Меня зовут Шон

Элисон

Февраль, два месяца спустя

Никогда еще Элисон не возвращалась в участок с такой радостью. Она решила, что, оказавшись вечером дома, в первую очередь отыщет какой-нибудь горящий тур в жаркие страны. Воображение рисовало приятные картины — коктейли с зонтиками, теплый песок под ногами, запах крема для загара…

— Пирожок будешь? — спросил осыпанный крошками Том, подходя к ее столу с бумажным пакетом; он все же заставил ее остановиться у «Грегге» в Севеноуксе.

— Фу… — Элисон покосилась жирное пятно, проступившее сквозь пакет. — С чем он?

— С сыром. Я знаю, как ты жалеешь несчастное зверье.

— Тогда буду.

Еда, попавшая в желудок, помогла согреть промерзшие внутренности. Элисон с набитым ртом пробормотала:

— Странные они, эти деревенские…

— Ты о Злой Ведьме? — Том удивленно вскинул черные брови, в которых тоже застряли крошки от пирожка.

— Нет, — Элисон посмотрела на него. — О тех, из шикарного дома, которые, похоже, исчезли. Две смерти за несколько месяцев в месте, где почти никто не бывает. То есть, ну, это же у черта на куличках, так ведь?

Том проглотил кусок сосиски в тесте.

— Думаешь, там что-то нечисто?

— А тебе так не кажется?

— Не знаю. Каковы шансы?

Работая в полиции, они смертельно устали от того, что люди, насмотревшиеся детективов по телевизору, постоянно названивали, рассказывая о том, что обнаружили мировой заговор, целью которого было украсть все мусорные баки с их улицы, или утверждая, что их сосед — не безобидный учитель, например, музыки, а член международной банды педофилов. И все же у Элисон появился знакомый зуд между лопаток. Крошечное местечко вдали от проезжих дорог просто не могло стать местом стольких смертей за такое короткое время. Что-то здесь было не так.

Том вздохнул:

— Ладно. Значит, сходим к начальству, — он ткнул пальцем в сторону кабинета детектива-инспектора Клер Фишер — местного средоточия власти. — Но, если все это только игра твоего воображения, тебе и отвечать.

— Хорошо, — Элисон вытерла руки и подумала, не сказать ли ему о крошке на бровях, но решила этого не делать.

Элинор

Декабрь

«Полиция расследует обстоятельства смерти».

Я услышала это по радио, направляясь по А21 в сторону Лондона. Несмотря на ранний час, машин на шоссе было предостаточно. Ночь я провела в придорожной гостинице, обдумывая следующий шаг. Зубную щетку и смену белья купила по пути в большом супермаркете, где никто меня не запомнил. На самом деле новость не стала для меня неожиданностью, но все равно пальцы так сжались на руле, что мне пришлось хорошенько сосредоточиться на вождении.

Джеймс Конвей мертв. В коротком репортаже сообщили, что соседи вызвали полицию, почувствовав запах газа, а когда дверь взломали, то обнаружили, что «мистер» Конвей — это бы его взбесило! — скончался от отравления угарным газом. Подозревали, что причиной смерти стала неисправность старого газового камина в его квартире.

Честно говоря, мне было на него плевать. Прежде чем покинуть квартиру, я убедила его раскрыть мне замысел Патрика целиком. И Конвей с радостью это сделал, похваляясь своими умениями.

— Но сначала — деньги.

Не снимая перчаток, я положила конверт с чеком на подлокотник замызганного дивана. Денег на моем счету было недостаточно, чтобы его покрыть, но это не имело значения.

— А теперь рассказывай. Мне нужно знать всё.

Он рассмеялся:

— Да… Пожалуй, в полицию ты не пойдешь. Видишь ли, инсценировать собственную смерть очень непросто. Если только не сделать так, чтобы тела не осталось, потому что ты пропал в море или вроде того. Так поступил Каноист — помнишь того парня, который прикинулся мертвым ради страховки? Но в наших местах моря нет, так ведь? Да и полиция теперь копает тщательнее. Поэтому пришлось придумать план получше, поизобретательнее. Нужно было только дождаться, пока в больнице не умрет кто-нибудь примерно того же возраста, что и Патрик.

— Но почему ты-то ввязался в это? — удивленно спросила я, все еще не в силах понять и искренне надеясь, что это неправда. — Ведь он тебе был должен, как ты утверждаешь. Зачем так рисковать?

Конвей вздохнул, обдав меня запахом перегара. И сразу всплыли воспоминания. Совсем нежелательные воспоминания. Мать, нетвердой походкой идущая через комнату. «Элинор, шлюха тупая, прочь с глаз моих!»

— Есть у твоего Пэдди одно умение. У него отличный нюх на чужие секреты, — было странно слышать, как Конвей говорит о Патрике в настоящем времени. — Он знал разное о персонале больницы. Кто где ошибся во время операции. У кого бабы на стороне. Видишь ли, он занимался расходами, выставлял счета страховым. Он знал всё.

Шантаж. Конвей не произнес этого слова, но это был именно шантаж. Вот так Патрик и смог заставить других поработать на него, помочь ему скрыться. Он был по уши в долгах, к нему приставала женщина, утверждавшая, что ждет от него ребенка. Да еще и я стала настаивать на ЭКО, чтобы родить.

В глубине души это все равно казалось мне безумием. И все же… Поиски в интернете до глубокой ночи, до боли в глазах, показали, что и в самом деле существуют способы инсценировать свою смерть. Каноист, например, получил подложный паспорт, воспользовавшись свидетельством о рождении рано умершего парня, который был его ровесником. Видимо, существуют и другие варианты. Я вспомнила о суммах, исчезавших с наших счетов. Они всегда были чуть меньше того порога, который мог вызвать подозрение. Должно быть, Патрик запланировал смыться уже давно.

Это был тщательно проработанный замысел. Вроде тех, что описывались в низкопробных триллерах, которые я поглощала долгими вечерами, пока его не было дома. Сбежать именно в этот момент ему удалось благодаря везению. В неврологическое отделение больницы, в которой он работал, доставили пациента. Примерно одного возраста с Патриком, в хорошей физической форме, если не считать головы, разбитой об асфальт при падении с велосипеда. Никто этим человеком не интересовался, а по маркам велосипедного снаряжения полиция пришла к выводу, что он был туристом. Возможно, американцем. В стране у него не было ни семьи, ни близких. Никто его не искал. Никто не знал, где он. Он был в тяжелом состоянии, без сознания, но надежда на выздоровление оставалась.

— Нам нужен был труп, понимаешь? — продолжал Конвей, прихлебывая виски. — В случае подозрительной смерти делают вскрытие, и если только в сговоре не участвует весь морг… В общем, дел у них невпроворот, так ведь? Финансирование паршивое. Они не станут делать тест ДНК каждому покойнику, если его личность и так известна.

Поэтому они просто поменяли пациентов местами. Конвей, отвечавший за поддержание больных в искусственной коме, немного похимичил с мониторами, поменял местами таблички.

— В моем положении это легко, — хвастался он. — Щелкнул переключателем, и — бац! — готов покойник. Грань между жизнью и смертью куда тоньше, чем мы думаем.

Вскрытие не выявило ничего странного. У покойного не было ни пломб, ни предыдущих операций. Тут им снова повезло — по пломбам довольно легко выяснить, из какой страны приехал человек, а здоровье у него было хорошее, если забыть о пробитом черепе. Наверное, даже лучше, чем у Патрика с его тайными возлияниями после работы. Травма головы не противоречила истории об автомобильной аварии. Поэтому после небольшой правки документов — Конвей намекнул, что в этом участвовали еще несколько человек из клиники, этот человек стал Патриком. А сам он — таинственным незнакомцем, который чудесным образом исцелился и выписался.

— И никто этого не заметил? — мне было трудно в это поверить. — Ни медсестры, ни врачи в реанимации?

Конвей пожал плечами:

— Сейчас у нас полно персонала по направлениям из кадровых агентств. Откуда только не едут! Некоторые и по-английски-то с трудом говорят, да еще и меняются каждый день. Никто вопросов не задавал.

Я подумала об этом бедолаге, умершем в одиночестве в чужой стране и похороненном в чужой могиле. Должно быть, кто-то его разыскивает. А Патрик выскользнул из страны по фальшивому паспорту. И ему не потребовались какие-то тайные лазейки. Он мог попасться, но для этого нужно было, чтобы кто-то добросовестно выполнил свою работу, чтобы кто-то обратил внимание. Но таких героев не нашлось. Даже я сама потворствовала подлогу — была так раздавлена скорбью, что и не подумала, что в могиле окажется кто-то другой. С чего бы?

Когда Конвей закончил болтать, я встала и незаметно вытерла рукавом стакан, из которого пила. В тот день я накинула на голову косынку — якобы для защиты от холодного воздуха. Но еще она не давала волосам упасть на этот противный ковер. Впрочем, его годами никто не пылесосил, и, если там найдут мой волос, будет нетрудно придумать объяснение, откуда он взялся. Когда Конвей выходил из комнаты за водой, я, не снимая перчаток, чуть повернула сбоку на газовом камине рукоятку, будто он уже давно понемногу выпускал ядовитый газ. В гостиной мерзавца было душно — ее явно давным-давно не проветривали, — а старомодные оконные рамы, как я заметила, были закрашены наглухо. Если Конвей просидит здесь всю ночь, он надышится газом насмерть. А если зажжет огонь или хота бы закурит, вся комната вспыхнет.

— Прощай, Джеймс, — сказала я перед уходом, іеперь уже полностью веря его словам.

Проходя мимо дивана, я незаметно вытащила из конверта чек, резонно полагая, что сегодня Конвей внутрь заглядывать не станет, раз уж он успел до половины прикончить бутылку виски. Я прощалась с ним навсегда. Он знал, кто я такая, и кто такая Сьюзи, и где мы обе живем. Он был неприемлемым риском для нас, для ребенка. К тому же мне казалось, что без него миру станет только лучше.

Теперь Конвей умер, а с ним умерла и тайна преступления Патрика. Никому и в голову не придет разыскивать моего мужа, никто не знает, что он жив. Кроме меня. Я очень жалела лишь о том, что, где бы он ни был — а в Испании он, конечно, не задержится надолго, поскольку может уехать оттуда на пароме в Северную Африку и раствориться без следа, — я не могу дать ему знать, что приду за ним, словно воплощение Возмездия. Ему это с рук не сойдет.

«Слышишь меня, Патрик, Шон или как там тебя? Тебе это с рук не сойдет!»

Среди всей лжи, его смерти, его измены, его воскрешения, это было единственное, в чем я была уверена. Он заплатит за все, что натворил.

Ведь я уже напала на его след.

Сьюзи

Когда в детстве я начинала нервничать — из-за экзаменов, или поругавшись с мамой из-за плохих отметок в школе, или в тот единственный раз, когда меня в восемь лет поймали в магазине на краже фруктовой жвачки, — я иногда представляла себе дающую мне советы бойкую подружку вроде тех, что встречаются в американских ситкомах. Вот и сейчас она отчитывала меня, уперев руки в бока: «Эй, подруга, да что с тобой? Твой муж запер тебя в музыкальной комнате! И я даже не спрашиваю, зачем вам вообще понадобилась музыкальная комната».

Это было тяжело осознавать. Очнувшись внизу, я еще долго лежала неподвижно, отказываясь верить в случившееся. Болели неловко вывернутая рука, ссадина на лбу. Это какая-то ошибка? Ник знает, где я? Мозг отказывался принимать правду. Конечно, знал. Ник не просто запихнул меня сюда. Он это спланировал. Всё — свет, жара, холод, музыка, слово на снегу и даже кролик — были его рук делом. Он сам признался. Нора не имела к этому никакого отношения — я понятия не имела, что она задумала, но точно не пыталась свести меня с ума. Этим занимался мой муж. Теперь я удивлялась, как не замечала этого раньше. Смартфон, постоянно разряжающийся из-за шпионских программ, которые Ник туда напихал. То, что ему всегда было известно, где я была и что делала. Дура…

Среди гитар, усилителей и кабелей стояла аккуратно застеленная раскладушка. На звукоизолированном полу — маленький коврик. Стопка книг, в основном о беременности. Вокруг вдоль стен — пустые полки, предназначавшиеся для коллекции вина. Пока же на них копилась пыль, и в темных уголках наверняка водились пауки. Ник оставил мне воду и даже сэндвич на тарелке. Он не желал мне зла. Во всяком случае, пока не родится ребенок. Просто хотел контролировать меня. Всегда только этого и хотел! А самое лучшее место для полного контроля — уютная темница, о существовании которой я и не подозревала. Мне давно было трудно спускаться по крутой лестнице. К тому же музыкальная комната была очередным проектом Ника, не вызывавшим у меня ни малейшего интереса. Я сама позволила ему строить эту тюрьму, пока сидела и горевала по другому.

«Совсем за дурака меня держишь?» — спросил он перед тем, как меня вырубить, и был прав. Я вела себя так, будто он слеп и не замечает ни моих покрасневших опухших глаз, ни того, что я постоянно проверяю телефон, ни того, как я вздрагиваю при каждом звонке в дверь или при виде разбитой машины по телевизору. Думала, что раз он молчит, значит, не замечает. Забыла, что Ник всегда отмалчивается. Забыла о предыдущем наказании — о переезде сюда, за город. И теперь, чтобы добиться моего покаяния, потребовалась другая тюрьма, поменьше и построже.

А я и в самом деле раскаивалась. Если бы была возможность вернуться на год назад, я бы не взглянула в сторону Дэмьена, не поехала бы на ту дурацкую конференцию, прошла бы мимо тебя в баре и отправилась спать в одиночестве в свой номер.

Я приняла бы свою участь, любящего мужа, работу, которая у меня так хорошо получалась, и не стала бы искать ничего больше. Я не ушла бы из студии, не переехала бы за город, не встретила бы тебя. Наверное, не забеременела бы. Только я не знаю, готова ли была бы на самом деле отказаться от счастья материнства вместе со всем остальным.

Я знала только, что надо отсюда выбираться, потому что не выдержу в темноте и одиночестве больше пары дней. Было понятно, что между мной и Ником все кончено раз и навсегда. Засунув меня сюда, он наверняка нарушил какой-нибудь закон, совершил ужасное преступление, и я могла заявить на него в полицию, выбравшись отсюда. Но все равно, глядя на ситуацию с его точки зрения, я находила в его поступке определенный, пусть и пугающий, смысл.

Элинор

Оказалось, во мне скрывался еще один талант. Искать информацию. Наблюдать. Находить людей, выслеживать их. Прежде я и не подозревала, что умею это делать, и поэтому мне даже в голову не приходило опробовать этот талант на своем муже. Да и зачем? Он любил меня, мы были счастливы. Во всяком случае, я так думала. Пока не узнала, что он лгал мне, контролировал меня и держал в плену собственных страхов. Но теперь я задумалась о его прошлом. Что он делал до встречи со мной? Люди вроде моего мужа — лжецы до мозга костей, для которых вранье естественнее дыхания, — не меняются никогда. Наверняка удастся что-то найти. И это что-то, возможно, приведет меня к нему, где бы он сейчас ни находился.

Когда мы познакомились после концерта в Альберт-холле, Патрик Салливан рассказывал мне о своей жизни. Он был врачом, акушером (неправда, он был клерком в финансовом отделе), и ему приходилось снимать жилье еще с тремя приятелями, о чем я узнала намного позднее, поскольку к себе он меня не приглашал, как джентльмен, а когда я задалась этим вопросам, то решила, что ему, наверное, приходилось выплачивать кредит за обучение. По его словам, он был единственным поздним ребенком и родители его умерли (я не знала, правда это или нет). В университете у него был серьезный роман, но они расстались после того, как подруга, испугавшись, сделала аборт. Он сказал мне тогда с болью в голосе: «Знаю, это был ее выбор, но я не смог его принять. Это ведь был и мой ребенок». Как же у меня тогда расцвело сердце от мысли, что скоро у нас появится собственный малыш, который утешит его после такой утраты!

Подружка оказалась настоящей, насколько я могла судить. Ее звали Кэти Гилсенан. Они с Патриком учились в университете Эссекса, но, в отличие от него, вылетевшего после первого курса, девушка получила образование. Он действительно занимался на медицинском факультете, о чем свидетельствовали любительские снимки. Грустная история. Если бы мы были знакомы тогда, возможно, я сумела бы помочь ему сдать экзамены и стать настоящим врачом. Тогда, наверное, обошлось бы без лжи и воровства. Какая жалость.

Мне удалось выяснить, что Кэти, по-прежнему Гилсенан, обосновалась на Собачьем острове в Лондоне. И вот моя машина, пожирая милю за милей, несла меня на встречу с ней. Едва ли эта женщина знала, где еще, кроме Испании, может скрываться Патрик, но больше мне не удалось отыскать ни одного близкого ему человека. И это само по себе было печально.

Жила Кэти на узкой улочке типовой застройки в нескольких метрах от Темзы под самой линией наземного метро. Припарковаться оказалось непросто, а стоянка обошлась в такую сумму, что стоило бы поехать поездом. Но я быстро управилась и вскоре позвонила в ее дверь. Что бывшей подружки Патрика может не оказаться дома, в голову мне не приходило — слишком уж нужно было повидаться с ней и поговорить. И я не ошиблась в своих ожиданиях.

— Да? — Кэти, высокая чернокожая красивая женщина с косичками, собранными в пучок, выглядела замечательно, хотя, вероятно, мы были ровесницами.

На мгновение моя решимость дала сбой.

— Здравствуйте. Прошу прощения, что вторгаюсь к вам без звонка, но позвольте спросить: вы знаете… знали некоего Патрика Салливана?

Она задумалась, и я вдруг испугалась, что ошиблась. Потом она ответила:

— Вы имеете в виду Шона?

— Вы замужем за ним?

— Была. Он… он умер несколько месяцев назад, — я не собиралась выкладывать ей правду, чтобы она не решила, будто я спятила.

— Мне жаль, — лицо ее оставалось бесстрастным — не думаю, что ей действительно было жаль. — Вы по поводу Джека?

Джек? О ком это она?

— Нет, я… я здесь, потому что думаю… — «Ой, да просто скажи это!» — Кэти, я думаю, он мне врал. О многих вещах. Возможно, обо всем. И я подумала — может, вы беседовали относительно недавно.

Прежде чем спрашивать: «Он жив? Вы знаете, где он?», нужно было подготовить почву.

Она сидела, чуть наклонившись вперед, держа в руках кружку с логотипом «Вест Хэма». Я от чая отказалась. Мне хотелось быть уверенной, что я могу в любой момент встать и уйти, если что-то пойдет не так, ничем не нарушив безупречный порядок в квартирке Кэти.

— Элинор, верно? Шон — я его знала под этим именем — только и делал, что врал. Все время. Где он был, сколько ему лет, с кем он встречался… Он жил своими фантазиями. Пожалуй, можно сказать и так. Но желания встретиться с ним у меня поэтому никогда не возникало.

Я на мгновение прикрыла глаза. Значит, в этом я не одинока.

— Понятно. А его родители? Они умерли?

Кэти фыркнула:

— В добром здравии. Живут в Саутенде.

Ну конечно. Это в Эссексе, там он поступил в университет. А мне твердил, что родом из Сомерсета, из семьи среднего класса, сирота. И это при живых родителях! Какая гнусная ложь! Впрочем, я и сама говорила ему, что вся моя семья погибла, а это тоже, строго говоря, не являлось правдой.

— Насколько мне известно, они много лет ничего не слышали о Шоне. И Дениз тоже…

Заметив непонимание на моем лице, она уточнила:

— Это его сестра. У нее четверо детей, и Шон никого из них ни разу не видел. После университета он придумал себе новую жизнь, верно? Думаю, простая рабочая семья в его планы не вписывалась.

Племянники. Племянницы. Выходит, Патрик все же не был одинок в этом мире. Или был?..

— Еще… Кэти, вы в самом деле расстались из-за вашей беременности? Простите, что спрашиваю.

Она поставила кружку на стол. Она принимала его ложь с таким спокойствием, которому я могла только завидовать.

— Нет, тут он не соврал.

— Он хотел… этого ребенка?

Она уставилась на меня:

— Что?! Нет, это я настояла. Он хотел отправить меня на аборт. Говорил, что это глупо и у него нет денег. Мои родители очень религиозны, да и я сама хотела стать матерью. Поэтому мы с ним расстались. Он повел себя мерзко. Даже пытался утверждать, что ребенок не от него.

Я никак не могла понять:

— Новы… простите, вы потеряли ребенка?

Еще один долгий странный взгляд. Она встала и, взяв с каминной полки фотографию в рамке — странно, что я не заметила ее раньше, — принесла и сунула мне в руки. На ней была радостная Кэти в платье в цветочек, обнимавшая высокого мальчика-мулата в мантии выпускника. Парнишка был симпатичный. Глаза на худом улыбчивом лице блестели поразительной синевой.

— Салливаны очень добры к Джеку. Он навещает их примерно раз в год.

Я аккуратно поставила фотографию, боясь случайно разбить ее — так сильно тряслись руки.

— Значит, у вас родился сын.

— Да. Джек — отличный парень, — в голосе Кэти слышалось стремление защитить своего мальчика. — Ему уже третий десяток пошел. Работает медбратом.

Тоже в медицине. Его сын. У Патрика есть сын, высокий и красивый.

— А он… он знал?

Разум по-прежнему отвергал эту мысль. Как же так: все эти годы у моего мужа рос сын, о котором он знал, но которого никогда не видел? Только сущий изверг мог поступить так с собственным ребенком.

Кэти ответила с отвращением:

— Знал, конечно. И ни пенни на него не дал. Я могла бы подать на алименты, но что толку? Он не был нам нужен.

— Верно. Я… я понимаю…

О боже! Я мечтала о ребенке от Патрика — сначала о своем, потом о том, которого, вероятно, вынашивает Сьюзи, — а у него уже был сын. И этому сыну теперь за двадцать.

Кэти поставила фотографию на место, стерев с нее пыль рукавом.

— А у него других детей нет? Если есть, это было бы здорово для Джека. Я больше не рожала.

— Нет. Нет, у нас… у нас не было…

Значит, проблема все же во мне, раз он смог зачать ребенка. Как я всегда и боялась, со мной что-то было не так, и неудивительно, если учесть мое происхождение.

«Элинор, мелкая дрянь!»

Слова матери донеслись до меня сквозь годы, будто я никогда от нее и не сбегала. Будто огня, крови и смерти было недостаточно.

— Ох… Ясно. Значит, он все же решился? Я думала, он тогда просто ляпнул, не собираясь этого делать.

— Не собираясь делать что? — я с трудом понимала ее — мозг работал с огромным трудом, устав от откровений.

Кэти посмотрела на меня с печалью:

— Вазэктомию. После моей беременности Шон так разозлился, что сказал, что пойдет на операцию, лишь бы больше не было залетов. Похоже, он так и поступил.

Сьюзи

Оказавшись в подвале, я поняла, что именно так и представляла себе смерть. Здесь меня никто не услышит, как бы громко я ни рыдала и ни кричала. Дорогая звукоизоляция, которой Ник оборудовал свою «музыкальную комнату», делала свое дело. Да и до кого я могла здесь докричаться?

Интересно, куда подевалась Нора? Почему она не появляется, не пытается узнать, куда я пропала? Может, догадалась, что я ее раскусила? И ей даже на руку то, что я оказалась здесь и не мешаю ее планам? Когда на меня накатывали панические атаки, я даже начинала думать, не сговорилась ли Нора с Ником, чтобы отплатить тебе и мне. Не причастны ли они каким-то образом и к твоей смерти. В любой другой ситуации я бы ни за что в это не поверила, но я бы не поверила и в то, что Ник, такой нежный муж, прямо у меня под носом построил звукоизолированную тюрьму, чтобы меня же в ней и запереть. Да, камера получилась довольно уютная. Ковер на полу, кровать с чистыми простынями и вволю воды и еды. Он спускался проведать меня по нескольку раз на дню. И туалет здесь был — при перестройке дома Ник предложил оборудовать его на случай приезда гостей, и я равнодушно согласилась с этим, как соглашалась со всем. Я даже пыталась мыться в раковине, но без нормального душа от меня начало вонять.

Когда Ник спустился в первый раз, я набросилась на него. Попыталась ударить, выцарапать глаза. Он просто схватил меня за запястья и держал так, пока я не успокоилась. Он оказался сильнее, чем я думала. Это всё занятия в зале — еще одна вещь, которой я не замечала.

— Прекрати. Это вредит ребенку.

— Ты не можешь так поступать!

— Это для твоего же блага. То, как ты себя вела… Носилась по всем окрестностям по снегу, разыскивая какого-то ублюдка, которому нет до тебя никакого дела… Сьюзи, это безумие. Подумай немного, и ты поймешь, как хорошо я тебя здесь устроил. Я люблю тебя. Я позабочусь о тебе. Тебе больше никогда не придется работать.

В следующий раз я просто громко плакала, размазывая сопли.

— Пожалуйста, выпусти меня. Пожалуйста, я никому не скажу. Я признаю, что поступила плохо. Я даже готова пройти лечение, если захочешь.

Он выглядел опечаленным.

— Это мы уже проехали. Теперь другого пути нет.

Он был заботлив. Спрашивал, что я хочу на обед, принести мне белый хлеб или черный, советовался по поводу приготовления какого-нибудь блюда.

— Просто выпусти меня, — поначалу требовала я, но постепенно сдалась.

Если уж я застряла в этом подвале, то хотя бы буду есть то, что мне нравится. Вот так и привыкаешь к любой жути. Человеческий разум до ужаса легко приспосабливается. Если бы не отсутствие окон и душа, я могла бы представить себе, что отдыхаю в уютной гостинице с книгами и мягкой мебелью. Только я никак не могла связаться с внешним миром.

— Без телефона тебе же будет лучше, — сказал он мне, будто ребенку.

Я протестовала по поводу душа:

— Хоть помыться дай. Так и заболеть недолго.

Он поджимал губы. Если бы он позволил мне подняться наверх в ванную, я могла бы схватить что-нибудь — кухонный нож или какое-нибудь тяжелое украшение — и ударить его, а потом выскочить из дома и бежать по пустынной дороге, пока не встречу того, кто мне поможет. План, наверное, не самый удачный, но другого у меня не было.

Элинор

Наконец, с расследованиями было покончено, и пришло время вернуться домой. Конвей отправился в мир иной. Вся моя жизнь оказалась не такой, какой я себе представляла. Мой муж… У него был сын. Все эти годы он морочил меня, заявляя, что у нас тоже может родиться ребенок, хотя сделал себе вазэктомию. И к малышу Сьюзи он не имел никакого отношения. Он даже не умер. Весь мой план — найти и покарать распутницу, уничтожив ее жизнь — рассыпался в прах. Сьюзи, хотя она этого, верно, и не осознавала, была жертвой — и гнусного лжеца Патрика, и мстительного собственника Ника. Мне самой стало тошно от того пути, который я выбрала: ревнивая жена, охотящаяся за любовницей мужа. Я устала от того, как мужчины сталкивают нас друг с другом лбами. Врут. Запирают в кукольных домиках. Пора было это прекратить. Я решилась — пойду к Сьюзи и расскажу ей правду. И помогу уйти от нынешней жизни. Спалить ее дотла, если потребуется. У меня был опыт. Потом, быть может, вместе мы выследим моего мужа и заставим его заплатить за все.

Мне понадобилось почти полчаса, чтобы добраться до дома по съезду с шоссе. Обычно на это уходило минут десять. Пока меня не было, все занесло снегом, и шины с жалобным скрипом скользили по обледенелой дороге. Дорожная техника, посыпавшая трассы песком, сюда не заезжала. Возможно, следующие несколько дней отсюда и выехать-то не получится. Я остановила машину у почти скрытых под снегом развалин «Остролиста». Прикрывая лицо от летящих в лицо хлопьев, распахнула полусгнившую дверь. В крыше зияли дыры, и внутри было не лучше, чем снаружи.

— Тихо, тихо… Прости, малыш.

Поппет дрожал от холода в импровизированной конуре, которую я для него соорудила. Его миска была пуста. Я почувствовала укол вины. Чем я думала, когда решила так запросто его забрать? Когда он сбежал во время прогулки к старому дому, вечером, кипя от гнева, что Сьюзи так и не научилась обращаться с псом, я отыскала его и привела сюда. Тогда мне пришла в голову идея, как проучить бестолковую соседку, вывести ее из равновесия. Но обижать и мучить животное я не собиралась — просто не смогла бы это сделать, — и теперь бедолага мерз здесь, потому что я оставила его на привязи.

— Идем, идем, — я взяла пса на руки и понесла под курткой в относительное тепло собственного дома; устрою ему лежанку у камина и дам двойную порцию «Педигри». В этом тоже придется повиниться перед Сьюзи. В «Иве» горела одинокая лампа.

Поппет был тяжелый и часто-часто дышал. Он него несло мокрой шерстью, но меня этот запах успокаивал. Было три часа дня, начинало смеркаться. Я решила, не откладывая на завтра, перейти через дорогу и рассказать Сьюзи всё, что мне известно. Самое время.

Обиходив Поппета и оставив его перед газовым камином, я направилась к «Иве». Это был непростой путь, слякотный и скользкий. Черный асфальт казался гладким как стекло. Я с трудом преодолела дорожку к их дому, удивляясь, почему Ник не почистил и не посыпал ее песком, и постучала в дверь. Я приготовилась к решительному разговору с Сьюзи, к тому, что придется обвинять ее и признавать собственную вину. Но после этого мы явно узнаем друг друга получше. Кто знает, можем даже стать союзниками. Случались и более странные вещи.

Дверь открылась, и я увидела… Ника.

— Нора! — удивился он. — Здравствуйте.

— А… Добрый день. Я решила заглянуть, повидать Сьюзи. — Почему он сегодня дома? — Вы не на работе?

— Да что-то неважно себя чувствую, — ответил он, хотя на вид все с ним было в порядке.

На нем были темные джинсы и белая рубашка. Я узнала дорогую марку, которую любил мой муж, и очень удивилась, потому что Ник не производил на меня впечатления денди.

— Боюсь, Сьюзи нет дома. Она поехала к матери.

— Уехала, оставив вас дома больного?..

Женщина на седьмом месяце беременности, решившая отправиться за тридевять земель в такой снегопад? Бессмыслица какая-то. К тому же я вспомнила — Сьюзи говорила, что ее мать решила на Рождество уехать в круиз. «Слава богу, значит, не придется приглашать ее сюда». Иногда я испытывала к соседке странную привязанность — матери у нас обеих были не подарок.

Зачем Ник соврал? Выходит, Сьюзи дома, но он не хочет, чтобы мы увиделись?

— А… Мне стало хуже уже после ее отъезда. Честно говоря, и хорошо, что уехала. Не хватало только, чтобы она в таком состоянии еще и заболела, — он уже собрался захлопнуть дверь, и я запаниковала.

— Подождите! Ник, мне нужно ей кое-что сказать. С ней можно связаться? По мобильному?

— Там нет связи, — сочувственно ответил он. — Какая-то глухая деревенская дыра, вроде нашей.

— А по стационарному?

Он замялся. Я понимала, что веду себя невежливо, но мне было плевать. Волосы на затылке встали дыбом. Что-то тут не так. Было видно, что он хочет избавиться от меня.

— Знаете, я просто не вспомню номер. Я же никогда не звоню ее матери, — он самоуничижительно пожал плечами. — Могу поискать, но на это понадобится время.

Он загнал меня в угол. Я не могла войти в дом, не встревожив его. Я глянула за его спину в полумрак прихожей. Вдали в стене, в окружении дорогих обоев, виднелась дверь, и пульт для набора кода рядом с ней светился красным. Красный — значит, закрыто? Я вспомнила еще кое-что. Сьюзи показывала мне дом. «А там, внизу, музыкальная комната Ника. Бог знает, кому нужно красть его дурацкие гитары, но он настоял на этом замке». Видела ли я раньше эту дверь закрытой?

— Хорошо. Если она позвонит, скажите, пожалуйста, что я ее разыскивала.

— Разумеется. До свидания.

Дверь закрылась со щелчком, герметично запечатав дом. Я посмотрела на светящийся красным пульт сигнализации, казавшийся таким чужеродным на стене старинного здания. Ник превратил этот дом в крепость с дистанционно закрываемыми дверями и окнами, которые управляются кодами, с автоматическими жалюзи и ставнями, со змеившимся вокруг фундамента кабелем сигнализации. Конечно, из крепости может получиться и неплохая тюрьма.

Я с трудом потащилась вокруг дома, прикидывая, что где находится по воспоминаниям о прошлых визитах. Тут вроде бы основная кухня — из-под жалюзи пробивался свет, однако тени внутри не двигались. И больше нигде, ни в туалете на первом этаже, ни в кладовой, ни в еще каких-то помещениях этажом выше, ни огонька. И кабинет Сьюзи тоже погружен в темноту, хотя заметно слабое голубоватое сияние. Наверное, компьютер остался включенным, когда его хозяйка… Куда-то ушла?

Что же получается: если Сьюзи не уехала к матери и ее нет ни в одной из комнат, то где она? Чтобы устроить музыкальную комнату, они расширили подвал. Похоже, если ты принадлежишь к среднему классу, то можешь устроить в своем доме настоящее подземелье, и никто этого даже не заметит.

Мысль попахивала безумием, но многое из случившегося за последнее время не укладывалось в рамки здравого смысла. Значит, Сьюзи там?..

Сьюзи

— Ты не сможешь держать меня в плену вечно, — холодно сказала я, когда Ник спустился в подвал в следующий раз.

Я чувствовала себя зверем в зоопарке. У меня была еда, вода — в больших бутылях, купленных им якобы на случай снежных заносов, — книги и удобная постель. Но все равно хотелось пробить дыру в стене, чтобы выбраться, чтобы увидеть пространство, свет. Здесь, внизу, я с трудом могла понять, который час.

Ник поставил передо мной обед — миску еле теплого морковного супа. Наверное, побоялся принести горячий, чтобы я не плеснула в него.

— В плену? Сьюзи, это твой собственный дом. Ты в тепле, в сухости, накормлена. Я забочусь о тебе! Ты сама не понимаешь, до чего ты дошла. Бегать черт знает где в такой холод! Тебе просто надо немного успокоиться.

Меня хватятся. У меня назначены приемы у акушерки, УЗИ! Мама заметит, что я не позвонила.

Мать уже уехала в многомесячный круиз со своим Найджелом-переплетчиком, а я не могла вспомнить, говорила ли Нику, когда именно она отправляется. Станет ли она звонить мне во время круиза или будет только писать сообщения? Если бы отношения между нами были ближе, она уже могла заподозрить неладное. Или хотя бы выслушать меня, когда я пыталась ей обо всем рассказать.

— Если она позвонит, я могу ответить, что ты в душе. Ты и сама просила меня так делать, когда не хотела с ней разговаривать.

Так и было. Ник был просто до безумия спокоен.

Почти логичен. Приходилось даже напоминать себе, что это не нормально, это преступление. Он запер меня в подвале! Я вспомнила ту девушку, которую считали пропавшей в течение двадцати лет, и похолодела. Но ведь кто-то же начнет меня разыскивать? Врачи, или мама, или даже Клодия? Какой хороший способ оценить собственную жизнь — прикинуть, кто станет волноваться о тебе в случае исчезновения. Или Ник объявит им, что я просто куда-то уехала? Сбежала с другим мужчиной? Но ребенок… Он же не заставит меня рожать прямо здесь, в подвале?

Приступ страха заставил меня сменить тон:

— Пожалуйста, милый. Мне страшно. Вдруг схватки начнутся здесь, а тебя не будет дома? Вдруг ты окажешься на работе? Я же могу умереть!

— Я взял больничный, — ответил он, оторвавшись от протирания маленького карточного столика, который оставил мне вместо обеденного; даже в заточении, почти без вещей, я умудрилась навести беспорядок. — Я все время здесь. И, кстати, попросил маму не приезжать на Рождество. Сказал, что тебе будет трудно из-за беременности.

Как же плохи были мои дела, если даже от известия о том, что свекровь не приедет, мне захотелось разрыдаться! Приближались рождественские каникулы, и, скорее всего, меня еще несколько недель не станут искать. Все подумают, что мы с Ником просто скрылись ото всех в своем уютном и счастливом сельском гнездышке.

— Но тебе там, наверху, меня не слышно. А вдруг мне понадобится что-нибудь? — может, получится убедить его отдать мне телефон?

— Здесь есть камера. Я наблюдаю за тобой.

От мысли о том, что я под постоянным наблюдением, перехватило дыхание. Я сцепила руки и попыталась говорить с ним так же рассудительно:

— Послушай, мне в самом деле надо принять душ. Я читала, что иначе может развиться инфекция, которая повредит ребенку, — я заплакала, и даже не совсем притворно. — Бедняга. Он-то ни в чем не виноват.

— Он? — нахмурился Ник. — Ты узнала пол, а мне не сказала?

— Нет-нет, — быстро ответила я. — Просто предчувствие.

По правде сказать, никакого предчувствия не было, и я едва представляла себе ребенка как личность, но предполагала, что Ник больше хотел бы мальчика. Я боялась представить его с маленькой девочкой. Как бы он обходился с ее парнями? Он бы просто уморил ее за розовым занавесом.

Ник задумался.

— Если пообещаешь хорошо себя вести, сможешь помыться. Я серьезно, Сьюзи. Ничто не помешает мне продержать тебя здесь до самых родов. Если кто-нибудь спросит, я всегда могу сказать, что ты уехала к матери. Ты в самом деле думаешь, что врачи, у которых денег всегда в обрез, потащатся в такую даль? К тому же сейчас все дороги практически занесло, — последние слова он произнес с видимым облегчением. — Чтобы сюда добраться, понадобится джип.

Значит, никто не приедет.

— А где Нора? — в какую же западню я угодила, что единственным человеком, способным меня спасти, оказалась женщина, которая меня ненавидела?

Он пожал плечами:

— Я не видел света в ее окнах. Думаю, уехала.

Он соврал. Я видела, как забегали его глаза. Но зачем ему врать об этом? Потому что он опасается, что Нора мне поможет? Значит, она где-то недалеко? В груди снова вспыхнула надежда. Но с чего бы это Норе что-то для меня делать?

— Ну, раз вокруг никого нет, тебе незачем беспокоиться, что я устрою истерику, — спокойно сказала я. — Никто же не услышит.

Ему только нужно будет спрятать телефоны, и весь дом станет пристройкой к моей тюрьме.

Ник кивнул:

— Хорошо. А то ты уже начинаешь вонять. Запашок тут — будто в зоомагазине.

Глупо, но эти слова меня обидели. Но я смолчала. Это был мой единственный шанс.

Элинор

Я не знала, что делать дальше, и расхаживала по гостиной, потирая замерзшие ладони одну о другую, пока они не покраснели и не начали шелушиться. Что скажет полиция, если я им позвоню? «Кажется, мою соседку держат в неволе. — Кто? — Ее муж. Начальник компьютерного отдела совета графства. — Где? — В собственной музыкальной комнате». Нелепица какая! Сьюзи могла и в самом деле уехать, если не к матери, то к подруге. Не сообщать Нику о круизе или соврать о дате его начала. Она могла сбежать, как я ей и предлагала, просто сделать это по-другому. Но мне почему-то казалось, что это не так. Ник что-то скрывал. Он очень не хотел впускать меня в дом.

Я хорошенько присмотрелась к этому газлайтеру после того, как украла его смартфон и встретилась с Лизой Рагоцци. Ник вовсе не был простофилей, напротив, он прекрасно знал, что Сьюзи, импульсивная и на самом деле искренняя дурочка, замышляет. Он наблюдал за ней через камеры, знал, когда она входит в дом и выходит из него, следил за ней в городе. Просто удивительно, у скольких людей включен «Поиск друзей» — по сути, шпионская программа, — а они об этом не подозревают или их это не беспокоит. Ник мог даже клонировать телефон жены и читать ее сообщения — я выяснила, что это довольно легко сделать, просто отправив специальную ссылку. Возможно, он планировал устроить ей грандиозный скандал по поводу ее нового романа, пока не выяснилось, что она беременна. Патрик не мог быть отцом, так что это ребенок Ника, и не важно, знает он об этом наверняка или нет, но ему нужен именно ребенок, судя по тому, что он пытался убедить Лизу — еще не закончившую колледж! — родить.

Теперь я видела его план с такой отчетливостью, будто составила его сама. Сьюзи почти на восьмом месяце беременности. Нику нужно всего лишь продержать ее где-нибудь до начала родов. Где-нибудь в безопасном теплом месте — к чему рисковать здоровьем малыша, запихивая Сьюзи в грязную дыру. А потом, когда она родит, от нее можно будет тихонько избавиться. Не обязательно даже убивать. Ник очень аккуратно подготовил почву, сводил ее к врачам, сообщил о ее тревожности и галлюцинациях. Обратил внимание эскулапов на ее немотивированные поездки, на долгие прогулки на холоде, долгие часы плача. Наверное, согласно его расчетам, ей предстоит окончить свои дни в какой-нибудь уютной больничке вроде той, куда я пристроила свою мать. Естественно, в какой-то момент он с ней разведется — замена Сьюзи уже подобрана — и получит опеку над ребенком. Как иначе, если его мать — сумасшедшая? Конечно, Сьюзи должна являться на УЗИ и посещать гинеколога, но Ник всегда может сообщить им, что его неврастеничка-жена решила сменить клинику. Или запугать ее так, что она не скажет ни слова, даже если он позволит ей выйти из заточения. Некоторые женщины жили так годами. Даже я жила в клетке, пусть и считая ее идеальной.

О, Ник хорошо все продумал, тут ничего не скажешь. В других условиях я бы им восхищалась. Я так и сама поступала. Тоже наблюдала из тени за чужим мужем и его женой, ощущая себя жертвой интрижки. Выстраивала сложные схемы, действовала исподтишка и манипулировала. Только это была пылкая жажда крови мстительной скорбящей вдовы. Не эта хладнокровная расчетливость. Интересно, давно он всё это задумал? Увезти Сьюзи из Лондона наверняка было частью плана. Возможно, он даже считал, что это сработает. Заставит Сьюзи оценить его размах, заставит снова полюбить его. Или уже тогда в его голове зрел этот план на случай, если она не подчинится?

Я раздвинула шторы и посмотрела через дорогу на «Иву». Хорошо ли мы знаем своих соседей, можем ли представить, что происходит за этими освещенными окнами и запертыми дверями? Для меня и собственный муж, с которым я прожила с десяток лет, оказался настоящей загадкой. Я думала, что проникла во внутренний мир Сьюзи, но на самом деле огромная часть ее жизни была от меня скрыта. Мне удалось разнюхать секреты Ника, но познакомиться с ним поближе, хотя он был в нескольких футах от меня, так и не сумела.

Снег продолжал валить густым занавесом, облепляя стекло. Скоро дорогу совсем завалит, а это значит, что Ник может не поехать на работу. То есть я не смогу забраться в дом и помочь Сьюзи. Она была там, это точно. Запертая в темной норе под землей, где никто не услышит ее криков. Излишняя предосторожность с его стороны. Кто, кроме меня, здесь ее услышит? Кто вообще хватится ее, если она несколько месяцев просидит в этом погребе? Он сделал все, чтобы никто не начал ее разыскивать.

Да, нужно было отдать Нику должное — он очень хорошо все продумал.

Сьюзи

В глаза ударил яркий свет. Я почувствовала себя кротом, вытащенным на поверхность. В ванной было идеально чисто — нигде ни капельки воды, ни волосинки. Наверное, Ник решил показать мне, как нужно поддерживать чистоту в доме.

— Пять минут, — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно жестче. — По-быстрому.

— На мои волосы нужно больше времени, — заметила я. — Гляди, как они засалились.

Густая красная шевелюра стала спутанной и грязной. Ощущение было отвратительное. Ник сопроводил меня до двери в ванную, и у меня не было времени что-нибудь схватить. Да и хватать-то было нечего. Столик в коридоре опустел — вазы и горшки, обычно стоявшие там, исчезли. Возможно, он догадался, что я задумала. Меня охватило отчаяние — как переиграть человека, который несколько месяцев следит за каждым моим шагом?

— Ладно. Десять минут. — Мне на секунду показалось, что Ник собирается стоять и смотреть, как я раздеваюсь, но я пристально взглянула ему в глаза, и он вышел, оставив дверь открытой нараспашку. — Поторопись.

Я включила душ и быстро намылила тело и волосы, наслаждаясь горячей водой несмотря ни на что. Это напомнило мне, как в двадцать лет я провела четыре дня без душа на фестивале в Рединге. Только на этот раз я была у себя дома. Я прокручивала в голове возможные действия. Не найдется ли здесь чего-нибудь, чем я могла бы его ударить? У унитаза снималась крышка. Или я в какой-то книге читала, как кого-то убили стержнем из сливного механизма бачка. А еще на двери висел его халат — не получится ли сделать удавку из пояса?

Не выключая воду, я вышла из душа… и тут же поскользнулась, приземлившись копчиком на край ванны.

— Ай! — от испуга вскрикнула я, и Ник тут же оказался рядом.

— Я поскользнулась…

Я рыдала не только от боли, но и от осознания, что упустила единственный шанс. Пока я падала, в голове промелькнула только одна испуганная мысль — ребенок.

— Ох… Тебе надо быть осторожнее, — он даже с нежностью помог мне встать — голая, мокрая и беременная, я чувствовала себя такой беззащитной. — С тобой все хорошо? А с ребенком?

— Не знаю… — пробормотала я. — Прости меня, Ник! Мне очень стыдно. Я не хотела этого, ничего этого. Шон — он… Тот мужчина… Или Дэмьен. Я этого совсем не хотела. Наверное, со мной что-то не так. Я обращусь за помощью, я изменюсь. Все, что пожелаешь. Врач, больница… я согласна на все.

Нежным движением он убрал мокрые волосы с моего лица:

— Как бы я хотел в это поверить, Сьюз.

Он колебался. Я это чувствовала. Будто можно было просто забыть о том, что он запер меня в подвале, что я собиралась ударить его по голове крышкой от унитаза. Но в тот момент я была так напугана, так раздавлена, что была готова принять что угодно. Пожалуй, мне даже удалось бы уговорить его, но в этот момент раздался давно забытый мной звук. Звонок в дверь.

Мэдди

Тот человек, Шон, не появился ни на следующий день, ни через день. Она поняла, что ждет его. Всякий раз, когда открывалась дверь, надежда, словно волна, покачивающая яхты в гавани, накатывала на нее, чтобы тут же схлынуть при виде очередного загорелого туриста.

И вот на третий день он все же зашел. На нем была темно-синяя рубашка поло, плотно облегавшая худощавое тело. Очки в темной оправе придавали ему вид щеголеватого красавца. Мэдди отвернулась и принялась протирать только что вытертую барную стойку. Она знала, что он подойдет сам. Уловила запах его лосьона — смесь лимона и чего-то хвойного, но заставила себя не оборачиваться.

— Здравствуй.

— Ой! Привет! — она улыбнулась отрепетированной легкой улыбкой — доброжелательной, но не слишком радостной.

Ей пришлось учиться играть в эти игры на собственном горьком опыте с парнями-ровесниками, а теперь перед ней был мужчина. Она понятия не имела, в какие игры предпочитает играть он.

— Соскучились по цыпленку карри?

Он громко и чуть хрипловато рассмеялся.

— Не хотелось бы обидеть вашего повара, но кухня здесь — не главное достоинство.

Он не сказал, что именно было здесь главным достоинством, но она поняла — он имел в виду ее. Я пришел повидать тебя. И она покраснела.

— Послушай, — сказал он, подойдя поближе. — Не возражаешь, если я включу британские новости? Сама знаешь — сначала хочешь отдохнуть от вестей с родины, а потом жить без этого не можешь…

Посетителей в пабе не было, если не считать пожилой пары: тугоухие старики скрипучими голосами препиралась по поводу погоды. «Я сказала, на улице ХОРОШО!» — «Нет, на улице ХОРОШО!» Мэдди передала посетителю пульт от телевизора, едва не коснувшись его руки. От смешанного аромата хорошего стирального порошка и лосьона, исходившего от него, у девушки закружилась голова. Он включил «Скай Ньюс» и уставился на экран, даже не притронувшись к налитому для него пиву.

Минут через пять она рискнула вновь привлечь к себе внимание. Ей было невыносимо видеть, как он не отрываясь смотрит подробный репортаж о смерти какого-то старого алкаша, задохнувшегося из-за еще более старого газового камина. А ведь он должен был смотреть на нее.

— Что-то не так? — спросила Мэдди, подразумевая пиво.

— О… Нет, все хорошо, — он сделал глоток.

— Так что же на самом деле привело вас сюда? — она кокетливо перегнулась через барную стойку. — В такие места редко приезжают в одиночку. Здесь нет ни хостелов, ни тому подобных заведений.

— Итак, зачем же я здесь, детектив Бармен?

— Ну, у меня есть некоторые догадки.

— Давай…

— Первая: вы — полицейский. Разыскиваете преступника, скрывающегося где-то здесь, на Плутовском берегу.

Он снова рассмеялся, и ее сердце затрепетало.

— Вторая: вы решили залечь на дно.

— Куда?

— На дно, — она снова покраснела. — Ну, так говорят о преступниках. Сбежали, чтобы вас не поймали. Кажется, эти места еще называют Берегом преступников? Потому что у нас нет договора об экстрадиции или как-то так.

Он посмотрел на нее поверх бокала.

— А ты сообразительная девушка. Только закон изменили в восемьдесят пятом.

— А…

— Так как тебя зовут?

Она ответила.

— Красота, — по тому, как он улыбнулся ей, она поняла, что он имел в виду не только имя. — Итак, Мэдди, если я действительно решил залечь на дно, ты сохранишь это в тайне? Или предашь меня?

Она еще сильнее перегнулась через стойку, стараясь оказаться поближе к нему. Мэдди знала, что при этом дешевая футболка с местного рынка красиво натянется на ее груди. Об этом ей сказала мать, причем без малейшего неодобрения.

— Я тебя никогда не предам, — твердо заявила она.

Элинор

Весь день я наблюдала за домом Сьюзи и Ника сквозь снежную завесу. Поппет дремал у огня, успокаивая меня запахами дыхания и теплой шерсти. Включать свет в собственном доме я не стала — мне хотелось, чтобы Ник считал, будто я уехала. Машину я спрятала у дороги на месте для обгона. Но что делать дальше? Пробраться в «Иву» я не могла — сигнализация, датчики, крепкие двери и окна. Вызвать полицию — тоже, потому что честные служаки не поверят моему фантастическому рассказу и наверняка начнут копаться в моем прошлом. Тут-то и выяснится, что Норы Холском никогда не существовало. Да и малыша рыжеволосой дурочки я тогда точно никогда не увижу. Идея связаться с матерью Сьюзи рушилась из-за того, что я понятия не имела, где она и в каком круизе. О матери Ника я была наслышана и ни секунды не сомневалась, что она готова на все, лишь бы выгородить сынка. Кто еще оставался? На ум приходил только один человек, но он не вызывал у меня особого доверия. Что-то в его поведении меня настораживало — наверное, слишком явная заинтересованность. Но, с другой стороны, выбора у меня не было. Оставалось только уповать на божью помощь и рискнуть.

Сначала я провела еще немного времени со своим новым другом, «Гуглом», немного покопавшись в нем и найдя успокоившее меня объяснение. Потом открыла дверь и осторожно вышла, внимательно следя за малейшим движением по ту сторону дороги. Ничего. Получив в лицо ледяной заряд, я закрыла за собой дверь и осталась один на один со снегом в кромешной тьме.

Сьюзи

Едва раздался звонок, вся нежность Ника тут же улетучилась.

— Сиди здесь, — прошипел он. — И чтобы ни единого, б… дь, звука!

Раньше он никогда не матерился. Потом он схватил с сушилки маленькое полотенце для рук и грубо запихнул его мне в рот. Не знаю, от чего я задыхалась — не то от плотного хлопка, не то от невозможности в это поверить. Ник! Это творил Ник!

— Черт… черт…

Он принялся оглядываться в поисках чего-то — не знаю чего — и вдруг увидел висевший на двери халат. Он выдернул из халата пояс, и я поняла. Он собирался меня привязать. И он привязал меня к сушилке для полотенец, вывернув руки под неестественным углом. Так я и осталась стоять — голая, мокрая и смертельно напуганная.

— М-м-м-м… М-м-м-м!

— Заткнись, Сьюзи! Я серьезно, — прикрикнул он, забывшись.

Несмотря на потрясение, в моей голове крутилось множество вопросов. Кто там, за дверью? Нора? Если это она, может, рискнуть и позвать на помощь? Только захочет ли она мне помогать? Я содрогнулась от мысли, что они могут быть в сговоре. Это было нечестно. Это ты должен был прийти мне на помощь в тушении пожара, который мы с тобой так неосторожно разожгли, кружась в беззаботном танце и не обращая внимания на окружающее нас пламя. Но ты погиб, и я могла рассчитывать толью на себя.

Услышав несколько гудков, означавших, что Ник отключает сигнализацию на двери, я принялась выталкивать полотенце изо рта языком. Я услышала голос Ника, подчеркнуто доброжелательный:

— Здравствуйте. Чем могу вам помочь?

Ему ответил незнакомый женский голос:

— Да, здравствуйте. Мы ищем некую Сюзанну Мэтьюз. Я — детектив-констебль Кэтрин де Суза из полиции Суррея.

Я учащенно задышала, и это оказалось ошибкой, потому что во рту была тряпка, и теперь воздух вообще перестал через нее проходить. Я могла только мычать. Поверят ли они мне, даже если и услышат? Или Ник терпеливо и разумно объяснит им, что я — просто выжившая из ума голая и мокрая беременная женщина? Я вспомнила о тех записях, которые делала врач во время навязанного Ником посещения. Подумала, что ситуация может стать еще хуже — ребенка могут отобрать, а меня запрут в какую-нибудь психиатрическую больницу или, хуже того, оставят навсегда жить с Ником, только этот Ник будет злиться на меня еще больше. Заглянув в щель, я увидела очертания двух человек. Не в форме — не как те полицейские, что приходили раньше. Зачем они пришли? Я не могла выплюнуть кляп. Он только плотнее входил в рот, и я едва не задыхалась. Я старалась потихоньку дышать носом, но это было непросто из-за слез. Что бы я там ни думала, я никогда не была храброй. Просто безрассудной. Мне не хватило смелости покончить с неудачным браком, пока не стало слишком поздно. Зато хватило безрассудства завести роман на стороне и запустить эту цепочку событий, вырвавшуюся из-под контроля.

— А что случилось? Боюсь, она уехала к матери. Навестить перед Рождеством, сами понимаете…

Объяснение Ника звучало вполне правдоподобно. А я-то считала себя самой умелой лгуньей в нашей паре.

Ему ответил мужской голос:

— Мы нашли информацию о вашей жене на месте возможного преступления. Ее имя и адрес.

Последовала короткая пауза. Боже! Боже! Что теперь будет делать Ник? И о чем они вообще говорят?

— Странно. Что еще за преступление?

— Вчера в Гилфорде было найдено тело человека, погибшего от удушья из-за газового камина. В данный момент у нас нет оснований подозревать насильственную смерть, но исключать этого мы не можем.

— Как его звали? — спросил Ник.

Я понятия не имела, о ком они говорили. Кто еще погиб?

— Некий доктор Конвей. Джеймс Конвей. Он работал в Суррейской больнице.

Казалось, я услышала, как в голове Ника закрутились шестеренки. Он знал, что я ездила туда, якобы чтобы посмотреть, как оснащена больница. Но зачем Конвею понадобились мои имя и адрес?

— Странно. Уверен, она такого человека не знает. Мы рассматривали эту больницу как вариант для родов — видите ли, мы беременны.

Мы! Он-то какое к этому имеет отношение?! На секунду страх уступил место гневу.

— И все же странно, что у него дома оказались сведения о ней.

Полицейские были очень обходительны. Я вдруг подумала — что, если они решили, будто Ник как-то причастен к его смерти?

— Да, странно. Я бы предположил, что он увидел ее в больнице и она ему понравилась. Моя жена… ну, она очень красивая.

Он произнес это почти с гордостью. А актер из него неплохой. Зря я его недооценивала.

Полицейские не задержались. На улице стоял мороз — я это чувствовала по холодному ветру от открытых дверей. А Ник не пригласил их в дом и не предложил чаю.

— Благодарим за помощь, сэр. Вы бы не могли попросить жену перезвонить нам, когда будете говорить с ней?

— Обязательно. Сегодня снег так и валит. Будьте осторожнее на дороге — у нас их не посыпают.

— Это мы уже поняли, — ответил мужской голос. — Едва не въехали в дерево на повороте. Обещают, что к вечеру будет еще хуже. Ваша жена может и не успеть вернуться.

— Когда она доберется до дома, — с нежностью произнес Ник, я попрошу ее с вами связаться.

— Пожалуйста, попросите.

И они уехали. Мягкий щелчок электронного замка на двери прозвучал для меня лязгом тюремных ворот. Почему я не попыталась освободиться, сопротивляться, кричать? Какой же жалкой дурой я была. И кто убил Конвея? Ты и твой ближайший друг умерли с интервалом всего в несколько месяцев — мягко говоря, маловероятное совпадение. Я услышала тихие шаги Ника, возвращавшегося в ванную. Когда он вынул кляп, я жадно вдохнула воздух. Из-за хлопковых нитей во рту пересохло.

— Я вела себя хорошо, — сказала я, едва не срываясь на крик от страха. — Я ничего не говорила!

Он смотрел на меня, все еще голую, все еще привязанную к сушилке.

— Кто такой этот Конвей?

Я узнала этот взгляд — тихую угрозу. Нужно было как-то отболтаться. И поскорее.

— Я тебе все расскажу, — сказала я дрожащим голосом. — Это не то, что ты думаешь. Я честно все расскажу, клянусь. Только дай одеться. Пожалуйста!

Элинор

Вытащить машину не было никакой возможности. Даже если бы она не была погребена под полутораметровым сугробом, я не хотела, чтобы Ник увидел свет фар. Не хотела, чтобы он знал, что я рядом, хотя бы пока я не решу, как поступить. Поэтому, надев самые прочные ботинки, я двинулась пешком по обледенелой темной дороге. С каждым шагом становилось все страшнее. У выехавшего из-за поворота водителя не будет ни малейшей возможности заметить меня вовремя, и, если я свалюсь с дороги в канаву, то умру там под снегом, чего никто даже и не заметит. Потому что никто не станет искать. У меня никого не осталось.

Не прошла я и нескольких метров, как увидела машину. Она ехала, чуть виляя из стороны в сторону, и я инстинктивно отпрыгнула к краю дороги. В машине были мужчина и женщина, оба в костюмах. Я сразу поняла, что это полицейские. Зачем они приехали? Ко мне по поводу Конвея? Возможно, это был шанс попросить помощи для освобождения Сьюзи, но разве у меня есть убедительные доказательства? И угодить под арест я никак сейчас не могла. Я пригнулась, воспользовавшись тем, что в темной куртке почти не выделялась на фоне кустов, и, когда они проехали мимо, побрела дальше сквозь метель.

В конце концов, с онемевшим от холодных снежных хлопьев лицом, я добралась до съезда с шоссе и увидела табличку с номером дороги — М25. А вот и оно — то дерево, из-за которого ты якобы погиб. Не будь так темно, я бы могла разглядеть на нем след от твоей машины, поврежденную кору. Какой это был риск с твоей стороны, какой глупый и отчаянный поступок.

Увидев другую машину, ехавшую очень медленно и осторожно, я подняла палец. Автостоп — что бы сказала мать? Неподобающе, не говоря уже об опасности. Но мать я не видела уже больше двадцати лет, и, честно говоря, мне было плевать на ее мнение.

Мне повезло. Водителем оказался пожилой мужчина, сам ошеломленный таким снегопадом и, пожалуй, обрадованный появлением попутчика, который поможет ему скоротать поездку.

— Поганый вечерок для прогулок, милочка, — сказал он с местным акцентом.

— Знаю. Просто мне нужно срочно попасть в Гилфорд, а машина застряла. Вы не в ту сторону едете?

Он с любопытством посмотрел на меня.

— Я просто в магазин поехал, милочка. Что ж тебя в такую погоду на улицу-то потащило?

— Мне нужно в больницу. Моя мать… она упала на прошлой неделе. Сами понимаете — лед.

— Да, коварная штука. Я тебя отвезу туда, не беспокойся.

— О, вы так добры. Спасибо.

Он сказал мне, что его зовут Билл, и мы по дороге болтали о снегопаде, о том, что худшей погоды он не видел с пятидесятых, и о его жене Хетти, которая любила снег, но умерла пять лет назад. Я поняла, что он настолько же одинок, как и я. Видимость была ужусняя, но дорогу предусмотрительно посыпали песком, а попутные и встречные автомобили попадались нечасто. Примерно через час впереди показались огни Гилфорда.

— Высажу тебя прямо на месте. Не стоит тебе ходить по такой погоде.

Мне даже взгрустнулось, когда он высадил меня на стоянке и уехал. Больница сияла во тьме, словно маяк чистоты и человеколюбия. Если я не найду помощи здесь, я не найду ее нигде.

Сьюзи

Часом позже я сидела у кухонного стола. Я обсохла, была тепло и практично одета — джинсы и джемпер. Ник поставил передо мной тарелку с тушеными овощами.

— Как тебе?

— Отлично, — на мой вкус, стоило положить чуть больше соли, но «это же вредно для ребенка».

— Я забыл, что заказал доставку овощей, поэтому столько всего осталось. Надо будет отменить на следующую неделю.

Это было невероятно. Мы говорили о доставке овощей, а ведь всего несколько часов назад я была заперта в погребе. Я рассказала Нику всё — почти всё. О нашей с тобой встрече, о нашем романе, о твоей смерти, о том, как ездила в больницу и встретила там Конвея. Я предположила, что Конвей собирался шантажировать меня и потому держал при себе мои адрес и имя. Я вспомнила его неряшливую одежду и исходивший от него запах алкоголя. Предположить, что такому опустившемуся типу нужны деньги, не составляло труда.

Было нелегко рассказывать обо всем Нику, но он кивал, словно большую часть знал и без меня. Я не упоминала о встречах с доктором Холтом или о том, что снова виделась с Дэмьеном. Я еще могла спасти положение. Снова добиться расположения Ника, а потом, когда снег растает, попытаться сбежать куда-нибудь подальше. Может быть, к матери или к Клодии. Я решила, что подруга не откажет мне в укрытии, хоть мы и отдалились за последнее время. Я была готова даже поселиться в гостинице, если придется. Я не вполне понимала, что закон на моей стороне, что я получила бы доступ к деньгам и могла бы спокойно растить своего ребенка… Сейчас мне нужно просто снова не попасть в погреб, а дальше все можно как-нибудь уладить.

— Что будем делать? — покорно спросила я. — Все так запутанно, Никки.

Я давно его так не называла, с тех пор, когда мы еще любили друг друга. Я знала, что такое когда-то было, но уже с трудом могла вспомнить.

Он вздохнул и облокотился о стол:

— Не знаю. Наверное, можем уехать. За границу, куда-нибудь в теплые края. Дождаться, когда родится ребенок.

— А потом?

— Не знаю. Сьюзи, ты… — я знала, о чем он собирается спросить, и была готова соврать.

— Конечно, я люблю тебя. Просто… я запуталась. Мне тут было так одиноко и казалось, что ты меня ненавидишь.

Он кивнул, словно соглашаясь со мной.

— Прости. Я совсем никудышная жена — не знаю, почему я все это творю. Но теперь ведь речь не только о нас двоих, верно? — я положила руки на живот.

Его лицо вдруг стало открытым и беззащитным:

— Сьюзи, просто скажи… Ребенок… Он мой?

На этот раз я ответила еще быстрее:

— Конечно. С ним я всегда… я никогда… Он должен быть твоим.

Это была ложь, но Ник, кажется, ее проглотил. На самом деле я всегда считала, что это твой ребенок, потому что доверяла своим приложениям и старалась избегать Ника в благоприятные периоды, но он, кажется, перехитрил меня. Возможно, ребенок все же был его.

Он встал и убрал грязные тарелки. Я, как хорошая девочка, доела все до конца. И все могло бы кончиться хорошо, я могла бы спасти положение, и мы сумели бы относительно мирно дотянуть до развода, если бы именно в этот момент мобильная связь, которая в наших местах ловила из рук вон плохо, не решила показать, что она все же работает. Мой телефон, который заряжался на кухне, вдруг завибрировал, загремел по мрамору рабочей поверхности. Текстовое сообщение. Ник нахмурился.

— Это еще что?

Прекрати, не надо, пожалуйста! У меня было предчувствие, что это сообщение все испортит. Но едва ли я имела право просить Ника не читать его. Взяв в руки телефон и одним махом проглядев сообщение, он переменился в лице. От нежности, печали не осталось и следа. Только сияющая ледяная ярость.

— Так, значит, ты рассказала мне всю правду? Да?

О боже! От кого это? Доктор Холт был слишком умен, чтобы писать мне. Значит, это…

— Сраный Дэмьен!

Ник швырнул телефон на стол, и он брякнул передо мной с глухим стуком. Я мгновенно прочитала сообщение. Это был ответ на злое письмо, которое я ему отправила и тут же об этом пожалела. «Э… Не знаю, о чем ты. Это же не я захотел тебя повидать, верно?»

Черт возьми! Я не меняла номер с тех пор, как мы работали вместе. Сообщения по-прежнему показывались и при заблокированном экране — иначе Ник счел бы это подозрительным. Почему мне не пришло в голову, что Дэмьен может ответить мне сообщением по телефону, а не по электронной почте? О боже…

— Ты виделась с ним? И потратила на это мои деньги?

— Я… творилось столько всего странного. Я подумала, что это мог устроить он. Мне больше никто в голову не приходил — я же не знала, что это был ты.

Если я рассчитывала вызвать в нем чувство вины, то расчет оказался неудачным.

— Ты солгала. Я просил тебя рассказать мне все как было, а ты соврала. Ты вечно врешь, Сьюзи. Я не могу верить ни единому твоему слову!

Я встала, потихоньку отодвигаясь от него. Только не снова в погреб, вдыхать запах пыли и пластмассы! Мне это не выдержать. На столе я увидела нож, которым Ник резал овощи. К лезвию прилипли кусочки моркови. Неловкими руками я схватила его, почувствовав, что меня трясет.

— Прекрати, Ник! Ты пугаешь меня! Ребенок…

Он фыркнул:

— Ребенок, ребенок… Чертово отродье мамаши-шлюхи! Иногда кажется, лучше бы он и не родился!

Вот черт! Убийство-самоубийство. Любимый способ озлобленных мстительных отцов. Он на это не пойдет. Это же Ник. И все равно от паники дрожали руки. Чтобы покрепче держать нож, я помогла себе второй рукой.

— Послушай, образумься, — попыталась я. — Это ничего не меняет.

— Это меняет все!

Он бросился на меня, и я выронила нож. В жизни не слышала звука хуже, чем этот металлический лязг о плитки пола. Лицо Ника оказалось совсем близко.

— Сука… Шлюха… Мразь… — это было сказано тихо, почти шепотом, и оттого звучало только страшнее.

Что делать? «Подруга, тебе лучше как-то себя спасать».

За долю секунды я окинула взглядом кухню. На сушилке стояла чугунная крышка от тяжеленной оранжевой кастрюли, которую нам подарили на свадьбу. Я пользовалась ею в тот день, когда мы пригласили на ужин Нору, когда я еще думала, что найдется какой-то выход. Я подняла ее — от тяжести загудело запястье — и что было силы ударила Ника по лицу. Это оказалось так просто, что я сама была ошеломлена, ощутив отдачу всей рукой.

Я выронила крышку. Ник побледнел и осел на пол.

— Сраная… сука… вот тварь…

Мой мобильник лежал на столе, рядом стоял стационарный телефон. Я могла вызвать скорую. Но он уже начал подниматься на ноги, поэтому я не стала терять время и как была, в тонком джемпере и босиком, выскочила на заснеженную улицу.

Элинор

— А… это вы…

Когда Билл, пожилой водитель, высадил меня у больницы, я пошла уже знакомой дорогой в то крыло, где располагалось отделение акушерства и гинекологии. Я даже не задумывалась, что делать, если сегодня доктор Холт не работает. Или как объясниться с ним, если он официально не знал, что я живу по соседству со Сьюзи. Впрочем, волноваться не стоило. Вот он, собственной персоной, стоит с закатанными рукавами и покупает кока-колу в облепленном мишурой автомате. Я подошла к нему:

— Доктор Холт? Я…

— Элинор. Жена Патрика.

— Да.

Он настороженно смотрел на меня, позабыв о банке, выданной автоматом. Я решила сразу выложить всю правду. В конце концов, я не знала, сколько у нас осталось времени.

— Доктор Холт, мне нужна ваша помощь. Это касается Сьюзи. Сюзанны Мэтьюз. Кажется, она в беде.

Разумеется, сначала он мне не поверил.

— Элинор, я знаю о вас. Вы переехали в соседний с ней дом. Вы знаете, что она… знала вашего мужа.

Для выяснений не было времени.

— Да, у них был роман. Но сейчас это не главное…

Он шагнул ко мне и взял за руку:

— Миссис Салливан, пожалуйста. Я могу вам помочь. У нас здесь есть люди…

— Вы не понимаете. Сьюзи в опасности. Ее муж, Ник… Думаю, он запер ее в доме! Он сказал, что она у матери, но это не так, а музыкальная комната закрыта на замок, хотя раньше всегда была открыта.

Это звучало нелепо. Как заставить его поверить?

Он нахмурился:

— Что?

— Вы ведь общались с ней? Я видела ее письма на вашем компьютере. Сначала я не знала, зачем вы с ней связались. Даже подумала, что вы во всем замешаны…

— В чем замешан?

— В шантаже, — отмахнулась я — сейчас это тоже не имело значения. — Но ведь это не так, верно? Вы просто заботитесь о ней. Я долго не могла понять почему, но потом поискала информацию о вас.

Он остолбенел.

— Эдвард Холт, Джейн Холт — ведь так звали ваших родителей?

— Миссис Салливан…

— Пожалуйста! Не прогоняйте меня и не вызывайте охрану. Мы нужна Сьюзи. Да, я собиралась уничтожить ее, я ненавидела ее, но теперь все изменилось. Понимаете? Изменилось! Я изменилась. — Господи, что за чушь я несу? — Ваша мать… Я знаю, что она сделала. Я понимаю почему. В моем доме все было точно так же.

Джейн Холт, тихая домохозяйка, обожавшая копаться в саду, однажды прямо посреди воскресного обеда ударом ножа убила своего мужа Эдварда. Ее адвокаты утверждали, что она десятилетиями подвергалась принудительному контролю, но ее все равно отправили в тюрьму, где она и умерла спустя несколько лет.

Доктор Холт побледнел, его начало колотить мелкой дрожью.

— Как вы… Вы не можете…

— Вы ведь понимаете, верно? Как это бывает, как один человек может заставить другого утратить свое «я», потерять веру в собственный разум, в собственные силы. Мы должны остановить его, доктор Холт. Пожалуйста, вы должны поехать со мной.

Мне показалось, что мои увещевания не произвели на него никакого впечатления, что он предложит позвонить в полицию или просто пожмет плечами. Но через секунду он кивнул.

— Мы точно доедем?

Доктор Холт протер рукавом запотевшее лобовое стекло.

— У меня полный привод. Купил эту машину несколько лет назад, после пары суровых зим, когда было трудно добираться до работы.

Мы ползли по обледенелому М25. Других смельчаков на шоссе практически не было. Я почти ничего не видела — лишь время от времени порывы ветра разгоняли холодный туман. Я рассказала всё: про свой первоначальный план, про изменения, которые пришлось в него внести, когда я узнала о ребенке, про растущие сомнения по поводу Ника.

А потом изложила, почему считаю, что Сьюзи заточена в собственном доме.

Оказалось, доктор Холт виделся с Сьюзи несколько раз. В его голосе я почувствовала нежность к этой бестолковой дурочке. Она была из тех женщин, о которых мужчинам хочется заботиться.

Он признался:

— Я беспокоился за Сьюзи. То, что она рассказывала о Нике, о его собственничестве… Все это было очень похоже на манипуляцию.

— Вы и половины всего не знаете.

Я рассказала ему, что мне известно, как Ник наблюдал за Сьюзи с помощью системы сигнализации, как он сбрасывал настройки отопления и коды на входной двери, чтобы сбить ее с толку, как он удаленно проигрывал музыку, чтобы она решила, будто сходит с ума. Доктор Холт крепко сжал в руках руль.

— Раз он ее не бьет, никто и не думает о насилии, — пробормотал он, и я догадалась, что это относится не только к Сьюзи.

— Думаю, теперь он мог перейти к более решительным действиям, — добавила я, вспомнив о погребе.

— Как раз во время беременности домашнее насилие обычно и усугубляется, — подтвердил он, обеспокоенно поглядев на меня. — Элинор… Несколько дней назад умер еще один врач. Джеймс Конвей. Кажется, он знал вашего мужа. Ему было известно о Патрике и Сьюзи.

— Он собирался ее шантажировать, — сказала я, не объясняя, откуда мне это известно.

— Не думаете, что Ник мог…

Я не стала отвечать. Не самый удачный момент для объяснений. После недолгого молчания он попросил:

— Не хочу пропустить съезд. Скажите, когда будем подъезжать.

В темноте и снежной круговерти мы едва не проскочили нужное место, и пришлось поворачивать слишком резко. Я до боли в пальцах вцепилась в ручку дверцы. И вот мы уже несемся по узкой дороге, казавшейся особенно темной после ярко освещенного шоссе. Джип подпрыгивал на ухабах, оставшихся после прежних заморозков. Впереди показался мой одинокий засыпанный снегом дом, «Плющ». На крыльце виднелась фигура женщины, отчаянно колотившей в дверь. Сьюзи! Я увидела, что она в легкой одежде и без обуви. В свете фар было заметно, что ее босые ноги покраснели.

Стойте! — крикнула я, инстинктивно схватившись за руль. — Это она!

Возникло секундное замешательство. Доктор Холт рванул руль в одну сторону, а я — в другую. Но этого мгновения хватило, чтобы прямо перед нами возникла темная фигура. Доктор Холт, отчаянно ругаясь, ударил по тормозам, но дорога слишком обледенела. В свете фар джипа я увидела ошарашенное бледное лицо и поняла, что сейчас произойдет, но с этим уже ничего нельзя было поделать.

Сьюзи

Я не понимала, что происходит. Я бросилась через дорогу — неимоверный холод колол мои пятки словно иголками — и побежала прямо к дому Норы, хоть он и казался пустым и темным. Вероятно, мне и ее следовало опасаться. Просто больше бежать было некуда, и мне оставалось только надеяться, что она прячется в гостиной с выключенным светом. Я кричала, но мой голос заглушал ветер.

— Нора! Пожалуйста! Помоги!

Мне ведь не мерещилось: она на самом деле постоянно мне помогала, советовала бросить Ника, рассказывала о моих правах! Пожалуй, она все же не желала мне зла.

Ничего. Ее не было дома, а ко мне неумолимо приближался Ник, ковылявший по дороге с бранью и воплями. Никогда прежде я не слышала от него таких ужасных слов.

Я понимала, что добром это не кончится. Он утащит меня обратно, запрет в погребе и продержит там, пока я не рожу. Может быть, сообщит в больницу, что мы переехали, и заставит меня рожать прямо там, одну. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем меня начнут искать? Месяцы? Годы, если он будет достаточно умен? А он достаточно умен — как долго ему удавалось меня дурачить. Все это промелькнуло в моей голове за считаные секунды, и тут я увидела свет фар.

Машина ехала слишком быстро, рыская от обочины к обочине на узкой дороге. Ник всегда меня предупреждал: «Посмотри в обе стороны, до того как переходить!» — но сейчас не последовал своему же совету. Автомобиль, большой тяжелый джип, несся прямо на него. Не знаю, крикнула ли я, предупреждая Ника об опасности, или только хотела это сделать, но тут машина налетела на него и отбросила в придорожную канаву, словно куклу.

Джип остановился едва ли не поперек дороги, и из него кто-то вышел. Нора. Но это была не ее машина. Хотя я явно где-то уже видела этот джип. Потом я увидела, как водитель выскочил и побежал к Нику, сбрасывая на ходу толстую зимнюю куртку, чтобы было удобнее двигаться. Я узнала этого коренастого ловкого человек. Это был доктор Холт. Он склонился над Ником и попытался провести непрямой массаж сердца, пока мы с Норой, безмолвные и замерзшие, наблюдали за его действиями.

— Он мертв.

Доктор Холт выпрямился и трясущейся рукой вытер рот. Снежные хлопья кружили над нами, облепляя щеки, ресницы и белое неподвижное лицо Ника, на виске которого расплывалось кровавое пятно.

— Господи… Я убил его. Меня лишат прав. Лишат практики.

Не знаю, как дальше развивались бы события, если бы там оказались только доктор Холт и я. Я была в полубреду от потрясения и холода, а он порывался вызвать полицию и сознаться во всем. Пожалуй, при поверхностном расследовании мы могли бы выкрутиться, если учесть, что Ник возник из ниоткуда посреди неосвещенной дороги. Но у него на лбу красовалась ссадина, на крышке от кастрюли оставались следы его крови, а машина явно вильнула в его сторону. От полиции эти детали не ускользнули бы. И доктору Холту предъявили бы обвинение в опасном вождении. Могли уволить. Он потерял бы все. А я… я не знаю, что случилось бы со мной.

Как бы то ни было, все вышло совсем иначе. Вышло так, что Нора — Элинор — подошла и взяла доктора Холта за руку.

— Давайте пройдем в тепло, — сказала она, кивнув в сторону дома, из которого я только что сбежала. — Пойдем в дом и обсудим, что делать дальше.

Элисон

Февраль, два месяца спустя

— Элисон, звонила жена. Сьюзи Мэтьюз, — в тот же день ближе к вечеру сообщил Том, прислонившись к перегородке кабинетика, от чего та угрожающе прогнулась. — С ней все в порядке.

Элисон смутно тревожилась за глубоко беременную женщину, которая, казалось, бесследно исчезла.

— Сказал ей, что она теперь вдова?

— Не… Попросил зайти. Нам нужно официально его опознать.

Когда они пошли к начальнику, детективу-инспектору Клер Фишер, и попытались объяснить догадки Элисон по поводу этого дела, та сказала, что тело почти определенно принадлежит Нику Томасу. Труп под снегом практически не разложился, а в кармане джинсов оказался бумажник. Попал под машину, тело все это время пролежало в канаве. Дело ясное.

И все равно что-то во всем этом Элисон не нравилось.

— Где она была все это время?

— Говорит, сначала у мамы, потом у подруги. Они капитально поругались, и Томас ушел из дома. Написал ей, что бросает ее. То же самое написал своей матери. Она может показать нам сообщения. Говорит, не видела его с декабря.

Очень уж все аккуратно сходилось. Почти никакой возможности через столько времени найти машину, которая сбила Ника Томаса, и прекрасное объяснение, почему никто так долго его не видел.

Элисон на секунду задумалась:

— А связь с другими двумя случаями?

Том пожал плечами:

— А она вообще есть? Первая авария — Патрик Салливан. Скорее всего, несчастный случай. Джеймс Конвей — тоже, похоже, несчастный случай, из-за неисправного камина.

Элисон скептически посмотрела на напарника. Таких совпадений не бывает.

— В той аварии было много странного, — сказала она. — И почему в квартире Конвея нашли имя Мэтьюз? Как ты это объяснишь?

— Ну, как тебе такое? Он, Конвей, шантажист. Доводит первого парня, Салливана, до ручки, и тот решает наложить на себя руки, врезавшись в дерево. Больница на контакт не идет, но, похоже, Салливан тырил у них деньги. У них сейчас какое-то внутреннее расследование идет. Потом Конвей переходит к Томасу — добывает контакты жены, чтобы можно было пойти к ней и рассказать что-то скандальное.

Пока они не нашли никаких доказательств, что Конвей и Томас были знакомы, и ничего неподобающего о Нике Томасе — по-видимому, безупречном члене общества, но Элисон по опыту знала, что повод для шантажа есть практически всегда. Его только нужно отыскать. У каждого есть хоть одна тайна, ради сохранения которой люди готовы на многое, а некоторые, с определенным складом характера, не остановятся и перед убийством. К счастью, большинство на такое не способны.

Она вздохнула:

— Говоришь, Томас прикончил Конвея, чтобы прекратить шантаж. А кто тогда убил его самого?

Том снова пожал плечами:

— Понятия не имею. Действительно обычное ДТП? Или сообщник? Разве теперь это выяснишь?

В том-то и была проблема. После серии сокращений у них просто не было ресурсов, чтобы как следует копнуть это дело. Фишер очень хотела побыстрее его закрыть.

Три предположительно несчастных случая, по меньше мере в двух из которых жертвы были знакомы? Может, и в самом деле то самое редкое совпадение? Элисон снова вздохнула, глядя, как сообщения сыплются в ее почтовый ящик, словно крупинки в песочных часах.

— Пожалуй, ты прав. Отправим всё наверх, пусть там решают.

Том потянулся:

— Кто проводит опознание? Ты или я?

Элисон с ужасом и отвращением представила, как она ведет Сьюзи Мэтьюз опознавать промерзший труп мужа, и жалобно попросила:

— Ну пожалуйста, напарник. Я не могу. Сегодня был такой холодный паршивый день…

— Без проблем. Я все устрою. Да и не думаю, что вдова сильно расстроится. Он же ее бросил.

— С меня простава, — с благодарностью сказала она.

— Пиво?

— Как скажешь.

— После работы, в «Перьях»?

Он задумчиво играл канцелярской кнопкой, воткнутой в стену, почему-то не решаясь взглянуть ей в глаза. Они уже не раз и не два выпивали вместе. И этот вечер ничем не отличался от предыдущих.

Но все же Элисон вдруг поняла, что и ей трудно посмотреть ему в глаза.

— Значит, сегодня никаких свиданий из «Тин-дера»?

Том откашлялся:

— Не… Думаю, пора с этим завязывать. Так что? Идем?

— Договорились, — небрежно бросила она и, только дождавшись, пока он выйдет, позволила себе улыбнуться.

Элинор

Февраль

Я с облегчением закрыла дверь за полицейскими и пошла за Исобель. Малышка рыдала в колыбельке так, что ее личико раскраснелось. Я каждый день пыталась рассмотреть, на кого же она все-таки похожа, но пока видела сходство только со Сьюзи — ее густые волосы, ее ясные голубые глаза.

— Тш-ш… Тш-ш… — я принялась укачивать девочку, и вскоре она успокоилась, прижавшись ко мне. — Проголодалась? Ничего, ангелочек. Мамочка скоро тебя покормит.

В тот зимний вечер, два месяца назад, когда мне пришлось загонять в дом доктора Холта и Сьюзи, мать этого дивного создания была просто невменяемой. Открытая дверь в погреб зияла черным провалом, и я поняла, что не ошиблась насчет того, где Ник держал свою жену. Я до сих пор не могла забыть ту маленькую кроватку, тот карточный столик — ту теплую тюрьму, которую он ей приготовил. Оба они были на грани истерики, и доктор Холт все твердил, что надо вызвать полицию. Но я его отговорила. Нам нужно было всего лишь перенести тело — перетащить его в глубокую канаву у дороги и оставить. Пока не сойдет снег, а это могло произойти и через неделю, и через несколько месяцев, как вышло в реальности, оно в целости и сохранности полежит там.

Потом я принялась отправлять Сьюзи сообщения со смартфона Ника — благо этот девайс остался дома и не сломался, — чтобы создать впечатление, будто муж бросил ее, узнав об измене. К счастью, на новом смартфоне оказались те же приложения, что и в том, который я стащила, поэтому забраться в него и сбросить пароль, как я это проделала с телефоном Патрика, оказалось нетрудно. Полиция, конечно, могла связать между собой три подозрительные смерти — Конвея, Ника и Патрика. Но у нас под рукой было достаточно материала, чтобы соорудить собственную историю. Возможно, Конвей шантажировал Патрика и Ника, и Ник убил его, чтобы тот не разболтал насчет Сьюзи. Или Патрика и Конвея убил некий третий человек, у которого они вымогали деньги.

Сьюзи не верила, что это сработает. Мать Ника могла начать волноваться из-за того, что сын ей не звонит. А коллеги по работе — пытаться выяснить, почему он не является в офис после Рождества. Но я была уверена, что все получится. В современном мире людям не обязательно слышать твой голос, чтобы поверить, что они разговаривают именно с тобой. Немного уловок тут и там, и вот Ник Томас уже уволился с работы по электронной почте и уведомил мать текстовым сообщением (потому что потерял голос из-за болезни, о которой очень кстати рассказал ей накануне), что уходит от Сьюзи и уезжает на некоторое время, чтобы привести мысли в порядок.

А потом мы стали ждать. Сьюзи, не желая возвращаться в собственный дом, в эту прекрасную тюрьму, из которой она отчаялась было сбежать, переехала ко мне, а потом, когда в январе, чуть раньше срока (неудивительно после всего произошедшего) появилась Исобель, — в больницу. В этом не было ничего подозрительного, если считать, что Ник бросил Сьюзи. Во всяком случае, мы на это надеялись. Теперь предстояло настоящее испытание. Полиция нашла тело.

Я раздумывала, не отправить ли Сьюзи сообщение, чтобы предупредить ее, но тут услышала звук подъезжающей машины. Я молча наблюдала, как она, по обыкновению долго, выбирается из автомобиля настоящим клубком из наушников, шарфов, кофт и сумок с покупками. Бестолковая девчонка бесконечно покупала обновки для Исобель, словно пытаясь восполнить недостаток положительных эмоций до ее рождения.

Когда она вошла, я сказала:

— Время пришло. Полицейские нашли его.

Лицо Сьюзи, раскрасневшееся в теплой машине, побледнело:

— Ой…

— Это хорошо. Пора со всем покончить.

— Что будем делать?

— Ты должна позвонить им, сказать, что была у матери или у подруги. Придерживайся нашей версии. Ник тебя бросил. Он писал тебе сообщения, ты его давным-давно не видела.

Сьюзи приняла у меня Исобель, успокаивая ее плавным жестом, от которого защемило сердце. Исси — ее дочь, не моя. И дочерью Патрика она, как оказалось, тоже не могла быть — он приложил все усилия, чтобы не оставить потомков. Но я надеялась, что девочка станет считать меня, скажем, доброй тетушкой. И обделенной себя тоже не чувствовала — мне достался Поппет, поскольку Сьюзи не испытывала ни малейшего желания с ним возиться, а я могла попробовать превратить его в воспитанного пса. Впрочем, конечно, мою душу грел не только этот кобелек. Да только нам со Сьюзи ни за что не удалось бы объяснить природу соединившей нас привязанности. Мне хотелось верить, что наши более чем дружеские отношения сохранятся на долгие годы, что бы ни случилось дальше. Сьюзи спросила:

— Но ведь они могут установить? Ну… сколько времени он там пролежал, в снегу?

— Не знаю. А даже если и могут, тебе-то откуда знать, давно ли он погиб? Разве можно догадаться по коротким сообщениям, что с телефона Ника тебе писал кто-то другой?

Я ни о чем понятия не имела — просто соседка. А связать произошедшее с доктором Холтом полицейским просто в голову не придет. К нему из нашей глухомани не вело никаких следов, и причин выяснять, почему он продал свой джип перед самым Рождеством, а также осматривать машину на предмет повреждений, просто не существовало. За минувшие два месяца я не раз подвергала нашу версию самой серьезной умозрительной проверке, по очереди детально анализируя каждый ее элемент. И не испытывала ни малейших сомнений в ее надежности. В конце концов, у меня был опыт.

Сьюзи задала вопрос о моем прошлом, когда мы, оглушенные, сидели в тот страшный вечер в ее доме. В самом ли деле я совершила то, о чем болтали сплетники? О пожаре, который уничтожил мой дом, убил отца и любимого младшего брата, утопил мать в пучине безумия и зашвырнул меня в Аплендс, психиатрическую клинику для девочек-подростков, откуда мне удалось выбраться, лишь убедив всех, что я — безобидная жертва ужасных обстоятельств. Я ответила, что несчастный случай — иногда просто несчастный случай. Больше ей не нужно было знать ни о чем. Уж точно не о той ночи, когда в доме должны были находиться только я и родители, а Себби собирался остаться у друга. А у того друга вдруг оказалась ветрянка, и брат вернулся. Я, запертая в собственной комнате за очередной проступок, за жалобы из-за запрета заниматься игрой на фортепиано, из-за попыток отправить меня в интернат, об этом не знала. И Сьюзи не нужно было знать о том, как я выскользнула из своей комнаты и, проходя мимо спальни матери, увидела ее на кровати, провалившейся в пьяный сон, с тлеющей сигаретой в тонких пальцах. Как я сдвинула ее руку слегка, совсем чуть-чуть, ближе к шторам. Как я вышла на улицу, забрав с собой собак, чтобы они были в безопасности. Вспомнив о вечно отсутствовавшем, несмотря на физическое присутствие, отце, в котором всегда было не меньше пары стаканов виски, и тут же отбросив всякие мысли о нем. Как я слишком поздно узнала, что Себби тоже остался там. Как увидела в окне его бледное лицо и под лай собак бросилась через лужайку к дому по холодной мокрой траве. «Элли! Элли!» Как пыталась войти в дом, обжигая руки, но не смогла из-за густого дыма.

Нет, мне и в страшном сне не могло привидеться, что он окажется там. Ребенок, невинное дитя. Я не желала ему зла. Как бы то ни было, теперь я снова стала другой. Не Элинор Тредвей, не Еленой Ветриано, не Элли-красоткой, не Норой Холском.

Я пока и сама не понимала, кем именно. Но всё впереди.

— Элинор, — сказала Сьюзи с сомнением в голосе. — Мне страшно!

— Не бойся, — я коснулась руки девочки, и та тут же схватила крохотной ладошкой мой палец. — Все будет хорошо. Следствие быстро закончится, а потом я уеду.

Она побледнела еще сильнее:

— Ты уверена?

— Уверена.

— Расскажешь ему обо мне? Об Исси? Правду?

— Не думаю, что он это заслужил.

Она кивнула. Скоро она продаст роскошную тюрьму, построенную для нее Ником, и переедет в городскую квартиру. Когда я попросила рассказать Сьюзи о той, которую она смотрела сегодня, я уже знала, что она станет много и увлеченно говорить о сводчатых окнах или карнизах, но ни словом не обмолвится о лестницах, о транспортной доступности или о состоянии водонагревателей. Боже, до чего же она непрактична, эта Сьюзи! Не идеальное качество для матери-одиночки. Но я подумала, что она, как обычно, недолго будет одна. Все квартиры, которые она смотрела, располагались недалеко от крошечной холостяцкой норки доктора Холта. А после того, как Ник будет официально признан мертвым, ей достанется его страховка, его пенсия, все их накопления. Все закончилось не так уж плохо для Сьюзи, заслуживает она того или нет. А я не получила ничего. Да и не могла, в общем-то. Месть — игра с нулевым призом, теперь я это понимала. Во всяком случае, я обрела возможность участвовать в будущем малышки Исси и, надеюсь, подругу на долгие годы.

Но мне предстояло еще одно дело, которое следовало завершить до того, как я вернусь к обычной жизни и постараюсь двигаться дальше. Мне всего сорок два — еще есть время, а теперь я знала, что причина бездетности не во мне. Все еще возможно. Со мной оставалась надежда — этой крохотной искорки было достаточно, чтобы рассеять мрак. Но сначала нужно было купить билеты до небольшого городка в Испании, где работал английский паб, в котором наливают ньюкаслский темный эль.

Мэдди

Апрель

С наступлением весны в Ла-Торнаду вернулась жизнь. Туристы, явно довольные тем, что заказанная рыба подается без головы, снова заполнили паб — пили эль и толпились перед большим экраном, где круглосуточно транслировались футбольные матчи. Мэдди усердно работала: мыла заляпанные кетчупом тарелки, разливала пиво, улыбалась. И думала о Шоне. Они встречались всю зиму. Она ускользала из паба при первой возможности и шла в его квартирку недалеко от гавани. Они смотрели кино, играли в настольные игры, гуляли по пляжу и, конечно, еще кое-чем занимались. При мысли о кое-чем Мэдди краснела. Но теперь он пропал. От него вдруг перестали приходить сообщения, никто не открывал дверь на ее стук, когда она, стесняясь собственной тоски по нему, прибегала днем и вечерами.

Она искренне надеялась, что Шон вернется, и каждый день наряжалась ради него, готовясь встретить его надменно, но великодушно, когда он снова придет в паб. Но его пропал и след. Этот человек был слишком стар, чтобы знать термин «гостинг», но именно так он и поступил. Хорошо еще, что она никому не рассказывала об этих отношениях.

Однажды, вскоре после того, как они виделись в последний раз, в паб зашла женщина. Намного старше Мэдди. Пожалуй, даже вдвое старше. Но было в ней нечто, привлекавшее внимание. Худая как щепка — везет же некоторым! Волосы длинные и темные. Возможно, крашеные, но блестящие и густые. Зеленое платье до колен, шляпа с широкими полями и темные очки. Выговор с претензией, словно у актрисы или кого-то в этом роде. Она искала Патрика.

Мэдди сразу встревожилась. Шестое чувство сразу подсказало ей — жена, хотя она и понятия не имела, с чего так решила. Это была его жена. Но имя — другое.

— Какого Патрика?

Женщина, сняв очки, положила их на стойку, и Мэдди увидела ее серые глаза.

— Патрика Салливана.

— Да? — По шее Мэдди побежали мурашки. — Я не знаю никакого Патрика.

— Он мог назваться другим именем. Мне нужно связаться с ним по поводу наследства. Он может разбогатеть, если мне удастся его отыскать.

Мэдди вспомнила, как Шон говорил ей, что с деньгами у него скверно, иначе бы он увез ее отсюда в Париж, Нью-Йорк или даже в Лондон. Просто куда-нибудь, где лучше. Но его звали Шон, а не Патрик. Он же не стал бы врать, верно?

— Извините, — она пожала плечами.

Взгляд женщины пронзил ее, словно лазерный луч:

— Вы уверены?

— Да.

С тех самых пор она проклинала себя. А вдруг это действительно было наследство? Неужели она упустила шанс помочь Шону, а он как-то об этом узнал и поэтому решил ее бросить? Это глупо. Нет, скорее всего, женщина нашла его через кого-нибудь другого. В конце концов, Ла-Торнада — не такой уж большой город. А потом он поступил именно так, как собирался, и свалил в какое-нибудь место получше, но без нее.

Зашуршала шторка, и, отдуваясь, вошел отец в пенсионерских шортах и растянутой на круглом животе футболке английской сборной. Вот к чему приводят годы работы в пабе с дегустацией всего ассортимента! Мэдди в очередной раз пообещала себе, что вернется в Англию и найдет себе нормальную работу. Начнет жить собственной жизнью.

— Видела, какой переполох, дочка?

— Какой еще переполох? — уточнила Мэдди, изнывавшая от скуки.

Опять, наверное, устроили распродажу спиртного или осел застрял в переулке. Господи, как же она ненавидела этот паршивый городишко!

— В одной из квартир в гавани нашли труп. Какие-то неполадки с газовой плитой. Угорел, в общем. Несколько недель пролежал!

Отца эта новость просто взбудоражила. А у Мэдди тревожно забилось сердце. Не может быть! Нет! Но это объясняет…

— Кто это был? — спросила она, стараясь не выдать своего волнения.

Родители не знали, что она встречалась с Шо-ном. Они бы не одобрили такую разницу в возрасте. Он говорил, что ему тридцать шесть, но Мэдди думала, что он, наверное, еще старше. Проскакивали в его рассказах некоторые нестыковки.

— Какой-то британец, — рассеянно ответил отец, увлеченно изучая таблицу результатов последних футбольных матчей на экране телевизора — Кажется, его звали Патрик.