал в молодежных слетах и вахтах памяти героям войны.

— Всесоюзный поход — замечательное патриотическое движение, — говорил маршал. — В нем проявились разносторонние качества советской молодежи — трудовой энтузиазм и забота о сохранении исторических документов, сыновняя забота о ветеранах войны и увлеченность военно-прикладными видами спорта. Огромную радость испытываешь, когда видишь, с каким энтузиазмом следопыты занимаются поиском исторических реликвий. Память о подвиге будет рождать стремление к подвигу.