Медсестра

Часть третья

«НА МИНУТОЧКУ В ПАРИЖ»

Инспектора Жардине с утра мучила изжога. Коньяк легко и приятно пьется, на языке буйство ароматов, тепло разливается по телу, легко думается, и голова на другой день ясная, но для желудка сей напиток смерти подобен, вот он и забастовал. И все еще оттого, как язвительно заметил доктор Гранье, что сыщик ничего не ест, закусывая коньяк исключительно лимоном или маслинами: Изредка кусочком сыра. Русские не дураки, предпочитая коньяку водку, а ее, родимую, пьют под хорошую закуску.

Жардине выпил полстакана содовой и поморщился: она уже не действовала — и придется снова глотать противный гель.

Из камеры привели мадам Лакомб. Она выглядела жалкой и потухшей. Тюрьма никого не красит, даже охранников. Луи передал подозреваемой ее обручальное кольцо, ключи от дома, кошелек, паспорт, брошь из серебра с черным агатом, золотую цепочку с православным крестиком, еще одну цепочку, серебряную, несколько визитных карточек, наборный браслет из малахита, косметичку — все, что у Алены отобрали, прежде чем препроводить ее в камеру.

— Распишитесь, что вы получили свои вещи, — подавая ей расписку, проговорил инспектор. — Проверьте, все ли на месте. Посмотрите содержимое кошелька.

Дрожащими руками она проверила содержимое кошелька и долго не могла расписаться: пальцы не держали ручку. Наконец ей удалось вывести на бумаге странную закорючку, и Жардине нахмурился, не зная, попросить ли подследственную повторить свою подпись — мало ли что, есть такие изворотливые, что потом с пеной у рта будут доказывать, что им ничего не отдавали, а там и золотая цепочка, браслет из малахита, обручальное кольцо, деньги — или же махнуть рукой и больше не мучить эту русскую.

Он покрутил расписку в руках, кашлянул.

— Вы меня выпускаете? - заикаясь, спросила мадам Лакомб.

— Да, я вас выпускаю, — проворчал инспектор, — но пока на подписку о невыезде. Дело еще не закрыто, а потому, я, возможно, к вам еще наведаюсь и задам ряд вопросов...

Она кивнула.

— Я могу идти?

— Да, вас подвезут, мадам Лакомб, но, возвратившись домой, я думаю, вам стоит поблагодарить мсье Рене. Это именно он с пеной у рта защищал вас и готов был написать даже поручительство, а также подсказал ряд ценных идей, которые направили следствие по верному пути. Звонил мне несколько раз из Венеции. Так что его неоценимая помощь во многом повлияла на то, что вы сегодня обретаете желанную для вас свободу. — Инспектор, сощурившись, взглянул

на нее. — Это вас конечно же ни к чему не обязывает. Желаю вам всего хорошего!

Минуты две Алена сидела на стуле, будучи не в силах подняться. Жардине не покривил душой, воздавая похвалу Виктору. Именно Рене, позвонив вечером три дня назад, предположил, что пузырек с ядом Алене подкинули. Доказательства: она виллу не покидала, а значит, приобрести яд сама нигде не могла, круг общения ограничен, всех можно опросить, и они скажут, что такой просьбы от нее не слышали. Тогда остается одно предположение, которое более чем нелепо, она могла привезти пузырек с ядом из России, но легко установить, где произведен пузырек и само вещество. Жардине не поленился, сам съездил в Париж. Там установили, что пузырек изготовлен во Франции, а яд могли приготовить где угодно. Лишившись основной улики, Луи, несмотря на недовольство начальства, выпустил главную подозреваемую.

Алену отвезли на полицейской машине в «Гранд этуаль». Жандармы сняли печать с дверей дома, принесли свои извинения и уехали. Мадам Лакомб вошла на виллу, включила отопление, заварила себе кофе. Нашла кусок ветчины, сделала бутерброд. Проглотила с трудом, потому что последние сутки не могла есть, ее тошнило от тюремной пищи. Она сидела вместе с бродяжкой, которая сама попросилась на недельку подкормиться. Если никого не будет в тюрьме, то перестанут поставлять продукты, а ими кормятся не только заключенные, но и вся тюремная обслуга. Бродяжка, узнав, что Алена арестовала по подозрению в убийстве мужа, с ней не разговаривала, держалась особняком и даже побаивалась.

Мадам Лакомб проверила телефон, он работал. Она обрадовалась, позвонила в Москву, своей подруге Варваре, тетка жила без телефона. Приятельница

оказалась дома. Алена прослезилась, услышав родную речь и язвительный Варькин голосок. Та сообщила, что заходила вчера к ее тетке узнать, нет ли вестей от мытищинской француженки, видела Катьку, все живы-здоровы.

— Дочь твоя щеголяет в заграничных обновках — комбинезончик фирменный, маечка. Чую, ты там как сыр в масле катаешься! — с завистью бросила по телефону Варвара.

Алена ни своим домашним, ни Варваре еще не докладывала, что вышла замуж за Мишеля Лакомба и стала мадам Лакомб, хозяйкой и наследницей, ни к чему это знать пока ни дочери, ни тетке, ни тем более завистливой подруге, а посему Варвара не знала ни об этом, ни о последних событиях.

— У тебя-то что нового? — спросила Алена, не желая продолжать разговор про обновки.

— А ничего. С ночной работой завязала. Меня тут избил один придурок, две недели отвалялась, плечо до сих пор ноет, да и менты по-дружески предупредили, что если снова прихватят, то припаяют годика два зоны, найдут чего-нибудь. А клиенты сама знаешь какие: и наркоту, и оружие с собой таскают, дa норовят в зубы дать. Так что сижу в глубокой заднице на одну зарплату и вспоминаю подругу, может быть, она подыщет мне среди тамошних буржуев теплое местечко. От наших одна блевотина!..

— Я подумаю.

- Подумай, подумай, а то хоть в петлю лезь! Там никому больше медсестра не нужна?

— Пока нет.

- Жаль, а то ты меня знаешь, я умелица проворная, всеми местами лечить могу!

— Я помню.

— Не. забудь!

— Я позвоню!

Она бросила трубку.

«Идиотка!» — выругалась Алена.

Еще через десять минут она сделала себе горячую ванну с лимонным шампунем и почти час отмокала, лежа в теплой пене, закрыв глаза, очищаясь от пота; и зловония камеры. Потом сполоснулась под душем, надела чистый халат, отыскала в буфете недопитую бутылку «Мартеля», налила себе три глотка и медленно, по капле, стала втягивать в себя божественный напиток. Походила по дому, увидела в саду Анри и, набросив шубу, выскочила к нему.

Садовник увидел хозяйку, ласково поздоровался, поклонился ей, приподняв шляпу. Слабая улыбка смягчила резкие морщины на его обветренном лице.

— У вас все в порядке?

— Да, меня отпустили.

— -Я рад за вас.

Она кивнула- Я, знаю, что вы следите за домом Виктора. Скажите,когда он приедет? — спросила она.

— Я не знаю, мадам, но вчера он звонил мне, справлялся о моем здоровье и спрашивал о вас..

А что он спрашивал обо мне?

Он говорил, мадам, что вы невиновны и вас обязательно должны освободить если не сегодня, то завтра, и просил меня позаботиться о вас, когда вы появитесь. Я и собирался, обойдя сад, взглянуть на двери вашей виллы, а тут и вы передо мной!..

- Спасибо, Анри.

- Мсье Виктор сказал, что у вас в доме наверняка холодно и нет никакой еды. Он просил вам передать, что вы можете пожить пока у него. В доме господина Рене достаточно еды, всяких напитков, там тепло, я дважды в день растапливаю камин, да и собаки вас немного развлекут...

— Мсье Виктор сейчас в Венеции?

— Да, мадам.

— А вы знаете его телефон там?

— Конечно, мадам.

— Я могу ему позвонить? Мне бы хотелось поблагодарить за его хлопоты перед инспектором Жардине.

— Телефон в доме, мадам Лакомб. Я полагаю, что мсье Рене будет рад вашему звонку!

Они прошли в дом Виктора. На письменном столе хозяина лежал листок, с кодом Венеции и номером телефона. Алена, не раздумывая, набрала венецианский номер. Женский голос затараторил по-итальянски, но, услышав имя «Виктор Рене», на другом конце умолкли, телефонную трубку взял мужчина, заговорив снова по-итальянски. Лишь поняв, что звонят из Франции, незнакомец перешел на французский.

— Мсье Рене сейчас нет дома, скажите, что ему передать, меня зовут Эжен, я его друг, — представился незнакомец.

— А когда он будет?

— Думаю, часа через два, мадам.

— Передайте ему, что звонила Алин.

— Обязательно передам, мадам Алин. — В голосе Эжена зазвучала заинтересованность. — Виктор очень много мне рассказывал о вас и я рад даже телефонному знакомству с вами! Кстати, я тоже француз!

— Очень приятно познакомиться, мсье Эжен!

- А может быть, вы приедете к нам?

Как-нибудь в другой раз, мсье Эжен!До свидания!

Она положила трубку и, почувствовав странное дыхание за спиной, резко обернулась: бигли сидели перед ней, глядя на нее нежно и предало. Алена потрепала их за загривки, и те облизали ей все лицо .

С охапкой поленьев вернулся Анри, и через пять минут жарко запылал камин.

— Ну -вот, тепло и светло! Так вы остаетесь у нас? — с улыбкой спросил садовник.

Она взглянула через окно на мрачный «Гранд этуаль» и кивнула. Через три часа позвонил Виктор.

— Вас выпустили, Алин?! Я очень рад этому обстоятельству! — закричал он по-русски в трубку.

— Спасибо вам за ваши хлопоты!

— Это пустяки по сравнению с тем, что вы на свободе! Сегодня первый день?

-Да.

— Вам, наверное, очень тоскливо?

— Немного.

— Мне жаль, что я не могу своим присутствием скрасить ваше одиночество! А вы оставайтесь у меня!

— Спасибо, я, наверное, так и сделаю.

— Вот и чудесно! — обрадовался он. — Вы знаете, у меня в кабинете рядом с книжным стоит шкаф с видеокассетами, и там, по-моему на третьей полке, есть семь фильмов на русском языке, купленных в России. «Война и мир» Бондарчука, «Летят журавли» Калатозова и еще какие-то. Посмотрите! Вам будет приятно!

-И скажите Анри, чтобы он тоже ночевал в моем доме. Вам будет не так скучно, и все-таки мужчина на страже прекрасной дамы.

-Хорошо,я ему передам...

-И еще хочу сказать вам, что на стволе моего высохшего дерева появились

первые зеленые побеги, и у меня зародилась странная, почти безумная надежда,что оно сможет ожить, — с особенной; волнующей интонацией проговорил он.

-Что ж я рада этому. — Она почувствовала, как щеки запылали румянцем.

-Вы правда рады?

-Да. ..

— Спасибо, я счастлив!

Они простились. Рене даже не сказал, когда приедет. Нет, она и не мечтала, что, услышав ее голос, он бросит все и помчится к ней. Французы опасливы и осторожны. Следствие не закончено, и мало ли что может заподозрить Жардине. Но сосед почти объяснился ей в любви, пусть не в любви — в симпатии, предложил ей остаться, пожить у него, это уже много для обычного соседского радушия.

Анри, узнав о просьбе Виктора, согласился остаться на ночь и вызвался даже приготовить ужин.

— Я в юности начинал работать в одном парижском ресторане помощником повара. И был способным учеником! Так что остается лишь вспомнить некоторые из старых навыков, — улыбнулся он.

И он приготовил замечательное жаркое из индейки со своим собственным майонезным соусом. Но не успели они сесть за стол, как явилась Колетт. Узнав об освобождении мадам, она поспешила выказать ей свою радость и почтение.

— Я никогда не верила грязным слухам, — с порога заявила она, жадно оглядывая стол, уставленный разными закусками и большим блюдом с индейкой, — да и самому Жардине сразу же о том сказала, потому что сама видела, с какой любовью мадам заботилась о нашем хозяине и как он любил её. И вот правда восторжествовала!

—Не хотите с нами пообедать, Колетт? - предложила Алена. .

Она читала показания стряпухи, которая утверждала, что если кто и отравил хозяина, то это русская, она ни от кого не скрывала своих преступных намерений завладеть деньгами мсье Лакомба. Но ссориться

сейчас с поварихой у Алены никакого желания не было.

Уезжая из полицейского участка, мадам Лакомб спросила: какие же новые обстоятельства повлияли на ее освобождение? Луи Жардине замялся, но, отослав жандармов, сообщил, что ему позвонил Виктор и подбросил одну идею: проверить, где изготовлялись яд и пузырек, что инспектор и сделал. Оказалось, что все сделано во Франции, в частности в одной парижской лаборатории.

— А мне также стало известно, что вы виллу не покидали и никаких знакомств с посторонними людьми не заводили. Отсюда и убеждение, что яд вам подбросили. Вот если б вы привезли его из России, тогда вам трудно было бы убедить суд в вашей невиновности. А так все доводы следствия рассыпаются.

Колетт не заставила себя просить дважды, быстро разделась и села к столу.

— Отчего не пообедать, когда такие запахи! Я знала, что Анри большой искусник! Он как-то заменял меня, когда я месяц провалялась в больнице. Помнишь, Анри?

Садовник кивнул, не испытывая большой радости от прихода Колетт, но поднялся, принес ей прибор и /и поставил бoкaл для вина. Стряпуха сразу углядела

соус, пододвинула к себе, попробовала.

— Переложил майонезу, и корица здесь совсем не нужна, а вот лишняя капля лимона не помешает! — сразу же раскритиковала она. — Чей рецепт?

— Это еще Из старых времен. Но к нему я обычно готовил собственный майонез, а теперь взял готовый, и он не очень хорош, — заметил Анри.

— А почему наша хозяюшка не дома? —поинтересовалась Колетт. — Хотя я понимаю, там все напоминает о мсье Мишеле. Но дом должен жить, иначе он погибнет! Так ведь, Анри?

Садовник кивнул.

— А моя невестка никак не может разродиться,! — вздохнула Колетт. —Я ведь была права: двойня у нее; две девочки. Сын переживает, а я рада! С девчонками все же полегче! Я эту недельку еще побуду дома, Николь не сегодня завтра должна разродиться, а потом могу снова вести у вас хозяйство! Вы не против, мадам?

— Попозже поговорим об этом, Колетт. Я еще не знаю, на каком свете нахожусь!

Алена усмехнулась, взяла сигарету из пачки «Мальборо лайт», лежавшей на камине, и закурила.

— А когда мсье Виктор приезжает? — поинтересовалась повариха.

Анри взглянул на Алену.

— Он ничего не сказал, — ответила она.

—Узнав, что вас выпустили, он быстро прискачет! — самоуверенно заявила Колетт, и мадам Лакомб смутилась.

Садовник нахмурился и сердито кашлянул, недовольный таким высказыванием.

— Я имела в виду, что наш соседушка всегда тоскует по своим кобелям и надолго их одних не оставляет; — заметив смущение своей хозяйки и почуяв недовольство садовника,быстро вывернулась стряпуха, тотчас расхохотавшись и обнажив большие желтые зубы - Верно, Анри?

Тот кивнул. Колетт съела два поджаристых куска индейки, а третий завернула в полиэтиленовый пакет для своей невестки,которой теперь нужны силы,чтобы выпихнуть на свет божий обеих девчонок. При этих словах она засобиралась,но свой бокал вина допила, и кончик ее рыхлого носа покраснел

- А вот то, что вас не было, и вилла была опечатана,мне за эти дни не заплатят?-спохватившись,спросила она.

— Ты обратись-ка лучше к инспектору Жардине, он быстро тебе поможет в этом вопросе! — не выдержав, ответил вместо Алены садовник.

— А что я такого спросила? — ополчилась на него Колетт: — Хозяйку сажают в тюрьму, а я тут при чем? Я ведь не должна страдать! Кто мне эти дни компенсирует? Должно быть все по-честному!

— А я тебе и говорю: мадам Лакомб в этой ситуации не виновата! — побагровев и рассердившись, жёстко проговорил Анри. — Виновата власть, схватившая ее и зря державшая в тюрьме. Теперь ее выпустили, вины за ней не признают Кто виноват? Власть в лице инспектора Жардине! Мадам же не виновата. А ты не работала из-за ошибки, допущенной инспектором Жардине! Так почему мадам Алин должна за нее расплачиваться?!

Колетт, не ожидавшая такого напора со стороны молчаливого садовника, да еще выдвинутого столь остроумное оправдание недельного отсутствия хозяйки, растерялась и, выпучив глаза, смотрела на Анри как на привидение. До нее быстро дошло, что Жардине пошлет ее подальше, да еще пригрозит, поскольку, работая у Лакомбов, стряпуха долгое время вообще не платила никаких налогов, а потом предъявила договор на смехотворную сумму, хотя на самом деле Мишель ей платил в несколько раз больше .Дошлый Луи Жардине не раз ей намекал, что утаивание налогов добром не кончится, но она божилась, что часть зарплаты брала продуктами, и все видели, с какими сумками возвращалась повариха с виллы, но лишь домашние ведали, как все обстоит на самом деле. А потому обращаться к инспектору не в ее интересах.

— К Жардине, выходит,мне теперь надо обращаться? Колетт перевела взгляд на Алену, вынуждая и ее вступить в разговор, но та была безучастна .

-- К Жардине, — подтвердил Анри.

Стряпуха секунду молчала и, отчаявшись, решилась на последний штурм:

— Мадам Лакомб, да что же это такое?! — возмутилась она. — При чем тут инспектор Жардине? Я же у вас работала! С вами давайте и уладим этот вопрос! У меня ведь договор, юридическая бумага, я и в суд могу подать! А зачем нам судиться?!

— Подавайте в суд, — меланхолично проговорила Алена.

— Как это — подавайте?! Что ж, мы по-человечески не можем?! Вы мне заплатите за эти дни — и все!

— А вы работали?

— Я не работала, но не по своей вине! — не отступала Колетт. — Я по вашей вине не работала! Какая мне разница, где вы были, мадам?! В Венеции, в России или в тюрьме! Мне все равно!

— Мадам, разрешите, я ее выпровожу? — вступился Анри.

— Не надо.

— Что значит — выпровожу? Ты, Анри, веди себя поаккуратнее, а то ведь и я могу за себя постоять! Ишь — выпровожу!

— У вас с кем заключен договор, Колетт? — поинтересовалась Алена.

—- Как — с кем? С мсье Лакомбом.

- Вот к нему, и обращайтесь.- У Колетт отвалилась челюсть. Она даже не сразу взяла в толк, о чем говорит Алена.

-Но мсье Лакомб умер, мадам.

— Значит, и договор ваш больше юридической силы не имеет. Вам нужного его перезаключить со мной, но я этого делать не буду!

— И что это значит?

— Это означает, что вы больще не работаете в «Гранд этуаль»! — тихим голосом ответила мадам Лакомб.

Колетт умолкла и тяжело плюхнулась на стул. Анри победно улыбнулся. -

— Я пойду, мадам, принесу еще дров на вечер,-проговорил он.

Колетт шумно завздыхала, понимая, что ее штурм с треском провалился. Но уходить стряпуха не собиралась.

— Колетт, идите домой, я очень устала, и мне не до споров с вами! — предвосхитив ее новую атаку, произнесла Алена. — Потом как-нибудь поговорим!

— Но, мадам Лакомб, ради памяти Мишеля вы не можете меня уволить! — В глазах поварихи блеснули слезы, она вытащила платок, приложив его ко рту. — Поймите, я всю жизнь проработала на вилле «Гранд этуаль», всю жизнь, и было бы несправедливо лишать меня этой работы! Кто вы такая, в конце концов, что вы себе позволяете?! Пришла, все захватила, приличного человека на тот свет отправила и начала свои порядки устраивать?! Мы не позволим!

— Вон отсюда! Вон из моей жизни! — не выдержав и подскочив со стула, вне себя закричала Алена по-русски. — Вон! И чтоб я никогда тебя больше не видела! Вон отсюда!

Всё произошло столь неожиданно, что Колетт хоть и не знала ни единого русского слова, но все тотчас поняла, подхватила свою сумку и пулей вылетела из дома. Запнувшись за порог, кубарем выкатилась с крыльца и что есть мочи помчалась по дороге в поселок, оглядываясь назад, словно была уверена, что за ней обязательно снарядят погоню. Но никто и не думал ее преследовать. Анри, узревший насмерть перепуганную стряпуху и ее дикое бегство, был изумлен, не понимая, чем ее Алена проняла.

— Что вы ей такое сказали, что она убежала как ошпаренная? — полюбопытствовал он.

— Заговорила по-русски.

— Да, мне рассказывали, у вас есть в языке очень крепкие выражения! Жаль, что я их не слышал!

На следующий день позвонил Виктор и сказал, что сегодня вечером он выезжает поездом и завтра, тоже к вечеру прибудет в Париж, а домой примчится лишь послезавтра.

— Надеюсь, к этому времени застать всех живыми и здоровыми! — весело попрощался Виктор. — А тебя, моя очаровательная соседушка,буду рад обнять и поцеловать!

Когда из сада вернулся Анри, Алёна рассказала садовнику о скором возвращении Виктора.

— Вот и хорошо, — вздохнул он.

Она налила ему кофе

— Что-то случилось, мсье Анри? — взглянув в его хмурое лицо, спросила мадам Лакомб.

— Темно-голубой ситроен стоит на берегу Роны с раннего утра.

— И что? — не поняла Алена.

— Странно все это? Я заметил,что у них есть бинокль и они постоянно им пользуются. И еще одно мое наблюдение: это явно не полицейские. Может быть, нам заявить в полицию?

- И что мы им скажем? Что темно-голубой «ситpoeн» стоит на берегу Роны?

Садовник ничего не ответил.

-Мне надо бы сходить в поселок к Стефану-взять у него электроточило. Я хочу два топора наточить, ножи, да и садовые ножницы мои притупились.

— Так сходите! - улыбнулась Алена.

— Теперь боюсь отлучаться из-за этого «ситроена»!

— Идите, я не из пугливых! При случае и сама отпор могу дать!

— Вот это уж ни к чему! — нахмурился садовник. — А хотите, вместе сходим?

— Нет-нет, идите, Анри, а я лучше посмотрю фильм. Не хочется никуда выходить, да и ветрено.

— Но ветер теплый...

— Нет-нет, идите!

Садовник ушел, а она по договоренности с ним заперла наружную дверь на замок. Пообещала: открывать никому не будет, а ключ у Анри есть, он вернется и откроет. Алена еще вчера среди десятка русских видеокассет присмотрела одну, этот фильм когда-то, в пору ее жизни в Заонежье, произвел на нее сильное впечатление. -Он назывался «Москва слезам не верит». А потому, едва ушел Анри, она приготовила себе горячего кофе со сливками, сделала бутерброд с овощами и ветчиной, забралась в большое кресло и начала смотреть, через пять минут позабыв обо всем на свете. И даже когда услышала скрежет ключа в замке,означавший,что вернулся Анри, она не смогла оторваться от экрана, продолжая смотреть фильм. Как раз шла смешная сцена приема кавалеров в доме-высотке, где две подружки из провинции изображали профессорских дочек, разгуливая по огромной квартире.

На мгновение почувствовала запах хлороформа, удивилась, хотела уже обернуться, но чьи-то сильные руки мертвой хваткой сжали шею и лицо, кто-то еще накрыл рот и нос марлевым усыпляющим тампоном. Она дернулась, пытаясь вырваться из страшных объятий, но словно стальные клешни сковали все тело. Она замычала, надеясь, что Анри ее услышит, но через мгновение тело обмякло, и те же сильные руки легко подняли Алену. Она услышала, как звякнула,

разбилась кружка с остатками холодного кофе, стоявшая, на подлокотнике кресла и язвительный голос проговорил по-французски:

— А эта паскуда и впрямь ничего!

Анри, вернувшись и не обнаружив в доме мадам Лакомб, найдя в кабинете разбитую чашку с остатками кофе, мокрые следы от мужских ботинок на полу, распахнутые створки шкафов и другие явные признаки вторжения чужих в дом, сразу же позвонил в полицию, поднял на ноги Жардине, и тот, примчавшись, осмотрел кабинет, прихожую, крыльцо, выслушал сбивчивый рассказ садовника и нахмурился.

— А может быть, ваша мадам сама тихо скрылась, инсценировав таким способом свое похищение? -вдруг спросил он.

—Зачем это ей? — сказал Анри.

— Ну как — зачем? Все-таки подписка о невыезде, да и дело об отравлении мсье Лакомба не закрыто, нервишки, ностальгия по родине,где осталась маленькая дочь, страх перед чужим правосудием, да мало ли что!. Вот и решила сбежать?

— Она же не иголка, да и вот,—Анри принес ее сумку, в которой лежал паспорт и свидетельство о бракосочетании Алены и Мишеля. — Если б мадам задумала сбежать, она бы и документы прихватила. А куда она без них?

- Н-да, ты прав. — Жардине присел на стул, а садовник рассказал инспектору о темно-голубом «ситроене», дежурившем на берегу Роны.

--Я- еще днем тревогу почуял, даже уходить из дома не хотел, — вздыхал Анри. — И вон как все обернулось!

— А номер «ситроена» не запомнил?

— Тот далековато стоял, не разглядишь!

Жардине поморщился от изжоги, погладил себя по животу. Потом с большой неохотой записал рассказ садовника, заставил его расписаться и уехал, вяло пообещав, что примет меры к розыску.

— Когда мсье Рене приедет, попроси его со мной связаться, — ворчливо бросил напоследок инспектор.

Виктор приехал на следующий день после полудня, выслушал тревожный рассказ Анри и не мешкая отправился к Жардине. В полицейском участке сообщили, что инспектор заболел и сидит дома. Виктор приехал к нему, найдя Луи на удивление крепким и здоровым, вручил ему литровую подарочную бутылку коньяка Кьянти и, не раздеваясь, спросил, что известно о похищении мадам Лакомб.

— Пока ничего. Ты давай-ка сбрось куртку да посиди со своим старым приятелем! — сердито проворчал он, держа Ввруках коньяк. Жена неделю назад уехала в Гренобль погостить к дочери, я тут один, так что не стесняйся!

— Мне сказали, что ты приболел.

Рене разделся, прошел в гостиную, куда его пригласил хозяин. Луи выключил телевизор, по которому смотрел футбольный матч, вытащил из буфета два коньячных бокала, принес сыр и лимон.

— Это верно, поскольку само начальство отправило меня на этот больничный, чтоб я попросту не мозолил кое-кому глаза и не мешался под ногами, — усмехнулся инспектор, ставя бутылку коньяка на стол и нарезая сыр и лимон. Затем принес лепешку, которую разорвал на несколько частей. — Осталось полгода до пенсии, сам знаешь, как к тебе уже относятся! Впрочем, я даже рад. Отдыхать лучше, чем работать. Или ты уже устал от отдыха?

— Кто-то из ваших сотрудников ищет сейчас Алин и этот чертов «ситроен»? — еле сдерживая гнев, спросил Виктор. — Или вы даже не приняли дело к исполнению? Что вообще у вас происходит?

Инспектор не спеша открутил пробку коньячной бутылки, нюхнул запах, и блаженная улыбка появилась на его лице. Но она тотчас погасла, хозяин нахмурился, погладил себя по животу, однако не удержался и плеснул по глотку в оба бокала.

— Искать темно-голубой «ситроен» во Франции, мой друг, так же бесполезно, как «форд» в Америке! — отозвался он. — Придется останавливать и обыскивать каждую вторую машину! Да и без толку!.. Отменный вкус! — пригубив коньяк, похвалил он. — Итальянцы знают толк и в коньяках. Единственное, что я успел сделать, так это попросил своего старого парижского приятеля-сыщика Жака Девера проверить алиби Филиппа Лакомба. Но Лакомб оба дня присутствовал на международной конференции по рекламе и маркетингу. Жак, не поленившись, опросил многих, все дружно подтвердили алиби избалованного сынка, на сей раз, как утверждает Девер, железное, так что мы тут прочно забуксовали. Мне искренне жаль, что бедная мадам Лакомб,едва выйдя из тюрьмы, угодила в лапы негодяев! Сознаю также, что ее похищение выгодно Филиппу, но те болваны ,

которых он нанял, в спешке забыли забрать ее документы. А вот как разоблачить этого ненавистного уже мне ловкача, признаюсь честно, не ведаю!

— Надо ехать в Париж, разрушать его алиби, искать улики, вам ли это не знать, Луи?! — возмутился Виктор, взял свой бокал с коньяком и залпом выпил. Хозяин недовольно покачал головой, выражая неодобрение столь варварскому отношению к божественному напитку.

— Вы правы, Виктор, — вздохнул Жардине.

-Но Филипп Лакомб ловкий малый, он дружит с комиссаром полиции и, берите выше, с бригадным полицейским комиссаром, благодаря усилиям которого меня со вчерашнего дня отстранили от этого дела, пригрозив, что вообще досрочно выпроводят на пенсию, если я не прекращу свои нападки на честного мсье Лакомба. Репутация у меня аховая, все знают, что я попиваю, так что и моим доводам веры нет, а самое главное — моему начальству наплевать на русскую, которая, по их версии, одурманила почтенного гражданина Франции, заставив его жениться и переписать на нее свое состояние. А потому к ней у наших властей никакого сочувствия, зато много сожалений по поводу Лакомба-младшего, никто не хочет верить, что сынок отравил папашу. Как сказал мой комиссар: «Луи, ты не патриот! Мы не можем внушать нашим добропорядочным соотечественникам, что Франция способна рождать таких выродков!» Дело гиблое, Виктор. Твою девчонку никто искать не будет. В России о ней тоже некому бить тревогу, так что...

Жардине наполнил свой бокал, предложил и Виктору, но тот отказался. Инспектор взял со стола лионскую «Суаре» и бросил Рене:

— Ты это читал?

Виктор развернул газету и сразу же увидел фото графию Алены. Крупный заголовок гласил: «Русская мафия хозяйничает на юге Франции?» В статье на первой полосе приводились новые подробности биографии Алены Нежновой. Рене пробежал ее глазами. Бойкий журналист Пьер Симоне раскопал любопытные факты ее жизни в России, в частности подробно остановившись на биографии первого мужа Алены Петра Грабова. Он был представлен автором как жестокий и хладнокровный садист и убийца. Два армейских года он провел в Чечне, где прославился тем, что расстреливал мирных жителей, за что военное начальство наградило его орденом, и он вернулся в. родные места прославленным героем, чем и завоевал сердце медсестры Алены Нежновой, которая воровала в местной больнице морфий и поставляла своему возлюбленному. Они поженились и жили счастливо, Пока Грабов в наркотическом приступе безумия не убил своего соперника хирурга, с кем параллельно жила Алена. Мать Нежновой умерла от разрыва сердца. Русское правосудие определило Грабову пожизненное заключение, но недавно он бежал из мест заключения и теперь находится на свободе. И не для него ли его бывшая женушка присвоила «Гранд эту-аль», чтобы сделать виллу центром русского разбоя? Статья была лихо написана, с издевкой по отношению к Алене и могла всерьез напугать провинциального обывателя.

— Кто-то, как видишь, заинтересован сделать из твоей соседки жуткого монстра! — глубокомысленно заметил Жардине.

— Это наглое и циничное вранье! — поморщился Рене.

Я отстранен. Кстати, в этой статейке и меня крепко приложили! — Он схватил газету и процитировал: — «За сколько сотен русских нефтедолларов вас купили, инспектор Жардине?!» Каково звучит? Мой двенадцатилетний сын вчера пришел с разбитой мордой. Ему сказали: «Если твой папаша-пьяница не успокоится, то мы и с ним проведем такую же задушевную беседу!» И вот я успокоился - точнее, меня успокоили.

И он снова плеснул себе коньяку.

Разговор с инспектором огорчил Виктора. Возвратившись, домой он не мог найти себе места, расхаживая по кабинету. Бигли с тревогой смотрели на хозяина, не понимая, что его могло расстроить.

«Получается, что Алин теперь и искать не будут? Злодеи могут надругаться над ней, убить, и им это сойдет с рук?! — пронеслось у него в голове. — Дожили!»

Имей он лишних пять тысяч франков в месяц, нанял бы частных сыщиков, и те за пару-тройку дней все бы раскопали, но Виктор жил всегда в обрез, экономил, чтобы позволить себе летом съездить в Венецию или Афины, а самому пускаться как гончая по следу как-то не с руки. Да и какой из него комиссар Мегрэ? Он всю жизнь проработал в посольстве, писал отчеты, собирал информацию. Нет; представление о таких делах он имеет, но практической стороны сыска толком не знает. Однако кто, кроме него, спасет Алин? Некому, раз Жардине отстранили. Легко сказать: «Я готов ввязаться в драку с негодяем Филиппом Лакомбом!» — но этот негодяй тут же нанесет ответный удар, и, стоит предположить, весьма чувствительный.

Когда-то он, мечтал о жизни разведчика, которая была бы наполнена риском и опасностями, но конторская служба «белого воротничка» мигом развеяла юношеские мечтания, душа разленилась, и он постепенно превратился в русского Обломова. Впрочем, гончаровский Илья Ильич Виктору нравился тонкостью чувств, чуткостью, деликатностью и удивительной фантазией.

Вечером зашел Анри, узнать, что слышно об Алин, но Рене лишь развел руками.

— И что теперь? — погрустнев, не понял садовник. — Наша мадам так и пропадет?

— Ну почему — пропадет? Не должна пропасть!

— Вы хотите отправиться на поиски? — посветлел лицом садовник.

— Я еще не знаю. — Рене поднялся; взял с камина свою трубку и стал набивать ее табаком.

Садовник, сам того не ведая, своей нехитрой репликой поставил его перед выбором.

— Это ведь нешуточное, дело, Анри, — выпуская кольцо дыма, промычал Виктор.

— Я бы мог за собаками присмотреть, мне нетяжело, — помолчав, вздохнул садовник.

И этого старого пентюха Алин сумела очаровать, вот это да!» — усмехнулся про себя бывший разведчик.

— Нет, я готов предпринять все шаги для спасения мадам Лакомб, надо только все обдумать, собраться с мыслями, — пробормотал. Рене.

— Как скажете, я так и перееду к вам, — кивнул Анри.

Он простодушно посмотрел на него, словно не понимая, к чему медлить, тем более что пошел уже третий день, как похитили Алену.

— Будь я помоложе, сам бы отправился на поиски! — радостно сказал садовник. — Да ноги не те. Часа два потопчусь на одном месте - и уже невмоготу. И одышка начала одолевать.

Он хотел что-то еще сказать, но умолк, с такой надеждой глядя на Виктора, что тому ничего не оставалась, как согласно кивнуть в ответ.

Но прошла почти неделя, прежде чем Рене выехал в Париж. Оказалось, его «ситроен», который он года три не ставил на диагностику и профилактический осмотр, требует серьезного внимания и даже мелкой починки. Виктор отогнал его в местную автомастерскую, где механикам пришлось с ним всерьез,повозиться.

Заменить карбюратор и тормозные колодки. Лишь на седьмой день новоявленный Мегрэ отправился спасать свою соседку.

По трассе гулял туман, и пришлось сбавить скорость, дабы избежать внезапной аварии. Бывший разведчик вспомнил, как Жардине убежденно говорил о том,, что появление пасквильной статьи в лионской «Суаре» и похищение Алин — звенья одной цепи. А значит, надо бы встретиться с этой газетной пираньей Пьером Симоне. Перед тем ,как уйти в отставку, Виктор работал в аппарате службы национальной безопасности, и ему удалось сохранить удостоверение за собой. Им теперь можно будет при случае воспользоваться.

Через полтора часа он прибыл в Лион и сразу же заехал в редакцию «Суаре». Как оказалось, Пьер Симоне в штате газеты не состоял, изредка пописывал на скандальные темы, но чаще прикладывался к бутылке. Он принес материал через три дня после того, как Алену арестовали. Тема была жареная, и за неё ухватились.

— И мы не прогадали, — закончил свою историю редактор отдела. — Тираж вырос почти вдвое, Сейчас Симоне заказали продолжение, над которым он и работает!

Добыть адрес пасквилянта сложности не составило, поскольку Виктор назвался менеджером кинокомпании «Гомон», которая живо заинтересовалась этой необычной историей и хочет купить на нее права, чтобы начать работу над фильмом. Редактор тотчас написал на листке, где можно найти Симоне, и каким кодом звонить в дверь,

Сообщил, что последние полгода журналист вообще ничего не писал. И вдруг такая удача! Теперь он ходит гоголем, старый репортер снова в фаворе, и это главное.

— Я рад, что Пьеру наконец-то повезло, — улыбнулся редактор, прощаясь с Виктором.

...Благодаря адресу и коду через полчаса Рене проник в священное обиталище творца, который конечно же ничего не писал, а откровенно пьянствовал. Хотя компьютер был включен, а в принтере торчала пачка бумаги, чтобы в любой миг можно было изобразить сложный процесс писания, но достаточно было беглым взглядом окинуть, комнату, чтобы понять, что здесь живёт пьяница.

-Но кто же тогда пишет? Парижский ловкач, которого нанял Филипп, а чтобы замести следы, нашли и спивающегося аборигена. Последнему наверняка заплатили, взяв с него обещание о строгом сохранении тайны, — пронеслось в голове Виктора, который, улыбаясь, подал руку нетрезвому и заросшему рыжей щетиной журналисту. — А потому представляться киношником нельзя, нужен другой ход!

— Но кто вам дал код звонка? — недоуменно произнес Симоне. — Вообще-то я работаю и мне сейчас не до гостей!

Виктор подошел к столу, взял бутылку шотландского виски, наполовину опустошенную, рассмотрел ее и поставил на место.

— Вы слышите, мсье, я сказал, что мне сегодня не до гостей! — повторил Симоне.

— А я не гость, мсье Симоне. — Рене достал свое удостоверение, показав лишь название грозного учреждения и не давая журналисту возможности развернуть документ. — Я здесь по важному делу, и от тебя сейчас зависит, останешься ли ты радостно лакать свое виски, или мы уйдем вместе. А там, куда ты попадешь, условия будут намного похуже. Так что сядь и слушай, что я тебе буду говорить!

— Но в чем дело, мсье? — вскинулся было журналист, но Виктор его резко перебил:

— Заткнись! Ты вляпался в большую кучу дерьма со своей статьей! Тебя подставили, понятно?

— Кто меня подставил? — не понял Симоне.

— Тот, кто воспользовался твоим именем и подсунул тебе грязную статейку!

— Я не понимаю, о чем вы говорите? Статью о этой русской написал я и не стыжусь этого!

— Ты от начала до конца?

Журналист замялся, чем окончательно и выдал себя.

— Что значит — от начала до конца? Да, я написал эту статью! — с гордостью бросил он. — От начала до конца!

— Так ты, выходит, большой специалист по России? — усмехнулся Виктор.

— Да, я спец по России!

— И ты знал, что гражданка Нежнова работала на русскую разведку?

Этот вопрос застал Симоне врасплох. Он не нашелся что ответить, и Рене этим воспользовался.

— Я думаю, вам все же придется проехать со мной, мсье Пьер Симоне.

— Я никуда не поеду! — снова завелся он. — Вы не имеете права! Где ордер на мой арест?!

— Там тебе покажут ордер и предъявят обвинение.

Виктор достал мобильный, набрал свой домашний номер и сказал:

— Мне нужно еще двоих, он собирается оказать сопротивление!

— Кто вы такой, что вам нужно? Давайте поговорим, я же не собираюсь отказываться от разговора! —испугавшись, заюлил Симоне. — Что вы хотите знать?'

— Хорошо, я все расскажу, только никого не надо! — вскрикнул он.

Виктор снова набрал свой домашний телефон и дал отбой своим гориллам.

— Я тебя слушаю! — сев на стул, бросил Рене

— Я их не знаю! Они свалились как снег на голову. Пришли, привезли выпивку, спросили, слышал ли я про ту русскую, которую подозревают в убийстве своего мужа-калеки? Я говорю: да, слышал, потому что об этом только и говорили в новостях! Эти двое сразу же оживились и выложили мне статью...

— А как они представились?

Обыкновенно, я сейчас и не помню. Один вроде бы Жан-Поль, а второй назвался русским именем, одну секунду... — Симоне наморщил лоб. — Вспомнил! Вадим! Он назвался Вадимом! И даже показал свое удостоверение, нет, карточку аккредитации, где было написано, что он, Вадим... сейчас, одну секунду... что он, Вадим Баранов, является собственным корреспондентом, а вот какой русской газеты или журнала, я уже не помню... Забыл! И вот этот Баранов сказал, что у него есть материал о нашей русской, мадам Лакомб, но в России снова введена негласная цензура и есть установка, чернуху, то есть негативные статьи, больше не печатать, а уж тем более о плохих русских за границей. Но здесь за это схватятся. А поскольку у него жесткий договор со своей редакцией — ни строчки не продавать другим изданиям, то не мог бы я выдать все это под собственной фамилией, а гонорар пополам.

Симоне облизал пересохшие губы, выразительно посмотрел в сторону бутылки виски, стоявшей на столе, но неожиданно пересилил эту вспышку жажды и опустил голову, выдержав короткую паузу.

— Я прочитал материал и сразу понял: это готовая статья с явной направленностью против своей соотечественницы, что меня немного удивило. Я даже предложил им смягчить прокурорский тон, все-таки речь идет о красивой женщине, но тут они оба встали на дыбы, а второй, до сей поры молчавший Жан-Поль, даже заявил, что единственное их условие — это неизменность тона и стиля. Если редактор сам вздумает что-либо заменить, то надо будет забрать статью. Но и в этом случае я не буду внакладе и не получу пятьсот франков. В моем положении спорить было бессмысленно, но я знал, что «Суаре» это проглотит и мне еще будут благодарны, не говоря уже о деньгах... Так оно все и случилось, а я вот... — Он проглотил комок, вставший в горле. — Даже заказали продолжение!..

— Они заезжали за своей половиной гонорара? — спросил Виктор.

— Да, но один Вадим. Он оставил мне свой телефон в Париже...

— Когда он хотел приехать?

— Сегодня или завтра, я уже не помню, сейчас гляну!

Он подошел к столу, нашел нужный листок в ворохе бумаг.

— Сегодня! — Симоне взглянул на часы. — Если приедет, то через полчаса на метро, он не любит на машине. Вы эту статью заберете?

Виктор кивнул.

— Мне редактор голову снимет... — еле слышно пробормотал он. — Я уж и аванс взял.

— Выход всегда найдется, — философски проговорил Рене.

Через полчаса раздался звонок. Вадим Баранов звонил с вокзала. Он сообщил, что привез статью и через десять минут будет у Симоне.

Бывшего разведчика журналист представил водопроводчиком. Рене, переодевшись и вооружившись слесарными инструментами, разбирал и, прочищал засорившийся смеситель, чему научился, живя у себя в загородном доме. Подозрений у приехавшего Вадима Баранова не возникло, а через приоткрытую дверь ванной Виктор услышал весь разговор. Русский журналист передал Симоне новую статью и бутылку виски, заявив, что условия их договора прежние, а если газета потребует продолжения, то Пьер должен согласиться.

На вид русскому собкору было около сорока: спортивный, поджарый, с узким, волевым лицом. Рене, следуя всем законам разведки, рассмотреть свое лицо русскому журналисту не дал, а вот его за несколько секунд успел изучить досконально. Гость ушел, а Виктор, собрав кран, который стал работать лучше прежнего, вернулся к хозяину квартиры. Тот передал ему статью.

Большая часть ее была посвящена подруге Алёны, некой медсестре Варваре Анохиной, живущей в Мытищах. Та с шестнадцати лет занималась проституцией и довольно подробно рассказала, как привлекла Алену к старинному ремеслу, и та с большим удовольствием этим занималась, обслуживая за десятку в больнице всех желающих, а некоторых и бесплатно, чем Варвара жутко возмущалась, широко используя ненормативную лексику. Русский журналист делал правку прямо по набранному им на компьютере варианту, а в конце статьи своей рукой дописал, что Пьер может смело вносить любые коррективы в данный текст, по заведенной привычке поставил число, дату и расписался. По-русски.

«Святая наивность!» — усмехнулся про себя Виктор.

— Кстати, вам, мсье Симоне, скорее всего,

придется предстать перед судом за клевету, изложенную в вашей опубликованной статье, — пробежав глазами статью и поморщившись, проговорил он. — Вы, надеюсь, будете готовы представить доказательства всех тех фактов, которые столь красноречиво изложили...

У журналиста вытянулось лицо от столь неожиданной реплики.

— Но мне сказали, что все факты подлинные...

— И что истица вообще скоро исчезнет? — уточнил Рене.

— Мне. сказали, что она имеет твердое намерение покинуть Францию и больше сюда не возвращаться.

— Кто вам это сказал?

— Второй, Жан-Поль...

Виктор вытащил любительскую фотографию Филиппа, которую предусмотрительно захватил с собой, показал ее Симоне:

— Это он?

Пьер взял фотографию. Вглядевшись, он вернул ее гостю, молча кивнул.

— Вы давно за ними следите?

— На этот вопрос я не могу вам ответить, — улыбнувшись, лаконично ответил Рене.

3

Она очнулась от леденящего холода, пронизывающего все ее тело, да еще от странного попискивания над ухом. Резко взмахнула рукой, сбив с плеча огромную мерзкую крысу. И еще несколько тварей шарахнулось от нее в сторону. Сразу же шибануло в нос сырой землей, смешанной с чем-то вонючим и кисло-радостным. Очнувшись, Алена не сразу поняла, где находится. Потому что свет не вспыхивал в глазах,хотя мадам Лакомб понимала, что не спит, к ней вернулось сознание, но почему вокруг темно? Ей

выкололи глаза? Но они оказались на месте. Еще через мгновение отдаленно;откуда-то сверху, донеслись звуки музыки. Алена подняла голову и лишь тогда заметила узкую серую полоску, оттуда пробивалось странное свечение.

Прошло две минуты, и она вспомнила, как ее привезли в холодный, пустой дом., сбросили в погреб или в замерзшую выгребную яму, где она теперь и очнулась. Кончиков пальцев на ногах заонежская росомаха уже не чувствовала, хотя температура здесь, наверное, минус пять, не ниже, но в яме очень сыро и переносить такой морозец в сыром месте очень трудно. Наверху явно кто-то был, сторож или охранник, потому что, когда она стала звать на помощь, он лишь громче сделал музыку, чтобы не слышать ее воплей. Еще через секунду она вспомнила: да, остался охранник, даже двое.

В щели проникал холодный ветер, и помещение наверху темное, нежилое, — значит, там никто не живет и без толку кричать. Единственное утешение — ее вопли метра на два отогнали крыс, которые, чуя лакомый кусок живой плоти, только и ждали удобного момента, чтобы напасть и вонзиться зубами в кровавую мякоть.

Сама мысль о том, что придется умереть столь жутким образом, сотрясла ее ознобом, и Алена быстро подползла к серой полоске, которая понемногу светлела. Видимо, наступало утро, а свет пробивался сквозь щель крышки погреба. Подобравшись поближе, попробовала поддеть ее плечом, послышалось глухое звяканье замка, однако мадам Лакомб почувствовала: запор хлипкий, точнее, даже не сам замок, а железные петли. Вогнанные в прогнивший пол, они сразу же поддались. Только не надо спешить, двое сторожей — это не шутки. С одним она бы как-нибудь справилась, а с двумя сложнее.

Но наверху только звучала музыка, какой-то джазмен-виртуоз перебирал клавиши фортепьяно, и никто ни с кем не разговаривал, хоть это и ничего не значило: один мог спать, а другой сторожить. Мадам Лакомб снова поддела крышку плечом. Образовалась щель, сквозь которую она увидела большую комнату и ноги того, кто слушал или спал под импровизацию пианиста. Прошло секунд двадцать, охранник не шевельнулся, притулившись к стене. Судя по башмакам, размер сорок один — сорок два, не геркулес. Теперь самое главное — не разбудить.

Крысы, почувствовав, что лакомая добыча собирается сбежать, тотчас обеспокоились, угрожающе запищали, созывая всех и, видимо, готовясь к атаке. Крыса-вожак, самая крупная из стаи, уже вонзила свои зубы в ее каблук, пропоров его, но он в ее зубах и застрял, от чего тварь запаниковала. Она завизжала, закрутилась на месте, пытаясь избавиться от вязкого каблука, и остальные крысы на время переключили свое внимание на вожака, следя за его отчаянными попытками освободиться. Алена поняла: ее час пробил. Либо она выберется, либо ее заживо съедят.

Пленница резко ударила плечом по крышке, и та мгновенно поддалась. Выглянув, она увидела спящего парня лет тридцати с грязным, небритым лицом. Музыка раздавалась из транзисторного приемника, стоящего на подоконнике. Мадам Лакомб выбралась из узилища, скорее всего, это был овощной погреб, где хранились лук, капуста, картошка. Остатки их догнивали, образуя невыносимо гадкий запах, и крысы, видимо, там раньше кормились, а теперь, оставшись без припасов, были готовы наброситься и на человека.

Алена закрыла крышку, размозжив голову одной из крыс, потому что та отважно бросилась вдогонку.

Послышался хруст костей, и мерзкая тварь умолкла навсегда, оставив брызги крови на деревянном полу. Охранник заворчал что-то бессвязное. Алена напряглась, схватила кочергу, валявшуюся на полу, готовая вступить в схватку и сражаться до конца, но сторож так и не проснулся. Медсестра, подойдя к окну, обнаружила у дома тот самый темно-голубой «ситроен», не зря напугавший Анри, а в салоне и второго спящего похитителя.

Жаль, что она не умеет водить. Мишель как-то пообещал, что, когда настанет лето и дороги подсохнут, Виктор обучит ее вождению. В его гараже, говорил Лакомб, стоит новенький «пежо», на котором обожаемая женушка сможет ездить сама и возить его.

Она выбралась из пустого, холодного дома, заглянула в машину. Второй охранник, закутавшись с головой в куртку, спал на заднем сиденье, а ключ торчал в замке зажигания.

«Явно не профи, — скривилась Алена. — Мерзкий Филипп пожадничал, нанял непрофессионалов!»

Она огляделась. Дом стоял на возвышении, от него тропинка уводила вниз, к пустынной асфальтовой дороге, а та вела к лесу. За минуту, что она простояла у крыльца, по шоссе не проехала ни одна машина. Но эта дорога куда-то же выводила, возможно, на большую трассу или к поселку, по ней наверняка можно добраться до Овера, хотя Алена не знала, где он теперь находится и сколько времени прошло с начала ее похищения. Она попыталась вспомнить. В погреб она попала не сразу, потому что сначала ее привезли в какой-то мотель и почти сутки похитители держали ее там, привязав к кровати и заткнув рот кляпом. Они по очереди ходили звонить, — видимо, Филиппу, но сначала его не было, а потом им не понравились его требования. Совещаясь друг с другом, они возмущались тем, что наниматель хотел взвалить на них грязную

работенку, за которую они вообще не хотят браться. И денег им за нее не надо. Они не говорили вслух, что за «работенка», но по тому, как избегали смотреть на пленницу, она поняла, что речь идет об убийстве. Однако вмешаться в их спор она не могла. Понемногу они заговорили об окончательной сумме, глазки разгорелись, и один из них побежал звонить, часа два торговались, пока не пришли к согласию.

В дешевом мотеле ее не кормили. Давали пить и водили в туалет, все остальное время Алена сидела привязанной на стуле. Ночью увезли. Ехали долго по проселочным ухабам, пока ранним утром не прибыли на брошенную ферму. Иней лежал на траве. Втащили в дом, сунули в погреб, не посмев убить. Она поняла это по вонючему поту, исходившему от них. Ее еще Грабов на сей счет просвещал: «Страх имеет свой запах, он самый мерзостный и тошнотворный!» Налетчики не умели убивать. Видимо, решили, что она сама издохнет. Или крысы сожрут. И даже развязали ей руки, вытащили кляп изо рта, чтобы придать всему естественный вид. Значит, вот еще один день и одна ночь. Три дня и три ночи. Без пищи. Но как ни странно, ни в мотеле, ни в погребе голода она не чувствовала, Он не мучил ее, — видимо, из-за всех страхов, что пришлось пережить. Лишь теперь, пройдя метров десять по тропинке к шоссе, мадам Лакомб неожиданно ощутила ватную слабость в ногах. Они сами собой подогнулись, и она упала.

Посидев на холодной земле, Алена с трудом поднялась, разогнулась, но в глазах замелькали серые мушки, голова закружилась, и она снова упала, на этот раз потеряв минут на пять сознание. Открыла глаза оттого, что ее кто-то обнюхивал. Она увидела собачьи глаза, но собака была сытая и даже не заурчала от недовольства.

Брезжил рассвет, ей надо поспешить, а она не

может подняться. Стоит ей присесть, как начинает кружиться голова и ее магнитом тянет к земле. От такой жуткой, беспомощной слабости Алена даже заплакала. Видимо, и тюрьма, и последние трое суток стрессов и голодания ее доконали.

Она оглянулась: дом возвышался на пригорке метрах в десяти от нее. Вот-вот эти стервятники проснутся, обнаружат ее исчезновение и бросятся в погоню.

А уж с рассветом они без труда обнаружат беглянку и засунут обратно в погреб, крысы же ей не простят смерти одной из них, и месть их будет страшна.

Алена вдруг подумала, что человеку вовсе не безразлично, как он умрет. Вот она бы не хотела быть съеденной крысами. Согласна на любую другую смерть, готова сама себе вены перерезать, броситься с камнем на шее в омут, но только не крысы. Надо объявить об этом стервятникам. Если уж им нужна ее гибель, то она сама выберет, как ей умереть. В мытищинскую больницу часто привозили девчонок, пытавшихся резать себе вены. Одну из таких сумасшедших они еле откачали, и она рассказывала, что когда вытекает кровь, то умирающий испытывает даже легкую эйфорию, кружится голова, и его точно уносит за облака. Вот она так и сделает. Прямо при них.

Мадам Лакомб снова попыталась подняться, но, едва выпрямилась, опять упала, на этот раз до крови рассадив коленку. Силы окончательно покинули ее, и судьба решила поставить на ней крест. А может быть, мстит за нелепую смерть Кузовлева. Не уйди она к нему, он бы жил и приносил добро людям. Нет, ей захотелось испытать судьбу, заставить ее покориться. В итоге Стасик давно на том свете, вслед за ним отправился и Мишель — такая же голубиная душа, и всему виной она. Вот судьба и торопится свести с ней счеты, дабы избежать очередной напрасной жертвы.

Но надо бороться из последних сил. Если Алена

не может подняться, то надо ползти. И она поползла, обдирая в кровь коленки и оставляя за собой кровавый пунктир. Время от времени оглядывалась назад, но дом почти не отдалялся, так медленно она продвигалась. Ей бы доползти до леса, а там свернуть с дороги, забраться в чащу, быть может, сыщется съедобный гриб или какие-нибудь ягоды. Кто-то ей говорил, что в некоторых странах едят жуков, и это считается даже деликатесом. Ах да, . Мишель рассказывал.

Когда солнце показалось над краем горизонта, Алена остановилась и несколько секунд любовалась восходом. Он был так красив, что она расплакалась. Передохнув, поползла дальше, но адская боль в коленках заставила ее остановиться. Беглянка поднялась и попыталась удержаться на ногах. И ей это удалось. Она знала: стоит выдержать одно мгновение, и голова перестанет кружиться. Главное — не торопиться и добраться до леса, он ее укроет. Мадам Лaкомб осторожно сделала шаг, потом второй и так двинулась дальше, по шажкам, изредка взмахивая руками, потому что ноги подгибались и тело плохо ее слушалось, словно она шла по скользкому гимнастическому бревну. Четвертый, пятый, шестой. Она не падала,- с великим трудом одолевая метр за метром, останавливаясь, чтобы отдышаться. Одышка, как у гипертоника.

До лесной кромки оставалось метров семь-восемь. Там можно идти, хватаясь за деревья. Они ее и спрячут. Или отлежаться в сухом валежнике. Но прежде спуститься в низину, найти ручей, родник, речушку, напиться, смыть кровь с ног, поймать любого малька и съесть. Она и в Заонежье любила есть сырую корюшку. Это очень вкусно. Алена поест; и это прибавит ей сил. Тогда можно идти дальше. Она сильная, она выдержит.

Остановившись, оглянулась и увидела, как из дома выскочил охранник, застыл на крыльце и сразу ее обнаружил. Он замолотил руками по машине, заставляя проснуться напарника и пуститься в погоню. Мадам Лакомб заторопилась, сделала несколько шагов и, потеряв равновесие, упала на дорогу. Подняться уже не смогла и от бессилия заколотила руками по твердой, наезженной колее. Слезы потекли по ее щекам.

Через минуту примчались похитители, подняли ее, как пушинку, засунули в машину. Она не сопротивлялась. Они привезли ее обратно в дом, потащили к погребу, и она вдруг с неожиданной силой вывернулась из их лап, забилась в истерике на холодном полу, отползая подальше от погреба. Добралась до угла и там замерла. Охранники растерянно наблюдали за этими дикими движениями. Один из них решительно направился к ней, но второй его удержал:

— Да оставь ты ее, пусть сидит! Она мне всю руку расцарапала! Здесь хоть на виду.

Они вышли на крыльцо, закрыли дверь на засов, спустились к машине, достали термос и бутерброды, устроившись на заднем сиденье. Алена почувствовала горьковатый запах кофе, ноздри защипал душистый ветчинный дух, рот наполнился слюной. Голова закружилась, и она погрузилась в томительную дрему. Ей приснился странный склад, где на крюках свисали сверху большие круги колбас, окороков, копченых кур, индеек, кроликов. Но еда была так высоко, что она не могла достать. Подпрыгивала изо всех сил, но безрезультатно, однако голод заставлял тянуться вверх. От этих прыжков так измучилась, что стала терять сознание прямо во сне, вдруг вспомнила, как это нехорошо, еще Кузовлев ей об этом рассказывал, говоря, так можно и не проснуться, и Алена, испугавшись, начала отчаянно сопротивляться этому,

пытаясь вырваться из липкого сна и вернуться хотя бы в первый, реальный слой, но ничего не получилось. Смерть уже цепко держала ее в когтистых лапах.

Вдруг кто-то плеснул на лицо водой, и она сразу же проснулась. Перед ней, ухмыляясь, стоял Филипп. Он присел на корточки, презрительно взглянул на нее, весело сказал:

— Я сохраню тебе жизнь, если во всем будешь слушаться моих указаний и делать то, что тебе будут приказывать! Уяснила? — спросил он, кое-как ворочая во рту русские слова и делая ударение на последний слог.

Алена не ответила. Ей не хотелось выказывать свою слабость, кивать головой, соглашаться на все его мерзкие требования. Она понимала, что всё равно

придется их принять, она хотела выжить, выстоять и наказать мерзавца за все, а потому пока изобразит покорность, но тем страшнее будет ее месть!

— Ты слышишь меня? Эй, мачеха! — рассмеялся он, — Это твой сыночек пришел! Подумай, маман, о своей дочери, которая никогда не узнает, где твоя могилка!

Он рассчитывал, что напоминание о ребенке вернет ее к жизни. Но эти слова лишь привели ее в ярость, она стиснула зубы и молчала.

— Ты что, онемела?! — взъярился Лакомб-млад-ший. — А ну-ка поднимите ее!

Ее поставили на ноги, но стоять она не могла. Голова вмиг закружилась, и Алена упала на дощатый пол. Сознание работало, она все слышала, каждый звук.

— Принесите еще воды! — приказал Филипп. —

Надо привести ее в чувство!

Один из охранников побежал за водой.

— Вам повезло, и ей тоже,—усмехнулся Лакомб.

— А нам-то в чем? — не понял охранник.

— Не надо будет ее закапывать живьем. Хотя мне бы хотелось посмотреть!..

Прибежал охранник, вылил на нее целое ведро холодной воды. Она снова очнулась.

— Так ты, дрянь, согласна или нет на мои условия?

Она помедлила и кивнула.

— Так-то лучше! — Он поднялся, поморщился, достал из кармана платок, приложил к носу. — Ну и воняет от нее! Отвезите на своей машине в Париж, к моим девушкам, пусть займет место Нины. Но сначала пусть ее вымоют хорошенько, приведут в порядок, а я пришлю врача!

Утром Виктор Рене прибыл в Париж и сразу же отправился на встречу с Люсьеном Дюкло, с которым последние три года работал в Москве. Люсьен, выйдя в отставку, организовал частное сыскное бюро, имевшее солидную репутацию, к услугам которого нередко обращались и государственные службы, когда не хотели большой огласки при расследовании тех или иных деликатных дел. Как хвалился Люсьен, в девяноста пяти случаях из ста его сотрудники справлялись со своими заданиями: находили воров, шантажистов или похитителей.За убийства, отравления и террор Дюкло не брался, чтобы не конкурировать с уголовной полицией и прочими серьезными ведомствами. Рене знал, что услуги бюро платные, но надеялся, что старая дружба с Люсьеном позволит договориться на льготных условиях. Работая в Москве, и будучи шефом отдела, Виктор помог молодому разведчику стать на ноги, а уезжая, порекомендовал его на свое место. И к мнению Рене прислушались.

Они встретились тепло, как старые друзья. На стене за спиной Дюкло висел портрет создателя Мегрэ Жоржа Сименона. Писатель, видимо, был снят

незадолго перед смертью и смотрел на ускользающий уже от него мир с доброй, но грустной улыбкой.

Молодая секретарша, вежливая и сияющая,принесла кофе, печенье и по рюмочке коньяка.

— Ну давай выкладывай, что за надобность привела тебя ко мне? — сразу же перешел к делу Люсьен.

Он выглядел моложаво, и сорока пяти ему Виктор бы не дал. Легкая седина на висках, уверенный взгляд, блуждающая улыбка на губах. Дюкло держал себя в форме, любил велосипед, гоняя на нем по сотне километров в неделю. Он излучал обаяние и оптимизм, которые наверняка подкупали клиентов, приходивших к нему со своими бедами.

Рене вкратце пересказал суть своей просьбы.

— Стоп! — вдруг вспомнил шеф сыскного бюро. — Ведь эта Алин твоя соседка?!

Виктор кивнул. Дюкло читал об этой истории в газетах.

— А она хорошенькая! — разглядывая ее фотографию в газете, заметил Дюкло.

— Тут ты прав.

— Уверен, что ты знаешь и того, кто ее похитил.

— Филипп Лакомб, сын покойного хозяина «Гранд этуаль». Нет никаких сомнений. Это он состряпал клевету в лионской «Суаре». Симоне его опознал, Филипп приезжал с Вадимом Барановым, собкором из Москвы.

— Знаю такого. Коли у тебя все козыри на руках, зачем мы тебе? — удивился Дюкло.

— У твоих ребят большой опыт по части таких дел, а один я не справлюсь.

Люсьен допил своей коньяк и кофе, помолчал, глядя на друга:

— Обычно мы берем от трех до пяти тысяч долларов за такую работу, в зависимости от сроков и трудности задач. Часть их ты уже исполнил. По счастливой случайности несколько дней ,назад мы передали одному нашему клиенту досье на Филиппа Лакомба, таков был заказ, нам заплатили, так что и эта задача решена. Копия этого досье имеется в нашем архиве...

— Кто заказывал? — не удержавшись, перебил его Виктор. — Я понимаю, такие вещи не подлежат разглашению, но тут возможна какая-то связь...

— Не думаю. — Люсьен выдержал паузу. — Заказчица — молодая дама. Насколько я понял, она воспылала ревностью. Дама, видимо, собирается его шантажировать. Там есть чего, опасаться. Одного человека на неделю тебе хватит?

— Пока да.

— Тогда..— Люсьен вытащил из нагрудного кармана калькулятор, быстро помножил несколько цифр и пояснил: — Как старому другу, считаю все без интересов фирмы, учитывая лишь заработок моего сотрудника. Тебе это обойдется в пятьсот долларов, или две тысячи семьсот франков. Ну как, потянешь?

-Да.

— Тогда по рукам! Заплатишь наличными или выпишешь чек?

— Выпишу чек.

Через две минуты они пожали друг-другу руки.

— Кого же тебе дать в напарники?

— А может быть, того парня, кто собирал досье на Лакомба? — предложил Рене. — Он в материале, многое знает!

— Это неплохой вариант! Тогда посиди, я тебя познакомлю!

Он вышел, а Виктор пригубил коньяк, ощутив легкое жжение на языке и благоуханный аромат напитка, Ему повезло. Он предполагал, что придется заплатить как минимум полторы тысячи долларов, и это было бы еще по-божески, а тут почти символическая сумма. Люсьен явно ему потрафил. Все-таки старая дружба не забывается.

Открылась дверь, и в кабинет вошла хрупкая, молодая дама, невысокая, на вид около тридцати, с прической каре — прямые, черные волосы. Она чем-то напоминала Мирей Матье, возможно, скуластым личиком, такими же полными, яркими губами и большими темными глазами. Видимо, потому и прическу носила как знаменитая певица. Сходство портил лишь чуть крупноватый и длинный нос. Строгий костюм, белая блузка и никаких украшений. Даже обручального кольца нет, но, скорее всего, замужем успела побывать.

— Познакомься, Виктор, одна из лучших наших сотрудниц Катрин Ларош, с который ты и будешь работать, — представил ее Дюкло. — Она и готовила досье на Филиппа Лакомба.

— А что, опять работать с этим мерзким типом? —поморщилась она.

— Считаешь, бывают приятные преступники? — усмехнулся Люсьен.

— Да, шеф! Есть отморозки, гнусные злодеи, интеллектуалы, тупые быки, но есть и трогательные экземпляры, натуры артистические, вдохновенные...

— Катрин пять лет проработала в криминальной полиции, — вставил Люсьен.

— И с последними приятней работать, чем с таким выродком, как Лакомб. Он переродился во что-то нечеловеческое.

— Но Виктор прав, ты в материале, а твой Лакомб похитил девушку и в его интересах ее уничтожить, но тут я согласен со своим другом.

— Речь идет о похищении этой русской? — уточнила Катрин.

Виктор кивнул.

Они попрощались с Дюкло и отправились в ближайшее кафе, чтобы обсудить тактику действий.

— Вы знаете, что Филипп Лакомб содержит втайне от властей под видом салона публичный дом? — с ходу выложила ему Ларош, едва они расположились за столиком в кафе и заказали по бокалу пива.

— Скажем так: я догадывался, — кивнул Виктор. — Вы знаете, где он находится?

— Конечно. Но проникнуть туда практически невозможно. Мне дверь вообще не открыли, разговаривал мужчина на ломаном французском, твердил как попугай одну и ту же фразу, что открывать он не имеет права. Я набралась наглости и представилась хозяйкой, знала, кому квартира принадлежит, но и тут он не сплоховал, сказал, чтобы я обращалась к Филиппу Лакомбу. Вот и вся одиссея с попыткой проникнуть внутрь. А все клиенты приезжают только с Лакомбом. Он сам и есть потайной шифр замка. Возит в бордель избранных, а каждый расплачивается на свой лад: кто деньгами, кто протекцией, связями и прочее. Сутенерство лишь небольшая часть его бизнеса и совсем не главная. Но когда надо подписать выгодный контракт, умаслить заказчика, тут и срабатывает его десерт с русскими девушками...

— Откуда вы знаете, что там русские девушки? — заинтересовался Виктор.

— Поняв, что попасть не удастся, я познакомилась с одним из тех, кого Филипп туда возил. — Катрин закурила.

— Может быть, виски? — предложил Виктор, заметив, с какой жадностью она бросила взгляд на посетителя, который нес к угловому столику стакан с темно-коричневым напитком.

— Да, надо согреться! — Ларош зябко повела плечами.

Рене заказал два виски и попросил к ним несколько бутербродов с ветчиной, но Катрин от них категорически отказалась.

— Чтобы не потерять шарм и изящество при моем скромном росте приходится о фигуре заботиться, — кокетливо улыбнувшись, пояснила она. — А виски я люблю!

Она начала рассказывать, как добыла эту информацию, и Виктор заметил, что ей хотелось этим даже похвастаться.

— Мужчине тяжело добывать информацию такого рода, а женщина, как любит повторять наш шеф, «в игольное ушко пролезет»! Вот я и пролезла. Легко заарканила этого мужика, уложила в постель, увы, старый дедовский способ срабатывает лучше других, а уж в интимном ворковании я его раскрутила, и он все мне выложил, вплоть до имен девушек. Увы, Алин среди них не было, — заметив напряжение во взгляде Виктора, сразу же проговорила она. — Но это ничего не значит, красотки живут там под вымышленными именами: Кэти, Биби, Мими и так далее. Церемония такова: сначала легкий ужин и парад красоток, во время которого каждый выбирает свою, потом все расходятся по комнатам, и девочки их там ублажают, выполняя любые капризы. После полуночи разъезд. Там пять девушек, а потому и гостей больше не бывает. Звучит классическая музыка, комнаты декорированы разными тканями, картины на стенах, такой образчик классического стиля. Девицы выходят не в колготках и лифчиках, а в строгих, а-ля девятнадцатый век, декольтированных нарядах и, как говорил мой боров, от них веет девственной порочностью. Это особый шарм для таких сексуальных маньяков, каким оказался мой маргариновый король. Он подписал контракт с Россией, а оформлял контракт Филипп, так что денежки у Лакомба водятся — и охрана, и девочки, и наряды — все окупается!

Бывший разведчик раскурил трубку.

— Этот маргариновый король боится вашего Филиппа. Говорит, тот способен на все. И советовал мне держаться от него подальше.

4

Алена медленно выздоравливала. Поднявшись первый раз, почти не ощутила своего веса, настолько она похудела, превратившись в травинку. Ей даже показалось: стоит оттолкнуться от пола, и она зависнет в воздухе, полетит, подгоняемая легким сквозняком с кухни. В ней вдруг снова появилась та невероятная легкость прыжка росомахи, когда тело не мешало и не тянуло вниз.

Побродив по гостиной, она могла часами смотреть в окно, вниз, на шумную парижскую улицу, по которой беспрерывно катились машины разных цветов и оттенков, и эта большая оживленная улица с четырехсторонним перекрестком напоминала детскую игру. Окна были плотно закрыты, и отдаленно, волнами закатывал уличный шум,а посидев так минут десять, она погружалась в странную, почти наркотическую дремоту, вывести из которой ее мог лишь свистящий удар плетки да резкий окрик охранника Хасана, злобного татарского пса со сплющенным, сломанным когда-то на ринге носом и узкими щелками глаз.

Он, как и четверо, прекрасных обитательниц большой пятикомнатной квартиры, из дома не отлучался. В его обязанности входило следить за каждым их шагом, подслушивать все разговоры и обо всем докладывать хозяину, Филиппу Лакомбу. Раньше девушек было пять, но одна из них, самая младшая, Нина, за два дня до прибытия Алены покончила с собой, не выдержав полуторагодичного плена. Почему-то именно ее больше других невзлюбил Хасан, садистски унижая, заставляя ублажать его столь мерзкими способами, что Нину трясло, выворачивало всякий раз наизнанку. И она, улучив момент, когда Хасан набросился на еду, а подруги легли отдыхать, закрылась в ванной и вскрыла себе вены. Через час ее хватились, вышибли дверь, но было уже поздно.

Примчался Филипп, тело завернули в полиэтиленовый мешок и ночью тайком вывезли неизвестно куда. Ужас охватил остальных пленниц. Они взбунтовались и потребовали немедленно отправить их домой, наотрез отказавшись работать и требуя свидания с русским послом или консулом. Назревал большой скандал. Лакомб-младший не на шутку перепугался, сам приехал уговаривать «своих подружек», как всегда ласково их называл, объявил, что готов выслушать и пойти на уступки. Пленницы не хотели его и слушать.

— Все, успокоились, хватит! — жестко обрубил всех Лакомб. — Мне самому жаль, что так все получилось! Я обещал устроить ваши судьбы — и сделаю это! Кое-кто из моих постоянных клиентов уже намекал мне, что был бы счастлив иметь такую жену...

— Про кого говорили? — загоревшись и тряхнув золотистыми кудряшками, пропищала Мими, похожая на хрупкую статуэтку. — Кто хочет моего счастья?

— Я не могу пока открыть эту тайну, это деликатный, вопрос, меня просили не разглашать...

— Кому ты нужна, пискля зеленая?! — рассмеялась Кэти. — Жди, завтра графиней станешь!

— Зря смеешься, Кэти! — снисходительно улыбнувшись, загадочно проговорил Филипп. — Между прочим, тобой тоже интересовались! Да что говорить, наши француженки вам в подметки не годятся! Вы все настоящие красавицы, а с таким опытом еще

желаннее! Нормальные французы без предрассудков, для нас девственность вовсе не достоинство, а недостаток. Молодость должна перебеситься, чтобы уступить место зрелости, а какая нормальная жена без чувственного и сексуального опыта? Вы же дипломированные жрицы любви, вам уже подвластны все тайны сладкой страсти, вы способны оживить мертвеца, а это дорогого стоит, не так ли?

Филипп умел убеждать, и две другие девушки, Биби и Лили, завороженно слушали хозяина, веря каждому его слову. Да и Мими уже недовольно посматривала на Кэти, готовая присоединиться к ним.

—Поэтому зачем нам ссориться, подружки мои? — видя, что ситуация меняется, ласково пропел он. — Решим дело миром. Ну что вас не устраивает, выкладывайте!

Лакомб выслушал все претензии, и пообещал возобновить воскресные прогулки, а сам день вообще сделать выходным. Чтобы окончательно их задобрить, он выплатил каждой «подружке» по полторы тысячи долларов за год работы, объявив, что по окончании второго последует такая же сумма. Строго приказал Хасану к девушкам не притрагиваться, а быть лишь их охранником, а также по их просьбе согласился добавить в ежедневный рацион йогурты, овощи, соки и улучшить набор косметики и кремов. Но звонить и писать письма домой по-прежнему запрещалось.

У оставшихся четырех девушек, как и у Нины, был заключен контракт на два года с одной московской фирмой, направившей их на работу в Париж. Девушки знали, какая работа их ждет: «развлекать гостей песнями, танцами, веселыми разговорами и создавать им хорошее настроение», так было записано в контрактах, но все они хорошо понимали, что кроется за этими словами. И не жаловались.

Поначалу все было внове, интересно, даже, фильмы и телепрограммы, пусть на незнакомом им языке. Они старательно учили французский, раз в неделю, по воскресеньям, выходили в город. Поднялись на Эйфелеву башню, посетили Лувр, съездили в Фонтенбло, поглазели на собор Нотр-Дам и на знаменитое варьете «Мулен руж», прошлись по Елисейским Полям, Монмартру, постояли на набережной Сены, посидели в летнем кафе, выпив по чашке кофе, на большее денег не выделили. Но и этих впечатлений хватало, чтобы не сетовать на гнусную и однообразную работу. Но однажды эти прогулки отменили. Филипп в ответ на их возмущенный ропот ответил лаконично:

— В контракте не записано. Как не предусмотрены и выходные, тем более что вы не очень утруждаетесь! Пить шампанское, есть фрукты, да еще получать удовольствие с избранными мужчинами Франции — за такие вещи вы мне еще приплачивать должны! Я представляю, кто бы в Москве вас пользовал: разные хачи да тупоголовые охранники. Так что радуйтесь тому, что есть!

Но они до поры не роптали. И только жуткая смерть близкой подруги заставила их взбунтоваться.

Когда Алену привезли сюда, доктор Жан Пике, ровесник Филиппа, пришедший по вызову, осмотрев Алену, констатировал у нее сильное истощение, воспаление легких, сердечную аритмию и еще несколько болезней. Лакомб молча выслушал своего врача, который не первый год осматривал и лечил девушек, пожал плечами.

— Мне нужно, чтоб ты за неделю поставил ее на -ноги! - рассерженно бросил ему Филипп.

— Это невозможно!

— У меня здесь не госпиталь Сен-Дени! — вспылил Лакомб.

— Я забираю ее в больницу и могу обещать, что через две недели она встанет на ноги...

— Никуда ты ее не заберешь, и никаких двух недель у тебя нет. Неделя — и точка! — жестким тоном перебил его Лакомб. — Я за что деньги плачу?!

— Я буду ее лечить столько, сколько понадобится! — грозно прорычал Пике. — Иначе будешь разбираться с властями! И кончай свои замашки местного дона Карлеоне, меня мутит от них!

Филипп не нашелся что и ответить, а Пике ушел, хлопнув дверью. Лакомб помрачнел и вышел из комнаты, где лежала Алена, но тут же вернулся, бросил Мими, жившей когда-то вместе с Ниной:

— Я тебя прошу: давай ей по часам все лекарства! Пои и корми! Мне только второго трупа здесь не хватало!

Мадам Лакомб, не вставая, пролежала трое суток. Лекарства и хорошее питание вернули ее к жизни. На четвертый день она сама поднялась, но, сделав несколько шагов, упала на пол. Снова голова закружилась. Мими едва успела ее подхватить. Во второй половине дня Алена сумела добраться до окна, села у подоконника на стул и не могла оторвать глаз от большой парижской улицы. Собственно, Парижа она и не видела, Даниэль промчала ее когда-то по окраинам, быстро свернув к Лиону. Теперь она могла любоваться одной из шумных столичных магистралей, смотреть и. медленно погружаться в дрему.

К вечеру, выпив чашку горячего куриного бульона и приняв новую порцию лекарств, она выслушала взволнованный рассказ Мими об их полуторагодичном заточении. В тот вечер гости почему-то не пришли, и девушки, одевшись в длинные прозрачные платья, сквозь тонкий шелк которых можно было рассмотреть все родинки на теле, больше часа слонялись по комнатам в ожидании новых дружков. Лишь в восемь вечера раздался резкий звонок. Хасан взял трубку, и Филипп мрачным тоном сообщил, что сегодня никого не будет, но его подружки могут выпить пару бутылок шампанского и бутылку водки, лишь бы не вопили и не теряли форму.

— А вы, хозяин, придете?

— Нет!

И он отключился. Хасан объявил новость, переданную Филиппом. Девушки обрадовались.

— А может быть, и меня кто-нибудь из вас обиходит, коли никто не пришел?! — с упреком бросил им.

И все внезапно застыли, со страхом и с явным неприятием глядя на него. Хасан кашлянул.

— Ну не хочете так не хочете! — хмуро обронил он. — Хозяин с барского плеча дарит вам две бутылки шампанского и бутылку водки. Гуляйте, девки, вечер ваш!

— А то мы и без его разрешения не погуляли бы! — язвительно заметила нахальная Кэти.

— Ох и договоришься ты у меня когда-нибудь! —

предупредил ее Хасан.

— Испугала-ась! — язвительно пропела она. — Ох, испугала-ась! Прямо подол обмочила!

Все захохотали. Хасан задергал желваками, сжал в руках плетку, но Кэти, уперев руки в бока, с презрением, не мигая, смотрела на него, и татарин сдался. Бросил плетку и ушел к себе в комнату. Он жил в бывшей кладовой, но помимо цветного телевизора имел у себя и видеомагнитофон с дюжиной видеокассет на русском языке, которыми заглушал тоску по родным местам.

Полтора года назад он польстился на богатые посулы Филиппа: вольготная жизнь в Париже, знакомство с избранным обществом, бесплатная жратва,

Шампанское, водка и классные девочки, коих надо держать в узде, — вот и вся работа, да еще полторы штуки долларов за год в кармане. Хасан тогда переживал нелучшие времена: ему сломали нос на чемпионате Европы по боксу и выбросили за ненадобностью. Предложили постоять вышибалой в баре. За сто баксов в месяц, жратву и пару кружек пива. Он был взбешен и мог наломать дров, потому и решился отбыть на два года в Париж, остыть, успокоиться, кроме того, познакомиться с влиятельными людьми, а там, может быть, что-нибудь и подвернется стоящее. Да и хороших шлюх повалять тоже не грех. А то постоянные сборы, соревнования, режим, и по-настоящему девок он еще «не ломал». Но все оказалось впустую. К влиятельным людям его не подпускали, а теперь запретили трогать и шлюх, и он вместе с ними сидит, как лох, взаперти. Его пленницы хотя бы по вечерам пьют шампанское, едят клубнику со сливками, а потом еще и удовольствия срывают, а он, как цепной пес, обречен лишь рычать да лаять.

Из гостиной донесся взрыв женского смеха. Хасан заскрежетал от ненависти зубами, выключил фильм «Белое солнце пустыни», который уже знал наизусть, и повернулся к стене.

Оставалось полгода до конца срока. Хасан доработает до конца, иначе хозяин деньги не отдаст, и возьмет расчет. Слетает напоследок в Ниццу, понежится на Лазурном берегу, на песочке, загорит, как негр, и вернется в стильных шмотках в Россию, как нормальный человек. А там видно будет, чем займется. Может быть, свое дельце откроет, бизнес — прибыльная штука...

Девки разгулялись, а обнаружив, что Хасан храпит, нахальная Кэти спустилась вниз, купила бутылку виски, упаковку пива и два килограмма креветок. Они вытащили в гостиную Алену, чтобы познакомиться

усадили ее за стол, угостили шампанским. Узнав, что она мадам Лакомб, а Филипп ее пасынок, вознамерившийся ее убить и захватить наследство, они обомлели. Она же рассказала о своих злоключениях: как сидела в тюрьме по обвинению в убийстве мужа, о похищении и о погребе с крысами, где чуть не сдохла.

— Он тебя живой не выпустит! — выслушав ее и захмелев от шампанского и виски, мрачно проговорила Кэти. — Я и за наши жизни опасаюсь...

— А за наши почему? — недоуменно пропищала трусиха Мими.

— Потому что мы свидетели убийства Нинки! Этот татарский выродок Хасан убил ее, а Лакомб скрыл все от властей, от расследования, значит, хозяин — его соучастник. Мы же свидетели, и стоит нам заявить об этом, как наш Филиппок загремит в тюрьму. А потому ему легче перебить всех нас и закопать в Булонском лесу, чем отпустить обратно в Россию! — глотнув виски, заявила Кэти и меланхолично добавила: — Я полагаю, что он так и сделает, когда наш контракт закончится.

У Мими глаза чуть не вылезли из орбит от страха. Она схватила первый попавшийся бокал и вместо шампанского хлебнула водки, открыла рот и почти минуту не могла прийти в себя. А придя, завыла в голос.

— Да замолкни ты! — оборвала ее Кэти.

— А зачем ты нас пугаешь, зачем?! — заверещала она. — Я не хочу быть закопанной в Булонском лесу!

— Заткнись! Я тебя не пугаю, я говорю правду.

— Но если это правда, то нам надо отсюда бежать! — Мими даже поднялась.

— Куда? — спросила Кэти.

— Куда угодно!

— Без паспорта далеко не убежишь, — задумчиво

вздохнула Кэти и, повернувшись к Алене, твердо произнесла: — А ты беги! Заявишь на этих тварей, чтоб им на нарах до старости париться, может, и мы благодаря тебе выпутаемся!

Алена не сразу поняла, о чем говорит Кэти, а поняв, засомневалась. Ноги по-прежнему ее не держали, хотя и здесь оставаться было нельзя.

— Я не знаю, смогу ли я... — пробормотала Алена. — В голове словно вентилятор.

—Да мы тебе поможем спуститься, дадим денег, поймаем такси! У тебя есть знакомые в Париже?

Алена помедлила и кивнула.

—Не боись, подруга! — горячо заверила ее Кэти. — Мы бы вместе с тобой сбежали, да нам бежать некуда! Ни контрактов, ни документов, ни одежды, кроме этих проститутских пеньюаров! Я представляю, как будут хохотать полицейские, когда засунут нас в кутузку в этих нарядах! Мы весь Париж насмешим! А насмешек я не терплю!

— Я тоже... терпеть этого... не буду! — вмиг осоловев от выпитого, храбро пропищала Мими.

Остальные две красотки, Биби и Дили, в разговор не вмешивались. Они и бунтовать против хозяина поначалу не хотели. Им нравилась их теперешняя жизнь, потому что в России они вечно торчали на панели, их били клиенты, обирали сутенерши, использовали милиционеры. А тут центр Парижа, они нежатся в холе, неге и в радости, а некоторые господа, кто приходит к ним во второй и третий раз, даже делают небольшие подарки: то браслетик, то нитку жемчуга, то колечко, не говоря уже о сладостях и вкусном вине. Так зачем же им бежать? Чтобы возвратиться в Москву, на холодную Тверскую? Но крепкая Кэти взяла обеих предательниц за горло и прошептала:

— Если не станете бунтовать вместе с нами, я вас, сучки, как котят придушу!

И те сразу на все согласились, промолчав всю беседу. Впрочем, большего от них и не требовалось.

— Ты собираешься отсюда чесать или нет?! — не поняла Кэти, взглянув на Алену.

— Да! — твердо сказала Алена. — Только дай мне выпить, а то ноги совсем не держат!

Кэти налила ей четверть стакана виски. Алена помедлила и залпом выпила. Рот и горло обожгло, несколько секунд она не могла вдохнуть. Кэти, взглянув на нее, стукнула ее по спине. Мадам Лакомб судорожно задышала.

— Ну что?

Алена кивнула, поднялась, однако ноги сами собой подогнулись, и она снова села.

— Ноги.

— Другого раза, беби, не будет. Это сегодня наш цепной пес неожиданно заснул, обычно же он сидит и бдит до тех пор, пока мы все в койки не падаем! А сегодня идеальный случай! — горячо настаивала Кэти, прикладываясь к стакану с виски и потроша креветки, — Спроси у Мимишки!

— Она правду базарит! — отозвалась Мими.

Алена заколебалась, не зная, на что решиться. Она

вдруг вспомнила, как Виктор называл вслух имя своего друга Антуана, владельца небольшой гостиницы «Глобус» где-то здесь, в центре столицы, и Алена могла бы остановиться там на сутки или двое, попросив хозяина связаться с Виктором. А тот непременно бы помог или хотя бы что-то посоветовал.

— Ну чего ты молчишь? — взъелась на нее Кэти. — Согласна или нет, черт возьми?!

— Да! — выдохнула Алена.

Кэти помогла ей подняться, довела до ее комнаты, нашла ее старую одежду, которую Филипп забыл спрятать. Она по-прежнему воняла гнилостным погребом, но Кэти решительно махнула рукой, сама натянула на нее джинсы, надела рубашку и свитер. Нашлись и туфли.

— Пошли! — Взяв Алену под руку, Кэти повела ее к выходу и сунула ей в карман сто долларов. — Не забудь попросить сдачи, здесь сотня! Эти лягушатники возьмут и не поморщатся! Стой!

Кэти отключила сигнализацию, открыла дверь. Оглянулась. Все девки сгрудились в прихожей, глядя на них.

— Брысь за стол! Если пес очухается, ведите себя как шлюхи! Скажите, что я ушла спать!

Подруги исчезли. Кэти с Аленой вышли на лестничную площадку,

— Не дрейфь, подруга! Сразу заяви в полицию, и пусть они едут сюда!. Мы уж тут выведем этого подлеца на чистую воду! Мы тебе, ты нам, другого, спасения нет. У французов не может быть вся полиция коррумпирована!

Девицы молча сидели за столом; когда появился сонный Хасан. Он оглядел своих подопечных и сразу же обеспокоился.

— Где эта стерва? — прорычал он.

Но ему никто не ответил. Все сидели, словно набрав в рот воды.

Татарин кинулся к входной двери. Он сразу же увидел отключенный блок сигнализации, выскочил на лестничную клетку и помчался вниз, догнав беглянок На первом этаже. Кэти первой отважно бросилась в бой, закрыв собой Алену и попытавшись нанести апперкот в челюсть, но боксер легко увернулся и крюком справа нанес удар в живот и левой — в ухо. Кэти зашаталась, схватилась за лестничный поручень, присела на пол: Хасан схватил мадам Лакомб за руку, рывком притянул к себе.

— Поднимайся наверх, если не хочешь, чтобы я тебя изуродовал! — прошипел он..

Новенькая неожиданно улыбнулась и насколько хватило сил ударила его головой в лицо. Хасан явно не ожидал столь отчаянного и внезапного нападения. Брызнула кровь. Цепной пес схватился за сломанный нос, застонал. Алена подняла Кэти. Но Хасан пришел в себя и, несмотря на сильное кровотечение, пригнул голову, принимая боевую стойку.

—Я вас обеих угроблю, если кто-то из вас еще хоть пальцем шевельнет! — в ярости выпалил он, и эта угроза подействовала на беглянок. — Наверх!

Кэти, поддерживая обессилевшую Алену, стала подниматься с ней на четвертый этаж. Татарин дотронулся до своего носа, застонал от боли и поплелся следом за девицами.

Через полчаса все сидели за столом. У Кэти вздулся синяк под глазом и распухло ухо, Охранник держал у носа полиэтиленовый пакет со льдом, пытаясь остановить кровь. Мими принесла ему водки, налила полстакана, тот залпом выпил, ожег Алену яростным взглядом. Лили заботливо вытерла кровавые полосы на его лице. Все ждали реакции Хасана на эту дерзкую стычку. .

— Значит, так, — нарушив молчание, наконец заговорил он. — У нас в этот вечер ничего не случилось! Мы с вами все из России, я не хочу быть гестаповским надзирателем, но вы не должны изображать из себя краснодонцев-подполыциков. Нам заплатили по полторы штуки за год, как и было обещано. Осталось проработать еще полгода. Получим свои деньги, а дальше каждый по себе. Подрядились на два года, надо свои обязательства выполнять, никто вас на аркане сюда не тащил! Знали, куда и зачем едете! Дальше кто хочет — остается, кто не хочет — отправится обратно. Я вам обещаю, что условия договора

нарушены не будут! Если же хозяин вздумает нас надуть, я первый встану в ваши ряды и буду драться с ним до смертельного исхода! Все понятно?

Биби радостно заулыбалась, а Лили, чуть смутившись, даже зааплодировала. Мими растерянно взглянула на Кэти с Аленой, но те сидели с угрюмыми лицами.

— Кто не согласен?

— А что с ней будет? — кивнув на Алену, спросила Кэти.

— Тут я не знаю, — помрачнев, отрезал Хасан. — Хозяин сказал, что это новенькая, вот и все. Как, мол, окрепнет, займет место Нины. Его последние слова. Надо с ним говорить. Про вас всех я знаю, а про нее ничего...

Охранник, видимо, ожидал объяснений, но новенькая не проронила ни слова.

— Тогда праздник окончен, и все по комнатам! — объявил Хасан.

— Спасибо тебе,— прошептала Алена, прощаясь с Кэти.

— Хочешь, с Филиппком вместе поговорим? — предложила та.

— Нет, я его хорошо знаю. Если за эти дни сбежать не удастся, то либо я его убью, либо себя. Как уж получится.

5

Напротив дома, где Филипп держал свой притон, стоял такой же дом в стиле ампир. Первые два этажа занимали магазинчики, кафе, офисы, а на третьем и четвертом располагались дорогие квартиры. Виктору потребовался целый день, чтобы с помощью Люсьена и знакомых из спецслужб получить доступ в одну из них для наблюдения за «салоном» Лакомба.

Хозяин квартиры Гийом Сотэ, известный коллекционер и собиратель живописи, согласился впустить человека из разведки лишь потому, что полгода назад благодаря энергичным поискам сотрудников Интерпола удалось найти и вернуть один из малоизвестных этюдов Дега, принадлежавших Сотэ. Это был поразительный этюд с танцовщицами. Четыре балерины в свободных позах сидели в репетиционном зале, отдыхали, наблюдая за танцующими подругами. В небольшом по размеру этюде великий импрессионист блистательно разыграл музыку поз, наметив и психологию характеров.

— Все утверждали, что Дега музыкален, что он великий колорист, но я смею говорить, что он еще и мастер психологического портрета, — представляя этюд, с гордостью проговорил старый коллекционер

Хозяину перевалило за девяносто. Тонкая, с коричневыми пигментными пятнами, кожа обтягивала скуластое лицо. Светлые, некогда голубые глаза выцвели, капали и с трудом угадывались за резко выступавшими вперед надбровными дугами и кустистыми бровями: Вместо губ две еле угадываемых полоски. И рука, которую он протянул, была хрупкая, еле теплая. Домашний бархатный пиджак, сшитый искусно, по хозяину, как и легкие модные брюки, дорогая рубашка из шелка, платок на шее, прикрывающий шейные морщины, — все это смягчало ужасное впечатление; которое производил старик. Виктор, не считавший себя сентиментальным, вдруг почувствовал, как защемило в груди: неужели и он сам когда-нибудь превратится в такое же жуткое подобие человека?

Картин в гостиной он насчитал не больше пятнадцати, но каждая приводила в неподдельное восхищение.

— Да, вы правы, мсье Рене, я оставил только те полотна, души которых закроют мне глаза и проводят в последний путь, — точно угадав мысль гостя, продолжил Сотэ.

Он говорил с трудом, изредка взмахивая правой рукой, словно помогая этим выталкивать слова из гортани.

— Я специально услал экономку, — пояснил Гийом, — она непомерно болтлива, и бесполезно ее просить держать язык за зубами. А я подумал, что вашей конторе ее реклама ни к чему. В вашем распоряжении часа три, не больше. Кофе хотите?

— Спасибо, не откажусь. Хотите, сам сварю?

— Нет, вы работайте, у вас не так много времени, а мне полезно двигаться, — проворчал он. — Хотя бы по квартире. На улицу один я уже боюсь выходить, а по квартире стараюсь ходить побольше. Кармен, моя экономка из Каталонии, постоянно долдонит: «Вот вы все ходите и ходите, чего ходить?! Неужели посидеть нельзя?» — но я ее не слушаю и стараюсь чаше двигаться, потом хорошо спится, когда находишься...

Он ушел на кухню,a Виктор, присев на стул у окна, вытащил бинокль. Окна были не зашторены, но в гостиной Лакомба он никого не обнаружил. Прошло минуты две, никто не появился. И через десять минут та же картина. Бывший разведчик не на шутку разволновался. Неужели Филиппа вспугнули и он в спешке переселил своих девиц в другое место?

От этого предположения Рене даже пот прошиб и во рту пересохло. Ситуация складывалась простая: Катрин собрала досье на Лакомба, Люсьен передал его какой-то ревнивице, и та могла напугать Филиппа, пригрозить разоблачением, и осторожный сутенер быстренько перебросил свой бордель в более безопасное место. Если это так, то Виктору не повезло. На поиск нового пристанища уйдет неделя, и придется продлевать срок работы Катрин,платить новые деньги, но даже не в них дело. Любая оттяжка в спасении

Алин чревата риском для ее жизни. Если через десять минут никто не объявится, он призовет на помощь Ларош, пусть подключается.

Гийом, шаркая шлепанцами, принес на подносе кофе, сахар и печенье в вазочке.

— Я с детства пью только чай, но время чаепития еще не настало, — заговорил Сотэ, бросив взгляд на старинные часы с амурами, стоявшие на белом рояле. — Через сорок минут. В моем возрасте приходится соблюдать жесткое расписание, чтобы ни желудок, ни другие органы не сбивать с ритма. Что делать, мсье Рене, выкручиваюсь как могу, экономлю на всем энергию, даже на общении с людьми. Ко мне редко кто заглядывает. Вы ведь из разведки?

Виктор кивнул, бросил в кофе два кусочка сахара, стал тихо помешивать.

— Это хорошо, — улыбнулся Гийом. — В детстве я тоже хотел стать разведчиком. Многие мальчишки мечтают о профессии сыщика и уж тем более нелегала в чужой стране. Вы ведь работали в чужой стране?

Виктор снова кивнул.

— Я сразу это понял. Вы не болтун. И это хорошо. Мне нравится, когда люди умеют слушать. И уж совсем не нравится моя Кармен. Это сплошное болтливое бедствие. Но мы вместе уже двадцать Лет, она знает мои вкусы, привычки, распорядок, ей не надо ничего объяснять, и за это я вынужден терпеть ее глупый, несносный характер и вульгарный вкус. Представьте, эта шестидесятилетняя корова обожает комиксы и карикатуры. — Он хрипло рассмеялся. — И еще она страшно сексуальна. До сих пор! Носит черные ажурные колготки, прозрачные блузки, цепляет на бедра всякие резинки и время от времени устраивает мне стриптиз, считая себя неотразимой. Это тоже очень смешно. И страшно возбуждает. Да, вы не поверите, я еще могу возбуждаться. — Он снова

хрипло рассмеялся. — Это кажется настолько невероятным, что сам удивляюсь. И, задумавшись, я вдруг понял: Кармен меня возбуждает своей страшной безвкусицей и вульгарностью. А что еще может возбуждать? Не Венера же Джорджоне или Тициана. Даже Рубенс и Ренуар при всей брутальности их обнаженных богинь пробуждают во мне только восхищение своими формами, игрой света и тени, колоритом и композицией. Безобразное, низменное столь же необходимо человеку, как прекрасное и возвышенное. Без одного не познать другого... — Гийом выдержал паузу, пожевал воздух, как бы сомневаясь в сказанном, но через мгновение, словно очнувшись, неожиданно спросил: — Я сказал «познать»?

Рене кивнул. Гийом пожевал узкими полосками бывших губ, и в его глазах неожиданно сверкнула огненная искра.

— Глупости! Не получить удовольствия, вот что! Ведь то и другое приносит нам чувственные удовольствия. Вкус шампиньонов, ананасов, глоток бордо начала века, даже ложка отвратительной овсянки, которую готовит моя Кармен, — все это ни с чём не сравнимые удовольствия! Потому-то человек и не хочет умирать. Он не хочет Лишаться привычных приятных ощущений! А там этого нет. Здесь юдоль страдания, но все-таки я чувствую, — следовательно, существую. Декарт был полным дураком, выставив в дурном свете всю нацию перед человечеством. Куда бы я ни приехал, мне только и говорят: а, французы, вы все по Декарту живете! Потом доказывай, что мы не умственные дегенераты, а вполне нормальные, полнокровные! — Он улыбнулся, пронзительно взглянув на Виктора. — А вами, я чувствую, тоже верховодит страсть! Хоть вы этого и не понимаете. Ну вот, опять разболтался! Все, ухожу, вы работайте,

а то меня понесло! Вот ведь до чего несносный характер!..

И он снова двинулся на кухню. Виктор бросился к окну, навел окуляры на резкость: никого. Гостиная довольно большая, в центре овальный стол, картины на стенах, живопись неплохая, но не французская. Скорее всего, из России. Не выдержав, он набрал номер мобильного телефона Катрин, поделился своими сомнениями.

— Хорошо, попытаюсь соединиться с нашей дамой. Хотя вообще-то я не имею на это никакого морального права, как вы понимаете. Люсьен мне голову оторвет, если узнает, но вы приглянулись одинокой девушке, так что пойду на служебное преступление! — усмехнулась она и отключилась.

Вчера вечером он пригласил Катрин поужинать. Выбрал знакомое местечко, русский ресторан «Анна Каренина», где любил бывать. Там работал знакомый метрдотель, очень неплохо готовили и цены были умеренные. Виктор пригласил ее без всякой задней мысли, просто для того, чтобы установить нормальный контакт с напарницей и снова поболтать о деле. Иногда в таких пустопорожних разговорах возникают ценные идеи. Важно было придумать, как проникнуть в эту злосчастную квартиру. Если там один охранник, то можно сделать дубликат ключей, ворваться, всех положить на пол, ребят для такой операции Рене бы подобрал. Осталось из старой компании несколько крепких гвардейцев. Лишь бы только не вышло перестрелки. Вот в чем проблема. Но Катрин, закурив, неожиданно перевела разговор на своего шефа, заявив, что Люсьен слишком правильный, потому что до сих пор ни разу не изменил своей жене.

— Вы ведь вместе работали в России? — глотнув

виски и облизав губы, проговорила она. — Неужели там не ходили по девочкам?

— Не получалось, — пожал плечами Рене. — Настоящий разведчик вовсе не похож на Джеймса Бонда, внешне он довольно скучная фигура...

— А вы, и в отставку выйдя, остались таким же скучным? — надув губы, кокетливо спросила она. — После ужина мы можем поехать ко мне. Я не замужем, как вы успели заметить, и живу одна. Даже милого дружка нет. Всех разогнала. Это случилось неделю назад, тогда я никого не хотела видеть. А теперь, кажется, начинаю испытывать дискомфорт. Вы никогда не испытываете дискомфорта по этому поводу?

— Я не люблю мужчин.

Она расхохоталась, пригубила виски, жадно поедая его глазами.

— А я, знаешь ли, люблю мужчин... с юмором. — Она перешла на «ты», отбросив всякие церемонии.

После двух глотков виски сознание Ларош затуманилось. Ни к русской семге, ни к красной икре, ни к своим любимым тартинкам с гусиной печенкой — Рене расщедрился на хорошие закуски, забыв о жесткой экономии, — его милая напарница даже не прикоснулась, проглотив маринованный грибок и пару фаршированных оливок.

Когда принесли второе ,— Катрин сама выбрала жареную осетрину, — она взяла лишь листик салата, вишенку и маслинку, ко всему остальному не прикоснулась, зато ее бокал Виктор наполнял виски уже в третий раз.

— Ты на диете? — не выдержав, спросил он.

— Сегодня нет аппетита, — отмахнулась Ларош. — С женщинами так бывает. Хочешь, съешь мою рыбу! Ты же мужик, ты должен есть!

— Нет-нет, спасибо! Я сыт отбивной.

— Ты ж мой котик!

Однако, к его удивлению, после третьей порции виски Катрин неожиданно протрезвела, перестала открыто с ним кокетничать и томно облизывать губы, превратившись в нежную и трогательную даму,какими часто оказываются одинокие женщины. А протрезвев и окинув зал ресторана, наполовину заполненного посетителями, Катрин поморщилась.

— Пойдем отсюда! — предложила она.

Рене кивнул и попросил счет. Когда они вышли, она прижалась к нему и прошептала:

— Поедем ко мне!

И он не смог ей отказать.

«Боже, какой я сговорчивый, даже противно! Впрочем, меня этому и учили: легко приноравливаться к обстоятельствам. Я всю жизнь этим занимался, а теперь вдруг решил, что пришла пора меняться», — усмехнулся он.

Катрин нашла в бардачке машины фляжку с «Наполеоном», которую он хранил для всяких непредвиденных ситуаций, и опустошила ее. Но, к его изумлению, двести пятьдесят граммов коньяка никак на нее не подействовали, Виктор бы уже потерял способность к ориентировке в пространстве, а эта женщина — хрупкий слепок с Мирей Матье — стала лишь трезвее прежнего.

Они вошли в дом, Катрин нежно его поцеловала, разбросала по всем комнатам свою одежду, взяла Виктора за руку, увлекая его в спальню.

— Нет, мне надо зайти в ванную.

— Только быстро! — возбужденно проговорила она.

Он вышел через несколько минут. Катрин уже спала мертвым сном. Рене разобрал постель, уложил напарницу, прикрыв теплым одеялом. Она не издала ни звука, превратившись в бесчувственное бревно. Виктор ушел, захлопнув за собой дверь.

Наутро она позвонила ему и спросила, почему он не остался.

— Я привык засыпать в своей постели.

— Мне это знакомо. Я тоже всегда так делаю! Но надеюсь, что у нас все получилось?

-Да.

— И как это было? — помедлив, поинтересовалась она.

— Потрясающе!

— Ну ты преувеличиваешь немного,— смущенно проворковала Ларош, но похвала ей понравилась.

— Да нет, я серьезно!

— Вообще-то мужики от меня всегда тащились! — помолчав, не без гордости заявила Катрин. — Может быть, потому я и не тороплюсь снова выскакивать замуж. Как говорят, имела такое счастье! А твои похвалы меня ободряют!

- Я не умею кривить душой.

— Ты классный мужик, я это сразу поняла! — обрадовалась Катрин. — Извини, не в пример Люсьену! Он держится за свою жену, словно она единственная баба на этом свете! А вот искры, огня в нем нет, а в тебе бурлит мощная сексапильность, я сразу учуяла!

Рене снова взглянул на окна салона Филиппа и неожиданно увидел Алин. Она сидела на стуле и смотрела в окно. Он сразу же узнал ее без всякого бинокля, несмотря на то что ее круглое лицо странным образом осунулось, видимо, так невероятно она похудела за этот месяц, но все же «росомахину скуластость» в лице нельзя было ни с чем спутать. Виктор навел на резкость окуляры, сумев рассмотреть и бледность щек, обычно легко пламенеющих, и тусклый, болезненный блеск в глазах.

«Неужели он ее мучает, истязает?!» — пронеслось

у него, и сердце невольно сжалось, он готов был, не раздумывая, броситься на спасение Алин, и лишь годами наработанное самообладание помогло ему удержаться от мальчишеского порыва.

Виктор тотчас набрал номер мобильного телефона Катрин, но тот был занят.

Алин жмурилась от яркого света, наблюдая за бурным движением внизу. Ее светлые волосы были вымыты и расчесаны, Виктор сумел заметить и это, на лице никакой косметики. Выходит, что Лакомб ее к своим грязным делишкам пока не привлекает? Или же еще рано, гости наверняка съезжаются к восьми вечера, а сейчас еще день, и веселые барышни просыпаются.

За ее спиной промелькнул невысокий крепыш с плеткой и перебитым носом. Большего разглядеть не удалось. Прошло около минуты. Мужчина вернулся, но к Алин не подошел. Еще через мгновение к ней подошла еще одна девица с желтыми кудряшками, обняла ее, устремив свой взгляд на уличный поток машин.

«Что уж там интересного, внизу? — усмехнулся Виктор. — Они с таким увлечением смотрят на уличную чехарду, словно никогда не видели суеты большого города».

Он снова набрал номер Катрин Ларош..

— Я еще не дозвонилась, — сказала она.

— И не надо, я спас твою служебную честь. Я вижу ее!

— Тогда стоит заявить в полицию и с помощью бравых жандармов освободить вашу соседку, да и вообще ликвидировать этот чертов бордель! — предложила Катрин. — Похищение любого человека— уголовно наказуемое преступление.

—Надо подумать, — помедлив, проговорил Рене.

— А что тут думать? —не поняла сыщица ,

— Внезапность, натиск, решительность,— и через час-полтора ваша милая Алин повиснет на вашей крепкой шее! Разве вас не радует такая перспектива?

— Я сам готов броситься хоть сейчас, но все же подождем.

Ларош нетерпеливо вздохнула, но больше настаивать не стала.

— Хорошо, я дома.

Он отключился. В словах Катрин был резон, но, хорошенько обдумав ее предложение, ничего выигрышного в нем не усмотрел. Жандармам нужно будет получить ордер на вторжение и обыск, а для этого необходимы веские аргументы. В Овере вряд ли завели дело о похищении Алин. Пока мелкие чиновники будут проверять его заявление как заявление частного лица, Лакомба предупредят. Филипп за считанные часы перепрячет Алин в такое местечко, которое им и за год не найти. Или, разъярившись, пасынок прикончит ненавистную ему «мачеху».

Алин по-прежнему сидела у окна, закрыв глаза и погрузившись в дрему. Быть может, ей невмоготу лежать, вот она и перебирается к окну, а вернуться оттуда на кровать не хватает сил, вот и засыпает на стуле. Можно ведь и так все объяснить? Тот факт, что ее никто не трогает, на нее не обращают внимания, свидетельствует о том же.

Остальные девушки уже встали и лениво безо всяких одежд бродили по комнатам, как сомнамбулы. Это час их пробуждения. Без пятнадцати два, А часов в семь-восемь утра у всех еще глубокий сон. И лучшее время для нежданных визитов. Но только без полицейских.

Скорее всего, похищение и нервные стрессы, пережитые Алин за последний месяц, ослабили ее организм настолько, что она не выдержала и слегла

Филипп явно рассчитывает присоединить ее к остальной компании,заставитьработать на него и тем более унизить. Ждет лишь ее выздоровления ,значит пара дней в запасе есть.

Позади Алены неожиданно вынырнул молодой парень со скуластым азиатским лицом и приплюснутым носом

Филипп явно рассчитывает присоединить ее к остальной компании, заставить работать на него и тем больнее унизить. Ждет лишь ее выздоровления. Значит, пара дней в запасе есть.

Позади Алены неожиданно вынырнул молодой парень со скуластым азиатским лицом и приплюснутым носом, нагло уставившись на Виктора, и тот спрятался за тяжелую портьеру Сотэ.

«Ну вот, кажется, засветился!» —усмехнулся бывший разведчик.

Отдышавшись, Рене набрал телефон Жардине. Инспектор уже «выздоровел» и находился на своем рабочем месте.

— Привет, Луи! Рад, что ты снова в строю! Слушай, я бы хотел переговорить с твоим парижским приятелем-сыщиком Жаком Девером. Ты можешь дать мне его телефон?

— Ты нашел ее? — тотчас спросил Луи.

— Нет пока, потому я и хочу поговорить с твоим коллегой, — без запинки проговорил Виктор.

Жардине неплохой полицейский, но ему осталось полгода до пенсии, он не захочет рисковать, и лишняя информация ему пока ни к чему. Луи продиктовал ему номер телефона Девера.

— Хочешь, я сам ему позвоню? — предложил инспектор.

— Было бы неплохо.

— Я сейчас его наберу, а ты перезвони минут через

десять!

— Спасибо, дружище!

— Успехов тебе!

В гостиную вернулся взволнованный Гийом Сотэ.

— Она возвращается! — разведя руками, сокрушенно объявил он.

— Кто? — не понял Виктор.

— Моя корова! Кармен!

— Она что, звонила? — Рене посмотрел на часы.

— Я чувствую ее запах! — прорычал Гийом. — Чтоб её черти забрали! Эта дура считает, что я втайне от нее пригласил в дом легкомысленную красотку и развлекаюсь напоследок, потому и мчится сюда на всех парах. Перед смертью у меня открылся этот редкий талант, видимо, следующую жизнь я проживу котом или собакой. Хорошо бы где-нибудь на ранчо, да у не злого хозяина... — Он погрустнел, почесал затылок. — Впрочем, если вас, Виктор, не волнует ее длинный язычок, вы можете и дальше наблюдать!

— Спасибо, я уже выяснил все, что мне надо, — улыбнулся Виктор и добавил: — А вашей экономке скажите, что я приходил глянуть на этюд Дега.

— Я ей уже сказал, что придет коллекционер выторговывать у меня пейзажик Курбе, он мнителен и не терпит посторонних во время разговора, — усмехнулся Гийом. — Но она мне не поверила.

Перед уходом он снова позвонил Жардине, но тот его огорчил: Девер уехал в Эльзас, погостить к родной сестре. Виктор очень рассчитывал на помощь старого сыщика.

С Кармен Рене столкнулся в прихожей. Грузная, килограммов под девяносто, больше похожая на быка, чем на корову, с иссиня-черными, гладко зачесанными назад волосами, она обожгла Виктора настороженным взглядом и, не ответив на его приветствие, с Мрачным лицом прошла вперед.

— Видели? Глаза Эльзы Кох! Освенцимская выучка! Теперь вы понимаете?! — испуганно округлив глаза, прошептал Гийом. — Мои родственники думают, что Кармен меня на руках носит, что я как сыр в масле катаюсь! Спасибо, что навестили, мсье Рене, и порадовали старика разговорами о Курбе! — громко проговорил он, видимо, специально для Кармен и, понизив голос до прежнего шепота, добавил: — А теперь снова восхождение па Голгофу!

Филипп дожидался врача Жана Пике на кухне, куря и потягивая холодный апельсиновый сок. Напротив него в темно-синей майке с лиловым синяком на перебитом носу сидел Хасан и негромким бубнящим тоном излагал свои сбивчивые претензии хозяину. Они сводились к двум' вещам: мсье Лакомб, нанимая его на работу в Москве, обещал познакомить охранника с влиятельными парижскими людьми, а так получается, что его к ним вечерами даже не подпускают, запрещая сидеть за одним столом. Также хозяин давал ему слово, что Хасан станет пользовать русских шлюшек, а тут снова облом.

— А я, между прочим, в надежде на крепкие деловые связи и согласился на эту собачью работу, из-за которой приходится кровью харкать, чтоб усмирять не в меру разбушевавшихся, но два важнейших условия договора оказались нарушены. Как же быть?

— А что вчера случилось? — насторожился Филипп.

— Все нормально, все под контролем! Вчера ничего не случилось, и вообще ничего не может случиться! Меня интересует, как насчет нашего договора?

— Знаешь, что такое форс-мажор? — усмехнулся Филипп. — Бунт на корабле, мне пришлось пойти им на уступки! А как иначе? Ты сам, кстати, переусердствовал. Мог бы и поделикатнее справлять свою нужду. Тут я ничего не могу поделать. По воскресеньям вместо прогулок можешь снимать девочек, я тебе покажу, где стоят наши, они ничуть не хуже!

— Кто будет это оплачивать? — спросил Хасан.

— Ты! Не я же! — возмутился Филипп, допил сок и закурил новую сигарету. — Ас влиятельными людьми я тебя познакомлю! Такой ответ устраивает?

Хасан, побагровев, молчал. Он понимал, что хозяин

на взводе, а в такие минуты Лакомб мог наломать дров. Выгнать и вообще ничего не заплатить.

— Так устраивает тебя или нет? — не скрывая угрозы в голосе, повторил свой вопрос Филипп.

— Когда состоится это знакомство?

— Скоро! Я не могу назвать день, но скоро! В течение этого месяца.

— Ладно, договорились.

Филипп шумно вздохнул, а татарин, увидев Пике, лениво поднялся и вышел из кухни.

— Кофе будешь?

Доктор кивнул. Филипп налил ему чашку черного кофе, вытащил сливки, пододвинул вазочку с печеньем.

— Ну что с ней?

— Я попытался ради тебя форсировать процесс лечения, давал очень сильные антибиотики, состояние ее улучшилось, но мощный лекарственный залп превратил ее временно в идиотку. Теперь необходимо дня три-четыре, чтобы преодолеть это отравление, — сухо проговорил Пике. — Я жутко рисковал, она могла не выкарабкаться, но у нее сильная натура, и вроде бы все обошлось.

— Ты хочешь сказать, что заслужил премиальные, — усмехнулся Филипп.

— Я хочу сказать, что я на тебя больше не работаю! Поищи себе другого врача.

Жан допил кофе и поднялся.

— Подожди, Жан! Подожди и выслушай меня! — кинулся за ним следом Лакомб, остановил, изобразив на лице искреннее дружеское расположение. — Сядь, я прошу тебя, на секунду!

Пике.помедлил, вернулся, сел на место.

— Да, я жался, недоплачивал тебе, вел себя паскудно, но дело только разворачивалось, тут еще мой родитель отколол фортель, сначала перестал мне

подкидывать деньжат, а потом вообще лишил наследства, — скороговоркой заговорил Филипп. — Я запсиховал, задергался, но сейчас все в порядке, да и дела пошли в гору. Я пересмотрю наши деловые отношения и непременно увеличу сумму твоего гонорара. Кроме этого, обязательно рассчитаюсь с тобой по долгам! Слово джентльмена!

— Ты не понял меня. Это не связано с деньгами, просто я решил заняться всерьез научной работой.

— Ты мне нужен, Жан! Пойми, ты мне нужен! Мы учились в одном коллеже, мы люди одного круга, а ты самый надежный и крепкий друг, которого я знаю и на кого бы мог всегда положиться! — искренне и взволнованно заговорил Филипп. — Да, то, чем я занимаюсь, на первый взгляд может показаться грязным и низким делом! Но согласись, что секс — одна из мощных и важных пружин бытия. Быть может, посильнее других, социальных, нравственных и прочее! И я создал ее не только для того, чтобы заработать много денег. Тут много не заработаешь. Гораздо важнее связи, которые я уже приобрел и приобретаю. Министры, политики, крупные чиновники, воротилы бизнеса, у всех этих ярких персонажей лишь одна ахиллесова пята — секс, ради которого они готовы жертвовать многим. И года через два я тебе обещаю должность главного врача клиники, пост в министерстве, кафедру, лабораторию в институте, чего захочешь и куда пробиться без связей, без серьезной рекомендации просто невозможно. Сделав карьеру, мы отпустим девочек домой и прочно займем свое место в истеблишменте, создадим семьи, войдем в высокие деловые круги. Увы, наши родители не советники президента и не депутаты Национального собрания, нам все придется прошибать своей головой. Чем я и занимаюсь! И ты знаешь, какими связями я уже обзавелся, круг их будет расти день ото дня. Ты со мной?

Лакомб поднялся, протянул ему руку для дружеского пожатия. Но Пике ее не пожал. Филипп побледнел, с трудом погасив в душе вспышку ярости, прикусил губу.

— Ты красиво говоришь, но я уже не тот наивный маменькин сынок, кого могут погубить сладкоголосые сирены...

— Погубить? О чем ты говоришь?!

— Ты прекрасно знаешь, что давно переступил черту закона и все твои действия уже чистой воды криминал, за который дают срок, и немалый! И вместо теплого местечка под солнцем тебе уготована камера на теневую сторону. И все связи, вместе взятые, тебя не спасут!

— Вон как ты заговорил! — злобно прошипел Филипп. — Может быть, пойдешь и сдашь меня? Как раз удобный случай!

—К сожалению, меня этому не обучили...

— К сожалению?! — тотчас подхватил Лакомб. — Ты жалеешь, что не можешь предать лучшего друга и получить свои тридцать сребреников?!

— Я жалею, что не могу помочь этим несчастным русским, которых ты затянул, как паук, в свои сети и держишь в заточении, как рабов, вот уже полтора года! Мне стыдно, что все это происходит во Франции, в стране, которая первой провозгласила свободу, равенство и братство и кровью нации заплатила за эти принципы! Мне стыдно, что француз вдруг превратился в дикого феодала, в мерзкого работорговца, продающего к тому же любовь и красоту! Из всех преступных мастей я всегда презирал и ненавидел сутенеров, а ты, кого я когда-то называл своим лучшим другом, им стал. И мне стыдно за тебя!

Он стоял перед Филиппом худенький, длинноносый, с горящими глазами и раскрасневшимся от волнения лицом. В коллеже его звали Сирано де Бёржерак Он был робким и застенчивым, писал блестящие и язвительные стихи, потому красавчик Лакомб и приблизил его к себе, сделав гадкого утенка своим придворным виршеплетом. Одноклассники пророчили ему судьбу великого поэта конца двадцатого века, но Жан неожиданно пошел по стезе матери и стал врачом.

После столь суровой отповеди Лакомб несколько секунд молчал, не в силах прийти в себя. Он ожидал возмущенного ропота, горьких упреков, даже дружеских стенаний, но только не разрыва. Пике, воспользовавшись этим замешательством, вышел из-за стола и прошел в прихожую. Хлопнула входная дверь. Филипп не смог заставить себя побежать за ним вдогонку, хоть и понимал, что без врача его «Русский салон» существовать не может. Пике осматривал девочек каждую неделю, а при всяких происшествиях мчался к ним как «скорая помощь». Лакомб гордился перед клиентами тем, что у него все стерильно и он гарантирует стопроцентную чистоту и свежесть каждой красавицы. Кроме того, Жан консультировал подружек и по другим вопросам, лечил от простуды, ринита и бронхита и вообще являлся его мощным тылом. Теперь же словно одна стена прочного дома обрушилась — и вот-вот в дыру хлынет непогода.

Теперь не так-то просто будет найти нового врача, не каждый еще согласится на столь сомнительную работенку и станет держать язык за зубами. Его же тихий Жанчик вкалывал почти бесплатно. Лакомб платил ему двести пятьдесят долларов в месяц, и тот и не требовал большего. Теперь самый плюгавый докторишка заломит как минимум полторы, а то и две тысячи баксов, да еще начнет выкручивать руки и его же шантажировать.

«А если Жан предаст? — яркой молнией вспыхнуло в сознании Филиппа. — Для такого глупого чистоплюя с принципами эгалите-фратерните ничего не стрит заявить обо всем в полицию, а там помимо моего комиссара коптят небо и наступают друг другу на пятки еще десятки честолюбцев, готовых отправить начальника в отставку и занять его место. К примеру, таких, как лионский инспектор Жардине! И эти шакалы без всякого сожаления меня растерзают!»

Филипп неожиданно оглянулся, на пороге, как привидение, стоял Хасан.

—Что тебе надо?! — резко бросил ему Лакомб.

— У вас проблемы, хозяин?

В наглых глазах татарина промелькнула усмешка, и это заставило Лакомба рассердиться.

— Дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос! Я спрашиваю: что тебе надо?!

— Я бы мог вам помочь.

— В чем ты хочешь мне помочь? — с откровенной издевкой в голосе произнес Филипп.

— Ну как же, мсье Жан Пике больше не хочет у нас работать. А он знает очень многое... — Глазки Хасана превратились в две узкие, острые щелки. — Достаточно ему кому-нибудь шепнуть о том, что здесь происходит, и сюда нагрянут жандармы. А значит, и моя жизнь под угрозой!

— Ты снова подслушивал?! — потемнев от гнева, взвился хозяин.

-— Мсье Жан мне сам сказал, что работать у нас больше не будет, и просил проследить за приемом очищающих лекарств этой новенькой. Кроме того, вы кричали так, что только глухой не услышит, — усмехнулся охранник. — Пусть и по-французски, но и так все ясно.

«А он хоть и наглый, но вовсе не глупый, и в его отбитой на ринге башке еще осталось несколько извилин!» умеряя ярость, отметил про себя Филипп.

— Что ты предлагаешь?

— У нас в России таких свидетелей убирают,— откровенно проговорил охранник. — Вы слишком беспечны, хозяин...

— Заткнись! — вне себя выкрикнул Лакомб. — Это мой друг, и вообще, такие вопросы не твоего ума дело!

—- Извините, мсье! Я могу уйти.

Он поклонился и собрался уходить.

—Подожди!

Хасан остановился.

— Мне просто интересно, как ты его уберешь?! — усмехнулся Филипп. — Да так, чтобы ни на меня, ни на наш салон не упала бы и тень подозрения!

— Очень просто, — обрадовавшись, улыбнулся татарин. — Мсье Пике мне рассказывал, что он сейчас работает с растительными ядами и хочет узнать, как они помогают человеку. Между прочим, он как-то сказал, что у него есть и такие, что достаточно одной капли — человеку каюк. А так как наш доктор, бывает задумчив и рассеян, то немудрено и каплю уронить на свежую царапину. Страшное дело эти яды! Секунда — и хорошего человека нет. Родители горюют, невеста в слезах! А вам, насколько я знаю, он приносил какой-то из этих ядов.

У Филиппа от последних слов потемнело в глазах, но он укротил гнев, понимая, что услуги этого урода ему непременно понадобятся и лучше с ним не ссориться.

— У тебя неплохая фантазия!

— Меня мой тренер этому учил.

— Чему —этому?

— Чтобы выиграть бой на ринге, надо сначала выиграть его в голове — так он говорил, мой тренер.

— Он был умный человек.. .

— А я раньше этого не понимал...

И сколько ты хочешь за эту царапину на руке? — помолчав, спросил Филипп.

— Разве такое измеряется деньгами? — Слабая снисходительная улыбка вспыхнула на его лице.

— А чем еще? — не понял Лакомб.

— Такие вещи более подвластны дружбе или партнерству, что я считаю одним и тем же, — без всякого смущения изрек Хасан, сохраняя почтительную улыбку на лице.

Лакомба точно подбросило от этих слов. Еще никто не смел предлагать ему делиться своими доходами. Даже самые отъявленные парижские выжиги, дававшие в долг большие суммы, зная его связи и мстительный характер, всегда шли ему навстречу, проявляя такт и терпение, а этот татарский охвосток смеет посягать на долю его заработка.

— Пошёл вон! — побледнев, прошипел Филипп.

— Жаль, что мы не поняли друг друга, — нагло усмехнулся татарин и вышел из кухни. — Хотя я пришел и с одной важной весточкой!

— Пошел вон! — выкрикнул Лакомб.

Хасан хотел рассказать хозяину о том, что за их квартирой кто-то наблюдает в бинокль из дома напротив. Неплохо было бы проверить, что за любопытный там объявился, но босс повел себя по-свински, а с таким самоуверенным нравом Филипп долго на плаву не продержится. И не такие упрямые ломали себе шею. Хотя, может быть, в Париже и принято вести дела столь неосмотрительно, однако при всех высоких покровителях, именами которых любил щегольнуть хозяин, все же стоило бы себя укоротить.

Алена с трудом, медленно, но приходила в себя. Все тело так пропиталось едкой химией таблеток, что даже от капель пота исходил неестественно-ядовитый запах. Девушки, видя ее муки, не донимали болтовней, заходили навестить, и каждая приносила что-нибудь

вкусненькое: сладости, фрукты и соки. Кэти, расщедрившись, подарила ей карманный радиоприемник с наушниками, сообщив, что эта радиокозявка ловит даже pycские станции.

— Жаль, что не получилось с побегом! Хасан поставил на замок новое сигнальное устройство, он мне сам сказал. Стоит к замку притронуться, как включается сирена. А эта скотина просит три тысячи баксов.

У меня только полторы, а из наших никто не дает. Я их понимаю, они за эти деньги горбатятся. Такие вот у нас трудности, мадам Лакомб! — горестно вздохнула она и, задумавшись, проговорила: — Есть один способ их обойти...

— Какой? — поинтересовалась Алена.

— Удавить Хасана, — рассмеялась она.

К важным гостям, приходившим по вечерам, Алена еще не выходила, но Филипп, зашедший ее навестить после ухода врача, объявил, что дает ей еще два дня для окончательного выздоровления, а потом ей придется отработать то, что она ему задолжала.

— И много я тебе должна?

— Много! — Он скривил тонкие губы. — Так что придется покрутить задом под клиентами!

— Я этого делать не буду, — помедлив, ответила она.

— Будешь. Или отправишься туда, откуда я тебя вытащил!

Ни один мускул не дрогнул на лице Алены, и Филиппа поразила ее выдержка. Она несколько секунд бесстрастно смотрела на него, потом отвернулась лицом к стене.

— Подумай, подружка! Я даю тебе два дня!

Он дошел уже до двери, но неожиданно вернулся.

— И запомни: никаких уговоров я вести не стану! Ты мне и без того надоела! Видеть тебя, мразь, не могу! — прорычал Филипп. — А спас я тебя лишь

потому, что слишком легко ты хотела от меня отделаться! Сначала все отработаешь до сантима! Все, что я потерял из-за тебя, шлюха! И будешь очень стараться! А я еще подумаю, дарить тебе после этого жизнь или нет! Не воспользуешься этим шансом — твое дело. Значит, исчезнешь. Пойдешь на корм тем же крысам, от которых я тебя спас! А они, я уверен, только тебя и поджидают! Вот уж радость-то я им доставлю!

Алена снова повернулась к стене. Ее вдруг затрясло в ознобе, и несколько слезинок скатились по щеке. Лакомб не упомянул о ее дочери, а значит, угрозы всерьез. Вспомнилась Катюшка, по которой страшно истосковалась, и сухой комок встал в горле, перед внутренним взором поплыли тихие Мытищи, вынырнула, подкрашивая губы, матершинница Варька, которая бы горевала в ее положении только об одном, что всего по сотне баксов с хвостиком в месяц выходит, а не по триста. Вот бы с кем Алена сейчас поменялась судьбами. Как говорят, не глядя.

Она попыталась подсчитать, сколько же дней прошло с момента ее похищения в Овере: десять, двенадцать? Не больше. А кажется, целая вечность, которая разделила ее пополам. Та, заонежская, мытищинская, ее душа трепыхалась уже, как сухой листок на осенней ветке, готовая отлететь в любой миг, потому что народилась новая, к которой придется еще привыкать и с которой жить дальше. Только сколько вот? День, два, неделю?

Что-то подсказывало: Виктор рядом и ждет лишь случая, чтобы ее выручить. Очень хотелось в это верить. Конечно, Алена могла и ошибаться, но чувствовала: он где-то здесь, неподалеку, стоит лишь руку протянуть. А потому надо держаться и накапливать силы. Еще возможен побег, Кэти ей поможет. Мими может дать недостающие полторы тысячи. Под проценты Взамен получит три. Тот новенький «пежо» в гараже стоит семь, четыре с половиной за него дадут сразу же. Вот и расплатится. Выход найдется. Она верит,найдется. Алена успокоилась и заснула.

Перед уходом Филипп призвал к себе Хасана.

— Ладно, не будем собачиться! — примирительно проговорил Лакомб, стараясь на него не смотреть. — Нам еще полгода вместе работать, так что лучше без обид! Нового врача я найду. Жан мой старый друг, стучать не побежит, я гарантирую. А о какой весточке ты говорил?

— Вчера кто-то наблюдал из бинокля за нашими окнами. Бинокль мощный. Я этого наблюдателя засек, он тут же спрятался. Дом напротив. Окна также на четвертом этаже. Неплохо бы узнать, что за любопытный там объявился.

Хозяин насторожился. Он тотчас позвонил в полицию своему комиссару, и тот по его просьбе через десять минут передал ему все, что удалось узнать о Гийоме Сотэ: старый, сумасбродный коллекционер шедевров мировой живописи, миллионер, девяносто три года. Живет в пятикомнатной квартире со своей экономкой шестидесяти лет, родом из Испании, зовут Кармен. Старик никого к себе не подпускает, ни критиков, ни друзей, ни ближайших родственников, то бишь сына с дочерью и с внуками, сам никуда не выходит, имеет оружие и любому разбойнику всадит пулю в глаз, сберегая свои картины, так что вряд ли кто-нибудь мог у него появиться. А поскольку старому богачу скучно все время жить в заточении, то немудрено, что он рассматривает в бинокль своих соседей напротив.

Лакомб передал эту информацию Хасану.

Как видишь, твои волнения беспочвенны, —

усмехнулся Филипп. — Но молодец, что заметил и доложил! Мало ли что, всегда надо быть начеку!

— Нам нужно чего-то опасаться? — притворно удивился Хасан.

Эта привычка охранника задавать лишние вопросы давно раздражала Филиппа, и он вмиг нахмурился:

— Ничего. Еще вопросы?

— Я ведь не праздно спрашиваю, — заметив гнев хозяина,бесстрастно проговорил Хасан. — Поскольку я отвечаю за безопасность этих красоток, то имею право знать, кто нас напрягает? А то вдруг кто-то звонит в дверь, прикидывается хозяйкой, требует, чтобы ее впустили. Подозрительно!

— Объясняю, одна местная сумасшедшая вдруг решила, что должна , стать моей женой! — помолчав,жестко сообщил Филипп. — Она небедна, нанимает детективов, которые следят за мной и суют свой нос куда не надо! Но я с ней уже веду переговоры о перемирии. И думаю, мне удастся поставить ее на место. Вот на сегодняшний день вся наша проблема. Но я сказал, что ее решу!

Он не успел договорить, как сработала сигнализация у входа, резко и громко запищал предупреждающий сигнал. Хасан, не раздумывая, бросился к двери, бесстрашно открыл ее, но на площадке никого не было. Он выскочил, глянул в лестничный пролет. Женская фигурка мелькнула внизу, выпорхнула на улицу. Охранник вернулся, взглянул на прорезь замка, отковырнул оставшиеся крохи то ли глины, то ли пластилина. Понюхал: пластилин. Выбежал перепуганный Филипп.

- Кто там?! Зачем дверь открывал?!

Хасан не ответил. Выглянули в прихожую голые Кэти с Биби.

— Вы что, одурели?! Мы еще спим! — возмутилась Кэти.

— А ну брысь на место! — рыкнул на них татарин.

Девушки исчезли.

— Почему ты вышел?! — рассердился Лакомб. — Сколько раз можно напоминать, что при любой ситуации входную дверь открывать нельзя!

Он захлопнул ее, и снова запищала сигнализация. Охранник отключил устройство.

— Видимо, кто-то попал не туда, только и всего! — пробормотал Филипп.

— Да нет, туда, — сощурившись, зло процедил Хасан. — Очень даже туда!

Он показал хозяину крошки застывшего пластилина.

— Кому-то понадобился ключ от нашего замка, —пояснил Хасан и усмехнулся. — Слепок сделала дама, мне удалось увидеть, как она убегала, но вот лица я не разглядел. Впрочем, это, возможно, снова по вашей части!

На скуластом лице Хасана вспыхнула насмешка, и Филипп с трудом удержал себя, чтобы не наброситься на охранника с кулаками.

7

Катрин ворвалась в кафе как фурия, бросила сумочку на стул, вытащила сигареты:

— Меня чуть не схватили! Они поставили сигнализацию на замок! Как только я к нему притронулась, тут же взвыла сирена! — закуривая и прося жестом официанта принести ей двойную порцию виски, взволнованно заговорила Катрин, — Противный крысиный писк! Я из подъезда вылетела как сумасшедшая!

— Удалось сделать слепок? — спокойно спросил Рене.

- Да..

Она протянула коробочку с оттиском. Виктор взглянул на него и спрятал ее в карман.

— Что толку от этого ключа, если к замку нельзя прикоснуться! — сердито заметила Ларош. — И потом, они наверняка обнаружили, что я сделала слепок, остались крошки пластилина на замочной скважине, я не успела их стереть, спасаясь бегством!

— Ты же не первый день в сыскном деле, и Люсьен очень высоко отзывался о тебе! — удивился бывший разведчик. — Откуда вдруг девичий испуг и потеря самообладания?

— Я не терплю этого проклятого крысиного писка, а звуки предупреждающих сигналов имитируют их один к одному!

— Это не оправдание.

— Возможно.

Ларош смутилась. Ее впервые отчитывал за деловой промах чужой человек. Виктор допил пиво.

— Ты хочешь ворваться к ним в квартиру как налетчик и таким образом освободить свою соседку?

— Ты знаешь другой способ?

Она пожала плечами.

— Успокойся, на захват я тебя не возьму.

— Почему?

— Неженское это дело.

-Но я тебе ничем так и не помогла, — устало сказала Катрин. — Ведь за досье платили другие.

— Кстати о досье. Там написано, что лечит девушек Жан Пике, с которым Филипп учился в одном коллеже.Это не сын судьи Себастьяна Пике?

— Да, он самый. Ты его знаешь?

Рене кивнул. В ее глазах мгновенно вспыхнули искорки азарта.

— Я видела этого, доктора Пике! На вид он производит впечатление. порядочного парня, не мерзавца и, думаю, в душе не разделяет пакостных идей своего однокашника!.— загорелась она. — Надо попробовать использовать его!

Виктор помедлил и кивнул. Он давно обдумывал разные варианты вторжения в эту квартиру, но теперь, когда сигнализация соединена с замком входной двери,план с ключом и в самом деле отпадает. У охранника наверняка есть оружие, и он экстренным каналом связан с комиссариатом полиции. Те примчатся за пять минут, а попадать в лапы полицейских нелучшая концовка операции.

Идеален был бы тихий и незаметный налет. Так, чтобы открыли, и они вошли.

Он взглянул на часы.

— Ты куда-то спешишь? — заволновалась Катрин.

— Да, у меня назначена встреча.

— С кем?

— Со старым приятелем.

— Без меня?

Виктор кивнул.

— Ты мне не доверяешь?! — обиделась она. _

— Мой друг работает в разведке и не любит привлекать к себе внимание, а потому попросил меня прийти одному.

— А вечером у тебя нет встречи?

— Не знаю.

— Просто я хочу пригласить тебя к себе на ужин, — с нервным напряжением проговорила Катрин.

— Если меня не затащит к себе Пике, то я буду у тебя, — улыбнулся Виктор.

— А к Пике мне тоже нельзя? — с вызовом спросила она.

Он замялся, не зная, чем ее успокоить.

— Себастьян давно меня знает, и разговор без посторонних пойдет быстрее.

— Я уже посторонняя? — Ларош сощурилась.

«Только Люсьен мог взять бабу на работу! — сердито проворчал про себя Рене. — Какая бы храбрая и находчивая она ни была, ей никогда не будет хватать терпения! Нормального мужского терпения и хладнокровия!»

— Частный детектив для судьи, всегда лицо постороннее, если, конечно, они не друзья с детства, — улыбнувшись, заметил Виктор. — А вы с ним даже не знакомы.

— Так представь меня как свою спутницу, которую

ты снял на вечерок, — язвительно предложила Ларош.

— Тебе не Занимать остроумия!

— Да, я как гейзер! — рассмеялась Катрин. — Значит, ужин готовить не надо и ждать звонка тоже, Это упрощает мою жизнь!

— Я должен идти! — уже кипятясь в душе, поднялся Рене. — Мы еще созвонимся.

— Не сомневаюсь, лет через двадцать, если доживем. Извините, если что не так и я не оправдала ваших надежд! — прошипела она, с трудом сдерживая ярость . и снова переходя на «вы», но он не стал ее успокаивать и вселять надежду. — Кстати, завтра я тоже в вашем распоряжении, и, если вы не позвоните, я верну назад все ваши деньги. Ферштейн?

-Я, я, натюрлих!— ответил Виктор.

Он встречался в небольшом кафе с русским пасквилянтом Вадимом Барановым, и условия встречи конечно же не допускали присутствия на ней другого человека, а уж тем более Катрин, которая с ее бурным темпераментом непременно бы все испортила.

Рене пришел на встречу, хорошо подготовившись и продумав весь разговор до мелочей. Едва появился Вадим, волевой,. уверенный в себе, и заказал бокал

пива, бывший разведчик сразу же бросился в атаку. Пригрозил судебным процессом, на котором все откроется, тем более что на второй статье есть правки, сделанные собственной рукой журналиста и его подпись. Весьма необдуманный поступок. Обо всем будет извещено и руководство русской газеты, от которой прислан Вадим, и Союз журналистов России.

В послании будет ярко прописана его роль в похищении русской сиделки и в преступном сговоре с Филиппом Лакомбом. На карьере придется поставить крест. На профессии тоже. За клевету его заставят выплатить такую сумму, которая его несомненно разорит, если, конечно, он богат. Если же нет, то миллион долларов придется выплачивать пожизненно. Или же тянуть срок. И возможно, он его и потянет — как сообщник по будущему процессу Лакомба.

Вот такой ком информации с ходу, в лицо, как горчицу в нос.

— Кто вы такой? — выслушав этот беспощадный приговор и побледнев от угроз, спросил Баранов.

Куда только подевались его воля и самоуверенность! Узкое лицо скукожилось, мужественные губы затряслись, а руки не смогли даже донести до рта бокал с пивом. Стальные, серые глазки забегали, и русский журналист превратился в жалкого мышонка.

Рене показал свое удостоверение. И оно произвело на газетчика должное впечатление. Виктор знал, что все русские до сих пор побаиваются своих спецслужб, помня долгую тиранию неистовых чекистов с «горячим сердцем».

— Вы ведь знали о похищении Алин Нежновой! — уверенно произнес Виктор. — А это уже соучастие и немалый срок. Лакомб молчать и выгораживать вас не будет, я его хорошо знаю. Он трус! Вляпались вы, господин Баранов, в большую кучу дерьма!

Журналист молчал, стиснув зубы.

— Для бойкого пасквилянта вы не очень-то красноречивы сегодня! — усмехнулся француз.

— Что вы от меня хотите?

— За сколько же Филипп вас купил?

Он молчал. Это был решающий момент. Либо Вадим сломается и тогда переметнется на сторону Рене. Либо выстоит, покатится к Филиппу, и они начнут открытую борьбу против него, чего нельзя допустить. Требовался еще один удар, который бы окончательно поставил журналиста на колени.

— За Филиппом давно следят мои люди, за каждым его шагом, так что вы-то хоть будьте благоразумны и не затягивайте петлю на своей шее! — усмехнулся бывший разведчик. — Она у вас небычья. Так как все же Лакомб заставил работать на себя?

Баранов, не мигая, смотрел на Рене, но Виктор выдержал его безумный взгляд, усмехнулся, заказал себе пятьдесят граммов «Мартеля». Вадим облизал сухие губы и стал говорить:

— Мне как-то срочно потребовалось одно дорогое лекарство для матери, я обошел все парижские аптеки, но безрезультатно. Филипп достал несколько упаковок за один день и не взял денег, так мы подружились. Потом он оказал мне ещё несколько мелких, но важных услуг... — Баранов вздохнул, задумался.

-— Каких? — тотчас поинтересовался Рене.

— Мне заказали интервью с одним министром, начальство газеты попросила об этом администрация нашего президента. Нет смысла объяснять, насколько, для меня было престижно его сделать, от этого зависело, продлят мне срок командировки в Париже или нет, а ваш министр, замешанный в скандале, наотрез отказывал всем газетчикам. Я обратился к Филиппу, и тот каким-то чудом добился его согласия. Тут я и... — Баранов пожал плечами, жадно глотнул пива,

стер с губ пену. — Потом он водил меня ужинать в рестораны.

— А взамен попросил нарыть компромат на Алин Нежнову и написать эти две статьи, —закончил Виктор.

Вадим кивнул.

— Он сказал, что тогда я ему ничего не буду должен. Тем более что их напечатают под другой фамилией, в Лионе, а я за них никакой ответственности нести не буду...

— Да еще получите гонорар, — усмехнулся Рене.

— Да, и большой гонорар. Лакомб сказал, что Нежнова убила его отца, он хочет отомстить, ее посадили, но могут выпустить, ему надо накачать общественное мнение, он всегда умел убеждать... — Вадим нахмурился. — Он даже сам правил эту статью, вписывал в нее выдуманные абзацы. Я пытался остановить, но он утверждал, что у них все журналисты любят приврать для остроты, в этом ничего такого нет! Хотя многие факты в той статье подлинные.

— Какие именно?

— Про ее мужа Петра Грабова, он действительно убийца и садист, а недавно совершил побег из тюрьмы, эти факты мне прислали из России, я могу их подтвердить. Ну а легкий домысел не возбраняется...

— То, что Нежнова воровала в заонежской больнице наркотики и передавала их своему мужу, у вас называется легким домыслом? — перебил его Рене. — Этот факт вы тоже сможете подтвердить в суде?'

Баранов смутился и ничего не ответил.

— Про русский бордель Лакомба ты, надеюсь, знаешь? — в упор спросил Виктор.

— Мы были там, но Филипп сказал, что всем заправляет не он... — Вадим покраснел.

— Он, он! — перебил его Виктор. — Твой друг — сутенер, который получает с русских пленниц

немалые деньги, а потом на них, кстати, покупает тебе лекарства и водит тебя по ресторанам! Не Алин, а сам Филипп убил своего отца и сделал так, чтобы вина пала на Нежнову, а когда ее выпустили из тюрьмы, поскольку все улики рассыпались, он похитил ее, и сейчас она находится в том же борделе. Вот в какую пылкую дружбу вы вляпались, неистовый Виссарион Белинский, он же Вадим Баранов!

— Я чувствовал, что Филипп скользкий, не всегда правдивый, многое недоговаривает, но как-то не обращал внимания... — побледнев, начал оправдываться Вадим. — Да, я вляпался в жуткую дружбу, вы правы! Но вы пришли ко мне с каким-то предложением, я правильно вас понял?

— Да, у меня есть к вам конкретные предложения, — помедлив, проговорил Виктор.

С Себастьяном Пике они не виделись лет двадцать, и неожиданный звонок Виктора к нему, желание встретиться — все это произвело на судью столь сильное впечатление, что он сразу же согласился, пригласив его, как и рассчитывал Рене, к себе домой на ужин, ибо для судьи вечернее кафе не очень приличное место даже для встреч с друзьями. Сухонькая, небольшого роста, но любезная и улыбчивая Аньес, его верная жена, приготовила для них ужин в гостиной и оставила одних, чтобы не мешать мужчинам общаться.

— У тебя замечательная жена, я всю жизнь мечтал о такой, — улыбнулся Рене.

— Но так и не женился! — рассмеялся Себастьян.—Поверь, я тебе завидую.

— В чем это ты мне завидуешь? — удивился бывший разведчик.

— Ты что, считаешь, что у меня и глаз уже нет и все чувственные желания давно пропали?! Мы ведь с тобой одного возраста, а в душе законника бушуют такие же великие страсти, как у любого другого, и он, бедняга, сидя за судейским столом и глядя на мэтрессу в адвокатском кресле, точно так же вожделеет ее в сердце своем! Так что иной раз, подвозя ее до дома и слыша, как она нежным, журчащим голоском приглашает зайти на чашечку кофе, судейский крючок уже готов выкрикнуть «да», но в последний момент почему-то говорит «нет». — И Себастьян, точно в подтверждение своих слов, несколько раз грустно кивнул.

Себастьян, высокий, но сохраняющий хорошую внешнюю форму, несмотря на сверкающую лысину, с крупными чертами лица, чем-то похожий на знаменитого Мишеля Пикколли, обаятельный и остроумный, несомненно притягивал к себе женщин. У некоторых мужчин пик их чувственного расцвета не всегда совпадает с молодостью. В молодости, наоборот, они как бы сторонятся женщин, чувствуя, что не вызывают у тех бурных восторгов. Чересчур крупный нос или рот, отсутствие обаяния, шарма, косноязычие или чрезмерная худоба вычеркивают их из списка донжуанов, и они счастливы, если невзрачная Аньес выбирает их в супруги. Но к пятидесяти годам их фигура и лик обретают свое совершенство, они ловят на себе восхищенные взгляды, сердце бьется, как в молодости, а воображение полночи не дает заснуть. И ничего делать не надо, стоит лишь кивнуть, благосклонно улыбнуться — и юная красотка твоя, но у тебя высокое служебное положение, семья, репутация почтенного гражданина общества. Это сродни катастрофе, трагедии, и, если кто-то, потеряв голову, переступает черту, борзые писаки начинают травить его, как дикого кабана.

— Как говорил Оскар Уайльд: «Чтобы избежать искушения, надо поддаться ему», — не без иронии заметил Виктор. — Мне кажется, тебе пора уже сменить судейскую мантию на нечто более привлекательное! Не задумывался об этом?

— Задумывался. Но тогда уж точно от чашечки кофе не откажусь, а значит, брошусь с головой в греховный омут. Жена рано или поздно узнает, и эта новость нанесет ей жесточайший удар и... — Он задумался, вздохнул, отхлебнул глоток виски и грустно улыбнулся. — Моя Аньес хрупкая и очень болезненная, эта новость убьет ее. А мантия сдерживает мои порывы.

Себастьян деликатно не спрашивал о причине неожиданного визита Виктора к нему, надеясь, что тот сам заведет этот разговор, но гость болтал о всяких пустяках.

— Слышал о смерти Мишеля, — горестно вздохнул хозяин. — Ужасная новость. В этом замешана какая-то русская девчонка, соблазнившая его ради денег.

Хлопнула входная дверь, послышались голоса. Хозяин, заметив недоумение гостя, пояснил:

— Кажется, сын пришел! — и просиял радостной улыбкой. — Жан у меня врач по профессии, а сейчас занят одним важным исследованием, хочет защищать диссертацию и, представь себе, исследует яды! Говорит, есть такие, что без вкуса и запаха, но достаточно одной капли — и человека нет!

— Ее зовут Алин Нежнова...

— Кто? — не понял Себастьян.

— Она была женой Мишеля, он очень любил ее, — продолжил Рене. — И она его любила. Меня во всем этом удивляет лишь одно: мы вроде бы нормальная страна со старой, сложившейся демократией, а порой ведем себя как туземные князьки, строя столь серьезное расследование на одних предубеждениях, когда очевидно, что этой русской незачем было убивать мужа. А вот заинтересованность сына в смерти отца лежит на поверхности, но ее словно не замечают...

— Так ты его подозреваешь? — нахмурил брови Пике.

— Я не подозреваю, я знаю, что это его рук дело!

— Так чего же ты молчишь?! — изумился Себастьян.

— «Чего же, чего же»! Местного инспектора Жардине, который неплохо вел это следствие, я его хорошо знаю, отстранили, пригрозив раньше срока отправить на пенсию. Приказ поступил отсюда, от бригадного комиссара полиции Линака. Интересно, правда? Вот с ним-то и водит дружбу Филипп Лакомб, их не раз видели вместе в ресторане, и я не сомневаюсь, что сыночек Мишеля водил важного сановника и в свой русский бордель...

— В какой бордель? — удивился хозяин.

В гостиную вошел Жан Пике, чтобы поздороваться с гостем.

— Добрый вечер! — заулыбался он.

— Жан, это мой старый товарищ по лицею Виктор Рене. Я тебе о нем рассказывал, — представил гостя Себастьян.

Рене пожал руку Жану.

— Очень приятно, рад познакомиться, — проговорил тот, уже поглядывая на дверь, чтобы уйти и не мешать родителю общаться с другом детства.

— А о русском борделе нам подробнее может рассказать твой сын, ведь он там работает, — неожиданно проговорил Виктор, и оба, отец и сын, застыли на месте, точно пораженные громом.

Еще отправляясь в гости к Себастьяну, Рене решил поначалу не втягивать старого друга в эту историю. Хотел дождаться прихода Пике-младшего и переговорить с ним с глазу на глаз, пригрозив ему: если тот

не будет откровенен и не поможет, Виктор все откроет его отцу. Рене на сто процентов был уверен, что Жан скрывал от отца эту часть своей бурной деятельности. Но, видя, как судья мается, гадая, что же привело старого приятеля в его дом, и пользуясь тем, что возвращение сына совпало с началом важного разговора о загадочной смерти Мишеля, бывший разведчик и решился выложить все карты сразу.

Судья первым опомнился от потрясения, поднялся, потом снова сел на место, продолжая недоуменно смотреть на сына и ожидая от него объяснений.

— Это правда? То, что сказал Виктор? — не выдержав, хриплым голосом поинтересовался Себастьян.

— Работал. До сегодняшнего дня, — признался Жан.

— Садись, расскажи нам, в чем состояла твоя работа и сколько Филипп Лакомб платил тебе? — попросил отец.

Пике-младший присел за стол. Налил в бокал виски и сделал пару глотков.

— Да, он платил что-то, мелочь — двести, триста долларов, я, честно говоря, не подсчитывал, мне было стыдно брать эти деньги, и я сразу тратил их на книги, на покупку ядов для лаборатории, чтобы они не жгли карман. Филипп вечно совал что-то, я не помню... — Пике-младший допил виски, взглянул на бутылку, помедлил и, несмотря на мрачное лицо отца, налил еще, залпом выпил. — Я брал деньги на лекарства, а за работу почти ничего не просил, считая себя временным врачом у него. Филипп так слезно просил помочь, что я согласился у него немного поработать, пока он найдет кого-то постоянного. Думал, это обычная работа, кому-то надо и проституток лечить, что тут такого? Но когда они довели до самоубийства одну из них и привезли полумертвой вторую...

— Кого довели до самоубийства? — тотчас спросил Виктор.

— Ее звали Нина, она русская, самая младшая из этой группы, я ее плохо знал...

— А имя второй?

— Алин.

— Это и есть мадам Лакомб, которую Филипп похитил из моего дома! — бросил Рене Себастьяну.

Судья побледнел, губы у него задрожали, он начал задыхаться, захрипел.

— Папа! — Жан сорвался с места, нашел лекарство, передал отцу.

Тот принял несколько таблеток, запил водой, тяжело задышал. Почти минуту все молчали..

— Рассказывай дальше, — придя в себя, потребовал Себастьян.

— Но, папа!..

— Рассказывай, я хочу знать все!

— Алин держали без еды несколько дней в сыром, холодном погребе где-то на заброшенной ферме, — продолжил Пике. — Она уже умирала, когда ее привезли,пульс почти не прощупывался. Мне пришлось вводить большие дозы антибиотиков, чтобы ее спасти, но я боялся, что она не выдержит этих сверхдоз, однако организм оказался сильным и она сейчас идет на поправку.

— Что с ней хочет делать Лакомб?

— Заставить ее обслуживать клиентов, Филипп заявляет, что она ему много задолжала, — объяснил Жан. — Я в подробности не вдавался. Но он как-то бросил, что если она не станет двигать задом вместо Нины, то он отправит ее в тот же мерзкий погреб!

— Хороший у тебя дружок, Жан! — усмехнувшись, заметил Виктор. — Он распоряжается людьми, словно рабовладелец. И похоже, что никого не боится.

— Он мне как-похвастался, что вся полиция у него в руках, сам бригадный комиссар Линак пользуется его девочками и бывает на этой квартире. Потому, мол, и нам всем нечего бояться. Я Линака не видел, но полицейских, которым он передавал какие-то конверты, наблюдал, — заметил Жан.

Себастьян шумно вздохнул, с мрачным лицом слушая обоих. Вся его налаженная семейная жизнь, легко продвигающаяся карьера судьи, будущая известность Пике-младшего — все разрушилось в один миг. Даже если Жана признают невиновным, хотя недоносительство уже считается преступлением, а сын напрямую участвовал в жизни тайного борделя, получал зарплату, не платил налоги, — все это уголовные деяния. Пике-старшему надо срочно подавать в отставку, пока не разразился громкий скандал. Теперь понятно, почему Виктор попросил принять его безотлагательно. Старый товарищ сразу же понял, в какую неприятную историю влип Жан и чем это грозит отцу.

— А кто — они? — припомнив одну фразу Пике, не понял Рене.

Жан с удивлением взглянул на гостя, не понимая, о чем тот спрашивает.

— Ты сам сказал, что «они довели одну из них до самоубийства». Кто такие— они?

— Их двое. Филипп и его охранник Хасан. Бывший русский боксер со сломанным носом, парень с явными садистскими наклонностями и способен на убийство. Он никуда не выходит из квартиры, расхаживает по комнатам с плеткой...

— Боже, какой ужас! — воскликнул Себастьян.

— У этого Хасана есть оружие?

— Не знаю, наверное, есть.

— Как же ты мог, Жан, связаться не просто с преступниками, но с самыми отъявленными негодяями?! — не выдержав, еле слышно проговорил Себастьян.

— Мы с Филиппом учились в одном коллеже, он

часто бывал у нас дома, и ты сам советовал мне дружить с ним, .поскольку хорошо знал его отца, — усмехнулся Пике-младший. — Вот мы и подружились! Если б это был не Лакомб, а кто-то другой, я бы и разговаривать с таким человеком не стал! А тут Филипп!..

Хозяин дома вздохнул, покачал головой, не в силах что-либо ответить. Заглянула Аньес, не понимая, почему сын задержался в гостиной, хотела позвать его ужинать, но муж махнул рукой, прося оставить их одних, и она, увидев его расстроенное лицо, прикрыла дверь.

Несколько минут все сидели молча, не зная, что сказать друг другу. Верная Аньес, сразу же угадавшая, что случилось несчастье, не выдержала этой странной тишины в гостиной и снова заглянула.

— Может быть, кофе всем сделать? — мило улыбаясь, предложила она.

— Да, всем, ма шери! — тотчас откликнулся Себастьян и, заметив опустевшую бутылку виски, попросил: — К кофе принеси нам коньяку, пожалуйста!

Жан Пике позвонил в дверь. Звук колокольчика пролетел по сонной квартире, наверняка разбудив кого-то из девчонок, но уж совершенно точно Хасана, который первым делом взглянул на часы и, обнаружив, что нет еще и девяти утра, насторожился: для хозяина и прочих посетителей слишком рано. Тогда кто бы это мог быть?

Виктор, выспросив все о Хасане и обитателях борделя, отважился один, пойти на освобождение соседки. Жан Пике должен был помочь ему только войти. Рене взял с собой электрошок, поставив разряд на

триста восемьдесят вольт, и наручники. Обезвредить татарина, про которого рассказал Пике, можно за две-три секунды. Жан уйдет, а бывший разведчик поможет Алин спуститься к машине, уложит на заднем сиденье и помчится к себе. По дороге позвонит Себастьяну, а тот свяжется со специальным подразделением при правительстве, которое и произведет арест остальных участников драмы.

— Но без моего звонка ничего не делайте! — предупредил Себастьяна Рене. — Я обязательно позвоню!

Мелодичный звонок повторился, и охраннику пришлось подняться. Он взял из стола газовый пистолет, снял предохранитель, загнал патрон в патронник, надел спортивные брюки, подошел к двери и в

глазок увидел доктора.

— Чего тебе, док? — спросил Хасан, стоя перед закрытой дверью, и зевнул, - Ты же у нас вроде больше не работаешь?

Жан на ломаном русском и на французском стал объяснять, что он забыл про два укола Алин, иначе селезенка у нее может не справиться и начнется отравление, а также что оставил на кухне «резус Левиталя», который ему крайне необходим. Обе причины были надуманными, а последняя явно рассчитана на то, что Хасан тупое и ограниченное существо и ложь проглотит без возражений.

— Резус Левиталя! — несколько раз взволнованно повторил доктор, стоя перед глазком. — И еще сделать укол, иначе ля морт! Компрене? Понимаш?

— Понимаш, понимаш!-усмехнулся Хасан.

Он засунул пистолет за пояс, отключил сигнализацию, открыл дверь, но первым влетел Виктор, чиркнув мощным электрическим разрядом по голому телу татарина. Тот упал. Рене забрал пистолет, надел

татарину наручники, поднялся, взглянул на бледного испуганного Пике и улыбнулся:

— Ну вот и все! Иди, отцу я сам позвоню!

Жан кивнул, улыбка исчезла с губ. Он двинулся вниз по лестнице.

Виктор закрыл дверь, оставив татарина лежать в прихожей. Вышел в коридор, двинулся по нему, заглянул в пустую гостиную. Дальше, как рассказал Жан, комнаты девушек, и в последней справа находится Алин. Он заглянул туда. Его соседка спала. За ширмой кто-то еще посапывал. Рене наклонился над ней и несколько секунд слушал ее дыхание.

— Алин!.. Алин!.. — негромко позвал он, но она даже не шевельнулась, столь крепок был ее сон.

Он оглянулся: за ширмой кто-то сладко зевнул, потянулся, и выставилась маленькая нога с лодыжкой. Филипп Лакомб в своих владениях раньше одиннадцати не появляется. Сейчас хоть и половина десятого, но надо торопиться.

— Алин, Алин! — он снова попытался ее разбудить, но она лишь слабо простонала, будучи не в силах открыть глаза.

- Ему ничего не оставалось, как подхватить ее на руки и двинуться к выходу. Она почти ничего не весила. Он, правда, никогда не поднимал ее раньше, но Алин всегда выглядела крепкой и атлетически сложенной, а значит, и тяжелой, а тут как пушинка. Рене, стараясь не шуметь, ногой приоткрыл дверь, вышел в коридор, двинулся к прихожей. Он уже ступил в нее, когда на него что-то обрушилось сзади и Виктор потерял сознание. Но, падая, он до последней секунды старался не уронить свою драгоценную ношу, и это ему удалось.

Кэти, ударившая похитителя тяжелой вазой; бросила презрительный взгляд на лежащего без чувств Хасана, забрала из рук незнакомца Алену и отнесла обратно в кровать. Та даже не проснулась.

— Кто это был? — высунувшись из-за ширмы, испуганно пропищала Мими. — Я до смерти перепугалась!

— Я думаю, наш Филиппчик решил разыграть похищение Алены, с тем чтобы ее убить, — поразмыслив, сделала свой вывод Кэти. — Алена же сказала хозяину, что ни под кого не ляжет, вот он и решил от нее избавиться, пока она слаба. А что еще? Но мы ему этого сделать не дадим! Верно, говорю?

— Да, — испуганно зевнула пискля.

— Что только с похитителем делать?

— А у нас нет серной кислоты? — поинтересовалась Мими.

— Зачем? — не поняла Кэти.

— Можно растворить, я где-то читала...

— Ты что, дура?! — возмутилась Кэти. — Филипп мог подослать и переодетого полицейского! Нам только убийства не хватало! Куда же его деть?

— Отдай его Хасану! — предложила Мими. — Пусть татарин с ним и разбирается!

— Хасана самого вырубили, он лежит в наручниках, путь свободен! Хочешь, беги!

— Куда? — испугалась Мими. — Я не хочу никуда бежать, мне и здесь хорошо! Да и куда, куда бежать?! — запищала она.

— Ты права, бежать нам пока некуда, Аленку же лекарствами накачали! — вздохнув, согласилась Кэти и, зевнув, прилегла рядом с Аленой, прикрывая ее своим телом.

Хасан очнулся быстрее. Он подполз к Виктору, нашёл в одном из его карманов ключ от наручников, открыл их, связал Рене, надавав ему тумаков за электрошок, и перетащил в свою комнату. Тотчас вызвал Филиппа. Тот примчался, увидел связанного, с

синяками, Виктора и, не выдержав, от души расхохотался.

— Всего ожидал, но только не твоего появления, дядюшка Виктор! Ты притащился сюда ради изъезженной русской шлюхи? Так их здесь пятеро! Ты остальных еще не видел! — Лакомб поморщился, взглянув на связанного соседа. — Развяжи его, Хасан!

— Но он меня вырубил электрошоком! — угрюмо прорычал татарин.

— Не убил же, — скривив губы, усмехнулся. Филипп, но, видя, что охранник не трогается с места, прикрикнул на него: — Я что тебе сказал?!

Хасан развязал Виктора. Тот растер затекшие руки.

— Какими судьбами, дядюшка Виктор? Захотелось клубнички? Так надо было мне позвонить, я бы и так пригласил. Все-таки ты друг моего отца, а память о нем я священно храню в своем сердце, чтобы злые языки не говорили о наших ссорах с ним. Отцы всегда не понимали своих детей, дети ополчались на родителей, но когда родители умирают, не можешь сдержать рыдания души! — Филипп дернул желваками, отвернулся, словно хотел скрыть набежавшую слезу. — Я сейчас о многом жалею. Не всегда бывал почтителен и тому подобное. Искренне жалею. Сколько глупостей мы совершаем за свою жизнь, кто бы только знал! А исправить уже ничего нельзя. Человек поздно это понимает! — Он помолчал, изобразив на лице скорбное выражение. — Хасан, свари-ка нам по чашке кофе! И налей по рюмке коньяку!

Охранник помедлил и ушел на кухню, оставив их одних.

— Так зачем ты тут? Да еще рано утром? Решил, что самое удобное время кого-то выкрасть? Когда все спят, верно? — хитро сощурившись, проговорил Филипп. — Только зачем нужно было втягивать в эту авантюру Жана? Он и без того наделал много глупостей, а сейчас мне придется наказать его за этот проступок!

— Ты отрежешь ему ухо, палец, полступни? Или отправишь в тот холодный погреб, где держал Алин?

Лакомб несколько секунд молчал, настороженно глядя на него.

— Не строй из себя героя лишь на том основании, что ты когда-то служил в разведке, — понизив голос, мрачно обронил Лакомб. — Знаю, чем ты занимался, протирая штаны в московском посольстве! Перекладывал бумажки с места на место да передавал шифровки местным резидентам! Пистолет когда-нибудь держал в руках? Убивал кого-нибудь?..

Запахло кофе. Виктор вдруг вспомнил слова Себастьяна о том, что сын исследует яды и одна капля без вкуса и запаха может убить человека. Тогда, сидя у старого друга, Рене только и думал о том, как бы подкатить к сыну, быстро сломать его и заставить участвовать в своей игре, дабы через Пике-младшего проникнуть в квартиру и пропустил мимо ушей эту важную информацию. Вспомнил позже, когда заново воспроизводил в памяти весь разговор. Но в том, видимо, и кроется разгадка смерти Мишеля. У Жардине есть данные анализа. И скорее всего, яд был взят из коллекции Пике. У него Филипп этот яд и приобрел. Круг замкнулся.

Интересно, кто из девушек его огрел вазой?

— Пойдем-ка выпьем кофе, дядюшка! — усмехнулся Лакомб-младший, видя, как тот призадумался. — А то из-за тебя меня подняли на час раньше — и я хожу как вареный!

Они прошли на кухню. Хасан уже приготовил кофе и коньяк разлил по рюмкам. Филипп занял свое кресло, указав Рене место напротив.

«А что, если эта капля без вкуса и запаха уже, в моей чашке с кофе или в рюмке коньяка и достаточно

одного глотка, чтобы отправиться следом за Мишелем, — молниеносно пронеслось в голове Виктора. — Меня отвезут в тот же сырой погреб и закопают вместе с Алин. Вот мы с ней и соединимся!»

Он взял рюмку, вдохнул аромат, сразу же определив сладковатый привкус «Мартеля», и отважно пригубил, почувствовав легкое жжение на языке.

Хасан покрутился в кухне и вышел:

— Ты, дядюшка-соседушка, не ответил на мой главный вопрос: зачем ты тут? — помолчав, зло бросил ему Филипп. — А я попусту их не задаю. От этого будет зависеть твоя жизнь.

Виктор не удержался, насмешливо фыркнул.

— Это не смешно! — заметил Лакомб.

— Мне просто никогда не приходилось видеть тебя в роли беспощадного мафиози. Вот что смешно.

— И что в этом смешного?!.

— Десятки людей знают, что этим утром я отправился к тебе.

— Какие еще десятки?

— Оба Пике, отец и сын, все сыскное бюро моего друга Люсьена Дюкло, мой друг Антуан из национальной службы безопасности, моя приятельница Катрин и еще несколько человек, посвященные в мои поиски Алин. Так что тебе придется поочередно убивать и их, а это, дружок, тяжелая работа. Тут и Линак тебе не поможет. Да и вообще, не стоит на него надеяться. Мои ребята-сослуживцы, кто еще остался в аппарате, советуют на комиссара не ставить, поскольку его вот-вот отправят в отставку, — много разных грешков за ним, да и министр недоволен. Так что не обольщайся!

Почти минуту Филипп молчал, точно раздумывая, можно ли верить его словам.

— Я вижу, ты серьезно подготовился, — помрачнев, проговорил Лакомб.

— Я вообще человек серьезный.

- Да, ты прав! Мне всегда нравился твой хладнокровный ум, дядюшка-миноискатель! Меня надолго не хватает!

— Это верно. У тебя еще многого не хватает.

— Что ты имеешь в виду? — дернув желваками, насторожился Филипп. — Ненавижу эти фразочки со всякими обобщениями и скрытым смыслом!

— Отпусти Алин! — глухо проговорил Виктор. —Я заберу ее, и мы уедем!

— Нет! — прорычал Лакомб. — Эта шлюха должна отработать свое! Она мне много задолжала!

— Запомни, Алин тебе ничего не должна! — отчеканил, как формулу, Рене. — Это ты ей всегда будешь должен.

Филипп неожиданно подскочил со стула, схватил бывшего разведчика за отвороты куртки, перевернув чашку с кофе, до которой гость так и не дотронулся, притянул его к себе и прошипел прямо в лицо:

— Не лезь в мои дела, если хочешь еще немного пожить! У тебя есть бабы в Венеции, вот поезжай туда и веселись! А ко мне не лезь, дядюшка-дедушка! Нос откушу!

Он отбросил его на стул, схватил сигарету и закурил, злобно поглядывая на Рене. Тот одернул куртку, не спеша поправил галстук, съехавший набок.

— У тебя зубов не хватит, чтоб мой нос откусить, — спокойно возразил Виктор.

— Вот как?! Хасан! — выкрикнул Лакомб, и цепной пес тут же примчался. — Надень-ка для начала на него браслетики и посади в темную. А там посмотрим, что с этим смельчаком делать!

Татарин вытащил из кармана электрошок, высек мощную дугу искр.

— На себе, мсье налетчик, эту игрушку не пробовали?

— Оставь, дай-ка сюда! — оборвал его хозяин.

Охранник скорчил недовольную рожу, но приказу подчинился. Вытащил наручники и, поигрывая ими, стал медленно приближаться к Рене. Тот поднялся, принял оборонительную стойку. Однако хозяина борделя это ничуть не встревожило, наоборот, он повеселел, решив понаблюдать за этим поединком.

Виктор знал, что Хасан бывший боксер, сам же он лет двадцать пять назад изучал кое-какие приемы самообороны, теперь все забылось, но не стоять же послушным теленком перед этой мразью. Хасан, увидев, что налетчик без боя сдаваться не хочет, тоже почему-то развеселился.

— Лягушатник, да ты у нас крутой? — усмехнулся он, бросив эту фразу по-русски.

— Он бывший разведчик и русский знает получше тебя, — предупредил охранника Филипп.

— Надо же, какие у нас сегодня непрошеные гости! — не принимая никакой воинственной стойки, но цепко следя за каждым движением противника, промычал Хасан. — Негоже только без спроса в чужой дом врываться да электрошоком баловаться. За это непослушных дядей крепким тумаком наказывают!

Боксер сделал обманный финт, якобы намереваясь нанести боковой удар, заставив Рене отклониться в сторону и на секунду разрушив его оборону, и этого оказалось достаточно, чтобы нанести мощный удар правой. Искры посыпались из глаз Виктора, все потемнело, и он рухнул на пол. Но сознание не потерял. слышал, как зааплодировал Филипп и как защелкнулись наручники. Чья-то сильная рука подняла его и усадила на стул.

—Я боюсь, глаз заплывет у дядюшки! — рассмеялся Лакомб.

— Сам напросился, — усмехнулся Хасан.

— Да, плохо еще наших разведчиков готовят — цикнув зубом, вздохнул хозяин. — Потому-то мы и бегаем, как шавки, за Америкой!

Рене отвели в небольшую комнату без окон, втолкнули туда и закрыли дверь на ключ. Лишь через несколько секунд он сообразил, что это бывшая кладовая, из которой сделали нечто вроде спальни, потому что, когда глаза привыкли к темноте, он увидел кровать, узкий стол, одежду, висящую на стене. В потайном карманчике брюк лежал заранее заготовленный еще один ключ от наручников, которым Виктор тотчас воспользовался, освободившись от них. Обнаружил в углу бейсбольную биту, которой можно было сокрушить хвастливого боксера, схватил ее и стал в узкий простенок перед дверью. Теперь оставалось только ждать, когда Лакомб с Хасаном примут какое-то решение. Вряд ли Филипп захочет его держать здесь, но и на убийство едва ли решится. Пока в его интересах сломить упрямство бывшего разведчика и договориться с ним полюбовно.

«Интересно, какой ответный ход предпримет Лакомб?! — уже увлекаясь этой игрой, размышлял Рене. — В последние минуты Филипп явно запаниковал, потому-то и схватился за кнут. Но это средство, быть может, хорошо лишь для изнеженного и слабого Жана Пике. Поступая так со мной, он только удесятеряет мою энергию».

Рене вспомнил убийство Мишеля, и легкий холодок пробежал по спине. Филипп уже перешел черту. А таким страшно бывает только в первый раз.

Замурлыкал мобильный. Звук донесся с кухни, видимо, его недруги там вдвоем и обсуждали сложившееся положение. Заговорил Филипп, но разговор длился недолго. Еще через секунду послышались легкие, крадущиеся шаги охранника. Щелкнул замок. Хасан, уверенный в своем превосходстве, шагнул в комнату и тут же получил увесистый и точно рассчитанный удар по голове. Ноги боксера подогнулись, Виктор подхватил его, уложил на кровать, прихватив наручниками ноги, а руки затянул ремнем от брюк, висевшим на стене. Помедлил и засунул в рот кляп, чтобы охранник, очнувшись, не пугал окружающих.

— Хасан! Ну чего там? — выкрикнул с кухни Филипп, но сам за ним не двинулся, барская привычка не пускала.

Рене включил свет в кладовой, огляделся. Схватил один из галстуков охранника, сунул в карман и двинулся на кухню. Филипп, увидев его с битой, испуганно подскочил, схватил электрошок, но Виктор метким ударом выбил его из рук негодяя, второй удар пришелся в живот, заставив мерзавца согнуться, а третий поверг на пол. Не мешкая он связал похитителя, усадил на стул и, найдя в одном из кухонных шкафов прочную бечеву, привязал его еще и к стулу. Поднял электрошок, сунул р карман, забрал мобильный телефон.

Лишь после этого, отдышавшись, достал из буфета полбутылки «Мартеля», налил рюмку и выпил, чтобы немного успокоиться. Брызнул водой на лицо пленника. Тот застонал, приходя в себя. Сразу же дернулся, но, поняв, что связан, со злобой уставился на Виктора.

— Недооценил я тебя... — еле ворочая языком, прорычал Филипп.

— Я же сказал, что тебе еще многого не хватает, — усмехнулся Рене. — А теперь слушай меня внимательно! Я тебя разбудил для более серьезных выводов! Ты убил отца, доказательства этого уже есть, над этим работает серьезная бригада людей, и самое лучшее для тебя — прийти с повинной! Я уже не говорю о тайном содержании борделя, удерживании в плену русских граждан, доведении до самоубийства одной из них, похищении и попытке умертвить Алин Лакомб, сокрытии налогов. Статей, по которым тебе будут предъявлять обвинения, набирается немало, и вторую половину жизни тебе придется провести за решеткой. Присяжные же явку с повинной и осознание вины примут во внимание! Это твой шанс, используй его! Ты все понял, дерьмо собачье?!

Лакомб, сверля его змеиными глазками, задергал желваками. Была бы его воля, он бы задушил, растерзал своего соседа в клочья. Виктор выпрямился.

— Подумай над моим советом! Я редко кому их даю! Слишком большую волну я поднял в Париже, чтобы она сошла на нет. Да и на Линака срочно требуется компромат. Вот тебя и решили разыграть наверху: убийца, сутенер, похититель и близкий друг. Теперь-то ты понимаешь, что твоя игра закончена?

У Филиппа от ярости и бессилия задрожали губы, и он плюнул в лицо бывшему соседу. Виктор достал платок, утерся.

— Тварь! Если б я знал, то и тебя бы вместе с отцом прикончил! — заорал он, но Виктор засунул ему кляп в рот.

— Не надо кричать, я этого не люблю! Посиди и подумай над тем, что я сказал!

Газовый пистолет Хасана он возвращать негодяям не стал, сунув его в карман куртки.

Отчасти это была правда: разговоры о шатком положении бригадного комиссара Линака уже циркулировали наверху, но министр пока медлил с его отставкой. Рене, встретившись со старым своим приятелем, действующим полковником службы национальной безопасности, рассказал о преступлениях Лакомба, который их творил, пользуясь благосклонностью высокого чиновника. Полковник был потрясен этим рассказом и попросил составить рапорт на его имя, что и было сделано. Начальство отнеслось к этому весьма одобрительно. Бывшая контора Рене всегда была рада восторжествовать над коллегами из комиссариата по уголовным делам.

Виктор зашел в комнату, где находилась Нежнова, застав ее и Кэти уже не спящими, а мило болтающими друг с другом. Кэти тотчас напряглась, готовая броситься на защиту подруги, но Алена, увидев его, мгновенно расплакалась, бросившись ему на шею.

— Ну все, все, нам надо идти! — прижимая ее к себе, прошептал он, огляделся. — У тебя есть какая-то одежда?

— Они все отобрали, —вытирая слезы, ответила она.

— А ты наш, русский? — удивилась Кэти.

— Нет, я француз.

— Это Виктор, я тебе говорила о нем, — повернувшись к подруге и сияя всем лицом, объявила Алена.

Кэти грустно кивнула. Мордочка Мими появилась из-за ширмы.

— Это тот самый Виктор?! — пропищала она.

— У меня есть теплый халат, я могу дать, — проговорила Кэти и отправилась за ним.

— А почему у тебя синяк? Ты с кем-то дрался?

— Упал.

Кэти принесла ярко-розовый, но плотный, стеганый халат, помогла надеть.

— Нам надо идти, — напомнил Рене Алене и взглянул на Кэти: — Ваш охранник лежит связанный у себя в комнате, а хозяин в аналогичном состоянии на кухне. Вот его мобильный, можете позвонить парижским знакомым и даже в Россию.

Он передал Кэти телефон.

— А как в Москву звонить? — растерянно спросила она.

Виктор написал ей код.

— Минут через сорок вы можете Их развязать.

— А вы не хотите с нами сбежать? — Неожиданно спросила у подруг Алена.

— Как мы сбежим, если у нас нет документов? — усмехнулась Кэти. — Он забрал их и не отдает. Да некоторым и здесь хорошо!

Она взглянула на Мими.

— При чем здесь я?! — недовольно пропищала та. — Это Биби и Лили готовы остаться!

— А ты готова пойти на завод разнорабочей.

— Я хочу замуж!—фыркнула Мими.

На улице рядом с машиной Рене его поджидала Катрин. Судя по ее замерзшему виду, она проторчала на холоде не один час. Виктор усадил пленницу в машину, подошел к Ларош. Та скривила губы, взглянув на его синяк.

— Ерунда, пройдет. Где здесь можно недорого купить что-нибудь из одежды? — Он оглянулся на Алену.

— Я покажу!

Они заехали в один из недорогих магазинчиков, купили джинсы, рубашку, свитер, туфли и спортивную теплую куртку. Алена переоделась в примерочной магазина, но халат Кэти забрала с собой.

Виктор, взглянул на Катрин, давая ей понять, что пора прощаться.

— Я вчера вела себя глупо, болтала много лишнего, вы не обижайтесь, хорошо? — смущенно проговорила она.

Он кивнул .

— Привет от меня Люсьену, а в качестве отчета передайте эту бумагу: я тут изложил всю ситуацию с Филиппом Лакомбом и еще кое-какие советы в связи с этим.

Рене протянул ей запечатанный конверт, пожал руку, но, заметив обиженный взгляд, поцеловал в

щеку. Она также ответила поцелуем, привычно стерла следы помады.

— Она хорошенькая! — подмигнув, шепнула Ларош и добавила: — Будешь в Париже, звони! Непременно!

9

Виктор уже хотел повернуть на автостраду, ведущую к Лиону, как вдруг притормозил, съехал к обочине и набрал телефон Жана Пике.

— Нужно встретиться, срочно! — объявил он.

— Что-то случилось? — Голос врача дрогнул.

— Нет, все нормально, но встретиться надо! Срочно! Есть ряд вопросов!

После этого он позвонил Себастьяну, сообщил, что Алин он забрал и правительственный спецназ может освобождать русских. Через двадцать минут примчался бледный и растерянный Пике на голубом «жуке»-«фольксвагене». Увидел Алену, заулыбался, подсел к ним в машину.

— Я вам прихватил витамины в таблетках, — передавая Алене яркую упаковку, проговорил Пике. — Принимайте их каждый день перед едой, они помогут вывести остатки, вредных примесей антибиотиков из организма. Еще недельку придется полежать, а потом начинайте ходить, возвращайтесь к жизни.

— Спасибо вам за все. — В глазах у Алены блеснули слезы.

Виктор кивнул Жану, и они вылезли из машины. Рене, не теряя времени, спросил, интересовался ли Филипп ядами.

— Очень живо и... — Пике запнулся, но уже через секунду глаза его расширились от ужаса, и он испуганно посмотрел на Виктора. — Ведь его отца, кажется, отравили! Так вы считаете...

— Он мне сам сегодня признался.

Пике не мог выговорить ни слова.

— Жан, вы теперь один из главных свидетелей, и Филипп это хорошо понимает. Вы давали ему яд?

Пике помедлил, несколько раз утвердительно кивнул и лишь после этого заговорил:

— Сразу после Нового года он попросил у меня миллиграммов десять того самого сильнодействующего яда, который не имеет ни цвета, ни запаха, а действует мгновенно и достаточно одной капли в любой раствор, чтобы умертвить человека. Филипп объяснил, что крысы в подвале похожи на лошадей и надо от них избавляться. Я не хотел давать яд, но он пристал с ножом к горлу, и я прыснул несколько капель, объяснив ему все меры предосторожности... — Пике разволновался и закурил.

— Понятно. Тебе надо исчезнуть на неделю. Все, что мне рассказал, подробно опиши на бумаге. Сделай в двух экземплярах. Один отправишь инспектору Жардине в Овер, вот его адрес, а второй пошлешь на этот абонентский ящик. — Виктор протянул визитку своего приятеля из национальной службы безопасности. — Сделай лишь пометку: «К вашему разговору с мсье Рене». Полковник в курсе этого расследования. Родителей не пугай. Им и всем остальным скажешь, что срочно отъехал по работе в Рим, профессор Фиччино готов тебя принять завтра, а послезавтра он уезжает на полгода в Южно-Африканскую Республику. Прямо так и говори, это производит хорошее впечатление.

— А кто такой профессор Фиччино?

— Специалист по древним манускриптам Римского университета. — Рене сунул Жану Пике вчерашнюю «Монд», на первой странице которой была небольшая заметка: «Профессор Фиччино снова уезжает на край света». — Надо иногда читать газеты!

— Я действительно хотел съездить в Рим...

— Съездишь позже. Наш друг Филипп Лакомб теперь, очень опасен. И отцу скажи, чтоб Лакомба не принимал. Все понял?

Жан кивнул. Они пожали друг другу руки.

- Записки напишешь прямо сейчас, в машине, и немедленно отправишь по адресам! -жестким тоном инструктировал его Виктор. — Не заходи ни домой, ни на работу, ни к друзьям, о которых знает Лакомб, уезжай немедленно, родителям и на работу позвонишь с дороги. Самое главное, чтоб Филипп не знал, где ты. Это не шутки? Ты понял меня?! Да, чуть не забыл: к записке обязательно приложи химический состав яда, криминалисты свою экспертизу провели, я думаю, ваши формулы совпадут! Договорились?

-Да.

Он так напуган, что, скорее всего, послушается данного совета и все исполнит в точности. Его показания весьма важный козырь. И Жардине свой авторитет восстановит, а то, чего доброго, запьет. Он неглупый инспектор.

Виктор взглянул на заднее сиденье: Алена дремала. Сейчас половина двенадцатого. В три они будут дома. К тому времени должны арестовать Филиппа. Машину чуть тряхнуло на ямке, и его пассажирка проснулась.

— Я вдруг захотела есть, — призналась Алена.

— Аппетит — признак выздоровления! — улыбнулся Рене.

Мелькнул указатель: «Кафе через 2 километра».

— Через пять минут чего-нибудь съедим. Ты прими пока витамины!

— Я, наверное, месяц ничего не ела, — призналась она, вскрывая упаковку с витаминами.

— Тогда тебе можно только горячий бульон.

— А кофе?

— И кофе.

...В кафе было малолюдно, все мчались в Лион, перекусывая на ходу, притормозив на секунду рядом с автозакусочной и взяв, не выходя из машины, хотдоги или гамбургеры с колой в закрытых стаканах.

Рене заказал себе эскалоп с картофелем фри. Алена выпила полчашки горячего куриного бульона и отвалилась от стола, осоловело взглянув на него.

— Ты как?

— Я больше не хочу. — Она с грустью взглянула на чашку с кофе и пирожное.

— Мы возьмем кофе и пирожное с собой! По дороге выпьешь.

- Мы скоро приедем?

Он кивнул, вытащил пустую фляжку из-под коньяка, влил туда две чашки кофе и еще одну попросил для себя.

— Я раньше много ела, — сказала Алена. — А сейчас полчашки еле одолела. В рифму сказала!

Она улыбнулась, глядя на него. И он улыбнулся в ответ.

—А я знала, что ты придешь, — прошептала Алена.

Он кивнул.

— А где ты меня искал?

— Везде.

— Где — везде?

— Я поднял на ноги всю службу безопасности Франции и сыскное бюро своего приятеля. Кстати, дама, которая ждала у машины, профессиональный сыщик.

— Похожа на вашу певицу...

— Мирей Матье. А зовут ее Катрин Ларош. Люсьен, мой приятель, директор бюро, подключил ее к моим поискам, потому что она раньше занималась Филиппом Лакомбом и собрала на него неплохое досье. Потом я проник в квартиру напротив и увидел тебя: ты сидела у окна и дремала. Как только я тебя, нашел, оставалось лишь миновать охранника и пройти в дом. Но вся моя операция чуть не сорвалась из-за Кэти, которая оглушила меня вазой и отдала в руки Филиппа.

— Она решила, что ты собираешься меня похитить и убить, — улыбнулась Алена.

— Хорошо, что все обошлось и мы едем домой, — вздохнул он.

Виктор помог ей подняться, усадил в машину и выехал на Трассу. Постепенно набрал скорость до ста двадцати. Больше разгоняться не стал. С утра в Париже сияло солнце, но, как только они выехали, все затянуло тучами и стал накрапывать мелкий дождик. Шоссе засверкало, и Рене погасил скорость до ста. Взглянул в зеркало: Алена снова заснула.

Еще издали заметил догоняющий его черный «мерседес», который шел под двести, и все, видя, как тот спешит, вежливо уступали ему первую полосу, которая и предназначалась для такой сверхскоростной езды. Виктор же шел по четвертой. Несколько таких торопыг уже пронеслись вперед, а потому Рене лишь отметил взглядом несущийся автомобиль и на мгновение перестал им интересоваться.

Тот пронесся мимо, но неожиданно стал тормозить, съехал на вторую, а потом на третью полосу, сбрасывая скорость, так что «ситроен» бывшего разведчика неумолимо приближался к нему. Виктор вдруг испытал странную тревогу. Чтобы напрасно не рисковать, он с четвертой перекатил на пятую. По ней мчался точно такого же темно-вишневого цвета «ситроен», но, увидев перед собой гасивший скорость автомобиль Виктора, догонявший его водитель перескочил на четвертую полосу, прибавил газу, обогнал Рене и вскоре поравнялся с «мерседесом». В тот же миг из последнего прозвучало два громких хлопка.

Стрелявший вильнул влево, нагло проложил себе путь на первую полосу и резко рванул вперед.

Обстрелянный «ситроен», теряя управление, стремительно скатывался на обочину, и столкновение с ним для Рене становилось неминуемым. Виктор резко увеличил скорость, ушел сначала на третью, а потом и на вторую полосу. «Ситроен» же с убитым водителем, врезавшись в железные поручни заграждения, через несколько секунд после удара взорвался.

— Я, кажется, снова заснула, — очнувшись, сонно пробормотала Алена. — После еды меня всегда клонит в сон...

Рене ей не ответил. «Мерседес», из которого был обстрелян «ситроен», по-прежнему стремительно несся по первой полосе. Рене отставал от него метров на пятьдесят.

Мелькнул указатель: «Бистро через 500 метров».

Неожиданно черный «мерседес» стал тормозить, перестраиваться, съезжая на обочину и пробираясь на съезд к закусочной.

Виктор последовал за ним. Он не видел сидевшего за рулем, но уже точно знал, что это Филипп. Видимо, освободившись и придя в себя, он бросился за ними в погоню, желая лишь одного: отомстить и наказать обидчиков. А потому, ослепленный гневом, действовал глупо и безрассудно: расстрелял ни в чем не повинного водителя, приняв его за Рене, да еще на глазах многих водителей на трассе, которые наблюдали за этими выстрелами и наверняка уже сообщили о них в полицию. Но сейчас Филипп спешил бросить машину на стоянке и скрыться либо на попутке, либо на первой попавшейся захваченной машине.

Рене мог бы набрать скорость и двинуться дальше, но что-то подсказывало ему: не стоит торопиться. «Мерседес» вырулил на стоянку, из него выскочил Филипп и, увидев, как в белый «пежо» садится пожилая дама, подбежал к ней, отшвырнул от машины и сам сел за руль. Виктор вытащил мобильный телефон и набрал номер полиции:

— Человек из черного «мерседеса», его зовут Филипп Лакомб, житель Парижа, застреливший водителя темно-вишневого «ситроена» на стоянке бистро у сто второго километра, захватил белый «пежо», номер триста пятьдесят четыре. — Он дважды повторил сообщение.

Его попросили назваться, но бывший разведчик отключил телефон, медленно поворачивая к бистро, чтобы понять, куда же помчится этот мерзавец. Филипп ринулся вперед, вдогонку, и Виктор тотчас догадался, что, застрелив невинного человека, его преследователь понял, как хитроумно его подставили, и, решив, что Рене умчался, опять кинулся в погоню. Он теперь не остановится, пока не отомстит. Уповать на полицейских глупо и спасаться от разъяренного убийцы придется самому.

Рене остановился у бистро. Алена проснулась.

— Ничего не могу с собой поделать, сплю как убитая! Извини, что не могу поболтать с тобой. Нам еще далеко?

Он кивнул.

— Спи, я пойду возьму себе кофе.

— У нас же есть кофе! — Она вытащила фляжку.

— Я хочу горячий. Тебе взять?

— Нет, я лучше посплю.

«Километров двадцать эта тварь будет лететь сломя голову, а потом скумекает, что его снова объегорили, и помчится с такой же страстью обратно. Вот уж поистине исчадие дьявола!» — усмехнулся про себя Виктор, глотая горячий кофе.

Можно было съехать с трассы и пробираться окольными путями или же вернуться снова в Париж.

Но как-то непривычно отступать, да и мучить Алену не хочется.

Он вернулся к машине, закурил. Пожилая дама, потеряв у всех на глазах свою машину и дозвонившись в полицию, теперь, охая и возмущаясь, ожидала прибытия жандармов, чтобы дать показания и получить справку о бандитской расправе над ней и разбойном угоне автомобиля. Ее «пежо» наверняка застрахован, и, если Лакомб его разобьет, ей возместят его стоимость, и она сможет купить новую машину.

Алена безмятежно спала. Виктор сел за руль, помедлил и двинулся дальше, надеясь, что обратно Филипп снова будет мчаться как угорелый и они смогут проскочить незамеченными. Надежда была хлипкая и глупая. Он пожалел, что не вернулся в Париж. Но это бы означало еще и трусость, страх перед этим мерзким скотом, а выказывать страх Виктору не хотелось. Потому и поехал в сторону дома.

Держался под сто десять — мелкий дождик еще накрапывал, — цепко глядя вперед, пока не услышал отдаленный вой сирен, а потом и не увидел, как навстречу ему по другой стороне автобана, сверкая разноцветными мигалками, мчатся три полицейских машины, и лишь после этого разглядел и белый «пежо», за которым они гнались. Значит, его информация все же сработала. И полиция расторопно взяла след.

Белый «пежо» на огромной скорости промчался мимо. Филипп, несмотря на зловещий «хвост», также цепко следивший за второй стороной автострады, сразу же обнаружил знакомый «ситроен», впился в него взглядом, узнав соседа, а тот, усмехнувшись, помахал ему рукой. Виктору показалось, что лицо Лакомба исказилось в отчаянной гримасе.

— Кому ты помахал рукой? — прошептала Алена.

Он взглянул в зеркало: она улыбалась, и на ее щеках появился бледный румянец.

— Одному знакомому.

— Нам еще далеко?

— Полпути почти проехали.

— Я опять так и не увидела Париж. Одну только улицу. Но она мне понравилась.

— Как выздоровеешь, мы съездим, и я тебе все покажу! — пообещал он.

— А Филиппа арестуют? —спросила она.

Он кивнул и неожиданно услышал далекий вой сирен уже у себя за спиной. Полицейские машины и «пежо» с Лакомбом теперь с воем неслись за ними и с каждой секундой все приближались.

Виктор нажал на педаль газа, доведя скорость до ста восьмидесяти и выехав на первую полосу.

— Ты мне не ответил! — переспросила его Алена,

— Извини, дорогая, но у нас возникли небольшие сложности, и я вынужден сосредоточиться на дороге.

— Что за сложности?

— Нас преследует Филипп, он вооружен, и хоть полиция гонится за ним, но если он настигнет нас и откроет пальбу, это не лучший поворот в нашей истории!

Алена побледнела. Некоторое время Рене удавалось держать дистанцию, и все же расстояние между их машинами неумолимо сокращалось. Филипп гнал под двести пятьдесят, ему было наплевать на чужой «пежо», который шел на пределе своих сил, на мокрую дорогу, на возможность врезаться в кого-нибудь или разбиться. Виктор, помня об Алене, гнать с такой скоростью не мог, да и водителем он был средним.

Он видел, что Лакомб настигает их, и никуда не мог свернуть, потому что еще километров двадцать никаких съездов и остановок не предвиделось. Рене довел скорость до двухсот, потом до двухсот двадцати.

«Ситроен» ревел, дрожал, казалось, еще немного — и он рассыплется. Филипп не сбавлял скорость.

Прозвучали выстрелы.

— На пол, быстро! — приказал Рене, и Алена послушно сползла с сиденья.

Он сам инстинктивно пригнул голову, достал газовый пистолет, положил его рядом на сиденье. Снова послышались резкие хлопки, но, к удивлению бывшего разведчика, пули за окном не просвистели и ни одна из них не задела ни обшивку, ни заднее стекло машины. Еще через секунду он понял, что стрелять начали полицейские, желая остановить сумасшедшего захватчика и убийцу. Тот ответил им тем же, и тогда полицейские открыли беспорядочную стрельбу по белому «пежо». Одна из пуль пробила скат машины Лакомба, «пежо» отбросило в сторону, на вторую полосу, в него тотчас врезалась серая «тойота», за ней полицейский «форд», а дальше уже пошла куча-мала, автомобили взлетали в воздух как ракеты и падали обратно. После пикирования в одной из малолитражек вспыхнул огонь, и пламя мгновенно охватило несколько машин.

Виктор затормозил, свернул на обочину и остановился. Несколько секунд он приходил в себя.

— Я могу подняться? — выглянув, испуганно спросила Алена.

Он кивнул. Она снова забралась на сиденье, оглянулась, наблюдая за горящими машинами.

— Не выходи, я пойду узнаю, что там, — проговорил Виктор, прихватив с собой газовый пистолет.

Полицейские вытаскивали пассажиров и водителей из ближайших автомобилей, еще не охваченных огнем. В центр пекла, где застрял белый «пежо», сдавленный со всех сторон, они не лезли и никого близко не подпускали, потому что могли взорваться бензобаки пылающих там машин. И через несколько секунд они рванули, слегка опалив волосы Рене и жаркой волной отбросив его в сторону.

Полицейские, подбежав, помогли Виктору подняться и спросили, не знает ли он, за кем гнался водитель белого «пежо». Рене все рассказал. После необычной истории его и Алену попросили проехать в полицию, чтобы записать показания. Лишь через час, составив протокол, их отпустили, и они отправились домой. Перед этим пришло сообщение, что водитель белого «пежо» скончался по дороге в боль ницу от ожогов. В его кармане нашли водительское удостоверение на имя Филиппа Лакомба.

— Значит, его нет? — спустя почти полчаса после того, как они отъехали, тихо спросила Алена.

— Да, его нет.

Через неделю Алену вызвали В полицию Овера, и Луи Жардине принес ей официальные извинения за арест и необоснованные подозрения. Он сообщил, что сегодня уже точно установлено, что мсье Мишеля Лакомба отравил его собственный сын. На счету Филиппа не только это убийство, но и много других преступлений, сейчас в Париже идет следствие, где восстанавливается полная картина его подлых деяний.

Алена жила в «Гранд этуаль». Она быстро окрепла и встала на ноги. Полностью в права наследования всем имуществом и состоянием умершего мужа она вступала лишь через четыре месяца, но Мишель предусмотрительно держал в кабинетном сейфе около десяти тысяч франков, так что деньги на текущие расходы у нее имелись.

В парижской «Монд» появилась разоблачительная статья о деятельности Филиппа Лакомба, о его грязном сутенерстве, жестоком обращении с. русскими девушками и о причастности к «Русскому салону» ряда высокопоставленных лиц, а также об убийстве им своего отца и попытке очернить имя русской медсестры Алин Нежновой, ставшей женой и владелицей виллы «Гранд этуаль».

Через неделю после возвращения Алены к ней нагрянула Кэти, и новая хозяйка виллы Лакомбов оставила ее пожить у себя. Остальные девушки, дав показания, уехали в Россию, так ничего и не получив за второй год «сладкой жизни», поскольку никаких договоров с ними у Филиппа вообще не оказалось. Хасана же как сообщника Филиппа арестовали, и он без утайки рассказывал обо всем, что происходило в салоне, называя следователю имена сановных посетителей борделя, о которых слышал от хозяина.

С приездом русской подружки Алена словно забыла о своем соседе, не расставаясь с Кэти ни на минуту. Они вместе ездили в Лион, ходили там по музеям и магазинам, потом укатили на пару дней в Гренобль, покататься в горах на лыжах. Все эти сведения Виктор узнавал от Анри, который по старой привычке заходил к бывшему разведчику выпить чашечку кофе.

— А наша русская хозяйка расцвела! — вздыхал садовник. — Ей бы теперь хорошего мужа, серьезного, опытного, крепкого. Как считаешь?

— Я думаю, Алин его найдет. Она не ветреная девчонка. В ней есть стержень!

— Да, в ней есть стержень, — с грустью соглашался Анри, ожидая услышать от Виктора совсем не те слова.

Алена и сама не понимала, что с ним случилось. Первые два дня она прожила у него, а потом, заглянув в «Гранд этуаль» и обнаружив повсюду слой пыли, затеяла генеральную уборку: целый день пылесосила, мыла, приводя дом в порядок. К вечеру приготовила

ужин, пригласила Рене. Они мило поболтали, выпили вина. Глаза у нее горели, она не сводила с него влюбленного взгляда, надеясь, что тот сам проявит инициативу, останется с ней на ночь и навсегда, но ее спаситель выпил после ужина чашку кофе с коньяком и, поблагодарив хозяйку за прекрасный ужин, попрощался и ушел к себе.

Виктор боялся форсировать любовные события, полагая, что после всего происшедшего Алене надо прийти в себя и трезво все взвесить. Он пенсионер и старше ее на двадцать лет, да и, возможно, она не захочет оставаться во Франции, вернется в Россию, а что ему там делать?

Когда, поужинав, Виктор ушел, так и не объяснившись с ней, не захотев обнять, остаться, она всю ночь проплакала, не зная, что и думать. Ей вдруг показалось, что Виктор, некогда говоривший ей о любви и желавший ее, перегорел в своей страсти и расхотел связывать с ней свою судьбу. Она впала в отчаяние и весь следующий день просидела взаперти, даже не выйдя во двор. Наутро приехала Кэти. Алена уцепилась за нее как за соломинку, заставила остаться, чтобы только не быть одной и не встречаться со своим соседом.

- Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — выслушав отчет о ее страданиях, усмехнулась Кэти. — Твой Виктор комплексует, но это и понятно.. Он намного старше тебя. Кроме того, ты теперь богата, свободна — и вдруг захочешь вернуться домой, а он привык жить здесь. Все не так просто, подруга. Мсье Рене умен и деликатен, он дает тебе время подумать и не хочет, чтоб ты становилась его женой лишь потому, что он спас тебе жизнь. Мужики все такие, надо их просто знать.

— Ты думаешь, он любит меня?

- Если б не любил, не стал бы рисковать, вызволяя

из плена. Я видела, как он на тебя смотрел. И когда я его тюкнула, он, даже падая, боялся уронить свое сокровище!

Алена с облегчением вздохнула и улыбнулась:

— Может быть, останешься, еще поживешь?

— Нет, надо лететь в Россию. У меня своя квартирка В Москве, в черемушкинской пятиэтажке. Звонила Верка, бывшая подружка, которая там обитает, сообщила, что дом собираются сносить, предлагают новые квартиры, и мне надо срочно появиться и выбить хату не в Жулебино или Митино, а где-нибудь поближе к центру. Знаешь, сколько сейчас стоит однокомнатная?

— Около двадцати тысяч долларов, по-моему.

— Да, подруга! А это больше ста тысяч франков! Так что кое-какое приданое у меня имеется!

И она улетела. Накануне ее отъезда Алена хотела попросить Виктора, чтобы тот отвез Кэти в парижский аэропорт Шарля де Голля, а на обратном пути они могли бы все выяснить или даже поужинать в Париже в каком-нибудь ресторанчике, оставшись на одну ночь в отеле. Алена так разволновалась, представляя, как они возвращаются после ужина в гостиницу, остаются одни, что напрочь забыла его номер телефона. Пришлось бежать и самой стучаться к нему в дом. Дверь открыл Анри, и оба бигля, визжа от радости и стремясь лизнуть в нос, бросились на нее. Однако садовник лишь развел руками:

— Уехал с утра в столицу, его вызвал следователь, ведущий уголовное дело Филиппа Лакомба, и мсье Рене сказал, что беседа, видимо, затянется и он вернется только завтра.

— Жаль...

— Я скажу мсье Виктору, что вы заходили, мадам Алин, — улыбаясь и кланяясь, проговорил садовник.

Проводив на следующий день Кэти до аэропорта, Алена не выдержала, заехала в Париже в гостиницу «Глобус», нашла хозяина, улыбчивого колобка Антуана, школьного друга Виктора. У него Рене обычна останавливался, бывая в столице. Антуан, увидев ее, восторженно зацокал языком и, сотворив загадочную гримасу, произнес:

— Мы вчера полвечера проговорили о вас!

— И о чем именно? — порозовев, спросила она.

— Виктора нельзя было удержать, он только и повторял: «Алин, Алин, о Алин!» Я был потрясен. Но еще больше меня удивило другое его признание. Он заявил, что влюбился как мальчишка и - ничего не может, с собой поделать. Пробовал даже бороться с собой, но все без толку! «Я, говорит, встаю ночью, выхожу во двор и смотрю на ее окна». То есть на ваши окна. Мы дружим со школы, но я впервые его вижу таким. Даже когда он решил жениться, то сообщил мне об этом с грустной улыбкой. Знаешь, Тони, он иногда звал меня так, я, наверное, женюсь. Я говорю:-Тебе же не хочется! Да, я не большой ценитель семейного счастья,- ответил он, но надо и этого пирога попробовать. Он попробовал и сказал: «Я не думал, что он горький!» И мне не верилось, что он когда-нибудь снова женится, а вы сделали его безумным! Как вам это удалось?

— Вы меня разыгрываете?

— Что вы, мадам Алин! —восхищенно пропел владелец «Глобуса». — Но я безмерно счастлив, что мой друг по-настоящему влюбился, что он сумел познать эту радость любви и что я вижу ту, которая смогла в него вдохнуть это счастье! Я теперь его понимаю! Вы само божество, а ваша красота повергает и меня в трепет!

Она вышла из отеля и остановилась, потому что у нее самой кружилась голова от счастья. Теперь она знала, что он любит ее, любит сильно и страстно, но боится в том признаться. Антуан также сообщил, что Виктор уехал утром около одиннадцати. В полдень он собирался с кем-то пообедать из старых приятелей по службе и отправиться домой.

Алена поехала на вокзал, чтобы на экспрессе добраться до Лиона, но опоздала. Пришлось ехать на обычной электричке, а из Лиона до «Гранд этуаль» добираться на попутке. Она вернулась уже в сумерках, прошла мимо дома Виктора, отметив, что его «ситроен» стоит во дворе, а в окнах горит свет. Ей очень хотелось зайти к нему, но, решив, что после утомительной дороги вид у нее не самый привлекательный, заторопилась сначала принять душ, переодеться и лишь тогда идти в гости.

Алена вошла в дом, ощутив в воздухе странный привкус дешевого табака и селедки, и очень этому удивилась: зайти, к ней мог только Виктор, но тот всегда курил душистую «Амфору». Она уже хотела включить свет в прихожей, но чья-то сильная рука мертвой хваткой обхватила ее сзади, а вторая зажала рот. От этой второй руки и воняло мерзкой смесью табака и сельди.

Алена попыталась вырваться, но басовитый голос на чистом русском, языке произнес:

— Тихо, моя голубка, тихо!

- И она сразу же узнала этот голос.

Рене возился с биглями. Анри сразу же доложил ему, что мадам Лакомб вчера заходила, а сегодня отправилась провожать Кэти и должна была вернуться. Случай удобный для возобновления прежних отношений: она проводит подругу и вернется одна,

грустная, одинокая, а тут вдруг неожиданно появляется он с бутылкой яичного ликёра. Шел мимо, вот и заглянул по-соседски поболтать. У русских так принято, заходить без приглашения. И чего он так трусит? Рассказать кому-нибудь, не поверят.

Наконец, собравшись с духом и взяв бутылку ликера, Виктор вышел на крыльцо, но, взглянув на окна виллы «Гранд этуаль», помрачнел, света в них не было. Он знал, что самолет Кэти улетает около двенадцати, а добираться обратно три — максимум четыре часа. Пусть пять. А сейчас десять минут восьмого. Конечно, Алин могла прогуляться по Парижу, которого никогда не видела, подняться на Эйфелеву башню или сходить в Лувр, а потом решила остаться на ночь и выедет в Овер завтра утром. Или встретила кого-то. Десятки причин. А может быть, едет, еще в пути и вот-вот объявится.

Он постоял на крыльце, выкурил сигарету. Было тихо, и лишь деревья шумели в саду. Ему вдруг показалось, что в доме Лакомбов хлопнула дверь. Странный слабый звук вдруг донесся оттуда. Но свет по-прежнему никто не зажигал, и Виктор усмехнулся, у него уже начинаются галлюцинации.

С реки дул холодный ветерок, а Рене набросил легкую куртку. Чтобы дойти до крыльца соседнего дома, теплее одеваться и не стоит. Но, постояв несколько минут, он замерз и вернулся к себе, обрадовав биглей, дремавших у теплого, только что прогоревшего камина. Собаки запрыгали, заскулили, облизав ему лицо.

— Она задерживается, и вам повезло, — вздохнув, похлопал он каждого по холке. — Только почему ее до сих пор нет?.. А, мальчики? Вряд ли бы она стала задерживаться в Париже. Он еще полон для нее неприятных воспоминаний. А потому наша соседка наверняка поспешила домой. Она и вчера приходила,

чтобы попросить меня отвезти Кэти в аэропорт и одной не ехать в Париж. Нет, она не стала бы бродить одна по Парижу! Не стала бы... Почему же не вернулась?..

Виктор задумался. Но в голову ничего не приходило. Конечно, могло случиться все что угодно: ей стало плохо, у нее украли кошелек и нет денег на обратную дорогу. Все что угодно. Могла приехать, лечь спать. Все что угодно! Но почему у него снова так тревожно на душе?

Да и оба бигля при этих словах настороженно притихли, а старший, Робин, даже угрожающе заворчал, точно почуяв грозного противника. А его псы человеческий язык понимали, в этом Рене был уверен.

Петр Грабов с чавканьем пожирал на кухне цыпленка, потребовав не зажигать света и не дав жаркое даже разогреть. Он с глухим урчанием перемалывал железными фиксами кости и хрящи, изредка бросая на бывшую жену подозрительные взгляды. За все эта время она задала ему лишь один вопрос: как он попал во Францию? На что Грабов, утолив первый голод, зловеще усмехнулся и прорычал: .

— Как все! Купил билет да приехал!

Сам же он, схрумкав цыпленка, приготовленного еще Кэти, стал интересоваться разными вещами. И многое каким-то непонятным путем успел разузнать: и то, что она стала мадам Лакомб, а мужа-калеку нежданно отравили, и что Алена сидела в тюрьме, а потом была похищена, и теперь, после снятия с нее всех подозрений, она полновластная владелица виллы и всего состояния бывшего мужа.

— Я верно излагаю? — ухмыльнулся он.

— Чего тебе нужно, Грабов? — не выдержав, спросила она.

Он доел курицу, разорвал на части длинную булку и, макая большие куски в холодный чесночный соус, вмиг проглотил и ее. Потом вытер пучком зелени рот, проглотил и его, схватил полотенце, вытер губы и руки. Зацыкал зубом, ковыряя пальцем во рту. Алена с омерзением и ужасом смотрела на него. Грабов перехватил ее взгляд, сощурился, полыхнув злобой.

— Мне многое нужно, — закурив свои мерзкие сигареты с вонючим запахом, многозначительно усмехнулся он. — Только теперь я не Грабов. Никогда не произноси больше эту фамилию. Я не Грабов, понятно?! Теперь я...

Петр хотел назвать другую фамилию, но неожиданно передумал.

— Это неважно, кто я теперь, но я не Грабов. Вбей это в свою куриную голову! Зови меня Пьер. Этого достаточно.

— Так чего ты хочешь, Пьер? — с язвительной насмешкой повторила свой вопрос Алена.

— Не стоит задирать хвост,который легко обрубить, — предупредил Грабов. — Один раз ты его уже задрала — и что получила взамен? Труп. Еще помнишь?

Она не ответила.

— Так-то лучше. Для начала мне придется изменить внешность, чтобы сбросить со своего «хвоста» легавых. Такая пластическая операция стоит немалых денег, потому все должно быть сделано втайне, в частной клинике. Потом потребуются денежки на дальнейшую жизнь. На свое дело. Автомастерская, гараж, маленькая закусочная. Так что придется раскошелиться, мадам Лакомб. А там подумаем. Свобода стоит очень дорого, моя красавица! — Он пробуравил ее хищным взглядом. — У тебя что, кто-то уже есть на примете?

— Нет

— Не финти! Я же все равно узнаю. И накажу за вранье! Тут какой-то, мне говорили, нестарый сосед живет. Теперь тебе придется некоторое время пожить для моих интересов, и я бы не хотел, чтобы кто-нибудь крутился вокруг этой виллы. Ни к чему мне это. Оба будем вести себя по-честному. Страсть моя к тебе поостыла, а потому рваться в твою койку не буду, но свои долги ты выплатишь сполна. Не станешь жульничать, делать из меня лоха, расстанемся по-хорошему. Замечу подлянку — милости не жди, ты меня знаешь. Терять мне нечего. Таким вот макаром поступим, милая голубка. Лакомб ведь «голубь» по-здешнему?

Она кивнула, с трудом сдерживая холодный озноб.

— Да сядь ты, не стой столбом! — рявкнул он.

Алена послушно села.

— Я тут заезжал к твоей тетке, на нашу Катюшку посмотрел.

Она вздрогнула.

— Не бойся, открываться не стал. Ни к чему. Да и был бы сын — тогда другое дело. Но старуха все про тебя и рассказала и даже адресок дала. Я сказал, что маляву надумал тебе сочинить, — он хрипло рассмеялся. — Та и поверила. Устал я бегать, Алена. Хочу пожить тихо и спокойно. Полжизни воевал и понял, что ничего хорошего в этом нет. Но у мужиков по молодости, видимо, норов такой: пострелять, покрушить, поломать. Куда денешься? У баб все другое, потому и ужиться с вами не можем.

Он говорил уже с трудом, слова вязли, глаза сами собой закрывались, Грабова утягивало в сон, но тот сопротивлялся, еще не чувствуя себя полностью в безопасности. Алена сидела в двух метрах от него, не сводя глаз с бывшего мужа, а мозг сверлила лишь одна мысль, стоит протянуть руку, схватить тяжелый черпак из нержавейки, лежавший на столе, и нанести

удар, от которого беглый убийца не сразу очнется. Она и мысли не допускала, что начнет плясать под его дудку, но, зная его дикий нрав, молчала, как бы со всем соглашаясь. Ее беспокоило лишь одно, а вдруг не успеет нанести удар. Реакция у бывшего десантника да и сила были волчьи, и Петр отомстит ей жестоко. Он жалости никогда ни к кому не испытывал.

— Чего молчишь-то? Давай говори, рассказывай, как без меня жила, не молчи, тварь, говори, ну?! — В его голосе послышалась угроза.

— Жила как жила. Не на курорт приехала, работала.

— Калеке богатому подмахивала?

— Помогала, а не подмахивала.

— Нажрался — и в сон потянуло. Два дня не хавал, а тут дорвался! — еле ворочая языком, признался он, не сводя с нее подозрительного взгляда. — Вот ведь — встретились черт знает где, а хуже злыдней сидим! Скажи, женка, хоть одно ласковое слово. Все-таки отец твоей дочери. Нечужой вроде...

— Ты мне хуже чужого! — отрезала она.

— Вот как?! — встрепенулся он, вспыхнув дикой яростью.

В минуты гнева Петр бывал страшен, и она пожалела, что не удержалась и разозлила его.

— Значит, я для тебя хуже чужого.

Он словно пробовал на вкус эти жесткие слова.

— Тебе не стоило ко мне вором врываться и применять силу.

— А что стоило? — зевнув, оскалился он.

— Ничего не стоило.

— Ничего не стоило?.. — растягивая слова, ухмыльнулся Грабов. — Ничего не стоило... Какие мы тут стали храбрые в этой чертовой Франции! Да судьба, вишь, опять меня к тебе прислала. А ее надо

слушать, она худого никому не пожелает, если ее слушать!

Петр огляделся по сторонам, ища чайник, — так захотелось пить. И она этим воспользовалась. Схватила увесистый черпак и в одну секунду опустила его на голову убийцы. Грабов на мгновение застыл, глаза громилы округлились, он секунду удивленно смотрел на бывшую жену — и рухнул со стула. Маленькая струйка крови потекла на плиточный пол.

Алена растерялась, но лишь на несколько мгновений. Опомнившись, отбросила черпак в сторону и двинулась к двери. Вбежала к Виктору и упала ему на грудь.

— Что случилось? — не понял он.

— Он там, я его убила!

-Кого?

— Своего бывшего мужа, Грабова! Он ворвался ко мне и не отпускал, а я ударила его черпаком!

— Где он?

— На кухне, лежит на полу.

Рене тотчас связался с инспектором Жардине, заявив лишь, что на вилле «Гранд этуаль» скрывается русский преступник. Едва Виктор назвал подлинную фамилию бывшего мужа Алены, Жардине осознал сложность ситуации. В полицию Овера сегодня утром поступило сообщением том, что,возможно, русский убийца, некто Петр Грабов под фамилией Дмитрия Степанова, две недели назад приехал в Париж в составе делегации российских пожарных по обмену опытом. Труп настоящего Степанова из Костромы был обнаружен два дня назад в подмосковном лесу. Другой Степанов, прибывший по обмену опытом, перед отъездом из Парижа российской делегации неожиданно исчез. Русские поначалу хотели не поднимать шума, но когда был найден труп настоящего пожарного, забили тревогу. Степанов и Грабов внешне

оказались похожи, и беглому убийце паспорт подделывать не пришлось, а истинного костромича никто из московских руководителей раньше близко не знал.

— Так что будь осторожнее! — предупредил Луи.

Виктор не стал сообщать инспектору, что Грабов мертв, потому что решил сначала сам в том удостовериться. Он взял газовый пистолет, отнятый им еще у Хасана, приказал Алене закрыть дверь на замок и никого, кроме него, не пускать.

— А когда я приду, собаки сразу меня узнают по запаху и будут радостно скакать возле двери, — заметив ее недоуменный взгляд, улыбнулся Рене. — Это лучший пароль!

— Подожди!

Алена прижалась к нему. Он обнял ее, заметив, как бигли обрадовались их объятиям.

— Я люблю тебя! — прошептала она.

— И я тебя тоже.

- И еще я очень хочу, чтобы ты всегда был рядом! Я не могу больше одна!

— Я всегда буду рядом! — ответил Виктор.

— Меня не посадят за него в тюрьму?

— Ты же защищалась. Черпак — неплохое средство для обороны. — Он улыбнулся. — Выпей граммов пятьдесят коньяка, чтобы расслабиться.

Она закрылась на два прочных замка, плеснула себе глоток «Мартеля», подбросила пару чурбаков в камин и уселась в кресло перед ним, глядя на разгорающийся огонь. Бигли тотчас улеглись рядом, положив головы на лапы.

Алене всегда нравился дом Виктора. Небольшой, уютный, обжитой, со старой, добротной мебелью и узкими викторианскими окнами, он имел, как посмеивался Рене, свой особый нрав, напоминавший ему нрав чопорного, изысканного англичанина, который

никогда не вступит в разговор с незнакомым собеседником, не будучи представленным.

Через полчаса бигли неожиданно всполошились и радостно запрыгали около входной двери. Алена, не дожидаясь стука Рене, тотчас открыла и остолбенела, на пороге с залитым кровью лицом и с петлей на шее стоял Виктор. За ним, победно усмехаясь, возвышался Грабов.

— Ну вот и мы, голубка! — возбужденно прошептал он. — Ты не ждала нас в такой компании? Принимай гостей, боевая подруга!

Он грубо втолкнул Виктора, и тот, запнувшись о порог, полетел на пол. Бигли мгновенно ощетинились, грозно зарычали, приняв боевую стойку и готовые броситься на враждебного пришельца.

— Убери этих уродов, иначе я размозжу эти собачьи головы! — прорычал Грабов.

—■Робин, Питер, на место! — собрав последние силы, приказал им хозяин, и собаки, грозно поворчав, не спеша, с достоинством повиливая короткими хвостами, удалились в кабинет.

— Так-то лучше, — усмехнулся убийца.

Алена намочила полотенце, стерла кровь с лица Рене. Оказалось, бровь глубоко рассечена, и было необходимо срочно ее зашить. Хозяйка «Гранд этуаль» стала искать подходящие нитки, иглу, но Петр, державший, как палицу, в руках черпак из нержавейки, потребовал сначала заклеить ему рану на голове.

— Ударчик вышел неплохой, голова как медный таз гудит! — усмехнулся он. — Посильнее бы замах — и черепок могла бы раскокать!

Она прижгла йодом рану на голове Грабова, заклеив ее пластырем.

— В доме есть спиртное?! — проскрежетал тот в ярости.

Рене указал на бар. Русский налётчик схватил початую бутылку виски и в несколько глотков опорожнил ее. Многое повидавший в своей жизни Виктор не без удивления смотрел на громилу. Алена налила Рене полстакана коньяка и прокалила на огне иглу.

— Придется зашивать без наркоза, так что лучше выпить, — объяснила она.

Он кивнул, мелкими глотками выпил предложенный коньяк и попросил еще. Грабов нашел литровую бутылку гавайского рома и принялся без задержек опустошать ее.

Она сделала первый стежок и Виктор застонал, стиснув зубы.

— Потерпи, родной мой, я знаю, очень больно, зато зашью так, что и следов не останется!

Она налила ему еще коньяка, и он залпом выпил. Кровь натекала на глаз, и приходилось ее убирать.

— Я не успел войти, как он тяжелейшим ударом свалил меня с ног! Это чудовище, а не человек! — сдерживая боль, зашептал Рене на русском, но потом перешел на французский. — Сюда едет инспектор Жардине, наше спасение. Монстр знает французский?

— Вряд ли.

— Тогда я буду говорить только на нем.

Она кивнула, К ним подошел Грабов.

— О чем воркуете, недобитые буржуи? — ухмыльнулся он,взглянул на шов. — А ты смотри-ка, лихо шьешь!

Алена знала, когда Петр выпивал, сначала становился простецким, свойским парнем, даже ласковым, но, едва перебирал, мог убить и брезгливо переступить через труп. Злоба тогда переливалась у него через край. Сейчас же пока еще им владело щедрое благодушие.

— Я чувствовал, что ты кого-то успела заарканить! — хохотнул Грабов. — Она прыткая! Со мной кувыркалась, а хирурга придерживала. Теперь по старикам пошла? Он по-русски-то кумекает?

— Нет.

— На хрен тебе эта развалина?! Чтоб через пять лет горшки за ним выносить? Мало в больницах натаскалась? Я еще понимаю, почему за инвалида пошла! Прислуживала, привыкла, да и хоромы стоящие, бабки есть, а тебе хотелось из теткиной нищеты выскочить. Все понятно. А тут чего ловить? Геморрой и ревматизм? Какой он тебе защитник, если его соплей перешибить можно! Ему, понятное дело, к старости сиделка потребуется и такая ломовая лошадь, как ты, чтобы по дому убиралась да жратву готовила. А проживет этот хмырь еще лет тридцать! Сейчас ты баба в самом соку, похудела и конфеткой сделалась, так пососать и хочется! Найди крепкого, молодого, который бы так окучивал, что искры из глаз, сыпались! Я тебе дело говорю! Они на жалость тебя давят, а ты по уму живи! Как эти сволочи!

Виктор, выслушав эти русские откровения, задергал желваками, забыв на мгновение даже о своей жуткой боли.

— Заткнись ты! — не выдержав, оборвала советчика Алена.

Грабов засверлил бывшую жену колючими глазками.

— Я с тобой, шалава, пока по-хорошему базарю и лучше не зли меня! Знаешь, чем кончится! Я вас обоих тут урою!

Бывшая медсестра сделала последний стежок,

завязала узелок, стерильным тампоном промокнула кровь.

— Подержи, — привычно бросила Алена Виктору, с которым всегда разговаривала по-русски, и тотчас поняла, что проговорилась. — Тьен! — мгновенно повторила она, оглянулась, чтобы узнать, заметил ли ее прокол Грабов.

Но тот, несколько секунд назад еще изрыгавший страшные угрозы, теперь, казалось, дремал, закрыв глаза, приоткрыв рот и откинув голову на мягкую спинку кресла. Штоф виски и литр крепкого гавайского рома могли свалить и слона. Однако стоило Алене подняться на ноги, как Грабов встрепенулся и, набычившись, с подозрением уставился на них, готовый отразить любой неожиданный удар. Лишь поняв, что никто нападать не собирается, повернулся к бару, схватил штоф английского джина, сделал пару затяжных глотков. Громко крякнул. После чего его туманный взор прояснился и заонежский громила скривил тонкие губы. Первый признак того, что прежнее спиртное благодушие закончилось — и они теперь остались наедине с выродком и убийцей.

— Сходи пожрать принеси! — бросил он Алене.

Та вышла на кухню. Форточка была открыта, и она

услышала, как к дому подрулила машина. Погасив свет, она заметила две фигуры, крадущиеся к ее дому.

В одной из них она узнала инспектора Луи Жардине. Напарник же инспектора оказался щуплым и тщедушным. Когда Виктор сообщил о скором приезде полицейских, мадам Лакомб обрадовалась, предположив, что нагрянет целая группа захвата. Этим же двоим Грабов без всяких усилий свернет шеи.

Жардине с помощником осторожно поднялись на ее крыльцо, и Алена увидела молоденького, с цыплячьей шеей, остроносого жандарма, который наверняка

поступил на работу неделю назад. Даже форма на нем топорщилась.

«Старый дурак, не мог взять парня покрепче! — разозлилась она. — К тому же, скоро выяснится, что оба приехали без оружия».

— Тебя за смертью посылать?! — Из гостиной донесся грозный рык.

Алена схватила кусок ветчины, сыру, плетенку хлеба, принесла, молча выложила перед Грабовым. Тот наполовину опустошил уже и штоф с джином, но к ветчине не притронулся. Отрезал лишь кусок сыра, лениво разжевал. В таких стрессовых ситуациях алкоголь, видимо, взбадривал, придавал сил, а еда, наоборот усыпляла.

— Жардине э веню! — бросила она Рене.

Что ты ему сказала?! — прорычал Грабов.

- Я сказала, надо покормить собак!

— При мне говорить только по-русски! — потребовал громила. — Иначе голову разнесу!

— Хозяину можно пойти покормить собак? — спросила Алена.

- Нет!

Через пять минут Петр допил джин, и тотчас раздался резкий стук в наружную дверь. Грабов встрепенулся, выхватил газовый пистолет, который отобрал у Виктора, знаками велел хозяину выйти в прихожую, сам схватил Алену, зажав ей рот, приставил пистолет к ее виску.

— Кто там? — на французском спросил Рене.

— Переводи! — прошипел налетчик.

Алена замычала, и он отнял руку от ее рта.

- Это я, Виктор, инспектор Жардине!— послышался голос Луи.

— Пришел полицейский инспектор, старый друг Виктора, он часто заходит к нему, — перевела Алена.

— Я заходил к мадам Лакомб, но у нее никого нет, — продолжил из-за дверей Луи. — Она не у вас?

— Инспектор заходил ко мне, не застал меня дома и теперь спрашивает, здесь ли я, — перевела Алена.

— Нет! — прошипел Грабов.

— Я могу войти, Виктор?

— Одну минуту, господин инспектор! — Рене в страхе посмотрел на Алену. — Я только оденусь...

— Полицейский просится войти, во Франции не принято держать инспектора перед закрытой дверью. Если его не впустить, это вызовет еще большие подозрения!

— Нет! — полыхнул злобой Петр.

— Не дури, полицейские знают, что ты был у меня!

—Продала, сука! Убью! — побагровел от ярости заонежский убийца.

— Давай убивай, — усмехнулась Алена. — Только не забудь, что держишь в руках газовый пистолет!

— Придушу , сука!

— Что у вас происходит, Виктор? — встревожился Жардине, не получив ответа. — Может быть, вас взяли в заложники?

Алена перевела. Грабов затравленно огляделся, увидел лестницу, ведущую на второй этаж, и потребовал, чтобы Алена шла туда.

Скажи ему, пусть передаст легавым, что мы с тобой подались в Лион! — на ходу придумал он,-Пусть чешут туда!

— Возьми у Жардине оружие и пристрели подонка.-

на французском бросила Виктору Алена. — С ним по-другому не справиться. Если его даже арестуют, он все равно сбежит.

— Что ты ему лепишь, сука?- вспыхнув как спичка, зажегся подозрением Петр. — Что ты ему лепишь?

—Я перевожу, что ты просил, идиот!

Выдохнув эти слова, она решительно направилась наверх. Грабову ничего не оставалось, как последовать за ней. Виктор, подождав, пока они оба скроются, отодвинул запоры и впустил инспектора Жардине с его юным помощником.

— Где этот негодяй? — ворвавшись, сразу же спросил Луи, прикрывая собой молоденького напарника.

— Он приказал вам сказать, что захватил Алин в заложницы и отправился с ней в Лион, — показывая пальцем, где на самом деле находится преступник, ответил Рене, напуганный всем происшедшим. — Французского он не знает, Алин не выдаст. Грабов необычайно силен, живым его вам вдвоем не взять.

Инспектор, глядя на опухшее, окровавленное лицо друга, и без его объяснений понял, насколько сложна ситуация.

— Мне необходим ваш пистолет, Луи. Лишь ранив или убив негодяя, мы сможем его захватить. Сейчас вы уходите, как бы поверив моим словам, а я постараюсь сам справиться с этой задачей, иначе, если вы начнете штурм второго этажа, он убьет ее. Решайте!

Жардине задумался, взглянул на напарника, который, вытянув цыплячью шею, со страхом озирался по углам. В сообщении, полученном из России, имелось предостережение, Грабов необычайно силен, жесток и умеет пользоваться любым видом оружия. А потому инспектор не предавался долгим сомнениям и передал Виктору свой старый «смит-вессон», с которым не расставался уже десять лет.

—Ты все же поосторожнее, — уходя, ворчливо напомнил он. — Там полная обойма!

Они ушли, но двери на замок хозяин запирать не стал, чтобы иметь маневр для отступления.

— Можно спускаться! — сняв предохранитель и пряча тяжелый «смит-вессон» под жилет, выкрикнул он. — Полицейские мне поверили!

Грабов е Аленой спустились не сразу. Ее бывший муж проявил тут необычайную осторожность, не желая попадать в лапы полицейских и отправляться снова на пожизненное. Лишь убедившись, что жандармы уехали на машине, а внизу действительно никого нет, он спустился, ведя впереди себя Алену и прикрываясь ею на тот случай, если Виктор вздумает выстрелить.

— Они мне поверили, — повторил Рене, стараясь вести себя как можно естественней.

Последний раз Виктор стрелял лет тридцать назад в учебном тире разведшколы, выбивая девяносто шесть из ста. Но с той поры оружие в руки не брал и сейчас мучился лишь одним вопросом, сумеет ли он вообще выстрелить в человека. Этот ублюдок жестоко избил его, до сих пор трудно дышать, но все же...

Громила просверлил хозяина диким взглядом, двинулся на него, и это сближение ничего хорошего не предвещало.

— Не трогай его! — попыталась остановить Грабова Алена.

— Заткнись!

Выжидать уже нельзя. Виктор сделал шаг назад и выхватил «смит-вессон», наставив его на противника. Тот мгновенно прижал к себе Алену, прикрывшись ею, скривил тонкие губы в язвительной усмешке.

— Ах ты мразь! — зловеще выдохнул Петр. — Ну давай стреляй!.. Чего ждешь?.. Кишка тонка?! Смотри не промахнись, сопля лягушачья! Я могу и увернуться, а ты нашу голубку по стенке размажешь! Я от сотни чеченских пуль ускользнул, а от твоей и подавно!

Он вдруг улыбнулся такой милой и обаятельной улыбкой, что у Рене опустилась рука.

— Вот так-то лучше! — выхватывая пистолет у

француза, усмехнулся Грабов. — Ух ты, «смит-вессон»! Всю жизнь о такой игрушке мечтал!

Громила приставил его к голове Виктора:

— А теперь на колени, падаль! Я не шучу! Я твою безмозглую черепушку в крошку разнесу и не поморщусь! И. считать до трех не буду! На колени, сказал!

Рене упал на колени.

— Так ты и по-русски у нас понимаешь, падаль? Отвечай!

Он с силой воткнул ему дуло в рот, и оттуда брызнула струйка крови. Виктор послушно кивнул.

— Вот как, значит?! Решили меня, как лоха, наколоть?!

Он начал было разворачиваться, чтобы взглянуть на Алену, но в ту же секунду мощный удар железным черпаком снова обрушился на его голову. Он выстрелил; пуля просвистела рядом с ухом Алены. Глаза Грабова широко раскрылись, и он рухнул на пол.

Жардине с помощником ворвались в дом. Увидели кровь, сочившуюся из головы русского, и остановились как вкопанные.

— Кто стрелял? - взволновался инспектор.

— Русский мерзавец в мадам Лакомб, — поднявшись с коленей и вытирая кровь, с трудом выговорил Виктор.

— Забирайте, он жив, я его черпаком огрела, только и всего, — проговорила Алена. — Это для него как укус комара.

Жардине надел на Грабова наручники, забрал свой «смит-вессон», взглянул на Алену.

—Вы будете настаивать, мадам, на том факте, что беглый из России стрелял в вас? — осторожно спросил Луи, обращаясь к Алене. — Дело в том, что я не имел права отдавать свое табельное оружие кому бы то ни было, а тут получается, что им воспользовался еще. и_; преступник. Сами понимаете.

Луи подошел к ней и поцеловал ей руку.

— А можно и вас попросить об одолжении, инспектор?

— Я вас слушаю, мадам!

- Я бы не хотела фигурировать в вашем отчете как лицо, его задержавшее. — Алена поморщилась. — Ведь его могли захватить и вы с вашим помощником, не так ли? А он после сильного удара немногое вспомнит.

Жардине, услышав это необычное предложение, расплылся в милейшей улыбке:

— Вы хотите сказать, мадам, что именно мы с жандармом Переном, собственными силами...

— Да, именно так!

— Что ж, мадам, вы окажете большую услугу для меня накануне моего ухода на пенсию, да и для Перена, начинающего свою службу в жандармерии!

— Что ж, так и будем считать! — сказала она.

— Вы не возражаете, Виктор? — Жардине обратился к хозяину дома.

— Нет, Луи.

Хозяин, смыв кровь, достал бутылку «Мартеля» налил всем четверым.

— За удачный денек! — предложил тост Луи.

— Я бы этого не сказал, — вынимая изо рта два зуба, хмуро заметил Рене.

Грабов, видимо услышав запах алкоголя, застонал от боли, и все обернулись к нему.

— Ну вот и наша с тобой премия, Перен, очнулась! — ставя на стол пустой бокал, проговорил Жардине. — Виктор, ты не поможешь нам погрузить эту тушу в машину?

Рене кивнул. Они втроем подхватили Грабова и потащили к полицейскому «ситроену», стоящему у виллы «Гранд этуаль». Но как только они попытались запихнуть его на заднее сиденье, этот громила сбил с ног Перена, потом одним ударом уложил Виктора и, отпихнув Жардине, кинулся бежать по дороге в сторону Роны. За поворотом уже начинался лес, куда и стремился убийца.

Алена кинулась к полицейской машине, включила фары, ярко осветив бегущую фигуру Грабова.

— Стреляйте, Жардине, стреляйте, иначе он уйдет! — закричала она, и этот выкрик подстегнул старого инспектора.

Тот выхватил «смит-вессон», опустился на одно колено, прицелился — и промазал, поскольку преступник петлял из стороны в сторону, как заяц.

— Кто-то же должен его остановить?! — в отчаянии выкрикнула Алена.

Виктора словно подтолкнули в спину. Он подбежал, выхватил у Луи оружие, прицелился — русскому разбойнику оставалось несколько метров до кромки леса — и выстрелил. Грабов вскинулся и рухнул на траву, больше не шевельнувшись.

Через несколько минут подошедший к лежащему россиянину Жардине констатировал смерть. Пуля вошла точно в сердце.

—Что ж, вроде все по правилам, — поморщившись, негромко пробормотал инспектор. — Два выстрела в воздух, а третий в убегающего преступника. Должны и премию дать.Ты не возражаешь, Виктор, если я этот выстрел возьму на себя? Дело в том, что я не имею права передавать свое оружие кому бы то ни было. Сам понимаешь...

— Да-да, конечно, Луи.

Он оглянулся на Алену, сиротливо стоящую позади них. Та, перехватив его взгляд,улыбнулась и бросилась ему на грудь. Рене обнял ее. Она дрожала, как листок на сильном ветру, будучи не в силах успокоиться, и Виктор, крепко прижав ее к себе, поцеловал в висок.

— Ну что стоишь? — неожиданно набросился Жардине на Перена, который, раскрыв рот, глазел на обнявшихся. — Иди подгони нашу машину! Хоть это-то ты можешь сделать сегодня?

Жандарм кивнул и, нелепо вихляясь из стороны в сторону, побежал к машине. По дороге подскользнулся, упал, но, поднявшись и потирая ушибленную коленку, поковылял дальше.

Одних сосунков набирают в жандармы! — глянув ему вслед, без всякой злобы проворчал инспектор, переводя взгляд в сторону Роны, над которой клубился холодный туман. — Какие вот из таких олухов стражи порядка?! Так, насмешка одна!.. Давно собираюсь рыбку на Роне половить да огненной ушицы на бережку поесть. Почему бы нам, Виктор, не отправиться в эти выходные на рыбалку?

Ему никто не ответил. Он обернулся, увидел, что Алена и Рене продолжают целоваться, и недовольно хмыкнул.

— Вы бы хоть подождали, когда я уеду! — сердито проворчал Жардине. — Никакого терпежа нет? Вот что за глупое существо — человек?! — удаляясь от них и продолжая вполголоса беззлобно ворчать, завздыхал инспектор. — Еще полчаса назад оба находились на грани смерти и не чаяли, как выжить! А как только опасность миновала, сразу же все забыто и опять, хвосты задрав, побежали! Куда? Зачем? Хвала Господу, что пока никто наперед не знает! Ни-к-то!

В Заонежье стояли легкие морозы. Столбик термометра не опускался ниже минус десяти, для середины апреля погода весенняя. Алена выпросила у Ефима Конюхова, которого вновь избрали главой администрации, старенький «Буран», чтобы успеть покатать, пока лед держался, Катюшку и Виктора по Онежскому озеру. Дочь с первой же минуты знакомства привязалась к отчиму.. Она приняла его за Мишеля, который в последние месяцы перед смертью почти каждую неделю посылал падчерице то новые платья, то игрушки, то разные сладости. Алена же не стала ее разубеждать.

— Почему по озеру?— не понял Рене.

— В детстве отец вез меня в кошелке, лошадь вдруг рванула в галоп, понеслась, и я визжала от восторга. Лучшего воспоминания у меня нет, и я хочу, чтобы все это повторилось!

— А это не вредно... — Виктор не договорил.

— Кому не вредно? — почуяв неожиданный секрет в этих словах, ухватилась за них Катя.

Остроглазая, самоуверенная, похожая на Грабова, она требовала к себе уважения. Виктор даже побледнел, увидев впервые на ее лице грабовский прищур, манеру сверлить собеседника острым взглядом, тень

угрюмости на круглом лице и тонкие губы.И всякий раз ,когда Катерина, смотрела на него, спину бывшего разведчика обжигала ледяная изморозь.

— Так кому из вас вредно кататься по озеру? — снова спросила она.

Алена была на четвертом месяце. Они спешно собрались и прикатили на неделю в Заонежье. Столь остро владелице «Гранд этуаль» перед родами захотелось посетить родные места и вдохнуть глоток морозного заонежского воздуха. А родив, бывшая заонежская медсестра сможет приехать сюда лишь года через два, и Виктор эту прихоть понял и принял. Поехал на север России еще и с той целью, чтобы разузнать, как тут охотятся на волков, лишь одна эта глава оставалась незаконченной в книге, а издатель уже торопил со сдачей. Да и надо было забирать, перевозить Катюшку. Словом, все сошлось. Однако Рене беспокоился еще и потому, что Алена носила его первенца, мальчика, пол ребенка им установили в одной из парижских клиник.

— Катя, хватит задавать дурацкие вопросы! — рассердилась Алена.

— Почему —дурацкие, я же член семьи, а вы что-то скрываете от меня! — Она скривила губы.

— Мама ждет ребенка, только и всего. Потому я и беспокоюсь.

— Ба, как интересно! — язвительно ухмыльнулась дочь.

— Катя! — Выкрикнула Алена.

— А что — Катя? Я пока не беременна.

Они отправились кататься на «Буране». И уже через пять минут Виктор понял, почему жена так рвалась на эту прогулку. Стоило ему прибавить скорость, как Алена радостно заголосила, а Катька следом за ней. Его и самого увлекла бешеная езда, вихрь снега, взвивающийся из-под полозьев, и морозный ветерок,

покалывающий кожу. Снегоход легко слушался, и

можно было закладывать лихие виражи, да такие, что у него самого замирало сердце.

Рене и сам не заметил, как съехал с привычной колеи, покатил по снежной целине, но снег не проваливался, а потому можно было закладывать любые развороты. Виктор ничего не знал о рыбачьих прорехах, где огромные полыньи затягивались тонким ледком.

Бывший разведчик увидел одну из них совсем неожиданно и растерялся. Он мог резко вывернуть руль, но тогда либо Катюшка, либо Алена, а то и обе резко вылетели бы из снегохода. Ему вдруг показалось, что они проскочат, что это просто ледяная залысина, с которой сдуло снежное покрывало. Однако едва они влетели на полынью, как лед мгновенно затрещал и «Буран» стал медленно погружаться в воду.

— Катюшку спасай! — выкрикнула Алена.

Виктор, подчиняясь этому приказу, схватил падчерицу, вытолкнул ее на край полыньи, а потом выпихнул и на снег. Помог выбраться жене, а она уже вытащила его.

«Буран» ушел под воду. Когда, промокшие до нитки, они поднялись на ноги и огляделись вокруг, то ни берега, ни примет поселка Заонежский не обнаружили. Бескрайняя , снежная равнина простиралась до самого горизонта. У Рене тревожно сжалось сердце. Тотчас стал усиливаться ветер, с запада потянулись грязные тучи, и одежда мгновенно покрылась ледяной коркой, став тяжелой, как стальной скафандр.

— Куда идти-то? — не выдержав, спросил он.

— Подожди! — оборвала его Алена, оглядываясь и напряженно ища хоть одну черную точку на горизонте, которая бы обозначила дом или жилое строение.

Ей вдруг вспомнился тот страшный сон, когда она вот так же очутилась посреди заснеженной пустыни. Но тогда гроздью спелой смородины на снегу вспыхнуло видение поселка и она побежала к нему. Эти черные точки

Алена искала на белой линии горизонта, ощупывая eго сантиметр за сантиметром. Неожиданно она радостно закричала, вытянув вперед руку, но ни Катя, ни Виктор ничего в той стороне не увидели.

— Там ничего нет! — предостерег Рене.

— Мам, ты что! — заныла Катька.

— За мной! За мной, я сказала! Не сметь возражать! — обрубив всякое сопротивление, взвилась Алена. — Вперед!

И она первой бросилась бежать, за ней нехотя поплелась и Катюшка, двинулся, подчиняясь ее неистовому напору, Виктор.

— Бежать! Всем бежать! — обернувшись, яростно закричала она. — Не стоять, не плестись, а бежать, иначе замерзнем! Вперед, за мной!

И они побежали. Даже Виктор не смог устоять под таким мощным напором и рванул следом. Они, не останавливаясь, мчались бешеным аллюром минут десять — пятнадцать, пока горячий пар не завихрился на мокрой одежде, а они не выдохлись и не почувствовали, что немного согрелись. Рене поднял голову и лишь сейчас заметил еле различимые на снегу черные точки у горизонта. Он мог поклясться, что у полыньи их еще не видел.

— Как же ты их разглядела, росомаха заонежская? — удивился Виктор. — Я и сейчас их то вижу, то не вижу. Ну у тебя и зрение!

— Я их не видела, я их почувствовала, — помедлив,, произнесла она, смахнув с его усов сосульки.

— А если б заблудились?

— Тогда, значит, не судьба. — Она взглянула на него и вдруг с нежностью улыбнулась, привалилась к нему;

Она не могла ни минуты прожить без него, ходила с ним даже на охоту и на рыбалку в Овере, а Жардине, увидев, как они целуются во время клева у Рене,

обидевшись на старого друга ,смотал удочки и уехал домой.Потом,правда.извинялся, просил прощения и постоянно удивлялся, непонимая,как такого крепкого человека,как Виктор, могла в одночасье скрутить любовь. Лишь иногда, среди ночи, Алена внезапно просыпалась, бросалась к нему, орошая его грудь горячими слезами, ее мучили кошмары, оставшиеся после пережитых ужасов. Рене успокаивал ее,прижимал к себе, шепча ласковые и нежные слова, и она засыпала, обняв его мертвой хваткой, освободиться от которой до утра было никак невозможно. Виктор задыхался от ее горячего тела, просыпаясь утром мокрый, словно заснул в жаркой деревенской бане.

И стоило ей прижаться к нему, как он, несмотря на обледенелую одежду, почувствовал ее жар. Даже парок заструился меж ними.

— Но нам с тобой судьба улыбнулась, — помолчав, добавила Алена. — А это значит, что мы проживем долгую и хорошую жизнь.

— Счастливую, — добавил Рене.

— Даст бог, и счастливую, — задумавшись, с грустью кивнула Алена. — Мне иногда кажется, что чашу своих и твоих несчастий я выпила до дна. Так что, может быть, и счастливую. Ну все, пошли! А то закоченеем и пропадем! До полного счастья еще километра четыре, не больше! Ты как, Кятюш, осилишь?

—Ничего, попробую, — угрюмо выдохнула девочка.

И они побежали.