Мелодия смерти

Глава 15 РАССКАЗ ДОКТОРА

Генерал вторично перечитал телеграмму. Несмотря на свои эксцентрические манеры, он был умным и толковым человеком.

— Что все это значит? — спросил он. — И где Гилберт? Он сам отправил эту телеграмму?

Он внимательно осмотрел телеграфный бланк. Телеграмма была подана в Лондоне в 6 часов 35 минут пополудни…

Генерал обедал поздно — лишь в половине девятого удар гонга известил Эдит о том, что пора выйти к обеду.

Она была очень озабочена происшедшим и никак не могла понять, что означала эта телеграмма. Если бы она знала, что произошло в этот день, то она удивилась бы не тому, что в телеграмме просили убрать драгоценности, а тому обстоятельству, что она вообще была отослана…

Генерал принял телеграмму всерьез, но не настолько серьезно, чтобы изъять драгоценности из несгораемого шкафа. Он ограничился тем, что вторично убедился в сохранности драгоценностей, а затем вызвал в библиотечную комнату, где стоял шкаф, своего слугу и строго-настрого приказал ему не покидать помещения.

В столовой Эдит встретилась с вновь прибывшим гостем. Это был доктор Беркли Сеймур.

— Как поживаете, доктор? — спросила она. — Надеюсь, вы помните, что я имела удовольствие недавно познакомиться с вами у моей матери?

— Как же, конечно, я узнаю вас, — ответил доктор.

Доктор был высоким худощавым человеком с седой бородкой и высоким лбом.

Он производил впечатление очень рассеянного человека, занятого своими мыслями и не прислушивающегося к словам своих собеседников.

— Ваша мать — чудесная женщина, — заявил доктор.

Обед прошел в довольно напряженной обстановке по причине повышенной нервозности старого генерала. Трижды в течение обеда посылал он слуг в библиотеку, как он выразился, проверить посты.

— Я не знаю, как мне следует относиться ко всей этой истории… Может, Гилберт решил разыграть меня? — произнес он хмуро.

Затем он обратился к Эдит.

— Он не проявлял в последнее время склонности к мистификациям?

Эдит улыбнулась.

— Это менее всего свойственно Гилберту, — сказала она.

— Но разве вы не находите странным, что он послал подобную телеграмму? — продолжал генерал. — Я не знаю, что следует мне предпринять. Я мог бы вызвать полицейского, но местные полицейские — круглые дураки. Я, кажется, сам расположусь на ночлег в библиотеке…

После обеда общество перешло в гостиную.

— Я знаю, что нам делать, — сказал сэр Джон. — Мы все перейдем в библиотеку! Это очень уютная комната. Надеюсь, вы ничего не будете иметь против того, что мы закурим?

Все охотно согласились на его предложение. Поднимаясь с сэром Джоном по лестнице наверх, Эдит подумала, что она — единственная дама в этом обществе.

В библиотеке к ним присоединились доктор Сеймур и Джек Франкфорт. Библиотека была просторной, уютно убранной комнатой, отнюдь не свидетельствовавшей о наличии у генерала литературных вкусов. В книжном шкафу красовалась только «Британская энциклопедия» и несколько путеводителей.

Окна комнаты выходили на террасу — лишнее основание для того, чтобы серьезно отнестись к предупреждению Гилберта.

— Опусти шторы, — велел генерал слуге, — и ступай.

Слуга задернул шторы и удалился.

— Простите, — сказал сэр Джон. — Но я никак не могу успокоиться. — Он подошел к несгораемому шкафу и проверил его содержимое.

— Слава Богу, — вздохнул он облегченно, — все на месте.

Он закурил.

— Эта телеграмма действует мне на нервы, — сказал он. — Что побудило его сделать это?

Эдит с сомнением покачала головой.

— Я так же, как и вы, брожу в потемках, — сказала она. — Но Гилберт не из числа тех людей, которые понапрасну поднимают тревогу.

— В таком случае, все это становится еще более загадочным, — заметил генерал. — Я намерен вас задержать у себя пока Гилберт не явится сюда и не разъяснит нам, что все это значит. Кстати, вам известно, что вы — первая представительница женского пола, побывавшая здесь?

Она рассмеялась.

— Не терплю их фальшивых нежностей, — продолжал генерал. — Я люблю грубую правду. Я предпочитаю, чтобы меня посылали к черту, чем выслушивать их нежные, но лживые слова! Я не нуждаюсь в сладостях — я из породы тех людей, что принимают лекарства такими горькими, какими они есть на самом деле!

Доктор улыбнулся.

— Вы не похожи на остальных людей, — сказал он, — большинство очень чувствительно относятся к неприкрашенной правде.

— В таком случае, они большие дураки, — бросил генерал.

— На сей счет могут быть различные мнения, — возразил задумчиво доктор. — Пожалуй, я даже симпатизирую людям, которые несколько опасаются неприкрашенной истины и не позволяют оглушить себя ею, словно камнем, по голове. — И словно вспомнив о чем-то значительном, добавил: — Кстати, я сейчас расскажу вам об одном весьма необычном и странном случае…

— …Что это? — вдруг воскликнул генерал.

— Вроде бы какой-то шорох, — сказала Эдит.

— А мне показалось, будто что-то шевельнулось у окна, — сказал генерал. — Однако продолжайте ваш рассказ, доктор, — попросил он, пытаясь скрыть свое смущение.

— Несколько месяцев тому назад, — начал доктор, — ко мне пришел молодой человек. По-видимому, он принадлежал к лучшему обществу и не был жителем Лидса. Я решил, что он приехал из Лондона. Имени своего он не назвал. Причиной его визита была маленькая ранка, образовавшаяся у него в полости рта; и как большинство из нас, он испытывал ужас перед вероятностью заболевания раком. Он сказал, что не захотел обращаться к своему домашнему врачу, а решил обратиться ко мне, так как слышал хорошие отзывы. Осмотрев его, я пришел к выводу, что он вполне здоров, но ввиду того, что он настаивал на более тщательном обследовании, я пообещал изучить частицу его ткани под микроскопом, а затем сообщить ему о результатах исследования, для чего попросил его оставить мне свой адрес. Но он отказался сообщить, где живет. Заметно было, что его нервная система расшатана до предела. «Вы знаете, — сказал он, — я отчаянный трус и очень боюсь известия об ужасной истине, полученного в обычной форме…»

— И какую же форму он избрал? — осведомился заинтересованный рассказом генерал.

— По-видимому, он был музыкантом, — сказал доктор, и Эдит внутренне напряглась от некоего предчувствия, — или же большим любителем музыки, потому что избрал в высшей степени своеобразную форму для передачи ему известия. Он оставил мне два запечатанных письма. Я думаю, он запечатал их затем, чтобы я не смог из их содержания узнать его имя, а, возможно, и адрес. Оба письма предназначались одному и тому же лицу в Лондоне. Посетитель сказал, что по этому адресу проживает один старый музыкант…

Эдит почувствовала, что комната поплыла перед ее глазами. Ее лицо побелело, а руки задрожали.

— По его словам, оба письма были почти одинаковы по содержанию, за исключением следующего: в одном из них музыканту предлагалось в указанном месте и в назначенное время сыграть «Мелодию в фа-миноре» Рубинштейна, а в другом письме предлагалось исполнить «Весеннюю песнь». — Тут доктор многозначительно поднял палец. — В случае, если оказалось бы, что у него рак, я должен был отослать письмо, в котором упоминалась «Мелодия в фа-миноре»…

Эдит сдавленно вскрикнула, а доктор продолжал:

— Чтобы я мог определить, в каком из запечатанных писем о какой мелодии шла речь, он сделал пометки на конвертах. Однако досадное стечение обстоятельств сыграло злую шутку. После отъезда необычного посетителя я засел за микроскоп. Только я успел закончить исследование, как к моему дому подъехал автомобиль. За мной прибыли, чтобы срочно отвезти к тяжело больному в Донкастер. Одевшись, я быстро взял со стола оба письма, глянул на пометки, затем сунул одно из писем в карман и поспешил к автомобилю… В Донкастере, оказав необходимую помощь больному, я вспомнил о письме и опустил его в ближайший почтовый ящик. Вернулся я домой поздно. Вечер был не по-весеннему прохладный, и я решил разжечь камин, чтобы отогреться с дороги. Когда огонь разгорелся, мой взгляд упал на конверт, лежавший на столе. Поскольку он был уже не нужен, я взял его и бросил в огонь. Грея руки, я смотрел, как постепенно обугливается бумага, и думал о своем. Когда огонь подобрался к пометке на конверте с названием мелодии, я вдруг с ужасом осознал, что произошла трагическая ошибка: я отправил не то письмо! У меня молнией мелькнула мысль: «Адрес музыканта!» Я ведь даже не удосужился прочесть его! Я схватил кочергу и попытался выгрести конверт из камина, но, увы, было слишком поздно: от письма остался лишь пепел… И всему виной моя проклятая рассеянность!

— Значит, он не болен? У него нет рака? — вырвался возглас у Эдит.

— Да, он здоров. Но трагедия в том, что он сейчас уверен в обратном и страдает, а я не знаю, кто он, и не могу отыскать его, чтобы сообщить об ошибке! Я надеялся, что, может, он снова обратится ко мне, но, увы, он больше не появлялся, — сокрушенно произнес врач.

Помолчав, он добавил:

— Единственное, что мне известно о нем — это то, что он вскоре собирался жениться, потому что он мне сказал: «Если мои опасения оправдаются, а предстоящую женитьбу отменить не удастся, то я оставлю мою жену без средств к существованию». Затем он спросил, но как бы у самого себя: «Неужели у смертельно больного человек для того, чтобы успеть обеспечить свою горячо любимую жену, существует единственный выход — это совершать преступления?..»

— Теперь мне все ясно! — воскликнула молодая женщина дрожащим голосом.

— Да что это там опять! — вскрикнул внезапно генерал, вскочил со своего места и бросился к оконной нише. Его примеру последовал Джек Франкфорт. В одно мгновение они отдернули шторы и… В нише стоял бледный, как полотно, Гилберт Стендертон. Он смотрел в пространство невидящими глазами…

— Значит, доктор ошибся… — проговорил он дрожащими губами. — Великий Боже!..