Мастер из Кроксли

Глава I

Беспросветная тоска прочно овладела Робертом Монтгомери. На столе перед ним была раскрыта конторская книга, в которой доктор Олдакр записывал свои рецепты. Еще тут были плоский деревянный ящик, разделенный на ячейки (на каждой ячейке — этикетка), коробка с пробками, сургуч, и множество пустых бутылочек выстроились в очередь, чтобы он наполнил их лекарствами. Но мрачные мысли не давали ему работать, и он сидел, понурившись и подпирая голову руками. Через давно не мытое окно на него смотрели темные кирпичные стены и шиферные крыши заводских зданий с возвышающимися над ними трубами. Казалось, они, подобно гигантским колоннам, несут на себе низкое, покрытое тучами небо. Сегодня в воскресенье, из них не валили клубы дыма, как это бывало остальные шесть дней в неделю. Отвратительный смог стелился по этой обнищавшей и изуродованной людьми земле. Да и вокруг, в радиусе многих миль, не было ничего, что могло бы принести хоть какую-то радость глазу и веселье отчаявшейся душе. Однако не от безрадостного пейзажа впал в столь тяжкое уныние помощник доктора Олдакра.

Для этого были более серьезные и более личные причины. До начала занятий в университете оставалось совсем немного времени. Роберту предстояло пройти последний курс, через год он мог бы уже получить диплом врача, но нужно было внести плату за обучение — шестьдесят фунтов стерлингов, а где их взять? В данный момент его возможности раздобыть эту скромную сумму или найти миллион были одинаковы — равнялись нулю.

От этих мыслей его отвлек сам доктор Олдакр, как всегда хорошо выбритый, тщательно одетый, чинный и как бы олицетворяющий благочестие и приличие. Поскольку его практика целиком зависела от поддержки местного духовенства, он больше всего на свете боялся поколебать сложившееся о нем в этом кругу представление. Он являл собой как бы образец человека, который всегда держится с достоинством, но тем не менее неизменно благожелателен к окружающим. Того же требовал он и от своих помощников.

И тут бедняга Монтгомери решился на отчаянную попытку: проверить, вдруг доктор не только представляется филантропом, но и в самом деле им окажется.

— Прошу прощения, доктор Олдакр, — сказал он, стоя перед патроном, — я хотел бы обратиться к вам с просьбой.

Выражение лица доктора из доброжелательного сразу стало замкнутым, губы были поджаты, а глаза больше не смотрели на собеседника.

— Слушаю вас, мистер Монтгомери.

— Вы ведь знаете, сэр, что мне нужно пройти последний курс в университете, чтобы получить диплом.

— Да, вы уже упоминали об этом.

— Сэр, это бесконечно для меня важно.

— Да, конечно.

— Но, доктор Олдакр, я должен заплатить шестьдесят фунтов…

— Сожалею, мистер Монтгомери, но мне некогда.

— Секунду, сэр! Скажите, пожалуйста, если… если бы я дал расписку в том, что верну долг с соответствующими процентами, не могли бы вы ссудить мне шестьдесят фунтов?.. Поверьте моему слову, сэр, я верну их в срок или отработаю — как вы найдете более для себя удобным…

Губ доктора уже совсем не было видно, а глаза метали молнии.

— Мистер Монтгомери, я поражен алогичностью вашей просьбы. Знаете ли вы, сколько в Англии студентов-медиков? А сколько из них не доучились, не имея средств, чтобы оплачивать свое образование? Вы считаете, сэр, что я всех их должен поддерживать? Почему? Или, наоборот, я должен сделать для вас исключение? С какой стати? Не могу даже высказать, мистер Монтгомери, насколько я на вас обижен: вы сознательно поставили меня в неловкое положение — ведь не могли же вы всерьез думать, что я удовлетворю вашу просьбу.

Он развернулся и покинул лабораторию, и даже его спина была преисполнена оскорбленного достоинства.

Монтгомери только хмыкнул и вернулся к работе. Господи, что за работа! Не нужно быть таким атлетом, как он, чтобы приготовлять эти лекарства. Но ничего не поделаешь! Стол и фунт стерлингов в неделю, то, что он здесь получает, позволили ему просуществовать летом и даже скопить немного денег на зиму. Но оплатить учебу при таком жалованье не удастся никогда. Ах, этот скупердяй Олдакр! Монтгомери чувствовал, что не обижен ни способностями, ни силой, только где найти на них покупателя?

Но, как известно, пути Господни неисповедимы. Откуда было Роберту знать, что с этого мгновения начался поворот в его судьбе?

— Эй, ты! — окликнули его с порога, громко и раздраженно.

Монтгомери оторвал взгляд от стола. В дверях стоял высокий, широкоплечий парень, с бычьей шеей и бульдожьей челюстью. Из темных глаз так и перла наглость. Праздничный твидовый костюм и ослепительный галстук довершали картину.

— Ты почему это до сих пор не прислал мне лекарство? Разве тебе хозяин не приказал?

Монтгомери уже давно не обращал внимания на шахтерскую манеру выражаться. Это сначала он выходил из себя, а потом привык и даже не замечал. Но в интонации этого посетителя он ясно расслышал намеренное грубое оскорбление.

— Фамилия? — спросил он как можно более официальным тоном.

— Бартон. И поспеши, а то ты ее никогда не забудешь. Ну-ка, быстро, при мне, сооруди лекарство моей жене. Пошевеливайся.

Монтгомери почувствовал облегчение, даже плечи у него распрямились. Наконец-то можно разрядиться! Этот тип хамил сознательно, и у Роберта не было никаких оснований сдерживать свою ярость. Он залил сургучом горлышко очередного пузырька с лекарством, приклеил сигнатуру, поставил его рядом с остальными, только тогда обернулся к посетителю.

— Послушайте! — сказал он ровным голосом. — До вашего лекарства очередь еще не дошла. Когда дойдет, его сделают и вам пришлют. А в лабораторию посторонним вход воспрещен. Можете дожидаться в приемной, если хотите.

— Ты вот что, — сказал шахтер, — валяй, готовь свое снадобье немедленно, пока я здесь, не то тебя самого лечить придется.

— Лучше вам не задираться, — сказал Монтгомери, уже не сдерживаясь. Полегче на поворотах, а то схлопочете… Ах, ты так?! Ну, держись…

Роберт получил боковой удар выше уха и одновременно нанес противнику прямой в челюсть. Он по достоинству оценил следующий молниеносный апперкот и понял, что имеет дело с опытным боксером. Но счастье было на его стороне: противник недооценил его и раскрылся. Удар!..

Бартон отлетел к шкафу, ударился головой об угол и упал, раскинув руки, с неловко подвернутыми ногами. Тоненькая струйка крови испачкала кафельный пол.

— Ну как? Хватит или еще? — спросил Роберт, с трудом переводя дыхание.

Ответа не было. Только поняв, что пациент доктора Олдакра потерял сознание, Монтгомери ужаснулся — если о драке узнают, этот благочестивый ханжа скорее всего его уволит, да и рекомендаций не даст. А без них не найти другого места, и что он будет делать без денег, без работы?

Значит, надо, чтобы инцидент не получил огласки. Роберт выволок поверженного противника на середину комнаты и выжал ему на голову мокрую губку. Тот застонал, зашевелился и наконец поднялся.

— Чтоб тебя черти задрали! — ворчал он, отряхиваясь. — Посмотри, что с моим галстуком!

— Я не хотел так сильно вас ударить, так уж вышло, извините, — бормотал Монтгомери.

— Ты это называешь сильным ударом?! Да так только мух бьют. Твое счастье, что этот распроклятущий шкаф тебе помог. Теперь можешь всюду хвастать, что отправил меня в нокаут с одного удара. Ну, а теперь валяй, состряпай моей миссис лекарство, и я пойду.

На этот раз Монтгомери выполнил его требование без возражений.

— Лучше бы вам немного посидеть здесь и прийти в себя, — только посоветовал он.

— Некогда мне тут рассиживаться, — пробурчал Бартон и вышел на нетвердых ногах.

В окно Роберт видел, как тот шел, слегка пошатываясь, потом встретил другого парня и оба, под руку, двинулись дальше. "Похоже, он долго зла не держит", — подумал Роберт, и у него появилась надежда, что доктор не узнает об инциденте. Он навел всюду порядок и вернулся к работе. Но поселившаяся в душе тревога не отпускала его весь день, а когда вечером ему сообщили, что в приемной его ожидают три джентльмена, она перешла в панику. Кто это может быть — полиция, судебный следователь, доброхотные мстители-родственники? Когда он вышел в приемную, лицо его и вся фигура выражали крайнюю степень напряжения.

Каждый из троих ожидавших его посетителей был ему известен, по крайней мере он знал их в лицо. Но что могло собрать их в это странное трио и привести к нему? Во-первых, тут был Сорли Уилсон — единственный сын и наследник хозяина крупнейшего в этом краю прииска «Нонпарель». Двадцатилетний студент колледжа святой Магдалины в Кембридже, спортсмен, щеголь, он проводил в родном краю пасхальные каникулы. В данный момент, присев на край стола, он покручивал кончики черных усиков и глубокомысленно разглядывал изумленного Монтгомери.

Вторым в группе был трактирщик Пэрвис. Ему принадлежала самая большая пивная в округе, но еще более он был известен как букмекер. Его грубое лицо, цвета красной меди, хотя и гладко выбритое, контрастировало с совершенно лысым, напоминающим отполированную слоновую кость черепом. Огромные красные руки лежали на толстых коленях. Он тоже устремил на докторского помощника пристальный взгляд из-под рыжих ресниц.

Третьим был объездчик лошадей Фоссет. Он изучал Монтгомери с таким же вниманием, как два его спутника. Откинувшись на спинку стула и вытянув во всю длину сухощавые ноги в кожаных крагах, он рукояткой хлыста выбивал дробь на своих крупных зубах. Все лицо его было сплошная тревога и озабоченность.

Вся троица хранила молчание и, похоже, была поглощена какими-то серьезными соображениями.

— Что вам угодно, джентльмены? — спросил Монтгомери, но посетители по-прежнему молчали.

Монтгомери окончательно почувствовал себя не в своей тарелке.

Первым нарушил молчание объездчик:

— Нет, не то! Совершенно не то. И думать нечего.

— Ну-ка, парень, повернись, дай себя разглядеть, — сказал трактирщик.

Что оставалось Монтгомери? Он поворачивался медленно, словно был у портного на примерке, и убеждал себя, что надо набраться терпения, — должны же эти загадки как-нибудь разрешиться.

— Не то, ну совсем не то, — повторял объездчик. — Да Мастер его одной левой уложит.

— Чепуха! — перебил его юный франт. — Вы, Фоссет, как хотите, — можете не участвовать, а я не отступлюсь, даже если останусь в этом деле один. И подстраховки мне не нужно. Посмотрите, как он сложен — гораздо лучше Тэда Бартона.

— Мистер Уилсон, ну сравните их плечи.

— Подумаешь, плечи! Для победы важнее энергия, темперамент, порода.

— Вот уж точно, сэр! — вступил в разговор трактирщик. — Со щенками тоже самое. Чистокровный побьет любую дворняжку, хоть больше его, хоть крепче. Костьми ляжет, а побьет.

— В нем по крайней мере десяти фунтов не хватает, — гнул свое объездчик.

— Ну, вы ж не будете спорить, что он в полусреднем весе.

— Сто тридцать фунтов он тянет и ни фунтом больше

— Да нет! Поставьте его на весы — уверен, что все сто пятьдесят…

— Но ведь и Мастер немногим тяжелее.

— Сто семьдесят пять.

— Это теперь, когда он потолстел от спокойной жизни. А если он скинет лишний жирок, в нем будет совсем немногим больше, чем в этом парне. Сколько вы весите, мистер Монтгомери?

Первый раз кто-то из них обратился прямо к нему. До этого момента он ощущал себя конем в окружении барышников, и только чувство юмора помогало ему не дать волю гневу.

— Я? Одиннадцать стоунов.[1]

— Ну, что я говорил? Он полусреднего веса.

— А ежели недельку потренироваться, сколько тогда будет? — спросил Пэрвис.

— Я тренируюсь постоянно.

— Что он в форме, в этом сомнения нет, — признал объездчик. — Но речь ведь не о повседневной тренировке, а о занятиях с тренером. Я не я буду, мистер Уилсон, если он не потеряет полстоуна за эту неделю.

В ответ на это Уилсон одной рукой взялся за плечо Монтгомери, а другой за кисть и резко согнул его руку в локте. Под его пальцами перекатывался восхитительный, округлый и твердый, как мяч для крикета.

— Потрогайте сами, — сказал он.

Двое его спутников в свою очередь освидетельствовали бицепс, и выражение их лиц изменилось.

— Да, ничего не скажешь… Парень вроде подходящий, — пробормотал Пэрвис, отходя.

— Джентльмены! — воскликнул Роберт. — Я терпеливо слушал, как вы обсуждаете мое телосложение. Не пора ли объяснить мне, что все это значит?

Храня серьезность на лицах, троица снова расселась.

— Все проще простого, мистер Монтгомери, — сказал трактирщик несколько смущенно. — Но мы не можем ввести вас в курс дела, пока не решим окончательно, есть ли о чем говорить. Мистер Уилсон находит, что безусловно есть, а Фоссет противоположного мнения. А он тоже принимает участие в пари, так что у нас с ним равные права. А он еще и член организационного комитета.

Фоссет уже снова выстукивал рукояткой хлыста некий ритм на своих выдающихся зубах.

— Мне поначалу он показался слабаком, — сказал он, — но чем черт не шутит, может и выдержать… Как говорится, ладно скроен да крепко сшит. Словом, если вы, мистер Уилсон, на него ставите…

— Безусловно.

— А вы, Пэрвис?

— Вы видели когда-нибудь, чтобы я отказывался от своего намерения, Фоссет?

— Ну если так, то мой пай тоже остается в деле

— А я все время был уверен, что так и будет, — заявил Пэрвис. — Никогда еще Исаак Фоссет не подводил партнеров. Значит, так: мы, трое, организуем матч с призом в сто фунтов, если, конечно, мистер Монтгомери согласен.

— Мистер Монтгомери, нам давно пора извиниться перед вами, — сказал студент, — и поставить все с головы на ноги. Мы изрядно заморочили вас, но сейчас все поправим, и, надеюсь, вы нас поддержите. Вы знаете, кого вы нокаутировали утром? Это наша знаменитость, Тэд Бартон.

— Честное слово, сэр, мы все поражены тем, что вы нокаутировали его уже в первом раунде, — вступил в разговор трактирщик. — Когда у него была встреча с Морисом, а тот чемпион в своем весе, так вот, этому Морису пришлось здорово попыхтеть, пока он не уложил Бартона достаточно надежно. Что до вашего случая — это была чистая работа, и по всему видно, что у вас при желании это дело пойдет.

— Я только сегодня столкнулся с Тэдом Бартоном, а до того и не слышал о нем, — пробормотал помощник доктора Олдакра.

— Просто замечательно, что вы задали ему трепку, — сказал объездчик. — Это же разбойник с большой дороги, до того распустился. Бранится с каждым встречным, да и слова-то у него все такие, за которые судья назначает штраф по пять шиллингов за штуку. А если кто скажет ему хоть слово поперек, то сразу пускает в ход свои кулачища. Теперь, небось, будет поосмотрительней. Но вообще-то, у нас разговор не об этом…

Монтгомери по-прежнему ничего не понимал.

— А от меня, чего вы от меня хотите, джентльмены?

— Мы хотим, чтобы вы в следующую субботу встретились на ринге с Сайласом Крэгсом, он же Мастер из Кроксли.

— Но почему?..

— А потому, что драться должен был Бартон. Он наш чемпион и выступает за здешние шахты, а Мастер — за чугунолитейный завод в Кроксли. Мы делаем ставки на своего боксера. Его приз — сто фунтов. Но вы нашего чемпиона повредили, он же не может драться с дыркой в черепе. Придется вам его заменить. Кто справился с Тэдом Бартоном, тому и Мастер из Кроксли по силам. А если вы не согласитесь, мы просто пропали. Никакой другой кандидатуры здесь нет. Условия матча: двадцать раундов, перчатки весом две унции, квинсберийские правила, и если не будет нокаута, победа присуждается по очкам.

Сначала Монтгомери только дивился нелепости предложения, но вдруг понял, что сама Судьба протягивает ему сто фунтов, а с ними и врачебный диплом. Хватило бы только пороху взять их! Не он ли утром сетовал, что его сила пропадает зря, и вот — ей уже нашлось применение, какой-то час на ринге он может заработать больше, чем за год в аптеке.

Но были и сомнения.

— Как же я буду выступать за шахты? — спросил он. — Ведь я с ними никак не связан.

— То есть как это не связаны?! — заорал трактирщик. — Доктор Олдакр — врач шахтерского клуба, а вы его помощник. Кто может возразить?

— С этим все в порядке, — поддержал его студент. — Выручайте нас, мистер Монтгомери. Иначе — полный крах. Может быть, вас шокирует денежный приз? Тогда мы заменим его ценным подарком, скажем, часами, кубком или еще чем-нибудь. Но вообще-то, мы вправе требовать вашего участия, ведь это вы оставили нас без Тэда Бартона.

— Дайте опомниться, господа. Трудно решиться так внезапно. Да и доктор Олдакр не отпустит меня с работы… Конечно, он не позволит…

— А ему и знать ничего не нужно. По условиям, до матча имя боксера можно не объявлять. Важно только, чтобы в день боя, у него был нужный вес.

Монтгомери снова услышал зов Судьбы.

— Я согласен, джентльмены, — сказал он.

Вся троица вскочила. Правую его руку тряс трактирщик, левую пожимал объездчик, а студент наградил дружеским ударом по спине.

— Вот и умница! — говорил тем временем трактирщик. — Да если ты, парень, побьешь Мастера из Кроксли, то известней тебя не будет человека в округе — не то что какой-то захудалый докторишка. А уж в моем пабе[2] гарантирую тебе дармовую выпивку в любой день и час, пока ты жив.

— Учтите еще одно обстоятельство, сэр, — говорил тем временем молодой Уилсон, — если вы рассчитываете остаться здесь работать, то в случае победы от пациентов у вас не будет отбоя. Вы обращали внимание на павильон в нашем саду?

— Тот, что у дороги?

— Я оборудовал там спортзал. Тэд Бартон там и тренировался. Там все есть, что вам понадобится: груша, перчатки, гантели, гири и все остальное. Вот только как быть с партнером для спарринга?[3] Бартон тренировался обычно с О'Гияви, но для вас он, боюсь, будет жидковат. А как насчет Бартона? Он на вас не в обиде и вообще не так уж плох, только вот легко дает волю языку и рукам. И он с удовольствием будет с вами тренироваться. Какое время для вас удобно.

— Спасибо, мистер Уилсон. О времени я скажу позже.

На этом переговоры закончились, и три учредителя разошлись, а Роберт, оставшись в приемной один, наконец получил возможность спокойно осмыслить происшедшее В университете его тренером по боксу был экс-чемпион в среднем весе. Надо признаться, что к этому времени слава его была в прошлом, годы брали свое, движения уже не были молниеносны, а в работе суставов чувствовалась некоторая скованность. Но благодаря опыту, он еще долго оставался серьезным противником. Все же наступил день, когда Монтгомери выиграл бой у своего учителя, и стареющий спортсмен утверждал, что ученика способнее Роберта у него никогда не было. Он настаивал, чтобы Роберт принял участие в чемпионате любителей, но тот не собирался связывать свое будущее с боксом. Правда, один раз, в ярмарочном балагане, он принял вызов боксера-профессионала Хаммера Танстела. Он выдержал всего три раунда, но и противнику они не так легко дались. Вот и весь его опыт на ринге. Достаточно ли у него данных, чтобы выдержать бой с Мастером из Кроксли? Впрочем, особенно раздумывать не приходится. В случае победы он получит столь необходимые ему деньги, а в случае поражения — заслуженную трепку. Если есть хоть малейший шанс на победу, стоит рискнуть.

Тут в дверях появился доктор Олдакр. Он возвращался из церкви, с крупноформатным молитвенником в руке.

— Мистер Монтгомери, — обратился он к Роберту ледяным тоном, — вы совсем не ходите в церковь.

— Да, сэр, к сожалению. Я слишком занят.

— Весьма прискорбно. Я всегда считал, что мои служащие должны являть собой пример достойного образа жизни. На нас, образованных людях, лежит двойная ответственность. Если наше поведение не соответствует нашему положению, то что можно спросить с шахтера? Это ужасно, но приходится признаться, что прихожане нашей церкви гораздо больше думают о предстоящем кулачном поединке, чем о своем долге перед Господом.

— Кулачный поединок, сэр? — голос Монтгомери звучал виновато.

— Я не вижу необходимости как-то иначе называть эту дикую забаву. А все вокруг только об этой драке и говорят. Есть тут один хулиган, наш пациент, кстати; он будет драться в перчатках с боксером из Кроксли. Почему власти не запрещают подобные развлечения? Имеется закон, запрещающий платные выступления кулачных бойцов.

— Но… я не ослышался? Вы упомянули о перчатках?

— Да какая разница?! Я слышал от компетентных лиц, что двухунциевые перчатки не являются средством защиты, а служат только для отвода глаз полиции и служителей закона. В любом случае, они будут драться за плату. И подумайте только, такой разгул беззакония и безнравственности в каких-нибудь нескольких милях от нашего мирного жилища! Именно поэтому, мистер Монтгомери, мы должны всегда быть на высоте, чтобы противопоставить этим пагубным факторам свое благотворное влияние

На кого-нибудь другого проповедь доктора Олдакра, может, и произвела бы впечатление, но не на Роберта, который не раз имел возможность убедиться в его ханжестве. Его, Роберта Монтгомери, эти разглагольствования не касались. Он твердо знал, что даже и в платном матче позиция боксера с нравственной стороны неуязвима. У организаторов матча, букмекеров, даже у зрителей, возможно, и будут проблемы с совестью и моралью, но с боксером все ясно. Мужество и выносливость — несомненные достоинства мужчины, и лучше уж быть жестким, чем изнеженным.

В табачную лавчонку на углу Монтгомери обычно заходил не только за покупками. Хозяин лавки был общительный человек, буквально начиненный местными новостями, и охотно ими делился. Вечером того же дня Монтгомери как бы между прочим спросил у него, знает ли он что-нибудь о Мастере из Кроксли.

— Да кто ж его не знает? — лавочник был изумлен самим вопросом. — Это наша знаменитость. Во всем Западном Ридинге его имя известно каждому — так же как имя победителя дерби. Ах ты, Господи! Минуточку!..

Он стал копаться в куче газет, но не прекращал разговора:

— Сейчас все ждут его поединка с Тэдом Бартоном. Шума вокруг хватает. Вот и в "Кроксли геральд" напечатали его биографию. Вот, нашел! Вы лучше сами прочитайте.

Материал о Мастере из Кроксли занимал целую газетную полосу. В центре полосы был помещен гравированный на дереве поясной портрет. Роберт увидел жестокое и волевое лицо, гладко выбритые обвисшие щеки и бульдожью челюсть, злобный оскал рта, маленькие и тоже злые глазки под густыми бровями. Голова сидела на могучей бычьей шее, а та переходила в не менее могучие плечи, которые хорошо обрисовывались под вязаной фуфайкой. Сверху над портретом была надпись: "Сайлас Крэгс", а под ним: "Мастер из Кроксли".

— Вот тут вы все про него найдете, — сказал лавочник. — Что за человек! Гордость нашего округа. Если бы не сломанная нога, быть бы ему чемпионом Англии, как пить дать!

— А что с ногой?

— Да плохо срослась. Сказать вам честно, некоторые называют его раскорякой. Да, нога его подвела, но руки, Боже мой!.. К этим рукам да другие ноги, посмотрел бы я тогда на теперешнего чемпиона Англии.

С газетой в кармане Монтгомери поспешил домой. Сведения, которые он почерпнул в статье, не принесли ему покоя. Длинный список побед и очень немногочисленные поражения…

Жизнеописание начиналось словами:

"Сайлас Крэгс, известный знатокам бокса как Мастер из Кроксли, родился в 1857 году, то есть сейчас он на пороге сорокалетия".

"Хоть в чем-то повезло, черт возьми, мне пока двадцать три", — подумал Монтгомери и продолжал чтение: "Его поразительный природный дар проявился в ранней юности. Одержав ряд побед в любительских матчах, он стал чемпионом округа и завоевал почетный титул Мастера, который стал его вторым именем… Приобретя покровительство в спортивных кругах, он в поисках славы в мае 1880 года впервые встретился на ринге с таким бойцом, как Джек Бартон из Бирмингема. Знатоки помнят эти пятнадцать напряженнейших раундов, после которых Крэгсу была присуждена победа по очкам и вручен приз Центральных графств Англии. Он весил тогда десять стоунов и два фунта. Затем, выиграв один за другим в матчах с Джеймсом Данком из Розерхита, Камеруном из Глазго и неким Ферни, он настолько уверовал в себя, что вызвал на поединок Эрнста Виллокса, чемпиона Северной Англии в среднем весе, и нокаутировал его на десятом раунде.

Перед юношей открывались ослепительные горизонты, он по праву мог стать первой перчаткой страны, но ужасная случайность помешала этому восхождению. Его лягнула лошадь, и целый год он вынужден был провести в постели со сломанной ногой. Из-за неправильно сросшихся костей он в значительной мере утратил свою необычайную подвижность на ринге. В первом бою после выздоровления его победил на седьмом раунде тот самый Эрнст Виллокс, которого он нокаутировал за год до этого. Потом была встреча с Джеймсом Шоу из Лондона, и хотя Крэгс снова потерпел поражение, победитель признавал, что более сильного противника у него не было никогда.

Но Сайлас Крэгс проявил себя как истинный спортсмен. Его дух остался несломленным, и со временем он выработал новый стиль боя, благодаря которому стал вновь побеждать, несмотря на хромоту.

В 1891 году во время боя с австралийцем Джимом Тейлором судейская коллегия обвинила его в применении запрещенных приемов. Оскорбленный до глубины души, он навсегда оставил профессиональный бокс и принимал участие только в любительских встречах, демонстрируя настоящий класс перед зрителями, которые зачастую не видят разницы между боксом и пьяной дракой. Вскоре состоится очередная подобная встреча. Несколько любителей на шахте Уилсона намерены выставить против Мастера своего боксера. Приз — сто фунтов. Кого прочат в противники Мастеру, пока точно не известно, но чаще всего в разговорах всплывает имя Тэда Бартона. Ставки на уровне семь против одного за Крэгса свидетельствуют о его неизменной популярности у публики".

Монтгомери прочел статью, потом перечитал и стал взвешивать свои шансы. Да, влип он в историю: противник не какой-нибудь местный самоучка, а первоклассный (во всяком случае в прошлом) боксер. Конечно, и у него есть преимущества, в первую очередь возраст, двадцать три против сорока. Есть старое боксерское присловье: "Молодость свое возьмет". Но есть и сколько угодно примеров того, как старый опытный боксер благодаря хладнокровию, выдержке, трезвому расчету и знанию кое-каких профессиональных уловок расправлялся с противником моложе его лет на десять-пятнадцать. Так что этим преимуществом воспользоваться, конечно, нужно, но с оглядкой. Во-вторых, безусловно в его, Монтгомери, пользу и то обстоятельство, что Мастер хромает. И в-третьих, весьма вероятно, что, будучи уверен в себе, Мастер не станет усердствовать на тренировках, готовясь к встрече с никому не известным любителем.

Если бы все так и сложилось! Ну, а если не так? Если противник не только одаренный от природы, но и тщательно подготовленный, богатый опытом и не утративший силы боец? Ну и что? Он должен сделать все, абсолютно все, что от него зависит. Готовиться к матчу, ничего не упуская. Что в боксе нужнее всего? Разумеется, и выдержка, и сила удара, и много чего еще, но самое важное — это умение стойко принимать удары. Эластичные и тугие, как гуттаперча, брюшные мышцы тренированного боксера способны снести страшные удары. За неделю такую мускулатуру не разовьешь, но всю эту неделю необходимо использовать максимально разумно.

Трое устроителей матча не случайно остались довольны его данными. Рост пять футов и одиннадцать дюймов — старые боксеры говорят, что этого достаточно для любого двуногого. Природа и спорт дали ему гибкости ловкость и почти невероятную выносливость. Мускулы у него были стальные, но главный ресурс его силы заключался не в них, а в той высшей нервной энергии, которую пока не научились измерять. Нос с легкой горбинкой. Широко расставленные большие глаза глядели прямо и смело. Ну, и еще он твердо знал, что исход поединка определит всю его дальнейшую жизнь, — и это прибавляло ему сил.

На следующее утро уже знакомая нам троица, сойдясь в спортивном зале Уилсона, не могла налюбоваться, как Монтгомери разделывается с боксерской грушей. Фоссет, который накануне решил подстраховаться и по телеграфу поставил на обоих боксеров, под влиянием этого зрелища отменил свое распоряжение и поставил на Монтгомери еще пятьдесят фунтов — семь против одного.

Но откуда взять время для тренировок, да еще так, чтобы доктор Олдакр ничего не заметил? Рабочий день Монтгомери был заполнен весьма плотно. Но многие пациенты жили далеко, и визиты к ним, а их он делал всегда пешком, сами стали немаловажным элементом тренировки. Свободное время распределялось между работой с грушей, занятиями с гирями и гантелями — утром и вечером по часу — и ежедневными двумя сеансами бокса с Тэдом Нортоном. Бартон не уставал нахваливать Роберта за сообразительность и реакцию, но был недоволен силой его удара. Своим поистине сокрушительным ударом он гордился и хотел, чтобы Роберт усвоил его стиль боя.

— Ну разве это удар?! — кричал он. — Зачем тебе твои одиннадцать стоунов? Ты бей, а то Мастер подумает что ты его гладишь… Ага, вот так уже лучше… Ну, давай же, давай! А так и совсем хорошо, — сказал он, перелетев вдруг от мощного удара через весь ринг, — это по-нашему. Кто знает, может, ты и победишь.

Не удалось скрыть от доктора, что Монтгомери соблюдает диету.

— Прошу прощения, мистер Монтгомери, — сказал он как-то за обедом, — я замечаю, вы что-то стали очень разборчивы в еде. В ваши годы такие капризы непозволительны. Почему вы едите только гренки и пренебрегаете хлебом?

— Я больше люблю гренки, сэр.

— Но ведь этим вы обременяете кухарку. И картофель вы перестали есть.

— Вы правы, сэр. Я думаю, картофель не слишком мне полезен.

— Ну, уж не знаю, что и сказать! А пиво вы пьете?

— Нет, сэр.

— Заметьте себе, мистер Монтгомери, что мне не по душе эти выверты. Вам следовало бы почаще вспоминать о тех людях, у которых нет ни картофеля, ни пива.

— Разумеется, сэр. Но, уверяю вас, мне лучше воздержаться от них.

Роберт решительно перевел разговор на другую тему:

— Доктор Олдакр, — сказал он, — я был бы очень благодарен, если бы вы предоставили мне выходной день в ближайшую субботу.

— Я решительно против, мистер Монтгомери. Вы знаете, что по субботам мы всегда работаем в напряженном темпе.

— Я сделаю вдвое больше в пятницу, так что никому никакого ущерба не будет. А к вечеру я уже вернусь.

— Сомневаюсь, что я могу вам это позволить.

Ситуация осложнялась. Не исключено, что ему придется уйти без разрешения патрона.

— Доктор Олдакр, я вынужден напомнить, что, нанимая меня, вы обещали мне один выходной день в месяц. У меня еще не было ни одного свободного дня, и я не просил вас об этом, но в субботу он мне настоятельно необходим.

Доктор отступал с боями:

— Ну если вы такой формалист, мне приходится согласиться, — сказал он с кислой миной на лице. — Но учтите, таким образом вы демонстрируете свое равнодушие к своим обязанностям, к моим интересам и к нашему общему делу. Вы по-прежнему настаиваете?

— Да, сэр.

От злости Олдакра перекосило, но не в его интересах было терять такого помощника — выдержанного, знающего, трудолюбивого. Отчасти по этой причине он отказал ему в займе. Ведь пока Монтгомери не кончит университет, он будет вынужден оставаться у него в помощниках, и это может длиться вечно.

Теперь доктора мучило любопытство: какие исключительные причины заставили всегда покладистого юношу проявить такую настойчивость?

— Не сочтите за нескромность, мистер Монтгомери, но где вы собираетесь провести субботу, не в Лидсели?

— Нет, сэр.

— Значит, за городом?

— Да, сэр.

— Вот это я одобряю. Что может быть полезнее для тела и духа, чем спокойный отдых на лоне природы. А какое направление вы избрали?

— В сторону Кроксли, сэр.

— Там, в самом деле, есть очаровательные места, только нужно миновать чугунолитейный завод. Я и сам с удовольствием полежал бы на солнечной лужайке, читая что-нибудь возвышающее душу. Вы можете осмотреть руины храма святой Бригитты — это памятник раннего нормандского зодчества. Но вашему тихому отдыху могут помешать: именно в эту субботу в Кроксли назначен кулачный бой, о котором я вам говорил. На него соберутся хулиганы со всей округи.

— Большое спасибо за заботу, сэр, — ответил Монтгомери, — я постараюсь избежать нежелательных встреч.

Когда в пятницу вечером Уилсон, Пэрвис и Фоссет пришли в спортзал проведать своего боксера накануне боя, Роберт как раз разминался. Его состояние было безупречно: воплощенное здоровье, мускулы играют под упругой гладкой кожей, взгляд бодрый и энергичный. Все трое глядели на него восхищенно.

— Ну до чего хорош! — воскликнул Уилсон. — Ну, Монтгомери, вы не зря тренировались. Сразу видно, как вы окрепли и как готовы к бою.

— Сил, конечно, прибыло, — признал трактирщик. — А как с весом?

— Десять стоунов одиннадцать фунтов, — ответил Роберт.

— Надо же… Всего три фунта спустил за неделю! — изумился объездчик. — Он и в самом деле был в форме тогда, неделю назад. Что ж… Материал, конечно, добротный, лишь бы хватило его… — И он в раздумье тыкал Роберту пальцем в ребра, как делал это с лошадьми.

— Говорят, Мастер, хоть и тренировался, все равно весит сто шестьдесят фунтов.

— Он бы и рад скинуть хоть сколько-нибудь, да никак не может обойтись без пива. Если бы не эта рыжая лахудра, которая не отходит от него ни на шаг. Говорят, она здорово оттрепала официанта из «Чекверса», который принес Мастеру галлон пива. Она ему и любовница, и тренер, и партнер по спаррингу. И это при живой жене!.. А ты кто такой? Что тебе здесь понадобилось?

В дверях стоял незнакомый подросток, с ног до головы перемазанный сажей и машинным маслом. Только он шагнул в зал, как его перехватил Тэд Бартон.

— Шпионишь, щенок? Ну-ка, уматывай, пока цел.

— Я пришел поговорить с мистером Уилсоном.

Питомец Кембриджа приблизился:

— Говори, дружок, я слушаю.

— Это касается завтрашнего боя, сэр. Я знаю один секрет Мастера и хочу рассказать про него вашему парню.

— Слушай, малыш, не морочь голову занятым людям. Мы и без тебя все знаем про Мастера.

— А вот и не все. Это только мы с матерью знаем. Вот и решили выдать его, чтобы ваш боксер наподдавал хорошенько.

— Ах, вот у тебя какое желание! Подумать только, и мы того же самого хотим. Что же это за секрет?

— Это ваш боксер, сэр?

— Допустим. Давай, выкладывай.

— Вот я ему и скажу: Мастер одним глазом не видит.

— Не может быть!

— Ей-Богу! Он не совсем окривел, а почти. Он старается никому не показать этого, но от нас с матерью ему скрыть не удалось. Если подойти к нему слева, он ничего не сможет с тобой сделать, и следи за его правой рукой: если он ее опустит, значит, готовит свой знаменитый апперкот правой. Обычно на нем бой кончается. Берегись этого удара.

— Спасибо тебе. Про слепоту — это очень важное для нас сведение, — сказал Уилсон. — Но как ты дознался? Ты, собственно, кто?

— Я его сын, сэр.

Уилсон присвистнул озадаченно и спросил:

— А кто же послал тебя сюда?

— Матушка послала. Ну, я пошел.

— Минуточку… Вот тебе полкроны, дружок.

— Нет, денег не возьму. Я не за ними сюда пришел. Я пришел…

— Из сыновней любви, — сказал трактирщик саркастическим тоном.

— Нет, из ненависти! — ответил мальчик и исчез за дверью.

— Похоже, от этой рыжей бестии Мастеру больше вреда, чем пользы, проговорил трактирщик задумчиво. — Мистер Монтгомери, заканчивайте. Никакая тренировка перед боем не заменит хорошего сна — минут на шестьсот. Уверен, что завтра в это время вы уже будете дома, целехонький и с сотней в кармане. Спокойной ночи.