Глава 8

Робинтон не знал, что ответила мама на письмо мастера Дженелла, но ему она объяснила, что должна выполнять свои обязательства перед Бенден-Холдом. Кроме того, ей хотелось подучить К'гана, певца Вейра. Он был одарен, но ему недоставало уверенности в обращении с арфой. Мерелан настаивала, чтобы летом, после того как ученики сменят стол и сделаются подмастерьями, в Бенден непременно прислали опытного арфиста. Бенден это заслужил.

— По множеству причин, — говорила Мерелан. — Однако же, я думаю, нам нужно прихватить с собой Майзеллу, когда мы вернемся в цех. Теперь, когда она освоила основы, ей полезно будет поучиться у разных мастеров. — И Мерелан загадочно улыбнулась. — Она может петь дуэтом с Халанной.

Мнения Робинтона не спрашивали. А он охотно задержался бы в Бенден-холде, и не только из-за дружбы с Фаллонером, Хайоном и другими ребятами. По правде говоря, ему не очень-то хотелось возвращаться в цех арфистов, хотя он и начал скучать по тамошним друзьям, даже по Лексею, и чувство это обострилось, когда Майзелла принялась расспрашивать его о Доме.

Когда Мерелан обратилась со своим предложением к родителям Майзеллы, те были польщены. Разговор состоялся вскоре после того, как леди Хайяра родила сына.

— Я бы предпочла еще одну девочку, — призналась она, когда Мерелан и Роби пришли навестить ее. — Подыскать ей достойного супруга гораздо проще, чем унимать соперничающих мальчишек. То есть, конечно, я знаю, что из Райда получится хороший лорд-холдер… — Хайяра умолкла, так и не окончив фразы.

Фаллонер как-то потратил целый вечер, объясняя Робинтону, почему лучше жить в Вейре или цехе. Из его объяснений выходило, что наследник холда должен постоянно остерегаться завистливых братьев и родичей.

— Но разве наследника не выбирают на общем собрании всех лордов? — недоуменно спросил Робинтон.

Фаллонер лишь фыркнул при виде такой наивности.

— Конечно, решают лорды. Но обычно они выбирают самого сильного — того, кто проживет достаточно долго, чтобы выдвинуть свою кандидатуру. Даже в Вейре всадники начинают устраивать какие-то махинации и хвастать своими заслугами, когда королеве приходит пора подняться в брачный полет, — рассудительно пояснил он. — Правда, у нас это не приводит к смертельным случаям — всадники не имеют права драться в поединках насмерть. Но если всадник и в самом деле сообразительный, он может устроить, чтобы его бронзовый обогнал всех остальных и заполучил королеву.

— Но как?!

Фаллонер ответил Робинтону терпеливым взглядом. Потом продолжил:

— Есть способы. Потому-то мой отец и одолел всех прочих бронзовых всадников, когда Фейрит'а поднималась в последний раз. Карола хотела себе в вейр К'роба, но Чендит' умнее Спакинт'а, и намного. А кроме того, кладка Фейрит'ы от Чендит'а оказалась намного больше, чем ее последняя кладка от Спакинт'а.

— А я думал, что предводитель Вейра остается предводителем… — Робинтон постарался припомнить все известные ему песни о драконах.

— Лишь до тех пор, пока его дракон летает с королевой, — договорил за него Фаллонер, качнув головой.

— А может, ты отправился бы с нами в цех арфистов? — робко предложил Робинтон.

— Не, не выйдет, — отозвался Фаллонер. — Я вернусь в Вейр. Понимаешь, я не хочу покидать его надолго.

— А почему? На площадке Рождений сейчас нет яиц. Да и все равно ты еще недостаточно взрослый.

— Мне остался всего один Оборот, — с обычной своей самоуверенностью заявил Фаллонер. — Я, правда, здорово рад, что познакомился с тобой и с твоей матерью — она потрясающая. Теперь, благодаря ей, я еще больше окажусь на виду.

— На виду?

Странно: Робинтону казалось, что Фаллонеру сейчас следует вести себя потише — его же отослали из Вейра нарочно, чтобы он не мозолил глаза госпоже Вейра, и та успокоилась. А он, похоже, опять за свое.

— Ну да, я буду помогать К'гану. Я теперь могу читать ноты и делать копии — почти так же хорошо, как ты.

— Ты быстро учишься, — великодушно признал Робинтон.

— Приходится, — серьезно отозвался Фаллонер, — раз уж мне предстоит стать предводителем Вейра к следующему Прохождению. Ладно, пошли. Я помогу тебе собрать вещи. Ты ведь наверняка увозишь куда больше, чем привез.

— В Бендене все были очень добры ко мне, — признался Робинтон.

— А чего бы им не быть к тебе добрыми? Здесь ты никому не перебежал дорогу.

* * *

На следующий день Робинтон никак не мог избавиться от комка в горле: ему предстояло попрощаться со всеми, с кем он успел познакомиться в Бендене, и прежде всего с Фаллонером и Хайоном.

— Не переживай ты так, Роб, — прошептал ему на ухо Фаллонер, когда они уже стояли рядом со Спакинт'ом и смотрели, как на драконью упряжь прикрепляют сумки. — Я тебя навещу — сразу же, как только получу своего бронзового. Обещаю.

— Я буду ждать, — отозвался Робинтон и широко улыбнулся — чтобы удержаться от слез.

— Давай, малыш, забирайся наверх, — сказал К'роб и подсадил Робинтона.

Робинтон уже знал, как следует взбираться на дракона и где усаживаться. Мама поднялась следом — куда изящнее, чем он, — уселась позади Робинтона и помахала рукой провожающим. Роби услышал, как она легонько шмыгнула носом, и понял, что не ему одному жаль расставаться с Бенденом. Ну, почему, почему они не могут здесь остаться!

Чтобы усадить Майзеллу на Кортат'а, времени понадобилось чуть больше: девушка намеревалась прожить в цехе целый Оборот и набрала с собой кучу вещей. По лицу ее текли слезы, но Робинтон знал, что это слезы радости.

«Ну, она быстро узнает, что цех — это ей не Бенден-холд», — подумал Робинтон и еле удержался, чтобы не фыркнуть. Он никогда не относился к Майзелле снисходительно.

А потом они взлетели, и Робинтона здорово встряхнуло: больно уж резко Спакинт' отрывался от земли. Робинтон уже начал привыкать к ужасу Промежутка; на этот раз было очень холодно, но не страшно. Робинтон даже возгордился.

Спакинт' любил покрасоваться. Вот и теперь он вышел из Промежутка ровнехонько над двором Дома арфистов, на уровне крыш, и осторожно приземлился.

— Прекрасно проделано, Спакинт'! — с восторгом воскликнула Мерелан и захлопала в ладоши.

— Я ему голову оторву, — строго заявил К'роб. — Нечего выделывать такие штучки без позволения.

— А может, не надо, К'роб? — попросила Мерелан. Глаза ее смеялись. — Такое великолепное появление! А вон и Кортат' с М'ридином и Майзеллой — они садятся куда осторожнее.

Мерелан улыбнулась и помахала рукой встречающим, собравшимся на ступенях. А потом она снова захлопала в ладоши: из окна второго этажа полилось пение хора. Цех приветствовал свою певицу.

«Мы рады вас видеть снова,

Мы рады, что вы к нам вернулись.

Мы приветствуем вас от души.

Оставайтесь с нами всегда!»

В конце кто-то изобразил соло на трубе и барабанную дробь, чем еще больше восхитил Мерелан. И лишь Робинтон заметил, что она пристально разглядывает присутствующих — видимо, ищет отца.

Петирона среди встречающих не было. Может, он руководил хором? Мастер Дженелл стоял на ступеньках и радостно махал Мерелан. Рядом с ним Робинтон заметил Бетрис, Джинию, Лорру, которая держала на руках младшую дочку, мастера Бослера и мастера Оголли, обнимавшего за плечи Лексея и Либби. Ступенькой ниже стояла Барба.

— Роби, радость моя, не говори с папой о его музыке, пока он сам о ней не заговорит, — поспешно прошептала мама Робинтону, а потом помогла ему спуститься на землю. Дженелл и Бетрис подоспели как раз вовремя, чтобы подхватить парнишку.

— А ты подрос! — воскликнула Бетрис и крепко обняла Робинтона, опередив Лексея и Либби. — Это и есть та самая Майзелла? — поинтересовалась она, глядя, как мастер Бослер и Джиния помогают девушке из Бендена. — Халанна номер два? Нет, у этой, пожалуй, багажа поменьше.

— Майзелла — она ничего. И она слушается мою маму, — с улыбкой сообщил Робинтон, стащил с себя теплую куртку — он надел ее специально для полета через Промежуток — и одернул рубашку.

— Ты скучал? — нетерпеливо приплясывая, спросил Лексей. По лицу его было ясно, что сам он здорово соскучился по своему терпеливому другу.

— Конечно, скучал, Лекс. — Робинтон шутливо ткнул его кулаком. — Либби, а меня научили новым играм, — повернулся он к девочке.

Мерелан тем временем представляла новую ученицу мастеру-арфисту, его супруге и всем остальным. Бетрис тут же взяла новенькую под свое крыло.

— Робинтон! — окликнула его мама. — Поблагодари Спакинт'а и К'роба, пока они не улетели.

— Всегда рады помочь, мастер голоса. А вы не прилетите к нам на осеннюю Встречу? А то мне велели вас пригласить, — улыбаясь во весь рот, сказал К'роб.

— Я постараюсь, К'роб. Мне и самой хотелось бы снова побывать у вас.

Робинтон, услышав эти слова, так энергично закивал, что Мерелан рассмеялась.

— Я уже предчувствую, что кое-кто от меня не отступится, пока мы снова не выберемся в Бенден, — сказала она и погладила сына по голове. — Может, задержитесь, выпьете кла?

К'роб с искренним сожалением покачал головой.

— Нет, на этот раз не получится. Но все равно, спасибо за приглашение.

Арфисты из вежливости постояли во дворе, пока оба всадника не оседлали своих бронзовых. Затем драконы взмыли в воздух, взяли курс на восток — и исчезли.

Робинтон заметил, что мама, прежде чем снова повернуться к встречающим и улыбнуться им, печально вздохнула — правда, совсем тихо.

— А теперь пойдем! — скомандовала Лорра, ухватив Мерелан за руку. — Эй, вы, там! Поосторожнее с вещами мастера! — прикрикнула она на учеников, нагруженных сумками.

— Мы пробыли в Промежутке так мало, что даже не успели замерзнуть, — сообщил Робинтон.

— Так ты у нас теперь закаленный путешественник? — весело удивилась Лорра.

— Мы с мамой несколько раз летали на драконах в Вейр! — пояснил Роби.

— А можно, мы тоже с вами? — спросила Либби, остановившись в дверях вместе с Лексеем и Барбой.

— С каких это пор вам в этом цехе отказывают в еде? — возмутилась Лорра.

Она перехватила маленькую Сильвину поудобнее и повела всех в маленький обеденный зал. Там уже ждала огромная чаша с фруктовым напитком и тарелки с пирогами и печеньем.

— Вы небось прямо из-за стола? — поинтересовалась Лорра у путешественников. — Вас в Бендене покормили перед отлетом?

— Ну да, мы обедали по времени Бендена…

— По крайней мере, время они отсчитывают правильно, — почти одобрительно произнесла Лорра.

Услышав стук башмаков по плитняку коридора, Мерелан выскользнула из-за стола. Но это оказался мастер Дженелл. Следом за ним вошли Бослер и Оголли.

— Я надеялся, что Петирон уже успеет к этому времени вернуться из Руат-холда, — виновато сказал мастер Дженелл.

Мерелан издала невнятный вопросительный возглас.

— Но он, конечно же, постарается вернуться побыстрее, — продолжил Дженелл, — поэтому мы решили, что тебе не стоит откладывать прилет.

Мастер-арфист взглянул на входную дверь, словно ожидая, что Петирон появится сию секунду.

— До Руата недалеко, а я постарался обеспечить арфистов хорошими скакунами. В Руате летняя Встреча, и они просили у нас чего-нибудь особенного.

— Халанна там? — вежливо поинтересовалась Мерелан.

— Да, и Лондик тоже, — ответил Дженелл и, нахмурившись, добавил: — Хотя мне кажется, что голос у него вот-вот начнет ломаться.

— Сейчас это уже не так страшно, — почти небрежно произнесла Мерелан, глядя на сына. — Роби может взять на себя сольные партии дисканта. В Бендене — и в холде, и в Вейре, — он отлично справлялся со всем, и я горжусь им не только как мать.

— Конечно же. Ну что, Роб, тебе понравилось в Вейре? — Мастер Дженелл дружелюбно улыбнулся мальчику.

— Там здорово! — ответил Робинтон. Ему не терпелось рассказать о Вейре подробно; он не помнил, случалось ли мастеру Дженеллу бывать там. — Ведь правда?

— Да, Вейр — действительно весьма примечательное место. — Дженелл погладил Робинтона по голове и повернулся к Мерелан. — Расскажи-ка мне о нашем новом сопрано, дочке лорда Майдира.

— Прекрасно воспитанная молодая леди, — сказала Мерелан — и рассмеялась: на лице мастера Дженелла отразилось явственное облегчение. — Ну, зачем бы я стала привозить в цех еще одну… — Она кашлянула и отослала Робинтона к друзьям допивать фруктовый напиток.

Робинтон послушался, но не удержался от улыбки. Все равно ведь он отлично знал, что хотела сказать мама.

* * *

Отец вернулся в цех лишь вечером этого долгого летнего дня. Двое учеников, сопровождавших его, вели скакунов в поводу, и одно из животных заметно хромало.

— Смотри, ма, скакун захромал, — сообщил Робинтон со своего наблюдательного поста у окна. — Правда, не папин, — добавил он. Мерелан вихрем вылетела из спальни и тоже подскочила к окну. — Смотри, вон он! — и Робинтон указал на высокого, поджарого мужчину, слезающего с руатанского гнедого. Петирона несложно было узнать даже на большом расстоянии.

Но мама, на взгляд Робинтона, повела себя как-то странно. То она беспокоилась, что Петирона нет дома, а теперь ее словно и не волновало вовсе, что он наконец-то приехал.

— Наверно, папа поторопился бы, если б мог, — сказал Робинтон.

— Иногда, Роби, — сказала Мерелан, взяв лицо сына в ладони, — ты становишься чересчур великодушным.

Но когда Петирон пришел поздороваться со своей семьей, Робинтон не ощутил в себе особого великодушия.

— Что-то стряслось по дороге? — спросила Мерелан, отворачиваясь от окна, за которым горел великолепный закат.

— Два скакуна захромали — думали, что скорее попадут домой, если будут бежать быстрее, — сказал Петирон, складывая на скамью седельные сумки и футляр с инструментом. — Твой способ путешествий безопаснее. — Он подошел к Мерелан и легонько поцеловал ее в щеку. — Лондик потерял голос.

— Я могу петь вместо него, — пискнул Робинтон. Отец нахмурился. Он словно только сейчас сообразил, что в комнате, кроме жены, находится еще и сын.

— Возможно. Но пока что тебе пора спать, Робинтон. А нам с мамой нужно многое обсудить. Спокойной ночи.

— И это все, что ты можешь сказать сыну, Петирон? — спросила Мерелан таким сдавленным голосом, что Робинтон испугался.

— Все в порядке, мама. Спокойной ночи, папа, — сказал он и вышел — точнее, выбежал — из комнаты.

— Петирон, как ты можешь?!

Робинтон не услышал ответа отца — тяжелая деревянная дверь заглушила звуки — и был этому рад. Он бросился ничком на кровать. Ему отчаянно хотелось снова оказаться в Бенден-холде. Даже лорд Майдир относился к нему куда лучше, чем собственный отец. Ну почему папа вечно им недоволен? Что он делает не так? Почему ничем не удается заслужить его одобрение? Может, не следовало говорить, что он может петь вместо Лондика? Но он вправду может! Мама говорит, что голос у него ничуть не хуже, чем у Лондика, а слух даже лучше. А она никогда никого не станет хвалить впустую — по крайней мере, пока дело касается музыки.

Робинтон расплакался, уткнувшись лицом в подушку. А вскоре, услышав неясные возгласы в соседней комнате, он зарылся под подушку головой и прижал ее руками, чтобы не слышать ничего, кроме пульсации крови в висках.

Для того чтобы занять место солиста-дисканта, Робинтону предстояло пройти прослушивание — выступить перед всеми мастерами цеха. Робинтон слегка нервничал. Мерелан была вне себя.

— Ты сомневаешься в моем заключении по профессиональному вопросу, Петирон? — спросила Мерелан, узнав о прослушивании. Все окна в комнатах были открыты, и потому Робинтон слышал разговор родителей, хоть это и не доставляло ему особой радости.

— В цехе арфистов любой певец, желающий стать солистом, должен пройти прослушивание, — ответил Петирон.

— Только если мастера не знают, как он поет, — сдавленно произнесла Мерелан.

— Я не желаю, чтобы кто-то говорил, что я проталкиваю своего сына на место, которого он не заслуживает.

— Не заслуживает?! Он — лучший из наших дискантов! Все, кроме тебя, знают, что у Робинтона великолепный голос!

— Ну, значит, мы без затруднений исполним требования установленного порядка.

— Установленного порядка! Для родного сына!

— Конечно. К нему мы должны быть еще строже, чем ко всем прочим. Не сомневаюсь, что ты это понимаешь, Мерелан.

— Хотелось бы мне это понять, Петирон. От всей души хотелось бы.

Громко хлопнула входная дверь. Робинтон невольно вздрогнул. Что-то сдавило ему горло, но Робинтон строго напомнил себе, что ему нельзя раскисать. Он прошел подготовку в цехе арфистов и докажет всем — и прежде всего отцу, — как хорошо он подготовлен!

Поскольку при прослушивании Робинтон стоял лицом к экзаменаторам, то, естественно, видел, что они пытаются его подбодрить. Мама успокаивающе улыбнулась ему и заиграла вступление к первому номеру. Робинтону надлежало исполнить две песни, пьесу, которую он выбирал сам, а потом прямо с листа спеть произведение, которого он прежде не видел.

— Вам будет нелегко найти такое, — странным тоном произнесла мама. — Он знает всю музыку.

— Ничего, отыщем то, чего он не знает, — отрезал отец и коротко кивнул, дав понять, что разговор окончен.

Робинтон запел Балладу Вопросов, и все мастера — и даже отец — невольно подобрались. Но песня отлично подходила к тембру Робинтона и позволяла продемонстрировать умение владеть голосом. Робинтон успешно взял последние высокие ноты, не обрывая их.

— Странный выбор, — заметил Петирон, дождавшись окончания аплодисментов, и вручил сыну два скрепленных листа. — Это должно было стать следующим соло Лондика. Его еще не видел никто — даже сам Лондик. Можешь просмотреть ноты. У тебя есть несколько минут.

Он взял у Мерелан гитару, уселся на табурет и приготовился аккомпанировать сыну.

Стараясь не обращать внимания на неприятное, сосущее ощущение под ложечкой, Робинтон принялся изучать страницы, исписанные четким отцовским почерком. Но стоило ему просмотреть первую — и Робинтон облегченно перевел дух. Что ж, если отец думает, что эта вещь покажет его несостоятельность, его ждет приятный сюрприз.

— Я готов, — сказал Роби, переворачивая страницу.

— Ты можешь взять больше времени на подготовку, — предложил Петирон.

— Я уже все прочел, папа, — сказал Робинтон.

Отец не знает, как быстро он запоминает музыку, даже со всеми этими сложными изменениями темпа и необычными интервалами, которых всегда полно в отцовских сочинениях. «Как нарочно написано для того, чтобы у слушателей уши завяли», — заметил как-то при Робинтоне один из подмастерьев.

— Не надо нервировать паренька, Петирон, — вмешался мастер Дженелл. — Если он говорит, что готов, мы можем поверить ему на слово.

— Я сыграю вступление, потом вернусь к началу, — сказал Петирон таким тоном, словно оказывал невесть какую услугу.

Мама предостерегающе пригрозила Робинтону пальцем, — чтобы он не вздумал что-нибудь ляпнуть. Робинтон безукоризненно точно уловил момент, когда ему следовало вступить. Хотя он и не нуждался в нотах, но держал их перед глазами — просто чтобы не смотреть на отца. Робинтону нетрудно было справляться с необычными интервалами и точно выдерживать ритм, меняющийся чуть ли не в каждом втором такте. Еще там была одна рулада, рассчитанная на богатый, выразительный голос Лондика, и трель, с которой Робинтон справился без малейших затруднений: именно на ее примере Мерелан показывала Майзелле, как обращаться с подобными украшениями мелодии.

— Думаю, мы получили полноценную замену Лондику, если не сказать больше, — подвел итог мастер Дженелл. — Отлично исполнено, Роби. Что, Петирон, он и тебя застал врасплох? Мерелан, вы с парнишкой много трудились во время пребывания в Бендене, и это заметно. Да, заметно.

Петирон смотрел на сына, слегка приоткрыв рот и машинально прижав ладонью струны гитары.

— Вероятно, Петирон, ты забыл, что Роби исполнилось десять, когда мы были в Бендене, — живо подхватила Мерелан.

— Да, забыл. — Петирон медленно поднялся с табурета и принялся осторожно убирать гитару в чехол. — Сын, тебе следовало бы внимательнее отнестись к динамике этой новой вещи. В четвертом такте…

Видя, что Мерелан вот-вот взорвется от гнева, мастер Дженелл поспешил вмешаться.

— Петирон, я вас не понимаю, — сказал он. — Мальчик без единого сбоя исполнил сложнейшую вещь — вы других просто не пишете, — причем такую, которую он первый раз видит, и вы еще придираетесь к динамике одного-единственного такта…

— Если он хочет занять место Лондика, то должен быть аккуратным во всем, — упрямо заявил Петирон. — И будет. Отныне я сам займусь его обучением. Здесь еще многое предстоит сделать…

— Вот тут вы ошибаетесь, дорогой мой Петирон, — с самым невинным видом произнес мастер Дженелл. — Вы, — он ткнул пальцем в мастера композиции, — учите тех, кто уже получил статус подмастерья. Мы должны в точности следовать установленному порядку — ну, вы сами понимаете.

И он радостно улыбнулся ошеломленному Петирону. Робинтон услышал сдавленное фырканье и, оглянувшись, заметил, что мама улыбается как-то странно.

— Робинтон еще недостаточно взрослый, чтобы стать учеником такого мастера, как вы. Но в качестве ведущего дисканта он, несомненно, подпадает под юрисдикцию цеха. Однако, — довольным тоном заявил Дженелл, — я думаю, ему пойдут на пользу занятия с матерью. Можно не сомневаться, что именно великолепные педагогические способности Мерелан позволили мальчику достичь таких высот. — Мастер-арфист любезно поклонился Мерелан. — И, конечно же, он будет продолжать заниматься с Кьюбисой. Не станем же мы лишать Робинтона возможности пройти общий курс учебы лишь из-за того, что у него прекрасный дискант, верно? Ты замечательно сегодня выступил, Робинтон.

На этот раз Дженелл лучезарно улыбнулся самому Робинтону, собственническим жестом взъерошил мальчику волосы, а потом успокаивающе хлопнул его по плечу.

— Я думаю, кое-кто из нас — во всяком случае, за себя я ручаюсь — охотно будут присматривать за подготовкой Робинтона — до тех пор, пока он не достигнет возраста ученика, — сказал Дженелл, а затем вдруг вздохнул. — Ну, а когда голос у него начнет ломаться, мы посмотрим, какими еще талантами он обладает.

Робинтон растерянно заморгал, но тут Дженелл, пользуясь тем, что стоит спиной к Петирону, лукаво подмигнул мальчику.

— Спасибо, мастер-арфист. Я постараюсь вас не подвести, — сказал Робинтон в наступившей тишине.

Мастера, переговариваясь, начали подниматься со своих мест. Мерелан подошла к Робинтону и положила руки ему на плечи, показывая, что довольна им.

— Кстати, Петирон, тут барабанщики передали сообщение из Айгена, — Дженелл взял мастера композиции под руку и повлек за собой прочь из комнаты. — Они жаждут еще раз услышать концерт, который вы сыграли для них в прошлом году. Он мог бы стать неплохим дебютом для вашего сына. Неудивительно, что он делает такие успехи — с его-то родителями. Вы должны им гордиться… — долетел его голос уже из коридора.

— Иногда может показаться, будто мастер-арфист дремлет, — обычным своим холодным тоном заметил мастер Оголли, — но на самом деле мало что ускользает от его взгляда. Верно, Мерелан? С новым летним расписанием я остался без учеников — как раз тогда, когда они мне больше всего нужны. Роби, у тебя не найдется несколько часов, чтобы помочь мне копировать рукописи?

Роби вопросительно взглянул на маму. Мерелан кивнула.

— Ты же сама знаешь, Мер, у мальчика прекрасный почерк. Может, ты бы пришел ко мне уже сегодня, после обеда? — нетерпеливо добавил Оголли, обращаясь к Робинтону.

— Обязательно приду, — отозвался Робинтон.

Он лишь обрадовался этой просьбе: теперь у него был законный повод до вечера не возвращаться домой. За обедом Роби сел за детский стол — чтобы оказаться подальше от отца. Потом он отправился к мастеру Оголли и скопировал произведение, которое Лондик пел в прошлом году, а заодно запомнил его. Лучше уж сидеть у Оголли. Чем меньше он попадается на глаза отцу, тем меньше его раздражает.

Лишь став взрослым, Робинтон оценил, какой ловкий заговор сплели обитатели Дома арфистов, спасая талантливого мальчишку от безжалостного стремления Петирона к совершенству. Он очень обрадовался, когда «установленный порядок» потребовал, чтобы после своего двенадцатого дня рождения Робинтон перебрался жить в комнаты учеников. К этому моменту он уже два года работал с Петироном в качестве солиста — и, похоже, раздражал отца все сильнее, несмотря на все старания. Это уже стало бросаться в глаза окружающим, и не раз другие певцы громко хвалили Робинтона — так, чтобы Петирон услышал. А тот ограничивался скупым кивком.

Робинтон знал, что его переселение расстроило маму, и все-таки твердо верил, что теперь ей станет полегче. Слишком уж было ясно: отец ждет не дождется, когда же Робинтон их покинет. И потом, ему все равно было проще, чем прочим ученикам: Робинтон всю жизнь провел в цехе, и ему не грозила тоска по дому. Он знал, что ему будет не хватать материнской заботы, но ему не терпелось побыстрее перебраться в ученическую спальню.

— Мальчик будет жить в каких-нибудь двух сотнях шагов отсюда, — сказал Петирон, глядя, как Мерелан заботливо собирает вещи Робинтона. Потом он заметил среди вещей свернутые в толстую трубку ноты. — А это что такое? — с подозрением спросил он.

— Кое-какие упражнения Роби, — с безразличным видом ответила Мерелан и попыталась спрятать ноты.

— Упражнения?

— Ну, какие-то классные работы, — с нарочитой небрежностью повторила Мерелан.

Петирон выхватил свиток и развернул его. Точнее, он попытался было, но тонкий пергамент, как это часто бывает, тут же выскользнул у него из пальцев и снова свернулся трубочкой. Петирон раздраженно пробормотал что-то себе под нос. Мерелан взяла себя в руки и тихонько перешла в комнату Роби, чтобы уложить его вещи в сумку.

Роб так надеялся, что сможет переехать к ученикам без лишних неприятностей… И зачем только отец сегодня весь день сидит дома? Неужели у него нет дел в цехе?

— Упражнения? Упражнения! — Петирон сердито уставился на супругу, затем взглянул сквозь дверной проем на сына. Из-за привычки хмуриться на его продолговатом лице уже успели образоваться глубокие морщины. — Да это же копии тех нелепых мелодий, которые поют ученики!

Робинтон не видел лица матери, поскольку та быстро встала, явно собираясь отнять у Петирона ноты. Петирон застыл, переводя взгляд с жены на сына и обратно, — и впервые ему открылась истина.

— Ты! — он возмущенно ткнул свернутыми нотами в сына. — Это ты написал!

Прежде Робинтон отмалчивался, но на этот раз решил сказать правду.

— Да… Это упражнения, — услышал он свой голос словно со стороны. Петирон нахмурился еще сильнее. — Вариации…

— Вариации, которые все мастера используют во время занятий! Вариации, которые постоянно играют музыканты! Эта чепуха, эти дурацкие песенки, которые всякий может сыграть и спеть! Бесполезная чушь! Так вот чем вы занимаетесь у меня за спиной?!

— Поскольку ты слышал песни Роби, которые мастера использовали во время занятий, и слышал, как музыканты их играли, ты не можешь утверждать, что это делалось у тебя за спиной, — спокойно отрезала Мерелан и забрала у мужа свиток с нотами.

— Он сочиняет?

— Да, он сочиняет. Сочиняет песни.

Мерелан не стала напоминать Петирону, что тот уже однажды видел ранние работы сына. Она искренне надеялась, что муж не вспомнит, когда он впервые услышал эти очаровательные, полные радости мелодии — творения Робинтона.

— Он вырос в цехе арфистов. Его со всех сторон окружает музыка. Его родители — мастера цеха. Странно было бы, если б Роби при этом оказался лишен слуха и музыкального чутья — ты не находишь? На мой взгляд, то, что он сочиняет музыку и хорошо поет, совершенно естественно. Или тебя это удивляет?

Петирон застыл, ошеломленно глядя то на жену, то на сына. Мерелан туго свернула ноты и спрятала их.

— Ты скрыла от меня, что у него хороший слух, прекрасный дискант и что он пишет музыку?

— Никто. Ничего. От тебя. Не скрывал. Петирон! — напряженно произнесла Мерелан, подчеркивая каждое слово, и внезапно выругалась, чем повергла в изумление не только сына, но и мужа — Петирон привык, что супруга всегда держит себя в руках. — Ты просто… просто не желаешь ни видеть, ни слышать ничего вокруг себя. А теперь хоть раз в жизни поступи, как положено отцу, — отнеси сумку в ученическую спальню. Она тяжеловата для Роби.

И Мерелан повелительно указала сперва на набитую сумку, а затем на окно комнаты, в которую должен был перебраться Робинтон.

Не сказав ни слова, Петирон взял сумку и вышел.

Робинтон подхватил две сумки поменьше, перебросил ремень одной через плечо и уже шагнул вперед, когда мать, оглянувшись на дверь, остановила его.

— Задержись на минутку, радость моя. — На лице Мерелан читались печаль и страдание. — Мне не следовало так говорить. Мне не следовало выходить из себя, хоть он меня и довел. Но я не могу больше за твой счет угождать его раздутому самомнению.

— Все в порядке, ма. Я все понимаю.

Мерелан погладила сына по щеке — Робинтон вытянулся за последнее время и почти не уступал ей в росте— и печально покачала головой. В глазах у нее стояли слезы.

— Вряд ли, милый. Но у тебя доброе и великодушное сердце. Оставайся таким всегда, Роби. Это дорогого стоит…

А потом Мерелан отпустила его, и он отправился в ученическую комнату. С отцом он не встретился, но сумка ждала его у кровати. Робинтон принялся распаковывать вещи. Ему хотелось до появления остальных учеников сглотнуть ком в горле, избавиться от ощущения потери — как будто от него ушло что-то важное…

* * *

В новом классе Робинтона было двадцать шесть человек. Они занимали три комнаты, и Робинтон попал в ту, где жили шестеро; в общем, ему повезло: в их комнате было чуть попросторнее, чем в прочих. К вечеру Робинтон встретился с новыми товарищами — и на них пришли посмотреть старшие ученики. Их староста Шонегар — высокий, хорошо сложенный парень из Керуна — принялся многословно расписывать новичкам традиции, сопряженные с их нынешним статусом, и то и дело ударяясь в воспоминания о том, как он сам был младшим. Робинтон старательно сохранял на лице подобающее выражение. Среди всего прочего, Шонегар заявил, что каждому из новичков необходимо в одиночку провести ночь в Вейре, чтобы доказать свою храбрость.

— Арфистам приходится сталкиваться с самыми разными трудностями. Быть арфистом — это не только петь песенки в холдах для увеселения жителей. В их жизни немало опасностей, — с самым серьезным видом произнес Шонегар, — и вы должны доказать, что способны справиться с ними.

— Но Вейр пустует вот уж несколько сотен Оборотов, — подал голос самый тощий из новичков, Гродон, и судорожно сглотнул. В глазах его светилась тревога.

— Мы все через это прошли, малый. И ты тоже должен, — твердо заявил Шонегар. Он взглянул на Робинтона и слегка приподнял бровь, узнав его. — Все должны.

Робинтон неоднократно репетировал вместе с Шонегаром — у того был хороший второй тенор. Но, что было гораздо важнее, Шонегар отличался справедливостью и действительно поддерживал порядок среди учеников. Хотя его должность старосты не была официальной, мастер Дженелл всячески поощрял Шонегара. Тот не позволял ученикам задирать друг друга и удерживал их от дурацких выходок.

Когда новички принялись рассказывать друг дружке о своих семьях, Робинтон предпочел промолчать и не говорить, что сам он родился здесь — но это было очевидным. Робинтон надеялся, что у него все-таки появится друзья, хотя он и сын мастеров цеха. К счастью, теперь, когда Роби поселился вместе с остальными учениками, его прирожденная скромность и доброе сердце сослужили ему хорошую службу. Гродон первую неделю ужасно тосковал по дому, и Роби выпрашивал у Лорры всякие вкусности, чтобы смягчить его тоску. Фалони — смуглый парнишка с выгоревшими на солнце волосами — приехал из Айгена. Загорелый Шеллайн — из Нерата, а Леар — из Тиллека. Леар чрезвычайно радовался, что теперь ему не придется, как всей его родне, становиться рыбаком. Джеринт, темноволосый мальчик из южного Керуна, проводил большую часть времени, тихонько наигрывая на дудочке. Робинтон сразу заметил, что играет он действительно хорошо.

Десять дней спустя, вечером, когда в цехе уже погасили светильники, Шонегар пришел в спальню к новичкам, и получилось так, что Робинтон все-таки выделился из всех.

— Ну, кто первым проведет ночь в Вейре? — спросил старший ученик и строго оглядел свои жертвы, уже улегшиеся в кровати.

Все, кроме Робинтона, забились под одеяла, пытаясь спрятаться.

— Пожалуй, я бы хотел развязаться с этим побыстрее, — заявил Робинтон, откидывая одеяло.

— Молодец, Роби, — одобрительно сказал Шонегар. Робинтон тепло оделся, прихватил куртку и приготовился идти.

Шонегар и два его помощника, ожидавших в коридоре, провели Робинтона по боковой лестнице, а потом через черный ход вывели его из цеха в холд. Снаружи их поджидал еще один из старших учеников; он сторожил пятерых скакунов. Робинтону всегда было любопытно, как же ученики успевают за ночь побывать в Вейре и вернуться, причем так, чтобы мастера не заметили их отсутствия. Теперь все стало ясно. Впрочем, Роби лишь обрадовался, узнав, что ему не придется пешком топать до Вейра по длинной дороге, ведущей к тому же в гору. Это, пожалуй, страшнее, чем всю ночь просидеть одному в Вейре. Слишком много на ночной дороге тоннельных змей. Да и вообще, мало ли кого там можно встретить.

Стараясь не шуметь, они прошли через огромный двор Форт-холда, мимо загонов для животных, а потом Шонегар провел спутников через тоннель, прорубленный в скале — одно из чудес, сотворенных Предками, — и ведущий в соседнюю долину. Когда тоннель остался позади, ученики сели на скакунов — теперь их уже не могли услышать в холде — и направились по дороге вверх, к Форт-Вейру. По пути им пришлось преодолеть еще один тоннель, прорубленный Предками при помощи их потрясающей техники. Для Робинтона эта часть пути была самой тяжелой; хотя Шонегар вез с собой светильник, тоннели внушали Робинтону страх.

А потом вдруг они очутились под открытым небом, на дне чаши Вейра. Робинтон сразу разглядел в слабом лунном свете вход в нижние пещеры и в несколько отдельных вейров.

— Если хочешь, можешь развести огонь в нижних пещерах, — сказал Шонегар, жестом приказав Робинтону спешиться.

Один из учеников рассмеялся.

— Если, конечно, найдешь хоть какое-нибудь топливо.

— Оставайся здесь, — строго сказал Шонегар. — Мы вернемся за час до рассвета. Спокойной ночи.

И с этими словами он ушел и увел с собой остальных, а Робинтон, спотыкаясь, побрел к зияющему чернотой входу в нижние пещеры, где некогда обитало множество жителей Вейра.

Его шаги разносились в неподвижном ночном воздухе негромким эхом. Робинтон плотнее закутался в куртку. Ну и холодно же здесь — прямо как в Промежутке! Впрочем, больше всего Робинтон жалел, что не припрятал что-нибудь за ужином и не прихватил с собой. Когда поешь — всегда чувствуешь себя как-то лучше.

Вскоре Робинтон оказался под сводчатой крышей нижних пещер. Но единственное, что ему удалось рассмотреть в темноте, — это ряд очагов, протянувшихся вдоль внешней стены.

— Да уж, топлива тут точно не найдешь, — фыркнув, произнес он. — Да и огонь разжечь нечем.

Надо будет добыть спичек, подумал он, и раздать остальным ребятам, чтобы они, когда придет их очередь, не остались без света. И надо глянуть — может, удастся притащить для них трут. Светильник — даже самый маленький — под курткой не спрячешь. А даже самый тусклый огонек лучше этой непроглядной тьмы. Хотя тут все-таки не так темно, как в Промежутке.

Но откуда-то снаружи в пещеры все-таки проникал свет, и Робинтон отправился на разведку. Он предусмотрительно отыскал в архиве план Форт-Вейра и изучил его — и посоветовал своим товарищам по комнате сделать то же самое, когда у них начнутся уроки чистописания. Поэтому ему вскоре удалось обнаружить лестницу, ведущую на уровень, где располагались вейры младших королев. Там должно быть теплее, ибо в королевские вейры тепло поступает прямо из сердца горы — точно так же, как и в Форт-холде и Доме арфистов. Никто не знал, как этого добились, но именно благодаря подземному теплу обитателям холда и цеха никогда не приходилось мерзнуть, даже в самые суровые зимние месяцы. Робинтон порадовался, что его испытание пришлось на начало осени.

Парнишка дважды споткнулся, пока поднимался по лестнице; ступени были достаточно широкие, чтобы он мог поставить ногу, но немного неровные. Вход в первый вейр Роби обнаружил, едва не свалившись в него — он шел, держась правой рукой за стену, а стена вдруг исчезла.

Уже в самом вейре он чуть было не упал еще раз — когда искал внутреннее помещение, служившее спальней королеве. Забравшись внутрь, Робинтон ощутил странный пряный запах, такой… такой драконий!

Куда же подевались все обитатели Вейра? Предположений существовало множество. Некоторые, например, считали, что все всадники вернулись туда, откуда в давние времена пришли Предки. Но если это правда, почему же больше никто не прибыл на Перн? Ведь там, на родине Предков, наверняка бы заинтересовались перинитскими драконами!

Робинтон стукнулся голенью о край драконьего ложа, заработал ссадину и остановился, потирая больное место. Воцарилась тишина, и в этой тишине отчетливо послышался шорох: тоннельные змеи удирали прочь из вейра. По крайней мере, Робинтон очень надеялся, что они именно убегают. Он решил, что забрался достаточно далеко, и присел на каменный выступ — а тот неожиданно оказался покатым. Очевидно, под весом огромных драконьих тел в камне образовывались вмятины. Робинтон осторожно провел рукой по пыльному камню и представил чудесных животных, некогда спавших здесь. И эта мысленная картина успокоила его. Робинтон улыбнулся и устроился поудобнее, лицом к тусклому свету, сочащемуся из коридора, прислонился спиной к стене и положил голову на руки. Надо не забыть поблагодарить Фаллонера за экскурсию по Бенден-Вейру. Несмотря на то, что Форт пустовал — ни людей, ни драконов, — он все же оставался Вейром, а значит — самым безопасным местом на свете. Здесь до сих пор пахло драконами — и пылью. Но драконами все-таки больше. Робинтон задремал, слыша сквозь полусон тихое шуршание тоннельных змей. Но он не беспокоился: вряд ли змеи осмелятся заползти туда, где спали драконы.

Проснулся он, когда уже начинало светать; его разбудили чьи-то громкие крики. Когда Робинтон вышел из вейра, Шонегар энергично замахал рукой, приказывая немедленно спуститься.

— Роб, где ты был? Нам надо скорее возвращаться в холд, пока взрослые не хватились скакунов. Мы уже давно тебя ищем.

— Там, в вейре, тепло, — отозвался Робинтон и зевнул.

— Извини, что нарушили твой сладкий сон. Быстро в седло. Нам надо пошевеливаться! — Шонегар смерил мальчика хмурым — но в то же время уважительным— взглядом и бросил ему поводья. — И запомни: никому ни слова. Остальные должны сами через это пройти.

— Так тут же нет ничего плохого, — с улыбкой сказал Робинтон.

— Смотри мне, Робинтон: чтобы я не слышал, что ты кого-то о чем-то предупреждаешь! — повторил Шонегар и сжал кулак.

— Хорошо, не буду.

Робинтон и вправду не собирался никому ничего рассказывать. Он только сунет ребятам спички и трут, да и все.

Когда они галопом неслись к тоннелю, Робинтон взглянул на Звездную Скалу — огромный черный силуэт на фоне светлеющего неба. Он уловил краем глаза какое-то движение, и ему подумалось: а вдруг это призраки исчезнувших драконов до сих пор несут стражу в небе? Оглянувшись еще раз, Робинтон заметил дикого стража, описывающего круги; наверно, тот устроил себе гнездо в одном из верхних вейров.

* * *

Робинтону очень нравилось быть учеником — к удивлению его соседей по комнате и других одноклассников. Они приходили к нему за советом — а зачастую и за утешением. А еще он помогал отстающим справляться с уроками.

— Собираешься занять мое место, Роб? — как-то спросил у него Шонегар.

— Твое? — Робинтон лишь улыбнулся в ответ. — Ты за все отвечаешь — сейчас, во всяком случае. А я — просто один из учеников, и ребятам легко приходить ко мне с вопросами, потому что я всегда под рукой и все тут знаю. Только и всего.

— Не так уж это и просто, когда к тебе обращается столько народу, — заметил Шонегар и криво усмехнулся.

Разговор их случился после окончания длинной репетиции: цех готовил праздничный концерт к Окончанию Оборота. Роб, как обычно, пел сольную партию дисканта. Халанна и Майзелла тоже солировали. Петирон достаточно благосклонно отзывался об их пении, но сын ни разу не дождался от него даже одобрительного кивка. Ученики — народ сообразительный, а такой несправедливости они просто не могли не заметить. Но если кто-то принимался возмущаться, Робинтон просто пожимал плечами и говорил, что отец ожидает от него совершенства.

* * *

Мерелан продолжала заниматься с сыном вокалом. Кроме того, Робинтон посещал уроки вместе с остальными учениками. Особенно ему нравились занятия на барабанной вышке. Наконец-то он начал постигать значение сигналов, которые слышал всю жизнь! Конечно же, Робинтон, как и все прочие, знал, что дробь в начале послания указывает, кто и откуда отправил сообщение, но теперь он мог разбирать и все остальные сигналы!

Случилось так, что именно Робинтон дежурил на вышке в тот день, когда Фейрит'а, королева Каролы, отложила очередную кладку (и, конечно же, никому тогда и в голову не могло прийти, что эта кладка станет для нее последней). Известие было особенно радостным, поскольку в кладке было золотое яйцо — оно обозначалось в послании особым сигналом. Большая кладка, и похоже, что среди яиц девять бронзовых.

Несколько недель Робинтон надеялся, что прилетят всадники с Поиском, выберут его, и он станет арфистом-всадником. Но ни один дракон не завернул ни в Форт-холд, ни в цех арфистов — и из прочих холдов тоже не сообщали, что к ним являлись искать кандидатов. Робинтон был горько разочарован. А он-то верил, что драконы хорошо к нему относятся! Видно, все-таки недостаточно хорошо, чтобы прилететь за ним…

Робинтон никому не рассказывал о своем тайном желании — боялся, что над ним посмеются. Он пытался осторожно расспрашивать мастеров, что им известно о Поиске, но ответы не утолили ни его беспокойства, ни его надежд. «Он всегда начинается в Вейре, малый». Или «Да кто ж поймет, что у драконов на уме?» «Иногда драконы не отправляются в Поиск. Не считают нужным. Ты же сам мне говорил, что в Бенден-Вейре много твоих ровесников». Конечно, все это было правдой, но Робинтон не мог успокоиться и продолжал вглядываться в небо. Может, там все-таки появится какой-нибудь дракон? Может, он сумеет с ним поговорить? Учителя заметили, что он сделался рассеянным, и завалили его дополнительными обязанностями, чтобы он «перестал мечтать и вспомнил об учебе». Со временем Робинтон и сам понял, что зря он так по-дурацки расстраивается.

Так уж вышло, что он дежурил на вышке и в тот раз, когда пришла весть о Рождении. Последние остатки разочарования развеялись, но Робинтону не терпелось услышать, что Фаллонер прошел Запечатление. Уж кто-кто, а он-то имел на это полное право! Набравшись храбрости, Робинтон спросил у дежурившего на башне подмастерья, нельзя ли ему передать этот вопрос по барабанной связи.

— Видите ли, я знаю кое-кого из возможных кандидатов. Фаллонер — он из Вейра, но учился в холде, когда мама там преподавала… — Робинтон никак не мог найти нужные слова и объяснить, насколько это для него важно. Но он знал, что подмастерье очень хорошо относится к его матери. — Я знаю, ей было бы приятно узнать, что Фаллонер прошел Запечатление… — Он осекся.

— Ладно, валяй, — улыбнувшись, согласился подмастерье. — Только смотри, чтобы послание было коротким.

Робинтон быстренько сочинил текст, переложил его на барабанный код, получил от подмастерья «добро» и сам его отстучал. Он очень надеялся получить ответ еще до окончания своего дежурства, но так его и не дождался.

Но тем же вечером подмастерье разыскал Робинтона, вручил ему полоску пергамента и подмигнул.

Робинтон едва не завопил от радости. Фаллонер запечатлил бронзового дракона! А еще бронзовых получили Рангул и Селлел — честно говоря, Робинтона немало удивил выбор драконов — и еще шестеро ребят, которых Роби помнил по визитам в Вейр. А паренек из цеха ткачей, Лайтонал, теперь звался Л'толом и летал на коричневом Ларт'е.

Перед вечерней репетицией Робинтон отыскал маму и сообщил ей радостную новость.

— Я так и думала, что маленький плут получит бронзового, — сказала Мерелан. — Да и Рангул тоже. Девять бронзовых — хорошая кладка. А золотое яйцо — еще лучше. Может, С'лонер действительно прав…

И Мерелан заторопилась прочь, так и не объяснив своей последней, загадочной реплики.

А Робинтон уже думал о другом. Вспомнит ли Фаллонер — то есть Ф'лон — о своем обещании? Он ведь обещал прилететь на своем бронзовом в цех арфистов повидаться с Робинтоном. Вот удивятся-то его одноклассники! Мечтать об этом было приятно. Но вдруг Ф'лон решит, что это ниже его достоинства — выполнять подобное обещание. Ведь он теперь — всадник, а Робинтон — всего лишь ученик цеха арфистов. Ну, в любом случае все выяснится лишь после того, как молодой дракончик научится летать.

Робинтон ходил на занятия в архив вместе с остальными учениками, но по большей части занимался там тем, что копировал для мастера Оголли особо ценные документы. Неудивительно — ведь он писал быстрее и аккуратнее любого другого ученика. Роби успел сделать несколько музыкальных инструментов, и на них поставили клеймо цеха — а значит, их можно продать во время Встреч. Еще Робинтон успел научиться чинить сломавшиеся гитарные колки и каркасы барабанов, натягивать струны на арфы и гитары, красиво инкрустировать деревянные инструменты. Теперь, освободившись от напряжения, вечно довлевшего над ним в те времена, когда он жил с родителями, Робинтон был доволен жизнью. И мама улыбалась ему гораздо чаще, когда они встречались в обеденном зале или на репетициях. Видимо, и ей теперь стало легче жить.

* * *

На тринадцатом Обороте тело Робинтона — а с ним и горло, и голосовые связки — стало стремительно изменяться, и летом у него началась ломка голоса. Роби репетировал с мамой дуэт к празднику Летнего Солнцестояния, когда голос у него вдруг понизился на целую октаву.

— Ну что ж, милый, похоже, время пришло, — сказала Мерелан, положив руку на корпус гитары. Смятение, отразившееся на лице Робинтона, невольно вызвало у нее улыбку. — Нет, радость моя, это еще не конец света. Хотя я предчувствую, что твой отец здорово разозлится, обнаружив, что ему придется менять солиста перед самым праздником Солнцестояния. А ведь придется. К этому времени голос у тебя уже пропадет совсем.

— Но кто же… — К отчаянью Роби, голос у него снова сорвался. — Кто же будет петь с тобой?

— Помнишь того светловолосого парнишку из Тиллека, которого прослушивали на прошлой неделе? — Мерелан весело подмигнула. — Конечно, слух у него похуже, чем у тебя, и мне предстоит немало с ним потрудиться, но тембр у него подходящий — хотя, конечно же, твоего опыта и мастерства у него нет.

— Но что скажет папа? — порывисто спросил Робинтон. Ему совершенно не хотелось, чтобы всем стало известно о том, что с ним приключилось.

Мерелан рассмеялась.

— Он, конечно же, решит, что ты устроил все это нарочно, чтобы испортить ему концерт. Он разразится гневной речью, пожалуется на то, как нехорошо ты поступил, подвел его в такой ответственный момент, а потом потребует, чтобы я срочно подготовила к выступлению мальчика из Тиллека. — Мерелан взглянула на сына, немного склонив голову набок, и нежно улыбнулась. — Знаешь, скорее всего у тебя после ломки сформируется баритон. У тебя подходящее строение лица. И потом, у твоего отца тоже баритон.

— Но я никогда не слышал, чтобы он пел, — возразил Робинтон.

Мерелан снова засмеялась.

— О, петь он может. Просто ему кажется, что он поет недостаточно хорошо, — она хихикнула. — Но если хорошенько прислушаться, можно услышать, как он присоединяется к хору, — и поет он именно баритоном. На самом деле, у него от природы был очень хороший голос, еще когда он только-только попал в цех. Но он думает, что в солисты он не годится. — Мерелан состроила гримасу и вздохнула. — Он желает быть совершенным во всем, что бы он ни делал.

— Мама, — подал голос Робинтон. Он решил, что вопрос назрел. — Что мне делать, когда я стану подмастерьем и папа начнет учить меня композиции?

И снова голос у него сорвался.

— Ну, сперва тебе еще надо сменить стол. Не волнуйся так сильно, радость моя. Хотя, по правде говоря, я должна признать, что и сама задумывалась, как бы нам избавить его от огорчений. Ты и сейчас не хуже отца разбираешься в теории музыки, композиции и даже оркестровке. К счастью, твоя сильная сторона — это скорее музыка для голоса, а не для инструментов. Во всяком случае, мне так кажется… а значит, между вами не будет прямого соперничества. Правда, не исключено, что сам он посмотрит на ситуацию по-другому — но тут уж мы ничего не сможем поделать, верно? Пойдем-ка лучше выпьем кла.

Мерелан бережно спрятала гитару в футляр и погладила сына по щеке.

— Я все никак не привыкну, что ты стал таким высоким. Какой же ты будешь, когда вырастешь? В моей семье все мужчины отличались высоким ростом.

— Да, я помню Ранту, — улыбнулся Робинтон.

А еще он хорошо помнил, как тогда расстраивался отец, не в силах понять, почему человек со слухом и голосом Ранту не хочет стать арфистом и упорно желает оставаться плотником. Ну что ж, по крайней мере, Робинтон — не единственный, от кого отец ожидает совершенства.

* * *

Когда ломка голоса завершилась и у Робинтона действительно сформировался баритон, он уже обогнал в росте почти всех учеников второго года обучения. Отец поставил его в задний ряд хора, и Робинтон был этому только рад. А мама сразу начала учить Роби пользоваться новым голосом и очень радовалась его гибкости и глубине.

— У тебя чудесный баритон, Роби. — Мерелан восхищенно щелкнула пальцами и радостно улыбнулась сыну. — Богатый, бархатный. Что ж, мы не станем его перегружать. Но, думаю, это голос будущего солиста.

— Но ведь папа в солисты не годится? Мерелан скривилась.

— У тебя совершенно другой тембр голоса и намного шире диапазон. Мы сделаем из него нечто особенное.

— Что-нибудь такое, что сгодится для простеньких песен?

Рассердившись, Мерелан хлопнула сына по руке.

— Простенькие песни — это то, что все любят слушать, играть и петь! Не смей умалять свои достоинства! Ты пишешь гораздо лучше, чем он! Из всей музыки, что он написал, настоящей была только… — Мерелан умолкла, раздраженно прикусив губу.

— Только та, которую он написал, пока мы жили в Бенден-холде, — договорил за нее Робинтон. — Ты права. Если говорить беспристрастно, сочинения отца технически безукоризненны и требуют от музыкантов и певцов высочайшего мастерства. Но вряд ли они затронут душу обычного холдера или ремесленника.

Мерелан помахала пальцем у него перед носом.

— И никогда не смей об этом забывать! Робинтон поймал ее руку и ласково поцеловал.

— Ах, Роби, — сказала Мерелан уже совершенно другим тоном. — Ведь все могло быть совсем по-другому!

И она прижалась к сыну в поисках утешения.

— Ну, могло, да не случилось. Мы не в силах изменить прошлое, мама.

Робинтон успокаивающе погладил мать по спине. Внезапно настроение ее снова переменилось. Мерелан отстранилась и шутливо ткнула Робинтона в бок.

— Вот интересно, потолстеешь ты когда-нибудь или нет? А то сейчас — одна кожа да кости!

— А Лорра жалуется, что я ем больше трех учеников, вместе взятых, — сказал Робинтон и добавил: — Зато ты в прекрасной форме.

А про себя отметил, что мама несколько похудела. Мерелан вспыхнула и отступила.

— Да нет, пустяки. — Она издала странный смешок. — Просто у меня началось время перемен — так говорит Джиния.

— Но ты вовсе не старая! — возразил Робинтон. Он отчаянно не желал признавать, что мама — его мама! — может когда-нибудь состариться. — И голос у тебя делается все лучше.

Мерелан рассмеялась — на этот раз с искренним весельем.

— Сын мой, этак ты умудришься доказать, что я нахожусь в расцвете сил, а не на закате!

Раздался звон большого цехового колокола. Мерелан легонько подтолкнула сына.

— Тебя ждет твоя арфа!

Робинтон поцеловал ее в щеку и вышел. Уже ступив на порог, он услышал, что Мерелан снова рассмеялась. Но он знал, что мама понимает, как ему не терпится довести до ума маленькую арфу, доставившую ему столько хлопот. Это был один из четырех инструментов, которые Робинтону следовало сделать, чтобы получить звание подмастерья, и он желал, чтобы даже отец не нашел в них ни единого изъяна.

Когда его работы выставлялись в числе других, отец проходил мимо без единого слова и придирался к другим инструментам — не его. Конечно же, Робинтон был осторожен и не повторял узоры и элементы отделки, которые использовал ранее. Он от души радовался, что отец считает его изделия безукоризненными.

* * *

На втором году ученичества, весной, Робинтон пережил свой первый звездный час. Он сидел тогда в полуподвальной мастерской, выходившей окнами во двор цеха, когда вдруг посреди двора приземлился бронзовый дракон и его всадник, сложив ладони рупором, закричал— почти пропел:

— Робинтон! Робинтон! Ученик Робинтон!

— Клянусь Первым Яйцом! Роб! Это тебя он зовет! — воскликнул мастер Бослер.

Робинтон выглянул в окно, но не увидел ничего, кроме лап и брюха бронзового дракона.

— Можно мне выйти?

— Дорогой мой, — с улыбкой сказал мастер, — если всадник зовет кого-то, то этому кому-то надо бежать бегом. А ну вперед!

Робинтон взлетел вверх по лестнице и выскочил во двор.

— Ф'лон, я здесь! — завопил он и помчался к бронзовому дракону. Дракон изогнул шею; глаза его сделались от волнения ярко-синими.

— Я же сказал тебе, что прилечу!.. — Голос всадника сорвался, Ф'лон спрыгнул на землю и с нетерпением обнял старого друга.

И снова Робинтона поразили необычайные, янтарные глаза Ф'лона, искрившиеся весельем.

— А еще ты сказал, что запечатлишь бронзового… — Робинтон вежливо обратился к дракону: — Могу ли я спросить: как тебя зовут?

Дракон моргнул.

— А, он у меня застенчивый, — сказал Ф'лон, но заигравшая на лице молодого всадника озорная улыбка плохо вязалась с его словами. — Его зовут Сайманит'.

Дракон опустил голову так, что она оказалась на одном уровне с телом всадника. Взгляд его был устремлен на Робинтона.

— Сайманит', ты всегда можешь поговорить с моим другом Робинтоном, если тебе захочется. Робинтон станет мастером-арфистом, когда вырастет.

— Эй, погоди-ка! — воскликнул Робинтон и невольно рассмеялся — настолько нелепым показалось ему это предположение. Ему совершенно не хотелось становиться главным арфистом цеха. Да и отец наверняка воспротивится.

— Главное — хотеть, приятель, и тогда ты непременно станешь мастером-арфистом. Я очень хотел — и вот, взгляни! — Ф'лон эффектным жестом указал на Сайманит'а и с гордостью улыбнулся.

— Я как раз дежурил на барабанной вышке, когда к нам пришла эта весть, и попросил, чтобы мне разрешили спросить, кто запечатлил бронзовых. Так что я уже давно знаю, — сказал Робинтон другу.

— А мне не передал ни словечка?

Ф'лон, скривившись с притворным отвращением, стянул с головы кожаный летный шлем.

— Ну, нам не положено передавать личные сообщения. Но мне прислали весь список. Рангул и Селлел…

Ф'лон наморщил нос.

— Да, Р'гул и С'лел теперь тоже бронзовые всадники, хотя я понятия не имею, за что их выбрали. — Он пригладил мокрые от пота волосы. — Слушай, ну ты и длинный стал.

Робинтон отступил на шаг и оценивающе оглядел друга.

— Да и ты не маленький.

Ф'лон повернулся вполоборота и хлопнул себя по плечу. Робинтон послушно подошел и встал с ним спина к спине. Ф'лон провел ладонью над головой. Оказалось, что рост у них одинаковый.

— Ты как, собираешься расти еще?

Робинтон рассмеялся — отчасти от переполнявшей его радости, ведь Ф'лон все-таки сдержал свое обещание! — а отчасти потому, что на них сейчас глазели из всех окон. Потом он сообразил, что глазеют в том числе и из окон репетиционного зала, в котором его отец занимался с хором, и Робинтон едва не застонал. Еще он заметил краем глаза Лорру: она стояла на ступенях Дома и махала ему рукой. Потом Робинтон увидел, что через двор к ним бежит дочка Лорры, Сильвина. Подбежав, девочка замедлила шаг и приблизилась к дракону уже с благопристойным видом.

— Мама… говорит… мы рады оказать… ему гостеприимство… — выпалила Сильвина, переводя дыхание. Вид у нее был потрясенный: еще бы — нечасто приходится видеть так близко всадника и дракона.

— Это Ф'лон, мой друг из Бенден-Вейра, бронзовый всадник, — сказал Роб и, набравшись храбрости, хлопнул Ф'лона по спине, чтобы все видели: он на короткой ноге с всадником. — А это Сильвина. Ее мама печет лучшие на свете пирожки и печенье.

— Ну, какой же всадник откажется от угощения! — сказал Ф'лон, радостно потирая руки. Потом он взглянул на Сайманит'а. — А ты подожди меня на скале. Сегодня хорошее солнце.

Сайманит' проследил за тем, как его всадник поднялся с другом по лестнице, а потом взмыл в небо, подняв целую тучу пыли.

— А каково это — летать на драконе? — нерешительно поинтересовался Робинтон, когда они вошли в главное здание цеха.

Ф'лон улыбнулся и глубоко вздохнул.

— Ты даже не представляешь, до чего же это здорово! — Он хлопнул друга по спине. — Но если тебе куда-нибудь нужно, ты только скажи, и я тебя отвезу. Ты все еще поешь?

— Теперь уже баритоном, — с оттенком гордости сообщил Робинтон. — А ты? Хотя теперь, когда ты стал всадником, это не так уж важно.

— Э, как раз важно, — заверил его Ф'лон, явно желая утешить друга. — Драконы любят музыку. Кажется, у меня тоже баритон.

Он пропел нисходящую гамму; у него был приятный, но не сильный голос.

— Верно, баритон, как и у меня. Жалко только, что я не стал всадником, как ты.

Ф'лон уловил в голосе Робинтона печальные нотки, и лицо его изменилось.

— Понимаешь, кладка была такая маленькая, что на нее хватило ребят из Вейра, и еще оставалось. И С'лонер решил не проводить на этот раз Поиск. Такое иногда бывает. — Ф'лон улыбнулся, но в улыбке его читалось искреннее сожаление. — Из тебя получился бы хороший всадник.

Он умолк, и взгляд его на миг устремился куда-то вдаль.

«Если тебе хочется, Робинтон, я буду с тобой разговаривать», — произнес в сознании у Робинтона голос, в точности — до малейшего оттенка — похожий на голос Ф'лона. От удивления и неожиданности — мало того, что Сайманит' с ним заговорил, так еще и голосом своего всадника! — Робинтон даже споткнулся. Ф'лон с улыбкой поддержал его.

— Наверно, это неважная замена, но это лучшее, что я могу для тебя сделать, — сказал Ф'лон.

— Сайманит' разговаривает в точности, как ты, — с трудом выговорил Робинтон.

— Что, в самом деле? — Ф'лон задумался. — Я и не замечал. Они ведь обращаются к нам только мысленно — не вслух. Ну, как бы то ни было, ты можешь разговаривать с ним всегда, когда пожелаешь.

— Спасибо. Я обязательно с ним поговорю. Когда придумаю что-нибудь стоящее, что нужно сказать.

— Непременно придумаешь, — с железной уверенностью отозвался Ф'лон.

* * *

Сильвина ожидала их у дверей маленького обеденного зала. Дождавшись гостей, она впустила их внутрь. Робинтон представил своего друга Лорре. Лорра, конечно, не волновалась так сильно, как дочка, но все же видно было, что ей лестно принимать у себя всадника.

— Я отправила гонца к твоей маме, Роб. Помнится мне, она упоминала Фаллонера — прощу прощения, Ф'лона — среди своих учеников.

Вскоре появилась Мерелан, и в маленьком зале воцарилась теплая, сердечная атмосфера. Все пирожные были съедены и большая часть печенья тоже, и Ф'лон успел уже пообещать, что будет отвозить Мерелан в любой уголок Перна всякий раз, как ей понадобится транспорт… Потом Мерелан извинилась и сказала, что ей пора на урок. Но попозже она пришла снова, чтобы проводить Ф'лона и заверить, что когда-нибудь непременно воспользуется его предложением.

— Если, конечно, тебе это дозволено, — сказала Мерелан, лукаво взглянув на рослого молодого всадника.

— У меня не так уж много других дел. Даже полет — это своего рода работа. Мы должны точно знать, как попадать в любое место на Перне, и потому я явился сюда на абсолютно законных основаниях. Я могу прилетать сюда как угодно часто.

Робинтон понимающе переглянулся с Мерелан. Да, Ф'лон сделался еще более уверенным в себе.

— Если я понадоблюсь, передай сообщение через барабанщиков, — сказал Ф'лон, еще раз дружески ткнул Робинтона в бок и вспрыгнул на подставленную лапу Сайманит'а, а оттуда — на спину бронзовому.

Робинтон и Мерелан помахали ему на прощанье.

— Вот всадник до мозга костей, — негромко произнесла Мерелан. — Очаровательный паренек.

— Обычно ты звала его чертенком, ма, — с легким упреком отозвался Робинтон.

— Смена имени не изменила его сути, сынок. Даже, может, усложнила проблему, — немногословно заметила Мерелан. — Но мне нравится, что он сдержал данное тебе обещание.

Она еще раз сжала руку сына, а потом легонько подтолкнула его к мастерской, где Робинтона ждала неоконченная работа.

Когда настал час обеда, мастер Дженелл, направлявшийся к столу мастеров, остановился рядом с Робинтоном и поинтересовался, кто был его гость — уж не тот ли друг Робинтона из Бенден-Вейра? Робинтон принялся извиняться за переполох.

— Можешь не извиняться, малыш. Как-никак тебя почтил визитом всадник.

Петирон хмуро взглянул на сына — появление дракона сорвало ему репетицию, — но Робинтон отвел взгляд, сделав вид, будто ничего не заметил. В конце концов, он ведь не зазывал Ф'лона в гости. Робинтон не любил огорчать окружающих и уж вовсе не хотел огорчать отца. Но он давно уже с болью осознал, что постоянно раздражает отца, что бы ни делал. Робинтон старался не слушать, когда одноклассники говорили о своих папах и о том, какие подарки они им дарили и как играли с ними или что-нибудь мастерили вместе. Арфисты, конечно, особый случай, и их не стоит мерить общей меркой. Но все-таки… тяжело это — быть сыном Петирона.

К середине третьего года обучения Робинтон сдал все экзамены, требовавшиеся для получения звания подмастерья. Неудивительно — у него ведь было немалое преимущество. Он начал учиться раньше всех ребят из своей группы, и они привыкли, столкнувшись с какими-то трудностями, идти за помощью к Робинтону. Даже Леар перестал дразнить его всезнайкой, ибо к третьему Обороту все ученики уже знали о сложных взаимоотношениях Робинтона с отцом — и сочувствовали парню, — и все они обожали его мать. Последнее не создавало для Робинтона никаких трудностей: он тоже ее обожал. Но он знал — хотя отец этого не замечал, — что каждое выступление отнимает у нее куда больше сил, чем следовало бы. Робинтон даже поделился своим беспокойством с мастером-целителем, Джинией, — так он разволновался, когда Майзелла рассказала ему, что после напряженной репетиции концерта, который готовили к Встрече Весеннего Равноденствия, Мерелан упала в обморок.

— Я и вправду не знаю, что у нее за хворь, Роб, — сказала Джиния, нахмурившись, — но я заставила ее пообещать, что летом она возьмет отпуск и отдохнет. Пусть Петирон сам ведет уроки вокала… — Она изучающе взглянула на Робинтона. — Или ты. — Лицо ее смягчилось, и Джиния погладила Робинтона по руке. — Судя по тому, что я слыхала, они и так почти полностью висят на тебе.

Встревоженный Робинтон подобрался. Ему только не хватает для полноты счастья, чтобы отец узнал, что он разучивает с хором отдельные партии!

— Да ты не волнуйся. Твой отец замечает лишь то, что хочет заметить, и он не замечает, что творится с Мерелан.

— Но вы же сами не знаете, что с ней творится! — возразил Робинтон.

— Я знаю, что ей нужен отдых. Ты же сам знаешь, сколько сил твоя мать вкладывает в подготовку каждого выступления…

Робинтон согласно кивнул. Мерелан действительно не жалела сил, добиваясь, чтобы подготовка солистов соответствовала высоким стандартам, которые Петирон предъявлял музыкантам и хору.

— Я думаю, что лето в Южном Болле, в кругу родни, вдали от выступлений и всяческой ответственности, пойдет ей на пользу. Больно уж тяжелой выдалась зима. — Джиния снова погладила Робинтона по руке. — Ты хороший сын, Роб, и твое беспокойство делает тебе честь. Так и быть, я буду держать тебя в курсе дела — а ты за это поможешь мне отправить Мерелан на отдых. Договорились?

— А вы поговорили с мастером Дженеллом?

— И не один раз, — сказала Джиния, негодующе поджав губы. — Но всем нам известно, что праздник Весеннего Равноденствия очень важен и его следует провести наилучшим образом.

Она встала, дав понять Робинтону, что беседа окончена, и улыбнулась ему.

— Получше приглядывай за ней. Следи, чтобы она хорошо питалась и каждый день отдыхала.

— Я постараюсь.

Робинтон решил, что непременно воспользуется предложением Ф'лона отвезти Мерелан в любое место, куда ей только понадобится.

* * *

Но в конце концов вышло так, что с матерью поехал не Робинтон, а отец. Пропев сложнейшее соло, завершавшее праздник Равноденствия, Мерелан потеряла сознание, и Петирон внезапно осознал, что его супруга больна.

Робинтон через барабанщиков попросил Ф'лона о помощи. Он сам помог матери взобраться на спину Сайманит'а. Потом он отошел в сторону, а отец уселся рядом с матерью. Отец нервничал и выглядел обеспокоенным, но это нисколько не смягчало собственных страхов Робинтона. «Ну, хоть раз подумай ты прежде всего о ней!» — мысленно воззвал он к отцу.

Через час Ф'лон вернулся, выпил холодного фруктового напитка, закусил печеньем и в подробностях поведал, что он устроил Мерелан в домике с чудным видом на море и что Петирон суетился и хлопотал над ней, как наседка над цыпленком, пока Ф'лон не убедился, что довез Мерелан в целости и сохранности. Младшая сестра Мерелан попросила своего мужа на время занять Петирона хоть чем-нибудь и пообещала, что позаботится о певице.

— Она очень встревожилась, когда увидела твою мать. Я помню, она и в Бендене была хрупкой, но все-таки тогда она не выглядела такой… такой болезненной, — сказал Ф'лон, взглянув на Лорру. Та почти незаметно кивнула.

— Я разговаривал с Джинией. Она считает, что летний отдых поправит мамино здоровье, — начал говорить Робинтон и вдруг заметил, как Ф'лон и Лорра переглянулись. — Эй, послушайте! Если вы что-то знаете, так скажите мне! Ведь это же моя мама! Я имею право знать!

Лорра повернулась к нему, явно приняв какое-то решение.

— Если уж Джиния не знает, что с ней, так откуда знать нам? Но она надеется, что отдых пойдет ей на пользу. Мерелан никогда не отличалась крепким здоровьем…

— Вы хотите сказать: после того, как родила такого здоровенного дурня, как я? — спросил Робинтон. Он однажды случайно услышал, как Петирон жаловался, что рождение ребенка очень скверно отразилось на Мерелан.

— Ты был не таким уж большим дурнем, когда родился, — не то, что сейчас, — заявила Лорра со свойственным ей своеобразным юмором, — а потому не пытайся зарыться в навозную кучу, чтобы искупить несуществующую вину. Ты ни в чем не виноват. — Лорра кашлянула, сообразив, видимо, что чересчур выделила слово «ты». В результате создалось впечатление, будто она знает, кто именно виноват. — Мерелан всю жизнь держится на нервах. Она столько сил вкладывает в пение, что в результате ей самой ничего не остается. Но с возрастом силы женщины уже не так быстро восстанавливаются, как в молодости.

— Но мама просто не сможет жить без пения…

— Не думаю, что до этого дойдет, — резко произнесла Лорра. — Но ей определенно пора завязывать с изнурительными выступлениями. Майзелла вполне может ее заменить. Или пусть он пишет в расчете на Халанну — та будет только рада сменить Мерелан на посту первой певицы.

Глаза Лорры полыхнули гневом, и Робинтон не удержался от смеха: очень уж верным было замечание Лорры.

— Твоему отцу полезно иногда пугаться, — продолжала Лорра. — А то он привык относиться ко всем стараниям Мерелан как к чему-то само собой разумеющемуся.

— Но ведь и вправду никто, кроме нее, не в силах петь его произведения, — сказал Робинтон, сам не понимая, с чего вдруг ему вздумалось защищать отца.

— Значит, пусть пишет вещи попроще. Как бы то ни было, твои песни в состоянии спеть любой — и радуют они всех.

Робинтон попытался было возразить, но Лорра погрозила ему пальцем.

— Да знаю я, знаю! Но что поделаешь, если это правда? Верно, всадник?

Ф'лон улыбнулся и энергично закивал. Затем он встал и стряхнул с колен крошки от печенья.

— Когда захочешь навестить ее, передай мне весть, — сказал он, застегивая куртку. — А я на обратном пути разрешу Сайманит'у поохотиться.

* * *

Осенью Мерелан вернулась в Дом арфистов. Она была бронзовой от загара и выглядела отдохнувшей и посвежевшей. Петирон по-прежнему был внимателен к ней. Да и вообще он, похоже, с возрастом подобрел — как сказал мастер Бослер какому-то подмастерью. Но, как вскорости понял Робинтон, Петирон мог сделаться мягче по отношению к другим — но не к сыну. На самом деле Петирон игнорировал сына даже более тщательно, чем прежде. Даже обычные лаконичные замечания в адрес группы баритонов — и те прекратились. Впрочем, с тех пор, как Робинтон возглавил эту группу, у Петирона не осталось причин ругать ее. Певцы старались изо всех сил, лишь бы избавить Робинтона от резких замечаний отца. Петирон стал чаще улыбаться — правда, по большей части сопрано и альтам — и чаще хвалить дисканты. Мерелан продолжала обучать солистов, но теперь учеников у нее было немного. Однажды утром, через две недели после возвращения Мерелан и Петирона, мастер Дженелл вызвал Робинтона к себе. Робинтон заметил, что мастер-арфист выглядит усталым и постаревшим; Робинтон вообще теперь очень внимательно относился к подобным вещам.

— Итак, Роб, тебе исполнилось пятнадцать. Верно? — начал Дженелл. Робинтон кивнул. — Чем же мы тебя займем в этом семестре?

Этот вопрос удивил Робинтона. Юноша беспокойно заерзал.

— Боюсь, я вас не совсем понял, мастер. — Робинтон умолк, потом, кашлянув, высказался напрямик: — В следующем семестре обычно проходят теорию и композицию…

— Ах, мальчик мой, их ты давным-давно освоил. Я видел ту вещь для оркестра, которую ты сочинил по просьбе Уошелла. Никто не смог найти в ней ни единого изъяна.

Дженелл успокаивающе улыбнулся. Потом лицо его посуровело.

— Но я не могу определить тебя в класс твоего отца. И мне нужно понять, как наилучшим образом организовать твое дальнейшее обучение.

Поняв, что ему не грозит перспектива попасть в ученики к отцу, Робинтон от облегчения даже зажмурился на миг.

— Я буду откровенен, Роб. Я никогда не мог понять, почему отец относится к тебе с такой антипатией, — и при этом никто никогда не слыхал от тебя ни единого слова жалобы.

— Он — мой отец, мастер Дженелл.

— Ну что ж, не станем вдаваться в подробности. В общем, в результате тебя усыновил весь цех — тебя и твой талант.

Робинтон от смущения втянул голову в плечи. Мастер Дженелл похлопал его по колену.

— Робинтон, скромность — штука хорошая, но не позволяй ей сбить тебя с пути.

Робинтон не знал, куда деваться, а потому принялся озираться по сторонам — вдруг обстановка уютного кабинета мастера-арфиста натолкнет его на какую-нибудь мысль… На глаза ему попалась карта, утыканная маленькими цветными флажками; они показывали, где находятся мастера и подмастерья цеха. Во множестве поселений таких флажков не было, а это означало, что там ожидают арфиста.

— Мастер Дженелл, мне нравится учить, — сказал Робинтон, указывая на карту. — И мои ученики добиваются неплохих результатов.

— Далеко не во всех неотмеченных холдах примут арфиста, даже если я его туда пришлю, — странным тоном произнес Дженелл, а когда Робинтон в смятении уставился на него, со вздохом добавил: — Некоторые холды не нуждаются в наших услугах.

— Честно говоря, мне трудно в это поверить, — потрясенно выдохнул Робинтон. — Неужели есть люди, не желающие учиться читать, писать и считать? А как же они живут?

— Уж поверь, Роб, — сказал Дженелл, усаживаясь поудобнее. — Но многим мы все-таки еще нужны. Нам не грозит запустение, как Вейрам. — Он прочистил горло и покопался в записях, лежавших на столе. — Тебе еще предстоит узнать, что далеко не все относятся к арфистам с тем уважением, какое нам хотелось бы видеть. Однако, раз уж мы заговорили о делах арфистов, позволь полюбопытствовать: как бы ты отнесся к чисто учительскому назначению?

Робинтон снова заерзал, на этот раз — от радостного возбуждения. Он знал, что одноклассники считают, будто ему нравится учить или, как они выражались, просвещать тупиц. Но Робинтону процесс обучения и вправду был не в тягость. Для него все искупалось конечным результатом — сияющей улыбкой ученика, вдруг постигшего что-то новое.

— Наверное, я бы обрадовался, мастер. — Робинтон украдкой взглянул на главного арфиста и вдруг сообразил. — Мастер Дженелл, но кто же станет слушаться учителя, которому всего пятнадцать? Я, конечно, уже довольно взрослый, но все-таки… — И он беспомощно взмахнул рукой.

— Если ты будешь работать вместе с более опытным наставником, тебя везде примут с радостью, — сказал Дженелл, потирая подбородок. — Особенно если ты пообещаешь мне, что не перестанешь сочинять песни и баллады.

Робинтон покраснел.

— Я, наверно, не могу их не сочинять, — смиренно признался он.

— Вот и отлично. Нам нужно освежить репертуар, ввести в него броские, легко запоминающиеся мелодии. Люди любят насвистывать мелодии, напевать новые песенки, подбирать созвучия. Тебе это неплохо удается. И я надеюсь, что ты будешь продолжать в том же духе.

— Ну, если можно… — еле слышно пробормотал Робинтон.

— Не просто «можно», Робинтон! Это очень важно! Прекрати вспыхивать, словно светильник. Учись принимать заслуженную похвалу с тем же достоинством, что и заслуженную критику. — Дженелл снова кашлянул. — Ну, что ж, будем считать, что это дело решенное. Но, может, ты хотел бы остаться в цехе? Мы нашли бы для тебя дело и здесь, хотя твоя мама после отдыха и чувствует себя намного лучше.

Робинтона тронула забота мастера Дженелла, он с благодарностью улыбнулся.

— Я — ваш ученик, мастер. Вы можете отправить меня, куда сочтете нужным, Туда, где я буду полезен.

Он не стал добавлять: «Здесь от меня все равно никакой пользы», — но эти слова словно повисли в воздухе.

— Значит, решено. Я посмотрю, кому из арфистов нужен помощник.

Робинтон и сам не заметил, как попрощался с мастером-арфистом и очутился в коридоре — так он был поглощен этой потрясающей новостью.

По правде говоря, он и сам уже подумывал, как бы уехать из цеха и избавиться от придирчивых взглядов отца. Втайне Робинтон подозревал, что именно их молчаливый конфликт подтачивает здоровье мамы: ведь ей приходится все терпеть, да еще и постоянно утихомиривать отца. Робинтону хотелось жить самостоятельно, без постоянного ощущения скованности, преследующего его здесь, в цехе, и спокойно писать музыку. Он искренне обрадовался возможности уехать, особенно после того, как мастер Дженелл пообещал ему регулярно сообщать о здоровье Мерелан. Так будет лучше и для нее тоже; ей не придется беспокоиться о сыне, зато она сможет им гордиться.

Робинтон отправился в мастерскую — нанести последний слой лака на маленькую арфу, которую он сейчас ладил. Вообще-то, Робинтон делал эту арфу на продажу, но теперь решил взять с собой. Он и так уже заработал на своих изделиях несколько марок. Джеринт поинтересовался, чего хотел от него мастер-арфист.

Робинтон пожал плечами.

— Поговорить насчет следующего семестра, — ответил он — и, в общем, сказал чистую правду.

Робинтону так долго приходилось прятать свои чувства, что теперь это превратилось в привычку. Хотя ему не терпелось поделиться новостями с мамой, он знал, что сейчас она на уроках. А раз он не мог поделиться с ней, то предпочел пока помалкивать. В конце концов, ему хотелось сполна насладиться своей радостью. Мало того, что ему не придется изучать теорию под руководством отца — его еще и отправят из цеха с первым официальным поручением! А кроме того, он получил намек, за который старшие ученики душу бы продали: мастер Дженелл явно обдумывает, кто в ближайшее время сменит стол — в соответствии с традицией цеха. Значит, теперь в любой момент можно ожидать, что кому-то присвоят звание подмастерья; среди учеников только и разговоров было, что об этом.

Иногда счастливчиков заранее предупреждали, что им пора собирать вещи. Но чаще всего они ни о чем не догадывались до того самого момента, пока мастер Дженелл не называл их имена. А смену стола всегда сопровождал замечательный праздник. Мастера любили заставать врасплох учеников четвертого года обучения и заставляли их попотеть, прежде чем вознаградить за труды. Ну что ж, по крайней мере, у него будет время предупредить маму, что он уезжает. Но Робинтон знал, что она порадуется за него. Стать помощником арфиста — уже большая честь.

Робинтон навис над арфой, осматривая ее, и подул себе под нос, отгоняя испарения. Запах у лака был удушающий.

— То, что надо! — сказал мастер Бослер, остановившись у рабочего места Робинтона. Он коротко хлопнул ученика по спине. — Отличная вещь! И узор выложен замечательно. И сделана из небесного дерева! Просто замечательно! На следующей Встрече за нее можно будет выручить неплохие деньги.

— Небесное дерево добыть непросто… Я вот думаю: может, мне ее придержать ненадолго? — сказал Робинтон, внимательно вглядываясь в лицо мастера Бослера.

Знает ли он о том, что ждет Робинтона в ближайшем будущем? Мастер Дженелл, конечно же, советовался с мастерами, у которых Робинтон учился. Ведь он ученик, и решение о его дальнейшем обучении должны принимать все мастера — может, и его отец тоже, — в зависимости от того, что они думают о его успехах. Так что, возможно, мастер Бослер в курсе дела. Но Робинтон так и не сумел ничего прочесть ни по морщинистому лицу, ни в проницательном взгляде мастера.

Ну и ладно, решил Робинтон и, улыбнувшись мастеру, вновь взялся за арфу. Он не пользовался быстросохнущим лаком, поскольку на нем оставались разводы от кисточки.

К обеду настроение Робинтона изменилось: он ударился в другую крайность, и теперь у него противно ныло под ложечкой. Может, все это как раз придумал отец, чтобы убрать нелюбимого сына с глаз подальше? Отец только обрадуется, если Робинтона отправят вкалывать в какой-нибудь захолустный маленький холд. Или придумает что похуже — вот будет смеху, если его приставят к мастеру Рикарди в Форт-холде. У него и так уже целых три помощника и еще арфист постарше, у которого только и дел, что развлекать стариков холда. Нет, мастер Дженелл твердо сказал, что хочет поручить Робинтону преподавание. Но этот довод заставил Робинтона вернуться к другому вопросу, может, даже более серьезному: а действительно ли он хочет преподавать?

Лорра в тот день превзошла сама себя, но Робинтону за обедом кусок не лез в горло. Товарищи по столу не преминули это отметить — Робинтон славился своей прожорливостью.

— Да я лака сегодня надышался, — пояснил он, надеясь, что они поверят и отстанут.

Фалони смерил его удивленным взглядом.

— В первый раз за три Оборота, — заметил он. — Ну и хорошо. Нам больше достанется. Верно, ребята?

И он стянул с блюда третий кусок жареного мяса.

Робинтон не видел в коридоре никаких тюков; значит, никто не догадывается, что сегодня вечером кто-то может сменить стол. Роб исподтишка оглядел учеников четвертого года обучения. Судя по тому, с каким рвением они поглощали обед, с аппетитом у них все было в порядке. Робинтон решительно обмакнул кусочек хлеба в подливку и съел, хотя его слегка мутило — и от голода, и от нервного волнения. Состояние было для него непривычным.

Ему никогда прежде не приходилось ходить голодным. И что он так разнервничался? Ведь это всего лишь догадка — будто сегодняшний вечер может оказаться тем самым, знаменательным вечером.

Робинтон поерзал, пытаясь поймать взгляд матери, но Мерелан была слишком занята едой и беседой со своими соседями по столу, Петироном и мастером Уошеллом. Ну, не исключено, что она и сама ничего не знает.

Поскольку почти все время трапезы Робинтон занимался тем, что оглядывал обеденный зал, он вскоре заметил подмастерье Шонегара. В его появлении ничего особенного не было. Подмастерья постоянно курсировали туда-сюда: уезжали из цеха с поручениями и возвращались, чтобы получить новое или посоветоваться с мастерами.

Подали сладости и кла. С ними Робинтон сумел управиться без особых трудностей.

Затем послышался скрип отодвигаемого стула, и мастер Дженелл, поднявшись с места, постучал по бокалу, чтобы привлечь к себе внимание. В зале мгновенно воцарилась тишина. Все затаили дыхание.

— Ага. Вижу, вы готовы меня выслушать. — Дженелл с улыбкой оглядел стол мастеров, стол подмастерьев, а затем и учеников. — Итак, мастер Уошелл, обеспечьте нам дополнительные стулья.

Эта задача обычно возлагалась на учеников первого года обучения. Вот и сейчас мальчишки выбежали из зала и вернулись со стульями. Подмастерья потеснились, чтобы дать место новым товарищам. Двенадцать стульев! Кто же займет их через каких-нибудь несколько минут? Учеников, завершающих обучение, было девятнадцать, и все они старались сейчас выглядеть спокойными и невозмутимыми, как и подобает настоящим арфистам.

Обычай требовал, чтобы каждого нового подмастерья торжественно проводили от ученической скамьи к стулу, знаменующему его новый статус.

Мастер Дженелл достал из кармана лист пергамента и сощурился, притворяясь, будто не может разобрать, что там написано.

— Подмастерье Кайли.

Бывший ученик проворно вскочил на ноги, и улыбающийся подмастерье-наставник тут же двинулся к нему под общие аплодисменты. Все присутствующие принялись отбивать ритм и затянули традиционное приветствие: «Иди же, Кайли, иди. Время настало идти вперед. Иди же, Кайли, иди. Иди в новую жизнь. Иди, Кайли, иди».

— Ты поедешь в Керун, в холд Широкого Залива, — сказал Дженелл, легко перекрыв и пение, и рукоплескания.

Так он вызвал еще десятерых учеников. Последним из них был Эвенек — всеобщий любимец. Двое подмастерьев даже поспорили за право отвести его к новому столу. У Эвенека был лирический тенор, и он часто пел дуэтом с Мерелан. И вот теперь Мерелан радостно захлопала, услышав, что Эвенека отправляют в Телгар-холд; это было очень почетное назначение.

И вот остался всего один стул — и восемь возможных кандидатов.

Дженелл подождал, пока Эвенек усядется и новые соседи поздравят его.

— Как всем вам прекрасно известно, арфисту необходимо обладать множеством талантов. И некоторые из нас, — очаровательно улыбаясь, продолжал Дженелл, — наделены ими — совершенно несправедливо — сверх меры.

Робинтон оглядел оставшихся учеников. Кайли и Эвенек были лучшими по четвертому году обучения. Прочих же никак нельзя было назвать «несправедливо» одаренными.

— Однако я настаиваю на том, что, если ученик во всей полноте освоил наше ремесло, не следует препятствовать ему в получении звания, даруемого за знания и способности и — как в данном случае — редкостный талант.

По залу пробежал гомон. Все пытались угадать, кто же этот счастливчик. Старшие ученики сидели с озадаченным видом.

— Подмастерье Шонегар. Вы просили об этой привилегии еще два Оборота назад, когда уезжали из цеха. Воспользуйтесь же своим правом.

Все тут же повернулись к Шонегару. Тот встал и с обычной своей хитрой усмешкой размеренным шагом двинулся к столу, за которым сидели ученики третьего года обучения.

Когда Шонегар остановился рядом с Робинтоном, тот попросту оцепенел. Разинув от изумления рот, он смотрел на Шонегара круглыми глазами.

— Закрой рот, прекрати на меня таращиться и вставай, — вполголоса произнес Шонегар. — Твой час настал — и иначе это произойти не могло.

И Шонегар расплылся в улыбке: его позабавил поднявшийся в зале потрясенный гул.

Робинтон все никак не мог переварить случившееся, но Шонегар не стал дожидаться, пока он освоится. Он попросту подхватил Робинтона под руку и заставил встать.

— Иди! Иди, Робинтон! — и с этими словами Шонегар, развернув юношу, потащил его к столу подмастерьев. — Иди, Робинтон, иди!

— Эй, не так быстро! — воскликнул мастер Уошелл. Он вскочил со своего места и, высоко вскинув руки, зааплодировал — а остальные присоединились к нему. Встал Бослер, хлопая в такт шагам Шонегара. И Бетрис встала — и остальные мастера, и Оголли, и Северейд, и даже повара столпились в дверях и присоединились ко всеобщему ликованию. Во всем зале остались сидеть только два человека — родители Робинтона. Мерелан плакала, а Петирон был так ошеломлен, что, похоже, просто не мог пошевелиться.

Робинтон понял бы и сам, даже если б Шонегар и не сказал ему об этом на ухо, что сейчас он расквитался со своим отцом единственным доступным ему способом — добившись успеха.

«Иди, Робинтон, иди!»

Робинтон шел меж столов, не стыдясь слез, текущих по лицу, и сглатывая застрявший в горле ком. Он старался держаться с достоинством, хотя у него дрожали колени. Шонегар, так и не выпустивший его руки, протащил Робинтона мимо главного стола.

Мерелан улыбнулась сыну сквозь слезы и послала ему ликующий взгляд. Ни она, ни Робинтон не смотрели в этот момент на Петирона.

Усаженный на последний свободный стул, Робинтон дрожал всем телом. Он едва понимал, что ему говорят остальные новоиспеченные подмастерья. Он заметил лишь, что у каждого из них на плече уже повязан шнур — знак нового звания, — а потом Шонегар повязал ему такой же.

— Подмастерье Робинтон отправится к мастеру Лобирну, в холд Плоскогорье. Мы надеемся, что этот здравомыслящий юноша избавит мастера Лобирна от множества проблем, — объявил во всеуслышание мастер Дженелл, а затем велел принести для новых подмастерьев бокалы и вино. В поднявшейся суматохе Петирон незаметно выскользнул из комнаты. А Мерелан осталась. И Робинтон подумал, что так оно и должно было быть.

Загрузка...