Меченная

19 Сирота

После папиной смерти мама чувствует себя ужасно одинокой. Она даже переехала к моему дяде, потому что не могла оставаться в пустом доме. Я даю папиному брату денег для того, чтобы он заботился о маме как можно лучше. Она часто приглашает друзей, разговаривает с ними, но я вижу, что на сердце у нее неспокойно. Я пытаюсь ее развлечь, много шучу, говорю, что мы непременно найдем ей друга-мужчину, то есть стараюсь смехом прогнать грусть. Покупаю ей дорогие кремы для лица, мази, расчесываю волосы; забочусь о ней, как могу. Ее душа ранена, и я стараюсь вылечить хотя бы тело.

Однажды мы с мамой уезжаем в Дели, столицу Индию. Я никому (и в первую очередь маме) не говорила о том, что хочу отдать ей свою почку. Я сама, ни с кем не советуясь, приняла решение. Братья ничего не знают. Это мой выбор, он, кроме меня, никого не касается.

В Непале нет больницы, где занимаются пересадкой почек. Для этого надо обязательно ехать в Индию; такая поездка включает не только перелет и сопровождение, также надо найти, где жить, оплатить операцию и оправиться от нее. Мало у кого есть такие средства. К счастью, я могу себе это поз-водить. И к счастью, мои почки работают великолепно. В Дели врачи проводят комплексное обследование, делают множество анализов. Маме я сказала, что хочу показать ее другим врачам и узнать их мнение. Только два хирурга, старый и молодой, которые занимаются маминым осмотром, знают о моих планах. И однажды утром один из них, сияя улыбкой, заходит к ней в палату:

— Мадам, все отлично! Анализы великолепные, вам очень повезло. Мы сможем пересадить вам почку вашей дочери: как донор она вам полностью подходит!

— Подождите, о чем вы говорите? Какая почка?

Мама побледнела; она осуждающе смотрит на меня. Она тут же поняла все мои намерения — и они ей совсем не понравились.

— Ни за что в жизни! Лучше я умру! Никогда, слышите, никогда я не возьму почку моей Чоинг. Это последнее, чего я хочу в жизни…

Моя мама, обычно такая тихая и покладистая, взбунтовалась. Невозможно ее переубедить. Я повторяю снова и снова, что на поиски подходящего донора уйдут годы, но она твердо стоит на своем. Я ничего не могу сделать. Не заставлять же ее силой! Мы возвращаемся в Непал.

Но я так быстро не сдаюсь! В нашей стране есть настолько бедные люди, что они продают свои органы. Мне удается найти такого продавца-донора (не знаю, как правильно его назвать). Не то чтобы мне очень нравилась эта идея, но для того, чтобы спасти маму, я готова купить у кого-нибудь почку. По прошествии нескольких месяцев мы снова улетаем, на сей раз в Мадрас. Вроде бы все идет хорошо. Я уже начинаю мечтать, воображаю, как мы с мамой поедем в Америку — там, в Чикаго, живут наши родственники; в Германию, где у меня много друзей; во все святые места, которые нам захочется посетить. Я с радость смотрю на новую страницу жизни, где еще ничего не написано. Но врачи приносят нам плохие вести: мамино сердце устало, артерии сужены бляшками. Ей нужна ангиопластика, позволяющая расширить сужение сосудов. Ну что ж, ангиопластика — так ангиопластика. Пересадка подождет — у нас просто нет выбора. Мы должны держаться. Через пять месяцев после возвращения в Непал мы снова летим в Индию — на операцию. Третья попытка. Но на этот раз нет никакой надежды: мама слишком больна. «Ваша мать настолько слаба, что может не перенести операцию», — говорят мне врачи. До конца жизни придется делать ей гемодиализ, другого выхода нет. Я смотрю на врача так, будто он говорит на иностранном языке. Я просто не хочу его понимать. И совсем не хочу говорить маме правду. Я выдумываю какую-то нелепую ложь; мама сразу все понимает, но делает вид, что верит мне. Мы летим домой.

Мама тает буквально на глазах. Она настолько ослабела, что почти не может ходить без посторонней помощи. В самолете на обратном пути в Непал мне приходится водить ее в туалет. Мы запираемся в крохотной кабинке, я сажаю маму и поднимаю после того, как она справит нужду. Но как только я начинаю ее подтирать, остатки фекалий пачкают мне руку. Мама больше не может контролировать сфинктер заднего прохода. Не моргнув глазом, я вытираю ее и отвожу обратно в кресло, а потом возвращаюсь в туалет, чтобы отмыть руки. Когда прихожу из туалета, то вижу, как мама сидит, натянув плед под самый подбородок, словно нашкодивший ребенок, и чуть не плачет. Ей так стыдно, что она боится встретиться со мной взглядом.

— Прости меня, Чоинг, мне очень жаль…

— Почему?

— Тебе приходится делать такие неприятные вещи, это просто ужасно…

— Мама, не переживай ты так. Сколько раз ты делала то же самое, когда я была ребенком? Сколько раз ты мыла мою грязную попу? Сто, двести? И что, тебе было противно или неприятно? Неужели ты кривилась и отворачивалась? Нет… Сегодня пришел мой черед тебе помогать.

Я много думала об этом. Если детям дается шанс позаботиться о родителях и обеспечить их всем необходимым, этим шансом нужно воспользоваться. Те, кто еще может показать своей маме, как ее любит, пользуйтесь отпущенным временем. Любите и оберегайте ее. Вы даже не представляете, какое это счастье, когда мама рядом, когда ее можно позвать просто так и она придет, когда можно смотреть на то, как она дышит, и не думать, что каждый вздох может стать последним; слышать, как она смеется и видеть ее улыбку. Мать всегда желает своему ребенку самого лучшего, радуется его счастью, страдает, когда ему больно, и ее боль сильнее во много раз. Нам часто говорят о Боге. Но родители — это нечто большее. Они спасают нас с самого начала, ведь без них мы бы не выжили после рождения. Я старалась до самого конца делать все возможное, чтобы мои родители были счастливы. Их жизнь изменилась, они стали иначе относиться друг к другу — и в этом я вижу свою самую большую заслугу. Я бесконечно благодарна им за то, что они позволили мне испытать чувства, ценнее которых нет в мире.

В последние месяцы жизни моей матери я, с одной стороны, воспринимаю все происходящее вокруг как в замедленной съемке, а с другой стороны — проявляю особую активность, так как мне необходимо организовать свадьбу брата. Он вернулся из Канады, куда уехал много лет назад, чтобы провести оставшиеся дни рядом с мамой, и здесь, в Катманду, встретил тибетскую девушку, в которую влюбился буквально с первого взгляда. Его избраннице девятнадцать лет, она беженка из Индии и наша дальняя родственница.

Пусть Карма Шоесанг уже тридцатилетний мужчина, он все равно остается моим младшим братом, и я чувствую ответственность за него. Он испросил у меня разрешение жениться, и я, конечно, дала согласие. Наверное, именно тогда я в полной мере почувствовала, что стала главой семьи. Именно я взяла на себя подготовку к церемонии, которую мы решили провести в доме дяди. Я рада тому, что мама увидит свадьбу своего сына, поэтому стараюсь ускорить события. Я прекрасно понимаю, что у нас осталось не так много времени. Итак, дата назначена: семнадцатое декабря.

Свадьба прошла, как было задумано. Мама выглядела очень слабой, но это не мешало ей разделять общую радость и оживление.

Двадцать первого декабря мама подзывает меня к себе; она выглядит изнуренной. Когда я вижу, как она страдает, то в глубине души желаю, чтобы смерть поскорее избавила ее от боли. Хочу, чтобы эта пытка наконец прекратилась. Пограничное состояние, в котором она находится сейчас — уже не живая, но еще и не мертвая, — это хуже всего. Это страшно.

— Недалеко от твоей школы, в горах, скоро будут проходить буддистские празднества. Я бы очень хотела на них посмотреть.

— Ты уверена, что это тебя не слишком утомит?

— Нет, конечно. Попроси Карму Шоесанга меня отвезти, а потом я смогу посмотреть на Школу Арья Тара. Хоть увижу, как вы там устроились.

На тот день у меня была назначена важная встреча, поэтому брат сам повез маму на праздник, а я присоединилась к ним позже, уже в школе.

Они стоят и улыбаются. Мама вся светится, несмотря на изможденный вид.

— Дочка, я приняла решение: я стану монахиней, как и ты!

Учитель из буддистского монастыря с пониманием отнесся к маминой просьбе. Она никогда прежде не говорила мне о своих намерениях, тем не менее я очень рада за нее. Я и сама не раз думала об этом, но ни за что на свете не хотела подталкивать ее к такому выбору. Когда буддисты посвящают себя религии, они получают возможность улучшить свою карму и умереть в мире, отказавшись от всех мирских благ.

Мама оказалась в Школе Арья Тара впервые с момента начала работ. Она с интересом осмотрела мою комнату, столовую, учебные кабинеты… Прогулка явно благотворно повлияла на нее. На щеках румянец, глаза блестят. Я думаю о том, что она может прожить остаток дней здесь. Затем мы отвозим маму к буддистскому учителю, который срезает у нее прядь волос. Совсем как у меня — семнадцать лет назад. Мама выглядит очень счастливой и на обратном пути в Катманду почти все время молчит, словно хочет сохранить новые ощущения как можно дольше. А дома засыпает с улыбкой на усталом лице, бормоча сквозь сон в ответ на вопросы дяди: «Я так рада, что наконец увидела школу…»

На следующий день мама должна ехать на гемодиализ. Обычный день, привычная процедура. Я осталась дома, а брат заехал к дяде, забрал маму и повез в больницу. Я рада тому, что мои братья здесь, с нами, и могут в свою очередь позаботиться о маме — они не так часто ее видят. Ведь это так важно — разделить с мамой последние оставшиеся ей дни.

В десять часов брат звонит и говорит, что маме трудно дышать. Она больше не может произнести ни слова. Я прыгаю в джип, мчусь в больницу, сломя голову несусь через все коридоры, влетаю в палату… Слишком поздно. Мама уже ушла. Ее сердце остановилось. А я даже не успела с ней попрощаться. Провела столько часов у ее изголовья — и не оказалась рядом в последнюю минуту. Все вокруг видится как в замедленной съемке: братья в слезах, медсестра стоит в углу и молчит, скрестив руки на груди. И мама, слишком маленькая для такой большой кровати, тихая, бледная, будто спящая. А в голове одна мысль: «Не плачь, сейчас не время и не место для слез».

На моем лице застывает улыбка. Фальшивая, как картонная маска. В отделениях, подобных тому, где лежала мама, обычно много больных с ослабленной психикой, так что не стоит показывать им свое отчаяние. Это может их убить. Я стараюсь сосредоточиться на мысли о том, что не имею права окончательно подрывать их силы, — и мне удается сдержаться. Я не плачу. По крайней мере, с виду.

Сразу стараюсь погрузиться в дела. Звоню дяде, сообщаю ему о случившемся и прошу связаться с буддистским учителем и договориться о кремации; в больничной палате, где лежит еще не остывшее тело моей матери, мы назначаем день, когда оно будет сожжено. Такого рода решения принимаются с помощью астрологов. Они знают, в какие дни лучше всего покидать этот мир. Звезды сообщают, что следующие четыре дня совершенно точно не подходят. Нужно действовать прямо сейчас. Прямо сейчас… Это случилось вечером двадцать второго сентября 2006 года. Вместе с пеплом мама улетела к небесам.

Она на два года пережила отца. И я пользовалась каждой секундой, вырванной у смерти, чтобы доказать маме свою любовь. Лишь эта мысль помогает мне сегодня справиться с отчаянием. Мне очень не хватает мамы. Но я знаю: я сделала все, что могла. Последние два года мы любили друг друга больше, чем за всю предыдущую жизнь, если это только возможно.

Мама заслужила, чтобы для нее провели полную погребальную церемонию, такую, которая длится сорок девять дней. Все это время мы делали подношения, молились, жгли тысячи свечей, чтобы благословить ее душу, принимали соболезнования друзей и соседей. Наш народ считает, что если пренебречь всеми церемониями, то мертвые не поймут, что они покинули этот мир, и будут пытаться установить связь с живыми. Но из-за того, что последние не смогут их увидеть или услышать, умершие могут испугаться и никогда не обретут покой. За эти сорок девять дней они должны примириться со своим положением, осознать его и перейти в другой мир. Живым, конечно, приходится нелегко, но, по крайней мере, они заняты, и им некогда предаваться печали.

И лишь потом все становится плохо. Я приезжаю в Школу Арья Тара, здороваюсь с профессорами, учениками и быстро иду в свою комнату. Захожу туда и вижу, что на моей подушке лежат четки. Мамины четки. Те самые, с которыми она никогда не расставалась. Наверное, она оставила их, когда приезжала в прошлый раз. Я тогда ничего не заметила. А она знала уже тогда — и теперь посылает мне весточку после кончины.

Слезы прорывают плотину, выстроенную за сорок девять дней. Буддистское учение уделяет смерти много внимания. Нас учат тому, что «смерть — одно из самых важных событий в жизни». Я думала, что знаю об этом. Думала, что готова. Что будет легче. Но в такие моменты человек ничего не помнит, ни о чем не думает. Мудрость, знание, медитации, истина, разум — все это испаряется, когда умирает твоя мама. Мне ее физически не хватает. Мне больно. Очень больно. У меня внутри — пустота, которая плачет и рыдает. Я хочу, чтобы мне вернули маму!

Следующие месяцы не приносят облегчения. Братья возвращаются к себе домой. Жизнь возвращается в обычное русло. Но я чувствую себя невыносимо одинокой, даже несмотря на то, что рядом со мной друзья. Раньше я все время заботилась о родителях, а теперь мне просто нечем заняться. Я чувствую себя бесполезной. Все вокруг напоминает о том, что их больше нет. В такие моменты я молюсь за них, и знакомые с детства слова приносят некоторое утешение.

К тому же есть еще кое-что, что помогает мне выбраться из депрессии. Я понимаю, что сделала все, что могла, отдала все, что у меня было. Мне не о чем жалеть, и я могу спать спокойно. Жизнь, в сущности, похожа на скачки по кругу, так что большие и маленькие радости постепенно заглушают мою боль.

— Ани, я хотел бы познакомить тебя с моей подругой. Она сейчас в Непале. Я много рассказывал ей о тебе, и она очень хочет с тобой встретиться. Наверное, ты ее знаешь. Ее зовут Трейси Чапмен, она певица, как и ты. Ну так что, у тебя есть свободная минута?

Питер американец, но уже давно живет в Катманду. Он часто повторяет, что ему очень нравятся мои песни. Мы с ним хорошо понимаем друг друга. И он прекрасно знает, что я большая поклонница Трейси Чапмен (а еще мне давно известно, что Питер и Трейси добрые знакомые). Просто Питер дразнит меня: он понимает, как я буду рада с ней встретиться.

Он позвонил мне в январе, и совсем скоро Трейси Чапмен приехала к нам в школу. Девочки были на занятиях, так что я приняла гостью на последнем этаже, где у меня была собственная небольшая квартирка с уютной гостиной. Я пригласила своего композитора, Питер тоже приехал, его сопровождали еще несколько друзей.

Мы с Трейси поем: она — для нас, я — для нее. Это мгновения удивительного единства и теплоты. У меня остались замечательные воспоминания о том дне. Мы обошли всю школу (причем моя собака Сума не отставала от нас ни на шаг), сделали несколько фотографий, все время шутили, смеялись. Просто жили.

Непальцы отмечают Новый год в феврале, причем этот праздник всегда сопровождается широкими народными гуляниями. В 2007 году я отправила сообщение всем друзьям, которых мысленно причисляю к своей «команде»: мы не должны лишать себя радости из-за смерти моей матери. Ученицы Школы Арья Тара — большинство из них еще дети — имеют право на праздник. К Новому году они подготовили потрясающий спектакль.

Я сижу в первом ряду перед импровизированной сценой, а передо мной разворачивается эпизод из жизни Будды. Девочки прыгают, смеются, изображают различных персонажей, и всем очень-очень весело. Я понимаю, что мое разбитое сердце должно снова научиться радоваться. И вдруг я почувствовала, как во мне сломалось что-то, что все это время словно отгораживало меня от остального мира. Меня переполняет радость: я здесь, вместе с моими девочками, моими ученицами, мы счастливы и нам очень повезло. Я поднимаюсь на сцену и начинаю танцевать вместе с маленькими актерами, чтобы окончательно влиться в общее веселье. Мы становимся в круг, все поют, смеются; даже Сума заражается общим настроением и начинает носиться вокруг нас. Она пытается лизнуть мне руки, но я поднимаю их вверх, так что собака прыгает все выше и выше. Кажется, что она тоже смеется! Потом я беру ее за передние лапы и завожу в общий круг. Я счастлива. Я никогда не забуду эти мгновения.

Иногда, когда я сплю и вижу сон, я отдаю себе отчет в том, что это сон, и перестаю серьезно к нему относиться. Так же нужно поступать с печалью и страданиями. Мы страдаем, но в то же время можем найти повод для того, чтобы быть счастливыми. Нужно только осознать это и справедливо относиться к жизни, помнить не только о том, что она у нас забирает, но и о том, что она нам дает. Именно так я и стараюсь поступать. Иногда я думаю о том, что мама могла снова переродиться в нашем мире, и молюсь за нее. Где бы она ни была, я знаю, что у нее все будет хорошо.