Мать железного дракона

7708-я проснулась.

Сначала Кейтлин ощутила вонь реактивного топлива и черной злобы. А потом в ее сознание скользнул дракон, тяжело, тягуче, словно ложилась виток за витком холодная змеиная плоть. Когда это случилось с Кейтлин впервые, она задохнулась от отвращения и едва не отказалась от мечты сделаться пилотом. Но после стольких полетов все чувствовалось уже не так остро. Процедура стала всего лишь неприятной.

Пока змеища протискивалась в ее задний мозг, Кейтлин спроецировала образ самой себя, выходящей из темного леса, на пустошь драконьего разума. Визуализировала свой аватар в виде стройного воина в серебряном доспехе, на нагруднике которого вилась зеленая гравировка – символ Дома Сан-Мерси. В левой руке – тирс с сосновой шишкой на кончике[34], в правой – чаша, чтобы показать: она явилась на переговоры, обсудить дела чрезвычайной важности. Под ногами шелестел пепел, и пепел же снегом сыпался с серого бессолнечного неба.

Воздух впереди застыл, и появилась Змея Горынычна – в образе женщины в два раза выше Кейтлин и с совершенно эпичной мускулатурой. Кожа и одеяние у женщины были красными, она сидела на скале, как на троне, развалясь и широко расставив ноги. В волосах торчали маленькие рожки.

– Переговоры вздумала вести? Со мной? – лениво, с веселым изумлением поинтересовалась титанида. – Неужели я так долго спала, что девчонка, которой нравилось играть в драконьего пилота, успела вырасти и готова обращаться со мной как с равной? База на месте, горы стоят как стояли. Значит, нет.

– Я пришла с миром, старая злюка, – сказала Кейтлин. – Хочу узнать, почему ты лжесвидетельствовала против меня.

Демонстративно отвернувшись, драконица привстала и почесала задницу. По-кошачьи зевнула, разверзнув пропасть рта. Кейтлин молчала. Наконец 7708-я капризно протянула:

– А почему бы мне так не поступить, если уж подобная мысль пришла мне в голову?

– Мне казалось, ты не стала бы этого делать из одного лишь самоуважения. Но нет, ты лжесвидетельствовала под присягой и тем самым доказала, что у тебя нет чести и благородства. Еще и прилюдно. Почему?

– Дай-ка я растолкую тебе то, что ты и сама давным-давно должна была понять. Помнишь те сказочки из детства: мушка-однодневка бросает вызов Северному Ветру? Деревенская девчонка призывает к ответу великана? Так это все ложь. Сколько бы заноз ни вытащила мышка из львиной лапы, ей все равно уготована роль канапе. Сила не нуждается в оправданиях. Я ничего не обязана тебе объяснять.

– Да я, в общем-то, на объяснение и не рассчитывала. Но попытаться стоило.

Кейтлин вышла из воображаемого мира в сознании 7708-й. Отпустила резиновые рукоятки. Иглы выскользнули из запястий, и драконица исчезла из ее головы. Но 7708-я по-прежнему ее слышала – и будет слышать, пока в гнездо вставлен шестигранный рубиновый кристалл с сердцем из хрома. Кейтлин залезла под приборный щиток, отделила от пучка пару проводов и перерезала их кусачками, которые прихватила специально для этого.

– Что ты делаешь? – грозно поинтересовалась драконица.

Только пилот смог бы уловить в ее голосе опасение.

– Ломаю тебе радио.

– И зачем же тебе делать такую нелепую вещь?

Кейтлин откинула фонарь кабины.

– Без пилота тебе с места не сдвинуться. А теперь ты еще и говорить ни с кем не можешь. Только так я рискну оставить тебя бодрствовать.

– А почему тебе надо, чтобы я бодрствовала?

– Твое величие выходит далеко за человеческие пределы. Слишком низко было бы нанести удар, пока ты спишь.

– Что ты задумала? – На этот раз в драконьем голосе совершенно отчетливо слышался страх.

Уже наполовину спустившись, Кейтлин ответила:

– Когда я спросила, ты мне не ответила, почему же думаешь, что теперь я поступлю иначе?

Медленно, точно призрак, Кейтлин отъехала на «кавасаки» в дальний конец летного поля, поближе к главным воротам. Остроглазый наблюдатель, может, и заметил бы, как мерцает и кривится пространство там, где она проезжала. Но никто в ту сторону не смотрел. Все те, чьи взгляды имели значение, сейчас искали ее в лесу.

Кейтлин набрала в грудь побольше воздуха, выпустила его.

Прижала ладони к ушам.

И выдохнула слово, высвобождающее lux aeterna на магниевых факелах в топливных баках 7708-й.

Целое мгновение ничего не происходило. Потом, спустя один лишь вздох, разом рвануло все реактивное топливо. В небо взмыли огненные столпы. Горячая твердая ладонь толкнула Кейтлин прямо в лицо, бросила ее на землю, опрокинула мотоцикл. В уши, будто и не было никаких прижатых к ним ладоней, ударил рев – громкий, словно возопило рухнувшее на гору умирающее божество.

В ушах звенело, но Кейтлин подняла «фудзина» и оседлала его. Там, где прежде лежал ее дракон, чернело на бетоне опаленное пятно. Горящие обломки гигантской машины раскидало по небу, и они вычерчивали в вышине дымовые арки. Там, где обломки падали, начинался пожар.

Со всех четырех сторон взвыли сирены.

Этот звук послужил для Кейтлин сигналом. На базе загрохотали вторичные взрывы, а она, накинув на себя чехол-невидимку, пригнулась к рулю «кавасаки», завела мотор и проехала мимо таращившихся в небо часовых.

На ведущем к побережью шоссе почти не было машин, так что Кейтлин сняла чехол и на полной скорости пустила «кавасаки» вперед. Ветер обдувал лицо и волосы, и она летела прямо в ночь.

Ей удалось бежать! Разум и тело заполнила невообразимая смесь торжества и восторга. Но Кейтлин пережила этот момент, приотпустила газ и перешла на более безопасную, хоть и не совсем безобидную скорость. А потом заглянула внутрь себя и сказала:

– Ну ладно. Спасибо, конечно, за предупреждение. Но кто ты и что делаешь в моей голове?

– Что ж, дорогуша, – отозвалась Хелен, – это долгая история…

Из Кейтлин и Хелен получились не очень хорошие сочерепницы. То и дело препираясь, они ехали сначала на восток, а потом на юг. Заложили часы «Картье» и выручили сколько-то денег (хоть это и была лишь малая толика от настоящей цены). Этой суммы хватило, чтобы добраться до портового города Альквалондэ[36]. Там они продали «кавасаки» на запчасти и купили поддельные моряцкие документы, чтобы Кейтлин смогла наняться на направляющийся в Эвропу пароход. Плавание проходило спокойно вплоть до одного тихого вечера где-то неподалеку от побережья Богемии[37]. Кейтлин лежала на койке, ей было одиноко и немножко страшно, и тут вдруг в ухо зашептал чей-то едва слышный голос:

– Не спишь? Ты сейчас голышом? Трогаешь себя в разных местах?

– Привет, Кролик. Давно не слышались.

– Общаться таким вот образом не очень-то просто, хоть по мне и не скажешь. Послушай…

– Как там дела на базе? Какие нынче сплетни?

– Дела… да не очень-то на самом деле. Сирше отдали под трибунал. И Фиону. Их обвиняют в пособничестве, якобы они помогли тебе бежать.

С губ Кейтлин сорвался короткий смешок.

– Неслабо, – сказала она и добавила: – Поделом.

– Это только начало. Расследование затронуло всех. Всех пилотов-женщин отстранили от полетов, некоторых мужчин тоже. Ходят самые безумные слухи. О заговорах. О клубах, где практикуют тантрический секс. Об измене и революции. Но я не потому с тобой сейчас разговариваю. Слушай внимательно, это важно. Властям известно, где ты.

Кейтлин почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

– Каким образом?

– Не важно. А важно вот что: тебя будут поджидать, когда корабль причалит в Гданьске. Никак нельзя попадать им в руки. Если придется – прыгай за борт. Совсем беда – иди ко дну. Но не дай себя сцапать.

– А что будет, если сцапают? – спросила Кейтлин самым спокойным голосом, на какой только была способна.

– Все сложно. Просто поверь: попадаться им не стоит.

– Кролик? Я давно хотела спросить тебя кое о чем…

Но ухо уже не щекотало знакомое теплое дыхание. Кейтлин лежала одна в темноте и думала.

На их удачу, капитан промышлял (во всяком случае, так утверждало сарафанное радио) контрабандой лунной пыли, и «Wędrowiec Zmroku»[38] сделал незапланированную остановку в Пердите. Кейтлин сошла на берег и очутилась в чужом краю, без денег и без друзей. Отвергнув советы Хелен, которая предлагала разные способы заработать, она отправилась пешком по шпалам прочь из города, взвалив на плечо вещмешок.

Делать Кейтлин и Хелен было особенно нечего, поэтому они в очередной раз затеяли старый спор.

– Утром ты прошла мимо забегаловки, – начала Хелен, – где требовалась официантка. Можно наняться туда, поднакопить деньжат и…

– Я собираюсь найти Финголфинрода и вернуть свое доброе имя, – отрезала Кейтлин. – И точка.

– Да забудь ты уже про свое доброе имя. Возьми себе новое. Ты освободилась от матери, от армии, от прошлого. Ты еще так молода! Можно заварить какую-нибудь кашу, облажаться, облажаться по новой, и все равно еще останется время, чтобы затеять что-нибудь другое и преуспеть. Начни новую жизнь. Признайся уж начистоту, старая была полный отстой.

– Ты порочное, злобное создание. Как только смогу позволить себе экзорциста – избавлюсь от тебя. Что ты знаешь о чести?

– То же, что и о герпесе. Без них живется гораздо лучше.

Пока они препирались, многоэтажки сменились пригородными домишками, а пригородные домишки, в свою очередь, уступили место заброшенным фабрикам с битыми окнами и стенами сплошь в наслаивающихся граффити. Фабрики, а вместе с ними и город вот-вот должны были закончиться, но тут вдруг из рощицы карликовых берез выскочил огр и пристроился рядом с Кейтлин. Она не смотрела в его сторону, но чувствовала, как на лице его ярким цветом расцветает злорадство. Здоровенный бугай, и, судя по запаху, уже давно бродяжничает.

Кейтлин будто ненароком сунула руку в карман джинсов и, по-прежнему глядя прямо перед собой, сказала:

– Я об ограх кое-что знаю, хоть и немного. Слыхала, вы, ребята, страх чуете. Это правда?

– Ну да, а что?

– А сейчас ты страх чуешь?

Огр чуть подскочил и едва не запнулся. Кейтлин поняла, что он призадумался.

– Нет, – сказал огр озадаченно.

– Тогда пораскинь чуток мозгами, прежде чем что-нибудь отмочить.

Орг остановился, а Кейтлин так и продолжала шагать, чувствуя спиной его горящий взгляд. Когда стало понятно, что огр точно отстал, она разжала пальцы и выпустила канатный нож, который лежал в кармане.

– Едва-едва, – заметила Хелен.

– Я прошла боевую подготовку. Могла бы его голыми руками прикончить.

– Подготовка подготовкой, но убивала ли ты кого-нибудь?

– Ну… нет.

– Некоторые вещи в теории выглядят проще, чем на практике.

– Вот уж спасибо, матушка Все-будет-хорошо. Уж помогла так помогла.

Показался поезд. Кейтлин укрылась среди листвы, а когда он скрылся из виду, потопала дальше.

Спустя несколько часов, когда солнце уже садилось, а ноги начали ныть, Кейтлин вышла к лагерю железнодорожных бродяжек. Располагался он на полянке в лесу на пологой возвышенности, и, глядя с путей, Кейтлин поначалу приняла его за стихийную свалку: в ветвях деревьев запутались пластиковые пакеты, на кустах болтались старые одежки, в траве валялись обертки от шоколадок и грязные картонки, повсюду висели длинные ленты туалетной бумаги. А потом вдруг стало видно, что это кое-как сбившиеся в кучу тенты и палатки: тут над упаковочной клеткой натянут от дождя синий мешок, там жмется пристройка из веревок и одеял. В центре лагеря горел костерок.

Кейтлин сошла с путей. Чем ближе она подходила, тем сильнее воняло мочой, экскрементами, дымом и горелым мусором, вперемежку со сладким ароматом жимолости.

– Боюсь, это не самый умный поступок, – заметила Хелен.

– Тот огр ошивается где-то поблизости, а если не он – так какие-нибудь его дружки. Чем больше народу – тем безопаснее.

– И как обычно, неопытная юная барышня все знает лучше меня.

– Вот именно.

Когда Кейтлин подошла ближе, из дренажной трубы слева выползла нагиня, а из-за большого камня справа – вторая. Обе приняли форму коренастых широкоплечих женщин, но пахло от них по-прежнему по-змеиному. Нагини казались опасными противницами, так что Кейтлин держала руки на виду.

– Ищеш-ш-шь убежищ-щ-ща? – поинтересовалась одна.

– Тебя нуш-ш-шно покас-с-сать во внутреннем кругу, – не дожидаясь ответа, добавила вторая.

– Я в ваших руках, ведите.

– Вес-с-сьма рас-с-сумно.

– С-с-согласс-с-сна.

Нагини сопроводили ее к общему костру посреди лагеря. Там над углями висел на треноге видавший виды старый чайник (судя по запаху, в нем тушилось жаркое). Вокруг неровным кругом лежало штук шесть бревен, но на этих импровизированных скамьях сидело лишь двое: приглядывавший за чайником бука в кожаном ошейнике (от ошейника к большой, вбитой в бревно скобке тянулась цепь), а напротив маленькая девчонка, наигрывавшая на серебряной флейте «Гносьены» Эрика Сати[39].

Когда Кейтлин подошла ближе, бука отложил поварешку. Для буки он был чересчур щуплым, в изгибах и трещинах рогов виднелись выцветшие остатки краски – когда-то их украшали красные и синие завитушки. Он зажал одну ноздрю пальцем, повернул голову и высморкнул в бурьян длинную соплю.

– Нету никого пока. Но жрачка вот-вот поспеет, так что соберутся скоро. Оставьте свежачок мне, я за ней присмотрю.

Нагини переглянулись, одна пожала плечами. Часовые перекинулись обратно в змей и уползли.

Губы буки растянулись в улыбке (видимо, это была располагающая улыбка), обнажив красные десны, ломаные желтые зубы и черные дырки.

– Добро пожаловать в лагерь, девчушка. Меня Закидон звать. А тебя?

– Меня… Я Кэт, Кошка-Кэт. – Она чуть было не назвала свое настоящее имя, но в последний момент сказала «Кошка» и почувствовала молчаливый одобрительный кивок Хелен.

– Во дела, – фыркнул Закидон.

– Боюсь, не уловила шутку.

– Так у нас тут лагерь для кисок, – пояснил бука, утирая предплечьем нос. – Впишешься. Что у тебя за история? С виду не синячка. Если на наркоте сидишь, то недолго. Кожа гладенькая, что попка у младенца! Да и вид вменяемый, но это как по мне. В бегах, значит. Может, от парня смылась, может, от закона ныкаешься. Так что? – (Кошка молчала.) – Ладно-ладно, я бы и сам себе не доверял. Пристраивай зад, расскажу тебе свой собственный миф о происхождении. Глядишь, сблизимся чуток.

Кошка с опаской уселась на равном расстоянии от Закидона и девчонки.

– Я не всегда был таким. Когда-то слыл в городе большой шишкой. Вкалывал в доках, давал на чай в кабаках, побеждал в каждой драке – а случалось их немало. Подружка имелась постоянная, чтоб на хате у нее припасть, еще девчонка на всякий пожарный – привечала меня, когда первая гнала взашей. Говорю же, все у меня было… Но вот какая приключилась фигня. Как-то вечером занюхивал я с горелкой дорожку кошмара, и только торкнуло, как слышу… звук. Такой, знаешь, будто долбаные рога Эльфландии вострубили[40]. Или далеко за холмами запели сирены. Вскочил я, аж стул об пол шваркнулся, бегу к окну, а в руке-то бутановая горелка. Занавески занялись, пришлось их срывать и пламя затаптывать. Чуть кухню не спалил! – Закидон так расхохотался, что начал кашлять кровью. – Но тот звук не утих – снова и снова отдавался в мозгу. Выскочил я из квартиры, сбежал по лестнице. Подружка что-то кричала, швырнула мне что-то в спину. До сих пор не знаю, чем запустила, да мне и плевать было. Я просто… сосредоточился, сечешь? Будто призвала меня могучая власть предержащая. Знал: не смогу этот голос из башки выкинуть, ни тогда, ни вообще. Вылетел на улицу, а он еще звучит, только все тише, дальше. Но так, что можно идти следом. Ну, я и пошел. Побежал. Выскочил из города и из своей старой жизни, из ума выскочил, так до сих пор за этим голосом и гоняюсь.

– Это был паровозный свисток. – Рядом с Кошкой, поддернув джинсы, уселась ведьма-альбинос с суровым лицом, с одной стороны исполосованным шрамами. Дать ей можно было сколько угодно – от восемнадцати до сорока восьми. – Он-то их и цепляет. Всегда. Старая-престарая история, Закидон, да и не особо интересная. – Она похлопала Кошку по коленке. – Вот тебе лучший совет на все времена: держись от дорожки железной подальше. Коли будешь долго слушать поезда, не станет тебе возврата. Может, поначалу это и забавно – как свободы глоток, но уж точно не для меня, ясно как скорбь.

– Не слушай ты Бесси Поезд-Ушел, – влез Закидон. – Я разъезжал по железке туда и сюда, круче всего отрывался на кукушках. Ничто с этим не сравнится.

Рядом с Бесси материализовалась женщина-хайнт и спросила:

– Новенькая? Ей правила объяснили?

Бесси Поезд-Ушел покачала головой:

– Сейчас расскажу. Слушай внимательно, девонька: вся еда, которая у тебя с собой, идет в общий котел. Все лица мужского пола сидят на привязи. Все новенькие после еды развлекают лагерь.

– Развлекают? – У Кошки в вещевом мешке лежало несколько энергетических батончиков, и она отдала их Бесси Поезд-Ушел, а та – Закидону. – Как именно?

– Да как угодно, – развела руками Бесси. – Песней, танцем, синхронным летанием. Крыльев я у тебя не вижу, значит летание отпадает. Карточные фокусы, если умеешь, и притом хорошо.

– А что, если я ничего не умею?

Ведьма ухмыльнулась, обнажив неровные ряды заточенных остроконечных зубов:

– Развлекать все равно придется. Только вот как – тут уж мы решим.

Кошке не очень понравились эти слова. Но она кивнула. Выбора, в общем-то, не было. Чтобы сменить тему, она спросила Закидона:

– А как ты оказался здесь?

– Банальная история, – ответила за буку хайнтка. – Был здесь еще до всех нас. Хотя легенда гласит, что Закидон бродяжничал и грабил пьянчужек, и сцапали его, когда полез куда не надо. Я слыхала, он и по железке-то ни разу не катался.

Закидон мрачно на нее посмотрел:

– Всяк заливает, о чем не знает, и Ханна Букса ничем не лучше остальных. Когда-то этот лагерь был роскошным эгалитарным местечком. Мы все друг с дружкой ладили – мужчины, женщины, хайнты, теплокровные. Один за всех, и все за него, делились по-братски. Но то раньше. Всякое случалось. Кое-кто из парней пристрастился на досуге подвернувшиеся юбки задирать, если вы понимаете, о чем я. И тогда дамочки начали в лагере сами заправлять. Я быстро выучился держаться от них подальше. С некоторыми здешними сучками лучше не связываться…

– И ты об этом не забывай, – вставила Бесси Поезд-Ушел.

– …порежут и глазом не моргнут. Так что я их обходил стороной. Мне женской ласки и не надо. Моя единственная любовь – поезда. Узнал я, что товарняки ходят туда, куда не забираются пассажирские, а экспрессы – и того дальше. Есть еще скорые без машинистов и вообще без никого – эти носятся как хотят, подалее экспрессов. Почти никому не под силу на них прокатиться – так быстро мчат. Но я скумекал, как это сделать, и разъезжал на полную катушку. Видел океаны краснее крови, горы из чистого алмаза. Бывал в таких краях, о которых вы и не слыхивали никогда, – Сагеней, Сибола, Такамагахара, Покипси, Ла-Сьюдад-Бланка…[41]

– Слыхом о таких не слыхивала и в них не верю! – усмехнулась хайнтка.

– Ночую я как-то в Алмазных горах на берегу ручья (вода на вкус – чистый виски, только на утро похмелья нет), никого не трогаю, и вдруг мчится мимо поезд, каких я раньше не встречал.

– Да неужели? И как же он выглядел? – спросила Ханна Букса.

– Будто из лунного света сделан. – Голос у Закидона стал мечтательным. – Или изо льда. Вроде как сиял он. Быстро ли шел? Сверхбыстро! В два с лишним раза быстрее всех тех, на которых я катался, а я уж говорил, что катался на самых лучших. От него рельсы звенели, ей-ей. Воздух дрожал. Просто умопомрачительно.

– Теперь заведет свою волынку про свисток, – сказала Бесси Поезд-Ушел таким голосом, будто слышала эту историю, и не раз. – Слаще звука ты в жизни не слыхивал, да?

– Логично. Такой-то поезд? Сладчайший, чистейший звук. Будто Богиня до оргазма додрочилась… И вот говорю я себе: на этом гребаном поезде ты просто обязан прокатиться. Только вот как? Долгонько голову ломал. Потом смекнул: локомотивы же ничем не отличаются от остальных прочих – должны спариваться, чтобы не вымерли. Я ничего такого не слыхал, не видал. Значит, делают они это в укромном местечке. А где найдешь местечко укромнее Алмазных гор? И вот просидел я там в одиночку больше года, смотрел, ждал, вынюхивал. Подфартило мне: фрукты там – круглый год. Сладкие – от одного взгляда десны кровоточат. Так я зубы и растерял. Уж плюнул было совсем, но тут в ночи проехал мимо тот призрачный локомотив (в пятый раз его тогда увидел), а следом второй, нагоняет, только вот она белая, а тот второй – черный. Я – к путям. А там женщина стоит – самая что ни на есть обычная. И вот я…

– Я-то думала, ты нам расскажешь, как очутился здесь, прикованный к бревну, – перебила Ханна Букса.

– Да какого хера это важно вообще? – огрызнулся Закидон. – Важно то, что был я король бродяг, наисвободнейший фей во всей Фейри и самый первый (та женщина не в счет – вы бы поняли, кабы дали договорить), кто прокатился на Белом Локомотиве! Вот кем я был. Королем. А вы со своей жизнью что сделали? А? А?

Пока Закидон рассказывал, сидевшая на бревне девчушка все играла на своей флейте. Теперь она убрала инструмент и сказала:

– Жрачка вроде готова.

И застучала поварешкой по пустому котлу. Из палаток и хижин потянулись бродяги с чашками и тарелками в руках.

В качестве жрачки была водянистая похлебка из консервированных овощей и благотворительной тушенки. Кошка едала и похуже. Поскольку она была новенькой, во время трапезы вокруг нее собрались бродяжки. Бесси Поезд-Ушел любила почесать языком, и вскоре все уже знали про Кошку абсолютно все. Хотя знать-то было особенно и нечего. Но теперь каждая рвалась ее просветить.

– Если долго этим ремеслом промышляешь, – сказала какая-то хайнтка, поднимая руку, на которой не хватало двух пальцев, – пальцев можно лишиться. Тут уж ничего не попишешь. Я считаю, мне еще свезло: нога зато цела.

– А я потеряла два пальца и милка.

– А мой милок на сторону ходил. Я вроде как терпеть не стала, так он меня вышвырнул, и я чуток съехала с катушек. Может, кокнула его, не знаю. В те времена крепко на лунной пыли сидела. В общем, потеряла я его.

– А потом тюрьма. Рано или поздно загремишь в каталажку, верно? – снова встряла хайнтка. – Еще как верно. Нагрянула ты, к примеру, в город, взялась развлекать в задней комнатке забредшего в трущобный кабак тега, вырубила его пивной бутылкой, а как залезла к нему в бумажник, тут-то тебя жандармерия и накрыла. Бывает.

– Это да.

– Эвое[42], сестренка.

– Или набрела ты на пьяного фея, глотку ему перерезала, толкнула потроха, пока свеженькие, а остатки сложила в банку, чтоб деревенщине всякой показывать за денежки. Чего рожу-то кривишь? У самой кривая.

– Ничегошеньки ты не понимаешь, – сказала женщина-сова. – Думаешь, можно жизнь прожить и чтоб все пальчики целы и в каталажке ни разу? Ну, удачки. Тут как со вшами. Пойдешь в миссию к Дочерям Лилит, обкорнают тебе патлы, дадут шампунь специальный, частым гребнем вычешут. Но потом-то снова сюда. Заболталась с подружкой, а вши с нее на тебя и перескочили. Надолго никак не избавиться. Просто научись с ними жить, comprende?[43]

– Да звездец вообще, – поддакнул кто-то из хайнтов.

Кошка изо всех сил постаралась не чесаться.

Когда доели похлебку, Закидон разломил Кошкины энергетические батончики и раздал всем в качестве десерта. Откуда-то появилась бутылка, и ее пустили по кругу, потом по рукам пошло несколько косяков, кто-то притащил трубку для гашиша. Кошка зажала горлышко языком и притворилась, что пьет, а наркотики, не притронувшись, передавала соседкам. Никто вроде не обиделся.

Наконец пришло время развлечений.

Роль конферансье исполняла Бесси Поезд-Ушел.

– Сперва у нас пара певчих птичек, – объявила она.

Певчими птичками оказались две снежечки-альбиноски, такие хрупкие – вот-вот ветром сдует.

– Я… мы… – промямлила одна, уставившись в землю; а вторая густо покраснела.

Потом обе глубоко вдохнули. Встали плечом к плечу, взялись за руки, словно собираясь исполнить что-нибудь духовное и благозвучное. И грянули развязный мюзик-холльный номер на мотив «Желтой розы Багдада»[44], прихлопывая по коленкам в такт, подвизгивая и покрикивая:

Пели они, на Кошкин вкус, дольше, чем следовало бы, зато публика в конце смеялась и аплодировала. Бесси кивнула с важным видом, и снежки облегченно вздохнули.

– Теперь ты, – велела ведьма.

Рядом с Кошкой появилась нагиня и мотнула головой – давай, мол.

Кошка встала. Она волновалась. На нее уставились блестящие глаза зрителей: в некоторых читалась злоба, а в некоторых – просто предвкушение неудачи. Хайнты замерцали и материализовались поближе к ней. Бесси откинулась, опираясь на локоть, вид у нее был скептический.

– Я тебя вытащу, – прошептала Хелен. – Просто повторяй за мной. Так, чтобы тебе поверили! Убеди их, что это правда. Только и всего.

Кошка трижды, как профессиональная сказительница, резко хлопнула в ладоши, призывая к тишине. Прикоснулась к голове, губам, сердцу и ширинке, свидетельствуя, что каждое сказанное ею слово в некотором смысле будет правдой. А потом позволила словам Хелен излиться из себя.

– Это, – сказала она, – история про Еву и Змея.

Матушка Ева ходила по земле и обошла ее. Этим она раньше и занималась[46]. Не пешком – ведь в те времена все женщины ниже пояса были змеями. Но ей это нисколько не мешало. В своих странствиях она встретила Змея, у которого были прекрасные длинные ноги, и сказала: «Одолжи мне на время свои ноги. Я их верну, обещаю».

– А с чего бы мне вдруг что-нибудь для тебя делать? – спросил Змей. Они не ладили друг с другом: когда Ева съела яблоко и ее прогнали из Сада, она пыталась свалить всю вину на него. – Ты так ужасно врала на мой счет.

– Ой! Я и не думала, что все это ложь, – мне так хотелось, чтобы это было правдой, – ответила Ева. – Забудь. Просто дай мне свои ноги.

Змей не желал отдавать ей ноги, но, стоило Еве открыть рот, выходило, что верх – это низ, а день – это ночь, и в конце концов он уступил.

– Но только на несколько дней, – сказал Змей.

– Только на несколько дней, – согласилась Ева.

Прошло несколько дней, потом неделя. Прошел месяц, а Змей все еще ползал на животе. И вот он отправился на поиски Евы.

К тому времени Еве очень полюбилось новое тело.

– Такие прекрасные ноги, они тебе, верно, по ошибке достались, – сказала она. – Уверена, они с самого начала и предназначались мне.

Ева кинула в Змея камнем, и Змей уполз прочь.

Вот почему с тех самых пор у женщин такие красивые ноги. Миллионы лет минули с того дня, как Ева их украла, и пока, кроме Змея, никто не жаловался.

Когда история закончилась, вокруг костра на мгновение повисла изумленная тишина. А потом слушатели зааплодировали, засвистели, захохотали, застучали ладонями по бревнам, затопали. Хайнты замахали руками. И Кошка зарумянилась от удовольствия.

– Злая история, – сказала она, но тихонько.

– Свою службу она сослужила.

– Конец мне не понравился.

– Все-то критиковать горазды, – отозвалась Хелен. – Типично – история всей моей жизни.

В конце выступали две несчастного вида новенькие – хульдра и русалка. Пытались петь, но неудачно, а когда признались, что других талантов у них нет, их заставили раздеться догола и биться до изнеможения. Сначала соперницы держались зажато и скованно и даже как-то официально, но то, что началось как драка понарошку, постепенно все меньше и меньше походило на фарс. Лица женщин раскраснелись. Губы скривились от гнева. С пыхтением и ворчанием они начали драться всерьез.

К своему удивлению, Кошка вовсю наслаждалась зрелищем, хотя в конце отвернулась, когда под шумное одобрение толпы проигравшую подвергли ритуальному унижению.

После какого-никакого увеселения сытая и довольная собой Кошка соорудила из двух одеял и веревки палатку и почти сразу же уснула.

Проснулась она посреди ночи. Кто-то прижал ей к губам палец, а к горлу – что-то холодное и металлическое. Ошалело моргнув, Кошка увидела прямо над собой девчонку – ту самую, которая барабанила поварешкой по котлу, когда сварилась похлебка.

– Тихо. – Девчонка убрала от Кошкиного горла флейту. – Нужно уходить, и немедленно. Хватай мешок, но одеяла не бери. Времени нет.

Кошка спала в одежде, так что ей оставалось только натянуть носки и сунуть ноги в ботинки. Она выползла из палатки. Девчонка с рюкзачком «Hello Kitty» на спине ждала снаружи. Тихо, чуть ли не на цыпочках они пробрались сквозь спящий лагерь.

Когда проходили мимо общего костра, который превратился в кучку угасающих углей, Кошка прошептала:

– Погоди-ка.

Там на одеяле, свернувшись, словно пес, спал Закидон. Кошка быстро ощупала его ошейник, чтобы выяснить, как он крепится к цепи (девчонка сердито замахала руками, но Кошка не обратила на нее внимания), дернула за кожаный ремень, расстегнула. Ошейник снялся на удивление легко.

Кошка потрясла Закидона за плечо.

Бука громко всхрапнул, будто проглотив мошку, и резко сел. Увидев Кошку, задохнулся и рванулся назад, прочь от нее. И тут только понял, что цепь его не держит. Он поднес руки к шее.

– Ты свободен, – шепнула Кошка. – Беги.

Закидон вздернул подбородок и посмотрел в сторону железной дороги. А потом схватил ошейник, накинул его на себя и застегнул. По щекам его катились сердитые слезы.

– Не надо со мной так, – заскулил он. – Я все испорчу. Без ошейника они мне спуску не дадут.

Девчонка со всей силы ткнула Кошку в плечо и крикнула:

– Они вот-вот будут здесь!

И они побежали, а от чего – Кошка не знала. Но тревога девчонки оказалась заразительной. На полпути до границы лагеря до них донесся приглушенный грохот, похожий на отдаленный гром, под ногами дрогнула земля. Кошка хотела спросить, но, заметив перекосившееся от ужаса лицо девочки, передумала.

На дальней стороне лагеря в лесу что-то затрещало. Послышался рев, гневные вопли, из тьмы выскочила дюжина кентавров, молотя по земле копытами. Это были крупные мускулистые громилы в одинаковых фуражках и кителях. Явно форменных.

– Что за… – выдохнула Кошка.

– Полицаи с железки. Не останавливайся!

Кентавры волной прокатились по лагерю. Взмывали и падали дубинки. Они были утыканы железными шипами, так что даже хайнты не могли уклониться.

Заполыхали хибары и палатки, стало светло. Повсюду слышались женские крики. На землю падали тела. Все это Кошка подмечала урывками – оглядываясь через плечо. Она слышала, как ударяют по живому дубинки, и скорее чувствовала, чем видела, несущиеся между деревьями тени. Двое кентавров свалили в общий костер кучу тряпок, а потом плеснули из ведра. Вскинувшееся со внезапным «вух!» пламя высветило Бесси Поезд-Ушел, которая замахивалась на полицая шестом от палатки, кулак второго полицая летел ей в голову. Пролилась кровь.

Прямо на Кошку с девчонкой, вопя и присвистывая, несся через лагерь кентавр. Он встал на дыбы, нависнув над ними грозовым облаком, и громовым ударом обрушился вниз. Дубинка опускалась девочке на голову.

Кошка двигалась так быстро, как никогда в жизни, – распрямила руку и вытолкнула девчонку из-под удара. Когда дубинка шмякнула о землю, ухватила кентавра за руку и дернула. По инерции у того подогнулись ноги. В этот самый момент Кошка подставила колено и сломала мерзавцу нос.

Пока полицай силился встать, Кошка чиркнула у него по лбу своим канатным ножом, оставив длинную неглубокую рану. Глаза кентавра залило кровью, и он временно ослеп. Темная кровь текла по лицу и бороде и разлеталась каплями в разные стороны, пока полицай ошалело тряс головой, пытаясь восстановить зрение.

– Чего стоишь? – подтолкнула Кошка девчонку. – Бегом!

В следующее мгновение она уже неслась между деревьями к железной дороге, а вещмешок лупил ее по спине. Позади бранился кентавр. В лагере вспыхивали все новые огни – это его товарищи поджигали палатки и хибары.

Под ногами захрустел шлак. Кошка, запнувшись, остановилась возле путей. Сзади подъезжал поезд, и в свете его прожекторов их тени на насыпи подпрыгивали и выделывали всевозможные курбеты. Кошка присела, укрывшись в бурьяне, и потянула за собой девочку.

– Когда локомотив подъедет, вставай и бери меня на руки, – велела та. – А потом беги со всех ног по направлению движения. Ищи пустой вагон с открытыми дверьми. На сортировках бродяги вскрывают и сбивают замки, так что всегда есть как минимум парочка открытых. Подъем тут длинный, и поезд будет ехать не очень быстро. Подстройся под его скорость, беги рядом с пустым вагоном, потом закинь меня внутрь. Приземляться я умею. Но сама не прыгай! Промахнешься – угодишь под колеса и останешься без ног. Сбоку на вагоне есть лесенка. Ухватись на бегу за перекладину. Когда почувствуешь, что держишься крепко, чуть подпрыгни и подожми ноги. Подтянись на руках, удостоверься, что надежно стоишь, потом сигай внутрь. Поняла?

– Откуда ты все это знаешь? – удивилась Кошка.

– Знаю кой-чего. Вот и все.

На них с воем и лаем налетел локомотив. Проехал дальше, а Кошка уже бежала за ним с девчонкой на руках. Мимо прогрохотало несколько вагонов. Вот показался пустой с открытыми дверьми. Кошка бежала рядом, ощущая странное покалывание – будто чувствовала спиной чей-то взгляд. Но девчонка крикнула:

– Не оглядывайся! Закидывай меня! Давай!

Полное безумие. Но девчонку она швырнула. Та залетела в вагон.

– Хватай лесенку!

Кошка мчалась во всю прыть, но локомотив перевалил через холм, и вагон начал ее обгонять. Каким-то образом ей удалось ухватиться за перекладину боковой лесенки. Рука чуть не выскочила из сустава, но Кошка ухватилась второй и вздернула себя наверх.

Бум! В стенку вагона в нескольких дюймах от ее головы что-то стукнуло и отскочило.

Оглянувшись через плечо, Кошка увидела какого-то кентавра с залитым кровью лицом. Он поднял руку, демонстрируя средний палец. А потом нагнулся, чтобы поднять брошенную в нее дубинку.

Кошка запрыгнула в вагон и, тяжело дыша, уселась рядом с девчонкой. Снаружи подскакивала в небе полная луна. Позади исчезали в прошлом и навсегда растворялись среди деревьев лагерь железнодорожных бродяжек вместе с его обитателями и нападавшими.

Мимо плыл серебристый лес.

– Спасибо, – сказала Кошка. А потом запоздало поинтересовалась: – Как тебя зовут?

– Эсме, – ответила девочка, улыбаясь по-весеннему широко и ясно. – Я приношу удачу.

Доски на полу были жесткими, а вагон продувало холодным ночным ветерком. Но проплывающий мимо пейзаж успокаивал. В небе висели три луны, две из них – полные, так что деревья стояли изукрашенные серебряным светом. В такие ночи волшебство действует лучше, и потому повсюду в мире сверхурочно трудились заводы, а любовники пытались зачать.

– Ума не приложу, как это мы обе остались живы, – ворчала Хелен. – Чистое везение, что ты не угодила под поезд.

– Госпожа Фортуна благоволит тем, кто готов, – отозвалась Кошка. – В Академии меня гоняли в хвост и в гриву, и сейчас я этому рада. – А потом, уже вслух, сказала: – Только посмотри, что у тебя с волосами!

Она достала из вещмешка щетку, усадила Эсме на колени и принялась за колтуны и эльфийские узлы. Поначалу Эсме сопротивлялась, но через несколько минут смирилась с Кошкиными обихаживаниями.

– Откуда ты, малышка?

– Фиг знает.

– В лагере вроде никто за тобой не присматривал. Как ты там оказалась?

– Я не запоминаю, – ответила Эсме. – Так лучше.

Кошка все чесала и чесала. Обычно каждую ночь перед сном она читала гримуар лейтенанта Антеи в поисках зацепок, указывающих на заговорщиков, по милости которых она сделалась дезертиром. Но видимо, вот уже вторую ночь подряд – не судьба. Кошка методично, размеренно расчесывала волосы девочки и думала об оставшихся позади бродягах, о Закидоне, гадала, что с ними сталось, размышляла о том, что ей этого никогда не узнать. Помаленьку Эсме уснула.