Между молотом и наковальней

Глава 1

Густой и липкий, словно кисель, туман фантастическими клубами поднимался над свинцово-сизыми водами Темзы и, подобно морскому прибою, накатывал на погружавшийся в холодный мрак Лондон. Вечерние сумерки быстро сгущались. Свет фонарей и блеск неоновых огней рекламы оказались бессильны перед натиском природы. Мрачный Тауэр, Вестминстерское аббатство и Трафальгарская площадь утратили привычные очертания и теперь напоминали сюрреалистические пейзажи с полотен знаменитого испанского художника Сальвадора Дали.

Бронзовый адмирал Нельсон напрасно напрягал единственный глаз, пытаясь разглядеть с гранитной колоннады — своего последнего капитанского мостика — извечного соперника по бессмертной славе сэра Уинстона Черчилля. На этот раз «железный» премьер предпочел не заслонять горизонт грозному морскому волку и на время ушел в тень с подмостков истории. Нахохлившись, он кутался в воротник длиннополого пальто и пытался укрыться от порывов пронизывающего ветра, который, подобно пьяному дворнику, разметал по сторонам мусор и пригоршнями беззастенчиво швырял в лица редких прохожих.

Туман бисеринками оседал на, казалось, сросшейся с плечами и походящей на огромный бильярдный шар голове сэра Черчилля, его покатых плечах, курносом лице и холодными струйками скатывался на постамент. Площадь перед памятником и мостовые покрылись скользкой пленкой и напоминали зимний каток. Лондонцы призрачными тенями скользили у стен и торопились поскорее нырнуть в темный зев подземки.

С приближением ночи город все больше походил на громадную подводную лодку, медленно погружающуюся в удушающую пелену из выхлопных газов и тумана. Едкий смог смел с улиц не только лощеных денди и светских львиц из Сити, но и тусовку байкеров. На мраморных ступенях перед «Асторией», «Бристолем» и даже «Плазой» было непривычно тихо и пустынно. Застывшие у входа каменные львы с холодным презрением наблюдали за торопливо шмыгающими в зеркально-стеклянную пасть ресторана прожигателями жизни, для которых любая непогода нипочем, если в кармане раздается манящий звон монет.

Даже в Сохо — этом «лондонском дне», где за один шиллинг или косо брошенный взгляд легко было угодить под нож, в такие часы могли чувствовать себя в полной безопасности и сэр, и пэр, и последний деревенский простак из богом забытого Пензанса. Вместе с «опущенными» бродягами из «ямы» и проститутками «последней надежды» с площади «падшей любви» ненастье загнало под крыши шустрых карманников и немногословных громил. Эти «аристократы лондонского дна» предпочли перебраться к стойкам баров и там, потягивая виски, коротали время за байками о лондонском садисте Джеке— потрошителе и Неуловимом Джо, которого, собственно, никто и не ловил, так как он никому не был нужен.

Замерла жизнь и в учебных корпусах Лондонского университета. В опустевшем спортзале, сердито посвистывая, по-хозяйски разгуливали сквозняки, и лишь в студенческом общежитии кое-где подслеповато светились окна. Несмотря на поздний час, абитуриенты подготовительного отделения филологического факультета Ибрагим, Гум и Эндер не спали. Закутавшись в плотные шерстяные свитера, они согревались обжигающим кофе и уныло листали монографию по английскому языку профессора Джона Пристли. Дремучие дебри из инфинитивов, причастных и деепричастных оборотов нагоняли смертную тоску и клонили в сон. Но предстоящий зачет у зануды «Некролога», «похоронившего» не одного ушлого студента, заставлял друзей предпринимать очередное титаническое усилие, чтобы осилить еще одну страницу из пудового труда профессора.

Эндер в последней и безуспешной попытке не смог осилить замысловатую конструкцию деепричастного оборота и в сердцах захлопнул монографию на семнадцатой странице. Окончательно вывел его из себя ликующий голос теледиктора ночных новостей. Величественной походкой герцога Йоркширского тот поднялся на трибуну палаты лордов и с пафосом, не меньшим, чем когда-то его великий предок, объявивший о победе под Ватерлоо над ненавистным для британцев Наполеоном, поведал замершим у экранов слушателям о принятии «судьбоносного» закона о запрете верховой охоты на лис по всей территории графства. В ответ ярые поборники защиты животных грянули восторженным ревом.

В приступе ненависти к диктору и всем англичанам с их причастиями и деепричастиями, лисами и охотниками Эндер схватился за пульт, но в последний момент палец застыл на кнопке. Яркие краски на экране потускнели, затем исчезли ликующий диктор, палата лордов и вся остальная ухоженная, как газон в Кембриджском университете, Англия. На нем суматошно задергались совершенно другие кадры.

Узкая полоска земли, зажатая между морем и горами, как клокочущая лава в вулкане, вздыбилась и черными зловещими тюльпанами выплеснулась в безоблачное бирюзовое небо. Яркое южное солнце поблекло и съежилось. Грохот артиллерийской канонады и разрывов авиационных бомб слились в одну чудовищную какофонию звуков. Черно-багровые языки пламени стелились по улицам и жадно облизывали распластанные на мостовой тела людей и животных. По склонам гор, на приморской набережной тут и там вспыхивали гигантскими шарами горящие кроны столетних гималайских и ливанских кедров, средиземноморских сосен и тропических пальм.

Сквозь рев артиллерии и злобный лай пулеметов с трудом прорывались охрипшие голоса оператора и корреспондента. В их скороговорке чаще всего слышалось непривычное и труднопроизносимое для англичанина слово — «Абхазия».

Оно заставило Ибрагима с друзьями напрочь забыть о монографии профессора Пристли, зануде «Некрологе» и предстоящем зачете. Прильнув к экрану телевизора, они ловили каждую фразу диктора и каждый жест.

Сухум, Гагра, Лыхны, Моква — эти названия абхазских городов и поселков, чаще всего звучавшие в репортаже, ничего не говорили лондонцу, а в сердцах ребят отзывались щемящей болью. Для них и тысяч потомков махаджиров они все еще оставались далекой и несбыточной мечтой. Мечтой о возвращении на родину прадедов, с которой в Стамбуле, Анкаре, горах Сакарии и Болу родилось и умерло не одно поколение абхазов, убыхов и садзов. Полтора столетия назад им, ставшим заложниками в борьбе за Кавказ двух великих империй — Российской и Османской, пришлось одним — смириться, чтобы выжить, а другим — искать спасения на дальних берегах.

С тех пор по обе стороны Черного моря существовало как бы две половинки Абхазии, которую остальной мир вскоре забыл. Но наперекор всему и всем она не исчезла и не растворилась в пыли веков. Несмотря на кровавые сталинские репрессии 30-х и удушающую, словно удавка, ползучую грузинскую этническую аннексию 40-х и 70-х годов XX века, Абхазия сохранилась и выжила. Подобно эдельвейсу, который, невзирая на жуткие февральские холода, с приходом весны упрямо пробивается к теплу и свету, народ Абхазии все эти годы упорно стремился к свободе и независимости.

Рухнувшая в августе 1991 — го советская империя, казалось бы, открыла путь к свободе. Но нашлись новые охотники на этот райский уголок земли, и в очередной раз в своей истории народу Абхазии пришлось платить за нее самую высокую цену. 14 августа 1992 года правители из Тбилиси обрушили на беззащитную республику бомбовые удары. К полудню в горящий Сухум вползла бронированная колонна, и опьяненные кровью безвинных жертв банды уголовников и националисты из отрядов «Мхедриони» уже торжествовали победу. Но их радость была недолгой, горстка храбрецов заблокировала Красный мост и сорвала блицкриг.

В тот день, подобно пожару, партизанская война охватила Абхазию. Ежедневно она уносила десятки человеческих жизней, но остальной сытый и благополучный мир предпочитал не замечать этого. Шло время и, несмотря на информационную блокаду, под напором неслыханной жестокости одних и несгибаемого мужества других правда о войне прорвалась в эфир. Все чаще в информационных сводках звучали — Абхазия и фамилия ее лидера — Ардзинба.

И сейчас он крупным планом появился на экране телевизора. Ребята впились в него глазами, пытаясь прочесть по лицу, что же на самом деле происходит на далекой родине. Лицо лидера абхазов дышало неукротимой энергией, а в яростном взгляде читалась несокрушимая воля. Ноздри тонкого носа раздувались от гнева, брови сурово сошлись на переносице, а непокорная прядь волос никак не хотела ложиться под армейскую кепку.

Ибрагим, Гум и Эндер, как завороженные, смотрели на Владислава Ардзинбу и ловили каждое слово. Голос того, с кем они здесь — в Лондоне и друзья, и родные там — в Турции связывали надежду на будущее Абхазии, тонул в реве мотора танка и скороговорке переводчика. Они сердцем и душой понимали то, о чем он говорил, и каждой своей клеточкой стремились к нему и тем, кто сейчас бился за свободу далекой родины.

Очередной раскат взрыва расплылся по экрану телевизора черными ошметками. Камера резко ушла в сторону, и в кадре возник подорванный танк. Пулеметная трескотня заглушила голос корреспондента, и диктор из лондонской студии вынужден был скороговоркой сообщить об очередной вооруженной вылазке «абхазских сепаратистов». Затем экран окрасился радужными красками и на нем снова появились идиллические пейзажи средней Англии.

Эндер в сердцах хлопнул рукой по пульту, и в комнате воцарилась пронзительная тишина, а потом все и сразу заговорили наперебой. После увиденного и услышанного завтрашний зачет у «Некролога», предстоящая встреча по баскетболу с командой исторического факультета и намечавшаяся крутая тусовка на вечеринке в ночном клубе неподалеку от станции метро «Ремскейт» стали чем-то мелким и несущественным. Теперь их объединяла и жгла только одна мысль: «Чем помочь Абхазии и Владиславу Ардзинбе? Чем?!»

За окном давно сгустилась тьма. В ту ночь им так и не удалось уснуть. Ибрагим, чтобы отвлечься от тревожных мыслей об Абхазии, снова взялся штудировать монографию профессора Пристли, тем же пытался занять себя и Эндер. У Гума нервы оказались покрепче, он забрался в кровать, с головой накрылся одеялом, но, поворочавшись с боку на бок, через полчаса поднялся, босиком прошлепал в коридор и загремел дверцами шкафа.

— Что с тобой, Гум? — насторожился Ибрагим.

— Не могу! Еду, — обронил он.

— Куда?

— Домой! А потом в Абхазию!

— Куда-а-а?!

— В Абхазию.

— Как?!

— Как-нибудь доберусь.

— И я с тобой! — после секундного замешательства решительно заявил Ибрагим и обернулся к Эндеру.

На его немой вопрос тот кивнул головой и слегка охрипшим голосом произнес:

— Я, конечно, с вами, ребята!

Не сговариваясь, они принялись перетряхивать шкафы и паковать спортивные сумки. Гум, фанатик-яхтсмен, с грустью выложил на стол ставший теперь ненужным пригласительный билет на открытие весенней регаты. Ибрагим избегал прикасаться к новенькой форме, ему уже не суждено было сыграть в баскетбольной команде подготовительного отделения. У Эндера на глаза навернулись слезы, когда в руках оказалась фотография Ясмин. Далекая война в Абхазии безжалостно вторглась в их привычный мир и разрушила его.

Едва забрезжил рассвет, они, забросив сумки за спины, спустились в холл, проскользнули мимо дремавшей консьержки и выскочили на улицу. Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой. По пути к метро под руку подвернулось такси, а спустя час в аэропорту «Хитроу» решительный Гум, работая локтями, прокладывал в толпе дорогу к билетным кассам. Регистрация пассажиров на прямой рейс до Стамбула уже подходила к концу, и им с боем удалось взять билеты. Дыхание они перевели, лишь когда оказались в ядовито-зеленой туше боинга.

Комфортабельный лайнер авиакомпании «Бритиш эйрлайн» легко оторвался от бетонки, пробил густую пелену тумана, совершил разворот над устьем Темзы и взял курс на юго-восток. Прошла минута-другая — и рев турбин сменился тихим шорохом вентиляции, в проходах появились стюардессы и предложили легкий ланч. Ибрагим вяло прожевал бутерброд, выпил кофе, устало откинулся на спинку кресла и под убаюкивающий гул турбин не заметил, как уснул.

Разбудил его Эндер. Сладко потянувшись, Ибрагим повернулся к иллюминатору и не мог сдержать восхищения:

— Ну и красотища!

— Не то слово! — согласился Эндер.

В бирюзовом небе ярко светило южное весеннее солнце. Внизу серебрилась гладь Черного и Мраморного морей, усыпанная разноцветным бисером десятков судов, выстроившихся в бесконечную очередь перед Босфорским проливом. Здесь, на юге Европы, о прошедшей зиме напоминали лишь осевшие на вершинах хребта Кероглу снежные шапки и мрачная темень лесов предгорий.

Через мгновение горы, море и город смешались в причудливом калейдоскопе. Боинг резко накренился, турбины пронзительно взвыли, и под крылом возникли, заполняя весь горизонт, каменные джунгли Стамбула. Ибрагим приник к иллюминатору и с жадным любопытством рассматривал, узнавал и не узнавал родной город, поражавший своим размахом и красотой самое буйное воображение.

В нем самым невероятным образом переплелись эпохи и цивилизации. Подобно тетиве гигантского лука, арка подвесного моста султана Мехмеда Фатиха накрепко связала два берега Босфора. За ней на левом, обрывистом берегу застыли в вечном карауле сторожевые башни неприступной крепости Румелихисар. На седых руинах бывшего римского города широко и привольно раскинулся волшебными садами новой Семирамиды и архитектурными шедеврами Мехмедаги, Синана и Бальяна знаменитый дворец Топкапы — сердце некогда могущественной Османской империи и главная сокровищница великих султанов. Самыми ценными «бриллиантами» в этой величественной «короне» Стамбула были неповторимая мечеть Ахмедие, нацелившаяся в небо шестью гигантскими стрелами-минаретами, и знаменитая христианская святыня — церковь Айя-Софья.

Вскоре эта живая сказка исчезла из виду, лайнер накренился на левое крыло, двигатели взревели, и он начал снижаться. Навстречу стремительно приближалась земля, кварталы Стамбула слились в пеструю стену из стекла и бетона. Справа промелькнула гигантская арка над дорогой к аэропорту, и спустя минуту внизу серой лентой вспучилась посадочная полоса. Корпус боинга сотрясла судорожная дрожь, и в ушах заломило. Прошла минута-другая — и тупой удар шасси о бетонку вызвал общий вздох облегчения. По салону прокатилась дружная волна аплодисментов. Повизгивая двигателями, самолет вырулил на стоянку и замер перед пассажирским терминалом.

После промозглой лондонской погоды стамбульский аэропорт встретил пассажиров рейса «Бритиш эйрлайн» настоящим вавилонским столпотворением и весенним теплом. В воздухе уже ощущалось дыхание приближающегося знойного лета, и, подобно стаям перелетных птиц, десятки тысяч туристов из Европы и России потянулись к югу, на курорты Антальи, Алании, Искендерона и Мерсина.

Разноязыкий гул голосов оглушил будущих добровольцев, они с трудом продрались сквозь толпу встречающих, выбрались на площадь и взяли такси. По пути к дому решили не пугать родителей своими планами, а неожиданный приезд объяснить досрочной сдачей зачетов. И, когда окончательно были обговорены последние детали придуманной на ходу легенды, договорились встретиться в пять часов у офиса «Абхазского комитета». Там у Ибрагима работал дальний родственник Владимир Авидзба, через которого можно было узнать о положении Абхазии и потом попытаться попасть в группу добровольцев-махаджиров.

За разговором они не заметили, как оказались в центре Стамбула. Первым вышел Эндер, живший неподалеку от площади Таксим, следующим был Гум, последним добрался до дома Ибрагим. Он стремительно поднялся по ступенькам крыльца и с волнением взялся за ручку двери, в душе опасаясь, что под проницательным взглядом отца их так, казалось, тщательно продуманный план отъезда на войну в первую же минуту разговора рассыплется, словно карточный домик. Но его дома не оказалось, по делам фирмы он уехал в Измит, а мама с сестрой, ничего не заподозрив, были только рады неожиданному приезду и принялись обхаживать со всех сторон.

После бессонной ночи и сытного обеда усталость дала о себе знать. С трудом осилив еще один хрустящий хачапур, которые старательно подкладывала на тарелку мама, и выпив еще одну чашку чая, Ибрагим поднялся к себе в комнату. Здесь все, как четыре месяца назад, лежало на своих местах. В углу, в сетке, напоминая огромные апельсины, лежали три баскетбольных мяча. На столике, около учебника по английскому, стояла фотография баскетбольной команды. Он с грустью просмотрел на нее, воспоминание о той прощальной игре отразилось на лице печальной улыбкой, затем прошел к кровати, не раздеваясь, прилег и не заметил, как уснул.

Пронзительный вой автомобильной сирены поднял его на ноги. С трудом продрав глаза, Ибрагим глянул на часы — стрелки перевалили за пять — и ужаснулся от мысли, что могли подумать о нем друзья. На ходу набросив на плечи куртку, скатился по лестнице и помчался в «Абхазский комитет». У входа, нервно переминаясь с ноги на ногу, ждали Гум с Эндером. Его всклокоченный вид говорил сам за себя, и они, забыв про упреки, собравшись с духом, перешагнули порог.

Несмотря на поздний час, в тесном коридоре и крохотных кабинетах «Комитета» было не протолкнуться. Абхазы, адыги, убыхи из Турции, Сирии, Ливана и даже Ирака говорили только об одном — об Абхазии. Ребята бросали растерянные взгляды по сторонам, не зная, куда и к кому обратиться. Среди этого гама Ибрагиму послышался знакомый голос, и он обернулся.

Навстречу из толчеи вынырнул Володя Авидзба, с удивлением посмотрел на него, Гума, Эндера и воскликнул:

— Ибо, ты?! Какими судьбами?

— Да вот… — не знал он с чего начать.

— Я думал, ты в Лондоне?!

— Это было вчера.

— Вчера?! — недоумевал Владимир.

Ибрагим переглянулся с друзьями и внезапно осипшим голосом произнес:

— Нам надо в Абхазию!

Добродушная улыбка слетела с лица Владимира. Он подхватил их под руки, отвел к окну, испытующим взглядом заглянул в глаза и затем спросил:

— Вы хоть понимаете, что там идет не голливудская, а настоящая война?!

Ибрагим, вслед за ним Гум и Эндер дружно закивали головами.

— Там убивают! — Голос Владимира дрогнул, и он горестно обронил: — За последнюю неделю потеряли шестерых наших ребят.

— Мы не боимся и все уже решили! Скажите, как туда добраться? — торопил с ответом Гум.

— Значит, решили?!

— Да! — в один голос подтвердили ребята.

Владимир снова пристально посмотрел на них, они не отвели глаза, и потеплевшим голосом сказал:

— Молодцы! Кто, если не мы, поможет нашим братьям в Абхазии!

— Конечно! Мы свой выбор сделали еще в Лондоне! — горячо поддержал его Эндер.

— Когда готовы ехать? — деловито заговорил Владимир.

— Чем быстрее, тем лучше! — решительно заявил Гум.

— Сегодня, в крайнем случае завтра, а то дома догадаются. Я уже сказал матери, что поеду в Анталью, — присоединился к нему Ибрагим.

— Говорите — быстрее?.. — Владимир задумался, а потом спросил: — Ибо, помнишь Эндера Козбу?

— Эндера?.. Козбу? — напряг тот память.

— Прошлым летом я тебя с ним познакомил. Его дядька с твоей матерью работает в университете.

— А-а. Помню, но смутно.

— Ладно, ничего страшного. Пиши телефон!

Ибрагим достал из кармана ручку, записал номер в блокнот и по первым цифрам догадался, что он не стамбульский. На его немой вопрос Владимир пояснил:

— Эндер сейчас в Трабзоне. Отправляет в Абхазию группу добровольцев. Если поторопитесь, то можете еще успеть.

— Что — вот так просто позвоним, и он все сделает? — усомнился Гум.

— Да! Скажете, что от меня, остальное дело техники. Вы едете Абхазию, а это слово, поверьте мне, надежнее любого пароля! В общем, ребята, не волнуйтесь, все будет нормально!

— Вы не сомневайтесь, мы не подведем! — заверили они.

Владимир ответил им грустной улыбкой и на прощание предупредил:

— Только зря под пули не лезьте и живыми возвращайтесь!

— Все будет нормально! За нас не беспокойтесь! — дружно ответили они и направились на выход.

В первом подвернувшемся по пути баре остановились и еще не меньше часа обсуждали детали предстоящей поездки. Только когда отпали последние вопросы, а от выпитого кофе начало сохнуть во рту, договорились встретиться утром в аэропорту и…