| Михаил Булгаков | Mikhail Bulgakov. |
| Мастер и Маргарита | The Master and Margarita (1997) |
| ...Так кто ж ты, наконец? | '... who are you, then?' |
| - Я - часть той силы, | 'I am part of that power |
| что вечно хочет | which eternally wills |
| зла и вечно совершает благо. | evil and eternally works good.' |
| Гете. "Фауст" | Goethe, Faust |
| ЧАСТЬ ПЕРВАЯ | * BOOK ONE * |
| Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными | CHAPTER 1. Never Talk with Strangers |
| В час жаркого весеннего заката, на Патриарших прудах, появилось двое граждан. Первый из них, приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй - плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке - был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках. | At the hour of the hot spring sunset two citizens appeared at the Patriarch's Ponds. One of them, approximately forty years old, dressed in a grey summer suit, was short, dark-haired, plump, bald, and carried his respectable fedora hat in his hand. His neatly shaven face was adorned with black horn-rimmed glasses of a supernatural size. The other, a broadshouldered young man with tousled reddish hair, his checkered cap cocked back on his head, was wearing a cowboy shirt, wrinkled white trousers and black sneakers. |
| Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, а молодой спутник его - поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. | The first was none other than Mikhail Alexandrovich Berlioz,[2] editor of a fat literary journal and chairman of the board of one of the major Moscow literary associations, called Massolit[3] for short, and his young companion was the poet Ivan Nikolaevich Ponyrev, who wrote under the pseudonym of Homeless.[4] |
| Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью "Пиво и воды". | Once in the shade of the barely greening lindens, the writers dashed first thing to a brightly painted stand with the sign: 'Beer and Soft Drinks.' |
| Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, | Ah, yes, note must be made of the first oddity of this dreadful May evening. There was not a single person to be seen, not only by the stand, |
| параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, - никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея. | but also along the whole walk parallel to Malaya Bronnaya Street. At that hour when it seemed no longer possible to breathe, when the sun, having scorched Moscow, was collapsing in a dry haze somewhere beyond Sadovoye Ring, no one came under the lindens, no one sat on a bench, the walk was empty. |
| - Дайте нарзану, - попросил Берлиоз. | 'Give us seltzer,' Berlioz asked. |
| - Нарзану нету, - ответила женщина в будочке и почему-то обиделась. | 'There is no seltzer,' the woman in the stand said, and for some reason became offended. |
| - Пиво есть? - сиплым голосом осведомился Бездомный. | 'Is there beer?' Homeless inquired in a rasping voice. |
| - Пиво привезут к вечеру, - ответила женщина. | 'Beer'll be delivered towards evening,' the woman replied. |
| - А что есть? - спросил Берлиоз. | 'Then what is there?' asked Berlioz. |
| - Абрикосовая, только теплая, - сказала женщина. | 'Apricot soda, only warm,' said the woman. |
| - Ну, давайте, давайте, давайте!.. | 'Well, let's have it, let's have it! . . .' |
| Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной. | The soda produced an abundance of yellow foam, and the air began to smell of a barbershop. Having finished drinking, the writers immediately started to hiccup, paid, and sat down on a bench face to the pond and back to Bronnaya. |
| Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. | Here the second oddity occurred, touching Berlioz alone. He suddenly stopped hiccuping, his heart gave a thump and dropped away somewhere for an instant, then came back, but with a blunt needle lodged in it. Besides that, Berlioz was gripped by fear, groundless, yet so strong that he wanted to flee the Ponds at once without looking back. |
| Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: "Что это со мной? Этого никогда не было... сердце шалит... я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск... " | Berlioz looked around in anguish, not understanding what had frightened him. He paled, wiped his forehead with a handkerchief, thought: "What's the matter with me? This has never happened before. My heart's acting up ... I'm overworked . .. Maybe it's time to send it all to the devil and go to Kislovodsk . . .'[5] |
| И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же | And here the sweltering air thickened before him, and a transparent citizen of the strangest appearance wove himself out of it. A peaked jockey's cap on his little head, a short checkered jacket also made of air ... A citizen |
| пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая. | seven feet tall, but narrow in the shoulders, unbelievably thin, and, kindly note, with a jeering physiognomy. |
| Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: "Этого не может быть!.." | The life of Berlioz had taken such a course that he was unaccustomed to extraordinary phenomena. Turning paler still, he goggled his eyes and thought in consternation: 'This can't be! . . .' |
| Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо. | But, alas, it was, and the long, see-through citizen was swaying before him to the left and to the right without touching the ground. |
| Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца. | Here terror took such possession of Berlioz that he shut his eyes. When he opened them again, he saw that it was all over, the phantasm had dissolved, the checkered one had vanished, and with that the blunt needle had popped out of his heart. |
| - Фу ты черт! - воскликнул редактор, - ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, - он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали. | 'Pah, the devil!' exclaimed the editor. 'YOU know, Ivan, I nearly had heatstroke just now! There was even something like a hallucination . ..' He attempted to smile, but alarm still jumped in his eyes and his hands trembled. |
| Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: "Ну-с, итак..." - повел речь, прерванную питьем абрикосовой. | However, he gradually calmed down, fanned himself with his handkerchief and, having said rather cheerfully: 'Well, and so . . .', went on with the conversation interrupted by their soda-drinking. |
| Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. | This conversation, as was learned afterwards, was about Jesus Christ. The thing was that the editor had commissioned from the poet a long anti-religious poem for the next issue of his journal. Ivan Nikolaevich had written this poem, and in a very short time, but unfortunately the editor was not at all satisfied with it. Homeless had portrayed the main character of his poem - that is, Jesus - in very dark colours, but nevertheless the whole poem, in the editor's opinion, had to be written over again. And so the editor was now giving the poet something of a lecture on Jesus, with the aim of underscoring the poet's essential error. |
| Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича - изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с | It is hard to say what precisely had let Ivan Nikolaevich down - the descriptive powers of his talent or a total unfamiliarity with the |
| вопросом, по которому он писал, - но Иисус в него получился ну совершенно как живой, некогда существовавший Иисус, только правда снабженный всеми отрицательными чертами Иисус. | question he was writing about - but his Jesus came out, well, completely alive, the once-existing Jesus, though, true, a Jesus furnished with all negative features. |
| Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем - простые выдумки, самый обыкновенный миф. | Now, Berlioz wanted to prove to the poet that the main thing was not how Jesus was, good or bad, but that this same Jesus, as a person, simply never existed in the world, and all the stories about him were mere fiction, the most ordinary mythology. |
| Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых "Анналов", где говорится о казни Иисуса, -есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка. | It must be noted that the editor was a well-read man and in his conversation very skilfully pointed to ancient historians - for instance, the famous Philo of Alexandria[6] and the brilliantly educated Flavius Josephus[7] - who never said a word about the existence of Jesus. Displaying a solid erudition, Mikhail Alexandrovich also informed the poet, among other things, that the passage in the fifteenth book of Tacitus's famous Annals, the forty-fourth chapter, where mention is made of the execution of Jesus, was nothing but a later spurious interpolation. |
| Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду. | The poet, for whom everything the editor was telling him was new, listened attentively to Mikhail Alexandrovich, fixing his pert green eyes on him, and merely hiccuped from time to time, cursing the apricot soda under his breath. |
| - Нет ни одной восточной религии, -говорил Берлиоз, - в которой, как правило непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор... | ‘There's not a single Eastern religion,' Berlioz was saying, 'in which, as a rule, an immaculate virgin did not give birth to a god. And in just the same way, without inventing anything new, the Christians created their Jesus, who in fact never lived. It's on this that the main emphasis should be placed . . .' |
| Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, - поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного | Berlioz's high tenor rang out in the deserted walk, and as Mikhail Alexandrovich went deeper into the maze, which only a highly educated man can go into without risking a broken neck, the poet learned more and more interesting and useful things about the Egyptian Osiris,[9] a benevolent god and the son of Heaven and Earth, and about the |
| бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике. | Phoenician god Tammoz,[10] and about Marduk," and even about a lesser known, terrible god, Vitzliputzli,'[2] once greatly venerated by the Aztecs in Mexico. |
| И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек. | And just at the moment when Mikhail Alexandrovich was telling the poet how the Aztecs used to fashion figurines of Vitzli-putzli out of dough - the first man appeared in the walk. |
| Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. | Afterwards, when, frankly speaking, it was already too late, various institutions presented reports describing this man. A comparison of them cannot but cause amazement. |
| Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй - что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было. | Thus, the first of them said that the man was short, had gold teeth, and limped on his right leg. The second, that the man was enormously tall, had platinum crowns, and limped on his left leg. The third laconically averred that the man had no distinguishing marks. |
| Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится. | It must be acknowledged that none of these reports is of any value. |
| Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой - золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду - лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом - иностранец. | First of all, the man described did not limp on any leg, and was neither short nor enormous, but simply tall. As for his teeth, he had platinum crowns on the left side and gold on the right. He was wearing an expensive grey suit and imported shoes of a matching colour. His grey beret was cocked rakishly over one ear; under his arm 1-e carried a stick with a black knob shaped like a poodle's head.[13] He looked to be a little over forty. Mouth somehow twisted. Clean-shaven. Dark-haired. Right eye black, left - for some reason - green. Dark eyebrows, but one higher than the other. In short, a foreigner.[14] |
| Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей. | Having passed by the bench on which the editor and the poet were placed, the foreigner gave them a sidelong look, stopped, and suddenly sat down on the next bench, two steps away from the friends. |
| "Немец", - подумал Берлиоз. | 'A German . . .' thought Berlioz. |
| "Англичанин, - подумал Бездомный, - ишь, | 'An Englishman . . .' thought Homeless. 'My, |
| и не жарко ему в перчатках". | he must be hot in those gloves.' |
| А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало. | And the foreigner gazed around at the tall buildings that rectangularly framed the pond, making it obvious that he was seeing the place for the first time and that it interested him. |
| Он остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки. | He rested his glance on the upper floors, where the glass dazzlinglv reflected the broken-up sun which was for ever departing from Mikhail Alexandrovich, then shifted it lower down to where the windows were beginning to darken before evening, smiled condescendingly at something, narrowed his eyes, put his hands on the knob and his chin on his hands. |
| - Ты, Иван, - говорил Берлиоз, - очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился целый ряд сынов божиих, как, скажем, феникийский Адонис, фригийский Аттис, персидский Митра, коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтоб ты, вместо рождения или, предпложим, прихода волхвов, изобразил бы нелепые слухи об этом приходе... | 'For instance, Ivan,' Berlioz was saying, 'you portrayed the birth of Jesus, the son of God, very well and satirically, but the gist of it is that a whole series of sons of God were born before Jesus, like, say, the Phoenician Adonis, [15] the Phrygian Atris,[16] the Persian Mithras.[17] And, to put it briefly, not one of them was born or ever existed, Jesus included, and what's necessary is that, instead of portraying his birth or, suppose, the coming of the Magi,'[8] you portray the absurd rumours of their coming. |
| А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!.. | Otherwise it follows from your story that he really was born! . . .' |
| Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям. | Here Homeless made an attempt to stop his painful hiccuping by holding his breath, which caused him to hiccup more painfully and loudly, and at that same moment Berlioz interrupted his speech, because the foreigner suddenly got up and walked towards the writers. |
| Те поглядели на него удивленно. | They looked at him in surprise. |
| - Извините меня, пожалуйста, - заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, - что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что... | 'Excuse me, please,' the approaching man began speaking, with a foreign accent but without distorting the words, 'if, not being your acquaintance, I allow myself... but the subject of your learned conversation is so interesting that...' |
| Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться. | Here he politely took off his beret, and the friends had nothing left but to stand up and make their bows. |
| "Нет, скорее француз..." - подумал Берлиоз. | 'No, rather a Frenchman .. .' thought Berlioz. |
| "Поляк?.." - подумал Бездомный. | 'A Pole? . . .' thought Homeless. |
| Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а... как бы выразиться... заинтересовал, что ли. | It must be added that from his first words the foreigner made a repellent impression on the poet, but Berlioz rather liked him - that is, not liked but ... how to put it ... was interested, or whatever. |
| - Разрешите мне присесть? - вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор. - Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? - спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз. | 'May I sit down?' the foreigner asked politely, and the friends somehow involuntarily moved apart; the foreigner adroidy sat down between them and at once entered into the conversation: 'Unless I heard wrong, you were pleased to say that Jesus never existed?' the foreigner asked, turning his green left eye to Berlioz. |
| - Нет, вы не ослышались, - учтиво ответил Берлиоз, - именно это я и говорил. | 'No, you did not hear wrong,' Berlioz replied courteously, 'that is precisely what I was saying.' |
| - Ах, как интересно! - воскликнул иностранец. | 'Ah, how interesting!' exclaimed the foreigner. |
| "А какого черта ему надо?" - подумал Бездомный и нахмурился. | 'What the devil does he want?' thought Homeless, frowning. |
| - А вы соглашались с вашим собеседником?- осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному. | 'And you were agreeing with your interlocutor?' inquired the stranger, turning to Homeless on his right. |
| - На все сто! - подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально. | 'A hundred per cent!' confirmed the man, who was fond of whimsical and figurative expressions. |
| - Изумительно! - воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: - Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? - он сделал испуганные глаза и прибавил: - Клянусь, я никому не скажу. | 'Amazing!' exclaimed the uninvited interlocutor and, casting a thievish glance around and muffling his low voice for some reason, he said: 'Forgive my importunity, but, as I understand, along with everything else, you also do not believe in God?' he made frightened eyes and added: 'I swear I won't tell anyone!' |
| - Да, мы не верим в бога, - чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. - Но об этом можно говорить совершенно свободно. | 'No, we don't believe in God,' Berlioz replied, smiling slightly at the foreign tourist's fright, but we can speak of it quite freely.' |
| Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства: | The foreigner sat back on the bench and asked, even with a slight shriek of curiosity: |
| - Вы - атеисты?! | 'You are - atheists?!' |
| - Да, мы - атеисты, - улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: "Вот прицепился, заграничный гусь!" | ‘Yes, we're atheists,' Berlioz smilingly replied, and Homeless thought, getting angry: 'Latched on to us, the foreign goose!' |
| - Ох, какая прелесть! - вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора. | 'Oh, how lovely!' the astonishing foreigner cried out and began swivelling his head, looking from one writer to the other. |
| - В нашей стране атеизм никого не удивляет, - дипломатически вежливо сказал Берлиоз, - большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге. | 'In our country atheism does not surprise anyone,' Berlioz said with diplomatic politeness. 'The majority of our population consciously and long ago ceased believing in the fairytales about God.' |
| Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом такие слова: | Here the foreigner pulled the following stunt: he got up and shook the amazed editor's hand, accompanying it with these words: |
| - Позвольте вас поблагодарить от всей души! | 'Allow me to thank you with all my heart!' |
| - За что это вы его благодарите? - заморгав, осведомился Бездомный. | 'What are you thanking him for?' Homeless inquired, blinking. |
| - За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, - многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак. | 'For some very important information, which is of great interest to me as a traveller,' the outlandish fellow explained, raising his finger significantly. |
| Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту. | The important information apparendy had indeed produced a strong impression on the traveller, because he passed his frightened glance over the buildings, as if afraid of seeing an atheist in every window. |
| "Нет, он не англичанин... " - подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: "Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!" - и опять нахмурился. | 'No, he's not an Englishman ...' thought Berlioz, and Homeless thought: 'Where'd he pick up his Russian, that's the interesting thing!' and frowned again. |
| - Но, позвольте вас спросить, - после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, - как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять? | 'But, allow me to ask you,' the foreign visitor spoke after some anxious reflection, 'what, then, about the proofs of God's existence, of which, as is known, there are exactly five?' |
| - Увы! - с сожалением ответил Берлиоз, -ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может. | 'Alas!' Berlioz said with regret. 'Not one of these proofs is worth anything, and mankind shelved them long ago. You must agree that in the realm of reason there can be no proof of God's existence.' |
| - Браво! - вскричал иностранец, - браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство! | 'Bravo!' cried the foreigner. 'Bravo! You have perfectly repeated restless old Immanuel's[19] thought in this regard. But here's the hitch: he roundly demolished all five proofs, and then, as if mocking himself, constructed a sixth of his own.' |
| - Доказательство Канта, - тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, - также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством. | 'Kant's proof,' the learned editor objected with a subtle smile, 'is equally unconvincing. Not for nothing did Schiller say that the Kantian reasoning on this question can satisfy only slaves, and Strauss simply laughed at this proof.' |
| Берлиоз говорил, а сам в это время думал: "Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?" | Berlioz spoke, thinking all the while: 'But, anyhow, who is he? And why does he speak Russian so well?' |
| - Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! -совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич. | ‘They ought to take this Kant and give him a three-year stretch in Solovki[22] for such proofs!' Ivan Nikolaevich plumped quite unexpectedly. |
| - Иван! - сконфузившись, шепнул Берлиоз. | 'Ivan!' Berlioz whispered, embarrassed. |
| Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг. | But the suggestion of sending Kant to Solovki not only did not shock the foreigner, but even sent him into raptures. |
| - Именно, именно, - закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, - ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: "Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут". | 'Precisely, precisely,' he cried, and his green left eye, turned to Berlioz, flashed. 'Just the place for him! Didn't I tell him that time at breakfast: "As you will, Professor, but what you've thought up doesn't hang together. It's clever, maybe, but mighty unclear. You'll be laughed at."' |
| Берлиоз выпучил глаза. "За завтраком... Канту?.. Что это он плетет?" - подумал он. | Berlioz goggled his eyes. 'At breakfast... to Kant? . . . What is this drivel?' he thought. |
| - Но, - продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту,- отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас! | 'But,' the outlander went on, unembarrassed by Berlioz's amazement and addressing the poet, 'sending him to Solovki is unfeasible, for the simple reason that he has been abiding for over a hundred years now in places considerably more remote than Solovki, and to extract him from there is in no way possible, I assure you.' |
| - А жаль! - отозвался задира-поэт. | 'Too bad!' the feisty poet responded. |
| - И мне жаль! - подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: - Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога | 'Yes, too bad!' the stranger agreed, his eye flashing, and went on: 'But here is a question that is troubling me: if there is no God, then, |
| нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле? | one may ask, who governs human life and, in general, the whole order of things on earth?' |
| - Сам человек и управляет, - поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос. | 'Man governs it himself,' Homeless angrily hastened to reply to this admittedly none-too-clear question. |
| - Виноват, - мягко отозвался неизвестный,- для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, - тут неизвестный повернулся к Берлиозу, - вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома легкого... | 'Pardon me,' the stranger responded gently, 'but in order to govern, one needs, after all, to have a precise plan for a certain, at least somewhat decent, length of time. Allow me to ask you, then, how can man govern, if he is not only deprived of the opportunity of making a plan for at least some ridiculously short period -well, say, a thousand years - but cannot even vouch for his own tomorrow? 'And in fact,' here the stranger turned to Berlioz, 'imagine that you, for instance, start governing, giving orders to others and yourself, generally, so to speak, acquire a taste for it, and suddenly you get ...hem ... hem ... lung cancer ...' |
| - тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, - да, саркома, - жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, - и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье- совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. | - here the foreigner smiled sweetly, and if the thought of lung cancer gave him pleasure -'yes, cancer' - narrowing his eyes like a cat, he repeated the sonorous word - 'and so your governing is over! 'You are no longer interested in anyone's fate but your own. Your family starts lying to you. Feeling that something is wrong, you rush to learned doctors, then to quacks, and sometimes to fortune-tellers as well. Like the first, so the second and third are completely senseless, as you understand. And it all ends tragically: a man who still recently thought he was governing something, suddenly winds up lying motionless in a wooden box, and the people around him, seeing that the man lying there is no longer good for anything, burn him in an oven. |
| А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, - тут иностранец прищурился на Берлиоза, -пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмет - поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, | 'And sometimes it's worse still: the man has just decided to go to Kislovodsk' - here the foreigner squinted at Berlioz - 'a trifling matter, it seems, but even this he cannot accomplish, because suddenly, no one knows why, he slips and falls under a tram-car! Are you going to say it was he who governed himself that way? |
| что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? - и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком. | Would it not be more correct to think that he was governed by someone else entirely?' And here the unknown man burst into a strange little laugh. |
| Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. "Он не иностранец! Он не иностранец! - думал он, - он престранный субъект... Но позвольте, кто же он такой?" | Berlioz listened with great attention to the unpleasant story about the cancer and the tram-car, and certain alarming thoughts began to torment him. 'He's not a foreigner .. . he's not a foreigner . ..' he thought, 'he's a most peculiar specimen ... but, excuse me, who is he then?...' |
| - Вы хотите курить, как я вижу? -неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, - вы какие предпочитаете? | ‘You'd like to smoke, I see?' the stranger addressed Homeless unexpectedly. "Which kind do you prefer?' |
| - А у вас разные, что ли, есть? - мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились. | 'What, have you got several?' the poet, who had run out of cigarettes, asked glumly. |
| - Какие предпочитаете? - повторил неизвестный. | 'Which do you prefer?' the stranger repeated. |
| - Ну, "Нашу марку", - злобно ответил Бездомный. | 'Okay - Our Brand,' Homeless replied spitefully. |
| Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному: | The unknown man immediately took a cigarette case from his pocket and offered it to Homeless: |
| - "Наша марка". | 'Our Brand . . .' |
| И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно "Наша марка", сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник. | Editor and poet were both struck, not so much by Our Brand precisely turning up in the cigarette case, as by the cigarette case itself. It was of huge size, made of pure gold, and, as it was opened, a diamond triangle flashed white and blue fire on its lid. |
| Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: "Нет, иностранец!", а Бездомный: "Вот черт его возьми! А?" | Here the writers thought differently. Berlioz: 'No, a foreigner!', and Homeless: 'Well, devil take him, eh!...' |
| Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался. | The poet and the owner of the cigarette case lit up, but the non-smoker Berlioz declined. |
| "Надо будет ему возразить так, - решил Берлиоз, - да, человек смертен, никто против этого и не спорит. Но дело в том, что... " | 'I must counter him like this,' Berlioz decided, 'yes, man is mortal, no one disputes that. But the thing is . .. ' |
| Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец: | However, before he managed to utter these words, the foreigner spoke: |
| - Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно | 'Yes, man is mortal, but that would be only half the trouble. The worst of it is that he's |
| смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер. | sometimes unexpectedly mortal - there's the trick! And generally he's unable to say what he's going to do this same evening.' |
| "Какая-то нелепая постановка вопроса..." -помыслил Берлиоз и возразил: | 'What an absurd way of putting the question ...' Berlioz thought and objected: |
| - Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич... | 'Well, there's some exaggeration here. About this same evening I do know more or less certainly. It goes without saying, if a brick should fall on my head on Bronnaya . . ' |
| - Кирпич ни с того ни с сего, -внушительно перебил неизвестный, -никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другой смертью. | 'No brick,' the stranger interrupted imposingly, 'will ever fall on anyone's head just out of the blue. In this particular case, I assure you, you are not in danger of that at all. You will die a different death.' |
| - Может быть, вы знаете, какой именно? - с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, - и скажете мне? | 'Maybe you know what kind precisely?' Berlioz inquired with perfectly natural irony, getting drawn into an utterly absurd conversation. 'And will tell me?' |
| - Охотно, - отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: "Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть - несчастье... вечер - семь... " - и громко и радостно объявил: - Вам отрежут голову! | 'Willingly,' the unknown man responded. He looked Berlioz up and down as if he were going to make him a suit, muttered through his teeth something like: 'One, two . . . Mercury in the second house . . . moon gone ... six -disaster . . . evening - seven . . .' then announced loudly and joyfully: 'Your head will be cut off!' |
| Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись: | Homeless goggled his eyes wildly and spitefully at the insouciant stranger, and Berlioz asked, grinning crookedly: |
| - А кто именно? Враги? Интервенты? | 'By whom precisely? Enemies? Interventi oni sts?'[23] |
| - Нет, - ответил собеседник, - русская женщина, комсомолка. | 'No,' replied his interlocutor, 'by a Russian woman, a Komsomol[24 ]girl.' |
| - Гм... - промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, - ну, это, извините, маловероятно. | 'Hm . . .' Berlioz mumbled, vexed at the stranger's little joke, 'well, excuse me, but that's not very likely.' |
| - Прошу и меня извинить, - ответил иностранец, - но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет? | 'And I beg you to excuse me,' the foreigner replied, 'but it's so. Ah, yes, I wanted to ask you, what are you going to do tonight, if it's not a secret?' |
| - Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в | 'It's not a secret. Right now I'll stop by my place on Sadovaya, and then at ten this evening |
| МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать. | there will be a meeting at Massolit, and I will chair it.' |
| - Нет, этого быть никак не может, - твердо возразил иностранец. | 'No, that simply cannot be,' the foreigner objected firmly. |
| - Это почему? | 'Why not?' |
| - Потому, - ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, - что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится. | 'Because,' the foreigner replied and, narrowing his eyes, looked into the sky, where, anticipating the cool of the evening, black birds were tracing noiselessly, 'Annushka has already bought the sunflower oil, and has not only bought it, but has already spilled it. So the meeting will not take place.' |
| Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание. | Here, quite understandably, silence fell under the lindens. |
| - Простите, - после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на мелющего чепуху иностранца, - при чем здесь подсолнечное масло... и какая Аннушка? | 'Forgive me,' Berlioz spoke after a pause, glancing at the drivel-spouting foreigner, 'but what has sunflower oil got to do with it ... and which Annushka?' |
| - Подсолнечное масло здесь вот при чем, -вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незванному собеседнику войну, - вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных? | 'Sunflower oil has got this to do with it,' Homeless suddenly spoke, obviously deciding to declare war on the uninvited interlocutor. 'Have you ever happened, citizen, to be in a hospital for the mentally ill?' |
| - Иван!.. - тихо воскликнул Михаил Александрович. | 'Ivan!.. .' Mikhail Alexandrovich exclaimed quietly. |
| Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся. | But the foreigner was not a bit offended and burst into the merriest laughter. |
| - Бывал, бывал и не раз! - вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, - где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич! | 'I have, I have, and more than once!' he cried out, laughing, but without taking his unlaughing eye off the poet. 'Where haven't I been! Only it's too bad I didn't get around to asking the professor what schizophrenia is. So you will have to find that out from him yourself, Ivan Nikolaevich!' |
| - Откуда вы знаете, как меня зовут? | 'How do you know my name?' |
| - Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? - здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер "Литературной газеты", и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта. | 'Gracious, Ivan Nikolaevich, who doesn't know you?' Here the foreigner took out of his pocket the previous day's issue of the Literary Gazette, and Ivan Nikolaevich saw his own picture on the very first page and under it his very own verses. But the proof of fame and popularity, which yesterday had delighted the poet, this time did not delight him a bit. |
| - Я извиняюсь, - сказал он, и лицо его потемнело, - вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать. | 'Excuse me,' he said, and his face darkened, 'could you wait one little moment? I want to say a couple of words to my friend.' |
| - О, с удовольствием! - воскликнул неизвестный, - здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу. | 'Oh, with pleasure!' exclaimed the stranger. 'It's so nice here under the lindens, and, by the way, I'm not in any hurry.' |
| - Вот что, Миша, - зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, - он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет... | 'Listen here, Misha,' the poet whispered, drawing Berlioz aside, 'he's no foreign tourist, he's a spy. A Russian emigre[25] who has crossed back over. Ask for his papers before he gets away...' |
| - Ты думаешь? - встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: "А ведь он прав!" | 'YOU think so?' Berlioz whispered worriedly, and thought: 'Why, he's right...' |
| - Уж ты мне верь, - засипел ему в ухо поэт,- он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, - поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, - идем, задержим его, а то уйдет... | 'Believe me,' the poet rasped into his ear, 'he's pretending to be a fool in order to find out something or other. Just hear how he speaks Russian.' As he spoke, the poet kept glancing sideways, to make sure the stranger did not escape. 'Let's go and detain him, or he'll get away . . .' |
| И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке. | And the poet pulled Berlioz back to the bench by the arm. |
| Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темносером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку. | The unknown man was not sitting, but was standing near it, holding in his hands some booklet in a dark-grey binding, a sturdy envelope made of good paper, and a visiting card. |
| - Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, - веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов. | 'Excuse me for having forgotten, in the heat of our dispute, to introduce myself. Here is my card, my passport, and an invitation to come to Moscow for a consultation,' the stranger said weightily, giving both writers a penetrating glance. |
| Те сконфузились. "Черт, все слышал," -подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово "профессор" и начальную букву фамилии - двойное "В". | They were embarrassed. 'The devil, he heard everything .. .' Berlioz thought, and with a polite gesture indicated that there was no need to show papers. While the foreigner was pushing them at the editor, the poet managed to make out the word 'Professor' printed in foreign type on the card, and the initial letter of the last name - a double 'V' - 'W'. |
| - Очень приятно, - тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман. | 'My pleasure,' the editor meanwhile muttered in embarrassment, and the foreigner put the papers back in his pocket. |
| Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью. | Relations were thus restored, and all three sat down on the bench again. |
| - Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? - спросил Берлиоз. | 'You've been invited here as a consultant. Professor?' asked Berlioz. |
| - Да, консультантом. | 'Yes, as a consultant.' |
| - Вы - немец? - осведомился Бездомный. | "You're German?' Homeless inquired. |
| - Я-то?.. - Переспросил профессор и вдруг задумался. - Да, пожалуй, немец... - сказал он. | 'I? . ..' the professor repeated and suddenly fell to thinking. 'Yes, perhaps I am German .. .' he said. |
| - Вы по-русски здорово говорите, - заметил Бездомный. | 'YOU speak real good Russian,' Homeless observed. |
| - О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, - ответил профессор. | 'Oh, I'm generally a polyglot and know a great number of languages,' the professor replied. |
| - А у вас какая специальность? -осведомился Берлиоз. | 'And what is your field?' Berlioz inquired. |
| - Я - специалист по черной магии. | 'I am a specialist in black magic.' |
| "На тебе!" - стукнуло в голове у Михаила Александровича. | ‘There he goes!...' struck in Mikhail Alexandrovich's head. |
| - И... и вас по этой специальности пригласили к нам? - заикнувшись спросил он. | 'And . .. and you've been invited here in that capacity?' he asked, stammering. |
| - Да, по этой пригласили, - подтвердил профессор и пояснил: - Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, | 'Yes, in that capacity,' the professor confirmed, and explained: 'In a state library here some original manuscripts of the tenth-century necromancer Gerbert of Aurillac[26] have been found. |
| так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист. | So it is necessary for me to sort them out. I am the only specialist in the world.' |
| - А-а! Вы историк? - с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз. | 'Aha! You're a historian?' Berlioz asked with great relief and respect. |
| - Я - историк, - подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: - Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история! | 'I am a historian,' the scholar confirmed, and added with no rhyme or reason: This evening there will be an interesting story at the Ponds!' |
| И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал: | Once again editor and poet were extremely surprised, but the professor beckoned them both to him, and when they leaned towards him, whispered: |
| - Имейте в виду, что Иисус существовал. | 'Bear in mind that Jesus did exist.' |
| - Видите ли, профессор, - принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, - мы | 'You see. Professor,' Berlioz responded with a forced smile, 'we respect your great learning, |
| уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения. | but on this question we hold to a different point of view.' |
| - А не надо никаких точек зрения! -ответил странный профессор, - просто он существовал, и больше ничего. | 'There's no need for any points of view,' the strange professor replied, 'he simply existed, that's all.' |
| - Но требуется же какое-нибудь доказательство... - начал Берлиоз. | 'But there's need for some proof. . .' Berlioz began. |
| - И доказательств никаких не требуется, -ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: - Все просто: в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана... | "There's no need for any proofs,' replied the professor, and he began to speak softly, while his accent for some reason disappeared: 'It's all very simple: In a white cloak with blood-red lining, with the shuffling gait of a cavalryman, early in the morning of the fourteenth day of the spring month of Nisan . . ,'[27] |
| Глава 2. Понтий Пилат | CHAPTER 2. Pontius Pilate |
| В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат. | In a white cloak with blood-red lining, with the shuffling gait of a cavalryman, early in the morning of the fourteenth day of the spring month of Nisan, there came out to the covered colonnade between the two wings of the palace of Herod the Great' the procurator of Judea,[2] Pontius Pilate.[3] |
| Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. | More than anything in the world the procurator hated the smell of rose oil, and now everything foreboded a bad day, because this smell had been pursuing the procurator since dawn. |
| Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя. | It seemed to the procurator that a rosy smell exuded from the cypresses and palms in the garden, that the smell of leather trappings and sweat from the convoy was mingled with the cursed rosy flux. |
| От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух. | From the outbuildings at the back of the palace, where the first cohort of the Twelfth Lightning legion,[4] which had come to Yershalaim[5 ]with the procurator, was quartered, a whiff of smoke reached the colonnade across the upper terrace of the palace, and this slightly acrid smoke, which testified that the centuries' mess cooks had begun to prepare dinner, was mingled with the same thick rosy scent. |
| "О боги, боги, за что вы наказываете меня? Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От нее нет средств, нет никакого спасения. Попробую не двигать головой". | 'Oh, gods, gods, why do you punish me? . . . Yes, no doubt, this is it, this is it again, the invincible, terrible illness . .. hemicrania, when half of the head aches . . . there's no remedy for it, no escape ... I'll try not to move my head . . .' |
| На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону. | On the mosaic floor by the fountain a chair was already prepared, and the procurator, without looking at anyone, sat in it and reached his hand out to one side. |
| Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил: | His secretary deferentially placed a sheet of parchment in this hand. Unable to suppress a painful grimace, the procurator ran a cursory, sidelong glance over the writing, returned the parchment to the secretary, and said with difficulty: |
| - Подследственный из Г алилеи? К тетрарху дело посылали? | "The accused is from Galilee?[6] Was the case sent to the tetrarch?' |
| - Да, прокуратор, - ответил секретарь. | 'Yes, Procurator,' replied the secretary. |
| - Что же он? | 'And what then?' |
| - Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона направил на ваше утверждение, - объяснил секретарь. | 'He refused to make a decision on the case and sent the Sanhedrin's[7 ]death sentence to you for confirmation,' the secretary explained. |
| Прокуратор дернул щекой и сказал тихо: | The procurator twitched his cheek and said quietly: |
| - Приведите обвиняемого. | 'Bring in the accused.' |
| И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта -ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора. | And at once two legionaries brought a man of about twenty-seven from the garden terrace to the balcony under the columns and stood him before the procurator's chair. The man was dressed in an old and torn light-blue chiton. His head was covered by a white cloth with a leather band around the forehead, and his hands were bound behind his back. Under the man's left eye there was a large bruise, in the corner of his mouth a cut caked with blood. The man gazed at the procurator with anxious curiosity. |
| Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски: | The latter paused, then asked quietly in Aramaic:[8] |
| - Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм? | 'So it was you who incited the people to destroy the temple of Yershalaim?'[9] |
| Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть | The procurator sat as if made of stone while he spoke, and only his lips moved slighdy as he |
| при произнесении слов. | pronounced the words. |
| Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой. | The procurator was as if made of stone because he was afraid to move his head, aflame with infernal pain. |
| Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить: | The man with bound hands leaned forward somewhat and began to speak: |
| - Добрый человек! Поверь мне... | 'Good man! Believe me . ..' |
| Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его: | But the procurator, motionless as before and not raising his voice in the least, straight away interrupted him: |
| - Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, - и так же монотонно прибавил: - Кентуриона Крысобоя ко мне. | 'Is it me that you are calling a good man? You are mistaken. It is whispered about me in Yershalaim that I am a fierce monster, and that is perfectly correct.' And he added in the same monotone: 'Bring the centurion Ratslayer.' |
| Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион пепвой кентурии Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором. | It seemed to everyone that it became darker on the balcony when the centurion of the first century. Mark, nicknamed Ratslayer, presented himself before the procurator. |
| Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце. | Ratslayer was a head taller than the tallest soldier of the legion and so broad in the shoulders that he completely blocked out the still low sun. |
| Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни: | The procurator addressed the centurion in Latin: |
| - Преступник называет меня "добрый человек". Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить. | 'The criminal calls me "good man". Take him outside for a moment, explain to him how I ought to be spoken to. But no maiming.' |
| И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним. | And everyone except the motionless procurator followed Mark Ratslayer with their eyes as he motioned to the arrested man, indicating that he should go with him. |
| Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни появлялся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за того еще, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда был разбит ударом германской палицы. | Everyone generally followed Ratslayer with their eyes wherever he appeared, because of his height, and those who were seeing him for the first time also because the centurion's face was disfigured: his nose had once been smashed by a blow from a Germanic club. |
| Простучали тяжелые сапоги Марка по мозаике, связанный пошел за ним бесшумно, полное молчание настало в | Mark's heavy boots thudded across the mosaic, the bound man noiselessly went out with him, complete silence fell in the colonnade, and one |
| колоннаде, и слышно было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона, да еще вода пела замысловатую приятную песню в фонтане. | could hear pigeons cooing on the garden terrace near the balcony and water singing an intricate, pleasant song in the fountain. |
| Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под струю и так замереть. Но он знал, что и это ему не поможет. | The procurator would have liked to get up, put his temple under the spout, and stay standing that way. But he knew that even that would not help him. |
| Выведя арестованного из-под колонн в сад. Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движение кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица и глаза обессмыслились. | Having brought the arrested man from under the columns out to the garden, Ratslayer took a whip from the hands of a legionary who was standing at the foot of a bronze statue and, swinging easily, struck the arrested man across the shoulders. The centurion's movement was casual and light, yet the bound man instantly collapsed on the ground as if his legs had been cut from under him; he gasped for air, the colour drained from his face, and his eyes went vacant. |
| Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова: | With his left hand only, Mark heaved the fallen man into the air like an empty sack, set him on his feet, and spoke nasally, in poorly pronounced Aramaic: |
| - Римского прокуратора называть - игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя? | ‘The Roman procurator is called Hegemon.[10] Use no other words. Stand at attention. Do you understand me, or do I hit you?' |
| Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вернулась, он перевел дыхание и ответил хрипло: | The arrested man swayed, but got hold of himself, his colour returned, he caught his breath and answered hoarsely: |
| - Я понял тебя. Не бей меня. | ‘I understand. Don't beat me.' |
| Через минуту он вновь стоял перед прокуратором. | A moment later he was again standing before the procurator. |
| Прозвучал тусклый больной голос: | A lustreless, sick voice sounded: |
| - Имя? | 'Name?' |
| - Мое? - торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева. | 'Mine?' the arrested man hastily responded, his whole being expressing a readiness to answer sensibly, without provoking further wrath. |
| Прокуратор сказал негромко: | The procurator said softly: |
| - Мое - мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть. Твое. | 'I know my own. Don't pretend to be stupider than you are. Yours.' |
| - Иешуа, - поспешно ответил арестант. | 'Yeshua,'" the prisoner replied promptly. |
| - Прозвище есть? | 'Any surname?' |
| - Га-Ноцри. | 'Ha-Nozri.' |
| - Откуда ты родом? | 'Where do you come from?' |
| - Из города Гамалы, - ответил арестант, головой показывая, что там, где-то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала. | The town of Gamala,'[12] replied the prisoner, indicating with his head that there, somewhere far off to his right, in the north, was the town of Gamala. |
| - Кто ты по крови? | 'Who are you by blood?' |
| - Я точно не знаю, - живо ответил арестованный, - я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец... | 'I don't know exactly,' the arrested man replied animatedly, 'I don't remember my parents. I was told that my father was a Syrian . . .' |
| - Где ты живешь постоянно? | "Where is your permanent residence?' |
| - У меня нет постоянного жилища, -застенчиво ответил арестант, - я путешествую из города в город. | 'I have no permanent home,' the prisoner answered shyly, 'I travel from town to town.' |
| - Это можно выразить короче, одним словом - бродяга, - сказал прокуратор и спросил: - Родные есть? | ‘That can be put more briefly, in a word - a vagrant,' the procurator said, and asked: 'Any family?' |
| - Нет никого. Я один в мире. | ‘None. I'm alone in the world.' |
| - Знаешь ли грамоту? | 'Can you read and write?' |
| - Да. | 'Yes.' |
| - Знаешь ли какой-либо язык, кроме арамейского? | 'Do you know any language besides Aramaic?' |
| - Знаю. Греческий. | 'Yes. Greek.' |
| Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым. | A swollen eyelid rose, an eye clouded with suffering fixed the arrested man. The other eye remained shut. |
| Пилат заговорил по-гречески: | Pilate spoke in Greek. |
| - Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ? | 'So it was you who was going to destroy the temple building and called on the people to do that?' |
| Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески: | Here the prisoner again became animated, his eyes ceased to show fear, and he spoke in Greek: |
| - Я, доб... - тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился, - я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие. | 'Never, goo .. .' Here terror flashed in the prisoner's eyes, because he had nearly made a slip. 'Never, Hegemon, never in my life was I going to destroy the temple building, nor did I incite anyone to this senseless act.' |
| Удивление выразилось на лице секретаря, | Surprise showed on the face of the secretary, |
| сгорбившегося над низеньким столом и записывающего показания. Он поднял голову, но тотчас же опять склонил ее к пергаменту. | hunched over a low table and writing down the testimony. He raised his head, but immediately bent it to the parchment again. |
| - Множество разных людей стекается в этот город к празднику. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, -говорил монотонно прокуратор, - а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди. | 'All sorts of people gather in this town for the feast. Among them there are magicians, astrologers, diviners and murderers,' the procurator spoke in monotone, 'and occasionally also liars. You, for instance, are a liar. It is written clearly: "Incited to destroy the temple". People have testified to it.' |
| - Эти добрые люди, - заговорил арестант и, торопливо прибавив: - игемон, -продолжал: - ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. | ‘These good people,' the prisoner spoke and, hastily adding 'Hegemon', went on: '... haven't any learning and have confused everything I told them. Generally, I'm beginning to be afraid that this confusion may go on for a very long time. And all because he writes down the things I say incorrectly.' |
| Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело глядели на арестанта. | Silence fell. By now both sick eyes rested heavily on the prisoner. |
| - Повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться сумасшедшим, разбойник, - произнес Пилат мягко и монотонно, - за тобою записано немного, но записанного достаточно, чтобы тебя повесить. | 'I repeat to you, but for the last time, stop pretending that you're a madman, robber,' Pilate said softly and monotonously, 'there's not much written in your record, but what there is is enough to hang you.' |
| - Нет, нет, игемон, - весь напрягаясь в желании убедить, заговорил арестованный,- ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал. | 'No, no, Hegemon,' the arrested man said, straining all over in his wish to convince, 'there's one with a goatskin parchment who follows me, follows me and keeps writing all the time. But once I peeked into this parchment and was horrified. I said decidedly nothing of what's written there. I implored him: "Burn your parchment, I beg you!" But he tore it out of my hands and ran away.' |
| - Кто такой? - брезгливо спросил Пилат и тронул висок рукой. | 'Who is that?' Pilate asked squeamishly and touched his temple with his hand. |
| - Левий Матвей, - охотно объяснил арестант, - он был сборщиком податей, и я с ним встретился впервые на дороге в Виффагии, там, где углом выходит фиговый сад, и разговорился с ним. Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, - тут арестант усмехнулся, - я лично не вижу | 'Matthew Levi,'[13] the prisoner explained willingly. 'He used to be a tax collector, and I first met him on the road in Bethphage,'[4] where a fig grove juts out at an angle, and I got to talking with him. He treated me hostilely at first and even insulted me - that is, thought he insulted me - by calling me a dog.' Here the prisoner smiled. 'I personally see nothing bad about this animal, that I should be offended by |
| ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово... | this word . . .' |
| Секретарь перестал записывать и исподтишка бросил удивленный взгляд, но не на арестованного, а на прокуратора. | The secretary stopped writing and stealthily cast a surprised glance, not at the arrested man, but at the procurator. |
| - ...однако, послушав меня, он стал смягчаться, - продолжал Иешуа, - наконец бросил деньги на дорогу и сказал, что пойдет со мной путешествовать... | '. . . However, after listening to me, he began to soften,' Yeshua went on, 'finally threw the money down in the road and said he would go journeying with me . . .' |
| Пилат усмехнулся одною щекой, оскалив желтые зубы, и промолвил, повернувшись всем туловищем к секретарю: | Pilate grinned with one cheek, baring yellow teeth, and said, turning his whole body towards the secretary: |
| - О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем. Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу! | 'Oh, city of Yershalaim! What does one not hear in it! A tax collector, do you hear, threw money down in the road!' |
| Не зная, как ответить на это, секретарь счел нужным повторить улыбку Пилата. | Not knowing how to reply to that, the secretary found it necessary to repeat Pilate's smile. |
| - А он сказал, что деньги ему отныне стали ненавистны, - объяснил Иешуа странные действия Левия Матвея и добавил: - И с тех пор он стал моим спутником. | 'He said that henceforth money had become hateful to him,' Yeshua explained Matthew Levi's strange action and added: 'And since then he has been my companion.' |
| Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: "Повесить его". Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. И мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора. | His teeth still bared, the procurator glanced at the arrested man, then at the sun, steadily rising over the equestrian statues of the hippodrome, which lay far below to the right, and suddenly, in some sickening anguish, thought that the simplest thing would be to drive this strange robber off the balcony by uttering just two words: 'Hang him.' To drive the convoy away as well, to leave the colonnade, go into the palace, order the room darkened, collapse on the bed, send for cold water, call in a plaintive voice for his dog Banga, and complain to him about the hemicrania. And the thought of poison suddenly flashed temptingly in the procurator's sick head. |
| Он смотрел мутными глазами на арестованного и некоторое время молчал, мучительно вспоминая, зачем на утреннем безжалостном Ершалаимском солнцепеке стоит перед ним арестант с обезображенным побоями лицом, и какие еще никому не нужные вопросы ему придется задавать. | He gazed with dull eyes at the arrested man and was silent for a time, painfully trying to remember why there stood before him in the pitiless morning sunlight of Yershalaim this prisoner with his face disfigured by beating, and what other utterly unnecessary questions he had to ask him. |
| - Левий Матвей? - хриплым голосом | 'Matthew Levi?' the sick man asked in a hoarse |
| спросил больной и закрыл глаза. | voice and closed his eyes. |
| - Да, Левий Матвей, - донесся до него высокий, мучающий его голос. | 'Yes, Matthew Levi,' the high, tormenting voice came to him. |
| - А вот что ты все-таки говорил про храм толпе на базаре? | 'And what was it in any case that you said about the temple to the crowd in the bazaar?' |
| Голос отвечавшего, казалось, колол Пилату в висок, был невыразимо мучителен, и этот голос говорил: | The responding voice seemed to stab at Pilate's temple, was inexpressibly painful, and this voice was saying: |
| - Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее. | 'I said, Hegemon, that the temple of the old faith would fall and a new temple of truth would be built. I said it that way so as to make it more understandable.' |
| - Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина? | 'And why did you stir up the people in the bazaar, you vagrant, talking about the truth, of which you have no notion? What is truth?'[15] |
| И тут прокуратор подумал: "О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше..." И опять померещилась ему чаша с темною жидкостью. "Яду мне, яду!" | And here the procurator thought: 'Oh, my gods! I'm asking him about something unnecessary at a trial... my reason no longer serves me . . .' And again he pictured a cup of dark liquid. 'Poison, bring me poison . . .' |
| И вновь он услышал голос: | And again he heard the voice: |
| - Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. | ‘The truth is, first of all, that your head aches, and aches so badly that you're having fainthearted thoughts of death. You're not only unable to speak to me, but it is even hard for you to look at me. |
| И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет. | And I am now your unwilling torturer, which upsets me. You can't even think about anything and only dream that your dog should come, apparently the one being you are attached to. But your suffering will soon be over, your headache will go away.' |
| Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова. | The secretary goggled his eyes at the prisoner and stopped writing in mid-word. |
| Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца. | Pilate raised his tormented eyes to the prisoner and saw that the sun already stood quite high over the hippodrome, that a ray had penetrated the colonnade and was stealing towards Yeshua's worn sandals, and that the man was trying to step out of the sun's way. |
| Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом | Here the procurator rose from his chair, clutched his head with his hands, and his |
| лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею волею и вновь опустился в кресло. | yellowish, shaven face expressed dread. But he instantly suppressed it with his will and lowered himself into his chair again. |
| Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова. | The prisoner meanwhile continued his speech, but the secretary was no longer writing it down, and only stretched his neck like a goose, trying not to let drop a single word. |
| - Ну вот, все и кончилось, - говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, - и я чрезвычайно этому рад. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, -арестант повернулся, прищурился на солнце, - позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека. | 'Well, there, it's all over,' the arrested man said, glancing benevolently at Pilate, 'and I'm extremely glad of it. I'd advise you, Hegemon, to leave the palace for a while and go for a stroll somewhere in the vicinity - say, in the gardens on the Mount of Olives.[16] A storm will come . . .' the prisoner turned, narrowing his eyes at the sun,'... later on, towards evening. A stroll would do you much good, and I would be glad to accompany you. Certain new thoughts have occurred to me, which I think you might find interesting, and I'd willingly share them with you, the more so as you give the impression of being a very intelligent man.' |
| Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол. | The secretary turned deathly pale and dropped the scroll on the floor. |
| - Беда в том, - продолжал никем не останавливаемый связанный, - что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, - и тут говорящий позволил себе улыбнуться. | 'The trouble is,' the bound man went on, not stopped by anyone, 'that you are too closed off and have definitively lost faith in people. You must agree, one can't place all one's affection in a dog. Your life is impoverished, Hegemon.' And here the speaker allowed himself to smile. |
| Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить. Приходилось верить. | The secretary now thought of only one thing, whether to believe his ears or not. He had to believe. |
| Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора. | Then he tried to imagine precisely what whimsical form the wrath of the hot-tempered procurator would take at this unheard-of impudence from the prisoner. And this the secretary was unable to imagine, though he knew the procurator well. |
| Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего: | Then came the cracked, hoarse voice of the procurator, who said in Latin: |
| - Развяжите ему руки. | 'Unbind his hands.' |
| Один из конвойных легионеров стукнул | One of the convoy legionaries rapped with his |
| копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться. | spear, handed it to another, went over and took the ropes off the prisoner. The secretary picked up his scroll, having decided to record nothing for now, and to be surprised at nothing. |
| - Сознайся, - тихо по-гречески спросил Пилат, - ты великий врач? | 'Admit,' Pilate asked softly in Greek, 'that you are a great physician?' |
| - Нет, прокуратор, я не врач, - ответил арестант, с наслаждением потирая измятую и опухшую багровую кисть руки. | 'No, Procurator, I am not a physician,' the prisoner replied, delightedly rubbing a crimped and swollen purple wrist. |
| Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры. | Scowling deeply, Pilate bored the prisoner with his eyes, and these eyes were no longer dull, but flashed with sparks familiar to all. |
| - Я не спросил тебя, - сказал Пилат, - ты, может быть, знаешь и латинский язык? | 'I didn't ask you,' Pilate said, 'maybe you also know Latin?' |
| - Да, знаю, - ответил арестант. | 'Yes, I do,' the prisoner replied. |
| Краска выступила на желтоватых щеках Пилата, и он спросил по-латыни: | Colour came to Pilate's yellowish cheeks, and he asked in Latin: |
| - Как ты узнал, что я хотел позвать собаку? | 'How did you know I wanted to call my dog?' |
| - Это очень просто, - ответил арестант по-латыни, - ты водил рукой по воздуху, -арестант повторил жест Пилата, - как будто хотел погладить, и губы... | 'It's very simple,' the prisoner replied in Latin.'YOU were moving your hand in the air' - andthe prisoner repeated Pilate's gesture - 'as ifyou wanted to stroke something, and your lips .1 |
| - Да, - сказал Пилат. | 'Yes,' said Pilate. |
| Помолчали, потом Пилат задал вопрос по-гречески: | There was silence. Then Pilate asked a question in Greek: |
| - Итак, ты врач? | 'And so, you are a physician?' |
| - Нет, нет, - живо ответил арестант, -поверь мне, я не врач. | 'No, no,' the prisoner replied animatedly, 'believe me, I'm not a physician.' |
| - Ну, хорошо. Если хочешь это держать в тайне, держи. К делу это прямого отношения не имеет. Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить... или поджечь, или каким-либо иным способом уничтожить храм? | ‘Very well, then, if you want to keep it a secret, do so. It has no direct bearing on the case. So you maintain that you did not incite anyone to destroy ... or set fire to, or in any other way demolish the temple?' |
| - Я, игемон, никого не призывал к подобным действиям, повторяю. Разве я похож на слабоумного? | 'I repeat, I did not incite anyone to such acts, Hegemon. Do I look like a halfwit?' |
| - О да, ты не похож на слабоумного, - тихо ответил прокуратор и улыбнулся какой-то страшной улыбкой, - так поклянись, что этого не было. | 'Oh, no, you don't look like a halfwit,' the procurator replied quietly and smiled some strange smile. 'Swear, man, that it wasn't so.' |
| - Чем хочешь ты, чтобы я поклялся? -спросил, очень оживившись, развязанный. | 'By what do you want me to swear?' the unbound man asked, very animated. |
| - Ну, хотя бы жизнью твоею, - ответил прокуратор, - ею клясться самое время, так как она висит на волоске, знай это! | 'Well, let's say, by your life,' the procurator replied. 'It's high time you swore by it, since it's hanging by a hair, I can tell you.' |
| - Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил, игемон? - спросил арестант, - если это так, ты очень ошибаешься. | 'You don't think it was you who hung it, Hegemon?' the prisoner asked. 'If so, you are very mistaken.' |
| Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: | Pilate gave a start and replied through his teeth: |
| - Я могу перерезать этот волосок. | 'I can cut that hair.' |
| - И в этом ты ошибаешься, - светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант, - согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил? | 'In that, too, you are mistaken,' the prisoner retorted, smiling brightly and shielding himself from the sun with his hand. 'YOU must agree that surely only he who hung it can cut the hair?' |
| - Так, так, - улыбнувшись, сказал Пилат, -теперь я не сомневаюсь в том, что праздные зеваки в Ершалаиме ходили за тобою по пятам. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку?- тут прокуратор указал на свиток пергамента. | 'So, so,' Pilate said, smiling, 'now I have no doubts that the idle loafers of Yershalaim followed at your heels. I don't know who hung such a tongue on you, but he hung it well. Incidentally, tell me, is it true that you entered Yershalaim by the Susa gate[17] riding on an ass,[18 ]accompanied by a crowd of riff-raff who shouted greetings to you as some kind of prophet?' Here the procurator pointed to the parchment scroll. |
| Арестант недоуменно поглядел на прокуратора. | The prisoner glanced at the procurator in perplexity. |
| - У меня и осла-то никакого нет, игемон, -сказал он. - Пришел я в Ершалаим точно через Сузские ворота, но пешком, в сопровождении одного Левия Матвея, и никто мне ничего не кричал, так как никто меня тогда в Ершалаиме не знал. | 'I don't even have an ass, Hegemon,' he said. 'I did enter Yershalaim by the Susa gate, but on foot, accompanied only by Matthew Levi, and no one shouted anything to me, because no one in Yershalaim knew me then.' |
| - Не знаешь ли ты таких, - продолжал Пилат, не сводя глаз с арестанта, - некоего Дисмаса, другого - Гестаса и третьего -Вар-раввана? | 'Do you happen to know,' Pilate continued without taking his eyes off the prisoner, 'such men as a certain Dysmas, another named Gestas, and a third named Bar-Rabban?'[19] |
| - Этих добрых людей я не знаю, - ответил арестант. | 'I do not know these good people,' the prisoner replied. |
| - Правда? | ‘Truly?' |
| - Правда. | ‘Truly.' |
| - А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова "добрые люди"? Ты | 'And now tell me, why is it that you use the words "good people" all the time? Do you call |
| всех, что ли, так называешь? | everyone that, or what?' |
| - Всех, - ответил арестант, - злых людей нет на свете. | 'Everyone,' the prisoner replied. There are no evil people in the world.' |
| - Впервые слышу об этом, - сказал Пилат, усмехнувшись, - но, может быть, я мало знаю жизнь! Можете дальнейшее не записывать, - обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: - В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом? | ‘The first I hear of it,' Pilate said, grinning. 'But perhaps I know too little of life! .. . You needn't record any more,' he addressed the secretary, who had not recorded anything anyway, and went on talking with the prisoner. 'YOU read that in some Greek book?' |
| - Нет, я своим умом дошел до этого. | 'No, I figured it out for myself.' |
| - И ты проповедуешь это? | 'And you preach it?' |
| - Да. | 'Yes.' |
| - А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, - он - добрый? | 'But take, for instance, the centurion Mark, the one known as Ratslayer - is he good?' |
| - Да, - ответил арестант, - он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил. | 'Yes,' replied the prisoner. True, he's an unhappy man. Since the good people disfigured him, he has become cruel and hard. I'd be curious to know who maimed him.' |
| - Охотно могу сообщить это, - отозвался Пилат, - ибо я был свидетелем этого. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, - тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев. | 'I can willingly tell you that,' Pilate responded, 'for I was a witness to it. The good people fell on him like dogs on a bear. There were Germans fastened on his neck, his arms, his legs. The infantry maniple was encircled, and if one flank hadn't been cut by a cavalry turm, of which I was the commander - you, philosopher, would not have had the chance to speak with the Ratslayer. That was at the battle of Idistaviso,[20] in the Valley of the Virgins.' |
| - Если бы с ним поговорить, - вдруг мечтательно сказал арестант, - я уверен, что он резко изменился бы. | 'If I could speak with him,' the prisoner suddenly said musingly, 'I'm sure he'd change sharply.' |
| - Я полагаю, - отозвался Пилат, - что мало радости ты доставил бы легату легиона, если бы вздумал разговаривать с кем-нибудь из его офицеров или солдат. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я. | 'I don't suppose,' Pilate responded, 'that you'd bring much joy to the legate of the legion if you decided to talk with any of his officers or soldiers. Anyhow, it's also not going to happen, fortunately for everyone, and I will be the first to see to it.' |
| В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише | At that moment a swallow swiftly flitted into the colonnade, described a circle under the golden ceiling, swooped down, almost brushed the face of a bronze statue in a niche with its |
| и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль, вить там гнездо. | pointed wing, and disappeared behind the capital of a column. It may be that it thought of nesting there. |
| В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора. | During its flight, a formula took shape in the now light and lucid head of the procurator. It went like this: the hegemon has looked into the case of the vagrant philosopher Yeshua, alias Ha-Nozri, and found in it no grounds for indictment. In particular, he has found not the slightest connection between the acts of Yeshua and the disorders that have lately taken place in Yershalaim. The vagrant philosopher has proved to be mentally ill. Consequently, the procurator has not confirmed the death sentence on Ha-Nozri passed by the Lesser Sanhedrin. But seeing that Ha-Nozri's mad Utopian talk might cause disturbances in Yershalaim, the procurator is removing Yeshua from Yershalaim and putting him under confinement in Stratonian Caesarea on the Mediterranean - that is, precisely where the procurator's residence was. |
| Оставалось это продиктовать секретарю. | It remained to dictate it to the secretary. |
| Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль. | The swallow's wings whiffled right over the hegemon's head, the bird darted to the fountain basin and then flew out into freedom. The procurator raised his eyes to the prisoner and saw the dust blaze up in a pillar around him. |
| - Все о нем? - спросил Пилат у секретаря. | 'Is that all about him?' Pilate asked the secretary. |
| - Нет, к сожалению, - неожиданно ответил секретарь и подал Пилату другой кусок пергамента. | 'Unfortunately not,' the secretary replied unexpectedly and handed Pilate another piece of parchment. |
| - Что еще там? - спросил Пилат и нахмурился. | 'What's this now?' Pilate asked and frowned. |
| Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились. | Having read what had been handed to him, he changed countenance even more: Either the dark blood rose to his neck and face, or something else happened, only his skin lost its yellow tinge, turned brown, and his eyes seemed to sink. |
| Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что | Again it was probably owing to the blood rising to his temples and throbbing in them, only something happened to the procurator's vision. Thus, he imagined that the prisoner's |
| голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что-то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий | head floated off somewhere, and another appeared in its place.[21] On this bald head sat a scant-pointed golden diadem. On the forehead was a round canker, eating into the skin and smeared with ointment. A sunken, toothless mouth with a pendulous, capricious lower lip. It seemed to Pilate that the pink columns of the balcony and the rooftops of Yershalaim far below, beyond the garden, vanished, and everything was drowned in the thickest green of Caprean gardens. And something strange also happened to his hearing: it was as if trumpets sounded far away, muted and menacing, and a nasal voice was very clearly heard, arrogantly drawling: |
| слова: "Закон об оскорблении величества..." | 'The law of lese-majesty. . .' |
| Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные: "Погиб!", потом: "Погибли!.. " И какая-то совсем нелепая среди них о каком-то бессмертии, причем бессмертие почему-то вызывало нестерпимую тоску. | Thoughts raced, short, incoherent and extraordinary: 'I'm lost! . . .' then: 'We're lost! . . .' And among them a totally absurd one, about some immortality, which immortality for some reason provoked unendurable anguish. |
| Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта. | Pilate strained, drove the apparition away, his gaze returned to the balcony, and again the prisoner's eyes were before him. |
| - Слушай, Га-Ноцри, - заговорил прокуратор, глядя на Иешуа как-то странно: лицо прокуратора было грозно, но глаза тревожны, - ты когда-либо говорил что-нибудь о великом кесаре? Отвечай! Говорил?.. Или... не... говорил? - Пилат протянул слово "не" несколько больше, чем это полагается на суде, и послал Иешуа в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту. | 'Listen, Ha-Nozri,' the procurator spoke, looking at Yeshua somehow strangely: the procurator's face was menacing, but his eyes were alarmed, 'did you ever say anything about the great Caesar? Answer! Did you? . . . Yes ... or ... no?' Pilate drew the word 'no' out somewhat longer than is done in court, and his glance sent Yeshua some thought that he wished as if to instil in the prisoner. |
| - Правду говорить легко и приятно, -заметил арестант. | ‘To speak the truth is easy and pleasant,' the prisoner observed. |
| - Мне не нужно знать, - придушенным, злым голосом отозвался Пилат, - приятно или неприятно тебе говорить правду. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти. | 'I have no need to know,' Pilate responded in a stifled, angry voice, 'whether it is pleasant or unpleasant for you to speak the truth. You will have to speak it anyway. But, as you speak, weigh every word, unless you want a not only inevitable but also painful death.' |
| Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе | No one knew what had happened with the procurator of Judea, but he allowed himself to |
| поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор. | raise his hand as if to protect himself from a ray of sunlight, and from behind his hand, as from behind a shield, to send the prisoner some sort of prompting look. |
| - Итак, - говорил он, - отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа, и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре? | 'Answer, then,' he went on speaking, 'do you know a certain Judas from Kiriath,[22] and what precisely did you say to him about Caesar, if you said anything?' |
| - Дело было так, - охотно начал рассказывать арестант, - позавчера вечером я познакомился возле храма с одним молодым человеком, который назвал себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил... | 'It was like this,' the prisoner began talking eagerly. The evening before last, near the temple, I made the acquaintance of a young man who called himself Judas, from the town of Kiriath. He invited me to his place in the Lower City and treated me to . . .' |
| - Добрый человек? - спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах. | 'A good man?' Pilate asked, and a devilish fire flashed in his eyes. |
| - Очень добрый и любознательный человек,- подтвердил арестант, - он высказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня весьма радушно... | 'A very good man and an inquisitive one,' the prisoner confirmed. 'He showed the greatest interest in my thoughts and received me very cordially. ..' |
| - Светильники зажег... - сквозь зубы в тон арестанту проговорил Пилат, и глаза его при этом мерцали. | 'Lit the lamps . . .'[23] Pilate spoke through his teeth, in the same tone as the prisoner, and his eyes glinted. |
| - Да, - немного удивившись осведомленности прокуратора, продолжал Иешуа, - попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал. | ‘Yes,' Yeshua went on, slighdy surprised that the procurator was so well informed, 'and asked me to give my view of state authority. He was extremely interested in this question.' |
| - И что же ты сказал? - спросил Пилат, -или ты ответишь, что ты забыл, что говорил? - но в тоне Пилата была уже безнадежность. | 'And what did you say?' asked Pilate. 'Or are you going to reply that you've forgotten what you said?' But there was already hopelessness in Pilate's tone. |
| - В числе прочего я говорил, - рассказывал арестант, - что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. | 'Among other things,' the prisoner recounted, 'I said that all authority is violence over people, and that a time will come when there will be no authority of the Caesars, nor any other authority. Man will pass into the kingdom of truth and justice, where generally there will be no need for any authority.' |
| - Далее! | 'Go on!' |
| - Далее ничего не было, - сказал арестант, -тут вбежали люди, стали меня вязать и повели в тюрьму. | 'I didn't go on,' said the prisoner. 'Here men ran in, bound me, and took me away to prison.' |
| Секретарь, стараясь не проронить ни слова, | The secretary, trying not to let drop a single |
| быстро чертил на пергаменте слова. | word, rapidly traced the words on his parchment. |
| - На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия! -сорванный и больной голос Пилата разросся. Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой. | 'There never has been, is not, and never will be any authority in this world greater or better for people than the authority of the emperor Tiberius!' Pilate's cracked and sick voice swelled. For some reason the procurator looked at the secretary and the convoy with hatred. |
| - И не тебе, безумный преступник, рассуждать о ней! - тут Пилат вскричал: -Вывести конвой с балкона! - и, повернувшись к секретарю, добавил: -Оставьте меня с преступником наедине, здесь государственное дело. | 'And it is not for you, insane criminal, to reason about it!' Here Pilate shouted: 'Convoy, off the balcony!' And turning to the secretary, he added: 'Leave me alone with the criminal, this is a state matter!' |
| Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь. | The convoy raised their spears and with a measured tramp of hobnailed caligae walked off the balcony into the garden, and the secretary followed the convoy. |
| Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками. | For some time the silence on the balcony was broken only by the water singing in the fountain. Pilate saw how the watery dish blew up over the spout, how its edges broke off, how it fell down in streams. |
| Первым заговорил арестант: | The prisoner was the first to speak. |
| - Я вижу, что совершилась какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль. | 'I see that some misfortune has come about because I talked with that young man from Kiriath. I have a foreboding, Hegemon, that he will come to grief, and I am very sorry for him.' |
| - Я думаю, - странно усмехнувшись, ответил прокуратор, - что есть еще кое-кто на свете, кого тебе следовало бы пожалеть более, чем Иуду из Кириафа, и кому придется гораздо хуже, чем Иуде! Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, -прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, - тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда - все они добрые люди? | 'I think,' the procurator replied, grinning strangely, 'that there is now someone else in the world for whom you ought to feel sorrier than for Judas of Kiriath, and who is going to have it much worse than Judas! . . . So, then. Mark Ratslayer, a cold and convinced torturer, the people who, as I see,' the procurator pointed to Yeshua's disfigured face, 'beat you for your preaching, the robbers Dysmas and Gestas, who with their confreres killed four soldiers, and, finally, the dirty traitor Judas -are all good people?' |
| - Да, - ответил арестант. | 'Yes,' said the prisoner. |
| - И настанет царство истины? | 'And the kingdom of truth will come?' |
| - Настанет, игемон, - убежденно ответил | 'It will, Hegemon,' Yeshua answered with |
| Иешуа. | conviction. |
| - Оно никогда не настанет! - вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся. Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: "Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался!" Он еще повысил сорванный командами голос, выкликая слова так, чтобы их слышали в саду: - Преступник! Преступник! Преступник! | 'It will never come!' Pilate suddenly cried out in such a terrible voice that Yeshua drew back. Thus, many years before, in the Valley of the Virgins, Pilate had cried to his horsemen the words: 'Cut them down! Cut them down! The giant Ratslayer is trapped!' He raised his voice, cracked with commanding, still more, and called out so that his words could be heard in the garden: 'Criminal! Criminal! Criminal!' |
| А затем, понизив голос, он спросил: -Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов? | And then, lowering his voice, he asked: 'Yeshua Ha-Nozri, do you believe in any gods?' |
| - Бог один, - ответил Иешуа, - в него я верю. | 'God is one,' replied Yeshua, 'I believe in him.' |
| - Так помолись ему! Покрепче помолись! Впрочем, - тут голос Пилата сел, - это не поможет. Жены нет? - почему-то тоскливо спросил Пилат, не понимая, что с ним происходит. | ‘Then pray to him! Pray hard! However ...' here Pilate's voice gave out, 'that won't help. No wife?' Pilate asked with anguish for some reason, not understanding what was happening to him. |
| - Нет, я один. | 'No, I'm alone.' |
| - Ненавистный город, - вдруг почему-то пробормотал прокуратор и передернул плечами, как будто озяб, а руки потер, как бы обмывая их, - если бы тебя зарезали перед твоим свиданием с Иудою из Кириафа, право, это было бы лучше. | 'Hateful city . . .' the procurator suddenly muttered for some reason, shaking his shoulders as if he were cold, and rubbing his hands as though washing them, 'if they'd put a knife in you before your meeting with Judas of Kiriath, it really would have been better.' |
| - А ты бы меня отпустил, игемон, -неожиданно попросил арестант, и голос его стал тревожен, - я вижу, что меня хотят убить. | 'Why don't you let me go, Hegemon?' the prisoner asked unexpectedly, and his voice became anxious. 'I see they want to kill me.' |
| Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал: | A spasm contorted Pilate's face, he turned to Yeshua the inflamed, red-veined whites of his eyes and said: |
| - Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты? О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесешь хотя бы одно слово, заговоришь с кем-нибудь, берегись меня! Повторяю тебе: берегись. | 'Do you suppose, wretch, that the Roman procurator will let a man go who has said what you have said? Oh, gods, gods! Or do you think I'm ready to take your place? I don't share your thoughts! And listen to me: if from this moment on you say even one word, if you speak to anyone at all, beware of me! I repeat to you - beware!' |
| - Игемон... | 'Hegemon . . .' |
| - Молчать! - вскричал Пилат и бешеным | 'Silence!' cried Pilate, and his furious gaze |
| взором проводил ласточку, опять впорхнувшую на балкон. - Ко мне! -крикнул Пилат. | followed the swallow that had again fluttered on to the balcony. 'To me!' Pilate shouted. |
| И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом. | And when the secretary and the convoy returned to their places, Pilate announced that he confirmed the death sentence passed at the meeting of the Lesser Sanhedrin on the criminal Yeshua Ha-Nozri, and the secretary wrote down what Pilate said. |
| Через минуту перед прокуратором стоял Марк Крысобой. Ему прокуратор приказал сдать преступника начальнику тайной службы и при этом передать ему распоряжение прокуратора о том, чтобы Иешуа Га-Ноцри был отделен от других осужденных, а также о том, чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни было разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы. | A moment later Mark Ratslayer stood before the procurator. The procurator ordered him to hand the criminal over to the head of the secret service, along with the procurator's directive that Yeshua Ha-Nozri was to be separated from the other condemned men, and also that the soldiers of the secret service were to be forbidden, on pain of severe punishment, to talk with Yeshua about anything at all or to answer any of his questions. |
| По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона. | At a sign from Mark, the convoy closed around Yeshua and led him from the balcony. |
| Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец с орлиными перьями на гребне шлема со сверкающими на груди львиными мордами, , с золотыми же бляшками на портупее меча, в зашнурованной до колен обуви на тройной подошве и в наброшенном на левое плечо багряном плаще. Это был командующий легионом легат. | Next there stood before the procurator a handsome, light-bearded man with eagle feathers on the crest of his helmet, golden lions' heads shining on his chest, and golden plaques on his sword belt, wearing triple-soled boots laced to the knees, and with a purple cloak thrown over his left shoulder. This was the legate in command of the legion. |
| Его прокуратор спросил о том, где сейчас находится себастийская когорта. Легат сообщил, что себастийцы держат оцепление на площади перед гипподромом, где будет объявлен народу приговор над преступниками. | The procurator asked him where the Sebastean cohort was stationed at the moment. The legate told him that the Sebasteans had cordoned off the square in front of the hippodrome, where the sentencing of the criminals was to be announced to the people. |
| Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии. Одна из них, под командою Крысобоя, должна будет конвоировать преступников, повозки с приспособлениями для казни и палачей при отправлении на Лысую Гору, а при прибытии на нее войти в верхнее оцепление. Другая же должна быть сейчас же отправлена на Лысую Гору и | Then the procurator ordered the legate to detach two centuries from the Roman cohort. One of them, under the command of Ratslayer, was to convoy the criminals, the carts with the implements for the execution and the executioners as they were transported to Bald Mountain,[24] and on arrival was to join the upper cordon. The other was to be sent at once to Bald Mountain and immediately start |
| начинать оцепление немедленно. Для этой же цели, то есть для охраны Горы, прокуратор попросил легата отправить вспомогательный кавалерийский полк -сирийскую алу. | forming the cordon. For the same purpose, that is, to guard the mountain, the procurator asked the legate to send an auxiliary cavalry regiment - the Syrian ala. |
| Когда легат покинул балкон, прокуратор приказал секретарю пригласить во дворец президента Синедриона, двух членов его и начальника храмовой стражи Ершалаима, но при этом добавил, что просит устроить так, чтобы до совещания со всеми этими людьми он мог говорить с президентом раньше и наедине. | After the legate left the balcony, the procurator ordered the secretary to summon to the palace the president of the Sanhedrin, two of its members, and the head of the temple guard in Yershalaim, adding that he asked things to be so arranged that before conferring with all these people, he could speak with the president previously and alone. |
| Приказания прокуратора были исполнены быстро и точно, и солнце, с какой-то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа. | The procurator's order was executed quickly and precisely, and the sun, which in those days was scorching Yershalaim with an extraordinary fierceness, had not yet had time to approach its highest point when, on the upper terrace of the garden, by the two white marble lions that guarded the stairs, a meeting took place between the procurator and the man fulfilling the duties of president of the Sanhedrin, the high priest of the Jews, Joseph Kaifa.[25] |
| В саду было тихо. Но, выйдя из-под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю площадь сада с пальмами на чудовищных слоновых ногах, площадь, с которой перед прокуратором развернулся весь ненавистный ему Ершалаим с висячими мостами, крепостями и - самое главное - с не поддающейся никакому описанию глыбой мрамора с золотою драконовой чешуею вместо крыши -храмом Ершалаимским, - острым слухом уловил прокуратор далеко и внизу, там, где каменная стена отделяла нижние террасы дворцового сада от городской площади, низкое ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие, тонкие не то стоны, не то крики. | It was quiet in the garden. But when he came out from under the colonnade to the sundrenched upper level of the garden with its palm trees on monstrous elephant legs, from which there spread before the procurator the whole of hateful Yershalaim, with its hanging bridges, fortresses, and, above all, that utterly indescribable heap of marble with golden dragon scales for a roof - the temple of Yershalaim - the procurator's sharp ear caught, far below, where the stone wall separated the lower terraces of the palace garden from the city square, a low rumble over which from time to time there soared feeble, thin moans or cries. |
| Прокуратор понял, что там на площади уже собралась несметная толпа взволнованных последними беспорядками жителей Ершалаима, что эта толпа в нетерпении ожидает вынесения приговора и что в ней кричат беспокойные продавцы воды. | The procurator understood that there, on the square, a numberless crowd of Yershalaim citizens, agitated by the recent disorders, had already gathered, that this crowd was waiting impatiently for the announcement of the sentences, and that restless water sellers were |
| crying in its midst. | |
| Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, с тем чтобы укрыться от безжалостного зноя, но | The procurator began by inviting the high priest on to the balcony, to take shelter from the merciless heat, but |
| Каифа вежливо извинился и объяснил, что сделать этого не может в канун праздника. Пилат накинул капюшон на свою чуть лысеющую голову и начал разговор. Разговор этот шел по-гречески. | Kaifa politely apologized[26 ]and explained that he could not do that on the eve of the feast. Pilate covered his slightly balding head with a hood and began the conversation. This conversation took place in Greek. |
| Пилат сказал, что он разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор. | Pilate said that he had looked into the case of Yeshua Ha-Nozri and confirmed the death sentence. |
| Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом. Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи. | Thus, three robbers - Dysmas, Gestas and Bar-Rabban - and this Yeshua Ha-Nozri besides, were condemned to be executed, and it was to be done that day. The first two, who had ventured to incite the people to rebel against Caesar, had been taken in armed struggle by the Roman authorities, were accounted to the procurator, and, consequently, would not be talked about here. But the second two, Bar-Rabban and Ha-Nozri, had been seized by the local authorities and condemned by the Sanhedrin. According to the law, according to custom, one of these two criminals had to be released in honour of the great feast of Passover, which would begin that day. |
| Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри? | And so the procurator wished to know which of the two criminals the Sanhedrin intended to set free: Bar-Rabban or Ha-Nozri?[27] |
| Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил: | Kaifa inclined his head to signify that the question was clear to him, and replied: |
| - Синедрион просит отпустить Вар-раввана. | 'The Sanhedrin asks that Bar-Rabban be released.' |
| Прокуратор хорошо знал, что именно так ему ответит первосвященник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что такой ответ вызывает его изумление. | The procurator knew very well that the high priest would give precisely that answer, but his task consisted in showing that this answer provoked his astonishment. |
| Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с изумлением. | This Pilate did with great artfulness. The eyebrows on the arrogant face rose, the procurator looked with amazement straight into the high priest's eyes. |
| - Признаюсь, этот ответ меня удивил, -мягко заговорил прокуратор, - боюсь, нет ли здесь недоразумения. | 'I confess, this answer stuns me,' the procurator began softly, 'I'm afraid there may be some misunderstanding here.' |
| Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована. | Pilate explained himself. Roman authority does not encroach in the least upon the rights of the local spiritual authorities, the high priest knows that very well, but in the present case we are faced with an obvious error. And this error Roman authority is, of course, interested in correcting. |
| В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых | In fact, the crimes of Bar-Rabban and Ha-Nozri are quite incomparable in their gravity. If the latter, obviously an insane person, is guilty of uttering preposterous things in Yershalaim and some other |
| местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его. Вар-равван несравннено опаснее, нежели Га-Ноцри. | places, the former's burden of guilt is more considerable. Not only did he allow himself to call directly for rebellion, but he also killed a guard during the attempt to arrest him. Bar-Rabban is incomparably more dangerous than Ha-Nozri. |
| В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Итак? | On the strength of all the foregoing, the procurator asks the high priest to reconsider the decision and release the less harmful of the two condemned men, and that is without doubt Ha-Nozri. And so? ... |
| Каифа сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-раввана. | Kaifa said in a quiet but firm voice that the Sanhedrin had thoroughly familiarized itself with the case and informed him a second time that it intended to free Bar-Rabban. |
| - Как? Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз. | 'What? Even after my intercession? The intercession of him through whose person Roman authority speaks? Repeat it a third time. High Priest.' |
| - И в третий раз сообщаю, что мы освобождаем Вар-раввана, - тихо сказал Каифа. | 'And a third time I repeat that we are setting Bar-Rabban free,' Kaifa said softly. |
| Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средства, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а | It was all over, and there was nothing more to talk about. Ha-Nozri was departing for ever, and there was no one to cure the dreadful, wicked pains of the procurator, there was no remedy for them except death. But it was not this thought which now struck Pilate. The same incomprehensible anguish that had already visited him on the balcony pierced his whole being. He tried at once to explain it, and the explanation was a strange one: it seemed vaguely to the procurator that there was |
| может быть, чего-то не дослушал. | something he had not finished saying to the condemned man, and perhaps something he had not finished hearing. |
| Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: "Бессмертие... пришло бессмертие..." Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. | Pilate drove this thought away, and it flew off as instantly as it had come flying. It flew off, and the anguish remained unexplained, for it could not well be explained by another brief thought that flashed like lightning and at once went out - 'Immortality . . . immortality has come . . .' Whose immortality had come? That the procurator did not understand, but the thought of this enigmatic immortality made him grow cold in the scorching sun. |
| - Хорошо, - сказал Пилат, - да будет так. | 'Very well,' said Pilate, 'let it be so.' |
| Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. | Here he turned, gazed around at the world visible to him, and was surprised at the change that had taken place. The bush laden with roses had vanished, vanished were the cypresses bordering the upper terrace, and the pomegranate tree, and the white statue amidst the greenery, and the greenery itself. |
| Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия. | In place of it all there floated some purple mass,[28] water weeds swayed in it and began moving off somewhere, and Pilate himself began moving with them. He was carried along now, smothered and burned, by the most terrible wrath - the wrath of impotence. |
| - Тесно мне, - вымолвил Пилат, - тесно мне! | 'Cramped,' said Pilate, 'I feel cramped!' |
| Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок. | With a cold, moist hand he tore at the clasp on the collar of his cloak, and it fell to the sand. |
| - Сегодня душно, где-то идет гроза, -отозвался Каифа, не сводя глаз с покрасневшего лица прокуратора и предвидя все муки, которые еще предстоят. "О, какой страшный месяц нисан в этом году!" | 'It's sultry today, there's a storm somewhere,' Kaifa responded, not taking his eyes off the procurator's reddened face, and foreseeing all the torments that still lay ahead, he thought: 'Oh, what a terrible month of Nisan we're having this year!' |
| - Нет, - сказал Пилат, - это не оттого, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа, -и, сузив глаза, Пилат улыбнулся и добавил:- Побереги себя, первосвященник. | 'No,' said Pilate, 'it's not because of the sultriness, I feel cramped with you here, Kaifa.' And, narrowing his eyes, Pilate smiled and added: "Watch out for yourself, High Priest.' |
| Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор, он выразил на своем лице удивление. | The high priest's dark eyes glinted, and with his face - no less artfully than the procurator had done earlier - he expressed amazement. |
| - Что слышу я, прокуратор? - гордо и спокойно ответил Каифа, - ты угрожаешь | 'What do I hear, Procurator?' Kaifa replied proudly and calmly. "You threaten me after |
| мне после вынесенного приговора, утвержденного тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон? | you yourself have confirmed the sentence passed? Can that be? We are accustomed to the Roman procurator choosing his words before he says something. What if we should be overheard, Hegemon?' |
| Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку. | Pilate looked at the high priest with dead eyes and, baring his teeth, produced a smile. |
| - Что ты, первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его... из города Кириафа. Кстати, ты знаешь такого, первосвященник? Да... если бы такой проник сюда, он горько пожалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь? Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему, -и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, - это я тебе говорю -Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье! | 'What's your trouble. High Priest? Who can hear us where we are now? Do you think I'm like that young vagrant holy fool who is to be executed today? Am I a boy, Kaifa? I know what I say and where I say it. There is a cordon around the garden, a cordon around the palace, so that a mouse couldn't get through any crack! Not only a mouse, but even that one, what's his name . . . from the town of Kiriath, couldn't get through. Incidentally, High Priest, do you know him? Yes ... if that one got in here, he'd feel bitterly sorry for himself, in this you will, of course, believe me? Know, then, that from now on. High Priest, you will have no peace! Neither you nor your people' - and Pilate pointed far off to the right, where the temple blazed on high -'it is I who tell you so, Pontius Pilate, equestrian of the Golden Spear!'[29] |
| - Знаю, знаю! - бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал: - Знает народ иудейский, как ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата! | 'I know, I know!' the black-bearded Kaifa fearlessly replied, and his eyes flashed. He raised his arm to heaven and went on: "The Jewish people know that you hate them with a cruel hatred, and will cause them much suffering, but you will not destroy them utterly! God will protect them! He will hear us, the almighty Caesar will hear, he will protect us from Pilate the destroyer!' |
| - О нет! - воскликнул Пилат, и с каждым словом ему становилось легче и легче: не нужно было больше притворяться. Не нужно было подбирать слова. - Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из | 'Oh, no!' Pilate exclaimed, and he felt lighter and lighter with every word: there was no more need to pretend, no more need to choose his words, "fou have complained about me too much to Caesar, and now my hour has come, Kaifa! Now the message will fly from me, and not to the governor in Antioch, and not to Rome, but directly to Capreae, to the emperor himself, the message of how you in Yershalaim are sheltering known criminals from death. And then it will not be water from |
| Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! | Solomon's Pool that I give Yershalaim to drink, as I wanted to do for your own good! No, not water! Remember how on account of you I had to remove the shields with the emperor's insignia from the walls, had to transfer troops, had, as you see, to come in person to look into what goes on with you here! |
| Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью! | Remember my words: it is not just one cohort that you will see here in Yershalaim, High Priest - no! The whole Fulminata legion will come under the city walls, the Arabian cavalry will arrive, and then you will hear bitter weeping and wailing! You will remember Bar-Rabban then, whom you saved, and you will regret having sent to his death a philosopher with his peaceful preaching!' |
| Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил: | The high priest's face became covered with blotches, his eyes burned. Like the procurator, he smiled, baring his teeth, and replied: |
| - Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат? - И тут Каифа грозно поднял руку: -Прислушайся, прокуратор! | 'Do you yourself believe what you are saying now. Procurator? No, you do not! It is not peace, not peace, that the seducer of the people of Yershalaim brought us, and you, equestrian, understand that perfectly well. You wanted to release him so that he could disturb the people, outrage the faith, and bring the people under Roman swords! But I, the high priest of the Jews, as long as I live, will not allow the faith to be outraged and will protect the people! Do you hear, Pilate?' And Kaifa raised his arm menacingly: 'Listen, Procurator!' |
| Каифа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самым стенам сада Ирода великого. Этот шум поднимался | Kaifa fell silent, and the procurator again heard a noise as if of the sea, rolling up to the very walls of the garden of Herod the Great. The noise rose |
| снизу к ногам и в лицо прокуратору. А за спиной у него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст сотен ног, железное бряцание, - тут прокуратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад. | from below to the feet and into the face of the procurator. And behind his back, there, beyond the wings of the palace, came alarming trumpet calls, the heavy crunch of hundreds of feet, the clanking of iron. The procurator understood that the Roman infantry was already setting out, on his orders, speeding to the parade of death so terrible for rebels and robbers. |
| - Ты слышишь, прокуратор? - тихо повторил первосвященник, - неужели ты скажешь мне, что все это, - тут | 'Do you hear. Procurator?' the high priest repeated quietly. 'Are you going to tell me that all this' - here the high priest raised both arms |
| первосвященник поднял обе руки, и темный капюшон свалился с его головы, - вызвал жалкий разбойник Вар-равван? | and the dark hood fell from his head - 'has been caused by the wretched robber Bar-Rabban?' |
| Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно: | The procurator wiped his wet, cold forehead with the back of his hand, looked at the ground, then, squinting at the sky, saw that the red-hot ball was almost over his head and that Kaifa's shadow had shrunk to nothing bv the lion's tail, and said quietly and indifferently: |
| - Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать. | 'It's nearly noon. We got carried away by our conversation, and yet we must proceed.' |
| В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником, он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать, пока он вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого совещания, и отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью. | Having apologized in refined terms before the high priest, he invited him to sit down on a bench in the shade of a magnolia and wait until he summoned the other persons needed for the last brief conference and gave one more instruction connected with the execution. |
| Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в саду, а Пилат вернулся на балкон. | Kaifa bowed politely, placing his hand on his heart, and stayed irir the garden while Pilate returned to the balcony. |
| Там ожидавшему его секретарю он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а также двух членов Синедриона и начальника храмовой стражи, ожидавших вызова на нижней террасе сада в круглой беседке с фонтаном. К этому Пилат добавил, что он тотчас выйдет и сам, и удалился внутрь дворца. | There he told the secretary, who had been waiting for him, to invite to the garden the legate of the legion and the tribune of the cohort, as well as the two members of the Sanhedrin and the head of the temple guard, who had been awaiting his summons on the lower garden terrace, in a round gazebo with a fountain. To this Pilate added that he himself would come out to the garden at once, and withdrew into the palace. |
| Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затененной от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то человеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это было чрезвычайно кратко. Прокуратор тихо сказал человеку несколько слов, после чего тот удалился, а Пилат через колоннаду прошел в сад. | While the secretary was gathering the conference, the procurator met, in a room shielded from the sun by dark curtains, with a certain man, whose face was half covered by a hood, though he could not have been bothered by the sun's rays in this room. The meeting was a very short one. The procurator quietly spoke a few words to the man, after which he withdrew and Pilate walked out through the colonnade to the garden. |
| Там в присутствии всех, кого он желал видеть, прокуратор торжественно и сухо подтвердил, что он утверждает смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, и официально осведомился у членов Синедриона о том, | There, in the presence of all those he had desired to see, the procurator solemnly and drily stated that he confirmed the death sentence on Yeshua Ha-Nozri, and officially inquired of the members of the Sanhedrin as to |
| кого из преступников угодно оставить в живых. Получив ответ, что это - Вар-равван, прокуратор сказал: | whom among the criminals they would like to grant life. Having received the reply that it was Bar-Rabban, the procurator said: |
| - Очень хорошо, - и велел секретарю тут же занести это в протокол, сжал в руке поднятую секретарем с песка пряжку и торжественно сказал: - Пора! | ‘Very well,' and told the secretary to put it into the record at once, clutched in his hand the clasp that the secretary had picked up from the sand, and said solemnly: Tt is time!' |
| Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной лестнице между стен роз, источавших одуряющий аромат, спускаясь все ниже и ниже к дворцовой стене, к воротам, выходящим на большую, гладко вымощенную площадь, в конце которой виднелись колонны и статуи Ершалаимского ристалища. | Here all those present started down the wide marble stairway between walls of roses that exuded a stupefying aroma, descending lower and lower towards the palace wall, to the gates opening on to the big, smoothly paved square, at the end of which could be seen the columns and statues of the Yershalaim stadium. |
| Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на обширный царящий над площадью каменный помост, Пилат, оглядываясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке. | As soon as the group entered the square from the garden and mounted the spacious stone platform that dominated the square, Pilate, looking around through narrowed eyelids, assessed the situation. |
| То пространство, которое он только что прошел, то есть пространство от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя Пилат площади уже не увидел - ее съела толпа. Она залила бы и самый помост, и то очищенное пространство, если бы тройной ряд себастийских солдат по левую руку Пилата и солдат итурейской вспомогательной когорты по правую - не держал ее. | The space he had just traversed, that is, the space from the palace wall to the platform, was empty, but before him Pilate could no longer see the square - it had been swallowed up by the crowd, which would have poured over the platform and the cleared space as well, had it not been kept at bay by a triple row of Sebastean soldiers to the left of Pilate and soldiers of the auxiliary Iturean cohort to his right. |
| Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке ненужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет! Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост. | And so, Pilate mounted the platform, mechanically clutching the useless clasp in his fist and squinting his eyes. The procurator was squinting not because the sun burned his eyes -no! For some reason he did not want to see the group of condemned men who, as he knew perfectly well, were now being brought on to the platform behind him. |
| Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на каменном утесе над краем человеческого моря, незрячему Пилату в уши ударила звуковая волна: "Га-а-а..." Она началась негромко, зародившись где-то вдали у гипподрома, потом стала громоподобной и, продержавшись несколько секунд, начала спадать. "Увидели меня", - подумал | As soon as the white cloak with crimson lining appeared high up on the stone cliff over the verge of the human sea, the unseeing Pilate was struck in the ears bv a wave of sound: 'Ha-a-a . . .' It started mutedly, arising somewhere far away by the hippodrome, then became thunderous and, having held out for a few seconds, began to subside. They've seen me,' the procurator thought. The wave had not |
| прокуратор. Волна не дошла до низшей точки и неожиданно стала опять вырастать и, качаясь, поднялась выше первой, и на второй волне, как на морском валу вскипает пена, вскипел свист и отдельные, сквозь гром различимые, женские стоны. "Это их ввели на помост... - подумал Пилат, - а стоны оттого, что задавили нескольких женщин, когда толпа подалась вперед". | reached its lowest point before it started swelling again unexpectedly and, swaying, rose higher than the first, and as foam boils up on the billows of the sea, so a whistling boiled up on this second wave and, separate, distinguishable from the thunder, the wails of women. They've been led on to the platform,' thought Pilate, 'and the wails mean that several women got crushed as the crowd surged forward.' |
| Он выждал некоторое время, зная, что никакою силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что накопилось у нее внутри, и не смолкнет сама. | He waited for some time, knowing that no power could silence the crowd before it exhaled all that was pent up in it and fell silent of itself. |
| И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх правую руку, и последний шум сдуло с толпы. | And when this moment came, the procurator threw up his right arm, and the last noise was blown away from the crowd. |
| Тогда Пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и закричал, и сорванный его голос понесло над тысячами голов: | Then Pilate drew into his breast as much of the hot air as he could and shouted, and his cracked voice carried over thousands of heads: |
| - Именем кесаря императора! | 'In the name of the emperor Caesar! . . .' |
| Тут в уши ему ударил несколько раз железный рубленый крик - в когортах, взбросив вверх копья и значки, страшно прокричали солдаты: | Here his ears were struck several times by a clipped iron shout: the cohorts of soldiers raised high their spears and standards and shouted out terribly: |
| - Да здравствует кесарь! | 'Long live Caesar!' |
| Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над толпою полетели хриплые арамейские слова: | Pilate lifted his face and thrust it straight into the sun. Green fire flared up behind his eyelids, his brain took flame from it, and hoarse Aramaic words went flying over the crowd: |
| - Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни -повешению на столбах! И эта казнь сейчас совершится на Лысой Горе! Имена преступников - Дисмас, Гестас, Вар-равван и Га-Ноцри. Вот они перед вами! | 'Four criminals, arrested in Yershalaim for murder, incitement to rebellion, and outrages against the laws and the faith, have been sentenced to a shameful execution - by hanging on posts! And this execution will presently be carried out on Bald Mountain! The names of the criminals are Dysmas, Gestas, Bar-Rabban and Ha-Nozri. Here they stand before you!' |
| Пилат указал вправо рукой, не видя никаких преступников, но зная, что они там, на месте, где им нужно быть. | Pilate pointed to his right, not seeing any criminals, but knowing they were there, in place, where they ought to be. |
| Толпа ответила длинным гулом как бы удивления или облегчения. Когда же он | The crowd responded with a long rumble as if of surprise or relief. When it died down, Pilate |
| потух, Пилат продолжал: | continued: |
| - Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь! | 'But only three of them will be executed, for, in accordance with law and custom, in honour of the feast of Passover, to one of the condemned, as chosen by the Lesser Sanhedrin and confirmed by Roman authority, the magnanimous emperor Caesar will return his contemptible life!' |
| Пилат выкрикивал слова и в то же время слушал, как на смену гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не доносилось до его ушей, и даже настало мгновение, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать: | Pilate cried out the words and at the same time listened as the rumble was replaced by a great silence. Not a sigh, not a rustle reached his ears now, and there was even a moment when it seemed to Pilate that everything around him had vanished altogether. The hated city died, and he alone is standing there, scorched by the sheer rays, his face set against the sky. Pilate held the silence a little longer, and then began to cry out: |
| - Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу... | 'The name of the one who will now be set free before you is . . .' |
| Он сделал еще одну паузу, задерживая имя, проверяя, все ли сказал, потому что знал, что мертвый город воскреснет после произнесения имени счастливца и никакие дальнейшие слова слышны быть не могут. | He made one more pause, holding back the name, making sure he had said all, because he knew that the dead city would resurrect once the name of the lucky man was spoken, and no further words would be heard. |
| "Все? - беззвучно шепнул себе Пилат, - все. Имя!" | 'All?' Pilate whispered soundlessly to himself. 'All. The name!' |
| И, раскатив букву "р" над молчащим городом, он прокричал: | And, rolling the letter 'r' over the silent city, he cried: |
| - Вар-равван! | 'Bar-Rabban!' |
| Тут ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист. | Here it seemed to him that the sun, clanging, burst over him and flooded his ears with fire. This fire raged with roars, shrieks, wails, guffaws and whistles. |
| Пилат повернулся и пошел по мосту назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться. Он знал, что теперь у него за спиною на помост градом летят бронзовые монеты, финики, что в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами чудо - как человек, который уже был в руках смерти, вырвался из этих рук! Как легионеры снимают с него веревки, невольно причиняя ему жгучую боль в | Pilate turned and walked back across the platform to the stairs, looking at nothing except the multicoloured squares of the flooring under his feet, so as not to trip. He knew that behind his back the platform was being showered with bronze coins, dates, that people in the howling mob were climbing on shoulders, crushing each other, to see the miracle with their own eyes - how a man already in the grip of death escaped that grip! How the legionaries take the ropes off him, involuntarily causing him burning pain in his arms, dislocated during his |
| вывихнутых на допросе руках, как он, морщась и охая, все же улыбается бессмысленной сумасшедшей улыбкой. | interrogation; how he, wincing and groaning, nevertheless smiles a senseless, crazed smile. |
| Он знал, что в это же время конвой ведет к боковым ступеням трех со связанными руками, чтобы выводить их на дорогу, ведущую на запад, за город, к Лысой Горе. Лишь оказавшись за помостом, в тылу его, Пилат открыл глаза, зная, что он теперь в безопасности - осужденных он видеть уже не мог. | He knew that at the same time the convoy was already leading the three men with bound arms to the side stairs, so as to take them to the road going west from the city, towards Bald Mountain. Only when he was off the platform, to the rear of it, did Pilate open his eyes, knowing that he was now safe - he could no longer see the condemned men. |
| К стону начинавшей утихать толпы примешивались теперь и были различимы пронзительные выкрики глашатаев, повторявших одни на арамейском, другие на греческом языках все то, что прокричал с помоста прокуратор. Кроме того, до слуха долетел дробный, стрекочущий и приближающийся конский топот и труба, что-то коротко и весело прокричавшая. Этим звукам ответил сверлящий свист мальчишек с кровель домов улицы, выводящей с базара на гипподромскую площадь, и крики "берегись!". | Mingled with the wails of the quieting crowd, yet distinguishable from them, were the piercing cries of heralds repeating, some in Aramaic, others in Greek, all that the procurator had cried out from the platform. Besides that, there came to his ears the tapping, clattering and approaching thud of hoofs, and a trumpet calling out something brief and merry. These sounds were answered by the drilling whistles of bovs on the roofs of houses along the street that led from the bazaar to the hippodrome square, and by cries of 'Look out!' |
| Солдат, одиноко стоявший в очищенном пространстве площади со значком в руке, тревожно взмахнул им, и тогда прокуратор, легат легиона, секретарь и конвой остановились. | A soldier, standing alone in the cleared space of the square with a standard in his hand, waved it anxiously, and then the procurator, the legate of the legion, the secretary and the convoy stopped. |
| Кавалерийская ала, забирая все шире рыси, вылетела на площадь, чтобы пересечь ее в сторонке, минуя скопище народа, и по переулку под каменной стеной, по которой стлался виноград, кратчайшей дорогой проскакать к Лысой Горе. | A cavalry ala, at an ever-lengthening trot, flew out into the square, so as to cross it at one side, bypassing the mass of people, and ride down a lane under a stone wall covered with creeping vines, taking the shortest route to Bald Mountain. |
| Летящий рысью маленький, как мальчик, темный, как мулат, командир алы - сириец, равняясь с Пилатом, что-то тонко крикнул и выхватил из ножен меч. Злая вороная взмокшая лошадь шарахнулась, поднялась на дыбы. Вбросив меч в ножны, командир ударил плетью лошадь по шее, выровнял ее и поскакал в переулок, переходя в галоп. За ним по три в ряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особо смуглыми под | At a flying trot, small as a boy, dark as a mulatto, the commander of the ala, a Syrian, coming abreast of Pilate, shouted something in a high voice and snatched his sword from its sheath. The angry, sweating black horse shied and reared. Thrusting his sword back into its sheath, the commander struck the horse's neck with his crop, brought him down, and rode off into the lane, breaking into a gallop. After him, three by three, horsemen flew in a cloud of dust, the tips of their light bamboo lances bobbing, and faces dashed past the procurator - |
| белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами. | looking especially swarthy under their white turbans - with merrily bared, gleaming teeth. |
| Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной. | Raising dust to the sky, the ala burst into the lane, and the last to ride past Pilate was a soldier with a trumpet slung on his back, blazing in the sun. |
| Закрываясь от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, устремляясь к воротам дворцового сада, а за ним двинулся легат, секретарь и конвой. | Shielding himself from the dust with his hand and wrinkling his face discontentedly, Pilate started on in the direction of the gates to the palace garden, and after him came the legate, the secretary, and the convoy. |
| Было около десяти часов утра. | It was around ten o'clock in the morning. |
| Глава 3. Седьмое доказательство | CHAPTER 3. The Seventh Proof |
| - Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, - сказал профессор. | 'Yes, it was around ten o'clock in the morning, my esteemed Ivan Nikolaevich,' said the professor. |
| Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер. | The poet passed his hand over his face like a man just coming to his senses, and saw that it was evening at the Patriarch's Ponds. |
| Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях на скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники. | The water in the pond had turned black, and a light boat was now gliding on it, and one could hear the splash of oars and the giggles of some citizeness in the little boat. The public appeared on the benches along the walks, but again on the other three sides of the square, and not on the side where our interlocutors were. |
| Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами теперь звучали мягче, по-вечернему. | The sky over Moscow seemed to lose colour, and the full moon could be seen quite distinctly high above, not yet golden but white. It was much easier to breathe, and the voices under the lindens now sounded softer, eveningish. |
| "Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. - подумал Бездомный в изумлении, - ведь вот уже и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?" | 'How is it I didn't notice that he'd managed to spin a whole story? ...' Homeless thought in amazement. 'It's already evening! ... Or maybe he wasn't telling it, but I simply fell asleep and dreamed it all?' |
| Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придется допустить, что то же самое приснилось и Берлиозу, потому что тот сказал, внимательно всматриваясь в лицо иностранца: | But it must be supposed that the professor did tell the story after all, otherwise it would have to be assumed that Berlioz had had the same dream, because he said, studying the foreigner's face attentively: |
| - Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами. | 'Your story is extremely interesting, Professor, though it does not coincide at all with the Gospel stories.' |
| - Помилуйте, - снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, - уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылаться на евангелия как на исторический источник... - он еще раз усмехнулся, и Берлиоз осекся, потому что буквально то же самое он говорил Бездомному, идя с тем по Бронной к Патриаршим прудам. | 'Good heavens,' the professor responded, smiling condescendingly, 'you of all people should know that precisely nothing of what is written in the Gospels ever actually took place, and if we start referring to the Gospels as a historical source . . .' he smiled once more, and Berlioz stopped short, because this was literally the same thing he had been saying to Homeless as they walked down Bronnaya towards the Patriarch's Ponds. |
| - Это так, - заметил Берлиоз, - но боюсь, что никто не может подтвердить, что и то, что вы нам рассказывали, происходило на самом деле. | 'That's so,' Berlioz replied, 'but I'm afraid no one can confirm that what you've just told us actually took place either.' |
| - О нет! Это может кто подтвердить! -начиная говорить ломаным языком, чрезвычайно уверенно ответил профессор и неожиданно таинственно поманил обоих приятелей к себе поближе. | 'Oh, yes! That there is one who can!' the professor, beginning to speak in broken language, said with great assurance, and with unexpected mysteriousness he motioned the two friends to move closer. |
| Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся: | They leaned towards him from both sides, and he said, but again without any accent, which with him, devil knows why, now appeared, now disappeared: |
| - Дело в том... - тут профессор пугливо оглянулся и заговорил шепотом, - что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас - никому ни слова и полный секрет!.. Тсс! | ‘The thing is ...' here the professor looked around fearfully and spoke in a whisper, 'that I was personally present at it all. I was on Pontius Pilate's balcony, and in the garden when he talked with Kaifa, and on the platform, only secretly, incognito, so to speak, and therefore I beg you - not a word to anyone, total secrecy, shh . . .' |
| Наступило молчание, и Берлиоз побледнел. | Silence fell, and Berlioz paled. |
| - Вы... вы сколько времени в Москве? -дрогнувшим голосом спросил он. | 'YOU .. . how long have you been in Moscow?' he asked in a quavering voice. |
| - А я только что сию минуту приехал в Москву, - растерянно ответил профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему как следует в глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, а правый - пуст, черен и мертв. | 'I just arrived in Moscow this very minute,' the professor said perplexedly, and only here did it occur to the friends to take a good look in his eyes, at which they became convinced that his left eye, the green one, was totally insane, while the right one was empty, black and dead. |
| "Вот тебе все и объяснилось! - подумал Берлиоз в смятении, - приехал | 'There's the whole explanation for you!' Berlioz thought in bewilderment. 'A mad German has |
| сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!" | turned up, or just went crazy at the Ponds. What a story!' |
| Да, действительно, объяснилось все: и страннейший завтрак у покойного философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку, и предсказания о том, что голова будет отрублена, и все прочее - профессор был сумасшедший. | Yes, indeed, that explained the whole thing: the most strange breakfast with the late philosopher Kant, the foolish talk about sunflower oil and Annushka, the predictions about his head being cut off and all the rest -the professor was mad. |
| Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, - не противоречь, мол, ему, - но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. | Berlioz realized at once what had to be done. Leaning back on the bench, he winked to Homeless behind the professor's back -meaning, don't contradict him - but the perplexed poet did not understand these signals. |
| - Да, да, да, - возбужденно говорил Берлиоз, - впрочем, все это возможно! Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное... А вы одни приехали или с супругой? | 'Yes, yes, yes,' Berlioz said excitedly, 'incidentally it's all possible . . . even very possible, Pontius Pilate, and the balcony, and so forth . . . Did you come alone or with your wife?' |
| - Один, один, я всегда один, - горько ответил профессор. | 'Alone, alone, I'm always alone,' the professor replied bitterly. |
| - А где же ваши вещи, профессор? -вкрадчиво спрашивал Берлиоз, - в "Метрополе"? Вы где остановились? | 'And where are your things, Professor?' Berlioz asked insinuatingly. 'At the Metropol?* Where are you staying?' |
| - Я? Нигде, - ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам. | 'I? ... Nowhere,' the half-witted German answered, his green eye wandering in wild anguish over the Patriarch's Ponds. |
| - Как? А... где же вы будете жить? | 'How's that? But... where are you going to live?' |
| - В вашей квартире, - вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул. | 'In your apartment,' the madman suddenly said brashly, and winked. |
| - Я... я очень рад, - забормотал Берлиоз, -но, право, у меня вам будет неудобно... А в "Метрополе" чудесные номера, это первоклассная гостиница... | 'I ... I'm very glad ...' Berlioz began muttering, 'but, really, you won't be comfortable at my place ... and they have wonderful rooms at the Metropol, it's a first-class hotel...' |
| - А дьявола тоже нет? - вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича. | 'And there's no devil either?' the sick man suddenly inquired merrily of Ivan Nikolaevich. |
| - И дьявола... | 'No devil. . .' |
| - Не противоречь! - одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь за спину профессора и гримасничая. | 'Don't contradict him,' Berlioz whispered with his lips only, dropping behind the professor's back and making faces. |
| - Нету никакого дьявола! - растерявшись от всей этой муры, вскричал Иван Николаевич не то, что нужно, - вот наказание! | ‘There isn't any devil!' Ivan Nikolaevich, at a loss from all this balderdash, cried out not what he ought. 'What a punishment! Stop playing |
| Перестаньте вы психовать. | the psycho!' |
| Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей. | Here the insane man burst into such laughter that a sparrow flew out of the linden over the seated men's heads. |
| - Ну, уж это положительно интересно, -трясясь от хохота проговорил профессор, -что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! - он перестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при душевной болезни, после хохота впал в другую крайность -раздражился и крикнул сурово: - Так, стало быть, так-таки и нету? | 'Well, now that is positively interesting!' the professor said, shaking with laughter. 'What is it with you - no matter what one asks for, there isn't any!' He suddenly stopped laughing and, quite understandably for a mentally ill person, fell into the opposite extreme after laughing, became vexed and cried sternly: 'So you mean there just simply isn't any?' |
| - Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, - бормотал Берлиоз, опасаясь волновать больного, - вы посидите минуточку здесь с товарищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а потом мы вас проводим, куда вы хотите. Ведь вы не знаете города... | 'Calm down, calm down, calm down. Professor,' Berlioz muttered, for fear of agitating the sick man. 'You sit here for a little minute with Comrade Homeless, and I'll just run to the corner to make a phone call, and then we'll take you wherever you like. You don't know the city . . .' |
| План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что вот, мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то получается какая-то неприятная чепуха. | Berlioz's plan must be acknowledged as correct: he had to run to the nearest public telephone and inform the foreigners' bureau, thus and so, there's some consultant from abroad sitting at the Patriarch's Ponds in an obviously abnormal state. So it was necessary to take measures, lest some unpleasant nonsense result. |
| - Позвонить? Ну что же, позвоните, -печально согласился больной и вдруг страстно попросил: - Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено. | ‘To make a call? Well, then make your call,' the sick man agreed sadly, and suddenly begged passionately: 'But I implore you, before you go, at least believe that the devil exists! I no longer ask you for anything more. Mind you, there exists a seventh proof of it, the surest of all! And it is going to be presented to you right now!' |
| - Хорошо, хорошо, - фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, подмигнув расстроенному поэту, которому вовсе не улыбалась мысль караулить сумасшедшего немца, устремился к тому выходу с Патриарших, что находится на углу Бронной и Ермолаевского переулка. | 'Very good, very good,' Berlioz said with false tenderness and, winking to the upset poet, who did not relish at all the idea of guarding the mad German, set out for the exit from the Ponds at the corner of Bronnaya and Yermolaevsky Lane. |
| А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел. | And the professor seemed to recover his health and brighten up at once. |
| - Михаил Александрович! - крикнул он вдогонку Берлиозу. | 'Mikhail Alexandrovich!' he shouted after Berlioz. |
| Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и отчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессор прокричал, сложив руки рупором: | The latter gave a start, looked back, but reassured himself with the thought that the professor had also learned his name and patronymic from some newspaper. Then the professor called out, cupping his hands like a megaphone: |
| - Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев? | 'Would you like me to have a telegram sent at once to your uncle in Kiev?' |
| И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании Киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно, ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы эти липовые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить! Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят! | And again Berlioz winced. How does the madman know about the existence of a Kievan uncle? That has certainly never been mentioned in any newspapers. Oh-oh, maybe Homeless is right after all? And suppose his papers are phoney? Ah, what a strange specimen ... Call, call! Call at once! They'll quickly explain him! |
| И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше. | And, no longer listening to anything, Berlioz ran on. |
| Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. | Here, just at the exit to Bronnaya, there rose from a bench to meet the editor exactly the same citizen who in the sunlight earlier had formed himself out of the thick swelter. Only now he was no longer made of air, but ordinary, fleshly, and Berlioz clearly distinguished in the beginning twilight that he had a little moustache like chicken feathers, tiny eyes, ironic and half drunk, and checkered trousers pulled up so high that his dirty white socks showed. |
| Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять. | Mikhail Alexandrovich drew back, but reassured himself by reflecting that it was a stupid coincidence and that generally there was no time to think about it now. |
| - Турникет ищете, гражданин? -треснувшим тенором осведомился клетчатый тип, - сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра... поправиться... бывшему регенту! - кривляясь, субъект наотмашь снял жокейский свой картузик. | 'Looking for the turnstile, citizen?' the checkered type inquired in a cracked tenor. This way, please! Straight on and you'll get where you're going. How about a little pint pot for my information ... to set up an exchoirmaster! . ..' Mugging, the specimen swept his jockey's cap from his head. |
| Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже | Berlioz, not stopping to listen to the cadging and clowning choir-master, ran up to the turnstile and took hold of it with his hand. He |
| собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянном ящике надпись "Берегись трамвая!". | turned it and was just about to step across the rails when red and white light splashed in his face. A sign lit up in a glass box: 'Caution Tram-Car!' |
| Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал. | And right then this tram-car came racing along, turning down the newly laid line from Yermolaevsky to Bronnaya. Having turned, and coming to the straight stretch, it suddenly lit up inside with electricity, whined, and put on speed. |
| Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы. | The prudent Berlioz, though he was standing in a safe place, decided to retreat behind the stile, moved his hand on the crossbar, and stepped back. And right then his hand slipped and slid, one foot, unimpeded, as if on ice, went down the cobbled slope leading to the rails, the other was thrust into the air, and Berlioz was thrown on to the rails. |
| Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или слева - он уже не сообразил, - позлащенную луну. Он успел повернуться на бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. | Trying to get hold of something, Berlioz fell backwards, the back of his head lightly striking the cobbles, and had time to see high up - but whether to right or left he no longer knew - the gold-tinged moon. He managed to turn on his side, at the same moment drawing his legs to his stomach in a frenzied movement, and, while turning, to make out the face, completely white with horror, and the crimson armband of the woman driver bearing down on him with irresistible force. Berlioz did not cry out, but around him the whole street screamed with desperate female voices. |
| Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул -"Неужели?.." Еще раз, и в последний раз, мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно. | The woman driver tore at the electric brake, the car dug its nose into the ground, then instantly jumped up, and glass flew from the windows with a crash and a jingle. Here someone in Berlioz's brain cried desperately: 'Can it be? . ..' Once more, and for the last time, the moon flashed, but now breaking to pieces, and then it became dark. |
| Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. | The tram-car went over Berlioz, and a round dark object was thrown up the cobbled slope below the fence of the Patriarch's walk. Having rolled back down this slope, it went bouncing along the cobblestones of the street. |
| Это была отрезанная голова Берлиоза. | It was the severed head of Berlioz. |
| Глава 4. Погоня | CHAPTER 4. The Chase |
| Утихли истерические женские крики, отсверлили свистки милиции, две санитарные машины увезли: одна -обезглавленное тело и отрезанную голову в морг, другая - раненную осколками стекла красавицу вожатую, дворники в белых фартуках убрали осколки стекол и засыпали песком кровавые лужи, а Иван Николаевич как упал на скамейку, не добежав до турникета, так и остался на ней. Несколько раз он пытался подняться, но ноги его не слушались - с Бездомным приключилось что-то вроде паралича. | The hysterical women's cries died down, the police whistles stopped drilling, two ambulances drove off - one with the headless body and severed head, to the morgue, the other with the beautiful driver, wounded by broken glass; street sweepers in white aprons removed the broken glass and poured sand on the pools of blood, but Ivan Nikolaevich just stayed on the bench as he had dropped on to it before reaching the turnstile. He tried several times to get up, but his legs would not obey him - something akin to paralysis had occurred with Homeless. |
| Поэт бросился бежать к турникету, как только услыхал первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой. От этого он до того обезумел, что, упавши на скамью, укусил себя за руку до крови. Про сумасшедшего немца он, конечно, забыл и старался понять только одно, как это может быть, что вот только что он говорил с Берлиозом, а через минуту - голова... | The poet had rushed to the turnstile as soon as he heard the first scream, and had seen the head go bouncing along the pavement. With that he so lost his senses that, having dropped on to the bench, he bit his hand until it bled. Of course, he forgot about the mad German and tried to figure out one thing only: how it could be that he had just been talking with Berlioz, and a moment later - the head . . . |
| Взволнованные люди пробегали мимо поэта по аллее, что-то восклицая, но Иван Николаевич их слов не воспринимал. | Agitated people went running down the walk past the poet, exclaiming something, but Ivan Nikolaevich was insensible to their words. |
| Однако неожиданно возле него столкнулись две женщины, и одна из них, востроносая и простоволосая, закричала над самым ухом поэта другой женщине так: | However, two women unexpectedly ran into each other near him, and one of them, sharpnosed and bare-headed, shouted the following to the other, right next to the poet's ear: |
| - Аннушка, наша Аннушка! С Садовой! Это ее работа! Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей! Всю юбку изгадила... Уж она ругалась, ругалась! А он-то, бедный, стало быть, поскользнулся да и поехал на рельсы... | '... Annushka, our Annushka! From Sadovaya! It's her work . . . She bought sunflower oil at the grocery, and went and broke the whole litre-bottle on the turnstile! Messed her skirt all up, and swore and swore! .. . And he, poor man, must have slipped and - right on to the rails . ..' |
| Из всего выкрикнутого женщиной в расстроенный мозг Ивана Николевича вцепилось одно слово: "Аннушка"... | Of all that the woman shouted, one word lodged itself in Ivan Nikolaevich's upset brain: 'Annushka'. .. |
| - Аннушка... Аннушка?.. - забормотал поэт, тревожно озираясь, - позвольте, позвольте... | 'Annushka . . . Annushka?' the poet muttered, looking around anxiously. Wait a minute, wait a minute . . .' |
| К слову "Аннушка" привязались слова "подсолнечное масло", а затем почему-то "Понтий Пилат". Пилата поэт отринул и стал вязать цепочку, начиная со слова "Аннушка". И цепочка эта связалась очень быстро и тотчас привела к сумасшедшему профессору. | The word 'Annushka' got strung together with the words 'sunflower oil', and then for some reason with 'Pondus Pilate'. The poet dismissed Pilate and began Unking up the chain that started from the word 'Annushka'. And this chain got very quickly linked up and led at once to the mad professor. |
| Виноват! Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло. И, будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь вожатая была женщина?! Что же это такое? А? | 'Excuse me! But he did say the meeting wouldn't take place because Annushka had spilled the oil. And, if you please, it won't take place! What's more, he said straight out that Berlioz's head would be cut off by a woman?! Yes, yes, yes! And the driver was a woman! What is all this, eh?!' |
| Не оставалось даже зерна сомнения в том, что таинственный консультант точно знал заранее всю картину ужасной смерти Берлиоза. Тут две мысли пронизали мозг поэта. Первая: "Он отнюдь не сумасшедший! Все это глупости!", и вторая: "Уж не подстроил ли он это сам?!" | There was not a grain of doubt left that the mysterious consultant had known beforehand the exact picture of the terrible death of Berlioz. Here two thoughts pierced the poet's brain. The first: 'He's not mad in the least, that's all nonsense!' And the second: Then didn't he set it all up himself?' |
| Но, позвольте спросить, каким образом?! Э, нет! Это мы узнаем! | 'But in what manner, may we ask?! Ah, no, this we're going to find out!' |
| Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамьи и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел. | Making a great effort, Ivan Nikolaevich got up from the bench and rushed back to where he had been talking with the professor. And, fortunately, it turned out that the man had not left yet. |
| На Бронной уже зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось, что тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу. | The street lights were already lit on Bronnaya, and over the Ponds the golden moon shone, and in the ever-deceptive light of the moon it seemed to Ivan Nikolaevich that he stood holding a sword, not a walking stick, under his arm. |
| Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще недавно сам Иван Николаевич. Теперь регент нацепил себе на нос явно не нужное пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был тогда, когда указывал Берлиозу путь на рельсы. | The ex-choirmaster was sitting in the very place where Ivan Nikolaevich had sat just recently. Now the busybody had perched on his nose an obviously unnecessary pince-nez, in which one lens was missing altogether and the other was cracked. This made the checkered citizen even more repulsive than he had been when he showed Berlioz the way to the rails. |
| С холодеющим сердцем Иван приблизился к профессору и, взглянув ему в лицо, убедился в том, что никаких признаков | With a chill in his heart, Ivan approached the professor and, glancing into his face, became convinced that there were not and never had |
| сумасшествия в этом леце нет и не было. | been any signs of madness in that face. |
| - Сознавайтесь, кто вы такой? - глухо спросил Иван. | 'Confess, who are you?' Ivan asked in a hollow voice. |
| Иностранец насупился, глянул так, как будто впервые видит поэта, и ответил неприязненно: | The foreigner scowled, looked at the poet as if he were seeing him for the first time, and answered inimically: |
| - Не понимай... русский говорить... | 'No understand ... no speak Russian. ..' |
| - Они не понимают! - ввязался со скамейки регент, хотя его никто и не просил объяснять слова иностранца. | ‘The gent don't understand,' the choirmaster mixed in from the bench, though no one had asked him to explain the foreigner's words. |
| - Не притворяйтесь! - грозно сказал Иван и почувствовал холод под ложечкой, - вы только что прекрасно говорили по-русски. Вы не немец и не профессор! Вы - убийца и шпион! Документы! - яростно крикнул Иван. | 'Don't pretend!' Ivan said threateningly, and felt cold in the pit of his stomach. 'You spoke excellent Russian just now. You're not a German and you're not a professor! You're a murderer and a spy! ... Your papers!' Ivan cried fiercely. |
| Загадочный профессор брезгливо скривил и без того кривой рот и пожал плечами. | The mysterious professor squeamishly twisted his mouth, which was twisted to begin with, then shrugged his shoulders. |
| - Гражданин! - опять встрял мерзкий регент, - вы что же это волнуете интуриста? За это с вас строжайше взыщется! - а подозрительный профессор сделал надменное лицо, повернулся и пошел от Ивана прочь. | 'Citizen!' the loathsome choirmaster butted in again. "What're you doing bothering a foreign tourist? For that you'll incur severe punishment!' And the suspicious professor made an arrogant face, turned, and walked away from Ivan. |
| Иван почувствовал, что теряется. Задыхаясь, он обратился к регенту: | Ivan felt himself at a loss. Breathless, he addressed the choirmaster: |
| - Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это сделать! | 'Hey, citizen, help me to detain the criminal! It's your duty!' |
| Регент чрезвычайно оживился, вскочил и заорал: | The choirmaster became extraordinarily animated, jumped up and hollered: |
| - Который преступник? Где он? Иностранный преступник? - глаза регента радостно заиграли, - этот? Ежели он преступник, то первым делом следует кричать: "Караул!" А то он уйдет. А ну, давайте вместе! Разом! - и тут регент разинул пасть. | 'What criminal? Where is he? A foreign criminal?' The choirmaster's eyes sparkled gleefully. That one? If he's a criminal, the first thing to do is shout "Help!" Or else he'll get away. Come on, together now, one, two!' - and here the choirmaster opened his maw. |
| Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул "караул!", а регент его надул, ничего не крикнул. | Totally at a loss, Ivan obeyed the trickster and shouted 'Help!' but the choirmaster bluffed him and did not shout anything. |
| Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес. Две каких-то девицы шарахнулись от него в сторону, и он | Ivan's solitary, hoarse cry did not produce any good results. Two girls shied away from him, and he heard the word 'drunk'. |
| услышал слово "пьяный". | |
| - А, так ты с ним заодно? - впадая в гнев, прокричал Иван, - ты что же это, глумишься надо мной? Пусти! | 'Ah, so you're in with him!' Ivan cried out, waxing wroth. ‘What are you doing, jeering at me? Out of my way!' |
| Иван кинулся вправо, и регент - тоже вправо! Иван - влево, и тот мерзавец туда же. | Ivan dashed to the right, and so did the choirmaster; Ivan dashed to the left, and the scoundrel did the same. |
| - Ты нарочно под ногами путаешься? -зверея, закричал Иван, - я тебя самого предам в руки милиции! | 'Getting under my feet on purpose?' Ivan cried, turning ferocious. 'I'll hand you over to the police!' |
| Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился. | Ivan attempted to grab the blackguard by the sleeve, but missed and caught precisely nothing: it was as if the choirmaster fell through the earth. |
| Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвестного. Тот был уже у выхода в Патриарший переулок, и притом не один. Более чем сомнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах. | Ivan gasped, looked into the distance, and saw the hateful stranger. He was already at the exit to Patriarch's Lane; moreover, he was not alone. The more than dubious choirmaster had managed to join him. But that was still not all: the third in this company proved to be a tomcat, who appeared out of nowhere, huge as a hog, black as soot or as a rook, and with a desperate cavalryman's whiskers. The trio set off down Patriarch's Lane, the cat walking on his hind legs. |
| Иван устремился за злодеями вслед и тотчас убедился, что догнать их будет очень трудно. | Ivan sped after the villains and became convinced at once that it - would be very difficult to catch up with them. |
| Тройка мигом проскочила по переулку и оказалась на Спиридоновке. Сколько Иван не прибавлял шагу, расстояние между преследуемыми и им ничуть не сокращалось. И не успел поэт опомниться, как после тихой Спиридоновки очутился у Никитских ворот, где положение его ухудшилось. Тут уже была толчея, Иван налетел на кой-кого из прохожих, был обруган. Злодейская же шайка к тому же здесь решила применить излюбленный бандитский прием - уходить врассыпную. | The trio shot down the lane in an instant and came out on Spiri-donovka. No matter how Ivan quickened his pace, the distance between him and his quarry never diminished. And before the poet knew it, he emerged, after the quiet of Spiridonovka, by the Nikitsky Gate, where his situation worsened. The place was swarming with people. Besides, the gang of villains decided to apply the favourite trick of bandits here: a scattered getaway. |
| Регент с великой ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади, и ускользнул. Потеряв одного из преследуемых, Иван сосредоточил свое внимание на коте и видел, как этот странный кот подошел к подножке | The choirmaster, with great dexterity, bored his way on to a bus speeding towards the Arbat Square and slipped away. Having lost one of his quarry, Ivan focused his attention on the cat and saw this strange cat go up to the footboard of an 'A' tram waiting at a stop, brazenly elbow |
| моторного вагона "А", стоящего на остановке, нагло отсадил взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже сделал попытку всучить кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты окно. | aside a woman, who screamed, grab hold of the handrail, and even make an attempt to shove a ten-kopeck piece into the conductress's hand through the window, open on account of the stuffiness. |
| Поведение кота настолько поразило Ивана, что он в неподвижности застыл у бакалейного магазина на углу и тут вторично, но гораздо сильнее, был поражен поведением кондукторши. Та, лишь только увидела кота, лезущего в трамвай, со злобой, от которой даже тряслась, закричала: | Ivan was so struck by the cat's behaviour that he froze motionless by the grocery store on the corner, and here he was struck for a second time, but much more strongly, by the conductress's behaviour. As soon as she saw the cat getting into the tram-car, she shouted with a malice that even made her shake: |
| - Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову! | 'No cats allowed! Nobody with cats allowed! Scat! Get off, or I'll call the police!' |
| Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила самая суть дела: не то, что кот лезет в трамвай, в чем было бы еще полбеды, а то, что он собирается платить! | Neither the conductress nor the passengers were struck by the essence of the matter: not just that a cat was boarding a tram-car, which would have been good enough, but that he was going to pay! |
| Кот оказался не только платежеспособным, но и дисциплинированным зверем. При первом же окрике кондукторши он прекратил наступление, снялся с подножки и сел на остановке, потирая гривенником усы. Но лишь кондукторша рванула веревку и трамвай тронулся, кот поступил как всякий, кого изгоняют из трамвая, но которому все-таки ехать-то надо. Пропустив мимо себя все три вагона, кот вскочил на заднюю дугу последнего, лапой вцепился в какую-то кишку, выходящую из стенки, и укатил, сэкономив, таким образом, гривенник. | The cat turned out to be not only a solvent but also a disciplined animal. At the very first shout from the conductress, he halted his advance, got off the footboard, and sat down at the stop, rubbing his whiskers with the ten-kopeck piece. But as soon as the conductress yanked the cord and the tram-car started moving off, the cat acted like anyone who has been expelled from a tram-car but sail needs a ride. Letting all three cars go by, the cat jumped on to the rear coupling-pin of the last one, wrapped its paws around some hose sticking out of the side, and rode off, thus saving himself ten kopecks. |
| Занявшись паскудным котом, Иван едва не потерял самого главного из трех -профессора. Но, по счастью, тот не успел улизнуть. Иван увидел серый берет в гуще в начале Большой Никитской, или улицы Герцена. В мгновение ока Иван и сам оказался там. Однако удачи не было. Поэт и шагу прибавлял, и рысцой начинал бежать, толкая прохожих, и ни на сантиметр не приблизился к профессору. | Occupied with the obnoxious cat, Ivan almost lost the main one of the three - the professor. But, fortunately, the man had not managed to slip away. Ivan saw the grey beret in the throng at the head of Bolshaya Nikitskaya, now Herzen, Street. In the twinkling of an eye, Ivan arrived there himself. However, he had no luck. The poet would quicken his pace, break into a trot, shove passers-by, yet not get an inch closer to the professor. |
| Как ни был расстроен Иван, все же его поражала та сверхъестественная скорость, с которой происходила погоня. И двадцати | Upset as he was, Ivan was still struck by the supernatural speed of the chase. Twenty seconds had not gone by when, after the |
| секунд не прошло, как после Никитских ворот Иван Николаевич был уже ослеплен огнями на Арбатской площади. Еще несколько секунд, и вот какой-то темный переулок с покосившимися тротуарами, где Иван Николаевич грохнулся и разбил колено. Опять освещенная магистраль -улица Кропоткина, потом переулок, потом Остоженка и еще переулок, унылый, гадкий и скупо освещенный. И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен. Профессор исчез. | Nikitsky Gate, Ivan Nikolaevich was already dazzled by the lights of the Arbat Square. Another few seconds, and here was some dark lane with slanting sidewalks, where Ivan Nikolaevich took a tumble and hurt his knee. Again a lit-up thoroughfare - Kropotkin Street - then a lane, then Ostozhenka, then another lane, dismal, vile and sparsely lit. And it was here that Ivan Nikolaevich definitively lost him whom he needed so much. The professor disappeared. |
| Иван Николаевич смутился, но ненадолго, потому что вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме N 13 и обязательно в квартире 47. | Ivan Nikolaevich was perplexed, but not for long, because he suddenly realized that the professor must unfailingly be found in house no. 15, and most assuredly in apartment 47. |
| Ворвавшись в подъезд, Иван Николаевич взлетел на второй этаж, немедленно нашел эту квартиру и позвонил нетерпеливо. Ждать пришлось недолго: открыла Ивану дверь какая-то девочка лет пяти и, ни о чем не справляясь у пришедшего, немедленно ушла куда-то. | Bursting into the entrance, Ivan Nikolaevich flew up to the second floor, immediately found the apartment, and rang impatiently. He did not have to wait long. Some little girl of about five opened the door for Ivan and, without asking him anything, immediately went away somewhere. |
| В громадной, до крайности запущенной передней, слабо освещенной малюсенькой угольной лампочкой под высоким, черным от грязи потолком, на стене висел велосипед без шин, стоял громадный ларь, обитый железом, а на полке над вешалкой лежала зимняя шапка, и длинные ее уши свешивались вниз. | In the huge, extremely neglected front hall, weakly lit by a tiny carbon arc lamp under the high ceiling, black with grime, a bicycle without tyres hung on the wall, a huge iron-bound trunk stood, and on a shelf over the coat rack a winter hat lay, its long ear-flaps hanging down. |
| За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами. | Behind one of the doors, a resonant male voice was angrily shouting something in verse from a radio set. |
| Иван Николаевич ничуть не растерялся в незнакомой обстановке и прямо устремился в коридор, рассуждая так: "Он, конечно, спрятался в ванной". В коридоре было темно. Потыкавшись в стены, Иван увидел слабенькую полоску света внизу под дверью, нашарил ручку и несильно рванул ее. Крючок отскочил, и Иван оказался именно в ванной и подумал о том, что ему повезло. | Ivan Nikolaevich was not the least at a loss in the unfamiliar surroundings and rushed straight into the corridor, reasoning thus: 'Of course, he's hiding in the bathroom.' The corridor was dark. Having bumped into the wall a few times, Ivan saw a faint streak of light under a door, felt for the handle, and pulled it gendy. The hook popped out, and Ivan found himself precisely in the bathroom and thought how lucky he was. |
| Однако повезло не так уж, как бы нужно было! На Ивана пахнуло влажным, теплом и, при свете углей, тлеющих в колонке, он | However, his luck was not all it might have been! Ivan met with a wave of humid heat and, by the light of the coals smouldering in the |
| разглядел большие корыта, висящие на стене, и ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали. Так вот, в этой ванне стояла голая гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках. Она близоруко прищурилась на ворвавшегося Ивана и, очевидно, обознавшись в адском освещении, сказала тихо и весело: | boiler, made out big basins hanging on the walls, and a bath tub, all black frightful blotches where the enamel had chipped off. And there, in this bath tub, stood a naked cidzeness, all soapy and with a scrubber in her hand. She squinted near-sightedly at the bursting-in Ivan and, obviously mistaking him in the infernal light, said sofdy and gaily: |
| - Кирюшка! Бросьте трепаться! Что вы, с ума сошли?.. Федор Иваныч сейчас вернется. Вон отсюда сейчас же! - и махнула на Ивана мочалкой. | 'Kiriushka! Stop this tomfoolery! Have you lost your mind? .. . Fyodor Ivanych will be back any minute. Get out right now!' and she waved at Ivan with the scrubber. |
| Недоразумение было налицо, и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно: "Ах, развратница!.. " - тут же зачем-то очутился на кухне. В ней никого не оказалось, и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших примусов. Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не вытираемое окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела забытая икона, из-за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая - бумажная. | The misunderstanding was evident, and Ivan Nikolaevich was, of course, to blame for it. But he did not want to admit it and, exclaiming reproachfully: 'Ah, wanton creature! ...', at once found himself for some reason in the kitchen. No one was there, and on the oven in the semi-darkness silently stood about a dozen extinguished primuses.' A single moonbeam, having seeped through the dusty, perennially unwashed window, shone sparsely into the corner where, in dust and cobwebs, a forgotten icon hung, with the ends of two wedding candles[2 ]peeking out from behind its casing. Under the big icon, pinned to it, hung a little one made of paper. |
| Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном, но только, прежде чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а также и бумажную иконку. Вместе с этими предметами он покинул неизвестную квартиру, что-то бормоча, конфузясь при мысли о том, что он только что пережил в ванной, невольно стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит противная шапка с ушами. | No one knows what thought took hold of Ivan here, but before running out the back door, he appropriated one of these candles, as well as the paper icon. With these objects, he left the unknown apartment, muttering something, embarrassed at the thought of what he had just experienced in the bathroom, involuntarily trying to guess who this impudent Kiriushka might be and whether the disgusting hat with ear-flaps belonged to him. |
| В пустынном безотрадном переулке поэт оглянулся, ища беглеца, но того нигде не было. Тогда Иван твердо сказал самому себе: - Ну конечно, он на Москве-реке! Вперед! | In the desolate, joyless lane the poet looked around, searching for the fugitive, but he was nowhere to be seen. Then Ivan said firmly to himself: 'Why, of course, he's at the Moscow River! Onward!' |
| Следовало бы, пожалуй, спросить Ивана Николаевича, почему он полагает, что профессор именно на Москве-реке, а не где-нибудь в другом месте. Да горе в том, что | Someone ought, perhaps, to have asked Ivan Nikolaevich why he supposed that the professor was precisely at the Moscow River and not in some other place. But the trouble |
| спросить-то было некому. Омерзительный переулок был совершенно пуст. | was that there was no one to ask him. The loathsome lane was completely empty. |
| Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на гранитных ступенях амфитеатра Москвы-реки. | In the very shortest time, Ivan Nikolaevich could be seen on the granite steps of the Moscow River amphitheatre.[3] |
| Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому-то приятному бородачу, курящему самокрутку возле рваной белой толстовки и расшнурованных стоптанных ботинок. Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся в воду. Дух перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность. Однако выскочить удалось, и, отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов береговых фонарей. | Having taken off his clothes, Ivan entrusted them to a pleasant, bearded fellow who was smoking a hand-rolled cigarette, sitting beside a torn white Tolstoy blouse and a pair of unlaced, worn boots. After waving his arms to cool off, Ivan dived swallow-fashion into the water. It took his breath away, so cold the water was, and the thought even flashed in him that he might not manage to come up to the surface. However, he did manage to come up, and, puffing and snorting, his eyes rounded in terror, Ivan Nikolaevich began swimming through the black, oil-smelling water among the broken zigzags of street lights on the bank. |
| Когда мокрый Иван приплясал по ступеням к тому месту, где осталось под охраной бородача его платье, выяснилось, что похищено не только второе, но и первый, то есть сам бородач. Точно на том месте, где была груда платья, остались полосатые кальсоны, рваная толстовка, свеча, иконка и коробка спичек. Погрозив в бессильной злобе кому-то вдаль кулаком, Иван облачился в то, что было оставлено. | When the wet Ivan came dancing back up the steps to the place where the bearded fellow was guarding his clothes, it became clear that not only the latter, but also the former - that is, the bearded fellow himself - had been stolen. In the exact spot where the pile of clothes had been, a pair of striped drawers, the torn Tolstoy blouse, the candle, the icon and a box of matches had been left. After threatening someone in the distance with his fist in powerless anger, Ivan put on what was left for him. |
| Тут его стали беспокоить два соображения: первое, это то, что исчезло удостоверение МАССОЛИТа, с которым он никогда не расставался, и, второе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве? Все-таки в кальсонах... Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь придирки или задержки. | Here two considerations began to trouble him: first, that his Massolit identification card, which he never parted with, was gone, and, second, whether he could manage to get through Moscow unhindered looking the way he did now? In striped drawers, after all ... True, it was nobody's business, but still there might be some hitch or delay. |
| Иван оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки, в расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки, забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе: | Ivan tore off the buttons where the drawers fastened at the ankle, figuring that this way they might pass for summer trousers, gathered up the icon, the candle and the matches, and started off, saying to himself: |
| - К Грибоедову! Вне всяких сомнений, он там. | 'To Griboedov's! Beyond all doubt, he's there.' |
| Город уже жил вечерней жизнью. В пыли пролетали, бряцая цепями, грузовики, на платформах коих, на мешках, раскинувшись животами кверху, лежали какие-то мужчины. Все окна были открыты. В каждом из этих окон горел огонь под оранжевым абажуром, и из всех окон, из всех дверей, из всех подворотен, с крыш и чердаков, из подвалов и дворов вырывался хриплый рев полонеза из оперы "Евгений Онегин". | The city was already living its evening life. Trucks flew through the dust, chains clanking, and on their platforms men lay sprawled belly up on sacks. All windows were open. In each of these windows a light burned under an orange lampshade, and from every window, every door, every gateway, roof, and attic, basement and courtyard blared the hoarse roar of the polonaise from the opera Evgeny Onegin.14 |
| Опасения Ивана Николаевича полностью оправдались: прохожие обращали на него внимание и смеялиись и оборачивались. Вследствие этого он решил покинуть большие улицы и пробираться переулочками, где не так назойливы люди, где меньше шансов, что пристанут к босому человеку, изводя его расспросами о кальсонах, которые упорно не пожелали стать похожими на брюки. | Ivan Nikolaevich's apprehensions proved fully justified: passers-by did pay attention to him and turned their heads. As a result, he took the decision to leave the main streets and make his way through back lanes, where people are not so importunate, where there were fewer chances of them picking on a barefoot man, pestering him with questions about his drawers, which stubbornly refused to look like trousers. |
| Иван так и сделал и углубился в таинственную сеть Арбатских переулков и начал пробираться под стенками, пугливо косясь, ежеминутно оглядываясь, по временам прячась в подъездах и избегая перекрестков со светофорами, шикарных дверей посольских особняков. | This Ivan did, and, penetrating the mysterious network of lanes around the Arbat, he began making his way along the walls, casting fearful sidelong glances, turning around every moment, hiding in gateways frori time to time, avoiding intersections with traffic lights and the grand entrances of embassy mansions. |
| И на всем его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне. | And all along his difficult way, he was for some reason inexpressibly tormented by the ubiquitous orchestra that accompanied the heavy basso singing about his love for Tatiana. |
| Глава 5. Было дело в Грибоедове | CHAPTER 5. There were Doings at Griboedov's |
| Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой. Небольшая площадка перед домом была заасфальтирована, и в зимнее время на ней возвышался сугроб с лопатой, а в летнее время она превращалась в великолепнейшее отделение летнего ресторана под парусиновым тентом. | The old, two-storeyed, cream-coloured house stood on the ring boulevard, in the depths of a seedy garden, separated from the sidewalk by a fancy cast-iron fence. The small terrace in front of the house was paved with asphalt, and in wintertime was dominated by a snow pile with a shovel stuck in it, but in summertime turned into the most magnificent section of the summer restaurant under a canvas tent. |
| Дом назывался "домом Грибоедова" на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя - Александра Сергеевича Грибоедова. Ну владела или не владела - мы точно не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было... | The house was called 'The House of Griboedov' on the grounds that it was alleged to have once belonged to an aunt of the writer Alexander Sergeevich Griboedov.[1] Now, whether it did or did not belong to her, we do not exactly know. On recollection, it even seems that Griboedov never had any such house-owning aunt . . . |
| Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из "Горя от ума" этой самой тетке, раскинувшейся на софе, а впрочем, черт его знает, может быть, и читал, не важно это! | Nevertheless, that was what the house was called. Moreover, one Moscow liar had it that there, on the second floor, in a round hall with columns, the famous writer had supposedly read passages from Woe From Wit to this very aunt while she reclined on a sofa. However, devil knows, maybe he did, it's of no importance. |
| А важно то, что в настоящее время владел этим домом тот самый МАССОЛИТ, во главе которого стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоз до своего появления на Патриарших прудах. | What is important is that at the present time this house was owned by that same Massolit which had been headed by the unfortunate Mikhail Alexandrovich Berlioz before his appearance at the Patriarch's Ponds. |
| С легкой руки членов МАССОЛИТа никто не называл дом "домом Грибоедова", а все говорили просто - "Грибоедов": "Я вчера два часа протолкался у Грибоедова", - "Ну и как?" - "В Ялту на месяц добился". -"Молодец!". Или: "Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове..." И так далее. | In the casual manner of Massolit members, no one called the house The House of Griboedov', everyone simply said 'Griboedov's': 'I spent two hours yesterday knocking about Griboedov's.' 'Well, and so?' 'Got myself a month in Yalta.' 'Bravo!' Or: 'Go to Berlioz, he receives today from four to five at Griboedov's . . .' and so on. |
| МАССОЛИТ разместился в Грибоедове так, что лучше и уютнее не придумать. Всякий, входящий в Грибоедова, прежде всего знакомился невольно с извещениями разных спортивных кружков и с групповыми, а также индивидуальными фотографиями членов МАССОЛИТа, которыми (фотографиями) были увешаны стены лестницы, ведущей во второй этаж. | Massolit had settled itself at Griboedov's in the best and cosiest way imaginable. Anyone entering Griboedov's first of all became involuntarily acquainted with the announcements of various sports clubs, and with group as well as individual photographs of the members of Massolit, hanging (the photographs) on the walls of the staircase leading to the second floor. |
| На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись "Рыбно-дачная секция", и тут же был изображен карась, попавшийся на уду. | On the door to the very first room of this upper floor one could see a big sign: 'Fishing and Vacation Section', along with the picture of a carp caught on a line. |
| На дверях комнаты N 2 было написано что-то не совсем понятное: "Однодневная творческая путевка. Обращаться к М. В. Подложной". | On the door of room no. 2 something not quite comprehensible was written: 'One-day Creative Trips. Apply to M. V. Spurioznaya.' |
| Следующая дверь несла на себе краткую, но уже вовсе непонятную надпись: "Перелыгино". Потом у случайного посетителя Грибоедова начинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на ореховых теткиных дверях: "Запись в очередь на бумагу у Поклевкиной", "Касса", "Личные расчеты скетчистов"... | The next door bore a brief but now totally incomprehensible inscription: 'Perelygino'.[2] After which the chance visitor to Griboedov's would not know where to look from the motley inscriptions on the aunt's walnut doors: 'Sign up for Paper with Poklevkina', 'Cashier', 'Personal Accounts of Sketch-Writers'. . . |
| Прорезав длиннейшую очередь, начинавшуюся уже внизу в швейцарской, можно было видеть надпись на двери, в которую ежесекундно ломился народ: "Квартирный вопрос". | If one cut through the longest line, which already went downstairs and out to the doorman's lodge, one could see the sign 'Housing Question' on a door which people were crashing every second. |
| За квартирным вопросом открывался роскошный плакат, на котором изображена была скала, а по гребню ее ехал всадник в бурке и с винтовкой за плечами. Пониже -пальмы и балкон, на балконе - сидящий молодой человек с хохолком, глядящий куда-то ввысь очень-очень бойкими глазами и держащий в руке самопишущее перо. Подпись: "Полнообъемные творческие отпуска от двух недель (рассказ-новелла) до одного года (роман, трилогия). Ялта, Суук-Су, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец)". У этой двери также была очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста. | Beyond the housing question there opened out a luxurious poster on which a cliff was depicted and, riding on its crest, a horseman in a felt cloak with a rifle on his shoulder. A little lower - palm trees and a balcony; on the balcony - a seated young man with a forelock, gazing somewhere aloft with very lively eyes, holding a fountain pen in his hand. The inscription: 'Full-scale Creative Vacations from Two Weeks (Story/Novella) to One Year (Novel/Trilogy). Yalta, Suuk-Su, Borovoe, Tsikhidziri, Makhindzhauri, Leningrad (Winter Palace).'[3] There was also a line at this door, but not an excessive one - some hundred and fifty people. |
| Далее следовали, повинуясь прихотливым изгибам, подъемам и спускам Грибоедовского дома, - "Правление МАССОЛИТа", "Кассы N 2, 3, 4, 5", "Редакционная коллегия", "Председатель МАССОЛИТа", "Бильярдная", различные подсобные учреждения, наконец, тот самый зал с колоннадой, где тетка наслаждалась комедией гениального племянника. | Next, obedient to the whimsical curves, ascents and descents of the Griboedov house, came the 'Massolit Executive Board', 'Cashiers nos. 2, 3, 4, 5', 'Editorial Board', 'Chairman of Massolit', 'Billiard Room', various auxiliary institutions and, finally, that same hall with the colonnade where the aunt had delighted in the comedy other genius nephew. |
| Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе тупицей, попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам - членам МАССОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его. И немедленно же он обращал к небу горькие укоризны за то, что оно не наградило его при рождении литературным талантом, без чего, естественно, нечего было и мечтать | Any visitor finding himself in Griboedov's, unless of course he was a total dim-wit, would realize at once what a good life those lucky fellows, the Massolit members, were having, and black envy would immediately start gnawing at him. And he would immediately address bitter reproaches to heaven for not having endowed him at birth with literary talent, lacking which there was naturally no dreaming of owning a Massolit membership |
| овладеть членским МАССОЛИТским билетом, коричневым, пахнущим дорогой кожей, с золотой широкой каймой, -известным всей Москве билетом. | card, brown, smelling of costly leather, with a wide gold border - a card known to all Moscow. |
| Кто скажет что-нибудь в защиту зависти? Это чувство дрянной категории, но все же надо войти и в положение посетителя. Ведь то, что он видел в верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном, и каким рестораном! | Who will speak in defence of envy? This feeling belongs to the nasty category, but all the same one must put oneself in the visitor's position. For what he had seen on the upper floor was not all, and was far from all. The entire ground floor of the aunt's house was occupied by a restaurant, and what a restaurant! |
| По справедливости он считался самым лучшим в Москве. И не только потому, что размещался он в двух больших залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытая шалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся человек с улицы, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил любой ресторан в Москве, как хотел, и что эту провизию отпускали по самой сходной, отнюдь не обременительной цене. | It was justly considered the best in Moscow. And not only because it took up two vast halls with arched ceilings, painted with violet, Assyrian-maned horses, not only because on each table there stood a lamp shaded with a shawl, not only because it was not accessible to just anybody coming in off the street, but because in the quality of its fare Griboedov's beat any restaurant in Moscow up and down, and this fare was available at the most reasonable, by no means onerous, price. |
| Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решетки Грибоедова: | Hence there was nothing surprising, for instance, in the following conversation, which the author of these most truthful lines once heard near the cast-iron fence of Griboedov's: |
| - Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий? | 'Where are you dining today, Amvrosy?' |
| - Что за вопрос, конечно, здесь, дорогой Фока! Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная штука! | 'What a question! Why, here, of course, my dear Foka! Archibald Archibaldovich whispered to me today that there will be perch au naturel done to order. A virtuoso little treat!' |
| - Умеешь ты жить, Амвросий! - со вздохом отвечал тощий, запущенный, с карбункулом на шее Фока румяногубому гиганту, золотистоволосому, пышнощекому Амвросию-поэту. | 'You sure know how to live, Amvrosy!' skinny, run-down Foka, with a carbuncle on his neck, replied with a sigh to the ruddy-lipped giant, golden-haired, plump-cheeked Amvrosy-the-poet. |
| - Никакого уменья особенного у меня нету,- возражал Амвросий, - а обыкновенное желание жить по-человечески. Ты хочешь сказать, Фока, что судачки можно встретить и в "Колизее". Но в "Колизее" порция судачков стоит тринадцать рублей | 'I have no special knowledge,' Amvrosy protested, 'just the ordinary wish to live like a human being. You mean to say, Foka, that perch can be met with at the Coliseum as well. But at the Coliseum a portion of perch costs thirteen roubles fifteen kopecks, and here - |
| пятнадцать копеек, а у нас - пять пятьдесят! Кроме того, в "Колизее" судачки третьедневочные, и, кроме того, еще у тебя нет гарантии, что ты не получишь в "Колизее" виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека, ворвавшегося с театрального проезда. Нет, я категорически против "Колизея", - гремел на весь бульвар гастроном Амвросий. - Не уговаривай меня, Фока! | five-fifty! Besides, at the Coliseum they serve three-day-old perch, and, besides, there's no guarantee you won't get slapped in the mug with a bunch of grapes at the Coliseum by the first young man who bursts in from Theatre Alley. No, I'm categorically opposed to the Coliseum,' the gastronome Amvrosv boomed for the whole boulevard to hear. 'Don't try to convince me, Foka!' |
| - Я не уговариваю тебя, Амвросий, - пищал Фока. - Дома можно поужинать. | 'I'm not trying to convince you, Amvrosy,' Foka squeaked. 'One can also dine at home.' |
| - Слуга покорный, - трубил Амвросий, -представляю себе твою жену, пытающуюся соорудить в кастрюльке в общей кухне дома порционные судачки а натюрель! Ги-ги-ги!.. Оревуар, Фока! - и, напевая, Амвросий устремлялся к веранде под тентом. | 'I humbly thank you,' trumpeted Amvrosy, 'but I can imagine your wife, in the communal kitchen at home, trying to do perch au naturel to order in a saucepan! Hee, hee, hee! ... Aurevwar, Foka!' And, humming, Amvrosy directed his steps to the veranda under the tent. |
| Эх-хо-хо... Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? | Ahh, yes! ... Yes, there was a time! ... Old Muscovites will remember the renowned Griboedov's! What is poached perch done to order! Cheap stuff, my dear Amvrosy! But sterlet, sterlet in a silvery chafing dish, sterlet slices interiaid with crayfish tails and fresh caviar? And eggs en cocotte with mushroom puree in little dishes? |
| А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски? Десять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга! А в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела держат в городе, - на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа-прентаньер? Помните, Амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле нарзан?! Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!.. | And how did you like the fillets of thrush? With truffles? Quail a la genoise? Nine-fifty! And the jazz, and the courteous service! And in July, when the whole family is in the country, and you are kept in the city by urgent literary business - on the veranda, in the shade of the creeping vines, in a golden spot on the cleanest of tablecloths, a bowl of soup printanier? Remember, Amvrosy? But why ask! I can see by your lips that you do. What is your whitefish, your perch! But the snipe, the great snipe, the jack snipe, the woodcock in their season, the quail, the curlew? Cool seltzer fizzing in your throat?! But enough, you are getting distracted, reader! Follow me!. . . |
| В половине одиннадцатого часа того вечера, когда Берлиоз погиб на Патриарших, в Грибоедове наверху была освещена только одна комната, и в ней | At half past ten on the evening when Berlioz died at the Patriarch's Ponds, only one room was lit upstairs at Griboedov's, and in it languished twelve writers who had gathered for |
| томились двенадцать литераторов, собравшихся на заседание и ожидавших Михаила Александровича. | a meeting and were waiting for Mikhail Alexandrovich. |
| Сидящие на стульях, и на столах, и даже на двух подоконниках в комнате правления МАССОЛИТа серьезно страдали от духоты. Ни одна свежая струя не проникала в открытые окна. Москва отдавала накопленный за день в асфальте жар, и ясно было, что ночь не принесет облегчения. Пахло луком из подвала теткиного дома, где работала ресторанная кухня, и всем хотелось пить, все нервничали и сердились. | Sitting on chairs, and on tables, and even on the two window-sills in the office of the Massolit executive board, they suffered seriously from the heat. Not a single breath of fresh air came through the open windows. Moscow was releasing the heat accumulated in the asphalt all day, and it was clear that night would bring no relief. The smell of onions came from the basement of the aunt's house, where the restaurant kitchen was at work, they were all thirsty, they were all nervous and angry. |
| Беллетрист Бескудников - тихий, прилично одетый человек с внимательными и в то же время неуловимыми глазами - вынул часы. Стрелка ползла к одиннадцати. Бескудников стукнул пальцем по циферблату, показал его соседу, поэту Двубратскому, сидящему на столе и от тоски болтающему ногами, обутыми в желтые туфли на резиновом ходу. | The belletrist Beskudnikov - a quiet, decently dressed man with attentive and at the same rime elusive eyes - took out his watch. The hand was crawling towards eleven. Beskudnikov tapped his finger on the face and showed it to the poet Dvubratsky, who was sitting next to him on the table and in boredom dangling his feet shod in yellow shoes with rubber treads. |
| - Однако, - проворчал Двубратский. | 'Anyhow,' grumbled Dvubratsky. |
| - Хлопец, наверно, на Клязьме застрял, -густым голосом отозвалась Настасья Лукинишна Непременова, московская купеческая сирота, ставшая писательницей и сочиняющая батальные морские рассказы под псевдонимом "Штурман Жорж". | ‘The laddie must've got stuck on the Klyazma,' came the thick-voiced response of Nastasya Lukinishna Nepremenova, orphan of a Moscow merchant, who had become a writer and wrote stories about sea battles under the pen-name of Bos'n George. |
| - Позвольте! - смело заговорил автор популярных скетчей Загривов. - Я и сам бы сейчас с удовольствием на балкончике чайку попил, вместо того чтобы здесь вариться. Ведь заседание-то назначено в десять? | 'Excuse me!' boldly exclaimed Zagrivov, an author of popular sketches, 'but I personally would prefer a spot of tea on the balcony to stewing in here. The meeting was set for ten o'clock, wasn't it?' |
| - А сейчас хорошо на Клязьме, - подзудила присутствующих Штурман Жорж, зная, что дачный литераторский поселок Перелыгино на Клязьме - общее больное место. -Теперь уж соловьи, наверно, поют. Мне всегда как-то лучше работается за городом, в особенности весной. | 'It's nice now on the Klyazma,' Bos'n George needled those present, knowing that Perelygino on the Klyazma, the country colony for writers, was everybody's sore spot. 'There's nightingales singing already. I always work better in the country, especially in spring.' |
| - Третий год вношу денежки, чтобы больную базедовой болезнью жену | 'It's the third year I've paid in so as to send my wife with goitre to this paradise, but there's |
| отправить в этот рай, да что-то ничего в волнах не видно, - ядовито и горько сказал новеллист Иероним Поприхин. | nothing to be spied amidst the waves,' the novelist leronym Poprikhin said venomously and bitterly. |
| - Это уж как кому повезет, - прогудел с подоконника критик Абабков. | 'Some are lucky and some aren't,' the critic Ababkov droned from the window-sill. |
| Радость загорелась в маленьких глазках Штурман Жоржа, и она сказала, смягчая свое контральто: | Bos'n George's little eyes lit up wim glee, and she said, softening her contralto: |
| - Не надо, товарищи, завидовать. Дач всего двадцать две, и строится еще только семь, а нас в МАССОЛИТе три тысячи. | We mustn't be envious, comrades. There's twenty-two dachas[4] in all, and only seven more being built, and there's three thousand of us in Massolit.' |
| - Три тысячи сто одиннадцать человек, -вставил кто-то из угла. | 'Three thousand one hundred and eleven,' someone put in from the corner. |
| - Ну вот видите, - проговорила Штурман, -что же делать? Естественно, что дачи получили наиболее талантливые из нас... | 'So you see,' the Bos'n went on, 'what can be done? Naturally, it's the most talented of us that got the dachas . . .' |
| - Генералы! - напрямик врезался в склоку Глухарев-сценарист. | 'The generals!' Glukharev the scenarist cut right into the squabble. |
| Бескудников, искусственно зевнув, вышел из комнаты. | Beskudnikov, with an artificial yawn, walked out of the room. |
| - Одни в пяти комнатах в Перелыгине, -вслед ему сказал Глухарев. | 'Five rooms to himself in Perelygino,' Glukharev said behind him. |
| - Лаврович один в шести, - вскричал Денискин, - и столовая дубом обшита! | 'Lavrovich has six to himself,' Deniskin cried out, 'and the dining room's panelled in oak!' |
| - Э, сейчас не в этом дело, - прогудел Абабков, - а в том, что половина двенадцатого. | 'Eh, that's not the point right now,' Ababkov droned, 'it's that it's half past eleven.' |
| Начался шум, назревало что-то вроде бунта. Стали звонить в ненавистное Перелыгино, попали не в ту дачу, к Лавровичу, узнали, что Лаврович ушел на реку, и совершенно от этого расстроились. Наобум позвонили в комиссию изящной словесности по добавочному N 930 и, конечно, никого там не нашли. | A clamour arose, something like rebellion was brewing. They started telephoning hated Perelygino, got the wrong dacha, Lavrovich's, found out that Lavrovich had gone to the river, which made them totally upset. They called at random to the commission on fine literature, extension 950, and of course found no one there. |
| - Он мог бы и позвонить! - кричали Денискин, Г лухарев и Квант. | 'He might have called!' shouted Deniskin, Glukharev and Quant. |
| Ах, кричали они напрасно: не мог Михаил Александрович позвонить никуда. Далеко, далеко от Грибоедова, в громадном зале, освещенном тысячесвечовыми лампами, на трех цинковых столах лежало то, что еще недавно было Михаилом Александровичем. | Ah, they were shouting in vain: Mikhail Alexandrovich could not call anywhere. Far, far from Griboedov's, in an enormous room lit by thousand-watt bulbs, on three zinc tables, lay what had still recently been Mikhail Alexandrovich. |
| На первом - обнаженное, в засохшей крови, тело с перебитой рукой и раздавленной грудной клеткой, на другом - голова с выбитыми передними зубами, с помутневшими открытыми глазами, которые не пугал резчайший свет, а на третьем - груда заскорузлых тряпок. | On the first lay the naked body, covered with dried blood, one arm broken, the chest caved in; on the second, the head with the front teeth knocked out, with dull, open eyes unafraid of the brightest light; and on the third, a pile of stiffened rags. |
| Возле обезглавленного стояли: профессор судебной медицины, патологоанатом и его прозектор, представители следствия и вызванный по телефону от больной жены заместитель Михаила Александровича Берлиоза по МАССОЛИТу - литератор Желдыбин. | Near the beheaded body stood a professor of forensic medicine, a pathological anatomist and his dissector, representatives of the investigation, and Mikhail Alexandrovich's assistant in Massolit, the writer Zheldybin, summoned by telephone from his sick wife's side. |
| Машина заехала за Желдыбиным и, первым долгом, вместе со следствием, отвезла его (около полуночи это было) на квартиру убитого, где было произведено опечатание его бумаг, а затем уж все поехали в морг. | A car had come for Zheldybin and first of all taken him together with the investigators (this was around midnight) to the dead man's apartment, where the sealing of his papers had been carried out, after which they all went to the morgue. |
| Вот теперь стоящие у останков покойного совещались, как лучше сделать: пришить ли отрезанную голову к шее или выставить тело в Грибоедовском зале, просто закрыв погибшего наглухо до подбородка черным платком? | And now those standing by the remains of the deceased were debating what was the better thing to do: to sew the severed head to the neck, or to lay out the body in the hall at Griboedov's after simply covering the dead man snugly to the chin with a black cloth? |
| Да, Михаил Александрович никуда не мог позвонить, и совершенно напрасно возмущались и кричали Денискин, Глухарев и Квант с Бескудниковым. Ровно в полночь все двенадцать литераторов покинули верхний этаж и спустились в ресторан. Тут опять про себя недобрым словом помянули Михаила Александровича: все столики на веранде, натурально, оказались уже занятыми, и пришлось оставаться ужинать в этих красивых, но душных залах. | No, Mikhail Alexandrovich could not call anywhere, and Deniskin, Glukharev and Quant, along with Beskudnikov, were being indignant and shouting quite in vain. Exactly at midnight, all twelve writers left the upper floor and descended to the restaurant. Here again they silendy berated Mikhail Alexandrovich: all the tables on the veranda, naturally, were occupied, and they had to stay for supper in those beautiful but airless halls. |
| И ровно в полночь в первом из них что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало. И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку: "Аллилуйя!!" это ударил знаменитый Грибоедовский джаз. | And exactly at midnight, in the first of these halls, something crashed, jangled, spilled, leaped. And all at once a high male voice desperately cried out 'Hallelujah!' to the music. The famous Griboedov jazz band struck up. |
| Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади, в лампах | Sweat-covered faces seemed to brighten, it was as if the horses painted on the ceiling came alive, the lamps seemed to shine with added |
| как будто прибавили свету, и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда. | light, and suddenly, as if tearing loose, both halls broke into dance, and following them the veranda broke into dance. |
| Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Джоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. | Glukharev danced with the poetess Tamara Polumesyats, Quant danced, Zhukopov the novelist danced with some movie actress in a yellow dress. Dragunsky danced, Cherdakchi danced, little Deniskin danced with the enormous Bos'n George, the beautiful Semeikina-Gall, an architect, danced in the tight embrace of a stranger in white canvas trousers. |
| Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним хилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице. | Locals and invited guests danced, Muscovites and out-of-towners, the writer Johann from Kronstadt, a certain Vitya Kuftik from Rostov, apparendy a stage director, with a purple spot all over his cheek, the most eminent representatives of the poetry section of Massolit danced - that is, Baboonov, Blasphemsky, Sweetkin, Smatchstik and Addphina Buzdyak - young men of unknown profession, in crew cuts, with cotton-padded shoulders, danced, someone very elderly danced, a shred of green onion stuck in his beard, and with him danced a sickly, anaemia-consumed girl in a wrinkled orange silk dress. |
| Оплывая потом, официанты несли над головами запотевшие кружки с пивом, хрипло и с ненавистью кричали: "Виноват, гражданин!" Где-то в рупоре голос командовал: "Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!!" Тонкий голос уже не пел, а завывал: "Аллилуйя!". Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад. | Streaming with sweat, waiters carried sweating mugs of beer over their heads, shouting hoarsely and with hatred: 'Excuse me, citizen!' Somewhere through a megaphone a voice commanded: 'One Karsky shashlik! Two Zubrovkas! Home-style tripe!' The high voice no longer sang, but howled 'Hallelujah!' The clashing of golden cymbals in the band sometimes even drowned out the clashing of dishes which the dishwashers sent down a sloping chute to the kitchen. In short - hell. |
| И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его | And at midnight there came an apparition in hell. A handsome dark-eyed man with a dagger-like beard, in a tailcoat, stepped on to the veranda and cast a regal glance over his domain. They used to say, the mystics used to say, that there was a time when the handsome man wore not a tailcoat but a wide leather belt with pistol butts sticking from it, and his raven |
| волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой. | hair was tied with scarlet silk, and under his command a brig sailed the Caribbean under a black death flag with a skull and crossbones. |
| Но нет, нет! Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар... И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!.. | But no, no! The seductive mystics are lying, there are no Caribbean Seas in the world, no desperate freebooters sail them, no corvette chases after them, no cannon smoke drifts across the waves. There is nothing, and there was nothing! There is that sickly linden over there, there is the cast-iron fence, and the boulevard beyond it ... And the ice is melting in the bowl, and at the next table you see someone's bloodshot, bovine eyes, and you're afraid, afraid ... Oh, gods, my gods, poison, bring me poison!... |
| И вдруг за столиком вспорхнуло слово: "Берлиоз!!" Вдруг джаз развалился и затих, как будто кто-то хлопнул по нему кулаком. "Что, что, что, что?!!" - "Берлиоз!!!". И пошли вскакивать, пошли вскакивать. | And suddenly a word fluttered up from some table: 'Berlioz!!' The jazz broke up and fell silent, as if someone had hit it with a fist. 'What, what, what, what?!!' 'Berlioz!!!' And they began jumping up, exclaiming... |
| Да, взметнулась волна горя при страшном известии о Михаиле Александровиче. Кто-то суетился, кричал, что необходимо сейчас же, тут же, не сходя с места, составить какую-то коллективную телеграмму и немедленно послать ее. | Yes, a wave of grief billowed up at the terrible news about Mikhail Alexandrovich. Someone fussed about, crying that it was necessary at once, straight away, without leaving the spot, to compose some collective telegram and send it off immediately. |
| Но какую телеграмму, спросим мы, и куда? И зачем ее посылать? В самом деле, куда? И на что нужна какая бы то ни было телеграмма тому, чей расплющенный затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор? Погиб он, и не нужна ему никакая телеграмма. Все кончено, не будем больше загружать телеграф. | But what telegram, may we ask, and where? And why send it? And where, indeed? And what possible need for any telegram does someone have whose flattened pate is now clutched in the dissector's rubber hands, whose neck the professor is now piercing with curved needles? He's dead, and has no need of any telegrams. It's all over, let's not burden the telegraph wires any more. |
| Да, погиб, погиб... Но мы то ведь живы! | Yes, he's dead, dead . . . But, as for us, we're alive! |
| Да, взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала спадать, и кой-кто уже вернулся к своему столику и - сперва украдкой, а потом и в открытую -выпил водочки и закусил. В самом деле, не пропадать же куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что голодными останемся? Да ведь мы-то живы! | Yes, a wave of grief billowed up, held out for a while, but then began to subside, and somebody went back to his table and -sneakily at first, then openly - drank a little vodka and ate a bite. And, really, can one let chicken cutlets de volatile perish? How can we help Mikhail Alexandrovich? By going hungry? But, after all, we're alive! |
| Натурально, рояль закрыли на ключ, джаз разошелся, несколько журналистов уехали в свои редакции писать некрологи. Стало известно, что приехал из морга Желдыбин. Он поместился в кабинете покойного наверху, и тут же прокатился слух, что он и будет замещать Берлиоза. Желдыбин вызвал к себе из ресторана всех двенадцать членов правления, и в срочно начавшемся в кабинете Берлиоза заседании приступили к обсуждению неотложных вопросов об убранстве колонного Грибоедовского зала, о перевозе тела из морга в этот зал, об открытии доступа в него и о прочем, связанном с прискорбным событием. | Naturally, the grand piano was locked, the jazz band dispersed, several journalists left for their offices to write obituaries. It became known that Zheldybin had come from the morgue. He had installed himself in the deceased's office upstairs, and the rumour spread at once that it was he who would replace Berlioz. Zheldybin summoned from the restaurant all twelve members of the board, and at the urgently convened meeting in Berlioz's office they started a discussion of the pressing questions of decorating the hall with columns at Griboedov's, of transporting the body from the morgue to that hall, of opening it to the public, and all else connected with the sad event. |
| А ресторан зажил своей обычной ночной жизнью и жил бы ею до закрытия, то есть до четырех часов утра, если бы не произошло нечто, уже совершенно из ряду вон выходящее и поразившее ресторанных гостей гораздо больше, чем известие о гибели Берлиоза. | And the restaurant began to live its usual nocturnal life and would have gone on living it until closing time, that is, until four o'clock in the morning, had it not been for an occurrence which was completely out of the ordinary and which struck the restaurant's clientele much more than the news of Berlioz's death. |
| Первыми заволновались лихачи, дежурившие у ворот Грибоедовского дома. Слышно было, как один из них, приподнявшись на козлах прокричал: | The first to take alarm were the coachmen[5] waiting at the gates of the Griboedov house. One of them, rising on his box, was heard to cry out: |
| - Тю! Вы только поглядите! | 'Hoo-ee! Just look at that!' |
| Вслед за тем, откуда ни возьмись, у чугунной решетки вспыхнул огонечек и стал приближаться к веранде. Сидящие за столиками стали приподниматься и всматриваться и увидели, что вместе с огонечком шествует к ресторану белое привидение. Когда оно приблизилось к самому трельяжу, все как закостенели за столиками с кусками стерлядки на вилках и вытаращив глаза. Швейцар, вышедший в этот момент из дверей ресторанной вешалки во двор, чтобы покурить, затоптал папиросу и двинулся было к привидению с явной целью преградить ему доступ в ресторан, но почему-то не сделал этого и остановился, глуповато улыбаясь. | After which, from God knows where, a little light flashed by the cast-iron fence and began to approach the veranda. Those sitting at the tables began to get up and peer at it, and saw that along with the little light a white ghost was marching towards the restaurant. When it came right up to the trellis, everybody sat as if frozen at their tables, chunks of sterlet on their forks, eyes popping. The doorman, who at that moment had stepped out of the restaurant coat room to have a smoke in the yard, stamped out his cigarette and made for the ghost with the obvious intention of barring its way into the restaurant, but for some reason did not do so, and stopped, smiling stupidly. |
| И привидение, пройдя в отверстие трельяжа, беспрепятственно вступило на веранду. Тут все увидели, что это - никакое не привидение, а Иван Николаевич | And the ghost, passing through an opening in the trellis, stepped unhindered on to the veranda. Here everyone saw that it was no ghost at all, but Ivan Nikolaevich Homeless, |
| Бездомный - известнейший поэт. | the much-renowned poet. |
| Он был бос, в разодранной беловатой толстовке, к коей на груди английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображением неизвестного святого, и в полосатых белых кальсонах. В руке Иван Николаевич нес зажженную венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свеже изодрана. Трудно даже измерить глубину молчания, воцарившегося на веранде. Видно было, как у одного из официантов пиво течет из покосившейся набок кружки на пол. | He was barefoot, in a torn, whitish Tolstoy blouse, with a paper icon bearing the image of an unknown saint pinned to the breast of it with a safety pin, and was wearing striped white drawers. In his hand Ivan Nikolaevich carried a lighted wedding candle. Ivan Nikolaevich's right cheek was freshly scratched. It would even be difficult to plumb the depths of the silence that reigned on the veranda. Beer could be seen running down on to the floor from a mug tilted in one waiter's hand. |
| Поэт поднял свечу над головой и громко сказал: | The poet raised the candle over his head and said loudly: |
| - Здорово, други! - после чего заглянул под ближайший столик и воскликнул тоскливо:- Нет, его здесь нет! | 'Hail, friends!' After which he peeked under the nearest table and exclaimed ruefully: 'No, he's not there!' |
| Послышались два голоса. Бас сказал безжалостно: | Two voices were heard. A basso said pitilessly: |
| - Готово дело. Белая горячка. | ‘That's it. Delirium tremens.' |
| А второй, женский, испуганный, произнес слова: | And the second, a woman's, frightened, uttered the words: |
| - Как же милиция-то пропустила его по улицам в таком виде? | 'How could the police let him walk the streets like that?' |
| Это Иван Николаевич услыхал и отозвался: | This Ivan Nikolaevich heard, and replied: |
| - Дважды хотели задержать, в скатертном и здесь, на Бронной, да я махнул через забор и, видите, щеку изорвал! - тут Иван Николаевич поднял свечу и вскричал: -Братья по литературе! (Осипший голос его окреп и стал горячей.) Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед! | ‘They tried to detain me twice, in Skaterny and here on Bronnaya, but I hopped over the fence and, as you can see, cut my cheek!' Here Ivan Nikolaevich raised the candle and cried out: 'Brethren in literature!' (His hoarse voice grew stronger and more fervent.) 'Listen to me everyone! He has appeared. Catch him immediately, otherwise he'll do untold harm!' |
| - Что? Что? Что он сказал? Кто появился? -понеслись голоса со всех сторон. | 'What? What? What did he say? Who has appeared?' voices came from all sides. |
| - Консультант! - ответил Иван, - и этот консультант сейчас убил на Патриарших Мишу Берлиоза. | ‘The consultant,' Ivan replied, 'and this consultant just killed Misha Berlioz at the Patriarch's Ponds.' |
| Здесь из внутреннего зала повалил на веранду народ, вокруг Иванова огня сдвинулась толпа. | Here people came flocking to the veranda from the inner rooms, a crowd gathered around Ivan's flame. |
| - Виноват, виноват, скажите точнее, -послышался над ухом Ивана тихий и | 'Excuse me, excuse me, be more precise,' a soft and polite voice said over Ivan Nikolaevich's |
| вежливый голос, - скажите, как это убил? Кто убил? | ear, 'tell me, what do you mean "killed"? Who killed?' |
| - Иностранный консультант, профессор и шпион! - озираясь, отозвался Иван. | 'A foreign consultant, a professor, and a spy,' Ivan said, looking around. |
| - А как его фамилия? - тихо спросили на ухо. | 'And what is his name?' came sofdy to Ivan's ear. |
| - То-то фамилия! - в тоске крикнул Иван, -кабы я знал фамилию! Не разглядел я фамилию на визитной карточке... Помню только первую букву "Ве", на "Ве" фамилия! Какая же это фамилия на "Ве"? -схватившись рукою за лоб, сам у себя спросил Иван и вдруг забормотал: - Ве, ве, ве! Ва... Во... Вашнер? Вагнер? Вайнер? Вегнер? Винтер? - волосы на голове Ивана стали ездить от напряжения. | ‘That's just it - his name!' Ivan cried in anguish. 'If only I knew his name! I didn't make out his name on his visiting card ... I only remember the first letter, "W", his name begins with "W"! What last name begins with "W"?' Ivan asked himself, clutching his forehead, and suddenly started muttering: 'Wi, we, wa ... Wu ... Wo ... Washner? Wagner? Weiner? Wegner? Winter?' The hair on Ivan's head began to crawl with the tension. |
| - Вульф? - жалостно выкрикнула какая-то женщина. | 'Wolf?' some woman cried pitifully. |
| Иван рассердился. | Ivan became angry. |
| - Дура! - прокричал он, ища глазами женщину. - Причем здесь Вульф? Вульф ни в чем не виноват! Во, во... Нет! Так не вспомню! Ну вот что, граждане: звоните сейчас в милицию, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами, профессора ловить. Да не забудьте сказать, что с ним еще двое: какой-то длинный, клетчатый... пенсне треснуло... и кот черный, жирный. А я пока что обыщу Грибоедова... Я чую, что он здесь! | 'Fool!' he cried, seeking the woman with his eyes. "What has Wolf got to do with it? Wolf’s not to blame for anything! Wo, wa . .. No, I'll never remember this way! Here's what, citizens: call the police at once, let them send out five motor cycles with machine-guns to catch the professor. And don't forget to tell them that there are two others with him: a long checkered one, cracked pince-nez, and a cat, black and fat ... And meanwhile I'll search Griboedov's, I sense that he's here!' |
| Иван впал в беспокойство, растолкал окружающих, начал размахивать свечой, заливая себя воском, и заглядывать под столы. Тут послышалось слово: "Доктора!" - и чье-то ласковое мясистое лицо, бритое и упитанное, в роговых очках, появилось перед Иваном. | Ivan became anxious, pushed away the people around him, started waving the candle, pouring wax on himself, and looking under the tables. Here someone said: 'Call a doctor!' and someone's benign, fleshy face, clean shaven and well nourished, in horn-rimmed glasses, appeared before Ivan. |
| - Товарищ Бездомный, - заговорило это лицо юбилейным голосом, - успокойтесь! Вы расстроены смертью всеми нами любимого Михаила Александровича... нет, просто Миши Берлиоза. Мы все это прекрасно понимаем. Вам нужен покой. Сейчас товарищи проводят вас в постель, и вы забудетесь... | 'Comrade Homeless,' the face began in a guest speaker's voice, 'calm down! You're upset at the death of our beloved Mikhail Alexandrovich . .. no, say just Misha Berlioz. We all understand that perfectly well. You need rest. The comrades will take you home to bed right now, you'll forget. . .' |
| - Ты, - оскалившись, перебил Иван, - | 'You,' Ivan interrupted, baring his teeth, "but |
| понимаешь ли, что надо поймать профессора? А ты лезешь ко мне со своими глупостями! Кретин! | don't you understand that the professor has to be caught? And you come at me with your foolishness! Cretin!' |
| - Товарищ Бездомный, помилуйте, -ответило лицо, краснея, пятясь и уже раскаиваясь, что ввязалось в это дело. | 'Pardon me. Comrade Homeless!...' the face replied, blushing, retreating, and already repentant at having got mixed up in this affair. |
| - Нет, уж кого-кого, а тебя я не помилую, -с тихой ненавистью сказал Иван Николаевич. | 'No, anyone else, but you I will not pardon,' Ivan Nikolaevich said with quiet hatred. |
| Судорога исказила его лицо, он быстро переложил свечу из правой руки в левую, широко размахнулся и ударил участливое лицо по уху. | A spasm distorted his face, he quickly shifted the candle from his right hand to his left, swung roundly and hit the compassionate face on the ear. |
| Тут догадались броситься на Ивана - и бросились. Свеча погасла, и очки, соскочившие с лица, были мгновенно растоптаны. Иван испустил страшный боевой вопль, слышный к общему соблазну даже на бульваре, и начал защищаться. Зазвенела падающая со столов посуда, закричали женщины. | Here it occurred to them to fall upon Ivan - and so they did. The candle went out, and the glasses that had fallen from the face were instantly trampled. Ivan let out a terrible war cry, heard, to the temptation of all, even on the boulevard, and set about defending himself. Dishes fell clattering from the tables, women screamed. |
| Пока официанты вязали поэта полотенцами, в раздевалке шел разговор между командиром брига и швейцаром. | All the while the waiters were tying up the poet with napkins, a conversation was going on in the coat room between the commander of the brig and the doorman. |
| - Ты видел, что он в подштанниках? -холодно спрашивал пират. | 'Didn't you see he was in his underpants?' the pirate inquired coldly. |
| - Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, -труся, отвечал швейцар, - как же я могу их не допустить, если они - член МАССОЛИТа? | 'But, Archibald Archibaldovich,' the doorman replied, cowering, 'how could I not let him in, if he's a member of Massolit?' |
| - Ты видел, что он в подштанниках? -повторял пират. | 'Didn't you see he was in his underpants?' the pirate repeated. |
| - Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, -багровея, говорил швейцар, - что же я могу поделать? Я сам понимаю, на веранде дамы сидят. | 'Pardon me, Archibald Archibaldovich,' the doorman said, turning purple, 'but what could I do? I understand, there are ladies sitting on the veranda . . .' |
| - Дамы здесь ни при чем, дамам это все равно, - отвечал пират, буквально сжигая швейцара глазами, - а это милиции не все равно! Человек в белье может следовать по улицам Москвы только в одном случае, если он идет в сопровождении милиции, и только в одно место - в отделение милиции! А ты, если ты швейцар, должен | 'Ladies have nothing to do with it, it makes no difference to the ladies,' the pirate replied, literally burning the doorman up with his eyes, 'but it does to the police! A man in his underwear can walk the streets of Moscow only in this one case, that he's accompanied by the police, and only to one place - the police station! And you, if you're a doorman, ought to |
| знать, что, увидев такого человека, ты должен, не медля ни секунды, начинать свистеть. Ты слышишь? Слышишь что происходит на веранде? | know that on seeing such a man, you must, without a moment's delay, start blowing your whistle. Do you hear? Do you hear what's going on on the veranda?' |
| Тут ополоумевший швейцар услыхал с веранды уханье, бой посуды и женские крики. | Here the half-crazed doorman heard some sort of hooting coming from the veranda, the smashing of dishes and women's screams. |
| - Ну что с тобой сделать за это? - спросил флибустьер. | 'Now, what's to be done with you for that?' the freebooter asked. |
| Кожа на лице швейцара приняла тифозный оттенок, а глаза помертвели. Ему померещилось, что черные волосы, теперь причесанные на пробор, покрылись огненным шелком. Исчезли пластрон и фрак, и за ременным поясом возникла ручка пистолета. Швейцар представил себя повешенным на фор-марса-рее. Своими глазами увидел он свой собственный высунутый язык и безжизненную голову, упавшую на плечо, и даже услыхал плеск волны за бортом. Колени швейцара подогнулись. Но тут флибустьер сжалился над ним и погасил свой острый взор. | The skin on the doorman's face acquired a typhoid tinge, his eyes went dead. It seemed to him that the black hair, now combed and parted, was covered with flaming silk. The shirt-front and tailcoat disappeared and a pistol butt emerged, tucked into a leather belt. The doorman pictured himself hanging from the fore-topsail yard. His eyes saw his own tongue sticking out and his lifeless head lolling on his shoulder, and even heard the splash of waves against the hull. The doorman's knees gave way. But here the freebooter took pity on him and extinguished his sharp gaze. |
| - Смотри, Николай! Это в последний раз. Нам таких швейцаров в ресторане и даром не надо. Ты в церковь сторожем поступи. -Проговорив это, командир скомандовал точно, ясно, быстро: - Пантелея из буфетной. Милиционера. Протокол. Машину. В психиатрическую. - И добавил:- Свисти! | 'Watch out, Nikolai, this is the last time! We have no need of such doormen in the restaurant. Go find yourself a job as a beadle.' Having said this, the commander commanded precisely, clearly, rapidly: 'Get Pantelei from the snack bar. Police. Protocol. A car. To the psychiatric clinic.' And added: 'Blow your whistle!' |
| Через четверть часа чрезвычайно пораженная публика не только в ресторане, но и на самом бульваре и в окнах домов, выходящих в сад ресторана, видела, как из ворот Грибоедова Пантелей, швейцар, милиционер, официант и поэт Рюхин выносили спеленатого, как куклу, молодого человека, который, заливаясь слезами, плевался, норовя попасть именно в Рюхина, и кричал на весь бульвар: | In a quarter of an hour an extremely astounded public, not only in the restaurant but on the boulevard itself and in the windows of houses looking on to the restaurant garden, saw Pantelei, the doorman, a policeman, a waiter and the poet Riukhin carry through the gates of Griboedov's a young man swaddled like a doll, dissolved in tears, who spat, aiming precisely at Riukhin, and shouted for all the boulevard to hear: |
| - Сволочь! Сволочь! | 'YOU bastard! ... You bastard!...' |
| Шофер грузовой машины со злым лицом заводил мотор. Рядом лихач горячил лошадь, бил ее по крупу сиреневыми вожжами, кричал: | A truck-driver with a spiteful face was starting his motor. Next to him a coachman, rousing his horse, slapping it on the croup with violet reins, shouted: |
| - А вот на беговой! Я возил в психическую! | 'Have a run for your money! I've taken 'em to the psychics before!' |
| Кругом гудела толпа, обсуждая невиданное происшествие; словом, был гадкий, гнусный, соблазнительный, свинский скандал, который кончился лишь тогда, когда грузовик унес на себе от ворот Грибоедова несчастного Ивана Николаевича, милиционера, Пантелея и Рюхина. | Around them the crowd buzzed, discussing the unprecedented event. In short, there was a nasty, vile, tempting, swinish scandal, which ended only when the truck carried away from the gates of Griboedov's the unfortunate Ivan Nikolaevich, the policeman, Pantelei and Riukhin. |
| Глава 6. Шизофрения, как и было сказано | CHAPTER 6. Schizophrenia, as was Said |
| Когда в приемную знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки, вошел человек с острой бородкой и облаченный в белый халат, была половина второго ночи. Трое санитаров не спускали глаз с Ивана Николаевича, сидящего на диване. Тут же находился и крайне взволнованный поэт Рюхин. Полотенца, которыми был связан Иван Николаевич, лежали грудой на том же диване. Руки и ноги Ивана Николаевича были свободны. | It was half past one in the morning when a man with a pointed beard and wearing a white coat came out to the examining room of the famous psychiatric clinic, built recently on the outskirts of Moscow by the bank of the river. Three orderlies had their eyes fastened on Ivan Nikolaevich, who was sitting on a couch. The extremely agitated poet Riukhin was also there. The napkins with which Ivan Nikolaevich had been bed up lay in a pile on the same couch. Ivan Nikolaevich's arms and legs were free. |
| Увидев вошедшего, Рюхин побледнел, кашлянул и робко сказал: | Seeing the entering man, Riukhin turned pale, coughed, and said timidly: |
| - Здравствуйте, доктор. | 'Hello, Doctor.' |
| Доктор поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на него, а на Ивана Николаевича. | The doctor bowed to Riukhin but, as he bowed, looked not at him but at Ivan Nikolaevich. |
| Тот сидел совершенно неподвижно, со злым лицом, сдвинув брови, и даже не шевельнулся при входе врача. | The latter sat perfecdy motionless, with an angry face and knitted brows, and did not even stir at the doctor's entrance. |
| - Вот, доктор, - почему-то таинственным шепотом заговорил Рюхин, пугливо оглядываясь на Ивана Николаевича, -известный поэт Иван Бездомный... вот, видите ли... мы опасаемся, не белая ли горячка... | 'Here, Doctor,' Riukhin began speaking, for some reason, in a mysterious whisper, glancing timorously at Ivan Nikolaevich, 'is the renowned poet Ivan Homeless .. . well, you see .. . we're afraid it might be delirium tremens . . .' |
| - Сильно пил? - сквозь зубы спросил доктор. | 'Was he drinking hard?' the doctor said through his teeth. |
| - Нет, выпивал, но не так, чтобы уж... | 'No, he drank, but not really so . ..' |
| - Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил? | 'Did he chase after cockroaches, rats, little devils, or slinking dogs?' |
| - Нет, - вздрогнув, ответил Рюхин, - я его вчера видел и сегодня утром. Он был совершенно здоров... | 'No,' Riukhin replied with a shudder, 'I saw him yesterday and this morning ... he was perfectly well.' |
| - А почему в кальсонах? С постели взяли? | 'And why is he in his drawers? Did you get him out of bed?' |
| - Он, доктор, в ресторан пришел в таком виде... | 'No, Doctor, he came to the restaurant that way 1 |
| - Ага, ага, - очень удовлетворенно сказал доктор, - а почему ссадины? Дрался с кем-нибудь? | 'Aha, aha,' the doctor said with great satisfaction, 'and why the scratches? Did he have a fight?' |
| - Он с забора упал, а потом в ресторане ударил одного... И еще кое-кого... | 'He fell off a fence, and then in the restaurant he hit somebody ... and then somebody else . . .' |
| - Так, так, так, - сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: -Здравствуйте! | 'So, so, so,' the doctor said and, turning to Ivan, added: 'Hello there!' |
| - Здорово, вредитель! - злобно и громко ответил Иван. | 'Greetings, saboteur!'' Ivan replied spitefully and loudly. |
| Рюхин сконфузился до того, что не посмел поднять глаза на вежливого доктора. Но тот ничуть не обиделся, а привычным, ловким жестом снял очки, приподняв полу халата, спрятал их в задний карман брюк, а затем спросил у Ивана: | Riukhin was so embarrassed that he did not dare raise his eyes to the courteous doctor. But the latter, not offended in the least, took off his glasses with a habitual, deft movement, raised the skirt of his coat, put them into the back pocket of his trousers, and then asked Ivan: |
| - Сколько вам лет? | 'How old are you?' |
| - Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! - грубо закричал Иван и отвернулся. | 'YOU can all go to the devil!' Ivan shouted rudely and turned away. |
| - Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное? | 'But why are you angry? Did I say anything unpleasant to you?' |
| - Мне двадцать три года, - возбужденно заговорил Иван, - и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! -отнесся он отдельно к Рюхину. | 'I'm twenty-three years old,' Ivan began excitedly, 'and I'll file a complaint against you all. And particularly against you, louse!' he adverted separately to Riukhin. |
| - А на что же вы хотите пожаловаться? | 'And what do you want to complain about?' |
| - На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом! - в гневе ответил Иван. | 'About the fact that I, a healthy man, was seized and dragged by force to a madhouse!' Ivan replied wrathfully. |
| Здесь Рюхин всмотрелся в Ивана и похолодел: решительно никакого безумия не было у того в глазах. Из мутных, как они были в Грибоедове, они превратились в | Here Riukhin looked closely at Ivan and went cold: there was decidedly no insanity in the man's eyes. No longer dull as dicy had been at Griboedov's, they were now clear as ever. |
| прежние, ясные. | |
| "Батюшки! - испуганно подумал Рюхин, -да он и впрямь нормален? Вот чепуха какая! Зачем же мы, в самом деле, сюда-то его притащили? Нормален, нормален, только рожа расцарапана... " | 'Good God!' Riukhin thought fearfully. 'So he's really normal! What nonsense! Why, in fact, did we drag him here? He's normal, normal, only his mug got scratched . . .' |
| - Вы находитесь, - спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, - не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности. | 'You are,' the doctor began calmly, sitting down on a white stool with a shiny foot, 'not in a madhouse, but in a clinic, where no one will keep you if it's not necessary.' |
| Иван Николаевич покосился недоверчиво, но все же пробурчал: | Ivan Nikolaevich glanced at him mistrustfully out of the comer of his eye, but still grumbled: |
| - Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый - балбес и бездарность Сашка! | 'Thank the Lord! One normal man has finally turned up among the idiots, of whom the first is that giftless goof Sashka!' |
| - Кто этот Сашка-бездарность? -осведомился врач. | 'Who is this giftless Sashka?' the doctor inquired. |
| - А вот он, Рюхин! - ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина. | 'This one here - Riukhin,' Ivan replied, jabbing his dirty finger in Riukhin's direction. |
| Тот вспыхнул от негодования. | The latter flushed with indignation. |
| "Это он мне вместо спасибо! - горько подумал он, - за то, что я принял в нем участие! Вот уж, действительно, дрянь!" | ‘That's the thanks I get,' he thought bitterly, 'for showing concern for him! What trash, really!' |
| - Типичный кулачок по своей психологии,- заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, -и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе... "Взвейтесь!" да "развейтесь!"... А вы загляните к нему внутрь - что он там думает... вы ахнете! - и Иван Николаевич зловеще рассмеялся. | 'Psychologically, a typical little kulak,'[2] Ivan Nikolaevich began, evidently from an irresistible urge to denounce Riukhin, 'and, what's more, a little kulak carefully disguising himself as a proletarian. Look at his lenten physiognomy, and compare it with those resounding verses he wrote for the First of May[3] - heh, heh, heh ... "Soaring up!" and "Soaring down!!" But if you could look inside him and see what he thinks ... you'd gasp!' And Ivan Nikolaevich burst into sinister laughter. |
| Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что он отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным?! | Riukhin was breathing heavily, turned red, and thought of just one thing, that he had warmed a serpent on his breast, that he had shown concern for a man who turned out to be a vicious enemy. And, above all, there was nothing to be done: there's no arguing with the mentally ill! |
| - А почему вас, собственно, доставили к | 'And why, actually, were you brought here?' |
| нам? - спросил врач, внимательно выслушав обличения Бездомного. | the doctor asked, after listening attentively to Homeless's denunciations. |
| - Да черт их возьми, олухов! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике! | 'Devil take them, the numskulls! They seized me, tied me up with some rags, and dragged me away in a truck!' |
| - Позвольте вас спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье? | 'May I ask why you came to the restaurant in just your underwear?' |
| - Ничего тут нету удивительного, - ответил Иван, - пошел я купаться на Москву-реку, ну и попятили мою одежу, а эту дрянь оставили! Не голым же мне по Москве идти? Надел что было, потому что спешил в ресторан к Грибоедову. | ‘There's nothing surprising about that,' Ivan replied. 'I went for a swim in the Moscow River, so they filched my clothes and left me this trash! I couldn't very well walk around Moscow naked! I put it on because I was hurrying to Griboedov's restaurant.' |
| Врач вопросительно посмотрел на Рюхина, и тот хмуро пробормотал: | The doctor glanced questioningly at Riukhin, who muttered glumly: |
| - Ресторан так называется. | 'The name of the restaurant.' |
| - Ага, - сказал врач, - а почему так спешили? Какое-нибудь деловое свидание? | 'Aha,' said the doctor, 'and why were you in such a hurry? Some business meeting?' |
| - Консультанта я ловлю, - ответил Иван Николаевич и тревожно оглянулся. | 'I'm trying to catch the consultant,' Ivan Nikolaevich said and looked around anxiously. |
| - Какого консультанта? | 'What consultant?' |
| - Вы Берлиоза знаете? - спросил Иван многозначительно. | 'Do you know Berlioz?' Ivan asked significantly. |
| - Это... композитор? | The . . . composer?' |
| Иван расстроился. | Ivan got upset. |
| - Какой там композитор? Ах да, да нет! Композитор - это однофамилец Миши Берлиоза! | 'What composer? Ah, yes ... Ah, no. The composer has the same name as Misha Berlioz.' |
| Рюхину не хотелось ничего говорить, но пришлось объяснить. | Riukhin had no wish to say anything, but was forced to explain: |
| - Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших. | ‘The secretary of Massolit, Berlioz, was run over by a tram-car tonight at the Patriarch's Ponds.' |
| - Не ври ты, чего не знаешь! - рассердился на Рюхина Иван, - я, а не ты был при этом! Он его нарочно под трамвай пристроил! | 'Don't blab about what you don't know!' Ivan got angry with Riukhin. 'I was there, not you! He got him under the tram-car on purpose!' |
| - Толкнул? | 'Pushed him?' |
| - Да при чем здесь "толкнул"? - сердясь на общую бестолковость, воскликнул Иван, -такому и толкать не надо! Он такие штуки может выделывать, что только держись! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай! | '"Pushed him", nothing!' Ivan exclaimed, angered by the general obtuseness. 'His kind don't need to push! He can perform such stunts - hold on to your hat! He knew beforehand that Berlioz would get under the tram-car!' |
| - А кто-нибудь, кроме вас, видел этого консультанта? | 'And did anyone besides you see this consultant?' |
| - То-то и беда, что только я и Берлиоз. | ‘That's the trouble, it was just Berlioz and I.' |
| - Так. Какие же меры вы приняли, чтобы поймать этого убийцу? - тут врач повернулся и бросил взгляд женщине в белом халате, сидящей за столом в сторонке. | 'So. And what measures did you take to catch this murderer?' Here the doctor turned and sent a glance towards a woman in a white coat, who was sitting at a table to one side. |
| Та вынула лист и стала заполнять пустые места в его графах. | She took out a sheet of paper and began filling in the blank spaces in its columns. |
| - Меры вот какие. Взял я на кухне свечечку... | 'Here's what measures: I took a little candle from the kitchen...' |
| - Вот эту? - спросил врач, указывая на изломанную свечку, лежащую на столе рядом с иконкой перед женщиной. | ‘That one?' asked the doctor, pointing to the broken candle lying on the table in front of the woman, next to the icon. |
| - Эту самую, и... | ‘That very one, and . . .' |
| - А иконка зачем? | 'And why the icon?' |
| - Ну да, иконка... - Иван покраснел, -иконка-то больше всего и испугала, - он опять ткнул пальцем в сторону Рюхина, -но дело в том, что он, консультант, он, будем говорить прямо... с нечистой силой знается... и так просто его не поймаешь. | 'Ah, yes, the icon . . .' Ivan blushed. 'It was the icon that frightened them most of all.' He again jabbed his finger in the direction of Riukhin. 'But the thing is that he, the consultant, he ... let's speak directly . .. is mixed up with the unclean powers . .. and you won't catch him so easily.' |
| Санитары почему-то вытянули руки по швам и глаз не сводили с Ивана. | The orderlies for some reason snapped to attention and fastened their eyes on Ivan. |
| - Да-с, - продолжал Иван, - знается! Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал. Да нечего на меня так смотреть! Верно говорю! Все видел - и балкон и пальмы. Был, словом, у Понтия Пилата, за это я ручаюсь. | ‘Yes, sirs,' Ivan went on, 'mixed up with them! An absolute fact. He spoke personally with Pontius Pilate. And there's no need to stare at me like that. I'm telling the truth! He saw everything - the balcony and the palm trees. In short, he was at Pontius Pilate's, I can vouch for it.' |
| - Ну-те, ну-те... | 'Come, come .. .' |
| - Ну вот, стало быть, я иконку на грудь пришпилил и побежал... | 'Well, so I pinned the icon on my chest and ran 1 |
| Вдруг часы ударили два раза. | Here the clock suddenly struck twice. |
| - Эге-ге! - воскликнул Иван и поднялся с дивана, - два часа, а я с вами время теряю! Я извиняюсь, где телефон? | 'Oh-oh!' Ivan exclaimed and got up from the couch. 'It's two o'clock, and I'm wasting time with you! Excuse me, where's the telephone?' |
| - Пропустите к телефону, - приказал врач санитарам. | 'Let him use the telephone,' the doctor told the orderlies. |
| Иван ухватился за трубку, а женщина в это | Ivan grabbed the receiver, and the woman |
| время тихо спросила у Рюхина: | meanwhile quietly asked Riukhin: |
| - Женат он? | 'Is he married?' |
| - Холост, - испуганно ответил Рюхин. | 'Single,' Riukhin answered fearfully. |
| - Член профсоюза? | 'Member of a trade union?' |
| - Да. | 'Yes.' |
| - Милиция? - закричал Иван в трубку, -милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду... Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома... Как ваш адрес? - шепотом спросил Бездомный у доктора, прикрывая трубку ладонью, - а потом опять закричал в трубку: - Вы слушаете? | 'Police?' Ivan shouted into the receiver. 'Police? Comrade officer-on-duty, give orders at once for five motor cycles with machine-guns to be sent out to catch the foreign consultant. What? Come and pick me up, I'll go with you ... It's the poet Homeless speaking from the madhouse... What's your address?' Homeless asked the doctor in a whisper, covering the receiver with his hand, and then again shouting into it: 'Are you listening? |
| Алло!.. Безобразие! - вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал "до свидания" и собрался уходить. | Hello! .. . Outrageous!' Ivan suddenly screamed and hurled the receiver against the wall. Then he turned to the doctor, offered him his hand, said 'Goodbye' drily, and made as if to leave. |
| - Помилуйте, куда же вы хотите идти? -заговорил врач, вглядываясь в глаза Ивана,- глубокой ночью, в белье... Вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас! | 'For pity's sake, where do you intend to go?' the doctor said, peering into Ivan's eyes. 'In the dead of night, in your underwear .. . You're not feeling well, stay with us.' |
| - Пропустите-ка, - сказал Иван санитарам, сомкнувшимся у дверей. - Пустите вы или нет? - страшным голосом крикнул поэт. | 'Let me pass,' Ivan said to the orderlies, who closed ranks at the door. 'Will you let me pass or not?' the poet shouted in a terrible voice. |
| Рюхин задрожал, а женщина нажала кнопку в столике, и на его стеклянную поверхность выскочила блестящая коробочка и запаянная ампула. | Riukhin trembled, but the woman pushed a button on the table and a shiny little box with a sealed ampoule popped out on to its glass surface. |
| - Ах так?! - дико и затравленно озираясь, произнес Иван, - ну ладно же! Прощайте...- и головою вперед он бросился в штору окна. Грохнуло довольно сильно, но стекло за шторою не дало ни трещины, и через мгновение Иван забился в руках у санитаров. Он хрипел, пытался кусаться, кричал: | 'Ah, so?!' Ivan said, turning around with a wild and hunted look. 'Well, then . . . Goodbye!' And he rushed head first into the window-blind. The crash was rather forceful, but the glass behind the blind gave no crack, and in an instant Ivan Nikolaevich was struggling in the hands of the orderlies. He gasped, tried to bite, shouted: |
| - Так вот вы какие стеклышки у себя завели!.. Пусти! Пусти! | 'So that's the sort of windows you've got here! Let me go! Let me go! . . .' |
| Шприц блеснул в руках у врача, женщина одним взмахом распорола ветхий рукав | A syringe flashed in the doctor's hand, with a single movement the woman slit the threadbare |
| толстовки и вцепилась в руку с неженской силой. Запахло эфиром. Иван ослабел в руках четырех человек, и ловкий врач воспользовался этим моментом и вколол иглу в руку Ивану. Ивана подержали еще несколько секунд, и потом опустили на диван. | sleeve of the shirt and seized the arm with unwomanly strength. There was a smell of ether, Ivan went limp in the hands of the four people, the deft doctor took advantage of this moment and stuck the needle into Ivan's arm. They held Ivan for another few seconds and then lowered him on to the couch. |
| - Бандиты! - прокричал Иван и вскочил с дивана, но был водворен на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой. | 'Bandits!' Ivan shouted and jumped up from the couch, but was installed on it again. The moment they let go of him, he again jumped up, but sat back down by himself. He paused, gazing around wildly, then unexpectedly yawned, then smiled maliciously. |
| - Заточили все-таки, - сказал он, зевнул еще раз, неожиданно прилег, голову положил на подушку, кулак по-детски под щеку, забормотал уже сонным голосом, без злобы: - Ну и очень хорошо... Сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат... Пилат... - тут он закрыл глаза. | 'Locked me up after all,' he said, yawned again, unexpectedly lay down, put his head on the pillow, his fist under his head like a child, and muttered now in a sleepy voice, without malice: 'Very well, then ... you'll pay for it yourselves ... I've warned you, you can do as you like ... I'm now interested most of all in Pontius Pilate ... Pilate ...', and he closed his eyes. |
| - Ванна, сто семнадцатую отдельную и пост к нему, - распорядился врач, надевая очки. Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор, освещенный синими ночными лампами. Из коридора выехала на резиновых колесиках кушетка, на нее переложили затихшего Ивана, и он уехал в коридор, и двери за ним замкнулись. | 'A bath, a private room, number 117, and a nurse to watch him,' the doctor ordered as he put his glasses on. Here Riukhin again gave a start: the white door opened noiselessly, behind it a corridor could be seen, lit by blue night-lights. Out of the corridor rolled a stretcher on rubber wheels, to which the quieted Ivan was transferred, and then he rolled off down the corridor and the door closed behind him. |
| - Доктор, - шепотом спросил потрясенный Рюхин, - он, значит, действительно болен? | 'Doctor,' the shaken Riukhin asked in a whisper, 'it means he's really ill?' |
| - О да, - ответил врач. | 'Oh, yes,' replied the doctor. |
| - А что же это такое с ним? - робко спросил Рюхин. | 'But what's wrong with him, then?' Riukhin asked timidly. |
| Усталый врач поглядел на Рюхина и вяло ответил: | The tired doctor glanced at Riukhin and answered listlessly: |
| - Двигательное и речевое возбуждение... Бредовые интерпретации... Случай, по-видимому, сложный... Шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм... | 'Locomotor and speech excitation . . . delirious interpretations ... A complex case, it seems. Schizophrenia, I suppose. Plus this alcoholism . . .' |
| Рюхин ничего не понял из слов доктора, кроме того, что дела Ивана Николаевича, видно, плоховаты, вздохнул и спросил: | Riukhin understood nothing from the doctor's words, except that things were evidently not so great with Ivan Nikolaevich. He sighed and |
| asked: | |
| - А что это он все про какого-то консультанта говорит? | 'But what's all this talk of his about some consultant?' |
| - Видел, наверно, кого-то, кто поразил его расстроенное воображение. А может быть, галлюцинировал... | 'He must have seen somebody who struck his disturbed imagination. Or maybe a hallucination ...' |
| Через несколько минут грузовик уносил Рюхина в Москву. Светало, и свет еще не погашенных на шоссе фонарей был уже не нужен и неприятен. Шофер злился на то, что пропала ночь, гнал машину что есть сил, и ее заносило на поворотах. | A few minutes later the truck was carrying Riukhin off to Moscow. Day was breaking, and the light of the street lights still burning along the highway was now unnecessary and unpleasant. The driver was vexed at having wasted the night, drove the truck as fast as he could, and skidded on the turns. |
| Вот и лес отвалился, остался где-то сзади, и река ушла куда-то в сторону, навстречу грузовику сыпалась разная разность: какие-то заборы с караульными будками и штабеля дров, высоченные столбы и какие-то мачты, а на мачтах нанизанные катушки, груды щебня, земля, исполосованная каналами, - словом, чувствовалось, что вот-вот она, Москва, тут же, вон за поворотом, и сейчас навалится и охватит. | Now the woods dropped off, stayed somewhere behind, and the river went somewhere to the side, and an omnium gatherum came spilling to meet the truck: fences with sentry boxes and stacks of wood, tall posts and some sort of poles, with spools strung on the poles, heaps of rubble, the earth scored by canals - in short, you sensed that she was there, Moscow, right there, around the turn, and about to heave herself upon you and engulf you. |
| Рюхина трясло и швыряло, какой-то обрубок, на котором он поместился, то и дело пытался выскользнуть из-под него. | Riukhin was jolted and tossed about; the sort of stump he had placed himself on kept trying to slide out from under him. |
| Ресторанные полотенца, подброшенные уехавшими ранее в троллейбусе милиционером и Пантелеем, ездили по всей платформе. Рюхин пытался было их собрать, но, прошипев почему-то со злобой: "Да ну их к черту! Что я, в самом деле, как дурак верчусь?.." - отшвырнул их ногой и перестал на них глядеть. | The restaurant napkins, thrown in by the policeman and Pantelei, who had left earlier by bus, moved all around the flatbed. Riukhin tried to collect them, but then, for some reason hissing spitefully: 'Devil take them! What am I doing fussing like a fool? ...', he spumed them aside with his foot and stopped looking at them. |
| Настроение духа у едущего было ужасно. Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нем тяжелейший след. Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишение разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это. Но это - так ведь, общая мысль. А вот есть что-то еще. Что же это? Обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в | The rider's state of mind was terrible. It was becoming clear that his visit to the house of sorrow had left the deepest mark on him. Riukhin tried to understand what was tormenting him. The corridor with blue lights, which had stuck itself to his memory? The thought that there is no greater misfortune in the world than the loss of reason? Yes, yes, of course, that, too. But that - that's only a general thought. There's something else. What is it? An insult, that's what. Yes, yes, insulting words |
| лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда. | hurled right in his face by Homeless. And the trouble is not that they were insulting, but that there was truth in them. |
| Поэт не глядел уже по сторонам, а, уставившись в грязный трясущийся пол, стал что-то бормотать, ныть, глодая самого себя. | The poet no longer looked around, but, staring into the dirty, shaking floor, began muttering something, whining, gnawing at himself. |
| Да, стихи... Ему - тридцать два года! В самом деле, что же дальше? - И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. - До старости? - Да, до старости. -Что же принесут ему эти стихотворения? Славу? "Какой вздор! Не обманывай-то хоть сам себя. Никогда слава не придет к тому, кто сочиняет дурные стихи. Отчего они дурные? Правду, правду сказал! -безжалостно обращался к самому себе Рюхин, - не верю я ни во что из того, что пишу!.. " | Yes, poetry ... He was thirty-two years old!And, indeed, what then? So then he would goon writing his several poems a year. Into oldage? Yes, into old age. What would thesepoems bring him? Glory? 'What nonsense!Don't deceive yourself, at least. Glory willnever come to someone who writes bad poems.What makes them bad? The truth, he wastelling the truth!' Riukhin addressed himselfmercilessly. 'I don't believe in anything I write!1 |
| Отравленный взрывом неврастении, поэт покачнулся, пол под ним перестал трястись. Рюхин поднял голову и увидел, что он давно уже в Москве и, более того, что над Москвой рассвет, что облако подсвечено золотом, что грузовик его стоит, застрявши в колонне других машин у поворота на бульвар, и что близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар. | Poisoned by this burst of neurasthenia, the poet swayed, the floor under him stopped shaking. Riukhin raised his head and saw that he had long been in Moscow, and, what's more, that it was dawn over Moscow, that the cloud was underlit with gold, that his truck had stopped, caught in a column of other vehicles at the turn on to the boulevard, and that very close to him on a pedestal stood a metal man, his head inclined slightly, gazing at the boulevard with indifference. |
| Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту. "Вот пример настоящей удачливости... - тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека, - | Some strange thoughts flooded the head of the ailing poet. 'There's an example of real luck. . .' Here Riukhin rose to his full height on the flatbed of the truck and raised his arm, for some reason attacking the cast-iron man who was not bothering anyone. |
| какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою..."? Не понимаю!.. Повезло, повезло! - вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся, - стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие... " | 'Whatever step he made in his life, whatever happened to him, it all turned to his benefit, it all led to his glory! But what did he do? I can't conceive ... Is there anything special in the words: "The snowstorm covers . . ."? I don't understand! .. . Luck, sheer luck!' Riukhin concluded with venom, and felt the truck moving under him. 'He shot him, that white guard shot him, smashed his hip, and assured his immortality... ' |
| Колонна тронулась. Совершенно больной и даже постаревший поэт не более чем через две минуты входил на веранду Грибоедова. Она уже опустела. В углу допивала какая-то компания, и в центре ее суетился знакомый конферансье в тюбетейке и с бокалом "Абрау" в руке. | The column began to move. In no more than two minutes, the completely ill and even aged poet was entering the veranda of Griboedov's. It was now empty. In a corner some company was finishing its drinks, and in the middle the familiar master of ceremonies was bustling about, wearing a skullcap, with a glass of Abrau wine in his hand. |
| Рюхин, обремененный полотенцами, был встречен Арчибальдом Арчибальдовичем очень приветливо и тотчас избавлен от проклятых тряпок. Не будь Рюхин так истерзан в клинике и на грузовике, он, наверно, получил бы удовольствие, рассказывая о том, как все было в лечебнице, и украшая этот рассказ выдуманными подробностями. Но сейчас ему было не до того, да и как ни мало был наблюдателен Рюхин, - теперь, после пытки в грузовике, он впервые остро вгляделся в пирата и понял, что тот хоть и задает вопросы о Бездомном и даже восклицает "Ай-яй-яй!", но, по сути дела, совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет. "И молодец! И правильно!" - с цинической, самоуничтожающей злобой подумал Рюхин и, оборвав рассказ о шизофрении, попросил: | Riukhin, laden with napkins, was met affably by Archibald Archi-baldovich and at once relieved of the cursed rags. Had Riukhin not become so worn out in the clinic and on the truck, he would certainly have derived pleasure from telling how everything had gone in the hospital and embellishing the story with invented details. But just then he was far from such things, and, little observant though Riukhin was, now, after the torture on the truck, he peered keenly at the pirate for the first time and realized that, though the man asked about Homeless and even exclaimed 'Ai-yai-yai!', he was essentially quite indifferent to Homeless's fate and did not feel a bit sorry for him. 'And bravo! Right you are!' Riukhin thought with cynical, self-annihilating malice and, breaking off the story about the schizophrenia, begged: |
| - Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне... | 'Archibald Archibaldovich, a drop of vodka . ..' |
| Пират сделал сочувствующее лицо, шепнул: | The pirate made a compassionate face and whispered: |
| - Понимаю... сию минуту... - и махнул официанту. | 'I understand . . . this very minute . . .' and beckoned to a waiter. |
| Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть. | A quarter of an hour later, Riukhin sat in complete solitude, hunched over his bream, drinking glass after glass, understanding and recognizing that it was no longer possible to set anything right in his life, that it was only possible to forget. |
| Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали, и теперь понимал, что вернуть ее нельзя. Стоило только поднять голову от лампы вверх к небу, чтобы понять, что ночь пропала безвозвратно. Официанты, торопясь, срывали скатерти со столов. У | The poet had wasted his night while others were feasting and now understood that it was impossible to get it back. One needed only to raise one's head from the lamp to the sky to understand that the night was irretrievably lost. Waiters were hurriedly tearing the tablecloths |
| котов, шнырявших возле веранды, был утренний вид. На поэта неудержимо наваливался день. | from the tables. The cats slinking around the veranda had a morning look. Day irresistibly heaved itself upon the poet. |
| Глава 7. Нехорошая квартирка | CHAPTER 7. A Naughty Apartment |
| Если бы в следующее утро Степе Лиходееву сказали бы так: "Степа! Тебя расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!" - Степа ответил бы томным, чуть слышным голосом: "Расстреливайте, делайте со мною, что хотите, но я не встану". | If Styopa Likhodeev had been told the next morning: 'Styopa! You'll be shot if you don't get up this minute!' - Styopa would have replied in a languid, barely audible voice: 'Shoot me, do what you like with me, I won't get up.' |
| Не то что встать, - ему казалось, что он не может открыть глаз, потому что, если он только это сделает, сверкнет молния и голову его тут же разнесет на куски. В этой голове гудел тяжелый колокол, между глазными яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненнозеленым ободком, и в довершение всего тошнило, причем казалось, что тошнота эта связана со звуками какого-то назойливого патефона. | Not only not get up, it seemed to him that he could not open his eyes, because if he were to do so, there would be a flash of lightning, and his head would at once be blown to pieces. A heavy bell was booming in that head, brown spots rimmed with fiery green floated between his eyeballs and his closed eyelids, and to crown it all he was nauseous, this nausea, as it seemed to him, being connected with the sounds of some importunate gramophone. |
| Степа старался что-то припомнить, но припоминалось только одно - что, кажется, вчера и неизвестно где он стоял с салфеткой в руке и пытался поцеловать какую-то даму, причем обещал ей, что на другой день, и ровно в полдень, придет к ней в гости. Дама от этого отказывалась, говоря: "Нет, нет, меня не будет дома!" - а Степа упорно настаивал на своем: "А я вот возьму да и приду!" | Styopa tried to recall something, but only one thing would get recalled - that yesterday, apparently, and in some unknown place, he had stood with a napkin in his hand and tried to kiss some lady, promising her that the next day, and exactly at noon, he would come to visit her. The lady had declined, saying: 'No, no, I won't be home!', but Styopa had stubbornly insisted: 'And I'll just up and come anyway!' |
| Ни какая это была дама, ни который сейчас час, ни какое число, ни какого месяца -Степа решительно не знал и, что хуже всего, не мог понять, где он находится. Он постарался выяснить хотя бы последнее и для этого разлепил слипшиеся веки левого глаза. В полутьме что-то тускло отсвечивало. Степа наконец узнал трюмо и понял, что он лежит навзничь у себя на кровати, то есть на бывшей ювелиршиной кровати, в спальне. Тут ему так ударило в голову, что он закрыл глаз и застонал. | Who the lady was, and what time it was now, what day, of what month, Styopa decidedly did not know, and, worst of all, he could not figure out where he was. He attempted to learn this last at least, and to that end unstuck the stuck-together lids of his left eye. Something gleamed dully in the semi-darkness. Styopa finally recognized the pier-glass and realized that he was lying on his back in his own bed -that is, the jeweller's wife's former bed - in the bedroom. Here he felt such a throbbing in his head that he closed his eyes and moaned. |
| Объяснимся: Степа Лиходеев, директор театра Варьете, очнулся утром у себя в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом, в большом шестиэтажном доме, покоем расположенном на Садовой улице. | Let us explain: Styopa Likhodeev, director of the Variety Theatre, had come to his senses that morning at home, in the very apartment which he shared with the late Berlioz, in a big, six-storeyed, U-shaped building on Sadovaya Street. |
| Надо сказать, что квартира эта - N 50 -давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года тому назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому - с утраченной фамилией. | It must be said that this apartment - no.50 - had long had, if not a bad, at least a strange reputation. Two years ago it had still belonged to the widow of the jeweller de Fougeray. Anna Frantsevna de Fougeray, a respectable and very practical fifty-year-old woman, let out three of the five rooms to lodgers: one whose last name was apparently Belomut, and another with a lost last name. |
| И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать. | And then two years ago inexplicable events began to occur in this apartment: people began to disappear' from this apartment without a trace. |
| Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции в чем-то расписаться. Жилец приказал Анфисе, преданной и давней домашней работнице Анны Францевны, сказать, в случае если ему будут звонить, что он вернется через десять минут, и ушел вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер. | Once, on a day off, a policeman came to the apartment, called the second lodger (the one whose last name got lost) out to the front hall, and said he was invited to come to the police station for a minute to put his signature to something. The lodger told Anfisa, Anna Frantsevna's long-time and devoted housekeeper, to say, in case he received any telephone calls, that he would be back in ten minutes, and left together with the proper, white-gloved policeman. He not only did not come back in ten minutes, but never came back at all. The most surprising thing was that the policeman evidently vanished along with him. |
| Набожная, а откровеннее сказать -суеверная, Анфиса так напрямик и заявила очень расстроенной Анне Францевне, что это колдовство и что она прекрасно знает, кто утащил и жильца и милиционера, только к ночи не хочет говорить. | The pious, or, to speak more frankly, superstitious Anfisa declared outright to the very upset Anna Frantsevna that it was sorcery and that she knew perfectly well who had stolen both the lodger and the policeman, only she did not wish to talk about it towards nighttime. |
| Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь. Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в среду как сквозь землю провалился Беломут, но, | Well, but with sorcery, as everyone knows, once it starts, there's no stopping it. The second lodger is remembered to have disappeared on a Monday, and that Wednesday Belomut seemed to drop from sight, though, true, under |
| правда, при других обстоятельствах. Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его на службу, и отвезла, но назад никого не привезла и сама больше не вернулась. | different circumstances. In the morning a car came, as usual, to take him to work, and it did take him to work, but it did not bring anyone back or come again itself. |
| Горе и ужас мадам Беломут не поддаются описанию. Но, увы, и то и другое было непродолжительно. | Madame Belomut's grief and horror defied description. But, alas, neither the one nor the other continued for long. |
| В ту же ночь, вернувшись с Анфисой с дачи, на которую Анна Францевна почему-то спешно поехала, она не застала уже гражданки Беломут в квартире. Но этого мало: двери обеих комнат, которые занимали супруги Беломут, оказались запечатанными. | That same night, on returning with Anfisa from her dacha, which Anna Frantsevna had hurried off to for some reason, she did not find the wife of citizen Belomut in the apartment. And not only that: the doors of the two rooms occupied by the Belomut couple turned out to be sealed. |
| Два дня прошли кое-как. На третий же день страдавшая все это время бессонницей Анна Францевна опять-таки спешно уехала на дачу... Нужно ли говорить, что она не вернулась! | Two days passed somehow. On the third day, Anna Frantsevna, who had suffered all the while from insomnia, again left hurriedly for her dacha . . . Needless to say, she never came back! |
| Оставшаяся одна Анфиса, наплакавшись вволю, легла спать во втором часу ночи. Что с ней было дальше, неизвестно, но рассказывали жильцы других квартир, что будто бы в N 50-м всю ночь слышались какие-то стуки и будто бы до утра в окнах горел электрический свет. Утром выяснилось, что и Анфисы нет! | Left alone, Anfisa, having wept her fill, went to sleep past one o'clock in the morning. What happened to her after that is not known, but lodgers in other apartments told of hearing some sort of knocking all night in no.50 and of seeing electric light burning in the windows till morning. In the morning it turned out that there was also no Anfisa! |
| Об исчезнувших и о проклятой квартире долго в доме рассказывали всякие легенды, вроде того, например, что эта сухая и набожная Анфиса будто бы носила на своей иссохшей груди в замшевом мешочке двадцать пять крупных бриллиантов, принадлежащих Анне Францевне. Что будто бы в дровяном сарае на той самой даче, куда спешно ездила Анна Францевна, обнаружились сами собой какие-то несметные сокровища в виде тех же бриллиантов, а также золотых денег царской чеканки... И прочее в этом же роде. Ну, чего не знаем, за то не ручаемся. | For a long time all sorts of legends were repeated in the house about these disappearances and about the accursed apartment, such as, for instance, 'that this dry and pious little Anfisa had supposedly carried on her dried-up breast, in a suede bag, twenty-five big diamonds belonging to Anna Frantsevna. That in the woodshed of that very dacha to which Anna Frantsevna had gone so hurriedly, there supposedly turned up, of themselves, some inestimable treasures in the form of those same diamonds, plus some gold coins of tsarist minting ... And so on, in the same vein. Well, what we don't know, we can't vouch for. |
| Как бы то ни было, квартира простояла пустой и запечатанной только неделю, а затем в нее вселились - покойный Берлиоз с супругой и этот самый Степа тоже с | However it may have been, the apartment stood empty and sealed for only a week. Then the late Berlioz moved in with his wife, and this same Styopa, also with his wife. It was |
| супругой. Совершенно естественно, что, как только они попали в окаянную квартиру, и у них началось черт знает что. Именно, в течение одного месяца пропали обе супруги. Но эти не бесследно. Про супругу Берлиоза рассказывали, что будто бы ее видели в Харькове с каким-то балетмейстером, а супруга Степы якобы обнаружилась на Божедомке, где, как болтали, директор Варьете, используя свои бесчисленные знакомства, ухитрился добыть ей комнату, но с одним условием, чтобы духу ее не было на Садовой улице... | perfectly natural that, as soon as they got into the malignant apartment, devil knows what started happening with them as well! Namely, within the space of a month both wives vanished. But these two not without a trace. Of Berlioz's wife it was told that she had supposedly been seen in Kharkov with some ballet-master, while Styopa's wife allegedly turned up on Bozhedomka Street, where wagging tongues said the director of the Variety, using his innumerable acquaintances, had contrived to get her a room, but on the one condition that she never show her face on Sadovaya . . . |
| Итак, Степа застонал. Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у нее пирамидону, но все-таки сумел сообразить, что это глупости... Что никакого пирамидону у Груни, конечно, нету. Пытался позвать на помощь Берлиоза, дважды простонал: "Миша... Миша...", но, как сами понимаете, ответа не получил. В квартире стояла полнейшая тишина. | And so, Styopa moaned. He wanted to call the housekeeper Grunya and ask her for aspirin, but was still able to realize that it was foolish, and that Grunya, of course, had no aspirin. He tried to call Berlioz for help, groaned twice: 'Misha . . . Misha . ..', but, as you will understand, received no reply. The apartment was perfectly silent. |
| Пошевелив пальцами ног, Степа догадался, что лежит в носках, трясущейся рукою провел по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил. | Moving his toes, Styopa realized that he was lying there in his socks, passed his trembling hand down his hip to determine whether he had his trousers on or not, but failed. |
| Наконец, видя, что он брошен и одинок, что некому ему помочь, решил подняться, каких бы нечеловеческих усилий это ни стоило. | Finally, seeing that he was abandoned and alone, and there was no one to help him, he decided to get up, however inhuman the effort it cost him. |
| Степа разлепил склеенные веки и увидел, что отражается в трюмо в виде человека с торчащими в разные стороны волосами, с опухшей, покрытою черной щетиною физиономией, с заплывшими глазами, в грязной сорочке с воротником и галстуком, в кальсонах и в носках. | Styopa unstuck his glued eyelids and saw himself reflected in the pier-glass as a man with hair sticking out in all directions, with a bloated physiognomy covered with black stubble, with puffy eyes, a dirty shirt, collar and necktie, in drawers and socks. |
| Таким он увидел себя в трюмо, а рядом с зеркалом увидел неизвестного человека, одетого в черное и в черном берете. | So he saw himself in the pier-glass, and next to the mirror he saw an unknown man, dressed in black and wearing a black beret. |
| Степа сел на кровать и сколько мог вытаращил налитые кровью глаза на неизвестного. | Styopa sat up in bed and goggled his bloodshot eyes as well as he could at the unknown man. |
| Молчание нарушил этот неизвестный, произнеся низким, тяжелым голосом и с | The silence was broken by this unknown man, who said in a low, heavy voice, and with a |
| иностранным акцентом следующие слова: | foreign accent, the following words: |
| - Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович! | 'Good morning, my most sympathetic Stepan Bogdanovich!' |
| Произошла пауза, после которой, сделав над собой страшнейшее усилие, Степа выговорил: | There was a pause, after which, making a most terrible strain on himself, Styopa uttered: |
| - Что вам угодно? - и сам поразился, не узнав своего голоса. Слово "что" он произнес дискантом, "вам" - басом, а "угодно" у него совсем не вышло. | ‘What can I do for you?' - and was amazed, not recognizing his own voice. He spoke the word 'what' in a treble, 'can I' in a bass, and his 'do for you' did not come off at all. |
| Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул большие золотые часы с алмазным треугольником на крышке, позвонил одиннадцать раз и сказал: | The stranger smiled amicably, took out a big gold watch with a diamond triangle on the lid, rang eleven times, and said: |
| - Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо вы назначили мне быть у вас в десять. Вот и я! | 'Eleven. And for exactly an hour I've been waiting for you to wake up, since you made an appointment for me to come to your place at ten. Here I am!'[2] |
| Степа нащупал на стуле рядом с кроватью брюки, шепнул: | Styopa felt for his trousers on the chair beside his bed, whispered: |
| - Извините... - надел их и хрипло спросил:- Скажите, пожалуйста, вашу фамилию? | 'Excuse me . . .', put them on, and asked hoarsely: 'Tell me your name, please?' |
| Говорить ему было трудно. При каждом слове кто-то втыкал ему иголку в мозг, причиняя адскую боль. | He had difficulty speaking. At each word, someone stuck a needle into his brain, causing infernal pain. |
| - Как? Вы и фамилию мою забыли? - тут неизвестный улыбнулся. | 'What! You've forgotten my name, too?' Here the unknown man smiled. |
| - Простите... - прохрипел Степа, чувствуя, что похмелье дарит его новым симптомом: ему показалось, что пол возле кровати ушел куда-то и что сию минуту он головой вниз полетит к чертовой матери в преисподнюю. | 'Forgive me ...' Styopa croaked, feeling that his hangover had presented him with a new symptom: it seemed to him that the floor beside his bed went away, and that at any moment he would go flying down to the devil's dam in the nether world. |
| - Дорогой Степан Богданович, - заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, -никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу, -лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской. | 'My dear Stepan Bogdanovich,' the visitor said, with a perspicacious smile, 'no aspirin will help you. Follow the wise old rule - cure like with like. The only thing that will bring you back to life is two glasses of vodka with something pickled and hot to go with it.' |
| Степа был хитрым человеком и, как ни был болен, сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всем. | Styopa was a shrewd man and, sick as he was, realized that since he had been found in this state, he would have to confess everything. |
| - Откровенно сказать... - начал он, еле | 'Frankly speaking,' he began, his tongue barely |
| ворочая языком, - вчера я немножко... | moving, 'yesterday I got a bit...' |
| - Ни слова больше! - ответил визитер и отъехал с креслом в сторону. | 'Not a word more!' the visitor answered and drew aside with his chair. |
| Степа, тараща глаза, увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом ювелиршином графинчике. Особенно поразило Степу то, что графин запотел от холода. Впрочем, это было понятно - он помещался в полоскательнице, набитой льдом. Накрыто, словом, было чисто, умело. | Styopa, rolling his eyes, saw that a tray had been set on a small table, on which tray there were sliced white bread, pressed caviar in a little bowl, pickled mushrooms on a dish, something in a saucepan, and, finally, vodka in a roomy decanter belonging to the jeweller's wife. What struck Styopa especially was that the decanter was frosty with cold. This, however, was understandable: it was sitting in a bowl packed with ice. In short, the service was neat, efficient. |
| Незнакомец не дал Степиному изумлению развиться до степени болезненной и ловко налил ему полстопки водки. | The stranger did not allow Styopa's amazement to develop to a morbid degree, but deftly poured him half a glass of vodka. |
| - А вы? - пискнул Степа. | 'And you?' Styopa squeaked. |
| - С удовольствием! | 'With pleasure!' |
| Прыгающей рукой поднес Степа стопку к устам, а незнакомец одним духом проглотил содержимое своей стопки. Прожевывая кусок икры, Степа выдавил из себя слова: | His hand twitching, Styopa brought the glass to his lips, while the stranger swallowed the contents of his glass at one gulp. Chewing a lump of caviar, Styopa squeezed out of himself the words: |
| - А вы что же... закусить? | 'And you ... a bite of something?' |
| - Благодарствуйте, я не закусываю никогда,- ответил незнакомец и налил по второй. Открыли кастрюльку - в ней оказались сосиски в томате. | 'Much obliged, but I never snack,' the stranger replied and poured seconds. The saucepan was opened and found to contain frankfurters in tomato sauce. |
| И вот проклятая зелень перед глазами растаяла, стали выговариваться слова, и, главное, Степа кое-что припомнил. Именно, что дело вчера было на Сходне, на даче у автора скетчей Хустова, куда этот Хустов и возил Степу в таксомоторе. Припомнилось даже, как нанимали этот таксомотор у "Метрополя", был еще при этом какой-то актер не актер... с патефоном в чемоданчике. Да, да, да, это было на даче! Еще, помнится, выли собаки от этого патефона. Вот только дама, которую Степа хотел поцеловать, осталась неразъясненной... черт ее знает, кто она... кажется, в радио служит, а может быть, и нет. | And then the accursed green haze before his eyes dissolved, the words began to come out clearly, and, above all, Styopa remembered a thing or two. Namely, that it had taken place yesterday in Skhodnya, at the dacha of the sketch-writer Khustov, to which this same Khustov had taken Styopa in a taxi. There was even a memory of having hired this taxi by the Metropol, and there was also some actor, or not an actor . . . with a gramophone in a little suitcase. Yes, yes, yes, it was at the dacha! The dogs, he remembered, had howled from this gramophone. Only the lady Styopa had wanted to kiss remained unexplained ... devil knows who she was . .. maybe she was in radio, maybe not. . . |
| Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальне неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно было бы разъяснить! | The previous day was thus coming gradually into focus, but right now Styopa was much more interested in today's day and, particularly, in the appearance in his bedroom of a stranger, and with hors d'oeuvres and vodka to boot. It would be nice to explain that! |
| - Ну, что же, теперь, я надеюсь, вы вспомнили мою фамилию? | 'Well, I hope by now you've remembered my name?' |
| Но Степа только стыдливо улыбнулся и развел руками. | But Styopa only smiled bashfully and spread his arms. |
| - Однако! Я чувствую, что после водки вы пили портвейн! Помилуйте, да разве это можно делать! | 'Really! I get the feeling that you followed the vodka with port wine! Good heavens, it simply isn't done!' |
| - Я хочу вас попросить, чтоб это осталось между нами, - заискивающе сказал Степа. | 'I beg you to keep it between us,' Styopa said fawningly. |
| - О, конечно, конечно! Но за Хустова я, само собой разумеется, не ручаюсь. | 'Oh, of course, of course! But as for Khustov, needless to say, I can't vouch for him.' |
| - А вы разве знаете Хустова? | 'So you know Khustov?' |
| - Вчера в кабинете у вас я видел мельком этого индивидуума, но достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он - сволочь, склочник, приспособленец и подхалим. | ‘Yesterday, in your office, I saw this individuum briefly, but it only takes a fleeting glance at his face to understand that he is a bastard, a squabbler, a trimmer and a toady.' |
| "Совершенно верно!" - подумал Степа, пораженный таким верным, точным и кратким определением Хустова. | 'Perfectly true!' thought Styopa, struck by such a true, precise and succinct definition of Khustov. |
| Да, вчерашний день лепился из кусочков, но все-таки тревога не покидала директора Варьете. Дело в том, что в этом вчерашнем дне зияла преогромная черная дыра. | Yes, the previous day was piecing itself together, but, even so, anxiety would not take leave of the director of the Variety. The thing was that a huge black hole yawned in this previous day. |
| Вот этого самого незнакомца в берете, воля ваша, Степа в своем кабинете вчера никак не видал. | Say what you will, Styopa simply had not seen this stranger in the beret in his office yesterday. |
| - Профессор черной магии Воланд, - веско сказал визитер, видя Степины затруднения, и рассказал все по порядку. | 'Professor of black magic Woland,'[3] the visitor said weightily, seeing Styopa's difficulty, and he recounted everything in order. |
| Вчера днем он приехал из-за границы в Москву, немедленно явился к Степе и предложил свои гастроли в Варьете. Степа позвонил в московскую областную зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал (Степа побледнел и заморгал | Yesterday afternoon he arrived in Moscow from abroad, went immediately to Styopa, and offered his show to the Variety. Styopa telephoned the Moscow Regional Entertainment Commission and had the question approved (Styopa turned pale and |
| глазами), подписал с профессором Воландом контракт на семь выступлений (Степа открыл рот), условился, что Воланд придет к нему для уточнения деталей в десять часов утра сегодня... Вот Воланд и пришел! | blinked), then signed a contract with Professor Woland for seven performances (Styopa opened his mouth), and arranged that Woland should come the next morning at ten o'clock to work out the details . . . And so Woland came. |
| Придя, был встречен домработницей Груней, которая объяснила, что сама она только что пришла, что она приходящая, что Берлиоза дома нет, а что если визитер желает видеть Степана Богдановича, то пусть идет к нему в спальню сам. Степан Богданович так крепко спит, что разбудить его она не берется. Увидев, в каком состоянии Степан Богданович, артист послал Груню в ближайший гастроном за водкой и закуской, в аптеку за льдом и... | Having come, he was met by the housekeeper Grunya, who explained that she had just come herself, that she was not a live-in maid, that Berlioz was not home, and that if the visitor wished to see Stepan Bogdanovich, he should go to his bedroom himself. Stepan Bogdanovich was such a sound sleeper that she would not undertake to wake him up. Seeing what condition Stepan Bogdanovich was in, the artiste sent Grunya to the nearest grocery store for vodka and hors d'oeuvres, to the druggist's for ice, and . . . |
| - Позвольте с вами рассчитаться, -проскулил убитый Степа и стал искать бумажник. | 'Allow me to reimburse you,' the mortified Styopa squealed and began hunting for his wallet. |
| - О, какой вздор! - воскликнул гастролер и слушать ничего больше не захотел. | 'Oh, what nonsense!' the guest performer exclaimed and would hear no more of it. |
| Итак, водка и закуска стали понятны, и все же на Степу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда. Да, Хустов был, а Воланда не было. | And so, the vodka and hors d'oeuvres got explained, but all the same Styopa was a pity to see: he remembered decidedly nothing about the contract and, on his life, had not seen this Woland yesterday. Yes, Khustov had been there, but not Woland. |
| - Разрешите взглянуть на контракт, - тихо попросил Степа. | 'May I have a look at the contract?' Styopa asked quietly. |
| - Пожалуйста, пожалуйста... | 'Please do, please do ...' |
| Степа взглянул в бумагу и закоченел. Все было на месте. Во-первых, собственноручная Степина залихватская подпись! Косая надпись сбоку рукою финдиректора Римского с разрешением выдать артисту Воланду в счет следуемых ему за семь выступлений тридцати пяти тысяч рублей десять тысяч рублей. Более того: тут же расписка Воланда в том, что он эти десять тысяч уже получил! | Styopa looked at the paper and froze. Everything was in place: first of all, Styopa's own dashing signature ... aslant the margin a note in the hand of the findirector[4] Rimsky authorizing the payment of ten thousand roubles to the artiste Woland, as an advance on the thirty-five thousand roubles due him for seven performances. What's more, Woland's signature was right there attesting to his receipt of the ten thousand! |
| "Что же это такое?!" - подумал несчастный Степа, и голова у него закружилась. Начинаются зловещие провалы в памяти?! Но, само собою, после того, как контракт | 'What is all this?!' the wretched Styopa thought, his head spinning. Was he starting to have ominous gaps of memory? Well, it went without saying, once the contract had been |
| был предъявлен, дальнейшие выражения удивления были бы просто неприличны. Степа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и, как был в носках, побежал в переднюю к телефону. По дороге он крикнул в направлении кухни: | produced, any further expressions of surprise would simply be indecent. Styopa asked his visitor's leave to absent himself for a moment and, just as he was, in his stocking feet, ran to the front hall for the telephone. On his way he called out in the direction of the kitchen: |
| - Груня! | 'Grunya!' |
| Но никто не отозвался. Тут он взглянул на дверь в кабинет Берлиоза, бывшую рядом с передней, и тут, как говорится, остолбенел. На ручке двери он разглядел огромнейшую сургучную печать на веревке. | But no one responded. He glanced at the door to Berlioz's study, which was next to the front hall, and here he was, as they say, flabbergasted. On the door-handle he made out an enormous wax seal[5] on a string. |
| "Здравствуйте! - рявкнул кто-то в голове у Степы. - Этого еще недоставало!" И тут Степины мысли побежали уже по двойному рельсовому пути, но, как всегда бывает во время катастрофы, в одну сторону и вообще черт знает куда. Головную Степину кашу трудно даже передать. Тут и чертовщина с черным беретом, холодной водкой и невероятным контрактом, - а тут еще ко всему этому, не угодно ли, и печать на двери! То есть кому хотите сказать, что Берлиоз что-то натворил, - не поверит, ей-ей, не поверит! Однако печать, вот она! Да-с... | 'Hello!' someone barked in Styopa's head. 'Just what we needed!' And here Styopa's thoughts began running on twin tracks, but, as always happens in times of catastrophe, in the same direction and, generally, devil knows where. It is even difficult to convey the porridge in Styopa's head. Here was this devilry with the black beret, the chilled vodka, and the incredible contract . . . And along with all that, if you please, a seal on the door as well! That is, tell anyone you like that Berlioz has been up to no good - no one will believe it, by Jove, no one will believe it! Yet look, there's the seal! Yes, sir... |
| И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятнейшие мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу для напечатания в журнале. И статья, между нами говоря, дурацкая! И никчемная, и деньги-то маленькие... | And here some most disagreeable little thoughts began stirring in Styopa's brain, about the article which, as luck would have it, he had recently inflicted on Mikhail Alexandrovich for publication in his journal. The article, just between us, was idiotic! And worthless. And the money was so little . . . |
| Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом Александровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор), но это был разговор на какую-то ненужную тему. Совершенно свободно можно было бы, граждане, его и не затевать. До печати, нет сомнений, разговор этот мог считаться совершеннейшим пустяком, но вот после | Immediately after the recollection of the article, there came flying a recollection of some dubious conversation that had taken place, he recalled, on the twenty-fourth of April, in the evening, right there in the dining room, while Styopa was having dinner with Mikhail Alexandrovich. That is, of course, this conversation could not have been called dubious in the full sense of the word (Styopa would not have ventured upon such a conversation), but it was on some unnecessary subject. He had been quite free, dear citizens, not to begin it. Before the seal, this conversation would undoubtedly have been |
| печати... | considered a perfect trifle, but now, after the seal. .. |
| "Ах, Берлиоз, Берлиоз! - вскипало в голове у Степы. - Ведь это в голову не лезет!" | 'Ah, Berlioz, Berlioz!' boiled up in Styopa's head. This is simply too much for one head!' |
| Но горевать долго не приходилось, и Степа набрал номер в кабинете финдиректора Варьете Римского. Положение Степы было щекотливое: во-первых, иностранец мог обидеться на то, что Степа проверяет его после того, как был показан контракт, да и с финдиректором говорить было чрезвычайно трудно. В самом деле, ведь не спросишь его так: | But it would not do to grieve too long, and Styopa dialled the number of the office of the Variety's findirector, Rimsky. Styopa's position was ticklish: first, the foreigner might get offended that Styopa was checking on him after the contract had been shown, and then to talk with the findirector was also exceedingly difficult. Indeed, he could not just ask him like that: |
| "Скажите, заключал ли я вчера с профессором черной магии контракт на тридцать пять тысяч рублей?" Так спрашивать не годится! | 'Tell me, did I sign a contract for thirty-five thousand roubles yesterday with a professor of black magic?' It was no good asking like that! |
| - Да! - послышался в трубке резкий, неприятный голос Римского. | 'Yes!' Rimsky's sharp, unpleasant voice came from the receiver. |
| - Здравствуйте, Григорий Данилович, -тихо заговорил Степа, - это Лиходеев. Вот какое дело... гм... гм... у меня сидит этот... э... артист Воланд... Так вот... я хотел спросить, как насчет сегодняшнего вечера?.. | 'Hello, Grigory Danilovich,' Styopa began speaking quiedy, 'it's Likhodeev. There's a certain matter ... hm ... hm ... I have this .. . er ... artiste Woland sitting here ... So you see ... I wanted to ask, how about this evening? . . .' |
| - Ах, черный маг? - отозвался в трубке Римский, - афиши сейчас будут. | 'Ah, the black magician?' Rimsky's voice responded in the receiver. The posters will be ready shortly.' |
| - Ага, - слабым голосом сказал Степа, - ну, пока... | 'Uh-huh . . .' Styopa said in a weak voice, 'well, 'bye ...' |
| - А вы скоро придете? - спросил Римский. | 'And you'll be coming in soon?' Rimsky asked. |
| - Через полчаса, - ответил Степа и, повесив трубку, сжал горячую голову руками. Ах, какая выходила скверная штука! Что же это с памятью, граждане? А? | 'In half an hour,' Styopa replied and, hanging up the receiver, pressed his hot head in his hands. Ah, what a nasty thing to have happen! What was wrong with his memory, citizens? Eh? |
| Однако дольше задерживаться в передней было неудобно, и Степа тут же составил план: всеми мерами скрыть свою невероятную забывчивость, а сейчас первым долгом хитро выспросить у иностранца, что он, собственно, намерен сегодня показывать во вверенном Степе Варьете? | However, to go on lingering in the front hall was awkward, and Styopa formed a plan straight away: by all means to conceal his incredible forgetfulness, and now, first off, contrive to get out of the foreigner what, in fact, he intended to show that evening in the Variety, of which Styopa was in charge. |
| Тут Степа повернулся от аппарата и в зеркале, помещавшемся в передней, и давно | Here Styopa turned away from the telephone and saw distinctly in the mirror that stood in |
| не вытираемом ленивой Груней, отчетливо увидел какого-то странного субъекта -длинного, как жердь, и в пенсне (ах, если бы здесь был Иван Николаевич! Он узнал бы этого субъекта сразу!). А тот отразился и тотчас пропал. Степа в тревоге поглубже заглянул в переднюю, и вторично его качнуло, ибо в зеркале прошел здоровеннейший черный кот и также пропал. | the front hall, and which the lazy Grunya had not wiped for ages, a certain strange specimen, long as a pole, and in a pince-nez (ah, if only Ivan Nikolaevich had been there! He would have recognized this specimen at once!). The figure was reflected and then disappeared. Styopa looked further down the hall in alarm and was rocked a second time, for in the mirror a stalwart black cat passed and also disappeared. |
| У Степы оборвалось сердце, он пошатнулся. | Styopa's heart skipped a beat, he staggered. |
| "Что же это такое? - подумал он, - уж не схожу ли я с ума? Откуда эти отражения?!" - он заглянул в переднюю и испуганно закричал: | 'What is all this?' he thought. 'Am I losing my mind? Where are these reflections coming from?!' He peeked into the front hall and cried timorously: |
| - Груня! Какой тут кот у нас шляется? Откуда он? И кто-то еще?? | 'Grunya! What's this cat doing hanging around here?! Where did he come from? And the other one?!' |
| - Не беспокойтесь, Степан Богданович, -отозвался голос, но не Грунин, а гостя из спальни, - кот этот мой. Не нервничайте. А Груни нет, я услал ее в Воронеж, так она жаловалась, что вы у нее отпуск зажилили. | 'Don't worry, Stepan Bogdanovich,' a voice responded, not Grunya's but the visitor's, from the bedroom. The cat is mine. Don't be nervous. And Grunya is not here, I sent her off to Voronezh. She complained you diddled her out of a vacation.' |
| Слова эти были настолько неожиданными и нелепыми, что Степа решил, что ослышался. В полном смятении он рысцой побежал в спальню и застыл на пороге. Волосы его шевельнулись, и на лбу появилась россыпь мелкого пота. | These words were so unexpected and preposterous that Styopa decided he had not heard right. Utterly bewildered, he trotted back to the bedroom and froze on the threshold. His hair stood on end and small beads of sweat broke out on his brow. |
| Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Во втором кресле сидел тот самый тип, что померещился в передней. Теперь он был ясно виден: усы-перышки, стеклышко пенсне поблескивает, а другого стеклышка нет. Но оказались в спальне вещи и похуже: на ювелиршином пуфе в развязной позе развалился некто третий, именно - жутких размеров черный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой. | The visitor was no longer alone in the bedroom, but had company: in the second armchair sat the same type he had imagined in the front hall. Now he was clearly visible: the feathery moustache, one lens of the pince-nez gleaming, the other not there. But worse things were to be found in the bedroom: on the jeweller's wife's ottoman, in a casual pose, sprawled a third party - namely, a black cat of uncanny size, with a glass of vodka in one paw and a fork, on which he had managed to spear a pickled mushroom, in the other. |
| Свет, и так слабый в спальне, и вовсе начал меркнуть в глазах Степы. "Вот как, оказывается, сходят с ума!" - подумал он и ухватился за притолоку. | The light, faint in the bedroom anyway, now began to grow quite dark in Styopa's eyes. This is apparently how one loses one's mind ...' he thought and caught hold of the doorpost. |
| - Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Богданович? -осведомился Воланд у лязгающего зубами Степы, - а между тем удивляться нечему. Это моя свита. | 'I see you're somewhat surprised, my dearest Stepan Bogdanovich?' Woland inquired of the teeth-chattering Styopa. 'And yet there's nothing to be surprised at. This is my retinue.' |
| Тут кот выпил водку, и Степина рука поползла по притолоке вниз. | Here the cat tossed off the vodka, and Styopa's hand began to slide down the doorpost. |
| - И свита эта требует места, - продолжал Воланд, - так что кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний - именно вы! | 'And this retinue requires room,' Woland continued, 'so there's just one too many of us in the apartment. And it seems to us that this one too many is precisely you.' |
| - Они, они! - козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе, - вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. | ‘Theirself, theirself!' the long checkered one sang in a goat's voice, referring to Styopa in the plural. 'Generally, theirself has been up to some terrible swinishness lately. Drinking, using their position to have liaisons with women, don't do devil a thing, and can't do anything, because they don't know anything of what they're supposed to do. |
| Начальству втирают очки! | Pulling the wool over their superiors' eyes.' |
| - Машину зря гоняет казенную! -наябедничал и кот, жуя гриб. | 'Availing hisself of a government car!' the cat snitched, chewing a mushroom. |
| И тут случилось четвертое, и последнее, явление в квартире, когда Степа, совсем уже сползший на пол, ослабевшей рукой царапал притолоку. | And here occurred the fourth and last appearance in the apartment, as Styopa, having slid all the way to the floor, clawed at the doorpost with an enfeebled hand. |
| Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий. | Straight from the pier-glass stepped a short but extraordinarily broad-shouldered man, with a bowler hat on his head and a fang sticking out of his mouth, which made still uglier a physiognomy unprecedentedly loathsome without that. And with flaming red hair besides. |
| - Я, - вступил в разговор этот новый, -вообще не понимаю, как он попал в директора, - рыжий гнусавил все больше и больше, - он такой же директор, как я архиерей! | 'Generally,' this new one entered into the conversation, 'I don't understand how he got to be a director,' the redhead's nasal twang was growing stronger and stronger, 'he's as much a director as I'm a bishop.' |
| - Ты не похож на архиерея, Азазелло, -заметил кот, накладывая себе сосисек на тарелку. | ‘You don't look like a bishop, Azazello,'[6] the cat observed, heaping his plate with frankfurters. |
| - Я это и говорю, - прогнусил рыжий и, повернувшись к Воланду, добавил почтительно: - Разрешите, мессир, его | ‘That's what I mean,' twanged the redhead and, turning to Woland, he added deferentially: 'Allow me, Messire, to chuck him the devil out |
| выкинуть ко всем чертям из Москвы? | of Moscow?' |
| - Брысь!! - вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть. | 'Scat!' the cat barked suddenly, bristling his fur. |
| И тогда спальня завертелась вокруг Степы, и он ударился о притолоку головой и, теряя сознание, подумал: "Я умираю..." | And then the bedroom started spinning around Styopa, he hit his head against the doorpost, and, losing consciousness, thought: 'I'm dying...' |
| Но он не умер. Открыв слегка глаза, он увидел себя сидящим на чем-то каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он раскрыл глаза как следует, он понял, что шумит море, и что даже больше того, -волна покачивается у самых его ног, и что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, и что под ним голубое сверкающее море, а сзади - белый город на горах. | But he did not die. Opening his eyes slightly, he saw himself sitting on something made of stone. Around him something was making noise. When he opened his eyes properly, he realized that the noise was being made by the sea and, what's more, that the waves were rocking just at his feet, that he was, in short, sitting at the very end of a jetty, that over him was a brilliant blue sky and behind him a white city on the mountains. |
| Не зная, как поступают в таких случаях, Степа поднялся на трясущиеся ноги и пошел по молу к берегу. | Not knowing how to behave in such a case, Styopa got up on his trembling legs and walked along the jetty towards the shore. |
| На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу он поглядел дикими глазами и перестал плевать. Тогда Степа отколол такую штуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком и произнес: | Some man was standing on the jetty, smoking and spitting into the sea. He looked at Styopa with wild eyes and stopped spitting. Then Styopa pulled the following stunt: he knelt down before the unknown smoker and said: |
| - Умоляю, скажите, какой это город? | 'I implore you, tell me what city is this?' |
| - Однако! - сказал бездушный курильщик. | ‘Really!' said the heartless smoker. |
| - Я не пьян, - хрипло ответил Степа, -со мной что-то случилось, я болен... Где я? Какой это город?.. | 'I'm not drunk,' Styopa replied hoarsely, 'something's happened to me ... I'm ill ... Where am I? What city is this?' |
| - Ну, Ялта... | "Well, it's Yalta . ..' |
| Степа тихо вздохнул, повалился на бок, головою стукнулся о нагретый камень мола. Сознание покинуло его. | Styopa quietly gasped and sank down on his side, his head striking the warm stone of the jetty. Consciousness left him. |
| Глава 8. Поединок между профессором и поэтом | CHAPTER 8. The Combat between the Professor and the Poet |
| Как раз в то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, то есть около половины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану Николаевичу Бездомному, проснувшемуся после глубокого и | At the same time that consciousness left Styopa in Yalta, that is, around half past eleven in the morning, it returned to Ivan Nikolaevich Homeless, who woke up after a long and deep sleep. He spent some time pondering how it |
| продолжительного сна. Некоторое время он соображал, каким это образом он попал в неизвестную комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце. | was that he had wound up in an unfamiliar room with white walls, with an astonishing night table made of some light metal, and with white blinds behind which one could sense the sun. |
| Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспомнил, что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспоминание о гибели Берлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ивана сильного потрясения. Выспавшись, Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее. Полежав некоторое время неподвижно в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати, Иван увидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать предметы без надобности, Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед за нажатием кнопки, но произошло совсем другое. | Ivan shook his head, ascertained that it did not ache, and remembered that he was in a clinic. This thought drew after it the remembrance of Berlioz's death, but today it did not provoke a strong shock in Ivan. Having had a good sleep, Ivan Nikolaevich became calmer and began to think more clearly. After lying motionless for some time in this most clean, soft and comfortable spring bed, Ivan noticed a bell button beside him. From a habit of touching things needlessly, Ivan pressed it. He expected the pressing of the button to be followed by some ringing or appearance, but something entirely different happened. |
| В ногах Ивановой кровати загорелся матовый цилиндр, на котором было написано: "Пить". Постояв некоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись: "Няня". Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана. Надпись "Няня" сменилась надписью "Вызовите доктора". | A frosted glass cylinder with the word 'Drink' on it lit up at the foot of Ivan's bed. After pausing for a while, the cylinder began to rotate until the word 'Nurse' popped out. It goes without saying that the clever cylinder amazed Ivan. The word 'Nurse' was replaced by the words 'Call the Doctor.' |
| - Гм... - молвил Иван, не зная, что делать с этим цилиндром дальше. Но тут повезло случайно: Иван нажал кнопку второй раз на слове "Фельдшерица". Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказала Ивану: | 'Hm . . .' said Ivan, not knowing how to proceed further with this cylinder. But here he happened to be lucky. Ivan pressed the button a second time at the word 'Attendant'. The cylinder rang quietly in response, stopped, the light went out, and a plump, sympathetic woman in a clean white coat came into the room and said to Ivan: |
| - Доброе утро! | 'Good morning!' |
| Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да еще делают вид, что это так и нужно! | Ivan did not reply, considering such a greeting inappropriate under the circumstances. Indeed, they lock up a healthy man in a clinic, and pretend that that is how it ought to be! |
| Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражения лица, при помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату через | The woman meanwhile, without losing her good-natured expression, brought the blinds up with one push of a button, and sun flooded the room through a light and wide-meshed grille |
| широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу - веселый сосновый бор. | which reached right to the floor. Beyond the grille a balcony came into view, beyond that the bank of a meandering river, and on its other bank a cheerful pine wood. |
| - Пожалуйте ванну брать, - пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и прекрасно оборудованная уборная. | 'Time for our bath,' the woman invited, and under her hands the inner wall parted, revealing behind it a bathroom and splendidly equipped toilet. |
| Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией: | Ivan, though he had resolved not to talk to the woman, could not help himself and, on seeing the water gush into the tub in a wide stream from the gleaming faucet, said ironically: |
| - Ишь ты! Как в "Метрополе"! | 'Looky there! Just like the Metropol! . . .' |
| - О нет, - с гордостью ответила женщина, -гораздо лучше. Такого оборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специально приезжают осматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы бывают. | 'Oh, no,' the woman answered proudly, 'much better. There is no such equipment even anywhere abroad. Scientists and doctors come especially to study our clinic. We have foreign tourists every day.' |
| При слове "интурист" Ивану тотчас же вспомнился вчерашний консультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал: | At the words 'foreign tourists', Ivan at once remembered yesterday's consultant. Ivan darkened, looked sullen, and said: |
| - Интуристы... До чего же вы все интуристов обожаете! А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился, что любо-дорого! | 'Foreign tourists .. . How you all adore foreign tourists! But among them, incidentally, you come across all sorts. I, for instance, met one yesterday - quite something!' |
| И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдержался, понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь она ему не может. | And he almost started telling about Pontius Pilate, but restrained himself, realizing that the woman had no use for these stories, that in any case she could not help him. |
| Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, что необходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Но этого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и спросила: | The washed Ivan Nikolaevich was straight away issued decidedly everything a man needs after a bath: an ironed shirt, drawers, socks. And not only that: opening the door of a cupboard, the woman pointed inside and asked: |
| - Что желаете надеть - халатик или пижамку? | 'What would you like to put on-a dressing gown or some nice pyjamas?' |
| Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва руками не всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из пунцовой | Attached to his new dwelling by force, Ivan almost clasped his hands at the woman's casualness and silendy pointed his finger at the crimson flannel pyjamas. |
| байки. | |
| После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же мысленно окрестил кабинет "фабрикой-кухней". | After this, Ivan Nikolaevich was led down the empty and noiseless corridor and brought to an examining room of huge dimensions. Ivan, having decided to take an ironic attitude towards everything to be found in this wondrously equipped building, at once mentally christened this room the 'industrial kitchen'. |
| И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому не известные приборы. | And with good reason. Here stood cabinets and glass cases with gleaming nickel-plated instruments. There were chairs of extraordinarily complex construction, some pot-bellied lamps with shiny shades, a myriad of phials, Bunsen burners, electric cords and appliances quite unknown to anyone. |
| В кабинете за Ивана принялись трое - две женщины и один мужчина, все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью кое-что у него повыспросить. | In the examining room Ivan was taken over by three persons - two women and a man - all in white. First, they led Ivan to a corner, to a little table, with the obvious purpose of getting something or other out of him. |
| Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысловатые вещицы, и всех их к чертовой бабушке перебить и таким образом выразить свой протест за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван уже значительно отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным: чего доброго, они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о консультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт подсказывал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании. | Ivan began to ponder the situation. Three ways stood before him. The first was extremely tempting: to hurl himself at all these lamps and sophisticated little things, make the devil's own wreck of them, and thereby express his protest at being detained for nothing. But today's Ivan already differed significantly from the Ivan of yesterday, and this first way appeared dubious to him: for all he knew, the thought might get rooted in them that he was a violent madman. Therefore Ivan rejected the first way. There was a second: immediately to begin his account of the consultant and Pontius Pilate. However, yesterday's experience showed that this story either was not believed or was taken somehow perversely. Therefore Ivan renounced this second way as well, deciding to choose the third way - withdrawal into proud silence. |
| Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, пришлось отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов. | He did not succeed in realizing it fully, and had willy-nilly to answer, though charily and glumly, a whole series of questions. |
| И у Ивана выспросили решительно все | Thus they got out of Ivan decidedly everything |
| насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать тому назад. | about his past life, down to when and how he had fallen ill with scarlet fever fifteen years ago. |
| Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом перешла к расспросам о родственниках Ивана. Началась какая-то канитель: кто умер, когда да отчего, не пил ли, не болел ли венерическими болезнями, и все в таком же роде. В заключение попросили рассказать о вчерашнем происшествии на Патриарших прудах, но очень не приставали, сообщению о Понтии Пилате не удивлялись. | A whole page having been covered with writing about Ivan, it was turned over, and the woman in white went on to questions about Ivan's relatives. Some sort of humdrum started: who died when and why, and whether he drank or had venereal disease, and more of the same. In conclusion he was asked to tell about yesterday's events at the Patriarch's Ponds, but they did not pester him too much, and were not surprised at the information about Pontius Pilate. |
| Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному и ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела, посчитал пульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой. Затем на помощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана кололи, но не больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молоточка какие-то знаки на коже груди, стучали молоточками по коленям, отчего ноги Ивана подпрыгивали, кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки какие-то резиновые браслеты... | Here the woman yielded Ivan up to the man, who went to work on him differently and no longer asked any questions. He took the temperature of Ivan's body, counted his pulse, looked in Ivan's eyes, directing some sort of lamp into them. Then the second woman came to the man's assistance, and they pricked Ivan in the back with something, but not painfully, drew some signs on the skin of his chest with the handle of a little hammer, tapped his knees with the hammer, which made Ivan's legs jump, pricked his finger and took his blood, pricked him inside his bent elbow, put some rubber bracelets on his arms ... |
| Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все это глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо! | Ivan just smiled bitterly to himself and reflected on how stupidly and strangely it had all happened. Just think! He had wanted to warn them all of the danger threatening from the unknown consultant, had intended to catch him, and all he had achieved was to wind up in some mysterious room, telling all sorts of hogwash about Uncle Fyodor, who had done some hard drinking in Vologda. Insufferably stupid! |
| Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил чашку кофе, два яйца в смятку и белый хлеб с маслом. | Finally Ivan was released. He was escorted back to his room, where he was given a cup of coffee, two soft-boiled eggs and white bread with butter. |
| Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного в этом учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к себе, и справедливости. | Having eaten and drunk all that was offered him, Ivan decided to wait for whoever was chief of this institution, and from this chief to obtain both attention for himself and justice. |
| И он дождался его, и очень скоро после | And he did come, and very soon after Ivan's |
| своего завтрака. Неожиданно открылась дверь в комнату Ивана, и в нее вошло множество народа в белых халатах. Впереди всех шел тщательно, по-актерски обритый человек лет сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход его получился поэтому очень торжественным. "Как Понтий Пилат!" - | breakfast. Unexpectedly, the door of Ivan's room opened, and in came a lot of people in white coats. At their head walked a man of about forty-five, as carefully shaven as an actor, with pleasant but quite piercing eyes and courteous manners. The whole retinue showed him tokens of attention and respect, and his entrance therefore came out very solemn. 'Like Pontius Pilate!' |
| подумалось Ивану. | thought Ivan. |
| Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все остались стоять. | Yes, this was unquestionably the chief. He sat down on a stool, while everyone else remained standing. |
| - Доктор Стравинский, - представился усевшийся Ивану и поглядел на него дружелюбно. | 'Doctor Stravinsky,' the seated man introduced himself to Ivan and gave him a friendly look. |
| - Вот, Александр Николаевич, - негромко сказал кто-то в опрятной бородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист. | 'Here, Alexander Nikolaevich,' someone with a trim beard said in a low voice, and handed the chief Ivan's chart, all covered with writing. |
| "Целое дело сшили!" - подумал Иван. А главный привычными глазами пробежал лист, пробормотал: "Угу, угу..." И обменялся с окружающими несколькими фразами на малоизвестном языке. | ‘They've sewn up a whole case!' Ivan thought. And the chief ran through the chart with a practised eye, muttered 'Mm-hm, mm-hm . ..', and exchanged a few phrases with those around him in a little-known language. |
| "И по-латыни, как Пилат, говорит... " -печально подумал Иван. Тут одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово "шизофрения" - увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших прудах, а сегодня повторенное здесь профессором Стравинским. | 'And he speaks Latin like Pilate,' Ivan thought sadly. Here one word made him jump; it was the word 'schizophrenia' - alas, already uttered yesterday by the cursed foreigner at the Patriarch's Ponds, and now repeated today by Professor Stravinsky. |
| "И ведь это знал!" - тревожно подумал Иван. | 'And he knew that, too!' Ivan thought anxiously. |
| Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выражать это словами "Славно, славно...". | The chief apparently made it a rule to agree with and rejoice over everything said to him by those around him, and to express this with the words 'Very nice, very nice ...' |
| - Славно! - сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обратился к Ивану: - Вы -поэт? | 'Very nice!' said Stravinsky, handing the chart back to someone, and he addressed Ivan: 'You are a poet?' |
| - Поэт, - мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал какое-то необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему | 'A poet,' Ivan replied glumly, and for the first time suddenly felt some inexplicable loathing for poetry, and his own verses, coming to mind |
| тут же собственные его стихи показались почему-то неприятными. | at once, seemed to him for some reason distasteful. |
| Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского: | Wrinkling his face, he asked Stravinsky in turn: |
| - Вы - профессор? | 'You are a professor?' |
| На это Стравинский предупредительновежливо наклонил голову. | To this, Stravinsky, with obliging courtesy, inclined his head. |
| - И вы - здесь главный? - продолжал Иван. | 'And you're the chief here?' Ivan continued. |
| Стравинский и на это поклонился. | Stravinsky nodded to this as well. |
| - Мне с вами нужно поговорить, -многозначительно сказал Иван Николаевич. | 'I must speak with you,' Ivan Nikolaevich said meaningly. |
| - Я для этого и пришел, - отозвался Стравинский. | ‘That is what I'm here for,' returned Stravinsky. |
| - Дело вот в чем, - начал Иван, чувствуя, что настал его час, - меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!.. | 'The thing is,' Ivan began, feeling his hour had come, 'that I've been got up as a madman, and nobody wants to listen to me!...' |
| - О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, - серьезно и успокоительно сказал Стравинский, - и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не позволим. | 'Oh, no, we shall hear you out with great attention,' Stravinsky said seriously and soothingly, 'and by no means allow you to be got up as a madman.' |
| - Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата. | 'Listen, then: yesterday evening I met a mysterious person at the Patriarch's Ponds, maybe a foreigner, maybe not, who knew beforehand about Berlioz's death and has seen Pontius Pilate in person.' |
| Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта. | The retinue listened to the poet silently and without stirring. |
| - Пилата? Пилат, это - который жил при Иисусе Христе? - щурясь на Ивана, спросил Стравинский. | 'Pilate? The Pilate who lived in the time of Jesus Christ?' Stravinsky asked, narrowing his eyes at Ivan. |
| - Тот самый. | ‘The same.' |
| - Ага, - сказал Стравинский, - а этот Берлиоз погиб под трамваем? | 'Aha,' said Stravinsky, 'and this Berlioz died under a tram-car?' |
| - Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Патриарших, причем этот самый загадочный гражданин... | 'Precisely, he's the one who in my presence was killed by a tram-car yesterday at the Ponds, and this same mysterious citizen .. .' |
| - Знакомый Понтия Пилата? - спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью. | The acquaintance of Pontius Pilate?' asked Stravinsky, apparently distinguished by great mental alacrity. |
| - Именно он, - подтвердил Иван, изучая Стравинского, - так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло... | 'Precisely him,' Ivan confirmed, studying Stravinsky. 'Well, so he said beforehand that Annushka had spilled the sunflower oil ... And |
| А он и поскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравится? -многозначительно осведомился Иван, надеясь произвести большой эффект своими словами. | he slipped right on that place! How do you like that?' Ivan inquired significantly, hoping to produce a great effect with his words. |
| Но эффекта не последовало, и Стравинский очень просто задал следующий вопрос: | But the effect did not ensue, and Stravinsky quite simply asked the following question: |
| - А кто же эта Аннушка? | 'And who is this Annushka?' |
| Этот вопрос немного расстроил Ивана, лицо его передернуло. | This question upset Ivan a little; his face twitched. |
| - Аннушка здесь совершенно не важна, -проговорил он, нервничая, - черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садовой. А важно то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меня понимаете? | 'Annushka is of absolutely no importance here,' he said nervously. "Devil knows who she is. Just some fool from Sadovaya. What's important is that he knew beforehand, you see, beforehand, about the sunflower oil! Do you understand me?' |
| - Отлично понимаю, - серьезно ответил Стравинский и, коснувшись колена поэта, добавил: - Не волнуйтесь и продолжайте. | 'Perfectly,' Stravinsky replied seriously and, touching the poet's knee, added: 'Don't get excited, just continue.' |
| - Продолжаю, - сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, - так вот, этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою-то необыкновенной силой... Например, за ним погонишься, а догнать его нет возможности. А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой-то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, - никем не перебиваемый Иван говорил все с большим жаром и убедительностью, - он лично был на балконе у Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед. | To continue,' said Ivan, trying to fall in with Stravinsky's tone, and knowing already from bitter experience that only calm would help him, 'so, then, this horrible type (and he's lying that he's a consultant) has some extraordinary power! .. . For instance, you chase after him and it's impossible to catch up with him . . . And there's also a little pair with him - good ones, too, but in their own way: some long one in broken glasses and, besides him, a cat of incredible size who rides the tram all by himself. And besides,' interrupted by no one, Ivan went on talking with ever increasing ardour and conviction, 'he was personally on Pontius Pilate's balcony, there's no doubt of it. So what is all this, eh? He must be arrested immediately, otherwise he'll do untold harm.' |
| - Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? -спросил Стравинский. | 'So you're trying to get him arrested? Have I understood you correctly?' asked Stravinsky. |
| "Он умен, - подумал Иван, - надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя!" - и ответил: | 'He's intelligent,' thought Ivan. "You've got to admit, even among intellectuals you come across some of rare intelligence, there's no denying it,' and he replied: |
| - Совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте сами! А между | 'Quite correctly! And how could I not be trying, just consider for yourself! And |
| тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лампой, в ванне купают, про дядю Федю чего-то расспрашивают!.. А его уж давно на свете нет! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили. | meanwhile I've been forcibly detained here, they poke lamps into my eyes, give me baths, question me for some reason about my Uncle Fedya! . .. And he departed this world long ago! I demand to be released immediately!' |
| - Ну что же, славно, славно! - отозвался Стравинский, - вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека здорового? Хорошо-с. Я вас сейчас же выпишу отсюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны? | 'Well, there, very nice, very nice!' Stravinsky responded. 'Now everything's clear. Really, what's the sense of keeping a healthy man in a clinic? Very well, sir, I'll check you out of here right now, if you tell me you're normal. Not prove, but merely tell. So, then, are you normal?' |
| Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал: "Положительно умен". | Here complete silence fell, and the fat woman who had taken care of Ivan in the morning looked at the professor with awe. Ivan thought once again: 'Positively intelligent!' |
| Предложение профессора ему очень понравилось, однако прежде чем ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал твердо: | The professor's offer pleased him very much, yet before replying he thought very, very hard, wrinkling his forehead, and at last said firmly: |
| - Я - нормален. | 'I am normal.' |
| - Ну вот и славно, - облегченно воскликнул Стравинский, - а если так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, - тут он повернулся, и ему немедленно подали иванов лист. - В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия, - тут Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, - повесили на грудь иконку. Было? | 'Well, how very nice,' Stravinsky exclaimed with relief, 'and if so, let's reason logically. Let's take your day yesterday.' Here he turned and Ivan's chart was immediately handed to him. 'In search of an unknown man who recommended himself as an acquaintance of Pontius Pilate, you performed the following actions yesterday.' Here Stravinsky began holding up his long fingers, glancing now at the chart, now at Ivan. 'YOU hung a little icon on your chest. Did you?' |
| - Было, - хмуро согласился Иван. | 'I did,' Ivan agreed sullenly. |
| - Сорвались с забора, повредили лицо? Так? Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, | 'YOU fell off a fence and hurt your face. Right? Showed up in a restaurant carrying a burning candle in your hand, in nothing but your underwear, and in the restaurant you beat somebody. You were brought here tied up. Having come here, you called the police and asked them to send out machine-guns. Then you attempted to throw yourself out the window. Right? The question is: can one, by acting in such fashion, catch or arrest anyone? |
| то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда? | And if you're a normal man, you yourself will answer: by no means. You wish to leave here? Very well, sir. But allow me to ask, where are you going to go?' |
| - Конечно, в милицию, - ответил Иван уже не так твердо и немного теряясь под взглядом профессора. | 'To the police, of course,' Ivan replied, no longer so firmly, and somewhat at a loss under the professor's gaze. |
| - Непосредственно отсюда? | 'Straight from here?' |
| - Угу. | 'Mm-hm . . .' |
| - А на квартиру к себе не заедете? - быстро спросил Стравинский. | 'Without stopping at your place?' Stravinsky asked quickly. |
| - Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет! | 'I have no time to stop anywhere! While I'm stopping at places, he'll slip away!' |
| - Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь? | 'So. And what will you tell the police to start with?' |
| - Про Понтия Пилата, - ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой. | 'About Pontius Pilate,' Ivan Nikolaevich replied, and his eyes clouded with a gloomy mist. |
| - Ну, вот и славно! - воскликнул покоренный Стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: -Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь. Ну что же, -обратился он к поэту, - успеха я вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. До скорого свидания! - и он встал, а свита его шевельнулась. | 'Well, how very nice!' the won-over Stravinsky exclaimed and, turning to the one with the little beard, ordered: 'Fyodor Vassilyevich, please check Citizen Homeless out for town. But don't put anyone in his room or change the linen. In two hours. Citizen Homeless will be back here. So, then,' he turned to the poet, 'I won't wish you success, because I don't believe one iota in that success. See you soon!' He stood up, and his retinue stirred. |
| - На каком основании я опять буду здесь? -тревожно спросил Иван. | 'On what grounds will I be back here?' Ivan asked anxiously. |
| Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять и заговорил: | Stravinsky was as if waiting for this question, immediately sat down, and began to speak: |
| - На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата, - как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате. | 'On the grounds that as soon as you show up at the police station in your drawers and tell them you've seen a man who knew Pontius Pilate personally, you'll instandy be brought here, and you'll find yourself again in this very same room.' |
| - При чем тут кальсоны? - растерянно оглядываясь, спросил Иван. | 'What have drawers got to do with it?' Ivan asked, gazing around in bewilderment. |
| - Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное же белье мы | 'It's mainly Pontius Pilate. But the drawers, too. Because we'll take the clinic underwear from |
| с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А доставлены вы были к нам в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хоть я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат... И дело готово! | you and give you back your clothes. And you were delivered here in your drawers. And yet you were by no means going to stop at your place, though I dropped you a hint. Then comes Pilate . . . and that's it.' |
| Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете. | Here something strange happened with Ivan Nikolaevich. His will seemed to crack, and he felt himself weak, in need of advice. |
| - Так что же делать? - спросил он на этот раз уже робко. | 'What am I to do, then?' he asked, timidly this time. |
| - Ну вот и славно! - отозвался Стравинский, - это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто-то вас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами. И вот вы, изнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном - в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь. | ‘Well, how very nice!' Stravinsky replied. 'A most reasonable question. Now I am going to tell you what actually happened to you. Yesterday someone frightened you badly and upset you with a story about Pontius Pilate and other things. And so you, a very nervous and high-strung man, started going around the city, telling about Pontius Pilate. It's quite natural that you're taken for a madman. Your salvation now lies in just one thing - complete peace. And you absolutely must remain here.' |
| - Но его необходимо поймать! - уже моляще воскликнул Иван. | 'But he has to be caught!' Ivan exclaimed, imploringly now. |
| - Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и если, как вы полагаете, мы имеем дело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте головы и старайтесь поменьше думать о Понтии Пилате. | 'Very good, sir, but why should you go running around yourself? Explain all your suspicions and accusations against this man on paper. Nothing could be simpler than to send your declaration to the proper quarters, and if, as you think, we are dealing with a criminal, it will be clarified very quickly. But only on one condition: don't strain your head, and try to think less about Pontius Pilate. |
| Мало ли чего можно рассказать! Не всему же надо верить. | People say all kinds of things! One mustn't believe everything.' |
| - Понял! - решительно заявил Иван, -прошу выдать мне бумагу и перо. | 'Understood!' Ivan declared resolutely. 'I ask to be given pen and paper.' |
| - Выдайте бумагу и коротенький карандаш,- приказал Стравинский толстой женщине, а Ивану сказал так: - Но сегодня советую не писать. | 'Give him paper and a short pencil,' Stravinsky ordered the fat woman, and to Ivan he said: 'But I don't advise you to write today.' |
| - Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня,- встревоженно вскричал Иван. | 'No, no, today, today without fail!' Ivan cried out in alarm. |
| - Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдет завтра. | 'Well, all right. Only don't strain your head. If it doesn't come out today, it will tomorrow.' |
| - Он уйдет! | 'He'll escape.' |
| - О нет, - уверенно возразил Стравинский,- он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? - вдруг многозначительно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана Николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану, повторял: - Вам здесь помогут... Вы слышите меня?.. Вам здесь помогут... вам здесь помогут... Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно. Вам здесь помогут... | 'Oh, no,' Stravinsky objected confidently, 'he won't escape anywhere, I guarantee that. And remember that here with us you'll be helped in all possible ways, and without us nothing will come of it. Do you hear me?' Stravinsky suddenly asked meaningly and took Ivan Nikolaevich by both hands. Holding them in his own, he repeated for a long time, his eyes fixed on Ivan's: 'You'll be helped here ... do you hear me? .. . You'll be helped here . . . you'll get relief ... it's quiet here, all peaceful . .. you'll be helped here ... ' |
| Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось. | Ivan Nikolaevich unexpectedly yawned, and the expression on his face softened. |
| - Да, да, - тихо сказал он. | 'Yes, yes,' he said quietly. |
| - Ну вот и славно! - по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся, - до свиданья! -он пожал руку Ивану и, уже выходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: - Да, а кислород попробуйте... и ванны. | 'Well, how very nice!' Stravinsky concluded the conversation in his usual way and stood up: 'Goodbye!' He shook Ivan's hand and, on his way out, turned to the one with the little beard and said: 'Yes, and try oxygen . . . and baths.' |
| Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравинского, ни свиты. За сеткой в окне, в полуденном солнце, красовался радостный и весенний бор на другом берегу, а поближе сверкала река. | A few moments later there was no Stravinsky or his retinue before Ivan. Beyond the window grille, in the noonday sun, the joyful and springtime pine wood stood beautiful on the other bank and, closer by, the river sparkled. |
| Глава 9. Коровьевские штуки | CHAPTER 9. Koroviev's Stunts |
| Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома N 302-бис по Садовой улице в Москве, где проживал покойный Берлиоз, находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на четверг. | Nikanor Ivanovich Bosoy, chairman of the tenants' association' of no. 302-bis on Sadovaya Street in Moscow, where the late Berlioz used to reside, had been having the most terrible troubles, starting from that Wednesday night. |
| В полночь, как мы уже знаем, приехала в дом комиссия, в которой участвовал Желдыбин, вызывала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру N 50. | At midnight, as we already know, a commission of which Zheldybin formed a part came to the house, summoned Nikanor Ivanovich, told him about the death of Berlioz, and together with him went to apartment no.50. |
| Там было произведено опечатание рукописей и вещей покойного. Ни Груни, | There the sealing of the deceased's manuscripts and belongings was carried out. Neither |
| приходящей домработницы, ни легкомысленного Степана Богдановича в это время в квартире не было. Комиссия объявила Никанору Ивановичу, что рукописи покойного ею будут взяты для разборки, что жилплощадь покойного, то есть три комнаты (бывшие ювелиршины кабинет, гостиная и столовая), переходят в распоряжение жилтоварищества, а вещи покойного подлежат хранению на указанной жилплощади, впредь до объявления наследников. | Grunya, the daytime housekeeper, nor the light-minded Stepan Bogdanovich was there at the time. The commission announced to Nikanor Ivanovich that it would take the deceased's manuscripts for sorting out, that his living space, that is, three rooms (the former study, living room and dining room of the jeweller's wife), reverted to the disposal of the tenants' association, and that the belongings were to be kept in the aforementioned living space until the heirs were announced. |
| Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки. | The news of Berlioz's death spread through the whole house with a sort of supernatural speed, and as of seven o'clock Thursday morning, Bosoy began to receive telephone calls and then personal visits with declarations containing claims to the deceased's living space. In the period of two hours, Nikanor Ivanovich received thirty-two such declarations. |
| В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания произвести ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире N 31, два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности. | They contained pleas, threats, libels, denunciations, promises to do renovations at their own expense, references to unbearable overcrowding and the impossibility of living in the same apartment with bandits. Among others there were a description, staggering in its artistic power, of the theft from apartment no. 51 of some meat dumplings, tucked directly into the pocket of a suit jacket, two vows to end life by suicide and one confession of secret pregnancy. |
| Никанора Ивановича вызывали в переднюю его квартиры, брали за рукав, что-то шептали, подмигивали и обещали не остаться в долгу. | Nikanor Ivanovich was called out to the front hall of his apartment, plucked by the sleeve, whispered to, winked at, promised that he would not be left the loser. |
| Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Никанор Иванович просто сбежал из своей квартиры в помещение управления у ворот, но когда увидел он, что и там его подкарауливают, убежал и оттуда. Кое-как отбившись от тех, что следовали за ним по пятам через асфальтовый двор, Никанор Иванович скрылся в шестом подъезде и поднялся в пятый этаж, где и находилась эта поганая квартира N 50. | This torture went on until noon, when Nikanor Ivanovich simply fled his apartment for the management office by the gate, but when he saw them lying in wait for him there, too, he fled that place as well. Having somehow shaken off those who followed on his heels across the asphalt-paved courtyard, Nikanor Ivanovich disappeared into the sixth entrance and went up to the fifth floor, where this vile apartment no.50 was located. |
| Отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позвонил, но ему никто не открыл. Он позвонил еще раз и еще раз и начал ворчать и тихонько ругаться. Но и тогда не открыли. Терпение Никанора Ивановича лопнуло, и он, достав из кармана связку дубликатов ключей, принадлежащих домоуправлению, властной рукою открыл дверь и вошел. | After catching his breath on the landing, the corpulent Nikanor Ivanovich rang, but no one opened for him. He rang again, and then again, and started grumbling and swearing quietly. Even then no one opened. His patience exhausted, Nikanor Ivanovich took from his pocket a bunch of duplicate keys belonging to the house management, opened the door with a sovereign hand, and went in. |
| - Эй, домработница! - прокричал Никанор Иванович в полутемной передней. - Как тебя? Груня, что ли? Тебя нету? | 'Hey, housekeeper!' Nikanor Ivanovich cried in the semi-dark front hall. 'Grunya, or whatever your name is! ... Are you here?' |
| Никто не отозвался. | No one responded. |
| Тогда Никанор Иванович вынул из портфеля складной метр, затем освободил дверь кабинета от печати и шагнул в кабинет. | Then Nikanor Ivanovich took a folding ruler from his briefcase, removed the seal from the door to the study, and stepped in. |
| Шагнуть-то он шагнул, но остановился в изумлении в дверях и даже вздрогнул. | Stepped in, yes, but halted in amazement in the doorway and even gave a start. |
| За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный гражданин в клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне... ну, словом, тот самый. | At the deceased's desk sat an unknown, skinny, long citizen in a little checkered jacket, a jockey's cap, and a pince-nez . . . well, in short, that same one. |
| - Вы кто такой будете, гражданин? -испуганно спросил Никанор Иванович. | 'And who might you be, citizen?' Nikanor Ivanovich asked fearfully. |
| - Ба! Никанор Иванович, - заорал дребезжащим тенором неожиданный гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и внезапным рукопожатием. Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора Ивановича. | 'Hah! Nikanor Ivanovich!' the unexpected citizen yelled in a rattling tenor and, jumping up, greeted the chairman with a forced and sudden handshake. This greeting by no means gladdened Nikanor Ivanovich. |
| - Я извиняюсь, - заговорил он подозрительно, - вы кто такой будете? Вы -лицо официальное? | 'Excuse me,' he said suspiciously, 'but who might you be? Are you an official person?' |
| - Эх, Никанор Иванович! - задушевно воскликнул неизвестный. - Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет, все это, Никанор Иванович, зыбко и условно. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И еще как бывает! | 'Eh, Nikanor Ivanovich!' the unknown man exclaimed soulfully. "What are official and unofficial persons? It all depends on your point of view on the subject. It's all fluctuating and relative, Nikanor Ivanovich. Today I'm an unofficial person, and tomorrow, lo and behold, I'm an official one! And it also happens the other way round - oh, how it does!' |
| Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило председателя | This argument in no way satisfied the chairman of the house management. Being a generally |
| домоуправления. Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин - лицо именно неофициальное, а пожалуй, и праздное. | suspicious person by nature, he concluded that the man holding forth in front of him was precisely an unofficial person, and perhaps even an idle one. |
| - Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? - все суровее спрашивал председатель и даже стал наступать на неизвестного. | ‘Yes, but who might you be? What's your name?' the chairman inquired with increasing severity and even began to advance upon the unknown man. |
| - Фамилия моя, - ничуть не смущаясь суровостью, отозвался гражданин, - ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли закусить, Никанор Иванович? Без церемоний! А? | 'My name,' the citizen responded, not a bit put out by the severity, 'well, let's say it's Koroviev. But wouldn't you like a little snack, Nikanor Ivanovich? No formalities, eh?' |
| - Я извиняюсь, - уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, - какие тут закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор Иванович был по натуре несколько грубоват). - На половине покойника сидеть не разрешается! Вы что здесь делаете? | 'Excuse me,' Nikanor Ivanovich began, indignantly now, Svhat have snacks got to do with it!' (We must confess, unpleasant as it is, that Nikanor Ivanovich was of a somewhat rude nature.) 'Sitting in the deceased's half is not permitted! What are you doing here?' |
| - Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович, - нисколько не теряясь, орал гражданин и начал юлить, предлагая председателю кресло. | 'Have a seat, Nikanor Ivanovich,' the citizen went on yelling, not a bit at a loss, and began fussing about offering the chairman a seat. |
| Совершенно освирепев, Никанор Иванович отверг кресло и завопил: | Utterly infuriated, Nikanor Ivanovich rejected the seat and screamed: |
| - Да кто вы такой? | 'But who are you?' |
| - Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире, -отрекомендовался назвавший себя Коровьевым и щелкнул каблуком рыжего нечищенного ботинка. | 'I, if you please, serve as interpreter for a foreign individual who has taken up residence in this apartment,' the man calling himself Koroviev introduced himself and clicked the heels of his scuffed, unpolished shoes. |
| Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то иностранца, да еще с переводчиком, в этой квартире явилась для него совершеннейшим сюрпризом, и он потребовал объяснений. | Nikanor Ivanovich opened his mouth. The presence of some foreigner in this apartment, with an interpreter to boot, came as a complete surprise to him, and he demanded explanations. |
| Переводчик охотно объяснился. Иностранный артист господин Воланд был любезно приглашен директором Варьете Степаном Богдановичем Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку, у него в квартире, о чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу, с | The interpreter explained willingly. A foreign artiste, Mr Woland, had been kindly invited by the director of the Variety, Stepan Bogdanovich Likhodeev, to spend the time of his performances, a week or so, in his apartment, about which he had written to Nikanor Ivanovich yesterday, requesting that |
| просьбой прописать иностранца временно, покуда сам Лиходеев съездит в Ялту. | he register the foreigner as a temporary resident, while Ukhodeev himself took a trip to Yalta. |
| - Ничего он мне не писал, - в изумлении сказал председатель. | 'He never wrote me anything,' the chairman said in amazement. |
| - А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, - сладко предложил Коровьев. | 'Just look through your briefcase, Nikanor Ivanovich,' Koroviev suggested sweetly. |
| Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и обнаружил в нем письмо Лиходеева. | Nikanor Ivanovich, shrugging his shoulders, opened the briefcase and found Likhodeev's letter in it. |
| - Как же это я про него забыл? - тупо глядя на вскрытый конверт, пробормотал Никанор Иванович. | 'How could I have forgotten about it?' Nikanor Ivanovich muttered, looking dully at the opened envelope. |
| - То ли бывает, то ли бывает, Никанор Иванович! - затрещал Коровьев, -рассеянность, рассеянность, и переутомление, и повышенное кровяное давление, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам рассеян до ужаса. Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей биографии, вы обхохочетесь! | 'All sorts of things happen, Nikanor Ivanovich, all sorts!' Koroviev rattled. 'Absentmindedness, absent-mindedness, fatigue and high blood pressure, my dear friend Nikanor Ivanovich! I'm terribly absent-minded myself! Someday, over a glass, I'll tell you a few facts from my biography - you'll die laughing!' |
| - Когда же Лиходеев едет в Ялту?! | 'And when is Likhodeev going to Yalta?' |
| - Да он уже уехал, уехал! - закричал переводчик, - он, знаете ли, уж катит! Уж он черт знает где! - и тут переводчик замахал руками, как мельничными крыльями. | 'He's already gone, gone!' the interpreter cried. 'He's already wheeling along, you know! He's already devil knows where!' And here the interpreter waved his arms like the wings of a windmill. |
| Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать иностранца, но в этом получил от переводчика отказ: никак невозможно. Занят. Дрессирует кота. | Nikanor Ivanovich declared that he must see the foreigner in person, but got a refusal on that from the interpreter: quite impossible. He's busy. Training the cat. |
| - Кота, ежели угодно, могу показать, -предложил Коровьев. | 'The cat I can show you, if you like,' Koroviev offered. |
| От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а переводчик тут же сделал председателю неожиданное, но весьма интересное предложение. | This Nikanor Ivanovich refused in his turn, and the interpreter straight away made the chairman an unexpected but quite interesting proposal: |
| Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в гостинице, а жить он привык просторно, то вот не сдаст ли жилтоварищество на недельку, пока будут продолжаться гастроли Воланда в Москве, ему всю квартирку, то есть и комнаты | seeing that Mr Woland had no desire whatsoever to live in a hotel, and was accustomed to having a lot of space, why shouldn't the tenants' association rent to him, Woland, for one little week, the time of his performances in Moscow, the whole of the |
| покойного? | apartment, that is, the deceased's rooms as well? |
| - Ведь ему безразлично, покойнику, -шепотом сипел Коровьев, - ему теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему? | 'It's all the same to him - the deceased - you must agree, Nikanor Ivanovich,' Koroviev whispered hoarsely. 'He doesn't need the apartment now, does he?' |
| Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол, иностранцам полагается жить в "Метрополе", а вовсе не на частных квартирах... | Nikanor Ivanovich, somewhat perplexed, objected that foreigners ought to live at the Metropol, and not in private apartments at all... |
| - Говорю вам, капризен, как черт знает что!- зашептал Коровьев, - ну не желает! | 'I'm telling you, he's capricious as devil knows what!' Koroviev whispered. 'He just doesn't want to! |
| Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти интуристы! - интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою жилистую шею, - верите ли, всю душу вымотали! Приедет... и или нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами замучит: и то ему не так, и это не так!.. А вашему товариществу, Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный профит. А за деньгами он не постоит, - Коровьев оглянулся, а затем шепнул на ухо председателю: - Миллионер! | He doesn't like hotels! I've had them up to here, these foreign tourists!' Koroviev complained confidentially, jabbing his finger at his sinewy neck. 'Believe me, they wring the soul right out of you! They come and either spy on you like the lowest son of a bitch, or else torment you with their caprices - this isn't right and that isn't right! . . . And for your association, Nikanor Ivanovich, it's a sheer gain and an obvious profit. He won't stint on money.' Koroviev looked around and then whispered into the chairman's ear: 'A millionaire!' |
| В предложении переводчика заключался ясный практический смысл, предложение было очень солидное, но что-то удивительно несолидное было и в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом омерзительном, никуда не годном пенсне. Вследствие этого что-то неясное томило душу председателя, и все-таки он решил принять предложение. Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на какие шиши - неизвестно. А с интуристовыми деньгами, пожалуй, можно было и вывернуться. Но деловой и осторожный Никанор Иванович заявил, что ему прежде всего придется увязать этот вопрос с интуристским бюро. | The interpreter's offer made clear practical sense, it was a very solid offer, yet there was something remarkably unsolid in his manner of speaking, and in his clothes, and in that loathsome, good-for-nothing pince-nez. As a result, something vague weighed on the chairman's soul, but he nevertheless decided to accept the offer. The thing was that the tenants' association, alas, had quite a sizeable deficit. Fuel had to be bought for the heating system by fall, but who was going to shell out for it -no one knew. But with the foreign tourist's money, it might be possible to wriggle out of it. However, the practical and prudent Nikanor Ivanovich said he would first have to settle the question with the foreign tourist bureau. |
| - Я понимаю, - вскричал Коровьев, - как же без увязки, обязательно. Вот вам телефон, | 'I understand!' Koroviev cried out. 'You've got to setde it! Absolutely! Here's the telephone, |
| Никанор Иванович, и немедленно увязывайте. А насчет денег не стесняйтесь, - шепотом добавил он, увлекая председателя в переднюю к телефону, - с кого же и взять, как не с него! Если б вы видели, какая у него вилла в Ницце! Да будущим летом, как поедете за границу, нарочно заезжайте посмотреть - ахнете! | Nikanor Ivanovich, settle it at once! And don't be shy about the money,' he added in a whisper, drawing the chairman to the telephone in the front hall, 'if he won't pay, who will! You should see the villa he's got in Nice! Next summer, when you go abroad, come especially to see it - you'll gasp!' |
| Дело с интуристским бюро уладилось по телефону с необыкновенной, поразившей председателя, быстротою. Оказалось, что там уже знают о намерении господина Воланда жить в частной квартире Лиходеева и против этого ничуть не возражают. | The business with the foreign tourist bureau was arranged over the phone with an extraordinary speed, quite amazing to the chairman. It turned out that they already knew about Mr Woland's intention of staying in Likhodeev's private apartment and had no objections to it. |
| - Ну и чудно! - орал Коровьев. Несколько ошеломленный его трескотней, председатель заявил, что жилтоварищество согласно сдать на неделю квартиру N 50 артисту Воланду с платой по... - Никанор Иванович замялся немножко и сказал: | 'That's wonderful!' Koroviev yelled. Somewhat stunned by his chatter, the chairman announced that the tenants' association agreed to rent apartment no.50 for a week to the artiste Woland, for ... Nikanor Ivanovich faltered a little, then said: |
| - По пятьсот рублей в день. | 'For five hundred roubles a day.' |
| Тут Коровьев окончательно поразил председателя. Воровски подмигнув в сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого кота, он просипел: | Here Koroviev utterly amazed the chairman. Winking thievishly in the direction of the bedroom, from which the soft leaps of a heavy cat could be heard, he rasped out: |
| - За неделю это выходит, стало быть, три с половиной тысячи? | 'So it comes to three thousand five hundred for the week?' |
| Никанор Иванович подумал, что он прибавит к этому: "Ну и аппетитик же у вас, Никанор Иванович!" - но Коровьев сказал совсем другое: | To which Nikanor Ivanovich thought he was going to add: 'Some appetite you've got, Nikanor Ivanovich!' but Koroviev said something quite different: |
| - Да разве это сумма! Просите пять, он даст. | 'What kind of money is that? Ask five, he'll pay it.' |
| Растерянно ухмыльнувшись, Никанор Иванович и сам не заметил, как оказался у письменного стола покойника, где Коровьев с величайшей быстротой и ловкостью начертал в двух экземплярах контракт. После этого он слетал с ним в спальню и вернулся, причем оба экземпляра оказались уже размашисто подписанными иностранцем. Подписал контракт и председатель. Тут Коровьев попросил расписочку на пять... | Grinning perplexedly, Nikanor Ivanovich, without noticing how, found himself at the deceased's writing desk, where Koroviev with great speed and dexterity drew up a contract in two copies. Then he flew to the bedroom with them and came back, both copies now bearing the foreigner's sweeping signature. The chairman also signed the contract. Here Koroviev asked for a receipt for five . .. |
| - Прописью, прописью, Никанор | ‘Write it out, write it out, Nikanor |
| Иванович!.. Тысяч рублей, - и со словами, как-то не идущими к серьезному делу: -Эйн, цвей, дрей! - выложил председателю пять новеньких банковских пачек. | Ivanovich! ... thousand roubles . . .' And with words somehow unsuited to serious business -'Bin, zwei, drei!' - he laid out for the chairman five stacks of new banknotes. |
| Произошло подсчитывание, пересыпаемое шуточками и прибаутками Коровьева, вроде "денежка счет любит", "свой глазок -смотрок" и прочего в том же роде. | The counting-up took place, interspersed with Koroviev's quips and quiddities, such as 'Cash loves counting', 'Your own eye won't lie', and others of the same sort. |
| Пересчитав деньги, председатель получил от Коровьва паспорт иностранца для временной прописки, уложил его, и контракт, и деньги в портфель, и, как-то не удержавшись, стыдливо попросил контрамарочку... | After counting the money, the chairman received from Koroviev the foreigner's passport for temporary registration, put it, together with the contract and the money, into his briefcase, and, somehow unable to help himself, sheepishly asked for a free pass ... |
| - О чем разговор! - взревел Коровьев, -сколько вам билетиков, Никанор Иванович, двенадцать, пятнадцать? | 'Don't mention it!' bellowed Koroviev. 'How many tickets do you want, Nikanor Ivanovich - twelve, fifteen?' |
| Ошеломленный председатель пояснил, что контрамарок ему нужна только парочка, ему и Пелагее Антоновне, его супруге. | The flabbergasted chairman explained that all he needed was a couple of passes, for himself and Pelageya Antonovna, his wife. |
| Коровьев тут же выхватил блокнот и лихо выписал Никанору Ивановичу контрамарочку на две персоны в первом ряду. И эту контрамарочку переводчик левой рукой ловко всучил Никанору Ивановичу, а правой вложил в другую руку председателя толстую хрустнувшую пачку. Метнув на нее взгляд, Никанор Иванович густо покраснел и стал ее отпихивать от себя. | Koroviev snatched out a notebook at once and dashed off a pass for Nikanor Ivanovich, for two persons in the front row. And with his left hand the interpreter deftly slipped this pass to Nikanor Ivanovich, while with his right he put into the chairman's other hand a thick, crackling wad. Casting an eye on it, Nikanor Ivanovich blushed deeply and began to push it away. |
| - Этого не полагается... - бормотал он. | 'It isn't done . . .' he murmured. |
| - И слушать не стану, - зашептал в самое ухо его Коровьев, - у нас не полагается, а у иностранцев полагается. Вы его обидите, Никанор Иванович, а это неудобно. Вы трудились... | 'I won't hear of it,' Koroviev whispered right in his ear. 'With us it's not done, but with foreigners it is. You'll offend him, Nikanor Ivanovich, and that's embarrassing. You've worked hard . ..' |
| - Строго преследуется, - тихо-претихо прошептал председатель и оглянулся. | 'It's severely punishable,' the chairman whispered very, very softly and glanced over his shoulder. |
| - А где же свидетели? - шепнул в другое ухо Коровьев, - я вас спрашиваю, где они? Что вы? | 'But where are the witnesses?' Koroviev whispered into his other ear. 'I ask you, where are they? You don't think . .. ?' |
| И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо: пачка сама вползла к нему в портфель. А затем председатель, какой-то расслабленный и | Here, as the chairman insisted afterwards, a miracle occurred: the wad crept into his briefcase by itself. And then the chairman, somehow limp and even broken, found himself |
| даже разбитый, оказался на лестнице. Вихрь мыслей бушевал у него в голове. Тут вертелась и вилла в Ницце, и дрессированный кот, и мысль о том, что свидетелей действительно не было, и что Пелагея Антоновна обрадуется контрамарке. Это были бессвязные мысли, но в общем приятные. | on the stairs. A whirlwind of thoughts raged in his head. There was the villa in Nice, and the trained cat, and the thought that there were in fact no witnesses, and that Pelageya Antonovna would be delighted with the pass. They were incoherent thoughts, but generally pleasant. |
| И тем не менее где-то какая-то иголочка в самой глубине души покалывала председателя. Это была иголочка беспокойства. Кроме того, тут же на лестнице председателя, как удар, хватила мысль: "А как же попал в кабинет переводчик, если на дверях была печать?! И как он, Никанор Иванович, об этом не спросил?" Некоторое время председатель, как баран, смотрел на ступеньки лестницы, но потом решил плюнуть на это и не мучить себя замысловатым вопросом. | But, all the same, somewhere, some little needle kept pricking the chairman in the very bottom of his soul. This was the needle of anxiety. Besides, right then on the stairs the chairman was seized, as with a stroke, by the thought: 'But how did the interpreter get into the study if the door was sealed?! And how was it that he, Nikanor Ivanovich, had not asked about it?' For some time the chairman stood staring like a sheep at the steps of the stairway, but then he decided to spit on it and not torment himself with intricate questions . . . |
| Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий голос: | As soon as the chairman left the apartment, a low voice came from the bedroom: |
| - Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил? | 'I didn't like this Nikanor Ivanovich. He is a chiseller and a crook. Can it be arranged so that he doesn't come any more?' |
| - Мессир, вам стоит это приказать!.. -отозвался откуда-то Коровьев, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом. | 'Messire, you have only to say the word ... ' Koroviev responded from somewhere, not in a rattling but in a very clear and resounding voice. |
| И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку: | And at once the accursed interpreter turned up in the front hall, dialled a number there, and for some reason began speaking very tearfully into the receiver: |
| - Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества дома номер триста два-бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует валютой. | 'Hello! I consider it my duty to inform you that the chairman of our tenants' association at no. 502-bis on Sadovaya, Nikanor Ivanovich Bosoy, is speculating in foreign currency.[2] |
| В данный момент в его квартире номер тридцать пять в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге четыреста долларов. Говорит жилец означенного дома из квартиры номер одиннадцать Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя. | At the present moment, in his apartment no. 55, he has four hundred dollars wrapped up in newspaper in the ventilation of the privy. This is Timofei Kvastsov speaking, a tenant of the said house, apartment no. 11. But I adjure you to keep my name a secret. I fear the vengeance of the above-stated chairman.' |
| И повесил трубку, подлец. | And he hung up, the scoundrel! |
| Что дальше происходило в квартире N 50, неизвестно, но известно, что происходило у Никанора Ивановича. Запершись у себя в уборной на крючок, он вытащил из портфеля пачку, навязанную переводчиком, и убедился в том, что в ней четыреста рублей. Эту пачку Никанор Иванович завернул в обрывок газеты и засунул в вентиляционный ход. | What happened next in apartment no. 50 is not known, but it is known what happened at Nikanor Ivanovich's. Having locked himself in the privy with the hook, he took from his briefcase the wad foisted on him by the interpreter and satisfied himself that it contained four hundred roubles. Nikanor Ivanovich wrapped this wad in a scrap of newspaper and put it into the ventilation duct. |
| Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку, густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитничек водки, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... и в это время позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, - мозговая кость. | Five minutes later the chairman was sitting at the table in his small dining room. His wife brought pickled herring from the kitchen, neatly sliced and thickly sprinkled with green onion. Nikanor Ivanovich poured himself a dram of vodka, drank it, poured another, drank it, picked up three pieces of herring on his fork . . . and at that moment the doorbell rang. Pelageya Antonovna was just bringing in a steaming pot which, one could tell at once from a single glance, contained, amidst a fiery borscht, that than which there is nothing more delicious in the world - a marrow bone. |
| Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес: | Swallowing his spittle, Nikanor Ivanovich growled like a dog: |
| - А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого, меня нету, нету. Насчет квартиры скажи, чтобы перестали трепаться. Через неделю будет заседание... | 'Damn them all! Won't allow a man to eat ... Don't let anyone in, I'm not here, not here ... If it's about the apartment, tell them to stop blathering, there'll be a meeting next week.' |
| Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной ложкой поволок из огнедышащего озера - ее, кость, треснувшую вдоль. И в эту минуту в столовую вошли двое граждан, а с ними почему-то очень бледная Пелагея Антоновна. При взгляде на граждан побелел и Никанор Иванович и поднялся. | His wife ran to the front hall, while Nikanor Ivanovich, using a ladle, drew from the fire-breathing lake - it, the bone, cracked lengthwise. And at that moment two citizens entered the dining room, with Pelageya Antonovna following them, for some reason looking very pale. Seeing the citizens, Nikanor Ivanovich also turned white and stood up. |
| - Где сортир? - озабоченно спросил первый, который был в белой косоворотке. | 'Where's the Jakes?' the first one, in a white side-buttoned shirt, asked with a preoccupied air. |
| На обеденном столе что-то стукнуло (это Никанор Иванович уронил ложку на клеенку). | Something thudded against the dining table (this was Nikanor Ivanovich dropping the ladle on to the oilcloth). |
| - Здесь, здесь, - скороговоркой ответила Пелагея Антоновна. | 'This way, this way,' Pelageya Antonovna replied in a patter. |
| И пришедшие немедленно устремились в коридор. | And the visitors immediately hastened to the corridor. |
| - А в чем дело? - тихо спросил Никанор Иванович, следуя за пришедшими, - у нас ничего такого в квартире не может быть... А у вас документики... я извиняюсь... | ‘What's the matter?' Nikanor Ivanovich asked quietly, going after the visitors. 'There can't be anything like that in our apartment . .. And -your papers . . . begging your pardon . . .' |
| Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик, а второй в эту же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою, засунутой в вентиляционный ход. В глазах у Никанора Ивановича потемнело, газету сняли, но в пачке оказались не рубли, а неизвестные деньги, не то синие, не то зеленые, и с изображением какого-то старика. Впрочем, все это Никанор Иванович разглядел неясно, перед глазами у него плавали какие-то пятна. | The first, without stopping, showed Nikanor Ivanovich a paper, and the second was at the same moment standing on a stool in the privy, his arm in the ventilation duct. Everything went dark in Nikanor Ivano-vich's eyes. The newspaper was removed, but in the wad there were not roubles but some unknown money, bluish-greenish, and with the portrait of some old man. However, Nikanor Ivanovich saw it all dimly, there were some sort of spots floating in front of his eyes. |
| - Доллары в вентиляции, - задумчиво сказал первый и спросил Никанора Ивановича мягко и вежливо: - Ваш пакетик? | 'Dollars in the ventilation . . .' the first said pensively and asked Nikanor Ivanovich gently and courteously: 'Your little wad?' |
| - Нет! - ответил Никанор Иванович страшным голосом, - подбросили враги! | 'No!' Nikanor Ivanovich replied in a dreadful voice. 'Enemies stuck me with it!' |
| - Это бывает, - согласился тот, первый, и опять-таки мягко добавил: - Ну что же, надо остальные сдавать. | 'That happens,' the first agreed and added, again gently: 'Well, you're going to have to turn in the rest.' |
| - Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках не держал! - отчаянно вскричал председатель. | 'I haven't got any! I swear to God, I never laid a finger on it!' the chairman cried out desperately. |
| Он кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из него портфель, бессвязно при этом выкрикивая: | He dashed to the chest, pulled a drawer out with a clatter, and from it the briefcase, crying out incoherently: |
| - Вот контракт... переводчик-гад подбросил... Коровьев... в пенсне! | 'Here's the contract... that vermin of an interpreter stuck me with it ... Koroviev ... in a pince-nez! ...' |
| Он открыл портфель, глянул в него, сунул в него руку, посинел лицом и уронил портфель в борщ. В портфеле ничего не было: ни Степиного письма, ни контракта, ни иностранцева паспорта, ни денег, ни контрамарки. Словом, ничего, кроме складного метра. | He opened the briefcase, glanced into it, put a hand inside, went blue in the face, and dropped the briefcase into the borscht. There was nothing in the briefcase: no letter from Styopa, no contract, no foreigner's passport, no money, no theatre pass. In short, nothing except a folding ruler. |
| - Товариши! - неистово закричал председатель, - держите их! У нас в доме нечистая сила! | 'Comrades!' the chairman cried frenziedly. 'Catch them! There are unclean powers in our house!' |
| И тут уж неизвестно что померещилось Пелагее Антоновне, но только она, | It is not known what Pelageya Antonovna imagined here, only she clasped her hands and |
| всплеснув руками, вскричала: | cried: |
| - Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет! | 'Repent, Ivanych! You'll get off lighter.' |
| С глазами, налитыми кровью, Никанор Иванович занес кулаки над головой жены, хрипя: | His eyes bloodshot, Nikanor Ivanovich raised his fists over his wife's head, croaking: |
| - У, дура проклятая! | 'Ohh, you damned fool!' |
| Тут он ослабел и опустился на стул, очевидно, решив покориться неизбежному. | Here he went slack and sank down on a chair, evidendy resolved to submit to the inevitable. |
| В это время Тимофей Кондратьевич Квасцов на площадке лестницы припадал к замочной скважине в дверях квартиры председателя то ухом, то глазом, изнывая от любопытства. | During this time, Timofei Kondratievich Kvastsov stood on the landing, placing now his ear, now his eye to the keyhole of the door to the chairman's apartment, melting with curiosity. |
| Через пять минут жильцы дома, находившиеся во дворе, видели, как председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал прямо к воротам дома. Рассказывали, что на Никаноре Ивановиче лица не было, что он пошатывался, проходя, как пьяный, и что-то бормотал. | Five minutes later the tenants of the house who were in the courtyard saw the chairman, accompanied by two other persons, proceed directly to the gates of the house. It was said that Nikanor Ivanovich looked awful, staggered like a drunk man as he passed, and was muttering something. |
| А еще через час неизвестный гражданин явился в квартиру номер одиннадцать, как раз в то время, когда Тимофей Кондратьевич рассказывал другим жильцам, захлебываясь от удовольствия, о том, как замели председателя, пальцем выманил из кухни Тимофея Кондратьевича в переднюю, что-то ему сказал и вместе с ним пропал. | And an hour after that an unknown citizen appeared in apartment no. 11, just as Timofei Kondratievich, spluttering with delight, was telling some other tenants how the chairman got pinched, motioned to Timofei Kondratievich with his finger to come from the kitchen to the front hall, said something to him, and together they vanished. |
| Глава 10. Вести из Ялты | CHAPTER 10. News From Yalta |
| В то время, как случилось несчастье с Никанором Ивановичем, недалеко от дома N 302-бис, на той же Садовой, в кабинете финансового директора Варьете Римского находились двое: сам Римский и администратор Варьете Варенуха. | At the same rime that disaster struck. Nikanor Ivanovich, not far away from no.502-bis, on the same Sadovaya Street, in the office of the financial director of the Variety Theatre, Rimsky, there sat two men: Rimsky himself, and the administrator of the Variety, Varenukha.' |
| Большой кабинет на втором этаже театра двумя окнами выходил на Садовую, а одним, как раз за спиною финдиректора, сидевшего за письменным столом, в летний сад Варьете, где помещались прохладительные буфеты, тир и открытая | The big office on the second floor of the theatre had two windows on Sadovaya and one, just behind the back of the findirector, who was sitting at his desk, facing the summer garden of the Variety, where there were refreshment stands, a shooting gallery and an |
| эстрада. Убранство кабинета, помимо письменного стола, заключалось в пачке старых афиш, висевших на стене, маленьком столике с графином воды, четырех креслах и в подставке в углу, на которой стоял запыленный давний макет какого-то обозрения. Ну, само собой разумеется, что, кроме того, была в кабинете небольших размеров потасканная, облупленная несгораемая касса, по левую руку Римского, рядом с письменным столом. | open-air stage. The furnishings of the office, apart from the desk, consisted of a bunch of old posters hanging on the wall, a small table with a carafe of water on it, four armchairs and, in the corner, a stand on which stood a dust-covered scale model of some past review. Well, it goes without saying that, in addition, there was in the office a small, shabby, peeling fireproof safe, to Rimsky's left, next to the desk. |
| Сидящий за столом Римский с самого утра находился в дурном расположении духа, а Варенуха, в противоположность ему, был очень оживлен и как-то особенно беспокойно деятелен. Между тем выхода его энергии не было. | Rimsky, now sitting at his desk, had been in bad spirits since morning, while Varenukha, on the contrary, was very animated and somehow especially restlessly active. Yet there was no outlet for his energy. |
| Варенуха прятался сейчас в кабинете у финдиректора от контрамарочников, которые отравляли ему жизнь, в особенности в дни перемены программы. А сегодня как раз и был такой день. | Varenukha was presently hiding in. the findirector's office to escape the seekers of free passes, who poisoned his life, especially on days when the programme changed. And today was precisely such a day. |
| Лишь только начинал звенеть телефон, Варенуха брал трубку и лгал в нее: | As soon as the telephone started to ring, Varenukha would pick up the receiver and lie into it: |
| - Кого? Варенуху? Его нету. Вышел из театра. | ‘Who? Varenukha? He's not here. He stepped out.' |
| - Позвони ты, пожалуйста, Лиходееву еще раз, - раздраженно сказал Римский. | 'Please call Likhodeev again,' Rimsky asked vexedly. |
| - Да нету его дома. Я уже Карпова посылал. Никого нету в квартире. | 'He's not home. I even sent Karpov, there's no one in the apartment.' |
| - Черт знает что такое, - шипел Римский, щелкая на счетной машинке. | 'Devil knows what's going on!' Rimisky hissed, clacking on the adding machine. |
| Дверь открылась, и капельдинер втащил толстую пачку только что напечатанных дополнительных афиш. На зеленых листах крупными красными буквами было напечатано: | The door opened and an usher dragged in a thick stack of freshly printed extra posters; in big red letters on a green background was printed: |
| Сегодня и ежедневно в театре Варьете | Today and Every Day at the Variety Theatre |
| сверх программы: | an Additional Programme |
| Профессор Воланд | PROFESSOR WOLAND |
| Сеансы черной магии с полным ее разоблачением | Seances of Black Magic and its Full Exposure |
| Варенуха, отойдя от афиши, наброшенной им на макет, полюбовался на нее и приказал капельдинеру немедленно пустить все экземпляры в расклейку. | Varenukha stepped back from the poster, which he had thrown on to the scale model, admired it, and told the usher to send all the posters out immediately to be pasted up. |
| - Хорошо, броско, - заметил Варенуха по уходе капельдинера. | 'Good . . . Loud!' Varenukha observed on the usher's departure. |
| - А мне до крайности не нравится эта затея,- злобно поглядывая на афишу сквозь роговые очки, ворчал Римский, - и вообще я удивляюсь, как ему разрешили это поставить! | 'And I dislike this undertaking extremely,' Rimsky grumbled, glancing spitefully at the poster through his horn-rimmed glasses, 'and generally I'm surprised he's been allowed to present it.' |
| - Нет, Григорий Данилович, не скажи, это очень тонкий шаг. Тут вся соль в разоблачении. | 'No, Grigory Danilovich, don't say so! This is a very subde step. The salt is all in the exposure.' |
| - Не знаю, не знаю, никакой тут соли нет, и всегда он придумает что-нибудь такое! Хоть бы показал этого мага. Ты-то его видел? Откуда он его выкопал, черт его знает! | 'I don't know, I don't know, there's no salt, in my opinion ... and he's always coming up with things like this! ... He might at least show us his magician! Have you seen him? Where he dug him up, devil knows!' |
| Выяснилось, что Варенуха, так же как и Римский, не видел мага. Вчера Степа ("как сумасшедший", по выражению Римского) прибежал к финдиректору с написанным уже черновиком договора, тут же велел его переписать и выдать деньги. И маг этот смылся, и никто его не видел, кроме самого Степы. | It turned out that Varenukha had not seen the magician any more than Rimsky had. Yesterday Styopa had come running ('like crazy', in Rimsky's expression) to the findirector with the already written draft of a contract, ordered it copied straight away and the money handed over to Woland. And this magician had cleared out, and no one had seen him except Styopa himself. |
| Римский вынул часы, увидел, что они показывают уже пять минут третьего, и совершенно остервенился. В самом деле! Лиходеев звонил примерно в одиннадцать часов, сказал, что придет через полчаса, и не только не пришел, но и из квартиры исчез! | Rimsky took out his watch, saw that it read five minutes past two, and flew into a complete rage. Really! Likhodeev had called at around eleven, said he'd come in half an hour, and not only had not come, but had disappeared from his apartment. |
| - У меня же дело стоит! - уже рычал Римский, тыча пальцем в груду неподписанных бумаг. | 'He's holding up my business!' Rimsky was roaring now, jabbing his finger at a pile of unsigned papers. |
| - Уж не попал ли он, как Берлиоз, под трамвай? - говорил Варенуха, держа у уха трубку, в которой слышались густые, продолжительные и совершенно безнадежные сигналы. | 'Might he have fallen under a tram-car like Berlioz?' Varenukha said as he held his ear to the receiver, from which came low, prolonged and utterly hopeless signals. |
| - А хорошо было бы... - чуть слышно сквозь зубы сказал Римский. | "Wouldn't be a bad thing ...' Rimsky said barely audibly through his teeth. |
| В этот самый момент вошла в кабинет женщина в форменной куртке, в фуражке, в черной юбке и в тапочках. Из маленькой сумки на поясе женщина вынула беленький квадратик и тетрадь и спросила: | At that same moment a woman in a uniform jacket, visored cap, black skirt and sneakers came into the office. From a small pouch at her belt the woman took a small white square and a notebook and asked: |
| - Где тут Варьете? Сверхмолния вам. Распишитесь. | ‘Who here is Variety? A super-lightning telegram.[2] Sign here.' |
| Варенуха чиркнул какую-то закорючку в тетради у женщины, и лишь только дверь за той захлопнулась, вскрыл квадратик. | Varenukha scribbled some flourish in the woman's notebook, and as soon as the door slammed behind her, he opened the square. |
| Прочитав телеграмму, он поморгал глазами и передал квадратик Римскому. | After reading the telegram, he blinked and handed the square to Rimsky. |
| В телеграмме было напечатано следующее: "Ялты Москву Варьете сегодня половину двенадцатого угрозыск явился шатен ночной сорочке брюках без сапог психический назвался Лиходеевым директором Варьете молнируйте Ялтинский розыск где директор Лиходеев". | The telegram contained the following: 'Yalta to Moscow Variety. Today eleven thirty brownhaired man came criminal investigation nightshirt trousers shoeless mental case gave name Likhodeev Director Variety Wire Yalta criminal investigation where Director Likhodeev.' |
| - Здравствуйте, я ваша тетя! - воскликнул Римский и добавил: - Еще сюрприз! | 'Hello and how do you do!' Rimsky exclaimed, and added: 'Another surprise!' |
| - Лжедмитрий, - сказал Варенуха и заговорил в трубку телефона: - Телеграф? Счет Варьете. Примите сверхмолнию... Вы слушаете? "Ялта, угрозыск... Лиходеев Москве финдиректор Римский"... | 'A false Dmitri!'[3] said Varenukha, and he spoke into the receiver. Telegraph office? Variety account. Take a super-lightning telegram. Are you listening? "Yalta criminal investigation. Director Likhodeev Moscow Findirector Rimsky."' |
| Независимо от сообщения о Ялтинском самозванце, Варенуха опять принялся по телефону разыскивать Степу где попало и, натурально, нигде его не нашел. Как раз тогда, когда Варенуха, держа в руках трубку, раздумывал о том, куда бы ему еще позвонить, вошла та самая женщина, что принесла и первую молнию, и вручила Варенухе новый конвертик. Торопливо вскрыв его, Варенуха прочитал напечатанное и свистнул. | Irrespective of the news about the Yalta impostor, Varenukha again began searching all over for Styopa by telephone, and naturally did not find him anywhere. Just as Varenukha, receiver in hand, was pondering where else he might call, the same woman who had brought the first telegram came in and handed Varenukha a new envelope. Opening it hurriedly, Varenukha read the message and whistled. |
| - Что еще? - нервно дернувшись, спросил Римский. | 'What now?' Rimsky asked, twitching nervously. |
| Варенуха молча подал ему, телеграмму и финдиректор увидел в ней слова: "Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности Лиходеев". | Varenukha silently handed him the telegram, and the findirector saw there the words: 'Beg believe thrown Yalta Woland hypnosis wire criminal investigation confirm identity Likhodeev.' |
| Римский и Варенуха, касаясь друг друга головами, перечитывали телеграмму, а перечитав, молча уставились друг на друга. | Rimsky and Varenukha, their heads touching, reread the telegram, and after rereading it, silently stared at each other. |
| - Граждане! - вдруг рассердилась женщина,- расписывайтесь, а потом уж будете молчать сколько угодно! Я ведь молнии разношу. | 'Citizens!' the woman got angry. 'Sign, and then be silent as much as you like! I deliver lightnings!' |
| Варенуха, не спуская глаз с телеграммы, криво расчеркнулся в тетради, и женщина исчезла. | Varenukha, without taking his eyes off the telegram, made a crooked scrawl in the notebook, and the woman vanished. |
| - Ты же с ним в начале двенадцатого разговаривал по телефону? - в полном недоумении заговорил администратор. | 'Didn't you talk with him on the phone at a little past eleven?' the administrator began in total bewilderment. |
| - Да смешно говорить! - пронзительно закричал Римский, - разговаривал или не разговаривал, а не может он быть сейчас в Ялте! Это смешно! | 'No, it's ridiculous!' Rimsky cried shrilly. Talk or not, he can't be in Yalta now! It's ridiculous!' |
| - Он пьян... - сказал Варенуха. | 'He's drunk . . .' said Varenukha. |
| - Кто пьян? - спросил Римский, и опять оба уставились друг на друга. | ‘Who's drunk?' asked Rimsky, and again the two stared at each other. |
| Что телеграфировал из Ялты какой-то самозванец или сумасшедший, в этом сомнений не было; но вот что было странно: откуда же Ялтинский мистификатор знает Воланда, только вчера приехавшего в Москву? Откуда он знает о связи между Лиходеевым и Воландом? | That some impostor or madman had sent telegrams from Yalta, there was no doubt. But the strange thing was this: how did the Yalta mystifier know Woland, who had come to Moscow just the day before? How did he know about the connection between Likhodeev and Woland? |
| - "Гипнозом..." - повторял Варенуха слово из телеграммы, - откуда же ему известно о Воланде? - он поморгал глазами и вдруг вскричал решительно: - Да нет, чепуха, чепуха, чепуха! | 'Hypnosis ...' Varenukha kept repeating the word from the telegram. 'How does he know about Woland?' He blinked his eyes and suddenly cried resolutely: 'Ah, no! Nonsense! . .. Nonsense, nonsense!' |
| - Где он остановился, этот Воланд, черт его возьми? - спросил Римский. | 'Where's he staying, this Woland, devil take him?' asked Rimsky. |
| Варенуха немедленно соединился с интуристским бюро и, к полному удивлению Римского, сообщил, что Воланд остановился в квартире Лиходеева. Набрав после этого номер Лиходеевской квартиры, Варенуха долго слушал, как густо гудит в трубке. Среди этих гудков откуда-то издалека послышался тяжкий, мрачный голос, пропевший: "...скалы, мой приют..." -и Варенуха решил, что в телефонную сеть откуда-то прорвался голос из радиотеатра. | Varenukha immediately got connected with the foreign tourist bureau and, to Rimsky's utter astonishment, announced that Woland was staying in Likhodeev's apartment. Dialling the number of the Likhodeev apartment after that, Varenukha listened for a long time to the low buzzing in the receiver. Amidst the buzzing, from somewhere far away, came a heavy, gloomy voice singing: '.. . rocks, my refuge .. .'[4] and Varenukha decided that the telephone lines had crossed with a voice from a |
| radio show. | |
| - Не отвечает квартира, - сказал Варенуха, кладя трубку на рычаг, - попробовать разве позвонить еще... | ‘The apartment doesn't answer,' Varenukha said, putting down the receiver, 'or maybe I should call...' |
| Он не договорил. В дверях появилась все та же женщина, и оба, и Римский и Варенуха, поднялись ей навстречу, а она вынула из сумки уже не белый, а какой-то темный листок. | He did not finish. The same woman appeared in the door, and both men, Rimsky and Varenukha, rose to meet her, while she took from her pouch not a white sheet this time, but some sort of dark one. |
| - Это уже становится интересно, -процедил сквозь зубы Варенуха, провожая взглядом поспешно уходящую женщину. Первый листком овладел Римский. | This is beginning to get interesting,' Varenukha said through his teeth, his eyes following the hurriedly departing woman. Rimsky was the first to take hold of the sheet. |
| На темном фоне фотографической бумаги отчетливо выделялись черные писаные строки: | On a dark background of photographic paper, some black handwritten lines were barely discernible: |
| "Доказательство мой почерк моя подпись молнируйте подтверждение установите секретное наблюдение Воландом. | 'Proof my handwriting my signature wire urgendy confirmation place secret watch Woland. |
| Лиходеев". | Likhodeev.' |
| За двадцать лет своей деятельности в театрах Варенуха видал всякие виды, но тут он почувствовал, что ум его застилается как бы пеленою, и он ничего не сумел произнести, кроме житейской и притом совершенно нелепой фразы: | In his twenty years of work in the theatre, Varenukha had seen all kinds of sights, but here he felt his mind becoming obscured as with a veil, and he could find nothing to say but the at once mundane and utterly absurd phrase: |
| - Этого не может быть! | ‘This cannot be!' |
| Римский же поступил не так. Он поднялся, открыл дверь, рявкнул в нее курьерше, сидящей на табуретке: | Rimsky acted otherwise. He stood up, opened the door, barked out to the messenger girl sitting on a stool: |
| - Никого, кроме почтальонов, не впускать!- и запер кабинет на ключ. | 'Let no one in except postmen!' - and locked the door with a key. |
| Затем он достал из письменного стола кипу бумаг и начал тщательно сличать жирные, с наклоном влево, буквы в фотограмме с буквами в Степиных резолюциях и в его же подписях, снабженных винтовой закорючкой. Варенуха, навалившись на стол, жарко дышал в щеку Римского. | Then he took a pile of papers out of the desk and began carefully to compare the bold, backslanting letters of the photogram with the letters in Styopa's resolutions and signatures, furnished with a corkscrew flourish. Varenukha, leaning his weight on the table, breathed hotly on Rimsky's cheek. |
| - Это его почерк, - наконец твердо сказал финдиректор, а Варенуха отозвался, как эхо: | 'It's his handwriting,' the findirector finally said firmly, and Varenukha repeated like an echo: |
| - Его. | 'His.' |
| Вглядевшись в лицо Римского, | Peering into Rimsky's face, the administrator |
| администратор подивился перемене, происшедшей в этом лице. И без того худой финдиректор как будто еще более похудел и даже постарел, а глаза его в роговой оправе утратили свою обычную колючесть, и появилась в них не только тревога, но даже и печаль. | marvelled at the change that had come over this face. Thin to begin with, the findirector seemed to have grown still thinner and even older, his eyes in their horn rims had lost their customary prickliness, and there appeared in them not only alarm, but even sorrow. |
| Варенуха проделал все, что полагается человеку в минуты великого изумления. Он и по кабинету пробежался, и дважды вздымал руки, как распятый, и выпил целый стакан желтоватой воды из графина, и восклицал: | Varenukha did everything that a man in a moment of great astonishment ought to do. He raced up and down the office, he raised his arms twice like one crucified, he drank a whole glass of yellowish water from the carafe and exclaimed: |
| - Не понимаю! Не по-ни-ма-ю! | 'I don't understand! I don't understand! I don't un-der-stand!' |
| Римский же смотрел в окно и напряженно о чем-то думал. Положение финдиректора было очень затруднительно. Требовалось тут же, не сходя с места, изобрести обыкновенные объяснения явлений необыкновенных. | Rimsky meanwhile was looking out the window, thinking hard about something. The findirector's position was very difficult. It was necessary at once, right on the spot, to invent ordinary explanations for extraordinary phenomena. |
| Прищурившись, финдиректор представил себе Степу в ночной сорочке и без сапог влезающим сегодня около половины двенадцатого в какой-то невиданный сверхбыстроходный самолет, а затем его же, Степу, и тоже в половине двенадцатого, стоящим в носках на аэродроме в Ялте... черт знает что такое! | Narrowing his eyes, the findirector pictured to himself Styopa, in a nightshirt and shoeless, getting into some unprecedented super-highspeed airplane at around half past eleven that morning, and then the same Styopa, also at half past eleven, standing in his stocking feet at the airport in Yalta . . . devil knew what to make of it! |
| Может быть, не Степа сегодня говорил с ним по телефону из собственной своей квартиры? Нет, это говорил Степа! Ему ли не знать Степиного голоса! Да если бы сегодня и не Степа говорил, то ведь не далее чем вчера, под вечер, Степа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием. Как это он мог уехать или улететь, ничего не сказав в театре? Да если бы и улетел вчера вечером, к полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы? | Maybe it was not Styopa who talked with him this morning over the phone from his own apartment? No, it was Styopa speaking! Who if not he should know Styopa's voice? And even if it was not Styopa speaking today, it was no earlier than yesterday, towards evening, that Styopa had come from his office to this very office with this idiotic contract and annoyed the findirector with his light-mindedness. How could he have gone or flown away without leaving word at the theatre? But if he had flown away yesterday evening - he would not have arrived by noon today. Or would he? |
| - Сколько километров до Ялты? - спросил Римский. | 'How many miles is it to Yalta?' asked Rimsky. |
| Варенуха прекратил свою беготню и заорал: | Varenukha stopped his running and yelled: |
| - Думал! Уже думал! До Севастополя по | 'I thought of that! I already thought of it! By |
| железной дороге около полутора тысяч километров. Да до Ялты накинь еще восемьдесят километров. Но по воздуху, конечно, меньше. | train it's over nine hundred miles to Sebastopol, plus another fifty to Yalta! Well, but by air, of course, it's less.' |
| Гм... Да... Ни о каких поездах не может быть и разговора. Но что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог? Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по телефону в Москве... позвольте-ка... тут перед глазами Римского возник циферблат его часов... | Hm ... Yes ... There could be no question of any trains. But what then? Some fighter plane? Who would let Styopa on any fighter plane without his shoes? What for? Maybe he took his shoes off when he got to Yalta? It's the same thing: what for? And even with his shoes on they wouldn't have let him on a fighter! And what has the fighter got to do with it? It's written that he came to the investigators at half past eleven in the morning, and he talked on the telephone in Moscow. . . excuse me .. . (the face of Rimsky's watch emerged before his eyes). |
| Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. | Rimsky tried to remember where the hands had been .. . Terrible! It had been twenty minutes past eleven! |
| Так что же это выходит? Если предположить, что мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его за пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет, снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте. | So what does it boil down to? If one supposes that after the conversation Styopa instantly rushed to the airport, and reached it in, say, five minutes (which, incidentally, was also unthinkable), it means that die plane, taking off at once, covered nearly a thousand miles in five minutes. Consequently, it was flying at twelve thousand miles an hour!!! That cannot be, and that means he's not in Yalta! |
| Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нету! Стало быть, ему мерещится, что он в Ялте! Ему-то, может быть, и мерещится, а Ялтинскому угрозыску тоже мерещится? Ну, нет, извините, этого не бывает!... Но ведь телеграфируют они оттуда? | What remains, then? Hypnosis? There's no hypnosis in the world that can fling a man a thousand miles away! So he's imagining that he's in Yalta? He may be imagining it, but are the Yalta investigators also imagining it? No, no, sorry, that can't be!... Yet they did telegraph from there? |
| Лицо финдиректора было буквально страшно. Ручку двери снаружи в это время крутили и дергали, и слышно было, как курьерша за дверями отчаянно кричала: | The findirector's face was literally dreadful. The door handle was all the while being turned and pulled from outside, and the messenger girl could be heard through the door crying desperately: |
| - Нельзя! Не пущу! Хоть зарежьте!! Заседание! | 'Impossible! I won't let you! Cut me to pieces! It's a meeting!' |
| Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубку и сказал в нее: | Rimsky regained control of himself as well as he could, took the receiver of the phone, and said into it: |
| - Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой. | 'A super-urgent call to Yalta, please.' |
| "Умно!" - мысленно воскликнул Варенуха. | 'Clever!' Varenukha observed mentally. |
| Но разговор с Ялтой не состоялся. Римский положил трубку и сказал: | But the conversation with Yalta did not take place. Rimsky hung up the receiver and said: |
| - Как назло, линия испортилась. | 'As luck would have it, the line's broken.' |
| Видно было, что порча линии его почему-то особенно сильно расстроила и даже заставила задуматься. Подумав немного, он опять взялся за трубку одной рукой, а другой стал записывать то, что говорил в трубку: | It could be seen that the broken line especially upset him for some reason, and even made him lapse into thought. Having thought a little, he again took the receiver in one hand, and with the other began writing down what he said into it: |
| - Примите сверхмолнию. Варьете. Да. Ялта. Угрозыск. Да. "Сегодня около половины двенадцатого Лиходеев говорил мною телефону Москве, точка. После этого на службу не явился и разыскать его телефонам не можем, точка. Почерк подтверждаю, точка. Меры наблюдения указанным артистом принимаю. Финдиректор Римский". | Take a super-lightning. Variety. Yes. Yalta criminal investigation. Yes. 'Today around eleven thirty Likhodeev talked me phone Moscow stop After that did not come work unable locate by phone stop Confirm handwriting stop Taking measures watch said artiste Findirector Rimsky.'" |
| "Очень умно!" - подумал Варенуха, но не успел подумать как следует, как в голове у него пронеслось слово: "Глупо! Не может быть он в Ялте!" | 'Very clever!' thought Varenukha, but before he had time to think well, the words rushed through his head: 'Stupid! He can't be in Yalta!' |
| Римский же тем временем сделал следующее: аккуратно сложил все полученные телеграммы и копию со своей в пачку, пачку вложил в конверт, заклеил его, надписал на нем несколько слов и вручил его Варенухе, говоря. | Rimsky meanwhile did the following: he neatly stacked all the received telegrams, plus the copy of his own, put the stack into an envelope, sealed it, wrote a few words on it, and handed it to Varenukha, saying: |
| - Сейчас же, Иван Савельевич, лично отвези. Пусть там разбирают. | 'Go right now, Ivan Savelyevich, take it there personally.[5] Let them sort it out.' |
| "А вот это действительно умно!" - подумал Варенуха и спрятал конверт в свой портфель. Затем он еще раз на всякий случай навертел на телефоне номер Степиной квартиры, прислушался и радостно и таинственно замигал и загримасничал. Римский вытянул шею. | 'Now that is really clever!' thought Varenukha, and he put the envelope into his briefcase. Then, just in case, he dialled Styopa's apartment number on the telephone, listened, and began winking and grimacing joyfully and mysteriously. Rimsky stretched his neck. |
| - Артиста Воланда можно попросить? -сладко спросил Варенуха. | 'May I speak with the artiste Woland?' Varenukha asked sweetly. |
| - Они заняты, - ответила трубка | 'Mister's busy,' the receiver answered in a |
| дребезжащим голосом, - а кто спрашивает? | rattling voice, 'who's calling?' |
| - Администратор Варьете Варенуха. | ‘The administrator of the Variety, Varenukha.' |
| - Иван Савельевич? - радостно вскричала трубка, - страшно рад слышать ваш голос! Как ваше здоровье? | 'Ivan Savelyevich?' the receiver cried out joyfully. Terribly glad to hear your voice! How're you doing?' |
| - Мерси, - изумленно ответил Варенуха, - а с кем я говорю? | 'Merci,' Varenukha replied in amazement, 'and with whom am I speaking?' |
| - Помощник, помощник его и переводчик Коровьев, - трещала трубка, - весь к вашим услугам, милейший Иван Савельевич! Распоряжайтесь мной как вам будет угодно. Итак? | 'His assistant, his assistant and interpreter, Koroviev!' crackled the receiver. 'I'm entirely at your service, my dearest Ivan Savelyevich! Order me around as you like. And so?' |
| - Простите, что, Степана Богдановича Лиходеева сейчас нету дома? | 'Excuse me, but... what, is Stepan Bogdanovich Likhodeev not at home now?' |
| - Увы, нету! Нету! - кричала трубка, -уехал. | 'Alas, no! No!' the receiver shouted. 'He left!' |
| - А куда? | 'For where?' |
| - За город кататься на машине. | 'Out of town, for a drive in the car.' |
| - К... как? Ка... кататься? А когда же он вернется? | 'Wh ... what? A dr ... drive? And when will he be back?' |
| - А сказал, подышу свежим воздухом и вернусь! | 'He said, I'll get a breath of fresh air and come back.' |
| - Так... - растерянно сказал Варенуха, -мерси. Будьте добры передать месье Воланду, что выступление его сегодня в третьем отделении. | 'So . . .' said the puzzled Varenukha, 'merci ... kindly tell Monsieur Woland that his performance is tonight in the third part of the programme.' |
| - Слушаю. Как же. Непременно. Срочно. Всеобязательно. Передам, - отрывисто стукала трубка. | 'Right. Of course. Absolutely. Urgently. Without fail. I'll tell him,' the receiver rapped out abruptly. |
| - Всего доброго, - удивляясь, сказал Варенуха. | 'Goodbye,' Varenukha said in astonishment. |
| - Прошу принять, - говорила трубка, - мои наилучшие, наигорячейшие приветы и пожелания! Успехов! Удач! Полного счастья. Всего! | 'Please accept,' said the receiver, 'my best, warmest greetings and wishes! For success! Luck! Complete happiness! Everything!' |
| - Ну, конечно! Я же говорил! -возбужденно кричал администратор, -никакая не Ялта, а он уехал за город! | 'But of course! Didn't I say so!' the administrator cried agitatedly. 'It's not any Yalta, he just went to the country!' |
| - Ну, если это так, - бледнея от злобы, заговорил финдиректор, - то уж это действительно свинство, которому нет названия! | 'Well, if that's so,' the findirector began, turning pale with anger, 'it's real swinishness, there's even no name for it!' |
| Тут администратор подпрыгнул и закричал | Here the administrator jumped up and shouted |
| так, что Римский вздрогнул: | so that Rimsky gave a start: |
| - Вспомнил! Вспомнил! В Пушкино открылась чебуречная "Ялта"! Все понятно! Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует! | 'I remember! I remember! They've opened a new Georgian tavern in Pushkino called "Yalta"! It's all clear! He went there, got drunk, and now he's sending telegrams from there!' |
| - Ну, уж это чересчур, - дергаясь щекой, ответил Римский, и в глазах его горела настоящая тяжелая злоба, - ну что ж, дорого ему эта прогулка обойдется, - тут он вдруг споткнулся и нерешительно добавил:- Но как же, ведь угрозыск... | 'Well, now that's too much!' Rimsky answered, his cheek twitching, and deep, genuine anger burned in his eyes. 'Well, then, he's going to pay dearly for this little excursion! . . .' He suddenly faltered and added irresolutely: 'But what about the criminal investigation ...' |
| - Это вздор! Его собственные шуточки, -перебил экспансивный администратор и спросил: - А пакет-то везти? | 'It's nonsense! His own little jokes,' the expansive administrator interrupted, and asked: 'Shall I take the envelope?' |
| - Обязательно, - ответил Римский. | 'Absolutely,' replied Rimsky. |
| И опять открылась дверь, и вошла та самая... "Она!" - почему-то с тоской подумал Римский. И оба встали навстречу почтальонше. | And again the door opened and in came that same .. . 'Her!' thought Rimsky, for some reason with anguish. And both men rose to meet the postwoman. |
| На этот раз в телеграмме были слова: | This time the telegram contained the words: |
| "Спасибо подтверждение срочно пятьсот угрозыск мне завтра вылетаю Москву Лиходеев". | ‘Thank you confirmation send five hundred urgently criminal investigation my name tomorrow fly Moscow Likhodeev.' |
| - Он с ума сошел... - слабо сказал Варенуха. | 'He's lost his mind . . .' Varenukha said weakly. |
| Римский же позвенел ключом, вынул из ящика несгораемой кассы деньги, отсчитал пятьсот рублей, позвонил, вручил курьеру деньги и послал его на телеграф. | Rimsky jingled his key, took money from the fireproof safe, counted out five hundred roubles, rang the bell, handed the messenger the money, and sent him to the telegraph office. |
| - Помилуй, Григорий Данилович, - не веря своим глазам, проговорил Варенуха, - по-моему, ты зря деньги посылаешь. | 'Good heavens, Grigory Danilovich,' Varenukha said, not believing his eyes, 'in my opinion you oughtn't to send the money.' |
| - Они придут обратно, - отозвался Римский тихо, - а вот он сильно ответит за этот пикничок, - и добавил, указывая на портфель Варенухи: - Поезжай, Иван Савельевич, не медли. | 'It'll come back,' Rimsky replied quietly, 'but he'll have a hard time explaining this little picnic.' And he added, indicating the briefcase to Varenukha: 'Go, Ivan Savelyevich, don't delay.' |
| И Варенуха с портфелем выбежал из кабинета. | And Varenukha ran out of the office with the briefcase. |
| Он спустился в нижний этаж, увидел длиннейшую очередь возле кассы, узнал от кассирши, что та через час ждет аншлага, потому что публика прямо валом пошла, | He went down to the ground floor, saw the longest line at the box office, found out from the box-office girl that she expected to sell out within the hour, because the public was simply |
| лишь только увидела дополнительную афишу, велел кассирше загнуть и не продавать тридцать лучших мест в ложах и партере, выскочив из кассы, тут же на ходу отбился от назойливых контрамарочников и нырнул в свой кабинетик, чтобы захватить кепку. В эту минуту затрещал телефон. | pouring in since the additional poster had been put up, told the girl to earmark and hold thirty of the best seats in the gallery and the stalls, popped out of the box office, shook off importunate pass-seekers as he ran, and dived into his little office to get his cap. At that moment the telephone ratded. |
| - Да! - крикнул Варенуха. | 'Yes!' Varenukha shouted. |
| - Иван Савельевич? - осведомилась трубка препротивным гнусавым голосом. | 'Ivan Savelyevich?' the receiver inquired in a most repulsive nasal voice. |
| - Его нет в театре! - крикнул было Варенуха, но трубка тотчас его перебила: | 'He's not in the theatre!' Varenukha was shouting, but the receiver interrupted him at once: |
| - Не валяйте дурака, Иван Савельевич, и слушайте. Телеграммы эти никуда не носите и никому не показывайте. | 'Don't play the fool, Ivan Savelyevich, just listen. Do not take those telegrams anywhere or show them to anyone.' |
| - Кто это говорит? - взревел Варенуха, -прекратите, гражданин, эти штуки! Вас сейчас же обнаружат! Ваш номер? | 'Who is this?' Varenukha bellowed. 'Stop these jokes, citizen! You'll be found out at once! What's your number?' |
| - Варенуха, - отозвался все тот же гадкий голос, - ты русский язык понимаешь? Не носи никуда телеграммы. | 'Varenukha,' the same nasty voice returned, 'do you understand Russian? Don't take the telegrams anywhere.' |
| - А, так вы не унимаетесь? - закричал администратор в ярости, - ну смотрите же! Поплатитесь вы за это, - он еще прокричал какую-то угрозу, но замолчал, потому что почувствовал, что в трубке его никто уже не слушает. | 'Ah, so you won't stop?' the administrator cried furiously. 'Look out, then! You're going to pay for it!' He shouted some other threat, but fell silent, because he sensed that no one was listening to him any longer in the receiver. |
| Тут в кабинетике как-то быстро стало темнеть. Варенуха выбежал, захлопнув за собою дверь и через боковой ход устремился в летний сад. | Here it somehow began to grow dark very quickly in his little office. Varenukha ran out, slammed the door behind him, and rushed through the side entrance into the summer garden. |
| Администратор был возбужден и полон энергии. После наглого звонка он не сомневался в том, что хулиганская шайка проделывает скверные шуточки и что эти шуточки связаны с исчезновением Лиходеева. Желание изобличить злодеев душила администратора, и, как это ни странно, в нем зародилось предвкушение чего-то приятного. Так бывает, когда человек стремится стать центром внимания, принести куда-нибудь сенсационное сообщение. | The administrator was agitated and full of energy. After the insolent phone call he had no doubts that it was a band of hooligans playing nasty tricks, and that these tricks were connected with the disappearance of Likhodeev. The administrator was choking with the desire to expose the malefactors, and, strange as it was, the anticipation of something enjoyable was born in him. It happens that way when a man strives to become the centre of attention, to bring sensational news somewhere. |
| В саду ветер дунул в лицо администратору и засыпал ему глаза песком, как бы преграждая путь, как бы предостерегая. Хлопнула во втором этаже рама так, что чуть не вылетели стекла, в вершинах кленов и лип тревожно прошумело, потемнело и посвежело. Администратор протер глаза и увидел, что над Москвой низко ползет желтобрюхая грозовая туча. Вдали густо заворчало. | In the garden the wind blew in the administrator's face and flung sand in his eyes, as if blocking his way, as if cautioning him. A window on the second floor slammed so that the glass nearly broke, the tops of the maples and lindens rustled alarmingly. It became darker and colder. The administrator rubbed his eyes and saw that a yellow-bellied storm cloud was creeping low over Moscow. There came a dense, distant rumbling. |
| Как ни торопился Варенуха, неодолимое желание потянуло его забежать на секунду в летнюю уборную, чтобы на ходу проверить, одел ли монтер в сетку лампу. | However great Varenukha's hurry, an irrepressible desire pulled at him to run over to the summer toilet for a second on his way, to check whether the repairman had put a wire screen over the light-bulb. |
| Пробежав мимо тира, Варенуха попал в густую заросль сирени, в которой стояло голубоватое здание уборной. Монтер оказался аккуратным человеком, лампа под крышей в мужском отделении была уже обтянута металлической сеткой, но огорчило администратора то, что даже в предгрозовом потемнении можно было разобрать, что стены уже исписаны углем и карандашом. | Running past the shooting gallery, Varenukha came to a thick growth of lilacs where the light-blue toilet building stood. The repairman turned out to be an efficient fellow, the bulb under the roof of the gentlemen's side was covered with a wire screen, but the administrator was upset that even in the prestorm darkness one could make out that the walls were already written all over in charcoal and pencil. |
| - Ну, что же это за!... - начал было администратор и вдруг услышал за собою голос, мурлыкнувший: | 'Well, what sort of. . .' the administrator began and suddenly heard a voice purring behind him: |
| - Это вы, Иван Савельевич? | 'Is that you, Ivan Savelyevich?' |
| Варенуха вздрогнул, обернулся и увидел перед собою какого-то небольшого толстяка, как показалось, с кошачьей физиономией. | Varenukha started, turned around, and saw before him a short, fat man with what seemed to him a cat-like physiognomy. |
| - Ну я, - неприязненно ответил Варенуха. | 'So, it's me, Varenukha answered hostilely.' |
| - Очень, очень приятно, - пискливым голосом отозвался котообразный толстяк и вдруг, развернувшись, ударил Варенуху по уху так, что кепка слетела с головы администратора и бесследно исчезла в отверстии сидения. | 'Very, very glad,' the cat-like fat man responded in a squeaky voice and, suddenly swinging his arm, gave Varenukha such a blow on the ear that the cap flew off the administrator's head and vanished without a trace down the hole in the seat. |
| От удара толстяка вся уборная осветилась на мгновение трепетным светом, и в небе отозвался громовой удар. Потом еще раз сверкнуло, и перед администратором возник второй - маленький, но с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, | At the fat man's blow, the whole toilet lit up momentarily with a tremulous light, and a roll of thunder echoed in the sky. Then came another flash and a second man emerged before the administrator - short, but with athletic shoulders, hair red as fire, albugo in |
| один глаз с бельмом, рот с клыком. Этот второй, будучи, очевидно, левшой съездил администратору по другому уху. В ответ опять-таки грохнуло в небе, и на деревянную крышу уборной обрушился ливень. | one eye, a fang in his mouth . . . This second one, evidently a lefty, socked the administrator on the other ear. In response there was another roll of thunder in the sky, and rain poured down on the wooden roof of the toilet. |
| - Что вы, товари... - прошептал ополоумевший администратор, сообразил тут же, что слово "товарищи" никак не подходит к бандитам, напавшим на человека в общественной уборной, прохрипел: - гражда... - смекнул, что и это название они не заслуживают, и получил третий страшный удар неизвестно от кого из двух, так что кровь из носу хлынула на толстовку. | 'What is it, comr...' the half-crazed administrator whispered, realized at once that the word 'comrades' hardly fitted bandits attacking a man in a public toilet, rasped out: 'citiz . . .' - figured that they did not merit this appellation either, and received a third terrible blow from he did not know which of them, so that blood gushed from his nose on to his Tolstoy blouse. |
| - Что у тебя в портфеле, паразит? -пронзительно закричал похожий на кота, -телеграммы? А тебя предупредили по телефону, чтобы ты их никуда не носил? Предупреждали, я тебя спрашиваю? | 'What you got in the briefcase, parasite?' the one resembling a cat cried shrilly. 'Telegrams? Weren't you warned over the phone not to take them anywhere? Weren't you warned, I'm asking you?' |
| - Предупрежди... дали... дили... - задыхаясь ответил администратор. | 'I was wor ... wer ... warned . . .' the administrator answered, suffocating. |
| - А ты все-таки побежал? Дай сюда портфель, гад! - тем самым гнусавым голосом, что был слышен в телефоне, крикнул второй и выдрал портфель из трясущихся рук Варенухи. | 'And you skipped off anyway? Gimme the briefcase, vermin!' the second one cried in the same nasal voice that had come over the telephone, and he yanked the briefcase from Varenukha's trembling hands. |
| И оба подхватили администратора под руки, выволокли его из сада и понеслись с ним по Садовой. Гроза бушевала с полной силой, вода с грохотом и воем низвергалась в канализационные отверстия, всюду пузырилось, вздувались волны, с крыш хлестало мимо труб, из подворотен бежали пенные потоки. Все живое смылось с Садовой, и спасти Ивана Савельевича было некому. Прыгая в мутных реках и освещаясь молниями, бандиты в одну секунду доволокли полуживого администратора до дома N 302-бис, влетели с ним в подворотню, где к стенке жались две босоногие женщины, свои туфли и чулки держащие в руках. Затем кинулись в шестой подъезд, и близкий к безумию Варенуха был вознесен в пятый этаж и брошен на пол в хорошо знакомой ему | And the two picked the administrator up under the arms, dragged him out of the garden, and raced down Sadovaya with him. The storm raged at full force, water streamed with a noise and howling down the drains, waves bubbled and billowed everywhere, water gushed from the roofs past the drainpipes, foamy streams ran from gateways. Everything living got washed off Sadovaya, and there was no one to save Ivan Savelyevich. Leaping through muddy rivers, under flashes of lightning, the bandits dragged the half-alive administrator in a split second to no.502-bis, flew with him through the gateway, where two barefoot women, holding their shoes and stockings in their hands, pressed themselves to the wall. Then they dashed into the sixth entrance, and Varenukha, nearly insane, was taken up to the fifth floor and thrown down in the semi-dark |
| полутемной передней квартиры Степы Лиходеева. | front hall, so well known to him, of Styopa Likhodeev's apartment. |
| Тут оба разбойника сгинули, а вместо них появилась в передней совершенно нагая девица - рыжая, с горящими фосфорическими глазами. | Here the two robbers vanished, and in their place there appeared in the front hall a completely naked girl - red-haired, her eyes burning with a phosphorescent gleam. |
| Варенуха понял, что это-то и есть самое страшное из всего, что приключилось с ним, и, застонав, отпрянул к стене. А девица подошла вплотную к администратору и положила ладони рук ему на плечи. Волосы Варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал, что ладони эти еще холоднее, что они холодны ледяным холодом. | Varenukha understood that this was the most terrible of all things that had ever happened to him and, moaning, recoiled against the wall. But the girl came right up to the administrator and placed the palms of her hands on his shoulders. Varenukha's hair stood on end, because even through the cold, water-soaked cloth of his Tolstoy blouse he could feel that those palms were still colder, that their cold was the cold of ice. |
| - Дай-ка я тебя поцелую, - нежно сказала девица, и у самых его глаз оказались сияющие глаза. Тогда Варенуха лишился чувств и поцелуя не ощутил. | 'Let me give you a kiss,' the girl said tenderly, and there were shining eyes right in front of his eyes. Then Varenukha fainted and never felt the kiss. |
| Глава 11. Раздвоение Ивана | CHAPTER 11. Ivan Splits in Two |
| Бор на противоположном берегу реки, еще час назад освещенный майским солнцем, помутнел, размазался и растворился. | The woods on the opposite bank of the river, sdll lit up by the May sun an hour earlier, turned dull, smeary, and dissolved. |
| Вода сплошной пеленой валила за окном. В небе то и дело вспыхивали нити, небо лопалось, комнату больного заливало трепетным пугающим светом. | Water fell down in a solid sheet outside the window. In the sky, threads flashed every moment, the sky kept bursting open, and the patient's room was flooded with a tremulous, frightening light. |
| Иван тихо плакал, сидя на кровати и глядя на мутную, кипящую в пузырях реку. При каждом ударе грома он жалобно вскрикивал и закрывал лицо руками. Исписанные Иваном листки валялись на полу; их сдуло ветром, влетевшим в комнату перед началом грозы. | Ivan quietly wept, sitting on his bed and looking out at the muddy river boiling with bubbles. At every clap of thunder, he cried out pitifully and buried his face in his hands. Pages covered with Ivan's writing lay about on the floor. They had been blown down by the wind that flew into the room before the storm began. |
| Попытки поэта сочинить заявление насчет страшного консультанта не привели ни к чему. Лишь только он получил от толстой фельдшерицы, которую звали Прасковьей Федоровной, огрызок карандаша и бумагу, он деловито потер руки и торопливо пристроился к столику. Начало он вывел | The poet's attempts to write a statement concerning the terrible consultant had gone nowhere. As soon as he got the pencil stub and paper from the fat attendant, whose name was Praskovya Fyodorovna, he rubbed his hands in a business-like way and hastily settled himself at the little table. The beginning came out quite |
| довольно бойко: | glibly. |
| "В милицию. Члена МАССОЛИТа Ивана Николаевича Бездомного. Заявление. Вчера вечером я пришел с покойным М. А. Берлиозом на Патриаршие пруды... " | To the police. From Massolit member Ivan Nikolaevich Homeless. A statement. Yesterday evening I came to the Patriarch's Ponds with the deceased M. A. Berlioz . ..' |
| И сразу поэт запутался, главным образом из-за слова "покойным". С места выходила какая-то безлепица: как это так - пришел с покойным? Не ходят покойники! Действительно, чего доброго, за сумасшедшего примут! | And right there the poet got confused, mainly owing to the word 'deceased'. Some nonsensicality emerged at once: what's this -came with the deceased? The deceased don't go anywhere! Really, for all he knew, they might take him for a madman! |
| Подумав так, Иван Николаевич начал исправлять написанное. Вышло следующее: "... с М. А. Берлиозом, впоследствии покойным...". И это не удовлетворило автора. Пришлось применить третью редакцию, а та оказалась еще хуже первых двух: "...Берлиозом, который попал под трамвай... " - а здесь еще прицепился этот никому не известный композитор-однофамилец, и пришлось вписать: "...не композитором... " | Having reflected thus, Ivan Nikolaevich began to correct what he had written. What came out this time was: '. . . with M. A. Berlioz, subsequently deceased . . .' This did not satisfy the author either. He had to have recourse to a third redaction, which proved still worse than the first two: 'Berlioz, who fell under the tram-car . ..' - and that namesake composer, unknown to anyone, "was also dangling here, so he had to put in: 'not the composer . . .' |
| Намучавшись с этими двумя Берлиозами, Иван все зачеркнул и решил начать сразу с чего-то очень сильного, чтобы немедленно привлечь внимание читающего, и написал, что кот садился в трамвай, а потом вернулся к эпизоду с отрезанной головой. Голова и предсказание консультанта привели его к мысли о Понтии Пилате, и для вящей убедительности Иван решил весь рассказ о прокураторе изложить полностью с того самого момента, как тот в белом плаще с кровавым подбоем вышел в колоннаду иродова дворца. | After suffering over these two Berliozes, Ivan crossed it all out and decided to begin right off with something very strong, in order to attract the reader's attention at once, so he wrote that a cat had got on a tram-car, and then went back to the episode with the severed head. The head and the consultant's prediction led him to the thought of Pontius Pilate, and for greater conviction Ivan decided to tell the whole story of the procurator in full, from the moment he walked out in his white cloak with blood-red lining to the colonnade of Herod's palace. |
| Иван работал усердно и перечеркивал написанное, и вставлял новые слова, и даже попытался нарисовать Понтия Пилата, а затем кота на задних лапах. Но и рисунки не помогли, и чем дальше - тем путанее и непонятнее становилось заявление поэта. | Ivan worked assiduously, crossing out what he had written, putting in new words, and even attempted to draw Pontius Pilate and then a cat standing on its hind legs. But the drawings did not help, and the further it went, the more confusing and incomprehensible the poet's statement became. |
| К тому времени, как появилась издалека пугающая туча с дымящимися краями и накрыла бор и дунул ветер, Иван почувствовал, что обессилел, что с заявлением ему не совладать, не стал | By the time the frightening cloud with smoking edges appeared from far off and covered the woods, and the wind began to blow, Ivan felt that he was strengthless, that he would never be able to manage with the statement, and he |
| поднимать разлетевшихся листков и тихо и горько заплакал. | would not pick up the scattered pages, and he wept quietly and bitterly. |
| Добродушная фельдшерица Прасковья Федоровна навестила поэта во время грозы, встревожилась, видя, что он плачет, закрыла штору, чтобы молнии не пугали больного, листки подняла с полу и с ними побежала за врачом. | The good-natured nurse Praskovya Fyodorovna visited the poet during the storm, became alarmed on seeing him weeping, closed the blinds so that the lightning would not frighten the patient, picked up the pages from the floor, and ran with them for the doctor. |
| Тот явился, сделал укол в руку Ивана и уверил его, что он больше плакать не будет, что теперь все пройдет, все изменится и все забудется. | He came, gave Ivan an injection in the arm, and assured him that he would not weep any more, that everything would pass now, everything would change, everything would be forgotten. |
| Врач оказался прав. Вскоре заречный бор стал прежним. Он вырисовался до последнего дерева под небом, рассчистившимся до прежней полной голубизны, а река успокоилась. Тоска начала покидать Ивана тотчас после укола, и теперь поэт лежал спокойно и глядел на радугу, раскинувшуюся по небу. | The doctor proved right. Soon the woods across the river became as before. It was outlined to the last tree under the sky, which cleared to its former perfect blue, and the river grew calm. Anguish had begun to leave Ivan right after the injection, and now the poet lay calmly and looked at the rainbow that stretched across the sky. |
| Так продолжалось до вечера, и он даже не заметил, как радуга растаяла и как загрустило и полиняло небо, как почернел бор. | So it went till evening, and he did not even notice how the rainbow melted away, how the sky saddened and faded, how the woods turned black. |
| Напившись горячего молока, Иван опять прилег и сам подивился тому, как изменились его мысли. Как-то смягчился в памяти проклятый бесовский кот, не пугала более отрезанная голова, и, покинув мысль о ней, стал размышлять Иван о том, что, по сути дела, в клинике очень неплохо, что Стравинский умница и знаменитость и что иметь с ним дело чрезвычайно приятно. Вечерний воздух к тому же и сладостен и свеж после грозы. | Having drunk some hot milk, Ivan lay down again and marvelled himself at how changed his thinking was. The accursed, demonic cat somehow softened in his memory, the severed head did not frighten him any more, and, abandoning all thought of it, Ivan began to reflect that, essentially, it was not so bad in the clinic, that Stravinsky was a clever man and a famous one, and it was quite pleasant to deal with him. Besides, the evening air was sweet and fresh after the storm. |
| Дом скорби засыпал. В тихих коридорах потухли матовые белые лампы, и вместо них согласно распорядку зажглись слабые голубые ночники, и все реже за дверями слышались осторожные шажки фельдшериц на резиновых половиках коридора. | The house of sorrow was falling asleep. In quiet corridors the frosted white lights went out, and in their place, according to regulations, faint blue night-lights were lit, and the careful steps of attendants were heard more and more rarely on the rubber matting of the corridor outside the door. |
| Теперь Иван лежал в сладкой истоме и поглядывал то на лампочку под абажуром, льющую с потолка смягченный свет, то на луну, выходящую из-за черного бора, и | Now Ivan lay in sweet languor, glancing at the lamp under its shade, shedding a softened light from the ceiling, then at the moon rising behind the black woods, and conversed with |
| беседовал сам с собою. | himself. |
| - Почему, собственно, я так взволновался из-за того, что Берлиоз попал под трамвай?- рассуждал поэт. - В конечном счете, ну его в болото! Кто я, в самом деле, кум ему или сват? Если как следует провентилировать этот вопрос, выходит, что я, в сущности, даже и не знал-то по настоящему покойника. В самом деле, что мне о нем было известно? Да ничего, кроме того, что он был лыс и красноречив до ужаса. И далее, граждане, - продолжал свою речь Иван, обращаясь к кому-то, -разберемся вот в чем: чего это я, объясните, взбесился на этого загадочного консультанта, мага и профессора с пустым и черным глазом? К чему вся нелепая погоня за ним в подштанниках и со свечкой в руках, а затем и дикая Петрушка в ресторане? | 'Why, actually, did I get so excited about Berlioz falling under a tram-car?' the poet reasoned. 'In the final analysis, let him sink! What am I, in fact, his chum or in-law? If we air the question properly, it turns out that, in essence, I really did not even know the deceased. What, indeed, did I know about him? Nothing except that he was bald and terribly eloquent. And furthermore, citizens,' Ivan continued his speech, addressing someone or other, 'let's sort this out: why, tell me, did I get furious at this mysterious consultant, magician and professor with the black and empty eye? Why all this absurd chase after him in underpants and with a candle in my hand, and then those wild shenanigans in the restaurant?' |
| - Но-но-но, - вдруг сурово сказал где-то, не то внутри, не то над ухом, прежний Иван Ивану новому, - про то, что голову Берлиозу-то отрежет, ведь он все-таки знал заранее? Как же не взволноваться? | 'Uh-uh-uh!' the former Ivan suddenly said sternly somewhere, either inside or over his ear, to the new Ivan. 'He did know beforehand that Berlioz's head would be cut off, didn't he? How could I not get excited?' |
| - О чем, товарищи, разговор! - возражал новый Иван ветхому, прежнему Ивану, -что здесь дело нечисто, это понятно даже ребенку. Он личность незаурядная и таинственная на все сто. Но ведь в этом-то самое интересное и есть! Человек лично был знаком с Понтием Пилатом, чего же вам еще интереснее надобно? И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, не умнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Г а-Ноцри? | 'What are we talking about, comrades?' the new Ivan objected to the old, former Ivan. That things are not quite proper here, even a child can understand. He's a one-hundred-per-cent outstanding and mysterious person! But that's the most interesting thing! The man was personally acquainted with Pontius Pilate, what could be more interesting than that? And, instead of raising a stupid rumpus at the Ponds, wouldn't it have been more intelligent to question him politely about what happened further on with Pilate and his prisoner Ha-Nozri? |
| А я черт знает чем занялся! Важное, в самом деле, происшествие - редактора журнала задавило! Да что от этого, журнал, что ли, закроется? Ну, что ж поделаешь: человек смертен и, как справедливо сказано было, внезапно смертен. Ну, царство небесное ему! Ну, будет другой редактор и даже, может быть, еще красноречивее прежнего. | And I started devil knows what! A major occurrence, really - a magazine editor gets run over! And so, what, is the magazine going to shut down for that? Well, what can be done about it? Man is mortal and, as has rightly been said, unexpectedly mortal. Well, may he rest in peace! Well, so there'll be another editor, and maybe even more eloquent than the previous one!' |
| Подремав немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана: | After dozing for a while, the new Ivan asked the old Ivan sarcastically: |
| - Так кто же я такой выхожу в этом случае? | 'And what does it make me, in that case?' |
| - Дурак! - отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни одному из Иванов и чрезвычайно похожий на бас консультанта. | 'A fool!' a bass voice said distinctly somewhere, a voice not belonging to either of the Ivans and extremely like the bass of the consultant. |
| Иван, почему-то не обидевшись на слово "дурак", но даже приятно изумившись ему, усмехнулся и в полусне затих. Сон крался к Ивану, и уже померещилась ему и пальма на слоновой ноге, и кот прошел мимо - не страшный, а веселый, и, словом, вот-вот накроет сон Ивана, как вдруг решетка беззвучно поехала в сторону, и на балконе возникла таинственная фигура, прячущаяся от лунного света, и погрозила Ивану пальцем. | Ivan, for some reason not offended by the word 'fool', but even pleasantly surprised at it, smiled and drowsily grew quiet. Sleep was stealing over Ivan, and he was already picturing a palm tree on its elephant's leg, and a cat passing by -not scary, but merry - and, in short, sleep was just about to come over Ivan, when the grille suddenly moved noiselessly aside, and a mysterious figure appeared on the balcony, hiding from the moonlight, and shook its finger at Ivan. |
| Иван без всякого испуга приподнялся на кровати и увидел, что на балконе находится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал: | Not frightened in the least, Ivan sat up in bed and saw that there was a man on the balcony. And this man, pressing a finger to his lips, whispered: |
| - Тссс! | 'Shhh!...' |
| Глава 12. Черная магия и ее разоблачение | CHAPTER 12. Black Magic and Its Exposure |
| Маленький человек в дырявом желтом котелке и с грушевидным малиновым носом, в клетчатых брюках и лакированных ботинках выехал на сцену Варьете на обыкновенном двухколесном велосипеде. Под звуки фокстрота он сделал круг, а затем испустил победный вопль, от чего велосипед поднялся на дыбы. Проехавшись на одном заднем колесе, человек перевернулся вверх ногами, ухитрился на ходу отвинтить переднее колесо и пустить его за кулисы, а затем продолжал путь на одном колесе, вертя педали руками. | A small man in a yellow bowler-hat full of holes and with a pear-shaped, raspberry-coloured nose, in checkered trousers and patent-leather shoes, rolled out on to the stage of the Variety on an ordinary two-wheeled bicycle. To the sounds of a foxtrot he made a circle, and then gave a triumphant shout, which caused his bicycle to rear up. After riding around on the back wheel, the little man turned upside down, contrived while in motion to unscrew the front wheel and send it backstage, and then proceeded on his way with one wheel, turning the pedals with his hands. |
| На высокой металлической мачте с седлом наверху и с одним колесом выехала полная блондинка в трико и юбочке, усеянной серебряными звездами, и стала ездить по кругу. Встречаясь с ней, человек издавал | On a tall metal pole with a seat at the top and a single wheel, a plump blonde rolled out in tights and a little skirt strewn with silver stars, and began riding in a circle. As he met her, the little man uttered cries of greeting, doffing his |
| приветственные крики и ногой снимал с головы котелок. | bowler-hat with his foot. |
| Наконец, прикатил малютка лет восьми со старческим лицом и зашнырял между взрослыми на крошечной двухколеске, к которой был приделан громадный автомобильный гудок. | Finally, a little eight-year-old with an elderly face came rolling out and began scooting about among the adults on a tiny two-wheeler furnished with an enormous automobile horn. |
| Сделав несколько петель, вся компания под тревожную дробь барабана из оркестра подкатилась к самому краю сцены, и зрители первых рядов ахнули и откинулись, потому что публике показалось, что вся тройка со своими машинами грохнется в оркестр. | After making several loops, the whole company, to the alarming drum-beats of the orchestra, rolled to the very edge of the stage, and the spectators in the front rows gasped and drew back, because it seemed to the public that the whole trio with its vehicles was about to crash down into the orchestra pit. |
| Но велосипеды остановились как раз в тот момент, когда передние колеса уже грозили соскользнуть в бездну на головы музыкантам. Велосипедисты с громким криком "Ап!" соскочили с машин и раскланялись, причем блондинка посылала публике воздушные поцелуи, а малютка протрубил смешной сигнал на своем гудке. | But the bicycles stopped just at the moment when the front wheels threatened to slide into the abyss on the heads of the musicians. With a loud shout of 'Hup!' the cyclists jumped off their vehicles and bowed, the blonde woman blowing kisses to the public, and the little one tooting a funny signal on his horn. |
| Рукоплескания потрясли здание, голубой занавес пошел с двух сторон и закрыл велосипедистов, зеленые огни с надписью "выход" у дверей погасли, и в паутине трапеций под куполом, как солнце, зажглись белые шары. Наступил антракт перед последним отделением. | Applause shook the building, the light-blue curtain came from both sides and covered the cyclists, the green 'Exit' lights by the doors went out, and in the web of trapezes under the cupola white spheres lit up like the sun. It was the intermission before the last part. |
| Единственным человеком, которого ни в коей мере не интересовали чудеса велосипедной техники семьи Джулли, был Григорий Данилович Римский. В полном одиночестве он сидел в своем кабинете, кусая тонкие губы, и по лицу его то и дело проходила судорога. К необыкновенному исчезновению Лиходеева присоединилось совершенно непредвиденное исчезновение администратора Варенухи. | The only man who was not the least bit interested in the wonders of the Giulli family's cycling technique was Grigory Danilovich Rimsky. In complete solitude he sat in his office, biting his thin lips, a spasm passing over his face from time to time. To the extraordinary disappearance of Likhodeev had now been added the wholly unforeseen disappearance of Varenukha. |
| Римскому было известно, куда он ушел, но он ушел и... не пришел обратно! Римский пожимал плечами и шептал сам себе: | Rimsky knew where he had gone, but he had gone and . . . not come back! Rimsky shrugged his shoulders and whispered to himself: |
| - Но за что?! | 'But what for?' |
| И, странное дело: такому деловому человеку, как финдиректор, проще всего, конечно, было позвонить туда, куда | And it was strange: for such a practical man as the findirector, the simplest thing would, of course, have been to call the place where |
| отправился Варенуха, и узнать, что с тем стряслось, а между тем он до десяти часов вечера не мог принудить себя сделать это. | Varenukha had gone and find out what had befallen him, yet until ten o'clock at night'he had been unable to force himself to do it. |
| В десять же, совершив над собою форменное насилие, Римский снял трубку с аппарата и тут убедился в том, что телефон его мертв. Курьер доложил, что и остальные аппараты в здании испортились. Это, конечно, неприятное, но не сверхъестественное событие почему-то окончательно потрясло финдиректора, но в то же время и обрадовало: отвалилась необходимость звонить. | At ten, doing outright violence to himself, Rimsky picked up the receiver and here discovered that his telephone was dead. The messenger reported that the other telephones in the building were also out of order. This certainly unpleasant, though hardly supernatural, occurrence for some reason thoroughly shocked the findirector, but at the same time he was glad: the need to call fell away. |
| В то время, как над головой финдиректора вспыхнула и замигала красная лампочка, возвещая начало антракта, вошел курьер и сообщил, что приехал иностранный артист. Финдиректора почему-то передернуло, и, став уж совсем мрачнее тучи, он отправился за кулисы, чтобы принимать гастролера, так как более принимать было некому. | Just as the red light over the findirector's head lit up and blinked, announcing the beginning of the intermission, a messenger came in and informed him of the foreign artiste's arrival. The findirector cringed for some reason, and, blacker than a storm cloud, went backstage to receive the visitor, since there was no one else to receive him. |
| В большую уборную из коридора, где уже трещали сигнальные звонки, под разными предлогами заглядывали любопытные. Тут были фокусники в ярких халатах и в чалмах, конькобежец в белой вязаной куртке, бледный от пудры рассказчик и гример. | Under various pretexts, curious people kept peeking into the big dressing room from the corridor, where the signal bell was already ringing. Among them were conjurers in bright robes and turbans, a skater in a white knitted jacket, a storyteller pale with powder and the make-up man. |
| Прибывшая знаменитость поразила всех своим невиданным по длине фраком дивного покроя и тем, что явилась в черной полумаске. Но удивительнее всего были двое спутников черного мага: длинный клетчатый в треснувшем пенсне и черный жирный кот, который, войдя в уборную на задних лапах, совершенно непринужденно сел на диван, щурясь на оголенные гримировальные лампионы. | The newly arrived celebrity struck everyone by his marvellously cut tailcoat, of a length never seen before, and by his having come in a black half-mask. But most remarkable of all were the black magician's two companions: a long checkered one with a cracked pince-nez, and a fat black cat who came into the dressing room on his hind legs and quite nonchalantly sat on the sofa squinting at the bare make-up lights. |
| Римский постарался изобразить на лице улыбку, от чего оно сделалось кислым и злым, и раскланялся с безмолвным магом, сидящим рядом с котом на диване. Рукопожатия не было. Зато развязный клетчатый сам отрекомендовался финдиректору, назвав себя "ихний помощник". Это обстоятельство удивило финдиректора, и опять-таки неприятно: в | Rimsky attempted to produce a smile on his face, which made it look sour and spiteful, and bowed to the silent black magician, who was seated on the sofa beside the cat. There was no handshake. Instead, the easygoing checkered one made his own introductions to the findirector, calling himself 'the gent's assistant'. This circumstance surprised the findirector, and unpleasantly so: there was decidedly no |
| контракте решительно ничего не упоминалось ни о каком помощнике. | mention of any assistant in the contract. |
| Весьма принужденно и сухо Григорий Данилович осведомился у свалившегося ему на голову клетчатого о том, где аппаратура артиста. | Quite stiffly and drily, Grigory Danilovich inquired of this fallen-from-the-sky checkered one where the artiste's paraphernalia was. |
| - Алмаз вы наш небесный, драгоценнейший господин директор, - дребезжащим голосом ответил помощник мага, - наша аппаратура всегда при нас. Вот она! Эйн, цвей, дрей! -и, повертев перед глазами Римского узловатыми пальцами, внезапно вытащил из-за уха у кота собственные Римского золотые часы с цепочкой, которые до этого были у финдиректора в жилетном кармане под застегнутым пиджаком и с продетой в петлю цепочкой. | 'Our heavenly diamond, most precious mister director,' the magician's assistant replied in a rattling voice, 'the paraphernalia is always with us. Here it is! Ein, zwei, drei!' And, waving his knotty fingers before Rimsky's eyes, he suddenly took from behind the cat's ear Rimsky's own gold watch and chain, hitherto worn by the findirector in his waistcoat pocket, under his buttoned coat, with the chain through a buttonhole. |
| Римский невольно ухватился за живот, присутствующие ахнули, а гример, заглядывающий в дверь, одобрительно крякнул. | Rimsky inadvertently clutched his stomach, those present gasped, and the make-up man, peeking in the doorway, grunted approvingly. |
| - Ваши часики? Прошу получить, -развязно улыбаясь, сказал клетчатый и на грязной ладони подал растерянному Римскому его собственность. | ‘Your little watchie? Kindly take it,' the checkered one said, smiling casually and offering the bewildered Rimsky his own property on a dirty palm. |
| - С таким в трамвай не садись, - тихо и весело шепнул рассказчик гримеру. | 'No getting on a tram with that one,' the storyteller whispered quietly and merrily to the make-up man. |
| Но кот отмочил штуку почище номера с чужими часами. Неожиданно поднявшись с дивана, он на задних лапах подошел к подзеркальному столику, передней лапой вытащил пробку из графина, налил воды в стакан, выпил ее, водрузил пробку на место и гримировальной тряпкой вытер усы. | But the cat pulled a neater trick than the number with the stolen watch. Getting up from the sofa unexpectedly, he walked on his hind legs to the dressing table, pulled the stopper out of the carafe with his front paw, poured water into a glass, drank it, installed the stopper in its place, and wiped his whiskers with a make-up cloth. |
| Тут никто даже и не ахнул, только рты раскрыли, а гример восхищенно шепнул: | Here no one even gasped, their mouths simply fell open, and the make-up man whispered admiringly: |
| - Ай, класс! | 'That's class!' |
| В это время в третий раз тревожно загремели звонки, и все, возбужденные и предвкушающие интересный номер, повалили из уборной вон. | Just then the bells rang alarmingly for the third time, and everyone, agitated and anticipating an interesting number, thronged out of the dressing room. |
| Через минуту в зрительном зале погасли | A moment later the spheres went out in the |
| шары, вспыхнула и дала красноватый отблеск на низ занавеса рампа, и в освещенной щели занавеса предстал перед публикой полный, веселый как дитя человек с бритым лицом, в помятом фраке и несвежем белье. Это был хорошо знакомый всей Москве конферансье Жорж Бенгальский. | theatre, the footlights blazed up, lending a reddish glow to the base of the curtain, and in the lighted gap of the curtain there appeared before the public a plump man, merry as a baby, with a clean-shaven face, in a rumpled tailcoat and none-too-fresh shirt. This was the master of ceremonies, well known to all Moscow - Georges Bengalsky. |
| - Итак, граждане, - заговорил Бенгальский, улыбаясь младенческой улыбкой, - сейчас перед вами выступит... - тут Бенгальский прервал сам себя и заговорил с другими интонациями: - Я вижу, что количество публики к третьему отделению еще увеличилось. У нас сегодня половина города! Как-то на днях встречаю я приятеля и говорю ему: "Отчего не заходишь к нам? Вчера у нас была половина города". А он мне отвечает: "А я живу в другой половине!" - Бенгальский сделал паузу, ожидая, что произойдет взрыв смеха, но так как никто не засмеялся, то он продолжал:- ...Итак, выступит знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом черной магии! Ну, мы-то с вами понимаем, - тут Бенгальский улыбнулся мудрой улыбкой, - что ее вовсе не существует на свете и что она не что иное, как суеверие, а просто маэстро Воланд в высокой степени владеет техникой фокуса, что и будет видно из самой интересной части, то есть разоблачения этой техники, а так как мы все как один и за технику, и за ее разоблачение, то попросим господина Воланда! | 'And now, citizens,' Bengalsky began, smiling his baby smile, 'there is about to come before you ...' Here Bengalsky interrupted himself and spoke in a different tone: 'I see the audience has grown for the third part. We've got half the city here! I met a friend the other day and said to him: "Why don't you come to our show? Yesterday we had half the city." And he says to me: "I live in the other half!"' Bengalsky paused, waiting for a burst of laughter, but as no one laughed, he went on: '. . . And so, now comes the famous foreign artiste. Monsieur Woland, with a seance of black magic. Well, both you and I know,' here Bengalsky smiled a wise smile, 'that there's no such thing in the world, and that it's all just superstition, and Maestro Woland is simply a perfect master of the technique of conjuring, as we shall see from the most interesting part, that is, the exposure of this technique, and since we're all of us to a man both for technique and for its exposure, let's bring on Mr Woland! ...' |
| Произнеся всю эту ахинею, Бенгальский сцепил обе руки ладонь к ладони и приветственно замахал ими в прорез занавеса, от чего тот, тихо шумя, и разошелся в стороны. | After uttering all this claptrap, Bengalsky pressed his palms together and waved them in greeting through the slit of the curtain, which caused it to part with a soft rustic. |
| Выход мага с его длинным помощником и котом, вступившим на сцену на задних лапах, очень понравился публике. | The entrance of the magician with his long assistant and the cat, who came on stage on his hind legs, pleased the audience greatly. |
| - Кресло мне, - негромко приказал Воланд, и в ту же секунду, неизвестно как и откуда, на сцене появилось кресло, в которое и сел маг. - Скажи мне, любезный Фагот, - | 'An armchair for me,' Woland ordered in a low voice, and that same second an armchair appeared on stage, no one knew how or from where, in which the magician sat down. 'Tell me, my gentle Fagott,' Woland inquired of the |
| осведомился Воланд у клетчатого гаера, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме "Коровьев", - как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось? | checkered clown, who evidently had another appellation than Koroviev, 'what do you think, the Moscow populace has changed significantly, hasn't it?' |
| Маг поглядел на затихшую, пораженную появлением кресла из воздуха публику. | The magician looked out at the hushed audience, struck by the appearance of the armchair out of nowhere. |
| - Точно так, мессир, - негромко ответил Фагот-Коровьев. | ‘That it has, Messire,' Fagott-Koroviev replied in a low voice. |
| - Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город, впрочем. О костюмах нечего уж и говорить, но появились эти... как их... трамваи, автомобили... | "You're right. The city folk have changed greatly . . . externally, that is ... as has the city itself, incidentally. . . Not to mention their clothing, these ... what do you call them . . . trams, automobiles ... have appeared...' |
| - Автобусы, - почтительно подсказал Фагот. | 'Buses .. .' Fagott prompted deferentially. |
| Публика внимательно слушала этот разговор, полагая, что он является прелюдией к магическим фокусам. Кулисы были забиты артистами и рабочими сцены, и между их лицами виднелось напряженное, бледное лицо Римского. | The audience listened attentively to this conversation, thinking it constituted a prelude to the magic tricks. The wings were packed with performers and stage-hands, and among their faces could be seen the tense, pale face of Rimsky. |
| Физиономия Бенгальского, приютившегося сбоку сцены, начала выражать недоумение. Он чуть-чуть приподнял бровь и, воспользовавшись паузой, заговорил: | The physiognomy of Bengalsky, who had retreated to the side of the stage, began to show some perplexity. He raised one eyebrow slighdy and, taking advantage of a pause, spoke: |
| - Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, выросшей в техническом отношении, а также и москвичами, - тут Бенгальский дважды улыбнулся, сперва партеру, а потом галерее. | ‘The foreign artiste is expressing his admiration for Moscow and its technological development, as well as for the Muscovites.' Here Bengalsky smiled twice, first to the stalls, then to the gallery. |
| Воланд, Фагот и кот повернули головы в сторону конферансье. | Woland, Fagott and the cat turned their heads in the direction of the master of ceremonies. |
| - Разве я выразил восхищение? - спросил маг у Фагота. | 'Did I express admiration?' the magician asked the checkered Fagott. |
| - Никак нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, - ответил тот. | 'By no means, Messire, you never expressed any admiration,' came the reply. |
| - Так что же говорит этот человек? | ‘Then what is the man saying?' |
| - А он попросту соврал! - звучно, на весь театр сообщил клетчатый помошник и, обратясь к Бенгальскому, прибавил: -Поздравляю вас, гражданин, соврамши! | 'He quite simply lied!' the checkered assistant declared sonorously, for the whole theatre to hear, and turning to Bengalsky, he added: 'Congrats, citizen, you done lied!' |
| С галерки плеснуло смешком, а Бенгальский вздрогнул и выпучил глаза. | Tittering spattered from the gallery, but Bengalsky gave a start and goggled his eyes. |
| - Но меня, конечно, не столько интересуют автобусы, телефоны и прочая... | 'Of course, I'm not so much interested in buses, telephones and other . . .' |
| - Аппаратура! - подсказал клетчатый. | 'Apparatuses,' the checkered one prompted. |
| - Совершенно верно, благодарю, -медленно говорил маг тяжелым басом, -сколько гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне? | 'Quite right, thank you,' the magician spoke slowly in a heavy bass, 'as in a question of much greater importance: have the city folk changed inwardly?' |
| - Да, это важнейший вопрос, сударь. | "Yes, that is the most important question, sir.' |
| В кулисах стали переглядываться и пожимать плечами, Бенгальский стоял красный, а Римский был бледен. Но тут, как бы отгадав начавшуюся тревогу, маг сказал: | There was shrugging and an exchanging of glances in the wings, Bengalsky stood all red, and Rimsky was pale. But here, as if sensing the nascent alarm, the magician said: |
| - Однако мы заговорились, дорогой Фагот, а публика начинает скучать. Покажи нам для начала что-нибудь простенькое. | 'However, we're talking away, my dear Fagott, and the audience is beginning to get bored. My gentle Fagott, show us some simple little thing to start with.' |
| Зал облегченно шевельнулся. Фагот и кот разошлись в разные стороны по рампе. Фагот щелкнул пальцами, залихватски крикнул: | The audience stirred. Fagott and the cat walked along the footlights to opposite sides of the stage. Fagott snapped his fingers, and with a rollicking |
| - Три, четыре! - поймал из воздуха колоду карт, стасовал ее и лентой пустил коту. Кот ленту перехватил и пустил ее обратно. Атласная змея фыркнула, Фагот раскрыл рот, как птенец, и всю ее, карту за картой, заглотал. | Three, four!' snatched a deck of cards from the air, shuffled it, and sent it in a long ribbon to the cat. The cat intercepted it and sent it back. The satiny snake whiffled, Fagott opened his mouth like a nestling and swallowed it all card by card. |
| После этого кот раскланялся, шаркнув правой задней лапой, и вызвал неимоверный аплодисмент. | After which the cat bowed, scraping his right hind paw, winning himself unbelievable applause. |
| - Класс, класс! - восхищенно кричали за кулисами. | 'Class! Real class!' rapturous shouts came from the wings. |
| А Фагот тыкнул пальцем в партер и объявил: | And Fagott jabbed his finger at the stalls and announced: |
| - Колода эта таперича, уважаемые граждане, находится в седьмом ряду у гражданина Парчевского, как раз между трехрублевкой и повесткой о вызове в суд по делу об уплате алиментов гражданке Зельковой. | 'You'll find that same deck, esteemed citizens, on citizen Parchevsky in the seventh row, just between a three-rouble bill and a summons to court in connection with the payment of alimony to citizen Zeikova.' |
| В партере зашевелились, начали привставать, и, наконец, какой-то гражданин, которого, точно, звали | There was a stirring in the stalls, people began to get up, and finally some citizen whose name was indeed Parchevsky, all crimson with |
| Парчевским, весь пунцовый от изумления, извлек из бумажника колоду и стал тыкать ею в воздух, не зная, что с нею делать. | amazement, extracted the deck from his wallet and began sticking it up in the air, not knowing what to do with it. |
| - Пусть она останется у вас на память! -прокричал Фагот. - Недаром же вы говорили вчера за ужином, что кабы не покер, то жизнь ваша в Москве была бы совершенно несносна. | 'YOU may keep it as a souvenir!' cried Fagott. 'Not for nothing did you say at dinner yesterday that if it weren't for poker your life in Moscow would be utterly unbearable.' |
| - Стара штука, - послышалось с галерки, -этот в партере из той же компании. | 'An old trick!' came from the gallery. The one in the stalls is from the same company.' |
| - Вы полагаете? - заорал Фагот, прищуриваясь на галерею, - в таком случае, и вы в одной шайке с нами, потому что колода у вас в кармане! | 'You think so?' shouted Fagott, squinting at the gallery. 'In that case you're also one of us, because the deck is now in your pocket!' |
| На галерке произошло движение, и послышался радостный голос: | There was movement in the balcony, and a joyful voice said: |
| - Верно! У него! Тут, тут... Стой! Да это червонцы! | 'Right! He's got it! Here, here! . . . Wait! It's ten-rouble bills!' |
| Сидящие в партере повернули головы. На галерее какой-то смятенный гражданин обнаружил у себя в кармане пачку, перевязанную банковским способом и с надписью на обложке: "Одна тысяча рублей". | Those sitting in the stalls turned their heads. In the gallery a bewildered citizen found in his pocket a bank-wrapped packet with 'One thousand roubles' written on it. |
| Соседи навалились на него, а он в изумлении ковырял ногтем обложку, стараясь дознаться, настоящие ли это червонцы или какие-нибудь волшебные. | His neighbours hovered over him, and he, in amazement, picked at the wrapper with his fingernail, trying to find out if the bills were real or some sort of magic ones. |
| - Ей богу, настоящие! Червонцы! - кричали с галерки радостно. | 'By God, they're real! Ten-rouble bills!' joyful cries came from the gallery. |
| - Сыграйте и со мной в такую колоду, -весело попросил какой-то толстяк в середине партера. | 'I want to play with the same kind of deck,' a fat man in the middle of the stalls requested merrily. |
| - Авек плезир! - отозвался Фагот, - но почему же с вами одним? Все примут горячее участие! - и скомандовал: - Прошу глядеть вверх!... Раз! - в руке у него показался пистолет, он крикнул: - Два! -Пистолет вздернулся кверху. Он крикнул: -Три! - сверкнуло, бухнуло, и тотчас же из-под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки. | 'Avec playzeer!' Fagott responded. 'But why just you? Everyone will warmly participate!' And he commanded: 'Look up, please! . .. One!' There was a pistol in his hand. He shouted: 'Two!' The pistol was pointed up. He shouted: 'Three!' There was a flash, a bang, and all at once, from under the cupola, bobbing between the trapezes, white strips of paper began falling into the theatre. |
| Они вертелись, их разносило в стороны, забивало на галерею, откидывало в оркестр и на сцену. Через несколько секунд | They twirled, got blown aside, were drawn towards the gallery, bounced into the orchestra and on to the stage. In a few seconds, the rain |
| денежный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители стали бумажки ловить. | of money, ever thickening, reached the seats, and the spectators began snatching at it. |
| Поднимались сотни рук, зрители сквозь бумажки глядели на освещенную сцену и видели самые верные и праведные водяные знаки. Запах тоже не оставлял никаких сомнений: это был ни с чем по прелести не сравнимый запах только что отпечатанных денег. Сперва веселье, а потом изумленье охватило весь театр. Всюду гудело слово "червонцы, червонцы", слышались вскрикиванья "ах, ах!" и веселый смех. Кое-кто уже ползал в проходе, шаря под креслами. Многие стояли на сиденьях, ловя вертлявые, капризные бумажки. | Hundreds of arms were raised, the spectators held the bills up to the lighted stage and saw the most true and honest-to-God watermarks. The smell also left no doubts: it was the incomparably delightful smell of freshly printed money. The whole theatre was seized first with merriment and then with amazement. The word 'money, money!' hummed everywhere, there were gasps of 'ah, ah!' and merry laughter. One or two were already crawling in the aisles, feeling under the chairs. Many stood on the seats, trying to catch the flighty, capricious notes. |
| На лицах милиции помаленьку стало выражаться недоумение, а артисты без церемонии начали высовываться из кулис. | Bewilderment was gradually coming to the faces of the policemen, and performers unceremoniously began sticking their heads out from the wings. |
| В бельэтаже послышался голос: "Ты чего хватаешь? Это моя! Ко мне летела!" И другой голос: "Да ты не толкайся, я тебя сам так толкану!" И вдруг послышалась плюха. Тотчас в бельэтаже появился шлем милиционера, из бельэтажа кого-то повели. | In the dress circle a voice was heard: 'What're you grabbing at? It's mine, it flew to me!' and another voice: 'Don't shove me, or you'll get shoved back!' And suddenly there came the sound of a whack. At once a policeman's helmet appeared in the dress circle, and someone from the dress circle was led away. |
| Вообще возбуждение возрастало, и неизвестно, во что бы все это вылилось, если бы Фагот не прекратил денежный дождь, внезапно дунув в воздух. | The general agitation was increasing, and no one knows where it all would have ended if Fagott had not stopped the rain of money by suddenly blowing into the air. |
| Двое молодых людей, обменявшись многозначительным веселым взглядом, снялись с мест и прямехонько направились в буфет. В театре стоял гул, у всех зрителей возбужденно блестели глаза. Да, да, неизвестно, во что бы все это вылилось, если бы Бенгальский не нашел в себе силы и не шевельнулся бы. Стараясь покрепче овладеть собой, он по привычке потер руки и голосом наибольшей звучности заговорил так: | Two young men, exchanging significant and merry glances, took off from their seats and made straight for the buffet. There was a hum in the theatre, all the spectators' eyes glittered excitedly. Yes, yes, no one knows where it all would have ended if Bengalsky had not summoned his strength and acted. Trying to gain better control of himself, he rubbed his hands, as was his custom, and in his most resounding voice spoke thus: |
| - Вот, граждане, мы с вами видели случай так называемого массового гипноза. Чисто научный опыт, как нельзя лучше доказывающий, что никаких чудес и магии не существует. Попросим же маэстро Воланда разоблачить нам этот опыт. Сейчас, граждане, вы увидите, как эти, | 'Here, citizens, you and I have just beheld a case of so-called mass hypnosis. A purely scientific experiment, proving in the best way possible that there are no miracles in magic. Let us ask Maestro Woland to expose this experiment for us. Presendy, citizens, you will see these supposed banknotes disappear as |
| якобы денежные, бумажки исчезнут так же внезапно, как и появились. | suddenly as they appeared.' |
| Тут он зааплодировал, но в совершенном одиночестве, и на лице при этом у него играла уверенная улыбка, но в глазах этой уверенности отнюдь не было, и скорее в них выражалась мольба. | Here he applauded, but quite alone, while a confident smile played on his face, yet in his eyes there was no such confidence, but rather an expression of entreaty. |
| Публике речь Бенгальского не понравилась. Наступило полное молчание, которое было прервано клетчатым Фаготом. | The audience did not like Bengalsky's speech. Total silence fell, which was broken by the checkered Fagott. |
| - Это опять-таки случай так называемого вранья, - объявил он громким козлиным тенором, - бумажки, граждане, настоящие! | 'And this is a case of so-called lying,' he announced in a loud, goatish tenor. The notes, citizens, are genuine.' |
| - Браво! - отрывисто рявкнул бас где-то в высоте. | 'Bravo!' a bass barked from somewhere on high. |
| - Между прочим, этот, - тут Фагот указал на Бенгальского, - мне надоел. Суется все время, куда его не спрашивают, ложными замечаниями портит сеанс! Что бы нам такое с ним сделать? | ‘This one, incidentally,' here Fagott pointed to Bengalsky, 'annoys me. Keeps poking his nose where nobody's asked him, spoils the seance with false observations! What're we going to do with him?' |
| - Голову ему оторвать! - сказал кто-то сурово на галерке. | ‘Tear his head off!' someone up in the gallery said severely. |
| - Как вы говорите? Ась? - тотчас отозвался на это безобразное предложение Фагот, -голову оторвать? Это идея! Бегемот! -закричал он коту, - делай! Эйн, цвей, дрей! | 'What's that you said? Eh?' Fagott responded at once to this outrageous suggestion. Tear his head off? There's an idea! Behemoth!' he shouted to the cat. 'Go to it! Bin, zwei, drei!!' |
| И произошла невиданная вещь. Шерсть на черном коте встала дыбом, и он раздирающе мяукнул. Затем сжался в комок и, как пантера, махнул прямо на грудь Бенгальскому, а оттуда перескочил на голову. Урча, пухлыми лапами кот вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал эту голову с полной шеи. | And an unheard-of thing occurred. The fur bristled on the cat's back, and he gave a rending miaow. Then he compressed himself into a ball and shot like a panther straight at Bengalsky's chest, and from there on to his head. Growling, the cat sank his plump paws into the skimpy chevelure of the master of ceremonies and in two twists tore the head from the thick neck with a savage howl. |
| Две с половиной тысячи человек в театре вскрикнули как один. Кровь фонтанами из разорванных артерий на шее ударила вверх и залила и манишку и фрак. Безглавое тело как-то нелепо загребло ногами и село на пол. В зале послышались истерические крики женщин. Кот передал голову Фаготу, тот за волосы поднял ее и показал публике, и голова эта отчаянно крикнула на весь театр: | The two and a half thousand people in the theatre cried out as one. Blood spurted in fountains from the torn neck arteries and poured over the shirt-front and tailcoat. The headless body paddled its feet somehow absurdly and sat down on the floor. Hysterical women's cries came from the audience. The cat handed the head to Fagott, who lifted it up by the hair and showed it to the audience, and the head cried desperately for all the theatre to hear: |
| - Доктора! | 'A doctor!' |
| - Ты будешь в дальнейшем молоть всякую чушь? - грозно спросил Фагот у плачущей головы. | 'Will you pour out such drivel in the future?' Fagott asked the weeping head menacingly. |
| - Не буду больше! - прохрипела голова. | 'Never again!' croaked the head. |
| - Ради бога, не мучьте его! - вдруг, покрывая гам, прозвучал из ложи женский голос, и маг повернул в сторону этого голоса лицо. | 'For God's sake, don't torture him!' a woman's voice from a box seat suddenly rose above the clamour, and the magician turned in the direction of that voice. |
| - Так что же, граждане, простить его, что ли? - спросил Фагот, обращаясь к залу. | 'So, what then, citizens, shall we forgive him?' Fagott asked, addressing the audience. |
| - Простить! Простить! - раздались вначале отдельные и преимущественно женские голоса, а затем они слились в один хор с мужскими. | 'Forgive him, forgive him!' separate voices, mostly women's, spoke first, then merged into one chorus with the men's. |
| - Как прикажете, мессир? - спросил Фагот у замаскированного. | 'What are your orders, Messire?' Fagott asked the masked man. |
| - Ну что же, - задумчиво отозвался тот, -они - люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их... - и громко приказал:- Наденьте голову. | 'Well, now,' the latter replied pensively, 'they're people like any other people . .. They love money, but that has always been so ... Mankind loves money, whatever it's made of- leather, paper, bronze, gold. Well, they're light-minded . . . well, what of it ... mercy sometimes knocks at their hearts . . . ordinary people ... In general, reminiscent of the former ones . .. only the housing problem has corrupted them .. .' And he ordered loudly: 'Put the head on.' |
| Кот, прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место, как будто никуда и не отлучалась. | The cat, aiming accurately, planted the head on the neck, and it sat exactly in its place, as if it had never gone anywhere. |
| И главное, даже шрама на шее никакого не осталось. Кот лапами обмахнул фрак Бенгальского и пластрон, и с них исчезли следы крови. Фагот поднял сидящего Бенгальского на ноги, сунул ему в карман фрака пачку червонцев и выпроводил со сцены со словами: | Above all, there was not even any scar left on the neck. The cat brushed Bengalsky's tailcoat and shirt-front with his paws, and all traces of blood disappeared from them. Fagott got the sitting Bengalsky to his feet, stuck a packet of money into his coat pocket, and sent him from the stage with the words: |
| - Катитесь отсюда! Без вас веселей. | 'Buzz off, it's more fun without you!' |
| Бессмысленно оглядываясь и шатаясь, конферансье добрел только до пожарного поста, и там с ним сделалось худо. Он жалобно вскрикнул: | Staggering and looking around senselessly, the master of ceremonies had plodded no farther than the fire post when he felt sick. He cried out pitifully: |
| - Голова моя, голова! | 'My head, my head!...' |
| В числе прочих к нему бросился Римский. Конферансье плакал, ловил в воздухе что-то руками, бормотал: | Among those who rushed to him was Rimsky. The master of ceremonies wept, snatched at something in the air with his hands, and muttered: |
| - Отдайте мою голову! Голову отдайте! Квартиру возьмите, картины возьмите, только голову отдайте! | 'Give me my head, give me back my head . .. Take my apartment, take my paintings, only give me back my head! . . .' |
| Курьер побежал за врачом. Бенгальского пробовали уложить на диван в уборной, но он стал отбиваться, сделался буен. Пришлось вызывать карету. Когда несчастного конферансье увезли, Римский побежал обратно на сцену и увидел, что на ней происходят новые чудеса. Да, кстати, в это ли время или немножко раньше, но только маг, вместе со своим полинялым креслом, исчез со сцены, причем надо сказать, что публика совершенно этого не заметила, увлеченная теми чрезвычайными вещами, которые развернул на сцене Фагот. | A messenger ran for a doctor. They tried to lie Bengalsky down on a sofa in the dressing room, but he began to struggle, became violent. They had to call an ambulance. When the unfortunate master of ceremonies was taken away, Rimsky ran back to the stage and saw that new wonders were taking place on it. Ah, yes, incidentally, either then or a little earlier, the magician disappeared from the stage together with his faded armchair, and it must be said that the public took absolutely no notice of it, carried away as it was by the extraordinary things Fagott was unfolding on stage. |
| А Фагот, спровадив пострадавшего конферансье, объявил публике так: | And Fagott, having packed off the punished master of ceremonies, addressed the public thus: |
| - Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин! | 'All righty, now that we've kicked that nuisance out, let's open a ladies' shop!' |
| И тотчас пол сцены покрылся персидскими коврами, возникли громадные зеркала, с боков освещенные зеленоватыми трубками, а меж зеркал витрины, и в них зрители в веселом ошеломлении увидели разных цветов и фасонов парижские женские платья. Это в одних витринах, а в других появились сотни дамских шляп, и с перышками, и без перышек, и с пряжками, и без них, сотни же туфель - черных, белых, желтых, кожаных, атласных, замшевых, и с ремешками, и с камушками. | And all at once the floor of the stage was covered with Persian carpets, huge mirrors appeared, lit by greenish tubes at the sides, and between the mirrors - display windows, and in them the merrily astonished spectators saw Parisian ladies' dresses of various colours and cuts. In some of the windows, that is, while in others there appeared hundreds of ladies' hats, with feathers and without feathers, and - with buckles or without - hundreds of shoes, black, white, yellow, leather, satin, suede, with straps, with stones. |
| Между туфель появились футляры духов, горы сумочек из антилоповой кожи, из замши, из шелка, а между ними - целые груды чеканных золотых продолговатых футлярчиков, в которых бывает губная помада. | Among the shoes there appeared cases of perfume, mountains of handbags of antelope hide, suede, silk, and among these, whole heaps of little elongated cases of gold metal such as usually contain lipstick. |
| Черт знает откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем черном туалете, всем хорошая девица, кабы не портил ее причудливый шрам на шее, заулыбалась у витрин хозяйской улыбкой. | A red-headed girl appeared from devil knows where in a black evening dress - a girl nice in all respects, had she not been marred by a queer scar on her neck - smiling a proprietary smile by the display windows. |
| Фагот, сладко ухмыляясь, объявил, что фирма совершенно бесплатно производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские модели и парижскую же обувь. То же самое он добавил относительно сумочек, духов и прочего. | Fagott, grinning sweetly, announced that the firm was offering perfectly gratis an exchange of the ladies' old dresses and shoes for Parisian models and Parisian shoes. The same held, he added, for the handbags and other things. |
| Кот начал шаркать задней лапой, передней и в то же время выделывая какие-то жесты, свойственные швейцарам, открывающим дверь. | The cat began scraping with his hind paw, while his front paw performed the gestures appropriate to a doorman opening a door. |
| Девица хоть и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное: | The girl sang out sweetly, though with some hoarseness, rolling her r's, something not quite comprehensible but, judging by the women's faces in the stalls, very tempting: |
| - Герлэн, шанель номер пять, мицуко, нарсис нуар, вечерние платья, платья коктейль... | 'Gueriain, Chanel, Mitsouko, Narcisse Noir, Chanel No. 5, evening gowns, cocktail dresses . . .' |
| Фагот извивался, кот кланялся, девица открывала стеклянные витрины. | Fagott wriggled, the cat bowed, the girl opened the glass windows. |
| - Прошу! - орал Фагот, - без всякого стеснения и церемоний! | 'Welcome!' yelled Fagott. With no embarrassment or ceremony!' |
| Публика волновалась, но идти на сцену пока никто не решался. Но наконец какая-то брюнетка вышла из десятого ряда партера и, улыбаясь так, что ей, мол, решительно все равно и в общем наплевать, прошла и по боковому трапу поднялась на сцену. | The audience was excited, but as yet no one ventured on stage. Finally some brunette stood up in the tenth row of the stalls and, smiling as if to say it was all the same to her and she did not give a hoot, went and climbed on stage by the side stairs. |
| - Браво! - вскричал Фагот, - приветствую первую посетительницу! Бегемот, кресло! Начнем с обуви, мадам. | 'Bravo!' Fagott shouted. 'Greetings to the first customer! Behemoth, a chair! Let's start with the shoes, madame.' |
| Брюнетка села в кресло, и Фагот тотчас вывалил на ковер перед нею целую груду туфель. | The brunette sat in the chair, and Fagott at once poured a whole heap of shoes on the rug in front of her. |
| Брюнетка сняла свою правую туфлю, примерила сиреневую, потопала в ковер, осмотрела каблук. | The brunette removed her right shoe, tried a lilac one, stamped on the rug, examined the heel. |
| - А они не будут жать? - задумчиво спросила она. | ‘They won't pinch?' she asked pensively. |
| На это Фагот обиженно воскликнул: | To this Fagott exclaimed with a hurt air: |
| - Что вы, что вы! - и кот от обиды мяукнул. | 'Come, come!' and the cat miaowed resentfully. |
| - Я беру эту пару, мосье, - сказала брюнетка с достоинством, надевая и вторую туфлю. | 'I'll take this pair, m'sieur,' the brunette said with dignity, putting on the second shoe as well. |
| Старые туфли брюнетки были выброшены за занавеску, и туда же проследовала и сама она в сопровождении рыжей девицы и Фагота, несшего на плечиках несколько модельных платьев. Кот суетился, помогал и для пущей важности повесил себе на шею сантиметр. | The brunette's old shoes were tossed behind a curtain, and she proceeded there herself, accompanied by the red-headed girl and Fagott, who was carrying several fashionable dresses on hangers. The cat busded about, helped, and for greater importance hung a measuring tape around his neck. |
| Через минуту из-за занавески вышла брюнетка в таком платье, что по всему партеру прокатился вздох. Храбрая женщина, до удивительности похорошевшая, остановилась у зеркала, повела обнаженными плечами, потрогала волосы на затылке и изогнулась, стараясь заглянуть себе за спину. | A minute later the brunette came from behind the curtain in such a dress that the stalls all let out a gasp. The brave woman, who had become astonishingly prettier, stopped at the mirror, moved her bare shoulders, touched the hair on her nape and, twisting, tried to peek at her back. |
| - Фирма просит вас принять это на память,- сказал Фагот и подал брюнетке открытый футляр с флаконом. | The firm asks you to accept this as a souvenir,' said Fagott, and he offered the brunette an open case with a flacon in it |
| - Мерси, - надменно ответила брюнетка и пошла по трапу в партер. Пока она шла, зрители вскакивали, прикасались к футляру. | 'Merci,' the brunette said haughtily and went down the steps to the stalls. As she walked, the spectators jumped up and touched the case. |
| И вот тут прорвало начисто, и со всех сторон на сцену пошли женщины. В общем возбужденном говоре, смешках и вздохах послышался мужской голос: "Я не позволю тебе!" - и женский: "Деспот и мещанин, не ломайте мне руку!" Женщины исчезали за занавеской, оставляли там свои платья и выходили в новых. На табуретках с золочеными ножками сидел целый ряд дам, энергично топая в ковер заново обутыми ногами. | And here there came a clean breakthrough, and from all sides women marched on to the stage. Amid the general agitation of talk, chuckles and gasps, a man's voice was heard: 'I won't allow it!' and a woman's: 'Despot and philistine! Don't break my arm!' Women disappeared behind the curtain, leaving their dresses there and coming out in new ones. A whole row of ladies sat on stools with gilded legs, stamping the carpet energetically with newly shod feet. |
| Фагот становился на колени, орудовал роговой надевалкой, кот, изнемогая под грудами сумочек и туфель, таскался от витрины к табуретам и обратно, девица с изуродованной шеей то появлялась, то исчезала и дошла до того, что уж полностью стала тарахтеть по-французски, и удивительно было то, что ее с полуслова понимали все женщины, даже те из них, что не знали ни одного французского слова. | Fagott was on his knees, working away with a metal shoehorn; the cat, fainting under piles of purses and shoes, plodded back and forth between the display windows and the stools; the girl with the disfigured neck appeared and disappeared, and reached the point where she started rattling away entirely in French, and, surprisingly, the women all understood her from half a word, even those who did not know a single word of French. |
| Общее изумление вызвал мужчина, затесавшийся на сцену. Он объявил, что у супруги его грипп и что он поэтому просит передать ей | General amazement was aroused by a man edging his way on-stage. He announced that his wife had the flu, and he therefore asked that something be sent to her |
| что-нибудь через него. В доказательство же того, что он действительно женат, гражданин был готов предъявить паспорт. Заявление заботливого мужа было встречено хохотом, Фагот проорал, что верит, как самому себе, и без паспорта, и вручил гражданину две пары шелковых чулок, кот от себя добавил футлярчик с помадой. | through him. As proof that he was indeed married, the citizen was prepared to show his passport. The solicitous husband's announcement was met with guffaws. Fagott shouted that he believed him like his own self, even without the passport, and handed the citizen two pairs of silk stockings, and the cat for his part added a little tube of lipstick. |
| Опоздавшие женщины рвались на сцену, со сцены текли счастливицы в бальных платьях, в пижамах с драконами, в строгих визитных костюмах, в шляпочках, надвинутых на одну бровь. | Late-coming women tore on to the stage, and off the stage the lucky ones came pouring down in ball gowns, pyjamas with dragons, sober formal outfits, little hats tipped over one eyebrow. |
| Тогда Фагот объявил, что за поздним временем магазин закрывается до завтрашнего вечера ровно через одну минуту, и неимоверная суета поднялась на сцене. Женщины наскоро, без всякой примерки, хватали туфли. Одна, как буря, ворвалась за занавеску, сбросила там свой костюм и овладела первым, что подвернулось, - шелковым, в громадных букетах, халатом и, кроме того, успела подцепить два футляра духов. | Then Fagott announced that owing to the lateness of the hour, the shop would close in exactly one minute until the next evening, and an unbelievable scramble arose on-stage. Women hastily grabbed shoes without trying them on. One burst behind the curtain like a storm, got out of her dress there, took possession of the first thing that came to hand - a silk dressing-gown covered with huge bouquets - and managed to pick up two cases of perfume besides. |
| Ровно через минуту грянул пистолетный выстрел, зеркала исчезли, провалились витрины и табуретки, ковер растаял в воздухе так же, как и занавеска. Последней исчезла высоченная гора старых платьев и обуви, и стала сцена опять строга, пуста и гола. | Exactly a minute later a pistol shot rang out, the mirrors disappeared, the display windows and stools dropped away, the carpet melted into air, as did the curtain. Last to disappear was the high mountain of old dresses and shoes, and the stage was again severe, empty and bare. |
| И вот здесь в дело вмешалось новое действующее лицо. Приятный звучный и очень настойчивый баритон послышался из ложи N 2: | And it was here that a new character mixed into the affair. A pleasant, sonorous, and very insistent baritone came from box no. 2: |
| - Все-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы незамедлительно разоблачили бы перед зрителями технику ваших фокусов, в особенности фокус с денежными бумажками. Желательно также и возвращение конферансье на сцену. Судьба его волнует зрителей. | 'All the same it is desirable, citizen artiste, that you expose the technique of your tricks to the spectators without delay, especially the trick with the paper money. It is also desirable that the master of ceremonies return to the stage. The spectators are concerned about his fate.' |
| Баритон принадлежал не кому иному, как почетному гостю сегодняшнего вечера Аркадию Аполлоновичу Семплеярову, председателю акустической комиссии московских театров. | The baritone belonged to none other than that evening's guest of honour, Arkady Apollonovich Sempleyarov, chairman of the Acoustics Commission of the Moscow theatres. |
| Аркадий Аполлонович помещался в ложе с двумя дамами: пожилой, дорого и модно одетой, и другой - молоденькой и хорошенькой, одетой попроще. | Arkady Apollonovich was in his box with two ladies: the older one dressed expensively and fashionably, the other one, young and pretty, dressed in a simpler way. |
| Первая из них, как вскоре выяснилось при составлении протокола, была супругой Аркадия Аполлоновича, а вторая - дальней родственницей его, начинающей и подающей надежды актрисой, приехавшей из Саратова и проживающей в квартире Аркадия Аполлоновича и его супруги. | The first, as was soon discovered during the drawing up of the report, was Arkady Apollonovich's wife, and the second was his distant relation, a promising debutante, who had come from Saratov and was living in the apartment of Arkady Apollonovich and his wife. |
| - Пардон! - отозвался Фагот, - я извиняюсь, здесь разоблачать нечего, все ясно. | ‘Pardone!' Fagott replied. 'I'm sorry, there's nothing here to expose, it's all clear.' |
| - Нет, виноват! Разоблачение совершенно необходимо. Без этого ваши блестящие номера оставят тягостное впечатление. Зрительская масса требует объяснения. | 'No, excuse me! The exposure is absolutely necessary. Without it your brilliant numbers will leave a painful impression. The mass of spectators demands an explanation.' |
| - Зрительская масса, - перебил Семплеярова наглый гаер, - как будто ничего не заявляла? Но, принимая во внимание ваше глубокоуважаемое желание, Аркадий Аполлонович, я, так и быть, произведу разоблачение. Но для этого разрешите еще один крохотный номерок? | 'The mass of spectators,' the impudent clown interrupted Sempleyarov, 'doesn't seem to be saying anything. But, in consideration of your most esteemed desire, Arkady Apollonovich, so be it - I will perform an exposure. But, to that end, will you allow me one more tiny number?' |
| - Отчего же, - покровительственно ответил Аркадий Аполлонович, - но непременно с разоблачением! | 'Why not?' Arkady Apollonovich replied patronizingly. 'But there must be an exposure.' |
| - Слушаюсь, слушаюсь. Итак, позвольте вас спросить, где вы были вчера вечером, Аркадий Аполлонович? | 'Very well, very well, sir. And so, allow me to ask, where were you last evening, Arkady Apollonovich?' |
| При этом неуместном и даже, пожалуй, хамском вопросе лицо Аркадия Аполлоновича изменилось, и весьма сильно изменилось. | At this inappropriate and perhaps even boorish question, Arkady Apollonovich's countenance changed, and changed quite drastically. |
| - Аркадий Аполлонович вчера вечером был на заседании акустической комиссии, -очень надменно заявила супруга Аркадия Аполлоновича, - но я не понимаю, какое отношение это имеет к магии. | 'Last evening Arkady Apollonovich was at a meeting of the Acoustics Commission,' Arkady Apollonovich's wife declared very haughtily, "but I don't understand what that has got to do with magic.' |
| - Уй, мадам! - подтвердил Фагот, -натурально, вы не понимаете. Насчет же заседания вы в полном заблуждении. Выехав на упомянутое заседание, каковое, к слову говоря, и назначено-то вчера не было, Аркадий Аполлонович отпустил своего шофера у здания акустической комиссии на Чистых прудах (весь театр затих), а сам в автобусе поехал на Елоховскую улицу в гости к артистке разъездного районного театра Милице Андреевне Покобатько и провел у нее в гостях около четырех часов. | 'Ouee, madame!' Fagott agreed. 'Naturally you don't understand. As for the meeting, you are totally deluded. After driving off to the said meeting, which incidentally was not even scheduled for last night, Arkady Apollonovich dismissed his chauffeur at the Acoustics Commission building on Clean Ponds' (the whole theatre became hushed), 'and went by bus to Yelokhovskaya Street to visit an actress from the regional itinerant theatre, Militsa Andreevna Pokobatko, with whom he spent some four hours.' |
| - Ой! - страдальчески воскликнул кто-то в полной тишине. | 'Aie!' someone cried out painfully in the total silence. |
| Молодая же родственница Аркадия Аполлоновича вдруг расхохоталась низким и страшным смехом. | Arkady Apollonovich's young relation suddenly broke into a low and terrible laugh. |
| - Все понятно! - воскликнула она, - и я давно уже подозревала это. Теперь мне ясно, почему эта бездарность получила роль Луизы! | 'It's all clear!' she exclaimed. 'And I've long suspected it. Now I see why that giftless thing got the role of Louisa!'' |
| И, внезапно размахнувшись коротким и толстым лиловым зонтиком, она ударила Аркадия Аполлоновича по голове. | And, swinging suddenly, she struck Arkady Apollonovich on the head with her short and fat violet umbrella. |
| Подлый же Фагот, и он же Коровьев, прокричал: | Meanwhile, the scoundrelly Fagott, alias Koroviev, was shouting: |
| - Вот, почтенные граждане, один из случаев разоблачения, которого так назойливо добивался Аркадий Аполлонович! | 'Here, honourable citizens, is one case of the exposure Arkady Apollonovich so importunately insisted on!' |
| - Как смела ты, негодяйка, коснуться Аркадия Аполлоновича? - грозно спросила супруга Аркадия Аполлоновича, поднимаясь в ложе во весь свой гигантский рост. | 'How dare you touch Arkady Apollonovich, you vile creature!' Arkady Apollonovich's wife asked threateningly, rising in the box to all her gigantic height. |
| Второй короткий прилив сатанинского смеха овладел молодой родственницей. | A second brief wave of satanic laughter seized the young relation. |
| - Уж кто-кто, - ответила она, хохоча, - а уж я-то смею коснуться! - и второй раз раздался сухой треск зонтика, отскочившего от головы Аркадия Аполлоновича. | 'Who else should dare touch him,' she answered, guffawing, 'if not me!' And for the second time there came the dry, crackling sound of the umbrella bouncing off the head of Arkady Apollonovich. |
| - Милиция! Взять ее! - таким страшным голосом прокричала супруга Семплеярова, что у многих похолодели сердца. | 'Police! Seize her!!' Sempleyarov's wife shouted in such a terrible voice that many hearts went cold. |
| А тут еще кот выскочил к рампе и вдруг | And here the cat also leaped out to the |
| рявкнул на весь театр человеческим голосом: | footlights and suddenly barked in a human voice for all the theatre to hear: |
| - Сеанс окончен! Маэстро! Урежьте марш!! | ‘The seance is over! Maestro! Hack out a march!' |
| Ополоумевший дирижер, не отдавая себе отчета в том, что делает, взмахнул палочкой, и оркестр не заиграл, и даже не грянул, и даже не хватил, а именно, по омерзительному выражению кота, урезал какой-то невероятный, ни на что не похожий по развязности своей марш. | The half-crazed conductor, unaware of what he was doing, waved his baton, and the orchestra did not play, or even strike up, or even bang away at, but precisely, in the cat's loathsome expression, hacked out some incredible march of an unheard-of brashness. |
| На мгновенье почудилось, что будто слышаны были некогда, под южными звездами, в кафешантане, какие-то малопонятные, полуслепые, но разудалые слова этого марша: | For a moment there was an illusion of having heard once upon a time, under southern stars, in a cafe-chantant, some barely intelligible, half-blind, but rollicking words to this march: |
| Его превосходительство | His Excellency reached the stage |
| Любил домашних птиц | Of liking barnyard fowl. |
| И брал под покровительство | He took under his patronage |
| Хорошеньких девиц!!! | Three young girls and an owl!!! |
| А может быть, не было никаких этих слов, а были другие на эту же музыку, какие-то неприличные крайне. Важно не это, а важно то, что в Варьете после всего этого началось что-то вроде столпотворения вавилонского. К Семплеяровской ложе бежала милиция, на барьер лезли любопытные, слышались адские взрывы хохота, бешеные крики, заглушаемые золотым звоном тарелок из оркестра. | Or maybe these were not the words at all, but there were others to the same music, extremely indecent ones. That is not the important thing, the important thing is that, after all this, something like babel broke loose in the Variety. The police went running to Sempleyarov's box, people were climbing over the barriers, there were bursts of infernal guffawing and furious shouts, drowned in the golden clash of the orchestra's cymbals. |
| И видно было, что сцена внезапно опустела и что надувало Фагот, равно как и наглый котяра Бегемот, растаяли в воздухе, исчезли, как раньше исчез маг в кресле с полинявшей обивкой. | And one could see that the stage was suddenly empty, and that the hoodwinker Fagott, as well as the brazen tom-cat Behemoth, had melted into air, vanished as the magician had vanished earlier in his armchair with the faded upholstery. |
| Глава 13. Явление героя | CHAPTER 13. The Hero Enters |
| Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: "Тсс!" | And so, the unknown man shook his finger at Ivan and whispered: 'Shhh!.. .' |
| Иван спустил ноги с постели и всмотрелся. С балкона осторожно заглядывал в комнату бритый, темноволосый, с острым носом, | Ivan lowered his legs from the bed and peered. Cautiously looking into the room from the balcony was a clean-shaven, dark-haired man |
| встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек примерно лет тридцати восьми. | of approximately thirty-eight, with a sharp nose, anxious eyes, and a wisp of hair hanging down on his forehead. |
| Убедившись в том, что Иван один, и прислушавшись, таинственный посетитель осмелел и вошел в комнату. Тут увидел Иван, что пришедший одет в больничное. На нем было белье, туфли на босу ногу, на плечи наброшен бурый халат. | Having listened and made sure that Ivan was alone, the mysterious visitor took heart and stepped into the room. Here Ivan saw that the man was dressed as a patient. He was wearing long underwear, slippers on his bare feet, and a brown dressing-gown thrown over his shoulders. |
| Пришедший подмигнул Ивану, спрятал в карман связку ключей, шепотом осведомился: "Можно присесть?" - и, получив утвердительный кивок, поместился в кресле. | The visitor winked at Ivan, hid a bunch of keys in his pocket, inquired in a whisper: 'May I sit down?' - and receiving an affirmative nod, placed himself in an armchair. |
| - Как же вы сюда попали? - повинуясь сухому грозящему пальцу, шепотом спросил Иван, - ведь балконные-то решетки на замках? | 'How did you get here?' Ivan asked in a whisper, obeying the dry finger shaken at him. 'Aren't the balcony grilles locked?' |
| - Решетки-то на замках, - подтвердил гость,- но Прасковья Федоровна - милейший, но, увы, рассеянный человек. Я стащил у нее месяц тому назад связку ключей и, таким образом, получил возможность выходить на общий балкон, а он тянется вокруг всего этажа, и, таким образом, иногда навестить соседа. | ‘The grilles are locked,' the guest agreed, 'but Praskovya Fyodorovna, while the dearest person, is also, alas, quite absent-minded. A month ago I stole a bunch of keys from her, and so gained the opportunity of getting out on to the common balcony, which runs around the entire floor, and so of occasionally calling on a neighbour.' |
| - Раз вы можете выходить на балкон, то вы можете удрать. Или высоко? -заинтересовался Иван. | 'If you can get out on to the balcony, you can escape. Or is it high up?' Ivan was interested. |
| - Нет, - твердо ответил гость, - я не могу удрать отсюда не потому, что высоко, а потому, что мне удирать некуда. - И после паузы он добавил: - Итак, сидим? | 'No,' the guest replied firmly, 'I cannot escape from here, not because it's high up, but because I have nowhere to escape to.' And he added, after a pause: 'So, here we sit.' |
| - Сидим, - ответил Иван, вглядываясь в карие и очень беспокойные глаза пришельца. | 'Here we sit,' Ivan replied, peering into the man's brown and very restless eyes. |
| - Да... - тут гость вдруг встревожился, - но вы, надеюсь, не буйный? А то я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или какой-нибудь иной крик. Успокойте меня, скажите, вы не буйный? | 'Yes . . .' here the guest suddenly became alarmed, 'but you're not violent, I hope? Because, you know, I cannot stand noise, turmoil, force, or other things like that. Especially hateful to me are people's cries, whether cries of rage, suffering, or anything else. Set me at ease, tell me, you're not violent?' |
| - Вчера в ресторане я одному типу по морде | 'Yesterday in a restaurant I socked one type in |
| засветил, - мужественно признался преображенный поэт. | the mug,' the transformed poet courageously confessed. |
| - Основание? - строго спросил гость. | 'Your grounds?' the guest asked sternly. |
| - Да, признаться, без основания, -сконфузившись, ответил Иван. | "No grounds, I must confess,' Ivan answered, embarrassed. |
| - Безобразие, - осудил гость Ивана и добавил: - А кроме того, что это вы так выражаетась: по морде засветил? Ведь неизвестно, что именно имеется у человека, морда или лицо. И, пожалуй, ведь все-таки лицо. Так что, знаете ли, кулаками... Нет, уж это вы оставьте, и навсегда. | 'Outrageous,' the guest denounced Ivan and added: 'And besides, what a way to express yourself: "socked in the mug" ... It is not known precisely whether a man has a mug or a face. And, after all, it may well be a face. So, you know, using fists ... No, you should give that up, and for good.' |
| Отчитав таким образом Ивана, гость осведомился: | Having thus reprimanded Ivan, the guest inquired: |
| - Профессия? | 'Your profession?' |
| - Поэт, - почему-то неохотно признался Иван. | 'Poet,' Ivan confessed, reluctantly for some reason. |
| Пришедший огорчился. | The visitor became upset. |
| - Ох, как мне не везет! - воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: -А как ваша фамилия? | 'Ah, just my luck!' he exclaimed, but at once reconsidered, apologized, and asked: 'And what is your name?' |
| - Бездомный. | 'Homeless.' |
| - Эх, эх... - сказал гость, морщась. | 'Oh-oh ...' the guest said, wincing. |
| - А вам, что же, мои стихи не нравятся? - с любопытством спросил Иван. | 'What, you mean you dislike my poetry?' Ivan asked with curiosity. |
| - Ужасно не нравятся. | 'I dislike it terribly.' |
| - А вы какие читали? | 'And what have you read?' |
| - Никаких я ваших стихов не читал! -нервно воскликнул посетитель. | 'I've never read any of your poetry!' the visitor exclaimed nervously. |
| - А как же вы говорите? | ‘Then how can you say that?' |
| - Ну, что ж тут такого, - ответил гость, -как будто я других не читал? Впрочем... разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши ваши стихи, скажите сами? | 'Well, what of it?' the guest replied. 'As if I haven't read others. Or else ... maybe there's some miracle? Very well, I'm ready to take it on faith. Is your poetry good? You tell me yourself.' |
| - Чудовищны! - вдруг смело и откровенно произнес Иван. | 'Monstrous!' Ivan suddenly spoke boldly and frankly. |
| - Не пишите больше! - попросил пришедший умоляюще. | 'Don't write any more!' the visitor asked beseechingly. |
| - Обещаю и клянусь! - торжественно произнес Иван. | 'I promise and I swear!' Ivan said solemnly. |
| Клятву скрепили рукопожатием, и тут из | The oath was sealed with a handshake, and |
| коридора донеслись мягкие шаги и голоса. | here soft footsteps and voices were heard in the corridor. |
| - Тсс, - шепнул гость и, выскочив на балкон, закрыл за собою решетку. | 'Shh!' the guest whispered and, jumping out to the balcony, closed the grille behind him. |
| Заглянула Прасковья Федоровна, спросила, как Иван себя чувствует и желает ли он спать в темноте или со светом. Иван попросил свет оставить, и Прасковья Федоровна удалилась, пожелав больному спокойной ночи. И когда все стихло, вновь вернулся гость. | Praskovya Fyodorovna peeked in, asked Ivan how he was feeling and whether he wished to sleep in the dark or with a light. Ivan asked her to leave the light on, and Praskovya Fyodorovna withdrew, wishing the patient a good night. And when everything was quiet, the guest came back again. |
| Он шепотом сообщил Ивану, что в 119-ю комнату привезли новенького, какого-то толстяка с багровой физиономией, все время бормочущего про какую-то валюту в вентиляции и клянущегося, что у них на Садовой поселилась нечистая сила. | He informed Ivan in a whisper that there was a new arrival in room 119 - some fat man with a purple physiognomy, who kept muttering something about currency in the ventilation and swearing that unclean powers were living in their place on Sadovaya. |
| - Пушкина ругает на чем свет стоит и все время кричит: "Куролесов, бис, бис!" -говорил гость, тревожно дергаясь. Успокоившись, он сел, сказал: - А впрочем, бог с ним, - и продолжил беседу с Иваном:- Так из-за чего же вы попали сюда? | 'He curses Pushkin up and down and keeps shouting: "Kurolesov, encore, encore!"' the guest said, twitching nervously. Having calmed himself, he sat down, said: 'Anyway, God help him,' and continued his conversation with Ivan: 'So, how did you wind up here?' |
| - Из-за Понтия Пилата, - хмуро глянув в пол, ответил Иван. | 'On account of Pontius Pilate,' Ivan replied, casting a glum look at the floor. |
| - Как? - забыв осторожность, крикнул гость и сам себе зажал рот рукой, - потрясающее совпадение! Умоляю, умоляю, расскажите! | 'What?!' the guest cried, forgetting all caution, and clapped his hand over his own mouth. 'A staggering coincidence! Tell me about it, I beg you, I beg you!' |
| Почему-то испытывая доверие к неизвестному, Иван, первоначально запинаясь и робея, а потом осмелев, начал рассказывать вчерашнюю историю на Патриарших прудах. Да, благодарного слушателя получил Иван Николаевич в лице таинственного похитителя ключей! Гость не рядил Ивана в сумасшедшие, проявил величайший интерес к рассказываемому и по мере развития этого рассказа, наконец, пришел в восторг. Он то и дело прерывал Ивана восклицаниями: | Feeling trust in the unknown man for some reason, Ivan began, falteringly and timorously at first, then more boldly, to tell about the previous day's story at the Patriarch's Ponds. Yes, it was a grateful listener that Ivan Nikolaevich acquired in the person of the mysterious stealer of keys! The guest did not take Ivan for a madman, he showed great interest in what he was being told, and, as the story developed, finally became ecstatic. Time and again he interrupted Ivan with exclamations: |
| - Ну, ну! Дальше, дальше, умоляю вас. Но только, ради всего святого, не пропускайте ничего! | 'Well, well, go on, go on, I beg you! Only, in the name of all that's holy, don't leave anything out!' |
| Иван ничего и не пропускал, ему самому было так легче рассказывать, и постепенно | Ivan left nothing out in any case, it was easier for him to tell it that way, and he gradually |
| добрался до того момента, как Понтий Пилат в белой мантии с кровавым подбоем вышел на балкон. | reached the moment when Pontius Pilate, in a white mantle with blood-red lining, came out to the balcony. |
| Тогда гость молитвенно сложил руки и прошептал: | Then the visitor put his hands together prayerfully and whispered: |
| - О, как я угадал! О, как я все угадал! | 'Oh, how I guessed! How I guessed it all!' |
| Описание ужасной смерти Берлиоза слушающий сопроводил загадочным замечанием, причем глаза его вспыхнули злобой: | The listener accompanied the description of Berlioz's terrible death with an enigmatic remark, while his eyes flashed with spite: |
| - Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Мстислава Лавровича, - и исступленно, но беззвучно вскричал: -Дальше! | 'I only regret that it wasn't the critic Latunsky or the writer Mstislav Lavrovich instead of this Berlioz!', and he cried out frenziedly but soundlessly: 'Go on!' |
| Кот, плативший кондукторше, чрезвычайно развеселил гостя, и он давился от тихого смеха, глядя, как взволнованный успехом своего повествования Иван тихо прыгал на корточках, изображая кота с гривенником возле усов. | The cat handing money to the woman conductor amused the guest exceedingly, and he choked with quiet laughter watching as Ivan, excited by the success of his narration, quietly hopped on bent legs, portraying the cat holding the coin up next to his whiskers. |
| - И вот, - рассказав про происшествие в Грибоедове, загрустив и затуманившись, Иван закончил: - Я и оказался здесь. | 'And so,' Ivan concluded, growing sad and melancholy after telling about the events at Griboedov's, 'I wound up here.' |
| Гость сочувственно положил руку на плечо бедного поэта и сказал так: | The guest sympathetically placed a hand on the poor poet's shoulder and spoke thus: |
| - Несчастный поэт! Но вы сами, голубчик, во всем виноваты. Нельзя было держать себя с ним столь развязно и даже нагловато. Вот вы и поплатились. И надо еще сказать спасибо, что все это обошлось вам сравнительно дешево. | 'Unlucky poet! But you yourself, dear heart, are to blame for it all. You oughtn't to have behaved so casually and even impertinently with him. So you've paid for it. And you must still say thank you that you got off comparatively cheaply.' |
| - Да кто же он, наконец, такой? - в возбуждении потрясая кулаками, спросил Иван. | 'But who is he, finally?' Ivan asked, shaking his fists in agitation. |
| Гость вгляделся в Ивана и ответил вопросом: | The guest peered at Ivan and answered with a question: |
| - А вы не впадете в беспокойство? Мы все здесь люди ненадежные... Вызова врача, уколов и прочей возни не будет? | 'You're not going to get upset? We're all unreliable here ... There won't be any calling for the doctor, injections, or other fuss?' |
| - Нет, нет! - воскликнул Иван, - скажите, кто он такой? | 'No, no!' Ivan exclaimed. 'Tell me, who is he?' |
| - Ну хорошо, - ответил гость и веско и раздельно сказал: - Вчера на Патриарших | 'Very well,' the visitor replied, and he said weightily and distinctly: "Yesterday at the |
| прудах вы встретились с сатаной. | Patriarch's Ponds you met Satan.' |
| Иван не впал в беспокойство, как и обещал, но был все-таки сильнейшим образом ошарашен. | Ivan did not get upset, as he had promised, but even so he was greatly astounded. |
| - Не может этого быть! Его не существует. | 'That can't be! He doesn't exist!' |
| - Помилуйте! Уж кому-кому, но не вам это говорить. Вы были одним, по-видимому, из первых, кто от него пострадал. Сидите, как сами понимаете, в психиатрической лечебнице, а все толкуете о том, что его нет. Право, это странно! | 'Good heavens! Anyone else might say that, but not you. You were apparently one of his first victims. You're sitting, as you yourself understand, in a psychiatric clinic, yet you keep saying he doesn't exist. Really, it's strange!' |
| Сбитый с толку Иван замолчал. | Thrown off, Ivan fell silent. |
| - Лишь только вы начали его описывать, -продолжал гость, - я уже стал догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. И, право, я удивляюсь Берлиозу! Ну вы, конечно, человек девственный, - тут гость опять извинился, - но тот, сколько я о нем слышал, все-таки хоть что-то читал! Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы... вы меня опять-таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный? | 'As soon as you started describing him,' the guest went on, 'I began to realize who it was that you had the pleasure of talking with yesterday. And, really, I'm surprised at Berlioz! Now you, of course, are a virginal person,' here the guest apologized again, 'but that one, from what I've heard about him, had after all read at least something! The very first things this professor said dispelled all my doubts. One can't fail to recognize him, my friend! Though you . .. again I must apologize, but I'm not mistaken, you are an ignorant man?' |
| - Бесспорно, - согласился неузнаваемый Иван. | 'Indisputably,' the unrecognizable Ivan agreed. |
| - Ну вот... ведь даже лицо, которое вы описывали... разные глаза, брови! Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы "Фауст" не слыхали? | 'Well, so ... even the face, as you described it, the different eyes, the eyebrows! ... Forgive me, however, perhaps you've never even heard the opera Faust? |
| Иван почему-то страшнейшим образом сконфузился и с пылающим лицом что-то начал бормотать про какую-то поездку в санаторий в Ялту... | Ivan became terribly embarrassed for some reason and, his face aflame, began mumbling something about some trip to a sanatorium ... to Yalta . . . |
| - Ну вот, ну вот... неудивительно! А Берлиоз, повторяю, меня поражает. | 'Well, so, so ... hardly surprising! But Berlioz, I repeat, astounds me ... |
| Он человек не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в защиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее. | He's not only a well-read man but also a very shrewd one. Though I must say in his defence that Woland is, of course, capable of pulling the wool over the eyes of an even shrewder man.' |
| - Как?! - в свою очередь крикнул Иван. | 'What?!' Ivan cried out in his turn. |
| - Тише! | 'Hush!' |
| Иван с размаху шлепнул себя ладонью по лбу и засипел: | Ivan slapped himself roundly on the forehead with his palm and rasped: |
| - Понимаю, понимаю. У него буква "В" была на визитной карточке. Ай-яй-яй, вот так штука! - он помолчал некоторое время в смятении, всматриваясь в луну, плывущую за решеткой, и заговорил: - Так он, стало быть, действительно мог быть у Понтия Пилата? Ведь он уж тогда родился? А меня сумасшедшим называют! -прибавил Иван, в возмущении указывая на дверь. | 'I see, I see. He had the letter "W" on his visiting card. Ai-yai-yai, what a thing!' He lapsed into a bewildered silence for some time, peering at the moon floating outside the grille, and then spoke: 'So that means he might actually have been at Pontius Pilate's? He was already born then? And they call me a madman!' Ivan added indignantly, pointing to the door. |
| Горькая складка обозначилась у губ гостя. | A bitter wrinkle appeared on the guest's lips. |
| - Будем глядеть правде в глаза, - и гость повернул свое лицо в сторону бегущего сквозь облако ночного светила. - И вы и я -сумасшедшие, что отпираться! Видите ли, он вас потряс - и вы свихнулись, так как у вас, очевидно, подходящая для этого почва. Но то, что вы рассказываете, бесспорно было в действительности. Но это так необыкновенно, что даже Стравинский, гениальный психиатр, вам, конечно, не поверил. Он смотрел вас? (Иван кивнул.) Ваш собеседник был и у Пилата, и на завтраке у Канта, а теперь он навестил Москву. | 'Let's look the truth in the eye.' And the guest turned his face towards the nocturnal luminary racing through a cloud. 'You and I are both madmen, there's no denying that! You see, he shocked you - and you came unhinged, since you evidently had the ground prepared for it. But what you describe undoubtedly took place in reality. But it's so extraordinary that even Stravinsky, a psychiatrist of genius, did not, of course, believe you. Did he examine you?' (Ivan nodded.) 'Your interlocutor was at Pilate's, and had breakfast with Kant, and now he's visiting Moscow.' |
| - Да ведь он тут черт знает чего натворит! Как-нибудь его надо изловить? - не совсем уверенно, но все же поднял голову в новом Иване прежний, еще не окончательно добитый Иван. | 'But he'll be up to devil knows what here! Oughtn't we to catch him somehow?' the former, not yet definitively quashed Ivan still raised his head, though without much confidence, in the new Ivan. |
| - Вы уже пробовали, и будет с вас, -иронически отозвался гость, - и другим тоже пробовать не советую. А что натворит, это уж будьте благонадежны. Ах, ах! Но до чего мне досадно, что встретились с ним вы, а не я! Хоть все и перегорело и угли затянулись пеплом, все же, клянусь, что за эту встречу я отдал бы связку ключей Прасковьи Федоровны, ибо мне больше нечего отдавать. Я нищий! | 'You've already tried, and that will do for you,' the guest replied ironically. 'I don't advise others to try either. And as for being up to something, rest assured, he will be! Ah, ah! But how annoying that it was you who met him and not I. Though it's all burned up, and the coals have gone to ashes, still, I swear, for that meeting I'd give Praskovya Fyodorovna's bunch of keys, for I have nothing else to give. I'm destitute.' |
| - А зачем он вам понадобился? | 'But what do you need him for?' |
| Гость долго грустил и дергался, но наконец заговорил: | The guest paused ruefully for a long time and twitched, but finally spoke: |
| - Видите ли, какая странная история, я | 'YOU see, it's such a strange story, I'm sitting |
| здесь сижу из-за того же, что и вы, именно из-за Понтия Пилата, - тут гость пугливо оглянулся и сказал: - Дело в том, что год тому назад я написал о Пилате роман. | here for the same reason you are - namely, on account of Pontius Pilate.' Here the guest looked around fearfully and said: The thing is that a year ago I wrote a novel about Pilate.' |
| - Вы - писатель? - с интересом спросил поэт. | 'You're a writer?' the poet asked with interest. |
| Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал: | The guest's face darkened and he threatened Ivan with his fist, then said: |
| - Я - мастер, - он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой "М". Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он - мастер. - Она своими руками сшила ее мне, - таинственно добавил он. | 'I am a master.' He grew stern and took from the pocket of his dressing-gown a completely greasy black cap with the letter 'M' embroidered on it in yellow silk. He put this cap on and showed himself to Ivan both in profile and full face, to prove that he was a master. 'She sewed it for me with her own hands,' he added mysteriously. |
| - А как ваша фамилия? | 'And what is your name?' |
| - У меня нет больше фамилии, - с мрачным презрением ответил странный гость, - я отказался от нее, как и вообще от всего в жизни. Забудем о ней. | 'I no longer have a name,' the strange guest answered with gloomy disdain. 'I renounced it, as I generally did everything in life. Let's forget it.' |
| - Так вы хоть про роман скажите, -деликатно попросил Иван. | ‘Then at least tell me about the novel,' Ivan asked delicately. |
| - Извольте-с. Жизнь моя, надо сказать, сложилась не совсем обыкновенно, - начал гость. | 'If you please, sir. My life, it must be said, has taken a not very ordinary course,' the guest began. |
| ...Историк по образованию, он еще два года тому назад работал в одном из московских музеев, а кроме того, занимался переводами. | ... A historian by education, he had worked until two years ago at one of the Moscow museums, and, besides that, had also done translations. |
| - С какого языка? - с интересом спросил Иван. | 'From what languages?' Ivan interrupted curiously. |
| - Я знаю пять языков, кроме родного, -ответил гость, - английский, французский, немецкий, латинский и греческий. Ну, немножко еще читаю по-итальянски. | 'I know five languages besides my own,' replied the guest, 'English, French, German, Latin and Greek. Well, I can also read Italian a little.' |
| - Ишь ты! - завистливо шепнул Иван. | 'Oh, my!' Ivan whispered enviously. |
| Жил историк одиноко, не имея нигде родных и почти не имея знакомых в Москве. И, представьте, однажды выиграл сто тысяч рублей. | ... The historian had lived solitarily, had no family anywhere and almost no acquaintances in Moscow. And, just think, one day he won a hundred thousand roubles. |
| - Вообразите мое изумление, - шептал гость в черной шапочке, - когда я сунул руку в корзину с грязным бельем и смотрю: | 'Imagine my astonishment,' the guest in the black cap whispered, 'when I put my hand in the basket of dirty laundry and, lo and behold, it had the |
| на ней тот же номер, что и в газете! Облигацию, - пояснил он, - мне в музее дали. | same number as in the newspaper. A state bond,'' he explained, 'they gave it to me at the museum.' |
| Выиграв сто тысяч, загадочный гость Ивана поступил так: купил книг, бросил свою комнату на Мясницкой... | ... Having won a hundred thousand roubles, Ivan's mysterious guest acted thus: bought books, gave up his room on Myasnitskaya .. . |
| - Уу, проклятая дыра! - прорычал он. | 'Ohh, that accursed hole! . . .' he growled. |
| ... и нанял у застройщика в переулке близ Арбата... | . . . and rented from a builder, in a lane near the Arbat, |
| две комнаты в подвале маленького домика в садике. Службу в музее бросил и начал сочинять роман о Понтии Пилате. | two rooms in the basement of a little house in the garden. He left his work at the museum and began writing a novel about Pontius Pilate. |
| - Ах, это был золотой век, - блестя глазами, шептал рассказчик, - совершенно отдельная квартирка, и еще передняя, и в ней раковина с водой, - почему-то особенно горделиво подчеркнул он, - маленькие оконца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырех шагах, под забором, сирень, липа и клен. Ах, ах, ах! Зимою я очень редко видел в оконце чьи-нибудь черные ноги и слышал хруст снега под ними. И в печке у меня вечно пылал огонь! Но внезапно наступила весна, и сквозь мутные стекла увидел я сперва голые, а затем одевающиеся в зелень кусты сирени. И вот тогда-то, прошлою весной, случилось нечто гораздо более восхитительное, чем получение ста тысяч рублей. А это, согласитесь, громадная сумма денег! | 'Ah, that was a golden age!' the narrator whispered, his eyes shining. 'A completely private little apartment, plus a front hall with a sink in it,' he underscored for some reason with special pride, 'little windows just level with the paved walk leading from the gate. Opposite, only four steps away, near the fence, lilacs, a linden and a maple. Ah, ah, ah! In winter it was very seldom that I saw someone's black feet through my window and heard the snow crunching under them. And in my stove a fire was eternally blazing! But suddenly spring came and through the dim glass I saw lilac bushes, naked at first, then dressing themselves up in green. And it was then, last spring, that something happened far more delightful than getting a hundred thousand roubles. And that, you must agree, is a huge sum of money!' |
| - Это верно, - признал внимательно слушающий Иван. | ‘That's true,' acknowledged the attentively listening Ivan. |
| - Я открыл оконца и сидел во второй, совсем малюсенькой комнате, - гость стал отмеривать руками, - так... вот диван, а напротив другой диван, а между ними столик, и на нем прекрасная ночная лампа, а к окошку ближе книги, тут маленький письменный столик, а в первой комнате -громадная комната, четырнадцать метров, -книги, книги и печка. Ах, какая у меня была обстановка! | 'I opened my little windows and sat in the second, quite minuscule room.' The guest began measuring with his arms: 'Here's the sofa, and another sofa opposite, and a little table between them, with a beautiful night lamp on it, and books nearer the window, and here a small writing table, and in the first room - a huge room, one hundred and fifty square feet! - books, books and the stove. Ah, what furnishings I had! |
| Необыкновенно пахнет сирень! И голова моя становилась легкой от утомления, и Пилат летел к концу. | The extraordinary smell of the lilacs! And my head was getting light with fatigue, and Pilate was flying to the end . . .' |
| - Белая мантия, красный подбой! Понимаю!- восклицал Иван. | 'White mantle, red lining! I understand!' Ivan exclaimed. |
| - Именно так! Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: "...пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат". Ну, натурально, я выходил гулять. Сто тысяч -громадная сумма, и у меня был прекрасный серый костюм. Или отправлялся обедать в какой-нибудь дешевый ресторан. На Арбате был чудесный ресторан, не знаю, существует ли он теперь. | 'Precisely so! Pilate was flying to the end, to the end, and I already knew that the last words of the novel would be: ". . . the fifth procurator of Judea, the equestrian Pontius Pilate". Well, naturally, I used to go out for a walk. A hundred thousand is a huge sum, and I had an excellent suit. Or I'd go and have dinner in some cheap restaurant. There was a wonderful restaurant on the Arbat, I don't know whether it exists now.' |
| Тут глаза гостя широко открылись, и он продолжал шептать, глядя на луну: | Here the guest's eyes opened wAde, and he went on whispering, gazing at the moon: |
| - Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах! | 'She was carrying repulsive, alarming yellow flowers in her hand. Devil knows what they're called, but for some reason they're the first to appear in Moscow. And these flowers stood out clearly against her black spring coat. She was carrying yellow flowers! Not a nice colour. She turned down a lane from Tverskaya and then looked back. Well, you know Tverskaya! Thousands of people were walking along Tverskaya, but I can assure you that she saw me alone, and looked not really alarmed, but even as if in pain. And I was struck not so much by her beauty as by an extraordinary loneliness in her eyes, such as no one had ever seen before! |
| Повинуясь этому желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я никогда ее более не увижу... | Obeying this yellow sign, I also turned down the lane and followed her. We walked along the crooked, boring lane silendy, I on one side, she on the other. And, imagine, there was not a soul in the lane. I was suffering, because it seemed to me that it was necessary to speak to her, and I worried that I wouldn't utter a single word, and she would leave, and I'd never see her again. |
| И, вообразите, внезапно заговорила она: | And, imagine, suddenly she began to speak: |
| - Нравятся ли вам мои цветы? | ' "Do you like my flowers?" |
| Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от желтой грязной стены. Я быстро перешел на ее | 'I remember clearly the sound other voice, rather low, slightly husky, and, stupid as it is, it seemed that the echo resounded in the lane and bounced off the dirty yellow wall. I quickly crossed to her side and, coming up to her, |
| сторону и, подходя к ней, ответил: | answered: |
| - Нет. | '"No!" |
| Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука, а? Вы, конечно, скажете, сумасшедший? | 'She looked at me in surprise, and I suddenly, and quite unexpectedly, understood that all my life I had loved precisely this woman! Quite a thing, eh? Of course, you'll say I'm mad?' |
| - Ничего я не говорю, - воскликнул Иван и добавил: - Умоляю, дальше! | 'I won't say anything,' Ivan exclaimed, and added: 'I beg you, go on!' |
| И гость продолжал: | And the guest continued. |
| - Да, она поглядела на меня удивленно, а затем, поглядев, спросила так: | 'Yes, she looked at me in surprise, and then, having looked, asked thus: |
| - Вы вообще не любите цветов? | '"You generally don't like flowers?" |
| В голосе ее была, как мне показалось, враждебность. Я шел с нею рядом, стараясь идти в ногу, и, к удивлению моему, совершенно не чувствовал себя стесненным. | 'It seemed to me there was hostility in her voice. I was walking beside her, trying to keep in step, and, to my surprise, did not feel the least constraint. |
| - Нет, я люблю цветы, только не такие, -сказал я. | ' "No, I like flowers, but not this kind," I said. |
| - А какие? | '"Which, then?" |
| - Я розы люблю. | '"I like roses."’ |
| Тут я пожалел о том, что это сказал, потому что она виновато улыбнулась и бросила свои цветы в канаву. Растерявшись немного, я все-таки поднял их и подал ей, но она, усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понес их в руках. | 'Then I regretted having said it, because she smiled guiltily and threw the flowers into the gutter. Slightly at a loss, I nevertheless picked them up and gave them to her, but she, with a smile, pushed the flowers away, and I carried them in my hand. |
| Так шли молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы, не бросила их на мостовую, затем продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли рядом. | 'So we walked silently for some time, until she took the flowers from my hand and threw them to the pavement, then put her own hand in a black glove with a bell-shaped cuff under my arm, and we walked on side by side.' |
| - Дальше, - сказал Иван, - и не пропускайте, пожалуйста, ничего. | 'Go on,' said Ivan, 'and please don't leave anything out!' |
| - Дальше? - переспросил гость, - что же, дальше вы могли бы и сами угадать. - Он вдруг вытер неожиданную слезу правым рукавом и продолжал: - Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! | 'Go on?' repeated the visitor. 'Why, you can guess for yourself how it went on.' He suddenly wiped an unexpected tear with his right sleeve and continued: 'Love leaped out in front of us like a murderer in an alley leaping out of nowhere, and struck us both at once. |
| Так поражает молния, так поражает | As lightning strikes, as a Finnish knife strikes! |
| финский нож! | |
| Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя, и что она жила с другим человеком, и я там тогда... с этой, как ее... | She, by the way, insisted afterwards that it wasn't so, that we had, of course, loved each other for a long, long time, without knowing each other, never having seen each other, and that she was living with a different man ... as I was, too, then .. . with that, what's her . . .' |
| - С кем? - спросил Бездомный. | 'With whom?' asked Homeless. |
| - С этой... ну... этой, ну... - ответил гость и защелкал пальцами. | ‘With that. . . well. . . with .. .' replied the guest, snapping his fingers. |
| - Вы были женаты? | 'YOU were married?' |
| - Ну да, вот же я и щелкаю... на этой... Вареньке, Манечке... нет, Вареньке... еще платье полосатое... музей... впрочем, я не помню. | 'Why, yes, that's why I'm snapping .. . With that ... Varenka ... Manechka . . . no, Varenka ... striped dress, the museum ... Anyhow, I don't remember. |
| Так вот она говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста. | 'Well, so she said she went out that day with yellow flowers in her hand so that I would find her at last, and that if it hadn't happened, she would have poisoned herself, because her life was empty. |
| Да, любовь поразила нас мгновенно. Я это знал в тот же день уже, через час, когда мы оказались, не замечая города, у кремлевской стены на набережной. | 'Yes, love struck us instantly. I knew it that same day, an hour later, when, without having noticed the city, we found ourselves by the Kremlin wall on the embankment. |
| Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. На другой день мы сговорились встретиться там же, на Москве-реке, и встретились. Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой. | We talked as if we had parted only the day before, as if we had known each other for many years. We arranged to meet the next day at the same place on the Moscow River, and we did. The May sun shone down on us. And soon, very soon, this woman became my secret wife. |
| Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с утра. Ожидание это выражалось в том, что я переставлял на столе предметы. За десять минут я садился к оконцу и начинал прислушиваться, не стукнет ли ветхая калитка. И как курьезно: до встречи моей с нею в наш дворик мало кто приходил, просто сказать, никто не приходил, а теперь мне казалось, что весь город устремился в него. | 'She used to come to me every afternoon, but I would begin waiting for her in the morning. This waiting expressed itself in the moving around of objects on the table. Ten minutes before, I would sit down by the little window and begin to listen for the banging of the decrepit gate. And how curious: before my meeting with her, few people came to our yard - more simply, no one came - but now it seemed to me that the whole city came flocking there. |
| Стукнет калитка, стукнет сердце, и, вообразите, на уровне моего лица за оконцем обязательно чьи-нибудь грязные | 'Bang goes the gate, bang goes my heart, and, imagine, it's inevitably somebody's dirty boots level with my face behind the window. A |
| сапоги. Точильщик. Ну, кому нужен точильщик в нашем доме? Что точить? Какие ножи? | knife-grinder. Now, who needs a knife-grinder in our house? To sharpen what? What knives? |
| Она входила в калитку один раз, а биений сердца до этого я испытывал не менее десяти. Я не лгу. А потом, когда приходил ее час и стрелка показывала полдень, оно даже и не переставало стучать до тех пор, пока без стука, почти совсем бесшумно, не равнялись с окном туфли с черными замшевыми накладками-бантами, стянутыми стальными пряжками. | 'She would come through the gate once, but my heart would pound no less than ten times before that, I'm not lying. And then, when her hour came and the hands showed noon, it even wouldn't stop pounding until, almost without tapping, almost noiselessly, her shoes would come even with my window, their black suede bows held tightly by steel buckles. |
| Иногда она шалила и, задержавшись у второго оконца, постукивала носком в стекло. Я в ту же секунду оказывался у этого окна, но исчезала туфля, черный шелк, заслоняющий свет, исчезал, - я шел ей открывать. | 'Sometimes she would get mischievous, pausing at the second window and tapping the glass with her toe. That same instant I would be at the window, but the shoe would be gone, the black silk blocking the light would be gone - I'd go and open the door for her. |
| Никто не знал о нашей связи, за это я вам ручаюсь, хотя так никогда и не бывает. Не знал ее муж, не знали знакомые. В стареньком особнячке, где мне принадлежал этот подвал, знали, конечно, видели, что приходит ко мне какая-то женщина, но имени ее не знали. | 'No one knew of our liaison, I assure you of that, though it never happens. Her husband didn't know, her acquaintances didn't know. In the old house where I had that basement, people knew, of course, they saw that some woman visited me, but they didn't know her name.' |
| - А кто она такая? - спросил Иван, в высшей степени заинтересованный любовной историей. | 'But who is she?' asked Ivan, intrigued in the highest degree by this love story. |
| Г ость сделал жест, означавший, что он никогда и никому этого не скажет, и продолжал свой рассказ. | The guest made a gesture signifying that he would never tell that to anyone, and went on with his story. |
| Ивану стало известным, что мастер и незнакомка полюбили друг друга так крепко, что стали совершенно неразлучны. Иван представлял себе ясно уже и две комнаты в подвале особнячка, в которых были всегда сумерки из-за сирени и забора. Красную потертую мебель, бюро, на нем часы, звеневшие каждые полчаса, и книги, книги от крашеного пола до закопченного потолка, и печку. | Ivan learned that the master and the unknown woman loved each other so deeply that they became completely inseparable. Ivan could clearly picture to himself the two rooms in the basement of the house, where it was always twilight because of the lilacs and the fence. The worn red furniture, the bureau, the clock on it which struck every half hour, and books, books, from the painted floor to the sooty ceiling, and the stove. |
| Иван узнал, что гость его и тайная жена уже в первые дни своей связи пришли к заключению, что столкнула их на углу Тверской и переулка сама судьба и что созданы они друг для друга навек. | Ivan learned that his guest and his secret wife, from the very first days of their liaison, had come to the conclusion that fate itself had thrown them together at the corner of Tverskaya and that lane, and that they had been |
| created for each other for all time. | |
| Иван узнал из рассказа гостя, как проводили день возлюбленные. Она приходила, и первым долгом надевала фартук, и в узкой передней, где находилась та самая раковина, которой гордился почему-то бедный больной, на деревянном столе зажигала керосинку, и готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате на овальном столе. Когда шли майские грозы и мимо подслеповатых окон шумно катилась в подворотню вода, угрожая залить последний приют, влюбленные растапливали печку и пекли в ней картофель. От картофеля валил пар, черная картофельная шелуха пачкала пальцы. В подвальчике слышался смех, деревья в саду сбрасывали с себя после дождя обломанные веточки, белые кисти. | Ivan learned from the guest's story how the lovers would spend the day. She would come, and put on an apron first thing, and in the narrow front hall where stood that same sink of which the poor patient was for some reason so proud, would light the kerosene stove on the wooden table, prepare lunch, and set it out on the oval table in the first room. When the May storms came and water rushed noisily through the gateway past the near-sighted windows, threatening to flood their last refuge, the lovers would light the stove and bake potatoes in it. Steam rose from the potatoes, the black potato skins dirtied their fingers. Laughter came from the basement, the trees in the garden after rain shed broken twigs, white clusters. |
| Когда кончились грозы и пришло душное лето, в вазе появились долгожданные и обоими любимые розы. | When the storms ended and sultry summer came, there appeared in the vase the long-awaited roses they both loved. |
| Тот, кто называл себя мастером, работал лихорадочно над своим романом и этот роман поглотил и незнакомую. | The man who called himself a master worked feverishly on his novel, and this novel also absorbed the unknown woman. |
| - Право, временами я начинал ревновать ее к нему - шептал пришедший с лунного балкона ночной гость Ивану. | 'Really, there were times when I'd begin to be jealous of it on account of her,' the night visitor come from the moonlit balcony whispered to Ivan. |
| Запустив в волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, она без конца перечитывала написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку. Иногда она сидела на корточках у нижних полок или стояла на стуле у верхних и тряпкой вытирала сотни пыльных корешков. Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером. Она нетерпеливо дожидалась этих обещанных уже последних слов о пятом прокураторе Иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей нравились, и говорила, что в этом романе ее жизнь. | Her slender fingers with sharply filed nails buried in her hair, she endlessly reread what he had written, and after rereading it would sit sewing that very same cap. Sometimes she crouched down by the lower shelves or stood by the upper ones and wiped the hundreds of dusty spines with a cloth. She foretold fame, she urged him on, and it was then that she began to call him a master. She waited impatiently for the already promised last words about the fifth procurator ofJudea, repeated aloud in a sing-song voice certain phrases she liked, and said that her life was in this novel. |
| Он был дописан в августе месяце, был отдан какой-то безвестной машинистке, и та перепечатала его в пяти экземплярах. И, | It was finished in the month of August, was given to some unknown typist, and she typed it in five copies. And finally the hour came when |
| наконец, настал час, когда пришлось покинуть тайный приют и выйти в жизнь. | he had to leave his secret refuge and go out into life. |
| - И я вышел в жизнь, держа его в руках, и тогда моя жизнь кончилась, - прошептал мастер и поник головой, и долго качалась печальная черная шапочка с желтой буквой "М". Он повел дальше свой рассказ, но тот стал несколько бессвязен. Можно было понять только одно, что тогда с гостем Ивана случилась какая-то катастрофа. | 'And I went out into life holding it in my hands, and then my life ended,' the master whispered and drooped his head, and for a long time nodded the woeful black cap with the yellow letter 'M' on it. He continued his story, but it became somewhat incoherent, one could only understand that some catastrophe had then befallen Ivan's guest. |
| - Я впервые попал в мир литературы, но теперь, когда все уже кончилось и гибель моя налицо, вспоминаю о нем с ужасом! -торжественно прошептал мастер и поднял руку. - Да, он чрезвычайно поразил меня, ах, как поразил! | 'For the first time I found myself in the world of literature, but now, when it's all over and my ruin is clear, I recall it with horror!' the master whispered solemnly and raised his hand. 'Yes, he astounded me greatly, ah, how he astounded me!' |
| - Кто? - чуть слышно шепнул Иван, опасаясь перебивать взволнованного рассказчика. | 'Who?' Ivan whispered barely audibly, fearing to interrupt the agitated narrator. |
| - Да редактор, я же говорю, редактор. Да, так он прочитал. Он смотрел на меня так, как будто у меня щека была раздута флюсом, как-то косился на угол и даже сконфуженно хихикнул. Он без нужды мял манускрипт и крякал. Вопросы, которые он мне задавал, показались мне сумасшедшими. Не говоря ничего по существу романа, он спрашивал меня о том, кто я таков и откуда я взялся, давно ли пишу и почему обо мне ничего не было слышно раньше, и даже задал, с моей точки зрения, совсем идиотский вопрос: кто это меня надоумил сочинить роман на такую странную тему? | 'Why, the editor, I tell you, the editor! Yes, he read it all right. He looked at me as if I had a swollen cheek, looked sidelong into the corner, and even tittered in embarrassment. He crumpled the manuscript needlessly and grunted. The questions he asked seemed crazy to me. Saving nothing about the essence of the novel, he asked me who I was, where I came from, and how long I had been writing, and why no one had heard of me before, and even asked what in my opinion was a totally idiotic question: who had given me the idea of writing a novel on such a strange theme? |
| Наконец, он мне надоел, и я спросил его напрямик, будет ли он печатать роман или не будет. | Finally I got sick of him and asked directly whether he would publish the novel or not. |
| Тут он засуетился, начал что-то мямлить и заявил, что самолично решить этот вопрос он не может, что с моим произведением должны ознакомиться другие члены редакционной коллегии, именно критики Латунский и Ариман и литератор Мстислав Лаврович. Он просил меня прийти через две недели. | Here he started squirming, mumbled something, and declared that he could not decide the question on his own, that other members of the editorial board had to acquaint themselves with my work - namely, the cridcs Latunsky and Ariman, and the writer Mstislav Lavrovich.[2] He asked me to come in two weeks. |
| Я пришел через две недели и был принят | I came in two weeks and was received by some |
| какой-то девицей со скошенными к носу от постоянного вранья глазами. | girl whose eyes were crossed towards her nose from constant lying.' |
| - Это Лапшенникова, секретарь редакции, -усмехнувшись, сказал Иван, хорошо знающий тот мир, который так гневно описывал его гость. | That's Lapshennikova, the editorial secretary,' Ivan said with a smirk. He knew very well the world described so wrathfully by his guest. |
| - Может быть, - отрезал тот, - так вот, от нее я получил свой роман, уже порядочно засаленный и растрепанный. | 'Maybe,' the other snapped, 'and so from her I got my novel back, already quite greasy and dishevelled. |
| Стараясь не попадать своими глазами в мои, Лапшенникова сообщила мне, что редакция обеспечена материалами на два года вперед и что поэтому вопрос о напечатании моего романа, как она выразилась, отпадает. | Trying to avoid looking me in the eye, Lapshennikova told me that the publisher was provided with material for two years ahead, and therefore the question of printing my novel, as she put it, "did not arise". |
| - Что я помню после этого? - бормотал мастер, потирая висок, - да, осыпавшиеся красные лепестки на титульном листе и еще глаза моей подруги. Да, эти глаза я помню. | 'What do I remember after that?' the master muttered, rubbing his temple. 'Yes, red petals strewn across the tide page, and also the eyes of my friend. Yes, those eyes I remember.' |
| Рассказ Иванова гостя становился все путанее, все более наполнялся какими-то недомолвками. Он говорил что-то про косой дождь, и отчаяние в подвальном приюте, о том, что ходил куда-то еще. Шепотом вскрикивал, что он ее, которая толкала его на борьбу, ничуть не винит, о нет, не винит! | The story of Ivan's guest was becoming more confused, more filled with all sorts of reticences. He said something about slanting rain and despair in the basement refuge, about having gone elsewhere. He exclaimed in a whisper that he did not blame her in the least for pushing him to fight - oh, no, he did not blame her! |
| - Помню, помню этот проклятый вкладной лист в газету, -бормотал гость, рисуя двумя пальцами рук в воздухе газетный лист, | |
| и Иван догадался из дальнейших путаных фраз, что какой-то другой редактор напечатал большой отрывок из романа того, кто называл себя мастером. | |
| По словам его, прошло не более двух дней, как в другой газете появилась статья критика Аримана, которая называлась "Враг под крылом редактора", в которой говорилось, что Иванов гость, пользуясь беспечностью и невежеством редактора, сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа. | |
| Далее, как услышал Иван, произошло нечто внезапное и странное. Однажды герой развернул газету и увидел в ней статью критика Аримана, которая называлась «Вылазка врага» и где Ареман предупреждал всех и каждого, что он, то есть наш герой сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа. | Further on, as Ivan heard, something sudden and strange happened. One day our hero opened a newspaper and saw in it an article by the critic Ariman,[3] in which Ariman warned all and sundry that he, that is, our hero, had attempted to foist into print an apology for Jesus Christ. |
| - А, помню, помню! - вскричал Иван. - Но я забыл, как ваша фамилия! | 'Ah, I remember, I remember!' Ivan cried out. 'But I've forgotten your name!' |
| - Оставим, повторяю, мою фамилию, ее нет | 'Let's leave my name out of it, I repeat, it no |
| больше, - ответил гость. - Дело не в ней. Через день в другой газете за подписью Мстислава Лавровича обнаружилась другая статья, где автор ее предполагал ударить, и крепко ударить, по Пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить (опять это проклятое слово!) ее в печать. | longer exists,' replied the guest. 'That's not the point. Two days later in another newspaper, over the signature of Mstislav Lavrovich, appeared another article, in which its author recommended striking, and striking hard, at Pilatism and at the icon-dauber who had ventured to foist it (again that accursed word!) into print. |
| Остолбенев от этого слова "Пилатчина", я развернул третью газету. Здесь было две статьи: одна - Латунского, а другая -подписанная буквами "Н. Э.". Уверяю вас, что произведения Аримана и Лавровича могли считаться шуткою по сравнению с написанным Латунским. Достаточно вам сказать, что называлась статья Латунского "Воинствующий старообрядец". Я так увлекся чтением статей о себе, что не заметил, как она (дверь я забыл закрыть) предстала предо мною с мокрым зонтиком в руках и мокрыми же газетами. Глаза ее источали огонь, руки дрожали и были холодны. Сперва она бросилась меня целовать, затем, хриплым голосом и стуча рукою по столу, сказала, что она отравит Латунского. | 'Dumbfounded by this unheard-of word "Pilatism", I opened a third newspaper. There were two articles in it, one by Latunsky, the other signed with the initials "N.E." I assure you, the works of Ariman and Lavrovich could be counted as jokes compared with what Latunsky wrote. Suffice it to say that Latunsky's article was entitled "A Militant Old Believer".[4] I got so carried away reading the article about myself that I didn't notice (I had forgotten to lock the door) how she came in and stood before me with a wet umbrella in her hand and wet newspapers as well. Her eyes flashed fire, her trembling hands were cold. First she rushed to kiss me, then, in a hoarse voice, and pounding the table with her fist, she said she would poison Latunsky.' |
| Иван как-то сконфуженно покряхтел, но ничего не сказал. | Ivan grunted somewhat embarrassedly, but said nothing. |
| (- Настали совершенно безрадостные дни. Роман был написан, больше делать было нечего, и мы оба жили тем, что сидели на коврике на полу у печки и смотрели на огонь. Впрочем, теперь мы больше расставались, чем раньше. Она стала уходить гулять. А со мной случилась оригинальность, как нередко бывало в моей жизни... У меня неожиданно завелся друг. Да, да, представьте себе, я в общем не склонен сходиться с людьми, обладаю чертовой странностью: схожусь с людьми туго, недоверчив, подозрителен. И - представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то черт знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится. | |
| Так вот в то проклятое время открылась калиточка нашего садика, денек еще, помню, был такой приятный, осенний. Ее не было дома. | |
| И в калиточку вошел человек. Он прошел в дом по какому-то делу к моему застройщику, потом сошел в садик и как-то очень быстро свел со мной знакомство. Отрекомендовался он мне журналистом. Понравился он мне до того, вообразите, что я его до |
| сих пор иногда вспоминаю и скучаю о нем. Дальше -больше, он стал заходить ко мне. Я узнал, что он холост, что живет рядом со мной примерно в такой же квартирке, но что ему тесно там, и прочее. К себе как-то не звал. Жене моей он не понравился до чрезвычайности. Но я заступился за него. Она сказала: | |
| - Делай, как хочешь, но говорю тебе, что этот человек производит на меня впечатление отталкивающее. | |
| Я рассмеялся. Да, но чем, собственно говоря, он меня привлек? Дело в том, что вообще человек без сюрприза внутри, в своем ящике, неинтересен. Такой сюрприз в своем ящике Алоизий (да, я забыл сказать, что моего нового знакомого звали Алоизий Могарыч) - имел. Именно, нигде до того я не встречал и уверен, что нигде не встречу человека такого ума, каким обладал Алоизий. Если я не понимал смысла какой-нибудь заметки в газете, Алоизий объяснял мне ее буквально в одну минуту, причем видно было, что объяснение это ему не стоило ровно ничего. | |
| То же самое с жизненными явлениями и вопросами. Но этого было мало. Покорил меня Алоизий своею страстью к литературе. Он не успокоился до тех пор, пока не упросил меня прочесть ему мой роман весь от корки до корки, причем о романе он отозвался очень лестно, но с потрясающей точностью, как бы присутствуя при этом, рассказал все замечания редактора, касающиеся этого романа. Он попадал из ста раз сто раз. Кроме того, он совершенно точно объяснил мне, и я догадывался, что это безошибочно, почему мой роман не мог быть напечатан. Он прямо говорил: глава такая-то идти не может... ) | |
| - Настали безрадостные осенние дни -продолжал гость. Чудовищная неудача с этим романом как бы вынула у меня часть души. По существу говоря мне больше нечего было делать и жил я от свидания к свиданию. И вот в это время случилось что-то со мною, черт знает что, в чем Стравинский наверно давно уже разобрался. Именно нашла на меня тоска и появились какие-то предчувствия. | 'Joyless autumn days set in,' the guest went on. 'The monstrous failure with this novel seemed to have taken out a part of my soul. Essentially speaking, I had nothing more to do, and I lived from one meeting with her to the next. And it was at that time that something happened to me. Devil knows what, Stravinsky probably figured it out long ago. Namely, anguish came over me and certain forebodings appeared. |
| Статьи, заметьте, не прекращались. Над первыми из них я смеялся. Но чем больше их появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Второй стадией была стадия удивления. Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и | "The articles, please note, did not cease. I laughed at the first of them. But the more of them that appeared, the more my attitude towards them changed. The second stage was one of astonishment. Some rare falsity and insecurity could be sensed literally in every line of these articles, despite their threatening and |
| уверенный тон. Мне все казалось, - и я не мог от этого отделаться, - что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим. А затем, представьте себе, наступила третья стадия - страха. Нет, не страха этих статей, поймите, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания. Мне казалось в особенности, когда я засыпал, что какой-то очень гибкий и холодный спрут своими щупальцами подбирается непосредственно и прямо к моему сердцу. И спать мне пришлось с огнем. | confident tone. I had the feeling, and I couldn't get rid of it, that the authors of these articles were not saying what they wanted to say, and that their rage sprang precisely from that. And then, imagine, a third stage came - of fear. No, not fear of these articles, you understand, but fear of other things totally unrelated to them or to the novel. Thus, for instance, I began to be afraid of the dark. In short, the stage of mental illness came. It seemed to me, especially as I was falling asleep, that some very cold and pliant octopus was stealing with its tentacles immediately and directly towards my heart. And I had to sleep with the light on. |
| Моя возлюбленная очень изменилась (про спрута я ей, конечно, не говорил. Но она видела, что со мной творится что-то неладное), похудела и побледнела, перестала смеяться и все просила меня простить ее за то, что она советовала мне напечатать отрывок. Она говорила, чтобы я, бросив все, уехал на юг к Черному морю, истратив на эту поездку все оставшиеся от ста тысяч деньги. | 'My beloved changed very much (of course, I never told her about the octopus, but she could see that something was going wrong with me), she became thinner and paler, stopped laughing, and kept asking me to forgive her for having advised me to publish an excerpt. She said I should drop everything and go to the south, to the Black Sea, and spend all that was left of the hundred thousand on the trip. |
| Она была очень настойчива, а я, чтобы не спорить (что-то подсказывало мне, что не придется уехать к Черному морю), обещал ей это сделать на днях. Но она сказала, что она сама возьмет мне билет. Тогда я вынул все свои деньги, то есть около десяти тысяч рублей, и отдал ей. | 'She was very insistent, and to avoid an argument (something told me I was not to go to the Black Sea), I promised her that I'd do it one of those days. But she said she would buy me the ticket herself. Then I took out all my money - that is, about ten thousand roubles -and gave it to her. |
| - Зачем так много? - удивилась она. | ' "Why so much?" she was surprised. |
| Я сказал что-то вроде того, что боюсь воров и прошу ее поберечь деньги до моего отъезда. Она взяла их, уложила в сумочку, стала целовать меня и говорить, что ей легче было бы умереть, чем покидать меня в таком состоянии одного, но что ее ждут, что она покоряется необходимости, что придет завтра. Она умоляла меня не бояться ничего. | 'I said something or other about being afraid of thieves and asked her to keep the money until my departure. She took it, put it in her purse, began kissing me and saying that it would be easier for her to die than to leave me alone in such a state, but that she was expected, that she must bow to necessity, that she would come the next day. She begged me not to be afraid of anything. |
| Это было в сумерки, в половине октября. И она ушла. Я лег на диван и заснул, не зажигая лампы. Проснулся я от ощущения, что спрут здесь. Шаря в темноте, я еле | 'This was at dusk, in mid-October. And she left. I lay down on the sofa and fell asleep without turning on the light. I was awakened by the feeling that the octopus was there. |
| сумел зажечь лампу. Карманные часы показывали два часа ночи. Я лег заболевающим, а проснулся больным. Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах. Я стал человеком, который уже не владеет собой. Я вскрикнул, и у меня явилась мысль бежать к кому-то, хотя бы к моему застройщику наверх. Я боролся с собой как безумный. У меня хватило сил добраться до печки и разжечь в ней дрова. Когда они затрещали и дверца застучала, мне как будто стало немного легче. Я кинулся в переднюю и там зажег свет, нашел бутылку белого вина, откупорил ее и стал пить прямо из горлышка. От этого страх притупился несколько-настолько, по крайней мере, что я не побежал к застройщику и вернулся к печке. Я открыл дверцу, так что жар начал обжигать мне лицо и руки, и шептал: | Groping in the dark, I barely managed to turn on the light. My pocket watch showed two o'clock in the morning. I was falling ill when I went to bed, and I woke up sick. It suddenly seemed to me that the autumn darkness would push through the glass and pour into the room, and I would drown in it as in ink. I got up a man no longer in control of himself. I cried out, the thought came to me of running to someone, even if it was my landlord upstairs. I struggled with myself like a madman. I had strength enough to get to the stove and start a fire in it. When the wood began to crackle and the stove door rattled, I seemed to feel slighdy better. I dashed to the front room, turned on die light there, found a botde of white wine, uncorked it and began drinking from the botde. This blunted the fear somewhat - at least enough to keep me from running to me landlord - and I went back to me stove. I opened the little door, so that the heat began to burn my face and hands, and whispered: |
| - Догадайся, что со мною случилась беда. Приди, приди, приди! | ' "Guess that trouble has befallen me . . . Come, come, come!..." |
| Но никто не шел. В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь. Тогда случилось последнее. Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь. Это страшно трудно делать, потому что исписанная бумага горит неохотно. Ломая ногти, я раздирал тетради, стоймя вкладывал их между поленьями и кочергой трепал листы. Пепел по временам одолевал меня, душил пламя, но я боролся с ним, и роман, упорно сопротивляясь, все же погибал. Знакомые слова мелькали передо мной, желтизна неудержимо поднималась снизу вверх по страницам, но слова все-таки проступали и на ней. Они пропадали лишь тогда, когда бумага чернела и я кочергой яростно добивал их. | 'But no one came. The fire roared in the stove, rain lashed at the windows. Then the final thing happened. I took the heavy manuscript of the novel and the draft notebooks from the desk drawer and started burning them. This was terribly hard to do, because written-on paper burns reluctandy. Breaking my fingernails, I tore up the notebooks, stuck them vertically between the logs, and ruffled the pages with the poker. At times the ashes got the best of me, choking the flames, but I struggled with them, and the novel, though stubbornly resisting, was nevertheless perishing. Familiar words flashed before me, the yellow climbed steadily up the pages, but the words still showed dirough it. They would vanish only when the paper turned black, and I finished them off with the poker. |
| В это время в окно кто-то стал царапаться тихо. Сердце мое прыгнуло, и я, погрузив последнюю тетрадь в огонь, бросился отворять. Кирпичные ступеньки вели из подвала к двери на двор. Спотыкаясь, я подбежал к ней и тихо спросил: | 'Just then someone began scratching quiedy at the window. My heart leaped, and having stuffed the last notebook into the fire, I rushed to open the door. Brick steps led up from the basement to the door on the yard. Stumbling, I ran up to it and asked quiedy: |
| - Кто там? | ' "Who's there?" |
| И голос, ее голос, ответил мне: | 'And that voice, her voice, answered: |
| - Это я. | 'It's me...' |
| Не помня как, я совладал с цепью и ключом. Лишь только она шагнула внутрь, она припала ко мне, вся мокрая, с мокрыми щеками и развившимися волосами, дрожащая. Я мог произнести только слово: | 'I don't remember how I managed with the chain and hook. As soon as she stepped inside, she clung to me, trembling, all wet, her cheeks wet and her hair uncurled. I could only utter the word: |
| - Ты... ты? - и голос мой прервался, и мы побежали вниз. | ' "You . . . you? . . .", and my voice broke, and we ran downstairs. |
| Она освободилась в передней от пальто, и мы быстро вошли в первую комнату. Тихо вскрикнув, она голыми руками выбросила из печки на пол последнее, что там оставалось, пачку, которая занялась снизу. Дым наполнил комнату сейчас же. Я ногами затоптал огонь, а она повалилась на диван и заплакала неудержимо и судорожно. | 'She freed herself of her overcoat in the front hall, and we quickly went into the first room. With a soft cry, she pulled out of the stove with her bare hands and threw on to the floor the last of what was there, a sheaf that had caught fire from below. Smoke filled the room at once. I stamped out the fire with my feet, and she collapsed on the sofa and wept irrepressibly and convulsively. |
| Когда она утихла, я сказал: | 'When she calmed down, I said: |
| - Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне страшно. | ' "I came to hate this novel, and I'm afraid. I'm ill. Frightened." |
| Она поднялась и заговорила: | 'She stood up and said: |
| - Боже, как ты болен. За что это, за что? Но я тебя спасу, я тебя спасу. Что же это такое? | ' "God, how sick you are. Why is it, why? But I'll save you. 111 save you. What is all this?" |
| Я видел ее вспухшие от дыму и плача глаза, чувствовал, как холодные руки гладят мне лоб. | 'I saw her eyes swollen with smoke and weeping, felt her cold hands stroke my forehead. |
| - Я тебя вылечу, вылечу, - бормотала она, впиваясь мне в плечи, - ты восстановишь его. Зачем, зачем я не оставила у себя один экземпляр! | '"I'll cure you, I'll cure you," she was murmuring, clutching my shoulders. "You'll restore it. Why, why didn't I keep a copy?" |
| Она оскалилась от ярости, что-то еще говорила невнятно. Затем, сжав губы, она принялась собирать и расправлять обгоревшие листы. | 'She bared her teeth with rage, she said something else inarticulately. Then, compressing her lips, she began to collect and smoodi out the burnt-edged pages. |
| Это была какая-то глава из середины романа, не помню какая. Она аккуратно сложила обгоревшие листки, завернула их в бумагу, перевязала лентой. Все ее действия показывали, что она полна решимости и что она овладела собой. Она потребовала вина и, выпив, заговорила спокойнее. | It was some chapter from the middle of the novel, I don't remember which. She neady stacked the pages, wrapped them in paper, tied them with a ribbon. All her actions showed that she was full of determination, and that she had regained control of herself. She asked for wine and, having drunk it, spoke more calmly: |
| - Вот как приходится платить за ложь, - | ' "This is how one pays for lying," she said, |
| говорила она, - и больше я не хочу лгать. Я осталась бы у тебя и сейчас, но мне не хочется это делать таким образом. Я не хочу, чтобы у него навсегда осталось в памяти, что я убежала от него ночью. Он не сделал мне никогда никакого зла. Его вызвали внезапно, у них на заводе пожар. Но он вернется скоро. Я объяснюсь с ним завтра утром, скажу, что люблю другого, и навсегда вернусь к тебе. Ответь мне, ты, может быть, не хочешь этого? | "and I don't want to lie any more. I'd stay with you right now, but I'd radier not do it that way. I don't want it to remain for ever in his memory that I ran away from him in the middle of the night. He's never done me any wrong ... He was summoned unexpectedly, there was a fire at the factory. But he'll be back soon. I'll talk with him tomorrow morning, I'll tell him that I love another man and come back to you for ever. Or maybe you don't want that? Answer me." |
| - Бедная моя, бедная, - сказал я ей, - я не допущу, чтобы ты это сделала. Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной. | ' "Poor dear, my poor dear," I said to her. "I won't allow you to do it. Things won't go well for me, and I don't want you to perish with me." |
| - Только эта причина? - спросила она и приблизила свои глаза к моим. | ' "Is that the only reason?" she asked, and brought her eyes dose to mine. |
| - Только эта. | '"The only one." |
| Она страшно оживилась, припала ко мне, обвивая мою шею, и сказала: | 'She became terribly animated, she dung to me, put her arms around my neck and said: |
| - Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя. | ' "I'm perishing with you. In the morning I'll be here." |
| И вот, последнее, что я помню в моей жизни, это - полоску света из моей передней, и в этой полосе света развившуюся прядь, ее берет и ее полные решимости глаза. Еще помню черный силуэт на пороге наружной двери и белый сверток. | 'And so, the last thing I remember from my life is a strip of light from my front hall, and in that strip of light an uncurled strand of hair, her beret and her eyes filled with determination. I also remember the black silhouette in the outside doorway and the white package. |
| - Я проводил бы тебя, но я уже не в силах идти один обратно, я боюсь. | ' "I'd see you home, but it's beyond my strength to come back alone. I'm afraid." |
| - Не бойся. Потерпи несколько часов. Завтра утром я буду у тебя. - Это и были ее последние слова в моей жизни. | ' "Don't be afraid. Bear with it for a few hours. Tomorrow morning I'll be here." 'Those were her last words in my life ... |
| - Тсс! - вдруг сам себя прервал больной и поднял палец, - беспокойная сегодня лунная ночь. | ‘Shh! ...' the patient suddenly interrupted himself and raised a finger. 'It's a restless moonlit night tonight.' |
| Он скрылся на балконе. Иван слышал, как проехали колесики по коридору, кто-то всхлипнул или вскрикнул слабо. | He disappeared on to the balcony. Ivan heard little wheels roll down the corridor, someone sobbed or cried out weakly. |
| Когда все затихло, гость вернулся и сообщил, что 120-я комната получила жильца. Привезли кого-то, и он все просит вернуть ему голову. Оба собеседника помолчали в тревоге, но, успокоившись, | When everything grew still, the guest came back and announced that room 120 had received an occupant. Someone had been brought, and he kept asking to be given back his head. The two interlocutors fell anxiously |
| вернулись к прерванному рассказу. Гость раскрыл было рот, но ночка, точно, была беспокойная. Голоса еще слышались в коридоре, и гость начал говорить Ивану на ухо так тихо, что то, что он рассказал, стало известно одному поэту только, за исключением первой фразы: | silent, but, having calmed down, they returned to the interrupted story. The guest was just opening his mouth, but the night was indeed a restless one. There were still voices in the corridor, and the guest began to speak into Ivan's ear, so softly that what he told him was known only to the poet, apart from the first phrase: |
| - Через четверть часа после того, как она покинула меня, ко мне в окна постучали. | 'A quarter of an hour after she left me, there came a knock at my window. . .' |
| То, о чем рассказывал больной на ухо, по-видимому, очень волновало его. Судороги то и дело проходили по его лицу. В глазах его плавал и метался страх и ярость. Рассказчик указывал рукою куда-то в сторону луны, которая давно уже ушла с балкона. Лишь тогда, когда перестали доноситься всякие звуки извне, гость отодвинулся от Ивана и заговорил погромче. | What the patient whispered into Ivan's ear evidently agitated him very much. Spasms repeatedly passed over his face. Fear and rage swam and flitted in his eyes. The narrator pointed his hand somewhere in the direction of the moon, which had long since left the balcony. Only when all sounds from outside ceased to reach them did the guest move away from Ivan and begin to speak more loudly: |
| - Да, так вот, в половине января, ночью, в том же самом пальто, но с оборванными пуговицами, я жался от холода в моем дворике. Сзади меня были сугробы, скрывшие кусты сирени, а впереди меня и внизу - слабенько освещенные, закрытые шторами мои оконца, я припал к первому из них и прислушался - в комнатах моих играл патефон. Это все, что я расслышал. Но разглядеть ничего не мог. | 'Yes, and so in mid-January, at night, in the same coat but with the buttons torn off,[5] I was huddled with cold in my little yard. Behind me were snowdrifts that hid the lilac bushes, and before me and below - my little windows, dimly lit, covered with shades. I bent down to the first of them and listened - a gramophone was playing in my rooms. That was all I heard, but I could not see anything. |
| Постояв немного, я вышел за калитку в переулок. В нем играла метель. Метнувшаяся мне под ноги собака испугала меня, и я перебежал от нее на другую сторону. Холод и страх, ставший моим постоянным спутником, доводили меня до исступления. Идти мне было некуда, и проще всего, конечно, было бы броситься под трамвай на той улице, в которую выходил мой переулок. Издали я видел эти наполненные светом, обледеневшие ящики и слышал их омерзительный скрежет на морозе. Но, дорогой мой сосед, вся штука заключалась в том, что страх владел каждой клеточкой моего тела. И так же точно, как собаки, я боялся и трамвая. Да, хуже моей болезни в этом здании нет, уверяю вас. | I stood there a while, then went out the gate to the lane. A blizzard was frolicking in it. A dog, dashing under my feet, frightened me, and I ran away from it to the other side. The cold, and the fear that had become my constant companion, were driving me to frenzy. I had nowhere to go, and the simplest thing, of course, would have been to throw myself under a tram-car on the street where my lane came out. From far off I could see those light-filled, ice-covered boxes and hear their loathsome screeching in the frost. But, my dear neighbour, the whole thing was that fear possessed every cell of my body. And, just as I was afraid of the dog, so I was afraid of the tram-car. Yes, there is no illness in this place worse than mine, I assure you!' |
| - Но вы же могли дать знать ей, - сказал Иван, сочувствуя бедному больному, -кроме того, ведь у нее же ваши деньги? Ведь она их, конечно, сохранила? | 'But you could have let her know,' said Ivan, sympathizing with the poor patient. 'Besides, she has your money. She did keep it, of course?' |
| - Не сомневайтесь в этом, конечно, сохранила. Но вы, очевидно, не понимаете меня? Или, вернее, я утратил бывшую у меня некогда способность описывать что-нибудь. Мне, впрочем, ее не очень жаль, так как она мне не пригодится больше. Перед нею, - гость благоговейно посмотрел во тьму ночи, - легло бы письмо из сумасшедшего дома. Разве можно посылать письма, имея такой адрес? Душевнобольной? Вы шутите, мой друг! Сделать ее несчастной? Нет, на это я не способен. | 'You needn't doubt that, of course she kept it. But you evidently don't understand me. Or, rather, I've lost the ability I once had for describing things. However, I'm not very sorry about that, since I no longer have any use for it. Before her,' the guest reverently looked out at the darkness of the night, 'there would lie a letter from a madhouse. How can one send letters from such an address ... a mental patient? . .. You're joking, my friend! Make her unhappy? No, I'm not capable of that.' |
| Иван не сумел возразить на это, но молчаливый Иван сочувствовал гостю, сострадал ему. А тот кивал от муки своих воспоминаний головою в черной шапочке и говорил так: | Ivan was unable to object to this, but the silent Ivan sympathized with the guest, he commiserated with him. And the other, from the pain of his memories, nodded his head in the black cap and spoke thus: |
| - Бедная женщина. Впрочем, у меня есть надежда, что она забыла меня! | 'Poor woman . .. However, I have hopes that she has forgotten me .. .' |
| - Но вы можете выздороветь... - робко сказал Иван. | 'But you may recover.. .' Ivan said timidly. |
| - Я неизлечим, - спокойно ответил гость, -когда Стравинский говорит, что вернет меня к жизни, я ему не верю. Он гуманен и просто хочет утешить меня. Не отрицаю, впрочем, что мне теперь гораздо лучше. Да, так на чем, бишь, я остановился? Мороз, эти летящие трамваи. Я знал, что эта клиника уже открылась, и через весь город пешком пошел в нее. Безумие! За городом я, наверно, замерз бы, но меня спасла случайность. | 'I am incurable,' the guest replied calmly. 'When Stravinsky says he will bring me back to life, I don't believe him. He is humane and simply wants to comfort me. I don't deny, however, that I'm much better now. Yes, so where did I leave off? Frost, those flying trams ... I knew that this clinic had been opened, and set out for it on foot across the entire city. Madness! Outside the city I probably would have frozen to death, but chance saved me. |
| Что-то сломалось в грузовике, я подошел к шоферу, это было километрах в четырех за заставой, и, к моему удивлению, он сжалился надо мной. Машина шла сюда. И он повез меня. Я отделался тем, что отморозил пальцы на левой ноге. Но это вылечили. И вот четвертый месяц я здесь. И, знаете ли, нахожу, что здесь очень и очень неплохо. Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право! | A truck had broken down, I came up to the driver, it was some three miles beyond the city limits, and to my surprise he took pity on me. The truck was coming here. And he took me along. I got away with having my left toes frostbitten. But they cured that. And now this is the fourth month that I've been here. And, you know, I find it not at all bad here. One mustn't make grandiose plans, dear neighbour, really! I, for instance, wanted to go all around |
| Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Я вижу только незначительный кусок этого шара. Думаю, что это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо. Вот лето идет к нам, на балконе завьется плющ, как обещает Прасковья Федоровна. Ключи расширили мои возможности. По ночам будет луна. Ах, она ушла! Свежеет. Ночь валится за полночь. Мне пора. | the globe. Well, so it turns out that I'm not going to do it. I see only an insignificant piece of that globe. I suppose it's not the very best there is on it, but, I repeat, it's not so bad. Summer is coming, the ivy will twine up on to the balcony. So Praskovya Fyodorovna promises. The keys have broadened my possibilities. There'll be the moon at night. Ah, it's gone! Freshness. It's falling past midnight. Time to go.' |
| - Скажите мне, а что было дальше с Иешуа и Пилатом, - попросил Иван, - умоляю, я хочу знать. | ‘Tell me, what happened afterwards with Yeshua and Pilate?' Ivan asked. 'I beg you, I want to know.' |
| - Ах нет, нет, - болезненно дернувшись, ответил гость, - я вспомнить не могу без дрожи мой роман. А ваш знакомый с Патриарших прудов сделал бы это лучше меня. Спасибо за беседу. До свидания. | 'Ah, no, no,' the guest replied with a painful twitch. 'I cannot recall my novel without trembling. And your acquaintance from the Patriarch's Ponds would do it better than I. Thank you for the conversation. Goodbye.' |
| И раньше чем Иван опомнился, закрылась решетка с тихим звоном, и гость скрылся. | And before Ivan could collect his senses, the grille closed with a quiet clang, and the guest vanished. |
| Глава 14. Слава петуху! | CHAPTER 14. Glory to the Cock! |
| Не выдержали нервы, как говорится, и Римский не дождался окончания составления протокола и бежал в свой кабинет. Он сидел за столом и воспаленными глазами глядел на лежащие перед ним магические червонцы. У финдиректора ум заходил за разум. Снаружи несся ровный гул. Публика потоками выливалась из здания Варьете на улицу. До чрезвычайно обострившегося слуха финдиректора вдруг донеслась отчетливая милицейская трель. Сама по себе она уж никогда не сулит ничего приятного. А когда она повторилась и к ней на помощь вступила другая, более властная и продолжительная, а затем присоединился и явственно слышный гогот, и даже какое-то улюлюкание, финдиректор сразу понял, что на улице совершилось еще что-то скандальное и пакостное. И что это, как бы ни хотелось отмахнуться от него, находится в теснейшей связи с отвратительным | His nerves gave out, as they say, and Rimsky fled to his office before they finished drawing up the report. He sat at his desk and stared with inflamed eyes at the magic banknotes lying before him. The findirector's wits were addled. A steady hum came from outside. The audience poured in streams from the Variety building into the street. Rimsky's extremely sharpened hearing suddenly caught the distant trill of a policeman. That in itself never bodes anything pleasant. But when it was repeated and, to assist it, another joined in, more authoritative and prolonged, and to them was added a clearly audible guffawing and even some hooting, the findirector understood at once that something else scandalous and vile had happened in the street. And that, however much he wanted to wave it away, it was closely connected with the repulsive seance presented by the black magician and his assistants. The keen-eared findirector was not mistaken in the least. |
| сеансом, произведенным черным магом и его помощниками. Чуткий финдиректор нисколько не ошибся. | |
| Лишь только он глянул в окно, выходящее на Садовую, лицо его перекосилось, и он не прошептал, а прошипел: | As soon as he cast a glance out the window on to Sadovaya, his face twisted, and he did not whisper but hissed: |
| - Я так и знал! | 'So I thought!' |
| В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел на тротуаре внизу под собой даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета. На голове у дамы, правда, была шляпка, а в руках зонтик. | In the bright glare of the strongest street lights he saw, just below him on the sidewalk, a lady in nothing but a shift and violet bloomers. True, there was a little hat on the lady's head and an umbrella in her hands. |
| Вокруг этой дамы, находящейся в состоянии полного смятения, то приседающей, то порывающейся бежать куда-то, волновалась толпа, издавая тот самый хохот, от которого у финдиректора проходил по спине мороз. Возле дамы метался какой-то гражданин, сдирающий с себя летнее пальто и от волнения никак не справляющийся с рукавом, в котором застряла рука. | The lady, who was in a state of utter consternation, now crouching down, now making as if to run off somewhere, was surrounded by an agitated crowd, which produced the very guffawing that had sent a shiver down the fin-director's spine. Next to the lady some citizen was flitting about, trying . to tear off his summer coat, and in his agitation simply unable to manage the sleeve in which his arm was stuck. |
| Крики и ревущий хохот донеслись и из другого места - именно от левого подъезда, и, повернув туда голову, Григорий Данилович увидал вторую даму, в розовом белье. Та прыгнула с мостовой на тротуар, стремясь скрыться в подъезде, но вытекавшая публика преграждала ей путь, и бедная жертва своего легкомыслия и страсти к нарядам, обманутая фирмой поганого Фагота, мечтала только об одном - провалиться сквозь землю. Милиционер устремлялся к несчастной, буравя воздух свистом, а за милиционером поспешали какие-то развеселые молодые люди в кепках. Они-то и испускали этот самый хохот и улюлюканье. | Shouts and roaring guffaws came from yet another place - namely, the left entrance - and turning his head in that direction, Grigory Danilovich saw a second lady, in pink underwear. She leaped from the street to the sidewalk, striving to hide in the hallway, but the audience pouring out blocked the way, and the poor victim other own flightiness and passion for dressing up, deceived by vile Fagott's firm, dreamed of only one thing -falling through the earth. A policeman made for the unfortunate woman, drilling the air with his whistle, and after the policeman hastened some merry young men in caps. It was they who produced the guffawing and hoodng. |
| Усатый худой лихач подлетел к первой раздетой и с размаху осадил костлявую разбитую лошадь. Лицо усача радостно ухмылялось. | A skinny, moustachioed cabby flew up to the first undressed woman and dashingly reined in his bony, broken-down nag. The moustached face was grinning gleefully. |
| Римский стукнул себя кулаком по голове, плюнул и отскочил от окна. | Rimsky beat himself on the head with his fist, spat, and leaped back from the window. |
| Он посидел некоторое время у стола, прислушиваясь к улице. Свист в разных | For some time he sat at his desk listening to the street. The whistling at various points reached |
| точках достиг высшей силы, а потом стал спадать. Скандал, к удивлению Римского, ликвидировался как-то неожиданно быстро. | its highest pitch, then began to subside. The scandal, to Rimsky's surprise, was somehow liquidated with unexpected swiftness. |
| Настала пора действовать, приходилось пить горькую чашу ответственности. Аппараты были исправлены во время третьего отделения, надо было звонить, сообщить о происшедшем, просить помощи, отвираться, валить все на Лиходеева, выгораживать самого себя и так далее. Тьфу ты дьявол! | It came time to act. He had to drink the bitter cup of responsibility. The telephones had been repaired during the third part. He had to make calls, to tell what had happened, to ask for help, lie his way out of it, heap everything on Likhodeev, cover up for himself, and so on. Pah, the devil! |
| Два раза расстроенный директор клал руку на трубку и дважды ее снимал. И вдруг в мертвой тишине кабинета сам аппарат разразился звоном прямо в лицо финдиректора, и тот вздрогнул и похолодел. "Однако у меня здорово расстроились нервы", - подумал он и поднял трубку. Тотчас он отшатнулся от нее и стал белее бумаги. Тихий, в то же время вкрадчивый и развратный женский голос шепнул в трубку: | Twice the upset director put his hand on the receiver, and twice he drew it back. And suddenly, in the dead silence of the office, the telephone burst out ringing by itself right in the findirector's face, and he gave a start and went cold. 'My nerves are really upset, though!' he thought, and picked up the receiver. He recoiled from it instantly and turned whiter than paper. A soft but at the same time insinuating and lewd female voice whispered into the receiver: |
| - Не звони, Римский, никуда, худо будет. | 'Don't call anywhere, Rimsky, it'll be bad . ..' |
| Трубка тут же опустела. Чувствуя мурашки в спине, финдиректор положил трубку и оглянулся почему-то на окно за своей спиной. Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью ветви клена он увидел луну, бегущую в прозрачном облачке. Почему-то приковавшись к ветвям, Римский смотрел на них, и чем больше смотрел, тем сильнее и сильнее его охватывал страх. | The receiver straight away went empty. With goose-flesh prickling on his back, the findirector hung up the telephone and for some reason turned to look at the window behind him. Through the scant and still barely greening branches of a maple, he saw the moon racing in a transparent cloud. His eyes fixed on the branches for some reason, Rimsky went on gazing at them, and the longer he gazed, the more strongly he was gripped by fear. |
| Сделав над собою усилие, финдиректор отвернулся наконец от лунного окна и поднялся. Никакого разговора о том, чтобы звонить, больше и быть не могло, и теперь финдиректор думал только об одном - как бы ему поскорее уйти из театра. | With great effort, the findirector finally turned away from the moonlit window and stood up. There could no longer be any question of phone calls, and now the findirector was thinking of only one thing - getting out of the theatre as quickly as possible. |
| Он прислушался: здание театра молчало. Римский понял, что он давно один во всем втором этаже, и детский неодолимый страх овладел им при этой мысли. Он без содрогания не мог подумать о том, что ему придется сейчас идти одному по пустым коридорам и спускаться по лестнице. Он лихорадочно схватил со стола | He listened: the theatre building was silent. Rimsky realized that he had long been the only one on the whole second floor, and a childish, irrepressible fear came over him at this thought. He could not think without shuddering of having to walk alone now along the empty corridors and down the stairs. Feverishly he seized the hypnotist's banknotes from the table, |
| гипнотизерские червонцы, спрятал их в портфель и кашлянул, чтобы хоть чуточку подбодрить себя. Кашель вышел хрипловатым, слабым. | put them in his briefcase, and coughed so as to cheer himself up at least a little. The cough came out slightly hoarse, weak. |
| И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло вдруг гниловатой сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. А тут еще ударили неожиданно часы и стали бить полночь. И даже бой вызвал дрожь в финдиректоре. Но окончательно его сердце упало, когда он услышал, что в замке двери тихонько поворачивается английский ключ. Вцепившись в портфель влажными, холодными руками, финдиректор чувствовал, что, если еще немного продлится этот шорох в скважине, он не выдержит и пронзительно закричит. | And here it seemed to him that a whiff of some putrid dankness was coming in under the office door. Shivers ran down the findirector's spine. And then the clock also rang out unexpectedly and began to strike midnight. And even its striking provoked shivers in the findirector. But his heart definitively sank when he heard the English key turning quiedy in the lock. Clutching his briefcase with damp, cold hands, the findirector felt that if this scraping in the keyhole were to go on any longer, he would break down and give a piercing scream. |
| Наконец дверь уступила чьим-то усилиям, раскрылась, и в кабинет бесшумно вошел Варенуха. Римский как стоял, так и сел в кресло, потому что ноги его подогнулись. Набрав воздуху в грудь, он улыбнулся как бы заискивающей улыбкой и тихо молвил: | Finally the door yielded to someone's efforts, opened, and Varenukha noiselessly entered the office. Rimsky simply sank down into the armchair where he stood, because his legs gave way. Drawing a deep breath, he smiled an ingratiating smile, as it were, and said quiedy: |
| - Боже, как ты меня испугал! | 'God, you frightened me . . .' |
| Да, это внезапное появление могло испугать кого угодно, и тем не менее в то же время оно являлось большою радостью. Высунулся хоть один кончик в этом запутанном деле. | Yes, this sudden appearance might have frightened anyone you like, and yet at the same time it was a great joy: at least one little end peeped out in this tangled affair. |
| - Ну, говори же скорей! Ну! Ну! -прохрипел Римский, цепляясь за этот кончик, - что все это значит? | ‘Well, tell me quickly! Well? Well?' Rimsky wheezed, grasping at this little end. 'What does it all mean?!' |
| - Прости, пожалуйста, - глухим голосом отозвался вошедший, закрывая дверь, - я думал, что ты уже ушел. | 'Excuse me, please,' the entering man replied in a hollow voice, closing the door, 'I thought you had already left.' |
| И Варенуха, не снимая кепки, прошел к креслу и сел по другую сторону стола. | And Varenukha, without taking his cap off, walked to the armchair and sat on the other side of the desk. |
| Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькая странность, которая сразу кольнула финдиректора, в чувствительности своей могущего поспорить с сейсмографом любой из лучших станций мира. Как же так? Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, | It must be said that Varenukha's response was marked by a slight oddity which at once needled the findirector, who could compete in sensitivity with the seismograph of any of the world's best stations. How could it be? W'lw did Varenukha come to the findirector's office if he thought he was not there? He had his own |
| ежели полагал, что его там нету? Ведь у него есть свой кабинет. Это - раз. А второе: из какого бы входа Варенуха ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержится в своем кабинете. | office, first of all. And second, whichever entrance to the building Varenukha had used, he would inevitably have met one of the night-watchmen, to all of whom it had been announced that Grigory Danilovich was staying late in his office. |
| Но долго по поводу этой странности финдиректор не стал размышлять. Не до того было. | But the findirector did not spend long pondering this oddity - he had other problems. |
| - Почему же ты не позвонил? Что означает вся эта петрушка с Ялтой? | 'Why didn't you call? What are all these shenanigans about Yalta?' |
| - Ну, то, что я и говорил, - причмокнув, как будто его беспокоил больной зуб, ответил администратор, - нашли его в трактире в Пушкине. | "Well, it's as I was saying,' the administrator replied, sucking as if he were troubled by a bad tooth. 'He was found in the tavern in Pushkino.' |
| - Как в Пушкине?! Это под Москвой? А телеграмма из Ялты? | 'In Pushkino?! You mean just outside Moscow?! What about the telegrams from Yalta?!' |
| - Какая там, к черту, Ялта! Напоил пушкинского телеграфиста, и начали оба безобразничать, в том числе посылать телеграммы с пометкой "Ялта". | 'The devil they're from Yalta! He got a telegrapher drunk in Pushkino, and the two of them started acting up, sending telegrams marked "Yalta", among other things.' |
| - Ага... Ага... Ну ладно, ладно... - не проговорил, а как бы пропел Римский. Глаза его засветились желтеньким светом. В голове сложилась праздничная картина позорного снятия Степы с работы. Освобождение! Долгожданное освобождение финдиректора от этого бедствия в лице Лиходеева! А может Степан Богданович добьется чего-нибудь и похуже снятия... - Подробности! - сказал Римский, стукнув пресс-папье по столу. | 'Aha ... aha ... Well, all right, all right.. .' Rimsky did not say but sang out. His eyes lit up with a yellow light. In his head there formed the festive picture of Styopa's shameful dismissal from his job. Deliverance! The findirector's long-awaited deliverance from this disaster in the person of Likhodeev! And maybe Stepan Bogdanovich would achieve something worse than dismissal . .. The details!' said Rimsky, banging the paperweight on the desk. |
| И Варенуха начал рассказывать подробности. Лишь только он явился туда, куда был отправлен финдиректором, его немедленно приняли и выслушали внимательнейшим образом. Никто, конечно, и мысли не допустил о том, что Степа может быть в Ялте. Все сейчас же согласились с предположением Варенухи, что Лиходеев, конечно, в пушкинской "Ялте". | And Varenukha began giving the details. As soon as he arrived where the findirector had sent him, he was received at once and given a most attentive hearing. No one, of course, even entertained the thought that Styopa could be in Yalta. Everyone agreed at once with Varenukha's suggestion that Likhodeev was, of course, at the Yalta in Pushkino. |
| - Где же он сейчас? - перебил | 'Then where is he now?' the agitated findirector |
| администратора взволнованный финдиректор. | interrupted the administrator. |
| - Ну, где ж ему быть, - ответил, криво ухмыльнувшись, администратор, -натурально, в вытрезвителе. | 'Well, where else could he be?' the administrator replied, grinning crookedly. 'In a sobering-up cell, naturally!' |
| - Ну, ну! Ай, спасибо! | 'Well, well. How nice!' |
| А Варенуха продолжал свое повествование. И чем больше он повествовал, тем ярче перед финдиректором разворачивалась длиннейшая цепь Лиходеевских хамств и безобразий, и всякое последующее звено в этой цепи было хуже предыдущего. Чего стоила хотя бы пьяная пляска в обнимку с телеграфистом на лужайке перед пушкинским телеграфом под звуки какой-то праздношатающейся гармоники! Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса! Попытка подраться с буфетчиком в самой "Ялте"! Разбрасывание зеленого лука по полу той же "Ялты". Разбитие восьми бутылок белого сухого "Ай-Даниля". Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Словом, темный ужас. | Varenukha went on with his story, and the more he told, the more vividly there unfolded before the findirector the long chain of Likhodeev's boorish and outrageous acts, and every link in this chain was worse than the one before. The drunken dancing in the arms of the telegrapher on the lawn in front of the Pushkino telegraph office to the sounds of some itinerant barrel-organ was worth something! The chase after some female citizens shrieking with terror! The attempt at a fight with the barman in the Yalta itself! Scattering green onions all over the floor of the same Yalta. Smashing eight bottles of dry white Ai-Danil. Breaking the meter when the taxi-driver refused to take Styopa in his cab. Threatening to arrest the citizens who attempted to stop Styopa's obnoxiousness ... In short, black horror! |
| Степа был хорошо известен в театральных кругах Москвы, и все знали, что человек этот - не подарочек. Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже и для Степы было чересчур. Да, чересчур. Даже очень чересчур... | Styopa was well known in Moscow theatre circles, and everyone knew that the man was no gift. But all the same, what the administrator was telling about him was too much even for Styopa. Yes, too much. Even much too much . .. |
| Колючие глаза Римского через стол врезались в лицо администратора, и чем дальше тот говорил, тем мрачнее становились эти глаза. Чем жизненнее и красочнее становились те гнусные подробности, которыми уснащал свою повесть администратор... тем менее верил рассказчику финдиректор. Когда же Варенуха сообщил, что Степа распоясался до того, что пытался оказать сопротивление тем, кто приехал за ним, чтобы вернуть его в Москву, финдиректор уже твердо знал, что все, что рассказывает ему вернувшийся в полночь администратор, все - ложь! Ложь от первого до последнего слова. | Rimsky's needle-sharp glance pierced the administrator's face from across the desk, and the longer the man spoke, the grimmer those eyes became. The more lifelike and colourful the vile details with which the administrator furnished his story, the less the findirector believed the storyteller. And when Varenukha told how Styopa had let himself go so far as to try to resist those who came to bring him back to Moscow, the findirector already knew firmly that everything the administrator who had returned at midnight was telling him, everything, was a lie! A lie from first word to last! |
| Варенуха не ездил в Пушкино, и самого Степы в Пушкине тоже не было. Не было пьяного телеграфиста, не было разбитого стекла в трактире, Степу не вязали веревками... - ничего этого не было. | Varenukha never went to Pushkino, and there was no Styopa in Pushkino. There was no drunken telegrapher, there was no broken glass in the tavern, Styopa did not get tied up with ropes ... none of it happened. |
| Лишь только финдиректор утвердился в мысли, что администратор ему лжет, страх пополз по его телу, начиная с ног, и дважды опять-таки почудилось финдиректору, что потянуло по полу гнилой малярийной сыростью. Ни на мгновение не сводя глаз с администратора, как-то странно корчившегося в кресле, все время стремящегося не выходить из-под голубой тени настольной лампы, как-то удивительно прикрывавшегося якобы от мешающего ему света лампочки газетой, - финдиректор думал только об одном, что же значит все это? | As soon as the findirector became firmly convinced that the administrator was lying to him, fear crept over his body, starting from the legs, and twice again the findirector fancied that a putrid malarial dankness was wafting across the floor. Never for a moment taking his eyes off the administrator - who squirmed somehow strangely in his armchair, trying not to get out of the blue shade of the desk lamp, and screening himself with a newspaper in some remarkable fashion from the bothersome light - the findirector was thinking of only one thing: what did it all mean? |
| Зачем так нагло лжет ему в пустынном и молчащем здании слишком поздно вернувшийся к нему администратор? И сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу финдиректора. Делая вид, что не замечает уверток администратора и фокусов его с газетой, финдиректор рассматривал его лицо, почти уже не слушая того, что плел Варенуха. Было кое-что, что представлялось еще более необъяснимым, чем неизвестно зачем выдуманный клеветнический рассказ о похождениях в Пушкине, и это что-то было изменением во внешности и в манерах администратора. | Why was he being lied to so brazenly, in the silent and deserted building, by the administrator who was so late in coming back to him? And the awareness of danger, an unknown but menacing danger, began to gnaw at Rimsky's soul. Pretending to ignore Varenukha's dodges and tricks with the newspaper, the findirector studied his face, now almost without listening to the yarn Varenukha was spinning. There was something that seemed still more inexplicable than the calumny invented. God knows why, about adventures in Pushkino, and that something was the change in the administrator's appearance and manners. |
| Как тот ни натягивал утиный козырек кепки на глаза, чтобы бросить тень на лицо, как ни вертел газетным листом, - финдиректору удалось рассмотреть громадный синяк с правой стороны лица у самого носа. Кроме того, полнокровный обычно администратор был теперь бледен меловой нездоровою бледностью, а на шее у него в душную ночь зачем-то было наверчено старенькое полосатое кашне. Если же к этому прибавить появившуюся у администратора за время его отсутствия отвратительную манеру присасывать и причмокивать, резкое изменение голоса, ставшего глухим и | No matter how the man pulled the duck-like visor of his cap over his eyes, so as to throw a shadow on his face, no matter how he fidgeted with the newspaper, the findirector managed to make out an enormous bruise on the right side of his face just by the nose. Besides that, the normally full-blooded administrator was now pale with a chalk-like, unhealthy pallor, and on this stifling night his neck was for some reason wrapped in an old striped scarf. Add to that the repulsive manner the administrator had acquired during the rime of his absence of sucking and smacking, the sharp change in his voice, which had become hollow and coarse, |
| грубым, вороватость и трусливость в глазах, - можно было смело сказать, что Иван Савельевич Варенуха стал неузнаваем. | and the furtiveness and cowardliness in his eyes, and one could boldly say that Ivan Savelyevich Varenukha had become unrecognizable. |
| Что-то еще жгуче беспокоило финдиректора, но что именно, он не мог понять, как ни напрягал воспаленный мозг, сколько ни всматривался в Варенуху. Одно он мог утверждать, что было что-то невиданное, неестественное в этом соединении администратора с хорошо знакомым креслом. | Something else burningly troubled the findirector, but he was unable to grasp precisely what it was, however much he strained his feverish mind, however hard he peered at Varenukha. One thing he could affirm, that there was something unprecedented, unnatural in this combination of the administrator and the familiar armchair. |
| - Ну, одолели наконец, погрузили в машину, - гудел Варенуха, выглядывая из-за листа и ладонью прикрывая синяк. | "Well, we finally overpowered him, loaded him into the car,' Varenukha boomed, peeking from behind the paper and covering the bruise with his hand. |
| Римский вдруг протянул руку и как бы машинально ладонью, в то же время поигрывая пальцами по столу, нажал пуговку электрического звонка и обмер. | Rimsky suddenly reached out and, as if mechanically, tapping his fingers on the table at the same time, pushed the electric-bell button with his palm and went numb. |
| В пустом здании непременно был бы слышен резкий сигнал. Но этого сигнала не последовало, и пуговка безжизненно погрузилась в доску стола. Пуговка была мертва, звонок испорчен. | The sharp signal ought to have been heard without fail in the empty building. But no signal came, and the button sank lifelessly into the wood of the desk. The button was dead, the bell broken. |
| Хитрость финдиректора не ускользнула от Варенухи, который спросил, передернувшись, причем в глазах его мелькнул явно злобный огонь: | The findirector's stratagem did not escape the notice of Varenukha, who asked, twitching, with a clearly malicious fire flickering in his eyes: |
| - Ты чего звонишь? | ‘What are you ringing for?' |
| - Машинально, - глухо ответил финдиректор, отдернул руку и, в свою очередь, нетвердым голосом спросил: - Что это у тебя на лице? | 'Mechanically,' the findirector replied hollowly, jerking his hand back, and asked in turn, in an unsteady voice: "What's that on your face?' |
| - Машину занесло, ударился об ручку двери, - ответил Варенуха, отводя глаза. | 'The car skidded, I bumped against the doorhandle,' Varenukha said, looking away. |
| "Лжет!" - воскликнул мысленно финдиректор. И тут вдруг его глаза округлились и стали совершенно безумными, и он уставился в спинку кресла. | 'He's lying!' the findirector exclaimed mentally. And here his eyes suddenly grew round and utterly insane, and he stared at the back of the armchair. |
| Сзади кресла, на полу, лежали две перекрещенные тени, одна погуще и почернее, другая слабая и серая. Отчетливо была видна на полу теневая спинка кресла и его заостренные ножки, но над спинкою на | Behind the chair on the floor two shadows lay criss-cross, one more dense and black, the other faint and grey. The shadow of the back of the chair and of its tapering legs could be seen distinctly on the floor, but there was no shadow |
| полу не было теневой головы Варенухи, равно как под ножками не было ног администратора. | of Varenukha's head above the back of the chair, or of the administrator's legs under its legs. |
| "Он не отбрасывает тени!" - отчаянно мысленно вскричал Римский. Его ударила дрожь. | 'He casts no shadow!' Rimsky cried out desperately in his mind. He broke into shivers. |
| Варенуха воровато оглянулся, следуя безумному взору Римского, за спинку кресла и понял, что он открыт. | Varenukha, following Rimsky's insane gaze, looked furtively behind him at the back of the chair, and realized that he had been found out. |
| Он поднялся с кресла (то же сделал и финдиректор) и отступил от стола на шаг, сжимая в руках портфель. | He got up from the chair (the findirector did likewise) and made one step back from the desk, clutching his briefcase in his hands. |
| - Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, - злобно ухмыльнувшись совершенно в лицо финдиректору, проговорил Варенуха, неожиданно отпрыгнул от кресла к двери и быстро двинул вниз пуговку английского замка. Финдиректор отчаянно оглянулся, отступая к окну, ведущему в сад, и в этом окне, заливаемом луною, увидел прильнувшее к стеклу лицо голой девицы и ее голую руку, просунувшуюся в форточку и старающуюся открыть нижнюю задвижку. Верхняя уже была открыта. | 'He's guessed, damn him! Always was clever,' Varenukha said, grinning spitefully right in the findirector's face, and he sprang unexpectedly from the chair to the door and quickly pushed down the catch on the lock. The findirector looked desperately behind him, as he retreated to the window giving on to the garden, and in this window, flooded with moonlight, saw the face of a naked girl pressed against the glass and her naked arm reaching through the vent-pane and trying to open the lower latch. The upper one was already open. |
| Римскому показалось, что свет в настольной лампе гаснет и что письменный стол наклоняется. Римского окатило ледяной волной, но, к счастью для себя, он превозмог себя и не упал. Остатка сил хватило на то, чтобы шепнуть, но не крикнуть: | It seemed to Rimsky that the light of the desk lamp was going out and the desk was tilting. An icy wave engulfed Rimsky, but -fortunately for him - he got control of himself and did not fall. He had enough strength left to whisper, but not cry out: |
| - Помогите... | 'Help ...' |
| Варенуха, карауля дверь, подпрыгивал возле нее, подолгу застревая в воздухе и качаясь в нем. Скрюченными пальцами он махал в сторону Римского, шипел и чмокал, подмигивая девице в окне. | Varenukha, guarding the door, hopped up and down by it, staying in air for a long rime and swaying there. Waving his hooked fingers in Rimsky's direction, he hissed and smacked, winking to the girl in the window. |
| Та заспешила, всунула рыжую голову в форточку, вытянула сколько могла руку, ногтями начала царапать нижний шпингалет и потрясать раму. Рука ее стала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью. Наконец зеленые пальцы мертвой обхватили головку шпингалета, повернули ее, и рама стала открываться. | She began to hurry, stuck her red-haired head through the vent, reached her arm down as far as she could, her nails clawing at the lower latch and shaking the frame. Her arm began to lengthen, rubber-like, and became covered with a putrid green. Finally the dead woman's green fingers got hold of the latch knob, turned it, and the frame began to open. Rimsky cried |
| Римский слабо вскрикнул, прислонился к стене и портфель выставил вперед, как щит. Он понимал, что пришла его гибель. | out weakly, leaned against the wall, and held his briefcase in front of him like a shield. He realized that his end had come. |
| Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аромата лип в комнату ворвался запах погреба. Покойница вступила на подоконник. Римский отчетливо видел пятна тления на ее груди. | The frame swung wide open, but instead of the night's freshness and the fragrance of the lindens, the smell of a cellar burst into the room. The dead woman stepped on to the window-sill. Rimsky clearly saw spots of decay on her breast. |
| И в это время радостный неожиданный крик петуха долетел из сада, из того низкого здания за тиром, где содержались птицы, участвовавшие в программах. Горластый дрессированный петух трубил, возвещая, что к Москве с востока катится рассвет. | And just then the joyful, unexpected crowing of a cock came from the garden, from that low building beyond the shooting gallery where birds participating in the programme were kept. A loud, trained cock trumpeted, announcing that dawn was rolling towards Moscow from the east. |
| Дикая ярость исказила лицо девицы, она испустила хриплое ругательство, а Варенуха у дверей взвизгнул и обрушился из воздуха на пол. | Savage fury distorted the girl's face, she emitted a hoarse oath, and at the door Varenukha shrieked and dropped from the air to the floor. |
| Крик петуха повторился, девица щелкнула зубами, и рыжие ее волосы поднялись дыбом. С третьим криком петуха она повернулась и вылетела вон. И вслед за нею, подпрыгнув и вытянувшись горизонтально в воздухе, напоминая летящего купидона, выплыл медленно в окно через письменный стол Варенуха. | The cock-crow was repeated, the girl clacked her teeth, and her red hair stood on end. With the third crowing of the cock, she turned and flew out And after her, jumping up and stretching himself horizontally in the air, looking like a flying cupid, Varenukha slowly floated over the desk and out the window. |
| Седой как снег, без единого черного волоса старик, который недавно еще был Римским, подбежал к двери, отстегнул пуговку, открыл дверь и кинулся бежать по темному коридору. У поворота на лестницу он, стеная от страха, нащупал выключатель, и лестница осветилась. На лестнице трясущийся, дрожащий старик упал, потому что ему показалось, что на него сверху мягко обрушился Варенуха. | White as snow, with not a single black hair on his head, the old man who still recently had been Rimsky rushed to the door, undid the catch, opened the door, and ran hurtling down the dark corridor. At the turn to the stairs, moaning with fear, he felt for the switch, and the stairway lighted up. On the stairs the shaking, trembling old man fell because he imagined that Varenukha had softly tumbled on top of him. |
| Сбежав вниз, Римский увидел дежурного, заснувшего на стуле у кассы в вестибюле. Римский пробрался мимо него на цыпочках и выскользнул в главную дверь. На улице ему стало несколько легче. Он настолько пришел в себя, что, хватаясь за голову, сумел сообразить, что шляпа его осталась в кабинете. | Having run downstairs, Rimsky saw a watchman asleep on a chair by the box office in the lobby. Rimsky stole past him on tiptoe and ' slipped out the main entrance. Outside he felt slighdy better. He recovered his senses enough to realize, clutching his head, that his hat had stayed behind in the office. |
| Само собой разумеется, что за нею он не вернулся, а, задыхаясь, побежал через широкую улицу на противоположный угол у кинотеатра, возле которого маячил красноватый тусклый огонек. Через минуту он был уже возле него. Никто не успел перехватить машину. | Needless to say, he did not go back for it, but, breathless, ran across the wide street to the opposite corner by the movie theatre, near which a dull reddish light hovered. In a moment he was there. No one had time to intercept the cab. |
| - К курьерскому ленинградскому, дам на чай, - тяжело дыша и держась за сердце, проговорил старик. | 'Make the Leningrad express, I'll tip you well,' the old man said, breathing heavily and clutching his heart. |
| - В гараж еду, - с ненавистью ответил шофер и отвернулся. | 'I'm going to the garage,' the driver answered hatefully and turned away. |
| Тогда Римский расстегнул портфель, вытащил оттуда пятьдесят рублей и протянул их сквозь открытое переднее окно шоферу. | Then Rimsky unlatched his briefcase, took out fifty roubles, and handed them to the driver through the open front window. |
| Через несколько мгновений дребезжащая машина, как вихрь, летела по кольцу Садовой. Седока трепало на сиденье, и в осколке зеркала, повешенного перед шофером, Римский видел то радостные шаферские глаза, то безумные свои. | A few moments later, the rattling car was flying like the wind down Sadovoye Ring. The passenger was tossed about on his seat, and in the fragment of mirror hanging in front of the driver, Rimsky saw now the driver's happy eyes, now his own insane ones. |
| Выскочив из машины перед зданием вокзала, Римский крикнул первому попавшемуся человеку в белом фартуке и с бляхой: | Jumping out of the car in front of the train station, Rimsky cried to the first man he saw in a white apron with a badge: |
| - Первую категорию, один, тридцать дам, -комкая, он вынимал из портфеля червонцы,- нет первой - вторую, если нету - бери жесткий. | 'First class, single, I'll pay thirty,' he was pulling the banknotes from his briefcase, crumpling them, 'no first class, get me second ... if not - a hard bench!' |
| Человек с бляхой, оглядываясь на светящиеся часы, рвал из рук Римского червонцы. | The man with the badge kept glancing up at the lighted clock face as he tore the banknotes from Rimsky's hand. |
| Через пять минут из-под стеклянного купола вокзала исчез курьерский и начисто пропал в темноте. С ним вместе пропал и Римский. | Five minutes later the express train disappeared from under the glass vault of the train station and vanished clean away in the darkness. And with it vanished Rimsky. |
| Глава 15. Сон Никанора Ивановича | CHAPTER I 5. Nikanor Ivanovich’s Dream |
| Нетрудно догадаться, что толстяк с багровой физиономией, которого поместили в клинике в комнате N 119, был Никанор Иванович Босой. | It is not difficult to guess that the fat man with the purple physiognomy who was put in room 119 of the clinic was Nikanor Ivanovich Bosoy. |
| Попал он, однако, к профессору Стравинскому не сразу, а предварительно побывав в другом месте. | He got to Professor Stravinsky not at once, however, but after first visiting another place. |
| От другого этого места у Никанора Ивановича осталось в воспоминании мало чего. Помнился только письменный стол, шкаф и диван. | Of this other place little remained in Nikanor Ivanovich's memory. He recalled only a desk, a bookcase and a sofa. |
| Там с Никанором Ивановичем, у которого перед глазами как-то мутилось от приливов крови и душевного возбуждения, вступили в разговор, но разговор вышел какой-то странный, путаный, а вернее сказать, совсем не вышел. | There a conversation was held with Nikanor Ivanovich, who had some sort of haze before his eyes from the rush of blood and mental agitation, but the conversation came out somehow strange, muddled, or, better to say, did not come out at all. |
| Первый же вопрос, который был задан Никанору Ивановичу, был таков: | The very first question put to Nikanor Ivanovich was the following: |
| - Вы Никанор Иванович Босой, председатель домкома номер триста два-бис по Садовой? | 'Are you Nikanor Ivanovich Bosoy, chairman of the house committee at no.502-bis on Sadovaya Street?' |
| На это Никанор Иванович, рассмеявшись страшным смехом, ответил буквально так: | To this Nikanor Ivanovich, bursting into terrible laughter, replied literally thus: |
| - Я Никанор, конечно, Никанор! Но какой же я к шуту председатель! | 'I'm Nikanor, of course I'm Nikanor! But what the deuce kind of chairman am I?' |
| - То есть как? - спросили у Никанора Ивановича, прищуриваясь. | 'Meaning what?' the question was asked with a narrowing of eyes. |
| - А так, - ответил он, - что ежели я председатель, то я сразу должен был установить, что он нечистая сила! А то что же это? Пенсне треснуло... весь в рванине... Какой же он может быть переводчик у иностранца! | 'Meaning,' he replied, 'that if I was chairman, I should have determined at once that he was an unclean power! Otherwise - what is it? A cracked pince-nez, all in rags ... what kind of foreigner's interpreter could he be?' |
| - Про кого говорите? - спросили у Никанора Ивановича. | 'Who are you talking about?' Nikanor Ivanovich was asked. |
| - Коровьев! - вскричал Никанор Иванович,- в пятидесятой квартире у нас засел! Пишите: Коровьев. Его немедленно надо изловить! Пишите: шестое парадное, там он. | 'Koroviev!' Nikanor Ivanovich cried out. 'Got himself lodged in our apartment number fifty. Write it down - Koroviev! He must be caught at once. Write it down - the sixth entrance. He's there.' |
| - Откуда валюту взял? - задушевно спросили у Никанора Ивановича. | 'Where did you get the currency?' Nikanor Ivanovich was asked soul fully. |
| - Бог истинный, бог всемогущий, -заговорил Никанор Иванович, - все видит, а мне туда и дорога. В руках никогда не держал и не подозревал, какая такая валюта! Господь меня наказует за скверну | 'As God is true, as God is almighty,' Nikanor Ivanovich began, he sees everything, and it serves me right. I never laid a finger on it, never even suspected what it was, this currency! God is punishing me for my |
| мою, - с чувством продолжал Никанор Иванович, то застегивая рубашку, то расстегивая, то крестясь, | iniquity,' Nikanor Ivanovich went on with feeling, now buttoning, now unbuttoning his shirt, now crossing himself. |
| - брал! Брал, но брал нашими советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бывало. Хорош и наш секретарь Пролежнев, тоже хорош! Прямо скажем, все воры в домоуправлении. Но валюты я не брал! | 'I took! I took, but I took ours. Soviet money! I'd register people for money, I don't argue, it happened. Our secretary Bedsornev is a good one, too, another good one! Frankly speaking, there's nothing but thieves in the house management . . . But I never took currency!' |
| На просьбу не валять дурака, а рассказывать, как попали доллары в вентиляцию, Никанор Иванович стал на колени и качнулся, раскрывая рот, как бы желая проглотить паркетную шашку. | To the request that he stop playing the fool and tell how the dollars got into the ventilation, Nikanor Ivanovich went on his knees and swayed, opening his mouth as if he meant to swallow a section of the parquet. |
| - Желаете, - промычал он, - землю буду есть, что не брал? А Коровьев - он черт. | 'If you want,' he mumbled, 'I'll eat dirt that I didn't do it! And Koroviev - he's the devil!' |
| Всякому терпенью положен предел, и за столом уже повысили голос, намекнули Никанору Ивановичу, что ему пора заговорить на человеческом языке. | All patience has its limits, and the voice at the desk was now raised, hinting to Nikanor Ivanovich that it was time he began speaking in human language. |
| Тут комнату с этим самым диваном огласил дикий рев Никанора Ивановича, вскочившего с колен: | Here the room with that same sofa resounded with Nikanor Ivanovich's wild roaring, as he jumped up from his knees: |
| - Вон он! Вон он за шкафом! Вот ухмыляется! И пенсне его... Держите его! Окропить помещение! | 'There he is! There, behind the bookcase! He's grinning! And his pince-nez . . . Hold him! Spray the room with holy water!' |
| Кровь отлила от лица Никанора Ивановича, он, дрожа, крестил воздух, метался к двери и обратно, запел какую-то молитву и, наконец, понес полную околесицу. | The blood left Nikanor Ivanovich's face. Trembling, he made crosses in the air, rushing to the door and back, intoned some prayer, and finally began spouting sheer gibberish. |
| Стало совершенно ясно, что Никанор Иванович ни к каким разговорам не пригоден. Его вывели, поместили в отдельной комнате, где он несколько поутих и только молился и всхлипывал. | It became perfectly clear that Nikanor Ivanovich was unfit for any conversation. He was taken out and put in a separate room, where he calmed down somewhat and only prayed and sobbed. |
| На Садовую, конечно, съездили и в квартире N 50 побывали. Но никакого Коровьева там не нашли, и никакого Коровьева никто в доме не знал и не видел. | They did, of course, go to Sadovaya and visit apartment no.50. But they did not find any Koroviev there, and no one in the house either knew or had seen any Koroviev. |
| Квартира, занимаемая покойным Берлиозом и уехавшим в Ялту Лиходеевым, была пуста, и в кабинете мирно висели никем не поврежденные сургучные печати на шкафах. С тем и уехали с Садовой, причем с уехавшими отбыл растерянный и | The apartment occupied by the late Berlioz, as well as by the Yalta-visiting Likhodeev, was empty, and in the study wax seals hung peacefully on the bookcases, unbroken by anyone. With that they left Sadovaya, and there also departed with them the perplexed and |
| подавленный секретарь домоуправления Пролежнев. | dispirited secretary of the house management, Bedsornev. |
| Вечером Никанор Иванович был доставлен в клинику Стравинского. Там он повел себя настолько беспокойно, что ему пришлось сделать впрыскивание по рецепту Стравинского, и лишь после полуночи Никанор Иванович уснул в 119-й комнате, изредка издавая тяжелое страдальческое мычание. | In the evening Nikanor Ivanovich was delivered to Stravinsky's clinic. There he became so agitated that an injection, made according to Stravinsky's recipe, had to be given him, and only after midnight did Nikanor Ivanovich fall asleep in room 119, every now and then emitting a heavy, painful moan. |
| Но чем далее, тем легче становился его сон. Он перестал ворочаться и стонать, задышал легко и ровно, и его оставили одного. | But the longer he slept, the easier his sleep became. He stopped tossing and groaning, his breathing became easy and regular, and he was left alone. |
| Тогда Никанора Ивановича посетило сновидение, в основе которого, несомненно, были его сегодняшние переживания. | Then Nikanor Ivanovich was visited by a dream, at the basis of which undoubtedly lay the experience of that day. |
| Началось с того, что Никанору Ивановичу привиделось, будто бы какие-то люди с золотыми трубами в руках подводят его, и очень торжественно, к большим лакированным дверям. У этих дверей спутники сыграли будто бы туш Никанору Ивановичу, а затем гулкий бас с небес весело сказал: | It began with Nikanor Ivanovich seeing as it were some people with golden trumpets in their hands leading him, and very solemnly, to a big lacquered door. At this door his companions played as it were a nourish for Nikanor Ivanovich, and then from the sky a resounding bass said merrily: |
| - Добро пожаловать, Никанор Иванович! Сдавайте валюту. | 'Welcome, Nikanor Ivanovich, turn over your currency!' |
| Удивившись крайне, Никанор Иванович увидел над собой черный громкоговоритель. | Exceedingly astonished, Nikanor Ivanovich saw a black loudspeaker above him. |
| Затем он почему-то очутился в театральном зале, где под золоченым потолком сияли хрустальные люстры, а на стенах кенкеты. Все было как следует, как в небольшом по размерам, но богатом театре. Имелась сцена, задернутая бархатным занавесом, по темно-вишневому фону усеянным, как звездочками, изображениями золотых увеличенных десяток, суфлерская будка и даже публика. | Then he found himself for some reason in a theatre house, where crystal chandeliers blazed under a gilded ceiling and Quinquet lamps[2 ]on the walls. Everything was as it ought to be in a small-sized but very costly theatre. There was a stage closed off by a velvet curtain, its dark cerise background spangled, as if with stars, with oversized gold pieces, there was a prompter's box, and there was even an audience. |
| Удивило Никанора Ивановича то, что вся эта публика была одного пола - мужского, и вся почему-то с бородами. Кроме того, поражало, что в театральном зале не было стульев, и вся эта публика сидела на полу, великолепно натертом и скользком. | What surprised Nikanor Ivanovich was that this audience was all of the same sex - male -and all for some reason bearded. Besides that, it was striking that there were no seats in the theatre, and the audience was all sitting on the floor, splendidly polished and slippery. |
| Конфузясь в новом и большом обществе, Никанор Иванович, помявшись некоторое время, последовал общему примеру и уселся на паркет по-турецки, примостившись между каким-то рыжим здоровяком-бородачом и другим, бледным и сильно заросшим гражданином. Никто из сидящих не обратил внимания на новоприбывшего зрителя. | Abashed in this new and big company, Nikanor Ivanovich, after a brief hesitation, followed the general example and sat down on the parquet Turkish-fashion, huddled between some stalwart, bearded redhead and another citizen, pale and quite overgrown. None of the sitters paid any attention to the newly arrived spectator. |
| Тут послышался мягкий звон колокольчика, свет в зале потух, занавесь разошлась, и обнаружилась освещенная сцена с креслом, столиком, на котором был золотой колокольчик, и с глухим черным бархатным задником. | Here the soft ringing of a bell was heard, the lights in the house went out, and the curtain opened to reveal a lighted stage with an armchair, a little table on which stood a golden bell, and a solid black velvet backdrop. |
| Из кулис тут вышел артист в смокинге, гладко выбритый и причесанный на пробор, молодой и с очень приятными чертами лица. Публика в зале оживилась, и все повернулись к сцене. Артист подошел к будке и потер руки. | An artiste came out from the wings in an evening jacket, smoothly shaven, his hair neatly parted, young and with very pleasant features. The audience in the house livened up, and everyone turned towards the stage. The artiste advanced to the prompter's box and rubbed his hands. |
| - Сидите? - спросил он мягким баритоном и улыбнулся залу. | 'All sitting?'[3] he asked in a soft baritone and smiled to the house. |
| - Сидим, сидим, - хором ответили ему из зала тенора и басы. | 'Sitting, sitting,' a chorus of tenors and basses answered from the house. |
| - Гм... - заговорил задумчиво артист, - и как вам не надоест, я не понимаю? Все люди как люди, ходят сейчас по улицам, наслаждаются весенним солнцем и теплом, а вы здесь на полу торчите в душном зале! Неужто уж программа такая интересная? Впрочем, что кому нравится, - философски закончил артист. | 'Hm .. .' the artiste began pensively, 'and how you're not sick of it. I just don't understand! Everybody else is out walking around now, enjoying the spring sun and the warmth, and you're stuck in here on the floor of a stuffy theatre! Is the programme so interesting? Tastes differ, however,' the artiste concluded philosophically. |
| Затем он переменил и тембр голоса, и интонации и весело и звучно объявил: | Then he changed both the timbre of his voice and its intonation, and announced gaily and resoundingly: |
| - Итак, следующим номером нашей программы - Никанор Иванович Босой, председатель домового комитета и заведующий диетической столовкой. Попросим Никанора Ивановича! | 'And now for the next number on our programme - Nikanor Ivanovich Bosoy, chairman of a house committee and director of a dietetic kitchen. Nikanor Ivanovich, onstage!' |
| Дружный аплодисмент был ответом артисту. Удивленный Никанор Иванович вытаращил глаза, а конферансье, закрывшись рукою от света рампы, нашел | General applause greeted the artiste. The surprised Nikanor Ivanovich goggled his eyes, while the master of ceremonies, blocking the glare of the footlights with his hand, located |
| его взором среди сидящих и ласково поманил его пальцем на сцену. И Никанор Иванович, не помня как, оказался на сцене. | him among the sitters and tenderly beckoned him on-stage with his finger. And Nikanor Ivanovich, without knowing how, found himself on-stage. |
| В глаза ему снизу и спереди ударил свет цветных ламп, отчего сразу провалился в темноту зал с публикой. | Beams of coloured light struck his eyes from in front and below, which at once caused the house and the audience to sink into darkness. |
| - Ну-с, Никанор Иванович, покажите нам пример, - задушевно заговорил молодой артист, - и сдавайте валюту. | 'Well, Nikanor Ivanovich, set us a good example, sir,' the young artiste said soulfully, 'turn over your currency.' |
| Наступила тишина. Никанор Иванович перевел дух и тихо заговорил: | Silence ensued. Nikanor Ivanovich took a deep breath and quietly began to speak: |
| - Богом клянусь, что... | 'I swear to God that I...' |
| Но не успел он выговорить эти слова, как весь зал разразился криками негодования. Никанор Иванович растерялся и умолк. | But before he had time to get the words out, the whole house burst into shouts of indignation. Nikanor Ivanovich got confused and fell silent. |
| - Насколько я понял вас, - заговорил ведущий программу, - вы хотели поклясться богом, что у вас нет валюты? - и он участливо поглядел на Никанора Ивановича. | 'As far as I understand you,' said the programme announcer, 'you wanted to swear to God that you haven't got any currency?', and he gazed sympathetically at Nikanor Ivanovich. |
| - Так точно, нету, - ответил Никанор Иванович. | 'Exactly right, I haven't,' replied Nikanor Ivanovich. |
| - Так, - отозвался артист, - а простите за нескромность: откуда же взялись четыреста долларов, обнаруженные в уборной той квартиры, единственным обитателем коей являетесь вы с вашей супругой? | 'Right,' responded the artiste, 'and . . . excuse the indiscretion, where did the four hundred dollars that were found in the privy of the apartment of which you and your wife are the sole inhabitants come from?' |
| - Волшебные! - явно иронически сказал кто-то в темном зале. | 'Magic!' someone in the dark house said with obvious irony. |
| - Так точно, волшебные, - робко ответил Никанор Иванович по неопределенному адресу, не то артисту, не то в темный зал, и пояснил: - Нечистая сила, клетчатый переводчик подбросил. | 'Exactly right - magic,' Nikanor Ivanovich timidly replied, vaguely addressing either the artiste or the dark house, and he explained: 'Unclean powers, the checkered interpreter stuck me with them.' |
| И опять негодующе взревел зал. Когда же настала тишина, артист сказал: | And again the house raised an indignant roar. When silence came, the artiste said: |
| - Вот какие басни Лафонтена приходится мне выслушивать! Подбросили четыреста долларов! Вот вы: все вы здесь валютчики! Обращаюсь к вам как к специалистам -мыслимое ли это дело? | 'See what La Fontaine fables I have to listen to! Stuck him with four hundred dollars! Now, all of you here are currency dealers, so I address you as experts: is that conceivable?' |
| - Мы не валютчики, - раздались отдельные | ‘We're not currency dealers,' various offended |
| обиженные голоса в театре, - но дело это немыслимое. | voices came from the theatre, 'but, no, it's not conceivable!' |
| - Целиком присоединяюсь, - твердо сказал артист, - и спрошу вас: что могут подбросить? | 'I'm entirely of the same mind,' the artiste said firmly, 'and let me ask you: what is it that one can be stuck with?' |
| - Ребенка! - крикнул кто-то из зала. | 'A baby!' someone cried from the house. |
| - Абсолютно верно, - подтвердил ведущий программу, - ребенка, анонимное письмо, прокламацию, адскую машину, мало ли что еще, но четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в природе не имеется, - и, обратившись к Никанору Ивановичу, артист добавил укоризненно и печально: | 'Absolutely correct,' the programme announcer confirmed, 'a baby, an anonymous letter, a tract, an infernal machine, anything else, but no one will stick you with four hundred dollars, for such idiots don't exist in nature.' And turning to Nikanor Ivanovich, the artiste added reproachfully and sorrowfully: |
| - Огорчили вы меня, Никанор Иванович! А я-то на вас надеялся. Итак, номер наш не удался. | 'You've upset me, Nikanor Ivanovich, and I was counting on you. So, our number didn't come off.' |
| В зале раздался свист по адресу Никанора Ивановича. | Whistles came from the house, addressed to Nikanor Ivanovich. |
| - Валютчик он! - выкрикивали в зале, - из-за таких-то и мы невинно терпим! | 'He's a currency dealer,' they shouted from the house, 'and we innocent ones have to suffer for the likes of him!' |
| - Не ругайте его, - мягко сказал конферансье, - он раскается. - И, обратив к Никанору Ивановичу полные слез голубые глаза, добавил: - Ну, идите, Никанор Иванович, на место! | 'Don't scold him,' the master of ceremonies said softly, 'he'll repent.' And turning to Nikanor Ivanovich, his blue eyes filled with tears, he added: 'Well, Nikanor Ivanovich, you may go to your place.' |
| После этого артист позвонил в колокольчик и громко объявил: | After that the artiste rang the bell and announced loudly: |
| - Антракт, негодяи! | 'Intermission, you blackguards!' |
| Потрясенный Никанор Иванович, неожиданно для себя ставший участником какой-то театральной программы, опять оказался на своем месте на полу. Тут ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму и что на стенах выскочили красные горящие слова: "Сдавайте валюту!" Потом опять раскрылся занавес, и конферансье пригласил: | The shaken Nikanor Ivanovich, who unexpectedly for himself had become a participant in some sort of theatre programme, again found himself in his place on the floor. Here he dreamed that the house was plunged in total darkness, and fiery red words leaped out on the walls: ‘Turn over your currency!' Then the curtain opened again and the master of ceremonies invited: |
| - Попрошу на сцену Сергея Герардовича Дунчиля. | 'I call Sergei Gerardovich Dunchil to the stage.' |
| Дунчиль оказался благообразным, но сильно запущенным мужчиной лет пятидесяти. | Dunchil turned out to be a fine-looking but rather unkempt man of about fifty. |
| - Сергей Герардович, - обратился к нему конферансье, - вот уже полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас валюту, в то время как страна нуждается в ней, а вам она совершенно ни к чему, а вы все-таки упорствуете. Вы - человек интеллигентный, прекрасно все это понимаете и все же не хотите пойти мне навстречу. | 'Sergei Gerardovich,' the master of ceremonies addressed him, 'you've been sitting here for a month and a half now, stubbornly refusing to turn over the currency you still have, while the country is in need of it, and you have no use for it whatsoever. And still you persist. You're an intelligent man, you understand it all perfectly well, and yet you don't want to comply with me.' |
| - К сожалению, ничего сделать не могу, так как валюты у меня больше нет, - спокойно ответил Дунчиль. | ‘To my regret, there is nothing I can do, since I have no more currency,' Dunchil calmly replied. |
| - Так нет ли, по крайней мере, бриллиантов? - спросил артист. | 'Don't you at least have some diamonds?' asked the artiste. |
| - И бриллиантов нет. | 'No diamonds either.' |
| Артист повесил голову и задумался, а потом хлопнул в ладоши. Из кулисы вышла на сцену средних лет дама, одетая по моде, то есть в пальто без воротника и в крошечной шляпке. Дама имела встревоженный вид, а Дунчиль поглядел на нее, не шевельнув бровью. | The artiste hung his head and pondered, then clapped his hands. A middle-aged lady came out from the wings, fashionably dressed - that is, in a collarless coat and a tiny hat. The lady looked worried, but Dunchil glanced at her without moving an eyebrow. |
| - Кто эта дама? - спросил ведущий программу у Дунчиля. | 'Who is this lady?' the programme announcer asked Dunchil. |
| - Это моя жена, - с достоинством ответил Дунчиль и посмотрел на длинную шею дамы с некоторым отвращением. | 'That is my wife,' Dunchil replied with dignity and looked at the lady's long neck with a certain repugnance. |
| - Мы потревожили вас, мадам Дунчиль, -отнесся к даме конферансье, - вот по какому поводу: мы хотели вас спросить, есть ли еще у вашего супруга валюта? | We have troubled you, Madame Dunchil,' the master of ceremonies adverted to the lady, 'with regard to the following: we wanted to ask you, does your husband have any more currency?' |
| - Он тогда все сдал, - волнуясь, ответила мадам Дунчиль. | 'He turned it all over the other time,' Madame Dunchil replied nervously. |
| - Так, - сказал артист, - ну, что же, раз так, то так. Если все сдал, то нам надлежит немедленно расстаться с Сергеем Герардовичем, что же поделаешь! Если угодно, вы можете покинуть театр, Сергей Герардович, - и артист сделал царственный жест. | 'Right,' said the artiste, 'well, then, if it's so, it's so. If he turned it all over, then we ought to part with Sergei Gerardovich immediately, there's nothing else to do! If you wish, Sergei Gerardovich, you may leave the theatre.' And the artiste made a regal gesture. |
| Дунчиль спокойно и с достоинством повернулся и пошел к кулисе. | Dunchil turned calmly and with dignity, and headed for the wings. |
| - Одну минуточку! - остановил его конферансье, - позвольте мне на прощанье | 'Just a moment!' the master of ceremonies stopped him. 'Allow me on parting to show you |
| показать вам еще один номер из нашей программы, - и опять хлопнул в ладоши. | one more number from our programme.' And again he clapped his hands. |
| Черный задний занавес раздвинулся, и на сцену вышла юная красавица в бальном платье, держащая в руках золотой подносик, на котором лежала толстая пачка, перевязанная конфетной лентой, и бриллиантовое колье, от которого во все стороны отскакивали синие, желтые и красные огни. | The black backdrop parted, and on to the stage came a young beauty in a ball gown, holding in her hands a golden tray on which lay a fat wad tied with candy-box ribbon and a diamond necklace from which blue, yellow and red fire leaped in all directions. |
| Дунчиль отступил на шаг, и лицо его покрылось бледностью. Зал замер. | Dunchil took a step back and his face went pale. The house froze. |
| - Восемнадцать тысяч долларов и колье в сорок тысяч золотом, - торжественно объявил артист, - хранил Сергей Герардович в городе Харькове в квартире своей любовницы Иды Геркулановны Ворс, которую мы имеем удовольствие видеть перед собою и которая любезно помогла обнаружить эти бесценные, но бесцельные в руках частного лица сокровища. Большое спасибо, Ида Геркулановна. | 'Eighteen thousand dollars and a necklace worth forty thousand in gold,' the artiste solemnly announced, 'kept by Sergei Gerardovich in the city of Kharkov, in the apartment of his mistress, Ida Herkulanovna Vors, whom we have the pleasure of seeing here before us and who so kindly helped in discovering these treasures - priceless, vet useless in the hands of a private person. Many thanks, Ida Herkulanovna!' |
| Красавица, улыбнувшись, сверкнула зубами, и мохнатые ее ресницы дрогнули. | The beauty smiled, flashing her teeth, and her lush eyelashes fluttered. |
| - А под вашею полною достоинства личиною, - отнесся артист к Дунчилю, -скрывается жадный паук и поразительный охмуряло и врун. | 'And under your so very dignified mask,' the artiste adverted to Dunchil, 'is concealed a greedy spider and an astonishing bamboozler and liar. |
| Вы извели всех за полтора месяца своим тупым упрямством. Ступайте же теперь домой, и пусть тот ад, который устроит вам ваша супруга, будет вам наказанием. | You wore everyone out during this month and a half with your dull obstinacy. Go home now, and let the hell your wife sets up for you be your punishment.' |
| Дунчиль качнулся и, кажется, хотел повалиться, но чьи-то участливые руки подхватили его. Тут рухнул передний занавес и скрыл всех бывших на сцене. | Dunchil swayed and, it seems, wanted to fall down, but was held up by someone's sympathetic hands. Here the front curtain dropped and concealed all those on-stage. |
| Бешеные рукоплескания потрясли зал до того, что Никанору Ивановичу показалось, будто в люстрах запрыгали огни. А когда передний занавес ушел вверх, на сцене уже никого не было, кроме одинокого артиста. Он сорвал второй залп рукоплесканий, раскланялся и заговорил: | Furious applause shook the house, so much so that Nikanor Ivano-vich fancied the lights were leaping in the chandeLers. When the front curtain went up, there was no one on-stage except the lone artiste. Greeted with a second burst of applause, he bowed and began to speak: |
| - В лице этого Дунчиля перед вами выступил в нашей программе типичный осел. Ведь я же имел удовольствие говорить | 'In the person of this Dunchil, our programme has shown you a typical ass. I did have the pleasure of saying yesterday that the |
| вчера, что тайное хранение валюты является бессмыслицей. Использовать ее никто не может ни при каких обстоятельствах, уверяю вас. Возьмем хотя бы этого Дунчиля. Он получает великолепное жалованье и ни в чем не нуждается. У него прекрасная квартира, жена и красавица любовница. | concealing of currency is senseless. No one can make use of it under any circumstances, I assure you. Let's take this same Dunchil. He gets a splendid salary and doesn't want for anything. He has a splendid apartment, a wife and a beautiful mistress. |
| Так нет же, вместо того, чтобы жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту и камни, этот корыстный болван добился все-таки того, что был разоблачен при всех и на закуску нажил крупнейшую семейную неприятность. Итак, кто сдает? Нет желающих? В таком случае следующим номером нашей программы - известный драматический талант, артист Куролесов Савва Потапович, специально приглашенный, исполнит отрывок из "Скупого рыцаря" поэта Пушкина. | But no, instead of living quietly and peacefully without any troubles, having turned over the currency and stones, this mercenary blockhead gets himself exposed in front of everybody, and to top it off contracts major family trouble. So, who's going to turn over? Any volunteers? In that case, for the next number on our programme, a famous dramatic talent, the actor Kurolesov, Sawa Potapovich, especially invited here, will perform excerpts from The Covetous Knight by the poet Pushkin.' |
| Обещанный Куролесов не замедлил появиться на сцене и оказался рослым и мясистым бритым мужчиной во фраке и белом галстуке. | The promised Kurolesov was not slow in coming on stage and turned out to be a strapping and beefy man, clean-shaven, in a tailcoat and white tie. |
| Без всяких предисловий он скроил мрачное лицо, сдвинул брови и заговорил ненатуральным голосом, косясь на золотой колокольчик: | Without any preliminaries, he concocted a gloomy face, knitted his brows, and began speaking in an unnatural voice, glancing sidelong at the golden bell: |
| - Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой... | 'As a young scapegrace awaits a tryst with some sly strumpet.. .'[5] |
| И Куролесов рассказал о себе много нехорошего. Никанор Иванович слышал, как Куролесов признавался в том, что какая-то несчастная вдова, воя, стояла перед ним на коленях под дождем, но не тронула черствого сердца артиста. Никанор Иванович до своего сна совершенно не знал произведений поэта Пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно по нескольку раз произносил фразы вроде: "А за квартиру Пушкин платить будет?" Или "Лампочку на лестнице, стало быть, Пушкин вывинтил?", "Нефть, стало быть, Пушкин покупать будет?" | And Kurolesov told many bad things about himself. Nikanor Ivano-vich heard Kurolesov confess that some wretched widow had gone on her knees to him, howling, in the rain, but had failed to move the actor's callous heart. Before his dream, Nikanor Ivanovich had been completely ignorant of the poet Pushkin's works, but the man himself he knew perfectly well and several times a day used to say phrases like: 'And who's going to pay the rent -Pushkin?'[6] or Then who did unscrew the bulb on the stairway - Pushkin?' or 'So who's going to buy the fuel - Pushkin?' |
| Теперь, познакомившись с одним из его произведений, Никанор Иванович загрустил, представил себе женщину на | Now, having become acquainted with one of his works, Nikanor Ivanovich felt sad, imagined the woman on her knees, with her |
| коленях, с сиротами, под дождем, и невольно подумал: "А тип все-таки этот Куролесов!" | orphaned children, in the rain, and involuntarily thought: "What a type, though, this Kurolesov!' |
| А тот, все повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал Никанора Ивановича, потому что вдруг стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе и отвечал, причем называл себя то "государем", то "бароном", то "отцом", то "сыном", то на "вы", то на "ты". | And the latter, ever raising his voice, went on with his confession and got Nikanor Ivanovich definitively muddled, because he suddenly started addressing someone who was not onstage, and responded for this absent one himself, calling himself now dear sir, now baron, now father, now son, now formally, and now familiarly. |
| Никанор Иванович понял только одно, что помер артист злою смертью, прокричав: "Ключи! Ключи мои!" - повалившись после этого на пол, хрипя и осторожно срывая с себя галстух. | Nikanor Ivanovich understood only one thing, that the actor died an evil death, crying out: 'Keys! My keys!', after which he collapsed on the floor, gasping and carefully tearing off his tie. |
| Умерев, Куролесов поднялся, отряхнул пыль с фрачных брюк, поклонился, улыбнувшись фальшивой улыбкой, и удалился при жидких аплодисментах. А конферансье заговорил так: | Having died, Kurolesov got up, brushed the dust from his trousers, bowed with a false smile, and withdrew to the accompaniment of thin applause. And the master of ceremonies began speaking thus: |
| - Мы прослушали с вами в замечательном исполнении Саввы Потаповича "Скупого рыцаря". Этот рыцарь надеялся, что резвые нимфы сбегутся к нему и произойдет еще многое приятное в том же духе. Но, как видите, ничего этого не случилось, никакие нимфы не сбежались к нему, и музы ему дань не принесли, и чертогов он никаких не воздвиг, а, наоборот, кончил очень скверно, помер к чертовой матери от удара на своем сундуке с валютой и камнями. Предупреждаю вас, что и с вами случится что-нибудь в этом роде, если только не хуже, ежели вы не сдадите валюту! | 'We have just heard The Covetous Knight wonderfully performed by Sawa Potapovich. This knight hoped that frolicking nymphs would come running to him, and that many other pleasant things in the same vein would occur. But, as you see, none of it happened, no nymphs came running to him, and the muses paid him no tribute, and he raised no mansions, but, on the contrary, ended quite badly, died of a stroke, devil take him, on his chest of currency and jewels. I warn you that the same sort of thing, if not worse, is going to happen to you if you don't turn over your currency!' |
| Поэзия ли Пушкина произвела такое впечатление или прозаическая речь конферансье, но только вдруг из зала раздался застенчивый голос: | Whether Pushkin's poetry produced such an effect, or it was the prosaic speech of the master of ceremonies, in any case a shy voice suddenly came from the house: |
| - Я сдаю валюту. | 'I'll turn over my currency.' |
| - Милости прошу на сцену! - вежливо пригласил конферансье, всматриваясь в темный зал. | 'Kindly come to the stage,' the master of ceremonies courteously invited, peering into the dark house. |
| И на сцене оказался маленького роста белокурый гражданин, судя по лицу, не брившийся около трех недель. | On-stage appeared a short, fair-haired citizen, who, judging by his face, had not shaved in about three weeks. |
| - Виноват, как ваша фамилия? -осведомился конферансье. | 'Beg pardon, what is your name?' the master of ceremonies inquired. |
| - Канавкин Николай, - застенчиво отозвался появившийся. | 'Kanavkin, Nikolai,' the man responded shyly. |
| - А! Очень приятно, гражданин Канавкин, итак? | 'Ah! Very pleased. Citizen Kanavkin. And so? ...' |
| - Сдаю, - тихо сказал Канавкин. | 'I'll turn it over,' Kanavkin said quiedy. |
| - Сколько? | 'How much?' |
| - Тысячу долларов и двадцать золотых десяток. | 'A thousand dollars and twenty ten-rouble gold pieces.' |
| - Браво! Все, что есть? | 'Bravo! That's all, then?' |
| Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать. | The programme announcer stared straight into Kanavkin's eyes, and it even seemed to Nikanor Ivanovich that those eyes sent out rays that penetrated Kanavkin like X-rays. The house stopped breathing. |
| - Верю! - наконец воскликнул артист и погасил свой взор, - верю! Эти глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз. Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза - никогда! Вам задают внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду овладеваете собой и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы, встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и все кончено. Она замечена, а вы пойманы! | 'I believe you!' the artiste exclaimed finally and extinguished his gaze. I do! These eyes are not lying! How many times have I told you that your basic error consists in underestimating the significance of the human eye. Understand that the tongue can conceal the truth, but the eyes -never! A sudden question is put to you, you don't even flinch, in one second you get hold of yourself and know what you must say to conceal the truth, and you speak quite convincingly, and not a wrinkle on your face moves, but - alas - the truth which the question stirs up from the bottom of your soul leaps momentarily into your eyes, and it's all over! They see it, and you're caught!' |
| Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист ласково осведомился у Канавкина: | Having delivered, and with great ardour, this highly convincing speech, the artiste tenderly inquired of Kanavkin: |
| - Где же спрятаны? | 'And where is it hidden?' |
| - У тетки моей, Пороховниковой, на Пречистенке... | With my aunt, Porokhovnikova, on Prechistenka.' |
| - А! Это... постойте... это у Клавдии Ильиничны, что ли? | 'Ah! That's ... wait . .. that's Klavdia Ilyinishna, isn't it?' |
| - Да. | 'Yes.' |
| - Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисадничек? Как же, знаю, | 'Ah, yes, yes, yes, yes! A separate little house? A little front garden opposite? Of course, I |
| знаю! А куда ж вы их там засунули? | know, I know! And where did you put it there?' |
| - В погребе, в коробке из-под Эйнема... | 'In the cellar, in a candy tin . ..' |
| Артист всплеснул руками. | The artiste clasped his hands. |
| - Видали вы что-нибудь подобное? -вскричал он огорченно. - Да ведь они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить валюту? А? Чисто как дети, ей-богу! | 'Have you ever seen the like?' he cried out, chagrined. "Why, it'll get damp and mouldy there! Is it conceivable to entrust currency to such people? Eh? Sheer childishness! By God! ...' |
| Канавкин и сам понял, что нагрубил и проштрафился, и повесил свою хохлатую голову. | Kanavkin himself realized he had fouled up and was in for it, and he hung his tufty head. |
| - Деньги, - продолжал артист, - должны храниться в госбанке, в специальных сухих и хорошо охраняемых помещениях, а отнюдь не в теткином погребе, где их могут, в частности, попортить крысы! Право, стыдно, Канавкин! Ведь вы же взрослый человек. | 'Money,' the artiste went on, 'must be kept in the state bank, in special dry and well-guarded rooms, and by no means in some aunt's cellar, where it may, in particular, suffer damage from rats! Really, Kanavkin, for shame! You're a grown-up!' |
| Канавкин уже не знал, куда и деваться, и только колупал пальцем борт своего пиджачка. | Kanavkin no longer knew what to do with himself, and merely picked at the lapel of his jacket with his finger. |
| - Ну ладно, - смягчился артист, - кто старое помянет... - И вдруг добавил неожиданно: - Да, кстати: за одним разом чтобы, чтоб машину зря не гонять... у тетки этой самой ведь тоже есть? А? | 'Well, all right,' the artiste relented, 'let bygones be ...' And he suddenly added unexpectedly: 'Ah, by the way ... so that in one ... to save a trip ... this same aunt also has some, eh?' |
| Канавкин, никак не ожидавший такого оборота дела, дрогнул, и в театре наступило молчание. | Kanavkin, never expecting such a turn of affairs, wavered, and the theatre fell silent. |
| - Э, Канавкин, - укоризненно-ласково сказал конферансье, - а я-то еще похвалил его! На-те, взял да и засбоил ни с того ни с сего! Нелепо это, Канавкин! Ведь я только что говорил про глаза. Ведь видно, что у тетки есть. Ну, чего вы нас зря терзаете? | 'Ehh, Kanavkin...' the master of ceremonies said in tender reproach, 'and here I was praising him! Look, he just went and messed it up for no reason at all! It's absurd, Kanavkin! Wasn't I just talking about eyes? Can't we see that the aunt has got some? Well, then why do you torment us for nothing?' |
| - Есть! - залихватски крикнул Канавкин. | 'She has!' Kanavkin cried dashingly. |
| - Браво! - крикнул конферансье. | 'Bravo!' cried the master of ceremonies. |
| - Браво! - страшно взревел зал. | 'Bravo!' the house roared frightfully. |
| Когда утихло, конферансье поздравил Канавкина, пожал ему руку, предложил отвезти в город в машине домой, и в этой же машине приказал кому-то в кулисах заехать за теткой и просить ее пожаловать в | When things quieted down, the master of ceremonies congratulated Kanavkin, shook his hand, offered him a ride home to the city in a car, and told someone in the wings to go in that same car to fetch the aunt and ask her kindly to |
| женский театр на программу. | come for the programme at the women's theatre. |
| - Да, я хотел спросить, - тетка не говорила, где свои прячет? - осведомился конферансье, любезно предлагая Канавкину папиросу и зажженную спичку. Тот, закуривая, усмехнулся как-то тоскливо. | 'Ah, yes, I wanted to ask you, has the aunt ever mentioned where she hides hers?' the master of ceremonies inquired, courteously offering Kanavkin a cigarette and a lighted match. As he lit up, the man grinned somehow wistfully. |
| - Верю, верю, - вздохнув, отозвался артист,- эта старая сквалыга не то что племяннику- черту не скажет этого. Ну, что же, попробуем пробудить в ней человеческие чувства. Быть может, еще не все струны сгнили в ее ростовщичьей душонке. Всего доброго, Канавкин! | 'I believe you, I believe you,' the artiste responded with a sigh. 'Not just her nephew, the old pinchfist wouldn't tell the devil himself! Well, so, we'll try to awaken some human feelings in her. Maybe not all the strings have rotted in her usurious little soul. Bye-bye, Kanavkin!' |
| И счастливый Канавкин уехал. Артист осведомился, нет ли еще желающих сдать валюту, но получил в ответ молчание. | And the happy Kanavkin drove off. The artiste inquired whether there were any others who wished to turn over their currency, but was answered with silence. |
| - Чудаки, ей-богу! - пожав плечами, проговорил артист, и занавес скрыл его. | 'Odd birds, by God!' the artiste said, shrugging, and the curtain hid him. |
| Лампы погасли, некоторое время была тьма, и издалека в ней слышался нервный тенор, который пел: | The lights went out, there was darkness for a while, and in it a nervous tenor was heard singing from far away: |
| "Там груды золота лежат | “There great heaps of gold do shine, |
| и мне они принадлежат!" | and all those heaps of gold are mine ..." |
| Потом откуда-то издалека дважды донесся аплодисмент. | Then twice the sound of subdued applause came from somewhere. |
| - В женском театре дамочка какая-то сдает,- неожиданно проговорил рыжий бородатый сосед Никанора Ивановича и, вздохнув, прибавил: - Эх, кабы не гуси мои! У меня, милый человек, бойцовые гуси в Лианозове. Подохнут они, боюсь, без меня. Птица боевая, нежная, ухода требует... Эх, кабы не гуси! Пушкиным-то меня не удивишь, - и он опять завздыхал. | 'Some little lady in the women's theatre is turning hers over,' Nikanor Ivanovich's red-bearded neighbour spoke up unexpectedly, and added with a sigh: 'Ah, if it wasn't for my geese! .. . I've got fighting geese in Lianozovo, my dear fellow . .. they'll die without me, I'm afraid. A fighting bird's delicate, it needs care ... Ah, if it wasn't for my geese! ... They won't surprise me with Pushkin...' And again he began to sigh. |
| Тут зал осветился ярко, и Никанору Ивановичу стало сниться, что из всех дверей в зал посыпались повара в белых колпаках и с разливными ложками в руках. | Here the house lit up brightly, and Nikanor Ivanovich dreamed that cooks in white chef's hats and with ladles in their hands came pouring from all the doors. |
| Поварята втащили в зал чан с супом и лоток с нарезанным черным хлебом. Зрители оживились. Веселые повара шныряли между театралами, разливали суп в миски и | Scullions dragged in a cauldron of soup and a stand with cut-up rye bread. The spectators livened up. The jolly cooks shuttled among the theatre buffs, ladled out bowls of soup, and |
| раздавали хлеб. | distributed bread. |
| - Обедайте, ребята, - кричали повара, - и сдавайте валюту! Чего вам зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать. Поехал домой, выпил как следует, закусил, хорошо! | 'Dig in, lads,' the cooks shouted, 'and turn over your currency! What's the point of sitting here? Who wants to slop up this swill! Go home, have a good drink, a little bite, that's the way!' |
| - Ну, чего ты, например, засел здесь, отец?- обратился непосредственно к Никанору Ивановичу толстый с малиновой шеей повар, протягивая ему миску, в которой в жидкости одиноко плавал капустный лист. | 'Now, you, for instance, what're you doing sitting here, old man?" Nikanor Ivanovich was directly addressed by a fat cook with a raspberry-coloured neck, as he offered him a bowl in which a lone cabbage leaf floated in some liquid. |
| - Нету! Нету! Нету у меня! - страшным голосом прокричал Никанор Иванович, -понимаешь, нету! | 'I don't have any! I don't! I don't!' Nikanor Ivanovich cried out in a terrible voice. 'YOU understand, I don't!' |
| - Нету? - грозным басом взревел повар, -нету? - женским ласковым голосом спросил он, - нету, нету, - успокоительно забормотал он, превращаясь в фельдшерицу Прасковью Федоровну. | 'YOU don't?' the cook bellowed in a menacing bass. 'You don't?' he asked in a tender woman's voice. 'You don't, you don't,' he murmured soothingly, turning into the nurse Praskovya Fyodorovna. |
| Та ласково трясла стонущего во сне Никанора Ивановича за плечо. Тогда растаяли повара и развалился театр с занавесом. Никанор Иванович сквозь слезы разглядел свою комнату в лечебнице и двух в белых халатах, но отнюдь не развязных поваров, сующихся к людям со своими советами, а доктора и все ту же Прасковью Федоровну, держащую в руках не миску, а тарелочку, накрытую марлей, с лежащим на ней шприцем. | She was gently shaking Nikanor Ivanovich by the shoulder as he moaned in his sleep. Then the cooks melted away, and the theatre with its curtain broke up. Through his tears, Nikanor Ivanovich made out his room in the hospital and two people in white coats, who were by no means casual cooks getting at people with their advice, but the doctor and that same Praskovya Fyodorovna, who was holding not a bowl but a little dish covered with gauze, with a syringe lying on it. |
| - Ведь это что же, - горько говорил Никанор Иванович, пока ему делали укол, -нету у меня и нету! Пусть Пушкин им сдает валюту. Нету! | 'What is all this?' Nikanor Ivanovich said bitterly, as they were giving him the injection. 'I don't have any and that's that! Let Pushkin turn over his currency for them. I don't have any!' |
| - Нету, нету, - успокаивала добросердечная Прасковья Федоровна, - а на нет и суда нет. | 'No, you don't, you don't,' the kind-hearted Praskovya Fyodorovna soothed him, 'and if you don't, there's no more to be said.' |
| Никанору Ивановичу полегчало после впрыскивания, и он заснул без всяких сновидений. | After the injection, Nikanor Ivanovich felt better and fell asleep without any dreams. |
| Но благодаря его выкрикам тревога передалась в 120-ю комнату, где больной проснулся и стал искать свою голову, и в 118-ю, где забеспокоился неизвестный | But, thanks to his cries, alarm was communicated to room 120, where the patient woke up and began looking for his head, and to room 118, where the unknown master became |
| мастер и в тоске заломил руки, глядя на луну, вспоминая горькую, последнюю в жизни осеннюю ночь, полоску света из-под двери в подвале и развившиеся волосы. | restless and wrung his hands in anguish, looking at the moon, remembering the last bitter autumn night of his life, a strip of light under the basement door, and uncurled hair. |
| Из 118-й комнаты тревога по балкону перелетела к Ивану, и он проснулся и заплакал. | From room 118, the alarm flew by way of the balcony to Ivan, and he woke up and began to weep. |
| Но врач быстро успокоил всех встревоженных, скорбных главою, и они стали засыпать. Позднее всех забылся Иван, когда над рекой уже светало. После лекарства, напоившего все его тело, успокоение пришло к нему, как волна, накрывшая его. Тело его облегчилось, а голову обдувала теплым ветерком дрема. Он заснул, и последнее, что он слышал наяву, было предрассветное щебетание птиц в лесу. Но они вскоре умолкли, и ему стало сниться, что солнце уже снижалось над Лысой Г орой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением... | But the doctor quickly calmed all these anxious, sorrowing heads, and they began to fall asleep. Ivan was the last to become oblivious, as dawn was already breaking over the river. After the medicine, which suffused his whole body, calm came like a wave and covered him. His body grew lighter, his head basked in the warm wind of reverie. He fell asleep, and the last waking thing he heard was the pre-dawn chirping of birds in the woods. But they soon fell silent, and he began dreaming that the sun was already going down over Bald Mountain, and the mountain was cordoned off by a double cordon ... |
| Глава 16. Казнь | CHAPTER 16. The Execution |
| Солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением. | The sun was already going down over Bald Mountain, and the mountain was cordoned off by a double cordon. |
| Та кавалерийская ала, что перерезала путь прокуратору около полудня, рысью вышла к Хевровским воротам города. Путь для нее уже был приготовлен. Пехотинцы каппадокийской когорты отдавили в стороны скопища людей, мулов и верблюдов, и ала, рыся и поднимая до неба белые столбы пыли, вышла на перекресток, где сходились две дороги: южная, ведущая в Вифлеем, и северо-западная - в Яффу. Ала понеслась по северо-западной дороге. Те же каппадокийцы были рассыпаны по краям дороги, и заблаговременно они согнали с нее в стороны все караваны, спешившие на праздник в Ершалаим. | The cavalry ala that had cut across the procurator's path around noon came trotting up to the Hebron gate of the city. Its way had already been prepared. The infantry of the Cappadocian cohort had pushed the conglomeration of people, mules and camels to the sides, and the ala, trotting and raising white columns of dust in the sky, came to an intersection where two roads met: the south road leading to Bethlehem, and the north-west road to Jaffa. The ala raced down the northwest road. The same Cappadocians were strung out along the sides of the road, and in good time had driven to the sides of it all the caravans hastening to the feast in Yershalaim. |
| Толпы богомольцев стояли за каппадокийцами, покинув свои временные полосатые шатры, раскинутые прямо на траве. Пройдя около километра, ала | Crowds of pilgrims stood behind the Cappadocians, having abandoned their temporary striped tents, pitched right on the grass. Going on for about a half-mile, the ala |
| обогнала вторую когорту молниеносного легиона и первая подошла, покрыв еще один километр, к подножию Лысой Горы. Здесь она спешилась. Командир рассыпал алу на взводы, и они оцепили все подножие невысокого холма, оставив свободным только один подъем на него с Яффской дороги. | caught up with the second cohort of the Lightning legion and, having covered another half-mile, was the first to reach the foot of Bald Mountain. Here they dismounted. The commander broke the ala up into squads, and they cordoned off the whole foot of the small hill, leaving open only the way up from the Jaffa road. |
| Через некоторое время за алой к холму подошла вторая когорта, поднялась на один ярус выше и венцом опоясала гору. | After some dme, the ala was joined at the hill by the second cohort, which climbed one level higher and also encircled the hill in a wreath. |
| Наконец подошла кентурия под командой Марка Крысобоя. Она шла, растянутая двумя цепями по краям дороги, а между этими цепями, под конвоем тайной стражи, ехали в повозке трое осужденных с белыми досками на шее, на каждой из которых было написано "Разбойник и мятежник" на двух языках - арамейском и греческом. | Finally the century under the command of Mark Ratslayer arrived. It went stretched out in files along the sides of the road, and between these files, convoyed by the secret guard, the three condemned men rode in a cart, white boards hanging around their necks with 'robber and rebel' written on each of them in two languages - Aramaic and Greek. |
| За повозкой осужденных двигались другие, нагруженные свежеотесанными столбами с перекладинами, веревками, лопатами, ведрами и топорами. На этих повозках ехали шесть палачей. За ними верхом ехали кентурион Марк, начальник храмовой стражи Ершалаима и тот самый человек в капюшоне, с которым Пилат имел мимолетное совещание в затемненной комнате во дворце. | The cart with the condemned men was followed by others laden with freshly hewn posts with crosspieces, ropes, shovels, buckets and axes. Six executioners rode in these carts. They were followed on horseback by the centurion Mark, the chief of the temple guard of Yershalaim, and that same hooded man with whom Pilate had had a momentary meeting in a darkened room of the palace. |
| Замыкалась процессия солдатской цепью, а за нею уже шло около двух тысяч любопытных, не испугавшихся адской жары и желавших присутствовать при интересном зрелище. | A file of soldiers brought up the rear of the procession, and behind it walked about two thousand of the curious, undaunted by the infernal heat and wishing to be present at the interesting spectacle. |
| К этим любопытным из города присоединились теперь любопытные богомольцы, которых беспрепятственно пропускали в хвост процессии. Под тонкие выкрики глашатаев, сопровождавших колонну и кричавших то, что около полудня прокричал Пилат, она втянулась на лысую гору. | The curious from the city were now joined by the curious from among the pilgrims, who were admitted without hindrance to the tail of the procession. Under the shrill cries of the heralds who accompanied the column and cried aloud what Pilate had cried out at around noon, the procession drew itself up Bald Mountain. |
| Ала пропустила всех во второй ярус, а вторая кентурия наверх пропустила только тех, кто имел отношение к казни, а затем, быстро маневрируя, рассеяла толпу вокруг всего холма, так что та оказалась между | The ala admitted everyone to the second level, but the second century let only those connected with the execution go further up, and then, manoeuvring quickly, spread the crowd around the entire hill, so that people found themselves |
| пехотным оцеплением вверху и кавалерийским внизу. Теперь она могла видеть казнь сквозь неплотную цепь пехотинцев. | between the cordons of infantry above and cavalry below. Now they could watch the execution through the sparse line of the infantry. |
| Итак, прошло со времени подъема процессии на гору более трех часов, и солнце уже снижалось над Лысой Горой, но жар еще был невыносим, и солдаты в обоих оцеплениях страдали от него, томились от скуки и в душе проклинали трех разбойников, искренне желая им скорейшей смерти. | And so, more than three hours had gone by since the procession climbed the mountain, and the sun was already going down over Bald Mountain, but the heat was still unbearable, and the soldiers in both cordons suffered from it, grew weary with boredom, and cursed the three robbers in their hearts, sincerely wishing them the speediest death. |
| Маленький командир алы со взмокшим лбом и в темной от пота на спине белой рубахе, находившийся внизу холма у открытого подъема, то и дело подходил к кожаному ведру в первом взводе, черпал из него пригоршнями воду, пил и мочил свой тюрбан. Получив от этого некоторое облегчение, он отходил и вновь начинал мерить взад и вперед пыльную дорогу, ведущую на вершину. Длинный меч его стучал по кожаному шнурованному сапогу. | The little commander of the ala, his brow moist and the back of his white shirt dark with sweat, having placed himself at the foot of the hill by the open passage, went over to the leather bucket of the first squad every now and then, scooped handfuls of water from it, drank and wetted his turban. Somewhat relieved by that, he would step away and again begin pacing back and forth on the dusty road leading to the top. His long sword slapped against his laced leather boot. |
| Командир желал показать своим кавалеристам пример выносливости, но, жалея солдат, разрешил им из пик, воткнутых в землю, устроить пирамиды и набросить на них белые плащи. Под этими шалашами и скрывались от безжалостного солнца сирийцы. Ведра пустели быстро, и кавалеристы из разных взводов по очереди отправлялись за водой в балку под горой, где в жидкой тени тощих тутовых деревьев доживал свои дни на этой дьявольской жаре мутноватый ручей. Тут же стояли, ловя нестойкую тень, и скучали коноводы, державшие присмиревших лошадей. | The commander wished to give his cavalrymen an example of endurance, but, pitying his soldiers, he allowed them to stick their spears pyramid-like in the ground and throw their white cloaks over them. Under these tents, the Syrians hid from the merciless sun. The buckets were quickly emptied, and cavalrymen from different squads took turns going to fetch water in the gully below the hill, where in the thin shade of spindly mulberries a muddy brook was living out its last days in the devilish heat. There, too, catching the unsteady shade, stood the bored horse-handlers, holding the quieted horses. |
| Томление солдат и брань их по адресу разбойников были понятны. Опасения прокуратора насчет беспорядков, которые могли произойти во время казни в ненавидимом им городе Ершалаиме, к счастью, не оправдались. И когда побежал четвертый час казни, между двумя цепями, верхней пехотой и кавалерией у подножия, не осталось, вопреки всем ожиданиям, ни одного человека. Солнце сожгло толпу и | The weariness of the soldiers and the abuse they aimed at the robbers were understandable. The procurator's apprehensions concerning the disorders that might occur at the time of the execution in the city of Yershalaim, so hated by him, fortunately were not borne out. And when the fourth hour of the execution came, there was, contrary to all expectations, not a single person left between the two files, the infantry above and the cavalry below. The sun |
| погнало ее обратно в Ершалаим. За цепью двух римских кентурий оказались только две неизвестно кому принадлежащие и зачем-то попавшие на холм собаки. Но и их сморила жара, и они легли, высунув языки, тяжело дыша и не обращая никакого внимания на зеленоспинных ящериц, единственных существ, не боящихся солнца и шныряющих меж раскаленными камнями и какими-то вьющимися по земле растениями с большими колючками. | had scorched the crowd and driven it back to Yershalaim. Beyond the file of two Roman centuries there were only two dogs that belonged to no one knew whom and had for some reason ended up on the hill. But the heat got to them, too, and they lay down with their tongues hanging out, panting and paying no attention to the green-backed lizards, the only beings not afraid of the sun, darting among the scorching stones and some sort of big-thorned plants that crept on the ground. |
| Никто не сделал попытки отбивать осужденных ни в самом Ершалаиме, наводненном войсками, ни здесь, на оцепленном холме, и толпа вернулась в город, ибо, действительно, ровно ничего интересного не было в этой казни, а там в городе уже шли приготовления к наступающему вечером великому празднику пасхи. | No one attempted to rescue the condemned men either in Yershalaim itself, flooded with troops, or here on the cordoned-off hill, and the crowd went back to the city, for indeed there was absolutely nothing interesting in this execution, while there in the city preparations were under way for the great feast of Passover, which was to begin that evening. |
| Римская пехота во втором ярусе страдала еще больше кавалеристов. Кентурион Крысобой единственно что разрешил солдатам - это снять шлемы и накрыться белыми повязками, смоченными водой, но держал солдат стоя и с копьями в руках. Сам он в такой же повязке, но не смоченной, а сухой, расхаживал невдалеке от группы палачей, не сняв даже со своей рубахи накладных серебряных львиных морд, не сняв поножей, меча и ножа. Солнце било прямо в кентуриона, не причиняя ему никакого вреда, и на львиные морды нельзя было взглянуть, глаза выедал ослепительный блеск как бы вскипавшего на солнце серебра. | The Roman infantry on the second level suffered still more than the cavalry. The only thing the centurion Ratslayer allowed his soldiers was to take off their helmets and cover their heads with white headbands dipped in water, but he kept them standing, and with their spears in their hands. He himself, in the same kind of headband, but dry, not wet, walked about not far from the group of executioners, without even taking the silver plaques with lions' muzzles off his shirt, or removing his greaves, sword and knife. The sun beat straight down on the centurion without doing him any harm, and the lions' muzzles were impossible to look at - the eyes were devoured by the dazzling gleam of the silver which was as if boiling in the sun. |
| На изуродованном лице Крысобоя не выражалось ни утомления, ни неудовольствия, и казалось, что великан кентурион в силах ходить так весь день, всю ночь и еще день, - словом, столько, сколько будет надо. Все так же ходить, наложив руки на тяжелый с медными бляхами пояс, все так же сурово поглядывая то на столбы с казненными, то на солдат в цепи, все так же равнодушно отбрасывая носком мохнатого сапога попадающиеся | Ratslayer's mutilated face expressed neither weariness nor displeasure, and it seemed that the giant centurion was capable of pacing like that all day, all night and the next day - in short, for as long as necessary. Of pacing in the same way, holding his hands to the heavy belt with its bronze plaques, glancing in the same stern way now at the posts with the executed men, now at the file of soldiers, kicking aside with the toe of a shaggy boot in the same indifferent way human bones whitened by time |
| ему под ноги выбеленные временем человеческие кости или мелкие кремни. | or small flints that happened under his feet. |
| Тот человек в капюшоне поместился недалеко от столбов на трехногом табурете и сидел в благодушной неподвижности, изредка, впрочем, от скуки прутиком расковыривая песок. | That man in the hood placed himself not far from the posts on a three-legged stool and sat there in complacent morionlessness, though poking the sand with a twig from time to time out of boredom. |
| То, что было сказано о том, что за цепью легионеров не было ни одного человека, не совсем верно. Один-то человек был, но просто не всем он был виден. Он поместился не на той стороне, где был открыт подъем на гору и с которой было удобнее всего видеть казнь, а в стороне северной, там, где холм был не отлог и доступен, а неровен, где были и провалы и щели, там, где, уцепившись в расщелине за проклятую небом безводную землю, пыталось жить больное фиговое деревцо. | What has been said about there not being a single person beyond the file of legionaries is not quite true. There was one person, but he simply could not be seen by everyone. He had placed himself, not on the side where the way up the mountain was open and from where it would have been most convenient to watch the execution, but on the north side, where the slope was not gentle and accessible, but uneven, with gaps and clefts, where in a crevice, clutching at the heaven-cursed waterless soil, a sickly fig tree was trying to live. |
| Именно под ним, вовсе не дающим никакой тени, и утвердился этот единственный зритель, а не участник казни, и сидел на камне с самого начала, | Precisely under it, though it gave no shade, this sole spectator who was not a participant in the execution had established himself, and had sat on a stone from the very beginning, |
| то есть вот уже четвертый час. Да, для того чтобы видеть казнь, он выбрал не лучшую, а худшую позицию. Но все-таки и с нее столбы были видны, видны были за цепью и два сверкающие пятна на груди кентуриона, а этого, по-видимому, для человека, явно желавшего остаться мало замеченным и никем не тревожимым, было совершенно достаточно. | that is, for over three hours now. Yes, he had chosen not the best but the worst position for watching the execution. But still, even from there the posts could be seen, and there could also be seen, beyond the file of soldiers, the two dazzling spots on the centurion's chest, and that was apparently quite enough for a man who obviously wished to remain little noticed and not be bothered by anyone. |
| Но часа четыре тому назад, при начале казни, этот человек вел себя совершенно не так и очень мог быть замечен, отчего, вероятно, он и переменил теперь свое поведение и уединился. | But some four hours ago, at the start of the execution, this man had behaved quite differently, and might have been noticed very well, which was probably why he had now changed his behaviour and secluded himself. |
| Тогда, лишь только процессия вошла на самый верх за цепь, он и появился впервые и притом как человек явно опоздавший. Он тяжело дышал и не шел, а бежал на холм, толкался и, увидев, что перед ним, как и перед всеми другими, сомкнулась цепь, сделал наивную попытку, притворившись, что не понимает раздраженных окриков, прорваться между солдатами к самому | It was only when the procession came to the very top, beyond the file, that he had first appeared, and as an obvious latecomer at that. He was breathing hard, and did not walk but ran up the hill, pushing his way, and, seeing the file close together before him as before everyone else, made a naive attempt, pretending he did not understand the angry shouts, to break through the soldiers to the very |
| месту казни, где уже снимали осужденных с повозки. За это он получил тяжелый удар тупым концом копья в грудь и отскочил от солдат, вскрикнув, но не от боли, а от отчаяния. Ударившего легионера он окинул мутным и совершенно равнодушным ко всему взором, как человек, не чувствительный к физической боли. | place of execution, where the condemned men were already being taken from the cart. For that he received a heavy blow in the chest with the butt end of a spear, and he leaped back from the soldiers, crying out not in pain but in despair. At the legionary who had dealt the blow he cast a dull glance, utterly indifferent to everything, like a man insensible to physical pain. |
| Кашляя и задыхаясь, держась за грудь, он обежал кругом холма, стремясь на северной стороне найти какую-нибудь щель в цепи, где можно было бы проскользнуть. Но было уже поздно. Кольцо сомкнулось. И человек с искаженным от горя лицом вынужден был отказаться от своих попыток прорваться к повозкам, с которых уже сняли столбы. Эти попытки не к чему не привели бы, кроме того, что он был бы схвачен, а быть задержанным в этот день никоим образом не входило в его план. | Coughing and breathless, clutching his chest, he ran around the hill, trying to find some gap in the file on the north side where he could slip through. But it was too late, the ring was closed. And the man, his face distorted with grief, was forced to renounce his attempts to break through to the carts, from which the posts had already been unloaded. These attempts would have led nowhere, except that he would have been seized, and to be arrested on that day by no means entered his plans. |
| И вот он ушел в сторону к расщелине, где было спокойнее и никто ему не мешал. | And so he went to the side, towards the crevice, where it was quieter and nobody bothered him. |
| Теперь, сидя на камне, этот чернобородый, с гноящимися от солнца и бессонницы глазами человек тосковал. Он то вздыхал, открывая свой истасканный в скитаниях, из голубого превратившийся в грязно-серый таллиф, и обнажал ушибленную копьем грудь, по которой стекал грязный пот, то в невыносимой муке поднимал глаза | Now, sitting on the stone, this black-bearded man, his eyes festering from the sun and lack of sleep, was in anguish. First he sighed, opening his tallith, worn out in his wanderings, gone from light-blue to dirty grey, and bared his chest, which had been hurt by the spear and down which ran dirty sweat; then, in unendurable pain, he raised his eyes |
| в небо, следя за тремя стервятниками, давно уже плававшими в вышине большими кругами в предчувствии скорого пира, то вперял безнадежный взор в желтую землю и видел на ней полуразрушенный собачий череп и бегающих вокруг него ящериц. | to the sky, following the three vultures that had long been floating in great circles on high, anticipating an imminent feast; then he peered with hopeless eyes into the yellow earth, and saw on it the half-destroyed skull of a dog and lizards scurrying around it. |
| Мучения человека были настолько велики, что по временам он заговаривал сам с собой. | The man's sufferings were so great that at times he began talking to himself. |
| - О, я глупец! - бормотал он, раскачиваясь на камне в душевной боли и ногтями царапая смуглую грудь, - глупец, неразумная женщина, трус! Падаль я, а не человек! | 'Oh, fool that I am . ..' he muttered, swaying on the stone in the pain of his heart and clawing his swarthy chest with his nails. 'Fool, senseless woman, coward! I'm not a man, I'm carrion!' |
| Он умолкал, поникал головой, потом, напившись из деревянной фляги теплой воды, оживал вновь и хватался то за нож, спрятанный под таллифом на груди, то за кусок пергамента, лежащий перед ним на камне рядом с палочкой и пузырьком с тушью. | He would fall silent, hang his head, then, after drinking some warm water from a wooden flask, he would revive again and clutch now at the knife hidden on his chest under the tallith, now at the piece of parchment lying before him on the stone next to a stylus and a pot of ink. |
| На этом пергаменте уже были набросаны записи: | On this parchment some notes had already been scribbled: |
| "Бегут минуты, и я, Левий Матвей, нахожусь на Лысой Горе, а смерти все нет!" | ‘The minutes run on, and I, Matthew Levi, am here on Bald Mountain, and still no death!' |
| Далее: | Further: |
| "Солнце склоняется, а смерти нет". | ‘The sun is sinking, but no death.' |
| Теперь Левий Матвей безнадежно записал острой палочкой так: | Now Matthew Levi wrote hopelessly with the sharp stylus: |
| "Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть". | 'God! Why are you angry with him? Send him death.' |
| Записав это, он болезненно всхлипнул и опять ногтями изранил свою грудь. | Having written this, he sobbed tearlessly and again wounded his chest with his nails. |
| Причина отчаяния Левия заключалась в той страшной неудаче, что постигла Иешуа и его, и, кроме того, в той тяжкой ошибке, которую он, Левий, по его мнению, совершил. Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа. Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину, а к вечеру собирались идти по холодку в Ершалаим. Но Иешуа почему-то заспешил, сказал, что у него в городе неотложное дело, и ушел около полудня один. Вот в этом-то и заключалась первая ошибка Левия Матвея. Зачем, зачем он отпустил его одного! | The reason for Levi's despair lay in the terrible misfortune that had befallen Yeshua and him and, besides that, in the grave error that he, Levi, in his own opinion, had committed. Two days earlier, Yeshua and Levi had been in Bethphage near Yershalaim, where they had visited a certain gardener who liked Yeshua's preaching very much. The two visitors had spent the whole morning working in the garden, helping their host, and planned to go to Yershalaim towards evening when it cooled off. But Yeshua began to hurry for some reason, said he had urgent business in the city, and left alone around noontime. Here lay Matthew Levi's first error. Why, why had he let him go alone! |
| Вечером Матвею идти в Ершалаим не пришлось. Какая-то неожиданная и ужасная хворь поразила его. Его затрясло, тело его наполнилось огнем, он стал стучать зубами и поминутно просить пить. | Nor was Matthew Levi to go to Yershalaim that evening. He was struck by some unexpected and terrible ailment. He began to shake, his whole body was filled with fire, his teeth chattered, and he kept asking to drink all the time. |
| Никуда идти он не мог. Он повалился на попону в сарае огородника и провалялся на ней до рассвета пятницы, когда болезнь так же неожиданно отпустила Левия, как и | He could not go anywhere. He collapsed on a horse blanket in the gardener's shed and lay there till dawn on Friday, when the illness released Levi as unexpectedly as it had fallen |
| напала на него. Хотя он был еще слаб и ноги его дрожали, он, томимый каким-то предчувствием беды, распростился с хозяином и отправился в Ершалаим. Там он узнал, что предчувствие его не обмануло. Беда случилась. Левий был в толпе и слышал, как прокуратор объявил приговор. | upon him. Though he was still weak and his legs trembled, he took leave of his host and, oppressed by some foreboding of disaster, went to Yershalaim. There he learned that his foreboding had not deceived him - the disaster occurred. Levi was in the crowd and heard the procurator announce the sentence. |
| Когда осужденных повели на гору, Левий Матвей бежал рядом с цепью в толпе любопытных, стараясь каким-нибудь образом незаметно дать знать Иешуа хотя бы уж то, что он, Левий, здесь, с ним, что он не бросил его на последнем пути и что он молится о том, чтобы смерть Иешуа постигла как можно скорее. Но Иешуа, смотрящий вдаль, туда, куда его увозили, конечно, Левия не видал. | When the condemned men were led off to the mountain, Matthew Levi ran alongside the file in the crowd of the curious, trying to let Yeshua know in some inconspicuous way that at least he, Levi, was there with him, that he had not abandoned him on his last journey, and that he was praying that death would overtake Yeshua as soon as possible. But Yeshua, who was looking into the distance towards where he was being taken, of course did not see Levi. |
| И вот, когда процессия прошла около полуверсты по дороге, Матвея, которого толкали в толпе у самой цепи, осенила простая и гениальная мысль, и тотчас же, по своей горячности, он осыпал себя проклятиями за то, что она не пришла ему раньше. Солдаты шли не тесною цепью. Между ними были промежутки. При большой ловкости и очень точном расчете можно было, согнувшись, проскочить между двумя легионерами, дорваться до повозки и вскочить на нее. Тогда Иешуа спасен от мучений. | And then, when the procession had gone about a half-mile along the road, a simple and ingenious thought dawned on Matthew, who was being jostled by the crowd just next to the file, and in his excitement he at once showered himself with curses for not having thought of it earlier. The file of soldiers was not solid, there were spaces between them. Given great dexterity and a precise calculation, one could bend down, slip between two legionaries, make it to the cart and jump into it. Then Yeshua would be saved from suffering. |
| Одного мгновения достаточно, чтобы ударить Иешуа ножом в спину, крикнув ему: "Иешуа! Я спасаю тебя и ухожу вместе с тобой! Я, Матвей, твой верный и единственный ученик!" | One instant would be enough to stab Yeshua in the back with a knife, crying to him: 'Yeshua! I save you and go with you! I, Matthew, your faithful and only disciple!' |
| А если бы бог благословил еще одним свободным мгновением, можно было бы успеть заколоться и самому, избежав смерти на столбе. Впрочем, последнее мало интересовало Левия, бывшего сборщика податей. Ему было безразлично, как погибать. Он хотел одного, чтобы Иешуа, не сделавший никому в жизни ни малейшего зла, избежал бы истязаний. | And if God granted him one more free instant, he would also have time to stab himself and avoid death on a post. This last, however, was of little interest to Levi, the former tax collector. He was indifferent to how he died. He wanted one thing, that Yeshua, who had never in his life done the least evil to anyone, should escape torture. |
| План был очень хорош, но дело заключалось в том, что у Левия ножа с собою не было. Не было у него и ни одной | The plan was a very good one, but the fact of the matter was that Levi had no knife with him. Nor did he have a single piece of money. |
| монеты денег. | |
| В бешенстве на себя, Левий выбрался из толпы и побежал обратно в город. В горящей его голове прыгала только одна горячечная мысль о том, как сейчас же, каким угодно способом, достать в городе нож и успеть догнать процессию. | Furious with himself, Levi got out of the crowd and ran back to the city. A single feverish thought was leaping in his burning head: how to procure a knife there in the city, in any way possible, and have time to overtake the procession. |
| Он добежал до городских ворот, лавируя в толчее всасывавшихся в город караванов, и увидел на левой руке у себя раскрытую дверь лавчонки, где продавали хлеб. Тяжело дыша после бега по раскаленной дороге, Левий овладел собой, очень степенно вошел в лавчонку, приветствовал хозяйку, стоявшую за прилавком, попросил ее снять с полки верхний каравай, который почему-то ему понравился больше других, и, когда та повернулась, молча и быстро взял с прилавка то, чего лучше и быть не может, - отточенный, как бритва, длинный хлебный нож, и тотчас кинулся из лавки вон. | He ran up to the city gate, manoeuvring amid the throng of caravans being sucked into the city, and saw to his left the open door of a little shop where bread was sold. Breathing hard after running down the scorched road, Levi got control of himself, entered the shop very sedately, greeted the woman behind the counter, asked her to take the top loaf from the shelf, which for some reason he liked better than the others, and when she turned around, silendy and quickly took from the counter that than which there could be nothing better - a long, razor-sharp bread knife - and at once dashed out of the shop. |
| Через несколько минут он вновь был на Яффской дороге. Но процессии уже не было видно. Он побежал. По временам ему приходилось валиться прямо в пыль и лежать неподвижно, чтобы отдышаться. И так он лежал, поражая проезжающих на мулах и шедших пешком в Ершалаим людей. Он лежал, слушая, как колотится его сердце не только в груди, но и в голове и в ушах. Отдышавшись немного, он вскакивал и продолжал бежать, но все медленнее и медленнее. Когда он наконец увидал пылящую вдали длинную процессию, она была уже у подножия холма. | A few moments later he was again on the Jaffa road. But the procession was no longer in sight. He ran. At times he had to drop down right in the dust and lie motionless to recover his breath. And so he would lie there, to the astonishment of people riding on mules or walking on foot to Yershalaim. He would lie listening to his heart pounding not only in his chest but in his head and ears. Having recovered his breath a little, he would jump up and continue running, but ever slower and slower. When he finally caught sight of the long procession raising dust in the distance, it was already at the foot of the hill. |
| - О, бог... - простонал Левий, понимая, что он опаздывает. И он опоздал. | 'Oh, God! . . .' Levi moaned, realizing that he was going to be too late. And he was too late. |
| Когда истек четвертый час казни, мучения Левия достигли наивысшей степени, и он впал в ярость. Поднявшись с камня, он швырнул на землю бесполезно, как он теперь думал, украденный нож, раздавил флягу ногою, лишив себя воды, сбросил с головы кефи, вцепился в свои жидкие волосы и стал проклинать себя. | When the fourth hour of the execution had gone by, Levi's torments reached their highest degree and he fell into a rage. Getting up from the stone, he flung to the ground the stolen knife - stolen in vain, as he now thought -crushed the flask with his foot, depriving himself of water, threw off his kefia, seized his thin hair, and began cursing himself. |
| Он проклинал себя, выкликая | He cursed himself, calling out meaningless |
| бессмысленные слова, рычал и плевался, поносил своего отца и мать, породивших на свет глупца. | words, growled and spat, abused his father and mother for bringing a fool into the world. |
| Видя, что клятвы и брань не действуют и ничего от этого на солнцепеке не меняется, он сжал сухие кулаки, зажмурившись, вознес их к небу, к солнцу, которое | Seeing that curses and abuse had no effect and nothing in the sun-scorched place was changed by them, he clenched his dry fists, raised them, squinting, to the sky, to the sun that |
| сползало все ниже, удлиняя тени и уходя, чтобы упасть в Средиземное море, и потребовал у бога немедленного чуда. Он требовал, чтобы бог тотчас же послал Иешуа смерть. | was sliding ever lower, lengthening the shadows and going to fall into the Mediterranean, and demanded an immediate miracle from God. He demanded that God at once send Yeshua death. |
| Открыв глаза, он убедился в том, что на холме все без изменений, за исключением того, что пылавшие на груди кентуриона пятна потухли. Солнце посылало лучи в спины казнимых, обращенных лицами к Ершалаиму. Тогда Левий закричал: | Opening his eyes, he became convinced that everything on the hill was unchanged, except that the blazing spots on the centurion's chest had gone out. The sun was sending its rays into the backs of the executed men, who were facing Yershalaim. Then Levi shouted: |
| - Проклинаю тебя, бог! | 'I curse you, God!' |
| Осипшим голосом он кричал о том, что убедился в несправедливости бога и верить ему более не намерен. | In a rasping voice he shouted that he was convinced of God's injustice and did not intend to believe in him any longer. |
| - Ты глух! - рычал Левий, - если б ты не был глухим, ты услышал бы меня и убил его тут же. | ‘You are deaf!' growled Levi. 'If you were not deaf, you would have heard me and killed him straight away!' |
| Зажмурившись, Левий ждал огня, который упадет на него с неба и поразит его самого. Этого не случилось, и, не разжимая век, Левий продолжал выкрикивать язвительные и обидные речи небу. Он кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе. | Shutting his eyes, Levi waited for the fire that would fall from the sky and strike him instead. This did not happen, and Levi, without opening his eyes, went on shouting offensive and sarcastic things at the sky. He shouted about his total disappointment, about the existence of other gods and religions. Yes, another god would not have allowed it, he would never have allowed a man like Yeshua to be burnt by the sun on a post. |
| - Я ошибался! - кричал совсем охрипший Левий, - ты бог зла! Или твои глаза совсем закрыл дым из курильниц храма, а уши твои перестали что-либо слышать, кроме трубных звуков священников? Ты не всемогущий бог. Ты черный бог. Проклинаю тебя, бог разбойников, их покровитель и душа! | 'I was mistaken!' Levi cried in a completely hoarse voice. 'YOU are a god of evil! Or are your eyes completely clouded by smoke from the temple censers, and have your ears ceased to hear anything but the trumpeting noises of the priests? You are not an almighty god! You are a black god! I curse you, god of robbers, their soul and their protector!' |
| Тут что-то дунуло в лицо бывшему сборщику и что-то зашелестело у него под ногами. Дунуло еще раз, и тогда, открыв | Here something blew into the face of the former tax collector, and something rustled under his feet. It blew once more, and then, |
| глаза, Левий увидел, что все в мире, под влиянием ли его проклятий или в силу каких-либо других причин, изменилось. Солнце исчезло, не дойдя до моря, в котором тонуло ежевечерне. Поглотив его, по небу с запада поднималась грозно и неуклонно грозовая туча. Края ее уже вскипали белой пеной, черное дымное брюхо отсвечивало желтым. Туча ворчала, и из нее время от времени вываливались огненные нити. По Яффской дороге, по скудной Гионской долине, над шатрами богомольцев, гонимые внезапно поднявшимся ветром, летели пыльные столбы. | opening his eyes, Levi saw that, either under the influence of his curses, or owing to other reasons, everything in the world was changed. The sun had disappeared before reaching the sea, where it sank every evening. Having swallowed it, a storm cloud was rising menacingly and inexorably against the sky in the west. Its edges were already seething with white foam, its black smoky belly was tinged with yellow. The storm cloud was growling, threads of fire fell from it now and again. Down the Jaffa road, down the meagre Hinnom valley, over the tents of the pilgrims, driven by the suddenly risen wind, pillars of dust went flying. |
| Левий умолк, стараясь сообразить, принесет ли гроза, которая сейчас накроет Ершалаим, какое-либо изменение в судьбе несчастного Иешуа. И тут же, глядя на нити огня, раскраивающие тучу, стал просить, чтобы молния ударила в столб Иешуа. В раскаянии глядя в чистое небо, которое еще не пожрала туча и где стервятники ложились на крыло, чтобы уходить от грозы, Левий подумал, что безумно поспешил со своими проклятиями. Теперь бог не послушает его. | Levi fell silent, trying to grasp whether the storm that was about to cover Yershalaim would bring any change in the fate of the unfortunate Yeshua. And straight away, looking at the threads of fire cutting up the cloud, he began to ask that lightning strike Yeshua's post. Repentantly looking into the clear sky that had not yet been devoured by the cloud, and where the vultures were veering on one wing to escape the storm, Levi thought he had been insanely hasty with his curses: now God was not going to listen to him. |
| Обратив свой взор к подножию холма, Левий приковался к тому месту, где стоял, рассыпавшись, кавалерийский полк, и увидел, что там произошли значительные изменения. С высоты Левию удалось хорошо рассмотреть, как солдаты суетились, выдергивая пики из земли, как набрасывали на себя плащи, как коноводы бежали к дороге рысцой, ведя на поводу вороных лошадей. Полк снимался, это было ясно. Левий, защищаясь от бьющей в лицо пыли рукой, отплевываясь, старался сообразить, что бы это значило, что кавалерия собирается уходить? Он перевел взгляд повыше и разглядел фигурку в багряной военной хламиде, поднимающуюся к площадке казни. И тут от предчувствия радостного конца похолодело сердце бывшего сборщика. | Turning his gaze to the foot of the hill, Levi fixed on the place where the strung-out cavalry regiment stood, and saw that considerable changes had taken place there. From above, Levi was able to distinguish very well the soldiers bustling about, pulling spears out of the ground, throwing cloaks on, the horse-handlers trotting towards the road leading black horses by their bridles. The regiment was moving off, that was clear. Spitting and shielding himself with his hand from the dust blowing in his face, Levi tried to grasp what it might mean if the cavalry was about to leave. He shifted his gaze further up and made out a little figure in a crimson military chlamys climbing towards the place of execution. And here a chill came over the heart of the former tax collector in anticipation of the joyful end. |
| Подымавшийся на гору в пятом часу страданий разбойников был командир | The man climbing the mountain in the fifth hour of the robbers' sufferings was the |
| когорты, прискакавший из Ершалаима в сопровождении ординарца. Цепь солдат по мановению Крысобоя разомкнулась, и кентурион отдал честь трибуну. Тот, отведя Крысобоя в сторону, что-то прошептал ему. Кентурион вторично отдал честь и двинулся к группе палачей, сидящих на камнях у подножий столбов. Трибун же направил свои шаги к тому, кто сидел на трехногом табурете, и сидящий вежливо поднялся навстречу трибуну. И ему что-то негромко сказал трибун, и оба они пошли к столбам. К ним присоединился и начальник храмовой стражи. | commander of the cohort, who had come galloping from Yershalaim accompanied by an aide. At a gesture from Ratslayer, the file of soldiers parted, and the centurion saluted the tribune. The latter, taking Ratslayer aside, whispered something to him. The centurion saluted him a second time and moved towards the group of executioners, who were sitting on stones at the foot of the posts. The tribune meanwhile directed his steps towards the one sitting on the three-legged stool, and the seated man politely rose to meet the tribune. And the tribune said something to him in a low voice, and the two went over to the posts. They were joined by the head of the temple guard. |
| Крысобой, брезгливо покосившись на грязные тряпки лежащее на земле у столбов, тряпки бывшие недавно одеждой преступников, от которой отказались палачи, отозвал двух из них и приказал: | Ratslayer, casting a squeamish sidelong glance at the dirty rags lying on the ground near the posts, rags that had recently been the criminals' clothing, and which the executioners had rejected, called two of them and ordered: |
| - За мною! | 'Follow me!' |
| С ближайшего столба доносилась хриплая бессмысленная песенка. Повешенный на нем Гестас к концу третьего часа казни сошел с ума от мух и солнца и теперь тихо пел что-то про виноград, но головою, покрытой чалмой, изредка все-таки покачивал, и тогда мухи вяло поднимались с его лица и возвращались на него опять. | From the nearest post came a hoarse, senseless song. Gestas, hanging on it, had lost his mind from the flies and sun towards the end of the third hour, and was now quiedy singing something about grapes, but his head, covered with a turban, occasionally swayed all the same, and then the flies rose sluggishly from his face and setded on it again. |
| Дисмас на втором столбе страдал более двух других, потому что его не одолевало забытье, и он качал головой, часто и мерно, то вправо, то влево, чтобы ухом ударять по плечу. | Dysmas, on the second post, suffered more than the other two because he did not lose consciousness, and he swung his head constantly and rhythmically, right and left, so that his ears struck his shoulders. |
| Счастливее двух других был Иешуа. В первый же час его стали поражать обмороки, а затем он впал в забытье, повесив голову в размотавшейся чалме. Мухи и слепни поэтому совершенно облепили его, так что лицо его исчезло под черной шевелящейся массой. В паху, и на животе, и под мышками сидели жирные слепни и сосали желтое обнаженное тело. | Yeshua was more fortunate than the other two. In the very first hour, he began to have blackouts, and then he fell into oblivion, hanging his head in its unwound turban. The flies and horseflies therefore covered him completely, so that his face disappeared under the black swarming mass. In his groin, and on his belly, and in his armpits, fat horseflies sat sucking at his yellow naked body. |
| Повинуясь жестам человека в капюшоне, один из палачей взял копье, а другой поднес к столбу ведро и губку. Первый из палачей поднял копье и постучал им сперва по | Obeying the gestures of the man in the hood, one of the executioners took a spear and anodier brought a bucket and a sponge to the post. The first executioner raised the spear and |
| одной, потом по другой руке Иешуа, вытянутым и привязанным веревками к поперечной перекладине столба. Тело с выпятившимися ребрами вздрогнуло. Палач провел концом копья по животу. Тогда Иешуа поднял голову, и мухи с гуденьем снялись, и открылось лицо повешенного, распухшее от укусов, с заплывшими глазами, неузнаваемое лицо. | with it tapped first one, then the other of Yeshua's arms, stretched out and bound with ropes to the crossbar of the post. The body, with its protruding ribs, gave a start. The executioner passed the tip of the spear over the belly. Then Yeshua raised his head, and the flies moved off with a buzz, revealing the face of the hanged man, swollen with bites, the eyes puffy, an unrecognizable face. |
| Разлепив веки, Га-Ноцри глянул вниз. Глаза его, обычно ясные, теперь были мутноваты. | Ungluing his eyelids, Ha-Nozri looked down. His eyes, usually clear, were slighdy clouded. |
| - Га-Ноцри! - сказал палач. | 'Ha-Nozri!' said the executioner. |
| Га-Ноцри шевельнул вспухшими губами и отозвался хриплым разбойничьим голосом: | Ha-Nozri moved his swollen Ups and answered in a hoarse robber's voice: |
| - Что тебе надо? Зачем подошел ко мне? | 'What do you want? Why have you come to me?' |
| - Пей! - сказал палач, и пропитанная водою губка на конце копья поднялась к губам Иешуа. Радость сверкнула у того в глазах, он прильнул к губке и с жадностью начал впитывать влагу. С соседнего столба донесся голос Дисмаса: | 'Drink!' said the executioner, and a water-soaked sponge on the tip of a spear rose to Yeshua's lips. Joy flashed in his eyes, he clung to the sponge and began greedily imbibing the moisture. From the neighbouring post came the voice of Dysmas: |
| - Несправедливость! Я такой же разбойник, как и он. | 'Injustice! I'm a robber just like him!' |
| Дисмас напрягся, но шевельнуться не смог, руки его в трех местах на перекладине держали веревочные кольца. Он втянул живот, ногтями вцепился в концы перекладин, голову держал повернутой к столбу Иешуа, злоба пылала в глазах Дисмаса. | Dysmas strained but was unable to move, his arms being bound to the crossbar in three places with loops of rope. He drew in his belly, clawed the ends of the crossbar with his nails, kept his head turned towards Yeshua's post, malice blazed in the eyes of Dysmas. |
| Пыльная туча накрыла площадку, сильно потемнело. Когда пыль унеслась, кентурион крикнул: | A dusty cloud covered the place, it became much darker. When the dust blew away, the centurion shouted: |
| - Молчать на втором столбе! | 'Silence on the second post!' |
| Дисмас умолк, Иешуа оторвался от губки и, стараясь, чтобы голос его звучал ласково и убедительно, и не добившись этого, хрипло попросил палача: | Dysmas fell silent. Yeshua tore himself away from the sponge, and trying to make his voice sound gentle and persuasive, but not succeeding, he begged the executioner hoarsely: |
| - Дай попить ему. | 'Give him a drink.' |
| Становилось все темнее. Туча залила уже полнеба, стремясь к Ершалаиму, белые кипящие облака неслись впереди | It was growing ever darker. The storm cloud had already poured across half the sky, aiming towards Yershalaim, boiling white clouds raced ahead of the storm cloud suffused with black moisture and |
| наполненной черной влагой и огнем тучи. Сверкнуло и ударило над самым холмом. Палач снял губку с копья. | fire. There was a flash and a thunderclap right over the hill. The executioner removed the sponge from the spear. |
| - Славь великодушного игемона! -торжественно шепнул он и тихонько кольнул Иешуа в сердце. Тот дрогнул, шепнул: | 'Praise the magnanimous hegemon!' he whispered solemnly, and gently pricked Yeshua in the heart. He twitched and whispered: |
| - Игемон... | 'Hegemon . . .' |
| Кровь побежала по его животу, нижняя челюсть судорожно дрогнула, и голова его повисла. | Blood ran down his belly, his lower jaw twitched convulsively and his head dropped. |
| При втором громовом ударе палач уже поил Дисмаса и с теми же словами: | At the second thunderclap, the executioner was already giving Dysmas a drink, and with the same words: |
| - Славь игемона! - убил его. | 'Praise the hegemon!' - killed him as well. |
| Гестас, лишенный рассудка, испуганно вскрикнул, лишь только палач оказался около него, но, когда губка коснулась его губ, прорычал что-то и вцепился в нее зубами. Через несколько секунд обвисло и его тело, сколько позволяли веревки. | Gestas, deprived of reason, cried out fearfully as soon as the executioner came near him, but when the sponge touched his lips, he growled something and seized it with his teeth. A few seconds later his body, too, slumped as much as the ropes would allow. |
| Человек в капюшоне шел по следам палача и кентуриона, а за ним начальник храмовой стражи. Остановившись у первого столба, человек в капюшоне внимательно оглядел окровавленного Иешуа, тронул белой рукой ступню и сказал спутникам: | The man in the hood followed the executioner and the centurion, and after him came the head of the temple guard. Stopping at the first post, the man in the hood examined the blood-covered Yeshua attentively, touched his foot with his white hand, and said to his companions: |
| - Мертв. | 'Dead.' |
| То же повторилось и у двух других столбов. | The same was repeated at the other two posts. |
| После этого трибун сделал знак кентуриону и, повернувшись, начал уходить с вершины вместе с начальником храмовой стражи и человеком в капюшоне. Настала полутьма, и молнии бороздили черное небо. Из него вдруг брызнуло огнем, и крик кентуриона: "Снимай цепь!" - утонул в грохоте. Счастливые солдаты кинулись бежать с холма, надевая шлемы. | After that the tribune motioned to the centurion and, turning, started off the hilltop together with the head of the temple guard and the man in me hood. Semi-darkness set in, and lightning farrowed the black sky. Fire suddenly sprayed out of it, and the centurion's shout: 'Raise the cordon!', was drowned in rumbling. The happy soldiers rushed headlong down the hill, putting on their helmets. |
| Тьма закрыла Ершалаим. | Darkness covered Yershalaim. |
| Ливень хлынул внезапно и застал кентурии на полдороге на холме. Вода обрушилась так страшно, что, когда солдаты бежали книзу, им вдогонку уже летели бушующие | Torrents of rain poured down suddenly and caught the centuries halfway down the hill. The deluge fell so terribly that the soldiers were already pursued by raging streams as they ran |
| потоки. Солдаты скользили и падали на размокшей глине, спеша на ровную дорогу, по которой - уже чуть видная в пелене воды - уходила в Ершалаим до нитки мокрая конница. Через несколько минут в дымном зареве грозы, воды и огня на холме остался только один человек. | downhill. Soldiers slipped and fell in the sodden clay, hurrying to get to the level road, along which - now barely visible through the sheet of water - the thoroughly drenched cavalry was heading for Yershalaim. A few minutes later only one man remained in the smoky brew of storm, water and fire on the hill. |
| Потрясая недаром украденным ножом, срываясь со скользких уступов, цепляясь за что попало, иногда ползя на коленях, он стремился к столбам. Он то пропадал в полной мгле, то вдруг освещался трепещущим светом. | Shaking the not uselessly stolen knife, falling from slippery ledges, clutching at whatever was there, sometimes crawling on his knees, he strained towards the posts. He now vanished in total darkness, now was suddenly illumined by a tremulous light. |
| Добравшись до столбов, уже по щиколотку в воде, он содрал с себя отяжелевший, пропитанный водою таллиф, остался в одной рубахе и припал к ногам Иешуа. Он перерезал веревки на голенях, поднялся на нижнюю перекладину, обнял Иешуа и освободил руки от верхних связей. Голое влажное тело Иешуа обрушилось на Левия и повалило его наземь. Левий тут же хотел взвалить его на плечи, но какая-то мысль остановила его. Он оставил на земле в воде тело с запрокинутой головой и разметанными руками и побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим столбам. Он перерезал веревки и на них, и два тела обрушились на землю. | Having made his way to the posts, already up to his ankles in water, he tore off his heavy water-soaked taUith, remaining just in his shirt, and clung to Yeshua's feet. He cut the ropes on his shins, stepped up on the lower crossbar, embraced Yeshua and freed his arms from the upper bonds. The naked, wet body of Yeshua collapsed on Levi and brought him to the ground. Levi wanted to heave it on to his shoulders straight away, but some thought stopped him. He left the body with its thrown-back head and outspread arms on the ground in the water, and ran, his feet slithering apart in the clayey mire, to the other posts. He cut the ropes on them as well, and the two bodies collapsed on the ground. |
| Прошло несколько минут, и на вершине холма остались только эти два тела и три пустых столба. Вода била и поворачивала эти тела. | Several minutes passed, and all that remained on the top of the hill was these two bodies and the three empty posts. Water beat on the bodies and rolled them over. |
| Ни Левия, ни тела Иешуа на верху холма в это время уже не было. | By that time both Levi and the body of Yeshua were gone from the hilltop. |
| Глава 17. Беспокойный день | CHAPTER 17. An Unquiet Day |
| Утром в пятницу, то есть на другой день после проклятого сеанса, весь наличный состав служащих Варьете - бухгалтер Василий Степанович Ласточкин, два счетовода, три машинистки, обе кассирши, курьеры, капельдинеры и уборщицы, -словом, все, кто был в наличности, не | On Friday morning, that is, the day after the accursed seance, all the available staff of the Variety - the bookkeeper Vassily Stepanovich Lastochkin, two accountants, three typists, both box-office girls, the messengers, ushers, cleaning women - in short, all those available, were not at their places doing their jobs, but |
| находились при деле на своих местах, а все сидели на подоконниках окон, выходящих на Садовую, и смотрели на то, что делается под стеною Варьете. Под этой стеной в два ряда лепилась многотысячная очередь, хвост которой находился на Кудринской площади. В голове этой очереди стояло примерно два десятка хорошо известных в театральной Москве барышников. | were all sitting on the window-sills looking out on Sadovaya and watching what was going on by the wall of the Variety. By this wall a queue of many thousands clung in two rows, its tail reaching to Kudrinskaya Square. At the head of the line stood some two dozen scalpers well known to theatrical Moscow. |
| Очередь держала себя очень взволнованно, привлекала внимание струившихся мимо граждан и занималась обсуждением зажигательных рассказов о вчерашнем невиданном сеансе черной магии. Эти же рассказы привели в величайшее смущение бухгалтера Василия Степановича, который накануне на спектакле не был. Капельдинеры рассказывали бог знает что, в том числе, как после, окончания знаменитого сеанса некоторые гражданки в неприличном виде бегали по улице, и прочее в том же роде. Скромный и тихий Василий Степанович только моргал глазами, слушая россказни обо всех этих чудесах, и решительно не знал, что ему предпринять, а между тем предпринимать нужно было что-то, и именно ему, так как он теперь остался старшим во всей команде Варьете. | The line behaved with much agitation, attracting the notice of the citizens streaming past, and was occupied with the discussion of inflammatory tales about yesterday's unprecedented seance of black magic. These same tales caused the greatest consternation in the bookkeeper Vassilv Stepanovich, who had not been present at the previous evening's performance. The ushers told of God knows what, among other things that after the conclusion of the famous seance, some female citizens went running around in the street looking quite indecent, and so on in the same vein. The modest and quiet Vassily Stepanovich merely blinked his eyes, listening to the tall tales of these wonders, and decidedly did not know what to undertake, and yet something had to be undertaken, and precisely by him, because he now turned out to be the senior member of the whole Variety team. |
| К десяти часам утра очередь жаждущих билетов до того вспухла, что о ней дошли слухи до милиции, и с удивительной быстротой были присланы как пешие, так и конные наряды, которые эту очередь и привели в некоторый порядок. Однако и стоящая в порядке змея длиною в километр сама по себе уже представляла великий соблазн и приводила граждан на Садовой в полное изумление. | By ten o'clock the line of people desiring tickets had swelled so much that rumour of it reached the police, and with astonishing swiftness detachments were sent, both on foot and mounted, to bring this line into some sort of order. However, in itself even an orderly snake a half-mile long presented a great temptation, and caused utter amaze-ment in the citizens on Sadovaya. |
| Это было снаружи, а внутри Варьете тоже было очень неладно. С самого раннего утра начали звонить и звонили непрерывно телефоны в кабинете Лиходеева, в кабинете Римского, в бухгалтерии, в кассе и в кабинете Варенухи. Василий Степанович сперва отвечал что-то, отвечала и кассирша, | That was outside, but inside the Variety things were also none too great. Early in the morning the telephones began to ring and went on ringing without interruption in Likhodeev's office, in Rimsky's office, at the bookkeeper's, in the box office, and in Varenukha's office. Vassily Stepanovich at first made some answer, the box-office girl also answered, |
| бормотали что-то в телефон капельдинеры, а потом и вовсе перестали отвечать, потому что на вопросы, где Лиходеев, Варенуха, Римский, отвечать было решительно нечего. Сперва пробовали отделаться словами "Лиходеев на квартире", а из города отвечали, что звонили на квартиру и что квартира говорит, что Лиходеев в Варьете. | the ushers mumbled something into the telephones, but then they stopped altogether, because to questions of where Likhodeev, Varenukha and Rimsky were, there was decidedly no answer. At first they tried to get off by saying 'Likhodeev's at home', but the reply to this was that they had called him at home, and at home they said Likhodeev was at the Variety. |
| Позвонила взволнованная дама, стала требовать Римского, ей посоветовали позвонить к жене его, на что трубка, зарыдав, ответила, что она и есть жена и что Римского нигде нет. Начиналась какая-то чепуха. Уборщица уже всем рассказала, что, явившись в кабинет финдиректора убирать, увидела, что дверь настежь, лампы горят, окно в сад разбито, кресло валяется на полу и никого нету. | An agitated lady called, started asking for Rimsky, was advised to call his wife, to which the receiver, sobbing, answered that she was his wife and that Rimskv was nowhere to be found. Some sort of nonsense was beginning. The cleaning woman had already told everybody that when she came to the findirector's office to clean, she saw the door wide open, the lights on, the window to the garden broken, the armchair lying on the floor, and no one in the office. |
| В одиннадцатом часу ворвалась в Варьете мадам Римская. Она рыдала и заламывала руки. Василий Степанович совершенно растерялся и не знал, что ей посоветовать. А в половине одиннадцатого явилась милиция. Первый же и совершенно резонный ее вопрос был: | Shortly after ten o'clock, Madame Rimsky burst into the Variety. She was sobbing and wringing her hands. Vassily Stepanovich was utterly at a loss and did not know how to counsel her. Then at half past ten came the police. Their first and perfecdy reasonable question was: |
| - Что у вас тут происходит, граждане? В чем дело? | ‘What's going on here, dozens? What's this all about?' |
| Команда отступила, выставив вперед бледного и взволнованного Василия Степановича. Пришлось называть вещи своими именами и признаться в том, что администрация Варьете, в лице директора, финдиректора и администратора, пропала и находится неизвестно где, что конферансье после вчерашнего сеанса был отвезен в психиатрическую лечебницу и что, коротко говоря, этот вчерашний сеанс был прямо скандальным сеансом. | The team stepped back, bringing forward the pale and agitated Vassily Stepanovich. He had to call things by their names and confess that the administration of the Variety in the persons of the director, the findirector and the administrator had vanished and no one knew where, that the master of ceremonies had been taken to a psychiatric hospital after yesterday's seance, and that, to put it briefly, this seance yesterday had frankly been a scandalous seance. |
| Рыдающую мадам Римскую, сколько можно успокоив, отправили домой и более всего заинтересовались рассказом уборщицы о том, в каком виде был найден кабинет финдиректора. Служащих попросили отправиться по своим местам и заняться делом, и через короткое время в здании | The sobbing Madame Rimsky, having been calmed down as much as possible, was sent home, and the greatest interest was shown in the cleaning woman's story about the shape in which the findirector's office had been found. The staff were asked to go to their places and get busy, and in a short while the investigation |
| Варьете появилось следствие в сопровождении остроухой, мускулистой, цвета папиросного пепла собаки с чрезвычайно умными глазами. | appeared in the Variety building, accompanied by a sharp-eared, muscular, ash-coloured dog with extremely intelligent eyes. |
| Среди служащих Варьете тотчас разнеслось шушуканье о том, что пес - не кто другой, как знаменитый Тузбубен. И точно, это был он. Поведение его изумило всех. Лишь только Тузбубен вбежал в кабинет финдиректора, он зарычал, оскалив чудовищные желтоватые клыки, затем лег на брюхо и с каким-то выражением тоски и в то же время ярости в глазах пополз к разбитому окну. Преодолев свой страх, он вдруг вскочил на подоконник и, задрав острую морду вверх, дико и злобно завыл. Он не хотел уходить с окна, рычал, и вздрагивал, и порывался спрыгнуть вниз. | The whisper spread at once among the Variety staff that the dog was none other than the famous Ace of Diamonds. And so it was. His behaviour amazed them all. The moment Ace of Diamonds ran into the findirector's office, he growled, baring his monstrous yellow fangs, then crouched on his belly and, with some sort of look of anguish and at the same dme of rage in his eyes, crawled towards the broken window. Overcoming his fear, he suddenly jumped up on the window-sill and, throwing back his sharp muzzle, howled savagely and angrily. He refused to leave the window, growled and twitched, and kept trying to jump out. |
| Пса вывели из кабинета и пустили его в вестибюль, оттуда он вышел через парадный вход на улицу и привел следовавших за ним к таксомоторной стоянке. Возле нее он след, по которому шел, потерял. После этого Тузабубен увезли. | The dog was taken from the office and turned loose in the lobby, whence he walked out through the main entrance to the street and led those following him to the cab stand. There he lost the trail he had been pursuing. After that Ace of Diamonds was taken away. |
| Следствие расположилось в кабинете Варенухи, куда и стало по очереди вызывать тех служащих Варьете, которые были свидетелями вчерашних происшествий во время сеанса. Нужно сказать, что следствию на каждом шагу приходилось преодолевать непредвиденные трудности. Ниточка то и дело рвалась в руках. | The investigation settled in Varenukha's office, where they began summoning in turn all the Variety staff members who had witnessed yesterday's events during the seance. It must be said that the investigation had at every step to overcome unforeseen difficulties. The thread kept snapping off in their hands. |
| Афиши-то были? Были. Но за ночь их заклеили новыми, и теперь ни одной нет, хоть убей. Откуда взялся этот маг-то самый? А кто ж его знает. Стало быть, с ним заключали договор? | There had been posters, right? Right. But during the night they had been pasted over with new ones, and now, strike me dead, there wasn't a single one to be found! And the magician himself, where had he come from? Ah, who knows! But there was a contract drawn up with him? |
| - Надо полагать, - отвечал взволнованный Василий Степанович. | ‘I suppose so,' the agitated Vassily Stepanovich replied. |
| - А ежели заключали, так он должен был пройти через бухгалтерию? | 'And if one was drawn up, it had to go through bookkeeping?' |
| - Всенепременно, - отвечал, волнуясь, | 'Most assuredly,' responded the agitated |
| Василий Степанович. | Vassily Stepanovich. |
| - Так где же он? | 'Then where is it?' |
| - Нету, - отвечал бухгалтер, все более бледнея и разводя руками. | 'Not here,' the bookkeeper replied, turning ever more pale and spreading his arms. |
| И действительно, ни в папках бухгалтерии, ни у финдиректора, ни у Лиходеева, ни у Варенухи никаких следов договора нет. | And indeed no trace of the contract was found in the files of the bookkeeping office, nor at the findirector's, nor at Likhodeev's or Varenukha's. |
| Как фамилия-то этого мага? Василий Степанович не знает, он не был вчера на сеансе. Капельдинеры не знают, билетная кассирша морщила лоб, морщила, думала, думала, наконец сказала: | And what was this magician's name? Vassily Stepanovich did not know, he had not been at the seance yesterday. The ushers did not know, the box-office girl wrinkled her brow, wrinkled it, thought and thought, and finally said: |
| - Во... Кажись, Воланд. А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Воланд, может быть, Фаланд. | 'Wo . . . Woland, seems like ... Or maybe not Woland? Maybe not Woland. Maybe Faland. |
| Выяснилось, что в бюро иностранцев ни о каком Воланде, а равно также и Фаланде, маге, ровно ничего не слыхали. | It turned out that in the foreigners' bureau they had heard precisely nothing either about any Woland, or for that matter any Faland, the magician. |
| Курьер Карпов сообщил, что будто бы этот самый маг остановился на квартире у Лиходеева. На квартире, конечно, тотчас побывали. Никакого мага там не оказалось. Самого Лиходеева тоже нет. Домработницы Груни нету, и куда она девалась, никто не знает. Председателя правления Никанора Ивановича нету, Пролежнева нету! | The messenger Karpov said that this same magician was supposedly staying in Ukhodeev's apartment. The apartment was, of course, visited at once - no magician was found there. Likhodeev himself was not there either. The housekeeper Grunya was not there, and where she had gone nobody knew. The chairman of the management, Nikanor Ivanovich, was not there, Bedsornev was not there! |
| Выходило что-то совершенно несусветное: пропала вся головка администрации, вчера был странный скандальный сеанс, а кто его проводил и по чьему наущению -неизвестно. | Something utterly preposterous was coming out: the whole top administration had vanished, a strange, scandalous seance had taken place the day before, but who had produced it and at whose prompting, no one knew. |
| А дело тем временем шло к полудню, когда должна была открыться касса. Но об этом, конечно, не могло быть и разговора! На дверях Варьете тут же был вывешен громадный кусок картона с надписью: "Сегодняшний спектакль отменяется". В очереди началось волнение, начиная с головы ее, но, поволновавшись, она все-таки стала разрушаться, и через час примерно от нее на Садовой не осталось и следа. Следствие отбыло для того, чтобы продолжать свою работу в другом месте, | And meanwhile it was drawing towards noon, when the box office was to open. But, of course, there could be no talk of that! A huge piece of cardboard was straight away posted on the doors of the Variety reading: 'Today's Show Cancelled'. The line became agitated, beginning at its head, but after some agitation, it nevertheless began to break up, and about an hour later no trace of it remained on Sadovava. The investigation departed to continue its work elsewhere, the staff was sent home, leaving only the watchmen, and the doors of the |
| служащих отпустили, оставив только дежурных, и двери Варьете заперли. | Variety were locked. |
| Бухгалтеру Василию Степановичу срочно предстояло выполнить две задачи. Во-первых, съездить в комиссию зрелищ и увеселений облегченного типа с докладом о вчерашних происшествиях, а во-вторых, побывать в финзрелищном секторе для того, чтобы сдать вчерашнюю кассу - 21711 рублей. | The bookkeeper Vassily Stepanovich had urgently to perform two tasks. First, to go to the Commission on Spectacles and Entertainment of the Lighter Type with a report on yesterday's events and, second, to visit the Finspectacle sector so as to turn over yesterday's receipts - 21,711 roubles. |
| Аккуратный и исполнительный Василий Степанович упаковал деньги в газетную бумагу, бечевкой перекрестил пакет, уложил его в портфель и, прекрасно зная инструкцию, направился, конечно, не к автобусу или трамваю, а к таксомоторной стоянке. | The precise and efficient Vassily Stepanovich wrapped the money in newspaper, crisscrossed it with string, put it in his briefcase, and, knowing his instructions very well, set out, of course, not for a bus or a tram, but for the cab stand. |
| Лишь только шоферы трех машин увидели пассажира, спешашего на стоянку с туго набитым портфелем, как все трое из-под носа у него уехали пустыми, | The moment the drivers of the three cabs saw a passenger hurrying towards the stand with a tighdy stuffed briefcase, all three left empty right under his nose, |
| почему-то при этом злобно оглядываясь. | looking back at him angrily for some reason. |
| Пораженный этим обстоятельством бухгалтер долгое время стоял столбом, соображая, что бы это значило. | Struck by this circumstance, the bookkeeper stood like a post for a long time, trying to grasp what it might mean. |
| Минуты через три подкатила пустая машина, и лицо шофера сразу перекосилось, лишь только он увидел пассажира. | About three minutes later, an empty cab drove up, but the driver's face twisted the moment he saw the passenger. |
| - Свободна машина? - изумленно кашлянув, спросил Василий Степанович. | 'Are you free?' Vassily Stepanovich asked with a cough of surprise. |
| - Деньги покажите, - со злобой ответил шофер, не глядя на пассажира. | 'Show your money,' the driver replied angrily, without looking at the passenger. |
| Все более поражаясь, бухгалтер, зажав драгоценный портфель под мышкой, вытащил из бумажника червонец и показал его шоферу. | With increasing amazement, the bookkeeper, pressing the precious briefcase under his arm, pulled a ten-rouble bill from his wallet and showed it to the driver. |
| - Не поеду! - кратко сказал тот. | 'I won't go!' the man said curtly. |
| - Я извиняюсь... - начал было бухгалтер, но шофер его перебил: | 'I beg your pardon ...' the bookkeeper tried to begin, but the driver interrupted him. |
| - Трешки есть? | 'Got any threes?' |
| Совершенно сбитый с толку бухгалтер вынул из бумажника две трешки и показал шоферу. | The completely bewildered bookkeeper took two three-rouble bills from his wallet and showed them to the driver. |
| - Садитесь, - крикнул тот и хлопнул по флажку счетчика так, что чуть не сломал его. - Поехали. | 'Get in,' he shouted, and slapped down the flag of the meter so that he almost broke it. 'Let's go!' |
| - Сдачи, что ли, нету? - робко спросил бухгалтер. | 'No change, is that it?' the bookkeeper asked timidly. |
| - Полный карман сдачи! - заорал шофер, и в зеркальце отразились его наливающиеся кровью глаза, - третий случай со мной сегодня. Да и с другими то же было. Дает какой-то сукин сын червонец, я ему сдачи -четыре пятьдесят... Вылез, сволочь! Минут через пять смотрю: вместо червонца бумажка с нарзанной бутылки! - тут шофер произнес несколько непечатных слов. -Другой - за Зубовской. Червонец. Даю сдачи три рубля. Ушел! Я полез в кошелек, а оттуда пчела - тяп за палец! Ах ты!.. -шофер опять вклеил непечатные слова, - а червонца нету. Вчера в этом Варьете (непечатные слова) какая-то гадюка -фокусник сеанс с червонцами сделал (непечатные слова). | 'A pocket full of change!' the driver bawled, and the eyes in the mirror went bloodshot. 'It's my third case today. And the same thing happened with the others, too. Some son of a bitch gives me a tenner, I give him change -four-fifty. He gets out, the scum! About five minutes later, I look: instead of a tenner, it's a label from a seltzer bottle!' Here the driver uttered several unprintable words. 'Another one, beyond Zubovskaya. A tenner. I give him three roubles change. He leaves. I go to my wallet, there's a bee there - zap in the finger! Ah, you! . . .' and again the driver pasted on some unprintable words. 'And no tenner. Yesterday, in the Variety here' (unprintable words), 'some vermin of a conjurer did a seance with ten-rouble bills' (unprintable words) ... |
| Бухгалтер обомлел, съежился и сделал такой вид, как будто и самое слово "Варьете" он слышит впервые, а сам подумал: "Ну и ну!.." | The bookkeeper went numb, shrank into himself, and pretended it was the first time he had heard even the word 'Variety', while thinking to himself: 'Oh-oh! . . .' |
| Приехав куда нужно, расплатившись благополучно, бухгалтер вошел в здание и устремился по коридору туда, где находился кабинет заведующего, и уже по дороге понял, что попал не вовремя. Какая-то суматоха царила в канцелярии зрелищной комиссии. Мимо бухгалтера пробежала курьерша со сбившимся на затылок платочком и вытаращенными глазами. | Having got where he had to go, having paid satisfactorily, the bookkeeper entered the building and went down the corridor towards the manager's office, and realized on his way that he had come at the wrong time. Some sort of tumult reigned in the offices of the Spectacles Commission. A messenger girl ran past the bookkeeper, her kerchief all pushed back on her head and her eyes popping. |
| - Нету, нету, нету, милые мои! - кричала она, обращаясь неизвестно к кому, -пиджак и штаны тут, а в пиджаке ничего нету! | 'Nothing, nothing, nothing, my dears!' she shouted, addressing no one knew whom. The jacket and trousers are there, but inside the jacket there's nothing!' |
| Она скрылась в какой-то двери, и тут же за ней послышались звуки битья посуды. Из секретарской комнаты выбежал знакомый бухгалтеру заведующий первым сектором комиссии, но был в таком состоянии, что бухгалтера не узнал, и скрылся бесследно. | She disappeared through some door, and straight away from behind it came the noise of smashing dishes. The manager of the commission's first sector, whom the bookkeeper knew, ran out of the secretary's room, but he was in such a state that he did not recognize the bookkeeper and |
| disappeared without a trace. | |
| Потрясенный всем этим бухгалтер дошел до секретарской комнаты, являвшейся преддверием кабинета председателя комиссии, и здесь окончательно поразился. | Shaken by all this, the bookkeeper reached the secretary's room, which was the anteroom to the office of the chairman of the commission, and here he was definitively dumbfounded. |
| Из-за закрытой двери кабинета доносился грозный голос, несомненно пренадлежащий Прохору Петровичу - председателю комиссии. "Распекает, что ли, кого?" -подумал смятенный бухгалтер и, оглянувшись, увидел другое: в кожаном кресле, закинув голову на спинку, безудержно рыдая, с мокрым платком в руке, лежала, вытянув ноги почти до середины секретарской, личный секретарь Прохора Петровича - красавица Анна Ричардовна. | From behind the closed door of the office came a terrible voice, undoubtedly belonging to Prokhor Petrovich, the chairman of the commission. 'Must be scolding somebody!' the consternated bookkeeper thought and, looking around, saw something else: in a leather armchair, her head thrown back, sobbing unrestrainedly, a wet handkerchief in her hand, legs stretched out into the middle of the room, lay Prokhor Petrovich's personal secretary - the beautiful Anna Richardovna. |
| Весь подбородок Анны Ричардовна был вымазан губной помадой, а по персиковым щекам ползли с ресниц черные потоки раскисшей краски. | Anna Richardovna's chin was all smeared with lipstick, and down her peachy cheeks black streams of sodden mascara flowed from her eyelashes. |
| Увидев, что кто-то вошел, Анна Ричардовна вскочила, кинулась к бухгалтеру, вцепилась в лацканы его пиджака, стала трясти бухгалтера и кричать: | Seeing someone come in, Anna Richardovna jumped up, rushed to the bookkeeper, clutched the lapels of his jacket, began shaking him and shouting: |
| - Слава богу! Нашелся хоть один храбрый! Все разбежались, все предали! Идемте, идемте к нему, я не знаю, что делать! - И, продолжая рыдать, она потащила бухгалтера в кабинет. | 'Thank God! At least one brave man has been found! Everybody ran away, everybody betrayed us! Let's go, let's go to him, I don't know what to do!' And, still sobbing, she dragged the bookkeeper into the office. |
| Попав в кабинет, бухгалтер первым долгом уронил портфель, и все мысли в его голове перевернулись кверху ногами. И надо сказать, было от чего. | Once in the office, the bookkeeper first of all dropped his briefcase, and all the thoughts in his head turned upside-down. And, it must be said, not without reason. |
| За огромным письменным столом с массивной чернильницей сидел пустой костюм и не обмакнутым в чернила сухим пером водил по бумаге. Костюм был при галстуке, из кармашка костюма торчало самопишущее перо, но над воротником не было ни шеи, ни головы, равно как из манжет не выглядывали кисти рук. Костюм был погружен в работу и совершенно не замечал той кутерьмы, что царила кругом. Услыхав, что кто-то вошел, костюм откинулся в кресле, и над воротником | At a huge writing desk with. a massive inkstand an empty suit sat and with a dry pen, not dipped in ink, traced on a piece of paper. The suit was wearing a necktie, a fountain pen stuck from its pocket, but above the collar there was neither neck nor head, just as there were no hands sticking out of the sleeves. The suit was immersed in work and completely ignored the turmoil that reigned around it. Hearing someone come in, the suit leaned back and from above the collar came the voice, quite familiar to the bookkeeper, of Prokhor |
| прозвучал хорошо знакомый бухгалтеру голос Прохора Петровича: | Petrovich: |
| - В чем дело? Ведь на дверях же написано, что я не принимаю. | 'What is this? Isn't it written on the door that I'm not receiving?' |
| Красавица секретарь взвизгнула и, ломая руки, вскричала: | The beautiful secretary shrieked and, wringing her hands, cried out: |
| - Вы видите? Видите?! Нету его! Нету! Верните его, верните! | 'YOU see? You see?! He's not there! He's not! Bring him back, bring him back!' |
| Тут в дверь кабинета кто-то сунулся, охнул и вылетел вон. Бухгалтер почувствовал, что ноги его задрожали, и сел на краешек стула, но не забыл поднять портфель. Анна Ричардовна прыгала вокруг бухгалтера, терзая его пиджак, и вскрикивала: | Here someone peeked in the door of the office, gasped, and flew out. The bookkeeper felt his legs trembling and sat on the edge of a chair, but did not forget to pick up his briefcase. Anna Richardovna hopped around the bookkeeper, worrying his jacket, and exclaiming: |
| - Я всегда, всегда останавливала его, когда он чертыхался! Вот и дочертыхался, - тут красавица подбежала к письменному столу и музыкальным нежным голосом, немного гнусавым после плача, воскликнула: | 'I always, always stopped him when he swore by the devil! So now the devil's got him!' Here the beauty ran to the writing desk and in a tender, musical voice, slightly nasal from weeping, called out: |
| - Проша! где вы? | 'Prosha! Where are you!' |
| - Кто вам тут "Проша"? - осведомился надменно костюм, еще глубже заваливаясь в кресле. | 'Who here is "Prosha" to you?' the suit inquired haughtily, sinking still deeper into the armchair. |
| - Не узнает! Меня не узнает! Вы понимаете? - взрыдала секретарь. | 'He doesn't recognize me! Me he doesn't! Do you understand? ...' the secretary burst into sobs. |
| - Попрошу не рыдать в кабинете! - уже злясь, сказал вспыльчивый костюм в полоску и рукавом подтянул к себе свежую пачку бумаг, с явной целью поставить на них резолюцию. | 'I ask you not to sob in the office!' the hot-tempered striped suit now said angrily, and with its sleeve it drew to itself a fresh stack of papers, with the obvious aim of appending its decision to them. |
| - Нет, не могу видеть этого, нет, не могу! -закричала Анна Ричардовна и выбежала в секретарскую, а за нею как пуля вылетел и бухгалтер. | 'No, I can't look at it, I can't!' cried Anna Richardovna, and she ran out to the secretary's room, and behind her, like a shot, flew the bookkeeper. |
| - Вообразите, сижу, - рассказывала, трясясь от волнения, Анна Ричардовна, снова вцепившись в рукав бухгалтера, - и входит кот. Черный, здоровый, как бегемот. Я, конечно, кричу ему "брысь!". Он - вон, а вместо него входит толстяк, тоже с какой-то кошачьей мордой, и говорит: ""Это что же вы, гражданка, посетителям "брысь" кричите?" И прямо шасть к Прохору | 'Imagine, I'm sitting here,' Anna Richardovna recounted, shaking with agitation, again clutching at the bookkeeper's sleeve, 'and a cat walks in. Black, big as a behemoth. Of course, I shout "scat" to it. Out it goes, and in comes a fat fellow instead, also with a sort of cat-like mug, and says: "What are you doing, citizeness, shouting 'scat' at visitors?" And - whoosh - straight to Prokhor Petrovich. |
| Петровичу, я, конечно, за ним, кричу: "Вы с ума сошли?" А он, наглец, прямо к Прохору Петровичу и садится против него в кресло! Ну, тот... Он - добрейшей души человек, но нервный. Вспылил! Не спорю. Нервозный человек, работает как вол, - вспылил. "Вы чего, говорит, без доклада влезаете?" А тот нахал, вообразите, развалился в кресле и говорит, улыбаясь: "А я, говорит, с вами по дельцу пришел потолковать". | Of course, I run after him, shouting: "Are you out of your mind?" And this brazen-face goes straight to Prokhor Petrovich and sits down opposite him in the armchair. Well, that one ... he's the kindest-hearted man, but edgy. He blew up, I don't deny it. An edgy man, works like an ox - he blew up. "Why do you barge in here unannounced?" he says. And that brazen-face, imagine, sprawls in the armchair and says, smiling: "I've come," he says, "to discuss a little business with you." |
| Прохор Петрович вспылил опять-таки: "Я занят!" А тот, подумайте только, отвечает: "Ничем вы не заняты..." А? Ну, тут уж, конечно, терпение Прохора Петровича лопнуло, и он вскричал: "Да что ж это такое? Вывести его вон, черти б меня взяли!" А тот, вообразите, улыбнулся и говорит: "Черти чтоб взяли? А что ж, это можно!" И, трах, я не успела вскрикнуть, смотрю: нету этого с кошачьей мордой и си... сидит... костюм... Геее! - распялив совершенно потерявший всякие очертания рот, завыла Анна Ричардовна. | Prokhor Petrovich blew up again: "I'm busy." And the other one, just think, answers: "You're not busy with anything . .." Eh? Well, here, of course, Prokhor Petrovich's patience ran out, and he shouted: "What is all this? Get him out of here, devil take me!" And that one, imagine, smiles and says: "Devil take you? That, in fact, can be done!" And - bang! Before I had time to scream, I look: the one with the cat's mug is gone, and th .. . there .. . sits .. . the suit . .. Waaa!...' Stretching her mouth, which had lost all shape entirely, Anna Richardovna howled. |
| Подавившись рыданием, она перевела дух, но понесла что-то уж совсем несообразное: | After choking with sobs, she caught her breath, but then began pouring out something completely incoherent: |
| - И пишет, пишет, пишет! С ума сойти! По телефону говорит! Костюм! Все разбежались, как зайцы! | 'And it writes, writes, writes! You could lose your mind! Talks on the telephone! A suit! They all ran away like rabbits!' |
| Бухгалтер только стоял и трясся. Но тут судьба его выручила. В секретарскую спокойной деловой походкой входила милиция в составе двух человек. Увидев их, красавица зарыдала еще пуще, тыча рукою в дверь кабинета. | The bookkeeper only stood and shook. But here fate came to his aid. Into the secretary's room, with calm, business-like strides, marched the police, to the number of two men. Seeing them, the beauty sobbed still harder, jabbing towards the door of the office with her hand. |
| - Давайте не будем рыдать, гражданка, -спокойно сказал первый, а бухгалтер, чувствуя, что он здесь совершенно лишний, выскочил из секретарской и через минуту уже был на свежем воздухе. В голове у него был какой-то сквозняк, гудело, как в трубе, и в этом гудении слышались клочки капельдинерских рассказов о вчерашнем коте, который принимал участие в сеансе. "Э-ге-ге? Да уж не наш ли это котик?" | 'Let's not cry now, citizeness,' the first said calmly, and the bookkeeper, feeling himself quite superfluous there, ran out of the secretary's room and a minute later was already in the fresh air. There was some sort of draught in his head, a soughing as in a chimney, and through this soughing he heard scraps of the stories the ushers told about yesterday's cat, who had taken part in the seance. 'Oh-ho-ho! Might that not be our same little puss?' |
| Не добившись толку в комиссии, добросовестный Василий Степанович решил побывать в филиале ее, помещавшемся в Ваганьковском переулке. | Having got nowhere with the commission, the conscientious Vassily Stepanovich decided to visit its affiliate, located in Vagankovsky Lane, |
| И чтобы успокоить себя немного, проделал путь до филиала пешком. | and to calm himself a little he walked the distance to the affiliate on foot. |
| Городской зрелищный филиал помещался в облупленном от времени особняке в глубине двора и знаменит был своими порфировыми колоннами в вестибюле. | The affiliate for city spectacles was housed in a peeling old mansion set back from the street, and was famous for the porphyry columns in its vestibule. |
| Но не колонны поражали в этот день посетителей филиала, а то, что происходило под ними. | But it was not the columns that struck visitors to the affiliate that day, but what was going on at the foot of them. |
| Несколько посетителей стояли в оцепенении и глядели на плачущую барышню, сидевшую за столиком, на котором лежала специальная зрелищная литература, продаваемая барышней. В данный момент барышня никому ничего не предлагала из этой литературы и на участливые вопросы только отмахивалась, а в это время и сверху, и снизу, и с боков, из всех отделов филиала сыпался телефонный звон, по крайней мере, двадцати надрывавшихся аппаратов. | Several visitors stood in stupefaction and stared at a weeping girl sitting behind a small table on which lay special literature about various spectacles, which the girl sold. At that moment, the girl was not offering any of this literature to anyone, and only waved her hand at sympathetic inquiries, while at the same time, from above, from below, from the sides, and from all sections of the affiliate poured the ringing of at least twenty overwrought telephones. |
| Поплакав, барышня вдруг вздрогнула, истерически крикнула: | After weeping for a while, the girl suddenly gave a start and cried out hysterically: |
| - Вот опять! - и неожиданно запела дрожащим сопрано: | 'Here it comes again!' and unexpectedly began singing in a tremulous soprano: |
| Славное море священный Байкал... | 'Glorious sea, sacred Baikal. . .'[1] |
| Курьер, показавшийся на лестнице, погрозил кому-то кулаком и запел вместе с барышней незвучным, тусклым баритоном: | A messenger appeared on the stairs, shook his fist at someone, and began singing along with the girl in a dull, weak-voiced baritone: |
| Славен корабль, омулевая бочка!.. | 'Glorious boat, a barrel of cisco .. .'[2] |
| К голосу курьера присоединились дальние голоса, хор начал разрастаться, и, наконец, песня загремела во всех углах филиала. В ближайшей комнате N 6, где помещался счетно-проверочный отдел, особенно выделялась чья-то мощная с хрипотцой октава. Аккомпанировал хору усиливающийся треск телефонных аппаратов. | The messenger's voice was joined by distant voices, the choir began to swell, and finally the song resounded in all corners of the affiliate. In the neighbouring room no. 6, which housed the account comptroller's section, one powerful, slightly husky octave stood out particularly. |
| Гей, Баргузин... пошевеливай вал!.. - орал курьер на лестнице. | 'Hey, Barguzin[3] ... make the waves rise and fall!...' bawled the messenger on the stairs. |
| Слезы текли по лицу девицы, она пыталась стиснуть зубы, но рот ее раскрывался сам собою, и она пела на октаву выше курьера: | Tears flowed down the girl's face, she tried to clench her teeth, but her mouth opened of itself, as she sang an octave higher than the messenger: |
| Молодцу быть недалечко! | 'This young lad's ready to frisk-o!' |
| Поражало безмолвных посетителей филиала то, что хористы, рассеянные в разных местах, пели очень складно, как будто весь хор стоял, не спуская глаз с невидимого дирижера. | What struck the silent visitors to the affiliate was that the choristers, scattered in various places, sang quite harmoniously, as if the whole choir stood there with its eyes fixed on some invisible director. |
| Прохожие в Ваганьковском останавливались у решетки двора, удивляясь веселью, царящему в филиале. | Passers-by in Vagankovsky Lane stopped by the fence of the yard, wondering at the gaiety that reigned in the affiliate. |
| Как только первый куплет пришел к концу, пение стихло внезапно, опять-таки как бы по жезлу дирижера. Курьер тихо выругался и скрылся. Тут открылись парадные двери, и в них появился гражданин в летнем пальто, из-под которого торчали полы белого халата, а с ним милиционер. | As soon as the first verse came to an end, the singing suddenly ceased, again as if to a director's baton. The messenger quiedy swore and disappeared. Here the front door opened, and in it appeared a citizen in a summer jacket, from under which protruded the skirts of a white coat, and with him a policeman. |
| - Примите меры, доктор, умоляю, -истерически крикнула девица. | 'Take measures, doctor, I implore you!' the girl cried hysterically. |
| На лестницу выбежал секретарь филиала и, видимо, сгорая от стыда и смущения, заговорил, заикаясь: | The secretary of the affiliate ran out to the stairs and, obviously burning with shame and embarrassment, began falteringly: |
| - Видите ли, доктор, у нас случай массового какого-то гипноза... Так вот, необходимо...- он не докончил фразы, стал давиться словами и вдруг запел тенором: | 'You see, doctor, we have a case of some sort of mass hypnosis, and so it's necessary that. . .' He did not finish the sentence, began to choke on his words, and suddenly sang out in a tenor: |
| Шилка и Нерчинск... | 'Shilka and Nerchinsk . . .'[4] |
| - Дурак! - успела выкрикнуть девица, но не объяснила, кого ругает, а вместо этого вывела насильственную руладу и сама запела про Шилку и Нерчинск. | 'Fool!' the girl had time to shout, but, without explaining who she was abusing, produced instead a forced roulade and herself began singing about Shilka and Nerchinsk. |
| - Держите себя в руках! Перестаньте петь!- обратился доктор к секретарю. | 'Get hold of yourself! Stop singing!' the doctor addressed the secretary. |
| По всему было видно, что секретарь и сам бы отдал что угодно, чтобы перестать петь, да перестать-то он не мог и вместе с хором донес до слуха прохожих в переулке весть о том, что в дебрях его не тронул прожорливый зверь и пуля стрелков не догнала! | There was every indication that the secretary would himself have given anything to stop singing, but stop singing he could not, and together with the choir he brought to the hearing of passers-by in the lane the news that 'in the wilderness he was not touched by voracious beast, nor brought down by bullet of shooters.' |
| Лишь только куплет кончился, девица первая получила порцию валерианки от | The moment the verse ended, the girl was the first to receive a dose of valerian from the |
| врача, а затем он побежал за секретарем к другим - поить и их. | doctor, who then ran after the secretary to give the others theirs. |
| - Простите, гражданочка, - вдруг обратился Василий Степанович к девице, - кот к вам черный не заходил? | 'Excuse me, dear citizeness,' Vassily Stepanovich addressed the girl, 'did a black cat pay you a visit?' |
| - Какой там кот? - в злобе закричала девица, - осел у нас в филиале сидит, осел!- и, прибавив к этому: - Пусть слышит! Я все расскажу, - действительно рассказала о том, что случилось. | 'What cat?' the girl cried in anger. 'An ass, it's an ass we've got sitting in the affiliate!' And adding to that: 'Let him hear, I'll tell everything' - she indeed told what had happened. |
| Оказалось, что заведующий городским филиалом, "вконец разваливши облегченные развлечения" (по словам девицы), страдал манией организации всякого рода кружков. | It turned out that the manager of the city affiliate, 'who has made a perfect mess of lightened entertainment' (the girl's words), suffered from a mania for organizing all sorts of little clubs. |
| - Очки втирал начальству! - орала девица. | 'Blew smoke in the authorities' eyes!' screamed the girl. |
| В течение года заведующий успел организовать кружок по изучению Лермонтова, шахматно-шашечный, пинг-понга и кружок верховой езды. К лету угрожал организацией кружка гребли на пресных водах и кружка альпинистов. И вот сегодня, в обеденный перерыв, входит он, заведующий... | In the course of a year this manager had succeeded in organizing a dub of Lermontov studies,' of chess and checkers, of ping-pong, and of horseback riding. For the summer, he was threatening to organize clubs of freshwater canoeing and alpinism. And so today, during lunch-break, this manager comes in ... |
| - И ведет под руку какого-то сукина сына, -рассказывала девица, - неизвестно откуда взявшегося, в клетчатых брючонках, в треснутом пенсне и... рожа совершенно невозможная! | '.. . with some son of a bitch on his arm,' the girl went on, 'hailing from nobody knows where, in wretched checkered trousers, a cracked pince-nez, and . . . with a completely impossible mug! . . .' |
| И тут же, по рассказу девицы, отрекомендовал его всем обедавшим в столовой филиала как видного специалиста по организации хоровых кружков. | And straight away, the girl said, he recommended him to all those eating in the affiliate's dining room as a prominent specialist in organizing choral-singing clubs. |
| Лица будущих альпинистов помрачнели, но заведующий тут же призвал всех к бодрости, а специалист и пошутил, и поострил, и клятвенно заверил, что времени пение берет самую малость, а пользы от этого пения, между прочим, целый вагон. | The faces of the future alpinists darkened, but the manager immediately called on everyone to cheer up, while the specialist joked a little, laughed a little, and swore an oath that singing takes no time at all, but that, incidentally, there was a whole load of benefits to be derived from it. |
| Ну, конечно, как сообщила девица, первыми выскочили Фанов и Косарчук, известнейшие филиальские подхалимы, и объявили, что записываются. Тут остальные служащие убедились, что пения не | Well, of course, as the girl said, the first to pop up were Fanov and Kosarchuk, well-known affiliate toadies, who announced that they would sign up. Here the rest of the staff realized that there was no way around the |
| миновать, пришлось записываться и им в кружок. Петь решили в обеденном перерыве, так как все остальное время было занято Лермонтовым и шашками. Заведующий, чтобы подать пример, объявил, что у него тенор, и далее все пошло, как в скверном сне. Клетчатый специалист-хормейстер проорал: | singing, and they, too, had to sign up for the club. They decided to sing during the lunch break, since the rest of the time was taken up by Lermontov and checkers. The manager, to set an example, declared that he was a tenor, and everything after that went as in a bad dream. The checkered specialist-choirmaster bawled out: |
| - До-ми-соль-до! - вытащил наиболее застенчивых из-за шкафов, где они пытались спастись от пения, Косарчуку сказал, что у него абсолютный слух, заныл, заскулил, просил уважить старого регента-певуна, стучал камертоном по пальцам, умоляя грянуть "Славное море". | 'Do, mi, sol, do!' - dragged the most bashful from behind the bookcases, where they had tried to save themselves from singing, told Kosarchuk he had perfect pitch, began whining, squealing, begging them to be kind to an old singing-master, tapped the tuning fork on his knuckle, beseeched them to strike up 'Glorious Sea'. |
| Грянули. И славно грянули. Клетчатый, действительно, понимал свое дело. Допели первый куплет. Тут регент извинился, сказал: "Я на минутку" - и... изчез. Думали, что он действительно вернется через минутку. | Strike up they did. And gloriously. The checkered one really knew his business. They finished the first verse. Here the director excused himself, said: 'Back in a minute .. .', and disappeared. They thought he would actually come back in a minute. |
| Но прошло и десять минут, а его нету. Радость охватила филиальцев - сбежал. | But ten minutes went by and he was not there. The staff was overjoyed - he had run away! |
| И вдруг как-то сами собой запели второй куплет, всех повел за собой Косарчук, у которого, может быть, и не было абсолютного слуха, но был довольно приятный высокий тенор. Спели. Регента нету! Двинулись по своим местам, но не успели сесть, как, против своего желания, запели. Остановиться, - но не тут-то было. Помолчат минуты три и опять грянут. Помолчат - грянут! Тут сообразили, что беда. Заведующий заперся у себя в кабинете от сраму. | Then suddenly, somehow of themselves, they began the second verse. They were all led by Kosarchuk, who may not have had perfect pitch, but did have a rather pleasant high tenor. They sang it through. No director! They moved to their places, but had not managed to sit down when, against their will, they began to sing. To stop was impossible. After three minutes of silence, they would strike up again. Silence - strike up! Then they realized that they were in trouble. The manager locked himself in his office from shame! |
| Тут девицын рассказ прервался. Ничего валерианка не помогла. | Here the girl's story was interrupted - the valerian had not done much good. |
| Через четверть часа к решетке в Ваганьковском подъехали три грузовика, и на них погрузился весь состав филиала во главе с заведующим. | A quarter of an hour later, three trucks drove up to the fence in Vagankovsky, and the entire staff of the affiliate, the manager at its head, was loaded on to them. |
| Лишь только первый грузовик, качнувшись в воротах, выехал в переулок, служащие, стоящие на платформе и держащие друг друга за плечи, раскрыли рты, и весь | As soon as the first truck, after lurching in the gateway, drove out into the lane, the staff members, who were standing on the platform holding each other's shoulders, opened their |
| переулок огласился популярной песней. Второй грузовик подхватил, а за ним и третий. Так и поехали. Прохожие, бегущие по своим делам, бросали на грузовики лишь беглый взгляд, ничуть не удивляясь и полагая, что это экскурсия едет за город. Ехали, действительно, за город, но только не на экскурсию, а в клинику профессора Стравинского. | mouths, and the whole lane resounded with the popular song. The second truck picked it up, then the third. And so they drove on. Passers-by hurrying about their own business would cast only a fleeting glance at the trucks, not surprised in the least, thinking it was a group excursion to the country. And they were indeed going to the country, though not on an excursion, but to Professor Stravinsky's clinic. |
| Через полчаса совсем потерявший голову бухгалтер добрался до финзрелищного сектора, надеясь наконец избавиться от казенных денег. Уже ученый опытом, он прежде всего осторожно заглянул в продолговатый зал, где за матовыми стеклами с золотыми надписями сидели служащие. Никаких признаков тревоги или безобразия бухгалтер здесь не обнаружил. Было тихо, как и полагается в приличном учреждении. | Half an hour later, the bookkeeper, who had lost his head completely, reached the financial sector, hoping finally to get rid of the box-office money. Having learned from experience by now, he first peeked cautiously into the oblong hall where, behind frosted-glass windows with gold lettering, the staff was sitting. Here the bookkeeper discovered no signs of alarm or scandal. It was quiet, as it ought to be in a decent institution. |
| Василий Степанович всунул голову в то окошечко, над которым было написано: "Прием сумм", - поздоровался с каким-то незнакомым ему служащим и вежливо попросил приходный ордерок. | Vassily Stepanovich stuck his head through the window with 'Cash Deposits' written over it, greeted some unfamiliar clerk, and politely asked for a deposit slip. |
| -А зачем вам? - спросил служащий в окошечке. | 'What do you need it for?' the clerk in the window asked. |
| Бухгалтер изумился. | The bookkeeper was amazed. |
| - Хочу сдать сумму. Я из Варьете. | 'I want to turn over some cash. I'm from the Variety.' |
| - Одну минутку, - ответил служащий и мгновенно закрыл сеткой дыру в стекле. | 'One moment,' the clerk replied and instantly closed the opening in the window with a grille. |
| "Странно!" - подумал бухгалтер. Изумление его было совершенно естественно. Впервые в жизни он встретился с таким обстоятельством. Всем известно, как трудно получить деньги; к этому всегда могут найтись препятствия. Но в тридцатилетней практике бухгалтера не было случая, чтобы кто-нибудь, будь то юридическое или частное лицо, затруднялся бы принять деньги. | 'Strange!...' thought the bookkeeper. His amazement was perfectly natural. It was the first rime in his life that he had met with such a circumstance. Everybody knows how hard it is to get money; obstacles to it can always be found. But there had been no case in the bookkeeper's thirty years of experience when anyone, either an official or a private person, had had a hard rime accepting money. |
| Но наконец сеточка отодвинулась, и бухгалтер опять прильнул к окошечку. | But at last the little grille moved aside, and the bookkeeper again leaned to the window. |
| - А у вас много ли? - спросил служащий. | 'Do you have a lot?' the clerk asked. |
| - Двадцать одна тысяча семьсот одиннадцать рублей. | 'Twenty-one thousand seven hundred and eleven roubles.' |
| - Ого! - почему-то иронически ответил служащий и протянул бухгалтеру зеленый листок. | 'Oho!' the clerk answered ironically for some reason and handed the bookkeeper a green slip. |
| Хорошо зная форму, бухгалтер мигом заполнил его и начал развязывать веревочку на пакете. Когда он распаковал свой груз, в глазах у него зарябило, он что-то промычал болезненно. | Knowing the form well, the bookkeeper instantly filled it out and began to untie the string on the bundle. When he unpacked his load, everything swam before his eyes, he murmured something painfully. |
| Перед глазами его замелькали иностранные деньги. Тут были пачки канадских долларов, английских фунтов, голландских гульденов, латвийских лат, эстонских крон... | Foreign money flitted before his eyes: there were stacks of Canadian dollars, British pounds, Dutch guldens, Latvian lats, Estonian kroons . . . |
| - Вот он, один из этих штукарей из Варьете,- послышался грозный голос над онемевшим бухгалтером. И тут же Василия Степановича арестовали. | 'There he is, one of those tricksters from the Variety!' a menacing voice resounded over the dumbstruck bookkeeper. And straight away Vassily Stepanovich was arrested. |
| Глава 18. Неудачливые визитеры | CHAPTER 18. Hapless Visitors |
| В то самое время, как старательный бухгалтер несся в таксомоторе, чтобы нарваться на самопишущий костюм, из плацкартного мягкого вагона N 9 киевского поезда, пришедшего в Москву, в числе других вышел пассажир с маленьким фибровым чемоданчиком в руке. Пассажир этот был никто иной, как дядя покойного Берлиоза, Максимилиан Андреевич Поплавский, экономист-плановик, проживающий в Киеве на бывшей Институтской улице. Причиной приезда Максимилиана Андреевича в Москву была полученная им позавчера поздним вечером телеграмма следующего содержания: | At the same time that the zealous bookkeeper was racing in a cab to his encounter with the self-writing suit, from first-class sleeping car no. 9 of the Kiev train, on its arrival in Moscow, there alighted, among others, a decent-looking passenger carrying a small fibreboard suitcase. This passenger was none other than the late Berlioz's uncle, Maximilian Andreevich Poplavsky, an industrial economist, who lived in Kiev on the former Institutsky Street. The reason for |
| "Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай. Берлиоз". | Maximilian Andreevich's coming to Moscow was a telegram received late in the evening two days before with the following content: |
| Максимилиан Андреевич считался, и заслуженно, одним из умнейших людей в Киеве. Но и самого умного человека подобная телеграмма может поставить в тупик. Раз человек телеграфирует, что его | ‘Have just been run over by tram-car at Patriarch's 'Ponds funeral Friday three pm come. Berlioz.’ Maximilian Andreevich was considered one of the most intelligent men in Kiev, and deservedly so. But even the most |
| зарезало, то ясно, что его зарезало не насмерть. Но при чем же тогда похороны? Или он очень плох и предвидит, что умрет? Это возможно, но в высшей степени странна эта точность - откуда он так-таки знает, что хоронить его будут в пятницу в три часа дня? Удивительная телеграмма! | intelligent man might have been nonplussed by such a telegram. If someone sends a telegram saying he has been run over, it is clear that he has not died of it. But then, what was this about a funeral? Or was he in a bad way and foreseeing death? That was possible, but such precision was in the highest degree strange: how could he know he would be buried on Friday at three pm? An astonishing telegram! |
| Однако умные люди на то и умны, чтобы разбираться в запутанных вещах. Очень просто. Произошла ошибка, и депешу передали исковерканной. Слово "меня", без сомнения, попало сюда из другой телеграммы, вместо слова "Берлиоза", которое приняло вид "Берлиоз" и попало в конец телеграммы. С такой поправкой смысл телеграммы становился ясен, но, конечно, трагичен. | However, intelligence is granted to intelligent people so as to sort out entangled affairs. Very simple. A mistake had been made, and the message had been distorted. The word 'have' had undoubtedly come there from some omer telegram in place of the word 'Berlioz', which got moved and wound up at the end of the telegram. With such an emendation, the meaning of the telegram became clear, though, of course, tragic. |
| Когда утих взрыв горя, поразивший супругу Максимилиана Андреевича, тот немедленно стал собираться в Москву. | When the outburst of grief that struck Maximilian Andreevich's wife subsided, he at once started preparing to go to Moscow. |
| Надлежит открыть одну тайну Максимилиана Андреевича. Нет спору, ему было жаль племянника жены, погибшего в расцвете лет. Но, конечно, как человек деловой, он понимал, что никакой особенной надобности в его присутствии на похоронах нету. И тем не менее Максимилиан Андреевич очень спешил в Москву. В чем же было дело? В одном - в квартире. Квартира в Москве? Это серьезно. Неизвестно почему, но Киев не нравился Максимилиану Андреевичу, и мысль о переезде в Москву настолько точила его в последнее время, что он стал даже худо спать. | One secret about Maximilian Andreevich ought to be revealed. There is no arguing that he felt sorry for his wife's nephew, who had died in the bloom of life. But, of course, being a practical man, he realized that there was no special need for his presence at the funeral. And nevertheless Maximilian Andreevich was in great haste to go to Moscow. What was the point? The point was the apartment. An apartment in Moscow is a serious thing! For some unknown reason, Maximilian Andreevich did not like Kiev,' and the thought of moving to Moscow had been gnawing at him so much lately that he had even begun to sleep badly. |
| Его не радовали весенние разливы Днепра, когда, затопляя острова на низком берегу, вода сливалась с горизонтом. Его не радовал тот потрясающий по красоте вид, что открывался от подножия памятника князю Владимиру. Его не веселили солнечные пятна, играющие весною на кирпичных дорожках Владимирской горки. Ничего этого он не хотел, он хотел одного -переехать в Москву. | He did not rejoice in the spring flooding of the Dnieper, when, overflowing the islands by the lower bank, the water merged with the horizon. He did not rejoice in the staggeringly beautiful view which opened out from the foot of the monument to Prince Vladimir. He did not take delight in patches of sunlight playing in springtime on the brick paths of Vladimir's Hill. He wanted none of it, he wanted only one thing - to move to Moscow. |
| Объявления в газетах об обмене квартиры на Институтской улице в Киеве на меньшую площадь в Москве не давали никакого результата. Желающих не находилось, а если изредка они и отыскивались, то их предложения были недобросовестны. | Advertising in the newspapers about exchanging an apartment on Institutsky Street in Kiev for smaller quarters in Moscow brought no results. No takers were found, or if they occasionally were, their offers were disingenuous. |
| Телеграмма потрясла Максимилиана Андреевича. Это был момент, который упустить было бы грешно. Деловые люди знают, что такие моменты не повторяются. | The telegram staggered Maximilian Andreevich. This was a moment it would be sinful to let slip. Practical people know that such moments do not come twice. |
| Словом, невзирая ни на какие трудности, нужно было суметь унаследовать квартиру племянника на Садовой. Да, это было сложно, очень сложно, но сложности эти нужно было во что бы то ни стало преодолеть. Опытный Максимилиан Андреевич знал, что для этого первым и непременным шагом должен быть следующий шаг: нужно было, хотя бы временно, прописаться в трех комнатах покойного племянника. | In short, despite all obstacles, he had to succeed in inheriting his nephew's apartment on Sadovaya. Yes, it was difficult, very difficult, but these difficulties had to be overcome at whatever cost. The experienced Maximilian Andreevich knew that the first and necessary step towards that had to be the following: he must get himself registered, at least temporarily, as the tenant of his late nephew's three rooms. |
| В пятницу днем Максимилиан Андреевич вошел в дверь комнаты, в которой помещалось домоуправление дома N 302-бис по Садовой улице в Москве. | On Friday afternoon, Maximilian Andreevich walked through the door of the room which housed the management of no.502-bis on Sadovava Street in Moscow. |
| В узенькой комнате, где на стене висел старый плакат, изображавший в нескольких картинках способы оживления утонувших в реке, за деревянным столом в полном одиночестве сидел средних лет небритый человек с встревоженными глазами. | In the narrow room, with an old poster hanging on the wall illustrating in several pictures the ways of resuscitating people who have drowned in the river, an unshaven, middle-aged man with anxious eyes sat in perfect solitude at a wooden table. |
| - Могу ли я видеть председателя правления? - вежливо осведомился экономист-плановик, снимая шляпу и ставя свой чемоданчик на порожний стул. | 'May I see the chairman?' the industrial economist inquired politely, taking off his hat and putting his suitcase on a vacant chair. |
| Этот, казалось бы, простенький вопрос почему-то расстроил сидящего, так что он даже изменился в лице. Кося в тревоге глазами, он пробормотал невнятно, что председателя нету. | This seemingly simple little question for some reason so upset the seated man that he even changed countenance. Looking sideways in anxiety, he muttered unintelligibly that the chairman was not there. |
| - Он на квартире у себя? - спросил Поплавский, - у меня срочнейшее дело. | 'Is he at home?' asked Poplavsky. 'I've come on the most urgent business.' |
| Сидящий ответил опять-таки очень несвязно. Но все-таки можно было догадаться, что председателя на квартире | The seated man again replied quite incoherently, but all the same one could guess that the chairman was not at home. |
| нету. | |
| - А когда он будет? | 'And when will he be here?' |
| Сидящий ничего не ответил на это и с какою-то тоской поглядел в окно. | The seated man made no reply to this and looked with a certain anguish out the window. |
| "Ага!" - сказал сам себе умный Поплавский и осведомился о секретаре. | 'Aha! . . .' the intelligent Poplavsky said to himself and inquired about the secretary. |
| Странный человек за столом даже побагровел от напряжения и сказал невнятно опять-таки, что секретаря тоже нету... когда он придет, неизвестно и... что секретарь болен... | The strange man at the table even turned purple with strain and said, again unintelligibly, that the secretary was not there either ... he did not know when he would be back, and . .. that the secretary was sick . . . |
| "Ага!.. " - сказал себе Поплавский, - но кто-нибудь же есть в правлении? | 'Aha!.. .' Poplavsky said to himself. 'But surely there's somebody in the management?' |
| - Я, - слабым голосом отозвался человек. | 'Me,' the man responded in a weak voice. |
| - Видите ли, - внушительно заговорил Поплавский, - я являюсь единственным наследником покойного Берлиоза, моего племянника, погибшего, как вам известно, на Патриарших, и я обязан, согласно закону, принять наследство, заключающееся в нашей квартире номер пятьдесят... | 'You see,' Poplavsky began to speak imposingly, 'I am the sole heir of the late Berlioz, my nephew, who, as you know, died at the Patriarch's Ponds, and I am obliged, in accordance with the law, to take over the inheritance contained in our apartment no.50 ...' |
| - Не в курсе я, товарищ, - тоскливо перебил человек. | 'I'm not informed, comrade . . .' the man interrupted in anguish. |
| - Но, позвольте, - звучным голосом сказал Поплавский, - вы член правления и обязаны... | 'But, excuse me,' Poplavsky said in a sonorous voice, 'you are a member of the management and are obliged . ..' |
| И тут в комнату вошел какой-то гражданин. При виде вошедшего сидящий за столом побледнел. | And here some citizen entered the room. At the sight of the entering man, the man seated at the table turned pale. |
| - Член правления Пятнажко? - спросил у сидящего вошедший. | 'Management member Pyatnazhko?' the entering man asked the seated man. |
| - Я, - чуть слышно ответил тот. | 'Yes,' the latter said, barely audibly. |
| Вошедший что-то прошептал сидящему, и тот, совершенно расстроенный, поднялся со стула, и через несколько секунд Поплавский остался один в пустой комнате правления. | The entering one whispered something to the seated one, and he, thoroughly upset, rose from his chair, and a few seconds later Poplavsky found himself alone in the empty management room. |
| "Эх, какое осложнение! И нужно ж было, чтоб их всех сразу... " - с досадой думал Поплавский, пересекая асфальтовый двор и спеша в квартиру N 50. | 'Eh, what a complication! As if on purpose, all of them at once .. .' Poplavsky thought in vexation, crossing the asphalt courtyard and hurrying to apartment no.50. |
| Лишь только экономист-плановик | As soon as the industrial economist rang, the |
| позвонил, дверь открыли, и Максимилиан Андреевич вошел в полутемную переднюю. Удивило его несколько то обстоятельство, что непонятно было, кто ему открыл: в передней никого не было, кроме громаднейшего черного кота, сидящего на стуле. | door was opened, and Maximilian Andreevich entered the semi-dark front hall. It was a somewhat surprising circumstance that he could not figure out who had let him in: there was no one in the front hall except an enormous black cat sitting on a chair. |
| Максимилиан Андреевич покашлял, потопал ногами, и тогда дверь кабинета открылась, и в переднюю вышел Коровьев, Максимилиан Андреевич поклонился ему вежливо, но с достоинством, и сказал: | Maximilian Andreevich coughed, stamped his feet, and then the door of the study opened and Koroviev came out to the front hall. Maximilian Andreevich bowed politely, but with dignity, and said: |
| - Моя фамилия Поплавский. Я являюсь дядей... | 'My name is Poplavsky. I am the uncle . . .' |
| Но не успел он договорить, как Коровьев выхватил из кармана грязный платок, уткнулся в него носом и заплакал. | But before he could finish, Koroviev snatched a dirty handkerchief from his pocket, buried his nose in it, and began to weep. |
| - ... покойного Берлиоза... | '... of the late Berlioz .. .' |
| - Как же, как же, - перебил Коровьев, отнимая платок от лица. - Я как только глянул на вас, догадался, что это вы! - тут он затрясся от слез и начал вскрикивать: -Горе-то, а? Ведь это что ж такое делается? А? | 'Of course, of course!' Koroviev interrupted, taking his handkerchief away from his face. 'Just one look and I knew it was you!' Here he was shaken with tears and began to exclaim: 'Such a calamity, eh? What's going on here, eh?' |
| - Трамваем задавило? - шепотом спросил Поплавский. | 'Run over by a tram-car?' Poplavsky asked in a whisper. |
| - Начисто, - крикнул Коровьев, и слезы побежали у него из-под пенсне потоками, -начисто! Я был свидетелем. Верите - раз! Голова - прочь! Правая нога - хрусть, пополам! Левая - хрусть, пополам! Вот до чего эти трамваи доводят! - и, будучи, видимо, не в силах сдержать себя, Коровьев клюнул носом в стену рядом с зеркалом и стал содрогаться в рыданиях. | 'Clean!' cried Koroviev, and tears flowed in streams from under his pince-nez. 'Run clean over! I was a witness. Believe me - bang! and the head's gone! Crunch - there goes the right leg! Crunch -there goes the left leg! That's what these trams have brought us to!' And, obviously unable to control himself, Koroviev pecked the wall beside the mirror with his nose and began to shake with sobs. |
| Дядя Берлиоза был искренне поражен поведением неизвестного. "Вот, говорят, не бывает в наш век сердечных людей!" -подумал он, чувствуя, что у него самого начинают чесаться глаза. Однако в то же время неприятное облачко набежало на его душу, и тут же мелькнула змейкой мысль о том, что не прописался ли этот сердечный человек уже в квартире покойного, ибо и такие примеры в жизни бывали. | Berlioz's uncle was genuinely struck by the stranger's behaviour. 'And they say there are no warm-hearted people in our time!' he thought, feeling his own eyes beginning to itch. However, at the same rime, an unpleasant little cloud came over his soul, and straight away the snake-like thought flashed in him that this warm-hearted man might perchance have registered himself in the deceased man's apartment, for such examples have been known in this life. |
| - Простите, вы были другом моего покойного Миши? - спросил он, утирая рукавом левый сухой глаз, а правым изучая потрясаемого печалью Коровьева. Но тот до того разрыдался, что ничего нельзя было понять, кроме повторяющихся слов "хрусть и пополам!". Нарыдавшись вдоволь, Коровьев отлепился наконец от стенки и вымолвил: | 'Forgive me, were you a friend of my late Misha?' he asked, wiping his dry left eye with his sleeve, and with his right eye studying the racked-with-grief Koroviev. But the man was sobbing so much that one could understand nothing except the repeated word 'crunch!' Having sobbed his fill, Koroviev finally unglued himself from the wall and said: |
| - Нет, не могу больше! Пойду приму триста капель эфирной валерьянки! - и, повернув к Поплавскому совершенно заплаканное лицо, добавил: - Вот они, трамваи-то. | 'No, I can't take any more! I'll go and swallow three hundred drops of tincture of valerian . . .' And turning his completely tear-bathed face to Poplavsky, he added: That's trams for you!' |
| - Я извиняюсь, вы мне дали телеграмму? -спросил Максимилиан Андреевич, мучительно думая о том, кто бы мог быть этот удивительный плакса. | 'Pardon me, but did you send me the telegram?' Maximilian Andreevich asked, painfully puzzling over who this astonishing cry-baby might be. |
| - Он! - ответил Коровьев и указал пальцем на кота. | 'He did!' replied Koroviev, and he pointed his finger at the cat. |
| Поплавский вытаращил глаза, полагая, что ослышался. | Poplavsky goggled his eyes, assuming he had not heard right. |
| - Нет, не в силах, нет мочи, - шмыгая носом, продолжал Коровьев, - как вспомню: колесо по ноге... одно колесо пудов десять весит... Хрусть! Пойду лягу в постель, забудусь сном, - и тут он исчез из передней. | 'No, it's too much, I just can't,' Koroviev went on, snuffing his nose, 'when I remember: the wheel over the leg ... the wheel alone weighs three hundred pounds . . . Crunch! ... I'll go to bed, forget myself in sleep.' And here he disappeared from the hall. |
| Кот же шевельнулся, спрыгнул со стула, стал на задние лапы, подбоченился, раскрыл пасть и сказал: | The cat then stirred, jumped off the chair, stood on his hind legs, front legs akimbo, opened his maw and said: |
| - Ну, я дал телеграмму! Дальше что? | 'Well, so I sent the telegram. What of it?' |
| У Максимилиана Андреевича сразу закружилась голова, руки и ноги отнялись, он уронил чемодан и сел на стул напротив кота. | Maximilian Andreevich's head at once began to spin, his arms and legs went numb, he dropped the suitcase and sat down on a chair facing the cat. |
| - Я, кажется, русским языком спрашиваю, -сурово сказал кот, - дальше что? | 'I believe I asked in good Russian?' the cat said sternly. 'What of it?' |
| Но Поплавский не дал никакого ответа. | But Poplavsky made no reply. |
| - Паспорт! - тявкнул кот и протянул пухлую лапу. | 'Passport!'[2] barked the cat, holding out a plump paw. |
| Ничего не соображая и ничего не видя, кроме двух искр, горящих в кошачьих глазах, Поплавский выхватил из кармана паспорт, как кинжал. Кот снял с | Understanding nothing and seeing nothing except the two sparks burning in the cat's eyes, Poplavsky snatched the passport from his pocket like a dagger. The cat picked up a pair |
| подзеркального стола очки в толстой черной оправе, надел их на морду, от чего сделался еще внушительнее, и вынул из прыгающей руки Поплавского паспорт. | of glasses in thick black frames from the pier-glass table, put them on his muzzle, thus acquiring a still more imposing air, and took the passport from Poplavsky's twitching hand. |
| "Вот интересно: упаду я в обморок или нет?" - подумал Поплавский. Издалека доносились всхлипывания Коровьева, вся передняя наполнилась запахом эфира, валерьянки и еще какой-то тошной мерзости. | 'I wonder, am I going to faint or not? ... ' thought Poplavsky. From far away came Koroviev's snivelling, the whole front hall filled with the smell of ether, valerian and some other nauseating vileness. |
| - Каким отделением выдан документ? -спросил кот, всматриваясь в страницу. Ответа не последовало. | 'What office issued this document?' the cat asked, peering at the page. No answer came. |
| - Четыреста двенадцатым, - сам себе сказал кот, водя лапой по паспорту, который он держал кверху ногами, - ну да, конечно! Мне это отделение известно! Там кому попало выдают паспорта! А я б, например, не выдал такому, как вы! Не почему не выдал бы! | 'The 412th,' the cat said to himself, tracing with his paw on the passport, which he was holding upside down. 'Ah, yes, of course! I know that office, they issue passports to anybody. Whereas I, for instance, wouldn't issue one to the likes of you! Not on your life I wouldn't! |
| Глянул бы только раз в лицо и моментально отказал бы! - кот до того рассердился, что швырнул паспорт на пол. - Ваше присутствие на похоронах отменяется, -продолжал кот официальным голосом. -Потрудитесь уехать к месту жительства. - И рявкнул в дверь: - Азазелло! | I'd just take one look at your face and instantly refuse!' The cat got so angry that he flung the passport on the floor. 'Your presence at the funeral is cancelled,' the cat continued in an official voice. 'Kindly return to your place of residence.' And he barked through the door 'Azazello!' |
| На его зов в переднюю выбежал маленький, прихрамывающий, обтянутый черным трико, с ножом, засунутым за кожаный пояс, рыжий, с желтым клыком, с бельмом на левом глазу. | At his call a small man ran out to the front hall, limping, sheathed in black rights, with a knife tucked into his leather belt, red-haired, with a yellow fang and with albugo in his left eye. |
| Поплавский почувствовал, что ему не хватает воздуху, поднялся со стула и попятился, держась за сердце. | Poplavsky felt he could not get enough air, rose from his seat and backed away, clutching his heart. |
| - Азазелло, проводи! - приказал кот и вышел из передней. | 'See him off, Azazello!' the cat ordered and left the hall. |
| - Поплавский, - тихо прогнусил вошедший,- надеюсь, уже все понятно? | 'Poplavsky,' the other twanged softly, 'I hope everything's understood now?' |
| Поплавский кивнул головой. | Poplavsky nodded. |
| - Возвращайся немедленно в Киев, -продолжал Азазелло, - сиди там тише воды, ниже травы и ни о каких квартирах в Москве не мечтай, ясно? | 'Return immediately to Kiev,' Azazello went on. 'Sit there stiller than water, lower than grass, and don't dream of any apartments in Moscow. Clear?' |
| Этот маленький, доводящий до смертного | This small man, who drove Poplavsky to |
| страха Поплавского своим клыком, ножом и кривым глазом, доходил экономисту только до плеча, но действовал энергично, складно и организованно. | mortal terror with his fang, knife and blind eye, only came up to the economist's shoulder, but his actions were energetic, precise and efficient. |
| Прежде всего он поднял паспорт и подал его Максимилиану Андреевичу, и тот принял книжечку мертвой рукой. Затем именуемый Азазелло одной рукой поднял чемодан, другой распахнул дверь и, взяв под руку дядю Берлиоза, вывел его на площадку лестницы. Поплавский прислонился к стене. Без всякого ключа Азазелло открыл чемодан, вынул из него громадную жареную курицу без одной ноги, завернутую в промаслившуюся газету, и положил ее на площадке. Затем вытащил две пары белья, бритвенный ремень, какую-то книжку и футляр и все это спихнул ногой в пролет лестницы, кроме курицы. Туда же полетел и опустевший чемодан. Слышно было, как он грохнулся внизу и, судя по звуку, от него отлетела крышка. | First of all, he picked up the passport and handed it to Maximilian Andreevich, and the latter took the booklet with a dead hand. Then the one named Azazello picked up the suitcase with one hand, with the other flung open the door, and, taking Berlioz's uncle under the arm, led him out to the landing of the stairway. Poplavsky leaned against the wall. Without any key, Azazello opened the suitcase, took out of it a huge roast chicken with a missing leg wrapped in greasy newspaper, and placed it on the landing. Then he took out two pairs of underwear, a razor-strop, some book and a case, and shoved it all down the stairwell with his foot, except for the chicken. The emptied suitcase went the same way. There came a crash from below and, judging by the sound of it, the lid broke off. |
| Затем рыжий разбойник ухватил за ногу курицу и всей этой курицей плашмя, крепко и страшно так ударил по шее Поплавского, что туловище курицы отскочило, а нога осталась в руке Азазелло. | Then the red-haired bandit grabbed the chicken by the leg, and with this whole chicken hit Poplavsky on the neck, flat, hard, and so terribly that the body of the chicken tore off and the leg remained in Azazello's hand. |
| Все смешалось в доме Облонских, как справедливо выразился знаменитый писатель Лев Толстой. Именно так и сказал бы он в данном случае. Да! Все смешалось в глазах у Поплавского. Длинная искра пронеслась у него перед глазами, затем сменилась какой-то траурной змеей, погасившей на мгновенье майский день, - и Поплавский полетел вниз по лестнице, держа в руке паспорт. | 'Everything was confusion in the Oblonskys' home,'[3] as the famous writer Leo Tolstoy correctly put it. Precisely so he might have said on this occasion. Yes, everything was confusion in Poplavsky's eyes. A long spark flew before his eyes, then gave place to some funereal snake that momentarily extinguished the May day, and Poplavsky went hurtling down the stairs, clutching his passport in his hand. |
| Долетев до поворота, он выбил на лестничной площадке ногою стекло в окне и сел на ступеньке. Мимо него пропрыгала безногая курица и свалилась в пролет. Оставшийся наверху Азазелло вмиг обглодал куриную ногу и кость засунул в боковой карманчик трико, вернулся в квартиру и с грохотом закрылся. | Reaching the turn, he smashed the window on the landing with his foot and sat on a step. The legless chicken went bouncing past him and fell down the stairwell. Azazello, who stayed upstairs, instandy gnawed the chicken leg dean, stuck the bone into the side pocket of his tights, went back to the apartment, and shut the door behind him with a bang. |
| В это время снизу начали слышаться осторожные шаги подымающегося | At that moment there began to be heard from below the cautious steps of someone coming |
| человека. | up. |
| Пробежав еще один пролет, Поплавский сел на деревянный диванчик на площадке и перевел дух. | Having run down one more flight of stairs, Poplavsky sat on a wooden bench on the landing and caught his breath. |
| Какой-то малюсенький пожилой человечек с необыкновенно печальным лицом, в чесунчовом старинном костюме и твердой соломенной шляпе с зеленой лентой, подымаясь вверх по лестнице, остановился возле Поплавского. | Some tiny elderly man with an extraordinarily melancholy face, in an old-fashioned tussore silk suit and a hard straw hat with a green band, on his way upstairs, stopped beside Poplavsky. |
| - Позвольте вас спросить, гражданин, - с грустью осведомился человечек в чесунче,- где квартира номер пятьдесят? | 'May I ask you, citizen,' the man in tussore silk asked sadly, 'where apartment no. 50 is?' |
| - Выше! - отрывисто ответил Поплавский. | 'Further up,' Poplavsky replied curtly. |
| - Покорнейше вас благодарю, гражданин, -так же грустно сказал человечек и пошел вверх, а Поплавский поднялся и побежал вниз. | 'I humbly thank you, citizen,' the little man said with the same sadness and went on up, while Poplavsky got to his feet and ran down. |
| Возникает вопрос, уж не в милицию ли спешил Максимилиан Андреевич жаловаться на разбойников, учинивших над ним дикое насилие среди бела дня? Нет, ни в коем случае, это можно сказать уверенно. Войти в милицию и сказать, что вот, мол, сейчас кот в очках читал мой паспорт, а потом человек в трико, с ножом... Нет, граждане, Максимилиан Андреевич был действительно умным человеком! | The question arises whether it might have been the police that Maximilian Andreevich was hastening to, to complain about the bandits who had perpetrated savage violence upon him in broad daylight? No, by no means, that can be said with certainty. To go into a police station and tell them, look here, just now a cat in eyeglasses read my passport, and then a man in tights, with a knife . . . no, citizens, Maximilian Andreevich was indeed an intelligent man. |
| Он был уже внизу и увидел у самой выходной двери дверь, ведущую в какую-то каморку. Стекло в этой двери было выбито. Поплавский спрятал паспорт в карман, оглянулся, надеясь увидеть выброшенные вещи. Но их не было и следа. Поплавский сам подивился, насколько мало его это огорчило. Его занимала другая интересная и соблазнительная мысль - проверить на этом человечке еще раз проклятую квартиру. В самом деле: раз он справлялся о том, где она находится, значит, шел в нее впервые. Стало быть, он сейчас направлялся непосредственно в лапы той компании, что засела в квартире N 50. Что-то подсказывало Поплавскому, что человечек этот очень скоро выйдет из квартиры. | He was already downstairs and saw just by the exit a door leading to some closet. The glass in the door was broken. Poplavsky hid his passport in his pocket and looked around, hoping to see his thrown-down belongings. But there was no trace of them. Poplavsky was even surprised himself at how little this upset him. He was occupied with another interesting and tempting thought: of testing the accursed apartment one more time on this little man. In fact, since he had inquired after its whereabouts, it meant he was going there for the first time. Therefore he was presently heading straight into the clutches of the company that had ensconced itself in apartment no.50. Something told Poplavsky that the little man would be leaving this apartment very |
| soon. | |
| Ни на какие похороны никакого племянника Максимилиан Андреевич, конечно, уже не собирался, а до поезда в Киев времени было достаточно. Экономист оглянулся и нырнул в каморку. | Maximilian Andreevich was, of course, no longer going to any funeral of any nephew, and there was plenty of time before the train to Kiev. The economist looked around and ducked into the closet. |
| В это время далеко вверху стукнула дверь. "Это он вошел!" - с замиранием сердца подумал Поплавский. В каморке было прохладно, пахло мышами и сапогами. Максимилиан Андреевич уселся на каком-то деревянном обрубке и решил ждать. Позиция была удобная, из каморки прямо была видна выходная дверь шестого парадного. | At that moment way upstairs a door banged. That's him going in ...' Poplavsky thought, his heart skipping a beat. The closet was cool, it smelled of mice and boots. Maximilian Andreevich settled on some stump of wood and decided to wait. The position was convenient, from the closet one looked directly on to the exit from the sixth stairway. |
| Однако ждать пришлось дольше, чем полагал киевлянин. Лестница все время была почему-то пустынна. Слышно было хорошо, и наконец в пятом этаже стукнула дверь. Поплавский замер. Да, его шажки. "Идет вниз". Открылась дверь этажом пониже. Шажки стихли. Женский голос. Голос грустного человечка... да, это его голос... Произнес что-то вроде "Оставь, Христа ради...". Ухо Поплавского торчало в разбитом стекле. Это ухо уловило женский смех. Быстрые и бойкие шаги вниз; и вот мелькнула спина женщины. Эта женщина с клеенчатой зеленой сумкой в руках вышла из подъезда во двор. А шажки того человечка возобновились. "Странно, он назад возвращается в квартиру! Уж не из этой ли шайки он сам? Да, возвращается. Вот опять наверху открыли дверь. Ну что же, подождем еще". | However, the man from Kiev had to wait longer than he supposed. The stairway was for some reason deserted all the while. One could hear well, and finally a door banged on the fifth floor. Poplavsky froze. Yes, those were his little steps. 'He's coming down . ..' A door one flight lower opened. The little steps ceased. A woman's voice. The voice of the sad man - yes, it's his voice . . . Saying something like 'leave me alone, for Christ's sake ... ' Poplavsky's ear stuck through the broken glass. This ear caught a woman's laughter. Quick and brisk steps coming down. And now a woman's back flashed by. This woman, carrying a green oilcloth bag, went out through the front hall to the courtyard. And the little man's steps came anew. 'Strange! He's going back up to the apartment! Does it mean he's part of the gang himself? Yes, he's going back. They've opened the door again upstairs. Well, then, let's wait a little longer . ..' |
| На этот раз пришлось ждать недолго. Звуки двери. Шажки. Шажки стихли. Отчаянный крик. Мяуканье кошки. Шажки быстрые, дробные, вниз, вниз, вниз! | This time he did not have to wait long. The sound of the door. The little steps. The little steps cease. A desperate cry. A cat's miaowing. The little steps, quick, rapid, down, down, down! |
| Поплавский дождался. Крестясь и что-то бормоча, пролетел печальный человечек, без шляпы, с совершенно безумным лицом, исцарапанной лысиной и в совершенно мокрых штанах. Он начал рвать за ручку выходную дверь, в страхе не соображая, | Poplavsky had not waited in vain. Crossing himself and muttering something, the melancholy little man rushed past him, hatless, with a completely crazed face, his bald head all scratched and his trousers completely wet. He began tearing at the handle of the front door, |
| куда она открывается - наружу или внутрь, - наконец совладал с нею и вылетел на солнце во двор. | unable in his fear to determine whether it opened out or in, managed at last, and flew out into the sun in the courtyard. |
| Проверка квартиры была произведена; не думая больше ни о покойном племяннике, ни о квартире, содрогаясь при мысли о той опасности, которой он подвергался, Максимилиан Андреевич, шепча только два слова: "Все понятно! Все понятно!" -выбежал во двор. Через несколько минут троллейбус уносил экономиста-плановика по направлению к Киевскому вокзалу. | The testing of the apartment had been performed. Thinking no more either of the deceased nephew or of the apartment, shuddering at the thought of the risk he had been running, Maximilian Andreevich, whispering only the three words 'It's all clear, it's all clear!', ran out to the courtyard. A few minutes later the bus was carrying the industrial economist in the direction of the Kiev station. |
| С маленьким же человечком, пока экономист сидел в каморке внизу, приключилась неприятнейшая история. Человечек был буфетчиком в Варьете и назывался Андрей Фокич Соков. Пока шло следствие в Варьете, Андрей Фокич держался в сторонке от всего происходящего, и замечено было только одно, что он стал еще грустнее, чем был всегда вообще, и, кроме того, что он справлялся у курьера Карпова о том, где остановился приезжий маг. | As for the tiny little man, a most unpleasant story had gone on with him while the economist was sitting in the closet downstairs. The little man was barman at the Variety, and was called Andrei Foldch Sokov. While the investigation was going on in the Variety, Andrei Fokich kept himself apart from all that was happening, and only one thing could be noticed, that he became still sadder than he generally was, and, besides, that he inquired of the messenger Karpov where the visiting magician was staying. |
| Итак, расставшись на площадке с экономистом, буфетчик добрался до пятого этажа и позвонил в квартиру N 50. | And so, after parting with the economist on the landing, the barman went up to the fifth floor and rang at apartment no.50. |
| Ему открыли немедленно, но буфетчик вздрогнул, попятился и вошел не сразу. Это было понятно. Открыла дверь девица, на которой ничего не было, кроме кокетливого кружевного фартучка и белой наколки на голове. На ногах, впрочем, были золотые туфельки. Сложением девица отличалась безукоризненным, и единственным дефектом ее внешности можно было считать багровый шрам на шее. | The door was opened for him immediately, but the barman gave a start, backed away, and did not enter at once. This was understandable. The door had been opened by a girl who was wearing nothing but a coquettish little lacy apron and a white fichu on her head. On her feet, however, she had golden slippers. The girl was distinguished by an irreproachable figure, and the only thing that might have been considered a defect in her appearance was the purple scar on her neck. |
| - Ну что ж, входите, раз звонили! - сказала девица, уставив на буфетчика зеленые распутные глаза. | 'Well, come in then, since you rang,' said the girl, fixing her lewd green eyes on the barman. |
| Андрей Фокич охнул, заморгал глазами и шагнул в переднюю, снимая шляпу. В это время как раз в передней зазвенел телефон. Бесстыжая горничная, поставив одну ногу на стул, сняла трубку с рычажка и сказала в | Andrei Fokich gasped, blinked his eyes, and stepped into the front hall, taking off his hat. Just then the telephone in the front hall rang. The shameless maid put one foot on a chair, picked up the receiver, and into it said: |
| нее: | |
| - Алло! | 'Hello!' |
| Буфетчик не знал, куда девать глаза, переминался с ноги на ногу и думал: "Ай да горничная у иностранца! Тьфу ты, пакость какая!" И чтобы спастись от пакости, стал коситься по сторонам. | The barman, not knowing where to look, stood shifting from one foot to the other, thinking: 'Some maid this foreigner's got! Pah, nasty thing!' And to save himself from the nasty thing, he began casting sidelong glances around him. |
| Вся большая и полутемная передняя была загромождена необычными предметами и одеянием. Так, на спинку стула наброшен был траурный плащ, подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпага с поблескивающей золотом рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости. А на оленьих рогах висели береты с орлиными перьями. | The whole big and semi-dark hall was cluttered with unusual objects and clothing. Thus, thrown over the back of a chair was a funereal cloak lined with fiery cloth, on the pier-glass table lay a long sword with a gleaming gold hilt. Three swords with silver hilts stood in the corner like mere umbrellas or canes. And on the stag-horns hung berets with eagle feathers. |
| - Да, - говорила горничная в телефон, -как? Барон Майгель? Слушаю. Да! Господин артист сегодня дома. Да, будет рад вас видеть. Да, гости... Фрак или черный пиджак. Что? К двенадцати ночи. -Закончив разговор, горничная положила трубку и обратилась к буфетчику: - Вам что угодно? | 'Yes,' the maid was saying into the telephone. 'How's that? Baron Meigel? I'm listening. Yes. Mister artiste is at home today. Yes, he'll be glad to see you. Yes, guests ... A tailcoat or a black suit. What? By twelve midnight.' Having finished the conversation, the maid hung up the receiver and turned to the barman: 'What would you like?' |
| - Мне необходимо видеть гражданина артиста. | 'I must see the citizen artiste.' |
| - Как? Так-таки его самого? | 'What? You mean him himself?' |
| - Его, - ответил буфетчик печально. | 'Himself,' the barman replied sorrowfully. |
| - Спрошу, - сказала, видимо колеблясь, горничная и, приоткрыв дверь в кабинет покойного Берлиоза, доложила: - Рыцарь, тут явился маленький человек, который говорит, что ему нужен мессир. | 'I'll ask,' the maid said with visible hesitation and, opening the door to the late Berlioz's study, announced: 'Knight, there's a little man here who says he must see Messire.' |
| - А пусть войдет, - раздался из кабинета разбитый голос Коровьева. | 'Let him come in,' Koroviev's cracked voice came from the study. |
| - Пройдите в гостиную, - сказала девица так просто, как будто была одета по-человечески, приоткрыла дверь в гостиную, а сама покинула переднюю. | 'Go into the living room,' the girl said as simply as if she were dressed like anyone else, opened the door to the living room, and herself left the hall. |
| Войдя туда, куда его пригласили, буфетчик даже про дело свое позабыл, до того его поразило убранство комнаты. Сквозь цветные стекла больших окон (фантазия | Going in where he was invited, the barman even forgot his business, so greatly was he struck by the decor of the room. Through the stained glass of the big windows (a fantasy of |
| бесследно пропавшей ювелирши) лился необыкновенный, похожий на церковный, свет. В старинном громадном камине, несмотря на жаркий весенний день, пылали дрова. А жарко между тем нисколько не было в комнате, и даже наоборот, входящего охватывала какая-то погребная сырость. Перед камином на тигровой шкуре сидел, благодушно жмурясь на огонь, черный котище. Был стол, при взгляде на который богобоязненный буфетчик вздрогнул: стол был покрыт церковной парчой. На парчовой скатерти стояло множество бутылок - пузатых, заплесневевших и пыльных. | the jeweller's utterly vanished wife) poured an unusual, church-like light. Logs were blazing in the huge antique fireplace, despite the hot spring day. And yet it was not the least bit hot in the room, and even quite the contrary, on entering one was enveloped in some sort of dankness as in a cellar. On a dger skin in front of the fireplace sat a huge black tom-cat, squinting good-naturedly at the fire. There was a table at the sight of which the God-fearing barman gave a start: the table was covered with church brocade. On the brocade tablecloth stood a host of bottles - round-bellied, mouldy and dusty. |
| Между бутылками поблескивало блюдо, и сразу было видно, что это блюдо из чистого золота. У камина маленький, рыжий, с ножом за поясом, на длинной стальной шпаге жарил куски мяса, и сок капал в огонь, и в дымоход уходил дым. Пахло не только жареным, но еще какими-то крепчайшими духами и ладаном, от чего у буфетчика, уже знавшего из газет о гибели Берлиоза и о месте его проживания, мелькнула мысль о том, что уж не служили ли, чего доброго, по Берлиозу церковную панихиду, каковую мысль, впрочем, он тут же отогнал от себя, как заведомо нелепую. | Among the bottles gleamed a dish, and it was obvious at once that it was of pure gold. At the fireplace a small red-haired fellow with a knife in his belt was roasting pieces of meat on a long steel sword, and the juice dripped into the fire, and the smoke went up the flue. There was a smell not only of roasting meat, but also of some very strong perfume and incense, and it flashed in the barman's mind, for he already knew of Berlioz's death and his place of residence from the newspapers, that this might, for all he knew, be a church panikhida[4] that was being served for Berlioz, which thought, however, he drove away at once as a priori absurd. |
| Ошеломленный буфетчик неожиданно услышал тяжелый бас: | The astounded barman unexpectedly heard a heavy bass: |
| - Ну-с, чем я вам могу быть полезен? | 'Well, sir, what can I do for you?' |
| Тут буфетчик и обнаружил в тени того, кто был ему нужен. | And here the barman discovered in the shadows the one he wanted. |
| Черный маг раскинулся на каком-то необъятном диване, низком, с разбросанными по нему подушками. Как показалось буфетчику, на артисте было только черное белье и черные же остроносые туфли. | The black magician was sprawled on some boundless sofa, low, with pillows scattered over it. As it seemed to the barman, the artiste was wearing only black underwear and black pointed shoes. |
| - Я, - горько заговорил буфетчик, -являюсь заведующим буфетом театра Варьете... | 'I,' the barman began bitterly, 'am the manager of the buffet at the Variety Theatre . . .' |
| Артист вытянул вперед руку, на пальцах которой сверкали камни, как бы заграждая | The artiste stretched out his hand, stones flashing on its fingers, as if stopping the |
| уста буфетчику, и заговорил с большим жаром: | barman's mouth, and spoke with great ardour: |
| - Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае и никогда! В рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы. Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета, это вас кто-то обманул. Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои! Я своими глазами видел, как какая-то неопрятная девушка подливала из ведра в ваш громадный самовар сырую воду, а чай между тем продолжали разливать. Нет, милейший, так невозможно! | 'No, no, no! Not a word more! Never and by no means! Nothing from your buffet will ever pass my lips! I, my esteemed sir, walked past your stand yesterday, and even now I am unable to forget either the sturgeon or the feta cheese! My precious man! Feta cheese is never green in colour, someone has tricked you. It ought to be white. Yes, and the tea? It's simply swill! I saw with my own eyes some slovenly girl add tap water from a bucket to your huge samovar, while the tea went on being served. No, my dear, it's impossible!' |
| - Я извиняюсь, - заговорил ошеломленный этим внезапным нападением Андрей Фокич, - я не по этому делу, и осетрина здесь ни при чем. | 'I beg your pardon,' said Andrei Fokich, astounded by this sudden attack, 'but I've come about something else, and sturgeon has nothing to do with it. ..' |
| - То есть как это ни при чем, если она испорчена! | 'How do you mean, nothing to do with it, when it's spoiled!' |
| - Осетрину прислали второй свежести, -сообщил буфетчик. | "They supplied sturgeon of the second freshness,' the barman said. |
| - Голубчик, это вздор! | 'My dear heart, that is nonsense!' |
| - Чего вздор? | 'What is nonsense?' |
| - Вторая свежесть - вот что вздор! Свежесть бывает только одна - первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая! | 'Second freshness - that's what is nonsense! There is only one freshness - the first - and it is also the last. And if sturgeon is of the second freshness, that means it is simply rotten.' |
| - Я извиняюсь, - начал было опять буфетчик, не зная, как отделаться от придирающегося к нему артиста. | 'I beg your pardon ...' the barman again tried to begin, not knowing how to shake off the cavilling artiste. |
| - Извинить не могу, - твердо сказал тот. | 'I cannot pardon you,' the other said firmly. |
| - Я не по этому делу пришел, - совсем расстраиваясь, проговорил буфетчик. | 'I have come about something else,' the barman said, getting quite upset. |
| - Не по этому? - удивился иностранный маг. - А какое же еще дело могло привести вас ко мне? Если память не изменяет мне, из лиц, близких вам по профессии, я знался только с одной маркитанткой, но и то давно, когда вас еще не было на свете. Впрочем, я рад. Азазелло! Табурет господину заведующему буфетом! | 'About something else?' the foreign magician was surprised. 'And what else could have brought you to me? Unless memory deceives me, among people of a profession similar to yours, I have had dealings with only one sutler-woman, but that was long ago, when you were not yet in this world. However, I'm glad. Azazello! A tabouret for mister buffet-manager!' |
| Тот, что жарил мясо, повернулся, причем ужаснул буфетчика своими клыками, и ловко подал ему один из темных дубовых низеньких табуретов. Других сидений в комнате не было. | The one who was roasting meat turned, horrifying the barman with his fangs, and deftly offered him one of the dark oaken tabourets. There were no other seats in the room. |
| Буфетчик вымолвил: | The barman managed to say: |
| - Покорнейше благодарю, - и опустился на скамеечку. Задняя ее ножка тотчас с треском подломилась, и буфетчик, охнув, больно ударился задом об пол. Падая, он поддел ногой другую скамеечку, стоявшую перед ним, и с нее опрокинул себе на брюки полную чашу красного вина. | 'I humbly thank you,' and lowered himself on to the stool. Its back leg broke at once with a crack, and the barman, gasping, struck his backside most painfully on the floor. As he fell, he kicked another stool in front of him with his foot, and from it spilled a full cup of red wine on his trousers. |
| Артист воскликнул: | The artiste exclaimed: |
| - Ай! Не ушиблись ли вы? | 'Oh! Are you hurt?' |
| Азазелло помог буфетчику подняться, подал другое сиденье. Полным горя голосом буфетчик отказался от предложения хозяина снять штаны и просушить их перед огнем и, чувствуя себя невыносимо неудобно в мокром белье и платье, | Azazello helped the barman up and gave him another seat. In a voice filled with grief, the barman declined his host's suggestion that he take off his trousers and dry them before the fire, and, feeling unbearably uncomfortable in his wet underwear and clothing, |
| сел на другую скамеечку с опаской. | cautiously sat down on the other stool. |
| - Я люблю сидеть низко, - проговорил артист, - с низкого не так опасно падать. Да, итак мы остановились на осетрине? Голубчик мой! Свежесть, свежесть и свежесть, вот что должно быть девизом всякого буфетчика. Да вот, не угодно ли отведать... | 'I like sitting low down,' the artiste said, 'it's less dangerous falling from a low height. Ah, yes, so we left off at the sturgeon. Freshness, dear heart, freshness, freshness! That should be the motto of every barman. Here, wouldn't you like to try. ..' |
| Тут в багровом свете от камина блеснула перед буфетчиком шпага, и Азазелло выложил на золотую тарелку шипящий кусок мяса, полил его лимонным соком и подал буфетчику золотую двузубую вилку. | In the crimson light of the fireplace a sword flashed in front of the barman, and Azazello laid a sizzling piece of meat on the golden dish, squeezed lemon juice over it, and handed the barman a golden two-pronged fork. |
| - Покорнейше... я... | 'My humble . .. I . . .' |
| - Нет, нет, попробуйте! | 'No, no, try it!' |
| Буфетчик из вежливости положил кусочек в рот и сразу понял, что жует что-то действительно очень свежее и, главное, необыкновенно вкусное. Но, прожевывая душистое, сочное мясо, буфетчик едва не подавился и не упал вторично. Из соседней комнаты вылетела большая темная птица и тихонько задела крылом лысину буфетчика. | The barman put a piece into his mouth out of politeness, and understood at once that he was chewing something very fresh indeed, and, above all, extraordinarily delicious. But as he was chewing the fragrant, juicy meat, the barman nearly choked and fell a second time. From the neighbouring room a big, dark bird flew in and gently brushed the barman's bald |
| head with its wing. | |
| Сев на каминную полку рядом с часами, птица оказалась совой. "Господи боже мой! - подумал нервный, как все буфетчики, Андрей Фокич, - вот квартирка!" | Alighting on the mantelpiece beside the clock, the bird turned out to be an owl. 'Oh, Lord God! . . .' thought Andrei Fokich, nervous like all barmen. 'A nice little apartment!. ..' |
| - Чашу вина? Белое, красное? Вино какой страны предпочитаете в это время дня? | 'A cup of wine? White, red? What country's wine do you prefer at this time of day?' |
| - Покорнейше... я не пью... | 'My humble ... I don't drink .. .' |
| - Напрасно! Так не прикажете ли партию в кости? Или вы предпочитаете другие какие-нибудь игры? Домино, карты? | 'A shame! What about a game of dice, then? Or do you have some other favourite game? Dominoes? Cards?' |
| - Не играю, - уже утомленный, отозвался буфетчик. | 'I don't play games,' the already weary barman responded. |
| - Совсем худо, - заключил хозяин, - что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы! Итак, я слушаю ваше дело. | 'Altogether bad,' the host concluded. 'As you will, but there's something not nice hidden in men who avoid wine, games, the society of charming women, table talk. Such people are either gravely ill or secretly hate everybody around them. True, there may be exceptions. Among persons sitting down with me at the banqueting table, there have been on occasion some extraordinary scoundrels! ... And so, let me hear your business.' |
| - Вчера вы изволили фокусы делать... | 'Yesterday you were so good as to do some conjuring tricks ...' |
| - Я? - воскликнул в изумлении маг, -помилосердствуйте. Мне это даже как-то не к лицу! | 'I?' the magician exclaimed in amazement. 'Good gracious, it's somehow even unbecoming to me!' |
| - Виноват, - сказал опешивший буфетчик, -давать сеанс черной магии... | 'I'm sorry,' said the barman, taken aback. 'I mean the seance of black magic . . .' |
| - Ах, ну да, ну да! Дорогой мой! Я открою вам тайну: я вовсе не артист, а просто мне хотелось повидать москвичей в массе, а удобнее всего это было сделать в театре. Ну вот моя свита, - он кивнул в сторону кота, -и устроила этот сеанс, я же лишь сидел и смотрел на москвичей. Но не меняйтесь в лице, а скажите, что же в связи с этим сеансом привело вас ко мне? | 'Ah, yes, yes, yes! My dear, I'll reveal a secret to you. I'm not an artiste at all, I simply wanted to see the Muscovites en masse, and that could be done most conveniently in a theatre. And so my retinue,' he nodded in the direction of the cat, 'arranged for this seance, and I merely sat and looked at the Muscovites. Now, don't go changing countenance, but tell me, what is it in connection with this seance that has brought you to me?' |
| - Изволите ли видеть, в числе прочего бумажки слетели с потолка, - буфетчик понизил голос и конфузливо оглянулся, -ну, их все и похватали. И вот заходит ко мне в буфет молодой человек, дает | 'If you please, you see, among other things there were banknotes flying down from the ceiling. . .' The barman lowered his voice and looked around abashedly. 'So they snatched them all up. And then a young man comes to |
| червонец, я сдачи ему восемь с полтиной... Потом другой. | my bar and gives me a ten-rouble bill, I give him eight-fifty in change ... Then another one ...' |
| - Тоже молодой человек? | 'Also a young man?' |
| - Нет, пожилой. Третий, четвертый. Я все даю сдачи. А сегодня стал проверять кассу, глядь, а вместо денег - резаная бумага. На сто девять рублей наказали буфет. | 'No, an older one. Then a third, and a fourth ... I keep giving them change. And today I went to check the cash box, and there, instead of money - cut-up paper. They hit the buffet for a hundred and nine roubles.' |
| - Ай-яй-яй! - воскликнул артист, - да неужели ж они думали, что это настоящие бумажки? Я не допускаю мысли, чтобы они это сделали сознательно. | 'Ai-yai-yai!' the artiste exclaimed. 'But can they have thought those were real bills? I can't admit the idea that they did it knowingly.' |
| Буфетчик как-то криво и тоскливо оглянулся, но ничего не сказал. | The barman took a somehow hunched and anguished look around him, but said nothing. |
| - Неужели мошенники? - тревожно спросил у гостя маг, - неужели среди Москвичей есть мошенники? | 'Can they be crooks?' the magician asked worriedly of his visitor. 'Can there be crooks among the Muscovites?' |
| В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали все сомнения: да, среди москвичей есть мошенники. | The barman smiled so bitterly in response that all doubts fell away: yes, there were crooks among the Muscovites. |
| - Это низко! - возмутился Воланд, - вы человек бедный... ведь вы - человек бедный? | 'That is mean!' Woland was indignant. 'You're a poor man ... You are a poor man?' |
| Буфетчик втянул голову в плечи, так что стало видно, что он человек бедный. | The barman drew his head down between his shoulders, making it evident that he was a poor man. |
| - У вас сколько имеется сбережений? | 'How much have you got in savings?' |
| Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопрос нельзя не признать неделикатным. Буфетчик замялся. | The question was asked in a sympathetic tone, but even so such a question could not but be acknowledged as indelicate. The barman faltered. |
| - Двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах, - отозвался из соседней комнаты треснувший голос, - и дома под полом двести золотых десяток. | Two hundred and forty-nine thousand roubles in five savings banks,' a cracked voice responded from the neighbouring room, 'and two hundred ten-rouble gold pieces at home under the floor.' |
| Буфетчик как будто прикипел к своему табурету. | The barman became as if welded to his tabouret. |
| - Ну, конечно, это не сумма, -снисходительно сказал Воланд своему гостю, - хотя, впрочем, и она, собственно, вам не нужна. Вы когда умрете? | 'Well, of course, that's not a great sum,' Woland said condescendingly to his visitor, 'though, as a matter of fact, you have no need of it anyway. When are you going to die?' |
| Тут уж буфетчик возмутился. | Here the barman became indignant. |
| - Это никому не известно и никого не касается, - ответил он. | 'Nobody knows that and it's nobody's concern,' he replied. |
| - Ну да, неизвестно, - послышался все тот же дрянной голос из кабинета, -подумаешь, бином Ньютона! Умрет он через девять месяцев, в феврале будущего года, от рака печени в клинике Первого МГУ, в четвертой палате. | 'Sure nobody knows,' the same trashy voice came from the study. The binomial theorem, you might think! He's going to die in nine months, next February, of liver cancer, in the clinic of the First Moscow State University, in ward number four.' |
| Буфетчик стал желт лицом. | The barman's face turned yellow. |
| - Девять месяцев, - задумчиво считал Воланд, - двести сорок девять тысяч... Это выходит круглым счетом двадцать семь тысяч в месяц? Маловато, но при скромной жизни хватит. Да еще эти десятки. | 'Nine months ...' Woland calculated pensively. Two hundred and forty-nine thousand ... rounding it off that comes to twenty-seven thousand a month ... Not a lot, but enough for a modest life ... Plus those gold pieces . ..' |
| - Десятки реализовать не удастся, -ввязался все тот же голос, леденя сердце буфетчика, - по смерти Андрея Фокича дом немедленно сломают и десятки будут отправлены в госбанк. | 'He won't get to realize the gold pieces,' the same voice mixed in, turning the barman's heart to ice. 'On Andrei Fokich's demise, the house will immediately be torn down, and the gold will be sent to the State Bank.' |
| - Да я и не советовал бы вам ложиться в клинику, - продолжал артист, - какой смысл умирать в палате под стоны и хрип безнадежных больных. Не лучше ли устроить пир на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд, переселиться <в другой мир> под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями? | 'And I wouldn't advise you to go to the clinic,' the artiste went on. 'What's the sense of dying in a ward to the groans and wheezes of the hopelessly ill? Isn't it better to give a banquet on the twenty-seven thousand, then take poison and move on to the other world to the sounds of strings, surrounded by drunken beauties and dashing friends?' |
| Буфетчик сидел неподвижно и очень постарел. Темные кольца окружили его глаза, щеки обвисли и нижняя челюсть отвалилась. | The barman sat motionless and grew very old. Dark rings surrounded his eyes, his cheeks sagged, and his lower jaw hung down. |
| - Впрочем, мы замечтались, - воскликнул хозяин, - к делу. Покажите вашу резаную бумагу. | 'However, we've started day-dreaming,' exclaimed the host. To business! Show me your cut-up paper.' |
| Буфетчик, волнуясь, вытащил из кармана пачку, развернул ее и остолбенел. В обрывке газеты лежали червонцы. | The barman, agitated, pulled a package from his pocket, unwrapped it, and was dumbfounded: the piece of paper contained ten-rouble bills. |
| - Дорогой мой, вы действительно нездоровы, - сказал Воланд, пожимая плечами. | 'My dear, you really are unwell,' Woland said, shrugging his shoulders. |
| Буфетчик, дико улыбаясь, поднялся с табурета. | The barman, grinning wildly, got up from the tabouret. |
| - А, - заикаясь, проговорил он, - а если они опять того... | 'A-and . . .' he said, stammering, 'and if they . .. again .. . that is .. .' |
| - Гм... - задумался артист, - ну, тогда приходите к нам опять. Милости просим! Рад нашему знакомству. | 'Hm ...' the artiste pondered, 'well, then come to us again. You're always welcome. I'm glad of our acquaintance ...' |
| Тут же выскочил из кабинета Коровьев, вцепился в руку буфетчику, стал ее трясти и упрашивать Андрея Фокича всем, всем передать поклоны. | Straight away Koroviev came bounding from the study, clutched the barman's hand, and began shaking it, begging Andrei Fokich to give his regards to everybody, everybody. |
| Плохо что-либо соображая, буфетчик тронулся в переднюю. | Not thinking very well, the barman started for the front hall. |
| - Гелла, проводи! - кричал Коровьев. | 'Hella, see him out!' Koroviev shouted. |
| Опять-таки эта рыжая нагая в передней! Буфетчик протиснулся в дверь, пискнул "до свиданья" и пошел, как пьяный. Пройдя немного вниз, он остановился, сел на ступеньки, вынул пакет, проверил -червонцы были на месте. | Again that naked redhead in the front hall! The barman squeezed through the door, squeaked 'Goodbye!', and went off like a drunk man. Having gone down a little way, he stopped, sat on a step, took out the packet and checked -the ten-rouble bills were in place. |
| Тут из квартиры, выходящей на эту площадку, вышла женщина с зеленой сумкой. Увидев человека, сидящего на ступеньке и тупо глядящего на червонцы, улыбнулась и сказала задумчиво: | Here a woman with a green bag came out of the apartment on that landing. Seeing a man sitting on a step and staring dully at some money, she smiled and said pensively: |
| - Что за дом у нас такой! И этот с утра пьяный. Стекло выбили опять на лестнице,- всмотревшись повнимательнее в буфетчика, она добавила: - Э, да у вас, гражданин, червонцев-то куры не клюют. Ты бы со мной поделился! А? | 'What a house we've got ... Here's this one drunk in the morning ... And the window on the stairway is broken again!' Peering more attentively at the barman, she added: 'And you, dozen, are simply rolling in money! .. . Give some to me, eh?' |
| - Оставь меня, Христа ради, - испугался буфетчик и проворно спрятал деньги. Женщина рассмеялась: | 'Let me alone, for Christ's sake!' the barman got frightened and quickly hid the money. The woman laughed. |
| - Да ну тебя к лешему, скаред! Я пошутила,- и пошла вниз. | ‘To the hairy devil with you, skinflint! I was joking...' And she went downstairs. |
| Буфетчик медленно поднялся, поднял руку, чтобы поправить шляпу, и убедился, что ее на голове нету. Ужасно ему не хотелось возвращаться, но шляпы было жалко. Немного поколебавшись, он все-таки вернулся и позвонил. | The barman slowly got up, raised his hand to straighten his hat, and realized that it was not on his head. He was terribly reluctant to go back, but he was sorry about the hat. After some hesitation, he nevertheless went back and rang. |
| - Что вам еще? - спросила его проклятая Гелла. | 'What else do you want?' the accursed Hella asked him. |
| - Я шляпочку забыл, - шепнул буфетчик, тыча себя в лысину. Гелла повернулась, буфетчик мысленно плюнул и закрыл глаза. Когда он их открыл, Гелла подавала ему шляпу и шпагу с темной рукоятью. | 'I forgot my hat. . .' the barman whispered, pointing to his bald head. Hella turned around.The barman spat mentally and closed his eyes. When he opened them, Hella was holding out |
| his hat to him and a sword with a dark hilt. | |
| - Не мое, - шепнул буфетчик, отпихивая шпагу и быстро надевая шляпу. | 'Not mine . ..' the barman whispered, pushing the sword away and quickly putting on his hat. |
| - Разве вы без шпаги пришли? - удивилась Гелла. | 'You came without a sword?' Hella was surprised. |
| Буфетчик что-то буркнул и быстро пошел вниз. Голове его почему-то было неудобно и слишком тепло в шляпе; он снял ее и, подпрыгнув от страха, тихо вскрикнул. В руках у него был бархатный берет с петушьим потрепанным пером. Буфетчик перекрестился. В то же мгновение берет мяукнул, превратился в черного котенка и, вскочив обратно на голову Андрею Фокичу, всеми когтями вцепился в его лысину. Испустив крик отчаяния, буфетчик кинулся бежать вниз, а котенок свалился с головы и брызнул вверх по лестнице. | The barman growled something and quickly went downstairs. His head for some reason felt uncomfortable and too warm in the hat. He took it off and, jumping from fear, cried out softly: in his hands was a velvet beret with a dishevelled cock's feather. The barman crossed himself. At the same moment, the beret miaowed, turned into a black kitten and, springing back on to Andrei Fokich's head, sank all its claws into his bald spot. Letting out a cry of despair, the barman dashed downstairs, and the kitten fell off and spurted back up the stairway. |
| Вырвавшись на воздух, буфетчик рысью побежал к воротам и навсегда покинул чертов дом N 302-бис. | Bursting outside, the barman trotted to the gates and left the devilish no.502-bis for ever. |
| Превосходно известно, что с ним было дальше. Вырвавшись из подворотни, буфетчик диковато оглянулся, как будто что-то ища. Через минуту он был на другой стороне улицы в аптеке. | What happened to him afterwards is known perfectly well. Running out the gateway, the barman looked around wildly, as if searching for something. A minute later he was on the other side of the street in a pharmacy. |
| Лишь только он произнес слова: "Скажите, пожалуйста... " - как женщина за прилавком воскликнула: | He had no sooner uttered the words: 'Tell me, please ...' when the woman behind the counter exclaimed: |
| - Гражданин! У вас же вся голова изрезана!.. | 'Citizen, your head is cut all over!' |
| Минут через пять буфетчик был перевязан марлей, узнал, что лучшими специалистами по болезни печени считаются профессора Бернадский и Кузьмин, спросил, кто ближе, загорелся от радости, когда узнал, что Кузьмин живет буквально через двор в маленьком беленьком особнячке, и минуты через две был в этом особнячке. | Some five minutes later the barman was bandaged with gauze, knew that the best specialists in liver diseases were considered to be professors Bernadsky and Kuzmin, asked who was closer, lit up with joy on learning that Kuzmin lived literally across the courtyard in a small white house, and some two minutes later was in that house. |
| Помещеньице было старинное, но очень, очень уютное. Запомнилось буфетчику, что первой попалась ему на глаза старенькая нянька, которая хотела взять у него шляпу, но так как шляпы у него не оказалось, то нянька, жуя пустым ртом, куда-то ушла. | The premises were antiquated but very, very cosy. The barman remembered that the first one he happened to meet was an old nurse who wanted to take his hat, but as he turned out to have no hat, the nurse went off somewhere, munching with an empty mouth. |
| Вместо нее оказалась у зеркала и, кажется, под какой-то аркой, женщина средних лет и тут же сказала, что можно записаться только на девятнадцатое, не раньше. Буфетчик сразу смекнул, в чем спасение. Заглянув угасающим глазом за арку, где в какой-то явной передней дожидались три человека, он шепнул: | Instead of her, there turned up near the mirror and under what seemed some sort of arch, a middle-aged woman who said straight away that it was possible to make an appointment only for the nineteenth, not before. The barman at once grasped what would save him. Peering with fading eyes through the arch, where three persons were waiting in what was obviously some sort of anteroom, he whispered: |
| - Смертельно больной... | 'Mortally ill. . .' |
| Женщина недоуменно поглядела на забинтованную голову буфетчика, поколебалась, сказала: | The woman looked in perplexity at the barman's bandaged head, hesitated, and said: |
| - Ну что же... - и пропустила буфетчика за арку. | 'Well, then . . .' and allowed the barman through the archway. |
| В то же мгновенье противоположная дверь открылась, в ней блеснуло золотое пенсне, женщина в халате сказала: | At that same moment the opposite door opened, there was the flash of a gold pince-nez. The woman in the white coat said: |
| - Граждане, этот больной пойдет вне очереди. | 'Citizens, this patient will go out of turn.' |
| И не успел буфетчик оглянуться, как он оказался в кабинете профессора Кузьмина. Ничего страшного, торжественного и медицинского не было в этой продолговатой комнате. | And before the barman could look around him, he was in Professor Kuzmin's office. There was nothing terrible, solemn or medical in this oblong room. |
| - Что с вами? - спросил приятным голосом профессор Кузьмин и несколько тревожно поглядел на забинтованную голову. | ‘What's wrong with you?' Professor Kuzmin asked in a pleasant voice, and glanced with some alarm at the bandaged head. |
| - Сейчас из достоверных рук узнал, -ответил буфетчик, одичало поглядывая на какую-то фотографическую группу за стеклом, - что в феврале будущего года умру от рака печени. Умоляю остановить. | 'I've just learned from reliable hands,' the barman replied, casting wild glances at some group photograph under glass, 'that I'm going to die of liver cancer in February of this corning year. I beg you to stop it.' |
| Профессор Кузьмин как сидел, так и откинулся на высокую кожаную готическую спинку кресла. | Professor Kuzmin, as he sat there, threw himself against the high Gothic leather back of his chair. |
| - Простите, не понимаю вас... вы что, были у врача? Почему у вас голова забинтована? | 'Excuse me, I don't understand you . .. you've, what, been to the doctor? Why is your head bandaged?' |
| - Какого там врача?... Видели бы вы этого врача!.. - и вдруг застучал зубами. - А на голову не обращайте внимания, не имеет отношения, - ответил буфетчик, - на голову плюньте, она здесь ни при чем. Рак печени, прошу остановить. | 'Some doctor! ... You should've seen this doctor.. .' the barman replied, and his teeth suddenly began to chatter. 'And don't pay any attention to the head, it has no connection . . . Spit on the head, it has nothing to do with it ... Liver cancer, I beg you to stop it!. ..' |
| - Да позвольте, кто вам сказал? | 'Pardon me, but who told you?!' |
| - Верьте ему, - пламенно попросил буфетчик, - уж он знает. | 'Believe him!' the barman ardently entreated. 'He knows!' |
| - Ничего не понимаю, - пожимая плечами и отъезжая с креслом от стола, говорил профессор. - Как же он может знать, когда вы помрете. Тем более, что он не врач! | 'I don't understand a thing!' the professor said, shrugging his shoulders and pushing his chair back from the desk. 'How can he know when you're going to die? The more so as he's not a doctor!' |
| - В четвертой палате, - ответил буфетчик. | 'In ward four of the clinic of the First MSU,' replied the barman. |
| Тут профессор посмотрел на своего пациента, на его голову, на сырые брюки и подумал: "Вот еще не хватало! Сумасшедший!" Спросил: | Here the professor looked at his patient, at his head, at his damp trousers, and thought: 'Just what I needed, a madman . . .' He asked: |
| - Вы пьете водку? | 'Do you drink vodka?' |
| - Никогда не прикасался, - ответил буфетчик. | 'Never touch it,' the barman answered. |
| Через минуту он был раздет, лежал на холодной клеенчатой кушетке, и профессор мял его живот. Тут, надо сказать, буфетчик значительно повеселел. Профессор категорически утверждал, что сейчас, по крайней мере в данный момент, никаких признаков рака у буфетчика нет. Но что раз так... раз он боится и какой-то шарлатан его напугал, то нужно сделать все анализы... | A moment later he was undressed, lying on the cold oilcloth of the couch, and the professor was kneading his stomach. Here, it must be said, the barman cheered up considerably. The professor categorically maintained that presently, at least for the given moment, the barman had no symptoms of cancer, but since it was so ... since he was afraid and had been frightened by some charlatan, he must perform all the tests . . . |
| Профессор строчил на листках бумаги, объясняя, куда пойти, что отнести. Кроме того, дал записку к профессору-невропатологу Буре, объясняя буфетчику, что нервы у него в полном беспорядке. | The professor was scribbling away on some sheets of paper, explaining where to go, what to bring. Besides that, he gave him a note for Professor Bouret, a neurologist, telling the barman that his nerves were in complete disorder. |
| - Сколько вам платить, профессор? -нежным и дрожащим голосом спросил буфетчик, вытаскивая толстый бумажник. | 'How much do I owe you. Professor?' the barman asked in a tender and trembling voice, pulling out a fat wallet. |
| - Сколько хотите, - отрывисто и сухо ответил профессор. | 'As much as you like,' the professor said curtly and drily. |
| Буфетчик вынул тридцать рублей и выложил их на сверх стол, а затем неожиданно мягко, как будто бы кошачьей лапкой оперируя, положил червонцев звякнувший столбик в газетной бумажке. | The barman took out thirty roubles and placed them on the table, and then, with an unexpected softness, as if operating with a cat's paw, he placed on top of the bills a clinking stack wrapped in newspaper. |
| - А это что такое? - спросил Кузьмин и | 'And what is this?' Kuzmin asked, twirling his |
| подкрутил ус. | moustache. |
| - Не брезгуйте, гражданин профессор, -прошептал буфетчик, - умоляю -остановите рак. | 'Don't scorn it, citizen Professor,' the barman whispered. 'I beg you - stop the cancer!' |
| - Уберите сейчас же ваше золото, - сказал профессор, гордясь собой, - вы бы лучше за нервами смотрели. Завтра же дайте мочу на анализ, не пейте много чаю и ешьте без соли совершенно. | ‘Take away your gold this minute,' said the professor, proud of himself. 'You'd better look after your nerves. Tomorrow have your urine analysed, don't drink a lot of tea, and don't put any salt in your food.' |
| - Даже суп не солить? - спросил буфетчик. | 'Not even in soup?' the barman asked. |
| - Ничего не солить, - приказал Кузьмин. | 'Not in anything,' ordered Kuzmin. |
| - Эхх!.. - тоскливо воскликнул буфетчик, умиленно глядя на профессора, забирая десятки и задом пятясь к двери. | 'Ahh!. . .' the barman exclaimed wistfully, gazing at the professor with tenderness, gathering up his gold pieces and backing towards the door. |
| Больных в тот вечер у профессора было немного, и с приближением сумерек ушел последний. Снимая халат, профессор глянул на то место, где буфетчик оставил червонцы, и увидел, что никаких червонцев там нет, а лежат три этикетки с бутылок "Абрау-Дюрсо". | That evening the professor had few patients, and as twilight approached the last one left. Taking off his white coat, the professor glanced at the spot where the barman had left his money and saw no banknotes there but only three labels from bottles of Abrau-Durso wine. |
| - Черт знает что такое! - пробормотал Кузьмин, волоча полу халата по полу и ощупывая бумажки, - он, оказывается, не только шизофреник, но и жулик! Но я не могу понять, что ему понадобилось от меня? Неужели записка на анализ мочи? О! Он украл пальто! - и профессор кинулся в переднюю, опять-таки в халате на один рукав. - Ксения Никитишна! -пронзительно закричал он в дверях передней, - посмотрите, пальто целы? | 'Devil knows what's going on!' Kuzmin muttered, trailing the flap of his coat on the floor and feeling the labels. 'It turns out he's not only a schizophrenic but also a crook! But I can't understand what he needed me for! Could it be the prescription for the urine analysis? Oh-oh! . . . He's stolen my overcoat!' And the professor rushed for the front hall, one arm still in the sleeve of his white coat. 'Xenia Nikitishna!' he cried shrilly through the door to the front hall. 'Look and see if all the coats are there!' |
| Выяснилось, что все пальто целы. Но зато, когда профессор вернулся к столу, содрав наконец с себя халат, он как бы врос возле стола в паркет, приковавшись взглядом к своему столу. На том месте, где лежали этикетки, сидел черный котенок-сирота с несчастной мордочкой и мяукал над блюдечком с молоком. | The coats all turned out to be there. But instead, when the professor went back to his desk, having peeled off his white coat at last, he stopped as if rooted to the parquet beside his desk, his eyes riveted to it. In the place where the labels had been there sat an orphaned black kitten with a sorry little muzzle, miaowing over a saucer of milk. |
| - Это что же такое, позвольте?! Это уже... -Кузьмин почувствовал, как у него похолодел затылок. | 'Wh-what's this, may I ask?! Now this is ...' And Kuzmin felt the nape of his neck go cold. |
| На тихий и жалобный крик профессора прибежала Ксения Никитишна и совершенно его успокоила, сразу сказав, что это, конечно, кто-нибудь из пациентов подбросил котенка, что это нередко бывает у профессоров. | At the professor's quiet and pitiful cry, Xenia Nikitishna came running and at once reassured him completely, saying that it was, of course, one of the patients who had abandoned the kitten, as happens not infrequently to professors. |
| - Живут, наверно, бедно, - объясняла Ксения Никитишна, - ну, а у вас, конечно... | ‘They probably have a poor life,' Xenia Nikitishna explained, "well, and we, of course ...' |
| Стали думать и гадать, кто бы мог подбросить. Подозрение пало на старушку с язвой желудка. | They started thinking and guessing who might have abandoned it. Suspicion fell on a little old lady with a stomach ulcer. |
| - Она, конечно, - говорила Ксения Никитишна, - она думает так: мне все равно помирать, а котеночка жалко. | 'It's she, of course,' Xenia Nikitishna said. 'She thinks: "I'll die anyway, and it's a pity for the kitten.'" |
| - Но позвольте, - закричал Кузьмин, - а что же молоко?! Она тоже принесла? Блюдечко-то?! | 'But excuse me!' cried Kuzmin. 'What about the milk? ... Did she bring that, too? And the saucer, eh?' |
| - Она в пузыречке принесла, здесь налила в блюдечко, - пояснила Ксения Никитишна. | 'She brought it in a little bottle, and poured it into the saucer here,' Xenia Nikitishna explained. |
| - Во всяком случае, уберите и котенка и блюдечко, - сказал Кузьмин и сам сопровождал Ксению Никитишну до двери. Когда он вернулся, обстановка изменилась. | 'In any case, take both the kitten and the saucer away,' said Kuzmin, and he accompanied Xenia Nikitishna to the door himself. When he came back, the situation had altered. |
| Вешая халат на гвоздик, профессор услыхал во дворе хохот, выглянул, натурально, оторопел. Через двор пробегала в противоположный флигелек дама в одной рубашке. Профессор даже знал, как ее зовут, - Марья Александровна. Хохотал мальчишка. | As he was hanging his coat on a nail, the professor heard guffawing in the courtyard. He glanced out and, naturally, was struck dumb. A lady was running across the yard to the opposite wing in nothing but a shift. The professor even knew her name - Marya Alexandrovna. The guffawing came from a young boy. |
| - Что такое? - презрительно сказал Кузьмин. | 'What's this?' Kuzmin said contemptuously. |
| Тут за стенкой, в комнате дочери профессора, заиграл патефон фокстрот "Аллилуйя", и в то же мгновенье послышалось воробьиное чириканье за спиной у профессора. Он обернулся и увидел на столе у себя крупного прыгающего воробья. | Just then, behind the wall, in the professor's daughter's room, a gramophone began to play the foxtrot 'Hallelujah,' and at the same moment a sparrow's chirping came from behind the professor's back. He turned around and saw a large sparrow hopping on his desk. |
| "Гм... спокойно... - подумал профессор, -он влетел, когда я отходил от окна. Все в порядке", - приказал себе профессор, | 'Hm . . . keep calm!' the professor thought. 'It flew in as I left the window. Everything's in order!' the professor told himself, feeling that |
| чувствуя, что все в полном беспорядке и, конечно, главным образом из-за этого воробья. Присмотревшись к нему, профессор сразу убедился, что этот воробей - не совсем простой воробей. Паскудный воробушек припадал на левую лапку, явно кривлялся, волоча ее, работал синкопами, одним словом, - приплясывал фокстрот под звуки патефона, как пьяный у стойки. Хамил, как умел, поглядывая на профессора нагло. | everything was in complete disorder, and that, of course, owing chiefly to the sparrow. Taking a closer look at him, the professor became convinced at once that this was no ordinary sparrow. The obnoxious little sparrow dipped on its left leg, obviously clowning, dragging it, working it in syncopation - in short, it was dancing the foxtrot to the sounds of the gramophone, like a drunkard in a bar, saucy as could be, casting impudent glances at the professor. |
| Рука Кузьмина легла на телефон, и он собрался позвонить своему однокурснику Буре, чтобы спросить, что означают такого рода воробушки в шестьдесят лет, да еще когда вдруг кружится голова? | Kuzmin's hand fell on the telephone, and he decided to call his old schoolmate Bouret, to ask what such little sparrows might mean at the aee of sixty, especially when one's head suddenly starts spinning? |
| Воробушек же тем временем сел на подаренную чернильницу, нагадил в нее (я не шучу), затем взлетел вверх, повис в воздухе, потом с размаху будто стальным клювом клюнул в стекло фотографии, изображающей полный университетский выпуск 94-го года, разбил стекло вдребезги и затем уже улетел в окно. | The sparrow meanwhile sat on the presentation inkstand, shat in it (I'm not joking!), then flew up, hung in the air, and, swinging a steely beak, pecked at the glass covering the photograph portraying the entire university graduating class of '94, broke the glass to smithereens, and only then flew out the window. |
| Профессор переменил номер на телефоне и вместо того, чтобы позвонить Буре, позвонил в бюро пиявок, сказал, что говорит профессор Кузьмин и что он просит сейчас прислать ему пиявок на дом. | The professor dialled again, and instead of calling Bouret, called a leech bureau,[5] said he was Professor Kuzmin, and asked them to send some leeches to his house at once. |
| Положив трубку на рычажок, опять-таки профессор повернулся к столу и тут же испустил вопль. За столом этим сидела в косынке сестры милосердия женщина с сумочкой с надписью на ней: "Пиявки". Вопил профессор, вглядевшись в ее рот. Он был мужской, кривой, до ушей, с одним клыком. Глаза у сестры были мертвые. | Hanging up the receiver, the professor turned to his desk again and straight away let out a scream. At this desk sat a woman in a nurse's headscarf, holding a handbag with the word 'Leeches' written on it. The professor screamed as he looked at her mouth: it was a man's mouth, crooked, stretching from ear to ear, with a single fang. The nurse's eyes were dead. |
| - Денежки я приберу, - мужским басом сказала сестра, - нечего им тут валяться. -Сгребла птичьей лапой этикетки и стала таять в воздухе. | 'This bit of cash I'll just pocket,' the nurse said in a male basso, 'no point in letting it lie about here.' She raked up the labels with a bird's claw and began melting into air. |
| Прошло два часа. Профессор Кузьмин сидел в спальне на кровати, причем пиявки висели у него на висках, за ушами и на шее. В ногах у Кузьмина на шелковом стеганом одеяле сидел седоусый профессор Буре, соболезнующе глядел на Кузьмина и | Two hours passed. Professor Kuzmin sat in his bedroom on the bed, with leeches hanging from his temples, behind his ears, and on his neck. At Kuzmin's feet, on a quilted silk blanket, sat the grey-moustached Professor Bouret, looking at Kuzmin with condolence |
| утешал его, что все это вздор. В окне уже была ночь. | and comforting him, saying it was all nonsense. Outside the window it was already night. |
| Что дальше происходило диковинного в Москве в эту ночь, мы не знаем и доискиваться, конечно, не станем, тем более, что настает пора переходить нам ко второй части этого правдивого повествования. За мной, читатель! | What other prodigies occurred in Moscow that night we do not know and certainly will not try to find out - especially as it has come rime for us to go on to the second part of this truthful narrative. Follow me, reader! |
| ЧАСТЬ ВТОРАЯ | * BOOK TWO * |
| Глава 19. Маргарита | CHAPTER 19. Margarita |
| За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! | Follow me, reader! Who told you that there is no true, faithful, eternal love in this world! May the liar's vile tongue be cut out! |
| За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь! | Follow me, my reader, and me alone, and I will show you such a love! |
| Нет! Мастер ошибался, когда с горечью говорил Иванушке в больнице в тот час, когда ночь перевалилась через полночь, что она позабыла его. Этого быть не могло. Она его, конечно, не забыла. | No! The master was mistaken when with bitterness he told Ivanushka in the hospital, at that hour when the night was falling past midnight, that she had forgotten him. That could not be. She had, of course, not forgotten him. |
| Прежде всего откроем тайну, которую мастер не пожелал открыть Иванушке. Возлюбленную его звали Маргаритою Николаевной. Все, что мастер говорил о ней бедному поэту, было сущей правдой. Он описал свою возлюбленную верно. Она была красива и умна. К этому надо добавить еще одно - с уверенностью можно сказать, что многие женщины все, что угодно, отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь на жизнь Маргариты Николаевны. | First of all let us reveal the secret which the master did not wish to reveal to Ivanushka. His beloved's name was Margarita' Nikolaevna. Everything the master told the poor poet about her was the exact truth. He described his beloved correctly. She was beautiful and intelligent. To that one more thing must be added: it can be said with certainty that many women would have given anything to exchange their lives for the life of Margarita Nikolaevna. |
| Бездетная тридцатилетняя Маргарита была женою очень крупного специалиста, к тому же сделавшего важнейшее открытие государственного значения. Муж ее был молод, красив, добр, честен и обожал свою жену. Маргарита Николаевна со своим | The childless thirty-year-old Margarita was the wife of a very prominent specialist, who, moreover, had made a very important discovery of state significance. Her husband was young, handsome, kind, honest, and adored his wife. The two of them, Margarita |
| мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное место! Всякий может в этом убедиться, если пожелает направиться в этот сад. Пусть обратится ко мне, я скажу ему адрес, укажу дорогу - особняк еще цел до сих пор. | and her husband, occupied the entire top floor of a magnificent house in a garden on one of the lanes near the Arbat. A charming place! Anyone can be convinced of it who wishes to visit this garden. Let them inquire of me, and I will give them the address, show them the way - the house stands untouched to this day. |
| Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах. Маргарита Николаевна могла купить все, что ей понравится. Среди знакомых ее мужа попадались интересные люди. Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу. Маргарита Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире. Словом... Она была счастлива? Ни одной минуты! С тех пор, как девятнадцатилетней она вышла замуж и попала в особняк, она не знала счастья. Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю. Мне неизвестно. Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она говорила правду. | Margarita Nikolaevna was not in need of money. Margarita Nikolaevna could buy whatever she liked. Among her husband's acquaintances there were some interesting people. Margarita Nikolaevna had never touched a primus stove. Margarita Nikolaevna knew nothing of the horrors of life in a communal apartment. In short . . . she was happy? Not for one minute! Never, since the age of nineteen, when she had married and wound up in this house, had she known any happiness. Gods, my gods! What, then, did this woman need?! What did this woman need, in whose eyes there always burned some enigmatic little fire? What did she need, this witch with a slight cast in one eye, who had adorned herself with mimosa that time in the spring? I do not know. I have no idea. Obviously she was telling the truth, she needed him, the master, and not at all some Gothic mansion, not a private garden, not money. She loved him, she was telling the truth. |
| Даже у меня, правдивого повествователя, но постороннего человека, сжимается сердце при мысли о том, что испытала Маргарита, когда пришла на другой день в домик мастера, по счастью, не успев переговорить с мужем, который не вернулся в назначенный срок, и узнала, что мастера уже нет. | Even I, the truthful narrator, though an outsider, feel my heart wrung at the thought of what Margarita endured when she came to the master's little house the next day (fortunately before she had time to talk with her husband, who had not come back at the appointed time) and discovered that the master was no longer there. |
| Она сделала все, чтобы разузнать что-нибудь о нем, и, конечно, не разузнала ровно ничего. Тогда она вернулась в особняк и зажила на прежнем месте. | She did everything to find out something about him, and, of course, found out nothing. Then she went back to her house and began living in her former place. |
| Но лишь только исчез грязный снег с тротуаров и мостовых, лишь только потянуло в форточки гниловатом беспокойном ветром весны, Маргарита Николаевна затосковала пуще чем зимой. Она плакала часто в тайне долгим и | But as soon as the dirty snow disappeared from the sidewalks and streets, as soon as the slightly rotten, disquieting spring breeze wafted through the window, Margarita Nikolaevna began to grieve more than in winter. She often wept in secret, a long and |
| горьким плачем, она не знала кого она любит - живого или мертвого? И чем дальше шли отчаянные дни, тем чаще и в особенности в сумерки, ей приходила мысль о том что она связана с мертвым. | bitter weeping. She did not know who it was she loved: a living man or a dead one? And the longer the desperate days went on, the more often, especially at twilight, did the thought come to her that she was bound to a dead man. |
| Нужно было или забыть его, или самой умереть. Ведь нельзя же влачить такую жизнь, нельзя! Забыть его, чего бы не стоило забыть! Но он не забывается, вот горе в чем. | She had either to forget him or to die herself. It was impossible to drag on with such a life. Impossible! Forget him, whatever the cost -forget him! But he would not be forgotten, that was the trouble. |
| - Да, да, да, такая же самая ошибка! -говорила Маргарита зимою, сидя у печки и глядя в огонь зажженный в память того огня, что горел тогда, когда он писал Понтия Пилата, - зачем я тогда ночью ушла от него? Зачем? Ведь это же безумие! Я вернулась на другой день, честно, как обещала, но было уже поздно. Да, я вернулась, как несчастный Левий Матвей, слишком поздно! | 'Yes, yes, yes, the very same mistake!' Margarita said, sitting by the stove and gazing into the fire lit in memory of the fire that had burned while he was writing Pontius Pilate. 'Why did I leave him that night? Why? It was madness! I came back the next day, honestly, as I'd promised, but it was too late. Yes, like the unfortunate Matthew Levi, I came back too late!' |
| Все эти слова были, конечно, нелепы, потому что, в самом деле: что изменилось бы, если бы она в ту ночь осталась у мастера? Разве она спасла бы его? Смешно! - воскликнули бы мы, но мы этого не сделаем перед доведенной до отчаяния женщиной. | All these words were, of course, absurd, because what, in fact, would it have changed if she had stayed with the master that night? Would she have saved him? 'Ridiculous! . . .' we might exclaim, but we shall not do so before a woman driven to despair. |
| В таких мучениях прожила Маргарита Николаевна всю зиму и дожила до весны. | |
| В тот самый день, когда происходила всякая нелепая кутерьма, вызванная появлением черного мага в Москве, в пятницу, когда был изгнан обратно в Киев дядя Берлиоза, когда арестовали бухгалтера и произошло еще множество других глупейших и непонятных вещей, Маргарита проснулась около полудня в своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка. | On that same day when all sorts of absurd turmoil took place, provoked by the appearance of the black magician in Moscow, on the Friday when Berlioz's uncle was chased back to Kiev, when the bookkeeper was arrested and a host of other quite stupid and incomprehensible things took place -Margarita woke up at around noon in her bedroom with bay windows in the tower of the house. |
| Проснувшись, Маргарита не заплакала, как это бывало часто, потому что проснулась с предчувствием, что сегодня наконец что-то произойдет. Ощутив это предчувствие, она стала его подогревать и растить в своей душе, опасаясь, чтобы оно ее не покинуло. | On awakening, Margarita did not weep, as she often did, because she awoke with a presentiment that today something was finally going to happen. Having felt this presentiment, she began to warm it and nurture it in her soul, for fear it might abandon her. |
| - Я верую! - шептала Маргарита | 'I believe!' Margarita whispered solemnly. 'I |
| торжественно, - я верую! Что-то произойдет! Не может не произойти, потому что за что же, в самом деле, мне послана пожизненная мука? Сознаюсь в том, что я лгала и обманывала и жила тайной жизнью, скрытой от людей, но все же нельзя за это наказывать так жестоко. Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. А кроме того, мой сон был вещий, за это я ручаюсь. | believe! Something will happen! It cannot not happen, because for what, indeed, has lifelong torment been sent to me? I admit that I lied and deceived and lived a secret life, hidden from people, but all the same the punishment for it cannot be so cruel.. . Something is bound to happen, because it cannot be that anything will go on for ever. And besides, my dream was prophetic, I'll swear it was .. .' |
| Так шептала Маргарита Николаевна, глядя на пунцовые шторы, наливающиеся солнцем, беспокойно одеваясь, расчесывая перед тройным зеркалом короткие завитые волосы. | So Margarita Nikolaevna whispered, looking at the crimson curtains as they filled with sun, dressing anxiously, combing her short curled hair in front of the triple mirror. |
| Сон, который приснился в эту ночь Маргарите, был действительно необычен. Дело в том, что во время своих зимних мучений она никогда не видела во сне мастера. Ночью он оставлял ее, и мучилась она только в дневные часы. А тут приснился. | The dream that Margarita had dreamed that night was indeed unusual. The thing was that during her winter sufferings she had never seen the master in her dreams. He released her for the night, and she suffered only in the daylight hours. But now she had dreamed of him. |
| Приснилась неизвестная Маргарите местность - безнадежная, унылая, под пасмурным небом ранней весны. Приснилось это клочковатое бегущее серенькое небо, а под ним беззвучная стая грачей. Какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка, безрадостные, нищенские, полуголые деревья, одинокая осина, а далее, - меж деревьев, - за каким-то огородом бревенчатое зданьице, не то оно -отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что. Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика. Ни дуновения ветерка, ни шевеления облака и ни живой души. Вот адское место для живого человека! | The dream was of a place unknown to Margarita - hopeless, dismal, under the sullen sky of early spring. In the dream there was this ragged, fleeting, grey sky, and under it a noiseless flock of rooks. Some gnarled little bridge, and under it a muddy spring runlet. Joyless, destitute, half-naked trees. A lone aspen, and further on, among the trees, beyond some vegetable patch, a little log structure - a separate kitchen, or a bathhouse, devil knows what it was! Everything around somehow lifeless and so dismal that one just longed to hang oneself from that aspen by the bridge. Not a puff of breeze, not a movement of the clouds, and not a living soul. What a hellish place for a living man! |
| И вот, вообразите, распахивается дверь этого бревенчатого здания, и появляется он. Довольно далеко, но он отчетливо виден. Оборван он, не разберешь, во что он одет. Волосы всклокочены, небрит. Глаза больные, встревоженные. Манит ее рукой, зовет. Захлебываясь в неживом воздухе, | And then, imagine, the door of this log structure is thrown open, and he appears. Rather far away, but clearly visible. He is in tatters, it is impossible to make out what he is wearing. Unshaven, hair dishevelled. Sick, anxious eyes. He beckons with his hand, calling her. Gasping in the lifeless air, |
| Маргарита по кочкам побежала к нему и в это время проснулась. | Margarita ran to him over the tussocks, and at that moment she woke up. |
| "Сон этот может означать только одно из двух, - рассуждала сама с собой Маргарита Николаевна, - если он мертв и поманил меня, то это значит, что он приходил за мною, и я скоро умру. Это очень хорошо, потому что мучениям тогда настанет конец. Или он жив, тогда сон может означать только одно, что он напоминает мне о себе! Он хочет сказать, что мы еще увидимся. Да, мы увидимся очень скоро." | This dream means only one of two things,' Margarita Nikolaevna reasoned with herself. 'If he's dead and beckoned to me, it means he has come for me, and I will die soon. And that's very good - because then my suffering will soon end. Or else he's alive, and then the dream can only mean one thing, that he's reminding me of himself! He wants to say that we will see each other again ... Yes, we will see each other very soon!' |
| Находясь все в том же возбужденном состоянии, Маргарита оделась и стала внушать себе, что, в сущности, все складывается очень удачно, а такие удачные моменты надо уметь ловить и пользоваться ими. Муж уехал в командировку на целых три дня. В течение трех суток она предоставлена самой себе, никто не помешает ей думать о чем угодно, мечтать о том, что ей нравится. Все пять комнат в верхнем этаже особняка, вся эта квартира, которой в Москве позавидовали бы десятки тысяч людей, в ее полном распоряжении. | Still in the same agitated state, Margarita got dressed and began impressing it upon herself that, essentially, everything was turning out very luckily, and one must know how to catch such lucky moments and take advantage of them. Her husband had gone on a business trip for a whole three days. During those three days she was at her own disposal, and no one could prevent her from thinking what she liked or dreaming what she liked. All five rooms on the top floor of the house, all of this apartment which in Moscow would be the envy of tens of thousands of people, was entirely at her disposal. |
| Однако, получив свободу на целых три дня, из всей этой роскошной квартиры Маргарита выбрала далеко не самое лучшее место. Напившись чаю, она ушла в темную, без окон, комнату, где хранились чемоданы и разное старье в двух больших шкафах. Присев на корточки, она открыла нижний ящик первого из них и из-под груды шелковых обрезков достала то единственно ценное, что имела в жизни. В руках у Маргариты оказался старый альбом коричневой кожи, в котором была фотографическая карточка мастера, книжка сберегательной кассы со вкладом в десять тысяч на его имя, распластанные между листками папиросной бумаги лепестки засохшей розы и часть тетради в целый лист, исписанной на машинке и с обгоревшим нижним краем. | However, being granted freedom for a whole three days, Margarita chose from all this luxurious apartment what was far from the best place. After having tea, she went to a dark, windowless room where suitcases and all sorts of old stuff were kept in two large wardrobes. Squatting down, she opened the bottom drawer of the first of them , and took from under a pile of silk scraps the only precious thing she had in life. Margarita held in her hands an old brown leather album which contained a photographic portrait of the master, a bank savings book with a deposit of ten thousand roubles in his name, the petals of a dried rose pressed between sheets of tissue paper, and part of a full-sized notebook covered with typescript and with a charred bottom edge. |
| Вернувшись с этим богатством к себе в спальню, Маргарита Николаевна | Going back to her bedroom with these riches, Margarita Nikolaevna set the photograph up on |
| установила на трехстворчатом зеркале фотографию и просидела около часа, держа на коленях испорченную огнем тетрадь, перелистывая ее и перечитывая то, в чем после сожжения не было ни начала, ни конца: "...Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим -великий город, как будто не существовал на свете..." | the triple mirror and sat for about an hour holding the fire-damaged book on her knees, leafing through it and rereading that which, after the burning, had neither beginning nor end: '... The darkness that came from the Mediterranean Sea covered the city hated by the procurator. The hanging bridges connecting the temple with the dread Antonia Tower[2] disappeared, the abyss descended from the sky and flooded the winged gods over the hippodrome, the Has-monaean Palace[3] with its loopholes, the bazaars, caravanserais, lanes, pools . . . Yershalaim - the great city - vanished as if it had never existed in the world ...' |
| Маргарите хотелось читать дальше, но дальше ничего не было, кроме неровной угольной бахромы. | Margarita wanted to read further, but further there was nothing except an irregular, charred fringe. |
| Утирая слезы, Маргарита Николаевна оставила тетрадь, локти положила на подзеркальный столик и, отражаясь в зеркале, долго сидела, не спуская глаз с фотографии. Потом слезы высохли. Маргарита аккуратно сложила свое имущество, и через несколько минут оно было опять погребено под шелковыми тряпками, и со звоном в темной комнате закрылся замок. | Wiping her tears, Margarita Nikolaevna abandoned the notebook, rested her elbows on the dressing table and, reflected in the mirror, sat for a long time without taking her eyes from the photograph. Then the tears dried up. Margarita neatly folded her possessions, and a few minutes later they were again buried under silk rags, and the lock clicked shut in the dark room. |
| Маргарита Николаевна надевала в передней пальто, чтобы идти гулять. Красавица Наташа, ее домработница, осведомилась о том, что сделать на второе, и, получив ответ, что это безразлично, чтобы развлечь самое себя, вступила со своей хозяйкой в разговор и стала рассказывать бог знает что, вроде того, что вчера в театре фокусник такие фокусы показывал, что все ахнули, всем раздавал по два флакона заграничных духов и чулки бесплатно, а потом, как сеанс кончился, публика вышла на улицу, и -хвать - все оказались голые! Маргарита Николаевна повалилась на стул под зеркалом в передней и захохотала. | Margarita Nikolaevna was putting her coat on in the front hall in order to go for a walk. The beautiful Natasha, her housemaid, asked what to prepare for the main course, and, receiving the reply that it made no difference, got into conversation with her mistress for her own amusement, and began telling her God knows what, something about how yesterday in the theatre a conjurer began performing such tricks that everybody gasped, gave away two flacons of foreign perfume and a pair of stockings free to everybody, and then, when the seance ended, the audience came outside and - bang -everybody turned out to be naked! Margarita Nikolaevna dropped on to the chair in front of the hall mirror and burst out laughing. |
| - Наташа! Ну как вам не стыдно, - говорила Маргарита Николаевна, - вы грамотная, | 'Natasha! You ought to be ashamed,' Margarita Nikolaevna said, 'you, a literate, intelligent girl |
| умная девушка; в очередях врут черт знает что, а вы повторяете! | . .. they tell devil knows what lies in the queues, and you go repeating them!' |
| Наташа залилась румянцем и с большим жаром возразила, что ничего не врут и что она сегодня сама лично в гастрономе на Арбате видела одну гражданку, которая пришла в гастроном в туфлях, а как стала у кассы платить, туфли у нее с ног исчезли и она осталась в одних чулках. Глаза вылупленные! На пятке дыра. А туфли эти волшебные, с того самого сеанса. | Natasha flushed deeply and objected with great ardour that, no, they weren't lying, and that she herself had personally seen today, in a grocer's on the Arbat, one citizeness who came into the shop wearing shoes, but as she was paying at the cash register, the shoes disappeared from her feet, and she was left in just her stockings. Eyes popping out, and a hole in her heel! And the shoes were magic ones from that same seance. |
| - Так и пошла? | 'And she left like that?' |
| - Так и пошла! - вскрикивала Наташа, все больше краснея оттого, что ей не верят, - да вчера, Маргарита Николаевна, милиция человек сто ночью забрала. Гражданки с этого сеанса в одних панталонах бежали по Тверской. | 'And she left like that!' Natasha cried, blushing still more from not being believed. 'And yesterday, Margarita Nikolaevna, the police arrested around a hundred people in the evening. Women from this seance were running down Tverskaya in nothing but their bloomers.' |
| - Ну, конечно, это Дарья рассказывала, -говорила Маргарита Николаевна, - я давно уже за ней замечала, что она страшная врунья. | 'Well, of course, it's Darya who told you that,' said Margarita Nikolaevna. 'I noticed long ago that she's a terrible liar.' |
| Смешной разговор закончился приятным сюрпризом для Наташи. Маргарита Николаевна пошла в спальню и вышла оттуда, держа в руках пару чулок и флакон одеколона. Сказав Наташе, что она тоже хочет показать фокус, Маргарита Николаевна подарила ей чулки и склянку и сказала, что просит ее только об одном - не бегать в одних чулках по Тверской и не слушать Дарью. Расцеловавшись, хозяйка и домработница расстались. | The funny conversation ended with a pleasant surprise for Natasha. Margarita Nikolaevna went to the bedroom and came back holding a pair of stockings and a flacon of eau-de-cologne. Telling Natasha that she, too, wanted to perform a trick, Margarita Nikolaevna gave her both the stockings and the bottle, and said her only request was that she not run around on Tverskaya in nothing but stockings and that she not listen to Darya. Having kissed each other, mistress and housemaid parted. |
| Откинувшись на удобную, мягкую спинку кресла в троллейбусе, Маргарита Николаевна ехала по Арбату и то думала о своем, то прислушивалась к тому, о чем шепчутся двое граждан, сидящие впереди нее. | Leaning against the comfortable soft back of the trolley-bus seat, Margarita Nikolaevna rode down the Arbat, now thinking her own thoughts, now listening to the whispers of two citizens sitting in front of her. |
| А те, изредка оборачиваясь с опаской, не слышит ли кто, перешептывались о какой-то ерунде. Здоровенный, мясистый, с бойкими свиными глазками, сидящий у окна, тихо говорил маленькому своему соседу о том, что пришлось закрыть гроб | They were exchanging whispers about some nonsense, looking around warily from rime to rime to make sure no one was listening. The hefty, beefy one with pert, piggish eyes, sitting by the window, was quietly telling his small neighbour that the coffin had to be covered |
| черным покрывалом... | with a black cloth . . . |
| - Да не может быть, - поражаясь, шептал маленький, - это что-то неслыханное... А что же Желдыбин предпринял? | 'It can't be!' the small one whispered, amazed. 'This is something unheard-of! .. . And what has Zheldybin done?' |
| Среди ровного гудения троллейбуса слышались слова от окошка: | Amidst the steady humming of the trolley-bus, words came from the window: |
| - Уголовный розыск... скандал... ну, прямо мистика! | 'Criminal investigation . . . scandal .. . well, outright mysticism! ...' |
| Из этих отрывочных кусочков Маргарита Николаевна кое-как составила что-то связное. Граждане шептались о том, что у какого-то покойника, а какого - они не называли, сегодня утром из гроба украли голову! | From these fragmentary scraps, Margarita Nikolaevna somehow put together something coherent. The citizens were whispering about some dead person (they did not name him) whose head had been stolen from the coffin that morning . . . |
| Вот из-за этого Желдыбин этот самый так и волнуется теперь. А двое, что шепчутся в троллейбусе, тоже имеют какое-то отношение к обокраденному покойнику. | This was the reason why Zheldybin was now so worried. And the two who were whispering on the trolley-bus also had some connection with the robbed dead man. |
| - Поспеем ли за цветами заехать? -беспокоился маленький, - кремация, ты говоришь, в два? | 'Will we have time to stop for flowers?' the small one worried. The cremation is at two, you say?' |
| Наконец Маргарите Николаевне надоело слушать эту таинственную трепотню про украденную из гроба голову, и она обрадовалась, что ей пора выходить. | Margarita Nikolaevna finally got tired of listening to this mysterious palaver about a head stolen from a coffin, and she was glad it was time for her to get off. |
| Через несколько минут Маргарита Николаевна уже сидела под кремлевской стеной на одной из скамеек, поместившись так, что ей был виден Манеж. | A few minutes later Margarita Nikolaevna was sitting on one of the benches under the Kremlin wall, settling herself in such a way that she could see the Manege.[4] |
| Маргарита щурилась на яркое солнце, вспоминала свой сегодняшний сон, вспоминала, как ровно год, день в день и час в час, на этой же самой скамье она сидела рядом с ним. И точно так же, как и тогда, черная сумочка лежала рядом с нею на скамейке. Его не было рядом в этот день, но разговаривала мысленно Маргарита Николаевна все же с ним: | Margarita squinted in the bright sunlight, remembered her last night's dream, remembered how, exacdy a year ago to the day and the hour, she had sat next to him on this same bench. And in just the same way as then, her black handbag lay beside her on the bench. He was not beside her this day, but Margarita Nikolaevna mentally conversed with him all the same: |
| "Если ты сослан, то почему же не даешь знать о себе? Ведь дают же люди знать. Ты разлюбил меня? Нет, я почему-то этому не верю. Значит, ты был сослан и умер... Тогда, прошу тебя, отпусти меня, дай мне наконец свободу жить, дышать воздухом". Маргарита Николаевна сама отвечала за него: "Ты свободна... Разве я держу тебя?" Потом возражала ему: "Нет, что это за | 'If you've been exiled, why don't you send me word of yourself? People do send word. Have you stopped loving me? No, for some reason I don't believe that. It means you were exiled and died .. . Release me, then, I beg you, give me freedom to live, finally, to breathe the air!. ..' Margarita Nikolaevna answered for him herself: 'You are free ... am I holding you?' Then she objected to him: 'No, what kind of |
| ответ! Нет, ты уйди из моей памяти, тогда я стану свободна". | answer is that? No, go from my memory, then I'll be free . . .' |
| Люди проходили мимо Маргариты Николаевны. Какой-то мужчина покосился на хорошо одетую женщину, привлеченный ее красотою и одиночеством. Он кашлянул и присел на кончик той же скамьи, на которой сидела Маргарита Николаевна. Набравшись духу, он заговорил: | People walked past Margarita Nikolaevna. Some man gave the well-dressed woman a sidelong glance, attracted by her beauty and her solitude. He coughed and sat down at the end of the same bench that Margarita Nikolaevna was sitting on. Plucking up his courage, he began: |
| - Определенно хорошая погода сегодня... | 'Definitely nice weather today . ..' |
| Но Маргарита так мрачно поглядела на него, что он поднялся и ушел. | But Margarita gave him such a dark look that he got up and left. |
| "Вот и пример, - мысленно говорила Маргарита тому, кто владел ею, - почему, собственно, я прогнала этого мужчину? Мне скучно, а в этом ловеласе нет ничего дурного, разве только что глупое слово "определенно"? Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключена из жизни?" | "There, for example,' Margarita said mentally to him who possessed her. 'Why, in fact, did I chase that man away? I'm bored, and there's nothing bad about this Lovelace, unless it's the stupid word "definitely" ... Why am I sitting alone under the wall like an owl? Why am I excluded from life?' |
| Она совсем запечалилась и понурилась. Но тут вдруг та самая утренняя волна ожидания и возбуждения толкнула ее в грудь. "Да, случится!" Волна толкнула ее вторично, и тут она поняла, что это волна звуковая. Сквозь шум города все отчетливее слышались приближающиеся удары барабана и звуки немного фальшивящих труб. | She became thoroughly sad and downcast. But here suddenly the same morning wave of expectation and excitement pushed at her chest. 'Yes, it will happen!' The wave pushed her a second time, and now she realized that it was a wave of sound. Through the noise of the city there came ever more distinctly the approaching beat of a drum and the sounds of slightly off-key trumpets. |
| Первым показался шагом следующий мимо решетки сада конный милиционер, а за ним три пеших. Затем медленно едущий грузовик с музыкантами. Далее - медленно двигающаяся похоронная новенькая открытая машина, на ней гроб весь в венках, а по углам площадки - четыре стоящих человека: трое мужчин, одна женщина. | The first to appear was a mounted policeman riding slowly past the garden fence, with three more following on foot. Then a slowly rolling truck with the musicians. After that, a new, open hearse moving slowly, a coffin on it all covered with wreaths, and at the comers of the platform four standing persons - three men and one woman. |
| Даже на расстоянии Маргарита разглядела, что лица стоящих в похоронной машине людей, сопровождающих покойника в последний путь, какие-то странно растерянные. В особенности это было заметно в отношении гражданки, стоявшей в левом заднем углу автодрог. Толстые щеки этой гражданки как будто изнутри | Even from a distance, Margarita discerned that the faces of the people standing on the hearse, accompanying the deceased on his last journey, were somehow strangely bewildered. This was particularly noticeable with regard to the citizeness who stood at the left rear corner of the hearse. This citizeness's fat cheeks were as if pushed out still more from inside by some |
| распирало еще больше какою-то пикантной тайной, в заплывших глазах играли двусмысленные огоньки. Казалось, что вот-вот еще немного, и гражданка, не вытерпев, подмигнет на покойника и скажет: "Видали вы что-либо подобное? Прямо мистика!" Столь же растерянные лица были и у пеших провожающих, которые, в количестве человек трехсот примерно, медленно шли за похоронной машиной. | piquant secret, her puffy little eyes glinted with an ambiguous fire. It seemed that just a little longer and the citizeness, unable to help herself, would wink at the deceased and say: 'Have you ever seen the like? Outright mysticism!. ..' The same bewildered faces showed on those in the cortege, who, numbering three hundred or near it, slowly walked behind the hearse. |
| Маргарита провожала глазами шествие, прислушиваясь к тому, как затихает вдали унылый турецкий барабан, выделывающий одно и то же "Бумс, бумс, бумс", и думала: "Какие странные похороны... И какая тоска от этого "бумса"! Ах, право, дьяволу бы заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет! Интересно знать, кого это хоронят с такими удивительными лицами?" | Margarita followed the procession with her eyes, listening to the dismal Turkish drum fading in the distance, producing one and the same 'boom, boom, boom', and thought: 'What a strange funeral ... and what anguish from that "boom"! Ah, truly, I'd pawn my soul to the devil just to find out whether he's alive or not ... It would be interesting to know who they're burying.' |
| - Берлиоза Михаила Александровича, -послышался рядом несколько носовой мужской голос, - председателя МАССОЛИТа. | 'Berlioz, Mikhail Alexandrovich,' a slightly nasal male voice came from beside her, 'chairman of Massolit.' |
| Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увидела на своей скамейке гражданина, который, очевидно, бесшумно подсел в то время, когда Маргарита загляделась на процессию и, надо полагать, в рассеянности вслух задала свой последний вопрос. | The surprised Margarita Nikolaevna turned and saw a citizen on her bench, who had apparently sat down there noiselessly while Margarita was watching the procession and, it must be assumed, absent-mindedly asked her last question aloud. |
| Процессия тем временем стала приостанавливаться, вероятно, задерживаемая впереди светофорами. | The procession meanwhile was slowing down, probably delayed by traffic lights ahead. |
| - Да, - продолжал неизвестный гражданин,- удивительное у них настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась его голова! | 'Yes,' the unknown citizen went on, 'they're in a surprising mood. They're accompanying the deceased and thinking only about what happened to his head.' |
| - Какая голова? - спросила Маргарита, вглядываясь в неожиданного соседа. Сосед этот оказался маленького роста, пламеннорыжий, с клыком, в крахмальном белье, в полосатом добротном костюме, в лакированных туфлях и с котелком на голове. Галстук был яркий. Удивительно было то, что из кармашка, где обычно мужчины носят платочек или самопишущее перо, у этого гражданина торчала | ‘What head?' asked Margarita, studying her unexpected neighbour. This neighbour turned out to be short of stature, a fiery redhead with a fang, in a starched shirt, a good-quality striped suit, patent leather shoes, and with a bowler hat on his head. His tie was brightly coloured. The surprising thing was that from the pocket where men usually carry a handkerchief or a fountain pen, this gentleman had a gnawed chicken bone sacking out. |
| обглоданная куриная кость. | |
| - Да, изволите ли видеть, - объяснил рыжий, - сегодня утром в Грибоедовском зале голову у покойника стащили из гроба. | 'YOU see,' the redhead explained, 'this morning in the hall of Griboedov's, the deceased's head was filched from the coffin.' |
| - Как же это может быть? - невольно спросила Маргарита, в то же время вспомнив шепот в троллейбусе. | 'How can that be?' Margarita asked involuntarily, remembering at the same time the whispering on the trolley-bus. |
| - Черт его знает как! - развязно ответил рыжий, - я, впрочем, полагаю, что об этом Бегемота не худо бы спросить. До ужаса ловко сперли. Такой скандалище! И, главное, непонятно, кому и на что она нужна, эта голова! | 'Devil knows how!' the redhead replied casually. 'I suppose, however, that it wouldn't be a bad idea to ask Behemoth about it. It was an awfully deft snatch! Such a scandal! . . . And, above all, it's incomprehensible - who needs this head and for what!' |
| Как ни была занята своим Маргарита Николаевна, ее все же поразили странные враки неизвестного гражданина. | Occupied though Margarita Nikolaevna was with her own thoughts, she was struck all the same by the unknown citizen's strange twaddle. |
| - Позвольте! - вдруг воскликнула она, -какого Берлиоза? Это, что в газетах сегодня... | 'Excuse me!' she suddenly exclaimed. 'What Berlioz? The one that today's newspapers ...' |
| - Как же, как же... | ‘The same, the same ...' |
| - Так это, стало быть, литераторы за гробом идут? - спросила Маргарита и вдруг оскалилась. | 'So it means that those are writers following the coffin!' Margarita asked, and suddenly bared her teeth. |
| - Ну, натурально, они! | 'Well, naturally they are!' |
| - А вы их знаете в лицо? | 'And do you know them by sight?' |
| - Всех до единого, - ответил рыжий. | 'All of them to a man,' the redhead replied. |
| - Скажите, - заговорила Маргарита, и голос ее стал глух, - среди них нету критика Латунского? | 'Tell me,' Margarita began to say, and her voice became hollow, 'is the critic Latunsky among them?' |
| - Как же его может не быть? - ответил рыжий, - вон он с краю в четвертом ряду. | 'How could he not be?' the redhead replied. 'He's there at the end of the fourth row.' |
| - Это блондин-то? - щурясь, спросила Маргарита. | ‘The blond one?' Margarita asked, narrowing her eyes. |
| - Пепельного цвета... Видите, он глаза вознес к небу. | 'Ash-coloured . . . See, he's raising his eyes to heaven.' |
| - На патера похож? | 'Looking like a parson?' |
| - Во-во! | "That's him!' |
| Больше Маргарита ничего не спросила, всматриваясь в Латунского. | Margarita asked nothing more, peering at Latunsky. |
| - А вы, как я вижу, - улыбаясь, заговорил рыжий, - ненавидите этого Латунского. | 'And I can see,' the redhead said, smiling, 'that you hate this Latunsky!' |
| - Я еще кой-кого ненавижу, - сквозь зубы | ‘There are some others I hate,' Margarita |
| ответила Маргарита, - но об этом неинтересно говорить. | answered through her teeth, 'but it's not interesting to talk about it.' |
| Процессия в это время двинулась дальше, за пешими потянулись большею частью пустые автомобили. | The procession moved on just then, with mostly empty automobiles following the people on foot. |
| - Да уж, конечно, чего тут интересного, Маргарита Николаевна! | 'Oh, well, of course there's nothing interesting in it, Margarita Nikolaevna!' |
| Маргарита удивилась: | Margarita was surprised. |
| - Вы меня знаете? | 'Do you know me?' |
| Вместо ответа рыжий снял котелок и взял его на отлет. | In place of an answer, the redhead took off his bowler hat and held it out. |
| "Совершенно разбойничья рожа!" -подумала Маргарита, вглядываясь в своего уличного собеседника. | 'A perfect bandit's mug!' thought Margarita, studying her street interlocutor. |
| - Я вас не знаю, - сухо сказала Маргарита. | 'Well, I don't know you,' Margarita said drily. |
| - Откуда ж вам меня знать! А между тем я к вам послан по дельцу. | 'Where could you know me from? But all the same I've been sent to you on a little business.' |
| Маргарита побледнела и отшатнулась. | Margarita turned pale and recoiled. |
| - С этого прямо и нужно было начинать, -заговорила она, - а не молоть черт знает что про отрезанную голову! Вы хотите меня арестовать? | ‘You ought to have begun with that straight off,' she said, 'instead of pouring out devil knows what about some severed head! You want to arrest me?' |
| - Ничего подобного, - воскликнул рыжий, -что это такое: раз уж заговорил, так уж непременно арестовать! Просто есть к вам дело. | 'Nothing of the kind!' the redhead exclaimed. 'What is it - you start a conversation, and right away it's got to be an arrest! I simply have business with you.' |
| - Ничего не понимаю, какое дело? | 'I don't understand, what business?' |
| Рыжий оглянулся и сказал таинственно: | The redhead looked around and said mysteriously: |
| - Меня прислали, чтобы вас сегодня вечером пригласить в гости. | 'I've been sent to invite you for a visit this evening.' |
| - Что вы бредите, какие гости? | 'What are you raving about, what visit?' |
| - К одному очень знатному иностранцу, -значительно сказал рыжий, прищурив глаз. | 'To a very distinguished foreigner,' the redhead said significantly, narrowing one eye. |
| Маргарита очень разгневалась. | Margarita became very angry. |
| - Новая порода появилась: уличный сводник, - поднимаясь, чтобы уходить, сказала она. | 'A new breed has appeared - a street pander!' she said, getting up to leave. |
| - Вот спасибо за такие поручения! -обидевшись, воскликнул рыжий и проворчал в спину уходящей Маргарите: -Дура! | ‘Thanks a lot for such errands!' the redhead exclaimed grudgingly, and he muttered 'Fool!' to Margarita Nikolaevna's back. |
| - Мерзавец! - отозвалась та, оборачиваясь, | 'Scoundrel!' she replied, turning, and straight |
| и тут же услышала за собой голос рыжего: | away heard the redhead's voice behind her: |
| - Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней... Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете... Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь на скамейке одна и умоляйте его, чтобы он отпустил вас на свободу, дал дышать воздухом, ушел бы из памяти! | 'The darkness that came from the Mediterranean Sea covered the city hated by the procurator. The hanging bridges connecting the temple with the dread Antonia Tower disappeared ... Yershalaim - the great city -vanished as if it had never existed in the world ... So you, too, can just vanish away along with your burnt notebook and dried-up rose! Sit here on the bench alone and entreat him to set you free, to let you breathe the air, to go from your memory!' |
| Побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий глядел на нее, прищурившись. | Her face white, Margarita came back to the bench. The redhead was looking at her, narrowing his eyes. |
| - Я ничего не понимаю, - тихо заговорила Маргарита Николаевна, - про листки еще можно узнать... проникнуть, подсмотреть... Наташа подкуплена? да? Но как вы могли узнать мои мысли? - она страдальчески сморщилась и добавила: - Скажите мне, кто вы такой? Из какого вы учреждения? | 'I don't understand any of this,' Margarita began quietly. 'It's possible to find out about the pages . . . get in, snoop around ... You bribed Natasha, right? But how could you find out my thoughts?' She scowled painfully and added: 'Tell me, who are you? From which institution?' |
| - Вот скука-то, - проворчал рыжий и заговорил громче: - Простите, ведь я сказал вам, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста. | 'What a bore ...' the redhead muttered and then said aloud, 'I beg your pardon, didn't I tell you that I'm not from any institution? Sit down, please.' |
| Маргарита беспрекословно повиновалась, но все-таки, садясь, спросила еще раз: | Margarita obeyed unquestioningly, but even so, as she was sitting down, she asked once more: |
| - Кто вы такой? | 'Who are you?' |
| - Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь все равно вам это ничего не говорит. | 'Well, all right, my name is Azazello, but anyhow that tells you nothing.' |
| - А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли? | 'And you won't tell me how you found out about the pages and about my thoughts?' |
| - Не скажу, - сухо ответил Азазелло. | 'No, I won't,' Azazello replied drily. |
| - Но вы что-нибудь знаете о нем? - моляще шепнула Маргарита. | 'But do you know anything about him?' Margarita whispered imploringly. |
| - Ну, скажем, знаю. | 'Well, suppose I do.' |
| - Молю: скажите только одно, он жив? Не мучьте. | 'I implore you, tell me only one thing ... is he alive? ... Don't torment me!' |
| - Ну, жив, жив, - неохотно отозвался Азазелло. | 'Well, he's alive, he's alive,' Azazello responded reluctantly. |
| - Боже! | 'Oh, God!.. .' |
| - Пожалуйста, без волнений и | 'Please, no excitements and exclamations,' |
| вскрикиваний, - нахмурясь, сказал Азазелло. | Azazello said, frowning. |
| - Простите, простите, - бормотала покорная теперь Маргарита, - я, конечно, рассердилась на вас. Но, согласитесь, когда на улице приглашают женщину куда-то в гости... У меня нет предрассудков, я вас уверяю, - Маргарита невесело усмехнулась,- но я никогда не вижу никаких иностранцев, общаться с ними у меня нет никакой охоты... и кроме того, мой муж... Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю делом недостойным. Я от него ничего не видела, кроме добра... | 'Forgive me, forgive me,' the now obedient Margarita murmured, 'of course, I got angry with you. But, you must agree, when a woman is invited in the street to pay a visit somewhere ... I have no prejudices, I assure you,' Margarita smiled joylessly, 'but I never see any foreigners, I have no wish to associate with them . . . and, besides, my husband . . . my drama is that I'm living with someone I don't love . . . but I consider it an unworthy thing to spoil his life .. . I've never seen anything but kindness from him . . .' |
| Азазелло с видимой скукой выслушал эту бессвязную речь и сказал сурово: | Azazello heard out this incoherent speech with visible boredom and said sternly: |
| - Попрошу вас минутку помолчать. | 'I beg you to be silent for a moment.' |
| Маргарита покорно замолчала. | Margarita obediently fell silent. |
| - Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному. И ни одна душа не будет знать об этом посещении. Вот уж за это я вам ручаюсь. | The foreigner to whom I'm inviting you is not dangerous at all. And not a single soul will know of this visit. That I can guarantee you.' |
| - А зачем я ему понадобилась? - вкрадчиво спросила Маргарита. | 'And what does he need me for?' Margarita asked insinuatingly. |
| - Вы об этом узнаете позже. | 'You'll find that out later.' |
| - Понимаю... Я должна ему отдаться, -сказала Маргарита задумчиво. | 'I understand ... I must give myself to him,' Margarita said pensively. |
| На это Азазелло как-то надменно хмыкнул и ответил так: | To which Azazello grunted somehow haughtily and replied thus: |
| - Любая женщина в мире, могу вас уверить, мечтала бы об этом, - рожу Азазелло перекосило смешком, - но я разочарую вас, этого не будет. | 'Any woman in the world, I can assure you, would dream of just that,' Azazello's mug twisted with a littie laugh, 'but I must disappoint you, it won't happen.' |
| - Что за иностранец такой?! - в смятении воскликнула Маргарита так громко, что на нее обернулись проходившие мимо скамейки, - и какой мне интерес идти к нему? | 'What kind of foreigner is that?!' Margarita exclaimed in bewilderment, so loudly that people passing by turned to look at her. 'And what interest do I have in going to him?' |
| Азазелло наклонился к ней и шепнул многозначительно: | Azazello leaned towards her and whispered meaningfully: |
| - Ну, интерес-то очень большой... Вы воспользуетесь случаем... | 'Well, a very great interest . . . you'd better use the opportunity...' |
| - Что? - воскликнула Маргарита, и глаза ее | 'What?' exclaimed Margarita, and her eyes |
| округлились, - если я вас правильно понимаю, вы намекаете на то, что я там могу узнать о нем? | grew round. 'If I understand you rightly, you're hinting that I may find out about him there?' |
| Азазелло молча кивнул головой. | Azazello silently nodded. |
| - Еду! - с силой воскликнула Маргарита и ухватила Азазелло за руку, - еду, куда угодно! | 'I'll go!' Margarita exclaimed with force and seized Azazello by the hand. 'I'll go wherever you like!' |
| Азазелло, облегченно отдуваясь, откинулся на спинку скамейки, закрыв спиной крупно вырезанное на ней слово "Нюра", и заговорил иронически: | Azazello, with a sigh of relief, leaned against the back of the bench, covering up the name 'Niura' carved on it in big letters, and saying ironically: |
| - Трудный народ эти женщины! - он засунул руки в карманы и далеко вперед вытянул ноги, - зачем, например, меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Бегемот, он обаятельный... | 'Difficult folk, these women!' he put his hands in his pockets and stretched his legs way out. 'Why, for instance, was I sent on this business? Behemoth should have gone, he's a charmer... ' |
| Маргарита заговорила, криво и гпько улыбаясь: | Margarita said, with a crooked and bitter smile: |
| - Перестаньте вы меня мистифицировать и мучить вашими загадками... Я ведь человек несчастный, и вы пользуетесь этим. Лезу я в какую-то странную историю, но, клянусь, только из-за того, что вы поманили меня словами о нем! У меня кружится голова от всех этих непонятностей... | 'Stop mystifying me and tormenting me with your riddles. I'm an unhappy person, and you're taking advantage of it ... I'm getting myself into some strange story, but I swear, it's only because you lured me with words about him! My head's spinning from all these puzzlements . . .' |
| - Без драм, без драм, - гримасничая, отозвался Азазелло, - в мое положение тоже нужно входить. Надавать администратору по морде, или выставить дядю из дому, или подстрелить кого-нибудь, или какой-нибудь еще пустяк в этом роде, это моя прямая специальность, но разговаривать с влюбленными женщинами - слуга покорный. Ведь я вас полчаса уже уламываю. Так едете? | 'No dramas, no dramas,' Azazello returned, making faces, 'you must also put yourself in my position. To give some administrator a pasting, or chuck an uncle out of the house, or gun somebody down, or any other trifle of the sort - that's right in my line. But talking with a woman in love, no thanks! . . . It's half an hour now that I've been wangling you into it ... So you'll go?' |
| - Еду, - просто ответила Маргарита Николаевна. | 'I will,' Margarita Nikolaevna answered simply. |
| - Тогда потрудитесь получить, - сказал Азазелло и, вынув из кармана круглую золотую коробочку, протянул ее Маргарите со словами: - Да прячьте же, а то прохожие смотрят. Она вам пригодится, Маргарита Николаевна. Вы порядочно постарели от горя за последние полгода. (Маргарита вспыхнула, но ничего не ответила, а Азазелло продолжал.) Сегодня вечером, | 'Be so good as to accept this, then,' said Azazello, and, pulling a round little golden box from his pocket, he offered it to Margarita with the words: 'Hide it now, the passers-by are looking. It'll come in useful, Margarita Nikolaevna, you've aged a lot from grief in the last half-year.' Margarita flushed but said nothing, and Azazello went on: 'Tonight, at exactly half past nine, be so good as to take off |
| ровно в половину десятого, потрудитесь, раздевшись донага, натереть этой мазью лицо и все тело. Дальше делайте, что хотите, но не отходите от телефона. В десять я вам позвоню и все, что нужно, скажу. | all your clothes and rub your face and your whole body with this ointment. Then do whatever you like, only don't go far from the telephone. At ten I'll call you and tell you all you need to know. |
| Вам ни о чем не придется заботиться, вас доставят куда нужно, и вам не причинят никакого беспокойства. Понятно? | You won't have to worry about a thing, you'll be delivered where you need to go and won't be put to any trouble. Understood?' |
| Маргарита помолчала, потом ответила: | Margarita was silent for a moment, then replied: |
| - Понятно. Эта вещь из чистого золота, видно по тяжести. Ну что же, я прекрасно понимаю, что меня подкупают и тянут в какую-то темную историю, за которую я очень поплачусь. | 'Understood. This thing is pure gold, you can tell by the weight. So, then, I understand perfectly well that I'm being bribed and drawn into some shady story for which I'm going to pay dearly...' |
| - Это что же такое, - почти зашипел Азазелло, - вы опять? | 'What is all this?' Azazello almost hissed. 'You're at it again?' |
| - Нет, погодите! | 'No, wait!' |
| - Отдайте обратно крем. | 'Give me back the cream!' |
| Маргарита крепче зажала в руке коробку и продолжала: | Margarita clutched the box more tightly in her hand and said: |
| - Нет, погодите... Я знаю, на что иду. Но иду на все из-за него, потому что ни на что в мире больше надежды у меня нет. Но я хочу вам сказать, что, если вы меня погубите, вам будет стыдно! Да, стыдно! Я погибаю из-за любви! - и, стукнув себя в грудь, Маргарита глянула на солнце. | 'No, wait! ... I know what I'm getting into. But I'm getting into it on account of him, because I have no more hope for anything in this world. But I want to tell you that if you're going to ruin me, you'll be ashamed! Yes, ashamed! I'm perishing on account of love!' - and striking herself on the breast, Margarita glanced at the sun. |
| - Отдайте обратно, - в злобе закричал Азазелло, - отдайте обратно, и к черту все это. Пусть посылают Бегемота. | 'Give it back!' Azazello cried angrily. 'Give it back and devil take the whole thing. Let them send Behemoth!' |
| - О нет! - воскликнула Маргарита, поражая проходящих, - согласна на все, согласна проделать эту комедию с натиранием мазью, согласна идти к черту на куличики. Не отдам! | 'Oh, no!' exclaimed Margarita, shocking the passers-by. 'I agree to everything, I agree to perform this comedy of rubbing in the ointment, agree to go to the devil and beyond! I won't give it back!' |
| - Ба! - вдруг заорал Азазелло и, вылупив глаза на решетку сада, стал указывать куда-то пальцем. | 'Hah!' Azazello suddenly shouted and, goggling his eyes at the garden fence, began pointing off somewhere with his finger. |
| Маргарита повернулась туда, куда указывал Азазелло, но ничего особенного не обнаружила. Тогда она обернулась к Азазелло, желая получить объяснение этому нелепому "ба!", Но давать это | Margarita turned to where Azazello was pointing, but found nothing special there. Then she turned back to Azazello, wishing to get an explanation of this absurd 'Hah!' but there was no one to give an explanation: Margarita |
| объяснение было некому: таинственный собеседник Маргариты Николаевны исчез. | Nikolaevna's mysterious interlocutor had disappeared. |
| Маргарита быстро сунула руку в сумочку, куда перед этим криком спрятала коробочку, и убедилась, что она там. Тогда, ни о чем не размышляя, Маргарита торопливо побежала из Александровского сада вон. | Margarita quickly thrust her hand into her handbag, where she had put the box before this shouting, and made sure it was there. Then, without reflecting on anything, Margarita hurriedly ran out of the Alexandrovsky Garden. |
| Глава 20. Крем Азазелло | CHAPTER 20. Azazello's Cream |
| Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена. Липы и акации разрисовали землю в саду сложным узором пятен. Трехстворчатое окно в фонаре, открытое, но задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом. В спальне Маргариты Николаевны горели все огни и освещали полный беспорядок в комнате. | The moon in the clear evening sky hung full, visible through the maple branches. Lindens and acacias drew an intricate pattern of spots on the ground in the garden. The triple bay window, open but covered by a curtain, was lit with a furious electric light. In Margarita Nikolaevna's bedroom all the lamps were burning, illuminating the total disorder in the room. |
| На кровати на одеяле лежали сорочки, чулки и белье, скомканное же белье валялось просто на полу рядом с раздавленной в волнении коробкой папирос. Туфли стояли на ночном столике рядом с недопитой чашкой кофе и пепельницей, в которой дымил окурок, на спинке стула висело черное вечернее платье. В комнате пахло духами, кроме того, в нее доносился откуда-то запах раскаленного утюга. | On the blanket on the bed lay shifts, stockings and underwear. Crumpled underwear was also simply lying about on the floor next to a box of cigarettes crushed in the excitement. Shoes stood on the night table next to an unfinished cup of coffee and an ashtray in which a butt was smoking. A black evening dress hung over the back of a chair. The room smelled of perfume. Besides that, the smell of a red-hot iron was coming from somewhere. |
| Маргарита Николаевна сидела перед трюмо в одном купальном халате, наброшенном на голое тело, и в замшевых черных туфлях. Золотой браслет с часиками лежал перед Маргаритой Николаевной рядом с коробочкой, полученной от Азазелло, и Маргарита не сводила глаз с циферблата. | Margarita Nikolaevna sat in front of the pier-glass, with just a bathrobe thrown over her naked body, and in black suede shoes. A gold bracelet with a watch lay in front of Margarita Nikolaevna, beside the box she had received from Azazello, and Margarita did not take her eyes from its face. |
| Временами ей начинало казаться, что часы сломались и стрелки не движутся. Но они двигались, хотя и очень медленно, как будто прилипая, и наконец <длинная стрелка упала на двадцать девятую минуту десятого>. Сердце Маргариты страшно стукнуло, так что она не смогла даже сразу взяться за коробочку. Справившись с | At times it began to seem to her that the watch was broken and the hands were not moving. But they were moving, though very slowly, as if sucking, and at last the big hand fell on the twenty-ninth minute past nine. Margarita's heart gave a terrible thump, so that she could not even take hold of the box right away. Having mastered herself, Margarita opened it |
| собою, Маргарита открыла ее и увидела в коробочке жирный желтоватый крем. Ей показалось, что он пахнет болотной тиной. Кончиком пальца Маргарита выложила небольшой мазочек крема на ладонь, причем сильнее запахло болотными травами и лесом, и затем ладонью начала втирать крем в лоб и щеки. | and saw in the box a rich, yellowish cream. It seemed to her that it smelted of swamp slime. With the dp of her finger, Margarita put a small dab of the cream on her palm, the smell of swamp grass and forest grew stronger, and then she began rubbing the cream into her forehead and cheeks with her palm. |
| Крем легко мазался и, как показалось Маргарите, тут же испарялся. Сделав несколько втираний, Маргарита глянула в зеркало и уронила коробочку прямо на стекло часов, от чего оно покрылось трещинами. Маргарита закрыла глаза, потом глянула еще раз и бурно расхохоталась. | The cream spread easily and, as it seemed to Margarita, evaporated at once. Having rubbed several times, Margarita glanced into the mirror and dropped the box right on her watch crystal, which became covered with cracks. Margarita closed her eyes, then glanced once again and burst into stormy laughter. |
| Ощипанные по краям в ниточку пинцетом брови сгустились и черными ровными дугами легли над зазеленевшими глазами. Тонкая вертикальная морщинка, | Her eyebrows, plucked to a thread with tweezers, thickened and lay in even black arches over her greening eyes. The thin vertical crease |
| перерезавшая переносицу, появившаяся тогда, в октябре, когда пропал мастер, бесследно исчезла. Исчезли и желтенькие тени у висков, и две чуть заметные сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел и чист, а парикмахерская завивка волос развилась. | cutting the bridge of her nose, which had appeared back then, in October, when the master vanished, disappeared without a trace. So did the yellowish shadows at her temples and the two barely noticeable little webs of wrinkles at the outer corners of her eyes. The skin of her cheeks filled out with an even pink colour, her forehead became white and clear, and the hairdresser's waves in her hair came undone. |
| На тридцатилетнюю Маргариту из зеркала глядела от природы кудрявая черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая, скалящая зубы. | From the mirror a naturally curly, black-haired woman of about twenty was looking at the thirty-year-old Margarita, baring her teeth and shaking with laughter. |
| Нахохотавшись, Маргарита выскочила из халата одним прыжком и широко зачерпнула легкий жирный крем и сильными мазками начала втирать его в кожу тела. Оно сейчас же порозовело и загорелось. Затем мгновенно, как будто из мозга выхватили иголку, утих висок, нывший весь вечер после свидания в Александровском саду, мускулы рук и ног окрепли, а затем тело Маргариты потеряло вес. | Having laughed her fill, Margarita jumped out of her bathrobe with a single leap, dipped freely into the light, rich cream, and with vigorous strokes began rubbing it into the skin of her body. It at once turned pink and ringly. That instant, as if a needle had been snatched from her brain, the ache she had felt in her temple all evening after the meeting in the Alexandrovsky Garden subsided, her leg and arm muscles grew stronger, and then Margarita's body became weightless. |
| Она подпрыгнула и повисла в воздухе невысоко над ковром, потом ее медленно потянуло вниз, и она опустилась. | She sprang up and hung in the air just above the rug, then was slowly pulled down and descended. |
| - Ай да крем! Ай да крем! - закричала Маргарита, бросаясь в кресло. | 'What a cream! What a cream!' cried Margarita, throwing herself into an armchair. |
| Втирания изменили ее не только внешне. Теперь в ней во всей, в каждой частице тела, вскипала радость, которую она ощутила, как пузырьки, колющие все ее тело. Маргарита ощутила себя свободной, свободной от всего. Кроме того, она поняла со всей ясностью, что именно случилось то, о чем еще утром говорило предчувствие, и что она покидает особняк и прежнюю свою жизнь навсегда. Но от этой прежней жизни все же откололась одна мысль о том, что нужно исполнить только один последний долг перед началом чего-то нового, необыкновенного, тянущего ее наверх, в воздух. И она, как была нагая, из спальни, то и дело взлетая на воздух, перебежала в кабинет мужа и, осветив его, кинулась к письменному столу. На вырванном из блокнота листе она без помарок быстро и крупно карандашом написала записку: | The rubbings changed her not only externally. Now joy was boiling up in her, in all of her, in every particle of her body, which felt to her like bubbles prickling her body all over. Margarita felt herself free, free of everything. Besides, she understood with perfect clarity that what was happening was precisely what her presentiment had been telling her in the morning, and that she was leaving her house and her former life for ever. But, even so, a thought split off from this former life about the need of fulfilling just one last duty before the start of something new, extraordinary, which was pulling her upwards into the air. And, naked as she was, she ran from her bedroom, flying up in the air time and again, to her husband's study, and, turning on the light, rushed to the desk. On a page torn from a notebook, she pencilled a note quickly and in big letters, without any corrections: |
| "Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня. Мне пора. Прощай. Маргарита". | ‘Forgive me and forget me as soon as possible. I am leaving you for ever. Do not look for me, it is useless. I have become a witch from the grief and calamities that have struck me. It's time for me to go. Farewell. Margarita’. |
| С совершенно облегченной душой Маргарита прилетела в спальню, и следом за нею туда же вбежала Наташа, нагруженная вещами. И тотчас все эти вещи, деревянные плечики с платьем, кружевные платки, синие шелковые туфли на распялках и поясок - все это посыпалось на пол, и Наташа всплеснула освободившимися руками. | With a completely unburdened soul, Margarita came flying into the bedroom, and after her ran Natasha, loaded down with things. At once all these things - a wooden hanger with a dress, lace shawls, dark blue satin shoes on shoe-trees and a belt - all of it spilled on the floor, and Natasha clasped her freed hands. |
| - Что, хороша? - громко крикнула охрипшим голосом Маргарита Николаевна. | 'What, nice?' Margarita Nikolaevna cried loudly in a hoarse voice. |
| - Как же это? - шептала Наташа, пятясь, -как вы это делаете, Маргарита Николаевна? | 'How can it be?' Natasha whispered, backing away. 'How did you do it, Margarita Nikolaevna.' |
| - Это крем! Крем, крем, - ответила Маргарита, указывая на сверкающую золотую коробку и поворачиваясь перед зеркалом. | 'It's the cream! The cream, the cream!' answered Margarita, pointing to the glittering golden box and turning around in front of the mirror. |
| Наташа, забыв про валяющееся на полу мятое платье, подбежала к трюмо и | Natasha, forgetting the wrinkled dress lying on the die floor, ran up to the pier-glass and fixed |
| жадными, загоревшимися глазами уставилась на остаток мази. Губы ее что-то шептали. Она опять повернулась к Маргарите и проговорила с каким-то благоговением: | her greedy, lit-up eyes on the remainder of the cream. Her lips were whispering something. She again turned to Margarita and said with a sort of awe: |
| - Кожа-то! Кожа, а? Маргарита Николаевна, ведь ваша кожа светится. - Но тут она опомнилась, подбежала к платью, подняла и стала отряхивать его. | 'And, oh, the skin! The skin! Margarita Nikolaevna, your skin is glowing!' But she came to her senses, ran to the dress, picked it up and began shaking it out. |
| - Бросьте! Бросьте! - кричала ей Маргарита, - к черту его, все бросьте! Впрочем, нет, берите его себе на память. Говорю, берите на память. Все забирайте, что есть в комнате. | 'Leave it! Leave it!' Margarita shouted to her. 'Devil take it! Leave it all! Or, no, keep it as a souvenir. As a souvenir, I tell you. Take everything in the room!' |
| Как будто ополоумев, неподвижная Наташа некоторое время смотрела на Маргариту, потом повисла у нее на шее, целуя и крича: | As if half-witted, the motionless Natasha looked at Margarita for some time, then hung on her neck, kissing her and crying out: |
| - Атласная! Светится! Атласная! А брови-то, брови! | 'Satin! Glowing! Satin! And the eyebrows, the eyebrows!' |
| - Берите все тряпки, берите духи и волоките к себе в сундук, прячьте, -кричала Маргарита, - но драгоценностей не берите, а то вас в краже обвинят. | 'Take all these rags, take the perfume, drag it to your trunk, hide it,' cried Margarita, 'but don't take any valuables, they'll accuse you of stealing.' |
| Наташа сгребла в узел, что ей попало под руку, платья, туфли, чулки и белье, и побежала вон из спальни. | Natasha grabbed and bundled up whatever came to her hand - dresses, shoes, stockings, underwear - and ran out of the bedroom. |
| В это время откуда-то с другой стороны переулка, из открытого окна, вырвался и полетел громовой виртуозный вальс и послышалось пыхтение подъехавшей к воротам машины. | Just then from somewhere at the other end of the lane a thundering, virtuoso waltz burst and flew out an open window, and the chugging of a car driving up to the gate was heard. |
| - Сейчас позвонит Азазелло! - воскликнула Маргарита, слушая сыплющийся в переулке вальс, - он позвонит! А иностранец безопасен. Да, теперь я понимаю, что он безопасен! | 'Azazello will call now!' exclaimed Margarita, listening to the waltz spilling into the lane. 'He'll call! And the foreigner's not dangerous, yes, I understand now that he's not dangerous!' |
| Машина зашумела, удаляясь от ворот. Стукнула калитка, и на плитках дорожки послышались шаги. | There was the noise of a car driving away from the front gate. The garden gate banged, and steps were heard on the tiles of the path. |
| "Это Николай Иванович, по шагам узнаю, -подумала Маргарита, - надо будет сделать на прощание что-то очень смешное и интересное". | 'It's Nikolai Ivanovich, I recognize his footsteps,' thought Margarita. 'I must do something funny and interesting in farewell.' |
| Маргарита рванула штору в сторону и села на подоконник боком, охватив колено | Margarita tore the curtain open and sat sideways on the window-sill, her arms around |
| руками. Лунный свет лизнул ее с правого бока. Маргарита подняла голову к луне и сделала задумчивое и поэтическое лицо. Шаги стукнули еще раза два и затем внезапно стихли. Еще полюбовавшись на луну, вздохнув для приличия, Маргарита повернула голову в сад и действительно увидела Николая Ивановича, проживающего в нижнем этаже этого самого особняка. Луна ярко заливала Николая Ивановича. Он сидел на скамейке, и по всему было видно, что он опустился на нее внезапно. Пенсне на его лице как-то перекосилось, а свой портфель он сжимал в руках. | her knees. Moonlight licked her from the right side. Margarita raised her head towards the moon and made a pensive and poetic face. The steps tapped twice more, and then suddenly -silence. After admiring the moon a little longer, sighing for the sake of propriety, Margarita turned her head to the garden and indeed saw Nikolai Ivanovich, who lived on the bottom floor of the same house. Moonlight poured down brightly on Nikolai Ivanovich. He was sitting on a bench, and there was every indication that he had sunk on to it suddenly. The pince-nez on his face was somehow askew, and he was clutching his briefcase in his hands. |
| - А, здравствуйте, Николай Иванович! -грустным голосом сказала Маргарита, -добрый вечер! Вы из заседания? | 'Ah, hello, Nikolai Ivanovich,' Margarita said in a melancholy voice. 'Good evening! Coming back from a meeting?' |
| Николай Иванович ничего не ответил на это. | Nikolai Ivanovich made no reply to that. |
| - А я, - продолжала Маргарита, побольше высовываясь в сад, - сижу одна, как видите, скучаю, гляжу на луну и слушаю вальс. | 'And I,' Margarita went on, leaning further out into the garden, 'am sitting alone, as you see, bored, looking at the moon and listening to the waltz . . .' |
| Левою рукою Маргарита провела по виску, поправляя прядь волос, потом сказала сердито: | Margarita passed her left hand over her temple, straightening a strand of hair, then said crossly: |
| - Это невежливо, Николай Иванович! Все-таки я дама, в конце концов! Ведь это хамство не отвечать, когда с вами разговаривают! | That is impolite, Nikolai Ivanovich! I'm still a woman after all! It's boorish not to reply when someone is talking to you.' |
| Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке, до последнего волоска в светлой бородке клинышком, вдруг усмехнулся дикой усмешкой, поднялся со скамейки и, очевидно, не помня себя от смущения, вместо того, чтобы снять шляпу, махнул портфелем в сторону и ноги согнул, как будто собирался пуститься вприсядку. | Nikolai Ivanovich, visible in me moonlight to the last button on his grey waistcoat, to the last hair of his blond, wedge-shaped beard, suddenly smiled a wild smile, rose from the bench, and, apparently beside himself with embarrassment, instead of taking off his hat, waved his briefcase to the side and bent his knees as if about to break into a squatting dance. |
| - Ах, какой вы скучный тип, Николай Иванович, - продолжала Маргарита, -вообще вы все мне так надоели, что я выразить вам этого не могу, и так я счастлива, что с вами расстаюсь! Ну вас к чертовой матери! | 'Ah, what a boring type you are, Nikolai Ivanovich!' Margarita went on. 'Generally, I'm so sick of you all that I can't even tell you, and I'm so happy to be parting with you! Well, go to the devil's dam!' |
| В это время за спиною Маргариты в спальне грянул телефон. Маргарита сорвалась с подоконника и, забыв про Николая Ивановича, схватила трубку. | Just then, behind Margarita's back in the bedroom, the telephone exploded. Margarita tore from the window-sill and, forgetting Nikolai Ivanovich, snatched the receiver. |
| - Говорит Азазелло, - сказали в трубке. | 'Azazello speaking,' came from the receiver. |
| - Милый, милый Азазелло! - вскричала Маргарита. | 'Dear, dear Azazello!' cried Margarita. |
| - Пора! Вылетайте, - заговорил Азазелло в трубке, и по тону его было слышно, что ему приятен искренний, радостный порыв Маргариты, - когда будете пролетать над воротами, крикните: "Невидима!" Потом полетайте над городом, чтобы попривыкнуть, а затем на юг, вон из города, и прямо на реку. Вас ждут! | 'It's time. Take off,' Azazello spoke into the receiver, and it could be heard in his tone that he liked Margarita's sincere and joyful impulse. 'When you fly over the gate, shout "Invisible!" Then fly over the city a little, to get used to it, and after that head south, out of the city, and straight for the river. You're expected!' |
| Маргарита повесила трубку, и тут в соседней комнате что-то деревянно заковыляло и стало биться в дверь. Маргарита распахнула ее, и половая щетка, щетиной вверх, танцуя, влетела в спальню. Концом своим она выбивала дробь на полу, лягалась и рвалась в окно. Маргарита взвизгнула от восторга и вскочила на щетку верхом. Тут только у наездницы мелькнула мысль о том, что она в этой суматохе забыла одеться. Она галопом подскочила к кровати и схватила первое попавшееся, какую-то голубую сорочку. Взмахнув ею, как штандартом, она вылетела в окно. И вальс над садом ударил сильнее. | Margarita hung up, and here something in the next room hobbled woodenly and started beating on the door. Margarita flung it open and a sweeping broom, bristles up, flew dancing into the bedroom. It drummed on the floor with its end, kicking and straining towards the window. Margarita squealed with delight and jumped astride the broom. Only now did the thought flash in the rider that amidst all this fracas she had forgotten to get dressed. She galloped over to the bed and grabbed the first thing she found, some light blue shift. Waving it like a banner, she flew out the window. And the waltz over the garden struck up louder. |
| С окошка Маргарита скользнула вниз и увидела Николая Ивановича на скамейке. Тот как бы застыл на ней и в полном ошеломлении прислушивался к крикам и грохоту, доносящимся из освещенной спальни верхних жильцов. | From the window Margarita slipped down and saw Nikolai Ivanovich on the bench. He seemed to have frozen to it and listened completely dumbfounded to the shouting and crashing coming from the lighted bedroom of the upstairs tenants. |
| - Прощайте, Николай Иванович! -закричала Маргарита, приплясывая перед Николаем Ивановичем. | 'Farewell, Nikolai Ivanovich!' cried Margarita, capering in front of Nikolai Ivanovich. |
| Тот охнул и пополз по скамейке, перебирая по ней руками и сбив наземь свой портфель. | He gasped and crawled along the bench, pawing it with his hands and knocking down his briefcase. |
| - Прощайте навсегда! Я улетаю, - кричала Маргарита, заглушая вальс. Тут она сообразила, что рубашка ей ни к чему не нужна, и, зловеще захохотав, накрыла ею | 'Farewell for ever! I'm flying away!' Margarita shouted above the waltz. Here she realized that she did not need any shift, and with a sinister guffaw threw it over Nikolai Ivanovich's head. |
| голову Николая Ивановича. Ослепленный Николай Иванович грохнулся со скамейки на кирпичи дорожки. | The blinded Nikolai Ivanovich crashed from the bench on to the bricks of the path. |
| Маргарита обернулась, чтобы в последний раз глянуть на особняк, где так долго она мучилась, и увидела в пылающем окне искаженное от изумления лицо Наташи. | Margarita turned to take a last look at the house where she had suffered for so long, and saw in the blazing window Natasha's face distorted with amazement. |
| - Прощай, Наташа! - прокричала Маргарита и вздернула щетку, - невидима, невидима, - еще громче крикнула она и между ветвями клена, хлестнувшими ее по лицу, перелетев ворота, вылетела в переулок. И вслед ей полетел совершенно обезумевший вальс. | 'Farewell, Natasha!' Margarita cried and reared up on the broom. 'Invisible! Invisible!' she cried still louder, and, flying over the front gates, between the maple branches, which lashed at her face, she flew out into the lane. And after her flew the completely insane waltz. |
| Глава 21. Полет | CHAPTER 21. Flight |
| Невидима и свободна! Невидима и свободна! Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом. Этот заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок с покосившейся дверью нефтелавки, где кружками продают керосин и жидкость от паразитов во флаконах, она перерезала в одно мгновение и тут усвоила, что, даже будучи совершенно свободной и невидимой, все же и в наслаждении нужно быть хоть немного благоразумной. Только каким-то чудом затормозившись, она не разбилась насмерть о старый покосившийся фонарь на углу. Увернувшись от него, Маргарита покрепче сжала щетку и полетела помедленнее, вглядываясь в электрические провода и вывески, висящие поперек тротуара. | Invisible and free! Invisible and free! . .. After flying down her own lane, Margarita got into another that crossed the first at right angles. This patched up, darned, crooked and long lane, with the lopsided door of a kerosene shop where they sold paraffin by the cup and liquid against parasites in flacons, she cut across in an instant, and here she realized that, even while completely free and invisible, she still had to be at least somewhat reasonable in her pleasure. Having slowed down only by some miracle, she just missed smashing herself to death against an old lopsided street light at the corner. Dodging it, Margarita clutched the broom tighter and flew more slowly, studying the electric wires and the street signs hanging across the sidewalk. |
| Третий переулок вел прямо к Арбату. Здесь Маргарита совершенно освоилась с управлением щеткой, поняла, что та слушается малейшего прикосновения рук или ног и что, летя над городом, нужно быть очень внимательной и не очень буйствовать. Кроме того, совершенно ясно стало уже в переулке, что прохожие летунью не видят. Никто не задирал головы, не кричал "Гляди, гляди!", не | The third lane led straight to the Arbat. Here Margarita became fully accustomed to controlling the broom, realized that it obeyed the slightest touch of her hands and legs, and that, flying over the city, she had to be very attentive and not act up too much. Besides, in the lane it had already become abundantly clear that passers-by did not see the lady flier. No one threw his head back, shouted 'Look! look!' or dashed aside, no one shrieked, |
| шарахался в сторону, не визжал и не падал в обморок, диким смехом не хохотал. | swooned or guffawed with wild laughter. |
| Маргарита летела беззвучно, очень медленно и невысоко, примерно на уровне второго этажа. Но и при медленном лете, у самого выхода на ослепительно освещенный Арбат, она немного промахнулась и плечом ударилась о какой-то освещенный диск, на котором была нарисована стрела. Это рассердило Маргариту. Она осадила послушную щетку, отлетела в сторону, а потом, бросившись на диск внезапно, концом щетки разбила его вдребезги. Посыпались с грохотом осколки, прохожие шарахнулись, где-то засвистели, а Маргарита, совершив этот ненужный поступок, расхохоталась. | Margarita flew noiselessly, very slowly, and not high up, approximately on second-floor level. But even with this slow flying, just at the entrance to the dazzlingly lit Arbat she misjudged slightly and struck her shoulder against some illuminated disc with an arrow on it. This angered Margarita. She reined in the obedient broom, flew a little aside, and then, suddenly hurling herself at the disc with the butt of the broom, smashed it to smithereens. Bits of glass rained down with a crash, passers-by shied away, a whistle came from somewhere, and Margarita, having accomplished this unnecessary act, burst out laughing. |
| "На Арбате надо быть еще поосторожнее, -подумала Маргарита, - тут столько напутано всего, что и не разберешься". Она принялась нырять между проводами. Под Маргаритой плыли крыши троллейбусов, автобусов и легковых машин, а по тротуарам, как казалось сверху Маргарите, плыли реки кепок. От этих рек отделялись ручейки и вливались в огненные пасти ночных магазинов. | 'On the Arbat I must be more careful,' thought Margarita, 'everything's in such a snarl here, you can't figure it out.' She began dodging between the wires. Beneath Margarita floated the roofs of buses, trams and cars, and along the sidewalks, as it seemed to Margarita from above, floated rivers of caps. From these rivers little streams branched off and flowed into the flaming maws of night-time shops. |
| "Э, какое месиво! - сердито подумала Маргарита, - тут повернуться нельзя". | 'Eh, what a mess!' Margarita thought angrily. 'You can't even turn around here.' |
| Она пересекла Арбат, поднялась повыше, к четвертым этажам, и мимо ослепительно сияющих трубок на угловом здании театра проплыла в узкий переулок с высокими домами. Все окна были открыты, и всюду слышалась в окнах радиомузыка. Из любопытства Маргарита заглянула в одно из них. Увидела кухню. Два примуса ревели на плите, возле них стояли две женщины с ложками в руках и переругивались. | She crossed the Arbat, rose higher, to fourth-floor level, and, past the dazzlingly bright tubes on the theatre building at the corner, floated into a narrow lane with tall buildings. All the windows in them were open, and everywhere radio music came from the windows. Out of curiosity, Margarita peeked into one of them. She saw a kitchen. Two primuses were roaring on the range, and next to them stood two women with spoons in their hands, squabbling. |
| - Свет надо тушить за собой в уборной, вот что я вам скажу, Пелагея Петровна, -говорила та женщина, перед которой была кастрюля с какой-то снедью, от которой валил пар, - а то мы на выселение на вас подадим! | 'You should turn the toilet light off after you, that's what I'm telling you, Pelageya Petrovna,' said the woman before whom there was a pot with some sort of eatables steaming in it, 'or else we'll apply to have you evicted.' |
| - Сами вы хороши, - отвечала другая. | ‘You're a good one yourself,' the other woman |
| answered. | |
| - Обе вы хороши, - звучно сказала Маргарита, переваливаясь через подоконник в кухню. Обе ссорящиеся повернулись на голос и замерли с грязными ложками в руках. Маргарита осторожно протянула руку между ними, повернула краны в обоих примусах и потушила их. Женщины охнули и открыли рты. Но Маргарита уже соскучилась в кухне и вылетела в переулок. | 'You're both good ones,' Margarita said loudly, clambering over the window-sill into the kitchen. The two quarrelling women turned towards the voice and froze with their dirty spoons in their hands. Margarita carefully reached out between them, turned the knobs of both primuses, and extinguished them. The women gasped and opened their mouths. But Margarita was already bored with the kitchen and flew out into the lane. |
| В конце его ее внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного, видимо, только что построенного дома. Маргарита пошла вниз и, приземлившись, увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над дверьми золотом выведена надпись: "Дом Драмлита". | Her attention was attracted by the magnificent hulk of an eight-storeyed, obviously just-constructed building at the end of it. Margarita dropped down and, alighting, saw that the facade of the building was covered in black marble, that the doors were wide, that behind their glass could be glimpsed a doorman's buttons and peaked cap with gold braid, and that over the door there was a gold inscription: 'Dramlit House'. |
| Маргарита щурилась на надпись, соображая, что бы могло означать слово "Драмлит". Взяв щетку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув дверью удивленного швейцара, и увидела рядом с лифтом на стене черную громадную доску, а на ней выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов. Венчающая список надпись "Дом драматурга и литератора" заставила Маргариту испустить хищный задушенный вопль. Поднявшись в воздух повыше, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский... | Margarita squinted at the inscription, trying to figure out what the word 'Dramlit' might mean. Taking her broom under her arm, Margarita walked into the lobby, shoving the surprised doorman with the door, and saw on the wall beside the elevator a huge black board and on it, written in white letters, apartment numbers and tenants' names. The heading 'House of Dramatists and Literary Workers' above the list provoked a suppressed predatory scream in Margarita. Rising in the air, she greedily began to read the last names: Khustov, Dvubratsky, Quant, Beskudnikov, Latunsky .. |
| - Латунский! - завизжала Маргарита. -Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера. | 'Latunsky!' shrieked Margarita. 'Latunsky! Why, he's the one ..'. he's the one who ruined the master!' |
| Швейцар у дверей, выкатив глаза и даже подпрыгивая от удивления, глядел на черную доску, стараясь понять такое чудо: почему это завизжал внезапно список жильцов. | The doorman at the entrance, even hopping with astonishment, his eyes rolled out, gazed at the black board, trying to understand the marvel: why was the list of tenants suddenly shrieking? |
| А Маргарита в это время уже поднималась стремительно вверх по лестнице, повторяя в каком-то упоении: | But by that time Margarita was already going impetuously up the stairs, repeating in some sort of rapture: |
| - Латунский - восемьдесят четыре! Латунский - восемьдесят четыре... | 'Latunsky eighty-four . .. Latunsky eighty-four ...' |
| Вот налево - 82, направо - 83, еще выше, налево - 84. Здесь. Вот и карточка - "О. Латунский". | Here to the left - 82, to the right - 85, further up, to the left - 84! Here! And the name plate -'O. Latunsky'. |
| Маргарита соскочила со щетки, и разгоряченные ее подошвы приятно охладила каменная площадка. Маргарита позвонила раз, другой. Но никто не открывал. Маргарита стала посильнее жать кнопку и сама слышала трезвон, который поднялся в квартире Латунского. Да, по гроб жизни должен быть благодарен покойному Берлиозу обитатель квартиры N 84 в восьмом этаже за то, что председатель МАССОЛИТа попал под трамвай, и за то, что траурное заседание назначили как раз на этот вечер. Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу! | Margarita jumped off the broom, and her hot soles felt the pleasant coolness of the stone landing. Margarita rang once, twice. But no one opened. Margarita began to push the button harder and could hear the jangling it set off in Latunsky's apartment. Yes, to his dying day the inhabitant of apartment no. 84 on the eighth floor should be grateful to the late Berlioz, chairman of Massolit, for having fallen under a tram-car, and that the memorial gathering had been appointed precisely for that evening. The critic Latunsky was born under a lucky star - it saved him from meeting Margarita, who that Friday became a witch. |
| Никто не открывал. Тогда во весь мах Маргарита понеслась вниз, отсчитывая этажи, долетела донизу, вырвалась на улицу и, глядя вверх, отсчитала и проверила этажи снаружи, соображая, какие именно окна квартиры Латунского. Несомненно, что это были пять темных окон на углу здания, в восьмом этаже. Уверившись в этом, Маргарита поднялась в воздухе и через несколько секунд сквозь открытое окно входила в неосвещенную комнату, в которой серебрилась только узенькая дорожка от луны. По ней пробежала Маргарита, нашарила выключатель. | No one opened the door. Then Margarita raced down at full swing, counting the floors, reached the bottom, burst out the door and, looking up, counted and checked the floors from outside, guessing which precisely were the windows of Latunsky's apartment. Undoubtedly they were the five dark windows at the corner of the building on the eighth floor. Convinced of it, Margarita rose into the air and in a few seconds was stepping through an open window into an unlit room, where only a narrow path from the moon shone silver. Margarita ran down it, felt for the switch. |
| Через минуту вся квартира была освещена. Щетка стояла в углу. Удостоверившись, что дома никого нету, Маргарита открыла дверь на лестницу и проверила, тут ли карточка. Карточка была на месте, Маргарита попала туда, куда нужно было. | A moment later the whole apartment was lit up. The broom stood in a corner. After making sure that no one was home, Margarita opened the door to the stairs and checked whether the name plate was there. The name plate was in place. Margarita was where she wanted to be. |
| Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер, и до сих пор с благоговением произносит имя Берлиоза. Совершенно неизвестно, какою темной и гнусной уголовщиной ознаменовался бы | Yes, they say that to this day the critic Latunsky rums pale remembering that terrible evening, and to this day he utters the name of Berlioz with veneration. It is totally unknown what dark and vile criminal job would have marked this evening - returning from the |
| этот вечер, - по возвращении из кухни Маргариты в руках у нее оказался тяжелый молоток. | kitchen, Margarita had a heavy hammer in her hands. |
| Нагая и невидимая летунья сдерживала и уговаривала себя, руки ее тряслись от нетерпения. Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой. Исступленно кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши на нем провалились, костяные накладки летели во все стороны. Инструмент гудел, выл, хрипел, звенел. Со звуком револьверного выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полированная дека. Тяжело дыша, Маргарита рвала и мяла молотком струны. Наконец, уставши, отвалилась, бухнулась в кресло, чтобы отдышаться. | Naked and invisible, the lady flier tried to control and talk sense into herself; her hands trembled with impatience. Taking careful aim, Margarita struck at the keys of the grand piano, and a first plaintive wail passed all through the apartment. Becker's drawing-room instrument, not guilty of anything, cried out frenziedly. Its keys caved in, ivory veneer flew in all directions. The instrument howled, wailed, rasped and jangled. With the noise of a pistol shot, the polished upper soundboard split under a hammer blow. Breathing hard, Margarita tore and mangled the strings with the hammer. Finally getting tired, she left off and flopped into an armchair to catch her breath. |
| В ванной страшно гудела вода и в кухне тоже. "Кажется, уже полилось на пол", -подумала Маргарита и добавила вслух: | Water was roaring terribly in the bathroom, and in the kitchen as well. 'Seems it's already overflowing on the floor . ..' Margarita thought, and added aloud: |
| - Однако рассиживаться нечего. | 'No point sitting around, however.' |
| Из кухни в коридор уже бежал поток. Шлепая босыми ногами в воде, Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола. Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же кабинете, бросилась в спальню. Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него костюм критика и утопила его в ванне. Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне. | The stream was already running from the kitchen into the corridor. Splashing barefoot through the water, Margarita carried buckets of water from the kitchen to the critic's study and emptied them into his desk drawers. Then, after smashing the door of the bookcase in the same study with her hammer, she rushed to the bedroom. Shattering the mirror on the wardrobe, she took out the critic's dress suit and drowned it in the tub. A large bottle of ink, picked up in the study, she poured over the luxuriously plumped-up double bed. |
| Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение, но при этом ей все время казалось, что результаты получаются какие-то мизерные. Поэтому она стала делать что попало. Она била вазоны с фикусами в той комнате, где был рояль. Не докончив этого, возвращалась в спальню и кухонным ножом резала простыни, била застекленные фотографии. Усталости она не чувствовала, и только пот тек по ней ручьями. | The devastation she wrought afforded her a burning pleasure, and yet it seemed to her all the while that the results came out somehow meagre. Therefore she started doing whatever came along. She smashed pots of ficus in the room with the grand piano. Before finishing that, she went back to the bedroom, slashed the sheets with a kitchen knife, and broke the glass on the framed photographs. She felt no fatigue, only the sweat poured from her in streams. |
| В это время в квартире N 82, под квартирой Латунского, домработница драматурга Кванта пила чай в кухне, недоумевая по поводу того, что сверху доносится какой-то грохот, беготня и звон. Подняв голову к потолку, она вдруг увидела, что он на глазах у нее меняет свой белый цвет на какой-то мертвенно-синеватый. Пятно расширялось на глазах, и вдруг на нем взбухли капли. Минуты две сидела домработница, дивясь такому явлению, пока, наконец, из потолка не пошел настоящий дождь и не застучал по полу. Тут она вскочила, подставила под струи таз, что нисколько не помогло, так как дождь расширился и стал заливать и газовую плиту, и стол с посудой. Тогда, вскрикнув, домработница Кванта побежала из квартиры на лестницу, и тотчас же в квартире Латунского начались звонки. | Just then, in apartment no. 82, below Latunsky's apartment, the housekeeper of the dramatist Quant was having tea in the kitchen, perplexed by the clatter, running and jangling coming from above. Raising her head towards the ceiling, she suddenly saw it changing colour before her eyes from white to some deathly blue. The spot was widening right in front of her and drops suddenly swelled out on it. For about two minutes the housekeeper sat marvelling at this phenomenon, until finally a real rain began to fall from the ceiling, drumming on the floor. Here she jumped up, put a bowl under the stream, which did not help at all, because the rain expanded and began pouring down on the gas stove and the table with dishes. Then, crying out. Quant's housekeeper ran from the apartment to the stairs and at once the bell started ringing in Latunsky's apartment. |
| - Ну, зазвонили, пора собираться, - сказала Маргарита. Она села на щетку, прислушиваясь к тому, как женский голос кричит в скважину двери: | ‘Well, they're ringing . .. Time to be off,' said Margarita. She sat on the broom, listening to the female voice shouting through the keyhole: |
| - Откройте, откройте! Дуся, открой! У вас, что ли, вода течет? Нас залило. | 'Open up, open up! Dusya, open the door! Is your water overflowing, or what? We're being flooded!' |
| Маргарита поднялась на метр вверх и ударила по люстре. Две лампочки разорвало, и во все стороны полетели подвески. Крики в скважине прекратились, на лестнице послышался топот. Маргарита выплыла в окно, оказалась снаружи окна, размахнулась несильно и | Margarita rose up about a metre and hit the chandelier. Two bulbs popped and pendants flew in all directions. The shouting through the keyhole stopped, stomping was heard on the stairs. Margarita floated through the window, found herself outside it, swung lightly and |
| молотком ударила в стекло. Оно всхлипнуло, и по облицованной мрамором стене каскадом побежали вниз осколки. Маргарита поехала к следующему окну. Далеко внизу забегали люди по тротуару, из двух стоявших у подъезда машин одна загудела и отъехала. Покончив с окнами Латунского, Маргарита поплыла к соседней квартире. Удары стали чаще, переулок наполнился звоном и грохотом. Из первого подъезда выбежал швейцар, поглядел вверх, немного поколебался, очевидно, не сообразив сразу, что ему предпринять, | hit the glass with the hammer. The pane sobbed, and splinters went cascading down the marblefaced wall. Margarita flew to the next window. Far below, people began running about on the sidewalk, one of the two cars parked by the entrance honked and drove off. Having finished with Latunsky's windows, Margarita floated to the neighbour's apartment. The blows became more frequent, the lane was filled with crashing and jingling. The doorman ran out of the main entrance, looked up, hesitated a moment, evidently not grasping at first what he ought to undertake, put the whistle to his lips, and started whistling furiously. To the sound of this whistle, |
| всунул в рот свисток и бешено засвистел. С особым азартом под этот свист рассадив последнее стекло в восьмом этаже, Маргарита спустилась к седьмому и начала крушить стекла в нем. | Margarita, with particular passion, demolished the last window on the eighth floor, dropped down to the seventh, and started smashing the windows there. |
| Измученный долгим бездельем за зеркальными дверями подъезда, швейцар вкладывал в свист всю душу, причем точно следовал за Маргаритой, как бы аккомпанируя ей. В паузах, когда она перелетала от окна к окну, он набирал духу, а при каждом ударе Маргариты, надув щеки, заливался, буравя ночной воздух до самого неба. | Weary of his prolonged idleness behind the glass doors of the entrance, the doorman put his whole soul into his whistling, following Margarita precisely as if he were her accompanist. In the pauses as she flew from window to window, he would draw his breath, and at each of Margarita's strokes, he would puff out his cheeks and dissolve in whistling, drilling the night air right up to the sky. |
| Его усилия, в соединении с усилиями разъяренной Маргариты, дали большие результаты. В доме шла паника. Целые еще стекла распахивались, в них появлялись головы людей и тотчас же прятались, открытые же окна, наоборот, закрывались. В противоположных домах в окнах на освещенном фоне возникали темные силуэты людей, старавшихся понять, почему без всякой причины лопаются стекла в новом здании Драмлита. | His efforts, combined with the efforts of the infuriated Margarita, yielded great results. There was panic in the house. Those windows left intact were flung open, people's heads appeared in them and hid at once, while the open windows, on the contrary, were being closed. In the buildings across the street, against the lighted background of windows, there appeared the dark silhouettes of people trying to understand why the windows in the new Dramlit building were bursting for no reason at all. |
| В переулке народ бежал к дому Драмлита, а внутри его по всем лестницам топали мечущиеся без всякого толка и смысла люди. Домработница Кванта кричала бегущим по лестнице, что их залило, а к ней вскоре присоединилась домработница Хустова из квартиры N 80, помещавшейся под квартирой Кванта. У Хустовых хлынуло с потолка и в кухне, и в уборной. Наконец, у Квантов в кухне обрушился громадный пласт штукатурки с потолка, разбив всю грязную посуду, после чего пошел уже настоящий ливень: из клеток обвисшей мокрой драни хлынуло как из ведра. Тогда на лестнице первого подъезда начались крики. | In the lane people ran to Dramlit House, and inside, on all the stairways, there was the stamping of people rushing about with no reason or sense. Quant's housekeeper shouted to those running up the stairs that they were being flooded, and she was soon joined by Khustov's housekeeper from apartment no. 80, located just below Quant's apartment. At Khustov's it was pouring from the ceiling in both the kitchen and the toilet. Finally, in Quant's kitchen a huge slab of plaster fell from the ceiling, breaking all the dirty dishes, after which came a real downpour, the water gushing from the grid of wet, hanging lath as if from a bucket. Then on the steps of the main entrance shouting began. |
| Пролетая мимо предпоследнего окна четвертого этажа, Маргарита заглянула в него и увидела человека, в панике напялившего на себя противогаз. Ударив молотком в его стекло, Маргарита | Flying past the penultimate window of the fourth floor, Margarita peeked in and saw a man who in panic had pulled on a gas mask. Hitting his window with the hammer, Margarita scared him off, and he disappeared |
| вспугнула его, и он исчез из комнаты. | from the room. |
| И неожиданно дикий разгром прекратился. Скользнув к третьему этажу, Маргарита заглянула в крайнее окно, завешенное легонькой темной шторкой. В комнате горела слабенькая лампочка под колпачком. В маленькой кровати с сеточными боками сидел мальчик лет четырех и испуганно прислушивался. Взрослых никого не было в комнате. Очевидно, все выбежали из квартиры. | And unexpectedly the wild havoc ceased. Slipping down to the third floor, Margarita peeked into the end window, covered by a thin, dark little curtain. In the room a little lamp was burning weakly under a shade. In a small bed with net sides sat a boy of about four, listening timorously. There were no grown-ups in the room, evidendy they had all run out of the apartment. |
| - Стекла бьют, - проговорил мальчик и позвал: - Мама! | ‘They're breaking the windows,' the boy said and called: 'Mama!' |
| Никто не отозвался, и тогда он сказал: | No one answered, and then he said: |
| - Мама, я боюсь. | 'Mama, I'm afraid.' |
| Маргарита откинула шторку и влетела в окно. | Margarita drew the little curtain aside and flew in. |
| - Я боюсь, - повторил мальчик и задрожал. | 'I'm afraid,' the boy repeated, and trembled. |
| - Не бойся, не бойся, маленький, - сказала Маргарита, стараясь смягчить свой осипший на ветру, преступный голос, - это мальчишки стекла били. | 'Don't be afraid, don't be afraid, little one,' said Margarita, trying to soften her criminal voice, grown husky from the wind. 'It's some boys. breaking windows.' |
| - Из рогатки? - спросил мальчик, переставая дрожать. | 'With a slingshot?' the boy asked, ceasing to tremble. |
| - Из рогатки, из рогатки, - подтвердила Маргарита, - а ты спи! | With a slingshot, with a slingshot,' Margarita confirmed, 'and you go to sleep.' |
| - Это Ситник, - сказал мальчик, - у него есть рогатка. | 'It's Sitnik,' said the boy, ‘he's got a slingshot.' |
| - Ну, конечно, он! | ‘Well, of course it's he!' |
| Мальчик поглядел лукаво куда-то в сторону и спросил: | The boy looked slyly somewhere to the side and asked: |
| - А ты где, тетя? | 'And where are you, ma'am?' |
| - А меня нету, - ответила Маргарита, - я тебе снюсь. | 'I'm nowhere,' answered Margarita, 'I'm your dream.' |
| - Я так и думал, - сказал мальчик. | 'I thought so,' said the boy. |
| - Ты ложись, - приказала Маргарита, -подложи руку под щеку, а я тебе буду сниться. | 'Lie down now,' Margarita ordered, 'put your hand under your cheek, and I'll go on being your dream.' |
| - Ну, снись, снись, - согласился мальчик и тотчас улегся и руку положил под щеку. | 'Well, be my dream, then,' the boy agreed, and at once lay down and put his hand under his cheek. |
| - Я тебе сказку расскажу, - заговорила | 'I'll tell you a story,' Margarita began, and |
| Маргарита и положила разгоряченную руку на стриженную голову, - была на свете одна тетя. И у нее не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва много плакала, а потом стала злая... -Маргарита умолкла, сняла руку - мальчик спал. | placed her hot hand on his cropped head. 'Once there was a certain lady ... And she had no children, and generally no happiness either. And so first she cried for a long time, and then she became wicked . . .' Margarita fell silent and took away her hand - the boy was asleep. |
| Маргарита тихонько положила молоток на подоконник и вылетела из окна. Возле дома была кутерьма. По асфальтированному тротуару, усеянному битым стеклом, бегали и что-то выкрикивали люди. Между ними уже мелькали милиционеры. Внезапно ударил колокол, и с Арбата в переулок вкатила красная пожарная машина с лестницей... | Margarita quietly placed the hammer on the window-sill and flew out the window. There was turmoil by the building. On the asphalt pavement strewn with broken glass, people were running and shouting something. Policemen were already flashing among them. Suddenly a bell rang, and a red fire-engine with a ladder drove into the lane from the Arbat. |
| Но дальнейшее уже не интересовало Маргариту. Прицелившись, чтобы не задеть за какой-нибудь провод, она покрепче сжала щетку и во мгновение оказалась выше злополучного дома. Переулок под нею покосился набок и провалился вниз. Вместо него одного под ногами у Маргариты возникло скопище крыш, под углами перерезанное сверкающими дорожками. Все оно неожиданно поехало в сторону, и цепочки огней смазались и слились. | But what followed no longer interested Margarita. Taking aim, so as not to brush against any wires, she clutched her broom more tightly and in a moment was high above the ill-fated house. The lane beneath her went askew and plunged away. In place of it a mass of roofs appeared under Margarita's feet, crisscrossed at various angles by shining paths. It all unexpectedly went off to one side, and the strings of lights smeared and merged. |
| Маргарита сделала еще один рывок, и тогда все скопище крыш провалилось сквозь землю, а вместо него появилось внизу озеро дрожащих электрических огней, и это озеро внезапно поднялось вертикально, а затем появилось над головой у Маргариты, а под ногами блеснула луна. Поняв, что она перекувыркнулась, Маргарита приняла нормальное положение и, обернувшись, увидела, что и озера уже нет, а что там, сзади за нею, осталось только розовое зарево на горизонте. | Margarita made one more spurt and the whole mass of roofs fell through the earth, and in place of it a lake of quivering electric lights appeared below, and this lake suddenly rose up vertically and then appeared over Margarita's head, while the moon flashed under her feet. Realizing that she had flipped over, Margarita resumed a normal position and, glancing back, saw that there was no longer any lake, and that there behind her only a pink glow remained on the horizon. |
| И оно исчезло через секунду, и Маргарита увидела, что она наедине с летящей над нею слева луною. Волосы Маргариты давно уже стояли копной, а лунный свет со свистом омывал ее тело. По тому, как внизу два ряда редких огней слились в две непрерывные огненные черты, по тому, как быстро они | That, too, disappeared a second later, and Margarita saw that she was alone with the moon flying above and to the left of her. Margarita's hair had long been standing up in a shock, and the whistling moonlight bathed her body. Seeing two rows of widespread lights merge into two unbroken fiery lines, seeing |
| пропали сзади, Маргарита догадалась, что она летит с чудовищною скоростью, и поразилась тому, что она не задыхается. | how quickly they vanished behind her, Margarita realized that she was flying at an enormous speed and was amazed that she was not out of breath. |
| По прошествии нескольких секунд далеко внизу, в земной черноте, вспыхнуло новое озеро электрического света и подвалилось под ноги летящей, но тут же завертелось винтом и | After a few seconds, a new glow of electric lights flared up far below in the earthly blackness and hurtled under the flying woman's feet, but immediately spun away like a whirligig and |
| провалилось в землю. Еще несколько секунд - такое же точно явление. | fell into the earth. A few seconds later -exactly the same phenomenon. |
| - Города! Города! - прокричала Маргарита. | 'Towns! Towns!' cried Margarita. |
| После этого раза два или три она видела под собой тускло отсвечивающие какие-то сабли, лежащие в открытых черных футлярах, и сообразила, что это реки. | Two or three times after that she saw dully gleaming sabres lying in open black sheaths below her and realized that these were rivers. |
| Поворачивая голову вверх и влево, летящая любовалась тем, что луна несется под нею, как сумасшедшая, обратно в Москву и в то же время странным образом стоит на месте, так что отчетливо виден на ней какой-то загадочный, темный - не то дракон, не то конек-горбунок, острой мордой обращенный к покинутому городу. | Turning her head up and to the left, the flying woman admired the way the moon madly raced back over her towards Moscow, and at the same time strangely stayed in its place, so that there could be clearly seen on it something mysterious, dark - a dragon, or a little humpbacked horse, its sharp muzzle turned to the abandoned city. |
| Тут Маргаритой овладела мысль, что, по сути дела, она зря столь исступленно гонит щетку. Что она лишает себя возможности что-либо как следует рассмотреть, как следует упиться полетом. Ей что-то подсказывало, что там, куда она летит, ее подождут и что незачем ей скучать от такой безумной быстроты и высоты. | Here the thought came to Margarita that, in fact, there was no need for her to drive her broom so furiously, that she was depriving herself of the opportunity of seeing anything properly, of revelling properly in her own flight. Something told her that she would be waited for in the place she was flying to, and that there was no need for her to become bored with this insane speed and height. |
| Маргарита наклонила щетку щетиной вперед, так что хвост ее поднялся кверху, и, очень замедлив ход, пошла к самой земле. И это скольжение, как на воздушных салазках, вниз принесло ей наибольшее наслаждение. Земля поднялась к ней, и в бесформенной до этого черной гуще ее обозначились ее тайны и прелести во время лунной ночи. Земля шла к ней, и Маргариту уже обдавало запахом зеленеющих лесов. Маргарита летела над самыми туманами росистого луга, потом над прудом. | Margarita turned the broom's bristles forward, so that its tail rose up, and, slowing way down, headed right for the earth. This downward glide, as on an airy sled, gave her the greatest pleasure. The earth rose to meet her, and in its hitherto formless black density the charms and secrets of the earth on a moonlit night revealed themselves. The earth was coming to her, and Margarita was already enveloped in the scent of greening forests. Margarita was flying just above the mists of a dewy meadow, then over a pond. |
| Под Маргаритой хором пели лягушки, а | Under Margarita sang a chorus of frogs, and |
| где-то вдали, почему-то очень волнуя сердце, шумел поезд. Маргарита вскоре увидела его. Он полз медленно, как гусеница, сыпя в воздух искры. Обогнав его, Маргарита прошла еще над одним водным зеркалом, в котором проплыла под ногами вторая луна, еще более снизилась и пошла, чуть-чуть не задевая ногами верхушки огромных сосен. | from somewhere far away, stirring her heart deeply for some reason, came the noise of a train. Soon Margarita saw it. It was crawling slowly along like a caterpillar, spraying sparks into the air. Going ahead of it, Margarita passed over yet another watery mirror, in which a second moon floated under her feet, dropped down lower still and went on, her feet nearly touching the tops of the huge pines. |
| Тяжкий шум вспарываемого воздуха послышался сзади и стал настигать Маргариту. Постепенно к этому шуму чего-то летящего, как снаряд, присоединился слышимый на много верст женский хохот. Маргарита оглянулась и увидела, что ее догоняет какой-то сложный | A heavy noise of ripping air came from behind and began to overtake Margarita. To this noise of something flying like a cannon ball a woman's guffaw was gradually added, audible for many miles around. Margarita looked back and saw some complex dark object catching up with her. |
| темный предмет. Настигая Маргариту, он все более обозначался, стало видно, что кто-то летит верхом. А наконец он и совсем обозначился. Замедляя ход, Маргариту догнала Наташа. | As it drew nearer to Margarita, it became more distinct - a mounted flying person could be seen. And finally it became quite distinct: slowing down, Natasha came abreast of Margarita. |
| Она, совершенно нагая, с летящими по воздуху растрепанными волосами, летела верхом на толстом борове, зажимавшем в передних копытцах портфель, а задними ожесточенно молотящем воздух. Изредка поблескивающее в луне, а потом потухающее пенсне, свалившееся с носа, летело рядом с боровом на шнуре, а шляпа то и дело наезжала борову на глаза. Хорошенько всмотревшись, Маргарита узнала в борове Николая Ивановича, и тогда хохот ее загремел над лесом, смешавшись с хохотом Наташи. | Completely naked, her dishevelled hair flying in the air, she flew astride a fat hog, who was clutching a briefcase in his front hoofs, while his hind hoofs desperately threshed the air. Occasionally gleaming in the moonlight, then fading, the pince-nez that had fallen off his nose flew beside the hog on a string, and the hog's hat kept sliding down over his eyes. Taking a close look, Margarita recognized the hog as Nikolai Ivanovich, and then her laughter rang out over the forest, mingled with the laughter of Natasha. |
| - Наташка! - пронзительно закричала Маргарита, - ты намазалась кремом? | 'Natashka!' Margarita shouted piercingly. 'You rubbed yourself with the cream?' |
| - Душенька! - будя своими воплями заснувший сосновый лес, отвечала Наташа,- королева моя французская, ведь я и ему намазала лысину, и ему! | 'Darling!!' Natasha replied, awakening the sleeping pine forest with her shout. 'My French queen, I smeared it on him, too, on his bald head!' |
| - Принцесса! - плаксиво проорал боров, галопом неся всадницу. | 'Princess!' the hog shouted tearfully, galloping along with his rider. |
| - Душенька! Маргарита Николаевна! -кричала Наташа, скача рядом с Маргаритой,- сознаюсь, взяла крем. Ведь и мы хотим жить и летать! Прости меня, | 'Darling! Margarita Nikolaevna!' cried Natasha, riding beside Margarita, 'I confess, I took the cream! We, too, want to live and fly! Forgive me, my sovereign lady, I won't go |
| повелительница, а я не вернусь, нипочем не вернусь! Ах, хорошо, Маргарита Николаевна! Предложение мне делал, -Наташа стала тыкать пальцем в шею сконфуженно пыхтящего борова, -предложение! Ты как меня называл, а? -кричала она, наклонясь к уху борова. | back, not for anything! Ah, it's good, Margarita Nikolaevna!... He propositioned me,' Natasha began jabbing her finger into the neck of the abashedly huffing hog, 'propositioned me! What was it you called me, eh?' she shouted, leaning towards the hog's ear. |
| - Богиня, - завывал тот, - не могу я так быстро лететь. Я бумаги могу важные растерять. Наталья Прокофьевна, я протестую. | 'Goddess!' howled the hog, 'I can't fly so fast! I may lose important papers, Natalya Prokofyevna, I protest!' |
| - Да ну тебя к черту с твоими бумагами! -дерзко хохоча, кричала Наташа. | 'Ah, devil take you and your papers!' Natasha shouted with a brazen guffaw. |
| - Что вы, Наталья Прокофьевна! Нас услышит кто-нибудь! - моляще орал боров. | 'Please, Natalya Prokofyevna, someone may hear us!' the hog yelled imploringly. |
| Летя галопом рядом с Маргаритой, Наташа с хохотом рассказывала ей о том, что произошло в особняке после того, как Маргарита Николаевна улетела через ворота. | Flying beside Margarita, Natasha laughingly told her what happened in the house after Margarita Nikolaevna flew off over the gates. |
| Наташа созналась в том, что, не прикоснувшись более ни к каким подаренным вещам, она сбросила с себя одежду и кинулась к крему и немедленно им намазалась. И с нею произошло то же, что с ее хозяйкой. В то время, как Наташа, хохоча от радости, упивалась перед зеркалом своею волшебною красой, дверь открылась, и перед Наташей явился Николай Иванович. Он был взволнован, в руках он держал сорочку Маргариты Николаевны и собственную свою шляпу и портфель. Увидев Наташу, Николай Иванович обомлел. Несколько справившись с собою, весь красный как рак, он объявил, что счел долгом поднять рубашечку, лично принести ее... | Natasha confessed that, without ever touching any of the things she had been given, she threw off her clothes, rushed to the cream, and immediately smeared herself with it. The same thing happened with her as with her mistress. Just as Natasha, laughing with joy, was revelling in her own magical beauty before the mirror, the door opened and Nikolai Ivanovich appeared before her. He was agitated; in his hands he was holding Margarita Nikolaevna's shift and his own hat and briefcase. Seeing Natasha, Nikolai Ivanovich was dumbfounded. Getting some control of himself, all red as a lobster, he announced that he felt it was his duty to pick up the little shift and bring it personally . . . |
| - Что говорил, негодяй! - визжала и хохотала Наташа, - что говорил, на что сманивал! Какие деньги сулил. Говорил, что Клавдия Петровна ничего не узнает. Что, скажешь, вру? - кричала Наташа борову, и тот только сконфуженно отворачивал морду. | The things he said, the blackguard!' Natasha shrieked and laughed. The things he said, the things he tempted me to do! The money he promised! He said Klavdia Petrovna would never leam of it. Well, speak, am I lying?' Natasha shouted to the hog, who only turned his muzzle away abashedly. |
| Расшалившись в спальне, Наташа мазнула кремом Николая Ивановича и сама | In the bedroom, carried away with her own mischief, Natasha dabbed some cream on Nikolai Ivanovich and was herself struck dumb with |
| оторопела от удивления. Лицо почтенного нижнего жильца свело в пятачок, а руки и ноги оказались с копытцами. Глянув на себя в зеркало, Николай Иванович отчаянно и дико завыл, но было уже поздно. Через несколько секунд он, оседланный, летел куда-то к черту из Москвы, рыдая от горя. | astonishment. The respectable ground-floor tenant's face shrank to a pig's snout, and his hands and feet acquired little hoofs. Looking at himself in the mirror, Nikolai Ivanovich let out a wild and desperate howl, but it was already too late. A few seconds later, saddled up, he was flying out of Moscow to devil knows where, sobbing with grief. |
| - Требую возвращения моего нормального облика! - вдруг не то исступленно, не то моляще прохрипел и захрюкал боров, - я не намерен лететь на незаконное сборище! Маргарита Николаевна, вы обязаны унять вашу домработницу. | 'I demand that my normal appearance be restored to me!' the hog suddenly grunted hoarsely, somewhere between frenzy and supplication. 'I'm not going to fly to any illegal gathering! Margarita Nikolaevna, it's your duty to call your housekeeper to order!' |
| - Ах, так я теперь тебе домработница? Домработница? - вскрикивала Наташа, нащипывая ухо борову, - а была богиня? Ты меня как называл? | 'Ah, so now I'm a housekeeper? A housekeeper?' Natasha cried, pinching the hog's ear. 'And I used to be a goddess? What was it you called me?' |
| - Венера! - плаксиво отвечал боров, пролетая над ручьем, журчащим меж камней, и копытцами задевая шорохом за кусты орешника. | 'Venus!' the hog replied tearfully, as he flew over a brook bubbling between stones, his little hoofs brushing the hazel bushes. |
| - Венера! Венера! - победно прокричала Наташа, подбоченившись одной рукой, а другую простирая к луне, - Маргарита! Королева! Упросите за меня, чтоб меня ведьмой оставили. Вам все сделают, вам власть дана! | 'Venus! Venus!' Natasha cried triumphantly, one hand on her hip, the other stretched out towards the moon. 'Margarita! Queen! Intercede for me so that I can stay a witch! They'll do anything for you, you have been granted power!' |
| И Маргарита отозвалась: | And Margarita responded: |
| - Хорошо, я обещаю! | 'All right, I promise.' |
| - Спасибо! - прокричала Наташа и вдруг закричала резко и как-то тоскливо: - Гей! Гей! Скорей! Скорей! А ну-ка, надбавь! -она сжала пятками похудевшие в безумной скачке бока борова, и тот рванул так, что опять распорол воздух, и через мгновение Наташа уже была видна впереди, как черная точка, а потом и совсем пропала, и шум ее полета растаял. | ‘Thank you!' exclaimed Natasha, and suddenly she cried out sharply and somehow longingly: 'Hey! Hey! Faster! Faster! Come on, speed it up.'' She dug her heels into the hog's sides, which had grown thinner during this insane ride, and he tore on, so that the air ripped open again, and a moment later Natasha could be seen only as a black speck in the distance, then vanished completely, and the noise of her flight melted away. |
| Маргарита летела по-прежнему медленно в пустынной и неизвестной местности, над холмами, усеянными редкими валунами, лежащими меж отдельных громадных сосен. Маргарита летела и думала о том, что она, вероятно, где-то очень далеко от Москвы. Щетка летела не над верхушками | Margarita flew as slowly as before through the deserted and unfamiliar place, over hills strewn with occasional boulders among huge, widely spaced pines. Margarita now flew not over the tops of the pines but between their trunks, silvered on one side by the moon. The light shadow of the flying woman glided over the |
| сосен, а уже между их стволами, с одного боку посеребренными луной. Легкая тень летящей скользила по земле впереди -теперь луна светила в спину Маргарите. | ground ahead, the moon shining now on Margarita's back. |
| Маргарита чувствовала близость воды и догадывалась, что цель близка. Сосны разошлись, и Маргарита тихо подъехала по воздуху к меловому обрыву. За этим обрывом внизу, в тени, лежала река. Туман висел и цеплялся за кусты внизу вертикального обрыва, а противоположный берег был плоский, низменный. На нем, под одинокой группой каких-то раскидистых деревьев, метался огонечек от костра и виднелись какие-то движущиеся фигурки. Маргарите показалось, что оттуда доносится какая-то зудящая веселенькая музыка. Далее, сколько хватало глаз, на посеребренной равнине не виднелось никаких признаков ни жилья, ни людей. | Margarita sensed the proximity of water, and guessed that her goal was near. The pines parted and Margarita rode slowly through the air up to a chalk cliff. Beyond this cliff, down in the shadows, lay a river. Mist hung clinging to the bushes on the cliff, but the opposite bank was flat and low. On it, under a solitary group of spreading trees, the light of a bonfire flickered and some small figures could be seen moving about. It seemed to Margarita that some nagging, merry little tune was coming from there. Further off, as far as the eye could see, there was no sign of habitation or people on the silvered plain. |
| Маргарита прыгнула с обрыва вниз и быстро спустилась к воде. Вода манила ее после воздушной гонки. Отбросив от себя щетку, она разбежалась и кинулась в воду вниз головой. Легкое ее тело, как стрела, вонзилось в воду, и столб воды выбросило почти до самой луны. Вода оказалась теплой, как в бане, и, вынырнув из бездны, Маргарита вдоволь наплавалась в полном одиночестве ночью в этой реке. | Margarita leaped off the cliff and quickly descended to the water. The water enticed her after her airy race. Casting the broom aside, she ran and threw herself head first into the water. Her light body pierced the water's surface like an arrow, and the column of water thrown up almost reached the moon. The water turned out to be warm as in a bathhouse, and, emerging from the depths, Margarita swam her fill in the total solitude of night in this river. |
| Рядом с Маргаритой никого не было, но немного подальше за кустами слышались всплески и фырканье, там тоже кто-то купался. | There was no one near Margarita, but a little further away, behind the bushes, splashing and grunting could be heard - someone was also having a swim there. |
| Маргарита выбежала на берег. Тело ее пылало после купанья. Усталости никакой она не ощущала и радостно приплясывала на влажной траве. | Margarita ran out on to the bank. Her body was on fire after the swim. She felt no fatigue, and was joyfully capering about on the moist grass. |
| Вдруг она перестала танцевать и насторожилась. Фырканье стало приближаться, и из-за ракитовых кустов вылез какой-то голый толстяк в черном шелковом цилиндре, заломленном на затылок. Ступни его ног были в илистой грязи, так что казалось, будто купальщик в черных ботинках. Судя по тому, как он отдувался и икал, был он порядочно | Suddenly she stopped dancing and pricked up her ears. The grunting came closer, and from behind the willow bushes some naked fat man emerged, with a black silk top hat pushed back on his head. His feet were covered with slimy mud, which made it seem that the swimmer was wearing black shoes. Judging by his huffing and hiccuping, he was properly drunk, as was confirmed, incidentally, by the fact that |
| выпивши, что, впрочем, подтверждалось и тем, что река вдруг стала издавать запах коньяку. | the river suddenly began to smell of cognac. |
| Увидев Маргариту, толстяк стал вглядываться, а потом радостно заорал: | Seeing Margarita, the fat man peered at her and then shouted joyfully: |
| - Что такое? Ее ли я вижу? Клодина, да ведь это ты, неунывающая вдова? И ты здесь? - и тут он полез здороваться. | 'What's this? Who is it I see? Claudine, it's you, the ungrieving widow! You're here, too?' and he came at her with his greetings. |
| Маргарита отступила и с достоинством ответила: | Margarita stepped back and replied with dignity: |
| - Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Клодина? Ты смотри, с кем разговариваешь,- и, подумав мгновение, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство. Все это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие. | 'Go to the devil! What sort of Claudine am I to you? Watch out who you're talking to,' and, after a moment's reflection, she added to her words a long, unprintable oath. All this had a sobering effect on the light-minded fat man. |
| - Ой! - тихо воскликнул он и вздрогнул, -простите великодушно, светлая королева Марго! Я обознался. А виноват коньяк, будь он проклят! - толстяк опустился на одно колено, цилиндр отнес в сторону, сделал поклон и залопотал, мешая русские фразы с французскими, какой-то вздор про кровавую свадьбу своего друга в Париже Гессара, и про коньяк, и про то, что он подавлен грустной ошибкой. | 'Ah!' he exclaimed softly and gave a start, 'magnanimously forgive me, bright Queen Margot! I mistook you for someone else. The cognac's to blame, curse it!' The fat man lowered himself to one knee, holding the top hat far out, made a bow, and started to prattle, mixing Russian phrases with French, some nonsense about the bloody wedding of his friend Guessard in Paris, and about the cognac, and about being mortified by his sad mistake. |
| - Ты бы брюки надел, сукин сын, - сказала, смягчаясь, Маргарита. | 'Why don't you put your trousers on, you son of a bitch,' Margarita said, softening. |
| Толстяк радостно осклабился, видя, что Маргарита не сердится, и восторженно сообщил, что оказался без брюк в данный момент лишь потому, что по рассеянности оставил их на реке Енисее, где купался перед тем, но что он сейчас же летит туда, благо это рукой подать, и затем, поручив себя расположению и покровительству, начал отступать задом и отступал до тех пор, пока не поскользнулся и навзничь не упал в воду. Но падая, сохранил на окаймленном небольшими бакенбардами лице улыбку восторга и преданности. | The fat man grinned joyfully, seeing that Margarita was not angry, and rapturously declared that he found himself without trousers at the given moment only because in his absent-mindedness he had left them on the Yenisey River, where he had been swimming just before, but that he would presently fly there, since it was close at hand, and then, entrusting himself to her favour and patronage, he began to back away and went on backing away until he slipped and fell backwards into the water. But even as he fell, he kept on his face, framed in small side-whiskers, a smile of rapture and devotion. |
| Маргарита же пронзительно свистнула и, оседлав подлетевшую щетку, перенеслась над рекой на противоположный берег. Тень | Here Margarita gave a piercing whistle and, mounting the broom that flew up to her, crossed to the opposite bank of the fiver. The |
| меловой горы сюда не доставала, и весь берег заливала луна. | shadow of the chalk mountain did not reach that far, and the whole bank was flooded with moonlight. |
| Лишь только Маргарита коснулась влажной травы, музыка под вербами ударила сильнее, и веселее взлетел сноп искр из костра. Под ветвями верб, усеянными нежными, пушистыми сережками, видными в луне, сидели в два ряда толстомордые лягушки и, раздуваясь как резиновые, играли на деревянных дудочках бравурный марш. Светящиеся гнилушки висели на ивовых прутиках перед музыкантами, освещая ноты, на лягушачьих мордах играл мятущийся свет от костра. | As soon as Margarita touched the moist grass, the music under the pussy willows struck up louder, and a sheaf of sparks flew up more merrily from the bonfire. Under the pussywillow branches, strewn with tender, fluffy catkins, visible in the moonlight, sat two rows of fat-faced frogs, puffing up as if they were made of rubber, playing a bravura march on wooden pipes. Glowing marsh-lights hung on willow twigs in front of the musicians, lighting up the music; the restless light of the bonfire danced on the frogs' faces. |
| Марш игрался в честь Маргариты. Прием ей оказан был самый торжественный. Прозрачные русалки остановили свой хоровод над рекою и замахали Маргарите водорослями, и над пустынным зеленоватым берегом простонали далеко слышные их приветствия. Нагие ведьмы, выскочив из-за верб, выстроились в ряд и стали приседать и кланяться придворными поклонами. Кто-то козлоногий подлетел и припал к руке, раскинул на траве шелк, осведомляясь о том, хорошо ли купалась королева, предложил прилечь и отдохнуть. | The march was being played in honour of Margarita. She was given a most solemn reception. Transparent naiads stopped their round dance over the river and waved weeds at Margarita, and their far-audible greetings moaned across the deserted, greenish bank. Naked witches, jumping from behind the pussy willows, formed a line and began curtseying and making courtly bows. Someone goatlegged flew up and bent to her hand, spread silk on the grass, inquired whether the queen had had a good swim, and invited her to lie down and rest. |
| Маргарита так и сделала. Козлоногий поднес ей бокал с шампанским, она выпила его, и сердце ее сразу согрелось. Осведомившись о том, где Наташа, она получила ответ, что Наташа уже выкупалась и полетела на своем борове вперед, в Москву, чтобы предупредить о том, что Маргарита скоро будет, и помочь приготовить для нее наряд. | Margarita did just that. The goat-legged one offered her a glass of champagne, she drank it, and her heart became warm at once. Having inquired about Natasha's whereabouts, she received the reply that Natasha had already taken her swim and had flown ahead to Moscow on her hog, to warn them that Margarita would soon arrive and to help prepare her attire. |
| Короткое пребывание Маргариты под вербами ознаменовалось одним эпизодом. В воздухе раздался свист, и черное тело, явно промахнувшись, обрушилось в воду. Через несколько мгновений перед Маргаритой предстал тот самый толстяк-бакенбардист, что так неудачно представился на том берегу. Он успел, по-видимому, смотаться на Енисей, ибо был во фрачном наряде, но мокр с головы до ног. Коньяк подвел его | Margarita's short stay under the pussy willows was marked by one episode: there was a whistling in the air, and a black body, obviously missing its mark, dropped into the water. A few moments later there stood before Margarita that same fat side-whiskerist who had so unsuccessfully introduced himself on the other bank. He had apparently managed to get to the Yenisey and back, for he was in full evening dress, though wet from head to foot. |
| вторично: высаживаясь, он все-таки угодил в воду. Но улыбки своей он не утратил и в этом печальном случае, и был смеющеюся Маргаритой допущен к руке. | The cognac had done him another bad turn: as he came down, he landed in the water after all. But he did not lose his smile even on this lamentable occasion, and the laughing Margarita admitted him to her hand. |
| Затем все стали собираться. Русалки доплясали свой танец в лунном свете и растаяли в нем. Козлоногий почтительно осведомился у Маргариты, на чем она прибыла на реку; узнав, что она явилась верхом на щетке, сказал: | Then they all started getting ready. The naiads finished their dance in the moonlight and melted into it. The goat-legged one deferentially inquired of Margarita how she had come to me river. On learning that she had come riding on a broom, he said: |
| - О, зачем же, это неудобно, - мигом соорудил из двух сучков какой-то подозрительный телефон и потребовал у кого-то сию же минуту прислать машину, что и исполнилось, действительно, в одну минуту. | 'Oh, but why, it's so inconvenient!' He instantly slapped together some dubious-looking telephone from two twigs, and demanded of someone that a car be sent that very minute, which, that same minute, was actually done. |
| На остров обрушилась буланая открытая машина, только на шоферском месте сидел не обычного вида шофер, а черный длинноносый грач в клеенчатой фуражке и в перчатках с раструбами. Островок опустел. В лунном пылании растворились улетевшие ведьмы. Костер догорал, и угли затягивало седой золой. | An open, light sorrel car came down on the island, only in the driver's seat there sat no ordinary-looking driver, but a black, long-beaked rook in an oilcloth cap and gauntlets. The little island was becoming deserted. The witches flew off, melting into the moon-blaze. The bonfire was dying down, and the coals were covering over with hoary ash. |
| Бакенбардист и козлоногий подсадили Маргариту, и она опустилась на широкое заднее сидение. Машина взвыла, прыгнула и поднялась почти к самой луне, остров пропал, пропала река, Маргарита понеслась в Москву. | The goat-legged one helped Margarita in, and she sank on to the wide back seat of the sorrel car. The car roared, sprang up, and climbed almost to the moon; the island vanished, the river vanished, Margarita was racing to Moscow. |
| Глава 22. При свечах | CHAPTER 22. By Candlelight |
| Ровное гудение машины, летящей высоко над землей, убаюкивало Маргариту, а лунный свет ее приятно согревал. Закрыв глаза, она отдала лицо ветру и думала с какой-то грустью о покинутом ею неизвестном береге реки, которую, как она чувствовала, она никогда более не увидит. После всех волшебств и чудес сегодняшнего вечера она уже догадывалась, | The steady humming of the car, flying high above the earth, lulled Margarita, and the moonlight warmed her pleasantly. Closing her eyes, she offered her face to the wind and thought with a certain sadness about the unknown river bank she had left behind, which she sensed she would never see again. After all the sorceries and wonders of that evening, she could already guess precisely whom she was |
| к кому именно в гости ее везут, но это не пугало ее. Надежда на то, что там ей удастся добиться возвращения своего счастья, сделала ее бесстрашной. Впрочем, долго мечтать в машине об этом счастье ей не пришлось. | being taken to visit, but that did not frighten her. The hope that there she would manage to regain her happiness made her fearless. However, she was not to dream of this happiness for long in the car. |
| Грач ли хорошо знал свое дело, машина ли была хороша, но только вскоре Маргарита, открыв глаза, увидела под собой не лесную тьму, а дрожащее озеро московских огней. Черная птица-шофер на лету отвинтил правое переднее колесо, а затем посадил машину на каком-то совершенно безлюдном кладбище в районе Драгомилова. | Either the rook knew his job well, or the car was a good one, but Margarita soon opened her eyes and saw beneath her not the forest darkness, but a quivering sea of Moscow lights. The black bird-driver unscrewed the right front wheel in flight, then landed the car in some completely deserted cemetery in the Dorogomilovo area. |
| Высадив ни о чем не спрашивающую Маргариту возле одного из надгробий вместе с ее щеткой, грач запустил машину, направив ее прямо в овраг за кладбищем. В него она с грохотом обрушилась и в нем погибла. Грач почтительно козырнул, сел на колесо верхом и улетел. | Having deposited the unquestioning Margarita by one of the graves along with her broom, the rook started the car, aiming it straight into the ravine beyond the cemetery. It tumbled noisily into it and there perished. The rook saluted deferentially, mounted the wheel, and flew off. |
| Тотчас из-за одного из памятников показался черный плащ. Клык сверкнул при луне, и Маргарита узнала Азазелло. Тот жестом пригласил Маргариту сесть на щетку, сам вскочил на длинную рапиру, оба взвились и никем не замеченные через несколько секунд высадились около дома N 302-бис на Садовой улице. | A black cloak appeared at once from behind one of the tombstones. A fang flashed in the moonlight, and Margarita recognized Azazello. He gestured to Margarita, inviting her to get on the broom, jumped on to a long rapier himself, they both whirled up and in a few seconds, unnoticed by anyone, landed near no. 302-bis on Sadovaya Street. |
| Когда, под мышкой неся щетку и рапиру, спутники проходили подворотню, Маргарита заметила томящегося в ней человека в кепке и высоких сапогах, кого-то, вероятно, поджидавшего. Как ни легки были шаги Азазелло и Маргариты, одинокий человек их услыхал и беспокойно дернулся, не понимая, кто их производит. | When the companions passed through the gateway, carrying the broom and rapier under their arms, Margarita noticed a man languishing there in a cap and high boots, probably waiting for someone. Light though Azazello's and Margarita's footsteps were, the solitary man heard them and twitched uneasily, not understanding who had produced them. |
| Второго, до удивительности похожего на первого, человека встретили у шестого подъезда. И опять повторилась та же история. Шаги... Человек беспокойно обернулся и нахмурился. Когда же дверь открылась и закрылась, кинулся вслед за невидимыми входящими, заглянул в подъезд, но ничего, конечно, не увидел. | By the sixth entrance they met a second man looking surprisingly like the first. And again the same story repeated itself. Footsteps ... the man turned and frowned uneasily. And when the door opened and closed, he dashed after the invisible enterers, peeked into the front hall, but of course saw nothing. |
| Третий, точная копия второго, а стало быть, | A third man, the exact copy of the second, and |
| и первого, дежурил на площадке третьего этажа. Он курил крепкие папиросы, и Маргарита раскашлялась, проходя мимо него. Курящий, как будто его кольнули, вскочил со скамейки, на которой сидел, начал беспокойно оглядываться, подошел к перилам, глянул вниз. Маргарита со своим провожатым в это время уже была у дверей квартиры N 50. Звонить не стали, Азазелло бесшумно открыл дверь своим ключом. | therefore also of the first, stood watch on the third-floor landing. He smoked strong cigarettes, and Margarita had a fit of coughing as she walked past him. The smoker, as if pricked with a pin, jumped up from the bench he was sitting on, began turning around uneasily, went to the banister, looked down. Margarita and her companion were by that time already at the door of apartment no. 50. They did not ring the bell. Azazello noiselessly opened the door with his own key. |
| Первое, что поразило Маргариту, это та тьма, в которую она попала. Было темно как в подземелье, так, что она невольно уцепилась за плащ Азазелло, опасаясь споткнуться. Но тут вдалеке и вверху замигал огонек какой-то лампадки и начал приближаться. Азазелло на ходу вынул из-под мышки Маргариты щетку, и та исчезла без всякого стука в темноте. | The first thing that struck Margarita was the darkness in which she found herself. It was as dark as underground, so that she involuntarily clutched at Azazello's cloak for fear of stumbling. But then, from far away and above, the light of some little lamp flickered and began to approach. Azazello took the broom from under Margarita's arm as they walked, and it disappeared without a sound in the darkness. |
| Тут стали подниматься по каким-то широким ступеням, и Маргарите стало казаться, что им конца не будет. Ее поражало, как в передней обыкновенной московской квартиры может поместиться эта необыкновенная невидимая, но хорошо ощущаемая бесконечная лестница. Но подъем кончился, и Маргарита поняла, что стоит на площадке. Огонек приблизился вплотную, и Маргарита увидела освещенное лицо мужчины, длинного и черного, держащего в руке эту самую лампадку. Те, кто имел уже несчастие в эти дни попасться на его дороге, даже при этом слабом свете язычка в лампадке, конечно, тотчас же узнали бы его. Это был Коровьев, он же Фагот. | Here they started climbing some wide steps, and Margarita began to think there would be no end to them. She was struck that the front hall of an ordinary Moscow apartment could contain this extraordinary invisible, yet quite palpable, endless stairway. But the climb ended, and Margarita realized that she was on a landing. The light came right up to them, and Margarita saw in this light the face of a man, long and black, holding a little lamp in his hand. Those who in recent days had been so unfortunate as to cross paths with him, would certainly have recognized him even by the faint tongue of flame from the lamp. It was Koroviev, alias Fagott. |
| Правда, внешность Коровьева весьма изменилась. Мигающий огонек отражался не в треснувшем пенсне, которое давно пора было бы выбросить на помойку, а в монокле, правда, тоже треснувшем. Усишки на наглом лице были подвиты и напомажены, а чернота Коровьева объяснялась очень просто - он был во фрачном наряде. Белела только его грудь. | True, Koroviev's appearance was quite changed. The flickering light was reflected not in the cracked pince-nez, which it had long been time to throw in the trash, but in a monocle, which, true, was also cracked. The little moustache on his insolent face was twirled up and waxed, and Koroviev's blackness was quite simply explained - he was in formal attire. Only his chest was white. |
| Маг, регент, чародей, переводчик или черт его знает кто на самом деле - словом, Коровьев - раскланялся и, широко проведя лампадой по воздуху, пригласил Маргариту следовать за ним. Азазелло исчез. | The magician, choirmaster, sorcerer, interpreter - devil knows what he really was -Koroviev, in short, made his bows and, with a broad sweep of the lamp in the air, invited Margarita to follow him. Azazello disappeared. |
| "Удивительно странный вечер, - думала Маргарита, - я всего ожидала, но только не этого! Электричество, что ли, у них потухло? Но самое поразительное -размеры этого помещения. Каким образом все это может втиснуться в московскую квартиру? Просто-напросто никак не может". | 'An amazingly strange evening,' thought Margarita, 'I expected anything but this. Has their electricity gone off, or what? But the most striking thing is the size of the place ... How could it all be squeezed into a Moscow apartment? There's simply no way it could be! ... ' |
| Как ни мало давала свету Коровьевская лампадка, Маргарита поняла, что она находится в совершенно необъятном зале, да еще с колоннадой, темной и по первому впечатлению бесконечной. Возле какого-то диванчика Коровьев остановился, поставил свою лампадку на какую-то тумбу, жестом предложил Маргарите сесть, а сам поместился подле в живописной позе -облокотившись на тумбу. | However little light Koroviev's lamp gave out, Margarita realized that she was in an absolutely enormous hall, with a colonnade besides, dark and on first impression endless. Koroviev stopped by some sort of little settee, placed his lamp on some sort of post, gestured for Margarita to sit down, and settled himself beside her in a picturesque attitude, leaning his elbow on the post. |
| - Разрешите мне представиться вам, -заскрипел Коровьев, - Коровьев. Вас удивляет, что нет света? Экономия, как вы, конечно, подумали? Ни-ни-ни. Пусть первый попавшийся палач, хотя бы один из | 'Allow me to introduce myself to you,' creaked Koroviev, 'Koroviev. You are surprised there's no light? Economy, so you think, of course? Unh-unh! May the first executioner to come along, even one of those |
| тех, которые сегодня, немного позже, будут иметь честь приложиться к вашему колену, на этой же тумбе оттяпает мне голову, если это так. Просто мессир не любит электрического света, и мы дадим его в самый последний момент. И тогда, поверьте, недостатка в нем не будет. Даже, пожалуй, хорошо было бы, если б его было поменьше. | who later this evening will have the honour of kissing your knee, lop my head off on this very post if it's so! Messire simply doesn't like electric light, and we'll save it for the very last moment. And then, believe me, there'll be no lack of it. Perhaps it would even be better to have less.' |
| Коровьев понравился Маргарите, и трескучая его болтовня подействовала на нее успокоительно. | Margarita liked Koroviev, and his rattling chatter had a soothing effect on her. |
| - Нет, - ответила Маргарита, - более всего меня поражает, где все это помещается. -Она повела рукой, подчеркивая этим необъятность зала. | 'No,' replied Margarita, 'most of all I'm struck that there's room for all this.' She made a gesture with her hand, emphasizing the enormousness of the hall. |
| Коровьев сладко ухмыльнулся, отчего тени шевельнулись в складках у его носа. | Koroviev grinned sweetly, which made the shadows sdr in the folds of his nose. |
| - Самое несложное из всего! - ответил он. -Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов. Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких пределов! Я, впрочем, -продолжал болтать Коровьев, - знавал людей, не имевших никакого представления не только о пятом измерении, но вообще ни о чем не имевших никакого представления и тем не менее проделывавших чудеса в смысле расширения своего помещения. Так, например, один горожанин, как мне рассказывали, получив трехкомнатную квартиру на Земляном валу, без всякого пятого измерения и прочих вещей, от которых ум заходит за разум, мгновенно превратил ее в четырехкомнатную, разделив одну из комнат пополам перегородкой. | 'The most uncomplicated thing of all!' he replied. 'For someone well acquainted with the fifth dimension, it costs nothing to expand space to the desired proportions. I'll say more, respected lady - to devil knows what proportions! I, however,' Koroviev went on chattering, "have known people who had no idea, not only of the fifth dimension, but generally of anything at all, and who nevertheless performed absolute wonders in expanding their space. Thus, for instance, one city-dweller, as I've been told, having obtained a three-room apartment on Zemlyanoy Val, transformed it instantly, without any fifth dimension or other things that addle the brain, into a four-room apartment by dividing one room in half with a partition. |
| Засим эту он обменял на две отдельных квартиры в разных районах Москвы - одну в три и другую в две комнаты. Согласитесь, что их стало пять. Трехкомнатную он обменял на две отдельных по две комнаты и стал обладателем, как вы сами видите, шести комнат, правда, рассеянных в полном беспорядке по всей Москве. Он уже собирался произвести последний и самый блистательный вольт, поместив в газете объявление, что меняет шесть комнат в разных районах Москвы на одну пятикомнатную квартиру на Земляном валу, как его деятельность, по не зависящим от него причинам, прекратилась. Возможно, что он сейчас и имеет какую-нибудь комнату, | 'He forthwith exchanged that one for two separate apartments in different parts of Moscow: one of three rooms, the other of two. You must agree that that makes five. The three-room one he exchanged for two separate ones, each of two rooms, and became the owner, as you can see for yourself, of six rooms - true, scattered in total disorder all over Moscow. He was just getting ready to perform his last and most brilliant leap, by advertising in the newspapers that he wanted to exchange six rooms in different parts of Moscow for one five-room apartment on Zemlyanoy Val, when his activity ceased for reasons independent of him. He probably also has some sort of room now, |
| но только, смею вас уверить, что не в Москве. Вот-с, каков проныра, а вы изволите толковать про пятое измерение. | only I venture to assure you it is not in Moscow. A real slicker, you see, ma'am, and you keep talking about the fifth dimension!' |
| Маргарита, хоть и не толковала вовсе про пятое измерение, а толковал о нем сам Коровьев, весело рассмеялась, прослушав рассказ о похождениях квартирного проныры. Коровьев же продолжал: | Though she had never talked about the fifth dimension, and it was Koroviev himself who kept talking about it, Margarita laughed gaily, hearing the story of the adventures of the apartment slicker. Koroviev went on: |
| - Но к делу, к делу, Маргарита Николаевна. Вы женщина весьма умная и, конечно, уже | 'But to business, to business, Margarita Nikolaevna. You're quite an intelligent woman, |
| догадались о том, кто наш хозяин. | and of course have already guessed who our host is.' |
| Сердце Маргариты стукнуло, и она кивнула головой. | Margarita's heart thumped, and she nodded. |
| - Ну, вот-с, вот-с, - говорил Коровьев, - мы враги всяких недомолвок и таинственностей. Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния, или балом ста королей. Народу! - тут Коровьев ухватился за щеку, как будто у него заболел зуб, - впрочем, я надеюсь, вы сами в этом убедитесь. Так вот-с: мессир холост, как вы, конечно, сами понимаете. Но нужна хозяйка, - Коровьев развел руками, - согласитесь сами, без хозяйки... | Well, and so, ma'am,' Koroviev said, 'and so, we're enemies of any sort of reticence and mysteriousness. Messire gives one ball annually. It is called the spring ball of the full moon, or the ball of the hundred kings. Such a crowd! . . .' here Koroviev held his cheek as if he had a toothache. 'However, I hope you'll be convinced of it yourself. Now, Messire is a bachelor, as you yourself, of course, understand. Yet a hostess is needed,' Koroviev spread his arms, 'without a hostess, you must agree . . .' |
| Маргарита слушала Коровьева, стараясь не проронить ни слова, под сердцем у нее было холодно, надежда на счастье кружила ее голову. | Margarita listened to Koroviev, trying not to miss a single word; she felt cold under her heart, the hope of happiness made her head spin. |
| - Установилась традиция, - говорил далее Коровьев, - хозяйка бала должна непременно носить имя Маргариты, во-первых, а во-вторых, она должна быть местной уроженкой. А мы, как изволите видеть, путешествуем и в данное время находимся в Москве. Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве, и, верите ли, - тут Коровьев с отчаянием хлопнул себя по ляжке, - ни одна не подходит. И, наконец, счастливая судьба... | 'The tradition has been established,' Koroviev said further, 'that the hostess of the ball must without fail be named Margarita, first, and second, she must be a native of the place. And we, you will kindly note, are travelling and at the present moment are in Moscow. We found one hundred and twenty-one Margaritas in Moscow, and, would you believe it,' here Koroviev slapped himself on the thigh with despair, 'not one of them was suitable! And, at last, by a happy fate .. .' |
| Коровьев выразительно ухмыльнулся, наклоняя стан, и опять похолодело сердце у Маргариты. | Koroviev grinned expressively, inclining his body, and again Margarita's heart went cold. |
| - Короче! - вскричал Коровьев, - совсем коротко: вы не откажетесь принять на себя эту обязанность? | 'In short!' Koroviev cried out 'Quite shortly: you won't refuse to take this responsibility upon yourself?' |
| - Не откажусь, - твердо ответила Маргарита. | 'I won't refuse!' Margarita replied firmly. |
| - Кончено! - сказал Коровьев и, подняв лампаду, добавил: - Прошу за мной. | 'Done!' said Koroviev and, raising the little lamp, added: ‘Please follow me.' |
| Они пошли между колоннами и наконец выбрались в какой-то другой зал, в котором почему-то сильно пахло лимонами, где слышались какие-то шорохи и где что-то задело Маргариту по голове. Она | They walked between the columns and finally came to another hall, in which for some reason there was a strong smell of lemons, where some rustlings were heard and something brushed against Margarita's head. She gave a |
| вздрогнула. | start. |
| - Не пугайтесь, - сладко успокоил Коровьев, беря Маргариту под руку, -бальные ухищрения Бегемота, ничего более. И вообще я позволю себе смелость посоветовать вам, Маргарита Николаевна, никогда и ничего не бояться. Это неразумно. Бал будет пышный, не стану скрывать от вас этого. Мы увидим лиц, объем власти которых в свое время был чрезвычайно велик. Но, право, как подумаешь о том, насколько микроскопически малы их возможности по сравнению с возможностями того, в чьей свите я имею честь состоять, становится смешно и, даже я бы сказал, грустно. Да и притом вы сами - королевской крови. | 'Don't be frightened,' Koroviev reassured her sweetly, taking Margarita under the arm, 'it's Behemoth's contrivances for the ball, that's all. And generally I will allow myself the boldness of advising you, Margarita Nikolaevna, never to be afraid of anything. It is unreasonable. The ball will be a magnificent one, I will not conceal it from you. We will see persons the scope of whose power in their own time was extremely great. But, really, once you think how microscopically small their possibilities were compared to those of him to whose retinue I have the honour of belonging, it seems ridiculous, and even, I would say, sad . .. And, besides, you are of royal blood yourself.' |
| - Почему королевской крови? - испуганно шепнула Маргарита, прижимаясь к Коровьеву. | 'Why of royal blood?' Margarita whispered fearfully, pressing herself to Koroviev. |
| - Ах, королева, - игриво трещал Коровьев,- вопросы крови - самые сложные вопросы в мире! И если бы расспросить некоторых прабабушек и в особенности тех из них, что пользовались репутацией смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы, уважаемая Маргарита Николаевна. Я ничуть не погрешу, если, говоря об этом, упомяну о причудливо тасуемой колоде карт. Есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни даже границы между государствами. Намекну: одна из французских королев, жившая в шестнадцатом веке, надо полагать, очень изумилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что ее прелестную прапрапраправнучку я по прошествии многих лет буду вести под руку в Москве по бальным залам. Но мы пришли! | 'Ah, my Queen,' Koroviev rattled on playfully, 'questions of blood are the most complicated questions in the world! And if we were to question certain great-grandmothers, especially those who enjoyed a reputation as shrinking violets, the most astonishing secrets would be uncovered, my respected Margarita Nikolaevna! I would not be sinning in the least if, in speaking of that, I should make reference to a whimsically shuffled pack of cards. There are things in which neither barriers of rank nor even the borders between countries have any validity whatsoever. A hint: one of the French queens who lived in the sixteenth century would, one must suppose, be very amazed if someone told her that after all these years I would be leading her lovely great-great-great-granddaughter on my arm through the ballrooms of Moscow. But we've arrived!' |
| Тут Коровьев задул свою лампаду, и она пропала у него из рук, и Маргарита увидела лежащую на полу перед нею полоску света под какой-то темной дверью. И в эту дверь Коровьев тихо стукнул. Тут Маргарита взволновалась настолько, что у нее застучали зубы и по спине прошел озноб. | Here Koroviev blew out his lamp and it vanished from his hands, and Margarita saw lying on the floor in front of her a streak of light under some dark door. And on this door Koroviev softly knocked. Here Margarita became so agitated that her teeth chattered and a chill ran down her spine. |
| Дверь раскрылась. Комната оказалась очень небольшой. Маргарита увидела широкую дубовую кровать со смятыми и скомканными грязными простынями и подушками. | The door opened. The room turned out to be very small. Margarita saw a wide oak bed with dirty, rumpled and bunched-up sheets and pillows. |
| Перед кроватью стоял дубовый на резных ножках стол, на котором помещался канделябр с гнездами в виде когтистых птичьих лап. В этих семи золотых лапах горели толстые восковые свечи. Кроме этого, на столике была большая шахматная доска с фигурками, необыкновенно искусно сделанными. На маленьком вытертом коврике стояла низенькая скамеечка. Был еще один стол с какой-то золотой чашей и другим канделябром, ветви которого были сделаны в виде змей. В комнате пахло серой и смолой, тени от светильников перекрещивались на полу. | Before the bed was an oak table with carved legs, on which stood a candelabrum with sockets in the form of a bird's claws. In these seven golden claws' burned thick wax candles. Besides that, there was on the table a large chessboard with pieces of extraordinarily artful workmanship. A little low bench stood on a small, shabby rug. There was yet another table with some golden bowl and another candelabrum with branches in the form of snakes. The room smelled of sulphur and pitch. Shadows from the lights criss-crossed on the floor. |
| Среди присутствующих Маргарита сразу узнала Азазелло, теперь уже одетого во фрак и стоящего у спинки кровати. Принарядившийся Азазелло уже не походил на того разбойника, в виде которого являлся Маргарите в Александровском саду, и поклонился он Маргарите чрезвычайно галантно. | Among those present Margarita immediately recognized Azazello, now dressed in a tailcoat and standing at the head of the bed. The dressed-up Azazello no longer resembled that bandit in whose form he had appeared to Margarita in the Alexandrovsky Garden, and his bow to Margarita was very gallant. |
| Нагая ведьма, та самая Гелла, что так смущала почтенного буфетчика Варьете, и, увы, та самая, которую, к великому счастью, вспугнул петух в ночь знаменитого сеанса, сидела на коврике на полу у кровати, помешивая в кастрюле что-то, от чего валил серный пар. | A naked witch, that same Hella who had so embarrassed the respectable barman of the Variety, and - alas - the same who had so fortunately been scared off by the cock on the night of the notorious seance, sat on a rug on the floor by the bed, stirring something in a pot which gave off a sulphurous steam. |
| Кроме этих, был еще в комнате сидящий на высоком табурете перед шахматным столиком громаднейший черный котище, держащий в правой лапе шахматного коня. | Besides these, there was also a huge black tomcat in the room, sitting on a high tabouret before the chess table, holding a chess knight in his right paw. |
| Гелла приподнялась и поклонилась Маргарите. То же сделал и кот, соскочивши с табурета; шаркая правой задней лапой, он уронил коня и полез за ним под кровать. | Hella rose and bowed to Margarita. The cat, jumping off the tabouret, did likewise. Scraping with his right hind paw, he dropped the knight and crawled under the bed after it. |
| Все это замирающая от страха Маргарита разглядела в коварных тенях от свечей кое-как. Взор ее притягивала постель, на которой сидел тот, кого еще совсем недавно бедный Иван на Патриарших прудах | Margarita, sinking with fear, nevertheless made all this out by the perfidious candlelight. Her eyes were drawn to the bed, on which sat he whom, still quite recently, at the Patriarch's Ponds, poor Ivan had tried to convince that the |
| убеждал в том, что дьявола не существует. Этот несуществующий и сидел на кровати. | devil does not exist. It was this non-existent one who was sitting on the bed. |
| Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый -пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар. | Two eyes were fixed on Margarita's face. The right one with a golden spark at its bottom, drilling anyone to the bottom of his soul, and the left one empty and black, like the narrow eye of a needle, like the entrance to the bottomless well of all darkness and shadow. Woland's face was twisted to one side, the right corner of the mouth drawn down, the high, bald forehead scored by deep wrinkles running parallel to the sharp eyebrows. The skin of Woland's face was as if burned for all eternity by the sun. |
| Воланд широко раскинулся на постели, был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече. Одну голую ногу он поджал под себя, другую вытянул на скамеечку. Колено этой темной ноги и натирала какою-то дымящеюся мазью Гелла. | Woland, broadly sprawled on the bed, was wearing nothing but a long nightshirt, dirty and patched on the left shoulder. One bare leg was tucked under him, the other was stretched out on the little bench. It was the knee of this dark leg that Hella was rubbing with some smoking ointment. |
| Еще разглядела Маргарита на раскрытой безволосой груди Воланда искусно из темного камня вырезанного жука на золотой цепочке и с какими-то письменами на спинке. Рядом с Воландом на постели, на тяжелом постаменте, стоял странный, как будто живой и освещенный с одного бока солнцем глобус. | Margarita also made out on Woland's bared, hairless chest a beede artfully carved[2] from dark stone, on a gold chain and with some inscriptions on its back. Beside Woland, on a heavy stand, stood a strange globe, as if alive, lit on one side by the sun. |
| Несколько секунд длилось молчание. "Он изучает меня", - подумала Маргарита и усилием воли постаралась сдержать дрожь в ногах. | The silence lasted a few seconds. 'He's studying me,' thought Margarita, and with an effort of will she tried to control the trembling in her legs. |
| Наконец Воланд заговорил, улыбнувшись, отчего его искристый глаз как бы вспыхнул: | At last Woland began to speak, smiling, which made his sparkling eye as if to flare up. |
| - Приветствую вас, королева, и прошу меня извинить за мой домашний наряд. | 'Greetings to you. Queen, and I beg you to excuse my homely attire.' |
| Голос Воланда был так низок, что на некоторых словах давал оттяжку в хрип. | The voice of Woland was so low that on some syllables it drew out into a wheeze. |
| Воланд взял с постели длинную шпагу, наклонившись, пошевелил ею под кроватью и сказал: | Woland took a long sword from the sheets, leaned down, poked it under the bed, and said: |
| - Вылезай! Партия отменяется. Прибыла гостья. | 'Out with you! The game is cancelled. The guest has arrived.' |
| - Ни в каком случае, - тревожно свистнул | 'By no means,' Koroviev anxiously piped, |
| по-суфлерски над ухом Маргариты Коровьев. | prompter-like, at Margarita's ear. |
| - Ни в каком случае... - начала Маргарита. | 'By no means . . .' began Margarita. |
| - Мессир... - дохнул Коровьев в ухо. | 'Messire . ..' Koroviev breathed into her ear. |
| - Ни в каком случае, мессир, - справившись с собой, тихо, но ясно ответила Маргарита и, улыбнувшись, добавила: - Я умоляю вас не прерывать партии. Я полагаю, что шахматные журналы заплатили бы недурные деньги, если б имели возможность ее напечатать. | 'By no means, Messire,' Margarita replied softly but distinctly, gaining control over herself, and she added with a smile: 'I beg you not to interrupt your game. I imagine the chess journals would pay good money for the chance to publish it.' |
| Азазелло тихо и одобрительно крякнул, а Воланд, внимательно поглядев на Маргариту, заметил как бы про себя: | Azazello gave a low but approving grunt, and Woland, looking intently at Margarita, observed as if to himself: |
| - Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь! | 'Yes, Koroviev is right. How whimsically the deck has been shuffled! Blood!' |
| Он протянул руку и поманил к себе Маргариту. | He reached out and beckoned Margarita to him with his hand. |
| Та подошла, не чувствуя пола под босыми ногами. Воланд положил свою тяжелую, как будто каменную, и в то же время горячую, как огонь, руку на плечо Маргариты, дернул ее к себе и посадил на кровать рядом с собою. | She went up, not feeling the floor under her bare feet. Woland placed his hand, heavy as if made of stone and at the same time hot as fire, on Margarita's shoulder, pulled her towards him, and sat her on the bed by his side. |
| - Ну, уж если вы так очаровательно любезны, - проговорил он, - а я другого ничего и не ожидал, так будем без церемоний, - он опять наклонился к краю кровати и крикнул: - Долго будет продолжаться этот балаган под кроватью? Вылезай, окаянный ганс! | 'Well,' he said, 'since you are so charmingly courteous - and I expected nothing else - let us not stand on ceremony.' He again leaned over the side of the bed and cried: 'How long will this circus under the bed continue? Come out, you confounded Hans!'[3] |
| - Коня не могу найти, - задушенным и фальшивым голосом отозвался из-под кровати кот, - ускакал куда-то, а вместо него какая-то лягушка попадается. | 'I can't find my knight,' the cat responded from under the bed in a muffled and false voice, 'it's ridden off somewhere, and I keep getting some frog instead.' |
| - Не воображаешь ли ты, что находишься на ярмарочной площади? - притворяясь рассерженным, спрашивал Воланд, -никакой лягушки не было под кроватью! Оставь эти дешевые фокусы для Варьете. Если ты сейчас же не появишься, мы будем считать, что ты сдался, проклятый дезертир. | 'You don't imagine you're at some fairground, do you?' asked Woland, pretending to be angry. 'There's no frog under the bed! Leave these cheap tricks for the Variety. If you don't appear at once, we'll consider that you've forfeited, you damned deserter!' |
| - Ни за что, мессир! - заорал кот и в ту же секунду вылез из-под кровати, держа в лапе коня. | 'Not for anything, Messire!' yelled the cat, and he got out from under the bed that same second, holding the knight in his paw. |
| - Рекомендую вам... - начал было Воланд и сам себя перебил: - Нет, я видеть не могу этого шута горохового. Посмотрите, во что он себя превратил под кроватью. | 'Allow me to present. . .' Woland began and interrupted himself: 'No, I simply cannot look at this buffoon. See what he's turned himself into under the bed!' |
| Стоящий на задних лапах и выпачканный пылью кот тем временем раскланивался перед Маргаритой. Теперь на шее у кота оказался белый фрачный галстук бантиком, а на груди перламутровый дамский бинокль на ремешке. Кроме того, усы у кота были вызолочены. | Standing on his hind legs, the dust-covered cat was meanwhile making his bows to Margarita. There was now a white bow-tie on the cat's neck, and a pair of ladies' mother-of-pearl opera glasses hung from a strap on his neck. What's more, the cat's whiskers were gilded. |
| - Ну что же это такое! - воскликнул Воланд, - зачем ты позолотил усы? И на кой черт тебе нужен галстух, если на тебе нет штанов? | 'Well, what's all this now?' exclaimed Woland. 'Why have you gilded your whiskers? And what the devil do you need the bow-tie for, when you're not even wearing trousers?' |
| - Штаны коту не полагаются, мессир, - с большим достоинством отвечал кот, - уж не прикажете ли вы мне надеть и сапоги? Кот в сапогах бывает только в сказках, мессир. Но видели ли вы когда-либо кого-нибудь на балу без галстуха? Я не намерен оказаться в комическом положении и рисковать тем, что меня вытолкают в шею! Каждый украшает себя, чем может. Считайте, что сказанное относится и к биноклю, мессир! | 'A cat is not supposed to wear trousers, Messire,' the cat replied with great dignity. 'You're not going to tell me to wear boots, too, are you? Puss-in-Boots exists only in fairy tales, Messire. But have you ever seen anyone at a ball without a bow-tie? I do not intend to put myself in a ridiculous situation and risk being chucked out! Everyone adorns himself with what he can. You may consider what I've said as referring to the opera glasses as well, Messire!' |
| - Но усы?.. | 'But the whiskers? . . .' |
| - Не понимаю, - сухо возражал кот, -почему, бреясь сегодня, Азазелло и Коровьев могли посыпать себя белой пудрой, и чем она лучше золотой? Я напудрил усы, вот и все! Другой разговор был бы, если б я побрился! Бритый кот -это действительно уж безобразие, тысячу раз согласен признать это. Но вообще, - тут голос кота обидчиво дрогнул, - я вижу, что ко мне применяют кое-какие придирки, и вижу, что передо мною стоит серьезная проблема - быть ли мне вообще на балу? Что скажете вы мне на это, мессир? | 'I don't understand,' the cat retorted drily. 'Why could Azazello and Koroviev put white powder on themselves as they were shaving today, and how is that better than gold? I powdered my whiskers, that's all! If I'd shaved myself, it would be a different matter! A shaved cat -now, that is indeed an outrage, I'm prepared to admit it a thousand times over. But generally,' here the cat's voice quavered touchily, 'I see I am being made the object of a certain captiousness, and I see that a serious problem stands before me - am I to attend the ball? What have you to say about that, Messire?' |
| И кот от обиды так раздулся, что казалось, еще секунда, и он лопнет. | And the cat got so puffed up with offence that it seemed he would burst in another second. |
| - Ах, мошенник, мошенник, - качая головой, говорил Воланд, - каждый раз, как партия его в безнадежном положении, он начинает заговаривать зубы, подобно | 'Ah, the cheat, the cheat,' said Woland, shaking his head. 'Each dme his game is in a hopeless situation, he starts addling your pate like the crudest mountebank on a street corner. Sit |
| самому последнему шарлатану на мосту. Садись немедленно и прекрати эту словесную пачкотню. | down at once and stop slinging this verbal muck.' |
| - Я сяду, - ответил кот, садясь, - но возражу относительно последнего. Речи мои представляют отнюдь не пачкотню, как вы изволите выражаться в присутствии дамы, а вереницу прочно увязанных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель. | 'I shall sit down,' replied the cat, sitting down, 'but I shall enter an objection with regard to your last. My speeches in no way resemble verbal muck, as you have been pleased to put it in the presence of a lady, but rather a sequence of tightly packed syllogisms, the merit of which would be appreciated by such connoisseurs as Sextus Empiricus, Martianus Capella,[4] and, for all I know, Aristotle himself |
| - Шах королю, - сказал Воланд. | 'Your king is in check,' said Woland. |
| - Пожалуйста, пожалуйста, - отозвался кот и стал в бинокль смотреть на доску. | Very well, very well,' responded the cat, and he began studying the chessboard through his opera glasses. |
| - Итак, - обратился к Маргарите Воланд, -рекомендую вам, донна, мою свиту. Этот валяющий дурака - кот Бегемот. С Азазелло и Коровьевым вы уже познакомились, служанку мою Геллу рекомендую. Расторопна, понятлива, и нет такой услуги, которую она не сумела бы оказать. | 'And so, donna,' Woland addressed Margarita, 'I present to you my retinue. This one who is playing the fool is the cat Behemoth. Azazello and Koroviev you have already met. I present to you my maidservant, Hella: efficient, quick, and there is no service she cannot render.' |
| Красавица Гелла улыбалась, обратив к Маргарите свои с зеленью глаза, не переставая зачерпывать пригоршней мазь и накладывать ее на колено. | The beautiful Hella was smiling as she turned her green-tinged eyes to Margarita, without ceasing to dip into the ointment and apply it to Woland's knee. |
| - Ну, вот и все, - закончил Воланд и поморщился, когда Гелла особенно сильно сжала его колено, - общество, как вы видите, небольшое, смешанное и бесхитростное. - Он умолк и стал поворачивать перед собою свой глобус, сделанный столь искусно, что синие океаны на нем шевелились, | 'Well, that's the lot,' Woland concluded, wincing as Hella pressed especially hard on his knee. 'A small, mixed and guileless company, as you see.' He fell silent and began to spin the globe in front of him, which was so artfully made that the blue oceans moved on it |
| а шапка на полюсе лежала, как настоящая, ледяная и снежная. | and the cap at the pole lay like a real cap of ice and snow. |
| На доске тем временем происходило смятение. Совершенно расстроенный король в белой мантии топтался на клетке, в отчаянии вздымая руки. Три белых пешки-ландскнехты с алебардами растерянно глядели на офицера, размахивающего шпагой и указывающего вперед, где в смежных клетках, белой и черной, виднелись черные всадники Воланда на | On the chessboard, meanwhile, confusion was setting in. A thoroughly upset king in a white mantle was shuffling on his square, desperately raising his arms. Three white pawn-mercenaries with halberds gazed in perplexity at the bishop brandishing his crozier and pointing forward to where, on two adjacent squares, white and black, Woland's black horsemen could be seen on two fiery chargers |
| двух горячих, роющих копытами клетки, конях. | pawing the squares with their hoofs. |
| Маргариту чрезвычайно заинтересовало и поразило то, что шахматные фигурки были живые. | Margarita was extremely interested and struck by the fact that the chessmen were alive. |
| Кот, отставив от глаз бинокль, тихонько подпихнул своего короля в спину. Тот в отчаянии закрыл лицо руками. | The cat, taking the opera glasses from his eyes, prodded his king lightly in the back. The king covered his face with his hands in despair. |
| - Плоховато дельце, дорогой Бегемот, -тихо сказал Коровьев ядовитым голосом. | 'Things aren't so great, my dear Behemoth,' Koroviev said quietly in a venomous voice. |
| - Положение серьезное, но отнюдь не безнадежное, - отозвался Бегемот, - больше того: я вполне уверен в конечной победе. Стоит только хорошенько проанализировать положение. | 'The situation is serious but by no means hopeless,' Behemoth responded. 'What's more, I'm quite certain of final victory. Once I've analysed the situation properly.' |
| Этот анализ он начал производить довольно странным способам, именно стал кроить какие-то рожи и подмигивать своему королю. | He set about this analysing in a rather strange manner - namely, by winking and making all sorts of faces at his king. |
| - Ничего не помогает, - заметил Коровьев. | 'Nothing helps,' observed Koroviev. |
| - Ай! - вскричал Бегемот, - попугаи разлетелись, что я и предсказывал! | 'Aie!' cried Behemoth, 'the parrots have flown away, just as I predicted!' |
| Действительно, где-то вдали послышался шум многочисленных крыльев. Коровьев и Азазелло бросились вон. | Indeed, from somewhere far away came the noise of many wings. Koroviev and Azazello rushed out of the room. |
| - А, черт вас возьми с вашими бальными затеями! - буркнул Воланд, не отрываясь от своего глобуса. | 'Devil take you with your ball amusements!' Woland grunted without tearing his eyes from his globe. |
| Лишь только Коровьев и Азазелло скрылись, мигание Бегемота приняло усиленные размеры. Белый король наконец догадался, чего от него хотят, вдруг стащил с себя мантию, бросил ее на клетку и убежал с доски. Офицер брошенное королевское одеяние накинул на себя и занял место короля. Коровьев и Азазелло вернулись. | As soon as Koroviev and Azazello disappeared. Behemoth's winking took on greater dimensions. The white king finally understood what was wanted of him. He suddenly pulled off his mantle, dropped it on the square, and ran off the board. The bishop covered himself with the abandoned royal garb and took the king's place. Koroviev and Azazello came back. |
| - Враки, как и всегда, - ворчал Азазелло, косясь на Бегемота. | 'Lies, as usual,' grumbled Azazello, with a sidelong glance at Behemoth. |
| - Мне послышалось, - ответил кот. | 'I thought I heard it,' replied the cat. |
| - Ну, что же, долго это будет продолжаться? - спросил Воланд, - шах королю. | 'Well, is this going to continue for long?' asked Woland. 'Your king is in check.' |
| - Я, вероятно, ослышался, мой мэтр, - | 'I must have heard wrong, my master,' replied |
| ответил кот, - шаха королю нет и быть не может. | the cat. 'My king is not and cannot be in check.' |
| - Повторяю, шах королю. | 'I repeat, your king is in check!' |
| - Мессир, - тревожно-фальшивым голосом отозвался кот, - вы переутомились: нет шаха королю. | 'Messire,' the cat responded in a falsely alarmed voice, 'you are overtired. My king is not in check.' |
| - Король на клетке г-два, - не глядя на доску, сказал Воланд. | ‘The king is on square G-z,' said Woland, without looking at the board. |
| - Мессир, я в ужасе, - завыл кот, изображая ужас на своей морде, - на этой клетке нет короля. | 'Messire, I'm horrified!' howled the cat, showing horror on his mug. There is no king on that square!' |
| - Что такое? - в недоумении спросил Воланд и стал глядеть на доску, где стоявший на королевской клетке офицер отворачивался и закрывался рукой. | 'What's that?' Woland asked in perplexity and began looking at the board, where the bishop standing on the king's square kept turning away and hiding behind his hand. |
| - Ах ты подлец, - задумчиво сказал Воланд. | 'Ah, you scoundrel,' Woland said pensively. |
| - Мессир, я вновь обращаюсь к логике, -заговорил кот, прижимая лапы к груди, -если игрок объявляет шах королю, а короля между тем уже и в помине нет на доске, шах признается недействительным. | 'Messire! Again I appeal to logic!' the cat began, pressing his paws to his chest. 'If a player announces that the king is in check, and meanwhile there's no trace of the king on the board, the check must be recognized as invalid!' |
| - Ты сдаешься или нет? - прокричал страшным голосом Воланд. | 'Do you give up or not?' Woland cried in a terrible voice. |
| - Разрешите подумать, - смиренно ответил кот, положил локти на стол, уткнул уши в лапы и стал думать. Думал он долго и наконец сказал: - Сдаюсь. | 'Let me think it over,' the cat replied humbly, resting his elbows on the table, putting his paws over his ears, and beginning to think. He thought for a long time and finally said: 'I give up.' |
| - Убить упрямую тварь, - шепнул Азазелло. | The obstinate beast should be killed,' whispered Azazello. |
| - Да, сдаюсь, - сказал кот, - но сдаюсь исключительно потому, что не могу играть в атмосфере травли со стороны завистников! - он поднялся, и шахматные фигурки полезли в ящик. | 'Yes, I give up,' said the cat, 'but I do so only because I am unable to play in an atmosphere of persecution on the part of the envious!' He stood up and the chessmen climbed into their box. |
| - Гелла, пора, - сказал Воланд, и Гелла исчезла из комнаты. - Нога разболелась, а тут этот бал, - продолжал Воланд. | 'Hella, it's time,' said Woland, and Hella disappeared from the room. 'My leg hurts, and now this ball. . .' he continued. |
| - Позвольте мне, - тихо попросила Маргарита. | 'Allow me,' Margarita quietly asked. |
| Воланд пристально поглядел на нее и пододвинул к ней колено. | Woland looked at her intently and moved his knee towards her. |
| Горячая, как лава, жижа обжигала руки, но Маргарита, не морщась, стараясь не причинять боли, втирала ее в колено. | The liquid, hot as lava, burned her hands, but Margarita, without wincing, and trying not to cause any pain, rubbed it into his knee. |
| - Приближенные утверждают, что это ревматизм, - говорил Воланд, не спуская глаз с Маргариты, - но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьдесят первом году в Брокенских горах, на чертовой кафедре. | 'My attendants insist it's rheumatism,' Woland was saying, not taking his eyes off Margarita, 'but I strongly suspect that this pain in my knee was left me as a souvenir by a charming witch with whom I was closely acquainted in the year 1571, on Mount Brocken,[5] on the Devil's Podium.' |
| - Ах, может ли это быть! - сказала Маргарита. | 'Ah, can that be so!' said Margarita. |
| - Вздор! Лет через триста это пройдет. Мне посоветовали множество лекарств, но я по старинке придерживаюсь бабушкиных средств. Поразительные травы оставила в наследство поганая старушка, моя бабушка! Кстати, скажите, а вы не страдаете ли чем-нибудь? Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу, тоска? | 'Nonsense! In another three hundred years it will all go away! I've been recommended a host of medications, but I keep to my granny's old ways. Amazing herbs she left me, my grandam, that vile old thing! Incidentally, tell me, are you suffering from anything? Perhaps you have some sort of sorrow or soul-poisoning anguish?' |
| - Нет, мессир, ничего этого нет, - ответила умница Маргарита, - а теперь, когда я у вас, я чувствую себя совсем хорошо. | 'No, Messire, none of that,' replied the clever Margarita, 'and now that I'm here with you, I feel myself quite well.' |
| - Кровь - великое дело, - неизвестно к чему весело сказал Воланд и прибавил: - Я вижу, что вас интересует мой глобус. | 'Blood is a great thing . ..' Woland said gaily, with no obvious point, and added: 'I see you're interested in my globe.' |
| - О да, я никогда не видела такой вещицы. | 'Oh, yes, I've never seen anything like it.' |
| - Хорошая вещица. Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, невнятно произносящие названия мест. Кроме того, каждая третья из них немного косноязычна, как будто таких нарочно подбирают. Мой глобус гораздо удобнее, тем более что события мне нужно знать точно. Вот, например, видите этот кусок земли, бок которого моет океан? Смотрите, вот он наливается огнем. Там началась война. Если вы приблизите глаза, вы увидите и детали. | 'It's a nice little object. Frankly speaking, I don't enjoy listening to the news on the radio. It's always reported by some girls who pronounce the names of places inarticulately. Besides, every third one has some slight speech defect, as if they're chosen on purpose. My globe is much more convenient, especially since I need a precise knowledge of events. For instance, do you see this chunk of land, washed on one side by the ocean? Look, it's filling with fire. A war has started there. If you look closer, you'll see the details.' |
| Маргарита наклонилась к глобусу и увидела, что квадратик земли расширился, многокрасочно расписался и превратился как бы в рельефную карту. А затем она | Margarita leaned towards the globe and saw the little square of land spread out, get painted in many colours, and turn as it were into a relief map. And then she saw the little ribbon |
| увидела и ленточку реки, и какое-то селение возле нее. Домик, который был размером в горошину, разросся и стал как спичечная коробка. Внезапно и беззвучно крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом черного дыма, а стенки рухнули, | of a river, and some village near it. A little house the size of a pea grew and became the size of a matchbox. Suddenly and noiselessly the roof of this house flew up along with a cloud of black smoke, and the walls collapsed, |
| так что от двухэтажной коробки ничего не осталось, кроме кучечки, от которой валил черный дым. Еще приблизив свой глаз, Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка. | so that nothing was left of the little two-storey box except a small heap with black smoke pouring from it. Bringing her eye still closer, Margarita made out a small female figure lying on the ground, and next to her, in a pool of blood, a little child with outstretched arms. |
| - Вот и все, - улыбаясь, сказал Воланд, - он не успел нагрешить. Работа Абадонны безукоризненна. | 'That's it,' Woland said, smiling, 'he had no time to sin. Abaddon's[6 ]work is impeccable.' |
| - Я не хотела бы быть на той стороне, против которой этот Абадонна, - сказала Маргарита, - на чьей он стороне? | 'I wouldn't want to be on the side that this Abaddon is against,' said Margarita. 'Whose side is he on?' |
| - Чем дальше говорю с вами, - любезно отозвался Воланд, - тем больше убеждаюсь в том, что вы очень умны. Я успокою вас. Он на редкость беспристрастен и равно сочувствует обеим сражающимся сторонам. Вследствие этого и результаты для обеих сторон бывают всегда одинаковы. Абадонна, - негромко позвал Воланд, и тут из стены появилась фигура какого-то худого человека в темных очках. Эти очки произвели на Маргариту такое сильное впечатление, что она, тихонько вскрикнув, уткнулась лицом в ногу Воланда. - Да перестаньте, - крикнул Воланд, - до чего нервозны современные люди. - Он с размаху шлепнул Маргариту по спине, так что по ее телу прошел звон. - Ведь видите же, что он в очках. Кроме того, никогда не было случая, да и не будет, чтобы Абадонна появился перед кем-либо преждевременно. Да и, наконец, я здесь. Вы у меня в гостях! Я просто хотел вам его показать. | The longer I talk with you,' Woland responded amiably, 'the more I'm convinced that you are very intelligent. I'll set you at ease. He is of a rare impartiality and sympathizes equally with both sides of the fight. Owing to that, the results are always the same for both sides. Abaddon!' Woland called in a low voice, and here there emerged from the wall the figure of some gaunt man in dark glasses. These glasses produced such a strong impression on Margarita that she cried out softly and hid her face in Woland's leg. 'Ah, stop it!' cried Woland. 'Modern people are so nervous!' He swung and slapped Margarita on the back so that a ringing went through her whole body. 'Don't you see he's got his glasses on? Besides, there has never yet been, and never will be, an occasion when Abaddon appears before someone prematurely. And, finally, I'm here. You are my guest! I simply wanted to show him to you.' |
| Абадонна стоял неподвижно. | Abaddon stood motionless. |
| - А можно, чтобы он снял очки на секунду?- спросила Маргарита, прижимаясь к Воланду и вздрагивая, но уже от любопытства. | 'And is it possible for him to take off his glasses for a second?' Margarita asked, pressing herself to Woland and shuddering, but now from curiosity. |
| - А вот этого нельзя, - серьезно ответил Воланд и махнул рукой Абадонне, и того не стало. - Что ты хочешь сказать, Азазелло? | 'Ah, no, that's impossible,' Woland replied seriously and waved his hand at Abaddon, and he was no more. "What do you wish to say, Azazello?' |
| - Мессир, - ответил Азазелло, - разрешите мне сказать. У нас двое посторонних: красавица, которая хнычет и умоляет, чтобы ее оставили при госпоже, и кроме того, с ней, прошу прощения, ее боров. | 'Messire,' replied Azazello, 'allow me to say -we've got two strangers here: a beauty who is whimpering and pleading to be allowed to stay with her lady, and with her, begging your pardon, there is also her hog.' |
| - Странно ведут себя красавицы, - заметил Воланд. | 'Strange behaviour for a beauty!' observed Woland. |
| - Это Наташа, Наташа! - воскликнула Маргарита. | 'It's Natasha, Natasha!' exclaimed Margarita. |
| - Ну, оставить при госпоже. А борова к поварам! | 'Well, let her stay with her lady. And the hog -to the cooks.' |
| - Зарезать? - испуганно крикнула Маргарита, - помилуйте, мессир, это Николай Иванович, нижний жилец. Тут недоразумение, она, видите ли, мазнула его кремом... | 'To slaughter him?' Margarita cried fearfully. 'For pity's sake, Messire, it's Nikolai Ivanovich, the ground-floor tenant. It's a misunderstanding, you see, she daubed him with the cream . . .' |
| - Да позвольте! - сказал Воланд, - на кой черт и кто станет его резать? Пусть посидит вместе с поварами, вот и все! Не могу же, согласитесь, я его пустить в бальный зал! | 'But wait,' said Woland, 'why the devil would anyone slaughter him? Let him stay with the cooks, that's all. You must agree, I cannot let him into the ballroom.' |
| - Да уж... - добавил Азазелло и доложил: -Полночь приближается, мессир. | 'No, really.. .' Azazello added and announced: 'Midnight is approaching, Messire.' |
| - А, хорошо. - Воланд обратился к Маргарите: - Итак, прошу вас! Заранее благодарю вас. Не теряйтесь и ничего не бойтесь. Ничего не пейте, кроме воды, а то вы разомлеете и вам будет трудно. Пора! | 'Ah, very good.' Woland turned to Margarita: 'And so, if you please ... I thank you beforehand. Don't become flustered and don't be afraid of anything. Drink nothing but water, otherwise you'll get groggy and it will be hard for you. It's time!' |
| Маргарита поднялась с коврика, и тогда в дверях возник Коровьев. | Margarita got up from the rug, and then Koroviev appeared in the doorway. |
| Глава 23. Великий бал у сатаны | CHAPTER 25. The Great Ball at Satan's |
| Полночь приближалась, пришлось спешить. Маргарита смутно видела окружающие. Запомнились свечи и самоцветный какой-то бассейн. Когда Маргарита стала на дно этого бассейна, Гелла и помогающая ей Наташа окатили Маргариту какой-то | Midnight was approaching; they had to hurry. Margarita dimly perceived her surroundings. Candles and a jewelled pool remained in her memory. As she stood in the bottom of this pool, Hella, with the assistance of Natasha, doused her with some hot, thick and red liquid. |
| горячей, густой и красной жидкостью. Маргарита ощутила соленый вкус на губах и поняла, что ее моют кровью. Кровавая мантия сменилась другою - густой, прозрачной, розоватой, и у Маргариты закружилась голова от розового масла. Потом Маргариту бросили на хрустальное ложе и до блеска стали растирать какими-то большими зелеными листьями. | Margarita felt a salty taste on her Ups and realized that she was being washed in blood. The bloody mantle was changed for another -thick, transparent, pinkish - and Margarita's head began to spin from rose oil. Then Margarita was laid on a crystal couch and rubbed with some big green leaves until she shone. |
| Тут ворвался кот и стал помогать. Он уселся на корточки у ног Маргариты и стал натирать ей ступни с таким видом, как будто чистил сапоги на улице. | Here the cat burst in and started to help. He squatted down at Margarita's feet and began rubbing up her soles with the air of someone shining shoes in the street. |
| Маргарита не помнит, кто сшил ей из лепестков бледной розы туфли, и как эти туфли сами собой застегнулись золотыми пряжками. Какая-то сила вздернула Маргариту и поставила перед зеркалом, и в волосах у нее блеснул королевский алмазный венец. | Margarita does not remember who stitched slippers for her from pale rose petals or how these slippers got fastened by themselves with golden clasps. Some force snatched Margarita up and put her before a mirror, and a royal diamond crown gleamed in her hair. |
| Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи. Это украшение чрезвычайно обременило королеву. Цепь сейчас же стала натирать шею, изображение тянуло ее согнуться. Но кое-что вознаградило Маргариту за те неудобства, которые ей причиняла цепь с черным пуделем. Это - та почтительность, с которою стали относиться к ней Коровьев и Бегемот. | Koroviev appeared from somewhere and hung a heavy, oval-framed picture of a black poodle by a heavy chain on Margarita's breast. This adornment was extremely burdensome to the queen. The chain at once began to chafe her neck, the picture pulled her down. But something compensated Margarita for the inconveniences that the chain with the black poodle caused her, and this was the deference with which Koroviev and Behemoth began to treat her. |
| - Ничего, ничего, ничего! - бормотал Коровьев у дверей комнаты с бассейном, -ничего не поделаешь, надо, надо, надо. Разрешите, королева, вам дать последний совет. Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому, королева Марго, никакого преимущества! Если кто-нибудь и не понравится... Я понимаю, что вы, конечно, не выразите этого на своем лице... Нет, нет, нельзя подумать об этом! Заметит, заметит в то же мгновение. Нужно полюбить его, полюбить, королева. Сторицей будет вознаграждена за это хозяйка бала! И еще: не пропустить никого. Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть малюсенький поворот | 'Never mind, never mind, never mind!' muttered Koroviev at the door of the room with the pool. 'No help for it, you must, must, must .. . Allow me. Queen, to give you a last piece of advice. Among the guests there will be different sorts, oh, very different, but no one, Queen Margot, should be shown any preference! Even if you don't like someone ... I understand that you will not, of course, show it on your face - no, no, it's unthinkable! He'll notice it, he'll notice it instantly! You must love him, love him, Queen! The mistress of the ball will be rewarded a hundredfold for that. And also - don't ignore anyone! At least a little smile, if there's no time to drop a word, at least a tiny turn of the head! Anything you like, but |
| головы. Все, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют... | not inattention, they'll sicken from that. . .' |
| Тут Маргарита в сопровождении Коровьева и Бегемота шагнула из бассейной в полную темноту. | Here Margarita, accompanied by Koroviev and Behemoth, stepped out of the room with the pool into total darkness. |
| - Я, я, - шептал кот, - я дам сигнал! | 'I, I,' whispered the cat, 'I give the signal!' |
| - Давай! - ответил в темноте Коровьев. | 'Go ahead!' Koroviev replied from the darkness. |
| - Бал! - пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита вскрикнула и на несколько секунд закрыла глаза. Бал упал на нее сразу в виде света, вместе с ним - звука и запаха. Уносимая под руку Коровьевым, Маргарита увидела себя в тропическом лесу. Красногрудые зеленохвостые попугаи цеплялись за лианы, перескакивали по ним и оглушительно кричали: "Я восхищен!" Но лес быстро кончился, и его банная духота тотчас сменилась прохладою бального зала с колоннами из какого-то желтоватого искрящегося камня. Этот зал, так же как и лес, был совершенно пуст, и лишь у колонн неподвижно стояли обнаженные негры в серебряных повязках на головах. | The ball!!!' shrieked the cat piercingly, and just then Margarita cried out and shut her eyes for a few seconds. The ball fell on her all at once in the form of light, and, with it, of sound and smell. Taken under the arm bv Koroviev, Margarita saw herself in a tropical forest. Redbreasted, green-tailed parrots fluttered from liana to liana and cried out deafeningly: 'Delighted!' But the forest soon ended, and its bathhouse stuffiness changed at once to the coolness of a ballroom with columns of some yellowish, sparkling stone. This ballroom, just like the forest, was completely empty, except for some naked negroes with silver bands on their heads who were standing by the columns. |
| Лица их стали грязно-бурыми от волнения, когда в зал влетела Маргарита со своею свитой, в которой откуда-то взялся Азазелло. Тут Коровьев выпустил руку Маргариты и шепнул: | Their faces turned a dirty brown from excitement when Margarita flew into the ballroom with her retinue, in which Azazello showed up from somewhere. Here Koroviev let go of Margarita's arm and whispered: |
| - Прямо на тюльпаны! | 'Straight to the tulips.' |
| Невысокая стена белых тюльпанов выросла перед Маргаритой, а за нею она увидела бесчисленные огни в колпачках и перед ними белые груди и черные плечи фрачников. Тогда Маргарита поняла, откуда шел бальный звук. На нее обрушился рев труб, а вырвавшийся из-под него взмыв скрипок окатил ее тело, как кровью. Оркестр человек в полтораста играл полонез. | A low wall of white tulips had grown up in front of Margarita, and beyond it she saw numberless lamps under little shades and behind them the white chests and black shoulders of tailcoaters. Then Margarita understood where the sound of the ball was coming from. The roar of trumpets crashed down on her, and the soaring of violins that burst from under it doused her body as if with blood. The orchestra of about a hundred and fifty men was playing a polonaise. |
| Возвышавшийся перед оркестром человек во фраке, увидев Маргариту, побледнел, заулыбался и вдруг взмахом рук поднял весь оркестр. Ни на мгновение не прерывая музыки, оркестр, стоя, окатывал Маргариту | The tailcoated man hovering over the orchestra paled on seeing Margarita, smiled, and suddenly, with a sweep of his arms, got the whole orchestra to its feet. Not interrupting the music for a moment, the orchestra, standing, |
| звуками. Человек над оркестром отвернулся от него и поклонился низко, широко разбросив руки, и Маргарита, улыбаясь, помахала ему рукой. | doused Margarita with sound. The man over the orchestra turned from it and bowed deeply, spreading his arms wide, and Margarita, smiling, waved her hand to him. |
| - Нет, мало, мало, - зашептал Коровьев, -он не будет спать всю ночь. Крикните ему: "Приветствую вас, король вальсов!" | 'No, not enough, not enough,' whispered Koroviev, 'he won't sleep all night. Call out to him: "Greetings to you, waltz king!'"' |
| Маргарита крикнула это и подивилась тому, что ее голос, полный как колокол, покрыл вой оркестра. Человек от счастья вздрогнул и левую руку приложил к груди, правой продолжая махать оркестру белым жезлом. | Margarita cried it out, and marvelled that her voice, full as a bell, was heard over the howling of the orchestra. The man started with happiness and put his left hand to his chest, while the right went on brandishing a white baton at the orchestra. |
| - Мало, мало, - шептал Коровьев, - глядите налево, на первые скрипки, и кивните так, чтобы каждый думал, что вы его узнали в отдельности. Здесь только мировые знаменитости. Вот этому, за первым пультом, это Вьетан. Так, очень хорошо. Теперь дальше. | 'Not enough, not enough,' whispered Koroviev, 'look to the left, to the first violins, and nod so that each one thinks you've recognized him individually. There are only world celebrities here. Nod to that one ... at the first stand, that's Vieux temps![2] . . . There, very good ... Now, onward!' |
| - Кто дирижер? - отлетая, спросила Маргарита. | 'Who is the conductor?' Margarita asked, flying off. |
| - Иоганн Штраус, - закричал кот, - и пусть меня повесят в тропическом лесу на лиане, если на каком-нибудь балу когда-либо играл такой оркестр. Я приглашал его! И, заметьте, ни один не заболел и ни один не отказался. | 'Johann Strauss!' cried the cat. 'And they can hang me from a liana in a tropical forest if such an orchestra ever played at any ball! I invited them! And, note, not one got sick or declined!' |
| В следующем зале не было колонн, вместо них стояли стены красных, розовых, молочно-белых роз с одной стороны, а с другой - стена японских махровых камелий. Между этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырями в трех бассейнах, из которых был первый - прозрачно-фиолетовый, второй -рубиновый, третий - хрустальный. Возле них метались негры в алых повязках, серебряными черпаками наполняя из бассейнов плоские чаши. В розовой стене оказался пролом, и в нем на эстраде кипятился человек в красном с ласточкиным хвостом фраке. Перед ним гремел нестерпимо громко джаз. Лишь только дирижер увидел Маргариту, он согнулся перед нею так, что руками коснулся пола, потом выпрямился и | In the next room there were no columns. Instead there stood walls of red, pink and milk-white roses on one side, and on the other a wall of Japanese double camellias. Between these walls fountains spurted up, hissing, and bubbly champagne seethed in three pools, the first of which was transparent violet, the second ruby, the third crystal. Next to them negroes in scarlet headbands dashed about, filling flat cups from the pools with silver dippers. The pink wall had a gap in it, where a man in a red swallowtail coat was flailing away on a platform. Before him thundered an unbearably loud jazz band. As soon as the conductor saw Margarita, he bent before her so that his hands touched the floor, then straightened up and cried piercingly: |
| пронзительно закричал: | |
| - Аллилуйя! | 'Hallelujah!' |
| Он хлопнул себя по коленке раз, потом накрест по другой - два, вырвал из рук у крайнего музыканта тарелку, ударил ею по колонне. | He slapped himself on the knee - one! - then criss-cross on the other knee - two! - then snatched a cymbal from the hands of the end musician and banged it on a column. |
| Улетая, Маргарита видела только, что виртуоз-джазбандист, борясь с полонезом, который дул Маргарите в спину, бьет по головам джазбандистов своей тарелкой и те приседают в комическом ужасе. | As she flew off, Margarita saw only that the virtuoso jazzman, fighting against the polonaise blowing in Margarita's back, was beating his jazzmen on the heads with the cymbal while they cowered in comic fright. |
| Наконец вылетели на площадку, где, как поняла Маргарита, ее во тьме встречал Коровьев с лампадкой. Теперь на этой площадке глаза слепли от света, льющегося из хрустальных виноградных гроздьев. Маргариту установили на место, и под левой рукой у нее оказалась низкая аметистовая колонка. | Finally they flew out on to the landing where, as Margarita realized, she had been met in the dark by Koroviev with his little lamp. Now on this landing the light pouring from clusters of crystal grapes blinded the eye. Margarita was put in place, and under her left arm she found a low amethyst column. |
| - Руку можно будет положить на нее, если станет очень трудно, - шептал Коровьев. | 'You may rest your arm on it if it becomes too difficult,' Koroviev whispered. |
| Какой-то чернокожий подкинул под ноги Маргарите подушку с вышитым на ней золотым пуделем, и на нее она, повинуясь чьим-то рукам, поставила, согнув в колене, свою правую ногу. Маргарита попробовала оглядеться. Коровьев и Азазелло стояли возле нее в парадных позах. Рядом с Азазелло - еще трое молодых людей, смутно чем-то напомнивших Маргарите Абадонну. В спину веяло холодом. Оглянувшись, Маргарита увидела, что из мраморной стены сзади нее бьет шипящее вино и стекает в ледяной бассейн. У левой ноги она чувствовала что-то теплое и мохнатое. Это был Бегемот. | Some black man threw a pillow under Margarita's feet embroidered with a golden poodle, and she, obedient to someone's hands, bent her right leg at the knee and placed her foot on it. Margarita tried to look around. Koroviev and Azazello stood beside her in formal poses. Next to Azazello stood another three young men, vaguely reminding Margarita of Abaddon. It blew cold in her back. Looking there, Margarita saw bubbly wine spurt from the marble wall behind her and pour into a pool of ice. At her left foot she felt something warm and furry. It was Behemoth. |
| Маргарита была в высоте, и из-под ног ее вниз уходила грандиозная лестница, крытая ковром. Внизу, так далеко, как будто бы Маргарита смотрела обратным способом в бинокль, она видела громаднейшую швейцарскую с совершенно необъятным камином, в холодную и черную пасть которого мог свободно въехать пятитонный грузовик. Швейцарская и лестница, до боли в глазах залитая светом, были пусты. Трубы | Margarita was high up, and a grandiose stairway covered with carpet descended from her feet. Below, so far away that it was as if Margarita were looking the wrong way through binoculars, she saw a vast front hall with an absolutely enormous fireplace, into the cold and black maw of which a five-ton truck could easily have driven. The front hall and stairway, so flooded with light that it hurt the eyes, were empty. The sound of trumpets now came to |
| теперь доносились до Маргариты издалека. Так простояли неподвижно около минуты. | Margarita from far away. Thus they stood motionless for about a minute. |
| - Где же гости? - спросила Маргарита у Коровьева. | 'But where are the guests?' Margarita asked Koroviev. |
| - Будут, королева, сейчас будут. В них недостатка не будет. И, право, я предпочел бы рубить дрова, вместо того чтобы принимать их здесь на площадке. | 'They'll come. Queen, they'll come, they'll come soon enough. There'll be no lack of them. And, really, I'd rather go and chop wood than receive them here on the landing.' |
| - Что рубить дрова, - подхватил словоохотливый кот, - я хотел бы служить кондуктором в трамвае, а уж хуже этой работы нет ничего на свете. | 'Chop wood - hah!' picked up the garrulous cat. 'I'd rather work as a tram conductor, and there's no worse job in the world than that!' |
| - Все должно быть готово заранее, королева, - объяснял Коровьев, поблескивая глазом сквозь испорченный монокль. - Ничего не может быть гаже, чем когда приехавший первым гость мыкается, не зная, что ему предпринять, а его законная мегера шепотом пилит его за то, что они приехали раньше всех. Такие балы надо выбрасывать на помойку, королева. | 'Everything must be made ready in advance. Queen,' explained Koroviev, his eye gleaming through the broken monocle. "There's nothing more loathsome than when the first guest to arrive languishes, not knowing what to do, and his lawful beldame nags at him in a whisper for having come before everybody else. Such balls should be thrown in the trash. Queen.' |
| - Определенно на помойку, - подтвердил кот. | 'Definitely in the trash,' confirmed the cat. |
| - До полуночи не более десяти секунд, -добавил Коровьев, - сейчас начнется. | 'No more tha.n ten seconds till midnight,' said Koroviev. "It'll start presently.' |
| Эти десять секунд показались Маргарите чрезвычайно длинными. По-видимому, они истекли уже, и ровно ничего не произошло. Но тут вдруг что-то грохнуло внизу в громадном камине, и из него выскочила виселица с болтающимся на ней полурассыпавшимся прахом. Этот прах сорвался с веревки, ударился об пол, и из него выскочил черноволосый красавец во фраке и в лакированных туфлях. Из камина выбежал полуистлевший небольшой гроб, крышка его отскочила, и из него вывалился другой прах. Красавец галантно подскочил к нему и подал руку калачиком, второй прах сложился в нагую вертлявую женщину в черных туфельках и с черными перьями на голове, и тогда оба, и мужчина и женщина, заспешили вверх по лестнице. | Those ten seconds seemed extremely long to Margarita. Obviously they had already passed and precisely nothing had happened. But here something suddenly crashed downstairs in the huge fireplace, and from it leaped a gallows with some half-decayed remains dangling from it. The remains fell from the rope, struck the floor, and from it leaped a handsome dark-J-iaired man in a tailcoat and patent leather shoes. A half-rotten little coffin ran out of the fireplace, its lid fell off, and another remains tumbled out of it. The handsome man gallantly leaped over to it and offered it his bent arm. The second remains put itself together into a fidgety woman in black shoes, with black feathers on her head, and then the man and the woman both hastened up the stairs. |
| - Первые! - воскликнул Коровьев, -господин Жак с супругой. Рекомендую вам, королева, один из интереснейших мужчин! | ‘The first!' exclaimed Koroviev. 'Monsieur Jacques[3] and his spouse. I commend to you. Queen, one of the most interesting of men. A |
| Убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик. Прославился тем, -шепнул на ухо Маргарите Коровьев, - что отравил королевскую любовницу. А ведь это не с каждым случается! Посмотрите, как красив! | confirmed counterfeiter, a traitor to his government, but a rather good alchemist. Famous,' Koroviev whispered in Margarita's ear, 'for having poisoned a king's mistress. That doesn't happen to everyone! Look how handsome he is!' |
| Побледневшая Маргарита, раскрыв рот, глядела вниз и видела, как исчезают в каком-то боковом ходу швейцарской и виселица и гроб. | The pale Margarita, her mouth open, watched as both gallows and coffin disappeared into some side passage in the front hall. |
| - Я в восхищении, - заорал прямо в лицо поднявшемуся по лестнице господину Жаку кот. | 'Delighted!' the cat yelled right into the face of Monsieur Jacques as he came up the stairs. |
| В это время внизу из камина появился безголовый, с оторванною рукою скелет, ударился оземь и превратился в мужчину во фраке. | At that moment a headless skeleton with a torn-off arm emerged from the fireplace, struck the ground, and turned into a man in a tailcoat. |
| Супруга господина Жака уже становилась перед Маргаритою на одно колено и, бледная от волнения, целовала колено Маргариты. | Monsieur Jacques's spouse was already going on one knee before Margarita and, pale with excitement, was kissing Margarita's foot. |
| - Королева, - бормотала супруга господина Жака. | 'Queen . . .' Monsieur Jacques's spouse murmured. |
| - Королева в восхищении, - кричал Коровьев. | The queen is delighted!' cried Koroviev. |
| - Королева... - тихо сказал красавец, господин Жак. | 'Queen . . .' the handsome Monsieur Jacques said quietly. |
| - Мы в восхищении, - завывал кот. | ‘We're delighted,' howled the cat. |
| Молодые люди, спутники Азазелло, улыбаясь безжизненными, но приветливыми улыбками, уже теснили господина Жака с супругою в сторону, к чашам с шампанским, которые негры держали в руках. По лестнице поднимался вверх бегом одинокий фрачник. | The young men, Azazello's companions, smiling lifeless but affable smiles, were already shouldering Monsieur Jacques and his spouse to one side, towards the cups of champagne that the negroes were holding. The single man in the tailcoat was coming up the stairs at a run. |
| - Граф Роберт, - шепнул Маргарите Коровьев, - по-прежнему интересен. Обратите внимание, как смешно, королева -обратный случай: этот был любовником королевы и отравил свою жену. | 'Earl Robert,'[4] Koroviev whispered to Margarita, 'interesting as ever. Note how funny. Queen: the reverse case, this one was a queen's lover and poisoned his wife.' |
| - Мы рады, граф, - закричал Бегемот. | ‘We're very glad. Earl,' cried Behemoth. |
| Из камина подряд один за другим вывалились, лопаясь и распадаясь, три | Out of the fireplace, bursting open and falling apart, three coffins tumbled one after another, |
| гроба, затем кто-то в черной мантии, которого следующий выбежавший из черной пасти ударил в спину ножом. Внизу послышался сдавленный крик. | then came someone in a black mande, whom the next one to run out of the black maw stabbed in the back with a knife. A stifled cry was heard from below. |
| Из камина выбежал совсем почти разложившийся труп. Маргарита зажмурилась, и чья-то рука поднесла к ее носу флакон с белой солью. Маргарите показалось, что это рука Наташи. | An almost entirely decomposed corpse ran out of the fireplace. Margarita shut her eyes, and someone's hand held a flacon of smelling salts to her nose. Margarita thought the hand was Natasha's. |
| Лестница стала заполняться. Теперь уже на каждой ступеньке оказались, издали казавшиеся совершенно одинаковыми, фрачники и нагие женщины с ними, отличавшиеся друг от друга только цветом перьев на головах и туфель. | The stairway began to fill up. Now on each step there were tailcoaters, looking quite alike from afar, and naked women with them, who differed from each other only in the colour of their shoes and of the feathers on their heads. |
| К Маргарите приближалась, ковыляя, в странном деревянном сапоге на левой ноге, дама с монашески опущенными глазами, худенькая, скромная и почему-то с широкой зеленой повязкой на шее. | Coming towards Margarita, hobbling, a strange wooden boot on her left foot, was a lady with nunnishly lowered eyes, thin and modest, and with a wide green band around her neck for some reason. |
| - Какая зеленая? - машинально спросила Маргарита. | 'Who is this . . . green one?' Margarita asked mechanically. |
| - Очаровательнейшая и солиднейшая дама,- шептал Коровьев, - рекомендую вам: госпожа Тофана, была чрезвычайно популярна среди молодых очаровательных неаполитанок, а также жительниц Палермо, и в особенности среди тех, которым надоели их мужья. Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж. | 'A most charming and respectable lady,' whispered Koroviev, 'I commend her to you: Madame Tofana.[5] Extremely popular among young, lovely Neapolitans, as well as the ladies of Palermo, especially those of them who had grown weary of their husbands. It does happen, Queen, that one grows weary of one's husband . . .' |
| - Да, - глухо ответила Маргарита, в то же время улыбаясь двум фрачникам, которые один за другим склонялись перед нею, целуя колено и руку. | 'Yes,' Margarita replied in a hollow voice, smiling at the same rime to two tailcoaters who bent before her one after the other, kissing her knee and hand. |
| - Ну вот, - ухитрялся шептать Коровьев Маргарите и в то же время кричать кому-то:- Герцог, бокал шампанского! Я восхищен! Да, так вот-с, госпожа Тофана входила в положение этих бедных женщин и продавала им какую-то воду в пузырьках. Жена вливала эту воду в суп супругу, тот его съедал, благодарил за ласку и чувствовал себя превосходно. Правда, через несколько часов ему начинало очень сильно хотеться пить, затем он ложился в постель, и через день прекрасная неаполитанка, | 'And so,' Koroviev managed to whisper to Margarita and at the same rime to cry out to someone: 'Duke! A glass of champagne? I'm delighted! . . . Yes, so then, Madame Tofana entered into the situation of these poor women and sold them some sort of water in little vials. The wife poured this water into her spouse's soup, he ate it, thanked her for being so nice, and felt perfectly well. True, a few hours later he would begin to get very thirsty, then go to bed, and a day later the lovely Neapolitan who had fed her husband soup would be free as the |
| накормившая своего мужа супом, была свободна, как весенний ветер. | spring breeze.' |
| - А что это у нее на ноге? - спрашивала Маргарита, не уставая подавать руку гостям, обогнавшим ковыляющую госпожу Тофану, - и зачем эта зелень на шее? Блеклая шея? | 'But what's that on her foot?' asked Margarita, tirelessly offering her hand to the guests who came ahead of the hobbling Madame Tofana. 'And why that green band? A withered neck?' |
| - Я в восхищении, князь! - кричал Коровьев и в это же время шептал Маргарите: - Прекрасная шея, но с ней неприятность случилась в тюрьме. На ноге у нее, королева, испанский сапожок, а лента вот отчего: когда тюремщики узнали, что около пятисот неудачно выбранных мужей покинули Неаполь и Палермо навсегда, они сгоряча удавили госпожу Тофану в тюрьме. | 'Delighted, Prince!' cried Koroviev, and at the same rime whispered to Margarita: 'A beautiful neck, but an unpleasantness happened to her in prison. What she has on her foot, Queen, is a Spanish boot,[6] and the band is explained this way: when the prison guards learned that some five hundred ill-chosen husbands had departed Naples and Palermo for ever, in the heat of the moment they strangled Madame Tofana in prison.' |
| - Как я счастлива, черная королева, что мне выпала высокая честь, - монашески шептала Тофана, пытаясь опуститься на колено. Испанский сапог мешал ей. Коровьев и Бегемот помогли Тофане подняться. | 'How happy I am, 0 kindest Queen, that the high honour has fallen to me ...' Tofana whispered nunnishly, trying to lower herself to one knee - the Spanish boot hindered her. Koroviev and Behemoth helped her up. |
| - Я рада, - ответила ей Маргарита, в то же время подавая руку другим. | 'I'm very glad,' Margarita answered her, at the same time offering her hand to others. |
| Теперь по лестнице снизу вверх поднимался поток. Маргарита перестала видеть то, что делается в швейцарской. Она механически поднимала и опускала руку и, однообразно скалясь, улыбалась гостям. В воздухе на площадке уже стоял гул, из покинутых Маргаритой бальных зал, как море, слышалась музыка. | Now a steady stream was coming up the stairs from below. Margarita could no longer see what was going on in the front hall. She mechanically raised and lowered her hand and smiled uniformly to the guests. There was a hum in the air on the landing; from the ballrooms Margarita had left, music could be heard, like the sea. |
| - А вот это - скучная женщина, - уже не шептал, а громко говорил Коровьев, зная, что в гуле голосов его уже не расслышат, -обожает балы, все мечтает пожаловаться на свой платок. | 'But this one is a boring woman,' Koroviev no longer whispered, but spoke aloud, knowing that in the hubbub of voices no one would hear him. 'She adores balls, and keeps dreaming of complaining about her handkerchief.' |
| Маргарита поймала взглядом среди подымавшихся ту, на которую указывал Коровьев. Это была молодая женщина лет двадцати, необыкновенного по красоте сложения, но с какими-то беспокойными и назойливыми глазами. | Margarita's glance picked out among those coming up the woman at whom Koroviev was pointing. She was young, about twenty, of remarkably beautiful figure, but with somehow resdess and importunate eyes. |
| - Какой платок? - спросила Маргарита. | 'What handkerchief?' asked Margarita. |
| - К ней камеристка приставлена, - пояснил | 'She has a chambermaid assigned to her,' |
| Коровьев, - и тридцать лет кладет ей на ночь на столик носовой платок. Как она проснется, так он уже тут. Она уж и сжигала его в печи и топила его в реке, но ничего не помогает. | explained Koroviev, 'who for thirty years has been putting a handkerchief on her night table during the night. She wakes up and the handkerchief is there. She's tried burning it in the stove and drowning it in the river, but nothing helps.' |
| - Какой платок? - шептала Маргарита, подымая и опуская руку. | 'What handkerchief?' whispered Margarita, raising and lowering her arm. |
| - С синей каемочкой платок. Дело в том, что, когда она служила в кафе, хозяин как-то ее зазвал в кладовую, а через девять месяцев она родила мальчика, унесла его в лес и засунула ему в рот платок, а потом закопала мальчика в земле. На суде она говорила, что ей нечем кормить ребенка. | 'A blue-bordered one. The thing is that when she worked in a cafe, the owner once invited her to the pantry, and nine months later she gave birth to a boy, took him to the forest, stuffed the handkerchief into his mouth, and then buried the boy in the ground. At the trial she said she had no way of feeding the child.' |
| - А где же хозяин этого кафе? - спросила Маргарита. | 'And where is the owner of the cafe?' asked Margarita. |
| - Королева, - вдруг заскрипел снизу кот, -разрешите мне спросить вас: при чем же здесь хозяин? Ведь он не душил младенца в лесу! | 'Queen,' the cat suddenly creaked from below, 'what, may I ask, does the owner have to do with it? It wasn't he who smothered the | infant in the forest!' |
| Маргарита, не переставая улыбаться и качать правой рукой, острые ногти левой запустила в Бегемотово ухо и зашептала ему: | Margarita, without ceasing to smile and proffer her right hand, dug the sharp nails of the left into Behemoth's ear and whispered to him: |
| - Если ты, сволочь, еще раз позволишь себе впутаться в разговор... | 'If you, scum, allow yourself to interfere in the conversation again ...' |
| Бегемот как-то не по-бальному вспискнул и захрипел: | Behemoth squeaked in a not very ball-like fashion and rasped: |
| - Королева... ухо вспухнет... Зачем же портить бал вспухшим ухом?.. Я говорил юридически... с юридической точки... Молчу, молчу... Считайте, что я не кот, а рыба, только оставьте ухо. | 'Queen ... the ear will get swollen ... why spoil the ball with a swollen ear? ... I was speaking legally, from the legal point of view ... I say no more, I say no more. Consider me not a cat but a post, only let go of my ear!' |
| Маргарита выпустила ухо, и назойливые, мрачные глаза оказались перед ней. | Margarita released his ear, and the importunate, gloomy eyes were before her. |
| - Я счастлива, королева-хозяйка, быть приглашенной на великий бал полнолуния. | 'I am happy. Queen-hostess, to be invited to the great ball of the full moon!' |
| - А я, - ответила ей Маргарита, - рада вас видеть. Очень рада. Любите ли вы шампанское? | 'And I am glad to see you,' Margarita answered her, 'very glad. Do you like champagne?' |
| - Что вы изволите делать, королева?! -отчаянно, но беззвучно вскричал на ухо Маргарите Коровьев, - получится затор! | 'What are you doing. Queen?!' Koroviev cried desperately but soundlessly in Margarita's ear. There'll be a traffic jam!' |
| - Я люблю, - моляще говорила женщина и вдруг механически стала повторять: -Фрида, Фрида, Фрида! Меня зовут Фрида, о королева! | 'Yes, I do,' the woman said imploringly, and suddenly began repeating mechanically: 'Frieda,[7] Frieda, Frieda! My name is Frieda, Queen!' |
| - Так вы напейтесь сегодня пьяной, Фрида, и ни о чем не думайте, - сказала Маргарита. | 'Get drunk tonight, Frieda, and don't think about anything,' said Margarita. |
| Фрида протянула обе руки к Маргарите, но Коровьев и Бегемот очень ловко подхватили ее под руки, и ее затерло в толпе. | Frieda reached out both arms to Margarita, but Koroviev and Behemoth very adroitly took her under the arms and she blended into the crowd. |
| Теперь снизу уже стеною шел народ, как бы штурмуя площадку, на которой стояла Маргарита. Г олые женские тела поднимались между фрачными мужчинами. На Маргариту наплывали их смуглые, и белые, и цвета кофейного зерна, и вовсе черные тела. В волосах рыжих, черных, каштановых, светлых, как лен, - в ливне света играли и плясали, рассыпали искры драгоценные камни. И как будто кто-то окропил штурмующую колонну мужчин капельками света, - с грудей брызгали светом бриллиантовые запонки. | Now people were coming in a solid wall from below, as if storming the landing where Margarita stood. Naked women's bodies came up between tailcoated men. Their swarthy, white, coffee-bean-coloured, and altogether black bodies floated towards Margarita. In their hair - red, black, chestnut, light as flax -precious stones glittered and danced, spraying sparkles into the flood of light. And as if someone had sprinkled the storming column of men with droplets of light, diamond studs sprayed light from their chests. |
| Теперь Маргарита ежесекундно ощущала прикосновение губ к колену, ежесекундно вытягивала вперед руку для поцелуя, лицо ее стянуло в неподвижную маску привета. | Every second now Margarita felt lips touch her knee, every second she held out her hand to be kissed, her face was contracted into a fixed mask of greeting. |
| - Я в восхищении, - монотонно пел Коровьев, - мы в восхищении, королева в восхищении. | 'I'm delighted,' Koroviev sang monotonously, 'we're delighted . . . the queen is delighted .. .' |
| - Королева в восхищении, - гнусил за спиною Азазелло. | ‘The queen is delighted . . .' Azazello echoed nasally behind her back. |
| - Я восхищен, - вскрикивал кот. | 'I'm delighted!' the cat kept exclaiming. |
| - Маркиза, - бормотал Коровьев, -отравила отца, двух братьев и двух сестер из-за наследства! Королева в восхищении! Госпожа Минкина, ах, как хороша! Немного нервозна. Зачем же было жечь горничной лицо щипцами для завивки! Конечно, при этих условиях зарежут! Королева в восхищении! Королева, секунду внимания: император Рудольф, чародей и алхимик. Еще алхимик - повешен. Ах, вот и она! Ах, какой чудесный публичный дом был у нее в Страсбурге! Мы в восхищении! Московская портниха, мы все ее любим за | ‘The marquise . . .'[8] muttered Koroviev, 'poisoned her father, two brothers and two sisters for the inheritance ... The queen is delighted! ... Madame Minkin . . .[9] Ah, what a beauty! A bit nervous. Why bum the maid's face with the curling-irons? Of course, in such conditions one gets stabbed .. . The queen is delighted! ... Queen, one second of attention! The emperor Rudolf™ - sorcerer and alchemist... Another alchemist - got hanged ... Ah, here she is! Ah, what a wonderful brothel she ran in Strasbourg! . .. We're delighted! ... A Moscow dressmaker," we all love her for her |
| неистощимую фантазию, держала ателье и придумала страшно смешную штуку: провертела две круглые дырочки в стене... | inexhaustible fantasy ... She kept a shop and invented a terribly funny trick: drilled two round holes in the wall. ..' |
| - А дамы не знали? - спросила Маргарита. | 'And the ladies didn't know?' asked Margarita. |
| - Все до одной знали, королева, - отвечал Коровьев, - я в восхищении. Этот двадцатилетний мальчуган с детства отличался странными фантазиями, мечтатель и чудак. Его полюбила одна девушка, а он взял и продал ее в публичный дом. | 'Every one of them knew. Queen,' answered Koroviev. 'Delighted! ... This twenty-year-old boy was distinguished from childhood by Strange qualities, a dreamer and an eccentric. A girl fell in love with him, and he went and sold her to a brothel. . .' |
| Снизу текла река. Конца этой реке не было видно. Источник ее, громадный камин, продолжал ее питать. Так прошел час и пошел второй час. Тут Маргарита стала замечать, что цепь ее сделалась тяжелее, чем была. Что-то странное произошло и с рукой. Теперь перед тем, как поднять ее, Маргарите приходилось морщиться. Интересные замечания Коровьева перестали занимать Маргариту. И раскосые монгольские глаза, и лица белые и черные сделались безразличными, по временам сливались, а воздух между ними почему-то начинал дрожать и струиться. Острая боль, как от иглы, вдруг пронзила правую руку Маргариты, и, стиснув зубы, она положила локоть на тумбу. | A river came streaming from below, and there was no end to this river in sight. Its source - the enormous fireplace - continued to feed it. Thus one hour passed and a second commenced. Here Margarita began to notice that her chain had become heavier than before. Something strange also happened with her arm. Now, before raising it, Margarita had to wince. Koroviev's interesting observations ceased to amuse Margarita. Slant-eyed Mongolian faces, white faces and black became undifferentiated to her, they merged at times, and the air between them would for some reason begin to tremble and flow. A sharp pain, as if from a needle, suddenly pierced Margarita's right arm, and, clenching her teeth, she rested her elbow on the post. |
| Какой-то шорох, как бы крыльев по стенам, доносился теперь сзади из залы, и было понятно, что там танцуют неслыханные полчища гостей, и Маргарите казалось, что даже массивные мраморные, мозаичные и хрустальные полы в этом диковинном зале ритмично пульсируют. | Some rustling, as if from wings against the walls, was now coming from the ballroom, and it was clear that unprecedented hordes of guests were dancing there, and it seemed to Margarita that even the massive marble, mosaic and crystal floors of this prodigious room were pulsing rhythmically. |
| Ни Г ай Кесарь Калигула, ни Мессалина уже не заинтересовали Маргариту, как не заинтересовал ни один из королей, герцогов, кавалеров, самоубийц, отравительниц, висельников и сводниц, тюремщиков и шулеров, палачей, доносчиков, изменников, безумцев, сыщиков, растлителей. Все их имена спутались в голове, лица слепились в одну громадную лепешку, и только одно мучительно сидело в памяти лицо, окаймленное действительно огненной | Neither Gaius Caesar Caligula[12] nor Messalina" interested Margarita any longer, nor did any of the kings, dukes, cavaliers, suicides, poisoners, gallowsbirds, procuresses, prison guards and sharpers, executioners, informers, traitors, madmen, sleuths, seducers. All their names became jumbled in her head, the faces stuck together into one huge pancake, and only a single face lodged itself painfully in her memory - the face, framed in a truly fiery beard, of Maliuta Skuratov.[14] Margarita's legs kept giving way, she was afraid of bursting |
| бородой, лицо Малюты Скуратова. Ноги Маргариты подгибались, каждую минуту она боялась заплакать. Наихудшие страдания ей причиняло правое колено, которое целовали. Оно распухло, кожа на нем посинела, несмотря на то, что несколько раз рука Наташи появлялась возле этого колена с губкой и чем-то душистым обтирала его. В конце третьего часа Маргарита глянула вниз совершенно безнадежными глазами и радостно дрогнула: поток гостей редел. | into tears at any moment. The worst suffering was caused by her right knee, which was being kissed. It became swollen, the skin turned blue, even though Natasha's hand appeared by this knee several times with a sponge, wiping it with something fragrant. At the end of the third hour, Margarita glanced down with completely desperate eyes and gave a joyful start - the stream of guests was thinning out. |
| - Законы бального съезда одинаковы, королева, - шептал Коровьев, - сейчас волна начнет спадать. Клянусь, что мы терпим последние минуты. Вот группа Брокенских гуляк. Они всегда приезжают последними. Ну да, это они. Два пьяных вампира... Все? Ах нет, вот еще один. Нет, двое! | 'Balls always assemble according to the same laws, Queen,' whispered Koroviev. 'Presently the wave will begin to subside. I swear we're enduring the final minutes. Here's the group of revellers from Brocken, they always come last. Yes, here they are. Two drunken vampires ... that's all? Ah, no, here's one more . . . no, two!'[15] |
| По лестнице подымались двое последних гостей. | The last two guests were coming up the stairs! |
| - Да это кто-то новенький, - говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, - ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом. | 'It's some new one,' Koroviev was saying, squinting through his lens. 'Ah, yes, yes. Azazello visited him once and, over the cognac, whispered some advice to him on how to get rid of a certain man whose exposures he was extremely afraid of. And so he told an acquaintance who was dependent on him to spray the walls of the office with poison . ..' |
| - Как его зовут? - спросила Маргарита. | 'What's his name?' asked Margarita. |
| - А, право, я сам еще не знаю, - ответил Коровьев, - надо спросить у Азазелло. | 'Ah, really, I myself don't know yet,' Koroviev replied, 'we'11 have to ask Azazello.' |
| - А кто это с ним? | 'And who is with him?' |
| - А вот этот самый исполнительный его подчиненный. Я восхищен! - прокричал Коровьев последним двум. | 'Why, that same efficient subordinate of his. Delighted!' cried Koroviev to the last two. |
| Лестница опустела. Из осторожности подождали еще немного. Но из камина более никто не выходил. | The stairway was empty. They waited a little longer as a precaution. But no one else came from the fireplace. |
| Через секунду, не понимая, как это случилось, Маргарита оказалась в той же комнате с бассейном и там, сразу заплакав от боли в руке и ноге, повалилась прямо на пол. Но Гелла и Наташа, утешая ее, опять | A second later, without knowing how it happened, Margarita found herself in the same room with the pool, and there, bursting into tears at once from the pain in her arm and leg, she collapsed right on the floor. But Hella and |
| повлекли ее под кровавый душ, опять размяли ее тело, и Маргарита вновь ожила. | Natasha, comforting her, again drew her under the bloody shower, again massaged her body, and Margarita revived. |
| - Еще, еще, королева Марго, - шептал появившийся рядом Коровьев, - надо облететь залы, чтобы почтенные гости не чувствовали себя брошенными. | ‘There's more, there's more. Queen Margot,' whispered Koroviev, appearing beside her. 'You must fly around the rooms, so that the honourable guests don't feel they've been abandoned.' |
| И Маргарита вновь вылетела из комнаты с бассейном. На эстраде за тюльпанами, где играл оркестр короля вальсов, теперь бесновался обезьяний джаз. Громадная, в лохматых бакенбардах горилла с трубой в руке, тяжело приплясывая, дирижировала. В один ряд сидели орангутанги, дули в блестящие трубы. На плечах у них верхом поместились веселые шимпанзе с гармониями. Два гамадрила в гривах, похожих на львиные, играли на роялях, и этих роялей не было слышно в громе и писке и буханьях саксофонов, скрипок и барабанов в лапах гиббонов, мандрилов и мартышек. | And once more Margarita flew out of the room with the pool. On the stage behind the tulips, where the waltz king's orchestra had been playing, there now raged an ape jazz band. A huge gorilla with shaggy side-whiskers, a trumpet in his hand, capering heavily, was doing the conducting. Orang-utans sat in a row blowing on shiny trumpets. Perched on their shoulders were merry chimpanzees with concertinas. Two hamadryads with manes like lions played grand pianos, but these grand pianos were not heard amidst the thundering, squeaking and booming of saxophones, fiddles and drums in the paws of gibbons, mandrills and marmosets. |
| На зеркальном полу несчитанное количество пар, словно слившись, поражая ловкостью и чистотой движений, вертясь в одном направлении, стеною шло, угрожая все смести на своем пути. Живые атласные бабочки ныряли над танцующими полчищами, с потолков сыпались цветы. В капителях колонн, когда погасало электричество, загорались мириады светляков, а в воздухе плыли болотные огни. | On the mirror floor a countless number of couples, as if merged, amazing in the deftness and cleanness of their movements, all turning in the same direction, swept on like a wall threatening to clear away everything in its path. Live satin butterflies bobbed above the heads of the dancing hordes, flowers poured down from the ceiling. In the capitals of the columns, each time the electricity went off, myriads of fireflies lit up, and marsh-lights floated in the air. |
| Потом Маргарита оказалась в чудовищном по размерам бассейне, окаймленном колоннадой. Гигантский черный нептун выбрасывал из пасти широкую розовую струю. Одуряющий запах шампанского подымался из бассейна. Здесь господствовало непринужденное веселье. Дамы, смеясь, сбрасывали туфли, отдавали сумочки своим кавалерам или неграм, бегающим с простынями в руках, и с криком ласточкой бросались в | Then Margarita found herself in a room with a pool of monstrous size bordered by a colonnade. A giant black Neptune spouted a wide pink stream from his maw. A stupefying smell of champagne rose from the pool. Here unconstrained merriment held sway. Ladies, laughing, gave their handbags to their cavaliers or the negroes who rushed about with towels in their hands, and with a cry dived swallow-like into |
| бассейн. Пенные столбы взбрасывало вверх. Хрустальное дно бассейна горело нижним | the pool. Foamy columns shot up. The crystal bottom of the pool shone with light from below |
| светом, пробивавшим толщу вина, и в нем видны были серебристые плавающие тела. Выскакивали из бассейна совершенно пьяными. Хохот звенел под колоннами и гремел, как в бане. | that broke through the density of the wine, and in it the silvery swimming bodies could be seen. The ladies got out of the pool completely drunk. Loud laughter resounded under the columns, booming like the jazz band. |
| Во всей этой кутерьме запомнилось одно совершенно пьяное женское лицо с бессмысленными, но и в бессмысленности умоляющими глазами, и вспомнилось одно слово - "Фрида"! | All that was remembered from this turmoil was the completely drunken face of a woman with senseless and, even in their senselessness, imploring eyes, and only one name - Frieda -was recalled. |
| Голова Маргариты начала кружиться от запаха вина, и она уже хотела уходить, как кот устроил в бассейне номер, задержавший Маргариту. Бегемот наколдовал чего-то у пасти Нептуна, и тотчас с шипением и грохотом волнующаяся масса шампанского ушла из бассейна, а Нептун стал извергать не играющую, не пенящуюся волну темножелтого цвета. Дамы с визгом и воплем: -Коньяк! - кинулись от краев бассейна за колонны. Через несколько секунд бассейн был полон, и кот, трижды перевернувшись в воздухе, обрушился в колыхающийся коньяк. Вылез он, отфыркиваясь, с раскисшим галстуком, потеряв позолоту с усов и свой бинокль. Примеру Бегемота решилась последовать только одна, та самая затейница-портниха, и ее кавалер, неизвестный молодой мулат. Оба они бросились в коньяк, но тут Коровьев подхватил Маргариту под руку, и они покинули купальщиков. | Margarita's head began to spin from the smell of the wine, and she was about to leave when the cat arranged a number in the pool that detained her. Behemoth performed some magic by Neptune's maw, and at once the billowing mass of champagne, hissing and gurgling, left the pool, and Neptune began spewing out a stream neither glittering nor foaming but of a dark-yellow colour. The ladies - shrieking and screaming 'Cognac!' - rushed from the pool-side and hid behind the columns. In a few seconds the pool was filled, and the cat, turning three times in the air, dropped into the heaving cognac. He crawled out, spluttering, his bow-tie limp, the gilding on his whiskers gone, along with the opera glasses. Only one woman dared to follow Behemoth's example - that same frolicsome dressmaker, with her cavalier, an unknown young mulatto. The two threw themselves into the cognac, but here Koroviev took Margarita under the arm and they left the bathers. |
| Маргарите показалось, что она пролетела где-то, где видела в громадных каменных прудах горы устриц. Потом она летала над стеклянным полом с горящими под ним адскими топками и мечущимися между ними дьявольскими белыми поварами. Потом где-то она, уже переставая что-либо соображать, видела темные подвалы, где горели какие-то светильники, где девушки подавали шипящее на раскаленных углях мясо, где пили из больших кружек за ее здоровье. Потом она видела белых медведей, игравших на гармониках и пляшущих камаринского на эстраде. Фокусника-саламандру, не сгоравшего в камине... И во второй раз силы ее стали | It seemed to Margarita that she flew somewhere, where she saw mountains of oysters in huge stone basins. Then she flew over a glass floor with infernal furnaces burning under it and devilish white cooks darting among them. Then somewhere, already ceasing to comprehend anything, she saw dark cellars where some sort of lamps burned, where girls served meat sizzling on red-hot coals, where her health was drunk from big mugs. Then she saw polar bears playing concertinas and dancing the Kamarinsky[16] on a platform. A salamander-conjurer[17] who did not burn in the fireplace ... And for the second time her strength began to ebb. |
| иссякать. | |
| - Последний выход, - прошептал ей озабоченно Коровьев, - и мы свободны. | 'One last appearance,' Koroviev whispered to her anxiously, 'and then we're free!' |
| Она в сопровождении Коровьева опять оказалась в бальном зале, но теперь в нем не танцевали, и гости несметной толпой теснились между колоннами, оставив свободной середину зала. Маргарита не помнила, кто помог ей подняться на возвышение, появившееся посередине этого свободного пространства зала. Когда она взошла на него, она, к удивлению своему, услышала, как где-то бьет полночь, которая давным-давно, по ее счету, истекла. С последним ударом неизвестно откуда слышавшихся часов молчание упало на толпы гостей. | Accompanied by Koroviev, she again found herself in the ballroom, but now there was no dancing in it, and the guests in a numberless throng pressed back between the columns, leaving the middle of the room open. Margarita did not remember who helped her to get up on the dais that appeared in the middle of this open space in the room. When she was up on it, to her own amazement, she heard a clock strike midnight somewhere, though by her reckoning it was long past. At the last stroke of the clock, which came from no one knew where, silence fell on the crowd of guests. |
| Тогда Маргарита опять увидела Воланда. Он шел в окружении Абадонны, Азазелло и еще нескольких похожих на Абадонну, черных и молодых. Маргарита теперь увидела, что напротив ее возвышения было приготовлено другое возвышение для Воланда. Но он им не воспользовался. Поразило Маргариту то, что Воланд вышел в этот последний великий выход на балу как раз в том самом виде, в каком был в спальне. Все та же грязная заплатанная сорочка висела на его плечах, ноги были в стоптанных ночных туфлях. Воланд был со шпагой, но этой обнаженной шпагой он пользовался как тростью, опираясь на нее. | Then Margarita saw Woland again. He walked in surrounded by Abaddon, Azazello and several others who resembled Abaddon - darkhaired and young. Now Margarita saw that opposite her dais another had been prepared for Woland. But he did not make use of it. What struck Margarita was that Woland came out for this last great appearance at the ball looking just the same as he had looked in the bedroom. The same dirty, patched shirt[18] hung on his shoulders, his feet were in worn-out bedroom slippers. Woland had a sword, but he used this bare sword as a cane, leaning on it. |
| Прихрамывая, Воланд остановился возле своего возвышения, и сейчас же Азазелло оказался перед ним с блюдом в руках, и на этом блюде Маргарита увидела отрезанную голову человека с выбитыми передними зубами. Продолжала стоять полнейшая тишина, и ее прервал только один раз далеко послышавшийся, непонятный в этих условиях звонок, как бывает с парадного хода. | Limping, Woland stopped at his dais, and immediately Azazello was before him with a platter in his hands, and on this platter Margarita saw a man's severed head with the front teeth knocked out. Total silence continued to reign, broken only once by the far-off sound, inexplicable under the circumstances, of a doorbell, coming as if from the front hall. |
| - Михаил Александрович, - негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. | ‘Mikhail Alexandrovich,' Woland addressed the head in a low voice, and then the slain man's eyelids rose, and on the dead face Margarita saw, with a shudder, living eyes filled with thought and suffering. |
| - Все сбылось, не правда ли? - продолжал Воланд, глядя в глаза головы, - голова отрезана женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это- факт. А факт - самая упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует дальнейшее, а не этот уже свершившийся факт. Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие. | 'Everything came to pass, did it not?' Woland went on, looking into the head's eyes. "The head was cut off by a woman, the meeting did not take place, and I am living in your apartment. That is a fact. And fact is the most stubborn thing in the world. But we are now interested in what follows, and not in this already accomplished fact. You have always been an ardent preacher of the theory that, on the cutting off of his head, life ceases in a man, he turns to ashes and goes into non-being. I have the pleasure of informing you, in the presence of my guests, though they serve as proof of quite a different theory, that your theory is both solid and clever. However, one theory is as good as another. There is also one which holds that it will be given to each according to his faith.[19] Let it come true! You go into non-being, and from the cup into which you are to be transformed, I will joyfully drink to being!' |
| Воланд поднял шпагу. Тут же покровы головы потемнели и съежились, потом отвалились кусками, глаза исчезли, и вскоре Маргарита увидела на блюде желтоватый, с изумрудными глазами и жемчужными зубами, на золотой ноге, череп. Крышка черепа откинулась на шарнире. | Woland raised his sword. Straight away the flesh of the head turned dark and shrivelled, then fell off in pieces, the eyes disappeared, and soon Margarita saw on the platter a yellowish skull with emerald eyes, pearl teeth and a golden foot. The lid opened on a hinge. |
| - Сию секунду, мессир, - сказал Коровьев, заметив вопросительный взгляд Воланда, -он предстанет перед вами. Я слышу в этой гробовой тишине, как скрипят его лакированные туфли и как звенит бокал, который он поставил на стол, последний раз в этой жизни выпив шампанское. Да вот и он. | 'Right this second, Messire,' said Koroviev, noticing Woland's questioning look, 'he'll appear before you. In this sepulchral silence I can hear the creaking of his patent leather shoes and the clink of the goblet he has just set down on the table, having drunk champagne for the last time in his life. Here he is.' |
| Направляясь к Воланду, вступал в зал новый одинокий гость. Внешне он ничем не отличался от многочисленных остальных гостей-мужчин, кроме одного: гостя буквально шатало от волнения, что было видно даже издали. На его щеках горели пятна, и глаза бегали в полной тревоге. Гость был ошарашен, и это было вполне естественно: его поразило все, и главным образом, конечно, наряд Воланда. | A solitary new guest was entering the room, heading towards Woland. Outwardly he did not differ in any way from the numerous other male guests, except for one thing: this guest was literally reeling with agitation, which could be seen even from afar. Flushed spots burned on his cheeks, and his eyes darted about in total alarm. The guest was dumbstruck, and that was perfectly natural: he was astounded by everything, and above all, of course, by Woland's attire. |
| Однако встречен был гость отменно ласково. | However, the guest was met with the utmost kindness. |
| - А, милейший барон Майгель, -приветливо улыбаясь, обратился Воланд к гостю, у которого глаза вылезали на лоб, - я счастлив рекомендовать вам, - обратился Воланд к гостям, - почтеннейшего барона Майгеля, служащего зрелищной комиссии в должности ознакомителя иностранцев с достопримечательностями столицы. | 'Ah, my dearest Baron Meigel,' Woland, smiling affably, addressed the guest, whose eyes were popping out of his head. 'I'm happy to commend to you,' Woland turned to the other guests, 'the most esteemed Baron Meigel, an employee of the Spectacles Commission, in charge of acquainting foreigners with places of interest in the capital.' |
| Тут Маргарита замерла, потому что узнала вдруг этого Майгеля. Он несколько раз попадался ей в театрах Москвы и в ресторанах. "Позвольте... - подумала Маргарита, - он, стало быть, что ли, тоже умер?" | Here Margarita froze, because she recognized this Meigel. She had come across him several times in Moscow theatres and restaurants. 'Excuse me . . .' thought Margarita, 'but that means - what - that he's also dead? ...' |
| Но дело тут же разъяснилось. | But the matter straight away clarified itself. |
| - Милый барон, - продолжал Воланд, радостно улыбаясь, - был так очарователен, что, узнав о моем приезде в Москву, тотчас позвонил ко мне, предлагая свои услуги по своей специальности, то есть по ознакомлению с достопримечательностями. Само собою разумеется, что я был счастлив пригласить его к себе. | 'The dear baron,' Woland went on, smiling joyfully, 'was so charming that, having learned of my arrival in Moscow, he rang me up at once, offering his services along the line of his expertise, that is, acquainting people with places of interest. It goes without saying that I was happy to invite him here.' |
| В это время Маргарита видела, как Азазелло передал блюдо с черепом Коровьеву. | Just then Margarita saw Azazello hand the platter with the skull to Koroviev. |
| - Да, кстати, барон, - вдруг интимно понизив голос, проговорил Воланд, -разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознательности. Говорят, что она, в сочетании с вашей не менее развитой разговорчивостью, стала привлекать всеобщее внимание. Более того, злые языки уже уронили слово - наушник и шпион. И еще более того, есть предположение, что это приведет вас к печальному концу не далее, чем через месяц. Так вот, чтобы избавить вас от этого томительного ожидания, мы решили прийти к вам на помощь, воспользовавшись тем обстоятельством, что вы напросились ко мне в гости именно с целью подсмотреть и подслушать все, что можно. | 'Ah, yes, incidentally. Baron,' Woland said, suddenly lowering his voice intimately, 'rumours have spread about your extreme curiosity. They say that, combined with your no less developed talkativeness, it was beginning to attract general attention. What's more, wicked tongues have already dropped the word - a stool-pigeon and a spy. And, what's still more, it is hinted that this will bring you to a sorry end in no more than a month. And so, in order to deliver you from this painful anticipation, we have decided to come to your aid, taking advantage of the fact that you invited yourself here precisely with the purpose of eavesdropping and spying out whatever you can.' |
| Барон стал бледнее, чем Абадонна, который | The baron turned paler than Abaddon, who |
| был исключительно бледен по своей природе, а затем произошло что-то странное. Абадонна оказался перед бароном и на секунду снял свои очки. В тот же момент что-то сверкнуло огнем в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет. Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу. | was exceptionally pale by nature, and then something strange took place. Abaddon stood in front of the baron and took off his glasses for a second. At the same moment something flashed fire in Azazello's hand, something clapped softly, the baron began to fall backwards, crimson blood spurted from his chest and poured down his starched shirt and waistcoat. Koroviev put the cup to the spurt and handed the full cup to Woland. The baron's lifeless body was by that time already on the floor. |
| - Я пью ваше здоровье, господа, - негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами. | 'I drink your health, ladies and gentlemen,' Woland said quietly and, raising the cup, touched it to his lips. |
| Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал: | Then a metamorphosis occurred. The patched shirt and worn slippers disappeared. Woland was in some sort of black chlamys with a steel sword on his hip. He quickly approached Margarita, offered her the cup, and said imperiously: |
| - Пей! | 'Drink!' |
| У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло, но чаша оказалась уже у ее губ, и чьи-то голоса, а чьи - она не разобрала, шепнули в оба уха: | Margarita became dizzy, she swayed, but the cup was already at her lips, and voices, she could not make out whose, whispered in both her ears: |
| - Не бойтесь, королева... Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья. | 'Don't be afraid. Queen .. . Don't be afraid. Queen, the blood has long since gone into the earth. And where it was spilled, grapevines are already growing.' |
| Маргарита, не раскрывая глаз, сделала глоток, и сладкий ток пробежал по ее жилам, в ушах начался звон. Ей показалось, что кричат оглушительные петухи, что где-то играют марш. Толпы гостей стали терять свой облик. И фрачники и женщины распались в прах. Тление на глазах Маргариты охватило зал, над ним потек запах склепа. | Margarita, without opening her eyes, took a gulp, and a sweet current ran through her veins, a ringing began in her ears. It seemed to her that cocks were crowing deafeningly, that somewhere a march was being played. The crowds of guests began to lose their shape: tailcoaters and women fell to dust. Decay enveloped the room before Margarita's eyes, a sepulchral smell flowed over it. |
| Колонны распались, угасли огни, все съежилось, и не стало никаких фонтанов, тюльпанов и камелий. А просто было, что было - скромная гостиная ювелирши, и из приоткрытой в нее двери выпадала полоска света. И в эту приоткрытую дверь и вошла | The columns fell apart, the fires went out, everything shrank, there were no more fountains, no camellias, no tulips. And there was simply this: the modest living room of the jeweller's widow, and a strip of light falling from a slightly opened door. And Margarita |
| Маргарита. | went through this slightly opened door. |
| Глава 24. Извлечение мастера | CHAPTER 24. The Extraction of the Master |
| В спальне Воланда все оказалось, как было до бала. Воланд в сорочке сидел на постели, и только Гелла не растирала ему ногу, а на столе, там, где раньше играли в шахматы, накрывала ужин. Коровьев и Азазелло, сняв фраки, сидели у стола, и рядом с ними, конечно, помещался кот, не пожелавший расстаться со своим галстухом, хоть тот и превратился в совершеннейшую грязную тряпку. Маргарита, шатаясь, подошла к столу и оперлась на него. Тогда Воланд поманил ее, как и тогда, к себе и показал, чтобы она села рядом. | In Woland's bedroom everything turned out to be as it had been before the ball. Woland was sitting on the bed in his nightshirt, only Hella was no longer rubbing his leg, but was setting out supper on the table on which they had been playing chess. Koroviev and Azazello, having removed their tailcoats, were sitting at the table, and next to them, of course, was the cat, who refused to part with his bow-tie, though it had turned into an utterly filthy rag. Margarita, swaying, came up to the table and leaned on it. Then Woland beckoned her to him like the other time and indicated that she should sit down beside him. |
| - Ну что, вас очень измучили? - спросил Воланд. | "Well, did they wear you out very much?' asked Woland. |
| - О нет, мессир, - ответила Маргарита, но чуть слышно. | 'Oh, no, Messire,' Margarita answered, but barely audibly. |
| - Ноблесс оближ, - заметил кот и налил Маргарите какой-то прозрачной жидкости в лафитный стакан. | 'Nobless obleege,' the cat observed and poured some transparent liquid into a goblet for Margarita. |
| - Это водка? - слабо спросила Маргарита. | 'Is that vodka?' Margarita asked weakly. |
| Кот подпрыгнул на стуле от обиды. | The cat jumped up on his chair in resentment. |
| - Помилуйте, королева, - прохрипел он, -разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт! | 'Good heavens. Queen,' he croaked, 'would I allow myself to pour vodka for a lady? It's pure alcohol!' |
| Маргарита улыбнулась и сделала попытку отодвинуть от себя стакан. | Margarita smiled and made an attempt to push the glass away. |
| - Смело пейте, - сказал Воланд, и Маргарита тотчас взяла стакан в руки. | 'Drink boldly,' said Woland, and Margarita took the glass in her hand at once. |
| - Гелла, садись, - приказал Воланд и объяснил Маргарите: - Ночь полнолуния -праздничная ночь, и я ужинаю в тесной компании приближенных и слуг. Итак, как чувствуете вы себя? Как прошел этот утомительный бал? | 'Hella, sit down,' Woland ordered and explained to Margarita: The night of the full moon is a festive night, and I have supper in the small company of my retinue and servants. And so, how do you feel? How did this tiring ball go?' |
| - Потрясающе! - затрещал Коровьев, - все очарованы, влюблены, раздавлены, сколько такта, сколько умения, обаяния и шарма! | 'Stupendous!' rattled Koroviev. 'Everybody's enchanted, infatuated, crushed! So much tact, so much skill, charm, and loveliness!' |
| Воланд молча поднял стакан и чокнулся с Маргаритой. Маргарита покорно выпила, думая, что тут же ей и будет конец от спирта. Но ничего плохого не произошло. Живое тепло потекло по ее животу, что-то мягко стукнуло в затылок, вернулись силы, как будто она встала после долгого освежающего сна, кроме того, почувствовала волчий голод. И при воспоминании о том, что она не ела ничего со вчерашнего утра, он еще более разгорелся. Она стала жадно глотать икру. | Woland silently raised his glass and clinked with Margarita. Margarita drank obediently, thinking that this alcohol would be the end of her. But nothing bad happened. A living warmth flowed into her stomach, something struck her softly on the nape, her strength came back, as if she had got up after a long, refreshing sleep, with a wolfish appetite besides. And on recalling that she had eaten nothing since the previous morning, it flared up still more ... She greedily began gulping down caviar. |
| Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и после этого так залихватски тяпнул вторую стопку спирта, что все зааплодировали. | Behemoth cut a slice of pineapple, salted it, peppered it, ate it, and then tossed off a second glass of alcohol so dashingly that everyone applauded. |
| После второй стопки, выпитой Маргаритой, свечи в канделябрах разгорелись поярче, и в камине прибавилось пламени. Никакого опьянения Маргарита не чувствовала, кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущим из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывает горчицей устрицу. | After Margarita's second glass, the candles in the candelabra flared up more brightly, and the flame increased in the fireplace. Margarita did not feel drunk at all. Biting the meat with her white teeth, Margarita savoured the juice that ran from it, at the same time watching Behemoth spread mustard on an oyster. |
| - Ты еще винограду сверху положи, - тихо сказала Г елла, пихнув в бок кота. | 'Why don't you put some grapes on top?' Hella said quietly, nudging the cat in the ribs. |
| - Попрошу меня не учить, - ответил Бегемот, - сиживал за столом, не беспокойтесь, сиживал! | 'I beg you not to teach me,' replied Behemoth, 'I have sat at table, don't worry, that I have!' |
| - Ах, как приятно ужинать вот этак, при камельке, запросто, - дребезжал Коровьев,- в тесном кругу... | 'Ah, how nice it is to have supper like this, by the fireside, simply,' Koroviev clattered, 'in a small circle . ..' |
| - Нет, Фагот, - возражал кот, - бал имеет свою прелесть и размах. | 'No, Fagott,' objected the cat, 'a ball has its own charm, and scope.' |
| - Никакой прелести в нем нет и размаха также, а эти дурацкие медведи, а также и тигры в баре своим ревом едва не довели меня до мигрени, - сказал Воланд. | 'There's no charm in it, or scope either, and those idiotic bears and tigers in the bar almost gave me migraine with their roaring,' said Woland. |
| - Слушаю, мессир, - сказал кот, - если вы находите, что нет размаха, и я немедленно начну придерживаться того же мнения. | 'I obey, Messire,' said the cat, 'if you find no scope, I will immediately begin to hold the same opinion.' |
| - Ты смотри! - ответил на это Воланд. | 'Watch yourself!' Woland said to that. |
| - Я пошутил, - со смирением сказал кот, - а что касается тигров, то я велю их зажарить.- Тигров нельзя есть, - сказала Гелла. | 'I was joking,' the cat said humbly, 'and as far as the tigers are concerned, I'll order them roasted.' 'One can't eat tiger,' said Hella. |
| - Вы полагаете? Тогда прошу послушать, -отозвался кот и, жмурясь от удовольствия, рассказал о том, как однажды он скитался в течение девятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого им тигра. Все с интересом прослушали это занимательное повествование, а когда Бегемот кончил его, все хором воскликнули: | 'You think not? Then I beg you to listen,' responded the cat, and, narrowing his eyes with pleasure, he told how he had once wandered in the wilderness for nineteen days,' and the only thing he had to eat was the meat of a tiger he had killed. They all listened to this entertaining narrative with interest, and when Behemoth finished, exclaimed in chorus: |
| - Вранье! | 'Bunk!' |
| - И интереснее всего в этом вранье то, -сказал Воланд, - что оно - вранье от первого до последнего слова. | 'And the most interesting thing about this bunk,' said Woland, 'is that it's bunk from first word to last.' |
| - Ах так? Вранье? - воскликнул кот, и все подумали, что он начнет протестовать, но он только тихо сказал: - История рассудит нас. | 'Ah, bunk is it?' exclaimed the cat, and they all thought he would start protesting, but he only said quietly: 'History will judge.' |
| - А скажите, - обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, - вы его застрелили, этого бывшего барона? | 'And tell me,' Margot, revived after the vodka, addressed Azazello, 'did you shoot him, this former baron?' |
| - Натурально, - ответил Азазелло, - как же его не застрелить? Его обязательно надо было застрелить. | 'Naturally,' answered Azazello, 'how could I not shoot him? He absolutely had to be shot.' |
| - Я так взволновалась! - воскликнула Маргарита, - это случилось так неожиданно. | 'I got so excited!' exclaimed Margarita, 'it happened so unexpectedly!' |
| - Ничего в этом нет неожиданного, -возразил Азазелло, а Коровьев завыл и заныл: | ‘There was nothing unexpected in it,' Azazello objected, but Koroviev started wailing and whining: |
| - Как же не взволноваться? У меня у самого поджилки затряслись! Бух! Раз! Барон на бок! | 'How not get excited? I myself was quaking in my boots! Bang! Hup! Baron on his back!' |
| - Со мной едва истерика не сделалась, -добавил кот, облизывая ложку с икрой. | 'I nearly had hysterics,' the cat added, licking the caviar spoon. |
| - Вот что мне непонятно, - говорила Маргарита, и золотые искры от хрусталя прыгали у нее в глазах, - неужели снаружи не было слышно музыки и вообще грохота этого бала? | 'Here's what I don't understand,' Margarita said, and golden sparks from the crystal glittered in her eyes. 'Can it be that the music and the noise of this ball generally weren't heard outside?' |
| - Конечно не было слышно, королева, -объяснил Коровьев, - это надо делать так, чтобы не было слышно. | 'Of course they weren't. Queen,' explained Koroviev. 'It has to be done so that nothing is heard. |
| Это поаккуратнее надо делать. | It has to be done carefully.' |
| - Ну да, ну да... А то ведь дело в том, что | 'Well, yes, yes . . . But the thing is that that |
| этот человек на лестнице... Вот когда мы проходили с Азазелло... И другой у подъезда... Я думаю, что он наблюдал за вашей квартирой... | man on the stairs . .. when Azazello and I passed by ... and the other one by the entrance ... I think he was watching your apartment. ..' |
| - Верно, верно! - кричал Коровьев, - верно, дорогая Маргарита Николаевна! Вы подтверждаете мои подозрения. Да, он наблюдал за квартирой. Я сам было принял его за рассеянного приват-доцента или влюбленного, томящегося на лестнице, но нет, нет! Что-то сосало мое сердце! Ах! Он наблюдал за квартирой! И другой у подъезда тоже! И тот, что был в подворотне, то же самое! | 'Right, right!' cried Koroviev, 'right, dear Margarita Nikolaevna! You confirm my suspicions! Yes, he was watching the apartment! I myself first took him for an absent-minded assistant professor or a lover languishing on the stairs. But no, no! Something kept gnawing at my heart! Ah, he was watching the apartment! And the other one by the entrance, too! And the same for the one in the gateway!' |
| - А вот интересно, если вас придут арестовывать? - спросила Маргарита. | 'But, it's interesting, what if they come to arrest you?' Margarita asked. |
| - Непременно придут, очаровательная королева, непременно! - отвечал Коровьев,- чует сердце, что придут, не сейчас, конечно, но в свое время обязательно придут. Но полагаю, что ничего интересного не будет. | 'They're sure to come, charming Queen, they're sure to!' replied Koroviev, 'my heart tells me they'll come. Not now, of course, but in due time they'll certainly come. But I don't suppose it will be very interesting.' |
| - Ах, как я взволновалась, когда этот барон упал, - говорила Маргарита, по-видимому, до сих пор переживая убийство, которое она видела впервые в жизни. - Вы, наверное, хорошо стреляете? | 'Ah, I got so excited when that baron fell!' said Margarita, evidently still reliving the murder, which was the first she had seen in her life. 'You must be a very good shot?' |
| - Подходяще, - ответил Азазелло. | 'Passable,' replied Azazello. |
| - А на сколько шагов? - задала Маргарита Азазелло не совсем ясный вопрос. | 'From how many paces?' Margarita asked Azazello a not entirely clear question. |
| - Во что, смотря по тому, - резонно ответил Азазелло, - одно дело попасть молотком в стекло критику Латунскому и совсем другое дело - ему же в сердце. | 'Depends on what,' Azazello replied reasonably. 'It's one thing to hit the critic Latunsky's window with a hammer, and quite another thing to hit him in the heart.' |
| - В сердце! - воскликнула Маргарита, почему-то берясь за свое сердце, - в сердце!- повторила она глухим голосом. | 'In the heart!' exclaimed Margarita, for some reason putting her hand to her own heart. 'In the heart!' she repeated in a hollow voice. |
| - Что это за критик Латунский? - спросил Воланд, прищурившись на Маргариту. | 'Who is this critic Latunsky?' asked Woland, narrowing his eyes at Margarita. |
| Азазелло, Коровьев и Бегемот как-то стыдливо потупились, а Маргарита ответила, краснея: | Azazello, Koroviev and Behemoth dropped their eyes somehow abashedly, and Margarita answered, blushing: |
| - Есть такой один критик. Я сегодня вечером разнесла всю его квартиру. | 'There is this certain critic. I destroyed his whole apartment tonight.' |
| - Вот тебе раз! А зачем же? | 'Just look at you! But what for? ...' |
| - Он, мессир, - объяснила Маргарита, -погубил одного мастера. | 'You see, Messire,' Margarita explained, 'he ruined a certain master.' |
| - А зачем же было самой-то трудиться? -спросил Воланд. | 'But why go to such trouble yourself?' asked Woland. |
| - Разрешите мне, мессир, - вскричал радостно кот, вскакивая. | 'Allow me, Messire!' the cat cried out joyfully, jumping up. |
| - Да сиди ты, - буркнул Азазелло, вставая,- я сам сейчас съезжу... | 'You sit down,' Azazello grunted, standing up. 'I'll go myself right now . . .' |
| - Нет! - воскликнула Маргарита, - нет, умоляю вас, мессир, не надо этого. | 'No!' exclaimed Margarita. 'No, I beg you, Messire, there's no need for that!' |
| - Как угодно, как угодно, - ответил Воланд, а Азазелло сел на свое место. | 'As you wish, as you wish,' Woland replied, and Azazello sat down in his place. |
| - Так на чем мы остановились, драгоценная королева Марго? - говорил Коровьев, - ах да, сердце. В сердце он попадает, -Коровьев вытянул свой длинный палец по направлению Азазелло, - по выбору, в любое предсердие сердца или в любой из желудочков. | 'So, where were we, precious Queen Margot?' said Koroviev. 'Ah, yes, the heart ... He does hit the heart,' Koroviev pointed his long finger in Azazello's direction, 'as you choose - any auricle of the heart, or any ventricle.' |
| Маргарита не сразу поняла, а поняв, воскликнула с удивлением: | Margarita did not understand at first, and when she did, she exclaimed in surprise: |
| - Да ведь они же закрыты! | 'But they're covered up!' |
| - Дорогая, - дребезжал Коровьев, - в том-то и штука, что закрыты! В этом-то вся и соль! А в открытый предмет может попасть каждый! | 'My dear,' clattered Koroviev, 'that's the point, that they're covered up! That's the whole salt of it! Anyone can hit an uncovered object!' |
| Коровьев вынул из ящика стола семерку пик, предложил ее Маргарите, попросив наметить ногтем одно из очков. Маргарита наметила угловое верхнее правое. Гелла спрятала карту под подушку, крикнув: | Koroviev took a seven of spades from the desk drawer, offered it to Margarita, and asked her to mark one of the pips with her fingernail. Margarita marked the one in the upper right-hand corner. Hella hid the card under a pillow, crying: |
| - Готово! | 'Ready!' |
| Азазелло, который сидел отвернувшись от подушки, вынул из кармана фрачных брюк черный автоматический пистолет, положил дуло на плечо и, не поворачиваясь к кровати, выстрелил, вызвав веселый испуг в Маргарите. Из-под простреленной подушки вытащили семерку. Намеченное Маргаритой очко было пробито. | Azazello, who was sitting with his back to the pillow, drew a black automatic from the pocket of his tailcoat trousers, put the muzzle over his shoulder, and, without turning towards the bed, fired, provoking a merry fright in Margarita. The seven was taken from under the bullet-pierced pillow. The pip marked by Margarita had a hole in it. |
| - Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер, - кокетливо | 'I wouldn't want to meet you when you're carrying a gun,' Margarita said, casting |
| поглядывая на Азазелло, сказала Маргарита. У нее была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассно. | coquettish glances at Azazello. She had a passion for anyone who did something top-notch. |
| - Драгоценная королева, - пищал Коровьев,- я никому не рекомендую встретиться с ним, даже если у него и не будет никакого револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы, что никто не поздравил бы этого встретившегося. | 'Precious Queen,' squeaked Koroviev, 'I wouldn't advise anyone to meet him, even if he's not carrying a gun! I give you my word of honour as an ex-choirmaster and precentor that no one would congratulate the one doing the meeting.' |
| Кот сидел насупившись во время этого опыта со стрельбой и вдруг объявил: | The cat sat scowling throughout the shooting trial, and suddenly announced: |
| - Берусь перекрыть рекорд с семеркой. | 'I undertake to beat the record with the seven.' |
| Азазелло в ответ на это что-то прорычал. Но кот был упорен и потребовал не один, а два револьвера. Азазелло вынул второй револьвер из второго заднего кармана брюк и вместе с первым, презрительно кривя рот, протянул их хвастуну. Наметили два очка на семерке. Кот долго приготовлялся, отвернувшись от подушки. Маргарита сидела, заткнув пальцами уши, и глядела на сову, дремавшую на каминной полке. Кот выстрелил из обоих револьверов, после чего сейчас же взвизгнула Гелла, убитая сова упала с камина и разбитые часы остановились. Гелла, у которой одна рука была окровавлена, с воем вцепилась в шерсть коту, а он ей в ответ в волосы, и они, свившись в клубок, покатились по полу. Один из бокалов упал со стола и разбился. | Azazello growled out something in reply to that. But the cat was stubborn, and demanded not one but two guns. Azazello took a second gun from the second back pocket of his trousers and, twisting his mouth disdainfully, handed it to the braggart together with the first. Two pips were marked on the seven. The cat made lengthy preparations, turning his back to the pillow. Margarita sat with her fingers in her ears and looked at the owl dozing on the mantelpiece. The cat fired both guns, after which Hella shrieked at once, the owl fell dead from the mantelpiece, and the smashed clock stopped. Hella, whose hand was all bloody, clutched at the cat's fur with a howl, and he clutched her hair in retaliation, and the two got tangled into a ball and rolled on the floor. One of the goblets fell from the table and broke. |
| - Оттащите от меня взбесившуюся чертовку! - завывал кот, отбиваясь от Геллы, сидевшей на нем верхом. Дерущихся разняли. Коровьев подул на простреленный палец Г еллы, и тот зажил. | 'Pull this rabid hellion off me!' wailed the cat, fighting off Hella, who was sitting astride him. The combatants were separated, and Koroviev blew on Hella's bullet-pierced finger and it mended. |
| - Я не могу стрелять, когда под руку говорят! - кричал Бегемот и старался приладить на место выдранный у него на спине громадный клок шерсти. | 'I can't shoot when someone's talking at my elbow!' shouted Behemoth, trying to stick in place a huge clump of fur pulled from his back. |
| - Держу пари, - сказал Воланд, улыбаясь Маргарите, - что проделал он эту штуку нарочно. Он стреляет порядочно. | 'I'll bet,' said Woland, smiling to Margarita, 'that he did this stunt on purpose. He's not a bad shot.' |
| Гелла с котом помирились, и в знак примирения они поцеловались. Достали из- | Hella and the cat made peace and, as a sign of their reconciliation, exchanged kisses. The card |
| под подушки карту, проверили. Ни одно очко, кроме того, что было прострелено Азазелло, не было затронуто. | was taken from under the pillow and checked. Not a single pip had been hit, except for the one shot through by Azazello. |
| - Этого не может быть, - утверждал кот, глядя сквозь карту на свет канделябра. | ‘That can't be,' insisted the cat, holding the card up to the light of the candelabra. |
| Веселый ужин продолжался. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами распространялось сухое, душистое тепло от камина. Наевшуюся Маргариту охватило чувство блаженства. Она глядела, как сизые кольца от сигары Азазелло уплывали в камин и как кот ловит их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, хотя и было, по ее расчетам, уже поздно. Судя по всему, время подходило к шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала: | The merry supper went on. The candles guttered in the candelabra, the dry, fragrant warmth of the fireplace spread waves over the room. After eating, Margarita was enveloped in a feeling of bliss. She watched the blue-grey smoke-rings from Azazello's cigar float into the fireplace, while the cat caught them on the tip of a sword. She did not want to go anywhere, though according to her reckoning it was already late. By all tokens, it was getting on towards six in the morning. Taking advantage of a pause, Margarita turned to Woland and said timidly: |
| - Пожалуй, мне пора... Поздно. | 'I suppose it's time for me . . . it's late ...' |
| - Куда же вы спешите? - спросил Воланд вежливо, но суховато. Остальные промолчали, делая вид, что увлечены сигарными дымными кольцами. | 'What's your hurry?' asked Woland, politely but a bit drily. The rest kept silent, pretending to be occupied with the smoke-rings. |
| - Да, пора, - совсем смутившись от этого, повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Ее нагота вдруг стала стеснять ее. Она поднялась из-за стола. Воланд молча снял с кровати свой вытертый и засаленный халат, а Коровьев набросил его Маргарите на плечи. | 'Yes, it's time,' Margarita repeated, quite embarrassed by it, and looked around as if searching for some cape or cloak. She was suddenly embarrassed by her nakedness. She got up from the table. Woland silently took his worn-out and greasy dressing-gown from the bed, and Koroviev threw it over Margarita's shoulders. |
| - Благодарю вас, мессир, - чуть слышно сказала Маргарита и вопросительно поглядела на Воланда. Тот в ответ улыбнулся ей вежливо и равнодушно. Черная тоска как-то сразу подкатила к сердцу Маргариты. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды за все ее услуги на балу никто, по-видимому, ей не собирался предлагать, как никто ее и не удерживал. А между тем ей совершенно ясно было, что идти ей отсюда больше некуда. Мимолетная мысль о том, что придется вернуться в особняк, вызвала в ней внутренний взрыв отчаяния. Попросить, что ли, самой, как искушающе советовал Азазелло в Александровском | 'I thank you, Messire,' Margarita said barely audibly, and looked questioningly at Woland. In reply, he smiled at her courteously and indifferently. Black anguish somehow surged up all at once in Margarita's heart. She felt herself deceived. No rewards would be offered her for all her services at the ball, apparently, just as no one was detaining her. And yet it was perfectly clear to her that she had nowhere to go. The fleeting thought of having to return to her house provoked an inward burst of despair in her. Should she ask, as Azazello had temptingly advised in the Alexandrovsky Garden? 'No, not for anything!' she said to herself. |
| саду? "Нет, ни за что", - сказала она себе. | |
| - Всего хорошего, мессир, - произнесла она вслух, а сама подумала: "Только бы выбраться отсюда, а там уж я дойду до реки и утоплюсь". | 'Goodbye, Messire,' she said aloud, and thought, 'I must just get out of here, and then I'll go to the river and drown myself.' |
| - Сядьте-ка, - вдруг повелительно сказал Воланд. Маргарита изменилась в лице и села. - Может быть, что-нибудь хотите сказать на прощанье? | 'Sit down now,' Woland suddenly said imperiously. Margarita changed countenance and sat down. 'Perhaps you want to say something before you leave?' |
| - Нет, ничего, мессир, - с гордостью ответила Маргарита, - кроме того, что если я еще нужна вам, то я готова охотно исполнить все, что вам будет угодно. Я ничуть не устала и очень веселилась на балу. Так что, если бы он и продолжался еще, я охотно предоставила бы мое колено для того, чтобы к нему прикладывались тысячи висельников и убийц, - Маргарита глядела на Воланда, как сквозь пелену, глаза ее наполнялись слезами. | 'No, nothing, Messire,' Margarita answered proudly, 'except that if you still need me, I'm willing and ready to do anything you wish. I'm not tired in the least, and I had a very good time at the ball. So that if it were still going on, I would again offer my knee for thousands of gallowsbirds and murderers to kiss.' Margarita looked at Woland as if through a veil, her eyes filling with tears. |
| - Верно! Вы совершенно правы! - гулко и страшно прокричал Воланд, - так и надо! | 'True! You're perfectly right!' Woland cried resoundingly and terribly. That's the way!' |
| - Так и надо! - как эхо, повторила свита Воланда. | 'That's the way!' Woland's retinue repeated like an echo. |
| - Мы вас испытывали, - продолжал Воланд,- никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина! - Воланд сорвал тяжелый халат с Маргариты, и опять она оказалась сидящей рядом с ним на постели. - Итак, Марго, - продолжал Воланд, смягчая свой голос, - чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Чего желаете за то, что провели этот бал нагой? Во что цените ваше колено? Каковы убытки от моих гостей, которых вы сейчас наименовали висельниками? Говорите! И теперь уж говорите без стеснения: ибо предложил я. | 'We've been testing you,' said Woland. 'Never ask for anything! Never for anything, and especially from those who are stronger than you. They'll make the offer themselves, and give everything themselves. Sit down, proud woman,' Woland tore the heavy dressing-gown from Margarita and again she found herself sitting next to him on the bed. 'And so, Margot,' Woland went on, softening his voice, 'what do you want for having been my hostess tonight? What do you wish for having spent the ball naked? What price do you put on your knee? What are your losses from my guests, whom you just called gallowsbirds? Speak! And speak now without constraint, for it is I who offer.' |
| Сердце Маргариты застучало, она тяжело вздохнула, стала соображать что-то. | Margarita's heart began to pound, she sighed heavily, started pondering something. |
| - Ну, что же, смелее! - поощрял Воланд, -будите свою фантазию, пришпоривайте ее! Уж одно присутствие при сцене убийства этого отпетого негодяя-барона стоит того, | 'Well, come, be braver!' Woland encouraged her. 'Rouse your fantasy, spur it on! Merely being present at the scene of the murder of that inveterate blackguard of a baron is worth a |
| чтобы человека наградили, в особенности если этот человек - женщина. Ну-с? | reward, particularly if the person is a woman. Well, then?' |
| Дух перехватило у Маргариты, и она уж хотела выговорить заветные и приготовленные в душе слова, как вдруг побледнела, раскрыла рот и вытаращила глаза. "Фрида! Фрида! Фрида! - прокричал ей в уши чей-то назойливый, молящий голос. - Меня зовут Фрида!" - и Маргарита, спотыкаясь на словах, заговорила: | Margarita's breath was taken away, and she was about to utter the cherished words prepared in her soul, when she suddenly turned pale, opened her mouth and stared: 'Frieda! . .. Frieda, Frieda!' someone's importunate, imploring voice cried in her ears, 'my name is Frieda!' And Margarita, stumbling over the words, began to speak: |
| - Так я, стало быть, могу попросить об одной вещи? | 'So, that means ... I can ask . . . for one thing?' |
| - Потребовать, потребовать, моя донна, -отвечал Воланд, понимающе улыбаясь, -потребовать одной вещи! | 'Demand, demand, my donna,' Woland replied, smiling knowingly, 'you may demand one thing.' |
| Ах, как ловко и отчетливо Воланд подчеркнул, повторяя слова самой Маргариты - "одной вещи"! | Ah, how adroitly and distinctly Woland, repeating Margarita's words, underscored that 'one thing'! |
| Маргарита вздохнула еще раз и сказала: | Margarita sighed again and said: |
| - Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребенка. | 'I want them to stop giving Frieda that handkerchief with which she smothered her baby.' |
| Кот возвел глаза к небу и шумно вздохнул, но ничего не сказал, очевидно, помня накрученное на балу ухо. | The cat raised his eyes to heaven and sighed noisily, but said nothing, perhaps remembering how his ear had already suffered. |
| - Ввиду того, - заговорил Воланд, усмехнувшись, - что возможность получения вами взятки от этой дуры Фриды совершенно, конечно, исключена - ведь это было бы несовместимо с вашим королевским достоинством, - я уж не знаю, что и делать. Остается, пожалуй, одно -обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни! | 'In view of the fact,' said Woland, grinning, 'that the possibility of your having been bribed by that fool Frieda is, of course, entirely excluded - being incompatible with your royal dignity - I simply don't know what to do. One thing remains, perhaps: to procure some rags and stuff them in all the cracks of my bedroom.' |
| - Вы о чем говорите, мессир? - изумилась Маргарита, выслушав эти действительно непонятные слова. | 'What are you talking about, Messire?' Margarita was amazed, hearing these indeed incomprehensible words. |
| - Совершенно с вами согласен, мессир, -вмешался в разговор кот, - именно тряпками, - и в раздражении кот стукнул лапой по столу. | 'I agree with you completely, Messire,' the cat mixed into the conversation, 'precisely with rags!' And the cat vexedly struck the table with his paw. |
| - Я о милосердии говорю, - объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. - Иногда совершенно неожиданно и коварно оно проникает в | 'I am talking about mercy,' Woland explained his words, not taking his fiery eye off Margarita. 'It sometimes creeps, quite unexpectedly and perfidiously, through the |
| самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках. | narrowest cracks. And so I am talking about rags . . .' |
| - И я о том же говорю! - воскликнул кот и на всякий случай отклонился от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши. | 'And I'm talking about the same thing!' the cat exclaimed, and drew back from Margarita just in case, raising his paws to protect his sharp ears, covered with a pink cream. |
| - Пошел вон, - сказал ему Воланд. | 'Get out,' said Woland. |
| - Я еще кофе не пил, - ответил кот, - как же это я уйду? Неужели, мессир, в праздничную ночь гостей за столом разделяют на два сорта? Одни - первой, а другие, как выражался этот грустный скупердяй-буфетчик, второй свежести? | 'I haven't had coffee yet,' replied the cat, how can I leave? Can it be, Messire, that on a festive night the guests are divided into two sorts? One of the first, and the other, as that sad skinflint of a barman put it, of second freshness?' |
| - Молчи, - приказал ему Воланд и, обратившись к Маргарите, спросил: - Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек? | 'Quiet,' ordered Woland, and, turning to Margarita, he asked: 'YOU are, by all tokens, a person of exceptional kindness? A highly moral person?' |
| - Нет, - с силой ответила Маргарита, - я знаю, что с вами можно разговаривать только откровенно, и откровенно вам скажу: я легкомысленный человек. Я попросила вас за Фриду только потому, что имела неосторожность подать ей твердую надежду. Она ждет, мессир, она верит в мою мощь. И если она останется обманутой, я попаду в ужасное положение. Я не буду иметь покоя всю жизнь. Ничего не поделаешь! Так уж вышло. | 'No,' Margarita replied emphatically, 'I know that one can only speak frankly with you, and so I will tell you frankly: I am a light-minded person. I asked you for Frieda only because I was careless enough to give her firm hope. She's waiting, Messire, she believes in my power. And if she's left disappointed, I'll be in a terrible position. I'll have no peace in my life. There's no help for it, it just happened.' |
| - А, - сказал Воланд, - это понятно. | 'Ah,' said Woland, 'that's understandable.' |
| - Так вы сделаете это? - тихо спросила Маргарита. | 'Will you do it?' Margarita asked quietly. |
| - Ни в коем случае, - ответил Воланд, -дело в том, дорогая королева, что тут произошла маленькая путаница. Каждое ведомство должно заниматься своими делами. Не спорю, наши возможности довольно велики, они гораздо больше, чем полагают некоторые, не очень зоркие люди... | 'By no means,' answered Woland. 'The thing is, dear Queen, that a little confusion has taken place here. Each department must look after its own affairs. I don't deny our possibilities are rather great, they're much greater than some not very keen people may think. . .' |
| - Да, уж гораздо больше, - не утерпел и вставил кот, видимо гордящийся этими возможностями. | 'Yes, a whole lot greater,' the cat, obviously proud of these possibilities, put in, unable to restrain himself. |
| - Молчи, черт тебя возьми! - сказал ему Воланд и продолжал, обращаясь к Маргарите: - Но просто, какой смысл в том, | 'Quiet, devil take you!' Woland said to him, and went on addressing Margarita: 'But there is simply no sense in doing what ought to be |
| чтобы сделать то, что полагается делать другому, как я выразился, ведомству? Итак, я этого делать не буду, а вы сделайте сами. | done by another - as I just put it - department. And so, I will not do it, but you will do it yourself.' |
| - А разве по-моему исполнится? | 'And will it be done at my word?' |
| Азазелло иронически скосил кривой глаз на Маргариту и незаметно покрутил рыжей головой и фыркнул. | Azazello gave Margarita an ironic look out of the comer of his blind eye, shook his red head imperceptibly, and snorted. |
| - Да делайте же, вот мучение, -пробормотал Воланд и, повернув глобус, стал всматриваться в какую-то деталь на нем, по-видимому, занимаясь и другим делом во время разговора с Маргаритой. | 'Just do it, what a pain!' Woland muttered and, turning the globe, began peering into some detail on it, evidently also occupied with something else during his conversation with Margarita. |
| - Ну, Фрида, - подсказал Коровьев. | 'So, Frieda . . .' prompted Koroviev. |
| - Фрида! - пронзительно крикнула Маргарита. | 'Frieda!' Margarita cried piercingly. |
| Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, но уже без всяких признаков хмеля женщина с исступленными глазами вбежала в комнату и простерла руки к Маргарите, а та сказала величественно: | The door flew open and a dishevelled, naked woman, now showing no signs of drunkenness, ran into the room with frenzied eyes and stretched her arms out to Margarita, who said majestically: |
| - Тебя прощают. Не будут больше подавать платок. | 'You are forgiven. The handkerchief will no longer be brought to you.' |
| Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простерлась крестом перед Маргаритой. Воланд махнул рукой, и Фрида пропала из глаз. | Frieda's scream rang out, she fell face down on the floor and prostrated in a cross before Margarita. Woland waved his hand and Frieda vanished from sight. |
| - Благодарю вас, прощайте, - сказала Маргарита и поднялась. | 'Thank you, and farewell,' Margarita said, getting up. |
| - Ну что ж, Бегемот, - заговорил Воланд, -не будем наживать на поступке непрактичного человека в праздничную ночь, - он повернулся к Маргарите, - итак, это не в счет, я ведь ничего не делал. Что вы хотите для себя? | 'Well, Behemoth,' began Woland, 'let's not take advantage of the action of an impractical person on a festive night.' He turned to Margarita: 'And so, that does not count, I did nothing. What do you want for yourself?' |
| Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите: | Silence ensued, interrupted by Koroviev, who started whispering in Margarita's ear: |
| - Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть! | 'Diamond donna, this time I advise you to be more reasonable! Or else fortune may slip away.' |
| - Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, - сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой. | 'I want my beloved master to be returned to me right now, this second,' said Margarita, and her face was contorted by a spasm. |
| Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером. Он был в своем больничном одеянии - в халате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался. Небритое лицо его дергалось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а лунный поток кипел вокруг него. | Here a wind burst into the room, so that the flames of the candles in the candelabra were flattened, the heavy curtain on the window moved aside, the window opened wide and revealed far away on high a full, not morning but midnight moon. A greenish kerchief of night light fell from the window-sill to the floor, and in it appeared Ivanushka's night visitor, who called himself a master. He was in his hospital clothes - robe, slippers and the black cap, with which he never parted. His unshaven face twitched in a grimace, he glanced sidelong with a crazy amorousness at the lights of the candles, and the torrent of moonlight seethed around him. |
| Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долго сдерживаемые слезы теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его: | Margarita recognized him at once, gave a moan, clasped her hands, and ran to him. She kissed him on the forehead, on the lips, pressed herself to his stubbly cheek, and her long held-back tears now streamed down her face. She uttered only one word, repeating it senselessly: |
| - Ты... ты, ты... | 'You . . . you . . . you . . .' |
| Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал: | The master held her away from him and said in a hollow voice: |
| - Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. - Он ухватился за подоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать, оскалил зубы, всматриваясь в сидящих, и закричал: - Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации. | 'Don't weep, Margot, don't torment me, I'm gravely ill.' He grasped the window-sill with his hand, as if he were about to jump on to it and flee, and, peering at those sitting there, cried: 'I'm afraid, Margot! My hallucinations are beginning again . . .' |
| Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами: | Sobs stifled Margarita, she whispered, choking on the words: |
| - Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою! | 'No, no, no ... don't be afraid of anything . . . I'm with you ... I'm with you . . .' |
| Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опустился на него, а Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и так затихла. В своем волнении она не заметила, | Koroviev deftly and inconspicuously pushed a chair towards the master, and he sank into it, while Margarita threw herself on her knees, pressed herself to the sick man's side, and so grew quiet. In her agitation she had not noticed |
| что нагота ее как-то внезапно кончилась, на ней теперь был шелковый черный плащ. Больной опустил голову и стал смотреть в землю угрюмыми больными глазами. | that her nakedness was somehow suddenly over, that she was now wearing a black silk cloak. The sick man hung his head and began looking down with gloomy, sick eyes. |
| - Да, - заговорил после молчания Воланд, -его хорошо отделали. - Он приказал Коровьеву: - Дай-ка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь выпить. | 'Yes,' Woland began after a silence, 'they did a good job on him.' He ordered Koroviev: 'Knight, give this man something to drink.' |
| Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом: | Margarita begged the master in a trembling voice: |
| - Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут. | 'Drink, drink! You're afraid? No, no, believe me, they'll help you!' |
| Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его дрогнула, и опустевший стакан разбился у его ног. | The sick man took the glass and drank what was in it, but his hand twitched and the lowered glass smashed at his feet. |
| - К счастью! К счастью! - зашептал Коровьев Маргарите, - смотрите, он уже приходит в себя. | 'It's good luck, good luck!' Koroviev whispered to Margarita. 'Look, he's already coming to himself.' |
| Действительно, взор больного стал уже не так дик и беспокоен. | Indeed, the sick man's gaze was no longer so wild and troubled. |
| - Но это ты, Марго? - спросил лунный гость. | 'But is it you, Margot?' asked the moonlit guest. |
| - Не сомневайся, это я, - ответила Маргарита. | 'Don't doubt, it's I,' replied Margarita. |
| - Еще! - приказал Воланд. | 'More!' ordered Woland. |
| После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными. | After the master emptied the second glass, his eyes became alive and intelligent. |
| - Ну вот, это другое дело, - сказал Воланд, прищуриваясь, - теперь поговорим. Кто вы такой? | 'Well, there, that's something else again,' said Woland, narrowing his eyes. 'Now let's talk. Who are you?' |
| - Я теперь никто, - ответил мастер, и улыбка искривила его рот. | 'I'm nobody now,' the master replied, and a smile twisted his mouth. |
| - Откуда вы сейчас? | 'Where have you just come from?' |
| - Из дома скорби. Я - душевнобольной, -ответил пришелец. | 'From the house of sorrows. I am mentally ill,' replied the visitor. |
| Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала: | These words Margarita could not bear, and she began to weep again. Then she wiped her eyes and cried out: |
| - Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого. | ‘Terrible words! Terrible words! He's a master, Messire, I'm letting you know that! Cure him, he's worth it!' |
| - Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, -спросил у пришедшего Воланд, - у кого вы находитесь? | 'Do you know with whom you are presently speaking?' Woland asked the visitor. 'On whom you have come calling?' |
| - Знаю, - ответил мастер, - моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван | 'I do,' replied the master, 'my neighbour in the madhouse was that boy, Ivan Homeless. He |
| Бездомный. Он рассказал мне о вас. | told me about you.' |
| - Как же, как же, - отозвался Воланд, - я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я? | 'Ah, yes, yes,' Woland responded, 'I had the pleasure of meeting that young man at the Patriarch's Ponds. He almost drove me mad myself, proving to me that I don't exist. But you do believe that it is really I?' |
| - Приходится верить, - сказал пришелец, -но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, - спохватившись, прибавил мастер. | 'I must believe,' said the visitor, 'though, of course, it would be much more comforting to consider you the product of a hallucination. Forgive me,' the master added, catching himself. |
| - Ну, что же, если спокойнее, то и считайте,- вежливо ответил Воланд. | 'Well, so, if it's more comforting, consider me that,' Woland replied courteously. |
| - Нет, нет, - испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, - опомнись! Перед тобою действительно он! | 'No, no!' Margarita said, frightened, shaking the master by the shoulder. 'Come to your senses! It's really he before you!' |
| Кот ввязался и тут: | The cat intruded here as well. |
| - А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете, - кот полез в лунный столб и хотел еще что-то говорить, но его попросили замолчать, и он, ответив:- Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией, - замолчал. | 'And I really look like a hallucination. Note my profile in the moonlight.' The cat got into the shaft of moonlight and wanted to add something else, but on being asked to keep silent, replied: 'Very well, very well, I'm prepared to be silent. I'll be a silent hallucination,' and fell silent. |
| - А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? - спросил Воланд. | 'But tell me, why does Margarita call you a master?' asked Woland. |
| Тот усмехнулся и сказал: | The man smiled and said: |
| - Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал. | ‘That is an excusable weakness. She has too high an opinion of a novel I wrote.' |
| - О чем роман? | 'What is this novel about?' |
| - Роман о Понтии Пилате. | 'It is a novel about Pontius Pilate.' |
| Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим никого не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал. | Here again the tongues of the candles swayed and leaped, the dishes on the table clattered, Woland burst into thunderous laughter, but neither frightened nor surprised anyone. Behemoth applauded for some reason. |
| - О чем, о чем? О ком? - заговорил Воланд, перестав смеяться. - Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, - Воланд протянул руку ладонью кверху. | 'About what? About what? About whom?' said Woland, ceasing to laugh. 'And that - now? It's stupendous! Couldn't you have found some other subject? Let me see it.' Woland held out his hand, palm up. |
| - Я, к сожалению, не могу этого сделать, - | 'Unfortunately, I cannot do that,' replied the |
| ответил мастер, - потому что я сжег его в печке. | master, 'because I burned it in the stove.' |
| - Простите, не поверю, - ответил Воланд, -этого быть не может. Рукописи не горят. -Он повернулся к Бегемоту и сказал: - Нука, Бегемот, дай сюда роман. | 'Forgive me, but I don't believe you,' Woland replied, 'that cannot be: manuscripts don't bum.'[2] He turned to Behemoth and said, 'Come on. Behemoth, let's have the novel.' |
| Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез: | The cat instantly jumped off the chair, and everyone saw that he had been sitting on a thick stack of manuscripts. With a bow, the cat gave the top copy to Woland. Margarita trembled and cried out, again shaken to the point of tears: |
| - Вот она, рукопись! Вот она! | 'It's here, the manuscript! It's here!' |
| Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила: | She dashed to Woland and added in admiration: |
| - Всесилен, всесилен! | 'All-powerful! All-powerful!' |
| Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать: | Woland took the manuscript that had been handed to him, turned it over, laid it aside, and silently, without smiling, stared at the master. But he, for some unknown reason, lapsed into anxiety and uneasiness, got up from the chair, wrung his hands, and, quivering as he addressed the distant moon, began to murmur: |
| - И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги... | 'And at night, by moonlight, I have no peace . . . Why am I being troubled? Oh, gods, gods .. .' |
| Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и сама начала бормотать в тоске и слезах: | Margarita clutched at the hospital robe, pressing herself to him, and began to murmur herself in anguish and tears: |
| - Боже, почему же тебе не помогает лекарство? | 'Oh, God, why doesn't the medicine help you?' |
| - Ничего, ничего, ничего, - шептал Коровьев, извиваясь возле мастера, -ничего, ничего... Еще стаканчик, и я с вами за компанию. | 'It's nothing, nothing, nothing,' whispered Koroviev, twisting about the master, 'nothing, nothing . . . One more little glass, I'll keep you company. . .' |
| И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокойное выражение. | And the little glass winked and gleamed in the moonlight, and this little glass helped. The master was put back in his place, and the sick man's face assumed a calm expression. |
| - Ну, теперь все ясно, - сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи. | 'Well, it's all clear now,' said Woland, tapping the manuscript with a long finger. |
| - Совершенно ясно, - подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой галлюцинацией, - теперь главная линия | 'Perfectly clear,' confirmed thfr cat, forgetting his promise to be a silent hallucination. 'Now the main line of this opus is thoroughly clear to |
| этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? - обратился он к молчащему Азазелло. | me. What do you say, Azazello?' he turned to the silent Azazello. |
| - Я говорю, - прогнусил тот, - что тебя хорошо было бы утопить. | 'I say,' the other twanged, 'that it would be a good thing to drown you.' |
| - Будь милосерден, Азазелло, - ответил ему кот, - и не наводи моего повелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе в таком же лунном одеянии, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. | 'Have mercy, Azazello,' the cat replied to him, 'and don't suggest the idea to my sovereign. Believe me, every night I'd come to you in the same moonlight garb as the poor master, and nod and beckon to you to follow me. |
| Каково бы тебе было, о Азазелло? | How would that be, Azazello?' |
| - Ну, Маргарита, - опять вступил в разговор Воланд, - говорите же все, что вам нужно? | 'Well, Margarita,' Woland again entered the conversation, 'tell me everything you need.' |
| Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду: | Margarita's eyes lit up, and she said imploringly to Woland: |
| - Позвольте мне с ним пошептаться? | 'Allow me to whisper something to him.' |
| Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху мастера, что-то пошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей: | Woland nodded his head, and Margarita, leaning to the master's ear, whispered something to him. They heard him answer her. |
| - Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую - оставь меня. Ты пропадешь со мной. | 'No, it's too late. I want nothing more in my life, except to see you. But again I advise you to leave me, or you'll perish with me.' |
| - Нет, не оставлю, - ответила Маргарита и обратилась к Воланду: - Прошу опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было. | 'No, I won't leave you,' Margarita answered and turned to Woland: 'I ask that we be returned to the basement in the lane off the Arbat, and that the lamp be burning, and that everything be as it was. |
| Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую голову Маргариты, сказал: | Here the master laughed and, embracing Margarita's long-since-uncurled head, said: |
| - Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. - Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: - Бедная, бедная... | 'Ah, don't listen to the poor woman, Messire! Someone else has long been living in the basement, and generally it never happens that anything goes back to what it used to be.' He put his cheek to his friend's head, embraced Margarita, and began muttering: 'My poor one . .. my poor one . ..' |
| - Не бывает, вы говорите? - сказал Воланд.- Это верно. Но мы попробуем. - И он сказал: - Азазелло! | 'Never happens, you say?' said Woland. That's true. But we shall try.' And he called out: 'Azazello!' |
| Тотчас с потолка обрушился на пол | At once there dropped from the ceiling on to |
| растерянный и близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и в кепке. От страху этот человек трясся и приседал. | the floor a bewildered and nearly delirious citizen in nothing but his underwear, though with a suitcase in his hand for some reason and wearing a cap. This man trembled with fear and kept cowering. |
| - Могарыч? - спросил Азазелло у свалившегося с неба. | 'Mogarych?' Azazello asked of the one fallen from the sky. |
| - Алоизий Могарыч, - ответил тот, дрожа. | 'Aloisy Mogarych,'[3] the man answered, shivering. |
| - Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? - спросил Азазелло. | 'Was it you who, after reading Latunsky's article about this man's novel, wrote a denunciation saying that he kept illegal literature?' asked Azazello. |
| Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раскаяния. | The newly arrived citizen turned blue and dissolved in tears of repentance. |
| - Вы хотели переехать в его комнаты? - как можно задушевнее прогнусил Азазелло. | 'You wanted to move into his rooms?' Azazello twanged as soulfully as he could. |
| Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Маргарита, завывая: | The hissing of an infuriated cat was heard in the room, and Margarita, with a howl of |
| - Знай ведьму, знай! - вцепилась в лицо Алоизия Могарыча ногтями. | 'Know a witch when you see one!', sank her nails into Aloisy Mogarych's face. |
| Произошло смятение. | A commotion ensued. |
| - Что ты делаешь? - страдальчески прокричал мастер, - Марго, не позорь себя! | 'What are you doing?' the master cried painfully. 'Margot, don't disgrace yourself!' |
| - Протестую, это не позор, - орал кот. | 'I protest! It's not a disgrace!' shouted the cat. |
| Маргариту оттащил Коровьев. | Koroviev pulled Margarita away. |
| - Я ванну пристроил, - стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесицу, - одна побелка... купорос... | 'I put in a bathroom ...' the bloodied Mogarych cried, his teeth chattering, and, terrified, he began pouring out some balderdash, 'the whitewashing alone . . . the vitriol. . .' |
| - Ну вот и хорошо, что ванну пристроил, -одобрительно сказал Азазелло, - ему надо брать ванны, - и крикнул: - Вон! | 'Well, it's nice that you put in a bathroom,' Azazello said approvingly, 'he needs to take baths.' And he yelled: 'Out!' |
| Тогда Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни Воланда через открытое окно. | Then Mogarych was turned upside down and left Woland's bedroom through the open window. |
| Мастер вытаращил глаза, шепча: | The master goggled his eyes, whispering: |
| - Однако, это будет, пожалуй, почище того, что рассказывал Иван! - совершенно потрясенный, он оглядывался и наконец сказал коту: - А простите... это ты... это вы... - он сбился, не зная, как обращаться к коту,- вы - тот самый кот, что садились в | 'Now that's maybe even neater than what Ivan described!' Thoroughly struck, he looked around and finally said to the cat: 'But, forgive me, was it you ... was it you, sir . ..' he faltered, not knowing how to address a cat, 'are you that same cat, sir, who got on the tram?' |
| трамвай? | |
| - Я, - подтвердил польщенный кот и добавил: - Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят "ты", хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта. | 'I am,' the flattered cat confirmed and added: 'It's pleasing to hear you address a cat so politely. For some reason, cats are usually addressed familiarly, though no cat has ever drunk bruderschaft with anyone.' |
| - Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, - нерешительно ответил мастер, -меня все равно в больнице хватятся, - робко добавил он Воланду. | 'It seems to me that you're not so much a cat...' the master replied hesitantly. 'Anyway, they'll find me missing at the hospital,' he added timidly to Woland. |
| - Ну чего они будут хвататься! - успокоил Коровьев, и какие-то бумаги и книги оказались у него в руках, - история болезни вашей? | 'Well, how are they going to find you missing?' Koroviev soothed him, and some papers and ledgers turned up in his hands. 'By your medical records?' |
| - Да. | Yes . ..' |
| Коровьев швырнул историю болезни в камин. | Koroviev flung the medical records into the fireplace. |
| - Нет документа, нет и человека, -удовлетворенно говорил Коровьев, - а это -домовая книга вашего застройщика? | 'No papers, no person,' Koroviev said with satisfaction. 'And this is your landlord's house register?' |
| - Да-а... | Y-yes . . .' |
| - Кто прописан в ней? Алоизий Могарыч? -Коровьев дунул в страницу домовой книги,- раз, и нету его, и, прошу заметить, не было. А если застройщик удивится, скажите, что ему Алоизий снился. Могарыч? Какой такой Могарыч? Никакого Могарыча не было. - Тут прошнурованная книга испарилась из рук Коровьева. - И вот она уже в столе у застройщика. | "Who is registered in it? Aloisy Mogarych?' Koroviev blew on the page of the house register. 'Hup, two! He's not there, and, I beg you to notice, never has been. And if this landlord gets surprised, tell him he dreamed Aloisy up! Mogarych? What Mogarych? There was never any Mogarych!' Here the loose-leafed book evaporated from Koroviev's hands. 'And there it is, already back in the landlord's desk.' |
| - Вы правильно сказали, - говорил мастер, пораженный чистотой работы Коровьева, -что раз нет документа, нету и человека. Вот именно меня-то и нет, у меня нет документа. | 'What you say is true,' the master observed, struck by the neatness of Koroviev's work, 'that if there are no papers, there's no person. I have no papers, so there's precisely no me.' |
| - Я извиняюсь, - вскричал Коровьев, - это именно галлюцинация, вот он, ваш документ, - и Коровьев подал мастеру документ. Потом он завел глаза и сладко прошептал Маргарите: - А вот и ваше имущество, Маргарита Николаевна, - и он вручил Маргарите тетрадь с обгоревшими краями, засохшую розу, фотографию и, с | 'I beg your pardon,' Koroviev exclaimed, 'but that precisely is a hallucination, your papers are right here.' And Koroviev handed the master his papers. Then he rolled up his eyes and whispered sweetly to Margarita: 'And here is your property, Margarita Nikolaevna,' and Koroviev handed Margarita the notebook with charred edges, the dried rose, the photograph, |
| особой бережностью, сберегательную книжку, - десять тысяч, как вы изволили внести, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо. | and, with particular care, the savings book. 'Ten thousand, as you kindly deposited, Margarita Nikolaevna. We don't need what belongs to others.' |
| - У меня скорее лапы отсохнут, чем я прикоснусь к чужому, - напыжившись, воскликнул кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него все экземпляры злополучного романа. | 'Sooner let my paws wither than touch what belongs to others,' the cat exclaimed, all puffed up, dancing on the suitcase to stamp down all the copies of the ill-fated novel. |
| - И ваш документик также, - продолжал Коровьев, подавая Маргарите документ, и затем, обратившись к Воланду, почтительно доложил: - Все, мессир! | 'And your little papers as well,' Koroviev continued, handing Margarita her papers and then turning to report deferentially to Woland: ‘That's all, Messire!' |
| - Нет, не все, - ответил Воланд, отрываясь от глобуса. - Куда прикажете, моя дорогая донна, девать вашу свиту? Мне она лично не нужна. | 'No, not all,' replied Woland, tearing himself away from the globe. 'What, dear donna, will you order me to do with your retinue? I personally don't need them.' |
| Тут в открытую дверь вбежала Наташа, как была нагая, всплеснула руками и закричала Маргарите: | Here the naked Natasha ran through the open door, clasped her hands, and cried out to Margarita: |
| - Будьте счастливы, Маргарита Николаевна! - она закивала головой мастеру и опять обратилась к Маргарите: -Я ведь все знала, куда вы ходите. | 'Be happy, Margarita Nikolaevna!' She nodded to the master and again turned to Margarita: 'I knew all about where you used to go.' |
| - Домработницы все знают, - заметил кот, многозначительно поднимая лапу, - это ошибка думать, что они слепые. | 'Domestics know everything,' observed the cat, raising a paw significantly. 'It's a mistake to think they're blind.' |
| - Что ты хочешь, Наташа? - спросила Маргарита, - возвращайся в особняк. | 'What do you want, Natasha?' asked Margarita. 'Go back to the house.' |
| - Душенька, Маргарита Николаевна, -умоляюще заговорила Наташа и стала на колени, - упросите их, - она покосилась на Воланда, - чтобы меня ведьмой оставили. Не хочу я больше в особняк! Ни за инженера, ни за техника не пойду! Мне господин Жак вчера на балу сделал предложение. - Наташа разжала кулак и показала какие-то золотые монеты. | 'Darling Margarita Nikolaevna,' Natasha began imploringly and knelt down, 'ask them' - she cast a sidelong glance at Woland - 'to let me stay a witch. I don't want any more of that house! I won't marry an engineer or a technician! Yesterday at the ball Monsieur Jacques proposed to me.' Natasha opened her fist and showed some gold coins. |
| Маргарита обратила вопросительный взор к Воланду. Тот кивнул головой. Тогда Наташа кинулась на шею Маргарите, звонко ее расцеловала и, победно вскрикнув, улетела в окно. | Margarita turned a questioning look to Woland. He nodded. Then Natasha threw herself on Margarita's neck, gave her a smacking kiss, and with a victorious cry flew out the window. |
| На месте Наташи оказался Николай Иванович. Он приобрел свой прежний | In Natasha's place Nikolai Ivanovich now stood. He had regained his former human |
| человеческий облик, но был чрезвычайно мрачен и даже, пожалуй, раздражен. | shape, but was extremely glum and perhaps even annoyed. |
| - Вот кого с особенным удовольствием отпущу, - сказал Воланд, с отвращением глядя на Николая Ивановича, - с исключительным удовольствием, настолько он здесь лишний. | This is someone I shall dismiss with special pleasure,' said Woland, looking at Nikolai Ivanovich with disgust, 'with exceptional pleasure, so superfluous he is here.' |
| - Я очень прошу выдать мне удостоверение,- заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, но с большим упорством, - о том, где я провел предыдущую ночь. | 'I earnestly beg that you issue me a certificate,' Nikolai Ivanovich began with great insistence, but looking around wildly, 'as to where I spent last night.' |
| - На какой предмет? - сурово спросил кот. | 'For what purpose?' the cat asked sternly. |
| - На предмет представления милиции и супруге, - твердо сказал Николай Иванович. | 'For the purpose of presenting it to the police and to my wife,' Nikolai Ivanovich said firmly. |
| - Удостоверений мы обычно не даем, -ответил кот, насупившись, - но для вас, так и быть, сделаем исключение. | 'We normally don't issue certificates,' the cat replied, frowning, 'but, very well, for you we'll make an exception.' |
| И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей: | And before Nikolai Ivanovich had time to gather his wits, the naked Hella was sitting at a typewriter and the cat was dictating to her. |
| - Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства... поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши "боров". Подпись - Бегемот. | 'It is hereby certified that the bearer, Nikolai Ivanovich, spent the said night at Satan's ball, having been summoned there in the capacity of a means of transportation .. . make a parenthesis, Hella, in the parenthesis put "hog". Signed - Behemoth.' |
| - А число? - пискнул Николай Иванович. | 'And the date?' squeaked Nikolai Ivanovich. |
| - Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, - отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово "уплочено" и вручил бумагу Николаю Ивановичу. После этого Николай Иванович бесследно исчез, а на месте его появился новый неожиданный человек. | We don't put dates, with a date the document becomes invalid,' responded the cat, setting his scrawl to it. Then he got himself a stamp from somewhere, breathed on it according to all the rules, stamped the word 'payed' on the paper, and handed it to Nikolai Ivanovich. After which Nikolai Ivanovich disappeared without a trace, and in his place appeared a new, unexpected guest. |
| - Это еще кто? - брезгливо спросил Воланд, рукой заслоняясь от света свечей. | 'And who is this one?' Woland asked squeamishly, shielding himself from the candlelight with his hand. |
| Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал: | Varenukha hung his head, sighed, and said softly: |
| - Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва | 'Let me go back, I can't be a vampire. I almost did Rimsky in that rime with Hella. And I'm |
| насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите. | not bloodthirsty. Let me go!' |
| - Это что еще за бред? - спросил, морща лицо, Воланд. - Какой такой Римский? Что это еще за чепуха? | 'What is all this raving!' Woland said with a wince. "Which Rimsky? What is this nonsense?' |
| - Не извольте беспокоиться, мессир, -отозвался Азазелло и обратился к Варенухе:- Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете больше этим заниматься? | 'Kindly do not worry, Messire,' responded Azazello, and he turned to Varenukha: 'Mustn't be rude on the telephone. Mustn't tell lies on the telephone. Understand? Will you do it again?' |
| От радости все помутилось в голове у Варенухи, лицо его засияло, и он, не помня, что говорит, забормотал: | Everything went giddy with joy in Varenukha's head, his face beamed, and, not knowing what he was saying, he began to murmur: |
| - Истинным... то есть я хочу сказать, ваше ве... сейчас же после обеда... - Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Азазелло. | 'Verily . . . that is, I mean to say... Your ma... right after dinner ...' Varenukha pressed his hands to his chest, looking beseechingly at Azazello. |
| - Ладно, домой, - ответил тот, и Варенуха растаял. | 'All right. Home with you!' the latter said, and Varenukha dissolved. |
| - Теперь все оставьте меня одного с ними, -приказал Воланд, указывая на мастера и Маргариту. | 'Now all of you leave me alone with them,' ordered Woland, pointing to the master and Margarita. |
| Приказание Воланда было исполнено мгновенно. После некоторого молчания Воланд обратился к мастеру: | Woland's order was obeyed instantly. After some silence, Woland said to the master: |
| - Так, стало быть, в Арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение? | 'So it's back to the Arbat basement? And who is going to write? And the dreams, the inspiration?' |
| - У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, - ответил мастер, -ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, - он опять положил руку на голову Маргариты, - меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал. | 'I have no more dreams, or inspiration either,' replied the master. 'No one around me interests me, except her.' He again put his hand on Margarita's head. 'I'm broken, I'm bored, and I want to be in the basement.' |
| - А ваш роман, Пилат? | 'And your novel? Pilate?' |
| - Он мне ненавистен, этот роман, - ответил мастер, - я слишком много испытал из-за него. | 'It's hateful to me, this novel,' replied the master, 'I went through too much because of it.' |
| - Я умоляю тебя, - жалобно попросила Маргарита, - не говори так. За что же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу. -Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: - Не слушайте его, мессир, он | 'I implore you,' Margarita begged plaintively, 'don't talk like that. Why do you torment me? You know I put my whole life into this work.' Turning to Woland, Margarita also added: 'Don't listen to him, Messire, he's too worn out.' |
| слишком замучен. | |
| - Но ведь надо же что-нибудь описывать? -говорил Воланд, - если вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия. | 'But you must write about something,' said Woland. 'If you've exhausted the procurator, well, then why not start portraying, say, this Aloisy. ..' |
| Мастер улыбнулся. | The master smiled. |
| - Этого Лапшенникова не напечатает, да, кроме того, это и неинтересно. | 'Lapshennikova wouldn't publish that, and, besides, it's not interesting.' |
| - А чем вы будете жить? Ведь придется нищенствовать. | 'And what are you going to live on? You'll have a beggarly existence.' |
| - Охотно, охотно, - ответил мастер, притянул к себе Маргариту, обнял ее за плечи и прибавил: - Она образумится, уйдет от меня... | 'Willingly, willingly,' replied the master, drawing Margarita to him. He put his arm around her shoulders and added: 'She'll see reason, she'll leave me . . .' |
| - Не думаю, - сквозь зубы сказал Воланд и продолжал: - Итак, человек, сочинивший историю Понтия Пилата, уходит в подвал, в намерении расположиться там у лампы и нищенствовать? | 'I doubt that,' Woland said through his teeth and went on: 'And so, the man who wrote the story of Pontius Pilate goes to the basement with the intention of settling by the lamp and leading a beggarly existence?' |
| Маргарита отделилась от мастера и заговорила очень горячо: | Margarita separated herself from the master and began speaking very ardently: |
| - Я сделала все, что могла, и я нашептала ему самое соблазнительное. А он отказался от этого. | 'I did all I could. I whispered the most tempting thing to him. And he refused.' |
| - То, что вы ему нашептали, я знаю, -возразил Воланд, - но это не самое соблазнительное. А вам скажу, -улыбнувшись, обратился он к мастеру, -что ваш роман вам принесет еще сюрпризы. | 'I know what you whispered to him,' Woland retorted, 'but it is not the most tempting thing. And to you I say,' he turned, smiling, to the master, 'that your novel will still bring you surprises.' |
| - Это очень грустно, - ответил мастер. | 'That's very sad,' replied the master. |
| - Нет, нет, это не грустно, - сказал Воланд,- ничего страшного уже не будет. Ну-с, Маргарита Николаевна, все сделано. Имеете ли вы ко мне какую-нибудь претензию? | 'No, no, it's not sad,' said Woland, 'nothing terrible. Well, Margarita Nikolaevna, it has all been done. Do you have any claims against me?' |
| - Что вы, о, что вы, мессир! | 'How can you, oh, how can you, Messire!. ..' |
| - Так возьмите же это от меня на память, -сказал Воланд и вынул из-под подушки небольшую золотую подкову, усыпанную алмазами. | "Then take this from me as a memento,' said Woland, and he drew from under the pillow a small golden horseshoe studded with diamonds. |
| - Нет, нет, нет, с какой же стати! | 'No, no, no, why on earth!' |
| - Вы хотите со мной поспорить? -улыбнувшись, спросил Воланд. | 'You want to argue with me?' Woland said, smiling. |
| Маргарита, так как в плаще у нее не было | Since Margarita had no pockets in her cloak, |
| кармана, уложила подкову в салфетку и затянула ее узлом. | she put the horseshoe in a napkin and tied it into a knot. |
| Тут что-то ее изумило. Она оглянулась на окно, в котором сияла луна, и сказала: | Here something amazed her. She looked at the window through which the moon was shining and said: |
| - А вот чего я не понимаю... Что же, это все полночь да полночь, а ведь давно уже должно быть утро? | 'And here's something I don't understand . . . How is it midnight, midnight, when it should have been morning long ago?' |
| - Праздничную полночь приятно немного и задержать, - ответил Воланд. - Ну, желаю вам счастья. | 'It's nice to prolong the festive night a little,' replied Woland. 'Well, I wish you happiness!' |
| Маргарита молитвенно протянула обе руки к Воланду, но не посмела приблизиться к нему и тихо воскликнула: | Margarita prayerfully reached out both hands to Woland, but did not dare approach him and softly exclaimed: |
| - Прощайте! Прощайте! | 'Farewell! Farewell!' |
| - До свидания, - сказал Воланд. | 'Goodbye,' said Woland. |
| И Маргарита в черном плаще, мастер в больничном халате вышли в коридор ювелиршиной квартиры, в котором горела свеча и где их дожидалась свита Воланда. Когда пошли из коридора, Гелла несла чемодан, в котором был роман и небольшое имущество Маргариты Николаевны, а кот помогал Гелле. | And, Margarita in the black cloak, the master in the hospital robe, they walked out to the corridor of the jeweller's wife's apartment, where a candle was burning and Woland's retinue was waiting for them. When they left the corridor, Hella was carrying the suitcase containing the novel and Margarita Nikolaevna's few possessions, and the cat was helping Hella. |
| У дверей квартиры Коровьев раскланялся и исчез, а остальные пошли провожать по лестнице. Она была пуста. Когда проходили площадку третьего этажа, что-то мягко стукнуло, но на это никто не обратил внимания. У самых выходных дверей шестого парадного Азазелло дунул вверх, и только что вышли во двор, в который не заходила луна, увидели спящего на крыльце, и, по-видимому, спящего мертвым сном, человека в сапогах и в кепке, а также стоящую у подъезда большую черную машину с потушенными фарами. В переднем стекле смутно виднелся силуэт грача. | At the door of the apartment, Koroviev made his bows and disappeared, while the rest went to accompany them downstairs. The stairway was empty. As they passed the third-floor landing, something thudded softly, but no one paid any attention to it. Just at the exit from the sixth stairway, Azazello blew upwards, and as soon as they came out to the courtyard, where the moonlight did not reach, they saw a man in a cap and boots asleep, and obviously dead asleep, on the doorstep, as well as a big black car by the entrance with its lights turned off. Through the windshield could be dimly seen the silhouette of a rook. |
| Уже собирались садиться, как Маргарита в отчаянии негромко воскликнула: | They were just about to get in when Margarita cried softly in despair |
| - Боже, я потеряла подкову! | 'Oh, God, I've lost the horseshoe!' |
| - Садитесь в машину, - сказал Азазелло, - и подождите меня. Я сейчас вернусь, только | 'Get into the car,' said Azazello, 'and wait for me. Ill be right back, I only have to see what's |
| разберусь, в чем тут дело. - И он ушел в парадное. | happened.' And he went back in. |
| Дело же было вот в чем: за некоторое время до выхода Маргариты и мастера с их провожатыми из квартиры N 48, помещавшейся под ювелиршиной, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидоном и сумкой в руках. Это была та самая Аннушка, что | What had happened was the following: shortly before Margarita and the master left with their escort, a little dried-up woman carrying a can and a bag came out of apartment no. 48, which was located just under the jeweller's wife's apartment. This was that same Annushka who |
| в среду разлила, на горе Берлиоза, подсолнечное масло у вертушки. | on Wednesday, to Berlioz's misfortune, had spilled sunflower oil by the turnstile. |
| Никто не знал, да, наверное, и никогда не узнает, чем занималась в Москве эта женщина и на какие средства она существовала. Известно о ней было лишь то, что видеть ее можно было ежедневно то с бидоном, то с сумкой, а то и с сумкой и с бидоном вместе - или в нефтелавке, или на рынке, или под воротами дома, или на лестнице, а чаще всего в кухне квартиры N 48, где и проживала эта Аннушка. Кроме того и более всего было известно, что где бы ни находилась или ни появлялась она -тотчас же в этом месте начинался скандал, и кроме того, что она носила прозвище "Чума". | No one knew, and probably no one will ever know, what this woman did in Moscow or how she maintained her existence. The only thing known about her is that she could be seen every day either with the can, or with bag and can together, in the kerosene shop, or in the market, or under the gateway, or on the stairs, but most often in the kitchen of apartment no. 48, of which this Annushka was one of the tenants. Besides that and above all it was known that wherever she was or wherever she appeared, a scandal would at once break out, and, besides, that she bore the nickname of 'the Plague'. |
| Чума-Аннушка вставала почему-то чрезвычайно рано, а сегодня что-то подняло ее совсем ни свет ни заря, в начале первого. Повернулся ключ в двери, и Аннушкин нос высунулся в нее, а затем высунулась она и вся целиком, захлопнула за собою дверь и уже собиралась тронуться куда-то, как на верхней площадке грохнула дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и, налетев на Аннушку, отбросил ее в сторону так, что она ударилась затылком об стену. | Annushka the Plague always got up very early for some reason, and today something got her up in the wee hours, just past midnight. The key turned in the door, Annushka's nose stuck out of it, then the whole of her stuck out, she slammed the door behind her, and was about to set off somewhere when a door banged on the landing above, someone hurtled down the stairs and, bumping into Annushka, flung her aside so that she struck the back of her head against the wall. |
| - Куда ж тебя черт несет в одних подштанниках? - провизжала Аннушка, ухватившись за затылок. | 'Where's the devil taking you in nothing but your underpants?' Annushka shrieked, clutching her head. |
| Человек в одном белье, с чемоданом в руках и в кепке, с закрытыми глазами ответил Аннушке диким сонным голосом: | The man in nothing but his underwear, carrying a suitcase and wearing a cap, his eyes shut, answered Annushka in a wild, sleepy voice: |
| - Колонка! Купорос! Одна побелка чего стоила, - и, заплакав, рявкнул: - Вон! - | 'The boiler . .. the vitriol... the cost of the whitewashing alone . ..' And, bursting into |
| tears, he barked: 'Out!' | |
| тут он бросился, но не дальше, вниз по лестнице, а обратно - вверх, туда, где было выбитое ногой экономиста стекло в окне, и через это окно кверху ногами вылетел во двор. Аннушка даже про затылок забыла, охнула и сама устремилась к окну. Она легла животом на площадку и высунула голову во двор, ожидая увидеть на асфальте, освещенном дворовым фонарем, насмерть разбившегося человека с чемоданом. Но ровно ничего на асфальте во дворе не было. | Here he dashed, not further down, but back up to where the window had been broken by the economist's foot, and out this window he flew, legs up, into the courtyard. Annushka even forgot about her head, gasped, and rushed to the window herself. She lay down on her stomach on the landing and stuck her head into the yard, expecting to see the man with the suitcase smashed to death on the asphalt, lit up by the courtyard lantern. But on the asphalt courtyard there was precisely nothing. |
| Оставалось предположить, что сонная и странная личность улетела из дому, как птица, не оставив по себе никакого следа. Аннушка перекрестилась и подумала: "Да, уж действительно квартирка номер пятьдесят! Недаром люди говорят! Ай да квартирка!" | It only remained to suppose that a sleepy and strange person had flown out of the house like a bird, leaving not a trace behind him. Annushka crossed herself and thought: 'Yes, indeed, a nice little apartment, that number fifty! It's not for nothing people say ... Oh, a nice little apartment!' |
| Не успела она этого додумать, как дверь наверху опять хлопнула, и второй кто-то побежал сверху. Аннушка прижалась к стене и видела, как какой-то довольно почтенный гражданин с бородкой, но с чуть-чуть поросячьим, как показалось Аннушке, лицом, шмыгнул мимо нее и, подобно первому, покинул дом через окно, тоже опять-таки и не думая разбиваться на асфальте. Аннушка забыла уже про цель своего похода и осталась на лестнице, крестясь, охая и сама с собою разговаривая. | Before she had time to think it through, the door upstairs slammed again, and a second someone came running down. Annushka pressed herself to the wall and saw a rather respectable citizen with a little beard, but, as it seemed to Annushka, with a slightly piggish face, dart past her and, like the first one, leave the house through the window, again without ever thinking of smashing himself on the asphalt. Annushka had already forgotten the purpose of her outing and stayed on the stairway, crossing herself, gasping, and talking to herself. |
| Третий, без бородки, с круглым бритым лицом, в толстовке, выбежал сверху через короткое время и точно так же упорхнул в окно. | A third one, without a little beard, with a round, clean-shaven face, in a Tolstoy blouse, came running down a short while later and fluttered out the window in just the same way. |
| К чести Аннушки надо сказать, что она была любознательна и решила еще подождать, не будет ли каких новых чудес. Дверь наверху вновь открыли, и теперь сверху начала спускаться целая компания, но не бегом, а обыкновенно, как все люди ходят. Аннушка отбежала от окна, спустилась вниз к своей двери, быстрехонько открыла ее, спряталась за нею, и в оставленной ею щелке замерцал ее | To Annushka's credit it must be said that she was inquisitive and decided to wait and see whether any new miracles would occur. The door above was opened again, and now a whole company started down, not at a run, but normally, as everybody walks. Annushka darted away from the window, went to her own door, opened it in a trice, hid behind it, and her eye, frenzied with curiosity, glittered in the chink she left for herself. |
| исступленный от любопытства глаз. | |
| Какой-то не то больной, не то не больной, а странный, бледный, обросший бородой, в черной шапочке и в каком-то халате спускался вниз нетвердыми шагами. Его бережно вела под руку какая-то дамочка в черной рясе, как показалось Аннушке в полутьме. Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! Что в туфлях! Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое тело! "Ай да квартирка!" В душе у Аннушки все пело от предвкушения того, что она будет завтра рассказывать соседям. | Someone, possibly sick or possibly not, but strange, pale, with a stubbly beard, in a black cap and some sort of robe, walked down with unsteady steps. He was led carefully under the arm by a lady in a black cassock, as it seemed to Annushka in the darkness. The lady was possibly barefoot, possibly wearing some sort of transparent, obviously imported, shoes that were torn to shreds. Pah! Shoes my eye! . . . The lady is naked! Yes, the cassock has been thrown right over her naked body! ... 'A nice little apartment! ...' Everything in Annushka's soul sang in anticipation of what she was going to tell the neighbours the next day. |
| За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая дамочка с чемоданчиком в руке, а возле чемоданчика мыкался черный громадный кот. Аннушка едва вслух что-то не пискнула, протирая глаза. | The strangely dressed lady was followed by a completely naked one carrying a suitcase, and next to the suitcase a huge black cat was knocking about. Annushka almost squeaked something out loud, rubbing her eyes. |
| Замыкал шествие маленького роста прихрамывающий иностранец с кривым глазом, без пиджака, в белом фрачном жилете и при галстуке. Вся эта компания мимо Аннушки проследовала вниз. Тут что-то стукнуло на площадке. | Bringing up the rear of the procession was a short, limping foreigner, blind in one eye, without a jacket, in a white formal waistcoat and tie. This whole company marched downstairs past Annushka. Here something thudded on the landing. |
| Услышав, что шаги стихают, Аннушка, как змея, выскользнула из-за двери, бидон поставила к стенке, пала животом на площадку и стала шарить. В руках у нее оказалась салфеточка с чем-то тяжелым. Глаза у Аннушки полезли на лоб, когда она развернула сверточек. Аннушка к самым глазам подносила драгоценность, и глаза эти горели совершенно волчьим огнем. В голове у Аннушки образовалась вьюга: | As the steps died away, Annushka slipped like a snake from behind the door, put the can down by the wall, dropped to the floor on her stomach, and began feeling around. Her hands came upon a napkin with something heavy in it. Annushka's eyes started out of her head when she unwrapped the package. Annushka kept bringing the precious thing right up to her eyes, and these eyes burned with a perfectly wolfish fire. A whirlwind formed in Annushka's head: |
| "Знать ничего не знаю! Ведать ничего не ведаю!... К племяннику? Или распилить ее на куски... Камушки-то можно выковырять... И по одному камушку: один на Петровку, другой на Смоленский... И -знать ничего не знаю, и ведать ничего не ведаю!" | 'I see nothing, I know nothing! ... To my nephew? Or cut it in pieces? ... I could pick the stones out, and then one by one: one to Petrovka, another to Smolensky . .. And - I see nothing, I know nothing!' |
| Аннушка спрятала находку за пазуху, ухватила бидон и уже собиралась скользнуть обратно в квартиру, отложив | Annushka hid the found object in her bosom, grabbed the can, and was about to slip back into her apartment, postponing her trip to town, |
| свое путешествие в город, как перед нею вырос, дьявол его знает откуда взявшийся, тот самый с белой грудью без пиджака и тихо шепнул: | when that same one with the white chest, without a jacket, emerged before her from devil knows where and quiedy whispered: |
| - Давай подковку и салфеточку. | 'Give me the horseshoe and napkin!' |
| - Какую такую салфеточку-подковку? -спросила Аннушка, притворяясь весьма искусно, - никакой я салфеточки не знаю. Что вы, гражданин, пьяный, что ли? | 'What napkin horseshoe?' Annushka asked, shamming very artfully. 'I don't know about any napkins. Are you drunk, citizen, or what?' |
| Белогрудый твердыми, как поручни автобуса, и столь же холодными пальцами, ничего более не говоря, сжал Аннушкино горло так, что совершенно прекратил всякий доступ воздуха в ее грудь. Бидон вывалился из рук Аннушки на пол. Подержав некоторое время Аннушку без воздуха, беспиджачный иностранец снял пальцы с ее шеи. Хлебнув воздуху, Аннушка улыбнулась. | With fingers as hard as the handrails of a bus, and as cold, the white-chested one, without another word, squeezed Annushka's throat so that he completely stopped all access of air to her chest. The can dropped from Annushka's hand on to the floor. After keeping Annushka without air for some time, the jacketless foreigner removed his fingers from her throat. Gulping air, Annushka smiled. |
| - Ах, подковочку, - заговорила она, - сию минуту! Так это ваша подковочка? А я смотрю, лежит в салфеточке... Я нарочно прибрала, чтобы кто не поднял, а то потом поминай как звали! | 'Ah, the little horseshoe?' she said. This very second! So it's your little horseshoe? And I see it lying there in a napkin, I pick it up so that no one takes it, and then just try finding it!' |
| Получив подковочку и салфеточку, иностранец начал расшаркиваться перед Аннушкой, крепко пожимать ей руку и горячо благодарить в таких выражениях, с сильным заграничным акцентом: | Having received the little horseshoe and napkin, the foreigner started bowing and scraping before Annushka, shook her hand firmly, and thanked her warmly, with the strongest of foreign accents, in the following terms: |
| - Я вам глубочайше признателен, мадам. Мне эта подковочка дорога как память. И позвольте вам за то, что вы ее сохранили, вручить двести рублей. - И он тотчас вынул из жилетного кармана деньги и вручил их Аннушке. | 'I am deeply grateful to you, ma'am. This little horseshoe is dear to me as a memento. And, for having preserved it, allow me to give you two hundred roubles.' And he took the money from his waistcoat pocket at once and handed it to Annushka. |
| Та, отчаянно улыбаясь, только вскрикивала: | She, smiling desperately, could only keep exclaiming: |
| - Ах, покорнейше вас благодарю! Мерси! Мерси! | 'Ah, I humbly thank you! Merci! Merci!' |
| Щедрый иностранец в один мах проскользнул через целый марш лестницы вниз, но прежде чем смыться окончательно, крикнул снизу, но без акцента: | The generous foreigner cleared a whole flight of stairs in one leap, but, before decamping definitively, shouted from below, now without any accent: |
| - Ты, старая ведьма, если когда еще | 'You old witch, if you ever pick up somebody |
| поднимешь чужую вещь, в милицию ее сдавай, а за пазуху не прячь! | else's stuff again, take it to the police, don't hide it in your bosom!' |
| Чувствуя в голове звон и суматоху от всех этих происшествий на лестнице, Аннушка еще долго по инерции продолжала кричать: | Feeling a ringing and commotion in her head from all these events on the stairs, Annushka went on shouting for some time by inertia: |
| - Мерси! Мерси! Мерси! - а иностранца уже давно не было. | 'Merci! Merci! Merci! . . .' But the foreigner was long gone. |
| Не было и машины во дворе. Вернув Маргарите подарок Воланда, Азазелло распрощался с нею, спросил, удобно ли ей сидеть, а Гелла сочно расцеловалась с Маргаритой, кот приложился к ее руке, провожатые помахали руками безжизненно и неподвижно завалившемуся в угол сидения мастеру, махнули грачу и тотчас растаяли в воздухе, не считая нужным утруждать себя подъемом по лестнице. Грач зажег фары и выкатил в ворота мимо мертво спящего человека в подворотне. И огни большой черной машины пропали среди других огней на бессонной и шумной Садовой. | And so was the car in the courtyard. Having returned Woland's gift to Margarita, Azazello said goodbye to her and asked if she was comfortably seated, Hella exchanged smacking kisses with Margarita, the cat kissed her hand, everyone waved to the master, who collapsed lifelessly and motionlessly in the corner of the seat, waved to the rook, and at once melted into air, considering it unnecessary to take the trouble of climbing the stairs. The rook turned the lights on and rolled out through the gates, past the man lying dead asleep under the archway. And the lights of the big black car disappeared among the other lights on sleepless and noisy Sadovaya. |
| Через час в подвале маленького домика в одном из Арбатских переулков, в первой комнате, где было все так же, как было до страшной осенней ночи прошлого года, за столом, накрытым бархатной скатертью, под лампой с абажуром, возле которой стояла вазочка с ландышами, сидела Маргарита и тихо плакала от пережитого потрясения и счастья. Тетрадь, исковерканная огнем, лежала перед нею, а рядом возвышалась стопка нетронутых тетрадей. Домик молчал. В соседней маленькой комнате на диване, укрытый больничным халатом, лежал в глубоком сне мастер. Его ровное дыхание было беззвучно. | An hour later, in the basement of the small house in the lane off the Arbat, in the front room, where everything was the same as it had been before that terrible autumn night last year, at the table covered with a velvet tablecloth, under the shaded lamp, near which stood a little vase of lilies of the valley, Margarita sat and wept quietly from the shock she had experienced and from happiness. The notebook disfigured by fire lay before her, and next to it rose a pile of intact notebooks. The little house was silent. On a sofa in the small adjoining room, covered with the hospital robe, the master lay in a deep sleep. His even breathing was noiseless. |
| Наплакавшись, Маргарита взялась за нетронутые тетради и нашла то место, что перечитывала перед свиданием с Азазелло под кремлевской стеной. Маргарите не хотелось спать. Она гладила рукопись ласково, как гладят любимую кошку, и поворачивала ее в руках, оглядывая со всех сторон, то останавливаясь на титульном листе, то открывая конец. На нее накатила | Having wept her fill, Margarita went to the intact notebooks and found the place she had been rereading before she met Azazello under the Kremlin wall. Margarita did not want to sleep. She caressed the manuscript tenderly, as one caresses a favourite cat, and kept turning it in her hands, examining it from all sides, now pausing at the tide page, now opening to the end. A terrible thought suddenly |
| вдруг ужасная мысль, что это все колдовство, что сейчас тетради исчезнут из глаз, что она окажется в своей спальне в особняке и что, проснувшись, ей придется идти топиться. Но это была последняя страшная мысль, отзвук долгих переживаемых ею страданий. Ничто не исчезало, всесильный Воланд был действительно всесилен, и сколько угодно, хотя бы до самого рассвета, могла Маргарита шелестеть листами тетрадей, разглядывать их и целовать и перечитывать слова: | swept over her, that this was all sorcery, that the notebooks would presently disappear from sight, and she would be in her bedroom in the old house, and that on waking up she would have to go and drown herself. But this was her last terrible thought, an echo of the long suffering she had lived through. Nothing disappeared, the all-powerful Woland really was all powerful, and as long as she liked, even till dawn itself, Margarita could rustle the pages of the notebooks, gaze at them, kiss them, and read over the words: |
| - Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город... Да, тьма... | 'The darkness that came from the Mediterranean Sea covered the city hated by the procurator .. .' Yes, the darkness ... |
| Глава 25. Как прокуратор пытался спасти Иуду | CHAPTER 25. How the Procurator Tried to Save Judas of Kiriath |
| Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана. | The darkness that came from the Mediterranean Sea covered the city hated by the procurator. The hanging bridges connecting the temple with the dread Antonia Tower disappeared, the abyss descended from the sky and flooded the winged gods over the hippodrome, the Has-monaean Palace with its loopholes, the bazaars, caravanserais, lanes, pools . . . Yershalaim - the great city -vanished as if it had never existed in the world. Everything was devoured by the darkness, which frightened every living thing in Yershalaim and round about. The strange cloud was swept from seaward towards the end of the day, the fourteenth day of the spring month of Nisan. |
| Она уже навалилась своим брюхом на Лысый Череп, где палачи поспешно кололи казнимых, она навалилась на храм в Ершалаиме, сползла дымными потоками с холма его и залила Нижний Город. Она вливалась в окошки и гнала с кривых улиц людей в дома. Она не спешила отдавать свою влагу и отдавала только свет. Лишь только дымное черное варево распарывал огонь, из кромешной тьмы взлетала вверх великая глыба храма со сверкающим | It was already heaving its belly over Bald Skull, where the executioners hastily stabbed the condemned men, it heaved itself over the temple of Yershalaim, crept in smoky streams down the temple hill, and flooded the Lower City. It poured through windows and drove people from the crooked streets into the houses. It was in no hurry to yield up its moisture and gave off only light. Each rime the black smoky brew was ripped by fire, the great bulk of the temple with its glittering scaly roof |
| чешуйчатым покровам. Но он угасал во мгновение, и храм погружался в темную бездну. Несколько раз он вырастал из нее и опять проваливался, и каждый раз этот провал сопровождался грохотом катастрофы. | flew up out of the pitch darkness. But the fire would instantly go out, and the temple would sink into the dark abyss. Time and again it grew out of it and fell back, and each rime its collapse was accompanied by the thunder of catastrophe. |
| Другие трепетные мерцания вызывали из бездны противостоящий храму на западном холме дворец Ирода Великого, и страшные безглазые золотые статуи взлетали к черному небу, простирая к нему руки. Но опять прятался небесный огонь, и тяжелые удары грома загоняли золотых идолов во тьму. | Other tremulous glimmers called out of the abyss the palace of Herod the Great, standing opposite the temple on the western hill, and its dread, eyeless golden statues flew up into the black sky, stretching their arms out to it. But again the heavenly fire would hide, and heavy claps of thunder would drive the golden idols into the darkness. |
| Ливень хлынул неожиданно, и тогда гроза перешла в ураган. В том самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседовали прокуратор и первосвященник, с ударом, похожим на пушечный, как трость переломило кипарис. Вместе с водяной пылью и градом на балкон под колонны несло сорванные розы, листья магнолий, маленькие сучья и песок. Ураган терзал сад. | The downpour burst unexpectedly, and then the storm turned into a hurricane. In the very place where the procurator and the high priest had had their talk around noon, by the marble bench in the garden, with the sound of a cannon shot, a cypress snapped like a reed. Along with the watery spray and hail, broken-off roses, magnolia leaves, small twigs and sand were swept on to the balcony under the columns. The hurricane racked the garden. |
| В это время под колоннами находился только один человек, и этот человек был прокуратор. | At that time there was only one man under the columns, and that man was the procurator. |
| Теперь он не сидел в кресле, а лежал на ложе у низкого небольшого стола, уставленного яствами и вином в кувшинах. Другое ложе, пустое, находилось с другой стороны стола. У ног прокуратора простиралась неубранная красная, как бы кровавая, лужа и валялись осколки разбитого кувшина. Слуга, перед грозою накрывавший для прокуратора стол, почему-то растерялся под его взглядом, взволновался от того, что чем-то не угодил, и прокуратор, рассердившись на него, разбил кувшин о мозаичный пол, проговорив: | Now he was not sitting in the chair but lying on a couch by a small, low table set with food and jugs of wine. Another couch, empty, stood on the other side of the table. By the procurator's feet spread an unwiped red puddle, as if of blood, with pieces of a broken jug. The servant who was setting the table for the procurator before the storm became disconcerted for some reason under his gaze, grew alarmed at having displeased him in some way, and the procurator, getting angry with him, smashed the jug on the mosaic floor, saying: |
| - Почему в лицо не смотришь, когда подаешь? Разве ты что-нибудь украл? | ‘Why don't you look me in the face when you serve me? Have you stolen something?' |
| Черное лицо африканца посерело, в глазах его появился смертельный ужас, он задрожал и едва не разбил и второй кувшин, но гнев прокуратора почему-то улетел так | The African's black face turned grey, mortal fear showed in his eyes, he trembled and almost broke a second jug, but the procurator's wrath flew away as quickly as it had flown in. |
| же быстро, как и прилетел. Африканец кинулся было подбирать осколки и затирать лужу, но прокуратор махнул ему рукою, и раб убежал. А лужа осталась. | The African rushed to remove the pieces and wipe up the puddle, but the procurator waved his hand and the slave ran away. The puddle remained. |
| Теперь африканец во время урагана притаился возле ниши, где помещалась статуя белой нагой женщины со склоненной головой, боясь показаться не вовремя на глаза и в то же время опасаясь и пропустить момент, когда его может позвать прокуратор. | Now, during the hurricane, the African was hiding near a niche in which stood the statue of a white, naked woman with a drooping head, afraid of appearing before the procurator's eyes at the wrong time, and at the same time fearing to miss the moment when the procurator might call for him. |
| Лежащий на ложе в грозовом полумраке прокуратор сам наливал себе вино в чашу, пил долгими глотками, по временам притрагивался к хлебу, крошил его, глотал маленькими кусочками, время от времени высасывал устрицы, жевал лимон и пил опять. | Lying on the couch in the storm's twilight, the procurator poured wine into the cup himself, drank it in long draughts, occasionally touched the bread, crumbled it, swallowed small pieces, sucked out an oyster from time to time, chewed a lemon, and drank again. |
| Если бы не рев воды, если бы не удары грома, которые, казалось, грозили расплющить крышу дворца, если бы не стук града, молотившего по ступеням балкона, можно было бы расслышать, что прокуратор что-то бормочет, разговаривая сам с собой. И если бы нестойкое трепетание небесного огня превратилось бы в постоянный свет, наблюдатель мог бы видеть, что лицо прокуратора с воспаленными последними бессонницами и вином глазами выражает нетерпение, что прокуратор не только глядит на две белые розы, утонувшие в красной луже, но постоянно поворачивает лицо к саду навстречу водяной пыли и песку, что он кого-то ждет, нетерпеливо ждет. | Had it not been for the roaring of the water, had it not been for the thunderclaps that seemed to threaten to lay flat the roof of the palace, had it not been for the rattle of hail hammering on the steps of the balcony, one might have heard that the procurator was muttering something, talking to himself. And if the unsteady glimmering of the heavenly fire had turned into a constant light, an observer would have been able to see that the procurator's face, with eyes inflamed by recent insomnia and wine, showed impatience, that the procurator was not only looking at the two white roses drowned in the red puddle, but constantly turned his face towards the garden, meeting the watery spray and sand, that he was waiting for someone, impatiently waiting. |
| Прошло некоторое время, и пелена воды перед глазами прокуратора стала редеть. Как ни был яростен ураган, он ослабевал. Сучья больше не трещали и не падали. Удары грома и блистания становились реже. Над Ершалаимом плыло уже не фиолетовое с белой опушкой покрывало, а обыкновенная серая арьергардная туча. Грозу сносило к Мертвому морю. | Time passed, and the veil of water before the procurator's eyes began to thin. Furious as it was, the hurricane was weakening. Branches no longer cracked and fell. The thunderclaps and flashes came less frequently. It was no longer a violet coverlet trimmed with white, but an ordinary, grey rear-guard cloud that floated over Yershalaim. The storm was being swept towards the Dead Sea. |
| Теперь уж можно было расслышать в отдельности и шум дождя, и шум воды, низвергающейся по желобам и прямо по | Now it was possible to hear separately the noise of the rain and the noise of water rushing along the gutters and also straight down the |
| ступеням той лестницы, по которой прокуратор шел днем для объявления приговора на площади. А наконец зазвучал и заглушенный доселе фонтан. Светлело. В серой пелене, убегавшей на восток, появились синие окна. | steps of that stairway upon which the procurator had walked in the afternoon to announce the sentence in the square. And finally the hitherto drowned-out fountain made itself heard. It was growing lighter. Blue windows appeared in the grey veil fleeing eastward. |
| Тут издали, прорываясь сквозь стук уже совсем слабенького дождика, донеслись до слуха прокуратора слабые звуки труб и стрекотание нескольких сот копыт. Услышав это, прокуратор шевельнулся, и лицо его оживилось. Ала возвращалась с Лысой Горы, судя по звуку, она проходила через ту самую площадь, где был объявлен приговор. | Here, from far off, breaking through the patter of the now quite weakened rainfall, there came to the procurator's ears a weak sound of trumpets and the tapping of several hundred hoofs. Hearing this, the procurator stirred, and his face livened up. The ala was coming back from Bald Mountain. Judging by the sound, it was passing through the same square where the sentence had been announced. |
| Наконец услышал прокуратор и долгожданные шаги, и шлепанье но лестнице, ведущей к верхней площадке сада перед самым балконом. Прокуратор вытянул шею, и глаза его заблистали, выражая радость. | At last the procurator heard the long-awaited footsteps and a slapping on the stairs leading to the upper terrace of the garden, just in front of the balcony. The procurator stretched his neck and his eyes glinted with an expression of joy. |
| Между двух мраморных львов показалась сперва голова в капюшоне, а затем и совершенно мокрый человек в облепившем тело плаще. Это был тот самый человек, что перед приговором шептался с прокуратором в затемненной комнате дворца и который во время казни сидел на трехногом табурете, играя прутиком. | Between the two marble lions there appeared first a hooded head, then a completely drenched man with his cloak clinging to his body. It was the same man who had exchanged whispers with the procurator in a darkened room of the palace before the sentencing, and who during the execution had sat on a threelegged stool playing with a twig. |
| Не разбирая луж, человек в капюшоне пересек площадку сада, вступил на мозаичный пол балкона и, подняв руку, сказал высоким приятным голосом: | Heedless of puddles, the man in the hood crossed the garden terrace, stepped on to the mosaic floor of the balcony, and, raising his arm, said in a high, pleasant voice: |
| - Прокуратору здравствовать и радоваться.- Пришедший говорил по-латыни. | 'Health and joy to the procurator!' The visitor spoke in Latin. |
| - Боги! - воскликнул Пилат, - да ведь на вас нет сухой нитки! Каков ураган? А? Прошу вас немедленно пройти ко мне. Переоденьтесь, сделайте мне одолжение. | 'Gods!' exclaimed Pilate. 'There's not a dry stitch on you! What a hurricane! Eh? I beg you to go inside immediately. Do me a favour and change your clothes.' |
| Пришедший откинул капюшон, обнаружив совершенно мокрую, с прилипшими ко лбу волосами голову, и, выразив на своем бритом лице вежливую улыбку, стал отказываться переодеться, уверяя, что дождик не может ему ничем повредить. | The visitor threw back his hood, revealing a completely wet head with hair plastered to the forehead, and, showing a polite smile on his clean-shaven face, began refusing to change, insisting that a little rain would not hurt him. |
| - Не хочу слушать, - ответил Пилат и хлопнул в ладоши. Этим он вызвал прячущихся от него слуг и велел им позаботиться о пришедшем, а затем немедленно подавать горячее блюдо. | 'I won't hear of it,' Pilate replied and clapped his hands. With that he called out the servants who were hiding from him, and told them to take care of the visitor and then serve the hot course immediately. |
| Для того чтобы высушить волосы, переодеться, переобуться и вообще привести себя в порядок, пришедшему к прокуратору понадобилось очень мало времени, и вскоре он появился на балконе в сухих сандалиях, в сухом багряном военном плаще и с приглаженными волосами. | The procurator's visitor required very little time to dry his hair, change his clothes and shoes, and generally put himself in order, and he soon appeared on the balcony in dry sandals, a dry crimson military cloak, and with slicked-down hair. |
| В это время солнце вернулось в Ершалаим и, прежде чем уйти и утонуть в Средиземном море, посылало прощальные лучи ненавидимому прокуратором городу и золотило ступени балкона. Фонтан совсем ожил и распелся во всю мочь, голуби выбрались на песок, гулькали, перепрыгивали через сломанные сучья, клевали что-то в мокром песке. Красная лужа была затерта, убраны черепки, на столе дымилось мясо. | Just then the sun returned to Yershalaim, and, before going to drown in the Mediterranean Sea, sent farewell rays to the city hated by the procurator and gilded the steps of the balcony. The fountain revived completely and sang away with all its might, doves came out on the sand, cooing, hopping over broken branches, pecking at something in the wet sand. The red puddle was wiped up, the broken pieces were removed, meat steamed on the table. |
| - Я слушаю приказания прокуратора, -сказал пришедший, подходя к столу. | 'I wait to hear the procurator's orders,' said the visitor, approaching the table. |
| - Но ничего не услышите, пока не сядете к столу и не выпьете вина, - любезно ответил Пилат и указал на другое ложе. | 'But you won't hear anything until you sit down and drink some wine,' Pilate replied courteously and pointed to the other couch. |
| Пришедший прилег, слуга налил в его чашу густое красное вино. Другой слуга, осторожно наклонясь над плечом Пилата, наполнил чашу прокуратора. После этого тот жестом удалил обоих слуг. | The visitor reclined, a servant poured some thick red wine into his cup. Another servant, leaning cautiously over Pilate's shoulder, filled the procurator's cup. After that, he motioned for the two servants to withdraw. |
| Пока пришедший пил и ел, Пилат, прихлебывая вино, поглядывал прищуренными глазами на своего гостя. Явившийся к Пилату человек был средних лет, с очень приятным округлым и опрятным лицом, с мясистым носом. Волосы его были какого-то неопределенного цвета. Сейчас, высыхая, они светлели. Национальность пришельца было бы трудно установить. Основное, что определяло его лицо, это было, пожалуй, выражение добродушия, которое нарушали, впрочем, глаза, или, вернее, не глаза, а манера пришедшего глядеть на | While the visitor drank and ate, Pilate, sipping his wine, kept glancing with narrowed eyes at his guest. The man who had come to Pilate was middle-aged, with a very pleasant, rounded and neat face and a fleshy mouth. His hair was of some indeterminate colour. Now, as it dried, it became lighter. It would be difficult to establish the man's nationality. The chief determinant of his face was perhaps its good-natured expression, which, however, was not in accord with his eyes, or, rather, not his eyes but the visitor's way of looking at his interlocutor. Ordinarily he kept his small eyes under his lowered, somewhat strange, as if slightly |
| собеседника. Обычно маленькие глаза свои пришелец держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припухшими, веками. | swollen eyelids. |
| Тогда в щелочках этих глаз светилось незлобное лукавство. Надо полагать, что гость прокуратора был склонен к юмору. Но по временам, совершенно изгоняя поблескивающий этот юмор из щелочек, теперешний гость широко открывал веки и взглядывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто с целью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на носу у собеседника. Это продолжалось одно мгновение, после чего веки опять опускались, суживались щелочки, и в них начинало светиться добродушие и лукавый ум. | Then the slits of these eyes shone with an unspiteful slyness. It must be supposed that the procurator's guest had a propensity for humour. But occasionally, driving this glittering humour from the slits entirely, the procurator's present guest would open his eyelids wide and look at his interlocutor suddenly and point-blank, as if with the purpose of rapidly scrutinizing some inconspicuous spot on his interlocutor's nose. This lasted only an instant, after which the eyelids would lower again, the slits would narrow, and once again they would begin to shine with good-naturedness and sly intelligence. |
| Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым наслаждением проглотил несколько устриц, отведал вареных овощей, съел кусок мяса. | The visitor did not decline a second cup of wine, swallowed a few oysters with obvious pleasure, tried some steamed vegetables, ate a piece of meat. |
| Насытившись, он похвалил вино: | Having eaten his fill, he praised the wine: |
| - Превосходная лоза, прокуратор, но это -не "Фалерно"? | 'An excellent vintage. Procurator, but it is not Falerno?’ |
| - "Цекуба", тридцатилетнее, - любезно отозвался прокуратор. | 'Caecuba,[2] thirty years old,' the procurator replied courteously. |
| Гость приложил руку к сердцу, отказался что-либо еще есть, объявил, что сыт. Тогда Пилат наполнил свою чашу, гость поступил так же. Оба обедающие отлили немного вина из своих чаш в блюдо с мясом, и прокуратор произнес громко, поднимая чашу: | The guest put his hand to his heart, declined to eat more, declared that he was full. Then Pilate filled his own cup, and the guest did the same. Both diners poured some wine from their cups on to the meat platter, and the procurator, raising his cup, said loudly: |
| - За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей! | 'For us, for thee, Caesar, father of the Romans, best and dearest of men!.. .' |
| После этого допили вино, и африканцы убрали со стола яства, оставив на нем фрукты и кувшины. Опять-таки жестом прокуратор удалил слуг и остался со своим гостем один под колоннадой. | After this they finished the wine, and the Africans removed the food from the table, leaving the fruit and the jugs. Again the procurator motioned for the servants to withdraw and remained alone with his guest under the colonnade. |
| - Итак, - заговорил негромко Пилат, - что можете вы сказать мне о настроении в этом городе? | 'And so,' Pilate began in a low voice, 'what can you tell me about the mood of this city?' |
| Он невольно обратил свой взор туда, где за террасами сада, внизу, догорали и колоннады, и плоские кровли, позлащаемые последними лучами. | He inadvertently turned his eyes to where the colonnades and flat roofs below, beyond the terraces of the garden, were drying out, gilded by the last rays. |
| - Я полагаю, прокуратор, - ответил гость, -что настроение в Ершалаиме теперь удовлетворительное. | 'I believe. Procurator,' the guest replied, 'that the mood of Yershalaim is now satisfactory.' |
| - Так что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают? | 'So it can be guaranteed that there is no threat of further disorders?' |
| - Ручаться можно, - ласково поглядывая на прокуратора, ответил гость, - лишь за одно в мире - за мощь великого кесаря. | 'Only one thing can be guaranteed in this world,' the guest replied, glancing tenderly at the procurator, 'the power of great Caesar.' |
| - Да пошлют ему боги долгую жизнь, -тотчас же подхватил Пилат, - и всеобщий мир. - Он помолчал и продолжал: - Так что вы полагаете, что войска теперь можно увести? | 'May the gods grant him long life!' Pilate picked up at once, 'and universal peace!' He paused and then continued: 'So you believe the troops can now be withdrawn?' |
| - Я полагаю, что когорта молниеносного может уйти, - ответил гость и прибавил: -Хорошо бы было, если бы на прощание она продефилировала по городу. | 'I believe that the cohort of the Lightning legion can go,' the guest replied and added: 'It would be good if it paraded through the city in farewell.' |
| - Очень хорошая мысль, - одобрил прокуратор, - послезавтра я ее отпущу и сам уеду, и - клянусь вам пиром двенадцати богов, ларами клянусь - я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня. | 'A very good thought,' the procurator approved, 'I will dismiss it the day after tomorrow, and go myself, and - I swear to you by the feast of the twelve gods,[3] by the lares[4] I swear - I'd give a lot to be able to do so today!' |
| - Прокуратор не любит Ершалаима? -добродушно спросил гость. | 'The procurator doesn't like Yershalaim?' the guest asked good-naturedly. |
| - Помилосердствуйте, - улыбаясь, воскликнул прокуратор, - нет более безнадежного места на земле. Я не говорю уже о природе! Я бываю болен всякий раз, как мне приходится сюда приезжать. Но это бы еще полгоря. Но эти праздники - маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев... Фанатики, фанатики! Чего стоил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом году! Каждую минуту только и ждешь, что придется быть свидетелем неприятнейшего кровопролития. Все время тасовать войска, читать доносы и ябеды, из которых к тому же половина написана на тебя самого! Согласитесь, что это скучно. О, если бы не императорская служба!.. | 'Good heavens,' the procurator exclaimed, smiling, 'there's no more hopeless place on earth. I'm not even speaking of natural conditions - I get sick every time I have to come here - but that's only half the trouble! .. . But these feasts! .. . Magicians, sorcerers, wizards, these flocks of pilgrims! . .. Fanatics, fanatics! . . .Just take this messiah[3] they suddenly started expecting this year! Every moment you think you're about to witness the most unpleasant bloodshed . .. The shifting of troops all the time, reading denunciations and calumnies, half of which, moreover, are written against yourself! You must agree, it's boring. Oh, if it weren't for the imperial service!' |
| - Да, праздники здесь трудные, - | 'Yes, the feasts are hard here,' agreed the guest. |
| согласился гость. | |
| - От всей души желаю, чтобы они скорее кончились, - энергично добавил Пилат. - Я получу возможность наконец вернуться в Кесарию. Верите ли, это бредовое сооружение Ирода, - прокуратор махнул рукою вдоль колоннады, так что стало ясно, что он говорит о дворце, - положительно сводит меня с ума. Я не могу ночевать в нем. Мир не знал более странной архитектуры. Да, но вернемся к делам. Прежде всего, этот проклятый Вар-равван вас не тревожит? | 'I wish with all my heart that they should be over soon,' Pilate added energetically. 'I will finally have the possibility of going back to Caesarea. Believe me, this delirious construction of Herod's' - the procurator waved his arm along the colonnade, to make clear that he was speaking of the palace - 'positively drives me out of my mind! I cannot spend my nights in it. The world has never known a stranger architecture! . . . Well, but let's get back to business. First of all, this cursed Bar-Rabban - you're not worried about him?' |
| Тут гость и послал свой особенный взгляд в щеку прокуратора. Но тот скучающими глазами глядел вдаль, брезгливо сморщившись и созерцая часть города, лежащую у его ног и угасающую в предвечерье. Угас и взгляд гостя, и веки его опустились. | And here the guest sent his peculiar glance at the procurator's cheek. But the latter, frowning squeamishly, gazed into the distance with bored eyes, contemplating the part of the city that lay at his feet and was fading into the twilight. The guest's eyes also faded, and his eyelids lowered. |
| - Надо думать, что Вар-равван стал теперь безопасен, как ягненок, - заговорил гость, и морщинки появились на круглом лице. -Ему неудобно бунтовать теперь. | 'It may be supposed that Bar has now become as harmless as a lamb,' the guest began to say, and wrinkles appeared on his round face. 'It would be awkward for him to rebel now.' |
| - Слишком знаменит? - спросил Пилат, усмехнувшись. | 'Too famous?' Pilate asked with a smirk. |
| - Прокуратор, как всегда, тонко понимает вопрос! | ‘The procurator has subtly understood the problem, as always.' |
| - Но, во всяком случае, - озабоченно заметил прокуратор, и тонкий, длинный палец с черным камнем перстня поднялся вверх, - надо будет... | 'But in any case,' the procurator observed with concern, and the thin, long finger with the black stone of its ring was raised, 'there must be ...' |
| - О, прокуратор может быть уверен в том, что, пока я в Иудее, Вар не сделает ни шагу без того, чтобы за ним не шли по пятам. | 'Oh, the procurator can be certain that as long as I am in Judea, Bar will not take a step without having someone on his heels.' |
| - Теперь я спокоен, как, впрочем, и всегда спокоен, когда вы здесь. | 'Now I am at peace - as I always am, incidentally, when you are here.' |
| - Прокуратор слишком добр! | ‘The procurator is too kind!' |
| - А теперь прошу сообщить мне о казни, -сказал прокуратор. | 'And now I ask you to tell me about the execution,' said the procurator. |
| - Что именно интересует прокуратора? | 'What precisely interests the procurator?' |
| - Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения? Это главное, конечно. | ‘Were there any attempts on the part of the crowd to display rebelliousness? That is the main thing, of course.' |
| - Никаких, - ответил гость. | 'None,' replied the guest. |
| - Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла? | 'Very good. Did you personally establish that death took place?' |
| - Прокуратор может быть уверен в этом. | "The procurator may be certain of it.' |
| - А скажите... напиток им давали перед повешением на столбы? | 'And tell me .. . were they given the drink before being hung on the posts?'[6] |
| - Да. Но он, - тут гость закрыл глаза, -отказался его выпить. | 'Yes. But he,' here the guest closed his eyes, 'refused to drink it.' |
| - Кто именно? - спросил Пилат. | 'Who, precisely?' asked Pilate. |
| - Простите, игемон! - воскликнул гость, - я не назвал? Га-Ноцри. | 'Forgive me, Hegemon!' the guest exclaimed. 'Did I not name him? Ha-Nozri!' |
| - Безумец! - сказал Пилат, почему-то гримасничая. Под левым глазом у него задергалась жилка, - умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался? | 'Madman!' said Pilate, grimacing for some reason. A little nerve began to twitch under his left eye. To die of sunburn! Why refuse what is offered by law! In what terms did he refuse it?' |
| - Он сказал, - опять закрывая глаза, ответил гость, - что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь. | 'He said,' the guest answered, again closing his eyes, 'that he was grateful and laid no blame for the taking of his life.' |
| - Кого? - глухо спросил Пилат. | 'On whom?' Pilate asked in a hollow voice. |
| - Этого он, игемон, не сказал. | ‘That he did not say, Hegemon . . .' |
| - Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат? | 'Did he try to preach anything in the soldiers' presence?' |
| - Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость. | 'No, Hegemon, he was not loquacious this time. The only thing he said was that among human vices he considered cowardice one of the first.'[7] |
| - К чему это было сказано? - услышал гость внезапно треснувший голос. | ‘This was said with regard to what?' the guest heard a suddenly cracked voice. |
| - Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда. | ‘That was impossible to understand. He generally behaved himself strangely - as always, however.' |
| - В чем странность? | 'What was this strangeness?' |
| - Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих и все время улыбался какой-то растерянной улыбкой. | 'He kept trying to peer into the eyes of one or another of those around him, and kept smiling some sort of lost smile.' |
| - Больше ничего? - спросил хриплый голос. | 'Nothing else?' asked the hoarse voice. |
| - Больше ничего. | 'Nothing else.' |
| Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив ее до самого дна, он | The procurator knocked against the cup as he poured himself some wine. After draining it to |
| заговорил: | the very bottom, he spoke: |
| - Дело заключается в следующем: хотя мы и не можем обнаружить - в данное время, по крайней мере, - каких-либо его поклонников или последователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, нельзя. | ‘The matter consists in the following: though we have been unable - so far at least - to discover any admirers or followers of his, it is none the less impossible to guarantee that there are none.' |
| Г ость внимательно слушал, наклонив голову. | The guest listened attentively, inclining his head. |
| - И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, - продолжал прокуратор, - я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всех трех казненных и похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы о них больше не было ни слуху ни духу. | 'And so, to avoid surprises of any sort,' the procurator continued, 'I ask you to remove the bodies of all three executed men from the face of the earth, immediately and without any noise, and to bury them in secrecy and silence, so that not another word or whisper is heard of them.' |
| - Слушаю, игемон, - сказал гость и встал, говоря: - Ввиду сложности и ответственности дела разрешите мне ехать немедленно. | 'Understood, Hegemon,' replied the guest, and he got up, saying: 'In view of the complexity and responsibility of the matter, allow me to go immediately.' |
| - Нет, присядьте еще, - сказал Пилат, жестом останавливая своего гостя, - есть еще два вопроса. Первый - ваши громадные заслуги на труднейшей работе в должности заведующего тайной службой при прокураторе Иудеи дают мне приятную возможность доложить об этом в Риме. | 'No, sit down again,' said Pilate, stopping his guest with a gesture, 'there are two more questions. First, your enormous merits in this most difficult job at the post of head of the secret service for the procurator ofJudea give me the pleasant opportunity of reporting them to Rome.' |
| Тут лицо гостя порозовело, он встал и поклонился прокуратору, говоря: | Here the guest's face turned pink, he rose and bowed to the procurator, saying: |
| - Я лишь исполняю свой долг на императорской службе! | 'I merely fulfil my duty in the imperial service.' |
| - Но я хотел бы просить вас, - продолжал игемон, - если вам предложат перевод отсюда с повышением, отказаться от него и остаться здесь. Мне ни за что не хотелось бы расстаться с вами. Пусть вас наградят каким-нибудь иным способом. | 'But I wanted to ask you,' the hegemon continued, 'in case you're offered a transfer elsewhere with a raise - to decline it and remain here. I wouldn't want to part with you for anything. Let them reward you in some other way.' |
| - Я счастлив служить под вашим начальством, игемон. | 'I am happy to serve under your command, Hegemon.' |
| - Мне это очень приятно. Итак, второй вопрос. Касается этого, как его... Иуды из Кириафа. | 'That pleases me very much. And so, the second question. It concerns this . . . what's his name . . . Judas of Kiriath.' |
| Тут гость и послал прокуратору свой взгляд и тотчас, как полагается, угасил его. | Here the guest sent the procurator his glance, and at once, as was his custom, extinguished it. |
| - Говорят, что он, - понижая голос, | ‘They say,' the procurator continued, lowering |
| продолжал прокуратор, - деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа. | his voice, 'that he supposedly got some money for receiving this madman so cordially?' |
| - Получит, - тихонько поправил Пилата начальник тайной службы. | 'Will get,' the head of the secret service quietly corrected Pilate. |
| - А велика ли сумма? | 'And is it a large sum?' |
| - Этого никто не может знать, игемон. | That no one can say, Hegemon.' |
| - Даже вы? - своим изумлением выражая похвалу, сказал игемон. | 'Not even you?' said the hegemon, expressing praise by his amazement. |
| - Увы, даже я, - спокойно ответил гость, -но что он получит эти деньги сегодня вечером, это я знаю. Его сегодня вызывают во дворец Каифы. | 'Alas, not even I,' the guest calmly replied. "But he will get the money this evening, that I do know. He is to be summoned tonight to the palace of Kaifa.' |
| - Ах, жадный старик из Кириафа, -улыбаясь, заметил прокуратор, - ведь он старик? | 'Ah, that greedy old man of Kiriath!' the procurator observed, smiling. 'He is an old man, isn't he?' |
| - Прокуратор никогда не ошибается, но на сей раз ошибся, - любезно ответил гость, -человек из Кириафа - молодой человек. | The procurator is never mistaken, but he is mistaken this time,' the guest replied courteously, 'me man from Kiriath is a young man.' |
| - Скажите! Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик? | 'You don't say! Can you describe his character for me? A fanatic?' |
| - О нет, прокуратор. | 'Oh, no, Procurator.' |
| - Так. А еще что-нибудь? | 'So. And anything else?'' |
| - Очень красив. | 'Very handsome.' |
| - А еще? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть? | 'What else? He has some passion, perhaps?' |
| - Трудно знать так уж точно всех в этом громадном городе, прокуратор... | 'It is difficult to have such precise knowledge about everyone in this huge city. Procurator . . .' |
| - О нет, нет, Афраний! Не преуменьшайте своих заслуг! | 'Ah, no, no, Aphranius! Don't play down your merits.' |
| - У него есть одна страсть, прокуратор. -Гость сделал крохотную паузу. - Страсть к деньгам. | 'He has one passion. Procurator.' The guest made a tiny pause. 'A passion for money.' |
| - А он чем занимается? | 'And what is his occupation?' |
| Афраний поднял глаза кверху, подумал и ответил: | Aphranius raised his eyes, thought, and replied: |
| - Он работает в меняльной лавке у одного из своих родственников. | 'He works in the money-changing shop of one of his relatives.' |
| - Ах так, так, так, так. - Тут прокуратор умолк, оглянулся, нет ли кого на балконе, и | 'Ah, so, so, so, so.' Here the procurator fell silent, looked around to be sure there was no |
| потом сказал тихо: - Так вот в чем дело - я получил сегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью. | one on the balcony, and then said quietly: ‘The thing is this - I have just received information that he is going to be killed tonight.' |
| Здесь гость не только метнул свой взгляд на прокуратора, но даже немного задержал его, а после этого ответил: | This time the guest not only cast his glance at the procurator, but even held it briefly, and after that replied: |
| - Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. По-моему, я не заслуживаю вашего доклада. У меня этих сведений нет. | 'You spoke too flatteringly of me. Procurator. In my opinion, I do not deserve your report. This information I do not have.' |
| - Вы достойны наивысшей награды, -ответил прокуратор, - но сведения такие имеются. | 'You deserve the highest reward,' the procurator replied. 'But there is such information.' |
| - Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения? | 'May I be so bold as to ask who supplied it?' |
| - Позвольте мне пока этого не говорить, тем более что они случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть все. Такова моя должность, | 'Permit me not to say for the time being, the more so as it is accidental, obscure and uncertain. But it is my duty to foresee everything. That is my job, |
| а пуще всего я обязан верить своему предчувствию, ибо никогда оно еще меня не обманывало. Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзей Г а-Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: "Возвращаю проклятые деньги!" | and most of all I must trust my presentiment, for it has never yet deceived me. The information is that one of Ha-Nozri's secret friends, indignant at his money-changer's monstrous betrayal, is plotting with his accomplices to kill him tonight, and to foist the money paid for the betrayal on the high priest, with a note: "I return the cursed money."' |
| Больше своих неожиданных взглядов начальник тайной службы на игемона не бросал и продолжал слушать его, прищурившись, а Пилат продолжал: | The head of the secret service cast no more of his unexpected glances at the hegemon, but went on listening to him, narrowing his eyes, as Pilate went on: |
| - Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок? | 'Imagine, is it going to be pleasant for the high priest to receive such a gift on the night of the feast?' |
| - Не только не приятно, - улыбнувшись, ответил гость, - но я полагаю, прокуратор, что это вызовет очень большой скандал. | 'Not only not pleasant,' the guest replied, smiling, 'but I believe, Procurator, that it will cause a very great scandal.' |
| - И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять все меры к охране Иуды из Кириафа. | 'I am of the same opinion myself. And therefore I ask you to occupy yourself with this matter - that is, to take all measures to protect Judas of Kiriath.' |
| - Приказание игемона будет исполнено, -заговорил Афраний, - но я должен | 'The hegemon's order will be carried out,' said Aphranius, 'but I must reassure the hegemon: |
| успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, - гость, говоря, обернулся и продолжал: - выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня? | the evil-doers' plot is very hard to bring off. Only think,' the guest looked over his shoulder as he spoke and went on, 'to track the man down, to kill him, and besides that to find out how much he got, and manage to return the money to Kaifa, and all that in one night? Tonight?' |
| - И тем не менее его зарежут сегодня, -упрямо повторил Пилат, - у меня предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло, - тут судорога прошла по лицу прокуратора, и он коротко потер руки. | 'And none the less he will be killed tonight,' Pilate stubbornly repeated. 'I have a presentiment, I tell you! Never once has it deceived me.' Here a spasm passed over the procurator's face, and he rubbed his hands briskly. |
| - Слушаю, - покорно отозвался гость, поднялся, выпрямился и вдруг спросил сурово: - Так зарежут, игемон? | 'Understood,' the guest obediently replied, stood up, straightened out, and suddenly asked sternly: 'So they will kill him, Hegemon?' |
| - Да, - ответил Пилат, - и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность. | 'Yes,' answered Pilate, 'and all hope lies in your efficiency alone, which amazes everyone.' |
| Гость поправил тяжелый пояс под плащом и сказал: | The guest adjusted the heavy belt under his cloak and said: |
| - Имею честь, желаю здравствовать и радоваться. | 'I salute you and wish you health and joy!' |
| - Ах да, - негромко вскричал Пилат, - я ведь совсем забыл! Ведь я вам должен!.. | 'Ah, yes,' Pilate exclaimed softly, 'I completely forgot! I owe you something!...' |
| Гость изумился. | The guest was amazed. |
| - Право, прокуратор, вы мне ничего не должны. | 'Really, Procurator, you owe me nothing.' |
| - Ну как же нет! При въезде моем в Ершалаим, помните, толпа нищих... я еще хотел швырнуть им деньги, а у меня не было, и я взял у вас. | 'But of course! As I was riding into Yershalaim, remember, the crowd of beggars ... I wanted to throw them some money, but I didn't have any, and so I took it from you.' |
| - О прокуратор, это какая-нибудь безделица! | 'Oh, Procurator, it was a trifle!' |
| - И о безделице надлежит помнить. | 'One ought to remember trifles, too.' |
| Тут Пилат обернулся, поднял плащ, лежащий на кресле сзади него, вынул из-под него кожаный мешок и протянул его гостю. Тот поклонился, принимая его, и спрятал под плащ. | Here Pilate turned, picked up the cloak that lay on the chair behind him, took a leather bag from under it, and handed it to the guest. The man bowed, accepting it, and put the bag under his cloak. |
| - Я жду, - заговорил Пилат, - доклада о погребении, а также и по этому делу Иуды из Кириафа сегодня же ночью, слышите, | 'I expect a report on the burial,' said Pilate, 'and also on the matter to do with Judas of Kiriath, this same night, do you hear, Aphranius, this |
| Афраний, сегодня. Конвою будет дан приказ будить меня, лишь только вы появитесь. Я жду вас! | night. The convoy will have orders to awaken me the moment you appear. I'll be expecting you.' |
| - Имею честь, - сказал начальник тайной службы и, повернувшись, пошел с балкона. Слышно было, как он хрустел, проходя по мокрому песку площадки, потом послышался стук его сапог по мрамору меж львов. Потом срезало его ноги, туловище, и, наконец, пропал и капюшон. Тут только прокуратор увидел, что солнца уже нет и пришли сумерки. | 'I salute you,' the head of the secret service said and, turning, left the balcony. One could hear the wet sand crunch under his feet, then the stamp of his boots on the marble between the lions, then his legs were cut off, then his body, and finally the hood also disappeared. Only here did the procurator notice that the sun was gone and twilight had come. |
| Глава 26. Погребение | CHAPTER 26. The Burial |
| Может быть, эти сумерки и были причиною того, что внешность прокуратора резко изменилась. Он как будто на глазах постарел, сгорбился и, кроме того, стал тревожен. Один раз он оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло, на спинке которого лежал плащ. Приближалась праздничная ночь, вечерние тени играли свою игру, и, вероятно, усталому прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле. Допустив малодушие - пошевелив плащ, прокуратор оставил его и забегал по балкону, то потирая руки, | And perhaps it was the twilight that caused such a sharp change in the procurator's appearance. He aged, grew hunched as if before one's eyes, and, besides that, became alarmed. Once he looked around and gave a start for some reason, casting an eye on the empty chair with the cloak thrown over its back. The night of the feast was approaching, the evening shadows played their game, and the tired procurator probably imagined that someone was sitting in the empty chair. Yielding to his faint-heartedness and ruffling the cloak, the procurator let it drop and began rushing about the balcony, now rubbing his hands, |
| то подбегая к столу и хватаясь за чашу, то останавливаясь и начиная бессмысленно глядеть на мозаику пола, как будто пытаясь прочесть в ней какие-то письмена. | now rushing to the table and seizing the cup, now stopping and staring senselessly at the mosaics of the floor, as if trying to read something written there . . . |
| За сегодняшний день уже второй раз на него пала тоска. Потирая висок, в котором от адской утренней боли осталось только тупое, немного ноющее воспоминание, прокуратор все силился понять, в чем причина его душевных мучений. И быстро он понял это, но постарался обмануть себя. Ему ясно было, что сегодня днем он что-то безвозвратно упустил, и теперь он упущенное хочет исправить какими-то мелкими и ничтожными, а главное, запоздавшими действиями. Обман же | It was the second time in the same day that anguish came over him. Rubbing his temple, where only a dull, slightly aching reminder of the morning's infernal pain lingered, the procurator strained to understand what the reason for his soul's torments was. And he quickly understood it, but attempted to deceive himself. It was clear to him that that afternoon he had lost something irretrievably, and that he now wanted to make up for the loss by some petty, worthless and, above all, belated actions. The deceiving of himself consisted in the |
| самого себя заключался в том, что прокуратор старался внушить себе, что действия эти, теперешние, вечерние, не менее важны, чем утренний приговор. Но это очень плохо удавалось прокуратору. | procurator's trying to convince himself that these actions, now, this evening, were no less important than the morning's sentence. But in this the procurator succeeded very poorly. |
| На одном из поворотов он круто остановился и свистнул. В ответ на этот свист в сумерках загремел низкий лай, и из сада выскочил на балкон гигантский остроухий пес серой шерсти, в ошейнике с золочеными бляшками. | At one of his turns, he stopped abruptly and whistled. In response to this whistle, a low barking resounded in the twilight, and a gigantic sharp-eared dog with a grey pelt and a gold-studded collar sprang from the garden on to the balcony. |
| - Банга, Банга, - слабо крикнул прокуратор. | 'Banga, Banga,' the procurator cried weakly. |
| Пес поднялся на задние лапы, а передние опустил на плечи своему хозяину, так что едва не повалил на пол, и лизнул его в щеку. Прокуратор сел в кресло, Банга, высунув язык и часто дыша, улегся у ног хозяина, причем радость в глазах пса означала, что кончилась гроза, единственное в мире, чего боялся бесстрашный пес, а также то, что он опять тут, рядом с тем человеком, которого любил, уважал и считал самым могучим в мире, повелителем всех людей, благодаря которому и самого себя пес считал существом привилегированным, высшим и особенным. | The dog rose on his hind legs, placed his front paws on his master's shoulders, nearly knocking him to the floor, and licked his cheek. The procurator sat down in the armchair. Banga, his tongue hanging out, panting heavily, lay down at his master's feet, and the joy in the dog's eyes meant that the storm was over, the only thing in the world that the fearless dog was afraid of, and also that he was again there, next to the man whom he loved, respected, and considered the most powerful man in the world, the ruler of all men, thanks to whom the dog considered himself a privileged, lofty and special being. |
| Но, улегшись у ног и даже не глядя на своего хозяина, а глядя в вечереющий сад, пес сразу понял, что хозяина его постигла беда. Поэтому он переменил позу, поднялся, зашел сбоку и передние лапы и голову положил на колени прокуратору, вымазав полы плаща мокрым песком. Вероятно, действия Банги должны были означать, что он утешает своего хозяина и несчастье готов встретить вместе с ним. Это он пытался выразить и в глазах, скашиваемых к хозяину, и в насторожившихся навостренных ушах. Так оба они, и пес и человек, любящие друг друга, встретили праздничную ночь на балконе. | Lying down at his master's feet without even looking at him, but looking into the dusky garden, the dog nevertheless realized at once that trouble had befallen his master. He therefore changed his position, got up, came from the side and placed his front paws and head on the procurator's knees, smearing the bottom of his cloak with wet sand. Banga's actions were probably meant to signify that he comforted his master and was ready to meet misfortune with him. He also attempted to express this with his eyes, casting sidelong glances at his master, and with his alert, pricked-up ears. Thus the two of them, the dog and man who loved ; each other, met the night of the feast on the balcony. |
| В это время гость прокуратора находился в больших хлопотах. Покинув верхнюю площадку сада перед балконом, он по лестнице спустился на следующую террасу | Just then the procurator's guest was in the midst of a great busde. After leaving the upper terrace of the garden before the balcony, he | went down the stairs to the next terrace of the |
| сада, повернул направо и вышел к казармам, расположенным на территории дворца. В этих казармах и были расквартированы те две кентурии, которые пришли вместе с прокуратором на праздники в Ершалаим, а также тайная стража прокуратора, командовал которой этот самый гость. | garden, turned right and came to the barracks which stood on the palace grounds. In these barracks the two centuries that had come with the procurator for the feast in Yershalaim were quartered, as was the procurator's secret guard, which was under the command of this very guest. |
| Гость провел в казармах немного времени, не более десяти минут, но по прошествии этих десяти минут со двора казарм выехали три повозки, нагруженные шанцевым инструментом и бочкой с водою. Повозки сопровождали пятнадцать человек в серых плащах, верховые. В сопровождении их повозки выехали с территории дворца через задние ворота, взяли на запад, вышли из ворот в городской стене и пошли по тропинке сперва на вифлеемскую дорогу, а потом по ней на север, дошли до перекрестка у Хевронских ворот и тогда двинулись по Яффской дороге, по которой днем проходила процессия с осужденными на казнь. В это время было уже темно и на горизонте показалась луна. | The guest did not spend much time in the barracks, no more than ten minutes, but at the end of these ten minutes, three carts drove out of the barracks yard loaded with entrenching tools and a barrel of water. The carts were escorted by fifteen mounted men in grey cloaks. Under their escort the carts left the palace grounds by the rear gate, turned west, drove through gates in the city wall, and followed a path first to the Bethlehem road, then down this road to the north, came to the intersection by the Hebron gate, and then moved down the Jaffa road, along which the procession had gone during the day with the men condemned to death. By that time it was already dark, and the moon appeared on the horizon. |
| Вскорости после того как уехали повозки с сопровождающей их командой, отбыл с территории дворца верхом и гость прокуратора, переодевшийся в темный поношенный хитон. Гость направился не за город, а в город. Через некоторое время его можно было видеть подъезжающим к крепости Антония, расположенной на севере и в непосредственной близости от великого храма. В крепости также гость пробыл очень недолго, а затем след его обнаружился в Нижнем Городе, в кривых его и путаных улицах. Сюда гость приехал уже верхом на муле. | Soon after the departure of the carts with their escorting detachment, the procurator's guest also left the palace grounds on horseback, having changed into a dark, worn chiton. The guest went not out of the city but into it. Some time later he could be seen approaching the Antonia Fortress, located to the north and in the vicinity of the great temple. The guest did not spend much time in the fortress either, and then his tracks turned up in the Lower City, in its crooked and tangled streets. Here the guest now came riding a mule. |
| Хорошо знавший город гость легко разыскал ту улицу, которая ему была нужна. Она носила название Греческой, так как на ней помещалось несколько греческих лавок, в том числе одна, в которой торговали коврами. Именно у этой лавки гость остановил своего мула, слез и привязал его к кольцу у ворот. Лавка была уже заперта. Гость вошел в калитку, | Knowing the city well, the guest easily found the street he wanted. It was called Greek Street, because there were several Greek shops on it, among them one that sold carpets. Precisely by this shop, the guest stopped his mule, dismounted, and tied it to the ring by the gate. The shop was closed by then. The guest walked through the little gate beside the entrance to the shop and found himself in a |
| находившуюся рядом со входом в лавку, и попал в квадратный небольшой дворик, покоем обставленный сараями. Повернув во дворе за угол, гость оказался у каменной террасы жилого дома, увитой плющом, и осмотрелся. И в домике и в сараях было темно, еще не зажигали огня. Гость негромко позвал: | small square courtyard surrounded on three sides by sheds. Turning a corner inside the yard, the guest came to the stone terrace of a house all twined with ivy and looked around. Both the little house and the sheds were dark, no lamps were lit yet. The guest called softly: |
| - Низа! | 'Niza!' |
| На зов этот заскрипела дверь, и в вечернем полумраке на терраске появилась молодая женщина без покрывала. Она склонилась над перилами терраски, тревожно всматриваясь, желая узнать, кто пришел. Узнав пришельца, она приветливо заулыбалась ему, закивала головой, махнула рукой. | At this call a door creaked, and in the evening twilight a young woman without a veil appeared on the terrace. She leaned over the railing, peering anxiously, wishing to know who had come. Recognizing the visitor, she smiled amiably to him, nodded her head, waved her hand. |
| - Ты одна? - негромко по-гречески спросил Афраний. | 'Are you alone?' Aphranius asked softly in Greek. |
| - Одна, - шепнула женщина на терраске. -Муж утром уехал в Кесарию, - тут женщина оглянулась на дверь и шепотом добавила: - Но служанка дома. - Тут она сделала жест, означающий - "входите". Афраний оглянулся и вступил на каменные ступени. После этого и женщина и он скрылись внутри домика. | 'Yes,' the woman on the terrace whispered, 'my husband left for Caesarea in the morning.' Here the woman looked back at the door and added in a whisper: 'But the serving-woman is at home.' Here she made a gesture meaning 'Come in'. Aphranius looked around and went up the stone steps. After which both he and the woman disappeared into the house. |
| У этой женщины Афраний пробыл совсем уже недолго - никак не более минут пяти. После этого он покинул дом и террасу, пониже опустил капюшон на глаза и вышел на улицу. В домах в это время уже зажигали светильники, предпраздничная толчея была все еще очень велика, и Афраний на своем муле потерялся в потоке прохожих и всадников. Дальнейший путь его никому не известен. | With this woman Aphranius spent very little time, certainly no more than five minutes. After which he left the house and the terrace, pulled the hood down lower on his eyes, and went out to the street. Just then the lamps were being lit in the houses, the pre-festive tumult was still considerable, and Aphranius on his mule lost himself in the stream of riders and passers-by. His subsequent route is not known to anyone. |
| Женщина же, которую Афраний назвал Низа, оставшись одна, начала переодеваться, причем очень спешила. Но как ни трудно ей было разыскивать нужные ей вещи в темной комнате, светильника она не зажигала и служанку не вызывала. Лишь после того как она была уже готова и на голове у нее было темное покрывало, в домике послышался ее голос: | The woman Aphranius called 'Niza', left alone, began changing her clothes, and was hurrying greatly. But difficult though it was for her to find the things she needed in the dark room, she did not light a lamp or call the serving-woman. Only after she was ready and her head was covered by a dark veil did the sound of her voice break the silence in the little house: |
| - Если меня кто-нибудь спросит, скажи, что я ушла в гости к Энанте. | 'If anyone asks for me, say I went to visit Enanta.' |
| Послышалось ворчание старой служанки в темноте: | The old serving-woman's grumbling was heard in the darkness: |
| - К Энанте? Ох уж эта Энанта! Ведь запретил же муж ходить к ней! Сводница она, твоя Энанта! Вот скажу мужу... | 'Enanta? Ah, this Enanta! Didn't your husband forbid you to visit her? She's a procuress, your Enanta! Wait till I tell your husband .. .' |
| - Ну, ну, ну, замолчи, - отозвалась Низа и, как тень, выскользнула из домика. Сандалии низы простучали по каменным плитам дворика. Служанка с ворчанием закрыла дверь на террасу. Низа покинула свой дом. | 'Well, well, be quiet,' Niza replied and, like a shadow, slipped out of the house. Niza's sandals pattered over the stone flags of the yard. The serving-woman, grumbling, shut the door to the terrace. Niza left her house. |
| В это самое время из другого переулка в Нижнем Городе, переулка изломанного, уступами сбегавшего к одному из городских прудов, из калитки неприглядного дома, слепой своей стороной выходящего в переулок, а окнами во двор, вышел молодой, с аккуратно подстриженной бородой человек в белом чистом кефи, ниспадавшем на плечи, в новом праздничном голубом таллифе с кисточками внизу и в новеньких скрипящих сандалиях. Г орбоносый красавец, принарядившийся для великого праздника, шел бодро, обгоняя прохожих, спешащих домой к праздничной трапезе, смотрел, как загоралось одно окно за другим. Молодой человек направлялся по дороге, ведущей мимо базара ко дворцу первосвященника Каифы, расположенному у подножия храмового холма. | Just at that time, from another lane in the Lower City, a twisting lane that ran down from ledge to ledge to one of the city pools, from the gates of an unsightly house with a blank wall looking on to the lane and windows on the courtyard, came a young man with a neady trimmed beard, wearing a white kefia falling to his shoulders, a new pale blue festive tallith with tassels at the bottom, and creaking new sandals. The handsome, aquiline-nosed young fellow, all dressed up for the great feast, walked briskly, getting ahead of passers-by hurrying home for the solemn meal, and watched as one window after another lit up. The young man took the street leading past the bazaar to the palace of the high priest Kaifa, located at the foot of the temple hill. |
| Через некоторое время его можно было видеть входящим в ворота двора Каифы. А через некоторое время еще - покидающим этот двор. | Some time later he could be seen entering the gates of Kaifa's courtyard. And a bit later still, leaving the same courtyard. |
| После посещения дворца, в котором уже пылали светильники и факелы, в котором шла праздничная суета, молодой человек пошел еще бодрее, еще радостнее и заспешил обратно в Нижний Город. На том самом углу, где улица вливалась в базарную площадь, в кипении и толчее его обогнала как бы танцующей походкой идущая легкая женщина в черном покрывале, накинутом на самые глаза. Обгоняя молодого красавца, | After visiting the palace, where the lamps and torches already blazed, and where the festive bustle had already begun, the young man started walking still more briskly, still more joyfully, hastening back to the Lower City. At the corner where the street flowed into the market-place, amidst the seething and tumult, he was overtaken by a slight woman, walking with a dancer's gait, in a black veil that came down over her eyes. As she overtook the |
| эта женщина на мгновение откинула покрывало повыше, метнула в сторону молодого человека взгляд, но не только не замедлила шага, а ускорила его, как будто бы пытаясь скрыться от того, кого она обогнала. | handsome young man, this woman raised her veil for a moment, cast a glance in the young man's direction, yet not only did not slow her pace, but quickened it, as if trying to escape from the one she had overtaken. |
| Молодой человек не только заметил эту женщину, нет, он узнал ее, а узнав, вздрогнул, остановился, в недоумении глядя ей в спину, и тотчас же пустился ее догонять. Едва не сбив с ног какого-то прохожего с кувшином в руках, молодой человек догнал женщину и, тяжело дыша от волнения, окликнул ее: | The young man not only noticed this woman, no, he also recognized her, and, having recognized her, gave a start, halted, looking perplexedly into her back, and at once set out after her. Almost knocking over some passerby carrying a jug, the young man caught up with the woman, and, breathing heavily with agitation, called out to her: |
| - Низа! | 'Niza!' |
| Женщина повернулась, прищурилась, причем на лице ее выразилась холодная досада, и сухо ответила по-гречески: | The woman turned, narrowed her eyes, her face showing cold vexation, and replied drily in Greek: |
| - Ах, это ты, Иуда? А я тебя не узнала сразу. Впрочем, это хорошо. У нас есть примета, что тот, кого не узнают, станет богатым... | 'Ah, it's you, Judas? I didn't recognize you at once. That's good, though. With us, if someone's not recognized, it's a sign he'll get rich .. .' |
| Волнуясь до того, что сердце стало прыгать, как птица под черным покрывалом, Иуда спросил прерывающимся шепотом, опасаясь, чтобы не услышали прохожие: | So agitated that his heart started leaping like a bird under a black cloth, Judas asked in a faltering whisper, for fear passers-by might overhear: |
| - Куда же ты идешь, Низа? | 'Where are you going, Niza?' |
| - А зачем тебе это знать? - ответила Низа, замедляя шаг и надменно глядя на Иуду. | 'And what do you want to know that for?' replied Niza, slowing her pace and looking haughtily at Judas. |
| Тогда в голосе Иуды послышались какие-то детские интонации, он зашептал растерянно: | Then some sort of childish intonations began to sound in Judas's voice, he whispered in bewilderment: |
| - Но как же?.. Ведь мы же условились. Я хотел зайти к тебе. Ты сказала, что весь вечер будешь дома... | 'But why? . . . We had it all arranged ... I wanted to come to you, you said you'd be home all evening . . .' |
| - Ах нет, нет, - ответила Низа и капризно выставила вперед нижнюю губу, отчего Иуде показалось, что ее лицо, самое красивое лицо, какое он когда-либо видел в жизни, стало еще красивее, - мне стало скучно. У вас праздник, а что же прикажешь делать мне? Сидеть и слушать, как ты вздыхаешь на террасе? И бояться к тому же, что служанка расскажет об этом | 'Ah, no, no,' answered Niza, and she pouted her lower lip capriciously, which made it seem to Judas that her face, the most beautiful face he had ever seen in his life, became still more beautiful. 'I was bored. You're having a feast, and what am I supposed to do? Sit and listen to you sighing on the terrace? And be afraid, on top of it, that the serving-woman will tell him about it? No, no, I decided to go out of town |
| мужу? Нет, нет, и я решила уйти за город слушать соловьев. | and listen to the nightingales.' |
| - Как за город? - спросил растерявшийся Иуда, - одна? | 'How, out of town?' the bewildered Judas asked. 'Alone?' |
| - Конечно, одна, - ответила Низа. | 'Of course, alone,' answered Niza. |
| - Позволь мне сопровождать тебя, -задыхаясь, попросил Иуда. Мысли его помутились, он забыл про все на свете и смотрел молящими глазами в голубые, а теперь казавшиеся черными глаза Низы. | 'Let me accompany you,' Judas asked breathlessly. His mind clouded, he forgot everything in the world and looked with imploring eyes into the blue eyes of Niza, which now seemed black. |
| Низа ничего не ответила и прибавила шагу. | Niza said nothing and quickened her pace. |
| - Что же ты молчишь, Низа? - жалобно спросил Иуда, ровняя по ней свой шаг. | 'Why are you silent, Niza?' Judas said pitifully, adjusting his pace to hers. |
| - А мне не будет скучно с тобой? - вдруг спросила Низа и остановилась. Тут мысли Иуды совсем смешались. | Won't I be bored with you?' Niza suddenly asked and stopped. Here Judas's thoughts became totally confused. |
| - Ну, хорошо, - смягчилась наконец Низа, -пойдем. | Well, all right,' Niza finally softened, 'come along.' |
| - А куда, куда? | 'But where, where?' |
| - Погоди... зайдем в этот дворик и условимся, а то я боюсь, что кто-нибудь из знакомых увидит меня и потом скажут, что я была с любовником на улице. | "Wait ... let's go into this yard and arrange it, otherwise I'm afraid some acquaintance will see me and then they'll tell my husband I was out with my lover.' |
| И тут на базаре не стало Низы и Иуды. Они шептались в подворотне какого-то двора. | And here Niza and Judas were no longer in the bazaar, they were whispering under the gateway of some yard. |
| - Иди в масличное имение, - шептала Низа, натягивая покрывало на глаза и отворачиваясь он какого-то человека, который с ведром входил в подворотню, - в Гефсиманию, за Кедрон, понял? | 'Go to the olive estate,' Niza whispered, pulling the veil over her eyes and turning away from a man who was coming through the gateway with a bucket, 'to Gethsemane, beyond the Kedron, understand?' |
| - Да, да, да. | 'Yes, yes, yes . . .' |
| - Я пойду вперед, - продолжала Низа, - но ты не иди по моим пятам, а отделись от меня. Я уйду вперед... Когда перейдешь поток... ты знаешь, где грот? | 'I'll go ahead,' Niza continued, 'but don't follow on my heels. Keep separate from me. I'll go ahead ... When you cross the stream ... you know where the grotto is?' |
| - Знаю, знаю... | 'I know, I know . . .' |
| - Пройдешь мимо масличного жома вверх и поворачивай к гроту. Я буду там. Но только не смей идти сейчас же за мной, имей терпение, подожди здесь. - И с этими словами Низа вышла из подворотни, как будто и не говорила с Иудой. | 'Go up past the olive press and turn to the grotto. I'll be there. Only don't you dare come after me at once, be patient, wait here,' and with these words Niza walked out the gateway as though she had never spoken with Judas. |
| Иуда простоял некоторое время один, стараясь собрать разбегающиеся мысли. В числе их была мысль о том, как он объяснит свое отсутствие на праздничной трапезе у родных. Иуда стоял и придумывал какую-то ложь, но в волнении ничего как следует не обдумал и не приготовил, и его ноги сами без его воли вынесли его из подворотни вон. | Judas stood for some time alone, trying to collect his scattering thoughts. Among them was the thought of how he was going to explain his absence from the festal family meal. Judas stood thinking up some lie, but in his agitation was unable to think through or prepare anything properly, and slowly walked out the gateway. |
| Теперь он изменил свой путь, он не стремился уже в Нижний Город, а повернулся обратно к дворцу Каифы. (Теперь Иуда плохо видел окружающее.) Праздник уже вошел в город. Теперь вокруг Иуды в окнах не только сверкали огни, но уже слышались славословия. Последние опоздавшие гнали осликов, подхлестывали их, кричали на них. Ноги сами несли Иуду, и он не заметил, как мимо него пролетели мшистые страшные башни Антония, он не слышал трубного рева в крепости, никакого внимания не обратил на конный римский патруль с факелом, залившим тревожным светом его путь. | Now he changed his route, he was no longer heading towards the Lower City, but turned back to Kaifa's palace. The feast had already entered the city. In the windows around Judas, not only were lights shining, but hymns of praise were heard. On the pavement, belated passers-by urged their donkeys on, whipping them up, shouting at them. Judas's legs carried him by themselves, and he did not notice how the terrible, mossy Antonia Towers flew past him, he did not hear the roar of trumpets in the fortress, did not pay attention to the mounted Roman patrol and its torch that flooded his path with an alarming light. |
| Пройдя башню, Иуда, повернувшись, увидел, что в страшной высоте над храмом зажглись два гигантских пятисвечия. Но и их Иуда разглядел смутно, | Turning after he passed the tower, Judas saw that in the terrible height above the temple two gigantic five-branched candlesticks blazed. But even these Judas made out vaguely. |
| ему показалось, что над Ершалаимом засветились десять невиданных по размерам лампад, спорящих со светом единственной лампады, которая все выше подымалась над Ершалаимом, - лампады луны. | It seemed to him that ten lamps of an unprecedented size lit up over Yershalaim, competing with the light of the single lamp that was rising ever higher over Yershalaim - the moon. |
| Теперь Иуде ни до чего не было дела, он стремился к Гефсиманским воротам, он хотел поскорее покинуть город. По временам ему казалось, что впереди него, среди спин и лиц прохожих, мелькает танцующая фигурка, ведет его за собой. Но это был обман - Иуда понимал, что Низа значительно обогнала его. Иуда пробежал мимо меняльных лавок, попал наконец к Гефсиманским воротам. В них, горя от нетерпения, он все-таки вынужден был задержаться. В город входили верблюды, вслед за ними въехал военный сирийский | Now Judas could not be bothered with anything, he headed for the Gethsemane gate, he wanted to leave the city quickly. At times it seemed to him that before him, among the backs and faces of passers-by, the dancing little figure flashed, leading him after her. But this was an illusion. Judas realized that Niza was significantly ahead of him. Judas rushed past the money-changing shops and finally got to the Geth-semane gate. There, burning with impatience, he was still forced to wait. Camels were coming into the city, and after them rode a Syrian military patrol, which Judas cursed |
| патруль, который Иуда мысленно проклял... | mentally . . . |
| Но все кончается. Нетерпеливый Иуда был уже за городской стеной. По левою руку от себя Иуда увидел маленькое кладбище, возле него несколько полосатых шатров богомольцев. Пересекши пыльную дорогу, заливаемую луной, Иуда устремился к Кедронскому потоку, с тем чтобы его пересечь. Вода тихо журчала у Иуды под ногами. Перепрыгивая с камня на камень, он наконец выбрался на противоположный гефсиманский берег и с великой радостью увидел, что дорога над садами здесь пуста. Невдалеке уже виднелись полуразрушенные ворота масличного имения. | But all things come to an end. The impatient Judas was already beyond the city wall. To the left of him Judas saw a small cemetery, next to it several striped pilgrims' tents. Crossing the dusty road flooded with moonlight, Judas headed for the stream of the Kedron with the intention of wading across it. The water babbled quietly under Judas's feet. Jumping from stone to stone, he finally came out on the Geth-semane bank opposite and saw with great joy that here the road below the gardens was empty. The half-ruined gates of the olive estate could already be seen not far away. |
| После душного города Иуду поразил одуряющий запах весенней ночи. Из сада через ограду выливалась волна запахов миртов и акаций с гефсиманских полян. | After the stuffy city, Judas was struck by the stupefying smell of the spring night. From the garden a wave of myrtle and acacia from the Gethsemane glades poured over the fence. |
| Ворота никто не охранял, никого в них не было, и через несколько минут Иуда уже бежал под таинственной тенью развесистых громадных маслин. Дорога вела в гору, Иуда подымался, тяжело дыша, по временам попадая из тьмы в узорчатые лунные ковры, напоминавшие ему те ковры, что он видел в лавке у ревнивого мужа Низы. | No one was guarding the gateway, there was no one in it, and a few minutes later Judas was already running under the mysterious shade of the enormous, spreading olive trees. The road went uphill. Judas ascended, breathing heavily, at times emerging from the darkness on to patterned carpets of moonlight, which reminded him of the carpets he had seen in the shop of Niza's jealous husband. |
| Через некоторое время мелькнул на левой руке у Иуды, на поляне, масличный жом с тяжелым каменным колесом и груда каких-то бочек. В саду никого не было. Работы закончились на закате и теперь над Иудой гремели и заливались хоры соловьев. | A short time later there flashed at Judas's left hand, in a clearing, an olive press with a heavy stone wheel and a pile of barrels. There was no one in the garden, work had ended at sunset, and now over Judas choirs of nightingales pealed and trilled. |
| Цель Иуды была близка. Он знал, что направо в темноте сейчас начнет слышать тихий шепот падающей в гроте воды. Так и случилось, он услыхал его. Становилось прохладнее. | Judas's goal was near. He knew that on his right in the darkness he would presently begin to hear the soft whisper of water falling in the grotto. And so it happened, he heard it. It was getting cooler. |
| Тогда он замедлил шаг и негромко крикнул: | Then he slowed his pace and called softly: |
| - Низа! | 'Niza!' |
| Но вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, на дорогу выпрыгнула мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло у нее в руке и тотчас потухло. | But instead of Niza, a stocky male figure, detaching itself from a thick olive trunk, leaped out on the road, and something gleamed in its hand and at once went out. |
| Иуда слабо вскрикнул, бросился назад но | With a weak cry, Judas rushed back, |
| второй человек преградил ему путь. | but a second man barred his way. |
| Первый, что был впереди, спросил Иуду: | The first man, in front of him, asked Judas: |
| - Сколько получил сейчас? Говори, если хочешь сохранить жизнь! | 'How much did you just get? Speak, if you want to save your life!' |
| Надежда вспыхнула в сердце Иуды. Он отчаянно вскричал: | Hope flared up in Judas's heart, and he cried out desperately: |
| - Тридцать тетрадрахм! Тридцать тетрадрахм! Все, что получил, с собою. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь! | ‘Thirty tetradrachmas!' Thirty tetradrachmas! I have it all with me! Here's the money! Take it, but grant me my life!' |
| Человек спереди мгновенно выхватил из рук Иуды кошель. И в тот же миг за спиной у Иуды взлетел нож, как молния, и ударил влюбленного под лопатку. Иуду швырнуло вперед, и руки со скрюченными пальцами он выбросил в воздух. Передний человек поймал Иуду на свой нож и по рукоять всадил его в сердце Иуды. | The man in front instantly snatched the purse from Judas's hands. And at the same instant a knife flew up behind Judas's back and struck the lover under the shoulder-blade. Judas was flung forward and thrust out his hands with clawed fingers into the air. The front man caught Judas on his knife and buried it up to the hilt in Judas's heart. |
| - Ни... за... - не своим, высоким и чистым молодым голосом, а голосом низким и укоризненным проговорил Иуда и больше не издал ни одного звука. Тело его так сильно ударилось об землю, что она загудела. | 'Ni . . . za . . .'Judas said, not in his own high and clear young voice, but in a low and reproachful one, and uttered not another sound. His body struck the earth so hard that it hummed. |
| Тогда третья фигура появилась на дороге. Этот третий был в плаще с капюшоном. | Then a third figure appeared on the road. This third one wore a cloak with a hood. |
| - Не медлите, - приказал третий. | 'Don't linger,' he ordered. |
| Убийцы быстро упаковали кошель вместе с запиской, поданной третьим, в кожу и перекрестили ее веревкой. Второй засунул сверток за пазуху, и затем оба убийцы бросились с дороги в стороны, и тьма их съела между маслинами. Третий же присел на корточки возле убитого и заглянул ему в лицо. В тени оно представилось смотрящему белым, как мел, и каким-то одухотворенно красивым. | The killers quickly wrapped the purse together with a note handed to them by the third man in a piece of hide and criss-crossed it with twine. The second put the bundle into his bosom, and then the two killers plunged off the roadsides and the darkness between the olive trees ate them. The third squatted down by the murdered man and looked at his face. In the darkness it appeared white as chalk to the gazing man and somehow spiritually beautiful. |
| Через несколько секунд никого из живых на дороге не было. Бездыханное тело лежало с раскинутыми руками. Левая ступня попала в лунное пятно, так что отчетливо был виден каждый ремешок сандалии. | A few seconds later there was not a living man on the road. The lifeless body lay with outstretched arms. The left foot was in a spot of moonlight, so that each strap of the sandal could be seen distinctly. |
| Весь Гефсиманский сад в это время гремел соловьиным пением. Куда направились | The whole garden of Gethsemane was just then pealing with the song of nightingales. Where |
| двое зарезавших Иуду, не знает никто, но путь третьего человека в капюшоне известен. Покинув дорожку, он устремился в чащу масличных деревьев, пробираясь к югу. Он перелез через ограду сада вдалеке от главных ворот, в южном углу его, там, где вывалились верхние камни кладки. Вскоре он был на берегу Кедрона. Тогда он вошел в воду и пробирался некоторое время по воде, пока не увидел вдали силуэты двух лошадей и человека возле них. | the two who had stabbed Judas went, no one knows, but the route of the third man in the hood is known. Leaving the road, he headed into the thick of the olive trees, making his way south. He climbed over the garden fence far from the main gate, in the southern corner, where the upper stones of the masonry had fallen out. Soon he was on the bank of the Kedron. Then he entered the water and for some rime made his way in it, until he saw ahead the silhouettes of two horses and a man beside them. |
| Лошади также стояли в потоке. Вода струилась, омывая их копыта. Коновод сел на одну из лошадей, человек в капюшоне вскочил на другую, и медленно они оба пошли в потоке, и слышно было, как хрустели камни под копытами лошадей. Потом всадники выехали из воды, выбрались на Ершалаимский берег и пошли шагом под стеною города. Тут коновод отделился, ускакал вперед и скрылся из глаз, а человек в капюшоне остановил лошадь, слез с нее на пустынной дороге, снял свой плащ, вывернул его наизнанку, вынул из-под плаща плоский шлем без оперения, надел его. Теперь на лошадь вскочил человек в военной хламиде и с коротким мечом на бедре. Он тронул поводья, и горячая кавалерийская лошадь пошла рысью, потряхивая всадника. Путь был недалек. Всадник подъезжал к южным воротам Ершалаима. | The horses were also standing in the stream. The water flowed, washing their hoofs. The horse-handler mounted one of the horses, the man in the hood jumped on to the other, and the two slowly walked in the stream, and one could hear the pebbles crunching under the horses' hoofs. Then the riders left the water, came out on the Yershalaim bank, and rode slowly under the city wall. Here the horse-handler separated himself, galloped ahead, and disappeared from view, while the man in the hood stopped his horse, dismounted on the deserted road, removed his cloak, turned it inside out, took from under the cloak a flat helmet without plumes and put it on. Now it was a man in a military chlamys with a short sword at his hip who jumped on to the horse. He touched the reins and the fiery cavalry horse set off at a trot, jolting its rider. It was not a long way - the rider was approaching the southern gate of Yershalaim. |
| Под аркою ворот танцевало и прыгало беспокойное пламя факелов. Караульные солдаты из второй кентурии молниеносного легиона сидели на каменных скамьях, играя в кости. Увидев въезжающего военного, солдаты вскочили с мест, военный махнул им рукой и въехал в город. | Under the arch of the gateway the restless flame of torches danced and leaped. The soldiers on guard from the second century of the Lightning legion sat on stone benches playing dice. Seeing a military man ride in, the soldiers jumped up, the man waved his hand to them and rode on into the city. |
| Город был залит праздничными огнями. Во всех окнах играло пламя светильников, и отовсюду, сливаясь в нестройный хор, звучали славословия. Изредка заглядывая в окна, выходящие на улицу, всадник мог видеть людей за праздничным столом, на котором лежало мясо козленка, стояли чаши с вином меж блюд с горькими | The city was flooded with festive lights. The flames of lamps played in all the windows, and from everywhere, merging into one dissonant chorus, came hymns of praise. Occasionally glancing into windows that looked on to the street, the rider could see people at tables set with roast kid and cups of wine amidst dishes of bitter herbs. |
| травами. | |
| Насвистывая какую-то тихую песенку, всадник неспешной рысью пробирался по пустынным улицам Нижнего Города, направляясь к Антониевой башне, изредка поглядывая на нигде не виданные в мире пятисвечия, пылающие над храмом, или на луну, которая висела еще выше пятисвечий. | Whistling some quiet song, the rider made his way at an unhurried trot through the deserted streets of the Lower City, heading for the Antonia Tower, glancing occasionally at the five-branched candlesticks, such as the world had never seen, blazing above the temple, or at the moon that hung still higher than the five-branched candlesticks. |
| Дворец Ирода Великого не принимал никакого участия в торжестве пасхальной ночи. В подсобных покоях дворца, обращенных на юг, где разместились офицеры римской когорты и легат легиона, светились огни, там чувствовалось какое-то движение и жизнь, передняя же часть, парадная, где был единственный и невольный жилец дворца - прокуратор, -вся она, со своими колоннадами и золотыми статуями, как будто ослепла под ярчайшей луной. Тут, внутри дворца, господствовали мрак и тишина. | The palace of Herod the Great took no part in the solemnities of the Passover night. In the auxiliary quarters of the palace, facing to the south, where the officers of the Roman cohort and the legate of the legion were stationed, lights burned and there was a feeling of some movement and life. But the front part, the formal part, which housed the sole and involuntary occupant of the palace - the procurator - all of it, with its columns and golden statues, was as if blind under the brightest moon. Here, inside the palace, darkness and silence reigned. |
| И внутрь прокуратор, как и говорил Афранию, уйти не пожелал. Он велел постель приготовить на балконе, там же, где обедал, а утром вел допрос. Прокуратор лег на приготовленное ложе, но сон не пожелал прийти к нему. Оголенная луна висела высоко в чистом небе, и прокуратор не сводил с нее глаз в течение нескольких часов. | And the procurator, as he had told Aphranius, would not go inside. He ordered his bed made up on the balcony, there where he had dined and where he had conducted the interrogation in the morning. The procurator lay on the made-up couch, but sleep would not come to him. The bare moon hung high in the clear sky, and the procurator did not take his eyes off it for several hours. |
| Примерно в полночь сон наконец сжалился над игемоном. Судорожно зевнув, прокуратор расстегнул и сбросил плащ, снял опоясывающий рубаху ремень с широким стальным ножом в ножнах, положил его в кресло у ложа, снял сандалии и вытянулся. Банга тотчас поднялся к нему на постель и лег рядом, голова к голове, и прокуратор, положив собаке руку на шею, закрыл наконец глаза. Только тогда заснул и пес. | Approximately at midnight, sleep finally took pity on the hegemon. With a spasmodic yawn, the procurator unfastened and threw off his cloak, removed the belt girded over his shirt, with a broad steel knife in a sheath, placed it on the chair by his couch, took off his sandals, and stretched out. Banga got on the bed at once and lay down next to him, head to head, and the procurator, placing his hand on the dog's neck, finally closed his eyes. Only then did the dog also fall asleep. |
| Ложе было в полутьме, закрываемое от луны колонной, но от ступеней крыльца к постели тянулась лунная лента. И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он | The couch was in semi-darkness, shielded from the moon by a column, but a ribbon of moonlight stretched from the porch steps to the bed. And once the procurator lost connection with what surrounded him in reality, he |
| немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ. | immediately set out on the shining road and went up it straight towards the moon. He even burst out laughing in his sleep from happiness, so wonderful and inimitable did everything come to be on the transparent, pale blue road. He walked in the company of Banga, and beside him walked the wandering philosopher. |
| Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собой разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением - ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны. | They were arguing about something very complex and important, and neither of them could refute the other. They did not agree with each other in anything, and that made their argument especially interesting and endless. It went without saying that today's execution proved to be a sheer misunderstanding: here this philosopher, who had thought up such an incredibly absurd thing as that all men are good, was walking beside him, therefore he was alive. And, of course, it would be terrible even to think that one could execute such a man. There had been no execution! No execution! That was the loveliness of this journey up the stairway of the moon. |
| Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок. | There was as much free time as they needed, and the storm would come only towards evening, and cowardice was undoubtedly one of the most terrible vices. Thus spoke Yeshua Ha-Nozri. No, philosopher, I disagree with you: it is the most terrible vice! |
| Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи? | He, for example, the present procurator of Judea and former tribune of a legion, had been no coward that time, in the Valley of the Virgins, when the fierce German! had almost torn Ratslayer the Giant to pieces. But, good heavens, philosopher! How can you, with your intelligence, allow yourself to think that, for the sake of a man who has committed a crime against Caesar, the procurator of Judea would ruin his career? |
| - Да, да, - стонал и всхлипывал во сне Пилат. Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача! | 'Yes, yes ...' Pilate moaned and sobbed in his sleep. Of course he would. In the morning he still would not, but now, at night, after weighing everything, he would agree to ruin it. He would do everything to save the decidedly innocent, mad dreamer and healer from execution! |
| - Мы теперь будем всегда вместе, - говорил | 'Now we shall always be together,'[2] said the |
| ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. - Раз один - то, значит, тут же и другой! Помянут меня, - сейчас же помянут и тебя! Меня -подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя - сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы. | ragged wandering philosopher in his dream, who for some unknown reason had crossed paths with the equestrian of the golden spear. 'Where there's one of us, straight away there will be the other! Whenever I am remembered, you will at once be remembered, too! I, the foundling, the son of unknown parents, and you, the son of an astrologer-king and a miller's daughter, the beautiful Pila.'[3] |
| - Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, - просил во сне Пилат. И, заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне. | 'Yes, and don't you forget to remember me, the astrologer's son,' Pilate asked in his dream. And securing in his dream a nod from the En-Sarid[4] beggar who was walking beside him, the cruel procurator of Judea wept and laughed from joy in his dream. |
| Все это было хорошо, но тем ужаснее было пробуждение игемона. Банга зарычал на луну, и скользкая, как бы укатанная маслом, голубая дорога перед прокуратором провалилась. Он открыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была. Первое, что сделал прокуратор, это привычным жестом вцепился в ошейник Банги, потом больными глазами стал искать луну и увидел, что она немного отошла в сторону и посеребрилась. Ее свет перебивал неприятный, беспокойный свет, играющий на балконе перед самыми глазами. В руках у кентуриона Крысобоя пылал и коптил факел. Держащий его со страхом и злобой косился на опасного зверя, приготовившегося к прыжку. | This was all very good, but the more terrible was the hegemon's awakening. Banga growled at the moon, and the pale-blue road, slippery as though smoothed with oil, fell away before the procurator. He opened his eyes, and the first thing he remembered was that the execution had been. The first thing the procurator did was to clutch Banga's collar with a habitual gesture, then with sick eyes he began searching for the moon and saw that it had moved slightly to the side and turned silvery. Its light was being interfered with by an unpleasant, restless light playing on the balcony right before his eyes. A torch blazed and smoked in the hand of the centurion Ratslayer. The holder of it glanced sidelong with fear and spite at the dangerous beast preparing itself to leap. |
| - Не трогать, Банга, - сказал прокуратор больным голосом и кашлянул. Заслонясь от пламени рукою, он продолжал: - И ночью, и при луне мне нет покоя. О, боги! У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите... | 'Stay, Banga,' the procurator said in a sick voice and coughed. Shielding himself from the flame with his hand, he went on: 'Even at night, even by moonlight, I have no peace! . . . Oh, gods! ... Yours is also a bad job. Mark. You cripple soldiers . . .' |
| В величайшем изумлении Марк глядел на прокуратора, и тот опомнился. Чтобы загладить напрасные слова, произнесенные со сна, прокуратор сказал: | Mark gazed at the procurator in great amazement, and the man recollected himself. To smooth over the unwarranted words, spoken while not quite awake, the procurator said: |
| - Не обижайтесь, кентурион, мое положение, повторяю, еще хуже. Что вам надо? | 'Don't be offended, centurion. My position, I repeat, is still worse. What do you want?' |
| - К вам начальник тайной стражи, - | ‘The head of the secret guard is waiting to see |
| спокойно сообщил Марк. | you,' Mark reported calmly. |
| - Зовите, зовите, - прочищая горло кашлем, приказал прокуратор и стал босыми ногами нашаривать сандалии. Пламя заиграло на колоннах, застучали калиги кентуриона по мозаике. Кентурион вышел в сад. | 'Call him, call him,' the procurator ordered, clearing his throat with a cough, and he began feeling for his sandals with. his bare feet. The flame played on the columns, the centurion's caligae tramped across the mosaics. The centurion went out to the garden. |
| - И при луне мне нет покоя, - скрипнув зубами, сам себе сказал прокуратор. | 'Even by moonlight I have no peace,' the procurator said to himself, grinding his teeth. |
| На балконе вместо кентуриона появился человек в капюшоне. | Instead of the centurion, a man in a hood appeared on the balcony. |
| - Банга, не трогать, - тихо сказал прокуратор и сдавил затылок пса. | 'Stay, Banga,' the procurator said quietly and pressed the back of the dog's head. |
| Прежде чем начать говорить, Афраний, по своему обыкновению, огляделся и ушел в тень и, убедившись, что, кроме Банги, лишних на балконе нет, тихо сказал: | Before beginning to speak, Aphranius, as was his custom, looked around and stepped into the shadow, and having made sure that, besides Banga, there were no extra persons on the balcony, he said quietly: |
| - Прошу отдать меня под суд, прокуратор. Вы оказались правы. Я не сумел уберечь Иуду из Кириафа, его зарезали. Прошу суд и отставку. | 'I ask to be tried. Procurator. You turned out to be right. I was unable to protect Judas of Kiriath, he has been stabbed to death. I ask to be tried and retired.' |
| Афранию показалось, что на него глядят четыре глаза - собачьи и волчьи. | It seemed to Aphranius that four eyes were looking at him - a dog's and a wolf’s. |
| Афраний вынул из-под хламиды заскорузлый от крови кошель, запечатанный двумя печатями. | Aphranius took from under his chlamys a purse stiff with blood, sealed with two seals. |
| - Вот этот мешок с деньгами подбросили убийцы в дом первосвященника. Кровь на этом мешке - кровь Иуды из Кириафа. | 'This is the bag of money the killers left at the high priest's house. The blood on this bag is the blood of Judas of Kiriath.' |
| - Сколько там, интересно? - спросил Пилат, наклоняясь к мешку. | 'How much is there, I wonder?' asked Pilate, bending over the bag. |
| - Тридцать тетрадрахм. | 'Thirty tetradrachmas.' |
| Прокуратор усмехнулся и сказал: | The procurator grinned and said: |
| - Мало. | 'Not much.' |
| Афраний молчал. | Aphranius was silent. |
| - Где убитый? | 'Where is the murdered man?' |
| - Этого я не знаю, - со спокойным достоинством ответил человек, никогда не расстававшийся со своим капюшоном, -сегодня утром начнем розыск. | ‘That I do not know,' the visitor, who never parted with his hood, said with calm dignity. 'We will begin a search in the morning.' |
| Прокуратор вздрогнул, оставил ремень сандалии, который никак не застегивался. | The procurator started, abandoning a sandal strap that refused to be fastened. |
| - Но вы наверное знаете, что он убит? | 'But you do know for certain that he was killed?' |
| На это прокуратор получил сухой ответ: | To this the procurator received a dry response: |
| - Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии Грате. Мне не обязательно видеть труп для того, чтобы сказать, что человек убит, и вот я вам докладываю, что тот, кого именовали Иуда из города Кириафа, несколько часов тому назад зарезан. | 'I have been working in Judea for fifteen years. Procurator. I began my service under Valerius Grams.[3] I do not have to see the corpse in order to say that a man has been killed, and so I report to you that the one who was called Judas of Kiriath was stabbed to death several hours ago.' |
| - Простите меня, Афраний, - ответил Пилат, - я еще не проснулся как следует, отчего и сказал это. Я сплю плохо, -прокуратор усмехнулся, - и все время вижу во сне лунный луч. Так смешно, вообразите. Будто бы я гуляю по этому лучу. Итак, я хотел бы знать ваши предположения по этому делу. Где вы собираетесь его искать? Садитесь, начальник тайной службы. | 'Forgive me, Aphranius,' answered Pilate, 'I'm not properly awake yet, that's why I said it. I sleep badly,' the procurator grinned, 'I keep seeing a moonbeam in my sleep. Quite funny, imagine, it's as if I'm walking along this moonbeam ... And so, I would like to know your thoughts on this matter. Where are you going to look for him? Sit down, head of the secret service.' |
| Афраний поклонился, пододвинул кресло поближе к кровати и сел, брякнув мечом. | Aphranius bowed, moved the chair closer to the bed, and sat down, clanking his sword. |
| - Я собираюсь его искать недалеко от масличного жома в Г ефсиманском саду. | 'I am going to look for him not far from the oil press in the garden of Gethsemane.' |
| - Так, так. А почему именно там? | 'So, so. And why there, precisely?' |
| - Игемон, по моим соображениям, Иуда убит не в самом Ершалаиме и не где-нибудь далеко от него. Он убит под Ершалаимом. | 'As I figure it, Hegemon, Judas was not killed in Yershalaim itself, nor anywhere very far from it, he was killed near Yershalaim.' |
| - Считаю вас одним из выдающихся знатоков своего дела. Я не знаю, впрочем, как обстоит дело в Риме, но в колониях равного вам нет. Объясните, почему? | 'I regard you as one of the outstanding experts in your business. I don't know how things are in Rome, but in the colonies you have no equal . . . But, explain to me, why are you going to look for him precisely there?' |
| - Ни в коем случае не допускаю мысли, -говорил негромко Афраний, - о том, чтобы Иуда дался в руки каким-нибудь подозрительным людям в черте города. На улице не зарежешь тайно. Значит, его должны были заманить куда-нибудь в подвал. Но служба уже искала его в Нижнем Городе и, несомненно, нашла бы. Но его нет в городе, за это вам ручаюсь, если бы его убили вдалеке от города, этот пакет с деньгами не мог бы быть подброшен так скоро. Он убит вблизи города. Его сумели выманить за город. | 'I will by no means admit the notion,' Aphranius spoke in a low voice, 'of Judas letting himself be caught by any suspicious people within city limits. It's impossible to put a knife into a man secretly in the street. That means he was lured to a basement somewhere. But the service has already searched for him in the Lower City and undoubtedly would have found him. He is not in the city, I can guarantee that. If he was killed far from the city, this packet of money could not have been dropped off so quickly. He was killed near the city. They managed to lure him out of the city.' |
| - Не постигаю, каким образом это можно было сделать. | 'I cannot conceive how that could have been done!' |
| - Да, прокуратор, это самый трудный вопрос во всем деле, и я даже не знаю, удастся ли мне его разрешить. | 'Yes, Procurator, that is the most difficult question in the whole affair, and I don't even know if I will succeed in resolving it.' |
| - Действительно, загадочно! В праздничный вечер верующий уходит неизвестно зачем за город, покинув пасхальную трапезу, и там погибает. Кто и чем мог его выманить? Не сделала ли это женщина? - вдруг вдохновенно спросил прокуратор. | 'It is indeed mysterious! A believer, on the eve of the feast, goes out of the city for some unknown reason, leaving the Passover meal, and perishes there. Who could have lured him, and how? Could it have been done by a woman?' the procurator asked on a sudden inspiration. |
| Афраний отвечал спокойно и веско: | Aphranius replied calmly and weightily: |
| - Ни в коем случае, прокуратор. Эта возможность совершенно исключена. Надлежит рассуждать логически. Кто был заинтересован в гибели Иуды? Какие-то бродячие фантазеры, какой-то кружок, в котором прежде всего не было никаких женщин. Чтобы жениться, прокуратор, требуются деньги, чтобы произвести на свет человека, нужны они же, но чтобы зарезать человека при помощи женщины, нужны очень большие деньги, и ни у каких бродяг их нету. Женщины не было в этом деле, прокуратор. Более того скажу, такое толкование убийства может только сбивать со следу, мешать следствию и путать меня. | 'By no means, Procurator. That possibility is utterly excluded. One must reason logically. Who was interested in Judas's death. Some wandering dreamers, some circle in which, first of all, there weren't any women. To marry. Procurator, one needs money. To bring a person into the world, one needs the same. But to put a knife into a man with the help of a woman, one needs very big money, and no vagabond has got it. There was no woman in this affair. Procurator. Moreover, I will say that such an interpretation of the murder can only throw us off the track, hinder the investigation, and confuse me.' |
| - Я вижу, что вы совершенно правы, Афраний, - говорил Пилат, - и я лишь позволил себе высказать свое предположение. | 'I see that you are perfectly right, Aphranius,' said Pilate, 'and I merely allowed myself to express a supposition.' |
| - Оно, увы, ошибочно, прокуратор. | 'Alas, it is erroneous. Procurator.' |
| - Но что же, что же тогда? - воскликнул прокуратор, с жадным любопытством всматриваясь в лицо Афрания. | 'But what is it, then, what is it?' exclaimed the procurator, peering into Aphranius's face with greedy curiosity. |
| - Я полагаю, что это все те же деньги. | 'I suppose it's money again.' |
| - Замечательная мысль! Но кто и за что мог предложить ему деньги ночью за городом? | 'An excellent thought! But who could have offered him money at night, outside the city, and for what?' |
| - О нет, прокуратор, не так. У меня есть единственное предположение, и если оно неверно, то других объяснений я, пожалуй, не найду, - Афраний наклонился поближе к прокуратору и шепотом договорил: - Иуда | 'Oh, no, Procurator, it's not that. I have only one supposition, and if it is wrong, I may not find any other explanations.' Aphranius leaned closer to the procurator and finished in a whisper: 'Judas wanted to hide his money in a |
| хотел спрятать свои деньги в укромном, одному ему известном месте. | secluded place known only to himself.' |
| - Очень тонкое объяснение. Так, по-видимому, дело и обстояло. Теперь я вас понимаю: его выманили не люди, а его собственная мысль. Да, да, это так. | 'A very subtle explanation. That, apparently, is how things were. Now I understand you: he was lured out not by others, but by his own purpose. Yes, yes, that's so.' |
| - Так. Иуда был недоверчив. Он прятал деньги от людей. | 'So. Judas was mistrustful, he was hiding the money from others.' |
| - Да, вы сказали, в Гефсимании. А вот почему именно там вы намерены искать его- этого я, признаюсь, не пойму. | 'Yes, in Gethsemane, you said . .. And why you intend to look for him precisely there - that, I confess, I do not understand.' |
| - О, прокуратор, это проще всего. Никто не будет прятать деньги на дорогах, в открытых и пустых местах. Иуда не был ни на дороге в Хеврон, ни на дороге в Вифанию. Он должен был быть в защищенном, укромном месте с деревьями. Это так просто. А таких других мест, кроме Г ефсимании, под Ершалаимом нету. Далеко он уйти не мог. | 'Oh, Procurator, that is the simplest thing of all. No one would hide money on the roads, in open and empty places. Judas was neither on the road to Hebron, nor on the road to Bethany. He had to be in a protected, secluded place with trees. It's as simple as that. And except for Gethsemane, there are no such places near Yershalaim. He couldn't have gone far.' |
| - Вы совершенно убедили меня. Итак, что же делать теперь? | 'You have utterly convinced me. And so, what are we to do now?' |
| - Я не медля начну искать убийц, которые выследили Иуду за городом, а сам тем временем, как я уж докладывал вам, пойду под суд. | 'I will immediately start a search for the murderers who tracked Judas out of the city, and I myself, meanwhile, as I have already reported to you, will stand trial.' |
| - За что? | "What for?' |
| - Моя охрана упустила его вечером на базаре после того, как он покинул дворец Каифы. Как это произошло, не постигаю. Этого еще не было в моей жизни. Он был взят под наблюдение тотчас же после нашего разговора. | 'My guards lost him in the bazaar last evening, after he left Kaifa's palace. How it happened, I cannot comprehend. It has never happened before in my life. He was put under surveillance just after our conversation. |
| Но в районе базара он переложился куда-то, сделал такую странную петлю, что бесследно ушел. | But in the neighbourhood of the bazaar he doubled back somewhere, and made such a strange loop that he escaped without a trace.' |
| - Так. Объявляю вам, что я не считаю нужным отдавать вас под суд. Вы сделали все, что могли, и никто в мире, - тут прокуратор улыбнулся, - не сумел бы сделать больше вашего. Взыщите с сыщиков, потерявших Иуду. Но и тут, предупреждаю вас, я не хотел бы, чтобы взыскание было хоть сколько-нибудь строгим. В конце концов, мы сделали все | 'So. I declare to you that I do not consider it necessary to try you. You did all you could, and no one in the world' - here the procurator smiled - 'could do more than you! Penalize the sleuths who lost Judas. But here, too, I warn you, I would not want it to be anything of a severe sort. In the last analysis, we did everything to take care of the blackguard! Ah, yes! I forgot to ask,' the procurator rubbed his |
| для того, чтобы позаботиться об этом негодяе! Да, забыл вас спросить, -прокуратор потер лоб, - как же они ухитрились подбросить деньги Каифе? | forehead, how did they manage to foist the money on Kaifa?' |
| - Видите ли, прокуратор... Это не особенно сложно. Мстители прошли в тылу дворца Каифы, там, где переулок господствует над задним двором. Они перебросили пакет через забор. | 'You see. Procurator ... that is not especially complicated. The avengers came from behind Kaifa's palace, where the lane is higher than the yard. They threw the packet over the fence.' |
| - С запиской? | ‘With a note?' |
| - Да, точно так, как вы и предполагали, прокуратор. Да, впрочем, - тут Афраний сорвал печать с пакета и показал его внутренность Пилату. | 'Yes, exactly as you suspected, Procurator. Yes, although ...' Here Aphranius tore the seal off the packet and showed its contents to Pilate. |
| - То, помилуйте, что вы делаете, Афраний, ведь печати-то, наверное, храмовые! | 'Good heavens, what are you doing, Aphranius, those must be temple seals!' |
| - Прокуратору не стоит беспокоить себя этим вопросом, - ответил Афраний, закрывая пакет. | ‘The procurator needn't trouble himself with that question,' Aphranius replied, closing the packet. |
| - Неужели все печати есть у вас? -рассмеявшись, спросил Пилат. | 'Can it be that you have all the seals?' Pilate asked, laughing. |
| - Иначе быть не может, прокуратор, - без всякого смеха, очень сурово ответил Афраний. | 'It couldn't be otherwise. Procurator,' Aphranius replied very sternly, not laughing at all. |
| - Воображаю, что было у Каифы! | 'I can imagine the effect at Kaifa's!' |
| - Да, прокуратор, это вызвало очень большое волнение. Меня они приглашали немедленно. | 'Yes, Procurator, it caused great agitation. They summoned me immediately.' |
| Даже в полутьме было видно, как сверкают глаза Пилата. | Even in the semi-darkness one could see how Pilate's eyes flashed. |
| - Это интересно, интересно... | 'That's interesting, interesting ...' |
| - Осмеливаюсь возразить, прокуратор, это не было интересно. Скучнейшее и утомительнейшее дело. На мой вопрос, не выплачивались ли кому деньги во дворце Каифы, мне сказали категорически, что этого не было. | 'I venture to disagree. Procurator, it was not interesting. A most boring and tiresome business. To my question whether anyone had been paid money in Kaifa's palace, I was told categorically that there had been nothing of the sort.' |
| - Ах так? Ну, что же, не выплачивались, стало быть, не выплачивались. Тем труднее будет найти убийц. | 'Ah, yes? Well, so, if no one was paid, no one was paid. It will be that much harder to find the killers.' |
| - Совершенно верно, прокуратор. | 'Absolutely right. Procurator.' |
| - Да, Афраний, вот что мне внезапно пришло в голову: не покончил ли он сам с | 'It suddenly occurs to me, Aphranius: might he not have killed himself?" |
| собой? | |
| - О нет, прокуратор, - даже откинувшись от удивления в кресле, ответил Афраний, -простите меня, но это совершенно невероятно! | 'Oh, no. Procurator,' Aphranius replied, even leaning back in his chair from astonishment, 'excuse me, but that is entirely unlikely!' |
| - Ах, в этом городе все вероятно! Я готов спорить, что через самое короткое время слухи об этом поползут по всему городу. | 'Ah, everything is likely in this city. I'm ready to bet that in a very short time rumours of it will spread all over the city.' |
| Тут Афраний метнул в прокуратора свой взгляд, подумал и ответил: | Here Aphranius again darted his look at the procurator, thought for a moment, and replied: |
| - Это может быть, прокуратор. | 'That may be, Procurator.' |
| Прокуратор, видимо, все не мог расстаться с этим вопросом об убийстве человека из Кириафа, хотя и так уж все было ясно, и сказал даже с некоторой мечтательностью: | The procurator was obviously still unable to part with this question of the killing of the man from Kiriath, though everything was already clear, and he said even with a sort of reverie: |
| - А я желал бы видеть, как они убивали его. | 'But I'd like to have seen how they killed him.' |
| - Убит он с чрезвычайным искусством, прокуратор, - ответил Афраний, с некоторой иронией поглядывая на прокуратора. | 'He was killed with great art. Procurator,' Aphranius replied, glancing somewhat ironically at the procurator. |
| - Откуда же вы это-то знаете? | 'How do you know that?' |
| - Благоволите обратить внимание на мешок, прокуратор, - ответил Афраний, - я вам ручаюсь за то, что кровь Иуды хлынула волной. Мне приходилось видеть убитых, прокуратор, на своем веку! | 'Kindly pay attention to the bag. Procurator,' Aphranius replied. 'I guarantee you that Judas's blood gushed out in a stream. I've seen murdered people in my time. Procurator.' |
| - Так что он, конечно, не встанет? | 'So, of course, he won't rise?' |
| - Нет, прокуратор, он встанет, - ответил, улыбаясь философски, Афраний, - когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним. Но ранее он не встанет! | 'No, Procurator, he will rise,' replied Aphranius, smiling philosophically, 'when the trumpet of the messiah they're expecting here sounds -over him. But before then he won't rise.' |
| - Довольно, Афраний. Этот вопрос ясен. Перейдем к погребению. | 'Enough, Aphranius, the question is clear. Let's go on to the burial.' |
| - Казненные погребены, прокуратор. | ‘The executed men have been buried. Procurator.' |
| - О Афраний, отдать вас под суд было бы преступлением. Вы достойны найвышшей награды. Как было? | 'Oh, Aphranius, it would be a crime to try you. You're deserving of the highest reward. How was it?' |
| Афраний начал рассказывать и рассказал, что в то время, как он занимался делом Иуды, команда тайной стражи, руководимая его помощником, достигла холма, когда | Aphranius began to tell about it: while he himself was occupied with Judas's affair, a detachment of the secret guard, under the direction of his assistant, arrived at the hill as |
| наступил вечер. | evening came. |
| Одного тела на верхушке она не обнаружила. Пилат вздрогнул, сказал хрипло: | One of the bodies was not found on the hilltop. Pilate gave a start and said hoarsely: |
| - Ах, как же я этого не предвидел! | 'Ah, how did I not foresee it! . . .' |
| - Не стоит беспокоиться, прокуратор, -сказал Афраний и продолжал повествовать:- Тела Дисмаса и Гестаса с выклеванными хищными птицами глазами подняли и тотчас же бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили в очень скором времени. Некий человек... | 'No need to worry. Procurator,' said Aphranius, and he went on with his narrative: 'The bodies of Dysmas and Gestas, their eyes pecked out by carrion birds, were taken up, and they immediately rushed in search of the third body. It was discovered in a very short time. A certain man . . .' |
| - Левий Матвей, - не вопросительно, а скорее утвердительно сказал Пилат. | 'Matthew Levi,' said Pilate, not questioningly, but rather affirmatively. |
| - Да, прокуратор... | 'Yes, Procurator ... |
| Левий Матвей прятался в пещере на северном склоне Лысого Черепа, дожидаясь тьмы. Голое тело Иешуа Га-Ноцри было с ним. Когда стража вошла в пещеру с факелом, Левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал о том, что не совершил никакого преступления и что всякий человек, согласно закону, имеет право похоронить казненного преступника, если пожелает. Левий Матвей говорил, что не хочет расстаться с этим телом. Он был возбужден, выкрикивал что-то бессвязное, то просил, то угрожал и проклинал... | Matthew Levi was hiding in a cave on the northern slope of Bald Skull, waiting for darkness. The naked body of Yeshua Ha-Nozri was with him. When the guards entered the cave with a torch, Levi fell into despair and wrath. He shouted about having committed no crime, and about every man's right by law to bury an executed criminal if he so desires. Matthew Levi said he did not want to pan with the body. He was agitated, cried out something incoherent, now begging, now threatening and cursing . . .' |
| - Его пришлось схватить? - мрачно спросил Пилат. | 'Did they have to arrest him?' Pilate asked glumly. |
| - Нет, прокуратор, нет, - очень успокоительно ответил Афраний, -дерзкого безумца удалось успокоить, объяснив, что тело будет погребено. Левий, осмыслив сказанное, утих, но заявил, что он никуда не уйдет и желает участвовать в погребении. Он сказал, что не он уйдет, даже если его начнут убивать, и даже предлагал для этой цели хлебный нож, который был с ним. | 'No, Procurator, no,' Aphranius replied very soothingly, 'they managed to quiet the impudent madman, explaining to him that the body would be buried. Levi, having grasped what was being said to him, calmed down, but announced that he would not leave and wished to take part in the burial. He said he would not leave even if they started to kill him, and even offered for that purpose a bread knife he had with him.' |
| - Его прогнали? - сдавленным голосом спросил Пилат. | 'Was he chased away?' Pilate asked in a stifled voice. |
| - Нет, прокуратор, нет. Мой помощник разрешил ему участвовать в погребении. | 'No, Procurator, no. My assistant allowed him to take part in the burial.' |
| - Кто из ваших помощников руководил | 'Which of your assistants was in charge of it?' |
| этим? - спросил Пилат. | asked Pilate. |
| - Толмай, - ответил Афраний и прибавил в тревоге: - Может быть, он допустил ошибку? | 'Tolmai,' Aphranius answered and added in alarm: 'Perhaps he made a mistake?' |
| - Продолжайте, - ответил Пилат, - ошибки не было. Я вообще начинаю немного теряться, Афраний, я, по-видимому, имею дело с человеком, который никогда не делает ошибок. Этот человек - вы. | 'Go on,' answered Pilate, 'there was no mistake. Generally, I am beginning to feel a bit at a loss, Aphranius, I am apparently dealing with a man who never makes mistakes. That man is you.' |
| - Левия Матвея взяли в повозку вместе с телами казненных и часа через два достигли пустынного ущелья к северу от Ершалаима. Там команда, работая посменно, в течение часа выкопала глубокую яму и в ней похоронила всех трех казненных. | 'Matthew Levi was taken in the cart with the bodies of the executed men, and in about two hours they reached a solitary ravine north of Yershalaim. There the detachment, working in shifts, dug a deep hole within an hour and buried all three executed men in it.' |
| - Обнаженными? | 'Naked?' |
| - Нет, прокуратор, - команда взяла с собой для этой цели хитоны. На пальцы погребаемым были надеты кольца. Иешуа с одной нарезкой, Дисмасу с двумя и Гестасу с тремя. Яма закрыта, завалена камнями. Опознавательный знак Толмаю известен. | 'No, Procurator, the detachment brought chitons with them for that purpose. They put rings on the buried men's fingers. Yeshua's with one notch, Dysmas's with two, and Gestas's with three. The hole has been covered over and heaped with stones. The landmark is known to Tolmai.' |
| - Ах, если б я мог предвидеть! - морщась, заговорил Пилат. - Ведь мне нужно было бы повидать этого Левия Матвея... | 'Ah, if only I had foreseen it!' Pilate spoke, wincing. I needed to see mis Matthew Levi...' |
| - Он здесь, прокуратор! | 'He is here. Procurator.' |
| Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на Афрания, а потом сказал так: | Pilate, his eyes wide open, stared at Aphranius for some time, and then said: |
| - Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. Прошу вас завтра прислать мне Толмая, объявив ему заранее, что я доволен им, а вас, Афраний, - тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, - прошу принять это на память. | 'I thank you for everything that has been done in this affair. I ask you to send Tolmai to me tomorrow, and to tell him beforehand that I am pleased with him. And you, Aphranius,' here the procurator took a seal ring from the pouch of the belt lying on the table and gave it to me head of the secret service, 'I beg you to accept this as a memento.' |
| Афраний поклонился, молвив: | Aphranius bowed and said: |
| - Большая честь, прокуратор. | 'A great honour. Procurator.' |
| - Команде, производившей погребение, прошу выдать награды. Сыщикам, упустившим Иуду, выговор. А Левия Матвея сейчас ко мне. Мне нужны | 'I request that the detachment that performed the burial be given rewards. The sleuths who let Judas slip - a reprimand. Have Matthew Levi sent to me right now. I must have the |
| подробности по делу Иешуа. | details on Yeshua's case.' |
| - Слушаю, прокуратор, - отозвался Афраний и стал отступать и кланяться, а прокуратор хлопнул в ладоши и закричал: | 'Understood, Procurator,' Aphranius replied and began retreating and bowing, while the procurator clapped his hands and shouted: |
| - Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду! | ‘To me, here! A lamp to the colonnade!' |
| Афраний уже уходил в сад, а за спиною Пилата в руках слуг уже мелькали огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою. Вместо Афрания на балкон вступил неизвестный маленький и тощий человек рядом с гигантом кентурионом. Этот второй, поймав взгляд прокуратора, тотчас отступил в сад и скрылся. | Aphranius was going out to the garden when lights began to flash in the hands of servants behind Pilate's back. Three lamps appeared on the table before the procurator, and the moonlit night at once retreated to the garden, as if Aphranius had led it away with him. In place of Aphranius, an unknown man, small and skinny, stepped on to the balcony beside the gigantic centurion. The latter, catching the procurator's eye, withdrew to the garden at once and there disappeared. |
| Прокуратор изучал пришедшего человека жадными и немного испуганными глазами. Так смотрят на того, о ком слышали много, о ком и сами думали и кто наконец появился. | The procurator studied the newcomer with greedy and slighdy frightened eyes. So one looks at a man of whom one has heard a great deal, of whom one has been thinking, and who finally appears. |
| Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом, он был очень непригляден и скорее всего походил на городского нищего, каких много толчется на террасах храма или на базарах шумного и грязного Нижнего Г орода. | The newcomer, a man of about forty, was blackhaired, ragged, covered with caked mud, and looked wolf-like from under his knitted brows. In short, he was very unsighdy, and rather resembled a city beggar, of whom there were many hanging about on the porches of the temple or in the bazaars of the noisy and dirty Lower City. |
| Молчание продолжалось долго, и нарушено оно было странным поведением приведенного к Пилату. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы. | The silence continued for a long time, and was broken by the strange behaviour of the man brought to Pilate. His countenance changed, he swayed, and if he had not grasped the edge of the table with his dirty hand, he would have fallen. |
| - Что с тобой? - спросил его Пилат. | 'What's wrong with you?' Pilate asked him. |
| - Ничего, - ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опять опала. | 'Nothing,' answered Matthew Levi, and he made a movement as if he were swallowing something. His skinny, bare, grey neck swelled out and then slackened again. |
| - Что с тобою, отвечай, - повторил Пилат. | 'What's wrong, answer me,' Pilate repeated. |
| - Я устал, - ответил Левий и мрачно поглядел в пол. | 'I'm tired,' Levi answered and looked sullenly at the floor. |
| - Сядь, - молвил Пилат и указал на кресло. | 'Sit down,' said Pilate, pointing to the armchair. |
| Левий недоверчиво поглядел на | Levi looked at the procurator mistrustfully, |
| прокуратора, двинулся к креслу, испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним, на пол. | moved towards the armchair, gave a timorous sidelong glance at the gilded armrests, and sat down not in the chair but beside it on the floor. |
| - Объясни, почему не сел в кресло? -спросил Пилат. | 'Explain to me, why did you not sit in the chair?' asked Pilate. |
| - Я грязный, я его запачкаю, - сказал Левий, глядя в землю. | 'I'm dirty, I'd soil it,' said Levi, looking at the ground. |
| - Сейчас тебе дадут поесть. | 'You'll presently be given something to eat.' |
| - Я не хочу есть, - ответил Левий. | 'I don't want to eat,' answered Levi. |
| - Зачем же лгать? - спросил тихо Пилат, -ты ведь не ел целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо, не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал мне нож, который был у тебя. | 'Why lie?' Pilate asked quietly. 'You haven't eaten for the whole day, and maybe even longer. Very well, don't eat. I've summoned you so that you could show me the knife you had with you.' |
| - Солдаты отняли его у меня, когда вводили сюда, - ответил Левий и добавил мрачно: -Вы мне его верните, мне его надо отдать хозяину, я его украл. | 'The soldiers took it from me when they brought me here,' Levi replied and added sullenly: 'YOU must give it back to me, I have to return it to its owner, I stole it.' |
| - Зачем? | 'What for?' |
| - Чтобы веревки перерезать, - ответил Левий. | ‘To cut the ropes,' answered Levi. |
| - Марк! - крикнул прокуратор, и кентурион вступил под колонны. - Нож его мне дайте. | 'Mark!' cried the procurator, and the centurion stepped in under the columns. 'Give me his knife.' |
| Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож и подал его прокуратору, а сам удалился. | The centurion took a dirty bread knife from one of the two cases on his belt, handed it to the procurator, and withdrew. |
| - А у кого взял нож? | 'Who did you take the knife from?' |
| - В хлебной лавке у Хевронских ворот, как войдешь в город, сейчас же налево. | 'From the bakery by the Hebron gate, just as you enter the city, on the left.' |
| Пилат поглядел на широкое лезвие, попробовал пальцем остер ли нож зачем-то и сказал: | Pilate looked at the broad blade, for some reason tried the sharpness of the edge with his finger, and said: |
| - Насчет ножа не беспокойся, нож вернут в лавку. А теперь мне нужно второе: покажи хартию, которую ты носишь с собой и где записаны слова Иешуа. | 'Concerning the knife you needn't worry, the knife will be returned to the shop. But now I want a second thing - show me the charta you carry with you, on which Yeshua's words are written down.' |
| Левий с ненавистью поглядел на Пилата и улыбнулся столь недоброй улыбкой, что лицо его обезобразилось совершенно. | Levi looked at Pilate with hatred and smiled such an inimical smile that his face became completely ugly. |
| - Все хотите отнять? И последнее, что имею? - спросил он. | 'You want to take away the last thing?' he asked. |
| - Я не сказал тебе - отдай, - ответил Пилат, | 'I didn't say "give me",' answered Pilate, 'I said |
| - я сказал - покажи. | "show me".' |
| Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать малоразборчивые чернильные знаки. Трудно было понять эти корявые строчки, и Пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собой несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков. Кое-что Пилат прочел: "Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты... " | Levi fumbled in his bosom and produced a parchment scroll. Pilate took it, unrolled it, spread it out between the lights, and, squinting, began to study the barely legible ink marks. It was difficult to understand these crabbed lines, and Pilate kept wincing and leaning right to the parchment, running his finger over the lines. He did manage to make out that the writing represented an incoherent chain of certain utterances, certain dates, household records, and poetic fragments. Some of it Pilate could read: '... there is no death ... yesterday we ate sweet spring baccuroth . . .'[7] |
| Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: "Мы увидим чистую реку воды жизни... Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл... " | Grimacing with the effort, Pilate squinted as he read: '... we shall see the pure river of the water of life[8] ... mankind shall look at the sun through transparent crystal...' |
| Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: "...большего порока... трусость". | Here Pilate gave a start. In the last lines of the parchment he made out the words: '.. . greater vice ... cowardice . . .' |
| Пилат свернул пергамент и резким движением подал его Левию. | Pilate rolled up the parchment and with an abrupt movement handed it to Levi. |
| - Возьми, - сказал он и, помолчав, прибавил: - Ты, как я вижу, книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде без пристанища. У меня в Кесарии есть большая библиотека, я очень богат и хочу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет. | ‘Take it,' he said and, after a pause, added: 'You're a bookish man, I see, and there's no need for you to go around alone, in beggar's clothing, without shelter. I have a big library in Caesarea, I am very rich and want to take you to work for me. You will sort out and look after the papyri, you will be fed and clothed.' |
| Левий встал и ответил: | Levi stood up and replied: |
| - Нет, я не хочу. | 'No, I don't want to.' |
| - Почему? - темнея лицом, спросил прокуратор, - я тебе неприятен, ты меня боишься? | 'Why?' the procurator asked, his face darkening. 'Am I disagreeable to you? .. . Are you afraid of me?' |
| Та же плохая улыбка исказила лицо Левия, и он сказал: | The same bad smile distorted Levi's face, and he said: |
| - Нет, потому что ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть в лицо мне после того, как ты его убил. | 'No, because you'll be afraid of me. It won't be very easy for you to look me in the face now that you've killed him.' |
| - Молчи, - ответил Пилат, - возьми денег. | 'Quiet,' replied Pilate. Take some money.' |
| Левий отрицательно покачал головой, а | Levi shook his head negatively, and the |
| прокуратор продолжал: | procurator went on: |
| - Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо, если бы это было так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он перед смертью сказал, что он никого не винит, - Пилат значительно поднял палец, лицо Пилата дергалось. - И сам он непременно взял бы что-нибудь. Ты жесток, а тот жестоким не был. Куда ты пойдешь? | 'I know you consider yourself a disciple of Yeshua, but I can tell you that you learned nothing of what he taught you. For if you had, you would certainly take something from me. Bear in mind that before he died he said he did not blame anyone.' Pilate raised a finger significantly, Pilate's face was twitching. 'And he himself would surely have taken something. You are cruel, and he was not cruel. Where will you go?' |
| Левий вдруг приблизился к столу, уперся в него обеими руками и, глядя горящими глазами на прокуратора, зашептал ему: | Levi suddenly came up to the table, leaned both hands on it, and, gazing at the procurator with burning eyes, whispered to him: |
| - Ты, игемон, знай, что я в Ершалаиме зарежу одного человека. Мне хочется тебе это сказать, чтобы ты знал, что кровь еще будет. | 'Know, Hegemon, that I am going to kill a man in Yershalaim. I wanted to tell you that, so you'd know there will be more blood.' |
| - Я тоже знаю, что она еще будет, - ответил Пилат, - своими словами ты меня не удивил. Ты, конечно, хочешь зарезать меня? | 'I, too, know there will be more of it,' replied Pilate, 'you haven't surprised me with your words. You want, of course, to kill me?' |
| - Тебя зарезать мне не удастся, - ответил Левий, оскалившись и улыбаясь, - я не такой глупый человек, чтобы на это рассчитывать, но я зарежу Иуду из Кириафа, я этому посвящу остаток жизни. | 'You I won't manage to kill,' replied Levi, baring his teeth and smiling, 'I'm not such a foolish man as to count on that. But I'll kill Judas of Kiriath, I'll devote the rest of my life to it.' |
| Тут наслаждение выразилось в глазах прокуратора, и он, поманив к себе пальцем поближе Левия Матвея, сказал: | Here pleasure showed in the procurator's eyes, and beckoning Matthew Levi to come closer, he said: |
| - Это тебе сделать не удастся, ты себя не беспокой. Иуду этой ночью уже зарезали. | 'You won't manage to do it, don't trouble yourself. Judas has already been killed this night.' |
| Левий отпрыгнул от стола, дико озираясь, и выкрикнул: | Levi sprang away from the table, looking wildly around, and cried out: |
| - Кто это сделал? | 'Who did it?' |
| - Не будь ревнив, - оскалясь, ответил Пилат и потер руки, - я боюсь, что были поклонники у него и кроме тебя. | 'Don't be jealous,' Pilate answered, his teeth bared, and rubbed his hands, 'I'm afraid he had other admirers besides you.' |
| - Кто это сделал? - шепотом повторил Левий. | 'Who did it?' Levi repeated in a whisper. |
| Пилат ответил ему: | Pilate answered him: |
| - Это сделал я. | 'I did it.' |
| Левий открыл рот, уставился на прокуратора, а тот сказал тихо: | Levi opened his mouth and stared at the procurator, who said quietly: |
| - Этого, конечно, немного сделанного, но все-таки это сделал я. - И прибавил: - Ну, а теперь возьмешь что-нибудь? | 'It is, of course, not much to have done, but all the same I did it.' And he added: 'Well, and now will you take something?' |
| Левий подумал, смягчился и, наконец, сказал: | Levi considered, relented, and finally said: |
| - Вели мне дать кусок чистого пергамента. | 'Have them give me a piece of clean parchment.' |
| Прошел час. Левия не было во дворце. Теперь тишину рассвета нарушал только тихий шум шагов часовых в саду. Луна быстро выцветала, на другом краю неба было видно беловатое пятнышко утренней звезды. Светильники давным-давно погасли. На ложе лежал прокуратор. Подложив руку под щеку, он спал и дышал беззвучно. Рядом с ним спал Банга. | An hour went by. Levi was not in the palace. Now the silence of the dawn was broken only by the quiet noise of the sentries' footsteps in the garden. The moon was quickly losing its colour, one could see at the other edge of the sky the whitish dot of the morning star. The lamps had gone out long, long ago. The procurator lay on the couch. Putting his hand under his cheek, he slept and breathed soundlessly. Beside him slept Banga. |
| Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. | Thus was the dawn of the fifteenth day of Nisan met by the fifth procurator of Judea, Pontius Pilate. |
| Глава 27. Конец квартиры N 50 | CHAPTER 27. The End of Apartment No. 50 |
| Когда Маргарита дошла до последних слов главы "...Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат", - наступило утро. | When Margarita came to the last words of the chapter - '... Thus was the dawn of the fifteenth day of Nisan met by the fifth procurator of Judea, Pontius Pilate' - it was morning. |
| Слышно было, как во дворике в ветвях ветлы и липы вели веселый, возбужденный утренний разговор воробьи. | Sparrows could be heard in the branches of the willows and lindens in the little garden, conducting a merry, excited morning conversation. |
| Маргарита поднялась с кресла, потянулась и только теперь ощутила, как изломано ее тело и как хочет она спать. Интересно отметить, что душа Маргариты находилась в полном порядке. Мысли ее не были в разброде, ее совершенно не потрясало то, что она провела ночь сверхъестественно. Ее не волновали воспоминания о том, что она была на балу у сатаны, что каким-то чудом мастер был возвращен к ней, что из пепла возник роман, что опять все оказалось на своем месте в подвале в переулке, откуда был изгнан ябедник Алоизий Могарыч. Словом, знакомство с Воландом не | Margarita got up from the armchair, stretched, and only then felt how broken her body was and how much she wanted to sleep. It is interesting to note that Margarita's soul was in perfect order. Her thoughts were not scattered, she was quite unshaken by having spent the night supernaturally. She was not troubled by memories of having been at Satan's ball, or that by some miracle the master had been returned to her, that the novel had risen from the ashes, that everything was back in place in the basement in the lane, from which the snitcher Aloisy Mogarych had been expelled. In short, acquaintance with Woland had caused her no |
| принесло ей никакого психического ущерба. Все было так, как будто так и должно быть. | psychic damage. Everything was as if it ought to have been so. |
| Она пошла в соседнюю комнату, убедилась в том, что мастер спит крепким и спокойным сном, погасила ненужную настольную лампу и сама протянулась под противоположной стеной на диванчике, покрытом старой разорванной простыней. Через минуту она спала, и никаких снов в то утро она не видела. Молчали комнаты в подвале, молчал весь маленький домишко застройщика, и тихо было в глухом переулке. | She went to the next room, convinced herself that the master was soundly and peacefully asleep, turned off the unnecessary table lamp, and stretched out by the opposite wall on a little couch covered with an old, torn sheet. A minute later she was asleep, and that morning she had no dreams. The basement rooms were silent, the builder's whole little house was silent, and it was quiet in the solitary lane. |
| Но в это время, то есть на рассвете субботы, не спал целый этаж в одном из московских учреждений, и окна в нем, выходящие на залитую асфальтом большую площадь, которую специальные машины, медленно разъезжая с гудением, чистили щетками, светились полным светом, прорезавшим свет восходящего солнца. | But just then, that is, at dawn on Saturday, an entire floor of a certain Moscow institution was not asleep, and its windows, looking out on a big asphalt-paved square which special machines, driving around slowly and droning, were cleaning with brushes, shone with their full brightness, cutting through the light of the rising sun. |
| Весь этаж был занят следствием по делу Воланда, и лампы всю ночь горели в десяти кабинетах. | The whole floor was occupied with the investigation of the Woland case, and the lights had burned all night in dozens of offices. |
| Собственно говоря, дело стало ясно уже со вчерашнего дня, пятницы, когда пришлось закрыть Варьете вследствие исчезновения его администрации и всяких безобразий, происшедших накануне во время знаменитого сеанса черной магии. Но дело в том, что все время и непрерывно поступал в бессонный этаж все новый и новый материал. | Essentially speaking, the matter had already become clear on the previous day, Friday, when the Variety had had to be closed, owing to the disappearance of its administration and all sorts of outrages which had taken place during the notorious seance of black magic the day before. But the thing was that more and more new material kept arriving all the time and incessantly on the sleepless floor. |
| Теперь следствию по этому странному делу, отдающему совершенно явственной чертовщиной, да еще с примесью каких-то гипнотических фокусов и совершенно отчетливой уголовщины, надлежало все разносторонние и путанные события, происшедшие в разных местах Москвы, слепить в единый ком. | Now the investigators of this strange case, which smacked of obvious devilry, with an admixture of some hypnotic tricks and distinct criminality, had to shape into one lump all the many-sided and tangled events that had taken place in various parts of Moscow. |
| Первый, кому пришлось побывать в светящемся электричеством бессонном этаже, был Аркадий Аполлонович Семплеяров, председатель акустической комиссии. | The first to visit the sleepless, electrically lit-up floor was Arkady Apollonovich Sempleyarov, chairman of the Acoustics Commission. |
| После обеда в пятницу в квартире его, помещающейся в доме у каменного моста, раздался звонок, и мужской голос попросил к телефону Аркадия Аполлоновича. Подошедшая к телефону супруга Аркадия Аполлоновича ответила мрачно, что Аркадий Аполлонович нездоров, лег почивать, и подойти к аппарату не может. | After dinner on Friday, in his apartment located in a house by the Kamenny Bridge, the telephone rang and a male voice asked for Arkady Apollonovich. Arkady Apollonovich's wife, who picked up the phone, replied sullenly that Arkady Apollonovich was unwell, had retired for the night, and could not come to the phone. |
| Однако Аркадию Аполлоновичу подойти к аппарату все-таки пришлось. На вопрос о том, откуда спрашивают Аркадия Аполлоновича, голос в телефоне очень коротко ответил откуда. | However, Arkady Apollonovich came to the phone all the same. To the question of where Arkady Apollonovich was being called from, the voice in the telephone had said very briefly where it was from. |
| - Сию секунду... сейчас... сию минуту... -пролепетала обычно очень надменная супруга председателя акустической комиссии и как стрела полетела в спальню подымать Аркадия Аполлоновича с ложа, на котором тот лежал, испытывая адские терзания при воспоминании о вчерашнем сеансе и ночном скандале, сопровождавшем изгнание из квартиры саратовской его племянницы. | 'This second ... at once . . . this minute . ..' babbled the ordinarily very haughty wife of the chairman of the Acoustics Commission, and she flew to the bedroom like an arrow to rouse Arkady Apollonovich from his bed, where he lay experiencing the torments of hell at the recollection of yesterday's seance and the night's scandal, followed by the expulsion of his Saratov niece from the apartment. |
| Правда, не через секунду, но даже и не через минуту, а через четверть минуты Аркадий Аполлонович в одной туфле на левой ноге, в одном белье, уже был у аппарата, лепеча в него: | Not in a second, true, yet not in a minute either, but in a quarter of a minute, Arkady Apollonovich, with one slipper on his left foot, in nothing but his underwear, was already at the phone, babbling into it: |
| - Да, это я... Слушаю, слушаю... | 'Yes, it's me ... I'm listening, I'm listening .. .' |
| Супруга его, на эти мгновения забывшая все омерзительные преступления против верности, в которых несчастный Аркадий Аполлонович был уличен, с испуганным лицом высовывалась в дверь коридора, тыкала туфлей в воздух и шептала: | His wife, forgetting for these moments all the loathsome crimes against fidelity in which the unfortunate Arkady Apollonovich had been exposed, kept sticking herself out the door to the corridor with a frightened face, poking a slipper at the air and whispering: |
| - Туфлю надень, туфлю... Ноги простудишь, - | 'Put the slipper on, the slipper . . . you'll catch cold . ..' |
| на что Аркадий Аполлонович, отмахиваясь от жены босой ногой и делая ей зверские глаза, бормотал в телефон: | At which Arkady Apollonovich, waving his wife away with his bare foot and making savage eyes at her, muttered into the telephone: |
| - Да, да, да, как же, я понимаю... Сейчас выезжаю. | 'Yes, yes, yes, surely ... I understand ... I'll leave at once...' |
| Весь вечер Аркадий Аполлонович провел в том самом этаже, где велось следствие. Разговор был тягостный, неприятнейший был разговор, ибо пришлось с | Arkady Apollonovich spent the whole evening on that same floor where the investigation was being conducted. It was a difficult conversation, a most unpleasant conversation, |
| совершеннейшей откровенностью рассказывать не только об этом паскудном сеансе и драке в ложе, но попутно, что было действительно необходимо, и про Милицу Андреевну Покобатько с Елоховской улицы, и про саратовскую племянницу, и про многое еще, о чем рассказы приносили Аркадию Аполлоновичу невыразимые муки. | for he had to tell with complete sincerity not only about this obnoxious seance and the fight in the box, but along with that - as was indeed necessary - also about Militsa Andreevna Pokobatko from Yelokhovskaya Street, and about the Saratov niece, and about much else, the telling of which caused Arkady Apollonovich inexpressible torments. |
| Само собой разумеется, что показания Аркадия Аполлоновича, интеллигентного и культурного человека, бывшего свидетелем безобразного сеанса, свидетеля толкового и квалифицированного, который прекрасно описал и самого таинственного | Needless to say, the testimony of Arkady Apollonovich, an intelligent and cultivated man, who had been a witness to the outrageous seance, a sensible and qualified witness, who gave an excellent description of the mysterious |
| мага в маске, и двух его негодяев-помощников, который прекрасно запомнил, что фамилия мага именно Воланд, -значительно подвинули следствие вперед. Сопоставление же показаний Аркадия Аполлоновича с показаниями других, в числе которых были некоторые дамы, пострадавшие после сеанса (та, в фиолетовом белье, поразившая Римского, и, увы, многие другие), и курьер Карпов, который был посылаем в квартиру N 50 на Садовую улицу, - собственно, сразу установило то место, где надлежит искать виновника всех этих приключений. | masked magician himself and of his two scoundrelly assistants, a witness who remembered perfectly well that the magician's name was indeed Woland, advanced the investigation considerably. And the juxtaposition of Arkady Apollonovich's testimony with the testimony of others - among whom were some ladies who had suffered after the seance (the one in violet underwear who had shocked Rimsky and, alas, many others), and the messenger Karpov, who had been sent to apartment no. 50 on Sadovaya Street - at once essentially established the place where the culprit in all these adventures was to be sought. |
| В квартире N 50 побывали, и не раз, и не только осматривали ее чрезвычайно тщательно, но и выстукивали стены в ней, осматривали каминные дымоходы, искали тайников. Однако все эти мероприятия никакого результата не дали, и ни в один из приездов в квартиру в ней никого обнаружить не удалось, хотя и совершенно понятно было, что в квартире кто-то есть, несмотря на то, что все лица, которым так или иначе надлежало ведать вопросами о прибывающих в Москву иностранных артистах, решительно и категорически утверждали, что никакого черного мага Воланда в Москве нет и быть не может. | Apartment no. 50 was visited, and not just once, and not only was it looked over with extreme thoroughness, but the walls were also tapped and the fireplace flues checked, in search of hiding places. However, none of these measures yielded any results, and no one was discovered in the apartment during any of these visits, though it was perfectly clear that there was someone in the apartment, despite the fact that all persons who in one way or another were supposed to be in charge of foreign artistes coming to Moscow decidedly and categorically insisted that there was not and could not be any black magician Woland in Moscow. |
| Решительно нигде он не зарегистрировался при приезде, никому не предъявлял своего паспорта или иных каких-либо бумаг, | He had decidedly not registered anywhere on arrival, had not shown anyone his passport or other papers, contracts, or agreements, and no |
| контрактов и договоров, и никто о нем ничего не слыхал! Заведующий программным отделением зрелищной комиссии Китайцев клялся и божился, что никакой программы представления никакого Воланда пропавший Степа Лиходеев ему на утверждение не присылал и ничего о приезде такого Воланда Китайцеву не телефонировал. Так что ему, Китайцеву, совершенно непонятно и неизвестно, каким образом в Варьете Степа мог допустить подобный сеанс. Когда же говорили, что Аркадий Аполлонович своими глазами видел этого мага на сеансе, Китайцев только разводил руками и поднимал глаза к небу. И уж по глазам Китайцева можно было видеть и смело сказать, что он чист, как хрусталь. | one had heard anything about him! Kitaitsev, head of the programme department of the Spectacles Commission, swore to God that the vanished Styopa Likhodeev had never sent him any performance programme of any Woland for approval and had never telephoned him about the arrival of such a Woland. So that he, Kitaitsev, utterly failed to see and understand how Styopa could have allowed such a seance in the Variety. And when told that Arkady Apollonovich had seen this magician at the seance with his own eyes, Kitaitsev only spread his arms and raised his eyes to heaven. And from Kitaitsev's eyes alone one could see and say confidently that he was as pure as crystal. |
| Тот самый Прохор Петрович, председатель главной зрелищной комиссии... | That same Prokhor Petrovich, chairman of the main Spectacles Commission ... |
| Кстати: он вернулся в свой костюм немедленно после того, как милиция вошла в его кабинет, к исступленной радости Анны Ричардовны и к великому недоумению зря потревоженной милиции. | Incidentally, he returned to his suit immediately after the police came into his office, to the ecstatic joy of Anna Richardovna and the great perplexity of the needlessly troubled police. |
| Еще кстати: вернувшись на свое место, в свой серый полосатый костюм, Прохор Петрович совершенно одобрил все резолюции, которые костюм наложил во время его кратковременного отсутствия. | Also, incidentally, having returned to his place, into his grey striped suit, Prokhor Petrovich fully approved of all the resolutions the suit had written during his short-term absence. |
| ...так вот, тот самый Прохор Петрович решительнейшим образом ничего не знал ни о каком Воланде. | ... So, then, this same Prokhor Petrovich knew decidedly nothing about any Woland. |
| Выходило что-то, воля ваша, несусветное: тысячи зрителей, весь состав Варьете, наконец, Семплеяров Аркадий Аполлонович, наиобразованнейший человек, видели этого мага, равно как и треклятых его ассистентов, а между тем нигде его найти никакой возможности нету. Что же, позвольте вас спросить: он провалился, что ли, сквозь землю тотчас после своего отвратительного сеанса или же, как утверждают некоторые, вовсе не приезжал в Москву? Но если допустить первое, то несомненно, что, проваливаясь, он прихватил с собой всю головку | Whether you will or no, something preposterous was coming out: thousands of spectators, the whole staff of the Variety, and finally Sempleyarov, Arkady Apollonovich, a most educated man, had seen this magician, as well as his thrice-cursed assistants, and yet it was absolutely impossible to find him anywhere. What was it, may I ask, had he fallen through the ground right after his disgusting seance, or, as some affirm, had he not come to Moscow at all? But if the first is allowed, then undoubtedly, in falling through, he had taken along the entire top administration of the Variety, and if the |
| администрации Варьете, а если второе, то не выходит ли, что сама администрация злосчастного театра, учинив предварительно какую-то пакость (вспомните только разбитое окно в кабинете и поведение Тузабубен!), бесследно скрылась из Москвы. | second, then would it not mean that the administration of the luckless theatre itself, after first committing some vileness (only recall the broken window in the study and the behaviour of Ace of Diamonds!), had disappeared from Moscow without a trace? |
| Надо отдать справедливость тому, кто возглавлял следствие. Пропавшего Римского разыскали с изумляющей быстротой. Стоило только сопоставить поведение Тузабубен у таксомоторной стоянки возле кинематографа с некоторыми датами времени, вроде того, когда кончился сеанс и когда именно мог исчезнуть Римский, чтобы немедленно дать телеграмму в Ленинград. Через час пришел ответ (к вечеру пятницы), что Римский обнаружен в номере четыреста двенадцатом гостиницы "Астория", в четвертом этаже, рядом с номером, где остановился заведующий репертуаром одного из московских театров, гастролировавших в то время в Ленинграде, в том самом номере, где, как известно, серо-голубая мебель с золотом и прекрасное ванное отделение. | We must do justice to the one who headed the investigation. The vanished Rimsky was found with amazing speed. One had only to put together the behaviour of Ace of Diamonds at the cab stand by the movie theatre with certain given times, such as when the seance ended, and precisely when Rimsky could have disappeared, and then immediately send a telegram to Leningrad. An hour later (towards evening on Friday) came the reply that Rimsky had been discovered in number four-twelve on the fourth floor of the Hotel Astoria, next to the room in which the repertory manager of one of the Moscow theatres, then on tour in Leningrad, was staying - that same room which, as is known, had gilded grey-blue furniture and a wonderful bathroom.' |
| Обнаруженный прячущимся в платяном шкафу четыреста двенадцатого номера "Астории" Римский был немедленно арестован и допрошен в Ленинграде же. После чего в Москву пришла телеграмма, извещающая о том, что финдиректор Варьете оказался в состоянии невменяемости, что на вопросы он путных ответов не дает или не желает давать и просит только об одном, чтобы его спрятали в бронированную камеру и приставили к нему вооруженную охрану. | Discovered hiding in the wardrobe of number four-twelve of the Astoria, Rimsky was questioned right there in Leningrad. After which a telegram came to Moscow reporting that findirector Rimsky was in an unanswerable state, that he could not or did not wish to give sensible replies to questions and begged only to be hidden in a bullet proof room and provided with an armed guard. |
| Из Москвы телеграммой было приказано Римского под охраной доставить в Москву, вследствие чего Римский в пятницу вечером и выехал под такой охраной с вечерним поездом. | A telegram from Moscow ordered that Rimsky be delivered to Moscow under guard, as a result of which Rimsky departed Friday evening, under said guard, on the evening train. |
| К вечеру же пятницы нашли и след Лиходеева. Во все города были разосланы телеграммы с запросами о Лиходееве, и из Ялты был получен ответ, что Лиходеев был | Towards evening on that same Friday, Ukhodeev's trail was also found. Telegrams of inquiry about Likhodeev were sent to all cities, and from Yalta came the reply that Likhodeev |
| в Ялте, но вылетел на аэроплане в Москву. | had been in Yalta but had left on a plane for Moscow. |
| Единственно, чей след не удалось поймать, это след Варенухи. Известный всей решительно Москве знаменитый театральный администратор канул как в воду. | The only one whose trail they failed to pick up was Varenukha. The famous theatre administrator known to decidedly all of Moscow had vanished into thin air. |
| Тем временем пришлось возиться с происшествиями и в других местах Москвы, вне театра Варьете. Пришлось разъяснять необыкновенный случай с поющими "Славное море" служащими (кстати: профессору Стравинскому удалось их привести в порядок в течение двух часов времени путем каких-то впрыскиваний под кожу), с лицами, предъявлявшими другим лицам или учреждениям под видом денег черт знает что, а также с лицами, пострадавшими от таких предъявлений. | In the meantime, there was some bother with things happening in other parts of Moscow, outside the Variety Theatre. It was necessary to explain the extraordinary case of the staff all singing 'Glorious Sea' (incidentally. Professor Stravinsky managed to put them right within two hours, by means of some subcutaneous injections), of persons presenting other persons or institutions with devil knows what in the guise of money, and also of persons who had suffered from such presentations. |
| Как само собой понятно, самым неприятным, самым скандальным и неразрешимым из всех этих случаев был случай похищения головы покойного литератора Берлиоза прямо из гроба в Грибоедовском зале, произведенного среди бела дня. | As goes without saying, the most unpleasant, the most scandalous and insoluble of all these cases was the case of the theft of the head of the deceased writer Berlioz right from the coffin in the hall of Griboedov's, carried out in broad daylight. |
| Двенадцать человек осуществляли следствие, собирая, как на спицу, окаянные петли этого сложного дела, разбросавшиеся по всей Москве. | Twelve men conducted the investigation, gathering as on a knitting-needle the accursed stitches of this complicated case scattered all over Moscow. |
| Один из следователей прибыл в клинику профессора Стравинского и первым долгом попросил предъявить ему список тех лиц, которые поступили в клинику в течение последних трех дней. Таким образом, были обнаружены Никанор Иванович Босой и несчастный конферансье, которому отрывали голову. Ими, впрочем, занимались мало. Теперь уж легко было установить, что эти двое стали жертвами одной и той же шайки, возглавляемой этим таинственным магом. Но вот Иван Николаевич Бездомный следователя заинтересовал чрезвычайно. | One of the investigators arrived at Professor Stravinsky's clinic and first of all asked to be shown a list of the persons who had checked in to the clinic over the past three days. Thus they discovered Nikanor Ivanovich Bosoy and the unfortunate master of ceremonies whose head had been torn off. However, little attention was paid to them. By now it was easy to establish that these two had fallen victim to the same gang, headed by that mysterious magician. But to Ivan Nikolaevich Homeless the investigator paid great attention. |
| Дверь Иванушкиной комнаты N 117 отворилась под вечер пятницы, и в комнату вошел молодой, круглолицый, спокойный и | The door of Ivanushka's room no. 117 opened towards evening on Friday, and into the room came a young, round-faced, calm and mild- |
| мягкий в обращении человек, совсем непохожий на следователя, и тем не менее один из лучших следователей Москвы. Он увидел лежащего на кровати, побледневшего и осунувшегося молодого человека, с глазами, в которых читалось отсутствие интереса к происходящему вокруг, с глазами, то обращающимися куда-то вдаль, поверх окружающего, то внутрь самого молодого человека. | mannered man, who looked quite unlike an investigator and yet was one of the best in Moscow. He saw lying on the bed a pale and pinched young man, in whose eyes one could read a lack of interest in what went on around him, whose eyes looked now somewhere into the distance, over his surroundings, now into the young man himself. |
| Следователь ласково представился и сказал, что зашел к Ивану Николаевичу потолковать о позавчерашних происшествиях на Патриарших прудах. | The investigator gently introduced himself and said he had stopped at Ivan Nikolaevich's to talk over the events at the Patriarch's Ponds two days ago. |
| О, как торжествовал бы Иван, если бы следователь явился к нему пораньше, хотя бы, скажем, в ночь на четверг, когда Иван буйно и страстно добивался того, чтобы выслушали его рассказ о Патриарших прудах. Теперь сбылось его мечтание помочь поймать консультанта, ему не нужно было ни за кем уже бегать, к нему самому пришли именно затем, чтобы выслушать его повесть о том, что произошло в среду вечером. | Oh, how triumphant Ivan would have been if the investigator had come to him earlier - say, on Wednesday night, when Ivan had striven so violently and passionately to make his story about the Patriarch's Ponds heard! Now his dream of helping to catch the consultant had come true, there was no longer any need to run after anyone, they had come to him on their own, precisely to hear his story about what had happened on Wednesday evening. |
| Но, увы, Иванушка совершенно изменился за то время, что прошло с момента гибели Берлиоза. Он был готов охотно и вежливо отвечать на все вопросы следователя, но равнодушие чувствовалось и во взгляде Ивана, и в его интонациях. Поэта больше не трогала судьба Берлиоза. | But, alas, Ivanushka had changed completely in the time that had passed since the moment of Berlioz's death: he was ready to answer all of the investigator's questions willingly and politely, but indifference could be sensed both in Ivan's eyes and in his intonation. The poet was no longer concerned with Berlioz's fate. |
| Перед приходом следователя Иванушка дремал лежа, и перед ним проходили некоторые видения. Так, он видел город странный, непонятный, несуществующий, с глыбами мрамора, источенными колоннадами, со сверкающими на солнце крышами, с черной мрачной и безжалостной башней Антония, со дворцом на западном холме, погруженным до крыш почти в тропическую зелень сада, с бронзовыми, горящими в закате статуями над этой зеленью, он видел идущие под стенами древнего города римские, закованные в броню, кентурии. | Before the investigator's arrival, Ivanushka lay dozing, and certain visions passed before him. Thus, he saw a city, strange, incomprehensible, non-existent, with marble masses, eroded colonnades, roofs gleaming in the sun, with the black, gloomy and merciless Antonia Tower, with the palace on the western hill sunk almost up to its rooftops in the tropical greenery of the garden, with bronze statues blazing in the sunset above this greenery, and he saw armour-clad Roman centuries moving along under the walls of the ancient city. |
| В дремоте перед Иваном являлся | As he dozed, there appeared before Ivan a man, |
| неподвижный в кресле человек, бритый, с издерганным желтым лицом, человек в белой мантии с красной подбивкой, ненавистно глядящий в пышный и чужой сад. Видел Иван и безлесый желтый холм с опустевшими столбами с перекладинами. | motionless in an armchair, clean-shaven, with a harried yellow face, a man in a white mande with red lining, gazing hatefully into the luxurious and alien garden. Ivan also saw a treeless yellow hill with empty cross-barred posts. |
| А происшедшее на Патриарших прудах поэта Ивана Бездомного более не интересовало. | And what had happened at the Patriarch's Ponds no longer interested the poet Ivan Homeless. |
| - Скажите, Иван Николаевич, а вы-то сами как далеко были от турникета, когда Берлиоз свалился под трамвай? | ‘Tell me, Ivan Nikolaevich, how far were you from the turnstile yourself when Berlioz slipped under the tram-car?' |
| Чуть заметная равнодушная усмешка почему-то тронула губы Ивана, и он ответил: | A barely noticeable, indifferent smile touched Ivan's lips for some reason, and he replied: |
| - Я был далеко. | 'I was far away.' |
| - А этот клетчатый был возле самого турникета? | 'And the checkered one was right by the turnstile?' |
| - Нет, он сидел на скамеечке невдалеке. | 'No, he was sitting on a little bench nearby.' |
| - Вы хорошо помните, что он не подходил к турникету в тот момент, когда Берлиоз упал? | 'You clearly recall that he did not go up to the turnstile at the moment when Berlioz fell?' |
| - Помню. Не подходил. Он развалившись сидел. | 'I recall. He didn't go up to it. He sat sprawled on the bench.' |
| Эти вопросы были последними вопросами следователя. После них он встал, протянул руку Иванушке, пожелал скорее поправиться и выразил надежду, что вскорости вновь будет читать его стихи. | These questions were the investigator's last. After them he got up, gave Ivanushka his hand, wished him a speedy recovery, and expressed the hope that he would soon be reading his poetry again. |
| - Нет, - тихо ответил Иван, - я больше стихов писать не буду. | 'No,' Ivan quietly replied, ‘I won't write any more poetry.' |
| Следователь вежливо усмехнулся, позволил себе выразить уверенность в том, что поэт сейчас в состоянии некоторой депрессии, но что скоро это пройдет. | The investigator smiled politely, allowed himself to express his certainty that, while the poet was presently in a state of some depression, it would soon pass. |
| - Нет, - отозвался Иван, глядя не на следователя, а вдаль, на гаснущий небосклон, - это у меня никогда не пройдет. Стихи, которые я писал, - плохие стихи, и я теперь это понял. | 'No,' Ivan responded, looking not at the investigator but into the distance, at the fading sky, 'it will never pass. The poems I used to write were bad poems, and now I understand it.' |
| Следователь ушел от Иванушки, получив весьма важный материал. Идя по нитке событий с конца к началу, наконец удалось добраться до того истока, от которого | The investigator left Ivanushka, having obtained some quite important material. Following the thread of events from the end to the beginning, they finally succeeded in |
| пошли все события. Следователь не сомневался в том, что эти события начались с убийства на Патриарших. Конечно, ни Иванушка, ни этот клетчатый не толкали под трамвай несчастного председателя МАССОЛИТа, физически, так сказать, его падению под колеса не способствовал никто. Но следователь был уверен в том, что Берлиоз бросился под трамвай (или свалился под него), будучи загипнотизированным. | reaching the source from which all the events had come. The investigator had no doubt that these events began with the murder at the Patriarch's Ponds. Of course, neither Ivanushka nor this checkered one had pushed the unfortunate chairman of Massolit under the tram-car; physically, so to speak, no one had contributed to his failing under the wheels. But the investigator was convinced that Berlioz had thrown himself under the tram-car (or tumbled under it) while hypnotized. |
| Да, материалу было уже много, и было известно уже, кого и где ловить. Да дело-то в том, что поймать-то никаким образом нельзя было. В трижды проклятой квартире N 50, несомненно, надо повторить, кто-то был. По временам эта квартира отвечала то трескучим, то гнусавым голосом на телефонные звонки, иногда в квартире открывали окно, более того, из нее слышались звуки патефона. | Yes, there was already a lot of material, and it was known who had to be caught and where. But the thing was that it proved in no way possible to catch anyone. We must repeat, there undoubtedly was someone in the thrice-cursed apartment no. 50. Occasionally the apartment answered telephone calls, now in a rattling, now in a nasal voice, occasionally one of its windows was opened, what's more, the sounds of a gramophone came from it. |
| А между тем всякий раз, как в нее направлялись, решительно никого в ней не оказывалось. А были там уже не раз, и в разное время суток. И мало этого, по квартире проходили с сетью, проверяя все углы. Квартира была давно уже под подозрением. Охраняли не только тот путь, что вел во двор через подворотню, но и черный ход; мало этого, на крыше у дымовых труб была поставлена охрана. Да, квартира N 50 пошаливала, а поделать с этим ничего нельзя было. | And yet each time it was visited, decidedly no one was found there. And it had already been visited more than once and at different times of day. And not only that, but they had gone through it with a net, checking every corner. The apartment had long been under suspicion. Guards were placed not just at the way to the courtyard through the gates, but at the back entrance as well. Not only that, but guards were placed on the roof by the chimneys. Yes, apartment no. 50 was acting up, and it was impossible to do anything about it. |
| Так дело тянулось до полуночи с пятницы на субботу, когда барон Майгель, одетый в вечернее платье и лакированные туфли, торжественно проследовал в квартиру N 50 в качестве гостя. | So the thing dragged on until midnight on Friday, when Baron Meigel, dressed in evening clothes and patent-leather shoes, solemnly proceeded into apartment no. 50 in the quality of a guest. |
| Слышно было, как барона впустили в квартиру, ровно через десять минут после этого, без всяких звонков, квартиру посетили, но не только хозяев в ней не нашли, а, что было уж совсем диковинно, не обнаружили в ней и признаков барона Майгеля. | One could hear the baron being let in to the apartment. Exactly ten minutes later, without any ringing of bells, the apartment was visited, yet not only were the hosts not found in it, but, which was something quite bizarre, no signs of Baron Meigel were found in it either. |
| Так вот, как и было сказано, дело тянулось таким образом до субботнего рассвета. Тут | And so, as was said, the thing dragged on in this fashion until dawn on Saturday. Here new |
| прибавились новые и очень интересные данные. На московском аэродроме совершил посадку шестиместный пассажирский самолет, прилетевший из Крыма. Среди других пассажиров из него высадился один очень странный пассажир. Это был молодой гражданин, дико заросший щетиною, дня три не мывшийся, с воспаленными и испуганными глазами, без багажа и одетый несколько причудливо. Гражданин был в папахе, в бурке поверх ночной сорочки и синих ночных кожаных новеньких, только что купленных туфлях. Лишь только он отделился от лесенки, по которой спускались из кабины самолета, к нему подошли. Этого гражданина уже ждали, и через некоторое время незабвенный директор Варьете, Степан Богданович Лиходеев, предстал перед следствием. Он подсыпал новых данных. | and very interesting data were added. A six-place passenger plane, coming from the Crimea, landed at the Moscow airport. Among the other passengers, one strange passenger got out of it. This was a young citizen, wildly overgrown with stubble, unwashed for three days, with inflamed and frightened eyes, carrying no luggage and dressed somewhat whimsically. The citizen was wearing a tall sheepskin hat, a Georgian felt cape over a nightshirt, and new, just-purchased, blue leather bedroom slippers. As soon as he separated from the ladder by which they descended from the plane, he was approached. This citizen had been expected, and in a little while the unforgettable director of the Variety, Stepan Bogdanovich Likhodeev, was standing before the investigators. He threw in some new data. |
| Теперь стало ясно, что Воланд проник в Варьете под видом артиста, загипнотизировав Степу Лиходеева, а затем ухитрился выбросить этого же Степу вон из Москвы за бог знает какое количество километров. Материалу, таким образом, прибавилось, но легче от этого не стало, а, пожалуй, стало даже чуть-чуть потяжелее, ибо очевидным становилось, что овладеть такой личностью, которая проделывает штуки вроде той, жертвой которой стал Степан Богданович, будет не так-то легко. Между прочим, Лиходеев, по собственной его просьбе, был заключен в надежную камеру, и перед следствием предстал Варенуха, только что арестованный на своей квартире, в которую он вернулся после безвестного отсутствия в течение почти двух суток. | It now became clear that Woland had penetrated the Variety in the guise of an artiste, having hypnotized Styopa Likhodeev, and had then contrived to fling this same Styopa out of Moscow and God knows how many miles away. The material was thus augmented, yet that did not make things easier, but perhaps even a bit harder, because it was becoming obvious that to lay hold of a person who could perform such stunts as the one of which Stepan Bogdanovich had been the victim would not be so easy. Incidentally, Likhodeev, at his own request, was confined in a secure cell, and next before the investigators stood Varenukha, just arrested in his own apartment, to which he had returned after a blank disappearance of almost two days. |
| Несмотря на данное Азазелло обещание больше не лгать, администратор начал именно со лжи. Хотя, впрочем, за это очень строго его судить нельзя. Ведь Азазелло запретил ему лгать и хамить по телефону, а в данном случае администратор разговаривал без содействия этого аппарата. Блуждая глазами, Иван Савельевич заявлял, что днем в четверг он у | Despite the promise he had given Azazello not to lie any more, the administrator began precisely with a lie. Though, by the way, he cannot be judged very harshly for it. Azazello had forbidden him to lie and be rude on the telephone, but in the present case the administrator spoke without the assistance of this apparatus. His eyes wandering, Ivan Savelyevich declared that on Thursday |
| себя в кабинете в Варьете в одиночку напился пьяным, после чего куда-то пошел, а куда - не помнит, где-то еще пил старку, а где - не помнит, где-то валялся под забором, а где - не помнит опять-таки. Лишь после того, как администратору сказали, что он своим поведением, глупым и безрассудным, мешает следствию по важному делу и за это, конечно, будет отвечать, Варенуха разрыдался и зашептал дрожащим голосом и озираясь, что он врет исключительно из страха, опасаясь мести Воландовской шайки, в руках которой он уже побывал, и что он просит, молит, жаждет быть запертым в бронированную камеру. | afternoon he had got drunk in his office at the Variety, all by himself, after which he went somewhere, but where he did not remember, drank starka[2] somewhere, but where he did not remember, lay about somewhere under a fence, but where he again did not remember. Only after the administrator was told that with his behaviour, stupid and senseless, he was hindering the investigation of an important case and would of course have to answer for it, did Varenukha burst into sobs and whisper in a trembling voice, looking around him, that he had lied solely out of fear, apprehensive of the revenge of Woland's gang, into whose hands he had already fallen, and that he begged, implored and yearned to be locked up in a bulletproof cell. |
| - Тьфу ты черт! Вот далась им эта бронированная камера, - проворчал один из ведущих следствие. | 'Pah, the devil! Really, them and their bulletproof cells!' grumbled one of the investigators. |
| - Их сильно напугали эти негодяи, - сказал тот следователь, что побывал у Иванушки. | 'They've been badly frightened by those scoundrels,' said the investigator who had visited Ivanushka. |
| Варенуху успокоили, как умели, сказали, что охранят его и без всякой камеры, и тут же выяснилось, что никакой старки он под забором не пил, а что били его двое, один клыкастый и рыжий, а другой толстяк... | They calmed Varenukha down the best they could, said they would protect him without any cell, and here it was learned that he had not drunk any starka under a fence, and that he had been beaten by two, one red-haired and with a fang, the other fat... |
| - Ах, похожий на кота? | 'Ah, resembling a cat?' |
| - Да, да, да, - шептал, замирая от страху и ежесекундно оглядываясь, администратор и выкладывал дальнейшие подробности того, как он просуществовал около двух дней в квартире N 50 в качестве вампира-наводчика, едва не ставшего причиною гибели финдиректора Римского... | 'Yes, yes, yes,' whispered the administrator, sinking with fear and looking around him every second, coming out with further details of how he had existed for some two days in apartment no. 50 in the quality of a tip-off vampire, who had all but caused the death of the findirector Rimsky . . . |
| В это время вводили Римского, привезенного в Ленинградском поезде. Однако этот трясущийся от страху, психически расстроенный седой старик, в котором очень трудно было узнать прежнего финдиректора, ни за что не хотел говорить правду и оказался в этом смысле очень упорен. Римский утверждал, что никакой Геллы в окне у себя в кабинете ночью он не видел, равно как и Варенухи, а просто ему сделалось дурно и в | Just then Rimsky, brought on the Leningrad train, was being led in. However, this mentally disturbed, grey-haired old man, trembling with fear, in whom it was very difficult to recognize the former findirector, would not tell the truth for anything, and proved to be very stubborn in this respect. Rimsky insisted that he had not seen any Hella in his office window at night, nor any Varenukha, but had simply felt bad and in a state of unconsciousness had left for Leningrad. Needless to say, the ailing |
| беспамятстве он уехал в Ленинград. Нечего и говорить, что свои показания больной финдиректор закончил просьбой о заключении его в бронированную камеру. | findirector concluded his testimony with a request that he be confined to a bulletproof cell. |
| Аннушка была арестована в то время, когда производила попытку вручить кассирше в универмаге на Арбате десятидолларовую бумажку. Рассказ Аннушки о вылетающих из окна дома на Садовой людях и о подковке, которую Аннушка, по ее словам, подняла для того, чтобы предъявить в милицию, был выслушан внимательно. | Annushka was arrested just as she made an attempt to hand a ten-dollar bill to the cashier of a department store on the Arbat. Annushka's story about people flying out the window of the house on Sadovaya and about the little horseshoe which Annushka, in her own words, had picked up in order to present it to the police, was listened to attentively. |
| - Подковка действительно была золотая с бриллиантами? - спрашивали Аннушку. | The horseshoe was really made of gold and diamonds?' Annushka was asked. |
| - Мне ли бриллиантов не знать, - отвечала Аннушка. | 'As if I don't know diamonds,' replied Annushka. |
| - Но дал-то он вам червонцы, как вы говорите? | 'But he gave you ten-rouble bills, you say?' |
| - Мне ли червонцев не знать, - отвечала Аннушка. | 'As if I don't know ten-rouble bills,' replied Annushka. |
| - Ну, а когда же они в доллары-то превратились? | 'Well, and when did they turn into dollars?' |
| - Ничего не знаю, какие такие доллары, и не видела я никаких долларов, - визгливо отвечала Аннушка, - мы в своем праве! Нам дали награду, мы на нее ситец покупаем... -и тут понесла околесину о том, что она не отвечает за домоуправление, которое завело на пятом этаже нечистую силу, от которой житья нету. | ‘I don't know anything about any dollars, I never saw any dollars!' Annushka replied shrilly. 'I'm in my rights! I got recompensed, I was buying cloth with it,' and she went off into some balderdash about not being answerable for the house management that allowed unclean powers on to the fifth floor, making life unbearable. |
| Тут следователь замахал на Аннушку пером, потому что она порядком всем надоела, и написал ей пропуск вон на зеленой бумажке, после чего, к общему удовольствию, Аннушка исчезла из здания. | Here the investigator waved at Annushka with his pen, because everyone was properly sick of her, and wrote a pass for her to get out on a green slip of paper, after which, to everyone's pleasure, Annushka disappeared from the building. |
| Потом вереницей пошел целый ряд людей, и в числе их - Николай Иванович, только что арестованный исключительно по глупости своей ревнивой супруги, давшей знать в милицию под утро о том, что ее муж пропал. Николай Иванович не очень удивил следствие, выложив на стол шутовское удостоверение о том, что он провел время на балу у сатаны. | Then there followed one after another a whole series of people, Nikolai Ivanovich among them, just arrested owing solely to the foolishness of his jealous wife, who towards morning had informed the police that her husband had vanished. Nikolai Ivanovich did not surprise the investigators very much when he laid on the table the clownish certificate of his having spent the time at Satan's ball. |
| В своих рассказах, как он возил по воздуху на себе голую домработницу Маргариты Николаевны куда-то ко всем чертям на реку купаться и о предшествующем этому появлении в окне обнаженной Маргариты Николаевны, Николай Иванович несколько отступил от истины. Так, например, он не счел нужным упомянуть о том, что он явился в спальню с выброшенной сорочкой в руках и что называл Наташу Венерой. По его словам выходило, что Наташа вылетела из окна, оседлала его и повлекла вон из Москвы... | In his stories of how he had carried Margarita Nikolaevna's naked housekeeper on his back through the air, somewhere to hell and beyond, for a swim in a river, and of the preceding appearance of the bare Margarita Nikolaevna in the window, Nikolai Ivanovich departed somewhat from the truth. Thus, for instance, he did not consider it necessary to mention that he had arrived in the bedroom with the discarded shift in his hands, or that he had called Natasha 'Venus'. From his words it looked as if Natasha had flown out the window, got astride him, and dragged him away from Moscow . . . |
| - Повинуясь насилию, вынужден был подчиниться, - рассказывал Николай Иванович и закончил свои россказни просьбой ни словом не сообщать об этом его супруге. Что и было ему обещано. | 'Obedient to constraint, I was compelled to submit,' Nikolai Ivanovich said, and finished his tale with a request that not a word of it be told to his wife. Which was promised him. |
| Показание Николая Ивановича дало возможность установить, что Маргарита Николаевна, а равно также и ее домработница Наташа исчезли без всякого следа. Были приняты меры к тому, чтобы их разыскать. | The testimony of Nikolai Ivanovich provided an opportunity for establishing that Margarita Nikolaevna as well as her housekeeper Natasha had vanished without a trace. Measures were taken to find them. |
| Так не прекращающимся ни на секунду следствием и ознаменовалось утро субботнего дня. В городе в это время возникали и расплывались совершенно невозможные слухи, в которых крошечная доля правды была изукрашена пышнейшим враньем. Говорили о том, что был сеанс в Варьете, после которого все две тысячи зрителей выскочили на улицу в чем мать родила, что накрыли типографию фальшивых бумажек волшебного типа на Садовой улице, что какая-то шайка украла пятерых заведующих в секторе развлечений, но что милиция их сейчас же всех нашла, и многое еще, чего даже повторять не хочется. | Thus every second of Saturday morning was marked by the unrelenting investigation. In the city during that rime, completely impossible rumours emerged and floated about, in which a tiny portion of truth was embellished with the most luxuriant lies. It was said that there had been a seance at the Variety after which all two thousand spectators ran out to the street in their birthday suits, that a press for making counterfeit money of a magic sort had been nabbed on Sadovaya Street, that some gang had kidnapped five managers from the entertainment sector, but the police had immediately found them all, and many other things that one does not even wish to repeat. |
| Между тем время приближалось к обеду, и тогда там, где велось следствие, раздался телефонный звонок. С Садовой сообщали, что проклятая квартира опять подала признаки жизни в ней. Было сказано, что в ней открывали окна изнутри, что доносились из нее звуки пианино и пения и | Meanwhile it was getting on towards dinner time, and then, in the place where the investigation was being conducted, the telephone rang. From Sadovaya came a report that the accursed apartment was again showing signs of life. It was said that its windows had been opened from inside, that sounds of a |
| что в окне видели сидящего на подоконнике и греющегося на солнце черного кота. | piano and singing were coming from it, and that a black cat had been seen in a window, sitting on the sill and basking in the sun. |
| Около четырех часов жаркого дня большая компания мужчин, одетых в штатское, высадилась из трех машин, несколько не доезжая до дома N 302-бис по Садовой улице. Тут приехавшая большая группа разделилась на две маленьких, причем одна прошла через подворотню дома и двор прямо в шестое парадное, а другая открыла обычно заколоченную маленькую дверку, ведущую на черный ход, и обе стали подниматься по разным лестницам к квартире N 50. | At around four o'clock on that hot day, a big company of men in civilian clothes got out of three cars a short distance from no. 502-bis on Sadovaya Street. Here the big group divided into two small ones, the first going under the gateway of the house and across the courtyard directly to the sixth entrance, while the second opened the normally boarded-up little door leading to the back entrance, and both started up separate stairways to apartment no. 50. |
| В это время Коровьев и Азазелло, причем Коровьев в обычном своем наряде, а вовсе не во фрачном праздничном, сидели в столовой квартиры, доканчивая завтрак. Воланд, по своему обыкновению, находился в спальне, а где был кот - неизвестно. Но судя по грохоту кастрюль, доносившемуся из кухни, можно было допустить, что Бегемот находится именно там, валяя дурака, по своему обыкновению. | Just then Koroviev and Azazello - Koroviev in his usual outfit and not the festive tailcoat -were sitting in the dining room of the apartment finishing breakfast. Woland, as was his wont, was in the bedroom, and where the cat was nobody knew. But judging by the clatter of dishes coming from the kitchen, it could be supposed that Behemoth was precisely there, playing the fool, as was his wont. |
| - А что это за шаги такие на лестнице? -спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе. | 'And what are those footsteps on the stairs?' asked Koroviev, toying with the little spoon in his cup of black coffee. |
| - А это нас арестовывать идут, - ответил Азазелло и выпил стопочку коньяку. | 'That's them coming to arrest us,' Azazello replied and drank off a glass of cognac. |
| - А, ну-ну, - ответил на это Коровьев. | 'Ahh .. . well, well...' Koroviev replied to that. |
| Подымающиеся по парадной лестнице тем временем уже были на площадке третьего этажа. Там двое каких-то водопроводчиков возились с гармоникой парового отопления. Шедшие обменялись с водопроводчиками выразительным взглядом. | The ones going up the front stairway were already on the third-floor landing. There a couple of plumbers were pottering over the harmonica of the steam heating. The newcomers exchanged significant glances with the plumbers. |
| - Все дома, - шепнул один из водопроводчиков, постукивая молотком по трубе. | 'They're all at home,' whispered one of the plumbers, tapping a pipe with his hammer. |
| Тогда шедший впереди откровенно вынул из-под пальто черный маузер, а другой, рядом с ним, - отмычки. Вообще, шедшие в квартиру N 50 были снаряжены как следует. | Then the one walking at the head openly took a black Mauser from under his coat, and another beside him took out the skeleton keys. Generally, those going to apartment no. 50 were properly equipped. |
| У двух из них в карманах были тонкие, | Two of them had fine, easily unfolded silk nets |
| легко разворачивающиеся шелковые сети. Еще у одного - аркан, еще у одного -марлевые маски и ампулы с хлороформом. | in their pockets. Another of them had a lasso, another had gauze masks and ampoules of chloroform. |
| В одну секунду была открыта парадная дверь в квартиру N 50, и все шедшие оказались в передней, а хлопнувшая в это время в кухне дверь показала, что вторая группа с черного хода подошла также своевременно. | In a second the front door to apartment no. 50 was open and all the visitors were in the front hall, while the slamming of the door in the kitchen at the same moment indicated the timely arrival of the second group from the back stairs. |
| На этот раз, если и не полная, то все же какая-то удача была налицо. По всем комнатам мгновенно рассыпались люди и нигде никого не нашли, но зато в столовой обнаружили остатки только что, по-видимому, покинутого завтрака, а в гостиной на каминной полке, рядом с хрустальным кувшином, сидел громадный черный кот. Он держал в своих лапах примус. | This time there was, if not complete, at least some sort of success. The men instantly dispersed through all the rooms and found no one anywhere, but instead on the table of the dining room they discovered the remains of an apparently just-abandoned breakfast, and in the living room, on the mantelpiece, beside a crystal pitcher, sat an enormous black cat. He was holding a primus in his paws. |
| В полном молчании вошедшие в гостиную созерцали этого кота в течение довольно долгого времени. | Those who entered the living room contemplated this cat for quite a long time in total silence. |
| - М-да... действительно здорово, - шепнул один из пришедших. | 'Hm, yes . .. that's quite something . ..' one of the men whispered. |
| - Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, - недружелюбно насупившись, проговорил кот, - и еще считаю долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное. | 'Ain't misbehaving, ain't bothering anybody, just reparating my primus,' said the cat with an unfriendly scowl, 'and I also consider it my duty to warn you that the cat is an ancient and inviolable animal.' |
| - Исключительно чистая работа, - шепнул один из вошедших, а другой сказал громко и отчетливо: | 'Exceptionally neat job,' whispered one of the men, and another said loudly and distinctly: |
| - Ну-с, неприкосновенный чревовещательский кот, пожалуйте сюда. | ‘Well, come right in, you inviolable, ventriloquous cat!' |
| Развернулась и взвилась шелковая сеть, но бросавший ее, к полному удивлению всех, промахнулся и захватил ею только кувшин, который со звоном тут же и разбился. | The net unfolded and soared upwards, but the man who cast it, to everyone's utter astonishment, missed and only caught the pitcher, which straight away smashed ringingly. |
| - Ремиз, - заорал кот, - ура! - и тут он, отставив в сторону примус, выхватил из-за спины браунинг. Он мигом навел его на ближайшего к нему стоящего, но у того раньше, чем кот успел выстрелить, в руке полыхнуло огнем, и вместе с выстрелом из маузера кот шлепнулся вниз головой с | 'You lose!' bawled the cat. 'Hurrah!' and here, setting the primus aside, he snatched a Browning from behind his back. In a trice he aimed it at the man standing closest, but before the cat had time to shoot, fire blazed in the man's hand, and at the blast of the Mauser the cat plopped head first from the mantelpiece on |
| каминной полки на пол, уронив браунинг и бросив примус. | to the floor, dropping the Browning and letting go of the primus. |
| - Все кончено, - слабым голосом сказал кот и томно раскинулся в кровавой луже, -отойдите от меня на секунду, дайте мне попрощаться с землей. О мой друг Азазелло! - простонал кот, истекая кровью,- где ты? - кот завел угасающие глаза по направлению к двери в столовую, - ты не пришел ко мне на помощь в момент неравного боя. Ты покинул бедного Бегемота, променяв его на стакан - правда, очень хорошего - коньяку! Ну что же, пусть моя смерть ляжет на твою совесть, а я завещаю тебе мой браунинг... | 'It's all over,' the cat said in a weak voice, sprawled languidly in a pool of blood, 'step back from me for a second, let me say farewell to the earth. Oh, my friend Azazello,' moaned the cat, bleeding profusely, 'where are you?' The cat rolled his fading eyes in the direction of the dining-room door. 'YOU did not come to my aid in the moment of unequal battle, you abandoned poor Behemoth, exchanging him for a glass of - admittedly very good - cognac! Well, so, let my death be on your conscience, and I bequeath you my Browning . . .' |
| - Сеть, сеть, сеть, - беспокойно зашептали вокруг кота. Но сеть, черт знает почему, зацепилась у кого-то в кармане и не полезла наружу. | ‘The net, the net, the net. ..' was anxiously whispered around the cat. But the net, devil knows why, got caught in someone's pocket and refused to come out. |
| - Единственно, что может спасти смертельно раненного кота, - проговорил кот, - это глоток бензина... - И, воспользовавшись замешательством, он приложился к круглому отверстию в примусе и напился бензину. Тотчас кровь из-под верхней левой лапы перестала струиться. Кот вскочил живой и бодрый, ухватив примус под мышку, сиганул с ним обратно на камин, а оттуда, раздирая обои, полез по стене и через секунды две оказался высоко над вошедшими, сидящим на металлическом карнизе. | ‘The only thing that can save a mortally wounded cat,' said the cat, 'is a swig of benzene.' And taking advantage of the confusion, he bent to the round opening in the primus and had a good drink of benzene. The blood at once stopped flowing from under his left front leg. The cat jumped up, alive and cheerful, seized the primus under his paw, shot back on to the mantelpiece with it, and from there, shredding the wallpaper, climbed the wall and some two seconds later was high above the visitors and sitting on a metal curtain rod. |
| Вмиг руки вцепились в гардину и сорвали ее вместе с карнизом, отчего солнце хлынуло в затененную комнату. Но ни жульнически выздоровевший кот, ни примус не упали вниз. Кот, не расставаясь с примусом, ухитрился махнуть по воздуху и вскочить на люстру, висящую в центре комнаты. | Hands instantly clutched the curtain and tore it off together with the rod, causing sunlight to flood the shaded room. But neither the fraudulently recovered cat nor the primus fell down. The cat, without parting with his primus, managed to shoot through the air and land on the chandelier hanging in the middle of the room. |
| - Стремянку! - крикнули снизу. | 'A stepladder!' came from below. |
| - Вызываю на дуэль! - проорал кот, пролетая над головами на качающейся люстре, и тут опять в лапах у него оказался браунинг, а примус он пристроил между ветвями люстры. Кот прицелился и, летая, как маятник, над головами пришедших, | 'I challenge you to a duel!' bawled the cat, sailing over their heads on the swinging chandelier, and the Browning was again in his paw, and the primus was lodged among the branches of the chandelier. The cat took aim and, flying like a pendulum over the heads of |
| открыл по ним стрельбу. Грохот потряс квартиру. На пол посыпались хрустальные осколки из люстры, треснуло звездами зеркало на камине, полетела штукатурная пыль, запрыгали по полу отработанные гильзы, полопались стекла в окнах, из простреленного примуса начало брызгать бензином. Теперь уж не могло идти речи о том, чтобы взять кота живым, и пришедшие метко и бешено стреляли ему в ответ из маузеров в голову, в живот, в грудь и в спину. Стрельба вызвала панику на асфальте во дворе. | the visitors, opened fire on them. The din shook the apartment. Crystal shivers poured down from the chandelier, the mantelpiece mirror was cracked into stars, plaster dust flew, spent cartridges bounced over the floor, window-panes shattered, benzene spouted from the bullet-pierced primus. Now there was no question of taking the cat alive, and the visitors fiercely and accurately returned his fire from the Mausers, aiming at his head, stomach, chest and back. The shooting caused panic on the asphalt courtyard. |
| Но длилась эта стрельба очень недолго и сама собою стала затихать. Дело в том, что ни коту, ни пришедшим она не причинила никакого вреда. Никто не оказался не только убит, но даже ранен; все, в том числе и кот, остались совершенно невредимыми. Кто-то из пришедших, чтобы это окончательно проверить, выпустил штук пять в голову окаянному животному, и кот бойко ответил целой обоймой. И то же самое - никакого впечатления ни на кого это не произвело. Кот покачивался в люстре, размахи которой все уменьшались, дуя зачем-то в дуло браунинга и плюя себе на лапу. | But this shooting did not last long and began to die down of itself. The thing was that it caused no harm either to the cat or to the visitors. Not only was no one killed, but no one was even wounded. Everyone, including the cat, remained totally unharmed. One of the visitors, to verify it definitively, sent some five bullets at the confounded animal's head, while the cat smartly responded with a full clip, but it was the same - no effect was produced on anybody. The cat swayed on the chandelier, which swung less and less, blowing into the muzzle of his Browning and spitting on his paw for some reason. |
| У стоящих внизу в молчании на лицах появилось выражение полного недоумения. Это был единственный, или один из единственных, случай, когда стрельба оказалась совершенно недействительной. Можно было, конечно, допустить, что браунинг кота - какой-нибудь игрушечный, но о маузерах пришедших этого уж никак нельзя было сказать. Первая же рана кота, в чем уж, ясно, не было ни малейшего сомнения, была не чем иным, как фокусом и свинским притворством, равно как и питье бензина. | The faces of those standing silently below acquired an expression of utter bewilderment. This was the only case, or one of the only cases, when shooting proved to be entirely inefficacious. One might allow, of course, that the cat's Browning was some sort of toy, but one could by no means say the same of the visitors' Mausers. The cat's very first wound -there obviously could not be the slightest doubt of it - was nothing but a trick and a swinish sham, as was the drinking of the benzene. |
| Сделали еще одну попытку добыть кота. Был брошен аркан, он зацепился за одну из свечей, люстра сорвалась. Удар ее потряс, казалось, весь корпус дома, но толку от этого не получилось. Присутствующих окатило осколками, а кот перелетел по воздуху и уселся высоко под потолком на | One more attempt was made to get hold of the cat. The lasso was thrown, it caught on one of the candles, the chandelier fell down. The crash seemed to shake the whole structure of the house, but it was no use. Those present were showered with splinters, and the cat flew through the air over them and settled high |
| верхней части золоченой рамы каминного зеркала. Он никуда не собирался удирать и даже, наоборот, сидя в сравнительной безопасности, завел еще одну речь. | under the ceiling on the upper part of the mantelpiece mirror's gilded frame. He had no intention of escaping anywhere, but, on the contrary, while sitting in relative safety, even started another speech: |
| - Я совершенно не понимаю, - говорил он сверху, - причин такого резкого обращения со мной... | 'I utterly fail to comprehend,' he held forth from on high, 'the reasons for such harsh treatment of me ...' |
| И тут эту речь в самом начале перебил неизвестно откуда послышавшийся тяжелый низкий голос: | And here at its very beginning this speech was interrupted by a heavy, low voice coming from no one knew where: |
| - Что происходит в квартире? Мне мешают заниматься. | ‘What's going on in the apartment? They prevent me from working...' |
| Другой, неприятный и, гнусавый голос отозвался: | Another voice, unpleasant and nasal, responded: |
| - Ну, конечно, Бегемот, черт его возьми! | 'Well, it's Behemoth, of course, devil take him!' |
| Третий, дребезжащий, голос сказал: | A third, rattling voice said: |
| - Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора. | 'Messire! It's Saturday, The sun is setting. Time to go.' |
| - Извините, не могу больше беседовать, -сказал кот с зеркала, - нам пора. - Он швырнул свой браунинг и выбил оба стекла в окне. Затем он плеснул вниз бензином, и этот бензин сам собою вспыхнул, выбросив волну пламени до самого потолка. | 'Excuse me, I can't talk any more,' the cat said from the mirror, 'time to go.' He hurled his Browning and knocked out both panes in the window. Then he splashed down some benzene, and this benzene caught fire by itself, throwing a wave of flame up to the very ceiling. |
| Загорелось как-то необыкновенно, быстро и сильно, как не бывает даже при бензине. Сейчас же задымились обои, загорелась сорванная гардина на полу и начали тлеть рамы в разбитых окнах. Кот спружинился, мяукнул, перемахнул с зеркала на подоконник и скрылся за ним вместе со своим примусом. Снаружи раздались выстрелы. | Things caught fire somehow unusually quickly and violently, as does not happen even with benzene. The wallpaper at once began to smoke, the torn-down curtain started burning on the floor, and the frames of the broken windows began to smoulder. The cat crouched, miaowed, shot from the mirror to the windowsill, and disappeared through it together with his primus. Shots rang out outside. |
| Человек, сидящий на железной противопожарной лестнице на уровне ювелиршиных окон, обстрелял кота, когда тот перелетал с подоконника на подоконник, направляясь к угловой водосточной трубе дома, построенного, как было сказано, покоем. По этой трубе кот взобрался на крышу. | A man sitting on the iron fire-escape at the level of the jeweller's wife's windows fired at the cat as he flew from one window-sill to another, making for the corner drainpipe of the house which, as has been said, was built in the form of a 'U'. By way of this pipe, the cat climbed up to the roof. |
| Там его, к сожалению, также безрезультатно обстреляла охрана, | There, unfortunately also without any result, he was shot at by the sentries guarding the |
| стерегущая дымовые трубы, и кот смылся в заходящем солнце, заливавшем город. | chimneys, and the cat cleared off into the setting sun that was flooding the city. |
| В квартире в это время вспыхнул паркет под ногами пришедших, и в огне, на том месте, где валялся с притворной раной кот, показался, все более густея, труп бывшего барона Майгеля с задранным кверху подбородком, со стеклянными глазами. Вытащить его уже не было возможности. | Just then in the apartment the parquet blazed up under the visitors' feet, and in that fire, on the same spot where the cat had sprawled with his sham wound, there appeared, growing more and more dense, the corpse of the former Baron Meigel with upthrust chin and glassy eyes. To get him out was no longer possible. |
| Прыгая по горящим шашкам паркета, хлопая ладонями по дымящимся плечам и груди, бывшие в гостиной отступали в кабинет и переднюю. Те, что были в столовой и спальне, выбежали через коридор. | Leaping over the burning squares of parquet, slapping themselves on their smoking chests and shoulders, those who were in the living room retreated to the study and front hall. Those who were in the dining room and bedroom ran out through the corridor. |
| Прибежали и те, что были в кухне, бросились в переднюю. Гостиная уже была полна огнем и дымом. Кто-то на ходу успел набрать телефонный номер пожарной части, коротко крикнуть в трубку: | Those in the kitchen also came running and rushed into the front hall. The living room was already filled with fire and smoke. Someone managed, in flight, to dial the number of the fire department and shout briefly into the receiver: |
| - Садовая, триста два-бис! | 'Sadovaya, three-oh-two-bis! .. .' |
| Больше задерживаться было нельзя. Пламя выхлестнуло в переднюю. Дышать стало трудно. | To stay longer was impossible. Flames gushed out into the front hall. Breathing became difficult. |
| Лишь только из разбитых окон заколдованной квартиры выбило первые струйки дыма, во дворе послышались отчаянные человеческие крики: | As soon as the first little spurts of smoke pushed through the broken windows of the enchanted apartment, desperate human cries arose in the courtyard: |
| - Пожар, пожар, горим! | 'Fire! Fire! We're burning!' |
| В разных квартирах дома люди стали кричать в телефоны: | In various apartments of the house, people began shouting into telephones: |
| - Садовая! Садовая, триста два-бис! | 'Sadovaya! Sadovaya, three-oh-two-bis!' |
| В то время, как на Садовой послышались пугающие сердце колокольные удары на быстро несущихся со всех частей города красных длинных машинах, мечущиеся во дворе люди видели, как вместе с дымом из окна пятого этажа вылетели три темных, как показалось, мужских силуэта и один силуэт обнаженной женщины. | Just then, as the heart-quailing bells were heard on Sadovaya, ringing from long red engines racing quickly from all parts of the city, the people rushing about the yard saw how, along with the smoke, there flew out of the fifth-storey window three dark, apparently male silhouettes and one silhouette of a naked woman. |
| Глава 28. Последние похождения | CHAPTER 28. The Last Adventures of |
| Коровьева и Бегемота | Koroviev and Behemoth |
| Были ли эти силуэты или они только померещились пораженным страхом жильцам злосчастного дома на Садовой, конечно, с точностью сказать нельзя. Если они были, куда они непосредственно отправились, также не знает никто. Где они разделились, мы также не можем сказать, но мы знаем, что примерно через четверть часа после начала пожара на Садовой, у зеркальных дверей торгсина на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме и с ним черный крупный кот. | Whether these silhouettes were there, or were only imagined by the fear-struck tenants of the ill-fated house on Sadovaya, is, of course, impossible to say precisely. If they were there, where they set out for is also known to no one. Nor can we say where they separated, but we do know that approximately a quarter of an hour after the fire started on Sadovaya, there appeared by the mirrored doors of a currency store' on the Smolensky market-place a long citizen in a checkered suit, and with him a big black cat. |
| Ловко извиваясь среди прохожих, гражданин открыл наружную дверь магазина. Но тут маленький, костлявый и крайне недоброжелательный швейцар преградил ему путь и раздраженно сказал: | Deftly slithering between the passers-by,- the citizen opened the outer door of the shop. But here a small, bony and extremely ill-disposed doorman barred his way and said irritably: |
| - С котами нельзя. | 'No cats allowed!' |
| - Я извиняюсь, - задребезжал длинный и приложил узловатую руку к уху, как тугоухий, - с котами, вы говорите? А где же вы видите кота? | 'I beg your pardon,' rattled the long one, putting his gnarled hand to his ear as if he were hard of hearing, 'no cats, you say? And where do you see any cats?' |
| Швейцар выпучил глаза, и было отчего: никакого кота у ног гражданина уже не оказалось, а из-за плеча его вместо этого уже высовывался и порывался в магазин толстяк в рваной кепке, действительно, немного смахивающий рожей на кота. В руках у толстяка имелся примус. | The doorman goggled his eyes, and well he might: there was no cat at the citizen's feet now, but instead, from behind his shoulder, a fat fellow in a tattered cap, whose mug indeed somewhat resembled a cat's, stuck out, straining to get into the store. There was a primus in the fat fellow's hands. |
| Эта парочка посетителей почему-то не понравилась швейцару-мизантропу. | The misanthropic doorman for some reason disliked this pair of customers. |
| - У нас только на валюту, - прохрипел он, раздраженно глядя из-под лохматых, как бы молью изъеденных, сивых бровей. | 'We only accept currency,' he croaked, gazing vexedly from under his shaggy, as if moth-eaten, grizzled eyebrows. |
| - Дорогой мой, - задребезжал длинный, сверкая глазом из разбитого пенсне, - а откуда вам известно, что у меня ее нет? Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно. Перечтите еще раз хотя бы историю знаменитого калифа Гарун-аль-Рашида. Но в данном случае, откидывая эту историю временно в сторону, я хочу сказать вам, что | 'My dear man,' rattled the long one, flashing his eye through the broken pince-nez, 'how do you know I don't have any? Are you judging by my clothes? Never do so, my most precious custodian! You may make a mistake, and a big one at that. At least read the story of the famous caliph Harun al-Rashid[2] over again. But in the present case, casting that story aside temporarily, I want to tell you that I am going to make a complaint about you to the manager |
| я нажалуюсь на вас заведующему и порасскажу ему о вас таких вещей, что не пришлось бы вам покинуть ваш пост между сверкающими зеркальными дверями. | and tell him such tales about you that you may have to surrender your post between the shining mirrored doors.' |
| - У меня, может быть, полный примус валюты, - запальчиво встрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин. | 'Maybe I've got a whole primus full of currency,' the cat-like fat fellow, who was simply shoving his way into the store, vehemently butted into the conversation. |
| Сзади уже напирала и сердилась публика. С ненавистью и сомнением глядя на диковинную парочку, швейцар посторонился, и наши знакомые, Коровьев и Бегемот, очутились в магазине. | Behind them the public was already pushing and getting angry. Looking at the prodigious pair with hatred and suspicion, the doorman stepped aside, and our acquaintances, Koroviev and Behemoth, found themselves in the store. |
| Здесь они первым долгом осмотрелись, и затем звонким голосом, слышным решительно во всех углах, Коровьев объявил: | Here they first of all looked around, and then, in a ringing voice heard decidedly in every corner, Koroviev announced: |
| - Прекрасный магазин! Очень, очень хороший магазин! | 'A wonderful store! A very, very fine store!' |
| Публика от прилавков обернулась и почему-то с изумлением поглядела на говорившего, хотя хвалить магазин у того были все основания. | The public turned away from the counters and for some reason looked at the speaker in amazement, though he had all grounds for praising the store. |
| Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фрачные. В перспективу уходили целые штабеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую - в новой сверкающей лодочке, которой они и топали озабоченно в коврик. Где-то в глубине за углом пели и играли патефоны. | Hundreds of bolts of cotton in the richest assortment of colours could be seen in the pigeon-holes of the shelves. Next to them were piled calicoes, and chiffons, and flannels for suits. In receding perspective endless stacks of shoeboxes could be seen, and several citizenesses sat on little low chairs, one foot shod in an old, worn-out shoe, the other in a shiny new pump, which they stamped on the carpet with a preoccupied air. Somewhere in the depths, around a corner, gramophones sang and played music. |
| Но, минуя все эти прелести, Коровьев и Бегемот направились прямо к стыку гастрономического и кондитерского отделений. Здесь было очень просторно, гражданки в платочках и беретиках не напирали на прилавки, как в ситцевом отделении. | But, bypassing all these enchantments, Koroviev and Behemoth made straight for the junction of the grocery and confectionery departments. Here there was plenty of room, no citizenesses in scarves and little berets were pushing against the counters, as in the fabric department. |
| Низенький, совершенно квадратный человек, бритый до синевы, в роговых очках, в новенькой шляпе, не измятой и без подтеков на ленте, в сиреневом пальто и | A short, perfectly square man with blue shaven jowls, horn-rimmed glasses, a brand-new hat, not crumpled and with no sweat stains on the band, in a lilac coat and orange kid gloves, |
| лайковых рыжих перчатках, стоял у прилавка и что-то повелительно мычал. Продавец в чистом белом халате и синей шапочке обслуживал сиреневого клиента. Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный Левием Матвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру. | stood by the counter grunting something peremptorily. A sales clerk in a clean white smock and a blue hat was waiting on the lilac client. With the sharpest of knives, much like the knife stolen by Matthew Levi, he was removing from a weeping, plump pink salmon its snake-like, silvery skin. |
| - И это отделение великолепно, -торжественно признал Коровьев, - и иностранец симпатичный, - он благожелательно указал пальцем на сиреневую спину. | 'This department is splendid, too,' Koroviev solemnly acknowledged, 'and the foreigner is a likeable fellow,' he benevolently pointed his finger at the lilac back. |
| - Нет, Фагот, нет, - задумчиво ответил Бегемот, - ты, дружочек, ошибаешься. В лице сиреневого джентльмена чего-то не хватает, по-моему. | 'No, Fagott, no,' Behemoth replied pensively, 'you're mistaken, my friend: the lilac gentleman's face lacks something, in my opinion.' |
| Сиреневая спина вздрогнула, но, вероятно, случайно, ибо не мог же иностранец понять то, что говорили по-русски Коровьев и его спутник. | The lilac back twitched, but probably by chance, for the foreigner was surely unable to understand what Koroviev and his companion were saying in Russian. |
| - Кароши? - строго спрашивал сиреневый покупатель. | 'Is good?' the lilac purchaser asked sternly. |
| - Мировая, - отвечал продавец, кокетливо ковыряя острием ножа под шкурой. | ‘Top-notch!' replied the sales clerk, cockily slipping the edge of the knife under the skin. |
| - Кароши люблю, плохой - нет, - сурово говорил иностранец. | 'Good I like, bad I don't,' the foreigner said sternly. |
| - Как же! - восторженно отвечал продавец. | 'Right you are!' the sales clerk rapturously replied. |
| Тут наши знакомые отошли от иностранца с его лососиной к краю кондитерского прилавка. | Here our acquaintances walked away from the foreigner and his salmon to the end of the confectionery counter. |
| - Жарко сегодня, - обратился Коровьев к молоденькой, краснощекой продавщице и не получил от нее никакого ответа на это. -Почем мандарины? - осведомился тогда у нее Коровьев. | 'It's hot today,' Koroviev addressed a young, red-cheeked salesgirl and received no reply to his words. 'How much are the mandarins?' Koroviev then inquired of her. |
| - Тридцать копеек кило, - ответила продавщица. | 'Fifteen kopecks a pound,' replied the salesgirl. |
| - Все кусается, - вздохнув, заметил Коровьев, - эх, эх... - Он немного еще подумал и пригласил своего спутника: -Кушай, Бегемот. | 'Everything's so pricey,' Koroviev observed with a sigh, 'hm ... hm . . .' He thought a little longer and then invited his companion: 'Eat up. Behemoth.' |
| Толстяк взял свой примус под мышку, овладел верхним мандарином в пирамиде и, тут же со шкурой сожравши его, принялся за второй. | The fat fellow put his primus under his arm, laid hold of the top mandarin on the pyramid, straight away gobbled it up skin and all, and began on a second. |
| Продавщицу обуял смертельный ужас. | The salesgirl was overcome with mortal terror. |
| - Вы с ума сошли! - вскричала она, теряя свой румянец, - чек подавайте! Чек! - и она уронила конфетные щипцы. | 'You're out of your mind!' she shouted, losing her colour. 'Give me the receipt! The receipt!' and she dropped the confectionery tongs. |
| - Душенька, милочка, красавица, - засипел Коровьев, переваливаясь через прилавок и подмигивая продавщице, - не при валюте мы сегодня... ну что ты поделаешь! Но, клянусь вам, в следующий же раз, и уж никак не позже понедельника, отдадим все чистоганом. Мы здесь недалеко, на Садовой, где пожар. | 'My darling, my dearest, my beauty,' Koroviev rasped, leaning over the counter and winking at the salesgirl, 'we're out of currency today . . . what can we do? But I swear to you, by next time, and no later than Monday, we'll pay it all in pure cash! We're from near by, on Sadovaya, where they're having the fire . . .' |
| Бегемот, проглотив третий мандарин, сунул лапу в хитрое сооружение из шоколадных плиток, выдернул одну нижнюю, отчего, конечно, все рухнуло, и проглотил ее вместе с золотой оберткой. | Behemoth, after swallowing a third mandarin, put his paw into a clever construction of chocolate bars, pulled out the bottom one, which of course made the whole thing collapse, and swallowed it together with its gold wrapper. |
| Продавцы за рыбным прилавком как окаменели со своими ножами в руках, сиреневый иностранец повернулся к грабителям, и тут же обнаружилось, что Бегемот не прав: у сиреневого не не хватало чего-то в лице, а, наоборот, скорее было лишнее - висящие щеки и бегающие глаза. | The sales clerks behind the fish counter stood as if petrified, their knives in their hands, the lilac foreigner swung around to the robbers, and here it turned out that Behemoth was mistaken: there was nothing lacking in the lilac one's face, but, on the contrary, rather some superfluity of hanging jowls and furtive eyes. |
| Совершенно пожелтев, продавщица тоскливо прокричала на весь магазин: | Turning completely yellow, the salesgirl anxiously cried for the whole store to hear: |
| - Палосич! Палосич! | 'Palosich![3] Palosich!' |
| Публика из ситцевого отделения повалила на этот крик, а Бегемот отошел от кондитерских соблазнов и запустил лапу в бочку с надписью: "Сельдь керченская отборная", вытащил парочку селедок и проглотил их, выплюнув хвосты. | The public from the fabric department came thronging at this cry, while Behemoth, stepping away from the confectionery temptations, thrust his paw into a barrel labelled 'Choice Kerch Herring',[4] pulled out a couple of herring, and swallowed them, spitting out the tails. |
| - Палосич! - повторился отчаянный крик за прилавком кондитерского, а за рыбным прилавком гаркнул продавец в эспаньолке: | 'Palosich!' the desperate cry came again from behind the confectionery counter, and from behind the fish counter a sales clerk with a goatee barked: |
| - Ты что же это делаешь, гад?! | 'What's this you're up to, vermin?' |
| Павел Иосифович уже спешил к месту действия. Это был представительный | Pavel Yosifovich was already hastening to the scene of the action. He was an imposing man in a |
| мужчина в белом чистом халате, как хирург, и с карандашом, торчащим из кармана. Павел Иосифович, видимо, был опытным человеком. Увидев во рту у Бегемота хвост третьей селедки, он вмиг оценил положение, все решительно понял и, не вступая ни в какие пререкания с нахалами, махнул вдаль рукой, скомандовав: | clean white smock, like a surgeon, with a pencil sticking out of the pocket. Pavel Yosifovich was obviously an experienced man. Seeing the tail of the third herring in Behemoth's mouth, he instantly assessed the situation, understood decidedly everything, and, without getting into any arguments with the insolent louts, waved his arm into the distance, commanding: |
| - Свисти! | 'Whistle!' |
| На угол Смоленского из зеркальных дверей вылетел швейцар и залился зловещим свистом. Публика стала окружать негодяев, и тогда в дело вступил Коровьев. | The doorman flew from the mirrored door out to the corner of the Smolensky market-place and dissolved in a sinister whistling. The public began to surround the blackguards, and then Koroviev stepped into the affair. |
| - Граждане! - вибрирующим тонким голосом прокричал он, - что же это делается? Ась? Позвольте вас об этом спросить! Бедный человек, - Коровьев подпустил дрожи в свой голос и указал на Бегемота, немедленно скроившего плаксивую физиономию, - бедный человек целый день починяет примуса; он проголодался... а откуда же ему взять валюту? | 'Citizens!' he called out in a high, vibrating voice, 'what's going on here? Eh? Allow me to ask you that! The poor man' - Koroviev let some tremor into his voice and pointed to Behemoth, who immediately concocted a woeful physiognomy - 'the poor man spends all day reparating primuses. He got hungry . . . and where's he going to get currency?' |
| Павел Иосифович, обычно сдержанный и спокойный, крикнул на это сурово: | To this Pavel Yosifovich, usually restrained and calm, shouted sternly: |
| - Ты это брось! - и махнул вдаль уже нетерпеливо. Тогда трели у дверей загремели повеселее. | 'You just stop that!' and waved into the distance, impatiently now. Then the trills by the door resounded more merrily. |
| Но Коровьев, не смущаясь выступлением Павла Иосифовича, продолжал: | But Koroviev, unabashed by Pavel Yosifovich's pronouncement, went on: |
| - Откуда? - задаю я всем вопрос! Он истомлен голодом и жаждой! Ему жарко. Ну, взял на пробу горемыка мандарин. И вся-то цена этому мандарину три копейки. И вот они уж свистят, как соловьи весной в лесу, тревожат милицию, отрывают ее от дела. А ему можно? А? - и тут Коровьев указал на сиреневого толстяка, отчего у того на лице выразилась сильнейшая тревога, - кто он такой? А? Откуда он приехал? Зачем? Скучали мы, что ли, без него? Приглашали мы его, что ли? Конечно,- саркастически кривя рот, во весь голос орал бывший регент, - он, видите ли, в | 'Where? - I ask you all this question! He's languishing with hunger and thirst, he's hot. So the hapless fellow took and sampled a mandarin. And the total worth of that mandarin is three kopecks. And here they go whistling like spring nightingales in the woods, bothering the police, tearing them away from their business. But he's allowed, eh?' and here Koroviev pointed to the lilac fat man, which caused the strongest alarm to appear on his face. 'Who is he? Eh? Where did he come from? And why? Couldn't we do without him? Did we invite him, or what? Of course,' the exchoirmaster bawled at the top of his lungs, |
| парадном сиреневом костюме, от лососины весь распух, он весь набит валютой, а нашему-то, нашему-то?! Горько мне! Горько! Горько! - завыл Коровьев, как шафер на старинной свадьбе. | twisting his mouth sarcastically, 'just look at him, in his smart lilac suit, all swollen with salmon, all stuffed with currency - and us, what about the likes of us?! . . . I'm bitter! Bitter, bitter!'[5] Koroviev wailed, like the best man at an old-fashioned wedding. |
| Вся эта глупейшая, бестактная и, вероятно, политически вредная речь заставила гневно содрогаться Павла Иосифовича, но, как это ни странно, по глазам столпившейся публики видно было, что в очень многих людях она вызвала сочувствие! А когда Бегемот, приложив грязный продранный рукав к глазу, воскликнул трагически: | This whole stupid, tactless, and probably politically harmful speech made Pavel Yosifovich shake with wrath, but, strange as it may seem, one could see by the eyes of the crowding public mat it provoked sympathy in a great many people. And when Behemom, putting a torn, dirty sleeve to his eyes, exclaimed tragically: |
| - Спасибо, верный друг, заступился за пострадавшего! - произошло чудо. Приличнейший тихий старичок, одетый бедно, но чистенько, старичок, покупавший три миндальных пирожных в кондитерском отделении, вдруг преобразился. Глаза его сверкнули боевым огнем, он побагровел, швырнул кулечек с пирожными на пол и крикнул: | 'Thank you, my faithful friend, you stood up for the sufferer!' - a miracle occurred. A most decent, quiet little old man, poorly but cleanly dressed, a little old man buying three macaroons in the confectionery department, was suddenly transformed. His eyes flashed with bellicose fire, he turned purple, hurled the little bag of macaroons on the floor, and shouted |
| - Правда! - детским тонким голосом. | 'True!' in a child's high voice. |
| Затем он выхватил поднос, сбросив с него остатки погубленной Бегемотом шоколадной эйфелевой башни, взмахнул им, левой рукой сорвал с иностранца шляпу, а правой с размаху ударил подносом плашмя иностранца по плешивой голове. Прокатился такой звук, какой бывает, когда с грузовика сбрасывают на землю листовое железо. Толстяк, белея, повалился навзничь и сел в кадку с керченской сельдью, выбив из нее фонтан селедочного рассола. Тут же стряслось и второе чудо. Сиреневый, провалившись в кадку, на чистом русском языке, без признаков какого-либо акцента, вскричал: | Then he snatched up a tray, throwing from it the remains of the chocolate Eiffel Tower demolished by Behemoth, brandished it, tore the foreigner's hat off with his left hand, and with his right swung and struck the foreigner flat on his bald head with the tray. There was a roll as of the noise one hears when sheets of metal are thrown down from a truck. The fat man, turning white, fell backwards and sat in the barrel of Kerch herring, spouting a fountain of brine from it. Straight away a second miracle occurred. The lilac one, having fallen into the barrel, shouted in pure Russian, with no trace of any accent: |
| - Убивают! Милицию! Меня бандиты убивают! - очевидно, вследствие потрясения, внезапно овладев до тех пор неизвестным ему языком. | 'Murder! Police! The bandits are murdering me!' evidently having mastered, owing to the shock, dlis language hitherto unknown to him. |
| Тогда прекратился свист швейцара, и в толпах взволнованных покупателей замелькали, приближаясь, два милицейских шлема. Но коварный Бегемот, как из шайки | Then the doorman's whistling ceased, and amid the crowds of agitated shoppers two military helmets could be glimpsed approaching. But the perfidious Behemoth doused the |
| в бане окатывают лавку, окатил из примуса кондитерский прилавок бензином, и он вспыхнул сам собой. Пламя ударило кверху и побежало вдоль прилавка, пожирая красивые бумажные ленты на корзинках с фруктами. Продавщицы с визгом кинулись бежать из-за прилавка, и лишь только они выскочили из-за него, вспыхнули полотняные шторы на окнах и на полу загорелся бензин. | confectionery counter with benzene from his primus, as one douses a bench in a bathhouse with a tub of water, and it blazed up of itself. The flame spurted upwards and ran along the counter, devouring the beautiful paper ribbons on the fruit baskets. The salesgirls dashed shrieking from behind the counters, and as soon as they came from behind them, the linen curtains on the windows blazed up and the benzene on the floor ignited. |
| Публика, сразу подняв отчаянный крик, шарахнулась из кондитерского назад, смяв более ненужного Павла Иосифовича, а из-за рыбного гуськом со своими отточенными ножами рысью побежали к дверям черного хода продавцы. | The public, at once raising a desperate cry, shrank back from the confectionery department, running down the no longer needed Pavel Yosifovich, and from behind the fish counter the sales clerks with their whetted knives trotted in single file towards the door of the rear exit. |
| Сиреневый гражданин, выдравшись из кадки, весь в селедочной жиже, перевалился через семгу на прилавке и последовал за ними. Зазвенели и посыпались стекла в выходных зеркальных дверях, выдавленные спасающимися людьми, а оба негодяя - и Коровьев, и обжора Бегемот - куда-то девались, а куда - нельзя было понять. Потом уж очевидцы, присутствующие при начале пожара в торгсине на Смоленском, рассказывали, что будто бы оба хулигана взлетели вверх под потолок и там будто бы лопнули оба, как воздушные детские шары. Это, конечно, сомнительно, чтобы дело было именно так, но чего не знаем, того не знаем. | The lilac citizen, having extracted himself from the barrel, thoroughly drenched with herring juice, heaved himself over the salmon on the counter and followed after them. The glass of the mirrored front doors clattered and spilled down, pushed out by fleeing people, while the two blackguards, Koroviev and the glutton Behemoth, got lost somewhere, but where - it was impossible to grasp. Only afterwards did eyewitnesses who had been present at the starting of the fire in the currency store in Smolensky market-place tell how the two hooligans supposedly flew up to the ceiling and there popped like children's balloons. It is doubtful, of course, that things happened that way, but what we don't know, we don't know. |
| Но знаем, что ровно через минуту после происшествия на Смоленском и Бегемот и Коровьев уже оказались на тротуаре бульвара, как раз напротив дома Грибоедовской тетки. Коровьев остановился у решетки и заговорил: | But we do know that exactly one minute after the happening in Smolensky market-place. Behemoth and Koroviev both turned up on the sidewalk of the boulevard just by the house of Griboedov's aunt. Koroviev stood by the fence and spoke: |
| - Ба! Да ведь это писательский дом. Знаешь, Бегемот, я очень много хорошего и лестного слышал про этот дом. Обрати внимание, мой друг, на этот дом! Приятно думать о том, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов. | 'Hah! This is the writers' house! You know. Behemoth, I've heard many good and flattering things about this house. Pay attention to this house, my friend. It's pleasant to think how under this roof no end of talents are being sheltered and nurtured.' |
| - Как ананасы в оранжереях, - сказал | 'Like pineapples in a greenhouse,' said |
| Бегемот и, чтобы получше полюбоваться на кремовый дом с колоннами, влез на бетонное основание чугунной решетки. | Behemoth and, the better to admire the cream-coloured building with columns, he climbed the concrete footing of the cast-iron fence. |
| - Совершенно верно, - согласился со своим неразлучным спутником Коровьев, - и сладкая жуть подкатывает к сердцу, когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будующий автор "Дон Кихота", или "Фауста", или, черт меня побери, "Мертвых душ"! А? | 'Perfectly correct,' Koroviev agreed with his inseparable companion, 'and a sweet awe creeps into one's heart at the thought that in this house there is now ripening the future author of a Don Quixote or a Faust, or, devil take me, a Dead Souls. Eh?' |
| - Страшно подумать, - подтвердил Бегемот. | 'Frightful to think of,' agreed Behemoth. |
| - Да, - продолжал Коровьев, -удивительных вещей можно ожидать в парниках этого дома, объединившего под своею кровлей несколько тысяч подвижников, решивших отдать беззаветно свою жизнь на служение Мельпомене, Полигимнии и Талии. Ты представляешь себе, какой поднимется шум, когда кто-нибудь из них для начала преподнесет читающей публике "Ревизора" или, на самый худой конец, "Евгения Онегина"! | 'Yes,' Koroviev went on, 'one can expect astonishing things from the hotbeds of this house, which has united under its roof several thousand zealots resolved to devote their lives to the service of Melpomene, Polyhymnia and Thalia.[7] You can imagine the noise that will arise when one of them, for starters, offers the reading public The Inspector General or, if worse comes to worst, Evgeny Onegin.'[9] |
| - И очень просто, - опять-таки подтвердил Бегемот. | 'Quite easily,' Behemoth again agreed. |
| - Да, - продолжал Коровьев и озабоченно поднял палец, - но! Но, говорю я и повторяю это - но! Если на эти нежные тепличные растения не нападет какой-нибудь микроорганизм, не подточит их в корне, если они не загниют! А это бывает с ананасами! Ой-ой-ой, как бывает! | 'Yes,' Koroviev went on, anxiously raising his finger, 'but! . .. But, I say, and I repeat this but... Only if these tender hothouse plants are not attacked by some micro-organism that gnaws at their roots so that they rot! And it does happen with pineapples! Oh, my, does it!' |
| - Кстати, - осведомился Бегемот, просовывая свою круглую голову через дыру в решетке, - что это они делают на веранде? | 'Incidentally,' inquired Behemoth, putting his round head through an opening in the fence, 'what are they doing on the veranda?' |
| - Обедают, - объяснил Коровьев, - добавлю к этому, дорогой мой, что здесь очень недурной и недорогой ресторан. А я, между тем, как и всякий турист перед дальнейшим путешествием, испытываю желание закусить и выпить большую ледяную кружку пива. | 'Having dinner,' explained Koroviev, 'and to that I will add, my dear, that the restaurant here is inexpensive and not bad at all. And, by the way, like any tourist before continuing his trip, I feel a desire to have a bite and drink a big, ice-cold mug of beer.' |
| - И я тоже, - ответил Бегемот, и оба негодяя зашагали по асфальтовой дорожке под липами прямо к веранде не чуявшего беды ресторана. | 'Me, too,' replied Behemoth, and the two blackguards marched down the asphalt path under the lindens straight to the veranda of the unsuspecting restaurant. |
| Бледная и скучающая гражданка в белых носочках и белом же беретике с хвостиком сидела на венском стуле у входа на веранду с угла, там, где в зелени трельяжа было устроено входное отверстие. Перед нею на простом кухонном столе лежала толстая конторского типа книга, в которую гражданка, неизвестно для каких причин, записывала входящих в ресторан. Этой именно гражданкой и были остановлены Коровьев и Бегемот. | A pale and bored citizeness in white socks and a white beret with a nib sat on a Viennese chair at the corner entrance to the veranda, where amid the greenery of the trellis an opening for the entrance had been made. In front of her on a simple kitchen table lay a fat book of the ledger variety, in which the citizeness, for unknown reasons, wrote down all those who entered the restaurant. It was precisely this citizeness who stopped Koroviev and Behemoth. |
| - Ваши удостоверения? - она с удивлением глядела на пенсне Коровьева, а также и на примус Бегемота, и на разорванный Бегемотов локоть. | 'Your identification cards?' She was gazing in amazement at Koroviev's pince-nez, and also at Behemoth's primus and Behemoth's torn elbow. |
| - Приношу вам тысячу извинений, какие удостоверения? - спросил Коровьев, удивляясь. | 'A thousand pardons, but what identification cards?' asked Koroviev in surprise. |
| - Вы - писатели? - в свою очередь, спросила гражданка. | 'You're writers?' the citizeness asked in her turn. |
| - Безусловно, - с достоинством ответил Коровьев. | 'Unquestionably,' Koroviev answered with dignity. |
| - Ваши удостоверения? - повторила гражданка. | ‘Your identification cards?' the citizeness repeated. |
| - Прелесть моя... - начал нежно Коровьев. | 'My sweetie .. .' Koroviev began tenderly. |
| - Я не прелесть, - перебила его гражданка. | 'I'm no sweetie,' interrupted the citizeness. |
| - О, как это жалко, - разочарованно сказал Коровьев и продолжал: - Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не быть ею. Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский - писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? -обратился Коровьев к Бегемоту. | 'More's the pity,' Koroviev said disappointedly and went on; 'Well, so, if you don't want to be a sweetie, which would be quite pleasant, you don't have to be. So, then, to convince yourself that Dostoevsky was a writer, do you have to ask for his identification card? Just take any five pages from any one of his novels and you'll be convinced, without any identification card, that you're dealing with a writer. And I don't think he even had any identification card! What do you think? ' Koroviev turned to Behemoth. |
| - Пари держу, что не было, - ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу. | 'I'll bet he didn't,' replied Behemoth, setting the primus down on the table beside the ledger and wiping the sweat from his sooty forehead with his hand. |
| - Вы - не Достоевский, - сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым. | 'You're not Dostoevsky,' said the citizeness, who was getting muddled by Koroviev. |
| - Ну, почем знать, почем знать, - ответил тот. | 'Well, who knows, who knows,' he replied. |
| - Достоевский умер, - сказала гражданка, но как-то не очень уверенно. | 'Dostoevsky's dead,' said the citizeness, but somehow not very confidently. |
| - Протестую, - горячо воскликнул Бегемот.- Достоевский бессмертен! | 'I protest!' Behemoth exclaimed hotly. 'Dostoevsky is immortal!' |
| - Ваши удостоверения, граждане, - сказала гражданка. | 'Your identification cards, citizens,' said the citizeness. |
| - Помилуйте, это, в конце концов, смешно,- не сдавался Коровьев, - вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почем вы знаете, какие замыслы роятся у меня в голове? Или в этой голове? - и он указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку, как бы для того, чтобы гражданка могла получше осмотреть ее. | 'Good gracious, this is getting to be ridiculous!' Koroviev would not give in. 'A writer is defined not by any identity card, but by what he writes. How do you know what plots are swarming in my head? Or in this head?' and he pointed at Behemoth's head, from which the latter at once removed the cap, as if to let the citizeness examine it better. |
| - Пропустите, граждане, - уже нервничая, сказала она. | 'Step aside, citizens,' she said, nervously now. |
| Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили какого-то писателя в сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которой широко лежал на воротнике пиджака, и с газетой под мышкой. Писатель приветливо кивнул гражданке, на ходу поставил в подставленной ему книге какую-то закорючку и проследовал на веранду. | Koroviev and Behemoth stepped aside and let pass some writer in a grey suit with a tie-less, summer white shirt, the collar of which lay wide open on the lapels of his jacket, and with a newspaper under his arm. The writer nodded affably to the citizeness, in passing put some nourish in the proffered ledger, and proceeded to the veranda. |
| - Увы, не нам, не нам, - грустно заговорил Коровьев, - а ему достанется эта ледяная кружка пива, о которой мы, бедные скитальцы, так мечтали с тобой, положение наше печально и затруднительно, и я не знаю, как быть. | 'Alas, not to us, not to us,' Koroviev began sadly, 'but to him will go that ice-cold mug of beer, which you and I, poor wanderers, so dreamed of together. Our position is woeful and difficult, and I don't know what to do.' |
| Бегемот только горько развел руками и надел кепку на круглую голову, поросшую густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть. И в этот момент негромкий, но властный голос прозвучал над головой гражданки: | Behemoth only spread his arms bitterly and put his cap on his round head, covered with thick hair very much resembling a cat's fur. And at that moment a low but peremptory voice sounded over the head of the citizeness: |
| - Пропустите, Софья Павловна. | 'Let them pass, Sofya Pavlovna.'[10] |
| Гражданка с книгой изумилась; в зелени трельяжа возникла белая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Он приветливо глядел на двух сомнительных | The citizeness with the ledger was amazed. Amidst the greenery, of the trellis appeared the white tailcoated chest and wedge-shaped beard of the freebooter. He was looking affably at the |
| оборванцев и, даже более того, делал им пригласительные жесты. Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в ресторане, которым он заведовал, и Софья Павловна покорно спросила у Коровьева: | two dubious ragamuffins and, moreover, even making inviting gestures to them. Archibald Archibaldovich's authority was something seriously felt in the restaurant under his management, and Sofya Pavlovna obediently asked Koroviev: |
| - Как ваша фамилия? | 'What is your name?' |
| - Панаев, - вежливо ответил тот. Г ражданка записала эту фамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота. | 'Panaev,'" he answered courteously. The citizeness wrote this name down and raised a questioning glance to Behemoth. |
| - Скабичевский, - пропищал тот, почему-то указывая на свой примус. Софья Павловна записала и это и пододвинула книгу посетителям, чтобы они расписались в ней. Коровьев против Панаева написал "Скабичевский", а Бегемот против Скабичевского написал "Панаев". | 'Skabichevsky,'[12] the latter squeaked, for some reason pointing to his primus. Sofya Pavlovna wrote this down, too, and pushed the book towards the visitors for them to sign. Koroviev wrote 'Skabichevsky' next to the name 'Panaev', and Behemoth wrote 'Panaev' next to 'Skabichevsky'. |
| Арчибальд Арчибальдович, совершенно поражая Софью Павловну, обольстительно улыбаясь, повел гостей к лучшему столику в противоположном конце веранды, туда, где лежала самая густая тень, к столику, возле которого весело играло солнце в одном из прорезов трельяжной зелени. | Archibald Archibaldovich, to the utter amazement of Sofya Pavlovna, smiled seductively, and led the guests to the best table, at the opposite end of the veranda, where the deepest shade lay, a table next to which the sun played merrily through one of the gaps in the trellis greenery, |
| Софья же Павловна, моргая от изумления, долго изучала странные записи, сделанные неожиданными посетителями в книге. | while Sofya Pavlovna, blinking with amazement, studied for a long time the strange entry made in the book by the unexpected visitors. |
| Официантов Арчибальд Арчибальдович удивил не менее, чем Софью Павловну. Он лично отодвинул стул от столика, приглашая Коровьева сесть, | Archibald Archibaldovich surprised the waiters no less than he had Sofya Pavlovna. He personally drew a chair back from the table, inviting Koroviev to sit down, |
| мигнул одному, что-то шепнул другому, и два официанта засуетились возле новых гостей, из которых один свой примус поставил рядом со своим порыжевшим ботинком на пол. | winked to one, whispered something to the other, and the two waiters began bustling around the new guests, one of whom set his primus down on the floor next to his scuffed shoe. |
| Немедленно исчезла со стола старая скатерть в желтых пятнах, в воздухе, хрустя крахмалом, взметнулась белейшая, как бедуинский бурнус, другая, а Арчибальд Арчибальдович уже шептал тихо, но очень выразительно, склоняясь к самому уху Коровьева: | The old yellow-stained tablecloth immediately disappeared from the table, another shot up into the air, crackling with starch, white as a Bedouin's burnous, and Archibald Archibaldovich was already whispering softly but very significantly, bending right to Koroviev's ear: |
| - Чем буду потчевать? Балычок имею особенный... у архитекторского съезда | ‘What may I treat you to? I have a special little balyk here ... bagged at the architects' |
| оторвал... | congress .. .' |
| - Вы... э... дайте нам вообще закусочку... э...- благожелательно промычал Коровьев, раскидываясь на стуле. | 'Oh ... just give us a bite of something ... eh? ...' Koroviev mumbled good-naturedly, sprawling on the chair. |
| - Понимаю, - закрывая глаза, многозначительно ответил Арчибальд Арчибальдович. | 'I understand . . .' Archibald Archibaldovich replied meaningfully, closing his eyes. |
| Увидев, как обращается с весьма сомнительными посетителями шеф ресторана, официанты отбросили всякие сомнения и принялись за дело серьезно. Один уже подносил спичку Бегемоту, вынувшему из кармана окурок и всунувшему его в рот, другой подлетел, звеня зеленым стеклом и выставляя у приборов рюмки, лафитники и тонкостенные бокалы, из которых так хорошо пьется нарзан под тентом... нет, забегая вперед, скажем... пился нарзан под тентом незабвенной Грибоедовской веранды. | Seeing the way the chief of the restaurant treated the rather dubious visitors, the waiters laid aside their suspicions and got seriously down to business. One was already offering a match to Behemoth, who had taken a butt from his pocket and put it in his mouth, the other raced up clinking with green glass and at their places arranged goblets, tumblers, and those thin-walled glasses from which it is so nice to drink seltzer under the awning . . . no, skipping ahead, let us say: it used to be so nice to drink seltzer under the awning of the unforgettable Griboedov veranda. |
| - Филейчиком из рябчика могу угостить, -музыкально мурлыкал Арчибальд Арчибальдович. Гость в треснувшем пенсне полностью одобрял предложения командира брига и благосклонно глядел на него сквозь бесполезное стеклышко. | 'I might recommend a little fillet of hazel-grouse,' Archibald Archibaldovich murmured musically. The guest in the cracked pince-nez fully approved the commander of the brig's suggestions and gazed at him benevolently through the useless bit of glass. |
| Обедающий за соседним столиком беллетрист Петраков-Суховей с супругой, доедавшей свиной эскалоп, со свойственной всем писателям наблюдательностью заметил ухаживания Арчибальда Арчибальдовича и очень удивился. | The fiction writer Petrakov-Sukhovey, dining at the next table with his wife, who was finishing a pork chop, noticed with the keenness of observation proper to all writers the wooing of Archibald Archibaldovich, and was quite, quite surprised. |
| А супруга его, очень почтенная дама, просто даже приревновала пирата к Коровьеву и даже ложечкой постучала... -И что ж это, дескать, нас задерживают... пора и мороженое подавать! В чем дело? | And his wife, a very respectable lady, even simply became jealous of Koroviev over the pirate, and even rapped with her teaspoon, as if to say: why are we kept waiting? . . . It's time the ice cream was served. What's the matter? . . |
| Однако, послав Петраковой обольстительную улыбку, Арчибальд Арчибальдович направил к ней официанта, а сам не покинул своих дорогих гостей. Ах, умен был Арчибальд Арчибальдович! А уж наблюдателен, пожалуй, не менее, чем и сами писатели. Арчибальд Арчибальдович | However, after sending Mrs Petrakov a seductive smile, Archibald Archibaldovich dispatched a waiter to her, but did not leave his dear guests himself. Ah, how intelligent Archibald Archibaldovich was! And his powers of observation were perhaps no less keen than those of the writers themselves! |
| знал и о сеансе в Варьете, и о многих других происшествиях этих дней, слышал, но, в противоположность другим, мимо ушей не пропустил ни слова "клетчатый", ни слова "кот". Арчибальд Арчибальдович сразу догадался, кто его посетители. А догадавшись, натурально, ссориться с ними не стал. А вот Софья Павловна хороша! Ведь это надо же выдумать - преграждать этим двум путь на веранду! А впрочем, что с нее спрашивать. | Archibald Archibaldovich knew about the seance at the Variety, and about many other events of those days; he had heard, but, unlike the others, had not closed his ears to, the word 'checkered' and the word 'cat'. Archibald Archibaldovich guessed at once who his visitors were. And, having guessed, naturally did not start quarrelling with them. And that Sofya Pavlovna was a good one! To come up with such a thing - barring the way to the veranda for those two! Though what could you expect of her! . . . |
| Надменно тыча ложечкой в раскисающее сливочное мороженое, Петракова недовольными глазами глядела, как столик перед двумя одетыми какими-то шутами гороховыми как бы по волшебству обрастает яствами. До блеска вымытые салатные листья уже торчали из вазы со свежей икрой... миг, и появилось на специально пододвинутом отдельном столике запотевшее серебряное ведерко... | Haughtily poking her little spoon into the slushy ice cream, Mrs Petrakov, with displeased eyes, watched the table in front of the two motley buffoons become overgrown with dainties as if by magic. Shiny clean lettuce leaves were already sticking from a bowl of fresh caviar ... an instant later a sweating silver bucket appeared, brought especially on a separate little table . . . |
| Лишь убедившись в том, что все сделано по чести, лишь тогда, когда в руках официантов прилетела закрытая сковорода, в которой что-то ворчало, Арчибальд Арчибальдович позволил себе покинуть двух загадочных посетителей, да и то предварительно шепнув им: | Only when convinced that everything had been done impeccably, only when there came flying in the waiter's hands a covered pan with something gurgling in it, did Archibald Archibaldovich allow himself to leave the two mysterious visitors, and that after having first whispered to them: |
| - Извините! На минутку! Лично пригляжу за филейчиками. | 'Excuse me! One moment! I'll see to the fillets personally!' |
| Он отлетел от столика и скрылся во внутреннем ходе ресторана. Если бы какой-нибудь наблюдатель мог проследить дальнейшие действия Арчибальда Арчибальдовича, они, несомненно, показались бы ему несколько загадочными. | He flew away from the table and disappeared into an inner passage of the restaurant. If any observer had been able to follow the further actions of Archibald Archibaldovich, they would undoubtedly have seemed somewhat mysterious to him. |
| Шеф отправился вовсе не на кухню наблюдать за филейчиками, а в кладовую ресторана. Он открыл ее своим ключом, закрылся в ней, вынул из ларя со льдом осторожно, чтобы не запачкать манжет, два увесистых балыка, запаковал их в газетную бумагу, аккуратно перевязал веревочкой и отложил в сторону. | The chief did not go to the kitchen to supervise the fillets at all, but went to the restaurant pantry. He opened it with his own key, locked himself inside, took two hefty balyks from the icebox, carefully, so as not to soil his cuffs, wrapped them in newspaper, tied them neatly with string, and set them aside. |
| Затем в соседней комнате проверил, на месте ли его летнее пальто на шелковой | Then he made sure that his hat and silk-lined summer coat were in place in the next room, |
| подкладке и шляпа, и лишь после этого проследовал в кухню, где повар старательно разделывал обещанные гостям пиратом филейчики. | and only after that proceeded to the kitchen, where the chef was carefully boning the fillets the pirate had promised his visitors. |
| Нужно сказать, что странного и загадочного во всех действиях Арчибальда Арчибальдовича вовсе не было и странными такие действия мог бы счесть лишь наблюдатель поверхностный. Поступки Арчибальда Арчибальдовича совершенно логически вытекали из всего предыдущего. Знание последних событий, и главным образом - феноменальное чутье Арчибальда Арчибальдовича подсказывали шефу Грибоедовского ресторана, что обед его двух посетителей будет хотя и обилен и роскошен, но крайне непродолжителен. И чутье, никогда не обманывающее бывшего флибустьера, не подвело его и на сей раз. | It must be said that there was nothing strange or incomprehensible in any of Archibald Archibaldovich's actions, and that they could seem strange only to a superficial observer. Archibald Archibaldovich's behaviour was the perfectly logical result of all that had gone before. A knowledge of the latest events, and above all Archibald Archibaldovich's phenomenal intuition, told the chief of the Griboedov restaurant that his two visitors' dinner, while abundant and sumptuous, would be of extremely short duration. And his intuition, which had never yet deceived the former freebooter, did not let him down this time either. |
| В то время как Коровьев и Бегемот чокались второй рюмкой прекрасной холодной московской двойной очистки водки, появился на веранде потный и взволнованный хроникер Боба Кандалупский, известный в Москве своим поразительным всеведением, и сейчас же подсел к Петраковым. Положив свой разбухший портфель на столик, Боба немедленно всунул свои губы в ухо Петракову и зашептал в него какие-то очень соблазнительные вещи. Мадам Петракова, изнывая от любопытства, и свое ухо подставила к пухлым масленым губам Бобы, а тот, изредка воровски оглядываясь, все шептал и шептал, и можно было расслышать отдельные слова, вроде таких: | Just as Koroviev and Behemoth were clinking their second glasses of wonderful, cold, double-distilled Moskovskaya vodka, the sweaty and excited chronicler Boba Kandalupsky, famous in Moscow for his astounding omniscience, appeared on the veranda and at once sat down with the Petrakovs. Placing his bulging briefcase on the table, Boba immediately put his lips to Petrakov's ear and whispered some very tempting things into it. Madame Petrakov, burning with curiosity, also put her ear to Boba's plump, greasy lips. And he, with an occasional furtive look around, went on whispering and whispering, and one could make out separate words, such as: |
| - Клянусь вам честью! На Садовой, на Садовой, - Боба еще больше снизил голос, -не берут пули. Пули... пули... бензин, пожар... пули... | 'I swear to you! On Sadovaya, on Sadovaya!. . .' Boba lowered his voice still more, 'bullets have no effect! ... bullets . . . bullets ... benzene . . . fire . .. bullets .. .' |
| - Вот этих бы врунов, которые распространяют гадкие слухи, - в негодовании несколько громче, чем хотел бы Боба, загудела контральтовым голосом мадам Петракова, - вот их бы следовало разъяснить! Ну, ничего, так и будет, их приведут в порядок! Какие вредные враки! | 'It's the liars that spread these vile rumours,' Madame Petrakov boomed in a contralto voice, somewhat louder in her indignation than Boba would have liked, 'they're the ones who ought to be explained! Well, never mind, that's how it will be, they'll be called to order! Such pernicious lies!' |
| - Какие же враки, Антонида Порфирьевна!- воскликнул огорченный неверием супруги писателя Боба и опять засвистел: - Говорю вам, пули не берут... | 'Why lies, Antonida Porfirievna!' exclaimed Boba, upset by the disbelief of the writer's wife, and again began spinning: 'I tell you, bullets have no effect! ... |
| А теперь пожар... Они по воздуху... по воздуху, - Боба шипел, не подозревая того, что те, о ком он рассказывает, сидят рядом с ним, наслаждаясь его свистом. | And then the fire . .. they went up in the air ...in the air!' Boba went on hissing, not suspecting that those he was talking about were sitting next to him, delighting in his yarn. |
| Впрочем, это наслаждение скоро прекратилось. Из внутреннего хода ресторана на веранду стремительно вышли трое мужчин с туго перетянутыми ремнями талиями, в крагах и с револьверами в руках. Передний крикнул звонко и страшно: | However, this delight soon ceased: from an inner passage of the restaurant three men, their waists drawn in tightly by belts, wearing leggings and holding revolvers in their hands, strode precipitously on to the veranda. The one in front cried ringingly and terribly: |
| - Ни с места! - и тотчас все трое открыли стрельбу на веранде, целясь в голову Коровьеву и Бегемоту. Оба обстреливаемые сейчас же растаяли в воздухе, а из примуса ударил столб огня прямо в тент. Как бы зияющая пасть с черными краями появилась в тенте и стала расползаться во все стороны. | 'Don't move!' And at once all three opened fire on the veranda, aiming at the heads of Koroviev and Behemoth. The two objects of the shooting instantly melted into air, and a pillar of fire spurted from the primus directly on to the tent roof. It was as if a gaping maw with black edges appeared in the tent and began spreading in all directions. |
| Огонь, проскочив сквозь нее, поднялся до самой крыши Грибоедовского дома. Лежащие на окне второго этажа папки с бумагами в комнате редакции вдруг вспыхнули, а за ними схватило штору, и тут огонь, гудя, как будто кто-то его раздувал, столбами пошел внутрь теткиного дома. | The fire leaping through it rose up to the roof of Griboedov House. Folders full of papers lying on the window-sill of the editorial office on the second floor suddenly blazed up, followed by the curtains, and now the fire, howling as if someone were blowing on it, went on in pillars to the interior of the aunt's house. |
| Через несколько секунд по асфальтовым дорожкам, ведущим к чугунной решетке бульвара, откуда в среду вечером пришел не понятый никем первый вестник несчастья Иванушка, теперь бежали недообедавшие писатели, официанты, Софья Павловна, Боба, Петракова, Петраков. | A few seconds later, down the asphalt paths leading to the cast-iron fence on the boulevard, whence Ivanushka, the first herald of the disaster, understood by no one, had come on Wednesday evening, various writers, Sofya Pavlovna, Boba, Petrakov's wife and Petrakov, now went running, leaving their dinners unfinished. |
| Заблаговременно вышедший через боковой ход, никуда не убегая и никуда не спеша, как капитан, который обязан покинуть горящий бриг последним, стоял спокойный Арчибальд Арчибальдович в летнем пальто на шелковой подкладке, с двумя балыковыми бревнами под мышкой. | Having stepped out through a side entrance beforehand, not fleeing or hurrying anywhere, like a captain who must be the last to leave his burning brig, Archibald Archibaldovich stood calmly in his summer coat with silk lining, the two balyk logs under his arm. |
| Глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена | CHAPTER 29. The Fate of the Master and Margarita is Decided |
| На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев. | At sunset, high over the city, on the stone terrace of one of the most beautiful houses in Moscow, a house built about a hundred and fifty years ago, there were two: Woland and Azazello. They could not be seen from the street below, because they were hidden from unwanted eyes by a balustrade with plaster vases and plaster flowers. But they could see the city almost to its very edges. |
| Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою сутану. Его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны. Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу под себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских домов и маленьких, обреченных на слом лачуг. | Woland was sitting on a folding stool, dressed in his black soutane. His long and broad sword was stuck vertically into a crack between two flags of the terrace so as to make a sundial. The shadow of the sword lengthened slowly and steadily, creeping towards the black shoes on Satan's feet. Resting his sharp chin on his fist, hunched on the stool with one leg drawn under him, Woland stared fixedly' at the endless collection of palaces, gigantic buildings and little hovels destined to be pulled down. |
| Азазелло, расставшись со своим современным нарядом, то есть пиджаком, котелком, лакированными туфлями, одетый, как и Воланд, в черное, неподвижно стоял невдалеке от своего повелителя, так же как и он не спуская глаз с города. | Azazello, having parted with his modern attire - that is, jacket, bowler hat and patent-leather shoes - and dressed, like Woland, in black, stood motionless not far from his sovereign, like him with his eyes fixed on the city. |
| Воланд заговорил: | Woland began to speak: |
| - Какой интересный город, не правда ли? | 'Such an interesting city, is it not?' |
| Азазелло шевельнулся и ответил почтительно: | Azazello stirred and replied respectfully: |
| - Мессир, мне больше нравится Рим! | 'I like Rome better, Messire.' |
| - Да, это дело вкуса, - ответил Воланд. | 'Yes, it's a matter of taste,' replied Woland. |
| Через некоторое время опять раздался его голос: | After a while, his voice resounded again: |
| - А отчего этот дым там, на бульваре? | 'And what is that smoke there on the boulevard?' |
| - Это горит Грибоедов, - ответил Азазелло. | That is Griboedov's burning,' replied Azazello. |
| - Надо полагать, что это неразлучная | 'It must be supposed that that inseparable pair, |
| парочка, Коровьев и Бегемот, побывала там? | Koroviev and Behemoth, stopped by there?' |
| - В этом нет никакого сомнения, мессир. | 'Of that there can be no doubt, Messire.' |
| Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел точно так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату. | Again silence fell, and the two on the terrace gazed at the fragmented, dazzling sunlight in the upper-floor windows of the huge buildings facing west. Woland's eye burned like one of those windows, though Woland had his back to the sunset. |
| Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый. | But here something made Woland turn his attention to the round tower behind him on the roof. From its wall stepped a tattered, clay-covered, sullen man in a chiton, in home-made sandals, black-bearded. |
| - Ба! - воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, - менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость? | 'Hah!' exclaimed Woland, looking mockingly at the newcomer. 'Least of all would I expect you here! What have you come with, uninvited guest?' |
| - Я к тебе, дух зла и повелитель теней, -ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда. | 'I have come to see you, spirit of evil and sovereign of shadows,' the newcomer replied, glowering inimically at Woland. |
| - Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? - заговорил Воланд сурово. | 'If you've come to see me, why didn't you wish me a good evening, former tax collector?' Woland said sternly. |
| - Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, - ответил дерзко вошедший. | 'Because I don't wish you a good anything,' the newcomer replied insolently. |
| - Но тебе придется примириться с этим, -возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, - не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, - в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей | 'But you'll have to reconcile yourself to that,' Woland objected, and a grin twisted his mouth. 'YOU no sooner appear on the roof than you produce an absurdity, and I'll tell you what it is - it's your intonation. You uttered your words as if you don't acknowledge shadows, or evil either. Kindly consider the question: what would your good do if evil did not exist, and what would the earth look like if shadows disappeared from it? Shadows are cast by objects and people. Here is the shadow of my sword. Trees and living beings also have shadows. Do you want to skin the whole earth, tearing all the trees and living things off it, because of your fantasy of enjoying bare light? You're a fool.' |
| фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп. | |
| - Я не буду с тобой спорить, старый софист,- ответил Левий Матвей. | 'I won't argue with you, old sophist,' replied Matthew Levi. |
| - Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, - ты глуп, - ответил Воланд и спросил: - Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился? | 'You also cannot argue with me, for the reason I've already mentioned: you're a fool,' Woland replied and asked: "Well, make it short, don't weary me, why have you appeared?' |
| - Он прислал меня. | 'He sent me.' |
| - Что же он велел передать тебе, раб? | 'What did he tell you to say, slave?' |
| - Я не раб, - все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, - я его ученик. | 'I'm not a slave,' Matthew Levi replied, growing ever angrier, 'I'm his disciple.' |
| - Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, - отозвался Воланд, - но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак... | 'You and I speak different languages, as usual,' responded Woland, 'but the things we say don't change for all that. And so? . ..' |
| - Он прочитал сочинение мастера, -заговорил Левий Матвей, - и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла? | 'He has read the master's work,' said Matthew Levi, 'and asks you to take the master with you and reward him with peace. Is that hard for you to do, spirit of evil?' |
| - Мне ничего не трудно сделать, - ответил Воланд, - и тебе это хорошо известно. - Он помолчал и добавил: - А что же вы не берете его к себе, в свет? | 'Nothing is hard for me to do,' answered Woland, 'you know that very well.' He paused and added: 'But why don't you take him with you into the light?' |
| - Он не заслужил света, он заслужил покой,- печальным голосом проговорил Левий. | 'He does not deserve the light, he deserves peace,' Levi said in a sorrowful voice. |
| - Передай, что будет сделано, - ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: - И покинь меня немедленно. | 'Tell him it will be done,' Woland replied and added, his eye flashing: 'And leave me immediately.' |
| - Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, - в первый раз моляще обратился Левий к Воланду. | 'He asks that she who loved him and suffered because of him also be taken with him,' Levi addressed Woland pleadingly for the first time. |
| - Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи. | 'We would never have thought of it without you. Go.' |
| Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему: | Matthew Levi disappeared after that, and Woland called Azazello and ordered him: |
| - Лети к ним и все устрой. | 'Fly to them and arrange it all.' |
| Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один. Но одиночество его не было продолжительным. Послышался на плитах | Azazello left the terrace, and Woland remained alone. But his solitude did not last. Over the flags of the terrace came the sound of footsteps |
| террасы стук шагов и оживленные голоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но теперь примуса при толстяке не было, а нагружен он был другими предметами. Так, под мышкой у него находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут поварской, наполовину обгоревший халат, а в другой руке он держал цельную семгу в шкуре и с хвостом. От Коровьева и Бегемота несло гарью, рожа Бегемота была в саже, а кепка наполовину обгорела. | and animated voices, and before Woland stood Koroviev and Behemoth. But now the fat fellow had no primus with him, but was loaded with other things. Thus, under his arm he had a small landscape in a gold frame, from one hand hung a half-burnt cook's smock, and in the other he held a whole salmon with skin and tail. Koroviev and Behemoth reeked of fire. Behemoth's mug was all sooty and his cap was badly burnt. |
| - Салют, мессир, - прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал семгой. | 'Greetings, Messire!' cried the irrepressible pair, and Behemoth waved the salmon. |
| - Очень хороши, - сказал Воланд. | 'A fine sight,' said Woland. |
| - Мессир, вообразите, - закричал возбужденно и радостно Бегемот, - меня за мародера приняли! | 'Imagine, Messire!' Behemoth cried excitedly and joyfully, 'I was taken for a looter!' |
| - Судя по принесенным тобою предметам, -ответил Воланд, поглядывая на ландшафтик, - ты и есть мародер. | 'Judging by the things you've brought,' Woland replied, glancing at the landscape, 'you are a looter!' |
| - Верите ли, мессир... - задушевным голосом начал Бегемот. | 'Believe me, Messire . ..' Behemoth began in a soulful voice. |
| - Нет, не верю, - коротко ответил Воланд. | 'No, I don't,' Woland replied curtly. |
| - Мессир, клянусь, я делал героические попытки спасти все, что было можно, и вот все, что удалось отстоять. | 'Messire, I swear, I made heroic efforts to save everything I could, and this is all I was able to rescue.' |
| - Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? - спросил Воланд. | 'You'd better tell me, why did Griboedov's catch fire?' asked Woland. |
| Оба, и Коровьев и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, а Бегемот вскричал: | Both Koroviev and Behemoth spread their arms, raised their eyes to heaven, and Behemoth cried out: |
| - Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали... | 'I can't conceive why! We were sitting there peacefully, perfectly quiet, having a bite to eat...' |
| - И вдруг - трах, трах! - подхватил Коровьев, - выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву! | 'And suddenly - bang, bang!' Koroviev picked up, 'gunshots! Crazed with fear. Behemoth and I ran out to the boulevard, our pursuers followed, we rushed to Timiriazev!.. .'[2] |
| - Но чувство долга, - вступил Бегемот, -побороло наш постыдный страх, и мы вернулись! | 'But the sense of duty,' Behemoth put in, 'overcame our shameful fear and we went back.' |
| - Ах, вы вернулись? - сказал Воланд, - ну, | 'Ah, you went back?' said Woland. 'Well, then |
| конечно, тогда здание сгорело дотла. | of course the building was reduced to ashes.' |
| - Дотла! - горестно подтвердил Коровьев, -то есть буквально, мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки! | To ashes!' Koroviev ruefully confirmed, 'that is, Messire, literally to ashes, as you were pleased to put it so aptly. Nothing but embers!' |
| - Я устремился, - рассказывал Бегемот, - в зал заседаний, - это который с колоннами, мессир, - рассчитывая вытащить что-нибудь ценное. Ах, мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но, к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо -счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо! | 'I hastened,' Behemoth narrated, 'to the meeting room, the one with the columns, Messire, hoping to bring out something valuable. Ah, Messire, my wife, if only I had one, was twenty times in danger of being left a widow! But happily, Messire, I'm not married, and, let me tell you, I'm really happy that I'm not. Ah, Messire, how can one trade a bachelor's freedom for the burdensome yoke . . .' |
| - Опять началась какая-то чушь, - заметил Воланд. | 'Again some gibberish gets going,' observed Woland. |
| - Слушаю и продолжаю, - ответил кот, -да-с, вот ландшафтик. Более ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что я сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на вашем лице. | 'I hear and continue,' the cat replied. 'Yes, sir, this landscape here! It was impossible to bring anything more out of the meeting room, the flames were beating in my face. I ran to the pantry and rescued the salmon. I ran to the kitchen and rescued the smock. I think, Messire, that I did everything I could, and I don't understand how to explain the sceptical expression on your face.' |
| - А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? - спросил Воланд. | 'And what did Koroviev do while you were looting?' asked Woland. |
| - Я помогал пожарным, мессир, - ответил Коровьев, указывая на разорванные брюки. | 'I was helping the firemen, Messire,' replied Koroviev, pointing to his torn trousers. |
| - Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание. | 'Ah, if so, then of course a new building will have to be built.' |
| - Оно будет построено, мессир, - отозвался Коровьев, - смею уверить вас в этом. | 'It will be built, Messire,' Koroviev responded, 'I venture to assure you of that.' |
| - Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего, - заметил Воланд. | 'Well, so it remains for us to wish that it be better than the old one,' observed Woland. |
| - Так и будет, мессир, - сказал Коровьев. | 'It will be, Messire,' said Koroviev. |
| - Уж вы мне верьте, - добавил кот, - я форменный пророк. | 'You can believe me,' the cat added, 'I'm a regular prophet.' |
| - Во всяком случае, мы явились, мессир, -докладывал Коровьев, - и ждем ваших распоряжений. | 'In any case, we're here, Messire,' Koroviev reported, 'and await your orders.' |
| Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча, | Woland got up from his stool, went over to the balustrade, and alone, silently, his back turned |
| один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль. Потом он отошел от края, опять опустился на свой табурет и сказал: | to his retinue, gazed into the distance for a long time. Then he stepped away from the edge, lowered himself on to his stool, and said: |
| - Распоряжений никаких не будет - вы исполнили все, что могли, и более в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь. | 'There will be no orders, you have fulfilled all you could, and for the moment I no longer need your services. You may rest. Right now a storm is coming, the last storm, it will complete all that needs completing, and we'll be on our way.' |
| - Очень хорошо, мессир, - ответили оба гаера и скрылись где-то за круглой центральной башней, расположенной в середине террасы. | 'Very well, Messire,' the two buffoons replied and disappeared somewhere behind the round central tower, which stood in the middle of the terrace. |
| Гроза, о которой говорил Воланд, уже скоплялась на горизонте. Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце. Потом она накрыла его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно. | The storm of which Woland had spoken was already gathering on the horizon. A black cloud rose in the west and cut off half the sun. Then it covered it entirely. The air became cool on the terrace. A little later it turned dark. |
| Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза. Воланд перестал быть видим в ее мгле. | This darkness which came from the west covered the vast city. Bridges and palaces disappeared. Everything vanished as if it had never existed in the world. One fiery thread ran across the whole sky. Then a thunderclap shook the city. It was repeated, and the storm began. Woland could no longer be seen in its gloom. |
| Глава 30. Пора! Пора! | CHAPTER 30. It's Time! It's Time! |
| - Ты знаешь, - говорила Маргарита, - как раз когда ты заснул вчера ночью, я читала про тьму, которая пришла со средиземного моря... И эти идолы, ах, золотые идолы. Они почему-то мне все время не дают покоя. Мне кажется, что и сейчас будет дождь. Ты чувствуешь, как свежеет? | 'You know,' said Margarita, 'just as you fell asleep last night, I was reading about the darkness that came from the Mediterranean Sea . .. and those idols, ah, the golden idols! For some reason they never leave me in peace. I think it's going to rain now, too. Do you feel how cool it's getting?' |
| - Все это хорошо и мило, - отвечал мастер, куря и разбивая рукой дым, - и эти идолы, бог с ними, но что дальше получится, уж решительно непонятно! | 'That's all well and good,' replied the master, smoking and breaking up the smoke with his hand, 'and as for the idols. God be with them . .. but what will happen further on is decidedly unclear!' |
| Разговор этот шел на закате солнца, как раз тогда, когда к Воланду явился на террасе | This conversation occurred at sunset, just at the moment when Matthew Levi came to Woland |
| Левий Матвей. Окошко подвала было открыто, и если бы кто-нибудь заглянул в него, он удивился бы тому, насколько странно выглядят разговаривающие. На Маргарите прямо на голое тело был накинут черный плащ, а мастер был в своем больничном белье. Происходило это оттого, что Маргарите решительно нечего было надеть, так как все ее вещи остались в особняке, и хоть этот особняк был очень недалеко, конечно, нечего было и толковать о том, чтобы пойти туда и взять там свои вещи. А мастер, у которого все костюмы нашли в шкафу, как будто мастер никуда и не уезжал, просто не желал одеваться, развивая перед Маргаритой ту мысль, что вот-вот начнется какая-то совершеннейшая чепуха. Правда, он был выбрит впервые, считая с той осенней ночи (в клинике бородку ему подстригали машинкой). | on the terrace. The basement window was open, and if anyone had looked through it, he would have been astonished at how strange the talkers looked. Margarita had a black cloak thrown directly over her naked body, and the master was in his hospital underwear. The reason for this was that Margarita had decidedly nothing to put on, because all her clothes had stayed in her house, and though this house was very near by, there was, of course, no question of going there to take her clothes. And the master, whose clothes were all found in the wardrobe as if he had never gone anywhere, simply did not want to get dressed, developing before Margarita the thought that some perfect nonsense was about to begin at any moment. True, he was clean-shaven for the first time since that autumn night (in the clinic his beard had been cut with clippers). |
| Комната также имела странный вид, и что-нибудь понять в хаосе ее было очень трудно. На ковре лежали рукописи, они же были и на диване. Валялась какая-то книжка горбом в кресле. А на круглом столе был накрыт обед, и среди закусок стояло несколько бутылок. Откуда взялись эти яства и напитки, было неизвестно и Маргарите и мастеру. Проснувшись, они все это застали уже на столе. | The room also had a strange look, and it was very hard to make anything out in its chaos. Manuscripts were lying on the rug, and on the sofa as well. A book sat humpbacked on an armchair. And dinner was set out on the round table, with several botdes standing among the dishes of food. Where all this food and drink came from was known neither to Margarita nor to the master. On waking up they found everything already on the table. |
| Проспав до субботнего заката, и мастер, и его подруга чувствовали себя совершенно окрепшими, и только одно давало знать о вчерашних приключениях. У обоих немного ныл левый висок. Со стороны же психики изменения в обоих произошли очень большие, как убедился бы всякий, кто мог бы подслушать разговор в подвальной квартире. Но подслушать было решительно некому. Дворик-то этот был тем и хорош, что всегда был пуст. С каждым днем все сильнее зеленеющие липы и ветла за окном источали весенний запах, и начинающийся ветерок заносил его в подвал. | Having slept until sunset Saturday, the master and his friend felt themselves thoroughly fortified, and only one thing told of the previous day's adventure - both had a slight ache in the left temple. But with regard to their minds, there were great changes in both of them, as anyone would have been convinced who was able to eavesdrop on the conversation in the basement. But there was decidedly no one to eavesdrop. That little courtyard was good precisely for being always empty. With each day the greening lindens and the ivy outside the window exuded an ever stronger smell of spring, and the rising breeze carried it into the basement. |
| - Фу ты черт, - неожиданно воскликнул мастер, - ведь это, подумать только, - он затушил окурок в пепельнице и сжал голову | 'Pah, the devil!' exclaimed the master unexpectedly. 'But, just think, it's . . .' he put out his cigarette butt in the ashtray and pressed |
| руками, - нет, послушай, ты же умный человек и сумасшедшей не была. Ты серьезно уверена в том, что мы вчера были у сатаны? | his head with his hands. 'No, listen, you're an intelligent person and have never been crazy ... are you seriously convinced that we were at Satan's yesterday?' |
| - Совершенно серьезно, - ответила Маргарита. | 'Quite seriously,' Margarita replied. |
| - Конечно, конечно, - иронически сказал мастер, - теперь, стало быть, налицо вместо одного сумасшедшего двое! И муж и жена.- Он воздел руки к небу и закричал: - Нет, это черт знает что такое, черт, черт, черт! | 'Of course, of course,' the master said ironically, 'so now instead of one madman there are two - husband and wife!' He raised his hands to heaven and cried: 'No, the devil knows what this is! The devil, the devil. . .' |
| Вместо ответа Маргарита обрушилась на диван, захохотала, заболтала босыми ногами и потом уж вскричала: | Instead of answering, Margarita collapsed on the sofa, burst out laughing, waved her bare legs, and only then cried out: |
| - Ой, не могу! Ой, не могу! Ты посмотри только, на что ты похож! | 'Aie, I can't ... I can't! You should see what you look like!...' |
| Отхохотавшись, пока мастер стыдливо поддергивал больничные кальсоны, Маргарита стала серьезной. | Having finished laughing, while the master bashfully pulled up his hospital drawers, Margarita became serious. |
| - Ты сейчас невольно сказал правду, -заговорила она, - черт знает, что такое, и черт, поверь мне, все устроит! - глаза ее вдруг загорелись, она вскочила, затанцевала на месте и стала вскрикивать: - Как я счастлива, как я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку! О, дьявол, дьявол! Придется вам, мой милый, жить с ведьмой. - После этого она кинулась к мастеру, обхватила его шею и стала его целовать в губы, в нос, в щеки. Вихры неприглаженных черных волос прыгали на мастере, и щеки и лоб его разгорались под поцелуями. | 'You unwittingly spoke the truth just now,' she began, 'the devil knows what it is, and the devil, believe me, will arrange everything!' Her eyes suddenly flashed, she jumped up and began dancing on the spot, crying out: 'How happy I am, how happy I am, how happy I am that I struck a bargain with him! Oh, Satan, Satan! .. . You'll have to live with a witch, my dear!' Then she rushed to the master, put her arms around his neck, and began kissing his lips, his nose, his cheeks. Strands of unkempt black hair leaped at the master, and his cheeks and forehead burned under the kisses. |
| - А ты действительно стала похожей на ведьму. | 'And you've really come to resemble a witch.' |
| - А я этого и не отрицаю, - ответила Маргарита, - я ведьма и очень этим довольна! | 'And I don't deny it,' answered Margarita, 'I'm a witch and I'm very glad of it.' |
| - Ну, хорошо, - ответил мастер, - ведьма так ведьма. Очень славно и роскошно! Меня, стало быть, похитили из лечебницы! Тоже очень мило. Вернули сюда, допустим и это... Предположим даже, что нас не хватятся, но скажи ты мне ради всего святого, чем и как мы будем жить? Говоря это, я забочусь о тебе, поверь мне. | 'Well, all right,' said the master, 'so you're a witch, very nice, splendid! And I've been stolen from the hospital . .. also very nice! I've been brought here, let's grant that, too. Let's even suppose that we won't be missed ... But tell me, by all that's holy, how and on what are we going to live? My concern is for you when I say that, believe me!' |
| В этот момент в оконце показались тупоносые ботинки и нижняя часть брюк в жилочку. Затем эти брюки согнулись в колене, и дневной свет заслонил чей-то увесистый зад. | At that moment round-toed shoes and the lower part of a pair of pinstriped trousers appeared in the window. Then the trousers bent at the knee and somebody's hefty backside blocked the daylight. |
| - Алоизий, ты дома? - спросил голос где-то вверху над брюками, за окном. | 'Aloisy, are you home?' asked a voice somewhere up above the trousers, outside the window. |
| - Вот, начинается, - сказал мастер. | 'There, it's beginning,' said the master. |
| - Алоизий? - спросила Маргарита, подходя ближе к окну, - его арестовали вчера. А кто его спрашивает? Как ваша фамилия? | 'Aloisy?' asked Margarita, going closer to the window. 'He was arrested yesterday. Who's asking for him? What's your name?' |
| В то же мгновение колени и зад пропали, и слышно было, как стукнула калитка, после чего все пришло в норму. Маргарита повалилась на диван и захохотала так, что слезы покатились у нее из глаз. Но когда она утихла, лицо ее сильнейшим образом изменилось, она заговорила серьезно и, говоря, сползла с дивана, подползла к коленям мастера и, глядя ему в глаза, стала гладить голову. | That instant the knees and backside vanished, there came the bang of the gate, after which everything returned to normal. Margarita collapsed on the sofa and laughed so that tears poured from her eyes. But when she calmed down, her countenance changed greatly, she began speaking seriously, and as she spoke she slipped down from the couch, crept over to the master's knees, and, looking into his eyes, began to caress his head. |
| - Как ты страдал, как ты страдал, мой бедный! Об этом знаю только я одна. Смотри, у тебя седые нити в голове и вечная складка у губ. Мой единственный, мой милый, не думай ни о чем. Тебе слишком много пришлось думать, и теперь буду думать я за тебя! И я ручаюсь тебе, ручаюсь, что все будет ослепительно хорошо. | 'How you've suffered, how you've suffered, my poor one! I'm the only one who knows it. Look, you've got white threads in your hair, and an eternal crease by your lips! My only one, my dearest, don't think about anything! You've had to think too much, and now I'll think for you. And I promise you, I promise, that everything will be dazzlingly well!' |
| - Я ничего и не боюсь, Марго, - вдруг ответил ей мастер и поднял голову и показался ей таким, каким был, когда сочинял то, чего никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было. - И не боюсь потому, что я все уже испытал. Меня слишком пугали и ничем более напугать не могут. Но мне жалко тебя, Марго, вот в чем фокус, вот почему я твержу об одном и том же. Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе! Жалею тебя, потому это и говорю. | 'I'm not afraid of anything, Margot,' the master suddenly answered her and raised his head, and he seemed to her the same as he had been when he was inventing that which he had never seen, but of which he knew for certain that it had been, 'not afraid, because I've already experienced it all. They tried too hard to frighten me, and cannot frighten me with anything any more. But I pity you, Margot, that's the trick, that's why I keep saying it over and over. Come to your senses! Why do you have to ruin your life with a sick man and a beggar? Go back! I pity you, that's why I say it.' |
| - Ах, ты, ты, - качая растрепанной головой, шептала Маргарита, - ах, ты, маловерный, несчастный человек. Я из-за тебя всю ночь | 'Oh, you, you . . .' Margarita whispered, shaking her dishevelled head, 'oh, you faithless, unfortunate man! . . . Because of you |
| вчера тряслась нагая, я потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно - про грозу над Ершалаимом, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня гонишь? Ну что ж, я уйду, я уйду, но знай, что ты жестокий человек! Они опустошили тебе душу! | I spent the whole night yesterday shivering and naked. I lost my nature and replaced it with a new one, I spent several months sitting in a dark closet thinking about one thing, about the storm over Yershalaim, I cried my eyes out, and now, when happiness has befallen us, you drive me away! Well, then I'll go, I'll go, but you should know that you are a cruel man! They've devastated your soul!' |
| Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестно почему, он заплакал, уткнувшись в волосы Маргариты. Та, плача, шептала ему, и пальцы ее прыгали на висках мастера. | Bitter tenderness rose up in the master's heart, and, without knowing why, he began to weep, burying his face in Margarita's hair. Weeping herself, she whispered to him, and her fingers trembled on the master's temples. |
| - Да, нити, нити, на моих глазах покрывается снегом голова, ах, моя, моя много страдавшая голова. Смотри, какие у тебя глаза! В них пустыня... А плечи, плечи с бременем... Искалечили, искалечили, -речь Маргариты становилась бессвязной, Маргарита содрогалась от плача. | 'Yes, threads, threads ... before my eyes your head is getting covered with snow . .. ah, my much-suffering head! Look what eyes you've got! There's a desert in them . .. and the shoulders, the shoulders with their burden .. . crippled, crippled . ..' Margarita's speech was becoming incoherent, Margarita was shaking with tears. |
| Тогда мастер вытер глаза, поднял с колен Маргариту, встал и сам и сказал твердо: | Then the master wiped his eyes, raised Margarita from her knees, got up himself and said firmly: |
| - Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу малодушия и не вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе... Ну что же, вместе и понесем ее. | 'Enough. You've shamed me. Never again will I yield to faint-heartedness, or come back to this question, be reassured. I know that we're both the victims of our mental illness, which you perhaps got from me . .. Well, so we'll bear it together.' |
| Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала: | Margarita put her lips close to the master's ear and whispered: |
| - Клянусь тебе твоею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета, все будет хорошо. | 'I swear to you by your life, I swear by the astrologer's son whom , you guessed, that all will be well!' |
| - Ну, и ладно, ладно, - отозвался мастер и, засмеявшись, добавил: - Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там. | 'Fine, fine,' responded the master, and he added, laughing: 'Of course, when people have been robbed of everything, like you and me, they seek salvation from other-worldly powers! Well, so, I agree to seek there.' |
| - Ну вот, ну вот, теперь ты прежний, ты смеешься, - отвечала Маргарита, - и ну тебя к черту с твоими учеными словами. Потустороннее или не потустороннее - не все ли это равно? Я хочу есть. | 'Well, there, there, now you're your old self, you're laughing,' replied Margarita, 'and devil take you with your learned words. Otherworldly or not other-worldly, isn't it all the same? I want to eat!' |
| И она потащила за руку мастера к столу. | And she dragged the master to the table by the hand. |
| - Я не уверен, что эта еда не провалится сейчас сквозь землю или не улетит в окно, -говорил тот, совершенно успокоившись. | 'I'm not sure this food isn't about to fall through the floor or fly out the window,' he said, now completely calm. |
| - Она не улетит! | 'It won't fly out.' |
| И в этот самый момент в оконце послышался носовой голос: | And just then a nasal voice came through the window: |
| - Мир вам. | 'Peace be unto you.'' |
| Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенному Маргарита вскричала: | The master gave a start, but Margarita, already accustomed to the extraordinary, exclaimed: |
| - Да это Азазелло! Ах, как это мило, как это хорошо! - и, шепнув мастеру: - Вот видишь, видишь, нас не оставляют! -бросилась открывать. | 'Why, it's Azazello! Ah, how nice, how good!' and, whispering to the master: 'You see, you see, we're not abandoned!' - she rushed to open the door. |
| - Ты хоть запахнись, - крикнул ей вслед мастер. | 'Cover yourself at least,' the master called after her. |
| - Плевала я на это, - ответила Маргарита уже из коридорчика. | 'Spit on it,' answered Margarita, already in the corridor. |
| И вот уж Азазелло раскланивался, здоровался с мастером, сверкал ему своим кривым глазом, а Маргарита восклицала: | And there was Azazello bowing, greeting the master, and flashing his blind eye, while Margarita exclaimed: |
| - Ах, как я рада! Я никогда не была так рада в жизни! Но простите, Азазелло, что я голая! | 'Ah, how glad I am! I've never been so glad in my life! But forgive me, Azazello, for being naked!' |
| Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей, охотно подсел к столу, предварительно поставив в угол у печки какой-то сверток в темной парче. | Azazello begged her not to worry, assuring her that he had seen not only naked women, but even women with their skin flayed clean off, and willingly sat down at the table, having first placed some package wrapped in dark brocade in the corner by the stove. |
| Маргарита налила Азазелло коньяку, и он охотно выпил его. Мастер, не спуская с него глаз, изредка под столом тихонько щипал себе кисть левой руки. Но щипки эти не помогали. Азазелло не растворялся в воздухе, да, сказать по правде, в этом не было никакой необходимости. | Margarita poured Azazello some cognac, and he willingly drank it. The master, not taking his eyes off him, quietly pinched his own left hand under the table. But the pinches did not help. Azazello did not melt into air, and, to tell the truth, there was no need for that. |
| Ничего страшного в рыжеватом маленького роста человеке не было, разве что вот глаз с бельмом, но ведь это бывает и без всякого колдовства, разве что одежда не совсем обыкновенная - какая-то ряса или плащ, -опять-таки, если строго вдуматься, и это попадается. Коньяк он тоже ловко пил, как | There was nothing terrible in the short, reddish-haired man, unless it was his eye with albugo, but that occurs even without sorcery, or unless his clothes were not quite ordinary -some sort of cassock or cloak - but again, strictly considered, that also happens. He drank his cognac adroitly, too, as all good people do, |
| и все добрые люди, целыми стопками и не закусывая. От этого самого коньяку у мастера зашумело в голове, и он стал думать: | by the glassful and without nibbling. From this same cognac the master's head became giddy, and he began to think: |
| "Нет, Маргарита права! Конечно, передо мной сидит посланник дьявола. Ведь я же сам не далее как ночью позавчера доказывал Ивану, что тот встретил на Патриарших именно сатану, а теперь почему-то испугался этой мысли и начал что-то болтать о гипнотизерах и галлюцинациях. Какие тут к черту гипнотизеры!" | 'No, Margarita's right . .. Of course, this is the devil's messenger sitting before me. No more than two nights ago, I myself tried to prove to Ivan that it was precisely Satan whom he had met at the Patriarch's Ponds, and now for some reason I got scared of the thought and started babbling something about hypnotists and hallucinations . .. Devil there's any hypnotists in it! . . .' |
| Он стал присматриваться к Азазелло и убедился в том, что в глазах у того виднеется что-то принужденное, какая-то мысль, которую тот до поры до времени не выкладывает. "Он не просто с визитом, а появился он с каким-то поручением", -думал мастер. | He began looking at Azazello more closely and became convinced that there was some constraint in his eyes, some thought that he would not reveal before its time. 'This is not just a visit, he's come on some errand,' thought the master. |
| Наблюдательность его ему не изменила. | His powers of observation did not deceive him. |
| Выпив третью стопку коньяку, который на Азазелло не производил никакого действия, визитер заговорил так: | After drinking a third glass of cognac, which produced no effect in Azazello, the visitor spoke thus: |
| - А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопрос возникает, чего в нем делать, в этом подвальчике? | 'A cosy little basement, devil take me! Only one question arises - what is there to do in this little basement?' |
| - Про то же самое я и говорю, -засмеявшись, ответил мастер. | ‘That's just what I was saying,' the master answered, laughing. |
| - Зачем вы меня тревожите, Азазелло? -спросила Маргарита, - как-нибудь! | 'Why do you trouble me, Azazello?' asked Margarita. 'We'll live somehow or other!' |
| - Что вы, что вы, - вскричал Азазелло, - я и в мыслях не имел вас тревожить. Я и сам говорю - как-нибудь. Да! Чуть було не забыл, мессир передавал вам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с ним небольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что же вы на это скажете? | 'Please, please!' cried Azazello, 'I never even thought of troubling you. I say the same thing -somehow or other! Ah, yes! I almost forgot . . . Messire sends his regards and has also asked me to tell you that he invites you to go on a little excursion with him - if you wish, of course. What do you say to that?' |
| Маргарита под столом толкнула ногою мастера. | Margarita nudged the master under the table with her leg. |
| - С большим удовольствием, - ответил мастер, изучая Азазелло, а тот продолжал: | With great pleasure,' replied the master, studying Azazello, who continued: |
| - Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется от этого? | 'We hope that Margarita Nikolaevna will also not decline the invitation?' |
| - Я-то уж наверное не откажусь, - сказала Маргарита, и опять ее нога проехалась по ноге мастера. | 'I certainly will not,' said Margarita, and again her leg brushed against the master's. |
| - Чудеснейшая вещь! - воскликнул Азазелло, - вот это я люблю. Раз-два и готово! Не то, что тогда в Александровском саду. | 'A wonderful thing!' exclaimed Azazello. 'I like that! One, two, and it's done! Not like that time in the Alexandrovsky Garden!' |
| - Ах, не напоминайте мне, Азазелло! Я была глупа тогда. Да, впрочем, меня и нельзя строго винить за это - ведь не каждый же день встречаешься с нечистой силой! | 'Ah, don't remind me, Azazello, I was stupid then. And anyhow you mustn't blame me too severely for it - you don't meet unclean powers every day!' |
| - Еще бы, - подтверждал Азазелло, - если бы каждый день, это было бы приятно! | ‘That you don't!' agreed Azazello. 'Wouldn't it be pleasant if it was every day!' |
| - Мне и самой нравится быстрота, -говорила Маргарита возбужденно, -нравится быстрота и нагота. Как из маузера- раз! Ах, как он стреляет, - вскричала Маргарита, обращаясь к мастеру, - семерка под подушкой, и любое очко... - Маргарита начинала пьянеть, отчего глаза у нее разгорелись. | 'I like quickness myself,' Margarita said excitedly, 'I like quickness and nakedness ... Like from a Mauser - bang! Ah, how he shoots!' Margarita cried, turning to the master. 'A seven under the pillow - any pip you like!...' Margarita was getting drunk, and it made her eyes blaze. |
| - И опять-таки забыл, - прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу, - совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, - тут он отнесся именно к мастеру,- бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино. | 'And again I forgot!' cried Azazello, slapping himself on the forehead. 'I'm quite frazzled! Messire sends you a present,' here he adverted precisely to the master, 'a bottle of wine. I beg you to note that it's the same wine the procurator of Judea drank. Falernian wine.' |
| Вполне естественно, что такая редкость вызвала большое внимание и Маргариты и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи совершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозь него на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается в цвет крови. | It was perfectly natural that such a rarity should arouse great attention in both Margarita and the master. Azazello drew from the piece of dark coffin brocade a completely mouldy jug. The wine was sniffed, poured into glasses, held up to the light in the window, which was disappearing before the storm. |
| - Здоровье Воланда! - воскликнула Маргарита, поднимая свой стакан. | ‘To Woland's health!' exclaimed Margarita, raising her glass. |
| Все трое приложились к стаканам и сделали по большому глотку. Тотчас предгрозовой свет начал гаснуть в глазах у мастера, дыхание у него перехватило, он почувствовал, что настает конец. Он еще видел, как смертельно побледневшая Маргарита, беспомощно простирая к нему | All three put their glasses to their lips and took big gulps. At once the pre-storm light began to fade in the master's eyes, his breath failed him, and he felt the end coming. He could still see the deathly pale Margarita, helplessly reaching her arms out to him, drop her head to the table and then slide down on the floor. |
| руки, роняет голову на стол, а потом сползает на пол. | |
| - Отравитель, - успел еще крикнуть мастер. Он хотел схватить нож со стола, чтобы ударить Азазелло им, но рука его беспомощно соскользнула со скатерти, все окружавшее мастера в подвале окрасилось в черный цвет, а потом и вовсе пропало. Он упал навзничь и, падая, рассек себе кожу на виске об угол доски бюро. | 'Poisoner ...' the master managed to cry out He wanted to snatch the knife from the table and strike Azazello with it, but his hand slid strengthlessly from the tablecloth, everything around the master in the basement took on a black colour and then vanished altogether. He fell backwards and in falling cut the skin of his temple on the corner of his desk. |
| Когда отравленные затихли, Азазелло начал действовать. Первым делом он бросился в окно и через несколько мгновений был в особняке, в котором жила Маргарита Николаевна. Всегда точный и аккуратный Азазелло хотел проверить, все ли исполнено, как нужно. И все оказалось в полном порядке. Азазелло видел, как мрачная, дожидающая возвращения мужа женщина вышла из своей спальни, внезапно побледнела, схватилась за сердце и, крикнув беспомощно: | When the poisoned ones lay still, Azazello began to act. First of all, he rushed out of the window and a few instants later was in the house where Margarita Nikolaevna lived. The ever precise and accurate Azazello wanted to make sure that everything was carried out properly. And everything turned out to be in perfect order. Azazello saw a gloomy woman, who was waiting for her husband's return, come out of her bedroom, suddenly turn pale, clutch her heart, and cry helplessly: |
| - Наташа! Кто-нибудь... ко мне! - упала на пол в гостиной, не дойдя до кабинета. | 'Natasha . .. somebody . . . come .. .' and fall to the floor in the living room before reaching the study. |
| - Все в порядке, - сказал Азазелло. Через мгновение он был возле поверженных любовников. Маргарита лежала, уткнувшись лицом в коврик. Своими железными руками Азазелло повернул ее как куклу, лицом к себе и вгляделся в нее. На его глазах лицо отравленной менялось. Даже в наступавших грозовых сумерках видно было, как исчезало ее временное ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и, наконец, смягчилось, и оскал ее стал не хищным, а просто женственным страдальческим оскалом. Тогда Азазелло разжал ее белые зубы и влил в рот несколько капель того самого вина, которым ее и отравил. Маргарита вздохнула, стала подниматься без помощи Азазелло, села и слабо спросила: | 'Everything's in order,' said Azazello. A moment later he was beside the fallen lovers. Margarita lay with her face against the little rug. With his iron hands, Azazello turned her over like a doll, face to him, and peered at her. The face of the poisoned woman was changing before his eyes. Even in the gathering dusk of the storm, one could see the temporary witch's cast in her eyes and the cruelty and violence of her features disappear. The face of the dead woman brightened and finally softened, and the look of her bared teeth was no longer predatory but simply that of a suffering woman. Then Azazello unclenched her white teeth and poured into her mouth several drops of the same wine with which he had poisoned her. Margarita sighed, began to rise without Azazello's help, sat up and asked weakly: |
| - За что, Азазелло, за что? Что вы сделали со мною? | 'Why, Azazello, why? What have you done to me?' |
| Она увидела лежащего мастера, | She saw the outstretched master, shuddered, |
| содрогнулась и прошептала: | and whispered: |
| - Этого я не ожидала... Убийца! | 'I didn't expect this ... murderer!' |
| - Да нет же, нет, - ответил Азазелло, -сейчас он встанет. Ах, зачем вы так нервны! | 'Oh, no, no,' answered Azazello, 'he'll rise presently. Ah, why are you so nervous?' |
| Маргарита поверила ему сразу, настолько убедителен был голос рыжего демона. Она вскочила, сильная и живая, и помогла напоить лежащего вином. Открыв глаза, тот глянул мрачно и с ненавистью повторил свое последнее слово: | Margarita believed him at once, so convincing was the red-headed demon's voice. She jumped up, strong and alive, and helped to give the outstretched man a drink of wine. Opening his eyes, he gave a dark look and with hatred repeated his last word: |
| - Отравитель... | 'Poisoner. ..' |
| - Ах! Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу, - ответил Азазелло, - неужели вы слепы? Но прозрейте же скорей. | 'Ah, insults are the usual reward for a good job!' replied Azazello. 'Are you blind? Well, quickly recover your sight!' |
| Тут мастер поднялся, огляделся взором живым и светлым и спросил: | Here the master rose, looked around with alive and bright eyes, and asked: |
| - Что же означает это новое? | 'What does this new thing mean?' |
| - Оно означает, - ответил Азазелло, - что нам пора. Уже гремит гроза, вы слышите? Темнеет. Кони роют землю, содрогается маленький сад. Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее. | 'It means,' replied Azazello, 'that it's time for us to go. The storm is already thundering, do you hear? It's getting dark. The steeds are pawing the ground, your little garden is shuddering. Say farewell, quickly say farewell to your little basement.' |
| - А, понимаю, - сказал мастер, озираясь, -вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя! Теперь я понял все. | 'Ah, I understand . . .' the master said, glancing around, 'you've killed us, we're dead. Oh, how intelligent that is! And how timely! Now I understand everything.' |
| - Ах, помилуйте, - ответил Азазелло, - вас ли я слышу? Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы? Разве для того, чтобы считать себя живым, нужно непременно сидеть в подвале, имея на себе рубашку и больничные кальсоны? Это смешно! | 'Oh, for pity's sake,' replied Azazello, 'is it you I hear talking? Your friend calls you a master, you can think, so how can you be dead? Is it necessary, in order to consider yourself alive, to sit in a basement and dress yourself in a shirt and hospital drawers? It's ridiculous! . . .' |
| - Я понял все, что вы говорили, - вскричал мастер, - не продолжайте! Вы тысячу раз правы. | 'I understand everything you're saying,' the master cried out, 'don't go on! You're a thousand times right!' |
| - Великий Воланд, - стала вторить ему Маргарита, - великий Воланд! Он выдумал гораздо лучше, чем я. Но только роман, роман, - кричала она мастеру, - роман возьми с собою, куда бы ты ни летел. | 'Great Woland!' Margarita began to echo him. 'Great Woland! He thought it out much better than I did! But the novel, the novel,' she shouted to the master, 'take the novel with you wherever you fly!' " |
| - Не надо, - ответил мастер, - я помню его | 'No need,' replied the master, 'I remember it by |
| наизусть. | heart.' |
| - Но ты ни слова... ни слова из него не забудешь? - спрашивала Маргарита, прижимаясь к любовнику и вытирая кровь на его рассеченном виске. | 'But you won't ... you won't forget a single word of it?' Margarita asked, pressing herself to her lover and wiping the blood from his cut temple. |
| - Не беспокойся! Я теперь ничего и никогда не забуду, - ответил тот. | 'Don't worry. I'll never forget anything now,' he replied. |
| - Тогда огонь! - вскричал Азазелло, -огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем. | 'Fire, then!' cried Azazello. 'Fire, with which all began and with which we end it all.' |
| - Огонь! - страшно прокричала Маргарита. Оконце в подвале хлопнуло, ветром сбило штору на сторону. В небе прогремело весело и кратко. Азазелло сунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджег скатерть на столе. Потом поджег пачку старых газет на диване, а за нею рукопись и занавеску на окне. Мастер, уже опьяненный будущей скачкой, выбросил с полки какую-то книгу на стол, вспушил ее листы в горящей скатерти, и книга вспыхнула веселым огнем. | 'Fire!' Margarita cried terribly. The little basement window banged, the curtain was beaten aside by the wind. The sky thundered merrily and briefly. Azazello thrust his clawed hand into the stove, pulled out a smoking brand, and set fire to the tablecloth. Then he set fire to the stack of old newspapers on the sofa, and next to the manuscripts and the window curtain. The master, already drunk with the impending ride, flung some book from the shelf on to the table, ruffled its pages in the flame of the tablecloth, and the book blazed up merrily. |
| - Гори, гори, прежняя жизнь! | 'Burn, burn, former life!' |
| - Гори, страдание! - кричала Маргарита. | 'Burn, suffering!' cried Margarita. |
| Комната уже колыхалась в багровых столбах, и вместе с дымом выбежали из двери трое, поднялись по каменной лестнице вверх и оказались во дворике. Первое, что они увидели там, это сидящую на земле кухарку застройщика, возле нее валялся рассыпавшийся картофель и несколько пучков луку. Состояние кухарки было понятно. Трое черных коней храпели у сарая, вздрагивали, взрывали фонтанами землю. Маргарита вскочила первая, за нею Азазелло, последним мастер. Кухарка, простонав, хотела поднять руку для крестного знамения, но Азазелло грозно закричал с седла: | The room was already swaying in crimson pillars, and along with the smoke the three ran out of the door, went up the stone steps, and came to the yard. The first thing they saw there was the landlord's cook sitting on the ground. Beside her lay spilled potatoes and several bunches of onions. The cook's state was comprehensible. Three black steeds snorted by the shed, twitching, sending up fountains of earth. Margarita mounted first, then Azazello, and last the master. The cook moaned and wanted to raise her hand to make the sign of the cross, but Azazello shouted menacingly from the saddle: |
| - Отрежу руку! - он свистнул, и кони, ломая ветви лип, взвились и вонзились в низкую черную тучу. Тотчас из окошечка подвала повалил дым. Снизу донесся слабый, жалкий крик кухарки: | 'I'll cut your hand off!' He whistled, and the steeds, breaking through the linden branches, soared up and pierced the low black cloud. Smoke poured at once from the basement window. From below came the weak, pitiful cry of the cook: |
| - Горим!.. | 'We're on fire . . .' |
| Кони уже неслись над крышами Москвы. | The steeds were already racing over the rooftops of Moscow. |
| - Я хочу попрощаться с городом, -прокричал мастер Азазелло, который скакал впереди. Гром съел окончание фразы мастера. Азазелло кивнул головою и пустил своего коня галопом. Навстречу летящим стремительно летела туча, но еще не брызгала дождем. | 'I want to bid farewell to the city,' the master cried to Azazello, who rode at their head. Thunder ate up the end of the master's phrase. Azazello nodded and sent his horse into a gallop. The dark cloud flew precipitously to meet the fliers, but as yet gave not a sprinkle of rain. |
| Они летели над бульваром, видели, как фигурки людей разбегаются, прячась от дождя. Падали первые капли. Они пролетели над дымом - всем, что осталось от Грибоедова. Они летели над городом, который уже заливала темнота. Над ними вспыхивали молнии. Потом крыши сменились зеленью. Тогда только хлынул дождь и превратил летящих в три огромных пузыря в воде. | They flew over the boulevards, they saw little figures of people scatter, running for shelter from the rain. The first drops were falling. They flew over smoke - all that remained of Griboedov House. They flew over the city which was already being flooded by darkness. Over them lightning flashed. Soon the roofs gave place to greenery. Only then did the rain pour down, transforming the fliers into three huge bubbles in the water. |
| Маргарите уже было знакомо ощущение полета, а мастеру - нет, и он подивился тому, как быстро они оказались у цели, у того, с кем он хотел попрощаться, потому что больше ему не с кем было прощаться. Он узнал сразу в пелене дождя здание клиники Стравинского, реку и очень хорошо изученный им бор на другом берегу. Они снизились в роще на поляне, недалеко от клиники. | Margarita was already familiar with the sensation of flight, but the master was not, and he marvelled at how quickly they reached their goal, the one to whom he wished to bid farewell, because he had no one else to bid farewell to. He immediately recognized through the veil of rain the building of Stravinsky's clinic, the river, and the pine woods on the other bank, which he had studied so well. They came down in the clearing of a copse not far from the clinic. |
| - Я подожду вас здесь, - прокричал Азазелло, сложив руки щитком, то освещаясь молниями, то пропадая в серой пелене, - прощайтесь, но скорее. | 'I'll wait for you here,' cried Azazello, his hands to his mouth, now lit up by lightning, now disappearing behind the grey veil. 'Say your farewells, but be quick!' |
| Мастер и Маргарита соскочили с седел и полетели, мелькая, как водяные тени, через клинический сад. Еще через мгновение мастер привычной рукой отодвигал балконную решетку в комнате N 117-й, Маргарита следовала за ним. Они вошли к Иванушке, невидимые и незамеченные, во время грохота и воя грозы. Мастер остановился возле кровати. | The master and Margarita jumped from their saddles and flew, flickering like watery shadows, through the clinic garden. A moment later the master, with an accustomed hand, was pushing aside the balcony grille of room no. 117. Margarita followed after him. They stepped into Ivanushka's room, unseen and unnoticed in the rumbling and howling of the storm. The master stopped by the bed. |
| Иванушка лежал неподвижно, как и тогда, когда в первый раз наблюдал грозу в доме своего отдохновения. Но он не плакал, как в тот раз. Когда он всмотрелся как следует в | Ivanushka lay motionless, as before, when for the first time he had watched a storm in the house of his repose. But he was not weeping as he had been then. Once he had taken a good |
| темный силуэт, ворвавшийся к нему с балкона, он приподнялся, протянул руки и сказал радостно: | look at the dark silhouette that burst into his room from the balcony, he raised himself, held out his hands, and said joyfully: |
| - А, это вы! А я все жду, жду вас. Вот и вы, мой сосед. | 'Ah, it's you! And I kept waiting and waiting for you! And here you are, my neighbour!' |
| На это мастер ответил: | To this the master replied: |
| - Я здесь! Но вашим соседом, к сожалению, больше быть не могу. Я улетаю навсегда и пришел к вам лишь с тем, чтобы попрощаться. | 'I'm here, but unfortunately I cannot be your neighbour any longer. I'm flying away for ever, and I've come to you only to say farewell.' |
| - Я это знал, я догадался, - тихо ответил Иван и спросил: - Вы встретили его? | 'I knew that, I guessed it,' Ivan replied quietly and asked: 'You met him?' |
| - Да, - сказал мастер, - я пришел попрощаться с вами, потому что вы были единственным человеком, с которым я говорил в последнее время. | 'Yes,' said the master. 'I've come to say farewell to you, because you are the only person I've talked with lately.' |
| Иванушка просветлел и сказал: | Ivanushka brightened up and said: |
| - Это хорошо, что вы сюда залетели. Я ведь слово свое сдержу, стишков больше писать не буду. Меня другое теперь интересует, -Иванушка улыбнулся и безумными глазами поглядел куда-то мимо мастера, - я другое хочу написать. Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял. | 'It's good that you stopped off here. I'll keep my word, I won't write any more poems. I'm interested in something else now,' Ivanushka smiled and with mad eyes looked somewhere past the master. 'I want to write something else. You know, while I lay here, a lot became clear to me.' |
| Мастер взволновался от этих слов и заговорил, присаживаясь на край Иванушкиной постели: | The master was excited by these words and, sitting on the edge of Ivanushka's bed, said: |
| - А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нем продолжение напишите! | 'Ah, but that's good, that's good. You'll write a sequel about him.' |
| Иванушкины глаза вспыхнули. | Ivanushka's eyes lit up. |
| - А вы сами не будете разве? - тут он поник головой и задумчиво добавил: - Ах да... Что же это я спрашиваю, - Иванушка покосился в пол, посмотрел испуганно. | 'But won't you do that yourself?' Here he hung his head and added pensively: 'Ah, yes ... what am I asking?' Ivanushka looked sidelong at the floor, his eyes fearful. |
| - Да, - сказал мастер, и голос его показался Иванушке незнакомым и глухим, - я уже больше не буду писать о нем. Я буду занят другим. | 'Yes,' said the master, and his voice seemed unfamiliar and hollow to Ivanushka, 'I won't write about him any more now. I'll be occupied with other things.' |
| Шум грозы прорезал дальний свист. | A distant whistle cut through the noise of the storm. |
| - Вы слышите? - спросил мастер. | 'Do you hear?' asked the master. |
| - Шумит гроза... | 'The noise of the storm .. .' |
| - Нет, это меня зовут, мне пора, - пояснил | 'No, I'm being called, it's time for me to go,' |
| мастер и поднялся с постели. | explained the master, and he got up from the bed. |
| - Постойте! Еще одно слово, - попросил Иван, - а вы ее нашли? Она вам осталась верна? | ‘Wait! One word more,' begged Ivan. "Did you find her? Did she remain faithful to you?' |
| - Вот она, - ответил мастер и указал на стену. От белой стены отделилась темная Маргарита и подошла к постели. Она смотрела на лежащего юношу, и в глазах ее читалась скорбь. | 'Here she is,' the master replied and pointed to the wall. The dark Margarita separated from the white wall and came up to the bed. She looked at the young man lying there and sorrow could be read in her eyes. |
| - Бедный, бедный, - беззвучно шептала Маргарита и наклонилась к постели. | 'Poor boy, poor boy .. .' Margarita whispered soundlessly and bent down to the bed. |
| - Какая красивая, - без зависти, но с грустью и с каким-то тихим умилением проговорил Иван, - вишь ты, как у вас все хорошо вышло. А вот у меня не так, - тут он подумал и задумчиво прибавил: - А впрочем, может быть, и так... | 'She's so beautiful,' Ivan said, without envy, but sadly, and with a certain quiet tenderness. 'Look how well everything has turned out for you. But not so for me.' Here he thought a little and added thoughtfully: 'Or else maybe it is so . . .' |
| - Так, так, - прошептала Маргарита и совсем склонилась к лежащему, - вот я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо... В этом вы уж мне поверьте, я все уже видела, все знаю. | 'It is so, it is so,' whispered Margarita, and she bent closer to him. 'I'm going to kiss you now, and everything will be as it should be with you . . . believe me in that, I've seen everything, I know everything . . .' |
| Лежащий юноша охватил ее шею руками, и она поцеловала его. | The young man put his arms around her neck and she kissed him. |
| - Прощай, ученик, - чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе. Он исчез, с ним вместе исчезла и Маргарита. Балконная решетка закрылась. | 'Farewell, disciple,' the master said barely audibly and began melting into air. He disappeared, and Margarita disappeared with him. The balcony grille was closed. |
| Иванушка впал в беспокойство. Он сел на постели, оглянулся тревожно, даже простонал, заговорил сам с собой, поднялся. Гроза бушевала все сильнее и, видимо, растревожила его душу. Волновало его также то, что за дверью он своим, уже привыкшим к постоянной тишине, слухом уловил беспокойные шаги, глухие голоса за дверью. Он позвал, нервничая уже и вздрагивая: | Ivanushka fell into anxiety. He sat up in bed, looked around uneasily, even moaned, began talking to himself, got up. The storm raged more and more, and evidently stirred up his soul. He was also upset by the troubling footsteps and muted voices that his ear, accustomed to the constant silence, heard outside the door. He called out, now nervous and trembling: |
| - Прасковья Федоровна! | 'Praskovya Fyodorovna!' |
| Прасковья Федоровна уже входила в комнату, вопросительно и тревожно глядя на Иванушку. | Praskovya Pyodorovna was already coming into the room, looking at Ivanushka questioningly and uneasily. |
| - Что? Что такое? - спрашивала она, - гроза волнует? Ну, ничего, ничего... Сейчас вам поможем. Сейчас я доктора позову. | 'What? What is it?' she asked. The storm upsets you? Never mind, never mind . . . we'll help you now ... I'll call the doctor now. ..' |
| - Нет, Прасковья Федоровна, не надо доктора звать, - сказал Иванушка, беспокойно глядя не на Прасковью Федоровну, а в стену, - со мною ничего особенного такого нет. Я уже разбираюсь теперь, вы не бойтесь. А вы мне лучше скажите, - задушевно попросил Иван, - а что там рядом, в сто восемнадцатой комнате сейчас случилось? | 'No, Praskovya Fyodorovna, you needn't call the doctor,' said Ivanushka, looking anxiously not at Praskovya Fyodorovna but into the wall. 'There's nothing especially the matter with me. I can sort things out now, don't worry. But you'd better tell me,' Ivan begged soulfully, 'what just happened in room one-eighteen?' |
| - В восемнадцатой? - переспросила Прасковья Федоровна, и глаза ее забегали, -а ничего там не случилось. - Но голос ее был фальшив, Иванушка тотчас это заметил и сказал: | 'Eighteen?' Praskovya Fyodorovna repeated, and her eyes became furtive. 'Why, nothing happened there.' But her voice was false, Ivanushka noticed it at once and said: |
| - Э, Прасковья Федоровна! Вы такой человек правдивый... Вы думаете, я бушевать стану? Нет, Прасковья Федоровна, этого не будет. А вы лучше прямо говорите. Я ведь через стену все чувствую. | 'Eh, Praskovya Fyodorovna! You're such a truthful person . .. You think I'll get violent? No, Praskovya Fyodorovna, that won't happen. You'd better speak directly, for I can feel everything through the wall.' |
| - Скончался сосед ваш сейчас, -прошептала Прасковья Федоровна, не будучи в силах преодолеть свою правдивость и доброту, и испуганно поглядела на Иванушку, вся одевшись светом молнии. Но с Иванушкой ничего не произошло страшного. Он только многозначительно поднял палец и сказал: | 'Your neighbour has just passed away,' whispered Praskovya Fyodorovna, unable to overcome her truthfulness and kindness, and, all clothed in a flash of lightning, she looked fearfully at Ivanushka. But nothing terrible happened to Ivanushka. He only raised his finger significantly and said: |
| - Я так и знал! Я уверяю вас, Прасковья Федоровна, что сейчас в городе еще скончался один человек. Я даже знаю, кто, -тут Иванушка таинственно улыбнулся, -это женщина. | 'I knew it! I assure you, Praskovya Fyodorovna, that yet another person has just passed away in the city. I even know who,' here Ivanushka smiled mysteriously. 'It's a woman!' |
| Глава 31. На Воробьевых горах | CHAPTER 31. On Sparrow Hills. |
| Грозу унесло без следа, и, аркой перекинувшись через всю Москву, стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки. На высоте, на холме, между двумя рощами виднелись три темных силуэта. Воланд, Коровьев и Бегемот сидели на черных конях в седлах, глядя на раскинувшийся за рекою город с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон, обращенных на запад, на пряничные башни | The storm was swept away without a trace, and a multicoloured rainbow, its arch thrown across all of Moscow, stood in the sky, drinking water from the Moscow River. High up, on a hill between two copses, three dark silhouettes could be seen. Woland, Koroviev and Behemoth sat in the saddle on three black horses, looking at the city spread out beyond the river, with the fragmented sun glittering in thousands of windows facing west, and at the |
| девичьего монастыря. | gingerbread towers of the Devichy Convent.[2] |
| В воздухе зашумело, и Азазелло, у которого в черном хвосте его плаща летели мастер и Маргарита, опустился вместе с ними возле группы дожидающихся. | There was a noise in the air, and Azazello, who had the master and Margarita flying in the black tail of his cloak, alighted with them beside the waiting group. |
| - Пришлось мне вас побеспокоить, Маргарита Николаевна и мастер, -заговорил Воланд после некоторого молчания, - но вы не будьте на меня в претензии. Не думаю, чтоб вы об этом пожалели. Ну, что же, - обратился он к одному мастеру, - попрощайтесь с городом. Нам пора, - Воланд указал рукою в черной перчатке с раструбом туда, где бесчисленные солнца плавили стекло за рекою, где над этими солнцами стоял туман, дым, пар раскаленного за день города. | 'We had to trouble you a little, Margarita Nikolaevna and master,' Woland began after some silence, 'but you won't grudge me that. I don't think you will regret it. So, then,' he addressed the master alone, 'bid farewell to the city. It's time for us to go,' Woland pointed with his black-gauntleted hand to where numberless suns melted the glass beyond the river, to where, above these suns, stood the mist, smoke and steam of the city scorched all day. |
| Мастер выбросился из седла, покинул сидящих и побежал к обрыву холма. Черный плащ тащился за ним по земле. Мастер стал смотреть на город. В первые мгновения к сердцу подкралась щемящая грусть, но очень быстро она сменилась сладковатой тревогой, бродячим цыганским волнением. | The master threw himself out of the saddle, left the mounted ones, and ran to the edge of the hillside. The black cloak dragged on the ground behind him. The master began to look at the city. In the first moments a wringing sadness crept over his heart, but it very quickly gave wav to a sweetish anxiety, a wondering gypsy excitement. |
| - Навсегда! Это надо осмыслить, -прошептал мастер и лизнул сухие, растрескавшиеся губы. Он стал прислушиваться и точно отмечать все, что происходит в его душе. Его волнение перешло, как ему показалось, в чувство глубокой, кровной обиды. Но та была нестойкой, пропала и почему-то сменилась горделивым равнодушием, а оно -предчувствием постоянного покоя. | 'For ever! . . . That needs to be grasped,' the master whispered and licked his dry, cracked lips. He began to heed and take precise note of everything that went on in his soul. His excitement turned, as it seemed to him, into a feeling of deep and grievous offence. But it was unstable, vanished, and gave way for some reason to a haughty indifference, and that to a foretaste of enduring peace. |
| Группа всадников дожидалась мастера молча. Группа всадников смотрела, как черная длинная фигура на краю обрыва жестикулирует, то поднимает голову, как бы стараясь перебросить взгляд через весь город, заглянуть за его края, то вешает голову, как будто изучая истоптанную чахлую траву под ногами. | The group of riders waited silently for the master. The group of riders watched the black, long figure on the edge of the hillside gesticulate, now raising his head, as if trying to reach across the whole city with his eyes, to peer beyond its limits, now hanging his head down, as if studying the trampled, meagre grass under his feet. |
| Прервал молчание соскучившийся Бегемот. | The silence was broken by the bored Behemoth. |
| - Разрешите мне, мэтр, - заговорил он, -свистнуть перед скачкой на прощание. | 'Allow me, maitre,' he began, 'to give a farewell whistle before the ride.' |
| - Ты можешь испугать даму, - ответил Воланд, - и, кроме того, не забудь, что все твои сегодняшние безобразия уже закончились. | 'You may frighten the lady,' Woland answered, 'and, besides, don't forget that all your outrages today are now at an end.' |
| - Ах нет, нет, мессир, - отозвалась Маргарита, сидящая в седле, как амазонка, подбоченившись и свесив до земли острый шлейф, - разрешите ему, пусть он свистнет. Меня охватила грусть перед дальней дорогой. Не правда ли, мессир, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги его ждет счастье? Пусть посмешит он нас, а то я боюсь, что это кончится слезами, и все будет испорчено перед дорогой! | 'Ah, no, no, Messire,' responded Margarita, who sat side-saddle, arms akimbo, the sharp corner of her train hanging to the ground, 'allow him, let him whistle. I'm overcome with sadness before the long journey. Isn't it true, Messire, it's quite natural even when a person knows that happiness is waiting at the end of the road? Let him make us laugh, or I'm afraid it will end in tears, and everything will be spoiled before the journey!' |
| Воланд кивнул Бегемоту, тот очень оживился, соскочил с седла наземь, вложил пальцы в рот, надул щеки и свистнул. У Маргариты зазвенело в ушах. Конь ее взбросился на дыбы, в роще посыпались сухие сучья с деревьев, взлетела целая стая ворон и воробьев, столб пыли понесло к реке, и видно было, как в речном трамвае, проходившем мимо пристани, снесло у пассажиров несколько кепок в воду. | Woland nodded to Behemoth, who became all animated, jumped down from the saddle, put his fingers in his mouth, puffed out his cheeks, and whistled. Margarita's ears rang. Her horse reared, in the copse dry twigs rained down from the trees, a whole flock of crows and sparrows flew up, a pillar of dust went sweeping down to the river, and, as an excursion boat was passing the pier, one could see several of the passengers' caps blow off into the water. |
| Мастер вздрогнул от свиста, но не обернулся, а стал жестикулировать еще беспокойнее, поднимая руку к небу, как бы грозя городу. Бегемот горделиво огляделся. | The whistle made the master start, yet he did not turn, but began gesticulating still more anxiously, raising his hand to the sky as if threatening the city. Behemoth gazed around proudly. |
| - Свистнуто, не спорю, - снисходительно заметил Коровьев, - действительно свистнуто, но, если говорить беспристрастно, свистнуто очень средне! | 'That was whistled, I don't argue,' Koroviev observed condescendingly, 'whistled indeed, but, to be impartial, whistled rather middlingly.' |
| - Я ведь не регент, - с достоинством и надувшись, ответил Бегемот и неожиданно подмигнул Маргарите. | 'I'm not a choirmaster,' Behemoth replied with dignity, puffing up, and he winked unexpectedly at Margarita. |
| - А дай-кось я попробую по старой памяти,- сказал Коровьев, потер руки, подул на пальцы. | 'Give us a try, for old times' sake,' Koroviev said, rubbed his hand, and breathed on his fingers. |
| - Но ты смотри, смотри, - послышался суровый голос Воланда с коня, - без членовредительских штук! | 'Watch out, watch out,' came the stern voice of Woland on his horse, 'no inflicting of injuries.' |
| - Мессир, поверьте, - отозвался Коровьев и приложил руку к сердцу, - пошутить, исключительно пошутить... - Тут он вдруг вытянулся вверх, как будто был резиновый, из пальцев правой руки устроил какую-то хитрую фигуру, завился, как винт, и затем, внезапно раскрутившись, свистнул. | 'Messire, believe me,' Koroviev responded, placing his hand on his heart, 'in fun, merely in fun . . .' Here he suddenly stretched himself upwards, as if he were made of rubber, formed the fingers of his right hand into some clever arrangement, twisted himself up like a screw, and then, suddenly unwinding, whistled. |
| Этого свиста Маргарита не услыхала, но она его увидела в то время, как ее вместе с горячим конем бросило саженей на десять в сторону. Рядом с нею с корнем вырвало дубовое дерево, и земля покрылась трещинами до самой реки. Огромный пласт берега, вместе с пристанью и рестораном, высадило в реку. Вода в ней вскипела, взметнулась, и на противоположный берег, зеленый и низменный, выплеснуло целый речной трамвай с совершенно невредимыми пассажирами. К ногам храпящего коня Маргариты швырнуло убитую свистом Фагота галку. | This whistle Margarita did not hear, but she saw it in the moment when she, together with her fiery steed, was thrown some twenty yards away. An oak tree beside her was torn up by the roots, and the ground was covered with cracks all the way to the river. A huge slab of the bank, together with the pier and the restaurant, sagged into the river. The water boiled, shot up, and the entire excursion boat with its perfectly unharmed passengers was washed on to the low bank opposite. A jackdaw, killed by Fagott's whistle, was flung at the feet of Margarita's snorting steed. |
| Мастера вспугнул этот свист. Он ухватился за голову и побежал обратно к группе дожидавшихся его спутников. | The master was startled by this whistle. He clutched his head and ran back to the group of waiting companions. |
| - Ну что же, - обратился к нему Воланд с высоты своего коня, - все счета оплачены? Прощание совершилось? | 'Well, then,' Woland addressed him from the height of his steed, 'is your farewell completed?' |
| - Да, совершилось, - ответил мастер и, успокоившись, поглядел в лицо Воланду прямо и смело. | 'Yes, it's completed,' the master replied and, having calmed down, looked directly and boldly into Woland's face. |
| И тогда над горами прокатился, как трубный голос, страшный голос Воланда: | And then over the hills like a trumpet blast rolled Woland's terrible voice: |
| - Пора!! - и резкий свист и хохот Бегемота. | 'It's time!!' - and with it the sharp whistle and guffaw of Behemoth. |
| Кони рванулись, и всадники поднялись вверх и поскакали. Маргарита чувствовала, как ее бешеный конь грызет и тянет мундштук. Плащ Воланда вздуло над головами всей кавалькады, этим плащом начало закрывать вечереющий небосвод. Когда на мгновение черный покров отнесло в сторону, Маргарита на скаку обернулась и увидела, что сзади нет не только разноцветных башен с разворачивающимся над ними аэропланом, но нет уже давно и самого города, который ушел в землю и | The steeds tore off, and the riders rose into the air and galloped. Margarita felt her furious steed champing and straining at the bit. Woland's cloak billowed over the heads of the cavalcade; the cloak began to cover the evening sky. When the black shroud was momentarily blown aside, Margarita looked back as she rode and saw that there not only were no multicoloured towers behind them, but the city itself had long been gone. It was as if it had fallen through the earth - only mist and smoke were left... |
| оставил по себе только туман. | |
| Глава 32. Прощение и вечный приют | CHAPTER 32. Forgiveness and Eternal Refuge |
| Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна <успокоит его.> | Gods, my gods! How sad the evening earth! How mysterious the mists over the swamps! He who has wandered in these mists, he who has suffered much before death, he who has flown over this earth bearing on himself too heavy a burden, knows it. The weary man knows it. And without regret he leaves the mists of the earth, its swamps and rivers, with a light heart he gives himself into the hands of death, knowing that she alone can bring him peace. |
| Волшебные черные кони и те утомились и несли своих всадников медленно, и неизбежная ночь стала их догонять. Чуя ее за своею спиною, притих даже неугомонный Бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел молчаливый и серьезный, распушив свой хвост. | The magical black horses also became tired and carried their riders slowly, and ineluctable night began to overtake them. Sensing it at his back, even the irrepressible Behemoth quieted down and, his claws sunk into the saddle, flew silent and serious, puffing up his tail. |
| Ночь начала закрывать черным платком леса и луга, ночь зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, теперь уже неинтересные и ненужные ни Маргарите, ни мастеру, чужие огоньки. Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звезд. | Night began to cover forests and fields with its black shawl, night lit melancholy little lights somewhere far below - now no longer interesting and necessary either for Margarita or for the master - alien lights. Night was outdistancing the cavalcade, it sowed itself over them from above, casting white specks of stars here and there in the saddened sky. |
| Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. | Night thickened, flew alongside, caught at the riders' cloaks and, tearing them from their shoulders, exposed the deceptions. |
| И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда. | And when Margarita, blown upon by the cool wind, opened her eyes, she saw how the appearance of them all was changing as they flew to their goal. And when, from beyond the edge of the forest, the crimson and full moon began rising to meet them, all deceptions vanished, fell into the swamp, the unstable magic garments drowned in the mists. |
| Вряд ли теперь узнали бы Коровьева-Фагота, самозванного переводчика при таинственном и не нуждающемся ни в каких переводах консультанте, в том, кто теперь летел непосредственно рядом с | Hardly recognizable as Koroviev-Fagott, the self-appointed interpreter to the mysterious consultant who needed no interpreting, was he who now flew just beside Woland, to the right of the master's friend. In place of him who had |
| Воландом по правую руку подруги мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темнофиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землею, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом. | left Sparrow Hills in a ragged circus costume under the name of Koroviev-Fagott, there now rode, softly clinking the golden chains of the bridle, a dark-violet knight with a most gloomy and never-smiling face. He rested his chin on his chest, he did not look at the moon, he was not interested in the earth, he was thinking something of his own, flying beside Woland. |
| - Почему он так изменился? - спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда. | ‘Why has he changed so?' Margarita quietly asked Woland to the whistling of the wind. |
| - Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил,- ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, - его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл! | ‘This knight once made an unfortunate joke,' replied Woland, turning his face with its quietly burning eye to Margarita. 'The pun he thought up, in a discussion about light and darkness, was not altogether good. And after that the knight had to go on joking a bit more and longer than he supposed. But this is one of the nights when accounts are settled. The knight has paid up and closed his account.' |
| Ночь оторвала и пушистый хвост у Бегемота, содрала с него шерсть и расшвыряла ее клочья по болотам. Тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире. Теперь притих и он и летел беззвучно, подставив свое молодое лицо под свет, льющийся от луны. | Night also tore off Behemoth's fluffy tail, pulled off his fur and scattered it in tufts over the swamps. He who had been a cat, entertaining the prince of darkness, now turned out to be a slim youth, a demon-page, the best jester the world has ever seen. Now he, too, grew quiet and flew noiselessly, setting his young face towards the light that streamed from the moon. |
| Сбоку всех летел, блистая сталью доспехов, Азазелло. Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык, и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца. | At the far side, the steel of his armour glittering, flew Azazello. The moon also changed his face. The absurd, ugly fang disappeared without a trace, and the albugo on his eye proved false. Azazello's eyes were both the same, empty and black, and his face was white and cold. Now Azazello flew in his true form, as the demon of the waterless desert, the killer-demon. |
| Себя Маргарита видеть не могла, но она хорошо видела, как изменился мастер. Волосы его белели теперь при луне и сзади собирались в косу, и она летела по ветру. Когда ветер отдувал плащ от ног мастера, Маргарита видела на ботфортах его то потухающие, то загорающиеся звездочки | Margarita could not see herself, but she saw very well how the master had changed. His hair was now white in the moonlight and gathered behind in a braid, and it flew on the wind. When the wind blew the cloak away from the master's legs, Margarita saw the stars of spurs on his jackboots, now going out, now |
| шпор. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, но улыбался ей, как будто знакомой хорошо и любимой, и что-то, по приобретенной в комнате N 118-й привычке, сам себе бормотал. | lighting up. Like the demon-youth, the master flew with his eyes fixed on the moon, yet smiling to it, as to a close and beloved friend, and, from a habit acquired in room no. 118, murmuring something to himself. |
| И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь - только глыба мрака, и грива этого коня - туча, а шпоры всадника - белые пятна звезд. | And, finally, Woland also flew in his true image. Margarita could not have said what his horse's bridle was made of, but thought it might be chains of moonlight, and the horse itself was a mass of darkness, and the horse's mane a storm cloud, and the rider's spurs the white flecks of stars. |
| Так летели в молчании долго, пока и сама местность внизу не стала меняться. Печальные леса утонули в земном мраке и увлекли за собою и тусклые лезвия рек. Внизу появились и стали отблескивать валуны, а между ними зачернели провалы, в которые не проникал свет луны. | Thus they flew in silence for a long time, until the place itself began to change below them. The melancholy forests drowned in earthly darkness and drew with them the dim blades of the rivers. Boulders appeared and began to gleam below, with black gaps between them where the moonlight did not penetrate. |
| Воланд осадил своего коня на каменистой безрадостной плоской вершине, и тогда всадники двинулись шагом, слушая, как кони их подковами давят кремни и камни. Луна заливала площадку зелено и ярко, и Маргарита скоро разглядела в пустынной местности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека. Возможно, что этот сидящий был глух или слишком погружен в размышление. Он не слыхал, как содрогалась каменистая земля под тяжестью коней, и всадники, не тревожа его, приблизились к нему. | Woland reined in his horse on a stony, joyless, flat summit, and the riders then proceeded at a walk, listening to the crunch of flint and stone under the horses' shoes. Moonlight flooded the platform greenly and brightly, and soon Margarita made out an armchair in this deserted place and in it the white figure of a seated man. Possibly the seated man was deaf, or else too sunk in his own thoughts. He did not hear the stony earth shudder under the horses' weight, and the riders approached him without disturbing him. |
| Луна хорошо помогала Маргарите, светила лучше, чем самый лучший электрический фонарь, и Маргарита видела, что сидящий, глаза которого казались слепыми, коротко потирает свои руки и эти самые незрячие глаза вперяет в диск луны. Теперь уж Маргарита видела, что рядом с тяжелым каменным креслом, на котором блестят от луны какие-то искры, лежит темная, громадная остроухая собака и так же, как ее хозяин, беспокойно глядит на луну. | The moon helped Margarita well, it shone better than the best electric lantern, and Margarita saw that the seated man, whose eyes seemed blind, rubbed his hands fitfully, and peered with those same unseeing eyes at the disc of the moon. Now Margarita saw that beside the heavy Stone chair, on which sparks glittered in the moonlight, lay a dark, huge, sharp-eared dog, and, like its master, it gazed anxiously at the moon. |
| У ног сидящего валяются черепки разбитого кувшина и простирается невысыхающая черно-красная лужа. | Pieces of a broken jug were scattered by the seated man's feet and an undrying black-red puddle spread there. |
| Всадники остановили своих коней. | The riders stopped their horses. |
| - Ваш роман прочитали, - заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру, - и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен. Так вот, мне хотелось показать вам вашего героя. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница. Она мучает не только его, но и его верного сторожа, собаку. Если верно, что трусость - самый тяжкий порок, то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы. Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит. | ‘Your novel has been read,' Woland began, turning to the master, 'and the only thing said about it was that, unfortunately, it is not finished. So, then, I wanted to show you your hero. For about two thousand years he has been sitting on this platform and sleeping, but when the full moon comes, as you see, he is tormented by insomnia. It torments not only him, but also his faithful guardian, the dog. If it is true that cowardice is the most grievous vice, then the dog at least is not guilty of it. Storms were the only thing the brave dog feared. Well, he who loves must share the lot of the one he loves.' |
| - Что он говорит? - спросила Маргарита, и совершенно спокойное ее лицо подернулось дымкой сострадания. | 'What is he saying?' asked Margarita, and her perfectly calm face clouded over with compassion. |
| - Он говорит, - раздался голос Воланда, -одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность. Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же -лунную дорогу, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому, что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти почему-то не удается, и к нему никто не приходит. Тогда, что же поделаешь, приходится разговаривать ему с самим собою. Впрочем, нужно же какое-нибудь разнообразие, и к своей речи о луне он нередко прибавляет, что более всего в мире ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу. Он утверждает, что он охотно бы поменялся своею участью с оборванным бродягой Левием Матвеем. | 'He says one and the same thing,' Woland replied. 'He says that even the moon gives him no peace, and that his is a bad job. That is what he always says when he is not asleep, and when he sleeps, he dreams one and the same thing: there is a path of moonlight, and he wants to walk down it and talk with the prisoner Ha-Nozri, because, as he insists, he never finished what he was saying that time, long ago, on the fourteenth day of the spring month of Nisan. But, alas, for some reason he never manages to get on to this path, and no one comes to him. Then there's no help for it, he must talk to himself. However, one does need some diversity, and to his talk about the moon he often adds that of all things in the world, he most hates his immortality and his unheard-of fame. He maintains that he would willingly exchange his lot for that of the ragged tramp Matthew Levi.' |
| - Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? - спросила Маргарита. | 'Twelve thousand moons for one moon long ago, isn't that too much?' asked Margarita. |
| - Повторяется история с Фридой? - сказал Воланд, - но, Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир. | 'Repeating the story with Frieda?' said Woland. 'But don't trouble yourself here, Margarita. Everything will turn out right, the world is built on that.' |
| - Отпустите его, - вдруг пронзительно крикнула Маргарита так, как когда-то кричала, когда была ведьмой, и от этого | 'Let him go!' Margarita suddenly cried piercingly, as she had cried once as a witch, and at this cry a stone fell somewhere in the |
| крика сорвался камень в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая горы грохотом. Но Маргарита не могла сказать, был ли это грохот падения или грохот сатанинского смеха. Как бы то ни было, Воланд смеялся, поглядывая на Маргариту, и говорил: | mountains and tumbled down the ledges into the abyss, filling the mountains with rumbling. But Margarita could not have said whether it was the rumbling of its fall or the rumbling of satanic laughter. In any case, Woland was laughing as he glanced at Margarita and said: |
| - Не надо кричать в горах, он все равно привык к обвалам, и это его не встревожит. Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, - тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: - Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой! | 'Don't shout in the mountains, he's accustomed to avalanches anyway, and it won't rouse him. You don't need to ask for him, Margarita, because the one he so yearns to talk with has already asked for him.' Here Woland turned to the master and said: 'Well, now you can finish your novel with one phrase!' |
| Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам: | The master seemed to have been expecting this, as he stood motionless and looked at the seated procurator. He cupped his hands to his mouth and cried out so that the echo leaped over the unpeopled and unforested mountains: |
| - Свободен! Свободен! Он ждет тебя! | 'You're free! You're free! He's waiting for you!' |
| Горы превратили голос мастера в гром, и этот же гром их разрушил. Проклятые скалистые стены упали. Осталась только площадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами поверх пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом. Прямо к этому саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога, и первым по ней кинулся бежать остроухий пес. Человек в белом плаще с кровавым подбоем поднялся с кресла и что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется, и что он кричит. Видно было только, что вслед за своим верным стражем по лунной дороге стремительно побежал и он. | The mountains turned the master's voice to thunder, .and by this same thunder they were destroyed. The accursed rocky walls collapsed. Only the platform with the stone armchair remained. Over the black abyss into which the walls had gone, a boundless city lit up, dominated by gleaming idols above a garden grown luxuriously over many thousands of moons. The path of moonlight so long awaited by the procurator stretched right to this garden, and the first to rush down it was the sharpeared dog. The man in the white cloak with blood-red lining rose from the armchair and shouted something in a hoarse, cracked voice. It was impossible to tell whether he was weeping or laughing, or what he shouted. It could only be seen that, following his faithful guardian, he, too, rushed headlong down the path of moonlight. |
| - Мне туда, за ним? - спросил беспокойно мастер, тронув поводья. | 'I'm to follow him there?' the master asked anxiously, holding the bridle. |
| - Нет, - ответил Воланд, - зачем же гнаться по следам того, что уже окончено? | 'No,' replied Woland, 'why run after what is already finished?' |
| - Так, значит, туда? - спросил мастер, повернулся и указал назад, туда, где соткался в тылу недавно покинутый город с | There, then?' the master asked, turning and pointing back, where the recently abandoned city with the gingerbread towers of its convent, |
| монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле. | with the sun broken to smithereens in its windows, now wove itself behind them. |
| - Тоже нет, - ответил Воланд, и голос его сгустился и потек над скалами, -романтический мастер! Тот, кого так жаждет видеть выдуманный вами герой, которого вы сами только что отпустили, прочел ваш роман. - Тут Воланд повернулся к Маргарите: - Маргарита Николаевна! Нельзя не поверить в то, что вы старались выдумать для мастера наилучшее будущее, но, право, то, что я предлагаю вам, и то, о чем просил Иешуа за вас же, за вас, - еще лучше. Оставьте их вдвоем, - говорил Воланд, склоняясь со своего седла к седлу мастера и указывая вслед ушедшему прокуратору, - не будем им мешать. И, может быть, до чего-нибудь они договорятся, - тут Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас. | 'Not there, either,' replied Woland, and his voice thickened and flowed over the rocks. 'Romantic master! He, whom the hero you invented and have just set free so yearns to see, has read your novel.' Here Woland turned to Margarita: 'Margarita Nikolaevna! It is impossible not to believe that you have tried to think up the best future for the master, but, really, what I am offering you, and what Yeshua has asked for you, is better still! Leave them to each other,' Woland said, leaning towards the master's saddle from his own, pointing to where the procurator had gone, 'let's not interfere with them. And maybe they'll still arrive at something.' Here Woland waved his arm in the direction of Yershalaim, and it went out. |
| - И там тоже, - Воланд указал в тыл, - что делать вам в подвальчике? - тут потухло сломанное солнце в стекле. - Зачем? -продолжал Воланд убедительно и мягко, -о, трижды романтический мастер, | 'And there, too,' Woland pointed behind them, 'what are you going to do in the little basement?' Here the sun broken up in the glass went out. 'Why?' Woland went on persuasively and gently, 'oh, thrice-romantic master, |
| неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели же вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула? Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора. | can it be that you don't want to go strolling with your friend in the daytime under cherry trees just coming into bloom, and in the evening listen to Schubert's music? Can it be that you won't like writing with a goose quill by candlelight? Can it be that you don't want to sit over a retort like Faust, in hopes that you'll succeed in forming a new homunculus? There! There! The house and the old servant are already waiting for you, the candles are already burning, and soon they will go out, because you will immediately meet the dawn. Down this path, master, this one! Farewell! It's time for me to go!' |
| - Прощайте! - одним криком ответили Воланду Маргарита и мастер. Тогда черный Воланд, не разбирая никакой дороги, кинулся в провал, и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита. Ни скал, ни площадки, ни лунной дороги, ни Ершалаима не стало вокруг. Пропали и черные кони. Мастер и Маргарита увидели обещанный рассвет. Он начинался тут же, | 'Farewell!' Margarita and the master answered Woland in one cry. Then the black Woland, heedless of any road, threw himself into a gap, and his retinue noisily hurried down after him. There were no rocks, no platform, no path of moonlight, no Yershalaim around. The black steeds also vanished. The master and Margarita saw the promised dawn. It began straight away, immediately after the midnight moon. The master -walked with his friend in the brilliance of |
| непосредственно после полуночной луны. Мастер шел со своею подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый мшистый мостик. Они пересекли его. Ручей остался позади верных любовников, и они шли по песчаной дороге. | the first rays of morning over a mossy little stone bridge. They crossed it. The faithful lovers left the stream behind and walked down the sandy path. |
| - Слушай беззвучие, - говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, - слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, - тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я. | 'Listen to the stillness,' Margarita said to the master, and the sand rustled under her bare feet, 'listen and enjoy what you were not given in life - peace. Look, there ahead is your eternal home, which you have been given as a reward. I can already see the Venetian window and the twisting vine, it climbs right up to the roof. Here is your home, your eternal home. I know that in the evenings you will be visited by those you love, those who interest you and who will never trouble you. They will play for you, they will sing for you, you will see what light is in the room when the candles are burning. You will fall asleep, having put on your greasy and eternal nightcap, you will fall asleep with a smile on your lips. Sleep will strengthen you, you will reason wisely. And you will no longer be able to drive me away. I will watch over your sleep.' |
| Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат. | Thus spoke Margarita, walking with the master to their eternal home, and it seemed to the master that Margarita's words flowed in the same way as the stream they had left behind flowed and whispered, and the master's memory, the master's anxious, needled memory began to fade. Someone was setting the master free, as he himself had just set free the hero he had created. This hero had gone into the abyss, gone irrevocably, the son of the astrologer-king, forgiven on the eve of Sunday, the cruel fifth procurator of Judea, the equestrian Pontius Pilate. |
| Эпилог | Epilogue |
| Но все-таки, что же было дальше-то в Москве после того, как в субботний вечер на закате Воланд покинул столицу, исчезнув вместе со своей свитой с Воробьевых гор? | But all the same - what happened later in Moscow, after that Saturday evening when Woland left the capital, having disappeared from Sparrow Hills at sunset with his retinue? |
| О том, что в течение долгого времени по всей столице шел тяжелый гул самых невероятных слухов, очень быстро перекинувшихся и в отдаленные и глухие места провинции, и говорить не приходится, слухи эти даже тошно повторять. | Of the fact that, for a long time, a dense hum of the most incredible rumours went all over the capital and very quickly spread to remote and forsaken provincial places as well, nothing need be said. It is even nauseating to repeat such rumours. |
| Пишущий эти правдивые строки сам лично, направляясь в Феодосию, слышал в поезде рассказ о том, как в Москве две тысячи человек вышли из театра нагишом в буквальном смысле слова и в таком виде разъехались по домам в таксомоторах. | The writer of these truthful lines himself, personally, on a trip to Feodosiya, heard a story on the train about two thousand persons in Moscow coming out of a theatre stark-naked in the literal sense of the word and in that fashion returning home in taxi-cabs. |
| Шепот "нечистая сила..." слышался в очередях, стоявших у молочных, в трамваях, в магазинах, в квартирах, в кухнях, в поездах, и дачных и дальнего следования, на станциях и полустанках, на дачах и на пляжах. | The whisper 'unclean powers' was heard in queues waiting at dairy stores, in tram-cars, shops, apartments, kitchens, on trains both suburban and long-distance, in stations big and small, at summer resorts and on beaches. |
| Наиболее развитые и культурные люди в этих рассказах о нечистой силе, навестившей столицу, разумеется, никакого участия не принимали и даже смеялись над ними и пытались рассказчиков образумить. Но факт все-таки, как говорится, остается фактом, и отмахнуться от него без объяснений никак нельзя: кто-то побывал в столице. Уж одни угольки, оставшиеся от Грибоедова, да и многое другое слишком красноречиво это подтверждали. | The most developed and cultured people, to be sure, took no part in this tale-telling about the unclean powers that had visited Moscow, even laughed at them and tried to bring the tellers to reason. But all the same a fact, as they say, is a fact, and to brush it aside without explanations is simply impossible: someone had visited the capital. The nice little cinders left over from Griboedov's, and many other things as well, confirmed that only too eloquently. |
| Культурные люди стали на точку зрения следствия: работала шайка гипнотизеров и чревовещателей, великолепно владеющая своим искусством. | Cultured people adopted the view of the investigation: it had been the work of a gang of hypnotists and ventriloquists with a superb command of their art. |
| Меры к ее поимке, как в Москве, так и за пределами ее далеко, были, конечно, приняты немедленные и энергичные, но, к великому сожалению, результатов не дали. Именующий себя Воландом со всеми своими присными исчез и ни в Москву более не возвращался и нигде вообще не появился и ничем себя не проявил. | Measures for catching them, in Moscow as well as outside it, were of course immediately and energetically taken, but, most regrettably, produced no results. The one calling himself Woland disappeared with all his company and neither returned to Moscow nor appeared anywhere else, and did not manifest himself in any way. |
| Совершенно естественно, что возникло предположение о том, что он бежал за границу, но и там нигде он не обозначился. | Quite naturally, the suggestion emerged that he had fled abroad, but there, too, he gave no signs of himself. |
| Следствие по его делу продолжалось долго. | The investigation of his case continued for a |
| Ведь как-никак, а дело это было чудовищно! Не говоря уже о четырех сожженных домах и о сотнях сведенных с ума людей, были и убитые. О двух это можно сказать точно: о Берлиозе и об этом злосчастном служащем в бюро по ознакомлению иностранцев с достопримечательностями Москвы, бывшем бароне Майгеле. Ведь они-то были убиты. Обгоревшие кости второго были обнаружены в квартире N 50 по Садовой улице, после того как потушили пожар. Да, были жертвы, и эти жертвы требовали следствия. | long time. Because, m truth, it was a monstrous case! Not to mention four burned-down buildings and hundreds of people driven mad, there had been murders. Of two this could be said with certainty: of Berlioz, and of that ill-fated employee of the bureau for acquainting foreigners with places of interest in Moscow, the former Baron Meigel. They had been murdered. The charred bones of the latter were discovered in apartment no. 50 on Sadovaya Street after the fire was put out. Yes, there were victims, and these victims called for investigation. |
| Но были и еще жертвы, уже после того, как Воланд покинул столицу, и этими жертвами стали, как это ни грустно, черные коты. | But there were other victims as well, even after Woland left the capital, and these victims, sadly enough, were black cats. |
| Штук сто примерно этих мирных, преданных человеку и полезных ему животных были застрелены или истреблены иными способами в разных местах страны. Десятка полтора котов, иногда в сильно изуродованном виде, были доставлены в отделения милиции в разных городах. Например, в Армавире один из ни в чем не повинных котов был приведен каким-то гражданином в милицию со связанными передними лапами. | Approximately a hundred of these peaceful and useful animals, devoted to mankind, were shot or otherwise exterminated in various parts of the country. About a dozen cats, some badly disfigured, were delivered to police stations in various cities. For instance, in Armavir one of these perfectly guiltless beasts was brought to the police by some citizen with its front paws tied. |
| Подкараулил этого кота гражданин в тот момент, когда животное с вороватым видом (что же поделаешь, что у котов такой вид? Это не оттого, что они порочны, а оттого, что они боятся, чтобы кто-либо из существ более сильных, чем они, - собаки и люди, -не причинили им какой-нибудь вред или обиду. И то и другое очень нетрудно, но чести в этом, уверяю, нет никакой. Да, нет никакой!), да, так с вороватым видом кот собирался устремиться зачем-то в лопухи. | This cat had been ambushed by the citizen at the very moment when the animal, with a thievish look (how can it be helped if cats have this look? It is not because they are depraved, but because they are afraid lest some beings stronger than themselves - dogs or people -cause them some harm or offence. Both are very easy to do, but I assure you there is no credit in doing so, no, none at all!), so, then, with a thievish look the cat was for some reason about to dash into the burdock. |
| Навалившись на кота и срывая с шеи галстук, чтобы вязать его, гражданин ядовито и угрожающе бормотал: | Falling upon the cat and tearing his necktie off to bind it, the citizen muttered venomously and threateningly: |
| - Ага! Стало быть, теперь к нам, в Армавир, пожаловали, господин гипнотизер? Ну, здесь вас не испугались. Да вы не притворяйтесь немым. Нам уже понятно, что вы за гусь! | 'Aha! So now you've been so good as to come to our Armavir, mister hypnotist? Well, we're not afraid of you here. Don't pretend to be dumb! We know what kind of goose you are!' |
| Вел кота в милицию гражданин, таща бедного зверя за передние лапы, скрученные зеленым галстуком, и добиваясь легкими пинками, чтобы кот непременно шел на задних лапах. | The citizen brought the cat to the police, dragging the poor beast by its front paws, bound with a green necktie, giving it little kicks to make the cat walk not otherwise than on its hind legs. |
| - Вы, - кричал гражданин, сопровождаемый свистящими мальчишками, - бросьте, бросьте дурака валять! Не выйдет это! Извольте ходить, как все ходят! | 'You quit that,' cried the citizen, accompanied by whistling boys, 'quit playing the fool! It won't do! Kindly walk like everybody else!' |
| Черный кот только заводил мученические глаза. Лишенный природой дара слова, он ни в чем не мог оправдаться. Спасением своим бедный зверь обязан в первую очередь милиции, а кроме того, своей хозяйке, почтенной старушке-вдове. Лишь только кот был доставлен в отделение, там убедились, что от гражданина сильнейшим образом пахнет спиртом, вследствие чего в показаниях его тотчас же усомнились. А тем временем старушка, узнавшая от соседей, что ее кота замели, кинулась бежать в отделение и поспела вовремя. Она дала самые лестные рекомендации коту, объяснила, что знает его пять лет с тех пор, как он был котенком, ручается за него, как за самое себя, доказала, что он ни в чем плохом не замечен и никогда не ездил в Москву. Как он родился в Армавире, так в нем и вырос и учился ловить мышей. | The black cat only rolled its martyred eyes. Being deprived by nature of the gift of speech, it could not vindicate itself in any way. The poor beast owed its salvation first of all to the police, and then to its owner - a venerable old widow. As soon as the cat was delivered to the police station, it was realized that the citizen smelled rather strongly of alcohol, as a result of which his evidence was at once subject to doubt. And the little old lady, having meanwhile learned from neighbours that her cat had been hauled in, rushed to the station and arrived in the nick of time. She gave the most flattering references for the cat, explained that she had known it for five years, since it was a kitten, that she vouched for it as for her own self, and proved that it had never been known to do anything bad and had never been to Moscow. As it had been born in Armavir, so there it had grown up and learned the catching of mice. |
| Кот был развязан и возвращен владелице, хлебнув, правда, горя, узнав на практике, что такое ошибка и клевета. | The cat was untied and returned to its owner, having tasted grief, it's true, and having learned by experience the meaning of error and slander. |
| Кроме котов, некоторые незначительные неприятности постигли кое-кого из людей. Произошло несколько арестов. В числе других задержанными на короткое время оказались: в Ленинграде - граждане Вольман и Вольпер, в Саратове, Киеве и Харькове - трое Володиных, в Казани -Волох, а в Пензе, и уж совершенно неизвестно почему, - кандидат химических наук Ветчинкевич... Правда, тот был огромного роста, очень смуглый брюнет. | Besides cats, some minor unpleasantnesses befell certain persons. Detained for a short time were: in Leningrad, the citizens Wolman and Wolper; in Saratov, Kiev and Kharkov, three Volodins; in Kazan, one Volokh; and in Penza - this for totally unknown reasons - doctor of chemical sciences Vetchinkevich. True, he was enormously tall, very swarthy and dark-haired. |
| Попались в разных местах, кроме того, девять Коровиных, четыре Коровкина и | In various places, besides that, nine Korovins, four Korovkins and two Karavaevs were |
| двое Караваевых. | caught. |
| Некоего гражданина сняли с севастопольского поезда связанным на станции Белгород. | A certain citizen was taken off the Sebastopol train and bound at the Belgorod station. |
| Гражданин этот вздумал развлечь едущих с ним пассажиров карточными фокусами. | This citizen had decided to entertain his fellow passengers with card tricks. |
| В Ярославле, как раз в обеденную пору, в ресторан явился гражданин с примусом в руках, который он только что взял из починки. Двое швейцаров, лишь только увидели его в раздевалке, бросили свои посты в раздевалке и бежали, а за ними бежали из ресторана все посетители и служащие. При этом у кассирши непонятным образом пропала вся выручка. | In Yaroslavl, a citizen came to a restaurant at lunch-time carrying a primus which he had just picked up from being repaired. The moment they saw him, the two doormen abandoned their posts in the coatroom and fled, and after them fled all the restaurant's customers and personnel. With that, in some inexplicable fashion, the girl at the cash register had all the money disappear on her. |
| Было еще многое, всего не вспомнишь. Было большое брожение умов. | There was much else, but one cannot remember everything. |
| Еще и еще раз нужно отдать справедливость следствию. Все было сделано не только для того, чтобы поймать преступников, но и для того, чтобы объяснить все то, что они натворили. И все это было объяснено, и объяснения эти нельзя не признать и толковыми и неопровержимыми. | Again and again justice must be done to the investigation. Every attempt was made not only to catch the criminals, but to explain all their mischief. And it all was explained, and these explanations cannot but be acknowledged as sensible and irrefutable. |
| Представители следствия и опытные психиатры установили, что члены преступной шайки или, может быть, один из них (преимущественно подозрение в этом падало на Коровьева) являлись невиданной силы гипнотизерами, могущими показывать себя не в том месте, где они на самом деле находились, а на позициях мнимых, смещенных. Помимо этого, они свободно внушали столкнувшимся с ними, что некие вещи или люди находятся там, где на самом деле их не было, и наоборот, удаляли из поля зрения те вещи или людей, которые действительно в этом поле зрения имелись. | Representatives of the investigation and experienced psychiatrists established that members of the criminal gang, or one of them perhaps (suspicion fell mainly on Koroviev), were hypnotists of unprecedented power, who could show themselves not in the place where they actually were, but in imaginary, shifted positions. Along with that, they could freely suggest to those they encountered that certain things or people were where they actually were not, and, contrariwise, could remove from the field of vision things or people that were in fact to be found within that field of vision. |
| В свете таких объяснений решительно все понятно, и даже наиболее волновавшая граждан, ничем, казалось бы, не объяснимая неуязвимость кота, обстрелянного в квартире N 50, при попытках взять его под стражу. | In the light of such explanations, decidedly everything was clear, even what the citizens found most troublesome, the apparently quite inexplicable invulnerability of the cat, shot at in apartment no. 50 during the attempt to put him under arrest. |
| Никакого кота на люстре, натурально, не было, никто и не думал отстреливаться, стреляли по пустому месту, в то время как Коровьев, внушивший, что кот безобразничает на люстре, мог свободно находиться за спиной стрелявших, кривляясь и наслаждаясь своею громадной, но преступно использованной способностью внушать. | There had been no cat on the chandelier, naturally, nor had anyone even thought of returning their fire, the shooters had been aiming at an empty spot, while Koroviev, having suggested that the cat was acting up on the chandelier, was free to stand behind the shooters' backs, mugging and enjoying his enormous, albeit criminally employed, capacity for suggestion. |
| Он же, конечно, и поджег квартиру, разлив бензин. | It was he, of course, who had set fire to the apartment by spilling the benzene. |
| Ни в какую Ялту, конечно, Степа Лиходеев не улетал (такая штука не под силу даже Коровьеву) и телеграмм оттуда не посылал. После того, как он упал в обморок в ювелиршиной квартире, испуганный фокусом Коровьева, показавшего ему кота с маринованным грибом на вилке, он пролежал в ней до тех пор, пока Коровьев, издеваясь над ним, не напялил на него войлочную шляпу и не отправил его на московский аэродром, внушив предварительно встречавшим Степу представителям угрозыска, что Степа вылезет из аэроплана, прилетевшего из Севастополя. | Styopa Likhodeev had, of course, never gone to any Yalta (such a stunt was beyond even Koroviev's powers), nor had he sent any telegrams from there. After fainting in the jeweller's wife's apartment, frightened by a trick of Koroviev's, who had shown him a cat holding a pickled mushroom on a fork, he lay there until Koroviev, jeering at him, capped him with a shaggy felt hat and sent him to the Moscow airport, having first suggested to the representatives of the investigation who went to meet Styopa that Styopa would be getting off the plane from Sebastopol. |
| Правда, угрозыск Ялты утверждал, что он принимал босого Степу и телеграммы насчет Степы в Москву посылал, но ни одной копии этих телеграмм в делах никак не обнаружилось, из чего был сделан печальный, но совершенно несокрушимый вывод, что гипнотизерская банда обладает способностью гипнотизировать на громадном расстоянии, и притом не только отдельных лиц, но и целые группы их. | True, the criminal investigation department in Yalta maintained that they had received the barefoot Styopa, and had sent telegrams concerning Styopa to Moscow, but no copies of these telegrams were found in the files, from which the sad but absolutely invincible conclusion was drawn that the hypnotizing gang was able to hypnotize at an enormous distance, and not only individual persons but even whole groups of them. |
| При этих условиях преступники могли свести с ума людей с самой стойкой психической организацией. | Under these circumstances, the criminals were able to drive people of the most sturdy psychic make-up out of their minds. |
| Что там говорить о таких пустяках, как колода карт в чужом кармане в партере, или исчезнувшие дамские платья, или мяукающий берет и прочее в этом же роде! Такие штуки может отколоть любой профессионал-гипнотизер средней силы на любой сцене, в том числе и нехитрый фокус с оторванием головы у конферансье. | To say nothing of such trifles as the pack of cards in the pocket of someone in the stalls, the women's disappearing dresses, or the miaowing beret, or other things of that sort! Such stunts can be pulled by any professional hypnotist of average ability on any stage, including the uncomplicated trick of tearing the head off the master of ceremonies. The talking |
| Говорящий кот - тоже сущий вздор. Для того, чтобы предъявить людям такого кота, достаточно владеть первыми основами чревовещания, а вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что искусство Коровьева шло значительно дальше этих основ. | cat was also sheer nonsense. To present people with such a cat, it is enough to have a command of the basic principles of ventriloquism, and scarcely anyone will doubt that Koroviev's art went significantly beyond those principles. |
| Да, дело тут вовсе не в колодах, фальшивых письмах в портфеле Никанора Ивановича. Это все пустяки. Это он, Коровьев, погнал под трамвай Берлиоза на верную смерть. Это он свел с ума бедного поэта Ивана Бездомного, он заставлял его грезить и видеть в мучительных снах древний Ершалаим и сожженную солнцем безводную Лысую Гору с тремя повешенными на столбах. | Yes, the point here lay not at all in packs of cards, or the false letters in Nikanor Ivanovich's briefcase! These were all trifles! It was he, Koroviev, who had sent Berlioz to certain death under the tram-car. It was he who had driven the poor poet Ivan Homeless crazy, he who had made him have visions, see ancient Yershalaim in tormenting dreams, and sun-scorched, waterless Bald Mountain with three men hanging on posts. |
| Это он и его шайка заставили исчезнуть из Москвы Маргариту Николаевну и ее домработницу, красавицу Наташу. Кстати: этим делом следствие занималось особенно внимательно. Требовалось выяснить, были ли похищены эти женщины шайкой убийц и поджигателей или же бежали вместе с преступной компанией добровольно? | It was he and his gang who had made Margarita Nikolaevna and her housekeeper Natasha disappear from Moscow. Incidentally, the investigation considered this matter with special attention. It had to find out if the two women had been abducted by the gang of murderers and arsonists or had fled voluntarily with the criminal company. |
| Основываясь на нелепых и путаных показаниях Николая Ивановича и приняв во внимание странную и безумную записку Маргариты Николаевны, оставленную мужу, записку, в которой она пишет, что уходит в ведьмы, учтя то обстоятельство, что Наташа исчезла, оставив все свои носильные вещи на месте, - следствие пришло к заключению, что и хозяйка и ее домработница были загипнотизированы, подобно многим другим, и в таком виде похищены бандой. Возникла и, вероятно, совершенно правильная мысль, что преступников привлекла красота обеих женщин. | On the basis of the absurd and incoherent evidence of Nikolai Ivanovich, and considering the strange and insane note Margarita Nikolaevna had left for her husband, the note in which she wrote that she had gone off to become a witch, as well as the circumstance that Natasha had disappeared leaving all her clothes behind, the investigation concluded that both mistress and housekeeper, like many others, had been hypnotized, and had thus been abducted by the band. There also emerged the probably quite correct thought that the criminals had been attracted by the beauty of the two women. |
| Но вот что осталось совершенно неясным для следствия - это побуждение, заставившее шайку похитить душевнобольного, именующего себя мастером, из психиатрической клиники. Этого установить не удалось, как не удалось добыть и фамилию похищенного больного. Так и сгинул он навсегда под | Yet what remained completely unclear to the investigation was the gang's motive in abducting the mental patient who called himself the master from the psychiatric clinic. This they never succeeded in establishing, nor did they succeed in obtaining the abducted man's last name. Thus he vanished for ever under the dead alias of number one-eighteen |
| мертвой кличкой: "Номер сто восемнадцатый из первого корпуса". | from the first building. |
| Итак, почти все объяснилось, и кончилось следствие, как вообще все кончается. | And so, almost everything was explained, and the investigation came to an end, as everything generally comes to an end. |
| Прошло несколько лет, и граждане стали забывать и Воланда, и Коровьева, и прочих. Произошли многие изменения в жизни тех, кто пострадал от Воланда и его присных, и как бы ни были мелки и незначительны эти изменения, все же следует их отметить. | Several years passed, and the citizens began to forget Woland, Koroviev and the rest. Many changes took place in the lives of those who suffered from Woland and his company, and however trifling and insignificant those changes are, they still ought to be noted. |
| Жорж, например, Бенгальский, проведя в лечебнице три месяца, поправился и вышел, но службу в Варьете вынужден был покинуть, и в самое горячее время, когда публика валом шла за билетами, - память о черной магии и ее разоблачениях оказалась очень живуча. | Georges Bengalsky, for instance, after spending three months in the clinic, recovered and left it, but had to give up his work at the Variety, and that at the hottest time, when the public was flocking after tickets: the memory of black magic and its exposure proved very tenacious. |
| Бросил Бенгальский Варьете, ибо понимал, что представать ежевечерне перед двумя тысячами человек, быть неизбежно узнаваемым и бесконечно подвергаться глумливым вопросам о том, как ему лучше: с головой или без головы? - слишком мучительно. | Bengalsky left the Variety, for he understood that to appear every night before two thousand people, to be inevitably recognized and endlessly subjected to jeering questions of how he liked it better, with or without his head, was much too painful. |
| Да, кроме того, утратил конферансье значительную дозу своей веселости, которая столь необходима при его профессии. Осталась у него неприятная, тягостная привычка каждую весну в полнолуние впадать в тревожное состояние, внезапно хвататься за шею, испуганно оглядываться и плакать. Припадки эти проходили, но все же при наличности их прежним делом нельзя было заниматься, и конферансье ушел на покой и начал жить на свои сбережения, которых, по его скромному подсчету, должно было хватить ему на пятнадцать лет. | And, besides that, the master of ceremonies had lost a considerable dose of his gaiety, which is so necessary in his profession. He remained with the unpleasant, burdensome habit of falling, every spring during the full moon, into a state of anxiety, suddenly clutching his neck, looking around fearfully and weeping. These fits would pass, but all the same, since he had them, he could not continue in his former occupation, and so the master of ceremonies retired and started living on his savings, which, by his modest reckoning, were enough to last him fifteen years. |
| Он ушел и никогда больше не встречался с Варенухой, приобревшим всеобщую популярность и любовь за свою невероятную, даже среди театральных администраторов, отзывчивость и вежливость. Контрамарочники, например, его иначе не называли, как отец-благодетель. В какое бы время кто бы ни | He left and never again met Varenukha, who has gained universal popularity and affection by his responsiveness and politeness, incredible even among theatre administrators. The free-pass seekers, for instance, never refer to him otherwise than as father-benefactor. One can call the Variety at any time and always hear in the receiver a soft but sad voice: |
| позвонил в Варьете, всегда слышался в трубке мягкий, но грустный голос: "Я вас слушаю", - а на просьбу позвать к телефону Варенуху, тот же голос поспешно отвечал: "Я к вашим услугам". Но зато и страдал же Иван Савельевич от своей вежливости! | 'May I help you?' And to the request that Varenukha be called to the phone, the same voice hastens to answer: 'At your service.' And, oh, how Ivan Savelyevich has suffered from his own politeness! |
| Степе Лиходееву больше не приходится разговаривать по телефону в Варьете. Немедленно после выхода из клиники, в которой Степа провел восемь дней, его перебросили в Ростов, где он получил назначение на должность заведующего большим гастрономическим магазином. Ходят слухи, что он совершенно перестал пить портвейн и пьет только водку, настоянную на смородиновых почках, отчего очень поздоровел. Говорят, что стал молчалив и сторонится женщин. | Styopa Likhodeev was to talk no more over the phone at the Variety. Immediately after his release from the clinic, where he spent eight days, Styopa was transferred to Rostov, taking up the position of manager of a large food store. Rumour has it that he has stopped drinking cheap wine altogether and drinks only vodka with blackcurrant buds, which has greatly improved his health. They say he has become taciturn and keeps away from women. |
| Удаление Степана Богдановича из Варьете не доставило Римскому той радости, о которой он так жадно мечтал в продолжение нескольких лет. После клиники и Кисловодска старенький-престаренький, с трясущейся головой, финдиректор подал заявление об уходе из Варьете. Интересно, что это заявление привезла в Варьете супруга Римского. Сам Григорий Данилович не нашел в себе силы даже днем побывать в том здании, где видел он залитое луной треснувшее стекло в окне и длинную руку, пробирающуюся к нижней задвижке. | The removal of Stepan Bogdanovich from the Variety did not bring Rimsky the joy of which he had been so greedily dreaming over the past several years. After the clinic and Kislovodsk, old, old as could be, his head wagging, the findirector submitted a request to be dismissed from the Variety. The interesting thing was that this request was brought to the Variety by Rimsky's wife. Grigory Danilovich himself found it beyond his strength to visit, even during the daytime, the building where he had seen the cracked window-pane flooded with moonlight and the long arm making its way to the lower latch. |
| Уволившись из Варьете, финдиректор поступил в театр детских кукол в Замоскворечье. В этом театре ему уже не пришлось сталкиваться по делам акустики с почтеннейшим Аркадием Аполлоновичем Семплеяровым. Того в два счета перебросили в Брянск и назначили заведующим грибнозаготовочным пунктом. Едят теперь Москвичи соленые рыжики и маринованные белые и не нахвалятся ими и до чрезвычайности радуются этой переброске. Дело прошлое, и можно сказать, что не клеились у Аркадия Аполлоновича дела с акустикой, и сколько ни старался он улучшить ее, она какая была, такая и осталась. | Having left the Variety, the findirector took a job with a children's marionette theatre in Zamoskvorechye. In this theatre he no longer had to run into the much esteemed Arkady Apollonovich Semplevarov on matters of acoustics. The latter had been promptly transferred to Briansk and appointed manager of a mushroom cannery. The Muscovites now eat salted and pickled mushrooms and cannot praise them enough, and they rejoice exceedingly over this transfer. Since it is a bygone thing, we may now say that Arkady Apollonovich's relations with acoustics never worked out very well, and as they had been, so they remained, no matter how he tried to improve them. |
| К числу лиц, порвавших с театром, помимо Аркадия Аполлоновича, надлежит отнести и Никанора Ивановича Босого, хотя тот и не был ничем связан с театрами, кроме любви к даровым билетам. Никанор Иванович не только не ходит ни в какой театр ни за деньги, ни даром, но даже меняется в лице при всяком театральном разговоре. В не меньшей, а в большей степени возненавидел он, помимо театра, поэта Пушкина и талантливого артиста Савву Потаповича Куролесова. | Among persons who have broken with the theatre, apart from Arkady Apollonovich, mention should be made of Nikanor Ivanovich Bosoy, though he had been connected with the theatre in no other way than by his love for free tickets. Nikanor Ivanovich not only goes to no sort of theatre, either paying or free, but even changes countenance at any theatrical conversation. Besides the theatre, he has come to hate, not to a lesser but to a still greater degree, the poet Pushkin and the talented actor Sawa Potapovich Kurolesov. |
| Того - до такой степени, что в прошлом году, увидев в газете окаймленное черным объявление о том, что Савву Потаповича в самый расцвет его карьеры хватил удар, -Никанор Иванович побагровел до того, что сам чуть не отправился вслед за Саввой Потаповичем, и взревел: "Так ему и надо!" Более того, в тот же вечер Никанор Иванович, на которого смерть популярного артиста навеяла массу тягостных воспоминаний, один, в компании только с полной луной, освещающей Садовую, напился до ужаса. И с каждой рюмкой удлинялась перед ним проклятая цепь ненавистных фигур, и были в этой цепи и Дунчиль Сергей Герардович, и красотка Ида Геркуларовна, и тот рыжий владелец бойцовых гусей, и откровенный Канавкин Николай. | The latter to such a degree that last year, seeing a black-framed announcement in the newspaper that Sawa Potapovich had suffered a stroke in the full bloom of his career, Nikanor Ivanovich turned so purple that he almost followed after Sawa Potapovich, and bellowed: 'Serves him right!' Moreover, that same evening Nikanor Ivanovich, in whom the death of the popular actor had evoked a great many painful memories, alone, in the sole company of the full moon shining on Sadovaya, got terribly drunk. And with each drink, the cursed line of hateful figures got longer, and in this line were Dunchil, Sergei Gerardovich, and the beautiful Ida Herculanovna, and that red-haired owner of fighting geese, and the candid Kanavkin, Nikolai. |
| Ну, а с теми-то что же случилось? Помилуйте! Ровно ничего с ними не случилось, да и случиться не может, ибо никогда в действительности не было их, как не было и симпатичного артиста-конферансье, и самого театра, и старой сквалыги пороховниковой тетки, гноящей валюту в погребе, и уж, конечно, золотых труб не было и наглых поваров. Все это только снилось Никанору Ивановичу под влиянием поганца Коровьева. Единственный живой, влетевший в этот сон, именно и был Савва Потапович -артист, и ввязался он в это только потому, что врезался в память Никанору Ивановичу благодаря своим частым выступлениям по радио. Он был, а остальных не было. | Well, and what on earth happened to them? Good heavens! Precisely nothing happened to them, or could happen, since they never actually existed, as that affable artiste, the master of ceremonies, never existed, nor the theatre itself, nor that old pinchfist of an aunt Porokhovnikova, who kept currency rotting in the cellar, and there certainly were no golden trumpets or impudent cooks. All this Nikanor Ivanovich merely dreamed under the influence of the nasty Koroviev. The only living person to fly into this dream was precisely Sawa Potapovich, the actor, and he got mixed up in it only because he was ingrained in Nikanor Ivanovich's memory owing to his frequent performances on the radio. He existed, but the rest did not. |
| Так, может быть, не было и Алоизия Могарыча? О, нет! Этот не только был, но и сейчас существует, и именно в той должности, от которой отказался Римский, то есть в должности финдиректора Варьете. | So, maybe Aloisy Mogarych did not exist either? Oh, no! He not only existed, but he exists even now and precisely in the post given up by Rimsky, that is, the post of findirector of the Variety. |
| Опомнившись, примерно через сутки после визита к Воланду, в поезде, где-то под Вяткой, Алоизий убедился в том, что, уехав в помрачении ума зачем-то из Москвы, он забыл надеть брюки, но зато непонятно для чего украл совсем ненужную ему домовую книгу застройщика. Уплатив колоссальные деньги проводнику, Алоизий приобрел у него старую и засаленную пару штанов и из Вятки повернул обратно. Но домика застройщика он, увы, уже не нашел. Ветхое барахло начисто слизнуло огнем. | Coming to his senses about twenty-four hours after his visit to Woland, on a train somewhere near Vyatka, Aloisy realized that, having for some reason left Moscow in a darkened state of mind, he had forgotten to put on his trousers, but instead had stolen, with an unknown purpose, the completely useless household register of the builder. Paying a colossal sum of money to the conductor, Aloisy acquired from him an old and greasy pair of pants, and in Vyatka he turned back. But, alas, he did not find the builder's little house. The decrepit trash had been licked clean away by a fire. |
| Но Алоизий был человеком чрезвычайно предприимчивым, через две недели он уже жил в прекрасной комнате в Брюсовском переулке, а через несколько месяцев уже сидел в кабинете Римского. И как раньше Римский страдал из-за Степы, так теперь Варенуха мучился из-за Алоизия. Мечтает Иван Савельевич только об одном, чтобы этого Алоизия убрали из Варьете куда-нибудь с глаз долой, потому что, как шепчет иногда Варенуха в интимной компании, "Такой сволочи, как этот Алоизий, он будто бы никогда не встречал в жизни и что будто бы от этого Алоизия он ждет всего, чего угодно". | But Aloisy was an extremely enterprising man. Two weeks later he was living in a splendid room on Briusovsky Lane, and a few mondis later he was sitting in Rimsky's office. And as Rimsky had once suffered because of Styopa, so now Varenukha was tormented because of Aloisy. Ivan Savelyevich's only dream is that this Aloisy should be removed somewhere out of sight, because, as Varenukha sometimes whispers in intimate company, he supposedly has never in his life met 'such scum as this Aloisy', and he supposedly expects anything you like from this Aloisy. |
| Впрочем, может быть, администратор и пристрастен. Никаких темных дел за Алоизием не замечено, как и вообще никаких дел, если не считать, конечно, назначения на место буфетчика Сокова какого-то другого. Андрей же Фокич умер от рака печени в клинике Первого МГУ месяцев через девять после появления Воланда в Москве... | However, the administrator is perhaps prejudiced. Aloisy has not been known for any shady business, or for any business at all, unless of course we count his appointing someone else to replace the barman Sokov. For Andrei Fokich died of liver cancer in the clinic of the First MSU some ten months after Woland's appearance in Moscow. |
| Да, прошло несколько лет, и затянулись правдиво описанные в этой книге происшествия и угасли в памяти. Но не у всех, но не у всех. | Yes, several years have passed, and the events truthfully described in this book have healed over and faded from memory. But not for everyone, not for everyone. |
| Каждый год, лишь только наступает | Each year, with the festal spring full moon,' a |
| весеннее праздничное полнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек лет тридцати или тридцати с лишним. Рыжеватый, зеленоглазый, скромно одетый человек. Это - сотрудник института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев. | man of about thirty or thirty-odd appears towards evening under the lindens at the Patriarch's Ponds. A reddish-haired, greeneyed, modesdy dressed man. He is a researcher at the Institute of History and Philosophy, Professor Ivan Nikolaevich Ponyrev. |
| Придя под липы, он всегда садится на ту самую скамейку, на которой сидел в тот вечер, когда давно позабытый всеми Берлиоз в последний раз в своей жизни видел разваливающуюся на куски луну. | Coming under the lindens, he always sits down on the same bench on which he sat that evening when Berlioz, long forgotten by all, saw the moon breaking to pieces for the last time in his life. |
| Теперь она, цельная, в начале вечера белая, а затем золотая, с темным коньком-драконом, плывет над бывшим поэтом, Иваном Николаевичем, и в то же время стоит на одном месте в своей высоте. | Whole now, white at the start of the evening, then gold with a dark horse-dragon, it floats over the former poet Ivan Nikolaevich and at the same time stays in place at its height. |
| Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Он знает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился. Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Не может он совладать с этим весенним полнолунием. Лишь только оно начинает приближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды. | Ivan Nikolaevich is aware of everything, he knows and understands everything. He knows that as a young man he fell victim to criminal hypnotists and was afterwards treated and cured. But he also knows that there are things he cannot manage. He cannot manage this spring full moon. As soon as it begins to approach, as soon as the luminary that once hung higher than the two five-branched candlesticks begins to swell and fill with gold, Ivan Nikolaevich becomes anxious, nervous, he loses appetite and sleep, waiting till the moon ripens. And when the full moon comes, nothing can keep Ivan Nikolaevich at home. Towards evening he goes out and walks to the Patriarch's Ponds. |
| (Сидя на скамейке, Иван Николаевич уже откровенно разговаривает сам с собой, курит, щурится то на луну, то на хорошо памятный ему турникет.) | Sitting on the bench, Ivan Nikolaevich openly talks to himself, smokes, squints now at the moon, now at the memorable turnstile. |
| Час или два проводит так Иван Николаевич. Затем снимается с места и всегда по одному и тому же маршруту, через Спиридоновку, с пустыми и незрячими глазами идет в Арбатские переулки. | Ivan Nikolaevich spends an hour or two like this. Then he leaves his place and, always following the same itinerary, goes with empty and unseeing eyes through Spiridonovka to the lanes of the Arbat. |
| Он проходит мимо нефтелавки, поворачивает там, где висит покосившийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к | He passes the kerosene shop, turns by a lopsided old gaslight, and steals up to a fence, behind which he sees a luxuriant, though as yet |
| решетке, за которой он видит пышный, но еще не одетый сад, а в нем - окрашенный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого - готический особняк. | unclothed, garden, and in it a Gothic mansion, moon-washed on the side with the triple bay window and dark on the other. |
| Профессор не знает, что влечет его к решетке и кто живет в этом особняке, но знает, что бороться ему с собою в полнолуние не приходится. Кроме того, он знает, что в саду за решеткой он неизбежно увидит одно и то же. | The professor does not know what draws him to the fence or who lives in the mansion, but he does know that there is no fighting with himself on the night of the full moon. Besides, he knows that he will inevitably see one and the same thing in the garden behind the fence. |
| Он увидит сидящего на скамеечке пожилого и солидного человека с бородкой, в пенсне и с чуть-чуть поросячьими чертами лица. Иван Николаевич всегда застает этого обитателя особняка в одной и той же мечтательной позе, со взором, обращенным к луне. Ивану Николаевичу известно, что, полюбовавшись луной, сидящий непременно переведет глаза на окна фонаря и упрется в них, как бы ожидая, что сейчас они распахнутся и появится на подоконнике что-то необыкновенное. | He will see an elderly and respectable man with a little beard, wearing a pince-nez, and with slightly piggish features, sitting on a bench. Ivan Nikolaevich always finds this resident of the mansion in one and the same dreamy pose, his eyes turned towards the moon. It is known to Ivan Nikolaevich that, after admiring the moon, the seated man will unfailingly turn his gaze to the bay windows and fix it on them, as if expecting that they would presently be flung open and something extraordinary would appear on the windowsill. |
| Все дальнейшее Иван Николаевич знает наизусть. Тут надо непременно поглубже схорониться за решеткой, ибо вот сейчас сидящий начнет беспокойно вертеть головой, блуждающими глазами ловить что-то в воздухе, непременно восторженно улыбаться, а затем он вдруг всплеснет руками в какой-то сладостной тоске, а затем уж и просто и довольно громко будет бормотать: | The whole sequel Ivan Nikolaevich knows by heart. Here he must bury himself deeper behind the fence, for presently the seated man will begin to turn his head restlessly, to snatch at something in the air with a wandering gaze, to smile rapturously, and then he will suddenly clasp his hands in a sort of sweet anguish, and then he will murmur simply and rather loudly: |
| - Венера! Венера!.. Эх я, дурак!.. | 'Venus! Venus! . . . Ah, fool that I am! ...' |
| - Боги, боги! - начнет шептать Иван Николаевич, прячась за решеткой и не сводя разгорающихся глаз с таинственного неизвестного, - вот еще одна жертва луны... Да, это еще одна жертва, вроде меня. | 'Gods, gods!' Ivan Nikolaevich will begin to whisper, hiding behind the fence and never taking his kindling eyes off the mysterious stranger. 'Here is one more of the moon's victims ... Yes, one more victim, like me ...' |
| А сидящий будет продолжать свои речи: | And the seated man will go on talking: |
| - Эх я, дурак! Зачем, зачем я не улетел с нею? Чего я испугался, старый осел! Бумажку выправил! Эх, терпи теперь, старый кретин! | 'Ah, fool that I am! Why, why didn't I fly off with her? What were you afraid of, old ass? Got yourself a certificate! Ah, suffer now, you old cretin!.. .' |
| Так будет продолжаться до тех пор, пока не | It will go on like this until a window in the |
| стукнет в темной части особняка окно, не появится в нем что-то беловатое и не раздастся неприятный женский голос: | dark part of the mansion bangs, something whitish appears in it, and an unpleasant female voice rings out: |
| - Николай Иванович, где вы? Что это за фантазии? Малярию хотите подцепить? Идите чай пить! | 'Nikolai Ivanovich, where are you? What is this fantasy? Want to catch malaria? Come and have tea!' |
| Тут, конечно, сидящий очнется и ответит голосом лживым: | Here, of course, the seated man will recover his senses and reply in a lying voice: |
| - Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя! Воздух уж очень хорош! | 'I wanted a breath of air, a breath of air, dearest! The air is so nice! . . .' |
| И тут он поднимется со скамейки, украдкой погрозит кулаком закрывающемуся внизу окну и поплетется в дом. | And here he will get up from the bench, shake his fist on the sly at the closing ground-floor window, and trudge back to the house. |
| - Лжет он, лжет! О, боги, как он лжет! -бормочет, уходя от решетки, Иван Николаевич, - вовсе не воздух влечет его в сад, он что-то видит в это весеннее полнолуние на луне и в саду, в высоте. Ах, дорого бы я дал, чтобы проникнуть в его тайну, чтобы знать, какую такую Венеру он утратил и теперь бесплодно шарит руками в воздухе, ловит ее? | 'Lying, he's lying! Oh, gods, how he's lying!' Ivan Nikolaevich mutters as he leaves the fence. 'It's not the air that draws him to the garden, he sees something at the time of this spring full moon, in the garden, up there! Ah, I'd pay dearly to penetrate his mystery, to know who mis Venus is that he's lost and now fruitlessly feels for in the air, trying to catch her! . . .' |
| И возвращается домой профессор уже совсем больной. Его жена притворяется, что не замечает его состояния, и торопит его ложиться спать. Но сама она не ложится и сидит у лампы с книгой, смотрит горькими глазами на спящего. Она знает, что на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться. Поэтому и лежит перед нею на скатерти под лампой заранее приготовленный шприц в спирту и ампула с жидкостью густого чайного цвета. | And the professor returns home completely ill. His wife pretends not to notice his condition and urges him to go to bed. But she herself does not go to bed and sits by the lamp with a book, looking with grieving eyes at the sleeper. She knows that Ivan Nikolaevich will wake up at dawn with a painful cry, will begin to weep and thrash. Therefore there lies before her, prepared ahead of time, on the tablecloth, under the lamp, a syringe in alcohol and an ampoule of liquid the colour of dark tea. |
| Бедная женщина, связанная с тяжко больным, теперь свободна и без опасений может заснуть. Иван Николаевич после укила будет спать до утра со счастливым лицом и видеть неизвестные ей, но какие-то возвышенные и счастливые сны. | The poor woman, tied to a gravely ill man, is now free and can sleep without apprehensions. After the injection, Ivan Nikolaevich will sleep till morning with a blissful face, having sublime and blissful dreams unknown to her. |
| Будит ученого и доводит его до жалкого крика в ночь полнолуния одно и то же. Он видит неестественного безносого палача, который, подпрыгнув и как-то ухнув голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбу и потерявшего разум | It is always one and the same thing that awakens the scholar and draws pitiful cries from him on the night of the full moon. He sees some unnatural, noseless executioner who, leaping up and hooting somehow with his voice, sticks his spear into the heart of Gestas, |
| Гестаса. Но не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф. | who is tied to a post and has gone insane. But it is not the executioner who is frightening so much as the unnatural lighting in this dream, caused by some dark cloud boiling and heaving itself upon the earth, as happens only during world catastrophes. |
| После укола все меняется перед спящим. От постели к окну протягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущие о чем-то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чем-то договориться. | After the injection, everything changes before the sleeping man. A broad path of moonlight stretches from his bed to the window, and a man in a white cloak with blood-red lining gets on to this path and begins to walk towards the moon. Beside him walks a young man in a torn chiton and with a disfigured face. The walkers talk heatedly about something, they argue, they want to reach some understanding. |
| - Боги, боги, - говорит, обращая надменное лицо к своему спутнику, тот человек в плаще, - какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, - тут лицо из надменного превращается в умоляющее, -ведь ее не было! Молю тебя, скажи, не было? | 'Gods, gods!' says that man in the cloak, turning his haughty face to his companion. 'Such a banal execution! But, please,' here the face turns from haughty to imploring, 'tell me it never happened! I implore you, tell me, it never happened?' |
| - Ну, конечно не было, - отвечает хриплым голосом спутник, - тебе это померещилось. | 'Well, of course it never happened,' his companion replies in a hoarse voice, 'you imagined it.' |
| - И ты можешь поклясться в этом? -заискивающе просит человек в плаще. | 'And you can swear it to me?' the man in the cloak asks ingratiatingly. |
| - Клянусь, - отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются. | 'I swear it!' replies his companion, and his eyes smile for some reason. |
| - Больше мне ничего не нужно! -сорванным голосом вскрикивает человек в плаще и поднимается все выше к луне, увлекая своего спутника. За ними идет спокойный и величественный гигантский остроухий пес. | 'I need nothing more!' the man in the cloak exclaims in a husky voice and goes ever higher towards the moon, drawing his companion along. Behind them a gigantic, sharp-eared dog walks calmly and majestically. |
| Тогда лунный путь вскипает, из него начинает хлестать лунная река и разливается во все стороны. Луна властвует и играет, луна танцует и шалит. Тогда в потоке складывается непомерной красоты женщина и выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося обросшего бородой человека. Иван Николаевич сразу узнает его. Это - тот номер сто восемнадцатый, его ночной гость. Иван Николаевич во сне протягивает к нему руки и жадно | Then the moonbeam boils up, a river of moonlight begins to gush from it and pours out in all directions. The moon rules and plays, the moon dances and frolics. Then a woman of boundless beauty forms herself in the stream, and by the hand she leads out to Ivan a man overgrown with beard who glances around fearfully. Ivan Nikolaevich recognizes him at once. It is number one-eighteen, his nocturnal guest. In his dream Ivan Nikolaevich reaches his arms out to him and asks greedily: |
| спрашивает: | |
| - Так, стало быть, этим и кончилось? | 'So it ended with that?' |
| - Этим и кончилось, мой ученик, - отвечает номер сто восемнадцатый, а женщина подходит к Ивану и говорит: | 'It ended with that, my disciple,' answers number one-eighteen, and then the woman comes up to Ivan and says: |
| - Конечно, этим. Все кончилось и все кончается... И я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо. | 'Of course, with that. Everything has ended, and everything ends . . . And I will kiss you on the forehead, and everything with you will be as it should be . . .' |
| Она наклоняется к Ивану и целует его в лоб, и Иван тянется к ней и всматривается в ее глаза, но она отступает, отступает и уходит вместе со своим спутником к луне. | She bends over Ivan and kisses him on the forehead, and Ivan reaches out to her and peers into her eyes, but she retreats, retreats, and together with her companion goes towards the moon .. . |
| Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет постель. Вот тогда и спит Иван Николаевич со счастливым лицом. | Then the moon begins to rage, it pours streams of light down right on Ivan, it sprays light in all directions, a flood of moonlight engulfs the room, the light heaves, rises higher, drowns the bed. It is then that Ivan Nikolaevich sleeps with a blissful face. |
| Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат. | The next morning he wakes up silent but perfectly calm and well. His needled memory grows quiet, and until the next full moon no one will trouble the professor - neither the noseless killer of Gestas, nor the cruel fifth procurator of Judea, the equestrian Pontius Pilate. |
| 1929-1940 | [1928-1940] |
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги
Загрузка...