Меркьюри

Глава 3

Однажды в июне 1990 года Марли Уэст с матерью въехали в Меркьюри на своей бирюзовой «Акуре» с опущенными окнами и вовсю орущей магнитолой. Прибыли они из восточного Огайо, где их угораздило забыть любимую форму для запекания да карточку из видеопрокатной сети Blockbuster с пробитыми девятью дырочками из десяти. Там, куда они направлялись, не было точек этой сети ― лишь магазин автозапчастей, который попутно пополнял свои доходы, давая видеофильмы напрокат.

Они свернули с межштатной автотрассы I-80 налево, на съезд, который, минуя длинную череду кедров, привел их к одинокому светофору. Через дорогу Марли заметила троих мужчин, стоящих наверху пустого здания в двадцати с лишним футах над землей. На фоне древесных крон их силуэты смотрелись очень мужественно. В воздухе разливался запах горячей смолы и пота, и Марли подняла на своем пассажирском окне стекло. Постучала по нему неоновыми ноготками, закинула скрещенные лодыжки на «торпеду».

Обычно Марли нравилось въезжать в незнакомый городок. Разглядывать местные рекламные щиты, объявления, даже шрифт на уличных указателях ― иначе говоря, изучать любые статичные объекты, способные как-то рассказать о характере и истории города. Однако здесь, на самом отшибе Меркьюри, пока они с матерью томились перед красным сигналом светофора, единственной надписью, что довелось ей увидеть, был от руки написанный слоган на боку фургона, припаркованного перед домом с мужчинами на крыше:

«Джозеф заделает любую течь!»

«Кровельщики, ― вздохнула про себя Марли. ― Скукота какая».

Так что, когда сигнал светофора сменился зеленым, у нее не было ни малейших причин провожать взглядом в зеркале заднего вида латающих крышу мужчин.

На следующий день, покинув снятую матерью квартиру, Марли пошла прогуляться в сторону парка и посмотреть, что интересного может ей предложить такой городок, как Меркьюри. В итоге она набрела на несколько больших деревянных вывесок местных предпринимателей, где крупными белыми буквами предлагалось: «Твердая древесина для кухни», «Ротари-клуб[4]», «Джозеф и сыновья».

Еще она обнаружила, что летний воздух навевает лень, солнце неутомимо печет и что питчер на бейсбольном поле приготовился к подаче. Шел обычный любительский матч, где судья курил сигару, сплевывая темную табачную слюну перед каждым броском. Марли заняла местечко на верхнем ряду трибун. Когда объявили финальный аут, распаленные болельщики начали кричать и аплодировать, она же тем временем заметила, как на полосе вне поля обнялись два игрока. Точнее, ей поначалу показалось, что обнялись.

– Ох уж эти братья Джозефы! ― проворчал кто-то из сидевших рядом на трибуне. ― Вот ни разу не видел, чтобы кто-то дрался меж собой в одной команде, кроме них!

Вглядевшись в происходящее на поле, Марли быстро сложила одно с другим. Как раз этих Джозефов она и повстречала накануне, когда те сдирали задубевшие куски старой кровли.

Оба с черными волосами, с крепкими V-образными торсами, они сперва показались Марли близнецами, несмотря даже на то, что один был заметно крупнее другого. Тот Джозеф, что побольше (Бэйлор, как услышала она от соседних болельщиков), что-то сказал брату так тихо, что мог расслышать только тот. Второй, что помладше ― Уэйлон, ― сперва застыл на месте, и лицо у него побагровело, точно свекла. Бэйлор же тем временем потрусил прочь. Тогда Уэйлон погнался за ним, свалил и прижал к земле, пока Бэйлор не двинул ему как следует кулаком, отчего младший, на миг вскинувшись, рухнул на поле. Их товарищи по команде даже не сочли нужным вмешаться. Если, помимо бейсбола, у этих парней имелся какой-то талант, то крылся он, по всей видимости, в их крепких кулачищах.

Марли не верила своим глазам, видя, что никто и не пытается остановить драку. Народ на поле занят был тем, что собирал разбросанные бейсбольные мячи в кучу у забора. Братья, тяжело дыша, переругивались меж собой, тузя друг друга. Какой-то парнишка не старше лет десяти, сидевший на трибуне впереди, тронул мать за плечо и указал на драчунов. Та резко повернула голову, изогнула бровь. Мальчик убрал с глаз длинный белокурый локон и достал из заднего кармана книжку-раскладушку с комиксами. Потом из-за плеча скользнул взглядом по трибунам и, остановившись на Марли, как будто сказал: «Вот можете поверить, что ради этого мы сюда притащились?»

Как будто она уже сделалась частью здешнего мирка.

Марли поспешно спустилась по трибунам, готовая уже перемахнуть перегородку и разнять дерущихся, однако волевая женская рука ее внезапно удержала.

– А ну, парни! ― недовольно прикрикнула женщина. Голос ее звучал, точно фагот на низких нотах. ― Хватит.

Драка мгновенно прекратилась. Уэйлон поднялся, утирая со рта кровь, протянул брату руку. Не в это ли мелькнувшее, как молния, мгновение, когда они потянулись друг к другу, но еще не совершили рукопожатие, Марли и почувствовала, что влюбилась?

Бэйлор между тем оказался возле нее первым. Только что угощавший брата кулаками, парень подобрал биту, закинул на плечо и встретился взглядом с Марли. Взгляд у него сперва был удивленным, затем слегка встревоженным, после чего он попытался прикрыться улыбкой, в которой скорее сквозила издевка.

– Да вы у нас тут новенькая, ― сказал он с особым акцентом, будто произносил неизвестное доселе слово. Глаза его были такими ярко-голубыми!

– Возможно. ― Марли не улыбнулась ему в ответ и никак не сдвинулась со своего места возле ограждения. Мать научила ее, как важно соблюдать дистанцию и осторожность.

В Огайо, откуда она приехала, за ней некому было присматривать. Разумеется, ее предупреждали, что девчонке опасно ходить одной по улице после полуночи или садиться в машину к незнакомцу, после чего о ней никто и ничего может больше не услышать. Как же быстро, поражалась Марли, может угаснуть чья-то жизнь, оставив по себе лишь фото на коробке молока![5]

Здешние жители, впрочем, уже вовсю прислушивались к их разговору. Марли чувствовала, как они тихонько крадутся за спиной, подступая все ближе. Они как будто сделались свидетелями того, как Бэйлор искал с ней знакомства, и теперь, если что, готовы были действовать без промедления.

– Тебя, похоже, не мешает подвезти до дома, ― сказал Бэйлор.

– А тебе, похоже, лет двадцать пять.

До этого мгновения его лицо было настолько сурово и неподвижно, что Марли даже вздрогнула от неожиданности, когда парень рассмеялся. Плечи у него затряслись, конец биты стукнулся в землю, а сам Бэйлор оперся на нее, как на трость. Этот твердый несгибаемый человек начал смягчаться на глазах ― и сделала это она, Марли. Никогда еще она не замечала за собой подобной силы воздействия.

– Вот что бывает, когда все лето проведешь на крыше, ― усмехнулся Бэйлор, указывая рукой на солнце. ― В свои восемнадцать превращаешься в старика.

Марли подумала было, что он шутит, однако улыбка у него разом погасла, от недавнего смеха не осталось ни крохотной морщинки.

– Так что? ― спросил он. ― Подвезти?

При этом вопросе взгляд голубых глаз Бэйлора в обрамлении черных волос, кое-где прилипших к могучей шее, и бугрящиеся широкие плечи показались ей неожиданно тревожными. Вокруг собралась толпа женщин ― матерей, дочерей, сестер и прочих, ― причем они не пялились на Марли, не задавались вопросом, почему она явилась сюда одна. Они вообще не смотрели на девушку и не спрашивали, не потерялась ли она. Вместо этого все прищурившись глядели на Бэйлора ― так, словно он уже их разочаровал.

Квартира, которую Марли с матерью сняли в Меркьюри, находилась недалеко, за вереницей раскинувшихся вдоль улицы кедров, так что у девушки не было надобности, чтобы ее подвозили. И тем не менее она решила принять предложение Бэйлора, потому что, как ей показалось, ему очень требовалось ее согласие, дабы вернуть себе добрую репутацию.

– Разумеется.

– Тогда к Куколке, ― указал он подбородком на стоявший на гравийной парковке фургончик «Шевроле» с торчащей позади лестницей на крыше и номерным знаком, прикрученным к задней двери.

– Что? ― не поняла Марли.

– Я так назвал свою «рабочую лошадку», ― бросил ей через плечо Бэйлор. ― Куколка.

Рассмеявшись, Марли последовала за ним и обернулась лишь тогда, когда ее спутника окликнула та самая женщина, что единым словом остановила драку между братьями. И окликнула так, как это могла сделать только мать.

– Бэйлор, ― заговорила миссис Джозеф, неведомо как оказавшаяся уже вплотную позади.

Длинная плиссированная юбка ее платья колыхалась на ветру, открывая взору темно-бордовые лодочки на невысоких каблуках. Те немногие цвета одежды, что наблюдала Марли сегодня в парке, были в основном черного и легких флуоресцентных тонов. Цвета самопальных вязаных кофточек и велосипедок. Миссис Джозеф при этом ярко полыхала в своих сочных «озерных» красках: на фоне широкой развевающейся синей юбки ее орехово-коричневая сумка напоминала цветущий рогоз.

Марли в жизни не видела человека настолько красивого ― и в то же время оказавшегося настолько не на месте!

Светлые волосы женщины были заколоты низко, у самой шеи, густая тушь не смазалась, даже несмотря на жару. Марли видела какой-то завораживающий шик в том, как эта особа безо всякой на то надобности нарядилась, чтобы сходить на бейсбольный матч. В этом была некая непозволительная роскошь, демонстративная снисходительность ко всякой пылинке со стадиона, норовящей осесть на ее обуви. Миссис Джозеф вовсе не выглядела богатой (Марли заметила у нее на рукаве аккуратно зашитую прореху) ― однако у нее была богатая стать. Вслед за ней уже тянулась стайка других матерей, готовых потягаться за ее внимание, как только она разберется со старшим сыном.

У Марли даже быстрей забилось сердце от того, как эта женщина единым своим словом способна была управиться с целым миром. «Бэйлор» ― в ее устах этого было достаточно. Марли не многих мужчин знавала в своей жизни, а тем более таких, что вообще прислушались бы к ее зову.

Тем временем миссис Джозеф взяла Бэйлора за руку.

– Ты ведь знаешь, нельзя так драться с Уэйлоном, ― сказала она. Взгляд ее не был осуждающим, как у людей вокруг, она смотрела умоляюще. Точно взывая к сыновьей исключительности, неведомой всем остальным. ― Он же не сможет, как ты, просто встать и отряхнуться.

Отчитывала она сына очень тихо, и у Марли возникло ощущение, будто она невольно вторглась в деликатный момент общения матери с сыном. Отступив на пару шагов, девушка устремила взгляд на небольшие рекламные щиты за кедрами. Прямо за вывеской «Джозеф и сыновья» она заметила явственно ругающуюся пару: мужчина сердито размахивал шляпой в ломаную клетку перед женщиной в длинном сарафане, cкрестившей руки у груди.

Выросшая без отца и братьев-сестер, Марли обычно проявляла интерес к подобным семейным ссорам в легких романах и телесериалах, пытаясь разобраться в тех отношениях, которых была лишена в реальной жизни.

Впрочем, у матери с сыном непосредственно перед ней разногласия выражались явно в одностороннем порядке. В целом Джозефы на первый взгляд показались Марли достаточно плотно сбитой семьей, где все в равной степени ссорились и не умели наладить отношения.

И Бэйлор был жестким и упрямым юношей, начала догадываться Марли, наблюдая, как тот набычившись стоит перед матерью. Парень, которого все боялись и никто не любил. Уэйлон был полной ему противоположностью, и братья определенно не ладили между собой, как бы ни связывали их кровные узы. У Марли, напротив, Бэйлор не вызывал ни малейшего страха. Тем более что у него имелась грозная мать, которая так с ним разговаривала.

– Прости, мам, ― угрюмо буркнул Бэйлор и чмокнул ее в щеку.

Миссис Джозеф между тем перевела взгляд на Марли и приветственно взмахнула ладонью.

– Я Элиза, ― сообщила она. ― А ты, должно быть, только приехала в наш город. Ты здесь одна?

Поскольку на подобные расспросы девушке приходилось отвечать множество раз еще с юных лет, она как всегда почувствовала потребность гордо расправить плечи, вскинуть подбородок и защитить себя как есть.

– Моя мама на работе, ― вежливо ответила она.

Миссис Джозеф медленно кивнула.

– Добро пожаловать в Меркьюри.

Марли взяла протянутую ладонь миссис Джозеф и тут же почувствовала себя в досадном положении, поскольку рукопожатие их длилось куда больше, чем требовалось. Через их соединенные ладони словно заструился тот же беспощадный жар, что ощущался в пронзительном и жестком взгляде Элизы, натренированном на сыновьях. Казалось, эта женщина вмиг постигла внутренним чутьем, что Марли с ее матерью уже давно живут одни и что приехали они в Меркьюри с совсем мизерным скарбом в багажнике своей старушки-«Акуры».

До этого мгновения Марли чувствовала себя незнакомкой в новом месте. Теперь это ощущение исчезло.

Наконец Элиза разжала ладонь.

Из-под заколки у нее выбилась белокурая прядь.

– Будь умницей, ― сказала миссис Джозеф Бэйлору и тут же развернулась к младшему сыну, протянув ему руку: ― Пойдем, Крошка Шэй.

Все это время, пока мать его не позвала, мальчик сидел по-турецки прямо на гравии. Вскочив на ноги, он взглянул на Марли и улыбнулся уголком рта. Бэйлор пообещал Элизе, что вернется домой к ужину. И только после этого Марли заметила Уэйлона: насупившийся и все такой же красный, тот сидел сгорбившись у сетчатой ограды, безвольно уронив руку в бейсбольной перчатке. Да, его бросок принес команде победу и он поймал последний в игре мяч, ― но все равно сидел сейчас разбитый и поверженный.

И его вид пронзил ей душу.

Вскоре Шэй пристроился у брата под мышкой и стал дружески подшучивать, пока Уэйлон не рассмеялся и не встал. Марли проводила взглядом братьев, пока те шли вслед за Элизой к бежевому «Линкольну», припаркованному в другом конце автостоянки.

Бэйлор взял ее под локоть.

– Что же ты ему такое сказал? ― спросила его Марли.

Парень промолчал.

– Что? ― потребовала она ответа, остановившись перед капотом «Шеви».

– Что надо было, то и сказал, ― буркнул Бэйлор, резко открывая пассажирскую дверцу. Он застыл, продолжая сжимать пальцами дверную ручку. ― У тебя было когда-то ощущение, будто весь окружающий мир пытается спасти кого угодно, но только не тебя?

Марли нахмурилась. Таким вопросом она еще не задавалась.

– Я не из тех, кто нуждается в спасении.

Девушка села в фургон, и Бэйлор закрыл дверцу, хлопнув по ней пятерней.

– Твои слова, ― сказал он, склонившись близко к ее лицу через открытое окошко, ― прям просятся на рекламный щит!

Светлые крапинки в его глазах как будто весело замерцали. Бэйлор казался парнем грубым, прямодушным и не понимаемым другими ― в том отношении, в каком, представлялось Марли, сама она способна была его понять. Она испытала совершенно новое для себя ощущение ― противоположное тому, чтобы оставаться незамеченной. Здесь ей не требовалось громко заявлять о своем существовании, чтобы ее не обошли вниманием. Не было ни малейших сомнений, что Бэйлора к ней влекло, пусть даже он совсем ее не знал.

– Так как тебя зовут-то? ― спросил он.

– Марли.

Свое имя он в ответ не назвал, равно как не стал и спрашивать, откуда ей известно его имя. Бэйлор Джозеф ― суровый и сексуальный ― явно привык к тому, что все его знают. Точно так же, как Марли привыкла оставаться инкогнито.

Бэйлор вскочил на водительское сиденье, повернул замок зажигания. Затем вдруг обхватил пальцами запястье девушки и потянул ее руку к себе, пока ее ладонь не оказалась на его голой ляжке. Посмотрел ей в глаза даже не с вопросом, а с вызовом. Марли не отвела взгляд. Жар от его бедра пробуждал в ней плотскую, животную натуру, необузданную и непокорную. Именно этого она жаждала. Физической близости, соприкосновения кожи, волнующего осязания чужого тела. Огня в глядящих на нее глазах.

Марли любила рекламные объявления и броские слоганы, потому что они привлекали внимание. Они были прямолинейными, и их невозможно было игнорировать. Но разве одно и то же ― быть увиденным и стать желанным? Или быть желанным и быть понятым?

Ее охватила ликующая радость от того, что она наконец-то избавилась от бремени одиночества, и когда Бэй снова улыбнулся ей, Марли легонько прикусила губу. Она уже уяснила, что ее новый знакомый так просто не раздает улыбки, что она каким-то образом это заслужила.

Бэйлор припарковался в переулке позади того дома, где было ее новое жилье, и, не теряя времени, стал ее целовать. Его пальцы ерошили ей волосы, зубы покусывали мочку уха. Он шептал ее имя, пряча свое волнение за ухарством.

В какой-то момент щетина на подбородке Бэйлора царапнула ей горло, и Марли открыла глаза. В зеркале заднего вида она заметила, что мимо них вот-вот тихонько проползет «Линкольн» Элизы с двумя ее другими сыновьями на заднем сиденье. Миссис Джозеф глядела строго перед собой, и все же Марли могла поклясться, что та их видела. Каким-то образом Элиза Джозеф знала обо всем.

Глава 4

Спустя неделю Марли получила приглашение на семейный ужин в особняке Джозефов на Холлоу-стрит. На дворе стоял июль, и даже в вечерние часы солнце проливало яркий свет через широкие окна столовой, образуя на полу угловатые тени.

Казалось, за семейным столом Джозефов Марли всегда ожидало местечко ― еще до того, как она появилась в их городе. Она заняла пустующий стул рядом с Бэйлором, напротив Уэйлона и Шэя, с Элизой в дальнем конце стола. Предполагалось, что Марли будет сидеть рядом с Миком, но тот пока что не вернулся домой к ужину.

Впятером они сидели тихо на своих местах, дожидаясь его возвращения. В углу отсчитывали время старинные напольные часы.

Шэй негромко побарабанил ладонями по столу. Бэйлор возмущенно вздохнул. Элиза сходила выключить духовку. Уэйлон уставился в окно.

Прошло десять минут, затем двенадцать. Наконец в шесть пятнадцать в дом с заднего входа ввалился мужчина весь в грязи и саже, в шляпе с узкими полями и тульей в ломаную клетку. Он плюхнулся на свой стул, с недоверием покосился на гостью, и Марли тут же поняла, где ей уже довелось видеть этого человека.

В тот день, когда был бейсбольный матч, именно этот мужчина за рекламным щитом на повышенных тонах разговаривал с женщиной, которую Марли приняла тогда за его жену.

Как оказалось, она ошиблась.

Марли уставилась на него во все глаза, а Элиза тем временем поставила на середину стола большое блюдо с кассеролью.

– Мик, ― обронила миссис Джозеф, ― шляпу.

Сняв шляпу, глава дома прицепил ее к спинке стула, а Шэй попытался передать Марли тушеную зеленую фасоль. Она же не могла оторвать глаз от Мика, у которого был такой же волевой и упрямый подбородок, как у его сыновей, и такие же загрубелые кончики пальцев.

– Это асфальт, ― тихо объяснил ей Шэй через стол, решив, что Марли разглядывает шершавую черноту на руках Мика. ― Кровельный.

Вот оно ― их род занятий, их общее предназначение и превосходство всех Джозефов по праву рождения.

– Это типа черепицы? ― уточнила Марли.

За столом дружно грохнули смехом.

– Не-а, ― мотнул головой Бэйлор. ― Мы делаем малоуклонные крыши на промышленные постройки. Асфальтовые, резино-битумные. Для мельниц, больниц, всяких складов.

– Звучит очень непонятно, ― сказала Марли, взглянув на Элизу в другом конце стола, которая чинно сидела на стуле.

– Все, что требуется, чтобы настелить крышу… ― впервые обратился к гостье Мик, оторвав взгляд от своего дежурного кроссворда, который Элиза предупредительно положила возле его тарелки.

Тут он сделал очень долгую паузу.

– Вот только не начинай опять, ― проворчал Бэйлор.

– Пожалуйста, папа, не надо, ― попросил Крошка Шэй.

– Все, что требуется, чтобы положить крышу, ― непоколебимо продолжал Мик, ― это пара ножниц да пистолет с герметиком для швов.

– А еще подъемный кран, бригада да песка с галькой до черта, ― пробурчал в свой стакан воды Уэйлон, но расслышала это только Марли.

– А я на прошлой неделе видела вашу рекламу в парке, ― сказала Марли. Поймав взгляд Мика, она не отвела глаз. ― И прямо за щитом, мне показалось, были именно вы.

Услышав это, Мик будто оторопел. Наморщив лицо, он крепко сжал в ладони вилку, воздев вверх острые зубцы.

– Кто твой отец? ― спросил он у Марли, и девушка различила, как кто-то резко вдохнул.

– Мик! ― точно взмах хлыстом, прозвучал негромкий оклик Элизы.

Сыновья ее мгновенно оживились. Бэйлор плюхнул на отцовскую тарелку порцию куриной запеканки. Шэй предложил покрасить ставни. Уэйлон кашлянул, прочищая горло, потом поднялся, чтобы перевесить отцовскую шляпу со стула на вешалку.

Причем вся эта суета поднята была лишь для отвлечения сидящего во главе стола мужчины, чтобы он не ляпнул что-либо непозволительное. Подобных хитростей Марли никогда еще не доводилось наблюдать.

– Отца у меня нет, ― без обиняков сообщила она. ― Он не умер, его просто нет.

В комнате повисла тишина. Элиза встала, чтобы принести из кухни кувшин с водой, но так и не двинулась с места. Бэйлор уставился куда-то в сторону, а Мик принялся сосредоточенно жевать.

Довольно долго он был единственным за столом человеком, кто вообще что-либо ел.

Затем раздался звонок в дверь, и Мик поднялся с места. Как только он скрылся в прихожей, Элиза принялась за еду. Остальные последовали ее примеру, отдавая дань ужину. Наконец миссис Джозеф поднялась, чтобы собрать и перемыть тарелки. Мик позвал Бэйлора помочь ему с чем-то в прихожей, Шэй понес корзинку с остатками хлеба на кухню, и Марли с Уэйлоном остались в столовой одни.

Он глядел на нее изучающе, нисколько не улыбаясь. С удивлением Марли поймала себя на том, что не нуждается в его улыбке. В искренности Уэйлона ощущалось великодушие, как будто говорящее: «Мы такие, какие мы есть, и я ничего не стану от тебя скрывать».

– Ты уж прости, ― произнес он наконец. ― Мы обычно стараемся удержать его от нечаянных слов.

Эти извинения были словно дверь, которую все прочие члены семейства предоставили открыть именно Уэйлону. Уэй Джозеф казался человеком предсказуемым, и добрым, и надежным. При этом его зеленые глаза, когда он извинялся за еще не совершенные проступки отца, глядели решительно и твердо.

– Да все в порядке, ― ответила Марли. ― Мне вообще все равно, что он обо мне думает.

И это действительно было так.

– Он никогда не ходит на бейсбольные матчи, ― добавил Уэйлон, теребя пальцами золотую цепочку у себя на шее. ― Наверняка ты видела кого-то другого.

Марли хотела было упереться и убедить его в своей правоте ― держаться той же честности, что только что проявил перед ней Уэйлон. Но тут со стороны прихожей донеслись громкие и резкие диссонирующие звуки.

– Такое впечатление, что кто-то бренчит на рояле, ― сказала Марли.

Уэй поднялся.

– Похоже на то.

Вслед за Уэйлоном она прошла в большую комнату рядом с прихожей. Там, возле каминного кресла с «ушками», на котором покоился кларнет, стоял большой напольный фонограф Victrola.[6] Бордовый коврик под ногами у девушки оказался задранным. Как и следовало ожидать, в дальнем конце комнаты перед раскрытым пианино сидел глава семейства. Успев вновь нацепить свою шляпу, Мик лихо сдвинул ее набекрень.

– Мик, ― молвила миссис Джозеф, появившись сзади, ― погляди на пол.

Обнажившиеся из-под коврика деревянные половицы оказались поцарапаны, когда Мик с Бэйлором затаскивали небольшое пианино с улицы внутрь. Ничего не ответив жене, мистер Джозеф прошелся пальцами по клавишам с верхнего регистра вниз, отчего ноты покатились водопадом. Инструмент был расстроен, издавая к тому же медное дребезжание, и всякий раз, как Мик нажимал ногою на педаль, клавиши глухо гудели. Тем не менее Мик принялся энергично играть Moonlight Serenade[7], мгновенно наполнив музыкой дом. Его пальцы легко скользили по клавишам цвета слоновой кости, и все тело при этом изгибалось.

Закрыв глаза, Мик с проникновенным видом обратился в слух, всецело сосредоточившись на мелодии. Казалось, он вообще не испытывал надобности что-либо говорить. Быть может, это и есть настоящий Мик Джозеф, подумалось Марли, а вовсе не тот грозный и сердитый дядька, которого она наблюдала тогда в парке?

Элиза прислонилась виском к дверному косяку, а Шэй пристроился внизу у самого инструмента, ловя своим телом исходящие от него вибрации. Уэйлон забрал с кресла кларнет, чтобы Марли могла сесть. Когда прозвучал последний аккорд, который несколько мгновений, точно падающие с неба снежинки, медленно опускался в воздухе, несмотря на то что Мик уже отпустил педаль, у Марли так защемило в груди от этих прекрасных звуков, что она вынуждена была отвернуться.

Именно в тот момент она и заметила, как Бэйлор выскользнул в прихожую и сел на ступени спиной ко всем, опершись локтями на колени. То ли его так взволновало появление в доме пианино, то ли ее, Марли, присутствие ― трудно было сказать. Бэйлор, который так активно домогался ее внимания на бейсбольном поле, начал ее игнорировать, стоило Марли ступить в его дом. И предпочел вычеркнуть себя из членов семьи в тот самый момент, когда Марли только стала в нее вписываться.

Незаметно подошел август. Марли уже каждый вечер ужинала в доме Джозефов. Девушка рассудила, что это постоянно действующее для нее приглашение к семейному столу означает, что они с Бэйлором встречаются, несмотря на то что единственные места, где она бывала с Бэйлором, ― это столовая в их доме да пассажирское сиденье его фургона. Впрочем, Марли не возражала. В этом огромном доме было бесчисленное количество ведущих один в другой коридоров и комнат. И этот масштаб невозможно было полностью охватить воображением ― во всяком случае, как съемное двухкомнатное жилище девушки с его демонстративной простотой. Легко поселиться, легко съехать ― как раз то, что и требовалось Марли и ее матери.

Ее мама, Рут, была медсестрой и, чтобы покрыть все их семейные расходы, работала, помимо долгих дневных дежурств, еще и сверхурочно. Добираться до больницы ей было далеко, зато жилье в Меркьюри сдавалось дешево.

– А что, здесь вполне можно и задержаться, ― сказала мать Марли, когда они только приехали в городок. Для уроженок Запада «задержаться» обычно означало год, ну, может быть, чуть дольше.

Рут любила рассказывать Марли обо всех диких выходках, что она проделывала в юные годы. Как, например, автостопом добиралась до фестиваля фолк-музыки в Ньюпорте или как выкрасила волосы в синий цвет. Теперь она ни в коем случае не пропускала сроков оплаты счетов и постоянно держала возле микроволновки старую жестяную баночку из-под кофе с мелочью, чтобы дочь утром всегда могла взять оттуда деньги на школьный ланч. Рут крайне редко ходила на свидания и никогда не сетовала по этому поводу. Она все так же слушала пластинки Стиви Никс[8] и отчаянно пела в кулак, как в микрофон, ее знаменитый хит Rhiannon. И Марли восхищалась матерью ― за ее решительность, за прозорливость, за ее способность снова и снова упрямо начинать жизнь с нуля.

История их жизни до приезда в Меркьюри мало отличалась от многих подобных ситуаций: молодая мать-одиночка, отец, не пожелавший остаться. В каждом городе их всегда манило новое начало. Для Марли ее мать была богиней, которая никогда не уставала, которая обладала неиссякаемым источником любви и нежности к своему чаду и которая любила устраивать совместный поздний ужин перед телевизором с большой миской попкорна.