«15 апреля 1881 г. Цюрих. Швейцария.
Дорогой папа̒! Рада вам сообщить, что мое обучение в университете Цюриха подошло к концу. Я прослушала курс лекций по истории древнего Египта профессора Бругша[1] (помните, это его труд «История фараонов»[2] вы подарили мне в прошлом году?) и еще больше загорелась идеей посетить долину царей в Фивах. Уверена, вы так же, как и я горите желанием снарядить экспедицию в Египет. Через неделю я буду в Москве, тогда все и обговорим. Надеюсь, вы пребываете в добром здравии. Передавайте Арине Семеновне мои самые теплые пожелания и крепко обнимите ее за меня. Скоро свидимся.
Ваша Мари, графиня Шумская».
За дверью библиотеки скрипнула половица. Мэри подняла глаза от письма и смахнула скупую слезу. Уже почти три года прошло со смерти отца, а воспоминания о нем все еще причиняют боль.
В дверь легонько постучали, и через мгновение она противно лязгнула петлями, которые нерадивый истопник по обыкновению забыл смазать, и отворилась. Мэри увидела доброе морщинистое лицо кормилицы. Чистенькая, тщательно одетая, в белоснежном кисейном чепце и с белыми накрахмаленными манжетами, няня напомнила ей старые добрые времена, когда она часами возилась подле нее. Арина Семеновна неизменно сидела с вязаньем в гостиной и рассказывала сказки, отвлекаясь лишь на несколько секунд, чтобы достать из кармана серебряную с чернью табакерку, бывшую всегда при ней, и понюхать табаку.
– Мария Львовна, - ласково проговорила кормилица, – полноте вам тут сидеть да горевать, - женщина бросила взгляд на пожелтевший лист бумаги в руках барыни и нахмурила брови, – опять старые письма перечитываете?
– Нянюшка, не сердись, - Мэри положила письмо в деревянную резную шкатулку на своих коленях, а затем встала с кресла, – иногда такая тоска накатывает…, - она подошла к отцовскому дубовому секретеру и спрятала шкатулку в верхний ящик под замок.
– Завтра три года будет, как Господь прибрал душу Льва Петровича, - как бы невзначай заметила Арина Семеновна,– Царствие ему небесное!– Кормилица быстро перекрестилась.
– Ты просто так, или дело какое? – Мэри поспешила сменить болезненную тему.
– Ждут вас, в гостиной. Пять минут уже как. Во-о-о-т такой, - женщина надула щеки и выпятила грудь, – напыщенный, с бакенбардами. А усищи-то какие! Того и гляди до потолка достанут. На индюка нашего похож. А тросточка-то с золотым набалдашником в виде змеиной морды! – Арина Семеновна сморщилась, демонстрируя крайнюю степень отвращения к этим пресмыкающимся, – а глаза у ней – изумруды! Крест даю! – Она опять перекрестилась.
– Хорошо, сейчас иду. Подай ему пока чаю.
– Так подала уже, - женщина расплылась в довольной улыбке.
– Вот это правильно, - кивнула Мэри и взглядом указала на выход.
– Поняла-поняла, - Арина Семеновна аккуратно прикрыла дверь и ушла, тяжело ступая по скрипучим половицам.
Мэри повернула голову и взглядом зацепилась за дагерротип в серебреной раме на полке секретера. Подпись к фотокарточке гласила: «Лорд и леди Бэнкс. С.Петербург. Мастерская Светопись[3]. 1 сентября 1881 года».
Свадебный портрет – идея Дугласа, противного старикашки, посла Британского королевства, выйти за которого ее заставил отец. Заставил, конечно, не забавы ради, а от безысходности, но это ничуть не умаляло его вины. Его последняя экспедиция к кургану Куль-Оба в Крыму опустошила семейную казну настолько, что пришлось заложить и родовое имение в Тульской губернии, и дом в Москве, и особняк в северной столице. К счастью, всего этого не видела матушка, которая годом раньше слегла с чахоткой и тихо умерла в своей постели погожим июньским днем.
Пронизанное морщинами лицо почтенного супруга на портрете светилось от счастья, было наполнено ехидством, а глаза горели пороком, сама же Мэри казалось безжизненной. Если бы не выделяющиеся своей чернотой из-за пролитых слез нижние веки и пронзительный, умоляющий о пощаде взгляд, можно было бы подумать, что это снимок из серии «post mortem»[4].
Она в тот день уже почти смирилась с омерзительной обязанностью разделить с ним ложе, но почтенный лорд Бэнкс предстал перед судом Божьим, едва она переступила порог супружеской спальни. Старческое сердце не вынесло красоты почти обнаженного тела молодой жены, чем сперва немало испугало девушку, но в итоге весьма облегчило жизнь новобрачной, которая в один день умудрилась и выйти замуж, и овдоветь. Ей вовсе не было жаль старика, разве что самую малость. Ни одному порядочному и честному человеку в его преклонном возрасте не придет в голову позариться на молодую барышню. А слухи о его садистских наклонностях из далекой Британии докатились до самого Петербурга. Поговаривали, что на родине у лорда, помимо дочери, которой он и завещал большую часть своего имущества, осталась экономка, над которой он издевался на протяжении долгих лет, и незаконнорожденный сын. Некоторые, особенно отчаянные головы, нашептывали Льву Петровичу, что лорд-де продал душу Дьяволу и пожирал сердца убитых им куртизанок, которые не смогли доставить ему должного удовольствия. Граф отмахивался, плевался через левое плечо и даже крестился, недовольно хмуря брови, но решения своего не поменял. Долговая яма с каждым днем росла все больше и больше, и иного выхода он так и не смог найти. Это и стало причиной их размолвки. Девушка заявила, что ненавидит отца, бросающего ее в скользкие руки этого мерзавца, а отец пригрозил отречься от нее, если она ослушается и пойдет против его воли. Он, правда, увещевал ее, что лорд стар, болен и долго не протянет - нужно только немного потерпеть. Но легче от этого ей не становилось. С тех пор они не говорили. Она даже не успела попрощаться с ним. Граф так и скончался, не получив прощения дочери, и не простив ее. Это убивало Мэри больше всего.
Яркий свет газового светильника на массивной малахитовой ножке освещал небольшой кусок папируса с неровными краями, который аккуратно разложили на гладкой поверхности огромного стола красного дерева в личном кабинете Людвига Баттенберга. Мэри склонилась над ним, жадно всматриваясь в каждый иероглиф. В Цюрихе она имела дело с копиями, по которым их учили переводить древнеегипетский текст. Но перед ней лежал оригинал – самый настоящий папирус, судя по тексту – обрывок «Книги мертвых», написанной для царского писца по имени Ани[1], жреца культа бога Амона.
– Это просто чудо какое-то! – Прошептала Мэри, не в силах отвести взгляда от этого артефакта. – Ваше сиятельство, неужели этому папирусу больше трех тысяч[2] лет? Я глазам своим не верю.
Еще в первую встречу они договорились перейти на английский и теперь не испытывали трудностей в беседе. Корявый русский члена королевской семьи Великобритании вызывал у леди Бэнкс совсем ненужную реакцию - плохо скрываемую улыбку и ухмылки, что выставляло ее в не совсем приятном свете. Так что, когда его сиятельство предложил ей сменить язык общения, его идея была встречена Мэри с воодушевлением.
– Да, - с улыбкой ответил Людвиг, – уникальный фрагмент. Посмотрите только на эти великолепные виньетки, а какие яркие цвета у бордюра - красный и желтый. Они такие же яркие, как и тысячи лет назад. Невероятно, как они сохранились спустя столько времени, да еще и под землей! – Принц говорил восторженно, эмоционально, словно ребенок, восхищенный полученным подарком. – Но, - он сдвинул брови и пронзительно посмотрел ей в глаза, – самое ценное заключено в тексте.
– Вы, наверняка, уже перевели его, не так ли? – Спросила Мэри, в душе надеясь, что получит и эту работу. Ей хотелось самой поработать над таблицами с иероглифами, прикоснуться к далекому прошлому и египетской мифологии.
– Конечно, - ответил Людвиг. Тень разочарования промелькнула на лице леди Бэнкс.– В условиях строжайшей секретности папирус был переведен мной и одним из сотрудников Британского музея.
– И вы хотите, чтобы я нашла и привезла вам то, что описывается в тексте, так? - предположила девушка.
– Вы поразительно проницательны, леди Бэнкс, - мужчина расплылся в какой-то зловещей улыбке, отчего его закрученные вверх усы взмыли еще выше.
– Тогда вы должны посветить меня в тайну текста.
– Здесь описывается встреча покойного с Осирисом, и его суд. - Людвиг бросил на Мэри вопросительный взгляд, - надеюсь, вы в курсе, кто это?
Мэри недовольно прыснула, удивленно выгнув брови. Вопрос собеседника задел ее.
– Если, по-вашему, я ничего не соображаю в египтологии, то зачем вы решили со мной связаться?
– Простите, решил лишний раз убедиться. Вас мне рекомендовал один очень старый друг, но дело настолько важное, что я должен быть уверен в каждом своем шаге. У вас нет права на ошибку.
– Итак, - Мэри пронзила Людвига суровым взглядом, проигнорировав обидные слова, – встреча Осириса, и что? Меня лично привлекает вот это изображение, - девушка ткнула пальцем на рисунок бога Осириса с зеленой головой, который восседал на троне,– я раньше никогда не слышала и не видела, чтобы это божество изображали со скарабеем в руке. Посмотрите – его правая рука вытянута, а на раскрытой ладони лежит скарабей.
– Помимо проницательности, у вас зоркий и цепкий взгляд, леди Бэнкс, - заметил принц. – Вы правы. Это скарабей. И если вы взглянете вот на эту таблицу, - он взял со столешницы карандаш и его острием указал на одну из таблиц с иероглифами, – то прочтете, что прошедший все испытания может отправиться на камышовые поля Иалу[3], или же…, – мужчина сделал паузу и посмотрел куда-то вдаль, – получить у Осириса золотого скарабея, который будет оберегать его от опасностей и воскресит в желаемом возрасте после смерти.
– Интересно…., - Мэри закусила губу, скользя взглядом по иероглифам и рисункам,– и вы полагаете, что скарабей существует? Это же всего лишь миф, выдумка писца! Конечно, весьма увлекательная выдумка, но науке доподлинно не известно ни одного случая воскрешения человека.
– А как же Иисус Христос? Или вы атеистка?
– Я бы не хотела обсуждать свои религиозные воззрения, Ваше сиятельство. Это слишком личное. Я признаю существование и науки, и религии. Этого, полагаю, будет достаточно для ответа на ваш вопрос.
– Хорошо-хорошо, - Людвиг поднял верх ладони в примирительном жесте,– я, все-таки, склонен думать, что талисман существует и обладает перечисленными в папирусе свойствами. Вот, смотрите дальше, - он наклонился над реликвией еще ниже и вслух начал читать. – Перед тем, кто выбрал вторую жизнь, никогда уже не откроются ворота в земли Иалу. Понимаете, что это значит? – Он поднял голову и исподлобья посмотрел на ее лицо, освещенное желтоватой полоской света от газовой настольной лампы. – Просто еще никто не выбрал скарабея. Пока еще не выбрал. Или же мы не знаем об этом человеке, потому, что он пожелал сохранить эту тайну.
Мэри отвернулась, чтобы не показывать собеседнику скептическое выражение своего лица, и нахмурилась. Этот мужчина действительно верит в существование загробного мира и Осириса со скарабеем в руке. Вполне возможно, ему следовало бы обратиться не к ней, а к лекарям. Но она привыкла не задавать лишних вопросов. Заказчик платит – она работает. Вот только как раздобыть то, что согласно этому папирусу существует в царстве мертвых?
«Пойди туда, не знаю, куда. Принеси то, не знаю, что», - промелькнула в голове фраза из сказок кормилицы.
– Хорошо, - подала голос Мэри после нескольких минут раздумий, – если оберег действительно существует, то, как получить его живому человеку? Вы, надеюсь, не рассчитываете на то, что я позволю провести над собой эксперимент и погибнуть во славу науки и Великобритании, лишь бы убедиться в существовании загробного мира Осириса и этого жука?
Двумя днями ранее.
Виндзорский замок. Графство Беркшир.
Сэр Уильям торопился. Омнибус, на который он сел в Лондоне, сломался по дороге, и путникам пришлось добрых два часа ждать починки колеса. Человек, который вызывал его сюда срочной телеграммой, будет крайне недоволен его опозданием. Принц Артур[1], как человек военный, весьма ценил пунктуальность, и Джонс это знал.
Он едва сдерживал себя, чтобы не обогнать провожающего его в кабинет Его Высочества лакея, и не пуститься бегом по залам второго этажа личных покоев королевской семьи. Они преодолели несколько залов в готическом стиле, залы классицизма, и, наконец, самый большой – главный приемный зал в стиле рококо, в итоге оказавшись в малиновой гостиной – излюбленном месте принца Артура в Виндзоре.
– Сэр Уильям Джонс, - важно, нараспев, проговорил холеный лакей, половину лица которого прикрывали пушистые седые бакенбарды, а затем аккуратно закрыл за собой двери.
Принц Артур стоял у окна, нервно накручивая пышные усы на палец. Его статная, натянутая, словно струна, фигура, излучала напряжение на несколько метров вокруг.
– Вы опоздали, - равнодушно сказал принц, однако в этом равнодушии было что-то жесткое, резкое, словно завуалированное обвинение в преступлении. Так говорить умел только он - одной лишь интонацией указывая собеседнику на его место.
– Прошу меня простить, Ваше Высочество, - Джонс прокашлялся, чтобы голос звучал увереннее, – я отправился в дорогу сразу же, как получил телеграмму.
– К делу, - Артур развернулся и широким, чеканным шагом прошел к овальному столу в окружении изящных кресел на позолоченных ножках, – прошу, - он жестом предложил Уильяму сесть напротив.
– Я внимательно вас слушаю, - сэр Уильям почтительно снял шляпу с широкими полями и расположился за столом.
– Пропал папирус, который мы с вами привезли из египетского похода[2], - злобно прошипел мужчина,– и думается мне, что человек, совершивший кражу, прекрасно осведомлен о его секрете.
– Что? – Джонс не верил своим ушам,– тот самый? Это невозможно! Если он попадет в руки…, - он не договорил. Артур перебил его.
– В последний раз я показывал его виконту Херефорду буквально пару недель назад. Я прекрасно помню, как спрятал его в сейф, а сегодня утром…., - брови принца сошлись на переносице, а глаза загорелись яростью, – его там не было. Я решил проверить сейф впервые с того самого дня, и был просто ошеломлен! Не сразу поверил своим глазам. Сейф был пуст. Только подумать…. Этот проходимец заговорил мне зубы, сказав, что всерьез увлекся древним Египтом и мифологией. Умолял показать ему мою коллекцию папирусов. Я попался на его уловки, как последний глупец. Более того – я рассказал ему, где купил эту находку, совершенно не задумываясь об угрозе, исходящей от этого человека. Скорее всего, он просто подсмотрел шифр.
– Но, в таком случае, я полагаю, нет сомнений в том, кто за этим стоит. Вам необходимо просто телефонировать в Скотланд-Ярд и сообщить о краже. Виконт будет арестован, если еще не успел бежать за границу. Конечно, это нанесет урон престижу пэрства, но…
– Это нанесет урон не только нашей системе, но и королевской семье. Вы прекрасно знаете, что папирус краденый. Если это всплывет, окажется, что принц крови замешан в контрабанде краденных артефактов. Все итак догадываются, каким образом пополняется коллекция Британского музея. Но если это станет общеизвестным и, что важнее, доказанным фактом – позор нашему дому и династии. И виноват в этом позоре буду я. Королева никогда не простит мне этого.
Лицо принца Артура исказила гримаса ужаса. Словно он боялся гнева королевы Виктории больше собственной смерти. Опытный генерал спасовал перед «виндзорской вдовой».
– И, что вы предлагаете, Ваше Высочество? – сэр Уильям нарушил повисшее в воздухе молчание, осторожно заглянув принцу в глаза.
– Я догадываюсь, в чьи руки попал папирус, - желваки на его скулах начали ходить ходуном от злости, – мой длинный язык сыграл со мной злую шутку. Я уверен, это Людвиг. Он также увлечен египтологией, как и я. К тому же, в нем играет жажда власти. Его совершенно не устраивает положение принца, утратившего право престолонаследия. Его амбиции выходят далеко за пределы Кенсингтонского дворца. И, если эта ценность у него, а я в этом ничуть не сомневаюсь, - он может воспользоваться папирусом по назначению.
– Страшно подумать, - Джонс удрученно покачал головой, – но, раз вы уверены, что папирус у него, почему бы его просто не забрать назад? Неужели у вас не достаточно полномочий и возможностей для этого? Я, конечно, не имею права, вам советовать, но..., - мужчина замолчал, выжидая реакции принца на свои слова, и, убедившись, что тот дает свое молчаливое согласие на совет, продолжил, – вы запросто можете прижать его к стенке! В конце концов, он зять династии, а вы – и есть династия. Он не посмеет пойти против вас.
– Людвиг в России. Он отправился туда под каким-то выдуманным предлогом, знал, что я не оставлю его в покое, как только станет известно о пропаже. И раз уж он отправился так далеко, то, ничуть не сомневаюсь, папирус он увез с собой. Я, конечно, обыскал его дворец. Мои люди заглянули в каждый его угол, под каждую половицу. Ничего.
– Боюсь, как бы это дело не кончилось плохо, - сдался сэр Уильям, пожав плечами.
– Я вижу единственный выход, - принц серьезно посмотрел в глаза своего гостя, – вам опять придется поработать на египетской земле. Я знаю, что вы решили отойти от дел и посветить себя научной работе в музее, но…., - взгляд Артура смягчился и стал просящим, но собеседнику не стоило обманываться на этот счет, и Уильям знал, что просьба принца есть не что иное, как приказ, – расцените это как мою личную просьбу. Поверьте, я в долгу не останусь. Вы получите мою протекцию на выборах директора Британского музея и деньги на свои исследования. Более того, - принц глубоко вздохнул, а затем откинулся на спинку кресла, – я позабочусь о том, чтобы вы получили титул барона и земли к востоку от Лондона.
Мэри стояла на набережной, широко распахнув от удивления глаза, и не могла вымолвить ни слова. Перед ее глазами возник роскошный трансатлантический лайнер, настоящее чудо - железная махина в гигантском облаке развивающихся на ветру белоснежных парусов, очертания которой проступали сквозь клубы черного дыма, валящего из высоких чугунных труб, словно из преисподней. Лайнер был настолько огромный и величественный, что захватывало дух. Его отражение качалось на мутных волнах пролива Те-Солент. Протяжные гудки, то и дело вырывавшиеся из его недр, взрывали воздух и распугивали кружащих над водой чаек, которые тут же поднимались выше, спасаясь от невидимого врага. Мэри и сама замирала, каждый раз, когда слышала очередной гудок - настолько мощным и пробирающим был звук, что она чувствовала себя песчинкой перед лицом создателя.
– Пар и сталь, - философски заметил Людвиг, – детище Изамбарда Брунеля[1].
– Как называется этот монстр? – Мэри повернула к нему голову и с восхищением посмотрела в глаза.
– «Грейт Истерн» - достижение викторианской эпохи, сто метров железа, две паровые машины, более ста топок, гребные колеса высотой в пять этажей. Этот лайнер воистину мощь и гордость королевства.
– Он похож на плавучий остров! - Мэри не могла скрыть восторга в голосе.
– Неделя, может быть днем больше, или днем меньше – и вы будете на месте. Этот лайнер за 13 суток пересекает Атлантику. Только подумайте, никогда до этого человеку не была доступна подобная мобильность! Вообразите, какие возможности для политики, торговли, завоеваний открываются нам с такими изобретениями? Это прорыв, настоящий технический прогресс. И создали его мы, англичане. – Мэри незаметно повела бровью, поразившись в душе таким речам от гессенского принца, который вдруг отождествил себя с британской нацией. Сколько искренности было в его словах? И была ли она вообще? Возможно, это просто хвастовство, бравада австрийца, породнившегося с королевской семьей Великобритании.
– Что ж, - она протянула ему руку и кокетливо присела в реверансе, – пожелайте мне попутного ветра в паруса, и удачи.
Мужчина с масляной улыбкой принял ее руку, затянутую в черную кружевную перчатку, и поднес ее к губам, однако только сделал вид, что целует, так и не коснувшись кисти.
– Я желаю вам всю удачу мира, леди Бэнкс. Пусть она не оставит вас на египетских землях. Помните о камне, который хранится в моем сейфе, и не поддавайтесь ложным искушениям.
Девушку неприятно укололи его слова с намеком на воровство, и она насупила аккуратные, русые с медью брови. К счастью, из-под шляпки выбился закрученный рыжий локон, который упал ей на лицо, скрыв его сердитое выражение.
– Всего доброго, - отрезала она на прощание, а затем, подхватив легкий саквояж, направилась к трапу, по которому уже текла пассажирская река.
Свой багаж она загодя сдала носильщикам, и теперь с легкостью поднималась вверх по ступеням, лавируя между людьми, словно юркая змейка.
Заполоняя палубы, люди льнули к ограждениям, чтобы помахать белыми накрахмаленными платочками провожающим, которые, задрав головы и щурясь от полуденного солнца, мимо которого плыли черные клубы пароходного дыма, пытались рассмотреть своих близких, превратившихся в маленькие темные точки на фоне огромного лайнера.
Мэри не стала задерживаться на палубе, и, заприметив юнгу, сразу же направилась к нему с просьбой проводить ее в каюту первого класса. Юноша вежливо кивнул, взял у нее чемодан и повел за собой лестницами, коридорами и холлами этой крепости на воде. Девушка сбилась со счета ступеней и поворотов, которые ей пришлось преодолеть, прежде, чем она, наконец, оказалась перед нужной дверью.
Убранство корабля поражало воображение. Стеновые панели красного дерева с ручной резьбой и позолоченными светильниками, мягкие ковры поверх лакового паркета, огромные танцевальные залы с высокими окнами в свинцовом переплете под сводами величественных куполов, покрытых сусальным золотом. С потолков свисали люстры из настоящего хрусталя, свет от которых заливал пространство. Мэри старалась не подавать вида, но картина была настолько впечатляющей, что у нее невольно перехватывало дыхание.
– Прошу вас, - юнга остановился перед дверью, покрытой белой краской, на которой был выведен номер «710»,– завтрак, обед и ужин будут подавать в ресторане на верхней палубе. На других палубах есть бары, игральные клубы и салоны. Найти их вы можете, следуя указателям у лестниц. Также к вашим услугам курильная комната, библиотека с читальным залом, турецкая баня. Это все палубой выше.
– Спасибо, - леди Бэнкс протянула ему шиллинг на чай и взглядом дала понять, что больше не нуждается в его услугах. Молодой человек поклонился и исчез из вида за ближайшим поворотом.
Мэри огляделась, и, убедившись, что в холле больше никого нет, раздвинула руками полы юбки-обманки поверх удобных жокейских брюк из гриделина, и достала из кармана ключ от каюты. Правую ногу приятно согревала туго перетянутая вокруг бедра кобура с подарочком Щукина. Слева из высокого кожаного сапога торчала золоченая рукоять кортика. Леди Бэнкс открыла дверь и вошла внутрь, тут же закрывшись на замок. И только после этого облегченно выдохнула. Грудь распирало от тревоги. Аккуратно упакованный в чертежный тубус папирус был спрятан меж стенок ее саквояжа. Он и был источником опасности, которая теперь будет преследовать ее и днем, и ночью. Помимо охотников за ценностями и обычных воров, коих было достаточно и в Лондоне, и в порту, и на корабле, и уж тем более будет великое множество в Каире, ее не покидало ощущение какой-то мистичности происходящего. От этого артефакта исходила какая-то нехорошая, черная энергетика, от которой болела голова и все время одолевали детские страхи.
Протяжный гудок возвестил о прибытии лайнера в Порт-Саид. Железный монстр, постепенно замедляясь, плавно подошел к причалу, качнувшись в последний раз и резко затормозив, да так, что все на корабле пошатнулось. Воздух наполнился стуком дамских каблуков и топотом ног. Пассажиры, измученные качкой и долгим плаванием, ринулись к трапу, чтобы ступить, наконец, на твердую землю.
Мэри окинула взглядом этот еще совсем молодой, только отстроенный город на берегу Средиземного моря, открывающий северные ворота в Суэцкий канал, и слегка улыбнулась уголками губ. Порт-Саид с его деревянными домиками и лабиринтами резных балконов очаровывал своей колониальной красотой, восточным колоритом, яркими и сочными красками. Он гармонично растворялся средь желтого песка, синего неба и зеленых пальм. У входа в канал своей очереди дожидались торговые суда. Море было полно рыбацких суденышек. Вдалеке виднелся минарет мечети.
По пыльным песчаным дорогам и деревянным мостовым грохотали экипажи и повозки, груженные фруктами, хлебом, тростником. То и дело мелькали фигурки навьюченных ишаков. Местные жители разительно контрастировали с холеными европейцами. Их смуглые, покрытые пылью лица, казалось, были похожи друг на друга, равно как и их одежда – длинные до пят серые рубахи и такого же цвета тюрбаны. Женщины, укутанные с ног до головы в черные одежды, торопились скрыться в прохладных переулках. Улица была полна голосов. Отовсюду слышалась английская и французская речь. На ее фоне арабский казался каким-то диковинным, совершенно сказочным языком, в котором одно слово плавно перетекало в другое, и невозможно было понять, где заканчивается одно и начинается другое. Мэри полной грудью вдохнула соленый воздух с моря и вложила свою ладонь в протянутую ей руку.
– Дидье, право, вам не стоит уделять мне так много внимания и заботы. Это плохо сказывается на мне. Я все больше привыкаю к вашей опеке и могу совершенно потерять способность самой постоять за себя, - она жеманно улыбнулась мужчине, который уже ждал ее на берегу.
– Мон ами, - виконт притянул ее к себе и свободной рукой подхватил под талию, чтобы спустить на берег, – не говорите так. Вы разбиваете мне сердце! Заботиться о вас – самая приятная обязанность на свете.
Леди Бэнкс игриво опустила глаза и отвела взгляд, мастерски разыгрывая смущение. Ветер всколыхнул края ее наряда, превращенного портнихой в особую модель фрака, обнажив толпе идеально сшитые брюки и удобные туфли. Проходящие мимо женщины с недоумением и осуждением в глазах рассматривали ее новаторский наряд, а мужчины удрученно покачивали головой, поддерживая спутниц в порицании такой фривольности, при этом все как один сворачивали шеи, чтобы оглянуться. Эта картина позабавила девушку, и она рассмеялась.
– Вы произвели фурор в порту, дорогая леди Бэнкс! – Дидье хитро сощурил глаза и нарочно задержал ее ладонь в своей руке дольше, чем требовали приличия.
– Не боитесь получить неодобрение местных властей, виконт? Дружба со мной может сыграть с вами дурную шутку! – Парировала девушка, блеснув глазами. - Меня могут принять за революционерку и арестовать. Я слышала, здесь наряду с гражданскими законами действует и шариат. Я могу получить наказание от полиции нравов. А вы - заодно со мной.
– Безусловно, это мусульманская страна, и ваши идеи в гардеробе многим придутся не по нраву, но можете быть уверены – я ваш самый большой поклонник! Ей-Богу, не будь я девятый виконт де Бизьер!
Его взгляд задержался на ее губах. Доли секунды хватило, чтобы в момент замешательства из-за чересчур откровенного взгляда, рука ослабила хватку. Пробегавший мимо ребенок тут же вырвал саквояж из ее ладони, и бросился наутек.
– Вор! Держите вора! – Закричал виконт и припустил со всех ног за мелким воришкой.
Отовсюду послышались крики и визг испуганных женщин, брань мужчин, где-то вдалеке раздался свисток жандарма.
В груди у девушки что-то больно кольнуло, но она мысленно приказала себе собраться. Надо же было так опростоволоситься? Мэри быстро оценила обстановку, проследив глазами за удаляющейся в толпе фигуркой, и заметила вдалеке повозку, груженную апельсинами, возница которой, мальчонка примерно того же возраста, привстал с облучка и пытливо всматривался в сторону порта, ведя глазами вора. Не раздумывая, она бросилась к повозке по короткому пути, расталкивая локтями попадавшихся под руку прохожих, перепрыгивая через поставленные друг на друга чемоданы, и не забывая при этом повторять: «I`m sorry» и «Pardon».
Узкие брюки и туфли на низком каблуке пришлись как нельзя кстати. Мэри летела так быстро, что умудрилась сбить носы обуви и потерять шляпку. Теперь ее рыжие, словно огонь, волосы развевались на ветру языками пламени. До места оставалось не больше десятка шагов и боковым зрением она уже видела, что мальчишка близок к цели, как вдруг случилось нечто, заставившее ее застыть от ужаса. Паренек, заметивший ее совсем рядом с телегой, принял решение и бросил саквояж вознице, но тот, не долетев буквально десятка сантиметров до повозки, упал, ударившись о землю. От удара чемоданчик раскрылся, а тубус с папирусом вывалился наружу. Возница схватился за вожжи и подстегнул лошадь, а затем резко сорвался с места. Клубы едкой желтой пыли и истошное ржание коня – все, что осталось от неумелого сообщника воришки.
Мальчик, не долго думая, поднял с земли тубус, и не переставая бежать, открыл его, на ходу достав реликвию и спрятав ее себе за пазуху. Мэри ринулась за ним. Он изменил траекторию и бежал теперь в сторону городских построек, намереваясь затеряться в лабиринте узких улочек и дворов. Силы покидали Мэри. Она задыхалась. Тесный корсет сдавливал грудь, а плотная ткань задерживала тепло под одеждой. Ей было нестерпимо жарко под палящим египетским солнцем, но она не сдавалась. Неожиданно путь ребенку преградила кобра. Она выскочила из щели между домами, словно с самого утра только и делала, что поджидала парнишку именно в этом месте. Он резко остановился и замер, наблюдая за ее танцующей в воздухе головой с растопыренным парашютом. Шипение змеи было настолько яростным и громким, что его было слышно за несколько метров.
Высокие каменные стены национального музея Порт-Саида манили под свои своды, обещая прохладу. Мэри укрылась в тени раскидистой пальмы, в то время, как Дидье вошел внутрь здания за разрешением на его посещение. Она окинула взглядом вход и территорию музея. У дверей стояли двое сонных часовых, которые разомлели под жарким солнцем и практически дремали, натянув козырьки своих фуражек на лицо и оперевшись на мраморные колонны, украшающие вход. Кроме подвешенных к поясу дубинок и карабина (одного на двоих) из оружия у них ничего не было. Опытный взгляд не заметил ни ножен, ни кобуры. Возле забора и вовсе не было никакой охраны.
Спустя пару минут из здания музея выбежал виконт. Он быстро проскочил мимо часовых и с улыбкой на лице поспешил к Мэри, радостно размахивая какой-то бумагой.
– Удалось! – Выкрикнул он, как только приблизился настолько, что она могла его слышать, – Я же говорил вам, мон ами, что удостоверение директора Каирского музея откроет перед нами любые двери!
– Прекрасно! – Мэри улыбнулась в ответ.
– И это несмотря на выходной день! – Де Бизьер явно напрашивался на комплимент.
– Вы просто чудо, дорогой виконт! – Она кокетливо улыбнулась и вызывающе посмотрела на него из-под пушистых ресниц.
Мужчина тут же подтянулся, задрал подбородок и расплылся в улыбке. «Влюбился, как пить дать!», - подумала про себя леди Бэнкс, и довольно ухмыльнулась. После утреннего происшествия она немного расслабилась, и, убедившись, что виконт ее ни в чем не подозревает, с новыми силами вернулась к роли обольстительницы.
Дидье вызывал у нее симпатию – недостаточно сильную, чтобы влюбиться, но достаточно ощутимую, чтобы желать прикоснуться к нему. Леди Бэнкс тряхнула плечами, чтобы сбросить с себя странное чувство оцепенения, охватившее ее в тот момент, когда нос уловил аромат его одеколона.
– Прошу, - он подставил ей руку и галантно выгнулся, буравя глазами ее точеную фигуру.
Охранники музея не удосужились даже повернуть головы в их сторону, продолжая дремать, как ни в чем не бывало.
"Если бы я вошла внутрь просто так, без разрешения - они, наверняка, продолжали бы так же спать", - подумала она, проходя мимо дремлющих вояк.
Внутри, под высокими каменными сводами с узкими потолочными окошками, царил полумрак и приятная прохлада. Однако во всем чувствовалось запустение и отсутствие хозяйской руки. Многочисленные папирусы лежали в свалку на длинных столах, на полу хаотично были расставлены саркофаги – пустые и с мумиями, на стеллаже из дерева находились запыленные предметы посуды и украшения. Особо ценные экземпляры власти все же поместили на постаменты под стекло и замки, ни один из которых, к слову, не был заперт.
Мэри удивленно выгнула брови и едва сдержала себя, чтобы не ахнуть от недоумения. Целое состояние без присмотра и должной охраны – печальная и удручающая картина.
– Это неслыханная халатность, - полушепотом сказала она, обводя глазами огромный выставочный зал. – Разве можно хранить все эти артефакты в пыли и паутине? Это же достояние государства, реликвии!
– Вы поражены, леди Бэнкс, и имеете на это полное право. Более того, - Дидье сурово сдвинул брови к переносице и насупился, – я полностью с вами согласен. Египтяне ленивы и неряшливы по своей природе. И отношение к своей истории у них такое же – неряшлево-принебрежительное. Именно поэтому власти и заключили договор с Францией об охране исторических ценностей, а меня назначили директором Каирского музея. Открою вам маленький секрет, - он слегка наклонился, и его горячее дыхание обожгло нежную мочку уха Мэри, заставив прикрыть глаза и вспыхнуть, точно свечку, – мои полномочия гораздо шире, чем вы можете себе представить. Я должен навести порядок. А, следовательно, – не только облагородить музеи, очистив экспонаты от пыли и паутины, но и добиться полного прекращения незаконной торговли крадеными артефактами, а также пресечь любые попытки дальнейшего разграбления гробниц.
– Ничего себе! - вырвалось у девушки.
– На моих плечах лежит огромный груз ответственности, мон ами, - деловито заявил де Бизьер, важно расправив спину,– но я с честью несу его.
– Позвольте пожелать вам удачи в этом нелегком деле, - кокетливо пропела Мэри, бросив на своего спутника оценивающий взгляд.
После своего признания, виконт предстал перед ней совершенно в ином свете. Теперь он был не только приятным собеседником и галантным кавалером, который умеет быстро бегать и ловко стреляет из револьвера, но и человеком, которому доверили дело государственной важности. Он словно вырос в ее глазах, стал значительнее, и оттого, еще привлекательнее. Тем хуже было для нее. В этом здании, стены которого прочно запечатали за собой все уличные запахи, аромат его одеколона чувствовался острее. Бледное лицо француза вдруг показалось ей аристократичным и притягательным, а от мыслей о его горячих руках начало сводить мышцы живота.
Не известно к чему, привели бы ее новые умозаключения касательно виконта, но мужчина вдруг резко остановился возле одного из постаментов.
– Посмотрим, насколько вы эрудированны в вопросах древностей, - с вызовом сказал Дидье, чем еще больше раззадорил девушку, – что вы скажете об этом? – Его взгляд скользнул вниз, туда, где под стеклом лежал папирус, а если быть точнее – его часть, о чем свидетельствовали неровные края пергамента.
Мэри тут же пришла в себя. Ей точно ушат ледяной воды на голову вылили. Мысли о жарких ладонях Дидье разбежались, как испуганные воришки, в разные стороны. Девушка пристально всмотрелась в папирус.
Она однозначно уже видела эти же цвета бордюра, и такие же таблицы с иероглифами, и точно такой же размер шрифта, и даже, как ей показалось, узнала ту руку, что создавала этот артефакт по одинаковым закорючкам и загогулинам виньеток. Все сомнения развеялись, когда в тексте промелькнуло имя – «Ани». Сердце в груди вдруг подпрыгнуло и выдало перебой. Руки сами потянулись к стеклу. Еще бы секунда, и она выдала бы себя с головой. Но леди Бэнкс вовремя спохватилась и спрятала дрожащие кисти за спиной. Боковым зрением она осмотрела периметр зала, прикидывая, кто или что может ей помешать забрать папирус. За исключением новоиспеченного директора Каирского музея, других препятствий к осуществлению задуманного не обнаружилось. Те двое на выходе ее не беспокоили. Кому придет в голову, что спутница такого важного человека – воровка? Они даже ухом не поведут.
Закатное солнце уже коснулось своими лучами воды, когда где-то в отдалении, прорываясь сквозь шум парового двигателя и скрежет гребных колес, донеслись звуки выстрелов и неясные, словно приглушенные раскаты грома, крики.
Мэри прислушалась, инстинктивно еще сильнее кутаясь в легкую шелковую шаль, которая оказалась незаменимой на пароходе, который со всех сторон обдували сильнейшие западные ветра.
– Вы тоже слышали это, виконт? – Мэри повернула голову и посмотрела на мужчину, который расположился на удобном плетеном кресле с томиком Мольера.
Его длинные ноги, несмотря на жаркую погоду, из-за пронизывающего ветра были укутаны в кашемировый плед, а загорелое лицо пряталось под широкими полями шляпы.
– Что-то? – Дидье приспустил на переносицу пенсне и исподлобья уставился на девушку, – Простите, мон ами! Я увлекся книгой. Так что вы сказали?
– Вы слышали звуки? – Повторила свой вопрос леди Бэнкс.
– Звуки? – Дидье задумчиво нахмурился, - нет, не слышал.
– Резкие, словно хлопки, - Мэри бросила взгляд на его пиджак, из-под которого выпирала кобура, – как выстрелы.
– Да что вы? – Француз отложил чтение и порывисто встал с кресла, почти бегом устремившись в хвост корабля. Мэри поспешила следом.
– Да, я совершенно уверена, что слышала выстрелы, и еще крики. Вот, опять! Слышите?
В этот момент ветер донес до путешественников новые хлопки и улюлюканье. В глазах виконта появилась неподдельная озабоченность.
– Боже мой. Вы правы. Теперь я тоже слышу.
Они обогнули длинную палубу и добрались до кормы, на которой уже собрались члены экипажа судна и несколько человек из многочисленной свиты новоиспеченного директора Каирского музея.
Капитан – крепкий мужчина с ястребиным взглядом – стоял у борта с биноклем в руках и удрученно качал головой, выкрикивая на арабском слова, по эмоциональной окраске напоминающие ругательства. Мэри посмотрела на канал – вдалеке виднелся корабль, который, расправив паруса, и выпуская огромные клубы черного дыма, приближался к их пароходу с поразительной скоростью. Девушка бесцеремонно выхватила бинокль из рук капитана и рассмотрела, что же происходит на судне. На носу догоняющего их фрегата толпились мужчины в жандармской форме. Несколько человек держали карабины дулами вверх и палили в воздух. Кто-то размахивал руками, кто-то кричал.
Совершенно очевидно было, что все эти сигналы предназначаются именно им – пассажирам и экипажу парохода «Нефертити», следовавшего до Суэца.
Дидье тронул капитана за локоть и отвел в сторонку. До Мэри доносились обрывки арабской речи, она не понимала ни слова, но нутром чувствовала, что эта погоня совершенно неспроста. Более того, интуиция подсказывала ей, что египтяне все-таки не такие уж безалаберные и ленивые, и, скорее всего, обнаружили пропажу папируса из музея Порт-Саида, более того - эта жандармская экспедиция на оснащенном пушками корабле по Суэцкому каналу организована в ее честь.
– Чего хотят эти люди? – Девушка, позабыв о приличиях и такте, грубо дернула де Бизьера за руку, заставив обернуться и прервать разговор с капитаном.
– Капитан думает, что это недоразумение. Но нам лучше остановиться. Преследователи вооружены до зубов и одеты в форму жандармов. Не будем ввязываться в неприятности. Скорее всего, они просто досмотрят судно на предмет незаконной перевозки оружия, или ценностей. Здесь это обычное дело. Нам не о чем беспокоиться.
«Перевозка оружия или ценностей», - Мэри невольно дернулась, когда эхо в ее голове повторило слова виконта. У нее было и первое, и второе. Если ее саму и ее каюту тщательно обыщут – не избежать проблем. Противный холодок страха пополз по ее позвоночнику, запуская свои щупальца во внутренности и сковывая их болезненным спазмом.
– Что ж, - она нарочито небрежно пожала плечами и для пущей уверенности протяжно зевнула, демонстрируя собеседнику наигранное равнодушие, – вы, конечно, правы. Не думаю, что эта проверка надолго задержит судно. Тем более мы практически подошли к порту. Капитан говорил – еще ночь пути, и мы на месте. Пара часов погоды не сделают.
Виконт хотел что-то ответить, но в это мгновение пароход резко затормозил, заставив собеседников пошатнуться, а затем и вовсе упасть друг на друга. Мужчина распластался на палубе, широко раскинув руки и щуря глаза от солнца. Лицо Мэри в опасной близости наклонилось над его лицом. Она уловила аромат его туалетной воды и крепкий запах табака. Сердце у Дидье колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вылетит из груди, точно пуля. Девушка заглянула в его глаза, зрачки которых расширились от возбуждения.
– Вы боитесь меня, виконт, - прошептала она, касаясь губами кончика его носа.
– Вовсе нет, леди Бэнкс, - ответил мужчина, прикрыв глаза от мучительного удовольствия.
– Но вам следует меня опасаться, мон ами, - продолжила она, – еще одно такое падение, и я не смогу держать себя в руках. Не спасет даже обручальное кольцо, которое вы, почему-то, носите на шее.
Неожиданно для Дидье, Мэри быстро поднялась и, как ни в чем не бывало, поправила на себе юбку и сбившуюся шляпку.
Быстротечный флирт с виконтом отвлек ее от тягостных мыслей, но теперь они вновь заполнили ее симпатичную головку, ибо фрегат с жандармами на борту подплыл уже практически вплотную, и матросы с обоих судов занимались установкой швартовочных лестниц с одного корабля на другой.
– Кто наниматель этого судна? – На чистом английском спросил низенький тощий мужчина с иссиня-черными усами, который первым перебрался с другого борта на палубу «Нефертити».
– Я! – Громко ответил де Бизьер и протянул командиру жандармов руку. Тот нехотя пожал ее, буравя француза глазами.
Прошел уже целый час, как на горизонте показались причалы порта Суэц, но судно все еще не могло подойти к берегу. Сильный ветер поднял метровые волны, которые грозили кораблю в случае продолжения движения быть выброшенным на мель. Капитан, холивший и лелеявший «Нефертити», точно любимую женщину, принял решение переждать шторм.
Жандармы, оставшиеся на корабле, чтобы охранять немого юнгу, на которого свалили вину за кражу папируса (и который, к слову, получил за это увесистый кошелек с золотом от виконта), попрятались по каютам, как трусливые зайцы.
Аль Саид, которого провести не удалось, хоть и заявил, что по возвращению в Порт-Саид, непременно устроит опознание вора с участием охранников и смотрителя музея, но под давлением обстоятельств (а именно «явки с поличным») был вынужден прекратить попытки расколоть Мэри на чистосердечное признание. И лишь изредка она ловила на себе его косые взгляды.
Именно такой взгляд в данную минуту прожигал ее, спрятанную за спинкой изящного, но изрядно потрепанного кресла. Они с Дидье сидели в столовой и играли в карты. Бомани курил толстую сигару и делал вид, что читает газету недельной давности, хотя за время пути уже успел выучить ее содержимое наизусть.
– Вы уверены, что мы поступили справедливо по отношению к Махмуду? – Шепотом спросила леди Бэнкс, выкладывая на стол козырного туза, и затем уже громче, чтобы начальник жандармов услышал, добавила:
-- Вам конец, Дидье. Признайте же уже свое поражение и раскошеливайтесь.
– Право, вы жульничаете, мон ами! - Де Бизьер хитро сощурил свои излучающие теплоту серые глаза и засмеялся, – но я согласен разориться, только бы выкрасть у вас эту довольную улыбку!
Спустя секунду таким же шепотом он ответил на ее вопрос:
– Совершенно уверен. Махмуд отсидит пару месяцев и выйдет на свободу, став богачом. Уж поверьте, когда дело касается самих египтян – приговоры судей значительно смягчаются. Кругом братья да сватья. Сплошное кумовство.
– О чем вы там шепчетесь, господа? – Не выдержал Бомани, отложив газету. – Я не перестану утверждать, что вы оба обвели меня вокруг пальца! Но я докопаюсь до истины, даю слово!
Мэри обернулась через плечо и посмотрела на разгневанного мужчину. Его лицо покраснело, а желваки ходили ходуном от злости и бессилия.
– Не пристало постороннему мужчине вмешиваться в разговоры пары, - парировала она, заставив аль Саида покраснеть еще сильнее – но на этот раз от стыда. – К тому же, хорошенько подумайте, прежде чем в следующий раз бросаться обвинениями в адрес директора Каирского музея. Вы можете дорого заплатить за эту клевету, господин начальник.
Мужчина громко фыркнул, а затем пружинистой походкой покинул комнату, бормоча себе под нос то ли ругательства, то ли проклятья на родном языке. Мэри почувствовала, как горячая ладонь Дидье накрыла ее руку и от того невольно вздрогнула.
– Мон ами, не стоит провоцировать господина начальника жандармерии подобными разговорами. Иначе он и правда будет рыть до тех пор, пока не нароет что-то на вас, и, что еще хуже, на меня.
– Вы правы, простите, - девушка отложила в стороны карты и виновато опустила глаза. – Просто меня тяготит эта никак не заканчивающаяся поездка. Я чувствую себя узником в этой тюрьме на воде.
В эту секунду скрипнула входная дверь, и Мэри узнала крепкий запах табака и пота, исходивший от капитана. Он что-то быстро протараторил и скрылся так же стремительно, как и появился.
– Что ж, дорогая Мэри. Ваше заточение подошло к концу. Капитан говорит, что волны стихли, и мы можем зайти в порт.
– Слава Богу! – Облегченно выдохнула леди Бэнкс, откинувшись на спинку кресла с мечтательной улыбкой на лице.
– Если вы не против, я поднимусь к себе в каюту, чтобы собрать вещи.
– Конечно-конечно, - закивала Мэри, у которой в голове уже был готов хитроумный план.
Виконт поднялся, и, поклонившись своей спутнице с присущей ему галантностью, удалился из столовой. Недолго думая, девушка встала со своего места, и мышкой прошмыгнула по коридору и лестнице на нужную палубу. Она осторожно высунула свой курносый нос из-за угла и увидела, как захлопнулась за французом дверь его каюты. Выждав пару минут, она на цыпочках прокралась к ней и приложила к двери ухо. Слух уловил шелест воды. Де Бизьер собирался принять ванну. Как нельзя кстати. Девушка ухмыльнулась и по-кошачьи поскреблась в дверь острыми ноготками.
– Кто там? – Прозвучал спокойный голос виконта.
– Дидье, вы не могли бы открыть мне дверь. Мне срочно нужна ваша помощь! – Тихонько, как заговорщик, проговорила она.
С минуту в каюте было тихо. Очевидно, француз раздумывал - открывать или нет. Однако в итоге дверка приоткрылась на цепочку. В образовавшуюся щель проснулось его напряженное лицо.
– Что случилось, мон ами? Ваша проблема не может подождать до берега? Я собираюсь принять ванну, прежде чем сойти.
– Я вижу, - заметила леди Бэнкс, скользнув взглядом по его торсу, облаченному в легкую хлопковую сорочку, ворот которой был распахнут, открывая взору гладкую рельефную грудь,– и все же, вынуждена настаивать. Откройте, прошу вас. Это дело не терпит отлагательства. Я не могу говорить об этом в коридоре. Вы же знаете, даже у стен есть уши!
Мэри опасливо огляделась по сторонам, нагнетая обстановку своей умелой актерской игрой. Наконец, Дидье сдался, и услужливо отошел в сторонку от двери, пропуская незваную гостью внутрь.
– Итак, я весь внимания, дорогая леди Бэнкс!
Де Бизьер прислонился к стенке возле двери, словно остерегался внезапного нападения и хотел быть поближе к выходу. Он успел снять пиджак, жилетку, шейный платок и туфли. Рубашка была пошита по фигуре и выгодно подчеркивала его фигуру.
Порт-Саид. Тремя днями ранее.
Утро выдалось пасмурным. Моряки, курившие на палубе корабля самокрутки, поговаривали, что пару дней назад на море был сильный шторм, и высота волн доходила до нескольких метров. Уильям слушал их одним ухом и усталым взглядом всматривался в приближающийся берег.
Сколько раз его нога вступала на египетские земли? Он уже сбился со счета. Казалось, что с тех пор, как он еще студентом Кэмбриджа попал в команду профессора Бертона, вся его жизнь превратилась в одну сплошную египтологию.
С причалов стали доноситься крики портовых рабочих, которые усиленно жестикулировали и размахивали руками во все стороны.
Судно замедлило ход, в последний раз качнулось, а затем пришвартовалось к одному из длинных деревянных причалов. И тут же к спускаемому трапу подбежало пять человек в жандармской форме. Сэр Джонс недоуменно наморщил лоб, рассматривая, как один из представителей власти останавливает всех сходящих на берег мужчин и что-то быстро спрашивает. К любопытству примешалась тревога. Ибо, судя по всему, искали кого-то конкретного в возрасте от 35 до 40 лет.
Когда до суши оставалось несколько ступеней, его слух уловил вопрос: «Сэр Уильям Джонс?». В этот момент его рука с силой сжала стальные перила трапа. Ситуация не предвещала ничего хорошего. Мужчина извинился перед стоящими впереди пассажирами, и они расступились, пропуская его вниз.
– Чем могу быть полезен, господа? – Египтолог приподнял в приветственном жесте свою ковбойскую шляпу – подарок товарища, побывавшего в Америке.
– Вы сэр Уильям Джонс? – Строго спросил жандарм.
– Собственной персоной. В чем, собственно дело?
– Вам нужно пройти с нами в участок.
– Хотя бы объясните причину, - потребовал Уильям, начиная злиться, – не успел я еще даже ступить на египетскую землю, а меня уже разыскивают жандармы. Я имею право знать, за что меня задерживают!
– Вам все объяснит начальник жандармерии, господин Бомани аль Саид.
– Я польщен! Сам господин начальник желает меня видеть. Давненько мы не встречались.
Англичанин презрительно фыркнул и быстрым движением запахнул полы твидового пиджака. Затем втрое сложил свою трость из красного дерева с набалдашником в виде головы льва, разинувшего свою жуткую пасть, потом спрятал ее подмышкой, подхватил чемодан и зашагал в сторону открытого экипажа, на облучке которого своих товарищей дожидался еще один жандарм, которому в это утро досталась роль кучера.
Через пятнадцать минут Уильям сидел в большом выбеленном кабинете начальника жандармерии Порт-Саида, и раскуривал длинную сигару.
Сизые клубы дыма парили над его головой, заполняя воздух едким запахом табака.
– Так вы подозреваете меня в контрабанде древностей? – Повторил Джонс свой вопрос, выпустив сигару изо рта.
– Мы проверяем всех иностранцев, которые могут быть заинтересованы в пропаже папируса.
– И с чего вы решили, что я в нем заинтересован? – Профессор стряхнул с кончика сигары пепел прямо на пол, и сделал длинную затяжку.
– С того, что во время ваших предыдущих визитов вас неоднократно задерживали по подозрению в сговоре с черными копателями и расхитителями гробниц.
Начальник жандармерии был похож на надутого индюка, щеки которого вот-вот лопнут от переполняющей его злости. Он с трудом держал себя в руках и говорил с задержанным сквозь зубы, хотя и проявлял чудеса такта, избегая оскорблений и угроз.
– Прошу заметить, ни одно из тех обвинений не было доказано. Каждый раз меня отпускали на свободу с извинениями.
– Каждый раз вы уходили от ответственности благодаря своему покровителю – принцу Артуру, который и сам нечист на руку.
– Попрошу выражаться уважительно по отношению к члену королевской семьи, - предостерег своего собеседника сэр Джонс.
Правда, сделал он это не слишком строго, поскольку его веселил этот тип, открыто говоривший о таких вещах, за которые в Лондоне можно было и головы лишиться. Очевидно было, что начальник жандармерии был из того редкого числа людей у власти в Египте, которые действительно радели за свое дело, и Уильяму это нравилось.
– Меня интересует только сохранность того, что принадлежит народу Египта, профессор. Англичане и французы достаточно набили свои карманы, запудрив нам головы своими псевдонаучными экспедициями. Я сразу знал, что цель этих изысканий – кража древностей. Но меня, естественно, никто не слушал. Теперь же, когда невероятное число сокровищ вывезено в европейские музеи и личные коллекции аристократов, наше правительство, наконец, взялось за ум.
Уильяма порадовал искренний патриотизм начальника жандармов, и он невольно улыбнулся, слушая его пламенную речь.
– Ваши переживания за судьбу своего народа достойны похвалы, господин Бомани. Но я совершенно ничем не могу вам помочь. Вам совершенно нечего мне предъявить, а потому будьте так любезны и разрешите мне продолжить путешествие. Вы итак заняли у меня слишком много времени.
– Хорошо, - сдался аль Саид, – последний вопрос…
В дверь постучали и затем, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел жандарм, который склонился над ухом своего начальника и зашептал на арабском, но Джонс прекрасно владел этим языком и прислушался:
– Прошу прощения, господин начальник. Только что стало известно, что последними в помещение музея заходили новый директор Каирского музея Дидье де Бизьер и его спутница – некая леди Бэнкс. Мы разузнали – это вдова посла Великобритании в России. В девичестве - графиня Мари Шумская, дочь известного востоковеда. Барышня, судя по всему, увлечена египтологией. Она окончила университет в Цюрихе и….
Самым сложным оказалось спрятать волосы. Спрятать грудь оказалось гораздо проще. Волос, почему-то, вдруг стало слишком много, и они все время норовили выбиться из-под шляпы и выдать свою владелицу с потрохами.
Мэри покрутилась перед пыльным зеркалом в коридоре общественной бани, расположенной неподалеку от порта, и довольно ухмыльнулась. Худоба де Бизьера оказалась как нельзя кстати. Украденный костюм сел, как родной. Подходящими по размеру ботинками Мэри обзавелась в мужской раздевалке, поставив на их место свои туфли. А широкополую шляпу схватила прямо с головы какого-то прохожего, когда бежала по базарной улочке, пытаясь уйти от жандармской погони.
Утро выдалось веселеньким. Сначала неудачный обыск каюты Дидье, затем проклятая кобра, которая все-таки ужалила бедного жандарма (благодаря ее укусу и поднявшейся панике, Мэри и удалось сбежать), затем погоня. Укрыться удалось в бане, которая весьма вовремя попалась на пути. В воздухе уже слышались первые выстрелы, когда Мэри влетела в здание, на бегу бросив на стол смотрителю горсть монет.
Ее щедрость благотворно подействовала на смотрителя, который весьма убедительно покачал головой в ответ на вопрос жандарма «не забегала ли сюда красивая рыжая женщина?».
После того, как шум на улице стих, Мэри выглянула из-за угла, за которым пряталась, и выложила на стол смотрителю еще целый кошелек с монетами. Мужчина расплылся в широкой улыбке и жестом изобразил, что теперь он «могила».
Воспользовавшись баней по назначению, и переодевшись, Мэри, как ни в чем не бывало, прошла мимо смотрителя, боковым зрением заметив, что он ее не узнал, и улыбнулась. Конспирация удалась.
Первым делом нужно было найти бедуинов, чтобы купить пару верблюдов и нанять драгомана[1] и погонщика. Иначе до Каира не добраться. Синай не любит непрошенных гостей. Об этом она еще в книге Александра Алексеевича Уманца читала[2].
Мэри остановила первого встречного европейца, и, притворившись немой, чтобы он при случае не смог ее выдать, попыталась добиться от него помощи. Мужчина долго силился понять, чего же хочет от него странный незнакомец, и в итоге вытащил из кармана блокнот и карандаш. Мэри облегченно выдохнула и написала свой вопрос: «Где здесь можно нанять верблюдов?».
Мужчина понимающе закивал головой и даже вызвался в провожатые, чему леди Бэнкс несказанно обрадовалась.
Спустя несколько минут они вышли к базарной площади, кишащей людьми. Со всех сторон лилась арабская, английская, французская речь. Невозможно было разобрать, кто торгуется, а кто осыпает собеседника проклятиями. Внутри носа защекотало от калейдоскопа запахов еды, пряностей и навоза. Незнакомец, оказавшийся прусским торговцем, рукой указал на высокую палатку, под крышей которой на подушках сидел араб, замотанный в белые одежды и куривший кальян. Неподалеку на привязи стояло несколько кораблей пустыни, которые жевали колючки из корзинок на земле.
– Это шейх Массуд, - пояснил пруссак на ломаном английском, – он здесь главный. Обратитесь к нему.
Мэри кивнула и отправилась в указанном направлении. От араба добиться понимания оказалось гораздо проще. Достаточно было указать на верблюда, и на пальцах показать, что нужно еще двое провожатых.
Расплатившись за верблюдов, Мэри взяла с собой одного из выделенных ей провожатых и прошлась по рынку, запасаясь провизией и водой. Через час все было готово к путешествию.
С тяжелым сердцем она покидала обжитой Суэц, но пути назад уже не было. Ей нужно первой добраться до Каира, чтобы узнать о приезде в город де Бизьера и выкрасть папирусы.
Через час пути ее скромный караван из трех верблюдов оказался в пустыне.
Слева поднимались песчаные холмы, тянувшиеся далеко вперед неразрывной цепью. Впереди были бесконечные барханы. Справа виднелись красные от глины горы, поросшие колючками. Все здесь казалось безжизненным. Тишину изредка прерывали порывы ветра и шелест песка, кружащего в воздухе. Мэри стало не по себе от мыслей, что может стать с путником, который окажется здесь без сопровождения и провизии. Внутри ее одолевала целая буря эмоций, и она не знала, которая из них сильнее: вострог от того, что ее ноги коснулись этой земли, или страх за свое более чем туманное будущее.
Девушка раскрыла над головой зонтик, который предусмотрительно купила на рынке, а на глаза надела очки с зеленоватым стеклом, которые спасали от палящего солнца. Очки ей подарил отец еще в ту пору, когда они вместе мечтали побывать в Египте. Она не расставалась с ними и всегда носила в специальном чехле во внутреннем кармане юбки или брюк. Воспоминания о тех счастливых днях заставили ее сердце сжаться от тоски и грусти. В таком настроении она и проделала весь путь до места ночевки – бедуинской деревни Матарие, до которой они добрались уже за полночь, сделав привал на озере Биркет аль-Хадж.
До Каира оставалось порядка четырех часов пути, но сил двигаться дальше больше не было. От путешествия верхом на корабле пустыне болели все косточки. Она с огромным трудом смогла спуститься на землю и с еще большим трудом сделала несколько шагов до одной из хижин, хозяин которой согласился предоставить ей кров на ночь в обмен на увесистый кошелек с монетами
Ей казалось, что ее хорошенько поколотили палками, из-за чего все тело превратилось в одно болезненное месиво. Приютивший ее бедуин, приметив удручающее состояние своей гостьи, понимающе закивал головой, после чего плеснул в глиняную кружку какой-то крепкой настойки и выдал баночку с дурно пахнущей мазью. Оказавшись наедине с собой, Мэри залпом проглотила настойку, оказавшуюся на поверку чем-то вроде самогонки, хорошенько натерлась мазью, затем достала из саквояжа револьвер, и, зажав его в руке, мгновенно уснула на простой соломенной подстилке.
Уильям въехал в Каир со стороны кладбища халифов по дороге, которая называлась «дорога Хаджиев»[1]. Яркое обеденное солнце припекало так сильно, что невольно приходилось горбиться и клониться к земле, чтобы спрятаться от жарящих лучей светила.
Сэр Джонс направлял верблюда по узким улочкам, с наслаждением вдыхая ароматы специй и свежего хлеба, который разносили мальчишки в тазах прямо на голове. Как долго он здесь не был? Как сильно соскучился по хаосу египетской столицы?
С момента его последнего путешествия мало что изменилось. Все те же недостроенные дома, все как один покрытые желтой пылью после песчаных бурь, все те же лавочки, возле которых за столиками местные мужчины пьют чай, перебирая в руках четки и внимательно рассматривая каждого чужака, все те же вечно торопящиеся куда-то женщины в химарах, узорчатые окна в мавританском стиле, резные балконы, верблюды, крик, беготня. Нет, определенно, Каир не меняется.
Добравшись до небольшого базара сразу за мечетью Хусейна, Уильям сдал верблюда местному шейху, перекинул через плечо небольшой рюкзак и зашагал в сторону площади Ль - Исмаилилях[2].
Путь был неблизкий, а если учесть невыносимую жару, еще и нелегкий. Но он должен был попасть к Яхеркасу как можно скорее. Больше всего он опасался того, что его Мари добралась до торговца первой.
[1] Дорога паломников
[2] Так до 1952 года называлась центральная площадь Каира Тахрир
Мэри смотрела на себя в старенькое зеркало, серебряное покрытие которого в нескольких местах почернело, и думала о том, чтобы одежда мусульманки позволит ей без опаски передвигаться по городу. Это не могло не радовать. С утра она уже успела поинтересоваться у хозяйки гостевого дома, как пройти к площади Ль-Исмаилилях, и теперь была полностью готова продолжить дело.
Женщина, державшая гостиницу, была немало удивлена, увидев поутру юную особу вместо джентльмена, однако ее удивление было быстро ликвидировано с помощью увесистого кошелька.
Мэри вышла на улицу, прошла один квартал на юг, пытаясь поймать извозчика на муле со странной пассажирской кабинкой из тростника, которые сновали туда-сюда, но почему-то не реагировали на ее взмахи руками, и случайно вышла к новенькой трамвайной остановке.[1]
Ждать пришлось довольно долго. За полчаса на остановке скопилось несколько десятков человек, которые галдели, как вороны, на ветке. Наконец, из-за угла улицы показался зеленый нос вагона. На его окнах не было стекол, и пассажиры свешивались на улицу, как гроздья винограда.
Мэри с трудом забралась внутрь, работая локтями, и, пробравшись на заднюю площадку, уставилась в окно.
Каир поражал – своим колоритом и горами мусора, удивительными домиками с деревянными балконами и недостроенными хибарами, не имевшими крыш, поражал то буйной растительностью, то голой полоской ржавой земли, шокировал обилием ослов и верблюдов, и работающих разносчиками детей. Мэри и у себя на родине видела мальчишек-газетчиков, но здесь их было столько, что рябило в глазах.
Она во все глаза таращилась на старинные мечети с высокими минаретами и домами богатых горожан, больше похожих на султанские дворцы, ощущая внутри такой подъем, что была готова взлететь от радости.
Когда вагон начал притормаживать, завернув за угол улицы Талаат Харб, которую Мэри узнала по синагоге, обозначенной на карте специальным значком, она начала пробираться к выходу. И сделала это весьма вовремя. Трамвайчик со свистом остановился, а вагоновожатый несколько раз позвонил в свой колокольчик, торопя пассажиров.
Она не вышла. Ее вынесло на улицу людской волной. Девушка отошла подальше от скопления народа и достала из рукава карту, чтобы свериться и двинуться дальше. Все верно. Теперь ей нужно преодолеть площадь в северо-восточном направлении и выйти к улице Каср аль-Айн, где и располагался тот антикварный магазин, адрес и название которого написал ей на листе бумаги Баттенберг.
В мозгу свербило странное и труднопроизносимое имя владельца – Яхеркас.
Спрятав обратно карту, леди Бэнкс торопливым шагом двинулась наискосок. Ей жутко хотелось зайти в величественное здание Египетского музея, прогуляться по мосту через Нил или полюбоваться на мечеть Омара Макрама, но прежде всего, нужно было завершить дела.
Невольно она еще раз обернулась, чтобы посмотреть на Каирский Египетский музей. Где-то там, за его суровыми стенами, вполне возможно, по коридорам уже разносились эхом шаги Дидье. Что-то невнятное проснулось в ней при воспоминании о нем. Жаль, что их знакомство так печально закончилось. Этот мужчина определенно мастер французского поцелуя, к тому же весьма недурен собой. Но ему чего-то не хватало. Возможно, тонкости ума и азарта, которые Мэри так любила в себе. И в Уильяме. Лицо британского египтолога, точно яркая вспышка, вдруг встало перед глазами.
Усилием воли она сразу же переключилась обратно на мысли о Дидье. Благо, подумать было о чем – нужно непременно выяснить, куда он упрятал две части папируса, которые она упустила по глупости.
Впереди показалось начало нужной ей улицы, и девушка поспешила туда, чтобы как можно скорее укрыться в тени домов от палящего солнца, из-за которого она вся взмокла под плотным слоем черной ткани.
Нужный дом находился в нескольких десятках шагов от площади. Не узнать его было совершенно невозможно. У входа стояли глиняные копии сфинксов, а витрина пестрела свернутыми в рулоны папирусами, начищенными до блеска горшками, статуями кошек и прочей мелочевкой, которую черные копатели сдавали хозяину после своих вылазок в гробницы.
Мэри не сомневалась, что товары, выставленные на всеобщее обозрение, не имеют совершенно никакой ценности, и что по-настоящему стоящие находки хранятся под семью замками. Поэтому, задержавшись у лавки на пару минут, она прошла чуть дальше и стала глазами искать какой-нибудь ход или лазейку, которые позволили бы ей попасть на задний двор или крышу здания.
К счастью, в соседнем здании располагалась чайная, на крышу которой вела деревянная лестница. Леди Бэнкс подобрала неудобную и слишком длинную юбку и поднялась наверх. На крыше располагалось несколько плетеных столов, за которыми мужчины обычно сидели и пили чай, ведя неспешные беседы. Но в этот час, из-за палящего солнца, на крыше не было ни души. Все посетители предпочли тенистую веранду внизу. Это было ей только на руку.
Мэри забралась на бортик крыши, и, подтянувшись на руках, закинула на чуть более высокую крышу антикварного магазина ногу. Приложив еще немного усилий, и ободрав обе коленки, ей удалось забраться наверх. В эту минуту она подумала, будь на ней привычные брюки, это дело прошло бы гораздо проще и быстрее.
Однако, чувство удовлетворения все же захватило ее. Впереди виднелся вход на чердак, дверь которого была всего-навсего подперта коротким бревнышком.
Леди Бэнкс с легкостью отодвинула бревно от двери и открыла ее. Узкая лестница вела к заваленному хламом и затянутому паутиной чердаку. Битая посуда, сломанная мебель, проеденные молью ковры – все это пылилось на крыше, судя по всему, не один год.
Девушка осторожно ступала, стараясь не наступить на что-то хрупкое и ненароком не выдать своего присутствия.
Глаз зацепился за чуть выпирающую наверх доску. Мэри остановилась и попробовала подцепить ее пальцем. Не удалось. Тогда она оглянулась и, заметив ржавую вязальную спицу, взяла ее и поддела доску. Доска приподнялась наверх, открывая довольно приличную щель для обзора нижнего этажа.
Ноги, руки, шея – все затекло от неудобного положения. Поясница ныла. Мэри боялась пошевельнуться, чтобы ненароком не выдать себя. Отец и сын стояли как раз под ней и о чем-то ожесточенно спорили.
Мэри не понимала, в чем причина ссоры, но несколько раз прозвучали знакомые имена: «Херихор» и «Ани».
Она мысленно чертыхнулась, коря себя за проявленную в прошлом недальновидность – она сознательно отказалась от курсов арабского в Цюрихе, потому что думала, что ей понадобится только древнеегипетский для расшифровки папирусов. Теперь Мэри крепко пожалела об этом.
Неожиданно юноша ринулся к глиняным фигуркам и статуэткам кошек, которые стояли на одном из стеллажей, и начал по очереди сбрасывать их на пол. Фигуры разбивались и рассыпались на мелкие детали. Отец схватился за голову и бормотал что-то бессвязное, как будто читал молитву. Он все время повторял одно и то же слово, будто пытался с помощью него остановить сына. Вдруг, из одной разбившейся кошки на пол выкатилась металлическая туба.
Парень с победным возгласом схватил ее и открыл, достав оттуда свиток – наверняка древний и очень ценный папирус, если судить по реакции господина Яхеркаса. Он отрицательно замотал головой и протянул к сыну руки, словно молил его вернуть ему найденную вещь, но сын был непреклонен.
Он медленно начал разворачивать сверток, пока тот не раскрылся полностью. И в этот момент Мэри ахнула – третья часть папируса Ани была внизу в руках у этого юнца. Тот же бордюр, те же виньетки, те же цвета. Сомнений не осталось – это был он.
Шестеренки в голове закрутились с бешеной скоростью. Ей срочно нужно попасть вниз, забрать папирус и ключ от тайника. Пока до этих реликвий не добрался тот рыжий со своими амбалами в джелябиях.
Мэри нахмурилась. Ей совсем не понравилось появление конкурента. Об этом они с Баттенбергом не договаривались. Откуда взялся этот англичанин, и что он знает? Неужели абсурдная идея заполучить волшебного скарабея живет в голове не только у британского принца? Есть еще сумасшедшие последователи этой теории загробного мира? А если он не один? С кем еще ей придется столкнуться в погоне за мифическим жуком?
Тем временем внизу разворачивалась настоящая драма. Ссора достигла накала. Парень схватил с витрины сувенирные спички для камина и поджег одну из них, держа над пламенем папирус. Он собирался его сжечь. Совершенно серьезно. Этого нельзя было допустить. Мэри огляделась вокруг в поисках какого-нибудь мелкого предмета, который можно будет сбросить вниз, чтобы отвлечь их внимание, и зацепилась взглядом за мешочек с фасолью. Леди Бэнкс тут же схватила в пригоршню несколько бобовых зерен и бросила их вниз сквозь щель между досок.
Оба мужчины тут же посмотрели наверх. Юноша загасил свечу и положил папирус на стол перед отцом. Господин Яхеркас жестом дал понять сыну, чтобы тот вышел на улицу и забрался на крышу. Парень быстро кивнул и выскочил наружу. Медлить было нельзя. Мэри подхватила с пола отломанную ножку от стула и на цыпочках начала прокрадываться к лестнице. Нельзя дать понять хозяину, что здесь человек. Пусть лучше думают, что всему виной крысы или мыши. Так будет легче застать их врасплох.
Она осторожно приоткрыла чердачную дверь и высунулась наружу. Юноша еще не успел забраться наверх. Мэри вышла и подбежала к краю крыши – к тому месту, с которого она сюда и забралась.
Интуиция ее не подвела. Другой лестницы наверх не было, и через мгновение она услышала быстрые шаги по ступеням. Мэри задрала юбки, ловко спрыгнула на крышу соседней чайхоны и быстро спряталась за угол возле дверного прохода. Маневр был совершен весьма вовремя. Не успела она укрыться в тени каменного выступа, как из прохода появилась голова. Мэри про себя сказала; «Господи, прости», и с размаха стукнула парня палкой по затылку. Юноша тут же рухнул на каменные плиты крыши без сознания.
Мэри наклонилась и поднесла дрожащую руку к его шее, чтобы проверить пульс. Сзади по его затылку стекала теплая струйка крови.
– Господи, только бы не убила, - тихонько причитала она, прощупывая пульс.
К счастью, паренек был жив. Но ушиб головного мозга она ему обеспечила. Достав из кармана несколько золотых монет, Мэри засунула их ему в карман в качестве компенсации за причиненный вред здоровью, и пулей бросилась вниз.
Пришел черед разделаться с отцом. Оказавшись на улице, леди Бэнкс схватила за рукав первого попавшегося мужчину и звучно замычала, тыча пальцем наверх. Мужчина вытаращил глаза, не понимая, что она хочет ему сказать, но спустя несколько секунд этой молчаливой перепалки, он, все же, догадался, что ему нужно подняться по лестнице.
Теперь о пареньке позаботятся.
Девушка вошла в лавку и закрыла за собой дверь. Времени не было. Суета, поднявшаяся на улице, сейчас доберется и сюда. Действовать нужно быстро. Яхеркас поднял на нее глаза и расплылся в масляной улыбке, задав вопрос на арабском. Ничего не ответив, Мэри подошла к нему, быстро задрала юбку до колен, чем привела мужчину в полное замешательство, выхватила ножен, привязанных к икре, клинок и наставила его на хозяина магазина. Мужчина начал пятиться назад, бешено вращая глазами. Его губы шевелились в беззвучной молитве. На какое-то мгновение ей стало его жаль. Нелегкий денек выдался у этого торговца сегодня. Сначала англичанин с амбалами, потом бунт собственного сына, теперь еще странная дама с ножом. Мэри, не отводя от него взгляда, и не опуская руки с оружием, второй рукой схватила со стола неосмотрительно брошенный на него папирус, а затем жестом дала понять мужчине, что ему следует как можно скорее добраться до стеллажа с горшками.
Мужчина лепетал что-то бессвязное, сморщившись от страха и ужаса. Казалось, он всем своим видом хочет предостеречь незваную гостью от крайне опасного поступка. Но у Мэри не было времени выяснять, что за всем этим стоит. Она несколько раз взмахнула в воздухе ножом, заставляя мужчину потянуться к горшку и в итоге достать то, что ей было нужно – плоскую шестиугольную медянку с выгравированным скарабеем и линиями лабиринта.