Меня зовут Ворн

Глава 4

– Ну и глазища у тебя, малой, – посмеиваясь, Джогу хлопнул по спине идущего рядом с ним Калина. – Ты словно умертвие выглядишь.

– Кто это?

– А, ты же не местный.

Все так же жутко улыбаясь, Джогу шагал по подземному коридору с множеством подпорок и перегородок, страхующих от обвалов. Рот его располагался на левой щеке, зубы разной величины и формы росли совершенно не в ряд, а скорее, в два. Калин диву давался, как с таким «забором» во рту он умудрялся внятно говорить.

– Это, друг мой, коварное существо, страшнее него лишь девы, но о них спрашивать лучше у тех, кто через пустошь в большой мир ходит. Эти гадины чаще всего встречаются на границе с лесом. Хотя, поговаривают, что и в городе нарывались, но я ни разу не видел дрянь эту, – и перекрестившись, он добавил: – Слава Богу.

Тут улыбку с лица его словно пещерным сквозняком сдуло. Мужчина враз стал серьезен.

– Девы – древние, а умертвия – они стали появляться сравнительно недавно и обернуться одним из них может каждый живой.

– Может, это болезнь?

– От болезней, Калин, либо вылечиваются, либо умирают, а умертвием если стал, то навечно, пока не убьют, потому как своей смертью они только от голода дохнут.

– А…

– Нет, ты точно в порядке, – все же усмехнулся хуман, заметив, как занервничал мальчишка, ощупывая свое лицо. – У тебя глаза красные, потому что баюкалку воспринимаешь так же, как и стрекуны – не засыпаешь, но слышишь ее иначе и кровью исходишь из носа и глаз. Видал, у них зенки какие стали? Вот и ты сейчас не лучше выглядишь.

Вспомнив несчастный вид стрекунов после прошедшей аномалии и их заплывшие кровью белки глаз, в которых полопались капилляры, мальчик вздохнул.

– Я у Кармана уже дважды видал такое, – продолжил Джогу, вынимая новый светляк, а затухающий убрал в подсумок, привязанный у левого бедра. – Ничего, пройдет скоро.

Он повернул рычажок на новом и встряхнул его. Устройство ярко засветилось зеленоватым цветом, давая обзор вокруг себя метра на три.

– Сейчас домой придем, и он тебя полечит. Карман знает, чего нужно от красных глаз есть да пить. Пошли скорее, устал я. Дела доделать, да поспать бы немного. Посмотри, – указал взглядом вперед, – отстали мы, не видать уже ребят.

Недолго они шли в тишине, любопытный ум мальчишки не давал ему покоя – терзали вопросы. Услышав о новом виде опасных тварей, Калин желал узнать о них все, ну или хотя бы как можно больше.

– Джогу, – окликнул он впереди идущего хумана, – как умертвиями становятся? От чего?

– Марево, – бросил тот, не оборачиваясь на вопрошающего, – сизое такое, красивое, – скорость его хода чуть сбавилась. Джогу явно что-то вспомнил. – Друг у меня был, в детстве еще, братьями мы считали друг друга. Помню, грезили тогда, что станем взрослыми, и наш народ к тому времени уже не будет скрываться под землей. Замирятся чистые с хуманами, и тогда сможем мы с ним дойти до самого океана. Огромные волны, корабли с белыми парусами и храбрые моряки… Мы видели себя стоящими на корме и даже представляли запах и вкус ветра, дующего нам в лица…

Джогу резко остановился. Помолчал немного и вновь пошел, но медленно, а глаза его словно в пустоту глядели. Лицо будто воском залитое, неживое, бледное.

– Отец друга моего хорошим охотником был. Если он шел на поверхность, то все знали – мясо в клане точно будет. Но однажды его группа вернулась, а он – нет. Охотники твердили все как один, что его забрало странное облако. Им никто тогда не поверил, долго расспрашивали, но в итоге так и не поняли, что это за облако такое, и куда делся Вадим, – снова рассказчик замолчал ненадолго, видимо вновь переживая давно забытое. – Проснулся я, когда еще все спали. Уснуть не смог и решил поглядеть, может, и товарищ мой не спит. За отца он сильно переживал, – Джогу судорожно выдохнул. – Не дождавшись времени пробуждения, я отправился навестить его и то, что тогда увидел… никогда мне не забыть.

Поджав губы, мужчина порывистым движением руки смахнул слезу. Звучно сглотнул, пытаясь продавить ком, возникший в горле.

– Он их ел… плакал и ел… Вадим вернулся в час сна. Как обошел все посты, никто так и не понял. Тихо вошел в свое жилище и убил всех, кто там спал. А потом… начал есть свою семью… Знаешь, Калин, что самое паскудное в этом умертвии? – остановившись, Джогу развернулся и внимательно посмотрел Калину в глаза, словно пытался в них увидеть свое отражение. – Они все помнят, – сказал он после недолгой паузы. – Все и всех, но остановиться не могут. Сожрут любого, но начнут с того, кого при жизни любили больше всех. Вот такая, брат, оказия.

Калин слушал внимательно и живо представил себе этих умертвий с красными глазами. Напомнили они ему зомби киношных, только те не плакали, когда жрали своих родных, мозги у них протухли. А эти, раз плачут, значит чего-то соображают. Выходит, они опаснее, чем тупые зомбаки.

Джогу, шагающий чуть впереди, вновь заговорил:

– Знаешь, если так случится, и я окажусь в мареве, то пусть оно и грешно, но сам наложу на себя руки, сразу же, пока обращаться не начал.

– Ты думаешь, что Боги покарают тебя за самоубийство? – спросил мальчик.

– Нет. Богов я не боюсь, это ваша вера. На самом деле, Бог един, но новый мир почему-то позабыл веру предков и предпочел многобожье. Видимо им так удобнее пока.

Калин лишь щекой дернул, вспомнив найденных «Богов» в старом музейном хранилище, но промолчал.

– Не обижайся, Калин. Я не вправе навязывать тебе свою веру. Ни тебе, ни кому-либо другому. Но уверен, что со временем все вспомнят истинного Бога, и тогда наступит мир, и хуманы смогут жить вместе с чистыми на равных правах.

И на этот раз мальчик предпочел отмолчаться, а лучше сменить тему на более важную для него, нежели религия, к которой он был полностью равнодушен.

– Джогу, расскажи еще про умертвий. Когда они впервые появились?

– Тот случай был первым. Потом наш клан столкнулся с этой проблемой еще не единожды. Шли слухи, что у меченых накрыло целое поселение. Опять не верили, даже смеялись, что разницы почти нету между умертвием и меченым, так как оба жрут себе подобных, только первые готовят, а вторые так едят. Шутили, пока это марево не накрыло и нашу стоянку. Вот тогда мы в полной мере узнали, что оно такое.

Голос Джогу осип. Он закашлялся. Сняв с пояса фляжку с водой, отпил пару глотков.

– Умертвием становится тот… – воткнув пробку на место, повесил емкость обратно и продолжил свой рассказ, – …кто в марево сизое попадает. После того случая собрались на общий совет все старейшины, главы кланов и целители. Карман уже тогда был одним из лучших врачевателей и знатоком загробного мира, он просил отловить живьем одного из «вернувшихся». Отловили, аж двоих, меченого и хумана, притащили и в клети их заперли. С виду обычные, только очень больные. Кожа в волдырях вся, гнойниками покрылась, глаза красные, и вокруг глаз тоже все покраснело. Вонь от них жуткая дрянью неизвестной. Так даже трупы не воняют. Хотя, как трупы, они тоже воняли. То, что им говоришь, понимают, но в ответ лишь сипят. Голоса у них нету. Одна из этих тварей до сих пор у Кармана в клети сидит, только теперь он совсем на себя прежнего перестал походить. А второго заморили голодом, и он сдох.

– Ого, – удивился Калин, – столько лет прошло, а он жив до сих пор?

– Жив и вполне себе здоров. Выяснилось, что они гнить начинают и сдыхать, если не едят, а как пожрет мяса свежего, то старая шкура с него лоскутами слезает, а на ее месте новая, чистая остается. Если после этого его продолжить кормить, то тело начинает изменяться, а перестанешь мясо давать, так он скулит, шипит, воет – выпрашивает добавки. Ну, а если несколько дней еды не дать, то вновь начинает покрываться волдырями, потом язвами и так до костей прогнивает. Так вот Карман одного до смерти и довел, а второму кинул кусок свежатины, когда от него почти один скелет остался. И знаешь, стоило возобновить кормежку, как тут же все наросло вновь. За несколько дней эта тварь прежней стала, да еще и когти отрастила, что твой нож.

Калин представил человекоподобное существо с набором кукри вместо пальцев на руках и скептически усмехнулся.

– Не веришь, – кивнул Джогу, и на лице его промелькнула пакостная ухмылочка. – Кармана попроси, он тебе покажет нашего умертвия.

– Думаешь, я испугаюсь? – с вызовом бросил мальчишка. – Да как бы не так, – заявил с полной уверенностью в голосе. – Эх. Мне б такой реген, как у этих умертвий, – вздохнул с досадой.

– Чего тебе? – не понял странных слов хуман.

– Ничего, – отмахнулся мальчик, не желая вдаваться в подробности и рассказывать, что когда-то и сам обладал даром ускоренной регенерации. – Это я так, мысли вслух. Мне все же интересно, что это за облако такое и почему, а главное, откуда оно берется.

– Не тебе одному это интересно. Все эти годы мы пытаемся понять, что это и как если не бороться, то хоть научиться угадывать, где и когда оно появится. Марево возникает всегда неожиданно. Нет ничего и вдруг смотришь, а от земли рябь серебристая подымается и дымка начинает клубиться, белая такая, а когда силу наберет, то цвет меняет и переливается так красиво, что прям тянет войти туда. Кажется, что облако это такое мягкое, нежное и теплое. Может оно повисеть немного и растаять, а может и двигаться начать. Ползет себе и накрывает все живое, и чем больше жертв поймает, тем больше размером становится. Было раз, мы с крыши наблюдали, как оно за группой меченых гонялось по улицам, а потом взяло и надвое разделилось.

– Поймало?

– Поймало, – кивнул хуман. – Орали они сильно. А после тишина… Облако растаяло и исчезло, а тела остались лежать. Только лежали они недолго. Поднялись и пошли, покачиваясь, в сторону своих же. Поговаривают, что все так мучаются потому, что у них сгорает внутри душа, и как только душа умерла, все, обратился, значит. Но это спорный вопрос, потому что нас всегда уверяли, что у меченых души нету. Бог им ее не дает при рождении. Но они почему-то тоже орут, когда обращаются.

– Может, тут не в душе дело?

– Может, и не в душе, – хуман задумался и надолго замолчал.

– Джогу.

– Ну, что еще?

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что жизнь мне спас, там, на крыше.

Вернувшись с поверхности, мальчик первым делом разыскал своего мрякула при помощи мысленного призыва. Котомыш тут же откликнулся, выслав ряд картинок о том, как Нушик попросил его присмотреть за безногим стариком, и Полкаша великодушно согласился.

Мальчик усмехнулся – его попросили присмотреть за пропойцей, а он согласился. Конечно, попросили, ведь приказать зверю что-либо, наверное, никто бы и не посмел, потому как знают, что ничьего приказа Полкан не послушает. Ничьего, кроме Калина. Теперь же котомыш сидит около спящего Лаки, словно пес сторожевой, и никого к старику не подпускает. Узнав место, где находится Полкан, мальчик поспешил туда.

– Эх, не было печали, да купили порося, – вздохнув в голос, пробормотал Калин, глядя на «дрова», сладко похрапывающие на полу в позе морской звезды. – И как же мне тебя теперь до палатки дотянуть? Вот же черт, а… – еще раз тяжко вздохнул, окидывая пространство взглядом и думая, как бы это тело переместить без ущерба для здоровья, своего и егойного.

На глаза попалась тележка, на которой хуманы привозили свое топливо. Смекнув, каким образом транспортировать Лаки, паренек с довольным видом направился к тележке. Полкаша проводил его любопытным взглядом и зачем-то понюхал деда. Чихнул.

При погрузке Лаки пришел в себя, но оказался настолько пьян, что даже не понял, где он, и пробормотав нечто невнятное, вновь утонул в беспокойной хмельной дреме. Транспорт застучал парой деревянных колес по бетону, пересчитывая все ямки и трещинки, полученные от столь длительной эксплуатации. Калин старался катить старика осторожно, но то и дело попадал в выбоины. Тело при этом раскачивалось, подскакивало и норовило вывалиться из тележки.

Находясь в хмельном бреду, старый моряк то и дело выкрикивал малопонятные Калину слова и фразы, связанные с морским прошлым старика.

– Трави киль, юнга! – вскрикивал он, неуклюже размахивая руками, и те бились костяшками об пол, либо с глухим звуком стукались о колеса, получая при этом ссадины. – На абордаж, сукины дети! Акулы ныне будут сыты!

Одна рука так и осталась волочиться по полу, царапая в кровь кожу. Оглянувшись, Калин остановился, в очередной раз уложил беспокойные конечности старика обратно ему на грудь и даже подумал связать их вместе, что бы Лаки ненароком не травмировал себя, но глянув, что до нужного жилища осталось всего ничего, решил докатить так. Видимо отреагировав на прикосновения, Лаки открыл замутненные глаза и уставился на мальчишку взглядом, полным ненависти и злобы. В тот же миг он ухватил Калина за грудки и, чуть притянув к себе, пробормотал заплетающимся языком прямо в лицо немного растерявшемуся пареньку:

– Я вернусь и вырву твое сердце, матрос. Запомни это.

Взгляд расфокусировался, глаза закатились, и Лаки вновь впал в беспокойный полусон.

– Вернешься, вернешься, – раздраженно бубнил мальчик, отцепляя скрюченные пальцы Лаки от своей рубахи и поправляя бесчувственное тело. – Поехали, «подкидыш».

После того, как прошла аномалия, половина хуман вернулось на прежний пост, а другая половина направилась домой, но Калин напросился остаться с Джогу в смене на суточное дежурство и, учитывая ослабленное состояние мальчика, Джогу с радостью его оставил с собой. Отпускать не совсем здорового мальчишку через опасные улицы хуман побаивался, ведь случись какая неприятность, отвечать за пацана перед Карманом придется именно ему, а значит, пусть тут он и будет до конца смены – так подумал хуман, но сделал вид, что просто уступил просьбе.

Все были уверены, что мальчишка проваляется до утра, восстанавливая силы после обильной кровопотери, но он даже не прилег. Стоило подняться на крышу, как Калин попросил рассказывать ему все, что они делают и для чего. Какие в городе водятся существа, на что они способны и как называются, а еще он припер с собой всех пятерых стрекунов и долгое время сидел рядом с закрытыми глазами – видимо тоже мучил их расспросами до тех пор, пока твари сами не убежали. Хуманы тогда удивились, глядя на удирающих животных и опечалившегося мальчика, но к утру все позавидовали стрекунам и, сдав смену, с сияющими лицами припустили в сторону родного дома. Стоило лишь миновать в подземелье первый пост, как все кроме Джогу прибавили шагу и вскоре ушли далеко вперед, оставив не в меру любопытного мальчика с тем, кто его и привел. Распрощавшись с парнишкой, Джогу с докладом отправился к Карману.

– Да, Карман, все так и было, – пересказал он главному клана все, что было в течение его дежурства. – Карман, – Джогу замялся, желая и опасаясь задать вопрос, но все же решился, – это он?

Карман глядел в одну точку перед собой, задумчиво массируя свой синий подбородок.

– Думаю, да… – ответил он все с тем же видом. – Отбери самых надежных. Я думаю, мальчик даст нам ответы.

– Ты… ты хочешь отвести его к вратам предков? – с содроганием спросил Джогу. – Но…

– Самых надежных, Джогу, лучших из лучших, – кивнул старик, прикрыв глаза. Вздохнул. – Жаль, Гоблы нет.

– Может, лучше действительно дождаться его?

– Что-то мне подсказывает, что нету у нас времени ждать. Завтра выходим.

– А мальчик знает уже?

– Нет пока. Я скажу сегодня.

Не успел Калин переложить вусмерть пьяное тело на лежак, как в жилище вошел Нушик.

– О, здорово, малый. Гляжу, сам уже справился.

– Справился. Хоть и без ног, но тяжеленный, гад. Как ты тягаешь его постоянно и не устаешь?

Нушик ухмыльнулся, дернув правым уголком губ.

– Тренировки, Калин, долгие годы усердных тренировок, – соврал он мальчишке. – Работай над своим телом, и ты таким же будешь. Возможно, – подмигнул он Калину и, взяв покрывало, заботливо укрыл им старика. – А чего у него вещи черные, и сам весь чумазый? – поинтересовался он, заметив, что Лаки и впрямь похож на мастера печных дел.

Калин в это время уже стоял над тазом с водой и усердно тер руки, отмывая с них ту же чернь.

– Да сапоги он чистил, на танцы собирался, – буркнул в ответ мальчишка и, скосив глаз, посмотрел на реакцию друга.

Нушик стоял с туповатым выражением лица, потом одна бровь его поползла наверх, собирая лоб в кривую гармошку, глаза выпучились, и, поперхнувшись воздухом, он закашлялся. Перейдя с кашля на истеричный хохот, согнувшись пополам, он мотал головой, хватая ртом воздух, и притопывал ногой. Наконец-то вдоволь отсмеявшись, Нушик обессилено опустился на низенький табурет и, утерев ладонью слезу, выдохнул:

– Сапоги… едрена мать. Ну да, сапоги, а почему бы и нет, – вновь хохотнул. – Ох е, давно я так не смеялся, – вздохнул, улыбаясь во все лицо. – Ну, а на самом деле что было-то? И чего с глазами твоими сталось, от чего кровью набрались? – наконец поглядел он на Калина, который тоже улыбался.

– Да ничего, ерунда, эт мы на аномалию вчера нарвались, – отмахнулся Калин. – А Лаки – это я его малость на тележке покатал, в которой хуманы топливо свое возят, вот и перемазались оба.

– У-у, – собрав брови домиком, Нушик наигранно расстроился. – Лучше бы ты его там оставил, где и нашел, или выкинул бы куда подальше. Что лыбишься, огонь разжигай, красноглазый, ужинать пора.

Услышав слова о еде, мрякул тут же активизировался и принялся нарезать круги, обтираясь о ноги Калина.

– Ща покормлю, не помри мне тут смотри, – улыбался Калин, присев к костровищу, но вместо розжига огня принялся чесать своего зверя.

– Калин, – заметив это, Нушик окликом напомнил мальчику о деле.

Тут же послышался звук кресала, и вскоре под котлом заплясали маленькие язычки пламени, набирая силу с каждым подброшенным кусочком «еды».

– Нушик, может, ты мне скажешь, куда наши ушли, а? – вновь задал Калин беспокоящий его вопрос, на который никто не хотел отвечать.

– Не, не скажу. Не велено, – буркнул тот, тут же насупившись и став очень серьезным. – Секрет это покамисть. Как вернутся, так все и узнаешь.

– И когда же они вернутся? – не унимался мальчик, между тем помешивая черпаком разогревающийся ужин. – Мне в Николот надо, а я тут торчу, – уперев подбородок в грудь, он прерывисто выдохнул. – Третий месяц, пошел как я в дороге, а еще до того сколько времени утекло.

Калин ненадолго замолчал, погрузившись в мысли. Нушик тоже молчал, занимаясь своими делами. Мальчику со спины видно не было, что делает мужчина, но судя по всплескам воды и фырканью, тот явно умывался.

– Пойми, не блажь это, мне каждая минута дорога, – Калин вновь вздохнул. – Если бы не Лаки со своим договором хитровые… – запнулся и тут же поправился: – Хитро составленным, то я бы уже давно там был, и возможно, что решил бы уже проблему. Но я сижу тут и когда продолжу путь, неизвестно. Меня это бесит, понимаешь? Я хочу знать, когда вернутся ребята, и когда мы вновь двинем в столицу. Неужели я так много прошу?

Нушик присел напротив, обтирая куском ткани лицо и шею.

– На разведку они пошли, – произнес он это очень тихо, так, чтобы услышал лишь мальчик. – Куда, сказать не могу. Когда вернутся – не знаю. Что у тебя случилось, Калин, может, все же расскажешь? – Нушик с сочувствием и пониманием во взгляде смотрел на понурого парня.

И Калин рассказал…

– М-да, брат, дела однако…

Они сидели у затухающего костра. Давно поужинав, сейчас держали в руках по кружке с чаем.

– Знаешь, малый, ты лучше забудь о том обещании, не вернуть их уже. Если живы, то значит, в прислужницах где-то трудятся. Да ты не переживай так, ишь нос повесил, – попытался он подбодрить печального мальчишку. – Ничего в столице жизнь, нормальная, главное привыкнуть, влиться, так сказать. Император наш славится своей любовью к близняшкам. Ходят слухи, что для него специально их выискивают, даже младенцев, выращивают, обучают, и потом они прислуживают нашему Светлейшеству до какого-то определенного времени. Видите ли, он любит все прекрасное и парное. Эстет хренов. Но ты знаешь, насколько я слышал, он их не обижает, балует и даже удачно пристраивает потом. Говорят, что родились в паре, считай обеспечили богатое будущее себе и родне. Многие родители сами приводят близнецов во дворец, зная, что те будут жить в достатке, и пол при этом не важен, хотя за девочек платят больше. Так что ты достать своих сестер никак не сможешь. Тебя даже к стенам дворцовым не подпустят. А насчет друга, ну, тут расклад гораздо хуже, если жив, конечно. Про школу ту слышал – страшное место. Это самые отмороженные имперские войска. Спецовики – так их еще называют. Берут туда подростков двенадцати-четырнадцати лет, и к восемнадцати из них уже натуральные звери получаются, но по каким критериям отбор молодняка проводят – не знаю, известно лишь то, что есть два корпуса: один для детей знати и потомственных военных, а другой – для рабов. Так вот, если в корпус знати набирают раз в год, и выпуск их почти всегда равен набору, то рабов – во много крат чаще, и выпуск никогда не показывают. А вот знать выпускают пышно, целое представление на арене устраивают для Императора и высшего сословия – сыночки показывают красивые бои. Понимаешь, почему так?

Калин молча кивнул, не отрывая глаз от тлеющего брикета.

– Потом выпускники эти при Императоре служат, в личной гвардии, а вот куда деваются ученики второго корпуса, никому не известно. Они словно в воздухе растворяются, но то, что второй корпус существует, это точно знаю.

– А девочек, ты говоришь, пристраивают. Как это? Куда? – поднял Калин покрасневшие глаза на товарища.

– Замуж выдают, как еще. И чем ближе девочки были к Императору, тем удачливей и богаче ей мужа подбирают. Высокородные граждане почитают за честь получить от Светлейшего личную вещь, а наложницу так и подавно. Родословная этих девушек уже не важна, будь она в прошлом крестьянской дочкой, или кровей знатных, после Императора они все едино высоки.

Щеки Калина покраснели, ноздри расширились от участившегося дыхания, краска с лица спала, и вот уже на Нушика смотрит не мальчик, а хищный зверь, алчущий крови. Руки его сжали кружку до хруста, а по подбородку побежала тоненькая красная струйка от прокушенных губ.

– Как это «ближе»? – прохрипел он севшим, совершенно чужим голосом. – Это ты о чем сейчас?

– Калин, ну ты же сам должен понимать, что императору не отказывают в пожеланиях даже дочери и жены благородных мира сего, а служанки или наложницы…

– Нет… Нет! – замотал он головой. – Не говори так! Ты все врешь! Это не правда!

Калин вновь побагровел, засопел еще больше и резко поднялся, сверля Нушика яростным взглядом, швырнул несчастную посудину в сторону. Пнув изо всех сил стопку брикетов, перешагнул через них, спотыкаясь, и быстрым шагом, а потом и вовсе перейдя на бег, кинулся прочь, не разбирая пути. Ком, подкативший к горлу, душил, не давал сглотнуть, хотелось выть, орать и кого-нибудь убить. Да, убить, прямо голыми руками, разрывая грудь, и он знал точно, чья это грудь, да. Подступившие было слезы тут же высохли, словно их и не было, Калин четко представил себе, как он вынимает сердце Императора и скармливает его десятнику Краму, этому утырку, выплевышу Имперскому, который разрушил его семью. А потом он распорет ему брюхо и заставит жрать собственные кишки и дерьмо. Эти мысли так захлестнули мальчика, что он не заметил, как оказался в кромешной темноте.

– Черт, – буркнул тихонько Калин, и эхо гулко унеслось вдаль.