Шли-брели по миру волшебники,
говорили: «Хотим достигнуть —
мы чертогов Вышня Дажьбога,
где пьют Сурью мужи святые,
что Всевышнего прославляют!
Ищем мы святую обитель,
где река молочная плещет,
из сосцов Земун изливаясь…»
Их вела звезда за собою,
тёмной ночью — лунной тропою,
днём же — радугою-дугою,
уходящей в Сваргу пречистую…
И пришли те тридцать царей,
также тридцать князей-чародеев,
да и тридцать волхвов-ворожеев!
Так явились от края земли,
и от края земли от моря,
где нет ныне скорби и горя,
где звезда три года сияла,
Правый Путь в ночи указала…
Здесь они Книгу Ясную зрели.
Все читали её, и пели,
прославляя сына Дажьбога,
Млада Коляду пресвятого!
Вот и Зима-матушка прикатила в санях по Млечному Пути, а с нею сынок её Мороз и внучка Снегурочка. А значит, пришли Колядки да Святки[6]!
И там, где над лесами пролетели сани, где Мороз ударял волшебным жезлом, а Снегурочка рассыпала из рукава ледяные искры, там каждая веточка, каждая иголочка хвои сверкала блёстками.
И не узнать лес, он стал садом Ирийским. И то не Зима, то Корова Земун по саду похаживает, по небу Звёздное Молоко разливает и хвостом по земле снег метёт. А следом за матушкой идут Велес-Мороз с дочкой Снегурочкой.
Сколько же дел у них! Нужно весь мир выбелить, вычистить, серебром одарить. Прошли красно лето, осень золотая, пришла зима в белых нарядах, в короне серебряной с ледяными алмазами. И пора Старому году уходить, а Новому рождаться. И для Старого года сшит снежный саван, а для Нового года расстелены пелёнки…
И вначале Новый год приходит к нам братцами Колядою да Овсенем, рождёнными Вышним Дажьбогом и Майей Златогоркою… И это — день Рождества.
«Потрудилась Злата Матерь… Ой, Коляда и Таусень! Потрудилась, потужилась — и родила Таусеня. Таусеня то Овсеня! А с Овсенем — Коляду!»
И в мистерии новогодней к люлечке Овсеня и Коляды подходила Серая Уточка — та, что Мир сотворила вместе со Сварогом и что Алатырь укрыть хотела…
Ох, и хитрая… Ой, и странная…. «Служи, — говорила она Овсеню, — богу Чёрному!»
Но не слушал её Овсень, а слушал Матушку, служил он богу Белому. И стал он мосты мостить, пути прокладывать Трём Вышням: Крышню — первому, Коляде — второму, а третьему — Бусу Белояру…
И вот в ночь сочельника после появления первой звезды на улицы села выходили колядовщики.
Идущий впереди нёс на длинном шесте вырезанную из бересты Колядову рождественскую звезду. Вслед за нарисованной звездой шли колежане и пели колядки, виноградья, вспоминая о том, как в давние времена кудесники шли вслед за звездой и искали Коляду…
И просили они подарки под окнами, кто что даст: кулич ли, каравай, а то и целый окорок.
С сего и начиналось первое вкушение пищи после долгого и строгого поста. А у нас в избе баба Люба весь пост до сочельника готовила сочиво — кашу с мёдом и изюмом, и сочевики — пирожки с творогом, политые вишневым вареньем.
Каша на молоке и творог значили снег и небесное молоко, мёд — солнечную сурью, изюм — ирийский виноград, вишня — древо Вышня Дажьбога.
А как пост завершался с первой звездой, посреди стола ставили заливного поросёнка или же запечённый в тесте окорок. Тем и почитали Коляду, что приезжал в песнях «на солнечной свинке — золотой щетинке, погоняя поросёнком».
Украшала стол и утка в яблоках. А возле в кадке стояли ветки вишни, зацветшей к Рождеству…
Готовила баба Люба и маленькие сани из теста, сдобные булки в виде спелёнутого младенца, а также в виде уточек, оленей, медвежат… И так начинались праздники весёлые Коляды, гулянья и гаданья, и на санях катанья…
А там уже недалече был и Новый год календарный, что совпал с древним Велесовым днём, что есть поминание Старика Годовика…
Вспоминаю, как в детстве отец объяснял мне, что в годы старые — Новый год отсчитывали иначе, не по новому календарю, а с Красной горы, с начала Весны Ярой. Не потому ли Новый год и видится нам поныне младенцем Ярилою, или Яром. Не потому ли за морем его так поныне и встречают: «Хеппи Нью Яр!»
А у нас, когда говорят «С Новым Годом!», разумеют также и «С Новым Велесом!», ибо Велес — это также и Старик Годовик. И он же — Дед Мороз.
Ведь у Велеса много имён. Велес-свят — Властитель лесов, и сам живёт в лесу еловом. Его и кличут из-за этого Велесом-лесовиком.
И зимою-то снежной он особо сердит: бродит дедом до колен борода по долам и горам. Где он идёт — там лес трещит, потому его зовут Мороз Трескун…
— Так что ж, выходит, дедушку Мороза по-старому Велесом величают? — спрашивал я отца.
— Не только Велесом. В конце года он — Старик Годовик или Сивый Мороз. А в начале года мальчик звёздный, и зовут его Велий Яр или Новый год. Летом он в силу входит, а к Зиме опять станет дедушкой Морозом.
— Выходит так, что Велес — это дед Мороз, и он же — молодой Новый год… — удивлялся я. — Как же такое может быть?..
— В природе завсегда так. Ведь и ты сейчас мальчик, а потом станешь взрослым, а затем и дедушкой. Посему и Новый год становится Старым годом… Потом он снова рождается Новым годом.
И мне тогда подумалось:.
«Вот он какой, оказывается, дед Мороз!.. Вот кто нам подарки приносит и под ёлку кладёт!.. Он — настоящий лесной волшебник!.. И даже больше, наверное… Нужно только обязательно эту ночь не спать… Не хочу проспать его приход, как это было в прошлом году…»
Посреди избы мы ставили и украшали игрушками ёлку. И не просто игрушками — шарами-планетами и звёздами, ибо та ель — суть и Древо Мировое… И стояли под нею подарки, а также игрушечные Велес-Мороз со Снегурочкой.
Вокруг ёлки в избе, или же костра в лесу, мы водили хороводы… В эти дни Старое Коло, Старый Год, заканчивалось, и начиналось Новое Коло. Потому люди как бы заново рождались, начинали новую жизнь…
Кружился хоровод… Все взялись за руки, и по кругу, по кругу… И это наша жизнь. Прошёл, прокатился колесом год. От Коляды до Коляды, от холода-голода до лета-лада и снова к зиме, Святкам и Колядкам…
Кружатся люди в коло. И это есть Правь — закон, что идёт от Сварога-отца. И небо ему подвластно, и земля. И попробуй, преступи закон, сколько сил-то нужно! Ведь сие коло — твоя колея…
Скорее, скорее!.. Раскручивается коло, вращается земля вокруг костра-солнца. И мы летим со всей Вселенною от рождения к смерти, к Нави… и к новому рождению!
И летит над нами, над дымом костра по звёздной дороге Златорогий Олень — то сам Вышний Дажьбог указывает путь к Сварге Ирийской. И мы вспоминаем старинные сказы о нём и о сыне его Коляде…
В начале времён Род-батюшка, что исток всего сущего и всех превыше, явил Бел-горюч камень Алатырь.
И потом Вышний Родитель явил Золотое Яйцо на камне Алатыре. И из того Яйца порхнули птицами Сварог и Матерь Сва.
А затем вновь свершилось чудо великое и непостижное уму. От любви Сварога и птицы Матери Сва родился и нисшёл в наш мир Вышень-бог.
Он был Сыном, который родил Отца. И он же после явился в роде Перуна, как Вышний Дажьбог. И обретал он плоть в родах внуков своих Яров, князей старобытных, правивших Яровой Русью.
И пели песни птицы Ирийские о Вышнем Дажьбоге:
«Кто тот Сын, что явился в Прави? Сын, воздвигнувший в Яви с Навью два великих имя Сварога? Кто возвысил и третье имя во Сварожьей небесной выси?
Это Вышень — Всевышний Боже. Тот, что Солнцем сияет в Сварге, что, родившись, шагнул три раза — широко чрез простор Вселенной.
Это Юноша — Сын Закона, Явь, и Навь, и Правь перешедший. Тот, в следах чьих источник мёда, в высшем следе сияет Сурья. Тот, следы чьи соединяют триедино Землю и Небо».
Тогда же в Ирийском саду у высокой Алатырской горы поднялся звёздный цветок — Астра. Род лучами, кои тонкими золотыми нитями протянулись от звёзд, озарил сей волшебный цветок, и тогда Астра распустилась. И из лепестков звёздного цветка вышла златовласая богиня — Злата Майя.
И тогда в Ирийском саду появились золотые палаты, в которых Злата Майя села у окошечка и стала вышивать: шила первый узор — Солнце Красное, а второй узор — Светлый Месяц, шила третий — то звёзды частые.
К Злате Майе с небес голубем слетел Вышний-бог. И тогда Злата Майя и Вышний родили Крышня-бога, который силой Прави держит Солнце Красное и Светлый Месяц, а также звёзды частые рассыпает по хрустальному небосводу.
И эта древняя мистерия повторялась бессчётное число раз в иных звёздных эпохах. И тогда Вышний Сварожич в новом воплощении на земле являлся как Вышний Тарх Дажьбог, сын Перунов. А супруга его великая богиня Злата Майя воплощалась уже как Майя Златогорка, дочь Святогора.
Сын же их Крышний, сын Вышня, нисходил как Коляда-бог. А в последний раз он явился уже в роде людей как князь русский Бус Белояр.
Наш же сказ о рождении Вышнего Дажьбога как сына Перуна Сварожича. И о том, как он ратовался и братался с отцом Перуном во времена изначальные, как о сём поётся в Песнях Гамаюновых.
Итак, начнём сказ наш… Бог грозы и войны Перун Сварожич как-то проезжал по берегу Дона-реки. А на другом его берегу девы-русалки водили хоровод купальский.
И одна русалка — Рось, дочь Данияра и Ясуни Святогоровны, пустила свой венок по волнам и спела Перуну Сварожичу:
— Если б милый мой сам осмелился, речку Дон переплыл… То тому смельчаку я б любовь подарила, будь он стар, будь он молод, беден или богат.
От тех слов во жилах Перуна Сварожича расходилася кровь горячая… Обернулся Перун птицей-гоголем и сам бросился в воды Дона. А тот Дон, что был также бог Данияр, взволновался, вскипел и отбросил на крутой бережок Перуна.
— Ты, Перун Громовержец, Сварога сын! — вскричал Данияр. — Ты не плавай, Перун, по моим волнам! Не гневи, Перун, Рода-батюшку, Ладу-матушку — богородицу и жену свою Диву грозную!
А русалка Рось пропела Перуну:
— Видно, мне с тобою не встретиться. Видно, мне, Рябинушке тонкой, век качаться одной у речки далеко от высокого Дуба!
И тогда Перун через реченьку выпустил стрелу громовую. И ударила молния в камень горючий, за которым укрылась русалка Рось. И в том камне явился вдруг огненный лик.
Рось тогда отнесла этот камень горючий ко Сварогу небесному в кузницу. И Сварог обтесал этот камень, стал он бить по нему тяжким молотом, и тогда из камня родился сын Перуна и внук Сварога — тот, что прозван был — Тарх Дажьбог.
И по сию пору все спорят, чей же тогда сын великий Дажьбог — то ли Перуна Сварожича, пустившего молнию в бел-горюч камень, то ли Сварога Родовича, бившего молотом по нему.
Так родился Дажьбог от горючего камня. И был он сыном Перуна и вторым нисхождением Вышнего. Потому его называли Вышнем Тархом Дажьбогом. И был он сыном Роси, а через неё — внуком Велеса.
Ноженьки Дажьбога серебряные, ручки Тарха — в червоном золоте, и горело во лбу его Солнце Красное, а в затылке сиял Ясный Месяц. По косицам его — звёзды частые, за ушами его — зори ясные…
Дажьбог, сын Перуна, витязь сильномогучий. На весь свет он прославился своей силой и удалью. Как узнал о том его батюшка Перун, оседлал он Бурю-коня, собирал свои стрелы-молнии, взял и громовую палицу.
И отправился он проведать — правду ли говорят о Тархе Дажьбоге.
Сотворились тут великие чудеса — растворились врата небесные. И поехал Перун Сварожич из сада Ирийского, от горы Алатырской, по святой Руси.
Ехал он на Буре-коне, и тот конь был как туча грозовая. И метал он в небо стрелы-молнии. И кудри серебряные бога Грома были взвихрены ветрами горними, а за плечами его плащ бился, будто крылья орлиные простёрлись в полёте…
Его конь бежит — Мать Земля дрожит, дым валит из ушей, пышет пламя из рта. У коня Перуна — жемчужный хвост, его гривушка золочёная и унизана скатным жемчугом, а в очах его — камень Маргарит, куда взглянет он — всё огнём горит.
И спустился Перун Сварожич с гор в чистое полюшко. И поехал он по полю, грудь свою копьём ограждая и небесный закон утверждая.
И проехал Перун тёмные леса, и доезжал до Дона могучего. Мать Сыра Земля под ним сотрясалась, в Доне водушки расплескались, в поле травушки-муравы уплетались.
И услышала русалка Рось поступь славную, и сказала так Громовержцу:
— Уж ты здравствуй-ка, Перун сын Сварожич!
— Что ж — ты знаешь меня и по имени-отчеству?
— Как Орла сизокрылого не узнать мне по вылету, не узнать как Перуна по выезду?
И ещё ему Рось так промолвила:
— Ой ты гой еси, грозный бог Перун! Да не будь ты вспыльчив, будь милостив! Даждя ты найдёшь в поле чистом, не сруби у сыночка головушки… Мой сыночек Даждь молодёшенек, он на дерзкие речи заносчивый и в делах своих неуступчивый…
Выезжал тогда Перун да во чистое полюшко. Выезжал он на холм на окатистый, да на тот холм окатистый и угористый.
И увидел: с восточной сторонушки едет Тарх Дажьбог на коне златогривом.
Съехались тогда сын с отцом, Тарх Дажьбог с Перуном Сварожичем, в чистом полюшке Сарачинском. И решили друг у друга сведать силу. И когда они боролись-братались, Мать Сыра Земля под ними колебалась. И дубравушки тёмные приклонялись, и по синим морям-океанам расходились волны великие.
И тогда сошли боги с коней, стали биться-бороться врукопашную. Обернулся Перун Сварожич в Орла сизокрылого, а Дажьбог тогда перекинулся Львом. Стал тут Лев когтить Орла сизокрылого. И ослаб Перун Громовержец, и упал на Матушку Землю.
— Ты скажи, бог могучий, как имя твоё. Назови своё имя-отчество, — так сказал Дажьбог поединщику.
— Я явился из Ирия светлого, я Перун Громовержец, Сварога сын.
Тут сказал Перуну младой Дажьбог:
— Ты прости меня за такую вину! Встань, Перун — родимый мой батюшка!
Помирились тут они, побратались… И вскочили боги на своих коней, прянули над полями чистыми, полетели по небушку синему. И явилися к матушке Роси.
Молвил тогда удалой Дажьбог:
— Ой ты, Рось — родимая матушка! Отпусти меня к Алатырским горам ко Перуну — батюшке родному. Дай святое мне благословение.
И русалка Рось тогда Дажьбога отпустила и с отцом в дороженьку благословила.
Попрощался Дажьбог с Росью-матушкой и умчался к светлому Ирию…
Солнце-царь Дажьбог был велик и славен удалью своею и молодечеством. И полагал он в гордости своей, что он всех сильней в целом свете.
Но вскоре убедился он, что на всякую силу найдётся большая, а истинно славен лишь тот, кто владеет своими желаньями и страстями.
Как-то летел Дажьбог сын Перунович ясным Соколом в поднебесье. И увидел он: в чистом поле едет поляница-наездница. И где ступит её конь копытом, там озёра являются и водой наполняются…
Едет в полюшке богатырка, а сама-то спит крепко-накрепко, свесив ниже плеч буйну голову. И то была Златогорушка Майя, славная дочь Святогора. Шлем Златогорки в облака упирался, златы косы огнём разливались…
Тарх Дажьбог слетел соколом с небосвода и обернулся вновь витязем. И подъехал он к полянице, и ударил её палицей булатной, да так, что содрогнулась поднебесная. Стаи птиц поднялись, рыба во морях расплескалась. Но та и не заметила, лишь отмахнулася, как от мухи, мешающей спать.
Изумился тогда Тарх Дажьбог… И подъехал ещё раз, и вновь ударил так, что горушки порастрескались, разбежались по лесам звери хищные, выползли из нор змеи лютые. Но та лишь головой мотнула — что, мол, тут за слепни кусаются…
И в третий раз ударил Дажьбог со всей силушки. Тут столб, что небо держал, зашатался, лодка Ясна Месяца воды зачерпнула, а колесница Солнца Красного выскочила из колеи…
И Златогорушка Майя проснулась… Подняла она Тарха Дажьбога вместе с конём его и положила в ларчик хрустальный. А ларчик ключиком заперла и засунула его во кармашек. Каких только безделиц не носят девицы!
И чуть не забыла о сём Златогорка. И долго возила витязя. А как вспомнила, вынула пленника и призвала его к ответу:
— Ты возьми-ка меня в замужество! Коли согласишься, останешься жить… И лучше тебе не отказываться!
Делать нечего… Тарх признался, что она ему сразу же полюбилась, он согласен идти под венец.
Повенчали Сварог с Ладой-матушкой Златогорушку со Дажьбогом. Подвели их к венцу отцы — Перунушка со Святогором, и матушки — Рось со Пленной.
И на этой свадьбе Дажьбога и Майи пировало царство небесное, вместе с ним и вся поднебесная!
Вот так и поженилися Тарх Дажьбог с великаншею Златогоркой. И стали жить душа в душу, так что лучше и не бывает…
Но не долго длилось их счастье, ибо всему конец приходит. И как ушло в воду царство Алтынское, и власть Святогора-царя умалилась, так пришло время осени златой и для Златогорки Святогоровны.
Как-то Тарх Дажьбог и Майя Златогорка ехали по Святым Араратским горам. И вдруг наехали они в долине широкой на великий каменный гроб.
Златогорушке Майе он приглянулся, и она захотела его примерить. Кто-то любит наряды мерять, а иной примеряет гробы… И залезла она во гробницу, а потом не сумела выйти, ибо был тот гроб заклят…
Дажьбог хотел разбить его мечом Кладенцом и бил его со всей силушки. Да от каженного удара гроб становился крепче. Охватывал его обруч железный. И так темница Златогорки сжималась, ибо скована она была заклятьем.
Таково было колдовство Кащея. А снять его мог только сам Кащей, заточённый ныне в пещерах Вия в самой глуби Нави безвременной.
Тогда Дажьбог сын Перунович отправился в Тёмное царство, дабы добыть волшебное кольцо, которое одно только и могло снять заклятие.
Поскакал Дажьбог по степям и горам, прянул в поднебесье Ясным Соколом. Прилетел он к речке Смородине да ко той горе Сарачинской.
И встречали его у камня Марабеля сам бог Велес сын Суревич и Вилушка Сида. Велес Суревич тот камень Марабель отвалил, пропустил он Тарха Дажьбога.
И долго Дажьбог блуждал в темноте в поисках темницы Кащеевой. И добрался до дальних змеиных пещер, и зашёл он в пещеру последнюю.
Видит: пред ним дверь запорами запертая и закрытая наглухо тяжкими замками. И сорвал тогда Тарх Дажьбог все замки, сшиб запоры своею палицей и раскрыл железные двери.
И увидел он под тёмными сводами в той пещере Кащея Бессмертного. Он висел на двенадцати цепях железных, а под ним котёл на огне кипел.
И взмолился тогда Кащей богу светлому:
— Дай же мне, Дажьбог сын Перунович, сильной той воды попить немножечко!
Наливал Кащею Бессмертному тут Дажьбог воды из котла. Сам поднёс ему малый ковшичек.
Выпил всё Кащей, запросил ещё. Наливал ещё — выпил вновь Кащей. Просит в третий раз — дал опять Дажьбог.
И порвал тогда Кащей свои цепи, и так вырвался из заточения, и рёк напоследок спасителю:
— Буду помнить теперь я твою услугу! За неё тебе три вины прощу! Если станем мы биться-рататься — я не стану тебя убивать! А колечко моё, что над Смертию властно, ты найдёшь у тёмного Вия!
Молвил так Кащей Бессмертный. И покинул свою темницу, выведя и всех своих воинов, что томились по подземельям…
И пришёл тогда Дажьбог к Вию тёмному:
— Здравствуй, Вий — подземельный и тёмный князь! Я тебе привёз поклон-челобитие от моей жены Златогорушки Майи. Как легла она в плащаницу, в ту гробницу из белого камня, — так не может восстать оттуда. Просит Майя у тебя кольцо златое. Лишь кольцо то заклятие снимет, лишь оно ту гробницу откроет…
Рассердился тут Вий Седуневич — подземельный, пекельный князь:
— Кто же ты, Дажьбог сын Перунович, коль посмел идти против Смерти самой? Поднимите мне веко тяжкое, я взглянуть хочу на Дажьбога! Дай же руку мне, Тарх сын Перуна!
А Дажьбог в огне булаву раскалил, протянул её Вию тёмному.
Вий схватил палицу раскалённую и взглянул на Тарха Перуновича. И завыл, закричал на всё Пекло:
— Здесь не место тебе, Вышний Тарх Дажьбог! Ты впускаешь свет! Разрушаешь ты Царство Тёмное! Уходи же скорей к Солнцу Красному! Я даю тебе кольцо золотое, отнеси его Златогорушке!
Вий подал то волшебное, золотое кольцо, властвовавшее над Смертью самою. И Дажьбог, возвратившись в горы, расколдовал Златогорку.
Но на время жизнь Майе была возвращена по воле Вышнего Рода, пока не родит она Коляду. И поднявшись из Нави безвременной, жить она могла ныне лишь в междумирье, что на грани Яви и Нави, Бела Света и Тёмного царства…
И тогда супруги опять поехали по чистому полю Турдакскому. И так наступила Весна — пришёл сам Вышень Дажьбог, а за ним явились Лето и Осень — вместе Майюшкой Златогоркою.
И там, где Тарх Дажьбог по полю проедет, — там он жито в поле посеет. Златогорушка где проедет — золотые колосья спеют.
Вскоре Майюшка Златогорка со Дажьбогом Тархом Перуновичем приезжали к речке Смородине, ко горе высокой Сарачинской.
Как и было положено Вышнем в Прави, — здесь, меж Явью и Навью безвременной, Майя Златогорка должна оставаться — ожидать, как наступит срок для рождения Коляды.
…Меж Дажьбогом и Златогоркой золотое кольцо каталось. Там колечко каталось и думалась дума. Дума думалась, слово сказывалось. Дума крепкая — слово тайное.
И слово тайное то было о том, что Тарху Дажьбогу время пришло отправляться в земли дальние на битву с Кащеем Бессмертным, дабы отплатить услугу его — за гробницу, проклятую им.
А пред походом сим дальним Златогорка с Тархом Дажьбогом гадали — две стрелы над полем пускали. Вот одна летит — ясный сокол за ней. А другая летит — в стаю лебедей….
По тому гаданью и Дажьбога собирали в дальний путь. И корабль его снаряжали — после в море синее пускали.
То не Ясный Сокол по небу летит, то не Чёрный Волк на берегу стоит. То корабль Дажьбога по морю бежит, то Кащеюшка колдует-ворожит. И от чёрной ворожбы — море хмурится, и от тех слов Кащея волны крутятся!
И тогда ронял Дажьбог колечко золотое — с пальца пало оно в море синее. Проглотила его щука быстрая — щуку ту не найти и не выловить!
И подул Кащеюшка Виевич на спокойное сине море — и то морюшко заморозил. И застыл корабль Дажьбога, скован в море мощными льдами.
А заклятие то одолеет только сын Дажьбога бог Коляда, когда он родится на Руси Святой!..
И так вскоре Майе Златогорке время приспело родить Коляду, златокудрого, юного бога. Также Майюшка родила брата-близнеца Коляды — бога Овсеня прекрасного.
Потрудилась Златогорка… Коляда и Таусень! Потрудилась, потужилась — и родила Таусеня. Таусеня то Овсеня! А с Овсенем — Коляду!
То не Ясен Сокол в поле увивается — это братец Коляды рождается: Овсень-Таусень!
Выходила к нему сера Утушка. Так Овсеню Уточка сказывала:
— Ты не слушай, Овсень, родну матушку! Не служи-ка ты богу Белому! Послужи-ка ты богу Чёрному! Ты служи Кащеюшке Виечу!
Говорила тут Златогорушка:
— Уж ты, дитятко-дитё, чадо милое! Ты не слушай, Овсень, серу Уточку! Не служи-ка ты богу Чёрному, а служи-ка Дажьбогу-батюшке! Как у батюшки Дажьбога три беды стряслось. Первая беда — он кольцо терял, а вторая беда — он покинул дом. Ну а третья беда — горе горькое, он не может тебя защитить…
И спросил Овсень Златогорушку:
— Что мне делать, скажи, родна матушка?
— Мосты мостить.
— Кому ездить?
— Крышню — первому, а за ним Коляде, следом — Бусу!
Как два сокола летели… Овсень и Коляда! Там лето — здесь зима! Как они летели — все люди глядели. Как они садились — все люди дивились. Как они вспорхнули — все люди вздохнули…
Рождество Коляды и Овсеня приветствовали все небесные боги и все люди на матушке Земле.
И услышал об этом рождении и сам Сварог-отец в Сварге Ирийской. И послал он с небес Огнебога Семаргла, дабы тот поклонился младому богу.
И так Семаргл сын Сварожич сошёл с небосвода. И прилетел он к Сарачинской горе, и увидел, что в глубокой пещере укрывается Майя Златогорка, что держит на руках младенца Коляду с книгой Вед Златых во его руках.
Златогорка Майя и бог Коляда пить захотели воды живой. И поэтому Семаргл Сварожич ударил по горе златою секирой.
И из-за сего гора озолотилась, и раскрылась в ней Злата Крыница. И из этой крыницы истекла вода — и ту воду живую стали пить Златогорка Майя, и младенец Коляда, и сама книга Вед Златых.
Тут к горе Сарачинской соезжались от сорока народов волхвы-колежане. Они видели, как Семаргл сын Сварожич сошёл с небесного свода. Видели они и младенца Божича, и книгу Вед Золотых. И они также припали к источнику той живящей воды.
Коляда Дажьбожич пришёл в наш мир, дабы вновь дать людям знание Вед, что уже давал Крышень, но кое не смогли они уберечь. Потому, когда настал Вечер Дня Сварога, Всевышний сошёл с небес Колядою.
И настало вновь время Коляды. Коляда Дажьбожич явился как карающий лик Всевышнего. И явился он не у горы Алатырской, а у тёмной горы Сарачинской. Он явился, дабы зло покарать и вернуть в мир Свет Знания Божьих Вед.
И Книга Вед стала учить царей и волхвов, собравшихся вокруг Сарачинской горы.
И тогда цари, волхвы и кудесники подносили Коляде богатые дары — злато, серебро и самоцветы. И они зажигали свечи, пили все медовую Сурью, также славили Коляду:
— Коляда, наш Коляда! Коляда Святой! Святой, Величайший! Великий — Пречистый! Пречистый и Божий! И Божий Родитель!
Узнал о рождении Коляды также и Чёрный бог Кащей. И пришёл он в сильный страх, ибо ему были предсказаны беды от сына Тарха Дажьбога.
И тогда Чёрный бог, воспользовавшись тем, что Майе пришлось возвращаться в Навь, отнял у неё кольцо, что давало ей силу великую. И так Кащей вновь захватил власть в Подземельном царстве.
И затем остудил он сердце Тарха Дажьбога, силою кольца похищенного. И заточил Дажьбога на Севере, сковал его оковами ледяными. А Майя в Навь низошла, как и было ей от века предначертано…
Но успела она перед тем отправить сыночка Млада Коляду в корзине по водам Смородины в Ирийский сад к Хорсу и Заре-Заренице.
И вот бог Хорс, как и всегда поднявшись на утренней ясной зорьке, пошёл ко речке Смородине, дабы омыться чистой водою и помолиться Роду.
И нашёл Хорс корзину у берега речки, сиявшую светом небесным. Но не было в той корзиночке злата, а был в ней Млад Коляда.
И взял он его с собою на горушку Алатырскую во светлый Ирийский сад…
И вот радость на небе и на земле. На Алатырь-горе в Ирии светлом бог Коляда.
В Ирии его вновь нашли волхвы-колежане. Они пришли, ведомые Путеводной Звездой. Ворота в Ирий колежанам открыл Небесный Златорогий Олень. И они вошли, славя Коляду и Овсеня, Хорса и Зарю Зареницу, Майю Златогорку и Тарха Дажьбога.
Потому и ныне в святки-колядки колядовщики, подобно волхвам, следовавшим за Звездою, ходят по дворам и ищут Коляду, а найдя его, так поют:
— Мы ходили, мы искали Коляду святого на небе и на земле… А нашли его в светлом Ирии! Как во первом тереме — Красно Солнышко, во втором тереме — часты звёздочки, в третьем тереме — ясная Заря.
Колежане, войдя в терем Хорса Сурича, увидели, что младенец Коляда покоится на руках у Зари-Зареницы.
Рядом на серебряной скамеечке — Хорс Суревич. И у Солнцебога Хорса — золотая борода и усы. А у Зари-Зареницы — кудри светлорусые, рассыпающиеся серебром по её плечам белым. И тут Хорс и Заря усадили колежан за стол.
На богато убранном столе колежане увидели три кубка золотых: первый с мёдом-Сурьей, второй — с пивом Хомой, а третий — с Абритою. Сурью медовую пил из кубка Хорс, Хому — Заря-Зареница, а Абриту — бог Коляда.
В златоверхом тереме у Хорса Сурича было три окна высоких. В одно окошко вошло Красно Солнышко, во второе вошёл светлый Месяц, а в третье заглянул частый Дождик.
Стали гости-колежане спорить — кто из них важнее да людям нужнее.
Солнце Красное сказало, что оно всех выше, так как оно освещает весь мир.
Месяц сказал, что он — нужнее, так как светит ночью, в отличье от Солнца, когда вокруг кромешная тьма.
А Дождь сказал, что полезнее он, ибо он окропляет и жито, и пашни, оттого растёт хлеб, и огнищане варят пиво к весёлому празднику.
— Нет, над всеми вами — Коляда сын Дажьбога! — возразили им колежане. — Скажет Солнцу бог Коляда «Свети!», светит Солнце. Скажет Месяцу — тот воссияет. Скажет Дождику: «Дождь, омочи Землю Мать, чтоб родилась рожь и пшеница!» И тотчас пойдёт благодатный дождь! Будь прославлен Млад Коляда!
Как Колядушка-бог родился, так на землю он спустился, в путь-дороженьку снарядился. И учил он юношей и девиц, как им Бога Вышнего прославлять и зимою как колядовать.
И затем отца Дажьбога ото льдов Коляда освободил, чтоб Весна приходила и счастье Вышний Тарх Дажьбог в мире всем дарил!
Лик же бога Коляды — Солнце Красное! А в руках его — Книга Ясная! Пел Колядушка, бог младой, — песни ясные и прекрасные!
После ухода супруги Тарх Дажьбог остался один-одинёшенек.
Майя Златогорка низошла в Навь. Там дух её слился с духом богини Смерти, что есть тень Марены Свароговны. Не потому ли Марене потом так приглянулся Дажьбог, что она решила его приворожить?
Марена решила заклясть сына Перуна и поселить в его сердце любовную тоску. Растопила она печку муравленую, и бросила в неё прах от следов, оставленных Дажьбогом, да стала шептать наговоры сердечные:
— Вы пылайте, следочки Тарха, вы горите в печке муравленой! И пылай в Дажьбоге Перуновиче по Марене душа его светлая! Чтоб не мог Дажьбог жить без душеньки, чтоб не мог без меня он ни есть, ни спать! Подымайтесь, дымочки, из печечки, подымайтесь вы, ветры буйные! Соберите тоску ту тоскучую со всех вдов, сирот, с малых детушек, соберите со света белого, понесите её в сердце ярое — молодого Тарха Перунича! Поселите тоску ту тоскучую, дайте и сухоту сухотучую в его кровь, и в жилы, и в печень! Будьте крепче булата, слова мои! Ключ к словам моим в небесах, а замок в морской глубине, проглотила замок этот рыба-кит. Рыбу-кит не добыть и замок не открыть! А кто рыбу добудет, замок отопрёт — гром того убьёт и спалит огонь!
Как тут после такого заговора любовного не потерять было голову? И Дажьбог Перунович полюбил Маренушку Свароговну любовью колдовскою, навороженной.
А в то же время к Марене сватался и Кащей Чернозмеевич, но Дажьбог так распалился страстью, что решил отбить у соперника прелестницу черноглазую.
Однако Марена, хоть и сама глаз положила на Дажьбога, замуж всё же хотела только за Кащея. Тоже ведь жених хоть куда, загляденье: сам знатного рода, сын Вия Змеича и Матери Сырой Земли, да ещё и внук самого Чёрного Змея и владыка всего Навьего царства! А Тарх Дажьбог — всего-то сын русалки.
«Мало ли что Дажьбог хорош, да пригож собою, — рассуждала Маренушка Свароговна. — Да ведь Кащей-то Виевич много богаче, и род его подревнее будет, и ему подчиняются все силы тёмные! С ним я и буду царицею полумира!»
Но Дажьбог вовсе не хотел быть только полюбовником Марены — царицы Нави, как та того пожелала.
И уж не рада она была вызванной ею страсти весеннего бога. А уж он-то ей прохода не давал, в тереме её в стенах деревянных ветки вырастали, листьями и цветами покрывались, а на росписях под потолком соловьи оживали и песни распевали.
И когда Тарх Дажьбог стал слишком уж её донимать, она предложила ему выпить заговоренный мёд. Только Дажьбог его отведал, как у него на голове заветвились рога — и Дажьбог обратился в Златорогого Оленя. О сём волхвы и вспоминают поныне в середине лета, в день Медового Спаса. И видится им, как по миру бежит Дажьбог как Олень Золотые Рога.
…Не стучит, не гремит копытами, а калёной стрелою летит Олень! У Оленя копыта серебряные, у Оленя рога — красна золота!
— Ты куда летишь, молодой Олень? — спрашивают его тогда волхвы.
И отвечает им Олень Златорогий:
— Я бегу, я лечу ко речной воде… Нужно в воду Оленю копытом ступить, тем копытом серебряным воду студить!..
Вновь же обратила Марена Златорогого Оленя в Тарха Дажьбога только после того, как Перун пригрозил испепелить её молнией.
И так Марена была всё же вынуждена выйти замуж за бога весны, как зима поворачивает к лету. Хоть, впрочем, это можно толковать и иначе: Дажьбог женился на Марене, как лето поворачивает к зиме…
И тогда они пришли ко Ирийским горам ко Сварогу-отцу во небесную кузню. И сковал им Сварог по златому венцу, и сыграл Дажьбог Тарх Перунович со Мареною вскоре свадьбу.
Солетались на свадьбу весёлую птицы со всего Света Белого. Ударялись птицы о Матушку Землю, обернулися во ясуней и Дажьбога с Мареною прославляли. И сплела им Леля любви венок, подарила Рось голубой платок, подарила Лада гребёночку: коль махнёшь платком — будет озеро, а гребёночкой — встанет тёмный лес.
Стали тогда гости на свадьбе гулять, и пить, и есть, и плясать.
И плясала на свадьбе Жива Свароговна. И кружилась она всем на диво: правой ручкой махнёт — встанет лес и река, левой ручкой — летят птицы под облака.
И плясала на свадьбе Маренушка, рукавами она махала: правой ручкой махнёт — лёд на речке встаёт, левой ручкой махнёт — снег из тучи идёт.
И говорил тогда Тарх Перунович, любовью околдованный:
— Замело, завияло дороженьки, и нельзя пройти мне к Маренушке. Промету я дорожку — сам к милой пройду. Постелю постелю пуховую, обниму Маренушку милую!
Дажьбог, светлый Солнцебог, как женился на Марене, так и начал терять силу солнечную. И потому день светлый стал меньше ночи тёмной… Власть получила Марена над Солнцебогом, ибо лишь о Марене-красавице думал он теперь с рассвета и до заката.
Марена же с тех пор только и думала, как сбежать к Кащею Бессмертному, ибо тоскливо ей стало в садах Ирийских. И тут как раз и подоспел Кащей, когда дома не было Дажьбога. Подъехал он к вратам Ирийским на вороных крылатых конях, в чёрной колеснице и зазвал Марену.
А та тому и рада была, и укатила по небу в чёрной колеснице со смехом:
— Мне ль, Марене, жить со безродным Дажьбогом? Лучше быть царицей с Кащеюшкой! Вороницею с Чёрным Вороном!..
Дажьбог же как узнал, что Маренушка сбежала, тотчас бросился за похитителем. И летел он Ясным Соколом в поднебесье, и скакал по полям Ярым Туром, пробирался в лесах Белым Волком… И летел он на коне златогривом, будто стрела, выпущенная из лука…
Только вскоре на пути его встало воинство Кащеево, не пуская Дажьбога ко Марене. И поднял свой солнечный меч Дажьбог, разметал он чёрное воинство, лишь с самим Кащеюшкой Виевичем не сумел Тарх Дажьбог управиться. Ибо сила Нави в его кольце вновь отымала силы Дажьбога.
И уже занёс было лютый Кащей над Дажьбогом свой чёрный меч, но не стал его он рубить.
— Обещал я тебе три вины простить, — молвил сын Вия Чернозмеича. — Теперь два прощенья за мною остались.
И ушёл Дажьбог в горы Алатырские. Припадал он к источникам с водою живой, чтоб прибавилось у него благой силушки, чтоб Кащеюшку лютого одолеть.
И опять на бой выходил Дажьбог, снова раскидал он силы навские, но опять не хватило силы совладать Дажьбогу с Кащеем.
— Лишь одно у тебя осталось прощенье, — усмехнулся тогда Кащей Бессмертный. — Лучше б снова ты судьбину не испытывал!
Но Дажьбог вновь в горах Алатырских набирался силы великой. И уж в третий раз на Кащея пошёл, дабы одолеть люта ворога и вернуть Марену Свароговну. Но и в третий раз силы недостало. И тогда Кащей ему молвил:
— Вот теперь, удалой Дажьбог, все прощенья мои кончились. Если снова придёшь за Мареной, я тебя уже не помилую!
И тогда Дажьбог, возвратившись во Сваргу, окунулся в Сметанное озеро, дабы, набравшись силою новой, броситься опять на обидчика.
Отбивал он удары лютые и теснил Кащея Бессмертного аж до самого Чёрного замка. Как два вихря они сошлись, словно Сокол с Вороном сшиблись. И от мощных ударов мечей сотрясалось всё поднебесье.
А во замке том на Чёрной горе уже поджидала Марена двух супругов своих, двух возлюбленных, бьющихся за неё, как два тетерева на токовище весеннем.
Веселилась она и наливала в кубок свой зелено вино. И как только, сверкая мечом булатным, вступил Дажьбог во чертог Кащеев, преследуя лютого ворога, она встала ему на пути.
— Свет мой ясный, Тарх, сын Перуна! Меня силой увёз Бессмертный! Как день летний не может без солнышка, так и я не могу без тебя, мой свет. Не могу я есть, не могу и спать! Выпей чару вина зелёного ты с великой тоски и досады!
И как выпил Дажьбог зелена вина — так оставила его сила солнечная, пал на землю он как подкошенный.
И тогда Марена Свароговна приковала Вышня Дажьбога ко горам высоким Кавказским, да ко той Хвангурской горе. Приковала его тяжкими цепями и прибила руки гвоздями…
— Здесь, мой дорогой супруг, обретёшь ты Смерть-Марену желанную. Здесь ты, Солнечный Тарх Дажьбог, навсегда теперь упокоишься.
Гамаюн, птица вещая, тогда закручинилась, чуя беду неминучую. И тогда Алконост, птица радости, стала плакать и горевать, так же как и Сирин, печальная.
И тогда во горах Алатырских, да во светлом царстве Ирийском Жива Свароговна закручинилась и, сама обратясь Белой Лебедью, закурлыкала в облаках белых:
— Не бывать тому, сестрица Марена! Вся природа-матушка, зимою оцепеневшая от холода, снова по весне возрождается… И сойдут снега, зацветут цветы весенние! Силой Прави по весне снова жизнь вольётся в жилы Дажьбога, и падут его цепи тяжкие!
И явилась Жива Свароговна ко Хвангурской тёмной горе, к коей Дажьбог был прикован тяжкими цепями. Подносила к губам его жаждущим Жива кубок со медовой сурьёю. И влились в Дажьбога огонь и вода, жизнь и свет, и весенние силы, и любовь беззаветная девичья.
И сказала ему так Лебедь Белая:
— Молодой Дажьбог сын Перунович! Ты возьмёшь ли меня в замужество? Я спасу тебя от неверной жены, от Маренушки — верной Смерти!
И сказал Дажьбог сын Перунович:
— Я возьму тебя замуж, Лебёдушка, Жива, дочь Сварога небесного!
И тогда Свароговна Лебедью полетела в кузню небесную, доставала клещи железные. И затем она отдирала теми клещами волшебными от скалы Дажьбога могучего.
Уносила Дажьбога Лебёдушка далеко из Тёмного царства к Алатырским горам в светлый Ирий-сад. Оживляла Дажьбога живой водой и лечила ему кровавые раны.
И тогда во саде Ирийском, да на той горе Алатырской поднимался высокий дуб. И уселись под ним Жива со Дажьбогом. Как сидели они — разговаривали:
— Ах, что это за садок, за зелёненький такой! Ах, что это за цветы, за лазоревые! Ах, что это за милой, что за ласковый такой!..
И вокруг в светлом Ирии цветы расцветали… На земле же все Живу с Дажьбогом славили, поминали и Мару Свароговну!