Мёртвый узел

5 «Хочешь сказать, ты его наложница?»

Жизнь в «Шоколаде» кипела, как в адском котле: дел было по горло. Казалось, сколько бы Чейс ни нанял работников, все равно какая-нибудь тарелка останется не домыта, картошка не дожарена, а пол не вычищен.

Я хмурилась перед зеркалом в подсобке, разглядывая кожу на шее. Все засосы, которые мне наставил этот урод, окончательно сошли, официантский чокер можно будет скоро убрать подальше. Жаль, что вскрытые вены так легко не заживают.

– Так, а ну хватит у зеркала хвостом крутить! – Зои так хлопнула меня по плечу, что я чуть было это самое зеркало не боднула лбом. – Вот твоя тележка, отвезешь в шестую комнату. Задание ответственное, поручаю только проверенным людям.

Я окинула ее кислым взглядом. Ее и ее столь торжественно представленную тележку, вычищенную до блеска, накрытую накрахмаленной молочной скатертью. Зря они так старались, белый не очень подходящий цвет для случая. В шестую комнату, да? Кажется, это та самая элитная часть борделя для богатых папиков с большими часами. На тарелках заботливо разложена клубника, черешня всякая в йогурте и шоколаде – утренняя поставка. Даже интересно стало, кто ж так извращается, прежде чем потрахаться.

– Роуз, давай, я знаю, что ты все это дело терпеть не можешь, но работа есть работа. Ты какая-то заторможенная сегодня весь день. Все о Ланкмиллере своем мечтаешь?

Я выдавила хриплое «угу», принимая поручение от управляющей. Мечтаю, чтоб он сдох поскорее вместе со своими садистскими замашками. Осторожно выкатывая тележку в зал кафе, я все еще его проклинала. Заторможенная, ха. Это Зои еще не знает, что я сегодня чуть было не разбила две тарелки и бутылку дорогущего коньяка.

Все потому, что заснуть удалось только во втором часу ночи. У меня из головы не шло, каково Элен там сейчас, что он почувствовал, когда понял, что может ее потерять, как я ничего не могу с этим сделать, исправить то, что он ломает с такой маниакальной страстью.

При мысли об этом мне самой хотелось бить тарелки.

Я неслышно прикрыла за собой дверь, обитую темным бордовым бархатом со стороны бордельного коридора. Такой материал куда больше бы подошел для того, чтобы обтянуть им гроб. Хотя, в общем, ничто здесь, по эту сторону двери, не было о жизни. Запах секса, тяжелых эфирных масел и дешевых духов. Грязь по углам, эти похабные розовые обои в разводах. Мало кто выдерживал здесь, будучи в здравом уме, многие плотно сидели на игле, хотя Чейс такого и не поощрял – умирали от этого слишком часто.

Зои хорошо знала меня и мою нелюбовь к этой части «Шоколада». Я действительно ненавидела доставлять сюда заказы. В богатом крыле было чище и уже не так смрадно, зато темнее раза в два, так что шестую комнату пришлось искать чуть ли не на ощупь. И почему сложно лишнюю лампу прикрутить, гребаный скупердяй. Чувствую, скоро я снова начну материться, как прежде.

Меланхолично стукнув в дверь пару раз костяшками пальцев, я ее распахнула без лишних церемоний. Раз заказывали еду, значит, ждите официанта. Но ждать, как оказалось, было особо некому.

Худые плечи вздрогнули, девушка рассеянно обернулась.

– А… я думала, это… – мимолетный страх сменился на ее лице детской растерянностью, и мне тут же захотелось опустить глаза.

Тележка скрипнула, вставая к дубовому столику.

– Вряд ли бы твой клиент стал стучаться, – со вздохом заметила я, оставляя на бархатной салфетке последнюю из тарелок. – Скажешь ему, что заказ у кровати, хорошо?

– Извини, я здесь совсем недавно, всего несколько часов, еще не знаю порядков. Мне даже не сказали, когда у меня первый, ну… сеанс, что ли… – девушка смущенно пожала плечами и уставилась в угол комнаты. – Вздрагиваю тут от каждого шороха.

Новенькая, значит. Как жаль.

– У тебя на двери висит список, там и время, и фамилия заказчика, – я вытащила бумажку из прозрачного пластикового конверта и протянула ей. – Ну вот, уже, кажется, должен был начаться первый, чуть опаздывает.

Я не планировала читать эти имена даже ради праздного любопытства, взгляд скользнул по строчкам поверхностно, совершенно без внимания, но все равно замер на самом верху. Я напоролась на это злосчастное сочетание букв, как на финку, пропустила через себя вместе с воздухом, чувствуя, как медленно цепенею. Отдернула пальцы от этой надписи, и еще несколько секунд мне казалось, что они обожжены.

Там стояла его фамилия.

– Что с тобой, плохо? – девочка даже подскочила со своего ложа, кутаясь в покрывало.

– Да уж точно не хорошо, – дрожащими пальцами зачем-то поправляя передник, я попыталась вздохнуть, уже не чувствуя воздуха.

Кажется, мой конец наступит гораздо раньше, чем предполагалось. С усмешкой суицидницы я подняла листок, спланировавший на пол, и снова опустила на него глаза, лелея все еще исполненную идиотизма надежду на то, что эта жуткая фамилия невесть как сотрется, а вместо нее появится другая, чуть менее мерзкая.

Чуда на произошло. Упрямые буквы все еще складывались в до глубины души ненавидимое «Ланкмиллер», вот только… если унять дрожь в пальцах и приглядеться повнимательнее, инициалы рядом с ней стояли другие, не как у мучителя. «Ланкмиллер Л.».

– Не припоминаю такого, – пробормотала под нос больше для себя, чтобы звук собственного голоса вернул ясность сознанию.

– Может, это потому, что все слишком сосредоточились на Кэри? Ну ничего, наступит и мое время, – донеслось со стороны распахнутой двери, от которой я молниеносно отскочила, словно в коридоре началось стихийное бедствие ужасающих масштабов.

– Знаешь Кэри? – взглянула недоверчиво. На рожу похож. Весь нарядный, прилизанный, будто не в бордель пришел, а на вечерний променад.

– Это мой старший брат. Двоюродный. – Он пояснил это с напускной небрежностью, как факт, который обычно производит серьезное впечатление. Но меня совсем другое в этом ответе заинтересовало. Выходит, он из побочной ветви, той, которой принадлежит «Шиффбау».

– О, так у Амалии есть наследники, – это вырвалось почти случайно, от большого удивления.

Я задела болевую точку, его аж перекосило.

– Детка, поверь мне, я последний, кто может иметь с ней хоть какие-то родственные связи. Через годик закончатся мои мытарства по спецшколам для мажоров, наконец вступлю в наследство, и мы попросим эту дамочку на мороз.

В этот раз перекосило уже меня. Смотрю, уродские прозвища у них реально семейное. Стало быть, это сынуля дядюшки Кэри от первого брака или что-то вроде того.

– Откуда вообще такой живой интерес к моей персоне и такая поразительная осведомленность? – он ступил в глубь комнаты. – Ты у нас кто, горничная? В ролевые игры играть будем? Мне нравятся такие комплименты от заведения.

Мне стоило прикусить язык еще в самом начале. Заткнуться на хрен и по-тихому ретироваться с этой проклятой тележкой. При мысли о том, во сколько мне теперь обойдется моя болтливость, хотелось язык себе откусить. Злить кого-то из этой семейки будучи мной – абсолютно не иметь мозгов.

– Я официантка, и мне работать надо, – хмуро пробормотала, отступая все дальше, потому что загадочный Ланкмиллер Л. как-то не думал останавливаться в своем продвижении по комнате, и траектория его не сулила ничего хорошего.

– Куда? – попытка обхода по левому флангу с треском провалилась: меня схватили за плечи и прижали к стене одним рывком, поняла, только когда воздух из легких выбило.

Взгляд краешком зацепил совершенно стихшую от таких страстей девочку, по шею завернувшуюся в простыни.

– Охрану позвать? – зашипела я, пытаясь вывернуться из хватки. Да, очень убедительно, Роуз, плюс сотку за актерское мастерство. – Таких, как ты, они в участок сдают, – о господи, это было еще хуже.

– Плевать, Кэри меня отмажет, – мне продемонстрировали снисходительную усмешку, к которым еще обычно добавляют «душка» или «дурочка».

– Угу, скорее размажет за то, что лапаешь его наложниц, – пробубнила я себе под нос.

Эффект был невероятный. Наследник «Шиффбау» отскочил с редкостной прытью, словно от прокаженной, и руки свои убрал. Ясно стало, что его пугает хоть малейший шанс того, что сказанное мной правда.

– Хочешь сказать, ты его наложница? – скепсис появился только мгновением позже, когда заработала голова.

Я еще не успела сообразить, как доказать ему, чтобы звучало убедительнее, как тот снова изменился в лице.

– Припоминаю, что одним из недавних приобретений была официантка из «Шоколада». Любопытно, Кику. – Он окинул меня оценивающим взглядом, сверху вниз. Судя по всему, моя перекошенная рожа во всем и без слов его убедила. – Весомый аргумент, чтоб руки не распускать, – заключил младший Ланкмиллер. – А что ты делаешь в таком месте? Ах, он об этом не знает, рискну предположить, – так растягивал слова, когда говорил, что руки чесались треснуть. Гребаный позер. Ясно, откуда у старшего взялся стереотип о пафосных малолетках. – В таком случае, могу я просить тебя об услуге? О том, что я здесь был, ни слова. В обмен могу предложить то же.

Так его ум посещают здравые мысли время от времени, надо же.

– Идет, – угрюмо согласилась я, хватая тележку. Уже почти возрадовалась чудесному избавлению, как буквально в шаге от свободы мне в спину прилетел вопрос, как камень исподтишка.

– А чего это он так далеко тебя отослал? – младший Ланкмиллер надменно хмыкнул. – Кэри же в Анжи сейчас обретается, я не прав?

Я остановилась, совершенно четко понимая, что стану разглагольствовать на эти темы – потеряю время. Объяснять ему про новую большую любовь и проблемы со «Змеиным зубом» должна не я, а старший братец.

– Сиськи маленькие, вот и отослал! – зло процедила сквозь зубы, выталкивая тележку в коридор, выскакивая следом, пока меня не схватили за руку.

– Издеваешься? – Ланкмиллер подарил мне такой взгляд, какой обычно дарят умалишенным.

– С чего бы?

– Кэри любит маленькую грудь. Он молиться на нее готов, а ты…

Я с размаху захлопнула дверь, не дослушав. Беззвучно материлась еще минуты две, прижавшись к бордовой стенке. Будь проклят этот Кэри со всеми своими фетишами и вагонным составом ужасающих родственников. Я не могу выйти на свет с такой красной мордой – люди не то подумают.

– Ну и как он тебе, Ланкмиллер Лео? – принимая у меня тележку, начальница едва не светилась от любопытства.

– Спасибо за подставу. – Я меланхолично тряхнула головой, вытирая о фартук вспотевшие ладони. – Это был безусловно очень приятный разговор, посидели почти по-семейному, – подняла голову, встретившись с управляющей глазами. – Шутки у тебя так себе, чтоб ты знала.

Наверняка она наблюдала по камерам за всем, что происходило, но вот как трактовать – не знала, поэтому ее почти сжигала изнутри жажда подробностей. Будь я чуть меньше мертва внутри, наверное, огрела бы ее подносом.

– Да ладно тебе, ну, – это было чем-то вроде извинения, и оно как-то неловко повисло в воздухе, вырвав у меня тяжелый вздох.

По Зои прекрасно видно было, едва ли она представляла, через что заставила меня пройти ради своего любопытства. Ругаться с ней не хотелось.

– Моя смена закончилась. Так что я домой, – сообщила сухо, доставая из шкафа свою одежду, притворяясь, что предыдущего разговора не было.

Начальница с задумчивой подозрительностью воззрилась на меня, а потом только коротко кивнула и ушла в зал кафе, бормоча под нос:

– Ну и страсти…

На улице было холодно, пепельные хлопья облаков наслаивались друг на друга, обещая очередной дождь. Соленый ветер остудил лицо, помог вытряхнуть из головы ненужное и пустое, я подставилась ему, чувствуя, как все медленно возвращается в равновесие, маленький нервный огонек внутри, выжигающий из меня живое, потихоньку гаснет.

И как раз в этот замечательный момент в кармане раздался навязчивый и пугающий до дрожи трезвон мобильника. Он раньше не звонил так рано. Что-то стряслось.

– Ты дома? – раздалось в трубке сразу же, как я приняла вызов.

Ни тебе приветствий, ни «как дела». Похоже, он злой, как черт. Десять чертей, скорее.

– Нет еще, но уже собираюсь.

– Стемнело полчаса назад, где тебя носит?

– Не обвиняйте почем зря, хозяин, – я сделала паузу, чтобы иронично вздохнуть после этой реплики, – еще только смеркается, даже фонари не горят.

– Живо домой.

Может, от порыва ветра, но мне вдруг стало так холодно, что захотелось подышать на руки, растереть пальцы, спрятать в карманах. Взвыть от того, что это не помогло.

– Уже в пути, сказала же, – тихо вздохнула я, – что опять не так? Сорваться не на ком? – помолчав, добавила к этой череде еще один вопрос, не совсем уместный. – Снова неприятности с Элен?

– Как показывает опыт, с человеком, сидящим на цепи, неприятностей минимум. Как этот отыщется, и его на цепь посажу, – в его голосе просквозило что-то похожее на раздраженную собачью усталость. Что-то, что напомнило человеческую черту.

– Ты это о ком? – аккуратно уточнила я, кажется, уже начиная подозревать.

– Сегодня одна мелочь пузатая пропала с радаров. Мой младший брат сбежал из интерната, видимо, решил, что бессмертный. Думаю, ты о нем не слышала в любом случае.

О, уже слышала, дорогой.

– Скажи мне одну вещь. Он ведь наследник «Шиффбау», разве он не твой конкурент в будущем? Что тебе за дело до его перемещений?

– Это не имеет значения, чей он наследник, пока я за него в ответе, – резко отозвался Ланкмиллер. – И если Амалия доберется до него раньше, для него уже вообще ничего не будет иметь значения.

Венка бьется под воротником футболки, во рту сухо, словно с похмелья. Я зачем-то зажмурилась, прежде чем выдохнуть и сказать. Сказать и разрушить наше маленькое соглашение с Лео, которое не просуществовало дольше получаса. Сказать и подписать себе смертный приговор.

– Хорошо, я тебя поняла. Он сейчас в «Шоколаде». И ближайший час пробудет там.

– А ты, разреши осведомиться, что там делаешь? – он уже взял меня на мушку, и это ощущалось даже с такого немыслимого расстояния, когда ты стоишь посреди тротуара, безоружная, под прицелом господского гнева.

Выдохни, Роуз. Все равно придется это сказать.

– Я… я там работаю.

Что, не осилила с первого раза, дыхание перехватило, да? Слабачка.

– Ты… что? – глухо переспросил Ланкмиллер, будто давая мне бессмысленный второй шанс.

У меня не было сил выкручиваться, искать правдоподобную ложь, тут как бы трубку не выронить из дрожащих пальцев. Все-таки я его боюсь. Как стыдно себе в этом признаваться.

– Я разношу еду, как раньше. Потому что это все, что я умею, как мы с тобой уже прояснили. Больше ничего. Чейс зарплату обещал повысить, если нормально пойдет.

– М-да… Если жив останется, конечно, повысит, чего ж, – задумчиво вздохнул Кэри, отстукивая пальцами по столу.

Я чуть было не врезалась в скамейку возле цветочного магазина, в итоге упала на нее же, заработав себе синяк. Уставилась в мокрый асфальт, расплывающееся отражение себя и неба. Начался дождь.

– Ясно, значит, все случилось, как я и предполагал, – Ланкмиллер не угрожал мне, его не трясло от злости, но по этому ровному голосу я поняла, что он сейчас ударит сильнее, чем мог бы. – Вот значит, что бы ты стала делать, получив свободу или хотя бы ее часть? Добровольно вернулась в самое мерзкое место города, в этот вертеп? Знаешь, почему к Чейсу не стоит очередь из работников, откуда эта вечная нехватка рук? Он обманывает всех, кто к нему приходит, не делая исключений. Ты нанимаешься официантом, а потом понимаешь, что постепенно погряз в таких долгах и штрафах, что по гроб жизни обязан этому злачному заведению и уже записан, как его собственность. Тейлор этого не сделает с тобой, пока ты под моим покровительством. Но в ином случае, ты бы уже отправилась мыть полы. Или обслуживать мужиков в бордель. Это был бы печальный исход, но вполне заслуженный для такой безответственной дурочки, плевавшей на свою безопасность и жизнь. Ты была уверена, что сможешь еще жить ее по-человечески, но ты разучилась, Кику. И разучилась задолго до того, как мы с тобой встретились.

Каждое его слово жгло так, что не оставалось сил оценить, какие из них были правдой. Меня словно наполняли расплавленным металлом, точно пустой сосуд. Застываешь, и в тебе не остается ничего твоего, кроме этой боли. Застываешь и превращаешься в ожог.

– Я… н-не…

А что «не»? Неправда? Я замолчала, чувствуя, что дрожат губы. «За что ты так со мной?» – я это хотела спросить. Но упрекнуть мучителя было не в чем, кроме излишней прямоты. Так люди не общаются друг с другом, будто оголенные провода.

– Нечего сказать, да? – Ланкмиллер осведомился устало, без своего долбаного ехидства, и, прежде чем отключиться, после недолгого молчания отдал короткий приказ: – Домой. Сейчас же.

Жмурясь от коротких гудков, я отняла трубку от уха, едва удерживая ее в ослабших пальцах. Эта снисходительность режет хуже ножа.

Тихий ужин с Алисией протекал в молчании, только звуки грозы снаружи и скрежет вилки о фаянс. Я почему-то даже дышать боялась. Украдкой поглядывала на хозяйку дома и тут же опускала глаза. Рыжая и живая. Мое присутствие действовало на нее удручающе, приносило эти раскаты грома снаружи в дом, и в нем больше не было так светло.

– Что-то произошло? – оставляя тарелки в раковине, она спросила это мимолетом, будто просто для разговора.

– Нет, у меня всегда такое лицо, будто кто-то сдох.

– Кику, иди сюда, – она вдруг прижала меня к себе, больше не спрашивая ничего. Так крепко, будто боялась, что я исчезну. Порывистое движение, выбившее почву из-под ног, заставившее дышать глубоко и часто. Заставившее почувствовать.

Удивительно домашний запах корицы и имбиря, человеческое тепло. Ты такая хорошая, Лис, жаль, что ты даже не знаешь моего имени.

Думала, что засну сразу же, как голова коснется подушки. После рабочего дня обычно так и происходило. Только не в эту ночь. Эти дрянные мысли словно застряли в голове кольями, причиняя все больше боли, и я не могла избавиться от них, гоняла по кругу, пока не начало тошнить. Ну подписал бы он мне вольную – куда бы я пошла, в самом деле, если не в «Шоколад»? Ничтожный винтик в системе, без гроша за душой, замкнутый в петле собственных неудач, не умеющий ничего.

В полумраке я разглядывала свои запястья. Так поразительно пусто на душе, как было в тот раз. Ход мысли приобретает не слишком приятный оборот. Я зачем-то нащупала в кармане трубку нервным дерганым движением. И сама не поняла, как это получилось.

– Да? – нехитрая комбинация клавиш и этот проклятый голос.

– Ты не спишь?

– Нет пока. У тебя что-то важное?

И что мне ему ответить? «Нет, я просто боюсь, что сделаю с собой что-нибудь от отчаяния»?

«Нет, я хочу, чтобы ты меня успокоил»?

«Нет, я…»

– Нет, просто уснуть не могу.

– Планируешь предложить спеть тебе колыбельную?

– А ты бы мог?

– Тебе не понравится.

Ланкмиллерский голос приобрел те тягучие, полухищнические интонации, которые обычно проявлялись, когда он планировал затащить в постель.

Я без особой радости уставилась на мурашки на своей руке.

– Да, наверное… – перевернулась на бок, прижавшись щекой к подушке, переводя взгляд на матовые цветочки на стенах, едва различимые в темноте. – Как с братом? Нашелся?

– Нашелся по твоей наводке. Спасибо.

О, так мы умеем быть благодарными. Я обреченно прикрыла глаза, вызывая в памяти его холодную усмешку. Такая наверняка появится сейчас, когда признаюсь в своей беспомощности.

– Знаешь, я хотела спросить тебя…

«Что мне делать со своей жизнью?», что мне делать со своей жизнью, чтобы она не разваливалась на части. Ты же у нас все знаешь, мать вашу. Ты же строишь из себя того, кто держит все под контролем. Так помоги мне.

В трубке повисла тишина из-за моей заминки. И именно в эту случайную паузу я отчетливо уловила голос Элен на заднем плане. Мне будто пощечину отвесили, приводя в чувство. В первую очередь стоит послать к черту себя и свои нелепые звонки посреди ночи. Ланкмиллер отправил тебя сюда, потому что хотел избавиться от проблем, а не чтобы выслушивать дурное подростковое нытье по телефону. Так что возьми себя в руки и прекращай.

– Я, видимо, отвлекаю. Тебе стоило сразу сказать, прости.

Я резко сбросила вызов, не дав Кэри возможности ответить, и отшвырнула телефон в стену, словно тот был проклят. Мобильник отскочил и, к величайшему сожалению, все-таки не вылетел в распахнутое окно.

Чтобы вставать и специально его выбрасывать, сил решительно не хватало.