Меч и роза

Пролог

Блэкпул, август 1745 года

Кэтрин Эшбрук Камерон стояла у залитого дождем окна, от ее дыхания стекло слегка затуманилось. Близ постоялого двора улицы были почти безлюдны, поблескивали омытые ливнем булыжники, свет, падающий из окон многоэтажных тесно стоящих домов, отражался в подернутых рябью лужах, на поверхности воды в сточных канавах вспухали и лопались пузыри.

Она провела в Блэкпуле четыре дня – бесконечно долгий срок для человека, не отличающегося терпением. Шумный портовый городок насквозь пропах рыбой и гниющими отбросами, тучи пыли нависали над горами угля, предназначенного для отправки на юг, в воздухе висела едкая вонь бесчисленного множества немытых людских тел, которые изо дня в день трудились не покладая рук, лишь бы заработать жалкие гроши на еду и одежду. Что и говорить, место и компания совсем не подходящие для юной и прекрасной дочери пэра Англии.

Глядя в окно, Кэтрин рассеянно вертела на длинном тонком пальце левой руки кольцо с огромным аметистом. Только оно не переставало напоминать ей о пяти неделях, прошедших с тех пор, как ей пришлось покинуть дом в Дерби. Эти пять недель казались ей пятью годами.

Или пятью столетиями. За это время Кэтрин изменилась до неузнаваемости; мало того, изменились ее взгляды, обстоятельства, положение...

Прежде беспечная, капризная, вспыльчивая и донельзя избалованная в свои восемнадцать лет, она вдруг превратилась в повзрослевшую, мудрую, опытную и сдержанную особу. Если раньше ей было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы любой мужчина в радиусе ста миль упал перед ней на колени, то теперь она знала: никакие уговоры, просьбы и мольбы не помогут ей вернуть того единственного человека, которого ей нестерпимо хотелось увидеть.

Подняв руку, Кэтрин провела пальцем по запотевшему стеклу, повторяя путь блестящей дождевой капли, соскользнувшей по стеклу снаружи. Она ощущала оцепенение, непривычную отчужденность, словно и не было событий последних пяти недель. Но кольцо с искрящимся аметистом возражало: они были. Еще одним свидетельством тому были ссадины, до сих пор не сошедшие с ее безупречной кожи. Слезы подкатили к глазам Кэтрин, в горле защипало, едва она вновь вспомнила о случившемся. Ее брату Демиену, который сегодня днем прибыл в Блэкпул, чтобы отвезти ее в Дерби, понадобилось пробыть с Кэтрин наедине всего пять минут, чтобы узнать ужасную причину перемен. Однако, терзаясь угрызениями совести оттого, что он поспешил обвинить сестру, пережившую настоящий ад, Демиен неверно истолковал ее дрожь.

– Если этот мерзавец Камерон к чему-нибудь принуждал тебя, я убью его своими руками! – свирепо выпалил Демиен.

Кэтрин открыла было рот, чтобы излить душу, поведать, какому насилию она подверглась – несколько недель назад Кэтрин Эшбрук не преминула бы воспользоваться раскаянием брата и заодно вызвать у него сочувствие и жалость, – но не сумела.

– Нет, Демиен, нет, ты ошибаешься. Он ни к чему не принуждал меня. Напротив, поначалу он всячески меня избегал. Он относился ко мне как к обузе, пренебрегал мной, не удостаивал даже словом без крайней необходимости. И он наверняка сдержал бы слово, добился бы расторжения нашего брака, как обещал, и отослал бы меня домой, как только утихнут волнения на границе, но...

Пальцы Демиена сжались на ее плечах, он испытующе заглянул Кэтрин в глаза:

–Но?..

– Но... я не соглашалась, – тихо расплакалась она. – Я просила, я умоляла его разрешить мне остаться в Шотландии, а он об этом и слышать не желал.

– Ты умоляла?.. Боже милостивый! – изумленно ахнул Демиен. – Неужели ты влюбилась в него?

Кэтрин устремила на брата взгляд огромных глаз фиалкового оттенка. Отрицать очевидное было бессмысленно. Неудержимо дрожащими руками она обвила шею брата, все ее тело содрогнулось от горьких рыданий.

– Этого не должно было случиться, я сама не понимаю, как и почему это вышло! Но я люблю его, Демиен, люблю и ненавижу, и... он не имел права так поступать со мной! Никакого права!

Не зная, что сказать, Демиен обнял сестру и попытался хоть немного утешить ее. Кэтрин и вправду не могла объяснить, как они с Александером Камероном из заклятых врагов в мгновение ока превратились во влюбленных.

– Я люблю его, Демиен! Это ужасное, мучительное и чудесное чувство, я не понимаю, как оно может быть и прекрасным, и невыносимым, но это так.

– А он... отвечает взаимностью?

– Да, – чересчур поспешно, дрожащим от волнения голосом ответила она. – Да, отвечает. Но он упрям, он решил, что мне будет лучше пожить в Англии, у родных. Ирония судьбы, верно? – Она горько усмехнулась, взяла предложенный братом платок и вытерла глаза. – Но едва он понял, что мне известно о том, что он шпион якобитов, то перестал заботиться о моей безопасности, начал обращаться со мной как с заложницей, увез с собой на север. Он стал грубым, высокомерным, и... из-за него я была так зла, что забыла о страхе. А когда мне становилось страшно... он всегда оказывался рядом, и страх отступал. Это хоть что-нибудь означает?

– Для тебя, дорогая моя Китти? – Демиен улыбнулся. – Очень многое. Черт возьми, я должен был это предвидеть! Я мог бы во всем разобраться еще в ту первую ночь.

– Вот уж не думала, братец, что ты романтик. – Кэтрин всхлипнула. – И что ты веришь в любовь с первого взгляда.

– Я и верю, и не верю в нее. Но видела бы ты свое лицо в тот вечер, когда Гамильтон Гарнер столкнулся с вами в саду! Оно просто кричало всякому, способному видеть, что тебя прежде никто так не целовал. Должно быть, именно поэтому пылкий лейтенант вызвал твоего отважного шотландца на дуэль!

Кэтрин почувствовала, что ее щеки заливает густой румянец.

– Надеюсь, Гамильтон оправился от ран?

– Уже через неделю после поединка он был на ногах, повел за собой целый драгунский полк и обнаружил, что таинственный мистер Монтгомери и его новоиспеченная невеста исчезли бесследно. Он не знал, как быть, но тут правительство получило достоверные сведения о высадке принца Чарльза на Гебридах. Полковник Халфьярд помог Гарнеру получить капитанский чин и отправил его на север, в эдинбургский гарнизон.

– В Эдинбург? – ахнула Кэтрин. – Значит, Гамильтон в Шотландии?

– Вот тебе еще одна злая шутка судьбы, – кивнул Демиен. – И если слухи не лгут, если кланы и вправду вооружаются, готовясь оказать поддержку Чарльзу Стюарту, претендующему на отцовскую корону, то... – он сделал паузу и шумно вздохнул, – возможно, Гамильтону Гарнеру и Александеру Камерону опять представится случай скрестить мечи.

Кэтрин вздрогнула, вспоминая искаженное ненавистью благородное лицо Гамильтона, который поклялся отомстить выскочке, не только победившему его в поединке, но и женившемуся на самой завидной невесте Дербишира. Отец Кэтрин, сэр Альфред Эшбрук, был не только влиятельным представителем партии вигов и членом парламента, но и обладателем ценных связей, благодаря которым честолюбивый человек мог бы сделать головокружительную карьеру, а Гамильтон Гарнер был прежде всего честолюбив.

– Мы, отпрыски Эшбрука, оказались редкостными негодяями, – язвительным тоном продолжал Демиен. – Ты, дочь одного из самых рьяных сторонников Ганноверской династии, вышла замуж за брата самого влиятельного якобита в Шотландии, а я, любимец отца, образованный адвокат и наследник одного из самых древних и обширных поместий Англии... – он издал уничижительный смешок, сведя на нет тяжкие обвинения, – готов предстать пред алтарем при более чем сомнительных обстоятельствах, чтобы невеста подарила мне законного наследника!

Кэтрин изумленно раскрыла глаза:

– Гарриет! Значит, Гарриет...

– Вот именно, и должен добавить, это положение ей к лицу. Помнишь, как разозлился отец, узнав о твоем скоропалительном браке? Но видела бы ты, как тряслись его подбородки, когда стало известно, что его сын покрыл себя позором! Он требует, чтобы мы поженились немедленно, но Гарриет об этом и слышать не желает – до тех пор, пока не убедится, что ты невредима. Надеюсь, теперь-то она согласится отпереть дверь и покинуть свои покои.

– А ребенок? – в ужасе вскрикнула Кэтрин.

– Ребенок... – тихо прошептала она, вспоминая об этом разговоре под монотонный шум дождя, и задумчиво улыбнулась. Ей следовало бы ужаснуться, узнав о беременности подруги. Для незамужней девушки это обстоятельство чаще всего становилось причиной изгнания из дома, от нее шарахались как от прокаженной, она покрывала себя несмываемым позором. Но Кэтрин не испытала потрясения, какое наверняка ощутила бы два месяца назад: она уже знала, что способна сделать неистовая и блаженная страсть со сдержанной, благоразумной и благовоспитанной молодой особой. Кэтрин ощущала лишь легкую грусть и неожиданную зависть к Гарриет, доказательства любви которой вскоре станут известны всем. Это не сон, не ошибка, не минутное безумие, от которого не останется и следа.

Кэтрин закрыла глаза, с трудом сдерживая подступающие слезы. У нее нет такого доказательства. У нее не будет ребенка только душевная опустошенность, чувство потери и одиночества. Неужели это был только сон? Неужели ей почудилось, что она любит и любима? Может быть, она забыла о запретах и своем положении только потому, что Александер Камерон ворвался в ее жизнь подобно урагану, сметающему все на своем пути?

Но тело упрямо твердило ей, что она уже не невинна, она сгорала от стыда и желания при одной только мысли о прикосновениях, сломивших ее гордость. Хватило нескольких страстных, произнесенных шепотом слов, чтобы нарушить ее душевный покой.

«Я люблю тебя, Кэтрин. Знаю, сейчас ты сердишься на меня и не веришь мне, но я люблю тебя. Более того, я клянусь своей любовью и самой жизнью, что приеду за тобой, как только смогу».

– О, Алекс... – прошептала она, прижимаясь лбом к холодному стеклу. – Я хотела бы поверить тебе. Всей душой я хочу верить, но...

Она закрыла глаза, забыв о темноте и ливне, и вновь увидела перед собой Александера в сиреневой дымке шотландских сумерек. Ветер трепал его непослушные густые черные волосы, глаза оставались непроницаемыми, нрав – непредсказуемым, как туманные горы, которые он называл родиной. Он двигался с гибкой и смертоносной грацией пантеры, первое впечатление от его стройного тела было обманчивым – лишь позднее становилось ясно, насколько он силен и вынослив.

Да, он был одиночкой и отступником, но Кэтрин уже убедилась, что ему не чуждо сострадание. Слишком долго он жил прошлым, ревниво оберегая свое сердце, отгородившись от мира неприступной стеной. В семнадцать лет у него на глазах подвергли жестокому насилию и погубили его первую любовь, Энни Максорли. Стремясь отомстить за нее, Александер прикончил двух племянников могущественного герцога Аргайла, главы клана Кэмпбеллов, за что его объявили убийцей и обрекли на пятнадцать долгих лет изгнания.

Кэтрин встретилась с ним на залитой солнцем поляне в лесу близ Роузвуд-Холла, когда он возвращался в Шотландию, в свое родовое гнездо – замок Ахнакарри.

Его называли шпионом – и действительно, он обратился в зрение и слух, спеша из Франции в Шотландию. Но был ли он предателем? Он не имел твердых политических убеждений; только врожденный кодекс чести, который он свято и нерушимо чтил, заставил его вернуться домой и встать на сторону брата-якобита, Дональда Камерона из Лохиэла.

Преданности своей семье и гордости Кэтрин не придавала значения до знакомства с Александером Камероном. Теперь же она многое знала и об этих качествах, и о самом Камероне. Благодаря ему она ощутила целостность, единство души и тела.

– Мистрис Кэтрин!

Негромкий голос прервал поток мыслей Кэтрин, она вздрогнула и выпрямилась. Она не слышала, как Дейрдре вошла в комнату, и, чтобы не выдать замешательства, принялась дрожащими руками расправлять несуществующую складку на юбке.

Дейрдре О'Ши хранила верность Кэтрин на протяжении последних пяти трудных недель и порой оставалась единственной соломинкой, не дающей Кэтрин увязнуть в пучине безумия. Дейрдре была не просто камеристкой, но и подругой, наперсницей, союзницей, сообщницей и ни в чем не повинной жертвой. Несмотря на пылкую влюбленность в Александера Камерона, от внимания Кэтрин не ускользнули взгляды, которыми Дейрдре обменивалась с единственным мужчиной, сопровождавшим их в опасном плавании из Шотландии в Блэкпул, – с Алуином Маккейлом.

Высокий и гибкий, Маккейл обладал внешностью и мягкими манерами ученого – и действительно, он писал стихи и бегло говорил на шести языках. Но при этом он не уступал Алексу в искусстве владеть оружием, проведя с Алексом все пятнадцать лет ссылки.

– Да, Дейрдре, в чем дело?

– Мистер Демиен спрашивает, поужинаете ли вы сегодня вместе с ним.

– Я не голодна.

Дейрдре нахмурилась, заметив следы слез на щеках госпожи.

– Вы должны съесть хоть что-нибудь... иначе совсем ослабнете.

Заметив неподдельное беспокойство в карих глазах Дейрдре, Кэтрин слабо улыбнулась:

– Передай моему брату, что сегодня я никого не желаю видеть. Но если он не против, мы могли бы поужинать вдвоем у меня в комнате. Времени у нас мало, а предстоит еще многое обсудить...

Дейрдре робко коснулась ее руки:

– Не волнуйтесь, мистер Демиен во всем разберется. Доверьтесь ему – он знает, что лучше для вас.

Улыбка Кэтрин погасла, в памяти зазвучал голос Александера: «Вам решать, кем вы хотите вернуться в Дерби – женой или вдовой. Во всяком случае, я отправляю письма и бумаги Демиену».

– Что лучше для меня? – пробормотала Кэтрин и снова повернулась к окну. – Притворяться, будто я решила навестить родных, пока мой муж улаживает дела в колониях... или выдавать себя за вдову, решив раз и навсегда забыть о недавнем скандале? И то, и другое – великодушные предложения, особенно если вспомнить о поместьях... – Она прикусила губу, сдерживая прилив досады.

Еще недавно она торжествовала бы, сумев предстать перед сверстницами обладательницей несметных богатств. В ссылке, под именем Рефера Монтгомери, Алекс умудрился сколотить огромное состояние, а подобным обстоятельствам Кэтрин еще совсем недавно придавала большое значение, особенно когда речь заходила о браке. Но теперь...

Ее рука упала на спинку стула, стоявшего рядом, пальцы коснулись отреза грубой шотландки, привезенной из замка Ахнакарри. Шотландию Кэтрин покинула в спешке, тайком, в Блэкпул прибыла в одном-единственном платье и почти целых три дня в сопровождении Алуина Маккейла бродила по лавкам Блэкпула, пытаясь хоть как-нибудь пополнить свой скудный гардероб. Шелковое платье, которое она надела сегодня вечером, выглядело роскошнее всех ее прежних нарядов, но Кэтрин с радостью отдала бы все шесть набитых одеждой новеньких сундуков за право открыто носить шотландку цветов клана Камеронов.

Мягкий желтый свет лампы упал на аметистовое кольцо, Кэтрин сжала пальцы в кулак.

– А что будешь делать ты? – спросила она Дейрдре.

– Я, мистрис?

Кэтрин нахмурилась, искоса бросив взгляд на камеристку.

– Тебе незачем возвращаться со мной в Дерби. Что толку страдать вдвоем?

На щеках Дейрдре мгновенно вспыхнули два ярких пятна.

– Куда же мне деваться, мистрис?

– Поезжай обратно. С Алуином. – В ее голосе вновь послышались слезы. – О, Дейрдре... не упускай свое счастье из-за меня. Поезжай с ним. Если он просит, вернись с ним в Шотландию.

– Он... не спрашивал об этом... – тихо выговорила Дейрдре. – И вряд ли спросит. Слишком уж он похож на мистера Камерона.

У Кэтрин задрожала нижняя губа.

– Прости, Дейрдре, что я втянула тебя в эту историю... Ирландка упрямо вскинула подбородок:

– Я служу вам уже восемь лет, мистрис. Вам ни за что не удалось бы втянуть меня в историю, если бы я этого не захотела. И сказать по правде... это же было приключение. А ведь мы могли всю жизнь провести в Дерби и не увидеть и десятую долю того, что повидали за последние несколько недель. Нет, я ни о чем не жалею, мистрис. И вам не советую.

Да разве могла Кэтрин пожалеть о безумных, наполненных страстью неделях, проведенных рядом с Александером Камероном?

Воспитанная гувернантками и слугами, привыкшая к равнодушию отца и неприязни матери, предпочитавшей не видеть живое свидетельство своего солидного возраста, Кэтрин рано узнала вкус одиночества и поняла, что одинокой можно быть даже в доме, полном людей. Каким-то чудом ей удалось смириться и привыкнуть к этому чувству. На протяжении восемнадцати лет она училась сдержанности, окружала свое сердце высокими, неприступными стенами.

Но эти стены разлетелись вдребезги в тот же миг, едва она заглянула в глаза Александера Камерона и увидела в них знакомую боль и одиночество, рвущиеся наружу. Он тоже привык сдерживать в себе чувства, избегать проявлений мягкости и уязвимости, представляющих угрозу для независимости. Два гордых, упрямых человека... Неудивительно, что их пути в конце концов пересеклись. И неудивительно, что вскоре Александер доставил Кэтрин на борт «Кроншнепа», вычеркнув ее из своей жизни.

Он дал слово, поклялся честью, что приедет за ней, когда угроза восстания минует, но Кэтрин в это не верилось. Несколько слов, произнесенных шепотом в холодную туманную ночь, не давали ни тепла, ни утешения, ни надежды. Кэтрин знала, что все было бы по-другому, если бы Александер доверился ей и увез ее в Ахнакарри.

Но вместо этого ее отправили в Дерби, отослали к людям, до которых ей не было никакого дела, заставили надеяться и ждать дня, когда ее гордый муж-мятежник галопом примчится на вороном жеребце к воротам Роузвуд-Холла и потребует свою жену. Если он вообще приедет. Если захочет приехать. Если до сих пор дорожит ею. И если он выживет.

Когда Кэтрин покидала Шотландию, клан Камеронов готовился к войне. Сотни членов клана отозвались на призыв – пылающие кресты, которые Дональд Камерон из Лохиэла разослал по всему Лохаберу. Сотни, тысячи горцев собирались под знаменем Стюарта, поднятым в Гленфиннане. Шотландцы готовились к восстанию, и Лохиэл вместе с братьями Александером и Арчибальдом должны были оказаться в первых рядах воинов, когда наступит время сражений.

– А Алуин знает о твоих чувствах? – вдруг спросила Кэтрин, заставив Дейрдре вновь густо покраснеть.

– Что, мистрис?

– Ему известно, как ты к нему относишься? Ты уже призналась, что любишь его?

Девушка мучительно краснела, и Кэтрин поняла, что признаться в любви к Алуину Дейрдре не решается даже самой себе.

– Дейрдре, ступай к нему, – посоветовала Кэтрин. – Объясни ему все. Если понадобится, забудь о гордости... – Помедлив, она смущенно улыбнулась. – Похоже, это единственный способ затронуть сердце шотландца.

– Но... мистер Маккейл...

– Мистер Маккейл – такой же отчаянный и беспокойный человек, как мистер Камерон. Похоже, каждый день на рассвете они бросают вызов своей судьбе, а на закате радуются тому, что сумели победить ее. – И она добавила чуть тише: – Ты была права: эти приключения мы будем помнить до конца жизни. Так не упускай же лучшего из них! Иди к нему, Дейрдре! Если любишь его, так и скажи – другого шанса тебе может не представиться.

. Дейрдре послушно направилась к двери, на пороге помедлила, оглянувшись на госпожу, и заметила, как печаль затуманила прежде ясные и блестящие глаза. Кэтрин была еще совсем молода и изумительно красива; несправедливо, что на ее долю выпало столько страданий. Поначалу Дейрдре недолюбливала Александера Камерона и Алуина Маккейла и не доверяла им. Шпионы, изменники, наемники, беглецы – да разве можно положиться на таких людей? Но несколько недель назад она увидела, как Кэтрин Эшбрук превратилась из капризной девушки в пылкую и самоотверженную женщину – и это благодаря отважному горцу. Дейрдре не сомневалась, что Кэтрин и Александер созданы друг для друга. Пожалуй, теперь пора признаться, что она, Дейрдре О'Ши, навсегда отдала свое сердце Алуину Маккейлу.

Алуин переодевался в чистую сухую рубашку, когда услышал осторожный стук в дверь.

– Дейрдре! Что случилось? Неужели...

– Я пришла попрощаться с вами, сэр. Скорее всего утром мы покинем Блэкпул.

На миг он растерялся, затем вспомнил о незастегнутой рубашке, поспешно запахнул ее на груди и начал заправлять в бриджи.

– В таком случае не понимаю, что...

– Все очень просто, – решительно перебила Дейрдре. – Я хотела избавить вас от необходимости выкраивать завтра одну-две минуты, чтобы попрощаться.

Его руки замерли, серые глаза задумчиво сузились.

– Вы... сердитесь?

– Сержусь? – надменно переспросила Дейрдре, борясь с желанием убежать и спрятаться. – С какой стати?

Алуин указал на стул:

– Не хотите ли присесть?

– Нет, благодарю. Не стану отнимать у вас драгоценное время.

Он вздохнул, провел пятерней по волосам оттенка песка, стряхивая с них дождевые капли.

– Сдается мне, мы опять вернулись к прежним беседам – тем самым, когда я убедился, что у вас на редкость острый язычок.

– Можете насмехаться надо мной сколько угодно, сэр, но...

– Уже второй раз.

Дейрдре растерялась:

– Что, простите?

– За последние две минуты вы уже во второй раз назвали меня «сэр».

– А как же еще мне обращаться к вам? В конце концов, я всего лишь служанка.

Он усмехнулся:

– Значит, вы опять за свое? Дейрдре О'Ши и мистер Маккейл? Непреодолимые преграды сословных различий и так далее, и тому подобное?

– Но сословные различия все-таки существуют, – спокойно возразила она.

– А я думал, мы решили забыть о них.

– Мой отец был егерем, мать всю жизнь проработала судомойкой и, несмотря на тяжелый труд, родила тринадцать детей. – Гордость заставила ее впервые за весь разговор отвести глаза. – Вежливого обращения и великодушия слишком мало, чтобы я забыла о своем положении.

– Вы обманываете себя, – отозвался Алуин. – И меня.

– Нет. – Дейрдре покачала головой и посмотрела ему в глаза. – Мне нечего стыдиться. Я сама научилась читать и писать, и не для того, чтобы произвести на кого-нибудь впечатление. Мать вправе гордиться мной: я не из тех бесстыдниц, что перебираются из постели в постель, лишь бы заработать лишний грош. Я вполне довольна своим положением, у меня нет никакого желания плясать под дудку тех, кому взбрело в голову дать простому люду свободу.

Усмешка Алуина стала шире.

– Значит, вот чем я занимаюсь, по-вашему? Пытаюсь облегчить жизнь простолюдинам?

Дейрдре вспыхнула и отвернулась. Сильные ладони придержали ее за плечи, помешав уйти.

– Пустите меня! Я не желаю выслушивать насмешки!

– Я не насмехаюсь над вами, Дейрдре, – заверил он, приблизив губы к ее уху. – Сказать по правде, я смеюсь над собой – как быстро я овладел искусством притворства! Видите, ли... – его пальцы сжались, он повернул девушку лицом к себе, – если вы судите о человеке по его происхождению, значит, я не стою даже волоса с вашей головы.

– Я... не понимаю... – пробормотала Дейрдре, впившись в него взглядом горящих карих глаз.

Алуин минуту помолчал, не зная, с чего начать.

– Однажды вы сказали, что я поступил благородно, пожертвовав свободой, чтобы сопровождать в изгнании Алекса. Но мои побуждения не были благородны и бескорыстны, мисс О'Ши. Мы действительно выросли вместе, как сводные братья, но при этом Алекс оставался сыном вождя клана, а я – пятым сыном простого арендатора. Так вышло, что моя мать и мать Алекса родили сыновей в одну неделю, мать Алекса умерла, а моя стала кормилицей обоих младенцев. Поэтому я пользовался всеми привилегиями и удобствами сына джентльмена, а когда пришло время выбирать между роскошью и бегством на континент вместе с Алексом, я...

– Но вы же беззаветно преданы мистеру Камерону и его семье.

– Да, хвала Богу, это правда. Я готов отдать за них жизнь – больше мне нечем отплатить им за доброту.

Дейрдре нахмурилась: – А я убеждена, что они ни в коем случае не потребовали бы подобных жертв. Они не пожелали бы даже слышать об этом.

– О чем, мисс О'Ши? О том, что мне не суждено возвыситься, забыть о своем низком происхождении? О том, что я храню верность им только из... великодушия, свойственного католикам?

Она широко раскрыла глаза и затаила дыхание. Алуин к месту припомнил ее собственные слова, доказывая, как нелепы ее опасения. Скользнув взглядом по его привлекательному лицу, она заметила, как оно медленно приближается. Ее пальцы разжались, легко коснулись его плеч, от невесомого прикосновения губ по телу Дейрдре прошла жаркая волна. Ей хватило отваги ответить на поцелуй, зазывно приоткрыть губы.

Дрожь прошла по сильному, гибкому телу Алуина, но уже в следующий миг он отстранил Дейрдре так поспешно, словно боялся обжечься.

– Что такое? – слабо пролепетала она. – Вы равнодушны ко мне?

Его лицо на мгновение окаменело.

– Равнодушен? К вам? Дейрдре, если бы вы только знали, как ошибаетесь!

– Тогда... почему же вы остановились?

– Потому что... – Он остановил жадный взгляд на ее влажных губах. – Потому что завтра я уезжаю. Я не вправе дать себе волю, пока я на это еще способен, – это было бы несправедливо по отношению к вам.

Дейрдре попыталась шагнуть к нему, но он удержал ее на расстоянии вытянутых рук.

– А разве справедливо будет просто попрощаться и уехать, оставив меня теряться в догадках, сгорать от желания, мечтать о несбыточном?

– Дейрдре...

– Алуин, я ничего не боюсь. Вы добрый, порядочный человек... меня страшит только ваше равнодушие. И потом... – она слабо улыбнулась, – вы только что произнесли на редкость пылкую речь. Неужели вы выставите меня за дверь?

Алуин неловко поднял руку и отвел темную прядь волос с ее щеки.

– Я больше всего боялся, что вами движет чувство благодарности и долга. Я думал... Черт! Мне казалось, что, избегая вас, я сумею доказать, что хочу не просто... не только...

– Вам принадлежит все, – прошептала она, – мое сердце и душа, которые я отдаю вам охотно и с любовью.

– Дейрдре... – Он опять осекся, страсть боролась в его душе со здравым смыслом. – Будь у нас побольше времени...

– Но у нас его нет. Есть только этот вечер, и если вы не готовы пожертвовать своим душевным покоем ради меня, значит, все ваши слова были всего лишь словами.

Она попыталась высвободиться, но Алуин удержал ее, медленно привлек к себе и прижался губами к мягким темным завиткам на виске. Эта ласка, как и прикосновение его рук, была нежной и осторожной, несмотря на нетерпение и страсть, подстегивающие его.

– Порой мне кажется, – прошептал он, – что нам не хватило бы и сотни лет.

Дейрдре просунула ладони под его рубашку.

– Значит, мы должны ловить каждую минуту, верно?

Приглушенно застонав, Алуин подхватил ее на руки и унес в постель.