Мерецков

14-я стрелковая дивизия

Во время учебы в академии Мерецков дважды направлялся на боевую стажировку в действующую армию. Первый раз, в начале мая 1919 года, — на Южный фронт.

Обстановка на юге страны к тому времени складывалась крайне опасная. Ростовская область и Кубань были охвачены огнем войны. Совсем недавно, в апреле, положение здесь казалось достаточно прочным. Красная армия прижала так называемые Вооруженные силы Юга России (ВСЮР)[28] к морю, и деникинцы были на грани полного разгрома. Но Южному фронту, которым командовал В.М. Гиттис, не хватило духу нанести по противнику последний, решающий удар. Гиттис надеялся на поддержку украинской Красной армии, однако она была занята ликвидацией последствий иностранной интервенции на юго-западе республики.

На помощь генералу Деникину пришла Антанта, оснастив его армию современными на тогдашний период оружием и техникой. Белые сумели в короткий срок оправиться от поражения и, собрав мощные силы, перешли в наступление. Против красного Южного фронта, насчитывавшего 73 тысячи человек, встало хорошо обученное, до зубов вооруженное белое войско в 100 тысяч солдат и офицеров.

Ударные группировки белогвардейской деникинской армии прорвали фронт и устремились в центр России — к Москве. Западнее и севернее Донбасса отряды украинских атаманов-самостийцев активно трепали красные части. В тылу вспыхнули волнения среди зажиточной части населения, недовольной политикой советской власти по «расказачиванию» Дона. Бунты охватили станицы и хутора между Лисками и Новохопёрском, в Вёшенской поднялся вооруженный мятеж.

Группа «академиков», так называли в войсках прибывших слушателей академии (куда входил и Мерецков), получила указание пробираться в 9-ю армию. Именно «пробираться», так как разделительная фронтовая линия проходила где-то возле Ростова и 400-километровое пространство, лежавшее на пути к ней от Воронежа, никем из воюющих сторон не контролировалось, там хозяйствовали всякого рода разбойничьи шайки. В район между Курталаком, Медведицей и Иловой, где располагалась 9-я армия, группе предстояло двигаться придонскими степями, обходя всевозможные банды. К счастью «академиков», в тревожном пути с ними ничего плохого не произошло, они благополучно добрались до места назначения.

9-я армия (командующий П.Е. Княгницкий) состояла из трех дивизий — 14-й, действовавшей на левом фланге, 16-й — на правом фланге и 23-й — в центре. В тылу у них «бузили» вёшенские, казанские, мигулинские, еланские и усть-хоперские станичники. Их поддержали казаки хуторов Наполова, Астахова, Шумилина, Солонки. На подавление восставших 9-я армия, а также соседняя 8-я выделили значительные силы: мятежники были взяты в кольцо, но не сдавались.

Деникин развернул широкое наступление: Добровольческая армия генерала Май-Маевского двинулась через Донбасс на Украину; Кавказская Добровольческая генерала Врангеля — Сальскими степями на Царицын; Донская генерала Сидорина атаковала позиции красной 9-й армии.

Противостоять белогвардейцам было трудно, в распоряжении командарма-9 было всего 15 тысяч штыков и сабель, разбросанных отдельными подразделениями от станицы Константиновской до Каменской. 3-й донской казачий корпус легко рассек стык между 9-й и 8-й армиями, вышел в район Миллерово, а вторая группа белых войск захватила станицы Тацинскую, Милютинскую, Боковскую и соединилась с восставшими казаками станицы Вёшенской…

По прибытии стажеров в штаб армии их, прежде чем назначить на должности, провезли для общего ознакомления по ближним частям. Кирилл Мерецков обратил внимание, что у командиров и красноармейцев 14-й и 16-й дивизий настроение бодрое, вопреки скромным боевым успехам, а в 23-й бойцы были мрачными. В чем дело? Оказалось, они огорчены уходом их любимого начдива Ф.К. Миронова. Реввоенсовет республики послал его под Саранск формировать конный корпус из перебрасываемых туда отрядов хопёрской бедноты. Бойцы 23-й дивизии, в основном из местных, не мыслили себя без лихого Мироныча, о котором на Дону шла слава не меньше, чем на Урале о легендарном Чапае. Они болезненно восприняли его перемещение, многие полагали, что при нем не было бы «бузы» в станицах. Земляки с нетерпением ждали его возвращения, говорили: «Вот вернется Филипп Кузьмич, враз наведет на Донщине порядок».

О Миронове Кириллу много интересного рассказали работники политотдела армии. Он — истинный казак, родился в станице Усть-Медведицкой. Окончил Новочеркасское юнкерское училище. Избирался атаманом станицы Распопинской. В Русско-японскую войну командовал сотней. За участие в революционных выступлениях казачества в 1905—1907 годах был уволен со службы. В 1914-м снова призвался в армию. Во время Первой мировой войны был (в чине войскового старшины) помощником командира полка, награжден четырьмя орденами и георгиевским оружием. С энтузиазмом воспринял Октябрьскую революцию, в 1917 году казаки 32-го донского полка избрали его своим командиром. В январе 1918-го Миронов привел полк с Румынского фронта на Дон и включился в активную борьбу за советскую власть, командовал красным полком, бригадой, 23-й стрелковой дивизией, группой войск 9-й армии, которые участвовали в боях против белоказачьих войск генерала П.Н. Краснова. На Дону Миронов пользовался высоким авторитетом за справедливость, честность и храбрость.

Политотдельцы говорили о Миронове, что он по политическим взглядам типичный середняк, находился раньше под влиянием эсеров и еще не обрел твердого большевистского мировоззрения. «Как я узнал, — пишет в воспоминаниях Мерецков, — Миронов… колебался, как колебалась порой часть середняков. Провозглашенный в марте 1919 года VIII съездом партии курс на прочный союз с середняком пока лишь начинал претворяться в жизнь. Когда он укрепится, перестанут колебаться такие, как Миронов, прекратится болтовня о "расказачивании" и сам собой затухнет вёшенский мятеж. Такое мнение я услышал от некоторых работников политотдела армии. Возможно, думал я, но значит ли это, что мы должны ждать у моря погоды и не ликвидировать быстрее антисоветское восстание?»

Кирилла определили помощником начальника штаба в 14-ю стрелковую дивизию. Он расценил это назначение как довольно удачное: для него было важно набраться опыта, служа в полнокровном линейном соединении, осуществлявшем боевые операции в составе армейского объединения и фронта.

14-я дивизия считалась лучшей не только в армии, но и в масштабе фронта. История ее берет начало с лета 1918 года, с создания московской Особой бригады из рабочих полков Красной Пресни и Замоскворечья. Бригаду послали на Южный фронт, где преобразовали в 14-ю стрелковую дивизию. При этом Особая бригада стала называться 2-й, а 1-ю и 3-ю бригады сформировали уже в ходе боев с деникинцами из различных добровольческих отрядов. В январе 1919 года укомплектовалось руководство дивизии: командиром стал молодой латыш, большевик, бывший офицер Александр Карлович Степинь (в 9-й армии его называли по-русски: Степин). Комиссаром — Рожков, начальником штаба — Киселев.

К Мерецкову комдив Степинь отнесся с интересом. Он расспрашивал Кирилла: откуда он родом, где и кем в прошлом работал, воевал ли. И, конечно, об обучении в академии и характере занятий, о профессорах, многие из которых были знакомы ему по совместной службе в старой армии.

Начальник штаба Киселев, человек не очень разговорчивый, с ходу ввел Кирилла в курс обязанностей — сунул ему в руки карту и сказал: «Ваша задача — вести ее, наносить положение войск, наших и противника, и немедленно отмечать все изменения». На этом введение в курс дела закончилось. В дальнейшем Киселев со своим помощником общался довольно редко.

Кирилл видел, что начальник не очень-то нуждается в сведениях о положении войск, которые докладывал ему он, помначштаба. Значит, его деятельность мало приносила пользы командованию.

Действительно, собранные и нанесенные им на карту присланные из частей данные оперативной обстановки порой оказывались липой. После их проверки выяснялось, что они абсолютно не соответствуют реальному положению. С одной стороны, донесения сплошь и рядом грешили неточностями, с другой — приходили в штаб с большими опозданиями. Так что полагаться на них было рискованно: ведь от этого зависела своевременность боевых приказов и успех боя в целом.

Радио в дивизии отсутствовало, не представлялось возможным пользоваться в степи и телеграфом, а телефонную связь развернуть не успевали — слишком быстро перемещались части. Вот если бы Кирилл сам лично собирал данные в войсках! Но для этого нужно бывать там, а он все время сидит в штабе.

Кирилл пишет в своих воспоминаниях, что его неудовлетворенность своей работой росла день ото дня. Он мучительно думал, как поставить перед Киселевым вопрос об изменении порядка сбора информации о диспозиции красных и белых частей. Помог случай. Как-то Степинь с адъютантами и ординарцами готовился к выезду в бригады. Увидев Мерецкова, начдив спросил, как идут у него дела.

— Неважно! Погряз в канцелярской рутине, да и толку от нее при существующей постановке дела не вижу Штаб опаздывает с регистрацией изменений в тактической ситуации. Поэтому в действительности обстановка одна, а на карте — другая.

— А вы умеете сидеть на лошади?

— Умею. И вообще люблю лошадей.

— Ну, так вот тебе кобыла, — перешел начдив сразу на «ты» (на «вы» он подчеркнуто вежливо обращался к штабным работникам, предпочитавшим седлу стул), — поступай в мое распоряжение, скачи в войска и узнавай, что нужно.

Кирилл поблагодарил начдива, тут же оседлал лошадь и отправился в бригады.

Дело сразу изменилось. Приедет в часть, разузнает, что произошло, тут же наносит свежие данные на карту, мчится в штаб и в тот же день докладывает их Киселеву

— Кто же это из 2-й бригады так оперативно сообщил вам сведения? — недоумевающе спрашивал начштаба помощника.

— Сам… — отвечал Кирилл.

— Как сам?!

— Был в бригаде. Своими глазами всё посмотрел…

Киселев зауважал «академика», стал чаще пользоваться картой, которую готовил Мерецков. С большим вниманием относился теперь к Кириллу и Степинь. Он поручил ему опекать 1-ю стрелковую бригаду, в состав которой входили подразделения интернационалистов. В дальнейшем назначил его временно исполнять обязанности начальника штаба этой бригады.

Деникинцы крепко давили на 14-ю дивизию, и она «нервно» отходила на северо-восток в направлении реки Бузулук. Подставить плечо ей было некому, фронт трещал всюду. Хотя, по мнению Кирилла, отступление ее должно было бы проходить более организованно. Он исходил не только из теории, которую усвоил недавно в академии, но и просто из здравого смысла. В условиях, когда под натиском превосходящих сил противника отступает весь фронт и не может остановиться, чтобы наладить должную оборону, следовало бы выставить в арьергарде прочные заслоны с задачей любым способом задержать, пусть ненадолго, на выгодных позициях передовые части наступающего врага. За счет этого упорядочить отход главных сил, сконцентрировать их и занять новый оборонительный рубеж.

Однако на практике так не получалось. 14-я дивизия оказалась оторванной от основной армии. Она отходила на север не по прямой, а описывала огромную дугу вдоль восточной излучины Дона. Маршрут через Цимлянскую, Нижне-Чирскую, Обливскую, Клетскую и Усть-Медведицкую станицы на Серебряково оказался тяжелым. Дивизию окружали враждебно настроенные казаки, сочувствовавшие белым. Местное население ждало «своих», а тут идут большевики, да еще нерусские. Это — в адрес интернационалистов 1-й стрелковой бригады. Вслед им посылались проклятия, порой и пули в спину.

Деникинская организация ОСВАГ[29] неустанно трубила, что донцы «спасают родину от недругов России». Авиация белых сбрасывала над отходящими красными войсками листовки, в которых говорилось о «гибели Советов». Попадались даже фальшивые экземпляры газеты «Правда». В них содержались выдуманные сводки с разных фронтов, из которых явствовало, что Красной армии приходит конец. Всё это отрицательно сказывалось на настроении бойцов, в отдельных подразделениях началось брожение.

В первых числах июня Реввоенсовет республики освободил от командования армией Княгницкого. На его место был назначен начальник штаба, бывший царский полковник Н.Д. Всеволодов. Однако смена руководства не привела к улучшению положения в армии, наоборот, оно усугубилось. Если раньше политическая работа в частях хоть как-то велась, то теперь совсем заглохла. Кирилл по своей бригаде ощутил усилившуюся бестолковость управления войсками. Армейский штаб нередко командовал через голову дивизии, напрямую давая частям свои указания. Причем указания эти носили противоречивый характер и, как результат, порождали неразбериху. Части и подразделения теряли взаимодействие с соседями, метались по степи словно слепые. Действуя в одиночку, обычно попадали в критические ситуации. Отсюда — хаотическое отступление на грани бегства. Вина за все происходящее сваливалась на дивизионное руководство. Командир 14-й дивизии систематически получал взбучки от Всеволодова.

Из воспоминаний Мерецкова: «Начдив Степинь постоянно находился в первой линии бойцов, подбадривал их своим присутствием. В дивизии его хорошо знали, видели в нем смелого, инициативного командира и признавали его авторитет». Далее он пишет, что каждый командир и боец понимал: в неорганизованности действий бригад Степинь не повинен. Особенно хорошо понимали это штабные работники, ибо от поступавших из штаба армии распоряжений у них глаза на лоб лезли. Некоторые приказы иначе как явная бессмыслица назвать было нельзя.

Обстановка усложнялась с каждым днем. Армейская машина работала с большими сбоями. Прекратилось снабжение войск, боеприпасы не подвозились, и вскоре их стало остро не хватать. Тылы перемещались с войсками первого эшелона, свирепствовали эпидемии, до четверти личного состава лежало на повозках в тифозной горячке.

Белые были хорошо осведомлены о положении 9-й армии и эффективно использовали в своих целях ошибки и промахи красного командования. В каждой станице у них были свои глаза и уши. Например, четко отслеживались все передвижения бригад 14-й дивизии. Поэтому, как только красноармейская часть заходила в какой-нибудь населенный пункт, через некоторое время на нее неожиданно нападали белогвардейские летучие эскадроны.

Кирилл анализировал характер боевой стратегии на Южном фронте и делал вывод: Гражданская война на юге России, которая проходила на его глазах, — война специфическая. Классические понятия сплошного фронта, глубокого и ближнего тыла для нее неприемлемы. Систем линии окопов, прикрытых проволочными заграждениями, как правило, здесь нет. В абсолютном большинстве боестолкновения — маневренные. Масса войск на огромной открытой территории стремительно перемещается, покрывая большие расстояния. В этой маневренной борьбе верх одерживал тот, у кого больше было конницы.

Южный фронт Красной армии в июне 1919 года по численности кавалерии примерно в два с половиной раза уступал деникинцам. Потому и проигрывал им в большинстве сражений.

В степях Придонья

По возвращении с Южного фронта Кирилл Мерецков долгое время находился под впечатлением событий, произошедших в степях Придонья. Некоторые из них он подробно и ярко описал в своих воспоминаниях.

…Июнь 1919 года. Жара. 2-й донской корпус атаковал правый фланг 9-й армии. 23-я дивизия дрогнула и отступила с занимаемых позиций. Деникинцы стремительно обходили 14-ю дивизию, прижимая ее к Дону. Чтобы не оказаться в мешке, нужно было либо форсировать Дон, оторваться от своей армии и уйти на юг, где у Маныча вела бои 10-я армия, либо срочно отходить к отодвинувшейся на север линии фронта всей 9-й армии в целом. Избрали второй путь, но не успели еще организовать отход, как 1-й донской корпус ударил по 3-й бригаде.

Накануне к врагу перебежал изменник, дивизионный инженер, руководивший сооружением переправ через реки. Он выдал местоположение охранения и главных сил бригады, что позволило противнику быстро окружить ее. Красноармейцы дрались до последнего патрона. Сумевшие уйти от казаков несколько человек рассказали, что, когда надежды на спасение не осталось, командир бригады, комполка и комиссары, чтобы не попасть в лапы противника, покончили с собой.

Отступление превращалось в бегство. У станицы Морозовской 14-я дивизия потеряла почти всю артиллерию. После тяжелых многодневных боев между Чиром и Курталаком части дивизии подошли наконец к среднему Дону. В строю боеспособных красноармейцев осталось мало, а белоказаки Мамонтова не прекращали яростные наскоки на красные полки.

Мерецков тогда оказался в арьергарде дивизии, отбивавшейся от налетов белых. Там были начдив Степинь, штабные командиры, политотдельцы. Противник поливал оборонявшихся пулеметным огнем, применял артиллерию. Кирилл был рядом с комдивом. Вокруг рвались снаряды, Мерецкова контузило. Степинь заметил это, несколько раз окликнул его, но Кирилл не отвечал: оглох, видимо. Комдив помог ему взобраться на коня и направил его в сторону ближайшего населенного пункта.

Кирилл еле держался в седле. Обстрел продолжался. Артиллерийских выстрелов он не слышал, лишь чувствовал, как лошадь кидается из стороны в сторону, пугаясь близких разрывов. Вдруг она стала спотыкаться. Почувствовав неладное, Кирилл вовремя успел сползти с нее, прежде чем она упала на бок. Оказалось, ее ранило снарядным осколком.

Кое-как Кирилл пешком добрался до селения и вошел в первый же дом. В горнице на постели лежала женщина и подавала знаки, чтобы он не подходил. Не иначе, сыпняк у нее. Мерецкова мучила жажда; он видел, что рядом с женщиной стоит кринка с молоком, но тронуть ее не решался. Больная указала на сени. Там Кирилл нашел полное ведро воды и жадно выпил две кружки. Присел на скамью, ощутил сильную слабость. Отдохнуть бы часок-другой в прохладе, да нельзя — в село каждую минуту могут ворваться казаки. Он заставил себя подняться, направился к полустанку железной дороги. Доковылял до сложенной неподалеку от станционного домика кучи старых шпал и обессиленно свалился возле нее.

Очнулся от паровозного гудка. У полустанка остановился поезд. Из вагонов спускались красноармейцы. До Кирилла отчетливо доносился их гомон, даже голоса отдельных бойцов. Неужели к нему вернулся слух?! Обрадовался: он слышит! он слышит!.. Нашлись силы бегом кинуться к красноармейцам. Навстречу — командир с «разговорами»[30] на френче.

— Я — Мерецков, помощник начальника штаба 14-й дивизии, — назвал себя командиру. Спросил: — Откуда подразделение?

Узнал: это прибыл из Царицына пехотный батальон для охраны железнодорожной линии в сторону Поворина.

Кирилл приказал комбату занять оборону на кургане, прикрывавшем полустанок с юга. Потом стал рассказывать об обстановке.

— В двух верстах рота штабного охранения ведет бой с бело казаками… — начал он и осекся: к полустанку скакали Степинь с адъютантами, комиссар дивизии и несколько красноармейцев.

Пехотинцы батальона рассыпались вдоль холма, взяли на прицел скачущих всадников. Степинь крикнул еще издали:

— Что за отряд? Кто командир? — И тут увидел Мерецкова. Кирилл вместо комбата доложил, откуда и с какой целью появился на полустанке батальон, а также о задаче, которую он только что ему поставил. Начдив одобрил решение Мерецкова и велел удерживать полустанок сколько смогут. Степинь и его спутники торопились нагнать отступавшие части дивизии, поэтому быстро уехали.

Кирилл словно забыл о недавней контузии. Самочувствие было вполне сносным, и он надеялся, что все пройдет само по себе.

Вскоре показались белые. Пехотинцы батальона дружными залпами отразили их первую атаку. Через некоторое время — и вторую. Если беляки пойдут в третью, отбиваться будет нечем, патроны были на исходе.

На флангах замаячили вражеские разъезды. Комбат сказал Кириллу, что рисковать людьми не намерен и попросил разрешения на отъезд. Он предложил уехать с батальоном и Мерецкову, но тот отказался. Кириллу необходимо найти своих; они должны быть где-то в этом районе.

Бойцы погрузились в вагоны, и поезд покинул полустанок.

Возле путей щипала траву кем-то брошенная тощая кобыла. Она была с уздечкой, но без седла. От Кирилла убежать не пыталась, и он, взобравшись на нее, зарысил к видневшейся на горизонте станице.

На пути встретилась глубокая балка. Кобыла заупрямилась, и как ни понукал ее Кирилл, она не подчинялась. Оглянулся: за ним увязался белоказачий разъезд. Спешился, кубарем скатился в балку, заполз в кустарник, пересчитал патроны к нагану и решил отстреливаться до последнего.

А казаки уже рыскали на краю балки. Четверо спустились вниз, ругались, что «комиссарик куда-то запропал». Кирилл ясно слышал их голоса, ждал: вот-вот найдут его. Вдруг сверху крикнули:

— Подвода! Кажись, краснюки на ней. Кончайте там в репьях лазить. Комиссар пущай поживет покудова…

Казаки, искавшие Кирилла, поднялись наверх, и разъезд ускакал вдогон за телегой.

К полудню Мерецков набрел на какой-то хутор. Обошел хаты со стороны риг и сараев и стал осматриваться. На улице стояла повозка, возле нее — два красноармейца. Кирилл узнал одного из них: здешний, он как-то ночевал у него, когда впервые попал в 14-ю дивизию; оба красноармейца служили в дивизионной команде артиллерийского снабжения.

Выглянув из-за сарая, Кирилл окликнул знакомца, и тот призывно махнул рукой. Оказалось, что это за ними погнался белый разъезд, но им удалось уйти.

Красноармейцы перепрягали загнанных лошадей. Спешили, как бы опять их не застигли белоказаки. Вскоре артснаб-женцы и вместе с ними Кирилл оставили хутор. Вечером догнали отходившие на север войска. «Проснулась» Кириллова контузия: он впал в забытье. Его уложили в санитарную повозку, в которой он протрясся несколько часов, не приходя в себя.

…В середине июня во время суматошного отступления потерялись две бригады: 2-я и 3-я. Одна — в районе Панфилова, другая где-то за поселком Сенной. Штаб 14-й дивизии связи с ними не имел.

Мерецкову было приказано попытаться установить точное местонахождение 2-й бригады. Кирилл взял лошадь и отправился в направлении Сенного.

Это была скачка с препятствиями в подлинном смысле слова. Несколько раз ему приходилось пережидать в оврагах, пока скроются конные казачьи разъезды, но за версту до околицы поселка все же нос к носу столкнулся с одним из них. Решил пробиться с боем. В то время он был еще не очень-то хороший рубака, больше надеялся не на шашку, а на наган. Пришпорив коня, погнал его вперед в полный галоп, неистово стреляя по казакам. Прорвался-таки, хотя был ранен в руку ударом казачьей сабли…

В Сенном Кирилл увидел эскадрон охраны командарма-9 и артиллерийскую батарею. Охрана привела его в дом, где находились Всеволодов и члены Реввоенсовета армии. Командарм стал его расспрашивать.

— Вы кто?

— Помначштадив-14 Мерецков.

— Что делаете здесь?

— Устанавливаю местонахождение нашей бригады.

— Откуда прибыли?

— Со станции Серебряково.

— Дорога туда хорошая?

— Скверная. Я вижу, возле дома стоит ваш автомобиль. На нем не проедете.

— Ничего, проедем. А вокруг спокойно?

— Вся местность запружена белыми разъездами, а вдали я видел крупные кавалерийские отряды.

— Не может быть, врете! По нашим данным, никаких белых здесь нет. Они в Серебрякове.

— Как вру! Я только что дрался с одним из разъездов, едва отбился.

— Вы морочите мне голову. Вы трус! Вот я поеду этой же дорогой и проверю, что это за разъезды.

— Ехать этим путем нельзя, разве что вы собираетесь попасть к белым в плен. Тогда другое дело. А в Серебрякове, я уже говорил, стоят не белые, а наши.

— Сейчас узнаем. Прикажу артиллеристам обстрелять Серебряково, увидим, чьи войска там стоят.

Лицо Кирилла вспыхнуло, он с трудом сдерживал негодование. Сквозь зубы спросил:

— Разрешите идти?

— Идите! — И вдогонку полетело грубое выражение. Вслед за Мерецковым вышли члены Реввоенсовета армии.

На улице они принялись распекать его:

— Разве можно так разговаривать с командармом? Попадете под арест!

— Не попаду. Если он собирается сделать то, что сказал, то арестовывать придется кого-то другого. В Серебрякове — 1-я бригада 14-й дивизии и комдив Степинь. И по ним командарм хочет стрелять…

— А по нашим данным, в Серебрякове белые, — повторяли члены Реввоенсовета.

— Уговорите командарма не открывать огонь, — убеждал их Кирилл, — может произойти столкновение между своими.

— Вы бросьте эти разговорчики, — сказал один из реввоенсоветовцев, комиссар Б.Д. Михайлов.

Из дома вышел командующий и послал адъютанта на колокольню стоявшей рядом церкви. Кирилл понял, что он всерьез настроен дать сигнал артиллеристам открыть огонь.

Кирилл попросил у Михайлова разрешения покинуть Сенной. «Уезжайте», — не возражал комиссар.

Уезжая, Мерецков заметил, как из поселка выехал автомобиль командарма. И сразу же ударили пушки. Сделали они всего три выстрела и умолкли. Потом, на следующее утро, Кирилл узнал, что, как только Всеволодов покинул поселок, члены Реввоенсовета приостановили его приказ об обстреле Серебрякова.

2-ю бригаду Кирилл обнаружил под вечер. Она уже имела связь с командованием дивизии. Под покровом ночи ее полки отходили на Поворино.

Мерецков спал прямо в седле. Утром его разбудили невесть откуда взявшиеся члены Реввоенсовета армии — комиссары Михайлов и Петров. И сразу стали задавать вопросы.

— Откуда вы знали, что Всеволодов собирался изменить? — спросил Михайлов.

— То есть как изменить? — не понял Кирилл.

— Вы не скрывайте, говорите все, что вам известно, — заговорил Петров. — У вас были какие-то данные?

Кирилл не мог сообразить, что конкретно они имеют в виду. Подумал, что реввоенсоветовцы вернулись к вчерашнему инциденту, и сказал:

— Как хотите, а я говорил, что думал. Если человек совершает нелепые поступки, вредные для нашего дела, и не прислушивается к донесениям, то объективно он помогает противнику. Конечно, тут недалеко до измены.

— Сейчас уже поздно сокрушаться об этом, — заскрипел зубами Михайлов. — Всеволодов у белых! А ты, парень, не сердись и скажи, откуда ты знал, что он изменник?

Мерецков поразился: сам командарм переметнулся к врагу! Вот так история! Теперь понятно, почему вчера он так подозрительно вел себя! Наверное, давно замыслил измену, иначе 9-я армия по-другому строила бы при отступлении свои боевые порядки…

Предстоял военно-судебный разбор обстоятельств дела. Всем, кто работал рядом с предателем, грозил трибунал. Комиссары были ближе всех к Всеволодову и не распознали в нем врага. За это придется ответить…

Кирилл мало чем мог им помочь. Он рассказал работнику армейского отдела ВЧК, как приехал вчера в поселок Сенной и встретился там с командармом и членами Реввоенсовета. Повторил разговор с Всеволодовым. Чекист записал все сказанное Мерецковым и отпустил его.

…Мерецков только что принял дела начальника штаба 1-й стрелковой бригады. В тот день из дивизии поступил приказ отбить у белых хутор Чумаковский, захваченный ими ночью. Деникинцы преграждали красным войскам движение на Поворино.

Возле хутора гарцевали донцы, стремясь побудить полки бригады к неорганизованным действиям. Пехота спокойно готовилась к выступлению, а конница еще находилась в походном порядке.

Белые решили упредить красных, сами пошли в атаку. Казаки мчались с гиканьем и свистом, свесившись набок с лошадей и выставив пики.

Пехотинцы заволновались, так как видели, что кавалерийский полк еще не успел развернуться. Нужно было воодушевить красноармейцев и прикрыть пехоту. Комбриг, комиссар и Мерецков выехали перед строем кавалеристов и пришпорили коней. Сначала они втроем скакали рядом, но потом лошади сами рванулись во весь опор, и лошадь Мерецкова оказалась резвее других. Она первая вклинилась во вражеские ряды, а Кирилл, паля на ходу из нагана, удачно увертывался от казачьих пик. Донцы проскочили мимо, но один, развернувшись в седле, успел рвануть из-за спины карабин и выстрелил в Мерецкова.

Кириллу сначала остро обожгло ногу, а затем он почувствовал нестерпимую боль. Держать ногу в стремени стало невмоготу, и он направил коня к зарослям тёрна. Два красноармейца, увидев, как начштаба неловко сползает с седла, подскакали к нему, подхватили под руки и положили под куст. Рана сильно кровоточила. Они разрезали шашкой сапог, забинтовали рану…

Белые отступили, дивизия пробилась в Поворино. Кавалерийский полк 1-й бригады остался в Чумаковском. Кириллу с каждым часом становилось все хуже. Врача в полку не было, только несколько санитаров. Нужно было сделать операцию, извлечь пулю из ноги.

На хуторе нашелся старый фельдшер, но он не имел хирургических инструментов. Пришлось прокалить на огне стальной крючок. Санитары крепко держали Кирилла, чтобы он не дергался, и старик-фельдшер стал ковыряться в ране, пока не подцепил застрявшую там пулю. Кирилл до крови закусил губу, но не закричал.

После наложения повязки боль постепенно утихла, и он уснул. Сутки пролежал в постели, затем рана начала гноиться, боль возобновилась.

Мерецкова навещали друзья, сослуживцы по бригаде, приезжал Степинь. Его как раз тогда назначили командующим 9-й армией как человека, доказавшего свою преданность делу революции и советской власти, а также как проявившего выдержку и смелость в тяжелых боевых условиях. Перед отправкой Кирилла в госпиталь Степинь тепло попрощался с ним, пожелав скорейшего выздоровления.

Кирилл пролежал в госпитале до осени 1919 года. В сентябре пришло распоряжение откомандировать всех оставшихся в живых слушателей первого набора Академии Генерального штаба для прохождения второго курса.

Оправившийся от ранения Мерецков уехал в Москву в начале октября.