Медовый траур

Глава девятая

Ровно в три часа дня Леклерк собрал нас в приемной лаборатории. Дель Пьеро, Сиберски, трое из научной полиции, два инспектора и я.

Взгляды у всех затуманены тревогой, потому что за стеной люди в белом смотрят в электронные микроскопы или впиваются в мышек ядовитыми иглами. Здесь, в самом сердце столицы, изучают эпидемиологию паразитарных болезней, передающихся векторным путем. Стараются, например, понять, почему некоторые зараженные животные, носители инфекции, не поддаются смертельным для людей болезням.

В этой зоне белого кафеля, бронированных дверей и прикрытых масками лиц пахнет дезинфекцией, чрезмерной чистотой, а точнее сказать: так и шибает в нос невидимой опасностью…

Окружной комиссар прочистил горло. По его лбу крупными каплями катился пот.

– Поскольку не все вы владеете информацией на одном и том же уровне, повторю объяснения с самого начала. Анализы крови Вивианы Тиссеран, женщины, которая была найдена мертвой в исповедальне, равно как и результаты вскрытия, показали, что она стала жертвой одной из самых опасных форм малярии. Паразит в течение десятидневного инкубационного периода находился в ее печени, затем – менее чем за две недели – с ней расправился. Как сказал Ван де Вельде – бомба замедленного действия…

Мы похолодели. Все бессознательно принялись почесывать кто руку, кто ногу, кто затылок. Я увидел, как переменился в лице Сиберски.

А Леклерк продолжал:

– Малярия – ее название идет от средневекового итальянского mala aria, «дурной воздух», – передается через посредничество особого рода комаров, анофелесов. Именно этих насекомых наши лаборанты обнаружили в Шом-ан-Бри, в доме Тиссеранов. Анофелес заражает человека, когда сосет кровь.

Окружному комиссару было не привыкать к опасностям, но на этот раз он не мог скрыть отчаяния. Дель Пьеро кусала пальцы, остальные – и я в том числе – весь кулак. Комары ни одного из нас не пощадили.

Посыпались идиотские вопросы и высказывания:

– Что теперь с нами будет?

– Нам нужны лекарства, антибиотики!

– Не может быть! И что теперь – объявят карантин?

Леклерк попытался утихомирить собравшихся:

– Сейчас придет специалист, он подробно расскажет о способах борьбы с опасностью, которая нам угрожает.

– Малярия! Малярия! Да как такое возможно? – твердила перепуганная Дель Пьеро. – Во Франции не бывает малярии! Откуда взялась эта гадость? Черт!

– Во всем этом еще предстоит разобраться. Службы здравоохранения, ВОЗ и ученые разных специальностей уже подключились к работе. Они сообщат нам, насколько велик риск.

– Риск?! Насколько мне известно, от этого подыхают! А если не сдохнем, так нас до конца жизни будет трепать лихорадка! Я ведь не ошибаюсь, а, комиссар?.. Не ошибаюсь?

Окружной комиссар не ответил. Он сел на скамью лицом к нам, свесил руки между колен.

– Есть опасность распространения? – спросил я, почесывая ухо.

– Мне сказали, что эти насекомые – эндофаги, – ответил Леклерк, – они остаются внутри первого помещения, в какое проникли. Видимо, это должно уменьшить опасность распространения инфекции в Шом-ан-Бри… В любом случае пока требуется строжайшая секретность! Никто ничего не должен знать. Даже ваши семьи. Приказ министерства.

– Бред какой-то! – закричал Сиберски. – Как, по-вашему, я смогу скрыть это от жены?

– Как-нибудь выкрутишься. Малейшая утечка – и немедленно поднимется паника. Службы неотложной помощи захлебнутся, начнется психоз, и все это немедленно разнесут средства массовой информации.

Вошел какой-то тип на коротеньких ножках и в слишком длинном халате, маленькие круглые очки в роговой оправе с трудом держались на его орлином носу, и вид у мужика был очень серьезный.

– Добрый день всем, я профессор Дьямон, специалист-паразитолог.

– Вы уж простите, что не встречаем вас аплодисментами, – язвительно прошипел один из инспекторов, – и давайте сразу к делу, хватит тянуть резину! В двух словах: мы умрем?

– Мы сделаем все возможное, чтобы этого не случилось. Если лечение малярии начать вовремя, она не смертельна.

– Расскажите поподробнее, доктор! Что с нами будет? Чем нас станут лечить – антибиотиками?

– Антибиотики – не панацея, и малярию ими точно не лечат!

Профессор уселся на стол, выпрямил спину.

– Первое, что вам следует знать: зараженный анофелес не обязательно является переносчиком паразита. Имеется множество сложных факторов, и основной из них – возраст комара. У сорока процентов исследованных нами самок найден Plasmodium falciparum, худший из четырех паразитов, заражающих малярией, и в то же время наиболее распространенный. По иронии судьбы Plasmodium falciparum имеет форму кольца, и это – вкупе с крохотным размером – позволяет ему проходить даже в самые тонкие кровеносные сосуды, а следовательно – проникать в мозг. Исход вам понятен.

Все затаили дыхание. Мысленная пытка, такое чувство, будто мы оказались в зале, где совершается казнь, не зная, кому предстоит погибнуть. А профессор уточнил:

– Ваши шансы заразиться равны, скажем, двадцати из ста.

– Двадцать процентов! Черт! – заорал Сиберски. – Нас здесь девять человек! Значит, двое из нас могли заразиться! Какая-то блядская русская рулетка!

Дель Пьеро осела на стуле, закатила глаза:

– Извините… здесь… такая жара…

– Сожалею, но эти помещения не оборудованы кондиционерами, – объяснил ученый. – Сейчас мы пройдем в лабораторию, там прохладнее, и я вкратце расскажу вам о развитии болезни. Очень важно, чтобы вы всё хорошо поняли до того, как встретитесь с врачом, который назначит соответствующее лечение.

Мы, унылые, серьезные и безмолвные, выстроились друг за другом и, будто скот на бойню, потянулись по коридорам. С ума сойти, как рушится жизнь, стоит только в неудачное время оказаться в неподходящем месте. Вот в таких случаях и хочется палить. Пристрелить этого вора, крадущего жизни. Без всякой жалости…

Вот наконец отсек, посвященный Plasmodium falciparum, vivax, ovale и malariae[10]. Белые стены, белые полы, резкий свет неоновых ламп, сотрудники в масках. На стенах большие плакаты, показывающие стадии развития комара. Яйцо, личинка, куколка, имаго… Медленное созревание человекоубийцы.

– Анофелес – единственный переносчик Plasmodium falciparum, человек – его единственный хозяин, – начал Дьямон. – Этот паразит существует постольку, поскольку существуем мы. Нет людей – нет и малярии…

Он указал на фотографию насекомого, увеличенного до человеческого роста. Выпученные глаза, омерзительные волоски, несущий разрушение хоботок, похожий на титановое сверло.

– Видите ли, зараженный экземпляр, кусая вас, впрыскивает слюну, которая растворяется в вашей крови, и тогда в вас проникает паразит: микроскопический организм, который мог бы навести на мысль о троянском коне. Не проходит и получаса, как он уютно устраивается в вашей печени и там, невидимый, в течение инкубационного периода, который продолжается обычно от шести до двадцати дней, множится, превращаясь в сотни тысяч одноклеточных паразитов. Сейчас, с клинической точки зрения, у вас могут быть скрытые симптомы…

– Вы хотите сказать, что в течение инкубационного периода никакие ваши технологии не помогут узнать, заболели мы или нет? – Сиберски нервно хихикнул. – А как же… все эти микроскопы? Все эти электронные аппараты?

– В том и состоит особенность малярии, что это убийца, достигший совершенства, дорогой мой. Иначе мы бы давно ее победили.

Лейтенант прижал руку к животу, на глаза у него навернулись слезы. Может быть, паразиты внутри нас начали размножаться. Сколько уже тысяч? Дьямон показал на плакаты с циклами эволюции.

– Plasmodium будет развиваться внутри печени на пространстве не больше миллионной доли волоса. Искать его – с соблюдением всех пропорций – все равно что искать монетку на дне Средиземного моря. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему его невозможно обнаружить. Но продолжу. За инкубационным периодом следует период инвазии – начинается болезнь. Паразиты попадают в кровь, красные кровяные шарики лопаются. Теперь на заболевание указывает анализ крови, кроме того, оно проявляет себя лихорадочным состоянием и головными болями – примерно так, как бывает при тепловом ударе. К сожалению, в это время нередко оказывается, что вмешательство запоздало. Вот потому каждый из вас немедленно отправится к врачу, который подберет ему таблетки, предположительно убивающие паразитов, в соответствующей дозировке.

– Предположительно? – дрогнувшим голосом переспросил я.

– Паразиты мутируют и адаптируются. В некоторых местах, в частности в странах третьего мира, существуют, например, зоны резистентности к хлорохину или даже полирезистентности.

– Там невосприимчивые комары? А наши?

– Именно это мы сейчас и определяем. Если «ваши» окажутся невосприимчивы к хлорохину, будете принимать мефлохин. Но должен вас предупредить, что стопроцентного излечения не гарантирует ни один препарат.

Все зашумели, но почти сразу же стихли. Сиберски, схватившись за голову, отвернулся. Леклерк старался сохранить лицо перед своим войском:

– А в том, что касается нашей… нашей профессиональной деятельности… Как нам… Я хочу сказать…

– Вы можете продолжать работать, хотя некоторые побочные действия препарата бывают весьма неприятны – как, скажем, диарея или желудочные боли… Я даже посоветовал бы вам максимально себя занять, чтобы поменьше… к себе прислушиваться… Если не считать профилактических мер, сделать все равно ничего нельзя, и остается только ждать…

– Это подло… настоящая подлянка… – простонал кто-то.

Дьямон сделал вид, будто не слышал:

– Через десять дней у вас начнут ежедневно в течение месяца брать мазки – это чтобы проверить, не распространяется ли у вас в крови паразит. Возможно, благодаря принятым мерам вы так никогда и не узнаете, были вы заражены или нет, но зато выживете… высвободитесь из этой… поистине дьявольской западни.

Он показал нам отдельные кабинки:

– Идите туда, вами займутся врачи.

Все чуть ли не бегом сорвались с места и тут же скрылись из виду. Остались только мы с Леклерком, который удержал меня, положив руку на плечо:

– Погоди секундочку! Ты возвращаешься на работу, твои показания признаны убедительными. Уровень азота в крови Тиссерана доказывает, что его погрузили в воду ровно за два часа до того, как ты поднял его на поверхность. А примерно в это время человек, живущий рядом с церковью в Исси, был разбужен звоном стекла и криками. Он выглянул в окно и записал номер машины, водитель которой – то есть ты – размахивал пистолетом…

– Тех, кто на меня напал, задержали?

– Пока нет…

Я немного подумал:

– Странно… Я нахожу послание, на меня нападают, и Тиссерана тут же спускают на дно колодца…

– Ты хочешь сказать, что…

– В баллонах у него почти не оставалось кислорода. Все было сделано с таким расчетом, чтобы он отдал концы у меня на руках. Что, если убийце сообщили о моей находке за тимпаном, чтобы он мог вовремя опустить Тиссерана на дно? Возможно, нападение этих троих было подстроено…

– Но… зачем?

– Для того, чтобы его пророчество сбылось. Мы имеем дело с типом, который последовательно осуществляет все, что задумал… И мы сами – явное доказательство этого.

По обе стороны прохода над кабинками загорались красные лампочки, означающие «занято». Открыв передо мной дверь, Леклерк прибавил:

– Мы подключили Центральное управление по розыску пропавших без вести. Ты был прав. Он удерживает у себя дочь Тиссеранов Марию, девятнадцати лет. Он взялся за целую семью… Боюсь, скоро мы получим еще один труп. – В паузе между двумя последними фразами Леклерк подтянул рукав сорочки и почесался. – Придется быть профессионалами и пахать, несмотря на… эту штуку… В надежде на… Ну, в общем, ты понимаешь, что я хочу сказать…

– Да, понимаю…

– Я добился разрешения, чтобы кого-то из старших по званию допустили в лабораторию П-три, где исследуют все виды живых паразитов. Она здесь, у нас под ногами. У меня полный завал, Дель Пьеро координирует направления поисков… Узнай там что-нибудь. Понаблюдай, поизучай мерзких тварей. А главное – постарайся понять, каким образом этой сволочи удалось добыть целую армию комаров-убийц.

Оказавшись в кабинке в полном одиночестве, я рухнул на деревянную скамеечку. Вирусы, бактерии… Невидимые враги – и непобедимые, даже если натравить на них всю полицию мира. Программируемые. Способные убивать, даже не прикасаясь. Новое поколение убийц. Какой-то человек откуда-то ими управлял и выбрал нас своими жертвами… А если эти мерзкие, как сказал Мартен, твари окажутся невосприимчивыми? Если он и до такого додумался?

Я вспомнил Вивиану Тиссеран: сейчас уже ясно, что она умерла от последнего приступа лихорадки. Возможно, он заразил ее, а потом смотрел, как она медленно умирает в исповедальне под взглядом Христа. Я вспомнил обломанные ногти жертвы, представил себе темную комнату, в которой преступник держал ее много дней, пока лопались ее красные кровяные шарики. А муж Вивианы? Эти два страшных часа на тридцатиметровой глубине, когда вся жизнь, должно быть, прошла перед его глазами. За что ему такое наказание?

Пророчество, о котором говорил Поль, сбывалось. Послание, слово за словом, открывало свои тайны, погружая нас в беспросветный ужас.

Все только начинается. Если он заставил родителей вытерпеть такие муки, то какая жестокая, бесчеловечная пытка была уготована дочери?