Глава 20

– Боже мои, Обри! Что с тобой случилось?

Обри открыл глаза и увидел Джинджер Льюис. Первая мысль, которая пришла ему в голову: спросить, что это она делает в каюте, где он живет с тремя другими старшинами. Вторая: о чем она так беспокоится? И только с третьей попытки к его сознанию пробилось, что он все еще находится в корабельном госпитале после сотрясения мозга.

– Я упал, – сказал он.

Слова получились нечеткими и хриплыми из-за того, что губы распухли, а нос все еще отказывался пропускать воздух. Обри закрыл глаза, ощутив новый приступ боли. Лейтенант медицинской службы Холмс, посуливший быстрое выздоровление, позаботился о том, чтобы за эти несколько дней хотя бы синяки и ушибы перестали бросаться в глаза. К сожалению, даже когда исчезли синяки, сломанный нос и треснувшие ребра продолжали требовать лечения.

– Черт знает что ты говоришь, – решительно возразила Джинджер, и он снова открыл глаза, – Не ври мне, Вундеркинд. Кто-то тебя здорово избил.

Обри заморгал глазами, увидев жесткое выражение ее лица. Он чувствовал себя немного странно и недоумевал, почему Джинджер так рассердилась. В конце концов, не ее же побили.

– Я упал, – повторил он.

Даже в дезориентированном состоянии он знал, что должен придерживаться придуманной версии. Это было важно, но временами он не мог вспомнить точно почему. Потом он все-таки вспомнил, и его глаза потемнели.

– Я упал, – сказал он в третий раз, – Просто споткнулся, упал лицом вниз, и вот…

Он пожал плечами и вздрогнул, потому что движение вызвало внезапный приступ острой боли.

– Ну, уж нет, – возразила ему Джинджер все тем же ровным, решительным тоном, – У тебя сломано два ребра, и лейтенант Холмс говорит, что твоя голова стукнулась обо что-то твердое по крайней мере три раза. Теперь скажи-ка мне, кто это сделал. Я надеру ему задницу.

Обри снова замигал. Как странно! Джинджер сердится из-за того, что случилось с ним. Она всегда ему нравилась, и, несмотря на холодный страх, который окатывал его всякий раз, когда он вспоминал о Штайлмане, он почувствовал, как ему стало теплее от ее заботы. Но он не мог рассказать ей. Если бы он рассказал, она бы что-то предприняла. Это и ее втянуло бы в неприятности, а он не вправе этого допустить.

– Да ладно, Джинджер…—Он попытался – правда без большого успеха – заставить голос звучать громче и увереннее, – Наплюй.

– Ага, сейчас! – сказала она сквозь стиснутые зубы.—Во-первых, мы с тобой друзья. Во-вторых, по словам Тацуми, это случилось в машинном отделении, а это – сфера моей компетенции. В-третьих, тем ублюдкам, которые шляются там и калечат людей, надо порвать задницы. В-четвертых, я теперь главный старшина, и у меня есть желание потренироваться в этом деле. Так что скажи мне, кто это сделал!

– Нет, – он слабо покачал головой, – Я не могу. Держись подальше от этого, Джинджер.

– Черт возьми, я приказываю тебе, скажи! – Она вышла из себя.

Но он только покачал головой. Она впилась в него взглядом, сверкая глазами, и начала приводить еще какие-то аргументы, но тут появился лейтенант Холмс.

– Ну все, хватит, главстаршина, – твердо сказал врач, – Ему нужно отдохнуть. Приходите снова часов через десять или двенадцать, и вам, может, удастся добиться от него больше толку.

Джинджер на мгновение посмотрела на военврача и глубоко вздохнув, согласно кивнула.

– Хорошо, сэр, – сказала она неохотно и посмотрела на Обри обжигающим взглядом, – А что касается тебя, Вундеркинд, приведи в порядок голову. Скажешь ты мне или нет, я все равно найду того, кто это сделал, а когда найду, сделаю из него фарш.

Она повернулась и, досадливо стукнув кулаком в ладонь, вышла из госпитального отсека. Холмс, качая головой, наблюдал, как она уходит. Затем доктор посмотрел на Обри и, удивленно подняв бровь, мягко заметил:

– Видел я сердитых людей, но что-то не припомню, чтобы кто-нибудь был до такой степени взбешен. Честно говоря, я бы посоветовал вам вспомнить, о кого вы там споткнулись и упали, потому что, боюсь, главстаршина будет устраивать вам веселую жизнь, пока вы не вспомните всё, – Обри посмотрел на него, не говоря ни слова, и Холмс невесело улыбнулся, – Ваше дело, Вундерман… но не говорите потом, что я не предупреждал.

* * *

Джинджер вышла из госпиталя в коридор и остановилась. Она постояла какое-то время, потирая бровь, резко дернула головой и, развернувшись, пошла обратно. Нужного ей человека она нашла в амбулатории. Он сидел к ней спиной, потому что просматривал на компьютере какой-то список, но, едва она кашлянула, обернулся. Лицо его сразу стало озабоченным, он приостановил работу компьютера, взгляд сделался настороженным.

– Я чем-то могу помочь вам, главстаршина?

– Я полагаю, что можете, – сказала она ему, – Это ведь вы нашли Вундермана, верно?

– Да, главстаршина, – сказал он излишне предупредительно, и она чуть улыбнулась.

– Хорошо. Тогда, возможно, именно вы можете сказать мне то, что я хочу знать, Тацуми.

– Что именно, главстаршина? – спросил он осторожно.

– Вы знаете, черт возьми, что именно! – сказала она стальным голосом, – Он не скажет мне, кто это был, но вы-то знаете, не так ли?

– Я…—запнулся Тацуми. – Я не понимаю, что вы имеете в виду, главстаршина.

– Тогда позвольте мне растолковать, – мягко сказала Джинджер, подступая к нему поближе, – Он говорит, что упал, вы говорите, что вы думаете, что он упал, и мы все трое знаем, что все это – полное фуфло. Я хочу знать имя, Тацуми. Я хочу знать, кто это сделал, и я хочу узнать это сейчас же.

Ее серо-голубые глаза впились в Тацуми, и тот судорожно сглотнул. Напряженная атмосфера амбулатории действовала ему на нервы, и ему потребовалось все его мужество, чтобы выдержать ее пристальный взгляд, не отводя глаз.

– Послушайте, – сказал он наконец хриплым голосом, – ведь он сам говорит, что упал, правильно? Ну и я ничего другого не могу сказать. Я уже сделал все, что смог.

– Нет, не все, – решительно сказала она.

– Да нет же, все! – Он отступил от нее, лицо перекосилось, – Я пришел вовремя и спас его шкуру, главстаршина, и я рисковал собственной шеей, чтобы сделать это, но будь я проклят, если засуну голову прямо в мясорубку! Мне нравится этот парень, но у меня куча своих проблем. Вы хотите знать, кто сделал это, так заставьте его самого сказать.

– Я могу в пять минут притащить вас к боцману или старпому, Тацуми, – сказала она все тем же решительным тоном, – С вашей характеристикой… я не думаю, что вы захотите предстать перед ними. Особенно когда молчание может рассматриваться как соучастие.

Санитар уставился на нее, и плечи его напряглись.

– Делайте, что хотите, главстаршина, – сказал он, – но что касается меня, наш разговор ни к чему не приведет. Заставьте его заговорить, и, может быть – может быть! – я смогу подтвердить его слова, но сам не собираюсь первым называть чье-то имя. Если я только рискну – мне не жить, вы хоть это понимаете? Вы хотите послать меня назад в тюрягу? Ладно, ваше право. Поступайте по своему разумению. Но я сам не назову никаких имен – ни вам, ни боцману, ни старпому, ни даже капитану, – Он снова отвел от нее глаза и беспомощно пожал плечами, – Мне жаль, – сказал он более тихим голосом, – Мне действительно жаль. Но у меня нет выхода.

Джинджер покачалась на пятках. Ее первоначальное подозрение, что Тацуми участвовал в избиении Обри, испарилось, когда она увидела, какой сильный страх испытывает санитар, и тот же страх, передавшись ей, пронзил ее до костей, словно ледяной ветер. Должно быть, случилось что-то более уродливое, чем она сначала заподозрила, и она прикусила губу. Обри не хотел ее вовлекать, а Тацуми, без преувеличения, был напуган до смерти. Ей вдруг пришло в голову, что санитар назвал бы виновного, если бы речь шла только об одном человеке. В конце концов, если бы Тацуми и Обри оба свидетельствовали против него, флотская дисциплина обрушилась бы на преступника, как молот. И они бы выбросили его из головы навсегда… Значит, здесь замешан кто-то еще – и не один. И это заставляло предположить…

– Ладно, – сказала она, – Храните ваши тайны. Пока… Но я собираюсь докопаться до правды, и поверьте, не только я. Вы с Обри можете говорить все что угодно, но лейтенант Холмс знает, что Обри не падал, и могу поспорить, он напишет обо всем полный доклад. Который получит боцман. И уж обязательно начальник дисциплинарной комиссии. И я не думаю, что старпом останется в стороне. А стоит внимательно посмотреть на это дело, сразу можно догадаться об очень многом, и если вы действительно замешаны, молитесь, чтобы кто-то другой выяснил правду, прежде чем это сделаю я. Ясно?

– Ясно, главстаршина, – почти прошептал санитар, и Джинджер вышла из корабельного госпиталя.

* * *

– … вот такая история, боцман. Никто из них не скажет мне правды, но я точно знаю, что это было не просто падение.

Салли МакБрайд, слегка опершись на спинку стула, смерила разъяренную девушку, свежеиспеченного главстаршину, спокойным взглядом карих глаз. Джинджер Льюис была допущена до связанного тесными узами братства главных старшин «Пилигрима» меньше месяца назад, но МакБрайд понравилось, как за это время показала себя новенькая. Льюис была добросовестна, трудолюбива, строга к подчиненным, и она не стала прятаться за маской маленького оловянного идола, чтобы скрыть неуверенность в новом положении. Именно этого больше всего боялась МакБрайд, когда Старуха резко продвинула по службе Льюис и Максвелла. Теперь, видя гнев в глазах молодой женщины, она спрашивала себя, не стоит ли ей побеспокоиться еще кое о чем. Старшина, которого не заботит то, что происходит с его подчиненными, ни на что не годится, но тот, кто позволяет гневу управлять его поступками, – намного хуже.

– Сядьте, – сказала наконец МакБрайд, указывая на стул для посетителей, который только и помещался в маленькой боцманской.

Она подождала, пока девушка выполнит ее просьбу, а потом привела спинку своего кресла в вертикальное положение.

– Итак, – решительно сказала она, – вы рассказали мне вашу версию того, что произошло, – Джинджер открыла рот, чтобы ответить, но поднятая рука боцмана остановила ее, прежде чем она произнесла хоть слово. – Я не сказала, что вы ошибаетесь, но я сказала, что пока это только ваши мысли по поводу случившегося. Есть какая-то неточность в моем утверждении?

Джинджер стиснула зубы и, резко вдохнув, покачала головой.

– Именно это я имела в виду. Так вот, о том, что случилось, мне уже рассказал лейтенант Холмс, – продолжала МакБрайд, – а я сама уже поговорила с начальником дисциплинарной комиссии Томасом. И я, и лейтенант – мы оба согласны с вами. К сожалению, неопровержимых доказательств нет. Лейтенант Холмс может сказать нам как врач, что травмы Вундермана не являются результатом падения, но он не может это доказать. Если сам Вундерман не скажет нам правду, официально мы ничего не сможем сделать.

– Но он до смерти перепуган, боцман, – возразила Джинджер. Ее голос зазвучал спокойнее, но в нем чувствовалась горечь, и взгляд стал умоляющим, – Он еще очень молод, это его первая боевая операция, а он смертельно боится того, кто его избил. Именно поэтому он ничего мне не скажет.

– Возможно, вы правы. Кажется, у меня есть некоторые подозрения по поводу того, кто мог это сделать. – Взгляд Джинджер стал сосредоточеннее, но МакБрайд спокойно продолжала: – Мы поговорим с Вундерманом утром – мистер Томас и я. Мы попробуем заставить его открыть правду. Но если он промолчит – как и Тацуми, – наши руки будут связаны. А если уж наши руки будут связаны, то ваши – и подавно.

– Что вы хотите этим сказать? – Вопрос Джинджер прозвучал излишне резко.

– Я хочу сказать, главстаршина Льюис, что на моем судне вы не будете изображать из себя члена «комитета бдительности» или замаскированного мстителя, – решительно сказала МакБрайд, – Я знаю, что вы с Вундерманом учились вместе. Поэтому я понимаю, что вы относитесь к нему, как к младшему брату. Но ведь он не ребенок. Он является исполняющим обязанности старшины, а вы – главстаршины. Вы не дети, и это не игра. Его обязанность – рассказать нам, что случилось, а он изображает из себя наивного ребенка. Я думаю, что в конечном счете он разговорится, но на это, видимо, потребуется время. Однако вы не являетесь ни его старшей сестрой, ни его нянькой, и вам следует воздержаться от любых действий, помимо официальных.

– Но… – начала Джинджер – и заставила себя замолчать, как только МакБрайд пристально посмотрела на нее.

– Я не привыкла повторять, главстаршина, – сказала боцман холодно, – Я одобряю ваше беспокойство и чувство ответственности. Хорошо, что вы их проявляете, это соответствует вашему званию. Но есть время, чтобы беспокоиться, и время, чтобы не беспокоиться. Есть также время поступать минуя официальные каналы, и время быть железно уверенной в том, что вы этого не сделаете. Вы поставили меня в известность, как вам и полагалось. Если вы сможете убедить Вундермана сказать нам что-то, помимо того, что он уже сказал, – хорошо. На этом ваша миссия заканчивается, и вы должны предоставить это дело мне. Ясно, главстаршина Льюис?

– Так точно, боцман, – с трудом выдавила из себя Джинджер.

– Хорошо. В таком случае вы свободны. Я знаю, что вы заступаете на вахту через сорок минут.

Салли МакБрайд проводила глазами девушку и, когда дверь закрылась, вздохнула. Как она намекнула Джинджер, у нее были серьезные подозрения относительно виновного; кроме того, она винила в случившемся себя. Не то чтобы это была стопроцентно ее ошибка, но она должна была убрать Штайлмана из команды «Пилигрима» в тот момент, когда увидела его имя в списке. Она этого не сделала – и теперь спрашивала себя, до какой степени это решение продиктовала гордыня. Она однажды поставила его на место – и была уверена, что сможет сделать это снова. Собственно, она до сих пор была уверена в этом… и просто не учла, что это может дорого обойтись кому-то еще. А ведь она должна была об этом подумать, особенно после той первой его стычки с Вундерманом.

МакБрайд, нахмурившись, смотрела в пустой экран. Все это время она держала Штайлмана в поле зрения, но у того, казалось, со времени их последнего совместного полета звериной хитрости только прибавилось. Конечно, он стал на десять стандартных лет старше, и ему каким-то образом удалось прожить все эти годы, не попав в тюрьму. Это должно было насторожить ее сразу. И потом, она не могла понять, как он добрался до Вундермана, чтобы она ничего не заподозрила. Если подозрения Джинджер Льюис верны, все сходится. Большая часть команды «Пилигрима» – хорошие люди, как обычно, но на корабле присутствовала небольшая группа закоренелых нарушителей правопорядка. Пока ей и начальнику дисциплинарной комиссии Томасу удавалось держать их под контролем – или они думали, что им это удается. Теперь она усомнилась и, поджав губы, перетасовывала в уме свой список имен и лиц.

Каултер, подумала она. Он был там. Они оба со Штайлманом были в машинном отделении. Она и лейтенант-коммандер Чу, по возможности, разделяли эту парочку, но они все же остались в одной вахте, хотя и в разных отделениях. Это давало им слишком много времени, чтобы встречаться в свободные от дежурства часы, и, вероятно, они сумели привлечь еще несколько подобных им ублюдков. Элизабет Шоуфорт, например. Она водила компанию со Штайлманом и была такой же испорченной, хотя и на свой лад. И еще там были Стеннис с Илюшиным…

МакБрайд была недовольна собой. Люди, подобные Штайлману и Шоуфорт, вызывали у нее отвращение, но они умели запугивать окружающих, а неопытность большинства членов экипажа играла им на руку. Слишком многие в команде «Пилигрима» были до того юны, что еще не могли постоять за себя. До нее уже доходили слухи о случаях мелкого воровства и запугивания, но она думала, что все находится в рамках допустимого, и надеялась, что ситуация улучшится, когда новички оперятся. Однако, учитывая то, что случилось с Вундерманом, похоже, она жестоко ошиблась. И если юноша не согласится рассказать, что же произошло на самом деле, она не сможет предпринять никаких официальных действий, а это поднимет авторитет Штайлмана с его закадычными дружками и серьезно ухудшит ситуацию.

Салли МакБрайд не понравились собственные выводы. Она знала, что, если надо, сможет раздавить Штайлмана и его банду, как жуков, но тогда понадобится полномасштабное расследование. А это приведет к применению суровых мер в отношении всей команды, и последствия для морального состояния и чувства солидарности, которое она воспитывала у персонала, будут катастрофическими. Однако если что-нибудь срочно не предпринять, то разрастающаяся язва приведет к тому же результату.

Несколько секунд она взвешивала все «за» и «против» и приняв решение, кивнула. Как она и сказала Льюис, есть время не беспокоиться… но есть также время принимать меры. Льюис была новичком на своей должности и слишком молода для того, чтобы предпринимать самостоятельные действия. Сама МакБрайд не могла вмешаться, поскольку это придало бы делу слишком широкую огласку, а ей нельзя было показывать, что она действительно обеспокоена. Но были и другие люди, которые могли сказать свое веское слово.

Она нажала на кнопку терминала.

– Центр связи слушает, – ответил чей-то голос, и она невольно улыбнулась.

– Говорит боцман. Мне нужен главстаршина Харкнесс. Пожалуйста, разыщите его и пригласите ко мне.

Загрузка...