Меч в ножнах из дикой сливы

Глава 2. Пять добродетелей не помогут против сильного ветра

– Господин Цао, прошу прощения, но достоин ли этот скромный служащий такой чести? – Иши держал спину безупречно ровной в поклоне и столь же безупречно ровным – голос, добавив в него точно отмеренного удивления. Знало бы начальство, какая буря бушует у него внутри…

– Разумеется, Си Иши! – начальник ведомства по надзору за заклинателями пробежался пальцами по поясным подвескам-пэй из резного коралла[52] и махнул рукой, дав Иши знак выпрямиться: – Я знаю, ты не склонен к тщеславию, потому скажу прямо: подобное дело, пусть оно и кажется простым, другому служащему я не доверю. После ухода в отставку господина Цзяо Его Высочество особо подчеркнул, что желает видеть на его месте кого-то молодого и расторопного, а поскольку Его Высочество крайне редко выражает личную просьбу, уважить ее – наша святая обязанность. Помочь я тебе, к сожалению, не смогу, так как вынужден сопровождать господина советника Лю во время визита в клан Вэй Далян, но уверен, что ты справишься. Рекомендации господина Мэн, конечно, дорогого стоят, ну так и цзиньши[53] в двадцать семь не каждый становится.

Иши позволил себе улыбку – с таким же тщательно отмеренным смущением. Господин Цао ясно дал понять, что рекомендация дядюшки по материнской линии сыграла свою роль, но не умалял заслуг и самого Иши в продвижении по службе. Так быстро получить должность во дворце – мог ли он когда-то мечтать о подобном, просиживая за книгами день и ночь? Сяньцзань тогда ругался, что он испортит не только глаза, но и здоровье, силой отбирая у него лампу и прогоняя спать.

Эргэ… Похвала начальства и важное поручение не вытеснили мыслей о главной задаче.

– Благодарю за высокую оценку, господин Цао, – вновь поклонился Иши, – однако дозволено ли будет этому служащему узнать, как быть с расследованием? Причина смерти неизвестного до сих пор не установлена. Осмелится ли этот служащий надеяться, что сможет вернуться к делу после выполнения поручения господина?

– Что ж, Небеса любят трудолюбивых. Пусть будет по-твоему. Что собираешься предпринять в дальнейшем по этому делу?

– Поскольку визит в клан Хань Ин ощутимой пользы не принес, этот служащий считает целесообразным подробнее изучить характер оставленных на теле ран. Младшим служащим можно поручить работу с Палатой правосудия для определения оружия, которым эти раны были нанесены. Это, вероятно, даст больше сведений для дальнейших действий.

– Разумно, Си Иши. – Господин Цао поднялся – легко, несмотря на некоторую присущую возрасту грузность, – и покровительственно похлопал подчиненного по плечу. – Вернусь через пять дней и жду подробный отчет о том, что удалось узнать, подкрепленный твоими собственными выводами.

– Благодарю, господин Цао, все будет сделано.

Лишь когда начальник покинул комнату, молодой человек позволил себе выпрямиться и неслышно выдохнуть с облегчением.

Его Высочество наследный принц Чэнь Шэньсинь, в отличие от своего отца-императора, был наделен широтой взглядов, обаянием и терпимостью, а потому благоволил заклинателям, к которым Его Величество не питал и тени доверия, нередко выражаясь в духе: «Лучше поверить ядовитому скорпиону, чем одному из этих бешеных псов». Принц же раз в два месяца либо ездил в клан Вэй Далян, к родне по матери, либо принимал у себя кого-то из молодых глав или – чаще всего – наследника клана Хань Ин, своего друга детства; когда такое случалось, подготовка встречи ложилась прежде всего на ведомство по надзору за заклинателями, а не только и не столько на плечи личной охраны принца или слуг. Господин Цао одобрял действия Его Высочества и уж точно не стал бы подозревать того в государственной измене, но подчинялся во избежание недовольства императора, который готов был смотреть сквозь пальцы на причуды наследника только при условии полного контроля.

В обязанности Иши – а прежде господина Цао – входило отправить наследнику Хань Ин деловое письмо с приглашением, встретить его, проводить в обычное место – озерный павильон Спокойствия в дворцовом парке, выставить везде охрану, проследить, чтобы принц и его гость ни в чем не нуждались до заката, устроить гостя на отдых и утром удостовериться, что тот отбыл. Придется потратить на это сутки – даже больше с учетом подготовки, и только потом удастся вернуться к расследованию. Впрочем, убить двух ястребов одной стрелой – не самая сложная задача, которую Иши приходилось решать в своей жизни. Искать убийцу брата, не выдавая при этом своего с ним родства, было куда сложнее.

Вызвав младшего дознавателя Юня и еще парочку помощников, Иши передал им свой отчет о визите в клан Хань Ин и поручил составить подробный перечень всех фактов по делу с комментариями, а также наведаться в Палату правосудия и пригласить судебного врача для определения орудия убийства. Перед тем как удалиться, молодой чиновник под предлогом проверки талисманов заморозки прошел в особую камеру, где хранились тела до выяснения всех обстоятельств, и позволил себе провести кэ возле старшего брата. Талисманы были изготовлены на совесть: Шоуцзю лежал перед ним как живой, и, если бы не изорванная, залитая кровью одежда да чересчур бледное лицо, могло показаться, что он просто спит. Вот только от такого сна не пробудят ни поцелуй истинной любви, ни снадобье с волшебной горы, ни молитвы богам.

– Прости, дагэ, что оставляю тебя здесь, – беззвучно шепнул Иши, радуясь царящему в камере холоду, не дающему рухнуть его не такому уж безупречному самоконтролю. – Можешь не сомневаться: я выясню, кто стоит за твоей гибелью. Они не уйдут безнаказанными.

Он едва удержался от того, чтобы провести по спутанным волосам Шоуцзю рукой, и вышел.

Составление письма наследнику Хань Ин не заняло много времени, доставить его вызвался Хань Шэнли, чье дежурство еще не закончилось, и уже к вечеру привез ответ: на дорогой бумаге с шелковой нитью, с печатью в виде цветка магнолии. Хань Дацзюэ в весьма изысканных выражениях благодарил за приглашение и извещал, что прибудет к концу ши Дракона. Письмо было составлено по всем правилам хорошего тона, не придраться, но Иши показалось, что от листа веет холодом.

Встречаться лично с наследником Хань Ин Иши не доводилось, но младшие служащие – да и старшие тоже – частенько сплетничали о вышестоящих и молодого заклинателя иначе как «ледяной статуей» не называли. Иши сплетен не любил и считал их распространение недостойным занятием не только для благородных мужей, но и для любых уважающих себя людей, однако иногда размышлял о том, как может принц Чэнь Шэньсинь, подлинно обладающий всеми пятью добродетелями[54], водить дружбу с таким человеком: если допустить, что сплетни правдивы, то Хань Дацзюэ представлялся безразличным, холодным и в высшей мере неприятным.

Однако Иши не любил судить о ком-то, не имея на руках всех сведений, – эта его черта помогала не только в общении с другими, но и в работе. Хань Дацзюэ оставался для него загадкой, и молодой дознаватель надеялся исправить это в ближайшее время.

Наследник Хань Ин оказался точен: за кэ до конца ши Дракона у внутренних ворот – особая привилегия, дарованная принцем и позволяющая избежать утомительного церемониала приема гостей и попасть сразу на территорию дворца, – с опустившегося с неба меча грациозно сошел высокий молодой человек. Иши, встречавшему гостя вместе с частью охраны принца, сразу стало ясно, почему того сравнивали с ледяной статуей, но у самого дознавателя, человека, не лишенного любви к искусству и прекрасному, в голове возник образ зимнего рассвета, когда высокое холодное небо лишь слегка розовеет с близостью утра, но остается таким же недосягаемым. Хань Дацзюэ был весь сияние и серебро: поблескивали пластинчатый доспех, поножи и наручи с вычеканенными драконьими силуэтами, мерцали грани хрусталя в заколке-гуане на непокрытой голове, серебрились длинные волосы, забранные в причудливые косы у висков, белело нижнее одеяние, и лишь верхнее, по-воински укороченное, напоминало о принадлежности к клану Хань Ин – такой насыщенный и в то же время нежный окрас бывает именно у цветущей магнолии[55].

Будь Иши поэтом или художником – наверняка пожелал бы увековечить образ наследника в искусстве. Его призвание, однако, заключалось в ином – и он лишь сделал в голове пометку о том, что, несмотря на юные годы, Хань Дацзюэ весьма силен, раз способен преодолеть путь до столицы по воздуху, не снимая доспехов, ощутимо утяжеляющих владельца и осложняющих перелет.

– Этот служащий приветствует молодого господина Хань. – Иши поклонился со всей изысканностью, на которую был способен. – Добро пожаловать во Дворец Благоденствия.

Заклинатель молча ответил на приветственный поклон и замер, словно и впрямь обратившись в высеченное изо льда изваяние. Однако Иши вдруг совершенно отчетливо понял, что высокомерие здесь ни при чем: глаза Хань Дацзюэ не отрывались от жезла с хрустальным шариком на конце в руках одного из стражников – Посоха Безопасности.

Подобные жезлы ввели в обиход еще при Первом императоре: они были призваны отслеживать использование заклинателями духовных сил и появление в пределах городов и поселений заряженных талисманов и артефактов. «Это необходимо, чтобы защитить наших подданных», – объявил император. «Это сделано, чтобы унизить и ограничить нас еще больше. Что ж, мы сами показали себя недостойными доверия», – считали заклинатели. С тех пор Посохи Безопасности имели при себе и городская стража, и охрана императорской семьи и знатных сановников. Его Величество Чэнь Гэньцянь, нынешний правитель, пошел еще дальше: он и вовсе запретил любое использование духовных сил в пределах дворца – послабление делалось лишь для монахов. Иши видел несколько раз порядок досмотра прибывающих по делам заклинателей: ничего смущающего или тем более болезненного, но безусловное недоверие к каждому носящему меч-цзянь само по себе должно было выглядеть достаточно оскорбительным.

– Этот служащий просит прощения. Досмотр является служебной необходимостью, не более, – сказал он твердо, позволив себе посмотреть прямо в холодные светлые глаза, – он выполняет приказ, – и забрал Посох Безопасности прямо из рук изрядно удивленного этим стражника.

Недрогнувшей рукой приводя жезл в действие, молодой чиновник очень надеялся, чтобы гость расценил все правильно, – и, кажется, так и вышло. Хань Дацзюэ опустил ресницы, и его пальцы, крепко сжимавшие рукоять меча, расслабились, совсем чуть-чуть, но Иши хватило и этого, чтобы понять: его внезапная задумка увенчалась успехом. Он поступил так не только из уважения к заклинателям, и без того вынужденным унижаться перед светской властью, но и с целью вполне прагматичной: завоевать хотя бы толику благосклонности того, с кем теперь часто придется иметь дело по долгу службы. Иши не желал и не собирался лебезить, однако считал полезным наладить отношения – от него не убудет и при провале, а работе в будущем помочь сможет.

В молчании они проследовали в парк, где в павильоне Спокойствия, напоминавшем поднявшийся прямо из озера резной каменный корабль, Его Высочество наследный принц уже в нетерпении мерил шагами мраморный пол.

– Хань-сюн[56]! – Завидев гостя, принц расцвел и едва не побежал навстречу, но, вовремя вспомнив о достоинстве, замер у балюстрады. Его улыбка так и норовила сбежать с лица и расплескаться по всему павильону яркими искрами.

– Ваше Высочество, рад видеть вас в добром здравии. – Наследник клана подарил принцу укоризненный взгляд, но теплота в голосе прозвучала совершенно отчетливо даже для постороннего человека, будь он хоть сколько-нибудь внимателен.

– Благодарю за помощь. – Сияющий принц нетерпеливо кивнул Иши. – Прикажите принести завтрак, и более я вас не задерживаю.

– Этот служащий повинуется Его Высочеству.

Покинув павильон, Иши отдал распоряжения слугам. Список блюд он составил заранее, обсудив с поварами, что обычно заказывает Его Высочество, принимая гостей: суп из акульих плавников, лапша с имбирем и креветками, свинина в кисло-сладком соусе, два вида овощных салатов, рисовые пирожки, травяное желе, фрукты и обязательно пять видов чая – весьма скромно для трапезы наследника престола, учитывая, что пиршества у императора включали не менее трех перемен блюд в каждой подаче. О скромности и вежливости принца Иши раньше только слышал, а теперь сумел в этом убедиться и сам. Чэнь Шэньсинь не приказывал, не повелевал, не требовал – пожалуй, скорее, просил, но тем приятнее было выполнить его просьбу.

Наказав страже бдительно за всем следить и чуть что – послать за ним, Иши вернулся в свои покои. В ожидании сведений от помощников неплохо будет самому составить перечень всего, что удалось выяснить по делу об убийстве, и потом сравнить результаты. Иши чувствовал настоятельную необходимость чем-то занять свой ум, иначе рисковал утонуть в глухой тоске.

– Наконец-то! – Его Высочество облегченно выдохнул, опускаясь на подушки. Хань Дацзюэ устроился напротив, бережно вытянув из-за спины гуцинь в тканевом чехле. – Хань-сюн, ты как восточный ветер, появился – и день сразу удался![57]

– Не преувеличивайте, Ваше Высочество. – Хань Дацзюэ улыбнулся уголками губ. И как эти узколобые сплетники смеют сравнивать его с ледяной статуей? Он же настоящий, живой, а что не любезничает со всеми подряд – и вовсе несомненное достоинство! К тому же имя обязывает[58].

– К чему эти церемонии? Каждый раз мы с тобой с этого начинаем, будто не знакомы тысячу лет!

– Вежливость – украшение мужчины, Чэнь-сюн, а мой уровень совершенствования пока не позволяет прожить тысячу лет, – откликнулся Хань Дацзюэ, без лишних слов выполнив просьбу. Эта его черта тоже всегда нравилась принцу. – Хочу, кстати, отметить нового служащего из ведомства по надзору, который меня встретил. Предыдущий тоже был неплох, но всегда смотрел свысока.

– Да, господин Цзяо ушел в отставку, и я попросил главу ведомства прислать кого-то помоложе.

– Несмотря на молодость, он прекрасно держится. И он единственный, кто понимает, что обыск по прибытии довольно унизителен. Присмотрись к нему, Чэнь-сюн, тебе нужны свои люди во дворце. Не исключено, конечно, что у него есть свои мотивы так себя вести, но одинаково плохо как верить всем, так и не верить никому.

– Предлагаешь завести собственную тайную службу? – хмыкнул принц. – Умоляю, Хань-сюн, давай поговорим о делах позже. Ты только что приехал!

– В тигрином логове друг никогда не помешает. Я рад, что мы отныне встречаемся в этом павильоне. Он нравится мне, в нем легко дышится.

– Подарок матушке от главы клана У Минъюэ на именины. – Принц с нежностью погладил мраморные перила. – Он тогда лично приезжал с мастерами, павильон собрали за сутки с помощью талисманов. Глава У еще сказал: раз уж в столице не увидеть настоящих кораблей, пусть будет хотя бы такой.

– У главы У щедрая душа и доброе сердце, что неудивительно для потомка Летучей Рыбы. На побережье ветра свободнее, особенно в устье Тунтяньхэ, на границе наших кланов. Я хотел бы как-нибудь показать тебе Золотой треугольник[59], где Тунтяньхэ встречается с морем Дунхай[60], а приливная волна поднимается порой на два человеческих роста. Древние мосты висят над рекой, будто парят безо всякой опоры…

– Боюсь, пока я не стану императором, свободно перемещаться по стране мне не дадут, – вздохнул принц. – У моего отца обязанностей больше, но больше и власти, в его силах издать любой приказ, если он захочет. А стану ли я императором – одним богам ведомо.

– О чем ты? – Светлые глаза Хань Дацзюэ сузились. – Что сделал твой отец?

– В очередной раз прилюдно посетовал, что я его разочаровал и горазд привечать подозрительных личностей, которых нельзя считать благонадежными подданными. Наставник Лю вступился за меня, но отец никого не слушает. Он злится еще с прошлого месяца, когда младший дядя навещал матушку, и запретил мне покидать дворец. Сейчас наставник поехал в клан Вэй Далян, все уладить для вида. Но младший дядя не сделал ничего, что могло бы бросить тень на матушку или на его клан; ты же знаешь, все главы принесли императору клятву! Хань-сюн… – Принц даже привстал. – Ты же когда-нибудь сменишь своего дядю на посту главы клана, и тебе придется тоже присягать на верность императору, то есть мне. А это значит, что твоя жизнь станет залогом твоей верности!

– Станет – таково условие клятвы, – спокойно кивнул Хань Дацзюэ. – Ты будешь хорошим императором, Чэнь-сюн, я убежден, что ты не потребуешь ни от меня, ни от других кланов ничего недостойного. Так что там с твоим отцом?

Принц какое-то время молчал: на него с сокрушительной силой обрушилось осознание того, насколько жизни его близких людей: матери, обоих дядюшек, лучшего друга – зависят от воли или, вернее, прихоти императора. Чэнь Шэньсинь прекрасно знал, что его отец не собирался жениться на матушке, дочери правящей ветви клана Вэй Далян, урожденной заклинательнице: у Чэнь Гэньцяня, тогда еще наследного принца, уже были жена из богатого рода Чжунчэн и маленький сын. Однако ребенок умер, не дожив и до двух лет, других детей императрица подарить супругу не смогла, и он развелся с ней, женившись второй раз на знатной девушке с севера, но и здесь судьба посмеялась над ним: молодая жена умерла при родах, ребенок также не выжил. И тогда Чэнь Сяолун, правящий император и племянник того самого Чэнь Миншэна, прозванного Первым императором и подчинившего кланы, заставил сына взять в жены заклинательницу для укрепления рода. Чэнь Сяолун держал бразды правления железной рукой, пусть и не притеснял кланы чрезмерно, и Вэй Далян не оставалось ничего другого, как подчиниться. Вэй Юншэн и Вэй Юнмэй были тогда слишком малы. Повзрослев, ни словом, ни вздохом не выдали они своих мыслей, связанные клятвой мофа шиянь и страхом за двоюродную сестру, но принц, с юных лет приучившийся видеть больше, чем ему показывали, замечал и тоску в их глазах, и то, как они дольше положенного удерживали руки императрицы в своих, и то, как грустил эрху[61], рассказывая о степях вокруг Даляна, когда кто-то из близнецов доставал инструмент. А однажды маленький А-Синь даже видел, как матушка плакала, обнимая Юнмэя.

Принц не знал, есть ли у него дар заклинательства, – под страхом смерти никто не взялся бы его учить, но у матушки он был: мальчик чувствовал прикосновения духов воздуха, когда она пела ему колыбельные, видел в покоях талисманы чистоты и тишины, а в тайнике под полом императрица хранила свой меч. Без должной тренировки она вряд ли бы уже смогла им воспользоваться, но заклинатель расстается с мечом только вместе с жизнью, ведь это не простое оружие, у него есть душа и имя. Принц до сих пор верил, что с душой меча можно разговаривать – как в сказках матери. Да в сказках ли?

– Чэнь-сюн! Чэнь-сюн! – Хань Дацзюэ с тревогой заглядывал ему в лицо. – В какие дали ты ушел? Нам принесли завтрак!

– Прости, задумался. – Принц сразу потянулся к деревянной шкатулке. – Я приготовил для тебя нечто особенное. – Он достал из шкатулки связанные кольцом травы, бросил в стеклянный чайник с кипятком, и в воде медленно распустился изысканный букет.

– Юй Лун Тао?[62] – Хань Дацзюэ потянул носом воздух и призрачно улыбнулся. – Чэнь-сюн, ты гостеприимный и внимательный хозяин. Ее Величество может по праву гордиться таким сыном.

– Слышал бы тебя мой отец, – неловко усмехнулся принц. – Я ведь самое большое разочарование в его жизни.

– Чэнь-сюн, послушай меня: я понимаю, ты считаешь, что Его Величество ищет кость в яйце[63] – вечная беда отцов и детей. Я никого не оправдываю и никого не осуждаю, но помни, что слова – ветер и лишь кисть оставляет след. Каким будет твой след, зависит от тебя одного.

– У вас в клане все такие философы? – попытался пошутить принц.

– Самодисциплина и умение направлять волю – основа тренировки любого заклинателя. Иначе ты не удержишь силу, тебя настигнет искажение ци[64] или убьет призванная тобой стихия, с которой ты не справишься. И вот тебе мой заклинательский совет: перестань себя мучить и поешь. Издевательство над плотью еще никому и никогда не помогало.

Принц рассмеялся, и обстановка разрядилась. Отдав должное салатам, пирожкам и разным видам чая, молодые люди умиротворенно следили, как сверкает под утренними лучами поверхность озера – словно супруга Небесного хозяина рассыпала драгоценности по ковру.

– Хань-сюн, ты же сыграешь мне? – нарушил молчание принц. – Хочу послушать про горные вершины и текущие воды. Ваши мелодии Дракона созданы для того, чтобы успокоить самый мятежный дух.

– Ты же помнишь, Чэнь-сюн, что я не могу использовать духовную силу во время игры, когда нахожусь во дворце, – напомнил Хань Дацзюэ, и его строгое лицо смягчилось. – Таково условие, поставленное Его Величеством моему дяде в день его вступления в должность главы клана.

– Тебе не нужна духовная сила, когда ты играешь. Твой гуцинь и так говорит с человеческими сердцами.

– Я сыграю тебе, но прошу, не сравнивай больше мою музыку с горными вершинами и текущими водами. Не хочу, чтобы наша история окончилась так же, как у поэта Ю и дровосека Чжуна[65]. – Хань Дацзюэ достал из чехла светлый гуцинь, бережно устроил его на коленях, положил руки на струны и замер, прикрыв глаза. Принц не отводил взгляда от его рук, но все равно пропустил миг, когда заклинатель тронул струны, – так естественно музыка вплелась в щебет птиц, отозвалась плеску воды и шепоту ветра и подхватила их голоса, повела мелодию, в которой было все звучание окружающего мира и одновременно не было ничего, кроме рассыпавшегося вечного серебра.

– Это прекрасно… – прошептал принц, едва Хань Дацзюэ прижал струны и мелодия растворилась в наступившей тишине. – О чем ты играл, Хань-сюн?

– Я назвал эту мелодию «Одна радость»[66]. – Изящная рука заклинателя провела по вышитому драконами покрывалу. – Я сочинил ее давно для дяди, потому что дождь в его глазах все никак не кончался. Подумал, что сегодня она поможет и тебе, хотя и сомневался, что без духовной силы подействует как надо. Рад, что ошибся.

– Хань-сюн, прошу тебя, сыграй это и моей матушке! – загорелся принц, вскакивая и протягивая руку другу. – Пусть ей тоже станет легче!

– Почту за честь доставить удовольствие Ее Величеству. – Молодой заклинатель неторопливо убрал гуцинь в чехол и поднялся. – Если игра этого подданного поможет развеять печаль императрицы, он будет вознагражден сполна.

Иши устало потер глаза, откладывая лист с пометками. Полноценно сесть за работу удалось только ближе к вечеру: сначала его вызвали, когда принц зачем-то повел гостя навестить императрицу, потом надо было проследить за накрытием ужина, и лишь к концу ши Собаки, когда молодой господин Хань удалился для отдыха в отведенные ему покои, Иши смог вернуться к записям. Помощники оказались расторопными, и перечень фактов вместе с выводами судебного врача Се Цзюэдина уже лежали на столе у молодого чиновника. Прежде чем переходить к ним, Иши снова пробежал глазами свои записи.

Итак, что известно о жизни его старшего брата? С детства мечтал стать заклинателем, сбежал из дома незадолго до совершеннолетия, несколько лет не появлялся, ограничиваясь короткими редкими письмами. Стал приезжать чаще после смерти отца, примерно раз в полгода. Денег почти не привозил, из подарков главным образом были выделанные шкуры и какие-то хозяйственные мелочи. Носил одну и ту же темную одежду без знаков отличия, на прямые вопросы о клане отвечал уклончиво, переводил тему, при попытках выяснить больше либо отмалчивался, либо огрызался. Вряд ли бы Шоуцзю так себя вел, прими его клан Хань Ин в свои ряды, – скорее, всячески бы это подчеркивал, Иши хорошо знал, каким гордым был старший брат. По зрелом размышлении молодой чиновник осознал, что Шоуцзю не обманывал домашних – он просто не говорил правды, и они с братьями сами решили, что он должен состоять в Хань Ин. Где же еще, если они жили на землях именно этого клана?

Однако в Хань Ин никто не знал о Шоуцзю; значит ли это, что старший, не сумев поступить туда, вынужден был стать бродячим заклинателем? Это бы объяснило и редкие визиты, и простую одежду, и отсутствие полноценного жалованья. Разумный вывод, но Иши все словно что-то царапало, мешая принять его, и он взял бумагу с печатью судебного врача.

«Многочисленные раны в верхней части туловища, одинаковые с обеих сторон по расположению и силе проникновения, нанесены, предположительно, колюще-рубящим оружием. Этим скромным врачом были обнаружены зацепы по краям некоторых ран, напоминающие следы от крюка, на который подвешивают туши мясники. Таким образом, все разновидности мечей отпадают. Своеобразный характер ранений позволяет сделать вывод, что нанесены они были не шуанфу[67]: слишком аккуратные разрезы от легких лезвий; не фэйгоу[68]: раны сделаны одновременно с двух сторон, а фэйгоу – непарное оружие; яньюэдао[69] и цзи[70] не подходят по причине меньшей маневренности. Этот скромный врач полагает, не боясь упреков в отсутствии мастерства, что единственное возможное орудие убийства – шуангоу[71]».

Иши, книжник и ученый, об оружии имел весьма смутное представление, но по записям врача понял одно: то, чем убили Шоуцзю, не является чем-то общеизвестным и доступным. И очевидно, что самая важная часть выводов врача в отчет не попала, поэтому стоит поговорить с ним лично. Интересно, начало ши Свиньи[72] – уже слишком неприличное время для визита или государственная важность дела оправдает любую неучтивость? Помаявшись около кэ, Иши все же оделся подобающе, захватил записи и отправился в судебное крыло. Большинство окон еще озаряли отблески светильников: чиновники рано спать не ложатся.

Се Цзюэдин открыл дверь почти сразу, вежливо поклонился и выжидательно уставился на позднего гостя.

– Господин Се, прошу меня простить за визит в столь неурочное время, – вернул поклон Иши. – Я помощник господина Цао Сюаня из ведомства по надзору за заклинателями, меня зовут Си Иши.

– Добрая встреча, господин Си, ваши служащие уже были у меня сегодня. Случилось что-то еще, требующее моего внимания? Прошу, входите.

– Молодой господин Си, если позволите. Благодарю.

Се Цзюэдин провел посетителя в чайную комнату. Усевшись у низкого столика и приняв пиалу с чаем, Иши вновь извинился за поздний визит и достал отчет.

– Господин Се, меня кое-что заинтересовало в ваших словах, не могли бы вы пояснить?

Чиновник прищурился, не сводя с Иши внимательного взгляда.

– Молодой господин Си, вы, судя по всему, человек усердный и честный. Позволите говорить прямо?

– Почту за честь, шифу.

– Как я понял, вы хотите услышать мое собственное мнение в дополнение к написанному в отчете. Что ж. Убили найденного вами человека со знанием дела, не каждый стражник или военный способен на такое. Ни одного лишнего пореза. Удивительно, что покойный умер не сразу – обычно от подобных ран истекают кровью за пару кэ, а он продержался почти половину ши. Вряд ли его смерть – результат уличной драки или стычки с лихими людьми, больше похоже на заказное убийство или убийство при попытке побега. Я неслучайно упомянул шуангоу: слишком нетипичные раны; и другой чиновник на моем месте, скорее всего, выбрал бы другой вид оружия или попросту не смог сделать выводы. Но я уже сталкивался с парными крюками головы тигра[73]. Это довольно дорогое и редкое оружие, им пользуются некоторые школы боевых искусств в отдаленных горных монастырях, лучшие среди наемных убийц и телохранители чиновников не ниже второго ранга, членов императорской семьи или вельмож вроде гунов или хоу[74].

С каждым словом Се Цзюэдина ледяная рука все сильнее сжимала сердце Иши. «Святые Небеса, дагэ, во что же ты ввязался?»

– Господин Се, правильно ли я понимаю, что вы исключаете разборки заклинательских кланов?

– Пока убийца не найден, исключать нельзя ничего, но участие заклинателей маловероятно, если только убитый не служил какому-либо клану тайно. Явных знаков принадлежности при нем не обнаружено, а заклинатели, напротив, всегда носят цвета своего клана. Большего я вам, к сожалению, сказать не могу.

Иши сдержанно поблагодарил судебного чиновника, еще раз извинился и на негнущихся ногах отправился к себе. Плотно закрыв дверь, он позволил себе сползти по ней вниз и долго сидел на полу, бессильно уронив руки. Даже его выдержка и спокойствие порой подводили.

«Дагэ, в клане Хань Ин, как и в других кланах, ты не состоял, но и бродячим заклинателем, судя по всему, не был. Кому ты перешел дорогу? Что узнал или увидел такого? Почему не открылся нам, своей семье? Дагэ, что же ты сделал? И что теперь делать мне?»

Ночью Иши поспать толком не удалось: он ворочался с боку на бок, пытаясь усилием воли отогнать невеселые мысли и глухое отчаяние. Открывшиеся подробности смерти старшего брата не вселяли уверенности в благополучном исходе расследования, а грозили лишь большим увязанием в трясине интриг. Тот случай, когда и отступить нельзя, и вперед идти опасно. Подремав немного уже на рассвете, Иши долго умывался ледяной водой, пока пальцы не заныли, а лицо не онемело, и в конце концов решил действовать постепенно. Для начала надо было закончить с визитом наследника Хань Ин, а потом уже продолжать расследование – там к тому же и господин Цао вернется.

В делах, как на войне, где военный лагерь ставится шаг за шагом, – торопиться не стоит.

Поймав себя на таком сравнении, Иши усмехнулся: еще неделю назад он привел бы в пример учебу, когда упорным трудом можно добиться хороших результатов, а сегодня в мыслях оказались одни сражения.

Хань Дацзюэ и принц вновь позавтракали в павильоне Спокойствия, затем молодой заклинатель очень тепло попрощался с Его Высочеством, кивнул Иши и улетел. Слуги споро начали уборку в павильоне, стражники большей частью разошлись вокруг пруда, поблизости осталось лишь пятеро. Отдавая распоряжения слугам, Иши украдкой наблюдал за принцем: тот сидел на перилах, словно простолюдин, весь уйдя в себя; лишь пальцы теребили нефритовую подвеску на гладком поясе из желтого сэдина[75]. Его Высочество в целом никогда не отличался склонностью наряжаться, а с прошлого месяца, когда император запретил ему покидать дворец, и вовсе ходил по грани приличий, не надевая даже шапки-мяньгуань[76]. Все это Иши услышал от слуг и нехотя признал, что недостойность сплетен не отменяет их полезности. И если уж ему довелось выполнять распоряжения Его Высочества, – а опыт и здравый смысл подсказывали, что этот раз далеко не последний, – надо изучить все как следует.

Отвлекшись, молодой чиновник вздрогнул, когда ближайший к нему слуга вдруг выронил поднос и повалился лицом в пол. «Император, император, Его Величество здесь!» – зашептались другие слуги и стражники, низко кланяясь. Иши обернулся к берегу и, заметив краем глаза ярко-желтый лунпао[77], тоже поспешно замер в церемониальном поклоне.

– Приветствую царственного отца, – раздался голос принца.

– Что здесь происходит? – Иши раньше не то что не видел – даже не слышал императора, и голос его молодому чиновнику не понравился. Слишком холодный, слишком надменный. Да, едва ли Иши мог судить об императоре – он выше самого Иши, выше всех прочих людей, выше даже заклинателей, но в народе о нем чаще всего отзывались уважительно (впрочем, вряд ли кто-то осмелился бы выражать недовольство открыто, и ему стоило бы это учитывать), и сейчас его интонации разочаровывали. Разочаровали бы, имей Иши право на такие мысли в адрес самого императора.

– Пусть царственный отец не утруждает себя беспокойством, всего лишь небольшой завтрак в парке.

– А я отчетливо вижу, что мой царственный сын лжет. Ему должно быть прекрасно известно, что совместный завтрак императорской семьи – одна из незыблемых дворцовых традиций. И если отсутствие твоей матери еще можно оправдать состоянием здоровья, то твое отсутствие, да еще и второй день подряд, выглядит уже подозрительно. Судя по всему, ты не болен, так в чем причина?

Едва-едва повернув и приподняв голову, Иши смог лучше рассмотреть происходящее. Император Чэнь Гэньцянь – высокий грузный мужчина, уже перешагнувший рубеж старости, – стоял на берегу в окружении десятка сановников и стражников. Желтый халат-лунпао поблескивал золотыми драконьими узорами в лучах утреннего солнца, подрагивали подвески на мяньгуане; напротив замер принц в темно-фиолетовом. «Ирис у желтого источника[78]», – с усмешкой подумал Иши. Ему бы надавать себе пощечин за сравнение правителя с преисподней да на коленях молить Дракона и Феникса о прощении, но… Видно, разочарование все же оказалось явственнее, чем ему хотелось бы. Иши был преданным чиновником, способным мыслить здраво и усердно выполнять свою работу, однако при всех своих достоинствах оставался всего лишь человеком – человеком, не лишенным эмоций.

– Царственный отец изволит допрашивать наследного принца? – Его Высочество не склонил головы, глядя прямо в лицо отцу. – Или наследному принцу уже запрещено не только покидать дворец, но и свободно по нему перемещаться? Или слово наследного принца уже не имеет никакого веса?

«Почему Его Высочество не может просто ответить на вопрос? – Иши не вполне понимал, что происходит. – Ведь не было прямого запрета на визит наследника Хань Ин, почему принц Чэнь упорно уходит от ответа?» Внутри кольнуло предчувствием неприятностей.

– Пока что император я, и только мое слово имеет значение. – Его Величество не повысил голоса, но весеннее утро словно выстыло под порывом зимнего ветра. – Я задал тебе простой вопрос, но простого ответа, очевидно, не дождусь. – Он резко повернулся, плеснув рукавами и зазвенев подвесками на шапке, почти грубым жестом подозвал одного из охраны принца. – Отвечай, чем вы здесь занимались до моего прихода?

– Да простит этого ничтожного слугу Его Величество, но он подчиняется напрямую приказам Его Высочества, – ответил стражник вежливо, но твердо.

– Ты с ума сошел, Лян-сюн?! – прошипел его товарищ и, выйдя вперед, поклонился так низко, что подмел перьевым султанчиком плиты дорожки. – Ваше Величество, эти ничтожные слуги провожали наследника клана Хань Ин по окончании его визита!

– Что?! Заклинатель был здесь, во дворце?! Да как вы посмели?! – Лицо императора свело судорогой.

– Его Высочество приказал, и эти ничтожные слуги не осмелились… – разговорчивый стражник мелко задрожал и закланялся как заведенный.

– Пин-сюн, прекрати! – вполголоса вмешался первый стражник. – Мы выполняли приказ Его Высочества, это наш долг! Вины за нами нет!

– Вины, говоришь? – процедил император, находя взглядом сына, выпрямившегося еще сильнее. Иши было хорошо видно, как у того подрагивают пальцы рук, сжатых в кулаки под длинными рукавами. – Вина здесь лежит целиком и полностью на моем сыне, который забыл повеления отца!

– Значит, виноват я? – голос принца звенел. – Виноват в том, что люблю свою мать, что люблю своих друзей? Вы император, фуцинь[79], вы можете запретить мне что угодно, но не любить!

– Замолчи! – тяжело дыша, император вздернул подбородок. – Так ты повинуешься моим приказам?!

– Если приказы жестоки и бессмысленны, много ли чести в повиновении?

– Убирайтесь! – Его Величество повернулся к свите, и тех словно метлой вымело с дорожки до самых дальних кустов. На берегу у павильона кроме отца с сыном остались только стражники, слуги так и лежали лицом в пол; у Иши уже заныли сложенные руки и затекла шея, но он не смел пошевелиться лишний раз и привлечь к себе высочайшее внимание.

– Чего еще ждать от юнца, путающегося с заклинателями? – император невероятным усилием воли понизил голос. – Впрочем, ты воистину сын своей матери! Тот день, когда я подчинился своему отцу и заключил этот брак, был днем величайшего несчастья моей жизни. Мало мне было того мальчишки Вэя, теперь и ты мне прекословишь? Берегись, еще немного – и я начну подозревать тебя в заговоре против меня и императорской власти!

– Ни единого мига я не думал о свержении власти, фуцинь! – Принц застыл нефритовой статуей, его глаза на бледном лице с пылающими румянцем щеками горели как два костра. – Но разве младший дядя сказал неправду о том, что матушка серьезно больна?

– Лучшие целители во дворце к ее услугам, о чем тут говорить?! Ты смеешь упрекать меня, мальчишка?

– Вы прекрасно знаете, фуцинь, что обычные целители ей не помогут, нужна помощь заклина…

– Молчать! – Лицо императора побагровело, он пошатнулся, но устоял. – Когда я запретил тебе встречаться с кем-либо из заклинателей, я выразился предельно ясно! Дабы пресечь нежелательные слухи, я не стал отдавать приказ по дворцу, рассчитывая на твое благоразумие, но ты мало того что ослушался меня, так еще и привлек слуг и стражу, сделав их соучастниками! Что ж, прекрасно.

«Вот уж правда, если дерево решит выстоять, ветер не прекратится. – Будь Иши больше похож на младшего брата, ему стало бы уже отчаянно жаль принца, который держался из последних сил. – К чему упорствовать и еще больше злить Его Величество? Лучше согласиться со всем и потом все равно поступить по-своему».

– Эй, ты! – император тем временем снова обратился к тому стражнику, что сказал правду о визите наследника Хань Ин. – Смотрю, ты больше почитаешь власть, чем мой собственный сын, так что ответь: кто руководил вами во время визита заклинателя?

– П-помощник господина Цао Сюаня из ведомства по надзору за заклинателями, господин Си Иши. – Стражник Пин снова поклонился и указал на Иши. Тому ничего не оставалось, кроме как выйти вперед.

– Отвечай, сказал ли тебе наследный принц о том, что я лично запретил ему принимать заклинателей во дворце? – Глаза императора вблизи казались блеклыми и холодными, как у мраморных статуй, и Иши совсем некстати вспомнил светлые глаза Хань Дацзюэ. При прощании они вовсе не выглядели ледяными – скорее, прозрачными, как родниковая вода, пронизанная солнечными лучами. «Не того прозвали статуей», – мельком подумал молодой чиновник. Он не хотел выдавать принца – и дураку ясно, что тот пошел против воли отца, стремясь увидеться с другом детства, но солгать значило подставить под удар невиновных стражников и слуг, которые перед правителем и вовсе бессильны.

– Ваше Величество, этого служащего назначили ответственным за сопровождение наследника Хань Ин во время его пребывания во дворце. Это все, что этому служащему известно.

– Я так и думал. Отрадно видеть такую исполнительность в подчиненных, но прискорбно, что их усердие явилось результатом неподчинения моего сына. Таким образом, виновны оказались все. А виновных необходимо наказывать. Ты и ты, – император махнул двум стражникам, – ступайте и принесите бамбуковые палки. Не будем откладывать.

– Кого вы собрались наказывать, фуцинь? – голос принца дрогнул. Его Величество смерил сына равнодушным взглядом.

– Не скрою, более всего наказания здесь заслуживаешь ты, однако наследник престола слишком ценен, чтобы поднимать на него руку; чужая боль к тому же всегда воспринимается острее. Слуг и стражу сечь бессмысленно, они и так подневольные и привыкли терпеть. Поэтому наказан будет тот, кого ты подвел тем, что нарушил мой приказ. Тот, кто, будучи твоим подчиненным, все же знаком с ответственностью и знает, что слово императора – закон.

И унизанная кольцами рука указала на Иши.

Тот сначала даже не осознал услышанного, стоя в полупоклоне. Принц захлебнулся воздухом, почти неслышно ахнули слуги, кто-то из стражи уронил меч. А потом до Иши наконец дошло, и он рывком выпрямился, будто уже ударенный в спину.

В детстве Иши никогда не секли: сдержанный и усердный мальчик не доставлял хлопот; потом отец умер, мать заболела и всё свое внимание уделяла маленькому Ючжэню – будто знала, что тоже скоро сойдет в могилу, – и хотела подарить младшему ребенку как можно больше любви и тепла; тогда уже подросток Иши оказался предоставлен самому себе и книгам. После же смерти матери Сяньцзань трясся над младшими братьями и никогда не поднял бы на них руку. А вот соседские ребята частенько показывали исхлестанные бока и ноги, так что Иши хорошо себе представлял, что такое порка. Но представлять – одно, а пережить самому?

– Фуцинь, вы не можете!.. – голос принца сорвался.

– Только я и могу, – император не удостоил сына и взглядом.

Его Высочество стремительно встал между Иши и отцом и… опустился на колени.

– Прошу милосердия, Ваше Величество! Слуга не может отвечать за проступки господина, в этом нет справедливости! Накажите меня, если на то ваша воля!

– Уйди с дороги, мальчишка! Кто ближе к огню, тот первым и сгорает, пора тебе это усвоить. Может, палки на чужой спине вколотят немного ума и в твою голову.

– Фуцинь, и вы еще называете себя мудрым правителем? Может, снаружи у вас и золото с яшмой, но внутри – только гнилая вата![80] Неужели божественные Дракон и Феникс учили людей такому?

Император побагровел, и Иши, ощущая странное спокойствие, осознал, что пора вмешаться. Обойдя принца, он вежливо поклонился ему и сказал как мог мягко:

– Ваше Высочество, не нужно, будьте благоразумны. Его Величество в своем праве судить. Если наказание этого служащего послужит разрешению ваших разногласий, он не будет противиться. – И, развернувшись к императору, добавил: – Если владыка захочет, чтобы слуга умер, слуга умрет. Повиновение воле Его Величества.

Само собой, Чэнь Гэньцянь ничего не ответил, но поза его стала чуть менее напряженной, и молодой чиновник понадеялся, что причиной тому его слова. Принц не сводил с Иши блестящих глаз, готовых пролиться слезами, но больше возражать не пытался.

Бегом вернулись посланные за бамбуковыми палками стражники. Повисла неловкая тишина, которую нарушил резкий голос императора:

– Что стоите? Начинайте! Пятнадцать ударов, и не вздумайте хитрить!

Стражник Пин и еще один из свиты принца неуверенно двинулись в сторону Иши, двое с палками последовали за ними.

– Не волнуйтесь, господа, – Иши держал спину прямой, а голос – ровным, – я все сделаю сам.

Быстро, но все с той же безупречной осанкой, без лишней суеты он снял шапку-мао, за ней – верхнее одеяние и рубашку-шань (порадовавшись мимолетно, что всегда следит за своей одеждой и людям показаться не стыдно), тщательно сложил их на скамье; оставшись в нательной рубахе, подвязал волосы повыше и, отойдя немного в сторону, опустился на колени.

Пин и другой стражник крепко взяли его за локти, зажав между собой. Иши подавил детское желание зажмуриться – без толку, опасность все равно никуда не денется – и постарался расслабить спину.

И все равно первый удар застал его врасплох.

От резкой боли перехватило дыхание, он невольно дернулся, но стражники держали крепко. Руки Пина слегка дрожали.

– Вы ковер выбиваете, что ли? – раздался гневный окрик императора.

Новый удар обрушился так, что Иши мотнуло и кости, кажется, хрустнули. После пятого удара постепенно нараставшая боль стала почти невыносимой. Били, правда, не по самой спине, в основном по бокам и бедрам, но Иши казалось, что позвоночник превратился в раскаленный столб, к которому, по поверью, в преисподней привязывают клятвопреступников и лжесвидетелей. Все силы уходили на то, чтобы сдержать слезы и дрожь в теле, – после унижения поркой Иши не мог позволить себе еще больше потерять лицо. «Это всего лишь очередное испытание, как во время государственных экзаменов, – твердил он про себя, – это всего лишь раны тела, душе бывает куда больнее, раны в душе так просто не заживают, а телесная боль пройдет. Эргэ страдал сильнее после смерти родителей и ухода дагэ, значит, я должен выдержать. Только бы он и сяоди[81]