Матрос Специального Назначения

На самом деле все оказалось не так, как хотелось бы. Совсем не так! В один день красавцами в черной форме и в черных беретах мы не стали. О принадлежности к флоту напоминала только пряжка с якорем черного «деревянного» ремня и черная тельняшка.

Вот и все флотские атрибуты. Даже вещмешки РЧ (рюкзак чмыря) как у простой пехоты. Не положено нам ни хрена — Курс Молодого Матроса у нас. Этим все сказано. Романтики абсолютно никакой и даже моря никакого. А с утра изматывающий бег в неподъёмных яловых сапогах. Я ведь неплохо раньше бегал и три километра, и сто метров. И не висел сосиской на турнике. А тут как в один день отрубило — ни бегать, ни прыгать, ни подтягиваться. Сам не пойму, что случилось. Старшина роты, старший сержант — «сверхсрочник» бежит где-то впереди с первым взводом, мы бежим в хвосте ротной колонны, сзади нас подгоняет наш взводник, тоже «сверчок», Хромов. Хромов сержант, а должность «взводника» офицерская или прапорщицкая. Но у нашего сержанта опыт и авторитет в делах воспитания подрастающего поколения «морских пехотинцев».

Когда мы прекратим эти бега, никто толком и не знает, мчимся как вялые лошади, отхаркиваясь и задыхаясь, выпучив глаза и еле подымая ноги в тяжеленных сапогах. Сачкануть бесполезно. «Сачка» понесет его взвод на плечах. Некоторые пытались. Не получилось. Вообще все не так, как представлялось. Не так как видел в части у отца. Там здоровенные матросы в чёрных «пэшухах» на показухах ломали кирпичи, ловко стреляли с обеих рук. На марш-бросках неслись слаженным чёрным монолитом, на парашютных прыжках — без страха шагали в открытый люк. Сколько раз я бывал на вождении, стрельбах, прыжках — уже и не упомнишь. А здесь всё по-другому. Коллектива, как такового, в нашей роте молодого пополнения еще не образовалось: мы здесь всего две недели. Так, знаем соседа по койке да по столу, да командира отделения из постоянного состава. А мы — переменный состав. С утра зарядка — где уж тут знакомится! — потом завтрак: тут главное успеть в себя закинуть каши побольше да выхлебать кружку чаю, на ходу дожёвывая хлеб с маслом. А потом понеслось. Занятия все на бегу. Огневая подготовка, уставы и те — в строю на плацу, тактика все больше ползком или бегом, и нескончаемая физическая подготовка. В субботу генеральная уборка. В воскресенье спортивный праздник, а потом можно поспать, раздеться полностью, залезть на шконку под одеяло и дремать до ужина. Но это если командир отделения позволит. Наш командир отделения позволял. Мы ему хлопот не доставляли. Слушаем его, открыв рот, мчимся, куда прикажут, делаем то, что скажут. На меня сержант Синельников обратил внимание, когда всем выдали хлопчатобумажное обмундирование и по два подворотничка, и рассадили на баночках (табуретках) на центральной палубе (он же центральный проход, взлетка и т. д.). Хотя у нас все пехотно-мотострелковое, бытовые-обиходные названия все морские. Так же, как и мы, рядовые — матросы. Синельников объяснил нам как надо подшиваться, разъяснил, что подшиваться и разглаживать кителя по нормальному «морпеховскому» мы будем уже у себя в части, когда туда попадём. В некоторых частях, к примеру, вообще не подшиваются. А сейчас будете подшиваться как самые натуральные «сапоги» и не ебёт. Пока он рассказывал, я уже подшился и сидел клевал носом. Опыт подшивания подворотничков, подшив кителей и камуфляжей у меня был весьма впечатляющий. Отец научил. Мы иногда с ним соревновались, кто быстрее подошьёт его китель. Лучший результат у меня был минута сорок секунд. Поэтому новенький хлопчатобумажный кителек я подшил минуты за две. Синельников закончив рассказ-показ начал ходить между рядов, увидев меня с качающейся головой и полуоткрытым ртом, он рявкнул:

— Матрос, встать, ты какого?.. — договорить не успел, я уже вскочил и бодро гавкнул:

— Тщщ сержант, я уже подшился!

— Хватит пиздеть. Я так быстро не подшиваюсь — китель к осмотру…

Осмотрев китель, он с удивлением хмыкнул и одним рывком отодрал подшиву.

— А ну-ка давай при мне, еще раз подшейся…

При сержанте я подшился за минуту сорок секунд. Синельников ухмыльнулся:

— Волокешь, однако. Где научился?

— Друзья с армии пришли, показывали, товарищ сержант…

— Правильные друзья у тебя. Так, давай остальным помогай, показывай, бери на себя первые два ряда.

Вот, пожалуй, и все, чем я отличился. На удивление в роте не было ничего похожего на дедовщину и другие страсти, которыми так любили пугать на гражданке. Не знаю, почему, но этого не было. Сержанты пугали, что всё это нам предстоит на своей шкуре испытать в частях, в которые попадем, а пока мы в роте молодого пополнения в учебке. Кто-то из нас после курса пойдет сразу в части, кто-то останется в учебке, обучаться на сержантов, радистов и сапёров. Но это будет потом, а сейчас только изматывающий бег и занятия, занятия с перерывами по расписанию на сон и принятие пищи.

А вскоре на занятиях по инженерной подготовке, когда мы всем скопом изготовляли зажигательную трубку, я снова отличился. Отрезав огнепроводный шнур под углом, для удобства чуть вспорол его и, обломив спичку, засунул её в надрез так, чтобы серная головка плотно лежала на срезе. Прапорщик инструктор, ходивший вдоль шеренги взвода и проверявший правильность изготовления трубки, остановился возле меня.

— Это что за самодеятельность, матрос?

— Товарищ прапорщик, но ведь так же тоже можно, пальцем ведь неудобно спичку прижимать.

— Можно, не спорю, а дальше что делать знаешь?

— Так точно.

— Давай показывай…

Я, взяв у прапорщика капсюль-детонатор, приладил его на другой конец шнура, попросил «обжимы» и соорудил трубку.

— Быстро у тебя матрос получилось, а как на время поставить сообразишь? — ухмыльнулся инструктор.

— Так точно! Товарищ прапорщик, угостите сигаретой.

Хромов, стоявший рядом, услышав мою просьбу, встрепенулся и хотел было высказать своё командирское «фи», но прапорщик, махнув ему рукой, достал пачку «Родопи» и протянул сигарету.

— Дальше показывать?

— Нет, все понятно. Как твоя фамилия, матрос?..

Записав мою фамилию в блокнот, прапорщик отправил меня обратно в строй и продолжил занятия. Я, кроме одобрительного тычка от Синельникова, которому отдал честно заработанную сигарету, заслужил еще пару недоуменных взглядов от сослуживцев.

Кто-то даже прошипел типа «развыёбывался». Наплевать, пусть шипит, я его запомнил. Парень откуда-то из Казахстана, вечно ему все хреново, все не так. Вчера ни за что ни про что толкнул на выходе из столовой моего соседа по койке, молчаливого и тихого паренька из Москвы. Синельников, увидев толчок, не задумываясь, отвесил пендаля инициатору. Тот порычал сквозь зубы так, чтобы никто ни слышал и начал теперь постоянно наступать в строю на пятки моему соседу.

Был у меня дружок у отца в части матрос Конкин, здоровенный чубатый и вечно веселый ростовчанин, который советовал: «В гальюн веди. А там в морду и с ноги по яйцам, а там по ногам ему „лоу“ хреначь — как можно сильней. Одного, считай, снес, а остальные уже и бояться будут. А если и замесят толпой, то от страха уже. Так что малой не ссы, давай ноги тренировать». Ох, как он мне отбивал ноги! А как я об его твердые, как стальные чушки, бедра набивал подъёмы ног, страшно вспомнить. Так мне его наука и не пригодилась, хотя один и тот же удар я тренировал постоянно — то на деревьях, то просто так, оттачивая скорость и углы атаки.

Вечером в гальюне я всё-таки встретился с тем парнем из Казахстана. Фамилию я его так и не упомню. Помню только, что он любил хвалиться, что он из «Сёмска» и они там братвой квартал на квартал бились. Не знаю, как они бились. Но мой сосед - «москвич» в тот момент, когда я заходил, уже выхлестнул своего столовского обидчика одним ударом. Причем самого удара никто и не заметил. Лишь только тело с закатившимися глазами, сползающее тихонько по стеночке. Вот тебе и тихоня. Народу в это время в гальюне было предостаточно. Я помог «москвичу» Славику поднять отрубившегося матроса и привести того в чувство, побрызгав ему в лицо водой. Паренек очнувшись помахал головой и произнес только «Ох, нихуя довыёбывался», потом встал и, пошатываясь, побрел в кубрик. Потом он себя вёл вполне нормально и больше никак себя в отношении ни меня, ни Славы не проявлял. Да и остальных матросов он больше не задевал. Но случай драки в туалете каким-то образом стал известен Хромову. Кто-то настучал. Нет, не парень из «Сёмска», этот не из той породы, и даже, если получил в морду, то воспринял это заслуженно, стучать такой не будет. Когда меня и моего соседа на утреннем построении вывели и начали иметь и в хвост и в гриву, «казахстанец» выглядел недоуменно, ведь многие могли подумать, что это он настучал. А он потом на завтраке сам подошёл ко мне и пытался доказать, что это не его рук дело. Я ему поверил, и Слава тоже. А вечером нам торжественно сообщили, что мы представляем первую роту молодого пополнения на соревнованиях по рукопашному бою. Ротный, огромного роста старший лейтенант, виденный нами за весь курс молодого матроса всего три раза, громко зачитал наши фамилии, и мы вышли из строя. Меня начал колотить озноб, Слава был безучастен. Сто двадцать молодых матросов смотрели на нас с ужасом. Взводник Хромов теребил на груди плечевой ремень портупеи и кусал губы. Синельников делал страшные глаза. Ротный сказал еще пару фраз, которые я абсолютно не слышал. Очнулся я в «Ленинском» кубрике.

— Матросы, вы законтрились по полной, — говорил Хромов, — раньше в роте, когда мы набирали сами, и борцы были, и дзюдоисты, и каратисты, можно было выбирать, а сейчас, когда флотское ПТК (профессионально-техническая комиссия) своими представителями вас набрало, жопа полная! Вы понимаете, с кем будете биться? Во второй роте, там набор нормальный, двоих боксеров точно выставят, в учебке полно нормальных бойцов. Там Семенов чемпион, на флотские в прошлом году ездил — второе место взял, мне вас ей-богу жалко. Жаловаться можно кому угодно — хоть замполиту, хоть главному комсомольцу, хоть Горбачеву. «Камень» (ротный) если сказал, значит пойдёте биться, что молчите???

— А что сказать, — чуть ли не прошептал Слава и опустил голову.

Меня снова начало трясти.

— Синий, короче сейчас берешь их и давай в санчасть, потом к начфизу, в спорткомитет части, оформляй заявки комиссии, проходи с ними взвешивания, на всю неделю их от занятий освобождай, с утра и до вечера в нашем ротном спорткубрике запирай и тренируй как можешь, ты же сам в прошлом году дрался.

— Ага, — сказал гордо Синельников, — в финал даже почти вышел! Я примерно знаю кого выставлять будут. Будем думать.

Всё! С нами бесповоротно решилось. Мы были отданы на растерзание суровой спортивной общественности. Может быть, мы и не упадём от первых ударов на маты и не вылетим за канаты. А это уже большой плюс. Так, по крайней мере, обещал суровый сержант «Синий».

Неделя у нас была адской. То, что мы бегали вместе со всеми на зарядке пять километров, а потом еще через час пять и вечером пять — это нормально. Это мелочи. Синий нас буквально убивал на матах. Мы одевали на себя всю, какую возможно, защиту и прыгали, носились по периметру и держали град ударов от неистового сержанта. Славе упор делали на ударную технику. Мне же упор делали «ни на что» — главное, чтобы в первом раунде меня не унесли санитары, а там хватай противника за шею, вцепляйся, как бультерьер, и виси на нем. За два дня до воскресенья мы тренироваться перестали, сходили в соседнюю роту, посмотрели на тренировку будущих соперников, ужаснулись и были выдворены пинками местных сержантов.

В утро выступления я мандражировал больше обычного. Славик был невозмутим. По приходу в спортзал, от суеты, от повторных взвешиваний и составления каких-то списков, голова пошла кругом. А потом я резко успокоился. На ринг я выходил первым из нашей двойки, выступления других участников не видел. Мы сидели в раздевалке и тихонько переговаривались. Дальше выхода Синий нас не пустил. Мне даже не сказали, кто мой противник.

— А тебе не пох? — сказал мне «Синий», и, схватив за руку, повел в зал к рингу.

Мое появление в синих атласных трусах, старой самбовке и защитном шлеме, вызвало бурю эмоций. В зале раздался свист, смех, улюлюканье и слабые крики поддержки из рядов первой роты молодого пополнения.

Комментатор что-то пробубнил в микрофон, и я с ужасом узрел своего соперника: такого же роста, как я, белобрысый и с тугими жгутами мышц. Сержант из постоянного состава. По-моему, боксер. Да, ну вот и все, сейчас меня пришлепнут здесь, как муху. Мой противник был даже без шлема — в одних спортивных штанах, с голым торсом и всем видом пытался походить на входящего в моду киноактера видеобоевиков.

Почему-то я вспомнил, что видел этого сержанта на взвешивании в трусах и у него очень тонкие ноги. К чему это вспомнил, сам даже не понял. Рефери проговорил, ощупал мои перчатки и махнул рукой. Гонг. И тут же мне прилетело «крюком» в бороду. Ох, ты… Чёрт, чуть не вырубился! Слава богу, успел махнуть головой и удар пришелся вскользь, а то бы выстегнул меня в первые секунды схватки. Трибуны засвистели, заржали. А я, как заяц, начал носиться вдоль канатов от своего соперника. Один раз даже проскользнул у него под рукой и схватил сзади за пояс, и тут же мне прилетело с разворота в ухо локтём. Ууууу… как больно-то. Однако, что это такое? Гонг!! Ураа!!! раунд прошёл, а я на ногах. Что мне говорили Хромов и Синельников на ухо, я так и не понял. Я смотрел на своего соперника, а он полоскал рот и… тяжело дышал. Я прислушался к себе и с удивлением заметил, что дышу как обычно, не напрягаясь и не хватая ртом воздух.

Аааа!!! да здравствуют наши старшина, взводник и командиры отделений! вот тебе и отдаются ежедневные пробежки по пять километров. Я абсолютно не запыхался и не устал. Чувствую себя так же, как и перед началом схватки.

Второй раунд я носился по квадрату ринга, как бешеный заяц, и темп не снижал. Мой соперник крутился волчком, пару раз срывался в галоп за мной, а зал хохотал. Чтобы меня не засудили за пассивное ведение боя, я пару раз бросался в ноги и на плечи противника, хотя и был отброшен, как котенок, ощутимых ударов не получил. Гонг!

Сижу на табуретке и прислушиваюсь к себе — нормально! Ну чуть, самую малость подзапыхался, но мой противник в другом углу ринга дышит как паровоз.

— Ты его что — умотать решил? — заорал мне в ухо Хромов.

— Так точно, — проорал я в ответ.

— Ну, ты блин, комик. Давай, молодцом…

Третий раунд. Я носился как заведенный, прыгая из стороны в сторону, ныряя и подныривая. Сержант уже двигался медленнее и старался держать меня на расстоянии.

На последних минутах я ринулся вперед, чудом уклонился от удара правой, и обеими руками вцепился в шею противника, беря его в захват и поджав ноги. Слева прилетело в голову, но не сильно, спасли вовремя поднятые плечи. Сержант не смог удержать меня на себе и постарался упасть сверху, уже абсолютно не напрягаясь. Я чуть довернул, и мы грохнулись оба на пол. Благодаря довороту, я оказался на боку со спины сержанта, пришлось обхватить его ногами и давить со всей силы. В зале ревели, мой противник сипел.

«Ну, всё, мне — пиздец!» — промелькнуло в мозгах… Гонг!

Разжимаю захват, откатываюсь в сторону и вскакиваю. Сержант поднимается с трудом, пошатывается и бредет в свой угол. Ну, всё — первый поединок мой. Когда мы вышли на объявление и пожатие рук, мой противник шепнул на ухо «Жди меня в своей раздевалке».

Ну, сейчас мне реально достанется. Возле ринга подскочили до меня «Синий» и Хромов.

— Что он тебе сказал? Напрягал??

— Да нет, сказал — жди.

— Пойдем, не ссы, мы с тобой побыстрее разберемся, у нас через бой «Москва» идёт.

Поверженный мной соперник пришел через пару минут и с удивлением посмотрел на моих отцов-командиров:

— Вы что думаете, я разборки с карасем пришёл чинить!?

— Хуй тебя знает, но это наш матрос и мы тебе за него матку вывернем…

— Да он по-моему и сам может, — ухмыльнулся пришлый сержант, — я по другому вопросу. Да нормально все будет, Михалыч, ты же меня знаешь, — обратился он к Хромову, — дай минуту с пацаном перебазарить!

— Базарь, мы идем второго готовить, но, ежели что, я тебя сам здесь уложу, — пообещал взводник и утянул за собой Славика и Синельникова. Славик был в прострации перед боем и мало на что реагировал.

— Садись, — кивнул мне мой бывший соперник.

Я с опаской присел на лавочку.

— Не менжуйся, все путём! Ты по чесноку отрубил — на дыхалке меня взял. Тебя, кстати, как зовут?

Я представился.

— Женя, — представился мой оппонент и протянул для пожатия руку. Познакомились. Я продолжал молчать.

— Короче, слушай. У тебя следующий спарринг с Климом, я с ним всегда бился, а вот теперь ты будешь, меня курево видно подвело, а у тебя дыхалка норма и носитесь вы как олени, вот и умотал меня.

— А Клим-то, что? — наконец подал я голос.

— Он — борец, и ногами здорово машет. Я тебе сейчас все его связки расскажу. Ты ни разу не видел как он машется?

— Да откуда! Раз пришли посмотреть — нас выперли из спортзала.

— Ну, ясно, смотри — он сразу же после гонга в ноги бьет со всей дури, а потом сразу идёт на захват через бедро. Это у него основная, руками он почти не бьёт, если успеешь от ног уйти, так же бегай, но на захваты не иди, он тебя переиграет легко. Ручками его попробуй, он удары в голову слабо держит, я его на этом брал.

— Да постараюсь, — уныло ответил я, настроение с радужного опять резко упало.

— А вообще не кипешись, тут стараются по-честному, а тем более ты из роты Камня, а это капец, хрен кто полезет, я отвечаю.

Мы еще раз пожали друг другу руки, и неожиданный союзник удалился. Я побежал смотреть на бой Славика. А там было на что посмотреть. «Москва» обрабатывал соперника методично, словно отбойный молоток, а держался на ринге великолепно. Ловко уклонялся от ударов, шел на сближение короткими сериями в два-три удара отрабатывал в корпус, отходил и все заново. Во втором раунде он взял победу за явным преимуществом.

Хромов ликовал, наша рота — вопила.

— Караси, вы по паре увольнений взяли, — орал нам возбуждённый «Синий».

Вот и подошло время второго спарринга. То, что говорил мне Женя, это одно, а я придумал совсем другое. Главное опередить Клима. И я его опередил буквально на доли секунды.

Тот удар в бедро, который мне тренировал матрос Конкин когда-то, очень пригодился. Врезал я со всей дури с достаточно высокого угла. Ох, не зря я не забрасывал это дело.

Лоу-кик вышел просто сказочный. Клим перекосился в лице, и запрыгал на одной ноге, выставив вперед руки. Ааааа… что мне терять, я бросился вперед, ушел от пытавшихся в меня вцепится рук влево, и, по инерции крутанувшись вокруг своей оси, успел со всей дури влупить в правую ногу точно такой же лоу — кик со своей правой. Вот теперь Клим не мог пользоваться ногами во всю мощь — кое-как я ему их отсушил. Интересно сильно я его приложил? Подъем голени у меня чувствительно ныл. Клим попытался сделать мне подкат в ноги, я отпрыгнул и снова врезал ему в правую. Клим упал на колени и, упершись руками, попытался встать.

— Добеееййй, — орали из зала наши.

Добивать я не стал. Отошёл и стал ждать, когда соперник подымется. Если бы я его добил, то может бы отношения впоследствии с Климом сложились и по-другому. Но, после объявления победителя, на рукопожатии он так же, как и предыдущий соперник, прохрипел мне на ухо: «Бляя, ну у тебя и гачи, молоток карась». Слава «Москва» выиграл все спарринги и стал чемпионом части. Я лег в четвертом поединке. Завалил меня профессионал-борец, такой же молодой матрос, как и я, со второй роты молодого пополнения. Устал он со мной жуть, я устал гораздо меньше, но он все-таки вцепился в меня как клещ и, несмотря на отбитые мною ноги, перевел борьбу в партер, не давая ударить, и там уже вывел меня на удушающий. Я хлопать по ковру не собирался и тихонько терял сознание, а потом отключился. Очнулся от едкого запаха нашатыря и хлопков по щекам. Вышли мы оба на ринг, я пошатывался, матрос-борец хромал.

Почему-то я себя проигравшим не чувствовал. «Синий» одобрительно меня похлопал по плечу, Хромов показал большой палец. А Слава на ринге добивал очередного соперника.

Как оказалось, тихий «Москва» — чемпион Москвы и области по боксу в каком-то там весе.

А ежедневные «лошадиные скачки» добавили ему «дыхалки» и крепости в ногах. Вот и попробуй победить такого. Вскоре, после присяги Славик уехал на флотские соревнования, а оттуда прямиком в сборную флота и в учебке уже больше не появлялся.

Прямо с занятий меня вызвали к командиру роты и я, «взбледнув» с лица, поперся под чутким руководством «Синего» в канцелярию. Ничего страшного. Меня направили на какие-то дополнительные комиссии и какой-то, очень знакомый на лицо флотский дядька в погонах майора, но называемый Камнем «тащ каптриранга», задал мне пару вопросов, спросил — знаю ли какие иностранные языки, задал пару вопросов на английском. Поинтересовался как я отношусь с прыжкам с парашютом, не боюсь ли? Я сказал, что в моем УПК (учебно-послужная карта) должна быть парашютная книжка. После непродолжительных поисков её вытащили на свет божий.

— Шестьдесят два прыжка, вполне нормально. Вы где прыгали товарищ матрос?

— В ДОСААФЕ товарищ капитан третьего ранга, — постарался я угодить флотскому человеку, не назвав его майором, — и насчет водолазных спусков у меня дома акваланг «Украина» есть, сам обслуживаю и заправляю.

— С чего ты решил, что меня интересуют спуски, — удивился флотский со знакомым лицом.

— Комиссия, на которую меня направляют, как раз на пригодность к водолазным работам, и еще потому, что вы служите в разведке.

Ротный и капитан третьего ранга недоуменно переглянулись.

— Товарищ капитан третьего ранга, вы меня наверно не узнали. Вы еще на Черноморском флоте служили, в гости к нам заходили, к моему отцу.

— Ааа… ептыть!! — воскликнул капитан третьего ранга Чернокутский, — вот тебе на, а я смотрю — на кого ты похож!! ты что тут делаешь?

Я скромно промолчал. Вопрос о моем переводе к другому месту службы в течении нескольких недель после принятия присяги дальше уже решался без меня.

Хромов услышав о моем переводе, заскучал, но потом довольно крякнул:

— Эх, каких кадров не для себя растим, будешь ты теперь не морским пехотинцем, а водолазом. Крепись, там у них такая жопа…

Оставшиеся недели со мной носились как с писаной торбой: особист оформлял на меня какие-то бумаги, я с Синельниковым ездил во флотский госпиталь на медкомиссии, а в остальном меня начали гонять еще больше. Бега не убавилось, а прибавилось. Теперь я, а со мной и вся рота, бегали с нагруженными вещмешками. После занятий я шел в класс инженерной подготовки и там занимался с прапорщиком-инструктором, разбирая и устанавливая макеты мин, изготавливая сосредоточенные заряды и исчеркав всю школьную доску формулами для подрыва. Ни одну из формул прапорщик мне записывать не разрешал, приходилось все заучивать. Все эти плотности сухого дерева, сырого, бетона, железа, контактный и бесконтактные заряды так плотно засели в голове, что даже потом, спустя годы, я абсолютно не напрягаясь извлекал их из головы.

Синельников даже немного мне завидовал:

— Эх, хоть у них там и полная жопа и гоняют их на выживание, будь я молодым, как ты, я бы не раздумывал даже — подготовочка у них дай бог, в лесу выбрасывают на выживание с одним ножиком, они там то кору жрут, то на коз охотятся. На боевое дежурство на загранку мотаются, звери короче, так что ты там хвост пистолетом держи не припозорь нас.

И по этому, чтобы «нас не припозорить», меня отдельно от всех стали гонять еще и в полном комплекте химзащиты. Старшина залез в баталерку (каптерку), вытащил откуда-то из недр огромный резиновый рюкзачище с клапанами для спуска воздуха и торжественно вручил мне его.

— Будущему водолазу от командного состава роты!!! — провозгласил он под тихий смех моих сослуживцев.

«МГэшка» (мешок герметичный) оказалась куда вместительней обыкновенного вещмешка. Теперь я, под смех своих сослуживцев, таскался везде с этим рюкзаком, снимая его только перед походом в столовую. Набили мне его наполовину щебенкой, наполовину всяким ненужным хламом, клапана стянули стропой и опечатали мастичной печатью старшины так, что наполовину облегчить груз никак не получалось.

Я тихо возненавидел всю флотскую разведку, ради которой я теперь выгляжу таким клоуном. Камень иногда появлявшийся в роте вызывал меня к себе, спрашивал, не прошло ли у меня желание служить в водолазах. Я уныло мотал головой. А как хотелось сказать:

«Да ну его нах… товарищ старший лейтенант, оставьте меня здесь в учебке учиться на сержанта! я как выучусь, буду не хуже Синего!!! ну оставьте, пожалуйстааа». Наверно это и хотел услышать статуеподобный ротный. Однако не услышал. Я бы наверно от стыда сгорел, да и по-моему я уже был обречен. Через неделю весь наш призыв передавался в другие подразделения и части, а мое место наверняка было уже определено. Из-за капитана третьего ранга Чернокутского я теперь не одену черное пэша и берет. Как мне сказали, водолазы ходят в простых морских форменках, будто простые матросы с «коробок».

Мне становилось непомерно грустно, и как-то даже закралась мыслишка позвонить или написать домой отцу, чтобы он запустил в ход свои старые флотские связи и вернул всё в нормальное русло. Учебка и рота молодого пополнения как-то уже влились в сознание, притерпелись и стали немножко своими, а теперь снова все менять. Грустно. Да не только грустно, но и тяжело, ох как тяжело. А перевод затянулся, я все шарахался с рюкзаком, а мой призыв уже убыл в части, кто-то остался на учёбу. Я ходил вместе с курсантами на занятия, также получал люлей от Хромова и Камня, а меня все не забирали. Я стоял, как мне сказали, за штатом. Как-то, сидя в инженерном классе и разбирая учебную мину на шарики-ролики, я с ужасом почувствовал, что на мне нет сапог! Косясь на прапорщика, осторожно заглянул под парту: да нет же, вот они на месте. Родные яловые необрезанные (офицерские, как нам говорили сержанты) сапоги. Но я их абсолютно не чувствую на ногах, как будто нет их. Дожился, однако, теперь мне в сапогах намного удобнее, чем в кроссовках. Дальше стало намного хуже. Утром, когда меня вызвали в штаб, я, сняв рюкзак, привел себя в порядок, заправился и бодро затопал, отдавая честь проходящим мимо сержантам, офицерам, прапорщикам, всей спиной ощутил невыносимый дискомфорт. Почему я испытывал неудобство, я понял только возле штаба, где меня уже поджидал Камень. У меня за спиной не было рюкзака. Вот ерунда какая! Как можно испытывать неудобство, когда у тебя за спиной нет лишних тридцати килограмм.

Я шёл по штабным коридорам за Камнем и все мучался этими вопросами. Отмучался. На меня пришли какие-то выписки и завтра меня увозят к новому месту службы. Опять все по новой, опять быть молодым. Эх, здесь хотя бы курс молодого матроса прошёл и дедовщины никакой, а что меня ждёт там?

И снова я бегу, однако бегу уже не так, как бегал в учебке. Бежится мне намного легче, чем остальным, легкие ровно пропускают воздух, ноги поймали нужный темп, а голова отключилась на посторонние мысли. Ой, не дураки у нас в роте молодого пополнения были командиры, далеко не дураки. Пятнадцать-двадцать километров бега в день были абсолютно не лишние. Я теперь самый «молодой» в самой «молодой» группе. Тут все одного призыва, все комсомольцы-спортсмены, большинство приехало откуда-то из специализированной учебки. А я один моложе всех и пришёл из «Сапогов» — так здесь называют морскую пехоту. Здесь нет взводов по двадцать восемь человек, как было у нас. Здесь группа всего десять человек, а вместе с радистами командиром и заместителем всего четырнадцать. И здесь уже есть сложившийся без меня коллектив. Как я попал в эту часть, меня никто не спрашивает. Все и так знают, что через Чернокутского. Не чмырят, не наезжают, просто смотрят. В группе начинается разбиение на пары, так здесь положено. Командир группы полная противоположность Камню — невысокий сухощавый капитан-лейтенант Поповских, брюнет с правильными чертами лица тридцати лет от роду. Рассказывает много, занятия все проводит сам. Кажется, нет той области военной науки, которой он не знает. Рассказывает очень увлекательно, с юмором и шутками. Приятно послушать, да и просто смотреть на такого человека: на службу приходит в гражданке, а потом переодевается. Служит с интересом, но, как шепчутся матросы, иногда любит «покататься на синем дельфине». Однако в пьяном виде никогда к подчинённым не лезет.

В первое же утро меня еще не переодетого в морскую форму в моей застиранной хэбэ «стекляшке» и яловых сапогах погнали на пробежку. Я ожидал худшего, однако все прошло гладко, бежал ничуть не хуже остальных, а в конце, когда подали команду «максимальное ускорение», я рванул в своих сапожищах последние триста метров так, что за мной стояли тучи из пыли, и на землю сыпалась мелкая щебенка.

Наш мичман, заместитель командира, проводивший с нами зарядку, довольно заржал и сказал, чтобы я зашел к нему после завтрака в баталерку переодеться. Выдали мне новую форменку, воротник под названием «гюйс», чёрную пилотку и почти что невесомые короткие хромовые ботинки. Также выдали два кругляша нашивок, называемых на флоте «штат» и объяснили, что куда пришить. Командир группы, зашедший в баталерку, спросил меня за парашютную книжку в УПК. Узнав, что я имею прыжки, задал мне пару вопросов по материальной части людских десантных парашютов, про тип летательных аппаратов, с которых прыгал, площадки и еще про что-то, что положено знать парашютисту. Оставшись довольным моими ответами, он залез в шкаф, открыл ящик и сунул мне в руки парашютный значок.

— Вот тебе «прыгунок», носи на форменке, у нас разрешается. Спрашивать не должны — просто так у меня никто «прыгунок» не оденет, но учти, спохабишься на прыжках, сдеру значок перед строем.

Минут сорок я приводил себя в надлежащий вид, пришивал «штаты» на положенные расстояния, отглаживал брючины, заминал как положено пилотку. Мою старую форму мичман положил в вещмешок, с которым я прибыл. Сапоги я сам привязал к ремешкам, предназначенным для крепления химзащиты. Форма потом очень пригодилась для нарядов по камбузу и других строительных работ. А о преимуществе хороших необрезанных яловых сапог на зимних выходах перед короткими флотскими ботинками «прогарами» или гражданскими сапогами - «дутышами» даже и говорить нечего. Правда, все это я узнал потом, а сейчас я был совсем юный «карась» — водолаз-разведчик.

Служить и учиться здесь — было очень интересно. Пока мы были в статусе «молодой группы» проходящей боевое слаживание, мы не ходили ни в какие наряды и не привлекались на подсобные работы. Мы должны будем пройти всю программу обучения, совершить несколько прыжков, учебных спусков с аквалангом, поучаствовать в учениях, только тогда мы станем «полноценной» группой специального назначения. А пока — ежедневные занятия. Как ни странно, с физической подготовкой мне здесь было намного легче. Бегать я не переставал, и выпросил у своего мичмана старый рюкзак-десантника образца пятьдесят четвертого года, забил его песком и носился на утренних кроссах с ним за спиной. На занятия мы переодевались в маскировочные халаты, уже порядком потрепанные и выцветшие, получали полностью оружие и снаряжение, макеты тротиловых шашек, выпиленные из дерева и залитые для веса свинцом, макеты гранат Ф-1, по нескольку автоматных рожков с холостыми боеприпасами, малогабаритные радиостанции «Сокол» и со всем этим носились по окрестным сопкам. Больше всего мне нравилась тактико-специальная подготовка и топография. Ходили по азимуту, искали нашего замкомгруппы, изображавшего из себя какой-нибудь вражеский объект, пытались, разбившись на пары, скрытно подойти к нему и бесшумно захватить. Командир вечно экспериментировал с составом пар, переназначал разведчиков, смотрел за перебежками, переползаниями, развертыванием группы в боевые порядки и вечно был всем недоволен. Иногда мы, навьюченные по самое «немогу», спускались к морю и, зайдя в него по грудь, шли вдоль берега, шли долго и упорно, и это выматывало похуже, чем утренние пробежки. Шли в связке всей группой, делая петлю из троса и накидывая её на плечо, таща друг друга паровозиком. Как-то раз шли больше трех километров и, когда свернули за скальный выступ, командир дал команду на разворачивание в линию и выход на берег. Пока мы суетились, с берега по нам открыли огонь матросы старшего призыва, обеспечивающие проведение занятий. В группу полетело несколько взрывпакетов, специально приготовленных для взрывов в воде. Кто-то попытался нырнуть, и его тут же контузило прямо в воде. Я кое-как вытащил автомат сзади из-за плеч и сделал несколько очередей в сторону берега. Куда там моей вялой очереди! С берега нас поливало несколько стволов и откуда стреляли вычислить было абсолютно невозможно. Матросы-разведчики служили уже достаточно долго, и обнаружить кого-либо на берегу за камнями не было никакой возможности. Полный провал. Выползли на берег и, даже не слив воду из ботинок, побежали по азимуту. Вечером был разбор занятия. Командир посмеялся над нами, особенно над теми, кто попытался уйти под воду, сравнил с рыбами. Нам было как-то не смешно. Вечером, шествуя с гальюна со свежевыстиранными носками, я наткнулся на двух парней из моей группы, которые шли сегодня со мной в связке. Они меня не пропустили, один толкнул плечом, второй цыкнул сквозь зубы:

— Куда прешь салага, ты мне падла сегодня чуть ухо не отстрелил…

Хм… ну вот, началось. Все нормально со всеми, ровные отношение и тут на тебе — какие-то нелепые предъявы. Ну моложе я их по призыву, не спорю, но все равно мы здесь все молодые, что ерепениться-то. Или, как сказал наш командир, в группе нет явных лидеров и эти два брата-акробата теперь пытаются это компенсировать. А что, я вариант самый подходящий, самый молодой по призыву, тем более из «Сапогов» — можно и с меня начать.

Я стоял, молчал. Сзади подошло еще пару матросов и со скучающим видом стали прислушиваться к разговору.

— Короче, «сапог», ты мне за ухо должен, сейчас идёшь на камбуз, шаришь нам что-нибудь похавать? Тебе ясно?..

Я промолчал и потихоньку отступил назад. В казарме у нас кубриковая система: группа, все десять человек, живут в одном кубрике. Других групп нет. Все уехали на ночные занятия и стоят в наряде Старых матросов в казарме никого, замкомгруппы и командир уехали уже домой. Дежурный по части если заглянет, то только на отбой. Оставшийся за старшего в группе, старшина второй статьи Федосов ушел в другую роту к землякам. Обстановка что надо, за меня здесь никто не встанет — я здесь новенький. Оставшиеся семь человек будут смотреть и не вмешиваться. Я пока еще ни с кем не сдружился — так, перекидывался парой слов, не более того.

Короче, я попал. В учебке не было, а здесь все-таки есть. И почему-то в своей же группе. Из других рот на нас внимания старослужащие вообще не обращали, как будто нас нет.

Принято здесь так, мы еще никто и с нами даже разговаривать нет смысла, а заговорить с молодым или озадачить его чем-то — это будет ниже достоинства разведчика-водолаза. У них какая-то своя иерархия, которую мы так ни хрена еще и не поняли. Я сперва даже удивлялся, почему мы для них как бы не существуем, а теперь, кажется, понял. Группа — это свой маленький обособленный мирок, со своими внутренними устоями. В роте тоже есть своя иерархия, но все начинается в группе: какую социальную планку займешь, тем и будешь в роте и во всей части, так к тебе и будут относиться. Но это всё обдумается и поймется потом, а сейчас что-то надо делать. Я снова отступил назад к самым умывальникам.

— Слышь, баклан, что ты пятишься, как краб, сюда иди, — зашипели на меня уже в два голоса.

Но на этот раз провидение спасло меня, появился дежурный по части, которого наш командир попросил за нами присмотреть. Пришлось строиться, считаться, сбегали за Федосовым, целый час, стоя в строю, отжимались, минут сорок прыгали на шконки, потом марафетили кубрик и палубу, и снова отбивались. Когда дежурный ушёл, сил ни у кого уже не осталось, как я понял, разборки со мной отодвинулись на недалекое будущее.

А с утра пришёл хмельной командир группы, и мы бежали очень долго и далеко. Потом бежали по пояс в воде и уже возле казармы, на площадке для отработки приемов рукопашного боя, построились в три шеренги и начали откатывать обязательные комплексы РБ-1.Потом отрабатывали какую-то несложную связку из ударов, которую показал командир. А потом всех посадили полукругом, и командир предложил нам поспарринговаться. И тут после первого короткого боя меня осенило. Командир сам выдергивает кого-либо из круга и приглашает желающих сразится. Я до поры сидел смирно, а когда капитан-лейтенант выдернул одного из вчерашних матросов, пытавшихся меня напрячь, я, недолго думая, выскочил в песочный круг.

— Итааакк, — заорал капитан, — «сапог» против «Киева»… внимание… бой!

Мой соперник даже ухмыльнуться не успел, я сделал то, что сделал с Климом в учебке, со всей дури и ненависти под максимально острым углом, чтобы за один раз. Попал, попал шнуровкой ботинка в бедро. И сразу, не останавливаясь, чуть переместив ноги, второй раз со всей дури. Но второго раза и не потребовалось, второй удар пришёлся в плечо и откинул моего соперника в сторону. На площадке стало тихо.

— Ты что творишь, — удивлённо сказал командир, — а если бы ты сейчас ему в голову попал?! Ты бы его убил!

Я как можно очаровательней улыбнулся, стараясь не скорчить гримасу от боли в саднившем подъеме голени.

— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите я сам выберу из круга, — пошёл я «ва-банк».

— А надо ли? — засомневался командир, потом махнул рукой, — давай, только осторожней, вполсилы что ли…

— Так я сейчас в одну треть бил, — нагло соврал я и кивнул второму вчерашнему обидчику, — выходи…

Все в группе молчали и тихо смотрели на побледневшего матроса. Сегодня про этот случай будет знать половина части. У других матросов здесь земляков хватает. У меня пока ни одного. Хотя по слухам есть несколько, но познакомиться с ними с бешеным ритмом занятий так и не удалось, да и захотели бы они со мной знакомится? Так что поддержать меня пока некому. Как Конкин когда-то говорил: «Если матрос опустился, то его уже никто не подымет, кроме него самого». А тут опускаться как-то неохота. Будем рисковать. Надеюсь, мой единственно натренированный удар уже произвел какое-то впечатление.

— Ну что, зайчик, попрыгаем, — дивясь своей наглости, громко сказал я и встал в стойку, которую подсмотрел у кого-то на соревнованиях в учебке.

Матросы все как один заржали и начали подбадривать соперника хлопками и улюлюканьем.

— Бой, — крикнул каплей.

Я прыгнул к сопернику и не успел ничего сделать — он отпрыгнул от меня, запутался в ногах и, упав на спину, начал закрывать живот и лицо руками. Дальше продолжать смысла не было.

Никто мне ничего потом так и не сказал. А на следующий день, на топографии при хождении по азимуту по контрольным точки на время, меня назначили старшим двух пар. Первая пара — я и старшина второй статьи Федосов, вторая пара — мои вчерашние соперники.

Почему назначили не Федоса, а меня, было и так ясно. Ну, а этих двух ко мне сунули для проверки характера что ли. Когда первая четверка убежала, мы еще стояли на месте. Я крутил карту и считал дирекционные и магнитные углы. Федос начал меня поторапливать.

— Давай побежали, не менжуйся, первая четверка по старой электролинии побежала, нормальный ориентир, прямо до первой точки добежим…

— Не, не добежим, у меня в карточке азимут другой. Линия — она сперва по азимуту, а потом к востоку уходит. Если по ней идти, в другую сторону уйдём, сейчас чуть осталось, ориентиры на местности намечу.

— Бля, да ты в кого такой-то, а? Первая четверка уже наверно на точке, а мы тут все стоим.

Я не придал его словам значения и продолжал считать. Ага, а если мы полезем на сопку, а потом резко заберем на восток, ориентир — старый тригонометрический пункт, то значительно срежем.

— За мной, — наконец скомандовал я, и мы побежали совсем в другую сторону. Вчерашние соперники мои молчали, Федос тихо матерился, шуруя за мной в сопку.

Залезли, так, где тригопункт? несколько градусов на восток по компасу, должен быть совсем рядом. Вот он стоит родимый, ржавеет. Теперь от него — прямо вниз. И мы покатились вниз под горку через заросли густого кустарника и вылетели прямо на сидящего на пеньке Поповских.

Каплей мирно попивал чаек из термоса и лениво распекал матроса-радиотелеграфиста, разворачивающего антенну «диполь».

— Ох ты, елки, ох ты, палки, кто-то к нам пришёл, — ненатурально возрадовался он и отхлебнув чаю, рыкнул, — а ну-ка, как положено представься!

— Товарищ капитан-лейтенант, подгруппа номер два прибыла на первую контрольную точку, — отрапортовал я и протянул карточку-задание для отметки.

— Нормально, вовремя уложились, доложись по связи на вторую контрольную точку и вперед. Кстати, вы первую подгруппу не встречали?

Федос улыбнулся словно сытый котяра:

— Не, не встречали товарищ каплейт, они по электролинии пошли, заблукали наверно.

— Наверно и так, по связи докладывают, что вот подойдут, да что-то не видно. А вы молчали всю дорогу, думал — вы первые выйдете, помощь попросите.

— Нее, у нас все пучком, — ответил ухмыляющийся старшина второй статьи и протянул мне головные телефоны станции, спаренные с микрофоном.

Я вышел на связь со второй точкой, зачитал контрольную группу цифр, которую мне записал на карточке командир, получил подтверждение и новый азимут.

Минуты три сидел, разбирался с картой. Меня уже никто не торопил.

На этот раз шли дольше, но пришли все равно первые. На вечернем разборе занятий, меня не похвалили, но назначили в пару с Федосовым. Старшина довольно хлопнул меня по плечу. На следующих занятиях мы работали уже со старшиной в паре. Мои недруги больше никакого интереса ко мне не проявляли. Одному из них пришла посылка, и на мое удивление меня одарили пачкой весьма вкусного печенья и небольшим кусочком сырокопченой колбасы. Ну что же, надеюсь, инцидент исчерпан. Впоследствии мы очень крепко сдружились и как-то раз попали все втроём под такую раздачу от старшего призыва, что «мама не горюй». Отбиваться не имело смысла, ибо попали по собственной глупости и от щенячьего любопытства, тут уж винить надо самих себя. В общем, мы продолжали слаживаться и заниматься. Плотным потоком пошли занятия по воздушно-десантной подготовке, и мы днями напролёт занимались укладкой куполов и висели в стапелях на воздушно-десантном городке, отрабатывая наземные элементы и действия парашютиста в воздухе и при приземлении. Одна из групп нашей части куда-то исчезла, как мне по большому секрету поведал Федос, группа ушла на БэДэ, (боевое дежурство). Куда и зачем — известно только большому флотскому начальству. Как я выяснил в процессе службы, не все роты в нашем разведпункте были одинаковые. Моя первая и вторая рота был спецназовскими, а третья рота была рота минеров-подводников. Ребята там служили очень серьезные, ни одного молодого — все «старые». Подготовка у них была намного сложнее: больше водолазных спусков, каких-то специальных дисциплин, минно-подрывного дела, так здесь называлась инженерная подготовка. Матросы третьей роты всегда держались чуть особняком, группы были постоянно задействованы на какие-то учения и дежурства. В роте минёров служило очень много матросов и старшин сверхсрочников. Этакие матерые усатые дядьки — такой перешагнет тебя и не заметит, сам себе на уме. Ох, и опасные они, эти матросы из третьей роты. Есть еще связисты, и обеспеченцы — всякие там водители, кислородщики, экипажи катеров и учебного судна. Эти вообще не поймешь, чем занимаются. Наконец-то мы выехали на прыжки.

Поповских я не подвел, прыгнул три раза без каких-либо проблем и попросился на прыжок с оружием. Группа считалась «перворазной» и первые прыжки на пункте мы должны были отрабатывать без оружия. Поповских спросил разрешения у заместителя по десантной подготовке и меня выпустили на четвертый прыжок. После раскрытия я расконтровал спусковой, сделал пару очередей холостыми, и, довольный как слон, плюхнулся на землю, чуть не выбив челюсть о затыльник своего АКСа.

Уже на бегу, собрав купол в сумку и перекинув автомат на плечо, меня словно передёрнуло: Я же не хотел идти в армию. Если бы не причуды своенравного бати, я бы сейчас учился в нормальном институте культуры и творчества. Мне нравилось смотреть на матросов, оружие, но самому этого не хотелось, меня сюда можно сказать выпнули. И что же я делаю? Вместо нормальной жизни и учебы в институте на факультете хореографии, вместо нормальной службы на штатной сержантской должности в учебке, я дерусь с кем ни попадя, бегаю по сопкам с тяжеленным рюкзаком, несусь с парашютом и автоматом на пункт сбора и с тихим ужасом осознаю, ЧТО МНЕ ЗДЕСЬ НРАВИТСЯ… Трындец, это паталогия…

На пункте сбора уже строились, и Поповских собирал наших матросов после совершения прыжка. Увидев ссадину у меня на подбородке, ухмыльнулся:

— Раззявился при приземлении? давай в строй, начальство подъехало.

Группы уже стояли в колонну по четыре (на флоте строятся и по четыре). Перед строем ходил заместитель по воздушно-десантной подготовке и кап-три Чернокутский в невиданной мною раньше странной светло-песочной форме с накладными карманами на брюках и кармашком под стропорез.

Построились, пересчитались, начальство поздравило молодых матросов с совершением первых прыжков. Чернокутский лично всем вручил по «прыгунку» и ушёл с замом по десантной подготовке на линию старта. Прибывшее флотское начальство сегодня тоже прыгало. Поповских выстроил группу в колонну по одному и позвал к себе нашего мичмана. Вдвоём они схватили парашютную сумку с обеих сторон, покрутили её как качели. Ну, понятно, сейчас будут поздравлять — я такие номера видел в десантно-штурмовом батальоне в бригаде Черноморского флота.

— Первый пошёл, — скомандовал капитан-лейтенант.

Федос, стоявший в строю первым, положил правую руку на воображаемое кольцо, левую на запаску и раскорячил ноги. Толчок, пролетел чуть вперед, зажмурился и громко вслух:

— Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три, кольцо, пятьсот двадцать четыре, купол, контрольный осмотр, контрольный разворот, задние, земля, — тут же сумка крутанулась и лупанула Федоса под задницу, старшина чуть не клюнул носом в грунт, но все-таки, чуть подпрыгнув, устоял, — старшина второй статьи Федосов землю принял!!!

— Второй пошёл, — заорали командир и заместитель. И понеслось. Я шёл замыкающим, да еще и с автоматом. Поэтому мне пришлось еще и изображать стрельбу в воздухе, прежде чем получить парашютной сумкой. Всё! ритуал пройден. Можно грузиться.

На следующий день случилось то, что потрясло некоторых матросов до печенок. Прибежал мичман с прыжковой ведомостью и заставил нас всех расписаться, после чего выдал деньги. У меня получилось двенадцать рублей. Ну, в принципе, при денежном довольствии в семь рублей это весьма ощутимая сумма. Куда теперь их потратить?

Думать не пришлось — сразу же сдали на тетрадки и ручки, на однообразные мыльно-пузырные принадлежности. Деньги еще оставались, теперь надо заслужить увольнение и прокутить всю эту сумму где-нибудь в городе. Вечером, после занятий по техническому обслуживанию и приведению в порядок своих парашютов, когда командир группы убыл, в кубрик зашёл ответственный, наш мичман, и предложил купить на группу магнитофон.

— Смотрите сами, пока есть возможность, можно купить в третьей роте неплохой японский двухкассетник. Они его с «бэдэ» приволокли, он уже владельцам без надобности, они на «берег сходят». Будет лежать в баталерке, когда свободное время — включайте его в кубрике, да слушайте сколько влезет.

— Товарищ мичман, а почему его в кубрике держать нельзя? — тут же возмутился кто-то.

— Да потому, что придёт замполит, увидит магнитофон, сразу же внесет его в опись как средство технической пропаганды, и будет он на роте числиться. Вот тут нам ротный и старшина такое «спасибо» скажут! Ротный заберет его себе в кубрик или старшина в свою баталерку — и хрен вы его увидите. А так, если увидят, скажите, что мой и я вам дал послушать, никто ничего не скажет.

Немного помялись, узнали цену — пятьдесят рублей. По пятерке с носа. Дороговато, однако, под нажимом мичмана согласились. Видно заместитель нашего командира имел свой шкурный интерес в этой сделке. Собрали деньги, меня и Федосова выделили в представители. Конечно, мы горды оказанным доверием, но, если купим какую-нибудь ерунду, то все шишки и претензии повалятся на нас. Выслушав кучу советов и наставлений от сослуживцев, мы уныло побрели за мичманом. В третьей роте обстановка разительно отличалась от нашей. Вахтенный матрос не стоял, а вольготно восседал на «баночке» и занимался тем, что метал шкерт с хитро завязанным узлом на конце в швабру «русалку», стоявшую у противоположного борта (я извиняюсь за «борт», но это обыкновенная стена, издержки терминологии так сказать). Только мы зашли, мимо носа мичмана просвистел шкерт, узел закрутился вокруг ручки «русалки», резкий рывок и швабра в руках у вахтенного. Матрос увидел нас, довольно ухмыльнулся и кивнул мичману:

— Здарова, — весьма фривольно обратился он к нашему «первому после бога», — надумали брать? а то уже с вашей роты покупатели тоже были, но Дитер вроде тебе обещал, отшил пока.

— Вот, привёл своих карасиков, пусть смотрят да берут, а что Дитер с собой не забирает на «берег»? Вроде аппарат неплохой.

— Дык, брали всей группой, что теперь — из-за него передраться, кто увезёт? тем более с последнего боевого нам «пехи» (морпехи) с Камрани по заказу плееров привезли, каждому на нос. Давайте в кубрик, там братва ждёт уже.

Мы осторожно, стараясь не наследить на надраенной палубе, потопали в кубрик за мичманом. Мимо меня просвистел шкерт, узел обмотался вокруг ножки стоявшей сбоку «баночки» и табуретка, как по волшебству, исчезла из глаз.

«Ловко, мне бы так научиться», — подумалось на ходу.

В кубрике негромко звучала музыка знакомая еще по «гражданской жизни» — группа «Электронный мальчик».

Несколько здоровенных парней в спортивных костюмах и тельняшках вольготно бродили по кубрику: кто-то пил чай, кто-то оформлял парадную форменку для торжественного «схода на берег», два матроса в крутых «адидасовских», с тремя полосками, спортивных штанах, в тельняшках и бейсболках, в велосипедных перчатках, стоя друг напротив друга, толи занимались кунг-фу, толи просто дурачились. Потом до меня дошло, что они пытались танцевать брейк-данс, который к тому времени уже благополучно вышел из моды.

— Здаров, минёры, я к вам покупателей привёл. Дитер, показывай технику, — заявил наш мичман, здороваясь с каждым за руку.

Мы с Федосом скромно топтались у входа и пялились по сторонам. Федос, как зачарованный, пялился на чью-то аккуратно висящую на вешалке форменку с главстаршинскими погонами, увешанную значками «мастер», «парашютист-инструктор», «за дальний поход».

Один из «брейкеров» подошёл к мичману, сдернул с головы бейсболку, стащил перчатки, поздоровался и кивнул нам:

— Проходите. Не топчите комингсы (пороги) — смотрите технику.

Вот теперь немного понятно, почему его зовут Дитер. Парень похож на певца-композитора групп «Модерн-Токинг» и «Блю-Систем» Дитера Болена. Такой же явно выраженный арийский блондин и прическа укороченный вариант «модерн-токинговской» — короткий ёжик волос и редкий чубчик на лоб.

Магнитофон был что надо, мечта всей модной молодёжи тех годов. А фирма так вообще «Сони»! Чёрно-серебристый, с двумя отстегивающимися колонками, двухкассетный, да еще и с радио. Совсем еще новый, нецарапанный. Я с видом знатока начал щупать, отстёгивать колонки, вставлять кассеты, нажимать кнопки, покрутил настройки радио и тумблера. Нормальная рабочая техника. Да он к тому же еще на батарейках! Я в школе о таком мечтал, однако мне досталась более дешёвая модель «Шарпа»-однокассетника, привезенного отцом из заграничной командировки, что для меня в те годы было тоже очень неплохо.

— Нормально, — наконец возвестил я и толкнул Федоса, чтобы тоже смотрел.

Старшина нажал пару кнопок, испуганно отдернул руку и закивал головой.

Тут меня начали корёжить инстинкты «фарцы». Как-никак опыт подобных сделок на многочисленных гастролях со своей танцевальной группы я все-таки имел.

— Пятьдесят — нормальная цена. Может еще кассет вместе с магнитофоном на эту цену дадите?

Мичман пнул меня под ребра, матросы в кубрике заржали. Дитер залез под шконку, вытащил картонную коробку с кассетами.

— Бери штук десять сам на выбор, мы уже себе поразбирали.

Я сразу же вцепился в ящик и начал перелопачивать кассеты. Надо же — всё приличные «TDK», нет ни одной нашей совковой. Ух ты, что я нашёл! Основатели и короли музыки для брейк-данса «Крафтверк». Цапнув кассету, я ее сразу же засунул в кассетник и нажал кнопку воспроизведения. Заиграла знакомая музыка и электронный голос произнес: «Music non stop». Класс, вот она нормальная музыка для ценителей. Интересно, если покопаться — есть ли у них «Ялло». Дитер кивнул своему напарнику по танцам и они начали меня допрашивать:

— Слышь, ты чо, танцевал на гражданке?

Я довольно кивнул головой.

— Брейкер? — продолжали допрашивать меня матросы.

— Да так, помаленьку, вертелся.

— А что, можешь там электробуги или нижний? Мы, кстати, тоже плясали, можешь чо показать? как сейчас на дискачах пляшут?

Хотелось сказать, что не пляшут уже нижний брейк или верхний, а слушают «Ласковый май», но я благоразумно промолчал.

— Ну чо, карась, давай спляшем, — загорелись «старики», — давай, давай, — начали поддерживать остальные, ну понятно решили поразвлечься и заодно постебаться над молодым.

— Давай как в «Курьере», — загорелся белобрысый Дитер, — у меня музон даже с фильма есть, или как видал «Ягуар» кино, там чувак в казарме нижний рубал с автоматом!!

— Да, тут тесно для нижнего, — пытался я кое-как отвертеться, чувствуя уже, что попал.

— Идем в спорткубрик, — загомонили минёры и, подхватив магнитофон со стола, потащили нас за собой.

— Довыёбывался, — зашептал мне на ухо мичман, — оно тебе надо было, танцор?

Понятно, заму не хотелось, чтобы над нами стебались, но ситуация сейчас такая, что лучше и не встревать. Человек восемь старослужащих матросов — реальная сила. Тем более, из третьей роты. К тому же из других кубриков, привлечённые гвалтом, начали высовываться другие. В спорткубрике было много места и для нижнего, и для верхнего брейка.

— Ну что, малой, не тушуйся, — похлопал меня по спине Дитер и, напялив на себя бейсболку и перчатки, кивнул своему напарнику. Матросы третьей роты, набившиеся в кубрик, начали в такт хлопать. Очень у них все ладно получается. Видно, что не в первый раз развлекаются танцами. Дитер включил музыку. Понеслась!! Слушая музыку, я прихлопывал вместе со всеми и меня начал одолевать настоящий танцевальный азарт.

Да не очень-то они и танцуют электробуги. Видно, что танцевали раньше на гражданке, ритм и слаженность есть, но композиция вялая, и движения однообразные и часто повторяющиеся. Излишняя «роботизированность» и заторможенность, особенно в движениях головы и кистей рук. Порасхлябанней надо быть, товарищи матросы. Тогда будет все естественней выглядеть. А вот «нижний» конечно получше, хотя берут силой, а не техникой. Законченного вертолёта я так ни у кого и не увидел, да и «волна» вперёд так себе — мощные толчки и гулкое хлопание руками. Аааа, черт, что-то я вообще разошелся. Еще стоя в кругу начал приплясывать, и, когда Дитер кивнул мне, отскакивая в сторону, я вышел «поломавшимся» роботом на середину и «рассыпался» на пол. Сразу же «вертолёт». Так легко мне этот из наиболее сложных элементов еще никогда не удавался. Сказались ежедневные многокилометровые забеги. А тут главное — техника и первый мах ногами. Поймать крутящий момент и чуть доворачивать спиной, перекатываясь на слегка поджатые руки и чуть ими отталкиваясь. Ох, как раскрутило меня. Успел выйти в стойку на руки, помахать ногами в воздухе и сложить пару ножных фигур. Теперь выбросить ноги и «пружинкой» встать. Отработанный номер, я его еще на фестивале в Паланге танцевал.

Ухх, как давно я не танцевал, и как все легко сейчас далось. Технику главное не забыть, а ноги и руки сами все вспомнят.

— Оооо, ништяк, — заревели матросы, — молодцом карась! «Курьер», ептыть!

Мичман недовольно поморщился:

— Херня ваш брейк. «Хеви металл» — сила!

Да, мичман уж не столь далеко-то от нас по возрасту ушёл. Будь мы на какой-нибудь дискотеке, а не в спортивном кубрике, по любому бы сейчас началась драка, и не уверен, что Дитер со своим напарником отнеслись бы к мичманку с субординацией.

Пришлось мне задержаться, мичман и Федос потащили к нам в роту магнитофон и кассеты, а я показывал правильное исполнение «вертолёта». Через час я вернулся к своим, прикупив заодно в третьей роте за рубль высоченные джинсовые кеды, хоть и не новые, но очень прочные и ноские. Дитер отдал мне свои перчатки и бейсболку и пообещал, если успеет, познакомить меня с моим земляком из первой группы роты минирования, который сейчас находился на «боевом дежурстве» на каком-то «научнике».

После танцев в роте минирования ко мне прилепилась новая кличка «Брейк», ну все же намного лучше, чем «Сапог».

Теперь наш мичман без проблем мог наслаждаться музыкой, и частенько из баталерки слышались гитарные басы и истошные визги братьев Янгов (AC\DC). Мы же слушали музыку изредка и частенько недоумевали — на хрена нам нужен был этот магнитофон?

Занятия продолжались.

Неожиданная проблема появилась у меня с водолазной подготовкой. Хотя раньше я частенько погружался с баллонами на Чёрном море и особого страха к пребыванию под водой не испытывал и был допущен врачами-спецфизиологами к водолазным спускам. Я не смог проплыть, даже без снаряжения, трубу в бассейне. В «свободной воде» я чувствовал себя вполне нормально — как по «первому комплекту» (маска, ласты), так и с баллонами. Однако, когда Поповских на первых ознакомительных занятиях после изучения материальной части индивидуальных дыхательных аппаратов и гидрокостюмов, после отработок на суше «включений в систему» одевания снаряжения и прочего, начал прогонять группу через трубу, имитирующую узкое жерло торпедного аппарата, меня словно застопорило. Диаметр трубы был таков, что её можно было бы спокойно проплыть, не растопыривая сильно локти и не расставляя руки. С другой стороны трубы, стоял матрос на подстраховке с фалом, пропущенным внутри с петлёй на конце. Выполняющий упражнение матрос крепил петлю карабином на поясе и нырял в трубу. Надо было всего- навсего пройти под водой в жерле несколько метров. Тем более, для дополнительной страховки внутри был пропущен фал с поплавками, по которому можно было перебирать руками. В первый раз я, надышавшись и провентилировав легкие, спокойно нырнул. Вот тут мне стало не по себе. Скорость скольжения в воде, набранная перед заходом, снизилась. Я попытался сделать мощный гребок руками, чтобы быстрее выбраться на «свободную воду». Руками ударился о стенки, чуть ушиб локти, гребок не получился. И, при обратном движении руками, я вообще застопорился. Застрял чуть ли не на половине трубы. Голову сдавило, словно стальным обручем. Стало ужасно страшно, в панике попытался развернуться в трубе, чем еще больше ухудшил свое положение, поставив тело чуть ли не поперек и поджав колени. В голове застучало. А при выбросе адреналина запас кислорода в крови расходуется намного быстрее. Я кое-как трепыхнулся и забил ногами. Ласты на ознакомительном упражнении мы не одевали. Так, может быть, гребок бы и вынес меня наружу. Головой ударился о стенку и проехался лицом по внутренностям трубы. От страха и недостатка кислорода я совсем перестал соображать и даже не понял, что меня тащат за фал наружу. Очнулся я от собственных рвотных позывов, лежал перекинутый через скамейку поперек и, надрывно, с возгласами «Ваааа» истошно блевал водой из бассейна. Морда и локти жутко саднили, меня всего трясло. Главстаршина, сверхсрочник-санинструктор, с презрением смотрел на меня, сидя рядом на скамеечке и спокойно покуривая сигаретку.

— Очнулось, существо? — бросил он мне.

— Кхе-кхе, вааааа, — ответил я и в очередной раз сблеванул.

Подошёл наш мичман и спросил у санинструктора.

— Что он, очнулся? жить будет?

— Марков, ты себя вспомни, как я тебя откачивал после тренажёра. Живёшь ведь — и этот будет.

— Ну, так я тогда не по своей вине «забортной» хлебнул, согласись.

— Да все вы не по своей вине, этот вон всю морду свёз и локти, пока его тащили. Упирался еще чего-то. Теперь бумажки на него пиши. Дай бог, чтобы заместитель командира по водолазной это за происшествие не посчитал.

— А с матросом делать чего теперь?

— Да ничего, пока в воду не пускайте, я ему морду сейчас дезинфицирую, пусть зелёный походит. Вечером шефу доложу — пусть его смотрит. Если даже по «нулевому комплекту» трубу не прошёл, нахрен он нужен.

Да, всё услышанное меня не очень порадовало. Ни хрена себе расклады. Могут и списать в «береговые» или куда-нибудь в экипаж на «железо». А я-то думал, что у меня всё идёт как надо. Значит бегать, прыгать да ногами махать здесь еще не самое главное.

Вечером меня смотрел главный медик, задавал какие-то вопросы и, ничего толком не сказав, почёркал что-то в медицинской книжке. В кубрик я вернулся совсем в безрадостном настроении. Поповских сидел на «баночке» посередине кубрика и читал что-то из большой толстой тетради. Матросы, сидевшие перед ним, тщательно записывали. Я спросил разрешения и сел сзади. Что читал командир, я даже не слышал. В голове бродили совсем невесёлые мысли. Почему-то захотелось туда, откуда все начиналось, обратно в учебку. Там из-за того, что я не смог пронырнуть эту дурацкую трубу, никуда бы меня не отправили. Да и не заставляли бы нырять — сидел бы сейчас в классе инженерной подготовки, разбирал бы мины. А ведь могли бы меня назначить ответственным за этот класс. Можно было бы кипятильник и чай с печеньем прятать в шкафу за задней стенкой, а в дальних шкафах так вообще лежанку можно было бы устроить. Эх, какое место от меня ушло. Днём занятия, а вечером сам себе голова. Ходил бы сейчас курсантом у саперов, а через пару месяцев выпуск. Начальник инженерной службы по любому бы меня оставил, да и с прапорщиком-инструктором общий язык я давно нашёл. Сейчас бы ходил не в форменке с гюйсом, а в красивом чёрном ПШ в укороченных яловых (офицерских) сапожках, свои бы очень красиво и стильно подрезал. Клим, мой соперник по рукопашке, в комбинате бытового обслуживания первый человек, матрос мастер-обувщик под ним ходит. Ах, какие он каблуки на сапоги делает — загляденье, а не вставки. Сапог прямо как игрушечный. И тетки, которые чего-то там строчат на машинках, весьма не задорого ПШ ушивают, любо-дорого посмотреть. Совсем замечтался и прошляпил вопрос, который мне задал Поповских. Встал, помолчал, выслушал ехидное замечание и снова сел. Ничего в голову не идёт. Вечером после ужина бездумно бил в кубрике по груше ногами. Ничего не хотелось. Даже слушать магнитофон, который мичман Марков выделил на час для поднятия боевого духа подразделения.

На следующие утро занятия продолжались своим чередом. На теоретических занятиях по водолазному делу я присутствовал, записывал факторы, влияющие на водолаза при погружении, удельные веса, давления, правила погружений. Зарисовывал картинки, рисовал стрелки. До обеда занимались теорией, и поэтому я немного отвлекся от грустных мыслей, решил вполне сносно задачу на погружение. После обеда занимались материальной частью индивидуальных дыхательных аппаратов, разбирали массо-габаритный макет, откручивали, прикручивали вентили, стравливали баллоны. Пока мы занимались баллонными аппаратами типа АВМ, более сложные дыхательные аппараты с регенерацией воздуха будем изучать в следующем учебном периоде. Ну, может, кто будет, а кто и нет. Не допустят меня даже к сдаче зачётов на погружения и выпнут с разведпункта, как пить дать. А интересно, могут отправить обратно в учебку? Надо будет у Чернокутского, как-нибудь улучив момент, спросить. Хотя с другой стороны, как-то не хочется вернуться с виноватым видом, словно побитая собака. Наверняка поймут и не засмеют, но уже и самому будет стыдно. Не смог. Хромов и Синельников, не скрывая ни от кого, гордились мною. Каких матросов выращиваем и отдаем в чужие части. А я, как побитый пёс, обратно. Трубу не смог перенырнуть. Вечером, когда была наша очередь заниматься в бассейне, я сиротливо сидел на бортике рядом с «обеспеченцами» и смотрел как мои сослуживцы в одних трусах лениво переныривают эту злосчастную трубу туда, обратно, учатся выходить на «воздух», не выпуская загубника. Санинструктор до занятий меня в бассейне, из-за морды и локтей извазюканных зеленкой, не допустил. Пришлось сидеть тихо и печалиться, непонятно о чём. Так продолжалось три дня ровно. На третий день меня всё-таки запустили в бассейн. Марков и Поповских долго инструктировали и давали советы, как вести себя при проходе. Даже советовали, о чём думать. А я так и не смог даже занырнуть в трубу. Перед самым входом меня снова обуял невыносимый ужас тесноты и давящих узких стенок. Даже еще на воздухе, не уйдя под воду, начал задыхаться. Все, «отходился» по морям бродяга матрос-водолаз. Печально, я даже чуть не заплакал. Пришлось поводить челюстями и выходить на сушу. Поповских посмотрел мне вслед и что-то сказал Маркову. Наверно договариваются и решают, как меня будут списывать. Зачем им матрос в группе, который не имеет водолазного допуска.

Ну, бегаю я, прыгаю с парашютом, хожу по азимутам — здесь это все делают. Но все равно я буду неполноценным матросом-разведчиком. Вдруг группе предстоит задача с выводом в тыл противника морским путём с борта подводной лодки, а тут я возьму да еще загнусь до начала шлюзования в трубе торпедного аппарата. Вот всем радости-то будет. Да и не допустят меня наверняка уже под воду. Как доктор, тогда мне сказал «Физиологически здоров и способен, а вот проблемы у тебя с психикой». Выходит — я псих, боящийся тесных пространств. Как там док говорил — «клистирофобия». И название какое-то идиотское.

Вопрос со мной решался еще где-то неделю. Поповских и Марков отдавать меня из группы не хотели, дыбом встали врач и заместитель командира пункта по водолазной подготовке. В боевом подразделении мне делать нечего. Недосягаемый, словно «Зевс на Олимпе», командир разведпункта по просьбе флотских разведчиков, а именно Чернокутского, дал команду найти мне место в небоевых подразделениях. Марков задался целью пристроить меня помощником к мичману, начальнику продовольственного склада, как обычно имея свои интересы. Действительно, работая на складе, можно было бы приносить большую пользу — как матросам, так и офицерам своего бывшего подразделения. Да и мичман со склада был вполне согласен с моей кандидатурой. Ему нужен был молодой и не обросший кучей знакомых и земляков матрос, которого можно было выдрессировать так, как хочется. А пребывание некоторое время в боевом подразделении данного матроса — тоже плюс. Но самый жирный плюс — это знакомство данного матроса с флотским, хоть и небольшим, но все-таки начальством. Наши в группе, узнав, куда мне грозит попасть, начали одобрительно похлопывать по плечу и просить их не забывать, подкидывать что-нибудь с барского стола. Даже Марков, сообщивший мне эту новость, намекнул, чтобы я не забывал, кто помог мне устроится на такую «хлебную» должность. Один лишь мой напарник Федос не радовался.

По штату я временно числиться буду еще в группе, но работать на складе. Когда состоится приказ, меня переведут в обеспеченцы, а на мое место возьмут какого-то полуторогодичника, старшину второй статьи, служившего на камбузе коком. У того матроса вроде все допуски и водолазные спуски есть, и, говорят, что он участвовал в нескольких учениях в качестве разведчика и очень неплохо себя проявил. Каким образом кок с камбуза участвовал в учениях и чем он там занимался, я так и не понял. Я даже не вникал в разговоры и наставления, я был просто подавлен. Меня меняют на повара, и, скорее всего, это инициатива Поповских.

На следующий день, после поднятия флага ВМФ Союза ССР, меня прямо с утреннего построения забрал мичман, начальник склада. Этакий хитрый толстенький колобок с аккуратной бородкой.

«Дрессировать» он меня начал сразу по приходу на склад. Целый час я выслушивал наставления и всевозможные кары, которые могут обрушиться на мою голову в случае пропажи чего-либо. Дотошный «рундук» описал мне всех моих предшественников — какими бравыми матросами они были под его руководством и как «неплохо сошли на берег», сытые и довольные. Потом я бегал по складу и запоминал, что где лежит, расписание выдачи продуктов на камбуз, нормы выдачи, что такое меню-раскладка. Через пару часов у меня голова опухла от багажа непонятных мне норм выдачи и видов сухого пайка. Потом мичман выдал мне видавшую виды робу и я перетаскивал мешки с крупой, таскал неподъёмные сетки с картошкой. Мерз в комнате-«рефрижераторе», отдирая леденелые туши для выдачи на камбуз. Пришла камбузная вахта во главе со старшиной второй статьи, внимательно меня осмотревшим, и начали получать продукты. Помогая мичману и носясь по складу, как угорелый, я совсем вымотался. Так прошёл целый день и вечером, когда прапорщик опечатал и сдал склад под охрану, я был злой на себя, шатался от усталости и грязный как чёрт. Помыться можно было только в ротном гальюне под самодельным холодным душем, состоявшим из резинового шланга, крепившегося к крану. Но даже до своего расположения я не успел дойти. По дороге меня встретил водитель, «годовалый» матрос Ярик, который тоже частенько работал на складе и мотался с моим мичманом-«рундуком» в город для получения всяческих продуктов и прочей продовольственной ерунды.

— Слышь, карась, ты же сейчас на складе помощником? — сразу же взял быка за рога Ярик.

— Ага, — ответил я и внутренне напрягся. Ну, сейчас начнется — «достань то», «чтобы завтра к утру родил это». Интересно, смогу я его сейчас завалить с парочки лоу-киков или нет. Ярик — «кабанище» здоровый, морда вон как откормлена. А если и завалю, то через несколько минут все водители-«баллоны» и остальные «маслопупые» прибегут со своими гаечными ключами и домкратами и начнут меня метелить куда ни попадя, и хрен мне кто поможет. Бежать к кому-то за помощью — глупо. Всё еще «моя» группа сегодня целый день маялась в воде, в то время как я, по их мнению, «загорал на складе». Надо оно им связываться со старшим призывом. Эхх… покатилась жизнь моряцкая на глубину. Сам опустишься — никто тебя не подымет. Как прав был матрос Конкин из моей бесшабашной юности.

Ярик, глядя на меня, гыкнул:

— Там тебя Мотыль на камбуз вызывает, давай мухой, салажонок. Мотыль ждать не любит — давай-давай, а то еще и мне за тебя влетит, шуруй, чо встал!!

Да, однако, не лучше. Кто такой Мотыль и на хрена я ему сдался? Как мне всё это не нравится. Наверно всё-таки лучше быть в группе однородной массой, монолитом и не выделяться как теперь. Помощник «рундука» — продовольственника. Вот он я один во всей красе! Прошу любить и жаловать — и напрягать как можно больше. А что будет, когда меня в каюты к «матобеспеченцам» переведут? Там ведь нет почти однородного призыва, как в группе. Там даже пара грузин служит — единственных представителей «чёрных» на разведпункте. Как в плохой сказке — чем дальше, тем страшнее. Раздумывая о дальнейшей своей печальной участи, я добрёл до заднего входа в столовую-камбуз и дёрнул за ручку двери. Закрыто. Постучать? Ага, постучу — высунутся матросы с кухонной вахты да настучат мне в бубен. Еще припашут палубу или котлы драить. Может всё-таки ну его, этого Мотыля. Кто он вообще такой? Стоп, на моё место разведчика в группе вроде должен прийти какой-то старшина-кок с камбуза. Уж не этот ли самый Мотыль? Скорее всего, он. Зачем я ему тогда сдался? Да, вопросов множество. А вот и кнопка звонка — была не была. Звоню. За дверью после моего звонка затопали, зашуршали. Открылась дверь и высунулась голова в черной пилотке набекрень.

— Бля, карась, ты кто? — спросила меня голова.

— К Мотылю. Он меня вызывал. Я новый помощник с продсклада.

— Ааа, ясно… заходи. А что семёрочку трудно было отзвонить? Мы тут панику устроили, думали ответственный или дежурный прутся, а вроде вахта со штаба ничего и не звонила, — продолжал балаболить матрос, пропуская меня внутрь. Сегодня стояли по камбузу связисты, а у них вечно свои какие-то непонятные дела. К примеру, что это нахрен за семёрочка? Семь раз что ли позвонить ему надо было??

— Давай, шуруй в варочный, — проводил меня взмахом руки связист и исчез в коридорах камбуза.

Где-то неподалёку очень вкусно пахло жареной картошкой и мясом, и я, глотая слюни, поплелся на запах. Парадокс, работал на продскладе, а за день толком и не поел. И мичман даже банкой тушенки не угостил. Процесс «дрессировки» молодого матроса, однако!!

В варочном цеху метались два матроса в белых халатах и поварских колпаках. Подбегали к котлам, смотрели давление на манометрах. Мешали огромными деревянными чумичками залитый водой рис в огромных кастрюлях и при этом еще ухитрялись чистить лук и варёную свеклу. Дирижировал кухонным «балетом» невысокий сухощавый матрос, сидевший на «баночке» посередине варочного цеха. Причём дирижировал очень умело — успевал замечать всё, что делается вокруг, без крика делал замечания. Один раз встал и голыми руками буквально в три секунды очистил большущую свеклу.

Заметив меня, он обернулся и коротко бросил:

— Кто?

— Меня старшина Мотыль вызывал, я с продсклада.

— Я Мотыль, жди, — бросил он и продолжал раздавать указания. Коротко свистнул, откуда-то появился еще один старшина второй статьи, видно старший рабочий вахты на камбузе. Мотыль вполголоса что-то ему энергично рассказывал, тот согласно кивал головой. Под конец постановки задачи старшина-кок погрозил старшему рабочему пальцем и махнул мне:

— Давай за мной.

Прошли по переходам, подошли к двери с совсем «сухопутной» табличкой «Комната отдыха поваров». Старшина Мотыль выбил дробь морзянки по двери и вдобавок стукнул ногой. Дверь распахнулась. В нос мне ударили ароматы картошки и мяса, снова захотелось есть.

За небольшим столом расположилась весьма внушительная компания. Два незнакомых мне здоровенных матроса, по-моему, из второй роты. Один грузин главстаршина из роты обеспечения, кто-то из водителей и два знакомых мне матроса из роты минирования — Дитер и его напарник по брейку.

— Женя, это кто такой? — спросил без малейшего акцента грузин.

— А это наш пацан, нормальный карась-брейкер, — заорали Дитер и его напарник.

Все остальные поморщились от их крика и замахали руками. Минёры удивлённо посмотрели по сторонам и, заржав, вынули из ушей маленькие невиданные мною никогда раньше наушники.

— Садись, — кивнул мне на скамейку рядом со столом старшина Мотыль, — шамать хочешь?

Я поскромничал и отрицательно помотал головой.

— Ладно, не выёбывайся, — Мотыль достал чистую ложку, кинул мне в руки, кивнул на сковородки с жареной картошкой и мясом и горку нарезанного свежего хлеба, — ешь! Если у мичмана Сахно на складе целый день вкалывал, то по любому жрать хочешь. Этот «рундук» хрен чем накормит. Пацаны, объясните ситуацию салажонку, я сейчас рис в котёл заложу и подойду.

Мотыль ушёл. Матросы-минёры посоветовали мне не стесняться и налегать на еду. Сами достали из-под стола бутылку с яркой этикеткой и начали разливать по кружкам.

— А тебе еще рано, рыба, — ухмыльнулся грузин, глядя на то, как я встрепенулся и повёл носом.

— Ладно «Брейк», не ссы, — встрял Дитер (интересно, откуда узнал мою новую кличку?), — мы тебя по делу нашли, тут ситуация нарисовывается не без твоего участия. Но ты, как мы дотумкали, не при делах — молод еще и глуп, от тебя тут ни хрена не зависит.

Старослужащие и готовящиеся к «сходу» матросы нашего доблестного флота подняли кружки, и один из незнакомцев из второй роты произнёс тост:

— Так, братва, чтобы количество взлётов равнялось количеству приземлений, а количество спусков — числу подъёмов на воздух.

Все чокнулись об стол, выпили и дружно выдохнули.

Интересно, какая-такая ситуация и причём здесь я. Ладно, будь что будет, думаю лупить меня здесь и воспитывать не будут, а пока есть возможность — жри карась от пуза и слушай во все жабры.

Начал главстаршина-грузин.

— Слушай, как там тебя, «Брейк»? Тебе нравится как на камбузе у нас готовят? есть можно? блевать не тянет?

Интересно спросил, я даже чуть не поперхнулся куском мяса. А действительно — как нас кормят? Да по-разному. Можно сказать — через день.

В один день нормально, даже перловая каша вкусная, рассыпчатая, с кусками мяса, приправлена луком и морковкой, чай нормальной крепости и сладкий. А макароны как-то давали — у нас бачковый два раза на раздачу бегал и все время приходил с добавкой. А бывает — разваренная вонючая рыба, каша-размазня с кусками волосатого сала.

— По-разному: иногда офигенно, от пуза, иногда тошниловка. Вчера борщ был зашибись, и чеснок на столах был, а сегодня не знаю я, так и не был ни на обеде, ни на ужине.

— Ну, понятно, так вот вчера готовил Жека Мотыль, а сегодня поварихи из гражданских. Тут дела такие — Мотыль он из нас, из матросов, срочку тянет. А в коки он попал тоже из боевой группы, был случай. Своих матросов он никогда не кидал и кок он от бога, — грузин растопыренной пятернёй ткнул в потолок, — вот сейчас ешь — вкусно тебе?

— Угу, — кивнул я с набитым ртом, выцеливая из плошки кольцо лука маринованного в уксусе.

— Так вот, Мотя ни у кого не тырит, а все в котёл. И добавка всегда есть, и братву всегда уважит. Когда тётки дежурят, ты пробовал хоть раз еще порцайку взять?

Действительно, когда на камбузе хозяйствовали толстые гражданские тётки, добавки никогда не было. Речь главстаршины продолжил водитель из обеспеченцев:

— Тут, видишь, одна из тёток — жена твоего мичмана Сахно. В доле они или еще как, но Жеку тетки давно хотят сплавить, а еще кого-то на вакант взять. На эту должность можно и гражданских ставить. Получается такая ерунда, Мотю ставят разведчиком на твоё место, а тебя на склад в роту обеспечения и всё — место готово. Представляешь, как вы вкусно питаться будете?

Я представил. Вечно есть размазню и вонючую рыбу как-то не очень улыбалось.

Дальше уже продолжал Дитер:

— С тобой ситуация как раз и нарисовалась. Марков ваш, жучила еще тот. Он с Сахно постоянно макли какие-то крутит. Тут тебя переводят, что-то там у тебя не так, соответственно должность освобождается. Ваш каплей мужик нормальный. Он давно Мотю в группу к себе хотел. Он на позапрошлогодних учениях при недоборе разведчиков, когда задачи сыпались, взял Мотыля с камбуза, тот еще молодой был. Так они отработали на пятёрочку. Замок его тогдашний ногу сломал — Жека, самый молодой, за замка подгруппой рулил, короче дал гари. Передвижной флотский пункт управления благодаря ему нашли. Потом Поповских его и на прыжки, и на спуски таскал, когда была возможность. Короче, наш кок отработал все нормативы не хуже любого водолаза. Разведчик он первоклассный и без выебонов. Ну, а повар я думаю — итак ясно. Теперь подумай, что будет, если вместо нашего матросского кока, на камбузе будет еще одна тётка!

— А. чего думать, мне итак понятно…

— Так, теперь давай рассказывай и не вздумай пиздеть, из-за чего тебя из группы поперли. С физухой у тебя все нормально, вроде и прыжки есть, вроде не плуг и не тормоз. Что за херня? спорол что-то не то? или с Поповских поцапался? Мы же в курсе, что у тебя лапа кап-три из флотского управления. Давай, колись.

— Водолазка, — промямлил я, — клистирофобия…

Такого громкого ржача за все время своей короткой службы я еще не слышал.

— Биляяя, — сорвался на грузинский акцент главстаршина, — клистирофообияяя, аа биляя…

Закончили смеяться, опрокинули еще по стакану и Дитер продолжил:

— «Брейк», есть клаустрофобия — боязнь замкнутых пространств. У тебя в чём проблема-то?

— В трубе застрял, начал шебуршиться., фалом вытащили, а теперь вообще не могу в неё зайти.

— Ерунда, я тебя за два часа так обработаю, что будешь пролетать её и в торпедном песни петь будешь! Это я тебе говорю, водолаз первого класса Дмитрий Анатольевич Болев!

Вот чёрт, так вот почему он Дитер! А я думал из-за похожести на «модерн-токинговского» солиста, а тут оказывается просто созвучие имён.

— Короче, Сёмен договаривается с нашим группёром, чтобы он с вашим каплеем поговорил. Они корешатся и вместе часто «синих дельфинов» гоняют. Мотыль сказал, сам поговорит по своему поводу с Поповских, на выходы и занятия он всегда с ним пойдет, но тут, как сам видишь, всем нам, да и вам лучше, когда Жека в столовой. Но ты, когда тебя еще раз смотреть будут, не заплужи.

У меня закружилась голова. Как он меня научит? Поповских с Марковым ничего не смогли со мной сделать. Доктор, тот только выявил, что у меня проблема в «психике», а тут — за два часа! Честно говоря, верится с трудом. Но выбора у меня никакого абсолютно нет. Если, как сказал Болев, заплужу, то мне действительно настанет капец. Подведу всю старослужащую общественность, да и всех остальных. Да и старшина Мотыль вроде нормальный парень, без каких-либо выпендрёжей. Тут как раз Мотыль и зашёл, неся в тарелке салат из свеклы с капустой. Салат был что надо. Наелся я от пуза. Дитер попросил Мотыля, чтобы я вымылся в коковском душе. Через сорок минут со слипающимися глазами, полным брюхом, зажав под мышками грязную робу, я завалился в своем кубрике на шконку и сразу же заснул, даже не совершив ежевечерний ритуал стирки носков.

С утра меня снова забрал Сахно. Можно подумать, что все вчерашнее пиршество на камбузе мне только приснилось. Однако, бредя за мичманом, я заметил старшину второй статьи Мотыля, мирно беседующего о чём-то с нашим Поповских. Через час, когда я заготовил продукты на выдачу, к Сахно пришёл вчерашний главстаршина грузин, и меня отправили восвояси, сами же заперлись на складе и начали что-то обсуждать. В роте на центральной палубе стоял вахтенный из старшего призыва и боролся за чистоту, пытаясь отдраить гуталиновые мазки от ботинок на светлом линолеуме.

— Опа, карасики приплыли, — обрадовался он мне и скинул в руки «русалку, — ну-ка, давай, шурши салажонок.

Приплыли. Да что за ерунда такая? И кто же меня теперь спасет от припашек? Стать в позу? Или… я додумать не успел. Через комингс перелетел посыльный по штабу и затараторил:

— Бля, хто „Брейк“, на второе учебное место к бассейну дельфинчиком, быстренько-быстренько, там минёры тебя ждут!

Наверное, тоже связист, так они тараторить любят. Я откинул швабру к стенке, сожалеюще пожал плечами и погалопировал к бассейну.

Сегодня в бассейне был день без расписания, то есть без занятий. Сегодня наряд по бассейну и ответственные за него обеспеченцы занимались обслуживанием и чисткой.

Дитер рассчитал время для тренировок очень даже удачно. До обеда весь личный состав на занятиях, и наряд занимается тем, что разбирает, чистит, драит насосы, техник меняет всяческие прокладки и трубы. Воду с бассейна до обеда не спускают и фильтры не меняют. Стенки, всяческими обеззараживающими растворами и прочей ерундой, медики не поливают. Взмыленный наряд не носится по кафельному дну с „русалками“, не очищая его от налёта и грязи, скопившейся за неделю.

Болев уже плескался в бассейне в лёгком иностранном гидрокостюме странной расцветки: спереди — светло-зелёно-голубом, сзади — темно-зелено-синем. На груди возле клапана подкачки красовался шильдик с надписью „Kusto France“. Увидев меня, Дитер помахал рукой и ушёл под воду. Через несколько секунд вынырнул уже возле моего края и стащил с головы капюшон. Он и сейчас, как ни странно, был в наушниках. Вот это вещь — даже под водой работает! Увидев моё удивление, водолаз чуть ли не по пояс выскочил из воды и даже оставался в таком положении несколько секунд. На грузовом поясе у него болтался прорезиненный чехол.

— Видал, сам соорудил, чехол у связистов выпросил, звук охренительный под водой, — проорал он и вытащил наушники, после чего продолжал намного тише:

— У тебя матрос есть два часа на все свои клистирофобии и прочую психологическую херню. Учить буду жёстко! Семён и Мотыль уже все свои вопросы порешали, со следующей недели зам по водолазной даст команду вашему каплею тебя еще раз посмотреть. „Рундук“ со склада тебя пока трогать не будет, так что всё закрутилось. Смотри, люди старались, а это многое значит… поэтому — давай в воду.

Я, торопясь, начал раздеваться, но получил команду снять только ботинки и прыгать в воду прямо в робе.

— Вода итак уже грязная, а в одежде тебе намного теплее будет, — сказал минёр, натягивая на голову капюшон.

Стаскивая носки и ботинки, я немного разнервничался. Это же надо, каким-то образом „мафии старых“ удалось выйти на зама по водолазной и прижучить мичмана Сахно. Видно имелись свои тайные „выходы и рычаги“. Как уже потом, спустя некоторое время, выяснилось, что комбинация была многоходовая и тщательно продуманная. И я был одним лишь из многочисленных винтиков и пешек в этой „многоходовке“. Если со мной всё получалось, то каким-то образом Мотыль заполучал на камбуз для подготовки замены себе нужного человека, своего земляка-матроса из Бендер, табанившего сейчас где-то в экипаже на судне обеспечения водолазных спусков и работ. Если мой уход со склада проходил нормально, то в помощники „рундуку“ приходил еще какой-то матрос, ставленник главстаршины-грузина. И так еще несколько ходов и замен, в результате которых все получали то, что хотели.

Спрыгнув в воду, я остановился рядом с Болевым, который сразу же начал меня инструктировать.

— Смотри. Если в воду входишь в любой одежде, то забортная вода начинает курсировать между телом и прослойкой из твоей формы, в результате чего немного нагревается от твоего тела и поэтому будет намного теплее. По такому принципу сшиты наши гидрокостюмы „мокрого типа“ — берут забортную воду и ты ею согреваешься.

Дальше сразу скажу, ваш Поповских, как группёр, очень даже ничего. По сопкам скакать да с парашютом прыгать — он мастер, но, как водолаз, он никакой. Он больше „ходок“, оно и понятно — он „сапоговское“ училище заканчивал. Наши же групперы — все водолазники из Питера. Поэтому можешь обижаться за своего каплея, но преподает вам „водолазку“ он не очень. Вы первая рота, вам её много и не положено, для вашего уровня сойдёт, но у нас, у минёров, с этим делом всё по-другому.

Странно, вот ни разу не думал, что наш Поповских хреновый водолаз. Спусков боевых у него достаточно. А тут водолаз-срочник про него такие вещи рассказывает.

Дитер в один гребок поднырнул к трубе и, даже не останавливаясь и не выходя на воздух, словно торпеда пролетел узкую трубу, развернулся под водой, снова пронырнул и вышел на поверхность возле меня. Совершенно спокойным голосом, как будто и не находился с полминуты под водой, продолжал рассказывать:

— Главное, под водой вообще не суетиться, только начал мельтешить, дергать ластами и ручками, всё! ты пропал! запас кислорода расходуется намного быстрее, мышцы непроизвольно забиваются, ты устаешь как после десятки. Короче, главное — НЕ СУЕТИСЬ!

Сейчас продышись и ложись на воду, и опускайся на уровень входа в „аппарат“, ну то есть в трубу. Я задышал, глубоко стараясь насытить легкие кислородом. В голове заметались мои прошлые кошмары, тесная труба и я застрявший в ней. Пока я „вентилировался“, Болев продолжал говорить:

— Как нырнёшь, ложись спокойно, балансируйся, руки вдоль тела, я тебя за ноги буду держать, и толкать потихоньку вперед, а ты вообще не дёргайся, а тихонько, сначала одну руку, протяни вдоль тела вперед, ладонью веди по телу, а потом назад, потом также другую. Потом протяни обе поочередно, потом — вместе. Всё! на первое погружение достаточно. Пока идешь без маски, глаза не открывай, бассейн грязный.

Я поджал ноги и ушёл под воду, выпрямился и вытянул руки вдоль тела. Дитер меня потихоньку толкал вперед, я выполнил все его указания, потом меня чуть потащило назад и я всплыл.

— Нормально, всё — сейчас будешь делать короткие гребки, вот так, одними кистями рук, руки вдоль тела вытянуты. Ну, давай, просто нырни — я посмотрю…

Я снова погрузился и начал грести одними кистями. Если приноровиться, то гребки получаются довольно мощными, амплитуда движений намного меньше, ведь руки почти не задействованы, кислород расходуется намного меньше. Всплытие.

— Нормально, сейчас еще раз, только уже без ног, я тебя толкать буду по разным курсам.

Снова под воду, толчок в ноги, я гребу, снова толчок, всплытие… иииии. Черт, я на другой стороне трубы!! Как?

Рядом абсолютно бесшумно всплыл Дитер и ехидно произнёс:

— Ну и что пялишься? я тебя еще на первом погружении в трубу заталкивал, когда ты руки вытягивал, а сейчас ты её сам прошёл.

Вот тебе и педагог, Дитер Болен — Дмитрий Болев, за пятнадцать минут он сделал то, что не могли сделать ни Марков, ни Поповских, ни доктор за несколько дней. Я выглядел ошарашенным, и глупо улыбался.

— Не скалься, карасик, всё это полумеры и только начало, сейчас держи, — он отстегнул с пояса маску с первого комплекта и протянул её мне, — сейчас одевай и под воду, я тебя заталкиваю в туннель и держу за ноги……

Ух, а я-то думал это всё, на этом и закончим. Пришлось нацепить маску на голову и начать „вентилировать“ легкие. Надышался до легкого шума в голове и ушел под воду, вытянулся, в ноги меня мягко толкнуло, перед глазами поплыли чуть зеленоватые кафельные плитки бассейна, и меня втолкнуло в трубу. Сердце забухало, в низ живота скатился комок холода. Вот она труба, темно-коричневая поверхность, чуть подернутая зеленью мелко-пористых водорослей, которые постоянно очищают при обслуживании бассейна. Чуть вытяни руки в сторону и вот они стенки. Виски сдавило, захотелось побыстрее сделать мощный взмах-гребок руками и вырваться наружу, на открытую воду.

Вспомнилось „не суетись“, удержался от гребка и начал рассматривать мазки водорослей в трубе. Интересно, как они сюда попадают, наряд как ни старается, драит, скоблит, а они регулярно прорастают. Отвлекшись на посторонние мысли, я с удивлением ощутил, что мне не страшно, на виски уже не давит. Чуть довернув кисти, я сделал всего один гребок, Болев отпустил мои ноги, и я заскользил в тоннеле, внимательно рассматривая стенки трубы. Меня силой гребка почти что вынесло наружу, и в этот момент я всем телом ощутил давление воды снизу и в голове явственно зазвучала музыка и пропела звездулька восьмидесятых „Каролина“. Даже не успев обдумать странность посетившего меня чувства, я чуть не дернулся от страха, но не успел среагировать. Буквально в паре сантиметров подо мной проскользнул Болев. Сделав еще один гребок руками, я вышел на воздух, и, сдвинув маску на лоб, уставился на своего „преподавателя“. Увидев мою испуганную физию, Дитер хрюкнул и произнес:

— Ну, чего вылупился, нормально все, места в трубе полно, не дернулся — молодец, хвалю. Давай снова, теперь входи толчком и проходи на инерции.

— А что у тебя на плеере играет? — поинтересовался я в паузе между глубокими вдохами.

— А баба какая-то, „Каролина“ что ли, слышал под водой?

— Ага, думал, брежу.

Я снова ушёл под воду и толчком отправил себя в трубу, пронесся на довольно приличной скорости, не выныривая развернулся и снова толчком в трубу.

Потом еще минут десять я переныривал тоннель и на спине, и боком, толчками, гребками, сразу за Дитером или впереди него, проныривал под ним или выше его. Под конец занятия перенырнул трубу на одном „вдохе“ четыре раза подряд и довольный вылез на бортик рядом со старшиной.

— Дима, а откуда ты все эти штуки знаешь? вас минёров поди гоняют по этому делу?

— Ха! Гоняют, конечно, не то слово! Врачи-спецфизиологи лекции свои проводят с занятиями! Только я до службы на флоте в институте отучился два курса на гидрографа и со школы в клубе подводного плавания занимался у нас в Одессе. Ты думаешь французские костюмы здесь выдают? Нет, это мне по блату кореша с института достали, они тут на практике на „научнике“ были.

Он с гордостью похлопал по шильдику на груди. Поболтали еще пару минут, я отжал мокрую робу, обулся и побежал обратно в расположение роты, гордый своей несомненной победой над „клистирофобией“. В понедельник меня должны были допустить к занятиям и проверить мою пригодность к дальнейшей службе в „боевом“ подразделении.

Выходные прошли весьма для меня неплохо. В воскресенье пришёл Марков и увез всю группу в город на экскурсию. Несмотря на просьбы Федоса и мой умоляющий взгляд, заместитель командира меня со всеми не взял, видно посчитал, что уже совсем „отрезанный ломоть“ и не стоит со мной возиться. Сперва я даже обиделся, но потом, оставшись в гордом одиночестве, неплохо выспался, написал пару писем домой. Во время обеда меня выдернули на камбуз. Я бодро отрапортовал коку Мотылю о своих успехах, от пуза наелся хрустящего и отлично прожаренного минтая с картофельным салатом, напился киселя и был озадачен — найти рубль и через пятнадцать минут быть в расположении у „маслопупых“. Пара бумажных рублей, завернутых в носовой платок, у меня лежали в форменке, потратить их в ближайшее время возможности не было, и расстаться с одним рублём было абсолютно не жаль. Ну что же, за хорошее отношение со стороны „годков“ и старших придётся платить — такова нелегкая доля „карася“. И как же я тогда жестоко ошибся! Рубль понадобился для того, чтобы попасть в „святая святых“. По дороге меня встретил Мотыль и, забрав у меня мое „бумажное состояние“, повел за собой. У обеспеченцев в „ленинской“ каюте явно что-то затевалось. И это что-то никак не совмещалось с требованиями различных уставов! Знакомый мне по „ночному совещанию“ главстаршина грузин выставлял „фишки“ на входе и инструктировал вахтенных матросов. Мотыль достал мой рубль, присовокупил к нему свой и передал всё старшему мичману-обеспеченцу, присутствовавшему в „ленинской“. Наконец суета закончилась. Мичман рассадил всех на „баночках“, как в кинотеатре, предупредил о соблюдении молчания, о том, что не „дай бог узнает замполит“, потушил свет, отодвинул в сторону школьную доску и…. Я чуть со стула не упал. За доской в нише шкафа стоял большой телевизор и видеомагнитофон!

— Первый фильм „Коммандо“, второй — „Горячая жевательная резинка“, — объявил один из матросов.

Мичман начал нажимать кнопки, экран засветился, и началось. Вот это выходной! Спасибо тебе, мичман Марков, что не взял меня со всеми! мне и тут — ой, как неплохо!..

После просмотра я, ошарашенный и горевший желанием с кем-нибудь поделиться впечатлениями, побрел к себе в роту. Старший призыв остался на месте в каюте и, выпроваживая остальных, о чем-то нашёптывали старшему мичману. Скорее всего, сейчас после нашего ухода будут смотреть какую-нибудь „Греческую смоковницу“. Эх, я бы тоже посмотрел, да не положено и все тут.

Моя группа была уже в кубрике, кто-то стирал носки, кто-то бездумно сидел на баночках-табуретках, вяло переговариваясь между собой.

Ко мне, облаченный в одни трусы и тельняшку, волоча по палубе шлепанцами, подошёл Федос.

— Прикинь, Маркуша нас на экскурсию сводил! полдня у его бабки на огороде всей группой убивались — сарай разбирали да копали! нам полкулька барбарисок отсыпали, да обратно отправили. Нас патрули все встречные поперечные мурыжили… Нахрен надо такие увольнения! а ты тут что вытворял?

Помня о „обете молчания“ данном в „ленинской“ каюте обеспеченцев, я рассказал о том, как выспался, сожрал за всю группу обед и ни хрена не делал. Однако эмоции меня так и распирали, и, всё-таки не удержавшись, я вполголоса рассказал Федосову о просмотре „Коммандо“. Тот, скептически выслушав меня и хмыкнув, посоветовал не „заливать“.

В понедельник после развода меня не отправили на продсклад к Сахно. Поповских дал команду идти на занятия в составе группы. Через час я стоял в строю своего подразделения по грудь в воде и ждал своей очереди на „трубу“. Санинструктор, сидевший на стульчике возле бассейна, скептически смотрел в мою сторону и недовольно кривил губы. Ладно, пусть кривится. После того как я несколько раз прошёл трубу, наш капитан-лейтенант подозвал к себе санинструктора, о чём-то с ним переговорил, кивая в мою сторону. Мне командир ничего так и не сказал, не похвалил, не расспросил, как я преодолел свой страх „трубы“. Как будто ничего и не случилось. Меня это даже чуть задело. Может Поповских был недоволен, что, вместо так ожидаемого им Мотыля, я остался в группе? Расспрашивать о чём-то и допытываться — не мой уровень. Вроде бы меня оставляют и — слава богу! Остальное не моего ума дело.

Служба и учёба пошла своим ходом. Моё возвращение явно обрадовало только Федосова, остальные матросы, по-моему, даже и не помнили о моей краткосрочной отлучке и работе на продовольственном складе. Свою часть, в заранее отработанной старшаками „схеме“ перестановки штатных единиц, я отработал, и ко мне претензий не было.

Занятия продолжались и с каждым днем были все напряжённее и напряжённее. Подготовительную часть программы по водолазной подготовке мы отработали. С нами провели контрольные занятия, выставили оценки в журнале боевой подготовки, подчеркнули красной линией — в следующем учебном периоде у нас „водолазка“ будет посложнее: будем работать с аквалангами, в гидрокостюмах, с автоматами подводной стрельбы, учиться ориентированию под водой и изучать подводные буксировщики, а пока хватит.

Теперь основной упор Поповских уделял тактико-специальной подготовке, топографии и стрельбе. Методики огневой подготовки у капитан-лейтенанта были свои, никем не признанные и не описанные в курсах стрельб и наставлениях. По слухам, гулявшим среди матросов, нашему каплею частенько „вдували в баллоны“ за самостоятельность и нарушение правил техники безопасности. Непреложной истиной в огневой подготовке для каплея было знание материальной части вооружения. Он абсолютно наплевательски отнёсся к тем знаниям, которыми нас снабдили в учебках.

— Меня не волнует, что вы там изучали и разбирали и из чего стреляли! Снайперами-оленеводами вы были на гражданке или значкистами ГТО, активистами- комсомольцами — абсолютно не гребёт! Я пущу в свободное обучение лишь того, кто сможет сделать так!

При разговоре Поповских стоял лицом к строю, АКМ-С висел у него на шее и руки свободно лежали на автомате, сзади него стояло два матроса-„годка“ из роты, обеспечивающие и помогающие в проведении занятий. Один из матросов без команды достал из подсумка РД-54 картонную трубку ракеты и открутил колпачок. Шшшшуууххх!

Ракета по пологой дуге ушла в воздух. До этого капитан-лейтенант даже не шевельнулся. После запуска, каплей в доли секунды вынул из подсумка магазин, на глазах у нас снарядил его двумя патронами, вынутыми из кармана, пристегнул магазин и, не снимая автомат с шеи, двумя выстрелами сбил ракету на излёте. Я рассказываю дольше, чем всё это происходило. Никто из матросов в первые секунды ничего не понял. И только спустя несколько мгновений по всей группе прошёл восхищённый вздох: „Оххх… нихххххх!“

— Итак, — спокойно продолжал Поповских, — кто сможет это повторить — огневую подготовку будет посещать только когда захочет. Кто пробует и у него не получается — до конца всей службы таскает на стрельбы ящик с учебно-материальной базой на всю группу! Итак, желающие?

Никто не выявил желания даже попробовать. Я точно знал, что у меня вряд ли так получится. Позже, уже учась в училище, служа офицером, сколько я не тренировался, у меня так ни разу и не получилось. Лишь один раз, на каком-то блок-посту, мне показал своё мастерство „срочник“-сержант, якут. Он также сбил ракету выстрелом, но из СВД, и при этом магазин уже был пристегнут и снаряжен.

Теперь мы заново записывали в своих блокнотах, что такое выстрел, его физическую сущность, и наизусть заучивали все детали и механизмы автомата Калашникова, пулемёта, гранат, гранатомётов, пистолетов. Разбирали мы оружие не только на столах в открытом учебном классе и на плащ-палатках. Запомнилась разборка оружия на ходу, когда надо было распихивать все элементы по карманам, а потом собирать. Один из „киевлян“ при такой разборке потерял крышку ствольной коробки, и мы все группой ползали и воспитывались „через коллектив“. Постепенно я приноровился к такой разборке. Вечером с Федосовым мы выпросили в баталерке у Маркова свои маскхалаты, и, пока я его отвлекал, доставая свой вещмешок привезённый из учебки и задавая глупые вопросы, Федос запихнул за пазуху форменки еще один халат и ретировался в кубрик.

Уворованный халат, мы располосовали и, вооружившись иглами с нитками, пришили на грудь по два объемных кармана. Чтобы „специально оборудованные“ костюмы не перемешались с остальными в общей стопке, пришлось наврать замкомгруппы, что командир дал распоряжение хранить маскхалаты в рюкзаках. Марков поворчал, вечером после ужина построил всю группу, выдал рюкзаки и приказал их укомплектовать. Позже сам Марков признал, что снаряжение группы на занятия и выдача имущества стала намного проще и быстрее. Куда проще выдать уже укомплектованный рюкзак, чем возиться по нескольку минут у каждой военно-морской шмотки.

На следующий день на занятиях по тактико-специальной подготовке, при выдвижении в район, командир чуть ли не на бегу дал команду: „Разобрать оружие“. Мы с Федосовым, следуя друг за другом след в след, закинули ремни на шею и начали разборку. Так было намного проще, разобранные детали сразу же складывали в нашитые карманы. Собирали, доставая детали в обратном порядке. Нормально — „рацуха“, так сказать! Поповских отметил наши старания одобрительным хмыканием и осмотрел нашитые карманы. Хорошо не поинтересовался, из чего мы их скроили. Да и не царское это дело. Никому он не приказал и не посоветовал сделать так, как у нас. По его мнению, личный состав должен прийти к этому сам — не через голову, так через руки и ноги. Вечером пришлось отдать куски „зашхеренного“ маскхалата на растерзание суровой общественности. Потом оказалось, что в эти карманы можно класть что угодно — детали автомата, пустые магазины, сухари, куски сахара, сигареты, спички — да много чего.

Стреляли мы в тот период четыре раза в учебную неделю. Практически каждый день, кроме пятницы. Обычно стрельбы занимали часа два, не больше. За эти два часа группа проходила несколько учебных точек. Начинали стрельбу, выполняя сначала упражнения учебных стрельб по шесть патронов, постоянно проверяя бой оружия. Потом неслись по участкам и направлениям. Боеприпасы на пункте выдачи получали сразу на все упражнения, снаряжали магазины на бегу. А еще наш капитан-лейтенант на бегу заставлял нас учить условия выполнения стрельб. Бежишь, ни о чём не думаешь, а тут команда: „Группа, второе упражнение контрольных стрельб — хором!“. Вся группа на бегу начинает скандировать:

— Цееее-ли, спе-ши-ва-ющая-ся груууу-ппа пеее-хооо-тыы, две грудны-ее фигууу-ры…

Ночью группа стреляла и с ночными прицелами, и с подсветкой целей ракетами. Командир мог подавать целеуказания командирам подгрупп по радиостанции, мог, наблюдая в ночной бинокль, короткими очередями трассирующих.

Командование разведпункта и роты постоянно разносило нашего каплея за нарушения, но как-то вяло и больше для виду. Никто в группе не понимал, зачем нас так „загибают“ с этой огневой подготовкой. Перед каждыми стрельбами вечером или Марков, или, оставшийся за старшего, Федосов проводили стрелковую тренировку. За казарму на огневой городок вытаскивали ящик с матбазой, вытаскивали уменьшенные копии мишеней, расставляли, учились определять дальности до целей, перестраивались, перегруппировывались, метали болванки гранат, выполняли нормативы по разборке и сборке, снаряжению магазинов и лент…

В следующую субботу Марков опять попытался забрать всю группу на „экскурсию“. Услышав о построении, мы с Федосом начали метаться по всему расположению роты, со скоростью света прокручивая в голове всевозможные варианты „увильнуть“ от культпохода. Отчаявшись, мы нырнули в „холодную“ баталерку и с озабоченным видом начали вешать лапшу на уши баталеру — матросу-„годку“, заместителю ротного старшины.

— Тащ стармос, нас тут это, группный прислал, там ему ротный задачу поставил, по поводу матбазы, на занятия, — затараторил Федос, вслушиваясь на крики мичмана, сгонявшего личный состав на построение. Я стоял и глупо улыбался в надежде, что, пока с нами разберется замстаршины, наш „замок“ успокоится и уведёт всех. А у нас потом будет железобетонная „маза“, ибо баталерщик может легко подтвердить, что во время построения мы были у него по поводу какой-то задачи, полученной от командования роты.

Баталер вылупился на нас, что-то обдумывая. Потом молча налил в стакан воды, всунул в него самодельный кипятильник из двух бритвенных лезвий.

— Тааак… так, что-то припоминаю, — наконец произнёс он и тут же выдернул „кипятильник“ из розетки, достал жестяную банку с надписью „Индийский кофе“, — вам наверно надо ящик сколотить для макетов местности и песок для него просеять в мешок?

— Да-да, — закивал радостный Федосов, — точно ящик и песок! Дай нам доски и инструмент и мы пойдём делать!

— Очумел, старшинка! Доски ему и инструмент — сейчас, как же! Идите, делайте! найдёте всё сами. Гвоздей итак мало, могу вам сито только дать для песка и мешок бумажный.

Старший матрос достал из под верстака обьемное сито и аккуратно свернутый бумажный мешок и всучил его нам.

— Всё, отчаливайте караси! через два часа к обеду жду результатов! вашему мичманку Маркуше я сам скажу, что вы задачу ротного выполняете, и в следующий раз, когда захотите зашхерится, всегда жду — у меня работы полнооо, — он задавил довольную „лыбу“ и, закинув пару ложек растворимого кофе в стакан, начал яростно размешивать напиток, некультурно позвякивая ложечкой.

Вот чёрт! сами себя и загнали в ловушку — спрятались от „экскурсии“! — теперь предстоит где-то искать ящик и просеивать песок. Баталер хитёр, как хохол, наверняка эту задачу поставили ему, а тут подвернулись мы, два идиота, „страстно желающих“ поработать.

Вздыхая, мы поплелись на выход из казармы и тут же наткнулись на пышущего злобой заместителя командира.

— Таак, выдрёныши, вся группа в сборе, а вас нет, вы где…

Договорить он не успел, его бесцеремонно перебил баталер старший матрос, высунувшийся из-за двери.

— Эт по задаче ротного, до утра ящик-макет на ТСП (тактико-специальная подготовка) должны родить.

Марков хмыкнул и, махнув нам рукой, отпустил восвояси. Пошли мы со старшиной второй статьи Федосовым, ветром гонимые, искать какой-нибудь ящик или доски, с которых можно его сколотить. После получаса усиленных поисков забрели на территорию воздушно-десантной мастерской.

— О, смотри — доски! хорошие, вон в куче валяются, — обрадовался Федос, — сейчас заберем и пойдём колотить. Только надо будет где-то пилу и молоток с гвоздями достать… может у кого из земляков второй группы спросить?

— Александр Палыч, а ну его нахрен! а то сейчас возьмём эти досточки, а нам по башне настучат. Слышь в мастерской циркулярка воет? Я, насколько знаю, у них там помимо швейного цеха, еще и столярка есть, а там кто-нибудь из обеспеченцев, по любому, или годок или старшак, — наваляют или припашут еще.

— Так все равно надо что-то делать. Ты чего предлагаешь — пойти попросить что ли?

— А почему бы и нет? Ну пошлют нас подальше — что с того? если припашут, какую-нибудь „мазу“ кинем. Ну что, идём?

Федосов помялся с ноги на ногу:

— Слышь, может сам сходишь? А я тут потихоньку попытаюсь доски хапнуть.

Не ответив, я подошёл к двери и, собравшись духом, толкнул дверь и пошёл по коридору. В открытом столярном цехе на циркулярной пиле распускал доски старший мичман, тот самый мичман „подпольно“ крутил видеофильмы. Увидев меня, мичман остановил пилу.

— Тебе чего, матрос? кто прислал?

— Товарищ старший мичман, я к вам по делу пришёл…

— Ох, ни хрена себе! Матрос, какое же у тебя ко мне дело может быть? — грозно насупился мичман.

Я, сбиваясь, начал ему рассказывать про ящик, и не найдется ли у него несколько старых ненужных досок, вроде тех, которые валяются снаружи мастерской.

— Ааа… ящик для песка, полтора на полтора, на двадцать с крышкой, с кармашками и с ручкой… такой что ли?

— Точно так, товарищ старший мичман.

— Да я же сколотил такой. Даже покрасил! только его с первой роты уже месяца два никто не забирает. Ты с какой группы?

— Группный капитан-лейтенант Поповских, — отрапортовал я.

— Ну да, точно он. Он же мне беленькой уже поставил. Видно по пьянее и позабыл всё, — пробормотал мичман, и, опомнившись, погрозил мне пальцем, — так, сейчас доски распущенные сложишь, ящик заберешь, а то ваш командир группы скажет еще — я слова не держу.

— Есть, товарищ мичман! — радостно гаркнул я, — разрешите, я напарника отпущу, он снаружи.

— Две секунды, — буркнул мичман, включая циркулярную пилу.

— Сааняя! Федос!! — заорал я, выскочив на улицу, — вали за песком, я сейчас ящик буду делать! и давай рубль.

— На хрена тебе рубль, — начал возмущаться Федосов, осторожно разворачивая носовой платок и доставая жёлто-коричневую бумажку. (Это же надо, и он тоже все сбережения в платок заворачивает! Не один я такой умный).

— Мичману! мичмана за просто так тебе ни хрена спину не почешут и досок не дадут! я ему вообще полтора рубля отстегиваю, давай не жмись.

Федос, бурча под нос и держа под мышкой сито, ушёл в сторону площадки для рукопашного боя — „песочницы“. Песка там было предостаточно. Я же тем временем, сложив в штабель доски, получил из рук мичмана аккуратно сколоченный деревянный плоский ящик с ручкой и откидывающейся фанерной крышкой, на которой было приколочено несколько фанерных кармашков. Ящик был выкрашен как всё на флоте серой („шаровой“) краской и имел очень приличный „товарный“ вид.