Майонезовские сказки (СИ)

Утром я пришёл в гимназию и на первом же уроке, дождавшись пока старый истопник напихает дров в нашу гудящую классную печку и уйдет за дверь, поднял руку и объявил всем: « Я знаю, что во Вселенной миллионы солнц, то есть таких же звёзд, как наше Солнце!» Учительница, очень статная, молодая, розовощёкая, с толстой русой косой, сказала, поглядывая на дверь: « Голубчик мой, мы никому не скажем, но и ты молчи, дружок, об этом, потому, что Солнце – это Солнце, а звёзды – это так, мелочь!» И она приложила палец к губам. Самое интересное, когда я недавно, то есть, по прошествии 70 лет, рассказал об этом на лекции в нашем университете, одна из студенток сказала: «Но ведь Ваша учительница была права!»

И комиссии по делу Бруно, и учительнице, и студентке – не хватило воображения! И мне, как это не грустно, не хватает воображения представить Бога как личность!

— Здесь какая-то ошибка, дед! У профессора титулов и званий больше, чем у меня извилин в голове, впусти его немедленно! – завелась Тётка Черепаха, смахивая слезу и готовясь к атаке.

— Не отчаивайтесь, господин профессор, проведите здесь соцопрос, остальные могут пока поиграть в «Камень-ножницы-бумага», – сказал прапрадедушка, – а нам пора, а то Клотильда от жары может похудеть!

— Кро! Мамочка! Мы никогда не увидимся!– неожиданно резко выкрикнула Ро.

— Замолчи Рокки! И без тебя тошно, не ломай комедию, это только научный эксперимент, а ты - «кролик», то есть, «крольчиха»! – громко прошипела Че.

Кро метнулся к двери, которая захлопнулась перед его розовым носом. Лифт плавно пошёл вверх.

— И долго нам торчать в этой дыре?! – донёсся снизу возглас Фиги.

— Итак, поднимаемся в «золотую середину» прямо через подземную реку, – голосом усталого огорчённого старикана произнёс Фемистоклюс, – не бейтесь головой о стены!

Над крышей лифта запузырилась вода, и по стеклянным стенам заскользили потоки, побежали струйки. Чистый лифт вышел в мир видимый в беленькой светлой кухне двоюродной сестры Чапы, живущей на одной площадке с Кото-Лажкой и Кото-Васией.

На окнах светлой кухни висели белые, накрахмаленные зановесочки, связанные крючком, их узоры изображали на одной половинке – жениха, а на второй – невесту. Стены, выложенные белой плиткой с синими пейзажами, сверкали чистотой. Весело гудела белая печь, на ней булькал высокий красный кофейник в белый горошек. Посреди кухни стоял длинный стол с белой скатертью, вышитой васильками и маками. На одном конце стола располагалась плоская большая корзина для свежеиспеченного хлеба, в ней лежали два свёрточка: голубой и розовый. Это были Подснежник и Медуница. Мушка и Пышка принялись биться головами о стеклянные стены, пытаясь протянуть руки к любимым чадам.

Дедуля хотел проскочить кухню, но Тётка Черепаха скомандовала: «Стоп, машина! Дай, дед, посмотреть на самое важное!»

Голодные туристы уставились на стол. По разные стороны стола напротив друг друга стояли две девушки: двоюродная сестра Чапы и её подруга, обе смуглые и с ярким румянцем на щеках. Девушки были в белых фартучках, но в разных косынках: на одной – зелёная, на другой – жёлтая. Подруги делали пельмени и пытались развивать познавательные способности малышей, лежащих в корзинке.

— Агу-агу, агушеньки, - говорила нежным голоском нараспев Жёлтая косынка, раскатывая длинной скалкой тесто в тонкий лист, – как говорит Киса? Киса говорит: «Мяу-мяу! Мяу-мяу!»

Дети радостно улыбались беззубыми ротиками.

— А как фыркает носиком Ёженька? – спрашивала ещё более ласковым голоском Зелёная косынка, нарезая тонкой рюмочкой одинаковые кружёчки теста и заворачивая пельмешки, красивые, как розочки, – Ёженька фыркает носиком : «Фыр-фыр! Фыр-фыр!»

Малыши улыбались, издавая весёлые звуки.

— А для вашей бабулечки Тётушки Черепашки мы сделаем сейчас счастливый большой пельмень с пожеланием – положим внутрь круглую чёрную перчинку! – ласково наговаривала Жёлтая косынка, – Чтоб ваша бабулечка была огневушкой до глубокой старости!

— А для мамулечки вашей завернём пельмешек с ядрышком лесного ореха! – вторила ей Зелёная косынка, – Чтобы мамочка ваша никогда не болела и была крепким орешком!

Подснежник и Медуница живо откликались на своём веселом и счастливом языке.

— Зая, посмотри в тарелку с фаршем, девчонки порубили чеснок мелко? И в бульон надо добавить, кроме укропа, 3-4 бутончика гвоздики! – заговорила Че, облизываясь по-кошачьи, – У меня почему-то запотели очки, ничего не вижу! Хо-хо!!

Не успел Кро открыть рот, как прапрадед зловеще поинтересовался: «Пельмени или деньги?»

Лифт дёрнулся и сам остановился этажом выше. Здесь за столом, покрытым скатертью с кисточками, сидели старый Бобёр со своей женой Ондатрой. Они склонились над синими тетрадочками. Супружеская чета предавалась самому любимому занятию человечества – считала деньги. Ондатра считала свои, а Бобёр – соседские.

— Все деньги от Бога, – неожиданно заявила супруга, сбившись со счёта.

— Это наши – от Бога, а ихние (он так и сказал: «ихние») – ворованные! – уточнил старый супруг, – Особенно много наворовала старая Черепаха, видала (он так и сказал «видала») сколько у нее париков! И приносит она неудачу, помнишь, после её прихода у нас в туалете перегорела лампочка! От души наворовала! А сколько наворовал Пышка!

— Уж я этому не поверю, дорогой! – усомнилась Ондатра.

— Да ведь он все романы списал у этого… как его там… у Хаменгуэля! Но до Черепахи писателишке далеко!

— Поняла, Клотильда? – с юмором в голосе спросил дед и нажал на газ.

— На моей могилке многие будут просить прощения, – невозмутимо ответила Че, - и я всех прощу, конечно же…

Лифт плавно вынырнул в спальне уток. Вокруг царил погром, как после Мамая. Кро, Мушка и Пышка старались не смотреть по сторонам.

— Подушка с приданным для уток должна лежать вон под той кроватью, на которой спит пьяный мародёр в моей шёлковой ночной рубашке в мелкую розочку и без кружева, - живо объясняла Че. И тут же, вся обмякнув, она спросила шёпотом: «Ой, дедулечка, что это у него на голове?»

— Крепись, Сладкая булочка, – отвечал Фемистоклюс, – это твоя пуховая шапка, и, боюсь, нет возможности её снять, так как её ушки завязаны у оккупанта под подбородком морским узлом!

От лифта к кровати протянулась железная рука.

— Откуда у Вас такое интересное приспособление?! – воскликнул Кро.

— Один механик с батискафа «МИР» подарил, – ответил простодушно дед.

Рука пошарила под кроватью и вытащила пыльную розовую с вышивкой подушку, брезгливо держа её двумя железными пальцами. Морпех в пуховой шапке сладко улыбался во сне, причмокивая толстыми губами.

— Всё гениальное – просто! – поделился новостью прапрадед, вручая подушку Тётке Черепахе, – возвращаемся на наш маршрут к вершине Волшебного Дуба!

Через несколько секунд за стёклами лифта потянулся старый морщинистый ствол и свежераспустившиеся листья, между которыми уже висели батончики «Красный октябрь», замелькали кружевные занавески в многочисленных окошечках и цветные полотенца с портретом Аристотеля на балкончиках.

— Клотильда, что ты видишь? – загадочно вопросил дед.

— Я вижу вдали чудные деревенские домики с чудными рыжими собаками! – воскликнула жизнерадостно Тётка Черепаха, – А прямо под нами по дороге идёт всеми уважаемая шуба, я имею в виду, всеми уважаемая дама, которая несёт в корзинке свежего цыплёнка.

— Рыжие собаки? Это великое счастье иметь собаку и часть у неё живот, когда она лежит вверх лапами! А что ты видишь внизу слева? – не унимался дед.

— Ох! Печальное зрелище! Слева я вижу «Дом Черепахи», а над ним развевается вражеский флаг, - заклокотала Че, - я так же вижу, что неприятель выгружает отходы из кухни прямо в наше озеро, боюсь, лебеди больше не прилетят сюда! Ещё я вижу, какой-то адьютантик сидит в моём розовом парике возле нашей чёрной коровы Марты и доит её в жёлтое ведро!

— Хорошие новости, детка! – неожиданно утешил её весёлый Фемистоклюс, - У тебя отличное зрение!»

Часть третья. «Вершки».

«Кролик не принадлежит вечности, он не принадлежит

даже Тётке Черепахе, Кролик принадлежит одной Роккульке!»

−Малышка Ро.

(Из дневниковой записи от 15 апреля).

— Делаем остановку возле этого роскошного гнезда, – весело сообщил Фемистоклюс.

— О! – воскликнул глазастый Кро.

— О? – удивился медлительный Пыш.

— О?? – осведомилась любопытная Мушка.

— Охо-хо, – тяжело вздохнула Че, вспомнив своё разорённое гнездо.

От лифта отделилась железная рука, протянулась и нависла над птичьим жилищем, она неожиданно аккуратно взяла одно из вороньих яиц и подала прапрадеду.

— Подай сумочку, бестолковая! А этого Васю положи на место! – завелся предок.

Рука так же трогательно взяла яйцо и бережно положила его в воронье логово. В гнезде был полный кавардак, и железная лапа, явно, не понимала, что ей нужно искать. Наконец она схватила грязную клетчатую тряпицу и поспешно кинула её деду.

— Да это же профессорский платок с пуговицей Рене Декарта! – восторженно зашепелявил Кро.

Дед бережно свернул дорогую находку и положил в карман шёлковых шароваров, а затем приказал железным голосом: «Су-мо-чка, коряга, су-мо-чка!»

Рука зацепила, под всеобщие аплодисменты, сумочку Рокки с банковскими карточками и уже совсем было подала её гиду, как налетела с криком толстая ворона и звонко клюнула воровку. Сумочка выпала, железная лапа рванулась, подхватила её, кабина накренилась, и чудо-технику заклинило. Дед нажимал все кнопки одновременно, Че, обхватив пухлыми ручками подушку и сумочку, отдавала распоряжения по эксплуатации лифта, который надсадно гудел, но не трогался с места.

— Посмотрите, друзья! – воскликнул Пыш, обернувшись назад.

Прямо за их спинами на Волшебном Дубе располагалась метеостанция. Лифт застрял рядом с её балкончиком, на котором стояли ржавые приборы, затянутые паутиной со старыми дубовыми листьями. За стеклянной стеной станции с умным видом сидели Кото-Лажка и Кото-Васия. Рыжики попивали чаёк с лимоном и капустными пирожками и разгадывали кроссворд. Дверь на балкончик была завешена картой Волшебного Леса, а поверх неё висели два плаща и два зонтика.

«Как звали европейского монарха, который имел татуировку «Смерть королям!»? – прочёл Кото-Васия.

— Карл Великий? – предложил Кото-Лажка.

И тут зазвонил телефон.

— Алё-алё, записывайте, – важно произнёс Кото-Васия и, крутнув чайную ложку на тарелочке, по окружности которой были изображены загадочные значки, передал трубку брату.

— Завтра будет солнечно, но ветрено, осадки маловероятны, 15 градусов тепла, – уверенно сообщил Кото-Лажка, считывая информацию с тарелочки после остановки ложки.

— Так вот как делается погода! – воскликнул изумленный Кролик, – А мы ждём прогноза каждый вечер, как первого свидания!

— И ведь почти всегда совпадает! – удивилась Мушка.

— Эй, Утюг, не прикидывайся чайником! Срочно звони спасателям, не видишь разве, что мы застряли, – громко кричала Че, стуча по стеклу кулачками, не выпуская при этом подушку и сумочку.

— Не надрывайся, Сдобная булочка, они тебя не слышат и не видят, а тебе ещё сегодня с утками петь: «А то не лёд трещит, да не комар пищит, это кум да куме судака тащит!» – урезонивал её предок, подбоченясь и притопывая.

— Два рыжих бездельника! – не унималась Тётка Черепаха, – 15 градусов тепла, ветрено!

Она гневно топнула ножкой в стоптанном меховом тапочке с кошачьей физиономией. Лифт дёрнулся и плавно пошёл вверх. Он поднимался и поднимался, и поднимался. Уже не было видно окошечек со ставенками и балкончиков с цветными полотенцами.

— Я даже не догадывался, что Дуб такой высокий, – удивлённо сказал Пыш.

— А разве ты знал, юноша, что Дуб такой «глубокий»? – спросил язвительно дед.

Наконец, войдя в белое облачко, лифт остановился.

— Прошу, господа, – торжественно произнёс Фемистоклюс, – станция «Зрелость», ключевое слово – «Радость», функциональная рекомендация – «делать добро», основная характеристика - «душевные».

— А мы не провалимся? – в нерешительности спросила Мушка.

— Падать будем долго! – попытался шутить Пыш.

Дед вышел первым в облачные клубы, следом на матовый пол ступили остальные путешественники. Они оказались у довольно высокой двери, которую можно было назвать, даже, вратами в средневековый замок.

— У души два крыла: вера и добрые дела! – по-солдатски, словно пароль, произнёс Фемистоклюс.

Над дверью замигала зелёная лампочка.

— За этими вратами, – сказал прапрадед, – идёт творческий процесс, поэтому каждый из вас должен показать, что и вы не лишены творческой жилки, прочтите хотя бы стихотворение, иначе вас не впустят. Начнём с поэта!

Пыш только этого и ждал. Он протянул левую руку вперёд, отставил назад правую ногу и затянул протяжно, как читают только настоящие поэты, своё последнее:

«Капли стекают с цветка на цветок,

Мир до последней травинки промок,

В кронах цветущих весёлая трель:

«Славим тебя, ясноглазый Апрель!»

Шмель в медунице лиловой застрял,–

Сладок квасок, да кувшинушко мал!

«Козочка-милушка, дай молока», -

Дети кричат и бегут к облакам;

Червь дождевой проложил колею;

Я не умру, потому что люблю!»

Поэт откинул рукой прилипшую ко лбу непокорную прядь и передал эстафету. Че откашлялась и произнесла хорошо поставленным голосом: « Я прочту сегодня для всех вас стихотворение «Стрижи» из книги моей любимой поэтессы 17 века L.W.L.; оно созвучно моему возрасту:

« Еще стрижи играют у нашего окна,

И в комнате от солнца, вся в золоте стена,

И флоксы так нарядно

Белеют на столе,

А по ночам прохладно,

И сырость на земле.

Как реют вереницей

Стрижи, всё «цвир» да «цвир»!

Умчатся скоро в Ниццу,

А может быть в Каир,

И небо опустеет, поблекнет синева,

И солнышко уж красным ты назовёшь едва».

Щёки у Тётки Черепахи зарумянились, она поклонилась, придерживая подол зелёной футболки и сделала па ушастым тапочком.

— Я тоже прочту стихотворение L.W.L. и тоже о птицах, но о больших птицах, – сказала, волнуясь, Мушка, – слушайте:

«На золотом крыльце сидели

Двенадцать ангелов в белых одеждах,–

Писали иконы и тихо пели

О Деве Пречистой голосом нежным.

И старший был с белой седой бородою,

А младший – юный с лучистым взглядом,

В ручье он мыл для них длинные кисти,

И любовался ручьём и садом.

Когда же каждый закончил икону,

То младший к своей приник на мгновенье,

И все положили доски на воду,

А те поплыли против теченья,

Чтобы явиться в лесах дремучих,

На ветках старого-старого дуба

Или в пещере давно позабытой,

Или сиять над колодезным срубом.

Старший сложил крыльцо золотое, ставшее жезлом,

Младший вместил в цветок полевой кисти и краски.

Крылья расправив, они улетели,

Чтоб славить Владычицу в истинной сказке.

Мушка закончила, её большие глаза от волнения были влажными и блестящими. Настала очередь Кролика. Он неожиданно, хихикнув, предложил: «Я хочу спеть старинное стихотворение.» Кро заложил руки за спину, поправил очки и снова заложил руки, и запел фальцетом очень громко, видимо, на свою музыку:

«Цех гончарный в порошок

Горе-мастера стирает,

Мастер лупит подмастерье,

Подмастерье бьёт горшок,

А горшок крепи-крепился,

Прыгнул на пол и разбился!»

В самом трагичном месте старинной истории, то есть, где горшок «крепи-крепился» в иерархической системе наказаний, Кро подпустил петуха. Че зажмурилась и заткнула уши. Но кроличье пение в целом возымело действие, врата медленно отворились, а за ними… А за ними, посреди радужного зала, имеющего несколько высоких полупрозрачных дверей, стояло большое, очень высокое и пушистое дерево, источающее аромат луговых цветов и хвои! Сверху от сияющей звезды вниз по ветвям струились звонкие струи водопадов и прозрачных, играющих лучами потоков. На отдельных ветвях они создавали целые озёра и даже моря, в которых играли левиафаны, чудовища морские. А над ними парили летучие драконы. На лазурных волнах качались серебряные корабли, словно вырезанные из позолоченной фольги, а на их палубах бегали матросы. Возле кораблей выпрыгивали из воды круглые рыбы с блестящими боками в переливах чешуи. Над волнами покачивались разноцветные звёзды, а на волнах поднимались и опускались фиолетовые киты. Они подплывали к самому берегу, где росли цветы, похожие на звёзды, белые и золотые.

На других ветвях сказочного дерева лежал снег, и тонкие ручьи бежали в долины, и дикие ослы пили из них мягкими губами. С высоких гор сходили олени, по каменистым скалам прыгали зайцы. Над ними висело сияющее солнце, и на невидимой нити вращалась молодая луна. Игривые львы с шелковистыми спинами искали добычу, а розовые снегири весело качались на красных ветвях. И всё это радостно пело! Каждый снегирь, каждый дракон, каждый лев, каждый заяц пел на своём языке: «Слава Богу за всё! Да пребудет радость вовек!» По склону к облакам, словно стайка синичек, летели дети в разноцветных шапочках, а им навстречу летела белая коза с колокольчиком на шее! И дети радостно пели: « Козочка-милушка, дай молока!» И золотые ангелочки играли в серебряные трубы и пели ангельскими голосами: « Я не умру потому, что люблю!» И потоки радости струились меж ветвей, на которых сияли наливные полупрозрачные яблоки. И эти тончайшие струйки светлейшей радости проникали и в сердце, и в глаза, и в душу!

— Здесь раскрываются все творческие способности и возможности, – пояснил Фемистоклюс, – ТВОРЧЕСТВО – это творение радости для всех. А вы так долго ломали голову над этим понятием!

Однако, путешественники не слышали его. С сияющими глазами и счастливыми улыбками, взявшись за руки, они пели со всеми обитателями чудесного дерева: « Слава Богу за всё! Да пребудет радость вовек!»

Фемистоклюс взял крайнего за руку и вывел всех из зала через одну из высоких дверей. Лица путешественников сияли, груди широко и счастливо дышали, от каждого шёл аромат, источаемый самим деревом. Никто не мог сказать ни слова!

— Вы знали до сих пор разные формы эйфории, свойственные левому полушарию головного мозга, и вот теперь вы узнали, что такое настоящая радость, когда поёт само сердце!– сказал дед, – Но у нас осталась последняя станция – «Старость», ключевое слово – «Любовь», функциональная рекомендация – « терпеть зло», основная характеристика – «духовные».

На эту станцию может попасть только тот, кто способен отдать жизнь за другого или тот, кто каждый день молится за всех чистым сердцем!

Пыш приосанился и заметно выкатил грудь. Че горделиво выставила круглый живот с номером семь. Мушка и Кро застенчиво потупились и отступили назад.

— Я имею в виду Кролика и Мушку, – сказал Фемистоклюс.

— Мушку? – удивилась Че, – Мушка, ты молишься за всех?!

— Да, Тётушка, – ласково сказала Мушка, – утром и вечером - за всех! Я считаю, что для счастья нужно только четыре вещи: работа, семья, дом и церковь! Поэтому я каждое воскресение хожу в церковь и там тоже молюсь за всех!

Че всплеснула толстенькими пустыми ручками, и тут она вспомнила нечто ужасное!

— Не волнуйся, Пышечка, и сумка и подушка в надёжном месте, – сообщил дед и спросил Кро и Мушку, – а вы, двое, вспомните, что на белом свете самое красивое?

— Море на закате, – сказал Кро, не раздумывая.

— Небо на восходе,– сказала Мушка, подумав секунду.

— Хорошо, вы должны пройти в ту маленькую дверцу, пригнувшись, и в это время мысленно сказать: «Мир всем и каждому!» Идёте без меня, мне вход туда закрыт…, – наставлял прапрадед.

Но Мушка и Кролик уже исчезли за маленькой дверкой. А там…

А там, прямо перед ними катило волны золотисто-красное море! А над ним, как прекрасный шёлковый шатер раскинулось золотисто-розовое небо! И отовсюду, заполняя всё пространство под шатром, исходили потоки белого чистейшего света!

Кро расплылся в блаженной улыбке, усы его радостно затрепетали, он зажмурился, подпрыгнул от счастья и полетел!

Полетел так легко и свободно, словно летал каждый день всю свою жизнь!

Мушка раскинула тонкие ручки и полетела рядом, смеясь и кружась, и весело восклицая: «Как же давно я не летала!»

Они парили рядом, как две беспечные ласточки, над золотыми, совсем живыми волнами в потоках совсем живого света, а навстречу им летело белое облачко, похожее на большой седой одуванчик! Оно приблизилось и рассыпалось на тысячи пушинок, которые в хороводе танцевали над волнами вокруг Кролика и Мушки.

Вдруг сильно запахло шоколадом, Кро завертел головой и заметил, что пушинки не просто танцуют в хороводе, но быстро и ловко изготавливают шоколадные батончики, а другие раскрашивают цветные обёртки, а третьи – нарезают их, а четвертые – заворачивают батончики в фантики, а пятые привязывают к готовым конфетам ниточки, а шестые укладывают батончики в корзинки, где под белыми салфетками уже лежат капустные пирожки. Кро заметил, что и на пирожках есть петельки из ниточек! Его мучил вопрос, куда пушинки уносят корзинки, но он не знал у кого спросить, не будешь же задавать вопросы деткам одуванчика! Кролик без долгих слов пристроился в хоровод и принялся нарезать батончики. Мушка летала и летала, нежась в лучах, любуясь красотой неба на восходе и красками моря на закате, но, увидев Кро за работой, поспешила ему на помощь.

Девушка не заметила, как в руках у неё оказалась корзинка пирожков, а у Кролика – корзинка шоколадных батончиков! С этими угощениями они очутились в просторной кухне кошачьей квартиры, где все уже были в сборе и радостно приветствовали последних членов команды.

— О, Рокки! Где же мы были! – воскликнул Кро, пытаясь обнять Ро и поделиться радостью.

— Нет, нет, Кро, ты оставил меня в ужасном месте одну! Без денег! Без питья! Без противогаза! Будем общаться только через мамочку! – заявила Рокки, прижавшись к Тётке Черепахе и начав громко всхлипывать и трагично подвывать.

— Моя несчастная малютка! – запричитала Че, не видевшая Рокки целый час и очень соскучившаяся по ней.

Пожилая дама и юная леди крепко обнялись и зарыдали. Однако, все заметили, как из подмышки Тётки Черепахи за Кроликом наблюдает хитрый любящий чёрный глазок, и вздох облегчения наполнил кухню.

— Прости меня Ро, – сказал Кро этому чёрному глазку, – я должен был это видеть, чтобы понять, зачем я живу!

Кро подробно рассказал о своих впечатлениях всей компании, угощая друзей пирожками и конфетами. Больше всех волновался профессор.

— О, вы даже читали вступительные стихи! – воскликнул учёный, – Я бы тоже смог прочесть стих своего сочинения, который называется «Ностальгическое»! Он живо и продекламировал:

«Везде снега белели,

Как ватные постели;

Мигали в окнах ёлки,

На них глядели волки,

А может - собачонки,

И дым клубился тонкий.

У всех гудели печки,

У всех горели свечки,

Все валенки сушили

И чай с вареньем пили,

И знали : радость – зрима,

И проще апельсина,

И всем на стёклах розы

Писали Дед Морозы!»

«Ностальгическое» было встречено всеобщим одобрением.

— Дедуля, – сладким голосом заворковала Че, – вот ты провёл такую познавательную экскурсию, мы узнали так много нового! Мы, конечно, все разные, но очень привязаны друг к другу. Не мог бы ты для всех нас забронировать одно VIP – местечко?

— Раскинь свой неувядаемый интеллект, Клотильда, – отвечал строго дед, – ты правильно заметила, что все вы разные, а потому все пойдете в разные места! И кто я такой, чтобы решать вопрос «брони»?! Но вывод по экскурсии я способен сделать: стартовали – двадцать, а финишировали двое! И в реальной жизни так же, вот беда! Вот причина несовершенства Волшебного Леса: многие проходят полный биологический круг от детства до старости, но единицы проходят полный духовный круг, оседая в «Детстве», «Юности» и, в лучшем случае - в «Зрелости»!

— А можно ли, любезный, – спросил профессор Войшило, – считать Волшебный Дуб с его «вершками», «корешками» и «серединой», моделью мира?

— Я бы не взял на себя смелость утверждать это,– ответил Фемистоклюс, – но, моделью Волшебного Леса его считать можно.

— Неужели мир невидимый так просто устроен? – не унимался учёный.

— Уважаемый профессор, – очень серьезно ответил прапрадед, – как устроен мир видимый и мир невидимый знает только Бог, а все наши знания о мире, включая представления Джордано Бруно, это, извините, примерно такой познавательный уровень: «Агу-агу, агушеньки, как говорит Киса? Киса говорит: «Мяу-мяу»» Мы познаем мир ровно на столько, на сколько он позволяет себя познать!

— Я не согласен! – возразил профессор, – Человеческий разум способен творить чудеса, кстати, я решил вашу задачку: плодоножка торчит из воронки, а не из гладкой поверхности, чтобы не повредить мягкие ткани яблока, ведь она крепится к сердцевине, и при покачивании ветром может врезаться в мякоть, отчего яблоко загниёт! (Жаль нет моего Осла, он бы нашёл ответ за три секунды!)

— Отлично! – воскликнул прапрадедушка Фемистоклюс, – С этой минуты Вы всегда будете отличать плодоножки от ниточек!

И он протянул учёному капустный пирожок с привязанной к нему ниточкой. А затем, помешкав, достал из кармана шёлковых атаманских шароваров пуговицу Рене Декарта, и не без сожаления отдал её удивлённому профессору.

— Мне пора, – сказал прапрадед Георг-Артур-Карл-Генрих-Фемистоклюс.

—Далеко ли, старче, путь держишь? – осведомилась Тётка Черепаха.

— В Египет, – простодушно ответил дед.

— Ой, дедулечка,– сладко запела Че, – привези мне и Рокки арабских духов: по два флакона «Нефертитти» и по два флакона «Клеопатры»! Обожаю арабские духи!

— Клотильда, а египтяне в курсе, что у них продаются арабские духи? – серьёзно спросил предок.

Ну успела Че открыть рот, как прорвало профессора.

— Мы, конечно, уважаемый, для вас только биологическая масса, но обратите внимание, мы не убиваем, как те мерзкие оккупанты! – заявил Войшило.

— И не крадём! – поддержала его Берёза.

— И не завидуем, – сказал Пыш.

— И не любодействуем, – подхватила Рокки.

— И не пьем,– заявил Фига, – только «Лесную -2», в поддержку отечественного производителя.

— И не курим, – поддержала его Ксения.

— И не употребляем наркотики, – сказала Че.

— И не треплемся целыми днями по телефону!– выкрикнула Лола.

— И не сидим сутками с утками в «паутине», – добавил Сигезмунд.

— Мы- лучшая часть человечества! – объявила Мотя, – Потому, что мы любим животных, всю природу, спорт и логику!

— Мы классные ребята! – констатировал восторженно Кот, – Потому, что мы – супер!

— Ветхие вы ребята, за малым исключением, что и показал эксперимент, – сказал дед, – работайте над собой!

Он направился к люку подполья усталой походкой старого космонавта.

— Стой, дед! – скомандовала Че, – Берёза, где твой фотоаппарат? Сфотографируемся все вместе на память о нашем неожиданном приключении! Стройся!

— Это без меня, Сладкий коржик, меня всё равно не будет видно на снимке,–ответил прапрадед,– а у меня последний вопрос: зачем ты живёшь, Кро?

— Я живу затем, чтобы любить Бога! Он создал для нас такой красивый мир! Когда мы любуемся морем на закате или небом на восходе, мы учимся благодарить Творца и постигаем Божью доброту к нам! Ещё я живу затем, чтобы любить близких, без них я был бы одиноким висящим воздушным шариком с щемящей пустотой внутри! Ещё мне бы очень хотелось научиться делать добрые дела, но я не знаю как! – горячо отвечал Кро.

— Ты мне помог, Кро, в трудную минуту! – откликнулся Пыш.

— И мне, и мне! – живо подхватили остальные.

— Я бы разрешил тебе, Кро, почесать брюхо моей рыжей собаки, если бы она у меня была,– сказал Фемистоклюс и исчез в темноте люка.

Кот подскочил к подполью и закричал вниз, высекая зелёные искры из глаз: «Мистификатор! Спекулянт понятием «Бог»! Ты сам работай над собой, виртуальное пугало!»

— Бряцни оружием, дед! – возмутилась Че.

Фемистоклюс не выдержал. Он внезапно возник над нагнувшимся Котом, дёрнул его за рыжий нервный хвост и выкрикнул : «Пиаришь, Кот, пиаришь!» и так же внезапно исчез.

— Мя-а-а-у!! – завопил тривиально Кот, встав в позу раненого гладиатора, которому больше терять нечего, кроме ржавых цепей.

В этот момент распахнулась входная дверь, и на пороге появились две девушки: Чапина двоюродная сестра и её подруга, обе с горящими круглыми глазами, обе с пылающими круглыми щёчками, обе в довоенных кофточках, обе с бокалами игристого шампанского!

— Радио!!– в один голос закричали девушки.

Кот метнулся к радио. Выступал президент.

— Дорогие мои соотечественники! – произнёс он, всхлипнув,– Военная компания за полным истреблением неприятеля завершена! Враг отравлен в «Доме Черепахи» бойцами невидимого фронта с помощью неизвестного биологического оружия! Полная виктория! Ура!

—Ура!! Ура!! Ура!! – прогремело в стенах Волшебного Дуба, как три выстрела из пушки…

…Через два дня Тётка Черепаха сидела в своей уютной гостиной, залитой весенним солнцем, под большим портретом Спинозы, возле круглого стола, покрытого новой кружевной скатертью. На пожилой даме было нарядное тёмно-зелёное, с изящными веточками лиловых, лимонных и бордовых цветов, платье из крепдешина. На столе стояла хрустальная ваза с полураспустившимися нарциссами. Полукруглая дверь во внутренний дворик была приоткрыта, через неё доносились ветерок и веселый смех уток, резвящихся возле клумбы с гиацинтами, крокусами и тюльпанами.

Че рассуждала вслух: «Кто способен понять исторический процесс? Сигезмунд собирался уничтожить тлю на розовых кустах, развёл яд в жёлтом пластмассовом ведре, но пришлось из-за вторжения неприятеля спасться бегством. Пьяные враги, не заметив содержимого ведра, подоили Марту в это самое жёлтое ведро и разлили молоко своим сослуживцам в утренний кофе. В результате: вся неприятельская армия с тяжёлым отравлением вывезена на территорию Синего Леса, а президент Волшебного Леса представлен к награде! Все разбитые окна в нашем доме застеклены, вытоптанные клумбы засажены ещё более красивыми цветами, табачный запах выветрен, полы вымыты с порошком; постельное белье, парики, кимоно, полотенца, халаты, ковры, прожженные скатерти и портьеры, разбитые вазы – всё заменено новыми. Теперь у нас лучше, чем было, если не считать ссору между Кро и Ро. Так зачем, вообще, была нужна эта заварушка?»

— Только затем, Клотильда, – ответила голова прапрадеда, высунувшаяся из Оливковой комнаты,– чтоб ты следила, сколько булочек в сутки съедаешь и сколько слов в день произносишь! Ад– это не страшилка!

Че не успела поставить предка на место потому, что её внимание переключилось на тихую возню и скрытое хихиканье в прихожей. Тётка Черепаха сконцентрировалась, как это бывало на сцене, набрала полные лёгкие воздуха, представила, что ей нужно передать сообщение пилоту уже взлетевшего Боинга и завопила, что есть мочи: «Руки прочь от Вьетнама, от моих халатов, париков и тапочек!!»

С грохотом упал портрет Спинозы в тяжёлой раме. Из дворика вбежали утки, вооруженные секаторами, а из прихожей показались удивленные Ро и Кро.

— Маменька, – заговорил нерешительно Кро, – мы нарвали для Вас букетик первых фиалок, но не могли определиться, кто из нас Вам его подарит.

— Ещё мы нашли вот это под кустиком, – сказала Ро, разворачивая лист Мать-и-мачехи.

А в нём лежали изумруд и рубин, Че всплеснула пухленькими ручками в перстнях.

— Ещё, маменька, мы видели очень смешных тритончиков около лужи! – радостно сообщил Кро.

— Ещё, мамочка, на наше озеро прилетели лебеди!– восторженно выпалила Ро, – Четыре пары, а один– чернёшенький!

Че приняла фиалки с царским поклоном, как самый дорогой букет из миллионов букетов её долгой жизни, и направилась с ним в кухню.

— Мы поставим это синее чудо в рюмочку для пельменей, – счастливо заклокотала Че.

В дверях кухни появилась несчастная фигура Фемистоклюса с любимым Тёткиным плюшевым медведем в белом атласном костюме невесты, с ног до головы облитым вишнёвым вареньем.

— Ты меня прости, детка, что взять с глупого старикашки! – заговорила жалобно фигура,– Даже синие оккупанты благоговели перед твоими мишками, но ты так громко закричала, что я от испуга уронил банку…

За спиной Фемистоклюса возникли: заспанное лицо профессора, круглое смуглое лицо Паралличини, покрытое белой пеной для бритья, и розовое от волнения лицо Берёзы с одним глазом накрашенным, а с другим – не накрашенным. Лица спрашивали: «Что, пора в бомбоубежище, мы слышали сигнал воздушной тревоги?»

— Ничего, дедуля, ничего страшного,– заклокотала блаженным голосом Че,– главное, дети помирились, рубин нашёлся, лебеди прилетели! Пойдемте скорее кормить лебедей!

Она нагребла с противня в прихожей побольше булочек и помчалась к выходу. Все вышли на крыльцо следом.

—Тётушка! Тётушка! – донёс ветер.

С зелёного пригорка бежала большая круглая Пышкина тень, а следом– он сам. Че вздрогнула и раскинула маленькие ручки с кулачками, набитыми булками, заслоняя всех, стоящих на крыльце за её спиной, от беды.

— Не бойтесь,– отважно заявила Тётка Черепаха,– мы больше не сдадим наших погребов и кладовых никаким врагам с тощими лицами!

Пыш стремительно приближался, он запнулся о злосчастное жёлтое ведро, то есть, об исторический артефакт, упал, вскочил и, запыхавшийся, подбежал вплотную к воинственной Че, выпятившей живот и пять подбородков.

— Тётушка! Я сейчас был на литературном вечере L.W.L! –выпалил с предыханием поэт, пряча под мышкой небольшой сверток.

— Малыш, – заклокотала снисходительно-покровительственным тоном Т.Ч.,– я понимаю, последние события отложили след на твоём сознании, но моя любимица L.W.L. жила в пятнадцатом или в шестнадцатом, а может быть, в семнадцатом веке!

— Тётушка!– настаивал Пышка, – Она Вас отлично помнит, и её бабушка Вас хорошо знала! L.W.L. подарила Вам свой портрет с автографом!

Все уставились на портрет, с которого на них смотрела кареглазая белка. Под фото имелась надпись: «Тётке Черепахе от L.W.L. в память о том, что первая собака-космонавт была названа в честь нас, белок!»

— Но, это же Люнечка – внучка бабы Гути!– в недоумении воскликнула Че.

— Да-да, так её звали в детстве, – затараторил возбужденный Пыш, – ещё она подарила Вам этот сувенир со своими стихами!

Пышка подал Тётке Черепахе стеклянный шар, внутри которого с горки ехал Дед Мороз, лежа на санках, он вёз на нижней части спины полосатый мяч. Че перевернула шар, внутри него словно взметнулись снежные хлопья . На подставке сувенира были стихи, она прочла их вслух:

«Дед Мороз на санках катится с горы,

Он везёт Ванюшке мячик для игры,

Словно бы из детства ласковый привет,

Сквозь метель доставит шаловливый дед!»

— Хм, но кто этот Ванюшка? – живо заинтересовалась Тётка Черепаха, – Пыш? Кто он?

— Это один из детей L.W.L. – с готовностью отвечал Пышка,– одного зовут Мишутка, а другого – Ванюшка! Они правнуки бабы Гути – соседки Вашего батюшки Никифора с улицы Проточной.

— Пыш, обязательно пригласи их на субботний ужин, я потушу утку с черносливом, – заявила Че, хоть для меня – это большой удар – связь между L.W.L.– любимой поэтессой и какой-то серенькой мышкой Люнечкой!

— А что читала L.W.L., я с некоторых пор тоже стал её поклонником? – спросил профессор.

— О, она читала чудесные стихи о доме своего детства! – радостно сообщил Пыш и с чувством прочёл наизусть:

«И снова душа, как вечерний дымок,

Сольется с весенней прохладой;

А в небе так ясно, и так одинок

Серп тонкой луны над темнеющим садом!

И вновь за рекою дрожат огоньки,

Луч фар освещает берёза– как вёрсты,

И вновь у калиток сидят старики,

Чтоб видеть весенние яркие звёзды,

Чтоб слышать синичек и соловья,

Что полнят сады в тихих сумерках звоном,

Чтоб чувствовать, как пробудилась земля,

Как пахнет черемухой с выжженных склонов!

Душа замирает над хатой простой,

Над звуками старого, мокрого сада,

В нём свет из окна меж ветвей золотой,

Но так всё знакомо, что света не надо!»

— Замечательно! – сказал профессор, – Пусть даже она всего лишь Люнечка!

— Эта ваша L.W.L.,– неожиданно заявил подошедший Фига,– всё передирает у нашего Пышки, а он, не в обиду будет сказано, товарищ, но, если верить общественному мнению, кое-что заимствует у некоего Хамэ Эль Гуля, видимо, представителя арабской литературы!

— У тебя горизонт мышления уже, чем у Бобра!– возмутилась Че, – Повторяешь лесные сплетни тупых обывателей! Такие, как ты, считают, что все актрисы– девушки легкого поведения, все торговцы– воры и жулики, все вузовские преподаватели, как наш профессор,– взяточники, все полицейские– оборотни в погонах, все писатели– плагиаторы!

— А что, нет? – удивился Фига, – Все так считают!

— Давайте после нашей экскурсии будем терпимее друг к другу, – предложила Рокки.

— Да-да, – зашепелявил Кро, чтобы нам не угодить в те ужасные места, где нам довелось побывать.

— Вы правы, – смягчилась Че, – будем ласковыми, будем брать пример с бабы Гути, которая всегда звала внучку: «Ягодка моя!» А что ты читал на литературном вечере, Пыш, ягодка моя?

— Меня попросили прочесть что-нибудь из моей любовной лирики, – с удовольствием отвечал поэт,– и я прочел это стихотворение, посвящённое Мушке:

«Ещё не придумали слов,

Чтоб мне рассказать о тебе,

В моей непроглядной судьбе

Ты дар лучезарных волхвов!

Ты пурпура строгая гладь,

И глянец опущенных лилий!

Неловкие строки могли ли

В созвучьях тебя передать?

С какою же силой согласных

И гласных открытостью всей

Сказать об улыбке твоей,

Сказать о глазах твоих ясных?

Одно лишь осталось – в отчаяньи

Покинуть речей круговерть,

Смотреть и смотреть, и смотреть

Беспомощно, в долгом молчаньи!

Поэт старомодно поклонился, приложил к груди правую руку.

— Это прекрасно Пыш!– сказала Че, вытирая слёзы кулачками с булками, – И подарки восточных королей, и пурпур царского одеяния, и лилии в императорском гербе – вся земная роскошь положена к ногам любимого человека! Это великий Божий дар, Пыш, любить по-царски! Но мы куда-то шли?

— Маменька, мы собирались покормить голубей,– прошепелявил Кро.

Нет, зайка, мы собирались покормить лебедей,– сказала Че, – смотрите, они плывут к нам! Ой, чернёхонький, самый быстрый!

Тётка Черепаха начала раздавать булочки подплывшим лебедям. Из-под её очков слёзы капали и капали прямо в воду, образуя лёгкие круги.

— Не расстраивайтесь, почтеннейшая, – нарочито бодро заговорил профессор, – была бы L.W.L. заурядной поэтессой неизвестного века, неизвестного народа, а вот теперь она– как дружеский привет из вашего ирисового рая на Проточной улице! Вы переоценивали её творчество и недооценивали её в жизни, и, наконец, её образ обрёл равновесие! А главное, с Вашей подачи все, мы, стали поклонниками её таланта! Таланта средненького, но такого жизнерадостного!

— Это я от радости! Прошу прощения, господа!– сказала Че, смахивая слезинку и улыбаясь всем круглым лицом.

— Рано радуешься, Клотильда! – прозвучал за спинами собравшихся у пруда, суровый старческий голос прапрадеда Фемистоклюса, – нужно искать доктора, его нет ни в «середине», ни в «вершках», ни в «корешках»! Как в воду канул!

— О!!!– в один голос воскликнули изумлённые друзья.

Весна 2013 года.

СКАЗКА ЧЕТВЁРТАЯ. ЛЕТНЯЯ ИДИЛЛИЯ.

Часть первая. Буря в стакане.

Как хорошо мне сидеть за столом,

А рядом – друзья и еда,

Жаль разлучился я с верным Ослом,

Надеюсь, не навсегда!

Из соч. проф. Войшило.

Че сидела на зелёной лужайке перед своим домом. Старая дама в нарядном шёлковом, цвета взбитых сливок, платье с дорогим воротником вологодского кружева покойно (как говорили в старину) расположилась в плетёном кресле. В её руке застыла большая ложка, облепленная розовой пенкой и осами. Т.Ч. глубоко задумалась у тазика с вишнёвым вареньем, стоящим на маленькой газовой горелке.

По синему небу лениво ползли белые облачка в форме молодых любопытных овечек, с интересом взиравших на зелёную лужайку. Здесь, прямо на мягкой траве, под цветным дождевым зонтиком, спали Подснежник и Медуница. Молодёжь, во главе с профессором, сидела под деревом за столом, на белой скатерти которого стояли плетёные корзиночки с вышитыми украинскими орнаментами салфетками, а на них лежали всевозможные крендельки с маком, косички с корицей, булочки с джемом и ещё горячие кексы с изюмом, только что принесённые Берёзой, загорелой, с яркой помадой и в ярко-синем шифоновом сарафане. Мушка разливала чай в фарфоровые чашки с хризантемами, а профессору – в его неизменный «допотопный» стакан в серебряном подстаканнике. И каждый, кто наблюдал за её движениями, понимал, что она очаровательна в своём розовом в белый горошек платьице, как мотылёк, что порхал над вазой с фруктами. Над чаем поднимался пар, профессор счастливо крякнул, и Фига тут же начал речь.

— Дорогие товарищи, - сказал он, - у меня в руках одна занятная книжица, я хочу вам прочесть из неё стихотворение под названием «Море», держу пари на торт со взбитыми сливками, что никто из вас не угадает автора!

— Читай, читай! – дружно загалдели за столом.

Фига театрально вытянул руку, изображая, видимо, пародию на поэта-чтеца, и начал читать монотонно и бесстрастно:

Фернандо спит на Филиппинах,

В песке ржавеют якоря,

И золотит туземцев спины

И кровли хижинок заря.

А где-то золото считают,

Кладут монеты на весы,

Корабль ганзейский пролетает

Под лёгким парусом косым.

Спят катаржане на галерах,

Привыкнув к тяжести цепей,

А рядом пьют, едят без меры,

Ругая качку и борей.

Плывут покойники и бочки,

А в бочках плещется вино,

Идут рождённые в сорочке,

И жемчуга идут на дно.

Вот каравелла – загляденье,

Счастливый баловень удач,

Несёт лебяжье оперенье,

А вкруг неё – обломки мачт!

Дымятся тёплые лагуны,

Блестят на солнце острова,

И не поймёшь, среди бурунов

Бутыль мелькнёт иль голова!

Под вечер – байки о Голландце,

А в полных кружках жаркий грог,

И покрывает месяц глянцем

Следы невидемых дорог.

Фигурка даже вспотел от напряжения и достал платок («Ух, жарища!»).

— Это Бунькин! – заявил уверенно самодовольный Кот.

— Нет, нет, это Мунькин! – в один голос выкрикнули Берёза и Паралличини, и разом засмеялись.

— Дайте подумать! – сказал профессор, наморщив лоб, - Эх, вылетело из головы!

— Не поверите, товарищи, но это философское сочинение, которое я назвал бы не «Море», а «Жизнь», принадлежит перу нашего поэта Пышки, причём, тринадцатилетнего Пышки!

— Я не знала! – с восторгом воскликнула Мушка.

— Где ты это достал? – спросил весь красный Пыш.

— В Синем Лесу в букинистической забегаловке, - невозмутимо ответил Фига, - держи, Пончик!

— Приятный сюрприз, - сказал взволнованный Пыш, - но я больше не пишу стихов, я так решил сегодня утром, поэтому предлагаю поиграть в «Строчки».

Все одобрительно закивали головами, замолчали и уставились на Пышку, какую он выберет тему? Стало слышно шелест листьев над головой. Кот не выдержал, приставил указательные пальцы ко лбу и начал под столом рыть землю ногой, видимо, изображая возбуждённого быка, требуя, вероятно, испанских мотивов.

Но Пыш его жесты понял иначе и предложил первую строчку на правах мэтра.

— Бредут по тундре олени, - сообщил Пыш.

— Сопки вдали, как пельмени, - живо откликнулась жена мэтра.

— Волки вышли навстречу, - нагнала страха Берёза.

— Луна кровава, как кетчуп, - подлил жути Паралличини.

— И дать бы олешкам тяги, - вклинился весёлый Кот.

— Но под копытами ягель, - констатировал профессор с умным видом.

— Слаще любого бисквита, - сказал, причмокнув, Кро.

— И снова бредут копыта! – закончил с довольной улыбкой Фига.

— Копыта?! – возмутился Кот, - А где всё остальное?!

— А меня напрягает фамильярно – сленговая строчка: «И дать бы олешкам тяги»!

— Во всяком случае, в ней они ещё были представителями своего вида! – парировал Кот, и в его зелёных глазах появилось что-то похожее на искры.

— Друзья, - миролюбиво предложил Пыш, - во-первых, чай остывает, во-вторых, предлагаю – «Строчки на предмет».

Все начали смотреть на что-нибудь, но получилось так, что все смотрели на разные предметы.

— Распечатайте им ворота, клоуны! – неожиданно выкрикнула во сне Че, - Мотовилов-Шилов – го-о-ол!!!

Она стукнула ложкой о край тазика так, что розовая пенка вместе с увязшими в ней осами полетела в разные стороны. Все взгляды остановились на Тётушке Че.

Чиновник ест чечевицу, - начал весело Пыш.

Егерь ловит лисицу, - продолжила радостно Мушка.

Ружьё пошло на охоту, - сказала Ро, не раздумывая.

Енот рассказал еноту: - добавил игриво Кро.

«Паф! И разбилась миска! – с набитым ртом произнёс профессор.

А чечевицу ест киска! – с улыбкой пропела Берёза.

Хрум! Зуб сломала кисуля! – злодейски подмигнув, сказал Фига.

Ам, а во рту у неё пуля!» - энергично выкрикнул Кот.

Больше всего стишок пришёлся по душе совсем проснувшейся Т.Ч., увы, не заметившей его связи с собой.

— Во время войны мы часто готовили суп с чечевицей и с жареным луком, - улыбаясь всем круглым лицом в весёлых ямочках, сообщила она. И тут же воскликнула: «О, у вас на столе букет моих любимых флоксов! Присоединяюсь! Охотно присоединяюсь! Ни один цветок не имеет такого тонкого запаха!»

— Маменька, чечевица с флоксами – это понятно, но почему – «клоуны»? – зашепелявил Кро, смахивая с усов крошки от кекса, - и неужели Вы болели за хоккеистов?

— Мне приснилась чудесная игра, в которой Бобби Кларку выбили шайбой три передних зуба! Что касается «клоунов», у нас в детстве с братом была игрушка, которую мы боялись и прозвали «злым клоуном», - сказала Че, с многозначительной улыбкой добавляя в чай сливки. Все приготовились слушать очередную давнюю историю, но подул тёплый ветерок, зашумели листья над головами сидящих за столом, и в стакан профессора что-то попало.

— Интересно, интересно, кто это устроил бурю в моём стакане, - сказал весело профессор, протирая забрызганные очки, - Булты-бултых!

— Приветствую Вас, господин Войшило! Булты-бултых! – бодро заявил мокрый зелёный лесной клоп «вонючка», - позвольте представиться – Юм!

— Но, я полагал, что Юм уже…, - удивлённо сказал профессор, подцепив незваного гостя ложкой для кекса.

— Это только кажется, что «Юм уже…», Юм живее всех живых! – гордо ответил старичок – бодрячок в золотом пенсне, сидя в профессорской ложке, - Однажды господин Пышка проявил ко мне милосердие и сострадание, предложив взять меня к себе в дом, с тех пор я стремлюсь помогать каждому, кто попал в беду, каждому, кто обделён, каждому, кто одинок! И вас, мои друзья, я призываю последовать моему примеру!

— Но кто попал в беду?! – живо заинтересовалась Че.

— О, у Вас, почтеннейшая леди, добрейшее сердце, которое не пройдёт мимо чужого горя! – воодушевлённо подчеркнул Юм.

— А что случилось, любезный? – спросил профессор, поднося ложку с клопом к очкам.

— Как что случилось? Случилось страшное! – завопил гость, - Страшное и ужасное!

Все уставились на ложку профессора.

- Говорите. Мы поможем, - решительно заявила Че.

— Доктор! – произнёс трагически Юм, - Старый добрый доктор, наш лесной Айболит в беде!

— Но где он?! – воскликнул Войшило так, что гость ухватился за край ложки, - Мы слышали, что он исчез!

— Он погибает в Зелёном Лесу, и некому ему помочь, кроме вас, господа! – со слезами в голосе заявил Юм.

— Мы готовы! – живо откликнулся профессор, - Не стремись возжигать ум при остывшем сердце!

— Мы спасём его! – воодушевлённо заявила Че, - Да будут сердца наши живы!

— Мы не оставим в беде человека потому, что мы люди! – решительно поддержали Че и профессора остальные.

— Я не сомневался в доброте вашей команды! – воскликнул тщедушный Юм, вытирая слёзы, - Я всегда буду с вами, только позовите в трудную минуту: «Юм! Юм! Я хочу, чтобы ты жил в моём доме!» и я сразу приду на помощь!

Клоп смахнул последнюю слезинку, покосился на крупные ноздри профессора, расправил зелёные крылышки и полетел в сторону Зелёного Леса, крикнув через плечо: «Жду вас у Исаака Ньютона!»

— Объявляю сбор, дети мои! – скомандовала Че, - Дело серьёзней, чем мы думали, раз в него вмешался сам Ньютон!

Все, как это бывает в исторические моменты, начали двигать тарелки и греметь стульями.

Неожиданно из-за куста возник прапрадед Фемистоклюс, весь облепленный осами.

— Клотильда! Я уже полчаса мешаю твоё варенье, - заявил он, - И не ищи приключений, детка, вспомни о своём юбилее, сиди дома и предавайся воспоминаниям!

«Вот же старый пенёк, поросший мхом!» - подумала Че и пошла, собирать вещи, дёрнув независимо плечом.

… Вся команда из десяти человек дружно разместилась в купе Тётушки Че. Кот, Берёза, Паралличини и Фигурка свесили головы с верхних полок.

Внизу чинно восседали слева: Т.Ч., профессор и Ро; справа: Пыш, Мушка и Кро.

Проводница с рыжими кудрями и круглыми беличьими глазами принесла стаканы с чаем на большом подносе. Че достала коробку с выпечкой и банку с новым вишнёвым вареньем. За окном догорали летние розовые сумерки, и Тётка Черепаха, включив ночник и не спеша отпив из стакана, начала вечернюю историю: «Когда я была маленькой девочкой, мы с братом возвращались, как-то, с матушкой и её вторым мужем из театра. Все деревья стояли в инее, на фоне тёмно-синего вечера они казались сказочными! Вокруг горели жёлтые и оранжевые фонари. Наш извозчик что-то пел, и матушка с отчимом, блестя счастливыми глазами, напевали, укутавшись в шубы и прижавшись, друг к другу. Следом за ними и мы с братцем начали петь. Удивительно то, что и бородатый дворник в фартуке, стоявший с большой метлой в полукруглой арке проезда тоже пел, глядя на звёзды, а чёрная собачонка рядом с ним мелодично подвывала, да и снег под копытами нашей лошадки скрипел не резко, а музыкально! Мы ехали мимо жёлтых и розовых окон, где горели свечи и газовые рожки, дети наряжали ёлки перед Рождеством, они золотили шишки и вырезали серебряные звёзды. И все дети пели! Вокруг пело всё! И тогда, именно, я поняла, что наш мир – это поющий мир! Об этом своём открытии я всегда вспоминала в дороге под стук колёс. О, я ездила в таких поездах! В них были зелёные купе и красивые лампы с шёлковыми абажурами на столиках, пушистые коврики на полу, и зеркала над нижними полками! Я застала вагоны ещё с двумя входными дверками, словно заходишь в шкаф!»

Профессор, воспользовавшись тем, что у Че от восторженной речи пересохло горло, и ей потребовался глоток чая, начал свою вечернюю историю: «А я, однажды, в детстве поехал с отцом в музей при мединституте. Первое, что мы там увидели, была высохшая мумия – подарок Каирских медиков. Но моё внимание привлекли банки с формалином, в которых плавали человеческие эмбрионы, всего было девять банок, то есть, на каждый месяц внутриутробного развития – свой экспонат». Отец сказал: «Посмотри, и у тебя, и у меня, и у каждого из нас имелись жаберные щели и хвост, мы были похожи на головастиков. За девять месяцев наше тело прошло всю эволюцию, которая длилась миллионы лет, когда тело человека естественным путём свободно приспосабливалось к условиям этой планеты, потому что основной принцип творчества – это свобода. Первоначально тело человека развивалось в воде из маленькой клеточки, и каждый из нас внутриутробно развивается в воде из маленькой клеточки. А когда пришло время, Бог сотворил Адама – Божьего человека. К тому моменту уже вся планета была населена животными, птицами и гадами морскими, которых тоже сотворил Бог. Среди них жили и те, природные, человекоподобные, не отличавшиеся от животных. А Адам был совсем другим, не таким как они, не таким, как мы, он был запрограммирован (отец произнёс какое-то другое слово) на вечность».

Я сказал отцу: «Но ведь Бог создал всех зверушек за один день!?» Отец ответил: «Да, но длинна Божьего дня отличается от длинны нашего дня, например, человек живёт 70-80 лет, а клетки, которые входят в состав его организма, живут 2-3 дня, но для них это большая полноценная жизнь с детством, юностью, зрелостью и старостью! Так и наш мирок – всего лишь подсистема в огромной системе под названием Вселенная».

Когда я подрос, то сообщил отцу: «Я думаю, что на нашей планете имеют место все три источника происхождения человека: Божественный, Космический и Эволюционно - природный». Отец задумался и сказал: «Источник один – Божественный, потому что корень один, а из него выросли три ветки. Мои батюшка и дед были глубоко – верующими учёными, как впрочем, и Ньютон, и Декарт, и Лейбниц, и другие, кто что-то внесли в науку, я, к сожалению, отношусь к тем, кто выносит из науки, веря только в свои амбиции. Жаль, что Отца уже не было в живых, когда я узнал, что Вселенная возникла из сверхплотного взорвавшегося зерна, и по форме напоминает ель, и эта ель, представьте, продолжает расти!»

— Я о чём-то таком догадывался, - сказал внимательно слушавший Пыш, - когда писал стихотворение «Ель».

— Прочти его для нас, - попросила Мушка.

Пыш начал читать спокойно и по – взрослому:

«Луной окрашен и метелью

Тянулся мир огромной елью,

Но роста этого свободней

Была небес зелёных шалость,

И колоколенка казалась

Игрушкой с ёлки новогодней;

Висели матовые долы

И деревеньки под снегами

С собачьим лаем, огоньками,

Дымком и звоном на Николу!

На ветках ангелы смеялись,

Друг другу щёки растирая,

Звенели ключики от рая

В их рукавичках и казались

Все тени длинными цветами,

Неведомыми, без названья.

Снежинки – лики Мирозданья,

На нитях словно, опускались.

А ель счастливая росла,

Хвоинки – души поднимая,

Луна, как шишка золотая,

В морозном воздухе плыла…»

Мушка счастливо вздохнула.

— Хорошие стихи, Пыш, - сказала тихо Че, - такой же воздух серебряный был, когда мы ехали из театра и являлись свидетелями тоже какого-то таинства. Но так ли важны, друзья, детали и подробности о нашем мире, когда есть главное: любить Бога и ближнего? Я это поняла отчётливо в соборе святого Петра в Риме.

— Вы не правы, дорогая, - очень мягко произнёс профессор, - наш мозг устроен как познающий инструмент, он не может жить без анализа «деталей», как душа не может жить без творчества, а сердце – без любви…

Че, почему-то, вся, как девушка, зарумянилась, опустила глаза и занялась кексом.

Наступила тишина. Только из тёмного уголка под стук колёс раздавалось непринуждённое: «Хры-хры-пиу, хры-хры-пиу…»

Часть вторая. Липкие и мутные.

Снега писал здесь Брейгель Старший,

Собак и лесенку к воде,

И только в них не видно фальши,

Да может быть ещё в тебе…

Из соч. проф. Войшило.

На небосклоне поднялось розовое солнце, по направлению к которому умчался скорый поезд.

— Ну вот, зайки, мы и в Зелёном Лесу! – воскликнула Че, осматриваясь и грациозно поправляя белокурый парик.

— Что-то не вижу ничего зелёного: ни дерева, ни кустика, - недовольно заявил Фига.

— Да-да, ни мха, ни лишайника, - поддакнул профессор.

Из здания вокзала вывалила толпа маленьких оборванцев – попрошаек, которые во мгновение ока плотным кольцом окружили Тётушку Че и её спутников.

— Ах ты, бедняга, - сказала Т.Ч. чумазому хромому ребёнку, - на, тебе монетку, хорошо хоть, что ты не слепой!

— Да, мадам, это хорошо, - отвечал сипло попрошайка, - когда я был слепым, все старались меня надуть и пихали мне рваные и фальшивые деньги!

Подхватив костыли, оборванец помчался со скоростью олимпийца к заброшенным постройкам. Его товарищи, получившие монетки от других участников экспедиции, последовали примеру «хромого» и исчезли в развалинах. И тут все жалостливые благотворители обнаружили, что у них отсутствуют и большие кошельки, и портмоне.

— Не плохое начало! – констатировал профессор, - Угораздило остаться в чужой стране без денег! Не огорчайтесь, однако, друзья, у меня уцелели золотые часы и платиновые запонки!

— А у нас с Рокки есть золотые серьги с жемчугом, не всё уж так плохо! – бодро отозвалась Че, - Вперёд к Ньютону!

Привокзальная площадь, грязная и пыльная, сужаясь, перешла в такую же грязную улицу, по правой части которой путники увидели вывеску: «Ресторан Исаак Ньютон».

— У меня, к счастью, завалялись в кармане два зелепана, рыжий оборванец дал мне сдачу с десятки! На чай хватит! – весело произнёс профессор и первым шагнул в полумрак пропахшего табаком заведения.

На стене небольшого зала висел портрет Ньютона, такой закопчённый, что парик на мэтре казался серым. Под портретом висел афоризм, якобы, принадлежавший великому учёному: «Ниточка из наших сосудов дважды огибает земной шар».

Профессор хмыкнул и сказал: «Исаак бы удивился». Под афоризмом спала толстая серая сибирская кошка. Компания Тётушки Че уселась за большой липкий стол. Из боковой двери выплыл заспанный, похожий на деревенского парня, официант в помятой одежде.

— Что изволите заказать? – спросил он у профессора, приняв его за главу клана.

— А что предложите? – непринуждённо спросил профессор, закинув ногу на ногу.

— Сегодня дежурное блюдо: язычки соловьёв, запечённые в меду в лепестках чайных роз.

— Вы шутите? Это блюдо из меню древне – римских язычников во времена чревоугодных оргий! – с удивлением воскликнул профессор.

— А мы и есть язычники, мы поклоняемся розово-зелёной курице, - невозмутимо ответил официант.

— Но ваш патрон был глубоко – верующим, - сказал Войшило, кивнув на Ньютона.

— Кого Вы имеете в виду, директора Монетного двора? Он и сейчас жив, и тоже поклоняется курице, - равнодушно ответил официант.

— А Вам не кажется странным, найти в шкафу свои старые детские шортики и пытаться натягивать их на свой взрослый зад? - спросил профессор серьёзно.

— В детстве сенокосилка отрезала мне руку, год назад мне сделали удачную операцию: пришили чужую руку. Она мне очень мешает. Так же мне мешают Ваши слова, - признался чистосердечно деревенский парень.

— Понимаю, понимаю, - сочувственно произнёс профессор и предложил огласить список «блюд попроще».

— Для простолюдинов: печень молодого кота; кроличьи уши, тушёные с капустой; суп из плавников черепахи, - доложил бесстрастно официант.

— Хорошо, нам десять стаканов чая, - еле сдерживая улыбку, произнёс профессор Войшило, - и, голубчик, пожалуйста, без сахара!

Когда работник удалился, профессор, подмигнув, честной компании, сообщил: «Во времена моей учёбы в гимназии в моде были анекдоты про фабриканта Веню Коровина. Слушайте такой: приходит Венька в ресторан и спрашивает: «Что у тебя сегодня, братец?!» Официант ему: «Изумительные расстегаи с белужьими щёчками, Вениамин Артемьевич!» А Веня: «А что, братец, какие у тебя приборы к расстегаю?» Официант глазёнками хлоп-хлоп да и говорит: «Уж какие приборы, Вениамин Артемьевич, нож да вилка!» А Венька ему: «А мне не нужон нож – давилка, мне нужон нож – резалка!» Ха-ха!

Все, кроме Кота, прыснули со смеху. Кот, достав свой планшет, изображал сосредоточенно розово-зелёную курицу, танцующую на ниточке, дважды охватывающей глобус.

— Или ещё такой анекдот, - продолжал развлекать, главным образом Че, профессор, - пришёл Веня в ресторан, официант и говорит ему: «На Вас Вениамин Артемьевич, сегодня лица нет!» А Венька ему: «С этими забастовками на фабрике всё лицо потерял, одна морда осталась. Да и ты, брат, нынче печален?» Официант: «Как не быть печальным, батюшка, когда у жены признали психическое расстройство!» Веня: «А как догадались?» Официант: «Она выпивает каждое утро чашечку кофе, чуть побольше напёрстка, а потом эту чашечку съедает!» Веня: «Целиком?» Официант: «Нет, ручку оставляет». Венька: «Правильный диагноз! Ведь ручка-то и есть самое вкусное!»

Громче всех смеялась Тётушка Че. Она достала из карманчика своего элегантного голубого костюма кружевной платочек и промокнула выступившие слёзы.

С подносом в руках вплыл официант. Составляя стаканы с мутной жидкостью на стол, он случайно взглянул на рисунок Кота.

— Вы позволите, господин, показать Вашу картинку хозяину? – спросил официант, заискивающе улыбаясь.

Кот разрешил, и работник поспешно вышел. Сибирская кошка во сне повела носом, разом проснувшись, вдруг быстро вскочила на стол и принялась лакать из стакана Кота. Профессору это показалось странным, и он запретил пить принесённый напиток. Все наблюдали за кошкой, которая с жадностью поглощала мутную, липкую жидкость, от которой у неё склеились усы. Большая круглая голова не позволяла ей допить до дна, и кошка переходила от одного стакана к другому. Зрачки её то сужались, то расширялись, она встала на задние лапы и начала кружиться в танце, пока не упала и не захрапела, как пьяный извозчик.

— Я налью из стакана не много в баночку из-под варенья, - сказал не довольный Фигурка, - в лаборатории на моём заводе сделают анализ этой жидкости.

Только он спрятал баночку в свой рюкзачок, вошёл официант с наиприятнейшей улыбкой.

— Господин, - сказал он Коту, - хозяин предлагает Вам за Вашу работу, сто золотых монет по десять зелепанов каждая!

— А за чай? – почему-то спросил опешивший Кот.

— А чай за счёт заведения! – ответил официант любезно.

Кот схватил мешочек с деньгами и планшет и выбежал поспешно на улицу, боясь, что хозяин передумает. За ним устремились остальные, только на секунду задержался профессор, чтобы спросить о докторе и Юме, но официант не слышал о них.

На улице, пыльной и знойной, было так же трудно дышать, как в прокуренном помещении, путников мучили голод и жажда. К тому же, профессор заметил, что его туфли облиты «психотропным киселём», поэтому учёный живо направился к чистильщику обуви, грузному горбуну в чёрной накидке до пола. Этот странный тип с чёрной окладистой бородой стоял на другой стороне улицы и с готовностью показывал профессору щётку.

— Скажите, любезный, знаете ли Вы доктора или Юма? И что означает надпись под портретом Ньютона? И что за напиток подают в этом заведении? – набросился на горбуна с расспросами профессор.

— Изречение – это намёк на трафик продажи «гена», так в народе называют государственный энергетический напиток. Вышеупомянутых доктора и Юма я не знаю, но вижу по Вашей любознательности, что Вы из научной среды, - не спеша утробно произнёс чистильщик.

— В некотором роде, - ответил уклончиво профессор, не желая сообщать никакой информации первому встречному в месте, не вызывающем доверия.

— Если Вы мне подарите этот золотой пинцетик для выщипывания волосков из носа и ушей, который торчит из кармана Вашего пиджака, то я, господин профессор, открою Вам большую научную тайну, - предложил чистильщик вкрадчивым басом.

— Он уже Ваш, - сообщил Войшило с детской улыбкой.

— Когда Вы поймёте, что выхода нет, - таинственно произнёс бородатый верзила, - приходите в Музей быта к старому Лисопеду, он будет рад Вам помочь.

Профессор присоединился к своим товарищам, и они продолжили путь вдоль грязной улицы.

— Как вы думаете, на кого похож этот чистильщик? – спросил растерянный Войшило.

— На плута, - не раздумывая сказал с брезгливой гримасой Фига, - как и все они здесь: надо было так запустить страну! Видимо каждый радеет только о своём!

Компания Тётушки Че поравнялась с большим облупленным, некогда розовым, домом с вывеской «Цезарь и Клеопатра». Возле раскрытой входной двери стояли три чёрные толстые кошки в красных шортиках, обшитых блёстками и в красных туфлях на высокой шпильке. Увидев проходящих, одна из красоток закричала Коту: «Эй, рыжий пижон, иди к нам, мы тебя заждались!»

Кот дружески помахал им рукой и крикнул: «Привет, девчонки!» От этого приветствия путаны, словно взбесились. Одна закричала хрипло: «И ты иди к нам, очкарик, иди, вислоухая кроличья шапка, будешь читать нам по вечерам «Камасутру»! Вторая афроамериканка с криком: «А ты, кисуля, можешь и поработать у нас!» схватила за руку Берёзу и потащила её к открытой двери. Че ловко подставила ножку толстой кошке, та, выпустив девушку, свалилась, как мешок, грубо ругаясь. Её подружка, полная негодования, вцепилась в элегантный парик Че и подбила старушке глаз большущим, как брюква, кулаком. К обидчице тут же подскочила Рокки и ударила её по уху сумочкой. Кошка разъярилась и выпустила когти, но у неё неожиданно подкосились ноги, она упала на четвереньки, и тут же получила пинок от малышки Ро. Третья чёрная кошка продолжала тащить Берёзу, которая ухватилась за Рокки и порвала на ней нарядную блузку. Чернухи, придя в себя, втроём потащили обеих. Ро ухватилась за Мушку, Мушка – за Пышку, и тут на помощь девушкам подоспели поначалу опешившие мужчины. Вся компания Че перебежала на другую сторону улицы. Кошки лёгкого поведения злобно ругались, размахивая белокурым париком и скаля прокуренные зубы, словно индейцы со скальпом врага.

— Бессовестные нахалки! – Воскликнула Че, ощупывая подбитый глаз.

— Что Вы от них хотите? – со смехом спросил Кот, - Работают девчонки, как умеют, главное, что хоть работают!

— Вы не правы, молодой человек, - сказал возбуждённо профессор, - мир, как часы, держится на винтиках: «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй» и других. Профессии киллера или вора Вы не считаете общественно – полезными, наверняка, даже и не рассматриваете их как профессии! А здесь тот же самый «винтик»: «не прелюбодействуй»! Вы же не хотите, чтобы мир развалился на части?!

Кот промолчал. Че чуть не плакала, переживая о своей внешности. Войшило первым увидел её проглатываемые слёзы.

— Какие у Вас, дорогая, красивые серебристые кудряшки, и Вы их так долго скрывали от нас! – сказал профессор, - А синяк – пустяк! Мы все слишком озадачены, чтобы его замечать!

Паралличини музыкальным слухом уловил журчание воды.

— Я, как верблюд, выпью целое ведро! Эти чудные звуки идут из внутреннего дворика! – сообщил он весело.

— Вперёд! – бодро воскликнула Че, - Было бы чудненько, если бы там, как в Риме, оказался фонтан с минеральной водой!

Друзья устремились в узкий проход, ведущий в грязный внутренний двор.

— Смотрите, девять негритят! – произнёс Кот со смехом.

Морщинистая бабка с сильно выступающей нижней челюстью и с огромным ртом, что делала её похожей на шимпанзе, намазывала грязью из таза десятого ребёнка, остальные «грязные» малыши похлопывали себя с большим удовольствием по голым животам и задам. «Чудные звуки» издавала струйка мутной воды, текущей из ржавой трубы в грязный бачок. Повсюду лежали кучи старого мусора.

— Это лечебная грязь? – спросил бабку любопытный Кот.

— Пусть с детства привыкают к грязи, это пе-да-го-гическая грязь, глуповатенький! – с достоинством произнесла старуха.

- Глуповатенький! – повторил по очереди каждый из «негритят».

— Обезьяна всегда плохо думает о человеке! – вырвалось из обиженного Кота.

Друзья, заткнув носы, поспешили вернуться на улицу.

— Мне всё здесь не нравится, - заявил не довольный Фига, слишком много впечатлений для одного часа! Предлагаю разбиться на две группы, одну возглавит профессор, другую – я, со мной за билетами на вокзал пойдут Кот, Берёза и Паралличини. Остальные возьмут не много денег у Рыжика и пойдут в театр, а встретимся в полночь в том большом доме с вывеской на крыше: «Гнездо Рафаэля – 24 часа», где вы разузнаете о докторе и Юме, которого, видимо, тоже уже пора спасать!

Группа Фигурки по боковой улочке заспешила к вокзалу, а Т.Ч., профессор, Мушка, Пышка, Ро и Кро направились к театру.

— Какие здесь странные вывески: «Театр. В гостях у Шекспира» или «Парикмахерская. Усы кайзера Вильгельма», - поделилась своими наблюдениями Мушка.

— Меня удивляет, что нет ни одного цветочка, ни одной бабочки, ни одной стрекозы, всех птиц они съели, но куда подевались деревья? – сказал Пыш.

— А деревья взяли да и обиделись, как в твоём романе, - ответил Кро, - осталась пустыня с немытыми окнами и запахом мочи.

— А у меня, дорогие мои, немного отваливается левая нога, театр – это то, что ей сейчас нужно! – сообщила Че.

Рокки заколола брошью в виде балеринки свою разорванную блузку и заклеила пластырем синяк под глазом Т. Ч.

— Я сто лет не был в театре! – радостно воскликнул профессор, - Помню, в детстве я тяжело заболел, отец посреди зимы принёс невиданное чудо – большущий ананас и два билета в театр, и сказал: «Завтра всего один день проездом выступает пианист-виртуоз Ливерпуз, который великолепно играет локтем, подбородком, нафабрённым усом и даже «сидением», как сказано в афишке! Тебе, академик, придётся выздороветь!» Да, да пришлось!

Швейцар покосился на помятые причёски, потрёпанные наряды и широкие улыбки друзей, таких счастливых улыбок он не видел даже у иностранцев.

Кро купил билеты и предложил наконец-то посмотреть афишу.

— О! – воскликнула Че, - Музыка Римского – Корсакова, слова Пушкина! Спектакль называется «Золотой бройлер»! Русская классика! Как нам повезло! Какое счастье! Билеты безумно дорогие, зая?!

— Всего один зелепан за все билеты! – радостно сообщил Кро.

— Места в какой-нибудь «собачьей яме», где ничего не слышно и не видно? – продолжала допрашивать Кролика Че.

— Места прямо напротив сцены, на возвышении! – ответил с улыбкой Кро.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, - сказала со вздохом Че.

Друзья вошли в зал, блистающий золотом и хрусталём. Вокруг висели великолепные светильники, над головами горела ослепительная люстра. Стены украшали дорогие росписи и мозаики. Че, не веря своему глазу, уселась в просторное бархатное кресло. Ро и Кро принесли мороженое, удивляясь тому, что здесь разрешено есть в зале, хотя остальные зрители предпочитали пить ген из высоких бокалов.

— Какие сказочные представления мы давали в детстве! – сообщила Че, с самой очаровательной улыбкой, - Из старого кружевного тюля делали занавес, одевали мамины украшения и наряды, чаще всего ставили «Анюту», про глухую служанку – деревенщину! Смысл пьесы был в том, чтобы давать служанке задания, на которые сложено было бы придумать рифму, например:

Барыня: Анюта! Анюта!

Служанка: Что, барыня, я тута!

Барыня: Принеси мне ридикюль!

Служанка (кидает ей рогожный мешок): Вот Вам, барыня, редьки куль!

Друзья улыбались, Че была счастлива, как в детстве.

— Надеюсь, мы найдём здесь радостный отдых от наших неудач, - сказал весело профессор Войшило.

Занавес дрогнул, наступил волшебный миг, медленно погас свет, и раздались аплодисменты. Полилась знакомая с детства музыка. Че сидела с закрытыми глазами, из которых ручьями текли слёзы. Она слушала оперу на любимые с детства слова, но рядом очень нервно заёрзал профессор, и пришлось открыть глаза. На сцене шли разборки между двумя монополиями, торгующими напитками. Заморского цыплёнка, то есть золотого бройлера, изображал мальчик в жёлтой пушистой шубке из искусственного меха. Че в ужасе закрыла глаза и снова погрузилась в прекрасную русскую оперу. Пели не дурно, не убеждало только слабенькое писклявое по-детски «Ку-ка-реку».

— Меня сейчас вырвет! Мамочка, это же «Золотой петушок»! Два года назад я пела в Мариинке Шамаханскую царицу и не могу смотреть, как издеваются над спектаклем! – громко прошептала Ро.

— Может быть лучше уйти, после того, как перебьют последних менеджеров – конкурентов?! – спросил Кро.

— Что они сделали с прекрасной вещью? – с раздражением прошептал профессор, - Пародия на искусство!

Уставшие Мушка и Пышка, наевшись мороженого, сладко спали, прижавшись друг к другу.

— Эту вещь надо смотреть с закрытыми глазами, слушать, как постановку по радио, - посоветовала Че.

— Простите, дорогая, но у меня не получается, я с надеждой смотрю на сцену, не появится ли Царь в горностаевой мантии, Звездочёт в высоком колпаке или девица в восточном убранстве, не веря, что нас так чудовищно надули! – возмущался Войшило.

— Хорошо, будите Пыша и Мушку, через две минуты будет рефрен и уходим! – ответила Че.

Вся группа профессора Войшило в темноте под шиканье не довольных зрителей, увлечённых монопольной войной пробралась к выходу. И тут щупленький мальчик в циплячей шубке приготовился петь. Но пропела за него Тётка Черепаха, пропела на весь зал так, что зазвенел хрусталь, а зрители содрогнулись при мысли о землетрясении.

— Кука-реку! – от души во весь голос пропела Че, - Царствуй лёжа на боку!!

Друзья пустились бежать мимо охранников, выскочили из театра и помчались вдоль по пыльной улице, по красноватой потрескавшейся земле.

— Во что мы опять вляпались? – спросил на бегу Пыш.

— В авангард! – отвечал с ожесточением профессор, - Это когда сами ничего создать не могут, начинают эксплуатировать классику, приспосабливая её под свой убогий интеллект, таким образом, создавая не новую культуру, а пародию на культуру! Жалкую пародию!

— Но авангард как новое направление есть и в Волшебном Лесу, - сказал Пышка, отдышавшись.

— Да, создавайте своё новое направление в искусстве, но не уродуйте классику, не щадя чувств тех, кто её любит, - отвечал возбуждённо профессор, - или хотя бы крупными буквами предупреждайте: ««Золотой бройлер» - это изуродованный «Золотой петушок» - лакомство для извращенцев!»

— Не забывайте, друзья, что мы в чужой стране, - сказала назидательно Че, - и что мы ещё не утратили чувство юмора!

— А у рынка тоже интересное название: «Купите у Моцарта»! – воскликнула Мушка.

— Эксплуатируют известные бренды, страдая творческим бесплодием, прикрываясь, наверняка, знакомой ширмой: «А нам так нравится!» - сказал Войшило с раздражением.

— Не забывайте, дети мой, что не творческий человек – это серость, но серость – это человек, надо кому-то и улицы мести, - назидала Че.

— Серость здесь, явно, улицы не метёт, - заметил Кро, указывая на кучи мусора у входа на рынок.

— Не огорчайтесь, друг мой, сейчас мы купим для Вас сувенир на память об этой ужасной стране, - сказала профессору Че.

На рынке их встретили мутные слезящиеся глаза и липкие любопытные руки. Все говорили громко, как и в театре, переживая разные формы эйфории.

— Я сейчас потеряю сознание, давайте попьём хотя бы этой гадости! – предложила Рокки.

— Ни в коем случае! – запретил Войшило, - «Психотропный кисель» - такое же табу, как человеческое мясо!

— Как хочется пить, правда, Силы небесные! – воскликнула Мушка.

— Смотрите, друзья, - с восторгом зашепелявил Кро, - на двери торговой палатки гвоздём нацарапан полиндром: «Кулинар храни лук»! Здорово! Сейчас бы на конкурс полиндромов в нашем Волшебном Лесу!

Вся компания уставилась на ставшую родной дверь. Дверь отворилась, и вышла полная девушка с подносом грязной посуды. Пыш последовал за ней за угол палатки. Там торчал ржавый водопроводный кран, Пышка с обаятельной улыбкой помог вымыть липкие чашки и бокалы, расспросил девушку о качестве воды и попросил у неё чистый стакан, из которого напоил всю компанию: от старших до младших. Вокруг лужицы под краном росла зелёная трава, такая пушистая и красивая, что даже подслеповатый Кро заметил её в своих «запотевших от удовольствия» очках.

— И вышли из воды, и состоим из воды, поэтому без воды жить отказываемся, - с блаженной улыбкой сообщил профессор, - но местные вполне обходятся без неё – вот вам новый вид! Интересно, что бы сказал, Дарвин: «мутно - липкие» - это не бакланов и тупиков линейкой измерять! Ха-ха!

Друзья приблизились к открытым торговым рядам, где были сразу же окружены продающими.

— Купите, господин одну из трубок Шерлока Холмса! – предложил профессору эйфоричный продавец, вцепившись в его рукав.

— Зая! Эту вещь нужно обязательно купить! – объявила Че казначею Кролику.

— А Вы, мадам, купите корзинку, в которой был найден младенец Моисей! – предложил с невротической улыбкой другой продавец, трогая обеими руками Че.

— Это же историческая находка! Берём! – воскликнул довольный профессор.

Торговцы ободрились, заблестели слезящимися мутными глазами и перешли в наступление.

— Только для Вас, мадам, красный бархатный халат самой Тётки Черепахи! – визгливо заголосил первый.

— Но халат Тётки Черепахи находится в Лондонском музее, - возразил Кро, - я сам его там видел!

— Он вчера был похищен оттуда! – уверенно закричал торговец.

— То есть, вы торгуете краденным? – спросил Пышка.

— Что Вы, что Вы, господин, мы нашли эту вещь в узелке под Лондоном, она уже никому не принадлежала! – объяснил громко нараспев и путая слова второй продавец.

— Заплати, зая, наконец-то вещь нашла свою хозяйку! – распорядилась самодовольно Че.

— Купите и у меня, мадам, красный бархатный халат Тётки Черепахи! – закричал третий торговец, прилепив свои руки к пухленькой ручке Че, - Тот, что Вы сейчас приобрели – фальшивка!

— Надо купить и этот, на всякий случай, - сказал профессор, - не оставлять же дорогую сердцу вещь в этой ужасной стране!

Как только продавец с деньгами скрылся, в атаку пошёл четвёртый торговец и тоже с халатом Т.Ч. Эта, именно, монограмма была вышита на нём золотом над верхним красным карманом. Через пять минут каждый из группы Войшило имел по бархатному халату с золотой монограммой, но торговцы не унимались, обнимая опешивших путешественников, они со всех сторон предлагали «настоящий халат примадонны».

— Давайте наденем их на себя, чтобы продающие видели, что они у нас уже есть, тогда нас оставят в покое, - предложил поспешно профессор.

Все шестеро друзей надели красные бархатные халаты и продолжили путь по торговым рядам, который оказался более коротким, чем они ожидали. Сзади раздались полицейские свистки, все побежали к выходу, впереди мчалась красная бригада профессора Войшило. У самого выхода друзей окружили стражи порядка и всех шестерых грубо втолкнули в полицейскую машину.

— Изловили – таки! Изловили вас – таки! – возбуждённо объявил задержанным ликующий усатый страж.

— Без адвоката отказываемся общаться с Вами! – заявила Че.

— Без адвоката?! Ха! – выкрикнул полицейский, - По этой статье не полагается адвокат! Зачем он вам, если вы уже получили пожизненное заключение?!

— Это что за статья, позвольте поинтересоваться, - осведомился профессор.

— За государственное преступление! – выкрикнул злорадно полицейский, - Вы вчера своими красными тряпками раздразнили спортивных быков, они вырвались из загона и задавили кучу народа, в том числе и крупных гостей с Востока! И сегодня нам уже перекрыли трубу! А из чего делать ген, наш хлеб насущный, из чего?!

— Но, позвольте, мы сегодня только приехали! – заявил профессор.

— А вот и не правда! Вас видели и уже опознали, не надо отпираться, это как-то не серьёзно! – с довольной улыбкой сообщил полицейский, - Как-то не красиво!

— Это ложь! – прошипела Че.

Она сидела красная от гнева в красном халате, обхватив крепко обеими толстенькими ручками историческую корзинку, пластырь под её глазом отклеился, и набухший синяк свисал багровым мешочком.

— Ух ты, злющая старая пиратка! – завопил полицейский, кривляясь, - На-ка укуси меня за пальчик! Ведь укус черепахи смертелен! На-на , что не кусаешь?!

— Потому и не кусаю, - сказала Че.

Она разом вся обмякла и стала кроткой и бледной.

— Юм, Юм, приди и живи в моём доме! – шептала испуганная малышка Ро, - Помоги нам в нашей беде!

Через несколько минут всю группу профессора Войшило как государственных преступников Зелёного Леса грубо втолкнули в тюремную камеру.

— Вот вам шесть лепёшек и вода в кране, утром разведём вас по «одиночкам», за попытку к побегу у нас отрубают голову! – сказал на прощание страж, радостно оскалившись, и захлопнул дверь.

В камере был только один стул, на который сразу же грузно уселась уставшая Че. Остальные разместились на единственном тюфяке и принялись за чёрствые лепёшки. Че съела свою быстрее всех и решила всплакнуть.

— Давайте вспоминать что-нибудь приятное, - предложила Мушка, - помнишь, Пыш, мы весной гуляли под берёзами, на которых шла оживлённая работа – грачи приводили в порядок свои жилища, и вдруг из гнезда к нашим ногам выпал большой кусок мягкого зелёного мха, а ты сказал: «Эх, какую ценную подушку потеряли!»

— Нам бы сейчас хоть такую подушку, - отозвался Пышка, - одну на всех.

— А мне вспомнилось место, где когда-то стоял дом моего детства, - заговорил профессор, - Я ходил, как-то, кругами вокруг этого места и думал: «Где полянка одуванчиков – там стоял наш большой стол с льняной скатертью, по кайме которой были вытканы снопы и серпы. За этим столом нам разливали из большой фарфоровой кастрюли наивкуснейший суп, по вечерам за этим столом взрослые шумно играли в карты, а в углу весело потрескивала печка – голландка; мы же, дети, сидели с ногами на диване и разглядывали пыльные картины в рамах. В зимних сумерках они оживали: на картине «Московский дворик» лошадь, явно, вздрагивала гривой, а на картине «Иван Царевич на сером волке» царевна иногда вздыхала украдкой, а у волка с языка капала слюна».

— В такие минуты, как сейчас, мне вспоминается самое ужасное, - сказала Че, - когда я только начинала музыкальную карьеру, находились десятки людей, которые ненавидели меня только за то, что я была не такая, как они. Эти злые люди нанимали целые бригады шикальшиков, которые освистывали и ошикивали меня на спектаклях. А когда меня признал весь музыкальный мир, они начали целовать следы от моих туфель на асфальте, когда я бежала из такси в театр. И это, второе, было ужасней первого!

— Да-да, - сказал огорчённо профессор, - я Вас отлично понимаю, мои коллеги часто воспринимали мой успех, как личное оскорбление, в лучшем случае говорили обо мне: «Списал у Дудкина или скачал из интернета!»

— Я думаю, мы не страдаем такой злобностью, потому, что мы все творческие, - сказал Пыш, - а творчество – это освобождение, очищение сознания.

— Я думаю, имеет место более сложный механизм очистки сознания, - сказал профессор, - разберёмся, как оно темнеет в ходе неправильного выбора: обмануть – не обмануть, часто выбираем – обмануть, а в сознании – тёмное пятно, так как сознание создано светом и из света, оно не терпит лжи; взять или отдать, чаще выбираем – взять, а в сознании – тёмное пятно, потому что свет – субстанция дающая, а не берущая. Мы постоянно ошибаемся с выбором, а сознание наше сразу же реагирует, потому что оно живое.

— Механизм очистки сознания крайне прост: покаяние и добрые дела, - сказала усталым голосом Че, - кайся и кайся!

— Я каюсь,- сказала неожиданно Рокки, - я забыла… я умолчала о том, что на рынке попила этого напитка, пока вы все пили воду!

— Но зачем, Ро? – удивился Кролик.

— Из любопытства, Кро, отвечала печальная Рокки, - а может из чувства стадности, а может из-за моей внутренней порочности, мы ведь, даже, не знаем, кто были мои биологические родители!

— Рокки! Хватит рассуждать, пойдём к умывальнику, я помогу тебе промыть желудок, - решительно заявила Мушка.

— Нет, нет, сначала мне было противно, а теперь я бы ещё попила такого напитка, - ответила Ро депрессивно.

Че никого не слушала, она с ужасом смотрела в угол.

— Рокки, - шёпотом спросила Че, - что это?

— Не бойтесь, мамочка, это только маленькая серенькая мышка, - сказала равнодушно Ро.

Это известие стало, однако, последней каплей, Т.Ч. сжалась от страха и зарыдала, как дитя.

— Я не послушалась дедулю и затащила своих близких в эту дыру! – причитала она, - Дорогие мои предки, помогите нам выбраться отсюда, о мои дорогие ненаглядные предки, столь любимые мною!

— А ты будешь, Клотильда, называть прапрадеда Фемистоклюса «трухлявым пеньком, поросшим мхом»? – прозвучал сверху строгий голос.

— Никогда! – воскликнула горячо Че, озираясь по сторонам.

Прямо к ней на колени упал сверху ключ, который сразу схватил проворный Кро и начал его рассматривать.

— Так, проверим Вашу наблюдательность, - предложил профессор, глядя на Че, - вода из ванны вытекает по часовой стрелке или против часовой?

— Так это понятно, друг мой, холодная – по часовой, а горячая – против, - неуверенно предположила Че, смахивая последнюю слезинку.

— А вот и нет! Всё зависит от того, в каком полушарии Вы принимаете ванну! – возбуждённо заговорил Войшило, - Этот ключ, явно, от маленького окна под потолком, ведь в двери нет замочной скважины! Я это заметил сразу, хоть я и не Шерлок!

— Я допрыгну туда, - сказал Кро, - связывайте скорее пояса от халатов!

Кро с ключом и красной верёвкой разогнался и допрыгнул, словно долетел, до небольшого окна под потолком, проворно открыл его, выглянул и перекинул вниз верёвку, по которой все выбрались в глухой садик с сухими деревьями. Че захотела подниматься последней, считая себя виновницей происходящего. На самом деле она обвязала себя верёвкой, а остальные тянули её. Тучка сползла с луны, и профессор, Кро, Ро, Пышка и Мушка увидели верхнюю часть Т.Ч., плотно застрявшей в окошке.

— Теперь мне отрубят голову! – сокрушённо выдохнула Т.Ч., и слёзы потекли из её глаз прямо на сухую землю.

Кро разбежался, подлетел и повис на её толстеньких ручках, но Че разжала пальцы, и он упал на профессора, пытавшегося залезть на шершавую стену, обдирая при этом руки, теряя очки и разную мелочь из карманов.

— Бегите, умоляю вас, убегайте! – громко шептала сквозь слёзы Че.

— Юм! Юм! – приди и живи в моём доме, только помоги нам в нашей проблеме! – с лихорадочным блеском в глазах повторяла и повторяла Рокки.

— Не бойтесь, Тётушка! А вы все растяните под ней халат! – воскликнула Мушка.

Она встала на колени, вся розовая от волнения, протянула тонкие ручки к небу и воскликнула: «Силы небесные!»

Чёрное бархатное небо, украшенное стразами звёзд, дрогнуло, открылась маленькая дверка, в которой показалось большое ухо, ещё более розовое и волнующееся, чем сама Мушка.

— О, Силы небесные! – с жаром прошептала девушка, - Помогите Тётушке Че выбраться!

Ухо исчезло, дверка закрылась, все с надеждой уставились на Т.Ч. Она зажала двумя ручками рот, чтобы не закричать, глаза её от ужаса стали, как два синих блюдца.

— По моей левой ноге бегает маленькая серенькая мышка, - еле слышно прошептала Че.

Профессор, Кро, Ро, Пышка и Мушка живо подняли за края один из халатов, и Че, как пробка из бутылки шампанского, вылетела в их заботливые руки, перечеркнув законы физики.

— Благодарю вас, Силы небесные! – радостно воскликнула Мушка, опуская на землю свой край халата.

— Варенька! Дорогая моя Варенька! – воскликнул прослезившийся профессор, встав перед Че, как бравый гусар, на одно колено, - Как же я рад! Я давно хотел Вам сказать… сделать Вам предложение, и вот этот момент настал! Осчастливьте, царица!

— Варенька? – ревниво прошепелявил Кро.

— Но как Вы догадались, друг мой? – еле проговорила сквозь слёзы Че, сияя от счастья.

— Вы же сами дали мне свой паспорт для оформления визы! – ответил не менее сияющий профессор, - Вы старше меня всего на 15 лет, но и Агата Кристи была старше мужа на 15 лет, и это не мешало их счастью!

Кудряшки Че распушились и засеребрились, глаза блестели, как два драгоценных сапфира, как две ясных синих звезды с белыми лучиками на щеках Че, потому что все морщинки на её загорелом лице разгладились, отчего и появились, белые не загоревшие лучи. Она была сказочно хороша!

— Я бы ответила Вам: «Мне нужно подумать…», но дедуля сказал, что я уже не подвенечная, - сказала Че, и два синих сапфира померкли.

— Клотильда, то есть, Варюша! Смотри, что у меня есть! Лови, детка! – раздался весёлый голос Фемистоклюса из оконца, в котором не давно торчала Че.

Кро подпрыгнул и поймал что-то блестящее.

— Маменька, это Ваше кольцо, за которым мы все лазили в подполье! – заявил Кролик, - Это оно! Я его узнал!

— Нет, зая, у меня никогда не было такого большого золотого перстня с таким крупным алмазом, и, кроме того, на нём что-то написано! – ответила Че.

Она надела поверх своих очков очки Кро и очки профессора и прочла вслух: «Дорогой нашей Клотильде в день свадьбы от всех предков, столь почитаемых ею».

— О, это Кольцо предков! – торжественно произнесла Ро, - Как романтично!

Все начали рассматривать Кольцо предков, передавая его друг другу.

— А это Вам, господин профессор, - раздался из окошечка голос довольного Фемистоклюса, - трубка, которая, якобы, давно принадлежала Шерлоку Холмсу, и которая не так давно была «маленькой серенькой мышкой»! Хи-хи-хи! Но вам пора в ту самую дверь!

— Что же Вы ответите, госпожа моя! – спросил в нетерпении профессор.

— Я всё скажу за первым чаепитием на нашей полянке! – отвечала с улыбкой, полной очарования, Варвара Никифоровна, - А сейчас нужно закопать эти ужасные халаты!

— Нет, дорогая, - заявил решительно профессор, - мы возьмём их с собой, если бы не они, у нас не было бы шанса, где бы мы взяли верёвку? И у меня не было бы шанса открыть Вам моё сердце!

Варвара Никифоровна вместе с Войшило аккуратно уложили в историческую корзинку исторические халаты, туда же, на самое дно, положили трубку сыщика и Кольцо предков.

Друзья хотели помахать дедуле, но окошечко было плотно закрыто, и они вошли в заднюю дверь «Гнёзда Рафаэля».

В полутёмном прокуренном холле за толстым стеклом висели картины.

— Обратите внимание, друзья, - сказал профессор, - днём здесь, видимо, торгуют крадеными картинами, посмотрите, «Муза в красном» нашего Кота стоит в два раза дороже, чем «Водяные цветы» Клода Моне и в три раза дороже, чем «Одуванчики» Дюррера!

— Если бы Кот не воровал кастрюльные крышки, у него бы не украли картину, - глубокомысленно заметила Варвара Никифоровна.

— Если следовать Вашей логике, матушка, - прошепелявил Кро, - Моне и Дюррер тоже были воришками!

— Зая, ты же не думаешь, что можно украсть имущество у покойников? Его можно украсть у проворовавшегося музея, - не спеша объясняла Че, сравнивая свой халат на картине Кота с теми, что лежали в корзинке, - Да, воротник совсем другой, ведь это был ещё довоенный фасон! Похоже, нас обманули.

Усталые от потрясений путники вошли в большое помещение, над входом которого висела вывеска: «Зал интеллектуальных бесед». Здесь можно было дождаться полуночи и встречи с группой Фиги. По липкому полу друзья проследовали в самый дальний угол к свободному столу. За соседним столиком сидели три мужчины, они пили ген из высоких бокалов и громко разговаривали между собой, не обращая ни на кого внимания, как и все в этом зале.

— Я их сразу узнал, - возбуждённым шёпотом сообщил профессор, - толстый и лохматый похожий на Ральфа Дорендорфа – это Африкан Горилкин, главный редактор одного из популярнейших журналов, где напечататься – не сбыточная мечта; рыжий и лысоватый – всемирно известный учёный Федя Крик; в шляпе и с красным носом – Поль Синяк, думаю, никому не нужно объяснять, что это художник с мировым именем! Послушаем их беседу!

— Нет ли этого клопа в стакане?! – воскликнул грозно Синяк, эйфорично двигая бровями, - Кто бы мне сказал, что клоп – это ловушка для тараканов, я бы не поверил!

— Хотите знать, братцы, как я стал тараканом? – слезливо заговорил Африкан, - Я страдал «синдромом редактора», то есть, сам иногда пописывал, а когда мне приносили что-нибудь интересненькое, я прятал эту рукопись в дальний ящик стола! И столько я напрятал, а рука выбросить не поднималась, что мне уже стало тесно в моём пространстве! К тому же мой стал начал зловеще гудеть, как улей! Что там «мальчики кровавые в глазах», когда тебя и днём, и ночью преследует твой собственный письменный стол! Я пошёл к психиатру, а он мне: «Меньше надо пить, Африканушка! У тебя мешки под глазами, как карманы у Рокфеллера!!» А я ему: «Это почечная недостаточность от глубокой печали!» Тут и появился зелёный гений, который пообещал мне бесшумное местечко, где я буду жить среди великих людей, не испытывая завести! И вот я туточки! В этом отстойнике человечества я пишу диссертацию о зависти! О той самой зависти, которая погубила мою широкую душеньку! Я расскажу вам, милые мои, занятную древнерусскую былину: сидят богатыри за столом, как мы, только пьют, конечно, не это пойло, один из них говорит: «Братцы мои, я вчера вороного жеребца купил, холкой поведёт, словно серебром взыграет!» Богатыри насупились, в кружки уставились, а второй говорит: «Ой, братцы мои, что конь? Я два дня назад купил себе такой меч, что дамасская сталь рядом с ним отдыхает! Рукоять вся в каменьях!» Богатыри запыхтели в кружки, совсем помрачнели, а третий говорит: «Ох, братцы мои, что меч? Вот я неделю назад женился! Жена, что пава, как улыбнётся, словно солнышко встаёт, как косу распустит, словно реченька блестит!» Богатыри почернели, как туча, а один вскакивает и говорит: «Братцы мои, помните мы вчера спорили: кому ехать на заставу, где птицы не поют, деревья не растут и откуда живым никто не возвращается? Вот пусть он и едет, понежился с молодой женой, а теперь пусть поохраняет родные границы!» Мы завидуем не всему, всему завидовать – это патология! Я, например, до слёз хотел написать поэму «Мальчики и пальчики», в ней молодые заботливые няни должны были ухаживать за карапузами. Они их холят и лелеют, но, как только отходят от игр и забав, и начинают наставлять на дельное и серьёзное – шалуны откусывают у нянюшек пальчики! Хотел – да не смог! Почему какой-то плюгавенький Майонезов может, а я нет? Я завидовал ему безмерно! Зависть повсюду! Проанализируйте такие выражения: «Втюрился! Влюбился по уши!» - это же воплощённая зависть!

Африкан страшно вращал мутными глазами между опухших век.

— А я поведую вам, ребятки, ещё более печальную историю, - сказал Синяк, - не знаю, как там в музыке или в поэзии, а в живописи так: Иванов берёт светотень у самого Бога, Петров – у Иванова, а Сидоров – у Петрова и так далее, пока светотень не превращается в поющий ушастый баклажан! Так вот, я всегда был в этой обойме Сидоровым, а мне до слёз хотелось быть Ивановым! А для чего хотелось? Чтоб скупить все европейские ведущие галереи, чтоб быть хозяином воплощённых творческих душ! Я понимал, что быть Ивановым и одновременно хозяином – это всё равно, что сидеть на Северном полюсе и ждать пингвинов, но я не хотел в это поверить! Тут и подоспел ко мне клоп-вонючка, который пригласил меня в «государство безмерных перспектив»! И вот я такой же «тарик», как Африкан, влипший в ту же самую слизь! Мы все здесь мутно-липкие, потому что у нас утрачено понимание ясности, мы не знаем правды, только – полуложь, оттого и липнем маниакально друг к другу в надежде высосать хоть крупицу правды! И самое ужасное, ребята, мы не хотим уже уезжать отсюда, мы пригрелись в загаженном гнезде на тёмной стороне времени!

— Моя тараканья история ещё банальней, - сказал Крик, - Я хотел того, что хотят все: поклонения и власти. Я изобрёл «чудо-кнопку», допустим, кто-то из вас написал научную статью, я её проверяю на компьютере на предмет плагиата, оказывается, что уникальность текста только семнадцать процентов, а остальное скачено из разных источников, но я нажимаю «чудо-кнопку», и машина выдаёт анализ статьи с уникальностью текста в 71 процент! Ко мне потянулся весь научный мир за процентами! Но мне хотелось такую кнопку, чтоб коллеги мне не только платили, но ещё спрашивали моего разрешения на все важные действия своей жизни! Мне хотелось быть менеджером их судеб! Я бился до полного облысения черепа! И вот появился зелёный человечек, а остальное вам известно. Но как же я страдал здесь в первые дни! Здесь же все говорят друг о друге только мерзости, думают – только гадости! Я ходил словно обвешенный чёрными жирными грязными хвостами! Я был весь больной от их слов, мыслей и взглядов! Я раньше считал, что можно почернеть и заболеть только от своих грехов, но здесь бы и у ангела почернели крылья! И самое ужасное, что многие из них ещё называли себя христианами! Вот эти – недоразвитые, не имеющие ни одной доброй мысли или доброго чувства! И вот я один из них, теперь мне уже кажется, что они обычные – нормальные, развитые, добродетельные! Мы сравнялись с ними в сером цвете, стали частью однородной серой массы!

— Не согласен, - выкрикнул Синяк, - мы не серая масса мы яркие липности!

Группа профессора Войшило во все глаза смотрела с глубоким сочувствием на «мутно-липких». Варвара Никифоровна утирала платочком слёзы, но услышав о страданиях учёного, она не выдержала, вся собралась, как перед выходом на сцену, и воскликнула: «Потерпите, друзья, мы сегодня вернёмся на родину и организуем экспедицию, которая освободит вас!»

— А вы кто такие? – испугано спросил Синяк, оглядывая спутников Варвары Никифоровны затуманенным взглядом. Этот взгляд остановился на Мушке и художник, приняв вальяжную позу, произнёс: «Фея с золотыми волосами и матовой кожей, мне нужно написать Ваш портрет, если я ещё отличу охру от кадмия! А освобождать нас не надо! Мы птенцы самого Рафаэля, сам Рафаэль свил для нас гнездо!»

— Но кто вы? На наших козлов вы не похожи, - пробасил Африкан, - вы не похожи и на энергично – наглых хулиганов и завистников из Синего Леса, вы напоминаете, скорее, добродушно – романтических чревоугодников из Волшебного Леса, не удивлюсь, если кто-то из вас сочиняет стихи такого типа: «Утки, дорогие мои утки, наконец-то вы вернулись к нашему заснеженному бережку!» Передайте вашему пресловутому Майонезову, что я набью ему при встрече морду! Будут ему и мальчики, будут и пальчики!

— Прекрасные строчки, - сказал красный Пыш с обидой в голосе, поднимаясь со стула, - про уток, конечно.

И тут он что-то заметил в стаканах мутно-липких.

— Смотрите, зелёно – розовая курица! – воскликнул Пышка.

Он поднял голову, но на потолке висела только зеркальная люстра, а из стакана Крика на Пыша злобно смотрел зелёный Юм в розовой накидке, в розовых сапожках со шпорами и в красной свисающей зубцами, как гребень, шапочке.

Крик, Горилкин и Синяк поспешно загремели стульями, подобострастно вперяясь мутными взглядами в стаканы, шатаясь в разные стороны, принялись кланяться отражению клопа, повторяя в разнобой: «Поклоняемся! Поклоняемся! Только налей на халяву, батя!»

— Пойдёмте в другой зал, друзья, - сказал огорчённый профессор, - здесь так накурено, что и красный воробей примерещится, а эти товарищи нас уже не слышат и не видят, как я и предполагал, ген разрушает сознание, увы, увы.

Команда верных друзей вошла в «Зал творческих состязаний», где играла приторно – чувственная музыка из модной композиции «Рвотный порошок». К вошедшим сразу же подбежал молодой человек с микрофоном - ведущий шоу.

— Представьтесь, пожалуйста, и ответьте на вопрос: «На какие типы делятся люди?» - спросил он.

— Войшило, - скромно сказал профессор, - а все люди делятся на «развитых» и «не развитых», можно называть последних «зелёными». Вся проблема в том, что им приходится жить вместе: «развитые» смеются над «не развитыми», а «не развитые», которых гораздо больше травят «развитых», хотя и во всём подражают им.

— А кто такие развитые? – удивлённо спросил ведущий шоу.

— Те, у которых развиты все 4 составляющих: чувственная, рациональная, душевная и духовная, - сказал усталый профессор.

— А если у человека развита только одна, как Вы говорите, составляющая? – осторожно спросил ведущий.

— То, перед нами – больной монстр, - ответил учёный.

Молодой человек обратился к Че.

— Варвара Никифоровна, - с достоинством произнесла она и продолжала с присущим ей женственным обаянием, - чем больше в человеке божьего, тем сложнее определить его тип, легко тип можно определить у чисто биологического природного человека. Я думаю, что все люди делятся на «сытых» и «не сытых»: «сытые» - самодостаточны, они всё, что хотят – могут; всё что могут – хотят, у них всегда всё хорошо получается, а «не сытые», что хотят – не могут, что могут – не хотят; они часто превращаются в «завистливых хищников»!

— Этот тип людей, наверное, самый интересный, - со снисходительной улыбкой сказал молодой человек.

— Для психиатров – несомненно! – вставил профессор.

Ведущий пригласил всю группу Войшило поучаствовать в конкурсе поэтов, где будут разыгрываться большие денежные призы. Пышка поспешил к столу жюри, чтобы зарегистрировать свою кандидатуру. На месте председателя жюри восседал Бобёр в оранжевом галстуке и жёлтых туфлях, рядом с ним - скромная девушка с длинными волосами, и котята с улицы академика Лизалкина.

Приторная музыка умолкла, включили розоватый свет, любители поэзии зааплодировали, на сцену поднялся сам Бунькин в расстёгнутой до пояса красной атласной рубашке – приземистый крепыш с большой «антистрессовой подушкой» под рубашкой. Он нервными движениями растрепал до художественного беспорядка шевелюру и начал читать свои новые стихи несколько с надрывом:

«Выхожу один я на дорогу

В старомодном ветхом шушуне,

В студеную зимнюю пору

Перчатка с левой руки на мне!»

Любители поэзии ликовали, а Бобёр воскликнул: «Ай да Бунькин, ай да щукин сын!» И потише добавил для котят: «Помним, что он собу…, то есть, товарищ за трапезой академика Лизалкина!»

На сцене, между тем, уже стоял долговязый, порой, одиозный Мунькин, который собрался прочесть своё стихотворение «Самость». Он ухватился за подтяжки, подпрыгнул несколько раз, как парашютист, раскинул длинные руки и «полетел»:

«Я вижу красный квадрат

И я лезу в него!

В нём я вижу белый квадрат

И я лезу в него!

В нём я вижу синий квадрат

И я лезу в него!

В нём я вижу чёрный квадрат

И я лезу в него!

И я вижу в нём мужика с топором,

И я понимаю, что это Малевич,

А может быть это – я САМ!»

Слушатели приняли «Самость» с восторгом, а Бобёр воскликнул: « Ай да Мунькин, ай да щукин сын! Превзошёл самого себя!», а потише для котят добавил: «Не забываем, что он одноклассник и, кажется, родственник Лизалкина! За него нам академик шею свернёт!»

Затем читала свои стихи женщина по фамилии Никакая, но стихи были интересными, о том что им в отделе повысили бонусы, дали тринадцатую зарплату и главный бухгалтер обещал ещё дать премию. Позитивная поэзия возымела действие, все смотрели на поэтессу с приятными улыбками. Бобёр многозначительно сообщил котятам: «Всегда поддерживайте сильных и тех, кто много имеет – не ошибётесь!»

Последним выступал Пыш. Усталый и бледный он поднялся на сцену. Че в это время горячо шептала Бобру и котятам: «У Пыша большие материальные трудности, поддержите своего земляка! Это наша гордость!» Те обещали ей поддержать «нашу жемчужину».

Пыш объявил, что он для всех прочтёт своё новое стихотворение «Одуванчики», отчего в зале сразу наступило напряжение. Поэт начал читать просто, но энергично:

«Ты звезда и я звезда –

Россыпи соцветий,

Ты всегда и я всегда

Жили меж созвездий.

Луг зелёный и стога

В золотом разливе,

Только синие луга!

Кажутся счастливей!

Ты слуга и я слуга

Жадных, злющих пчёлок

Видим синие луга

Из-под чёрных ёлок.

Лишь последний луч угас,

Жмёмся, что есть мочи,

Одуванчики на нас

Сверху смотрят ночью!

Солнце – я и солнце – ты,

Зорька у порога!

Вот любимые цветы

Ангелов и Бога».

Пышка закончил и старомодно почтительно поклонился. Аплодировали только профессор, Варвара Никифоровна, Мушка, Кро, Ро и две маленькие девочки в первом ряду. Девушка, скромного вида, с длинными волосами, подруга Бобра, неожиданно привстала и закричала во все горло: «Смерть одуванчикам! Сбреем последний одуванчик с лика планеты! Даёшь гламур!»

— Простите, голубушка, - сказал осторожно профессор, - но, гламур – это маска на лице больного проказой.

Девушка взглянула на него как на больного старикана.

— Одуванчики будут всегда! – сказала звонко маленькая девочка из первого ряда.

— Одуванчики будут всегда, потому что мы будем плести из них веночки, - сказала ещё более звонко другая маленькая девочка из первого ряда.

Бобёр никого не слушал, он уже подводил итоги конкурса: первая денежная премия присуждалась Бунькину, вторая – Мунькину, третья – Никакой, остальных жюри благодарит за участие.

— Не огорчайся, Пышь, - сказал первый котёнок с улицы академика Лизалкина, - после своей смерти ты будешь сказочно богат, помяни моё слово, старина!

— А тебе не кажется, Пыш, что талант уязвляет людей? – спросил второй котёнок.

— А это как-то не гуманистично, Пыш, - заметил третий из котят.

— Особенно, если этот талант не от Бога, - сказал четвёртый, глубокомысленно подняв вверх указательный палец.

— Да и какое отношение имеет эта тема к нашей, так сказать, родине, к нашему Волшебному Лесу? – спросил пятый.

— Да и председатель сказал, что не все твои стихи – твои, надо быть честным, Пыш! Кроме того, медицинская организация предупреждает, что майонез опасен для здоровья, может быть тебе сменить псевдоним? Короче, скажи спасибо Пыш, что не посадили и не оштрафовали! – резюмировал шестой котёнок.

— Всё, ребята, на сегодня мы уже согрешили, расходимся, - закончил рефлексию Бобёр, снимая оранжевый галстук.

Гнездо опустело.

— Я тебе расскажу одну историю, сынок, - сказала ласково Варвара Никифоровна, - в Англии жила очень добрая женщина, бывшая медсестра, но ей не удалось скопить денег на старость, как и многим другим, кто больше отдаёт, чем берёт. Однажды она делала в своей квартире ремонт и забрызгала побелкой старую – престарую картину, которую давно пора было выкинуть. Но женщина отнесла её в мастерскую почистить. Там ей посоветовали показать картину экспертам, хозяйка картины так и сделала. Эксперты признали в этом полотне подлинную работу Леонардо да Винчи! Добросердечная женщина жила безбедно до конца своих дней. И на твои работы, мой мальчик, найдутся эксперты, а не котята, потому что Бог никогда не оставляет без помощи добрых людей!

— А вот и мы, - неожиданно за их спинами прозвучал голос Фигурки.

Друзья вздрогнули и обернулись с радостными улыбками. Но как же выглядел герой и его группа! Фига со спутниками, вымазанные мазутом, в синяках и ссадинах еле стояли на ногах. Фигурка сжимал грязной рукой баночку с остатками вишнёвого варенья.

— Где Юм? – спросил Фига у Пыша.

— В соседнем зале, хотя мне никто не верит, - ответил поэт.

Фигурка стремительно прошёл в «Зал интеллектуальных размышлений», остальные последовали за ним, не совсем понимая его действия. В зале оставались только три знакомых интеллектуальных гиганта: Африкан Горилкин, Федя Крик и Поль Синяк. Все трое храпели, как сибирская кошка из ресторана «Исаак Ньютон», положив головы на круглый липкий стол и обхватив руками стаканы с мутным напитком.

Фига, открыв баночку и уставившись на зеркальную люстру, заговорил голосом гипнотизёра: «Юм! Посмотри, что я принёс для тебя! Свежайший человеческий мозг!»

Где-то наверху послышался шорох, все уставились туда и увидели на полке маленькое бархатное креслице, а в нём заспанного не довольного зелёного Юма в розовой накидке и в красной шапочке с зубцами.

Юм злобно уставился на Фигу.

— Посмотри, Юм, я принёс тебе мозг академика Дудкина, твоего оппонента, который разносит в пух и прах твои научные статьи в печати! Попробуй!

Юм не заставил себя уговаривать, он живо скинул накидку и шапочку, расправил крылышки и нырнул в банку. Фига, мгновенно закрыв крышку, поставил банку на свободный столик и пригласил друзей присесть и послушать важные новости.

— Отпусти его! Ты воспользовался его доверчивостью! – неожиданно резко закричала Ро, пытаясь схватить банку с пленником, - Всякая жизнь имеет право на существование! О, он весь в крови!

Все уставились на банку, внутри которой, злобно ругаясь, прыгал Юм, вымазанный вишнёвым вареньем. Он прижимал то и дело лицо, перекошенное гримасой к стеклу, отчего оно становилось ещё безобразней.

Друзья вопросительно посмотрели на Фигу.

Он, встав на стул, поставил баночку в мягкую пыль на самую высокую полку под потолком, где долгие годы «не ступала нога человека».

— Юм и академик Лизалкин – это одно лицо сказал Фига, спрыгнув со стула.

— Зелёная «вонючка» - это всемирноизвестный учёный? – с недоверием прошепелявил Кро.

— О, как же я глуп! – воскликнул профессор, стукнув себя по лбу ладонью, - Как я мог забыть, что Лизалкина зовут Юлий Маузерович?! Но его памятник? Я сам возлагал ромашки к ногам бронзового высокого худощавого старика с бородкой и со шпагой, видимо, чтобы сокрушать ею гранит науки!

— Да, - объяснил Пышка, - я помню эту историю: на складе оказался только памятник Дон Кихоту, а на другой у нашего правительства не было денег.

— Итак, что мы имеем, - сказала хладнокровно Варвара Никифоровна, - Юм и Лизалкин – одно лицо, как и розово-зелёная курица, которой поклоняются мутно-липкие аборигены. Не много.

— Мы имеем больше, - сообщил Фига с усмешкой на осунувшемся породистом лице, - из этой страны нет выхода.

— Совсем?! – одновременно раздались несколько голосов.

— Насколько нам удалось выяснить, - сказал печально Фигурка, - мы пришли на вокзал, но оказалось, что один билет отсюда стоит в десять раз больше, чем билет сюда. Не теряя времени, мы нанялись мыть и ремонтировать дорогие машины в гараже некоего «хозяина», за полдня заработали нужную сумму и поспешили к кассе, где услышали, что билеты подорожали в пять раз. В гараже мы так … загваздались, что не отличались от попрошаек, встречавших поезда. Не раздумывая, наша группа присоединилась к ним. Нам подавали щедро многочисленные туристы, особенно Берёзе, жалобно мяукающей и клянчившей на всех языках мира. Через три часа мы были возле окошечка кассы, из которого услышали, что на ближайший месяц билетов нет. Что оставалось? Начали наблюдать и соображать, как без билетов пробраться в поезд. Поезда останавливались часто, но, как мы заметили, приезжающих – много, а уезжающих – ноль! Мимо нас шли пустые вагоны, в кассе не продавали билеты, а полицейские и близко не подпускали желающих уехать к перрону. Тем, кто проявлял настойчивость, давали тройной ген, они успокаивались, и их куда-то увозили. Происходящее нам показалось более чем странным. За двести зелепанов мальчик – попрошайка рассказал нам, что всё здесь принадлежит хозяину – академику, уехать и убежать отсюда не возможно, так как эта сухая земля окружена не проходимыми болотами. Хозяин летает по всему свету и заманивает сюда разными обманами самых богатых, самых умных и самых одарённых! Он питается только чужими мыслями! Не брезгует и серым веществом!

— Так вот ты каков, академик Мариарти! – сказала Варвара Никифоровна в сторону баночки на пыльной полке.

— Не будем медлить, пока нас не хватились в тюрьме, идём к старому Лисопеду в Музей быта! – воскликнул энергично профессор и схватил «историческую» корзину. А Мушка схватила за руку Ро, пожелавшую допить напиток Горилкина.

На выходе друзья обратили внимание на то, что лавка краденых картин открыта, там сидел у кассы всё тот же Бобёр.