Меч карающий

25

Когда они поднялись на холм, Малин бросил взгляд на юг. Дамба уже была завершена, и теперь команда Стритера работала у массивных насосов, что выстроились в ряд вдоль западного берега, приводя их в порядок после недавней поломки и готовясь запустить уже завтра. Неподалёку возвышался Ортанк, серый и неотчётливый, сноп зеленоватого неонового света из наблюдательной вышки упёрся в туман. Внутри башни Хатч смутно разглядел чью-то движущуюся тень.

Они добрались до вершины острова и начали спускаться на восток, следуя по грязной тропинке, что петляла между особенно плотно расставленных заброшенных шахт. Сама площадка для раскопок раскинулась на плоском лугу, что лежал прямо за отвесной скалой восточного берега. Переносной сарай стоял на платформе из бетонных блоков у дальнего конца лужайки, высокая трава перед ним оказалась утрамбованной. Примерно с акр земли уже разбили белыми тросами на квадраты, наподобие шахматной доски. Несколько больших кусков брезента были свалены в беспорядочную груду. То здесь, то там Хатч отмечал участки в квадратный метр каждый. Слой зелени на них уже счистили, взгляду открылась плодородная рыжая почва – разительный контраст по сравнению с влажной травой неподалёку. Бонтьер с несколькими помощниками сгрудились на краю одного из квадратов, мокрые плащи блестели – и экскаватор снимал слой дёрна на соседнем квадрате. За площадкой для раскопок поднимались ещё несколько оранжевых вех. Идеальное укрытие для пиратов, – подумал Хатч. – Не видно ни с материка, ни с моря.

В нескольких сотнях ярдов от этого места под невероятным углом, с прицепленным к нему трейлером, приткнулся среди зарослей бурьяна трактор. За ними выстроились в ряд механизмы и оборудование. Рэнкин на коленях стоял рядом с одним из ящиков, подготавливая его к загрузке обратно в трейлер.

– Откуда взялись все эти игрушки? – спросил Хатч, кивком указывая на оборудование.

Геолог ухмыльнулся.

– С «Цербера», откуда ж ещё? Томографические детекторы.

– Что-что?

Ухмылка растянулась ещё больше.

– Ну, короче, глубинные сенсоры, – пояснил он и стал указывать на разные тележки. – Тут глубинный радар. У него хорошее разрешение для предметов и, скажем, пластов – до глубины в дюжину футов или около того. В зависимости от длины волны. Рядом – инфракрасный рефлектор, он замечательно работает на песке, но у него относительно низкая насыщаемость. А дальше, вон там…

– Ладно, ладно, я уловил суть, – со смехом заметил Хатч. – И всё это – для неметаллических сред, правильно?

– Именно. Я и не думал, что мне придётся использовать какую-нибудь из этих машинок. Впрочем, Изобель и без них справилась на «ура», – сказал Рэнкин и указал на оранжевые маркеры. – Видите, я обнаружил что-то здесь, чего-то там, но она уже отхватила себе самый вкусный кусок.

Малин махнул ему рукой на прощание и рысью побежал догонять Сен-Джона. Когда они подходили к площадке, Бонтьер отделилась от группы и выбежала навстречу, запихивая кирку за ремень и обтирая грязные руки о штаны. Она связала волосы в узел, а лицо и загорелые руки снова оказались заляпаны грязью.

– Я нашёл доктора, – застенчиво улыбнувшись, констатировал очевидное Сен-Джон.

– Большое спасибо, Christophe.

Хатч задумался, что может означать эта застенчивая улыбка. Вне всякого сомнения, Сен-Джон не может пасть новой жертвой чар Бонтьер, ведь так? Но, понял он, ничто иное не могло заставить историка оторваться от своих талмудов, чтобы в дождь рыться в грязи.

– Пойдём, – сказала она, хватая Малина за руку и утаскивая за собой к краю ямы. – Дорогу! – по-дружески рявкнула она на рабочих. – Доктор уже здесь. Дайте ему пройти.

– Что это? – изумлённо спросил Хатч, устремляя взор на грязный коричневый череп, торчащий из грязи – и на нечто похожее на две ноги и груду прочих древних костей.

– Могила пирата, – торжествующе объявила она. – Прыгай вниз, только ни на что не наступи!

– Так, значит, это и есть пациент, – сказал Хатч, осторожно спускаясь в перекопанный квадрат. Несколько секунд он с интересом рассматривал череп, а затем обратил внимание на остальные кости. – Или, точнее, пациенты.

– Pardon?[37]

Хатч поднял голову.

– Если у этого пирата не было двух правых ног, тогда здесь два скелета.

– Два? Но это же vachement bien![38] – воскликнула Бонтьер, радостно хлопая в ладоши.

– Они были убиты? – спросил Хатч.

– А это, monsieur le docteur, должны сказать вы.

Хатч опустился на колени и более тщательно осмотрел кости. Медная пряжка лежала на тазовых костях, несколько медных же пуговиц рассыпаны по останкам грудной клетки – вдоль ровной окантовки золотой нитью. Малин легонько и осторожно – чтобы не сдвинуть с места – постучал по черепу. Тот был повёрнут на бок, рот разинут нараспашку. Никаких очевидных патологий: ни отверстий от мушкетных пуль, ни переломов костей, ни рубцов от холодного оружия, ни иных следов насилия. Нет, невозможно сказать, что явилось причиной смерти – по крайней мере, пока не завершатся раскопки и кости не поднимут. С другой стороны, ясно, что тело похоронили торопливо, даже скорее швырнули в могилу: руки раскинулись в стороны, голова повёрнута, ноги изогнуты. Доктор несколько мгновений раздумывал, лежит ли второй скелет прямо под этим. А затем его взгляд внезапно приковал отблеск золота рядом с одной из ног.

– Что это? – негромко спросил он.

Небольшая кучка золотых монет и огромный драгоценный камень в оправе лежали наполовину в земле рядом с нижней частью голени. С них смахнули лишь тонкий слой почвы, чтобы сохранить драгоценности in situ[39].

Бонтьер звонко рассмеялась.

– Я как раз думала, когда ты обратишь на них внимание. Думаю, этот джентльмен держал мешочек в ботинке. Кстати, я и Christophe, мы их идентифицировали. Золотой мухур из Индии, две английские гинеи, французский луидор и четыре португальских крусадо. Все датируются до 1694-го. А камень – изумруд, вероятно, инков из Перу – с оправой в форме головы ягуара. Должно быть, он натёр пирату неслабую мозоль!

– Значит, вот оно, – выдохнул Хатч. – Первая порция сокровищ Эдварда Окхэма.

– Да, – ответила она несколько более сдержанно. – Теперь это факт.

Удерживая взор на компактной золотой кучке, стоящей немало само по себе, Малин чуть ли не спинным мозгом почувствовал странный зуд. То, что всегда казалось теорией, академическим вопросом, внезапно стало явью.

– А капитан об этом знает? – спросил он.

– Пока нет. Пойдём, здесь есть ещё кое-что.

Но доктор не мог отвести взгляда от яркого, насыщенного отблеска металла. Что именно, – подумал он, – так привлекает меня? В реакции человека на золото, видимо, имеется что-то атавистическое.

Стараясь отделаться от этой мысли, он выбрался из ямы.

– А сейчас ты должен посмотреть на сам лагерь пиратов! – воскликнула Бонтьер, просовывая руку ему под локоть. – Потому что он ещё более странный.

Они проследовали к очередному участку раскопок, расположенному в нескольких дюжинах ярдов левее. Смотреть было почти не на что: трава и дёрн убраны с площадки, быть может, в сотню квадратных ярдов – осталась лишь коричневая, плотная земля. Малин заметил несколько чёрных от древесного угля участков, где, очевидно, некогда горели костры – и множество круглых ямок, рассыпанных тут и там без какого-либо явного порядка. Бесчисленное множество пластиковых флажков торчало из земли, на каждом чёрным маркером выведен номер.

– Эти ямки, судя по всему, остались от палаток, – пояснила Бонтьер, – в которых жили рабочие, возводящие Водяной Колодец. Но только посмотри, что они оставили! Каждый флажок отмечает какой-нибудь предмет, а ведь мы работаем здесь лишь пару дней.

Она подвела Малина к дальнему краю барака, где было разложено огромное полотнище брезента. Она приподняла край, и Хатч с изумлением уставился на находки. Дюжины предметов лежали правильными рядами, их пронумеровали и снабдили ярлычками.

– Два кремнёвых пистолета, – указывая, перечисляла она. – Три кинжала, два абордажных меча, сабля, короткоствольное ружьё с раструбом. Ящик картечи, несколько мешочков мушкетных пуль. Дюжина песо, несколько серебряных тарелок, а ещё секстант и дюжина десятидюймовых корабельных пик.

Она подняла голову.

– Я ни разу в жизни не находила так много и так быстро. И потом, взгляни сюда, – попросила она, подняла золотую монету и вложила ему в руку. – Понятия не имею, сколько у тебя денег – но дублон, вроде этого, советую не потерять.

Хатч взвесил монету в руке. То оказался крупный испанский дублон, холодный и восхитительно тяжёлый. Золото блестело так ярко, словно монету отлили лишь неделю назад. По центру шёл Крест Иерусалима, обхватывая льва и башню, что символизировали Лион и Кастилью. По краю монеты шла надпись «PHILIPPVS+IV+DEI+GRAT». Золото согрелось в ладони, а сердце забилось чаще вопреки его воле.

– А теперь, ещё одна загадка, – продолжила Бонтьер. – В семнадцатом столетии моряки никогда не хоронили людей одетыми – потому что, tu sais[40], одежда была для них весьма и весьма ценна. Но если тебе приходится хоронить одетых, ты, по крайней мере, их обыщешь, non? Мешочек золота в ботинке был целым состоянием для кого угодно, даже для пирата. И потом, почему они бросили здесь всё остальное? Пистолеты, сабли, ружья, пики – всё это неотъемлемая часть их жизни. А секстант, средство найти дорогу в море? Никто не оставил бы всё это по доброй воле.

В этот миг появился Сен-Джон.

– Мы нашли новые кости, Изобель, – сказал он, слегка коснувшись её за локоток.

– Ещё? В новом квадрате? Christophe, как здорово!

Хатч проследовал за ними обратно к месту раскопок. Рабочие целиком обнажили второй квадрат, и теперь энергично взялись за третий. Глядя в новую яму, Хатч почувствовал, как возбуждение уступает место тревоге. Ещё три черепа оказались во втором квадрате, вместе с огромной грудой прочих костей. Повернувшись, Малин увидел, как рабочие щёткой счищают грязь на третьем участке. Он заметил, как показался новый череп, и ещё один. Работы продолжались, девственная почва безостановочно исторгала из себя коричневые останки: трубчатую кость, затем таранную и пяточную – от ступни. Последняя лежала сверху, как если бы труп опустили в яму лицом вниз.

– А на зубах скрипит песок, – пробормотал Хатч.

– Что? – не понял Сен-Джон.

– Неважно. Строчка из «Илиады».

Никто и никогда не хоронит людей лицом вниз, по крайней мере, если к ним есть пусть толика уважения. Братская могила, – подумал Хатч. – Тела бросали как попало. Всё это напомнило нечто такое, что ему однажды пришлось исследовать в Центральной Америке – трупы крестьян, гражданских жертв военного переворота.

Даже Бонтьер умолкла, её радость быстро увяла.

– Что здесь могло произойти? – спросила она, оглядываясь по сторонам.

– Не знаю, – ответил Хатч, у которого засосало под ложечкой.

– Я не замечаю признаков насилия на костях.

– Насилие не всегда оставляет ясные следы, – ответил Хатч. – Или они могли погибнуть от болезни или истощения. Медэкспертиза могла бы помочь.

Он отвернулся от мрачного зрелища – от массы коричневых костей, лишь сейчас увидевших свет, от скелетов, местами лежащих друг на друге, от клочьев их полусгнившей кожи, темнеющих в моросящем дождике.

– А ты можешь провести такую экспертизу? – спросила Бонтьер.

Хатч некоторое время молчал, стоя на краю могилы. Приближался вечер, опускались сумерки. В дожде, тумане и надвигающейся полумгле, под мрачные звуки далёкого прибоя, всё, казалось, становится серым и мёртвым, словно саму жизненную силу высосало из ландшафта.

– Да, – наконец, ответил он.

И они снова помолчали.

– Что здесь могло случиться? – прошептала Бонтьер, обращаясь к самой себе.