Маска Дантеса

Глава I Лаций

Они спешили. Но, как ни торопись, пришпорить Звездный экспресс невозможно. Все зависит от массы челнока. По космическим меркам яхта “Клелия” являлась крошкой, и на Лаций она не просто спешила – мчалась… И все же… да, все же, для Флакка время стало тягучим и плотным, почти остановилось, замерло. Секунды – и те ползли со скоростью черепахи. Вязли… в болоте. Он и сам не понимал, почему теперь постоянно вспоминает болота Фатума. Ночью ему снились ржавые пространства мерзкой планеты, хотя патриций редко видит во сне эпизоды собственной жизни. Неужели память предков исчерпалась и не может сообщить военному трибуну ничего нового?..

А Марк… Марк раздумывал над тем, что ждет его на Лации. Дикое преступление, понять которое Корвин пока был не в силах. Похищения детей. Стирание памяти. Убийства. И все это творит плебейская секта, галанет пестрит ее дерзкими заявлениями: “Лаций без патрициев – вот наш девиз!”

Спору нет, патриции и плебеи всегда недолюбливали друг друга; ссоры, конфликты, взаимные обвинения – каждая страница истории Лация переполнена ими. Да, враждовали, сорились, интриговали. Но никогда ни плебеи, ни патриции не позволяли себе переступить определенную грань. Планета едина, Лаций един; друг без друга патриции и плебеи мгновенно проиграют соседним цивилизациям любую войну и любую экономическую гонку. Пусть плебеев оскорбляет превосходство патрициев, но это показное ворчание никого обмануть не может: исключительная память нобилей работает на благо всего Лация, и плебеев в том числе. Есть сферы деятельности, (и таких немало), где плебеи доминируют, а патрициям приходится скромно отойти в сторону. Плебеи всюду врываются нахрапом, требуют, претендуют…

Порой кажется, что драки не миновать. Но нет! Любой спорщик может осипнуть от крика, а пролить кровь не осмелится. Еще Древний Рим, как образец, дал Лацию верный путь бескровной борьбы. Удаление. А если по-латыни – secessio. Бросить Город, уйти на Священную гору, оттуда диктовать оставшимся в одиночестве патрициям свои условия. Так поступали когда-то плебеи на Старой Земле, так действовали и нынешние простолюдины Лация. Разумеется, они не выходили из Нового Рима шумной толпой, выкрикивая: “Повелевайте отныне крышами, упрямые нобили!”, но их вожаки, народные трибуны, без труда могли организовать неповиновение плебса: останавливались подвесные дороги, флайеры замирали на стоянках, гасли голограммы, и большинство порталов галанета оказывались недоступными. Обычно спор не длился дольше трех дней. А когда доходило до недели, это грозило катастрофой Лацию. Но каждая сторона всегда держала в уме, что в случае победы противник не должен протянуть ноги. Иначе всем конец. Положить на лопатки одним броском – вот цель любой плебейской сецессии. И тут же протянуть руку, чтобы помочь подняться.

Так было до нынешнего дня. Но теперь кто-то хотел кардинально решить патрицианский вопрос. Без колебаний стал осуществлять свой план. Патриции пребывали в растерянности. Лишить их наследников генетической памяти! Это конец лацийской аристократии! Катастрофа! Только следователь Корвин мог этому помешать.

Марк очнулся от нерадостных мыслей и посмотрел на Флакка.

Что думает его временный опекун? Почему младший брат Флакка встал во главе мятежной партии? Лишь потому, что по воле случая лишился генетической памяти, став плебеем? Или…

– Луций, расскажи о своем брате. Вы были дружны? – попросил Марк.

– Нет, мы не дружили. Все время ссорились. Чуть ли не каждый день дрались. Я был старше, сильнее. Гай оказывался бит довольно часто. Иногда сильно. А вместе… вместе мы бывали редко.

– А Эмми? Она любила брата?

– Любила. Но Гай над ней почти всегда издевался, доводил до слез. Он завидовал. Мне и ей…

– Но это еще не причина, чтобы убивать.

В этот раз Флакк отказался от своей традиции возвращения на родную планету. Планетарный лифт? Нет, ни за что. Это слишком предсказуемо, уязвимо, медленно… теперь, когда каждая минута на счету. Планетолет? Да, именно планетолет. Он куда быстрее и мобильнее. Причем, челнок не пассажирский, а грузовой. Никаких данных о том, что на грузовике есть люди, с управляющей станции нуль-портала на планету не передавать, пока Флакк не подаст с Лация условный сигнал. Вигилы сообщали, что на Корвина готовят покушение – заговорщики боятся, что следователю-патрицию без труда удастся распутать клубок их заговора. В общем-то, и данных особых тут не нужно: и так ясно – проще всего с человеком расправиться в тот момент, когда его планетолет входит в плотные слои атмосферы.

– Опускаться будем на грузовой космодром возле Архимедова архипелага, – заявил Флакк. – А “Клелия” тем временем пусть летит на главный космодром. Дать ложную информацию, что все мы – на борту яхты. С яхты все ценное забрать. И помолимся Фортуне Примегении.

Спору нет, операция не слишком замысловатая, но придумать что-либо действенное в условиях цейтнота было практически невозможно.

Спуск проходил отнюдь не в комфортных условиях: в пустом брюхе грузовика Корвин и его друзья поместились в защитные коконы, такие обычно использует космический десант. Марк старался думать о предстоящем расследовании. Что в первую очередь, что во вторую… Но в голову постоянно лезли совсем другие вопросы. “Плебеи напали на детей”… “Как справиться с ненавистью?” – “Со всеобщей ненавистью”, – уточнял голос предков. “Почему именно сейчас?” – На этот вопрос ни Марк, ни его верный голос не давали ответа.

“Данный момент ничем особенным не обусловлен, – начинал рассуждать заново Марк. – Все шло как прежде, как сто и двести лет назад… Может быть, в этом все дело? Кому-то надоела стабильность, и он решил как следует потрясти планету?”

Но мысли почти тут же сбивались.

“А что, если произошла утечка информации, сектанты узнали, что мы с Флакком и Лери здесь, и нас собьют?”

“Чепуха! Не дрейфь. Думай о конкретном. О предстоящем расследовании”, – советовал голос.

Однако выполнить мудрый совет оказалось не так просто.

Спуск произошел без особых приключений. Если не считать, что посадка была отнюдь не самая мягкая. Тряхнуло здорово. Но коконы самортизировали удар. Через час на грузовом космодроме опустились два флайера. В каждом – по десять легионеров из когорты Флакка. Все ветераны. И все – патриции. Охрана прибыла. Можно считать, что первый этап операции прошел успешно.

– Первым делом летим в префектуру вигилов, – решил Марк. – Там ознакомимся с данными по нашему делу. А затем… – Он бросил взгляд на военного трибуна. – В тюрьму. Я должен поговорить с Гаем Флакком.

Военный трибун никак не отреагировал.

– А я должен отвезти отца домой, – заявил молодой Друз. – Не думаю, что после двадцати лет в озерном городе отец мечтает первым делом очутиться в лацийском карцере.

– Ты нам нужен, – Корвин намеренно подчеркнул голосом это “нам”.

– Плебеев ныне для патрициев не существует, – сказал кто-то за спиной Марка.

“Все плохо, очень плохо…” – нашептывал голос.

– Я сам доберусь до дома, на Лации, кажется, моей жизни никто не угрожает… – Отшельник усмехнулся. – Впрочем, у меня и дома теперь нет. Так ведь? Придется снять номер в гостинице.

– Отец…

– Не волнуйся, мне всегда нравилось жить в гостиницах, Лу.

Отшельник похлопал центуриона по плечу. Похоже, он тяготился обществом сына. Да и любым обществом тоже. За долгие годы он привык к одиночеству и тишине. Отдельно стоящий загородный домик сейчас ему был просто необходим.

По дороге Марк связался с “Итакой”. Ответил управляющий усадьбой Гай Табий. Новости? Почти ничего нового, доминус. В усадьбе все в порядке, никаких происшествий. То есть сад полностью восстановлен, виноград почти собран, скоро праздник молодого вина, и хорошо бы молодой хозяин присутствовал…

– Сенатор Корвин вернулся? – перебил управляющего Марк.

– Нет, доминус. От сиятельного никаких известий.

Марк задумался. Возможно, исчезновение старика – дело рук сектантов, и дед уже много дней томится в плену. Но ни Марк, ни Лери, ни вигилы… да и вообще никто об этом не знает и не предпринимает никаких шагов по освобождению сенатора.

“Дед оставил записку…” – напомнил себе Марк. Но это было слабым утешением.

“Отъезд мог быть инсценирован”, – тут же принялся развивать неприятную гипотезу голос предков.

“Зачем им старик, все деяния которого в прошлом? Шантажировать? Ни один патриций не поддастся на подобный шантаж. Стереть память? Поглумиться? Просто убить? Но если последнее, то похищение теряет смысл…”

В префектуре вигилов царило настроение, близкое к панике.

– Охраняйте! – кричал кому-то в комбраслет краснолицый крепыш в форме центуриона. – Да, всех… Сколько? Сто тысяч?.. Найдите сто тысяч. Да, мы можем дать только плебеев. Но прежде всего они – вигилы! Они давали присягу! Это приказ! – Центурион отер пот с лица, отключил комбраслет и повернулся к посетителям.

Повернулся и замер. Изумленно хлопнул глазами. Спросил неуверенно:

– Префект Корвин?

– Да, это я… А это мои друзья и помощники: трибун Валерий Флакк, моя сестра Лери и центурион в отставке Луций Ливий Друз…

Вигил беззвучно шевелил губами, повторяя имена прибывших, почти как заклинания.

– Но я только что получил сообщение, что ваш планетолет сгорел в плотных слоях атмосферы, – выдавил он наконец. – Так вы живы?

– Поскольку я чувствую свои руки и ноги, то, скорее всего, да, – сказал Корвин.

– “Клелия” погибла! – ахнула Лери.

Хотя они ожидали этого, все равно больно было думать, что великолепная яхта сознательно принесена в жертву. Уже многие полагали, что убийство искина пятого поколения, такого, какой управлял “Клелией”, давно пора приравнять к убийству разумного существа.

– Иногда ловушки действуют безотказно, – заметил Флакк.

– Это похоже на чудо… да… – Центурион вигилов пожевал губами. – Когда-то я надеялся на такое чудо. Но оно не случилось…

“Твой отец! – шепнул голос предков. – Он надеялся, что твой отец спасся…”

– Вы имеете в виду гибель префекта Корвина? – озвучил подсказку Марк. – Мой отец сгорел в нуль-портале.

– Да, мы работали вместе… Я… то есть… все мы… я вам очень сочувствую.

– Разве? – перебил его Марк. – Разве патрициям кто-то сочувствует сегодня?

Вигил нахмурился.

– Думайте, как хотите, совершенный муж. Но мне будет больно, если вы мне не поверите…

“Без эмоций, – одернул себя Марк. – Не подливай масла в огонь. Поверь, что центурион предан Лацию, как истинный римлянин, и готов исполнить свой долг. Большего от него не требуется. Ты не женщина, чтобы объясняться ему в любви”.

– Центурион Регул, мне нужны имена всех похищенных и погибших патрициев, – Корвин старался говорить бесстрастно.

– Погибли не только патриции, – отозвался вигил.

– Список всех пострадавших, – поправил сам себя Марк. – Полные имена, возраст, должности…

– Инфокапсулу или распечатку?

– И то, и другое, если можно.

Через пятнадцать минут Регул лично передал списки Корвину. Информация, полученная на Китеже, оказалась не совсем точной. Цифры были преувеличены, списки не верны. Итак… Похищенными числились восемь: наследник сенатора Юлия Цезаря, племянник Фабия, два сына Корнелия Лентула; двоих мальчишек похитили у Клавдия; единственный оставшийся в живых сын Манлия Торквата тоже исчез, как и единственный малыш сенатора Камилла. Секта наносила удары методично. В списке погибших – старший сын Торквата. Но его сектанты застрелили два года назад. Теперь за несколько дней они убили восемь вигилов и жену Камилла.

– Похитители выдвигают какие-то условия? – спросил Корвин у префекта.

– Нет. Во всяком случае, я ничего не знаю.

“Если бы патриции могли, как плебеи когда-то, взять и удалиться с планеты, протестуя. Уход. Сецессия. И пусть плебеи буйствуют сколь угодно долго, – думал Марк. – Но мы не можем уйти – вот в чем дело. Мы не можем покинуть планету. Даже этого шанса у нас нет. Иначе мы перестанем быть патрициями”.

Серый купол, лишенный окон и дверей. Вообще всего лишенный, кроме маслянистого блеска многочисленных граней и ребер. Он вырастал из почвы и погружался в нее. Как озерный город на дно озера Светлояр. Тюрьма. Вход через шлюз. Бесчисленные сканирующие устройства. Безликие стены, полы и раздвижные двери. Экран, проходя через который, становишься прозрачным. Любая песчинка, скрытая на теле или в теле, отныне видима. Гай Флакк заключен здесь без предъявления обвинения. Просто потому, что его подозревают в причастности к похищениям и убийствам. Подозревают, но не могут доказать. Режим чрезвычайного положения дает право удерживать его в тюрьме тридцать суток. Или до тех пор, пока чрезвычайное положение не будет отменено.

Гая Флакка арестовали в госпитале, куда он был доставлен после аварии: скутер Гая столкнулся с наземной машиной, амортизационное кресло выбросило пассажира, а скутер взорвался. Синяки и ушибы, полученные в аварии, здоровью пострадавшего не грозили. Другое дело – рана на животе. Луч бластера разворотил половину кишечника, и Флакка поместили в регенерационную камеру. Медики не сомневались, что рану Гай получил гораздо раньше, чем попал в аварию. То есть раненый куда-то мчался и…

Явились вигилы. На все вопросы Гай либо не отвечал, либо бормотал что-то уклончивое. Где, когда, кто… нет, он ничего не помнит. На следующий день Гай Флакк попытался сам отключить регенерационную камеру и бежать. Облепленный регенерационным раствором, скрючившись, ковылял он по больничным коридорам. Разумеется, его без труда остановили, вернули в процедурную, закодировали двери. И тут стало известно о похищении племянника сенатора Фабия и еще нескольких патрицианских отпрысков. Галанет запестрел заявлениями секты “Очищение”.

“Патриции обречены либо умереть, либо потерять память. И пусть они добровольно отдадут детей для промывки мозгов”, – так звучали требования неизвестных плебеев. Впрочем, неизвестными они оставались всего несколько часов. После ареста Гая Флакка поступило сразу несколько сообщений, что секту “Очищение” возглавляет именно он.

Гай не отрицал и не оправдывался. Он вообще ничего не говорил.

Внутри тюрьмы все тоже было серым. Помещения отличались только размерами.

Корвина привели в просторную комнату. Почти холл.

Четыре стены без окон. Стол. Два стула. Шлюзовая дверь, в обычном режиме ее вообще не видно. Марк передернулся. Дверь ему напомнила шлюз в озерном городе – мерзкая ловушка, из которой нельзя вырваться собственными силами. Одну из серых стен сделали односторонне прозрачной. Если смотреть изнутри – серые панели. А если снаружи – стекло. Сейчас за стеной-окном толпятся наблюдатели, члены комиссии сената по вопросам патрицианских родов и охранники. Охранники-патриции. Уж где только отыскались такие? Верно, перевели из легионеров… Потому что плебеям в эти дни патриции не доверяли. Никому. Даже Друза сенат потребовал немедленно вывести из состава группы на время. Бедняга Друз. Он-то полагал, что нобили уже принимают его за своего. Но плебею опять указали на место в загоне.

Марк старался не смотреть в сторону “прозрачной” стены. Но вряд ли это обманет заключенного, которого уже ведут на допрос. Что сказать Гаю Флакку? Как убедить? Марк не знал ответа. Голос предков молчал. Возможно, это обычная подавленность. Подобное чувство охватило почти всех патрициев Лация. Обреченность. Она читалась во взглядах, в плотно сжатых губах, в рукопожатиях. Они знали, предчувствовали… это когда-то начнется. Равновесие не может длиться вечно. И вот – началось. Патрициев слишком мало. Они – одни. Весь галанет буквально фонтанировал радостью. Одни миры сдержанно, другие с бурным восторгом приветствовали атаку плебеев. “Давно бы так”… “Уравнять”, “Стереть”, “Уничтожить…” Прочитанные лозунги все еще прыгали перед глазами Корвина, как будто голограммы так и не удалось погасить.

Аристократы Китежа, прежде верные союзники Лация, всерьез обсуждали возможность союза с Неронией и войны с Лацием. Мятеж плебеев сыграл тут не последнюю роль.

“Я только что обрел память, – думал Корвин. – И что же? Я должен ее опять утратить? Забыть, что мой отец вел особо важные дела, забыть, как он воевал, как влюбился в мою мать… И что мне останется помнить? Усадьбу Фейра? Приказы барона? Рабский ошейник? Удары кнута Жерара? Нет уж. Лучше смерть”.

Шлюз открылся – черная ухмыляющаяся пасть выплюнула в комнату человека в черном комбинезоне. На груди кружок, на спине – тоже. Лицо худое, жухлое, с запавшими щеками и острыми скулами, короткие седые волосы лохматятся во все стороны. Глаза темные, взгляд настороженный. Нос орлиный. Сходство с Флакком? Скорее угадывается. Оно присутствовало изначально – тот же овал лица, те же скулы, тот же нос и разрез глаз… Но такое впечатление, что человек старательно это сходство стирал всю жизнь. И почти преуспел.

– Садитесь, Гай. – Корвин указал арестанту на стул. – У нас будет долгий разговор. Хотите кофе?

Гай не ответил, присел на самый кончик стула, положил руки на колени. Смотрел прямо перед собой. То есть видел и одновременно не видел Марка.

– Вы мне можете помочь, Гай. Вы всем можете помочь…

– Что вы еще хотите узнать от меня? – прервал следователя заключенный. – После эликсира правды и допроса под гипнозом? Что я мог скрыть, префект Корвин? – Гай Флакк улыбнулся. Но не Марку, а кому-то третьему, кого он видел прямо перед собой.

– Я всего лишь хочу с вами поговорить.

– О чем?

– Почему вы вступили в секту? Почему ненавидите патрициев?

– За то, что нобили выпячивают свое превосходство, – почти без запинки отвечал Гай Флакк.

“Объяснение слишком примитивно”, – шепнул голос предков.

– Слишком примитивно, – сказал Корвин вслух.

– Из-за того, что мои родители зачали меня на корабле… и я не получил в наследство память… Меня лишили титула патриция и права наследовать усадьбу, права жениться на патрицианке, избираться в консулы и заседать в сенате… Мне никогда не командовать “Сципионом”. Все, на что я мог рассчитывать – служба на каком-нибудь вспомогательном корабле сопровождения или на грузовике. Я вмиг утратил столько, что поневоле задумался: но ведь всего этого лишено большинство населения Лация. Я просто стал таким, как большинство.

– Только в этом причина? – спросил Корвин.

– Неужели мало?

– Мало для того, чтобы похищать детей.

– Мне хватило.

– Ваш старший брат выбрал карьеру легионера, а не пилота, лишь бы не задеть ваши чувства.

– Надо же! Какое благородство! А вот Эмми не играла в благородство и стала пилотом.

– Эмми погибла. Ее разорвал на части анимал. Страшная смерть… Вы ей завидуете?

Кажется, Гай смутился. Передернул плечами. Потрогал кончик носа.

– В детстве… когда она была совсем маленькая… крошка… я дразнил ее и доводил до слез. Была одна сказка о бедном Мурлыке, котенке, которого бросили его хозяева. “Бедный Мурлыка хотел молочка…” Стоило Эмми услышать эту строчку, как она уже ревела в три ручья. Я мог так доводить ее часами. Когда сестрица выросла, она захотела превратить монстра в человека. Но забыла, что анималы ненавидят людей. Всех без исключения. Эмми погубила сентиментальность, вы не находите?

– Вам по-прежнему нравится издеваться над детьми?

– Ненависть – великое чувство. Она разрешает все. Там, где жалость, сентиментальность, предрассудки сдерживают, ненависть служит универсальной отмычкой. Бешеная ненависть… Какое замечательное выражение! Не правда ли?

“Он изображает злобу… Нет, не верю… не верю…” – шептал голос предков. И Корвину почудился в этом коллективном и всегда безличном голосе живой страх.

“А если не изображает? Как мне понять его тогда? – подумал Марк. – Как я могу понять его, если не испытывал никогда таких чувств. Ни я, ни мои предки… Бешеная ненависть… К кому я могу испытывать такое?”

Барон Фейра… Нет, не подходит.

Жерар. Надсмотрщик Жерар, которого хладнокровно застрелил трибун Флакк. Если бы этот тип вновь был жив, и вновь Флакк стоял бы напротив Жерара и целился бы в грудь садиста из игломета, что бы сделал Марк? Крикнул бы “Пли!” или, напротив “Не надо!”

– Да, – сказал Корвин вслух.

– Что – “да”? – не понял Гай.

– Хорошее выражение “бешеная ненависть”. Но только выражение. Два слова… Не вы все это организовали, Гай. Вы – глава радикальной партии. Вернее даже, небольшой группы. Но не убийца.

– Почему вы так решили? – Гай вызывающе глянул на префекта.

“Я помню, каким вы были в детстве”, – мог бы ответить Корвин. Но такой ответ лишь оскорбит Гая Флакка.

– Это моя маленькая тайна, – улыбнулся Корвин. – Разговор закончен. Вас отведут в камеру.

– Вот как… – Гай, кажется, растерялся. – Но вы же сказали, что разговор будет долгим.

– Я выяснил все, что мне нужно.

Когда Марк вошел в соседнюю комнату, здесь царила липкая тишина. Сенаторы, военные, охранники застыли, будто окаменели. Неужели так потрясены услышанным?

– Не он стоит во главе, это точно. Хотя наверняка знает членов секты, – заявил Корвин. – На допросе он ничего не сказал… не подвержен гипнозу, на него не действует “эликсир правды”. Но Гай Флакк – единственный, кто связывает нас со сторонниками “очищения”.

И опять никто ничего не сказал. Лишь раздался судорожный вздох, похожий на всхлип.

– Вам не понравилось, как я вел допрос? – недоуменно спросил Корвин.

Отозвался сенатор Флакк:

– Только что сообщили, что племянник Фабия убит. А сын военного трибуна Флакка похищен. Я отпустил трибуна домой.

– Сын Флакка похищен! – Марк не поверил. – Но маленького Луция охраняли! День и ночь!

– Охрана перебита, – сказал сенатор. – Ребенок исчез.

– Как погиб молодой Фабий? – спросил Корвин.

– Разряд бластера в голову, – отвечал сенатор Флакк. – Мгновенная смерть. Видимо, застрелили во время побега.

– Погодите! А как же сигнальные чипы? В тот момент, когда…

– Похитители нейтрализовали чипы. Как – мы пока не знаем, – сказал кто-то из вигилов.

Во сне-воспоминании он видел этот аллею, ведущую к дому. И сам дом запомнил. На этой дорожке его встречала малютка Эмми и рассказывала, захлебываясь слезами, о страшных картинах. Она видела в снах, как линкор “Сципион Африканский” сжигает один за другим живые корабли Неронии.

И вот теперь уже юный Корвин сам спешил по дорожке к вилле Валериев Флакков. Узнавая и не узнавая это древнее гнездо. Казалось, за двадцать лет дом даже не удосужились покрасить, не то что отремонтировать капитально или перестроить. Желтая краска на стенах едва угадывалась, зато повсюду, куда ни кинешь взгляд, лопалась и слезилась псевдоштукатурка, обнажая нижние слои изоляторов, а кое-где – скелет несущей конструкции. Только оранжерея сверкала новеньким куполом, да у входа сахарно посверкивали мраморные статуи. Впрочем, причиной такого запустения была не бедность, а невнимание хозяев. Бывший командир “Сципиона” давно уже жил в небольшом павильоне, уступив фамильную усадьбу старшему сыну. Но командиру космических легионеров было недосуг заниматься благоустройством строений. Женщины же не смели ремонтировать дом: имение Флакков должны обустраивать сами Флакки, лелеять и воссоздавать прежнее так, как подскажет память славного рода. Дом терпеливо дожидался, когда же ему возвратят утраченное величие. Но дождался лишь поругания. Двери, распахнутые настежь, опрокинутая мебель, разбитые стекла.

– Флакк! – позвал Корвин хозяина и шагнул внутрь.

Свет лился сверху, через отверстие в потолке. Но не только. Вопреки обычной планировке лацийского дома, за атрием сразу же располагался перистиль, отгороженный прозрачными раздвижными панелями. Осколки панелей теперь хрустели под подошвами Марка. Бассейна в атрии не было – имелся лишь небольшой фонтанчик с мраморной чашей. Фонтанчик не работал, на дне чаши собралось немного мутноватой воды. Подле фонтана на высоком, неудобном для человека стуле сидел боевой робот “Триарий”. Никто не потрудился обрядить металлического монстра в тряпки. Лишь несколько ремней из псевдокожи опоясывали его корпус из аморфной стали, а на шее болтался медальон с дополнительным комустройством. Сидел робот неестественно прямо, держа голову откинутой назад, будто разглядывал прозрачный потолок. Руки “Триария” безвольно свисали вдоль тела. На глаза-телекамеры опустились защитные веки. Когда Марк подошел ближе, то увидел, что в груди робота, там, где у этих боевых машин находится блок питания, зияет оплавленная дыра. Марк глянул роботу за спину. Нет, дополнительный блок питания отсутствовал. Да и зачем на обитаемой мирной планете боевому роботу вторая батарея. Есть запасной элементик непосредственно в позитронном мозгу, чтобы мозг не отключался. Но данном случае не похоже, чтобы мозг “Триария” уцелел – человекоподобная машина выглядела совершенно безжизненной: второй выстрел разнес несокрушимому “Триарию” голову.

– Ты уже знаешь? – раздался голос над самым ухом.

Корвин вздрогнул и отпрянул. Ему почудилось, что вопрос задал “убитый” “Триарий”.

Флакк стоял рядом с ним – подкрался совершенно бесшумно.

– Орк! Ну ты даешь…

– Нет, я бы не взял тебя в свою когорту, – заявил трибун решительно.

Возможно, это должно было звучать как шутка, но мрачный тон Флакка не позволил в ответ улыбнуться.

– Зачем тебе боевой робот? – удивился Марк, вновь разглядывая неподвижную машину. Его не оставляло чувство, что робот умер не до конца. Может быть потому, что одна пара глаз – та, что на затылке, – была открыта.

– Он охранял малыша.

– И был вооружен?

– Боевым бластером.

– Запрещено использовать боевые машины на Лации.

– В мирное время. А сейчас – чрезвычайное положение. Или ты забыл?

– Помню, – буркнул Марк. – Но я бы не стал вооружать “Триариев”. Кто поручится, что они на нашей стороне?

– Алекс – мой комплектный боевой робот. Он всегда на моей стороне.

– Как все произошло? – Корвин решил оставить бесполезные споры и немедленно начать расследование.

– Никто не знает. Комп, управляющий домом, отключен, все камеры наблюдения выведены из строя, все инфокапсулы с записями стерты.

– А “Триарий”? Он мог что-то видеть?

– Да, его мозг уцелел.

Марк с сомнением оглядел неподвижный металл.

– Там внутри мозга уже нет, – поведал Флакк, и Марку почудилась в его голосе подлинная печаль. – С начинкой робота сейчас возится Друз.

– Но как же… Решено никого из плебеев не привлекать к этому делу.

– Марк! – в голосе Флакка послышались угрожающие нотки. – Голова Друза стоит сотни патрицианских котелков, набитых всяким сором. Я не знаю, как, но этот парень разбирается во всех нюансах любой техники. Если кому и удастся оживить мозг “Триария”, то только ему.

Корвин счел за лучшее не спорить. Он не знал, как повел бы себя сам, если бы его ребенку угрожала опасность… Его ребенок… У него самого еще не было детей. Но все его предки, испытавшие радость отцовства и материнства, разом ожили в нем. На миг Корвин почувствовал нежность ко всем малышам этой планеты. Будто для всех он был отцом и всех должен был охранять своей отеческой властью.

– Хорошо, пусть Друз возится с “Триарием”. У меня нет причины ему не доверять. Что остальные… я имею в виду андроидов и людей. Тех, кто был в усадьбе? Твоя жена?

– Ее как раз не было. Она уехала в медицинский центр.

– Что-то серьезное?

– Очень. Она беременна. А патрицианка должна выносить ребенка сама… И применение лекарств в случае угрозы выкидыша ограничено.

Корвин стиснул зубы и беззвучно выругался.

– Кто был в усадьбе во время нападения? – спросил вслух.

– Два охранника. Оба плебеи. Тела лежат возле бассейна. Там, где их нашли вигилы.

Тут вопросов нет: как только охранники погибли (или были ранены), в центр слежения вигилов поступили сигналы тревоги. В обычные дни – когда нет чрезвычайных обстоятельств – тогда патруль вигилов примчится максимум за пять минут. Сегодня наверняка явились за три.

– Вигилы, которые обнаружили тела, еще здесь?

– Разумеется.

– Патриции? Плебеи? – Марку и самому не нравился вопрос.

А тут еще голос бормотал непрерывно: “Куда мы идем… надо все прекратить… мы губим… рушим…”. Лучше бы перестал размышлять о глобальных проблемах и дал дельный совет.

– Один патриций, другой плебей. Ты же сам знаешь: патрициев среди вигилов всегда было маловато.

– Хорошо, я их допрошу. Да, кстати, мальчик находился здесь с нянькой?

– Да. Но, похоже, она исчезла вместе с ребенком.

Выходя в сад, Корвин покосился на неподвижного “Триария”. Классная машина. Тот, кто напал на усадьбу Флакка, знал, что ребенка охраняет боевой робот. И еще знал, как эту почти неуязвимую машину вывести из строя.

Судя по всему, малыш плескался в воде, когда в сад проникли похитители. На бортике бассейна все еще валялись полотенце и сандалетки ребенка, а в воде плавал обрывок напыленного купальника. Нянька сопротивлялась, защищая ребенка, – нетрудно предположить. Один из вигилов расположился на бортике и брал пробы воды.

– Возможно, нам удастся обнаружить что-то интересное, – пояснил вигил, выпрямляясь.

Он был среднего роста, коренастый, загорелый, и чем-то схожий с навархом.

– Корнелий… – почти утвердительно сказал Корвин.

– Гней Корнелий… – подтвердил тот. – Сейчас мы все в одной лодке, префект Корвин.

Марк кивнул, давая понять, что спорить не о чем.

– Камеры, – Корвин тут же перешел к делу. – Неужели все уничтожены?

– Все. Даже дополнительные восемь, что были установлены сразу после первых похищений. Плюс армейские “гляделки”. Не берусь утверждать стопроцентно, но, похоже, кто-то включил военный излучатель. Они испепеляют всех шпионов мгновенно, люди на несколько минут теряют сознание. Один “Триарий” мог устоять. У него – особая защита. Уж не знаю, где плебсятина достала такой излучатель!

Марк при слове “плебсятина” покосился на второго вигила. Тот сканировал тело убитого охранника, и, похоже, их не слышал.

– Попрошу подобных выражений не употреблять, – приблизив свое лицо к лицу Корнелия, свистящим шепотом произнес Марк. Он был немного выше коренастого вигила, и взгляд сверху вниз добавил уверенности.

– Вы что, не понимаете? – таким же свистящим шепотом отвечал вигил. – Всякому союзу плебеев и знати конец. Мы будем их уничтожать, крошить, резать… Как только отобьем у них ребят. Вон, Главка… – он кивнул в сторону второго вигила. – сняли с должности префекта и назначили рядовым. Не доверяют.

– Нет! – выдохнул Марк. – Нет! Мы должны быть вместе. Или нам конец. Всем.

Он повернулся на пятках и почти бегом направился к вигилу-плебею. Нужный настрой сбился. Голос, до этого что-то бубнивший, смолк окончательно. Корвина душила злость. Откуда эта ненависть? Зачем? Именно теперь, когда он, Марк, вернулся домой… “Бешеная ненависть”…

– Префект Корвин, – представился он, поравнявшись с вигилом-плебеем.

– Секст Главк, – отвечал тот без всякого выражения.

Ни почтения в голосе, ни неприязни – ничего.

Главку было на вид около тридцати пяти. Наверняка плебею должность префекта досталась непросто. И вот теперь из-за нелояльного отношения к нобилям его перевели в рядовые. Что он сделал? Неудачно пошутил? Сочувствовал сектантам? Отказался выполнить приказ? Скорее всего, что-то незначительное. Иначе его просто арестовали бы.

– Вы что-то видели, когда подлетали к усадьбе? – спросил Корвин. – Что-то необычное?

– Весь сад затянуло каким-то сизым туманом. По составу близко к газу “гармония”. Но не совсем “гармония”. Анализаторы скутера нас предупредили, и мы с Корнелием надели маски. Постепенно газ рассеялся.

“Гармония” использовалась для отключения сознания минут на десять-пятнадцать. Считалась совершенно безопасной. Генетической памяти не повреждала. Но все равно против патрициев ее применять запрещалось. А против плебеев – было можно.

“Мы слишком легко разрешили притеснять плебеев. Наша память бесценна, а их можно и отравить, и допросить под гипнозом. Нет, все эти различия надо отменить”, – заявил Корвин решительно. Пока еще только в мыслях. Но он не сомневался, что выскажет это вслух. В ближайшее время.

– Вы запрашивали службу слежения? Проверили флайеры, которые взлетали поблизости или находились в полете?

– Штук двадцать. Как минимум. Их проверяют. Окончательных данных пока нет.

Главк давал четкие ответы. Но смотрел куда-то мимо. На смуглом скуластом лице играли желваки.

– Полученные результаты сразу же ко мне. – Марк задумался. Голос… Голос что-то шепнул неуверенное. Но префект уже и сам догадался. – “Триарий” – где он находился? Вы обнаружили его в атрии?

– Робот был здесь, в саду. Лежал у самого спуска в бассейн. Мы проверили его бластер. Машина успела выстрелить дважды. Скорее всего, он кого-то убил. Но выстрел такой мощности обычно купирует сосуды. Следов крови не остается. Я велел провести биосканирование. Вдруг какие-то клочки одежды или плоти уцелели.

– Если робот выстрелил в нападавшего, то сигнал должен от пострадавшего был поступить к вигилам…

– “Очистители” избавились от сигнальных чипов. Зачем им рисковать в подобном случае?

– Кто убрал отсюда робота?

– Трибун Флакк, явившись, сразу перевез его в атрий.

“Почему вы позволили ему это сделать?” – хотел спросить Корвин.

“Я не посмел возразить патрицию”, – таков мог быть ответ.

Марк должен будет возмутиться:

“Похищен ребенок. И женщина. Убито двое охранников. Это уголовное дело, Секст Главк”.

Но вигил ответит:

“Разумеется, префект Корвин. Но месяц назад я раскрыл три убийства. И я был префектом по уголовным делам. А теперь я – рядовой вигил. Из-за того, что сказал: беспамятным жить легче”.

“На планете введено чрезвычайное положение. Вы знаете эту формулу: “Пусть консулы следят за тем, чтобы Республика не понесла ущерба”.

“Его ввел ваш сенат”.

“Его ввел наш сенат. Если бы похитили детей плебеев, сенат точно так же принял бы чрезвычайные меры”.

“Но ни одного патриция не отстранили бы от работы. Вы слишком недавно вернулись на Лаций, префект. Вы идеализируете эту паршивую планету”.

Стоп! Марк едва не выкрикнул этот приказ вслух. Даже споря сам с собой, он пришел в ярость… пусть не бешеную пока, но…

Корвин включил комбраслет:

– Говорит префект Корвин. Я прошу назначить моим помощником префекта Секста Главка. Мне нужны люди… Да… Именно его… Да, он вновь префект.

“Того, кто возразит – убью”, – решил Марк.

Но возражать ему не стали.

Он чувствовал на себе изумленный взгляд Главка и улыбался одной половиной рта. Той, которую не видел плебей.

– Вы знаете подробности убийства молодого Фабия? – спросил Марк таким тоном, будто никакой размолвки вообще не было. – Труп подкинули. Как?

– Тело нашли в подвесной дороге. Где его подкинули – неизвестно. Проверяем записи, но пока ничего обнаружить не можем.

– А как был нейтрализован сигнальный чип?

– Задействовали военный излучатель. Как здесь.

– Значит, сигнальные чипы охранников отключились?

– Нет, только у ребенка и няньки. На вигилах были специальные жилеты.

– Секст, возьмите флайер, вызовите помощников и посетите соседние дома. Опросите всех, кого можно. Проверьте записывающие камеры, особенно те, с которых можно увидеть усадьбу или дороги. В общем, не мне вам объяснять, что делать. Вы – опытный следователь.

Секст поднял руку, прощаясь. Шагнул. Остановился.

– А вы знаете, за что меня разжаловали?

– Нет.

– И не поинтересовались?

– Это скажется на вашей работе?

– Нет, – не колеблясь, заявил Главк.

– Тогда идите.

Уже поздно вечером Марк очутился дома. У него есть дом! Настоящий дом, родовое гнездо. Марк никак не мог к этому привыкнуть. И в то же время, он тысячи раз (в памяти) гулял по этим дорожкам, видел свет плавающего фонаря у входа; аллеи, обсаженные кипарисами. Все тот же терпкий запах кипарисов ощущался в ночном воздухе, все так же мягкий свет струился из окон двухэтажного здания. Здесь все оставалось по-прежнему, сельская тишина и покой.

Ах, нет, не по-прежнему. В атрии новая видеокартина: римлянин Марк Валерий сражается с галлом перед началом битвы. Два войска сошлись и замерли, глядя на поединок. Галл с золотым торквесом на шее куда выше и мощнее римлянина, но Марк Валерий все равно победит. Потому что с неба ему на шлем спустился ворон. Смелая птица вскричала пронзительно, забила крыльями, взлетела и принялась когтить варвару лицо, норовя попасть в глаза. Еще и клювом помогала. Галл растерялся, взмахнул мечом – но разве от птицы отобьешься? Один удар, другой – все мимо. Варвар уже почти ничего не видит – кровь заливает глаза. Римлянин нанес лишь один удар. Не промахнулся. Снял с поверженного врага торквес.

“Знак богов, они отдают нам победу!” – закричали римляне.

И действо на видеокартине началось вновь.

В тот день, утверждают историки, римляне победили. А молодой военный трибун Марк Валерий получил прозвище Корв, или, как позднее его называли, – Корвин. Легенда? Истина? Или смесь того и другого… Кто ответит теперь? Историк записал, миллионы прочли… Удачная реконструкция, ласкающая сердце.

“Прошло столько веков, – думал нынешний Корвин. – Возможно, в моих жилах в самом деле течет капля крови того, прежнего Валерия… Если бы мне на голову вот так же спустилась вещая птица и указала путь… Уверовал бы я тогда в богов? Или отыскал подходящее объяснение?”

Управляющий Табий принес молодому хозяину в атрий холодное мясо и вино.

– Кто заказал картину, Табий? Лери? Или сенатор? – Марк залпом осушил бокал вина.

– Ваш отец, доминус…

– Кто? Отец?

– Ну да, вы не ослышались. Картину заказал ваш отец, буквально накануне своей гибели. Но сенатор, ваш дед, велел ее из атрия убрать. А я теперь повесил. Подумал, вам будет приятно ее видеть.

– Погоди… – Марк нахмурился. – Ты что, думаешь, что сенатор больше не вернется? Ты знаешь? Говори!

– Ну что вы, доминус! – потупился Табий. – Я ничего не знаю. Ничегошеньки. Сенатор уехал и ничего не сказал… я подумал, что картина вам понравится…

– Ты лжешь!

– Нет-нет, доминус, ни на палец ни лгу.

– Деда похитили? – Марк тяжело дышал. Его злило, что в его же собственном доме прислуга разыгрывает нелепые мистерии, в то время как речь идет о жизни и смерти.

– Клянусь звездой Фидес – нет! Что за глупая фантазия, доминус! Он уехал. Сам, никто его не принуждал, – упрямился Табий.

– Но ты знаешь, ты что-то скрываешь. Допросить тебя под гипнозом? Или впрыснуть сыворотку правды? А?

– Я покончу с собой, – заявил Табий с твердостью. – В тот же миг перережу себе вены.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза – юный патриций и старый плебей. Будто мерились силой.

– Ты участвуешь в заговоре “очистителей”? – усмехнулся Корвин. Нет, сам он ни секунды так не думал, но это был единственный шанс заставить Табия признаться.

Тот бухнулся на колени, схватил руку Марка и стал целовать.

– Всегда, каждую минуту, каждую секунду предан вам… клянусь нашим Лацием… Но сказать ничего не могу. Хоть убейте… Вы сами не знаете, о чем просите.

– Иди! – устало махнул рукой Марк. – Но знай, любую тайну я разгадаю. Он опустился на ложе напротив картины и допил вино.

“Ты делаешь что-то не то”, – шепнул голос.

“Я делаю что-то не то, – согласился Марк. – Веду себя некрасиво и подло. Потому что устал. Потому что страшусь…”

“Опомнись! Подлости нет оправдания!”

“Я уже опомнился… И понял, где ошибался. Я действовал неверно, глупец…”

Да, ответ лежал на поверхности. Марк искал преступника как группу лиц, как банду, шайку. А между тем эта секта планировала в случае успеха захватить власть на всей планете. Но переворот возможен лишь в том случае, если большинство жителей поддержит сектантов. То есть любой плебей – потенциальный участник заговора. И пусть секта – сугубо законспирированное предприятие, среди непосвященных участники заговора должны были готовить почву. Исподволь, намеками, неясными слухами, а порой и напрямую, вербуя новых членов… Профессиональные коллегии – вот где о секте должны постоянно вестись разговоры. Коллегия строителей кораблей и коллегия строителей домов, коллегия виноградарей и виноделов, коллегия текстильщиков и коллегия башмачников, коллегия видеомейкеров и коллегия вигилов… Сколько их всего? Даже в памяти патриция не сразу всплывет полный список. Но каждая коллегия имеет свое здание, свои счета, портал в галанете. Пирушки в дни праздников, поминальные обеды в день похорон, свои знамена и гербы. И – главное – повсюду записывающие устройства, как и во всех общественных местах. Но как среди не потока – океана информации – найти отдельные фразы и намеки, которые могут послужить ключом к раскрытию тайны?

Марк поднялся и отправился к Лери. Постучал в дверь ее комнаты.

– Я сплю, – отозвалась девушка.

– Уже нет.

Марк толкнул дверь. Лери еще не ложилась. Сидела за столом, перед ней мелькали голограммы, извлеченные из галанета.

– Ответь на один вопрос, только быстро, – потребовал Марк. – Какое слово должно мелькать чаще всего в разговорах наших сектантов с людьми посторонними, но заинтересованными. То есть с плебеями…

– Равенство, – не задумываясь, отвечала Лери.

– Ты молодчина! – Марк поцеловал темные завитки на ее затылке. – Кстати, что за грохот я слышал в макетке? Андроиды передрались меж собой?

– Друз разбирает “Триария”.

– Почему не у себя дома, а у нас?

– Он сказал, что должен быть постоянно подле и охранять меня. Кстати, он перепрограммировал защитную систему. Клянется, что ни один сектант проникнуть в усадьбу не сможет.

– Он у нас гений…

– Не сомневаюсь, – без тени иронии отвечала Лери.

– Тогда пусть поможет тебе отладить программу на поиск среди миллионов записей этого самого “равенства”. Сейчас же по защищенной линии затребуй все, что записано в зданиях профессиональных коллегий. Особое внимание – на Коллегию транспортников и Коллегию программеров. Не забудь создателей головидео. Медиков не стоит проверять: среди них есть и плебеи, и патриции, но корпоративная солидарность для них выше сословной. Историков и виноделов не трогай – среди них меньше половины плебеев. И потом… виноделы не любят слово “равенство”.

Марк направился к себе в комнату, скачал по защищенному каналу последние данные расследования. Пришли результаты посмертного сканирования и вскрытия юного Фабия. Нет сомнения: сигнальный чип был нейтрализован военным излучателем большой мощности. Нейтрализован сразу после похищения, а потом на всякий случай извлечен. Все, как предполагал Главк.

Глава II Сулла

– Народные трибуны заявили, что не воспользуются правом вето, если сенат приговорит членов секты к абсолютной смерти, – сообщил Флакк последнюю новость Марку.

Корвин пил кофе на террасе. Он успел принять душ и переодеться до прибытия военного трибуна.

– Ты завтракал?

– Уже…

– Как жена?

– Держится.

– Безвозвратная смерть – это когда любой генетический материал уничтожается. Значит, народные трибуны на нашей стороне?

– Никому сейчас не нужна свара плебеев с патрициями. Отношения с давним союзником Китежем висят буквально на волоске. Если война? Я говорил с легионерами. Они понимают, что к чему. Да мне кажется, все понимают… Но два десятка идиотов могут погубить целую планету.

– В том-то и дело. Десять… или двадцать… или сотня… А что делать остальным? Убить сотню? Или погибнуть самим? Ответ прост. Задача не проста: найти именно сектантов, а не первых попавшихся подозреваемых. – Корвин, обжигаясь, допил кофе и отодвинул чашку. – Но почему сейчас? Если я отвечу на этот вопрос, то, возможно, найду “очистителей”. Кстати, я могу допросить народных трибунов?

– В любую минуту. Вызвать их?

– Нет… – покачал головой Марк. – Сейчас мы отправляемся на похороны. Патриции должны быть вместе.

Он передернул плечами – показалось, что кто-то холодной ладонью провел от затылка к крестцу.

“Я помню десятки жизней, сотни безумных влюбленностей, не меньше рождений. Я столько раз рождался! Но ни разу не умирал. Я боюсь смерти. Говорят, этот страх проходит сам собой. После рождения сына. Но тогда… страх возвращается, если сын умирает… Так?”

Голос ему не ответил.

На террасе появилась Лери в белом платье, закутанная в белую паллу. Она тоже отправлялась на похороны.

– Я нашла, – шепнула брату, и вложила в его ладонь инфокапсулу. – Она уже в коконе.

– Спасибо, что предупредила.

В Древнем Риме усопшим отводили места вдоль дорог. Чтобы путник читал имена, выбитые на камнях, и поминал усопших. На Лации подобное ухищрение оказалось бесполезным – кто сумеет прочесть имя, проносясь над дорогой во флайере или скутере? Так что лацийские кладбища были схожи с жальниками других планет… Но не во всем. Да, здесь было то же, что и всюду: зеленая трава, каменные надгробия или мраморные гробницы – хранилища погребальных урн для многих поколений. Перед каждой плитой – цветущий куст вечных роз или сиреневых гортензий. Можжевельник вдоль узких дорожек. Тишина. Особенная. Кладбищенская. И вдруг… ее прерывают детские крики и смех, несется над могилами визг вопящих от восторга детей. Там за оградой луна-парк, аттракционы – падение без парашюта на астероид, выход в космос, встреча с гидрой… там искреннее и беззаветное веселье. Живые делятся радостью с мертвыми. Усопшие слышат, как веселятся живые, как им хорошо на самой лучшей планете в Галактике, и им уже не так скучно лежать под сводами склепов.

Так было всегда. Прежде. Но не теперь. Не сегодня. Потому что каждый, пришедший в этот день на кладбище, сознавал, что в скорбной процессии идут только патриции. А там, за стеной, веселятся, кричат от притворного ужаса, галдят – плебеи. Кто из патрициев осмелится пойти в Луна-парк в день, когда под мраморную плиту опускают урну с прахом последнего Фабия Максима.

Сенатор, с белым, будто присыпанным мукой, лицом, с красными опухшими веками, стоял несколько в стороне. Хоронили его племянника. Надежду его рода. Когда хоронят старика, человека пожившего и достигшего определенных высот, скорбеть и убиваться почти неприлично. Человек выполнил свою миссию; пусть молодые гордятся, пусть потомки помнят… О чем сожалеть, когда перед погребальными носилками несут награды и парадное облачение, военный мундир и список свершений. А за носилками идут сыновья и дочери, внуки, и – если повезет – целый выводок правнуков. Похоронный обряд – всего лишь подведение итога. Другое дело, когда погибает юноша или ребенок. Он ничего ничего не оставил – ни дел, ни потомства. Горе, трагедия и позор. В древности такие похороны проводились тайно, несчастные родители скрывали потерю и сами скрывались от дневного света.

Теперь потаенность не мешает скорби, но все равно есть что-то уродливое, безобразное, отталкивающее в ранней смерти. На таких похоронах мало речей и много слез. Нет умиротворенности, здесь царит безутешность.

Сенатора Фабия окружали три девушки. Три его дочери. Еще почти девочки. Одинаково тоненькие в своих ослепительно белых платьях. Он в темной тоге. Они в белом. Три грации. Впрочем, одну, старшую, так и звали – Грация. Все три сохранили ношу патрициев. Теперь одна из них выйдет за плебея, тот получит имя Фабия Максима и заменит вымерших патрициев. Прежде любой был бы счастлив удостоиться подобной чести. А теперь?

Корвин подошел к старику Фабию. Остановился. Молчал. Не знал, что сказать. Еще недавно они враждовали, почти смертельно. Старший сын сенатора отправился в добровольное изгнание. Может быть, сенат смилостивится, и сына Фабия вернут… теперь, когда… Но разве несчастье дает право нарушать закон?

Марк посмотрел на среднюю сестру. Ей всего пятнадцать. Нижняя губа упрямо выдается вперед. Патрицианка, которая помнит все. Все тайны. Весь груз прежних ошибок. Все сладострастные грехи. В ее взгляде есть ум, уверенность в себе, ирония. Нет одного – наивности.

– Я найду их, – пообещал Корвин, – клянусь вашей и своей памятью.

– Я никогда им этого не прощу… – Фабий выпрямился, расправил плечи. Глянул гневно, свысока. – Никогда…

– Смерть племянника…

– Смех… – перебил Фабий. – Не прощу смех.

И весь напрягся, ожидая, когда из луна-парка долетит очередной взрыв веселья. Но царила тишина. Влажная, мягкая, обволакивающая. Как будто время остановилось. Потом где-то лязгнуло негромко. И опять все замерло. Фабий недоуменно оглянулся, как будто мог за стеной и деревьями разглядеть, что происходит в луна-парке.

Отрезанный от тела убитого палец по обычаю закопали в рыхлую кладбищенскую почву. В гробницу Флавиев поместили урну с прахом. Ну вот, теперь можно уходить.

“Скорее, скорее”, – шептал голос, каждая минута на счету.

Когда Марк вышел с кладбища, у входа горели десятки, сотни свечей. И вокруг – ни души.

Вечером надо будет явиться на поминальный пир, переменив темную траурную тогу на белую. Но это потом. Потом… Сейчас у Корвина слишком много дел и слишком мало времени. Марк, позабыв о необходимой степенности римлянина, бежал к площадке флайера. Флакк за ним. Но даже на бегу трибун сохранял достоинство.

Флакк запрыгнул на место пилота. Корвин уселся рядом. Флайер рванул в небо.

– Куда мы теперь? – спросил Флакк.

– В больницу. Скажу честно, мне не хватает нашего обормота Друза. Кто будет обеспечивать техническую сторону расследования?

– В твоем распоряжении все патриции. В том числе Фабии Лусцины – они прекрасные математики.

– Зачем мне Фабии Лусцины, если нужен Друз, его плебейская смекалка.

– Я бы не стал сейчас говорить о плебеях, – заметил Флакк.

Марк и сам чувствовал: его слова звучат по меньшей мере провокационно, однако не мог удержаться: если патриции не научатся вести диалог с плебеями, они обречены.

Марк включил инфокапсулу, которую передала ему Лери. Мутный столб голубого света, изображение не читается (“затерто”, – сообразил Марк), зато звук шел довольно чистый. Говорили двое. Торопливо, перебивая друг друга. И – кажется – во всем друг с другом согласные. Или почти во всем.

– …равенство. Да, ради этого стоит умереть.

– И убивать. Ради равенства.

– Потеря памяти для нобиля – смерть…

– Чем раньше, чем лучше… Если сразу после рождения, то это – милосердие.

– Так что же – вновь проскрипционные списки?

– У нас есть Сулла…

Запись на этом прервалась.

– Ну и что? – спросил Флакк. – Что мы можем почерпнуть из этого разговора?

– Во-первых, что они хотят лишать патрициев памяти сразу после рождения. Плебеям это кажется милосердным… Они всего лишь уравняют всех лацийцев в способностях. Это не геногаз озерников, который удушает всех родственников до седьмого колена. Девиз “очистителей” не “убийство”, а “справедливость”. То есть идеологически очень верный посыл. Похитителям не в чем себя упрекнуть. И второе…

– Они составили проскрипционные списки, – перебил Флакк. – Но это мы знаем. Как и то, что у них есть вожак…

– Его кличка “Сулла”. Информации слишком мало. Но эта запись чем-то замечательна… К сожалению, пока я не могу понять – чем…

Они уже подлетали. Больница при взгляде сверху напоминала богатую загородную виллу. Больничные корпуса были выкрашены в веселенькие безыскусные цвета: тот ярко-голубой, то желтый, как желток поджаренной с одной стороны глазуньи. А вокруг сады с бассейнами, фонтанами и бесчисленными скульптурами. Высоко в небе ласточки чертили замысловатые узоры: день выдался на редкость погожим. С земли доносилась протяжная, но вовсе не заунывная песня: то сборщики винограда подбадривали себя за работой. Виноград на Лации в основном собирали вручную. Это не было прихотью реконструкторов или какой-то мелкой выгодой. Отнюдь. Просто считалось добрым знаком принять участие в сборе винограда. Чтобы потом дегустировать молодое вино на Вакханалиях, бесшабашных и не всегда безобидных.

Флакк посадил машину и первым выпрыгнул на площадку. Огляделся. Только после этого сделал знак Марку: выходи. Следом за ними на краю площадки опустился военный флайер: легионеры-патриции охраняли префекта по особо важным делам. Он, Марк, сейчас – последняя надежда всех аристократов Лация. Самое смешное, что аристократов должен спасать бывший раб.

“Нет тут ничего смешного, нет, нет, нет…” – поскрипывали под кальцеями камешки, пока патриции шагали в тени пропилей, направляясь к дальнему корпусу.

Впрочем, летняя жара уже отступила. Звезда Фидес одаривала Лаций, свою любимую планету, ласковым теплом середины осени.

Медичка, что встретила их в просторном атрии больничного корпуса, была дочерью Манлия Торквата, лишенной ноши патрициев. То есть происхождением – патрицианка, по званию – плебейка. Будто в насмешку девочке дали имя Мнемосина.

Кому дочь Манлия сочувствует сейчас? Отцу и братьям, с которыми связывает кровное родство, или плебеям, к которым ее толкнул бездушный выбор отца?

– Мой брат чувствует себя неплохо, – сообщила Мнемосина, мельком бросив взгляд на темные тоги мужчин. – Вы можете с ним поговорить.

Она знала, откуда они явились. Однако не сказала ничего. Впрочем, в эти дни многие не находили слов.

Смятение – единственное, что читалось на лицах тех, кого горе не коснулось лично.

Мужчины прошли в палату. Мальчик сидел на кровати и читал. На голове – диагностирующий обруч, такие же обручи на запястьях. Лицо желтоватое с зеленым синяком под глазом. Читая, юный Манлий Торкват водил пальцем по бумажной странице большой и роскошной книги. Шевелил губами. Теперь это был единственный сын сенатора. Наследника Торкват потерял два года назад – его тоже убили сектанты. Демонстративно подкинули труп, оставив на теле несколько бумажных страниц со своими требованиями. Убийцу вигилы выследили, но негодяй погиб во время задержания. Никто не мог соперничать с Манлиями в консерватизме. На все предложения даровать плебеям больше прав, Манлии неизменно отвечали “нет”. Два года назад убийство наследника выглядело как предупреждение. Но сенатора Манлия Торквата ничем нельзя было запугать. Тогда “очистители” не посмели идти дальше. Теперь решились.

Марк придвинул стул и сел рядом с кроватью. Маленький Торкват поднял голову и посмотрел на него. Ничего не спросил. Лишь шевельнул губами. В нем не было детской живости и беззаботности.

– Ты что-нибудь помнишь? – спросил Корвин.

Мальчик подумал, насупив темные брови. И тоже спросил:

– Где?

– В чужом доме. Тебя долго держали чужие люди в чужом доме.

– Холодно… – Малыш передернул плечами.

– Люди… их лица… Волосы… белые… черные…

Юный Торкват пошевелил губами. Но ничего не сказал.

– Женщины… мужчины… – подсказывал Марк.

– Женщина… – Торкват перевернул страницу и показал Марку изображение Цирцеи. Волшебница на объемной картинке превращала спутников Одиссея в свиней.

– Он ничего не помнит, – сказала Мнемосина. – Медики проверяли.

Мальчик перевернул страницу с изображением Цирцеи и вновь зашевелил губами. Только тут Марк догадался, что юный Торкват заново учится читать.

Корвин закусил губу.

Трое взрослых вышли из палаты.

– А второй? – спросил Марк. – Сын Камилла…

– Малыш потерял дар речи, мочится под себя, – ответила Мнемосина. – Он вновь младенец в подгузниках. И мать не отходит от него ни на секунду.

– Мерд! Мерд! Мерд! – Марк был почти готов понять, что такое “бешеная ярость”. – Мы можем просканировать мозг Камилла?

– Это ничего не даст…

– Как его лишили памяти? Стирание личности?

– Не похоже. Нигде на голове нет следов от электродов. А при стирании личности такие следы остаются. И потом Торкват… Не похоже, чтобы маленького Торквата подвергли подобной процедуре.

“В самом деле, не похоже”, – согласился голос.

– Тогда эликсир правды? Он разрушает генетическую память патрициев…

– Возможно… – не слишком уверенно произнесла Мнемосина.

– Анализы крови? Данные обследования? – не оставлял попыток выяснить истину Корвин.

– Не можем определить, – вздохнула девушка. – Скорее всего, детям дали сильнодействующий препарат. Но отпустили только через несколько дней. Мы обнаружили у Камилла в крови следы какого-то неизвестного вещества… А у Торквата – все чисто.

– Если выясните что-нибудь новое, сообщите мне, – это все, что мог сказать Мнемосине Корвин.

Флакк первым вышел из корпуса, огляделся. И только после этого позволил выйти следователю.

Юноша остановился на ступенях, глядя на раскинувшийся вокруг парк. Корвин почти физически ощутил невыносимую тяжесть на плечах. Как ему хотелось послать все немедля в Тартар, позабыть обо всем. Бежать… Сесть на первый попавшийся челнок. Он не выдержит больше! Не сможет. “Отвяжитесь от меня!” “Оставьте меня в покое!” – хотелось крикнуть ему, как мальчишке-подростку. Сесть на ступени, разрыдаться… От перенапряжения он весь дрожал.

Флакк положил ему ладонь на плечо:

– Ты устал, Марк. Как только все кончится, отправляйся на Капри. На острове у меня есть отличная вилла. Море, пещеры, горы… Выбирай что хочешь.

– Я хочу на Капри сейчас! – У Марка внезапно брызнули из глаз слезы. – Пусть консулы следят… как им поручили… пусть делают, что хотят. Составляют свои проскрипционные списки. Как Сулла…

“Сулла – это не вожак!” – шепнул голос предков.

Марк оцепенел. О, боги! Как он сразу не догадался!

Корвин бегом кинулся назад к посадочной площадке. Трибун – за ним.

– Куда ты так бежишь? – изумился Флакк. – Можно подумать, ты только что узнал, кто стоит во главе секты.

– Мы отправляемся в гости к Сулле. Луций Корнелий Сулла… Где он сейчас?

– В своем имении, надо полагать. Он давно уже не появлялся на людях. Ты что, считаешь, что патриций Луций Сулла стоит во главе секты? – изумился Флакк.

– “Сулла” – это не вожак.

Один из предков ныне здравствующего патриция решил взять это имя, чтобы поразить остальных своей дерзостью и своими претензиями. Впрочем, все Корнелии были заносчивы. Новый Сулла не оправдал ожиданий. Он не был хорошим полководцем и не претендовал как лавры тирана, как его тезка. Ни он, ни его потомки не отличались безобразием, как знаменитый диктатор. Вполне заурядная внешность, в меру подправленная умелыми стилистами. Чем славились потомки первого Суллы, причем, от поколения к поколению все больше и больше – так это тягой к прекрасному полу, вину, диким забавам, и политическим интригам. “Дерзость всегда и везде” – стало их девизом. Дерзали они с поразительной настойчивостью. Казалось, они мечтали об одном – удивлять соплеменников. Скользкая эта дорожка заводила их в неведомые дебри.

Дом нынешнего наследника безумного рода успел изрядно обветшать и состариться. Но огромное строение, выкрашенное в темно-вишневый цвет, по-прежнему подавляло своим мрачным великолепием. Атрий был отделан черным мрамором, вместо отверстия в потолке – ночной небесный свод, усыпанный искусственными звездами. В двух огромных чашах пылал настоящий огонь. Пахло дымом, горелым маслом, пряными травами. Корвин глянул под ноги и оторопел: на полу извивались сотни змей. Огромные черно-зеленые твари сворачивались в клубки, вскидывали головы, разевали бледно-розовые пасти. У Марка мороз пробежал по коже, рука сама рванулась к рукояти бластера.

– Не надо, – сказал Флакк. – Это же иллюзия. Они не шипят… Да и пол совершенно гладкий…

Марк судорожно сглотнул.

– Глупая шутка. В стиле Суллы.

– Дорогие гости, я в таблине, – раздался насмешливый голос под потолком. – Это прямо. Дверь с черепом.

Хозяин называл свой кабинет на римский манер. Кое-кто из обитателей Лация отказывался изучать всеобщий и предпочитал говорить на латыни, языком отгораживаясь от остального мира. Есть китежане, которые признают только русский, на Колеснице “Дети мадам де Сталь” говорят исключительно по-французски. Одна Нерония болтает только на всеобщем, хотя и имеет свою реконструкцию.

Корвин и Флакк обогнули неглубокий бассейн со светящейся водой: на дне можно было различить тело прекрасной женщины. Совершенные черты лица, открытые голубые глаза. Волос на голове не было – гладко выбритый череп облепили мелкие пузырьки воздуха.

– Зачем все это? – спросил Марк. – Сулла нормален?

– Вполне. Видимо, ему скучно.

Хозяин не удосужился подняться гостям навстречу. Он возлежал за застланном тигриными шкурами ложе, подперев тонким запястьем голову. На одноногом столике в вазе пестрели грозди винограда: одни – почти черные, тронутые седым налетом, другие – янтарно-прозрачные, просвечивающие насквозь, готовые брызнуть липким соком, третьи – едко-зеленые, бусинно-мелкие, тесно лепящиеся друг к другу.

– Корвин… Почему-то я смертельно не хочу тебя видеть. С чего бы это? – проговорил хозяин, протягивая руку к вазе и перебирая ягоды, однако так ни одной и не отщипнув.

Его узкое, скуластое лицо с тонким носом не имело возраста. Гладкая кожа двадцатилетнего юноши, по-стариковски презрительно сложенные губы, упрямый подбородок сорокалетнего мужчины. Высокий лоб мыслителя и зеленые кошачьи глаза. Даже зрачки у него были вертикальными – такую операцию мог сделать себе любой оригинал за пару кредитов, но подобным занимались в основном подростки-плебеи. Волосы, темные и слегка вьющиеся, Сулла носил куда длиннее, чем положено римлянину.

– Так с чем ты пожаловал, Корвин? – Он все же оторвал одну янтарную ягоду и положил в рот. Но жевать не спешил, катал, будто камешек, по губам, испытывая: лопнет? Нет?

– Допросить тебя. – Марк, не дождавшись приглашения, сам пододвинул стул и сел. Флакк остался стоять у стены, памятуя о том, что должен охранять префекта.

– Разве я что-то совершал недозволенное? – пожал плечами хозяин. – Сколько себя помню, лежу здесь… бездельничаю. Старательно совершаю “ничто”. Созерцаю. Вспоминаю. Мне есть, что вспомнить.

– О воспоминаниях и речь.

– А… – понимающе кивнул хозяин и едва не выронил ягоду изо рта. Слюна потекла на тончайшую ткань туники. Сулла рассмеялся. – Все понял. Ты хочешь допросить мертвеца. Кого? Папашу? Деда? Прадеда? Дед был педофилом. Прадед – насильником. Видишь, какой большой выбор. Так о чем пойдет речь? О дедушке или о более дальнем родственнике? Они много чего натворили в своей жизни, мои родственнички. Так много, что меня тошнит, когда я вспоминаю их проделки. Их мерзкие уловки, их похоть и подлость… Я все это испытал, лежа в своем таблине, ничего не совершая, натворил такого, что решил для себя: хватит! Никто больше не будет помнить то, что помню я. Мой род умрет вместе со мной. Ах да, еще я забыл пра-пра-прадедушку. Военный преступник. Убивал все, что шевелится, а потом насиловал мертвых. Но его сенат помиловал. Или это дело вновь открыли?

– Речь идет о твоем отце.

– Отец? Он был почти праведник по сравнению с прочими. Он хотел исправиться и исправить дела отцов. Исправить прошлое. Нам всем постоянно этого хочется. Но память ему мешала.

– Не будем терять времени на пустые разговоры, – оборвал хозяина Корвин.

– Не будем, – согласился хозяин. – Впрочем, я его теряю с утра до вечера. Трачу и трачу… а оно, время, не кончается.

– Твой отец! – вновь перебил Корвин. – Изобретал “эликсир забвения”. Хотел придать генетической памяти патриция избирательность, надеясь с помощью капель вытравить ненужные воспоминания… Так?

– Ну да… твой отец допрашивал моего. И я, и ты это помним, зачем же переживать неприятные минуты заново, уже в реальности?

– Препарат был создан, – продолжал Корвин. – Но избирательности в нем не было никакой. Он уничтожал память полностью. И генетическую, и самую обычную. Полная необратимая амнезия. Твой отец не рискнул испытать отраву на себе, “эликсир” выпил его старший сын… твой брат. Фавст.

– Что значит счастливец. Это имя придумал диктатор Сулла для своего сынишки. Тот Фавст был не большим удачником, как и мой несчастный братишка. Папаша угостил нового Фавста своим пойлом. Парень трое суток пролежал в бреду и очнулся плебеем. Именно поэтому я появился на свет. Но хочу напомнить, что это исключительная прерогатива главы семейства – наделить своего ребенка генетической памятью или лишить оной. Так что формально отец не совершал преступления.

– Лишить памяти можно только до рождения… – напомнил Корвин. – По закону – патриций должен принять решение до появления ребенка. После того, как наследник получил генетическую память, ее уничтожение – преступление.

– Ах да, я и забыл… Корвины прекрасно знают законы! Зато каждый Корнелий Сулла их нарушает!

Марк сделал вид, что не заметил издевки в интонациях собеседника.

– Кто, кроме тебя, мог знать формулу “эликсира”?

– Так все-таки допрос?

– Именно.

– Почему бы тебе не предположить, что формулу изобрели заново? Или ты отказываешь плебеям в сообразительности? – похоже, Сулле доставляло особое удовольствие постоянно язвить.

– Я ни в чем никому не отказываю. Просто считаю, что куда проще украсть изобретение, нежели корпеть над ним полжизни.

– Фи, сколько пренебрежения к человеческой натуре! Ты тоже относишься к плебеям с презрением. И с пренебрежением. Признайся, Корвин, приятно смотреть на других свысока лишь потому, что ты родился аристократом.

– Нет.

– Что – нет? – Сулла склонил голову набок. – Нет пренебрежения или презрения? Чего нет?

– Нет предубеждения. Плебеи могут быть сообразительны, умны и смелы. Точно так же, как могут быть подлы и трусливы. Как и патриции.

– А может быть, они лучше нас? Они свободны в своем выборе. Прошлое не отягчает их ум, любой жизненный путь для них открыт. Вот я, к примеру, мог бы стать лишь…

– Физиком или химиком, – подсказал Корвин. – Твои предки одинаково прославились на этом поприще.

– Но и то, и другое занятие мне кажется одинаково скучным. Я был лишен удовольствия постигать и открывать. Стоило мне начать вникать в какой-то вопрос, как тут же следовала подсказка. Наука опротивела мне прежде, чем я добрался до неисследованной области.

– Тогда стань тем, кем хочешь стать. Тебе никто не запрещает начать с нуля. Или мешает честолюбие?

– О нет, ничуть… – покачал головой Сулла. – Я уже сделал выбор. Я решил быть ничем. По-моему, это оригинальное решение.

– О нет! Ничуть! – в свою очередь передразнил Корвин. – Бездельников в избытке я видел на Колеснице.

– Узнаю Корвина! – засмеялся Сулла, кажется, нисколько не обидевшись. – На любой вопрос у него найдется ответ. Но на его вопросы не может ответить никто, кроме него самого. – Сулла вздохнул. – Так говорил мой отец. А я лишь за ним повторяю. Тебе это нравится? Нравится повторять? Слышать вечные подсказки?

– Пока не надоело. Итак, вернемся к “эликсиру забвения”. Ты даешь слово, что никому не передавал формулу состава?

– Клянусь. Чем поклясться? Памятью я не дорожу. Ну что ж, клянусь своей шкурой, душой и звездой Фидес… Впрочем, зачем клятвы? Я видел глазами отца, что происходило с моим братишкой, после того, как он проглотил эликсир. Клянусь, я не отличаюсь сентиментальностью, ребятня меня раздражает капризами, писком и визгом… но я никогда бы не дал эликсир ребенку.

“Он не лжет”, – шепнул голос предков.

“Или лжет очень хорошо”, – мысленно огрызнулся Марк.

Сулла при этом смотрел на него очень внимательно, по своему обыкновению склонив голову набок, и печально улыбался.

– Сейчас ты разговариваешь с ними… Я угадал? Это сводит с ума…

– Ничуть! – с вызовом отвечал Марк. – Но если ты не открывал никому тайну эликсиру, кто-то другой… Возможно, кто-то из помощников твоего отца.

– Мой отец вел работу в одиночку, и все записи были уничтожены по решению сенатской комиссии.

– В одиночку – в том смысле, что никто из патрициев не участвовал в его разработках. Никто кроме тебя, не получил в наследство его формулу. Но у него были ассистенты. Из плебеев. Мне нужны их имена.

– Почему ты уцепился именно за эту версию? У тебя есть доказательства, что у сектантов оказался препарат моего отца?

– Похитители назвали эликсир “Сулла”.

– Да любой бы назвал так отраву. Независимо от того, кто ее изобрел, – усмехнулся хозяин. – Правда, “Нерон” подходит куда больше…

– И все же. Мне необходимо знать, кто помогал твоему отцу. Я никого ни в чем не хочу обвинять. Не требую возмездия. Я хочу спасти жизни похищенных мальчишек. И только.

Кажется, впервые с начала их разговора Сулла отнесся к словам Корвина всерьез. Во всяком случае, улыбка перестала морщить губы, а вертикальные зрачки сделались вполне нормальными.

– Вот еще одна унизительная особенность патриция – даже смерть не может спасти их от следователей. Ты будешь допрашивать моего отца снова. А я держать за него ответ. – В интонациях Суллы не было раздражения или гнева – только горечь.

Корвин не стал отвечать на эту реплику.

– Итак… – сказал требовательно. – Я слушаю.

– Речь идет о жизни детей, – сказал молчавший до этого Флакк.

– Не надо! Не произноси только здесь слово “должен”! Или я выставлю вас за дверь! – взъярился Сулла. Глаза его сделались красными. Причем радужка тоже поменяла свой цвет.

“Совсем не два кредита, а двести тысяч, – уточнил про себя Корвин. – Но все равно в этом есть что-то вульгарное…”

Марк молчал. Флакк тоже.

Но это, кажется, еще больше взбесило Суллу:

– Не говорите мне про детей! – проговорил он свистящим шепотом, подаваясь к Марку. От прежней маски изнеженного сибарита не осталось и следа. – Потому что я тут же вспоминаю, как мой дед изнасиловал десятилетнюю девочку. Почему ты не нашел тогда преступника, Корвин?

– Мой дед, – уточнил Марк. – Тогда префектом по особым делам был мой дед. Но он не занимался такими делами. Только убийствами. Преимущественно теми, что могли иметь общественный резонанс. Но если ты хочешь, чтобы справедливость восторжествовала, я займусь этим делом. Теперь.

– Нет. Не надо. И преступник, и жертва давно умерли. Ненавижу… – процедил Сулла сквозь зубы.

– Мы сейчас говорим не о детях. Всего лишь об эликсире, который создал твой отец. Об этом и вспоминай. Чем скорее мы закончим разговор, тем лучше.

Сулла усмехнулся:

– Неужели вас не мучают пороки предков? Тебя, Корвин. И тебя, Флакк. Нет? Никто из дедушек и бабушек не совершал ничего предосудительного? Завидую… Завидую и вспоминаю. – Сулла закрыл глаза, сосредотачиваясь.

Корвин вытащил капсулу с трубочками памяти. Сулла не видел его жеста, но угадал по шороху упаковки. Предостерегающе поднял руку.

– Не надо. Я и так умею вспоминать, без твоей травки… – Он нахмурился. – Помощников было двое. Секретарша и ассистент… Секретарша – любовница отца… Ирида. Она знала формулу и испытывала состав на себе… Уехала вместе с отцом в изгнание. Умерла вскоре после смерти отца. – Сулла дернул ртом, что могло означать улыбку. – Это уже мои собственные воспоминания… Возможно, ее преждевременную смерть вызвал “эликсир”…

– А второй? Ассистент.

– Тит Флавий… Я… то есть мой отец… в шутку называл его императором. А он в ответ именовал патрона “диктатором”. Флавий так же отправился к отцу на Петру спустя два года. Флавий был довольно старым уже тогда. Он умер. Да, умер пять лет назад.

– Ну что ж… придется признать, что я направился по ложному пути, – вздохнул Корвин. – Соприкоснемся браслетами и простимся.

Сулла поднял руку, Марк тронул своим комбраслетом золотой браслет на запястье Суллы. Комустройства автоматически обменялись кодами.

– Захоти я стать следователем, ты бы взял меня к себе в группу? – спросил Сулла, когда Корвин был уже у дверей.

– Непременно. Но только никаких змей под ногами и трупов в ванной.

– Что за странная фантазия – сделать подобного человека своим помощником? Помощником следователя? – спросил Флакк, едва только поднял флайер в воздух. – Это же законченный псих.

– Нет, он никак не может сделать выбор – продолжить безобразия предков или их загладить. Его отец пытался стереть из памяти самые мерзкие эпизоды. И совершил еще одно преступление. А нынешний Сулла не опасен. Пока.

Марк закрыл глаза и тут же провалился в сон.

И снова очутился в таблине Суллы. Только теперь старший Корвин разговаривал с создателем эликсира. Старший Сулла ничуть не походил на своего младшего сына – надменный, уверенный в себе, озлобленный. Маленькие темные глаза, их взгляд впивался в собеседника – не ускользнуть. Длинный нос, немного запавший рот, острый подбородок. Над высоким лбом в беспорядке вились рыжие волосы.

– … Ты спрашиваешь, зачем я пытался создать это средство? Ты твердишь, что мой напиток – зло. А между тем, я, может быть, спасаю всех патрициев. И весь Лаций в придачу.

– В каком смысле? – Знаменитая манера префекта Корвина: выказать максимум непонимания… пускай другие объясняют происходящее, а он будет слушать. Узнать образ мыслей подозреваемого – не так уж мало.

Сулла старший тут же попался на эту нехитрую уловку:

– Когда-нибудь патрицианская память переполнится, как переполняется память самых совершенных компьютеров, и очередному поколению не на что будет “записывать” собственную жизнь. Они будут жить чужими воспоминаниями, не действовать, а пребывать в летаргии. Прошлое поглотит их мозг, не оставив места для настоящего, и уж тем более – для будущего. Я спасаю наше будущее, Корвин!

– Ты говоришь глупости, Сулла. Наша память устроена так, что место для нового всегда найдется. Прошлое, незначительное, или слишком отдаленное, просто архивируется. Мы не помним давних событий, но имеем к ним доступ. В нужный час архивы открываются, и подсказки всплывают в нашем мозгу. В дальнейшем все больше информации будет храниться в свернутом состоянии, все меньше окажется доступной непосредственно. Наши отдаленные потомки, возможно, уже не будут помнить отдельных событий. Им в наследство достанутся лишь знания…

– И мы сравняемся с плебеями. Они могут закачивать информацию в свою память через шунт…

– Нет, это совсем другое. Наши знания освящены личным опытом, а их знания безличны.

– И все же… Как ты не понимаешь! Я даю патрициям свободу! Они могут уничтожить то, что им претит… О чем им не хочется помнить! Достаточно своих прегрешений, Корвин! Зачем моему будущему сыну знать, как я стер память его брата? Зачем? Пусть человек отвечает за собственные преступления, зачем его казнить вновь и вновь за чужие вины?

– Помнить – не значит казниться, – возразил префект.

– Ты слишком гордишься добродетелями своих предков. А я… если бы ты знал, как я их всех ненавижу! Представь, что все потомки настоящего Суллы видели, точно наяву, потоки крови текущие по улицам Афин, разграбленных римлянами!

– Думаю, тех потомков не слишком бы это мучило…

Корвин проснулся.

– Флакк! – воскликнул, протирая глаза. – Запроси срочно префектуру. Пусть они узнают, где теперь находится старший брат Суллы Фавст Корнелий.

Ну да, старший брат Суллы. Вот у кого достаточно причин ненавидеть патрициев. Всех, без исключения. Он перенес чудовищную пытку, потерял и положение в обществе, и состояние. Он должен был ненавидеть отца и завидовать родному брату. Почему никто не обратил внимания на этого человека? Почему его сразу не допросили?

Ответ пришел через несколько минут: Фавст Корнелий Цек, плебей, проживает в промышленном центре Лация, Норике, двенадцатый сектор, производство оружия. В Норике живет почти безвыездно десять лет (совершил две короткие поездки на дорогой местный курорт Байи). Холост, детей нет. Ни в каких противозаконных действиях не замечен.

– Мы летим в Норик, Флакк, – заявил Корвин.

– Почему он взял себе прозвище “Цек”? – спросил трибун. – То есть слепой? Он в самом деле незрячий?

– Ослеп в результате побочного действия “эликсира забвения”.

Норик был сердцем индустрии Лация, сенат его берег и лелеял, как любимое дитя. Финансовые кризисы и политические неурядицы обходили мегаполис стороной. О нем много говорили, но мало кто из посторонних здесь бывал.

Сверху город казался огромным диском, рассеченным на сегменты прямыми магистралями стационарных дорог. Капсулы транспортников заполняли все три уровня магистралей, то выныривая из боковых туннелей, то вновь в них погружаясь. Небо над мегаполисом кишело крошечными скутерами. Среди них медленно плыли неуклюжие туши грузовиков. Все двигалось, смешивалось, разъединялось – непрерывные механические совокупления, рождения и смерти в огромном теле рукотворного монстра.

Едва флайер Флакка подлетел к границе мегаполиса, как навстречу гостям ринулись две прозрачные летучки. Внутри никого не было – лишь неясные светящиеся силуэты. Вигилы-автоматы, верные псы, стерегущие технический центр планеты днем и ночью.

– Цель вашего посещения Норика? – зарокотал в кабине флайера низкий синтезированный голос. – Назовите себя.

– Я – префект по особо важным делам Марк Валерий Корвин. Мой помощник – Валерий Флакк. Мы ищем Фавста Корнелия Цека.

– Зачем?

– Чрезвычайные полномочия сената.

– Зачем? – настаивал голос.

– Мы расследуем дело о похищениях и убийствах.

В кабине возник серебристый столб света и следом – голограмма префекта Норика. Серое лицо с бугристой кожей, темные, очень внимательные глаза и тонкий безгубый рот.

– Цек подозревается в убийстве? – спросила голограмма префекта.

– Он – свидетель. Очень важный. Вы знаете о заговоре “очистителей”?

– Хорошо, доступ разрешен. Но учтите, у Норика особый юридический статус. Без моего согласия ни одна операция не может быть произведена, ни один человек арестован.

– Знаю, – отозвался Корвин.

Охранники-автоматы одновременно юркнули в разные стороны. Путь был открыт.

Легкий флайер трибуна Флакка то нырял, то взмывал вверх, отыскивая нужную инсулу.[3] Над промышленными островами время от времени вспыхивали голограммы – номера на фоне карты близлежащих районов. Здания почти не отличались друг от друга: одинаково серо-желтые стены, почти лишенные окон, раздвижные металлические двери, транспортные терминалы на уровне третьего этажа и площадки для флайеров на крышах. Даже воздух в Норике был особый – терпкий, с примесью резких запахов смазочных материалов и реагентов. Часть производства Лаций держал на своей колонии в Петре плюс были еще заводы-автоматы на безжизненной Этрурии. Норик же был техноцентром всей системы Лация, мозгом и сердцем ее индустрии.

В центре города поблескивало несколько прозрачных куполов. Судя по специфическому лунному блеску, все они были накрыты колпаками силового поля.

“Центры управления Нориком”, – вспомнил Корвин.

Его отец бывал здесь трижды. И каждый раз это походило на посещение другой планеты. Иной мир, иные люди… Они говорили на своем особом, не понятном другим языке. Они смотрели на пришельцев извне свысока. Им казалось, что именно они правят миром, и патриции не спешили обитателей Норика в этом разубеждать.

– Я бы не смог здесь жить, – признался Корвин. – Впрочем, в Норике нет патрициев.

– Неужели ни одного? – удивился Флакк.

– Только те, кто лишен ноши. Обладающим генетической памятью здесь опасно долго находиться. Если патриций занимается наукой, он работает в одиночку или с помощниками. Но все равно – один и не здесь. Норик для нас не подходит. Сам увидишь…

Флайер опустился на отмеченной светящимся значком площадке.

– Фавст Корнелий Цек, к вам прибыли посетители Марк Валерий Корвин и Луций Валерий Флакк, – сообщил приятный женский голос, едва следователь и военный трибун покинули флайер. – Сообщите цель вашего визита, господа.

В воздухе заструилась неясная голограмма – женское лицо в окружении буйных черных кудрей – портрет компьютера, управляющего инсулой.

“Медуза Горгона, да и только, – подумал Марк. – Надеюсь, она не убивает взглядом”.

– Цель вашего прибытия, господа? – повторила “Горгона”.

Спуск в нижние помещения был заблокирован: Корвин отчетливо видел светящуюся фиолетовую решетку из силовых линий на шлюзовом люке.

– У меня чрезвычайные полномочия сената, – заявил Корвин. – Я расследую дело о похищении детей.

– В чем обвиняется мой патрон? – спросила “Горгона”.

– Он только свидетель.

Силовая решетка исчезла, голограмма женской головы превратилась в беспорядочно вихрящийся клубок. Лязгнула, открываясь, стальная дверь. За ней обнаружилась узкая обшарпанная кабинка лифта с тусклым зеркалом и старинным кнопочным пультом управления. Впрочем, кнопки лишь имитировали старину: едва посетители вошли в кабину, и Марк сказал: “ к хозяину”, как лифт послушно заскользил вниз. Миновал три этажа и застопорился. Двери разошлись. За ними был только свет. Синеватый, призрачный, он лился отовсюду, чередуясь с полосами молочного тумана. Воздух в помещении был совсем иной – воздух хвойного осеннего леса. Ясно ощущалась влага и запах прелой хвои. “Я здесь”, – донесся голос из-за туманной завесы.

– А пол здесь имеется? – спросил шепотом Корвин и опасливо шагнул из кабины.

Он ощутил гладкую твердую поверхность. Пол существовал.

Гости двинулись на голос. Почти сразу уперлись в длинное узкое ложе, на котором, сложив руки на груди, накрытый ворсистым пледом, лежал немолодой человек с желтоватым лицом. Коротко остриженные седые волосы плотно облепляли массивный череп. Крючковатый нос, язвительно изогнутый рот, острый подбородок – сходство с Луцием Суллой сразу угадывалось.

Человек поднялся. Подушки на ложе не было – вместо подушки посверкивал контактный терминал.

– Мы хотим с вами поговорить, Корнелий… – Марк поискал глазами, на что бы сесть. – А второго диванчика у вас нет?

– Сюда, крошки! – Фавст повернулся, стали видны на затылке черные бородавки соединительных шунтов.

Из тумана вынырнули два адаптивных кресла, ткнулись в ноги гостям, как послушные псы.

– Ну… – спросил Фавст. Светлые водянистые глаза смотрели куда-то мимо гостей. – Я слушаю… – Он тронул пальцами висок, и глаза уставились на вошедших.

– Чем вы здесь заняты? – Корвин оглядел помещение.

Впрочем, рассматривать было почти нечего: вокруг все так же реяли полотнища плотного тумана.

– Новые разработки корпорации “Гиппогриф”, – ответил Фавст. – Если конкретнее, то новые мобильные системы. Если еще конкретнее, запросите центр.

– Меня интересуете вы, Фавст. – Корвин уселся в адаптивное кресло. Флакк встал у него за спиной. – Надо полагать, глаза у вас механические?

– Именно.

– Почему вы отказались от регенерации?

– Мне так удобнее, – Фавст отвечал почти с охотой. Немного рисовался. Скорее всего, он просто разучился общаться с людьми.

– Сколько лет вы были подлинно слепы?

– Нисколько. Я носил очки с автономными телекамерами, соединенными с моим мозгом. Я видел все, что мне было нужно. К тому же, перестав быть патрицием, я смог напрямую подключаться к компьютеру. В этом случае глаза мне не нужны. У многих ученых органы зрения атрофируются с годами.

– Для вас машины дороже людей.

– Как вы догадливы! – саркастически усмехнулся Фавст. – А вы чем занимаетесь, префект Корвин? Что вас привело сюда, в Норик? Решили, наконец, расследовать смерть вашего отца?

Марк едва не ответил “нет”.

Голос остановил. “Стоп!” – проорал подсказчик так, что Корвин вздрогнул всем телом и замер. Затем очень медленно, через силу кивнул.

– Я так и знал, что вы явитесь ко мне, – продолжал Фавст, списав дрожь Марка на вполне понятное волнение. – Рано или поздно. Как только вернетесь на Лаций… В первую очередь прошу заметить, мы проводили лишь технический эксперимент. Проверяли работу нуль-портала в форсированном режиме. Первые два дня эксперимента прошли удачно. Мои первые испытания, надо отметить. Я был зеленым юнцом, ни хрена не соображал. Да еще в очках… Что касается гибели вашего отца, то одни сочли это несчастным случаем, а другие – убийством.

– Как все произошло?

– Портал включился в экспериментальном режиме, когда там находился челнок с пилотом… То есть когда там был ваш отец. Видимо, случился какой-то сбой в системе.

– В отчете о гибели отца нет никаких данных об эксперименте, – почти наугад сказал Корвин. Впрочем, не совсем наугад. Если бы такие данные были, следователи явились бы в Норик куда раньше. Значит, дело замяли. Но почему?

“Почему?” – требовательно спросил голос.

– Разумеется, не было, – подтвердил Фавст. – Ведь это официальный отчет.

– А кто включил портал?

– Да вы шутник, префект… – последовал короткий ядовитый смешок. – Откуда мне знать?

– Хорошо. Вы можете объяснить, почему данные об эксперименте были скрыты? Пускай кто-то по ошибке запустил программу эксперимента. Такое случается время от времени. Но зачем это понадобилось скрывать?

– Сенатская комиссия сочла, что опубликование полного отчета приведет к конфликту плебеев и патрициев. В Норике работают только плебеи. Гордость патрициев это задевает. Они без труда могли представить гибель префекта Корвина как опасный выпад плебейской элиты. Недвусмысленную угрозу.

– Кто предложил фальсифицировать отчет? На этот вопрос вы можете ответить?

– Могу. Ваш дед… То есть отец погибшего. Он входил в комиссию по расследованию и заявил, что данные об эксперименте должны быть скрыты.

Нить, которую Марк только что нащупал, оборвалась. Марку казалось, что он слышит в ушах противных звон. Нет, не может быть… Неужели дед знал, кто убийца? Или подозревал?.. Или… Не потому ли он просил Марка повременить с расследованием этого дела? Взял с внука слово и сам сбежал…

– Вы знаете, что вражда между патрициями и плебеями все равно началась?

– Да, пришло сообщение от префекта Норика. Всем ученым, вплоть до особого распоряжения, запрещено покидать свои инсулы. Надеюсь, конфликт будет вскоре исчерпан. – Марку почудилась в последней фразе Корнелия издевка.

– На чьей вы стороне, Фавст?

– У науки нет стороны.

– А семья? У вас есть семья?

– Нет.

– Даже за пределами Норика? Многие ученые имеют семьи “на каникулы” – выезжают на месяц-другой, чтобы полностью отключиться от машинного мира. А вы?

– Я выезжаю иногда в ваш мир. Пару лет назад посещал Байи… скучно.

– Скучно на самом лучшем курорте Лация?

– Скучно… – повторил слепец.

– А любовь? Общество женщин? Неужели и это вас не волнует?

– Вы что, хотите знать подробности моих любовных приключений? Бросьте… Это не относится к делу, – огрызнулся Фавст.

– Хорошо, оставим женщин. Вы общаетесь с вашим братом?

– С Луцием Суллой? – Фавст покачал головой. – Нет, никогда.

– Кто против? Вы? Или он?

– Он мне не интересен.

– Вы ненавидите патрициев?

– Они примитивны. Их снобизм отвратителен.

Туман лопнул. С трех сторон выкатились желтые шары управляющих голограмм.

– Внештатная ситуация в лаборатории второго уровня! – сообщили задорные женские голоса.

Фавст рухнул на ложе.

– Извините. Должен вас покинуть. – Он чуть повел головой, прилаживая затылочные контакты к терминалу.

Туман, клубясь, поплыл в стороны, обнажая желтоватый пластиковый пол, ложе заскользило к лифту. Миг – и хозяин исчез за стальными дверьми подъемника.

– Он сбежал? – спросил Флакк. – Задержать? Дать сигнал тревоги?

– Нет, он отправился в лабораторию, и вряд ли скоро вернется. У него своя работа. У нас – своя. Нам здесь делать нечего.

– Почему ты решил, что этот тип не причастен к заговору?

– Ему вполне хватает собственного презрения. Слившись с машинами, он вообразил себя высшим существом. Патриции ему необходимы – чтобы ненавидеть их и презирать. И чтобы было, кому постоянно доказывать свое превосходство. Лгать этот человек не умеет. Просто потому, что почти не общается с людьми.

– Не общается с людьми? – ехидно переспросил Флакк и указал на управляющую голограмму, что еще не успела скрыться в тумане.

На ней в миниатюре можно было разглядеть во всех подробностях лабораторию внизу. Нагромождение непонятных приборов, пульты управления, мониторы, голограммы, и посреди всего, как царь и бог – возлежащий на своей кровати Фавст с закрытыми глазами. А рядом с ним – облаченная в серебристую тунику и такие же брюки, жонглирующая голограммами с ловкостью заправского фокусника женщина с гривой черных вьющихся волос. В этот момент Марк подумал, что старший сын Суллы действительно счастливчик.

Они не стали дожидаться возвращения хозяина и поднялись на крышу. Едва флайер взлетел, как ожило комустройство. Голограмма Фавста явилась рядом с голограммой управления.

– Надо полагать, вы узнали все, что вас интересовало, следователь Корвин? – поинтересовался счастливчик.

– Кое-что…

– Вы, верно, не знаете, что десять лет назад сенат предложил мне заключить брак с патрицианкой, чтобы мои дети вновь обрели генетическую память. Но я отказался.

– Благодарю за информацию. И все же… Вы так и не ответили на один вопрос. Как так получилось, что вы включили программу эксперимента в тот момент, когда в портале находился мой отец? Это был несчастный случай или нет?

Голограмма Фавста растерянно заморгала.

– Откуда…

– Вы столько лет ждали, что за вами придут. Вы устали ждать. Вы почти хотели, чтобы я догадался. “Зеленый юнец, который ничего не соображает. Да еще в очках…”

– Это был несчастный случай! – закричал Фавст. – Кто-то подменил мои очки. Я видел совсем не то, что показывали управляющие голограммы. Во время дежурства я получил приказ повторить эксперимент. А на самом деле никакого приказа не было. Клянусь! Меня обманули! Кто – не знаю… Но я не лгу! Я не убивал префекта Корвина.

– До свидания, Фавст. – Марк отключил связь.

– Почему ты не расспросил его там, в Норике? – поинтересовался Флакк.

– Это дело не должно мешать нынешнему, – отозвался Корвин. – Если я узнаю еще хоть что-то… еще чуть-чуть… я уже не смогу остановиться, я пойду по следу убийцы моего отца. А сейчас важен совсем другой след!

Глава III Консул

Консул Домиций принял префекта Корвина и трибуна Флакка на своей загородной вилле.

Род Домициев первоначально являлся плебейским. Но все Домиции так рьяно служили нобилям и сенату, обладали столь твердым нравом, упорством и сметливостью, что их переход в патрицианство был предрешен.

Еще деду нынешнего консула сенат разрешил женитьбу на патрицанке. Жена происходила из рода Эмилиев, и на первых порах новоявленному патрицию достались секреты возделывания виноградников. Не слишком ценное приобретение! Но с помощью своих генов Домиций передал наследникам волчью хватку, умение интриговать, сообразительность и гибкость ума. Отец нынешнего консула взял жену из рода Валериев Флакков, а сам консул женился уже на младшей сестре сенатора Фабия. Причем все эти домны сохраняли ношу патрициев, и так, постепенно, бывший плебейский род заполнял вакантную память чужими тайнами.

Внук уже разительно отличался от плебея-деда: консул набрался внешнего лоска, сменил брутальность на изысканность манер, умел говорить вкрадчиво и мягко, интересовался музыкой и живописью, собирался видеокартины, посещал пинакотеки и зарекомендовал себя защитником патрицианского права, столь последовательным и умелым, что получил на пятидесятом году должность консула. Однако в нынешней ситуации отцы-сенаторы относились к консулу Домицию с подозрением: кто знает, не станет ли этот выскочка тайным союзником плебеев? Вслух об этом не говорили, но каждый патриций подозревал – доподлинно каждый.

При этом и сторонники консула, и его противники понимали, что консулу Домицию досталась власть в момент очень опасный и скользкий. Взаимоотношения с Колесницей, и без того натянутые, осложнились после проникновения на планету Флакка и похищения Марка Корвина. Мирный договор с Китежем трещал по швам; этот давний союзник, захваченный безумьем карнавала, вовсю отплясывал новые политические танцы с Неронией. В то время как Нерония в открытую сколачивала коалицию против Лация и заявляла вновь о своих претензиях на Психею. Такова была межпланетная обстановка. В такой момент (хуже и представить нельзя) сектанты решили уничтожить патрициев Лация. Считать это простой случайностью? Или предположить, что плебейскую секту поддерживает извне Нерония, чтобы уже окончательно, раз и навсегда, расправиться с Лацием? Какую политику вести консулу Домицию? Умиротворять плебеев, обещать уступки или грозить смертной карой извергам? Домиций был чужаком в обоих лагерях и не мог предложить компромисс – обе стороны тут же обвинили бы его в предательстве. Домиций разрывался на части. Вчера он поддерживал плебеев, сегодня – патрициев… А завтра впадет в политическую каталепсию и отправится удить рыбу в свое загородное имение.

Второму консулу из старинного рода Горациев было куда проще – он вел военный флот в сектор Психеи, демонстрируя мощь Лация… хотя никто не мог поручиться, что на его корабли не перекинется лацийская смута.

Небольшой кабинет, в котором консул сегодня принимал посетителей, был обставлен со вкусом и изысканностью поистине аристократическими. Корвину показалось, что он уже видел нечто подобное: белые стены, белые барельефы и видеокартина на потолке: синее небо, по нему скользили легкие облачка. Ну конечно! Белая гостиная на Психее! Княгиня Эмми из рода Эмилиев воплощала в том доме свои фантазии. Чужие фантазии, сто раз виденные, десятки раз воплощенные.

Марк опустился в глубокое кресло, обитое белым атласом, руками обхватил колено, сцепил пальцы в замок. Ему хотелось съежиться, сжаться… Потому что в мозгу вдруг возникла бесконечная анфилада белых комнат… Два зеркала, поставленные друг против друга – вот она, память патриция… Только сейчас он ощутил, как трудно добавить еще одну каплю в сосуд, который наполнен до краев… И надо выплеснуть, прежде чем налить… Перед глазами возник белый алебастровый сосуд, и влага плеснула. Карминовая густая влага…

– Тебе плохо, Марк? – спросил трибун.

Скорее этот вопрос должен задать Флакку сам Корвин. Впрочем, зачем задавать – он и сам знает, какая боль сейчас сжимает сердце его друга.

Дед Марка потерял старшую дочь малышкой… И Марк будет помнить его страдания, как свои собственные: все потери патриция, вся его боль и отчаяние достаются его потомкам. И никак не научиться забывать?.. Пробуют, пытаются… Как пытался Сулла. И – к слову сказать – ослепший от “эликсира забвения” Фавст показался Марку куда счастливее его брата Луция.

– Все нормально. – Корвин выпрямился в кресле.

Флакк улыбнулся. Вполне натурально изобразил лицевыми мышцами улыбку.

– Вас посвятили во все подробности дела? – спросил консул Домиций.

– Более или менее, – кивнул Корвин. – Мне передали инфокапсулы с записями. Я ознакомился, и уже веду расследование…

– У вас очень мало времени, – перебил его консул. И добавил подчеркнуто громко, с нажимом: – Префект Корвин.

– Я должен составить полную картину происходящего, чтобы достигнуть успеха. – Марк сделал вид, что не заметил консульской атаки.

– Картина и так предельно ясна. Секта подонков убивает наших детей. Ваша задача – найти мерзавцев.

Корвин посмотрел на Флакка. Ожидал поддержки. Но тот молчал. Единственный сын трибуна в плену очистителей. Возможно, уже превращен в дебила. Или погиб. А родной брат трибуна – член этой секты и (что не исключено) один из главарей.

– Я найду их, – пообещал Корвин. – Но никто не должен вмешиваться в работу моей группы.

– У вас чрезвычайные полномочия сената.

– Полная свобода действий! Никаких согласований!

– Хорошо.

– Мне нужна поддержка всей планеты.

– В вашем распоряжении все вигилы, все коллегии…

– И все тюрьмы?

– О чем вы? – насторожился Домиций.

– Хочу устроить побег Гаю Флакку. Так, будто сами плебеи его вытащили из тюрьмы. При этом установить за ним слежку. И пусть он приведет нас в секту.

– Нет! Ни за что! – воскликнул консул. – Это противозаконно.

– У меня – чрезвычайные полномочия! – напомнил Корвин.

– Но не право нарушать закон.

– Это шанс спасти детей, – вступил в разговор Флакк. – Фабии уже лишились единственного наследника. Мой сын у них в руках! Маленький Манлий Торкват превращен в ничтожество…

– Нет! Ищите другой путь. Я никогда на такое не соглашусь. – Домиций покраснел от гнева. – Никогда не нарушу закон! Ни за что!

– Даже ради детей? – спросил Корвин.

– Даже ради собственного сына! – воскликнул Домиций с пафосом.

– Я так и знал, что этот выскочка откажет, – сказал Флакк.

Он и Корвин, покинув виллу консула, спешили к стоянке флайеров.

– Идиот! Придурок! Он все погубит! – Марк был в ярости. В глубине души он все же надеялся на положительный ответ. Домиций всегда немного заискивал перед патрициями. – Откуда такая твердость?! В момент совершенно неподходящий.

– Домиций трясется за свое место. Типичный выскочка. Устроим побег без согласия консула…

– Не получится. Любой тюремный начальник тут же сообщит наверх, если мы выложим ему наш план. Просто так на свободу Гая Флакка они не отпустят. Мы только потеряем время, устраивая побег, которого не будет…

Флакк как будто не слышал возражений.

– На тюремщиков плевать. Я сам могу все устроить…

– Флакк, опомнись! – Марк даже тряхнул военного трибуна за плечо. Получилось не слишком эффективно – скалу можно трясти с таким же успехом. – Подумай, как отнесутся к твоему поступку патриции. И как – плебеи…

Флакк ничего не ответил, только яростно потер ладонью лоб. Вряд ли в эти минуты он мог что-то всерьез анализировать.

– Эй, Марк, мне нужно срочно с тобой встретиться! – ожил комбраслет, и Марк узнал голос Луция Суллы.

– У меня нет времени рассуждать о прегрешениях предков.

– О, то будет интересный разговор, поверь! – голос Суллы звучал интригующе. – К тому же, если мы не встретимся, я могу оказаться слишком далеко… нам станет куда труднее общаться.

– Где вы? – Марк насторожился.

– В префектуре вигилов. В лапах центуриона Регула. Знакомое имя?

– Вот как?! Что натворили?

– Ничего особенного. Если сравнить мои скромные достижения с деяниями моих предков.

– Нельзя ли конкретнее?

– Меня обвиняют в убийстве некоего плебея Децима Флавия.

“Флавий!” – возопил голос.

– Я буду, – пообещал Корвин и отключился.

– Что случилось? – без всякого выражения спросил Флакк. Похоже, он запретил себе надеяться.

– Сулла ведет какую-то игру. Какую точно – не знаю. Будем считать, что этот тип на нашей стороне. Поворачивай флайер к префектуре вигилов. Кстати, куда делись твои легионеры? Похоже, нас больше не сопровождают?

– Я их отправил на военную базу. Туда же теперь переправляют детей… По-моему, это верное решение.

– Может быть… Если среди военных нет “очистителей”.

Луций Сулла сидел в отдельной камере, абсолютно белой, чистой, герметичной. Сидел в адаптивном кресле, положив ногу на ногу, и потягивал молодое вино. Камера предварительного заключения скорее походила на медицинский блок.

– Я жду объяснений! – Корвин остановился перед арестованным.

– После того, как вытащишь меня отсюда. – Сулла сделал глоток, поморщился. – Похоже на прокисший сок. Плебеи никогда не понимали толка в вине. Они не помнят прежнего вкуса.

– Прежний вкус редко помнят и патриции, – Марк едва не втянулся в ненужную дискуссию, но вовремя опомнился. – О вине будем говорить потом. Тебя обвиняют в убийстве. Есть свидетели.

– Это неважно. – Сулла понюхал содержимое бокала и поставил его на пол подле ножки кресла. – Главное, твоих чрезвычайных полномочий, совершенный муж, вполне хватит, чтобы меня отсюда увести. На свободе и поговорим. А здешняя обстановка совсем не располагает к откровенности. У патриция есть одно преимущество: ему нельзя вколоть эликсир правды. То есть у нашего брата всегда есть возможность соврать. Может быть, потому плебеи обиделись и решили нас уничтожить?

– Если не поможешь в расследовании, вернешься назад! – предупредил Корвин.

– Я бы на твоем месте поторопился, а не выдвигал условия, – хмыкнул Сулла.

Марк подумал, что этого человека нетрудно возненавидеть. И точно так же нетрудно полюбить.

– Хорошо, я иду к центуриону… – Марк толкнул белую дверь.

Все-таки здорово, когда любая дверь перед тобой раскрывается. Бывший раб особенно ясно это понимает. Может быть, плебеи восстали потому, что видели перед собой слишком много закрытых дверей?

– Освободить под ваше поручительство? – переспросил центурион Регул. – Выходит, плебеев можно теперь убивать безнаказанно? – Его красное лицо сделалось совершенно багровым.

– Свои выводы оставьте при себе, центурион. Этот человек необходим. Мне. Освободить. Немедленно, – отчеканил префект Корвин.

Он уже взял за правило не вступать в пререкания с плебеями, а лишь действовать. Центурион и не спорил. Но всем своим видом показывал: творится несправедливость, которой он помешать не в силах. Вигил отдал приказ, и через минуту Суллу привели в просторный атрий префектуры. Арестант был сама беззаботность. Он тут же принялся шутить с девушкой в форме, сыпать комплиментами и даже попробовал поцеловать служительницу порядка в щеку. И поцеловал бы. Но Корвин успел дернуть наглеца за рубашку и помешать.

Марк спешно поставил под приказом об освобождении свою голограмму, и увел подозреваемого из префектуры. Флакк шел следом, ни о чем не спрашивая.

– Здесь буквально в сотне шагов есть двухэтажный ресторанчик. Перекусим и поговорим, – предложил Сулла. – Не люблю пропускать время обеда.

– Мог бы пообедать в камере. За счет заведения, – огрызнулся Корвин.

– Меня не вдохновило меню.

– Если вы рассчитываете бежать, то не надейтесь! – заявил юный префект. – Мы с Флакком вам этого не позволим.

– Ну что вы! – Сулла рассмеялся. – Как я могу тягаться ловкостью и силой с трибуном космических легионеров?! Да и зачем?

Он остановился у торгового автомата, что-то выбрал на рекламном экране, провел комбраслетом перед окошечком, и автомат выплюнул ему на ладонь три пары черных очков. Сулла тут же нацепил одну пару себе на нос, две другие протянул Флакку и Корвину.

– Наденьте…

– Зачем? Солнце не такое яркое. Осень.

– Надевайте, надевайте. – Сулла, ничего больше не объясняя, зашагал к ресторанчику, окруженному высокими пиниями и кипарисами. У входа вовсю резвился фонтан, Нептун потрясал копьем, дельфины прыгали, брызги летели во все стороны.

– Замри! – приказал патриций, проходя мимо. Дельфины застыли в воздухе. – Не люблю эти технические новинки. В них непременно заложена какая-нибудь подлянка, которую архитектор счел остроумной.

Дельфин рухнул в воду, и на Суллу обрушилась лавина воды.

– Что я и говорил! – Он принялся отряхиваться, как искупавшийся пес.

Флакк и Корвин успели-таки увернуться.

Весь первый этаж ресторана был отдан в распоряжении Коллегии поваров. Круглый зал из псевлостекла, за ним – святая святых – кухня, куда вели огромные, сейчас плотно закрытые двери из аморфной стали.

В центре зала черным озером блестел полированный стол. Вокруг него могло поместиться человек двести. Сейчас за столом восседало восемь персон. Перед каждым белела тарелка. Издали казалось, что тарелка пуста. Но приглашенные торжественно что-то трогали вилками и отправляли в рот. Среди восьми выделялся полный седой мужчина в белой тоге.

– Узнаете? – поинтересовался Сулла. – Это сенатор Луций Лициний Лукулл. Сегодня утром в новостях передали, что Коллегия поваров наняла охрану для него, его сына и внуков. Повара заявили, что сектантам придется перебить всех поваров-плебеев, чтобы добраться до этого патрицианского рода. Пра-пра-прадед нынешнего гурмана еще юношей побывал на Старой Земле, чтобы оставить своим потомкам бесценные сокровища: вкус семги и чавычи, белуги и паюсной икры. Кто, кроме Лукуллов, сможет оценить оригинальность новых блюд? Кто без них подтвердит экстра класс ресторанной кухни? Кто даст аттестацию? Насколько это важно, вы сами можете судить: вместо того, чтобы заседать в сенате, Лукулл явился сюда на дегустацию.

– В сенате по доверенности заседает сын сенатора, – напомнил Флакк.

– Почему не наоборот? – хмыкнул Сулла.

Патриции поднялись на второй этаж.

Сулла не обманул: обстановка была одновременно изысканной и уютной. Парящий в воздухе тент закрывал обедающих от солнца, в то время как ветерок овевал лица и спины. Высоченные деревья тянули ветви куда выше второго ресторанного круга, создавая вокруг ажурной ограды вечнозеленое обрамление. На этом темном фоне мраморные статуи амазонок, сжимавших в сильных руках копья или мечи, сверкали ослепительной белизной.

Корвин выбрал столик поближе к наружной лестнице.

– Заметили, как называется ресторан? – спросил Сулла с видом заговорщика. – Нет? Зря. “Мечта патриция”. Здесь повара постоянно придумывают что-нибудь оригинальное. Вам никогда не подадут салат, который мог пробовать ваш дедушка.

Корвин удивился:

– Не припомню, чтобы где-то висела голограмма с названием.

– Ее и нет. Это как бы тайна. Мы, патриции, так именуем его. Нарекаем каждый раз вновь и вновь. И ресторан каждый раз вновь и вновь свое название подтверждает. Интересно, что это за розовые шарики нам принесли? – Сулла принялся вертеть тарелку, рассматривая неведомое лакомство, облитое прозрачным лиловым соусом. Он аккуратно подцепил вилкой комочек, отправил его в рот и прикрыл глаза. – М-м… да это…

– Почему вы убили Флавия? – перебил его Корвин. – Не отпирайтесь. Я знаю, убийца – вы. Не надейтесь, что вам удастся выкрутиться. Ваши руки в крови.

– Я успел их вымыть еще в тюрьме. И потом, крови было совсем немного.

– Вы отправитесь в изгнание.

– И не подумаю! Это была самозащита. Или защита… неважно. – Сулла откинулся на спинку стула. – Наденьте очки. Почему вы не надели, как я просил?

Марк повертел упаковку с очками в руках.

– Это же плебейские очки. Они записывают увиденное круглосуточно. Памяти хватает на двадцать четыре часа.

– Да, потому что это дешевка, кредит за три пары. Дорогие очки можно не снимать неделю, а то и больше. Знаете, когда они вошли в моду?

– Лет тридцать назад. Или даже больше.

– Почти сорок. Плебеи, едва успевали ими обзавестись, тут же начинали твердить, что нашли адекватную замену генетической памяти патрициев. Многие снимали очки только на ночь…

– Но кому нужны эти записи? Если смотреть их полностью – истратишь целую жизнь. А отрывки… они ничего не дают! Наша память тем хороша, что воспоминаешь прошлое лишь в нужный момент.

– Или совсем в ненужный… – хмыкнул Сулла. – Но очки тешили самолюбие плебеев и на время дарили иллюзию равенства. Трения между патрициями и плебеями прекратились. Хотя многие очень быстро догадались, что им подсунули пустышку, но делали вид, что взлетели на недостижимую высоту. Так вот, ассистент моего отца, Тит Флавий, постоянно носил такие очки. И в лаборатории, и во время экспериментов. Он не только знал формулу, он мог составить эликсир. И записи всего хода многолетней работы фиксировали эти дурацкие очки.

– Орк! – это было первое слово, которое Флакк произнес во время обеда.

– Почему я слышу это только сейчас?! А? Я же просил вас рассказать о Флавии! – воскликнул Корвин. – Вы сразу вспомнили! Так ведь?

– Конечно сразу. Как только вы спросили об эликсире беспамятства. Но Тит Флавий умер. Зачем порочить память честного плебея? Я должен был проверить, куда делить его записи. Возможно, они потерялись. Или их украли. Или продали. Тогда очки не при чем, а ваша версия не верна. Я направился к сыну покойного. У Тита Флавия было двое отпрысков. Старший отправился в добровольное изгнание вместе с отцом и сгинул на Петре. А младший остался на Лации, жил в пригороде Нового Рима. Крошечный домишко, убогий и грязный. Я застал младшего Флавия дома. Мы мило поговорили. Но тут явились два его друга… вышла небольшая ссора. Друзьям Флавия почему-то не понравились мои вопросы. Один из них схватился за парализатор. Я не стал рисковать и вытащил бластер. У третьего оказался игломет. В итоге один из этих парней оказался ранен, Флавий – убит. Третий бежал.

– Что вы наделали! – воскликнул Корвин, вскакивая. – Если бы вы сразу рассказали мне про эти очки с записями, я бы уже точно знал, где искать сектантов, похитивших детей.

– Не волнуйтесь, мой друг. Вы едва не уронили тарелку с курицей. Да, да, эти розовые комочки – куриное филе. И научитесь слушать. Для следователя – это не так уж мало. Ваш отец умел слушать, не перебивая. А вы нетерпеливы. У нас допрос, вы хотите выяснить истину. Я вам пытаюсь ее открыть. Вы самым невежливым образом перебиваете доброжелательно настроенного свидетеля.

– Речь идет о сыне Флакка! И других детях… – Корвин так и кипел. В глубине души он сознавал, что Сулла прав. Но его бесили выдержка этого человека и его насмешливый тон.

– Тогда тем более не стоит перебивать. Вино недурное. Пейте. Глупо не пить, если вы оплачиваете этот обед.

– Что вам сказал Флавий?

– Уже лучше. Ближе к теме… итак, подумаем и вспомним. Флавий упирался, клялся всеми звездами галактики, что никаких записей у него нет. Но он так хитрил, что мне без труда удалось его уличить: записи были, и Децим смотрел их с утра до ночи. Зачастую по ночам, урывая время от сна. Ему казалось, что если он научится быстросмотру… Слышали такой плебейский термин? Они умудряются просматривать записи в скоростном режиме, подсоединившись к инфокапсулам через шунт… Шунт у Флавия торчал из затылка здоровенной морковкой… а коконы от капсул валялись по всему дому. Вместе с полуразложившимися упаковками из-под белковых таблеток – этому типу лень было выбрасывать их хотя бы за окно на солнце, чтобы они там разлагались. Он отказался от собственной судьбы и жил жизнью своего отца… Бездарный сын вместе с Титом Флавием создавал эликсир беспамятства. Потому что открою вам маленькую тайну: главным изобретателем был именно Флавий, гениальный химик, великий ученый. А мой отец – всего лишь заказчик и старательный ассистент, заодно – ходячая техническая библиотека. Плебей и патриций создали что-то вроде научного симбиоза. И вот сын Гая Флавия просматривал инфокапсулы отца, хранившие записи потрясающего открытия, и воображал себя ученым… гением… будучи всего лишь ничтожеством.

– Нельзя ли покороче? – не удержался и перебил Корвин.

– Нельзя, – невозмутимо отвечал Сулла. – Я рассказываю лишь то, что вам действительно необходимо. Но чтобы жить чужой жизнью, нужны хотя бы минимальные средства. К примеру, вживление шунта стоит не меньше тысячи кредитов. У Децима Флавия средств не было. Он заложил сначала сад у дома, потом немногие ценные вещи. Прошло немало времени, прежде чем парень сообразил, что может продать копии папашиных капсул. Подумайте – каково! Продать тайну изготовления отравы, чтобы потом день за днем созерцать, как эта отрава изобретается. Почти соучаствовать. Какой изощренный ум… Кажется, вы даже не можете оценить, насколько изощренный…

– Он вам сам все сказал?

– Я догадался. Это нетрудно. У парня не было ничего общего с сектантами. Он только толкнул им товар. Фабий знал имя покупателя и мог назвать его имя.

– Он его назвал?

– Не успел. Только у нас стал получаться разговор по душам, как явились те двое. В последний момент я кое-что успел сделать. Уже с мертвеца сдернул комбраслет и надел вместо своего. Никто не заметил подмены. Потому и руки у меня были в крови.

– Как вы убили Децима Флавия?

– Зачем мне его убивать? Я всего лишь сообразил прикрыться его телом, когда “гости” открыли стрельбу. Вдвоем они прикончили Флавия. Я только снял с убитого комбраслет. Но вигилам про этот браслет знать ни к чему.

Флакк понимающе кивнул: скорее всего, Сулле он верил.

– Почему вы решили, что имя покупателя инфокапсул есть в архиве комбраслета?

– Потому что покупатель уже звонил: меня только-только впихнули в камеру, я выдвинул из стены умывальник и стал мыть руки. Тут этот парень объявился. Разумеется, он звонил не мне – Флавию. Истерически орал: “Я велел тебе смыться, идиот! Теперь пеняй на себя!” Тут все ясно: убийцы отправились по душу Флавия, заказчик решил предупредить, но опоздал.

– Почему Децима Флавия прикончили только сегодня? Сектанты должны были убить его сразу, как только получили эоиксир, – сказал Флакк.

– Тогда в этом не было нужды. Сынишка Флавия не казался опасным. Убийство только могло привлечь внимание. Но теперь вернулся на планету Корвин… И тут же стал подбираться к Флавию. Теперь счет шел на минуты…

Договорить Сулла не успел: столик с яствами подскочил вверх, стулья сложились от ловкого удара, и Сулла, и Корвин опрокинулись на пол. Трибун Флакк прыгнул в сторону, на лету выхватывая из кобуры бластер. Луч прошел между ветвями пинии. Прозрачное копье одноместного скутера, нацеленное как раз на столик трех патрициев, разломилось пополам, седок рухнул в чащу ветвей. Корвин, опомнившись, выхватил бластер. Но выстрел префекта угодил уже в ярко-оранжевый смерч взрыва: Флакк попал в нагнетатель второго скутера на мгновение прежде Марка.

Обедающие бросились врассыпную. Опрокинутые столики, стулья, гроздья винограда и небьющиеся бокалы на полу. Где-то рядом взвыли сирены вигилов. Их скутеры неслись к ресторану. Но пока они мчались на помощь, парень из первого скутера успел выбраться из ветвей и прыгнуть на балюстраду…

– Бери его живым! – крикнул Корвин Флакку, переводя разрядник бластера на минимальный режим. Вскинул руку, прицеливаясь, но тут Сулла рванул его за шиворот под прикрытие мраморной амазонки.

Луч ударил в столик рядом с патрициями, брызнуло пламя, скрутилась и поникла жухлым листом скатерть. Корвин прикинул высоту балюстрады, приподнялся и нажал кнопку разрядника, полоснув парня по ногам. Получилось. Но не совсем так, как рассчитывал Корвин: нападавший рухнул не на площадку ресторанного зала, а наружу.

Марк включил комбраслет:

– Тревога! Префект Корвин требует немедленно подмогу.

Флакк тем временем, приподнявшись на локте, водил из стороны в сторону стволом бластера. Но больше на них никто не нападал. Потрескивая, горели ветви пиний. Из пожарного флайера-автомата на деревья лились струи густой белой пены. Ее хлопья падали на пол ресторана, на опрокинутые столики и людей. Один комок угодил Марку в лицо.

– Похоже, больше никого, – решил Флакк. – Атака отбита.

Корвин помчался вниз, надеясь, что свалившийся с баллюстрады парень не успел удрать: падать было невысоко, но все же он мог сломать или вывихнуть ногу… Расчет оказался неверным. То есть удрать он в самом деле не успел. Но толку от нападавшего теперь не было никакого. Когда Флакк и Корвин очутились внизу, парень был уже мертв: голова его лопнула, мозгом и кровью заляпало мостовую. Попало и на псевдостекло первого этажа.

– Вживленный деструктор, – предположил Флакк. – Взять живым его было невозможно.

– Надеюсь, хотя бы личность сможем установить… – Корвин оглянулся.

Как ни в чем ни бывало, на первом этаже Лукулл продолжал дегустировать новые блюда. В то время, как двоих плебеев-дегустаторов рвало в розовые кюветы.

Какой-то репортер с голограммой галанета на тунике фиксировал происходящее в ресторане и вокруг него на камеру.

– Теперь вы верите, что я нащупал след? – Луций Сулла сбежал по лестнице. Губы его расплывались в торжествующей улыбке.

Корвин повернулся к нему. Выдохнул патрицию в лицо:

– Имя покупателя!

– Домиций…

– Сам консул?

– Нет. Его сын…

– Мало лучше, – заметил Флакк. – К счастью, главнокомандующим сейчас является второй консул, Гораций.

– Гораций в секторе Психеи, – напомнил Сулла. – А на Лации три легиона.

– Мой отец свяжется немедленно со всеми тремя легатами, – предложил трибун Флакк.

Да, бывший командир “Сципиона” мог сейчас оказать патрициям неоценимую услугу.

– Честно говоря, не могу понять, я расследую очередное преступление или залезаю по уши в политические интриги… – пробормотал Корвин.

– Как любой патриций, ты делаешь три дела сразу, – хмыкнул Сулла.

– Тогда надо связаться с консулом Горацием и отдать приказ вигилам. Минут пятнадцать на все хватит?

– Полчаса, – уточнил Флакк. – Но лучше час.

– Тогда через час мы можем арестовать Домиция.

Флакк отрицательно покачал головой.

– Я что-то забыл? – наморщил лоб Корвин.

– Предупредить сенат, – подсказал Сулла.

Они вернулись в дом консула. Мчались, нарушая все правила. Сигналили всем встречным: “Префект по особо важным делам! Пропустите!” И все же два раза чуть не попали в аварию.

“Ты слишком торопишься, – шептал голос, – и делаешь слишком много ошибок”.

Марк его почти не слышал. Он был как в лихорадке. Ухватил за нитку и разворачивал клубок. Но, оказалось, не нить это вовсе – ядовитая, скользкая, длиннющая змея.

Охранники консула беспрепятственно пропустили всех троих – Суллу, Корвина и Флакка – в малый атрий. Здесь их встретил секретарь, молодой, подтянутый, с застывшей полуулыбкой на устах.

– Извиняюсь, но консул Домиций занят и не может вас принять, – заявил секретарь. – Поскольку префект Корвин уже получил все необходимые полномочия…

Договорить он не успел: Флакк как-то незаметно отстранил его, да так, что тот оказался прижатым к стене и ни рукой, ни ногой пошевелить не мог.

Корвин снял с руки секретаря комбраслет, включил связь:

– Домиций! Тю а мерде! Если хочешь сохранить свою ослиную шкуру, немедленно нас выслушай! Немедленно! Мы знаем, во что ты вляпался!

Флакк ухватил секретаря за ворот рубашки и подтолкнул к дверям кабинета.

– Мы идем! – выкрикнул Марк, зная, что консул его слышит. – И без фокусов. Мы все вооружены. Вигилы уже окружили резиденцию.

Дверь отворилась.

– Предупреждаю: мой комбраслет на связи с десятью сенаторами. – Корвин говорил намеренно громко. – Если что-то со мной или моими друзьями случится, вам несдобровать.

Но Домиций не собирался сопротивляться или звать телохранителей на помощь. Патриции вошли в кабинет беспрепятственно. Консул сидел за столом в просторном пунцовом халате, на голове – тюрбан из махрового полотенца. Лица красное, разморенное – Домиций только что принял ванну. На обвисших щеках явственно поступала рыжая щетина. Ну надо же! Прозвище Домициев Агенобарб, что значит рыжебородый…

– Что все это значит? – Правитель Лация пробовал держаться с достоинством, но видно было, что он бессовестно трусит.

– Ваш сын – участник секты, – заявил Корвин, решив, что ходить вокруг да около не имеет смысла. – Хотите сохранить ему жизнь, исполняйте мои приказания беспрекословно.

Консул помолчал: ни отпираться, ни возмущаться не имело смысла.

– Отключите связь, – сказал спокойно. – Вам никто не грозит.

Марк выключил комбраслет.

– Вы в самом деле посвятили сенаторов в это… дело? – спросил Домиций.

– Сенатор Флакк посвящен, – предупредил трибун. – Остальные имена не стоит называть.

– Итак, вы будете с нами сотрудничать, наконец? Или я должен обратиться к сенату? – продолжал наступать Корвин.

– Отпустите Антония. Он же сейчас в обморок упадет, – сказал вместо ответа консул.

Флакк выпустил секретаря, и тот рухнул на диван в полуобморочном состоянии.

– Чего вы хотите? Чтобы я устроил побег Гаю Флакку? Я согласен. – Консул готов был откупиться.

– Это прежде всего, – заявил Корвин. – Где сейчас ваш сын?

– Отбыл с планеты.

– Когда?

– Неважно. Вы его не найдете. Его никто не найдет. Даже вы, Корвин.

– Это мы еще посмотрим. Когда вы узнали, что ваш сын – участник заговора?

– Я не отвечаю на ваши вопросы. Никто не обязан свидетельствовать против своего ребенка, жены или родителей.

– Да, вы не обязаны свидетельствовать… – согласился Корвин. – Но обязаны сложить с себя полномочия консула. К вам будет немедленно приставлена охрана. С этого часа вы под домашним арестом.

– У меня, как и у вас – чрезвычайные полномочия. – Домиций еще пытался сопротивляться.

– Я уже связался со вторым консулом. Он отдал приказ посадить вас под арест. Что я и сделаю. Но прежде вы дадите приказ организовать побег Гая Флакка.

Домиций размотал полотенце, вытер им лицо – пот с него лил ручьями.

– Корвин, вы сами не понимаете, что творите. Сейчас, в момент кризиса, вы лишаете планету управления.

– Отнюдь. Ваши полномочия, согласно конституции, переходят к первому сенатору. А первый сенатор, то есть принцепс… это…

– Сенатор Флакк… – скривил губы Домиций. – Вы хоть представляете, как обозлятся плебеи? Я успокаивал вражду, я мирил…

– Мирили? – взъярился трибун. – При вас сектанты стали убивать наших детей! Ваш сын – член секты. Вы его покрывали! А может быть – и науськивали. Только не думайте, что это сойдет вам с рук! Вы дорого заплатите за все, клянусь Лацием и звездой Фидес!

– Подождите! Как сын консула мог звонить убитому Фабию, если он покинул планету? – осенило Марка.

Корвин кинулся к комустройству:

– Центурион Регул, это Корвин. Проверьте один звонок комустройства. – Марк жестом подозвал Суллу. Тот вставил в нужное гнездо свой комбраслет. Вернее, комбраслет покойного Флавия. – Последний звонок. Откуда он?

– Подождите… минуту… – попросил Регул.

Марк вдруг почувствовал безумную слабость. Показалось – сейчас свалится на пол и заснет… и никогда не проснется. Если даже консул против них… если консул…

– Звонок с пересадочной станции нуль-портала… – сообщил Регул.

– Слушайте мой приказ, Регул. Задействовать космических вигилов и задержать Луция Домиция Агенобарба младшего. Где бы он ни был.

– Слушаюсь. Если только молодой Домиций еще в нашей юрисдикции, совершенный муж.

– Постарайтесь. И пришлите центурию вигилов, чтобы усилить охрану консула Домиция. С этого часа он под домашним арестом.

Корвин демонстративно вырвал узел экстренной связи из комустройства. Консул не сказал ни слова. Достал из бара бокалы и бутылку вина.

– Хотите?

– Нет, – отрезал Корвин, хотя на самом деле с удовольствием бы выпил.

– Я не мог предать собственного сына… – прошептал Домиций.

– Еще сегодня вы клялись, что ради сына ни за что не нарушите закон…

– Странно… – сказал Флакк. – На Китеже озерники собирались травить кабинет-министра геногазом. У нас плебеи травят какой-то мерзостью наших детей. Как похоже…

– Закон парности случаев, – отозвался склонный к мистике Сулла.

– Видимо, повсюду внешнее благополучие было только видимостью, – выдвинул свою версию Корвин. – Случайно лишь совпадение методов. Если Лаций этого не осознает, нам действительно конец.

Через десять минут, когда центурия вигилов прибыла, чтобы усилить охрану, патриции покинули просторный кабинет консула.

– Он точно не сбежит? – спросил Сулла.

Внезапно Флакк схватил Суллу за грудки и рванул к себе.

– Противоядие!

– Что? – тот не понял, или изобразил, что не понял вопроса.

– Противоядие от вашего треклятого эликсира! Оно должно быть!

– Увы, его нет. Во всяком случае, до моего зачатия отец его не изобрел… И отпустите меня. Ткань вот-вот порвется.

– Погоди, Флакк! – остановил трибуна Корвин. – Сулла сказал – до его зачатия… Ваш отец вел после этого свои работы?

– Не знаю… возможно… Как я могу это помнить?

Корвин спешно вытащил из капсулы трубочку памяти, приложил зажигалку и затянулся… Марк гораздо моложе Суллы, и его отец мог помнить… дело не его… но слишком громкое… слишком… Сейчас… вот…

– Судя по всему, ваш отец еще полгода вел работы над своим эликсиром. Вы ничего об этом не знаете… Но если Флавий продолжал делать записи, то их копии должны сохраниться у его сына. К тому же Флавий отправился в изгнание спустя два года. И вы сказали, что настоящий создатель эликсира – он.

– Возможно, противоядие существует, – согласился Сулла. – Я как-то не подумал об этом. Могу просмотреть последние записи Фабия… Ха, это даже забавно! Патриций воспользуется искусственной памятью плебея для спасения патрицианской памяти! Кстати, вы слышали последний анекдот? Встречаются два плебея. Один говорит: “Здравствуй, Марк…” Второй отвечает: – “Здравствуй Марк…” – “Я не Марк, а Гай”, – возражает ему первый. – “Неважно, – отвечает второй, – теперь, когда все лишились памяти, это неважно. Да, кстати, я на самом деле Тит”.

– Хороший анекдот, – хмыкнул Корвин. – Его рассказывал еще мой дед во время плебейских беспорядков.

У ворот консульской усадьбы их поджидал флайер вигилов. Машина висела в воздухе, под днищем тлели фиолетовые струи нагнетателей. Префект Главк в нетерпении расхаживал взад и вперед подле машины.

– Полагаю, совершенный муж, кое-что удалось нащупать? – поинтересовался Корвин.

Услышав обращение к своей особе по всей форме, Главк прямо-таки расцвел.

– Именно так, совершенный муж, – отвечал он, не скрывая самовольства.

– Что именно?

– Я проверил камеры слежения на соседних усадьбах, но это ничего не дало. Опросил соседей – опять безрезультатно. Тогда я задействовал наши камеры слежения на дорогах, сделав запрос на маленького Луция и на его няньку. И что же? Сразу несколько камер зафиксировали девчонку на дороге, ведущей в Верону. Она летела на одноместном скутере. Без всякой охраны. Малыша с ней не было. Но это была она – совершенно точно.

– Возможно, ее отпустили… – предположил Корвин.

– Как бы не так! – Главк приосанился. – Я проследил ее полет до места назначения. Она прибыла в усадьбу, подаренную несколько месяцев назад сыну консула Домиция его отцом…

– Где сам хозяин?

– Исчез тридцать часов назад. К сожалению. – Главк помолчал, проверяя эффект от сказанного. – Судя по всему, вас это не удивляет. Итак, продолжаю… Я выяснил, что туда же прибыл двухместный скутер, и на нем привезли грузовой кокон. А первый раз этот скутер камеры засекли недалеко от усадьбы Флакка.

– Мой сын там! – сказал военный трибун. – Немедленно вызываю своих легионеров для штурма усадьбы.

– Хорошо, – согласился Корвин. – Но не забудем обеспечить побег твоего брата.

– Мы их нашли. Не будем терять времени на сомнительный план. Освободим заложников, и тогда…

– Возможно, в усадьбе держат далеко не всех. Дернуть за другую ниточку никогда не помешает. Да, кстати, Главк! Найдите надежных людей для охраны Суллы. И пусть толковый вигил отправится в дом Флавия и хорошенько там все обыщет.

– Вы хотите подключить этого человека к следствию? – Главк окинул Суллу подозрительным взглядом.

– Уже подключил. Его помощь неоценима, поверьте.

– О да, это любимое выражение патрициев – “поверьте”! – воскликнул саркастически Главк. – И нам, плебеям все время приходится верить на слово патрициям.

– Неужели мы вас обманываем? – изумился Сулла. Он был сама невинность.

– Как раз это мы и не можем проверить! – воскликнул в отчаянии Главк.

Марк еще раз обошел комнаты усадьбы. Все разворошено, перевернуто. И ничего, никаких следов. Ни самих членов секты, ни похищенных детей, ни оружия, ни инфокапсул… Ничего, что могло бы навести на след и указать, где искать малышей, или как обезвредить похитителей. Богатый дом, обиталище молодого бездельника. Неужели сына консула купили на сладкозвучное слово “равенство”? Не похоже, что молодой Домиций мечтал именно об этом. Одежда, головидео, изысканные блюда в холодильнике, – все говорило об обратном. Этот парень явно хотел получить все по максимуму.

Марк плюхнулся на широкий диван с бархатной обивкой. Вигилы обивку вспороли, просканировали внутренности. Могли бы и не стараться. В диванах не устраивают тайников. Особенно молодые люди без определенных занятий.

– Встреча заговорщиков в усадьбе – дешевый обман, – сказал Секст Главк, останавливаясь перед Марком. – Грузовой кокон оказался набит белковыми пакетами. А девица сменила личину и исчезла. Нас обманули.

– Здесь все не так просто… Не думаю, что консул или его сын были членами секты. Скорее всего, сынишка консула ввязался в это дело ради денег. Взгляните на этот телеголограф. Это же последняя модель, три тысячи кредитов. А видеокартина… порнушка… но стоит немало. “Очистители” нам “сдали” Домиция, направляя следствие по ложному следу.

Главк поднял с полу осколок разбитой вазы, повертел в руках:

– Теперь префектуре придется заплатить владельцам дома уйму денег.

– Думаю, консул Домиций откажется от компенсаций. Как и его сын… – Марк посмотрел на часы. Тот, кто безвылазно живет на одной планете, для удобства вшивает себе биологический счетчик времени. Но тот, кто на Звездном экспрессе скачет с планеты на планету, пользуется автономными часами. – К сожалению, мы потеряли три часа… Три часа, за которые могло произойти непоправимое…

Если сказать честно, он уже не надеялся вырвать из рук похитителей мальчишку с неповрежденной памятью. А ведь час назад этот шанс еще был.

– Какие будут указания? – спросил Главк.

– Все те же… проверьте камеры слежения, возможно, вновь обнаружите след. – Марк уже не верил, что это удастся. – Кстати, установили личность убитого в ресторане?

– Без труда. Типичный излишек. Вырос в приюте, потом работал на Петре. Вернулся два года назад. Работал там и здесь, потом стал невидимкой.

– У вас сколько братьев и сестер, Главк?

– Трое. Две сестры, и брат.

– Близнецы?

– Конечно. Но излишков у нас в семье не было.

– Вы уверены? Ведь вы можете и не знать об этом.

Главк нахмурился…

– Орк… А я был уверен…

– Ладно, Главк, оставим этот разговор. Займитесь пока дорогами.

– Нет, меняет! У меня у самого трое детей. Но я никого не отдал в приемыши.

– Главк, я ни в чем вас не обвиняю. Займитесь дорогами, – перебил его Корвин.

Марку сейчас меньше всего хотелось заниматься этическими проблемами семьи Главков. Матери в плебейских семьях не обязаны, в отличие от патрицианок, сами вынашивать своих детей. Для удобства в семье плебеев дети обычно появляются одновременно: несколько яйцеклеток оплодотворяются и помещаются в искусственные матки. Двое, трое, четверо… сколько запланировано детей в семье – столько и будет близнецов. Когда-то римляне полагали, что близнецы – это особая милость богов. Но теперь ничего сверхъестественного не было в том, что в лацийской семье одновременно появлялось пять или больше малышей. В первые годы жизни малыш требует постоянного внимания. Зачем раз за разом проходить через бессонные ночи, плач, испачканные подгузники, когда можно прожить это всего за один год? Но многие плебейские мамаши переоценивали свои возможности. Двое или трое близняшек – трудно. Но пятеро… или шестеро… Промучившись пару недель, заплаканные мамочки несли “лишних” деток в приемные семьи. Их брали неспособные иметь детей, или сердобольные, или даже патриции… Кому как повезет. Некоторым не везло совсем, и они росли в приютах. Таких несчастных подкидышей презрительно именовали “излишками”. Убитый в ресторане был из их числа.

Интересно, почему этот парень, хлебнувший немало бед в своей жизни, возненавидел патрициев, а не плебеев? Ведь именно плебеи причинили ему столько зла. Патриции к его судьбе не имели никакого отношения.

– Нужно установить подлинное имя убитого, – сказал Марк.

– Полагаете, это может привести нас в секту? – в голосе Главка звучало явное сомнение.

– Зацепку может дать все, что угодно. Любая мелочь. Ничем не надо пренебрегать. Кстати, каково фальшивое имя погибшего?

– Леонтий. Всем выходцам из его приюта дают имя Леонтий.

– Надо проверить его друзей – тех, с кем он рос, в основном одногодков, но не забудьте и тех, кто старше на год или два, и кто младше. При хорошей программе поиска, работы – на двадцать минут.

– У меня служит один Леонтий. Его тоже проверять? – спросил Главк.

– Всех… Кстати, это дурацкая практика!.. – покачал головой Корвин.

– Вы о чем, совершенный? – не понял вигил.

– Мерд! Глупо давать воспитанным в приюте одинаковые имена. Это как тавро. Узнаешь, что человека зовут Леонтий, и сразу думаешь: ага! Он приемыш, излишек…

– Лациец никогда не скрывает своего происхождения, какое бы они ни было… И потом, это вопрос не ко мне.

– Почему не к вам? А?

Главк нахмурился:

– Не сейчас, – буркнул. – Времени мало.

Глава IV Друз великолепный

Глава VII Патриций Друз

В этот раз, как и во время первого посещения Норика, Марка на подлете к мегаполису встретили автоматы-охранники. Префект Корвин назвал себя и цель визита. Цель была все та же – встретиться с важным свидетелем Фавстом Корнелием Цеком. Только в этот раз префект Корвин прилетел в одиночку. И опять в кабине флайера возникла голограмма главного администратора Норика.

– Дело о секте Светония закончено, – заявил префект Норика. – Зачем же снова пожаловал в Норик, совершенный муж?

– Совершенный муж, я понимаю ваше желание не тревожить ученых Норика. Но обстоятельства дела еще не до конца выяснены. Не все нюансы учтены. Мы должны быть уверены, что всех членов секты удалось арестовать. Посему я должен уточнить некоторые детали.

Префект Норика усмехнулся:

– Вы лжете, префект Корвин. Говорят, патриция невозможно обмануть. Но и меня не так просто провести, поверьте. Вы расследуете новое дело.

– Напротив, это очень старое дело. И я его почти раскрыл. – Марк не скрывал торжества.

– Убийство вашего отца?

– Я должен завершить это дело. Если вы помните, Фавст Корнелий запустил программу и включил портал, что привело к катастрофе. Комиссия расследовала гибель префекта Корвина, и пришла к выводу, что имел место несчастный случай. Но я знаю теперь, что произошло убийство. И вы тоже это знаете. Просто слишком часто сенат ставил и ставит политические интересы выше правосудия.

– Фавст Корнелий ни в чем не виновен.

– Я его и не обвиняю.

Голограмма префекта Норика несколько раз сосредоточенно кивнула:

– Для того чтобы получить информацию, вам совершенно не нужно видеться с Фавстом. Я жду вас. Моя охрана вас проводит.

Автоматические флайеры мигнули зелеными огнями и устремились к одной из радиальных магистралей.

Через пятнадцать минут Марк вошел в кабинет префекта. Аскетично обставленная просторная комната с зелеными стенами, множество голограмм, экранов. И тишина. Но не давящая, а мягкая… чуть-чуть, на грани слышимости. Музыка, какие-то шорохи, невнятные голоса. Прислушаешься – и нет ничего. Видимо, такой звуковой фон больше всего соответствовал рабочему настроению префекта. Глава Норика поднялся навстречу префекту по особо важным делам. В жизни он выглядел лет на двадцать моложе и куда энергичнее чем на голограмме: густые волосы вместо лысого черепа, загар вместо пергаментной бледности, белозубая улыбка.

– Удивлены? – префект рассмеялся. – Советую вам взять на вооружению эту программу: иногда полезно казаться старше или, наоборот, моложе своих лет. Сильным… Или, наоборот, слабым… по обстоятельствам. Со стариком разговаривают иначе, чем с сорокалетним мужчиной.

– Извините, совершенный муж, но я предпочитаю быть самим собой. Пусть даже пока я всего лишь мальчишка, которого мало кто воспринимает всерьез.

– Вы заблуждаетесь, я отношусь к вам со всей серьезностью. Зачем вы преследуете Фавста? Лишь потому, что обрели власть?

– Фавст не виноват, – сказал Корвин. – Но кто-то использовал его слепоту, чтобы устроить аварию. И этот кто-то – участник эксперимента. Сейчас наконец пришло время выяснить, кто преступник. Установление истины больше не вызовет смуту.

– Патриции могут отложить торжество справедливости на двадцать лет… – пробормотал префект Норика. – В голосе его послышалось восхищение. – Иногда это полезно.

– Мне нужна ваша помощь, совершенный муж.

– Чего вы хотите?

– Прежде всего знать, кто был руководителем проекта.

– Я, – отвечал глава Норика. – Вы и меня подозреваете?

Марк почти не удивился.

– Нет, у меня нет пока оснований выдвигать против вас обвинения. Вы – свидетель. Можете предоставить мне список всех участников эксперимента?

– Только-то? Список? Вы взглянете на список и укажете виновного? – префект Норика вновь рассмеялся. – Ну что ж, смотрите… – Он указал на ближайший экран.

Список тут же высветился. Два десятка имен. “Светоний” числился в списке последним. Прочитав это имя, префект Корвин слабо улыбнулся и кивнул.

– Уже нашли убийцу? – поинтересовался префект Норика.

Корвин коснулся последнего имени в списке.

– Светоний? – префект недоверчиво хмыкнул. – Хотите повесить на мертвеца это давнее убийство?

– Он в самом деле убил моего отца. И – возможно – то преступление связано с нынешними. Что касается Фавста… то он ни при чем. Совершенно. Я должен его повидать.

– Зачем?

– Чтобы сказать, что я ни в чем его не виню. Он ждет этого столько лет!

Марк еще раз просмотрел генеалогическое древо Светониев. Выходило, что кроме погибшего и его двоюродной сестры Кирки, генетической памятью могло обладать семнадцать человек. Это не считая Друза, имя которого за особые заслуги по представлению префекта по особым делам Марка Валерия Корвина заносилось в патрицианские списки.

Интересно, что натолкнуло Светония на мысль уничтожить патрициев и захватить власть? Известие, что существует “эликсир беспамятства”, и есть возможность уговорить других плебеев принять участие в заговоре? Соблазнить их возможностью бескровного переворота и обещанием уничтожить вековое неравенство? Или дружба с сыном консула Домиция? Или собственная тайная зависть? Или убийство префекта Корвина? И страх, что когда-нибудь оно будет раскрыто? Или сознание того, что сам он во всем равен патрициям, даже ношей наделен, а отличий и власти нет? Амбициозность Светония не знала предела. Он искал себе в союзники таких же честолюбивых плебеев. Тех, кого сводила с ума одна мысль об изначальном неравенстве.

Должен ли Корвин их осуждать? Патриций Корвин брезгливо скривит губы. Но бывший раб Марк понимает нестерпимое чувство обиды, которое сжигает плебеев.

Одно ясно: Светоний подготавливал заговор в надежде захватить власть. Возвращение Корвина лишь ускорило события: надо было действовать, пока Корвин не занялся расследованием убийства своего отца.

Марк почти уже не сомневался в том, что префект Корвин случайно узнал о тайне Светония. О том, что плебей незаконно обладает памятью патриция. Старший Корвин встречался с женой своего помощника Друза после возвращения с Психеи. Сообщил, что ее муж погиб. Женщина незаконно несла ношу патрициев. Ее сын – тоже. Маленький Друз уже в те времена как-то мог (совершенно невинно и неосторожно) себя проявить. Одно слово, один намек могли приоткрыть префекту Корвину тайну. Светоний понял, что ему угрожает опасность… И решил во время эксперимента убить префекта, свалив преступление на несчастного плебея Фавста Корнелия Цека. Конечно, это только версия, доказать которую никогда не удастся. Всех этих подробностей Марк не помнил и не знал, потому что события произошли после его зачатия. Окно, через которое поступала информация, захлопнулась. Последнюю тайну его отец унес с собой в могилу, никому не открыв.

…Слепец плакал. Из его механических глаз слезы текли безостановочно.

– Мы были со Светом друзьями… а он… он… Ведь меня могли казнить.

– Вы никогда его не подозревали?

– Нет… – замотал головой Фавст. – На него никто не подумал. Обсуждался один вопрос: нарочно я убил префекта Корвина или случайно, перепутав очки… И твой дед заявил, что все произошло случайно. Он подарил мне жизнь.

Дед… знал он, кто на самом деле устроил катастрофу? Или даже не стал выяснять? Или не сумел? Или… Вряд ли сенатор Корвин ответит на этот вопрос. Да Марк и не хотел его задавать.

– Ну вот, теперь я не просто могу, я обязан жениться на Лери, – заявил Луций Друз, – иначе грош цена моему патрицианству.

– Почему именно Лери? – Корвин изобразил удивление. – Эта взбалмошная, дерзкая, самовлюбленная особа еще тебе не надоела?

Друз, как и Корвин, видел краем глаза, что Лери стоит у выхода на террасу и слышит их разговор. Новоявленный патриций понимающе кивнул будущему родственнику:

– Кто спорит, у Лери масса недостатков, но есть кое-какие достоинства. Главное – она меня любит. – Друз едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

– Любая патрицанка согласится выйти за тебя замуж. Уверенная, что память ее рода будет доминировать. К тому же ты – завидный жених. Богатый. Тебе заплатили за все месяцы работы со мной. Это же огромные деньги!

– Конечно, любая согласится. Но мне нужна только Лери, – заявил Друз с жаром.

– Хорошо, не буду больше отговаривать. Но пеняй потом на себя. Кстати, она знает об особенностях твоей памяти?

– Еще нет. Я рассказал ей о своей первой любовнице. И о второй тоже. А про память мы пока не говорили.

– Когда ты ей сообщишь? После свадьбы или до?

– А ты как считаешь?

Корвин задумался.

– Думаю, надо сказать “до”. Лери слишком горда, чтобы простить тебе такую утайку. Как истинная патрицианка она считает, что должна знать все секреты.

– Хорошо, я скажу “до”. Но есть еще одна проблема… Сенатор Корвин еще не вернулся. А нам бы с Лери не хотелось тянуть со свадьбой. Может быть, ты дашь согласие на брак?

– Тянуть не придется. Дед только что прислал письмо. Поздравляет с получением звания префекта и сообщает, что вернется на днях.

Друз недоуменно пожал плечами:

– Он что только теперь узнал, что ты префект? И не слышал про заговор Светония? Где же он был все время?

– Честно отвечу: не знаю.

Корвин обернулся. Лери больше не было в дверях. Ушла бесшумно.