Мертвое царство

Глава 2. После маскарада

Меня разбудил мягкий стук в окно. Я дёрнулась, освобождаясь от оков сна: сперва мне казалось, что это стучатся мёртвые, но разум быстро прояснился. Очевидно, кто-то забрался на подоконник, желая привлечь моё внимание.

Ругаясь, я вылезла из постели и приоткрыла окно. На карнизе, скрючившись и непонятно как держась, сидел Аркел с покрасневшим от напряжения лицом и, несмотря ни на что, улыбался.

– Ты глупец, – сообщила я.

Выдохнув, Аркел перекатился с внешнего подоконника на внутренний и протянул мне букет слегка помятых астр – видимо, именно ими он и стучал в стекло.

– Я и так с утра до вечера вожусь с мёртвыми, а ты ещё хочешь, чтобы у меня дома стояли мёртвые цветы? Нет уж, избавь.

Аркел вовсе не выразил недовольства или разочарования, держал лицо, как истинный артист. Он оставил астры на столе и сел на мою ещё тёплую кровать. Я едва заметно сморщила нос: без грима Аркел нравился мне меньше – казался каким-то бесцветным со своей бледной кожей, светлыми волосами до плеч и блёкло-голубыми глазами. На миг я почувствовала себя настоящей сволочью, которая ценит в людях лишь внешность, но это чувство сразу ушло, стоило Аркелу вновь раскрыть рот.

– Когда ты вернёшься к семье? – спросил он, невинно глядя на меня.

– Не в ближайшее время, – так же невинно ответила я. – Что, недоволен театральным жалованьем? Возьми подработку. Можно, к примеру, чистить конюшни. И хорошо бы принести извинения после вчерашнего.

– Подчищать дерьмо лучше, чем вытаскивать мёртвых из домов, – откликнулся Аркел, вторя моему беспечному тону. – Извини.

– Если мои деньги для тебя пахнут мертвецами, то можешь не брать их.

Я начинала закипать. Мне хотелось вымыться, одеться и провести утро спокойно, не тратя время на перепалки.

Аркел быстро вскочил, привлёк меня к себе и потянулся ко мне губами. От него пахло розовой водой и пудрой для волос – мягкий, совсем не мужской запах, но мне от него неизменно срывало голову, как и от прикосновений Аркела. Я сама прильнула к нему, и мы тотчас оказались в постели.

– Мне нужно-то всего десять серебряных ликов, – шептал Аркел, блуждая руками по моему телу. – До следующего семиднева. Я заслужу, обещаю.

Он провёл языком по моим ключицам. Я выдохнула, сгорая от страсти, заранее готовая простить ему всё. Что не так со мной и Аркелом? Почему я, зная обо всех его недостатках, продолжала принимать его и помогать деньгами?

– Скажи только, ты снова проигрался или хочешь сводить в сладкую лавочку новую смазливую девчонку?

– Нужно отдать долг, – уклончиво ответил Аркел.

Почему я это терпела? Почему отдавала Аркелу то немногое, что зарабатывала своим трудом? Не знаю. Было в нём что-то такое, чему я не могла отказать. Что-то беззащитное, мягкое, самым причудливым образом смешивающееся со страстностью и порочностью.

Отсчитав из кошеля десять ликов, я протянула их Аркелу. Он сцапал монеты так быстро, что если б я моргнула, то могла бы и не понять, куда они делись.

– Пойдёшь на маскарад? – спросил Аркел, довольно откидываясь на подушку.

– Какой ещё маскарад? – Я нахмурилась.

– Маскарад у Лариме. Ты ведь не могла забыть, солнышко, как сильно я хочу туда попасть.

Аркел снова поцеловал меня, так нежно, что я даже забыла возмутиться его новой просьбой.

Конечно, как я могла не вспомнить о маскараде? Любимое детище матери – после Лагре, разумеется. Глупый, напыщенный, шумный бал в нашем поместье, куда съезжался весь Стезель и половина стольного Зольмара. Главы гильдий, советники и чиновники всех мастей – все блистали, обрядившись в самые нелепые наряды, скрыв лица и на один вечер потеряв себя в водовороте танцев и выпивки. Аркел и правда давным-давно закидывал мне удочки, едва узнав, что я – та самая блудная дочь Лариме. Конечно, для артиста такое событие могло стать знаковым. Кто знает, может, Аркелу повезёт встретить мецената или представителя, который продвинет его из рядового балагана в главный театр Зольмара? А если такое произойдёт, мне не придётся вытряхивать из кошеля последние лики, спасая незадачливого любовника от долгов и разъярённых отцов девочек, с которыми он изволил развлечься…

Я застонала и перевернулась на бок.

– Угораздило же забыть. Я не была там лет шесть. Последний раз меня пытались подложить под жирного главу гильдии Ростовщиков. С тех пор как-то расхотелось наряжаться и танцевать.

– Может, теперь всё стало лучше?

Аркел осторожно провёл пальцем по моей шее и остановился у ключиц. Он был хорошим актёром и почти сумел скрыть нетерпение, но я-то чувствовала, как сильно, до дрожи ему хочется, чтобы я провела его на маскарад, куда можно попасть лишь по приглашениям. Ну, или сопровождая одного из членов нашей семьи.

– Стащи из театра костюм вульгарной шлюхи. И маску – такую, чтоб мать с отцом меня не узнали. А сам оденься пороскошнее. Тогда я тебя проведу.

Аркел расхохотался и снова поцеловал меня, на этот раз уже крепко и пылко.

Моя голова лежала у Аркела на груди. Он лениво потянулся к столику, нащупал свой портсигар и скрутил папиросу с фейдером.

– Опять будешь курить эту дрянь? – Я сморщила нос. – Пары фейдера могут стать причиной постельных неудач.

Аркел хмыкнул, затягиваясь и выпуская желтоватый дым. Пахло приятно, но я хорошо знала, что это курево не может довести до добра. Особенно если сочетать его с выпивкой, а уж Аркел всегда с готовностью угощался вином или брагой у своих многочисленных поклонниц и покровительниц.

– Вот сейчас и проверим, грозит мне неудача или нет.

Уже после первой затяжки улыбка Аркела стала слишком наглой. Я села, подложив под спину подушку и скрестив руки на груди, показывая: с одурманенным не лягу.

По правде, я была бы не против, если б фейдер сделал Аркела менее любвеобильным. Конечно, меня сжигала ревность, хоть я и понимала: между нами не может быть никакой счастливой истории, мы просто спим вместе – падальщица и театральный артист. И тем не менее мне было неприятно слышать от Аркела рассказы о его похождениях и богатых любовницах, щедро платящих за смазливое лицо и пластичное тело. Особенно неприятно было находить на его коже следы недавних бурных ночей – царапины на спине или багровые кровоподтёки на груди и шее.

Как назло, сейчас взгляд зацепился именно за ссадину на груди Аркела.

– Сколько ей было лет? – спросила я, проводя по ссадине мизинцем.

– Здесь ты не угадала, милая падальщица. Я получил это во время последнего спектакля.

– Там ты тоже играл роль любовника?

Аркел снова затянулся папиросой. Его взгляд становился сонным и блуждающим, поэтому я старалась разговорить его, иначе бы он просто забылся бы крепким сном на долгие часы.

– Нет. Я был неверным, которого убивали воины Царства. Деревянным мечом, но он был ужасно похож на настоящий. Почему ты не ходишь на представления? Я бы хотел видеть тебя среди зрителей.

Я улыбнулась, распознав лукавство.

– В самом деле? Ты каждой своей даме говоришь такое?

– Иве-ель, – протянул Аркел. Комнату уже заволокло прозрачной желтоватой дымкой с ароматом цветов, и у меня тоже начинала легчать голова. – Не сравнивай себя с ними. Ты ведь особенная, сама знаешь.

Аркел приобнял меня за голые плечи. Пусть я не верила ему, но это всё равно было приятно. Я прижалась к нему, забывая о том, что ещё недавно таила обиду. Наверное, так на меня действовал дым.

– Моя особенность в том, что я работаю с мертвецами? Твои богатые любовницы занимаются более скучными делами, не так ли?

Аркел хмыкнул и поцеловал меня в висок. Иногда он нравился мне даже таким: бледным, невзрачным без своих костюмов и грима. Словно бабочка, которой стёрли пыльцу с крыльев. Сейчас Аркел казался нежным и беспомощным, и в том, очевидно, была заслуга расслабляющего дыма фейдера.

– Ты особенная тем, что я люблю тебя, Ивель.

– Если лжёшь, то лги хотя бы правдоподобно.

– Ты ведь не простая падальщица, – продолжал Аркел, не обращая внимания на моё ворчание. – Ты чудесная. Покажи мне свои чудеса.

Я была уверена, что это – одна из его коронных фраз, после которых женщины млеют и становятся готовы отдать ему всё: от денег до собственных сердец. На меня такие слова не могли подействовать в полной мере, ведь я знала, что Аркел – актёр, а значит, мастерский лгун. Он мог подделать всё, вплоть до вожделеющих вздохов и восхищённых интонаций, так, что любой бы поверил, но не я. И тем не менее я ждала наших встреч и по-своему была привязана к нему.

– Это не чудеса. Забытая ворожба, которую Ферн пытается вбить мне в голову. Только не говори никому, иначе меня повесят.

Аркел усмехнулся.

– Скорее меня повесят, чем дочку Лариме и сестру военачальника.

– Не шути со словами, – предупредила я. – Ладно. Покажу кое-что. Но ты сам знаешь, что я неважная ученица. Ума не приложу, почему Ферн так во мне уверен.

– Потому что он тоже по-своему любит тебя.

Отчего-то мне стало теплее от этих слов. Старый паук не использует, а любит меня и заботится о моей жизни – это звучало неплохо, хотя тоже, конечно, было ложью.

Я приложила палец к ссадине на груди Аркела и прикрыла глаза.

Ферн не просто так выбрал меня, чтобы учить ворожбе. За то время, что я работала падальщицей, я успела в совершенстве выучить человеческие тела: какие они на вид, на ощупь, на запах. Знала, как выглядят раны от ножа, от выстрела, от удара. Каждый день видела смерть: юную, старую, давнюю, едва наступившую. Естественную и насильственную. Я не была лекаркой, никогда не исцеляла живых, только выносила из домов мёртвых, но Ферн решил, что тот, кто так близко знаком со смертью, обязан познать таинства жизни. Это всё равно что идти спиной вперёд – двигаться от смерти к жизни. Странно и немного неправильно.

В первый раз я побывала на Перешейке вместе с Ферном. Мы исследовали могильники – там две зимы назад остановилась Морь, страшная неизвестная болезнь, пришедшая из Княжеств. Ферн считал, что мои знания о смерти будут неполными, если я не увижу тела тех, кого унесла Морь.

Мы занимались ужасным – разрывали могилы, чтобы посмотреть, как хворь изменила людей. В могильниках Перешейка тела сохранялись на удивление хорошо: камень и прохлада берегли их от разложения, и мёртвые могли бы сойти за спящих. Я тогда насмотрелась всякого. Видела рогатых людей, людей с руками-плавниками, людей с чешуёй и древесной корой вместо кожи… Не счесть. Некоторые увечья вызывали ужас, некоторые – странный восторженный трепет. Ферн обещал, что от них нельзя заразиться, нельзя вновь разбередить Морь, но я всё равно работала в маске и костюме, закрывающем всё тело. Я слышала, в Княжествах умерших от Мори сжигали, чтобы не дать болезни и дальше гулять. Может, люди на Перешейке были беспечнее, а может, Морь ослабла, поутихла, пока дошла до них и перестала быть столь заразной.

В общем-то, я не слишком верила в то, что мои занятия на Перешейке можно было назвать ворожбой. Что есть ворожба? Забытое умение из старых легенд, нечто сказочное, невозможное. Мне же казалось, что моя деятельность была сродни лекарству. Очень странному лекарству, приправленному чем-то необъяснимым, но всё же ворожеей я себя не считала и фыркала, когда Ферн хвалил меня.

Аркел вопросительно приподнял бровь. Я шикнула на него и зажмурилась, вжимая палец в тёплую кожу, но всё же не сильно надавливая. Я представила, как сходит воспаление, как вновь срастаются частички кожи, закрывая неглубокий порез. Моему пальцу стало горячо, а в голове наливалась тяжёлая боль. Я открыла глаза и победно улыбнулась Аркелу.

– Ну, что я тебе говорила?

Аркел недоверчиво ощупал кожу, снова ставшую белой и гладкой.

– Будь ты проклята, ворожея!

Мы рассмеялись.

Аркел склонил голову, рассматривая место ссадины, потом порывисто схватил мою руку и расцеловал костяшки.

– С ума сойти, Ивель! Это невероятно. Что ты сделала? Что это, если не ворожба?

Я пожала плечами. Меньше всего мне сейчас хотелось думать о тех мертвецах, с которыми я возилась по воле Ферна.

– Я просто захотела, чтобы ссадина прошла.

– Если я захочу, у меня тоже получится?

– Почём мне знать. Попытайся, только не сейчас, пожалуйста.

Я склонилась над Аркелом и поцеловала его в губы. Мне больше нравилось, когда он был занят делом, а не болтовнёй.

Иногда мне очень хотелось, чтобы мы с Аркелом были простой влюблённой парой. Гуляли по Стезелю, заходили к лоточникам, пили горячий сбитень прямо посреди гудящих улиц, покупали пряники и леденцы, а потом шли выбирать мне новые ленты для волос.

Но мы не были просто парой. И, по сути, не были влюблены.

Понятия не имею, как нас притянуло друг к другу и почему так долго не разводило по разным сторонам. Падальщица и артист – меня тянуло к нему из-за нарядов, а его, вероятно, из-за моей деятельности или происхождения. Мы оба искали диковин, а нашли друг друга.

В тот день мы оба были свободны: я – от мертвецов, Аркел – от жаждущих зрелищ живых. Мы вяло попытались исполнить мою мечту и отправились в город, стараясь делать всё так, как положено делать парам: я надела не костюм падальщицы, а бледно-голубое платье и накидку, Аркел – штаны с камзолом, не шутовской наряд. Мы действительно пили сбитень и ели калачи, но горожане толкали нас в спины, с улиц несло лошадиным навозом и рыбой, успевшей завонять по пути из Зольмара. Наверное, будь я и правда влюблена, все эти раздражающие мелочи показались бы мне милыми, но я всматривалась в Аркела – то открыто, то украдкой и понимала, что моё сердце остаётся глухо к этому мужчине, несмотря на то, что тело по-прежнему жаждет его.

Я уже хотела распрощаться с Аркелом, договорившись о встрече на другой день, как вдруг всё решилось само собой. К нам протискивалась высокая беловолосая фигура, и уже боковым зрением я узнала своего брата. Узнал и Аркел, совершенно не мужественно исчезнув так, что позавидовал бы любой фокусник.

– Ивель! – прогрохотал голос брата, и я остановилась, хмуро глядя на него поверх надкусанного калача.

Мы с Лагре были очень похожи – оба пошли в отца, светловолосые и хорошо сложённые. В юности я печалилась, что не унаследовала мамин нежный румянец и тонкий изящный нос. Если Лагре шли грубоватые черты лица, делая его мужественным и твёрдым, то мне, дочке аристократов, полагалось быть хрупкой и милой. Хотя тут вопрос только в достатке семьи – очевидно, если бы матери приспичило, меня бы выгодно выдали замуж, даже будь я одноглазой горбуньей.

– Я уже просил тебя, Ивель. – Лагре навис надо мной, грозно хмуря брови. Не знай я его с рождения, может, и испугалась бы такого здоровяка. – Он не пара тебе. Я не должен больше видеть вас вместе.

– А то что, Лагре? Отречёшься от меня? Больше не подольёшь вина на семейном торжестве?

– Тебе не пятнадцать. – Он покачал головой, и я отчего-то устыдилась. – Ты взрослая женщина, сестра. Не дерзи, из твоих уст это не звучит впечатляюще. Скорее… глупо.

– Вот именно, мне не пятнадцать и я сама могу выбирать, с кем мне спать! Меня пока не выдали замуж, забыл? Когда выдадут, тогда и буду ложиться только с мерзким знатным супругом. И то… только поначалу.

Я ухмыльнулась, нарочно так, чтобы сильнее разозлить Лагре. Его ноздри раздулись, как у быка, и будь я мужчиной, он бы, наверное, ударил меня в челюсть.

– Ты невыносима, Ивель. Невыносимая эгоистка. Ведёшь себя как маленькая избалованная девчонка. Когда же ты повзрослеешь? Неужели ты не можешь понять, что твой выбор – выбор всей семьи? Ты не себе выбираешь ушлого шута, ты выбираешь его всем нам. Мне. Сейчас я как никогда близок к царю. Он может назначить меня своим личным военным советником, но что он скажет, когда услышит, что моя родная сестра обжимается по углам с нищим артистом? Что подумает обо мне самом?

– Я не поверю, что для царя это что-то значит. Как мнение о тебе может испортиться из-за того, с кем спит твоя сестра? Лагре! Ну подумай сам!

– Это ты подумай, Ивель. Тебе кажется, будто ты полностью принадлежишь сама себе, но в большей степени ты принадлежишь семье Лариме. Мать с отцом закрыли глаза на твоё желание стать падальщицей. Закрывают и на Аркела – до поры до времени. Но я не настолько терпелив. Ты моя сестра, а я – командующий сильнейшей армией в Царстве. Если я пожелаю, ты ляжешь под любого из вельмож. Даже под чудовище из Княжеств, если это понадобится царю. Ты услышала меня, Ивель?

Я невольно сглотнула. Лагре не шутил. Он и правда мог выдать меня даже за князя-волхва. Даже не выдать – подарить. Он имел на то право, а с моей стороны уважительной причиной для отказа могла бы послужить только смерть.

Лагре явно ждал ответа. Выдохнув, я стёрла с лица ухмылку и прошептала:

– Услышала.

Он кивнул.

– Славно, Ивель. Ты неглупая девушка. А если я ещё раз увижу подле тебя этого шута, то убью его.

Лагре заботливо, с нежностью заправил мне волосы за ухо и поцеловал в макушку. Его нежность была напускной, от неё веяло большей угрозой, чем от рыка. Я знала: и тут он не шутил. Не убил бы сам, так подослал бы наёмников, и никто бы не увидел больше Аркела.

Отчего-то меня потрясли слова Лагре о князе. Уже не раз я слышала от него слухи о том, что действительно может начаться война с Княжествами. Я никогда не бывала на военных советах – кто же пустит туда взбалмошную падальщицу, пусть и сестру командующего? – и не слышала, о чём говорят советники. Вдруг нам и правда что-то грозит? Тогда стремление Ферна вернуть церкви власть, внушив людям веру в Милосердного, более чем оправдано – в трудные времена народ должен верить в светлое, а царь – в единство своих подданных.

Я поднялась в свою каморку, переоделась в платье для сна и переплела волосы в свободную косу, спадающую ниже талии. Город за окном шумел, погружённый в вечерний мрак. Внизу тянули пьяную песню на дюжину глоток, где-то дрались под женские визги, брехали уличные псы. Мне не хотелось ложиться – вдруг увижу во сне князя-волхва. Слишком много слухов про него ходило, разных и странных, но все они сходились в одном: одним из княжеств правит чудовище. Впечатлительность – не слишком подходящая черта для той, что привыкла едва ли не каждый день возиться с мертвецами, но тяжёлые мысли и правда частенько мешали мне спать. А после разговора с Лагре мне весь вечер было не по себе. Он говорил так, будто от Княжеств правда исходила какая-то угроза для нас. Но как воевать с такими? Как воевать с теми, кто познал ворожбу и каждый день имеет дело с нечистыми тварями? Каждый ребёнок слышал, что в тех глухих лесных землях до сих пор заправляют нечистецы, почти всесильные могучие твари, иные высотой со столетнюю ель…

Я захлопнула окно. Деревянная рама скрипнула, но так и не закрылась до конца, оставив щёлку, через которую будет дуть всю ночь. Мне хотелось выпить чего-нибудь крепкого, чтобы не приснился страшный князь-волхв, безродный самозванец, устроивший переворот в ближайшем к нам Холмолесском княжестве, но спускаться вниз было неохота. Я не знала, как выглядит князь, да и, в сущности, мне не грозила встреча с ним, но отчего-то он представлялся мне высоким, с медвежьей шкурой на широких плечах. Я нырнула в постель, с головой укрывшись одеялом. На удивление, сон пришёл быстро, но мне приснилось совсем не то, что я ожидала.

Мне приснились мертвецы. Уже подвергшиеся гниению, но ещё шевелящиеся. Сперва они все лежали в моей телеге, пластом, один на другом. Так, словно я побывала в городе, сражённом болезнью или войной. На некоторых виднелась кровь, но большинство оставались чистыми, будто просто заснули и умерли во сне. У того, что был ближе всего ко мне, сначала дёрнулись пальцы, потом он шевельнул рукой. Масса покойников взбурлила, как дождевые черви в яме. Они открывали глаза: слепые, серые, с мошками и личинками у слизистых. Они вставали один за другим, отряхивались по-собачьи и распрямляли спины. Они выглядели почти живыми, если бы не запах и не следы тлена на коже…

Насилу я заставила себя проснуться.

– Будь ты проклят, Лагре, со своими речами, – пробормотала я, хлебнула воды из фляжки и плеснула себе на лицо.

Остаток ночи я проспала тягучим, тяжёлым сном, но кошмары больше не возвращались.

Я не могла понять, в какой момент перестала воспринимать поместье Лариме как свой дом. Теперь, глядя издали на особняк белого камня, освещённый по-праздничному, увитый осенними гирляндами, я не чувствовала ничего. Меня не тянуло в его залы, в спальни и каминную залу. Мне не хотелось пробраться на кухню и стянуть свежую булку, не хотелось остаться на семейный обед или присутствовать на материнском чаепитии с подружками. Дом стал мне чужим, и для него я тоже стала чужой.

К воротам съезжались кареты: некоторые изрыгали из дверец пышно разодетых дам, похожих на зефир, некоторые проезжали дальше, через сад, прямо ко входу в особняк. Меня мутило от их вида, а от вечернего ветра знобило. Аркел сдержал обещание: корсет туго стягивал мою талию, оставляя открытыми плечи и грудь, отчего кожа покрывалась мурашками.

– Пора надеть маски, – шепнул Аркел.

Я вздрогнула и повернулась к нему. В руках мой возлюбленный держал одну настоящую театральную маску и несколько баночек с краской.

– Давай сюда, – буркнула я и выхватила маску. Тут он тоже постарался: маска закрывала всё лицо, и в ней я становилась похожей на неведомое чудище с длинной бурой шерстью и витыми, как у горного козла, рогами.

– Чудесно, – ухмыльнулся Аркел, весьма убедительно изображая восхищение. – А теперь, будь добра, помоги мне перевоплотиться.

Я вскинула бровь, чего, конечно, не было видно за маской. Аркел дунул на мостовую и встал на колени, протягивая мне кисть и баночки с краской. На миг у меня проскочила шальная мысль: «Было бы лучше, если б он протянул мне коробку с помолвочным кольцом». И тут же пришёл ответ: «Нет, не лучше. Незачем».

– Я должна тебя загримировать?

Он кивнул и доверительно прикрыл глаза.

– Рисуй что хочешь.

Мимо нас с гиканьем пробегали мальчишки, подпрыгивающие, опершись друг другу на плечи, чтобы лучше разглядеть особняк и прибывающих гостей. Улицу запрудили прохожие – все невзначай решили прогуляться, по чистой случайности облачившись в лучшие наряды: вдруг пригласят в усадьбу?

Аркел ждал. Со своим костюмом он не прогадал: такой гладкий блестящий шёлк оттенков золота и вечерней небесной синевы могли бы носить царевичи. Без грима его лицо и правда казалось мне незнакомым, уязвимым, слишком юным и нежным, вовсе не тем, от которого я сходила с ума в театральной гримёрной. Желая возродить свой любимый образ, я щедро мазнула синей краской от лба до подбородка. Губы Аркела дрогнули и едва заметно поцеловали мои пальцы, когда я вела линию поперёк рта. Зелёными стали веки, брови из бледных сделались чёрными и заострёнными, похожими на рыбок с дерзко вздёрнутыми хвостами. На щеках зазолотились круги, напомнившие мне лик Золотого Отца, а вместе с тем – Ферна и его святилище. Я разошлась и мазнула ещё и по волосам, окрашивая пшеничные пряди в смесь синего и зелёного.

– Готово, – довольно известила я.

Аркел вскочил на ноги. Изменилось не только его лицо, но и мимика, и движения – передо мной был больше не нежный красивый юноша, а пылкий царь из иного мира, нечистец из Княжеств или вождь из Мостков. Я прекрасно помнила, чем грозил мне Лагре, но теперь уверилась: он не узнает меня в маске чудища, а Аркела вряд ли видел на сцене. Мой строгий, лишённый воображения брат и помыслить не может, что смертный человек способен на такие перевоплощения.

– Позвольте вас пригласить. – Аркел галантно подставил мне локоть. Я расшаркалась и взяла его под руку.

У ворот я показала фамильный перстень, который едва не забыла выудить из мешка и надеть перед выходом, – чтобы попасть на маскарад, было достаточно предъявить перстень, и тогда даже письменного приглашения не понадобится. Мы зашагали по дорожке к мосту через пруд с фонтанами. В воздухе пахло поздними отцветающими розами, со стороны поместья лилась музыка, и пока мы шли, нас обогнало несколько разряженных пар, спешащих попасть внутрь в числе первых, чтобы им точно достались копчёные мидии в чесночном масле и розовое игристое вино.

– Я уже жалею, что привела тебя, – произнесла я так беспечно, как только могла. – Получив покровителя, ты перестанешь во мне нуждаться.

– Ты лишишься обузы в виде нищего артиста. Разве плохо?

– Лишусь умелого любовника.

Аркел хохотнул так, что на нас обернулась пышная дама в розовом платье, которая только-только нас обогнала.

– Я знаю выход из ситуации. Брось своё падальщичество, вернись в семью. Стань богатой невестой, а потом – богатой женой какого-нибудь купца. Богатой, но не обязательно верной. Фаворитизм всегда процветал в семьях, где молодость женщины побеждала богатство мужчины. Я с радостью продолжу спать с тобой, но уже в новом статусе.

– Чем тебя не устраивает моё занятие?

Аркел повёл плечами.

– Слишком многим.

Как ни презирала я мамины торжества, а всё же у меня перехватило дыхание, едва мы вошли в зал. Отец, должно быть, потратил целое состояние на свечи и живые цветы: в помещении было светло, как солнечным днём, блики отражались от хрустальных подвесок на люстрах, плясали на канделябрах и играли на бокалах и украшениях гостей. Гирлянды свежих цветов спускались с потолка, будто наверху расцвёл чудесный сад, и их тонкий аромат наполнял зал наравне с запахами духов, закусок и напитков.

– Ивель?

Я поняла, что Аркел тянет меня за локоть. Мотнув головой, я пошла за ним, и через пару шагов мы нырнули в толпу разряженных гостей: словно в море вошли, только это море состояло из весёлых взбудораженных людей в таких причудливых костюмах, что мы с Аркелом совсем не выделялись.

Вспомнив, что всё-таки нахожусь в родительском доме и не раз бывала на таких маскарадах, я потащила Аркела к правой стене – там стоял старый мамин клавесин, неизменно привлекающий деятелей искусства. Играла ненавязчивая музыка, и на сцене, возведённой у клавесина, я увидела небольшой оркестр. Музыканты тоже обрядились в чудные наряды, но такие, какие не мешали бы им играть.

Мимо нас сновали юноши с подносами, полными бокалов и закусок, – все подавальщики были как на подбор стройными, гибкими, а маски лишь наполовину прикрывали смазливые лица. Я взяла нам с Аркелом по бокалу игристого и слоёных корзиночек с мидиями.

– Ты знаешь кого-нибудь? – шепнул Аркел мне на ухо.

– Погоди.

Я вглядывалась в гостей, стараясь опознать хоть кого-то. Портные потрудились на славу, когда создавали костюмы: сверкающие, с осиными крыльями на спинах, расшитые золотом и хрусталём, с воротниками, длинными рукавами, струящимися подолами… Маски, шляпы и вуали всех мастей мастерски скрывали лица – не разберёшь, где царский советник, а где жена торговца шелками. Совершенно точно я видела мать: маленькая и изящная, словно статуэтка, она в свои неполные пятьдесят могла бы сойти за мою сверстницу, особенно в этой элегантной маске, закрывающей глаза. Меня кольнуло что-то вроде вины, и я поспешила перевести взгляд.

– Пока нет. Может, ты сам попробуешь завести с кем-то разговор? Тут нет бесполезных и незнатных гостей.

Я легонько подпихнула Аркела, чтобы он перестал жаться ко мне беспомощным птенцом.

– И как я буду представляться?

– Если стыдишься положения рядового актёра из маленького театра, то мог бы заранее придумать себе правдоподобную историю. Давай. Иди.

Аркел покачал головой, разминая шею, широко улыбнулся – наигранно, скорее всего, но эта улыбка смотрелась крайне странно на раскрашенном по-моему лице.

Я вздохнула и рассеянно отпила игристого. Маска мешала, но снимать её было нельзя. Привалившись к столику с закусками, я принялась рассматривать собравшихся. Убранство и наряды правда были великолепны: попади я сюда впервые, захлебнулась бы восторгом маленькой девочки. Музыканты разминались, готовился грянуть первый танец – что выбрала мать на этот раз? Вальс? Или что-то поновее? Взгляд то и дело возвращался к матери, безошибочно определяя её в толпе.

– Милая красавица, к чему вы вырядились таким чудищем? Впрочем, меня устраивает всё, кроме маски…

Я и не заметила, как ко мне, пыхтя, приблизился Гаргео Бейде – тот самый глава гильдии Ростовщиков, за которого меня безуспешно пытались выдать замуж несколько лет назад. Мне стало противно, когда я поняла, что сальные глазки Бейде бегают по моему телу, затянутому в корсет.

– К счастью, я перестану быть чудищем, едва сниму костюм. Некоторым такое перевоплощение не грозит.

Я отсалютовала бокалом и допила игристое, стараясь, чтобы это выглядело грациозно, несмотря на грузную лохматую маску. Бейде, вероятно, не понял колкость, но всё равно пару раз отрывисто хохотнул, будто кашлял. Он почти пренебрёг правилами маскарада, а может, ни у одного портного в Стезеле не нашлось достаточно ткани, чтобы сшить праздничное облачение на его тушу, которая стала только необъятнее за то время, что мы не виделись.

Бейде придвинулся ближе, так, что я почуяла запах его пота. Хорошо, что маска скрывала отвращение на моём лице.

– Мы встречались раньше, милая?

Он по-прежнему думал, что деньги способны сделать сговорчивой абсолютно любую девушку. Наивный старый болван. Я поспешила перевернуть фамильный перстень гербом вниз и протиснулась мимо ростовщика.

Я не танцевала, не заигрывала с богато разряженными мужчинами, не щебетала с дамами – нашла себе закуток, откуда был виден весь зал и где цветочные гирлянды достаточно скрывали меня от глаз, и обложилась закусками и вином, приготовившись коротать время в ожидании Аркела.

Пару раз я видела Лагре и его заместителя, Раве – друзья с детства, они вместе дослужились до командующих царской армией. Только Раве всегда был вспыльчивым и частенько рубил сплеча, тогда как Лагре оставался сдержанным и сохранял холодную голову.

Гости веселились, угощались, смеялись и танцевали, и я тихо радовалась, что материн праздник идёт так, как она, наверняка, хотела: грандиозно, пышно, хмельно и весело.

Маскарад подходил к концу, некоторые уже раскланялись и разъехались, как вдруг я поняла, что вижу Аркела рядом с Лагре. Увиденное потрясло меня и заставило сердце подскочить от волнения: что-то их свело вместе? Аркел, судя по всему, был пьян: с камзола исчезло несколько золочёных пуговиц, краска на лице размазалась, да и стоял он неровно, будто вот-вот упадёт. Лагре, напротив, держался твёрдо и совсем не выглядел хмельным, а вот Раве нервно метался рядом.

– Лагре, этот сброд не стоит твоего внимания.

Я едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не подойти к ним. Увидев меня, Лагре мигом бы понял, что к чему… Хотя кто знает, может, уже понял.

– Как ты попал сюда? Говори! Это Ивель тебя привела? Ты её заставил?

Лагре напирал, а пьяный Аркел выставил вперёд ладони, стараясь оттолкнуть моего брата. Если бы я вышла и заступилась, всё смотрелось бы ещё хуже, чем дешёвый спектакль.

– Что ты…

За музыкой и звоном бокалов, которые подавальщики убирали со столиков обратно на подносы, я не слышала слов. На какое-то время обзор мне закрыла группа людей – у одной женщины маска съехала, и я узнала в ней близкую подругу матери, а вот трое её кавалеров были мне незнакомы. Решившись, я встала, протолкалась мимо гостей и глупо замерла: ни Лагре с Раве, ни Аркела уже не было. Меня тут же охватило дурное предчувствие.

Я огляделась. До ужаса хотелось снять маску, мешающую обзору, но я боялась сделать ещё хуже. Да уж, хороша любовница! Как я могла думать, что Лагре не встретится с Аркелом и не узнает его, пусть даже с раскрашенным лицом? Мне захотелось дать себе пощёчину, но маска не позволяла.

Ещё пару минут я глупо металась по залу, но взяла себя в руки: Лагре куда-то увёл Аркела. Куда? Для чего? Что бы ни пришло моему братцу в голову, я могу уговорить его сменить гнев на милость. Наверное, могу.

Оглядевшись, я попыталась размышлять здраво. До выхода далеко – они не успели бы так быстро пересечь весь зал. Значит, ушли в другую сторону – к кухонному коридору, ведущему на задний двор. Очень похоже, что Лагре решил вывести неугодного гостя тайным путём и поговорить на задворках.

Я шмыгнула за дверь, выкрашенную той же краской, что и стены, и оказалась в коридоре. Подобрав платье, кинулась дальше, мимо душных кухонь, не обращая внимания на предупреждающие крики кухарок. Меня душил корсет – а может, просто от волнения сдавливало грудь. Что мог сделать Лагре Аркелу? Избить? Но с ним же Раве, образумит Лагре, даже если он перебрал игристого… И вообще, Лагре – уравновешенный и умный мужчина, он не станет кидаться на гостя, ещё и в день маскарада – не станет давать пищу для пересудов. Я успокаивала себя этими мыслями, а сама вспоминала, как горячо Лагре уверял меня, что убьёт Аркела, если застанет его снова в моей компании.

Дверь чёрного хода была приоткрыта – точно, я всё правильно поняла. Толкнув её, я выбежала на улицу. Вечером пошёл снег, и земля укрылась тонкой белой простынёй. Мои голые плечи тут же обожгло холодом, но пьяным гостям мороз нисколько не мешал: под каждым аккуратно подстриженным кустом валялись либо парами, либо в одиночку. Я выкинула маску в снег, подхватила юбку, бесстыдно задирая её выше колен, и побежала через сад к задней калитке.

С каждым шагом сердце всё сильнее колотилось в груди, дурные предчувствия и страшные мысли распирали голову.

Плющ, увивший ограду, застыл, покрытый инеем и снегом, словно сахарной пудрой. Я раздвинула плети и нащупала щеколду, больно-жгучую от холода, как вдруг за поместьем, со стороны пустыря, прозвучал выстрел. Моё сердце оборвалось, замерло и понеслось вскачь. Подозрения окрепли, обернулись чёрными тенями и заслонили мне взор, заставляя буквально сходить с ума от страха. Руки дрожали, мешая открыть проклятую калитку. Там точно случилось что-то ужасное. Лагре сдержал-таки своё обещание… Какая же я идиотка! Знала ведь, что он не станет кидаться словами и уж если решил, то доведёт до конца. Зачем я пошла на поводу у Аркела? Зачем подвергла его такой опасности?

Наконец щеколда поддалась, саданув мне по пальцам ледяным железом. Не обращая внимания на боль и холод, я толкнула калитку плечом и понеслась по заснеженному пустырю.

Вдаль тянулись ряды чёрных кряжистых яблонь, растущих по бокам пустыря так давно, что никто из живых не мог бы вспомнить, когда их тут посадили. Впереди виднелись три фигуры: одна стояла, поддерживая вторую, а третья стремительно удалялась прочь.

– Аркел! – крикнула я.

Единственный державшийся прямо человек обернулся и неопределённо махнул рукой, то ли подзывая, то ли прогоняя меня.

Я подбежала ближе, не веря своим глазам. Человека я узнала, это был Раве. На земле лежали два мушкета, снег покрылся пятнами крови. Я кинулась вперёд, всхлипывая и не понимая, что происходит.

– Аркел?

Я склонилась над раненым и замерла. Я ожидала увидеть одно лицо: тонкое, нежное, покрытое театральным гримом, но увидела совсем другое, очень похожее на моё.

На груди костюм Лагре промок от крови. Кровь сочилась у него изо рта, вскипая пенными пузырями на губах. Он ещё дышал – рвано, часто, слабо, но глаза смотрели куда-то сквозь меня.

– Лагре, Лагре, что же случилось? – забормотала я, не понимая, как такое могло произойти.

Раве осторожно опустил Лагре на снег. Я шарила руками по земле, хлопала Лагре по щекам, ощупывала его одежду, сама не зная, что надеясь найти. От Лагре кисло пахло спиртным.

– Мушкет долго заряжать, – глухо произнёс Раве. – Иначе я бы выстрелил ему в спину.

– Кому?

Меня душили слёзы, а в голове сделалось так пусто, что я не могла ни о чём думать.

– Тому раскрашенному шуту, с которым Лагре вздумал стреляться.

– Стреляться?

– У них была дуэль.

– Аркел не мог его убить! Он не умеет стрелять! – всхлипнула я.

– Даже не умеющий стрелять может случайно попасть в цель.

Лагре вздохнул и замер, став кем-то чужим, бездвижным и холодным, совсем непохожим на моего брата. Я закричала.

Этого не может быть! Я будто оказалась в чужой жизни. Аркел, безобиднейший человек из всех, кого я знала, игрок и любитель женщин, застрелил на дуэли командующего армией, моего родного и любимого брата. Глупейшая, абсурднейшая ситуация, которую невозможно было представить. Я слишком часто видела смерть, но никогда бы не подумала, что увижу смерть Лагре.

Со стороны поместья к нам уже кто-то бежал, крича и размахивая фонарями.