Мастера детектива. Выпуск 2

Рекс Стаут Звонок в дверь

1

Мой рассказ можно начать с описания того, что, безусловно, явилось решающим фактором. Это был розовый листок бумаги шириной три и длиной семь дюймов, в котором говорилось, что Первый национальный городской банк обязан выплатить Ниро Вульфу сто тысяч долларов ноль–ноль центов. Подписано: Рэчел Бранер. Листок лежал на письменном столе Вульфа, куда его положила миссис Бранер. Сделав это, она снова села в кресло, обитое красной кожей. Она сидела в нем уже полчаса, появившись у нас в шесть часов с минутами. Секретарша миссис Бранер попросила принять ее хозяйку всего лишь за три часа до этого, и, хотя такой срок для проверки человека вообще–то мал, все же времени оказалось достаточно, чтобы получить некоторые сведения о вдове Ллойда Бранера, унаследовавшей все его недвижимое имущество. По меньшей мере восемь зданий из нескольких десятков, оставленных ей покойным мужем, были почти небоскребами, а одно видно отовсюду – с севера, востока, юга и запада города. Можно было бы ограничиться звонком Лону Коэну в «Газетт» и узнать, имеются ли в редакции какие–нибудь материалы о семье Бранер, однако я позвонил еще и вице–президенту правления нашего банка, и адвокату Натаниэлю Паркеру. Я не выяснил ничего нового, разве только что вице–президент начал было:

– Да… была одна забавная история… – И замолчал.

Я спросил, что он хотел сказать.

– Нет–нет, ничего особенного. Просто наш президент мистер Эбернати получил от нее книгу…

– Какую?

– Это… Я забыл. Извините, мистер Гудвин, я сейчас занят.

Таким образом, открыв дверь и впустив миссис Бранер в наш старый каменный особняк на Тридцать пятой улице, я знал только, что она послала какую–то книгу президенту банка. После того как она уселась в красное кожаное кресло, я, положив на кушетку ее шубу стоимостью не меньше той штуки из соболей, за которую один мой приятель выложил восемнадцать тысяч, занял место за своим письменным столом и принялся рассматривать посетительницу. К числу элегантных дам она никак не относилась (ибо была довольно низенькой и слишком полной и круглолицей), даже если ее шерстяное платье было от Диора. Однако вряд ли можно было сказать что–то плохое о ее карих глазах, которые она не сводила с Вульфа, спрашивая его, следует ли ей рассказывать, кто она.

Вульф разглядывал ее без всякого энтузиазма. Дело в том, что новый год только что начался и Вульфу следовало приниматься за работу. В ноябре–декабре он, как правило, отказывался от дел, поскольку к этому времени сумма налога возрастала настолько, что на уплату его уходило до трех четвертей гонорара. В начале года дело обстояло иначе, а сегодня было только пятое января, и у этой женщины денег куры не клюют, но сама мысль о необходимости работать не нравилась ему.

– Мистер Гудвин назвал вас, – холодно заметил он, – а я читаю газеты.

Женщина кивнула:

– Разумеется. Я знаю о вас очень много и поэтому пришла к вам. Я хочу, чтобы вы сделали нечто такое, что, вероятно, не под силу никому другому. Вы, конечно, читаете и книги. Читали ли вы книгу под названием «ФБР, которое никто не знает»?

– Да.

– В таком случае мне нет нужды рассказывать вам о ней. На вас она произвела впечатление?

– Да.

– Благоприятное?

– Да.

– Боже мой, вы вовсе не словоохотливы.

– Я отвечаю на ваши вопросы, мадам.

– Понимаю. Я тоже могу быть краткой. На меня книга произвела такое сильное впечатление, что я закупила десять тысяч экземпляров и разослала их разным людям по всей стране.

– Да? – У Вульфа чуть заметно дрогнули брови.

– Да. Я послала книгу министрам, членам Верховного суда, губернаторам всех штатов, сенаторам и конгрессменам, депутатам законодательных собраний, издателям и редакторам газет и журналов, владельцам фирм, банков и радиовещательных компаний, радио– и телеобозревателям и комментаторам, районным прокурорам, деятелям образования и другим… Даже полицейскому начальству. Нужно ли объяснять, почему я это сделала?

– Мне – нет.

Посетительница сверкнула карими глазами.

– Мне не нравится ваш тон. Мне нужны ваши услуги, и я заплачу, сколько вы пожелаете и даже больше, но бессмысленно продолжать наш разговор, если… Вы говорите, что книга произвела на вас благоприятное впечатление. Значит ли это, что вы согласны с мнением автора о ФБР?

– С некоторыми оговорками.

– И об Эдгаре Гувере?

– Да.

– В таком случае вас не удивит, что за мною ведется круглосуточная слежка. За мною следует «хвост», так это, кажется, называют? Такое же наблюдение ведется за моей дочерью, сыном, секретаршей и братом. Все мои телефонные разговоры подслушиваются, то же думает мой сын о своем телефоне; он женат и живет отдельно. Некоторые служащие «Корпорации Бранера» подверглись допросу. Корпорация расположена на двух этажах «Дома Бранера», и в ней работает более ста сотрудников. Вас это удивляет?

– Нет, – промычал Вульф. – Вы рассылали книги с письмами?

– Не с письмами, а со своими визитными карточками, на которых я писала несколько слов.

– В таком случае, вам не следует удивляться.

– А я удивлена. Я же не конгрессмен или какой–то там издатель, радиокомментатор или университетский профессор, которые боятся потерять должность. Неужели этот психопат, страдающий манией величия, думает, что может повредить мне?

– Он уже вредит вам!

– Нет, он всего лишь досаждает мне. Сейчас потихоньку допрашиваются, конечно, под разными благовидными предлогами, мои служащие и личные друзья. Все началось недели две назад. Подслушивание разговоров по телефону ведется, по–моему, дней десять. Мои адвокаты говорят, что, вероятно, тут ничего не поделаешь, но все же занимаются сейчас этим вопросом. И хотя они являются владельцами одной из лучших юридических контор Нью–Йорка, даже они боятся ФБР! Они не одобряют рассылку книг и говорят, что это было опрометчивостью и донкихотством с моей стороны. Их мнение мне безразлично. Прочитав книгу, я пришла в бешенство. Я позвонила в издательство, и оттуда прислали своего представителя; он сообщил, что фирма продала менее двадцати тысяч экземпляров книги. Это в стране с населением почти двести миллионов, из которых двадцать шесть миллионов голосовали за Голдуотера! Я подумала было о том, чтобы купить в газетах место и поместить несколько сообщений, но потом решила, что лучше будет разослать книги, и я приобрела их со скидкой в сорок процентов. – Миссис Бранер крепко сжала пальцами подлокотники кресла. – И вот теперь ФБР досаждает мне, и я хочу, чтобы это было прекращено. Я хочу, чтобы вы заставили их это сделать.

– Абсурд, – заметил Вульф, качая головой.

Посетительница протянула руку и взяла со столика сумку, открыла ее, вынула сложенную вдвое чековую книжку и авторучку, развернула книжку на столике и не спеша, тщательно и методично заполнила вначале корешок, а потом бланк чека. Вырвав чек, она встала, положила его на письменный стол перед Вульфом и вернулась на свое место.

– Вот пятьдесят тысяч долларов. Это аванс. Я уже сказала, что сумму я не ограничиваю.

Вульф даже не посмотрел на чек.

– Мадам, я не чудотворец и не идиот, – сказал он. — Если за вами ведется наблюдение, то теперь уже известно, что вы пришли ко мне, а отсюда будет сделан вывод, что вы появились здесь, чтобы нанять меня. Вероятно, у дома уже дежурит агент. Если этого еще не произошло, слежка начнется, как только выяснится, что я оказался ослом и взялся выполнить ваше поручение. – Он повернул ко мне голову. – Арчи, сколько у ФБР филеров в Нью–Йорке?

– М–м… – Я поджал губы. – Не знаю, сотни две, наверное. Их то больше, то меньше.

Вульф повернулся к нашей посетительнице:

– А у меня всего один помощник – мистер Гудвин. Я сам никогда не выхожу из дому по делам. Это было бы…

– У вас есть и Саул Пензер, и Фред Даркин, и Орри Кэтер.

В другое время перечисление этих фамилий задело бы Вульфа, но сегодня этого не произошло.

– Я не имею права просить их пойти на такой риск, — ответил он. – Не думаю, что и мистер Гудвин согласится рисковать. Кроме того, это было бы бесполезно и бессмысленно. Вы сказали: «Заставьте их прекратить это». Как я понимаю, вы хотите, чтобы я заставил ФБР прекратить слежку?

– Да.

– Как?

– Не знаю.

– И я не знаю. – Он покачал головой. – Нет, мадам. Вы сами навлекли на себя неприятности. Я вовсе не хочу сказать, что не одобряю рассылку этих книг, однако я согласен с вашими адвокатами в том, что это было донкихотством. Дон–Кихот терпеливо переносил свалившиеся на него беды, и так же должны поступить вы. Не может же ФБР вечно вести за вами слежку, вы сами сказали, что вы не конгрессмен и не какой–то там служащий, который боится потерять место. Однако книг больше не посылайте.

Посетительница сидела, кусая губы.

– А я–то думала, что вы никого и ничего не боитесь.

– Я избегаю ошибок, а это вовсе не значит, что я чего–то боюсь.

– Я уже сказала, что, кроме вас, мое поручение никто не сможет выполнить.

– В таком случае вы находитесь в исключительно трудном положении.

Миссис Бранер открыла сумку, вынула чековую книжку и, заполнив бланк, подошла к письменному столу Вульфа. Она взяла чек, выписанный ею раньше, и заменила его новым. Затем снова расположилась в кресле.

– Эти сто тысяч долларов – всего лишь аванс, – сообщила она. – Все расходы я буду оплачивать отдельно. Если вам удастся выполнить мое поручение, то, кроме аванса, вы получите гонорар, сумму которого определите сами. Если не удастся – сто тысяч все равно останутся вам.

Вульф взял чек, внимательно посмотрел на него, положил обратно, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Зная Вульфа, я понимал, о чем он размышляет. Не о предложении, ибо он уже сказал, что оно было абсурдным, – он задумался над тем привлекательным обстоятельством, что со ста тысячами долларов в кармане, полученными пятого января, ему вообще не понадобится брать какую–либо работу не только в течение зимы, но и весной и даже летом. За это время он прочтет сотню книг и выведет не менее сотни новых орхидей. Рай, одним словом. Губы у него скривились – это означало широкую улыбку. Он наслаждался. Ну, полминуты на это еще можно было потратить, имеет же человек право помечтать, но, когда прошла целая минута, я кашлянул. Вульф открыл глаза и выпрямился:

– Арчи! Что ты скажешь?

Значит, предложение его основательно заинтересовало. Не исключена возможность, что вопреки здравому смыслу он может впутаться в это дело. Чтобы предотвратить такое легкомыслие, следовало сперва отделаться от посетительницы, да поскорее.

– Ну, не с места в карьер, – ответил я. – Предложений у меня нет, но замечание есть. Вы говорите, что, если за миссис Бранер ведется слежка, «хвост» явился и сюда; но, ведь коль скоро ее разговоры по телефону подслушиваются, ФБР могло бы не утруждать себя наблюдением, ибо оно уже зафиксировало, с кем, где и когда ее секретарша назначила встречу.

Вульф нахмурился:

– И за моим домом уже ведется наблюдение?

– Возможно. Но может быть, дело обстоит не так уж плохо, как думает миссис Бранер. Конечно, миссис Бранер не станет раздувать умышленно, но все же…

– Я ничего не раздуваю, – прервала меня посетительница.

– Разумеется, нет, – согласился я и, обращаясь к Вульфу, продолжал: – Люди, которые не привыкли к тому, чтобы им причиняли неприятности, раздражаются очень легко. Утверждение о слежке мы можем проверить сейчас же. – Я повернулся к посетительнице. – Вы приехали на такси, миссис Бранер?

– Нет. Моя машина с шофером у подъезда.

– Превосходно. Я провожу вас и, когда вы уедете, посмотрю, что произойдет.

Я встал.

– Мистер Вульф сообщит вам завтра свое решение.

Я двинулся к кушетке за соболями.

Мой маневр удался, хотя посетительнице он явно не понравился. Она приехала, чтобы нанять Ниро Вульфа, и поэтому торчала еще минут пять, пытаясь заставить его согласиться сейчас же, но, убедившись, что только сердит его, поднялась с кресла. Она была явно недовольна Вульфом. Зная, что он терпеть не может рукопожатий, она не протянула ему руки, но на крыльце, куда я проводил ее, она крепко пожала мне руку, полагая, что от меня в какой–то мере будет зависеть решение Вульфа. Из семи ступеней крыльца было несколько обледенелых, и я, поддерживая ее под руку, помог ей спуститься на тротуар, где у открытой дверцы машины уже ждал шофер. Прежде чем сесть в машину, она сощурила глаза и, взглянув на меня, сказала:

– Спасибо, мистер Гудвин. Конечно, и для вас лично будет чек.

Шофер и не прикоснулся к ней – очевидно, она предпочитала садиться в машину без чьей–либо помощи, а следовательно, вовсе не была одной из тех вдовушек средних лет, которым нравится, когда их под руку хватает большой и сильный мужчина. Как только миссис Бранер уселась, шофер захлопнул дверцу, сел за руль, и машина тронулась. Не прошла она и тридцати ярдов в направлении Девятой авеню, как за ней скользнула машина, стоявшая поблизости с выключенными фарами. В машине сидели двое. Я постоял на холодном январском ветру и дождался, пока они повернули за угол Десятой авеню. Это было смешно, и, поднимаясь на крыльцо, я смеялся, однако, войдя в дом, тщательно закрыл за собой дверь.

Когда я вошел в кабинет, Вульф сидел с закрытыми глазами, откинувшись назад. Я взял чек и принялся его рассматривать. Я видел чеки на крупные суммы, но на кругленькую сумму в сто тысяч – никогда. Затем я направился к своему письменному столу, сел, нацарапал в блокноте номер машины филеров, пододвинул телефон и соединился с одним из чиновников муниципалитета, которому когда–то оказал большую услугу. Записав номер, он сказал, что ему понадобится около часа. Я ответил, что буду ждать затаив дыхание.

– Как, по–твоему, пустая болтовня? – спросил Вульф.

– Нет, сэр. Она подвергается настоящей опасности. Два филера поджидали ее в машине, которая стояла недалеко. Как только она села в свой «роллс–ройс», они сейчас же включили фары. Они ехали так близко за нею, что чуть не касались задних бамперов. Слежка умышленно ведется в открытую, однако филеры слишком уж усердствуют. Если «роллс–ройс» внезапно затормозит, аварии не избежать. Миссис Бранер в опасности.

– М–м… – промычал Вульф.

– Да, сэр. Я согласен. Однако вопрос в том, кто они. Если это частные лица, тогда не исключена возможность заработать сто тысяч долларов. Если же это действительно люди Гувера, ей просто придется смириться со своими бедами, как вы сказали. Через час мы это будем знать точно.

Вульф взглянул на часы. Без двенадцати семь. Он посмотрел на меня.

– Мистер Коэн в редакции?

– Вероятно. Обычно он кончает работу около семи.

– Пригласи его пообедать с нами.

Это был хитрый шаг. Скажи я, что это приглашение бессмысленно, поскольку само поручение было нелепостью, Вульф сейчас же ответил бы, что я, безусловно, отдаю себе отчет в необходимости поддерживать хорошие отношения с Лоном Коэном (что вполне соответствовало действительности), а он не встречался с ним уже больше года (что было сущей правдой).

Я снял телефонную трубку и набрал номер.

2

В девять часов мы перешли в кабинет. Лон расположился в красном кожаном кресле, мы с Вульфом – за своими письменными столами. Фриц принес кофе и коньяк. Полтора часа, проведенные в столовой за креветками в соусе из красного перца, мясом, тушенным в красном вине, кабачками под сметаной, с мелко нарубленным укропом и авокадо с орехами, прошли довольно мило. Разговор касался положения в стране, особенностей женского мышления, того, как готовить устрицы, проблем структурной лингвистики и цен на книги. Беседа приняла оживленный характер, только когда мы заговорили о женском складе ума, и то Лон завел этот разговор умышленно, лишь для того, чтобы подразнить Вульфа.

Наконец Лон отпил коньяк и взглянул на часы.

– Если вы не возражаете, – предложил он, – перейдем к делу. Мне нужно быть в одном месте к десяти. Я, конечно, понимаю, что в обычных случаях, когда вам что–нибудь нужно, Арчи просто звонит или появляется сам; следовательно, речь идет о чем–то необыкновенном. Но чтобы заслужить угощение таким коньяком, это необыкновенное должно быть прямо–таки фантастическим.

Вульф уткнулся взглядом в лист бумаги, лежащий перед ним, и нахмурился. Я положил эту бумагу ему на стол полчаса назад. Во время обеда звонил чиновник муниципалитета, сообщивший нужные мне сведения, и, прежде чем возвратиться в столовую, я написал «ФБР» на листке из блокнота и положил на стол Вульфа. Сообщение отнюдь не улучшило мой аппетит. Окажись посетительница неправой в отношении «хвоста», это открыло бы нам большие перспективы, включая солидный дополнительный гонорар в виде чека на мое имя.

Вульф отпил кофе и поставил чашку.

– У меня осталось еще четырнадцать бутылок, – сообщил он.

– Боже мой! – воскликнул Лон и понюхал коньяк.

Лон был человеком своеобразным. Гладко зачесанные назад волосы, маленькое личико, туго обтянутое кожей, – внешне не представлял собою ничего особенного. И все же он казался везде на месте – в своем ли кабинете на двенадцатом этаже здания «Газетт», через две двери от кабинета издателя, или на танцах в «Фламинго», или за столом в квартире Саула Пензера, где мы играли в покер, или в кабинете Вульфа, вдыхая аромат коньяка пятидесятилетней выдержки.

– Итак, – сказал он, делая глоток, – я к вашим услугам.

– Вообще–то говоря, ничего особенного нет, и, уж конечно, ничего фантастического, – произнес Вульф. – Во–первых, вопрос. Говорит ли вам что–нибудь имя миссис Рэчел Бранер, упоминаемое в одном контексте с Федеральным бюро расследований?

– Безусловно. Да и кому не говорит? Она разослала экземпляры книги Фреда Кука [Кук Фред – известный американские журналист, автор ряда книг о подлинном, а не рекламном образе жизни в США] несметному количеству людей, включая нашего издателя и редактора. Получение от нее книги – доказательство высокого положения человека; мне, черт побери, она ничего не прислала. А вам?

– Я сам ее купил. Знаете ли вы о каких–нибудь действиях, предпринятых ФБР в отместку за это? Наша беседа является сугубо частной и конфиденциальной.

Лон улыбнулся:

– Все ответные действия ФБР также должны носить конфиденциальный характер. Чтобы узнать о них, вам придется обратиться к самому Эдгару Гуверу. Или вам они уже известны?

– Да.

Лон вздернул подбородок.

– Сомневаюсь. Но в таком случае они известны и людям, которые платят Гуверу жалованье.

Вульф кивнул:

– Естественно, вы будете придерживаться такой точки зрения. Вы ищете информацию для того, чтобы опубликовать ее, а я делаю это в своих частных интересах. Сейчас я занимаюсь этим, чтобы решить: в чем же, собственно, заключаются мои интересы. Клиента у меня пока нет, никаких обязательств я на себя не брал, но хочу сразу внести ясность: даже если я и возьмусь за это дело, то вне зависимости от его исхода у меня вряд ли найдется для вас какая–либо информация, которую можно будет опубликовать. Конечно, если у меня появятся такие сведения, я вам их сообщу, но это сомнительно. Мы в долгу перед вами?

– Нет. Уж скорее я вам должен.

– Прекрасно. В таком случае я воспользуюсь этим. Почему миссис Бранер вздумала распространять эту книгу?

– Не знаю. – Лон отпил коньяк и, прежде чем проглотить, некоторое время перекатывал его во рту, чтобы продлить удовольствие. – По–видимому, в порядке общественного долга. Я сам купил пять экземпляров и послал лицам, которым следовало бы прочесть такую книгу, хотя они, вероятно, и не собираются этого делать. Я знаю человека, который разослал тридцать экземпляров в качестве рождественского подарка.

– Вам известно о каких–нибудь личных причинах, по которым миссис Бранер может питать вражду к ФБР?

– Нет.

– Какие–нибудь догадки или предположения?

– У меня нет, но у вас, очевидно, имеются. Послушайте, мистер Вульф, говоря между нами, кто, собственно, хочет нанять вас? Зная об этом, я, вероятно, смог бы сообщить факт–другой.

Вульф снова наполнил свою чашку и поставил кофейник на место.

– Возможно, никто, – сказал он. – Если кто–нибудь в обратится к моим услугам, не исключена возможность, что вы никогда не узнаете, кто это будет. Что касается фактов, я знаю, что мне требуется. Мне нужен список всех дел, которыми за последнее время занималось и продолжает заниматься ФБР в Нью–Йорке и в пригородах. Вы можете достать мне такой список?

– Конечно, нет, – улыбнулся Лон. – Позвольте… Нет, это невероятно! Я подумал или, вернее, спрашиваю себя, уж не хочет ли Гувер, чтобы вы выполнили какое–то его поручение в отношении миссис Бранер? Вот была бы тема для статьи! Но если вы, черт побери… – Он прищурился. – Может быть, вы тоже горите желанием выполнить общественный долг?

– Нет. Возможно, что даже и в частном порядке я не стану этим заниматься. Сейчас я изучаю вопрос. Вам известно, как я могу получить такой список?

– Никак. Конечно, кое–какая деятельность ФБР общеизвестна – вроде обнаружения похитителя драгоценностей из Музея естественной истории или поимки гангстеров, угнавших банковский грузовик с полумиллионом долларов мелкими купюрами. Но многое тщательно засекречивается от публики. Вы же читали книгу Кука. Конечно, разговоры ведутся постоянно, но публиковать их нельзя. Вас они могут интересовать?

– Да, особенно если речь идет о чем–нибудь сомнительном или даже незаконном.

– Понятно. Какой же смысл говорить о чем–то таком, что вовсе не является подозрительным или сомнительным? – Коэн взглянул на часы. – У меня есть еще двадцать минут. Если вы плеснете мне капельку коньяку и мы договоримся, что все сказанное останется между нами, что ж, я готов помочь вам чем смогу. – Он взглянул на меня. – Тебе потребуется блокнот, Арчи.

Минут через двадцать я заполнил пять страниц в блокноте, а Лон ушел. Не хочу излагать всего записанного, ибо большая часть так и осталась неиспользованной, а некоторые лица, упомянутые Лоном, вряд ли были бы мне благодарны. Когда, проводив Лона, я вернулся в кабинет, мои мысли были заняты Вульфом, а не записями в блокноте. Неужели он всерьез думает о том, чтобы взяться за это дело? Нет. Невозможно. Он просто тянул время и, конечно, разыгрывал меня. Как же мне к этому отнестись? Он, очевидно, ждет, что я наверняка выйду из себя. Поэтому, направляясь к своему письменному столу, я взглянул на Вульфа, ухмыляясь, выхватил из блокнота пять страниц в, со словами «позабавились и довольно», разорвал их пополам и уже намеревался было разорвать на четыре части, как он заорал:

– Остановись!

Я удивленно приподнял брови.

– Извините, – сказал я совершенно дружески. – Оставить на память?

– Садись.

Я сел.

– Я чего–нибудь не понял?

– Не думаю, с тобой это редко случается. Гипотетический вопрос: что ты скажешь, если я сообщу тебе, что решил взять сто тысяч долларов?

– То же, что и вы: абсурд.

– Понятно. А подробнее?

– Откровенно?

– Да.

– Я бы посоветовал вам продать дом со всем, что в нем есть, и отправиться в какую–нибудь частную психиатрическую лечебницу, поскольку ваше решение свидетельствовало бы о том, что вы выжили из ума. Если вы, конечно, не намерены надуть ее и просто–напросто присвоить деньги.

– Нет, не намерен.

– В таком случае вы действительно помешались. Вы же читали книгу. Мы не сможем даже подступиться к этому делу! Ведь нужно было бы действовать так, чтобы получить возможность заявить людям из ФБР: «Перестаньте!» – и добиться, чтобы они это сделали. А это абсолютно исключено! Одна лишь шумиха, если ее поднять, ничего не даст. Нужно загнать проклятое ФБР в тупик. Полностью вывести на чистую воду. Предположим, мы примемся за дело. Выберем одну из этих историй, – я постучал пальцем по разорванным листам из блокнота, – и что–то начнем делать. С этого момента, когда бы я ни вышел из дома, мне придется тратить все свое время на то, чтобы отделываться от «хвостов», к тому же весьма опытных. Наш телефон будет прослушиваться, так же как и все другие телефоны, например, мисс Роуэн, Саула, Фреда и Орри, независимо от того, будут они нам помогать или нет. ФБР может сфабриковать против нас какое–нибудь ложное обвинение, хотя, возможно, постарается обойтись без этого. Если же ФБР пойдет на это, можно не сомневаться: фальшивка будет что надо. Мне придется ночевать здесь. Окна и двери, даже закрывающиеся на цепочки, для них сущий пустяк. Они будут просматривать и фотографировать всю нашу корреспонденцию. Я не преувеличиваю. ФБР в зависимости от обстоятельств решит, чем именно нужно воспользоваться, но пойти оно может на все. Оно располагает такими возможностями и техникой, о которых я никогда не слыхал.

Я положил ногу на ногу и продолжал:

– Мы даже и начать–то ничего как следует не сумеем. Ну, а если все же предположить, что мы начали действовать и почувствовали, что чего–то можем добиться, вот уж тут ФБР по–настоящему возьмется за нас. Ведь там около шести тысяч хорошо подготовленных сотрудников, многие из них – высококвалифицированные специалисты; ФБР располагает годовым бюджетом в триста миллионов долларов. Пожалуй, я загляну в словарь, чтобы найти вместо «абсурда» более подходящее выражение.

Я опустил ногу.

– Ну, а кроме того, что мы знает о миссис Бранер? Я не верю ее словам, что ей просто досаждают. Готов поспорить, что она до смерти перепугана. По–видимому, миссис Бранер знает о существовании материалов, компрометирующих если не ее, то ее сына, или дочь, или брата, а может быть, и ее покойного мужа, и боится, что ФБР раскопает их. Она прекрасно понимает, что просто докучать ей ФБР не будет, оно ищет нечто поважнее, что может причинить ей крупные неприятности и тем самым серьезно ослабить влияние разосланной ею книги. Сто тысяч долларов для нее пустяки.

Я снова положил ногу на ногу.

– Вот что я бы сказал в ответ на ваш гипотетический вопрос.

– Последняя часть неуместна, – проворчал Вульф.

– А я часто говорю неуместные вещи. Это путает людей.

– Ты без конца болтаешь ногами.

– Это их тоже путает.

– Вздор. Ты нервничаешь, и это не удивительно. Я думал, что знаю тебя, Арчи, но твое сегодняшнее поведение для меня новость.

– Ничего тут нового нет. Всего лишь чутье.

– Чутье побитой собаки. Ты и ногами–то болтаешь потому, что поджал хвост. Если разобраться, ты вот что сказал: мне поручают работу и дают самый крупный аванс за всю мою жизнь, без всяких ограничений расходов по делу и суммы окончательного вознаграждения, но я должен отказаться от этого предложения. Я должен отказаться не потому, что поручение трудное, возможно, даже невыполнимое (я успешно выполнял многие поручения, вначале казавшиеся безнадежными), а потому, что могу обидеть этим определенного человека и возглавляемое им учреждение, за что он отомстит мне. Я должен отказаться потому, что боюсь взяться за эту работу; я предпочту подчиниться угрозе, вместо того чтобы…

– Я вовсе так не говорил!

– Но имел в виду именно это. Ты терроризирован. Ты запуган. Я согласен, что основания для этого у тебя есть. Многие весьма высокопоставленные лица по тем же причинам не делают того, что должны делать. Возможно, что и я вел бы себя так же, если бы речь шла о том, чтобы взяться за эту работу или отказаться от нее. Но я не возвращу чек на сто тысяч долларов: это означало бы, что я испугался этого мерзавца. Мне не позволит это сделать мое уважение к самому себе. Полагаю, тебе следует взять отпуск на неопределенное время. Отпуск я оплачу – такой расход я выдержу.

– С сегодняшнего дня?

– Да, – мрачно ответил Вульф.

– Эти записи сделаны моим собственным шифром. Перепечатать их?

– Нет. Это может тебя скомпрометировать. Я еще раз повидаюсь с мистером Коэном.

Я закинул руки за голову и посмотрел на Вульфа.

– Я по–прежнему утверждаю, что вы спятили, – сказал я, – и отрицаю, что я поджал хвост. Проще простого мне сейчас было бы отойти и понаблюдать со стороны, как вы будете действовать без меня, но после того, как мы столько лет плавали вместе, прямо–таки позор – дать вам возможность утонуть в одиночку. Я извещу вас, если перепугаюсь в ходе работы. – Я собрал порванные листки блокнота. – Перепечатать?

– Нет. Будешь расшифровывать только то, что нам понадобится.

– Ладно. Одно предложение. Вы сейчас в таком настроении, что, может быть, пожелаете начать военные действия разговором с клиенткой? Она оставила номер своего личного телефона, который, конечно, прослушивается. Позвонить ей?

– Да.

Я снял телефонную трубку и набрал номер.

3

Около полуночи, заглянув на кухню, чтобы проверить, не забыл ли Фриц закрыть дверь на задвижку, я с удовольствием увидел, что в кастрюле на плите стоит тесто для гречневых блинчиков. Понятно, в такой ситуации ограничиваться даже и хорошо подсушенным тостом или слоеной булочкой было бы недостаточно. Поэтому в среду утром, вскоре после девяти, спускаясь в кухню, я знал, что меня покормят как полагается. При моем появлении Фриц прибавил в плите газ, а я пожелал ему доброго утра и получил из холодильника свой стакан сока. Вульф, которому Фриц обычно приносит завтрак в комнату, уже поднялся в оранжерею, чтобы провести там, как всегда, два утренних часа со своими орхидеями. Принимаясь за еду, я спросил у Фрица, есть ли что–нибудь новенькое.

– Да, – ответил он, – и тебе предстоит рассказать об этом мне.

– Разве он тебе ничего не говорил?

– Нет. Сказал только, что двери и окна должны быть все время закрыты, а я сам – как это понимать? – «осмотрителен».

– Это значит, что тебе следует быть осторожным. Не говори по телефону ничего такого, что может быть неприятным тебе, если появится в газетах. Находясь вне дома, не делай ничего такого, что ты не хотел бы увидеть на экранах телевизоров. Например, не навещай своих возлюбленных. Ты обязан дать зарок молчания и подозревать всех незнакомых.

Поджаривая блины до нужного коричневого оттенка, Фриц молчал, так как не мог позволить себе разговаривать. Лишь поставив передо мною первые два блина вместе с колбасой и поливая их маслом, он произнес:

– Я хочу знать, Арчи, и имею на это право. Он сказал, что ты мне все объяснишь. Bien, я настаиваю, чтобы ты это сделал.

Я взял вилку.

– Ты знаешь, что такое ФБР?

– Еще бы! Мистер Гувер.

– По поручению одного клиента мы намерены дать ему щелчок по носу. Дело пустяковое, но он обидчив и попытается нам помешать. Тщетные усилия.

– Но он же великий человек. Правда?

– Конечно. Ты, наверное, видел его фотографии?

– Да.

– И что ты думаешь о его носе?

– Некрасив. Epate, коряво сделан.

– Тем больше оснований стукнуть по нему. – Я подцепил вилкой кусок колбасы.

К тому времени, когда я позавтракал и отправился в кабинет, Фриц уже успокоился. С меню все было в порядке, по крайней мере на сегодня. Вытирая пыль с полок, срывая листки с календарей, распечатывая почту (в основном чепуховую), я размышлял о возможности проделать некий эксперимент. Набрав номер телефона, ну, например, Паркера, я мог бы попытаться узнать, прослушивается–ли наш телефон. (Интересно, реагировало ли уже ФБР на наш звонок миссис Бранер?) Но я тут же отказался от этой затеи, ибо намеревался строго придерживаться инструкций. В порядке выполнения их я достал из ящика письменного стола свою записную книжку и еще кое–что, а из сейфа – чек, зашел в кухню предупредить Фрица, чтобы он не ждал меня к ленчу, снял в вестибюле с вешалки шляпу и пальто и вышел из дому.

Я не спеша шагал по улице. Обнаружить за собой «хвост», даже и квалифицированный, вовсе нетрудно, особенно в зимний день, когда из–за холодного, порывистого ветра прохожих на тротуарах немного. Но сейчас ФБР, очевидно, знало, куда я иду, и не желало утруждать своих людей. В банке на Лексингтон–авеню я испытал некоторое удовольствие, заметив, как расширились глаза кассира, когда он взглянул на чек. Выйдя из банка, я направился в деловую часть города. Идти нужно было мили две, но часы показывали всего лишь двадцать минут одиннадцатого, гулять я люблю, а если за мной следовал филер, что ж, прогуляться полезно и ему.

Четырехэтажный каменный дом на Семьдесят четвертой улице между Мэдисон–авеню и Парк–авеню был по крайней мере раза в два больше особняка Вульфа. Три ступеньки вели вниз, к массивной двери. Человек в черном оглядел меня через застекленную металлическую решетку и, только после того как я назвал себя, открыл дверь. Он провел меня через вестибюль к двери налево и знаком пригласил войти.

Это была канцелярия, хотя и небольшая: шкафчики с картотекой, сейф, два письменных стола, полки, столик с разбросанными в беспорядке бумагами. На стене висела увеличенная фотография здания «Корпорации Бранера». Я быстро обежал взглядом комнату, и мои глаза остановились на безусловно заслуживающем этого лице молодой женщины, сидевшей за письменным столом. Взгляд ее черных глаз встретился с моим.

– Я Арчи Гудвин.

Она кивнула.

– А я Сара Дакос. Присядьте, мистер Гудвин. – Она сняла трубку, сообщила кому–то о моем приходе. – Миссис Бранер скоро спустится, – сказала она.

– Вы давно работаете у миссис Бранер? – спросил я, садясь.

Она улыбнулась:

– Я знаю, мистер Гудвин, что вы детектив, и можете не демонстрировать мне этого.

– Должен же я практиковаться, – тоже улыбаясь, ответил я. Улыбаться, глядя на нее, было нетрудно. – Так все–таки, давно?

– Почти три года. Нужно еще точнее?

– Может быть, впоследствии. Мне следует дожидаться прихода миссис Бранер?

– Не обязательно. Она предупредила, что вы будете расспрашивать меня.

– В таком случае продолжим. Где вы работали раньше?

– Я была стенографисткой, а потом секретарем вице–президента «Корпорации Бранера».

– А в правительственных учреждениях вы когда–нибудь работали? Например, в ФБР?

Она опять улыбнулась:

– Нет, никогда. Мне было двадцать два года, когда я поступила на службу к Бранеру. Сейчас двадцать восемь. Но вы ничего не записываете?

– У меня все здесь. – Я дотронулся пальцем до лба. – Почему вы считаете, что ФБР следит за вами?

– Я не знаю точно, что это ФБР. Но должно быть, оно, потому что больше некому.

– Вы уверены, что за вами следят?

– Совершенно уверена. Я кончаю работу в самое разное время, и, когда иду к остановке автобуса, за мной всегда следует и садится в автобус один и тот же человек, который потом сходит там же, где и я.

– Это автобус, который идет по Мэдисон–авеню?

– Нет, по Пятой авеню. Я живу в Виллидже.

– Когда это началось?

– Не знаю точно. Я заметила этого человека в первый понедельник после рождества. Он торчит тут по утрам, и я вижу его вечерами, если куда–нибудь выхожу. Не знала я, что это так делается. Я–то думала, что, следя за кем–нибудь, не желают, чтобы объект слежки это замечал.

– Бывает и так. Это называется «открытое наблюдение». Вы могли бы сообщить приметы этого человека?

– Конечно. Он дюймов на шесть–семь выше меня, на вид ему лет тридцать или чуть больше, у него узкое лицо с квадратным подбородком, длинный тонкий нос и тонкие губы, зеленовато–серые глаза. Он всегда в шляпе, и я ничего не могу сказать о его шевелюре.

– Вы когда–нибудь с ним разговаривали?

– Конечно, нет.

– Вы обращались в полицию?

– Адвокат запретил. Адвокат миссис Бранер. Он сказал, что, если это ФБР, там всегда могут сказать, что это делается в порядке проверки благонадежности.

– Вполне возможно. Они так и делают. Между прочим, это вы порекомендовали миссис Бранер разослать книгу Кука?

Она удивленно сморщила лоб:

– Что вы! Тогда я еще и не читала ее. Я прочитала ее только после.

– После того как обнаружили, что за вами наблюдают?

– Нет, после того как миссис Бранер решила разослать книгу.

– Вам известно, кто ей посоветовал это сделать?

– Нет, я не знаю. – Она улыбнулась. – Вероятно естественно, что вы задаете мне такие вопросы, поскольку вы детектив, но мне кажется, что проще спросить об этом у миссис Бранер. Если бы я и знала, кто дал ей такой совет, не думаю, чтобы…

В вестибюле послышались шаги, а затем появилась и сама миссис Бранер. Я встал – Сара Дакос тоже – и подошел пожать протянутую руку. Сев за другой письменный стол, миссис Бранер мельком взглянула на пачку бумаг, придавленных пресс–папье, отодвинула их и сказала:

– Я, видимо, должна поблагодарить вас, мистер Гудвин. И поблагодарить основательно.

Я покачал головой:

– Нет, вы ничего не должны. Хотя теперь это и не имеет значения, поскольку чек предъявлен к оплате, но я был против того, чтобы браться за ваше дело. Сейчас это уже работа, и я ею занимаюсь. – Я вынул из кармана то, что захватил из ящика своего письменного стола, и передал ей. Это был лист бумаги, на котором я напечатал:

Мистеру Ниро Вульфу,

35–я улица. Зап. 914,

Нью–Йорк, 1

б января 1965 года

Дорогой сэр!

В дополнение к нашему вчерашнему разговору настоящим письмом я уполномочиваю Вас действовать в моих интересах по обсуждавшемуся нами делу. Полагаю, что Федеральное бюро расследований занимается шпионажем в отношении меня, моей семьи и моих знакомых, но вне зависимости от того, кто именно ведет слежку, Вам поручается выяснить это и приложить все усилия к ее прекращению. Какими бы ни были результаты, я обязуюсь не требовать обратно сто тысяч долларов, выплаченных мною в качестве аванса. Я буду оплачивать все расходы, производимые Вами в связи с моим делом, и, если Вы добьетесь желаемого мною результата, выплачу гонорар, сумму которого Вы определите сами.

Рэчел Бранер.

Она прочитала письмо дважды, вначале бегло, а затем очень внимательно, и взглянула на меня.

– Я должна это подписать?

– Да.

– Не могу. Я подписываю только то, что предварительно одобрил мой адвокат.

– Прочтите ему по телефону.

– Да, но разговоры по моему телефону подслушиваются.

– Знаю. Не исключена возможность, что, когда ФБР станет известно, что вы поручаете Вульфу вести дело, оно несколько поостынет. Так и скажите своему адвокату. Я вовсе не хочу сказать, что ФБР благоговеет перед Вульфом, ибо для этого учреждения нет ничего святого, но ему хорошо известна репутация моего шефа. А можете и не звонить вашему адвокату, тем более что в последней фразе письма речь идет об определении суммы гонорара – у вас остается лазейка. В письме говорится: «…если Вы добьетесь желаемого мною результата». Следовательно, вы сами решите, добился ли Вульф того, чего вы хотите. Таким образом, вы вовсе не подписываете карт–бланш. Ваш адвокат не может не согласиться с этим письмом.

Миссис Бранер вновь перечитала документ, а затем уставилась на меня.

– Но я и этого не могу сделать, так как мои адвокаты даже не знают, что я была у Ниро Вульфа. Они этого не одобрят. Кроме мисс Дакос, никто не знает о моем визите.

– В таком случае мы зашли в тупик. – Я поднял руки. — Послушайте, миссис Бранер, вряд ли мистер Вульф сможет взяться за ваше дело, не располагая подобным документом. А вдруг обстановка так накалится, что вы захотите все бросить и предоставить ему одному расхлебывать кашу? Что, если вы струсите и потребуете обратно аванс?

– Никогда. Я – не принадлежу к числу трусливых людей, мистер Гудвин.

– Прекрасно. Тогда подпишите.

Миссис Бранер взглянула на документ, потом на меня, потом снова на письмо и на мисс Дакос.

– Вот что, Сара, – сказала она наконец, – снимите–ка копию.

– У меня есть копия, – вмешался я.

Клянусь всеми святыми, она снова очень внимательно прочла копию. Ее хорошо вымуштровал муж или юрисконсульты после его смерти. Затем она подписала первый экземпляр, и я взял его.

– Мистер Вульф поэтому и хотел, чтобы вы зашли сюда сегодня утром? – спросила она.

– Отчасти, – кивнул я. – Он хотел, чтобы я расспросил мисс Дакос о тем, как за нею ведется слежка, и я это сделал. Вчера я видел, как велась слежка за вами из машины, номер которой я записал. В ней находилось двое сотрудников ФБР, и они хотят, чтобы вы знали о том, что за вами следят. В дальнейшем нам, вероятно, будет не о чем расспрашивать вас, пока не произойдет что–нибудь важное, однако такая возможность не исключается, и поэтому нам следует заранее договориться вот о чем. Вы читали книгу Кука и знаете, что означает выражение «поставить жучка». Как, по–вашему, есть в этой комнате «жучки»?

– Не знаю. Я, конечно, думала об этом, и мы обследовали комнату несколько раз. Я не уверена, есть ли в ней микрофоны. Ведь для установки их люди из ФБР должны были проникнуть сюда, не так ли?

– Да, если специалисты–электрики не изобрели что–нибудь новое, хотя я сомневаюсь в этом. Я не хочу сгущать красок, миссис Бранер, но не думаю, чтобы в этом доме можно было разговаривать, не опасаясь быть подслушанным. На улице холодно, но подышать свежим воздухом вам будет полезно. Что вы скажете на это?

Миссис Бранер кивнула:

– Вот видите, мистер Гудвин! И это в моем собственном доме! Что ж, ничего не поделаешь.

Она поднялась и вышла.

– Но ведь вы могли бы пройти наверх, – улыбаясь. заметила Сара Дакос, – через стены или даже замочные скважины я слышать не могу.

– Нет? – Я внимательно оглядел ее с головы до ног, благо предлог был. Рассматривать ее было сплошным удовольствием. – А может, на вас спрятано оборудование для подслушивания? Существует единственный способ узнать это точно, но он вам не понравится.

– Вы в этом уверены? – спросила она, смеясь одними глазами.

– Да, исходя из знания человеческой натуры. Вы относитесь к числу щепетильных людей. Не подошли же вы к человеку, который следит за вами, и не спросили у него, что ему нужно и как его фамилия.

– Вы считаете, что мне следовало так поступить?

– Нет, но вы и не сделали этого. Можно мне узнать, вы танцуете?

– Иногда.

– Если вы потанцуете со мной, я буду больше знать о вас. Я не хочу этим сказать, что узнаю, работаете вы на ФБР или нет. Если б вы работали на ФБР, им не нужно было бы следить за вашей хозяйкой и всей семьей. Единственная причина, почему я…

На пороге показалась наша клиентка. Я не слыхал ее шагов. Это было плохо. Конечно, мисс Дакос была привлекательна, но уж не настолько, чтобы я ничего не слышал, даже будучи занят разговором. Это могло означать только, что я еще не включился полностью в работу, а это было недопустимо. Следуя за миссис Бранер в вестибюль, я принял твердое решение на сей счет. Дверь на улицу нам открыл человек в черном, мы оказались на январском ветру и пошли в направлении Парк–авеню, но вскоре остановились на углу.

– Стоя разговаривать удобнее, – сказал я. – Итак, о встрече, если в ней возникнет необходимость. Совершенно невозможно предугадать заранее, что произойдет. Возможно даже, что нам с мистером Вульфом придется покинуть свои дом и где–нибудь скрываться. Если вы получите по телефону или каким–нибудь иным путем сообщение о том, что «каша прокисла», немедленно отправляйтесь в «Черчилль–отель» и найдите там человека по имени Уильям Коффи. Он работает в гостинице дежурным детективом. Вы можете сделать это открыто. Он или передаст вам что–либо, или сообщит устно. Запомните: «Каша прокисла», «Черчилль–отель», Уильям Коффи. Ничего не записывайте.

– Хорошо. – Она нахмурилась. – Вы уверены, что этому человеку можно доверять?

– Да. Если бы вы лучше знали мистера Вульфа и меня, вы не стали бы задавать таких вопросов. Вы все запомнили?

– Да.

Она плотнее закуталась в свое манто, правда, на этот раз не соболье.

– Далее, как вызвать нас, если нельзя будет говорить по телефону? Из телефона–автомата позвоните в дом мистера Вульфа и независимо от того, кто вам ответит, скажите только, что «Фидо заболел», после чего повесьте трубку. Два часа спустя поезжайте в отель к Уильяму Коффи. Это, конечно, для разговора, о содержании которого ФБР не должно знать. О том, что ФБР сделало или уже знает, вы можете сообщать нам по телефону открыто. В ином случае – «Фидо заболел».

Миссис Бранер продолжала хмуриться.

– Но ведь ФБР будет знать об Уильяме Коффи после первого же моего посещения.

– Может быть, нам придется всего один раз воспользоваться его услугами. Не беспокойтесь об этом. Вообще–то говоря, миссис Бранер, вы теперь будете стоять в стороне от всей этой процедуры. Мы будем работать для вас, а не против вас. Возможно, что нам вообще не потребуется связываться с вами. Все, что я вам сказал, – это на всякий случай, предусмотрительность никогда не помешает. Но есть нечто такое, что нам следует знать сейчас же. Вы посетили мистера Вульфа и вручили ему чек на шестизначную сумму только потому, что вам досаждают. Вы, конечно, очень богатая женщина, но поверить вашему объяснению трудно. Вполне вероятно, что существует нечто, касающееся вас или кого–то из ваших близких, что вы не хотели бы предавать гласности, и вы опасаетесь, что ФБР докопается до этого. Если это так, нам необходимо знать. Не существо дела, нет, а насколько оно важно и близки ли они к тому, чтобы узнать об этом.

Налетел порыв ветра, миссис Бранер наклонила голову и сгорбилась.

– Нет, – сказала она. Ветер отнес ее голос. – Нет. – Повторила она громче. – Не будем обсуждать этого, мистер Гудвин. Наверное, у каждой семьи есть свои… есть что–то свое. Пока ФБР, насколько я знаю, ничего не известно… Я не думала о риске, когда рассылала книгу, но тем не менее послала ее и не жалею об этом.

– И это все, что вы хотите сказать?

– Да.

– Ну хорошо. Если сочтете нужным сказать больше, вы знаете, что нужно будет сделать. Что прокисло?

– Каша.

– Кто заболел?

– Фидо.

– Как фамилия?

– Уильям Коффи. «Черчилль–отель».

– Недурно. Ну, вам, пожалуй, следует идти домой. Вы замерзнете. Вероятно, я с вами увижусь, но только богу известно когда.

Она прикоснулась к моей руке:

– Что вы намерены делать?

– Осматриваться. Думать. Искать.

Она хотела было что–то сказать, но передумала, повернулась и пошла. Я подождал, пока она не скрылась в подъезде. Проходя мимо стоявших у обочины машин, я посматривал на них и недалеко от Мэдисон–авенго увидел автомобиль с двумя типами на переднем сиденье. Я остановился. Они делали вид, что даже не смотрят в мою сторону, как их учат в Вашингтоне. Я отступил шага на два, достал блокнот и записал номер машины. Если они действуют в открытую, почему бы и мне не поступать так же? Парни в машине по–прежнему не обращали на меня внимания, и я отправился дальше.

Сворачивая на Мэдисон–авеню, я даже секунды не потратил на то, чтобы проверить, следует ли за мной филер, так как еще накануне вечером по телефону–автомату договорился кое о чем со знакомым таксистом по имени Эл Голлер, Мои часы показывали одиннадцать тридцать пять. Времени у меня оставалось достаточно, и по дороге я часто останавливался, разглядывая витрины магазинов. На углу Шестьдесят пятой улицы я зашел в аптеку, сел около входа и заказал бутерброд с солониной и ржаным хлебом и стакан молока. У Ниро Вульфа никогда не подается солонина и ржаной хлеб. Подкрепившись, я попросил кусок яблочного пирога и кофе. В 12.27, покончив со второй чашкой кофе, я обернулся, чтобы посмотреть в окно.

В 12.31 у аптеки остановилось коричнево–желтое такси. Я быстро направился к выходу, хотя и не так скоро, как хотел, ибо дорогу мне загораживала женщина, также шедшая к двери. Я обогнал ее, вышел и сел в машину. Эл выставил знак «занято», и мы поехали.

– Надеюсь, на этот раз не фараоны? – заметил через плечо Эл.

– Нет, бедуины на верблюдах. Ну–ка, сделай побольше поворотов. Береженого бог бережет, а я сегодня должен быть уверен, что за мной нет слежки. Извини, что я повернусь к тебе спиной.

Через десять минут и шесть поворотов, убедившись, что слежки не было, я попросил Эла ехать на угол Первой авеню и Тридцать шестой улицы. Здесь я заплатил ему десятку и сказал, чтобы через двадцать минут он смылся, если я не вернусь. Конечно, ему хватило бы и пятерки, но наш клиент от этого не обеднеет, а Эл, вероятно, еще нам понадобится. Пройдя полтора квартала, я вошел в здание, которого здесь не было еще года три назад, взглянул на указатель на стене вестибюля, узнал, что фирма «Эверс электроник» располагается на восьмом этаже, и поднялся туда на лифте.

Фирма занимала целый этаж; стол дежурного секретаря стоял сразу же при выходе из лифта, за ним сидел дюжий детина с хриплым голосом, квадратным подбородком и недружелюбным взглядом. Я подошел к нему.

– Будьте любезны доложить обо мне мистеру Адриану Эверсу. Мое имя Арчи Гудвин.

Секретарь явно не поверил этому, впрочем, он не поверил бы даже, если бы я сообщил, что сегодня шестое января.

– Вы договорились с ним о свидании? – спросил он.

– Нет. Я работаю в частном детективном агентстве Ниро Вульфа и располагаю кое–какой информацией, могущей заинтересовать мистера Эверса.

И этому он тоже не поверил.

– Вы сказали, что работаете у Ниро Вульфа?

– Да. Поклясться на Библии?

Он снял трубку телефона, сказал несколько слов, выслушал ответ и буркнул:

– Подождите.

Все это время он внимательно разглядывал меня, видимо, решая, насколько ему будет трудно справиться со мной. Желая продемонстрировать, что меня это вовсе не трогает, я повернулся к нему спиной в принялся рассматривать висевшую на стене фотографию двухэтажного здания с надписью: «Электронный завод Эверса в Дейтоне». Я уже почти закончил пересчитывать окна заводского фасада, когда открылась дверь и женщина, произнеся мое имя, предложила мне следовать за ней. Пройдя по вестибюлю, мы свернули за угол и подошли к двери с табличкой, на которой было написано: «Мистер Эверс». Женщина распахнула передо мной дверь, и я вошел.

Эверс сидел за письменным столом и жевал бутерброд.

– Но я вовсе не хотел отрывать вас от завтрака! – воскликнул я.

Продолжая жевать, он принялся рассматривать меня сквозь очки без оправы. У него было маленькое аккуратное личико, из тех, что обычно не запоминаются, если специально не постараться. Проглотив кусок, он отпил кофе из бумажного стаканчика и сказал:

– Меня всегда кто–нибудь отрывает. Что там у вас о Ниро Вульфе и информации? Какая еще информация? – Он снова принялся за бутерброд.

Я подошел к столу и сел.

– Возможно, вам уже известно об этом… Я говорю о военном заказе, полученном вашей фирмой…

Он пожевал и, проглотив, спросил:

– А какое до этого дело Ниро Вульфу? Разве он теперь работает в каком–нибудь правительственном учреждении?

– Нет, он работает для одного частного лица. Его клиенту стало известно, что правительство аннулировало этот заказ или намерено аннулировать в самое ближайшее время в связи с проверкой сотрудниками ФБР политической благонадежности одного из ваших служащих. Разумеется, подобное «совпадение» должно заинтересовать не только нашего клиента, но и общественность…

– Кто ваш клиент?

– Я не могу его назвать. Дело конфиденциальное и…

– Кто–нибудь связанный с нашей фирмой?

– Нет, никоим образом. — Как я уже сказал, мистер Эверс, дело представляет общественный интерес, и вы понимаете почему. Если ФБР грубо нарушает личные и имущественные права граждан под предлогом проверки их политической благонадежности, вопрос перестает быть частным. Клиент мистера Вульфа обеспокоен именно этим аспектом проблемы. Все, что бы найдете нужным сообщить нам, будет рассматриваться как строго конфиденциальный материал и использоваться только с вашего разрешения. Вполне естественно, вы не желаете терять полученный вами военный заказ, насколько нам известно, довольно крупный, но вместе с тем, как всякий порядочный гражданин, не можете мириться с подобным беззаконием. По мнению клиента мистера Вульфа, в этом и заключается суть вопроса.

Эверс отложил бутерброд и вновь принялся внимательно рассматривать меня.

– Вы заявили, что располагаете какой–то информацией.

– Видите ли, мы считали, что вы еще не знаете о предстоящем аннулировании заказа.

– Об этом известно сотне людей. Что еще?

– Очевидно, причиной аннулирования заказа является то обстоятельство, что в процессе проверки вашего вице–президента стали известны некоторые факты, касающиеся его личной жизни. В связи с этим возникает два вопроса: насколько точны эти факты и какое отношение они имеют к определению благонадежности его или вашей фирмы в целом? Может быть, с ним или с вами поступают несправедливо.

– Что еще?

– Все. По–моему, и этого достаточно, мистер Эверс. Если вы не желаете обсуждать этот вопрос со мной, поговорите с самим мистером Вульфом. Если вам неизвестна его репутация и положение, проверьте. Мистер Вульф велел мне дать вам ясно понять, что если вы получите какую–то выгоду от того, что им делается, он не намерен требовать от вас компенсации. Клиента он не ищет, ибо имеет его.

Мистер Эверс хмуро посмотрел на меня.

– Я ничего не понимаю. Ваш клиент – газета?

– Нет.

– Журнал? «Тайм»?

– Нет. – Я решил чуточку превысить данные мне полномочия. – Я могу только сказать, что это частное лицо, считающее, что ФБР злоупотребляет своими правами.

– Не верю. Все это мне весьма не нравится. – Он нажал кнопку звонка на столе. – Вы из ФБР?

Я ответил отрицательно и продолжал было говорить, но в открывшейся двери показалась приведшая меня сюда женщина, и Эверс резко приказал ей:

– Мисс Бейли, проводите этого человека до лифта.

Я попытался возражать и сказал, что, если бы он обсудил вопрос с Ниро Вульфом. Самое худшее, что могло произойти, так это аннулирование правительством заказа его фирме (очевидно, и без того уже аннулированного), в то время как любая возможность сохранить его… Однако Эверс уже протянул руку к еще одной кнопке на столе, и по выражению его лица я понял, что дальнейший разговор бесполезен. Я встал и, сопровождаемый секретаршей, вышел из кабинета, причем сразу же в приемной снова убедился, какой это был для меня невезучий день. Едва только за мной закрылась дверь, как из лифта вышел человек,. которого я никак не мог назвать незнакомцем. Около года назад, во время работы над одним делом, мне пришлось познакомиться с сотрудником ФБР по фамилия Моррисон. Именно он и появился из лифта.

– Ну и ну! Разве Ниро Вульф теперь тоже применяет электронику? – поинтересовался он, протягивая мне руку.

– Стараемся не отставать от других, – ответил я, дружески пожимая ему руку и улыбаясь. – Мы намерены оборудовать микрофонами одно здание на Шестьдесят девятой улице [Улица в Нью–Йорке, где находятся Управление ФБР]. – Я подошел к лифту и нажал кнопку вызова. – Вот я и знакомился тут с последними новинками.

Моррисон из вежливости улыбнулся и заметил, что теперь, наверное, сотрудникам ФБР придется между собой на службе разговаривать кодом. Дверца лифта открылась, и я вошел в кабину. Да, день сегодня был действительно невезучий. Конечно, особенного значения это не имело, поскольку с Эверсом у меня все равно ничего не вышло. Однако невезение никогда не радует, и лишь одному богу было известно, как мы нуждались, чтобы нам повезло. Выйдя на тротуар и направляясь в деловую часть города, я тяжело ступал по твердому асфальту, а не летел на крыльях, как мне бы хотелось.

Прошло более двадцати минут, и Эл уехал. Однако в это время дня таксистов на Первой авеню было сколько угодно; я подозвал одну из машин и дал водителю адрес.

4

Вечером в ту среду, без четверти одиннадцать, усталый и настроенный пессимистически, я поднялся на крыльцо нашего старого кирпичного особняка и нажал кнопку звонка. Дверь была закрыта изнутри на цепочку, и сам открыть ее я не мог. Впустивший меня Фриц спросил, не хочу ли я отведать жареной утки с керри, но я ворчливо отказался. Сбросив пальто и шляпу, я прошел в кабинет, где, за письменным столом сидел этот расплывшийся гений, удобно устроившийся в сделанном для него по специальному заказу кресле (чтобы оно могло вместить тушу весом в одну седьмую тонны); перед ним на подносе стояла бутылка пива, и он был погружен в чтение книги «Сокровища нашего языка» Линкольна Барнетта. Я подошел к своему столу, резко повернул вращающийся стул и сел. Он должен был взглянуть на меня по окончании очередного абзаца.

Так и произошло. Он даже вложил в книгу закладку – тоненькую золотую полоску, подаренную ему несколько лет назад одним клиентом, и заметил:

– Ты, конечно, обедал?

– Нет, я не обедал. – Я положил ногу на ногу. — Извините, пожалуйста, что я болтаю ногами. Я съел что–то очень жирное, забыл даже, что именно, в какой–то отвратительной забегаловке в Бронксе.

– Фриц подогреет утку и…

– Нет, я уже сказал ему, чтобы он этого не делал. Это был самый паршивый день в моей жизни, и я хочу хотя бы закончить его нормально. Сперва я отчитаюсь перед вами, а потом отправлюсь спать. Во–первых…

– Черт побери, но ты должен поесть!

– А я говорю – нет. Дело прежде всего.

Я сделал устный доклад и, в частности, сообщил о двух парнях в машине, номер которой я записал. В конце я высказал несколько соображений, а именно: а) нам не к чему тратить время на проверку того, кому принадлежит эта машина, б) Сару Дакос, очевидно, следует вычеркнуть из нашего списка, а если оставить, то только для возможных справок в дальнейшем, в) если есть какие–то материалы, компрометирующие семью Бранер, наша клиентка пока не беспокоится, что они могут всплыть на поверхность.

Я встал и протянул ему подписанное миссис Бранер письмо, но он лишь взглянул на него и велел убрать в сейф. Затем я доложил о посещении Эверса и, конечно, о встрече с Моррисоном и высказал глубокое убеждение, что в данном случае вел себя неправильно, ибо мне следовало заявить Эверсу о наличии у нас секретной информации, которой он не обладает, которую добыть не сможет, и о том, что ему придется нам заплатить. Это было бы довольно рискованно, но, возможно, вызвало бы его на откровенность. Вульф покачал головой и заметил, что его сделало бы нас слишком уязвимыми. Я достал с полки словарь и отыскал нужную страницу.

– «Доступный для ранения, – прочитал я вслух. – Не защищенный от нападения или повреждения», – вот что означает выражение «уязвимый». Да, трудненько найти кого–нибудь более уязвимого, чем мы сейчас. Однако я хочу закончить свой отчет за день. Я потратил много времени на розыски Эрнеста Мюллера, обвиняемого в укрытии краденого и сейчас освобожденного на поруки; он вел себя еще хуже Эверса. Ему пришла в голову мысль стукнуть меня, причем он был не один, и мне пришлось отреагировать: возможно, я сломал или вывихнул ему руку. Затем…

– Ты не пострадал?

– Пострадали только мои чувства. Затем, отведав сала, как я уже докладывал, я отправился на поиски Джулии Фенстер, которую судили по сфабрикованному обвинению в шпионаже и оправдали. Я потратил целый вечер, пытаясь найти ее, а нашел лишь ее братца, и он оказался типом что надо. Никогда еще так бесполезно не проводил день. Это прямо–таки рекорд. А ведь мы выбрали эти три дела как наиболее перспективные. Я просто сгораю от нетерпения узнать программу, запланированную вами на завтра. Я положу ее себе под подушку.

– Частично тут виноват твой желудок, – заметил Вульф. — Ну, если не утку, тогда хоть яичницу?

– Нет.

– Икру? У нас есть фунт свежей.

– Черт возьми, вы же прекрасно знаете, как я люблю икру, но сейчас это было бы надругательством над таким деликатесом.

Вульф налил пива, подождал, пока опала пена, выпил, облизал губы и долго молча смотрел на меня.

– Арчи, – сказал он наконец, – ты, наверное, хочешь вынудить меня возвратить аванс?

– Нет. Я знаю, что мне это не удастся.

– В таком случае ты занимаешься пустословием. Тебе хорошо известно, что мы взялись за работу, которая, логически рассуждая, абсурдна. Мы оба пришли к такому мнению. Маловероятно, чтобы какое–нибудь из сообщении мистера Коэна было бы нам полезно, но исключать такую возможность нельзя. Определенный элемент случайности есть в расследовании каждого дела, ну а сейчас мы целиком зависим от случая. Мы должны ждать, чтобы нам повезло. Распоряжаться событиями мы не можем, но должны делать так, чтобы они происходили. У меня нет для тебя заданий на завтра. Все зависело от того, что ты сделал сегодня… Однако не следует утверждать, что день сегодня прошел без пользы. Возможно, что–нибудь из сделанного тобой подстегнет кого–нибудь на какие–то действия. Это может произойти завтра, а может быть, и на будущей неделе. Сейчас ты устал и голоден. Черт тебя побери, поешь чего–нибудь!

Я отрицательно покачал головой.

– Так как же относительно завтра?

– Поговорим об этом утром.

Он снова принялся за книгу.

Я встал, пнул ногой кресло, запер письмо в сейф, отправился на кухню и налил себе стакан молока. Фриц уже ушел спать. Внезапно сообразив, что надругательство над икрой в такой же степени относятся и к молоку, я вылил его обратно в пакет, взял другой стакан и бутылку виски, налил полстакана и хватил добрый глоток. Это сразу устранило во рту привкус жира. Затем я проверил, хорошо ли закрыта дверь, допил виски, сполоснул стакан и поднялся в свою комнату, где облачился в пижаму и домашние туфли.

Я подумал, что неплохо было бы воспользоваться одеялом с электроподогревателем, но тут же отказался от этой мысли. В конце концов, должен же человек испытать иногда и некоторые неудобства. Со своей постели я взял только подушку, а простыни и одеяла захватил из шкафа в вестибюле. Нагрузившись таким образом, я прошел в кабинет и принялся стелить себе на кушетке. Я уже развертывал одеяло, когда послышался голос Вульфа:

– Я сомневаюсь в необходимости этого.

– А я нет. – Я повернулся к Вульфу. – Вы же читали ату книгу о ФБР. Если понадобится, ФБР может действовать очень оперативно. Проникнуть в наш сейф и шкафы с материалами для них детская забава.

– Ба! Ты преувеличиваешь. Взломать замок сейфа в частном доме?!

– Подобный метод давно устарел, и ФБР и не подумает им воспользоваться. Вам следует почитать кое–что по электронике. – Я подоткнул одеяло себе под ноги.

Вульф отодвинул кресло, поднялся, пожелал мне спокойной ночи и ушел, прихватив с собой «Сокровища нашего языка».

В четверг утром я надеялся, что Фриц, после того как отнесет Вульфу завтрак, передаст мне распоряжение шефа зайти к нему для получения указаний, но этого не случилось. Значит, Вульф не выйдет из оранжереи до одиннадцати, поэтому я не торопясь занялся обычными делами, и около десяти часов все у меня было в порядке – постельные принадлежности возвращены на место, завтрак съеден, «Таймс» просмотрен, почта распечатана, рассортирована и положена под пресс–папье на стол Вульфа, а Фрицу дано соответствующее объяснение, вовсе не удовлетворившее и не успокоившее его. Он прекрасно помнил, как и все мы, тот вечер, когда из пулеметов, установленных на крыше дома напротив нашего, были разбиты сотни стекол оранжереи и погублены тысячи орхидей. Узнав, что я спал в кабинете, Фриц решил, что мы ждем повторения тогдашнего фейерверка. Я объяснил ему, что являюсь сейчас только сторожем, а не беженцем, но он не поверил мне.

После всех дел у меня еще осталось время. Его нужно было чем–то занять. Фрицу звонил рыботорговец; я следил за их разговором, но никаких признаков подслушивания не заметил, хотя линия, безусловно, прослушивалась. Ура инженерам! Современная наука добилась того, что каждый может делать что угодно, но никто не знает, что за чертовщина происходит вокруг него. Из ящика стола я достал свои блокнот и снова просмотрел сообщенную нам Лоном Коэном информацию, обдумывая соответствующие возможности. Всего я записал четырнадцать пунктов, но по крайней мере пять из них были совершенно безнадежны. Из оставшихся девяти мы попытались кое–что сделать по трем, но абсолютно впустую. Оставалось шесть, и я тщательно, один за другим, перебрал их. Я уже решил, что наиболее обещающим или по крайней мере менее бесперспективным является случай с сотрудницей государственного департамента, вначале уволенной, а потом восстановленной на службе, и уже протянул руку за справочником по Вашингтону, чтобы узнать ее телефон, как раздался звонок в дверь.

Направляясь в вестибюль, чтобы взглянуть через стекло (через него можно было видеть только в одну сторону), я ожидал, что к нам пожаловал какой–нибудь «незнакомец», а возможно, и двое. Мог прийти и Моррисон. Работа в лоб, так сказать. Однако на крыльце я увидел хорошо знакомое лицо и фигуру доктора Волмера, приемная которого находится по соседству с нашим домом. Закрыв дверь и повернувшись, чтобы помочь доктору снять пальто, я сказал, что, если он ищет пациентов, ему придется обратиться по другому адресу.

Однако доктор даже не снял шляпы.

– Работы у меня и без того хватает, Арчи. Словно все сговорились болеть одновременно. Но я только что получил по телефону сообщение для вас. Звонил мужчина, не назвавший себя. Он попросил передать вам лично, чтобы в одиннадцать тридцать вы пришли в номер двести четырнадцать гостиницы «Вестсайд–отель» на Двадцать третьей улице, причем пришли бы без «хвоста».

От удивления я широко раскрыл глаза.

– Нечего сказать, сообщение!

– Вот и я так же подумал. А еще он сказал, что вы предложите мне никому не рассказывать об этом.

– Да, правильно, это самое я вам и говорю. Я взглянул на часы: 10.47.

– Что еще он сказал?

– Ничего. Он передал это сообщение после того, как предварительно спросил, смогу ли я сам зайти и повторить его вам лично.

– «Вестсайд–отель», номер двести четырнадцать?

– Правильно.

– Какой у него был голос?

– Ничего особенного, обычный мужской голос.

– Большое спасибо, доктор. Если можно, окажите нам еще одну милость. Мы ведем сейчас довольно деликатное, дело, и вас, вероятно, видели входящим к нам. Возможно, кто–нибудь пожелает узнать, зачем вы к нам приходили. Если кто–нибудь спросит…

– Я скажу, что вы звонили и просили зайти, так как вас беспокоит горло.

– Ни в коем случае. Известно, что горло меня не беспокоит и что я вам не звонил. Наш телефон прослушивается. Если они узнают, что мы получаем через вас сообщения, ваш телефон тоже возьмут на учет.

– Боже мой! Это же незаконно!

– Тем это забавнее для некоторых. Так вот, если кто–нибудь спросит вас, можете возмутиться и заявить, что это никого не касается, или можете сказать, что заходили измерить кровяное давление у Фрица… хотя, позвольте, у вас же нет с собой прибора для этого. Вы приходили…

– Я приходил к Фрицу взять у него рецепт приготовления escargots bourguignonne. Так будет лучше, и к моей профессии отношения не имеет. – Он направился к двери. – По–видимому, Арчи, вы действительно ведете деликатное дело.

Я не стал спорить и снова поблагодарил его, а он попросил передать привет Вульфу. Захлопнув за ним дверь, я не наложил цепочку, так как собирался уходить. Вначале я зашел в кухню и сообщил Фрицу, что он только что дал доктору Волмеру свой рецепт для приготовления улиток по–бургундски, а затем вернулся в кабинет и по внутреннему телефону соединился с оранжереей. Я не верю, что ФБР может подслушивать разговоры по внутренним телефонам. Вульф взял трубку, и я рассказал ему о визите доктора. Он что–то промычал, а затем спросил:

– Ты имеешь какое–нибудь представление, в чем тут дело?

– Ни малейшего. Это не ФБР. ФБР это ни к чему. Возможно, что наши действия уже подстегнули кого–то… Эверса, или мисс Фенстер, или даже Мюллера. Ваши указания?

Он лишь фыркнул и повесил трубку, и я должен признать, что сам напросился на это.

Опаздывать я не хотел, передо мною стояла проблема обнаружить за собою «хвост» и отделаться от него, а для этого требовалось время. Кроме того, приходилось считаться и с такой, хотя и маловероятной, возможностью, что Эрнест Мюллер решил вдруг обидеться за свою поврежденную руку и расплатиться со мною, поэтому я достал из ящика стола кобуру с пистолетом «морли» и пристегнул под пиджак. Но мне могло понадобиться и иное снаряжение. Я открыл сейф и взял из резервного фонда тысячу долларов в потрепанных десятках и двадцатках. Конечно, можно было ожидать всего, могли даже сфабриковать мою фотографию в обществе обнаженной дамочки или возле трупа, но придумывать, как выйти из такого положения, мне следовало тогда, когда это случится.

Без одной минуты одиннадцать я вышел из дому. Не оглядываясь, направился в аптеку на углу Девятой авеню и из будки телефона–автомата позвонил в гараж, в котором стоял принадлежащий Вульфу «герон». Работающий в этом гараже уже лет десять Том Халлоран, когда я объяснил ему свой план, сказал, что будет готов через пять минут. Полагая, что лучше дать ему десять, я на некоторое время задержался в аптеке у прилавка с дешевыми книгами. Потом возвратился на Тридцать пятую улицу, прошел мимо нашего дома, повернул на Десятую авеню, вошел в гараж и направился к «герону», стоявшему с работающим мотором. За рулем уже сидел Том. Я забрался на заднее сиденье, снял шляпу и скорчился на полу, после чего машина тронулась.

Возможно, что в «героне» этой модели достаточно просторно для ног, но уж никак не для человека шести футов ростом, не являющегося к тому же опытным акробатом. Мне пришлось основательно помучиться. Минут через пять у меня возникли серьезные подозрения, что Том резко тормозит и крутит машину на поворотах с единственной целью: проверить мою выносливость. Я уже начал задыхаться и ноги у меня затекли, когда он в шестой раз затормозил и сказал:

– Все в порядке, дружище.

– Поднимай теперь меня домкратом, черт тебя возьми!

Том рассмеялся. Я с трудом расправил плечи, ухватился за спинку сиденья, кое–как поднялся и надел шляпу. Мы стояли на углу Двадцать третьей улицы и Девятой авеню.

– Ты уверен?

– Полностью. Слежки нет.

– Чудесно. Однако в следующий раз держи наготове санитарную машину. Тут в углу найдешь кусок моего уха. Сохрани на память обо мне.

Я выбрался из машины. Том спросил, понадобится ли он мне еще. Я сказал «нет» и что я поблагодарю его позднее. Он уехал.

«Вестсайд–отель», третьеразрядное заведение, находился в середине квартала. Очевидно, дела у отеля шли еще неплохо, ибо фасад и вестибюль были отремонтированы всего года два назад. Войдя в гостиницу и ни на что и ни на кого не обращая внимания, включая лысого коридорного, я вошел в лифт и нажал кнопку. Выйдя на нужном этаже и взглянув на номер ближайшей комнаты, я обнаружил, что рука у меня непроизвольно скользнула под пиджак и прикоснулась к пистолету. Я усмехнулся. Если меня ожидает сам Дж. Эдгар Гувер, ему придется вести себя как следует или поймать пулю. Дверь номера 214 оказалась закрытой. Мои часы показывали 11.33. Я постучал, услыхал шаги, дверь открылась, и, вытаращив от изумления глаза, я замер на месте. Передо мной было круглое красное лицо и плотная фигура инспектора полиции Кремера из бригады по расследованию убийств в южной части города.

– Вы пунктуальны. Входите, – проворчал он, отступил в сторону, и я перешагнул через порог.

Я так долго тренировал себя в умении мгновенно замечать все окружающее, что, еще только приходя в себя от изумления, уже механически запомнил всю обстановку в комнате: двуспальную кровать, комод с зеркалом, два кресла, небольшой стол с бюваром, который давно следовало поменять, открытую дверь в ванную. Но тут же, швырнув пальто и шляпу на кровать, я получил новый удар; на столе, перед которым стояло кресло без подлокотников, красовался пакет молока. Рядом стоял стакан. Боже мой, мелькнула у меня мысль, ведь он купил молоко для своего гостя! Я не обижусь, если вы не поверите мне. Я тоже не верил своим глазам, но дело обстояло именно так.

Кремер подошел к одному из кресел, сел и спросил:

– Вы пришли без «хвоста»?

– А как же иначе! Я всегда выполняю указания.

– Садитесь.

Я сел. Крекер не спускал с меня серых глаз.

– Телефон Вульфа прослушивается?

Я взглянул на него.

– Вы же прекрасно осведомлены об этом. Послушайте, если бы я перечислил сотню людей, которые могли ждать меня здесь, вас бы среди них не оказалось. Этот пакет молока для меня?

– Да.

– В таком случае вы свихнулись. Вы вовсе не инспектор Кремер, так хорошо нам известный, и теперь я даже не представляю себе, что ожидает меня. Почему вас интересует, прослушивается ли наш телефон?

– Потому что я не люблю усложнять что–либо без крайней необходимости. Я предпочитаю простоту во всем. Мне хочется знать, мог ли я позвонить непосредственно вам.

– Конечно, но в таком случае я бы посоветовал нам обоим молчать.

Кремер кивнул:

– Хорошо. Мне нужна информация, Гудвин. Мне известно, что Вульф сцепился с ФБР, и я хочу знать, в чем дело. Полностью и абсолютно все, даже если вам потребуются целые сутки на рассказ.

Я отрицательно покачал головой.

– Запретная территория, и вам это хорошо известно.

Кремер взорвался:

– Запретная территория, черт побери! А разве я не нарушаю запрет, появляясь здесь и вызывая вас сюда? А я–то думал, что у вас есть хоть немного здравого смысла! Вы что, не отдаете себе отчета в том, чем я рискую?

– Нет. Не имею ни малейшего представления.

– В таком случае я вам сейчас скажу. Я знаю вас довольно хорошо, Гудвин. Знаю и обязан знать, что вы с Вульфом иногда предпринимаете скользкие с точки зрения закона шаги, но мне также известно, что вы придерживаетесь определенных границ. Так вот, сейчас мы наедине, и я вам кое–что скажу. Два часа назад меня вызывал к себе начальник полиции Нью–Йорка. Ему позвонил Джим Перуццо. Знаете, кто это такой?

– Да, директор лицензионной службы штата Нью–Йорк. Дом номер двести семьдесят. Бродвей.

– Конечно, вы его знаете. Так вот, не буду тянуть: ФБР требует, чтобы лицензии, выданные Вульфу и вам, как частным детективам, были аннулированы. Перуццо предложил представить все данные, которые имеются на вас в полиции. Начальнику полиции известно, что в течение ряда лет я поддерживаю… гм–гм… контакт с вами, и он приказал мне представить письменный доклад. Вам известно, как пишутся доклады: их направленность зависит от того, кто их составляет. Прежде чем приняться за доклад, я хочу знать, что сделал или делает сейчас Вульф и почему он так восстановил против себя ФБР. Я хочу знать положение вещей самым подробным образом.

Когда что–нибудь требует внимательного размышления, полезно, чтобы ваши руки были чем–то заняты, например стряхиванием пепла с сигареты или доставанием носового платка. Но я не курю и поэтому, взяв пакет с молоком, оторвал клапан и осторожно наполнил стакан. Одно было совершенно очевидным. Ведь Кремер мог позвонить и вызвать меня к себе или прийти к Вульфу, но он не сделал ни того, ни другого, подозревая, что наш телефон прослушивается, а за домом ведется наблюдение. Кремер явно не хотел, чтобы ФБР стало известно о нашей встрече, и приложил много усилий, чтобы провести свидание конспиративно… Он сообщил мне о ФБР, Перуццо и начальнике полиции с какой–то целью, ибо не имел права рассказывать об этом постороннему человеку. Кремер, бесспорно, не хотел, чтобы наши лицензии были аннулированы, из чего следовало: что–то серьезно тревожит его и мне следует узнать, что именно. В такой ситуации, прежде чем начать рассказывать, да тем более полицейскому, следовало бы позвонить Вульфу и передать все на его усмотрение. Однако сейчас это исключалось. Полученные мною указания для подобных случаев заключались в том, что я должен руководствоваться здравым смыслом и своим опытом.

Я решил так и поступить. Я отпил молоко, поставил стакан на стол и сказал:

– Ну уж если вы можете нарушить инструкции, то и я вправе это сделать. Дело обстоит так… – И я изложил ему всю историю: про появление миссис Бранер, аванс в сто тысяч долларов, вечер с Лоном Коэном, мой разговор с миссис Бранер и Сарой Дакос, день, потраченный мною в «Эверс электроник», на Эрнеста Мюллера и Джулию Фенстер, и то, что я провел ночь на кушетке в кабинете. Я не вдавался в подробности, но коснулся всего. К тому времени, когда я закончил, стакан с молоком был пуст, а у Кремера изо рта торчала сигара. Вообще–то он не курит сигар, а лишь жует и портит их.

– Следовательно, сто тысяч долларов остаются у Вульфа, что бы ни произошло?

Я кивнул и добавил:

– И еще чек лично для меня. Я упоминал об этом?

– Да. Ну, Вульф с его самомнением меня не удивляет. Нет ничего, за что бы он не взялся, особенно если ему хорошо заплатят. Но вот вы меня просто поразили. Вы же прекрасно понимаете, что бороться с ФБР бесполезно. Даже Белый дом не в состоянии что–нибудь сделать с ФБР. Вы напрашиваетесь на крупные неприятности и, бесспорно, столкнетесь с ними. Если кто и свихнулся, так это вы.

Я налил себе еще молока.

– Вы правы, – согласился я. – Вы чертовски правы с любой точки зрения. Еще час назад я бы просто сказал «аминь». Но знаете, сейчас я чувствую себя иначе. Я говорил о том, что сказал мистер Вульф вчера вечером? Он сказал, что то или иное, совершаемое нами, может подстегнуть кого–нибудь на те или иные действия. Вот смотрите: ФБР подстегнуло Перуццо и заставило его позвонить начальнику полиции, тот подстегнул вас, а это вынудило вас позвать меня сюда и угостить молоком, что совершенно невероятно. Если могло произойти одно маловероятное событие, следовательно, может произойти и другое. Можно мне задать вопрос?

– Спрашивайте.

– Вы не питаете особой любви к Ниро Вульфу и, уж конечно, терпеть не можете меня. Почему вам хочется представить начальнику полиции такой доклад, после которого аннулировать наши лицензии будет затруднительно?

– Я этого не говорил.

– Вздор. Вызов меня сюда тем способом, который вы применили, подтверждает это. Почему же все–таки?

Кремер встал с кресла, на цыпочках подошел к двери, резко распахнул ее и высунул голову в коридор. В отличие от меня, он явно не был уверен, что пришел сюда без «хвоста». Потом он закрыл дверь, зашел в .ванную, оттуда до меня донесся шум воды, пущенной из крана; через минуту Кремер вышел со стаканом воды. Он неторопливо выпил ее, поставил стакан на стол, сел и, прищурившись, посмотрел на меня.

– Я служу фараоном уже тридцать шесть лет, – заявил он, – и впервые сейчас сообщу служебный секрет постороннему лицу.

Я вежливо улыбнулся:

– Польщен. Точнее говоря, мистер Вульф будет польщен.

– Враки. Ни он, ни вы не знаете, что такое благодарность, даже если ее оклеить соответствующими ярлыками. Гудвин, я хочу сообщить вам кое–что. Только вам с Вульфом и больше никому. Об этом не должны знать ни Лон Коэн, ни Саул Пензер, ни Лили Роуэн. Понятно?

– Непонятно лишь, зачем вы вообще упоминаете мисс Роуэн – ведь она всего–навсего мой личный друг. И кстати, какой вам смысл рассказывать мне нечто такое, что мы не имеем права использовать?

– Использовать вы можете, но без упоминания источника. Об этом никто не должен знать. Никто и никогда.

– Пожалуйста. Жаль, что здесь нет мистера Вульфа, чтобы подтвердить наше соглашение своим честным словом, поэтому я делаю это за него. За нас. Наше честное слово.

– Этого достаточно. Записывать вы ничего не должны, ибо у вас не память, а магнитофон. Вам что–нибудь говорит имя Морриса Элтхауза? – Он повторил фамилию по буквам.

– Я читаю газеты, – кивнул я. – Преступление, которое вам не удалось раскрыть. Убит выстрелом в грудь в конце ноября. Оружие не найдено.

– Да, в пятницу вечером двадцатого ноября. Труп обнаружен уборщицей на следующее утро. Смерть наступила между восемью часами вечера в пятницу и тремя часами утра в субботу. Одно пулевое сквозное ранение в грудь и сердце. Задев ребро, пуля вышла через спину и ударилась в стену в сорока дюймах над полом, но сделала лишь вмятину, так как была на излете. Элтхауз лежал на спине, вытянув ноги. Одет, но без пиджака, в одной рубашке. В комнате все в порядке и никаких признаков борьбы. Я не слишком быстро говорю?

– Нет.

– Прервите меня, если у вас будут вопросы. Это произошло в гостиной его квартиры на третьем этаже – по адресу: Арбор–стрит, дом номер шестьдесят три, – состоящей из двух комнат, кухни и ванной. Убитому было тридцать шесть лет, жил он там один. По профессии литератор, за последние четыре года написал семь статей для журнала «Тик–Ток». В марте должка была состояться его свадьба с двадцатичетырехлетней Мэриен Хинклей из редакции «Тнк–Ток». Конечно, я мог бы продолжать рассказ и даже принести сюда досье. Однако в нем нет ничего такого, из чего можно было бы узнать, что делал Элтхауз перед смертью, о его связях или знакомых. Во всяком случае, мы не нашли ничего полезного.

– Вы упустили маленькую деталь – калибр пули.

– Ничего я не упустил. Пули не было. Ее не оказалось.

Я широко раскрыл глаза:

– Да? Чертовски аккуратный убийца.

– Вот именно. Аккуратный в хладнокровный. Судя по ране, выстрел был произведен из револьвера тридцать восьмого калибра или крупнее. Теперь еще два факта. Во–первых, в течение трех последних недель Элтхауз собирал материалы о ФБР для статьи в журнале «Тик–Ток», но никаких, абсолютно никаких материалов у него в квартире не обнаружено. Во–вторых, в пятницу около одиннадцати часов вечера три сотрудника ФБР вышли из дома номер шестьдесят три по Арбор–стрит, свернули за угол к ожидавшей там машине и уехали.

Я сидел и молча смотрел на Кремера. Вообще говоря, существует много причин для молчания, но основная заключается в том, что вам нечего сказать.

– Таким образом, получается, что Элтхауз убит агентами ФБР, – продолжал Кремер. – Приходили ли они к Элтхаузу только для того, чтобы убить его? Безусловно, нет. Можно выдвинуть несколько версий. Вполне вероятно, что они позвонили ему по телефону, он не ответил и они решили, что его нет дома. Они приехали к нему на квартиру и нажали кнопку звонка, но он опять не ответил, и сотрудники ФБР, решив, что квартира пуста, открыли дверь и сами вошли, чтобы провести секретный обыск. Элтхауз схватился за револьвер, но один из работников ФБР застрелил его, прежде чем он успел даже выстрелить. В этом отношения все они проходят отличную тренировку. Потом они взяли то, за чем пришли, и удалились, прихватив и пулю, поскольку она была из их револьвера.

Я слушал. Еще никогда в своей жизни я так хорошо не слушал. Потом спросил:

– А у Элтхауза был револьвер?

– Да. «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра. У него было разрешение. Однако револьвера в квартире не оказалось, и только ФБР известно, зачем его сотрудники взяли с собой и этот револьвер. В ящике стола осталась почти полная коробка патронов.

Я продолжал сидеть молча, а потом заметил:

– Таким образом, вы все же расследовали это дело до конца. Поздравляю.

– Оставьте свое паясничанье для другого раза, Гудвин.

– Кто их видел?

Кремер отрицательно покачал головой.

– Я могу вам рассказать все что угодно, но только не это. Да и кроме того, этот человек ничем не может вам помочь. Он видел, как они вышли из дома, сели в машину и уехали, и ему удалось записать номер их машины. Но мы связаны по рукам и ногам. Даже если мы назовем их, мы бессильны. Что я могу сделать, если не в состоянии доказать их вину? Но когда речь идет об этом проклятом ФБР, я готов отдать свое годовое жалованье, чтобы только зацепить его сотрудников и посадить. Это не их город, а мой. Наш – полиции Нью–Йорка. Уже много лет мы вынуждены только стоять в стороне и скрежетать зубами. Теперь уже дошло до того, что работники ФБР вламываются в дома на территории, за которую отвечаю я, убивают людей и смеются надо мной!

– Да? Смеются?

– Да. Я сам поехал на Шестьдесят девятую улицу и разговаривал с Бреггом. Я сказал, что, поскольку ФБР было, конечно, известно о том, что Элтхауз собирал материалы для статьи, за ним, возможно, велась тщательная слежка и в день его убийства, а если так, то я буду признателен за любую помощь. Брегг ответил, что ФБР радо бы помочь, если бы могло, но у них очень много важных дел и им некогда возиться с делом какого–то паршивого газетного сплетника. Я не сказал ему, что там видели его подчиненных. Он бы просто рассмеялся мне в лицо. Конечно, мы обсуждали все это у начальника полиции, – продолжал Кремер. – И не однажды. Но повторяю, я связан по рукам и ногам. Мы с огромным удовольствием предъявили бы обвинение этой банде убийц, но какие доказательства их виновности можем мы представить суду и каковы будут для нас последствия? Поэтому мы вынуждены помалкивать. Вот почему я и сказал себе: я не только напишу начальнику полиции доклад о Вульфе и о вас, но еще и встречусь с вами. Не думаю, что ваши лицензии будут аннулированы. Однако я не сообщу ему, что мы виделись.

Он встал и снял с вешалки шляпу и пальто.

– Можете допить молоко. Хочу надеяться, что миссис Бранер не напрасно выдала вам аванс. – Он протянул мне руку. – Желаю успехов.

– И вам тоже. – Я встал и пожал ему руку. – А если понадобится, сможет ли этот человек опознать их?

– Да в уме ли вы, Гудвин? Трое против одного?

– Знаю, знаю. Но все же сможет ли он, если это потребуется хотя бы для того, чтобы попортить кое–кому кровь?

– Возможно. Ну вот, я вам рассказал все, что знал. Не приходите ко мне и не звоните. Дайте мне несколько минут, чтобы уйти отсюда. – В дверях он обернулся и сказал: – Передайте от меня привет Вульфу.

Я стоя допил молоко.

5

Было двадцать минут первого, когда я покинул «Вестсайд–отель». Мне захотелось пройтись. Во–первых, я все еще не замечал за собой филеров, а я люблю гулять в одиночестве. Во–вторых, я не хотел загружать голову разными мыслями, а когда я гуляю, они обычно не беспокоят меня. В–третьих, я хотел осмотреть кое–какие достопримечательности. К тому же стоял погожий зимний день, почти безветренный.

Для того. чтобы вам стало ясно, какие мысли появляются у меня на прогулках, скажу, что проходя по Вашингтон–скверу, я подумал об одном совпадении. Оно состояло в том, что Арбор–стрит, на которой жил Элтхауз, находилась в Виллидже и что Сара Дакос тоже живет в Виллидже. Мысль эту нельзя было назвать блестящей, ибо в Виллидже проживает около четверти миллиона людей, а мне известны куда более странные совпадения, однако это даст вам представление о том, чем занята моя голова, когда я гуляю.

Я бывал на Арбор–стрит и раньше, в связи с обстоятельствами, которые для моего нынешнего рассказа не имеют никакого значения. Это узенькая улица, длиной всего три квартала, с двумя рядами старых кирпичных домов. Дом номер 63 ничем не отличался от других. Стоя на противоположной стороне улицы, я внимательно осмотрел его. Окна третьего этажа, где жил и умер Моррис Элтхауз, были задернуты рыжевато–коричневыми портьерами. Я прошел за угол, где в вечер убийства стояла машина сотрудников ФБР. Хоть я не сказал, что решил осмотреть кое–какие достопримечательности, на самом деле я выполнял свои прямые обязанности – знакомился с местом преступления, расследованием которого мне, возможно, предстояло заняться. Иногда его дает результаты. Правда, Вульф не признает этого, он ни за что не подойдет к окну, даже если преступление совершено под этим окном. Конечно, было бы неплохо подняться на третий этаж и осмотреть квартиру, но я хотел попасть домой до ленча и поэтому подозвал такси и уехал.

Вернуться раньше я хотел по той простой причине, что во время еды, по установленному Вульфом твердому правилу, разговоры о делах были запрещены. Но я опоздал. В двадцать минут второго, когда Фриц открыл мне дверь, Вульф уже был за столом. Усаживаясь на свое обычное место напротив него, я проронил несколько слов о погоде. Он что–то промычал, прожевывая поджаренную телятину.

Я тоже взял себе кусок, хотя аппетит у меня был испорчен. Мне очень хотелось показать Вульфу нелепость его правил, но все равно поговорить с ним о деле во время ленча не удалось.

После ленча я сказал Вульфу, что хочу кое–что показать ему в подвале. Мы прошли в вестибюль, свернули направо и спустились по лестнице. В подвале находилась комната Фрица, ванная, кладовая и большая комната с бильярдным столом. В бильярдной на возвышении стояло большое удобное кресло для Вульфа, в котором он восседал, когда у него появлялось желание посмотреть, как мы с Саулом Пензером орудуем киями, что происходило примерно раз в год. Я привел Вульфа сюда, зажег свет и заявил:

– Вот ваш новый кабинет. Надеюсь, он вам понравится. Хотя я не думаю, что специалисты ФБР могут оборудовать помещение микрофонами, не побывав в нем, но рисковать не стоит. Бильярдную они наверняка не приняли в расчет. Пожалуйста, присаживайтесь. – Сам я примостился на краешке бильярда, лицом к креслу.

Вульф сердито взглянул на меня:

– Ты что, пытаешься вывести меня из терпения или это на самом деле возможно?

– Не исключено. Поэтому я не хочу, чтобы они пронюхали о том, что инспектор Кремер просил передать вам привет, угостил меня молоком, пожал руку и пожелал счастливого Нового года.

– Не валяй дурака.

– И не думаю. Это был Кремер.

– В номере гостиницы?

– Да.

Вульф поднялся на возвышение и опустился в кресло.

– Докладывай, – приказал он.

Я рассказывал не торопясь, не желая ничего пропустить. Если бы мы находились в кабинете наверху, Вульф откинулся бы назад и закрыл глаза, но кресло в бильярдной не было приспособлено для этого, и ему пришлось сидеть выпрямившись. В течение последних десяти минут губы у него были плотно сжаты или из–за моего рассказа, или потому, что он сидел не в обычной позе, а возможно. и потому, и по–другому. Заканчивая сообщение о своей экскурсии по городу, я заметил, что какой–нибудь человек, гулявший с собакой по другой стороне улицы, напротив дома Элтхауза, или кто–нибудь из дома напротив мог видеть, как сотрудники ФБР вышли из подъезда и направились к машине за углом, и даже заметить ее номер. Как раз на углу стоит уличный фонарь.

Вульф долго втягивал в себя носом воздух.

– Вот уж никогда бы не подумал, – сказал он, – что мистер Кремер может быть таким ослом, чтобы встретиться с тобой.

Я кивнул.

– Однако это так. Он не знал, почему ФБР заинтересовалось вами, пока я не сообщил ему. Ему было известно только, что вы чем–то настроили против себя ФБР, а у него в руках дело об убийстве, по которому он не может привлечь к ответственности сотрудников бюро, вот он и решил подбросить это дело вам. Признайтесь, что вы чувствуете себя польщенным, ибо Кремер уверен, что у вас есть пусть хотя бы самый маленький шанс успешно его завершить. Вы только подумайте, каких хлопот ему стоило организовать эту встречу! Он даже не задумался над тем, что я рассказал ему о миссис Бранер, хотя сейчас, наверное, размышляет об этом. Предположим, вы совершите чудо и докажете, что убийство Элтхауза – дело рук агентов ФБР. Вашей клиентке это абсолютно ничего не даст. Ей было бы на руку, а вам дало бы возможность получить гонорар, если бы вы могли заявить ФБР: послушайте, я не стану заниматься этим убийством, если вы прекратите преследовать миссис Бранер. Однако Кремеру это будет не по нраву. Да и вам тоже. Я знаю, что с убийцами вы ни на какие компромиссы не идете. Я ясно все изложил?

– Мне не нравятся твои местоимения, – проворчал Вульф.

– Ну хорошо, сделайте это «мы», «нам», «нас» и так далее.

Вульф покачал головой:

– Вот положеньице! – Он чуть улыбнулся уголками рта.

– Чему вы улыбаетесь, черт вас возьми? – резко спросил я, не сводя с него глаз.

– Возникло очень затруднительное положение. Ясна бесполезность попытки доказать, что этот человек был убит сотрудниками ФБР. Ну что ж, в таком случае мы докажем, что они его не убивали. Нам–то это пойдет на пользу, а что дальше?

– Вот именно.

– Посмотрим. Ты только подумай. Арчи. У нас с тобой ничего не было, сведения мистера Коэна – мелочь. Сейчас же благодаря Кремеру мы располагаем хорошим орешком в виде не доведенного до конца дела об убийстве, в котором весьма серьезно замешано ФБР независимо от того, его ли сотрудниками оно совершено. Это прямой вызов нашему мастерству и нашим способностям, если мы ими обладаем. Бесспорно, нам сперва нужно выяснить, кто убил этого человека. Ты видел Кремера и слышал, как он это рассказывал. Он действительно убежден, что убийство совершено фэбээровцами?

– Да.

– Убежден?

– Он так считает. Кроме того, ему очень хотелось верить, что это именно так. ФБР он называет не иначе–как «проклятое», «банда убийц» и тому подобное. Узнав, что на месте происшествия были замечены трое сотрудников ФБР, Кремер даже не пытался заниматься другими версиями. Он опытный криминалист, и, будь у него другие серьезные данные, он бы их расследовал. Однако у него их не было, и он твердо решил, что убийство – дело рук фэбээровцев. Действительно, если Элтхауз уже был мертв, когда в его квартиру проникли сотрудники ФБР, почему они не сообщили об этом? Они же могли это сделать после ухода из квартиры и не называя себя. По каким–то причинам они сочли нужным промолчать. Почему? То же самое относительно пули. Не многие убийцы могли бы подумать о том, что пуля прошла насквозь и, ударившись в стену, упала на пол. А они нашли ее и унесли с собой. Для такого специалиста своего дела, как Кремер, это очень важное обстоятельство. Поэтому можно понять, почему Кремер обвиняет в убийстве ФБР.

– Кто этот Брегг, которого упомянул Кремер? – спросил Вульф, хмурясь.

– Ричард Брегг – самый старший представитель ФБР в Нью–Йорке. Начальник Нью–Йоркского управления ФБР.

– Но он–то знает, что Элтхауз был убит одним из его подчиненных?

– Это нужно спросить у него. Брегг может догадываться, что один из его подчиненных убил Элтхауза, но, если они не сообщили об этом и ему, утверждать обратное он, разумеется, не в состоянии, так как не был там. Он вовсе не идиот, но был бы им, доверяя всему, что докладывают его подчиненные. Это имеет значение?

– Возможно. Возможно, даже очень большое.

– В таком случае ему или точно известно, что один из его людей застрелил Элтхауза, или он считает это вероятным. В противном случае Брегг был бы значительно откровеннее, когда Кремер попросил его о содействии. ФБР иногда оказывает услуги полиции, когда ему это ничего на стоит, – ну хотя бы ради поддержания своего престижа. Кроме того, Бреггу хорошо известно, что Кремер не стал бы возражать против негласного обыска квартиры Элтхауза работниками ФБР, ибо, как вы знаете, полицейские тоже занимаются подобными делами. Возможно, что пуля спрятана в ящике стола мистера Брегга.

– Ну а ты сам–то что думаешь? Ты согласен с мистером Кремером?

– Странный вопрос. Ни у меня, ни у вас пока не может быть своего мнения. Возможно, что Элтхауза застрелил домовладелец за неуплату денег за квартиру. Или, или, или…

Вульф кивнул:

– Во всем этом мы должны разобраться. Ты немедленно начнешь расследование в той форме, какую сочтешь наиболее подходящей. Возможно, стоит начать с семьи убитого. Отец Элтхауза – дамский портной?

– Правильно. На Седьмой авеню. – Я соскользнул с бильярда и встал. – Поскольку мы предпочитаем, чтобы убийцей оказался не сотрудник ФБР, нас, вероятно, не интересует, какой материал против ФБР удалось собрать Элтхаузу?

– Нас интересует все. – Вульф сделал гримасу. – И если ты найдешь кого–нибудь, с кем, по твоему мнению, мне следовало бы поговорить, приведи сюда. – Он снова сделал гримасу и добавил: – Его или ее.

– С удовольствием. Моя первая остановка будет в редакции «Газетт», где я просмотрю вырезки, а кроме того, у Лона могут найтись и кое–какие неопубликованные сведения. Что же касается встречи с вами, то как я могу привести кого–то в наш дом? Может быть, наблюдение ведется и за парадным входом, и за дверью, выходящей во двор? Как я могу кого–то привести сюда и вывести?

– Как обычно. Мы расследуем убийство, которое не интересует ФБР. Так заявил Кремеру сам Брегг. И на этот раз Кремер не будет на нас в претензии.

– В таком случае, мне нечего беспокоиться о слежке?

– Нет.

– Вот благодать–то! – воскликнул я.

6

Мои часы показывали 16.35, когда я вошел в аптеку около Центрального вокзала, заглянул в телефонный справочник по Манхэттену и в будке телефона–автомата набрал Нужный номер.

Из досье в архиве «Газетт» и от Лона Коэна (при условии держать это в тайне) я узнал много сведений, которыми заполнил страниц двенадцать в своей записной книжке. Все это у меня сохранилось, но заняло бы в книге тоже страниц двенадцать, и поэтому я приведу здесь только данные, необходимые для понимания дальнейшего. Вот основные персонажи.

МОРРИС ЭЛТХАУЗ. 36 лет, рост 5 футов 11 дюймов. вес 175 футов, брюнет, пользовался большим успехом у женщин. В 1962–1963 годах имел роман с одной актрисой. Зарабатывал около десяти тысяч в год, но, вероятно, получал, кроме того, деньги от матери, без ведома отца. Когда он познакомился с Мэриен Хинклей, не известно, однако до знакомства с ней у него в течение нескольких месяцев не было постоянной подруги. В его квартире найдена рукопись неоконченного романа – триста восемьдесят четыре страницы на машинке. Никто в «Газетт», включая Лона Коэна, не мог даже предположительно назвать убийцу. До убийства никто в «Газетт» не знал, что Элтхауз собирал материалы для статьи о ФБР, что, по мнению Коэна, является позором для редакции.

ДЭВИД ЭЛТХАУЗ. Около 60 лет. Отец Морриса, совладелец фирмы «Элтхауз и Грейф, дамские платья и костюмы». Давиду Элтхаузу не нравилось, что его единственный сын не желает наследовать дело отца, и за последние годы отношения между ними были натянутыми.

АЙВЕНА ЭЛТХАУЗ. Мать Морриса, после смерти сына не встречалась с журналистами и до сих пор не желает их видеть, принимает лишь нескольких очень близких друзей.

МЭРИЕН ХИНКЛЕЙ. 24 года, два года работает в редакции журнала «Тик–Ток». Среди газетных вырезок имелись ее фотографии, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, почему Моррис Элтхауз решил обратить на нее свое внимание. Она тоже отказывалась встречаться с репортерами, но журналистке из «Пост» удалось все же побеседовать с нею и написать статью, из–за чего в конкурирующей «Газетт» разразился большой скандал. Одна дамочка из «Газетт» до того расстроилась, что даже придумала теорию, согласно которой Мэриен Хинклей застрелила Элтхауза из его же револьвера за то, что он обманывал ее.

ТИМОТИ КВАЙЛ. Около 40 лет. Старший редактор журнала «Тик–Ток». Я включаю его в список потому, что он подрался с журналистом из «Дейли ньюс», пытавшимся подкараулить Мэриен Хинклей в вестибюле здания «Тик–Ток». Подобная галантность, безусловно, заслуживает внимания.

ВИНСЕНТ ЯРМЕК. Около 50 лет. Тоже старший редактор журнала «Тик–Ток». Я включаю его потому, что это по его поручению Элтхауз писал статью о ФБР.

Все это выглядело не очень обнадеживающим. Я подумывал было о том, чтобы встретиться с актрисой, но, во–первых, ее роман с Элтхаузом закончился больше года назад, а, во–вторых, из предыдущего опыта мне было хорошо известно, что с актрисами лучше иметь дело издалека, например из пятого–шестого ряда зрительного зала. Оба редактора ничего определенного не скажут, отец вряд ли может сообщить что–то новое, а Мэриен Хинклей заупрямится и передо мною. Наиболее обещающей могла быть встреча с матерью, и именно ей я звонил из будки телефона–автомата.

Первая задача состояла в том, чтобы заполучить ее к телефону. Женщине, которая сняла трубку, я не сообщил своей фамилии, а лишь официальным тоном попросил передать миссис Элтхауз, что звоню из автомата, что рядом со мною находится сотрудник ФБР и что я должен переговорить с миссис Элтхауз. Это подействовало. Через несколько минут послышался другой женский голос.

– Кто это? Сотрудник ФБР?

– Миссис Элтхауз?

– Да.

– Моя фамилия Гудвин. Арчи Гудвин. Я не сотрудник ФБР, а работаю для частного детектива мистера Ниро Вульфа. Со мной в кабинке нет никакого сотрудника ФБР, но он отсюда недалеко, так как следит за мной. Я должен повидать вас, лучше бы сейчас же. Это…

– Я никого не принимаю.

– Знаю. Вы, возможно, слышали о Ниро Вульфе. Вы знаете о нем?

– Да.

– Человек, полностью отвечающий за свои слова, сообщил ему, что ваш сын убит сотрудником ФБР. Вот почему за мной ведется слежка, и вот почему я должен повидать вас. Я могу прийти минут через десять. Вы расслышали мое имя? Арчи Гудвин.

Молчание. Затем:

– Вы знаете, кто убил моего сына?

– Не по фамилии. Я сам ничего не знаю. Мне известно только то, что было сообщено мистеру Вульфу. Это все, что я могу сообщить вам по телефону. Мы полагаем, что мисс Мэриен Хинклей также следует об этом знать. Я осмелюсь попросить вас пригласить и ее, чтобы я мог переговорить с вами обеими одновременно. Вы можете это сделать?

– Могу. Скажите, вы репортер из какой–нибудь газеты? Может быть, это очередной трюк?

– Нет. Если бы я работал газетным репортером, все это выглядело бы как большая глупость и в конечном счете вы просто вышвырнули бы меня. Я Арчи Гудвин.

– Но я не… – Долгое молчание. – Ну, хорошо. Швейцар попросит вас предъявить что–нибудь удостоверяющее вашу личность.

Я, разумеется, согласился и поскорее повесил трубку, пока миссис Элтхауз не передумала.

Выйдя из дому, я твердо решил игнорировать филеров, но сейчас, поджидая такси, все же невольно поглядывал по сторонам. Только сев в машину, я успокоился и заставив себя смотреть вперед. Ко всем чертям тылы!

Многоквартирный жилой дом на Парк–авеню, между восьмидесятыми улицами, был обычным для этого района – козырек над парадным входом, привратник, выскочивший на мостовую, чтобы открыть дверцу такси, резиновый коврик у дверей, чтобы не пачкать настоящий ковер в вестибюле. И тем не менее это был первоклассный дом, ибо привратник не подменял здесь швейцара, и наоборот. Я показал швейцару свою лицензию частного детектива. Внимательно изучив удостоверение, он сказал, что мне следует подняться в квартиру 10Б, и я направился к лифту. Дверь квартиры на десятом этаже мне открыла горничная. Она взяла мою шляпу и пальто, повесила в шкаф и через дверь в глубокой нише провела в комнату размером даже больше, чем у Лили Роуэн, в которой одновременно могли танцевать пар двадцать. У меня есть специальное мерило для людей, располагающих такими большими комнатами, это мерило не ковры, не обстановка и не драпировки, а картины, висящие на стенах. Если я в состоянии понять, что представляют собой эти картины, все в порядке. Если же я только могу гадать, что на них изображено, следует быть настороже, ибо за хозяевами нужно глядеть в оба. Комната, в которой я находился, прошла испытание прекрасно. Я рассматривал полотно с изображением трех девушек, сидевших на траве под деревом, когда послышались шаги, и я обернулся.

– Мистер Гудвин? – произнесла женщина, не подавая руки. – Я Айвена Элтхауз.

Она прошла бы у меня испытание даже без помощи картин: все в ней дышало честностью – маленькая изящная фигура, волосы с честной сединой и глаза с честным сомнением в них. Сидя на стуле лицом к хозяйке, я решил, насколько возможно, быть честным с ней. Сказав, что мисс Хинклей скоро придет, миссис Элтхауз не пожелала откладывать наш разговор до ее прихода. Как она поняла меня по телефону, ее сын был убит сотрудником ФБР, Это правильно?

Она смотрела на меня в упор.

– Не совсем, – ответил я. – Я сказал, что об этом известно мистеру Вульфу со слов одного человека. Но я должен объяснить кое–что, касающееся мистера Вульфа. Он, видите ли… эксцентричный человек и имеет определенную точку зрения на нью–йоркскую полицию. Вульфу очень не нравится отношение полиции к нему и к его работе, так как полиция, по его мнению, постоянно ему мешает. Он читает газеты и особенно интересуется сообщениями об убийствах; недели две назад он решил, что полиция и окружная прокуратура фактически не ведут расследование убийства вашего сына, а когда Вульфу стало известно, что ваш сын собирал материалы для статьи о ФБР, он заподозрил, что это не халатность полицейских, а явное намерение замять дело. Если ему удастся доказать это и поставить полицию в неловкое положение, он получит величайшее удовлетворение.

Миссис Элтхауз продолжала смотреть на меня, почти не мигая.

Я продолжал:

– Так вот, хотя никто этого нам и не поручал, мы начали расследование. Пока нами выяснено одно обстоятельство, не упоминавшееся в газетах, а именно, что в квартире вашего сына никаких заметок или материалов о ФБР полицией обнаружено не было. По–видимому, вы знаете об этом.

– Да, – кивнула она.

– Я так и думал. Нам известны и другие факты, но о них мне дано указание молчать – мистер Вульф еще разрабатывает их. Однако вчера один человек сообщил ему, что ваш сын был убит сотрудником ФБР, и в подтверждение привел некоторые данные. Я не могу сообщить вам, кто этот человек, однако он вполне надежен, а его сведения не вызывают сомнений, хотя их недостаточно для подтверждения факта. Поэтому мистер Вульф хочет получить все сведения от близких вашему сыну людей, которым ваш сын мог рассказать то, что ему удалось узнать о ФБР. К числу таких людей, конечно, принадлежите вы и мисс Хинклей, а также мистер Ярмек. Я имею указание передать вам, что мистер Вульф не ищет клиентов или гонорара. Он делает все это по собственной инициативе, никакой оплаты не желает и не ждет ее.

Она по–прежнему не сводила с меня глаз, но я видел, что ее мысли заняты чем–то другим.

– Я не вижу причин… – начала было она и умолкла.

– Да, миссис Элтхауз? – произнес я после небольшой паузы.

– Я не вижу причин, почему бы мне не сказать вам. Сразу же после того, как мистер Ярмек сообщил, что никаких материалов о ФБР в квартире моего сына обнаружено не было, я стала подозревать, что именно ФБР виновно в его смерти. Такое же мнение у мистера Ярмека и у мисс Хинклей. Я не считаю себя мстительным человеком, мистер Гудвин, но ведь он же был моим замолчала, но тут же взяла себя в руки. – Это мой сын. Я все еще не могу примириться с мыслью, что его… что его уже нет в живых… Вы когда–нибудь встречались с ним?

– Нет.

– Вы детектив?

– Да.

– Вы ожидаете, что я помогу вам найти… виновных в смерти моего сына. Хорошо, я тоже хочу этого, но не думаю, что смогу быть вам полезной. Он редко разговаривал со мной о своей работе. Я даже не помню, чтобы он когда–нибудь упоминал о ФБР. И мисс Хинклей, и мистер Ярмек уже спрашивали меня об этом. Жаль, что я ничего не могу сообщить вам по этому поводу, очень жаль, ибо, если ФБР виновно в его смерти, я надеюсь, что убийцы будут наказаны. В Священном писанин говорится: «Не мсти», но Аристотель утверждал, что мщение справедливо. Вы понимаете, я думала об этом и полагаю, что…

Она повернулась к двери. Послышались голоса, и в комнату вошла девушка. Я встал, миссис Элтхауз продолжала сидеть. Фотоснимки в «Газетт» далеко не соответствовали действительности, ибо мисс Хинклей в жизни была прямо–таки картинкой. Изящная шатенка с голубыми глазами. Она подошла к миссис Элтхауз и поцеловала ее в щеку, а затем повернулась, чтобы взглянуть на меня, когда миссис Элтхауз назвала мое имя. Пока ее лучистые глаза внимательно осматривали меня, я приказал своим не обращать внимания ни на что, не имеющее прямого отношения к делу. Миссис Элтхауз пригласила нас сесть, и я пододвинул девушке кресло.

– Вы сказали, что, по словам Ниро Вульфа, преступление совершено ФБР? – произнесла она, обращаясь к миссис Элтхауз. – Это так, да?

– Боюсь, что я не совсем правильно выразилась, — ответила миссис Элтхауз. – Мистер Гудвин, может быть, вы сами объясните?

Я повторил все сначала, подчеркнув три обстоятельства: почему в этом заинтересован Вульф, что вызвало у него подозрение и как это подозрение начало подтверждаться вчерашним сообщением. Я объяснил, что Вульф не может пока доказать причастность ФБР к убийству, однако намерен попытаться это сделать. Именно по этому поводу я сюда и пришел.

– Но я не понимаю… Вульф известил полицию об информации, полученной от этого человека? – хмурясь, спросила мисс Хинклей.

– Извините, но, видимо, я не совсем ясно все изложил. По мнению мистера Вульфа, полиция или знает, или подозревает, что это дело рук ФБР. В связи с этим ему хотелось бы узнать, беспокоит ли вас полиция. Часто ли приходят к вам полицейские с одними и теми же вопросами? Миссис Элтхауз?

– Нет.

– Мисс Хинклей?

– Нет. Мы ведь и так рассказали им все, что нам было известно.

– Это не имеет значения. При расследовании убийства, если полиция не напала на след преступника, она никого не оставит в покое, а сейчас похоже, что она всех забыла. Итак, одно обстоятельство мы выяснили… По словам миссис Элтхауз, вы и мистер Ярмек уверены, что убийство Морриса Элтхауза – дело рук ФБР. Это правильно?

– Да–да, конечно. Иначе почему в квартире не найдено никаких материалов о ФБР? – воскликнула девушка.

– Вам известно, где могут быть эти материалы? Что удалось ему раздобыть?

– Нет. Моррис никогда не рассказывал мне о таких вещах.

– А что известно об этом мистеру Ярмеку? – спросил я.

– Не знаю. Думаю, что ничего.

– А как вы, мисс Хинклей, относитесь ко всему этому? Вы хотите, чтобы убийца Морриса Элтхауза был пойман независимо от того, кто он? Пойман и наказан?

– Конечно, хочу. Безусловно, хочу.

Я повернулся к миссис Элтхауз.

– И вы этого хотите? А знаете, я готов поспорить, что убийца никогда не будет пойман, если этим не займется Ниро Вульф. Возможно, вам известно, что мистер Вульф не выходит из дома, чтобы встречаться с людьми. Вам придется побывать у него – вам, мисс Хинклей и, если возможно, мистеру Ярмеку. Вы можете прийти сегодня в девять часов вечера?

– Зачем? – Миссис Элтхауз с силой стиснула пальцы. – Я не… Зачем это? Я не могу рассказать ему ничего нового.

– Как знать? Я сам часто считаю, что мне нечего ему сообщить, но быстро убеждаюсь, что ошибался. Даже если он только придет к выводу, что никто из вас ничего существенного ему сообщить не может, и это уже будет полезно. Вы придете?

– Я полагаю… – Она посмотрела на девушку, которая могла бы стать ее невесткой.

– Да, – заявила мисс Хинклей. – Приду.

Я готов был расцеловать ее, и, по–моему, это имело бы самое непосредственное отношение к делу.

– А вы можете привести мистера Ярмека?

– Попытаюсь.

– Превосходно. – Я встал. – Адрес имеется в телефонном справочнике. – Затем я обратился к миссис Элтхауз: – Должен вас предупредить, что ФБР ведет наблюдение за нашим домом и ваше посещение будет зарегистрировано. Если вас это не беспокоит, то мистера Вульфа и подавно. Он не против того, чтобы ФБР знало о расследовании убийства вашего сына. Итак, в девять?

Миссис Элтхауз ответила утвердительно, и я откланялся.

Горничная в прихожей пожелала подать мне пальто, и, чтобы не обидеть ее, я не воспротивился. По брошенному на меня взгляду швейцара, когда он открывал мне дверь, я понял, что привратник уже успел шепнуть ему о том, кто я по профессии. Не желая разочаровывать его, я бросил на него на прощание пронизывающий взгляд.

Направляясь в такси в другую часть города, я с горечью думал, что, если за мной следуют филеры (что было весьма вероятно), может быть, какая–то доля налогов, взимаемых с меня и Вульфа, уходит на содержание государственных служащих, которые без всякого приглашения составляют сейчас мне компанию.

Вульф только что спустился из оранжереи после своей ежедневной, от четырех до шести часов, сессии с орхидеями и уютно расположился в кресле с толстым томом «Сокровищ нашего языка». Вместо того чтобы, как всегда, войдя в кабинет, направиться к своему письменному столу, я на пороге дождался, пока Вульф посмотрит на меня, решительно показал пальцем вниз, повернулся и по лестнице сбежал в подвал. Здесь я зажег свет, подошел к бильярдному столу и присел на краешек. Две минуты, три, четыре… Наконец Вульф появился в дверях и, сердито глянув на меня, заявил:

– Я этого не потерплю.

– Ну что ж, будем переписываться.

– Фу! Во–первых, риск очень невелик. Во–вторых, мы можем использовать это в наших интересах. Ты можешь вставлять в беседу различные замечания и утверждения, на которые я не должен буду обращать внимания, если ты при этом поднимешь палец. Я буду делать то же самое. Конечно, никаких упоминаний мистера Кремера, этим мы рисковать не можем. Кроме того, в наших беседах мы должны исходить из того, что убийство Элтхауза – дело рук ФБР и мы намерены доказать это.

– Но в действительности мы этого не намерены делать.

– Конечно, нет. – И с этими словами Вульф повернулся и вышел.

Таким образом, он все же перехитрил меня. Однако, поднимаясь по лестнице, я должен был признать, что, несмотря на все свое упрямство, Вульф придумал совсем не плохую штуку. Если ФБР подслушивало наши разговоры в кабинете, во что я не верил, предложение Вульфа было не так уж дурно. Я вошел в кабинет, где Вульф уже расположился за письменным столом, и, когда я сел, он заметил:

– Ну–с?

Ему явно следовало бы при этом поднять палец, ибо обычно, когда я возвращаюсь откуда–нибудь после выполнения его поручения, он не тратит энергию на вопрос «Ну–с?», а лишь откладывает книгу или отставляет в сторону стакан с пивом, давая этим понять, что готов выслушать меня.

– Ваше предположение о том. что «Газетт», – начал я, подняв палец, – занимается расследованием убийства Элтхауза, исходя из вероятной виновности ФБР, оказалось никудышным. – Я опустил палец. – Никакой определенной версии у них нет. Лон Коэн дал мне возможность посмотреть газетные вырезки, затем мы побеседовали, и я записал различные имена и факты, которые могут быть нам полезны. – Я поднял палец. – Я перепечатаю их, как всегда, по пять долларов за страницу. – Я опустил палец. – Потом я позвонил миссис Айвене Элтхауз и сказал, что ее сына убили фэбээровцы. Она согласилась встретиться со мной, и я отправился к ней. Проживает она на десятом этаже на Парк–авеню, в районе восьмидесятых улиц, со всеми необходимыми в подобных случаях причиндалами. С картинами оказалось все в порядке. Описывать внешность миссис Элтхауз я не буду, вы увидите ее сами. Она цитирует Священное писание и Аристотеля. – Я поднял палец. – Я мог бы процитировать кое–что из Платона, но не могу придумать, в какой связи это сделать. – Я опустил палец. – По телефону я попросил ее пригласить Мэрией Хинклей, и она сказала, что мисс Хинклей скоро будет у нее. Миссис Элтхауз заметила, будто из моих слов по телефону поняла, что ее сын убит сотрудниками ФБР, и спросила, так ли это. Дальше мне придется изложить все дословно.

Я доложил ему все подробности, будучи уверен, что не рассказываю ничего такого, что не следовало бы знать ФБР. Вульф слушал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, и все равно не увидел бы мой поднятый пален, в связи с чем я никаких вставок не делал. Как только я закончил, он засопел, открыл глаза и сказал:

– Плохо, когда известно, что искомая иголка находится в стоге сена. Но когда не знаешь даже этого…

Послышался звонок в дверь. Из вестибюля я увидел, что на крыльце стоит сотрудник ФБР. Я, конечно, не знал его в лицо, но это было очевидно: подходящий возраст, широкие плечи, соответствующее выражение на физиономии с квадратным подбородком, аккуратное темно–серое пальто. Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь дюйма на два и спросил:

– Вам кого?

– Моя фамилия Квайл, – рыкнул он в щель. – Мне нужно видеть Ниро Вульфа.

– Повторите, пожалуйста, фамилию.

– Квайл, Тимоти Квайл!

– Мистер Вульф занят. Сейчас я доложу.

Я подошел к двери кабинета.

– Это одна из фамилий в моей записной книжке. Тимоти Квайл – старший редактор журнала «Тик–Ток». Тип героя. Ударил газетного репортера, который досаждал Мэриен Хинклей. Должно быть, сразу же после моего ухода она позвонила ему.

– Я не желаю его видеть.

– До обеда у нас еще полчаса. Вы что, посередине главы?

Вульф сердито взглянул на меня.

– Пригласи его.

Я возвратился к двери, снял цепочку и распахнул, дверь. Квайл вошел. Когда я закрыл дверь, он сообщил мне, что я Арчи Гудвин. Мне пришлось согласиться, .после чего я помог ему снять пальто и шляпу и провел в кабинет. Сделав по ковру три шага, он остановился, уставился на Вульфа и резко спросил:

– Вам сообщили мою фамилию?

– Да. Мистер Квайл.

Квайл подошел к письменному столу.

– Я друг мисс Мэриен Хинклей и хочу знать, какую игру вы затеяли. Я требую объяснения.

– Ба!

– Вам от меня так не отделаться! Что вы затеяли?

– Я люблю, когда глаза моего собеседника находятся на одном уровне с моими, – сказал Вульф. – Если вы намерены говорить со мной в повышенном тоне, мистер Гудвин сейчас же выведет вас вон. Если вы сядете вот в это кресло, измените свой тон и сообщите мне уважительную причину, по которой мне следует отчитываться перед вами, я готов вас выслушать.

Квайл открыл было рот, но тут же его закрыл. Он повернул голову, видимо, для того, чтобы еще раз взглянуть на меня и определить, справлюсь ли я с ним. Я не стал бы возражать, если бы он решил, что у меня не хватит сил для этого, так как после прошедших суток я с удовольствием воспользовался бы предлогом, чтобы вывихнуть руку еще кому–нибудь. Однако он отвернулся от меня, сел в кресло, обитое красной кожей, и, хмурясь, заявил Вульфу:

– Я кое–что знаю о вас. – Он сказал это более спокойно, но еще не в тоне светского разговора. – Знаю ваши методы. Если вы хотите сорвать куш с миссис Элтхауз – это ее дело, но вам не удастся ничего получить от мисс Хинклсй. Я не намерен…

– Арчи, – обернулся ко мне Вульф, – выведи его. Фриц откроет дверь. – Он нажал кнопку звонка.

Я подошел к креслу и остановился, посматривая на нашего героя. Появившемуся Фрицу Вульф приказал растворить дверь.

Положение Квайла было не из завидных. Я стоял перед ним и мог взять его на любой прием. Но и своему положению я завидовать не мог. Вытащить из мягкого кресла человека весом фунтов сто восемьдесят, если он как следует упрется, – целая проблема. Однако он сидел, не подобрав ноги под кресло. Я сделал вид, что хочу схватить его за плечи, а затем нырнул, вцепился ему в лодыжки, рванул и, повалив на спину, вытащил в вестибюль прежде, чем он начал сопротивляться. У входной двери я остановился, а Фриц прижал его руки к полу.

– Наше крыльцо обледенело, – сообщил я. – Я позволю вам встать и отдам пальто и шляпу, если вы уйдете подобру–поздорову. Я знаю больше всяких трюков, чем вы. Договорились?

– Да. Бандитская рожа!

– Моя фамилия Гудвин, но сейчас я не намерен открывать дискуссию. Отпусти его, Фриц.

Квайл встал. Фриц уже снял с вешалки пальто гостя, как вдруг Квайл сказал:

– Хочу вернуться в кабинет.

– Это невозможно. У вас плохие манеры.

– Я хочу только спросить его.

– Вежливо и тактично?

– Да.

Я закрыл уже распахнутую дверь.

– В вашем распоряжении две минуты. Не садитесь, пока вам не предложат, не повышайте голоса и не употребляйте таких выражений, как «бандитская рожа».

Мы гуськом направились через вестибюль и вошли в кабинет. Фриц шел впереди, а я замыкал шествие. Вульф, прекрасно слышавший всё, что говорилось в вестибюле, холодно взглянул на Квайла.

– Вы хотели, чтобы я сообщил вам уважительную причину, — обратился он к Вульфу. – Я друг мисс Мэриен Хинклей. Она позвонила мне и рассказала о Гудвине – о том, что он сообщил ей и миссис Элтхауз. Я посоветовал ей не приходить к вам сегодня вечером, но она сказала, что придет. В девять часов?

– Да.

– В таком случае я… – Он умолк, пытаясь сдержаться, и затем, хоть и с трудом, нашел нужную форму обращения: – Я хочу присутствовать. Вы разрешите… Можно мне прийти?

– Если вы будете прилично себя вести.

– Да.

– Две минуты истекли, – сказал я.

7

В девять часов десять минут вечера я явился на кухню. Вульф спорил с Фрицем о том, сколько ягод можжевельника следует класть в маринад для отбивных котлет из филе телятины. Зная, что диспут может продолжаться до бесконечности, я извинился и сообщил:

– Пришли все, кого мы приглашали, и еще кое–кто. Явился отец – Давид Элтхауз: он лыс, сидит позади всех, справа от вашего стола. С ним адвокат Бернард Фромм – тоже позади, слева.

– Я не хочу, чтобы он присутствовал, – хмурясь, заявил Вульф.

– Сказать ему об этом?

– Будь он проклят! – Вульф повернулся к Фрицу. – Мне кажется, что три, но поступай как знаешь. Если положишь пять, мне не нужно будет даже пробовать, я и по запаху узнаю. С четырьмя это еще может быть съедобно. – Вульф кивнул и последовал за мной в кабинет.

Он обошел вокруг красного кресла, в котором сидела миссис Элтхауз, и стоял, пока я называл фамилии присутствующих. Впереди на стульях сидели Винсент Ярмек, Мэриен Хинклей и Тимоти Квайл, дальше – Давид Элтхауз и Бернард Фромм. Таким образом, ближе всех ко мне оказался Квайл, что было весьма кстати.

Вульф сел, обвел глазами собравшихся и сказал:

– Должен предупредить вас о возможности того, что работники Федерального бюро расследований с помощью электронных приборов подслушивают все, что говорится в этой комнате. Мы с мистером Гудвином полагаем, что это хоть и маловероятно, однако вполне возможно. Надеюсь, что вы…

– Зачем им это нужно? – перебил адвокат Фромм таким тоном, словно вел перекрестный допрос на судебном заседании.

– Вам это сейчас станет ясно, мистер Фромм. Мне думается, что вы должны знать о наличии такой возможности, как бы маловероятна она ни была. Ну а теперь я попрошу вас проявить снисходительность и послушать меня в течение некоторого времени. Я понимаю, что вы – отец, мать, невеста и знакомые человека, убитого семь недель назад, – поможете мне в моем деле, только если я докажу вам, что наши интересы совпадают. Как вы знаете, преступник до сих пор не найден. Я намерен найти его. Намерен доказать, что Моррис Элтхауз убит сотрудниками Федерального бюро расследований.

– Каким образом? – перебил Ярмек.

– Это намерение подкрепляется двумя соображениями, — кивнув, продолжал Вульф. – Недавно при выполнении одного поручения у меня возникла необходимость навести справки, касающиеся определенной деятельности ФБР, которое немедленно реагировало на это, попытавшись аннулировать мою лицензию на производство расследований в качестве частного детектива. Возможно, что ФБР удастся проделать это, но во всех случаях я буду продолжать расследование как частное лицо и, конечно, докажу абсолютную вздорность утверждений ФБР, будто оно стоит на страже закона и справедливости. Таково мое первое соображение. Второе состоит в том, что я давно уже имею все основания быть недовольным нью–йоркской полицией. Чиновники полиции неоднократно пытались помешать моей вполне законной деятельности. Не раз грозили привлечь меня к ответственности якобы за сокрытие важных данных, за препятствия, которые я будто бы создаю на пути осуществления законности. Я с удовлетворением воспользуюсь возможностью доказать, что не я, а они попирают справедливость, ибо им или известно о причастности ФБР к убийству Морриса Элтхауза, или они подозревают это. Это так же…

– Слишком многословно, – прервал его Фромм. – Вы можете подкрепить чем–нибудь свои утверждения?

– Умозрительно – да. Полиция и окружной прокурор знают, что Моррис Элтхауз собирал материалы для статьи о ФБР, но в квартире убитого этих материалов не оказалось. Мистер Ярмек, я полагаю, вы имели отношение к этой статье?

Винсент Ярмек походил на типичного старшего редактора, каким я их себе представлял: круглые сутулые плечи, крепко сжатый маленький рот и настолько выцветшие глаза, что приходилось только догадываться о наличии их у него за очками.

– Да, имел, – ответил или, вернее, пропищал он.

– Удалось мистеру Элтхаузу собрать такие материалы?

– Разумеется.

– Он передал их вам или хранил у себя?

– Я считал, что они находятся у него, однако полиция меня информировала, что в его квартире ничего не обнаружено.

– Какой вы сделали вывод из этого?

– Единственно возможный: очевидно, кто–то их взял. Маловероятно, чтобы Моррис хранил материалы в другом месте.

– Сегодня днем миссис Элтхауз сообщила мистеру Гудвину о том, что вы подозреваете, будто эти материалы изъяты Федеральным бюро расследований. Это так?

Ярмек повернул голову, чтобы бросить взгляд на миссис Элтхауз, а затем снова посмотрел на Вульфа.

– Возможно, такое впечатление у миссис Элтхауз и создалось в результате нашего доверительного разговора. Но как я вас понял, наш сегодняшний разговор здесь не вполне конфиденциален…

– Я сказал, что подслушивание возможно, но еще не доказано, – проворчал Вульф. – Но если вы сделали столь очевидный вывод о материалах, следовательно, его должны были сделать и полицейские. – Он посмотрел на Фромма. – Не так ли, мистер Фромм?

– Видимо, да, – кивнул адвокат. – Однако это еще не дает оснований для утверждения, будто полиция мешает осуществлению законности.

– Для утверждения – нет, но для предположения – да. Если это не создание помех правосудию, то, во всяком случае, халатное отношение к своим обязанностям. Как адвокату, вам известна настойчивость полиции и окружной прокуратуры в любом деле об убийстве, расследование по которому не закончено. Если они…

– Я не занимаюсь уголовным правом.

– Фу! Вы не можете не знать того, что известно каждому ребенку. Если бы полицейские не были убеждены, что исчезновение материалов – дело рук ФБР, которое, следовательно, причастно и к самому убийству, они, несомненно, расследовали бы другие возможности: например, возможность виновности мистера Ярмека. Следствие занимается этим, мистер Ярмек? Полицейские вас беспокоят?

– Меня? Это еще с какой стати? – удивился редактор.

– Ну хотя бы в порядке расследования возможности, что вы убили Морриса Элтхауза ради того, чтобы присвоить собранные им материалы. Не возмущайтесь. При расследовании некоторых убийств выдвигались и еще более невероятные гипотезы. Элтхауз, например, мог рассказать вам о том, что эти материалы грозили вам каким–нибудь разоблачением. Вот вы и убрали его, а материалы уничтожили. Прекрасная гипотеза…

– Вздор! Полнейший вздор!

– Для вас – возможно. Но полиция, пытаясь найти виновных, конечно, должна была бы заняться и вами, а она этого не делает. Я вовсе не обвиняю вас в убийстве, ни на одно мгновение, я всего лишь показываю, что полицейские либо уклоняются от выполнения своих прямых обязанностей, либо манкируют ими. Если вы, разумеется, не сообщили им своего совершенно бесспорного алиби на вечер двадцатого ноября. Итак, есть ли у вас алиби?

– Нет.

– А у вас, мистер Квайл?

– Чушь! – воскликнул тот, вновь демонстрируя свой плохие манеры.

Вульф внимательно посмотрел на Квайла.

– Вы находитесь здесь только потому, что обещали хорошо себя вести. Вы хотели знать, что я затеял. Именно это я сейчас и объясняю. Руководствуясь исключительно своими личными интересами, я надеюсь доказать причастность ФБР к этому убийству и невыполнение полицией своего прямого долга. Действуя в этом направлении, я должен остерегаться, чтобы совпадение обстоятельств не толкнуло меня на ложный путь. Вчера в доверительном порядке я получил информацию с весьма серьезными, но еще не окончательными доказательствами вины ФБР. Я не могу, не учитывать того обстоятельства, что явное бездействие полиции, возможно, всего лишь тактический маневр и что ей, так же как и ФБР, известна личность убийцы, но полиция ничего не предпринимает, пока не получит бесспорных доказательств его вины. Я должен буду внести полную ясность с этот вопрос, прежде чем предприму какие–либо дальнейшие шаги. Вы можете мне помочь, но если вместо этого предпочитаете насмехаться надо мной, ваша присутствие здесь излишне. Мистер Гудвин уже один раз вышвырнул вас за дверь и в случае необходимости повторит это. При наличии такой аудитории он проделает это еще эффектнее, ибо обожает публику, так же как и я. Если вы предпочитаете оставаться здесь, ответьте на вопрос, который я вам задал.

Квайл сидел, крепко стиснув зубы. Бедняга оказался в незавидном положении. Рядом с ним, так близко, что, протянув руку, он мог бы коснуться ее, сидела девушка, ради которой он расквасил нос пронырливому репортеришке (да простит меня–Лон Коэн), а сейчас он сам оказался в роли побитой собаки. Я ожидал, что Квайл повернет голову, к мисс Хинклей и даст понять, что ради нее согласен поступиться своей гордостью, или ко мне, демонстрируя, что не боится меня, однако он продолжал смотреть на Вульфа.

– Я уже сказал вам, что могу держать себя в руках, – произнес он. – Бесспорного алиби для вечера двадцатого ноября у меня нет. На ваш вопрос я ответил, а теперь хочу спросить вас. Чем, по вашему мнению, может вам помочь мисс Хинклей?

Вульф кивнул:

– Резонный вопрос, имеющий прямое отношение к делу. Мисс Хинклей, конечно, согласна помочь, иначе она не пришла бы сюда. Я выдвинул теорию возможной виновности мистера Ярмека, а сейчас хочу сделать то же самое в отношение мистера Квайла, что совсем несложно. Миллионы мужчин убивали своих соперников из–за женщины, чтобы отомстить ей, досадить ей или добиться ее любви. Мисс Хинклей, если убийцей вашего жениха является мистер Квайл, хотите ли вы, чтобы он был привлечен к ответственности?

Она всплеснула руками.

– Какая нелепость!

– Отнюдь нет. Семье и друзьям убийцы такое обвинение может показаться нелепостью, но этим оно не аннулируется. Я же ни в чем не обвиняю мистера Квайла, а лишь рассматриваю различные гипотезы. Есть ли у вас какие–нибудь основания считать, что ваше обручение с мистером Элтхаузом не понравилось Квайлу?

– Надеюсь, вы не ждете, что я отвечу на этот вопрос?

– А я отвечу! – крикнул Квайл. – Да, мне это не понравилось.

– По какому праву?

– Ну, о «праве» я ничего не могу сказать. Я просил мисс Хинклей стать моей женой. Я… я надеялся, что она даст согласие.

– И она согласилась?

Вмешался адвокат:

– Не так быстро, Вульф. Вы упомянули о правах.. Полагаю, что вы сами нарушаете некоторые нормы юриспруденции. Я нахожусь здесь по просьбе моего клиента мистера Давида Элтхауза и не могу выступать от имени мисс Хинклей или мистера Квайла, однако считаю, что вы зарываетесь. Ваша репутация мне известна, и я знаю, что недобросовестным дилетантом вас назвать нельзя. Я не намерен оспаривать вашу компетентность, если у меня не появится для этого серьезных причин, но, как юрист, должен сказать, что вы чересчур сгущаете краски. Безусловно одно: мистер Давид Элтхауз, я, как его адвокат, и жена мистера Элтхауза – все мы хотим, чтобы справедливость восторжествовала. Но зачем вы устраиваете всю эту инквизицию, если располагаете серьезными данными о причастности ФБР?

– Я полагаю, что ясно все объяснил.

– Ваше объяснение можно понять, если рассматривать его как характеристику положения, но оно никак не может быть основанием для подобных допросов. Чего доброго, вы еще и меня спросите, не поймал ли меня Моррис, когда я пытался что–то украсть.

– А он заставал вас за таким занятием?

– Я не желаю паясничать. Повторяю, вы зарываетесь.

– Ну, это как сказать… А теперь я хочу задать, банальный вопрос, неизбежный при расследовании любого убийства: если Моррис Элтхауз не был убит сотрудником ФБР, кто же его убийца? Предположим, что невиновность ФБР полностью доказана, а я окружной прокурор. У кого были причины желать смерти этого человека? Кто ненавидел его, или боялся, или что–то выгадывал от его смерти? Вы можете назвать кого–нибудь?

– Нет. Естественно, что я думал над этим. Нет.

Вульф обвел присутствующих взглядом.

– А кто–нибудь из вас?

Все молчали.

– Мой вопрос шаблонен, – продолжал Вульф, – но не бесполезен. Прошу вас подумать. Не беспокойтесь об ответственности за клевету, так как никто не будет ссылаться на ваши слова. Моррис Элтхауз не мог прожить тридцать шесть лет, никого не обидев. Он обидел своего отца. Он обидел мистера Квайла. – Вульф взглянул на Ярмека. – А статьи, которые Элтхауз писал для вашего журнала, были всегда безобидными?

– Нет, – ответил редактор. – Но если эти статьи кого–то обидели настолько, что у обиженного возникла мысль об убийстве, вряд ли он стал бы ждать столько времени.

– Во всяком случае, один из них должен был ждать, — вмешался Квайл, – так как сидел в тюрьме.

– За что? – спросил Вульф, сейчас же переключаясь на Квайла.

– За мошенничество. За жульническую сделку с недвижимым имуществом. Моррис написал статью, озаглавленную «Мошенничество при сделках с недвижимым имуществом». В результате один из жуликов был осужден на два года тюремного заключения. Произошло это года полтора назад, но в связи с сокращением срока за хорошее поведение человек этот, наверное, уже на свободе. Однако он не убийца, и на такое преступление у него не хватит духа. Я видел его два или три раза, когда он пытался уговорить нас не упоминать его имени. Он просто мелкий ловчила.

– Его фамилия?

– Я не… Но позвольте… Какое это имеет значение? Его фамилия Оделл. Да, да. Фрэнк Оделл.

– Не понимаю… – начала было миссис Элтхауз, но ей изменил голос, и она должна была откашляться, прежде чем обратиться к Вульфу. – Я ничего не понимаю. Если виновно ФБР, зачем вы задаете нам все эти вопросы? Почему вы не спросите у мистера Ярмека, что стало известно Моррису о ФБР? Я его спрашивала, и он ответил, что не знает.

– Да, не знаю, – подтвердил Ярмек.

– Так я и предполагал, – согласился с ним Вульф. — Иначе вас беспокоила бы не только полиция. Он рассказывал вам что–нибудь о своих открытиях и предположениях?

– Нет. Он этого никогда не делал. Вначале он готовил черновик статьи. Так он обычно работал.

Вульф что–то промычал в ответ, а затем обратился к миссис Элтхауз:

– Сударыня, я уже сказал вам, что моя цель – долбиться полной ясности. Для этого я готов всю ночь напролет, целую неделю подряд задавать вопросы. Тысячи вопросов. Федеральное бюро расследований – это могучий враг, обладающий неограниченной властью и различными привилегиями. Никто в Америке – в одиночку или коллективно – не возьмется в настоящее время за выполнение задачи, которую я добровольно взял на себя, и вы понимаете, что это не бахвальство, а лишь констатация факта. Если сотрудник ФБР убил вашего сына, никто, кроме меня, не докажет его виновности. Поэтому выбор наиболее подходящей процедуры принадлежит только мне. Можете ли вы сказать теперь, мистер Фромм, что я зарываюсь?

– Нет, – ответил адвокат. – Было бы нелепо отрицать справедливость сказанного вами о ФБР. Как только мне стало известно, что никаких материалов о ФБР в квартире обнаружено не было, я сделал сам собою напрашивающийся вывод и сказал мистеру Элтхаузу, что, по моему мнению, возможность раскрытия этого преступления почти исключена. ФБР неприкосновенно. Гудвин рассказал миссис Элтхауз, что какой–то человек сообщил вам о том, что убил ее сына сотрудник ФБР, и подкрепил это некоторыми фактами. Я явился к вам, чтобы узнать фамилию этого человека и полученную вами информацию. но вы правы, выбор процедуры принадлежит вам. По–моему, это безнадежное дело, но я желаю вам успеха и сожалею, что не могу помочь.

Вульф отодвинул кресло и встал.

– Я тоже. Если наша беседа подслушивалась, возможно, кого–нибудь из вас обязательно будут беспокоить. В таком случае прошу известить меня. Мне также хотелось бы знать обо всех фактах, связанных с этим делом, которые станут вам известны, какими незначительными бы они вам ни казались. Независимо от того, подслушивалась наша беседа или нет, мой дом находится под наблюдением, и ФБР уже знает, что я занимаюсь расследованием убийства Морриса Элтхауза. Насколько мне известно, полиция не знает этого, и я прошу вас ничего не рассказывать полицейским, чтобы еще более не затруднить мою работу. Мистер Элтхауз, вы все время молчали, не хотите ли что–нибудь сказать?

– Нет. – Это было единственное слово Давида Элтхауза за весь вечер.

– В таком случае до свидания. – Вульф покинул кабинет.

Гости вышли в вестибюль. Я остался в комнате. Джентльмены могли сами помочь дамам надеть пальто – во мне они не нуждались. Я оказался настолько невоспитанным, что даже не подумал об удовольствии подать шубку мисс Хинклей, а потом было уже слишком поздно, так как послышался шум открываемой парадной двери. Я подождал, пока дверь захлопнется, подошел и навесил цепочку.

Я не слышал шума лифта и, решив поэтому, что Вульф ушел в кухню, направился туда же, но его там не оказалось. Фрица тоже не было. Может быть, Вульф поднялся по лестнице пешком? Почему? Или, может быть, он отправился вниз? Я решил, что это вероятнее всего, и, спускаясь по лестнице, услышал его голос из комнаты Фрица.

Фриц мог бы жить наверху, но он предпочитает подвал. У него здесь просторное помещение, но за много лет оно оказалось основательно загроможденным: столы, заваленные кипами журналов, бюсты Эскофье [Знаменитый парижский повар и ресторатор] и Брея–Саварена [Французский политический деятель. Известный гурман. Автор книги об изысканной пище], меню в рамках на стенах, пять стульев, огромная кровать, шкафы с книгами (у него 289 поваренных книг), голова дикого кабана, убитого им в Вогезах, телевизор и стереофонический проигрыватель, два больших шкафа с древней кухонной посудой (по его словам, одной из кастрюль пользовался повар Юлия Цезаря) и тому подобная дребедень.

Вульф расположился с бутылкой пива у стола. Фриц, сидевший напротив него, поднялся, я придвинул себе стул, и он опять сел.

– Плохо, что на нашем лифте нельзя спускаться, – заметил я. – Может быть, следовало бы его переоборудовать?

Вульф допил пиво, поставил стакан и облизал губы.

– Я хочу все знать об этих электронных мерзостях, — заявил он. – Здесь нас могут подслушивать?

– Не знаю. Я читал о приборе, с помощью которого можно подслушивать разговоры на расстоянии полумили, но не знаю, мешают ли этому такие препятствия, как стены и полы. Если не мешают, то людям придется разговаривать жестами или переписываться.

Вульф сердито посмотрел на меня. Не чувствуя за собой никакой вины, я ответил ему тем же.

– Отдаешь ли ты себе отчет в том, что никогда еще у нас не было такой острой необходимости, чтобы нас никто не подслушивал?

– Да, отдаю. Полностью.

– А шепот тоже можно подслушать?

– Пожалуй, нет.

– Тогда мы будем беседовать шепотом.

– Это помешает вам разговаривать в обычном для вас стиле. Можно сделать иначе. Фриц включит погромче телевизор, а мы сядем поближе друг к другу и будем разговаривать без крика, но и не прибегая к шепоту.

– Но мы могли сделать так и в кабинете!

– Конечно.

– Какого же черта ты не сказал об этом раньше?

– Вы волнуетесь. Я тоже. Я сам удивляюсь, как это не пришло мне в голову раньше. Давайте попробуем поговорить здесь. В кабинете мне придется наклоняться над вашим письменным столон.

– Фриц, если можно… – попросил Вульф. Фриц включил телевизор, и скоро мы увидели на экране, как какая–то женщина, беседуя с мужчиной, выражала сожаление, что повстречалась с ним. Фриц спросил, достаточно ли громко, я попросил еще прибавить звук и пододвинул свой стул к Вульфу.

– Мы должны подготовиться на случай возникновения некоторых чрезвычайных обстоятельств. Как, по–твоему, клуб «Десять гурманов» еще существует?

Я пожал плечами. Нужно быть либо слабоумным, либо гением, чтобы задать вопрос, не имеющий абсолютно никакой связи с предыдущим разговором.

– Не знаю. Последний раз я слышал о них лет семь назад. Вероятно, существуют. Я могу позвонить Льюису Хьюиту.

– Только не отсюда.

– Я могу позвонить по телефону–автомату. Сейчас?

– Да. Если он ответит, что клуб по–прежнему… Или нет. Независимо от того, что он скажет о «Десяти гурманах», спроси, можно ли мне будет завтра утром приехать к нему выяснить один срочный частный вопрос. Если он пригласит меня на ленч, а он так и сделает, дай согласие.

– Но он в течение всего года проживает в Лонг–Айленде!

– Знаю.

– И нам, вероятно, придется отделываться от филеров.

– В этом нет необходимости. Если ФБР зафиксирует, что я ездил к нему, тем лучше.

– Тогда почему бы не позвонить ему отсюда?

– Я не хочу предавать гласности, что сам напросился к нему, хотя не только не возражаю, но даже хочу, чтобы мой визит к нему стал известен.

– Ну а если он завтра занят?

– В любой ближайший день.

Я вышел.

Шагая по Девятой авеню, я все время думал о том, что в один день оказались отброшенными два незыблемых правила: утренний распорядок дня и категорический отказ выходить куда–либо из дому по делам. Почему?..

Клуб «Десять гурманов» состоял из десяти весьма обеспеченных людей, добивавшихся, как они сами утверждали, «идеала в еде и напитках». Семь лет назад ради достижения этого идеала они встретились за трапезой в доме пароходного магната Бенджамена Шрайвера, причем член клуба Льюис Хьюит договорился с Вульфом, что блюда им будет готовить Фриц. Естественно, что мы с Вульфом тоже были в числе приглашенных, и сидевший за столом тип вместе с блинами с икрой и сметаной наелся мышьяка и умер. Вообще это был тот ужин! На отношениях Вульфа с Льюисом Хьюитом это не отразилось. Хьюит имел огромную коллекцию орхидей в своем поместье на Лонг–Айленде, был признателен Вульфу за какую–то специальную услугу, оказанную ему давным–давно, и раза два в год приезжал к нам ужинать.

Прошло некоторое время, прежде чем Хьюит подошел к телефону – он был не то в оранжерее, не то в конюшне, не то еще где–то, но, во всяком случае, как он сказал, мой голос доставил ему удовольствие. Как только я сообщил ему, что Вульф хотел бы нанести ему визит, он ответил, что будет рад разделить с ним ленч, и добавил, что в связи с этим ему хотелось бы задать Вульфу один вопрос.

– Боюсь, что вам придется действовать через меня, — ответил я. – Я звоню из автомата. Вы уверены, что наш разговор не подслушивается?

– Да что вы?! Я не вижу причин…

– Я звоню по телефону–автомату, так как наш телефон прослушивается и мистер Вульф не желает предавать гласности то, что наша встреча состоится по его инициативе. Поэтому не звоните нам. Возможно, что завтра вас кто–нибудь навестит, отрекомендуется репортером и начнет задавать всякие вопросы. На этот случай, пожалуйста, запомните, что вы еще на прошлой неделе пригласили нас на завтрашний ленч. Хорошо?

– Да, конечно. Но боже мой, если ваш телефон прослушивается… это же совершенно незаконно!

– Завтра мы все вам расскажем. Во всяком случае, я надеюсь.

Он ответил, что будет с нетерпением ждать нас к полудню.

В кабинете у нас есть телевизор и радио. Я полагал, что, вернувшись, найду здесь Вульфа в его любимом кресле, причем радиоприемник будет включен на полную мощность. Однако в кабинете никого не оказалось, и я спустился в подвал. Вульф все еще был там. Телевизор продолжал работать, и Фриц, зевая, смотрел на экран. Вульф сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами, вытягивая губы. Он, несомненно, размышлял, но над чем? Я стоял и смотрел на него. Я никогда не прерываю его манипулирования губами, но на этот раз мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не заговорить, так как я не верил, что он думает о чем–то серьезном. Ведь не было ничего такого, что бы он мог высиживать. Прошли целые две минуты. Три. Решив, что он просто практикуется или репетирует, я подошел к стулу и громко кашлянул. Вульф открыл глаза, замигал и выпрямился.

– Все в порядке, – доложил я. – Нас ждут в полдень, так что придется выехать в десять тридцать.

– Ты не поедешь, – ответил он. – Я уже позвонил Саулу. Он придет в девять утра.

– Понимаю. Вы хотите, чтобы я оставался дома на тот случай, если Брегг пришлет сюда своих молодчиков на исповедь.

– Я хочу, чтобы ты разыскал Франка Оделла.

– Боже мой! Это все, что вы придумали?

– Нет. – Он повернул голову. – Чуть погромче, Фриц! — Затем снова обернулся ко мне. – Я вчера сказал, что ты убедил меня в том, что попытки доказать, будто убийство совершено агентами ФБР, окажутся тщетными. Беру свои слова обратно. Мы должны создать ситуацию, при которой ни одна из версий не останется без проверки. Мы можем или доказать, что убийство совершено ФБР, или доказать, что ФБР не причастно к убийству, или не доказывать ни того, ни другого, пусть убийство останется нерасследованным. Мы предпочитаем вторую версию, и именно поэтому ты должен отыскать Оделла. Если нас вынудят остановиться на первом предположении или на третьем, мы встретимся с обстоятельствами, при которых никогда не сможем выполнить наши обязательства перед клиентом.

– У вас нет никаких обязательств, кроме обязательства предпринять расследование и употребить на это все ваши усилия.

– Местоимения!

– Ладно, пусть будет «мы» и «наши».

– Так лучше. Вот именно, все наши усилия. Это самое важное обязательство для человека с чувством собственного достоинства, а мы оба обладаем им с излишком. Какие бы обстоятельства ни заставили нас принять то или иное решение, мистер Брегг должен поверить, во всяком случае, заподозрить, что Морриса Элтхауза убил один из сто людей. Пока я не могу придумать никакого маневра, который привел бы к этому. Я пытался что–нибудь изобрести, ожидая твоего возвращения. Что ты можешь предложить?

– Пока ничего. Он или верит в это, или не верит. Десять против одного, что верит.

– Как ты думаешь, о чем я хочу договориться завтра с мистером Хьюитом? Пока что у меня пересохло в горле. Фриц!

Молчание. Я обернулся. Сидя на стуле, Фриц крепко спал и, видимо, храпел, но телевизор заглушал его храп. Я предложил перейти в кабинет и для разнообразия включить музыку. Вульф согласился, мы разбудили Фрица, поблагодарили за гостеприимство и пожелали спокойной ночи. По дороге в кабинет я взял из холодильника пиво для Вульфа и молоко для себя. Когда я вошел, он уже включил радио и сидел за своим столом. Так как разговор должен был быть длительным, я передвинул желтое кресло поближе к нему. Он налил себе пива, я сделал глоток молока и сказал:

– Я забыл спросить Хьюита относительно «Десяти гурманов». Вы все равно повидаетесь с ним завтра и спросите сами. Итак, какова программа действий?

Было далеко за полночь, когда Вульф направился к лифту, а я – за простынями, одеялом и подушками, чтобы провести вторую ночь на кушетке в кабинете.

8

В телефонной книге было больше сотни Оделлов и ни одного Фрэнка. Установив это около десяти часов утра в пятницу, я сидел за своим столом, размышляя, что же предпринять? Это была не такая уж проблема, чтобы обращаться с ней к Вульфу, да и все равно его не было.

Саул Пензер пришел к девяти часам. В девять тридцать, вместо того чтобы отправиться наверх в оранжерею, Вульф спустился вниз, надел свое самое теплое пальто и бобровую шапку и, последовав за Саулом на улицу, сел в машину марки «герон». Он, конечно, знал, что если включить отопление на полную мощность, в машине будет жарко, как в печке, но все же оделся потеплее, так как не верил никаким механизмам более сложным, чем тачка. Даже если бы я управлял машиной, он, наверное, опасался бы, что может оказаться в каких–нибудь диких джунглях Лонг–Айленда.

Пришлось напрячь силу воли, чтобы сосредоточиться на Фрэнке Оделле, беседа с которым могла быть лишь ударом в темноте, совершаемым по приказу Вульфа исключительно потому, что он выбрал второе из трех предположений. Я предпочел бы думать о Лонг–Айленде. Хотя я знал умение Вульфа использовать все возможности для достижения цели. но еще никогда мне не приходилось видеть, чтобы он выдумывал что–либо более хитроумное, чем план, для проведения в жизнь которого он собирался привлечь Льюиса Хьюита. Поэтому я и хотел быть там. Гений хорош в качестве свечи зажигания, дающей искру, но кто–то должен проверить, не течет ли радиатор и в порядке ли резина. Если бы не Саул Пензер, я бы настоял на том, чтобы поехать с ним. Но Вульф приказал ехать Саулу, и Саул – единственный человек, которому я, не задумываясь, доверил бы свои дела, случись мне сломать ногу.

Я заставил себя вернуться мыслями к Фрэнку Оделлу. Проще всего было бы позвонить в отдел амнистий и узнать, нет ли его в списках досрочно освобожденных. Но, конечно, не по нашему телефону. Если в ФБР пронюхают, что мы тратим время и деньги на Оделла, о котором нам рассказал Квайл, они сразу сообразят, что это неспроста и мы считаем, что он замешан в убийстве Элтхауза, а этого нельзя было допустить ни в коем случае.

Я решил действовать наверняка. Если какой–нибудь сотрудник ФБР сочтет, что я преувеличиваю возможности его учреждения, это будет означать, что он очень многого не знает. Я тоже не много знаю о ФБР, но кое–что слыхал…

Я заглянул в кухню, сказал Фрицу, что ухожу, оделся и вышел на улицу. Пешком дошел до гаража на Десятой авеню, попросил разрешения Тома Халлорана воспользоваться телефоном и набрал номер Лона Коэна в редакции «Газетт». Лон был осторожен и не расспрашивал меня о том, как продвигаются наши дела с миссис Бранер и ФБР. Он спросил только, может ли он рассчитывать на бутылку коньяка.

– Пришлю тебе бутылочку, – ответил я, – если ты ее заработаешь. Можешь приступить немедленно. Года полтора один человек по имени Фрэнк Оделл был осужден за мошенничество. Если он вел себя хорошо, ему, возможно, сократили срок и он находится на свободе.

Далее я сказал Коэну, что стал заниматься благотворительностью и поэтому хочу поскорее найти Оделла и помочь ему.

– Можешь застать меня, но чем скорее, тем лучше, по этому телефону. – Я сообщил ему номер. – Видишь ли, я держу в секрете свою благотворительную деятельность, так что, пожалуйста, помалкивай об этом…

Лон заметил, что неплохо, если бы я занимался помощью ему самому, когда он проигрывает в покер, но я ответил, что в этом случае пусть он играет лучше в подкидного дурака.

Он сказал, что ему достаточно одного часа, и я отправился бродить по гаражу, разглядывая автомобили. Вульф покупает новую машину каждый год, думая, что тем самым уменьшает возможность несчастных случаев, чего в действительности не происходит. Выбор новых машин он предоставляет мне. Меня соблазнил «роллс–ройс», но это был бы срам – выбрасывать его через год. В тот день в гараже я не увидел ничего, на что стояло бы сменить наш «герон». Мы с Томом обсуждали приборную доску «линкольна» 1965 года, когда раздался телефонный звонок. Это был Лон. Он уже все разузнал. Фрэнк Оделл досрочно освобожден в августе, живет в доме номер 2553 по авеню Ламонт в Бронксе и работает в отделении Дрискольского агентства по аренде недвижимости, Гран Конкур–стрит, 4618.

Я решил поехать в метро, а не в такси, конечно, не ради экономии средств миссис Бранер. Прошло уже два дня и две ночи с тех пор, как ФБР должно было начать проявлять к нам интерес, и двадцать пять часов с тех пор, как обратилось к Перуццо с просьбой лишить нас наших лицензий, а я все еще не видел доказательств того, что меня сопровождают агенты мистера Брегга. То ли я случайно ускользал от них, то ли просто не замечал. Сейчас я решил это проверить, но, конечно, не шагая пешком по улицам. На станции метро у Центрального вокзала я сел в экспресс, направлявшийся в деловую часть города.

Если вы подозреваете, что за вами следят, и хотите это проверить, спускайтесь в метро, но не стойте на одном месте во время движения поезда, а на каждой остановке подходите к двери, чтобы в последний момент иметь возможность выскочить из вагона. В часы пик это довольно затруднительно, но сейчас было половина одиннадцатого утра. Я приметил его уже на третьей остановке, вернее, не его, а их. Филеров было двое. Один – неуклюжий дылда, а другой напоминал Грегори Пека [Американский киноактер], если не считать скрученных маленьких ушей. Игра заключалась в том, чтобы раскрыть их обоих так, чтобы они этого не заметили, и, когда я вышел на станции у 170–й улицы, я был почти уверен, что выиграл первый тайм. Шагая по тротуару, я делал вид, что не замечаю их.

Отделаться от преследования в Нью–Йорке проще простого. Существуют тысячи способов, и преследуемый по собственному усмотрению выбирает, когда, как и где это проделать. Я быстро шагал вперед по Тремонт–авеню, время от времени поглядывая на часы и на номера домов, пока не увидел свободное такси. Когда оно было в тридцати шагах от меня, я протиснулся между стоявшими вдоль тротуара машинами, остановил такси, вскочил, захлопнул дверцу, сказал водителю: «Прямо!» – и в тот же миг, проезжая мимо, увидел Грегори Пека, таращившегося на меня. Второй субчик находился на противоположной стороне улицы. Мы проехали семь кварталов, пока красный глаз светофора не остановил нас на перекрестке. Сознаюсь, что я поглядел назад. Я дал водителю адрес Дрискольского агентства, зажегся зеленый свет, и мы покатили вперед.

Несколько контор находилось на верхних этажах большого жилого дома, но нужная мне была на первом этаже. Я вошел. Агентство занимало небольшое помещение, в котором стояли два стола и шкаф с картотекой. Красивая молодая женщина с копной черных волос, которых было бы достаточно для всех четырех «битлов», сидела ближе к двери. Она улыбнулась и спросила, чем может быть мне полезна. Я должен был перевести дыхание, чтобы голова моя не пошла кругом. Такие женщины в служебное время должны сидеть дома! Я сказал, что хотел бы повидать мистера Оделла, и она кивнула своей красивой головкой в глубь комнаты.

Одного взгляда на него было достаточно. Некоторые люди даже после краткосрочного пребывания в кутузке обретают какой–то поникший вид. Но его это словно не коснулось. Ростом с ноготок. Светлокожий, светловолосый, он был одет более чем хорошо. Его серый костюм в полоску, обошелся ему или кому–то еще по меньшей мере сотни в две.

Он поднялся из–за стола, представился и протянул руку. Было бы куда проще, будь у него отдельный кабинет; его соседка, видимо, не знала, что делит комнату с тюремной пташкой. Я сказал, что меня зовут Арчи Гудвин, и протянул свою визитную карточку. Он внимательно посмотрел на нее, сунул в карман и сказал:

– Боже мой, мне следовало бы вас узнать. По фотографиям в газетах.

Моя фотография не появлялась в газетах вот уже месяцев четырнадцать, а он тогда еще был за решеткой, но я промолчал.

– Не можете ли вы уделять мне несколько минут? – спросил я и добавил: – Ниро Вульф взялся за одно небольшое дельце, в котором замешан человек по имени Моррис Элтхауз, и считает, что вы можете предоставить кое–какую информацию.

Он даже глазом не моргнул. Просто сказал:

– Это тот, который был убит?

– Совершенно верно. Полиция, конечно, занималась этим делим. Сейчас речь идет о частном расследовании по некоторым побочным линиям.

– Если вы имеете в виду, была ли здесь полиция, то ее не было. Давайте присядем.

Мы сели.

– Какие побочные линии? – -спросил он.

– Это несколько сложно… Касается одного дела, которым мистер Вульф занимался в то время, когда было совершено убийство. Вы можете знать что–нибудь об этом, если встречались с Моррисом Элтхауэом в течение того периода. Я имею в виду ноябрь прошлого года. Вы виделись с ним в ноябре?

– Нет. В последний раз я встречался с ним около двух лет назад. В зале суда, когда некоторые люди, которых я считал своими друзьями, сделали меня козлом отпущения. И зачем бы полиции интересоваться мной?

– О, при расследовании убийства они хватаются за любую ниточку. – Я пренебрежительно махнул рукой. – Это интересно, что вы сказали насчет козла отпущения. Возможно, это имеет отношение к тому, что нас интересует. Не являлся ли Элтхауз одним из тех друзей, о которых вы упоминали?

– Бог мой, нет! Он не был моим другом. Я всего дважды встретился с ним: в первый раз, когда он писал ту штуку или готовился писать ее. Он искал более крупную рыбу. Я был всего лишь мелким служащим в фирме Бранера.

– Бранера? – Я сдвинул брови. – Не помню такой фамилии в связи с тем делом. Конечно, я недостаточно знаком с ним. Следовательно, это ваши друзья по работе у Бранера сделали вас козлом отпущения?

Он улыбнулся:

– Вижу, что вы действительно не в курсе дела. Оно не имело никакого отношения к фирме Бранера. Все это выяснилось на суде. Мои сослуживцы были очень милы, очень милы. Вице–президент даже устроил мне свидание с самой миссис Бранер. Вот тогда–то я и встретился с Элтхаузом во второй раз, в ее конторе. Она тоже была очень добра ко мне. Она поверила тому, что я рассказал ей, и даже оплатила моего защитника. Частично оплатила. Видите ли, она поняла, что я, не ведая ни о чем, оказался впутанным в грязное дело, и, не желая, чтобы человек, служащий в ее фирме, был несправедливо осужден, .взяла на себя часть расходов. Это было очень любезно с ее стороны, я так считаю.

– Конечно. Почему же вы не вернулись на старое место, когда освободились?

– Меня не захотели взять.

– Ну, это уже не очень любезно, не так ли?

– Что ж, такова жизнь. В конце концов, я же был осужден. Вице–президент компании – человек довольно суровый. Я мог бы обратиться к миссис Бранер, но у меня еще осталось немного гордости, и к тому же я услышал о вакансии у Дрисколла. – Он улыбнулся. – Я не считаю себя потерпевшим крушение. Отнюдь нет. Работа в агентстве Дрисколла очень перспективна, а я еще молод. – Он выдвинул ящик стола. – Вы дали мне визитную карточку, позвольте вручить вам свою.

Он дал их мне с десяток и принялся расхваливать агентство Дрисколла. Я слушал его из вежливости, затем поблагодарил и, уже уходя, позволил себе вольность обменяться взглядами с красивой девицей, которая в ответ улыбнулась мне. Служба здесь была действительно завидной!

Я шагал но Гран Конкур–стрит, освещенной зимним солнцем, и в уме систематизировал обстоятельства дела:

1. Миссис Бранер распространяла книгу Кука;

2. Моррис Элтхауз собирал материалы для статьи о ФБР;

3. Элтхауза убили сотрудники ФБР или по крайней мере находились в его квартире во время или после убийства;

4. Элтхауз встречался с миссис Бранер, он был в ее доме;

5. Человек, который служил в фирме миссис Бранер, был осужден(явился козлом отпущения?) в результате того, что Элтхауз опубликовал статью.

Это не было простым стечением обстоятельств, это было причиной и следствием какой–то запутанной ситуации. Я начал было раскладывать все по полочкам, но вскоре понял, что комбинаций и предположений столько, что можно сделать вывод, будто сама миссис Бранер застрелила Элтхауза, что исключалось хотя бы потому, что она являлась нашим клиентом. Ясно одно: в этом стоге сена спрятана иголка, и ее следовало отыскать.

Вульф снова одурачил меня. Спросив у Ярмека о статье Элтхауза для «Тик–Ток», он велел мне найти Оделла только потому, что не мог придумать для меня другого, более стоящего занятия.

Я не мог позвонить Вульфу, даже если бы он был дома, и решил также не звонить к Хьюиту, потому что и там телефон мог уже прослушиваться. Ведь фэбээровцы, наверное, пронюхали, что он поехал туда, тем более что Саулу было предложено не обращать внимания на слежку, а для ФБР организовать подслушивание пригородных телефонов никакой трудности не составляло. Я знаю, как ФБР однажды… Однако давайте не будем говорить об этом…

Но идти домой и там ждать возвращения Вульфа я тоже не собирался. Я нашел телефонную будку, набрал номер телефона миссис Бранер, вызвал ее и спросил, не может ли она встретиться со мной за ленчем в двенадцать тридцать у Рустермана. Она ответила утвердительно. Затем я позвонил в ресторан Рустермана, вызвал Феликса и заказал отдельный кабинет наверху.

Ресторан Рустермана, конечно, потерял ту славу, которой обладал в годы, когда был жив Марко Вукчич. Вульф уже не шефствует над этим заведением, но все еще раз в месяц посещает его, да и Феликс время от времени появляется в нашем доме за советами. Вульф обычно берет с собой меня и Фрица, мы обедаем в маленьком кабинете наверху. Феликс провел меня туда, поддерживая вежливый разговор, передал меня попечениям Пьера, и вскоре, всего с десятиминутным опозданием, появилась миссис Бранер.

Она заказала двойной мартини, попросив положить в коктейль маринованную луковку, а не традиционную оливку. Никогда нельзя понять этих женщин; я был уверен, что она захочет шерри или дюбонне, а если мартини, то уж, конечно, не с луком. Когда Пьер принес мартини, она сделала три хороших глотка, проверила взглядом, хорошо ли официант прикрыл за собой дверь, и сказала:

– Я, конечно, ничего не спрашивала у вас по телефону. Что случилось?

За компанию и я заказал мартини, но без лука. Пригубив бокал, я ответил:

– Ничего особенного, мистер Вульф нарушил сегодня два правила. Не побывал в оранжерее и вышел из дому по делу, по вашему делу. Он находится в Лонг–Айленде на свидании с одним человеком. Из этого кое–что может выйти, но пока ни на что не рассчитывайте. Что касается меня, то я только что совершил прогулку в Бронкс, где встретился с человеком по имени Фрэнк Оделл. Он когда–то работал в вашей фирме, не так ли?

– Оделл?

– Да.

– Не помню., – Она пожала плечами, – Хотя нет, конечно, Оделл… Оделл… Маленький такой человечек, у которого были все эти неприятности. Но ведь он… Разве он не в тюрьме?

– Был. Его выпустили досрочно.

Она снова пожала плечами.

– Но зачем, ради всего святого, вам надо было встречаться с ним?!

– Это долгая история, миссис Бранер. – Я сделал еще глоток. – Мистер Вульф решил начать со сбора материалов о деятельности ФБР в Нью–Йорке и в окрестностях. Среди прочего мы выяснили, что прошлой осенью журналист Моррис Элтхауз загорелся желанием написать статью о ФБР в один журнал, а семь недель назад был убит. Это не прошло мимо нашего внимания, и мы кое–что предприняли в связи с этим. Так, мы выяснили, что около двух лет назад он написал статью, в результате которой Фрэнк Оделл был приговорен к тюремному заключению по обвинению в мошенничестве. Мистер Вульф попросил меня отыскать его. Я выяснил его местонахождение, повстречался с ним и узнал, что он служил в вашей фирме. Поэтому я и решился расспросить вас о нем.

Она поставила бокал на стол.

– Но о чем меня спрашивать?

– Просто несколько вопросов. Например, относительно Морриса Элтхауза. Хорошо ли вы его знали?

– Я вовсе не знала его.

– Он по крайней мере однажды был в вашем доме, точнее, в вашей конторе. Если верить Оделлу.

Она кивнула:

– Совершенно верно, был. Я вспомнила об этом, когда прочла, что убит. – Она вскинула подбородок. – Мне не нравится ваш тон, мистер Гудвин. Вы считаете, что я что–то скрываю?

– Да, миссис Бранер, это вполне возможно. Нам легко разобраться во всем этом за ленчем. Вы наняли мистера Вульфа для определенного, но почти невыполнимого дела. Минимум, что вы можете сделать – это рассказать нам все, что хотя бы отдаленно имеет к этому делу отношение. Тот факт, что вы были знакомы с Моррисом Элтхаузом или хотя бы однажды встретились с ним, естественно, интересует нас. Было ли вам известно, что он работал над статьей о ФБР? Позвольте мне закончить. Знали ли вы, или, может быть, подозревали, что ФБР замешано в его убийстве? Не поэтому ли вы рассылали книгу Кука? Не поэтому ли вы явились к Ниро Вульфу? Мы хотим знать все, что знаете вы.

Она вела себя отлично. Женщина, которая может, не моргнув глазом, швырнуть чек на сотню тысяч, вряд ли привыкла выслушивать вопросы своего наемника, но она с честью прошла это испытание. Она не считала до десяти (во всяком случае, вслух), она просто подняла свой бокал и, сделав глоток, посмотрела мне прямо в глаза.

– Я ничего не скрыла. Просто мне и в голову не пришло, что вас может интересовать Моррис Элтхауз. Я ничего о нем не знала. Не знаю и сейчас. Я прочла об убийстве и вспомнила, что встречалась с ним. Но мысль о ФБР в связи с этим убийством родилась у меня из–за мисс Дакос, моей секретарши, которая сказала, что… Однако это было просто бабской болтовней. Она сама ничего не знала. Ее слова не имели никакого отношения к рассылке книги. Я рассылала книгу потому, что прочла ее и подумала, как необходимо людям ознакомиться с ней. Удовлетворяет ли вас мой ответ?

– Вполне, но он вызывает другой вопрос. Не забывайте только, что я работаю на вас. Что рассказала вам мисс Дакос?

– Ничего существенного. Так, пустая болтовня. Она жила в одном доме с Элтхаузом, да и сейчас живет там же. Ее…

– В одном доме?

– Да. В Виллидже. На втором этаже. Как раз под квартирой Элтхауза. Она куда–то уходила в тот вечер, и вскоре после…

– В тот вечер, когда произошло убийство?

– Да. Не перебивайте. Вскоре после возвращения домой она услышала шаги – какие–то люди спускались по лестнице, и ее заинтересовало, кто бы это мог быть. Она подошла к окну, выглянула наружу и увидела троих мужчин, которые вышли из дома и скрылись за углом. Она почему–то подумала. что они из ФБР. Единственно, почему она так подумала, было то, что они походили на агентов. «Такого типа», – сказала она. Как я уже говорила, мы обе ничего не знали о существовании какой–то связи между Моррисом Элтхаузом и ФБР. Вы спросили, знала ли я, что он работает над статьей о ФБР? Нет, не знала, пока вы не сказали об этом. Я отвергаю ваша предположение, будто я что–то скрываю. – Она взглянула на свои часы. – Второй час, у меня в половине третьего назначено заседание, на которое я не могу опоздать.

Я извинился, что, пригласив позавтракать со мной, морю ее голодом, и нажал кнопку. Через минуту вошел Пьер с супом из омаров, и я распорядился подать второе через десять минут.

Тут возникло одно деликатное обстоятельство. С деловой точки зрения мне следовало бы сообщить ей, что, так как Рустерман категорически отказывается брать деньги с Ниро Вульфа и меня, когда мы посещаем его ресторан, стоимость завтрака не будет включена в счет, который мы представим за ведение се дела. Однако поданный нам завтрак был так роскошен, что говорить за ним о такой мелочи, как деньги, мне показалось неуместным, и я промолчал. Я не стал возобновлять разговор и о мисс Дакос, тем более что интересующей нас темой была деятельность ФБР.

Во время завтрака я узнал, что она получила 607 писем, авторы которых коротко благодарили ее за книгу; 184 письма, некоторые довольно длинные, не одобряющие посылку книги; и 29 анонимных писем и открыток, ругающих ее на чем свет стоит. Я удивился, что их всего 29. Из 10000 должно было бы быть несколько сот членов общества Джона Берча и других подобных организаций.

За кофе я все же вернулся к разговору о мисс Дакос, проделав кое–какие подсчеты. Если Вульф уедет от Хьюита в четыре часа, он будет дома что–нибудь около половины шестого, однако возможно, что он уедет позже, скажем, в пять, и вернется лишь в половине седьмого, да еще захочет отдохнуть после непривычной поездки ночью, в окружении тысячи мерещащихся ему опасностей. Поэтому, когда Пьер, сервировав кофе, вышел, я сказал:

– Мистер Вульф, несомненно, захочет повидать мисс Дакос. Возможно, она ничего не знает, но он должен сам удостовериться в этом. Не будете ли вы любезны попросить ее приехать сюда в девять часов вечера? В этот ресторан. В нашем доме, возможно, установлены микрофоны.

– Но ведь я сказала вам, что это была пустая болтовня!

Я ответил, что, возможно, она и права, но особенность Вульфа та, что он узнает нечто полезное для дела от людей, которые просто болтают.

Когда миссис Бранер допила кофе, я проводил ее в контору Феликса, и она позвонила мисс Дакос.

Посадив ее в машину, я вернулся и выпил еще чашку кофе, передумывая сызнова все обстоятельства. Я поскользнулся только на одном пункте: я не спросил, присутствовала ли мисс Дакос при разговоре Морриса Элтхауза и Франка Оделла с миссис Бранер в ее кабинете. Конечно, об этом могла бы рассказать и сама мисс Дакос, но Вульф спросит сперва меня, и я не мог простить себе такую оплошность. Насколько обоснованно предположение, что именно Сара Дакос сообщила полиции о трех вышедших из дома мужчинах? Совсем необоснованно; разве только она придумала это для полиции или для миссис Бранер. Из окна дома номер шестьдесят три она не могла видеть, как они сели в машину, стоявшую за углом, а следовательно, не могла заметить и номер этой машины. Если же она видела это, то мы можем получить подтверждение первой версии, а именно, что убийство совершено сотрудниками ФБР. Но ведь мы предпочитаем вторую! Ну и что? Ведь и это вовсе не бесполезно для плана Вульфа.

Я вспомнил, как, пересекая Вашингтон–сквер во время моей вчерашней прогулки, я подумал о том совпадении, что Арбор–стрит находится в Виллидже и что Сара Дакос живет в Виллидже. Теперь это могло оказаться больше чем совпадением; это могло явиться причиной и следствием.

В три часа дня я прошел в конторку Феликса и набрал номер Льюиса Хьюита. Прошло не менее четырех минут, пока я наконец услышал в трубке голос Вульфа:

– Арчи?

– Он самый, – . ответил я. – Я у Рустермана. Завтракал здесь с миссис Бранер. Если вы приедете сюда до половины седьмого, я обо всем успею доложить вам до ужина. Мы можем и поужинать здесь, потому что одна особа явится сюда в девять часов, чтобы кое–что обсудить.

– Приехать к Рустерману?

– Да, сэр.

– Почему? Почему не к нам?

– Здесь лучше. Если вы, конечно, не хотите, чтобы одна хорошенькая молодая особа разговаривала с вами при включенном радио, сидя у вас на коленях.

– Что еще за молодая особа?

– Сара Дакос. Секретарша миссис Бранер. Я все объясню, когда вы приедете.

– Если я приеду. – Он повесил трубку.

Я позвонил Фрицу и сказал, чтобы он не ждал нас к ужину и оставил телячьи отбивные в маринаде на завтра. Затем набрал номер миссис Элтхауз, но, пока она подошла, я передумал разговаривать с ней по телефону. Я хотел узнать, не приходилось ли ей слышать, чтобы ее сын упоминал девушку по имени Сара Дакос, но, так как у меня было три часа, которые я не знал, как убить, я с тем же успехом мог и пройтись. Я спросил, примет ли она меня, если я приду в половине пятого, и она ответила утвердительно.

Выйдя из ресторана, я сказал Феликсу, что мы с Вульфом будем у него ужинать.

9

Я сидел в кабинете наверху, вытянув ноги и разглядывая кончики ботинок, в который уже раз перебирая в уме все обстоятельства дела, когда без двадцати семь Феликс распахнул дверь и появился Вульф. Зная, что в эти часы у Феликса обычно полно посетителей, я прогнал его, помог Вульфу снять пальто и высказал надежду, что у него была интересная поездка.

Он что–то буркнул себе под нос, сел в кресло, которое Марко Вукчич приобрел много лет тому назад специально для своего друга Ниро. Между визитами Вульфа это кресло обычно хранилось в кладовой.

– Я пришел к заключению, – произнес Вульф, – что все люди, живущие в наше время, – полуидиоты и полугерои. Только герои могут выжить в этой толчее, и только идиоты могут желать жить в ней.

– Суровое заключение, – отозвался я. – Но вы почувствуете себя лучше после еды. Сегодня у Феликса вальдшнеп.

– Знаю.

– Как дела с Хьюитом?

– Удовлетворительно. Саул был очень полезен, как обычно.

Я придвинул себе стул,

– Мой отчет, может быть, не столь удовлетворителен, но в нем есть свои заслуживающие внимания пункты. Начну с конца: миссис Элтхауз никогда не слышала, чтобы ее сын упоминал имя Сары Дакос.

– А почему он должен был упоминать это имя?

– В том–то и дело.

Я подробно изложил ему, как провел день, включая шалость с филерами. Это было нашим первым соприкосновением с противником, и я подумал, что Вульф должен знать об этом. Он не шевельнул ни единой мышцей, даже не раскрыл глаз. Закончив рассказ, я целые три минуты просидел в полнейшей тишине. Наконец я не выдержал:

– Я, конечно, понимаю, что все это надоело вам. Спасибо, что вы хоть соблаговолили выслушать меня. Вам наплевать на то, кто убил Морриса Элтхауза. Вас интересует только ваш трюк, который вы собираетесь проделать, и к черту все убийства и всяких убийц. Я высоко ценю, что вы не захрапели. Я ведь человек чувствительный.

Он открыл глаза:

– Но ты мог бы пригласить эту женщину прийти днем, а не вечером.

– Вам не только все надоело, но вы и раздражены, — кивнул я. – Вы говорили, что мы, бесспорно, отдаем предпочтение второй версии, поэтому хотим отыскать хоть какой–нибудь шанс доказать ее. Сара Дакос находилась в доме, где проживал Элтхауз, если не во время убийства, то вскоре после него. Возможно, она может так или иначе быть нам полезной. Если хотите…

Дверь отворилась, и вошел Пьер с плотно уставленным подносом. Я взглянул на часы – семь пятнадцать. Стало быть, так распорядился Вульф. Что ж, он по крайней мере придерживается одного правила и, конечно, соблюдет и второе–никаких деловых разговоров за столом. Вульф поднялся и вышел из комнаты вымыть руки. Когда он вернулся, Пьер уже поставил на стол устрицы и стоял наготове, чтобы придвинуть ему кресло. Вульф сел, отправил моллюск, подцепленный на вилку, в рот, подержал его на языке, проглотил, одобрительно кивнул и произнес:

– У мистера Хьюита расцвели четыре гибрида Miltonia sanderae и Odontoglosum puramus.

Значит, они нашли время посетить оранжерею!

Около половины девятого появился Феликс и попросил разрешения на одну минуту оторвать нас от обеда, чтобы обсудить проблему транспортировки лангустов из Франции самолетом. На самом деле он хотел получить одобрение Вульфа относительно замороженных лангустов и, конечно, не получил его. Но Феликс упорствовал, и они все еще продолжали спорить, когда Пьер ввел в комнату Сару Дакос. Она пришла точно в назначенное время. Я помог ей снять пальто; она не отказалась от предложенного мной кофе, и я усадил ее за стол и, дождавшись ухода официанта, представил Вульфу.

Мой шеф глубоко убежден, что любое впечатление от женщины всегда ошибочно. Он, конечно, внимательно оглядел Сару Дакос, раз уж ему пришлось встретиться с ней, и сказал, что миссис Бранер, конечно, передала ей о разговоре со мной.

Она ответила утвердительно. Она была не так самоуверенна, как тогда, на работе, и глаза у нее сейчас не блестели. Миссис Бранер говорила мне, что ее секретарша просто сболтнула тогда лишнее, и вот теперь, придя на свидание с Ниро Вульфом, она, вероятно, решила, что наболтала слишком много.

Вульф, прищурившись, смотрел на нее.

– Меня интересует все связанное с Моррисом Элтхаузом, – произнес он. – Вы хорошо были знакомы с ним?

– Нет, не очень, – покачала она головой.

– Вы жили в одном доме?

– Да, но в Нью–Йорке это ничего не означает, как вы знаете. Я переехала в этот дом примерно год назад, и когда мы однажды встретились в подъезде, то сразу вспомнили, что уже встречались прежде в конторе миссис Бранер, когда он приходил туда вместе с этим человеком, Оделлом. После этого мы иногда обедали вместе, раз–другой в месяц.

– Это переросло в интимные отношения?

– Нет. Какое бы значение вы ни вкладывали в это слово. Мы не были в интимных отношениях.

– Что ж, с этим покончено, и мы можем перейти к делу. Вы не ужинали с мистером Элтхаузом вечером в пятницу двадцатого ноября?

– Нет.

– Вы были дома?

– Нет. Я ходила на лекцию в Новую школу.

– Одна?

Она улыбнулась:

– Вы похожи на мистера Гудвина – хотите доказать, что вы сыщик. Да, я была одна. Лекция была посвящена фотографированию. Я интересуюсь фотографией.

– В котором часу вы вернулись домой?

– Незадолго до одиннадцати. Я хотела послушать одиннадцатичасовые известия.

– И затем? Будьте по возможности точны.

– Тут нечего быть особенно точной. Я поднялась наверх – это всего один этаж. – в свою квартиру. Сняла пальто, выпила стакан воды и начала было раздеваться, как вдруг услышала на лестнице чьи–то шаги. Казалось, кто–то крадется. Это удивило меня. В нашем доме всего четыре этажа, и женщина, живущая на самом верху, была в отъезде. Я подошла к окну, растворила его ровно настолько, чтобы просунуть голову, и увидела троих мужчин, которые вышли из дома, повернули налево и быстрым шагом скрылись за углом. – Она развела руками. – Вот и все.

– Они не заметили, как вы открыли окно?

– Нет. Я отворила окно до того, как они вышли на улицу.

– Они разговаривали между собой?

– Нет.

– Узнали ли вы кого–нибудь из них?

– Нет, конечно.

– «Конечно» вовсе не обязательно. Не узнали?

– Нет.

– Могли бы вы их опознать?

– Нет. Я не видела их лиц.

– Не обратили ли вы внимания на какие–нибудь особенности – рост, манеру ходить?

– Пожалуй… нет.

– Не обратили внимания?

– Нет.

– Затем вы легли спать?

– Да.

– Перед тем как вы услышали шаги на лестнице, не слышали ли вы каких–нибудь звуков сверху, из квартиры мистера Элтхауза?

– Не обратила внимания. Я двигалась по квартире, сняла и убрала в шкаф пальто, и притом у меня был открыт водопроводный кран, чтобы вода пошла похолоднее: я хотела пить. К тому же у него в комнате лежит на полу толстый ковер.

– Вы бывали у него?

Она кивнула.

– Несколько раз. Три или четыре раза. Мы выпивали по рюмочке, перед тем как отправиться ужинать.

Она взяла чашку, рука у нее не дрожала. Я заметил, что ее кофе уже остыл, и предложил горячего, но она отказалась. Вульф налил себе кофе и сделал глоток.

– Как и когда вы угнали об убийстве мистера Элтхауза? — спросил он.

– Утром. Я не работаю по субботам и поэтому поздно встаю. Ирэн, уборщица, постучала ко мне в дверь. Это было после девяти.

– Это вы позвонили в полицию?

– Да.

– Вы сообщили полиции, что видели трех мужчин, вышедших из дома?

– Да.

– Вы заявили полиции, что, по вашему мнению, эти трое – сотрудники ФБР?

– Нет. Я была словно в шоке. Я никогда прежде не видела мертвецов, разве только в гробу.

– Когда вы сказали миссис Бранер, что, по вашему мнению, это были сотрудники ФБР?

Она пошевелила губами, задумавшись:

– В понедельник.

– А почему вы решили, что это сотрудники ФБР?

– Мне так показалось. Они выглядели молодыми и, ну как вам сказать, атлетически сложенными. И то, как они шагали…

Вы же говорили, что не заметили ничего особенного.

– Да, ничего особенного я и не заметила. – Она прикусила губу. – Я знала, что вы спросите меня об этом. Думаю. что я должна признаться: мне кажется, основная причина, почему я так сказала миссис Бранер, заключалась в том, что я знала ее отношение к ФБР. Я часто слышала, как она отзывалась о книге Кука, и мне показалось, что ей понравится… Я имею в виду, что это должно было соответствовать ее отношению к ФБР. Мне неприятно признаваться в этом, мистер Вульф, поверьте, очень неприятно. Я понимаю. как это звучит, но надеюсь, вы не сообщите об этом миссис Бранер.

– Я скажу ей только то, что потребуется по ходу дела. — Вульф поднял чашку, отпил и взглянул на меня. – Арчи?

– Всего один или два вопроса. – Я посмотрел в лицо мисс Дакос, и она не отвела взгляда. – Полицейские, конечно, интересовались тем, когда вы в последний раз виделись с Элтхаузом. Когда это было?

– За три дня до той пятницы. Мы совершенно случайно встретились утром в подъезде и поболтали минуту–другую.

– Он говорил вам о том, что пишет статью о ФБР?

– Нет. Он никогда не разговаривал со мной о своей работе.

– Когда вы в последний раз встречались с ним за обедом или по другому подобному поводу?

– Я не могу точно назвать число. Это было примерно за месяц до случившегося, в конце октября. Мы вместе ужинали.

– В ресторане?

– Да.

– Вы когда–нибудь встречались с мисс Мэриен Хинклей?

– Хинклей? Нет.

– Или с человеком по имени Винсент Ярмек?

– Нет.

– С Тимоти Квайлом?

– Нет.

– Упоминал ли Элтхауз когда–нибудь эти имена?

– Не помню. Возможно, что и упоминал.

Я поднял брови, глянув в сторону Вульфа. Он с полминуты смотрел на мисс Дакос, хмыкнул и сказал, что сомневается в том, чтобы сообщенные ею сведения могли бы принести нам пользу, так что вечер, по–видимому, потерян зря. Я встал и принес её пальто. Вульф не поднялся с места. Он редко встает, когда приходит или уходит женщина; возможно, что и на этот счет у него есть какое–нибудь правило, но истинной причины я не знал. Она просила меня не беспокоиться и не провожать ее, но, желая показать ей, что некоторые частные детективы хорошо воспитаны, я проводил ее вниз. На тротуаре, пока швейцар подзывал такси, она положила руку мне на рукав и сказала, что будет очень, очень благодарна, если мы не расскажем миссис Бранер о ее признании, и я похлопал ее по плечу. Похлопывание по плечу может означать все что угодно – от извинения до обещания, и только тот, кто это делает, знает, что именно это означает.

Когда я вернулся, Вульф по–прежнему восседал в кресле, скрестив пальцы на животе. Я притворил за собой дверь, и он проворчал:

– Она врет?

Я сказал:

– Наверняка, – и сел на свое место.

– Почему, черт побери, ты так уверен?

– Что же, – ответил я, – надеюсь, вы не станете спорить, что я хорошо разбираюсь в красивых молодых женщинах в отличие от вас – это ваше собственное утверждение. Но даже вы должны понимать, что она не так глупа, чтобы говорить миссис Бранер эту чушь про агентов ФБР только лишь потому, что она подумала, будто миссис Бранер будет приятно это слышать. Я не считаю ее такой дурой. Но она сказала это миссис Бранер, следовательно, у нее были для этого причины, она не просто сболтнула. У нее были основания это сказать! Хотя только богу известно, какие. Одна догадка из дюжины: когда она вошла в дом и услышала шум, то поднялась этажом выше, стала подслушивать у дверей квартиры Элтхауза и что–то узнала. Мне это не нравится: если было так, то почему она не сообщила об этом полиции? Я предполагаю, что она узнала нечто такое, о чем не хочет говорить. Например, она узнала, что Элтхауз работает на ФБР. Он…

– Как она узнала об этом?

– О, их отношения дошли до интимности. Она соврала. Это самая простейшая ложь, которую женщины не устают повторять уже десять тысяч лет. Очень удобно. Живут в одном доме. Он поглядывал на женщин, а она вовсе ни уродина. Он сам рассказал ей. Даже сказал, что фэбээровцы могут без приглашения явиться в его отсутствие к нему на квартиру. Поэтому она…

– Пошла наверх узнать, дома ли он?

– Так она и сделала, увидев уходящих мужчин. Но дверь была заперта, ключа у нее не было, а на ее звонки и стук никто не отзывался. Во всяком случае, я только отвечаю на ваш вопрос – врет ли она. Она врет.

– Следовательно, мы нуждаемся в правде. Добудь ее.

Это было естественно с его стороны. Разумеется, он не верит, что я могу пойти с девушкой в ресторан «Фламинго», потанцевать с ней пару часов и узнать все ее сокровенные тайны. Однако он делает вид, что не сомневается в этом, ибо полагает, что этим самым поощряет меня лучше работать.

– Это надо обдумать, – сказал я. – Можно переменить тему разговора? Вчера вечером вы спросили, не могу ли я выдумать какой–нибудь маневр, который заставил бы Брегга поверить в то, что убил Элтхауза один из его людей, и я ответил, что не могу. Но теперь я придумал. Они открыто следят за Сарой Дакос и поэтому знают, что она была здесь, и почти наверняка знают о том, что здесь вы. Они знают также, что она живет на Арбор–стрит в доме номер шестьдесят три, но не знают, что она слышала или видела в ту ночь. Поэтому им невдомек, что она рассказывала вам, но они придут к выводу, что это должно было касаться той ночи.

– Ну?

– Если мы сейчас возьмем такси, отправимся домой к Кремеру и проведем у него часок, они окончательно уверуют, что мы узнали от Сары Дакос нечто горяченькое об убийстве Элтхауза. Это наверняка поможет нам.

Он покачал головой:

– Ты дал мистеру Кремеру наше честное слово.

– Только о моем прошлом свидании с ним. Мы отправляемся к нему потому, что, желая выяснить некоторые вопросы относительно ФБР, мы заинтересовались убийством Морриса Элтхауза, который собирался писать о ФБР и был убит, а Сара Дакос рассказала нам кое–что об этом убийстве, что, по нашим предположениям, следовало бы знать Кремеру. Наше честное слово твердо, как золото.

– Который час? Я взглянул на часы:

– Без трех минут десять.

– Мистер Кремер, может быть, уже лег спать, а у нас нет ничего существенного для него.

– Черта с два! У нас имеется человек, у которого есть основания предполагать, что это были фэбээровцы, но он скрывает свои сведения. Это будет праздничным пирогом для Кремера.

– Нет. Это наш пирог. Кремеру мы отдадим мисс Дакос только после того, как она не будет нам нужна. – Он отодвинул кресло. – Добудь у нее правду. Завтра же! Я устал. Едем домой – и спать.

10

В субботу утром, в 10 часов 35 минут, я воспользовался ключом от двери дома номер 63 на Арбор–стрит, поднялся по лестнице на третий этаж и при помощи другого ключа вошел в квартиру, принадлежавшую Моррису Элтхаузу.

Я решил прибегнуть к собственному методу получения сведений у Сары Дакос. Признаюсь, это был окольный путь, особенно если учесть тот факт, что времени было в обрез, но так было проще добиться результатов, чем пригласив ее на танцы в «Фламинго». О том, что времени было в обрез, сообщала заметка на двадцать восьмой странице утренней газеты, которую я просматривал за завтраком. В ней говорилось:

«Члены клуба «Десять гурманов», одного из нью–йоркских клубов с ограниченным доступом, очевидно, не верят тому, что история повторяется. Льюис Хьюит, капиталист, занимающий видное общественное положение, знаток и любитель орхидей и гурман, сообщил о предстоящем приеме в своем доме в Норт–Коув, Лонг–Айленд, в четверг 14 января. Меню будет составлено Ниро Вульфом, известным частным детективом. Блюда приглашен готовить Фриц Бреннер, шеф–повар мистера Ниро Вульфа. Вульф и Арчи Гудвин, его доверенный помощник, будут присутствовать на приеме в качестве гостей.

Это вызывает в памяти происшедший 1 апреля 1958 года случай во время обеда в доме Бенджамена Шрайвера, пароходного магната, на котором также в качестве гостей присутствовали мистер Вульф и мистер Гудвин. Один из десяти гурманов–Винсент Пайл, глава маклерской фирмы, был отравлен мышьяком, оказавшимся в блюде, поднесенном ему Каролем Эннисом, который и был обвинен в убийстве.

Вчера репортер «Таймса», вспомнив этот случай, позвонил мистеру Хьюиту и спросил, не высказал ли кто–нибудь из членов клуба нежелания присутствовать на предстоящем в четверг обеде, на что мистер Хьюит ответил отрицательно».

Назначение точной даты – четверг, четырнадцатое января–явилось предметом горячего спора между мной и Вульфом. Я настаивал, что газетчикам следует сообщить нечто вроде «обед состоится в один из вечеров этого месяца». Вульф сказал, что Хьюит должен назначить своим гостям точную дату.

– Он может сказать что–нибудь неопределенное, — протестовал я, – так как точная дата будет зависеть от того, когда Фриц получит кое–какие продукты, отправленные из Франции по воздуху. Гурманы любят продукты, присланные по воздуху из Франции.

Но Вульф заупрямился, и теперь мы были связаны по рукам и ногам. Оставалось всего пять дней.

Итак, сразу же после завтрака я позвонил миссис Элтхауз и спросил, не может ли она уделить мне десять минут. Она сказала: «Да, пожалуйста», и я ушел, конечно, начисто игнорируя, следят за мной филеры или нет. Чем больше они будут убеждаться в том, что я занимаюсь делом Элтхауза, тем лучше. Я сообщил миссис Элтхауз, что дело продвигается, ей будет сообщено, когда все станет ясно, и что она может оказать нам большую услугу, если даст мне возможность осмотреть квартиру ее сына и то, что там осталось. Она сказала, что там ничего не тронуто. Контракт по найму заканчивается почти через год, и они не захотели передать квартиру в субаренду. Мебель там не переставлялась, и, насколько ей известно, полиция там тоже ничего не трогала. Во всяком случае, они не просили на это разрешения. Я пообещал ничего не брать без ее ведома, а она тут же вручила мне ключи, даже не позвонив мужу или адвокату. Может быть, я произвожу большее впечатление на пожилых женщин, чем на молодых, но, ради бога, не говорите об этом Вульфу.

Итак, в субботу в 10 часов 35 минут утра я вошел в квартиру покойного Морриса Элтхауза и запер за собой дверь. Квартира была не так уж плоха, если не считать картин. Как говорила Сара Дакос, ковер, разостланный в гостиной от стены до стены, был толстый. Там стояла большая кушетка, перед ней кофейный столик, под торшером хорошее кресло, четыре стула, небольшой столик с железной статуэткой на нем, которая могла быть создана любым пареньком, владеющим слесарным инструментом, из металлического лома, найденного в гараже, большой письменный стол, на котором не было ничего, кроме телефона и пишущей машинки. Одна стена почти до самого потолка в книжных полках. Чем меньше говорить о картинах на стенах, тем лучше. Они были хороши для викторины – развлекать гостей: пусть себе угадывают, что на них изображено: только я сомневаюсь, что нашелся бы хоть один, кто дал бы правильный ответ.

Я положил пальто и шляпу на кушетку и обошел всю квартиру. Два стенных шкафа в гостиной. Ванная комната, маленькая кухонька, спальня с единственной кроватью, комод, туалетный столик, два стула и стенной шкаф, битком набитый одеждой. На туалетном столике фотография матери и отца Элтхауза. Я вернулся в гостиную и принялся разглядывать все по порядку. Здесь было темно – портьеры были задернуты, и я включил свет. Повсюду лежал толстый слой пыли,но я явился сюда с ведома и разрешения хозяев и поэтому не стал утруждать себя тем, чтобы надеть резиновые перчатки.

Безусловно, я не ожидал найти в квартире что–нибудь интересное. Ведь полиция уже побывала здесь, но у них на уме не было ничего определенного, а у меня было – Сара Дакос. Несомненно, вы бы очень хотели иметь подробный перечень всего, что находилось в квартире, особенно содержимого ящиов и шкафов, но для этого потребовалось бы слишком много времени. Упомяну только одну вещь – рукопись незаконченного романа объемом 384 страницы. Я просмотрел странички полторы. Чтобы прочесть его целиком и узнать, нет ли там девушки, похожей на Сару Дакос, нужен был целый день.

Последнее, что я еще не упомянул, валялось на дне ящика комода в спальне. Среди всякой всячины там было с десяток или около того фотографий. Ни на одной из них я не обнаружил Сары Дакос, но зато нашел одну фотографию, на которой был изображен сам Элтхауз, лежавший на кушетке в чем мать родила. Я никогда прежде не видел его обнаженным, так как на фотографиях, которые публиковались в «Газетт», он всегда был в приличной форме. Мышцы хорошо развиты, живот плоский, но самое интересное я обнаружил не на фотографии, а на ее обратной стороне. Кто–то написал там стихотворение (или отрывок из стихотворения):

Любовник смелый, ты не стиснешь в страсти

Возлюбленной своей – но не беда:

Она неувядаема, и счастье

С тобой, пока ты вечен и неистов [Перевод Олега Чухонцева].

Я не прочитал всей поэзии мира, но у Лили Роуэн целая полка со сборниками стихов, и иногда она просит меня прочесть ей вслух то или иное из них, и я был убежден, что уже читал строки, написанные на обороте фотокарточки. Я попытался сосредоточиться, но не смог. Во всяком случае, следовало узнать, кто написал это стихотворение на фотографии. Не Элтхауз: мне приходилось видеть его почерк на различных бумагах. Сара Дакос? Если так, то я обнаружил нечто важное. Я положил фотографию на комод и еще целый час провел в розысках, но безрезультатно.

Я обещал миссис Элтхауз ничего не брать без ее разрешения. но искушение было велико. Я мог бы взять и унести фотографию–не из дома, а спуститься всего на этаж ниже, постучать в дверь Сары Дакос и, если она дома (ведь была суббота), показать ей снимок и спросить: «Это вы написали?» Мысль была соблазнительной, но, черт возьми, слишком уж прямолинейной. Следовало придерживаться окольных путей. Я запер квартиру и вышел на улицу. Из телефонной будки я позвонил миссис Бранер и спросил, могу ли я заехать к ней для выяснения одного вопроса. Она ответила, что будет ждать меня до часу дня. Было двадцать минут первого. Я бросился на поиски такси.

Миссис Бранер была в своей конторе, разбирала какие–то бумаги за столом. Она спросила, приходила ли вчера мисс Дакос на свидание с нами, заметив, что вопреки ее ожиданиям Сара не позвонила ей вечером. Я сказал, что приходила и была нам весьма полезна. Я подчеркнул слово «весьма», так как не исключено, что кабинет миссис Бранер прослушивается. Затем я сел, наклонился к ней и прошептал:

– Надеюсь, вы ничего не будете иметь против, чтобы мы разговаривали шепотом?

Она растерянно посмотрела на меня:

– Вы меня удивляете!

– Да, – прошептал я, – но так спокойнее. Не говорите ничего лишнего. Я хочу получить у вас образчик почерка мисс Дакос. Что угодно – запись в календаре, записку к вам. Я понимаю, вам это кажется странным, но ничего странного тут нет. Не требуйте у меня объяснений, потому что я не могу их вам дать. Я следую инструкциям. Либо вы доверяете мистеру Вульфу вести ваше дело, и вести его правильно, либо нет.

– Но тогда, скажите на милость, почему… – начала она, но я предупреждающе поднял руку.

– Если вы не желаете разговаривать шепотом, – прошипел я, – дайте мне что я прошу, и я уйду.

Пятью минутами позже, когда я покидал дом с двумя образчиками почерка Сары Дакос в кармане – записью в девять слов на листке календаря и запиской в шесть строк, адресованной миссис Бранер, – мною владела уверенность, что пожилые женщины являются главной опорой страны. Она не шепнула ни слова. Открыла ящик стола, достала записку, затем вырвала страничку из календаря, протянула их мне со словами: «Известите меня, когда выяснится что–нибудь такое, что мне следует знать» – и подвинула к себе одну из бумаг, лежавших на ее столе. Что за клиент!

Сев в такси, я принялся изучать полученные бумажки и, подъехав вновь к дому номер 63 на Арбор–стрит, поднялся в квартиру Элтхауза, устроился поудобнее в одном из кресел в гостиной, взял фотографию и принялся сравнивать почерки. Я не эксперт–графолог, но в данном случае он и не был нужен. Та же рука, что набросала записку и сделала запись на листке календаря, написала четыре строчки на обороте фотографии. Возможно, что этот же человек сделал и фотографический снимок, но это не имело значения. Хотя память Сары Дакос, очевидно, изменила ей, когда она говорила, будто ее отношения с Элтхаузом не переросли в интимные.

Передо мной встал вопрос: не позвонить ли миссис Элтхауз и не получить ли разрешение взять фотографию? Я решил, что оставлять фотографию здесь рискованно: Сара могла каким–нибудь образом проникнуть сюда и разыскать ее. Я взял со стола лист бумаги, завернул снимок и сунул в карман, огляделся по привычке, желая удостовериться, все ли остается в том же порядке, который я застал здесь, и ушел, унося свою добычу.

Проходя мимо двери Сары Дакос, я послал ей воздушный поцелуй. Тут же мне пришло в голову, что дверь эта заслуживает большего, нежели поцелуй, и я вернулся и оглядел замок. Той же системы «Бермат», что и в квартира Элтхауза, ничего особенного.

Из того же автомата, по которому я звонил миссис Бранер, я позвонил миссис Элтхауз и, сказав, что оставил в квартире все в том же порядке, спросил, нужно ли вернуть ключи немедленно.

– Как вам будет угодно, – ответила она. – Это не к спеху.

– Кстати, – мимоходом заметил я, – если вы не будете возражать, я возьму фотографию одного человека, которую обнаружил в ящике. Я хочу, чтобы кто–нибудь опознал его.

Она ответила. что я очень «таинственный человек», но не протестовала. Мне захотелось поведать ей, что я думаю о пожилых женщинах, но я решил, что мы еще недостаточно близко знакомы для этого. Я набрал другой номер, попросил познать мисс Роуэн и секундой позже услышал знакомый голос:

– Ленч будет подан через десять минут. Приходи.

– Ты слишком молода для меня. Я решил, что женщины после сорока лет… Ну что, догадайся!

– Скучны, вот самое правильное определение.

– Я подумаю и отвечу сегодня вечером. У меня есть одно сообщение и один вопрос. Первое – ночевать я должен в конторе. Причину объясню при встрече. Не перебивай. Подожди секунду. — Я взял трубку в правую руку, а левой достал из кармана фотографию. – Послушай одно стихотворение.

Я с чувством прочел ей четыре строки и спросил:

– Ты знаешь эти стихи?

– Конечно. И ты тоже знаешь.

– Нет, я не знаю, хотя они кажутся мне знакомыми.

– Еще бы. Почему ты их вспомнил?

– Расскажу в другой раз. Чьи же это стихи?

– Китс. «Ода греческой вазе». Последние четыре строчки второй строфы. Эскамильо, ты довольно хороший детектив, ты танцуешь как ангел, и у тебя много других выдающихся качеств, но ты никогда не станешь настоящим интеллигентом. Приходи, почитаем вслух Китса.

Я сказал, что она слишком скучна, повесил трубку, сунул фотографию обратно в карман, вышел и сел в пятое по счету такси за последние пять часов. Ничего, клиент выдержит такие расходы.

Без десяти минут два я подошел к двери в столовую, сказал Вульфу, который восседал за столом, что, кажется, пойдет снег, и отправился на кухню. Я никогда не сажусь за стол вместе с Вульфом, если опаздываю; по обоюдному согласию мы решили, что если один будет спешить с мясом или рыбой, в то время как второй уже наслаждается десертом, это не так уж хорошо для пищеварения. Фриц поставил передо мной прибор, и я спросил, как обстоят дела с меню на четверг.

– Я не разговариваю на эту тему, – ответил он. – Я вообще ни о чем не разговариваю, Арчи. Он был в моей комнате перед завтраком и провел там более часа, беседуя со мной при включенном на полную мощность телевизоре. Если это так опасно, я вообще отказываюсь разговаривать.

Я успокоил его, сказав, что скоро все войдет в норму, и он воздел руки и пробормотал: «Mon Dieux!»

Поев, я отправился в контору. Вульф стоял у глобуса, хмуро ворочая его. Человек, подаривший ему этот глобус, самый большой из всех, которые я когда–либо видел, не мог предполагать, какую огромную помощь он оказывает Вульфу. Всякий раз, когда ситуация становилась щекотливой и Вульф желал оказаться в другом месте земного шара, он мог подойти к глобусу и выбрать любую точку, куда бы уехать. Когда я вошел, он спросил, есть ли у меня новости. Я кивнул, он направился к своему письменному столу, а я, включив радио, подсел поближе к Вульфу и отчитался во всем. Это заняло немного времени, так как я не пересказывал ему все разговоры, а только доложил о своих действиях. Я не упомянул и звонка к Лили Роуэн, так как это было сугубо личным делом.

Прочитав стихотворение дважды, Вульф молча вернул мне фотографию.

– Я же говорил, что она неглупа, – сказал я. – Даже знакома с творчеством Китса.

Он сузил глаза, уставившись на меня:

– Откуда, черт побери, ты знаешь?! Неужто читал Китса?

Я пожал плечами.

– Читал в детстве. Вы знаете, у меня хорошая память. Я не хвастаюсь ею, но вот этим могу похвастаться. – И я похлопал по фотографии. – Теперь понятно, почему она врала. Она замешана в этом деле. Возможно, не так серьезно. Возможно, она не хотела сознаться, что была с ним и близких отношениях, достаточно близких, чтобы он поведал ей относительно ФБР. А возможно, она замешана, и очень серьезно. «Она неувядаема, и счастье с тобой, пока ты вечен и неистов». Но он сказал ей, что собирается жениться на другой, она взяла и застрелила любовника, может быть, даже из его собственного револьвера. Вторая версия, которой мы пока отдаем предпочтение. Однако зацепить ее будет трудно, особенно если ей удастся доказать, что она была на лекции. Определить точно время, когда она оттуда ушла, довольно сложно. Может быть, она вообще там не была, а провела вечер вместе со своим возлюбленным и застрелила его незадолго до появления сотрудников ФБР. Привлекает ли вас такое развитие событий?

– В качестве предположения – да.

– Тогда мне следует заняться лекцией. У Сары Дакос может быть хорошее алиби. По утверждениям Кремера, фэбээровцы ушли около одиннадцати часов и, конечно, они обыскали квартиру и в том случае, если убили его, и в том случае, если не убивали. Они забрали компрометирующие их материалы, собранные им. Следовательно, они явились туда не позже десяти тридцати или даже десяти сорока. Если Элтхауза застрелила Сара Дакос, то она должна была уйти до их прихода. Лекция состоялась на Двенадцатой улице. Если кто–нибудь видел ее там около половины одиннадцатого или даже в четверть одиннадцатого, она чиста. Я начну расспросы.

– Нет.

– Нет?

– Нет. Если путем слежки или по какому–нибудь недосмотру с твоей стороны ФБР узнает об этом, они сразу поймут, что мы признаем возможность того, что убийство совершено Сарой Дакос. Это будет для нас катастрофой. Мы должны поддерживать у них иллюзию, будто мы убеждены, что застрелил Морриса Элтхауза сотрудник Федерального бюро расследований, и у нас есть доказательства, иначе все наши приготовления на четверг будут впустую. Для защиты наших флангов было необходимо узнать, что мисс Дакос лгала, и ты это доказал: она лгала. Это нас устраивает. Заключалось ли ее участие в этом деле только в тайной связи, которую она хочет скрыть, или в том, что она является убийцей, не так уж важно.

– Кремер будет счастлив узнать об этом. Ведь это он натолкнул нас на след. Я свяжусь с ним.

– Фу! Когда мы закончим дело, для которого нас наняли, мы вспомним о наших обязательствах перед ним. Если убийцей является не сотрудник ФБР, Кремер не поблагодарит нас, но и мы не будем обязаны извиняться перед ним.

– Стало быть, забудем об убийстве до четверга?

– Да.

– Превосходно. Сегодня и завтра агентства не работают, и, следовательно, Хьюит не начнет присматриваться к людям раньше понедельника. Сегодня вечером я буду во «Фламинго» – на тот случай, если понадоблюсь Вам. Ну, например, позвонит Хьюит, скажет, что все это слишком хлопотно и нам следует найти еще кого–нибудь вместо него… А на завтра мисс Роуэн пригласила гостей, после чего я останусь, чтобы помочь ей вычистить пепельницы. Будут ли какие–нибудь указания на сегодня?

– Выключи радио, – буркнул Вульф.

11

Это не давало мне покоя четыре дня и четыре ночи, начиная с субботы, когда Вульф сказал, что следует забыть про убийство, и до утра в среду, когда я кое–что предпринял по собственной инициативе.

Я был в растерянности. Ведь если предположение относительно Сары Дакос подтвердится, я изъял улику с места убийства и скрывал ее у себя. Полицейские, конечно, видели фотографию, но не обратили на нее внимания. Ключи от квартиры мне дала миссис Элтхауз, но это был мой единственный законный шаг. Беспокоило меня и другое. Кремер сберег нам наши лицензии и пригласил меня, Арчи Гудвина, на свидание, угостил молоком и разоткровенничался относительно убийства. У меня нет возражений против того, чтобы играть в прятки с полицией, но на этот раз все повернулось по–иному. Я лично был обязан Кремеру.

Но в еще большей степени тревожило меня то представление, которое готовил Вульф. Это была самая фантастическая из всех его затей. Слишком многое в этом предприятии находилось вне нашего контроля. Когда я, например, позвонил Хьюиту по телефону–автомату в понедельник и спросил, как продвигаются дела, он ответил, что все идет отлично, что он нанял одного актера в одном агентстве, а второго – в другом и что оба они прибудут к нему во вторник вечером; я поинтересовался, удостоверился ли он в том, что тот, который предназначался исполнять мою роль, умеет водить машину и имеет права; на это Хьюит ответил, что позабыл спросить, но что теперь все умеют водить машину. А ведь это было чрезвычайно важно, и он должен был знать об этом! Он обещал справиться немедленно – номер домашнего телефона этого актера был ему известен. Что касается других деталей, все было более или менее в порядке. Действительно, он позвонил Вульфу во вторник, как и было условлено, и сообщил, что весьма огорчен тем, что не имеет возможности прислать обещанных двадцать орхидей Phalaenopsis Aphrodite, а присылает всего дюжину; что касается Oncidium flexuosum, то пока их вообще нет ни одной; однако он приложит все усилия, чтобы достать и отправить орхидеи до полудня в среду, так что они прибудут к нам к двум часам. Он также был молодцом, сообщив о закупленных продуктах и приготовлениях к трапезе десяти гурманов. В общем, все шло по плану. И все же чувство тревоги не покидало меня.

Фред Дэркин и Орри Кэтер не вызывали у меня беспокойства. Они были поручены Саулу, который, будь с ними хоть какая–нибудь заминка, поставил бы нас в известность. Каким образом – его дело.

Весь день и вечер в понедельник и даже часть вторника Вульф и я провели в обсуждении наших дальнейших действии. Особенно много времени мы посвятили тому, должен ли я позвонить Бреггу и сказать, что Вульф обладает информацией относительно убийства Элтхауза и что я хочу выйти из игры и могу передать ему все материалы, какие у нас имеются по этому делу, за десять, двадцать или пятьдесят тысяч. Трудность заключалась в том, что мы его не знали. Можно было почти наверняка предположить, что он клюнет на эту приманку, но могло случиться и наоборот: у него возникнут подозрения. Наконец поздно вечером во вторник мы похоронили эту идею. Она была слишком рискованна, да и времени к тому же было у нас в обрез

В девять часов в среду, сидя за завтраком, я услышал, что лифт поднимает Вульфа наверх, в оранжерею, и, прихватив с собой чашку кофе, отправился в кабинет помозговать над одной идеей, которая не оставляла меня с понедельника. До двух часов, когда должен был прийти грузовик с орхидеями, делать было нечего, все возможное уже было сделано. Когда я покончил с кофе, было двадцать минут десятого, а рабочий день Сары Дакос начинался, наверное, в девять тридцать или в десять. Я пошел в кабинет, отпер ящик, в котором мы хранили набор различных ключей, и отобрал несколько из них. Это было не так сложно. так как я знал систему замка – «Бермат». Из другого ящика я прихватил резиновые перчатки.

В 9.35 я набрал номер телефона конторы миссис Бранер.

– Мисс Дакос?

– Да.

– Доброе утро. Говорит Арчи Гудвин. Мне может понадобиться миссис Бранер, и я хочу узнать, когда можно будет ее застать.

Она ответила, что миссис Бранер должна быть в конторе от трех до половины шестого. Я поблагодарил и сказал, что позвоню, если у меня возникнет необходимость.

Итак, Сара Дакос на службе. Придется пойти на риск встретиться с уборщицей. Я сказал Фрицу, что иду звонить по телефону, отправился в прихожую, взял шляпу и пальто и на Девятой авеню поймал такси.

Ключ миссис Элтхауз от парадного подъезда дома шестьдесят три по Арбор–стрит был еще у меня, так что до дверей в квартиру Сары Дакос я был чист. Здесь я достал свою коллекцию ключей. Дважды постучав и дважды нажав кнопку звонка и услышав, как он безответно дребезжал в квартире, я попробовал первый ключ. Четвертый легко и свободно отпер замок. Я натянул перчатки, повернул ручку, перешагнул через порог, нарушив законы штата Нью–Йорк, и закрыл за собой дверь.

Расположение комнат было точно такое же, как и в квартире наверху, только меблировка иная. Коврики там и сям вместо большого ковра, кушетка – поменьше, с разбросанными на ней подушками, отсутствовали письменный стол к пишущая машинка, меньше стульев, раза в четыре меньше книг, всего пять маленьких картинок на стенах, которые бесстыдный возлюбленный мог бы счесть старомодными. Занавеси были задернуты, и я включил свет, положил пальто и шляпу на кушетку и открыл стенной шкаф. В любую минуту могла появиться уборщица, а у меня не было ни малейшего представления, что я ищу и вообще найду ли что–нибудь. Я попросту мечтал обнаружить хоть что–нибудь, что могло бы нам помочь независимо от того, что произойдет вечером в четверг. Желание отблагодарить Кремера за молоко владело мной. Я потратил всего десять минут на беглый осмотр гостиной, двух стенных шкафов и затем перешел в спальню.

Я едва не прозевал это… Стенной шкаф в спальне был переполнен – платья на вешалках, обувь, чемоданы, картонки и коробки для шляп стояли и лежали на двух полках. Мешок и два чемодана были набиты летними платьями; шляпные коробки я пропустил. Я готов был отдать половину месячного жалованья, чтобы знать, приходит ли уборщица по средам. Через десять минут, рассматривая пачку фотографий, я сообразил, что это глупо – пропускать шляпные коробки и тратить время на фотографии, которые вряд ли дадут мне что–нибудь новое, поэтому я забрался на стул, придвинул его к стенному шкафу и спустил коробки вниз. Их было три. В первой находилось несколько так называемых шляп и два бикини. Во второй была одна большая с широкими полями шляпа. Я вытащил ее и на дне коробки увидел револьвер. Я остолбенело глазел на него несколько секунд, затем вынул и осмотрел. Это был «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра, и в барабане находился один стреляный патрон и пять нестреляных.

Я взял револьвер в руку. Можно было поставить сто против одного, что это тот самый револьвер, на который у Элтхауза было разрешение, и что из него вылетела пуля, которая прошла сквозь его сердце, и именно Сара Дакос нажала на курок. Но к черту предположения! Вопрос заключался в том, что мне с ним делать. Если я возьму револьвер, он не сможет явиться уликой против убийцы, так как я заполучил его незаконным путем. Если оставить его на месте и позвонить Кремеру из автомата, чтобы он получил ордер на обыск квартиры Сары Дакос, револьвером завладеют полицейские. Если же в течение тридцати шести часов об этом станет известно в ФБР, что не исключено, то предстоящему представлению в четверг вечером – капут. И еще: если оставить его на месте и не звонить Кремеру, кто гарантирует, что Саре Дакос не придет в голову мысль, что сегодняшний вечер весьма подходящь для того, чтобы швырнуть револьвер в реку?

У меня оставался единственный выход – перепрятать его. Я сунул шляпу обратно в коробку и огляделся. Ни одно место в спальне не было мне по душе, и я перешел в гостиную. Теперь, как никогда, было некстати, если бы уборщица или кто–нибудь другой помешал мне. Я обследовал кушетку. Может быть, укрыть револьвер под пружинами? Недурно. Если Сара Дакос и обнаружит пропажу, то, конечно, никогда не предположит, что револьвер просто–напросто переложен в другое место. Она даже не станет искать его. Я засунул револьвер под пружины, осмотрелся вокруг, проверяя, все ли находится в том самом порядке, как я застал, схватил пальто и шляпу и в такой спешке покинул квартиру, что чуть не вышел на улицу в резиновых перчатках.

Сидя в такси, я размышлял о том, говорить или не говорить Вульфу о находке. Почему не подождать до четверга, когда все будет кончено? Ответить на этот вопрос было просто, но именно для этого мы и напрягаем наш ум – чтобы найти сложные причины для уклонения от простых ответов. К тому времени, как машина остановилась перед нашим старым особняком, я вообще перестал что–либо соображать и подумал, что с возрастом не поумнею.

Было десять минут двенадцатого, так что Вульф уже спустился из оранжереи, но еще не пришел в кабинет. Из кухни доносился грохот – радио было запущено на полную мощность, и я направился туда. Вульф стоял у кухонного стола, сердито глядя на Фрица, который нюхал кусок копченой осетрины.

Вульф обернулся и спросил:

– Где ты был?

Я ответил, что у меня есть новости. Вульф распорядился, чтобы отбивные были готовы в четверть третьего, позже он ждать не намерен, и направился в кабинет. Я последовал за ним и включил радио. На его письменном столе я заметил три отвертки – одну из ящика моего письменного стола и две из кухни – и против воли улыбнулся: он самолично приготовил инструменты. Первым делом я заверил его, что он не опоздает к ленчу.

– Надеюсь, – ответил он. – Когда у человека гости, он должен сесть за стол вместе с ними.

– Ну, в данном случае у нас достаточно времени, чтобы обсудить мое короткое сообщение, – сказал я. – Думаю, вам будет интересно узнать, что я могу подтвердить версию, которую мы предпочли. Я отправился на прогулку и случайно оказался возле дома шестьдесят три по Арбор–стрит, случайно у меня в кармане нашелся ключ, который подходил к двери квартиры Сары Дакос, я вошел, осмотрелся и в шляпной коробке, спрятанной в стенном шкафу, обнаружил револьвер системы «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра с одним израсходованным патроном. Как вам известно, Кремер говорил мне, что у Элтхауза имелось разрешение на «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра, но револьвер а его квартире обнаружен не был, хотя в ящике письменного стола находилась коробка с патронами. Итак, она…

– Что ты с ним сделал?

– Перепрятал. Мне показалось, что ему не место в картонке с дамской шляпкой, так что я сунул его под пружины кушетки.

Вульф глубоко вдохнул, задержал дыхание на секунду–другую и затем выдохнул.

– Она застрелила его, – проворчал он.

– Совершенно верно. Именно это я и хотел сказать, но вы меня перебили.

– Она не обнаружит револьвер?

– Нет. Если она увидит, что револьвера нет на месте, то даже не станет искать. Насколько я знаю молодых и привлекательных женщин, пропажа напугает ее. Если это случится, возникнут следующие перспективы: она может сбежать, я должен буду сообщить Кремеру о револьвере и меня могут вздернуть на дыбу. Если я не сообщу Кремеру, то не буду спокойно спать по ночам.

Он закрыл глаза.

– Ты должен был сказать мне, что идешь туда.

– Нет, не должен был. Я отправился туда по собственной инициативе. Видите ли, тут замешан пакет молока, за который я должен был отблагодарить. Пусть она ничего не заметит, проблема все равно будет стоять передо мною, если план, задуманный на завтрашний вечер, окончится пшиком. Видите – если и если. Сейчас я хочу позвонить Хьюиту по телефону–автомату. Звонить?

– Нет. Хьюит занят. Я полагаю, револьвер можно опознать?

– Конечно. Специалисты сумеют это сделать, даже если номер вытравлен. А Кремер знает номер револьвера, на который у Элтхауза имелось разрешение.

– Следовательно, затруднений не предвидится. Хочу взглянуть на осетрину.

Он поднялся с кресла и направился к двери, но у порога остановился, повернулся ко мне и буркнул: «Все проходит удовлетворительно», – а затем вышел. Я покачал головой и продолжал качать ею, расставляя кресла. «Затруднений не предвидится». Черта с два! У меня мелькнула мысль, что с подобным самомнением я бы уже руководил ФБР, но тут же сообразил, что так думать не полагается.

«Затруднений не предвидится…» Черта с два! Я положил ключи и перчатки на место и отправился в кухню выпить стакан молока, так как до ленча было еще далеко, и послушать спор Вульфа и Фрица об осетрине.

Впереди было около двух часов, а то и больше, и я поднялся к себе, чтобы взглянуть, все ли готово к приему гостей. Фрицу не дозволялось что–либо трогать в моей комнате: она моя, включая и ответственность за нее. Все было в порядке, за исключением того, что две подушки, которые я принес утром, были разного размера, но тут уж ничего не поделаешь. Затем я отправился в южную гостиную, находящуюся как рад над комнатой Вульфа, где должны были спать еще два гостя. Этот визит был излишним, так как Фриц предельно аккуратен, но мне нужно было как–то убить время.

С грехом пополам я убил его.

Я не ожидал их раньше двух, но ошибся. Это можно было предположить, раз дело было поручено Саулу. Вульф был в кухне, а я в передней, примыкающей к кабинету, когда раздался звонок в дверь. Я взглянул на часы. Без двадцати два. Рано для грузовика. Но все же это был именно он. Я открыл дверь, и дюжий тип в кожаной куртке гаркнул с порога прямо мне в лицо:

– Ниро Вульф? Орхидеи для вас!

Я вышел. У обочины стоял огромный зеленый фургон, на котором красными буквами было выведено: «Транспортная корпорация северного побережья». Второй детина отпирал дверцы фургона. Я сказал довольно громко, что погода чертовски холодна для орхидей и я помогу, чтобы, быстрее их разгрузить. Пока я надел пальто и вышел, они уже вытащили один ящик и несли его в дом. Я знал его точные размеры – три фута шириной, пять футов длиной и два фута высотой, – потому что упаковывал точно такие же ящики с орхидеями, когда нам приходилось отправлять их на продажу или на выставки. По бокам ящика было. написано: «Хрупкое. Не кантовать. Скоропортящееся. Тропическое растение. Держать в тепле».

Я сошел на тротуар и посторонился. Вульф открыл дверь, и они внесли ящик в дом. Я стоял и сторожил грузовик. В кузове было еще пять ящиков, все одинакового размера. Один из них должен быть довольно тяжел даже для этих двух здоровяков, но я не знал, какой именно. Им оказался предпоследний ящик. Когда они поставили его на тротуар, один сказал: «Черт побери, горшки, верно, из свинца», на что другой заметил: «Или из золота». Я оглянулся – нет ли где–нибудь рядом агента ФБР, который бы его услыхал. Даже не запнувшись, они все же внесли ящик на крыльцо, хотя он весил почти триста фунтов. Когда последний ящик был внесен, Вульф расписался в получении, а я дал каждому по два доллара. Они поблагодарили меня, я проводил их, запер дверь и наложил засов.

Ящики стояли вдоль стены в вестибюле. Радио в конторе вопило вовсю. Вульф уже орудовал отверткой над одним ящиком. Я спросил, уверен ли он, а когда он ответил, что ящик помечен мелом, взялся за вторую отвертку. Винтов было всего восемь, и через несколько минут мы отвинтили их все. Я поднял крышку: в ящике, лежа на боку, с подогнутыми к подбородку коленями, был Саул Пензер собственной персоной. Я начал наклонять ящик, но Саул изогнулся, встал сперва на колени, а затем вскочил на ноги.

– Добрый день, – сказал Вульф.

– Не очень, – потянулся он. – Можно разговаривать?

– Только когда включено радио.

Он снова потянулся.

– Ну и поездочка!.. Надеюсь, они живы?

– Хочу удостовериться, правильно ли я запомнил их имена, – сказал Вульф. – Мистер Хьюит сообщил их Арчи по телефону.

– Познакомьтесь, – сказал Саул. – Эшли Джервис – это вы. Дэйл Кирби – это Арчи. Лучше поскорее выпустить их.

Это был первый и единственный случай, когда я присутствовал при том, как представляли заколоченных в ящики людей.

– Одну секунду, – сказал Вульф. – Вы все разъяснили им?

– Да, сэр. Они не должны разговаривать, ни единого слова, разве только вы или Арчи попросите их об этом. Они не знают, кто владелец дома и для какого дела их наняли, но они подучили обещание Хьюита, что им не грозит никакая опасность. Хьюит передал им ваши гарантийные письма. Он дал каждому из них по пятьсот долларов, и еще по пятьсот должны дать вы. Думаю, что они подойдут.

– Они знают о том, что не должны выходить из своей комнаты и подходить к окнам?

– Да, за исключением того времени, когда они… кхм… репетируют.

– У них имеется подходящий туалет для вечера в четверг?

– В этом ящике, – указал Саул. – Наши вещи тоже там, включая оружие. И конечно же, они наденут ваши и Арчи шляпы и пальто.

Вульф состроил гримасу.

– Очень хорошо. Выпустим скорее Фреда и Орри.

– Они замаркированы. – Саул взял из рук Вульфа отвертку, подошел к ящику, на котором мелом был нарисован кружок, обернулся ко мне: – Орри помечен треугольником, – и начал отвинчивать винты.

Я нашел ящик с треугольником и тоже принялся за дело. Саул освободил Фреда раньше, чем я успел открыть ящик, в котором находился Орри, потому что резьба у одного винта оказалась сорванной. Фреду и Орри тоже было велено не разговаривать, если к ним не обратятся, и, когда они поднялись на ноги, я понял по выражению их лиц, что это к лучшему. Я вопросительно глянул на Саула, ткнул себя в грудь пальцем, и он показал на дальний ящик; я подошел к ящику и начал орудовать отверткой.

Я понимал, что у профессиональных актеров благодаря огромной сценической практике вырабатывается навык говорить именно то, что им полагается сказать, и держать язык за зубами, если так требует роль, но даже и в этом случае следует отдать должное Эшли Джервису и Дэйлу Кирби. Им пришлось провести два трудных часа, особенно Джервису, который весил ничуть не меньше Вульфа. Нам пришлось завалить ящик набок, чтобы Джервис смог выбраться оттуда, и он добрых пять минут пролежал на полу, шевеля ногами и руками. Когда гость в конце концов пришел в себя и поднялся, он обернулся к Вульфу и отвесил церемонный поклон, не сказав ни единого слова. Покуда мы ждали, чтобы Джервис поднялся на ноги, Кирби стоял в стороне, делая ритмическую гимнастику в такт доносившейся по радио музыке.

Я, пожалуй, был согласен с Саулом – они подойдут. Кирби хоть и пониже меня на полдюйма, но телосложение у нас было одинаковое. Джервис был точно такого же роста, что и Вульф. Правда, плечи у него не так широки, да и в талии он потолще, но в пальто все это будет скрадываться. Иное дело лица, но при проведении нашей операции будет темно, и ни один фэбээровец не подойдет так близко, чтобы заметить подмену.

Вульф ответил поклоном на поклон и, жестом пригласив: «Пройдемте, джентльмены», направился в кабинет. Вместо того чтобы сразу усесться за письменный стол, он сперва включил радио, затем принес и поставил стул на середину ковра, достаточно толстого, чтобы заглушить шаги, и направился за другим. Я притащил два стула, Саул, Фред и Орри – по одному, и все мы уселись в два круга, в центре – Вульф, Джервис и Кирби. Вульф сказал: «Арчи, деньги». Я достал из сейфа две пачки, по двадцать пять двадцаток в каждой, которые были заранее приготовлены для этой цели.

Вульф перевел взгляд с Джервиса на Кирби и обратно.

– Перед тем как приступить к ленчу, – сказал он, – выясним несколько пунктов. Эти деньги принадлежат вам. Арчи!

Я протянул каждому по пачке. Джервис только глянул на деньги и тут же сунул в боковой карман. Кирби достал из нагрудного внутреннего кармана бумажник, аккуратно положил в него банкноты и спрятал обратно.

– Наклонитесь поближе, джентльмены, я буду разговаривать вполголоса. Мистер Хьюит известил вас о том, что вы получите по тысяче долларов, – сказал Вульф. – И вот вы их получили. Однако, увидев, как вы вылезали из этих ящиков, я понял, что вы уже заслужили свой гонорар. С лихвой. Поэтому, если вы исполните удовлетворительно ваши роли, получите еще по тысяче. В пятницу или в субботу.

Джервис открыл было рот, но вовремя спохватился. Он показал на Кирби, постучал себя в грудь, и на лице его появилось вопросительное выражение.

Вульф кивнул:

– Две тысячи. По тысяче каждому. Джентльмены, вы пробудете здесь двадцать восемь часов. В течение этого времени не должно быть произнесено ни единого звука, который выдал бы ваше присутствие. Ваша комната – двумя этажами выше. Пользоваться лифтом запрещается. Если вам что–нибудь понадобится – в вестибюле дежурит человек. Если возникнет потребность общаться между собой – только шепотом. В вашей комнате вы найдете несколько десятков книг. Если ни одна из них не прядется вам по вкусу, можете воспользоваться этими полками. Ни радио, ни телевизор не включать. В доме не должно быть никакого шума. Вам следует внимательно присматриваться к осанке и манерам мистера Гудвина и моим, и для этого у вас будет достаточно возможностей. Подражать нашим голосам вам не понадобится. – Он выпятил губы. – Вот, кажется, все. Есть вопросы? Спрашивайте шепотом, мне на ухо.

Оба отрицательно покачали головами.

– Тогда прошу всех к ленчу. Радио будет выключено. За столом мы никогда не обсуждаем никаких дел. Никто, кроме меня и мистера Гудвина, разговаривать не будет.

Он поднялся со стула.

12

Я бы хотел вновь пережить эти двадцать восемь часов. Когда идешь лесом, в котором, как тебе известно, засели снайперы и один из них, может быть, притаился на ближайшем дереве, от тебя требуются лишь сила воли и острый глаз. Но если ты не знаешь, есть ли там снайперы или нет, это уже иное дело. К чему вся твоя сила воли, к чему зоркость и внимательность!

Мы не знали, прослушивается ли наш дом, мы только предполагали это. Если Джервис или Кирби закричат или выругаются, прищемив дверью палец, это может погубить все задуманное нами, но только может, и это было хуже всего. Всякий раз, как я выходил проверить, дежурят ли в вестибюле Саул, Фред или Орри, и не назюзюкались ли они, и не принялись ли болтать между собой, я чувствовал себя крайне глупо. Взрослые люди не глядят под кровать каждую ночь, чтобы проверить, нет ли там вора, хотя вор может спрятаться там.

Обед и ужин прошли довольно тоскливо, разговаривали только Вульф и я, большей частью Вульф, остальные только поглощали пищу и слушали нашу беседу. Попробуйте испытать это сами. Я был не вправе даже обратиться к кому–нибудь из них с просьбой передать мне соль или масло, а мог только показывать пальцем. А когда мы, например, перетаскивали пустые ящики в кладовую, даже мне нельзя было разговаривать, так как мог возникнуть вопрос, с кем я разговариваю.

Я выходил из дому только один раз, вечером в среду, позвонить Хьюиту и сообщить, что груз получен в хорошем состоянии, и в гараж, чтобы проинструктировать Тома Халлорана.

В этой мрачной жизни были и светлые моменты, два из них падают на среду и четыре на четверг, когда Джервис разглядывал Вульфа. Стоя в вестибюле, Джервис изучал, как Вульф спускался по лестнице, как шагал по ровному полу. Во время второго занятия, в четверг, Джервис копировал Вульфа, наслаждаясь довольной улыбкой на лице шефа. Конечно, Кирби точно так же наблюдал за мной, но его задача была значительно проще. В обычным день я поднимаюсь и спускаюсь по лестнице десятки раз. Единственно, чего не мог видеть Кирби, так это моей манеры управлять автомашиной. А ведь возможно, что за ними до самого дома Хьюита будут следовать филеры, и, если его манера вождения машины слишком отличается от моей, это может вызвать подозрение у сметливого сыщика. Утром в четверг я привел его в кабинет, включил радио и с полчаса толковал с ним на эту тему.

Вспоминая все это, я думаю, что мы не упустили ни единой мелочи. Часов в одиннадцать вечера в среду я поднялся в свою комнату, которая выходит окнами на Тридцать пятую улицу, и, не обращая внимания на то, плотно ли задернуты занавески, переоделся в пижаму, сел на постель, повернул выключатель и погасил свет. Через несколько минут вошли Фред и Орри и разделись в темноте. Затем я поднялся, а они легли. Саул спал на диване в передней, там света мы не выключали. Мы редко это делаем.

Я упоминаю смешные вещи. Когда в среду вечером я погасил свет в кабинете и залез под одеяло, я думал не о ловушке, которую мы готовим, не о том, сработает ли она, а о кушетке в квартире Сары Дакос. Что, если уборщица решит перевернуть подушки и заглянет под пружины? Задержись я там еще минут пять, может быть, я бы додумался о лучшем тайнике для револьвера.

В четверг утром мы завтракали без Фрица. Как было договорено, в восемь часов утра Хьюит прислал за Фрицем машину. Я помог ему вынести вещи, и, садясь в машину, он мрачно пожал мне руку. Настроение у него было явно неподходящее для создания гастрономических шедевров кучке гурманов. Саул и я приготовили завтрак, а на ленч у нас было холодное мясо, осетрина, две бутылки шампанского и пять сортов сыра.

В 16.45 я находился в кабинете вместе с Саулом, Фредом и Орри. В это время спустился из оранжереи орхидейная нянька Теодор Хорстман, которому сегодня было предложено закончить работу раньше, попрощался и ушел. Вульф был наверху, в своей комнате. В 17.10 я поднялся к себе, зажег свет и начал переодеваться. Я мог бы проверить, нет ли просвета между занавесками, но для меня было бы необычно беспокоиться об этом, а мы дьявольски хотели, чтобы все шло, как всегда. То же самое делал Вульф в своей комнате. В 17.40, одетый для ужина, я спустился в кабинет, а в 17.45 раздался шум лифта, и появился Вульф. Не включая радио, мы принялись разговаривать относительно предстоящей дороги. В 17.55 послышались легкие шаги в вестибюле – это спустились Джервис и Кирби, также одетые для званого ужина. Вечерний костюм Джервиса был значительно лучше костюма шефа, видавшего лучшие времена; костюм же Кирби не шел ни в какое сравнение с моим, за который я в свое время выложил три сотни. Они остановились в дверях. Я сказал Вульфу, что буду ждать его в машине, вышел в вестибюль, подал свое пальто Кирби и протянул мою шляпу. Когда он открывал дверь, чтобы выйти на крыльцо, я встал в угол так, чтобы меня нельзя было увидеть с улицы. Появился Джервис, я подошел и подал ему пальто и шляпу Вульфа. Через несколько минут, которые показались мне вечностью, подкатил наш «герон» и остановился у подъезда. Джервис вышел и затворил за собой дверь. Я наблюдал за ним сквозь смотровое стекло и решил, что он честно зарабатывает лишнюю тысячу долларов. У меня не было никакого мнения относительно Кирби, так как я не знаю, как выгляжу, когда ухожу, но я бы поклялся, что это Вульф собственной персоной спускается с крыльца, пересекает тротуар и садится в машину, если бы не знал точно, что это Джервис. «Герон» укатил спокойно, не торопясь, и я вдруг осознал, что сдерживаю дыхание один бог знает сколько времени.

Вестибюль опустел. Перед тем как там погас свет, Вульф ушел в кухню, Орри – в неосвещенную столовую, а Саул и Фред–в темную, смежную с вестибюлем комнату. Я сунул руку в боковой карман, ощупал «морли» тридцать восьмого калибра, сделал шаг к парадной двери, удостоверился, что она заперта, постоял, пока мои глаза привыкли к темноте, и затем сел в кресло, стоявшее у вешалки.

Я чувствовал себя отлично. Напряжение прошло. Я был готов ко всему, и мне не оставалось ничего иного, как только ждать, клюнут ли они, решатся ли пойти на грязное дело, или нет: это уж зависело от них, не от меня. Я не знал, сколько подобных дел было на их счету. Никто, кроме них, не знает этого, но мне было доподлинно известно про четыре случая в Нью–Йорке за последний год, не говоря о всяких сплетнях, которые я слышал. Все зависело от того, верил ли Брегг, что это его люди убили Элтхауза. Если верил, то десять против одного, что они заявятся сюда. Если же не верил или почему–либо считал, что его люди не имеют отношения к убийству, они не появятся. Хороша ли наживка, зависело теперь от Брегга, не от нас. Мы сделали все от нас зависящее. Я чувствовал себя превосходно.

Решив, что прошло уже полчаса, я подошел к двери, чтобы взглянуть на часы при свете, проникавшем через матовое стекло. Было всего 18.22, и я почувствовал себя значительно хуже. Ошибка на восемь минут. Обычно я довольно точно определяю время и, если сейчас ошибся, значит, несколько распустился. Вместо того чтобы сесть на место, я пересек вестибюль, подошел к двери в кабинет и почувствовал себя еще хуже, когда дважды зацепил плечом стену. Это было непростительно. Следовало взять себя в руки. Конечно, пойти обратно, руководствуясь прямоугольником света в матовом стекле двери, было проще, но, будь оно проклято, я должен пройти прямо в центр вестибюля, который знал так хорошо! Я проделал это три раза подряд, а затем вернулся и сел.

Я не могу точно назвать время, когда они появились, потому что твердо решил не смотреть на часы до семи вечера, но это произошло около семи. Тусклый свет в дверях вдруг стал еще тусклее – это были они. Двое. Возможно, что третий оставался на тротуаре. Один из них наклонился, осматривая замок, а другой стоял спиной к двери, лицом на улицу.

Конечно, они знали, что замок был системы «Рабсон», и прихватили с собой нужные отмычки, но все же не смогли отпереть дверь с первого раза. Спешить мне пока было некуда. Они не зажгут карманный фонарь в тот же момент, как войдут внутрь, а постоят некоторое время прислушиваясь. Дверь из вестибюля в комнату находилась в четырех футах от моего кресла и была открыта. Я шагнул к ней, сунул внутрь голову, тихонько присвистнул сквозь зубы и в ответ услышал такой же свист. Затем, не касаясь стены, я направился к двери в столовую, еще раз свистнул и вновь услыхал ответный сигнал.

Впоследствии я спорил с Саулом, сколько времени у них ушло на то, чтобы отпереть дверь. Он утверждал, что прошло восемь минут, прежде чем дверь отворилась, а я говорю, что десять. Во всяком случае, она отворилась, и я тут же прошел в кабинет, прижался спиной к стене, протянул левую руку к выключателю, а правой вытащил из кармана свой «морли».

Открыв дверь, они прислушивались не более пяти секунд и затем сразу прошли в вестибюль. Повернув голову, я видел слабое мерцание карандашей–фонариков, которое становилось все ярче по мере приближения, затем увидел луч, направленный в открытую дверь, ведущую в кабинет, затем и их самих. Они вошли, сделали три или четыре шага и остановились. Тот, который был с фонариком, принялся светить вокруг и через три–четыре секунды обнаружил бы меня, поэтому, воскликнув: «Игра началась!», я поднял «морли» и повернул выключатель. Стало светло как днем.

Один из них просто остолбенел, второй выронил фонарь и сунул руку в карман. Но не только я был вооружен – Орри уже стоял рядом, с пистолетом наготове, и голос Саула послышался из–за двери: «Добро пожаловать?» Они обернулись на возглас и увидели еще два пистолета, направленных на них.

– М–да, это похоже на попытку ограбления, – сказал я. – Нам даже нет необходимости разоружать вас, вы не можете стрелять сразу в нескольких направлениях. Мистер Вульф!

Он был тут как тут. Должно быть, вышел из кухни, когда я воскликнул: «Игра началась!» Обойдя незваных гостей сторонкой, он сел за стол и принялся их разглядывать.

– Весьма прискорбный случай, – сказал он. – Арчи, вызови полицию.

Я двинулся с места. В нашу программу не входила рукопашная, поэтому я тоже сделал большой круг. На полпути к телефону я остановился и сказал:

– Послушайте, если вы нападете на меня, когда я буду набирать номер, вам не уйти отсюда своими ногами. Надеюсь, что вы знаете законы – налетчики обычно знают их. Вы вторглись в частный дом. Если вы позволите себе что–нибудь, вас пристрелят, и представители закона только поблагодарят нас за это.

– Чушь. – Это произнес красивый парень с квадратной челюстью и квадратными плечами. Другой был повыше, но жилист, с худым лицом, сквозь кожу выпирали кости. – Чушь, мы не грабители, и вы знаете это.

– Черта с два я знаю. Вы вломились в чужой дом. Объясняйтесь с полицией. Я вас предупредил. Стойте смирно. Не двигайтесь. Одно движение, и вас остановят. У наших ребят быстрая рука и меткий глаз.

Чтобы дойти до телефона, стоявшего на моем столе, я должен был повернуться к ним спиной. Я это сделал, и только взялся за трубку, как красавчик воскликнул:

– Прекратите ломать комедию, Гудвин! Вы отлично знаете, кто мы. – Он обернулся к Вульфу. – Мы сотрудники Федерального бюро расследований, и вам это известно. Мы ничего не трогали и не собирались трогать. Мы хотели только повидать вас. Мы позвонили, никто не ответил, дверь была отперта, и мы вошли.

– Вы лжете, – спокойно сказал Вульф. – Пять человек покажут под присягой, что дверь была на запоре и что вы не звонили. Четверо из них слышали, как вы подбирали ключи. Когда вас обыщет полиция, она обнаружит и инструменты, которыми вы взламывали замок. Федеральное бюро расследований! Фу! Вызови полицию, Арчи, и скажи, чтобы прислали людей, которые смогут справиться с двумя бандитами.

Перед тем как набрать номер, я подозвал к себе Фреда. Проходя мимо них, он чуть не задел их локтем. Когда–то один фэбээровец, вывернул ему руку, и он рад был бы случаю расквитаться. Опершись о стол, стоя лицом к ним с револьвером наготове, он выглядел более грозно, чем это было на самом деле. В действительности это миролюбивый парень, образцовый муж и отец четверых детей. Начав набирать номер, я готов был поставить сто против одного, что мне не закончить этого дела. Так и случилось. Когда я набрал четвертую цифру, красавчик прорвался:

– Остановитесь, Гудвин!

Я задержал палец и обернулся. Он полез рукой во внутренний карман. Я положил трубку и встал рядом с Фредом. В руке красавчика оказалась маленькая черная кожаная книжечка.

– Вот удостоверение, – сказал он, показывая книжечку.

Это был самый щекотливый момент. Им разрешено только показывать удостоверение, но не выпускать его из рук. Вульф буркнул:

– Дайте взглянуть.

Красавчик сделал шаг вперед, но Фред толкнул его на место. Ни слова не говоря, я протянул руку. Он было замешкался, но все же положил удостоверение мне на ладонь. Я сказал худощавому:

– Вы тоже, – и протянул руку.

Он уже достал свое удостоверение я положил его поверх первого. Я обернулся и передал их Вульфу. Он взглянул на одно, затем на другое, открыл ящик стола, достал очки, внимательно прочитал документы, не торопясь положил очки обратно в ящик, небрежно бросил оба удостоверения поверх очков и задвинул ящик.

– Возможно, что удостоверения поддельные, – сказал он. – Это установят полицейская лаборатория.

Они должны были отлично владеть собой, чтобы сдержаться. Я мог бы даже восхититься ими, если бы моя голова не была занята другими мыслями. Оба они словно окостенели, но не тронулись с места. Затем худощавый произнес:

– Ты жирная свинья!

Вульф кивнул:

– Естественная реакция. Давайте порассуждаем. Предположим, что вы действительно являетесь сотрудниками Федерального бюро расследований. В таком случае вы можете вполне обоснованно жаловаться, но только не на меня, а на ваше начальство, которое одурачили, заставив подумать, будто этот дом пуст. Вам не в чем извиняться передо мной.

Он откашлялся.

– Итак, продолжим наши рассуждения. Я собираюсь задержать ваши удостоверения личности в качестве залога. Вы или ваше бюро можете получить их, только обратившись к законным властям. Тогда станет известно, как они попали ко мне, а я, конечно, в свою очередь предприму контрмеры, так как вы вторглись в мой дом незаконно и были схвачены на месте преступления, чему есть четверо свидетелей. Сомневаюсь, чтобы ваше начальство захотело заплатить такую цену. Следовательно, инициатива принадлежит мне. Можете идти. Я хочу лишь одного – иметь неопровержимые доказательства того, что сотрудники Федерального бюро расследований совершили уголовное преступление и могут быть преследуемы судебным порядком; эти доказательства находятся у меня в ящике письменного стола. Между прочим, я не упомянул про перчатки, которые на вас. Это явится еще одной уликой, если начнется судебное разбирательство этого дела. Можете идти, джентльмены.

– Будьте прокляты, – сказал красавчик. – Суд будет федеральный, и он учтет, что эти удостоверения принадлежат правительственным служащим.

– Возможно. Однако трудно поверить, чтобы правительственные служащие, призванные защищать закон, могла нелегально войти в чужой дом. Очевидно, я вправе задержать у себя эти документы до тех пор, пока будет установлена их подлинность.

– А как вы это установите?

– Подожду развития событий. Если документы подлинные, кто–нибудь из ваших начальников позвонит мне, возможно, даже сам мистер Брегг.

– Жирная свинья, – сказал худощавый.

Видимо, его словарный запас при стесненных обстоятельствах не отличался богатством.

– Я очень снисходителен, – сказал Вульф. – Вы вторглись в мой дом и уверяете меня, будто являетесь государственными служащими. А вы просто–напросто два уголовника. Если вы вооружены, нам следует отобрать у вас оружие, а также те инструменты, которыми вы вскрыли замок моей двери и, без сомнения, собирались вскрыть ящики моего стола в кабинете. Рекомендую вам уйти без промедления. Мои помощники не любят ни грабителей, ни ФБР, и им доставит удовольствие унизить вас. Не предоставляйте им этой возможности!

Они стояли и глазели на нас. Затем обменялись взглядами, вновь посмотрели на Вульфа и попятились к двери. Орри, не опуская пистолета, выскользнул в вестибюль. Он обожает держать пистолет в руках. Саул прошел в вестибюль через боковую комнату и включил свет. Фред и я следовали за фэбээровцами. Саул распахнул перед ними парадную дверь, Орри, Фред и я присоединились к нему и проводили взглядами незваных гостей, спускавшихся с крыльца на тротуар. Совершенно очевидно, что где–то здесь торчал третий фэбээровец, но его нигде не было видно. Они повернули налево, в сторону Девятой авеню, но мы решили не провожать их до машины. Перед тем как закрыть дверь, мы осмотрели замок и увидели, что он не поврежден. Я накинул цепочку, а Фред заметил, что у них, по–видимому, самая лучшая в мире коллекция отмычек.

Когда мы все вместе снова собрались в кабинете, Вульф стоял посреди комнаты, разглядывая карандаш–фонарик, оброненный красавчиком. Он швырнул его ко мне на стол и весело крикнул:

– Разговаривать! Всем! Громко разговаривать!

Мы расхохотались.

– Я предлагаю награду, – громко сказал я, – портрет в рамке Дж. Эдгара Гувера тому, кто сумеет заполучить в ФБР ленту с записью всего здесь происшедшего и пошлет ее Гуверу.

Бог мой, – воскликнул Фред, – если бы только они полезли в драку!

– Я хочу шампанского, – сказал Саул.

– А я виски, – отозвался Орри. – И к тому же я голоден.

Было без двадцати минут восемь. Все, включая Вульфа, отправились на кухню, громко разговаривая и перебивая друг друга. Вульф принялся выгружать из холодильника съестное – икру, паштет из гусиной печенки, осетрину, копченого фазана. Саул достал из морозильника лед для шампанского. Орри и я нашли в буфете бутылки. Фред спросил, может ли он воспользоваться телефоном, чтобы позвонить жене; я разрешил и просил передать ей привет, но тут заговорил Вульф:

– Скажите ей, что вы задержитесь здесь на всю ночь. Все вы эту ночь проведете здесь. Утром Арчи повезет наши трофеи в банк, и вам придется сопровождать его. Возможно, что они ничего не предпримут, а возможно, что попытаются. Фред, ничего не рассказывайте вашей жене и вообще никому. Дело еще не закончено, оно только хорошо начато. Если вы хотите чего–нибудь горячего, ребята, я могу в двадцать минут приготовить оленину по–йоркширски, если только Арчи сварит яйца.

Все хором отказались. Это меня устраивало. Терпеть не могу варить яйца для оленины по–йоркширски.

Час спустя вечер был в разгаре. Мы занялись игрой в пинокль, а Вульф, усевшись в кресло, углубился в книгу «ФБР, которое никто не знает». Либо он тайно злорадствовал, либо что–то придумывал, точно не знаю.

В десять часов я извинился и временно покинул картежный стол: Вульф решил позвонить Хьюиту, так как гурманы, по–видимому, закончили свою трапезу. Я пошел к телефону, от имени Вульфа поблагодарил Хьюита и сообщил, что все прошло отлично. Хьюит сказал, что он и его гости нашли наших заместителей весьма занимательными: Джервис читал отрывки из Шекспира, а Кирби изображал президента Джонсона, Барри Голдуотера и Альфреда Ланта [Лант Альфред – американский драматический актер]. Вульф просил передать им привет, затем я вернулся к пиноклю, а Вульф – к своей книге.

Но еще одно обстоятельство прервало наш мирный вечер. Вскоре после одиннадцати часов зазвонил телефон, и, так как Вульф ненавидит отвечать на звонки, пришлось мне еще раз прошагать в кабинет.

– Дом мистера Ниро Вульфа. У телефона Арчи Гудвин.

– Это говорит Ричард Брегг. – Голос был тягучий, глухой. – Я хочу поговорить с Вульфом.

Мы ожидали этого звонка, и поэтому у меня были соответствующие инструкции.

– Боюсь, что вам это не удастся. Он занят.

– Я хочу увидеться с ним, Гудвин.

– Отличная мысль. Он так и думал, что вы захотите встретиться с ним, Брегг. Скажем, завтра в одиннадцать у него дома.

– Я хочу видеть его сегодня! Сейчас же!

– Сожалею, но это невозможно. Он очень занят. Самое раннее – в одиннадцать часов завтра утром.

– Чем он так занят?

– Он читает книгу «ФБР, которое никто не знает». Через полчаса он уже будет в постели.

– Буду у вас утром в одиннадцать.

Он с грохотом швырнул трубку; я отчетливо представил себе эту картину.

– Я назвал его просто Бреггом, без «мистера», так же как и он меня, – обернулся я к Вульфу. – В одиннадцать часов завтра утром. Все, как мы ожидали.

– И желали. Следует признать это. Нам нужно посоветоваться. Вы скоро кончите играть?

– Да. Я только что набрал триста сорок.

13

Мне необходим хороший восьмичасовой сон, но в ту ночь я спал всего шесть часов. В десять минут второго Вульф отправился в постель, точно так же как и Фред и Орри, а Саул улегся на диване в передней. Только я хотел забраться под одеяло, как раздался звонок в дверь. Явился Фриц с Джервисом и Кирби, и когда я увидел, как Кирби, шатаясь, перешагнул через порог, то сразу решил, что наш «герон» наверняка побывал в каком–нибудь кювете. Я спросил, где машина, но в ответ Кирби только выпучил глаза и скривил губы. Решив, что он все еще продолжает следовать инструкциям, я позволил ему разговаривать, но тут вмешался Фриц, и объяснил, что Кирби не в состоянии произнести ни слова, такой он пьяный, и добавил, что машина в полном порядке, стоит перед домом, но что только один господь бог знает, как им удалось сюда добраться. Фриц повез обоих актеров в лифте на второй этаж, а я надел ботинки, накинул пальто поверх пижамы, вышел на улицу, осмотрел машину – ни единой царапины! – и отвел ее в гараж.

Первый номер программы на пятницу был назначен на 8.30 утра. В 7.45 я заставил себя встать, взял в охапку простыни, одеяло и подушку и отнес их в мою комнату. Когда, приняв душ и побрившись, я вышел из ванной, Фред и Орри, зевая, сидели на своих постелях. Я заметил, что мы должны выйти из дому через час и двадцать минут, и они чертыхнулись. Я спустился вниз и встретил Фрица, выходящего из комнаты Вульфа, куда он, как обычно в это время, отнес шефу завтрак. В 8.30 я отправился в контору и начал трудовой день со звонка миссис Бранер. Я извинился за то, что беспокою ее так рано, но у меня важное сообщение и я прошу ее в 9.45 позвонить мне из телефона–автомата по номеру, который я ей сообщил прежде. Она сказала, что это помешает деловому свиданию, назначенному ею, и спросила, насколько важен этот звонок. Я ответил, что чрезвычайно важен, и она согласилась.

Итак, мы могли не спешить с завтраком, и это было весьма кстати.

Фриц знал, что Саул, Фред и Орри любят фаршированные яйца, так что это было главным блюдом, и мы уплели их по четыре штуки, не считая тостов и бекона.

С удостоверениями личности наших вчерашних гостей в кармане я покинул дом в сопровождении телохранителя и в 9.40 уже был в угловой аптеке, возле телефона. При моем знании женщин я приготовился к двадцатиминутному ожиданию, но в 9.46 раздался звонок, как раз в тот момент, когда в аптеку вошел какой–то человек и направился к телефону. Опередив его, я решил, что это не агент Брегга, явившийся подслушать наш разговор: он вовсе не был похож на фэбээровскую ищейку.

Миссис Бранер выразила надежду, что наш разговор действительно важен, так как она не желает из–за пустяков опоздать на деловое свидание.

– У вас не может быть более важного свидания, – ответил я. – Забудьте о всех ваших деловых встречах. Вы должны быть у мистера Вульфа без четверти одиннадцать, ни на секунду позднее.

– Сегодня? Но я не могу!

– Можете и должны. Вам дважды не понравился мой тон, но все это пустяки по сравнению с тем, что вы услышите, если скажете, что не придете. Мистер Вульф может даже вернуть вам полученный аванс.

– Но почему? Что случилось?

– Я всего–навсего курьер. Вы все узнаете, когда придете. Это не просто важно, это жизненно важно.

Короткое молчание.

– Без четверти одиннадцать?

– Или раньше.

Опять молчание.

– Хорошо. Буду.

– Вот и отлично. Вы прекрасный клиент. Не будь вы богаты, я бы женился на вас.

– Что?! Что вы сказали?

– Ничего. – Я повесил трубку.

Недоспав, я чувствовал себя неважно, но, понимая значение порученного мне дела, быстро шагал к Континентальному банку на Лексингтон–авеню, подгоняемый в спину зимним ветром.

Не многие имеют такого телохранителя, какой был у меня, — лучшего между двумя океанами, к тому же чертовски хорошими океанами. Если вы думаете, что мы излишне осторожны, представьте себе, что я поскользнулся и ударился головой или встретил сирену, которая очаровала меня, а на самом деле оказалась агентом Брегга! Во всяком случае, они же вторглись в наш дом и сейчас вполне могут следовать за мной. Что ж, прогулка пойдет им только на пользу. В банке я первым делом спустился вниз, в зал личных сейфов, и запер документы. Наверху, когда я получил по чеку пять тысяч, чтобы пополнить запас нашей наличности, мне пришла в голову мысль, что с тех пор, как я был здесь, чтобы положить на текущий счет полученный нами аванс, прошло ровно девять дней. Тогда я считал, что у нас имеется всего один шанс из миллиона. Теперь же…

Нам пришлось прибавить шагу, чтобы поспеть домой без четверти одиннадцать, и то мы едва не опоздали. Мы снимали пальто в вестибюле, когда я увидел, что к дому подкатил «роллс–ройс» миссис Бранер. Она поднялась на крыльцо, и я распахнул перед ней дверь. Фред и Орри хотели было уйти, но я остановил их.

– Миссис Бранер, – сказал я, – позвольте представить вам людей, которые ради вас тряслись шестьдесят миль в грузовике, съежившись внутри деревянных ящиков с заколоченными крышками, и которые вчера вечером в течение двадцати минут держали под дулами револьверов двух сотрудников ФБР, в то время как мистер Вульф растолковывал им кое–какие истины.

– Очень рада познакомиться.

– Я так и думал. Мистер Саул Пензер, мистер Фред Дэркин, мистер Орри Кэтер, – представил я. – Миссис Бранер, вам придется провести некоторое время с мистером Пензером. Если позволите, я повешу ваше пальто в шкаф. Ричард Брегг, глава ФБР в Нью–Йорке, сейчас придет сюда и не должен видеть его. Поэтому же я попрошу вашего шофера отъехать от подъезда.

Ее глаза широко раскрылись, но она не сказала ни слова. Я снова решил жениться на ней, несмотря на ее мешок с деньгами. Когда я помог ей снять меховое пальто, Фред и Орри поднимались по лестнице в южную гостиную, чтобы остановить Кирби или Джервяса, если им вздумается спуститься вниз.

В углу вестибюля, ближе к кухне, с левой стороны, находится небольшой альков; в стене его есть специально устроенная смотровая щель. Этот «глазок» закрывается скользящей дощечкой со стороны алькова, а со стороны кабинета скрыт хитроумной картиной, изображающей водопад. Если, стоя в алькове, отодвинуть дощечку, то сквозь водопад можно разглядеть почти весь кабинет и, конечно слышать все до последнего слова.

Проведя миссис Бранер в альков, я отодвинул дощечку и сказал:

– Вам уже известно, сейчас придет Брегг, он пробудет некоторое время в кабинете вместе с мистером Вульфом и мною. Мистер Пензер принесет вам стул. Сколько это может продлиться, не знаю, может быть, десять минут, может быть, два часа. Вы не все поймете из того, что услышите, но поймете вполне достаточно. Если вам захочется кашлянуть или чихнуть, как можно быстрее пройдите на цыпочках в кухню. Саул даст вам знак, если…

Раздался звонок в дверь. Я высунул голову из алькова. На крыльце стоял Брегг собственной персоной, и на пять минут раньше назначенного времени! Я велел Саулу принести стул для гостьи и направился в вестибюль. У двери я оглянулся. Саул кивнул мне, и я открыл дверь.

Ричарду Бреггу было сорок четыре года. Он занимал в Бруклине квартиру, в которой проживал вместе с женой и двумя детьми. Он служил в ФБР уже пятнадцать лет. Мы, детективы, многое знаем. Он был примерно моего роста, с длинным лицом и выпирающим вперед подбородком; еще года четыре, а может быть, и три – и он совсем облысеет. Он не протянул мне руки, но повернулся ко мне спиной, когда я начал стаскивать с него пальто, так что, как видите, он до некоторой степени доверял мне. Я проводил его в кабинет, пригласив сесть в красное кожаное кресло. Он остановился и оглядел комнату, и я было перепугался, что его слишком заинтересовала картина с водопадом. Но, видимо, я ошибся. Он все еще стоял, когда послышался звук спускающегося лифта и вошел Вульф. Шеф остановился возле своего стола и произнес:

– Мистер Брегг? Я Ниро Вульф. Садитесь.

Их взоры встретились. Со своего места я не видел глаз Вульфа, но Брегг был прямо передо мной.

– Я знаю про вас, – произнес Брегг, – хоть мы никогда не встречались прежде.

Вульф кивнул.

– Не все дорожки перекрещиваются.

– Однако теперь это произошло, – продолжал Брегг. — Наша беседа записывается?

– Нет. Оборудование для записи существует, но оно не включено, и мы можем разговаривать вполне откровенно. В течение недели я предполагал, что все в этом доме прослушивается. Возможно, и сейчас у вас при себе соответствующий аппарат. Но это известно лишь вам. Я тоже мог бы включить магнитофон, однако не делаю этого. Давайте не говорить больше на эту тему.

– Мы не прослушивали этот дом.

Вульф повел плечами.

– Вы хотели видеть меня?

– Как вы и ожидали. Давайте не тратить время на хитрости. Я хочу получить документы, которые вы силой отобрали у моих людей вчера вечером.

– Ну, это вы хитрите! – отпарировал Вульф. – Возьмите назад слова «силой». Силу применили вы. Ваши люди силой проникли в мои дом. Я был вынужден силе противопоставить силу.

– Я хочу получить эти документы.

– Вы берете назад слово «силой»?

– Нет. Я лишь допускаю, что ваше поведение имело основание. Верните документы, и мы будем разговаривать на равных условиях.

– Фу! Или вы тупица, или принимаете меня за такового. Я не имею намерения разговаривать с вами на равных. Вы захотели встретиться со мной, ибо я вынудил вас к этому, но если вы пришли, чтобы нести чушь, то с тем же успехом можете уйти. Но прежде позвольте мне описать ситуацию, какой она представляется мне.

– Я вас слушаю.

Вульф повернул голову.

– Арчи, письмо миссис Бранер…

Я подошел к сейфу и достал письмо. Вульф кивнул в сторону гостя, и я протянул письмо Бреггу. Я стоял, держа письмо в руке, пока тот читал его. Он прочитал раз, другой, даже не взглянув на меня. Я вернулся к своему столу и спрятал письмо в ящик.

– Интересный документик, – произнес Брегг, обернувшись к Вульфу. – К вашему сведению, если в отношении миссис Бранер и была предпринята некоторая слежка, чего я не признаю, то она производилась в соответствии с правилами о проверке политической благонадежности.

Вульф кивнул.

– Конечно, так вы и должны говорить. Обычная ложь. Итак, я продолжаю. Вчера ваши люди покинули этот дом, оставив мне свои документы и не осмелившись обратиться к помощи полиции. Они знали, что если им предъявят обвинение в противозаконном вторжении в частный дом (и делу будет дан законный ход), симпатии нью–йоркской полиции и окружного прокурора будут на стороне пострадавшего. Вы тоже не станете предпринимать законных шагов для получения этих документов, так что они не будут вам возвращены. Я сохраню их у себя. Предлагаю сделку. Вы прекращаете всякую слежку за миссис Бранер, членами ее семьи, знакомыми и служащими, прекращаете подслушивание разговоров по ее телефонам, а я…

– Я ведь не признавал, что за ними велась слежка.

– Повторяю: с восемнадцати ноль–ноль сегодняшнего дня вы обязуетесь прекратить слежку за миссис Бранер, членами ее семьи, ее знакомыми и служащими, ее домом, включая тайное подслушивание телефонных разговоров, а также слежку за мистером Гудвином, мной и моим домом. Я в свою очередь обязуюсь оставить интересующие вас документы там, где они хранятся (а именно в моем сейфе в банке), и не предпринимать никаких мер, направленных против ваших людей за их незаконное вторжение в мое частное владение, а также обязуюсь не предавать случившееся огласке. Такова ситуация, и таково мое предложение.

– Вы имеете в виду письменное обязательство?

– Нет. Если только вы не сочтете более удобным для себя дать его в письменном виде.

– Нет, не сочту. Ни одного написанного слова. Я готов дать согласие в отношении слежки, но за это я хочу получить документы.

– Вы их не получите. – Вульф ткнул пальцем в собеседника. – Поймите, мистер Брегг, я расстанусь с документами только по постановлению суда и даже в этом случае буду оспаривать такое постановление всеми возможными для меня и моего клиента средствами.

– Черт побери, но ведь у вас же есть четверо свидетелей!

– Знаю. Но судьи и присяжные бывают разные… Из пустого каприза они могут подвергнуть сомнению честность свидетеля, и не одного, а даже пятерых, включая меня. Бессмысленно с вашей стороны подвергать сомнению мою добропорядочность. Я не собираюсь вступать в смертельную распрю с вашим бюро; единственной моей целью является выполнить поручение моего клиента, для чего я нанят. До тех пор, покуда вы не начнете тревожить моего клиента или меня, я не воспользуюсь ни документами, ни свидетелями.

Брегг посмотрел на меня. Мне показалось, что он хочет что–то спросить, но нет, я был просто местом, где его взгляд мог отдохнуть от Вульфа, пока он мысленно отвечал на какие–то свои вопросы. Наконец он вновь обернулся к Вульфу.

– Вы кое–что упустили, – произнес он. – Вы говорите, что единственная ваша цель – выполнить поручение клиента. Почему же вы взялись за дело об убийстве, к которому мы не имеем никакого отношения? Зачем Гудвин дважды виделся с миссис Элтхауз и дважды посещал квартиру Морриса Элтхауза? И зачем вы собирали у себя вечером в четверг шестерых известных вам лиц?

Вульф спросил:

– Вы думаете, что один из ваших сотрудников застрелил Морриса Элтхауза?

– Абсурд. Я так не думаю.

Вульф начал раздражаться.

– К черту, сэр, неужели вы не можете говорить разумно? Почему же ваши люди вторглись в мой дом? Вы подозревали, что я каким–то образом дознался – и его так и есть на самом деле, — что трое ваших сотрудников были в квартире Морриса Элтхауза в вечер убийства. Они доложили вам, что, когда они пришли, он уже был мертв, но вы им не поверили. Во всяком случае, вы сомневались в правдивости их утверждений. Причина этого мне не понятна: вы знаете своих людей, я их не знаю. И вы подозревали или опасались, что я не только узнал о том, что они там были, но и будто у меня есть доказательства, что они, точнее, один из них застрелил Элтхауза. Будем разумны!

– Вы все еще не объяснили, почему взялись расследовать это убийство.

– Неужели вам не ясно? Я узнал, что ваши люди были в квартире, где произошло убийство.

– Как вы узнали об этом?

Вульф покачал головой.

– Это неважно.

– Вы связались с инспектором Кремером?

– Нет. Я не видел его и не разговаривал с ним уже несколько месяцев.

– А с окружным прокурором?

– Нет.

– Собираетесь ли вы продолжать расследование?

Уголок рта у Вульфа поднялся кверху.

– Мистер Брегг, я могу и хочу облегчить вашу душу, но сперва я должен быть уверен, что выполнил порученное мне дело. Принимаете ли вы мое предложение? Можете ли вы заверить меня, что сегодня с шести часов вечера ваше бюро прекращает слежку за миссис Бранер и за всеми, кто с ней связан?

– Да. Это улажено.

– Хорошо. Теперь я прошу вас дать мне другое обязательство. Я хочу, чтобы по первому моему требованию вы привезли сюда пулю, которую один из ваших людей подобрал на полу квартиры мистера Морриса Элтхауза.

Обескуражить Ричарда Брегга – дело непростое. Нельзя быть одним из руководителей важнейшего в стране учреждения, если вас легко озадачить. Но слова Вульфа доконали Брегга. Рот у него открылся, челюсть отвисла. Понадобилось всего две секунды, чтобы закрыть рот и взять себя в руки, но он был явно ошеломлен.

– Теперь чушь порете вы, – , сказал он.

– Если вы принесете мне пулю, то почти наверняка – мне даже хочется сказать: на все сто процентов – я сумею доказать, что Элтхауз был убит не вашими людьми.

– Черт возьми, – глаза Брегга судились, – что за глупости! Если бы у меня была эта пуля, я принес бы ее хотя бы ради того, чтобы повидать вас.

– О, она у вас есть, – неторопливо произнес Вульф. – Что произошло в ту ночь в квартире Элтхауза? Человек,. назовем его Х – я мог бы назвать и настоящее имя, – застрелил Элтхауза из его собственного револьвера. Пуля прошла насквозь, ударилась в стену и упала на пол. Х ушел, захватив с собой револьвер. Вскоре появились трое ваших сотрудников, войдя в квартиру точно таким же способом, каким они проникли вчера в мой дом… Нужно ли продолжать?

– Да.

– Вчера они не звонили в дверь, потому что им было известно, во всяком случае, они так считали, что дом пуст: он был под наблюдением в течение недели. А в квартиру Элтхауза они позвонили, возможно, что звонили и по телефону, но им никто не ответил: владелец квартиры был мертв. Проникнув в квартиру, они обыскали ее, взяли то, ради чего они пришли, и вдруг у них возникла мысль, что вы можете заподозрить их в убийстве. Тогда в доказательство своей невиновности они захватили пулю, валявшуюся на полу. Это является нарушением закона штата Нью–Йорк, но они уже нарушили один закон, почему же не нарушить и второй? Итак, они взяли пулю и передали вам вместе со своим отчетом. Однако, – продолжал Вульф, – то, что они принесли пулю, имело обратный аффект – вы заподозрили их. Я не буду анализировать ваш мыслительный процесс и то, почему вы не поверили им. Как я уже сказал, вы лучше знаете своих людей. Очевидно одно – пуля у вас, и она может мне понадобиться.

Глаза Брегга все еще были прищурены.

– Послушайте, Вульф, один раз вы заманили нас в ловушку, будь вы прокляты! Ловко заманили. Но больше не удастся. Будь эта пуля у меня, я не был бы таким глупцом, чтобы передать ее вам.

– Вы окажетесь глупцом, если не сделаете этого. У меня есть обязательство перед одним человеком, от которого я узнал, что ваши люди были там в ту ночь. А я не люблю быть обязанным. Разоблачение убийцы снимет с меня это обязательство и, между прочим, облегчит вашу душу. Разве вам не хочется узнать, что Элтхауз убит не вашими людьми? Принесите мне пулю, и вы это узнаете. Делаю вам предложение: принесите пулю, и, если в течение месяца с ваших людей не будет снято подозрение в убийстве, я верну вам документы. Это может и не занять месяца, возможно, понадобится одна неделя.

Брегг раскрыл глаза.

– И вы вернете документы?

– Да.

– Вы сказали: «Снято подозрение в убийстве». Кто их подозревает?

– Вы. А я докажу, что ваши люди неповинны в этом убийстве.

– Какие гарантии могу я получить?

– Мое слово.

– Что стоит ваше слово?

– Больше вашего. Много больше, если верить этой книге. – Он постучал пальцами по лежащей на столе книге Кука. – Ни один человек на свете не может сказать, что я когда–либо нарушил данное слово.

Брегг сделал вид, что не заметил колкости.

– Когда бы вы хотели получить пулю, если только она имеется у меня?

– Еще не знаю. Сегодня. Или завтра. Я хотел бы получить ее из ваших рук.

– Если она у меня имеется, – сделав ударение на первом слове, сказал Брегг, поднимаясь с места. – Мне нужно кое о чем подумать. Я ничего не обещаю. Я…

– Но вы уже кое–что обещали: никакой слежки ни за моим клиентом, ни за мной.

– В отношении этого – да. Я имел в виду… Впрочем, вы знаете, что я имел в виду. – Он двинулся к двери, но вдруг остановился. – Вы будете дома весь день?

– Да. Но если вы захотите позвонить – учтите, что мой телефон прослушивается.

Бреггу это не показалось смешным. Сомневаюсь, чтобы сейчас что–нибудь могло рассмешить его. Я проводил его в вестибюль, помог надеть пальто, протянул шляпу, но он даже не замечал меня. Когда я закрыл за ним дверь и обернулся, наша клиентка в сопровождении Саула входила в кабинет. Я решил не жениться на ней. Ей следовало дождаться меня, чтобы я проводил ее. Когда я вошел, то застал в кабинете живописную картину. Миссис Бранер и Саул стояли рядышком перед столом Вульфа, глядя на него сверху вниз, а он с закрытыми глазами сидел, откинувшись в кресле. Это была милая сценка, и я остановился в дверях, чтобы насладиться ею. Так прошло полминуты. Целая минута. Вполне достаточно, так как у миссис Бранер были назначены деловые свидания, поэтому я нарочито громко спросил:

– Вам было хорошо слышно?

Глаза Вульфа открылись. Не отвечая на мои вопрос, миссис Бранер обратилась к Вульфу:

– Вы удивительный человек! Невероятно! Сказать по правде, я не верила, что вам удастся это сделать. Невероятно! Есть ли что–нибудь, чего вы не можете?

– Да, сударыня, – выпрямился он, – есть. Я не могу вложить мозги в голову глупца. Я пытался это проделать. Теперь вы понимаете, почему ваш приход был так желателен? В письме, подписанном вами, говорится: «Если вы добьетесь результата, которого я желаю». Вы удовлетворены?

– Конечно! Невероятно!

– Я сам с трудом верю в это. Присядьте, пожалуйста. Я должен кое–что сообщить вам.

Она направилась к красному кожаному креслу. Саул – к желтому, а я сел за свои стол.

– Что это за ловушка, которую вы подстроили им? — спросила она.

Вульф покачал головой.

– Об этом потом. Мистер Гудвин может рассказать вам все детали, когда вы пожелаете. Я хочу сказать вам не о том, что было проделано, а о том, что предстоит сделать теперь. Вы – мой клиент, и я обязан оберегать вас от неприятностей. Насколько вы благоразумны?

Она улыбнулась.

– Почему вы спрашиваете об этом?

– Можно ли вам доверить секрет?

– Да.

Он обернулся ко мне:

– Это касается и тебя, Арчи.

Будь он проклят! Как ему не стыдно ставить меня в неловкое положение! А что, если я снова переменю свое решение и захочу жениться на ней?!

– Конечно, – ответил я. – Если только вы имеете в виду именно то, о чем я думаю.

– Конечно, то, – ответил Вульф и продолжал, обращаясь к миссис Бранер. – Я хочу, чтобы вы были готовы к тому, что ваша секретарша может быть арестована у вас в конторе, возможно даже в вашем присутствии, по обвинению в убийстве.

Вульф только что ошеломил Брегга. Теперь миссис Браыер уставилась на него, потеряв дар речи.

– Это почти не вызывает сомнений, – отрезал Вульф. – Жертвой явился Моррис Элтхауз. Мистер Гудвин изложит вам все подробности относительно этого дела, когда ситуация окончательно прояснится. Я предпочел бы не сообщать вам сейчас даже этого, но в качестве клиента вы имеете право на мою защиту. Я хочу сделать вам одно предложение.

– Не верю, – наконец сказала она. – Я желаю знать все подробности сейчас же.

– Вы их не узнаете. – Он был грубоват. – У меня была тяжелая неделя, ни днем, ни ночью покоя. Если вы будете продолжать настаивать, я просто покину кабинет, а вы покинете этот дом и, возможно, даже приметесь расспрашивать мисс Дакос. Это насторожит ее, и она удерет, а после того, как полиция разыщет ее и арестует, они начнут приставать с вопросами к вам. Вы желаете этого?

– Нет.

– Неужели вы могли подумать, что я способен бросить кому–либо столь тяжкое обвинение так просто, без всяких оснований?

– Нет.

– Я предлагаю следующее. – Он посмотрел на стенные часы. Было пять минут первого. – В котором часу мисс Дакос уходят на перерыв?

– Обычно в час дня.

– Мистер Пензер отправится сейчас с вами. Скажите вашей секретарше, что вы решили отремонтировать контору–перекрасить стены, оштукатурить и все такое – и что вам не понадобятся ее услуги до конца недели. Мистер Пензер сыграет роль представителя ремонтной фирмы и немедленно начнет подготовку к ремонту. Таким образом, мисс Дакос будет арестована не в вашем доме. Я не хочу, чтобы убийцу арестовывали в доме моего клиента. А вы?

– Нет.

– Да и мало приятного сидеть со своей секретаршей в конторе, когда появится полиция и уведет ее.

– Конечно…

– Тогда можете поблагодарить меня за предупреждение. Я понимаю ваше состояние, но ничего не поделаешь… Может ли мистер Пензер поехать с вами в вашей машине или ему ехать отдельно? Вы могли бы обсудить с ним все по дороге. Он неплохой собеседник.

Она взглянула на меня и затем перевела взгляд на Вульфа.

– Может ли со мной поехать мистер Гудвин?

– Нет, мистер Гудвин мне нужен, – ответил Вульф, и бедняжка вынуждена была согласиться на Саула.

Он принес ей пальто.

Дверь за ними захлопнулась. Вульф покосился в мою сторону:

– Ну, что скажешь?

– Наш телефон все еще прослушивается.

– Не можешь ли ты встретиться с мистером Кремером до ленча?

– Лучше после ленча. У него будет хорошее настроение. Для получения ордера на арест ему потребуется не более часа.

– Хорошо. Но не… Что тебе, Фред?

Фред Даркин, до сих пор стороживший актеров, объявил в дверях:

– Они просят есть!

14

Кабинет полицейского инспектора, ведавшего расследованием убийства, хотя и был не в очень запущенном состоянии, но и хвастаться было нечем. Линолеум на полу был ветхий, письменный стол Кремера нуждался в полировке, и я никогда не видел, чтобы окна здесь были по–настоящему чисты. В 14.35, когда я опустился на простой стул перед столом инспектора, Кремер зарычал:

– Я же сказал: не приходить и не звонить!

Я кивнул:

– Но теперь все в порядке, и мистер Вульф…

– Что в порядке?

– Он заработал свою сотню тысяч плюс гонорар.

– Черта с два!

– Однако это так. Но мы не выполнили вашего распоряжения. Мы…

– Я не отдавал никаких распоряжений.

– Ладно, ладно. Мы узнали, что Морриса Элтхауза застрелил не сотрудник ФБР. Мы знаем, кто это сделал, и, думается, сумеем это доказать. Я не собираюсь рассказывать, как мы загнали в угол Брегга. Я пришел сюда не для этого. Когда у вас будет свободное время, мистер Вульф с удовольствием расскажет вам все. Получите удовольствие. Я пришел к вам поговорить об убийстве.

– Говорите.

Я достал на нагрудного кармана фотографию и протянул ему.

– Сомневаюсь, чтобы вы видели ее прежде, – сказал я, — но один или несколько из ваших людей видели эту фотографию. Она находилась в ящике комода в спальне Элтхауза. Его мать дала мне ключи, поэтому не пытайтесь пришить мне незаконное вторжение в частный дом. Взгляните, что на обороте.

Он перевернул фотографию и прочел стихи.

– Это четыре строки Китса из «Оды греческой вазе», — продолжал я. – Написано рукой секретарши миссис Бранер, мисс Сары Дакос, проживающей в доме шестьдесят три по Арбор–стрит, на втором этаже, как раз под квартирой Элтхауза. Я удостоверился в этом, достав образчики ее почерка у миссис Бранер. Вот они. – Я протянул ему листок из календаря и записку. – Между прочим, из своего окна она видела трех фэбээровцев, выходящих из дома. Помните об этом, когда будете допрашивать ее.

– Допрашивать ее? За это? – Он постучал пальцами по фотографии.

– Нет. Я явился сюда главным образом ради того, чтобы предложить вам пари. Ставлю пятьдесят долларов против одного, что если вы получите ордер и прочешете ее квартиру, то обнаружите кое–что, что доставит вам удовольствие. И чем скорее, тем лучше. – Я поднялся с места. – Вот и все.

– Черта с два «все»! – Его красное лицо еще больше побагровело. – Садитесь. Я допрошу вас! Что мы обнаружим и где вы это спрятали?

– Я ничего не прятал. Послушайте, вам известно, что, имея дело со мной, вы имеете дело с мистером Вульфом. Вы знаете также, что я всегда придерживаюсь инструкций. В настоящее время я больше ничего не могу сообщить вам. Я нем как рыба. Любое количество времени, которое вы потратите на брань, будет потерянным временем. Заполучите ордер, воспользуйтесь им, и, если вы найдете что–нибудь в квартире мисс Дакос, мистер Вульф будет рад вместе с вами обсудить все.

– Сперва я обсужу это с вами! Вы никуда отсюда не уйдете!

– Разве только если буду подвергнут аресту. – Я обиделся. – Что еще вам от меня надо, ради самого Господа Бога?! Вы занимаетесь этим убийством уже более двух месяцев! У нас оно заняло всего одну неделю.

Я встал и направился к двери. Я был уверен, что если не он сам остановит меня, это сделают внизу, когда я выйду из лифта. Но дежурный у входа, впавший меня в лицо, только кивнул, не слишком дружелюбно, но почти по–человечески. Я не остался в долгу.

Все было в порядке в нашем старом особняке. Эшли Джервис и Дэйл Кирби накормлены, получили по своей тысяче долларов и отправились восвояси. Фред и Орри за двухдневную работу получили по три сотни – значительно больше обычного – я тоже уехали. Саул находился в конторе миссис Бранер, готовясь то ли красить стены, то ли штукатурить их, что больше придется ему по душе. Вульф, конечно, читал книгу, и, конечно, не «ФБР, которое никто не знает», так как теперь он, во всяком случае, кое–что уже знал, и в четыре часа поднимется наверх, в оранжерею, точно по заведенному распорядку дня. Так как я никогда не сплю после обеда, даже если недоспал ночью, я вполне мог позволить себе выйти и прогуляться, что я и сделал.

Я остановился напротив дома шестьдесят три по Арбор–стрит. Было холодно, я продрог. Ключи были все еще у меня в кармане, так что я перешел через дорогу и поднялся на третий этаж, в квартиру Элтхауза. Пятьдесят три часа прошло с тех пор, как я сунул револьвер между пружинами кушетки, а этого времени было вполне достаточно для любой девицы, чтобы отыскать дюжину револьверов и перепрятать их в другое место. Если его там не окажется, мы будем в глупейшем положении, а то и хуже, так как это я направил Кремера по следу. Он понимал, что Вульф послал меня не из пустого подозрения, а твердо зная, что в квартире есть что–то горяченькое, и, если оно исчезло, виноватыми окажемся мы. Если бы я прямо сказал ему про револьвер, то тем самым признал бы, что скрыл важную улику, и тогда – если меня заподозрят в чем–нибудь еще более худшем – прощай наши лицензии.

Вас может не интересовать состояние моих мыслей, но, поверьте, они волновали меня. В гостиной Элтхауза я отдернул портьеру на одном из окон и прижался лбом к стеклу, чтобы видеть тротуар внизу. Довольно глупое занятие, но что можно было требовать от меня в моем тогдашнем состоянии? Часы показывали половину четвертого. Я покинул Кремера всего сорок минут назад, а только для того, чтобы получить ордер, ему понадобится не меньше часа, так что я еще ничего не мог увидеть. Стекло было холодное, лоб у меня занемел. Но я нервничал и все прижимался лбом к стеклу и через некоторое время кое–что увидел. В поле моего зрения показалась Сара Дакос, шагавшая по тротуару с большим свертком под мышкой. Она вошла в подъезд. Было без десяти минут четыре. Я ничего не имею против Сары Дакос. Но и «за» у меня тоже ничего не было.

Женщина, пославшая пулю в сердце человека, возможно, заслуживает сочувствия, а может быть, и нет, но, черт побери, она никак не может ожидать, что повстречавшийся с ней незнакомец отложит свои дела ради нее.

Я услышал, как открылась и тут же захлопнулась дверь в ее квартиру.

В четверть пятого подъехали две полицейские машины. Одна из них нашла местечко у обочины, вторая остановилась напротив, и я узнал всех трех сыщиков из отдела Кремера, когда они зашагали к дому номер шестьдесят три. Один из них, сержант Пэрли Стеббинс, возможно, думал обо мне, нажимая на кнопку звонка. Ему ненавистна даже мысль о том, что Ниро Вульф или я находимся в том же районе, где совершено убийство, а тут ему приходится выполнять задание, связанное с нами. Я хотел выйти на лестницу, послушать, что они будут говорить, когда предъявят ей ордер, но не решился.

На обнаружение револьвера ушло у них не более десяти минут. Они вошли в квартиру в 16.21, а Пэрли покинул дом вместе с Сарой Дакос в 16.43. Кладу двенадцать минут, в течение которых он мог задавать ей разные вопросы, после того как был найден револьвер. Я стоял у окна и наблюдал, как Пэрли вместе с ней уселся в машину. Затем машина отъехала, я отошел от окна и опустился на кушетку. С арестом Сары Дакос вопрос о револьвере был разрешен. Я просидел на кушетке несколько минут, приводя в порядок свои мысли.

Когда я вышел, перед домом все еще стояла полицейская машина, ожидавшая двух сыщиков, находящихся в квартире Сары Дакос. Шофер мог знать меня в лицо, но мне это было безразлично. Поравнявшись с машиной, я заметил, что он бросил на меня внимательный взгляд, но, возможно, просто потому, что я вышел из этого дома.

Уже смеркалось, когда я поднялся на наше крыльцо и отпер дверь. Я отправился в кухню, налил стакан молока и спросил Фрица:

– Он тебе сказал, что наш телефон больше не прослушивается?

– Нет. – Фриц следил за кастрюлей, в которой варилась морковь.

– Так вот, знай. Говори по телефону что хочешь. Возобнови связи с твоими подружками. Если незнакомец заговорит с тобой, веди себя, как тебе вздумается. Хочешь услышать хороший совет?

– Да.

– Потребуй у него прибавки. Я это сделаю. Между прочим, я не спрашивал тебя о вчерашнем ужине. Ты хорошо накормил гурманов?

Он перевел взгляд на меня.

– Арчи, этого никогда не надо больше упоминать! Ужасный день! Мои мысли были здесь, с вами. Я не знаю, что я готовил, на знаю, что подавал. Я хочу забыть это, если только возможно.

– Хьюит говорил по телефону, что все они стоя аплодировали тебе.

– Естественно. Они вежливые люди. Но я–то знаю, что забыл заправить соус трюфелями!

– Бог мой! Я рад, что не был там. Ладно, забудем об этом. Можно мне моркови? Люблю морковь с молоком.

– Ради бога.

И я положил себе на тарелку морковь.

Я сидел за своим столом, выписывая чеки для оплаты счетов, когда Вульф спустился из оранжереи. Я видел, что он находится в таком же напряженном состоянии, в каком был я сам, и сказал:

– Успокойтесь. Они нашли револьвер.

– Откуда ты знаешь?

Я рассказал ему все, начиная с разговора с Кремером и кончая беседой с Фрицем. Он спросил, взял ли я расписку на фотографию.

– Нет, – ответил я, – он был не в настроении писать расписки. Я сказал ему, что Элтхауз был убит не фебээровцами, и это испортило ему настроение.

– Еще бы. У себя ли сейчас мистер Брегг?

– Возможно.

– Соедини меня с ним.

Я взял трубку, но только начал набирать номер, как раздался звонок в дверь. Я вышел в вестибюль, вернулся и сказал:

– Можете сами попросить у него расписку.

Вульф перевел дух.

– Он один?

Я кивнул и пошел открывать дверь. На этот раз Кремер не принес мне молока. Он даже не кивнул мне. Сняв пальто, он направился в кабинет, и, когда я вошел туда, он уже сидел в кожаном кресле. Я захватил конец фразы:

– … я мог бы догадаться. Боже, я должен был догадаться! – Он резко повернулся ко мне. – Где вы достали этот револьвер и когда сунули его в кушетку?

– К черту! – зарычал Вульф. – Вам не следовало приходить сюда в таком настроении. Вы должны были подождать, пока успокоитесь! Арчи, соедини меня с мистером Бреггом.

Когда Кремер кипятится, не так–то просто спустить ему пары, но упоминание имени Брегга мигом подействовало на него. Стоя к нему спиной, я не видел, как он сжал челюсти, но ясно представил себе это. Набирая номер коммутатора, я думал, что мне придется долго ждать, пока я доберусь до самого верха, но ошибся. Видимо, Брегг дал команду соединять Ниро Вульфа немедленно. Это было хорошим признаком. Мгновение спустя я услышал низкий голос, протяжно выговаривающий слова, услышал его и Ниро, поднявший свою трубку. Я прослушал весь их разговор.

– Вульф?

– Да. Мистер Брегг?

– Да.

– Мне нужна та пуля. Сейчас же, как мы договорились. Если я не выполню обещанного в течение месяца – думаю, что это произойдет раньше, значительно раньше, – я верну вам документы.

Ни минуты размышлений.

– Я приеду.

– Сейчас же?

– Да.

Когда мы повесили трубки, Вульф спросил;

– Сколько времени уйдет у него на дорогу?

Я ответил:

– Двадцать минут или даже меньше, так как ему не придется искать такси.

Вульф повернулся к Кремеру:

– Мистер Брегг будет здесь через двадцать минут. Я предлагаю…

– Брегг из ФБР?

– Он самый. Предлагаю вам отложить ваши нападки до его приезда, а может быть, и до того, как он уйдет, а пока я опишу вам проделанную нами операцию. Я обещал мистеру Бреггу не разглашать ее, однако к вам это не относится, так как осуществление этой операции стало возможным благодаря вам. Но мне будет значительно легче разговаривать с ним, если вы ответите на два вопроса. Обнаружили ли вы револьвер в квартире мисс Дакос?

– Конечно. Я только что спрашивал Гудвина, когда он спрятал его там, и собираюсь спросить еще раз.

– Отложите ваши вопросы до тех пор, пока мы не закончим беседу с мистером Бреггом. Это тот самый револьвер, на который у Морриса Элтхауза имелось разрешение?

– Да.

– Это значительно облегчает дело. Итак, операция…

Вульф описал ее, а он рассказывает почти так же хорошо, как я, даже лучше, если вы любите длинные речи. Когда он дошел до описания сцены в кабинете с двумя сотрудниками ФБР под дулами револьверов и рассказал, как он бросил их удостоверения личности к себе в ящик стола, я увидел нечто, что мне никогда не приходилось видеть и вряд ли придется: широкую улыбку на лице инспектора Кремера. Она не покидала его и тогда, когда, рассказывая об утренней встрече с Бреггом, Вульф упомянул о том, что его слово крепче слов фэбээровца. Я даже подумал, что Кремер вот–вот подойдет к Вульфу и похлопает его по плечу, как вдруг раздался звонок в дверь, и я пошел в вестибюль.

Я уже упоминал о том, как был ошарашен Брегг, когда Вульф попросил его принести пулю, но это было ничто по сравнению с тем, как он был потрясен, когда увидел в кабинете Кремера. Весь он вдруг одеревенел, пальцы у него сжались. Кремер поднялся с места, хотел было протянуть руку, но тут же снова сел.

Я подвинул гостю желтое кресло, и Брегг заговорил, обращаясь к Вульфу:

– Вот каково ваше слово! Крепче моего?! Это подлость!

– Садитесь, – сказал Вульф. – Хорошо ли мое слово или нет – не вашего ума дело. Я не оцениваю ситуации, пока досконально не ознакомлюсь с ней. Мистер Кремер находится здесь для…

– Все наши соглашения аннулированы!

– Фу! Не будьте ослом. Мистер Кремер сожалеет, что подозревал одного из ваших сотрудников в убийстве. Если вы сядете и успокоитесь, он сам скажет вам об этом.

– Я ни перед кем не собираюсь извиняться! – рявкнул Кремер. – Всякий, кто скрывает известные ему сведения…

– Перестаньте, – обрезал Вульф. – Если вы, джентльмены, хотите ссориться – это ваше дело, но занимаетесь этим не у меня. Я желаю разрядить обстановку, а не запутывать ее. Садитесь, мистер Брегг.

– Разрядить? Но как?

– Садитесь, и я вам расскажу.

Но Брегг не желал садиться. Он глядел на Кремера, даже на меня, словно генерал, оглядывающий поле битвы и наблюдающий за флангами своих войск. Ему не нравилось происходящее, но в конце концов он все же сел.

Вульф поднял руку.

– В действительности обстановка вовсе не такая уж запутанная, – начал он. – Все мы желаем одного и того же. Я хочу выполнить свои обязательства. Вы, мистер Брегг, хотите услышать заявление о том, что ваши люди не замешаны в убийстве. Вы, мистер Кремер, – найти и привлечь к ответственности убийцу Морриса Элтхауза. Ничего не может быть проще. Вы, мистер Брегг, отдадите мистеру Кремеру пулю, которая находится у вас в кармане, и расскажете ему о том, как она попала к вам. Вы, мистер Кремер, определите: эта ли пуля вылетела из револьвера, обнаруженного сегодня в квартире Сары Дакос, и вместе с другими уликами, которые ваши люди, без сомнения, отыскивают сейчас, это разрешит ваши проблемы. Не может быть сомнения…

– Я не говорил, что у меня есть пуля.

– Глупости. Советую вам одуматься, мистер Брегг. Мистер Кремер имеет основания предполагать, что вы владеете неопровержимой уликой против убийцы. Согласно закону штата Нью–Йорк он вправе подвергнуть вас обыску тут же, на месте, и овладеть этой уликой. Не так ли, мистер Кремер?

– Безусловно.

– Однако такой необходимости нет, – продолжал Вульф, обращаясь исключительно к Бреггу. – У вас есть голова на плечах. Совершенно очевидно, что в ваших интересах и в интересах вашего бюро передать мистеру Кремеру пулю.

– Черта с два это в моих интересах, – сказал Брегг. — Чтобы один из моих людей попал свидетелем на суд и под присягой признался, что был в квартире и взял пулю? Черта с два!

Вульф покачал головой.

– Нет, этого не будет. Скажите только мистеру Кремеру, откуда у вас эта пуля, и один из его людей выступит перед судом и под присягой заявит, что это он нашел ее в квартире убитого. И тогда…

– Мои люди не клятвопреступники, – перебил Кремер.

– Фу! Наша беседа не записывается. Поверите ли вы мистеру Бреггу, если он даст вам пулю и скажет, что она была найдена на полу квартиры Морриса Элтхауза около одиннадцати часов вечера в пятницу двадцатого ноября?

– Да.

– Тогда приберегите ваши пышные слова для другой аудитории, которая сможет их оценить. Здесь вы не найдете наивных простачков. Я не думаю…

– А не может ли случиться так, что сам мистер Кремер заявит суду о том, каким образом к нему попала эта пуля, — вмешался Брегг, – и тогда меня самого заставят выступить перед судом?

Вульф кивнул:

– Совершенно верно. Так может быть. Но не будет. Если Кремер это сделает, меня также потянут в суд и мистера Гудвина тоже, и тогда значительно большая аудитория, чем сейчас, узнает о том, как был обнаружен убийца Морриса Элтхауза после тщетных двухмесячных попыток полиции и окружной прокуратуры. Нет, он этого не сделает.

– Будьте вы прокляты, – сказал Кремер. – Оба.

Вульф взглянул на часы:

– Время моего обеда уже подошло, джентльмены. Я сказал вам все, что хотел сказать, и выполнил, свое обязательство. Желаете ли вы уладить это дело или упретесь, как бараны? В таком случае прошу продолжать ваши дебаты в другом месте.

Брегг взглянул на Кремера:

– Вы согласны с предложением Вульфа?

Взоры фэбээровпа и полицейского встретились.

– Да, – сказал Кремер. – А вы?

– Я тоже. Револьвер у вас?

– Да. – Кремер повернулся к Вульфу. – Вы сказали, что, после того как мы закончим разговор с Бреггом, я смогу расспросить Гудвина. Я не стану этого делать. Может быть, впоследствии, если понадобится… – Он снова обратился к Бреггу: – Дело за вами.

Брегг сунул руку в карман и достал маленький пузырек из пластмассы. Затем поднялся с места и шагнул вперед.

– Эта пуля, – сказал он, – была найдена на полу в квартире Морриса Элтхауза около одиннадцати часов вечера в пятницу двадцатого ноября прошлого года. Теперь она ваша. Я никогда не видел ее.

Кремер встал, взял пузырек и отвернул пробку. Кусочек свинца скользнул ему на ладонь. Он внимательно осмотрел его.

– Вы чертовски правы, это моя пуля, – сказал он.

15

Через три дня, в понедельник, около половины седьмого вечера, Вульф и я обсуждали в кабинете некоторые пункты расходов, которые следовало отнести за счет миссис Браннер. Я считал это второстепенным делом, но принципиальным. Вульф утверждал, что стоимость ленча у Рустермана было бы справедливо отнести на счет нашей клиентки, так как он был устроен в связи с ее делами, и, хотя Рустерман не берет денег с Вульфа, это вовсе не означает, что он кормит нас бесплатно: он делает это в качестве компенсации за услуги, которые Вульф оказывал ему в прошлом и продолжает оказывать в настоящее время. Я придерживался противоположной точки зрения.

– Даже если вы доведете счет до предела, прибавите, скажем, еще одну сотню тысяч, – говорил я, – этого все равно будет недостаточно, чтобы мы протянули целый год, и где–нибудь в мае или в июне вам придется приняться за работу, поэтому следует, конечно, выколачивать из клиента каждый лишний цент. Но она была отличной клиенткой, следует это признать. Не забывайте также, что к ее расходам прибавился теперь и еще один – она, без сомнения, захочет обеспечить Сару Дакос первоклассным защитником. Будьте снисходительны!

– Мисс Дакос уже созналась.

– Тем более ей понадобится адвокат. Я принимаю это очень близко к сердцу, так как это я пригласил миссис Бранер на ленч к Рустерману…

Раздался звонок в дверь. Я направился в вестибюль. На крыльце стоял один тип, которого я прежде никогда не видел в лицо, хотя хорошо знал по многочисленным фотографиям в газетах. Я вернулся в контору и сказал Вульфу:

– Крупная шишка!

Он пожал плечами, затем, сообразив, кто к нам явился, сделал то, чего никогда прежде не делал: поднялся с кресла и вышел вместе со мной в вестибюль. Мы стояли бок о бок, глядя в смотровое стекло. Посетитель приложил палец к кнопке, и звонок снова задребезжал.

– Может быть, провести его в переднюю комнату, чтобы он там обождал? – сказал я.

– Нет. Я не желаю встречаться с ним. Пусть себе звонит, пока не надоест. – Вульф повернулся и пошел обратно в кабинет.

Я последовал за ним.

– Может быть, он проделал долгий путь из Вашингтона только ради того, чтобы повидать вас. Большая честь.

– Фу! Я же сказал. Продолжим разговор.

Я сел к столу.

Дверной звонок продолжал звонить.