Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии

Император в изнеможении откинулся на подушки и замер, глотая воздух широко раскрытым ртом.

Андромен во все глаза смотрел на него, открывая для себя совершенно нового Калигулу.

«Расскажи я дома все, что видел и слышал здесь, так никто не поверит мне, как сам я не верил раньше купцам! - думал он. - Нет, мне действительно нужно доказательство, что я пировал в императорском дворце!»

Он окинул оценивающим взглядом стол перед своим ложем и сразу увидел подходящий для этой цели предмет. Золотая ложка тончайшей ювелирной работы с выгравированным на ручке словом «Цезарь» могла бы убедить даже самых недоверчивых кесарийцев в правоте его слов.

Андромен прикрыл ложку ладонью и потихоньку потянул ее со стола.

- Что ты делаешь? - остановил его сосед-всадник, который, как давно уже казалось Андромену, замечал все, что происходило на пиру.

- Да вот... хотел взять на память... - краснея, пробормотал он. - Разве она не стоит двухсот тысяч, которые я заплатил, чтобы попасть на этот пир?

- Лично я бы не пожалел и миллиона, но только чтобы не попадать сюда! - с горечью заметил всадник и посоветовал: - А ложку лучше оставь! Помнится, один раб на всенародном угощении тоже украл серебряную накладку с ложа. Так Калигула приказал отрубить ему руки, повесить их на шею и в таком виде провести перед гостями!

Андромен в ужасе, словно его пальцы накрывали гремучую змею, отдернул руку и благодарно взглянул на соседа.

Прошло не меньше получаса, прежде чем Калигула отдышался и принял удобную позу, подложив под левую щеку, еще подергивающуюся ладонь.

Примолкшие было, гости оживились, задвигались, поднимая бокалы со здравицами в его честь.

Каллист хлопнул в ладоши. В залу снова вбежали рабы. Одни из них проворно убирали блюда с недоеденной пищей, другие заставляли столы новыми кувшинами, чашами и блюдами с незнакомыми Андромену яствами.

Слуга наполнил его бокал до краев прозрачным вином с приятным янтарным оттенком. Он отпил глоток и сразу узнал фалернское - самое изысканное и дорогое на свете вино. Попробовал паштет из ближайшей чаши и подивился его необычному вкусу.

- Что это? - налегая на понравившееся блюдо, спросил он всадника.

- Паштет из языков фламинго! - не притрагиваясь ни к чему, шепнул тот.

- Что?..

Ложка застыла у губ Андромена.

- А может, из соловьиных язычков, - подумав, поправился всадник. - Калигула любит удивлять гостей такими деликатесами!

- Сколько же надо для одной только чаши этих... как их? - при виде такого неслыханного расточительства нужное слово вылетело из головы Андромена, и он помахал рукой, показывая воображаемую птицу. - И во сколько обойдется императору весь этот пир?!

- Спроси лучше Каллиста! - усмехнулся всадник. - Хотя он вряд ли скажет об этом даже Калигуле. Ведь половина денег наверняка уже приятно отяготила его кошель.

Знаю только, что один из недавних пиров стоил годового дохода от трех провинций.

- Трех провинций... - прошептал ошеломленный Андромен, понимая теперь, откуда у императорского вольноотпущенника миллионы.

- А ты как думал? Калигула привык жить на широкую ногу. Вон в том блюде – кушанье из гусиных лапок с гарниром из петушиных гребней, в том - африканские улитки, которых кормили смесью из сусла и меда. А вон краснобородки - не меньше пяти тысяч сестерциев каждая! - забыв про осторожность, уже почти кричал всадник.

- Десяти тысяч... - машинально, поправил знавший толк в ценах на рыбу Андромен, глядя на чашу с плавающими в ней краснобородками.

Краснобородка - распространенная в южных морях рыба, редко достигавшая большой величины, поэтому за крупные экземпляры римские гастрономы платили огромные деньги.

Их подавали на стол в морской воде, чтобы они, умирая, переливались пурпурным цветом на глазах у пирующих.

- Вот видишь, - спохватившись, понизил голос всадник. - Только так можно ухитриться промотать наследство Тиберия в два с половиной миллиарда меньше, чем за год!

Уверен, что на сегодня это еще не все... Не тот человек Калигула, чтобы не поразить своих гостей какой-нибудь очередной выходкой!

И он не ошибся.

Через час с небольшим, в самый разгар пира, когда все внимание римлян переключилось на еду, в руках императора появился маленький, сверкающий предмет.

Андромен не смог разглядеть издалека, что именно это было. Он видел лишь как любовался этим предметом Калигула. Он то подносил его к самым глазам, то отводил на вытянутую руку. Причмокивал от восхищения, покачивал головой. Вдоволь налюбовавшись, подозвал раба с золотым подносом, сбросил сверкающую каплю со своей ладони и велел показать ее всем.

Держа поднос на вытянутых руках, раб торжественно двигался от ложа к ложу, встречаемый гулом восторженных голосов. Наконец он поравнялся с Андроменом, и тот увидел на золотом подносе прекрасную жемчужину небывалой величины. Андромен неплохо разбирался в ювелирных делах и был бы плохим купцом, если бы с первого взгляда не определил ее истинной стоимости.

Такая жемчужина стоила целого дворца...

Он даже привстал и едва не двинулся вслед за рабом, который, обойдя всех, направился к императорскому ложу. Вовремя остановил себя и виновато улыбнулся всаднику: мол, любой купец пошел бы за таким сокровищем на край света! Но то, что произошло дальше, едва не помутило его рассудок.

Калигула двумя пальцами взял с подноса жемчужину и небрежно бросил ее в бокал, издававший смертельный для нее запах уксуса. Потом приказал слуге наполнить бокал до краев вином и, громко провозгласив: «Нужно жить скромником или Цезарем!», медленно выцедил его до дна.

- Все, здесь ей самое достойное место! - похлопал себя по животу император и, перевернув пустой бокал, помахал им перед лицом задумавшегося о чем-то седого сенатора: - Твое здоровье, Фалькон! Почему ты не ешь?

Сенатор поднял голову и рассеянно посмотрел на Калигулу.

- Не вкусно? - продолжал допытываться император. - Ну, это мы сейчас исправим!

Калигула подмигнул Каллисту и приказал:

- А ну-ка, подать любезному Фалькону мурен, которые готовились для него лично!

Кланяясь слуги внесли блюдо с запеченной до румяной корочки рыбой и поставили перед Фальконом. Натянуто улыбаясь, сенатор отщипнул кусочек и принялся жевать.

В глазах Калигулы появилось что-то похожее на радость.

- Ешь, ешь, Фалькон! - заторопил он, впиваясь хищным взглядом в сенатора.

Нехорошая догадка пришла в голову Андромена, наблюдавшего за тем, как Фалькон покорно кладет в рот один кусок за другим. Теперь радушие Калигулам казалось ему опасным для гостей.

- Он хочет отравить его? - шепотом спросил он всадника.

- Вряд ли. Это было бы слишком скучно! - покачал тот головой, - Дело в том, что вчера утром Калигула казнил единственного сына Фалькона за изысканные манеры и умение держаться с достоинством, и приказал ему присутствовать, при этом... Фалькон держался молодцом, и Калигула решил позабавиться его унижением здесь, на пиру...

«Да это же самое настоящее чудовище!» - чуть было не закричал Андромен и, закусив губу, стал наблюдать за императором. Усмехаясь, Калигула похвалил сенатора:

- Прекрасно, Фалькон. прекрасно! Твоему аппетиту мог бы позавидовать сам Апиций! Но ты по-прежнему не весел! Эй, Каллист, чем мы можем развеселить нашего любезного гостя?

Каллист дважды хлопнул в ладоши, и на возвышении в дальнем углу появилось несколько мимов. Самый высокий из них - красивый мужчина с мускулистыми руками красноречивыми знаками стал уговаривать остальных мимов последовать куда-то за ним.

Те испуганно жались друг к другу и отказывались. Наконец, мим махнул на них рукой и в одиночку стал кружить по сцене, изредка показывая кому-то кулаком.

Как догадался Андромен, речь шла о главаре разбойников, который доставлял немало хлопот проезжавшим римлянам и путешественникам. Мастерство актера, игравшего главаря было таким совершенным, каждый жест был отточен до такой выразительности, что Андромен вместе с остальными гостями уже не сводил глаз со сцены. Он хохотал, когда разбойники раздевали толстого путешественника. Утирал слезы, когда они оплакивали своего павшего сотоварища. Удивленно качал головой, когда главарю удавалось выйти из, казалось бы, безвыходного положения, в которое ставили его преторианцы.

Наконец, его поймали и в оковах провели по сцене. Переодетые в преторианцев актеры вынесли небольшой крест и символически приложили к спине мима, давая понять, что тот распят, и справедливость восторжествовала. Марк Гавий Апиций - известный хлебосол времен Августа и Тиберия, покончивший с собой, когда преклонный возраст не позволял ему пользоваться всей роскошью тонкой кухни.

Андромен не жалел ладоней, вместе со всеми награждая мима за великолепное мастерство. Тот с, достоинством поклонился, вызывая еще большие аплодисменты. И тут раздался хриплый крик Калигулы, от которого руки Андромена опустились сами собой:

- Что? Опять?!

На императора страшно было смотреть. Он снова, как орел, готов был сорваться со своего ложа. Глаза его отливали нездоровым блеском, и Андромен мог поклясться всеми небесными и подземными богами, что в них не осталось ничего человеческого.

Калигула уже не говорил - плевался словами, делая их почти непонятными:

- Оказывать из-за какого-то пустяка жалкому миму больше почестей, чем мне, обожествленному правителю?! Предатели! Гнусные твари! Так вот чего стоят ваши слова, что лучше меня нет никого на свете? Сейчас я вам покажу кто я и кто этот мим, которого вы почтили овацией в моем присутствии! Эй, вы! - закричал он, обращаясь уже к преторианцам. - Продолжать представление!

- Но оно уже кончено... - робко заметил Херея.

- А этот? — Калигула ткнул пальцем в отпрянувшего мима. - Разве он наказан по настоящему? Он же разбойник, и приказываю поступить с ним так, как это положено по закону!

- По закону? - почесал в затылке трибун преторианской когорты.

- Да! Распять его! - неистовствовал император. – Иначе я велю проделать это с тобой!

Лучше других знавший Калигулу, Херея сам выбежал на сцену, и вскоре оттуда донеслись его указания:

- Гвозди сюда, молот, настоящий крест!

Слуги убежали на площадь, где стоял крест, на котором обычно распинали провинившихся рабов. Несколько мгновений Калигула загнанно дышал, смотрел им вслед, а потом неожиданно развернулся и указал всей пятерней со сведенными судорогой пальцами на первого попавшегося гостя:

- И ты тоже обманывал меня?!

Побледневший римлянин закрыл руками лицо, словно от удара.

- Знаю, все знаю! - зашипел Калигула. - На моем столе донос на тебя! Ты оскорбил мое величество недостойными словами! Ты говорил в харчевне, что я не только не должен жить, но даже не имел права появиться на свет! Взять его! - заскрипел он зубами: – В клетку, к хищникам!

Подбежав к несчастному, преторианцы подхватили его за руки и поволокли к двери.

- О, Цезарь! Величайший... Юпитер... - опомнившись, завопил тот, и Андромену стало не по себе от этого крика, - Я не виновен! Пощади!..

В глазах Калигулы появилось мучительное выражение, словно он силился понять, 56 вспомнить что-то. Он ухватил стоящего рядом Каллиста и притянул к себе, но тут же оттолкнул и новая, еще более страшная гримаса, исказила его лицо.

- Верните его! - приказал он преторианцам, которые уже довели до дверей римлянина, кричавшего, что он ни в чем не виноват. И когда того, просиявшего, поверившего в нечаянное спасение, подвели к императорскому ложу, отворачиваясь, буркнул: - Отрежьте ему язык, чтоб не оправдывался, и в клетку, к зверям!

Не дожидаясь, пока Калигула повторит приказание, Херея вынул кинжал и подступил к обреченному римлянину.

- Величайший! - силясь вырваться из дюжих рук, дико закричал тот. - Я не вино...

Вопль ужаса, от которого кровь застыла в жилах Андромена, прорезал гнетущую тишину, наступившую в зале. Наконец преторианцы вывели несчастного, тщательно затворив за собой дверь.

- Цезарь!.. - осторожно заметил, склоняясь над Калигулой Каллист. - На твоем столе лежит донос на другого...

- И этот тоже такой! - услышал Андромен ответ императора, а следом за ним и сердитый окрик в адрес вытирающего салфеткой кинжал Хереи. – Ну, что они так тянут?!

Где крест?

Побледневший трибун бросился вон из зала, но уже через минуту вернулся с радостной улыбкой: несут, несут! Крест с трудом втиснули в двери. Андромен увидел, каким ужасом наполнились глаза обреченного на распятие. Мим сорвался с места и бросился бежать… Но сцена была слишком мала. Один из преторианцев подставил ему подножку и, оглушив рукояткой меча, проволок с товарищами к распластанному на полу кресту…

Андромен отвернулся, услышав стук молота, крики мима и скрип медленно поднимаемого креста, Очнулся от крика Херея со сцены:

- Божественный! Твое желание выполнено! Прикажешь добить его?

- Не надо! - остановил трибуна император, - Пусть висит и смотрит, как мы развлекаемся! А вы пируйте, пируйте, пока целы! - прохрипел он, обращаясь к гостям, глядевшим в свои тарелки. - Фалькон, ешь, уже немного осталось! Почему я не вижу веселья? Может быть, дорогие гости, вам тяжелы ваши головы? Так я велю Херею облегчить их от лишней крови!

Андромен невольно поднял лицо и, стараясь не смотреть на корчившегося на кресте мима, взглянул на императора. Ничего не осталось в нем от того Калигулы, которого он видел в начале пира, Всклокоченные волосы... горящие безумством глаза... дрожащие в сильнейшем ознобе губы... Да разве это человек возлежал на императорском ложе?

Больше всего на свете ему теперь хотелось покинуть эту залу. Что двести тысяч, которые он, глупец, надеялся получить обратно при помощи Калигулы! На этот раз он отдал бы все свое состояние, дал обет никогда в жизни не выезжать из Кесарии, только бы боги позволили ему поскорее убраться отсюда.

Но боги не слышали его. Они словно боялись входить в эти минуты в императорский дворец. И он по-прежнему находился в, его лучшей зале и, словно завороженный, смотрел на Калигулу, который явно подыскивал себе новую жертву.

Неожиданно их глаза встретились. Это длилось недолго, всего какое-то мгновение, но и за это время Андромен весь похолодел.

- Ты! - вдруг выкрикнул Калигула, указывая на его соседа-всадника.

Андромен с облегчением выдохнул и тут же, застыдившись своей радости, с сочувствием покосился на римлянина.

- Ты давал обет умереть за мое выздоровление? - торжествуя, продолжал между тем Калигула.

- Да, я... - упавшим голосом отозвался всадник.

- Так умирай! - бешено заревел император и вдруг застонал, обхватив руками виски. - О боги, моя голова!.. Это же невыносимо...

Он принялся биться лбом о подушки, потом стал терзать их, пытаясь разорвать ногтями. И вдруг замер с недоверчивой улыбкой на губах. Приступ прошел так же внезапно, как начался. Калигула обвел припоминающим взглядом залу и остановил глаза на соседе Андромена.

- Как! - слабо удивился он. - Ты еще жив? Херея!

- Здесь я, величайший!

- Как думаешь, - голос Калигулы вновь наливался силой, - исцелюсь ли я, заболев опять, если каждый станет обманывать богов ложными обетами?

- Полагаю, что нет, величайший...

- Так почему он тогда жив?!

- Прикажешь кинжалом или плетьми? - деловито осведомился Херея.

- Да-да, кинжалом, плетьми! На крест его, море! Впрочем, нет... - остановил сам себя Калигула. - Пусть на него наденут венок и жертвенные повязки, а потом проведут по улицам, чтоб все видели, какую достойную жертву приносит богам император и - сбросят с раската!

Херея дал знак своим преторианцам и те, тяжело ступая, двинулись к ложу всадника.

Андромен с ненавистью покосился на Калигулу, на римлян, терпевших над собой такого правителя, перевел глаза на всадника.

- Прощай! - перехватив этот взгляд, с горечью улыбнулся ему сосед и уже с заломленными назад руками шепотом посоветовал: - И не говори никому здесь, что ты из Кесарии...

- Почему? - опешил Андромен, но преторианцы уже потащили всадника из залы.

- И почему у римского народа не одна шея, чтобы ее можно было перерубить одним ударом? - со злобой заметил ему вслед Калигула. - Почему мне так не везет на стихийные бедствия? Во время Августа было поражение легионов Вара, при Тиберии произошел обвал амфитеатра в Фиденах. Я же устал подписывать смертные приговоры, а вас все не убывает! Надо мной уже наверняка смеются все наши соседи!

Где-то я здесь видел чужестранца... - забормотал он. - Ага, вон он! Ну-ка скажи - смеются?

Андромен вздрогнул, увидев на себе взгляд Калигулы и понял, что император обращается к нему, - Нет, - не сразу ответил он и, решив, что в его словах не будет неправды, добавил: - Мой народ с радостью воспринял твой приход к власти...

Вот видите! - процедил сквозь зубы гостям Калигула, - Одни вы недовольны мной!

Откуда ты? - снова обратился он к Андромену. - Кто твой народ?

Я с Боспора! - забывая о предостережении всадника, сказал Андромен. - Из самой Кесарии.

Что? - быстро переспросил император. - Из Кесарии?!

Да, - подтвердил Андромен. - И мой царь Аспург в своих эдиктах отзывается о тебе, как о наилучшем правителе и именует себя другом римского народа!

А его сын?

Митридат? - уточнил Андромен, польщенный тем, что в Риме знают даже сына правителя Боспорского царства.

Да-да, Митридат! - губы Калигулы задергались.

Он вообще души в тебе не чает! - приврал для солидности Андромен, думая что это вряд ли повредит его землякам.

А известно ли тебе, - свистящим шепотом вдруг спросил Калигула, - что твой Аспург вот уже три месяца, как умер, и я воюю с твоей Кесарией?

- Умер? - ошеломленно переспросил Андромен, не веря собственным ушам. - Воюешь?

Да! - наслаждаясь его растерянностью, закричал император. - Я воюю сейчас с вами потому, что Митридат, который, как ты говоришь, души во мне не чает, не пускает на Боспор Полемона, назначенного мною новым царем!

Митридат?! - воскликнул Андромен, невольно вспоминая тихого и безобидного сына Аспурга. Только теперь до него дошел истинный смысл открытых дверей храма Януса и последних слов всадника...

- Да, Митридат! - закричал, срываясь на фальцет, Калигула. - Он дважды осмелился оскорбить меня: своей непокорностью и тем, что носит имя, которое ненавистно каждому римлянину! Известно ли тебе, что его предок Митридат Эвпатор, за одну ночь вырезал сто тысяч римлян?! А консула Мания Аквилия, проведя пешком через всю Азию, умертвил, залив ему глотку расплавленным золотом! Кстати, - вдруг обрадовано обратился он к гостям, - вам не кажется, что этот варвар очень смахивает на Митридата Эвпатора?

И хотя Андромен никогда не считал себя похожим на правителей Боспора, он нисколько не удивился, слыша вокруг уверенные голоса:

- Конечно смахивает!

- Вылитый Митридат!

- Особенно в профиль!

- В профиль? - переспросил Калигула и жестом подозвал Каллиста. - А ну-ка, приведи менялу, которого вчера задержали с боспорскими монетами!

Через несколько минут всесильный вольноотпущенник втолкнул в залу испуганного ростовщика и высыпал перед императором несколько пригоршней золотых статеров и медных ассариев.

Калигула с негодующим воплем поднял один из них:

- Смотрите! Этот молодой Митридат вместо положенной ему монограммы приказал полностью отчеканить свое имя и титул! Если так пойдет и дальше, то скоро на монетах Кесарии не останется даже места для портрета римского императора!

А ну встань боком! - приказал он Андромену и, сравнив его с изображением на статере, удовлетворенно захохотал: - Точь-в-точь Митридат!

Андромен бросил полный отчаяния взгляд на монету и, несмотря на всю трагичность положения, невольно улыбнулся:

- Чему это ты смеешься? - жестко поинтересовался Калигула.

- Но Цезарь… - кивая на знакомый профиль на монете, ответил Андромен. - Ты сравниваешь меня со своим портретом...

- Да? - перевернул монету император и, вглядевшись в одухотворенное, истинное эллинское лицо боспорского царя, равнодушно махнул рукой: - Ты прав, на этого ты похож еще больше! Не хватает только львиной шкуры на голове, с которой любили изображать Эвпатора продажные эллины. Но это поправимо. Каллист, позаботься об этом!

Глядя на вольноотпущенника, приказывающего слугам срочно убить приготовленного к массовым зрелищам льва и принести его шкуру, Андромен вдруг услышал слова, от которых у него похолодело в груди.

- Принесите из кабинета моего ученого дяди тигель, в котором можно расплавить эти статеры, и поставьте его на сцене! - распорядился Калигула. - Мы вольем золото в глотку меняле, осмелившемуся принять монеты оскорбившей меня Кесарии!

Широко раскрытыми глазами Андромен смотрел, как преторианцы скрутили руки приговоренному к такой жуткой смерти, и повели его на сцену.

Раб принес тигель и принялся разводить под ним огонь. Наконец, дождавшись, когда золото расплавится, вылил его в ковшик и поднес на вытянутой руке к меняле.

Один из преторианцев, заставил его опуститься на колени, другой, запрокинув ему голову, потянул за бороду, раздирая рот.

- А-аа... - завопил диким голосом меняла, и Андромен невольно проглотил слюну, словно все, что происходило на сцене было с ним.

Раздалось шипение, запахло паленым. Меняла захлебнулся в крике.

- Прекрасно! - одобрил Калигула, не сводя горящих глаз с распростертого тела, изо рта которого вытекала, застывая, густая и золотистая, словно весенний мед, жидкость. - Есть там еще что в ковше?

- Немного осталось - сообщил, заглянув через плечо рабу, Каллист.

- Отлично! - обрадовался император. - Как раз для нашего «Митридата»! Лепид,– позвал он, - если не ошибаюсь, Аквилии приходятся тебе дальними родственниками?

Доверяю тебе свершить правое дело мести. Возьми кого-нибудь в подмогу и озолоти этого варвара моей милостью, когда принесут львиную шкуру. А мы пока займемся Фальконом!

К остолбеневшему Андромену подошли двое преторианцев. Они скрутили ему руки, как недавно меняле, и повели на сцену. Лепид, Гетулик и еще один сенатор пошли за ними следом.

- Прекрасно, Фалькон! Вкусно? - как сквозь пелену, услышал Андромен голос Калигулы и, с трудом оторвав глаза от тигля, в котором снова плавилось золото, перевел их на сенатора.

- Да, величайший! - ответил императору Фалькон.

- А знаешь ли ты, что сейчас ел?

- Мурен, величайший!

- А известно ли тебе, - явно издеваясь над гостем, спросил Калигула, - чем были накормлены эти мурены?

- Наверное, тоже рыбой!

- Эта рыба, - произнес Калигула, с наслаждением выделяя каждое слово, - вчера утром называлась Публием Фальконом-младшим!

Сенатор медленно приподнялся на ложе.

- Что ты хочешь этим сказать?.. - смертельно побледнев, спросил он.

- А то, что ты сейчас сожрал своего сына! - захохотал император и стал кричать, проглатывая окончания слов: - Вчера, после казни, я приказал разрезать его на куски и накормить мурен, которых запекли мои повара специально для тебя! Не правда ли это было очень вкусно?!

С лица Фалькона сползла заученная улыбка.

- Нет, - прошептал он. - Ты не величайший... Не Юпитер… Не Цезарь...

Что? - задрожал от ярости Калигула.

Ты - чудовище... Мразь... Плевок на дороге, на который наступить и то противно!

- Херея! - закричал император. - В плети его! В плети!

Стоящий позади ложа Калигулы преторианец по знаку трибуна выхватил плеть и, подбежав к сенатору, полоснул его по лицу.

Сбей, с него всю гордость, только медленно, чтобы он чувствовал, что умирает! – вопил Калигула.

Да, я горд! - вскинул голову сенатор, и хотя удары сыпались на него беспрестанно, продолжал: - Горд, потому что у меня был сын, который не чета тебе! Он никогда бы не сделал со своим отцом то, что ты сотворил с Тиберием! Да, я последний свидетель, который знает истинную причину его гибели. Ты хотел запугать меня, заставить молчать. Но я скажу... Ты снял с него перстень, пока он еще дышал. А когда он стал сопротивляться... накрыл его лицо подушкой и...

- Убей его! - закричал Калигула, толкая вперед Херея.

Сверкнул кинжал и Фалькон повалился набок, зажимая рукой грудь.

и... задушил... - докончил он и замер.

Как прекрасен старик! - неожиданно услышал Андромен голос Гетулика. - Словно в старые добрые времена...

И мы бессильны были помочь ему... - в отчаянии сжал кулаки Лепид.

Бессильны? Ну, нет! - покачал головой Гетулик. – Дай мне только возвратиться к своим легионам...

И мы сбросим его! - порывисто ухватил его за руку Лепид.

Не сомневаюсь... Слабая надежда мелькнула в голове Андромеда. С трудом оторвав глаза от тигля, в котором уже теряли свои очертания золотые статеры, он обратился к Гетулику:

- Я все слышал... И я не рассказал Калигуле о вас, Только спасите меня! Убейте его сейчас же...

Заговор начальника верхнегерманских легионов Гнея Лентула Гетулика был раскрыт и жестоко подавлен в 39 г.

Чем? Вот этими руками? Во дворце - тысяча преторианцев, - с горечью усмехнулся Гетулик и внимательно посмотрев на Андромена, тихо сказал: - Могу лишь отплатить услугой за услугу. Расплавленное золото, конечно, не самый лучший в мире напиток.

Но я помогу тебе избежать участи попробовать его на вкус. Мы задушим тебя перед тем, как Марк зальет им твое горло.

Гетулик шепнул что-то на ухо сенатору. Тот согласно кивнул.

Аидромен закрыл глаза, поняв, что это конец. Он даже не видел, как кто-то внес в залу шкуру льва. Только почувствовал ее, остро пахнущую звериным потом и кровью у себя на голове.

- Митридат, настоящий Митридат в образе Геракла! - словно из тумана доносился до него голос Калигулы, которому вторили льстивые римляне:

- Только Юпитер Латинский может так достойно отомстить обидчику за своих соотечественников!

- Он - само совершенство!

- Он - выше бога!

- Начинай! - нетерпеливо закричал Калигула. - Да лей медленно, чтобы чувствовал, что умирает!

Через толстую львиную шкуру Андромен почувствовал на своей шее пальцы сенатора. Вскрикнул рядом обожженный раб, подавая Лепиду ковшик с расплавленным золотом. Где-то совсем уже далеко отрывисто хохотал Калигула...

Гетулик не обманул его. Пальцы сенатора сжались до того, как ковшик коснулся его губ. Задыхаясь, Андромен услышал слова Марка:

- Нет, Гетулик, беда нашего народа не в болезни Калигулы, а в нас самих...

Тьма, как бескрайнее море в осеннюю безлунную ночь, надвинулась на Андромена, и вдруг взорвалась громким криком:

- А ну стой!

«Кто это? Что?.. - возвращаясь к действительности, не понял Андромен. - Ах, да... это чудовище...»

Львиная шкура упала с его головы, и он увидел Калигулу, уставившегося своими безумными глазами на бледного сенатора.

- Перехитрить меня вздумал?! Так захлебнись этим золотом сам!

Преторианцы оттолкнули в сторону Андромена и принялись за сенатора. Снова раздалось уже знакомое шипение и дикий крик.

Насладившись страшным зрелищем, Калигула приказал наполнить свой кубок до краев и, медленно осушив его до дна, вспомнил, наконец, об Андромене.

С минуту он смотрел на него, как бы прикидывая, что с ним делать и вдруг прищурился:

- А этого доставить в гавань целым и невредимым! Пусть плывет в свою Кесарию и передаст Митридату, что всех кесарийцев заодно с их царем ждет то, что он видел у меня во дворце своими глазами!

Всю ночь Трифон простоял на палубе, проклиная любопытство и тщеславие своего земляка. Лишь под утро, не сразу признав в поднявшемся на судно седом человеке Андромена, он, наконец, смог отдать приказ сушить якорь. Матросы поставили паруса, и триера, выйдя из гавани, взяла курс на бесконечно далекую Кесарию, которую, по примеру своего славного предка, осмелился поднять против всесильного Рима молодой правитель боспорского царства Митридат.