Мартирос Сарьян

Глава четвертая

Работы, исполненные Сарьяном по возвращении в Ереван из Парижа, свидетельствуют о совершившемся в искусстве художника переломе, который, впрочем, наметился ещё до поездки. Перелом сказался во всех областях творчества, но наиболее нагляден он в пейзажах. Работа с натуры в области станкового пейзажа стала с этого времени не только основным, но и единственным методом художника. Огромно количество армянских пейзажей, написанных Сарьяном. Поражает разнообразие аспектов изображения. Один и тот же мотив, например вид на Арарат из Еревана или окрестностей города, предстаёт каждый раз по-новому, в зависимости от условий освещения, состояния атмосферы. В каждом пейзаже Сарьяна заложены определённое чувство, мысль.

О том, как значителен был происшедший в Сарьяне перелом, можно судить по первым же пейзажам, написанным весной и летом 1928 - 1929 годов, — «Уголок старого Еревана», «Цветущие абрикосовые деревья» и др. В отличие от прежних декоративных приёмов (сочетания контрастных красочных плоскостей) художник пользуется теперь методом дивизионизма. Но и в этих наиболее импрессионистических своих пейзажах Сарьян заметно отличается от французских художников, так как природа предстаёт у него не в своей мгновенной случайности, что составляет одно из основных положений импрессионизма, а в состоянии, наиболее типичном для неё.

Живя в течение многих лет в Армении, Сарьян имел полную возможность передавать природу страны в разное время года. Но чаще всего художник обращается к изображению лета, немало также у него весенних и осенних пейзажей, зиму Сарьян избегает писать. Летние пейзажи наиболее разнообразны по мотивам. Летом художник совершает поездки по различным районам страны, бывая в самых отдалённых уголках республики.

Очень различны пейзажи Сарьяна и по своему охвату. То это небольшие куски природы — деревенская улица, группа фруктовых деревьев, а иногда и одно цветущее абрикосовое дерево. Этим «камерным» мотивам противостоят пейзажи, передающие панораму гор или долин, замыкаемых в глубине Араратом. Разнообразны и размеры пейзажей, часто вне зависимости от сюжета. Художник пишет иногда большое полотно, изображая улочку Еревана — «Старый Ереван» (1928), или, наоборот, в небольшом пейзаже — «Осенний пасмурный день» (1928) — передаёт далеко уходящую вглубь долину, замыкаемую Большим и Малым Араратом.

Побывав на склонах Арагаца, Сарьян пишет один из самых суровых своих пейзажей — «Апаран» (1935) — безотрадную деревеньку с домиками, крытыми земляными крышами, с голыми дворами, где лежит сложенный пирамидальными горками кизяк, и зелёными склонами гор на заднем плане. Совсем иным, приветливым выглядит аштаракский пейзаж «Сбор винограда» (1933), с яркой зеленью садов, с уютными домиками и широкими, нависающими деревянными балконами. Одним из лучших и наиболее живописных является пейзаж «Арзни. Закат» (1937), где так интенсивно по цвету написаны кусок синего неба, освещённые заходящим солнцем красные, розовые, голубые скалы и зелень переднего плана.

Немало у Сарьяна весенних пейзажей с излюбленными мотивами цветущих фруктовых — абрикосовых, персиковых — деревьев, написанных с тонким чувством колорита. Многие пейзажи носят этюдный характер, как, например, «Цветущие абрикосовые деревья» (1929), но есть среди них и законченные картины: «Весенний день» (1929), «Дворик весной» (1929) и другие.

В осенних пейзажах Сарьяна природа предстаёт не в элегических, меланхолических тонах и не в блеклых красках увядания, а во всей яркости и звучности разнообразных красок листвы деревьев, золотистого убора скошенных полей.

Моя семья. / My family1929 г

Улица. Проходящие. / Street. Passing.1929 г

Излюбленный мотив художника — сбор урожая. Большинство этих пейзажей имеет характер законченных картин, как, например, «Сбор винограда» (1937) или «Сбор персиков в Ереване» (1938), но часто среди них встречаются и работы этюдного характера с эскизно намеченными фигурами людей («Юва. Сбор винограда в садах коммуны им. А. Ханджяна», 1933, и др.).

Хотя художник избегает писать зимние пейзажи, но один из них — «Южная зима» (1934) — должен быть отнесён к числу наилучших. Это не этюд, какими являются все немногие зимние пейзажи Сарьяна, а большое законченное полотно, изображающее одну из окраин старого Еревана. Несмотря на глубокий снежный покров, застилающий поляну переднего плана, и засыпанные снегом крыши домиков, чувствуется вся непрочность этого зимнего наряда, особенно в том, как художник написал снег, передав его рыхлость. В коричнево-зеленоватых оголённых ветвях деревьев жизнь ещё не замерла, она теплится, и чувствуется, что при первых лучах солнца вновь возродится.

Среди пейзажей Сарьяна мы не встретим ни одного, который вызывал бы пессимистическое или элегическое настроение. Очень редки у художника изображения пасмурных дней (пример подобного мотива «Осенний пасмурный день», 1928), но даже и в этих случаях основной тон пейзажей бодрый.

Сарьян не пассивно воспринимает природу, его отношение к ней всегда активно. Пристальное изучение природы и долголетний опыт позволили художнику выделять главное в ней — его пейзажи ясны по своему мировосприятию.

Несмотря на самые смелые цветовые сопоставления и на подчёркнуто яркий колорит, пейзажи Сарьяна убедительны: всё, что художник отмечает в картинах, подсказано ему природой, есть следствие глубокого осмысления её.

Заметное место в творчестве Сарьяна занимают городские пейзажи. В своих ереванских пейзажах, относящихся преимущественно к 1920 - 1930 годам, художник показывает старые кварталы города с их одноэтажными, лепящимися друг к другу дворовыми балконами — «Уголок старого Еревана» (1928), «Старый Ереван» (1928), «Старое и самое новое» (1929). Сохраняя пейзажный характер этих работ, художник с большой наблюдательностью раскрывает в них повседневную жизнь людей. Мы видим, как дворы и балконы оживлены фигурами, видим, как в одном углу двора женщина занята стиркой, как на балконе развешивают бельё, как, пересекая двор, проходит женщина с кувшином воды на спине, видим, как тут же продавцы на осликах или пешие с корзинами в руках продают зелень, молоко, мацони, как играют детишки («Старый Ереван», 1928).

Осенний мглистый день. / Autumn misty day.1928 г

Эти картины художника, как и посвящённые сборам урожая на хлопковых полях, в виноградниках и садах («Сбор винограда», 1937; «Сбор персиков», 1938; «Сбор урожая», 1940), содержат — одни в большей степени, другие в меньшей — элементы жанровости, но они никогда не превращаются в жанровую картину и не потому, что природа почти всегда превалирует в них, а прежде всего потому, что восприятие, взгляд на мир у художника не имеют жанрово-повествовательного характера.

Немногочисленны у Сарьяна индустриальные пейзажи. В лучшем из них — «Алаверди. Общий вид» (1935) — художник лаконичными средствами сумел сочетать суровую красоту почти лишённого растительности горного пейзажа с не менее суровыми заводскими постройками.

Начиная с середины 30-х годов Сарьян много работает и в жанре портрета. Как отмечалось выше, довольно много портретов было исполнено Сарьяном в первые годы после переезда в Советскую Армению, но это были большей частью карандашные портреты, теперь же преобладают живописные. Так же как и в 20-х годах, круг портретируемых несколько ограничен. В основном — это писатели, артисты, музыканты, учёные. Говоря о портретах Сарьяна в целом, хочется отметить одну, всем им присущую и очень показательную черту. В них прежде всего поражает чувство времени. Независимо от степени удачи того или иного портрета, на них лежит яркая печать нашей, советской эпохи, с её оптимизмом и целенаправленностью. Достаточно для этого сопоставить те немногие портреты, которые были написаны художником в дореволюционные годы, с портретами, исполненными в советское время, чтобы видеть, какая глубокая пропасть разделяет их.

Весенний день.Spring day. 1929 г

Вот как сам художник высказывается о своих задачах портретиста: «В каждом портрете, который я пишу, я хочу передать прежде всего не внешнее сходство, а внутренний облик данного человека, я стараюсь заставить его забыть о том, что он позирует, я беседую с ним, навожу на близкие, волнующие его темы, и только в момент, порой очень короткий, когда замечаю, что этот человек озарён творческой мыслью, я спешу написать его. Вся остальная работа уже имеет для меня технический характер, и я забочусь лишь о том, чтобы отделкой портрета, прорисовкой деталей не засушить схваченного мною впечатления»[30]. Это высказывание Сарьяна весьма интересно, оно даёт нам возможность судить не только о тех задачах, которые ставит перед собой художник при написании портрета, но и о тех приёмах, благодаря которым ему удаётся добиться большей жизненности и непринуждённости своих моделей.

Сарьяну присущи свои, очень индивидуальные приёмы раскрытия образа. В подавляющем большинстве портретов художник всё своё внимание сосредоточивает на лице, и только на нём. Всё остальное, как он сам пишет в своих «Автобиографических сведениях», для него имеет второстепенное значение.

Автопортрет с маской. / Self-portrait with mask.1933 г

Обычный приём построения сарьяновских портретов — поясное или погрудное изображение в фас. Такие дополнительные компоненты портретного образа, имеющие подчас существенное значение у многих художников, как поза, жест, используются Сарьяном в крайне редких случаях. Фигура в большей части портретов едва прописана, руки либо вовсе не изображаются, а если и написаны, то большей частью эскизно. Эта эскизность фигуры и рук иногда так бросается в глаза, что даёт основание говорить о незавершённости портретов художника. Но к чему далеко не безразличен художник — это к фону. Лишь на очень немногих портретах Сарьяна фоны нейтральны, у большинства же они приобретают значение весьма существенного компонента, оттеняя лицо или фигуру. Чаще всего — это интенсивные контрастные по цвету полосы и пятна. Иногда фоном служит пейзаж, взятый с какого-либо этюда или картины, а иногда придуманный; иногда художник помещает на фоне портрета пейзажную картину, или портрет, или какой-либо предмет. Так, на фоне «Автопортрета» 1927 года помещён портрет жены, а на «Автопортрете» 1933 года — египетская маска. На портрете А. И. Таманяна (1933) фоном является проект здания Театра оперы и балета. Голова на портрете Р. Н. Симонова (1939) оттеняется пёстрой тканью, накинутой на спинку кресла. Именно фон приобретает в портретах Сарьяна, относительно сдержанных в колорите, роль цветового акцента.

В портретах 30-х годов, если их сравнить с дореволюционными, видно возросшее внимание Сарьяна к передаче не отдельных тонко и остро подмеченных черт, а к большей цельности характера, более длительного душевного состояния. Эти портреты (по-сравнению с более ранними) строже в цвете, узкопортретные задачи вытесняют на второй план живописные, декоративные. Немного можно указать портретистов, которые с такой прямолинейной правдивостью и даже беспощадностью передают людей, как это делает Сарьян. Этой одной из наиболее примечательных своих черт Сарьян близок некоторым русским художникам, прежде всего В. Серову. При всех существенных различиях с последним Сарьян, так же как и великий русский портретист, стремится сказать прежде всего правду о человеке, хотя бы для этого пришлось дать и отрицательную характеристику изображаемых.

Портрет академика Александра Таманяна./ Portrait of academician Alexander Tamanyan.1933 г

Среди большого числа портретов этих лет есть, конечно, работы разной степени удачи, иногда просто неудавшиеся, но и в последних нет индифферентного отношения к человеку. Никогда художник не сводит свою роль к пассивной фиксации изображаемого. В очень редких случаях Сарьян пишет портреты малознакомых людей, обычно он изображает тех, с кем он постоянно встречается и о ком имеет уже сложившееся представление. Это, конечно, облегчает его работу портретиста. Нормальное количество сеансов обычно не превышает у Сарьяна трёх-четырёх, и редко когда художник пишет портрет в пять-шесть сеансов, а иногда бывает достаточно и одного сеанса. Есть у Сарьяна портреты, в которых образ намечен верно, но полностью не раскрыт.

Остановимся на некоторых наиболее примечательных портретах, написанных с начала 30-х годов и до Великой Отечественной войны.

Южная зима. / Southern winter.1934 г

К числу лучших портретов Сарьяна начала 30-х годов следует отнести портрет архитектора А. Таманяна (1933) и вскоре после него написанный портрет архитектора-археолога Т. Тораманяна (1934). Оба портрета в своё время вызывали большие споры (особенно последний) резкостью приёмов моделировки лица, которая ещё больше подчёркивалась размерами этих портретов, в два раза превышающих натуру. В данном случае размер был вызван желанием художника усилить монументальный характер полотен.

Портрет Таманяна, человека близкого и дорогого Сарьяну, написан с исключительным внешним сходством, с глубоким чувством склада души человека. Художник не пожелал ничего смягчить во внешнем облике своего друга — показаны асимметричность глаз, некрасивые черты болезненного, с печатью усталости лица. Но сквозь эти черты внешнего облика А. Таманяна проступает благородный образ умного, обаятельного и значительного человека.

Портрет Т. Тораманяна написан незадолго до его смерти. Лапидарными приёмами, так смущавшими многих, передана своеобразная внешность выдающегося исследователя древней армянской архитектуры — большая «львиная» голова, лицо со следами тяжёлой болезни, ощущается его грузная, приземистая фигура. Так же как и в портрете Таманяна, ничего не смягчено в облике учёного. Сарьян подметил в Тораманяне незатухающий интерес к жизни, к науке, несмотря на его тяжёлое физическое состояние. Серьёзен и в то же время насмешлив взгляд его больших глаз.

Иногда художник, будучи увлечён какой-либо, хотя и очень существенной чертой характера или внешности портретируемого, ограничивает своё внимание преимущественно на ней, доводя характеристику до той грани, переступив которую можно впасть в шарж, но Сарьян умеет вовремя остановиться. Наиболее показателен в этом отношении портрет пианиста К. Игумнова (1934). В нём художник шёл путём заострения внешних черт, подчёркивая несколько необычно удлинённую форму головы и острый, точно птичий клюв, нос; характеристика образа отчасти смягчается лёгкой насмешкой и грустью во взгляде маленьких прищуренных глаз.

Следует отметить, что таких портретов в творчестве Сарьяна сравнительно немного. Во второй половине 30-х годов Сарьяном было написано мало портретов, наиболее интересные среди них — портрет жены художника Лусик Сарьян (1935) и портрет народного артиста СССР Р. Симонова (1939). Портрет жены необычен по своему композиционному построению. Художник в одной композиции дал три изображения — два с лицом в фас, но в разных поворотах фигуры, а третье — профильное, отражённое в зеркале. Это один из наиболее красивых и живописных портретов художника, но он не принадлежит к числу углублённых по характеристике.

Аштарак. / Ashtarak.1933 г

В портрете Р. Симонова художник подчёркивает смуглое, типично армянское лицо, оттеняемое живописной пёстрой тканью. Особенность портрета в том, что характеристика портретируемого дана здесь преимущественно через позу, что редко для портретов Сарьяна. Симонов изображён сидящим, положив ногу на ногу и откинувшись на спинку кресла. Но в этой кажущейся на первый взгляд непринуждённой позе есть очень искусно скрываемая нарочитость, присущая часто артистам, продолжающим и в жизни чувствовать себя, как на сцене. Наблюдательный художник уловил эту «театральность» и очень тонко подчеркнул её.

Особенно обилен портретами 1940 год. Среди них есть несколько первоклассных. К ним относится портрет дирижёра К. Сараджева. В этом небольшом портрете художником дана ясная характеристика живого и несколько наивного человека. Из других портретов этого года на первое место следует поставить портрет Аветика Исаакяна. Это — один из наиболее психологических портретов Сарьяна. Будучи близок с выдающимся поэтом, постоянно общаясь с ним, наблюдая его в течение многих лет, художник создал образ человека больших мыслей, умудрённого жизнью, много видевшего и знающего, таким, каким представляют его широкие массы армянского народа. Поэт изображён в очень характерной для него позе, он как бы прислушивается к словам своего собеседника, и ждёшь, что вот-вот прозвучит его мерная спокойная речь. На стене комнаты поэта висит зангезурский пейзаж Сарьяна; за окнами — типичный пейзаж Армении (воспроизводится вид, запечатлённый на другом зангезурском этюде художника).

В том же 1940 году Сарьян пишет портрет писателя Наири Заряна. Взволнованно выражение лица поэта, быть может, читающего свои стихи, в его несколько наклонённой вперёд фигуре есть уверенность, напористость. Перед нами человек совершенно иного душевного склада.

Портрет архитектора Тороса Тораманяна. / Portrait of architect Toros Toramanian. 1934 г

В 1940 году Сарьяном написаны ещё три портрета — народной артистки А. Даниелян, художника П. Терлемезяна и народной артистки Г. Улановой.

Все три портрета в своём композиционном решении типичны для художника, это небольшие поясные портреты в фас. В каждом из них особо подчёркнута одна черта характера, показавшаяся художнику наиболее типичной. Так, в портрете выдающейся армянской певицы Даниелян подчёркнута та несколько искусственная улыбка, которая присуща часто людям её профессии. В облике художника Терлемезяна, человека долгие годы ведшего скитальческую жизнь за рубежом и лишь теперь получившего возможность жить и работать на родине, чувствуется горечь и даже раздражительность, накопившиеся в его душе. В портрете замечательной балерины Улановой художник отметил большое обаяние, женственность.

Незадолго до начала Великой Отечественной войны Сарьян исполнил ещё один портрет жены (1941). Портрет написан в интерьере, Л. Сарьян изображена лежащей на диване, с рукой, протянутой к вазе с фруктами. Лицо дано в профиль. Книжный шкаф, букеты цветов, портрет на стене. Такие «обстановочные» портреты встречались и у Серова, а из художников советского времени они особенно излюблены Нестеровым. Но у Сарьяна изображение интерьера приобретает не подчинённое портретному образу значение, а равноценное ему. Образ Л. Сарьян становится не единственным и главным, а одним из компонентов композиции.

Портрет пианиста Константина Игумнова. / Portrait of the pianist Konstantin Igumnov. 1934 г

Заставка к сказке «Врач Лохман». / The Intro to the fairy tale «the Doctor Lohman».1936

Обложка к книге Г. Маари «Детство и юность». / The cover to the book G. Mahari «Childhood and youth».1930 г

Иллюстрация к поэме Е. Чаренца «Страна Наири». / Illustration to the poem by E. Charents «land of Nairi».1933 г

В жанре натюрморта Сарьян в 30-е годы не работает так систематично, как в пейзаже и портрете. Обычно художник пишет не более одного-двух натюрмортов в год, иногда в течение нескольких лет подряд не пишет ни одного. Но общий уровень исполненных им в эти годы натюрмортов очень высок. Им свойственны общая живописная культура, безупречный вкус. Они исполнены звучными красками. Разнообразные по содержанию натюрморты принадлежат к числу наиболее удачных. К ним относится полотно «Осенние цветы и фрукты» (1939): натюрморт, на котором изображены букеты цветов и фруктов, красивый и живой, словно благоухает ароматами садов и полей.

В 30-х годах Сарьян исполняет несколько тематически композиционных картин. Но ни одна из этих работ художника не стоит на том высоком художественном уровне, который отличает его пейзажи, портреты и натюрморты. Композиции этих картин — самое уязвимое место художника. Особенно неудачна первая по времени — «Горный марш армянских частей» (1933), в которой художник изобразил маневры армянской дивизии. Несмотря на большую подготовительную работу — были с натуры исполнены карандашные рисунки отдельных красноармейцев и групп воинов, — картина получилась условной и схематичной.

В следующей тематической картине — «Встреча колхозников с рабочими в Дзорагэсе» (1937) — удачны отдельные фрагменты, например, несколько эскизно написанная в центре композиции группы танцующих колхозников и рабочих. Художник передал стремительный ритм их движений. Красив и монументален пейзаж Дзорагэса, но не материально, подобно декорации написано здание гидростанции. И, наконец, с этим пейзажем совсем не связаны экспрессивные фигуры танцующих колхозников. Более удачной следует признать третью тематическую картину — «Встреча А. С. Пушкина с телом А. С. Грибоедова» (1937), исполненную к столетию со дня смерти великого поэта. Она интересно задумана: изображён не первый момент встречи, а последующий — Пушкин, сидя на лошади, оборачивается в сторону удаляющейся арбы, везущей тело Грибоедова. В выражении лица Пушкина есть сосредоточенность и взволнованность. Но что совсем не удалось художнику — это передать чувство эпохи, ощущение времени, несмотря на то, что в изображении частностей, как, например, костюм Пушкина, арба и пр., художник довольно точен.

Шут. Эскиз костюма к опере А. Спендиарова «Алмаст»./The jester. Costume design for the Opera A. Spendiarov «Almast».1938 - 1939 г

Эскиз костюма к опере А. Спендиарова «Алмаст». /Costume design for the Opera A. Spendiarov «Almast».1938 - 1939 г

Назар катается на тигре. Эскиз декораций к опере А. Степаняна «Храбрый Назар». / Nazar riding a tiger. Sketch for the Opera A. Stepanian «Brave Nazar». 1934 - 1935 г

Большой интерес представляют книжно-графические работы Сарьяна 20 - 30-х годов. В 1933 году художник исполняет для русского издания поэмы Е. Чаренца «Страна Наири» три иллюстрации[31]. В соответствии с гротескным характером произведения художник в нарочито упрощённых приёмах изобразил улицу с прохожими «наирянского» города, а особенно остросатирически сцену митинга «наирянцев» и выступающего оратора — одного из героев романа — Мазут Амо. В третьем рисунке, иллюстрирующем финальную сцену, интересно показано бегство населения. Фон — гротескно изображённые наклонившиеся здания, как бы подчёркивающие происшедшую катастрофу. По сравнению с иллюстрациями суперобложка носит совершенно иной характер, на ней акварелью лаконичными приёмами изображён армянский горный пейзаж, наподобие тех синтетических пейзажей, которые в 20-х годах исполнялись художником. В книге помещён исполненный карандашом и сангиной портрет Чаренца.

В том же, 1933 году Сарьян иллюстрировал повесть В. Тотовенца «Жизнь на старой римской дороге»[32]. Двадцать шесть небольших рисунков, помещённых между страницами текста, исполнены в линейно-штриховых приёмах. Художник передал в них добродушный, тёплый юмор, которым проникнута эта книга. Лишь в двух-трёх случаях, соответственно тексту, рисунки носят явно сатирический характер. Таков, например, рисунок, изображающий американского проповедника-миссионера мистера Чайкоба; или Манукпеса, с целью ограбления вытаскивающего из могилы покойника; или Парона Ованнеса, лежащего в гробу с застывшей на лице улыбкой. Книге предпослан портрет Тотовенца, форзац изображает деревенский пейзаж, с огородами и садами, как бы вводящий читателя в среду, повествование.

Цветы. / Flowers.1941 г

Туркменский дворик. / Turkmen yard.1934 г

Наиболее капитальная книжно-иллюстративная работа Сарьяна — его рисунки к трём русским изданиям «Армянских сказок»[33]. Рисунки для первого издания («Academia», 1930) не являются в обычном смысле слова иллюстрациями. Они не связаны с определённым моментом повествования. Рисунки передают старый патриархальный уклад армянской дореволюционной деревни — её быт, «труды и дни», пейзажи Армении. В этой серии, состоящей из двадцати графических рисунков и одной акварели, художник поставил задачу показать ту среду, в которой, переходя из поколения в поколение, бытовали армянские сказки. Графические приёмы художника довольно разнообразны. В одних случаях рисунки, передающие бытовые сцены, реалистичны, в других — художник пользуется нарочито упрощёнными приёмами и даже несколько небрежен в передаче деталей. Но все они выразительны, отличаются меткостью, знанием быта и типажа. Совершенно иначе исполнены пейзажные рисунки, они исключительно линейно-контурного характера и мастерски передают армянские пейзажи и армянскую деревню недавнего прошлого.

В ином плане исполнены рисунки для двух других изданий сказок («Academia», 1933; Детиздат, 1939). Они целиком подчиняются тексту и посвящены конкретным сюжетам повествования. Иллюстрации выполнены Сарьяном в нарочито упрощённых приёмах, им придан характер лубочных картин. Обе серии иллюстраций не повторяют друг друга, иллюстрируются или разные сказки, или разные события тех же сказок.

В издании 1939 года, рассчитанном на детей, помещено меньше сказок, но зато к каждой дано по нескольку иллюстраций, причём некоторые из них в красках, а кроме того, каждая сказка сопровождается сюжетной заставкой и концовкой.

В эти же 30-е годы Сарьяном был исполнен ряд других графических работ — переплёты, суперобложка, форзацы для книг Аветика Исаакяна, Гургена Маари и других.

Портрет народного артиста СССР Рубена Симонова./Portrait of people’s artist of the USSR Ruben Simonov. 1939 г

В 1934 году, получив творческую командировку, Сарьян едет в Ашхабад. Художник выбрал Туркмению, поскольку природа её до некоторой степени близка низменным районам Армении — Араратской долине. За два месяца им были исполнены серия из пятнадцати пейзажей, большое панно «Сбор хлопка в Туркмении» и ряд рисунков. Пребывание Сарьяна в Туркмении ограничилось Ашхабадом и его окрестностями. В одном из писем художник делится своими впечатлениями: «Самое интересное и неотразимое это сами туркмены. Это всё дети пустыни — страшной, но вместе с тем чарующей, узорной... Эта пустыня производит потрясающее впечатление». Но и помимо высказываний художника уже по самим работам его можно заключить, что больше всего заинтересовали Сарьяна в Туркмении природа и люди, или, точнее, люди в природе. В туркменских работах художника мы видим хлопковые поля во время уборки урожая, колхозников за сбором картофеля. Есть изображения дворов с играющей детворой. Единственная работа, в которой отсутствует пейзаж, — «Туркменские женщины за тканьем ковра». Она могла бы сойти за жанровую картину, если бы не её эскизность.

Встреча А. С. Пушкина с телом А. С. Грибоедова. /Meeting of the A. S. Pushkin with the body A. S. Griboyedov. 1936 - 1937 г

Сарьян хорошо почувствовал знойный пейзаж равнин и передал его в своих туркменских работах.

Яркий, декоративно-монументальный характер сарьяновской живописи всегда делал его желанным художником театра. Сарьян проявлял самый живой интерес ко всем формам театральных представлений. Но он не переносил всю суету сует, связанную с осуществлением спектакля и предшествующую постановке. Именно это заставляло его неоднократно отклонять просьбы различных театров оформить спектакль.

Остановимся на работах Сарьяна для театра в рассматриваемый нами период.

В нескольких постановках участие Сарьяна ограничилось исполнением лишь эскизов (опера «Алмаст» А. Спендиарова для Одесского театра оперы и балета, 1930; пьеса «Тигран» для Ростовского драматического театра, 1936). Иногда художник работал не над всем спектаклем — так им был выполнен эскиз для второго акта оперы «Золотой петушок» Н. А. Римского-Корсакова и к нему же костюмы (1931, Музыкальный театр им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко). Так же частично был привлечён Сарьян к оформлению первой постановки оперы «Алмаст» А. Спендиарова для Театра оперы и балета в Ереване (1933); над этой постановкой он работал совместно с художником М. Арутчяном. В 1935 году Сарьяном был исполнен эскиз к первому акту оперы «Кармен» для Музыкального театра им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко (дальнейшая работа над спектаклем была приостановлена ввиду продолжительной болезни художника). И только декорации к операм «Храбрый Назар» (1935) и «Алмаст» (1939) для Театра оперы и балета им. А. Спендиарова были осуществлены полностью под наблюдением художника, и они больше всего заслуживают внимания.

Сбор персиков в колхозе. / Picking peaches at the farm.1938 г

В основу либретто[34] комической оперы «Храбрый Назар» А. Степаняна положена популярная армянская сказка. Художник стремился сочетать в декорациях реальное и сказочное. Так, в реалистическом плане исполнены декорации первого и второго актов, изображающие деревенскую улицу и интерьер крестьянского дома, в оформление третьего и четвёртого действий внесены элементы сказочности и фантастики (таково, например, изображение на заднике несущегося по воздуху Назара на тигре). Очень интересны эскизы костюмов к «Храброму Назару», в которых подчёркнут сатирический характер оперы. Самое слово «костюмы» в применении к ним не совсем точно: многие эскизы костюмов, такие, как «Назар и Устиана», «Тамада и поп» и другие, воспринимаются скорее как красочные иллюстрации, а то и даже как жанровые сцены.

Лучшими среди театральных работ Сарьяна были декорации к опере «Алмаст»[35]. Постановка этой оперы — крупное событие в художественной жизни республики. Оформление оперы «Алмаст» до сих пор является непревзойдённым в армянском театрально-декорационном искусстве. Художник вложил в этот спектакль не только огромный труд, но и свой большой живописный талант, безупречный вкус. Декоративно-живописные эффекты, намечаемые в эскизах, полностью выявились лишь в сценическом воплощении.

Особенно хороша декорация первого акта — на заднике вид города Тмкаберт, раскинувшегося амфитеатром на неприступной скале. Пейзаж исполнен яркими сарьяновскими красками. В декорациях других актов больше места уделено архитектуре, однако художник не перегружает сцену павильонами, он с удивительным тактом и пониманием законов театрального оформления разрешает свою задачу. Ведущее место в оформлении оперы занимают писаные декорации. Сарьяном был учтён также такой важный момент, как красочное сочетание костюмов и декораций.

Портрет поэта Аветика Исаакяна / Portrait of the poet Avetik Isahakyan. 1940 г

Эта постановка, показанная на сцене Большого театра в Москве во время Декады армянского искусства, имела исключительный успех. Декорации к опере «Алмаст» удостоились Государственной премии за 1941 год.

Художником в 1936 году было написано декоративное панно для Советского павильона на Всемирной выставке в Париже, а в 1937 году и для павильона Советской Армении на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве. В соответствии с основной монументально-декоративной задачей этих панно, художник пользуется приёмами больших обобщений в рисунке и цвете, что сближает новые работы Сарьяна с декоративными пейзажами 1923 - 1924 годов («Армения», «Пёстрый пейзаж» и др.) и занавесом для Армянского драматического театра. Но в отличие от последних, представлявших собой как бы синтез армянской природы, панно 30-х годов носят конкретный характер, являясь изображением определённой местности — Арарата и раскинувшейся перед ним долины. Панно для парижской Всемирной выставки удостоилось присуждения высшей награды —“GrandPrix”.

Приходится сожалеть, что огромный монументально-декоративный дар Сарьяна, как бы специально предназначенный для росписей стен больших общественных зданий, почти не был использован. А то немногое, что было исполнено художником в этой области или погибло или лежит под спудом[36].