Мастера мозаики

V

В тот же вечер, около полуночи, угрюмый и как никогда озабоченный Боцца, которому прискучила любовь, прискучила работа, прискучила жизнь, шёл большими шагами по пустынному берегу. Надвигалась гроза, поднялся ветер, волна била о мраморную набережную, и, казалось, таинственные голоса нашёптывали слова ненависти и проклятья под мрачными сводами старого дворца.

И вдруг он столкнулся с человеком, тяжёлые шаги которого далеко были слышны вокруг, но не могли вывести Боцца из задумчивости. При свете фонаря, привязанного к якорному причалу, Боцца и ночной прохожий узнали друг друга и, став лицом к лицу, смерили друг друга взглядом.

Бартоломео, подумав, что встречный задумал дурное, схватился за стилет; но, против ожидания, Винченцо Бьянкини (ибо это был он) учтиво приложил руку к берету и подошёл ближе.

Винченцо, под стать своему брату Доминику, был силён и злобен. Но внешность у него была не такая грубая, и он умел выказать довольно хорошие манеры, хотя был дурно воспитан. Был он невероятно хитёр, привык ко лжи, ибо ему приходилось отбиваться от позорящих его обвинений перед Советом Десяти[22], и, несомненно, из всех трёх Бьянкини Винченцо был всех опаснее.

– Мессер Бартоломео, – сказал он, – я возвращаюсь оттуда, где думал вас встретить, и очень рад, что вы не любопытны и не проскользнули туда украдкой, как я.

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать, мессер Винченцо, – ответил Боцца с поклоном и попытался пройти.

Винченцо пошёл рядом, в ногу с Боцца, будто не замечая, что юноша хочет от него отделаться.

– Вы, конечно, знаете, – продолжал Бьянкини, – что основатели нового сообщества только что собрались обсудить его устав и правила приёма.

– Возможно, – ответил Бартоломео. – Меня это мало касается, мессер Бьянкини; я не принадлежу к золотой молодёжи.

– Но вы человек порядочный, поэтому я и рад, что вас не было в числе участников этого великолепного сборища.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Боцца, останавливаясь.

– Хочу сказать, любезный Бартоломео, – ответил Винченцо, – что, были бы вы там, всё приняло бы иной оборот, и, вероятно, было б больше шума. Впрочем, хорошо, что всё обошлось, ибо не стоит ввязываться в такое опасное дело.

– Ну, расскажите, пожалуйста, обо всём, мессер, – проговорил нетерпеливо Боцца. – Произошло что-нибудь затрагивающее мою честь?

– Э, да не то чтобы лично вас, но вы, пожалуй, получили оскорбление за всех. Вот что произошло. Вам известно, что создаётся новое «Весёлое братство» по образцу всех других таких же сообществ: его члены выбираются из различных корпораций, состязающихся в богатстве и талантах. В это сообщество решено принимать всех членов корпораций мастеров стеклянных изделий, тех, кто пожелает, – конечно, тех, кто побогаче и так падок до удовольствия, что захотят, чтобы их приняли. Зодчие и стекольщики, литейщики и мастера мозаики, словом, все цехи, участвующие в реставрации базилики, должны выставить своих соискателей на участие в «Весёлом братстве». Дело было решено, оставалось только записать имена соискателей. И основатели сообщества во главе с мессером Валерио Дзуккато, вашим мастером, для этого вскоре и собрались. Но представьте себе, этот художник, пользующийся всеобщей любовью благодаря своему приятному нраву и общительности, выказал полнейшее презрение к большинству тех, кого предполагали принять! Право же, он стал корчить из себя вельможу, сенатора. Он объявил, что тот, кто не получил звания мастера в каком-либо ремесле, веселиться вместе с ним не достоин. Его осыпали упрёками, многие даже отважились сказать, что у иных подмастерьев больше и сбережений, и таланта и, следовательно, больше денег и заслуг, чем у мастеров. Он и слушать не захотел и выразил своё мнение в недостойных и грубых словах, нанося всем оскорбления. В эту минуту я был вблизи от него – он-то меня не видел. Слышу, кто-то ему говорит: «Если вы своего добьётесь, неужели вы не пожалеете о Боцца, о добром вашем товарище, – он так хорошо работает, так хорошо себя ведёт и так предан и вам, и вашему брату?» – «Если мой подмастерье будет принят в „Весёлое братство“, – ответил мессер Валерио, – я не вступлю в него». И всё же мнение большинства одержало верх, и подмастерья будут приняты, если, конечно, «Весёлое братство» сочтёт, что они достойны стать мастерами – каждый в своём ремесле.