Мастер поцелуев

Глава 13

Череда потрясений, сильных и слабых, разрушила защитные функции организма. Вначале смерть Джона. Затем неожиданное открытие, что именно Чэд – женатый сын Джона. То, что второй, отсутствовавший на похоронах сын, – незаконный. И наконец то, что Джон оставил ей основную часть своего состояния. Через три дня после похорон Ланна, заразившись от своей соседки, свалилась с вирусным гриппом.

Она проболела почти две недели, не в силах ходить на работу и редко выходя из дома, но это не остановило того круговорота событий, что внезапно возник и продолжал кипеть вокруг нее. Беспрерывно звонил телефон. Репортеры жаждали узнать все подробности истории, скрывавшейся за ее взаимоотношениями с Джоном Букананом Фолкнером и оставленным ей наследством. Деловые люди засыпали ее предложениями надежного, по их словам, вложения денег. Благотворительные общества просили пожертвований. И это не прекращалось до тех пор, пока Ланне не сменили номер на новый, которого не было в справочнике.

Болезнь Ланны не замедлила юридического процесса по осуществлению условий завещания Джона, все из которых находились за пределами ее понимания. Чэд дал ей список достойных доверия юридических фирм, имевшихся в городе, и посоветовал нанять одну из них, чтобы та представляла ее интересы. Сам он, как другая заинтересованная сторона, присутствовал на всех встречах. Обычно он брал на себя обязанность пояснять совершенно незнакомые юридические термины Ланне, и ее собственный поверенный каждый раз кивал, подтверждая правильность «перевода» Чэда.

За эти неполные три недели Ланна получила такое количество информации, что, можно считать, она прошла нечто вроде ускоренных курсов по законам о земельном владении, налогам на наследство, счетам и тому подобному. Но ей так и не удалось привыкнуть к неожиданным переменам в своей жизни.

В последние несколько дней она частенько оглядывала свою квартиру и представляла, как обставит ее заново. Перебирала в уме различные стили мебели, занавеси всевозможных цветов… А затем вдруг осознала: ей вовсе ни к чему возиться с этой каморкой. Она может позволить себе купить какой-нибудь особняк. Она может вернуться в колледж и получить степень и стать деловым администратором, но теперь, получив это богатство, она вообще может не работать. Она может отвезти свой «Фольксваген» в какую-нибудь мастерскую и установить в нем кондиционер, а может также купить себе «Роллс-Ройс». И ничего удивительного, что от всех этих мыслей о ее новых возможностях она испытывала растерянность.

А еще в ее жизни появилась семья Фолкнер. Вначале Ланна ожидала, что они будут относиться к ней с негодованием и обидой, и совершенно оправданно. Она встречалась с ними несколько раз и держалась чрезвычайно настороженно. Жена Чэда, Кэрол, была с ней весьма любезна. Не могла Ланна пожаловаться и на поведение Кэтрин Фолкнер, хотя та вела себя более отчужденно. Единственный, с кем она встречалась постоянно, был Чэд. Испугавшись того, что она слишком восприимчива к его обаянию, Ланна старалась держаться с ним более осторожно. Но Чэд доказал, что опасения ее напрасны – он относился к ней по-дружески, не проявляя никаких других чувств, помогая ей всем, чем только мог. Казалось, он больше заботился только о том, чтобы сделать перемены в ее жизни более плавными и естественными.

И вот теперь новый поворот ее жизни. Хоть и маленький, но все же… Она едет в Аризону. Дорога – это всегда какая-нибудь перемена. Ланна провела рукой по бордовому велюру, обтягивающему сиденье, и расслабилась, откинув голову на подголовник. Автомобиль мчался на большой скорости. За его окном сияло ясное голубое небо, не замутненное дымкой, которая обычно висела над городом в долине. Ланна повернула голову и посмотрела на Чэда.

Наблюдая за ним, она мысленно спрашивала себя, стоило ли ей принимать его приглашение отдохнуть месяц на семейном ранчо Фолкнеров в северной Аризоне. Пусть и недолгая жизнь вдали от Феникса обещала мир и спокойствие. Найти и то и другое в городе вряд ли удастся: Ланна все еще оставалась желанной добычей для любого репортера, благотворителя и охотника за удачей.

Она опять перевела взгляд на дорогу, продолжая размышлять об этом великодушном приглашении. Ланне хотелось верить, что оно означает только одно – ее будут принимать как друга семьи. Ведь она была близка с Джоном. Как бы ей хотелось, чтобы она сумела добиться такой же близости и с его семьей.

– Почему он это сделал? – Ланна задала Чэду вопрос, который, вновь и вновь возникая, мучил ее и на который она не могла ответить. – Почему мистер Фолкнер в своем завещании сделал меня основной наследницей? Разве это вас не обидело и не возмутило? – Она нахмурилась.

Он заколебался, искоса поглядывая на нее.

– Вначале возмутило и обидело, когда я впервые услышал о новом завещании, но потом у меня было время поразмыслить над этим. Я ведь вовсе не нищий, живущий на пособие по бедности. – Он улыбнулся. – Отец еще при жизни счел для себя обязательным перевести на меня биржевые сертификаты и доли своей прибыли в различных компаниях. Он основал также трастовый фонд для моей матери и еще один – для моего сына Джонни.

– Иными словами, вы считаете, что уже получили свою долю его собственности? – уточнила Ланна, надеясь облегчить терзавшее ее ощущение вины перед семейством Фолкнер.

– В каком-то смысле, получил, – согласился Чэд. – Мы с вами – партнеры в нескольких предприятиях.

– Мне еще необходимо многому научиться, чтобы разбираться в делах, – Ланна прикрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает скука и усталость.

– Однако вы быстро все схватываете, – заметил Чэд.

Замечание прозвучало сухо, в нем не слышалось обычной мягкости. «Интересно, почему?» – спросила себя Ланна. Она открыла глаза и посмотрела на Чэда, а тот участливо проговорил:

– После вашей болезни… вам необходим хотя бы месяц мира и спокойствия, где-нибудь подальше от всей этой людской суеты и бесконечных переговоров с законниками.

– Мир и спокойствие. Это звучит чудесно, – вздохнула Ланна.

– Я пробуду там только несколько дней, но мама и Кэрол останутся, чтобы составить вам компанию после того, как я уеду, – предложил он. – А я буду приезжать к вам на уик-энды.

– Мне будет казаться странным, что вас нет рядом. Я уже так привыкла… – сказала Ланна и тут же осеклась: она не собиралась произносить этого вслух.

Чэд посмотрел ей в глаза, и она была не в силах отвести взгляда.

– Возможно, даже к лучшему, что мы некоторое время будем вдали друг от друга. – Взор Чэда сказал Ланне гораздо больше, чем он мог выразить словами.

Несмотря на то, что Чэд оказался женат, он оставался для Ланны столь же притягательным, как и прежде, а в эти последние несколько недель они слишком часто бывали вместе. Меньше всего на свете Ланне хотелось завести еще одну любовную связь с женатым мужчиной. Она подозревала, что и Чэд ощущает нечто подобное – ему тоже не хочется нарушить супружескую верность. И все же физическая тяга, которую они испытывали друг к другу, создавала постоянный соблазн.

– О да, несомненно. Так будет лучше, – согласилась она нарочито беспечным тоном. – Я и так слишком часто опираюсь на ваше плечо. Пора научиться быть самостоятельной.

Неожиданно Чэд наклонился к Ланне и взял девушку за руку.

– Вы всегда можете опереться на меня, когда вам только понадобится. И это не просто слова, Ланна: я всегда готов вам помочь, – он переплел свои пальцы с ее пальцами.

Впереди показался аэропорт Скай-Харбэр. Чэд был вынужден отпустить руку Ланны, так как это мешало вести автомобиль. Он перестроился в другой ряд, а затем свернул к частным ангарам, видневшимся в конце взлетной полосы.

На бетонированной площадке перед ангаром стоял небольшой двухмоторный самолет. На его борту красовалась эмблема – голова ястреба. Ланна сразу же узнала это изображение. Оно было похоже на то, что она видела на кузове строительного грузовика, на которым обычно ездил Джон. Только этот рисунок был немного другим. По обеим сторонам силуэта птичьей головы виднелись две черные изогнутые линии, изображающие крылья.

– Это ваш самолет? – спросила Ланна.

– Да. – Чэд высматривал место для более удобной парковки автомобиля.

– Эта эмблема на борту… Она отличается от той, что принадлежит строительной компании. Почему?

– Это эмблема ранчо. Она называется «Летящий ястреб», потому-то к голове ястреба добавлены крылья, – объяснил Чэд.

Внезапно он нахмурился, всматриваясь в строение, бывшее, очевидно, диспетчерской или конторой по обслуживанию частных самолетов.

– Что он здесь делает? – пробормотал он.

Ланна проследила за взглядом Чэда и увидела человека, небрежно прислонившегося к стене здания; его кораллово-красная рубашка резко выделялась на фоне стены. Лица не было видно. Ковбойская шляпа, низко надвинутая на лоб, прикрывала черные, как крыло ворона, волосы, но Ланна ничуть не сомневалась, кто это. Сокол.

При виде этой гибкой, мужественной фигуры Ланну охватила дрожь. Смутные воспоминания о том, как она лежала в его объятиях, перестали казаться ей сновидением. Она почти явственно ощущала обжигающие прикосновения его рук. Ее сердце застучало так же часто, как билось тогда, ночью. Кровь пульсировала в ней в каком-то диком ритме, который, казалось, переносил ее в новый, неизведанный мир. Это совсем не походило на те чувства, что вызывал в Ланне Чэд. Как можно испытывать одновременно такое сильное тяготение к мужчинам, столь отличающимся друг от друга?

Когда Чэд остановил машину на площадке перед ангарами и вышел из нее, на губах Сокола заиграла насмешливая улыбка. Его явно забавляло раздражение, которое Чэд не сумел скрыть при неожиданной встрече со сводным братом. Однако когда Чэд распахнул дверцу автомобиля и помог выйти своей спутнице, Сокол перестал ухмыляться, замерев. Слегка прищурившись, он рассматривал девушку, пытаясь понять, насколько та изменилась.

Перемен он нашел немного. Судя по фирменным зеленым слаксам и тонкой цветастой блузке, она одевалась теперь в дорогих магазинах. Каштановые, сверкающие, как мех норки, волосы Ланны были пострижены так же, как в тот первый и последний раз, когда Сокол видел ее, однако теперь ее прическа приобрела законченный вид, который может придать только рука профессионала. Сокол понимал толк в подобных вещах. Он настолько остро видел и воспринимал все, что творилось вокруг него, что от его взгляда не могли ускользнуть даже самые незначительные изменения.

Взгляды их встретились, и Сокол заметил, как щеки Ланны слегка порозовели. После той ночи Сокол не раз спрашивал себя, запомнит ли она, что произошло между ними. Ведь она то погружалась в мир грез, то выходила из него, а в этом мире существуют только ощущения. И ничего больше. Но она запомнила. И Сокол был рад, что сновидения не затуманили воспоминаний Ланны об их близости.

– Где Джек Санчес? Ведь он должен был нас встретить, – холодно спросил Чэд.

Сокол не спеша перевел взгляд на брата.

– На ранчо. Вместо него прилетел я.

– Почему?

Губы Сокола скривились в безразличной усмешке.

– Ты сам знаешь, Чэд, что я ни за что на свете не пропустил бы такого зрелища…

Он не пояснил, что за зрелище имеет в виду, но было и так ясно – явление наследника и наследницы. Сокол говорил негромко и мягко, но это была своего рода насмешка – кактусовая колючка, вонзившаяся в нежный нос разъяренного быка.

Гнев Чэда мало занимал Сокола. Какое ему дело до бешенства сводного братца, когда рядом Ланна. Он живо вспоминал все, что успел о ней узнать в ту ночь. Ничего не потускнело: ни дразнящий аромат ее духов, ни частое беспокойное дыхание. И сейчас, уловив сандаловый запах, исходивший от нее, он ощутил, как в нем вспыхнул огонь. Соколу страстно захотелось схватить Ланну на руки и унести куда-нибудь далеко, где никто их не найдет, но цивилизованная половина его существа взяла вверх.

– Как вы чувствуете себя в новом качестве наследницы, мисс Маршалл? – спросил Сокол, наблюдая за сменой эмоций на лице девушки.

Какая в ней чувствуется восхитительная сила и гордость. Как она готова быстро рассмеяться или улыбнуться. Она распахнута навстречу миру, и Сокол ощущал в этой девушке глубину, которую не измеришь простым взглядом.

Ланна и не подумала принимать его вопрос за насмешку. Ответила просто и честно:

– Все это свалилось как снег на голову. Слишком много суеты и беспокойства. У меня еще не было времени обдумать свое новое положение, – призналась она и посмотрела на Чэда.

Сокол заметил, как они обменялись взглядами и как рука Чэда теснее обняла талию девушки. И его охватило пламя яростной ревности. Он сам был потрясен тем, насколько сильным оказалось это чувство. Сокол и прежде обладал женщинами, но его никогда не огорчало, если те вступали в связь с другими мужчинами. Но сейчас этот простой и ясный взгляд на отношения между полами, воспринятый Соколом от навахо, внезапно сменился неистовым чувством собственника.

Ему захотелось сделать ей больно.

– Разве я не говорил вам, что Фолкнер расплатится с вами в присущей ему манере? – голос Сокола был резким, намеренно враждебным.

Он видел, как Ланна оцепенела от этих слов, поняв, что Сокол был прав, уверяя, что ее дружба с Джоном будет вознаграждена деньгами. Сам того не желая, он любовался тем, как быстро Ланна справилась с болью и обидой, вызванными его грубостью, и выражение замешательства на ее лице сменилось гордым достоинством.

– О чем он говорит? – недоуменно нахмурившись, требовательно спросил Чэд.

– Так, ничего особенного. Просто мы с ним кое-что обсуждали, – пожала плечами Ланна, давая понять, что речь шла о пустяках.

Чэд заколебался, обдумывая, стоит ли продолжать эту тему и добиваться более удовлетворительного ответа, но затем, видимо, отказался от своего намерения. «Решил отложить выяснение на более удобное время, когда меня не будет поблизости», – подумал Сокол.

– Чемоданы в багажнике, – бросил Чэд, направляясь к багажнику. – Давай отнесем их в самолет, и пора вылететь.

Сокол не стал спорить с этим предложением. Так же как и Ланна.

Сокол повел их к самолету, неся два новеньких чемодана Ланны, украшенных монограммой дорогого и модного модельера. Сама она шла рядом с Чэдом, держа в руке небольшую сумку из того же набора, что и чемоданы. Светлое настроение, с которым она начинала это путешествие, было безнадежно испорчено. Чэд тоже держался напряженно. И виной тому – Сокол.

Ланна понимала, что ее огорчило. Непонятно только, почему расстроен Чэд. Ведь он и Сокол – близкие друзья. Во всяком случае, такое впечатление сложилось у Ланны в ту ночь, когда умер Джон. Оба действовали так дружно и слаженно. Видно было, что они – заодно. И вот теперь выясняется, что их разделяет неприкрытая вражда. Для Ланны это было неприятным и неожиданным сюрпризом.

Вместе с тем вряд ли Сокол рассказал Чэду о том, что был близок с Ланной. Он просто не мог так поступить. Его ласки всплыли в памяти Ланны с такой яркостью и живостью, что она теперь спрашивала себя, почему прежде воспоминания о них были такими туманными. Всякий раз, как Сокол бросал на нее взгляд, кровь, бегущая по ее венам, убыстряла ход, закипая от страстного чувства. Ей казалось, что Сокол понимал, что она чувствует сейчас. И это тревожило и беспокоило девушку – главным образом потому, что Ланна не знала, что Сокол собирается делать со своим знанием – знанием, которое было столь сокровенным.

Стоя рядом с двухмоторным самолетом, Ланна наблюдала, как Сокол грузит чемоданы в багажное отделение. Когда он повернулся, чтобы принять у нее сумку, его острый взгляд прочитал неуверенность на лице девушки. По губам Сокола скользнула улыбка, в которой Ланна, в свою очередь, прочитала нечто вроде смеси удовлетворения и веселья.

– Вы летали когда-нибудь прежде, мисс Маршалл? – он явно насмехался над Ланной, обращаясь к ней преувеличенно официально.

– Только на больших пассажирских лайнерах, – ответила Ланна. – И ни разу – на частных самолетах.

– Тогда добро пожаловать в частный аэроплан. Мы будем пролетать над дикими и прекрасными местами. Садитесь на сиденье справа от меня. Из пилотской кабины более широкий обзор, чем с пассажирских мест с маленькими окнами.

Казалось, он всего лишь проявляет простую вежливость, но Ланна поняла: его приглашение – это ответ на ее невысказанную потребность побыть с ним наедине.

– Вы не возражаете? – она вопросительно посмотрела на Чэда, словно спрашивая у него разрешения. – Я еще никогда не бывала в пилотской кабине. Должно быть, это необычное зрелище – земля с высоты птичьего полета.

Ланна проговорила это с таким видом, будто ее интересует только новизна ощущений и ничего больше. Чэд пару секунд изучающе глядел на нее и, по-видимому, остался удовлетворен тем, что увидел.

– Не возражаю, – улыбнулся он с благосклонностью человека, доставляющего девушке удовольствие. – Ну а мне, по правде говоря, нужно прочитать несколько отчетов. Просмотрю их во время полета. Таким образом, когда мы прилетим на ранчо, у меня будет свободное время и я смогу показать вам окрестности.

– Чудесно, – улыбнулась ему в ответ Ланна и почувствовала себя лицемеркой.

Взобравшись в самолет, она прошла вперед, села в кресло второго пилота и пристегнула ремни. Теперь у нее было время оглядеться. Она с любопытством рассматривала многочисленные циферблаты, кнопки, лампочки контрольных приборов, от которых буквально рябило в глазах. «Как только Сокол не путается в них?» – подумала она. А вот и он. Согнувшись, втиснул свое длинное тело в пилотское кресло. Сняв, он отбросил ковбойскую шляпу на заднее пассажирское сиденье и взлохматил рукой густые черные волосы.

– Все пристегнулись? – он едва скосил глаза на Ланну, чтобы убедиться, что все в порядке, и поймал ее утвердительный кивок. – Ну тогда откиньтесь на сиденье и вовсю наслаждайтесь полетом. Только помните: держите руки подальше от рычагов управления. Я бы не хотел наставить синяков на ваш очаровательный подбородок.

Выражение его лица предупредило ее, что это не пустая угроза. Сокол взял с панели управления темные очки и надел их. Ланна тесно сцепила руки, лежащие на коленях. Тем временем Сокол начал готовиться к полету, проверяя показания приборов.

Палящее солнце накалило застывший на бетонной полосе самолет, превратив его кабину и салон в разогретую духовку. Ланна изнемогала от жары. Свежий воздух проникал в кабину в раскрытое окно с той стороны, где сидел Сокол, но и он был горячим. Завелся левый двигатель. С оглушительным ревом завертелся пропеллер, подняв ветер, который по крайней мере хоть как-то расшевелил неподвижно застывший раскаленный воздух. Затем бешено закрутился второй пропеллер, присоединив свой гул к реву первого. Затем Сокол связался по радио с наземной службой управления полетами, чтобы получить инструкции. Ответы, которые он получил, звучали для Ланны сущей абракадаброй – она не поняла ни слова, но Сокол не стал ей ничего объяснять.

Ланна подумала, что сиденье второго пилота могло бы с тем же успехом пустовать, так как Сокол не обращал на нее никакого внимания. Управление самолетом поглотило его полностью. Окно, возле которого сидела Ланна, было закрыто, и она не могла дождаться, пока они поднимутся в воздух. «Так ведь и испечься недолго», – пронеслось в ее голове. Но Сокол не торопился. Видимо, он ждал каких-то указаний от диспетчера. Наконец ему разрешили взлет. Сокол полуoбернулся и бросил в сторону Чэда, кресло которого находилось сразу же за ним:

– Ну, покатили.

Двигатели взревели на полную мощь, и Ланна почувствовала, как какая-то исполинская сила потащила самолет вперед, и он помчался по взлетной полосе, набирая скорость. Затем они поднялись в воздух и, набирая высоту, направились на восток. В вентиляционные отверстия со свистом ворвался прохладный воздух. Ланна повернула голову навстречу освежающим струям и с облегчением задышала полной грудью.

На горизонте неясно маячила изломанная линия горных вершин.

Вскоре они приблизились к горам. Самолет летел над самыми вершинами – так низко, что Ланне казалось, что на искoреженной, измученной земле вулканических обломков не росло ничего, кроме кактусов и сухого кустарника.

Самолет, накренившись, повернул на север, и Ланна увидела, как внизу заблестела в солнечных лучах обширная водная поверхность. Среди бесплодной горной пустыни раскинулось озеро, словно бросавшее вызов окружающей его выжженной земле. Бетонная дамба играла роль Тантала, не допуская к воде истомившиеся по влаге окрестности, и в то же время дразнила и соблазняла их обещанием жизни. Казалось, что самолет застыл в воздухе и почти не движется, но Ланна видела его тень, бегущую среди путаницы скалистых утесов и пустынных плоскогорий.

– Вы знаете что-нибудь о Старом западе? – спросил Сокол.

Ланна отвернулась от окна, и, взглянув на него, ответила:

– Очень немного.

Она не могла видеть его глаз за зеркальными стеклами очков, но знала, что Сокол смотрит на нее.

– Прямо перед нами – Тонто-Бейсн. А мы летим к Могольон-Рим, краю знаменитого Могольонского плато. Эти места увековечены почти всеми, кажется, писателями, сочинявшими вестерны, – сказал Сокол.

Ланна посмотрела туда, куда он указывал, и увидела гигантское, необъятное плато. Это было могучее творение природы. Эрозия, тысячелетия разъедавшая окрестные земли, оказалась бессильной перед твердыми скалистыми породами, и теперь среди пустынной равнины возвышался гигантский каменный массив с плоским верхом. Его стены были словно расписаны художником-исполином, щедро бросавшим краски на природное полотно: белые, серые, кремовые – в зависимости от того, какие геологические породы оказывались в данном месте обнажены. Край плато венчал лес из сосен и елей, среди которых были разбросаны осины, дубы и клены. Зрелище производило сильное впечатление – кромка плато уходила вдаль, и ей не было видно ни конца ни края. И лишь кое-где ее изредка перерезала глубокая щель каньона. Цивилизация проложила вокруг плато змейки дорог, но так и не сумела приручить и освоить его дикие земли.

– Захватывающий вид, не правда ли? – проговорила Ланна, глядя, как тень самолета взбирается по откосу и скользит по верхушкам деревьев, как зеленое кружево, окаймляющee стены плато.

Сокол ничего не ответил, и Ланна обернулась, чтобы узнать, почему он молчит. Лицо его было повернуто к девушке, но она не могла понять, смотрит ли Сокол на нее, или в окно, на исчезающий край плато.

Наконец он заговорил:

– Да. – Этот ответ на замечание Ланны прозвучал совершенно безразлично, словно Сокола не интересовало ее восхищение величественным пейзажем. – Вы, кажется, открыли для себя, что Чэд умеет очень хорошо утешать горюющих женщин, так ведь? – сухо закончил он.

Ланна невольно оглянулась на Чэда. Не слышит ли тот? Но Чэд, устроив кейс на коленях, разложил на нем бумаги и сосредоточенно перебирал их, весь уйдя в их изучение.

– Не волнуйтесь, – прочитав ее мысли, сказал Сокол. – Он нас не слышит. До него можно только докричаться.

– Чэд очень помог мне, – осторожно ответила Ланна, стараясь говорить, не повышая голоса.

– Да уж не сомневаюсь, что помог, – откликнулся Сокол с оттенком пренебрежительной насмешки.

Однако беседа уходила в сторону от темы, в которую Ланна хотела внести ясность.

– Той ночью… – начала она.

– Стало быть, вас беспокоит, что я могу кому-нибудь о ней рассказать, не так ли? – прервал ее Сокол. – Но это вы меня спутали с Чэдом – это он любит похвастаться своими победами. А от меня о той ночи никто и ничего не узнает.

– Я вовсе и не предполагала, что вы разнесете это по всей округе. Просто дело в том, что я обычно… – Она попыталась оправдать свое поведение в ту ночь, но Сокол не дал ей закончить:

– Послушайте, каждый из нас удовлетворил общую потребность. Давайте на этом и остановимся, – и чтобы показать, что с темой покончено, он сказал: – Мы пересекаем южную границу ранчо.

Однако Ланна вместо того, чтобы почувствовать облегчение и успокоиться, испытала острый приступ разочарования. Она никак не ожидала, что Сокол отнесется к этому происшествию с таким безразличием.

Горные склоны, поросшие лесом, уступили место длинному равнинному коридору, который постепенно, но неуклонно расширялся. Самолет начал снижаться. Ланна еще издали заметила на земле прямую линию, казавшуюся сверху всего лишь черточкой, – посадочную полосу. Неподалеку от нее в темном пятне рощицы белели строения ранчо.

Сокол вырулил самолет к металлическому ангару, возле которого стоял микроавтобус. Рядом с автомобилем Ланна заметила Кэрол, жену Чэда. Стройная блондинка помахала рукой, но осталась ждать на месте, пока прилетевшие сойдут на землю. Как только пропеллеры остановились, какой-то ковбой проворно подложил под колеса самолета тормозные колодки.

Пряжки ремней, которыми Ланна была пристегнута к сиденью, оказались очень тугими, и девушка, несмотря на все свои усилия, никак не могла с ними справиться. Пока она трудилась над ремнями, Сокол успел выключить двигатели и тут только заметил ее безнадежные попытки отстегнуться. Он нагнулся к Ланне и ловким движением освободил застежки. Его рука лишь на миг коснулась талии девушки, но этого оказалось достаточным, чтобы вызвать в ее груди бурю волнения. Дрожь пробежала по всему телу, и Ланна замерла, стараясь не выдать того, что она испытывает. Но Сокол не обратил на эту реакцию никакого внимания или просто не счел нужным придавать ей хоть какое-нибудь значение.

Она вышла из самолета впереди Сокола. Чэд ждал снаружи, чтобы помочь ей спуститься. Когда к ним присоединился Сокол, темных очков у него на глазах уже не было, но на голове вновь красовалась пыльная коричневая ковбойская шляпа. Взгляд голубых глаз Сокола безразлично скользнул по Ланне, словно по пустому месту. Он подошел к двери багажного отделения, отпер ее и стал выгружать оттуда чемоданы и сумки. Подошел ковбой – тот самый, что подсовывал колодки под колеса, – чтобы помочь донести багаж.

– Здравствуйте, – Кэрол пошла навстречу, чтобы поприветствовать их. – Хорошо долетели?

– Конечно, – Чэд наклонился и поцеловал жену в щеку. – Ланна впервые в жизни летела на частном самолете.

– Как вы себя чувствуете? – Кэрол, улыбаясь, повернулась к Ланне.

Ее дружелюбие казалось естественным, хотя иногда Ланна замечала в зеленых глазах Кэрол безмолвную острую тоску. Она спрашивала себя, в чем тут дело, точно так же, как удивлялась тому, что ни одного раза не видела, чтобы Кэрол и Чэд показали бы хоть какой-то признак нежности друг к другу. Они не производили впечатления несчастливой семьи, но, несмотря на это, отчего-то казалось, что в их отношениях чего-то недостает.

– Спасибо, намного лучше, – сказала Ланна.

Боковым зрением она видела, как Сокол через заднюю дверь ставит чемоданы в микроавтобус.

– Вам, должно быть, не терпится поскорее добраться до дома и прилечь немного отдохнуть, – произнесла Кэрол и посмотрела на мужа. – Чэд, ты хочешь сам повести машину?

– Да, – ответил он и предложил: – А вы, Ланна, можете сесть впереди, рядом со мной.

– Спасибо, я лучше поеду сзади, – вежливо отказалась Ланна, не желая занимать место, которое, как она считала, по праву принадлежит его жене. – А с вами сядет Кэрол.

– Нет-нет, поезжайте впереди. Я настаиваю, – присоединилась к мужу Кэрол. – Как же я смогу правильно направлять Чэда, если сяду на переднем сиденье?

И она рассмеялась.

Ланна не нашла что возразить и заняла предложенное ей место. Кэрол, как и собиралась, села сзади, а Чэд – на место водителя. В это время Сокол обошел микроавтобус спереди и зашагал к стоящему перед ангаром самолету, где ковбой затягивал привязные тросы, удерживающие аэроплан на месте. На автомобиль он даже и не взглянул. Чэд дал задний ход и выехал на идущую под уклон дорогу, которая вела к строениям ранчо.

– Вам понравится дом, Ланна. Он старый, но построен на века и не на одно поколение, – заговорила Кэрол и больше уже не умолкала, поддерживая беседу все время, пока они ехали.

Когда Чэд остановил микроавтобус перед большим, неуклюжим домом, Ланна поняла, что имела в виду Кэрол. Здание, сложенное из грубого деревянного бруса и покрытое штукатуркой, было прочной и основательной постройкой, вполне гармонировавшей с окружающей сельской обстановкой.

Чэд обошел вокруг машины, чтобы открыть дверцу и помочь Ланне выйти, затем распахнул дверь для Кэрол. Блондинка направилась к крытому входу в дом, считая, что остальные пойдут за ней, но Ланна остановилась в нерешительности.

– А как быть с нашим багажом? – спросила она Чэда.

– Кто-нибудь из рабочих внесет его в дом, – ответил тот и, взяв ее под руку, повел к массивной дубовой двери.

Войдя в дом, Ланна сразу же обратила внимание, как в нем прохладно. Наверное, подумала она, это от того, что толстые стены не пропускают жару. Пол в довольно большой прихожей был выложен кафельной плиткой, а белые стены усиливали ощущение простора. В прихожей начинался коридор, ведущий куда-то в глубь дома, а за сводчатым дверным проемом открывались две комнаты. Первая из комнат была обставлена довольно скудно – пестрое индейское одеяло на одной из стен, на белом полированном ореховом столе – ваза с сухими цветами.

– Кэтрин, – позвала Кэрол. – Приехали Чэд с Ланной.

Онa прошла в комнату, расположенную слева от арки. Чэд легонько пожал локоть Ланны, призывая девушку последовать за Кэрол.

Главное место в гостиной занимал огромный камин, сложенный из грубого бурого камня. Около двустворчатой двери, ведущей на веранду, стояло большое пианино. Вдоль стен тянулись полированные деревянные столы, уставленные индейской керамикой и бронзовыми статуэтками, изображающие различных животных. И это отнюдь не уменьшало элегантности убранства.

Навстречу Ланне из кресла поднялась, чтобы поприветствовать ее, стройная царственная фигура. Кэтрин Фолкнер. На губах – обычная отчужденная, суховатая улыбка. Со времени их первой встречи эта женщина всегда проявляла неизменную сдержанность. Ланна не была до конца убеждена, что жена Джона поверила в то, что они с ее мужем были только друзьями и никем более. И оттого чувствовала себя неуютно в обществе Кэтрин. Она очень долго колебалась, прежде чем приняла приглашение Чэда приехать на ранчо.

– Надеюсь, перелет оказался приятным для вас обоих. Не хотите ли по чашечке кофе или чаю? – осведомилась Кэтрин.

– Нет, благодарю вас, не хочется ни того ни другого, – отказалась Ланна, продолжая стоять. Она сознавала, насколько неловко ее положение: подруга Джона в доме его вдовы.

– А я бы, мама, выпил кофе, – сказал Чэд, принимая предложение.

– Я тебе принесу, – вызвалась Кэрол.

– Ланна, садитесь, пожалуйста, – пригласил Чэд, жестом указывая на светло-коричневое кресло.

– Хотите, я покажу вам вашу комнату? – предложила Кэтрин, когда Ланна замялась, отчего-то не решаясь сесть. – Возможно, вы желаете освежиться и немного прийти в себя после путешествия.

– Да, спасибо, с удовольствием, – быстро согласилась Ланна.

– Пожалуйста, сюда, – Кэтрин прошла в другой сводчатый дверной проем, за которым открывался широкий коридор.

Они довольно долго шли по лабиринту соединяющихся друг с другом и разветвляющихся коридоров и комнат. Ланна была уверена, что одна она бы здесь непременно заблудилась. Наконец Кэтрин остановилась и открыла какую-то дверь.

– В этой спальне есть собственная ванна и выход на веранду, – объяснила она, входя в комнату. – Надеюсь, она покажется вам удовлетворительной.

– Здесь прекрасно.

Комната была почти такой же величины, как гостиная в квартире Ланны. Кроме тяжелой спальной мебели – кровати, комода и ночного столика, – здесь находился маленький диванчик на двоих, стулья и письменный стол.

– Я испытываю неловкость, приняв предложение вашего сына отдохнуть на ранчо. Мне кажется, вы должны были возражать против моего приезда сюда. – Ланна все еще чувствовала себя виноватой, и ей хотелось как-то исправить положение. – Уверена, что сейчас, во время траура, вам совсем не до того, чтобы развлекать гостей, поэтому, пожалуйста, не думайте, что ради меня нужно предпринимать какие-нибудь особые усилия…

– У меня нет никаких возражений против вашего визита, – заверила ее Кэтрин. – Чэд объяснил, что вам необходимо восстановить свое здоровье, ведь вы недавно перенесли грипп. Мне будет приятно, если мы сможем вам в этом помочь.

Несмотря на то, что хозяйка произнесла эти слова достаточно приветливо, Ланне не стало ни на йоту легче. Она испытывала все то же неудобство.

В коридоре послышался шум, и Кэтрин, повернувшись к двери, распахнула ее. На пороге стоял Сокол с чемоданами Ланны в руках.

– Сокол, внеси багаж мисс Маршалл в комнату, – приказала Кэтрин, словно обращаясь к слуге.

Сокол скривил губы, но подчинился приказу и молча прошел мимо Ланны на середину комнаты.

– Я пришлю помочь вам распаковать вещи, Ланна, – сказала Кэтрин.

– О, в этом нет никакой нужды, – мягко отказалась Ланна. – Спасибо, я справлюсь сама.

Она и так начала уже привыкать – слишком привыкать – к тому, что другие люди стали выполнять за нее то, что с успехом могла бы сделать сама.

– Как желаете. – Неуловимое высокомерие, с которым Кэтрин приняла ее отказ, заставило Ланну почувствовать себя еще более неуютно.

Кэтрин величественной походкой покинула комнату, и к Ланне вернулись все ее колебания. Нет, все-таки ей не стоило сюда приезжать. В какое положение она сама себя поставила? Хоть Кэтрин Фолкнер и не выражает своего недовольства вслух, но на самом деле… Однако у нее не было времени разобраться в этих мыслях, потому что Сокол напомнил о своем присутствии, спросив:

– Куда вы хотите, чтобы я поставил ваши чемоданы?

– Куда угодно, – с внезапно вспыхнувшим раздражением сказала Ланна. – Около кровати.

Сокол опустил чемоданы рядом с кроватью, а затем повернулся к Ланне.

– Не давайте ей себя одурачить.

– Что?

Странное замечание заставило девушку нахмуриться.

– Вы тут не более желанный гость, чем я, – ответил Сокол. – Я уже говорил вам однажды, что Фолкнер один из тех, кто привык в этой жизни только брать, – продолжал Сокол. – Но он – в сравнении с Чэдом – простой любитель. К тому же, как мне кажется, Фолкнер всегда чувствовал угрызения совести. А Чэду на всех наплевать. Он возьмет все, что теперь принадлежит вам, и даже не почешется.

– Это неправда, – быстро возразила она.

– Я вас предупредил, – Сокол пожал плечами, показывая, что для него неважно, верит она ему или нет. – Надеюсь, что прежде чем в следующий раз поставить свою подпись под каким-нибудь документом, вы поймете, что именно вы подписываете.

– Вы намекаете, что Чэд попытается обмануть меня? – возмущенно спросила Ланна.

Ее гнев, казалось, забавлял Сокола.

– Я ни на что не намекаю. Я говорю, что он заберет все, что у вас есть, если вы будете достаточно глупы, чтобы позволить ему это.

Он поднял руку и коснулся полей шляпы, на миг склонив перед Ланной голову. Насмешливая любезность. Он все время насмехается над ней. Она шумно вздохнула, собираясь сказать ему все, что она думает по этому поводу, но Сокол уже вышел из комнаты. Не найдя ничего, на чем можно было бы сорвать свой гнев, Ланна резко отвернулась от двери и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Теперь, кроме неловкости от приезда сюда, ее охватило сомнение – это благодаря предупреждению Сокола. Она негодовала на него, не веря в справедливость его слов.

Глава 14

– Доброе утро.

Когда Ланна вошла в залитую утренним солнечным светом комнату, за столом сидела одна Кэрол.

– Я уж думала, что я – единственная, кто сегодня проспал, – сказала она. – А вы, кажется, до сих пор еще не совсем проснулись.

– Я сама не вполне уверена, что проснулась, – призналась Ланна и налила себе стакан апельсинового сока из кувшина, стоявшего на столе.

– А я рада, что не придется завтракать в одиночестве. Чэд в кабинете и уже работает, а Кэтрин пишет благодарности всем, кто прислал ей открытки с соболезнованиями, – объяснила Кэрол. – Вы без труда нашли сегодня сюда дорогу? Не заблудились?

– Пару раз свернула не туда, но потом разобралась. Очень хорошо, что Кэтрин вчера устроила мне экскурсию по дому, а не то я бы действительно потерялась в этом лабиринте, – ответила Ланна, разглядывая стол, уставленный блюдами с различными печеньями, оладьями и булочками.

– Вы всегда можете довериться своему носу и идти на запах. Розанн готовит превосходные испанские омлеты. Попросить ее приготовить омлет для вас? – предложила Кэрол.

– Нет. Мне достаточно кофе и булочки. Приходится следить за весом.

Ланна позавидовала стройности своей белокурой собеседницы, тонкой, как тростинка. Кажется, она совсем не ограничивает себя в еде. Перед Кэрол стояли тарелка с омлетом и поджаристым, мелко нарубленным мясом, да еще кофейный кекс. Ланна ограничилась горячей булочкой с брусникой. Она подошла к боковому столу, налила себе кофе и, положив булочку на край блюдца, отнесла свой более чем скромный завтрак к ротанговому столу, за которым сидела Кэрол.

– Чэд не говорил, как долго он собирается работать? – спросила она, а затем пояснила: – Он обещал показать мне окрестности ранчо.

– Он мне не говорил, – Кэрол сосредоточила все свое внимание на тарелке с едой, внезапно проявив повышенный интерес к тому, что она ест. – Но я уверена, что, если вы его попросите, он вам все покажет.

В голосе блондинки прозвучали какие-то странные нотки, заставившие Ланну заподозрить, что Кэрол ревнует ее к мужу. Ланна попыталась было убедить себя, что она чрезмерно чувствительна, но это ей мало помогло.

– Возможно, мне не следует просить его, – решила Ланна вслух и разломила булочку движением, которое выдавало ее раздражение. – Я и так отняла у него слишком много времени.

– О, Чэд не имеет ничего против, – быстро заверила ее Кэрол.

– Но вы-то имеете, – выпалила Ланна и, спохватившись, постаралась объяснить, почему она это сказала: – В конце концов, совершенно естественно, что вы хотите провести с мужем так много времени, как только возможно. Ведь он собирается пробыть здесь всего лишь несколько дней.

– Конечно, признаю, что вижусь с Чэдом не так часто, как большинство жен видятся со своими мужьями. Но на то есть свои причины. И Чэд знает, что я это понимаю, – проговорила Кэрол. – Даже за то короткое время, что вы с ним знакомы, вы должны были понять, насколько это замечательный человек. Он чудесный муж, несмотря даже на то… – Кэрол замолчала, а ее вилка продолжала бесцельно терзать взбитый омлет, кромсая его на крошечные кусочки.

Любопытство заставило Ланну спросить:

– Даже несмотря на что?..

Кэрол подняла голову и посмотрела на Ланну. Глаза ее были печальными.

– Даже несмотря на то, что я не могу родить ему больше ни одного ребенка, – тихо призналась она, а затем предприняла героическую попытку улыбнуться: – Он говорит, что это не имеет значения. У нас есть Джонни. Он здоровый и счастливый мальчик, но я знаю, что Чэд хотел бы иметь еще сына или дочь. А то и нескольких. Ему никогда не нравились семьи с одним ребенком. Но после трех выкидышей доктор настаивает на том, чтобы мы больше не предпринимали попыток завести детей.

– Но вы всегда можете усыновить какого-нибудь ребенка, – предположила Ланна, подумав про себя, не в этом ли причина того, что эти люди не настолько близки, как могли бы быть.

– Но это не то же самое, – отрицательно покачала головой Кэрол, отвергая эту мысль. Солнце, заглядывавшее в восточное окно, заиграло лучами в ее золотых волосах. – Чэд предлагал взять кого-нибудь на воспитание, но я не хочу растить чужого ребенка. Возможно, для вас это звучит диковато, не так ли?

– Нет. Думаю, могу понять, что вы имеете в виду.

– Чэд тоже понимает. Именно это, в числе прочего, делает его таким замечательным мужем. – Лицо Кэрол, бывшее только что таким серьезным, ожило и осветилось внутренним светом. – Поэтому я не вижу, почему должна возражать, если он считает своим долгом показать вам ранчо. Однако это довольно трудная задача.

– Я не ожидаю, что он покажет мне все ранчо до последнего уголка, – сочла нужным пояснить Ланна. – Прежде я даже не предполагала, насколько оно велико, пока Сокол не показал мне его границы, когда мы пролетали над вашими землями. Все, чего мне хотелось бы, это небольшая прогулка по ближайшим окрестностям. Если Чэд занят, то, может быть, я попрошу кого-нибудь другого проводить меня.

– С вами мог бы прогуляться отец, но я припоминаю, что он вчера говорил о том, что собирается в город по делам. Впрочем, я знаю, кто вам поможет в этом, – Сокол. Он знает в этих местах каждый дюйм, как собственную ладонь, – сказала Кэрол.

– Да, но… – Ланна глубоко вздохнула, сочтя это предложение неприятным. – Мне бы очень не хотелось куда-либо с ним ездить.

Кэрол совершенно неожиданно вспылила:

– Никогда бы не подумала, что вы из тех, кто относится к людям с подобными предрассудками. Очевидно, я ошибалась!

– С предрассудками? У меня нет никаких предрассудков, – удивленно возразила Ланна. – Мне просто не нравится Сокол. Так уж вышло. Он… он, как бы это сказать, погладил меня против шерсти, – она сама понимала, как нелепо прозвучало это обвинение, и оттого еще больше смутилась. – Но почему я должна относиться к нему как-то по-особенному?

– Множество людей смотрят на него сверху вниз, потому что он наполовину навахо. Не знаю, почему мне пришло в голову, что вы станете вести себя по-иному. – Кэрол продолжала смотреть на Ланну с настороженным сомнением.

– Я не знала, что Сокол наполовину индеец. Никогда даже не подозревала об этом, – Ланна откинулась на спинку стула, еще не зная, как отнестись к неожиданному сообщению. Она вертела его в уме то так, то этак, пытаясь определить, обеспокоило ли оно ее, но тут ее отвлекла новая мысль. – Скажите, а не поэтому ли Чэд не любит его?

Когда она подняла голову, Кэрол пристально смотрела на нее.

– Вот оно что. Так вы в самом деле не знаете, кто такой Сокол? Разве Джон никогда ничего вам о нем не рассказывал?

– Джон? Нет. А почему он должен был о нем говорить? – Ланна начинала все больше и больше запутываться.

– Потому что Сокол – его сын.

– Вы это серьезно? – теперь уже настал черед Ланне внимательно всматриваться в лицо сидящей напротив женщины.

Совершенно ясно, что Кэрол не шутит. Так, стало быть, это правда. Почему же никто из них – ни Сокол, ни Чэд – не рассказали Ланне об этом? Можно понять, почему молчал Сокол… Но Чэд?

– Да, серьезно. Мать Сокола родом из племени навахо. Несколько лет она была любовницей Джона Фолкнера. В то время я была совсем еще маленькой и поэтому знаю только то, что слышала от других. – Кэрол задумалась, глубоко уйдя в свои мысли. – Мать Сокола погибла во время снежной бури. Джон не оставил Сокола с родственниками, не желал, чтобы его воспитывали как индейца, а потому привез его сюда на ранчо. Относясь к Кэтрин с большим уважением, он не смог просить ее воспитать мальчика.

– А она знала о нем? – спросила Ланна.

– О да, – кивнула Кэрол. – Как я понимаю, все в округе знали, что Джон содержит эту индейскую женщину. Наше ранчо похоже на очень маленький городок. Все знают, кто чем дышит, кто куда пошел и кто что делает. Правда, сомневаюсь, чтобы Фолкнер когда-либо сам рассказал Кэтрин о сыне. Уверен, что он пытался все скрыть – таким уж он был человеком. Но она, конечно же, знала. А когда Сокол появился на ранчо, насколько я могу припомнить, никто никогда не заговаривал о нем в ее присутствии. Все относились к нему так, будто никто и не догадывался, что Сокол – сын Фолкнера. И она тоже.

– Но кто же за ним присматривал? Кто-нибудь принял его в свой дом? – Ей не терпелось узнать побольше о Соколе – Кэтрин ее мало занимала.

– Джон попросил присмотреть за ним моих родителей. Он и мой отец были очень близкими друзьями, поэтому естественно, что он обратился именно к отцу. Сокол жил у нас. Мы с ним росли практически как брат и сестра.

– А что произошло между Соколом и Чэдом? – Ланна нахмурилась. – Мне кажется, между ними словно черная кошка пробежала. Они относятся друг к другу совсем не по-братски.

– Это естественно при таких обстоятельствах. Посмотрите, какая разная жизнь была у братьев. Чэд жил с отцом и матерью, окутанный родительскою любовью и лаской. Родители исполняли любые его прихоти и желания. Чэд получил блестящее образование. Он – законный сын Фолкнера. А что можно сказать о Соколе? Он рос в чужой семье, без материнской любви и заботы, с отцом виделся редко. Очень рано начал работать. Он всегда себя чувствовал чужим. Правда, Фолкнер заботился о нем материально – возмещал моим родителям то, что они тратили на воспитание Сокола. Он платил за его учебу в университете. Но это не так-то уж много, не правда ли? – Кэрол улыбнулась с печальным сожалением. – Дело в том, что Сокол – не просто незаконный сын, но еще к тому же и полукровка. Хотя Джон Фолкнер и был его отцом, но его мать – индианка навахо.

– Понимаю, почему между ними могло возникнуть соперничество… чувство обиды… Но откуда такое полное недоверие?.. – Даже то, что рассказала Кэрол, не казалось Ланне причиной, достаточной для столь острой взаимной неприязни. Возможно, здесь кроется еще какая-то тайна. – Откуда такая ненависть к друг другу? Мне почему-то кажется, что для нее должен был быть какой-то повод.

– Повод есть, – Кэрол вздохнула и отодвинула от себя тарелку, так и не приступая к еде. – Это я.

– Вы? – Ланна была заинтригована еще больше, чем прежде. Ей не терпелось услышать объяснение.

– Да. Помните, я говорила вам, что мы с Соколом росли вместе. Он всегда был для меня «старшим братом», а я для него – «младшей сестрой». По крайней мере так я всегда считала. Затем в то лето, когда мне исполнилось восемнадцать, я выяснила, что Сокол хочет на мне жениться. Он был в меня влюблен. – Кэрол немного помолчала, глядя в чашку с холодным кофе. – А я не хотела выходить замуж ни за кого, кроме Чэда… Он всегда был для меня «князем в сверкающих доспехах».

– И вы отказали Соколу?

– Да. Но он ничего не понял. И обвинил во всем Чэда. Между ними произошла ужасная драка. Чэд избил Сокола до полусмерти, и это только усугубило положение. – Губы Кэрол, сжались в прямую линию, а взгляд помрачнел. – Я пыталась сказать Соколу, как сожалею о том, что произошло, но он не стал меня слушать. Думаю, он был уверен, что я не хочу выйти за него замуж из-за того, что он полукровка, то есть недостаточно хорош для меня…

– Иными словами, он чувствовал, что все вокруг предали его. Во всем. А теперь к этому присоединилaсь еще и я, – поняла вдруг Ланна. – Я имею в виду, что мне досталось наследство Джона, которое по праву должно было бы принадлежать Соколу. Скажите, Джон в своем завещании что-нибудь ему оставил? Он вообще-то признавал его своим сыном? – она никак не могла поверить, что Джон оставил Сокола ни с чем.

– Насколько мне известно, Джон никогда не объявлял его своим сыном, даже незаконным. Но он завещал Соколу половину этого ранчо. Кроме того, оставлена какая-то наличность, но сколько денег – я не знаю, – Кэрол посмотрела Ланне прямо в глаза. – Должна быть с вами честной, Ланна. Я считаю, что у Сокола гораздо больше прав на оставшуюся часть наследства, чем у вас…

– Да, – Ланна была готова согласиться с Кэрол, но совершенно не представляла, что она может сделать. Разве это ее вина, что Джон оставил ей наследство? И разве ее это забота исправлять его волю? Бог знает, что она никогда не желала, чтобы Джон оставлял ей все эти деньги. Почему он завещал их ей, а не своему сыну? Если Джон не хотел, чтобы Сокол получил их, должна ли она идти против его желания и отдавать деньги Соколу?

Она совершенно запуталась в этих вопросах. Она просто не знала, как поступить и что будет правильным и справедливым. Слишком многое произошло за этот последний месяц. Она устала, и морально, и физически. Чэд предполагал, что она приедет на ранчо, чтобы отдохнуть и успокоиться, отдых обернулся мучением.

Она отпила немного кофе.

– Совсем холодный, – Ланна сморщилась и встала из-за стола, чтобы налить себе новую чашку. – Не хотите ли, я подолью вам горячего, Кэрол?

– Нет, спасибо, – она встала из-за стола. – Вчера я начала писать Джонни письмо. Хочу закончить его, чтобы отвезти сегодня на почту. – Она пошла к двери, но затем остановилась и, обернувшись к Ланне, произнесла: – Мне нужно было рассказать все это, чтобы вы знали, на каком свете живете. Но я вовсе не желала причинять вам боль.

– Вы и не причинили, – заверила ее Ланна.

– Хорошо, потому что мне хотелось бы, чтобы мы были друзьями, – улыбнулась Кэрол.

– И мне хочется того же, – согласилась Ланна.

– Увидимся позже.

Кэрол подняла изящную тонкую руку, приветственно помахала Ланне и исчезла в сводчатом проеме.

Ланна добавила в свою чашку горячего кофе и вернулась к столу. Размышляя о своем разговоре с Кэрол, она машинально намазала булочку маслом, но есть ей теперь совсем расхотелось. От невеселых мыслей ее оторвал звук приближающихся шагов. Ланна подняла голову и увидела Чэда.

– Доброе утро. Я встретил Кэрол. Она сказала мне, что вы здесь, – проговорил он и подошел к боковому столу, чтобы налить себе чашку кофе из серебряного кофейника. – Решил присоединиться к вам и выпить кофе.

– Вы уже закончили разбирать ваши бумаги? – спросила Ланна.

– Переворошил целую гору. – Чэд отодвинул ближайший к ней стул и сел. Его карие глаза внимательно осмотрели девушку. – Плохо спали минувшей ночью? Вы выглядите усталой. Прекрасной, но усталой.

– Льстец, – поддразнила его Ланна. – На самом деле я спала как убитая. Не могу припомнить, когда я в последний раз просыпалась так поздно…

Ланна лукавила. Она могла припомнить – когда… В то утро после ночи, когда у нее остался Сокол, но она не станет об этом упоминать.

– Вы явно в этом нуждались. – Он не спеша потягивал кофе, затем глянул на булочку, к которой Ланна едва притронулась. – И это весь ваш завтрак?

– Я не голодна, – ответила Ланна.

«Во всяком случае, больше не голодна», – подумала она про себя, а вслух сказала:

– Мне нужно подвигаться, поработать, чтобы захотелось есть.

– Предполагалось, что пока вы здесь – вы будете отдыхать, – напомнил ей Чэд.

– Но это скоро может наскучить, – со смехом сказала Ланна.

– Со временем, конечно, надоест, но я хочу, чтобы в первые несколько дней вы себя не слишком утруждали.

– Вы говорите, как доктор, – укорила его Ланна. – Кстати, я собиралась попросить вас показать мне ранчо.

– Зачем? – Чэд широко улыбнулся с оттенком снисходительного любопытства. Эта просьба отчего-то показалась ему забавной.

– Только затем, чтобы иметь представление о том, что здесь происходит, – пожала плечами девушка. – Думаю, будет интересно посмотреть, как идет работа на ранчо.

– Дела на ранчо практически идут сами собой. Ролинз управляет им многие годы, но, в общем-то, все работы катятся как по рельсам. Выращивание скота – это очень однообразное, очень скучное занятие. Не думаю, чтобы оно показалось вам хоть сколько-нибудь интересным.

Он поставил чашку на стол, словно показывая, что закончил завтрак, как, впрочем, и беседу о ранчо.

– Я не знаю, что меня на самом деле интересует. Вероятно, это скорее всего простое любопытство, – ответила Ланна. – Думаю, я хотела бы побродить вокруг строений, а потом посмотреть окрестности. Я вот уже несколько лет не ездила верхом. Думаю, это должно быть забавно – прокатиться сейчас на лошади.

– Отчего же не прокатиться, – согласился Чэд. – Ладно, попрошу кого-нибудь из рабочих оседлать для нас пару лошадей. Мы можем поехать сразу же после лeнча. Ну как вам это предложение?

– Звучит очень привлекательно, – кивнула Ланна.

– Не слышу в вашем голосе энтузиазма, – Чэд, склонив голову набок, пытливо разглядывал девушку. – Кажется, вас что-то тревожит, – предположил он. – Вы не хотите рассказать мне, в чем дело?

Ланна заколебалась, затем устремила свой взгляд на Чэда и решительно произнесла:

– Я знаю, что Сокол – сын Джона.

– Вы хотите сказать, его ублюдок, – отрезал Чэд и немедленно отвернулся, пытаясь овладеть собой и погасить внезапную вспышку гнева. – Простите, но он именно таков и есть – и по своему характеру тоже. – Когда он вновь обернулся к Ланне, улыбка его была напряженной. – Ну вот, теперь вы обнаружили у семейства Фолкнер скелет в шкафу. Что дальше? Какая разница? Что это меняет?

– Многое меняет! – взволнованно воскликнула Ланна. – Он – сын Джона. Вернее, был его сыном, когда Джон был жив. А я унаследовала то, что принадлежит ему по праву.

– По праву? Почему вы думаете, что ему что-то принадлежит по праву? – с вызовом спросил Чэд. – Что какой-нибудь полукровка может иметь общего с деньгами моего отца? Джон знал, что делает, когда оставлял наследство вам. Сокол – никто и ничто, просто бродяга в седле. Мой отец выбросил на ветер кучу денег, пытаясь превратить этого полукровку в белого человека. Во всем его теле не наберется ни на унцию честолюбия. Как он живет? Поработает немного, потом завалится «на одеяло», чтобы слегка всхрапнуть, а потом опять немного поработать. Никудышный человек, который не заслуживает того, что у него есть.

Это казалось окончательным приговором.

– Он выглядит умным… – начала Ланна.

– Умным? Он образован. Отец отправил его в лучший университет на Востоке, оплатив его учебу. И что же произошло? Сокол бросил учиться до того, как получил степень, и все деньги пошли прахом. Это, по-вашему, умно?

– Я этого не знала.

– Не надо его жалеть, Ланна. Вы просто понапрасну теряете на это время, – продолжал Чэд. – Отец хотел пристроить его к бизнесу, но все, что было нужно Соколу, – это одежда, чтобы прикрыть спину, хорошее седло и индейская телега с откидным верхом… более известная под названием пикап.

– Я понимаю, – пробормотала Ланна.

– Надеюсь, что понимаете, – заключил Чэд. Жесткое выражение его красивого лица смягчилось. – Вы все еще хотите сегодня днем прогуляться верхом? – спросил он, улыбнувшись, и добавил: – Обещаю, что больше не буду читать вам никаких лекций.

– С огромным удовольствием, – улыбнулась ему в ответ девушка. – Но я не хочу чувствовать себя виноватой за то, что полностью завладела вашим временем. Почему бы нам не пригласить Кэрол поехать с нами? И вашу мать…

– Итак, вы хотите, чтобы я разделил с ними удовольствие от вашего общества? – пошутил он, но на самом деле это была не шутка.

Сердце у Ланны забилось быстрее от искушения сказать «нет». Но она этого не сказала.

– Совершенно верно.

Ланна сделала над собой усилие, чтобы голос не выдал ее волнения, но все же ответ прозвучал чуточку глуховато.

– Я приглашу их, если вы хотите, – согласился Чэд безо всякого воодушевления. Он допил кофе и встал, собираясь уходить. – Мне надо еще сделать пару телефонных звонков. Увидимся с вами за лeнчем, если не удастся раньше.

Он зашел за стул Ланны, постоял там несколько мгновений, положив руку ей на плечо, а затем резко развернулся и вышел из комнаты.

Ланна была рада, что он не стал спорить с ней и согласился позвать на прогулку Кэрол и Кэтрин, потому что, если бы Чэд стал настаивать, она непременно уступила бы и они поехали бы вдвоем. Одни. В этом-то была все беда. Ланна уже поняла, что Чэд может уговорить ее сделать почти все, что угодно. И поверить во все, что угодно. Не была ли она слишком доверчивой? Но как узнать, правда ли то, что говорит Чэд?

– Черт бы тебя побрал, Сокол. Еще я должна ломать из-за тебя голову, – вслух пробормотала она.

Тем же вечером Ланна почувствовала, как отдается болью во всем теле каждая минута, проведенная в седле на прогулке с семейством Фолкнер. Это был чудесный день, каких у нее давно не было. Свежий воздух. Чудесные просторы аризонских степей. Смех, дружеские шутки. Но расплачиваться за все это пришлось не на шутку.

Даже мелодии Брамса, которые наигрывала на фортепиано Кэтрин, не могли отвлечь Ланну от страданий. Увы, это удел всякого, кто садится в седло после долгого перерыва. Когда Кэтрин закончила пьесу, Ланна заставила свои протестующие мышцы напрячься и встала из кресла. Ее приглушенный стон тут же привлек внимание Чэда.

– Думаю, мне стоит принять пару таблеток аспирина, полежать с часок в ванне, а затем рухнуть в постель, – она пыталась посмеяться над своим состоянием, но шутка и улыбка получились довольно вымученными.

– Сможете сами добраться до своей комнаты? – поддразнил ее Чэд. – Или, может быть, мне надо помочь вам?

– Я справлюсь, – сухо заверила его Ланна.

– Нам не следовало ездить так долго. Для новичка это тяжелое испытание. Надеюсь, утром вам будет получше, – посочувствовала Кэрол.

– Непременно, – пообещала Ланна и, обращаясь ко всем, произнесла: – Спокойной ночи.

Ей ответил целый хор голосов. Но когда Ланна выходила из гостиной, Кэтрин уже играла следующую пьесу.

Оказавшись у себя в комнате, Ланна, не теряя ни минуты, наполнила ванну горячей водой и добавила в нее ароматического масла. Сбросив одежду, она погрузилась в блаженное тепло, вытянувшись в ванне во всю длину. Ланна прикрыла глаза от удовольствия, наслаждалась теплом, в котором постепенно растворялась боль, пронизывавшая тело.

Вода уже почти остыла к тому времени, когда Ланна набралась достаточно энергии, чтобы хорошенько намылить тело, а затем сполоснуть его. Пора наконец выходить, решила Ланна, и переступила через край ванны. Ее влажное после купания тело охватила приятная дрожь. Она докрасна растерлась большим банным полотенцем и, накинув на себя длинный, до самого пола, халат из серебристого атласа, вошла в просторную спальню. После часа, проведенного в ванне, боль почти исчезла. Да и настроение изменилось. Совсем еще недавно Ланна только о том и мечтала, чтобы добраться наконец до кровати, но теперь мягкая постель не казалась ей такой уж заманчивой. Однако одеваться вновь и возвращаться в общество семейства Фолкнер ей тоже не хотелось.

Они все еще сидели в гостиной. Через полуоткрытую дверь веранды до Ланны доносилась напевная мелодия сонаты, которую играла Кэтрин. «Надо закрыть дверь, – подумала Ланна. – А не то сейчас налетит на свет тьма насекомых». Она подошла к двери, ведущей на веранду, и взялась за медную ручку, но заколебалась. Стоит ли закрывать? Она глубоко вздохнула чистый, свежий воздух, полный ароматов сухих пустынных трав. Тихая красота ночи так и манила к себе.

Ланна вышла на веранду, потихоньку притворив за собой дверь. Каменный пол все еще хранил тепло жаркого дня. Очень приятно было ощущать его босыми ногами. Она прошла на край веранды и остановилась, положив руку на грубый деревянный столб, поддерживающий балки крыши. Над ее головой распростерлось бездонное черное небо, полное звезд. Казалось, миллионы крошечных огоньков, сияющих ясным, кристально-чистым светом, находятся так близко над головой, что стоит только протянуть руку, чтобы коснуться одного из них. От этого зрелища захватывало дух. Как не похожа ночная пора в деревне на городскую ночь, когда из-за фонарей и автомобильных фар не разглядишь звезд на небе, и без того затянутом смогом.

В деревьях, обрамлявших лужайку вокруг дома, заливисто пела какая-то ночная птица. Ее трели сливались со звуками классической мелодии, которая струилась в ночь сквозь открытое окно гостиной. Но Ланна напрасно всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть птицу или хотя бы определить, где та сидит. Ничего не было видно.

В густой тени, которую отбрасывали ветви стоящего неподалеку от веранды дерева, внезапно вспыхнул огонек спички. Огонек метнулся вверх по короткой дуге, и его заслонила чья-то невидимая ладонь. Затем спичка потухла, а вместо нее в темноте засветилась крошечная красная точка. Ланна поняла, что кто-то курил, стоя под деревом.

Затем красный огонек поплыл в темноте. Из тени выступил темный силуэт человека и направился к веранде. Ланна поняла, что это Сокол – по тому, как он не шел, а словно беззвучно скользил по земле, не спеша, но вместе с тем стремительно передвигаясь с грацией, присущей животному. Горло у нее сжалось, и Ланна невольно сглотнула, спрашивая себя, отчего ей вдруг стало трудно дышать.

Сокол вошел на веранду и остановился возле нее. Ланна видела, как звездный свет играет на резких чертах его бесстрастного лица. Ночью его голубые глаза казались совсем темными. Непроницаемо темными. Невозможно было понять, о чем он думает. Он не отводил глаз от Ланны, и под этим упорным взглядом ей стало не по себе.

– Что вы здесь делали? – дрогнувшим голосом спросила Ланна. Придать этому вопросу строгости ей не удалось.

– Слушал музыку, – Сокол небрежно прислонился плечом к грубо обтесанному столбу и затянулся сигаретой, пряча ее в ладони. – Кэтрин до того, как встретилась с Фолкнером, училась в консерватории и собиралась стать пианисткой. Она оставила музыку, чтобы выйти за него замуж. Вы это знали?

– Нет, не знала, – сказала Ланна.

Прозвучало это так, словно она оправдывается за свое незнание. Должно быть, оттого, что ей было известно кое-что другое… О нем самом… Она знала, кто он…

Наступило долгое молчание, заполненное звуками фортепианной музыки, господствующей над ночью. Ланна смотрела прямо перед собой, чувствуя на себе взгляд Сокола, изучающего ее профиль. Она чувствовала себя очень неловко и спрашивала себя: должна ли она сказать ему, что знает, кто он, а если да, то какие слова для этого подобрать.

– Вы знаете, не так ли? – задумчиво спросил Сокол.

– Нет, я совершенно честно не знала, что Кэтрин серьезно занималась музыкой… и собиралась сделать ее своей профессией, – сказала Ланна.

– Я говорю не о том. Кто-то рассказал вам, кто я такой, – предположил он.

– То, что вы сын Джона? Да, я знаю, – не было никакого смысла это отрицать.

Ланна беспокойно озиралась – она смотрела куда угодно, но только не на Сокола. Ее охватило крайнее волнение.

– Вам рассказала Кэрол, – догадался Сокол, и на этот раз столь же верно.

– Как вы это узнали? – с удивлением повернулась к нему Ланна.

– Простым методом исключения. – Сокол затянулся сигаретой и выпустил длинную струю дыма. – Я знаю, что Чэд не стал бы вам рассказывать. Точно так же, как и Кэтрин. Ролинз уехал в город. Никто из рабочих на ранчо болтать об этом не решился бы. Стало быть… остается только одна Кэрол.

– Предположим, что так. Но почему мне не мог рассказать этого Чэд? – спросила Ланна, не понимая его логики.

– Если бы он собирался вам поведать обо мне, он сделал бы это значительно раньше, а не сейчас. Может быть, он думал, что вы вообще этого никогда не узнаете. – Губы Сокола сжались в кривую линию. – Ему следовало бы знать, что у Фолкнеров нет ничего священного. И это подтверждается тем, что тайну вам открыл нe кто иной, как его собственная жена! Но теперь-то он согласился говорить об этом?

– Да. Я расспрашивала его о вас, – призналась Ланна.

Сокол хмыкнул:

– Уверен, что он не стал скрывать своего мнения о моем характере.

– Вы же не таите свое, когда высказываете обвинения в адрес Чэда, – напряженно напомнила ему Ланна, но Сокол не обратил на ее слова никакого внимания. Он стоял, склонив голову набок, словно к чему-то прислушиваясь.

– Слышите? – он опять перевел острый взгляд на Ланну, и легкая улыбка смягчила резкую линию его рта. – Я знал, что она будет это играть. Ланна поняла, что слова эти относятся к «Венскому вальсу», который доносился теперь из гостиной. Сокол бросил окурок и раздавил его каблуком сапога.

И прежде чем Ланна догадалась о его намерениях, рука Сокола обхватила ее за талию. Другой рукой он взял девушку за левое запястье, и в следующий миг они уже скользили в вальсе по каменному полу веранды. Танцевал Сокол очень хорошо – непринужденно, но строго, не добавляя к движениям лишних «завитушек и росчерков», плавно кружа Ланну в полутьме, которую освещала лишь полоса света, падающая из полураскрытой двери спальни.

Внезапно Ланна запнулась, попав ногой в щербинку между каменными плитками. Сокол крепче прижал девушку к себе, чтобы та не упала, – и уже более не отпускал, так они и продолжали вальсировать. Голова у Ланны кружилась. И не только от романтической музыки и звездного сияния, но и от близости его сильного тела. Чувства настолько переполняли девушку, что она вынуждена была заговорить, чтобы не выдать себя. Она вспомнила последние, странные слова Сокола и решила начать разговор именно с них.

– Как вы узнали, что Кэтрин собирается играть эту мелодию?

– Потому что «Венский вальс» – моя любимая вещь, и она это знает, – Сокол из-под полуприкрытых ресниц изучал лицо Ланны. – Так обычно бывает. Когда Кэтрин предполагает, что я нахожусь где-то поблизости от дома, она всегда играет этот вальс для меня – чтобы напомнить мне, что я всего лишь заглядывающий в окна чужой человек.

Ланна ожидала услышать в этих словах горечь, но не нашла ни малейшего ее признака.

– И вас это не задевает? – спросила она.

Рисунок танца слегка изменился. Теперь они кружились, почти не сходя с места, оставаясь внутри невидимого круга на полу веранды.

– Для меня не имеет никакого значения, по какой причине Кэтрин играет эту вещь. Мне просто нравится музыка. Вы разочарованы?

– Почему я должна быть разочарована? – нахмурилась Ланна.

– Мне подумалось: вы, возможно, ожидаете, что я пью огненную воду и исполняю танцы индейских воинов под грохот барабанов, вместо того чтобы вальсировать под звездами с прекрасной женщиной и пьянеть от того, что она чувствует, кружась в моих объятиях.

От этих тихо произнесенных слов Ланну бросило в жар. Сердце заколотилось в груди дико и бурно, как индейские тамтамы, о которых упомянул Сокол.

Ланна попыталась успокоить дыхание, но у нее захватило дух, когда руки Сокола обхватили ее талию. Она и так уже слишком выдала себя, показав Соколу, как ее волнует и смущает то, что он подсмеивается над ней. И она решила не спорить и не поддаваться на поддразнивания до тех пор, пока не соберется с разбегающимися мыслями.

– Вас удивило то, что я сказал, или то, что я чувствую? – спросил Сокол все тем же чувственно-тихим тоном.

– Вы редко что-либо говорите. Но уж когда скажете что-нибудь вроде этого… – произнесла она охрипшим, вдруг дрогнувшим голосом и не докончила. Помолчав, она сказала: – Да, я удивлена.

– Вас удивляет, что я могу свободно выражать свои мысли? – с мягкой насмешкой спросил Сокол.

– Я знаю, что вы человек образованный, – ответила она, как бы оправдываясь.

– Образованный? Да, я получил образование на примитивном английском языке. Язык навахо гораздо более точен и выразителен. Взгляните-ка, – он на миг оторвал руку от ее талии, чтобы указать на северную часть ночного неба. – Видите Большую Медведицу и Полярную звезду?

– Да. – Ланну не слишком занимали астрономические изыскания, потому что щека и подбородок Сокола прижимались к ее волосам. Его дыхание пaхло теплым и острым ароматом табачного дыма.

– На языке навахо север называется словом «нахоокос». Буквально это можно перевести как «один жесткий длинный и тонкий предмет совершает вращение», что относится к вращению Большого ковша вокруг Полярной звезды. Это нечто большее, чем просто указание на направление. Это еще и определение. Английский – это пассивный язык существительных и прилагательных, неточный и неопределенный. Язык навахо – язык глаголов, определенный и точный. Навахо никогда не может сказать: «Я держу это в руках». Он должен определить, что именно он держит: длинную вещь, вроде палки; что-то мягкое, наподобие пука сена или одежды, или одушевленный предмет, такой, как женщина.

Сердце Ланны совершило нечто вроде кульбита от внезапной интимности, прозвучавшей в его голосе. Она посмотрела в глаза Сокола. Беседа принимает слишком рискованный оборот, подумала она. Надо перевести разговор на тему, которая не будет вызывать у нее такого волнения.

– Сокол, почему вы не приехали на похороны Джона? – спросила Ланна, стараясь говорить как можно непринужденнее.

Хотя бесстрастное выражение его лица не изменилось, Ланне почудилось, что Сокола позабавил ее вопрос. Они стояли совсем близко друг к другу, почти соприкасаясь. Сокол продолжал держать руки на ее талии, но не делал никаких попыток привлечь девушку к себе.

– Мне не интересно смотреть на мертвые тела, я люблю смотреть только на живых. – Сокол протянул руку и коснулся пальцами линии волос на виске Ланны. Затем его пальцы нежно скользнули по щеке.

– Вы собираетесь говорить серьезно? – протестующе выговорила Ланна, делая над собой усилие, чтобы не обращать внимания на его ласковые прикосновения. – Джон был вашим отцом.

– Биологически – да, был. Впрочем, он еще и принял на себя финансовую ответственность за мое содержание, так что даже навахо не мог бы сказать, что он не заботился обо мне, – насмешливо сказал Сокол. – Возможно, я не приехал на похороны из-за того, что присущее всем навахо отвращение ко всему мертвому слишком глубоко внедрилось в мое подсознание. Правда заключается в том, что… – Сокол помолчал, его рот искривила косая усмешка. – В том, что я слишком индеец, чтобы быть настоящим белым. И слишком белый, чтобы быть индейцем во всем. Мне нравятся удобства, которыми обставлен мир белого человека, – классическая музыка, отличное бренди, мягкая постель, будящая мысль беседа с умным и образованным собеседником и красивые женщины. Но мне необходимо пространство, пустынные просторы земли для скитаний и свобода.

– Не поэтому ли вы оставили университет до того, как получили степень? – Ланна чувствовала, как вибрировал ее голос, когда она произносила эти слова, потому что рука Сокола легонько гладила чувствительную кожу подбородка и шеи.

– Так, значит, вы и об этом тоже знаете? – Сокол иронически приподнял бровь. – В то время, когда я бросил учиться, я считал, что делаю это затем, чтобы наказать отца, потому что обнаружил, что он стыдится признать меня своим сыном. Но теперь я не думаю, что причина была именно в этом.

– Тогда почему же?

– Скука.

Длинные волосы Ланны падали ей на шею. Сокол взял несколько каштановых прядок и заправил их девушке за ухо осторожным, нежным движением. Ланна почувствовала, как бешенно заколотилось ее сердце. Он обращался с ней с такой небрежной опытностью, что Ланна почувствовала себя беспомощной пленницей. Но это отчего-то ее не пугало.

– Почему вы вернулись сюда? – спросила она. – Если… если вы знали, как к вам все относятся, то почему?..

– Потому что это моя родная земля. Это мой дом. Почему я должен позволять им выгнать меня с моей родины? – задал Сокол встречный вопрос, продиктованный скорее логикой, чем горечью. – Кроме того, если бы поблизости не было меня, то семья скоро распалась бы на части. Я им нужен… вошедший в поговорку «мальчик для битья», кто-то, кого они могли бы все вместе сообща ненавидеть. Сейчас они могут обвинять меня во всех своих несчастьях. Но, не будь под рукой меня, им пришлось бы искать кого-нибудь другого… возможно, вас.

Руки Сокола распахнули ворот ее халата, и он, пригнувшись, припал губами к ямочке между ключицами, где так неистово колотился пульс под нежной кожей. Девушка запротестовала, но Сокол не обратил на это никакого внимания. Она уперлась руками в его грудь, слабо стараясь высвободиться, но скоро прекратила попытки, и руки ее остались лежать у Сокола на плечах. Он принялся исследовать губами ключицу. Ланна дрожала, не пытаясь более скрывать свои чувства, ее защита была смята и разгромлена.

– Вы пахнете чистотой и свежестью, как мыло, – он прошептал это, прижимаясь губами к ее шее.

– Я только что принимала ванну, – Ланна сама услышала в своем голосе трепет желания и почувствовала смущение из-за того, что с ней творится. Желание вспыхнуло внезапно.

Вернее, не совсем так. Она с самого начала могла бы понять, к чему идет дело, но вместо того, чтобы отступить, уйти, осталась на веранде, и вот… Ее руки сами скользнули ему на грудь, и Ланна прильнула к Соколу, охваченная грубой, опаляющей страстью, которую он в ней возбуждал.

Голова девушки откидывалась назад, склонялась набок, предоставляя Соколу и его губам ту самую свободу, которую – как он только что говорил, – он столь яростно желает, а сама Ланна в это время наслаждалась раскованностью, которую давали ей его поцелуи. Затем, когда Сокол распахнул на ней серебристый атласный халат, Ланна ощутила восхитительное ощущение полной свободы – свободы, которую она разрешила не только ему, но и себе самой. Казалось, ее груди трепетали под его руками, ласкающими их, а губы Сокола уже нежно покусывали мочку ее уха.

Повернув голову, Ланна потянулась к его губам, которые блуждали по ее разгоревшемуся от страсти лицу, избегая лишь влажных и дрожащих губ. И когда она наконец нашла губы Сокола и отдалась властности его поцелуя, то почувствовала, как в ней вспыхнул жаркий огонь, разом охвативший все ее существо. Руки Сокола скользнули под тонким халатом на спину, и он привлек Ланну к себе, прижав ее обнаженные груди к грубой ткани своей рубашки.

И тут Ланна услышала какой-то стук, эхом прокатывающийся по веранде. Вначале она подумала, что это ее сердце так колотится. Но затем за стуком она услышала и женский голос, окликавший ее по имени. Сокол поднял голову, его горящий взгляд с голодной страстью пристально всматривался в лицо девушки.

– Они тебя ищут, – сказал он. – Через пару минут придут сюда, на веранду. Хочешь, чтобы я остался?

«Они» – это, вне всякого сомнения, означает Чэд, поняла Ланна. Она похолодела при мысли о том, что Чэд может сделать с Соколом, если застанет его здесь, с ней. В ее памяти ожил рассказ Кэрол o том, как много лет назад Чэд и Сокол затеяли ужасную драку. Ланна не хотела быть причиной новой кровавой схватки. Два брата не должны калечить друг друга из-за нее. Она вообще не выносила никакой крови и насилия. А то, что происходит с ней сейчас, – это вообще особый случай – к стыду своему, она понимала, что ей одинаково нравились оба, и ее тянуло и к Соколу, и к Чэду.

Видимо, все эти мысли ясно отражались на ее лице. Сокол без труда прочитал охватившие Ланну колебания, и его взгляд вновь сделался непроницаемым, словно захлопнулись какие-то ставни.

– Нет, вижу, ты не хочешь, чтобы я остался, – холодно произнес он, отстраняя Ланну от себя и запахивая на ней халат.

– Сокол… – Ланна хотела объяснить, что она просто боится за него, но Сокол не дал ей договорить.

– Садись сюда, в это садовое кресло, – он кивнул головой на шезлонг, стоявший у стены дома, а сам в это время уже завязывал поясок ее халата. Голос его был совершенно бесстрастным. – Когда покажется Чэд, скажи, что ты присела подышать свежим воздухом и незаметно уснула в шезлонге.

– Но ты…

– Он меня не увидит, – сухо заверил ее Сокол и бесшумно растаял в темноте.

В комнате Ланны послышался звук хлопнувшей двери, затем голос Чэда, зовущий ее по имени. Ланна встрепенулась: нельзя терять времени. Она поспешила к шезлонгу, ее босые ноги беззвучно ступали по каменному полу. Не успела она опуститься в кресло, как дверь, ведущая из ее спальни на веранду, распахнулась.

– Ланна? – Чэд, вышедший в темноту из ярко освещенной комнаты, не сразу различил сидящую в тени девушку.

– Да. Я здесь, – Ланна опустила ноги на пол, словно только что проснулась, и подняла руки, чтобы привести в порядок взлохматившиеся волосы. – Это вы звали меня минуту назад или мне это только приснилось? Я, кажется, немного вздремнула, – солгала она, как посоветовал ей Сокол.

– А мы удивлялись, куда это вы исчезли, – Чэд стоял уже рядом с шезлонгом. – Мы уже шли спать, но Кэрол остановилась у вашей комнаты и решила зайти, чтобы убедиться, что с вами все в порядке. Вы не откликнулись, и мы вошли. В спальне вас не было. Мы вновь стали звать вас. Кажется, мы не на шутку перепугались. Что вы здесь делаете? Я-то думал, что вы ушли, чтобы «завалиться в постель», – ухмыльнулся он.

– Я вышла подышать свежим воздухом. Ночь такая прекрасная, что не хотелось оставаться в комнате, – в голосе Ланны прозвучала нотка вызова.

Чэд глянул на ночное небо, на бесчисленные звезды, сверкавшие, казалось, над самой крышей веранды.

– Очень красиво. Я даже как-то этого не замечал, – он взял руку Ланны и нежно сжал ее в своих ладонях. – Не хотите ли немного прогуляться?

– Нет, – Ланна покачала головой, отказываясь от приглашения, и бессознательно высвободила руку. – Я устала, – пояснила она, спохватившись и оправдывая свой невежливый порыв. – А кроме того, у меня ничего нет на ногах. Если вы не возражаете, я хотела бы пойти к себе, – она поднялась из шезлонга и потянулась, изображая усталость, что оказалось совсем нетрудным: она действительно была утомлена. – Уже поздно, я в это время обычно уже сплю.

Чэд преградил ей путь.

– Ланна, пожалуйста, никогда больше не уходите из дома, не сказав кому-нибудь, куда вы идете.

Ей не понравились его тон и хозяйственные нотки, прозвучавшие в этой не то просьбе, не то приказе.

– Чэд, я всего лишь вышла за дверь своей спальни. И я совершенно определенно не должна и не собираюсь спрашивать ничьего позволения, чтобы делать это.

– Разумеется, нет. Просто дело в том… ну, я беспокоился за вас, – успокаивающе произнес он.

– А что здесь могло со мной случиться? – нахмурилась Ланна. – Вы говорите так, словно я нахожусь в какой-то опасности. – Она коротко и недоверчиво рассмеялась и, обойдя его, сказала: – Спокойной ночи, Чэд.

Обернувшись, он пожелал:

– Приятных сновидений, Ланна.

Войдя в спальню, Ланна повернулась, чтобы закрыть за собой дверь, и невольно посмотрела в темноту за спиной Чэда, бессознательно отыскивая в ней Сокола. Легкая улыбка заиграла на губах у девушки, когда она вновь перевела взгляд на Чэда, а затем закрыла дверь и опустила занавеси, отгораживая спальню от ночной тьмы. Она посмотрела на кровать и коснулась пальцами губ, все еще ощущая запечатленный на них поцелуй Сокола.

Глава 15

Вздохнув, Ланна распустила поясок халата и подошла к кровати. В ногах на покрывале лежала шелковая с кружевами пижама, небрежно брошенная на широкое двуспальное ложе. Ланна покачала головой, чтобы прогнать мысли, невольно возникшие у нее при виде этой «роскошной пустыни».

За ее спиной раздался слабый щелчок. Ланна обернулась и увидела, что ветерок приподнимает занавеси. Кажется, она забыла запереть задвижку, когда закрывала дверь. Ланна пошла к двери, запахивая на ходу халат.

Из-за раздвинувшейся занавеси бесшумно выскользнул Сокол. Ланна замерла на месте. Стоя на пороге, он окинул Ланну неторопливым взглядом, осматривая девушку с головы до ног.

– Ты можешь приказать мне уйти, – бровь была приподнята в молчаливом вопросе.

Ланна шагнула к нему.

– Сокол, там снаружи… Я не хочу, чтобы ты остался, потому что не желаю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. То, как к тебе относится Чэд… Я не хочу стать причиной столкновения между вами, – она остановилась в полутора шагах от него: еще один шаг, и они окажутся слишком близко друг к другу, чтобы у нее хватило сил убедить его уйти. – Почему ты вернулся?

– Потому что я хочу тебя. И уверен, что и ты хочешь меня, – сказал он и шагнул к ней.

– Не знаю, хочу ли я, чтобы это было вот так… До сих пор любовные встречи происходили украдкой, тайком… – Она отвернулась от Сокола, напряженно теребя атласный ворот своего халата. – Мне не нравятся встречи украдкой за спинами хозяев этого ранчо…

– Не знаю. – Шляпа Сокола пролетела через комнату и спланировала на кровать, а он зашел сзади Ланны, обнимая ее за плечи, притягивая девушку к себе и прижимаясь к ее стройному телу. Нагнув голову, Сокол зарылся щекой в шелковистую волну ее каштановых волос и пробормотал: – А мне нравится стоять вот так за твоей спиной.

Прикосновение его крепких рук вновь вызвало у Ланны трепет, прокатившийся по всему телу, вызывая в нем то же грубое желание, что и прежде. Но, несмотря на это, она прошептала:

– Ты не понимаешь.

Сокол повернул Ланну лицом к себе и погрузил пальцы в ее волосы, чтобы мягко отклонить голову девушки назад. Она схватилась за его запястья, почти повиснув на могучих руках, потому что ноги ее ослабли, и неотрывно смотрела в бронзовое от загара лицо, на котором запечатлелось какое-то дикое благородство и гордая надменность, дарованные столетиями верховенства на этих опаленных солнцем пустынных землях. Черные, как вороново крыло, волосы, густые и упругие, падали завитками на воротник его рубашки. Но Ланну порабощал не столько мужественный взгляд, сколько сами его глаза – глаза цвета темного сапфира, светящиеся острым умом и искорками наигранной беззаботности.

– Ты слишком много размышляешь, Ланна, – заключил Сокол. – Просто чувствуй.

Мощные руки сомкнулись еще теснее, заставив девушку приподняться на носках. У нее захватило дух от крепкого поцелуя, лишившего ее всякого желания сопротивляться. Ланна прильнула к Соколу, ее губы раздвинулись под настойчивым напором его языка. И теперь для нее совсем не имело значения, что Сокол заставил ее полностью лишиться сил, потому что, побывав той ночью в его объятиях, она помнила, что он позже вернет ей все сполна, наполнив тело ощущением небывалой энергии и свободы.

Наконец Сокол оторвался от губ Ланны, осторожно отпустив девушку. Ошеломленная Ланна не протестовала, не понимая, что это все значит. Но Сокол уже отходил от нее, оставив девушку в полной растерянности.

– Куда ты идешь?

Он коротко глянул на нее через плечо, но не остановился.

– Запереть дверь и потушить свет. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь стал удивляться тому, что ты все еще не спишь, и не решил проверить, не случилось ли что с тобой.

Щелчок задвижки, скользнувшей в паз, прозвучал неожиданно громко в тишине спальни. Занавеси на окнах и двери были опущены, в комнату не проникал ни единый лучик света, и Ланна не могла разглядеть в непроницаемой тьме Сокола. Слышался только тихий шелест одежды, но было непонятно, откуда он доносится. Ланна, лишившаяся в неожиданной темноте всяких представлений об окружающем пространстве, стояла как вкопанная на том месте, где оставил ее Сокол, не зная, в какую сторону идти.

Вновь послышался шорох снимаемой одежды, и сердце Ланны громко, как молот, застучало в груди. Ее вдруг охватил беспричинный страх, похожий на страх ребенка, заблудившегося в темноте.

– Сокол? – прошептала она и вздрогнула от испуга, когда ее внезапно коснулась его рука.

– Я здесь, – сказал он.

– Я ничего не вижу, – прошептала Ланна и повернулась на голос, вытянув руки в темноте, словно слепая.

Ее рука коснулась его крепкого и упругого обнаженного тела. Из горла ее вырвался еле слышный стон облегчения и радости, и Ланна бросилась к Соколу. Уверенные, сильные руки привлекли ее, а затем распахнули халат и спустили его сначала с плеч Ланны, затем с рук. Девушка позволила халату упасть на пол, завороженно вглядываясь в едва различимые во тьме мужественные очертания Сокола, стоявшего перед ней.

Мускулистая рука обвила ее талию. Затем Сокол поднял Ланну, она обвила руками шею Сокола, чтобы лучше держаться, и зарыла пальцы в его густые черные волосы. В темноте она едва различала профиль Сокола, однако его резкие черты настолько ярко и живо запечатлелись в памяти, что Ланна без труда воссоздала их в своем воображении. Пышная округлая грудь девушки касалась мускулистой груди Сокола, пока он, безошибочно ориентируясь во тьме, нес ее к кровати. Он положил ее поверх покрывала и лег рядом с Ланной.

Придвинувшись ближе, он обнял девушку и положил свою обнаженную, согнутую в колене ногу на ее ноги, словно бы пригвоздив Ланну к ложу. Его губы голодным поцелуем раскрыли ее губы. Ланну бросило в жар. Она сама, словно мотылек, тянулась к огню, летела ему навстречу, не боясь, что он опалит ее крылья. Она обвила руками спину Сокола, испытывая острое удовольствие только от того, что он лежит рядом.

Но наслаждение только начиналось. Ланна поняла это, ощутив, как, прихотливо меняя путь, ласкают ее руки Сокола. Он гладил груди Ланны, беря их в руки и лаская соски большим пальцем, описывая вокруг них круги до тех пор, пока они не стали упругими, откликнувшись на его ласки. И тогда губы Сокола неспешно заскользили вниз по ее шее, задержались в ямке между ключицами и медленно спускались все дальше, достигнув наконец одного из розовых бугорков. Напряженный стон жгучего наслаждения сорвался с ее губ, когда Сокол обвел вокруг соска языком и принялся нежно покусывать его зубами.

Чувственное ощущение за ощущением накатывали на нее, как волны на морской берег. Пока губы Сокола ласкали поцелуями груди Ланны, руки продолжали странствовать по ее телу. Они спустились к животу, затем двинулись дальше к округлым бедрам. Эти мучительные ласки распаляли Ланну, приводя в горячечное, лихорадочное состояние, не находящее выхода. Она осыпала беспомощными поцелуями плечи Сокола, ее ногти в диком разочаровании впивались в бугрящиеся на его спине мышцы.

Она придвигалась все ближе к Соколу, стараясь наконец полностью прильнуть к нему. Ее тело, независимо от сознания, само распознавало в нем превосходного любовника. Снедавшее Ланну напряжение сводило ее с ума. Она прижалась лицом к его плечам, ощущая тугую плоть и пряный мужской запах. Рука Сокола вернулась, чтобы погладить подбородок девушки и унять ее беспокойные движения, а затем его губы вновь накрыли ее губы. Нежно поцеловав Ланну, он вклинился коленом между ее ног…

Ланне казалось, что еще немного, и она умрет от неистового желания, но он наконец перенес на нее весь свой вес, раздвинул в стороны ее ноги и мужской плотью словно бы пришпилил ее к покрывалу.

Когда он вошел в нее, жаркая волна облегчения прокатилась по всему телу Ланны, но длилось оно недолго. Ее понесла и закружила неистовая буря сексуального возбуждения и захлестнуло желание, столь дикое и бурное, какого она никогда еще не испытывала. Его ярость все нарастала и нарастала, поднимая Ланну все выше и выше, пока она наконец не прорвалась сквозь штормовые облака и не взлетела в бездонную высь, купаясь в горячем сиянии солнца.

Мужские руки, которые столь искусно направляли движения ее бедер, расслабили свою крепкую хватку, нежно погладили щеки Ланны и оперлись о подушку по обе стороны ее головы, чтобы принять на себя часть веса, который теперь показался обмякшему телу девушки столь тяжелым. Затем губы Сокола мягко и ласково коснулись ее трепетавших губ, и Ланна почувствовала соленый вкус бисеринок пота, которые усеивали его верхнюю губу и подбородок. Ее руки ощущали слабую дрожь, пробегавшую по его телу, в котором еще не затихли последние, финальные содрогания.

Губы Сокола скользнули по изгибу ее щеки.

– Это было так же, как и в прошлый раз. Ты помнишь? – голос был хриплым и неровным, как и его глубокое, частое дыхание.

– Тогда это мне казалось какой-то грезой или сновидением, – призналась Ланна с легким сожалением. – Только это было не сновидение.

– Нет. И даже не было пейотовой [2] грезой, – губы Сокола, прижавшиеся к ее лицу, шевельнулись в тихой улыбке.

Опираясь на руки, чтобы не потревожить девушку, Сокол приподнялся и, соскользнув в сторону, лег рядом с ней. Ланна повернулась на бок к нему лицом и протянула руку, проводя по его лицу кончиками пальцев. Было какое-то безмолвное подтверждение обладания в том, как рука Сокола поднялась и легко легла ей на бедро, чтобы сохранить ощущение близости меж ними. Пальцы Ланны нежно погладили Сокола по щеке, скользнули ниже на его мощную шею, затем стали ласкать затылок, где курчавились тугие завитки черных волос, так чувственно щекотавшие руку девушки.

– Твои волосы нуждаются в стрижке. – Ланна и сама понимала, что эти слова прозвучали несколько абсурдно, но она никак не могла выразить то благоговейное удивление, которое ощущала.

– Они защищают шею от солнца, – ответил Сокол.

Он обнял Ланну рукой за плечи и привлек ее к себе. Она почувствовала себя в его объятьях, как в уютном гнездышке. Но когда она попыталась согнуть правую ногу, чтобы закинуть ее на Сокола, ноющие мускулы яростно запротестовали.

– М-м-м, – невольно вырвался у нее тихий стон.

– Я не сделал тебе больно? – в голосе Сокола слышалась тревога.

– Нет, – Ланне все же удалось с некоторым трудом занять положение, к которому она стремилась, и, положив голову на его плечо, она объяснила: – Я сегодня каталась верхом, и мы ездили довольно долго.

– И теперь у тебя болит все тело, – Сокол беззвучно рассмеялся ей в волосы. – Что тебе нужно – так это хорошенько растереть мышцы.

– К сожалению, единственный массажист, которого я знаю, – это физиотерапевт, который работает в больнице Феникса.

– У тебя в ванной есть какая-нибудь примочка?

– Да. А почему ты спрашиваешь? – Ланна, заинтригованная, отвела голову назад, пытаясь рассмотреть в темноте его лицо.

Сокол выпустил ее из своих объятий, и Ланна ощутила, как выпрямился прогибавшийся под его тяжестью матрас, когда Сокол легко спрыгнул на пол.

– В свое время я растирал множество больных лошадей, и ни одна из них не жаловалась. Думаю, что сумею позаботиться о длинноногой кобылке вроде тебя.

Приподнявшись на локте, Ланна наблюдала, как его еле различимая в темноте фигура прошагала по комнате в сторону ванной. Затем она услышала, как открылась дверь. Секундой позже послышался щелчок выключателя, и в ванной зажегся светильник, отбросив на пол спальни яркое прямоугольное пятно света. Ланна зажмурилась, откинувшись на подушку, затем она услышала приглушенное позвякивание бутылочек и пузырьков.

Когда Сокол направился в комнату, он не стал выключать свет, и Ланна мельком увидела, как он, обнаженный, появился на пороге ванной, но при первом же шаге падавший в спину свет превратил ее возлюбленного в темный силуэт на фоне светящейся двери. Однако то, что Ланна увидела, заставило ее затаить дыхание. Его тело цвета меди, высокое и худощавое, сплошь покрытое броней тугих мышц, являло волнующий образец мужественности. Ланна еще не вполне оправилась от этого зрелища, а Сокол уже стоял возле кровати.

– Нам лучше стащить это покрывало, или мы перемажем его этим маслом. Тогда придется объяснять, откуда взялись эти масляные пятна, – напомнил он.

Ланна села на кровати, чтобы скатать покрывало и сдвинуть его к ногам постели, затем легла на середину матраса. Пятно света, проникавшего из ванной, упало ей на плечо и осветило девушку. Она почувствовала, как по ее телу блуждает взгляд Сокола, и испытала небольшое потрясение, обнаружив, что в ней совершенно исчезли смущение и застенчивость. Напротив, его пристальный взгляд был Ланне приятен.

– Перевернись на живот, – приказал Сокол.

– Зачем? – запротестовала Ланна, подумав, что, лежа на животе, она будет лишена возможности видеть его.

– Потому что после верховой езды обычно болит зад, а не живот, – поддразнил ее Сокол.

Ланна с порозовевшими от шутки щеками перекатилась на живот, положив голову на согнутые в локтях руки. Девушка словно бы видела себя со стороны, и ее слегка смущало положение, в котором она распростерлась на кровати, но все же ей удалось расслабить мышцы, как того потребовал Сокол. Матрас прогнулся под его тяжестью – он сел рядом.

Он начал массаж со ступни, намазав маслом пятку и свод стопы, и затем начал медленными, сильными движениями разминать ногу, обрабатывая отдельно каждый пальчик. Ощущение было настолько приятным, что Ланна не могла оставаться напряженной под этими успокаивающими прикосновениями. Когда лодыжка была промассирована, руки Сокола скользнули выше и принялись за икру. Затем его сильные, умелые пальцы перешли ко внутренней поверхности бедра, где боль была особенно сильной, и Ланна вздрогнула от этих проникающих в самую глубину мышц прикосновений, награждавших ее странным сочетанием наслаждения и боли.

– Расслабься, – мягко упрекнул ее Сокол.

– Тебе-то легко говорить, – проворчала Ланна, но более уже не противилась рукам, столь мастерски управлявшимся с ее напряженными мускулами и полностью их расслаблявшим. – Сокол, разве у тебя нет никакого честолюбия? – проговорила она через некоторое время, вспомнив непонятно почему то, что говорил о брате Чэд.

– Ты собираешься меня перевоспитать? – Сокол перешел к другой ноге и повторил всю процедуру в том же порядке, начав со ступни и двигаясь вверх к бедру.

– Нет, – Ланна улыбнулась, уткнувшись лбом в сложенные руки, и закрыла глаза, наслаждаясь мягким покалыванием в размятых ногах. – Не думаю, чтобы мне хотелось видеть тебя каким-то другим, а не таким, каков ты есть. Но просто Чэд упоминал о том, что у тебя нет никаких стремлений, и я… мне интересно, правда ли это.

– Ты хочешь сказать, что сомневаешься в словах Чэда? Ну что же, ты сделала первый шаг в верном направлении, – пробормотал Сокол и сразу же сухо прокомментировал: – Если ты понимаешь под стремлениями и честолюбием жажду власти и непомерного богатства, то отвечу тебе «нет». У меня нет никакого честолюбия.

Раздвинув Ланне ноги, Сокол принялся разминать нежную плоть ее ягодиц, массируя и потряхивая их. Эти прикосновения были одновременно возбуждающими и успокаивающими, бесстрастными манипуляциями лекаря и вместе с тем интимными ласками любовника. Сердце у Ланны вновь гулко застучало, как ни старалась она его успокоить.

– Что-нибудь не так? – осведомился Сокол насмешливо и понимающе.

– А ты словно сам не знаешь, – она задвигалась под его руками, пытаясь ускользнуть, но Сокол плотно прижал ее к матрасу.

– Лежи тихо. Я работаю.

Ланна повиновалась, стараясь подавить в себе внезапно возникшее возбуждение. Она вернулась к разговору о человеке, неожиданно ставшем для нее таким близким, оставаясь при этом по-прежнему загадочным.

– Тебе не хотелось бы испытать свои силы и руководить каким-нибудь большим предприятием? Теперь ты владеешь половиной ранчо. Что ты будешь с ним делать?

– А что я, по-твоему, должен с ним делать?

– Почему ты все время увиливаешь от моих вопросов? Ты хуже какого-нибудь политикана, – проворчала Ланна. – Какая у тебя была основная специализация в университете?

– Управление в бизнесе. – Сокол немного помолчал и добавил: – А второстепенная – политические науки.

– Мне следовало бы сразу это понять, – она тихо рассмеялась. – По-моему, ты для этого создан.

– Так мне говорили. – Его руки продолжали свою магическую работу, трудясь над ее талией и спиной. – Ничего удивительного. У меня с самого детства был большой опыт в скачке с препятствиями.

Ланна не сразу поняла, что он имеет в виду. При чем здесь скачки? Но затем догадалась, что Сокол в обычной своей манере намекает на юность, проведенную среди чужих людей.

– М-м-м, какое чудесное ощущение, – пролепетала она, когда пальцы Сокола прошлись по ее позвоночнику до самого затылка. – Я думаю, что Чэд чувствует в тебе какую-то для себя угрозу. Не оттого ли, что ты умен и образован и, возможно, способен управлять «Фолкнер энтерпрайз» так же хорошо, как и он, а может, даже и лучше?

– Чэду никогда в жизни не приходилось принимать решения с ходу. Он человек флегматичный. Прежде чем начать действовать, он должен выработать план. И если у него что-нибудь не получается, то уже все начинает валиться из его рук. – Это явно не было прямым ответом на ее вопрос. – А впрочем, если тебе хочется поговорить, выбери лучше какую-нибудь другую тему, помимо Чэда, – посоветовал Сокол и принялся растирать ребром ладони плечи и лопатки Ланны.

Это было настолько приятно, что Ланне вообще расхотелось говорить о чем-либо. Закончив растирать спину, Сокол выпрямился, стоя рядом с ней на коленях.

– Перевернись.

Ланна гибко изогнулась и перевернулась на спину. Сокол тоже переменил положение и, сместившись к ногам кровати, начал растирать намасленными руками натянутые связки прямо над ее коленями. Ланна с возрастающим восхищением следила, как бугрятся и перекатываются мышцы на его могучих плечах и мускулистых руках. Свет, сочащийся из ванной, сверкал на его коже цвета бледной меди и мерцал в черноте волос.

В ней медленно нарастало желание, делавшее прикосновения Сокола особенно чувственными. Древний инстинкт заставил бедра девушки ритмично двигаться навстречу его массирующим рукам в безмолвном приглашении. Сокол словно не обращал на это никакого внимания. Но это было не так. Наверное, она могла бы унять разгорающийся в крови огонь, если бы не видела, что он тоже начинает возбуждаться.

– Сокол, – она потянулась к его руке и, завладев ладонью, положила ее себе на грудь, а затем притянула Сокола к себе.

Больше ничего не надо было говорить. Его губы с опьяняющей силой накрыли ее губы. Это была неожиданная и непроизвольная вспышка страсти. Сокол проник в нее, и его тело слилось с изгибающимся дугой навстречу ему телом Ланны. Он оторвался от ее губ лишь затем, чтобы, уткнувшись в шею Ланны, пробормотать:

– Если ты утром проснешься разбитая и с болью во всем теле, то тебе придется утешаться только одним: все будут уверены, что это от того, что ты ездила верхом, а не от того, что ездили на тебе.

Страсть подстегивала их тела, доведя Ланну и Сокола до полного изнеможения. Опустошенная физически и полностью истощив все чувства, Ланна мгновенно уснула в его объятиях, словно провалившись в сладкое забытье. Выражение его спящего лица было мягким и удовлетворенным.

Как и в прошлый раз, Сокол бесшумно выскользнул из ее спальни, когда на краю ночного неба засветилась, словно тонкое кружево, первая серая полоска рассвета. Когда Ланна проснулась и обнаружила, что она лежит в кровати одна, солнце стояло уже высоко. Разочарование, которое она испытала, смягчало понимание, что так, к сожалению, и должно быть.

Ланна направлялась к конюшням, стараясь держаться в тени деревьев, в широких кронах которых заливались птицы. Их веселые трели как нельзя лучше соответствовали ее настроению, и потому она беззаботно к ним прислушивалась. Она пыталась рассмотреть хоть одну певунью и то и дело вглядывалась в ветви, распростертые над головой.

Она была одета в дорогие джинсы хорошей фирмы, новые ботинки и кремовую блузку из шелка. А на голове у нее красовалось сооружение с широкими полями и плоской тульей, бывшее по стилю ближе скорее к аргентинским шляпам, нежели к тем, что носят на Диком Западе. Под подбородком девушки болтались свободно распущенные завязки шляпы. Выйдя из-под деревьев на простор, который и был собственно двором ранчо, Ланна услышала голоса. Она посмотрела в сторону говорящих, надеясь увидеть среди них Сокола. Но небольшая группка из трех человек состояла из Чэда, его матери и Тома Ролинза. Все они шли к главному дому.

Ланна резко свернула в сторону, намереваясь пройти к конюшням другим путем, чтобы не встречаться с ними. В это утро она еще ни разу не встречалась ни с Чэдом, ни с Кэтрин. Даже несмотря на то, что Кэрол не заметила ничего неладного, когда они сидели вместе за кофе, Ланне хотелось побыть подольше одной. Троица была, по-видимому, увлечена беседой, и Ланна надеялась, что они ее не заметят.

– Ланна?!

Когда Чэд окликнул ее, Ланна повернулась и помахала ему рукой:

– Доброе утро!

И продолжала идти своим путем.

– Подождите.

Чэд не удовлетворился одним только приветствием и побежал вслед за ней. Ланна услышала, как хрустит гравий под его сапогами, и остановилась, чтобы подождать, пока он с ней поравняется. В нынешнем хорошем расположении духа ей было нетрудно улыбнуться, несмотря даже на то, что он нарушает ее одиночество. Наконец Чэд добежал до нее. Выглядел он очень свежим и решительно красивым. На лице – озадаченная улыбка.

– Куда вы идете?

– В конюшни. Я подумала, что могла бы немного проехаться верхом.

«Если повезет, я могла бы увидеться с Соколом», – мелькнуло у нее в голове.

– Я сказала Кэрол, что собираюсь на верховую прогулку, – добавила она вслух, не желая больше выслушивать от него никаких наставлений.

– Но ведь почти уже наступило время лeнча, – запротестовал Чэд.

– Сегодня утром я опять проспала. И только что плотно позавтракала, так что решила пропустить ленч.

Она действительно поела очень плотно. Садясь утром за стол, Ланна почувствовала буквально дикий голод. Так есть ей еще никогда не хотелось.

– Я хотел бы сопровождать вас. А как ваши мышцы, болят по-прежнему? – спросил Чэд, скользнув взглядом по ее груди, талии, изгибам бедер, плотно обтянутых голубой тканью джинсов.

– Только саднят немного. Напряжение все же осталось, – призналась Ланна. – Я подумала, что если проедусь сегодня верхом, то, может, мне станет лучше. Спасибо за предложение присоединиться ко мне, но я не хотела бы, чтобы вы повсюду водили меня за ручку.

– Мне не очень нравится мысль, что вы будете ездить одна. В этих местах нетрудно и заблудиться, – объяснил Чэд с кривой гримасой. – Да к тому же это время года – рабочий сезон на ранчо. Было бы обидно отрывать ребят от дела и посылать спасательные отряды на ваши поиски.

– Об этом я не подумала, – Ланна прикусила губу, поняв, что в его словах есть своя логика. – Думаю, что действительно могу и подождать с прогулкой.

– Пойдемте в дом. Пока я управлюсь с лeнчем, вы можете выпить кофе или чаю со льдом. – Чэд протянул руку, чтобы взять девушку под локоть, ожидая, что его предложение будет принято с радостью и безо всяких возражений.

– Я лучше просто поброжу где-нибудь неподалеку, – улыбнулась Ланна, стараясь, чтобы ее слова не выглядели прямым отказом и не обидели его. – Здесь слишком красиво, чтобы сидеть в четырех стенах.

Она обвела взглядом окрестности, чтобы показать, какое удовольствие доставляет ей ясный солнечный денек, и тут заметила одинокую фигуру на дороге, ведущей к ранчо.

– Кто это?

Чэд проследил за ее взглядом.

– Похоже на какого-то индейца, – сказал он с оттенком пренебрежения. – Вероятно, пришел за милостыней. Этому дураку следовало бы знать, что сюда не стоит являться. Ролинз живо отправит его подобру-поздорову.

Когда фигура стала более отчетливой, Ланна распознала в ней что-то знакомое.

– Думаю, что знаю его, – пробормотала она.

– Вы его знаете? – с удивлением повторил Чэд. – Откуда вы можете знать какого-то там индейца?

Ланна пристально смотрела на изорванное и грязное розовое одеяло, наброшенное на сутулые плечи. Быть того не может, чтобы все это принадлежало иному человеку. Все было таким же, как когда она его увидела впервые. Даже замаранное красное перо, воткнутое в прямые черные волосы с проседью. Единственная разница – в его походке. Тогда, возле Heard Museum этот индеец был пьян в стельку и еле держался на ногах. Сейчас он был, по-видимому, совершенно трезв и просто устало брел к ранчо.

– В действительности я незнакома с ним, – призналась Ланна. – Но я встречала его однажды, когда была с вашим отцом.

– Где вы его встречали? – Ланну удивила резкость тона, с каким Чэд потребовал ответа.

– Около музея. Разве это имеет какое-то значение? – Она нахмурилась, глядя на его лицо, помрачневшее, как грозовая туча, хотя он и пытался замаскировать свою непонятно чем вызванную досаду.

Тем временем к ним подошли Кэтрин и Том Ролинз. Их внимание тоже было сосредоточено на индейце.

– Нет. Конечно, нет, – проговорил Чэд, с запозданием отвечая на вопрос Ланны.

Ланна повернулась к дороге. Индеец увидел стоящих посреди двора людей и, подходя, гордо расправил плечи, прилагая все усилия, чтобы придать себе вид, исполненный достоинства. Он был грязен. Бронзовая кожа приобрела землистый оттенок. И он действительно был трезв. Индеец медленно тащился усталой походкой, не останавливаясь до тех пор, пока не добрел наконец до них и не принялся рассматривать их лица черными, блестящими глазами, словно кого-то разыскивая.

– Здравствуй, Бобби Черный Пес, – приветствовала его Ланна и улыбнулась.

Индеец озадаченно уставился на девушку.

– Мы с тобой знакомы? – Теперь его речь ничем не напоминала грубый, состоящий почти из одних идиом английский язык необразованных индейцев.

– Не думаю, чтобы ты меня помнил, – сказала она. – Но мы с тобой встречались примерно с месяц назад. У тебя было ожерелье из кедровых бус, и ты хотел, чтобы Джон – Джон Фолкнер – купил его для меня.

– Возможно, – согласился он и затем с трудом выпрямился во весь рост. – Я пришел повидать мистера Фолкнера.

– Он мертв, – объявил Чэд с грубой прямотой.

В черных глазах индейца увяло выражение надежды, они стали пустыми, и Ланна увидела, как гордо выпрямленная спина осела под тяжестью этого известия. Старик словно сделался на несколько дюймов ниже ростом. Теперь он выглядел потерянным и сбитым с толку.

– Мне очень жаль, Бобби Черный Пес, – выразила ему свое сочувствие Ланна.

– Там его ждала Белый Шалфей – такая, какой он ее помнил, – чтобы дать ему руку и сопроводить Смеющиеся Глаза в долгое путешествие в загробный мир. Я это знаю, – безрадостно проговорил старик.

При этих словах стоявшая сзади Кэтрин словно чем-то поперхнулась. Услышав за своей спиной странный задыхающийся звук, Ланна обернулась, но Кэтрин уже уходила прочь, напряженно выпрямившись.

– Он говорил, что я должен вернуться домой, – вновь заговорил Бобби Черный Пес. – Я проделал долгий путь, чтобы увидеть своего старого друга.

– Разве ты шел от Феникса пешком? – Ланна подивилась, что у старого пьяницы нашлось достаточно сил, чтобы проделать столь длинное путешествие.

Гордое выражение на лице Бобби сменилось плутовской гримасой, и он мгновенно сделался похожим на паяца.

– Я поехал верхом на своем большом пальце.

Конечно, индеец имел в виду, что ему пришлось голосовать на дороге, но он тут же принялся шутовски иллюстрировать свою шутку – подпрыгивать на месте, засунув руку себе между ног. Ланна содрогнулась при виде этого жалкого зрелища.

– Я выгляжу смешно, не так ли? – Бобби Черный Пес засмеялся, показав ровный ряд крепких, но желтых зубов. – Это очень забавно, скакать на собственном пальце.

– Да, это очень забавно, – принужденно улыбнулась Ланна, догадавшись, что он, вероятно, частенько делает из себя посмешище, чтобы вызвать одобрение окружающих или выпросить милостыню.

Лицо Бобби сделалось печальным и даже умоляющим.

– Я голоден так, что голод, наверное, убьет меня. Не найдется ли здесь какой-нибудь еды для старого друга мистера Фолкнера? Или, может быть, теплое место, чтобы он мог выспаться? Земля твердая и холодная, а мое одеяло – все в дырах.

Этот смиренный вопрос был адресован Чэду. Ланна тоже повернулась к нему, и взгляд ее карих глаз присоединил свою мольбу к просьбе Бобби Черного Пса. Чэд заметил этот взгляд, и лицо его мгновенно осветилось теплым сочувствием.

– Я помню, что мой отец был знаком с тобой, Бобби Черный Пес, – сказал он. – Ролинз отведет тебя в дом для рабочих. Там ты найдешь много еды и хорошую кровать. Оставайся у нас столько, сколько захочешь.

Сломанное красное перо медленно опустилось вниз, когда старый индеец склонил голову в благодарной признательности за приглашение.

– Спасибо. Ты хороший сын. Он был бы горд за тебя, потому что ты помнишь старых друзей отца.

– Том, – Чэд жестом пригласил управляющего ранчо выйти вперед. – Отведи его и присмотри за тем, чтобы он получил что-нибудь поесть.

Ролинз не пришел в восторг от этого приказания, но подчинился. Он махнул рукой индейцу, чтобы тот следовал за ним. Когда они уходили, Ланна услышала, как Бобби Черный Пес, наклонившись к своему жилистому, невысокому провожатому, проговорил с лихорадочной настойчивостью:

– Может быть, найдется немного виски? У меня с собой есть ожерелье из кедровых бусин, настоящее ожерелье ручной работы, сделанное навахо. Его нанизал мой двоюродный брат. Или, если хочешь, я могу дать тебе «гляделку» с голой леди внутри.

Ланна опустила голову, отводя взгляд от двух мужчин, шагающих по направлению к дому для рабочих. Печальное было зрелище.

– Я очень рада, что вы пригласили его остаться, Чэд.

– Да. Не тот ли это индеец, который когда-то снимался в Голливуде? – Он наклонил голову к Ланне. – Мне смутно помнится, что отец рассказывал о нем.

– Да, это тот самый, – кивнула Ланна.

– Если вы меня извините, то я, пожалуй, пойду посмотреть, не сможем ли мы с Томом подыскать для него какую-нибудь чистую одежду и устроить для него купание. Я чувствовал, как от него дурно пахнет, хотя до него было несколько шагов, – Чэд слегка улыбнулся и последовал за управляющим и старым индейцем.

Его заботливость тронула Ланну. Это так типично для Чэда. Она никогда не забудет, как он заботился о ней самой. Ланна повернулась и собралась было уже уходить, как вдруг заметила Сокола, идущего к ней через двор. Его взгляд мельком проводил уходящего Чэда и на несколько секунд задержался на закутанной в одеяло фигуре, семенившей за Ролинзом. И Ланна вновь подумала о той сильной неприязни, которую братья испытывают друг к другу. Она никак не могла смириться с тем, что они оба одинаково привлекали ее. В каком трудном и неприятном положении она оказалась. Что будет, если она когда-нибудь найдет в себе силы выбрать одного из них? И сколько бед и тревог может повлечь за собой ее выбор?

Подойдя к Ланне, Сокол устремил на нее острый вопрошающий взгляд:

– Это был Бобби Черный Пес?

– Да. Ты с ним знаком?

Она была несколько удивлена тем, что Сокол узнал старика, в то время как Чэд лишь с большим трудом смог его припомнить.

– Встречал несколько раз, – Сокол хмуро усмехнулся и, сощурив глаза, опять посмотрел в направлении удаляющейся троицы. – Куда они его ведут?

– Дать ему что-нибудь поесть, – объяснила Ланна. – Чэд сказал ему, что он может оставаться на ранчо так долго, как захочет.

– Так и сказал? – Бровь Сокола приподнялась с явным скептицизмом.

– Бобби Черный Пес был другом твоего отца. Он пришел сюда увидеться с ним. Когда же он узнал, что Джон умер, он выглядел потерянным.

– В этом нет ничего странного, ему некуда пойти. Хоганы его родственников теперь для него закрыты, потому что он опозорил их тем, что воровал, чтобы купить себе выпивку, – сказал Сокол. Его рот сжался в прямую линию, словно прорезанную ножом. – И мне очень трудно поверить в то, что Чэд на самом деле пригласил его остаться здесь.

– Чэд очень добр, щедр и великодушен, – резко возразила Ланна, защищая Чэда в его отсутствие. – Он многим мне помог.

– Только потому, что в результате этой помощи он мог сам что-нибудь выиграть, – сказал Сокол, затем улыбнулся и добавил: – Думаю, нам лучше подыскать такую тему для разговора, где бы наши взгляды не расходились. Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Отлично. – Глаза ее вновь заблестели. – А ты?

Сокол изучал ее внешность с ленивым удовлетворением.

– Отлично.

– Ничего не болит? – спросила она с еле заметной дразнящей улыбкой.

– Нет. Куда ты собралась?

– Я хотела проехаться верхом, но… – Ланна умолкла в нерешительности, глядя на дом, виднеющийся за деревьями. – Думаю, мне стоит вернуться в дом, чтобы узнать, как там Кэтрин. Она, кажется, расстроилась из-за того, что сказал Бобби Черный Пес.

Сокол, оглянувшись, пристально посмотрел на дом, на лице его отразилась насмешливая озабоченность.

– Может, тебе и вправду следует пойти и проведать Кэтрин, – согласился он. – А я пойду погляжу, как там поживают Бобби Черный Пес с твоим добрым и щедрым Чэдом.

Его язвительная улыбка вызвала у Ланны вспышку раздражения. Она смотрела вслед уходящей широкоплечей фигуре, испытывая странное раздвоение, – ей хотелось одновременно встать на сторону каждого из братьев, и она понимала, что это чувство посещает ее далеко не в последний раз. Резко повернувшись на каблуках, Ланна пошла к дому.

Открыв входную дверь, она услышала пронзительный от гнева голос Кэтрин, доносящийся из гостиной. Эти визгливые звуки совершенно не соответствовали тому образу, в котором Кэтрин неизменно представала перед Ланной, – образу утонченной и сдержанной леди. Ланну охватило любопытство. Она потихоньку прикрыла дверь, стараясь, чтобы та ненароком не скрипнула.

– Я могла бы убить его своими руками. Клянусь, я могла бы убить его, – бушевала в ярости Кэтрин. – Мне достаточно того, что я натерпелась в больнице! Кэрол, когда Джон протянул руку, я думала, что он тянет ее ко мне! Боже, я думала, что наконец-то – наконец – он возвращается ко мне! Но затем он прошептал ее имя… ее имя! И вот теперь здесь показывается этот грязный индеец, и все начинается сначала…

– Кэтрин, все это уже прошло. Все позади, – утешала ее Кэрол.

– Нет, это не прошло!

– Вы сами себя разжигаете, придавая значение вещам, которые уже давным-давно перестали быть хоть сколько-нибудь важными, – теперь в голосе Кэрол слышались гневные нотки.

– Это, по-твоему, неважно?

– Ш-ш-ш.

Сообразив, что Кэтрин испугалась, что кто-то может подслушать их беседу, Ланна на цыпочках вернулась к двери, с шумом распахнула ее и затем закрыла. Она услышала достаточно, чтобы понять, что Кэтрин все еще ревнует Джона к матери Сокола, хотя та давно умерла.

Ланна, теперь уже не таясь, направилась через сводчатый проход в гостиную, распуская на ходу завязки на шляпе. Сняв шляпу, она вошла в комнату и оглядела сидящих там женщин блестящими от любопытства глазами.

– А я думала, Ланна, что вы уехали кататься верхом, – Кэрол смотрела на нее с равным любопытством.

– Я решила подождать до лeнча и уже потом ехать. Чэд сказал, что он поедет со мной. – Ланна опустилась в кресло, вытянув ноги и повесив шляпу на подлокотник. – Какие-нибудь неприятности? – она перевела взгляд с Кэрол на Кэтрин.

Пожилая женщина отвернулась.

– У меня немного болит голова. Думаю, слишком долго пробыла на солнце, – голос ее был так же ровен, как и осанка. – Как это ни глупо, но я сегодня, выходя, не надела шляпу.

Ланна пожалела, что задала неуместный вопрос и тем самым заставила Кэтрин лгать. Она поднялась из кресла, в которое только что так удобно уселась.

– Пойду посмотрю, не остался ли после завтрака кофе.

Беседа, которую она прервала, после ее ухода так и не возобновилась. Но мысли Ланны, сидевшей в одиночестве за чашкой кофе, постоянно возвращались к тому, что она услышала. Ей было жаль Кэтрин. Вся жизнь этой женщины была поглощена жестокой ревностью, отравлявшей в прошлом каждую минуту ее существования… и, как видно, продолжающей отравлять до сих пор. Ланна вздохнула.

Глава 16

Сокол, сидевший за покером, оторвал взгляд от карт и посмотрел в угол комнаты, где пара пожилых рабочих беседовали с Бобби Черным Псом. Старый индеец развлекал их рассказами о своей жизни в Голливуде – о фильмах, в которых он снимался, и о кинозвездах, с которыми был знаком. Все это время он пытался обменивать то, что имел, на глоток виски, но никто не пожелал с ним меняться, и поэтому он до сих пор был трезв.

– Ты и вправду играл во всех этих картинах с Джоном Уэйном, как говоришь? – спросил Билл Шорт, скептически поглядывая на Бобби Черного Пса.

– Он всегда настаивал на том, чтобы на роль индейца приглашали меня, – кивнул Бобби.

Грязного розового одеяла на нем уже не было, как и красного пера. Вместо изодранной рубахи и штанов на нем красовались яркая клетчатая ковбойка и голубые джинсы «Леви». В новой одежде Бобби выглядел особенно изможденным и тощим.

– Я звал его Дюком – Герцогом, а он меня Кроубейтом – Клячей, – сказал он.

– Ты действительно играл в «Она носила желтую ленту»? Я видел эту киношку четыре раза и что-то не могу там тебя припомнить.

Второй ковбой, ухмыляясь, обменялся с Биллом Шортом взглядами.

– Единственный индеец, которого я там видел, был мертв.

– Это был я! – объяснил Бобби, щеря в улыбке желтые зубы. – Вот почему я был таким хорошим индейцем – я всегда был мертвым. Именно поэтому Герцог звал меня Клячей, потому что я всегда валялся в пыли, как дохлая лошадь, – он засмеялся, и все слушатели присоединились к его хохоту.

– Сокол, что будешь делать? – Санчес, мексиканец, вновь привлек внимание своего партнера к картам. – Дэн только что поднял ставку. Ты остаешься в игре?

Сокол взглянул на свои карты. Ничего хорошего ему не светило. Шансы только на то, что удастся сблефовать. В прошлом он это частенько проделывал, но сейчас ему было не до игры. Его охватил более мощный азарт. Непреодолимое желание махнуть на все рукой и поддаться чувству, которое полностью завладело им после минувшей ночи. Оно сокрушило его обычное самообладание, и Сокол уже не думал о том, как далеко может завести его собственное безрассудство и каковы будут последствия. Ланна! И только она. Все остальное – неважно.

И Сокол, отказавшись от карточной борьбы, внезапно встал из-за стола.

– Я выхожу из игры.

Его охватило страшное нетерпение, хотелось не идти, а бежать, но он пересилил себя и неторопливым шагом покинул комнату. Оказавшись на воздухе, Сокол ненадолго задержался под навесом у входа в барак, давая глазам привыкнуть к ночной темноте. На другом конце двора за рощицей светились окна главного дома. Сокол не мог оторвать глаз от этих огоньков. Его бросило в жар, казалось, что по жилам бежал огонь. Он шагнул в сторону и… замер на месте, когда рядом из темноты послышался голос:

– Вижу, тебя достал весь этот дым? – осведомился Лютер Уилкокс с преувеличенной небрежностью. – Я тоже не выдержал, вышел подышать свежим воздухом. Все легкие прокоптились табаком.

Послышался глухой звук – передние ножки стула, на котором сидел, раскачиваясь, Лютер, со стуком опустились на землю.

Сокола охватило дикое раздражение. Почему он сразу не заметил, что рядом сидит Лютер? Ответ мог быть только один, но от него досада на себя не уменьшалась. Сокол понимал: он лишился обычной чуткости и зоркости из-за того, что перед глазами постоянно стоит образ Ланны – тихая красота ее лица и спокойных карих глаз.

С показной беспечностью он повернулся к ковбою, продолжавшему раскачиваться на стуле. С годами Лютер раздался в ширину, волосы на голове серебрились, как мех гризли. Им с Соколом нередко доводилось перебрасываться словом-другим, но за непринужденностью беседы всегда скрывалась настороженность. И так долгие годы. Это они – Лютер и Билл Шорт – держали Сокола за руки, когда Том Ролинз избивал его. Сокол никогда этого не забывал. Оба ковбоя знали это и держались с Соколом очень осторожно, какими бы благополучными ни казались с виду их отношения с незаконным сыном Фолкнера.

– Да, мне тоже захотелось глотнуть воздуха. – Сокол принял оправдание, предложенное Лютером, и, пройдя мимо старого ковбоя, прислонился плечом к оконной раме.

Это была удобная позиция. Сокол одновременно мог видеть, что происходит в бараке для рабочих, наблюдать за своим собеседником и поглядывать на дом вдали. Лютер с видимым усилием передвинулся вместе со стулом и развернулся лицом к Соколу. Да, старость – пора несладкая. Все тело ломит после тяжких дневных трудов.

– Надо тебе уходить на покой, Лютер. Ты становишься слишком стар для этой работы, – проговорил Сокол.

Он скорее констатировал факт, нежели выражал интерес к здоровью старика.

– На покой? Черта с два! Я собираюсь оставаться ковбоем до тех пор, пока не умру, или пока меня не скрючит. А если даже и скрючит, ну что ж, меня можно будет просто привязывать к седлу. Я и не думаю уходить на покой. Это все равно что откинуть копыта.

Долго он будет болтать? Сокола охватило нетерпение, хотя он ничем этого не показал. Из барака послышался взрыв хохота.

– Тебе бы стоило пойти к ребятам, Лютер, послушать Бобби Черного Пса. Он в лучшие свои годы снимался во всех этих фильмах, ну, ты сам знаешь.

Присутствие индейца на ранчо было еще одной занозой, не дававшей Соколу покоя. Он ни минуты не сомневался, что у Чэда были какие-то свои особые причины пригласить Бобби. Это только Ланна могла верить, что он сделал это по доброте душевной.

– Да я не слишком часто ходил в кино. Терпеть его не могу. – Лютер откашлялся и сплюнул. – Сегодня вечером после ужина этот индеец пытался продать мне телескоп, который таскает с собой. Это даже не телескоп, а такая штуковина, чтобы разглядывать девчонок. Смотришь в нее, а там – картинка голой бабы. – Он хмыкнул и перевел на Сокола блеснувшие в темноте глаза. – У новой подруги Чэда такие лицо и фигура, что мужчине невольно приходят в голову всякие мысли, не так ли?

– Я ее не слишком хорошо разглядел, – сказал Сокол, а мысленно поправил себя: «Не так хорошо, как хотелось бы!» – Чэд, кажется, не очень-то стремится знакомить ее со всеми подряд, – добавил он.

Это простое упоминание о Ланне заставило Сокола опять устремить голодный взгляд на главный дом.

– А Кэтрин сегодня вечером не играет на пианино, – заметил Лютер. – Уж что-что, а играть она умеет. Просто берет человека за душу.

– Да, пианистка она очень хорошая, – согласился Сокол.

– Прошлой ночью она, должно быть, крепко тебя зачаровала. Ведь было почти уже утро, когда ты вернулся.

– А ты что, Лютер, отмечаешь, когда я ухожу и прихожу? – небрежно осведомился Сокол, но холодный взгляд, который он бросил на старого ковбоя, был резким и пристальным.

Лютер замялся, сморщив губы.

– Нет, – покачал он головой. – Я не следил за тобой. – Его обветренное и обожженное солнцем лицо казалось печальным. – Я знаю, что ты все равно не станешь слушать никаких моих советов. Но ты, парень, сам напрашиваешься на большие неприятности. Ты и так уже пережил больше, чем надо. Отступись, парень, пока еще можешь.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – Сокол не переменил своей расслабленной позы.

– Поступай, как сам знаешь, – пожал плечами ковбой.

– Ты устал, Лютер. Уже поздно. Тебе давно надо быть в постели. Почему бы тебе не отправиться на боковую? – предложил Сокол.

– Нет, посижу здесь еще немного. Мне теперь не особенно спится. Когда становишься стар, то телу уже не требуется так много сна, как прежде.

Сокол чертыхнулся про себя. Бросив последний взгляд на манящие огни большого дома за деревьями, он выпрямился и сказал:

– А я пойду еще немного поиграю. Доброй ночи, Лютер.

– Спокойной ночи.

И Сокол, распахнув дверь, шагнул в дымную комнату.

На следующий день солнце клонилось уже к закату, когда Сокол въехал на двор ранчо, разгоряченный, грязный и усталый. День выдался тяжелый, а накануне ночью он почти не спал. Ворочался без сна на своей койке и вспоминал наслаждение, которые испытал прошлой ночью. Его очень сердило, что он не может забыть Ланну. И в наказание самому себе днем не давал усталому телу ни минуты передышки, берясь за самую трудную работу. Проклятье! Ему хотелось принять душ и всей кожей ощутить что-нибудь чистое и свежее… такое, как прикосновения Ланны. Сокол яростно сжал челюсти.

Натянув поводья, он остановился перед конюшней, спрыгнул с лошади и повел было ее вовнутрь, чтобы расседлать. Но внезапно до него донеслись странные звуки: кто-то тянул колеблющимся голосом заунывную, монотонную песню. Сокол остановился. Любопытно, кто бы это мог быть? Надо посмотреть.

Набросив поводья на ограду коралля и затянув их небрежным узлом, он оставил лошадь, поднырнул под перекладину изгороди и отправился на поиски. Когда он завернул за угол конюшни, то увидел Бобби Черного Пса, сидящего лицом к заходящему солнцу. Бобби, раскачиваясь, пел. Сокол остановился, чтобы послушать, недоуменно нахмурив брови. Как он ни пытался, но не мог разобрать ни слова или фразы, которые помогли бы ему узнать, что это за песня.

– Что ты поешь, я никак не могу узнать эту песню? – прервал певца Сокол.

Бобби Черный Пес отнесся к этому проявлению невежества с презрением:

– Это из «Пылающей стрелы», тысяча девятьсот сорок девятый год.

Сокол иронически покачал головой. Однако вся его насмешливость разом пропала, когда он увидел в руках индейца галлон виски.

– Где ты раздобыл виски? – Сокол считал, что всякий на ранчо понимает, что старому индейцу-пьянице нельзя давать спиртное. – Кто тебе его дал?

– Я выторговать, – гордо произнес Бобби, поняв по тону Сокола, как тот недоволен, и защищаясь от невысказанного упрека в том, что выпрашивал милостыню. – Отдать за бутылку большое волшебство.

У Сокола мрачно опустились уголки губ. «Большое волшебство» было, вероятно, коробочкой с глазком, посмотрев в который, можно увидеть картинку с обнаженной женщиной, которую индеец прошлым вечером пытался всучить каждому из ковбоев. Видимо, кто-то все-таки взял ее.

– Кто обменял тебе виски на большое волшебство? – продолжал расследование Сокол.

Индеец нахмурился, пытаясь вспомнить:

– Человек-С-Двумя-Лицами.

– Это описание подходит множеству людей на этом ранчо, – пробормотал Сокол. А громко спросил: – Ты знаешь его американское имя?

– Она дать мне хорошее виски, – Бобби поднес горлышко бутылки ко рту, отхлебнул большой глоток и издал вздох удовлетворения. – Ты хотеть немного?

Она? Впрочем, подумав немного, Сокол решил, что это местоимение может ничего не значить. Бобби Черный Пес по мере того, как пьянел, постепенно возвращался к старой привычке говорить на индейский лад. В языке навахо нет различий между мужским и женским родом. Поэтому одно и то же местоимение употребляется для обозначения и мужчин, и женщин.

– Кто это был, мужчина или женщина? – спросил Сокол.

Но алкоголь уже сделал свое дело. Бобби Черный Пес погрузился в мир грез и не слышал вопроса. Он смотрел на золотой шар заходящего солнца и бормотал свои неразборчивые песни.

Сокол покачал головой и отвернулся. Поразмыслив, он пришел к фаталистическому выводу, что не имеет значения, кто именно дал виски Бобби Черному Псу. Вернее всего, он тем или иным путем все равно добыл бы себе бутылку. Выпивка была единственным способом, которым старик мог вернуться обратно в былые дни своей славы.

– Кэтрин, я уже говорила вам, что Джонни получил отличную оценку на последнем экзамене по математике? Он написал об этом в письме, которое я сегодня получила. Джонни так горд успехом.

– Нет, еще не рассказывала. Надо мне не забыть послать ему какой-нибудь маленький подарок в награду за то, что он хорошо поработал, – откликнулась Кэтрин с типичной для бабушек щедростью.

– Джонни очень хорошо учится в школе, точь-в-точь как его отец, – теперь Кэрол обращалась к Ланне, не столько похваляясь, сколько объясняя предыдущее сообщение.

Они сидели рядом на диване. Кэрол была занята своим рукоделием, а Ланна без особого интереса небрежно перелистывала страницы какого-то журнала.

– Чэду тоже пришлось немало потрудиться в школе, – вставила Кэтрин. – Аттестат ему выдали не просто за то, что он – Фолкнер.

– Конечно, нет, – согласилась Кэрол. – Но Чэд – очень умный. Это все знают.

Ланна сделала вялую попытку проявить интерес к разговору. Но он привлекал ее внимание ничуть не больше, чем журнал, лежавший у нее на коленях. Как скучны эти банальные женские беседы о мужьях и детях… Она прикрыла рот рукой, пряча усталый зевок.

– Наверное, я наскучила вам всеми этими разговорами о Джонни? – извиняясь, спросила Кэрол.

– Нет, ничуть, – возразила Ланна. – Я просто устала. Не слишком хорошо спала прошлой ночью.

И это была правда. Она всю ночь напролет беспокойно металась и переворачивалась с боку на бок, просыпаясь при малейшем звуке. Ланна и сама не предполагала, что так сильно будет ожидать прихода Сокола, и это открытие немало ее встревожило. Утро тоже не принесло особенного облегчения – Ланна весь день чувствовала себя усталой и истощенной, и это говорило о том, что после гриппа запаса сил у нее осталось немного.

– Может, вам следует сегодня лечь пораньше? – предложила Кэтрин.

– Думаю, вы правы, – вздохнула Ланна. Отбросив журнал в сторону, она встала. – Спокойной ночи. Передайте от меня пожелание доброй ночи Чэду. Я не стану заглядывать к нему, чтобы попрощаться. Не хочу беспокоить его, пока он занят работой.

– Передадим, – пообещала Кэрол.

– Не хотите ли выпить перед сном горячего молока? Или, может быть, немного какао? – предложила Кэтрин.

– Нет, спасибо, – отказалась Ланна и вышла было из комнаты, но затем остановилась в нерешительности: – Нет ли у вас сассафрасового чая? Это мое средство от всех недугов.

Кэтрин еле заметно замялась, потом кивнула:

– Уверена, что есть. Я попрошу Розанн принести чашку с чаем в вашу комнату.

– Благодарю вас. Спокойной ночи.

Ланна прошла по лабиринту коридоров в свою комнату. Войдя, она первым делом машинально бросила взгляд на застекленную дверь, ведущую на веранду. Постояла в нерешительности, затем пересекла спальню, чтобы опустить занавески на двери и окнах. Взявшись за шнур, опускающий шторы, она вздохнула, не решив окончательно, как поступить. Посмотрев за окно в ночную темноту, Ланна вздохнула еще раз и повернула маленькую ручку, запирающую дверь на веранду, а затем опустила тяжелые занавеси.

Минут пятнадцать спустя она уже была готова ко сну. Почистила зубы, намазала лицо кремом и переоделась в шелковую пижаму. Можно ложиться. Эта ночь не сулила ничего, кроме сна. Ланна подошла к кровати и откинула покрывало. Но лечь не успела – раздался легкий стук в дверь. Затем послышался голосок Кэрол:

– Отельное обслуживание.

Ланна улыбнулась. Она вновь накинула покрывало на постель, и в это время дверь открылась.

– Вам не следовало из-за меня беспокоиться. Я этого, честно говоря, и не ожидала, – сказала Ланна.

– Знаю, что не ждали. – Кэрол поставила на столик возле кровати Ланны фарфоровую чашку с блюдцем.

– Спасибо, вы так заботливы, – Ланна взяла чашку и вдохнула соблазнительный аромат, поднимавшийся от горячей жидкости.

– Мне это не составило труда, – пожала плечами Кэрол. – Как вы себя чувствуете? Надеюсь, не слишком плохо. Было бы ужасно, если бы вы, приехав сюда отдыхать, вновь заболели.

– Я просто устала, – сказала Ланна, сделав глоток ароматного чая. – О, это какая-то другая смесь. Не та, которую я завариваю, – она еще отпила немного. – Мне нравится. Вы знаете, что в нее входит?

– Нет. Это Кэтрин заваривала. Розанн уже легла спать. Вот почему я вызвалась сама принести вам чай.

– Ну не знаете, и неважно, – Ланна отпила еще пару глотков и поставила чашку на блюдце.

– Вы устали. Не буду вам мешать, – Кэрол направилась к двери. – Еще раз спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – благодарно проговорила Ланна, садясь на край кровати. Она включила маленький ночничок, прикрепленный к спинке в головах кровати. – Вас не затруднит выключить свет?

– С удовольствием, – Кэрол, стоявшая уже на пороге, протянула руку и щелкнула выключателем возле двери.

Яркая люстра под потолком погасла, и теперь в полутьме спальни лишь ночник отбрасывал на подушку рассеянный круг света. Кэрол улыбнулась на прощание и закрыла за собой дверь.

Ланна опять взялась за чашку, надеясь, что успокаивающий напиток поможет ей уснуть. Ей не хотелось провести нынешнюю ночь так же, как предыдущую. Зевнув, она поднесла чашку к губам и неторопливо выпила весь чай, затем скользнула под одеяло и выключила ночник.

Она повертелась то так, то эдак, поудобнее пристраивая голову на подушке, а затем почувствовала, что ее подташнивает, но это быстро прошло, и Ланна уснула. И ей почти немедленно начал сниться сон. Ей чудилось, что рядом с ней в постели лежит Сокол. Его глаза сияли невыносимой яркой голубизной, а волосы были еще чернее, чем в жизни, и сверкали, отбрасывая так много света, что Ланне даже во сне пришлось зажмурить глаза, чтобы спастись от этого невыносимого сияния.

Затем перед ее глазами взорвались и замелькали разноцветные пятна. Сердце заколотилось так громко, что Ланна была уверена: оно вырвалось из груди и бьется где-то рядом. Девушка всмотрелась и увидела, что ее сердце – в руках Сокола. Она умоляла вернуть ей сердце, но он на ее просьбу лишь улыбнулся беспечной улыбкой и пошел прочь. Потом рядом с ней оказался Чэд и стал обещать, что даст ей новое сердце, убеждая и успокаивая Ланну, как делал это всегда. Ланна слышала его голос совершенно отчетливо, вот только по лицу Чэда пробегали какие-то волны и оно беспрерывно меняло очертания, как в кривом зеркале в комнате смеха.

Подошла Кэрол и стала рассказывать Ланне о письме, которое получила от своего сына Джонни. Ланна попыталась объяснить, что Сокол украл ее сердце, но Кэрол только засмеялась и стала уверять, что Сокол не может так поступить.

Сон превратился в целое шествие лиц, проходивших перед ней длинной чередой, – вначале Сокол, затем Чэд, Кэрол, которую сменила Кэтрин, ревниво бранившая Джона. Затем явился Джон, из карманов которого высовывались пачки тысячедолларовых банкнотов. Он принялся совать деньги в руки Ланне, настаивая, чтобы она их взяла. Затем в ее сновидение слетел откуда-то сверху старый индеец-навахо, хлопая, как крыльями, обрывками своего грязного розового одеяла и каркая, как ворона. На его узловатых пальцах выросли когти, и он хватал ими Ланну за руки, а вокруг его шеи болталось ожерелье из кедровых бусин.

Дышать было тяжело, воздух вырывался из легких со свистом. Сердце опять оказалось в груди. Она слышала, как оно бьется. Это Сокол все же сжалился и вернул ей сердце? Или Чэд выполнил свое обещание и дал новое? Надо проверить. Она должна посмотреть, остались ли на сердце отпечатки пальцев. Отпечатки? Как она может найти на своем сердце отпечатки пальцев, если оно стучит у нее в груди? А может быть, это не сердце, а что-нибудь другое?

Во сне Ланна попыталась убежать от этих кошмарных сновидений, но ноги отказывались ей повиноваться. И еще этот цвет… слишком много цвета. Ослепительного. Это Четвертое июля. Праздничный фейерверк. И Ланна успокоилась и стала смотреть, как в небе взрываются яркие красные, голубые, зеленые и желтые звезды. Они вращаются и разлетаются в разные стороны. Она находится внутри калейдоскопа. Эти ошеломительные сочетания и узоры созданы специально для нее. Аметистовые, оранжевые, рубиновые, изумрудные. Она окружена драгоценностями. Огромными, в сотни каратов драгоценными камнями. Кто-то сыпет их на Ланну, не переставая. Внезапно онa ощутила, что ее руки прикованы к кровати неимоверной тяжестью перстней, и она не в силах шевельнуть даже пальцем.

Всю ночь напролет Ланна металась между прекрасными сновидениями и кошмарами. И в каждой грезе таилось что-то темное и угрожающее, а в каждом кошмаре скрывалась некая красота. Когда она наконец проснулась, то испытала приступ сожаления. Ей не хотелось покидать дивный мир, оставшийся за гранью сна. Но испытанный в нем сладостный хмель постепенно проходил. Ланна чувствовала нечто странное: с одной стороны, она хорошо отдохнула, а с другой – ощущала легкую вялость и апатию.

Когда она вошла в комнату, где семья обычно завтракала, то застала там одну только Кэтрин. Та любезно улыбнулась Ланне:

– Сегодня вы проснулись немного раньше, чем обычно. Как себя чувствуете?

– Лучше, – улыбнулась в ответ Ланна.

– Что будете пить с утра? Апельсиновый или грейпфрутовый сок? У нас есть и тот и другой, – Кэтрин отодвинула от стола плетеный ратановый стул и подошла к боковому столику, на котором были расставлены многочисленные тарелки и графины.

– О, совершенно неважно. Не беспокойтесь, я возьму сама, – предложила Ланна.

– Садитесь, – не уступала Кэтрин. – Все равно я собиралась налить себе еще кофе.

Ланна выбрала апельсиновый сок, и Кэтрин поставила перед ней стакан, наполненный горьковато пахнущей оранжевой жидкостью.

– А где Кэрол? – спросила Ланна, пригубив сок. – Она еще спит?

– Нет. Уверена, что она вся в хлопотах. Укладывает вещи Чэда. – Кэтрин бросила в чашку с кофе кусочек сахара.

– Чэд уезжает?

– Да. Сегодня утром ему надо лететь в Феникс. Чэд считает, что не может так надолго отлучаться от дел в офисе. Он и так пробыл здесь уже несколько дней. – Раздалось мелодичное позвякивание ложечки о края чашки: Кэтрин размешивала сахар в кофе. – Если вы хотите поговорить с Чэдом до того, как он улетит, то он сейчас у себя в кабинете, собирает необходимые для него документы.

– Да, пожалуй, мне надо перемолвиться с ним парой слов, – пробормотала Ланна, слегка нахмурившись. – Мне необходимо спросить его о моем новом сердце.

«Что это я говорю?» – спохватилась Ланна, не успев еще произнести эти слова. Какое новое сердце? Ведь все это было не наяву, а в сновидении, которое пригрезилось ей минувшей ночью. Она рассмеялась, пробормотав:

– Это безумие…

– О чем вы говорите, дорогая? – с любопытством посмотрела на нее Кэтрин.

– О, ничего, – Ланна покачала головой и встала из-за стола. – Этой ночью мне приснился дичайший сон. Я, кажется, еще заговариваюсь после него. Извините.

– Пустяки.

Ланна вышла из комнаты и поспешила по коридору в прихожую, а оттуда – во второй сводчатый проход, который вел к полированным резным дверям из красного дерева. За ними находился кабинет Чэда. Она постучала дважды.

– Войдите, – отозвался Чэд.

Ланна повернула украшенную витиеватым узором медную ручку, открыла дверь и вошла. Она впервые оказалась в кабинете Чэда. Первое, что бросилось Ланне в глаза, – сильное влияние индейской культуры на убранство кабинета. На стенах висели одеяла, сотканные навахо, на каминной полке стояли несколько кукол качина. Их уравновешивала вполне «западная» обстановка. Несколько охотничьих трофеев – оленьи рога, тяжелая дубовая мебель, кожаный диван и кресла. Всему противостоял большой чертежный стол, отделения для бумаг которого были заполнены рулонами свернутых «синек» – светокопий чертежей и планов. Это была в высшей степени «мужская» комната – на всем лежал отпечаток индивидуальности ее бывшего хозяина Джона – охотника, строителя и исследователя культуры навахо.

Чэд стоял около массивного старинного письменного стола и разбирал на нем бумаги. Рядом лежал открытый кейс. Его красивое лицо осветилось улыбкой, когда он увидел Ланну.

– Доброе утро. Кэтрин только что сказала мне, что вы сегодня утром уезжаете, – Ланна прошла через комнату и остановилась перед столом. – Вчера вы об этом и словом не обмолвились.

– Я рассчитывал уехать позже, во второй половине дня. Но Кэрол попросила меня заглянуть в мою старую alma mater и проведать Джонни. Она хочет послать ему несколько книг, а Розанн испекла его любимое печенье, так что я вынужден отправиться пораньше, чтобы доставить «посылку из дома». – Чэд добавил в папку, которую держал в руках, несколько бумаг и положил ее в брифкейс поверх прочих. – Таким образом Кэрол пытается возместить то, что не видела Джонни в последний уик-энд.

– Надеюсь, что это не из-за меня, – нахмурилась Ланна.

– Конечно же, нет. В выходные в школе проводили несколько спортивных соревнований, а он играет в футбольной команде в нападении.

Это объяснение несколько успокоило Ланну. Больше всего ей не хотелось бы явиться причиной каких-либо разногласий в этой и без того не слишком складной семье.

– Могу тогда представить, как Кэрол им гордится, – сказала она.

– Гордится? Сказать так – почти ничего не сказать! – воскликнул Чэд. – Она практически живет только для этого мальчика. И меня порой беспокоит, что она сделала Джонни центром своего существования. Она пишет ему четыре или пять раз в неделю. Иногда я думаю, что она заботится о своем сыне больше, чем заботится о… – Он замолчал, и на лице его промелькнуло выражение досады. – Извините меня, Ланна.

– За что? – Она наклонила голову набок, блестящие каштановые волосы рассыпались по плечам.

– Это старая история. Мужья всегда обвиняют жен в том, что те ими пренебрегают. – Он решительно захлопнул кейс, словно показывая, что сборы закончены. – Я вовсе не собирался начинать с вами этот разговор. Кэрол, разумеется, далека от совершенства, но и я тоже.

– Только вы немного ближе к совершенству, чем она, – поддразнила его Ланна в попытке разрядить внезапно возникшую напряженность.

Чэд обошел стол и встал перед Ланной, положив руки ей на плечи. Его глаза, изучающе всматривавшиеся в лицо девушки, казалось, излучали абсолютную искренность.

«И все же Сокол не верит ему», – пронеслась в сознании Ланны непрошеная мысль.

– Кэрол хорошая жена… и хорошая мать, – с нажимом произнес Чэд. – Я хочу, чтобы вы это знали, и тогда вы поймете, что это не из-за того, что мне недостает чего-то, что я… – Он опять умолк, не закончив запутанной фразы. – Я почти жалею о том, что вы пришли сюда, чтобы со мной попрощаться, – не пробормотал, а почти простонал Чэд. – Если бы здесь были мать или Кэрол, то мне было бы легче.

Он настойчиво твердил свои объяснения, а его пальцы в это время все сильнее сжимали плечи Ланны. Девушка не отрываясь смотрела в его светлые карие глаза и видела, как в них сверкают золотые искорки. Их блеск, казалось, гипнотизирует ее. И Ланна поняла, насколько опасно очарование, которым он обладал, – опасно, потому что он мог, не смущаясь, требовать от нее уважения к своей жене и одновременно, что называется, «подбивать клинья» – иного слова для его поведения Ланна найти не могла, – исподволь подбираясь к ней. Созданный ею образ Чэда начал тускнеть в ее глазах. Но она не делала никаких попыток остановить Чэда – лишь потому, что хотела увидеть, как далеко он может зайти.

Чэд привлек ее к себе. Его губы были влажными и твердыми. Чэд властно, по-хозяйски поцеловал девушку. Его руки спустились с плеч Ланны ниже на ее талию, и он прижал ее к себе еще крепче. Это был поцелуй, о котором она давно мечтала. Но он вовсе не взволновал ее. Напротив, ей захотелось отстраниться. Ей недоставало того чувства возбуждения, которое Сокол – удивительный, бурный, горячий, пьянящий Сокол – вызывал у нее с такой изумительной легкостью. Ланна уперлась руками в грудь Чэда, стараясь высвободиться и сожалея об этом поцелуе. Исследовательское любопытство завело ее слишком далеко.

Но сразу освободиться Ланне не удалось. Когда дверь кабинета отворилась, она все еще оставалась в объятиях Чэда. Неожиданное вторжение заставило обоих оглянуться. Глаза Ланны расширились от ужаса, потому что она увидела Сокола. Глаза его были леденяще голубыми – ей стало зябко от их холодности. Руки Чэда ослабили объятие, но остались на талии Ланны – он словно защищал ее от незваного гостя.

– Самолет будет готов к взлету через пятнадцать минут. Джейк доставит тебя в Феникс, – сделав это сообщение, Сокол помолчал, затем губы его дрогнули в холодной усмешке: – Сожалею, что потревожил тебя.

И вышел в прихожую, притворив за собой дверь. Ланна в безмолвном отчаянии опустила голову. Даже нечего гадать о том, что подумал Сокол, застав эту сцену. Сможет ли она когда-нибудь объяснить, что произошло? Поверит ли ей Сокол? Она была настолько угнетена, что даже и не пошевелилась, чтобы высвободиться из объятий Чэда.

– Ланна, что я могу сказать? – пробормотал он. – Мне не следовало позволять себе целовать вас. Хорошо, что нас видел всего лишь Сокол, но ведь могли войти и… – Едва коснувшись рукой подбородка Ланны, он приподнял его. – Извините. Я не мог справиться с тем, что я чувствую к вам…

Ланна, изогнувшись, выскользнула из его рук.

– Чэд, ничего больше не говорите.

– Знаю, что у меня нет никакого права говорить вам о своих чувствах, – он схватил Ланну за руку, когда та шагнула в сторону, и удержал возле себя. – Более того, у меня нет права испытывать к вам те чувства, которые мной завладели. Но теперь уже ничего нельзя изменить. Что случилось, то случилось. И, поверьте мне, сейчас я ощущаю себя так же отвратительно, как и вы.

– Я верю вам.

«Верю ли я ему на самом деле?» Или все это было обдумано заранее, и Чэд намеренно разыграл эту сцену, чтобы заставить Сокола отвернуться от нее?

– Я совсем не желал доставить вам боль или чем-то вас огорчить, – хрипло продолжал Чэд. – Последние несколько дней были для меня пыткой: находиться подле вас и не иметь возможности обнять и поцеловать…

– Больше этого никогда на случится, Чэд, – сказала Ланна.

– Я не виню вас за то, что у вас возникло такое чувство, дорогая, – Чэд попытался вновь обнять ее, но Ланна не позволила.

– Нет, – произнесла она твердо и уклонилась от его объятий.

– Ланна! – позвал Чэд, но она, не обращая внимания на призыв, стремительной походкой вышла из комнаты.

Ланна не бежала от Чэда. Она бежала на поиски Сокола. Но объяснять это Чэду она не собиралась.

Покинув дом Фолкнеров, она очутилась в ослепительном море солнечного света. Пока Ланна добиралась до деревьев, росших на лужайке, ей пришлось ладонью заслонять глаза от слепящих лучей. Ланна остановилась и стала осматривать двор ранчо в надежде увидеть Сокола. Но его нигде не было.

Возле одного из зданий какой-то ковбой грузил тюки в кузов пикапа. Ланна направилась к нему. Этот человек мог случайно заметить, куда Сокол направился.

– Вы не знаете, где я могу найти Сокола? – прерывающимся от быстрой ходьбы голосом спросила она, когда остановилась возле заднего откидного борта грузовика.

Ковбой, не выпуская из рук поклажи, повернул к ней голову. Ланна видела, как он что-то не спеша соображает, и могла представить, о чем думает этот старик, но ей не было до того дела.

– Я видел, как он минуту назад пошел вон в ту конюшню, – произнес ковбой и махнул рукой, показывая, какое из строений он имел в виду.

Ланна поспешила в указанном направлении. Раздвижная дверь конюшни была слегка приоткрыта, и Ланна проскользнула в эту щель. Внутри стоял полумрак. Спертый воздух наполнен запахами лошадей и сена. Вторая дверь в противоположном конце конюшни была раздвинута настежь, чтобы солнечные лучи могли освещать полутемное помещение. И в этом сияющем проеме Ланна увидела Сокола – он вел за собой лошадь. Ланна бросилась к нему по длинному проходу между стойлами. Когда она приблизилась, Сокол успел уже привязать лошадь за недоуздок к стальному кольцу, вбитому в стену. В паре шагов от него на полу лежало «западное» седло с седелкой и попоной. На Ланну он даже не взглянул. Лицо – бесстрастное, как маска.

– Сокол, я хотела бы объяснить тебе то, что ты увидел в кабинете, – начала она.

– Зачем? – Он усердно чистил лошадь скребницей. – Это не имеет ко мне никакого отношения.

По бесцветности и безразличию его голоса Ланна поняла, что объясниться с ним будет нелегко.

– Все было не так, как тебе показалось, – произнесла она протестующе, желая от всей души, чтобы он по крайней мере взглянул на нее, когда она с ним разговаривает.

Но все внимание Сокола было приковано к делу, которым он занимался.

– Уверен, что вы с ним просто друзья.

Это было сказано безо всякого особого выражения, которое делало бы его замечание насмешкой, но оно уязвило Ланну не меньше, чем намеренная колкость.

– Я вовсе не это пыталась сказать. То есть – да, мы с ним друзья. Чэд был очень добр ко мне. Он мне много помогал в эти последние несколько недель, – в своем возбуждении Ланна понимала, что говорит совсем не то, что хочет на самом деле сказать.

– И ты просто отблагодарила его за все, что он для тебя сделал, – все тем же ровным тоном проговорил Сокол.

Повесив скребницу на крючок в стене, он нагнулся за попоной.

– Нет, этот поцелуй был вовсе не знак моей благодарности, – запротестовала Ланна, глядя, как Сокол расправляет попону на лошадиной спине. Строгость, которой веяло от его резкого профиля, затрудняла всякие попытки объясниться. – Может быть, ты все-таки удосужишься посмотреть на меня, когда я с тобой разговариваю? – потребовала она с гневным раздражением.

Он обернулся к ней, не снимая руки с полосатой попоны.

– Что ты собираешься мне рассказать? – бесконечное терпение в его глазах словно подчеркивало его полное безразличие к этому разговору. – Что ты боролась, но он силой заставил тебя поцеловать его?

– Нет! – возмутилась Ланна, словно он молчаливо насмехался над ней, хотя ничто ни во внешности Сокола, ни в его тоне не говорило об этом.

Он отвернулся и поднял седелку.

– Если ты дашь мне возможность, я расскажу, как все было на самом деле, – сказала Ланна.

– То, что происходило между тобой и Чэдом, меня не интересует. – Сокол положил седелку поверх попоны. – Я не суюсь в его дела, он не суется в мои.

– Я пытаюсь рассказать тебе то же самое, – отпарировала Ланна. – Чэд – очень красивый мужчина, опытный и обаятельный. Сомневаюсь, чтобы ты мог оценить то, что я собираюсь тебе сказать, но любая женщина будет польщена, если такой мужчина проявит к ней интерес. Кроме того, мне хотелось посмотреть, поцелует ли он меня, несмотря на то, что у него есть жена. И ты не можешь бросить в него за это камень.

– Полагаю, что если это окажется достаточно лестным, то ты прыгнешь и к нему в постель. – Сокол поднял седло, опустил его на спину лошади и принялся прилаживать. – Конечно, ты можешь попросить Кэрол подвинуться. Ей нравится вкус всего запретного, так что, может быть, тебе с Чэдом удастся уговорить ее на любовь втроем.

– Черт тебя побери, Сокол! Прекрати наконец выворачивать все мои слова наизнанку и выставлять их в худшем свете. Я стараюсь вбить в твою черепушку, что поцеловала Чэда главным образом из любопытства. Я хотела узнать, почувствую ли то же самое возбуждение, которое испытывала, когда меня целовал ты.

– Состязание поцелуев? – Губы Сокола скривились, но юмора в его усмешке было очень мало. Перекинув поводья через седельную луку, он нагнулся к брюху лошади, чтобы затянуть подпругу. – Это что-то новенькое. Да ты, я смотрю, оригиналка.

Он продел подпругу в пряжку, затягивая ее.

Ланна ждала, но Сокол так и не задал вопроса, на который она рассчитывала.

– Ты не хочешь узнать, что я выяснила?

– Не особенно.

Сокол окончательно затянул подпругу и, задев Ланну плечом, прошел мимо нее, чтобы надеть на лошадь узду.

– Не может быть даже никакого сравнения, – проговорила она тихо, почти робко. – Я почти ничего не почувствовала.

– Очень жаль.

Сокол вставил в рот лошади удила. Послышался скрежет – лошадь принялась жевать мундштук.

– И это все, что ты можешь сказать? – на лице Ланны отразилось мучительное недоверие.

– У каждого из нас свои заботы. – Он застегнул узду на пряжку, а затем отвязал недоуздок. – Но я никогда не лезу в любовные дела других людей.

Ланна смотрела, как он взял поводья, чтобы увести оседланную лошадь.

– Куда ты собираешься?

– Надо проверить кое-какие загородки.

– Подожди, – Ланна положила руку ему на предплечье. – Я поеду с тобой. Дай мне какую-нибудь лошадь.

Сокол остановился и посмотрел на ее руку. Она казалась маленькой и белой на выцветшем желтом рукаве его рубахи. Когда он медленно перевел взгляд на лицо Ланны, его голубые глаза были непроницаемыми, лишенными всякого чувства.

– Я езжу верхом один, – заявил он.

Но Ланна отказывалась понимать намек.

– На этот раз тебе не придется ехать одному. Я поеду с тобой и составлю тебе компанию.

– Не слишком-то хорошая мысль – показаться в моем обществе.

– Мне это безразлично. Как ты не можешь понять, что для меня не имеет значения, кто ты и что ты? Я хочу ехать с тобой. – Она отбросила в сторону всю свою гордость и смотрела на него со спокойной решимостью.

– Я езжу один, потому что хочу этого.

Сокол двинул рукой, сбросив ее ладонь.

– Разве тебе никто не нужен, Сокол? – с болью в голосе спросила сбитая с толку Ланна.

– Зачем? – Сокол одарил ее еще одним пустым взглядом.

Это привело Ланну в бешенство.

– Ты прекратишь смотреть на меня, как какой-то проклятый… – Она запнулась на полуслове, чтобы подыскать другое слово.

Но Сокол уже подхватил словечко, которое она собиралась, но не решилась произнести.

– Как какой-нибудь проклятый индеец! Это ты хотела сказать? Да, именно так. Одна половина у меня индейская! С какой из половин ты хочешь прокатиться – с навахо или с белым? – вызывающе крикнул он.

Ланну оскорбили его слова, и она, замахнувшись, бросилась вперед, чтобы ударить его по лицу. Но рука так и не достигла цели. Сокол перехватил ее запястье и грубо притянул девушку к себе. Обе руки Ланны оказались прижаты к телу стальной хваткой, а саму ее грубо притиснуло, как к стене, к его каменной груди. Сокол сгреб волосы Ланны в пригоршню, безо всякой жалости оттягивая голову девушки назад. Боль была такая, словно он сдирал с Ланны скальп.

Не обратив внимания на ее полузадушенный вскрик, он впился в ее губы, терзая и насилуя в безжалостном поцелуе. Губы Ланны оказались прижаты к его зубам, и нежная кожа лопалась, оставляя на языке девушки вкус ее собственной крови.

Поцелуй закончился так же неистово, как и начался. Сокол оттолкнул ее от себя, и она, отлетев назад, споткнулась, едва сохранив равновесие. Инстинктивно она подняла тыльную сторону ладони к кровоточащим губам.

– Уходи, – глаза Сокола сверкали едва удерживаемой яростью. – Если поторопишься, то успеешь еще увидеться с Чэдом до того, как он улетит, и поплакать у него на плече.

Ланна почувствовала, как слезы текут по ее щекам, и нетерпеливо смахнула их.

– Ты не свободен, Сокол. Ты сам приговорил себя к жизни в одиночной камере. – Голос ее задрожал, но она с силой продолжала: – Ты никогда не будешь свободным до тех пор, пока не позволишь кому-нибудь любить себя и не научишься любить сам. Тебе нужно верить и нуждаться в других, чтобы жить настоящей жизнью.

Но этот призыв не произвел на него никакого впечатления. Сокол повернулся к Ланне спиной и взлетел в седло. Она смотрела, как он проезжает в открытые двери конюшни, пригнувшись под поперечной балкой. Выйдя на солнечный свет, лошадь под ним нетерпеливо затанцевала, но Сокол сдержал ее, и она пошла медленным шагом.

Глава 17

Целую неделю Ланна редко отваживалась выходить из дома. Она продолжала надеяться, что Сокол сам попытается встретиться с ней, но за все это время ей ни разу не удалось увидеть его, даже издали. Уныние, охватившее ее, росло с каждым днем.

Ланна продолжала пить на ночь сассафрасовый чай, просыпаясь утром с ощущением, что наконец-то она приходит в себя, но к середине дня живительная сила чая иссякала, и у девушки полностью пропадал интерес ко всему, что творится вокруг.

Она забрела в гостиную просто так, безо всякой цели, не зная, куда себя девать. Кэтрин составляла букет из белых и бронзовых хризантем, добавляя к ним побеги папоротника. Рядом стояла хрустальная ваза, предназначенная для будущего букета. Кэрол сидела на стуле возле камина и заканчивала очередное письмо сыну.

– Здравствуйте, Ланна. А мы удивляемся, куда это вы пропали, – Кэтрин на миг оторвалась от своего занятия, чтобы взглянуть на девушку. – Звонил Чэд и сказал, что он приедет в четверг.

– Очень приятно, – пробормотала Ланна.

– Он спрашивал, как вы. Я его заверила, что вы понемногу поправляетесь. – Она отрезала конец длинного цветочного стебля. – Тут у нас мало чем можно заняться. Надеюсь, Ланна, вы еще не начали скучать.

– Нет, я не скучаю.

Скорее ей было все безразлично. Ланна наблюдала за тем, как искусно Кэтрин составляет букет, и думала о том, насколько бесполезно проводит время она сама. Она совсем ничего не делала. Кухарка готовила еду и мыла тарелки. Домоправительница стелила постели и убирала в доме. Даже Кэтрин и Кэрол вносили свой вклад в хозяйство – скажем, украшали дом цветами, и только Ланна бесцельно слонялась весь день, позволяя другим ухаживать за собой.

– Я ведь абсолютно ничем не занята, – сказала она. – Все, что я делаю, – это доставляю хлопоты вам всем. Мне следовало бы взять на себя какую-то долю работы.

– Вздор, Ланна. Вы здесь затем, чтобы отдыхать, – напомнила ей Кэтрин. – Я не собираюсь позволять вам даже пальцем о палец ударить. Чэд пришел бы в ярость, если бы услышал ваше предложение.

Ланна, вздохнув, отвернулась. У нее не было сил, чтобы спорить. Она предложила, предложение отвергли – так что ее совесть чиста. Она подошла к окну и стала смотреть во двор на длинные тени, которые деревья отбрасывали на землю. Сзади послышался шелест бумаги – Кэрол отложила в сторону свои письменные принадлежности.

– Ланна, вы не хотите проехаться верхом? – предложила Кэрол. – Мы бы успели полюбоваться солнечным закатом.

– Если вам хочется, – пожала плечами Ланна.

На самом деле ей было все равно, но она понимала, что Кэрол пытается хоть немного развлечь ее.

– У меня уйдет минут пятнадцать на то, чтобы переодеться. А сколько времени понадобится вам? – с сияющей улыбкой бросила вызов Кэрол.

– Пятнадцать минут, – согласилась Ланна.

Ланна оделась значительно быстрее, потому что ей было безразлично, что надеть. Не было никого, на кого ей хотелось бы произвести впечатление. Даже если они встретят Сокола, он все равно не обратит на нее никакого внимания. Он приходил к ней только во сне. Ланна все еще продолжала безразлично удивляться тому, что видела цветные сновидения. Прежде такого не случалось, но, возможно, дело и в том, что, проснувшись, она редко помнила, что ей снилось.

Пока они шли к конюшне, Кэрол без умолку болтала. Разговорчивость блондинки порой угнетала Ланну – она чувствовала, что страшно устает от этой трескотни. В то же время она понимала – Кэрол делает все, что может, чтобы развлечь ее и пробудить в ней интерес хоть к чему-нибудь. И Кэрол вовсе не виновата, что Ланна не откликается на ее попытки. Причина тому одна, и Ланна хорошо ее понимала. Вот уже много дней, как она не видела Сокола.

За три дня, проведенных в степи, Сокол пропитался запахом пыли и конского пота. Последние две ночи он спал под открытым небом. И не только потому, что перегонял скот настолько далеко от самого ранчо, что уже не смог бы туда вернуться. Он нарочно держался подальше от огней, что светились в окнах. Лучше уж было спать на твердой, холодной земле, накрывшись звездным пологом, чем в доме. Сокол понимал, что ни за что не сможет сомкнуть глаз, оказавшись в четырех стенах.

Внутренняя борьба не окончилась. Желание близости с Ланной не оставляло его ни на минуту. И чем старательнее он избегал девушку, тем неуемнее становилось это желание. Не остыло и чувство гнева. Ему следовало честно признаться в этом самому себе. Да, она не стала скрывать, что ей хотелось, чтобы Чэд поцеловал ее, и даже объяснила, почему именно, – и ее откровенность даже вызвала мгновенное чувство удовлетворения. Но стоило ему только вспомнить, как руки Чэда обнимали Ланну, и новая волна гнева вспыхивала в нем с прежней силой.

И все же Сокол приехал к ранчо, сознавая одновременно, что он желает ее и что не должен поддаваться своему влечению. Навахо не верили в то, что сексуальное желание нельзя подавить. К тому же они считали, что предаваться излишествам в любовных играх – вредно. Люди также верили и в то, что на свете существуют ведьмы. Судя по всему, Ланна – несомненно, колдунья, и приворожила его своими чарами, подумал Сокол, недовольно поморщившись.

Возле конюшни он натянул поводья, останавливая своего рыжего жеребца. Движения его были привычно бесшумными, когда он завел коня в конюшню и привязал к кольцу, затем снял седло. Стремена едва слышно звякнули, когда Сокол понес его к стене. И почти сразу же возле конюшни раздались чьи-то шаги. В дверном проеме появился Том Ролинз. Не обращая на него внимания, Сокол бросил седло на пол, продолжая заниматься своими делами.

– Что ты тут делаешь? – спросил Том тоном, который должен был, конечно же, вывести Сокола из себя.

– Решил покормить лошадь, – ответил он совсем не на тот вопрос, что ему задали.

– Я думал, что ты помогаешь клеймить лошадей.

– Значит, ты ошибся, – Сокол сделал ударение на последнем слове.

– Не могу понять, что ты здесь кружишься? Я сказал Чэду, что тебя здесь не будет к его возвращению. А он должен приехать завтра утром, – обычные вроде бы фразы звучали почти как угрозы.

– Прежде чем дать такое обещание, надо было узнать, что собираюсь делать я, – Сокол снял с жеребца мокрую от пота попону, обтер влажную спину и бросил попону на стоявшее у стены седло. – Я не собирался уезжать еще пару-другую дней.

– А не думаешь ли ты о том, что настало время проверить, как там твоя половина скота? – поинтересовался Том.

Сняв уздечку, чтобы лошадь могла спокойно поесть, Сокол небрежно бросил:

– Я доверяю честности работающих людей и не собираюсь пересчитывать скотину.

– Нельзя строить два ранчо на одном участке. И нельзя, чтобы в доме было два хозяина. Надеюсь, у тебя хватит ума понять это? – в глазах Тома промелькнуло странное выражение, а в голосе прозвучало раздражение и горечь.

– В самом деле? – холодно улыбнулся Сокол. – Значит, я и правда слегка придурковат.

– Ехал бы ты к загонщикам клеймить скот.

– Твои распоряжения меня не касаются. – Сокол досуха растер шкуру жеребца, и тот, испытывая облегчение, дергал ушами и фыркал. – Я уеду через несколько дней. Если это не устраивает тебя – или Чэда, – меня это не касается.

– А если не устраивает? – вызывающе проговорил Том, и подбородок его побелел, так крепко он стиснул зубы.

Двери в дальнем конце конюшни скрипнули, откатываясь на роликах, и заставили Сокола слегка повернуться на звук, но не настолько, чтобы терять из виду Тома. Неожиданно жаркая волна удовольствия разлилась по телу, когда он увидел Ланну. Он сразу же мысленно оказался рядом с ней, хотя на самом деле не мог двинуться с места, поскольку должен был не спускать глаз с Ролинза, не зная, что тот выкинет.

– Я уеду тогда, когда сам сочту нужным. Так что лучше тебе оставить меня в покое, – посоветовал Сокол негромко, чтобы Ланна не могла услышать его слов.

– Привет, – голос Ланны, как весенний ветер, взбодрил его, наполнив радостью.

Внезапное появление незваной гостьи рассердило Ролинза, но он ни чем не выказал своего гнева.

– Cобираетесь покататься с Кэрол, мисс Маршалл? – спросил он сдержанно.

– Да, собирались, – ответила вместо Ланны Кэрол.

– Тогда я поймаю для вас лошадей, – предложил Ролинз и вышел.

Теперь Сокол мог позволить себе посмотреть на девушку. Вокруг ее карих глаз залегли темные круги. В глазах сквозила усталость. Лицо ее не казалось особенно веселым и счастливым. Неужели его жесткость настолько выбила ее из себя? И ему вдруг нестерпимо захотелось обнять ее, прижать к себе, чтобы вернуть ей то радостное оживление, в котором она пребывала прежде.

Но в эту секунду между ними выросла фигурка Кэрол, которая положила руку на плечо Ланны.

– Давайте поможем отцу оседлать лошадей, – предложила она и потянула девушку к выходу из конюшни.

Нехотя последовав за ней, Ланна обернулась и бросила на него короткий взгляд. Сокол смотрел ей вслед, пока девушка не скрылась из глаз. Чего другого он ждал? Выругавшись, Сокол еще раз подумал, что незачем искать встречи с нею и прощать ее. Он презирал себя за слабость. Надо было покончить с этим раз и навсегда.

Сон захватил Ланну стремительно, как шквал, и увлек за собой. Он был таким живым и ярким, что временами у нее возникало ощущение, что это происходит наяву. Она едет верхом рядом с Соколом по загону. Только вместо бредущего стада коров шла толпа ковбоев. И на всех были какие-то ярко раскрашенные маски, так что Ланна с трудом могла различить знакомые лица. Как только она подъезжала к какой-то фигуре в желтой маске, та протягивала ей листок бумаги под нос и твердила, что это письмо к Джонни, под которым она тоже должна поставить свою подпись. Ланна узнала под этой желтой маской Кэрол. Потом рядом с ней появлялся Чэд, который протягивал ей почему-то золотой слиток в виде сердца.

Эти необыкновенно яркие сны, похожие скорее на кошмары, начали преследовать ее в последнее время непонятно почему. И сколько она ни кружила вокруг людей, надевших на лица маски, ей никак не удавалось оторваться от них. Тогда она спросила у Сокола, какой дорогой ей ехать, на что он предложил: не хочет ли она поехать вместе с ним?

Проснувшись, Ланна отчаянно пыталась отделить сновидение от действительности. Яркие краски ночного кошмара все еще оставляли отпечаток на всем, и Ланна никак не могла понять, что же с ней такое творится. Никогда она еще не переживала ничего подобного. И это вызывало подавленность и смятение.

Ее не обрадовал и приезд Чэда. Апатия не покидала девушку. Его обаятельная улыбка больше не кружила ей голову. А комплименты Чэда казались пустыми, как прошлогодняя ореховая скорлупа, в котором ядрышко сгнило от времени. Чэд стал еще более внимательным и заботливым, чем прежде, но это почему-то вызывало у Ланны непонятное внутреннее смущение. Она надеялась, что ее настроение улучшится, когда вернется Сокол, но и этого не произошло. Он здесь, на ранчо, а тоска продолжала снедать сердце.

– Том сказал, что решил с завтрашнего дня начать перегон скота с летних пастбищ, – проговорил Чэд, покачивая бокал с мартини. – В субботу стадо уже должно быть в пути.

– В этом году он слишком задержал их, идет уже последняя неделя октября, – с легким осуждением пробормотала Кэтрин.

– Погода была очень теплой, – напомнил Чэд и улыбнулся. – Но вообще-то я хотел сказать иное. Когда Том упомянул, что пора начинать перегон, я сразу же подумал о том, что это прекрасная возможность показать Ланне жизнь на ранчо во всей ее полноте. Две недели походной жизни, на воздухе взбодрят ее. Она развеется и придет в себя. Что вы думаете по этому поводу, Ланна? – обратился к ней Чэд. – Вы не против проехаться с погонщиками пару деньков? Мы будем спать под звездами, если, конечно, не пойдет дождь.

Предложение Чэда не вызвало у Ланны особого энтузиазма. Прежде она, конечно, сразу бы обрадовалась и воодушевилась. Что с ней такое творится? Она еще колебалась, не отказаться ли от предложения, как вдруг вмешалась Кэрол:

– Какая чудесная идея, Чэд. Это так интересно, правда, Ланна? – затараторила она. – Последний раз мне доводилось побывать на перегоне, когда я еще училась в школе, меня брал с собой отец. У меня остались самые волшебные воспоминания от этой поездки. Я думаю, что вы в восторге от его предложения?

При виде оживленного лица Кэрол Ланна не нашла в себе ни силы, ни нужных слов, чтобы отказаться. Может быть, оно и к лучшему, и она сможет стряхнуть с себя навалившееся на нее оцепенение и полное нежелание что-либо делать.

– Конечно, – отозвалась она, равнодушно пожав плечами.

– Вот и хорошо. – Кэрол встала со стула и взяла Ланну за руку, как берут школьниц. – Давайте посмотрим, что вам взять с собой в дорогу из одежды. Надо будет прихватить побольше теплых вещей. На открытом месте всегда холодно по ночам. У вас есть пуховая куртка? Если нет, возьмите одну из моих. Хотя она может оказаться вам немного узковата в плечах.

Предложение Чэда внезапно превратилось в решение. И все начали обговаривать подробности поездки и что необходимо взять с собой в дорогу, вовлекая в этот разговор и Ланну, независимо от ее воли и желания. Она же покорно предоставила обсуждение всех этих подробностей Кэрол, которая периодически обращалась к Кэтрин, чтобы уточнить то одно, то другое. Почувствовав вскоре усталость от суеты, Ланна отправилась спать. Как ни странно, в эту ночь сон был довольно безмятежным – в небе сияли радуги, светило солнце и повсюду играли солнечные зайчики.

Поэтому утром она проснулась более бодрой, чем в предыдущие дни, так что желание поехать с погонщиками окрепло и даже обрадовало ее. Но к середине дня ее оживление снова угасло. Ланна была уверена, что Кэрол заговорит ее до смерти, пытаясь выяснить, отчего она не в восторге от предложения Чэда. Что на это ответить? Сказать, что на самом деле она рада, потому что непременно увидится с Соколом? Конечно же, нет, она скажет, что еще не отошла от гриппа и слабость – следствие болезни.

После ужина Ланна направилась было следом за Кэтрин в гостиную. Кэрол и Чэд шли следом за ними, смеясь над теми приключениями, которые они пережили, когда впервые ездили на перегон скота. Ланне показалось, что эта поездка поможет супругам сблизиться, преодолеть отчуждение.

– Да, чуть не забыл, – щелкнул пальцами Чэд. – У меня есть несколько бумаг, которые вы, Ланна, должны подписать. Они у меня в портфеле, в кабинете. Сейчас я принесу их сюда. – И, отделившись от всех, он пошел к дверям.

– Ступай вместе с ним, – предложила Кэтрин. И, не дожидаясь ее ответа, окликнула сына: – Зачем тебе носить их сюда? Ланна подпишет их у тебя в кабинете.

В ту минуту, когда Ланна вошла в кабинет, она почувствовала себя марионеткой в руках Чэда. Однако она поняла, что за веревочки дергала Кэтрин, а вовсе не Чэд. При чем тут он? И после легкой вспышки ее интерес к происходящему снова угас.

Вынув пачку бумаг из портфеля, Чэд раскрыл их на той странице, где нужно было поставить подпись.

– Всего два раза подписаться, и все.

– А что это такое? – она чувствовала, что совершенно не понимает, о чем идет речь, и не может вникнуть в сухой юридический язык.

– Что-то вроде доверенности, по которой вы отдаете мне право голоса при решении вопросов, связанных с ведением ваших дел так, как мне представляется это нужным, – объяснил он. – Случается, что необходимо принять какое-то решение незамедлительно. Дело, может, не стоит выеденного яйца. И ваше присутствие не столь уж необходимо. Таким образом вы избавите себя от массы скучных и нудных дел.

Ланна заколебалась:

– Но мне надо хотя бы ознакомиться с документом.

– Вы еще больше запутаетесь, – он, улыбаясь, протянул ей ручку. – Это всего лишь ничего не значащая доверенность.

– Если она так проста, как вы уверяете, то почему в ней так много страниц? – спросила Ланна. – Давайте вернемся к этому вопросу попозже, Чэд.

– Да, господи, Ланна, стоит ли десять раз возвращаться к таким пустякам? – В коротком смешке Чэда скользнул легкий оттенок неудовольствия. – Я же вам все объяснил.

– Да, объяснили. Но если это так, то вряд ли вы станете возражать, если я прочту их более внимательно, – покачала она головой.

– Конечно. Я не буду возражать. Но это напрасная трата времени.

– Простите, что я так глупа в этих вопросах, – возразила Ланна. – Но я не собираюсь ничего подписывать, не прочитав предварительно, о чем идет речь. Не я затеяла этот разговор, и не моя вина, что так все получилось.

– Неужели вы не доверяете мне, Ланна? – Чэд смотрел на нее с удивлением и огорчением одновременно.

– Конечно, доверяю, – ответила она, а про себя подумала, что это неправда. Она не совсем доверяла человеку, который так настойчиво пытался заставить ее сделать то, что вызывало у нее сомнение. – Просто я устала. И не в состоянии пока как следует разобраться в бумагах.

– Но они должны быть подписаны до моего отъезда в Феникс. Терпеть не могу оставлять какие-нибудь дела на последнюю минуту. Присядьте, пожалуйста, – предложил он. – Давайте перелистаем страницу за страницей и прочитаем все пункты.

– Нет. Только не сейчас, – Ланна понимала, что не в состоянии собраться с мыслями и удержать внимание на чем-то. – Вернемся к этому разговору позже. После возвращения, – пообещала она.

Чэд какое-то время сосредоточенно смотрел на нее, потом кивнул и выдавил из себя вялую улыбку:

– Ну хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы это выглядело так, словно я принуждаю вас к чему-то.

– Знаю, – ответила она. Скорее всего, так оно и было на самом деле.

Сидя верхом на коне, что застыл на вершине холма, Ланна могла видеть глубокий и широкий каньон внизу, где паслись рыжие коровы, неторопливо жующие пожелтевшую траву. Чэд обьяснил ей, что все последние недели шла подготовка к осеннему перегону с летних пастбищ.

Сокол держался чуть поодаль от остальных всадников. И сначала ей показалось, что он работал сам по себе, но позже она заметила, как время от времени он отдавал распоряжения ковбоям. На нем был жилет из оленьей кожи, опушенный овчиной, и кожаные штаны. Его рыжий жеребец вел себя довольно норовисто. Управлять им было нелегко. И Ланне вдруг пришло в голову, что лошадь и всадник необыкновенно подходят друг к другу.

Над вершиной гулял свежий ветерок. Здесь было прохладно, и Ланна сунула руки в карманы длинной куртки. Порывы ветра взметнули волнистые прядки волос, выбивавшихся из-под широкополой шляпы. Свежесть и простор. Эти покрытые камнями бескрайние пастбища, яркое осеннее небо, приветливое солнце – должны были радовать душу. Но на сердце у Ланны было невесело. И она не могла понять, почему.

Но ее уединение и поток неторопливых мыслей нарушил посторонний звук. Она услышала удары подков о камни и, полуобернувшись, посмотрела на приближавшуюся к ней Кэрол.

– Привет! – задыхаясь, поздоровалась она с ней, останавливая своего коня рядом с ее гнедым. – Чэд мне сказал, что вы направились в эту сторону. Какой отсюда потрясающий вид! – Она потрепала своего коня, словно приглашала его разделить восторг от открывшегося их взгляду простора.

– Да, это действительно впечатляет, – отозвалась Ланна.

– Но вам нравится? Восторг, не правда ли? – допытывалась Кэрол.

– Да. – Рядом с этой искрящейся от возбуждения золотоволосой красавицей Ланна чувствовала себя вялой, мокрой простыней, едва трепыхающейся на ветру. Чувство заторможенности не покидало ее, и никакие пейзажи не в состоянии были вывести ее из этого состояния апатии.

– Мне хочется вернуться в лагерь, выпить немного кофе, – пробормотала она. – Что-то я здесь замерзла. – Видя, что Кэрол собирается возразить, Ланна развернула своего гнедого жеребца. Притворяться и кивать головой в знак того, что она в полном восторге, когда не испытывает ничего, ей совсем не хотелось.

Отпустив поводья, она позволила гнедому самому выбрать кратчайший путь по вытоптаннoй скотиной траве, мимо выветрившихся скальных обломков прямо к биваку.

Холодный ветерок издали доносил до ее ушей мычание коров и короткие крики погонщиков. Гнедой шел мерной рысцой и обращал внимание на эти звуки не более, чем на шорох ветра в кронах деревьев.

Впереди расстилался длинный пологий склон, у подножия которого росли молодые деревца. Среди тонких стволов Ланна заметила всадника, на нем она различила кожаный жилет с белой опушкой. И тут всадник выехал на открытое пространство и направился к ней. Сокол! Рыжий конь нетерпеливо фыркнул и затанцевал на месте, когда хозяин резко натянул поводья. Сокол некоторое время не спускал с Ланны изучающего взгляда, а потом пустил гнедого вперед быстрой рысью.

– Куда ты едешь? – спросил он, поравнявшись с ней.

Ланна не сумела прочитать в выражении его лица ничего, кроме вежливого интереса. Можно было решить, что он встретил случайную знакомую и поддерживает разговор лишь из любезности.

– В лагерь, хочу выпить кофе.

– Я провожу тебя, – и он повернул своего коня так, чтобы тот шел рядом с гнедым Ланны.

– Я думала, что ты всегда ездишь только один. – Ланна не смогла удержаться от неловкого напоминания.

– Хочу убедиться, что ты без приключений доберешься до лагеря, – пожал плечами Сокол.

Возможно, его желание помочь ей было вызвано попыткой показать, что он все-таки жалеет о том, как вел себя в их последний разговор. Но при его гордости выговорить слова извинения было нелегко.

Как только они выехали на ровное пространство, его норовистый скакун забеспокоился, стараясь вырваться вперед хотя бы на полшага. Косясь на хозяина, он словно ждал момента, когда тот потеряет бдительность.

– Почему ты никуда не уезжаешь с ранчо? – прервала затянувшееся молчание Ланна.

– А зачем мне надо куда-то уезжать?

– Ну тогда скажу по-другому: почему ты остаешься? Что тебя держит?

– Те же самые вопросы я задаю себе сам, – ответил Сокол.

– И что же? – повторила она, ожидая продолжения.

– Карты розданы. Идет игра. И надо ее закончить. Вот когда все выложат свои карты на стол, посмотрим, выиграл я или проиграл. – Он отвел взгляд, словно ему больше не хотелось говорить на эту тему.

Какая-то птица сорвалась с куста прямо перед ними. Конь под Соколом заржал и рванулся, словно нашел подходящий повод для того, чтобы выказать свой капризный нрав. Сокол на миг отвлекся, чтобы успокоить его и снова заставить идти шагом рядом с гнедым, который даже ухом не повел.

– Никто, кроме меня, не хочет ездить на нем, – сказал Сокол.

– Даже представить себе не могу, почему бы это, – заметила она с усмешкой, и вдруг неожиданно для самой себя спросила: – А почему Ролинз с такой неприязнью относится к тебе?

– Ничего подобного. У него нет ко мне лично никакой неприязни.

– То, что он не переносит твоего присутствия, – видно за версту. Это из-за того, что ты хотел жениться на Кэрол? – не выдержала она.

– Давай лучше будем считать, что он не хотел видеть меня своим зятем, – едва заметная улыбка коснулась его губ.

– Ты все еще сердишься на нее из-за того, что она вышла замуж за Чэда?

– Она довольна. Они подходят друг другу. Что тут еще можно добавить?

Заметив, каким тяжелым стал его взгляд, она попыталась представить, о чем он может вспоминать в эту минуту.

– После того, как Чэд избил тебя…

– Чэд? – удивился Сокол. – Он ко мне и пальцем ни разу не притронулся.

– Но Кэрол сказала… – начала Ланна.

– Она солгала. Избил меня – один раз в жизни – ее отец, пока Билл Шорт и Лютер Уилкокс держали меня за руки. Чэд был с ними, тут ничего не скажешь. Но он стоял в стороне и смотрел. Тогда-то Том и сломал мне нос, оставив этот памятный знак. – Он показал на горбинку на своей переносице.

– Так тебя избил Том Ролинз? – Ланна была несколько сбита с толку. – Но почему?

Какое-то время молчание нарушал только звук копыт по твердой земле, скрип кожи и бряцанье уздечек.

Сокол смотрел на гриву своей лошади.

– Он утверждал, что я изнасиловал его дочь.

Ланна не сразу нашлась, что сказать. Ей вспомнилось, как резко он обошелся с нею тогда, в конюшне. И помня об этом, коротко спросила:

– А это так или нет?

Откинув голову, он вдруг рассмеялся, глядя прямо в синее безоблачное небо:

– А ты знаешь, ты первый человек, кто спросил об этом. Том не спрашивал. И остальные тоже. Даже Фолкнер не спросил. – Ланна почувствовала, сколько горечи и чувства несправедливо нанесенной обиды таится в его словах. – Если бы ты спросила меня, переспал ли я с ней, то я бы ответил утвердительно. Но это было так давно, что и говорить уже не стоит.

– И все же она вышла замуж за Чэда, – негромко проговорила Ланна.

– Ей всегда хотелось стать такой же гранд-дамой, как Кэтрин. Насколько мне известно, она блистает в своем кругу, и, наверное, довольна, что ее желание осуществилось.

Упоминание о Кэтрин навело Ланну на другую мысль.

– Твою мать звали Белый Шалфей?

– Да. – Короткий взгляд, скользнувший по ней, означал, что Сокол не мог догадаться, откуда она это узнала.

– Судя по всему, Джон очень любил ее. Сначала я решила, что так на язык навахо переводится имя Кэтрин. Но в тот день, когда пришел Бобби Черный Пес, Кэтрин чуть не задохнулась от приступа ревности. Я случайно услышала, как она рассказывала Кэрол, что Джон прошептал имя твоей матери перед смертью.

Закончив фразу, Ланна почувствовала, как на нее снова наваливается апатия. Легкое возбуждение, которое оживило ее, когда она увидела Сокола, начало проходить.

– Почему тебя так занимает то, что произошло много лет назад?

– Потому что хочу понять, как все случилось и почему, – вздохнула она. – В большом доме со множеством комнат так легко потеряться, если в нем мало света. Любой обрывок сведений – как свет свечи – помогает мне продвигаться вперед, – голос ее стал безжизненным и вялым.

Вытянув руку, Сокол взял ее гнедого под уздцы, объехал Ланну и остановился лицом к ней. Пристально оглядев ее, Сокол недоумевающе спросил:

– Что с тобой? Какая муха тебя укусила? Я вижу, как ты переменилась и ведешь себя совсем по-другому. Если это я обидел тебя, то…

– Нет, это не из-за того. Просто очень многое сразу сошлось. – Слабо пожав плечами, Ланна перечислила, что могло послужить причиной непонятного состояния: – Столько всего произошло сразу: смерть Джона, неожиданное наследство, потом этот грипп. И поездка сюда. Наверное, подействовало все вместе. – Как еще она могла объяснить то, что ее все меньше и меньше занимало окружающее. И чему она тоже время от времени удивлялась.

Сокол привлек ее к себе и обнял. Жадный поцелуй, с которым он припал к ней, говорил о том, что она все еще желанна. Поцелуй вызвал дрожь и в ней самой.

Норовистому рыжему жеребцу пришлось не по нраву стоять близко от гнедого. Он дернулся и отступил на шаг, разорвав их объятия. Сокол шлепнул его по крупу и натянул поводья. Но упрямое животное не желало слушаться.

– Сейчас ковбои меня хватятся, – поморщился Сокол.

– Конечно. Тебе пора возвращаться, – посоветовала Ланна, погружаясь в ставшее привычным безразличное состояние. Взяв поводья в руки, она закончила: – Тем более что я сейчас не самый лучший собеседник и спутник. Ты уж прости.

Сокол нахмурился и проводил ее задумчивым взглядом, в котором сквозило сомнение. Но она не обратила на это внимания и, коснувшись стременами боков гнедого, направила его в сторону лагеря. И непонятная тяжесть, камнем лежавшая у нее на душе, только усилилась, когда она услышала быстрый топот копыт у себя за спиной.

К тому времени, когда она вернулась в лагерь, Чэд уже был там. Выйдя ей навстречу, он помог сойти с лошади и передал поводья одному из работников. Стоило только Ланне упомянуть о том, что ей хочется выпить кофе, он тотчас принялся хлопотать и вскоре принес одну чашку ей, а другую себе.

– Скажите, пожалуйста, что со мной происходит? Что-то не то, – со вздохом спросила она, садясь рядом на сухие ветки, сложенные для вечернего костра.

– Вы себя неважно чувствуете? – быстро спросил он, показывая свою заинтересованность.

– Вряд ли это можно назвать болезнью. Просто у меня нет ни сил, ни желания что-либо делать. Хочется лечь и лежать, без чувств и мыслей.

– Мне кажется, вы немного преувеличиваете, – улыбнулся он.

– Нет, Чэд, – Ланна покачала головой.

– За последнее время вам выпало много переживаний – и физических, и психических. Наверное, тело не выдерживает нагрузки и требует отдыха. И не стоит сопротивляться требованиям организма. Он лучше знает, что ему нужно, – посоветовал Чэд. – Скоро вам станет намного лучше. Вот увидите.

– Надеюсь, вы правы. – В его словах была логика, но от этого беспокойство ее ничуть не уменьшилось.

После их разговора и до самого вечера Чэд неоднократно подходил к Ланне и убеждал, чтобы она не принимала свое состояние слишком всерьез. Его беспокойство и забота ей были вполне понятны. Но когда он предложил вернуться на ранчо, чтобы ей не пришлось спать под открытым небом, Ланна отказалась. Она и без того доставила ему массу хлопот, не хватало еще отвлекать его из-за таких пустяков.

Вечером ей не удалось переговорить с Соколом – Чэд и Кэрол не оставляли ее одну. И хотя она в течение вечера не раз ощущала на себе его взгляд, он так и не подошел. Было еще довольно рано, когда Кэрол предложила Ланне пораньше лечь спать, потому что завтра предстояло подняться на рассвете.

Чэд принес из микроавтобуса раскладные кровати.

– Я расстелю вам постель, – вызвалась Кэрол.

– Вы ухаживаете за мной, как за маленькой, – запротестовала Ланна.

– Пустяки, – пожала плечами Кэрол.

– И вот еще. – Чэд протянул ей небольшую чашку.

– Я больше не хочу кофе, спасибо, – отказалась Ланна.

– Это не кофе. Мать заварила немного сассафрасового чая во фляжке и передала мне в дорогу, – объяснил он.

Ланна приняла чашку из его рук. Ей не хотелось выказывать пренебрежение к Кэтрин.

– Как она предусмотрительна.

– Мы все готовы заботиться о вас, Ланна. – Чэд широко улыбнулся. – Пейте.

Эта заботливость на минуту тронула Ланну. Кажется, семейство Фолкнер по-настоящему волнуется за ее здоровье и ухаживает за ней от всей души. И все же она не могла в это поверить. Ланна уже знала, как они обращались и продолжают обращаться с Соколом. Отзывчивость – это вовсе на них не похоже…

Глава 18

Сокол сидел в отдалении от костра. Его рыжий жеребец, привязанный на длинной веревке возле корраля, где стояла группа рабочих лошадей, пощипывал траву. Отсутствующий взгляд, которым Сокол скользнул вокруг, снова вернулся к лежавшим возле костра людям и задержался на спящей Ланне. Что-то беспокоило его.

Что? Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Может быть, странное поведение Ланны? Размышляя о ней, Сокол не мог заснуть.

Огонек затухающего костра мигнул последний раз и погас. Остались только алые отсветы угольков. Вскоре ночная прохлада опустится на спящих. Готовясь к ночевке, Сокол сменил сапоги на мокасины, поэтому шаги его были совершенно беззвучными, когда он подошел к костру. Вытащив из кучи хвороста, лежавшего неподалеку от кострища, пару веток потолще, он положил их на угли и пошевелил, чтобы ветки быстрее занялись.

Жар еще оставался, и торопливое жадное пламя, вспыхнув, осветило лагерь. И снова Сокол невольно отметил, как Ланна в который уже раз вздрогнула и заворочалась под одеялом, и решил разбудить ее, чтобы прервать тревожный сон.

– Ланна, проснись, – прошептал он почти беззвучным голосом, чтобы не разбудить спящую рядом с девушкой Кэрол. Но когда его рука легла на плечо Ланны, она вздрогнула. Сокол быстро зажал ей рот рукой, чтобы девушка не вскрикнула от неожиданности. – Тебе какой-то страшный сон приснился, – объяснил он, встретив ее потерянный взгляд, и убрал ладонь.

– У тебя глаза, – пробормотала она каким-то необычным голосом, – тоже такие же голубые…

Что-то в ее словах, в интонации было неладным. Какая-то напряженная неестественность. Сокол вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, в чем дело. И вдруг кусочки мозаики начали складываться в целую картину. Когда он осознал, что это значит, плечи его невольно передернулись. Все, что происходило в последние дни, окрасилось в иные цвета.

– Выслушай меня, Ланна, – прошептал он требовательно. – Это очень важно.

Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых светилась неестественная сосредоточенность.

– Когда ты выпила свой кофе перед тем, как заснуть, ты не почувствовала в нем никакого особенного привкуса?

– Я не пила кофе, – она попыталась встряхнуть головой, чтобы прийти в себя, но движение было неестественным. – Кэтрин прислала мне чай.

Сокол взглянул в ту сторону, где спал Чэд. Лицо его исказилось от гнева. Ланна прошептала еще что-то. Сокол повернулся к ней, но так и не разобрал слов. Она явно бредила и принимала Сокола за одну из своих галлюцинаций.

– Закрой глаза, Ланна. Спи. Все хорошо. Ты меня поняла? – Видя, что девушка начинает успокаиваться, Сокол прикрыл ей глаза рукой, решив, что расcпросит ее обо всем, когда пройдет действие наркотика. Главное – это то, что он пришел к правильному выводу. Интуиция не подвела его и в этот раз. Предположение оказалось верным. Теперь надо придумать, как выбраться из этой, настолько тревожной и даже опасной ситуации.

Оставив Ланну, он перебрался поближе к Кэрол и Чэду. Видимо, чай приготовили заранее. Это сужало круг поисков. Он нашел фляжку с чаем в седельной сумке Чэда. Попробовав его на вкус, Сокол сразу почувствовал примесь пейота.

Доказательства у него в руках. Но кто им поверит? Сейчас, когда Ланна еще не совсем пришла в себя, ее легко будет убедить в том, что он все придумал. Пройдет двое суток, прежде чем выветрится действие наркотика. И это означает, что, если он хочет, чтобы она вняла советам и предостережениям, – необходимо увезти Ланну отсюда. Придя к этому решению, а другого и не было, Сокол положил фляжку с чаем на прежнее место.

Окинув лагерь быстрым взглядом, он отметил, что ни один человек так и не проснулся. Сейчас самое удобное время незаметно уехать.

Со всеми предосторожностями, чтобы не звякнуть уздечкой, не зацепиться ни за что, он развязал свою лошадь, отвел ее чуть подальше от лагеря и сложил на нее свернутые стеганые одеяла. После чего осторожно пробрался к тому месту, где лежали припасы съестного, и набрал полную дорожную сумку еды.

Лошади сначала встревоженно зафыркали и подняли головы, увидев его, но, услышав негромкий ободряющий голос, притихли. Он без труда отыскал среди них гнедого жеребца, на котором ездила днем Ланна, вывел его из корраля и, привязав к дереву, оседлал.

Бесшумно проскользнув к костру, он подошел к спящей девушке. Не пытаясь разбудить, бережно поднял ее на руки и понес к оседланной лошади. Жеребец стоял очень спокойно, пока Сокол усаживал девушку в седло. Животное было достаточно крупным, чтобы вынести двоих. Своего норовистого рыжего Сокол брать не стал. Вместо него он выбрал смирного солового коня, которого собирался вести в поводу.

Тронув жеребца, Сокол направил его так, чтобы тот ступал по траве. Она, как толстый ковер, заглушила стук копыт. И только отъехав подальше, Сокол пустил коней быстрым шагом по утоптанной земле.

Чэд, как только обнаружит исчезновение Ланны, несомненно, тотчас пустится в погоню. Если вывод, к которому пришел Сокол, верен, Фолкнеры без борьбы не сдадутся. Одна надежда, что погоня вряд ли отправится следом за ними до рассвета. Скорее всего, они догадаются, что Сокол постарается спрятать девушку в резервации. Ролинз, несомненно, знал, где располагался хоган его матери. Но о том, что выше этого места есть в отвесном склоне каньона пещера, понятия не имел. Чтобы наркотик окончательно выветрился, потребуется дня два, не меньше. Именно на это время и надо было надежно спрятать Ланну.

Через каждый час Сокол останавливался, давая лошадям немного отдохнуть. К двум часам ночи он, переложив поклажу на гнедого жеребца, сел вместе с Ланной на солового. В четыре часа ночи они пересекли границу штата. Теперь до резервации было рукой подать.

Девушка несколько раз заговаривала, но так и не пришла в себя от этого похожего на транс сна. И всякий раз поглядывая на покоившуюся в его объятиях Ланну, которую пытались использовать в грязной игре, Сокол чувствовал, как в нем все нарастает непреодолимое желание уберечь ее от всевозможных напастей. Такого чувства до сих пор он еще никогда не испытывал. Оно пробуждало в нем древний инстинкт воина, благодаря которому тело его словно забыло о сне и отдыхе.

Когда первые лучи солнца выглянули из-за горизонта, он остановил коней, чтобы окинуть взглядом расстилавшуюся перед ним местность. До хогана матери оставалось мили три. Соловый жеребец встрепенулся и громко заржал, словно приветствовал рассвет. Сокол обнимал девушку так, чтобы лучи солнца не падали ей на лицо. Взгляд его задержался на четком изгибе губ, мягких и полных, и бережным движением он откинул каштановую прядь шелковистых волос, что падала Ланне на глаза.

– К сожалению, тебе настало время проснуться, – громко проговорил он. – Пока что я оставлял такие заметные следы, что и слепой отыщет нас. Сейчас мы будем идти по камням. И нас будет трясти. Не бойся. – Сокол представлял, насколько обостренно – под воздействием пейота – она все воспринимает. – Ты в полной безопасности. Помни это. Тебя никто не обидит.

Она ответила тихим вздохом, но Сокол понял, что Ланна слышала его. Это был хороший знак. Пейот обычно невероятно обостряет все ощущения, и особенно слух. Наверное, его голос вплелся в одно из ее видений. Негодование охватило его при мысли о том, кто же придумал и решился проделать с Ланной такую мерзость. Но сейчас не время для эмоций и подобных мыслей. И Сокол отодвинул их в глубь сознания, чтобы они пока не мешали ему.

Впереди виднелось русло высохшего ручья. И Сокол направил солового с идущим на поводу гнедым прямо по песчаному дну, где конские копыта не оставят отчетливых следов. Отпечатки их лошадей будет невозможно отличить от тех многочисленных расплывчатых ямок, которыми испещрило песок стадо овец, прошедшее здесь несколько дней назад.

Они проехали по дну оврага несколько сотен ярдов до того места, где берег ручья поднимался наверх пологой каменной осыпью. Сокол хлестнул солового, тот ускорил шаг, выбираясь на ровную поверхность, и из-под его копыт посыпалась вниз целая лавина гальки. Теперь их следы на осыпи будут надежно прикрыты. Дальше шло пространство, где солнце и ветер настолько уплотнили почву, что она была твердой, как бетон. Теперь уже недалеко до заброшенного хогана, где некогда жили Сокол с матерью. Мили три. Но Сокол направился не к широкой горловине каньона, а свернул на узкую каменистую тропу, которая вела к верхнему его краю, откуда спускалась вниз отвесная стена каньона. Сокол укроется в священной пещере, выдолбленной в стене каньона, о которой Ролинз даже не подозревал.

Из-за крюка, который пришлось сделать, путь удлинился на две мили. Но в конце концов они выбрались наверх каньона. Отсюда к пещере спускалась узкая тропа, которую невозможно заметить снизу. Сокол остановил солового, спешился и бережно уложил Ланну на попону. Ему надо было сначала проверить остаток пути, который придется преодолеть пешком. В последний раз он ходил этой узкой тропинкой много лет назад, еще мальчишкой. И хотел убедиться в том, что камни не завалили ее и что они смогут беспрепятственно спуститься в пещеру.

Сокол лег на каменный край каньона и внимательно осмотрел его дно. Этим ранним утром оно было совершенно пустынным. Ни души. Теперь единственные обитатели этих мест – койоты.

Прямо внизу под собой Сокол различил на дне каньона знакомый родник, к которому ходил за водой в детстве. Это единственный источник на несколько миль в округе. Три года назад он пересох, и воды в нем не было, как говорили, даже нынешней весной. Но сейчас Сокол с радостью увидел, что родник вновь ожил и струится из-под камней. Рядом с ним возвышался тополь. Этот стройный гигант взмывал ввысь, и его вершина доходила чуть ли не до края каньона. Ветви тополя надежно укрывали вход в пещеру от взглядов посторонних. Так что тот, кто не знал о ее существовании, не мог обнаружить ее случайно.

Сокол осторожно пошел по узкой тропинке к пещере. На его счастье, тропа оказалась почти нетронутой. Кое-где ее завалило камнями, но пройти можно было без особого труда. Когда Сокол добрался до пещеры, его ожидала еще одна удача. Сохранились выбоины для ног и рук в каменной стене каньона, которая спускалась от входа в пещеру к источнику почти отвесно. Используя эти выбоины, он без особого труда сможет приносить воду. А не то пришлось бы делать большой крюк и пробираться к источнику через горловину каньона, а это было очень опасно – неизбежно остались бы следы, по которым их можно было бы обнаружить.

Отсюда, от входа в пещеру, открывался широкий обзор. Это очень хорошо, подумал Сокол. Застать их врасплох преследователям не удастся. Остался Сокол доволен и пещерой. Она оказалась достаточно просторной. Во всяком случае, настолько, что обе лошади поместятся там в полный рост. До этого он немного опасался, что пещера окажется меньше, чем ему казалось, когда он был ребенком, – воспоминания детства по прошествии лет часто не совпадают с действительностью.

Выбравшись из пещеры, Сокол быстро поднялся по тропинке наверх к тому месту, где оставил Ланну и лошадей. Первым делом надо отнести девушку. И он бережно поднял ее на руки. Спускаться по узкой тропке с ношей на руках было нелегко, но он довольно быстро справился с этим делом. Устроив ее поудобнее – насколько это было возможно, Сокол сначала провел солового, а потом, следом за ним, гнедого жеребца Ланны. Прежде чем покинуть пещеру, он проверил, по-прежнему ли крепок сон девушки. Все говорило о том, что она не скоро придет в себя.

Взглянув на диск солнца, выкатившийся из-за горизонта, Сокол понял, что времени в обрез. Как только Чэд увидит, что нет ни Ланны, ни его, он тотчас снарядит погоню. Скорее всего, они разобьются на две группы – о чем, естественно, распорядится Ролинз. Чэду бы это и в голову не пришло. Первая будет на лошадях. А вторая, которую возглавит Чэд, – начнет шнырять повсюду на пикапе. В зависимости от того, какой они выберут маршрут, преследователи могли появиться уже в ближайшие часы.

Его беспокоила группа, которую поведет Ролинз. Оставалось только надеяться на то, что ему все же удастся сбить их с пути. Сокол вернулся наверх, к краю каньона и стал заметать следы. Вернее, присыпать песком – если заметать их ветками, останутся борозды от импровизированной метлы. Затем затер грязью все места на камнях, по которым чиркнули лошадиные подковы. И наконец тщательно осмотрел тропу и перевернул обратно все камешки, задетые и перевернутые копытами. Их сразу можно было отличить по цвету – более темному на фоне остальных, выбеленных солнцем. Сам Сокол не боялся оставить следов, ведь на нем были мокасины.

Теперь их можно найти разве только с собаками, решил Сокол, в последний раз проверив пройденный ими путь. Довольный результатом своей работы, он нарезал травы для лошадей, собрал ее в рубашку и связал в тугой узел рукавами. Вернувшись в пещеру, он вытряхнул все до последней травинки в углу. Сокол принялся собирать ветки и тополиный пух, который налетел в пещеру, после чего развел небольшой костерок в самой глубине ее – чтобы сварить себе кофе для бодрости. Ему надо подготовиться к тому, что придется бодрствовать двое суток, и надо рассчитать свои силы. Глаза чуть-чуть пощипывало после бессонной ночи, и он потер ладонями лицо. Сейчас ему оставалось только ждать. События будут развиваться сами собой.

Что произойдет, если Чэд отыщет его? Все зависит от того, насколько разъярился сводный брат. Впрочем, хватит гадать. Сокол сделал все, что мог. Оставалось приготовиться к самому худшему и ждать исхода.

Ланна открыла глаза. Вокруг – странная полумгла. Понять, где она находится, ей никак не удавалось. Судя по доносившимся звукам, где-то поблизости стояли лошади. Тут же горел костер, на котором она попыталась сфокусировать взгляд. Какой-то человек сидел у костра, сжимая в руках кружку. Постепенно Ланна начала осознавать, насколько твердо ее ложе и как темно вокруг. Наверное, они на привале, с погонщиками скота.

Повернув голову, чтобы посмотреть, проснулась ли Кэрол, Ланна зажмурилась, настолько ослепительным показалось непонятное сияющее овальное пятно, на которое наткнулся ее взгляд. У девушки сразу же зарябило в глазах. Только спустя некоторое время она, кажется, окончательно стряхнула с себя остатки сна и очертания того, что ее окружало, стали проясняться. Две лошади стояли за веревкой, пересекавшей светлое пятно по диагонали. Она узнала гнедого жеребца, на котором ехала накануне. Вторая лошадь – более светлая и значительно выше ростом.

Постепенно до Ланны дошло и то, что она находится в чем-то, напоминающем пещеру. Преодолевая боль в теле, она заставила себя сесть и с тревогой посмотрела на сидящего у костерка мужчину. Заметив движение, он повернул к ней лицо. И Ланна с облегчением поняла, что это Сокол. Но его присутствие пока еще ничего не объясняло.

Встав, он подошел к ней и протянул кружку:

– Хочешь кофе? У нас одна кружка на двоих. Она же заменяет котелок, – сказал он спокойно, словно они находились не в каком-то странном месте, а в гостиной.

– Где я? – спросила Ланна, принимая кружку с кофе. – И как я попала сюда?

– Это я привез тебя, – совершенно непринужденно ответил Сокол.

– Понимаю, но…. – Она снова огляделась. – Где мы? И почему ты решил привезти меня сюда, не спросив о том, хочу ли я того или нет?

– Тебя опоили.

– Опоили? Какая чушь! – Ланна рассмеялась, не веря ни единому слову, но, поняв по его взгляду, что Сокол говорит совершенно серьезно, замолчала. – Каким образом? Ты дал мне что-то, пока я спала? – В ее вопросе звучало скорее недоумение, чем гнев или недовольство.

– Ты когда-нибудь слышала про пейот? Наверное, тебе известно его другое название – мескалин, это наркотик, который изготавливается из верхушки кактуса пейот. – Сокол сел на корточки рядом с ней, чтобы лица их оказались на одном уровне.

– Мескалин? Да, конечно, слышала, – ответила она и перечислила, что помнила: – Психоделический наркотик, быстродействующий, очень редко дающий побочные эффекты. Все зависит от того, кто его принимает. И ты хочешь сказать, что мне его дали?

– Обычно его добавляют в чай, – сказал Сокол.

– В чай… – Ланна начала догадываться, к чему он клонит, хотя не могла понять, каким образом он мог узнать об этом. – Сассафрасовый чай? Я выпила одну чашку, перед тем как лечь спать. Мне, как обычно, принесла ее Кэрол.

– А вчера тебе его дал Чэд?

– Да, – кивнула она, и холодная дрожь пробежала по ее спине. – Он сказал, что Кэтрин заварила мне его в дорогу во фляжку. Теперь понятно, почему мне снились такие сны. Странно, что мне и в голову не приходило, с чем это может быть связано, – удивилась Ланна. Наконец-то все стало на свои места.

– Вчера вечером мне показалось, что тебе снится какой-то кошмар, который мучит тебя, и я попытался тебя разбудить. Когда я увидел, какие у тебя глаза, то понял, что это не обычный сон. Мне доводилось видеть людей, которые находились в трансе под влиянием пейота. Индейцы пользуются этим средством во время своих религиозных обрядов. Но при этом строго следят за дозами. Чтобы проверить, не ошибся ли, я посмотрел, что находится во фляжке у Чэда, – она лежала в его седельной сумке. И последние сомнения после этого отпали.

– Но зачем? Чего он хотел этим добиться?

– Сумеречное состояние продолжается двенадцать часов. А полностью человек освобождается от действия наркотика только через двое суток. Но когда он принимает его регулярно, а ты пила его каждый вечер, то в течение всего дня человек теряет интерес к происходящему… Ему ничего не хочется делать, все вызывает отвращение. Его одолевает вялость и сонливость.

– Так оно и было, – она провела рукой по лицу, только сейчас понимая, почему так странно себя вела. – Вот почему меня охватила такая апатия. Почему меня ничто не интересовало. Ясно! Но тогда непонятно другое: зачем?

– С тех пор, как тебе начали сниться странные сны, ты подписывала какие-нибудь бумаги? – спросил Сокол, внимательно глядя на нее.

– Нет, я… – И тут она вспомнила: – У Чэда были какие-то бумаги, которые он просил меня подписать. Он сказал, что это доверенность. И поэтому под ними непременно должна стоять моя подпись.

– Ты подписала их? – Губы Сокола сжались в жесткую линию.

– Нет. Я понимала, что не в состоянии прочесть их, хотя он объяснял, что в них. И не стала подписывать. – Казалось, Ланна и сама удивляется тому, что воспротивилась и не подписала документы. – Я никак не могла понять, почему он так давит на меня. – Девушка посмотрела на Сокола, на лице которого ясно читалось отвращение к тому, что вытворял Чэд. – Он пытался обвести меня вокруг пальца? Именно за этим он и пичкал меня наркотиком?

– Почти уверен, что так оно и было. Выпей кофе, пока не остыл, – посоветовал он.

Послушно отпив глоток, Ланна почувствовала, что голова идет кругом.

– Как ты думаешь, что могло быть в этих бумагах? Неужели все, что завещал Джон, должно было перейти к Чэду?

– Наверное, что-нибудь похитрее, чем это, – суховато отозвался Сокол. – Скорее всего, это была бы выглядевшая вполне законным документом доверенность, которая давала ему право установить контроль над тем, чем ты владеешь. Назначить себя чем-то вроде поверенного в твоих делах, который защищает права, не обговаривая их с тобой или что-нибудь в этом роде.

– Но Чэд и без того достаточно… богат. Джон оставил ему очень много. Зачем ему идти на такое? – возразила Ланна, все еще не в силах до конца поверить в случившееся.

– Обычно это принято называть словом жадность, – улыбнулся Сокол. – К чему довольствоваться половиной, когда можно заполучить все целиком? – Прихватив комок земли, лежавший на полу пещеры, он растер его между пальцев. – А может быть, есть и какие-то другие причины. Всю свою жизнь Чэд всегда был вторым. Кэтрин в первую очередь любила мужа, а потом уж Чэда. И даже для Кэрол, которая вышла за него замуж, он не был первым мужчиной в ее жизни. Компанию основал отец, а не он. А Чэд выходит из себя, когда ему приходится чем-то делиться. Так что ты понимаешь его чувства, когда выяснилось, какая часть имущества принадлежит тебе. Может быть, он рассчитывал получить намного больше.

– А мне-то казалось, что он так добр и внимателен ко мне, – Ланна покачала головой. – Я все пыталась угадать, какие же качества Джона он унаследовал. И решила, что это внимание и забота о других, его чуткость.

– Уж это верно! Джон был так внимателен, так чуток, – насмешливо усмехнулся Сокол. – Уж кто-кто, а он-то должен был понимать, что когда ты получишь такую сумму денег, то станешь желанной добычей для всевозможных жуликов и проходимцев. Кстати, должно быть, именно поэтому Чэд и решил привезти тебя на ранчо. Чтобы исключить всех возможных соперников, которые могли взять под контроль твои деньги.

– Но зачем же для этого пичкать меня наркотиками? Я и без того полностью ему доверяла, – она запустила пальцы в волосы, словно пыталась удержать мысли, не дать им разбежаться в разные стороны. – Мне и в голову не приходило, что я должна… Нет! Даже после того, что ты рассказал мне про него, я продолжала… Мне казалось, что у тебя предубеждение против Чэда.

– Может быть, он решил, что не стоит рассчитывать на одно только обаяние Фолкнеров. Или заметил, что ты не такая уж влюбчивая и не такая уж податливая. – Сокол приподнял пальцем подбородок Ланны. – Было такое?

Вспыхнувший в его глазах огонек показывал, каким значимым был для него ответ. Сердце Ланны дрогнуло, кровь быстрее заструилась по венам.

– Обаяние Фолкнеров на меня подействовало. Но обаяние лично Чэда – нет, – ответила она прямо и откровенно.

Лицо Сокола озарилось улыбкой, и он еще чуть-чуть приподнял ее голову, чтобы поцеловать. Чувство, вспыхнувшее в нем, все нарастало, но пока он сдерживал его. А Ланну захватило неудержимое желание. Наверное, как предположила она, действовал пейот, который усиливал каждое чувство и каждое ощущение. Сокол неохотно оторвался от нее и провел большим пальцем по трепещущим губам.

– Поскольку обстоятельства складывались не так, как ему хотелось, – слегка севшим голосом продолжил Сокол, – Чэд решил, что, кроме личного обаяния, придется искать другой способ воздействия. Видимо, решение пришло в тот момент, когда на ранчо появился Бобби Черный Пес.

– Почему? – Ланна испытала разочарование от того, что Сокол убрал руку.

– Если ты не собираешься допивать кофе, то я с удовольствием допью его сам, – взяв кружку из ее рук, он выпрямился. – Гостеприимство – это не похоже на Чэда. С чего ему вдруг захотелось оставить Бобби Черного Пса на ранчо? Старик знал, где добыть пейот, не привлекая ничьего внимания. Сам Чэд не мог купить его, потому что тут же поползли бы слухи о том, что он начал принимать наркотик.

– Так что он поручил Бобби добыть его? – вздохнула Ланна.

– Очевидно, Чэд расплатился с ним виски. Когда я спросил у Бобби, где он достал спиртное, он ответил, что продал большое волшебство. Я-то решил, что речь идет о штуковине, в которой видна голая женщина. О пейоте я тогда не задумывался. – Тут Сокол припомнил и другие подробности их разговора. – Он даже сказал, кому продал: Человеку-С-Двумя-Лицами. Но это прозвище подходит большинству людей на ранчо, не только одному Чэду.

– Кэтрин и Кэрол тоже, – продолжила его мысль Ланна. И когда она произнесла эти имена, ее охватило чувство гнева. Она сердилась скорее на саму себя, чем на этих женщин. – Не могу поверить, что я оказалась такой глупой. Меня обманул не только Чэд. Но и все остальные тоже.

– Не ты одна попалась в ловушку. И я угодил в нее. В своем высокомерии я решил, что они хотят избавиться от меня, потому что я напоминаю о прошлом. На самом деле они просто боялись, что я разгадаю, какое дело они замышляют, какую игру с тобой затеяли, – объяснил Сокол. – Когда же я сам себе сказал, что они больше зависят от тебя, а не от меня, – сработала моя интуиция. В сущности, после смерти Джона реальная ли, воображаемая ли угроза, которую они видели во мне, исчезла.

– Как я рада, что ты не уехал, – покачала она головой. – Мне бы самой ни за что не удалось осознать, что происходит, пока все не закончилось.

– Пока еще все и не закончилось, – напомнил ей Сокол.

Его слова заставили Ланну спохватиться:

– Так где мы?

– Сейчас я покажу. Пойдем, посмотришь, – он протянул ей руку.

Отбросив попону, которой Сокол накрыл ее, Ланна оперлась на руку и неловко поднялась. Сокол повел ее к выходу из пещеры. Солнечные лучи пробивались сквозь пожелтевшую крону тополя, заслонявшую вход. Ланна посмотрела вниз, на дно каньона, и быстро отвела взгляд – у нее мгновенно закружилась голова.

– Видишь крышу дома, что стоит недалеко от въезда в каньон? – указал Сокол. И когда Ланна кивнула, продолжил: – Вот здесь, в доме матери, прошло мое детство. Мы с тобой в резервации навахо. – Опустив руку, он обнял девушку за талию.

– А почему ты решил привезти меня именно сюда? – она с интересом взглянула на него, невольно залюбовавшись выражением силы и достоинства, появившимся у него на лице.

– Потому что надо было укрыть тебя на пару дней, чтобы прошло действие пейота. До завтрашнего обеда. Только тогда ты станешь сама собой. – Взгляд его умных глаз скользнул по ней. – А сейчас все твои чувства еще находятся под его воздействием. Вот одна из причин, почему я не стану спать с тобой. Мне не хочется, чтобы в наши отношения вмешивалось что-то постороннее.

Ланна не стала ни спорить, ни возражать, хотя страстное желание не прошло.

– А в чем вторая причина? – вместо этого спросила она.

– Потому что они могут вот-вот нагрянуть. И я не хочу упустить момент их появления. – Он повернулся лицом к каньону и обвел местность взглядом.

– Но ты все же не ответил, почему выбрал именно это место, – продолжала допытываться она. – Есть сотня других мест, куда ты мог бы увезти меня.

– Ролинз и несколько его опытных подручных знают каждый укромный уголок ранчо не хуже меня. А если бы я попытался отвезти тебя в город, нас все равно бы нашли. Деньги Фолкнера и власть, которой он обладает, помогли бы сделать это. А здесь, – он сопроводил эти слова кивком головы, показывая, что включает и все окружающее пространство, – моя родная земля. Ролинз знает, где это место находится, но я готов биться об заклад, что о существовании пещеры ему ничего не известно.

– Тебе кажется, что именно он приедет сюда?

– Сначала появится Чэд. Ролинз объяснит ему, как сюда добраться. Но он и сам пойдет по нашим следам, прихватив парочку работников, посулив им кое-что за молчание.

– По нашим следам? И они приведут их прямо сюда? – забеспокоилась Ланна.

– Они потеряют их за милю отсюда, если не раньше, – убедил ее Сокол и посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. Затем нежно погладил девушку по щеке. – Боюсь, что я затянул тебя в худшее положение, чем было: самое большее, что ты могла потерять, это деньги. А сейчас… Я не могу поручиться за реакцию Чэда, когда он поймет, что все открылось и что теперь у него ничего не выйдет из задуманного.

Только сейчас Ланна поняла, насколько серьезно их положение.

– Я не боюсь.

И это было правдой, осознание которой придало ее голосу спокойствие.

– До тех пор, пока мы будем оставаться здесь, они нас не отыщут. Мы сможем отсидеться до тех пор, пока они не прекратят поиски.

– А как же есть и пить?

– Перед отъездом я прихватил кое-что из их припасов, – признался Сокол, ухмыльнувшись. – А что касается воды, то здесь неподалеку есть родник.

– И помпа качает сюда воду? – спросила Ланна, улыбаясь.

– Помпа нам ни к чему. Чтобы принести воды, мне достаточно спуститься вниз и набрать ее во фляжки.

Взглянув на отвесно уходящую вниз скалу, она встревожилась:

– А ты не упадешь?

Легкий смешок сорвался с его губ, и Сокол бережно прижал Ланну к себе.

– С какой стати я буду сейчас совершать такие глупости? – Он поцеловал ее в щеку и пообещал: – Напротив. Я буду осторожен, как никогда.

Ланна положила голову ему на плечо.

– Мы ведь не надолго здесь задержимся? Всего на несколько дней?

– Значит… надо продумать, в какой момент мы выступим против Чэда.

Она отметила, что он сказал «мы». И это ей понравилось:

– Ты как-то признался, что не хочешь вмешиваться в дела других людей. Так что и сейчас тебе нет никакого смысла вмешиваться. Что ты от этого выиграешь?

– Нет, сейчас это совсем иное дело… – Сокол не закончил фразу. Мышцы его напряглись, и он крепко сжал ее плечи.

У Ланны появилось ощущение, что он вдруг окаменел, превратившись в статую, и она вскинула глаза, пытаясь понять, отчего произошла такая резкая перемена. И тут сама услышала звук мотора до того, как ее предупредил Сокол:

– А вот и они. – Подтолкнув ее внутрь пещеры, он попросил: – Погаси огонь и последи, чтобы лошади стояли тихо.

Крошечный огонь костра и без того едва теплился. Единственное, что осталось Ланне сделать, это завалить его землей, которую она собрала с пола. После чего перешагнула через веревку и начала гладить лошадь Сокола, пока жеребец обнюхивал ее плечо. Затем она взглянула на вход в пещеру. Сокол лежал на животе у самого края. Ей бы хотелось перебраться поближе к нему, чтобы видеть, что происходит снаружи. Впрочем, кое о чем она могла догадаться по долетавшим до нее звукам.

Заскрипели тормоза. Мотор заурчал в последний раз и затих. Хлопнула дверца. Наступила напряженная тишина. Ланна жадно пыталась поймать момент, когда раздадутся голоса. И тут кто-то внизу заговорил. Нет, наверное, ей показалось. Полной уверенности у нее не было. Лошадь повернула голову ко входу и прянула ушами. «Не забывай о своем поручении», – напомнила себе Ланна.

Время ползло как черепаха. И когда ей показалось, что прошло несколько часов, а не минут, сами собой в голове стали вертеться мысли: а зачем ей, собственно, надо стоять возле лошадей? Но она отгоняла их, понимая, что это все еще сказывается действие пейота.

Наконец Сокол отполз от края пещеры и осторожно подкрался к ней.

– Что случилось? – прошептала Ланна, глядя на его бесстрастное лицо. – Они уехали?

– Нет, – глухо ответил Сокол, и она уловила оттенок недовольства в его голосе. – Думаю, что Чэд собирается дождаться здесь Ролинза, чтобы узнать, куда ведут наши следы.

– И когда это произойдет?

– После обеда, ближе к вечеру. Идти по следам – очень трудное дело, – объяснил он. – Даже зная, куда мы могли направиться, Ролинз все равно будет искать наши отпечатки.

– Ты же сказал, что он потеряет их за милю отсюда, – напомнила она.

– Когда это произойдет, он пошлет одного из всадников вперед, чтобы тот предупредил Чэда. А сам начнет делать круги с того самого места, где потерял наш след, чтобы наткнуться на новый. Он легко не сдастся, – в голосе Сокола не слышалось ни малейшего беспокойства. Собрав траву, он бросил ее под копыта лошадей. – Успокойся. Какое-то время для волнения нет повода, – посоветовал он. – Нам еще долго ждать.

Время ожидания удлинилось еще и из-за того, что двигаться приходилось со всеми предосторожностями. А большую часть Ланна вообще старалась не шевелиться.

Как и предсказал Сокол, к вечеру в каньоне появился всадник. После этого прошел еще час, и показались еще два всадника. После этого Ланна услышала, как хлопнула дверца и заработал мотор.

– Они уезжают? – с надеждой в голосе прошептала она, стоя на своем посту возле лошадей.

– Нет, – покачал головой Сокол. – Уедет Чэд, а Ролинз и его напарники останутся здесь на ночь. Они привязали лошадей и разводят костер.

Ланна вздохнула и посмотрела на дорожный мешок, в котором лежали продукты.

– И мы тоже могли бы поесть. Сейчас я сварю кофе и… – вызвалась она.

Но еще до того, как девушка открыла мешок, Сокол остановил ее, сказав:

– Нельзя разводить костер. Обойдемся без кофе. Поедим холодные сандвичи.

– Но почему? – запротестовала она.

– Сейчас они только предполагают, что мы где-то поблизости, – с нажимом проговорил он. – Но как только почувствуют запах костра и еды, то они уже будут уверены, что нас надо искать здесь.

Ланна кивнула, понимая, что он прав.

Но сухой хлеб и холодное мясо никак не лезли в горло, и она запивала сандвичи водой из фляжки. Тепловатой и безвкусной. Кружка горячего кофе взбодрила бы их, помогая коротать ночь, и избавила бы от холодной дрожи, что пронизывала ее после того, как солнце село и в пещере наступила темнота. Завернувшись в одеяло, она сожалела, что свет костра хорошо заметен в ночи и о том, чтобы развести его, не могло быть и речи.

Оставив свой пост, Сокол бесшумно пробрался в глубь пещеры и начал разворачивать свернутое одеяло. После чего расправил попону, установил в головах седло и, взглянув на Ланну, заметил:

– Нет смысла бодрствовать обоим. Мне кажется, тебе будет лучше отдохнуть как следует, – и, накинув одеяло, как плащ, снова пошел к выходу.

Она окинула взглядом ложе с седлом вместо подушки и не приняла приглашения. Вместо этого подошла к тому месту, где у самого входа сидел Сокол, прижавшись спиной к стене.

– Можно я посижу здесь, посмотрю, что тут творится, а ты пока поспишь? – предложила она.

В смутном свете луны она увидела, какие усталые складки залегли в уголках его глаз, но он отрицательно покачал головой.

– Иди спать, – мягко приказал Сокол.

– Если ты не будешь спать, то и я не лягу, – она опустилась на колени рядом с ним. – Я останусь с тобой.

Помедлив немного, Сокол распахнул одеяло. Ланна приняла это как приглашение присоединиться к нему и, тесно прижавшись, положила голову ему на плечо, укрыв их обоих сверху своим одеялом.

– Так будет намного теплее, – прошептала она.

– Ммм, – промычал он. Ланна почувствовала его дыхание. – Если только не слишком жарко, – договорил Сокол.

Она улыбнулась в темноте, испытывая особенное чувство покоя и удовлетворения от того, что ощущала тяжесть его руки у себя на животе. Тепло, исходившее от его тела, смешивалось с ее теплом и согревало обоих.

Глава 19

Cокола разбудил встревоженный птичий щебет. Он открыл глаза, с досадой осознав, что все же задремал. Птицы напомнили ему о том, что опасность не миновала.

На какое же время он потерял контроль за происходящим? Первые лучи солнца только-только озарили горизонт. Взглянув на восток, Сокол прикинул: может быть, часа на два, не больше. Дыхание спящей в его объятиях Ланны было глубоким и ровным.

Его руки онемели от неудобного положения. Однако птичий гомон его насторожил, они явно чего-то испугались. Поэтому Сокол продолжал сидеть неподвижно, прислушиваясь к происходящему вокруг. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог выделить из шороха листьев в кустах и кронах деревьев шелест высокой травы под чьими-то ногами. По тропинке шел человек. Потом Сокол различил звонкие удары копыт лошади о камни. Звуки доносились снизу. Там явно был не один человек.

Сокол осторожно закрыл девушке рот ладонью, чтобы та случайно не вскрикнула или не заговорила. Ланна сначала напряглась от неожиданности, но когда, окончательно проснувшись, поняла, чья это ладонь, расслабилась.

Вслед за негромким пофыркиванием лошади послышался скрежет гальки под тяжелыми ботинками. Сокол посмотрел на своих лошадей. Но они не проявляли никакого интереса к этим звукам.

После этого послышался плеск воды. Значит, некто находился уже возле ключа.

– Ничего вкуснее этой воды нет на свете! – Сокол узнал голос Билла Шорта.

– Набери поскорее во фляжки, пока лошади не замутили воду, – распорядился Ролинз.

– Каким образом ему удалось исчезнуть, не оставив ни единого следа? – недоуменно спросил Шорт. – Мы уже должны были нагнать его.

– Это лишний раз доказывает, как он ловок и хитер. Нисколько не сомневаюсь, что это входило в его замысел: направить нас по ложному следу, заставив кружить здесь, в то время как он сам уже давно далеко отсюда.

– Но куда же он мог ускользнуть?

– Большинство навахо на лето строят хоганы где-нибудь в холмах. Сдается мне, что его с девчонкой надо искать именно там, – заметил Ролинз. – А, может, он где-нибудь тут, поблизости. Смотрит на нас и посмеивается… Ничего, ему будет не до смеха, когда мы отыщем их..

– Ты так говоришь, будто знаешь, где он, – недоверчиво проговорил Шорт.

– Я запомнил, как мистер Фолкнер рассказывал, что в этих горах только два места, где есть вода. Значит, его надо искать либо в одном, либо в другом. Следы покажут, – самоуверенным тоном закончил Ролинз. – Вставай, пора трогаться.

Легкий скрип кожи… Это Шорт взгромоздился на седло. Затем поcлышался плеск воды. И наконец он услышал, как задрожала земля – лошади галопом поскакали вперед. Выждав, когда затихнет стук копыт, Сокол разжал объятия, отпустив Ланну, и приподнялся, глядя вслед удаляющимся всадникам.

– Нам повезло, они уехали? – спросила Ланна с надеждой.

– Не знаю. Напои лошадей и дай им поесть, – попросил он, заворачиваясь в одеяло. – А ты куда?

– Может быть, я чересчур подозрителен, – пожал он плечами, – но хочу убедиться, что они на самом деле уехали. И что этот разговор они затеяли не для того, чтобы выманить нас. Я ненадолго, – пообещал он, скользнув на узкую тропу, ведущую к кромке каньона.

Приблизительно через полчаса Сокол вернулся.

– Ускакали в сторону холмов на запад, – ответил он на безмолвный вопрос Ланны. – На этот раз, как ни странно, Ролинз промахнулся. Через пару дней мы уже будем вне опасности. – Ланна слышала, что голос его оставался по-прежнему напряженным. Но морщинка меж бровей разгладилась, когда он улыбнулся. – Как насчет кофе? Надо перекусить чего-нибудь горячего.

Пока Ланна нарезала бекон, который прихватил Сокол, он развел небольшой костерок. Кофе они выпили из одной чашки, пока бекон поджаривался в маленькой кастрюльке. Ланна взбила пару яиц и залила ими жирные куски мяса. Ничего вкуснее на свете ей еще не доводилось есть.

– Тут есть еще пара глотков кофе, – протягивая ей кружку, сказал Сокол.

– У нас уже не осталось ни капли воды, – заметила она, допивая остаток показавшегося ей необыкновенно вкусным напитка. Кофе сразу взбодрил ее и придал силы, хотя все тело еще ломило. Спать, сидя на земле, она не привыкла.

– Пойду наберу, – Сокол перекинул фляжки через плечо. – Все равно лошадям надо как следует подкрепиться перед дорогой.

– Подожди, – Ланна в последний раз тряхнула кружку, чтобы на дне не осталось ни единой драгоценной капли. – Я пойду с тобой.

– Ну вот еще, ноги ломать, – пошутил Сокол.

Ланна вспомнила про едва заметные выбоины, выдолбленные в скале, и пожала плечами:

– Когда мы жили в Колорадо, я ходила в горы. Конечно, никуда особенно я не забиралась и по отвесным скалам не лазила, но если сможешь ты, то почему мне это не удастся? – И прибавила самый веский довод: – Мне страшно надоела эта пещера. У меня уже начинается клаустрофобия.

Это было легким преувеличением, но ей не хотелось оставаться одной. Помедлив немного, Сокол кивнул в знак согласия:

– Ну хорошо, если тебе так будет лучше. Только сначала спущусь я.

– Чтобы поймать меня, если я начну падать? – пошутила Ланна.

– Ну да, – улыбнулся ей Сокол и показал на одеяло. – Сбросишь мне, чтобы я мог набрать травы для лошадей.

Ланна подошла вместе с ним к выходу из пещеры и смотрела, как он лег на живот и соскользнул вниз, нашаривая опору для ног, а затем исчез. Дыхание у нее невольно перехватило. Она облегченно вздохнула только после того, как увидела его стоящим внизу. После чего сбросила ему одеяло.

– Теперь твоя очередь! – крикнул Сокол, вытягивая руки вперед. – Но если ты раздумала, то можешь подождать там. – Это уже был вызов.

– Ну уж нет, – отозвалась она и, повторяя то, что делал Сокол, легла на живот ногами к обрыву и, постепенно сползая, начала нашаривать опору.

Особой уверенности она не чувствовала, но коли уж начала спускаться, деваться было некуда. Оставалось отыскивать следующую опору. Все-таки это лучше, чем рухнуть вниз.

Ноги у нее предательски дрожали, когда она ощутила, как Сокол подхватил ее, помогая преодолеть последние метры. Желая поддразнить его, она собиралась было заявить, что он слишком преувеличил трудность спуска. Ничего особенного в этом не было: в скале находилось множество выступов и впадин, за которые можно было ухватиться рукой и куда можно было поставить ногу. Но она так обрадовалась, когда наконец почувствовала твердую почву под ногами, что тотчас забыла о своем намерении.

– Сердце все еще бьется? – спросил Сокол, улыбаясь одними глазами.

– Сто ударов в минуту, – пришлось согласиться Ланне.

– Набери воду, пока я нарежу травы, – предложил он, протягивая фляжки.

– А ты не боишься, что я наслежу при этом? Они сразу заметят это, когда вернутся? – спросила она.

– Они ускакали и будут кружить вокруг каньона еще долго. Ролинз упрям и самолюбив, ему хочется понять, где я сумел обмануть его. В ближайшее время мы их здесь не увидим, – убедил он Ланну.

Вынув нож из ножен, он расстелил одеяло и начал срезать слегка пожелтевшую траву под деревом. А Ланна с пустыми фляжками направилась к источнику. Чистая свежая вода снова заполнила довольно глубокую выемку в скале. На дне этого природного бассейна переливались разноцветные камни. Игра воды и света делала их ярче и привлекательнее, чем они были на самом деле. За долгие годы вода успела пробить узкую дорожку в скалах там, где кончалась выемка, и скользила вниз серебристой лентой. Взгляд Ланны невольно устремился за этой тоненькой струйкой, которая питала буйную зеленую поросль травы.

А потом, приставив фляжку к падающей серебряной струйке, она слушала, как с легким музыкальным шумом наполняется емкость. Вода была холодной как лед. Набрав в горсть, она отпила этой чистой и необыкновенно вкусной воды, а потом плеснула себе в лицо. Студеная вода будто обожгла кожу.

Когда фляжки наполнились, Ланна присела на камень, глядя, как Сокол занимается своим делом. Затем она перевела свой взгляд на небольшое полуосевшее строение среди деревьев. Оно показалось ей странным. Ланна никак не могла понять его назначения.

– Сокол, а это для чего? – указала она на небольшую хижину, которая была маленькой копией хогана. – Сарай?

Посмотрев в ту сторону, куда она указывала, Сокол вновь склонился к траве, продолжая работу, но она успела заметить ухмылку, скользнувшую по его лицу.

– Нет, это дом для потения.

– Не поняла? – Ланна ничуть не удивилась, что ее вопрос развеселил Сокола.

– Только то, что означает слово «потеть» и ничего более. Дом, где человек потеет, – он на миг приостановился. – Считай, что это своего рода баня или парилка.

– Но звучит все же несколько иначе, согласись, – проговорила она, раздумывая над чем-то. – Неужели там и в самом деле можно купаться? Сомневаюсь.

– Да нет. Можно. Особого труда это не составит. – Срезав еще несколько пучков, он бросил их на одеяло.

Ланна снова повернулась в сторону невысокого строения:

– Не похоже, чтобы… – Она снова взглянула на него и увидела, что в глазах его пляшут озорные искорки.

– Туда могут ходить только мужчины, – добавил он.

– А женщинам не разрешается? – с вызовом спросила Ланна.

Сокол посмотрел в сторону запада. Ланна догадывалась, что он прикидывает: где сейчас может быть Ролинз. Она только на секунду позволила себе расслабиться и забыть о преследователях. Но тотчас же откинула шальную мысль о купании, понимая, насколько рискованна сейчас подобная затея.

– Можешь пока нарезать травы, – он положил нож, – а я разведу огонь и нагрею камни.

– А ты не боишься, что… – начала Ланна.

– Более подходящего времени нам уже не удастся выкроить, – перебил ее Сокол. – Завтра они могут снова появиться, чтобы еще раз проверить, нет ли нас здесь.

– Ты собираешься впустить меня туда? – На щеках Ланны обозначались ямочки, когда она широко улыбнулась.

– Похоже, ничего другого мне не остается, – суховато заметил Сокол.

Он исчез довольно надолго. А когда вернулся, Ланна успела нарезать целый ворох травы. Над одеялом возвышалась внушительная куча. В руках у него были тыквы, по форме напоминающие кувшины. Отложив их в сторону, Сокол связал четыре угла одеяла в тугой узел.

– Сначала отнесу траву, – объяснил он, просовывая голову сквозь перевязь так, чтобы груз остался за спиной, а руки были свободными. – А ты пока набери воды в эти тыквы.

– Хорошо.

Но она не сразу пошла к ручейку, а некоторое время встревоженно смотрела, как он карабкается вверх, потому что боялась, что тяжелый груз может помешать ему. Только когда он наконец достиг небольшой площадки перед пещерой и встал в полный рост, она облегченно вздохнула и пошла набирать воду.

Поскольку к тому времени, когда она заполнила все тыквы до самого горлышка, Сокол так и не спустился вниз, Ланна сама отправилась в ту сторону, где стояла баня. Вход в глинобитную хижину закрывало пыльное одеяло. Когда Ланна отодвинула его, в лицо ей сразу пахнуло сухим жаром. Ступив внутрь, она снова опустила за собой одеяло. Небольшие размеры домика позволяли камням разогреть его довольно быстро, а глиняные стены хорошо держали тепло. Гладкие валуны стояли в центре. Ланна набрала в горстку немного воды и плеснула на один из них. Капли воды зашипели, запрыгали и почти сразу же испарились.

Оставив тыквы в хижине, Ланна вышла наружу и взглянула на пещеру. Но не заметила никаких признаков Сокола. Ей не терпелось опробовать баню, и, не дожидаясь его, она быстро разделась, аккуратно свернула белье, джинсы, блузку и положила все это у самого входа.

И прежде чем осенний холодок успел куснуть ее обнаженное тело, она уже скользнула внутрь. Теперь, когда на ней не было ничего, она смело плеснула побольше воды на камни, так что воздух в баньке сразу же наполнился паром. Ланна села, блаженно вытянула ноги и закинула руки за голову. И через секунду почувствовала, как влажный пар проникает в тело, сквозь каждую пору кожи. Тело, уставшее от напряжения за эти сутки, начало обмякать. Прикрыв глаза, она отдалась этому приятному чувству.

Легкая волна холодка вдруг коснулась тела. Ланна открыла глаза и посмотрела на вошедшего Сокола. На нем была только легкая набедренная повязка. Ланна почувствовала, как сердце ее забилось сильнее, а в горле застыл непонятный комок, и волна возбуждения прошла по телу.

– Камни страшно горячие, – пробормотала она. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, что я вошла первой, не дождавшись тебя.

– Нет, конечно. – Сокол плеснул еще пригоршню воды, и со всех сторон их окружили клубы пара.

Завороженная тем, как капельки пота блестят на его коже, Ланна упустила тот момент, когда он развязал набедренную повязку и аккуратно положил ее на пол. Она мгновенно почувствовала, как жар одновременно охватил ее и снаружи и опалил изнутри – ей стало трудно дышать.

С грацией, присущей только животным, Сокол лег на полу рядом с ней, не отрывая взгляда от ее глаз. Дикая простота хижины, их нагота и близость растопили корку, под которой таилась вулканическая лава. Сокол протянул к ней руку, погрузив пальцы в пену каштановых волос, глядя прямо в пылающее лицо Ланны. Только легкий вздох желанного облегчения сорвался с ее губ, когда Сокол прижался к ним своими губами.

Проведя ладонью по гладкой шелковистой коже Сокола, Ланна ощутила, как налились его мускулы на спине и на руках. Губы их жадно искали друг друга, не в силах утолить жажды близости.

Он провел рукой по ее возбужденному телу, и под его ладонью оно становилось как будто еще горячее. Казалось, что Сокол продлевает муку наслаждения, желая настроить каждую клеточку тела на нужный лад. Запах, исходящий от Сокола, – запах степи, травы, солнца, еще более обострял чувства, заглушал все, кроме нарастающей и ноющей боли в теле.

Когда губы Сокола прильнули к ее груди, Ланна подалась вперед, выгнувшись к нему навстречу, не в силах вынести эту пытку наслаждением. Теперь он открыл рот, чтобы принять в себя розовый бутон набухшего соска. Почти животный стон сорвался с ее губ, когда она почувствовала, как ее лоно в ответ на это прикосновение сжалось. Рука Сокола скользнула ниже, чтобы немного унять мучительную боль желания, но только новая волна истомы разлилась по телу медовой сладостью желания. Мечущиеся пальцы, трепещущее тело Ланны молили его об одном: унять эту боль, которую причиняли и его губы, и его руки.

И тогда он снова накрыл ее губы поцелуем, заполнив ее рот затвердевшим языком, а сам лег сверху и медленно вошел в нее, заполнив ее лоно так же, как оказался заполненным и ее рот. Влажный жар снова опалил ее изнутри. И тяжесть его тела еще более затруднила дыхание.

Ей с трудом удалось освободить свои губы, чтобы проговорить:

– Сокол, это слишком тяжело для меня. Я задыхаюсь от жара и от тяжести!

Одним неуловимым движением он перевернулся, так что Ланна оказалась сверху. Слегка приподняв ее над собой, он жадным взором окинул ее обнаженное тело, ее округлые груди.

– Думаю, так тебе будет намного легче, – с легкой насмешкой проговорил он.

И снова его руки скользнули по телу – нежные, возбужденные и жадные одновременно. Медовый жар опять заполнил лоно. Тела их рванулись навстречу друг другу и слились в одном бешеном ритме. Страсть захватила Ланну целиком. Странным образом она чувствовала единство слияния не только их тел, но и духа.

И когда она, обессиленная, лежала в объятиях Сокола, магия этого переживания не покидала Ланну. Ей никак не удавалось найти подходящих слов, чтобы выразить свои чувства. И, закрыв глаза, она наслаждалась непередаваемым ощущением пережитого. Сокол шевельнулся под ней, проведя рукой по вспотевшей коже. Она что-то пробормотала протестующе, не желая выходить из этого блаженного состояния.

– Этот пар высосет из нас все соки, – слегка осевшим голосом предупредил он.

Ланна отодвинулась в сторону, давая ему подняться, но не отрывала взгляда затуманившихся глаз от него. Он помог ей встать и взял на руки. Ланна обвила его шею руками, прижимаясь к его груди, и принялась покрывать быстрыми поцелуями теплую влажную кожу.

Сокол, откинув одеяло на двери, по плечи высунулся наружу. После влажного жара и полумрака яркое солнце ослепило их. Ланна прикрыла глаза и еще теснее прильнула к его теплому телу. Сокол не опустил ее на землю, а продолжал нести на руках.

– Куда мы идем? – спросила Ланна, на самом деле нисколько не задумываясь над этим.

– Ты знаешь, что шведы после сауны ныряют в ледяную прорубь? – спросил он.

Только через какую-то долю секунду до нее дошел смысл сказанного. Она, слегка повернувшись, увидела, что он несет ее к импровизированному бассейну, который создала природа. Переведя взгляд на Сокола, она заметила в его глазах прыгающих чертиков.

– Сокол! Прошу тебя! Не вздумай этого делать! Ты ведь не станешь? – Ланна понимала, что Сокол не замедлит выполнить задуманное. – Нет! Пусти меня! – Она в панике пыталась вырваться из его рук. – Пожалуйста, Сокол! Не надо!

– Я опущу тебя только на минутку, – смеясь, проговорил он.

– Нет! Не хочу! – Она протестовала не столько из-за того, что боялась или сердилась, а потому что это тоже было частью игры.

– Хорошо. – Он остановился возле источника. – Не стану тебя окунать с головой, – пообещал он.

Чувство облегчения охватило ее, и она расслабилась, поверив Соколу. Но он вдруг разжал руки, и она выскользнула из его объятий прямо в ледяную воду. И когда она коснулась ее разгоряченного тела, Ланне показалось, будто это был кипяток.

– Разве она холодная? – смеясь, спросил Сокол и плеснул водой на ее бедра.

– Ты же обещал! – укорила она его, вставая и пытаясь сохранить рановесие, чтобы не упасть на скользкие камни.

– Я пообещал, что не стану опускать тебя, – напомнил он и обдал ее водой теперь уже выше бедер.

В отместку она подняла ногой фонтан брызг, забрызгав его с ног до головы. Сокол отпрянул в сторону. Но Ланна уже набрала пригоршню воды и плеснула ему прямо в лицо, рассмеявшись, когда он откинулся назад.

И вдруг он, опустив голову, закрыл глаза руками, словно от боли. Тут же забыв про все на свете, она бросилась к нему:

– Что с тобой?

Но как только она оказалась в пределах досягаемости, он схватил ее и притянул к себе. Его крепкие губы прижались к ее губам, и сердце Ланны ухнуло вниз. Губы ее открылись, подчиняясь его настойчивой просьбе. Его мужская плоть прикоснулась к ее лону, и Ланна почувствовала, что он снова желает ее. И ответное желание сразу же вспыхнуло в ней.

Приподняв ее над собой так, что грудь оказалась на уровне его губ, он одной рукой удерживал ее, прижимая к себе, а другой гладил и сжимал ее ягодицы. Ланна впилась руками в его плечи, боясь потерять равновесие, и обвила ногами его поясницу.

И он вместе с ней пошел к громадному тополю. Около него Сокол остановился и прислонил ее к теплой шелковистой коре. Но по-прежнему его руки не желали выпускать Ланну из объятий.

Прошло бог знает сколько времени, прежде чем она наконец почувствовала твердую землю под ногами. Но руки ее все еще продолжали обнимать его. Он глубоко вздохнул, так что шевельнулась прядка волос на ее голове.

– Ты моя, Ланна, – голос его дрогнул от переполнявшего его чувства. – И ни один мужчина не посмеет прикоснуться к тебе. – Обхватив ладонями ее лицо, он изучающе посмотрел на нее, ожидая возражений.

Но Ланна не в состоянии была возразить ни слова. Сияющие глаза все равно предали бы ее, выразив согласие.

– Да, – шепотом выдохнула Ланна.

С трудом переведя дыхание, он расслабился. И снова пробежал по ней взглядом.

– Ты же замерзла! – спохватился он.

И в самом деле, она вся покрылась мурашками. Но только сейчас она заметила это.

Схватив девушку за руку, Сокол увлек ее за собой к баньке, где лежала одежда.

– Оденься, пока не простудилась.

– А как же ты? – возразила она.

– Я более толстокожий, чем ты, во всех отношениях.

И скользнул внутрь хижины. Ланна уже застегивала «молнию» на джинсах, когда он появился оттуда в своей набедренной повязке. Одеваясь не менее споро, чем Ланна, Сокол тем не менее не проявлял никакой суетливости или торопливости в движениях.

– Как тебе кажется: ты сможешь снова взобраться наверх, в пещеру? – спросил он.

– Вверх всегда идти легче, чем спускаться, – ответила она.

И в самом деле, Ланна быстрее находила выбоины, и поэтому путь в пещеру прошел без того напряжения, которое она пережила во время спуска. Следом за ней в пещере появился и Сокол с фляжками на боку. К темноте пещеры прибавился и осенний холод.

– Может, приготовим немного кофе? – предложила она.

– Это было бы очень кстати, – он протянул ей фляги.

Когда кофе в кружке закипел, Ланна плеснула в него немного ледяной воды из фляжки, чтобы он скорее осел. Сев возле костерка и тесно прижавшись друг к другу, они передавали кружку из рук в руки, что усиливало чувство близости.

– Допивай ты, – сказал Сокол, когда кофе подошел к концу. – А я пойду немного вздремну. Последние двое суток мне почти не удавалось сомкнуть глаз.

Поднявшись с легкостью кошки, он вытащил попону из-под седла, расстелил ее и лег. Но прежде чем накрыть лицо шляпой, он коротко взглянул на Ланну:

– Не думаю, что в ближайшее время могут нагрянуть визитеры, но на всякий случай постарайся не засыпать.

Он сразу же погрузился в глубокий сон. И Ланна двигалась как можно бесшумнее, чтобы не разбудить его. Найдя в седельной сумке гребень, она села у входа и принялась расчесывать свои спутавшиеся волосы. Когда солнце стало садиться, она заметила, что Сокол лежит, скрестив руки на груди, словно ему холодно. Вытряхнув траву из одеяла, она осторожно укрыла его. Сокол шевельнулся, но не проснулся.

Прежде чем солнце скрылось за горизонтом, Ланна приготовила ужин, памятуя о том, что Сокол будет против того, чтобы разжигать огонь в темноте. И это объяснимо, ведь в таком месте, где воздух чист и ясен, его будет видно за мили отсюда. И до тех пор, пока ужин не был полностью готов, она не будила Сокола. Но стоило ей едва коснуться его ладонью, как он сразу встрепенулся и открыл глаза.

Когда с едой было покончено, Ланна приготовила последнюю чашку кофе. Небо окрасилось розовым закатным светом, и девушка погасила костерок. Остановившись у выхода из пещеры, Сокол пристально вглядывался в темноту. Она протянула ему кружку.

– Как ты думаешь, где они? – спросила она.

– Не знаю, – ответил Сокол, слегка пожав плечами.

В тот момент, когда он принял из ее рук кофе, она ощутила тепло его рук и по телу пробежала чувственная волна.

– Ты собираешься снова сидеть здесь всю ночь и сторожить?

В розовато-оранжевом свете Ланна уже с трудом могла разглядеть крышу хогана.

– Да нет. Не вижу такой надобности. – И, глядя в кружку с темно-коричневой жидкостью, продолжил: – Вряд ли им захочется возвращаться сюда посреди ночи.

– Интересно, как ты рос здесь? – сказала она, чувствуя потребность узнать о нем как можно больше.

– Беспечно. А случалось, и проявлял жестокость, когда в том возникала необходимость, – ответил Сокол. – Благодаря тому, что мое детство прошло среди навахо… у меня навсегда осталось чувство устойчивости. Как-нибудь я покажу тебе эти земли – Фор-Корнерс.

– Буду рада, – кивнула она, готовая принять к сердцу все, что близко ему.

– Эти горы, меж которых тянутся долины, заросшие шалфеем, заваленные камнями и совершенно пустынные. – Он смотрел перед собой, внутренним чутьем пытаясь угадать, что творится в сумерках. – Извилистые каньоны, темно-рыжие пески, унылые красные скалы. Как передать это волнующее ощущение того, как все сияет при свете дня и как медленно погружается во мрак ночи? Эти земли полны особой вибрации и скрытого движения, они полны той силы, что создала их.

Ланна угадала волнение в голосе Сокола, сразу ставшего низким и гортанным.

– Каждый клан или племя, оторванные от его древних земель, вымирают. Это произошло с чиппевасами, могиканами, чикасавами. Только навахо, пуэбло и апачи остались жить там, где они жили в прежние времена, и поэтому им удалось сохранить свою цельность. – Он замолчал, искоса посмотрев на нее, словно только сейчас вспомнив, что она находится рядом с ним. – Прости.

– Не стоит, – покачала она головой.

– Ты, наверное, понимаешь это и без моих слов. Я бы никогда не уехал отсюда, если бы не знал о том, что всегда смогу вернуться назад. Но я не могу и оставаться здесь, потому что знаю, как много всего существует за пределами этих мест. Во мне всегда останется эта раздвоенность. И поэтому постоянно приходится находить компромисс, чтобы сохранить целостность.

– Две частицы одного тебя, как и твое имя: Джим и Сокол – одно американское, а другое индейское, – подтвердила Ланна.

– Полное имя – Джим Белый Сокол, – поправил он.

– Джим Белый… – начала она, и вдруг ее осенила догадка. – Те же самые первые буквы, что и у твоего отца, – Джон Буканан.

– Ты попала в самую точку. Я брал себе имя, когда был еще мальчиком. Наверное, отец обратил на это внимание. Может быть, это позабавило его, а может, он даже проникся чувством гордости. Не знаю, – он пожал плечами, показывая, что сейчас это уже не имеет для него значения.

– Но у тебя так много общего с ним. Гораздо больше, чем у Чэда. Единственное, что тот унаследовал от своего отца, – так это слабость, а может, и поверхностность. – Ланна признавала, что Джону могли быть присущи свойственные всем людям слабости. – А тебе достались его сила, его ум. Брать ответственность на себя – твое естественное состояние. Я сразу это поняла, когда вы перегоняли скот. И вот сейчас – то же самое. Одно мне непонятно: почему ты никак не хочешь воспользоваться своим талантом? И все время, когда я задавала тебе этот вопрос, ты пытался уйти от ответа.

– Мне нравится приходить, когда хочется, и уходить, когда вздумается. А боссы имеют привычку проверять по часам, все ли на местах.

– Но ты сам себе начальник и можешь установить такой распорядок для себя, какой тебе больше по душе, – заметила она.

Ответив неторопливой улыбкой, Сокол протянул Ланне кружку.

– Я как-то уже сказал тебе, что ты слишком много ломаешь себе голову над такими пустяками, – пошутил Сокол и отошел от входа. – Пойду напою лошадей и проверю, как они устроились отдыхать. Надо бы придумать, как прогулять их завтра утром, иначе они застоятся и начнут беспокоиться.

Ланна так и осталась стоять у входа, прислушиваясь к тем звукам, что долетали до нее снизу. Она задумчиво смотрела на небо, на котором сначала высыпали звезды, а потом выкатила и большая луна. Допив до конца кофе, она вошла в пещеру и увидела, что Сокол уже лег.

Похлопав по расстеленному одеялу, на котором он лежал, Сокол предложил:

– Принеси свое, чтобы укрыться.

Она отметила, что он был полностью одет, и тоже не стала раздеваться. Поставив кружку на дорожный мешок, она прихватила одеяло и легла рядом с ним, положив голову ему на плечо.

– Устал? – спросила она.

– Если ты спрашиваешь насчет того, не болит ли у меня голова, то отвечу тебе: нет, – в голосе его слышалась мягкая насмешка.

Ланна почувствовала тепло на щеке, в том месте, где к ней прикасались его губы.

– Как ты сам понимаешь, я спрашивала тебя не о том. – Тело ее ощущало близость Сокола и откликалось, независимо от ее воли.

Вздохнув, он повернулся, глядя на нее, и ласково погладил по талии и бедрам.

– Твоя ненасытность любого мужчину может довести до изнеможения, – с шутливой ворчливостью заметил он.

– Да ну? – приподняв голову с его плеча, Ланна вызывающе посмотрела на него.

– Навахо убеждены, что предаваться сексуальным излишествам – опасно для жизни, – проговорил он, пока его рука продолжала скользить по ее телу.

– Почему? – с любопытством глядя ему в глаза, спросила Ланна.

– Потому что это может вызвать – если дословно перевести с языка навахо – повреждение позвоночника в том месте, где он соединяется с головой. Профессор по анатомии объяснил бы тебе, что речь идет о срединном энергетическом канале. Ты что-нибудь слышала о йоге?

– Нет. – Ланна расстегнула пуговицы его рубашки и распахнула ее, чтобы тела их касались друг друга, передавая тепло.

– Для того, чтобы достичь запредельного озарения, йог должен направить сексуальную энергию вверх по срединному каналу прямо в мозг. Физическая сила приходит из духовной силы и мощи, – объяснил Сокол. – Многие буддисты считают, что душа покидает тело через отверстие в голове, где имеется выход центрального канала. Вот почему они бреют головы. И после смерти для подстраховки полагается выдернуть несколько волосков, чтобы дать выход душе. – Нащупав пальцами на макушке Ланны точку, он прижал ее пальцами. – Кстати, именно этим объясняется, почему индейцы снимали скальп со своих врагов. Тогда, как они считали, дух воина непременно покинет тело и никогда не вернется отомстить им.

– Завораживающая лекция, – пробормотала Ланна.

Умом она понимала, что сказанное им, может быть, и верно. Но тело отказывалось подчиняться.

– Терпеть не могу, когда твои чудесные волосы стянуты в узел ремешком, – он сжал ее бедра.

– Даже если это твой ремешок? – прошептала Ланна, выжидая, когда он расстегнет пуговицы на блузке.

– Даже мой, – закончил Сокол у самых ее губ. Они перешли на тот способ общения, который не нуждался в словах. И Ланна нежным вздохом показала, что одобряет выбор, сделанный им.

Глава 20

Пока Сокол наполнял водой фляжки, Ланна стояла, глядя на нежные переливы света, которые окрасили небо на востоке. Ланна вспомнила про вчерашний разговор и то, какими словами Сокол описывал родную землю. Теперь она и сама смогла увидеть те тончайшие оттенки, в которые окрасились скалы, где один цвет незаметно переходил в другой. Подставив лицо упругому, как шелк, ветру, она почувствовала уколы мелких песчинок, которые он увлек за собой. Волосы ее взметнулись и колыхнулись, как тяжелое каштанового цвета шелковое знамя. А ткань блузки облепила тело, подчеркивая высокую линию груди. Воздух был напоен острым запахом шалфея и сухой пыли. Все это продолжало существовать – все это оставалось живым и по сей день. Никуда не исчезло.

– Ты что застыла, как статуя? – услышала она голос Сокола, в котором чувствовалось нечто особенное.

Слегка повернувшись к нему и убрав прядку волос, которую ветер забросил ей на лицо, она ответила:

– Смотрела на дом, где прошло твое детство, пыталась представить, что ты чувствовал, когда стоял здесь мальчишкой и смотрел на горизонт, – объяснила она.

– Но сейчас немногое разглядишь, – сказал он, словно хотел ее в чем-то переубедить.

– Да, и в самом деле, – согласилась она. Но отсюда… – Ей не удалось закончить фразу. Она не могла выразить свои чувства словами точно так же, как не мог выразить их и Сокол. И незачем было даже пытаться. Подойдя к ней, он некоторое время смотрел на ее точеный профиль, а потом повернулся и посмотрел туда же, куда смотрела она.

Когда ее молчание слилось с молчанием земли, Ланна повернулась и взглянула на него. Теперь она без труда читала на его лице и непоколебимое врожденное чувство независимости, и глубину его гордости. Теперь, как поняла она, наступил миг, когда можно было говорить от самого сердца, которому не мешали ни страсть, ни желание.

– Я люблю тебя, Сокол. – Это было простое утверждение, без всякой попытки как-то украсить фразу, чтобы придать ей большую значимость.

Какое-то время он стоял совершенно неподвижно, прежде чем нашел в себе силы повернуться:

– Я не знаю, что такое любовь. Я никогда не переживал ничего подобного, Ланна.

Его ответ вызвал волну разочарования, если не отчаяния, но она убедила себя дослушать до конца и не торопиться.

– Зато я знаю, – взяв ее за плечи, продолжал Сокол, – что если какой-то другой мужчина посмеет прикоснуться к тебе, то, наверное, я смогу убить его. Когда я заключаю тебя в свои объятия, то мне кажется, что готов взлететь до небес. И когда ты со мной, то мне уже больше ничего другого не надо. Если слово «любовь» означает нечто большее, чем это, то я готов усвоить эту науку. Обучи меня ей.

Когда до Ланны дошел смысл сказанного, она посмотрела на него неверящими, сияющими глазами. Это были именно те слова, которых она ждала от него. И даже более того. Но ей было достаточно и того, если бы Сокол просто прижал ее к груди, касаясь губами волос.

– Невероятно, да? – словно подсмеиваясь над самим собой, сказал он. – Я хочу жениться на тебе. И хочу, чтобы ты стала моей женой.

Сердце Ланны затрепетало от захлестнувшего ее счастья.

– Я согласна выйти за тебя замуж, Сокол, – сказала она, глядя на него глазами, полными любви. – И мне все равно, где мы будем с тобой жить: в пещере ли, в хогане или же…

– Зато мне не все равно, – начал он, но замолчал и начал целовать ее шею. – Ты добилась своего. Все-таки заставила меня измениться.

Он с нежностью приник к ее губам, и Ланна прижалась к его телу, которое уже так хорошо знала. Но это было совершенно неважно – оно по-прежнему действовало на нее возбуждающе. И так будет происходить всегда, пока жив Сокол, подумала она.

Поцелуй был долгим и сладостным, обещая нечто другое, но Ланна почувствовала, как напряглось тело Сокола. Он вскинул голову и отстранился от нее. Вся его поза выдавала внутреннюю тревогу.

– Вот и посетители, – объявил он и посмотрел на нее. – Они еще не заметили нас. Если хочешь спрятаться в пещере, то ты еще успеешь подняться наверх.

Ланна увидела слабое облачко пыли в отдалении.

– Нет. Я останусь. И встречусь с Чэдом лицом к лицу, – решительно сказала она.

Выражение удовлетворения промелькнуло на лице Сокола. Затем сменилось озабоченностью.

– Что такое? – спосила она.

– Единственное, о чем я жалею, – так это о том, что у меня нет с собой винтовки. Она могла бы очень пригодиться сейчас.

– Сокол, – начала она уже менее уверенным тоном.

– Не беспокойся, – дерзкие огоньки заплясали в его глазах, – мы справимся с ними.

Сильный ветер взметнул волосы Ланны. Одна прядь упала на лицо, на мгновение ослепив ее. Когда она поправила волосы, то увидела грузовой пикап, который сопровождали три всадника. Она уже слышала звук мотора, но пыль, что поднимали лошади, скрывала лица всадников. Сердце ее забилось, как барабан. Сокол шагнул вперед, так что оказался чуть-чуть впереди нее.

Отвага вспыхнула в нем, заставляя обостриться все ощущения. Заставляя все его тело, каждую жилочку, подчиниться его воле. Это было очень приятное ощущение. Всадники остановились на расстоянии двадцати футов от них. Холодная улыбка озарила лицо Сокола. Чэд, стукнув кулаком по дверце, выскочил из машины, как разъяренный бык из загона. Сокол отметил, что на пассажирском сиденье – Кэтрин и Кэрол, прежде чем сосредоточил внимание на Чэде, правда, не выпуская из поля зрения и Ролинза.

– Привет, Чэд. Как хорошо, что ты решил заехать к нам, – с иронией проговорил Сокол. – Похоже, вся компания в сборе.

– Отпусти ее, Сокол! – приказал Чэд.

– А я и не держу ее, – Сокол в доказательство развел руки в стороны, после чего обратился к Ролинзу. – Какое на этот раз ты собираешься предъявить мне обвинение? Похищение?

Ролинз окинул его мрачным взглядом, но промолчал.

– Зачем ты увез ее? – продолжал Чэд. – Оставь ее в покое.

– Я ни с кем не поеду. И тем более с вами, Чэд, – ответила Ланна. – Я останусь с Соколом. Потому что сама решила так. Я догадываюсь обо всем, что вы затеяли.

– Понятия не имею, о чем это вы, – возразил он быстро.

– Самое лучшее, что вы можете сделать, – это сесть в свой пикап и уехать, – сказал Сокол. – И на этом покончим, Чэд. Ты пытался, но у тебя ничего не вышло. Ланна сама сделала выбор. Все будет так, как она хочет.

– Нет! На этом мы не покончим! – заорал Чэд. В его голосе прозвучала не сдерживаемая ничем злость. – На этот раз тебе не улизнуть от меня. Я этого тебе так не спущу! Ланна поедет с нами!

– Нет, – Сокол видел, как Ролинз негромким голосом отдал какое-то приказание двум всадникам, и, выхватив нож, обратился к нему. – Не вздумай слезать с седла, Том, – предупредил Сокол, и в его руке блеснуло лезвие ножа. – Берегись. Предупреждаю тебя, что я не шучу.

Помощь пришла оттуда, откуда ее никто не ждал. Третий всадник – Лютер Уилкокс – вытащил винтовку из чехла, висящего у седла, и, поведя стволом в сторону своих спутников, негромко проговорил:

– Нам не стоит вмешиваться в это дело, Билл. А ты, Том, оставайся сидеть, где сидишь. Если кому-то имеет смысл драться, так это Соколу и Чэду. А все, кого это не касается, должны держаться в стороне. – Убери ружье, Лютер! – одернул Ролинз. – Если не хочешь, чтобы я немедленно выкинул тебя на улицу, направь ствол в другую сторону.

– Не выкинешь, Том, – заявил Лютер, не опуская винтовки. – Не забывай, что вторая половина ранчо принадлежит Соколу.

– Плохо твое дело, Чэд, – с вызовом проговорил Сокол, намекая, что винтовка, дескать, не нож. – Или ты готов дать отбой?

На лице Чэда промелькнуло выражение неуверенности. Но в этот момент вмешалась Кэтрин:

– Ты же не дашь уйти ему вот так, Чэд.

Голубые глаза Сокола скользнули по лицу женщины. Как она должна была взвинтить себя, если натравливала на него своего собственного сына, вынуждая его броситься в драку. Ей хотелось только одного: увидеть его поверженным. Только тогда, наверное, лицо ее озарилось бы торжеством победы. Он почти не смотрел на Кэрол, только отметил, как горели ее зеленые, широко распахнутые глаза. Наверное, она невольно припомнила точно такую же сцену, которая разыгралась много лет назад из-за нее самой.

– Я всегда тебя терпеть не мог, – Чэд весь напрягся, как пружина, и сжал руки в кулаки. – Брось нож, мы посмотрим, кто кого…

Кровь с шумом побежала по жилам, и Сокол вдруг понял, что поединок – возможность излить накопившееся в нем негодование – именно то, чего ему больше всего хотелось. Двадцать лет чувство протеста бурлило в нем, и вот наконец ему можно дать выход. Он отошел в сторону от Ланны, туда, где была более или менее чистая площадка, на которой не было ни валунов, ни кустарника. Черный круг золы отмечал середину площадки. Место, где Ролинз и его напарники провели ночь. Не спуская глаз с Чэда, который тоже ступил на площадку и начал заходить сбоку к своему сводному брату, Сокол воткнул нож в полуобгоревший чурбачок.

Круг постепенно сужался. Они сходились все ближе и ближе, внимательно следя за каждым движением друг друга. Сокол ждал, когда Чэд не выдержит и сделает первый шаг. И в следующее мгновение плечо Чэда врезалось в плечо Сокола. Ему даже пришлось схватиться за него, чтобы не упасть на землю. Но позиция была обоюдно невыгодной, и Сокол отскочил в сторону.

Чэд развернулся, чтобы рвануться за ним следом. И это была несомненная удача. Сокол успел нанести удар. Кулак разбил губу и на какой-то момент ошеломил противника. Нужно было использовать момент. Сокол нанес удары в подбородок и в голову. Из рассеченной брови, как и из губы, хлынула кровь. И в эту минуту в глазах Чэда вспыхнула не просто злость. Сейчас он был готов убить брата на месте.

Бросок Чэда в сторону Сокола походил на рывок дикого зверя. Один удар – страшный, полный ненависти – Соколу удалось отразить, но уже следующий пробил защиту и угодил в подбородок, отчего в голове сразу же загудело. Удар отбросил Сокола назад. Прыгнув на него и навалившись всей массой, противник повалил его на землю. Кулаки Чэда заработали, как паровой молот.

Крутясь и извиваясь, они били друг друга локтями, коленями. Дыхание их стало тяжелым, прерывистым, и все говорило о том, что бой идет не на шутку. Поймав занесенный над ним кулак, Сокол сумел отвести его так, что Чэд со всей силы угодил в кучку золы, подняв темное облачко. Воспользовавшись этой минутой, Сокол быстро вскочил на ноги. Кровь, что текла по лицу, мешала видеть. Он тряхнул головой, чтобы прояснить сознание. Поднявшийся на ноги Чэд приготовился к новому броску.

– Сокол, – тревожно вскрикнула Ланна. – Нож!

Он упустил тот момент, когда в руке Чэда появился нож. Отскочив в сторону, так что рука с блестящим лезвием пронеслась мимо, Сокол схватил противника за кисть, вывернул ее, подставив подножку, и Чэд потерял равновесие. Сокол упал на него сверху. Чэд был массивным, и при ударе из легких вырвался странный звук. Пальцы его на миг ослабли, и Сокол сумел вырвать нож. Поверженный противник – окровавленный, мокрый от пота, выглядел жалким и несчастным. От его прежней мужественности не осталось и следа. Он был сломлен. В его глазах уже читалось признание того, что он побежден.

Сокол занес руку с ножом. Чей-то крик послышался одновременно с его броском. Воткнув нож в землю, возле головы Чэда, Сокол поднялся и перевел дыхание.

– Добей его! – услышал он женский голос. – Сокол, убей его!

Сокол, пораженный, обернулся на звук. К нему шла Кэрол с ледяным выражением, застывшим в глазах. Схватив Сокола за ворот рубашки, она заговорила низким угрожающим тоном:

– Ты должен убить его, Сокол.

– Какого черта ты несешь? – он попытался оттолкнуть ее.

– Ты что, не понимаешь ничего? – Что-то омерзительное и отталкивающeе появилось в выражении ее лица и глаз. – Если он умрет, я унаследую все имущество. Мы сможем пожениться. И снова будем вместе. Все станет нашим.

– Ты, по-моему, не в себе, – сказал он. Но, глядя на нее, понял, что это не так.

– Да, Сокол, – продолжала она. – Ты отец Джонни. Ты его настоящий отец. И ты будешь управлять его трастовым фондом…

– Джонни? – потерянный голос Кэтрин на миг прервал этот поток признаний. Ее глаза наполнились слезами отчаяния, а лицо исказилось, словно она почувствовала мучительную физическую боль. Склонившись над сыном, она тщетно пыталась приподнять его с земли. Слезы ее капали на поверженного и побежденного Чэда.

– Да! Джонни! – язвительно бросила им Кэрол. – Я бы ни за что не согласилась иметь ребенка от Чэда! И ни одного его ребенка я не выносила! Я убила их всех. Каждый раз, как только я узнавала, что забеременела, то делала аборт. Никто не должен был унаследовать то, что принадлежало Соколу и Джонни. – Снова повернувшись к бывшему возлюбленному, она проговорила севшим голосом: – Я хотела быть уверенной, что все будет принадлежать тебе.

– Нет, не все, – устало ответил Сокол, только сейчас сообразив, какую жалкую роль сыграл его сводный брат в той пьесе, что решила разыграть Кэрол. – Ты забыла про то, что принадлежит Ланне.

– Чэд не смог добиться от нее подписи, а я получила! – Кэрол выпустила ворот его рубашки и вынула из кармана слаксов какой-то документ. Одним рывком она развернула сложенный лист и передала его Соколу, чтобы он удостоверился в правдивости ее слов. – Вот ее подпись: все принадлежит тебе.

Сокол недоверчиво принялся рассматривать подпись, выведенную рукой Ланны.

– Как ты заполучила ее?

– Это было проще простого, – засмеялась Кэрол. – Я дождалась полуночи, когда начал действовать пейот, который я добавила ей в сассафрасовый чай. И сказала, что надо подписать письмо Джонни. – В глазах ее снова промелькнули бешеные огоньки, видимо, у нее возникло ощущение, что замысел ее близок к осуществлению. – Остается только одно – убить Чэда. Он уже наполовину готов: неужели ты не видишь?

Покачав головой, Сокол закрыл глаза на мгновение и, мягко взяв ее за плечо, проговорил:

– Он мой сводный брат, Кэрол.

– Все равно! – крикнула она, побледнев, как мел. – Неужели ты не видишь, на что я пошла ради тебя? Ты должен получить все, что принадлежало Джону. Все его имущество, все его деньги. И мне удалось добыть это для тебя. Значит, мы должны быть вместе. Мы поженимся, Сокол. Ты теперь богат. И никто не посмеет ни слова сказать против тебя.

Он покачал головой:

– Я не собираюсь жениться на тебе, Кэрол. Между нами все кончилось много лет назад.

– Нет, – она все еще не могла поверить в услышанное. Ее обезумевший взгляд бегал по его лицу. – Нет! – Руки ее обвили его шею. – Все это я сделала только ради тебя.

Не услышав от него ответа, Кэрол опустила руки, потерянно стояла, не проронив ни слова. А потом развернулась и бросилась бежать. Пришпорив лошадь, Ролинз поскакал следом за дочерью. Слезы струились по его лицу.

Сокол отвернулся. Золотоволосая девушка бежала навстречу солнцу, но перед ней – черный мрак, подумал он.

Но и зрелище поверженного брата было столь же печально.

– Джонни твой сын? – глухо переспросил Чэд, с трудом приподнимаясь на локте.

– Неужели ты не видишь, что Кэрол больна? Не верь тому, что она сказала. Может, она и убеждена, что это правда, но я-то не убежден, – устало ответил Сокол.

– А что, если это все-таки правда? – прошептал Чэд.

– А если нет? – возразил Сокол. – Если она сошла с ума, так хоть ты сохрани остатки разума.

В эту минуту он ощутил, как рука Ланны прикоснулась к его плечу: она была бледна, но в глазах ее чувствовалось облегчение от того, что самое страшное уже позади. Безмолвное послание Соколу, которое не мог услышать ни один из стоявших рядом. То постыдное и мерзкое, что постоянно окружало его, вдруг отступило, и Сокол улыбнулся с тем же самым чувством облегчения, что и она. В его жизни появилась женщина, на которой он женится. Она подарит ему сына или дочь, как получится. И он сделает все, чтобы они все были счастливы.

– Нам пора седлать лошадей и ехать, – тихо сказал он.

Ланна прикоснулась к разбитой коже на его лице, кивнула и обняла Сокола за талию. Он тоже обнял ее, и они медленно пошли прочь, оставив всех на поляне.

– Бедная Кэрол, – прошептала Ланна.

– Да, – только сейчас Сокол понял, что бумага, которую сунула ему Кэрол, так и осталась у него в руке. Скомкав, он положил документ в карман.

– Ты считаешь, что бумажка имеет какую-то законность? – спросила Ланна растерянно.

– Не знаю. Сомневаюсь. Ведь ты подписала ее под воздействием наркотика.

– Но меня это совершенно не волнует, – проговорила Ланна, глядя на него, и глаза ее вспыхнули. – Деньги мне никогда не были нужны. Но теперь у меня есть то, о чем я всегда мечтала. – С легким вздохом она положила голову ему на плечо.

Теплая волна захлестнула Сокола. Он посмотрел на небо – такое чистое и ясное, которое терялось где-то в бесконечной дали. Он крепче обнял Ланну, прижимая ее к себе.