Мечты о морозе

— Я не такая чопорная.

Я скрещиваю руки на груди.

Он гладит меня по спине, раздражая меня ещё больше.

— Я сравниваю тебя с женщинами Гласиума, — говорит Кедрик. — Это не плохо, вообще-то, я предпочту знать, если мы когда-нибудь станем нормальной парой, что я был единственным, кто касался тебя.

Его взгляд спускается по моему телу и тепло расцветает на моей коже под его взглядом. Я дрожу.

— О чём это мы? — он кладёт руки за голову и опускается спиной на траву. — Ах, да. Ебать, дерьмо и чёртов ад, — он снова смеётся, качая головой. — Итак, «дерьмо» — это ругательное слово, которое используется, когда что-то идёт не так, как тебе хотелось бы. Я слышал, как ты говорила слово «Вени» и думаю, что это означает схожие вещи. Я не скажу тебе настоящее значение слова «дерьмо». Это слишком грубо для твоих ушей.

Я хмыкаю, а он хихикает.

— Ад или чёртов ад, — продолжает он, — используется в таком же контексте, как вы используете слово «Солис». Ад — это описание для места, полного огня и отчаяния. Многие люди в Гласиуме называют твой мир адом, — говорит он, выглядя так, будто сожалеет о комментарии.

Я смущаюсь, потому что он поймал меня на том, что я так много ругаюсь.

— Ну, он определённо полон пламени, — говорю я. — А ебать?

Он немного смещается.

— «Ебать» считается худшим из всех ругательств. Оно передаёт предельное разочарование и гнев. Но оно означает и другие вещи.

— Какие, например? Ебать, — говорю я, пробуя слово.

Я думаю, что оно моё любимое, на текущий момент. Оно удовлетворяет.

Кедрик немного двигается и усмехается.

— Это также означает, эм… делать детей.

— Ох, — моё лицо пылает от тренировки, но становится ещё горячее. — В вашем мире много слов, которые обозначают создание детей.

Кедрик усмехается и закрывает глаза.

— Это потому, что мы проводим много времени в попытках сделать их. Я бы отдал два или три пальца, чтобы увидеть твоё лицо, когда ты увидишь наш мир.

Он смеётся и закрывает глаза. Он кажется очень уверенным в том, что я попаду в Гласиум.

Не прошло и дня, как я узнаю свой ответ на просьбу Кедрика. Он прав. Мой собственный страх тянет меня ко дну. К моему удивлению, мысль о том, что он увидит моё лицо не такая пугающая, как была раньше. Возможно, потому что я знаю, как сильно он любит меня. Другая часть моего сознания считает, что мне не придётся жить с его реакцией, если ему не понравится моё лицо, потому что он уезжает через два дня. Большая часть говорит, что это так же хорошая мысль, потому что мать не сможет убить его, если узнает, что я показала ему своё лицо.

Надеюсь, что ему понравится моё лицо. Это детская, тщеславная тревога. Кедрик влюбился в меня, не видя моего лица. Я должна верить, что он всё ещё будет любить меня, когда я буду без вуали.

ГЛАВА 10

Несмотря на моё пылкое желание, чтобы время замедлилось, Осолис и Гласиум продолжают вращаться. Малир говорит мне, что делегаты уже собрали вещи и с нетерпением ждут возвращения к своим семьям. Эта мысль занимала меня весь предыдущий день, и я чуть не взорвалась от волнения, коря себя за то, что не подумала об этом раньше. Что мешало нам встретиться на Оскале, великом шельфовом проходе между двумя нашими мирами? Я могла сделать копию его карты. Но реакция Кедрика, когда я заговорила об этом, разрушила все мои новые надежды. Он заставил меня пообещать, никогда не ходить по нему, сказав, что он похож на плавучий лабиринт, в котором можно провести месяцы, дрейфуя и медленно умирая с голоду. Небольшие участки скалы выглядели отсюда не так уж плохо, но я пожала плечами и согласилась не делать этого, пытаясь скрыть своё разочарование.

Сегодня ночью я покажу Кедрику своё лицо.

Принцу необходимо было провести церемонии отъезда и организовать поездку, что заняло большую часть его дня. Я видела его только во время трапез, уходя раньше, чтобы продлить наше совместное времяпрепровождение. Я предвкушала сегодняшний вечер с нетерпением и изрядной долей тошноты.

Я провела день с Оландоном и близнецами, взяв их в деревню. Близнецы никогда раньше тут не были, и я была рада увидеть, что они получают удовольствие. Деревенские жители обходят нас стороной. Интересно, репутация близнецов опередила их, или, может быть, хмурый взгляд Оландона.

Когда званый ужин заканчивается, я сижу в своей комнате. Сегодня днём я пропустила тренировку и работу в приюте, чтобы посетить источники в попытке сделать себя более привлекательной. Мне никогда не приходилось заботиться об этом раньше, я понятия не имела, как к этому подступиться. Внезапно замысловатые прически, драгоценности и расшитые бисером одеяния придворных перестали казаться такими уж глупыми. Я даже подумала о том, чтобы втереть в губы немного ягодного сока, как это делали другие женщины-Солати моего возраста. Вместо этого я, как обычно, вымыла волосы и немного усерднее потерла лицо.

Эти последние мгновения тянутся дольше, чем вся неделя вместе взятая. Однако неизбежно дым ползёт по небу. Я вылезаю в окно и спускаюсь по дворцовой стене из Каура, чтобы встретиться с Кедриком, чувствуя себя взволнованной и немного сломленной одновременно. Кедрик предположил, что мы просто можем снять мою вуаль у Аквина, после тренировки. Но я не хотела, чтобы кто-то ещё был рядом, когда вуаль будет снята, даже Аквин. Особенно учитывая, что в последнее время он был таким странным. Темнота также привлекала меня, возможно, он не сможет разглядеть мои недостатки при плохом освещении. Моё чувство тревоги так же не ослабевало, поэтому я велела ему встретиться со мной у дерева Каура, в которое я бросила его несколько недель назад.

Я ползу вдоль стены дворца, пока не добираюсь до линии деревьев, и держусь за неё, пока не перестаю видеть большую тень дворца. Я жду у дерева Каура и вскоре слышу хруст листвы от приближения Кедрика. Лёгкость его шага лишь немного улучшилась благодаря тренировкам Аквина. Это был огромный источник разочарования для них обоих.

Мои глаза уже привыкли к темноте, и я различаю очертания Кедрика на поляне. Он притягивает меня в свои объятия, и несколько мгновений мы просто держимся друг за друга.

— Сегодня был ужасный день, — говорит он тихим голосом.

Может быть, подобно мне, он не желает тревожить ночь.

— Всё чего я хотел, это провести время с тобой. Но в итоге говорил с твоей чёртовой матерью.

Он трётся щекой о мою голову, а затем упирается в неё подбородком. Я вдыхаю его аромат, он пахнет мылом. Мои ладони становятся липкими, когда я вспоминаю, почему мы здесь.

— Аднан хотел рассказать об изобретениях, которые он увидел здесь и которые он хочет опробовать в Гласиуме. И в итоге я сорвался на Санджее, потому что он был слишком громким или счастливым. Я не знаю, — он вздыхает.

Я нервно хихикаю над его болтовней. С внезапной ясностью я понимаю, что после этого момента между нами всё изменится, причём навсегда. Я пытаюсь продлить это, задавая ему поток вопросов об его дне.

Наконец он подносит палец к моему лицу, ища мои губы прежде, чем положить на них палец. Мне не нужно видеть его лицо, чтобы почувствовать любовь в этом жесте.

— Ты ведешь себя как Оберон. Всё в порядке.

Я снова хихикаю. Звук высокий. Моё дыхание становится поверхностным и коротким. Липкость моих рук распространилась по всему моему дрожащему телу. Я отворачиваюсь и упираюсь дрожащими руками в стволы двух деревьев Каура, пытаясь глубже и медленнее набрать воздух в лёгкие и справиться с внезапной тошнотой. Воздух выходит из меня с дрожащим хрипом. Руки обхватывают мою талию и разворачивают меня. Моё тело почти подпрыгивает от ужасающих хрипов, которые овладели мной. Всё ещё задыхаясь, я держу глаза закрытыми.

Тёплая рука покоится под моим подбородком, меня достигает поцелуй через вуаль, согревая меня. В голове промелькнула шальная мысль. Сегодня вечером мы сможем поцеловаться без барьера между нами.

Его пальцы переходят на внешнюю сторону вуали, и я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не схватить его за запястье. Вуаль скользит вверх по моему подбородку, затем по носу и по линии скул. Уже не дыша, я чувствую, как материал задевает мои ресницы, а затем я открыта. Всё снято. И я не в тёмных источниках и не в своей комнате. Тёплый воздух на моём лице!

Я слышу вздох Принца. Я не могу видеть его выражение лица и продолжаю держать глаза закрытыми. Он кладёт свои руки мне на плечи.

— Лина, моя любовь, — говорит он.

Его руки начинают соскальзывать с моих плеч, но затем он сжимает обе руки в болезненной хватке. Я открываю рот и говорю ему, ослабить хватку, но не получаю ответа.

Волосы на моей шее встают дыбом. Я открываю глаза и смотрю на Кедрика. Он вглядывается в темноту над моей головой, его лицо ясно видно мне без вуали. Я вижу ужас на его лице за секунду до того, как он с поразительной силой отбрасывает меня в сторону. Я слышу тошнотворный хлюпающий звук позади меня, как раз перед тем, как я врезаюсь в дерево. Воздух вырывается из моих лёгких. Я падаю на землю.

В лесу раздаются шаги. Я откатываюсь в сторону, когда шум стихает. В болезненном оцепенении я поднимаюсь на колени и оглядываюсь, желая увидеть, где находится Кедрик. Моё сердце замирает, а потом останавливается. Он всё ещё стоит на том же месте. Но из центра его груди выступает стрела. Я наблюдаю, в ужасе от неверия, когда он падает на колени.

Я встаю на ноги и, спотыкаясь, бросаюсь к нему, помогая ему опуститься на землю. Что мне делать? Я не знаю что делать. Я в отчаянии ищу вокруг что-то или кого-то, кто может ему помочь.

Я открываю рот, чтобы позвать на помощь, но захлопываю его, когда Кедрик стонет. Этот звук даёт мне надежду.

— Кедрик! Кедрик! — умоляю я, касаясь его рук, его живота, всех мест, кроме ужасной раны в его груди.

— Скажи мне, что делать, — говорю я.

Мой взгляд снова мечется по лесу.

Он кашляет и перекатывается на спину. Мои глаза расширяются, глядя на струйку крови в углу его рта. Та призрачная надежда, которая у меня была, исчезла.

— Лина, — он задыхается, тянется ко мне.

Я хватаю его руку и заключаю в свои ладони, приближая лицо к его лицу. Мои чёрные волосы окружают нас, как кокон, мои слёзы беспрепятственно падают на его лицо.

— Н-не плачь, — задыхается он, заставляя себя улыбаться сквозь боль.

Он руками касается моего подбородка и проводит большим пальцем по моим влажным губам, его глаза следят за движением пальца. Он выглядит таким спокойным.

— Не сдавайся, Кедрик. Я пойду за помощью. Пожалуйста! — говорю я.

Я хочу, чтобы он сказал что-нибудь. Я хочу, чтобы он сказал мне, что всё будет хорошо. Я всхлипываю под его прикосновениями, моё тело знает то, что не хочет признавать мой разум. Его губы становятся синими.

На его лице выражение полного благоговения. Я помогаю ему, когда он проводит рукой по моей щеке, под глазами. Я наблюдаю, мой разум и тело оцепенели, когда его спокойный взгляд вдруг наполняется потрясением, как только его глаза встречаются с моими. Он открывает рот, но из него не выходит никаких слов, только пузырьки крови. Его глаза, полные отчаяния, снова встретились с моими.

Я сижу, уставившись на его лицо, ожидая, что он очнётся. Я немного трясу его. Он очнётся.

Его рука слабеет в моей хватке. Она становится холоднее и холоднее.

Начинается какое-то беспокойство, шум. Это выводит меня из состояния бездействия. Мой взгляд падает на вуаль, которую Кедрик держит в руке. Я вырываю её из его хватки и надеваю, а затем снова смотрю на него.

Стрела торчит из его груди, как знак неуважения к нему.

Двигаясь в ступоре, я встаю и, использую весь свой вес, вытаскиваю стрелу. Я отламываю конец. Я наклоняюсь и вытираю кровь с его губ и, поднимая свою вуаль, целую его посиневшие губы. Мы собирались поцеловаться без вуали между нами.

Ощущение его холодной кожи сокрушает самую сокровенную часть меня, но мои слёзы уже иссякли.

Шум становятся громче, ближе. Дальней частью мозга я осознаю, что Малир трясёт меня и кричит, но слова звучат приглушенно. Рон стоит у головы Кедрика. Он грустно качает своей головой. Они говорят поверх моей головы.

Это всё слишком. В этот момент что-то ударяет меня по затылку.

Я сдаюсь тьме.

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 11

Я просыпаюсь со вздохом и с трудом сажусь. Моё тело двигается с неохотой, будто я слишком долго пролежала в постели. Я закрываю глаза и для опоры кладу руку на каменистую землю рядом со мной, застонав, когда меня охватывает головокружение. Я проверяю вуаль, а затем осторожно изучаю огромную шишку на моём затылке.

— Что ж, ты её хотя бы не убил, — произносит голос.

Я дёргаюсь от звука.

Когда головокружение проходит, я открываю глаза. Проходит мгновение, прежде чем окружающее меня пространство становится неподвижным. Когда это происходит, я с удивлением вижу, что меня окружают делегаты, стоя полукругом.

Я в замешательстве таращусь на них, мои мысли путаются. Их позы варьируются от настороженных до агрессивных. Я смотрю на Малира и Рона, которые, как ни странно, сейчас выглядят наименее враждебно.

— Где Кедрик? — спрашиваю я и морщусь, потому что забыла его озвучить титул.

Только несколько недель назад я выговаривала ему за это. Однако удача сопутствует мне, поскольку поблизости нет Солати, чтобы заметить мою ошибку.

Малир и Рон поворачивают головы друг к другу.

Что происходит?

Я переворачиваюсь, чтобы встать, но чувствую что-то застрявшее под моей правой ногой, в моём старом тайнике. Я не прятала там ничего от матери с тех пор, как была ребёнком.

Я протягиваю руку, чтобы вытащить предмет, как вдруг вспоминаю: ранение Кедрика, кровь, его пустые глаза. Я вспоминаю всё, включая то, что я поместила оперение стрелы между ногой и ботинком.

Я задыхаюсь, когда воспоминания прошедшей ночи пробираются сквозь мой разум, разрывая его на части. Я кладу одну руку поверх своего рта. Ужасный воющий звук наполняет воздух, и я задаюсь вопросом, откуда он исходит. Когда я делаю вдох, звук затихает, и я понимаю, что преследующий меня звук исходит от меня.

Я слышу ответ Малира, как будто моя голова находится под водой.

— Он мёртв, — говорит он.

Я больше ничего не слышу, я просто наблюдаю, как его рот продолжает формировать слова. Вместо этого я потираю кончики пальцев, вспоминая руку Кедрика в моей и то, как она медленно становилась холоднее. Я задыхаюсь и с трудом поднимаюсь на ноги, поворачиваясь спиной к делегатам. Кедрик не покинул меня. Он не может, потому что я только что была с ним. Это слишком. Мне кажется, что мой разум начинает разбиваться вдребезги. Но затем, я начинаю снова безмятежно впадать в оцепенение, как в миг, когда он умер. Я смотрю, не моргая, и хотя воспоминания о прошлой ночи навязчиво лезут в голову, вновь обретённое оцепенение позволяет им ускользнуть и унестись прочь.

Ничего из этого не реально.

Проходит время, пока я стою и таращусь, я не знаю, как долго это продолжалось.

— Отойдите от края, Татума. Это не безопасно, — говорит кто-то.

Другой мужчина подходит ко мне с влажной тканью. Когда они собираются завязать её под моей вуалью, я протягиваю руку, забираю ткань и выполняю эту процедуру сама. Движение слегка пробуждает меня, достаточно, чтобы, когда мне предлагают еду, я ответила и покачала головой. Кто-то хватает меня за руку и ставит на ноги. Когда я успела сесть? Рука подталкивает меня на протяжении нескольких шагов, пока моё тело не берёт верх и не начинает ставить одну ногу перед другой.

Я иду. Пока Кедрик здесь, мне безразлично куда.

Дым становится гуще. Я поднимаю взгляд от своих ног и едва могу разглядеть человека перед собой. Вдохнув через влажную ткань, закрывающую мой рот, я спотыкаюсь в растущей темноте. Чёрная пропасть, в которой мы находимся, почему-то знакома мне. Может быть, потому что именно так я себя сейчас чувствую.

Я натыкаюсь на человека, стоящего передо мной, и кто-то, стоящий за мной, поддерживает меня. Мы движемся в ещё большую черноту.

Раздается ритмичный стук, я хмурюсь, пытаясь распознать знакомый звук. Раздаётся ещё несколько таких же ритмичных ударов. Плотный дым начинает рассеиваться, кто-то ликует. Я стою неподвижно, пока меня не подталкивают к скале. Я беру предложенную пищу, но мой желудок говорит мне, что я не буду есть её. Я кладу еду на землю. Остальные вокруг меня занимаются своими делами, практически не разговаривая. Они расстилают на земле одеяла. Они смотрят на меня и обмениваются взглядами, но мне всё равно, если они считают меня сумасшедшей. Я не могу представить, что меня снова начнёт что-то волновать.

ГЛАВА 12

Образы безжизненного лица Кедрика проходят перед моими глазами, заставляя меня проснуться. Я сажусь и вижу, что делегаты всё ещё спят. Огромная фигура Малира следит за вентиляторами, которые были причиной ритмичного стука прошлой ночью. Он смотрит на меня, а затем отводит взгляд.

Я развязываю высохшую ткань, прикрывающую мой рот, и бросаю её рядом с собой. Я впервые осознаю, что не имею понятия, где нахожусь. Я пытаюсь вызвать в себе хоть какие-то эмоции по этому поводу, хоть какую-то крупицу самосохранения.

Свет начинает пробиваться сквозь большой кусок материала, закрывающий отверстие пещеры. Малир встаёт, остановившись, чтобы немного почистить потолок пещеры, и двинувшись, с уверенностью ступая между спящими делегатами, откидывает занавески. Оранжевый свет заливает пещеру, отражаясь от её острых, неровных стен. Я выглядываю, и меня охватывает небольшой шок.

Я в Оскале. Я встаю и ковыляю к выходу.

Оскала была тем, что мечтал изучить каждый ребёнок. Парящие шельфовые платформы исчислялись на тысячи. Никто из тех, с кем я разговаривала, не знал, сколько точно их было. Некоторые из них можно обойти за полдня, другие были размером со ступеньку. Платформы были рассеяны по всему пространству, разделяющему Гласиум и Осолис. Единственное средство связи и прохода между двумя мирами. Они были главным мотивом многих историй, рассказываемых в деревне. Аквин рассказал мне многие из них, потому как однажды он был членом делегации в Гласиуме. Это было место, в которое я обещала Кедрику никогда не ходить.

Я стою на одной, одинокой платформе, посреди бесчисленного числа других. Тут только платформы и никакой возможности узнать направление. Заманчиво просто начать дрейфовать. Как сказал мне однажды Кедрик, это может здесь случиться, можно «затеряться в бесплодном пространстве». Но Малир наблюдает за мной уверенным взглядом, возможно, следуя за направлением моих мыслей.

Я вглядываюсь в догорающее сияние Осолиса, удивляясь, как я попала из Каурового леса в Оскалу, ничего не помня об этом. Думаю, это как-то связано с шишкой на моём затылке. Путь до начала Оскалы должен был занять несколько дней и затем ещё несколько, чтобы достичь нашего текущего местоположения. Я знаю об Оскале недостаточно, чтобы понять, столько потребуется времени, чтобы преодолеть этот этап.

— От этого захватывает дух, не так ли? — говорит Малир.

Звук его голоса выводит меня из задумчивости. Я пожимаю плечами, не отвечая.

Вскоре встают и остальные. Они не беспокоятся о том, чтобы прикрыть свои рты этим утром. Деревья Каура уже выполнили тяжелую работу и очистили воздух в этом районе. Вскоре после того, как мы начинаем сегодняшний маршрут, я начинаю задумываться, как я не умерла вчера. Я вплотную прижимаюсь к стене, когда мы взбираемся по зубчатым ступеням, вырубленным в боках скалы.

Платформа, на которой мы сейчас находимся, огромная. Узкие ступени, а с другой стороны — падение в небытие, если ты не ударишься о скалистые пороги на пути вниз. Когда лидеры двух миров впервые отправили отряды для исследования соседнего мира, образовалась своего рода тропа. На некоторых больших платформах по бокам были вырублены ступеньки, чтобы сделать путь более прямым. На крутых и опасных платформах они установили веревки, помогающие подняться по боковой поверхности. Я оглядываюсь на плавающие камни вокруг и думаю, сколько людей погибло, пытаясь обнаружить эту всё ещё коварную тропу.

Требуется как минимум час, чтобы преодолеть эту платформу и перебраться на следующую длинную, тонкую платформу. С одной стороны свисает тяжелая верёвка. Малир достает из мешка верёвку и подает мне знак, чтобы я встала рядом с ним. Я смотрю на верёвку. Она, кажется, лишь немного длиннее той, что находится в тренировочной комнате Аквина. Малир собирается схватить меня, я отталкиваю его руку, иррациональный гнев нарастает. Я беру верёвку и готовлюсь подниматься. Тяжелая рука ложится на моё плечо.

— Убери от меня свои руки, — говорю я, мой голос низкий и мрачный.

Рука соскальзывает.

Я начинаю подниматься, пока не передумала и не решила столкнуть делегата, владельца оскорбительной руки, с платформы. Я получаю удовольствие от физической нагрузки, в знакомом жжении в руках, когда поднимаю вес своего тела вверх. Я не смотрю вниз, я просто притворяюсь, что я с Аквином.

Немного запыхавшись, я достигаю вершины и жду остальных. Я получаю удовлетворение от шокированных взглядов, направленных в мою сторону, который бросает каждый делегат, перелезающий через край обрыва. Желтоволосая голова появляется в поле зрения, когда мужчина достигает вершины, и тень улыбки задерживается на его резко очерченном лице, когда он смотрит на меня. Я полагаю, что рука на моём плече принадлежала именно ему. К счастью я не попыталась перекинуть его через край. Я бы проиграла.

Мы движемся дальше к следующей скале, и к следующей, останавливаясь только, чтобы намочить ткань и прикрыть ей рты, когда дым четвёртой ротации наполняет Оскалу. Температура немного снизилась во время дневного подъёма, но воздух всё ещё горячий, просто прохладнее, чем в первой. Мягкий ветерок дразнит края моей вуали, когда я иду. Цвет здесь отличается от того, что я когда-либо видела. Это разновидность коричневого. Свет меркнет по мере того, как мы отдаляемся от оранжевого свечения.

Мы достигаем второй пещеры. Аднан снова запускает вентиляторы, чтобы сгущающийся дым не задушил нас в ночи. Образы Кедрика, захлебывающегося в собственной крови, пытаются вырваться на первый план, я зажмуриваю глаза, пока они не проходят.

Мы все сидим, когда гнусавый голос нарушает тишину. Я поднимаю глаза на Блейна.

— Татума, мы хотели бы знать, что слу… — начинает он.

Мешок летит по воздуху, и ударяет Блейна в грудь, обрывая его слова. Он пытается встать, но быстро садится назад, когда понимает, что это Рон бросил мешок.

Требуется мгновение, чтобы понять, что спрашивал ухмыляющийся, жирный мужчина. Конечно. Делегаты понятия не имеют, что произошло в лесу в ночь, когда умер Кедрик. Даже Малир и Рон обладают самыми минимальными сведениями об его смерти. Я зажмуриваю глаза и отворачиваюсь от них к стене пещеры, не обращая внимания на шепчущий спор, который разгорается позади меня. Я пока не готова говорить об этом. Я измотана, устала от своих мыслей.

Когда я просыпаюсь от кошмара где-то в середине ночи, выделяется одно яркое воспоминание. Моя рука прикрывает середину моей груди. Стрела, которая ранила Кедрика прямо в это место.

Он был намного выше меня, это был уровень, на котором обычно находилась моя голова. Стрела ранила его именно туда, где находилась бы в это время моя голова. Если бы он не оттолкнул меня, я была бы мертва. Я руками закрываю рот, ужасаясь, когда это открытие приводит к ещё более ужасному осознанию.

Целью была я. Это была моя мать. Один из её Элиты пытался убить меня. Именно об этом пытался предупредить меня Аквин. Вина и злость пронзают мой желудок, скребут его. Его убийство было моей виной. Я разозлила мать и она хотела, чтобы я заплатила самую высокую цену. Это сработало невзирая ни на что, я бы предпочла быть мёртвой, чем жить с его кровью на моих руках. Я заслуживаю это чувство за то, что сделала с ним. Слёзы выступают у меня на глазах.

Когда следующим утром свет костра освещает вход в пещеру, я думаю о выражении лица Кедрика, когда он умер. Его трепетный взгляд и то, как он превратился в страх, когда он задыхался. Слёзы, угрожающие вырваться наружу, уходят, я чувствую, как внутри меня разгорается безумная ярость. Злость берёт верх, часть её направлена на Кедрика за то, что он оставил меня здесь одну.

Я нащупываю стрелу сбоку в кармане, куда я переместила её вчера утром. Я вытягиваю её медленными движениями, чтобы не привлекать внимание разгоряченных делегатов.

Я смотрю на оружие, которое оборвало жизнь Кедрика. На секунду у меня перехватывает дыхание, я не понимаю, что я вижу. Дерево, к которому крепится оперение, не Каура.

Мой разум пытается постичь, что эта стрела говорит мне. Я задерживаю дыхание.

Дерево Каура — единственный вид древесины в Осолисе. Ещё есть фруктовые деревья, но их никогда не используют для заготовки древесины. Они слишком ценны и подлежат строгому учёту. Это оперение не от стрелы Солати.

Моя рука, держащая конец древка, дрожит. Я смотрю на него, и моё зрение окрашивается красным. Я кладу стрелу обратно в карман и пристально смотрю на дыру в стене, к которой я стою лицом. Я предположила, что моя мать пыталась убить меня, но эта стрела доказывает обратное. Остаётся только один вариант. Единственным возможным местом, откуда могло взяться это дерево, был Гласиум, а все Брумы, которые могли выпустить стрелу, в данный момент находились в этой пещере. Существовало только две карты. Одна была у моей матери, другая — у делегатов. Никто другой не мог пройти через Оскалу. Убийца был со мной в этой пещере.

Моя клятва яростна и искренна. Я узнаю, кто убил Кедрика, и вырву из них жизнь.

На следующий день исчезают остатки дыма.

— Спасибо, блять, за это! — орёт делегат позади меня.

Я вздрагиваю от его речи, но остальные просто смеются. Сегодня они снова начали говорить, их скорбное молчание после убийства Кедрика было нарушено.

Тот же человек продолжает говорить:

— Я чертовски рад, что выбрался из этого дыма.

По-правде говоря, я не помню имен всех делегатов. Я имела дело только с Малиром, Роном и Аднаном, хотя я помню, что Кедрик несколько раз упоминал Санджея. Я также помню Блейна, потому что мне не нравилось, как он постоянно жаловался.

— Я чертовски рад покинуть этот ад, который они называют миром, — говорит Блейн.

Я сужаю глаза, глядя на его затылок, с отвращением разглядывая его всклокоченные чёрные волосы. Гнев стал моим спутником с тех пор, как я поняла, что один из делегатов — убийца. Мне нужен лишь малейший намёк на подтверждение, прежде чем я нападу.

— Я чертовски рад, что направляюсь домой к Фионе, — говорит Санджей.

Я поднимаю брови, когда они продолжают вставлять свои комментарии. Аднан, тихий неприметный человек, который любит создавать вещи, посылает мне взгляд. Я пожимаю плечами, и один уголок его губ поднимается. Мои губы совсем не двигаются в ответ. Я думаю, что они могли забыть, как улыбаться.

Сегодня делегаты ведут себя иначе. Поза Малира напряжена, и несколько мужчин украдкой бросают на меня скрытые взгляды, лёгкий поворот головы выдаёт их. Их вчерашняя ссора, произошедшая шепотом, так и осталась неразрешенной, и очевидно, что причина разногласий кроется во мне.

Я грызу яблоко в качестве ужина. Я смотрю на него, пока жую, вспоминая улыбку Кедрика, когда я рассказала ему о своём яблочном бунте. Я подхожу к краю платформы и со всей силы бросаю яблоко. Пытаясь сдержать себя, я двигаюсь к стене, игнорируя широко раскрытые глаза, направленные в мою сторону. Я сажусь, прислоняясь спиной к самому гладкому участку скалы, который только могу найти. Он всё ещё слишком острый, я наклоняюсь вперёд и упираюсь локтями в колени.

Малир прочищает горло. Остальные делегаты в ожидании смотрят на него.

— Татума… — начинает он.

Блейн прерывает Малира.

— Почему тебя нашли на мёртвом теле нашего Принца?

Около половины делегатов напряглись, то ли от его грубости, то ли в предвкушении, не знаю. Другая половина в согласии кивает.

Я бы подумала о том, чтобы ответить на вопрос Малира, но моя недавно сдерживаемая ярость вырывается на первый план из-за намёков Блейна. Я сжимаю кулаки, а в голове мелькают мысли о том, как приятно было ударить дядю Кассия. Но затем приторный вкус яблок останавливает эти мысли. Я вспоминаю Кедрика. Я должна найти его убийцу. Если я потеряю самообладание, убийца может получить предупреждение о моих подозрениях. Если это так, я могу никогда его не найти. Я проглатываю гнев и пожимаю плечами, отворачиваясь от них, глядя в темноту пещеры.

Блейн поворачивается к другим делегатам, раскрывая руки в драматическом жесте.

— Всё, что мы получаем, пожимание плечами, — говорит он, копируя мой жест. — Наш Принц был убит в ходе мирной миссии, а Татума Осолиса просто пожимает плечами.

Он снова поворачивается ко мне.

— Говорю вам, она не горюет по-настоящему. Чёрт, может быть, это она убила его.

Я резко поворачиваю к нему голову. Я знаю, что не смогу контролировать эту вспышку ярости.

Малир спасает жизнь Блейна следующими словами:

— И после этого она осталась и держала его руку? — говорит он с серьёзным лицом. — Не будь дураком.

Блейн бросает взгляд на Малира, затем сглаживает своё выражение лица, оглядываясь на меня.

— Это не имеет значения. В любом случае она будет передана Королю Джовану через несколько недель.

Проходит много времени, прежде чем его комментарий проникает сквозь облако гнева вокруг меня. И затем озаряет меня. Мой разум был настолько затуманен, я была настолько поглощена своим горем и гневом, что даже не задумывалась об этом. Я была марионеткой, которую они вели за собой. Конечно, я понимала, что мы идём в Гласиум. Я просто не побеспокоилась о том, чтобы спросить «зачем». Теперь я знала, что была заложницей.

Я не даю Блейну удовлетворения, клюнув на приманку и начав расспрашивать о моей судьбе. Но, должно быть, он чувствует мой шок или, возможно, не может упустить возможность покичиться.

— Ты можешь вообразить, какое послание убийство Принца передаст Гласиуму. Теперь ты пленница Гласиума, и как тебя будут использовать: в качестве рычага давления или для правосудия, решать не мне, хотя я знаю, что бы я выбрал, — говорит он, внимательно наблюдая за мной.

От нескольких делегатов исходит одобрительное бормотание.

Его манеры напоминают мою мать. Без сомнений Блейн будет голосовать за мою голову на блюдечке. Его ответ не расстраивает меня, он просто подтверждает то, что я уже и так знала. Мне уже всё равно. Меня не заботит Осолис, меня не заботит возможность стать Татум, и меня, определённо, не заботит, что брат Кедрика сделает со мной. Без Кедрика это всё было бессмысленно.

Я снова пожимаю плечами, потому что знаю, что это раздражает Блейна.

— Тогда, ладно.

Я отворачиваюсь и ложусь на бок, лицом к другой стене пещеры, чувствуя дикое удовольствие от ругательств, которые он отпускает в мой адрес, его самообладание пошатнулось. Осолис или Гласиум, я буду чувствовать пустоту вне зависимости от места, где нахожусь.

Той ночью я лежу без сна и перебираю все варианты, которые могли бы сохранить Кедрику жизнь. Что, если бы я просто показала ему своё лицо у Аквина? Что, если бы я изначально отказалась снимать вуаль? Каждое «что, если» усиливает мою ярость. Почему одно из немногих, что делало меня счастливой, было так жестоко вырвано у меня?

Такая же картина наблюдается в течение следующих четырнадцати дней. Просыпаться, взбираться, есть, взбираться и спать. Если я сравнивала себя с деревом Каура, то теперь я больше вижу себя в Оскале. Воздух становится темнее. Оранжевое свечение моего мира ушло, я никак не могу понять, в какую сторону мне повернуть, чтобы попасть в Гласиум или Осолис. Со всех сторон нас окружают скалы, я знаю только то, что нужно подниматься и спускаться. Воздух становится всё холоднее. Несколько дней назад, утром, моё дыхание превратилось в облако напротив моего лица. Я всегда с нетерпением ожидала физической нагрузки, чтобы вымотать себя, но теперь я также зависела от неё, чтобы сохранить тепло. Холод создавал новое препятствие для сна, хотя он и так был неспокойным из-за моих постоянных кошмаров. Я знала, что не даю спать другим делегатам.

Так же у меня был шанс изучить делегатов. Единственный гнев, который остался во мне теперь, после двух или более недель в Оскале, стал медленным горением мести. Я начала быть одержимой мыслью о том, кто из делегатов пустил стрелу. Я провела часы, изучая каждого из них. Блейн был бы очевидным вариантом, но именно это заставило меня пренебречь им. Настоящий убийца абсолютно точно не будет вести себя как убийца, хотя не было никаких предположений или разговоров о том, что убийца находится среди них. Было темно, и наконечник стрелы исчез, скорее всего, они не заметили древко стрелы Брумы.

Главный сторонник Блейна, Соул, был моим следующим подозреваемым. Но, при более близком изучении, я решила, что он был бесхребетным. Он не мог противостоять постоянным оскорблениям и приказам Блейна, не говоря уже о том, чтобы найти в себе мужество убить кого-то.

Я иду между Малиром и Роном в начале очереди и принимаю от Аднана флягу.

Тут было три группы. Одна мне нравилась, в ней были те, кто следовал за Малиром. Другая возглавлялась Блейном, а третья группа состояла из тех, кто, казалось, постоянно метался между Малиром и Блейном. Я подумала, было ли так всегда, или это происходило из-за смерти Кедрика. Будучи принцем, он должен был быть лидером.

Никто из делегатов не имел при себе оружия, кроме как по ножу. Это было условием соглашения, что я помнила из своих занятий. Тем не менее, каждый мужчина также нёс большой мешок на своей спине. В нём было бы не сложно скрыть оружие и затем оставить орудие убийства в Осолисе.

Мне стоило больше расспрашивать Кедрика о делегатах, пока он был рядом. Я не знала их положения в Гласиуме, и не могла догадаться, какой мотив у них мог быть. Хотел ли Блейн войны с Осолисом? Моё убийство определённо помогло бы её начать. Я провожу рукой по осыпающемуся камню и пригибаюсь под выступом.

Смерть Кедрика также может привести к началу войны. С его смертью и моим пленением, мы уже стояли на пороге войны. Мысль о том, что придётся переделывать всю тяжёлую мирную работу, проделанную предыдущими правителями за последние сто лет, отрезвляет. На мгновение я вспоминаю о нашей с Кедриком страсти по этому поводу, а затем отгоняю эту мысль.

Я прохожу по верёвочному мосту, который опасно раскачивается из стороны в сторону, заставляя мой желудок вздрагивать. Я смотрю прямо перед собой.

Будет война или нет, я не вернусь в Осолис, пока Брума, который убил Кедрика, не будет уничтожен. Я слишком многим ему обязана, и ещё большим за его жертву.

ГЛАВА 13

Чтобы отвлечься от однообразия нашего путешествия, я стала перебирать свои воспоминания о Кедрике. Сегодня я пытаюсь вспомнить его лицо. Я представляю его полуулыбку и его яркие голубые глаза и помещаю его образ в моё любимое место. Мы находимся на лугу, сейчас середина дня. Трава всё ещё высокая и издает слабый шелест. Нам не нужно прятаться. В моём горле растёт ком.

— Малир, могу я у тебя кое-что спросить? — мой голос хрипит от долгого молчания.

Ближайшие ко мне головы поворачиваются на звук, явно любопытствуя, что я хочу узнать. Я не произнесла больше пары предложений за время всего путешествия.

Малир кивает головой, не сводя глаз с верёвки, натянутой между этой платформой и следующей. Он решительно дёргает её, проверяя, достаточно ли она крепкая, чтобы выдержать наш вес.

— Что случилось с телом Кедрика?

Я понятия не имею, что произошло после того, как я отключилась. В начале это меня не интересовало, но меня всё больше и больше беспокоило то, что произошло дальше. Я хотела знать все факты. Возможно, я смогу почерпнуть из них что-то, что поможет мне сузить список делегатов.

— Мы переместили его в лес и прикрыли ветвями, — говорит Малир, поворачиваясь от верёвки ко мне.

Его тон, как всегда, прямой, но возможно, с небольшим сожалением.

Я киваю ему в знак благодарности. Он не обязан был отвечать на мой вопрос. Я всё ещё не ответила ни на один их вопрос по поводу Кедрика.

Если тело Кедрика было по дороге к Аквину, возможно, Оландон или Аквин наткнуться на него и обеспечат достойное погребение. Я отгоняю мысли о животных, поедающих его, и об его теле, разлагающемся в лесу, и сосредотачиваюсь на том, чтобы перебраться между платформами, ставя одну руку перед другой на верёвке.

Моё дыхание всю ночь клубится перед моим лицом. Я замёрзла сильнее, чем когда-либо в жизни, моя тонкая мантия не предназначена для такой температуры. Я дрожу и мечтаю об ещё одном одеяле. Храп и дыхание мужчин продолжаются, как обычно, им, как всегда, комфортно.

Это долгая ночь.

Следующим утром Аднан подходит ко мне, когда я сижу, свернув одеяло, которое совсем не помогло мне прошлой ночью. Он протягивает мне мешок. Смущенная и немного заинтересованная, я беру его. Вид моей более загорелой кожи рядом с его светлой кожей, напоминает мне о том, как выглядели мои руки и руки Кедрика, когда были рядом. Вынужденно отгоняю эту мысль в сторону, я заглядываю в мешок и нахожу одежду.

— Это была сумка Кедрика, — говорит он. — Вещи будут тебе велики, но они теплее, чем то, что у тебя есть.

Он дарит мне небольшую улыбку и возвращается к другим мужчинам.

Я очень вымотана и практически плачу от благодарности. Я достаю одежду Кедрика и натягиваю её под свою мантию, подворачивая рукава и штанины по несколько раз. Я тяну край его туники к своему лицу, разочарованная тем, что на ней нет его дымного запаха. Ботинки слишком велики для меня, но я не могу заставить себя оставить их, поэтому я кладу их в мешок с моей мантией и оперением стрелы. Мои спальные принадлежности уложены сверху. До этого момента мои одеяла нёс Рон. Я встаю, закидывая мешок за плечи.

Проходит ещё один день, и я благодарна за одежду, так как мой нос и уши начинают болеть от холода. К концу дня температура падает ещё больше, и я обнаруживаю, что скалы становятся скользкими и коварными. Мои сандалии не обеспечивают достаточного сцепления с поверхностью. Рон ловит меня в четвёртый раз, а Малир качает головой, глядя на мою обувь. Я смотрю на него из-под своей вуали. Моё настроение ухудшается в течение всего оставшегося дня. К тому времени, когда мы достигаем следующей пещеры, я решаю, что никогда ещё так не жаждала сна.

Я сижу на своём спальном снаряжении, когда молодой делегат с оранжевыми волосами по имени Санджей подходит к моему месту. Он достаёт из сапога нож, и я напрягаюсь. Он замечает это и усмехается.

— Существует множество более чистых способов избавиться от тебя.

Я уставилась на него. Он, в самом деле, только что сказал это? Жестом он указывает на мою обувь.

— Я пришёл взглянуть на эти твои сандалии. Они никак не помогут на льду, и тебе придётся взять урок по полётам, если мы их не заменим.

Несмотря на свою неуверенность из-за его странного комментария, я пихаю ему в руки свою обувь, говоря:

— Я думала обмотать их материалом из моей одежды Солати и, возможно, привязать к ногам.

Он постукивает по подбородку.

— Это может сработать, но лишний материал от твоих брюк будет работать лучше. И, возможно, мы также можем использовать ботинки, которые лежат в твоей сумке.

Он подзывает Аднана, который охотно берёт сандалии, обсуждая идеи с Санджеем, который время от времени кивает.

Я колеблюсь, размышляя об его намерении испортить вещи Кедрика. Я дергаю за оторвавшуюся нитку на одолженных брюках.

— Санджей, — начинаю я.

Он поворачивается ко мне с приподнятыми бровями, возможно, удивляясь тому, что я знаю его имя.

— Это всё не принадлежит мне, и я не хочу рвать это без разрешения, — говорю я.

— Но это была одежда Кедрика. Как он даст тебе разрешение?

Я тяжело сглатываю и не отвечаю. Аднан ударяет его локтем под рёбра.

— Татума, это горькая правда, но, тем не менее, правда. Кедрику не нужна одежда там, где он находится.

Я вздыхаю от его бессердечия.

— Ты очень… прямолинеен, — говорю я.

Он потирает голову.

— Да. Это тяжело мне давалось в Осолисе. Хотя моя жена будет радоваться моей новой сдержанности.

Мои брови поднимаются. Если так он показывает сдержанность, я рада, что не знала его раньше. С тяжёлым сердцем я передаю ему ботинки Кедрика.

Я наблюдаю за его работой, удивляясь тому, какой он ловкий. Спустя некоторое время я говорю ему об этом.

— Моя жена согласилась бы с тобой, — говорит он, немного хихикая.

Но перестает от рыка Малира.

Санджей поворачивается ко мне.

— Я работаю с Аднаном в Гласиуме. Аднан придумывает идеи, но ему не хватает мужественности, чтобы воплотить их в жизнь.

Рон фыркает над своей едой. Мы все поворачиваемся и смотрим на Аднана, который ест, сидя в другой стороне пещеры. Он поднимает взгляд, настороженный нашим внезапным вниманием.

Санджей продолжает:

— Очень интересно снова над чем-то работать. Даже если это вонючие ботинки Кедрика.

Я усмехаюсь против своей воли. У него ужасное чувство юмора.

— Я впервые слышу, как ты смеёшься на этом отдыхе.

Снова раздается хихиканье.

— Отдых! А ты шутник.

— Да, ну, может быть это принудительный отдых для тебя.

Он усмехается, когда поднимает ботинки перед собой. Он каким-то образом соединил мои сандалии и ботинки Кедрика, и ему не понадобился дополнительный материал от одежды Кедрика.

— Не знаю, как ты сделал это, используя только свои руки и этот нож, но я благодарю тебя, — говорю я, кивая ему.

— Без проблем.

Он чешет свое ухо и краснеет. Я усмехаюсь над его неловкостью. В этом он похож на Аквина.

Я просыпаюсь от того, что Аднан трясёт меня за плечо. Я поднимаю руки, убеждаюсь, что вуаль на месте, и сажусь прямо. Прошлой ночью мне не снились кошмары. Видя, что все почти готовы, я бросаю свои вещи в рюкзак. Рон передает мне еду, и я доедаю её, покидая пещеру. Становится ветренее, и я заправляю свою вуаль под высокий вырез туники Кедрика.

Я с трепетом оглядываюсь по сторонам, рассматривая слой белого цвета, прилипший к платформам. Аднан говорит мне, что это иней. Мы снова начинаем подъём, и я быстро убеждаюсь, что мои новые самодельные ботинки намного лучше сандалий на этой скользкой поверхности. Я слушаю, иногда улыбаясь, когда Санджей дразнит Аднана по тому или иному поводу. Аднан терпеливо сносит его замечания, не поддаваясь на нападки. Очевидно, они близки.

Вскоре после обеда движение остановилось, и впереди нашей группы раздался радостный возглас. Я отодвигаю Санджея в сторону и впервые вижу Гласиум. Он такой яркий, что я немного прищуриваю глаза. Он выглядит так, будто окружен кольцом света, из-за очень сильных бликов. Я смотрю на него, пока мои глаза не начинают слезиться, но я не могу видеть дальше ослепительного света на таком расстоянии.

Моё сердце подскакивает от вида чего-то, что не является Оскалой, что странно, учитывая, что я пленница. Однообразие платформ начало мешать мне видеть вещи. В один день я думала, что видела Теллио, и оглянулась, чтобы обнаружить, что это был камень. В другой день я видела красную молнию, моргнула и увидела то же самое тёмное небо, на которое смотрела неделями.

Блейн проносится мимо меня, заставляя потерять равновесие. Я оступаюсь, но вновь обретаю опору и бросаю взгляд вверх, видя, что движение снова возобновилось.

— Осторожно, Солати, — шипит он.

Я гляжу ему в спину. Соул шаркает мимо меня, не встречаясь со мной глазами. Трое мужчин позади него минуют меня, полностью игнорируя, что меня не смущает. Два мужчины в конце, Роман, и другой, чьё имя я не помню, жестом предлагают мне пойти перед ними. В последнее время они сидели с Малиром.

Хотя показался Гласиум, извилистый путь через платформы увеличивает расстояние втрое. Мы продолжаем наше осторожное путешествие по ледяным островам, переползая по неустойчивым мостам и, что мне меньше всего нравится, прыгая между платформами. Мы замедляем шаг, приближаясь к огромной вертикальной скале.

В скале вырублены уступы для ног, а большой канат проходит по всей длине стены, сворачиваясь кольцами в нижней части. Малир идёт первым, прислонившись спиной к канату и упираясь ногами в скалу. Он идёт вверх по стене, используя уступы для ног.

Мужчины медленно поднимаются. Я стою у мотка верёвки, в стороне от пяти враждебно настроенных мужчин, которые всё ещё находятся внизу вместе со мной. Я не чувствую себя в полной безопасности сейчас, когда большинство моих союзников на вершине скалы. Бросив свой мешок, я поднимаю конец веревки, свёрнутой в моток, и несколько раз обматываю её вокруг своего левого запястья, не сводя при этом глаз с группы мужчин. Я использую верёвку, как оружие, если мне придётся.

Соул начинает подниматься на скалу. Двое из тех, кто меня игнорирует, наполняют свои фляги водой от тающего инея, которая капает с поверхности скалы. Я размышляю, стоит ли мне бросить верёвку и наполнить свою флягу, когда сверху раздаётся крик абсолютного ужаса.

Я вскидываю голову вверх и вижу Соула, падающего назад, его хватка на веревке ослабла. Мой разум прослеживает путь, по которому он будет двигаться, понимая, что он пролетит над уступом, на котором мы стоим. Как и раньше, моё тело реагирует прежде, чем я успеваю осознать происходящее. С верёвкой в руке, я сбрасываюсь с уступа Оскалы в небытие. Мгновение я просто парю.

Мой разум догоняет тело, когда я врезаюсь в Соула, обхватывая ногами его талию. Кулак в полёте бьёт меня по лицу.

— Держись за меня крепче, Соул, — кричу я, отчаявшись достучаться до него сквозь ужас.

Соул сжимает руки вокруг меня, выгоняя из меня весь воздух.

Внезапно я вспоминаю, что вокруг моего левого запястья намотана верёвка. Я хватаюсь другой рукой за верёвку над ним за мгновение до того, как верёвка внезапно заканчивается.

Раздаётся громкий треск.

Агония разрывает мою руку. Я кричу, борясь за то, чтобы остаться в сознании, несмотря на боль. «Помни, здесь Соул, не падай в обморок». Я пытаюсь поднять руку, но она потеряла силу. Единственное, что удерживает нас, это моя правая рука и витки веревки, обхватывающие её. Желчь поднимается в моём горле.

Я тяжело сглатываю и осматриваюсь.

Мы не сможем перебраться на другую платформу. Я знаю, что не смогу вытянуть нас назад. Я отклоняю свою всё ещё парящую голову назад. Остальные члены группы не видны за скалой, выступающей из-под каменистой поверхности. Мы висим в пространстве, никто из нас не говорит. Мои ноги начинают дрожать от усилий, чтобы удержать Соула.

Я практически задыхаюсь, когда верёвка резко дёргается, но в следующее мгновение я понимаю, что мы движемся вверх. Другие делегаты тянут нас наверх. Я сдерживаю крик, когда меня тянут за запястье, но не могу остановить вырвавшийся стон. Я пытаюсь подтянуться вверх правой стороной, чтобы немного снять вес с левой руки, но мне не хватает сил с весом тяжёлой фигуры Соула в сочетании с моим. Чёрные пятна заполняют моё зрение каждый раз, когда верёвка натягивается.

Мы поднимаемся мимо выступающей скалы. Я слышу одобрительные возгласы, когда делегаты видят нас. Прижав подбородок к груди, единственное, на чём я сосредоточена, это не потерять сознание раньше, чем мы достигнем вершины. Я открываю глаза и вижу, что Соул откинул голову назад и смотрит на меня с выражением полного ужаса.

— Осталось всего десять метров, — его голос дрожит.

Я не знаю, пытается ли он подбодрить меня или умоляет держаться.

— Что такое «метр»? — вздыхаю я.

— Метр это то, что вы называете шагом или темпом, — говорит он

— Почему мы говорим об этом? — бормочу я, обращаясь в основном к себе.

Он смеётся немного истерично.

— Не знаю.

Он смеётся ещё немного. Его истерика подстёгивает мою собственную, и я слегка хихикаю, что снова подстегивает его. Мы оба смеёмся, откинув головы назад.

Мы всё ещё смеёмся, когда нас затягивает на край уступа группа обезумевших делегатов.

— Посмотри… её плечо… и запястье, — выдыхает Соул между приступами смеха.

Не обращая внимания на наше безумие, они переворачивают меня на спину, а Соула перетягивают через мою голову. Рон поднимает меня и уносит прочь от уступа. Мой смех стихает, когда я смотрю на своё запястье. Теперь, когда воздействие на запястье прекратилось, я начинаю чувствовать своё плечо. Моё запястье выглядит и ощущается именно так, как рука, которую попытались оторвать от остального тела. Чёрные пятна появляются снова, поскольку истерический смех Соула не отвлекает меня.

Рон пытается взять меня за руку, а я качаю головой, делая глубокий вдох через нос.

Я медленно разматываю веревку, слегка дёргаясь от боли, когда кровь приливает к запястью. Я издаю хныкающий звук. Рука кажется обожженной от локтя вниз, где верёвка стёрла кожу. Запястье лежит под странным углом к остальной части руки. Моё плечо не там, где должно быть. Тошнота бурлит в моём желудке при виде этого зрелища. Моя правая рука кажется в порядке, за исключением похожего на сырое мясо, обожженного вида моей ладони из-за того, что верёвка натянулась слишком быстро.

— Рон, ты когда-нибудь раньше вправлял руку? — спрашиваю я.

Он качает головой.

Я хихикаю и сдерживаю смех, пока он снова не вышел из-под контроля. Я вспоминаю кости, которые Аквин вправлял Оландону.

— Я думаю, что ты тянешь за плечо, а затем вворачиваешь его на место. Это нужно сделать до того, как всё опухнет. По крайней мере, так случилось с плечом моего брата однажды, — лепечу я.

Малир опускает руку на моё плечо и подталкивает меня лечь.

— Просто продолжайте, если я потеряю сознание. Увидимся позже.

Рон и Малир переглядываются. Что я сказала? Давление Малира на мои плечи усиливается. Рон смотрит на меня без сожаления в глазах, и хватает мою руку. Чёрные пятна соединяются вместе, и я приветствую их с распростёртыми объятиями.

ГЛАВА 14

Лица моей матери и Кедрика сливаются вместе, пока я бьюсь в попытке вырваться на поверхность. Я открываю глаза в полной темноте и с пульсирующей болью в запястье. Я в пещере. Должно быть, кто-то принёс меня, чтобы отдохнуть от путешествия. Я ощущаю своё запястье в темноте. Кто-то сделал для него шину, и моя рука находится в чём-то вроде перевязи. Плечо затекло, но не слишком болит, теперь оно на своём законном месте. Или возможно, всё так плохо с запястьем, что я не чувствую его. Сон для меня закончился.

Я вдыхаю холодный воздух, и моя грудь расширяется. Моя грудь расширилась? Это так шокирует, что я на мгновение забываю о своём запястье. Кажется, я вдохнула полной грудью первый раз после смерти Кедрика. Тяжесть, сдавившая мою грудь, ушла. Но почему? Я делаю ещё один глоток холодного воздуха. Требуется мгновение, чтобы понять, почему я проснулась таким образом. Всё время в Оскале мне было, в самом деле, безразлично, выживу я или умру, упаду или заблужусь. Но какая-то часть меня поняла, что я хотела выжить, болтаясь на конце верёвки вместе с Соулом. Я неловко подвинулась, так как меня захлестнуло чувство вины. Могу ли я чувствовать это? Чтобы подумал бы обо мне Кедрик, если бы узнал?

Ночь переходит в утро, а я сижу в оцепенении от боли. Я так глубоко погружена в свой транс, что не замечаю, как свет начинает заполнять пещеру, пока Малир не входит внутрь. Видя, что я проснулась, он направляется ко мне, толкая других мужчин в плечи, чтобы разбудить их.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он своим глубоким, ровным голосом.

У Солати нет слов, способных описать то, как я сейчас себя ощущаю. Я обращаюсь к лексике Брум.

— Я чувствую себя как грёбанное дерьмо, — говорю я.

Мгновение Малир выглядит шокированным, затем он запрокидывает голову и разражается смехом. Все в пещере просыпаются от звука. Я немного подпрыгиваю и шиплю от толчка в запястье. Малир продолжает смеяться, он даже шлёпнул себя по колену.

— Что, чёрт возьми, началось?

Я слышу вопрос Санджея. Я пожимаю плечами.

Вернув немного контроля, Малир повторяет мой ответ остальным. Пещера взрывается от шума, поскольку все присоединяются к смеху.

Я не понимаю, что тут такого смешного, от шума болит голова. Я на ощупь выбираюсь из пещеры, слыша, как Аднан пытается утихомирить их позади меня.

Я немного дрожу на свежем воздухе и занимаю себя тем, что играю с облаком от моего дыхания. Я касаюсь холодных камней, чтобы намочить пальцы, и вытираю лицо под грязной вуалью.

Сегодня утром я впервые почувствовала себя настоящей, что послужило толчком к открытию. Я чувствовала и, вероятно, пахла отвратительно. На мне были слои дыма, пота и грязи. Как бы мне хотелось понежиться в источниках. Я просунула руки под вуаль и, как могла, распутала волосы, прежде чем снова заплела их в косу.

Когда я снова вхожу в пещеру, они всё ещё хихикают в последствиях своего веселья.

— Почему это так смешно? — допытываюсь я.

Рон вытирает слёзы на своих глазах.

— Просто забавно слышать такие словечки от тебя.

Санджей добавляет:

— Не думаю, что когда-либо слышал, чтобы ты говорила что-то хоть немного невежливое.

Он снова разражается хохотом.

Я фыркаю.

— Кедрик научил меня им, и я слышала, что вы все говорите. Если вы не хотите, чтобы я говорила эти слова, вам самим не следовало произносить их.

— Надеюсь, ты никогда не остановишься! — бурчит Санджей.

Они снова взрываются смехом, явно изголодавшись по веселью.

Я беру немного еды из одного из пакетов с припасами и, закатив глаза, снова отправляюсь наружу. Я прислоняюсь спиной к холодному скальному массиву, вглядываясь в ослепительную белизну вокруг меня. Сейчас мы так близки к Гласиуму. Здорово видеть что-то кроме тьмы, но мне повезло, что вуаль защищает мои глаза. Я видела, как некоторые делегаты использовали ткань, которой мы закрывали рот, чтобы прикрыть свои глаза. Я не знаю, как остальные выдерживают это в течение всего дня, хотя часть меня хотела бы увидеть Оскалу без вуали.

Делегаты позади меня наконец-то перестали смеяться. В качестве эксперимента, я пытаюсь представить слова «Я чувствую себя как грёбанное дерьмо», исходящими из уст Оландона. С моих губ срывается удивлённый смех.

Аднан с улыбкой оглядывается. Может, это и было немного забавно.

Моя судьба в Гласиуме теперь в центре моего внимания. Я не могу предположить, как отреагирует Король Джован. Брума пытался убить меня, но вместо этого застрелил своего собственного принца. Даже если они не намеревались начать войну, убив меня, они гарантировали её убийством Кедрика в Осолисе и затем решил судьбу двух миров, взяв меня в плен. Я терялась в догадках, кто принял решение взять меня в плен. Я думаю, это был Малир, который ударил меня по голове. Был ли Малир тем, кто убил Кедрика? Его будет трудно убить, может, даже невозможно с моей вуалью. Кроме того, при мысли о том, что это нужно сделать, возникает чувство отвращения. Я понимаю, что Король решит, что это сделали Солати. Единственный способ избежать войны — это чтобы убийца-Брума признался или чтобы король каким-то образом простил меня. Даже тогда, мать может притвориться обиженной и в любом случае начать войну.

Я возвращаюсь в пещеру и нахожу Соула на моём спальном месте, собирающим моё снаряжение. Это мило с его стороны, я бы с трудом справилась с этой задачей.

— Я не забуду, что ты сделала, — шепчет он, глядя на неровную землю.

Почему он говорит это полу? Он оглядывается через плечо, я следую за его взглядом и вижу, что Блейн смотрит на нас. Интересно. Соул быстро закрепляет мой мешок поверх своего и отходит от меня.

Мы снова начинаем подъём.

— Я не могу поверить, что ты спрыгнула, — говорит Санджей, качая головой и громко сглатывая. — Ты не в своём уме.

Я киваю ему, отвлеченная своими мыслями. Кто-то задевает его.

Я пытаюсь взглянуть на смерть Кедрика со стороны. Если бы я была Королем, и был бы убит Оландон, позволила бы я жить единственному свидетелю? Я медленно выдохнула. Мои шансы на выживание были очень низкими. Народ Гласиума захочет возмездия, и я послужу удобным способом совершить правосудие.

Остановить катастрофическую нисходящую динамику наших миров кажется невыполнимой задачей.

Моя лучшая стратегия заключалась в том, чтобы преподнести свою ценность королю, став орудием торга против моей матери. Остаётся надеяться, что делегаты не знали, насколько сильно моя мать меня ненавидит. Вероятно, она улыбалась с момента моего исчезновения. Она явно уже тренировала Оландона. Я улыбаюсь, представив реакцию моего брата. Улыбка ослабевает. Надеюсь, брат и Аквин каким-то образом знают, что я жива.

Всё утро я пытаюсь получить информацию от делегатов. Мне сказали только то, что Король Джован примет решение. Большинство из них казались удивленными моими вопросами, возможно, потому что я не проявляла интереса к своей судьбе до этого момента. Может быть, они правда не знали, но я полагаю, что они не хотели говорить, что я иду к своей смерти.

Этот день никогда не закончится.

Моя рука болит при каждом шаге, и я знаю, что не уделяю достаточно внимания тому, куда ставлю ноги. Я измотана и расстроена тем, что замедляю группу. Мужчины не жалуются. Напротив, они по очереди делают перерывы, которых у нас обычно не бывает. Даже те трое мужчин, которые обычно игнорировали меня, попросили о перерыве и спросили как я. Что-то между нами изменилось, когда я бросилась спасать Соула. Я помню, как Кедрик говорил, что ценность на Гласиуме определяется твоими действиями.

Мы попадаем в следующую пещеру после наступления темноты.

Соул раскладывает мои спальные принадлежности, должно быть, это его способ поблагодарить меня за спасение его жизни, но от этого мне немного не по себе.

— Иди на своё место, я принесу тебе еду, — говорит Роман.

Я просыпаюсь в середине ночи. Я уснула, не дождавшись еды. В скором времени Рон приходит из дозора. Он приносит мне еду. Я пытаюсь отказаться, мой желудок не кажется слишком надежным.

— Тебе это нужно. Ешь сейчас же, — говорит он.

Я выхватываю еду своей здоровой рукой. Он фыркает. Моё раздражение забавляет его.

Остальные просыпаются и приходят проверить меня. Я подозреваю, что Блейн начинает жалеть, что он этого не сделал, глядя на то, как остальные начинают вести себя с ним после этого. Даже Соул не бежит за ним, как он обычно делает.

— Знаешь, вчера мы могли потерять заложника, — с ухмылкой говорит Санджей.

Рон отвешивает ему подзатыльник. Но я тихо смеюсь, привыкнув к его чёрному юмору.

— Было бы здорово, если бы у нас было больше еды, — говорит Роман, снова заставляя меня улыбаться.

Сейчас мы так близко к Гласиуму. В их движениях и громких разговорах о доме появилась новая энергия. Роман, самый старший и самый худой из делегатов, говорит, что ожидает добраться туда в ближайшие два дня.

К середине дня я качаюсь от усталости и засыпаю на плече Малира во время обеда. Я просыпаюсь, когда он берёт меня на руки, чтобы нести, пока я сплю. По моей просьбе он опускает меня, и я продолжаю идти. В Оскале достаточно опасностей, чтобы ещё нести кого-то. То, что я вынуждена полагаться на Малира и Рона, чтобы они перенесли меня через препятствия, уже достаточно плохо.

Следующий день не лучше, Я смотрю на землю перед собой, ставя одну ногу перед другой. Камни такие скользкие, а я так сосредоточена на своих ногах, что натыкаюсь прямо на Аднана, который остановился передо мной.

— Вени, — ругаюсь я, сжимая запястье и пытаясь дышать через боль.

— Прости, прости, — говорит он, бесполезно обхватывая руками моё запястье.

Томи толкает его в плечо. Брумы часто бьют друг друга.

— Это не твоя вина, я не увидела, что ты остановился. Я смотрела на свои ноги, — говорю я и поворачиваюсь к Малиру, когда он говорит:

— Мы остановимся здесь на ночь.

Объявление встречает громкий стон.

— Мы доберёмся до Гласиума к середине завтрашнего дня, — продолжает он.

Если раньше в составе делегатов было три отдельные группы, то теперь только две. Теперь все следуют за Малиром, за исключением Блейна и Соула, и я начинаю подозревать, что Соул быстро сменил бы сторону, если бы мог.

Я извиняюсь перед делегатами, зная, что без моих травм мы могли бы быть в Гласиуме сегодня. Рон фыркает. Мой нос морщится от отвратительного звука. Санджей говорит мне заткнуться. Остальные бормочут неискренние заверения о том, что они не возражают против задержки.

Я подхожу, чтобы осмотреть кучу заостренных ледяных кинжалов, висящих под выступающим уступом на краю поляны. Я дотрагиваюсь до одного ногой, и он срывается и разбивается. Я не стелю там свои одеяла.

Соул расправляет мои спальные принадлежности, и я сразу же ложусь, так как это стало моей традицией, после перелома запястья. Мои надежды на спокойный сон разрушены. Мне никогда не было так холодно. Я почти смеюсь, вспоминая холод за неделю до этого. Я уверенна, что теперь он казался бы практически теплом. Я часами ворочаюсь, дрожа и стуча зубами, не в силах согреться. Я нахожусь в беспокойном трансе, далеком ото сна, когда с одной стороны от меня ложится тело. Отчаянно стремясь согреться, я двигаюсь к теплу. Другое тело придвигается с другой стороны. Зажатая между тёплыми телами, я наконец-то засыпаю.

Я поднимаю руку, чтобы почесать трепещущее пятно на своей вуали, и сталкиваюсь с чем-то холодным и влажным. Я могу слышать, что делегаты встали и поглощают утреннюю трапезу. Я сижу и чувствую, как мой рот открывается при виде белых хлопьев, падающих на поляну. Я протягиваю руку, ловлю хлопья и подношу к лицу. Это похоже на кружевной цветок, но сделанный изо льда.

Я восторженно смеюсь и встаю, желая поймать больше. Я засовываю ноги в ботинки и экспериментирую, скребя белый налет на земле, наслаждаясь звуком. Я набираю большую горсть и протягиваю её к делегатам.

— Что это за штука?

Я смеюсь, наблюдая, как хлопья собираются на их плечах. В ответ на мою реакцию раздается несколько смешков.

— Это замёрзшие слёзы печальных детей, — говорит Санджей, отвернув голову.

Я в ужасе останавливаюсь, мои руки падают по бокам, вещество выпадает из моей ослабленной хватки.

Делегаты смеются. Ухмыляющийся Аднан бросается на него, толкает его на землю, чтобы кинуть немного белого вещества ему в лицо. Малир качает головой на эту парочку, с улыбкой на лице.

— Это снег, Татума. Он падает, когда температура становится очень низкой, — объясняет Роман.

Я смотрю на Санджея, моя здоровая рука лежит на бедре. Полагаю, мне следовало бы не верить ему на слово, после того как я услышала истории, которые он придумывает, разговаривая с Аднаном каждый день.

Он поднимает руки в знак капитуляции, снег лежит на его ярко-рыжих волосах, которые выделяются, как огонь на белом пепле. Это единственное, что мне нравится в облике Брум. Солати склонны иметь каштановые или чёрные волосы, хотя наши глаза бывают всевозможных цветов. У некоторых делегатов здесь желтые волосы, у некоторых — тёмно-рыжие или светло-каштановые, и мне интересно, какие ещё цвета бывают.

Кедрик рассказал мне о многих вещах, которые я хотела бы увидеть. Если я проживу достаточно долго, чтобы сделать это.

ГЛАВА 15

Пока мы идём, в воздухе витает напряженная атмосфера. Все идут немного быстрее. Также раздаётся много ругательств, хотя делегаты не выглядят злыми или расстроенными. Мои щёки непрестанно краснеют, когда Санджей описывает, что он собирается сделать со своей женой, когда увидит её. Остальные мужчины взвывают от смеха в ответ на его грубые комментарии и добавляют свои собственные. Рон и Малир кажутся единственными делегатами, которые помнят о моём присутствии. Никто из них не присоединяется к обсуждению, к моему искреннему облегчению.

К позднему утру мы, наконец, добрались до последней платформы. Верёвка длиной около десяти шагов спущена до земли. Группа Стражников стоит внизу и машет нам рукой. Несколько делегатов радостно приветствуют их, но тяжёлое настроение охватывает всех нас, когда Томи начинает спускаться по веревке.

— Я забыл, они ещё не знают, — говорит Аднан, — что Кедрик мёртв.

Его мысли в точности описывают мои чувства.

Эти люди под нами слишком счастливы. Как они могут не чувствовать, что Кедрика больше нет.

Несмотря на то, что после того как я поняла, что Кедрик хотел бы, чтобы я была счастлива, стало немного легче, я всё ещё ощущаю рану от смерти Кедрика, как будто это в меня попала стрела. Но, не обращая на это внимания, Гласиум продолжал вращаться. Ужас поселился в глубине моего живота. Как изменится этот мир, когда они узнают?

Было так легко закрыть глаза и представить, что прошло два года и я — часть мирной делегации в Гласиум, мои спутники не Брумы, а Солати. Кедрик ждёт меня внизу.

Рон подходит с верёвкой, к которой я привыкла с тех пор, как сломала запястье. Доверить другому человеку свою жизнь, это то, чего я инстинктивно избегаю, но я позволяю ему закрепить верёвку вокруг моих бёдер и привязать меня к нему.

— В последний раз как поросенок на закорках, Татума, — говорит Санджей.

— Что за странная фраза, — говорю я. — Я не собираюсь спрашивать у тебя, что это значит.

— Что ж, я знаю, как вы Солати ненавидите задавать вопросы, так что я предложу тебе ответ. Это когда кто-то несёт тебя на своей спине, — объясняет он, намеренно неверно интерпретируя мой комментарий.

Я не верила ни единому его слову с тех пор, после его лжи о снеге.

— Не сомневаюсь. Даже если и так, что такое «поросенок»? — спрашиваю я.

Я отдаю должное Санджею, его ложь о розовом четвероногом существе убедительна. Он даже добавил странный звук, который может издавать это животное. Рон фыркает, когда я благодарю Санджея за фантастическую историю.

Я прижимаюсь к Рону, пока он спускает нас по верёвке, опуская одну массивную руку за другой в медленном ритме. Когда мы достигаем низа, новые люди смотрят на меня с любопытством. Стражников хорошо кормят. Все делегаты потеряли вес во время путешествия. Не сомневаюсь, что ко мне это тоже относится.

Земля здесь ледяная, как и платформы в Оскале, в последние несколько дней. Вокруг растёт несколько деревьев. Их листья зелёные, а не красно-чёрные, как я привыкла, а кора коричневая.

Я нащупываю конец стрелы в моём кармане, но он всё ещё в моей мантии, в мешке. Дерево здесь должно совпадать с деревом древка. Оно так же тёмно-коричневое. Я была права! Это была стрела Брумы.

Я с удивлением оглядываюсь вокруг, пока мы идём, пригибаясь, когда какое-то крылатое животное пролетает над моей головой. Мужчины посмеиваются над моей реакцией.

Мы не идём по внешнему краю, как мы бы сделали это на Осолисе. Когда я спрашиваю Романа, он говорит, что обходить снаружи слишком опасно, вместо этого мы пройдём прямо по центру первого сектора, а оттуда — в третий сектор, где сейчас находится король. Деревенские жители здесь не столь миролюбивы.

Должно быть, нет никакой Дромеды, на которой можно было бы прокатиться. Их министры, наверное, тратят много времени на поездки между секторами. Но потом я вспомнила, как Кедрик говорил Оландону, что министры отчитываются перед Королем только тогда, когда их область находится в четвёртом секторе.

— Почему Гласиум разделен на шесть частей? — спрашиваю я, когда мы останавливаемся, чтобы сделать перерыв. — Погода в вашем четвёртом секторе не может распространяться так, как это делает наш огонь, и я не видела ни одного ориентира, который разделял бы сектора на части, как это делают наши реки, — объясняю я.

Вокруг было много заснеженных гор и ледяных пластов, но казалось, что они расположены в случайном порядке.

Несколько делегатов кажутся растерянными. Роман отвечает:

— Гласиум не всегда был разделен на шесть частей. Раньше он был разделен на четыре, а вместо секторов у нас были сезоны. Моя бабушка говорила об этом.

— Почему он был разделен на четыре? — спрашиваю я, кутаясь в плащ, чтобы сохранить тепло.

Это затруднительно, когда перестаёшь идти.

— Деление основывалось на сезонах. Лето было самым тёплым сезоном, затем осень, возвещавшая о приходе холодов. Зима была наиболее холодным сезоном, и затем весна, сигнализирующая о возвращении тепла.

— Почему это изменилось?

Роман пожимает плечами. Вместо него отвечает Томи:

— Сезоны стали слишком масштабными для четырёх министров того времени. Преступность росла, бедняки страдали. Поэтому мы разделили четыре секции на шесть.

— Почему на шесть? Почему не на восемь или десять?

— Полагаю, мы скопировали твой мир. Было доказано, что это работает в Осолисе, а перемена разделена на шестимесячные интервалы, чтобы проще отмечать течение времени, — заканчивает он.

К моей радости, слой белого порошкообразного снега покрывает землю, когда мы приближаемся к середине. Я смеюсь, когда Аднан скатывает немного в шар и бросает в Рона, и указывает на Санджея, когда Рон оборачивается. Приятно видеть, как он обыгрывает Санджея в его собственной игре.

Я узнаю некоторые объекты, которые мы проходим из описаний Кедрика. Хотя я с трудом понимаю планировку их домов. У них нет точечных деревень, как у нас, каменные дома расположены ярусами, как наша столовая на Осолисе. Большие грязные дорожки проходят между зданиями и ярусами. Жилье становится намного лучше по мере того, как мы продвигаемся к центру.

Несмотря на то, что я считала бы это невозможным, холод становится ещё сильнее, как только мы приближаемся к третьему сектору. Ветер усиливается, пронизывая ледяным холодом мою одежду. Я пытаюсь придерживать вуаль снизу одной рукой, но это трудно во время скольжения по снежным завалам и обледенелым колеям.

В следующем жилом ярусе, который мы проходим, Малир подаёт сигнал, чтобы мы подождали, пока он зайдёт в здание со стороны переулка. Он выходит с шубой из мягкого ворсистого материала и накидывает на меня.

— Спасибо, — говорю я, закутавшись в тёплую шубу.

Я заправляю вуаль внутрь и освобождаю руку. На снегу трудно ловить баланс.

Малир кивает.

— Я помню, как трудно было акклиматизироваться в вашем мире.

Он возвращается в начало нашего шествия.

— Он дал тебе детскую шубу, — говорит Роман, почесывая своё длинное, худое лицо. — Полагаю, здесь ты будешь слишком маленькой для женской одежды.

— Не могу дождаться, когда увижу одну из ваших женщин. Вы все говорите о них как о великанах. Мне кажется, это не может быть правдой, — говорю я.

Аднан, идущий в конце шеренги, смеётся.

— Ты сама можешь рассказать нам. Ты уже прошла мимо многих из них.

Я удивлённо поворачиваю к нему голову. Я заметила детей, но все остальные были одного размера. Я предположила, что женщины находились внутри помещений в такую погоду.

Аднан смеётся.

— Знаешь, порой, хоть ты и носишь вуаль, я могу поклясться, что точно знаю, какое у тебя выражение лица.

Я пожимаю плечами, отворачиваясь при упоминании вуали. Впервые с тех пор, как мы покинули Осолис, она всплыла в разговоре. Теперь, когда я об этом подумала, странно, что они не попытались снять её. Я хмурюсь, пока мы продолжаем идти по тропинке. Может быть, они бы и попытались, если бы Блейн был главным. Я предполагаю, что они просто привыкли ко мне в ней, после времени, проведённого при дворе Солати. Они не хотели бы показаться неуважительными, на случай, если Король позволит мне жить.

Пристально осматривая проходящих Брум, я пытаюсь разглядеть женщин, но это сложно из-за бесформенности густых шуб и пушистых головных уборов, которые тут все носят. Я решаю, что более стройные Брумы, должно быть, женщины. Кедрик был серьёзен. У меня открылся рот. Эта женщина могла бы стать яростным противником, если бы захотела, хотя я знала, что здешние женщины не дерутся.

Вскоре вместо пятен то тут, то там, вся земля становится белой. Мы огибаем большой, покрытый снегом курган, и меня пугает странный кашляющий звук. Я выглядываю из-за Рона на поляну впереди.

— Что… — начинаю говорить я.

Перед нами мохнатые твари. Огромная группа. Я быстро считаю, их не менее тридцати. От них и исходит этот кашляющий звук. Рон направляется к стоящей впереди мохнатой твари и опускается на колени рядом с ней.

— Прекрати лаять, Лео, — требует он.

Тварь садится и перестаёт кашлять. Рон смотрит на людей, ожидающих у чего-то вроде повозки без колес, и они подходят к нему, широко улыбаясь.

— Что это такое? — говорю я, благоговение окрашивает мой голос.

— Собаки, — отвечает Роман.

Длинный ремень проходит от передней части повозки меж двух рядов собак. Каждая собака прицеплена к этому ремню. Малир подходит к группе.

— Король прислал собак. Он, должно быть, с нетерпением ждёт нашего прибытия, — говорит он, приближаясь к трём мужчинами.

Я тяжело сглатываю при напоминании о том, что мне грозит суд.

Остальные делегаты направляются к повозке и, после секундного колебания, я следую за ними, не сводя глаз с собак. Рон распределяет нас по трём повозкам, Малир подчиняется его мнению. Я прижимаюсь к углу одной из повозок, держась за борт здоровой рукой, другая рука в перевязи под шубой. Аднан, Томи и Роман присоединяются ко мне, теснясь в маленьком пространстве.

Надеюсь, что это не приведёт к тому, что я думаю. Рон забирается на заднюю стенку повозки, и она проседает под его весом.

— Пошли! — кричит он, и я задыхаюсь, когда собаки дёргаются и тянут.

Моё сердце подскакивает к горлу, когда повозка начинает двигаться вперёд. «Солис, помоги мне».

Я сжимаю руку в мёртвой хватке.

— Что это за штука? — кричу я Аднану.

— Собачья упряжка, — кричит он в ответ, перекрикивая кашель собак.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы убедить себя, что непосредственная опасность мне не угрожает. Я ослабляю хватку и оглядываюсь вокруг себя на проплывающий пейзаж. Вскоре я смеюсь. Это намного лучше, чем верховая езда. Снег летит вокруг нас, а ветер почти невыносим, но моё волнение преобладает над дискомфортом, я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Особенно потому что, когда это произойдёт, это будет означать, что я приблизилась к своей верной смерти.

Завершение поездки близится по мере сгущения сумерек. Дворец Гласиума возвышается над нами, когда мы приближаемся. Он ничуть не похож на наш дворец. Здесь нет ни башен, ни скругленных стен. Он мрачный и неподвижный. Не было предпринято никаких усилий, чтобы украсить его.

Решетка, закрывающая вход, поднимается при нашем приближении. Ожидают ли они нападения? Группа из четырёх стражников пропускает нас, отдавая честь Малиру, когда мы проезжаем. Я оглядываюсь на дорогу, по которой мы приехали, мой взгляд пролегает между ног Рона, и слышу стук ворот, когда они снова опускаются. У меня пересыхает во рту. Может быть, они не для того, чтобы не пускать других, а для того, чтобы удержать пленников внутри.

Мой взгляд устремлён на стены и окружающий двор. Отсюда нет выхода для кого-то, у кого только одна здоровая рука. Время для побега было много недель назад, когда я, к сожалению, была ошеломлена горем.

— Хей! — кричит Рон.

Это один из множества необычных звуков, которые он издал за время поездки.

Мы останавливаемся у подножия нескольких огромных каменных ступеней. Я падаю, и импульс несёт моё застывшее тело вперёд. Аднан хватает меня в последний момент, не давая мне упасть лицом в повозку. С его помощью я выбираюсь наружу и разминаю затекшее от долгой езды тело. Я поднимаюсь по ступеням, которые, кажется, были сделаны для гигантов. Санджей и Роман стоят на самом верху, навалившись на громадные двери дворца.

Я отступаю назад к Соулу, когда из здания вырывается волна шума. Раздаются крики и смех, сопровождаемые стуком, лаем и звоном стекла. У них внутри собаки?

Мы движемся по огромному коридору, освещённому горящими факелами. Я уставилась на открытое пламя, пока не вспомнила, где нахожусь. По мере продвижения по коридору иногда встречаются стражники и тяжёлые доспехи, но всё остальное — серый камень.

Малир останавливается перед большой аркой. Она такая огромная, что он мог бы пройти под ней с руками, поднятыми над головой, и всё ещё не коснуться верха. Здесь максимально шумно. Король и его двор, должно быть, по другую сторону. Весь смех и веселье, которые я испытала, катаясь на собачьей упряжке, кажется, были неделю назад. Любая радость от игры в снежки или в связи с выходом из Оскалы забывается, поскольку каждый человек в нашей группе встречается с осознанием новостей, которые мы должны теперь принести королю.

Я чувствую на себе тяжесть их взглядов. Я знаю, что они задаются вопросом, что со мной будет, когда Королю всё расскажут. Я поднимаю глаза и вижу беспокойство в станах Аднана и Санджея. Я вижу отражение жестокой улыбки моей матери на лице Блейна. Но что тревожит меня больше всего и заставляет мои руки трястись, это выражение сожаления в глазах Малира, когда он стоит передо мной.

Он делает глубокий вдох, который я повторяю, и кивает остальным.

Мужчины выстраиваются в группу вокруг меня. Мы поворачиваемся и проходим через арку.

ГЛАВА 16

Все звуки исчезают из зала. Раздаётся несколько приветственных криков и возгласов, но они стихают, так как толпа чувствует, что что-то не так. Возможно, трагедия написана на лицах делегатов.

Находясь в середине группы, я не могу видеть из-за огромных фигур делегатов, которые стали ещё более громоздкими благодаря одежде, которую они носят в холодную погоду. Наши шаги отдаются эхом, пока мы приближаемся к дальнему концу комнаты.

Группа останавливается.

Я выглядываю между делегатами, но могу видеть только подножие трона.

Рон слегка сдвигается, открывая мне обзор. У меня перехватывает дыхание от того, что я вижу Короля.

Он сидит, прислонившись к одной стороне и вытянув левую ногу. Я не вижу ничего выше его бёдер. Но я уже могу сказать, что там, где Кедрик был высоким и изящным, его брат был ещё выше и полностью состоял из мышц.

Какое-то мгновение мы неуверенно ждём, затем Малир делает маленький шаг вперёд. Голос Короля прерывает его движение.

— Мой брат мёртв, — говорит леденящий душу голос.

Я вздрагиваю от угрозы, которая в нём звучит. Этот мужчина опасен. Откуда он узнал это? Я поняла, что Принц бы первым поприветствовал его, если бы был тут.

Моя растущая дружба с делегатами обманула меня, заставив думать, что мой приём будет легче. Угроза, прозвучавшая в голосе Короля, мгновенно развеяла эти надежды.

— Да, мой Король, — говорит Малир, склоняя голову в поклоне так, что его седеющие волосы падают на лицо.

Его слова были встречены волной вздохов и шепота со стороны двора. Несмотря на то, что Король будет судить, останусь ли я жить или умру, моё сердце наполняется печалью о нём. Было бы ужасно, если бы смерть его брата была так публично раскрыта, и его заставили бы выглядеть таким собранным до того, как он смог бы оплакать его. Я не могу такого представить. Печаль обращается вовнутрь. Если бы жизнь сложилась иначе, Кедрик мог бы представить меня Королю и двору как друга. Я проглатываю это самообольщение, пока оно не захлестнуло меня.

— Как? — продолжает голос.

Я ничего не могу понять по его тону.

— Сорвался в Оскале? — спрашивает он.

Я слышу, как Малир глубоко вздохнул перед ответом.

— Стрела в грудь.

Ближайшие к Королю люди ахают. Очевидно, они не ожидали ничего иного, чем несчастный случай.

— Кто? — голос Короля каким-то образом окружает нас.

Я ощущаю себя так, будто на меня охотятся. Кровь стучит в ушах, когда мой приговор становится ближе.

Будущее наших миров висит на волоске. Если он убьёт меня, это будет знаменовать войну, неизбежную войну. Я знаю, что если смогу определить, кто является убийцей, тогда смогу сделать так, чтобы всё это прекратилось. Я смогу доказать, что Осолис был невиновен ни в каких злодеяниях. Но мне нужно быть живой, чтобы сделать это. Если Король хоть в какой-то степени ценит мир, ему придётся оставить меня в живых. Я расскажу о моих подозрениях и покажу ему стрелу, если придётся, хотя пока что, я предпочитаю не делиться этим знанием. Я знала, что показав стрелу, я могла бы очистить Осолис, но сейчас месть за Кедрика была важнее. Я покажу её только в случае крайней необходимости.

— Мы не знаем, кто был убийцей, — отвечает Малир. — Когда мы с Роном нашли их, след того, кто убил Принца, простыл много часов назад.

Я вижу, как Король смещает ногу, чтобы подняться со своего места.

— Ты сказал «их». Кто ещё был вместе с ним? — спрашивает он, требуя ответа.

Малир оборачивается и посылает мне извиняющийся взгляд. Король подаётся вперёд, упираясь массивными предплечьями в колени. На его руках и кистях нет украшений.

— Татума Олина… Принцесса Осолиса была с ним.

Король встаёт. Я чувствую, как Роман дёргается позади меня, испуганный резким движением. Я могу видеть только массивные ботинки Короля, когда он подходит к группе и останавливается перед Малиром.

— И почему же ты и Рон не были с моим братом?

Он говорит это обыденным тоном, но моё сердцебиение учащается от угрозы, которую я слышу в его словах. В этом не было вины Малира и Рона. Должна ли я что-то сказать в их защиту? Я жду ответа Малира, сжав руки.

— Мы вели дозор снаружи покоев Принца Кедрика. Когда рано утром на следующий день мы вошли в комнату, чтобы разбудить его, его там не было. Мы немедленно пошли по его следу.

Отголоски страха в голосе Малира заставляют меня дрожать. Если Малир боится Короля, я знаю, что мне следует быть в ужасе.

— Он… улизнул. Чтобы увидеть девушку. Почему? — недоумение вырывается из уст Короля.

Это первая эмоция, которую я услышала от него. Может быть, в конце концов, он человек.

В комнате не раздается ни звука.

Малир говорит тихо, но я сомневаюсь, что хоть кто-то упустил его слова:

— Потому что он любил её.

Собравшиеся синхронно вздыхают, и в зале раздаются звуки отвращения и удивления. Король резко выдыхает. Зал внезапно затихает, я в замешательстве оглядываюсь по сторонам.

— Он влюбился в Солати? — Король больше говорит, чем спрашивает, выплёвывая слова, как будто они кислые на вкус. — Он сбежал, чтобы встретиться с ней, как мальчишка? — продолжает он, его удивление очевидно.

Я стискиваю зубы.

Никто не смеет произнести ни слова.

Я восхищена открытостью его правления. Я не могу представить себе сценария, при котором моя мать могла бы вести такой разговор перед её двором.

Король медленно возвращается к трону и опускается на него, в усталом сравнении с энергичными движениями, которыми он был полон минуту назад. Довольно долго царит молчание, и я подскакиваю, когда Малир начинает говорить:

— Когда мы обнаружили тело Кедрика, было неясно, угрожает ли опасность остальным делегатам.

Наконец-то я услышу, что происходило в дни после его смерти.

— Рон вернулся, чтобы собрать остальных и украсть несколько быстрых зверей, на которых Солати передвигаются между ротациями. Это было достаточно просто, поскольку мы уже были готовы к отбытию, — продолжает Малир. — Я похоронил Кедрика, как мог, и остался с Принцессой, потерявшей сознание. Между нами было решено бежать из Осолиса, чтобы известие об его смерти дошло до тебя. Мы получили хорошую фору. Большая группа деревенских жителей пыталась атаковать нас, когда они увидели, что мы несём их Татуму, но мы смогли скрыться. Мы должны были… обезвредить стражников у входа на Великий подъём. Они не были убиты. Мы разрушили верёвочную лестницу на первую ступень, чтобы за нами не могли последовать. Мы находились в пути с ночи его смерти.

Позади нас раздаётся шепот.

Я разочарована его коротким объяснением, о большей части из этого я уже догадалась самостоятельно.

Король осознаёт это, прежде чем начинает говорить, что разительно отличается от того, что сделал бы Кедрик. Его мысли уже были бы высказаны. Я удивлённо моргаю, отгоняя жжение в глазах. Я ни разу не плакала с ночи его смерти. Какое подходящее время, чтобы начать снова. Я вонзаю грязные ногти в испачканную ладонь.

— Вы расспросили Татуму перед уходом? — спрашивает он, хотя его слова больше походят на утверждение, чем на вопрос.

По делегатам вокруг меня пробегает волна. Некоторые произносят звуки неодобрения, несколько человек опускают голову, но почти все, как один, смотрят на Блейна.

Король, должно быть, тоже обращает своё внимание на Блейна, потому что тот бледнеет. Мне почти что жаль его, зная, что вскоре я получу такое же внимание.

— Татума была без сознания несколько дней после смерти Кедрика. Малир слишком сильно ударил её по голове, — говорит Блейн дрожащим голосом, бросая взгляд на остальных.

— Почему ты ударил её? — интересуется Король.

— Татума была… расстроена. Шум мог привлечь нежелательное внимание.

— Она рыдала, как ребёнок, — вставляет Блейн.

От такого замечания мои брови ползут вверх. Я не помню такого. Но это объясняет, почему Малир применил силу.

Блейн продолжает:

— Мы пытались задавать ей вопросы по пути сюда, но она отказалась отвечать.

Я практически благодарю Блейна за то, что он говорит мне то, что я хочу узнать. По крайней мере, я всё это время была без сознания. Я боялась, что у меня случилось временное помешательство, особенно учитывая то, в каком состоянии я была после того, как пришла в себя.

— Она горевала, ты, идиот! Любой мог увидеть, что она не была готова говорить об этом, — вспыхивает Санджей.

Я раньше не видела Санджея таким злым, или хоть немного разозлившимся, если честно. Тыльная часть его шеи покраснела и практически совпадает с цветом его волос.

Король вскакивает так быстро, что я интуитивно делаю шаг назад и наступаю на ногу Роману.

— Извини, — шепчу я.

Роман сжимает мою правую руку в знак поддержки или прощания, я не знаю, как именно.

— Вы привели её сюда? — вздыхает Король. — Где она?

Зарождается шепот, который становится всё громче, пока люди не начинают кричать и вопить, чтобы их услышали.

Делегаты вздыхают и обмениваются взглядами с теми, кто стоит вокруг них. Я рада, что они больше не хотят принести меня в жертву. Не то, чтобы это мне хоть как-то помогало.

Малир и Рон отходят в сторону, за ними следуют Санджей и Аднан, которые стоят прямо передо мной. Другие делегаты отодвигаются от меня, и я чувствую, как Роман отдаляется от моей спины.

Я достаю здоровую руку из кармана шубы и расправляю плечи прежде, чем бросаю взгляд на брата Кедрика.

Я запрокидываю голову назад, а затем ещё немного назад. «Солис, он высокий. Если бы он стоял неподвижно, я могла бы поверить, что он был деревом».

Я не дышу, пока он разглядывает меня.

Я пользуюсь шансом сделать то же самое.

Его голубые глаза точно такие же, как были у Кедрика. Но если раньше мне всегда казалось, что Кедрик чувствует мой взгляд сквозь вуаль, то теперь у меня возникло леденящее чувство, что Король видит сквозь мою вуаль. Что он может заглянуть внутрь меня.

От его пронизывающего взгляда мне хочется спрятаться.

Его волосы темнее, чем были у Кедрика, и если у Кедрика волосы были острижены коротко, то у Короля они были почти до плеч. Я не вижу никакого другого сходства, кроме этих деталей. Кедрик был крепким, но он не излучал чистую силу, как этот мужчина.

— Это… Принцесса? — спрашивает Король, поднимая взгляд на делегатов и вскидывая брови. — Мой брат полюбил ребёнка?

Я прищуриваю глаза. Я была ниже, чем обычно бывают их женщины, в одежде большего размера, но я была выше ребёнка. Я молчу, понимая, что он злится, испытывая меня.

— Оно разговаривает? — обращается он к залу, и раздаётся несколько смешков придворных.

Блейн присоединяется к ним, и меня охватывает отвращение при этом звуке. Аднан и Санджей бросают на него неприязненные взгляды.

Король спускается ко мне по платформе.

В каждом сделанном им движении скрыта угроза. Никогда в жизни мне так не хотелось бежать. Его лицо ничего не выражает, но у меня нет сомнений, что он подмечает всё: мою вуаль, пустой рукав моей шубы, реакцию окружающих меня мужчин, которые напряжённо стоят и придвигаются ближе ко мне по мере приближения Короля.

Я делаю вдох и говорю.

— Оно разговаривает. Я не знала, что вы задали вопрос мне, Король Джован.

Он прищуривает глаза от моего лёгкого замечания. Вероятно, грубость не была лучшим решением, но если мне позволят жить, я не могла показать слабость. Голос Аквина раздаётся у меня в голове: «Начинай, как ты собираешься продолжать». Я также слышу, как он говорит: «Выбирай свои битвы», но что касается меня, то я выбрала свою битву, не пытаясь бороться с одиннадцатью делегатами в Оскале.

— Сними вуаль, я хочу видеть твоё лицо, — говорит он, взмахивая рукой над моей головой.

— Нет, — прямо говорю я.

Делегаты и придворные громко вздыхают от моего отказа.

Вступается Аднан:

— Эм, Король Джован. Татума никогда не снимает свою вуаль. Кедрик сказал, что мы никогда не должны просить её об этом.

Я поворачиваю голову к Аднану, моё сердце немного разрывается, когда я слышу этот неизвестный мне факт о Кедрике. Это объясняет, почему они не пытались снять мою вуаль в Оскале, они уважали желание Кедрика. Король низко хмыкнул в ответ на информацию Аднана.

— Ты калека?

Он указывает на мою руку, его взгляд не отрывается от Аднана, чьё дыхание становится поверхностным.

Я приоткрываю рот под вуалью. «Солис, даже Санджей не сравнится с ним в дерзости». Мне стало интересно, а не пытается ли Король вывести меня из равновесия.

— Нет, я повредила запястье при падении во время подъёма в Оскале, — говорю я.

Король поднимает бровь, требуя интерпретации, но всё ещё смотрит на Аднана, который произносит более высоким голосом, чем обычно:

— Великий подъём.

Брат Кедрика фыркает, перехватывает его взгляд и отходит на несколько шагов, как будто это подтверждает его суждение обо мне.

— Великий подъём не для слабаков.

Я ничего не говорю, поднимая одно плечо и пожимая им. Но закатываю глаза в безопасности своей вуали.

Соул делает крошечный шаг вперёд.

— Она сломала запястье, спасая мою жизнь на Подъёме. Она сделала это, подвергнув себя большой опасности, — его голос скрипит, и он отступает назад в ту же секунду, как заканчивает фразу, делая гораздо больший шаг назад, чем он сделал вперёд.

Я поднимаю глаза на Блейна, чтобы поймать его реакцию. Я не разочаровываюсь.

Король поворачивается, но ничего не говорит, просто поглаживает рукой своё лицо. Я слышу характерный звук, когда он это делает, лёгкая щетина покрывает его челюсть.

— Без Татумы мы бы потеряли Соула, — говорит Малир.

— А также из-за неё погиб мой брат, — тон короля грубый и резкий.

Он на секунду поворачивает голову в сторону. Я в благоговении, что он всё ещё в состоянии быть таким спокойным после известия о том, что его брат был убит. Отсутствие эмоций, которое он демонстрирует, пугает меня больше всего из того, что он делал до этого момента.

Он поворачивается к нам с отрешенным лицом.

— Я должен подумать о том, что мы будем делать с девчонкой, — говорит он.

Я снова стискиваю зубы, у меня на языке вертится колкий ответ, но я сдерживаюсь, зная, что горе Короля свежо. Всего месяц назад я почувствовала, что у меня вырезали сердце, а этот мужчина знал Кедрика гораздо дольше меня.

Он жестом указывает на нескольких стражей позади себя и тихо обращается к ним. Они подходят, и я чувствую, как группа вокруг меня колеблется.

Неповиновение его людей, несомненно, приведёт Короля в ярость, а его угроза в адрес Малира и Рона всё ещё не даёт мне покоя. Я делаю шаг вперёд и сжимаю руку Малира, затем Аднана.

— Спасибо.

Я киваю остальным, которые, к моему удивлению, кланяются один за другим.

За исключением, конечно, Блейна. Я останавливаюсь перед ним.

— Всё прошло так, как ты ожидал? — спрашиваю я, он делает шаг ко мне, ярость искажает его лицо.

Я тихо смеюсь и не сопротивляюсь, когда стражи выталкивают меня из зала.

Голос Короля звучит позади меня:

— Роско. Найди Ашона и пришли его в мои покои.

Меня ведут через дворец.

Планировка простая, в отличие от извилистых залов двух дворцов, в которых я выросла. Меня подталкивают вверх по большим ступеням к маленькой деревянной двери. Она ведёт в массивную, очень холодную комнату.

Зубы стучат от холодного воздуха. Очевидно, что на протяжении долгого времени тут никого не было. Я чувствую затхлый воздух даже моим замерзшим носом. Если это их темница, то всё не так уж плохо.

Я обхватываю себя руками и поёживаюсь. Если холод означает жизнь, я с радостью приму его. Стражи удивляют меня, когда один из них пытается разжечь огонь в зоне, встроенной в стену. После зажигания огня они выходят из комнаты, закрывая и запирая на ключ за собой дверь. Я прислушиваюсь к их удаляющимся шагам, но они остаются стоять за дверью.

Похоже, что за мной будут следить.

Я приближаюсь к огню с протянутыми руками. Я в замешательстве склоняю голову ближе. Где же дрова? Вместо дров — куча маленьких круглых бусинок, которые каким-то образом поддерживают огонь. Кедрик никогда не упоминал об этом. Я опускаюсь на колени, приближаясь так близко, как можно.

Я остаюсь у пленительного огня, пока не согреваюсь, а мои веки не становятся тяжёлыми. Я смотрю на кровать, которая, должно быть, в два раза больше моей кровати в Осолисе. Портьеры вокруг кровати отдёрнуты и привязаны к четырём большим каменным столбам в каждом углу кровати. На кровать навалена груда пушистых одеял, похожих на мою шубу.

Я с тоской думаю о ванне, пока иду усталыми шагами к кровати и заворачиваюсь в меха. Однако я думаю, что стражи скорее посмеются над этой просьбой, чем выполнят её. Я ложусь в мягкую постель, вспомнив, что не спала в кровати уже много недель.

Я рассчитываю провести ночь в напряжении и ожидании нападения, но у моей усталости другие планы. Я засыпаю, как только касаюсь головой подушки.

ГЛАВА 17

На следующий день я с трудом продираю глаза. Только на десятый раз мне удаётся сохранить их открытыми. Я сажусь, пытаясь стряхнуть воспоминания о глубоком сне. В нём не было кошмаров об убийстве Кедрика. Должно быть, это был лучший сон в моей жизни.

Я оглядываю комнату размытым взглядом и моргаю при виде небольшой кучи одежды на длинном сиденье в конце кровати.

— Упс, — говорю я пустой комнате.

Аквин заставил бы меня тренироваться весь день, если бы узнал, что кто-то подкрался ко мне.

Огонь всё ещё горит и в комнате комфортная температура, хотя камни под моими босыми ногами всё ещё холодные. Завернувшись в мех, я подхожу к окну, чтобы определить время. Стена клубящегося белого снега — вот ответ на мой вопрос. Я ничего не вижу.

Вернувшись к кровати, я поднимаю одежду и примеряю её к себе. Она, наверное, детская, потому что плотно прилегает к телу. В куче также имеются штаны и ботинки.

На столике около двери находится чаша с водой и ткань, очень похожие на то, что мы используем в Осолисе. Похоже, моё желание принять ванну сегодня останется неудовлетворенным, но чистая одежда, это больше, чем я ожидала. Мне интересно, как часто Брумы моются. Если бы я верила придворным слухам в Осолисе, я бы никогда не подумала. Во время нашего восхождения делегаты, определённо, не выглядели обеспокоенными отсутствием чистоты. Хотя, в их защиту, там не было ничего, чем можно было бы помыться. Мы все были покрыты грязью. Мытьё в чаше не даёт и близко того ощущения чистоты, которое даёт погружение в воду. Тем не менее, мне удаётся снять пару слоёв грязи и помыть своё сломанное запястье. Мне придётся попросить кого-нибудь снова наложить шину. Когда я заканчиваю, вода становится чёрного цвета.

После этого я более оптимистично настроена в отношении моей ситуации, но этот оптимизм постепенно проходит, когда в течение всего дня никто не приходит за мной. Время от времени ворчат охранники, и кто-то дважды просовывает еду под дверь. Они же не заперли меня здесь навечно, не так ли?

Чтобы занять время, я оглядываю комнату, в поисках выхода отсюда. Я могу придумать только два пути побега. И при моих травмах ни один не эффективен. Я прокручиваю различные сценарии того, что Король может спросить, и, что я хотела бы сказать. Затем, рискуя потерять рассудок, я роюсь в своём мешке. Я качаю головой, глядя на свои бесполезные мантии, вероятно, они могут мне понадобиться, если мне удастся сбежать после расправы над убийцей Кедрика. Я достаю из кармана своей мантии оперение стрелы, смотрю на него, вспоминая, зачем я здесь. Я заталкиваю его в боковой карман моих новых ботинок. Несмотря на то, что я находилась в доме Кедрика, я никогда не чувствовала себя более далекой от его воспоминаний.

Дверной засов с лязгом отодвигается. Я подпрыгиваю, выпрямляюсь и поднимаю руку вверх. В дверном проёме стоит стражник. В ножны на его боку вложен меч, а в правой руке он держит копьё.

— Король хочет видеть вас в зале собраний, — говорит он.

Выходя из комнаты, я почти взволнована.

Факелы горят с прошлой ночи, и я вижу, что на этой лестнице нет других комнат. Стражники направляют меня вниз по лестнице и обратно в главный коридор. Я впервые по-настоящему вижу дворец и его обитателей.

Брумы выстроились вдоль стен и глядят на меня с нескрываемой враждебностью. Кажется, что они не делают в коридоре ничего определенного, просто ждут, когда я пройду мимо, чтобы показать насколько им не нравится присутствие среди них похожей на ребёнка Солати. Я гадаю, было ли так с делегатами, когда они впервые прибыли на Осолис. Странное чувство, знать, что тебя не любят просто за то, что ты рождена в другом мире.

Один Брума зашёл так далеко, что плюёт на мои ботинки. Я морщу нос от отвращения, но внешне я никак не реагирую на его действие.

Все Брумы высокие. Здесь я могу отличить женщин и мужчин. Все женщины носят волосы, распущенными по спине. Здесь нет никаких модных причесок. Брюки и туники, которые носят мужчины и женщины, лучшего качества, чем у жителей деревни, мимо которой мы проезжали по дороге сюда, чего и следовало ожидать от людей, приближенных к Королю. Здесь встречается мех, кожа и та самая ткань с меховой подкладкой, которую я ношу, и названия которой не знаю.

Женская одежда более облегающая, чем мужская, а вырез их туник ниже. Некоторые чрезвычайно ниже. Одна женщина носит брюки со шнуровкой по бокам, но она позволила коже показаться с каждой стороны. Однако у всех них есть одна общая черта. Их взгляды. Я ни на секунду не чувствую себя желанной гостьей, но я помню свою клятву не показывать слабость и держу голову высоко поднятой. Стражник распахивает передо мной дверь, и я вхожу в зал собраний.

Я смотрю через зал и в шоке замираю.

Кедрик находится в комнате.

Толчок в спину заставляет меня двигаться вперёд. Моё сердце падает, когда я вижу, что эта версия Кедрика слишком молода. Я качаю головой. Должно быть, это Ашон. Он выглядит почти так же, как Кедрик. У него такие же светло-каштановые волосы и голубые глаза, такое же умное лицо и, если бы ситуация была иной, я представляю, его улыбка была бы такой же.

Я смотрю на младшего брата Кедрика, моё сердце разбивается вдребезги. Он тоже уставился на меня, но с другим выражением. Я узнаю его гнев. Такая же ярость кипит в глубине моего тела. Он делает шаг ко мне, но Король хватает его за руку и тихо говорит с ним. Младший брат отвечает, бурно жестикулируя, а после ответа Джована встаёт и стремительно выходит из зала.

Никто не комментирует его уход. Лицо Короля Джована не меняется.

Воздух тут холоднее, чем в моей комнате. Присутствующие Брумы чувствуют себя комфортно, большинство из них одеты в туники с короткими рукавами. Я пожимаю плечами и проклинаю себя, что забыла шубу.

Комната каменная, как и остальной дворец Гласиума. Огромный стол, также выполненный из камня, опоясывает большую часть комнаты.

В центре этого каменного кольца пустует один стул.

Я оглядываюсь на Брум, сидящих вокруг внешней части стола. Мои делегаты уже тут. Все они выглядят измученными. Я предполагаю, что они были на встречах всё время с момента нашего прибытия. Я с завистью подмечаю, что их волосы вымыты, а лица очищены от грязи.

Стражник, стоящий за мной, толкает меня к центру, в сторону свободного места. Я сжимаю челюсть от его рукоприкладства и решаю вести себя вызывающе, останавливаясь, когда мы доходим до зоны, где сидит большинство делегатов.

— Надеюсь, воссоединение с вашими семьями прошло хорошо, — говорю я.

Стражник снова толкает меня в спину.

Большинство из них просто улыбаются и кивают мне в ответ, бросая косые взгляды на Короля. Санджей, конечно, заходит дальше.

— У меня было несколько воссоединений с Фионой, — говорит он с усмешкой, откинувшись на спинку стула и заложив руки за голову.

Рон фыркает, а несколько других делегатов сдерживают смех. Стражник толкает с большей силой. Я поворачиваюсь и смотрю на него. Он смотрит в ответ. Делегаты за моей спиной продолжают шутить.

— После года, проведённого без женщины, потребуется не одно воссоединение, чтобы щедро вознаградить её ожидания, — говорит Роман с другой стороны кольца.

— Я так понимаю, что бедная Жаклин не была удовлетворена в первый раз, — возвращает Санджей.

Несколько Брум смеется. Я задаюсь вопросом, насколько уместна эта тема в данной ситуации, но, похоже, никого это не беспокоит.

Стражник грубо толкает меня. Я спотыкаюсь и хватаюсь за всё ещё не сросшееся запястье. Позади меня начинается сердитый ропот, и я слышу, как несколько делегатов отодвигают свои стулья. Но моё терпение на исходе. Я поворачиваюсь и указываю пальцем на лицо стражника.

— Ещё раз толкнешь меня, и у нас с тобой возникнут проблемы, — говорю я мрачным голосом.

Моя угроза не приносит ни малейшего удовлетворения, но во время моего утреннего пребывания в изоляции я решила, что лучше продолжать держать свою способность сражаться при себе. Вряд ли мне пойдёт на пользу, если я проявлю мастерство, которое было бы необходимо для убийства Кедрика. По иронии судьбы, стрельба из лука была единственной вещью, которой я не могла заниматься с вуалью. Но им не нужно было знать, как слабо моё зрение.

Большая часть зала фыркает, смеясь над моими словами и над тем, как «ребёнок» противостоит здоровенному стражнику. Сам стражник смеётся до тех пор, пока Малир не отдаёт ему приказ. Он отступает назад, его смех смолкает, оставив меня в покое прогуливаться к месту приговора.

Я игнорирую всё ещё раздающийся смех мужчин в зале. Мой взгляд поднимается и встречается с взглядом Короля. Моя вспыльчивость просто взяла верх. Я надеюсь, что этот выпад был воспринят как сила, а не как злой нрав. Взгляд Короля яростен, но, что удивительно, он направлен не на меня, а на стража позади меня. Я слышу, как стражник ёрзает под его пристальным вниманием. Король поднимает свой взгляд на меня, и стражник издаёт негромкий скрипящий звук.

— Это совещание было собрано, чтобы выслушать рассказ Татумы о том, что постигло Принца Кедрика, а затем решить её судьбу соответствующим образом, — постановляет Король, совершенно не повышая голоса, хотя зал огромен.

— Я детально побеседовал со всеми делегатами, и их рассказы были… интересными.

Тогда я поняла, что Король Джован, которого я видела прошлой ночью, был неуправляемым. Отстранённый интерес, который он сейчас излучает, пугает, и я не упустила тонко завуалированную угрозу в его словах. Он без колебаний убьёт меня, если я не буду сотрудничать.

— Почему мой брат был с тобой той ночью? — начинает он, его глаза направлены на мои руки, лежащие на коленях.

Он не может видеть моё лицо, поэтому ищет другие знаки.

Я сглатываю и перевожу взгляд на него, его глаза слишком напряжены.

Должна ли я сказать ему правду? У меня такое чувство, что ложь закончится тем, что мне сломают больше костей. Кедрик всегда высоко отзывался о своём брате. Думаю, что он хотел бы, чтобы я сказала ему, чтобы успокоить его в его горе. Я вижу это сейчас, хотя за неделю до этого не могла бы. И кто знает, какую информацию я смогу почерпнуть из этой встречи, отдав часть своей собственной.

Несколько человек переминаются с ноги на ногу, когда я не тороплюсь с ответом.

Я выбираю правду.

— Мы с Кедриком несколько раз встречались по ночам на протяжении его пребывания в Осолисе. Именно в этот раз мы виделись, потому что на следующий день он должен был уехать. Мы хотели побыть наедине, — говорю я.

Многие из собравшихся Брумы бормочут, некоторые с отвращением отступают назад.

Несколько секунд я гадаю, что было не так в моих словах, но когда я вспоминаю, мои брови расправляются. Я всё время забываю, как рассматриваются отношения между нашими расами. Все сомнения, которые я поначалу испытывала по этому поводу, исчезли почти год назад.

Король выглядит немного удивлённым моим ответом, хотя ему сообщили о наших отношениях вчера вечером.

— Было ли в той ночи что-то отличное от других? — спрашивает он, слегка наклоняясь вперёд, ожидая моего ответа, проводя большим пальцем по губам.

Я ни в коем случае не скажу ему, что мы планировали снять мою вуаль.

— Мы встретились в лесу, а не на лугу.

— Почему? — спрашивает светловолосый мужчина слева от меня.

Мне не нравятся его водянистые голубые глаза.

— Мы не хотели быть пойманными. Лес более уединённый, чем луг.

Несколько мужчин фыркают в ответ на это. Я опускаю взгляд, понимая, что они подумали, чем мы с Кедриком занимались. Я сжимаю руку в кулак. За моей спиной раздаётся рычание делегатов, и остальные замолкают.

— Что было дальше? — спрашивает Король, его рука движется в отрывистом жесте.

Кедрик делал точно также.

Я прокручивала в голове то, что произошло дальше, сотни раз, и мне не нужно думать, прежде чем ответить:

— Я стояла лицом к Кедрику, — я сглатываю, когда все наклоняются ближе. — Он смотрел на меня, но, должно быть, увидел или услышал что-то в лесу позади меня, потому что он посмотрел поверх моей головы. Я видела, как его лицо изменилось в момент, когда он, видимо, понял, что там был лучник.

Я снова тяжело сглатываю, потратив несколько мгновений на то, чтобы собраться с мыслями. Я сосредотачиваюсь на боли в запястье. На стреле в моём ботинке. Будучи запертой в своей комнате, я размышляла о том, стоит ли мне поделиться следующей информацией с Королем. Но не признать самоотверженный поступок Кедрика это слишком трусливо. Я делаю глубокий вдох.

— Лучник был позади меня. Кедрик оттолкнул меня в сторону. Когда я подняла голову, стрела поразила его здесь, — я подношу дрожащую руку к месту, куда его ранили. — Ровно то место, где находилась моя голова. Если бы он не оттолкнул меня, стрела прошла бы через мою голову, — говорю я чёрствым тоном.

Король как будто собирается встать, но останавливается.

Несколько человек в комнате задыхаются от моих слов. Остальные не понимают смысла того, что я сейчас сказала.

— Полагаю, настоящей целью была я, — говорю я, чувство вины капает с каждого слова.

Теперь каждый в зале знает, что это была моя вина. Не в первый раз я желала, чтобы стрела достигла намеченной цели.

Мои слова опустошают зал. Никто не говорит, никто не двигается. Всем требуется пауза, чтобы переварить услышанное. Я была окружена плотным кольцом, и от этого у меня начинает сдавливать грудь. Я делаю частые вдохи.

— После того, как его ранили? — спрашивает Король, в его голосе злость.

Это та часть, которую я пересказываю с ужасом. Я зажмуриваю глаза и быстро говорю:

— Я помогла ему опуститься на землю. Я слышала удаляющиеся шаги. Должно быть, это был убийца, но я и не подумала пускаться в погоню. И я не знаю, почему он убежал. Я была так сосредоточена на Кедрике, что не соображала ясно. В конце концов, я запомнила только шаги.

Я делаю судорожный вдох, который сбивается на растущем коме в горле. Когда мой голос звучит, он хриплый.

— Я не знала, как помочь ему, мы были слишком далеко от дворца. Сомневаюсь, что он мог быть… — мой голос затихает на слове «спасён».

Я прочищаю горло и пробую снова.

— Я держала его руку пока…

Я не могу вынести это. Я встаю и шагаю отрывистыми шагами, сосредоточившись на ощущении удара ботинка о камень, пульсации в запястье. Я хватаюсь за ярость, которая, как я знаю, скрывается в ожидании. Она поднимается по моему зову и сдерживает слёзы, грозящие вот-вот пролиться. Я возвращаюсь на своё место, вновь обретая свой безжизненный голос.

— Прошло много часов, прежде чем Малир и Рон нашли нас.

Снова тишина. На долгое время. Пока Король, наконец, не прерывает её.

— Он сказал что-нибудь? Перед смертью? — его голос груб.

Одна слезинка сбегает от моей ярости и стекает по краю носа. Я киваю, но не могу говорить.

— Что? — спрашивает он, снова наклоняясь вперёд.

— Он сказал, — я стараюсь, но не могу выговорить слова. Я пробую ещё раз. — Он сказал: «Не плачь».

Слёзы льются по моему лицу, я отворачиваю голову в сторону, не в силах выполнить последнее желание Кедрика. Они стекают под вуалью на переднюю часть моей туники. Король машет человеку, который сидит рядом с ним, старому мужчине интеллигентного вида.

— Были ли ранее какие-то признаки того, что вы находились в опасности? — спрашивает мужчина глубоким голосом, который мне сразу же понравился.

Я начинаю говорить «Нет», но останавливаюсь, когда скрытые воспоминания всплывают на поверхность. Нахмурившись сквозь слёзы, я отвечаю:

— Несколькими днями ранее в лесу был слышен треск. Но я решила, что это упавшая ветка.

Я пытаюсь вспомнить место, в котором мы находились в тот день. Воспоминания слишком сильно поблекли, чтобы я была уверена. Я качаю головой.

— Я не знаю, был ли это лучник или нет.

Мужчина с седыми волосами кивает.

— Есть ли кто-то в Осолисе, кто мог стоять за намерением убить вас?

Я не отвечаю, время правды закончилось. Теперь мне нужно спасти свою шкуру.

Блейн спас меня одновременно ото лжи и проклятия.

— Её мать. Вы знаете, что я особенно хорошо воспринимаю отношения, Король Джован. Татум ненавидит её, — говорит он своим гнусавым голосом.

Я сжимаю зубы и кулаки от слов Блейна. Это лишает меня шанса убедить их оставить меня в живых, чтобы, в конечном счёте, они могли вернуть меня обратно в Осолис.

Все взгляды направлены на меня, в ожидании отрицания.