Можно по-разному подходить к теории мазохизма, не только так, как это делает автор данной книги, и не так, как З. Фрейд, согласно разъяснению автора. Пример другой теории представлен в блестящей статье М. Де М’Юзана (M’Uzan M. de. Un cas de masochisme pervers. Esquisse d’une théorie // De l’art à la mort. Gallimard, 1977).
См. статью: Guttieres-Green L. Problématique du transfert douloureux, de la douleur psychique au masochisme érogèn // Revue française de Psychanalyse. 1989.
Pouvoirs du négatif dans la psychanalyse et la culture, 1988.
См. также: Freud, 1971, ch. 6, 32.
«Мазохизмы» – название и предмет рассуждений в: Les Cahiers du Psychanalyse et de Psychothérapie. 1982. № 4–5.
От противоположного, от противного, наоборот (лат.).
Вот что пишет Фрейд о своем пациенте в работе «Человек-волк»: «Когда учитель уговорил его не проявлять жестокостей по отношению к маленьким животным, он покончил с этими злодеяниями, но сначала еще раз довольно основательно поупражнялся в разрезании гусениц. Он точно так же вел себя и во время аналитического лечения, проявляя преходящую «негативную реакцию»; после каждой вскрывающей симптом разгадки он на короткое время пытался отрицать ее действие посредством ухудшения разгаданного симптома. Известно, что дети в общем и целом ведут себя так же по отношению к запретам. Если их отругали за то, что они, например, производят невыносимый шум, то после запрета, прежде чем прекратить шуметь, они шумят еще раз. При этом они добились того, что перестали шуметь якобы добровольно и пренебрегли запретом» (Freud, 1954, p. 376).
Когда Фрейд желает указать на то, что объединяет в одно целое женский и моральный мазохизм, он пишет: «С другой стороны, этот фактор виновности обеспечивает переход к третьей форме мазохизма, к моральному мазохизму» (ibid., p. 290).
З. Фрейд писал: «Обращение садизма против собственной персоны регулярно происходит при подавлении влечений культурой, которое удерживает бóльшую часть деструктивных компонентов влечений человека от применения в жизни. Можно представить себе, что эта отошедшая на задний план часть деструктивного влечения проявляется в виде усиления мазохизма в Я. Однако феномены совести позволяют догадаться, что возвращаются от внешнего мира деструкция принимается Сверх-Я и без такой метаморфозы, усиливая его садизм, направленный против Я. Садизм Сверх-Я и мазохизм Я дополняют друг друга и объединяются, чтобы вызвать одни и те же последствия» (Freud, 1973b, p. 297; курсив мой. – Б. Р.).
«Важна игра сама по себе, – пишет он в своих письмах. – Клянусь вам, это не жадность, даже если я очень нуждался в деньгах».
Именно с этим связан вопрос о бессознательном характере морального мазохизма: мазохистическая уловка не обращена лишь к объекту, она обращена в первую очередь к самому субъекту и реализуется через бессознательный характер морального мазохизма. Но речь не о том, чтобы смешивать мазохизм и бессознательное чувство вины. Следовательно, это последнее является наряду с сознательным (и смещенным) чувством вины одной из характеристик невроза, что Фрейд не забывал отмечать в различных местах: «Во время нашей аналитической работы мы обнаружили, что, возможно, все неврозы несут в себе дозу бессознательного чувства вины, которое делает в свою очередь симптомы более явными, исполняя их как наказание» (Freud, 1971a, p. 99).
Это находится в оппозиции к моральному мазохизму, при котором, как мы уже видели, виновность находится на переднем плане: «Однако деталь, на которую нужно обратить внимание, садизм Сверх-Я, чаще всего переживается в сознательном, тогда как мазохистические тенденции Я остаются в общем спрятанными от личности…» (Freud, 1973b, p. 296). Быть бессознательным составляет наряду с мазохистической уловкой саму сущность морального мазохизма. Он может стать сознательным лишь в двух случаях: при регрессии, когда он трансформируется в женский или эрогенный мазохизм или же в анализе посредством идентификации с аналитиком, однако это возможно лишь при проработке и преодолении морального мазохизма. Именно благодаря идентификации с аналитиком он может занять место пассивно сексуализированных объектных отношений с аналитиком, когда таковые становятся возможными (см. случай Даниеля, p. 41–44).
На протяжении нескольких лет он обещает начать анализ и постоянно отодвигает срок его начала.
Несомненно, важно говорить о матери этого пациента, особенно в связи с его депрессивной структурой, однако я ограничусь его мазохизмом и его чувством вины.