Меч и роза

Глава 24

Вести о поражении якобитов на равнине Драммосси распространились по всему северу Шотландии, словно лесной пожар, ошеломляя горцев. Известию о победе сына потребовалось пять дней, чтобы достичь Лондона и ушей короля Георга, но даже на самых отдаленных островках Шотландии о ней узнали менее чем через сутки. Кланы, преданные Ганноверу, или те, кто только притворялся его преданными сторонниками, поспешно нацепили черные кокарды и, не дожидаясь приказа Камберленда, начали совершать набеги на территории якобитов. В особенности усердствовали Кэмпбеллы, хлынувшие, подобно потопу, на земли своих давних врагов – Макларенов, Маклинов, Макдональдов и богатых Камеронов.

Всем мятежникам, пытающимся сбежать от разъяренных солдат Камберленда, приходилось прятаться днем и выбираться из укрытий по ночам, избегать дорог и открытых полей, где праздновали победу отряды ополченцев. Беглецы были вынуждены выпрашивать еду у местных жителей, которые, мечтая о наградах, нередко выдавали бывших мятежников солдатам.

Лохиэла, обе щиколотки которого были раздроблены, унесли с поля члены его клана – жалкие остатки некогда непобедимой армии якобитов. Стараясь сохранить достоинство, Чарльз Стюарт велел своим преданным сторонникам спасаться и ждать, пока он не соберет новую армию и не отомстит за друзей, павших при Куллодене.

Лохиэл на носилках из шотландки и его горцы направились к побережью Лох-Несса, а потом свернули на юг, к Лохаберу. Этим путем прошли почти пятьсот Камеронов и Макдональдов – достаточно многочисленный и крепкий отряд, внушающий страх враждебным кланам. В пути от отряда отделялись по десять человек, обмениваясь добрыми пожеланиями с друзьями. Каждому горцу не терпелось узнать, живы ли его близкие. Некоторые покинули дома девять месяцев назад, еще до того, как в Гленфиннане было поднято знамя принца. Другим, подобно Дональду и Арчибальду Камеронам, удалось за это время побывать дома: они убедились, что стены замка по-прежнему крепки и неприступны, способны защитить их близких от последствий поражения при Куллодене.

Александер Камерон устало брел возле носилок, на которых несли его раненого брата, и не замечал ни боли, ни жара от своих ран – он оставался равнодушен ко всему, что происходило вокруг, и думал только о том, что будет дальше, только о Кэтрин. Она в Ахнакарри. В ее близости, ласках и утешениях он нуждался, как никогда и ни в чем за всю жизнь.

Леди Мора Камерон первой заметила, что кто-то идет под вязами, посаженными Дональдом, по аллее, ведущей к воротам замка. Она как раз прогуливалась по стене замка, под прикрытием величественных зубчатых парапетов, и любовалась сумеречными окрестностями. Солнце висело над самым горизонтом, подернутые легкой дымкой небеса и горы из голубых стали почти черными. А заснеженную вершину Бен-Невиса, напротив, покрыли бледно-золотистые и розоватые отблески, и она засияла среди невысоких и мрачных серых пиков.

Лохабер – страна озер и вереска, высоких неприступных скал и темных ущелий, бурых торфяников и дремучих лесов, укромных полян, где воздух так неподвижен, что слышно, как с куста падает лист. Над этой первозданной красотой возвышался замок Ахнакарри – крепость с высокими стенами из песчаника и укреплениями на высоте сотни футов над землей. Четыре башни замка горделиво вздымались над лесами и горами, стены толщиной двенадцать футов отвесно спускались к черным водам Лох-Лохи.

Шестнадцать лет Мора прожила за этими неприступными стенами. Она знала здесь каждый камень и розовый куст, каждую извилистую тропинку в саду и на берегу озера. Она научилась не доверять вечерним теням, туманам, выползающим из лесов и похожим на облаченные в белое фигуры, поваленным деревьям, напоминающим скорчившихся людей. Уже несколько дней ее не покидало ощущение, что за замком пристально наблюдают, что вокруг него сжимается незримое кольцо. Поэтому она удвоила число часовых на стенах и держала двойные черные дубовые ворота запертыми. По совету золовки Джинни Камерон леди Мора даже поручила замковому кузнецу отчистить от ржавчины и привести в порядок массивную железную опускную решетку, которой не пользовались уже несколько десятилетий. За это леди Мора удостоилась недоуменных взглядов близких, но спокойно выдержала их. Ахнакарри был ее домом, и она считала своим долгом защищать его в отсутствие Дональда, даже если для этого придется пойти на решительные меры.

– Вы что-нибудь заметили? – негромко спросила она у насторожившегося часового, стоявшего рядом с ней. Он тоже что-то увидел. Или почувствовал. Сам воздух слегка изменился, превратился из свежего и ласкового в напряженный и пугающий.

– Подайте сигнал тревоги, – сказала Мора. – Пусть все...

И тут они оба услышали первый звук. Бриз подул им в спину, поток воздуха вошел в устье долины и полетел на юг, к горам, поднимая вихри. Там и сям деревья шелестели ветками и умолкали, ветер подхватывал и доносил до замка множество новых звуков. Одним из них была протяжная, пронзительная, напряженная нота, а спустя минуту послышалось сразу несколько дерзких и хвастливых аккордов древнего «Марша Лохиэла».

– Боже милостивый... – прошептала Мора. – Боже... это Дональд! Там Дональд!

Взмахнув бархатными юбками, Мора побежала по стене к восточной башне и нырнула в темноту винтовой лестницы, не удосужившись привыкнуть к свету факелов. Она неслась вниз, спускаясь в самое сердце замка. Добравшись до коридора, ведущего в главные покои, она не стала тратить времени и помчалась прямо через большую гостиную, издавая радостные крики, на которые выглядывали обитатели ближайших комнат.

Роуз Камерон, которая, несмотря на приближение восьмидесятилетия, оставалась бодрой и рассудительной, проснулась и от неожиданности чертыхнулась, встряхнув белоснежными волосами. Джинни Камерон, жена доктора Арчибальда, бросилась к двери с полным бокалом виски в руках.

– Что за чертовщина? – забормотала она. – Может, стены рушатся или еще что?

– В чем дело? – спросила Роуз, стараясь подняться. – Кажется, кто-то кричал...

– Только Мора, – сухо отозвалась Джинни. – Наверное, увидела в башне привидение.

– Говорила же я ей – нечего бродить по стенам, да еще в такой холод. – Роуз укоризненно закивала. – У нее в легких и без того сплошные хрипы. Она опять подхватит простуду, попомни мое слово.

– Тише, Роуз! – Джинни нахмурилась, вскинув загрубевшую от работы руку. – Что это? Похоже, все в замке разом спятили.

Роуз заковыляла к двери, досадуя на необходимость покинуть комнату – как раз тогда, когда она собиралась вздремнуть. Она выглянула в коридор, прислушалась, а потом обернулась к Джинни и ударила ее по руке с такой силой, что почти все содержимое бокала выплеснулось на ковер.

– Как бы не так! Скорее ты спятила – или оглохла! – выпалила Роуз и поспешила в коридор. – Они идут! Мужчины идут!

Целых две секунды Джинни недоуменно смотрела ей вслед, а потом издала вопль восторга, отшвырнула бокал и вылетела в коридор.

Сразу за отполированными черными воротами замка на Александера потоком нахлынули знакомые с детства запахи и звуки, от которых у него на глаза навернулись слезы. И не только у него: измученные, грязные мужчины, вошедшие во двор замка вслед за ним, несколько мгновений стояли неподвижно, слегка покачиваясь и не веря, что их путешествие наконец-то завершилось. Некоторым предстояло еще несколько миль брести до своих ферм и деревень, но и для них Ахнакарри был домом и святилищем. Даже те из них, кто хранил стоическое молчание на берегах Лох-Несса и Лох-Ойха, теперь попадали на колени и зарыдали. Волынщик, который играл марш Лохиэла, несмотря на боль в ноге и отсутствие глаза, взял последнюю ноту и смолк, и двор тут же огласили низкие, протяжные рыдания.

Мора первой встретила мужчин у ворот. Сияя от облегчения и счастья, она обвела взглядом широко раскрытых глаз осунувшиеся лица и наконец остановила его на первых из множества носилок. Дональд лежал с непокрытой головой, его волосы растрепались, голова покачивалась в такт движениям носильщиков. Улыбка Моры померкла, лицо побледнело, она прижала ладони к груди и неверными шагами направилась к носилкам.

Она готовилась к самому худшему и потому не сдержала вздоха облегчения, когда поняла, что Дональд жив и просто крепко спит. Она приложила ладонь к его щеке и посмотрела на толстые, пропитанные кровью повязки на его ступнях и щиколотках.

– Он выживет, – сказал Алекс, положив ладонь на плечо Моры. – Последнюю милю пути он был без сознания. Нам следовало бы сделать привал, но...

Мора обернулась к Александеру Камерону, и у нее дрогнуло сердце. Его килт был перепачкан кровью, исколот штыком, изрезан мечом и пробит пулями. Левая кисть была перетянута грязными, скверно пахнущими тряпками, торчащие из повязки пальцы посинели от холода. Щеки покрывала недельная щетина, под глазами виднелись такие густые тени, словно Алекс не спал целый месяц. Он изо всех сил стискивал зубы в тщетных попытках сдержать дрожь, но даже слепой понял бы, что у него лихорадка.

– Скорее иди в тепло, – распорядилась Мора. – Сейчас мы накормим всех вас и позаботимся о раненых.

– А как Кэтрин? – спросил Алекс, содрогаясь от очередного приступа тошноты. Он боролся с ней и победил, но когда вновь открыл глаза, то понял, что Мора не слышала его, торопливо созывая слуг и отдавая распоряжения. Отказавшись от помощи, Алекс медленно зашагал к дому, решив войти в него самостоятельно. Кэтрин наверняка ждет его. Кэтрин прогонит боль, обнимет его и утешит, она все поймет, она сумеет уловить мучительное, щемящее чувство невозвратимой потери. Кэтрин – его жизнь, его рассудок.

Господи, как она нужна ему!