Ментовские оборотни

Мы снимаем розыгрыши скрытой камерой, это наша работа, а работа, как известно, часто накладывает отпечаток на поведение человека и определяет его привычки и поступки. Профессиональный таксист, оказавшийся в роли пассажира в автомобиле с начинающим водителем за рулем, непроизвольно «жмет педали», которых на его пассажирском месте вовсе нет. Банковские работники, как правило, дотошно въедливы и помешаны на точности. Врачи-психиатры со временем становятся чем-то неуловимо похожи на своих странноватых подопечных. А мы разыгрываем ничего не подозревающих людей, преподнося им сюрпризы – иногда приятные, иногда не очень, – и поэтому даже в своей повседневной жизни некоторые события норовим превратить в сюрприз. Чтобы у всех – удивление, чтобы растерянность на лицах, чтобы оторопь взяла и долго не отпускала. И вот настала очередь Светланы нас всех удивить. Невинным голоском… Как бы между прочим… Ах, мол, чуть не забыла…

– Может, в эти выходные соберемся у меня? Отметим новоселье. Я дом купила. За городом. Хороший дом. Двести пятьдесят тысяч.

Вы ничего не поняли? Поясняю. Одинокая женщина. Наш боевой товарищ и друг. Все время на виду. И никаких тайн. Ни с кем не советуясь. Даже не обсуждая. Вообще ничем себя не выдав предварительно. Самостоятельно. Купила. Дом. Двести пятьдесят тыщ. Долларов. Легко и просто. Как колготки в супермаркете приобрела. Заехала после работы – и купила. А чего тут такого?

У всех нас, кто при этом присутствовал, вытянулись лица. Светлана засмеялась, счастливая.

– Шутка? – подозрительно глянул Илья.

– Не-а.

Значит, не шутка. Сюрприз удался. Ай да Светка!

Илья Демин, администратор нашей программы «Вот так история!», предложил мне отправиться на новоселье вместе на его машине. Зачем гонять туда-сюда два авто – и его, и мой? К тому же у Ильи роскошный внедорожник, лучшее средство передвижения по загородным проселкам. Светлана, узнав о том, что мы приедем на машине Ильи, несказанно обрадовалась.

– Значит, вы сможете увидеть эту красоту! – объявила она.

– Какую красоту?

– Дорогу старой графини. У нас там лес. Понимаете? Трасса идет через лес. С трассы – поворот на второстепенную дорогу. И по асфальту, через лес, – к нашим домам. Так ездят все. Ничего не скажу, живописно, красиво, но есть еще одна дорога.

И Светлана на чистом листе бумаги набросала схему.

– Вы будете ехать по трассе. Вот этот поворот на второстепенную дорогу, которая асфальтирована, вы увидите, там указатель со стрелкой и написано «Воронцово». Воронцово – это мы и есть, но вы здесь не сворачивайте, а продолжайте ехать по трассе. Через пару километров слева увидите еще одну дорогу, но уже без асфальта – просто колея уходит в лес. Вам – туда.

– Это и есть дорога старой графини?

– Нет. Вы проедете по этой дороге пару километров. Там низкое место, сыро, но проберетесь как-нибудь. Вы увидите развалины, даже не развалины, а остатки фундаментов – это руины монастыря. Огибаете руины и попадаете на дорогу старой графини – это такая насыпь, которая тянется от монастыря через низину, вы увидите, там ошибиться невозможно. И по этой насыпи, засаженной деревьями, – все время вперед. И приедете прямо ко мне. Там, где я купила дом, когда-то было имение графини Воронцовой. Поэтому-то место и называется – «Воронцово». Графиня поселилась там на склоне лет. Специально поближе к монастырю. Настоятель монастыря был духовником графини. А она помогала монастырю деньгами. И даже распорядилась проложить прямую дорогу от имения до монастыря, чтобы ездить было ближе. Насыпь, по которой вы будете ехать, – это и есть дорога старой графини.

Таким образом Светлана нам преподнесла второй сюрприз, но оценить его мы с Ильей смогли уже только на месте. Мы проехали по трассе мимо указателя на Воронцово, без труда нашли уходящую от трассы в лес грунтовку, свернули туда и поехали по скверной, ухабистой, густо заросшей травой дороге, с обеих сторон зажатой подступающими вплотную деревьями. Здесь, похоже, редко кто ездил, и колея едва угадывалась, пару раз нам на пути попались поваленные полусгнившие стволы деревьев, преграждавшие путь, и будь мы на какой-нибудь легковушке, давно уже попятились бы обратно к трассе, здесь даже развернуться было негде, и лишь молодчага-внедорожник Ильи спасал нас от позора отступления. Илья, сбросив скорость, переваливал через препятствия, и гнилое дерево рассыпалось в труху под зубастыми колесами массивного внедорожника.

Дорога шла под уклон и вскоре, как и предупреждала нас Светлана, мы оказались в низине, где деревьев стало заметно меньше, да и были они чахлые на вид, зато здесь было много мха, а колея оказалась залита водой, мы пробирались по лужам, покрышки чавкали в воде, и когда на глазах мрачнеющий Илья уже был готов произнести вслух в адрес отсутствующей Светланы что-то недоброе, дорога потянулась вверх по склону, сырости поубавилось, и очень скоро мы увидели покрытую мхом кирпичную кладку – все, что осталось от монастыря.

Было такое чувство, будто с тех пор, как много десятилетий назад отсюда ушли монахи, здесь никто больше не появлялся. Зеленый мох казался нетронутым. Густой кустарник скрывал большую часть монастырских фундаментов. Деревья проросли там, где когда-то были монашеские кельи и трапезная, и успели разрастись и подняться высоко, до самого неба, создав над головами случайно оказавшихся здесь путников зеленый и почти не пропускающий солнечные лучи шатер. Жутковатое и таинственное место. Здесь было, как на старом заброшенном кладбище, где впадаешь в состояние тревожного ожидания чего-то такого, что невозможно сформулировать и чему не дашь определения, и только самому себе можешь признаться в проснувшихся вдруг в душе по-детски необъяснимых страхах.

Мы обогнули монастырские руины в полном молчании и с зарождающимся в наших душах благоговейным мистическим ужасом, и это, как оказалось, было непременным условием подготовки к следующему потрясению, испытанному нами на старой графской дороге.

От взгорка, где мы обнаружили монастырские развалины, дорога шла по гребню изогнувшейся дугой насыпи, возвышающейся над редколесной заболоченной низиной и где-то далеко впереди упирающейся в лес, в который нам и следовало попасть. По обе стороны дороги были высажены деревья, и когда мы под эти деревья въехали, они сомкнули над нами свои кроны, будто это был туннель. Этим дубам было лет по двести, не меньше, их сажали еще крепостные старой графини, как мне представлялось, и то ли от сырости здешних земель, то ли оттого, что дубы росли на открытом, продуваемом всеми ветрами месте, а может быть, и от старости своей, от ветхости начавшей разлагаться древесины, стволы дубов имели самые причудливые формы, будто их погнуло-покорежило неведомой силой, отчего стволы местами даже полопались, и не рассыпались в прах они только благодаря известной всем дубовой прочности исходного материала. Изогнутые ветви тянулись к нам руками-щупальцами. Поднявшийся ветер трепал и тревожил листву, отчего казалось, что этот удивительный туннель вдруг пришел в движение. Свинцовые тучи скрыли солнце, добавив атмосфере тревожащего сумрака. И я вдруг узнал эту дорогу. Я видел ее раньше, когда еще был маленький, в какой-то детской книжке. Там была и эта дорога, и эти дубы, и где-то на одном из дубов непременно обнаружится Соловей-Разбойник, подкарауливающий путников и лишающий их разума и способности сопротивляться своим ужасным свистом.

– Как в сказке! – пробормотал не склонный обычно к сантиментам Илья.

Он чувствовал то же самое, что и я. Значит, я не ошибся. Ай да Светка! Вот так сюрприз! Кто бы мог подумать, что такие удивительные места существуют на самом деле, а не только на иллюстрациях к детским книжкам!

Сказочная дубовая аллея привела нас в лес, и тут обнаружилось, что мы из сказки вернулись в реальность. Вскоре начались деревянные да каменные заборы, столбы освещения и вполне приличного качества асфальт. Здесь вроде бы продолжался лес, но деревья за заборами были прорежены и лес казался слишком упорядоченным и слишком светлым, какими обычно бывают скверы и парки в городах. Я даже испытал легкое разочарование – такое сильное впечатление на меня произвели заброшенные монастырские развалины и сказочная до неправдоподобия дорога, по которой двести лет назад ездила на исповедь старая графиня.

Илья сверился с нарисованной рукой Светланы схемой, остановил машину перед массивными железными воротами и требовательно посигналил, призывая хозяйку встретить нас хлебом-солью. Но после повторного нетерпеливого сигнала вместо Светланы в приоткрывшуюся дверь, прорезанную прямо в створке ворот, выглянула с настороженным видом девчушка лет пяти. Светлана пригласила всю нашу съемочную группу, и кто-то мог, конечно, захватить с собой на природу свое дитя, но лично мне девчушка эта не была знакома.

– Ты чья? – спросил Илья, выходя из машины.

Я видел, как у девчушки расширились глаза, как будто ей показали нечто такое, что поразило ее до глубины души. Илья шел ей навстречу, девчушка смотрела на него, не отрываясь, и вдруг что-то с ней случилось.

– Папа! – вскрикнула она и бросилась к Илье навстречу.

Этот вскрик полоснул меня по сердцу, и Илью тоже, видно, проняло, потому что он вдруг споткнулся на совершенно ровном асфальте, будто наткнулся на бордюр, а девочка не пробежала даже, а пролетела разделявшие их с Ильей метры, вцепилась в Демина мертвой хваткой, исступленно бормоча: «Папа! Папочка! Папочка мой!» Не ожидавший подобной экспрессии Илья растерялся.

– Так тебе эти места знакомы? – выходя из машины, сказал я с неестественной доброжелательностью инквизитора. – Когда-то уже побывал здесь? Успел оставить свой след на земле?

А «след на земле» повис на несчастном растерянном Демине и явно не собирался отказываться от своих прав на новоприобретенного папашу.

Из-за железных ворот выскочила растревоженная мать обознавшейся девчушки, подхватила девочку на руки, оторвала ее от Ильи, и тут откуда-то сбоку раздался голос Светланы:

– Ребятки! Вы воротами ошиблись!

Светлана шла к нам – нарядная и веселая, – и уже было понятно, что мы участки перепутали.

Мать девочки хотела было удалиться, но тут обнаружила мое присутствие, и у нее сделалось такое же точно лицо, как у ее дочурки две минуты назад, когда та в Илье Демине ни с того ни с сего признала папку своего единокровного. Но то ребенок, а это взрослый человек, и уж она все правильно поняла.

– Евгений Колодин! – сказала женщина растерянно. – Женя!

Я шутливо перед ней расшаркался. Она стояла неподвижно, прижимая к себе дочку, но про дочку, кажется, забыла. Где-то я ее понимал. Не каждый день можно увидеть человека из телевизора. Светлана подошла, поздоровалась со своей, как я понимаю, соседкой. Та никак не отреагировала – в таком была ступоре.

– Мой участок вон там, – сказала Светлана, обращаясь ко мне и Илье.

Илья сел в машину. Мы со Светланой пошли пешком. Прошли мимо кирпичного соседского забора, высоченного и внушительного, как кремлевская стена, а дальше был деревянный забор, выкрашенный зеленой краской и оттого кажущийся естественным и неприметным дополнением к этому лесу. Светлана толкнула калитку, и я, прежде чем ступить на ее участок, обернулся. Ни женщины, ни девочки я не увидел. Пустынная улица. Никого.

– Бедный ребенок! – вздохнула Светлана.

– Это ты про девочку-соседку? – уточнил я.

– Да. Она больна, мне кажется.

И тогда я понял, почему меня так зацепило-чиркнуло ее криком. В том крике я уловил нотки ненормальности.

– С головой проблемы? – спросил я понимающе.

– Похоже, что да, – сказала Светлана.

И еще раз повторила:

– Бедный ребенок!

Пока Светлана забирала из почтового ящика корреспонденцию, я прошел на ее участок и остановился в недоумении. Сюрпризы продолжались, как оказалось. Передо мной был лес. Самый настоящий. И к тому же глухой. Здесь ели стояли плотно, порождая тревожащий сумрак. Где-то в глубине этого леса обеспокоенно вскрикивала птица. И казалось, что если пойти туда, в эту жутковатую глухомань, там непременно наткнешься на Бабу Ягу. К Бабе Яге вела дорога – не прямая и не асфальтированная, как можно было ожидать в этом жилом поселке, а изогнувшаяся петлей, какими обычно и бывают лесные дороги, петляющие меж деревьями, и все отличие этой дороги от взаправдашней лесной заключалось только в том, что дорога эта была вымощена булыжником, что легко объяснялось – не будь здесь булыжника, проехать по ней в пору осенней распутицы не было бы никакой возможности.

Пока мы ехали по коттеджному поселку, я успел оценить ухоженность этого дикого прежде леса. Его расчистили и облагородили, добавив этой местности света, и он теперь не совсем был похож на лес, а больше походил на ухоженный парк, о чем я уже говорил. И только вот этот кусочек, ныне принадлежавший Светлане, так лесом и остался. Здесь не тронули ни единого деревца, сохранив первозданную запущенность и первозданную же глушь.

В распахнутые Светланой ворота въехал на своем внедорожнике Илья, но дальше по булыжной дороге проехать ему хозяйка не позволила, а заставила выйти из машины.

– Дальше ножками, – сказала Светлана. – Пройдитесь по лесу, не лишайте себя удовольствия.

– Мне кажется, что мы пойдем по этой дороге и придем к избушке Бабы Яги, – признался я.

Светлана засмеялась и прикрыла лицо конвертиком. Значит, в конце пути по этой дороге нас действительно ждал сюрприз.

Мы прошли мимо припаркованных в ряд машин гостей, приехавших раньше нас, а потом машины остались позади, и уже ни машин, ни людей – одна только пустынная дорога, петляющая по лесу. Солнце так и не появилось. Свинцовые тучи нависали низко, обещая скорый дождь. Сумрак выползал из-под еловых лап. И вдруг за очередным поворотом дороги нашим взорам открылся сказочно красивый и ярко освещенный дом. Он был деревянный, сложенный из свежеобработанных бревен, и казался игрушечным замком, выросшим стараниями неведомого волшебника до размеров настоящего жилища. Дом оказался не скучным утилитарным объектом в виде четырех стен и возведенной над теми стенами двускатной крыши, а представлял собой сложное затейливое сооружение из пристроек, надстроек, башенок и балкончиков, все это было прикрыто нарядной крышей сложной конфигурации и украшено резными наличниками, нарядными перилами и венчающим самую высокую точку постройки резным же петушком. Из окон этого чудо-дома лился ласковый манящий свет, а над печной трубой вился дымок. Именно так, по моему всегдашнему убеждению, и должен был выглядеть дом, желанное пристанище для утомленного путника, достойная награда за долгий путь.

– Ну как? – со скромностью школьницы осведомилась Светлана.

– А-а… Э-э-э, – попытался сформулировать свои ощущения Илья.

– Впечатляет! – перевел я на русский язык его цветистую речь.

– Да! – подтвердил Илья. – Именно так! Умеет Женька слово нужное подобрать! Сразу образованного человека видно!

Я хочу жить в деревянном доме. Теперь я это точно знаю. Я определился в этом вопросе в тот самый момент, когда переступил через порог Светланиного теремка. Здесь был сухой, вкусный и какой-то светлый воздух. Пахло деревом и уютом. Весело потрескивали горящие дрова в печи. И ходики с кукушкой были на своем месте – именно в таком доме именно такие часики и должны быть. Мне почему-то захотелось, чтобы уже наступила зима. Чтобы весь этот лес вокруг был завален до неправдоподобия белым снегом, стекла окон разрисованы узорами, а в доме было бы вот так же тепло и потрескивали дрова в печи.

Хозяйственный Демин тем временем оценил обстановку и засомневался.

– Но дом-то не огромный, – сказал он с ноткой удивления в голосе. – Неужели действительно двести пятьдесят тыщ, Свет?

Дороговато получалось.

– Тут цена не столько из-за дома набежала, сколько из-за участка.

– Большой участок? – догадался Демин.

– Два гектара.

– А-а, – уважительно протянул Илья.

Два гектара собственного леса! Я позавидовал Светлане белой завистью. Потому что зима, в конце концов, непременно наступит. И Светлана где-то в дебрях своего никем не тронутого леса отыщет самую-самую красивую елочку, протопчет к ней через снег тропинку и нарядит елку новогодними игрушками – прямо в лесу. Вдоль тропинки и вокруг наряженной елки она расставит много-много свечей – знаете, есть такие свечи в стаканах из матового пластика, они горят долго, часов по двадцать, и им не страшен ветер, – и в новогоднюю ночь Светлана выйдет из своего теремка и пойдет по этой светящейся дорожке к своей подружке – елке. Будет скрипеть под ногами снег, свет десятков свечей мягко оттесняет темноту подальше от тропинки, под еловые лапы, пахнет хвоей и смолой…

– А это мои соседи, – сказала Светлана. – Знакомьтесь!

Супруги. Обоим под пятьдесят. Начавший лысеть мужчина с ухоженным лицом француза, любителя рокфора и бургундского, и его жена, ничем не примечательная женщина, низенькая и сухая.

– О-о! – одновременно расплылись в улыбках супруги. – Евгений Иванович!

Я был для них человеком из телевизора. Будет о чем рассказывать друзьям и знакомым на протяжении ближайшей недели.

– Любим и ценим! – сказал мужчина, не выпуская мою руку из своей. – Кстати, Андрей Михайлович…

– Очень приятно, – ответил я. – Кстати, Евгений Иванович…

Он оценил шутку и раскатисто рассмеялся. И его жена засмеялась тоже.

– Как же, как же! – сказал Андрей Михайлович. – Вас ли нам не знать? А это, кстати, моя супруга, Нина Николаевна.

Нина Николаевна прикоснулась к моей руке так осторожно, словно я был хрустальный. Тем временем ее муж стремительно форсировал процедуру знакомства, и уже через минуту мне казалось, что я его знаю как минимум последние двадцать пять лет.

– Женя! У нас здесь чудесно, вы убедитесь в этом сами! Лес, чистый воздух, от Москвы далеко – красота! А ваша Светлана – она просто чудо! Я когда узнал, кто рядом с нами участок покупает, обрадовался необычайно! Интеллигентные люди, с телевидения – ах, какая прелесть! И вас мы очень рады видеть! Ваша передача для нас – самая любимая! Ах, а как вы коллегу своего разыграли, из новостей! Помните? Как он интервью брал у людей из рязанской глубинки! Приедет в деревню к комбайнеру, поговорит с ним, потом в другую деревню едет, к местному шахматисту, а тот на лицо – один в один тот самый комбайнер, с которым час назад разговаривали. Едут дальше, к какому-то жутко известному гармонисту из местных, приезжают к нему на интервью, а он прямо клонированный близнец тех, с кем раньше встречались…

Я слушал этого «француза» вполуха и только успевал кивать гостям, приветствуя их – в основном это были наши, из съемочной группы, и я практически всех их знал.

В самой большой комнате дома уже был накрыт стол. Светлана порхала вокруг стола, рассаживая гостей, и выглядела совершенно счастливой. Андрей Михайлович как бы невзначай занял место за столом рядом со мной. Светлана села напротив. Она раскраснелась и даже обмахивалась конвертиком, и была чудо как хороша.

Кто-то должен был за столом сказать первое слово. Вызвался Илья, и над столом тотчас пронесся вздох изумления. Общеизвестно, что Демин любит выпить, но не любит говорить. Не Демосфен он, прямо скажем. Не его это призвание. И если уж решился – значит, проняло его.

Илья поднялся, сжимая в своей пухлой короткопалой руке хрустальную водочную рюмку, повел вокруг взглядом и произнес короткую взволнованную речь. Он сказал:

– Светка! У меня нет слов!

И выпил водку. Все зааплодировали, оценив и красноречие оратора, и правдивость высказанной им мысли, и сразу стало шумно, бестолково, весело.

– Какие люди! – восторгался у моего уха Андрей Михайлович. – Как тут у вас сердечно!

Не дожидаясь следующего тоста, он тут же хлопнул вторую рюмку водки и закусил беленьким грибочком. Грибочки так ему понравились, что он миску с ними придвинул к себе поближе.

Светлана отвлеклась на минутку, читая письмо, которое она забрала из ящика, встречая нас с Деминым, и которым смогла заняться только сейчас. Там, наверное, было написано что-то лично для нее приятное. Сначала выражение лица Светланы было озадаченное, потом проступила-проявилась смущенная улыбка, и, наконец, радость и благодарность я угадал в ее взгляде, когда она подняла глаза. Наши с нею взгляды встретились. Я улыбнулся ей.

– От кого? – спросил я, угадав, что она хочет поделиться с кем-нибудь переполнявшими ее восторгом и благодарностью.

И все тотчас заинтересовались.

– От кого-то из соседей, – сказала Светлана. – Я не всех еще здесь знаю. Но так трогательно! Вот послушайте…

Она приблизила к глазам белоснежный бумажный лист с ровными строчками отпечатанного текста.

– Итак, читаю! – произнесла хозяйка с чувством. – «Дорогая Светлана!..»

– О, тут уже знают ваше имя! – оценил Андрей Михайлович.

– Подозреваю, что не без вашей помощи, добрый мой сосед! – шаловливо погрозила ему пальчиком Светлана и засмеялась. – Так, дальше. «Рады видеть вас здесь и желаем вам спокойствия, достатка и счастья в вашем новом доме. Всегда рады видеть здесь вас и ваших друзей и обещаем быть для вас полезными и одновременно ненавязчивыми и тактичными, но ради всего святого, дорогая Светлана, не забывайте и вы о нас!..» И подпись… «Вероника… Лапто»… Лапто – это фамилия?

Сидевший рядом со мной Андрей Михайлович поперхнулся грибочком, и я услышал, как звякнула о тарелку вилка, которую он держал в руках. Светлана с улыбкой смотрела на своих соседей, ожидая ответа.

– Вы знаете такого человека – Веронику Лапто? – спросила она доброжелательно.

Андрей Михайлович не мог ответить, потому что закашлялся, и отвечать предстояло его жене, совершенно растерявшейся, как я мог видеть. Женщина сильно побледнела и выглядела несчастной.

– Да, – пробормотала она. – Знаем. Знали. Это хозяйка.

– Чья? – глянула Светлана непонимающе.

– Этого дома, – произнесла Нина Николаевна непослушными губами. – Раньше здесь жила.

– А сейчас она где?

– А нету! – сказала Нина Николаевна, на глазах цепенея от ужаса. – Умерла она. Ее убили. Полгода назад.

Люди становятся героями наших розыгрышей по-разному, но чаще всего мы находим нужных претендентов по письмам, которые к нам на передачу приходят мешками. Вы, наверное, видели в титрах в конце каждого выпуска нашей программы контактные адрес и телефон. Вот по этому адресу телезрители нам и пишут. Так, мол, и так, есть такой хороший человек, родственник, или сосед, или просто знакомый, и хорошо было бы его разыграть. А дальше уже наши сотрудники действуют. Встречаются с авторами писем, узнают подробности, изучают на расстоянии кандидата на розыгрыш, и если видят, что может получиться интересно, начинают придумывать сценарий розыгрыша этого конкретного человека. Но начинается все, как правило, с писем, повторюсь.

Мишу Брусникина подставила его собственная невеста, без пяти минут жена. Она прислала к нам на передачу письмо, где все подробно расписала: у меня есть жених, чудесный парень, у нас с ним все хорошо и скоро даже будет свадьба, и почему бы в этот торжественный для нас обоих день вам, телевизионщикам, не устроить бы какой-то классный розыгрыш…

Я открою вам секрет. Разыгрывать кого-либо в тот день, когда у человека свадьба, – одно сплошное удовольствие. У бедолаги и без того голова идет кругом, он, по большому счету, и не соображает ничего – бери его тепленьким и делай с ним что хочешь, он всему верит и ни в чем не сомневается. Поэтому Мишей Брусникиным мы заинтересовались всерьез.

Написавшую нам письмо затейницу-невесту звали Клава, было ей двадцать два года, она водила трамвай от Останкина до Медведкова и являла собой тот тип русской женщины, которая и трамвай на ходу остановит, и в депо, когда надо, войдет. Эту шутку принесла нам Светлана – после того, как встретилась с Клавой и имела с ней продолжительную и обоюдополезную беседу. О Клаве Светлана была высокого мнения. Невеста оказалась девушкой боевой, и на нее можно было рассчитывать в ходе предстоящего розыгрыша. Она изъявила готовность всячески нам помогать, и с этого момента Миша Брусникин был просто обречен на вовлеченность в подстроенный нами розыгрыш, и день свадьбы должен был запомниться ему гораздо сильнее, чем подавляющему числу всех прочих брачующихся в этот день.

В день свадьбы сюрпризы на голову ничего не подозревающего Миши Брусникина начали сыпаться с самого утра, с девяти часов, когда ему позвонили из агентства проката лимузинов и, беспрестанно извиняясь, сообщили о том, что не смогут прислать заказанный Мишей заранее четырнадцатиместный белоснежный и длинный, как океанский лайнер, «Кадиллак», а вместо него готовы предоставить «Волгу», очень хорошую, в «директорском» исполнении, с кожаным салоном и кондиционером, и тоже белого цвета… Это была катастрофа. Жених пытался протестовать и даже качать права, но на том конце провода жутко на Мишу обиделись за его черную неблагодарность, бросили трубку и больше уже к телефону не подходили. Запаниковавший Миша тут же позвонил своей будущей жене Клаве и сообщил ей пренеприятное известие. Подученная нами Клава выдала трехминутную тираду, в которой крайне нелестно отозвалась об организаторских способностях жениха и даже выразила сомнение в том, действительно ли он сможет сделать их будущую семейную жизнь безоблачной и беспроблемной, как он это обещал доверчивой невесте теплыми майскими вечерами и в чем у невесты теперь появились серьезные основания сомневаться.

Дальше неприятности стали нарастать как снежный ком. Из агентства машина все-таки прибыла, но это была даже не «Волга» и уж тем более не в «директорском» шикарном исполнении, а заурядная «Лада» «десятого» семейства, к тому же битая в правое заднее крыло. И хотя машина была украшена подобающими случаю лентами, кольцами и несколько чумазой куклой, криво закрепленной на капоте, выглядел сей экипаж крайне непривлекательно. Взвинченный Миша Брусникин сорвался и накричал на ни в чем не повинного водителя, отчего тот страшно расстроился, сел в машину и хотел уехать, и бедный Миша бежал за ним по дороге метров пятьдесят, пока шофер не сжалился над ним и не остановился.

Мы снимали все происходящее двумя камерами из двух микроавтобусов с затемненными стеклами. Уже одна только пятидесятиметровая пробежка Брусникина в костюме жениха и с цветком в петлице могла бы оправдать нашу подготовку к этим съемкам, но это было только начало.

Когда Миша сел в машину и готов был отправиться за невестой, машина будто бы невзначай закапризничала и долго отказывалась заводиться. В конце концов шофер предложил Мише толкать машину. Брусникин, не смеющий перечить и понимающий, что они уже почти опоздали в загс, покорно подчинился. Он толкал машину сзади, шофер сидел за рулем, и упирающийся изо всех сил взмокший Миша даже не заметил, как дотолкал «Ладу» до припаркованного у тротуара автомобиля «Мерседес». «Мерседес» был большой. Красивый. Черный. «Шестисотый». Водитель «Лады» играл за нас, и он сделал все, как надо, сумев даже на небольшой скорости нанести «мерсу» немалые повреждения. Фара, крыло, бампер – тыщ на пять они с Мишей попали даже по самым щадящим расценкам.

– Ой!!! – испугался Миша, и у него сделалось такое лицо, будто он очень сильно пожалел о том, что когда-то много лет назад мама родила его на свет.

А из покореженного «Мерседеса» вывалился шкафообразный мужчина совершенно бандитского вида, который за свою жизнь явно не только многократно переступал закон, но и лишал людей жизни, как представлялось Мише, ибо таких ужасных типов он прежде видел только по телевизору. В телевизоре такие типы сидели в железных клетках, а руки их были скованы наручниками. Здесь же душегуб был и без наручников, и без конвоя, и беспрепятственно приближался к перепуганному насмерть Мише, и жить Брусникину, как ему самому представлялось, оставалось ровно столько, сколько шкафообразному убийце понадобится на преодоление последних пяти метров, разделявших их друг с другом.

– Ва… Э-э, – сказал несчастный Миша.

– Попал ты, – скорбно подтвердил Мишину догадку душегуб.

– Э-э, – снова вякнул Миша.

– На большие причем, заметь, бабки, – сказал шкафообразный.

Он взял Мишу за лацканы жениховского пиджака и легко поднял в воздух. Мишины штиблеты оторвались от асфальта. Посыпались пуговицы.

– Ты мне тачку раскурочил, – сообщил шкафообразный. – Поехали.

– Куд… куда? – обреченно осведомился Миша.

– Ты мне не кудахтай, – посоветовал душегуб. – Не люблю.

– Я случайно.

– Что – случайно?

– Заикаться начал, – сказал Миша, и у него нервно дернулась щека.

– А-а, – равнодушно протянул душегуб. – Ну тогда поехали.

И снова Миша сказал:

– Ку… куда?

– К тебе, – сообщил ему собеседник. – За деньгами!

– А много?

– Ну ты сам как думаешь? – спросил душегуб почти ласково, и теперь уже никаких сомнений не оставалось, что платить придется много.

– У меня сегодня свадьба, – сказал Миша.

Он, наверное, хотел давить на жалость, а получилось только хуже.

– Так ты при деньгах, – сказал догадливый душегуб и, по-прежнему удерживая одной рукой Мишу на весу, другой бесцеремонно обшарил его карманы и действительно обнаружил толстенную пачку денег.

Эти деньги шкафообразный гражданин, не пересчитывая, спрятал в карман своих брюк.

– Это у меня на ресторан заготовлено! – с запозданием трепыхнулся Миша. – Восемьдесят гостей! Я же все должен оплатить!

– И еще ты мне пять штук остаешься должен, – невозмутимо сообщил душегуб, будто и не слыша слов Брусникина.

– Пять тыщ? Рублей? – уточнил Миша.

– Прикалываешься? – неприятно удивился шкафообразный и встряхнул Мишу в воздухе.

Снова посыпались на асфальт пуговицы. Это возымело требуемый терапевтический эффект.

– А, вы про доллары говорите, – легко угадал Миша.

За догадливость ему была пожалована вольная. Душегуб поставил Мишу на асфальт и даже хлопнул по плечу ободряюще, отчего бедный жених даже присел. Но прежде чем отпустить Мишу на все четыре стороны, шкафообразный забрал у него паспорт. Для гарантии.

– У меня же свадьба! – всполошился бедный Миша. – Загс! Штамп!

– Свадьба – это не когда штамп, а когда горько, – философски заметил душегуб. – В общем, жду я тебя с деньгами.

С тем и ушел.

А Мише уже действительно было горько. Он еще не доехал ни до загса, ни до невесты, а у него уже не было ни денег на оплату ресторана, ни паспорта для оформления всех формальностей в загсе, ни даже более-менее приличного экипажа, пригодного для того, чтобы на нем приехать за невестой, потому как теперь уже дважды битая «Лада» на роль свадебного авто никак не тянула.

Вспомнив про злосчастную «Ладу», Миша Брусникин вспомнил и о ее незадачливом водителе, и тут до него вдруг дошло, что не по адресу были претензии, и что несправедливо душегуб у него, у Миши, заготовленные на свадьбу деньги отнял, потому как, если трезво разобраться, отвечать бы следовало тому, кто за рулем сидел, а не тому, кто сзади толкал заглохшую машину…

Я из своего укрытия увидел вдруг проступившую на Мишином лице яростную решимость, и в следующее мгновение Брусникин бросился вперед, намереваясь выволочь из «Лады» виновника случившихся несчастий, но водитель и не собирался отсиживаться в своем укрытии, а вышел Мише навстречу и спросил озабоченно-участливо:

– У тебя адвокат есть?

– Какой адвокат? – не понял Миша, на всякий случай обмирая.

– Хороший.

– А зачем? – глупо спросил Миша.

– Ну как же, ты машину разбил.

– «Мерседес»?

– С «Мерседесом» понятно, там ты заплатишь, – беспечно отмахнулся водитель.

Тут Миша вскинулся, вспомнив о претензиях, которые он собирался предъявить злосчастному шоферюге, но тот никакого внимания на Мишину экспрессивность не обратил, а продолжил свою мысль.

– Ты ведь «Ладу» грохнул, – сказал чертов водила и посмотрел на Мишу скорбным взглядом прокурора.

– Так это ж ты! – взвился Миша.

– Я – что? – уточнил не испугавшийся водитель.

– За рулем сидел! Ты же рулил, гад! И ты тому «мерсу» в бочину въехал!

Тут водитель вдруг приобнял Мишу за плечи, отчего он стал похож на человека, готовящего своего подопечного к тому, чтобы преподнести ему печальное известие, и сказал душевно:

– Вот пускай я за рулем сидел… И даже в дымину пьяный… А тебя, предположим, не то что тут рядом не было, а вовсе ты где-нибудь у тети своей в Челябинске гостил… И я вот этот «Мерседес» разбил… А виноватым все равно тебя назначат…

И столько скорби было в его глазах, что Миша ни на секунду не усомнился в том, что именно так и будет. Только он еще не понимал – почему.

– Почему? – озвучил он свое изумление.

– Имущество фирмы пострадало, – кивнул на «Ладу» шофер. – И фирма потребует возмещения ущерба. С виновника. С тебя вот, к примеру. Ведь кто-то должен заплатить.

– А ты?

– А я брат.

– Какой брат? – не понял Миша.

– Родной.

– Кому?

– Директору фирмы, – сказал шофер и посмотрел на Брусникина с сочувствием. – Поэтому тебя назначат виноватым.

– А вот дудки! – озлобился Миша. – Я докажу…

– Вот я тебя и спрашивал про адвоката, – мягко произнес водитель. – Ведь будет суд…

– Какой суд?

– Через суд с тебя за ущерб будут взыскивать. По полной, так сказать, программе. И тут очень важно, чтобы был хороший адвокат. Если неопытный какой – тогда пиши пропало.

– Что пропало?

– Все, – сказал водила бестрепетно. – Квартира, дача, машина. Все, что у тебя есть.

– Не понял, – дрогнул Миша.

– У нас ведь юристы хорошие. Напишут столько, что мало не покажется. Типа «Лада» эта была эксклюзивной сборки. Свечи платиновые. Поршни золотые. Электропроводка вся из серебра. В оптике сплошь хрусталь да брильянты. Сто тыщ евро, не меньше.

– А экспертиза? – спросил Брусникин мрачно.

– Экспертиза будет, а как же! – с готовностью подтвердил собеседник. – Без экспертизы судья решение не вынесет. А так – пожалуйста! Удовлетворит иск, дело-то обычное. Спор двух хозяйствующих субъектов, никакой политики. Главное – чтобы денег у тебя хватило, я же говорю.

– Я найму адвоката! – определился наконец Миша.

– Вот! – сказал водила с чувством. – Молодец! Я же с этого и начал! Чтобы все по закону, в общем, чтобы никакой судебной ошибки и чтоб по справедливости, значит! Молодец!

Он похлопал Мишу по плечу. Тут Миша словно очнулся. Будто прежде он находился под гипнозом, а теперь снова стал самим собой.

– Да пошел ты к черту! – возмутился Брусникин. – Какой суд, что за чепуха! Ты виноват, ты и отвечай! Я с тобой еще разберусь! – пригрозил он и развернулся, чтобы уйти.

Но уже шел в их сторону, похлопывая себя по штанине резиновой палкой, давно присматривавшийся к происходящему милиционер.

– Ст-сж-пш! – невразумительно представился он, небрежно отдавая честь. – Что происходит? Документики предъявляем по очереди!

И бедный Миша Брусникин никуда уже не уходил, а вовсе даже обездвижел, потому как документов у него и не было – увез их на своем «Мерседесе» проклятый душегуб. Мишин испуг был тотчас обнаружен многоопытным милиционером, и в милицейском голосе угрожающе звякнул металл:

– Документы, я сказал! Что непонятно?

– А-а… М-м, – замычал Брусникин.

– Нет документов, – догадался милиционер и обратился по рации к кому-то невидимому. – Подъедь ко мне, у меня тут клиент без документов какой-то невразумительный.

А у Миши после пробежек за уезжающим автомобилем и после общения с душегубом, оборвавшим половину пуговиц на жениховском наряде Брусникина, вид был действительно еще тот.

– Понимаете… – жалобно заканючил Миша.

– Понимаю! – безжалостно отрезал милиционер, всем своим видом давая понять Брусникину, что неприятности у того еще только начинаются, а то, что было до сих пор, – это тьфу, пустяк, плюнуть, растереть и забыть.

– Товарищ старший сержант! – елейным голосом проговорил-пропел молчавший до сих пор водитель. – Я вам сейчас все расскажу подробненько! Мы немножко тут не могли завестись, и я попросил молодого человека немножечко меня подтолкнуть, он подтолкнул…

– И немножечко въехал в «Мерседес», – закончил хмуро милиционер.

– Охо-хо! Наша милиция все видит и все знает! – подобострастно захихикал водитель. – Но все уже улажено, ни у кого ни к кому никаких претензий…

– Кроме того, что он удрать хотел! – ткнул палкой в направлении Брусникина милиционер. – Платить не хочет, да? С места происшествия скрывается?

Он вдруг отчего-то так озлобился, что в одно мгновение откуда-то в его руках оказались наручники.

– Я хочу! И даже очень! Платить, в смысле! – поспешно сообщил Брусникин, вдруг обнаруживший, что свадьба его может сегодня вовсе не состояться. – Я ж со всей душой! Я хоть сейчас! Я ж как раз за деньгами шел! Вот, думаю, расплачусь и с чистой совестью, так сказать, под венец!

– Под какой такой венец? – мрачно глянул страж закона.

– А у него свадьба сегодня! – сообщил водитель голосом таким медовым, что хоть на хлеб его намазывай.

При этих словах водитель вдруг зачем-то пожал руку старшему сержанту, и Миша Брусникин только в последний момент узрел в милицейской руке стодолларовую бумажку, которую старший сержант незамедлительно спрятал в карман.

– Так это другое дело – если свадьба! – убежденно сказал служивый. – Тут я просто не имею права, как говорится, воспрепятствовать и вовсе даже счастья вам желаю, – козырнул, развернулся и пошел прочь, оставляя на свободе не на шутку перетрусившего Мишу.

Водитель покровительственно похлопал Мишу по плечу и сказал деловито:

– Я ему пятьсот баксов отвалил, чтобы тебя отмазать. Потом отдашь.

Миша, который видел, что долларов на самом дело было всего лишь сто, вскипел от подобной наглости, но выпустить пар не успел, потому что водила был начеку и всю Мишину ярость погасил всего одним вопросом, озвученным им с видом озабоченно-деловитым:

– Мы не опаздываем?

А они уже действительно опаздывали. И Миша безропотно сел в покореженную «Ладу», оставив на потом разбирательство со своим не в меру ушлым собеседником. Брусникин уже пребывал в состоянии легкой невменяемости. Он даже еще не доехал до своей невесты, а с ним столько всякого разного уже случилось, и еще он всем вокруг был должен кучу денег, только не хотелось сейчас об этом думать.

В подробности сценария предстоящего розыгрыша невеста Клава была нами посвящена в самых общих чертах, поэтому и для нее появление Миши Брусникина в столь плачевном состоянии оказалось настоящим сюрпризом, и изумление Клавы было очень естественным, такое не сыграешь.

– Эт-то ш-ш-тооо?!! – округлила глаза нарядная невеста, обозревая костюм помятого и приобретшего бомжеватый вид незадачливого женишка.

– Клава! – нервно сказал Брусникин. – Не время сейчас! Мы опаздываем! Надо ехать! Где все?

– Уже уехали! Ждут в загсе! – соврала Клава, как мы ее учили.

Мы намеренно вывели из игры многочисленных родственников и друзей брачующихся, чтобы оставить молодоженов один на один с созданными нами для них проблемами.

Увидев побитый свадебный автомобиль с чумазой куклой на капоте, Клава не выдержала и расхохоталась, оценив, по-видимому, комичность нашей задумки, но со стороны это выглядело как истерика изнервничавшейся невесты, и бедный Миша даже стал успокаивать свою ненаглядную Клаву. Ему было нелегко сейчас, ведь он еще носил в себе эту ужасную тайну про отобранные деньги, приготовленные для оплаты ресторана, но все эти ужасы он откладывал на потом, предпочитая разбираться с неприятностями по мере их поступления.

У здания загса Мишу Брусникина поджидал очередной неприятный сюрприз. Хотя правильнее будет сказать, что до загса молодожены даже не доехали. Их туда просто не пустили. Гаишник тормознул машину метров за двести до вожделенных дверей. И вообще прорваться к загсу не было совершенно никакой возможности, потому что кроме гаишника доступ к зданию преграждала цепочка милицейского оцепления.

– У нас свадьба! – нервно крикнул в открытое окошко Миша Брусникин и выразительно показал на часы.

– Мне хоть свадьба, хоть похороны, – сказал равнодушно инспектор. – Не положено!

– Да как же не положено! – все еще не осознавал размеров надвигавшейся катастрофы Брусникин. – Нам назначено! Можете даже в загсе спросить!

– Щас! – равнодушно сказал служивый и отвернулся.

– Вы не имеете права! – взвился Миша. – Где ваш начальник?

Вот говорят: не буди лихо, пока оно тихо. Зачем про начальника упомянул? Только еще хуже получилось.

Из-за милицейского оцепления вдруг смерчем вылетел неприметного вида человечек в штатском с рацией в руке, и его появление тотчас превратило гаишника в статую, да и все служивые вокруг тоже как-то подобрались.

– Что за шум?!! – прошипел человек в штатском с таким страшным выражением лица, что им можно было бы пугать не только маленьких детей, но и трудновоспитуемых подростков.

– Ттаааварищ мамайор! – очень натурально испугался гаишник. – Туут я-яа ааастанавил…

А майор уже и сам увидел.

– Кто такие? – спросил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Это как если бы партизаны в лесу встретили незнакомых людей. Что им ни ответь – все равно пустят в расход.

– У нас свадьба, – испуганно вякнул Миша Брусникин.

– Где? – хищно глянул по сторонам человек в штатском, будто примеряясь, где было бы удобнее расстрелять этих чертовых лазутчиков.

Брусникин неуверенно указал направление куда-то поверх фуражек милицейского оцепления.

– До свидания! – хмуро сказал человек в штатском. – Завтра приезжайте!

– Да как же завтра! – взмолился Миша. – У нас свадьба! Сегодня!

– А у нас мероприятие! Государственной важности! И тоже сегодня! – сообщил человек в штатском. – Людей там видите? Закладка камня на месте будущего памятника российско-гондурасской дружбы.

– Не гондурасской, а гватемальской, – поправил кто-то из оцепления.

– Да какая, на хрен, разница! – махнул рукой человек в штатском. – Главное, что президент приехал…

– Наш?! – благоговейно обмер Миша.

– Не наш, а ихний, – сказал человек в штатском. – А все равно – ответственность и меры безопасности!

– А долго еще? – безнадежно осведомился Брусникин.

Ему никто не ответил. Ежу понятно – государственная тайна. И еще понятно, что свадьбе не бывать.

Клава вышла из машины, чтобы получше рассмотреть президента дружественной страны, вставшего на пути Клавы к семейному счастью.

– Сядьте в машину! – нервно сказал человек в штатском. – Не положено!

Но загнать обратно в машину он Клаву не успел, потому что в чопорной компании собравшихся у здания загса людей вдруг произошло какое-то движение, и уже бежал оттуда гонец с чем-то очень важным, если судить по скорости его перемещения.

– Невеста? – крикнул он еще издали, тыча пальцем в оробевшую Клаву. – Очень хорошо! Президент Гватемалы хочет лично вас приветствовать! Сюда идите! Быстренько! Жених где? Где жених?

Он очень торопился и сильно нервничал. Миша поспешно выбрался из машины. Увидев его растерзанные одежды, гонец изменился в лице и сказал с чувством:

– Бляха-муха! Ты откуда такой урод выискался на мою голову?

Миша не сразу понял, что речь идет о нем, и даже оглянулся по сторонам, желая своими глазами увидеть этого урода, который так расстроил гонца, но тот уже ухватил Мишу за одежды и сказал с ненавистью:

– Как я тебя в таком прикиде президенту покажу? Ты зачем Россию так позоришь, гад? Страна день и ночь нефть качает за бугор, чтоб таких козлов, как ты, импортными шмотками обеспечить, а ты, бляха-муха, на свою собственную свадьбу наряжаешься бомжем! Э-эх! – выдохнул он обреченно.

И стало ясно, что конфуз международный обеспечен и чьи-то головы непременно полетят.

– А можно в форму переодеть, товарищ подполковник! – подобострастно подсказал человек в штатском, который до сих пор в присутствии гонца не смел рта раскрыть.

– В какую форму? – глянул бешеным взглядом подполковник.

– А вот хотя бы в эту, – ответил человек в штатском и подтолкнул вперед себя похожего на статую гаишника.

Гаишник шагнул вперед на ватных ногах.

– Да вы с ума все посходили! – взвыл от бешенства подполковник.

– Но форма-то красивая! – поспешно сказал человек в штатском. – И бляха вот опять же. Блестит!

Он шевельнул бляху на груди статуи инспектора. Бляха действительно блестела.

– Скажем, что жених – офицер президентской гвардии! – уже увереннее сказал человек в штатском. – Откуда им там в своем, прости господи, Гондурасе знать, что это форма гаишная?

Подполковник с тоской посмотрел на замершую в ожидании президентскую свиту. Деваться было некуда. Тут или грудь в крестах, или голова в кустах.

– Переодевайся! – сказал он Мише с ненавистью. – И попомни мое слово, урод… Если хоть одна душа там догадается, что ты не офицер, а хмырь болотный… Я тебя самолично на запчасти разберу, это я, подполковник Байстрюков, тебе обещаю!

– А где? – дрогнувшим голосом спросил проникшийся важностью поставленной задачи Миша. – Переодеваться, в смысле…

– Тебе еще кабинку примерочную?! – изумился подполковник Байстрюков.

И Миша понял, что если еще хоть слово он вякнет – его отметелят прямо здесь, на глазах президента то ли Гондураса, то ли Гватемалы, и бить будут сильно.

Милицейское оцепление сомкнуло ряды, закрывая происходящее от взоров заморских гостей, и Миша Брусникин поспешно разделся до трусов. Гаишник отдал ему свою форму. Миша напялил ее, хотя руки его предательски не слушались. Когда подполковник Байстрюков увидел Мишу в новом наряде, его чуть кондратий не хватил. Форма Мише оказалась широкой в плечах, но коротковатой по длине, поэтому выглядел Миша крайне комично.

– Ну за что мне это все! – простонал Байстрюков.

И снова ему на помощь поспешил его подчиненный в штатском.

– А можно ему навешать цацок! – подсказал он.

Байстрюков не услышал про цацки, но услышал про «навешать», и сказал кровожадно:

– Да я ему потом с удовольствием навешаю, но сейчас же бить нельзя…

– Я не про то! – произнес человек в штатском вкрадчиво. – Я говорю – цацки ему на грудь! Побольше! Ну, будто это ордена! Все будут на ордена смотреть, а на форму они уже не так внимательно…

– Давай! – кивнул Байстрюков. – Чтоб в две секунды!

Откуда-то будто по мановению волшебной палочки вдруг появилась целая россыпь разномастных значков и медалей, из которых Байстрюков собственноручно отобрал самые достойные. Они и украсили грудь безмолвно-покорного Миши Брусникина. Среди множества знаков отличия на его груди красовался орден «Мать-героиня» второй степени, значок «Отличник ленинского зачета» и даже памятный знак, выпущенный по случаю трехсотпятидесятилетия со дня основания города Харькова.

– Годится! – сказал мрачно подполковник Байстрюков. – Пошли, урод!

Оцепление расступилось, и пара молодоженов под присмотром подполковника Байстрюкова отправилась спасать репутацию России на международной арене.

– Ты, главное, не трясись, – шепнула Клава жениху. – Подумаешь – президент. Если бы еще хоть наш, а тут вообще из Папуасии какой-то.

– Из Гондурасии, – поправил Миша непослушными губами.

– Это без разницы, Миш. Кто в войне победил? Мы победили. И балет у нас лучший в мире.

– И автомат Калашникова! – очень кстати вспомнилось Брусникину.

– Вот! – подтвердила Клава с чувством. – И Гагарин наш первым в космос полетел! А у папуасов этих что? Одни бананы? Так у нас и у самих бананов этих на рынках сколько хошь!

– Р-р-разговорчики! – рыкнул им в спины подполковник Байстрюков. – На все вопросы президента отвечать только «да» и «нет». И улыбаться! Улыбаться так, будто вам только что квартиру подарили!

Таким образом Миша с Клавой предстали пред президентскими очами с неестественными улыбками на лицах.

Президент был не стар, смуглолиц, усат и мил и тоже улыбался. Он заговорил по-испански, и переводчик, хотя и с акцентом, но достаточно понятно донес его мысль до присмиревших и глупо улыбающихся молодоженов:

– Господин президент хотель приветствоваль вас в такой ваша торжественный день и желал вас как хотель…

Тут президент заговорил снова, переводчик умолк и лишь потом завершил фразу, изреченную патроном:

– …И желал вас как хотель вы сами для себя и даже еще больше!

При этом президент благосклонно кивал, давая понять, что именно это он и имел в виду. Президентская свита бесцеремонно пялилась на нарядную невесту. Стоявшая рядом с президентом расфуфыренная девица строила Мише Брусникину глазки.

Президент заговорил, и переводчик с готовностью перевел:

– Президент имель такой красивый пара видель первый раз, и русски самий красивий лубовник весь мир!

Президентская свита с готовностью закивала. Да, мол, много ездим по миру, многое видим, но такой красотищи отродясь не видали.

– Вы офицер? – перевел переводчик вопрос президента.

– Да! – легко и просто ответил Миша.

– Это твой ордена? – продолжал светскую беседу президент.

– Да! – отвечал Миша, поражаясь той легкости, с которой ему удавалось общаться с главой иноземной державы.

– А за что ордена?

– Да! – брякнул Миша, не подумав.

Обнаружил, что сказал что-то не то, побагровел, исправился:

– Нет!

Понял, что снова ответил невпопад, и обмер, потому что иссяк уже его словарный запас, ведь кроме «да» и «нет» что-либо другое говорить было не велено.

– Не понималь, – озадаченно посмотрел переводчик, пытаясь уяснить, что именно должен он доложить ожидающему ответа президенту.

– Что же ты вытворяешь, урод! – сказал за спиной Миши подполковник Байстрюков с такой лучезарной улыбкой, с какой гордящийся успехами своего отпрыска папаша мог бы представлять гостям сына, только что выигравшего шахматную олимпиаду.

Миша побагровел еще больше, и был он так смущен и так мил в эту минуту, что расфуфыренная девица, стоявшая рядом с президентом, не удержалась и захлопала в ладоши. И вся свита тоже зааплодировала. Девица что-то сказала президенту. Президент перестал улыбаться и посмотрел на Мишу так, будто в этом русском парне ему открылись какие-то новые черты. Миша подумал, что это как-то связано с его нелепым внешним видом, и на всякий случай расправил плечи и подтянул живот. Президент что-то говорил девице, совсем неслышно, почти шепотом, и со стороны казалось, будто он ее уговаривает о чем-то, а девица надувала губки и хмурилась недовольно. Свита тренированно заскучала, делая вид, что все происходящее их нисколько не касается. Миша тянул подбородок к небу, чтобы казаться настоящим офицером. Клава переминалась с ноги на ногу.

Президент вдруг сделал шаг в направлении Миши Брусникина, взял его под локоток и увлек за собой, при этом выражение лица у президента было такое, будто он собирался сделать Мише какое-то чрезвычайно непристойное предложение. Миша обеспокоенно обернулся, выискивая глазами свою Клаву, но уже подпирал его сзади переводчик, и подполковник Байстрюков тоже следовал за ними неотступно, чтобы чего важного не пропустить.

Президент заговорил с видом все еще смущенным, но что-то Мише подсказывало, что президент проявит настойчивость и будет добиваться своего. Переводчик перевел:

– Президент приглашаль посетить его страна как личный гость и жить личный дворец президент.

– Да! – тут же согласился Миша, потому что «нет» в данной ситуации мог сказать только круглый идиот, а в употреблении всяких прочих слов подполковник Байстрюков Мишу очень кстати, как оказалось, ограничил.

– Лететь вместе президентский самолет окончании государственный визит, – продолжил свою мысль ободренный сговорчивостью собеседника президент.

– Да! – с прежней легкостью подтвердил Миша.

Он заметно воодушевился, представив себе, наверное, как приятно будет провести вместе с Клавой медовый месяц в далекой Латинской Америке.

– Но без жена, – тут же донес до Миши президентское условие переводчик. – Вообще пока свадьба не надо.

– Нет! – запротестовал изумленный Миша, использовав, наконец, второе слово из двух, разрешенных к употреблению.

– Подожди, не переводи пока! – тронул переводчика за рукав подполковник Байстрюков, который был начеку все это время, как обнаружилось. – Ты ему вот что скажи – что жених согласен, но про самолеты тоже забывать не будем. Есть контракт – есть жених. Нет контракта – я этого жениха прямо сейчас веду в загс, и никаких вам гондурасов.

– Какие самолеты? – обеспокоенно спросил у подполковника Миша, в то время как переводчик что-то лопотал по-испански президенту.

– Да, ненадежный товарищ нам попался, – сказал с хмурым видом Байстрюков. – Приехал с визитом, должен был контракт на закупку самолетов подписать… На полтора миллиарда баксов, между прочим… Уже все согласовано было… Уже банкет назначен… А этот урод вдруг уперся. Надо согласовывать еще, говорит. Я бы ему согласовал, паскуде! – скрипнул зубами подполковник. – Дали бы его мне… На пару часов… На Лубянку… Я бы его за два часа подписал… И на самолеты… И на облигации внутреннего займа! – плюнул в сердцах Байстрюков.

Оробевший Миша проводил испуганным взглядом подполковничий плевок.

– Самолеты обсуждать! – устами переводчика пообещал президент, но по глазам было видно – обманет. – А лететь жених сейчас!

– Э-э, пусть он лапшу нам на уши не вешает! – сказал многоопытный Байстрюков. – Сначала самолеты, а жених потом! Вы нашего жениха поматросите и бросите, а у нас полтора миллиарда соскочили!

Переводчик взялся переводить. Миша воспользовался паузой.

– Так я насчет Клавы хотел уточнить, – начал он робко.

– Какая, к черту, Клава? – невнимательно отмахнулся подполковник. – Если я сейчас этого гондураса уболтаю, ты один с ним полетишь. Без Клавы этой своей.

– Как же так?! – очень сильно удивился Миша, который до сих пор никак не мог понять, что за сюрприз приготовила для него злодейка-судьба.

– Ты что, не понял ничего? – в свою очередь неприятно удивился подполковник Байстрюков и посмотрел на Мишу так, будто только что обнаружил, что все это время он общался со стопроцентным идиотом. – Президентская дочка глаз на тебя положила. В гости тебя зовет. Ну и на хрена там твоя Клава? Только все испортит.

– Я без Клавы не хочу!

– Ты слушай сюда, урод, – сказал подполковник Байстрюков ласково. – Ты дочке президентской на фиг не нужен. У нее дольше месяца еще никто не задерживался, сведения точные. Поматросит она тебя месяцок, потом ты ей наскучишь, она тебя подарками одарит, и ближайшим рейсом Аэрофлота вернешься домой. Поди плохо? Там же подарков будет – на многие тыщи. Может, даже «Мерседес» тебе подарит.

При упоминании о «Мерседесе» тень пробежала по лицу Миши Брусникина. Вспомнилось ему, на какие деньги он попал сегодня.

– Прилетишь с деньгами, – продолжал вещать подполковник Байстрюков. – Отдохнувший, весь из себя загоревший. А тут тебя Клава ждет, ясное дело.

Зря он про Клаву брякнул. Потому что Брусникин будто очнулся сразу.

– Не-е, – сказал Миша. – Я не согласен.

– Слушай сюда, урод, – тяжело вздохнул подполковник. – Ты хоть раз свою жизнь страховал?

– В смысле? – обмер Миша, заподозрив неладное.

– Ты хоть раз в страховую компанию обращался, чтобы полис страховой оформить – на случай травмы, к примеру, или вовсе даже на случай смерти, если вдруг она случится?

– Чьей смерти? – все больше пугался Миша.

– Твоей, естественно, – пояснил подполковник Байстрюков и посмотрел на собеседника нехорошим глазом.

– Н-нет, – пробормотал Миша. – В страховую фирму – никогда. Но меня страховали однажды. Когда я на поезде ехал. На случай… ну, несчастный… перелом там, допустим… другая какая травма… или еще чего похуже…

– И сколько же к выплате там было назначено? Если случится еще чего похуже. По максимуму, так сказать.

– Пять тыщ.

– Долларов? – глянул подполковник насмешливо.

– Не-е. Рублей.

– Теперь ты понял, сколько жизнь твоя стоит, Козявкин? И что такое твоя жизнь на фоне полутора миллиардов долларов? Ты прикинь, Козявкин. Вот он ты, а вот бюджет. Что стране дороже?

Миша прикинул и заметно приуныл. Байстрюков стал ковать железо, пока оно горячо.

– Стране нужны инвестиции, бляха-муха! – веско сказал подполковник. – Чтоб золото-валютные резервы! Чтоб подъем экономики! Чтоб ВВП в два раза! И если вдруг какие-то козлы, Козявкин, на нашем пути встанут и нам будут мешать…

Подполковник решительно рубанул рукой воздух, и окрест пробежал легкий ветерок, как показалось присмиревшему Мише Брусникину.

– Президент соглашаться, – сообщил переводчик. – Самолеты есть, жених тоже есть.

– Вот и ладненько, – сказал с облегчением подполковник и отер со лба пот.

Миша посмотрел на томившуюся в отдалении Клаву, собрался с духом и вдруг сказал срывающимся голосом:

– Я не согласен!

Я мысленно ему поаплодировал.

– Чё ты сказал?! – неприятно удивился подполковник Байстрюков, который, наверное, уже успел себя увидеть полковником, и вдруг какой-то урод снова его в подполковники разжаловал.

– Я не полечу, – пробормотал отчаянно трусивший Миша. – Без Клавы, в смысле.

– Я же тебе неприятности организую по полной программе!

– Я согласен! – сообщил Миша с таким видом, будто его уже вели на эшафот.

– Я тебя в тюрьму закатаю!

– Согласен!

– Без права досрочного освобождения.

– Ну и пусть!

– Лет на десять.

– Я не против!

– Или вовсе даже на двадцать.

– Пусть!

– Ты чего такой смелый? – неприятно удивился подполковник.

– Нет, я боюсь, конечно, – откровенно признался Миша.

– Тюрьмы? – заинтересованно уточнил подполковник.

– Клавы, – вздохнул Миша.

Подполковник оценивающе посмотрел на невесту.

– А чего ж ее бояться? – спросил он с сомнением.

– Она знаете какая! – сказал Миша и судорожно вздохнул. – Она справедливая, конечно. Но строгая.

– Дерется? – догадался Байстрюков.

– Еще как! – закручинился Миша, вспомнив. – Мы с ней однажды в деревню должны были поехать. За дешевой картошкой. А я с друзьями пиво пил. И вспомнил поздно. На два часа опоздал. А она меня ждала на платформе Перерва. С пустыми ведрами. И я потом был две недели на больничном.

– Почему? – приподнял бровь подполковник.

– Я ж говорю, – вздохнул вконец расстроившийся Миша, – она с ведрами меня ждала. Хорошо еще, что с пустыми.

– Поня-я-ятно, – протянул подполковник, которому вся картина теперь была видна как на ладони. – Поди-ка сюда! – махнул он рукой призывно Клаве.

Та приблизилась.

– Из-за тебя сделка срывается, – сразу взял быка за рога Байстрюков. – На полтора миллиарда долларов. Или как мы, интеллигентные люди, говорим – на полтора арбуза.

– Ух ты! – сказала Клава уважительно.

– И надо это как-то все решить, чтобы всем было хорошо. Ты как вообще? – испытующе глянул Байстрюков.

– В смысле? – не сразу поняла Клава.

– В смысле – чтобы ко всеобщему удовольствию, – пояснил туманно Байстрюков.

– Удовольствие – это хорошо, – не стала кривить душой Клава.

– Вот я и говорю! Казне – доходы! Гватемале – наши самолеты! Тебе – новый трамвай!

– Какой такой новый? – обмерла Клава, не смея поверить в близкое счастье.

– Ты ж в трамвайном депо? На трамвае каждый день катаешься? Я договорюсь, чтоб тебя на новый трамвай перевели!

– Ох! – засветилась от счастья Клавдия.

– А Мишку твоего пока в командировку, – как бы между прочим сказал Байстрюков. – В Латинскую Америку. Он не против.

– Я не поняла, – нахмурилась Клава.

– Клава! Я против! – поспешно произнес Миша Брусникин. – Я вот и товарищу тоже говорил!

– Ты трамвай новый хочешь? – спросил подполковник Байстрюков, глядя на Клаву гипнотизирующе.

– Для меня семейная жизнь важнее! – правильно расставила приоритеты в своей жизни Клава.

– Замуж хочешь, – догадался подполковник Байстрюков.

– А кто же не хочет! – зарделась Клавдия, будто разговор пошел о совсем уж неприличном.

– Я не хочу, – сказал Байстрюков серьезно. – Ладно, давай, грузи свои пожелания – за кого замуж хочешь выйти.

– За Михаила!

– Ну это, допустим, не желание, а данность, – рассудительно заметил Байстрюков. – Взяла, что под руку попалось. А вот если по полной программе, для души – чтобы полное счастье и чтобы все подруги в трамвайном депо обзавидовались.

– Да ладно вам! – засмущалась давно уже не верившая в чудеса Клавдия.

– Ты поскорее! – строго глянул подполковник Байстрюков. – У меня тут полтора миллиарда под вопросом, а тебе все хиханьки!

– А вы как будто все можете! – сказала дерзко Клавдия.

– Кого угодно! – клятвенно заверил подполковник Байстрюков. – Ты только назови – и будет он вот тут стоять и руки твоей просить!

– Ой! – не поверила Клава. – И кого угодно можно назвать? Хоть даже Филиппа Киркорова?

– Киркоров подойдет? – деловито уточнил подполковник Байстрюков и уже тянул из кармана мобильник.

Потерявший дар речи и ничего не понимающий Миша Брусникин следил за происходящим остановившимся взглядом. Казалось, еще совсем немного – и его без помощи психиатра в чувство уже не привести. Тронулся умом касатик.

– Филипп? – сказал в трубку подполковник. – Это Байстрюков… Ну, здравствуй, здравствуй… Да не надо меня с днем рождения поздравлять, я его два месяца как отпраздновал… Ладно, слушай сюда, время не ждет… Ты Бабушкинский загс знаешь? Бабушкинский! Ты где сейчас вообще? Вот! Тебе тут близко! Десять минут ехать! Значит, слушай сюда. Через десять минут я жду тебя у загса! Все! Время пошло! Отбой!

Подполковник Байстрюков утопил свой мобильник в кармане пиджака и нервно хрустнул пальцами.

– Все! – сказал он, обращаясь к Клаве. – Сложилось так, что лучше не придумаешь! И всем хорошо! Стране – валюта! Тебе – Филипп! Мишке твоему – Латинская Америка! Мне – полковничьи погоны!

– Я не согласен! – попытался было протестовать Миша Брусникин, жизнь которого за последний час так кардинально изменилась, что происшедшее не поддавалось осмыслению и не укладывалось в голове.

Но подполковник Байстрюков взял Мишу за один из значков, блестящих на Мишиной груди, и произнес с отеческой мудростью в голосе:

– Твое дело теперь десятое, Козявкин.

И было понятно, что за свои полковничьи погоны подполковник Байстрюков отдаст что хочешь. Хоть даже жизнь Миши Брусникина.

Филипп Киркоров примчался так быстро, будто за углом ближайшего дома прятался. Вдруг подкатил диковинный длиннющий белый автомобиль, открылась дверца, и божественный Филипп ступил на пыльный асфальт. Давно уже присматривавшаяся и ничего пока не понимающая толпа любопытных взвыла и прихлынула. Милицейское оцепление не без труда сдерживало истерично визжащих школьниц. Миша Брусникин превратился в статую.

Об участии Филиппа Киркорова в съемке нашего розыгрыша договаривался Илья Демин лично, и за успешное решение задачи нашему администратору можно было при жизни ставить памятник. Потому что прибытие Филиппа на место событий окончательно довершило процесс превращения взрослого человека и без пяти минут мужа в неразумное дитя с признаками замедленного умственного развития. Это я про Мишу Брусникина, разумеется. Вот не приедь сюда Филипп, предположим… Или приедь вместо Филиппа его двойник… В общем, сделай мы хотя бы чуть-чуть, но все же по-другому… И тогда мы не добились бы такого эффекта. Потому что у Миши в подсознании где-то все-таки жила бы, копошилась мыслишка, и не мыслишка даже, а просто чувство такое, до конца им самим не понятое – что как-то странно это все, что на реальную жизнь не похоже совсем, а похоже скорее на бред… Но вот ужасный этот подполковник Байстрюков позвонил Филиппу, и Филипп явился собственной персоной – он был здесь, и его даже можно было потрогать руками, он был реален, как реальна сама жизнь, и все окружающее вокруг, следовательно, тоже было реальностью.

Подполковник Байстрюков без всяких церемоний взял Филиппа за рукав и увлек его за собой, и они медленно шли мимо неподвижной статуи Миши Брусникина и его улыбающейся восторженной улыбкой жены.

– Тут такое дело, Филипп, – говорил подполковник Байстрюков. – Жениться тебе надо.

– Так я вроде как уже, – отвечал озадаченный Филипп, явно удивляясь тому, что товарищ подполковник мог запамятовать.

– Так я не понял, – не понял Байстрюков. – Ты что – женат? Или вроде как?

– Ну, в общем, мне кажется, что я женат, – сказал Филипп, подумав.

– Да?! – очень правдоподобно изумился Байстрюков. – А на ком?

– На Алле, – сказал Филипп. – На Борисовне, в смысле.

– Ты что – серьезно? – удивился подполковник. – Я-то думал, это фишка у вас такая. Для прироста популярности. На потребу желтой прессе, так сказать.

И только слышавший весь этот разговор Миша Брусникин воспрял было духом, как подполковник Байстрюков его снова огорчил и всяческих надежд лишил начисто.

– Ладно, с Аллой я решу! – сказал подполковник, и по его уверенному виду можно было догадаться, что за ним не заржавеет. – Я тебе жену нашел, Филипп. Справная девка. Кровь с молоком. Еще меня благодарить будешь.

И он эти слова в аккурат тогда произнес, когда они нос к носу с Клавой очутились. Клава глупо хихикнула и сделала книксен.

– Вот! – сказал подполковник Байстрюков. – Уже и в белом платье. Хоть прям сейчас под венец.

– Нет, ну нельзя же так вот сразу, – капризно произнес Филипп.

– Именно сразу! – сказал с нажимом Байстрюков.

– Нет, я не хочу, – продолжал капризничать Филипп. – Ну что это такое, в самом деле! Да и Алла…

– А Алла с тобой уже, считай, в разводе, – сказал безжалостный подполковник Байстрюков и посмотрел на собеседника холодным взглядом инквизитора. – Ты забыл, что на гастролях в Сыктывкаре отчебучил?

– А вы откуда знаете?! – дрогнул Филипп.

– У меня работа такая – все знать. И у тебя теперь два пути. Или ты ведешь эту красавицу в загс, или я веду тебя к прокурору, – сказал словами киношного героя Байстрюков. – Но к прокурору – это я тебе очень не советую, Филипп. Реальный срок. На зоне тоже можно петь, конечно. В художественной самодеятельности. Но Алла тебе туда передачки возить не будет.

– Почему? – заметно занервничал Филипп.

– У нее ж гастроли, – сказал Байстрюков рассудительно. – Творческий человек себе не принадлежит, он служит искусству. Сам знаешь, где-то не доешь, где-то не доспишь, а культуру в массы нести надо, это святое. Тут не до тебя, ты же понимаешь.

Филипп посмотрел задумчиво на Клаву, как будто взвешивал для себя, что для него ужаснее: тюрьма или семейная жизнь с этой вот девахой. Чтобы он сдуру не выбрал тюрьму, подполковник Байстрюков подсказал вкрадчивым голосом:

– А тут тебе никакой тюремной самодеятельности, Филипп, а сплошная семейная жизнь со всеми ее, бляха-муха, прелестями. Пирожки с капустой, водочка по пятницам и совместный просмотр телепередачи «Поле чудес». Поди плохо?

Кажется, Филипп испугался нарисованной картины даже больше, чем тюрьмы, да теперь уж этого не узнать, потому что пребывавший в крайне расстроенных чувствах Миша Брусникин вдруг чему-то сильно удивился и молвил изумленно:

– А Филипп-то ненастоящий!!!

И снова очень по-киношному получилось.

– Как – ненастоящий?! – поразился подполковник Байстрюков и посмотрел на Мишу Брусникина.

– Как – ненастоящий?! – поразился я и посмотрел на Илью Демина.

– Женька! – вскинулся Илья. – Так получилось, ты пойми!

Я захлебнулся воздухом и таращился на монитор, где был, как мне казалось, взаправдашний Киркоров.

– Ну не сложилось с настоящим, Женька, – бубнил у моего уха Демин. – А двойник был чудо как хорош! И экономия опять же, все-таки тут мы, считай, что за бесплатно…

– Но похож-то как! – сказал я потрясенно.

Это Миша Брусникин, который, в отличие от нас, находился с этим лже-Филиппом буквально нос к носу, что-то подозрительное там в конце концов углядел. А издали – вылитый Киркоров.

– Я не хотел говорить раньше времени, – бубнил Илья. – Думал, что обойдется. Ты же сам видишь, любо-дорого было смотреть.

– Тут только одна проблема, – сказал я. – Понимаешь, мы Клаве обещали присутствие настоящего Киркорова. Она только ради этого своего Мишку и подставила. Чтобы потом при случае рассказывать о том, что у нее на свадьбе сам Киркоров был. Так что тебе теперь придется с нею объясняться.

– Ой! – сказал насторожившийся Илья. – Что угодно, Женька, только не это! А ну как осерчает? Мы с ней в разных весовых категориях все-таки. Ты ведь можешь запросто администратора лишиться, Колодин. Тебе меня не жалко?

Кого мне было жалко, так это Светлану. Съемки наши закончились, я отдавал последние распоряжения, прежде чем отбыть восвояси, и тут краем глаза увидел Светлану. Не человек, а тень. И лицо такое серое, будто пеплом обсыпано. Я нагнал ее уже возле машины.

– Привет! – сказал я жизнерадостно. – Как тебе сегодняшняя съемка?

Она посмотрела на меня затравленным взглядом. Значит, делать вид, что все нормально, не получится.

– Ты все из-за письма того дурацкого? – сказал я понимающе.

Светка кивнула в ответ.

– Чья-то неумная шутка, – сказал я. – Выбрось из головы.

– Шутка не неумная, а злая, – поправила меня Светлана. – И вообще на шутку это не очень-то похоже.

– Брось! – удивился я ее словам. – Покойники не воскресают. И писем не пишут.

– Я не о том. Если мне там было хорошо и все нравилось, а теперь разонравилось и я боюсь – это ведь уже не шутка. Правильно?

– Но чего же там бояться? – попытался я ее приободрить.

Не получилось.

– Жень! Ты никогда не задумывался о том, что взрослые и дети могут видеть вроде бы одно и то же, но воспринимают это «одно и то же» по-разному? Вот я была взрослым человеком, когда покупала тот дом. Мне все там нравилось. И уединенность эта – потому что взрослому человеку требуется такое приватное пространство, где можно остаться одному. И лес этот сказочный – потому что красиво. И далеко от Москвы – потому что где ты в ближнем Подмосковье так задешево купишь два гектара леса. А теперь вдруг я из взрослого человека превратилась в ребенка. Я боюсь этого леса, я боюсь этой глухомани, где в случае чего не докричишься – не услышат. Я боюсь, в конце концов, что из-под елок этих в сумерках вдруг вылезет ужасный дед Бабай…

– Что это за дед такой?

– Это из детства, Женька. Страшный старик, которого я никогда не видела, но которого очень боялась. Дед Бабай приходит к тем детям, которые не слушаются и манную кашу не едят, и…

Светлана запнулась, обнаружив вдруг, что не знает, каким таким ужасным образом поступает страшный старик с непослушными детьми. Да это и не важно, вдруг подумал я, что именно вытворяет Бабай. Потому что неосознанный страх страшнее. Неизвестность держит в напряжении сильнее, чем то, что уже стало свершившимся фактом.

– Все изменилось, Женя, – горько сказала Светлана. – Я боюсь там находиться. Я боюсь туда возвращаться. Мне там страшно.

Я прекрасно понимал, о чем она говорит. День у телевизионщика долгий, и разъезжаемся мы обычно уже ночью. Потом Светлане еще полтора часа по загородной трассе. И где-то за полночь она приезжает в свой лес. А там такие шутки.

– Писем больше не было? – спросил я.

– Нет! – нервно дернула плечом Светлана.

– Может, больше и не будут так шутить? – высказал я предположение.

Светлана судорожно вздохнула. Не очень-то ей в это верилось, похоже.

– Ну хочешь, сегодня поедем к тебе? – предложил я.

Как-то само собой с языка сорвалось. Просто мне хотелось хоть чем-то ей помочь.

– Да! – с готовностью отозвалась Светлана.

Это выглядело так, как бывает у измученных долгой ноющей болью людей. Уже сил терпеть не остается, и тут им предлагают сделать обезболивающий укол.

– Хотите? – спрашивают.

– Да!!!

А какого можно было ждать ответа от человека, долгое время остававшегося с этой своей болью один на один, и никого вокруг, и все его покинули. Как вдруг нашелся кто-то, кто вызвался помочь. Пусть не насовсем, а лишь на время облегчить. Ну хотя бы так. И за это спасибо.

– Мне никто ничего не говорил про прежнюю хозяйку, – рассказывала Светлана. – Дом этот я покупала через фирму. Владельцем дома была записана фирма, юридическое лицо, а не конкретный человек. Я все делала через агентство недвижимости. Они проверили бумаги – бумаги в порядке. Заключили договор продажи-покупки. Все выглядело очень прилично и респектабельно.

Мы со Светланой ехали в ее загородный дом, и уже успело стемнеть.

– А что теперь в той сделке кажется тебе таким подозрительным? – пожал я плечами.

– Хозяйку прежнюю убили! Ты же слышал!

– К тебе это какое имеет отношение? – произнес я мягко и гипнотизирующе. – Ты приобрела собственность. Юридически чистую. С хорошими и правильными документами, в которых юристы ничего подозрительного не нашли, никаких там подводных камней нет. Владей и радуйся! Какие проблемы?

– Этот дом имеет прошлое, Женя. Я про это прошлое знать не знала, а меня кто-то в это прошлое ткнул носом.

– Это просто чья-то злая шутка!

– А если нет?

– Ты всех своих соседей знаешь? – спросил я.

Светлана молча покачала головой.

– А Андрей Михайлович? – вспомнил я про ее соседа, чем-то неуловимо похожего на француза. – Мне он показался человеком общительным.

– Он наверняка знает многих.

– Давай его пригласим на ужин, – предложил я. – Может быть, он подскажет, кто тут может так недобро пошутить.

Они снова пришли парой – Андрей Михайлович и его жена – и были одеты так, будто собирались пойти в театр, да мы нарушили их планы. Мне они все больше нравились. Скромная незаметность Нины Николаевны и невысокомерное достоинство Андрея Михайловича.

– Как я рад вас видеть, Евгений Иванович! – сказал он мне. – До сих пор не могу поверить в то, что вы появляетесь в нашей глуши!

Про глушь – это он зря, конечно. Хорошо еще, что Светлана накрывала стол, была увлечена хлопотами по дому и фразу про глушь пропустила мимо ушей.

– Место тут у вас хорошее, – со значением сказал я и красноречиво стрельнул взглядом в сторону Светланы.

Предупреждал своего собеседника о том, что надо бы поосторожнее. Он оказался человеком догадливым и тут же подтвердил с готовностью:

– Да, у нас тут хорошо!

Нина Николаевна тоже посмотрела на Светлану. В ее взгляде я угадал сочувствие.

Светлана пригласила нас к столу. Она уже не выглядела такой растревоженно-печальной, какой я обнаружил ее сегодня днем. Она была не одна. Страхи ее отступили, и она словно вернулась в свою прежнюю жизнь, где не было дурацких писем и где совсем не вспоминалось про этого чертова деда Бабая. Чему способствовал и вид накрытого стола, между прочим. Отварная парящая картошечка, тефтели под томатным соусом, пестрота салатов, пупырчатые соленые огурчики с прилипшим дубовым листом, оладьи с домашней сметаной, домашние же копчености с дурманящим ароматом, впитавшимся от горения вишневых да грушевых поленец, – все это возбуждало аппетит и приглушало тревоги.

– Я потрясен! – сказал Андрей Михайлович и поцеловал Светлане руку.

Светлана зарделась. Она оживала, и я снова узнавал ее прежнюю.

– Позвольте тост в таком случае! – сказал Андрей Михайлович.

Он был значителен и великолепен, как английский лорд.

– Я предлагаю выпить за Светлану, – начал он совсем не оригинально, и я уже готов был в нем разочароваться, но это было только начало, как оказалось. – Выпьем за победителя всепольского конкурса кулинаров!

Я ничего не понял. Светлана, кажется, тоже. А Андрей Михайлович тем временем невозмутимо выпил водку. Его супруга дисциплинированно пригубила следом.

– Я про поляков не поняла, – сказала Светлана.

– А вы выпейте для начала, – мягко посоветовал Андрей Михайлович.

Мы выпили.

– Так вот, про поляков, – сказал Андрей Михайлович. – Я смотрю на все это великолепие, – обвел он рукой наш действительно роскошный стол, – и понимаю, что если бы наша многоуважаемая Светлана поехала в Польшу на конкурс кулинаров, ей было бы обеспечено первое место. Гран-при! С большим отрывом от конкурентов! Столько выдумки, и такие рецепты…

– Обычные блюда, ничего сверхъестественного, – с неискренней скромностью домохозяйки произнесла Светлана.

– Как-то, будучи в Варшаве, я зашел в млечний бар, – вспомнилось Андрею Михайловичу. – Это не молочный бар, как может показаться, а что-то вроде наших столовых самообслуживания. Помните, были такие? Смотрю ассортимент, выбор богатый. И слова во многом знакомы, так что не запутаешься. Вижу, написано: «Супа томатова». Ну понятно. Томатный суп. Хотя нам это в диковинку, естественно. Что-то экзотическое. Настоящее польское. Дай, думаю, попробую. Попросил. Дают мне тарелку с этим супом…

Андрей Михайлович обвел нас взглядом.

– Теплый томатный сок! – сообщил он. – Клянусь! Ни картофелинки! Ни крупинки какой-нибудь! Ни вермишелинки!

– Может, вы что-то напутали? – высказала предположение Светлана. – И вместо супа заказали что-то другое?

– Нет-нет! – отозвался Андрей Михайлович и вновь наполнил наши рюмки. – Давайте-ка мы выпьем, и я вам расскажу про польский борщ. Чтобы вы уже окончательно убедились в том, что вы с вашими кулинарными талантами там точно были бы звездой ресторанного бизнеса.

Он подал нам пример, мы выпили следом за ним. Все теплее становилась атмосфера за столом. Хорошо сидели. По-домашнему.

– Про борщ, – сказал Андрей Михайлович и промокнул губы вышитой салфеткой. – Опять же Польша, снова млечний бар, куда мы заходим вдвоем с коллегой. А голодные! – сообщил он важную подробность, чтобы дальнейшее было понятнее. – И поэтому понабрали всего много. В том млечном баре окошко такое было. Раздаточное. И пани в белом колпаке выдает оплаченные блюда. Ну прямо как в наших столовых когда-то поварихи. Заглядывает в чек… А у нас длинный такой чек получился – как змея… Заглядывает она в чек и выдает нам блюдо за блюдом. Товарищ мой блюда принимает, а я все на подносе на стол переношу. Весь стол заставил. И тут нам пани говорит – все, мол, до свидания, кто там следующий. А я точно помню, что мы борщ заказывали. Даже два борща. Нас ведь двое. И я, как могу, этой пани объясняю, что еще борщ должен быть. Так ведь был, она нам говорит. Не было, клянемся. Она бы нам, может быть, и не поверила. Мало ли что там эти иностранцы лопочут. Но за нами следом бабулька стояла, полька, из тех блаженненьких старушек, которые во всех делах готовы поучаствовать и что угодно подтвердят. Точно-точно, говорит она, не было борща, я видела. Тут пани в белом колпаке деваться некуда. Ну не в сговоре же с нами эта польская старушка. И пани, хотя я по лицу и вижу, что сильно сомневается, выдает нам борщ. И когда я этот борщ вижу – я понимаю, что он действительно был. Две вот такие кружки, – Андрей Михайлович взял с края стола белую керамическую кружку на четверть литра и поставил ее перед нами, – и в них бурого цвета горячая вода. Я-то думал, что компот… Пустой… Без сухофруктов… А это борщ у них такой! Налитая в кружку цветная вода! И вот нам пани две порции таких и выдала!

– Неужто у них вся кухня такая? – удивилась Светлана. – И ничего такого нет, что вам понравилось бы?

– Ну почему же! – внушительно сказал Андрей Михайлович и потянулся к водочной бутылке. – Сейчас мы с вами еще по одной выпьем, и я вам расскажу про блюдо польской кухни, которое меня, человека, который любит хорошо поесть, приятно удивило…

У него, как я обнаружил, был дар завоевывать внимание собеседников. Вот я, к примеру, никогда особенно не вникал в тонкости кулинарного искусства. И познания про Польшу у меня были самые никакие. Не Италия как-никак. И не Кения с Танзанией. Скучная, в общем, страна, и туристу совсем неинтересная. А вот Андрею Михайловичу за две минуты удалось меня увлечь, и я действительно с интересом ждал рассказ про блюдо, которое понравилось ему лично и заранее уже нравилось мне.

– За вас, Светлана! – мягко улыбнулся Андрей Михайлович.

Счастливая Светлана ответила ему благодарным взглядом. Андрей Михайлович выпил водку и вкусно закусил ее хрустящим огурчиком. На него хотелось смотреть. Сам его вид добавлял интерьеру уюта и какого-то волшебного домашнего тепла, какое не в каждом жилище сыщешь.

Андрей Михайлович промокнул салфеткой губы, и я понял, наконец, кого он мне напоминает. Барина. Не злого. Умного. Хорошего. Добрый барин.

– Так вот, о Польше, – сказал он, будто извиняясь за то, что так надолго завладел нашим вниманием, хотя за это извиняться, право слово, ему было совсем ни к чему. – Я попробовал там блюдо, которое называется «фасолка по-бретонски». Ну, по названию понятно, что там присутствует фасоль. Но какая!

Андрей Михайлович покачал головой и посмотрел в потолок благоговейно.

– Крупная, как слива. И очень вкусная. И все это перемешано с мясом. Не с кусками мяса, а так, знаете ли, мясо распущено на волокна. И все это в соусе, такое жиденькое, но не совсем. Оно выглядит как слишком густое первое блюдо. Чрезмерно густая солянка, к примеру. Или же как второе блюдо, куда влили излишек соуса. И этот вкус! Я до сих пор не могу его забыть! И если, прежде чем приступить к фасолке по-бретонски, для начала выпить водочки… Именно нашей водочки, отечественной… потому что польская водка – это особый разговор, я вам сейчас расскажу, что такое «водка польская»…

Я уже было изготовился слушать, как вдруг Светлана голосом негромким, но тоном решительным вдруг произнесла:

– Андрей Михайлович! Извините! А ведь вы соседей наших хорошо, наверное, знаете?

И она этим вопросом будто на бегу рассказчика остановила. Как будто он налетел на какую-то преграду. Я думал, что Светлана размякла и забылась. А она все так же пребывала в напряжении, как оказалось, и только ждала удобного случая, чтобы перейти к интересующей ее теме. Не дождалась и без всякой подготовки спросила, не дав рассказчику фразу до конца произнести.

– Каких соседей? – посмотрел Андрей Михайлович озадаченно.

– Тех, что поблизости живут, – сказала Светлана, и я видел, как она нервно теребит салфетку. – Вы то письмо помните?.. Ну, которое… Тогда…

– Что – еще одно прислали? – приподнял бровь Андрей Михайлович, будто удивляясь настырности покойницы.

– Нет. Но мне и одного письма достаточно, – невесело улыбнулась Светлана. – Мы вот с Женей приехали, – кивнула она в мою сторону, – чтобы поговорить с вами о наших соседях.

Кажется, Андрея Михайловича перспектива обсуждения отсутствующих здесь соседей совсем не вдохновляла. Потому что такие разговоры обычно называют сплетнями, а сплетничать благородному Андрею Михайловичу было не к лицу. Светлана тоже, наверное, обнаружила всю щекотливость ситуации и постаралась сгладить произведенный эффект.

– Я тут дом купила, даже не поинтересовавшись особо, что за публика вокруг, – сказала Светлана, будто извиняясь. – Услышала, что приличные люди, и на этом успокоилась. А теперь даже не могу сказать, кто за забором рядом тут живет.

– Хотя бы ближайшие соседи, – подключился я к разговору, чтобы поддержать разволновавшуюся Светлану.

Андрей Михайлович сказал неуверенно:

– Здесь люди контактов друг с другом не поддерживают. Не многоквартирный дом все-таки, вы поймите. Тут можно жить и месяцами своих соседей не видеть. Ну, по крайней мере, нос к носу не сталкиваться.

– Но иногда случается, – подсказал я. – У вас тут целый населенный пункт. И наверняка приходится иногда собираться и сообща решать какие-то вопросы жизни вашего поселка. Что-то вроде собраний. Бывают ведь?

Честное слово, я все это наугад сказал. И попал в точку.

– Бывают, – согласился Андрей Михайлович.

– И вы своих соседей по участку видели, – подсказал я ему добрым голосом следователя, видящего своего собеседника насквозь.

И снова Андрей Михайлович не решился мне перечить.

– Видели, конечно, – не очень охотно признался он. – Издалека. Без особых контактов…

– Так кто тут со Светланой соседствует? – подбодрил я его. – Одних соседей я даже видел. Вы – с одной стороны от Светланы. А они – с другой. Мама с дочкой.

– Да, там целая семья, – кивнул Андрей Михайлович. – У них еще сын, он где-то учится, по-моему. Я думаю, что он студент. А глава семьи у них – серьезный человек. Такой основательный, и видно, что крепко на земле стоит, – уважительно сказал Андрей Михайлович.

– Бизнесмен? – уточнил я.

– М-м, может быть, – не очень уверенно сказал Андрей Михайлович.

– Но не бандит, надеюсь? – вздохнула Светлана.

– Нет-нет, он производит впечатление очень приятное. Какая-то основательность в нем чувствуется. Семья за ним как за каменной стеной, я думаю.

– В его семействе могут быть шутники? – спросил я.

– Вы про то, что кто-то из его семьи написал это глупое письмо? О нет! Это невозможно! Сам он очень серьезный человек. Я не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что он никакой не бизнесмен, а прокурорский работник, предположим. Есть в нем строгость какая-то. Нет, такой шутить не станет. И дети его – тоже вряд ли. У такого отца не забалуешь. Сына своего он вообще в строгости держит, как мне кажется. А дочь и вовсе не способна на такое. И маленькая она, и…

Андрей Михайлович замялся, пытаясь подобрать нужные слова, и я пришел ему на помощь. Я ведь видел ту девочку.

– Она больна, как мне кажется.

– Да, – подтвердил Андрей Михайлович, и было видно, как ему ребенка жаль. – Ну и мать… – продолжил он после паузы. – Ей при больном ребенке, как вы понимаете, совсем не до шуток. Так что на ту семью я бы не грешил.

– Хорошо, но есть еще соседи, – сказал я. – Вот там, в той стороне, – я указал рукой направление, – кто живет?

– Там семейная пара…

Мне показалось, будто мой собеседник расстроился, и почти сразу я получил подтверждение собственной догадки.

– Но я бы не хотел их обсуждать и давать характеристики, – продолжал Андрей Михайлович. – Потому что у нас с ними даже как-то был конфликт, и я здесь могу быть пристрастен.

– Они – конфликтные люди? – насторожился я.

– Этого я не могу знать.

– Но вы же сказали – конфликт.

– Это был всего один случай. А по одному случаю никак судить нельзя.

– Вы все-таки расскажите, – попросил я.

– Обычная бытовая ссора, ничего особенного, – неохотно сказал Андрей Михайлович. – У нас тогда еще не были разграничены участки. То есть границы были проведены, но заборы еще не стояли. И вот эти люди, о которых я рассказываю, расчищали свой участок от сухостоя и весь этот деревянный мусор снесли к нам на участок. Не они сами, разумеется, а рабочие, которые у них работали. Я решил было, что рабочие сделали это по собственной инициативе, и отправился к хозяевам того участка. И у нас состоялся крайне неприятный разговор на повышенных тонах.

Я ни за что не поверю, что милейший Андрей Михайлович способен разговаривать с кем-то на повышенных тонах, и поэтому без труда распознал, как должна была звучать его последняя фраза, будь он человеком менее культурным. Он хотел сказать, что на него наорали и послали куда подальше.

– Извините, но мне бы не хотелось обсуждать ни ту историю, ни этих людей, – виновато посмотрел на меня Андрей Михайлович.

И я обнаружил, что домашняя атмосфера, до недавних пор витавшая над столом, уже куда-то испарилась. Мы еще продолжали нашу позднюю трапезу, но уже не было ни прежней душевности, ни былого веселья, и Андрей Михайлович так и не поведал нам об особенностях польской водки, и очень скоро супруги-соседи засобирались восвояси. Мы со Светланой вызвались их проводить. Решили идти напрямик, через лес, чтобы не делать крюк. Было совсем темно, и Светлана принесла пару фонарей. Один фонарь взял я, второй достался Андрею Михайловичу, мы с Ниной Николаевной пошли вперед, Андрей Михайлович шел со Светланой где-то сзади. И могло никогда больше не представиться такого удобного случая, чтобы расспросить соседку о том, о чем я ни за что не решился бы заговорить в присутствии Светланы.

– Нина Николаевна, – сказал я негромко. – А вы знали прежнюю хозяйку этого дома?

– Веронику? – уточнила женщина, и я почувствовал, как она еще крепче сжала мою руку. – Знала, да.

Я слышал, как она судорожно вздохнула в темноте.

– Ее убийцу так и не нашли, – сказал я. – Но разговоры ведь, наверное, ходили.

– О чем?

– О том, кто мог это сделать. Наверняка мотивы убийства обсуждали. Тем более что убили ее не где-то в Москве или в другом каком месте, а прямо здесь.

Хорошо еще, что не в самом доме, подумал я, но не сказал вслух. Потому что, если бы все случилось в доме, Светка никогда больше не переступила бы через порог ужасного жилища – сразу, как только узнала бы об этом.

– Обсуждали, конечно, – сказала Нина Николаевна. – Но ни до чего не договорились, кроме глупостей. Так всегда бывает, когда никто ничего не знает.

– А что за глупости? – проявил я интерес.

– Ой, Женя, ну вам-то это зачем? – попеняла мне собеседница, и в ее голосе явственно слышался упрек, будто я разочаровал ее своими глупыми расспросами.

– Здесь жила женщина, – сказал я. – Ее убили. Убийцу так и не нашли. А теперь эта убитая женщина пишет письма Светлане, которая мне и коллега, и друг одновременно. Я хочу знать, как это все связано и чем оно может аукнуться Светлане.

– Но вы, надеюсь, не верите в то, что письмо написала Вероника?

– Конечно, не верю. Но этот, с позволения сказать, «шутник», который прислал письмо, запросто может быть связан с убийцей или убийцами… Или даже он и есть убийца…

– Вы это серьезно? – не поверила Нина Николаевна.

– Не знаю, – не стал я морочить ей голову. – Вся эта история, может быть, выеденного яйца не стоит. Но кто знает – возможно, и у Вероники все начиналось с каких-то странных историй и непонятных шуток. Так что там за глупости, которые со смертью Вероники связаны? – вернулся я к интересующему меня вопросу.

– Вы знаете, где обнаружили тело бедняжки?

– Нет.

– В старом графском пруду.

– Так тут и пруд есть? Да еще графский? – удивился я.

– Я там была лишь однажды, и мне показалось, что это всего-навсего большая заросшая лужа, – невесело засмеялась Нина Николаевна. – Но здесь говорят, что это бывший графский пруд. Может быть, так оно и есть. Я не знаю.

Впереди между деревьями я уже видел горящий у соседского дома фонарь.

– Веронику нашли в пруду, – сказал я. – И как же это все объяснила общественность?

– Вы слышали про старую графиню?

– Ну да, – сказал я вполне беспечно. – Мне Светлана рассказывала о том, что где-то здесь давным-давно было имение старой графини. Кажется, ее фамилия Воронцова. Ну так и что?

– А вы слышали местную легенду про старую графиню? Про то, что она здесь ходит по ночам, а особенно часто ее видят там, у пруда?

– Когда видят? – спросил я глупо. – Сейчас видят? В наше время?

– Да.

– Но это же глупости!

– Вот и я говорю, что глупости, – согласилась со мной Нина Николаевна.

В моей голове случился такой шурум-бурум, что понадобилось время на то, чтобы хоть как-то привести в порядок разбежавшиеся мысли.

– Хорошо, пускай тут бродят призраки, – пробормотал я. – Но при чем здесь Вероника?

– Говорили, что там, на пруду, графиня появляется по ночам в белом платье…

Еще бы! Все призраки по ночам одеты в белое. Про это каждый школьник знает.

– И Вероника, когда ее нашли, была одета в платье старой графини, – завершила фразу Нина Николаевна.

– Кто это сказал? Кто здесь может знать, как двести лет назад одевалась старая графиня?

– Я не знаю, Женя. Но так говорят.

Мы уже стояли у порога дома Нины Николаевны. И Андрей Михайлович со Светланой нас нагнали. Больше ни о чем расспрашивать свою собеседницу я не посмел – при Светлане. Мы распрощались с соседями и отправились восвояси.

Я принес дров и растопил печь. Мне нравилось, что здесь печь, а не камин, как в большинстве новопостроенных подмосковных коттеджей. На камины я уже насмотрелся. А печь – это будто из старой жизни.

Светлана загрузила грязную посуду в посудомоечную машину и присоединилась ко мне. Мы сидели на брошенной на пол шкуре неведомого мне зверя и смотрели на огонь.

– Хорошо сегодня, – сказала Светлана.

Я понял, что это связано со мной. Она не одна сегодня, и ей не так страшно – вот что она хотела сказать. И я захотел ее приободрить.

– А мне вообще здесь нравится, – сказал я. – И когда у тебя все эти страхи пройдут…

– Они не пройдут, Женька, – оборвала меня Светлана и прижалась ко мне, как будто ей было зябко. – Это уже навсегда. Мне здесь всегда будет нехорошо.

Я демонстративно ее не услышал.

– Завтра пойду к твоим соседям, – объявил я. – К тем, которые свалили мусор на участок Андрея Михайловича…

– Ты думаешь, что это они письмо подбросили?

– Совсем необязательно. Подшутить могли не только ближайшие соседи, но и те, кто через пять участков от тебя живет. Или даже кто-то из тех, кто не местный. В гости приезжал, допустим. А с этих соседей-грубиянов я начну, потому что надо же с кого-то начинать. Может, кто-то что-то и подскажет.

– Возьми меня замуж, Колодин, – вдруг сказала Светка. – Я тебе носки буду стирать. Рубашки твои. Еще буду супы тебе варить.

– Э-э, как тебя расколбасило! – обнаружил я. – Плохо дело, малыш. Совсем с салазок съехала.

– Мне страшно, – честно призналась Светка.

– И сейчас?

– Сейчас нет. Спокойно мне рядом с тобой. Потому я замуж и прошусь.

– Тебе не мужа надо заводить, а собаку. Сыпанула сухого корма в миску – и свободна. Ни носков, ни рубашек, ни супа.

– Получается, что мужик – это хуже, чем собака, – обнаружила Светлана.

– Ну, в общем, да, – самокритично признал я.

– Ты мне глаза раскрыл, Колодин, – сказала Светлана и благодарно меня поцеловала. – А то я чуть было не лопухнулась. Так где тебе стелить?

Ожидаемый ответ я прочитал в ее глазах. Но ведь мы с нею друзья и только друзья, не так ли?

– Я могу лечь здесь, постели мне на диване.

– Какая же ты бесчувственная свинья, Женька! – разочарованно поставила мне диагноз Светлана.

Но постелила мне все-таки на диване, как я и просил.

– Я буду рядом, – пообещал я, чтобы хоть немного ее успокоить. – Ты в той комнате, я в этой. Чего тебе бояться?

– Я всего боюсь, Женька. Я боюсь ходить по своему участку. Я боюсь спать с открытым окном. Я боюсь заглядывать в почтовый ящик. Я – это уже не я, а один сплошной страх.

– Чепуха! – отозвался я насколько мог беспечно. – Завтра с утра зайду к твоим соседям, а потом у нас еще будет время до полудня, и мы с тобой пройдемся по окрестностям. Мне тут в прошлый раз понравилось, честное слово. А Нина Николаевна сегодня мне сказала, что тут даже есть пруд. Ты знала об этом?

– Нет.

Значит, и историю про призрак старой графини ей никто еще не успел рассказать. И я благоразумно не стал ее пугать на ночь глядя.

Утром, когда Светлана еще спала, я отправился к соседям. Попытка пройти прямиком через лес успехом не увенчалась, я очень скоро наткнулся на высокий сплошной забор, мне пришлось вернуться, выйти через ворота на улицу и потом довольно долго идти в обход.

В конце концов я очутился перед массивными воротами с «глазком» видеофона, посредством которого я мог связаться с обитателями дома – его крышу я видел за высоким забором.

Я нажал на кнопку переговорного устройства и посмотрел в объектив видеофона честным взглядом человека, у которого какие-либо дурные мысли отсутствуют напрочь.

Мне долго никто не отвечал, я нажал кнопку повторно, и только тогда заспанный и крайне недружелюбный женский голос произнес:

– Ну чего? Кто это?

– Евгений Колодин! – отрапортовал я. – Программа «Вот так история!».

– Ой! – испугалась женщина, и я живо себе представил, как она сейчас таращится спросонья на экран.

Чтобы ей было удобно меня рассматривать, я приблизился к зрачку видеофона. И даже подмигнул своей на этот раз единственной зрительнице, как это делал иногда в нашей передаче.

– Ой!!! – ужаснулась женщина. – Вы, что ли, к нам?!

По-видимому, она решила, что речь идет о каком-то новом розыгрыше, героями которого выпало несчастье стать ее семейству. Я не стал ее разубеждать раньше времени.

– Я к вам, – сказал я. – Для важной и конфиденциальной беседы.

То ли на нее мое безукоризненное произношение непростого слова «конфиденциальной» так подействовало, то ли она уже успела успокоиться, но щелкнул дистанционно открываемый замок, и я смог пройти на огороженную высоким забором территорию.

Здесь, конечно, был не Светкин лес. Много чего тут повырубили, и было красиво, но неромантично. Меж нечастых деревьев стоял большой дом с пристроенным к нему гаражом на четыре машины. В домике для барбекю, если завершить там кладку стен и сделать окна-двери, могло бы поселиться и жить счастливо многодетное семейство какого-нибудь узбекского хлопкороба. Не скажу, что красиво, а скажу, что спесиво, сама собой сложилась в моей голове фраза.

Я дошел до парадных дверей дома, хотел войти, но у меня не получилось. Удивленный, я постучал, решив, что мне просто забыли открыть, но и это не возымело эффекта. Не зная, что думать, я дурак дураком простоял под дверями добрую четверть часа, как мне представлялось, и уже собирался вернуться к воротам и оттуда с помощью видеофона вновь связаться с занявшей оборону хозяйкой, как вдруг щелкнул замок, дверь распахнулась, и я увидел перед собой мадам – прилично одетую и при полном макияже, и выглядела она так, как будто собиралась сию же секунду отправиться за покупками в Третьяковский проезд, на самую дорогую торговую улицу Москвы, да вот так некстати я обнаружился на пороге ее дома.

– Ах, тут закрыто? – неискренне удивилась она.

Я простил ей эту маленькую хитрость и нисколько на нее не сердился, потому что это я заявился без предупреждения ни свет ни заря, а она в это время еще была заспанная, неумытая и неодетая, и то, как она за каких-то пятнадцать минут успела сделать все как нужно, не могло не вызвать восхищения.

– Боже, вы такой, как в телевизоре! – всплеснула руками хозяйка. – Ну прямо вылитый Колодин!

– Да, мы с ним похожи, – сострил я.

– Погодите! – изумилась женщина. – Так вы не…

– Я именно он, – успокоил я ее. – Вам паспорт показать?

– Я и без паспорта вижу, что это вы, – окончательно определилась моя собеседница. – А вы насчет Жорика, наверное, да?

– Жорик у нас кто?

– Жорик у нас муж.

– Ах да, – сказал я, будто вспомнив. – Так что у нас с Жориком?

– Разыгрывать его будете? Я не удивляюсь, если честно. Сразу, как только у нас тут поселилась эта ваша мадам, можно было догадаться, что скоро случится что-нибудь веселенькое.

– «Веселенькое» – это что? – уточнил я, поскольку первое, что лично мне приходило на ум, было убийство несчастной Вероники.

Но все оказалось иначе.

– Я про розыгрыш, – сказала мне собеседница.

– Ах, вот оно что. А «наша мадам»…

– Это наша соседка. Она ведь у вас работает, правда?

– А вы откуда это знаете? – спросил я, насторожившись.

Я ведь ее за язык не тянул. Она сама сказала. Проговорилась о том, что знает, кто такая Светлана. В то время как сама Светлана никого здесь не знала и ни с кем не общалась, кроме Андрея Михайловича и его супруги.

– Как же мне не знать! – будто даже удивилась хозяйка. – Жорик сразу мне сказал. Когда ваша знакомая еще только дом покупала.

– Ваш супруг присутствовал при покупке?

– Нет, но он подписывал бумаги.

– Подождите, так это у него Светлана покупала дом?

– Не у него лично, а у его фирмы. Все здесь когда-то принадлежало фирме.

– Фирме вашего мужа? – уточнил я.

– Да.

– А теперь?

– А теперь принадлежит собственникам. Тем, кто раскупил участки. Осталось, правда, кое-что. Там, где неудобные места. Низины. Без лесных деревьев. Там еще не продано. Вы чего-нибудь выпить хотите?

– Нет, спасибо.

– А я выпью пива. Ой, мы с Жориком вчера так напились – я не представляю, как он еще сегодня поднялся. Но хорошо, что уехал. Мы хоть с вами поговорим спокойно.

Женщина принесла из холодильника целую упаковку чешского «Пилзнера».

– Так как вы задумали подставить Жорика? – спросила она. – Вы уже все придумали?

Она сама подсказывала мне безопасный путь развития беседы. И теперь только не надо было ее разочаровывать.

– Так, наброски кое-какие, – ответил я. – Все равно это требует обсуждения.

За это короткое время моя собеседница успела опорожнить две бутылки пива, и ее настроение, как я заметил, стремительно улучшалось.

– Я не могу себе поверить! Колодин у меня в гостях!

Это могло продолжаться очень долго. Поэтому я сразу взял быка за рога:

– Так вот по поводу Жорика, – сказал я. – Он деловой человек, занимается бизнесом – его на дешевый трюк не купишь.

– Он у меня конкретный, – подтвердила хозяйка дома.

– Поэтому для розыгрыша нужно искать такую тему, которая, может быть, и обладает признаками неправдоподобия, но по крайней мере знакома нашему герою. Что-то он такое слышал, что-то ему уже говорили…

Моя собеседница слушала меня, раскрыв рот, и явно ожидала услышать интересное продолжение – к чему это я веду. Так дети слушают сказки. Я постарался не ударить в грязь лицом.

– Для вашего Жорика можно использовать то, о чем все здесь наслышаны… призрак старой графини!

У женщины округлились глаза. Проняло ее. Для пущего эффекта я еще наподдал жару.

– Старая графиня в белом платье среди ночи, – сказал я. – Мы постараемся удивить вашего Жорика по полной программе.

– О-о-о! – только и смогла произнести моя собеседница.

Пожар охватившего ее волнения она торопливо залила пивом. Похоже, что история ночного призрака не была для нее пустым звуком.

– Вы ведь знаете эту легенду, – мягко, без нажима сказал я.

Мол, дело-то известное, вы наверняка в курсе.

Женщина кивнула в ответ.

– Вы мне расскажите все, что знаете, – попросил я с прежней благожелательностью в голосе. – Если я буду знать то, как это видится вам, нам будет легче работать с вашим мужем.

– Жила здесь когда-то графиня, – сказала женщина. – Воронова, кажется…

– Воронцова.

– Да, Воронцова. А теперь она призрак. Ходит тут по ночам, людей пугает.

– Вы лично ее видели?

– Я? Нет.

– А ваш муж?

– Нет.

– А кто видел?

– Ну, я не знаю.

Вот так всегда бывает с призраками. Никто не видел лично, но все уверены, что призрак где-то здесь.

– Может, ее и нет вовсе? – предположил я.

– Как же! – с чувством сказала моя собеседница. – Ведь видели!

– Кто? – снова повторил я.

Она попыталась вспомнить.

– Ну ведь кто-то мне говорил! – наморщила лоб хозяйка. – Я точно помню! А-а! Карпов! Виталь Семеныч!

Прямо расцвела она, когда вспомнила.

– Он кто? – спросил я.

– Управдом. Через два участка от нас живет. По найму работает. Заведует хозяйством. Хотите позову?

Я неопределенно пожал плечами. Моя собеседница расценила это как знак согласия и уже набирала телефонный номер. В принципе, я был не прочь посмотреть на человека, своими глазами видевшего призрак. Но пришел я сюда не за этим. И мне еще предстояло аккуратно подвести наш разговор к главному.

– Алло? Виталь Семенович? Это Римма. Ага, здрасьте. Хочу вас видеть, Виталь Семеныч. Очень жду. Вы сможете? Ага. Сейчас.

Хозяйка положила трубку сотового телефона на стол, и я сказал, пока она еще находилась под впечатлением разговора и ее внимание притупилось:

– Графиню ведь видят у старого пруда?

– Да! – с готовностью подтвердила Римма.

– И там же, кажется, не так давно случилось убийство.

– Да!

– Это соседка ваша погибла. И она была в белом платье.

– Ой! А хотите взглянуть?

– На что? – не понял я.

– На утопленницу нашу!

Я опешил и еще ничего не ответил, а Римма уже несла какую-то газету, и не успел я глазом моргнуть, как она из газеты вытряхнула конверт, а из конверта – несколько фотоснимков, и все это были фотографии одной и той же женщины в белом платье, снятые с разных точек. Я понял, что это и есть Вероника Лапто. Совсем не старая и, наверное, довольно симпатичная при жизни, но здесь, на фотографиях, она уже была мертва.

– Откуда это у вас? – вырвалось у меня.

– Это же здесь произошло, – сказала Римма. – Вот и сфотографировали.

Я никак не решался прикоснуться к фотографиям, и Римма сама раскладывала их передо мной, будто гадала на картах. Я обратил внимание на платье Вероники. Такие сейчас не носят. Разве что только в фильмах про старую жизнь их можно увидеть.

– Какое странное платье, – сказал я.

– Чудное, – согласилась со мной хозяйка. – Вырядилась непонятно зачем.

– Белое, – отметил я будто невзначай.

– Ага.

– И призрак ходил в белом платье, – подводил я собеседницу к главному.

Римма вопросительно посмотрела на меня.

– А вам не кажется, что призрак – это и была Вероника? – предложил я ей свою версию.

– Вот! – с готовностью отозвалась Римма. – И у нас тут так говорят!

– А зачем она людей пугала по ночам?

– Этого я не знаю.

– Но смысл какой-то должен быть.

Женщина только пожала плечами в ответ.

– Вы ее хорошо знали?

– Веронику? – уточнила Римма.

И мне вдруг показалось, что она не очень рада такому повороту в нашем разговоре.

– Да, Веронику, – подтвердил я с интонациями незаинтересованного человека.

– Я бы не сказала, что знала ее.

Может быть, ей и удалось бы меня обмануть, если бы не выпитое ею спиртное. После четырех бутылок пива женщине труднее притворяться. Но я не стал давить на нее. Мне достаточно было обнаружить ее неискренность.

По-птичьи пропел видеодомофон. Римма отправилась открывать гостю. Кажется, она была рада отвлечься от разговора со мной.

Пришел дядечка годков шестидесяти. Ежик седых волос. Невысок, но крепок. И руки как тиски. Он сжал мою ладонь, и у меня едва не хрустнули кости.

– Виталий Семенович, – сказал дядечка. – Фамилия моя Карпов. Но я не родственник, а однофамилец.

– Кому однофамилец? – не понял я.

– Шахматисту нашему гениальному, Анатолию Карпову, – гордо сказал гость, будто отсвет гениальности падал и на него.

Римма принесла фотоаппарат.

– Виталь Семеныч! – пропела она, лучезарно улыбаясь. – Щелкните нас с Евгень Ванычем на память!

Она прижалась ко мне, как будто мы были супругами. Вспыхнула фотовспышка.

– Запечатлено! – сказал однофамилец шахматиста Карпова. – Все будет в лучшем виде! Так вы меня для съемок приглашали?

– Нет-нет! – сказала Римма. – Я насчет призрака нашего. Старой графини. Вы ведь ее видели. Товарищ Колодин тут интересуется.

– Нет, я не видел, – покачал головой управдом Карпов.

Я же говорил, что с призраками всегда так. Кто-то видел призрак своими глазами и потом рассказывал об увиденном, но этот «кто-то» всегда недосягаем. Вот только что был здесь, но вышел. А если он вернулся, то оказывается, просто что-то перепутали, не он лично видел, а кто-то другой, и ему рассказывал.

– Видел Кирилл, – сообщил Карпов. – Своими глазами.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Кирилл – это сын тех людей, у которых Виталь Семеныч работает, – специально для меня пояснила Римма.

Я кивнул с важным видом.

– Но он сейчас в Москве, – сказал Карпов. – На выходные только приезжает.

Формула «свидетель чуда был, но только что вышел» продолжала работать безотказно. Я мог примерно спрогнозировать дальнейшее построение цепочки свидетелей. Кирилл не видел сам, а видела его любимая девушка. Потом окажется, что видела не девушка, а ее младший брат. А младшему брату большие мальчишки рассказывали, но вот они уж точно видели. И так до бесконечности. Хотя, возможно, все-таки найдется человек, который подтвердит, что видел призрак лично. Но потом непременно окажется, что человек этот состоит на учете в психоневрологическом диспансере и местные психиатры знают его, как родного.

– Мешает нам эта старуха, – степенно сказал управдом Карпов. – Это я про призрак вам докладываю.

– А чем же мешает? – не понял я чужого горя.

– Люди нервничают, – пояснил Виталий Семенович. – Проклятое место, говорят. Если так продолжаться будет, скоро отсюда побегут. Начнут распродавать участки, в смысле.

– Все это уже закончилось, по-моему, – пожал я плечами.

– Что закончилось?

– Визиты старой графини, – пояснил я. – Потому что есть такое предположение, что видели не старую графиню, а Веронику Лапто. И если это так…

– А если нет? – строго глянул на меня управдом Карпов.

И я вдруг понял, что лично он нисколько не сомневается в том, что в одну из ночей графиня непременно вернется.

Управдомы – люди занятые, им разговоры разговаривать некогда. И Виталий Семенович, обнаружив, что миссию свою он выполнил, ушел. Когда он, прежде чем уйти, направился ко мне, чтобы пожать на прощание руку, я поспешно помахал ему издалека, рассчитывая избежать калечащего зажима его рук-тисков, но Карпов исполнил задуманное, и вновь мои кости едва не хрустнули.

– Всего хорошего! – сказал Карпов. – Зовите, если что!

– Он отставник, наверное, – предположил я, когда Виталий Семенович ушел.

– Это как? – спросила Римма, выливая в бокал содержимое неизвестно какой по счету пивной бутылки.

– Похож на отставного офицера.

– А-а, нет. Он фотограф.

– Фотограф? – удивился я.

– Ну да. В фотоателье работал. Ателье закрылось, он в управдомы нанялся. Фотки эти он сделал.

Римма кивнула на фотографии с изображением несчастной Вероники.

– Вот как? – удивился я.

– Да. Кто-то из местных наткнулся на труп, примчался в поселок, чтобы вызвать милицию. И как-то сразу все узнали про убийство. Побежали туда. А Виталь Семеныч фотоаппарат с собой прихватил. И успел нащелкать снимков до того, как милиция приехала.

– А щелкал он зачем? Что за удовольствие?

– Из-за денег, – как о чем-то само собой разумеющемся сказала Римма и развернула ту газету, в которой она принесла конверт с фотографиями. – Он что-то заработал на этом.

На газетной странице я увидел одну из тех фотографий, которые лежали на столе. М-да, как говорится, только бизнес, ничего личного.

– Но я вам очень не советую! – веско сказала Римма.

– Чего? – не понял я.

– Жоржа разыгрывать с этой старухой. Он расстроится.

– Почему? – спросил я, хотя уже знал ответ.

Римма красноречиво кивнула на фотографии.

– Неприятные ассоциации? – сказал я. – Труп, найденный на подведомственной территории? А я не совсем, кстати, понял про бизнес вашего мужа. Его фирма владела всей этой землей?

– Ага.

– А землица-то откуда?

– Дали.

– Кто?

– Я не знаю. Власти, наверное. Обычное дело сейчас. Фирма на себя оформляет землю, а потом разбивает ее на участки и продает под дачи.

– Вишневый сад, – пробормотал я.

– Не-е, тут вишен нету.

– Да я заметил, – кивнул я. – Так ваш супруг распродал почти все участки? И что же теперь?