Мэр Кэстербриджа

Глава XXIX

Как сказала Элизабет-Джейн, в этот час Люсетта быстро шла по дороге в Порт-Брэди. Странно, что для своей послеобеденной прогулки она выбрала ту самую дорогу, по которой всего три часа назад ехала в карете, возвращаясь в Кэстербридж, — странно, если только можно хоть что-нибудь назвать странным в сцеплении событий, каждое из которых вызвано какой-то причиной. День был базарный, суббота, но Фарфрэ на сей раз не стоял за своей стойкой на хлебной бирже. Впрочем, было известно, что он приедет домой вечером, «к воскресенью», как выражались в Кэстербридже….

Люсетта шла, пока не кончились ряды деревьев, которыми была обсажена эта дорога, так же как и другие большие дороги, ведущие в Кэстербридж. В миле от города ряды деревьев кончились, и здесь она остановилась.

Она стояла в ложбине между двумя отлогими возвышенностями, а дорога, все еще сохранявшая то же направление, что и во времена древнего Рима, тянулась прямо, как цепь землемера, и скрывалась из виду за самой дальней грядой. Нигде не было видно ни изгороди, ни дерева, и дорога выделялась на сжатых пшеничных полях, словно полоска, пришитая к развевающемуся одеянию. Невдалеке стоял сарай — единственное строение на всем этом пространстве вплоть до самого горизонта.

Люсетта напряженно всматривалась в даль, но на дороге ничто не появлялось — ни единой точки. Она вздохнула: «Дональд!» — и, собравшись уходить, повернулась к городу.

Здесь дорога была не совсем безлюдной. По ней шла женщина — Элизабет-Джейн.

Как ни грустно было Люсетте в одиночестве, теперь ей как будто стало немного досадно. Зато Элизабет, когда она издали узнала Люсетту, так и просияла.

— Мне вдруг почему-то захотелось пойти вам навстречу, — сказала она, улыбаясь.

Люсетта собиралась что-то ответить, но неожиданно ее внимание отвлеклось. Справа от нее с большой дорогой соединялась пересекавшая поле проселочная, и по ней брел бык, приближаясь к Элизабет, которая смотрела в другую сторону и потому не видела его.

В последней четверти каждого года рогатый скот становился надеждой и грозой жителей Кэстербриджа и его окрестностей, где скотоводством занимались с успехом, достойным времен Авраама. В эти месяцы через город гнали огромные гурты скота для продажи на местном аукционе, и отдельные животные, бродя по дорогам, обращали в бегство женщин и детей, пугая их так, как ничто другое не могло напугать. Впрочем, животные шли бы довольно спокойно, если бы не традиции кэстербриджцев, считавших, что, сопровождая гурты, необходимо испускать пронзительные крики в сочетании с отвратительными ужимками и жестами, размахивать толстыми длинными палками, сзывать отбившихся собак — словом, всячески стараться разъярить злых и нагнать страху на кротких. Нередко хозяин дома, выйдя из гостиной, обнаруживал, что его передняя или коридор битком набиты детьми, няньками, пожилыми женщинами или воспитанницами женской школы, которые оправдывали свое вторжение тем, что «по улице вели быка на продажу».

Люсетта и Элизабет опасливо смотрели на быка, а тот бесцельно брел в их сторону. Это было очень крупное животное местной породы, красивой бурой масти, но обезображенное пятнами грязи, испещрявшими его шершавые бока. Рога у него были толстые, с латунными наконечниками; ноздри напоминали вход в туннель под Темзой, который можно увидеть в старинном игрушечном стереоскопе. Между ноздрями в носовой хрящ было продето прочное медное кольцо, запаянное наглухо, и снять его было так же невозможно, как медный ошейник Герти. К кольцу была привязана ясеневая палка около ярда длиной, и бык, мотая головой, размахивал ею, как цепом.

Заметив болтающуюся палку, приятельницы испугались не на шутку; они поняли, что перед ними вырвавшийся на волю старый бык, такой дикий, что справиться с ним было нелегко, и погонщик, очевидно, вел его, держа в руке эту палку и при ее помощи увертываясь от его рогов.

Путницы огляделись по сторонам в поисках какого-нибудь убежища и решили укрыться в сарае, стоявшем поблизости. Пока они смотрели на быка, он вел себя довольно спокойно, но не успели они повернуться к нему спиной и направиться к сараю, как он тряхнул головой и решил хорошенько напугать их. Беспомощные женщины пустились бежать во весь дух, а бык с решительным видом погнался за ними.

Сарай стоял за тинистым, мутным прудиком, и, как во всех таких сараях, в нем было двое ворот, но одни были заперты, а другие открыты и приперты колом; к этим-то воротам и устремились беглянки. В сарае было пусто — после обмолота из него все вывезли, и только в одном конце лежала куча сухого клевера. Элизабет-Джейн сразу сообразила, что нужно делать.

— Полезем туда, — воскликнула она.

Но еще не успев подбежать к куче клевера, они услышали, что бык быстро перебирается вброд через прудик, и вот спустя секунду он ворвался в сарай, сбив на бегу кол, подпиравший тяжелые ворота; они с грохотом захлопнулись, и все трое оказались взаперти. Женщины бросились в глубину сарая, но бык увидел их и ринулся за ними. Они так ловко увернулись от преследователя, что он налетел на стену как раз в тот миг, когда они были уже на полпути к противоположному концу сарая. Пока он поворачивал свое длинное тело, чтобы снова погнаться за ними, они успели добежать до другого конца, так что погоня продолжалась, и горячее дыхание, вырываясь из ноздрей быка, словно сирокко, обдавало жаром Элизабет и Люсетту, но им никак не удавалось улучить момент и открыть ворота. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы погоня затянулась, но спустя несколько мгновений за воротами послышался шум, отвлекший внимание быка, и на пороге появился человек. Он подбежал к быку и, схватив палку-повод, резко дернул ее вбок, точно хотел оторвать ему голову. Дернул он с такой силой, что толстая твердая шея быка обмякла, как парализованная, а из носа его закапала кровь. Хитроумное изобретение человека — носовое кольцо — одержало победу над импульсивной грубой силой, и животное дрогнуло.

В полумраке можно было только различить, что спаситель — человек рослый и решительный. Но вот он подвел быка к воротам, дневной свет упал на его лицо, и приятельницы узнали Хенчарда. Он привязал быка снаружи и вернулся в сарай, чтобы помочь Люсетте, — Элизабет-Джейн он не заметил, так как она влезла на кучу клевера. Люсетта истерически всхлипывала, и Хенчард, взяв ее на руки, понес к воротам.

— Вы… спасли меня! — воскликнула она, как только обрела дар слова.

— Я отплатил вам за вашу доброту, — отозвался он с нежностью. — Ведь когда-то меня спасли вы.

— Как… вышло, что это вы… вы? — спросила она, не слушая его.

— Я пошел сюда искать вас. Последние два-три дня я хотел вам кое-что сказать, но вы уехали. Вы не могли бы поговорить со мной сейчас?

— Ох… нет! Где Элизабет?

— Я здесь! — весело крикнула та и, не дожидаясь, пока Хенчард принесет стремянку, соскользнула с кучи клевера на пол.

Все трое медленно пошли по дороге в гору, причем Хенчард одной рукой поддерживал Люсетту, а другой Элизабет-Джейн. Они дошли до перевала и стали спускаться, как вдруг Люсетта, которая уже оправилась от испуга, вспомнила, что уронила в сарае свою муфту.

— Я за ней сбегаю, — сказала Элизабет-Джейн. — Мне это ничего не стоит, ведь я не так устала, как вы.

И она побежала обратно к сараю, а Люсетта и Хенчард пошли дальше.

Элизабет недолго искала муфту, так как в те времена муфты носили немалого размера. Выйдя из сарая, она на минуту остановилась посмотреть на быка; теперь у него был довольно жалкий вид, из носа текла кровь, — быть может, затеяв погоню, он просто хотел пошутить и вовсе не собирался никого забодать, Хенчард приковал его к месту, воткнув привязанную к кольцу палку в дверную петлю и заклинив ее колом. Посмотрев на быка, девушка наконец повернулась, собираясь бежать обратно, как вдруг увидела зеленую с черным двуколку, приближавшуюся с противоположной стороны; двуколкой правил Фарфрэ.

Теперь Элизабет стало ясно, почему Люсетта пошла гулять в эту сторону. Дональд увидел Элизабет, подъехал к ней, и она торопливо рассказала ему обо всем. Ей еще не приходилось видеть, чтобы он волновался так сильно, как во время ее рассказа о том, какой страшной опасности подвергалась Люсетта. Он был настолько поглощен мыслями о происшедшем, что, видимо, плохо соображал и даже не помог девушке, когда она взбиралась к нему в двуколку.

— Она ушла с мистером Хенчардом, так вы сказали? — спросил он наконец.

Да. Он повел ее домой. Сейчас они, наверно, уже почти дошли.

— А вы уверены, что она в силах добраться до дому?

Элизабет-Джейн была в этом совершенно уверена.

— Значит, это ваш отчим спас ее?

— Конечно.

Фарфрэ пустил лошадь шагом, и девушка поняла почему. Он решил, что сейчас лучше не мешать беседе тех двух. Хенчард спас Люсетту, и дать ей повод при нем выказать предпочтение ему, Фарфрэ, было бы и невеликодушно и неразумно.

Они исчерпали тему разговора, и девушка стала стесняться того, что сидит рядом со своим бывшим поклонником; но вскоре впереди показались Хенчард и Люсетта, подходившие к окраине города. Люсетта часто оглядывалась, но Фарфрэ не подгонял лошади. Когда двуколка подъехала к городскому валу, Хенчард и его спутница скрылись из виду в конце улицы; Фарфрэ высадил Элизабет-Джейн, так как она пожелала сойти с двуколки здесь, а сам направился к конюшне, стоявшей на заднем дворе того дома, где он жил.

Он вошел в дом через сад и, поднявшись к себе, нашел свои комнаты в полном беспорядке: сундуки его были вынесены на площадку лестницы, а книжный шкаф разобран на три части. Однако это, видимо, не вызвало в нем ни малейшего удивления.

— Когда вы все это отправите? — спросил он у хозяйки дома, распоряжавшейся переноской вещей.

— Пожалуй, не раньше чем в восемь, сэр, — ответила она. — Ведь мы до сегодняшнего утра не знали, что вы собираетесь переехать, а если бы знали, так все было бы уже готово.

— А… ну, ничего, ничего! — весело отозвался Фарфрэ. — Можно и в восемь, только не позже. Ну, довольно вам здесь стоять да разговаривать: чего доброго, и к двенадцати не управитесь.

Он вышел через парадный подъезд и пошел по улице.

В это время Хенчард и Люсетта вели другого рода разговор. После того как Элизабет отправилась за муфтой, Хенчард, решив объясниться начистоту, взял Люсетту под руку, чему она подчинилась неохотно.

— Милая Люсетта, — начал он, — мне очень, очень хотелось видеть вас все эти дни, после нашего последнего свидания! Я думал о том, как я в тот вечер заставил вас дать мне согласие. Вы мне сказали: «Будь я мужчиной, я бы не стала настаивать». Это меня глубоко уязвило. Я понял, что в этом есть доля правды. Я не хочу, чтобы вы стали несчастной из-за меня, а если вы выйдете за меня теперь, вы будете несчастны — это несомненно. Поэтому я согласен отложить свадьбу на неопределенное время… выбросить из головы всякие мысли о ней на год или на два.

— Но… но… нельзя ли мне сделать для вас что-нибудь другое? — проговорила Люсетта. — Я вам так благодарна… вы спасли мне жизнь. И ваша любовь для меня все равно что раскаленные уголья! Я теперь состоятельная женщина. Не могу ли я чем-нибудь отплатить вам за вашу доброту… помочь вам в деловом отношении?

Хенчард задумался. Этого он, видимо, не ожидал.

— Кое-что вы можете сделать, Люсетта, — отозвался он. — Но — в другом роде.

— В каком же роде? — спросила она, снова предчувствуя что-то неприятное.

— Прежде чем попросить вас об этом, я должен открыть вам один секрет… Вы, может быть, слышали, что мне в этом году не повезло? Я сделал то, чего никогда не делал раньше: начал безрассудно спекулировать и потерпел убыток. Это поставило меня в затруднительное положение.

— И вы хотите, чтобы я дала вам денег в долг?

— Нет, нет! — воскликнул Хенчард почти сердито. — Я не такой человек, чтобы вымогать деньги у женщины, даже если она мне так близка, как вы. Но вот что вы можете сделать, Люсетта, и это меня спасет. Мой главный кредитор — Гроуэр, и я могу очень тяжело пострадать из-за него, но, если бы он согласился подождать две недели, я бы за это время успел оправиться. Добиться от него отсрочки можно только одним путем: вы должны сказать ему, что вы моя невеста… что мы с вами без особой огласки повенчаемся недели через две… Подождите, вы еще не все выслушали! Вы это скажете, а ему, конечно, и в голову не придет, что на самом деле мы поженимся не скоро. Никто другой об этом знать не будет: вы пойдете со мной к мистеру Гроуэру и позволите мне говорить с вами так, как если бы мы были помолвлены. Мы попросим его сохранить это в тайне. В таком случае он охотно подождет. Спустя две педели я с ним расплачусь и тогда скажу ему, как ни в чем не бывало, что наша свадьба отложена на год или на два. В городе ни одна душа не узнает, как вы мне помогли. Вот чем вы могли бы мне помочь, если действительно хотите.

Был тот час, когда, по народному выражению, «день розовеет», иначе говоря, до наступления сумерек оставалось минут пятнадцать, поэтому Хенчард вначале не заметил, как подействовали на Люсетту его слова.

— Будь это что-нибудь другое… — начала она, и голос ее был так же сух, как ее губы.

— Но ведь это такие пустяки! — горько упрекнул он ее. — Меньше, чем вы мне предложили сами, — это только первый шаг на пути к тому, что вы мне на днях обещали! Я бы и сам сказал ему это, но он мне не поверит.

— Я отказываюсь не потому, что не хочу… а потому, что никак не могу, — проговорила она, все больше волнуясь.

— Вы играете с огнем! — вспыхнул он. — Вы доведете меня до того, что я силой заставлю вас исполнить ваше обещание немедленно.

— Я не могу! — твердила она в отчаянии.

— Почему? Ведь всего пять минут назад я освободил вас от обещания выйти за меня замуж в ближайшее время.

— Потому что… он был свидетелем.

— Свидетелем? Чего?

— Я все скажу вам… Но не браните меня, не браните!

— Хорошо! Так что же вы хотите сказать?

— Он был свидетелем, когда я венчалась… мистер Гроуэр был свидетелем!

— Венчались?

— Да. С мистером Фарфрэ. О Майкл! Я теперь его жена. Мы повенчались на этой неделе в Порт-Брэди. Здесь этого нельзя было сделать по разным причинам. Мистер Гроуэр был нашим свидетелем, потому что он тогда случайно оказался в Порт-Брэди.

Хенчард. остановился, — казалось, его ударили обухом по голове. Его молчание так испугало Люсетту, что она бессвязно залепетала, предлагая ему денег взаймы, чтобы он мог продержаться в течение этих критических двух недель.

— Повенчались с ним? — проговорил наконец Хенчард. — О боже, как же это так: повенчались с ним, хотя обещали выйти за меня?

— Вот как все случилось, — объяснила она дрожащим голосом и со слезами на глазах. — Не надо… не надо быть жестоким со мной!.. Я так полюбила его, и я боялась, как бы вы не рассказали ему о прошлом… и это мучило меня! А потом, после того как я обещала выйти за вас, до меня дошел слух, что вы… продали свою жену на ярмарке, словно лошадь или корову! Как могла я, узнав об этом, исполнить свое обещание? Нельзя же было, рискуя собой, отдать свою судьбу в ваши руки — я бы унизила себя, если бы приняла вашу фамилию после такого скандала. И я знала, что потеряю Дональда, если он не станет моим теперь же, — ведь вы исполнили бы свою угрозу рассказать ему о нашем знакомстве в прошлом, останься у вас хоть один шанс удержать меня этим путем. Но теперь вы этого не сделаете, правда, Майкл, — ведь теперь уже поздно нас разлучать.

Пока они разговаривали, на колокольне церкви святого Петра зазвонили во все колокола, а на улице вдруг загремел городской оркестр, который славился тем, что не жалел барабанных палочек.

— Так, значит, вот почему они устроили такой содом? — сказал Хенчард.

— Да… вероятно, он уже рассказал об этом в городе, а может быть, и мистер Гроуэр рассказал… Можно мне сейчас проститься с вами? Мой… он сегодня задержался в Порт-Брэди и послал меня вперед; я уехала на несколько часов раньше него.

— Выходит, я сегодня спас жизнь его жене!

— Да… и он будет вечно благодарен вам.

— Очень приятно… Эх вы, фальшивая вы женщина! — вспыхнул Хенчард. — Ведь вы дали обещание мне!

— Да, да! Но вы меня принудили, и я тогда не все знала о вашем прошлом…

— Зато я теперь накажу вас по заслугам! Одно лишь слово этому вашему новоиспеченному муженьку о том, как вы за иной ухаживали, — и все ваше драгоценное счастье разлетится вдребезги!

— Майкл… пожалейте меня, будьте великодушны!

— Вы не заслуживаете жалости! Раньше заслуживали, а теперь нет!

— Я помогу вам расплатиться с долгами.

— Получать пособие от жены Фарфрэ… этого только недоставало! Уходите… а не то я скажу еще что-нибудь похуже. Ступайте домой!

Она скрылась за деревьями Южной аллеи в ту минуту, когда оркестр вышел из-за угла, пробуждая в каждом камне отзвуки музыки, гремевшей в ознаменование ее счастья. Не обращая ни на что внимания, Люсетта побежала по переулку и, никем не замеченная, добралась до дома.