Меч и лебедь

Глава 11

В свежем цветении раннего лета, пока зрелость разгара сезона не привнесла грустный оттенок упадка, сельская округа казалась эдемским садом. Солнце было теплым, ветерок прохладным. Огромные белые облака украшали ярко-голубой небосвод, и тень падала изящным узором на извилистую дорогу. Кроткое мычание коров, терпеливо ожидающих дневной дойки, доносилось с поля.

Завершали живописную картину струйки дыма, вьющегося в небо над небольшой деревушкой, спрятавшейся за лесом.

Рэннальф огляделся, впервые по-настоящему взглянув на деревенскую природу. Почему так не может быть всегда? Почему он так часто видел эти зеленые поля в огне, скот, валяющийся в крови, адское пламя, готовое сожрать и эту деревню, и эти леса? Он гнал дурные мысли прочь. Он мог поговорить с Херефордом о мире, мог убедить его согласиться с разумными требованиями короля. К сожалению, Рэннальфу нужно было предъявить и нелепые требования, которые чувство долга не позволяло ему обсуждать, хотя разум отказывался понимать их.

Положение было невыносимым, и война стала неизбежной при таком состоянии духа Стефана. Конечно, Лестер делал все, что мог, но король был непреклонен. Призывать Херефорда к миру было скорее всего пустой тратой времени. Ведь именно король, а не мятежники на этот раз нарушил покой в стране. Мир перевернулся.

Зачем он едет? Почему не предпринять последнюю решительную попытку уничтожить мятежных баронов? Потому что позже для этого будет больше возможностей. Рэннальф смотрел правде в глаза. Несомненно, их шансы увеличатся, если Людовик с Юстасом добьются успеха. Но будет намного хуже, если поход на Нормандию закончится крахом. Он едет к Херефорду потому, что сам хочет мира так страстно, что ему все равно, как его достичь. Он возложил на себя эту неблагодарную работу и взял двухдневную отсрочку, надеясь на чудо.

«Что со мной происходит?» — удивлялся Рэннальф, следя за одиноким облачком. Оно расплывалось в ясном голубом небе, и небо стало от этого похожим на глаза Кэтрин. «Я просто старею», — подумал Рэннальф. Он вспомнил: несколько раз, когда он был тяжело ранен и долго не поднимался с ложа, его тоже посещали такие болезненные фантазии. Но сейчас он здоров, как никогда. Вопреки всем тревогам, он снова чувствует вкус еды, твердая плоть покрыла его кости, в нем бурлила энергия. Правда, это не та энергия. Он мог представить себе, как охотится с гончими или ястребами, занимается с Ричардом, даже объезжает лошадей и выкорчевывает столетние пни. Он мог представить все что угодно, только не войну. Он устал от нее. Должно быть, он все-таки состарился.

На другой стороне долины возвышался замок Херефорда. Рэннальф осадил лошадь и послал вперед сэра Эндрю, а сам с людьми продвигался очень медленно. На середине пути Фортескью вернулся с известием, что Херефорд отказался их принять. Стало быть, это не начало конца, а конец. Рэннальф бросил взгляд на пышные поля, леса и на единственное облачко в небе. Потом решительно пришпорил Лошадь.

— Херефорд должен принять меня, — упрямо сказал он, и его люди, изумленно таращась, последовали за ним.

Граф Соук, по мнению его людей, был лучшим полководцем в Англии. Он был и отважен, и осмотрителен, бросаясь в бой и расчищая дорогу для своих людей. Но он никогда не вел свои войска туда, где не было пути к отступлению. От замка Херефорда, однако, не было пути ни вперед, ни назад. Такой малочисленный отряд не мог ни осадить огромный замок Херефорда, ни взять его штурмом. Разбить перед ним лагерь и вызвать возмущение его хозяина и горожан было равносильно самоубийству. Когда они доехали до закрытых ворот крепости Херефорда, откуда извилистая дорога вела к стоящему у подножия возвышенности замку, Рэннальф приказал людям спешиться и ждать.

— Теперь я поеду один. Херефорд должен принять меня.

— Нет, милорд.

Рэннальф повернул голову. Ни разу со дня смерти его отца, когда он избавился от его опекунства, никто не осмеливался оспаривать его приказы. Фортескью побледнел, увидев выражение холодной злости на лице своего властелина, и попытался объясниться.

— Вы не можете ехать один к Херефорду. Его люди могут застрелить вас и сказать, что просто не узнали вас. Скажите мне, что нужно говорить, я пойду.

Рэннальф задумался, могла ли сцена между Кэтрин и Эндрю быть не правильно им понята. Могла ли его жена попросить молодого человека заботиться о нем, считая его старым? Что бы там ни было, ясно, что юный Фортескью честен.

— Сэр Эндрю, вы молодой человек со странными представлениями о жизни. Когда вы впервые пожелали зарекомендовать себя, вы пытались сразить меня на турнире. Сейчас, наверное, вы думаете доказать свою преданность, рискуя вместо меня. Это достойно похвал, но неразумно и не нужно, а ваша манера оспаривать мои приказания оскорбительна. Если вы считаете меня глупцом или выжившим из ума стариком, держите это при себе. Я отвечаю за свои поступки.

Выговор был строгим, но в глазах Рэннальфа светилось одобрение и даже доброта. Эндрю покраснел, но не обиделся, признавая, что был несдержан и глуп. У Херефорда нет причин нападать на лорда Соука. Предложение Эндрю было вызвано не одной только любовью, хотя уважение и восхищение лордом Соуком росло день ото дня. Больше всего ему хотелось показать свою отвагу и преданность. Он мечтал произвести выгодное впечатление на отца любимой девушки. Эндрю смотрел, как лорд приближается ко рву, наполненному водой. Он перевел взгляд на безмолвный замок с поднятыми воротами и представил бдительные глаза, наблюдающие за одинокой фигурой через узкие бойницы.

— Херефорд, выходи! Я хочу поговорить с тобой! — закричал Рэннальф через ров с мутной водой. Как он и предполагал, его слышал сам Херефорд. На зубчатой стене рядом с главной башней появился человек, солнце сверкало на его золотистых волосах.

— Мне нечего сказать тебе, Соук! Нечего сказать любому, кто пришел от Стефана Блуасского.

— Значит, ты еще более глуп, чем я думал, Херефорд. Неужели ты так боишься одного человека, что, вооружившись, скрываешься за стенами своего замка?

— Ни одного человека, ни войск того, кто называет себя королем, я не боюсь. Это ты дурак, а не я, если прибыл по такому бессмысленному и неблагодарному делу.

— Но, если я такой дурак, почему ты прячешься от меня? Что плохого я могу сделать?

— Никогда бы не подумал, что от тебя могут быть неприятности, Соук. Почему именно тебя послал король, зачем он использовал тебя как козла отпущения? Ты не заставишь меня этой бумажкой ехать во дворец. Пожалей лучше себя, запрись в своем собственном замке.

— У меня нет предписания короля, хотя я на самом деле приехал от него. Неужели я буду орать через этот ров весь день? Может, ты все-таки впустишь меня?

Последовало молчание. Рэннальф увидел, как одетый в доспехи человек на зубчатой стене сделал резкий жест, и разводной мост стал медленно опускаться.

Во дворе замка он спешился. Стройная фигура графа Херефорда приблизилась к нему.

— Ваши люди? — спросил Херефорд.

— Пусть подождут. Чем больше людей, тем больше разговоров.

— Тогда входи.

В замке прием был более любезным, почти теплым. Но Рэннальф не заметил этого, так как внимание его было поглощено самим строением, в которое он попал. Толстые, хорошо укрепленные стены и восемь огромных башен замка Херефорда не произвели на Рэннальфа особого впечатления. Слиффорд был тоже хорошо укреплен, может, и лучше, хотя не так и велик. Внимание Рэннальфа привлекло единственное уязвимое место в замке Херефорда — жилые помещения, предназначенные для семьи графа. Дом был расположен за стенами замка. Удобный дом, теплый, светлый и сухой. Стены не пропитаны сыростью. Кэтрин полюбила бы такой дом.

До сих пор Рэннальф так и не ответил на несколько холодно-вежливых вопросов леди Херефорд о его поездке. Ее огромные янтарные глаза стали ярче, золотистые огоньки гнева запрыгали в них. Она давно знала Рэннальфа, знала его мнение о женщинах. Он может быть грубым и думать о женщинах что угодно, но только не в ее доме. Роджер Херефорд насторожился. Он хорошо знал, что означают эти горящие глаза и два ярких пятна, появившихся на щеках жены. Забавно было бы посмотреть, что будет делать Рэннальф, когда на него нападет настоящая женщина, на которую он не сможет поднять руку. Но гораздо важнее услышать, что хочет сказать его незваный гость, а затем поскорее от него избавиться.

— Элизабет!..

Легкой нотки предостережения было достаточно, чтобы отвлечь Рэннальфа. Он перевел взгляд с графа, стоящего с непроницаемым лицом, на его супругу, лицо которой горело. Предостережение к нему не относится, решил Рэннальф. Леди Херефорд гневается по многим поводам. Она постоянно впадает в ярость, и так хороша при этом, снисходительно подумал он. Он стал изучать стены, стараясь оценить, из какого камня сделана кладка. Вдруг он подумал, что Кэтрин при ссоре никогда бы себя так не повела.

— Мне хотелось бы осмотреться, — сказал Рэннальф. Просьба имела две цели. Не участвовать в семейной сцене и лучше запомнить детали постройки дома.

Херефорд был изумлен. Он знал Соука как отважного человека. Но вторгаться в неприятельские владения одному, да еще нагло просить разрешения исследовать их, чтобы лучше знать, где легче нападать, — это уже не отвага, а умопомешательство.

— Вы ожидаете, что я покажу вам…

— Вам не нужно идти со мной, — безразлично заметил Рэннальф. — Я сам увижу то, что меня интересует.

— Не сомневаюсь в этом, — ответила опасно ласковым тоном леди Херефорд. Ее сарказм Рэннальф не оценил.

— Да. Не думаю, что это строили каким-то особым образом.

— Ах, вот как, — сказал Херефорд. — Мне казалось, что здесь мы сможем спокойно противостоять любой армии, которую соберет Стефан Блуасский, если не будет предателей внутри.

— Нет! — воскликнул Рэннальф. — Если только ваши каменщики не знали какого-то секрета. Несколько ударов из хорошей катапульты напрочь разнесут эти тонкие стены.

— Тонкие! Двенадцать футов!

— Чепуха! — грубо ответил Рэннальф. — Кто угодно, кроме слепого, увидит, что окна углублены не более чем на фут.

Леди Херефорд поняла первая и разразилась смехом.

— Вы имели в виду, что хотите осмотреть жилой дом?

— Да. — Рэннальф был удивлен. — Что же еще я могу иметь в виду? Вы же не считаете меня настолько сумасшедшим или невежливым, чтобы я исследовал ваш замок с военными целями.

Теперь Херефорд от души смеялся, как и его жена.

— Прости меня, Рэннальф. После этого путешествия сюда и твоего прихода в мои владения я мог бы поверить, что ты действительно сумасшедший.

— Чепуха, — повторил Рэннальф. — У меня не было больших надежд на то, что вас с королем удастся привести к согласию. Но даже маленькая надежда лучше, чем никакой. Уважая мою безопасность, вы доказываете, что вы благородный человек. Вы не причините мне вреда и не будете держать меня против моей воли. Так не поступил бы и я, если бы вы приехали в мой замок.

— Не буду отрицать, — медленно сказал Херефорд. — Хорошо, тогда позволь показать тебе все, что тебя интересует, и рассказать, что смогу. Я не очень много знаю, потому что дом возводили еще при моем отце.

Рэннальф печально покачал головой.

— Это не имеет значения. Я мечтал выстроить такой дом для моей жены. Кэтрин любит все красивое. Но я ничего не построю, если дойдет до войны, а чтобы не дошло, мне нужно задать кое-какие вопросы. Король желает знать, Херефорд, почему вы не приехали отдать последний долг королеве?

Херефорд засмеялся, но на этот раз смех был недобрый. Прежде чем он заговорил, жена положила ему руку на плечо. Она знала, что Рэннальф любил Мод независимо от своего долга вассала перед королевой. Она смягчилась, когда поняла, что он обожает свою жену настолько, что готов потратить уйму денег на постройку дома, чтобы сделать ей приятное. Если они дадут понять, что рады смерти Мод, им это ничего хорошего не принесет, а Рэннальфа оскорбит. Лучше привести другие доводы. Хотя леди Херефорд была стойка перед лицом войны и могла встретить ее так же мужественно, как и другие испытания в ее жизни, она не хотела быстрой победы любой ценой. С годами она становилась терпеливее, осторожнее по мере того, как ширился круг любимых людей, которые могли пострадать от войны.

— Лорд Соук, зачем вы задаете вопрос, на который знаете ответ? — с упреком спросила леди Херефорд. — Вы должны знать, что он не мог присутствовать на похоронах по двум причинам. Мой тесть был очень болен. Хвала Господу, сейчас ему настолько лучше, что он может обходиться без нас. Роджеру пришлось защищать земли моих братьев, ведь они еще так молоды. Даже вы не можете желать, чтобы земли Честера попали под власть Линкольна или кого-нибудь еще. К тому же не секрет, что Стефан собирал совет вассалов, чтобы напасть на Генриха. Одному Богу известно почему, так как Генрих не оскорбил ни одного человека в Англии, получив то, что ему завещал отец и что перешло к нему от жены.

Херефорд тоже не стремился к войне, хотя и был готов к ней. Он решил, что ничего не может сделать, чтобы помешать напасть на Генриха в Нормандии. Даже если бы он начал военные действия в Англии и задержал бы этим Юстаса, Людовик все равно атаковал бы один. Хорошо было бы Генриху продержаться некоторое время в Нормандии, пока он не увидит, что вассалы его верны и будут сопротивляться французскому королю, даже если его не окажется рядом. На совещании с другими мятежными лордами Херефорд обсуждал, как поступить с Юстасом. Решено было не вмешиваться. Главное то, что Людовик с Юстасом с их характерами скоро вцепятся друг другу в глотки. Мятежники надеялись, что возникшие при этом распри сделают совместное выступление еще менее эффективным, чем нападение поодиночке.

Кроме этих соображений, были и другие, более основательные и практичные. Нападение на Стефана Блуасского в отсутствие Генриха было бы бессмысленным. Невозможно посадить отсутствующего короля на такой неудобный трон. К тому же Херефорд поклялся, что не будет больше зачинщиком мятежей. Теперь он уловил блеск удовлетворения в глазах Рэннальфа. Если одними разговорами можно пока сохранить мир, он с радостью перейдет сейчас под командование своей жены.

— Я посчитал, лорд Соук, что лучше мне вообще отсутствовать, чем открыто сопротивляться тому, чего Стефан не вправе от меня требовать. Ни я, ни мой отец в свое время не признали его права на трон. Ни я, ни мой отец никогда не приносили присяги верности Стефану Блуасскому. Если у него есть право что-то требовать от своих вассалов, то я ему ничего не должен. Тем не менее я решил, что не стоит обсуждать подобные вопросы в минуту скорби и вызывать его гнев.

— И поэтому решили объяснить свое отсутствие болезнью тестя и продолжать проявлять непочтение к памяти королевы? — спросил Рэннальф, проигнорировав все хорошее, что было в словах Херефорда.

Херефорд с женой переглянулись, затем посмотрели на Рэннальфа и вновь переглянулись.

— Я, возможно, хотел бы так решить, — осторожно ответил Херефорд, но продолжил уже энергичнее:

— И я буду драться, если надо, но у меня нет тяги к войне.

— Мы все так думаем. Драк уже было слишком много, слишком много крови и смерти, слишком много вражды.

— Вы очень изменились, Соук, — подозрительно заметил Херефорд.

— Нет, отчего же? — ответил Рэннальф. — Если вас удивляет, что я, старый воин, пришел к вам с миссией мира, взгляните на разницу в обстоятельствах. Допустим, мы сходимся в поединке, и вы, лорд Херефорд, заносите свой меч и держите у моего горла. Я не сохраню своей чести, если попрошу мира. Мне пришлось бы защищать и честь своего короля, и то, что у меня есть. Но сейчас сам король угрожает войной, и я не вижу ничего зазорного в том, чтобы прийти к вам и умолять о подчинении в разумных пределах, чтобы не допустить войны, которая, кроме страданий, ничего не принесет. А я все тот же.

«Сомнений нет, — подумала леди Херефорд, — этот человек верит в то, что говорит, но только это не объяснение его настроения». Нашлась женщина, и это не Мод, потому что она умерла, которая оказала сильное влияние на этого грубого и жестокого мужчину. Ей вдруг захотелось познакомиться с женой Рэннальфа, этой леди, которой удалось смягчить такое черствое и упрямое сердце. Не испытывая злобы, Элизабет слушала Рэннальфа, который строго по пунктам излагал требования короля, а потом быстро пресекла поток возмущенных возражений Херефорда, подняв руку.

— Я понимаю, многие из этих требований невозможно обещать выполнить, — добавил Соук, — и если бы я не поклялся все их перечислить, я бы ни за что не рисковал. Но, если прочитать между строк, можно найти лазейку, как все сделать, сохранив и честь и спокойствие.

— Как сохранить честь и спокойствие?

— Вы не можете, конечно, передать права на свои владения, но можете поклясться, что не будете со своей территории начинать военных действий, пока на вас не нападут.

— Вы деретесь за своего сюзерена. А как поступить, если прибудет мой сюзерен и потребует от меня службы? Что я должен буду делать? Какую клятву нарушить?

— Генрих Анжуйский не появится в этом году, можно заключить мир до нового года.

— На такой срок я еще мог бы рискнуть, — неохотно согласился Херефорд.

— Вы не можете дать клятву удерживать ваших союзников от атак, но можете поклясться, что сделаете все, что в ваших силах, чтобы предотвратить эти действия.

— Ты мог бы, — мягко подтвердила леди Херефорд, — Мой отец пока ничего не будет предпринимать, он еще очень слаб. Глостер никогда не начнет сражение по собственной воле, а все остальные ждут, когда ты начнешь действовать.

— Мне нужно все это обдумать.

— Другие вопросы можно уладить так же просто.

Херефорд прикусил губу. Он не хотел делать каких-либо уступок королю, которого презирал. Но терять свои силы в бессмысленных сражениях было еще ненавистнее. Он не сомневался, что Генрих легко разделается с Юстасом и Людовиком в Нормандии. После этого он должен прийти в Англию и заявить о своих правах. Правда, измотав Стефана перед приходом Генриха, можно было бы принести ему пользу, но эти схватки истощат и его собственные силы. К тому же Лестер и другие могущественные нейтралы все больше склоняются к лагерю Генриха. Побеспокоить их и вынудить к действиям в интересах Стефана было бы крайне неразумно. Пожертвовать малой толикой гордости ради удержания мира, пока не придет Генрих, будет не очень дорогой платой.

— В том, что вы сказали, Соук, много интересного, но дела такой важности не решаются в одно мгновение. Созовите своих людей, и обсудим более тщательно, чтобы и овцы остались целы, и волки сыты.

Шли дни, и пункт за пунктом выстраивалось соглашение, зарождая в Херефорде и Соуке дух оптимизма. Когда голубые глаза встречались с серыми, доверие и уважение отражались в них вместо подозрительности и осторожности. Рэннальф видел, что Роджер Херефорд действительно стремится создать пакт, придерживаясь формы и существа вопроса. Херефорд обнаружил, что Соук, как и он, старается избегать пустых слов и расплывчатых формулировок, которые могут привести к не правильному толкованию. Для людей вспыльчивых и острых на язык оба проявили завидную сдержанность в общении друг с другом. Сердитые перебранки были нередки, но ни разу не доходило до разрыва обсуждения.

Соглашение было продумано до мелочей. Даже такие детали, как нападение и количество воинов, участвующих в нападении, можно или нельзя это считать нарушением пакта, рассматривались очень внимательно. Междуусобные раздоры не ослабеют. Собственно, этого никто и не хотел и не ожидал. У каждого мужчины есть право с оружием в руках отстаивать свои интересы. Нужно было только решить, споры какой величины заслуживают вмешательства сюзерена и как сюзерен мог защитить своего вассала, не нарушив пакта о мире.

— Я считаю, — сказал Рэннальф, — если сражение не выходит за пределы земель спорящих вассалов, будь то защита или нападение, то сюзерен обязан поддерживать в данную минуту своего подданного.

Херефорд стал это оспаривать.

— Вы хотите сказать, что, если Сэлфорд, вассал Оксфорда, нападет на Эвшама, моего человека, я могу примкнуть со своими силами к Эвшаму, если сражение проходит на землях Эвшама или Сэлфорда?

— Да. Ограничить сюзерена защитой только собственных земель вассала нельзя. Вы можете атаковать Сэлфорд, но не можете напасть на Ивенлод.

— Но мне пришлось бы идти через Ивенлод! Какого черта?!

Паж, появившийся в дверях, неуверенно попятился. Херефорд был добродушным человеком, но, если его перебивали в неподходящий момент, мог влепить хорошую затрещину.

— Милорд, простите, внизу ожидает посыльный к лорду Соуку.

— От кого? — резко спросил Рэннальф, помрачнев, и повернулся к Херефорду. — Если от короля, я не буду принимать его здесь. Будет безопаснее, если это произойдет за стенами замка.

Интерес угас в глазах Херефорда. Если король прислал повестку, Рэннальф не настолько глуп, чтобы не понимать, что, приняв ее, загонит себя в капкан. Он кивнул пажу.

— От Лестера, милорд, так он сказал. Рэннальф стремительно вскочил на ноги.

— Роберт, должно быть, едет следом. Посмотрим, что он скажет. Нам нужно постараться поставить последнюю точку в этом деле именно сегодня, чтобы я мог немедленно же представить его на суд Лестера и узнать его мнение, прежде чем кто-нибудь успеет вложить ему в уши что-нибудь другое.

Он схватил свиток, скрепленный печатью Лестера, и с какой-то зловещей ухмылкой разломал воск. Пергамент развернулся одним рывком, и Рэннальф стал жадно читать. Сейчас остается только доставить королю скрепленное подписью Херефорда соглашение, и он может ехать домой, к своей жене, к своим детям.

Херефорд, не отрывая от него глаз, видел, как жизнь по капле уходит из Рэннальфа с каждой строчкой. У него оборвалось сердце. Все впустую, все бесполезно, они опоздали. Словно отвечая на мысли Херефорда, Рэннальф застонал:

— Все пропало. Смерть Мод помутила его разум, Херефорд. Я должен немедленно ехать. Лестер пишет, что уже ничего нельзя сделать — Стефан выступает.

— Он с самого начала это спланировал, — прорычал Херефорд.

— Нет, — не хотел признавать очевидное Рэннальф, — он хороший человек, но… — Он умолк на полуслове. — Он очень изменился со смертью Мод, но все же, Херефорд, еще не все потеряно. Есть последний шанс заставить его думать по-нашему. Поехали со мной, поговорите с ним. Вы ведь знаете, он, как воск, перед добрыми словами. Возможно, лицом к лицу…

Так велика была вера Херефорда в честность Рэннальфа, что он не почувствовал ни малейшего укола злобы или недоверия.

— Я не могу так рисковать. Даже такой дурак, как Стефан, не упустит шанс легко заполучить меня.

— Нет, я поеду вперед и возьму его охранную грамоту.

— Разве не безумие доверять охранной грамоте короля?

Краска стыда тронула лицо Рэннальфа. Самое мучительное, будучи вассалом Стефана, осознавать, что ни доброе, ни злое слово его сюзерена не стоит ни гроша. С отчаянием он предложил единственное, что ему оставалось.

— Вы будете моим гостем. Клянусь честью, вы сможете выйти из дворца так же легко, как и вошли, даже если для этого мне придется поднять людей для вашей защиты.

Голубые глаза Херефорда внимательно смотрели на Рэннальфа. Почти двадцать лет разделяло их, но в эту минуту голубые глаза были старше и мудрее, жестче и трезвее серых. Едва ли когда-нибудь была у него столь блестящая возможность. Все, что ему нужно сделать, — согласиться. Не было никаких сомнений в том, что охранная грамота будет выдана. Мало сомнений в том, что она будет нарушена, и совсем нет сомнений в том, что Рэннальф, граф Соук, на самом деле поднимет своих вассалов, защищая графа Херефорда от короля. И тогда Рэннальф будет потерян для короля как союзник. Скорее всего он и после этого не примкнет к Генриху, но будет вынужден оставаться в стороне. Лестер уже наполовину созрел для разрыва со Стефаном. Утрата мощной поддержки в лице Стефана сыграет решающую роль в присоединении Лестера к лагерю Генриха. Нортхемптон стар, Уорвик тоже, а его жена, подобно Лестеру, переметнется на сторону сильного.

Поединок с собой был жестоким, но недолгим. Херефорд рассмеялся.

— Увы, слишком поздно для этого. Было уже поздно, когда умерла Мод. Но мы с вами, одурманенные своими мечтами безумцы, ничего не желали видеть. Что ж, идите с миром, до встречи на войне. Помните, что граф Херефорд, облитый грязью, еще не настолько увяз в болоте, чтобы ставить выгоду выше чести.