Уинстон Смит: Я знаю, что вы проиграете. Есть что-то такое в космосе… некий дух, некие вечные законы, которых вам никогда не преступить.
О'Брайен: Что это за законы?
Уинстон Смит: Не знаю. Дух человека.
О'Брайен: А самого себя вы считаете человеком?
Уинстон Смит: Да.
О'Брайен: Если вы и человек, Уинстон, то вы последний человек. Вы из породы вымирающих; мы идем на смену вам.
Разговор между идеологом внутренней партии О'Брайеном и обитателем Океании Уинстоном Смитом происходил в 1984 году. В истории государства, описанного Орвеллом, это был ничем не примечательный год, ступенька на пути к 2050 году, когда, наконец, после окончательного перехода на новояз, должна будет навсегда исчезнуть память о прошлом человечества. В романе английского писателя машина побеждает, государство убивает человека, превращает его в винтик. По мнению Орвелла, писавшего свой роман в конце 40-х годов, сто лет обработки были достаточным сроком.
Семь десятилетий — после победы Октября — человеческое общество, человек, как индивидуум, подвергаются невиданно интенсивной, концентрированной, планомерной атаке тоталитарного советского государства. Можно подвести некоторые итоги: достигнуты значительные успехи, но Цель еще не достигнута. Нельзя еще дать окончательного ответа на вопрос, поставленный Орвеллом за десять лет до написания «1984», накануне войны: «Можно ли вывести породу человека, которому не нужна свобода, как вывели породу безрогих коров?» Орвелл признавал, что инквизиции это не удалось, но добавлял, что она не располагала ресурсами современного государства: «Радио, цензура печати, стандартизированное образование и тайная полиция все изменили. Массовое внушение — наука минувших двадцати лет и мы не знаем, насколько оно может быть успешным».1 Это было написано в 1939 г. и сегодня — почти полвека спустя — мы знаем, каких успехов добилась техника массового внушения, в особенности, когда ею пользуется тоталитарное государство.
Годы обработки человеческого материала дали результаты. Один из важнейших итогов процесса формирования советского человека — потеря представления о границах между властью и подчиненными, между «ими» и «нами». Это связано с тем, что партия насчитывает (1983) более 18 миллионов членов, что до предела иерархизованное общество дает множеству больших, средних, мелких и мельчайших «начальников» крупицы власти, состоящей в возможности отказать, не дать, не допустить, помешать. украсть, получить или дать взятку. Это связано с тем, что интеллектуальная элита страны — деятели культуры, ученые — срослась с аппаратом власти, служит только ему.
Уникальность советской системы, усилия, направленные на сокрытие ее подлинного характера, привели к тому, что каждое десятилетие заново открывается «тайна» власти в СССР. Причем открытия делают как внутри, так и за пределами Советского Союза. В 1919 г. Ленин обнаружил, что «рабочее государство», которое он строил, страдает «бюрократическим уклоном». Троцкий — после отлучения от власти — обнаружил, что она принадлежит «бюрократическому аппарату». В 1953 г. Г. Маленков потерпел поражение в борьбе за власть, ибо полагал, что ее «центр» находится в совете министров, а не в ЦК. Неудивительно, что западные политологи и государственные деятели не перестают, несмотря на разочарования, ожидать Годо — подлинного демократа и либерала на посту генерального секретаря ЦК: если не Сталин, то Андропов, или тот, кто, наконец, придет…
Прозрачность барьера между властью, теми, кто держит в своих руках штурвал Машины, и винтиками, обладающими возможностью двигаться в пределах зазора, — один из важнейших итогов обработки человека. Власть добилась того, что к ней идут жаловаться на условия существования, ею созданные. В дореволюционной России граница между «верхами» и «низами», как в каждом нормальном государстве, была очевидной и бесспорной. Эмигранты из нацистской Германии не стеснялись называть себя антифашистами. Это было очевидностью: гитлеровскую Германию покидали враги режима. Эмигранты из СССР, как правило, не называют себя ни антикоммунистами, ни антисоветчиками. Для них оба эти слова заряжены отрицательным содержанием. Покинув советскую зону, они ощущают тоску по несвободе, по Машине, в которой — в роли винтиков — они чувствовали себя безопасно.
Процесс выработки винтиков из человеческого материала длится уже 70 лет. Он длится всего 70 лет. Советская система, предложившая после своего рождения модель революции всему миру, отнюдь не утратила своей привлекательности, после того, как, достигнув зрелости, она предлагает миру модель власти. Ошибаются те, кто, тоскуя по революционному огню, по юношескому энтузиазму идеологии, считают, что растеряв огонь и энтузиазм, система стала слабее. Она стала сильнее. Мир, ищущий политические формы, теряя доверие к демократии, может увидеть чудо: страна, оставаясь нищей, становится супер-державой, обладающей ядерным авторитетом, который дает ей право решать судьбу земного шара. Эта чудесная страна предлагает всем желающим тайну успеха — модель простую и безотказную, как автомат Калашникова: единая партия, привилегии для правящего слоя, техника воспитания граждан, которые довольствуются тем, что им дает любящая и охраняющая их Партия и Вождь. Если бы Гвинея Секу Type обладала ядерными ракетами — она могла бы стать идеальным образцом советской системы. Нацизм ограничивал сферу влияния своей системы зоной распространения «арийской» расы. Марксизм-ленинизм предлагает универсальную модель.
Успехи советской системы, распространение ее модели, языка, рождают миф о ее непобедимости. Евгений Замятин первым — в романе «Мы» — сформулировал закон Единого государства: тоталитарная система может существовать только при условии превращения обитателей утопии в винтики, в нумера, как назвал их писатель. В романе Замятина государство одерживает окончательную победу, произведя каждому жителю небольшую операцию: удаление из мозга узелка «фантазии». В «1984» Уинстону Смиту страшными пытками удаляют чувство любви к женщине — тогда он становится винтиком: он любит Старшего Брата.
В начале 80-х годов, через 60 лет после Замятина, через 30 лет после Орвелла, раздался голос «из чрева кита» — Александр Зиновьев рассказал о мыслях, чувствах и желаниях Гомо Советикуса. Логик и писатель Александр Зиновьев не отделяет себя от продукта советской системы. Он объявляет: «Я сам есть гомосос». Говоря от своего имени, то есть от имени советского человека, то есть от имени всех советских людей, Александр Зиновьев слово в слово повторяет то, что говорил О'Брайен Уинстону Смиту. Идеолог внутренней партии утверждал: «Партию свергнуть нельзя. Ее власть вечна». Зиновьев настаивает: «Советское общество не может быть разрушено и через тысячу лет… Советская система будет существовать до конца человеческой истории».
О'Брайен смеется над возможностью бунта пролетариев или рабов: «Выкиньте это из головы. Они бессильны, как животные. Человечество — это Партия. Все, кто вне ее, в расчет не принимаются». Зиновьев объясняет: «Внутренний протест нельзя себе представить. Вы, видимо, не представляете, до какой степени советское общество пассивно и контролируемо… Наш народ покорился. Он равнодушен». Объяснение, которое дает Зиновьев, научно: советская система будет существовать вечно, ибо она соответствует законам истории и законам природы. Естественно, что Гомо советикус, послушный законам государства, не решается посягнуть на законы природы и истории. И настаивает, что никто никогда этого не сможет.
Рождение «Солидарности» в Польше было революцией, ибо подтвердило возможность бунта против «законов». Революционный характер польских событий 1980—81 годов прежде всего в том, что потерял прозрачность забор, отделявший власть и подвластных. Пропасть между ними, «красными», как стали их называть поляки, и «нами», обществом, сделалась очевидной.
История дает множество примеров гибели могучих империй, которые еще вчера казались незыблемыми. Разные причины — внешние и внутренние — становились началом конца «вечных» государств. В конце двадцатого века мир стоит на пороге новой технической революции: в развитых странах происходит переход от индустриального общества к информативному. Советская система не может совершить этот переход: общедоступность информации будет ее гибелью. Что произойдет, если невиданные возможности новой технологии взорвут магический круг, в котором заключены советские люди, если они увидят и услышат, как плохо они живут? Советская система должна искать способы приспособления к технической революции, ибо иначе супердержава станет все больше отставать в военном отношении, становиться все слабее: пошатнется легитимность власти, как «защитника» страны, будет уязвлена гордость бывшего могучего государства, которая десятилетиями компенсировала лишения и нищету.
Дилемма, порожденная технической революцией конца двадцатого века, одно из выражений главной антиномии, содержащейся в самом Плане, в самом проекте сотворения Утопии и превращения человека в винтик. Процесс формирования Гомо советикус может быть завершен только в условиях полной и окончательной победы советской системы во всем мире. Существование внешнего мира, «заграницы» — не только вечный соблазн, но и свидетельство слабости «единственно правильного учения», власть которого основана только на его силе. Опасность «капиталистического окружения», о которой так любят говорить советские идеологи, это — угроза процессу переделки человека. Ликвидация внешнего мира — непременное условие окончательной победы над человеком. Остановка продвижения советской системы по планете даст возможность остановить процесс формирования винтиков, без которых не может существовать Машина, и которые могут существовать только будучи деталями Машины.
На пороге третьего тысячелетия судьба мира зависит от ответа на вопрос: возможно или невозможно переделать человека.
1983—1984