Между жизнью и смертью

I

Когда «Опель» проехал очередной пост ГАИ и фары выхватили из темноты белый дорожный указатель с черной надписью на украинском «Хмельницкий», Банда свернул на обочину и остановился.

Начало шестого утра. За спиной — шестьсот километров. Если их расчет был верным, и Берхард двинулся этой дорогой, то его «Мерседес» должен быть где-то поблизости…

Банда потряс за плечо уснувшего Бобровского.

Сергей встрепенулся, спросонья испуганно тараща глаза.

— Что случилось? Приехали? Где мы?

— Просыпайся, брат, Хмельницкий.

Сергей протер глаза и, подняв спинку сиденья, устроился поудобнее.

— О-о-ох! — сладко зевнул он. — Сколько времени?

— Десять минут шестого.

— И где мы?

— Что, не проснулся еще? Я ж тебе говорю — славный город Хмельницкий.

— А чего мы стоим?

— Думаем.

— Правда? Ну-ну… Слушай, кофейку бы сейчас, а? — Бобровский покрутил головой, пытаясь прогнать сон, и опустил стекло со своей стороны, чтобы холодный осенний воздух влил в него хоть сколько-нибудь бодрости.

— Будет тебе и кофа, и какава с чаем… — задумчиво протянул Банда, цитируя любимую «Бриллиантовую руку», и вдруг решительно щелкнул кнопкой, включая в салоне машины свет. — Доставай, Сергей, атлас автодорог.

— Зачем?

— Посмотри-ка, сколько гостиниц в этом городе.

Некоторое время Сергей возился с картой, затем протянул ее Банде:

— На, сам смотри — здесь ничего не указано. Стоит значок, что в городе есть гостиницы, а где они и сколько их — одному Богу известно. Есть еще мотель в десяти километрах отсюда…

— Мотель?

— Да, на Львовском шоссе.

— Десять километров от города, говоришь?

— Ну.

— Отлично. Едем. Сейчас мы попьем кофе, если он только будет в этом мотеле…

Банда повернул ключ в замке зажигания и, выехав на трассу, тут же свернул на кольцевую дорогу. Он внимательно всматривался в дорожные указатели, чтобы не пропустить поворот на Львовское шоссе.

— Банда, а почему мы едем именно туда? И вообще, не лучше ли двигать без остановок прямо на Чоп? Если ты устал, давай сяду за руль, я же все-таки выспался.

— Не знаю, Сергей, может, я и ошибаюсь, но у меня такое чувство, что немец где-то здесь.

— С какой стати?

— Сам посуди — ребенка ему отдали в роддоме под утро. Допустим, что в восемь утра они уже выехали из Одессы. Если мы правильно угадали их намерение пересечь границу в Чопе, то мы едем по следу — вряд ли решился бы Берхард двигаться через Молдову и Приднестровье. Им про эти горячие точки все уши прожужжали, и он не стал бы рисковать ребенком.

— Допустим.

— Теперь давай считать. Шестьсот километров со средней скоростью пятьдесят километров в час…

— Ну, ты загнул! Чего же ему на его «мерее» так тащиться? Он бы куда быстрее шел…

— Быстрее бы не получилось. Во-первых, я не уверен, что по нашим дорогам ему с непривычки вообще бы захотелось более восьмидесяти разгоняться.

— Еще раз допустим, — сразу же согласился Бобровский.

— Во-вторых, ребенок слишком мал. Его нужно и кормить, и перепеленывать…

— Естественно.

— Ты когда-нибудь видел, как это делается?

— Ну, конечно…

— Значит, понимаешь, что на ходу они вряд ли могли бы это проделывать?

— В третий раз допустим.

— Получается, что до Хмельницкого они пилили двенадцать часов. То есть сюда они прибыли вчера примерно к восьми вечера. Пока нашли гостиницу, пока…

— А зачем им гостиница? Ты думаешь, что они собирались здесь ночевать?

— Сергей, если бы они хотели погубить ребенка, наверное, не останавливались бы. Но дать ребенку хотя бы ночь провести в тишине и покое — святое дело.

— Хорошо. Опять допустим. Что из этого следует?

— Что нам их надо ждать на выезде из Хмельницкого именно на Львовском шоссе. Лучше места, чем тот мотель за городом, который указан на карте, не найти. Мы сможем наблюдать за всеми машинами, выезжающими из города, и мимо нас они не проскочат.

Бобровский задумчиво покачал головой:

— Банда, все у тебя здорово получается. Но четыре допущения — это слишком, чтобы наш план выглядел хоть сколько-нибудь соответствующим реальности.

— Знаю, — бросил Банда, заруливая на стоянку у мотеля и разворачивая «Опель» в удобное для наблюдения положение. — Ты предлагаешь другой план?

— Нет. Я вообще не понимаю, как можно найти иголку в стоге сена.

— Тогда действуем по моему плану.

— Я же не против, — согласно кивнул Бобровский. — Я только уверен, что все наши усилия все равно останутся безрезультатными, вот и все.

— Так, выметайся быстро из машины, обойди стоянку на предмет нашего «Мерседеса» и, если его здесь нет, неси кофе и что-нибудь пожевать, а то есть охота — нет сил.

Через несколько минут Бобровский вернулся.

«Мерседесом» Берхарда на стоянке, как и следовало ожидать, даже не пахло, кофе в буфете мотеля оказался довольно жиденьким, а в хот-догах, им накупленных, основной составляющей была несвежая вчерашняя булочка, Но и этот завтрак ребятам показался королевским. Подкрепившись, Банда приказал Бобровскому внимательно следить за проезжающими по дороге машинами и, попросив разбудить его в восемь, если раньше ничего не произойдет, задремал. Ждать Берхарда дольше, чем до девяти, смысла ребята не видели…

Карл проснулся очень рано, часов в шесть, и, зябко поежившись, завел двигатель «Мерседеса» и побыстрее включил обогреватель.

Все же хорошо, что они остановились в этом городе с таким длинным названием — Хмельницкий.

Йогану и Хельге, конечно же, нужен отдых. Не так просто преодолевать большие расстояния, пусть даже и на «Мерседесе», по таким ужасным дорогам.

Они нашли в центре более-менее приличный отель и, заплатив за страшненький, но самый лучший, как уверял портье, номер умопомрачительные деньги, уложили Йогана на кровать. Хельга устроилась рядом, не сводя умильного взгляда с сына, а Карл отправился вниз, в машину, решив заночевать именно там.

Он не боялся, что ему будет мешать ребенок — Йоган был еще слишком мал и спал почти беспробудно. Даже получая бутылочку с соской и смешно почмокивая губами, он не раскрывал глаз, и его новые немецкие родители не знали еще их цвета. Карл решил провести ночь в машине, опасаясь за ее сохранность, — криминогенная обстановка в странах СНГ была Карлу хорошо известна, и провести ночь в машине было, пожалуй, совсем нелишне, если они хотели и дальше путешествовать на своем «Мерседесе».

Он потянулся, вышел из машины и несколько раз присел, разминая затекшие ноги.

Утро было довольно прохладное. Карл с удовольствием отметил, что стекла салона «Мерседеса» начали запотевать, значит, в машине стало тепло — маленького Йогана нужно было беречь от простуды.

Выключив через несколько минут двигатель и печку и, тщательно закрыв машину. Карл Берхард отправился к портье поинтересоваться, когда же наконец откроется ресторан при гостинице. Ответ был просто потрясающим:

— В десять утра, герр.

— В десять?! А что делать, если есть хочется немного раньше, чем в десять?

— Ничем не могу помочь.

— А где здесь поблизости есть ресторан или кафе, которые открываются раньше?

— Таких нет, герр. У нас все подобные заведения открываются примерно в одно время…

— Господи!

— Хотя, подождите. Вы можете отправиться на вокзал, там, в главном здании, буфет работает круглосуточно. Или найдите ночной магазин — здесь, в центре, их полно.

— Что я буду делать в магазине?

— Ну как же — пиво, сигареты, сосиски в банках, салями, «Кока-Кола»…

— Как я буду есть холодную сосиску из банки?

— Ну, — недоуменно пожал плечами портье, — не знаю. Откроете и съедите.

— Ясно, — Берхард безнадежно вздохнул. — Как проехать к вокзалу?

— А вот по этой улице прямо, до площади. Затем свернете направо… Ну а там еще раз спросите. Вам покажут, там уже совсем близко.

— Данке шен… — Карл уже направился было к выходу, но остановился и снова обернулся. — Да, пожалуйста, если, пока меня не будет, спустится или позвонит моя жена, сообщите ей, что я скоро буду.

— Хорошо, герр. Только я вынужден вас предупредить — если вы не покинете номер до девяти часов утра, вам придется заплатить еще за двенадцать часов пребывания.

— Как это?

— У нас такой порядок — вы оплатили номер с двадцати часов вечера вчерашнего дня до восьми утра сегодняшнего. Если вы задержитесь больше, чем на час, должны будете оплатить еще полсуток.

— Хорошо, мы уедем вовремя — пробормотал Карл Берхард, направляясь к выходу.

Привокзальный буфет, который действительно работал, «порадовал» Берхарда каким-то страшным блюдом под названием «шницель», распухшими синими сосисками, всю ночь пролежавшими в остывшей воде, и курицей-гриль с румяной и на вид аппетитной корочкой. Кофе в буфете был совершенно холодный и некрепкий, а чай, точнее, жидкость под этим названием, имел очень странный цвет и запах.

В этом «многообразии» предлагаемых буфетом продуктов Карла Берхарда привлекла лишь курица.

Но, попробовав откусить невероятно жесткое полусырое мясо, бедолага Карл вскоре отказался от этой бесполезной затеи и с отвращением швырнул ужасную птицу в мусорное ведро.

— Буржуй проклятый, — проворчал ему вслед мужик, уплетавший за соседним столиком шницель с морковным салатом. — Ишь ты, поглядите на него — курицей брезгует. Продукты-то между прочим надо беречь! А он кидает, видите ли. Жрал бы дома, если в общепите не нравится…

Но Берхард этого уже не слышал, Он решил разыскать, по совету портье, ночной магазин.

Выбор продуктов здесь оказался поприличнее, и Карл купил консервированный колбасный фарш, несколько пакетиков ветчины в вакуумной упаковке и «Нескафе-классик» польского производства.

Но больше всего его удивило, что все его настойчивые попытки приобрести хлеб, молоко и несколько свежих булочек не увенчались успехом:

— Мы этим не торгуем, — почему-то гордо отвечала продавщица — молоденькая смазливая девушка с легким запахом спиртного изо рта, — это в гастрономе ищите.

— В гастрономе? А почему? Разве вы не едите ветчину с хлебом, а кофе — с булочкой?

— Едим. Но мы этим не торгуем. И чего это вы мне вопросы задаете? Я торгую тем, что мне дают.

Вот придет хозяин — у него и спрашивайте. И вообще, вы чего-нибудь еще брать будете? Если нет, то будьте добры, не задерживайте меня больше.

Берхард удивленно оглянулся.

— Но послушайте, куда вы торопитесь? Я же у вас один покупатель, больше никого нет!

— У меня на складе работа. И вообще… Сергей! — вдруг крикнула она куда-то в глубину помещения. — Выйди-ка сюда на секундочку, тут у меня проблема.

Из подсобки появился здоровенный детина в камуфляжной форме и привалился к косяку плечом, грозно поглядывая в сторону Карла.

— Вы — хозяин?

— Нет, я охранник. Что вам здесь не нравится?

— Мало что, честно говоря, нравится… А скажите, мне интересно, ваш магазин государственный?

Вас плохо чиновники контролируют? Вам совсем мало, наверное, платят, поэтому вы сердитесь?

— Мы — частное предприятие… И вообще, что тебе надо? Купил — давай отсюда, а то, понимаешь, расспрашивает, что да как. Это наше дело, ясно? — детина с угрожающим видом надвигался на Карла, и тот благоразумно решил удалиться, так и не поняв принципы торговли в этом государстве…

Берхард вернулся в гостиницу, забрал Хельгу с ребенком и с облегчением направился к выезду из города, взяв курс по Львовскому шоссе на Тернополь — поближе к границе, к Чопу, к родному дому, к нормальной жизни.

— Карл, может, нам перекусить? — довольно сонным голосом спросила жена, пока они еще не выехали за границу города.

— Не здесь, Хельга.

— Почему?

— Здесь нет кафе, здесь нет ресторанов. Здесь вообще ничего нет! Слава Богу, что мы догадались купить ребенку питание еще дома!.. Кстати, вскипяти воду, — он протянул ей на заднее сиденье автокипятильник, включающийся в гнездо прикуривателя. — Я купил кофе и ветчины, сейчас немного перекусим.

— Хорошо, дорогой. А то мне нужно скоро кормить нашего мальчика…

Карл сбросил скорость, чтобы от тряски на этих ухабах не расплескивалась вода из специального стаканчика для кипячения. Как же далеко еще до дома!..

Банде показалось, что он только-только закрыл глаза, как его разбудил резкий толчок в бок.

— Вставай, Сашка! Кажется, они только что проехали по трассе! — возбужденно толкал его Бобровский, указывая рукой куда-то вдоль дороги. — Я не уверен, но цвет «мерса» и модель — все совпадает.

За рулем один человек и еще один пассажир — на заднем сиденье.

— А номера? — спросил Банда, протирая глаза и заводя двигатель. — Номера заметил?

— Я не успел, его почти сразу закрыл автобус.

— Ну ничего, сейчас догоним, посмотрим.

Он вытащил из пачки сигарету, закурил и вырулил со стоянки мотеля, рванув с места на скорости…

Этот «Опель» в зеркале заднего обзора Берхарду не понравился с первого взгляда.

Сначала он несся, как очумелый, а затем, пристроившись позади «Мерседеса», резко сбросил скорость.

В салоне «Опеля» с российскими номерами сидели двое мужчин, и Карл почувствовал себя вдвойне неуютно. Он много читал в газетах и слышал от знакомых про русскую мафию, орудующую на дорогах Польши, Германии и тем более стран бывшего Советского Союза, и теперь чувство страха противно сковало его движения.

Он боялся не за себя или свой еще почти новый «Мерседес». Он не боялся за свою кредитку и остатки денег. Карл боялся за Йогана, их маленького беззащитного сына. Ведь, говорят, русская мафия не щадит ни женщин, ни детей.

А этого Карл не пережил бы.

— Хельга, ты уже накормила Йогана? — спросил он жену, державшую бутылочку с детским питанием.

— Нет еще. А что?

— Если я немного увеличу скорость, это вам не помешает?

— Нет, дорогой, но не увлекайся — здесь такие ямы на дорогах…

— Конечно.

— А что случилось? — она посмотрела назад. — Тебя беспокоит эта машина, которая едет за нами?

— Нет, что ты. Все нормально, не волнуйся, — говоря это. Карл плавно нажал на педаль, увеличивая скорость. — Просто я решил поехать чуть быстрее…

«Опель» не отставал.

Он буквально висел «на хвосте», как приклеенный.

Когда узкая извилистая дорога углубилась в лес, «Опель» несколько раз помигал фарами дальнего света, подавая Карлу какой-то сигнал. Сомнений быть не могло — ему приказывали остановиться.

Берхард в ответ еще сильнее вдавил педаль газа, но «Опель» на предельной скорости резко обошел его по встречной полосе слева и стал прижиматься к «Мерседесу», вытесняя его на обочину.

Карлу ничего не оставалось делать, как остановить машину.

Двое парней очень подозрительного вида вышли из «Опеля» и направились к нему. Карл мужественно открыл дверцу и вышел им навстречу…

— Здравствуйте. Можно посмотреть ваши документы? — вежливо начал Банда, не очень понимая, что он будет делать дальше.

— По какому праву? — по-русски ответил им Берхард, чем явно обрадовал друзей, не блиставших знанием немецкого. — Я — гражданин Федеративной Республики…

— Мы знаем, — прервал его тот, что просил документы. — Вас зовут Карл Берхард?

— Да.

— С вами — ваша жена Хельга?

— Да.

— Очень хорошо, что мы вас нашли, — Банда даже улыбнулся от удовольствия.

— А в чем дело? Откуда вы меня знаете?

— Дело в том, — немного замялся Банда, с надеждой на помощь взглянув на Бобровского, не зная толком, с чего начать, — к немцу он не хотел применять тех методов воздействия, которые Сергей назвал ночью «игрой без правил», и пытался решить проблему мирным путем. — Дело в том, что мы — из ФСБ.

— Что такое ФСБ?

— Это — Федеральная служба безопасности.

— Не понимаю.

— А Ка-Гэ-Бэ — понимаете?

— Да-да! — оживленно закивал головой немец. С этой аббревиатурой он был хорошо знаком по многочисленным газетным публикациям. — У нас в Восточной Германии тоже было Ка-Гэ-Бэ — «Штази».

— Ну вот. Так мы — из российского КГБ.

— Россия? Но ведь это — Украина?

— Неважно, господин Берхард. В данной ситуации важно то, что вы совершили преступление.

— Какое?

— Давайте не будем играть в наивность, господин Берхард. Ребенок, который находится в машине, — не ваш. Вы приняли участие в его похищении, а это — преступление во всех цивилизованных странах. И наказание за него — очень серьезное.

— Это мой сын… — голос Карла звучал весьма неубедительно, но он все же сделал попытку защититься. — У меня все указано в документах, прошу вас!

Он протянул паспорта, в которых действительно имелась запись о наличии сына — Йогана Берхарда, родившегося совсем недавно — этим летом.

— Господин Берхард, — Банда, мельком взглянув на документы, вернул их немцу. — По паспортным данным, вашему сыну четыре месяца. Можно мне взглянуть на вашего ребенка?

— Незачем.

— Конечно. Потому что ему — чуть больше одного дня. Он родился прошлой ночью в одесском роддоме.

— Чушь.

— Послушайте меня внимательно, господин Берхард. Я могу вас арестовать. И вас будут судить как соучастника киднепинга, вы получите огромный срок и честно отработаете его в тайге, в Сибири… Вам этого хочется?

— Не-е-ет, — выдавил из себя немец, чувствуя, что эти парни знают все и действительно могут очень круто изменить его судьбу.

— Вот видите! Знаете что, давайте пройдем в нашу машину, немного поговорим, — Банда жестом пригласил Берхарда сесть в их «Опель».

Успокаивающе помахав жене рукой, немец последовал за «представителями Ка-Гэ-Бэ» в их машину.

Когда они уселись в «Опель», Бобровский включил диктофон, и Банда обратил на это внимание немца:

— Наш разговор будет записан, господин Берхард. Пленка затем будет передана в суд.

— Без своего адвоката я не собираюсь ни о чем с вами разговаривать. Я — иностранный гражданин и требую поэтому представителя моего посольства. Вы поступаете незаконно, задерживая меня. Я знаю свои права.

— Высказались?

Банда строго смотрел на новоиспеченного «папашу», и в глазах его постепенно разгорался огонек злости. Карл заметил это и благоразумно решил помолчать.

— Теперь я буду говорить; Вы, — Банда ткнул пальцем чуть ли не в глаз немцу, — купили ребенка в одесском роддоме, воспользовавшись услугой некоей частной чешской фирмы. Не знаю, может быть, вы даже не понимали, что делаете. Возможно, вам говорили, что ребенок — сирота и ему надо помочь…

— Да, мне сказали, что его родители погибли в автокатастрофе, а мальчик, по счастью и чистой случайности, остался жив и невредим, — горячо заговорил Берхард. — Поэтому я могу его усыновить.

— Это ложь. Его родная мать, вынашивавшая его девять месяцев, сейчас лежит в роддоме и плачет по своему, как ей сказали, родившемуся мертвым сыну.

— Какой кошмар! — закрыл лицо руками немец. — Что же теперь делать?

— Для начала расскажите нам, как вы связались с преступниками, сколько вы им заплатили?

— По объявлению. Фирма обещала решить проблему тех, кто не имеет детей. Они предложили помощь в усыновлении ребенка — сироты из бывшего СССР.

— Кто именно предложил вам это? Где это происходило?

— В Праге, в Чехословакии. Господин Павел Гржимек, доктор медицины, руководитель этой фирмы, и он лично заполнял мои бланки…

— Что за бланки? — заинтересовался Банда, насторожившись и внимательно глядя на Берхарда.

— Ну, мои данные — мой адрес, мое согласие на усыновление и желаемый нами пол будущего ребенка. Все это он внес в компьютер и сказал ждать вызова.

— В компьютер?

— Да.

— Где его офис?

— У него дома, в особняке. На втором этаже. Там он меня принимал, там стоит его компьютер.

— Очень хорошо, — Банда переглянулся с Бобровским — сведения немец сообщал важные, они полностью совпадали с тем, что рассказывала бывавшая у Гржимека дома Рябкина. — Он брал с вас какие-нибудь деньги?

— О, да! И немалые — я заплатил ему целых двадцать пять тысяч марок.

— И вам не показалось странным, что за такое гуманное дело, как усыновление сироты, надо платить такую большую, даже по вашим понятиям, сумму?

— Я еще заплатил и десять тысяч долларов в Одессе врачу больницы, из которой получил нашего мальчика. Господин Гржимек говорил, что деньги нужны для оформления документов — для того, чтобы подкупить страшных советских бюрократов, которые не желают добра своим маленьким несчастным согражданам.

— Ясно.

— Он, наверное, действительно подкупил, потому что проблем у меня не возникало нигде.

— Понятно.

— И что же теперь мне делать?

— А как вы думаете? — горько усмехнулся Банда. — Представьте себе, что у вас украли ребенка. Представьте, что вы его ждали, мечтали о нем, что ваша жена ходила девять месяцев беременная, может быть, плохо себя чувствовала, а потом, в один «прекрасный» день, вдруг раз! — и нет у вас ребенка. Вам бы понравилась такая ситуация?

— Это ужасно.

— Хуже, чем ужасно, — Банда в сердцах сплюнул под ноги и закурил, нервно щелкнув зажигалкой. — Не знаю, на вашем месте я бы очень серьезно подумал над тем, как можно исправить ситуацию. Ведь впереди вас ожидают огромные неприятности — просто катастрофа.

— Подскажите, господин офицер, что мне надо сделать? Я готов на все…

— Вот это правильно. Слушайте меня внимательно: самое лучшее — быстренько разворачивайтесь и немедленно возвращайтесь в Одессу. Найдите в роддоме Ольгу Сергиенко, мать ребенка, и отдайте ей ее сына.

— Но мои деньги? — возопил несчастный немец, ни на секунду не забывая о вложенной в это сомнительное предприятие огромной сумме.

— Боюсь, с деньгами будет полный швах — вчера была арестована главврач больницы, которой вы заплатили. А мы едем разбираться с господином Гржимеком. Поэтому, кстати, и не сможем проводить вас до Одессы.

— Вы меня отпустите одного?

— Да. Вам ведь некуда деваться. Граница для вас теперь закрыта, — припугнул немца на всякий случай Банда, — а если вы и вырветесь в Германию с мальчиком на руках, вас тут же накроет Интерпол — мы совместно занимаемся расследованием этого преступления. Так что решайте сами, чего вы боитесь больше — потерять деньги или пойти в Сибирь.

— Господи! — немец в тоске закрыл глаза, откинувшись на подголовник сиденья, — Так как, господин Берхард?

Несколько минут Берхард молчал, и в салоне висела напряженная тишина.

— Я еду в Одессу! — наконец решительно произнес, открывая глаза, немец. — Я отдам сына его матери. Как, говорите, ее зовут?

— Запишите — Ольга Сергиенко, — Банда протянул незадачливому «папаше» ручку и листок бумаги.

— Так, я записал. Вот только как уговорить расстаться с мальчиком Хельгу…

— Ну уж уговорите как-нибудь!

— Конечно.

— Господин Берхард, скажу вам откровенно — вас следовало бы задержать и сдать в милицию в ближайшем городе. Но у нас сейчас просто нет на это времени. Поэтому мы вас отпускаем. Более того, если сегодня вечером ребенок вернется к матери, я обещаю вам полную свободу. Вас не привлекут к ответственности, вы будете проходить по делу исключительно в качестве свидетеля, а не соучастника. Вы будете вольны хоть завтра вернуться домой.

— О, спасибо, герр офицер!

— Не за что. Только смотрите, не хитрите. Все зависит теперь от вас.

— Да-да. Простите меня, если можно. Я не знал, что делаю. Желаю вам быстрее арестовать этого негодяя. До свидания, господа офицеры, — он выбрался из «Опеля». — Искренне желаю вам удачи!

Захлопнув дверцу, он зашагал к своей машине.

Еще несколько минут, как заметили Банда и Бобровский, он отчаянно жестикулировал, что-то объясняя жене.

Затем «Мерседес» с баварскими номерами, развернувшись на узкой дороге, спокойно покатил назад, к Хмельницкому, и дальше — на Одессу…

— Банда, ты опять сыграл не по правилам, — заметил Бобровский. — Мы обязаны были его задержать, сдать в органы — он ведь соучастник. У него украденный ребенок! А ты его отпустил на все четыре стороны…

— Сергей, если сегодня вечером Ольга не поцелует своего сына — а я почему-то уверен, что этот немец обязательно вернет ребенка! — ты сможешь отдать меня под суд. Да я и сам явлюсь с повинной. Но я чувствую…

— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Бобровский, когда «Мерседес» Берхарда скрылся из вида. — И что теперь?

— Теперь — в Прагу!

Банда завел двигатель и погнал машину к границе…

II

Ольга Сергиенко только-только отошла после наркоза.

Еще вчера, во время ее первого «просыпания» после дозы обезболивающего наркотика, она узнала, что ее ребенок родился мертвым. Страшная весть обрушилась на нее, как лавина, и, не выдержав этого, Оля потеряла сознание, перепугав врача и медсестру.

Когда ее привели в чувство, она попыталась вскочить, куда-то бежать, что-то делать, но тут же жаркой волной нахлынула боль, и Ольга упала на кровать, не сумев даже сесть.

К вечеру в палату зашел Андрей, ее муж, — весь почерневший и осунувшийся от горя. В порядке исключения ему это разрешили, уж слишком неординарный был случай. Он пытался держаться, подбадривая жену, отвлекая ее от страшных мыслей, но потом не выдержал и сам, и две женщины, лежавшие вместе с Олей в послеоперационной палате, стыдливо отвели глаза, чтобы не смотреть на рыдавших обнявшихся супругов.

Проведя бессонную ночь, на следующий день Ольга даже не чувствовала усталости, осознавая только одно — у нее больше нет ребенка. Он умер.

А вокруг все бурлило. Больница была потрясена невероятными событиями.

Слухи ходили один немыслимее другого.

Говорили, что больницей руководила мафия, и теперь ее арестовали, а кого-то даже убили.

Говорили, что в морге прятали трупы замученных и убитых людей.

Говорили, что детей крали прямо из-под рожениц и проводили над ними какие-то эксперименты.

Говорили, что уже арестована главврач больницы и заведующий родильным отделением.

«Сарафанное радио» больницы иногда попадало в точку, в основном же даже реальные факты обрастали в его изложении неимоверным количеством фантастических домыслов.

Все эти разговоры между тем совершенно не занимали Ольгу. Она даже мысли не могла допустить, что ее ребенка, ее мальчика украли.

Нет, он умер! Неужели бы нашлось такое чудовище, которое не позволило матери даже взглянуть на свою кровиночку?

Единственное, что она заметила краем сознания, это то, как странно смотрят на нее окружающие, как шепчутся о чем-то соседки по палате, то и дело поглядывая в ее сторону, как с затаенным любопытством поглядывают медсестры, санитарки, врачи.

Потом снова пришел Андрей, и они долго сидели молча, взяв друг друга за руки и думая об одном и том же.

— Его надо похоронить, — вдруг сказала Ольга. — Обязательно похоронить.

— Да, конечно, — вздрогнул Андрей, сильнее сжав ее руки. Как он мог сказать ей сейчас, что он уже спрашивал врачей об этом?! Но никто почему-то не знал, где их сын, куда он исчез.

Это было так дико, так страшно, что Андрей просто не решался сказать об этом Ольге.

Было уже часов девять вечера, когда в коридоре вдруг раздался шум. Шум приближался, накатываясь на их палату. Казалось, сюда шла целая толпа людей.

Дверь отворилась, и на пороге в окружении врачей, санитарок и медсестер появился хорошо одетый мужчина средних лет с ребенком на руках:

— Простите, кто здесь Ольга Сергиенко?

Он говорил с ужасным акцентом, и Ольга даже не сразу поняла, что назвали ее имя. Первым очнулся Андрей. Он поднялся навстречу странному посетителю и дрогнувшим вдруг голосом произнес:

— Я ее муж. Вот она.

— Меня зовут Карл. Я нашел вашего ребенка.

Он не умер. Его пытались украсть и продать.

— Что?!

— Вот он. Держите, — на глазах у немца выступили слезы, когда он передавал малыша Андрею. — Вы его отец, да?

— Да… — совершенно растерянно смотрел на сына Андрей, вглядываясь в крошечное сморщенное красное личико младенца.

— Он очень хороший. У вас очень красивый сын, — Карл чуть не расплакался и побыстрее повернулся, собираясь уходить. Вдруг он остановился и снова подошел к Андрею: — Скажите, пожалуйста, ваш адрес, чтобы я мог всегда вас найти. Когда он подрастет, — кивнул он на малыша, — мы приглашаем вас к нам в Баварию. Мы живем в большом доме, и вам всегда найдется место. Вы сможете хорошо отдохнуть, мы покажем вам Германию. Моя жена Хельга — она очень добрый человек…

— Да, конечно, — Андрей назвал свой почтовый адрес, и немец аккуратно записал его латинскими буквами в свой маленький блокнотик. Затем он еще раз посмотрел на мальчика, лежавшего на руках Андрея, и тихо произнес: — Мы очень к нему привязались. Он нам стал, как сын. Не обижайтесь на нас. Мы искренне желаем вам счастья. Простите нас, Ольга!

Он поклонился матери и вышел, едва сдерживая слезы.

Под удивленный и восхищенный гул набившихся в палату людей Андрей Сергиенко подошел к Ольге и опустился с ребенком на руках на колени перед ее кроватью.

— Это наш сын, Ольга!

— Да, я знаю.

— Это наш…

— Я видела его во сне.

— Да.

— Посмотри, как он похож на тебя.

— Конечно. Но носик твой. И ямочки на щеках! Какого цвета у него глаза?

— Я еще не знаю. Он спит.

— Наверное, голубые. Как у тебя.

— А может, и карие, как у тебя, у папы.

— Оля, ты веришь в чудо?

— Смотри, а разве это не чудо?

— Оленька, наш сын жив! Он с нами!

— Да, Андрюшенька!

В этот момент мальчик открыл наконец глазки.

Они оказались голубыми-голубыми, светлыми, почти прозрачными. Такими же, как у его мамы.

Он смешно наморщил носик, сложил губки трубочкой, почмокивая, и вдруг заплакал, сморщился, сразу став похожим на старичка.

И тогда, прижавшись к сыну, расплакалась и Ольга, а перед ними на коленях стоял Андрей, ласково и успокаивающе поглаживая жену по голове…

Через десять минут Ольга приложила своего мальчика к груди, и, как исключение (впрочем, и этот день в больнице было слишком много исключений из обычного режима!), врачи разрешили Андрею присутствовать во время первого кормления ребенка.

Слава Богу, каким-то чудом (еще одним чудом!), несмотря на все пережитые ею потрясения, молоко у Ольги не пропало, и Александр, как сразу, не сговариваясь, назвали его родители, стал жадно сосать, причмокивая маленькими губками и снова умиротворенно закрыв свои голубые глазки…

А к границе несся «Мерседес» с баварскими номерами цвета «серый металлик».

Он несся, не разбирая дороги, не обращая внимания на ямы и колдобины, на бешеной скорости.

На заднем сиденье, свернувшись калачиком в бессильной тоске, тихо плакала Хельга…

III

Прага встретила их солнцем, в лучах которого ярко сверкали шпили многочисленных и многообразных башенок старинных зданий.

Было очень тепло, и не верилось, что стояла осень. Погода в Одессе, хотя она и южнее, в эти дни была дождливой, и, только добравшись до Праги, они наконец почувствовали настоящее очарование золотой осени.

Бобровский смотрел на город во все глаза, не в силах оторваться от потрясающего зрелища. И даже Банда, уже видевший Прагу, был изумлен тем, как по-новому открывается для него этот город, как неповторим он, сколько бы раз ни попадал на эти старинные улицы человек, город раскрывал перед ним все новые и новые грани.

Да, черт возьми, везет же людям, которые живут «в окружении такой красоты!

— Слушай, давай поселимся в центре, — возбужденно предложил Бобровский, сверкая глазами. — Нам будет удобнее всего…

— Не уверен. Во-первых, — постарался остудить пыл товарища Банда, — это дорого. За номер в хорошем отеле берут по сто пятьдесят и более долларов в сутки.

— Нам дали деньги…

— Для того, чтобы мы шиковали в пятизвездочных отелях?

— Ну, а во-вторых?

— А во-вторых, в центре ограничено движение машин. В основном это пешеходные зоны, поэтому лучше жить в другом месте.

— Ну, как знаешь.

— Не расстраивайся. Ты еще не видел чешских гостиниц. Я здесь уже бывал и одну такую знаю. Сейчас увидишь. Наши гостиницы по сравнению с ней — бараки.

Он привез друга на Сальдову улицу, ориентируясь отчасти по памяти, но в основном по карте, и затормозил у «Карл Инн-Отель» — огромного красивого здания.

— Вот здесь мы и поселимся. Долларов пятьдесят — это максимум, что с нас возьмут. Пошли!

Отель действительно поражал своей… нет, не роскошью. Скорее домашним уютом и какой-то семейной атмосферой. Он был таким аккуратненьким и чистым, с такой доброжелательной и предупредительной прислугой, что Бобровский не мог поверить, что такое вообще возможно.

Номер, теплый, просторный и красивый, имел все удобства и все, необходимое для нормальной жизни, — две комнаты, телевизор, холодильник, телефон.

Устроившись, ребята решили погулять по Старой Праге. Все же начинать работу с вечера смысла не было, а возможность посмотреть один из красивейших городов мира представляется не каждый день.

Они постояли на Карловом мосту, вышли на Староместскую площадь, запрокинув головы, глядели на умопомрачительной высоты готические шпили, зашли в Собор Девы Марии перед Тыном, прошлись по Градчанской площади.

Красота города была столь великолепной и впечатляющей, что навевала даже какую-то непонятную грусть — ведь все чудесное когда-нибудь кончается, и здесь, на этих узких мощеных улочках, невольно думалось о том, сколь короток миг счастья.

Поэтому, чтобы немного развеяться и поднять настроение, они забрели в ресторан «Макарска», что на Малостранской. Заплатив за двоих всего-то двадцать долларов, ребята вышли из заведения с таким чувством, будто они никогда не ели так вкусно и так сытно. Вдобавок никогда не пили столько прекрасного пива. Именно так они назвали замечательный чешский напиток под интригующим названием «Велькопоповицке-Козел».

Они еще долго бродили по городу и вернулись в гостиницу только к полуночи, захмелевшие, сытые, счастливые и смертельно уставшие. Напряжение последних суток дало о себе знать, и, чуть коснувшись головами подушек. Банда и Бобровский провалились в сон. И в снах их кружилась и сияла красавица Злата Прага…

— Ни хрена себе особнячок! — удивление Бобровского было совершенно искренним, и даже Банда изумленно покачал головой, когда они, медленно катясь по асфальтовой дороге, проехали мимо дома по адресу, указанному Рябкиной и Берхардом.

Эта улочка находилась уже практически за пределами города, уводя дорогу в старый густой лес.

Редкие дома, стоявшие друг от друга на приличном расстоянии, напоминали скорее виллы, чем скромные дачи.

Район был явно не для бедных, но даже здесь особняк Павла Гржимека выделялся своим великолепием.

По существу, это был настоящий замок, обнесенный кирпичным двухметровым забором в «старинном» стиле, с вкраплениями натурального камня. За забором поднимался огромный дом, увенчанный крутой островерхой крышей.

— Вот это да! — не смог сдержать восхищения Банда. — Однако, я тебе скажу!

— Неплохо живет, гад.

— Это точно.

— Банда, чего-то меня начинают посещать сомнения относительно успеха нашей операции.

— Что так?

— Да тут надо роту десанта и поддержку с воздуха, чтобы взять такой домик!

— Ну, не преувеличивай.

— Преувеличиваю? — Бобровский скептически хмыкнул. — Ладно, посмотрим, что ты запоешь, когда мы познакомимся с системой его сигнализации…

Отъехав метров на пятьсот от дома Гржимека, ребята вышли из машины и пешком через лес вернулись к замку, стараясь подкрасться к нему незаметно и как можно ближе.

— Смотри! Я же тебе говорил, — шепотом произнес и указал куда-то на стену рукой Бобровский, — у него тут такие охранные системы, что закачаешься.

— Телекамеру вон ту ты имеешь в виду?

— И ее. Но не только. Телекамеры на каждом углу, заметь. А рядом с камерами видишь такие коробочки маленькие? Посмотри, чуть пониже, беленькие?

— Ну вижу. Что это?

— Нужна аппаратура для более точного определения, но, по-видимому, система оповещения о нарушении границ территории на инфракрасных лучах.

— Это что за система?

— Пульт дистанционного управления для телевизора или видеомагнитофона в руках держал?

— Ну.

— Там таким же лучиком осуществляется управление. Здесь этот луч, как нитка, натянутая между башенками, постоянно включен и передается на специальный приемник. Как только кто-нибудь или что-нибудь пересекает территорию, луч прерывается, это фиксируется приемником, и система подает сигнал тревоги.

— Ясно. А что ты хочешь проверить своей аппаратурой? — заинтересовался Банда.

В Афгане он сталкивался лишь с обрывными системами на микропроводе. Во время работы в «Валексе» встречался с системами, реагирующими на перемещения в замкнутом пространстве. Таких же штучек, контролирующих открытую территорию с помощью инфракрасных лучей, он не видел и потому слушал Бобровского с большим вниманием.

— Ну, много чего. Во-первых, эта система может оказаться и лазерной. Во-вторых, нужно зафиксировать частотную модуляцию луча. Мы ведь собираемся проникнуть внутрь?

— Конечно, ты еще спрашиваешь!

— Тогда давай не будем терять время. Пойдем настраивать аппаратуру, а к вечеру снова приедем сюда уже «вооруженные»…

На этот раз Котлярову пришлось более часа ждать в приемной, прежде чем он попал к Мазурину.

Генерал-лейтенанту, по-видимому, не терпелось похвалиться успехами своего управления, и он уже успел посетить с предварительным докладом начальство.

«Не хватало еще, подумал про себя Котляров, обратиться в прессу, раззвонить о международной банде похитителей детей по всему миру. Тогда уж точно на миссии Банды и Бобровского в Праге можно было бы ставить большой жирный крест — все улики были бы тут же уничтожены. Ну! — спохватился вдруг Степан Петрович. — Не настолько же в самом деле генерал глуп. Это я хватил — в прессу он, конечно, не станет сообщать».

В этот момент открылась дверь, и в приемную стремительно вошел возбужденный Мазурин. Заметив среди ожидающих его людей Котлярова, генерал направился прямо к нему; протягивая навстречу, как равному себе, руку для рукопожатия.

— Привет, Степан Петрович. Ты ко мне?

— Да, конечно.

— Ну, заходи, заходи.

Пропустив Степана Петровича в кабинет. Мазурин плотно закрыл дверь и предложил Котлярову устраиваться на диване, а сам взволнованно заходил по кабинету, меряя его шагами из угла в угол. Настроение у него было просто превосходное.

— Я был там, — начал он, ткнув пальцем куда-то в потолок, — они очень довольны.

— Я думаю!

— Да, он, — снова последовал кивок в потолок, — почувствовал, что дело мы раскрутили потрясающее, и обещал свою личную поддержку в случае необходимости.

— Ну, нам его помощь ни к чему, я думаю.

— Конечно! — И сами справимся… Кстати, новостей от ребят нет никаких?

— Есть. Для того и пришел, Виталий Викторович. Они уже в Праге, начали подготовку к взятию объекта.

— Сложно?

— Да. Там не просто дом, а целая крепость, напичканная электроникой.

— А справятся?

— Они-то? Справятся. Просто они не спешат — Банда считает, что нужно хорошо подготовиться.

— Да-да, конечно.

— Банда мечтает захватить весь архив Гржимека.

Это позволило бы начать процессы по возвращению детей родителям. Их настоящим родителям.

— Отлично! И вы представляете, Степан Петрович, какой резонанс вызовет это дело во всем мире? Как поднимется престиж ФСБ? Мы всем докажем, что традиции высокого профессионализма еще не утрачены. Что мы не собираемся уступать место на международной арене никаким другим спецслужбам. Что…

Мазурин еще минут пять произносил всякие высокие слова о роли ФСБ в современном мире и о значении таких профессиональных кадров, как…

Тут он наконец запнулся, постеснявшись все же привести себя в качестве лучшего примера, и после секундной заминки назвал фамилии Бондаровича и Бобровского.

Котляров терпеливо выслушивал словоизлияния генерала, не мешая тому выговориться.

Выбрав паузу в зажигательной речи Мазурина, Степан Петрович поднялся:

— Я пойду, Виталий Викторович?

— Да-да, конечно. Я и так задержал тебя… Кстати, чуть не забыл, — остановил он Котлярова уже на пороге, — а где находятся врачи той одесской больницы? Ну, которых Банда захватил и допросил… гм-гм… с применением нетрадиционных методов?

— Точно не знаю, Виталий Викторович. Банда только доложил через Бобровского, что до его возвращения со всеми документами и уликами они находятся в надежном месте под охраной надежного человека. Там же, в Одессе.

— Это он Самойленко, небось, имел в виду?

— Наверное.

— Ясно… Ну что ж, иди, Степан Петрович. Иди, работай, раскручивай дело дальше. Это историческое дело, ты еще вспомнишь эти мои слова!..

Банда провел в лесу у виллы Гржимека целые сутки, прихватив с собой лишь несколько бутербродов, термос с крепким черным кофе и мощный бинокль.

Накануне они с Бобровским тщательно изучили территорию, использовав портативный радиолокатор, — засекли расположение и размеры зданий за оградой (там, за оградой, оказался не только особняк Гржимека, но и несколько флигельков, а также какой-то подвалили бункер), составили подробный план построек.

Бобровский между тем с помощью своей хитроумной аппаратуры засек частоту модуляции инфракрасного луча и твердо пообещал Банде, что теперь он сможет незаметно пробраться на территорию виллы.

— А как же телекамеры? Уничтожить? — спросил его Банда, кивнув в сторону ограды.

— Зачем же?

— А как тогда?..

— Ты, Банда, главное — выбери место, где будешь преодолевать забор. Это — твои трудности. А все остальное — моя забота.

Банда не слишком поверил в могущество Бобровского, но спорить не стал и, оставив Сергея в гостинице «колдовать» над его хитроумными электронными штучками, отправился к вилле.

Он пролежал в траве, прячась за деревьями, почти двадцать четыре часа, приглядываясь к окнам верхнего этажа дома, видневшимся из-за забора, и был убежден, что два из них — окна комнаты, в которой стоял компьютер. Он внимательно присматривался к каждой машине, въезжавшей и выезжавшей из ворот виллы, и теперь знал распорядок дня и места дежурства охранников. Они сменялись утром, в десять. Их было четверо. Исходя из того, что двое должны были сидеть за пультом телевизионной системы слежения, еще двое, значит, патрулировали территорию.

Один из охранников часто появлялся на террасе, окружавшей дом по периметру на уровне верхнего этажа, и Банда сделал вывод, что он скорее всего дежурит в самом доме. Второй же в таком случае должен был патрулировать двор.

Что там, за забором? Есть ли сад, кусты? Этого Банда не знал. Заглянуть за забор не удавалось, а локатор Бобровского фиксировал лишь постройки — то ли по железной арматуре, то ли по электропроводке, то ли по тепловым излучениям. Системы Банда толком не понял, да уже и поздно было вникать.

Ночью фасад дома ярко освещался. Видимо, фонарями, висевшими над центральным входом. Поэтому Банда решил, что лучше всего преодолевать забор со стороны леса, пробираясь к особняку Гржимека с торца…

Он вернулся в гостиницу утром и завалился спать, предупредив Сергея, что штурм начнется в час ночи…

Прошло уже два месяца с тех пор, как Банда уехал на выполнение задания.

Алина сдала за это время пропущенные из-за ее похищения экзамены, получила наконец диплом (с отличием!), сразу же поступила в аспирантуру и теперь нажимала на учебу, стараясь внимательным изучением своей любимой юриспруденции заглушить, загнать поглубже воспоминания и мысли об Александре.

Но после дня, проведенного в библиотеке, наступала ночь.

И ночью, лежа в постели, Алина уже не могла ничем себя отвлечь от навязчивых мыслей, от тревоги.

Сначала, как только он уехал, девушка думала лишь об одном — как он там, без нее? Не угрожает ли ему опасность? Не попадет ли он случайно под шальную пулю или бандитский нож? Насколько сложное задание поставили перед ее непобедимым Бандой?

Затем, когда прошла неделя-другая, девушка начала уже немного сердиться, по несколько дней ожидая его очередного звонка.

«Ну как он может так себя вести по отношению ко мне! — в раздражении порой размышляла она. — Неужели трудно подойти к телефону, снять трубку, набрать номер и сказать всего два слова — мол, жив, здоров, люблю, скучаю! Может, конечно, он и занят очень сильно, но неужели настолько, что не может найти хотя бы три минуты?! Скорее всего он просто забывает о моем существовании, не чувствует потребности позвонить, узнать, как идут мои дела, рассказать о своих. Значит, так он меня и любит, как в пословице: с глаз долой — из сердца вон!»

Иногда в приступе отчаяния ей в голову вообще лезла всякая ерунда — а может, он нашел другую?

Может, встретил кого-то и понял, что не Алина, а эта, новая как раз то, что он искал всю жизнь!

И тогда девушка представляла себе, как проводит ее Банда время с другой в далеком городе — гуляет с ней по осенним улицам, водит в рестораны и кафе, а может, вообще ужинает с ней при свечах у нее дома…

И может, даже обнимает и целует эту другую с такой же нежностью, как когда-то обнимал и целовал ее, Алину!

Но, спохватываясь, она отгоняла этот бред, уверяя себя, что так бесчестно ее Банда поступить не смог бы — уж если бы мир перевернулся, и Банда разлюбил бы ее, то невесту свою он обязательно честно об этом предупредил бы.

Но проходил день, другой, звонка все не было, и тогда Алина снова не спала по полночи, задыхаясь от Приступа необузданной, дикой ревности.

А время все шло, и вскоре девушка почувствовала, что уже просто жить не может без его ласки, без его рук и губ, без любящих глаз. Ей снились странно волнующие сны, в которых он был рядом с ней, ласкал ее, и каждый вечер она с тоской укладывалась в постель, зная, что и в эту ночь ей придется довольствоваться лишь воспоминаниями и снами.

Было у нее и еще одно занятие, кроме ревности и тоски, — она мечтала.

Она мечтала о том, как встретит его здесь, в Москве. Он обязательно позвонит ей, и она прибежит на вокзал или приедет в аэропорт и будет с нетерпением ждать прибытия поезда или посадки самолета.

А потом он выйдет ей навстречу — сильный, красивый — и, подхватив ее на руки, понесет к такси.

А дома она усадит его за стол и поставит перед ним самые лучшие, самые вкусные блюда, которые только она и ее мама умеют готовить. А он будет со вкусом, с наслаждением есть, не сводя глаз с нее, создательницы такого сказочного пиршества.

Алина ушлет родителей из дома — в театр, к друзьям, в ресторан, неважно куда! — и они с Бандой останутся наконец одни. Она наденет новый длинный шелковый халат, чем-то напоминающий японское кимоно, и Банда нетерпеливо будет пытаться сорвать его, но там есть такие хитрые завязочки…

А потом они будут лежать, слушать музыку, пить шампанское, и он расскажет ей о каждой минуте, проведенной вдали от нее. И он поклянется, что больше никуда не уедет.

И он снова заговорит о свадьбе, и они кое-что обсудят, а на следующий день отправятся в загс, потом — покупать подвенечное платье ей и костюм ему, немножко поспорят, где и как праздновать бракосочетание, и, уступая друг другу, снимут где-нибудь банкетный зал.

И он останется с ней навсегда. Всегда будет принадлежать только ей. А она — ему. И только ему.

Навсегда!

А потом наступало утро, звонил будильник, Алина открывала глаза, и начинался новый серый день.

Без Банды.

Она шла в библиотеку, в университет, снова в библиотеку, работала дома и — ждала, ждала, ждала!

А праздник все откладывался…

Бобровский осторожно, едва дыша от напряжения, приставил к видеокамере какую-то маленькую штучку и спрыгнул со спины Банды на землю.

— Что это такое? — шепотом спросил Банда, кивком указав на приспособление, — Такая штучка, благодаря которой изображение на мониторе у охранника надолго «застынет». Ты пройдешь у него под носом, а он даже не заметит.

— Класс, конечно! А что же мы будем делать с этой системой? — и Банда показал на коробочку-приемник инфракрасного луча.

— Я ее просчитал — нам здорово повезло. Эта система — довольно примитивная. Сейчас уже есть такие штучки, которые благодаря специальной оптике «растягивают» луч до потрясающих размеров и могут контролировать объемы до двадцати метров длиной и шириной и до четырех метров высотой. Представляешь?

— Ого!

— А эта, — Бобровский пренебрежительно махнул рукой, — туфта сплошная. Сейчас мы ее обманем.

Он достал из сумки аппарат со стеклянным окошком, на передней панели которого было множество кнопок и регуляторов и даже какая-то шкала с тремя стрелочками. Потом оттуда же извлек похожую штуковину, но с двумя резиновыми присосками-датчиками на проводах. Теперь Банда понимал, почему так кряхтел Бобровский, когда тащил через лес от машины к забору свою огромную сумку.

Он присоединил присоски к приемнику охранной системы, и стрелки на приборе ожили и зафиксировались на каких-то непонятных Банде цифрах.

— Смотри на стрелочки — важно, чтобы они не дернулись. Понял? А я сейчас…

Он схватил аппарат без присосок и тихо исчез в темноте, направившись к датчику, который транслировал на приемник инфракрасный направленный луч.

Через минуту-другую он появился, с помощью специального крепления осторожно передвигая по верхнему краю стены свой аппарат. Он приставил его почти вплотную к приемнику и облегченно вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Ну как?

— Что?

— Стрелочки шевелились?

— Нет.

— Значит, путь свободен.

— Как это? — Банда недоверчиво покосился на напарника. — Что ты сделал?

— Эта штука, — кивнул Бобровский на аппарат, лежавший на стене, — генерирует луч точно такой же модульной частоты, как и в системе. Приемник не разбирает, какова природа передаваемого на него инфракрасного луча. Ему важны лишь его характеристики и его непрерывность. Я подменил один лучик другим — вот и все.

— Здорово, ничего не скажешь! — не сдержал восхищения Банда, с уважением глядя на Бобровского. — Ну, голова у тебя — что надо.

— Этому меня и учили, — поскромничал Сергей, улыбаясь. — Ты абсолютно уверен, что стрелки не сдвинулись?

— Конечно. Я смотрел очень внимательно.

— Тогда порядок. Значит, вот на этом участке стены, — он показал рукой, — путь открыт. Твоего проникновения не заметит никто, как бы ни старался.

— Ну, с Богом!

Банда встал, еще раз проверил крепление глушителя на автомате, ножа на бедре, поправил пистолет за поясом, натянул черную шлем-маску и осторожно снял автомат с предохранителя.

— Ну, Сергей, я пошел!

— Давай, — Бобровский протянул ему руку, — ни пуха, ни пера!

— К черту! — отмахнулся Банда и, вскочив на подставленное другом плечо, легко перемахнул через ограду…

— Во сколько они начинают? — Мазурин с нетерпением и тревогой ежеминутно поглядывал на электронные часы, стоявшие у него на столе.

— В час по местному времени.

— У нас с Прагой сколько часов разницы?

— Два часа.

— Значит, в три? Через полчаса?

— Так точно, Виталий Викторович.

— А ты уверен, что они доложат тотчас после завершения операции?

— Конечно. Бобровский обязан доложить, в этом сомнений быть не может.

— Ну-ну…

В эту ночь они не собирались идти домой.

Часов в десять вечера, когда все текущие дела были наконец завершены, полковник Котляров направился в кабинет Мазурина, предварительно позвонив жене и предупредив, что ночевать сегодня не придет.

Они с Мазуриным даже не сговаривались. Просто слишком многое зависело от успеха Банды и Бобровского. И оба предпочли ждать вестей на рабочем месте, чтобы в случае чего принять необходимые меры.

Сердце Степана Петровича екнуло, как только Бобровский доложил о том, что акция подготовлена и начнется сегодня в час ночи. Он сразу понял, что дом и сон на сегодня отменяются, и к генералу Мазурину зашел от того, что просто не мог находиться один — так тревожно было ожидание, при этом Котляров знал, что генерал всегда засиживался в управлении допоздна.

И вот теперь они сидели, досматривали последние телепередачи и ждали. С нетерпением ждали звонка из Праги, от которого зависело все.

Самое худшее, что Мазурин успел раззвонить об успехах «наверх», и теперь каждый день его терроризировали «оттуда», требуя конкретных результатов.

— Слышь, Степан Петрович…

— Ой, Виталий Викторович, можно и просто Степан.

— Ну, как хочешь… Короче, Степан, я предлагаю по пятьдесят граммов.

— Честно говоря…

— Не сидеть же нам, как двум сычам, ожидая этого проклятого звонка.

— …у меня ничего нет.

— Зато у меня есть! — с этими словами Мазурин подошел к шкафу и открыл ту дверцу, за которой, как было известно всему управлению, прятались мини-бар и холодильник. Распахнув и то и другое, он продемонстрировал содержимое Котлярову:

— Ну, что выбираешь?

— Сейчас посмотрим.

Да, выбор у Мазурина сегодня был отменный! И казавшиеся запотевшими от холода в своих матовых бутылках три вида водки «Абсолют», и бутылка экспортной «Столичной», и армянские коньяки двух сортов, и полдюжины бутылок с вермутом, винами, шампанским… Котляров в задумчивости оглядел коллекцию и решительно взял с полки бутылку:

— Давайте, Виталий Викторович, нашу. «Столичную». Мне кажется, она будет в самый раз.

— Отлично, я — за!

Мазурин извлек из холодильника ветчину, консервы, бутыль «Кока-Колы» и лимон. Водрузив все на стол, скомандовал:

— Нарезай, полковник!

Сам вышел в приемную и через секунду вернулся с буханкой хлеба.

— Я своего адъютанта выдрессировал — кровь из носу, а хлеб у начальника чтоб был! Так теперь он целую буханку для меня держит.

Через несколько минут они, памятуя, что за будущую удачу пить нельзя, уже поднимали тост за здоровье Банды и Бобровского…

Минуты ожидания тянулись для Бобровского невыносимо медленно и тяжело.

Он собрал всю свою аппаратуру и отнес ее в машину. Теперь уже можно было не беспокоиться — покинуть виллу Банда мог и в открытую, если бы только ему удалось взять этот архив.

Потом, подогнав «Опель» поближе к воротам особняка (правда, чтобы не привлекать внимание охранников, с выключенными фарами и двигателем, на нейтралке с разгона), Бобровский взял свой автомат и, передернув затвор, опустил стекло, готовый в любой момент прикрыть, если понадобится, отход Банды.

Прошло минут десять. Из дома не доносилось ни звука.

Сергей, нервничая, потянулся к пачке «ЛМ», оставленной Бандой на сиденье, и закурил, хотя не курил уже года два…

Время шло, и ничто не нарушало тишину ночи.

И вдруг…

Спрыгнув в траву по ту сторону забора, Банда быстро огляделся.

Охранников не было видно, и полная тишина вокруг свидетельствовала о том, что его проникновение на территорию прошло незамеченным.

Слава Богу, двор не был «голым» — вдоль дорожки от ворот к дому и вокруг особняка росли довольно высокие кусты, и Банда, пригнувшись, перебежал поближе к «объекту», спрятавшись за наполовину облетевшими, но все же густыми кустами.

Тихо.

Бросок — и Банда оказался у дома.

Тихо.

Эта сторона дома не освещалась, и было темно — хоть глаз коли.

Банда осторожно выглянул из-за угла.

Охранник, который должен был, по расчетам Банды, патрулировать территорию, стоял на крыльце, привалившись плечом к одному из столбиков, поддерживающих крышу, и курил. Он был в какой-то странной униформе, слегка похожей на форму американского полицейского, с кобурой на поясе.

«Частная охрана», — определил Банда, который уже запомнил форму чешских полицейских.

Сашка снова укрылся за угол и стал тихо пробираться к другому углу здания, собираясь проникнуть в дом с противоположного торца.

Вдруг где-то над его головой скрипнула дверь и раздались шаги. Банда замер. Это мог быть только тот, второй охранник, в обязанности которого входило время от времени прогуливаться по террасе, обозревая окрестности.

Шаги затихли, и через мгновение мимо Банды в траву упала спичка, сверкнув в густой темноте ночи яркой красной искоркой.

«Курит. Прямо надо мной», — понял Банда, боясь пошевелиться.

Но нужно было действовать, время шло, и парень поднял глаза, пытаясь рассмотреть, что делается на террасе.

Охранник стоял, повернувшись к парню спиной, и Банда решил не упускать такую возможность.

Выдернув из-за спины висевшую между лопаток «Осу», Банда, будто взвешивая и примериваясь, подбросил нож на руке. Волнообразная заточка этого оружия делала его весьма эффективным. Банда убедился в этом на тренировках в учебном центре — при метании этой новинки российского вооружения в цель на мишени оставались глубочайшие порезы даже при касательном попадании.

Он примерился — касательного попадания быть не должно, нож обязан попасть прямо в шею, выступил из тени и, коротко размахнувшись, метнул.

«Оса» блеснула холодной стальной искоркой и вонзилась в шею охранника, пронзив ее слева направо точно посредине. Бедняга мешком упал на пол террасы, успев лишь чуть-чуть дернуть руками.

Тихо.

Банда снова осторожно выглянул из-за угла.

Первый охранник все еще стоял, спокойно покуривая. Значит, звука падения он не услышал.

Банда снял с пояса специальную складную «кошку» с тонким прочным шнуром и, забросив ее наверх, зацепился за деревянные перила террасы.

Ухватившись за шнур, он за считанные секунды поднялся наверх.

Тихо.

Банда выдернул «Осу» из шеи убитого охранника, вытер ее о его же одежду и снова вложил великолепно сбалансированное оружие в ножны на спине.

В окнах верхнего этажа света не было, но идти по террасе в полный рост все же было бы слишком рискованно, и Банда, пригибаясь, почти на корточках, пошел к окну той комнаты, где он засек компьютер.

Всем хороша Европа, но окна с точки зрения надежности у них никудышные — красивые прочные пластиковые окна с двойным изолированным стеклопакетом с легкостью открывались обыкновенным ножом, и с помощью своего ножа-мачете «Бобр» Банда преодолел последнюю преграду в несколько секунд.

Бесшумно приподняв раму, Банда скользнул внутрь и прикрыл за собой окно.

Тихо.

Он опустил жалюзи, чтобы снаружи никто не заметил даже слабого свечения монитора, и подошел к столу.

Вот он, компьютер — банк данных, архив подпольной фирмы по продаже краденых детей, которую создал Гржимек.

Банда сел за стол и стал один за другим выдвигать его ящики, надеясь обнаружить то, ради чего он сюда пришел. Но стол был пуст. Банда подошел к книжным шкафам и, подсвечивая себе маленьким фонариком с диаметром луча в полсантиметра, перерыл каждую полку — пусто. Оставался лишь небольшой секретер красного дерева. Этакий минисейф с симпатичными хитроумными замочками.

Он провозился с этими «симпатичными» замочками минут пятнадцать — отличная сталь запоров и крепкое дерево не поддавались даже такому универсальному орудию, как «Бобр».

Наконец замки не выдержали, и секретер открылся.

Среди бумаг в специальном держателе стояли дискеты, а рядом лежала увесистая пачка долларов.

Десяток жестких дискет — это и должно было быть то, ради чего они с Бобровским и прибыли сюда, проделав столь долгий путь и столь тщательно приготовившись.

Банда взял дискеты и перенес на стол, поближе к компьютеру. Затем, на мгновение задумавшись, сунул в карман и пачку долларов — здесь ее оставлять, честное слово, было бы просто грешно:

Парень, хорошо знакомый с компьютерной техникой, понимал, что файлы с адресами и анкетами клиентов Гржимека, находящиеся в памяти компьютера, должны были быть продублированы на дискетах. Ведь компьютер при всех его достоинствах — вещь капризная, и досадная поломка или оплошность пользователя могли привести к непоправимой потере — к утрате всех данных. Поэтому ценные документы у толкового пользователя всегда продублированы на внешних носителях памяти. С другой стороны, файлы в компьютере запросто могли быть защищены от копирования, и тогда Банда все равно не обошелся бы без поиска архива на дискетах. Именно поэтому он так упорно их и искал.

Теперь они у Банды в руках, и, казалось бы, ему можно было и нужно уходить. Но не был бы Банда Бандой, если бы не захотел тотчас убедиться в том, что найдено именно то, что нужно.

И, воткнув вилку компьютера в розетку, Банда включил машину.

В ту же секунду он услышал, как где-то далеко, возможно, в другом крыле дома, тревожно заревела охранная сирена.

«Черт!» — видимо, несанкционированное включение компьютера тут же фиксировалось на пульте охраны.

Банда метнулся к двери и проверил, заперта ли она. Затем, напрягшись, передвинул секретер к самой двери, открывавшейся внутрь, в надежде на то, что он, забаррикадировавшись, отвоюет пару-тройку минут для проверки дискет.

Он снова бросился к компьютеру, быстро сунул первую же попавшуюся дискету и взглянул на экран. «Пассуорд» — требовала машина.

Банда, конечно же, умел снимать пароль, но для этого требовалось минуты три и перезагрузка, а времени у него не было.

Быстро сорвав с плеча автомат и передернув затвор, Банда направил его правой рукой на окна, а левой лихорадочно стучал по клавиатуре, снимая защиту введением пароля. Теперь перезагрузка…

Замок в дверях щелкнул, открываясь, и дверь глухо ударилась о придвинутый к ней секретер. В коридоре что-то крикнули, и немедленно раздалось несколько пистолетных выстрелов. Щепки полетели из простреленной двери, зазвенело разбитое пулей стекло в оконной раме.

Банда бросился на пол и выпустил длинную очередь прямо по двери.

В коридоре вскрикнули, и Банда понял, что кого-то зацепил. А те, нападавшие, видимо, даже не поняли толком, что произошло — автомат Банды с навернутым на него глушителем работал почти беззвучно, лишь тихими хлопками свидетельствуя о том, что он уже отправил в полет порцию смертоносного свинца.

Пользуясь замешательством противника, Банда подскочил к компьютеру и, нажав две клавиши, включил режим считывания дискеты. Сомнений быть не могло — это было как раз то, что он искал: имена, фамилии, адреса, телефоны, суммы…

Оглядываясь поминутно на окно, он лихорадочно стал сгребать дискеты, рассовывая их по карманам…

Тишина ночи взорвалась внезапно.

Бобровский, сидевший в машине и ожидавший появления Банды, чуть не выронил от неожиданности свой автомат, когда там, за забором, вдруг гулко захлопали пистолетные выстрелы.

Он открыл дверцу и выскочил из машины, направив ствол автомата в сторону дома.

Вдруг стрельба на несколько мгновений прекратилась, потом из-за забора донеслись крики, какие-то команды по-чешски, а затем снова громко и часто загрохотали выстрелы из пистолетов.

«Почему не слышно оружия Банды?» — заволновался Бобровский, но тут же, спохватившись, вспомнил о глушителях, навернутых на их немецкие МП-5.

Бобровский занервничал.

«Где же Банда? Почему он не возвращается? Ведь все, его обнаружили. Неужели он собирается принять бой со всеми охранниками сразу? Ведь это безумие!»

В волнении он ходил вокруг машины, не отрывая взгляда от забора и нервно сжимая рукоятку автомата.

Выстрелы не утихали. Весь двор был залит ярким светом нескольких прожекторов.

«Раз стрельба не прекращается, значит. Банда все еще там. Черт возьми! Может, его окружили?»

Бобровский подбежал к забору, но лишь беспомощно поднял голову вверх — он был намного ниже Банды, и забор такой высоты ему, технарю, а не боевику, преодолеть было явно не под силу.

Тогда он снова побежал к машине и, вскочив за руль, завел ее, чтобы быть готовым в любой момент отъехать, и снова выскочил из салона, в нервном ожидании прислушиваясь к звукам боя.

Вдруг грохнул взрыв, через мгновение — еще один, чуть глуше. Еще несколько редких пистолетных выстрелов и…

И наступила тишина.

После стрельбы и грохота она казалась не правдоподобной и… страшной.

Если бой закончен, значит, одна из сторон одержала победу. Но кто?

А потом, несколько напряженных минут спустя, из-за забора послышалась какая-то команда по-чешски. В ответ прозвучал другой голос, тоже — явно не Банды.

Все кончено?

Бобровского охватила нервная дрожь. Ему вдруг захотелось громко, совсем по-детски позвать: «Банда, эй! Отзовись! Ты где?» Ему даже показалось, что он крикнул, и он испуганно осмотрелся по сторонам, не засекли ли охранники и его.

Но было тихо.

Никого.

Смолкли даже голоса охранников во дворе виллы.

Бобровский потоптался у машины еще минут пять. Затем, не выдержав напряжения ожидания, вскочил за руль и резко рванул машину с места.

Прочь от этой виллы. Прочь от последнего приюта, который нашел Банда на этой земле…

Когда он спустя полтора часа еще раз проехал мимо виллы, там все было спокойно — прожектора выключены, свет в окнах дома не горел, и ни один звук не нарушал плотной ночной тишины.

Бобровский выключил двигатель, вышел из «Опеля» с автоматом в руках и несколько раз осторожно обошел особняк.

Никого. И ничего, что могло бы указывать на спасение Банды.

Теперь сомнений у него не оставалось — Банда погиб. Схватка с охраной оказалась слишком неравной…

В ту же ночь Бобровский на скором поезде «Прага — Москва» покинул город, бросив у отеля «Карл Инн» бесхозный теперь «Опель» Банды…

Это была катастрофа.

Мазурин и Котляров осознали то, что случилось, часов в десять утра, так и не дождавшись этой ночью звонка из Праги.

Ребята молчали, и означать это могло только полный провал.

Просидев в кабинете генерала до полудня и выпив еще бутылку водки, они молча, избегая смотреть в глаза друг другу, разъехались по домам отсыпаться.

У обоих было до странности одинаковое желание — застрелиться…

Бобровский привез в управление все — диктофонные кассеты с признаниями Рябкиной и Кварцева, полученную под расписку аппаратуру, свой автомат, оставшиеся командировочные доллары.

Он не привез только самого главного — архива.

Доказательства того, что все это правда, а не сфабрикованное дело. Тех самых улик, изобличающих господина Павла Гржимека. Документов, по которым можно было отыскать проданных детей и их настоящих родителей.

А главное — он вернулся без Банды.

Бобровского засадили за составление подробнейшего отчета, и его информацию подтвердила шифровка, полученная от пражского резидента. Тот сообщал, что на вилле действительно был ночной бой, некоторые трупы опознать невозможно, так как взрывом нескольких гранат тела были буквально разорваны на куски, а хозяин особняка хотя и ранен, но остался жив и совершенно не понимает, какова была причина нападения.

Сомнений больше не оставалось, и Котляров сделал для Банды последнее, что только мог, — он составил наградной лист: «За личное мужество» (посмертно).

Мазурин подписал представление, не раздумывая, презрев возражения кадровиков-крючкотворов — мол, Бондарович не в штате, не положено…

В конце рабочего дня в кабинете генерала Мазурина собрались Котляров и Бобровский. Черная весть заставила их забыть о субординации, и они выпили стоя, не чокаясь, прощаясь со своим погибшим товарищем Александром Бондаровичем.

IV

В первую минуту Алина не поверила.

Она просто не поняла, о чем идет речь. Целый день просидела в библиотеке, устала, как собака, голова забита только диссертацией — ведь ночное одиночество еще не подкралось к ней.

— Мамочка, прости меня, я так устала, что пока ничего не соображаю. Я немного отдохну, а потом мы поговорим, — машинально ответила девушка и повернулась, чтобы уйти в свою комнату, но вдруг резко остановилась в дверях и обернулась.

По лицу Настасьи Тимофеевны текли слезы.

Она держалась целый день, пока дочери не было дома. Она не позволяла себе расплакаться. Она слишком боялась за дочь и понимала, что ей нужна будет помощь матери.

Помощь…

Как, чем можно было помочь своей родной девочке, потерявшей любимого, потерявшей мечту, потерявшей все?!

Помочь можно было, только держа себя в руках.

Только спокойствием. Только нежностью.

Но больше сдерживаться Настасья Тимофеевна не могла. Она ведь тоже очень полюбила этого парня. Александр спас их дочь, вернул ее. И вот теперь он погиб…

И Настасья Тимофеевна расплакалась. А Алина, увидев слезы матери, сразу все поняла.

— Это правда, мама? — только и смогла произнести девушка. И в ту же секунду силы оставили ее, и она упала, потеряв сознание, на пороге своей комнаты…

Двое суток, не вставая, не разговаривая ни с кем, отказываясь от еды и лекарств, пролежала Алина в постели.

Она похудела, лицо ее осунулось и почернело.

Она не могла спать.

Она была уверена, что жизнь кончилась, потому что потеряла без Банды всякий смысл.

Алина жалела теперь только об одном — почему ее тогда, где-нибудь в Варне, не пристрелили проклятые иранцы…

V

Охранник на входе в большое здание на Лубянской площади прочитал фамилию на удостоверении Банды и, уже было вернув документ, вдруг задержал его и стал сверяться с каким-то списком.

— Эй, друг, ты чего? Не похож? — пошутил Банда.

— Удостоверение недействительно. Есть приказ аннулировать, — равнодушно ответил дежурный.

— Странно… Но этого не может быть. Меня ждут. Очень ждут. Позвоните Котлярову, Мазурину, — удивился Банда.

— Подождите, — дежурный набрал по внутреннему телефону номер Котлярова.

— Полковник Котляров слушает.

— Товарищ полковник, докладывает дежурный главного входа лейтенант Лыков. К вам хочет пройти старший лейтенант Бондарович, но у меня есть приказ… — дежурный не успел закончить фразу, как Котляров перебил его.

— Кто-кто?!.

Он предъявил удостоверение на имя Бондаровича» Александра, а у меня…

— Немедленно пропустить!!! — раздался в трубке рев полковника, да такой, что даже Банда его услышал.

— Ну, я же говорил, — удовлетворенно улыбнулся Сашка и, забрав протянутое ему удостоверение, прошел в вестибюль.

Он почти бежал к Котлярову, торопясь как можно скорее доложить об успешном завершении операции. Единственное, что его тревожило, так это то, куда же делся Бобровский — ведь именно у него были кассеты с показаниями Рябкиной и Кварцева.

Сунув в карман последнюю дискету. Банда перекатился к разбитому пулями окну и затаился под ним в углу, прислушиваясь к наступившей тишине.

Каким-то шестым чувством парень отчетливо понял, что здесь, рядом, может быть, у самого окна, на террасе снаружи дышит человек.

Это мог быть только охранник, и Банда не раздумывал ни секунды, — сорвав с пояса гранату и выдернув чеку, он бросил ее в окно, на пол террасы, тут же резко пригнувшись за подоконником.

За стеной грохнул взрыв, и как только утихла дробь осколков, бьющих по стене снаружи. Банда кубарем вылетел в окно, перекатившись по полу террасы и выпустив очередь из автомата вдоль всего здания.

Действительно, он не ошибся — совсем рядом с тем парнем, которого Банда прикончил с помощью «Осы», лежал другой. Граната, видимо, попала ему прямо под ноги, и на это кровавое месиво, в которое превратился человек, нельзя было смотреть без содрогания.

«Иначе было нельзя. Тут уж — кто кого!» — мелькнуло у Банды, и, вскочив на ноги, он пробежал по террасе метров десять до двери, которая вела в дом.

Четко, так, как его учили на тренировках, он прошел дверной проем, готовый открыть огонь на малейшее движение. Но комната оказалась пустой.

Дверь, ведущая в коридор, была открыта, оттуда раздавались приглушенные голоса охранников, возившихся с дверью в кабинет Гржимека. Потом они начали стрелять, густо всаживая пули в дверь, забаррикадированную секретером, в надежде «достать» нарушителя.

«Зря стараетесь!»

В этот момент Банда услышал голоса и с улицы.

Это не входило в его план — по расчетам, охранников должно было быть лишь четверо. Видимо, во флигеле или в самом доме Гржимек содержал еще и личных телохранителей, засечь которых из леса Банде не удалось.

Раздумывать парню было некогда, и, сорвав с пояса вторую, последнюю гранату, он швырнул ее в коридор, туда, на голоса и выстрелы возившихся с дверью боевиков.

В замкнутом пространстве взрыв грохнул с такой силой, что Банда даже не услышал криков несчастных.

Не теряя ни секунды, он поменял опустевший магазин и бросился в коридор, послав несколько коротких очередей в облако дыма, расползавшееся на месте взрыва.

Сзади грохнул выстрел, и Банда почувствовал, как резкая боль обожгла бедро чуть выше колена, выбивая из-под ног пол. Падая, он успел кувырнуться вперед, развернувшись, и выпустил длинную очередь в стрелявшего — долговязого мужчину в спортивном костюме, домашних тапочках и с пистолетом в руке. Тот упал, сраженный несколькими пулями.

«Может, сам Гржимек?» — мелькнуло в голове у Банды.

Уже много позже из официальных материалов дела, расследовавшегося Интерполом при участии ФСБ России, Банда узнал, что это действительно был Гржимек — глава преступной корпорации.

Превозмогая боль, Банда попытался подняться.

К его великому счастью, ему это удалось. Значит, кости и сухожилия были целы, а простреленная мышца — сущий пустяк для человека с крепкими нервами.

Прихрамывая, он пробежал по коридору к лестнице, ведущей на первый этаж, и чуть ли не скатился по ней вниз, к окну, выходившему на заднюю часть двора.

Одним ударом здоровой ноги высадив раму, Банда кувырнулся наружу, в траву, на ярко залитый огнями прожекторов двор.

Заметив вооруженного человека, выбегавшего из-за угла, Банда выстрелил, не целясь, и нападавший упал, будто наткнувшись на невидимую преграду.

Выстрелы гремели где-то за домом и там, на втором этаже. Банда в очередной раз похвалил себя за то, что догадался взять с собой автомат с глушителем — охранники теперь не могли по звуку выстрелов догадаться, где он.

Банда снова сменил магазин и, прицелившись, несколькими одиночными выстрелами «потушил» прожектора, освещавшие эту часть территории»

Путь к забору был расчищен. Но добирался до него Банда минут пять, волоча ногу, перекатываясь, иногда даже ползком и время от времени стреляя по появлявшимся охранникам.

Вскоре выстрелы затихли, наступила тишина, и Банда, воспользовавшись передышкой, перемахнул через забор.

Машины с Бобровским на месте не оказалось.

Оставаться с дискетами рядом с виллой было слишком опасно, и, быстро наложив жгут и перебинтовав раненую ногу прямо поверх штанины, Банда углубился в лес, направляясь в сторону города.

К утру, выйдя на дорогу и остановив такси, за сто долларов из прихваченной с собой пачки Банда добрался до отеля. Машина стояла у входа, но Бобровского в номере не оказалось. Портье сообщил, что напарник Банды выехал на вокзал еще ночью…

— Так где ты, черт тебя побери, пропадал? — весело хлопнул Банду по плечу Котляров. — Ты же четверо суток из Праги добирался! Бобровский уже на следующий день нам докладывал!

Банда сидел, разомлевший от коньяка, и рассказывал подробности своих приключений.

В кабинете было полно ребят из отдела Котлярова, собравшихся послушать воскресшего из мертвых Банду. Даже генерал Мазурин на радостях захватил с собой пару бутылок коньяка из своих запасов и, опять презрев субординацию, сам спустился к Степану Петровичу.

— Как пришел в отель, обработал свою царапину, — кивнул Банда на ногу, — и завалился спать.

— Ну, святое дело! — ободряюще прогудел Виталий Викторович, разливая вторую бутылку «Белого аиста».

— Устал ведь, как собака. Дрых целый день. А вечером, когда проснулся, сдал номер, собрал вещички, в машину — и на Москву…

— Ты что, через Париж ехал?

— Нет, просто…

— Что это за дорога такая странная, — восемьдесят часов от Праги пилить, расскажи! — не унимался возбужденный Степан Петрович.

— Да у меня в Польше передняя подвеска полетела — в яму влетел. Это — раз! За полдня сделали, но я там, в этом Валбжихе, и заночевал. Наутро погнал на Вроцлав и… Смеяться будете?

— Будем! — весело заржали все.

— И вдруг у меня срывает патрубок от радиатора к картеру двигателя — тот, по которому антифриз бегает. А в этой развалюхе, в «Опеле» разнесчастном, как раз датчик температуры воды не работает. Ну а я жму себе под сто двадцать… Три раза польским полицаям долларами штрафы выплачивал! Короче, жму — а вода знай себе вытекает. В итоге бедный мой движок так перегрелся, что у него даже заглушка в картере сплавилась. Остатки воды — тю-тю! — и через пятнадцать минут, чуть не доехав до Вроцлава — стоп, машина! Двигатель заклинило…

— Ну, как бедному жениться, так и ночь коротка, — рассмеялся Котляров.

— Вот и я про то же. Хорошо, были доллары — новый агрегат поставили. Но пока вызвал техничку, пока отволокли меня в мастерскую, пока поменяли — двое суток прошло, — оправдывался Банда. — Так и получилось…

— А позвонить ты не мог?

— Не рискнул.

— Чего?

— А что я мог по телефону сказать? Доложить, что задание выполнено? Спросить, где Бобровский? Рассказать, сколько человек в Праге убил?

— Да, брат! Ну вот что, — посерьезнел вдруг Мазурин. — Даю тебе три дня отдыха. Залечивай свою ногу, я тебе оформлю документы для лечения в нашем центре…

— Спасибо, не стоит…

— Стоит. Я оформлю тебя в штат. Но об этом поговорим после. Через три дня придешь — будешь писать рапорт, отчет и так далее. Займемся, словом, нашим делом вплотную. А пока — марш домой, чтоб я тебя тут не видел! Ясно?

— Так точно, товарищ генерал!

Дверь в комнату открылась, и на пороге появился… Банда.

В первый момент Алина подумала, что у нее начались галлюцинации…

Но буквально в следующую же секунду она оказалась в его крепких горячих объятиях.

Он!

Живой!

Слезы градом покатились из ее сгоревших от горя глаз.

Она плакала и плакала, не в силах остановиться, спрятав лицо на его груди, а он ласково гладил ее по волосам, по плечам, что-то тихо и нежно шепча ей на ухо…

А потом все произошло так, как было в ее фантазиях.

Был и ужин при свечах. Была сказочная ночь.

Было подано заявление в загс. Были прогулки по Москве. Были предсвадебные хлопоты и покупки.

Было такое простое, но так трудно доставшееся счастье.

Они не расставались ни на минуту, боясь потерять друг друга из виду даже на мгновение.

Родители Алины, Настасья Тимофеевна и Владимир Александрович, только радовались, глядя на детей, и весело подтрунивали друг над другом — мол, и мы такими были, а теперь, глядишь, дедушкой-бабушкой скоро станем.

Все страхи, все тревоги, вся невыносимая боль остались позади. Впереди их ждала долгая, счастливая, интересная жизнь.

И… как обычно у Банды, — полная неожиданных поворотов…