Медиум

Глава 3 БЛАГОДАРНОСТЬ ЗА ЖИЗНЬ

Барс выжил.

Он ещё не совсем оправился даже спустя полгода и лежал на подстилке из пахучих трав, которую Чонг приспособил для него. Задние лапы покоились в специальных жестких повязках, покрытых для прочности обожженной глиной. Отвар из лунного корня, которым Чонг поил своего пациента, одновременно восстанавливал силы и действовал как снотворное. А как иначе объяснишь несмышленышу, почему нельзя раньше времени немножко побегать, скинув тугие повязки, и вволю поиграть с новым другом на лужайке?

– Я назову тебя Спарша, – тихонько проговорил Чонг…

Барс зевнул, посмотрел на человека мутноватым – глазом и снова погрузился в сон.

Часто пещеру, где Чонг держал зверя, посещал Таши-Галла. Барс поначалу угрожающе скалился, но, на-верное, учитель умел разговаривать на языке животных и птиц. Он мягко и успокаивающе сказал что-то, погладил Спаршу за ушами и присел рядом с Чонгом, который ворошил угли в жаровне короткой палочкой.

– А ты изменился, – проговорил учитель, и Чонг уловил нотку грусти в его голосе.

– В тот день, когда вы сказали мне, что Спарша не выживет, я нагрубил вам, Учитель. Я вел себя недостойно.

– Пустое, – махнул тот рукой и как бы между прочим спросил: – Джелгун тебя не обижает?

– Не знаю… У меня нет времени, чтобы обращать на это внимание. Я… Я стал меньше заниматься, учитель. Я реже тренируюсь в искусстве «Облачной ладони», реже размышляю над священными текстами. Мне кажется, я сделал шаг назад.

– Ты чувствуешь неудовлетворенность?

– В том-то и дело, что не чувствую! – с отчаянием сказал Чонг. – Меня как будто устраивает такое положение вещей! Я боюсь.

Он помолчал.

– Во мне будто живут два разных человека. Один нашептывает, что я. никогда не смогу отказаться от земной юдоли, что жизнь этого зверя для меня дороже, чем божественное просветление, и, значит, я не могу быть монахом, служителем Будды…

– А что же говорит другой? – с улыбкой спросил Таши-Галла.

– Другой вообще ничего не говорит, – хмуро ответил Чонг. – Он только ходит по горам в поисках лекарственных трав… Меняет повязки… Ищет еду для Спарши. Успокаивает, когда тому больно. И он, мне кажется, побеждает того, первого.

Таши-Галла наклонился над пламенем и подбросил в жаровню несколько сухих веток.

– Просветление, божественное видение – это не цель существования, мой мальчик. Это, скорее, средство, чтобы помочь на своем пути всем страждущим… Вот этому зверю, например.

– Для чего? – спросил Чонг.

– Ты разве не знаешь?

– Я чувствую сердцем. А мне бы хотелось ещё и осознать разумом.

– Тогда… Я бы сказал: чтобы противостоять силе тьмы. Противопоставить силу созидания – разрушению и смерти. Гм… Может быть, это звучит высоко парно, но главное, к чему стремится каждое существо, наделенное душой, – это обретение покоя и равновесия. А путь к этому зависит большей частью от того, как каждый из нас, живущих, представляет себе этот покой. Покой, – Таши-Галла сделал ударение на последнем слове, – но не пустота. Духовная пустота – та же болезнь.

Он посмотрел на спящего барса.

– Ты спас ему жизнь. И теперь ради него ты жертвуешь тем, во что ты верил (или тебе так казалось). Не жалей. Жертвуя чем-то, всегда что-то приобретаешь. А то, что ты приобрел, стоит десяти лет самых усиленных занятий и медитаций на вершине скалы. Вот так, мой мальчик…

Чонг сидел на земле, не замечая, что вечерний холод тонкими щупальцами проникает в пещеру, и смотрел на языки пламени, пляшущие в жаровне.

– Я изучаю боевые искусства и медитирую, стараясь обрести покой в душе, – задумчиво проговорил он. – Но, взяв на себя заботу о другом существе, я отказываюсь от скорейшего достижения божественного просветления… Однако взамен я приобретаю любовь этого существа, и она дарит мне душевный покой, к. которому я стремился и от которого отказался… Воистину мир – это змея, кусающая себя за хвост.

Перевал лежал впереди. Чонг от холода запахнул одежду поплотнее и подумал, что некоторые способности учителя так и останутся для него загадкой. Таши-Галла пускался в путь от Леха до Лхассы, одетый лишь в меховую накидку без рукавов. Путь этот пролегал через три перевала к северу от великих озер – Нангуе, Кьяри и Тенгри. Каждый из этих перевалов с ранней осени и до следующего лета закрывали сплошные облака, хлеставшие снегом и ветром.

– Вам не холодно, учитель? – спрашивал Чонг, тело которого била крупная дрожь.

– Холодно? – рассеянно говорил Таши-Галла. – Не знаю, я не заметил.

Сегодня лха, дух перевала, был неспокоен. Пронизывающий ветер завывал среди голых камней, соседние пики скрывались от глаз в серой изменчивой пелене. Чонг и не думал сердиться на духа. Он был не тот несмышленыш, который ревел когдато в три ручья над камнем, который глупый Джелгун приволок ко входу в келью. Ведь если разобраться, то именно он, Джелгун, в ту самую ночь помог Чонгу разобраться в самом себе. Да продлит Всемилостивый его дни!

На черном плоском валуне, вытянувшись во всю длину, лежал Спарша. За два года он превратился в громадного зверя с мощными мускулами под густой шерстью (вот уж кому наплевать на непогоду!) и белыми клыками, похожими на стальные ножи.

– Привет, киска, – сказал Чонг. – Давно меня ждешь?

Барс что-то добродушно проворчал в ответ, мягко потянулся, разминая застывшие лапы, и потрусил рядом, словно большая послушная собака. Они были неуловимо похожи – зверь и человек: оба поджарые, мускулистые и спокойно-уверенные. Спарша всегда встречал Чонга в одном и том же месте. Он будто знал, когда именно человек появится на тропе, и ждал, застыв на камне, похожий на изваяние Будды – неподвижный, с умными желтыми глазами над высокими скулами.

С одной из ближних вершин совсем недавно сошла лавина. Чонг оглядел снежный склон, знакомый так, что казался родной кельей (сколько раз скатывался отсюда со Спаршей наперегонки!), и не узнал его. Чахлые деревца будто какой-то исполинский зверь слизнул языком, одни камни, и даже целые скальные нагромождения, оказались погребенными под громадными снежными массами, другие, наоборот, вынырнули там, где их раньше не было. Тропу засыпало. Спарша спокойно свернул вверх – что ему с такими лапами! Чонг, помогая себе палкой, двинулся вниз по склону, проваливаясь по пояс. Через несколько шагов его нога нащупала что-то твердое. Он наклонился и слегка разгреб снег…

Чонг сразу узнал эту лошадь – помогла ярко-красная сбруя со вшитыми (вмерзшими: уж никогда им не зазвенеть!) золотыми монетами. Переломанные ноги неестественно торчали в стороны, в темных расширенных глазах навсегда застыл ужас перед надвигающейся стихией. Вьючные мешки были разорваны, и груз – прекрасной выделки мех горных косуль – разлетелся по склону вместе с обрывками одежды, снаряжения, человеческой кожи и сгустками крови.

На Кахбуна-Везунчика он наткнулся только благодаря Спарше, который спустился вслед за хозяином и теперь рыскал в снегу, полагаясь на собственный нос. К богатому купцу боги и впрямь, похоже, остались благосклонны: он не замерз, как другие, беспомощно пытавшиеся переломанными окровавленными пальцами царапать свои ледяные могилы. Везунчик просто ударился головой о камень и умер мгновенно, даже, наверное, не. успев испугаться. Что ж, свою судьбу не дано знать никому из смертных.

Вокруг, шагах в двадцати, в снегу попадались золотые слитки, выпавшие из распоротой сумки купца. Чонг не притронулся к ним. Он продолжал искать в надежде спасти тех, кто был ещё жив, быть может, но раз за разом откапывал трупы – круторогие мохнатые быки, вьючные лошади, люди, одетые кто победнее, кто побогаче – здесь были все равны. Все вперемешку. Чонг опустил голову. Он чувствовал вину перед этими людьми. Ему не поверили, не вняли словам о суровом лха, охраняющем тропу… Значит, он не сумел убедить их. Он вспомнил возницу, чуть не огревшего его кнутом. Что было делать? Кричать? Бежать вслед каравану?

«Кричать. Бежать вслед».

Перед внутренним взором вдруг возникло осунувшееся лицо учителя.

«Ты должен был использовать любую возможность. Ты мог обогнать караван и встать на дороге, не пускать! Зачем я тратил на тебя свои силы и время? Чтобы ты ставил по-прежнему выше всего свои личные обиды?

Я-то надеялся, что ты давно излечился от таких мелочей».

Чонг встал на колени посреди снежного кладбища. Что он мог теперь? Только помолиться за души усопших. Попросить Всемилостивого Будду о прошении, чтобы Он послал им достойную грядущую жизнь, не позволив вечно скитаться в Трех Низших Мирах… Он коснулся лбом холодной земли, и тут Спарша тихонько зарычал.

За каменной осыпью, где дорога делала поворот, послышался неясный шум. Чонг мгновенно вскочил, подхватил свою палку и побежал вверх, утопая в снегу.

Белая лавина пощадила того самого юношу, почти мальчишку, который перехватил тогда руку возницы… Теперь, однако, его жизни угрожала другая опасность: двое разбойников, черных и ловких, будто обезьяны, и охочих до мертвечины, словно стервятники, насели на него, распластав в снегу, а третий, поменьше ростом и потолще, с бельмом на глазу и одутловатым лицом, точно упырь, суетливо обыскивал его одежду. Чуть вдалеке пофыркивали две низкорослые лошадки. Чонг мысленно поблагодарил Будду за, то, что тот услышал его мысли: «Может быть, когда-нибудь мне удастся отплатить тебе добром за добро…»

– Спрячься, – велел он барсу, и тот, недовольно рыкнув, улегся за камнем.

Упырь, ощупав всю одежду юноши, сплюнул с досады.

– Ничего нет. Пусто!

– Послушайте… – еле слышно проговорил парнишка.

– Заткнись, – зло сказал высокий костлявый разбойник, тот, что держал его на земле, не позволяя встать. – Что с ним делать?

– Прирезать, и дело с концом.

Упырь, воровато оглянувшись, вытащил из-за пазухи изогнутый нож.

– Эй!

Все трое обернулись и удивленно уставились на Чонга, появившегося на дороге.

– О Будда, – пробормотал упырь, – этот полудохлый, кажется, здесь не один. Что смотрите? Прикончите его!

Чонг широко улыбнулся, будто встретив старых, друзей.

– Не стыдно вам, добрые люди? Нападаете на тех, кто слаб и не может защититься.

Двое подручных упыря; отпустив свою жертву, мелкими шажками двинулись навстречу Чонгу. Не то чтобы они боялись его, нет… Они были вооружены длинными ножами и имели изрядный опыт в потасовках, а противник (далеко не великан) был всего один. Их смущало лишь то, что он спокойно стоял посреди тропы и улыбался довольной улыбкой, вместо того чтобы испугаться и удрать.

– А ведь он вас обманул. – Чонг указал на упыря. – Вытащил у юноши золотые монеты и спрятал от вас. Конечно, зачем же делиться?

Костлявый немедленно обернулся к упырю. Похоже, он не слишком доверял напарнику. – Тепе, – угрюмо произнес он.

– Что Тепе? Что Тепе? – заверещал тот. – Кому вы поверили?

(Очень подходящее имя, вскользь подумал Чонг. «Тепе» означало «маленький коврик для ног».) Юноша с трудом приподнялся на локте.

– Он прав. У меня на поясе висел кошель… Теперь его нет. – Два ножа мгновенно развернулись и посмотрели в живот упырю. Тот, криво улыбаясь, стал пятиться назад, пока не уперся спиной в большой валун.

– Вы что, не верите мне, своему главарю?!

– Ты нам никакой не главарь. Лучше по-хорошему отдай золото!

Клинок упыря тускло блеснул в воздухе.

– Назад, недоумки!

Бац!

Тяжелая палка Чонга со свистом опустилась на руку, сжимавшую оружие. Тепе удивленно проследил за улетевшим в снег ножом, прижал ушибленную кисть к животу и ненадолго потерял интерес к происходящему. Чонг уже забыл о нем… Ощутив движение сзади, он шевельнул палкой, и она, словно змея, обвилась вокруг локтя костлявого. Прием так и назывался – «Змея, обвившая ветвь».

Взмах ножом справа. Мгновенный разворот вокруг оси, с опорой на пятку, – «Схватить за хвост быструю птицу»… Два бандита с воплем летят на землю, больно, стукнувшись лбами. Чонг отскочил, угрожающе выставив палку перед собой. Юноша из каравана, шатаясь, поднялся на ноги И взял валявшийся в стороне нож с костяной рукояткой.

– Отдыхай, – бросил ему Чонг. – Сам справлюсь.

Но юноша молча указал рукой вверх по склону. Оттуда с гиканьем скатывались другие разбойники (выходит, их тут целая шайка!). У некоторых ножи были привязаны к длинным палкам, представляя собой некое подобие копий. Два или три раза мелькнули голубоватые лезвия мечей. Взгляд Чонга скользил по фигурам бандитов. Шесть, семь, восемь… А новые все катились и катились со склона в миниатюрных снежных вихрях.

Их окружали. На юношу надежда была плохая, он едва держался на ногах. Черные вьющиеся локоны растрепались, сзади, у затылка, волосы слиплись от засохшей крови – видимо, разбил затылок при падении (разбил или пробил? Если пробил, дело совсем скверное, ещё немного, и он упадет, и тогда придется не только выбираться самому, но и с ношей на плечах). Парнишка был длинноногий и тонкорукий, прямой, как свечка, и даже порванная, в лохмотьях, дорожная одежда не портила впечатления. Лицо его побледнело, но в широко раскрытых глазах было полно решимости.

– Беги вниз по склону. Кубарем! – приказал Чонг, поудобнее перехватывая свое оружие. – Я задержу их… Ненадолго.

– Вот еще, – усмехнулся юноша, и Чонгу эта улыбка понравилась. Может быть, паренек был слабоват для боя, но он был явно не трус. И нож в его руке сидел крепко и уверенно. Перехватив взгляд Чонга, он сказал, нервно покусывая нижнюю губу: – Вот так, брат. В следующий раз будешь знать, как бросаться на помощь сломя голову… Если он будет, следующий-то.

– Не умирай раньше времени, – ответил Чонг.

Тот самый, с рожей упыря, проорал какую-то команду, и разбойники, будто свора голодных псов, бросились со всех сторон. Чонг перестал думать и чувствовать. Некогда. Палка в его руках крутилась во все стороны, раздавая удары направо и налево. Мудрое тело помнило все, что нужно. Помнило полученные на занятиях синяки, и руки прикрывали жизненно важные точки. Помнило толчки учителя, от которых отлетал на несколько шагов, и ноги сами врастали в землю, будто корни могучего дерева…

Движение сбоку. Молниеносный разворот – удар противника ушел в пустоту. И тут же – мощный рывок через себя – «Змея прячется среди камней».

Нападавшие нахлынули и откатились. Чонг выпрямился, мгновенно расслабляясь, чтобы с толком использовать краткую передышку. И вдруг – парнишка за спиной предостерегающе крикнул – грубо сделанная стрела совсем близко звякнула о камень. Чонг не мог уйти вниз, распластаться по земле, хотя инстинкт, наработанный долгими занятиями, настойчиво требовал этого он открыл бы спину своему товарищу… Стрела встретила в полете крепкую палку Чонга и отклонилась в сторону, но все же нашла цель, воткнувшись в плечо. Тело будто разом окунули в огонь. Ноги мгновенно сделались слабыми, палка выпала из бесчувственной руки. Чонг с трудом повернул голову и увидел Костлявого. Тот стоял шагах в двадцати на большом камне, широко расставив ноги, и смеялся, показывая мелкие острые зубы. У него было совсем беззлобное лицо…

Разбойники расступились, чтобы их не задели стрелы. Чонг и его друг остались одни, спина к спине, посреди большого круга. Чонг ощутил слабое рукопожатие стоявшего спиной юноши и прикрыл глаза. Что он мог сказать ему в ответ? Даже утешить парнишку не оставалось времени. Даже проститься с ним в надежде, что, если Будда будет столь милостив, они встретятся в другой жизни…

Костлявый лениво-медленным движением взял стрелу, вложил её в лук и спокойно отвел правую руку назад, натягивая тетиву.

Вряд ли он успел осознать, что произошло. Мощное тело, распластавшись в длинном прыжке, словно серебристая молния, ударило его в спину, рванув затылок когтями, и Костлявый, все ещё улыбаясь, полетел с камня головой вниз… А барс тем временем уже расправлялся и со вторым врагом, и с третим…

– Демон! – истошно заорал кто-то из разбойников. И горы многократно повторили крик: «Де-мон! Де-емо-он!»

И – не осталось никого вокруг. Говорят, что страх придает человеку способность очень быстро передвигаться. Вот только упырю, кажется, не повезло. В ужасе он попытался взобраться на скользкий валун, да чуть-чуть просчитался.

Громадный зверь со вздыбленной шерстью поворачивал вправо-влево испачканную чужой кровью морду: не упустил ли чего. А то ведь как бывает…

– Спа-арша, – проговорил Чонг, еле двигая побелевшими губами. – Где же ты раньше был, кошатина противная? .

И провалился в небытие.

Его преследовали странные видения. Он старался понять, где находится, что перед ним: сцены ли его собственных воплощений в прошлом или далеком будущем, куда и заглядывать страшно, или он по прихоти богов попал в Три Низших Мира – царство демонов и злых духов…

В этом мире не нашлось места снежным вершинам, таким привычным, родным с детства. Мягкая зеленая трава так же ласкала ноги, но воздух был гуще, и ноздри трепетали от незнакомого резковатого запаха. По широкой спокойной реке скользили странные чудовища с блестящими боками, издавая время от времени трубный гул. Чонг, однако, быстро почувствовал, что этих зверей бояться не стоит: во-первых, они были скорее всего ручными, а во-вторых, хоть они и подплывали иногда близко к берегу, но на сушу не вылезали.

Вдали, за большой рекой, лежал город. Чонгу приходилось бывать в Лехе, Ньяке и других городах (разве что кроме столицы), но этот – поражал воображение. Дома, построенные из гладкого камня, походили один на другой, словно братья-близнецы. На шумящих улицах нельзя было встретить, хоть целый день ходи, ни верблюда, ни лошади, зато сплошным потоком шли целые караваны разноцветных гудящих зверей, да так быстро, что даже хорошая скаковая лошадь вряд ли догонит.

Все это Чонг видел как-то мельком, словно проносясь мимо на большой скорости, чувствуя, как внутренности устремляются вверх, будто в момент падения. Странный угловатый мир вокруг вытянулся, свернулся в спираль подобно гигантской змее, и Чонг попал в центр этой спирали… И вдруг явственно увидел перед собой мужчину лет сорока. Его лицо казалось невыразительнам, но глаза… Чонг внутренне поежился, когда ощутил волну тревоги и боли, исходящую от незнакомца. Это были глаза человека, потерявшего что-то очень ценное для себя. Более ценное, чем, может быть, сама жизнь…

– Помоги мне, – услышал он.

– Я? Что я могу?

– Мне необходимо найти Зло… Пока не поздно.

Чонг глубоко вздохнул. Он понял причину этой тревоги. Зло действительно было. Оно витало в воздухе над городом за большой рекой.

– Я совсем чужой здесь, – пробормотал Чонг.

– Это неважно. Важно, что ты можешь чувствовать…

– А другие?

Человек помолчал.

– Не знаю. Возможно, они утратили эту способность со временем… Или привыкли ко Злу и не замечают его.

Чонг окинул взглядом город. Все они заняты собой… Не замечая Зла. Или не желая замечать. И ему стало по-настоящему страшно.