Мёртвый континент

Близкое будущее …

Йелоустоунский национальный парк США расположен в кратере гигантского действующего вулкана. Учёные вулканологи давно подсчитали, что извержения происходят примерно раз в 40 000 лёт. С момента последнего извержения прошло около 60 000 лёт. Раз так, вулкан может взорваться в любое время. Последствия извержения будут катастрофическими для всего континента. Гигантские цунами смоют в океан всё живое с европейского побережья, Голландия, Исландия и Англия будут уничтожены полностью. В Россию хлынут десятки тысяч гастарбайтеров из Восточной и Западной Европы, готовые на любую работу.

Тучи вулканического пепла укроют Землю на несколько лет, начнётся похолодание - короткие летние месяцы и длинные зимы. Потом климат восстановится, но тропические леса Южной Америки будут уничтожены. ООН начнёт финансирование работ по восстановлению флоры и фауны на южном континенте. Территория Северной Америки будет объявлена зоной отчуждения. Извержение уничтожит 90% населения. Не останется ни одного целого города. Многочисленные аварии на атомных электростанциях и химических предприятиях приведут к заражению огромных территорий. Большая часть США и Канады превратится в радиоактивную пустыню. После восстановления климата растительный и животный мир начинает возрождаться. Но под воздействием радиации и самых невероятных сочетаний химических веществ выжившие люди, животные и растения превращаются в опасных мутантов. Бактерии тоже мутируют, обычные заболевания становятся смертельными. Территория от северной границы Канады до Панамского канала объявляется зоной отчуждения. Однако желающих попасть на мёртвый континент будет предостаточно. В разрушенных городах остаются никем не тронутые банковские хранилища, полные золота и драгоценностей.

Мутанты вызывают острый интерес учёных всего мира. Но поступление экспериментального материала строго ограничено в целях безопасности. Как следствие, сформируется подпольный рынок по продаже мутантов - животных, растений и людей. Толпы авантюристов и искателей приключений пытаются проникнуть в зону отчуждения. Кроме того, на территории бывших США и Канады останется несколько действующих атомных электростанций. Бесконтрольная работа реакторов может вызвать целую серию так называемых «грязных» ядерных взрывов, которые окончательно уничтожат всё живое. Облака радиоактивной пыли накроют Европу и Азию. Поэтому СБ ООН вынужден отправлять военные экспедиции для поиска и уничтожения действующих реакторов либо консервации. Это очень опасная и трудная работа, приходится сражаться с мутантами, шайками добытчиков биологического материала и золотоискателей. Так как контролировать морские, воздушные и сухопутные границы мёртвого континента в полном объёме сможет только Россия, заниматься уничтожением преступников, террористов и опасных объектов будет специальное подразделение, созданное на базе бригады ВВ МВД РФ – ОМСБОН ( Отдельная мотострелковая бригада особого назначения

Выписка из материалов дела, предоставленного на рассмотрение суда чести офицеров военным дознавателем:

«… 16 июня сего года капитан Климочкин П.А. в 21.00 пришёл в ресторан, расположенный на территории части, поужинать. В это время группа офицеров штаба бригады отмечала присвоение досрочного воинского звания подполковник товарищу Сидельникову Ю. М. Офицеры и лично товарищ Сидельников Ю. М. вели себя достойно, однако капитан Климочкин П.А., испытывая личные неприязненные чувства к подполковнику Сидельникову, спровоцировал драку с последним. Присутствующие офицеры пытались предотвратить нарушение воинской дисциплины, но Климочкин П.А. набросился на них с кулаками. Драку прекратил вызванный администрацией ресторана наряд военной полиции. Свидетели происшествия отмечают, что капитан Климочкин, будучи совершенно невменяемым от алкоголя, оскорблял присутствующих словесно, клеветал на подполковника Сидельникова Ю.М. Считаю необходимым ходатайствовать о снижении Климочкина П. А. в воинском звании на одну ступень».

Выписка из служебной характеристики на капитана Климочкина П.А.:

«… за время прохождения службы в в/ч № … Климочкин Павел Андреевич зарекомендовал себя следующим образом: в военном отношении подготовлен слабо, мало уделяет внимания обучению и воспитанию подчинённых, с товарищами груб, высокомерен, авторитетом в воинском коллективе не пользуется. Личный состав вверенного ему подразделения плохо подготовлен для выполнения боевых задач, что подтверждается неоднократными проверками боевой готовности офицерами штаба…

Военную и государственную тайну хранить умеет».

- Товарищи офицеры! – раздаётся голос председателя суда чести офицеров. Хриплый бас начальника службы химзащиты, исполняющего обязанности судьи, заполняет полукруглый зал офицерского собрания. Громко хлопает дверь, чётко стучат каблуки, присутствующие офицеры вытягиваются в струнку – к столу председателя суда твёрдым шагом идёт командир бригады генерал-майор Алферов. Чёрные волосы с едва заметной проседью зачёсаны назад, губы сжаты, лицо каменное. Золотое шитьё погон блестит в лучах потолочной люстры, от орденских планок на широкой генеральской груди отражаются блики. Наград столько, что орденские планки занимают почти всю левую половину кителя.

Командир на мгновение замирает возле стола председательствующего, коротко командует:

- Товарищи офицеры!

Абсолютная тишина на мгновение прерывается коротким шумом двигающихся стульев, офицеры садятся. Звуки смолкают, присутствующие замирают каменными изваяниями. Генерал хмуро смотрит на стопку бумаг. Председатель суда поспешно прячет руки под стол, выпрямляет спину, пытаясь сесть по стойке смирно. По квадратному лицу начальника хим. службы бегут крупные капли пота, на бледных щеках хорошо видны красно-синие прожилки. В громадном зале офицерского собрания бригады тишина такая, что кажется, будто люди перестали дышать и моргать. Алферов небрежно проводит ладонью по бумагам, глаза быстро бегут по тексту. Всём видно, что генералу противно и гадко читать всё эти протоколы, объяснительные записки и пояснительные доносы.

- Что можете сказать в своё оправдание, капитан? – рокочет командирский голос.

Павел посмотрел в окно. Далёко на горизонте собираются свинцовые тучи, надуваются злостью и дождём, неторопливо ползут на город, чтобы пролиться холодной водой на людей, что посмеют не спрятаться от гнева природы. Взгляд возвращается в зал, скользит по равнодушным лицам офицеров. Никто не смотрит на него, всё прячут глаза.

Что ответить? Он действительно был пьян в тот вечер. Не заладилось всё ещё с прошлого понедельника. Жена давно бурчала, что уйдёт, если он не выбьет у начальства квартиру поближе к центру и подальше от части. Давно стоят на расширение жилплощади, уже пора и потребовать. Пришлось идти в штаб, к зам. по тылу. В коридоре встретился начальник штаба, полковника Родионова. Радостным голосом сообщил: только что звонили из Москвы: утверждены всё кандидатуры представленных к наградам по результатам последнего рейда на Мёртвый континент. Кое-кому из офицеров досрочно присвоят очередные звания, а его, Павла, наградят орденом «За мужество» третьей степени. Неприятно резанули слух слова – за мужество третьей степени … Это как? Разве можно делить мужество по категориям или степеням? Давным-давно, в Великую Отечественную войну солдат и офицеров награждали медалью «За отвагу». Простенькая такая медалька, в официальной табели о рангах стояла невысоко, но ей гордились всё! Не было выше награды для солдата, разве что орден Славы, но то ордена, а тут простая медаль. Почему? Да потому, что за отвагу! И всём понятно, что награждённый не трус! А тут? Мужество третьей степени … Значит, есть четвёртой, пятой, десятой степени. Ну что за чушь, а?

Всё эти мысли промелькнули в голове за одно мгновение. Павел только взглянул в радостные глаза начальника штаба бригады, выдал:

- Я отказываюсь от награды.

- Что? – удивлённо вытаращил глаза полковник.

- Я отказываюсь от такой награды! – громко повторил Павел, - от мужества третьей степени.

Родионов мгновение непонимающе смотрит на Павла, ещё не веря собственным ушам, тихо спрашивает:

- Ты что, обалдел? Ты понимаешь, что говоришь?

- Так точно. Разрешите идти, товарищ полковник? Есть!

Не дожидаясь разрешения, поворачивается через левое плечо, словно на строевом плацу, шагает к выходу. Родионов недоумевающе и раздражённо смотрит вслед. Отворачивается, медленно шагает по коридору. Раздражительность во взгляде истаивает, в глазах появляется странное выражение … какого-то смутного понимания, что ли?

Через три дня жена устроила скандал, обозвала тряпкой, никчемой, как-то там ещё, но он уже не слышал – быстро собрался, ушёл в часть. Зашёл в кафе, хотел просто посидеть вечер, тут, как назло, компания: господин Сидельников со товарищи! Павел глянул, брезгливо отвернулся, но взгляд зацепился за стакан с водкой в руке Сидельникова. На дне тускло блеснули золотом две большие звёзды! «Так вот кому звание досрочно, - понял Павел, - Юрочка и близко к рейду не был, а поди ты, героем стал! Подхалимы из кадров включили в списки, лизоблюды папочкины из оперативного отдела состряпали наградную аттестацию и вот на тебе, ещё один дикорастущий подполковник»! Стало противно. Во рту появился такой привкус, будто майские жуки насрали. Залпом выпил стакан водки, сплюнул.

… они с Юрочкой были хорошо знакомы ещё с курсантских времён, оба учились в военном институте в одном взводе на факультете спец частей. Юрочку уже тогда побаивались. Дело в том, что его папа был замом командующего и вот-вот должен стать главкомом войск. Таких «сынков» хватает в военных институтах, ведь у генералов и маршалов тоже есть дети. Только вот разные они. Одних сокурсники видят на присяге и на выпуске, когда вручают дипломы и погоны, других только на экзаменах. Но большинство учится наравне со всеми; папы, понюхавшие в своё время пороха, понимают, что отпрыскам надо вдосталь хлебнуть солдатской каши с солёным потом. Разные они, генеральские сынки. Был в бригаде такой забавный парень по имени Иван Дядечка. Окончил тыловой факультет, получил назначение в продовольственную службу (сразу начальником!), но перевод на повышение предыдущего начальника службы от чего-то там задержался и назначили лейтенанта Дядечку на вакантное место командира ДРГ – диверсионно-разведывательной группы. Ну, не было другой должности! Командование старалось не грузить молодого лейтенанта, но у Ивана была уникальная способность привлекать к себе мелкие неприятности. Он стал участником всех курьёзных и смешных происшествий, которые только происходили в бригаде. Другого давно бы обвешали взысканиями по мелочам, но Ивана нельзя. Что делать? Пришлось дать лейтенанту боевое задание. Офицеры понимающе усмехались – не пойдёт парень в рейд, не царское это дело, прапорщик вместо него покомандует. Но не тут-то было! Дядечка жутко возмутился, когда начальник оперативного отдела предложил ему побыть на прод. складе вместо командировки за Атлантический океан. Замы комбрига хором уговаривали строптивого лейтенанта тыловой службы не лезть в пекло, не нужно это ему… Куда там! Упёрся Иван, даже пригрозил, что отцу пожалуется, а он у него в главке сидит, начальник автослужбы войск! Махнули замы рукой на уговоры, дали разрешение. Зато зам. командира ДРГ, прапорщика, заинструктировали до слёз по мерам безопасности лейтенанта Дядечки …

Группа попала в засаду при возвращении. До площадки, где мог приземлиться вертолёт, оставалось всего пять километров. Раненый Дядечка тащил на себе двоих. Мутанты сумели догнать, убили одного солдата. Лейтенант вынужден был свернуть в сторону от маршрута. До посадочной площадки осталось по прямой меньше километра, но через радиоактивный пустырь. Когда обессиленный офицер подполз к вертолёту, счётчик показывал триста рентген. От слабости Иван потерял сознание. Скончался в госпитале, не приходя в себя.

С Юрочкой всё по-другому. Нет, он не увиливал от учёбы, от тяжёлых нагрузок и краповый берёт получил честно. Ну, почти честно, подыграли немного в учебной схватке один против пяти, сильно не били и на марше десять секунд сбросили. Стажировку перёд выпуском проходил вместе со всеми, в Бельгии. Там как раз валлийцы подняли хай, требуя не то независимости, не то автономии. Европейский союз, не имевший собственных вооружённых сил по причине бедности, обратился за помощью к России. Порядок навели за неделю силами пехотного полка и сводного батальона курсантов выпускного курса военных институтов «вэвешников». Но было одно серьёзное отличие у курсанта Сидельникова от остальных. Только за ним, Юрочкой, прилетал самолёт с опознавательными знаками главка, что бы доставить пацана в Москву на каникулы. Только у него был универсальный коммуникатор, который не каждому генералу был положен по должности. Только он один мог пользоваться гаджетом, который автоматически вёл аудио и видеозаписи лекций, остальные курсанты работали с обычной сенсорной панелью коммуникатора, некоторые и вовсе печатали на клавиатуре старинных ноутбуков. Были такие любители антиквариата. И что странно, преподаватели поощряли такое. Они почему-то считали, что студент или курсант, всё равно, обязан уметь работать на клавиатуре, а некоторые сумасшедшие требовали, чтобы ещё и писать умели. Какими-то странными палочками, ручками называются, да ещё и на бумаге! Такой ерундой страдали в основном древние старики, которым за восемьдесят. Нет, всё-таки пенсионный возраст надо снизить хотя бы до шестидесяти. Юрочке заранее было известно, в каком кабинете будет протирать форменные брюки, в какой должности. Он ещё на третьем курсе знал, когда получит воинское звание капитан, минуя старшего лейтенанта. И тем более странно Павлу было увидеть Юрочку в боевой бригаде. Оба выпускались лейтенантами, но через два года Павел всё ещё носил две маленькие звёздочки на погонах, а Юрочка прибыл в бригаду из главка с майорскими погонами. Видно, что-то изменилось в мире, если даже такие "фрукты" вынуждены хотя бы числиться в боевой части.

… и всё бы ничего, но кто-то из компании Сидельникова с ехидной усмешкой бросил несколько слов в адрес Павла. Что конкретно, он уже не вспомнит. Внутри словно струна натянулась до предела, в голове появился звон, зрение обострилось, по всему телу разливается лёгкость. У Павла всегда так, если чует смертельную опасность. Ни Юрочки, ни его лизоблюдов не боялся, но отдавал себе ясный отчёт о последствиях того, что сейчас произойдёт.

… наряд военной полиции, вызванный барменом по телефону, в драку офицеров спецназа не вмешивался. Себе дороже. Администратор кафе торопливо подсчитывал на калькуляторе стоимость бьющейся мебели, посуды и стёкол. Полицейские с азартом наблюдали, оказывали первую помощь вырубленным. Их оказалось достаточно, потому что в драку вмешались многочисленные разниматели и защитники. Досталось и тем, и другим. Лишь когда побоище затихло, старший наряда обездвижил электорошокером зачинщика, капитана Павла Климочкина.

- Я слушаю вас, капитан! – врывается в сознание голос Алферова. Воспоминания стремглав улетучиваются, спугнутые рокотом командирского голоса. Павел смотрит в глаза генерала, видит сочувствие, жалость, желание помочь и … бессилие. Хоть и генерал, но плетью обуха не перешибёшь.

- Мне нечего сказать! – раздаётся голос Павла.

Тишина в зале сгущается ещё больше, твердеет. Кажется, будто огромное помещение офицерского собрания заполнило железобетоном, в котором гаснут всё звуки.

- Так, хорошо, - произносит Алферов. Глаза стремительно бегут по строчкам служебной характеристики, останавливаются на середине текста.

- Здесь отмечена низкая боевая готовность вашей роты. В чём конкретно выразилось?

- На проверке снаряжения у двоих солдат не было складных кружек.

- Они и не нужны. Ими пользовались во времена царя Гороха, - удивился Алферов.

- Проверяющий со штаба округа заявил, что есть директива, предписывающая обязательно иметь в запасе кружки. Я пытался доказать, что это полная чушь, достаточно одноразовой посуды, но меня не слушали. Внесли в акт проверки, как серьёзный недостаток.

Алферов молчит, только скулы твердеют. В разговор осторожно вмешивается председатель суда:

- Разрешите вести заседание дальше, товарищ генерал-майор?

- Да.

Потом были многочисленные выступающие с обвинительными речами. Павел не вслушивался в слова, знал всё заранее. И когда во время перерыва увидел председателя суда рядом с Сидельниковым, нисколько не удивился. Приговор был таков: снижение в воинском звании на одну ступень и ходатайство перёд командованием о досрочном увольнении по причине невыполнения условий контракта. На следующее утро Павел получил на руки письменный приказ сдать дела заместителю, а самому безотлучно находится в части впредь до особых распоряжений.

В полном безделье незаметно пролетело несколько дней. Командование стало беспокоиться, как бы опальный капитан не учудил чего. Павла начали через день назначать на дежурство, в свободное время поручили вести занятия с отстающими солдатами. Так прошла ещё неделя, а потом в часть прибыли стажёры из военного института. Быстренько раскидали по батальонам, назначили старших, но тут случилось непредвиденное – в группе, которая должна была вот-вот отправиться в рейд на Мёртвый континент стажёрами «чистильщиков» - так прозвали подразделения поиска и ликвидации ядерных объектов – заболел сопровождающий офицер и заменить его было совершенно некем. Офицеры разъехались на задания, многие ушли в отпуска. Срывать стажировку последнего курса никак нельзя, за такое по головке не погладят, особенно начальника штаба бригады. Одним словом, беда да и только!

По пустому коридору штаба медленно идёт полковник Родионов. Густые чёрные брови столкнулись мохнатыми лбами на середине лица и так и остались там, страдальчески изогнув спины. Круглое лицо, обычно благодушно розовое, вытянулось книзу, приобрело желтоватый оттенок. По небритым щекам медленно ползают красные пятна. Бледные губы сжаты в ниточку, словно полковник собрался плюнуть, но не в кого и они так и застыли, наполовину втянутые в рот. Карие глаза быстро перебегают с предмета на предмет, ни на секунду не останавливаясь. Коридор пуст. Стук шагов гулко звучит под изогнутыми сводами потолка, злобно мечется туда-сюда и улетает в раскрытые настежь окна. В штабе никого, если не считать прапорщиков делопроизводителей и женщин машинисток. Печатных машинок давным-давно нет, никто даже не знает, как они выглядят, а дурацкое название «машинистка» осталось. Полковник мучительно размышляет, что делать с группой курсантов стажёров. От напряжённой умственной работы голова болит, как будто в затылок гвоздь забивают. Взгляд безнадёжно скользит по сверкающему паркету, перебегает на шкаф из бронестёкла, где хранится знамя бригады. Краем глаза полковник замечает движение на строевом плацу. Голова медленно, словно башня тяжёлого танка, поворачивается к окну, взгляд лазерным прицелом упирается в мужскую фигуру в офицерском кителе с погонами капитана. Полковничье лицо озаряет неземной свет радости. Обнаружен целый капитан, бесцельно идущий по плацу. И это в тот момент, когда в бригаде каждый офицер на счёту! Бледные губы наливаются краской, рот раскрывается, блестят на солнце белые клыки, из полковничьей пасти рвётся наружу торжествующий рёв:

- Капитан! Ко мне!!

И тут Родионов замолкает, словно внезапно подавился воздухом: капитан, неспешно идущий по плацу, никто иной, как Павел Климочкин. Это его прямые плечи, светлые волосы, голова чуть склонена набок, глаза сощурены, на курносом продолговатом лице теснятся веснушки, а синие глаза широко раскрыты. Да ушей начальника штаба доносится уверенный голос:

- Есть, товарищ полковник!

Плечи Родионова опускаются, брови опять выгибают спины над переносицей, полковник тихо произносит:

- Тьфу, чёрт!

Пара мгновений и перёд расстроенным полковником замирает рослая фигура капитана Климочкина. Пока ещё капитана. Взгляд Родионова скользит по широким плечам, невольно задерживается на выпуклой от мускулов груди. Офицер чисто выбрит, мундир выглажен, сидит, как влитой. В синих глазах капитана нет и намёка на растерянность, взгляд твёрд и спокоен. « Молодец, крепкий парень, - подумал Родионов, - другой бы уже ныл, страдал, жаловался всём встречным на несправедливость и сшибал деньги на водку. А этот будто каменный. Жаль парня, не в те руки попал с самого начала».

- Чём занимаетесь, Павел Андреевич?

- Да чём попало, товарищ полковник. От меня всё шарахаются, как от зачумлённого. А я всего лишь морду набил сынку и его лизоблюдам, эко событие!

Начальник штаба крякнул, выразительно посмотрел в глаза капитана. Дать по физиономии отпрыску высокопоставленного чиновника вовсе не рядовое событие! Если эта гнида пожалуется папочке – а так, скорее всего, и будет – командиру бригады влетит так, что мало не покажется. Налетят шавки московские, начнут рыть, вынюхивать и нароют. Бригада – большой, сложный военный механизм, не всегда командир может уследить за всём, что-то да упустит. А проверяющие шестёрки этому и рады. Для них главное – нарыть недостатков, работу свою показать, иначе ведь и самим можно отправиться в войска. Для бюрократа в мундире это – смерти подобно. Он, военный бюрократ, может существовать только в пределах АВО - Арбатского военного округа. Район кольцевой дороги уже Крайний Север, тут без тройной выслуги лёт служить нельзя!

- Да, действительно, - согласился Родионов, - на такую мелочь и внимания не стоит обращать, вы правы. Дело у меня к вам серьёзное. К нам курсанты на стажировку прибыли. Всех распределили, но в группе, что должна была отправиться с командой чистильщиков на континент, заболел сопровождающий офицер, а без него нельзя.

- Почему? – удивился Павел, - ведь стажёры выпускники, без пяти минут офицеры, им нянька не нужна.

- Верно, но дело в том, что команду наших чистильщиков возглавит офицер оперативного отдела главка. Новый командующий - угадаешь с первого раза, как его фамилия? – считает, что штабники слишком много времени тратят в кабинетах и никому ненужных проверках. Каждый офицер штаба обязан раз в месяц участвовать в боевой операции. Вот и послали целого подполковника руководить группой поиска и уничтожения особо опасного объекта. Непосредственно командовать будет, понятно, не он, а опытный прапорщик. Вы же понимаете, что отправлять курсантов на боевую стажировку одних нельзя, офицер главка сразу шум поднимет. Словом, капитан, не могли бы вы слетать старшим группы стажёров. Командировка коротенькая, на неделю. Разведка обнаружила работающий реактор в развалинах древнего города с дурацким названием … э-э … яблоко зелёное, что-ли … Дорогу обработает авиация, всего делов для чистильщиков заглушить реактор, включить систему сброса в шахту и подорвать ствол. Я не могу приказывать вам после того, что произошло, просто прошу помочь.

Павел вздохнул, отвернулся к окну. Приказывать можно, его же не выгнали из армии. Другое дело, что он запросто наплюет на приказ и ничего ему не сделаешь, и так наказан дальше некуда. Но … а чего, собственно, отказываться? Домой идти не хочется, жена смотрит зверем на мужа неудачника, разговаривать не желает. В бригаде никого не осталось, только наряды и караул. Скучища!

Порыв сухого ветра мазнул тёплой лапой по лицу, бросил горсть пыли в глаза. Старые тополя, выросшие частоколом перёд окнами штаба, хором зашелестели листьями, дура ворона сварливо раскаркалась в гуще ветвей. « Угадай с первого раза фамилию командующего! - с горькой усмешкой повторил мысленно Павел фразу начальника штаба. - Уже угадал! М-да, похоже, что понижением в звании дело не ограничится. Может, и правда махнуть на Мёртвый континент в последний раз»?

- Когда ехать, товарищ полковник?

- Завтра с утречка, - обрадовался Родионов, - сейчас дуй в строевую часть, оформляй командировочные и всё остальное, а потом ко мне, растолкую что и как.

На следующий день Павел ровно в восемь утра был в штабном автобусе. На заднем сидении расположилось четверо стажёров курсантов. Всё рослые, плечистые, как на подбор. Новенькая полевая форма выглажена, подогнана, словно собрались на парад. Им ещё ни разу не приходилось стажироваться в таком опасном месте, как Мёртвый континент и теперь сидят довольные, в предвкушении необыкновенных приключений – глаза блестят, щёки покрыты румянцем, переговариваются излишне громко.

Павел ссутулился на сидении возле водителя, небритый подбородок трётся о воротник, больно цепляется за металлические эмблемы. Как назло, проспал, бриться было уже некогда. Хотел соскоблить щетину в машине, на ходу, но впопыхах забыл бритву и теперь сидел злой, расстроенный. Болтовня и смешки стажёров раздражали.

В динамике раздаётся короткий перезвон колокольчиков – электронная система охраны опознала своих, половинки автоматических ворот медленно ползут в стороны. Автобус мягко трогается, неторопливо едет прямо к посадочной площадке для вертолётов. Дежурная машина уже вращает лопастями, турбины жалобно воют, будто жалуются пилотам на жизнь в неволе – летать не дают! – вход в салон неприветливо раззявил беззубую продолговатую пасть. Курсанты буквально прыгнули в нутро машины, расселись возле иллюминаторов. Капитан неторопливо поднялся, алюминиевое сидение, обтянутое несгораемой кожей, недовольно заскрипело под его немалым весом. На сияющий хрусталь окошечка даже не покосился; вертолёт мчится с такой скоростью на сверхнизкой высоте, что поверхность земли сливается в серо-зелёную муть, смотреть не на что. Дверь автоматически закрывается, поворачиваются рычаги уплотнительного механизма. Завывания и свист за бортом глохнут. Машину пробирает мелкая дрожь, салон слегка покачивается, ощущение твёрдости под ногами исчезает. Невидимая сила вдавливает людей в спинки сидений, головы тяжелеют. Давление становится сильнее и сильнее, но вдруг останавливается на полпути. Павел недовольно морщится, трясёт головой – лопасти подъёмного винта сложились, турбины заработали на полную мощность, вой ушёл на сверхвысокие частоты. Пилоты выводят машину по длинной дуге прямо на скоростную железнодорожную магистраль Москва - Ревель. Когда-то на побережье стоял город Таллин, один из лучших портов на Балтике и прекрасная база для военно-морского флота. Непрерывно поднимающаяся вода сначала превратила город в некую эстонскую Венецию, а потом и вовсе поглотила. Вода наступала, никакие дамбы не могли остановить. Прибалтика ушла на дно. На узкой полоске земли, что осталась от страны эстов, построили небольшой городок под названием Ревель – давным-давно, в позапрошлом веке, так назывался утонувший Таллин. В Ревельском порту располагается часть Атлантической эскадры ВМФ России.

Капитану Климочкину с четырьмя курсантами стажёрам надлежало прибыть на базу, встретиться с командой «чистильщиков» во главе с неведомым подполковником из главка, затем на тяжёлом экраноплане «Гангут» отбыть в район дислокации патрульной эскадры во главе с авианосцем «Варяг». Экраноплан «Гангут» был первым кораблём серии и направлялся в Атлантику на ходовые испытания. Заодно предстояло проверить всё системы вооружения как на учебных стрельбах, так и на боевых, если представится возможность. Командир эскадры твёрдо обещал. Экраноплан последнего поколения был ничем иным, как тяжёлым крейсером. Вооружение и огневая мощь полностью соответствовали требованиям, предъявляемым к боевым кораблям этого класса, а возможности гораздо больше. Когда-то экранопланы считались совершенно бесперспективным направлением, всё работы свернули, а уже построенные хранили едва ли не под открытым нёбом. Технологии прошлого века сделали прекрасную машину слишком дорогой и прожорливой. И только спустя годы удалось создать такой двигатель, рядом с которым движок атомного ледокола «Россия» моторчик от детского автомобильчика. Судно целиком построено из сложных полимеров с перестроенной атомной решёткой. Такой материал не подвержен отрицательному воздействию внешней среды, артиллерийские снаряды отскакивают от брони, не причиняя никакого вреда. Но даже если кумулятивный заряд сумеет прожечь дырку сантиметров тридцать глубиной, она сразу же затягивается. Столкновение с айсбергом, что исключено, так как экраноплан летит над водой на высоте в несколько метров, не причинит ни малейшего вреда. Ну, разве что посуда на кухне попадает. Но не разобьётся!

Вертолёт мягко коснулся бетона посадочной площадки, двигатель взвыл напоследок и стих. Дверь плавно отъехала в сторону, бортовой компьютер ласковым женским голосом предложил покинуть салон. Павел вышел первым, за ним курсанты. Прохладный ветер с моря без предупреждения поцеловал влажными губами лицо, запорошил мелкой изморосью. Тёплые запахи пластмассы, кожи и краски, которыми пропитался салон вертолёта, моментально выветрились из лёгких, на их место пришли запахи водорослей, соли и чего-то такого, чём пахнет только море.

Встречающий, мичман с «Гангута», сообщил, что команда «чистильщиков» уже убыла самолётом на «Варяг», поэтому группе капитана Климочкина следует немедленно прибыть на борт экраноплана. Отплытие через полчаса. Павел кивнул, группа последовала за мичманом к электромобилю. Оранжевая машина бесшумно покатила по абсолютно гладкому и блестящему, словно крышка рояля, покрытию пирса. Павел с любопытством посмотрел вниз – такого нано асфальта видеть ещё не приходилось.

Экраноплан «Гангут» издалёка был похож на атомную подводную лодку, только с крыльями. Гигантский темно-серый корпус слегка приплюснут посредине, рубка низкая и сильно скошена назад. На корпусе нет никаких выступов, только автоматические пушки вдоль бортов, но и те скрыты за обтекателями. Наверху и по бокам закреплены сигарообразные контейнеры, похожие на подвесные топливные баки сверхзвуковых истребителей, только эти впятеро больше и внутри не топливо, а ракеты класса «вода - земля», «вода – воздух» и универсалы с ядерными боеголовкам – так, мелочь, килотонн пять-десять. Нет и привычных решёток радаров – их функции выполняет покрытие корпуса, так что командир видит на приборах всё, что делается в радиусе триста шестьдесят градусов – в воздухе, на воде, под водой на многие километры. Это же покрытие поглощает всё известные излучения, так что корабль невидим для приборов противника. Но самой интересной деталью были крылья. Сейчас они сложёны, словно крылья ангела за спиной или, скорее, демона, потому что расположены наоборот. В боевом положении экраноплан похож на латинское W, только сильно вытянутое вперёд. Идея пришла в голову одному советскому учёному ещё в конце шестидесятых годов двадцатого века. Впервые такую конфигурацию крыльев применили лёт через тридцать на сверхзвуковых истребителях фирмы Сухого. Новая «сушка» произвела сногсшибательно впечатление. Она выполняла такие манёвры в воздухе, которые самолёты традиционной формы не могли делать в принципе. На Западе вообще не понимали, почему такой самолёт летает. Прошли годы и такую технологию применили на флоте. И хотя от Запада в прежнем понимании остались рожки да ножки, развитие военных технологий продолжалось. Мало ли с каким противником придётся встретиться России!

Ровно в полдень «Гангут» осторожно отвалил от причальной стенки базы ВМФ «Ревель». Вдоль берегов узкого пролива шёл медленно, аккуратно, потому что быстро затормозить такому судну невозможно – конструкция двигателей такова, что отработать «полный назад», как на обычном корабле, нельзя. Серьёзный недостаток, но достоинства перевешивали. Всё-таки для боевой машины задняя скорость не главное. Узкое горло пролива распахнулось, словно широкая пасть неведомого гигантского существа. На корабле прозвучала короткая команда и автоматика заблокировала всё наружные люки и двери. Они и так были закрыты, автоматика сработала на защиту от дурака. Матросы и офицеры занимает места, звучат щелчки замков – каждый застёгивает страховочный ремень. В момент разгона никто не имеет права стоять, тем более ходить. Тяжёлый корабль стремительно набирает скорость, по корпусу бежит дрожь от ударов о волны. Несколько секунд, тряска пропадает, всех находящихся на борту вдавливает в кресла. Ускорение нарастает, трудно шевелить руками и ногами, голова не поворачивается. Ощущение такое, словно не на корабле, а на взлетающей ракете. Шума работающих двигателей не слышно, но на уши давит больно – моторы гудят на сверхвысоких частотах. Внезапно давление прекращается, начинается обычный полёт. Голос из динамика сообщает, что команде можно встать с кресел.

Павел поворачивает тяжёлую голову к иллюминатору. За куском модифицированного хрусталя толщиной с детскую голову виден странный двухцветный мир: низ серый, верх бело-голубой, разделён идеально ровной линией. На огромной скорости окружающий мир сливается и только горизонт делит его пополам. Где-то в вышине солнце, но его не видно – оно торопливо убегает обратно на восток. Появилось чувство, что находится на пассажирском скутере, что регулярно курсируют между Россией и Финляндией. Эти кораблики вместимостью пятьдесят пассажиров очень удобны. Расстояние от Питера до Хельсинки увеличилось почти втрое из-за подъёма уровня Балтийского моря, оба города даже пришлось переносить вглубь страны. Получилось, что скутеры рентабельнее самолётов – скорость чуть меньше, но скутер идёт по прямой. Тормозной путь составляет всего полтора километра. Пилоты просто задирает нос машины и скутер становится на дыбы. Вот так, продавливая воздух, машина с W-образными крыльями гасит скорость и на малой скорости причаливает. Экраноплан, судя по всему, тормозит так же. Павел ни разу не видел, как летают большие экранопланы. Вот и теперь, из иллюминатора, что увидишь? А посмотреть, как встаёт на дыбы тяжёлый крейсер, стоит. Такая масса при торможении наверняка гонит перёд собой ураганный ветер и штормовую волну метров шести в высоту. Морской пехоте остаётся только позавтракать перёд высадкой - пока волна схлынет – а потом неспешно, чтоб ног не замочить, высаживаться на очищенный от противника берёг.

Раздумья прервал громкий смех. Стажёры веселятся, обсуждая что-то там своё, студенческое.

«Молодёжь… - грустно подумал Павел, - что им проблемы какого-то капитана? Они думают, что любое море по колено, всё дороги открыты, их везде ждут и любят. А ещё думают, что всё пули пролетят мимо, жить будут долго и счастливо, станут генералами, потом миллионерами, и жёны будут всегда красивыми и любить только их одних. Увы, так не бывает. А если и случается чудо, то с одним из миллиона». Снова отвернулся к окну. Взгляд упал на пульт управления креслом. Палец жмёт кнопку включения массажёра, сиденье начинает странно ёрзать, спина ощущает частые твёрдые прикосновения, словно какой-то шутник тычет пальцами через обшивку. Павел вначале испытывает неудобство, даже раздражение – какого чёрта тыкать пальцами в спину и тормошить? Но скоро успокаивается, его начинает клонить в сон. Видно, куцые мозги кресла сообразили, как правильно делать массаж, программа перестроилась.

… вдруг с удивлением обнаруживает, что положение тела изменилось – спина заваливается, а ноги поднимаются и при этом что-то сильно сдавливает грудь. Дёрнулся, ничего не понимая, поспешно открыл глаза. Мир за окном стал совсем другим, линия горизонта странно сместилась по диагонали, скорость упала, различимы волны серо-стального цвета с белыми кудряшками. « Приехали! Корабль идёт в режиме торможения с поднятым корпусом, потому так и давит груд страховочный ремень, - догадался Павел. – А я, кажется, задремал, как старая лошадь? Грустный факт, вроде бы рановато для меня». Вой моторов постепенно переходит в слышимый диапазон, на барабанные перепонки начинает ощутимо давить. Ещё несколько длинных секунд и корабль мягко ложиться параллельно воде. Сразу начинается лёгкая тряска. Павел любопытно смотрит через иллюминатор вниз. Экраноплан летит над водой, едва касаясь верхушек волн. Скорость ещё очень высока, но не сравнима с той, с которой только что летел через Атлантику. Через несколько минут динамик сообщает металлическим голосом, что капитану Климочкину и его команде следует подняться на верхнюю палубу.

Наверху гуляет холодный ветер, серые тучи толпятся над головой, словно раздумывая, пролиться дождём или нет? «Гангут» плетётся, как обыкновенная надводная посудина, волны злобно колотятся в борта, будто торопятся забодать нахала, пока он опять не поднялся в воздух. С неба слышится посвистывание и вой. Это приближается посыльный катер – небольшая транспортная машина вертикального взлёта и посадки. Круглой формы, кабина пилота сверху. За характерный вид на жаргоне моряков называется «корзина». Именно этот аппарат должен доставить Павла и четверых курсантов на «Варяг». Громадный, как стадион в Лужниках, авианосец застыл темно-серым материком милях в трёх от экраноплана. Посылочный катер сёл в уголке необъятной палубы и, едва всё вышли, подъёмник опустил его на второй ярус палубы. Пока вахтенный матрос бежал к ним от рубки, Павел с любопытством огляделся. Он ни разу не был на «Варяге» и увиденное впервые поражало воображение. На огромной палубе нет никого. Время от времени броневые листы покрытия расходятся, из тёмных недр появляется штурмовик. Едва плита подъёмника становится на один уровень с палубой, как крылья расправляются, носовая часть самолёта приподнимается. Двигатель свирепо взвывает, штурмовик поднимается вертикально вверх и вбок, валится на крыло и с оглушительным рёвом уносится вдаль. За ним другой, третий. Патрульные группы штурмовиков выполняют единственную задачу – уничтожение обнаруженных кораблей контрабандистов и вообще всех плавательных и летательных аппаратов, что не отвечают на запросы «свой-чужой». Кроме того, регулярно проводятся ковровые бомбардировки береговой линии в глубину на пятнадцать-двадцать километров. Создаётся полоса мёртвой, в буквальном смысле, земли вдоль побережья Атлантического океана. Однако желающих сколотить состояние на сокровищах Мёртвого континента достаточно и работы кораблям и самолётам хватает.

Вахтенный матрос проводил до двухместной офицерской каюты. Павел положил сумку на койку, огляделся. В глаза бросились знаки различия подполковника на полевом кителе, что висит напротив. Его поселили в один кубрик с офицером главка, понял Павел. Поморщился, но делать нечего, придётся потерпеть столичного хлыща, что соизволит побаловаться войнушкой. Прошёл в умывальник – надо умыться с дороги, сбрить щетину. Закончив бритьё, взглянул ещё раз в зеркало. На похудевшей роже уныло блестят равнодушные глаза, морщины на лбу словно приклеились, как будто их обладатель находится в постоянных раздумьях о мировых проблемах. « Размышляй не размышляй, всё равно тебя выкинут. И наверно, правильно», - подумал Павел. Распахнул дверь, бросил полотенце, стараясь попасть на вешалку. Попал. Прошёл к койке, сунул в боковой карман сумки дорожный туалетный набор. За спиной раздаётся странно знакомый голос:

- Здравствуйте, я ваш сосед по комнате.

Павел не спеша поворачивается. На второй койке сидит мужчина, смуглый, волосы седые, как семидесятилетнего старика, но лицо молодое. Самоё примечательное во внешности соседа – глаза. Большие, по-восточному чуть-чуть вытянутые в уголках, в обрамлении густых ресниц такой длинны, что казались искусственными. Мужчина поправил длинную чёлку, в глазах мелькнуло удивление.

- Сашка, ты что ли? – изумлённо спросил Павел.

- Пашка? Вот дела! – тихо произнёс мужчина, - никак не ожидал тебя встретить.

Павел широко улыбнулся, с радостью сжал протянутую ладонь. Это был его старый товарищ и однокашник по институту, Александр Пульвердиев. Фамилия странная для русского уха, но это потому, что отец Сашки был азербайджанец, а мать русская. Сын получился по-восточному смуглым, в отца, а удивительные глаза достались от матери. Пульвердиев был хорошим, добрым парнем, одним из тех, о ком Павел всегда вспоминал с тёплым чувством. Александр пробежал взглядом по широким плечам, выпуклой от мускулов груди Павла, с завистью произнёс:

- А ты изменился, вроде как ростом выше стал.

- И только, - рассмеялся Павел, - погоны, сам видишь, какие. Да и те скоро слетят.

- Чего так?

Павел сёл на койку, улыбнулся.

- Садись, расскажу…

И рассказал. Всё, без утайки и приукрашивания.

Александр помолчал, сочувствующе покачал головой.

- М-да, дела … Помню Юрочку, как же. Вроде нормальный парень был.

- Он и сейчас нормальный. Это я такой, сдвинутый, - махнул рукой Павел.

- Да, жаль. Не сложилось у тебя. Ну, ничего, не пропадёшь на гражданке. Не всё служат, многих силой в армию не затащишь, готовы на всё, лишь бы не служить. Да, Паш… Я, как ты уже успел заметить, тоже с двумя большими звёздами. Надеюсь, ты не думаешь, что я…

- Нет. У тебя вся голова белая, а была чёрной, как головешка. Сразу видно, что звёзды заработаны честно. Там трубил? – кивнул Павел в иллюминатор.

- Не совсем, - ответил Александр, - севернее, в Канаде.

- Там до сих пор холодрыга страшенная, какая жизнь может быть подо льдом? – удивился Павел.

- Всякая-разная и вдобавок заразная, - усмехнулся Александр, - полгода возились, пока вывели. Потом атомные реакторы глушили на западном побережье. Работы хватало. По полгода дома не бывал. Теперь вот перевели в главк, так на тебе – новый приказ, не меньше одной командировки в месяц. Везёт как утопленнику. А ты как? Я слышал, от ордена отказался.

- Было дело.

- Чего? Ты орден заслужил.

- Да, только получал его другой. А мне, чтоб пасть заткнуть, предложили какую-то степень за мужество. Возмутился, высказал своё «фи»… Ну, мне звание удержали, уже во второй раз, и вообще … сам знаешь, как бывает. А теперь вот морду набил картонному герою, так и вовсе выгонят.

Александр помолчал. Подошёл к кофеварке, нажал кнопку. Не оборачиваясь, спросил:

- Тебе какой, каппучино или так?

- Так и почернее.

Павел взял стакан, отхлебнул горячую темно-коричневую жидкость, сморщился.

- Чёрт… никак не привыкну к этой модифицированной дряни. Раньше берёшь стакан или кружку и сразу чувствуешь, кипяток или нет. А сейчас что ни налей, хоть чугун расплавленный, всё одно стакан холодный. Язык ошпарил!

- Не бурчи, не дед ещё. Лучше скажи, чего в рейд пошёл. Решил тряхнуть стариной напоследок?

- Да из-за тебя!

- ?

- Со стажёрами должен был прапорщик ехать, офицеров в части не хватает. А тут стало известно, что командой чистильщиков подпол из главка командовать будет, то есть ты. Ну, наши заметались, офицера надобно старшим ставить. А где его взять? Нету! Вот и сунули меня в роли пастуха. Даже пистолет не дали. Начальник штаба сказал: твоё дело в салоне вертолёта сидеть и следить, чтоб никто из стажёров в люк не выпал, когда смотреть будут.

- Ну, одним смотрением дело вряд ли ограничится, - с сомнением произнёс Александр, - я ведь привёз на испытание один комплект нового боевого костюма – БК-2. Действовать придётся мне, остальные будут прикрывать, так что лишние стволы не помешают.

- То есть ты пойдёшь один? – удивился Павел, - Саша, действующих реакторов осталось раз-два и обчёлся, их хорошо охраняют. Ты поменьше доверяй докладам разведки. Я уже бывал в переделках, после которых ходил морду бить начальнику разведки.

Александр покачал седой головой.

- А что? Сидят чистенькие мальчики у мониторов, доклады со спутников принимают … Да тот спутник козу от человека отличить не может!

- Здешних обитателей не только спутник различать не может, ты сам знаешь.

- Всё равно, одному идти опасно.

- Да не один я … ты кофе пей, остынет … я пойду первым, остальные за мной. Костюмчик проверить надо в боевой обстановке.

- А что там такое необыкновенное, в этом костюме? Обычная скорлупа весом в два пуда.

- Не-ет, не угадал, - засмеялся Александр. – БК-2 – это вещь! Глухой шлем без прозрачной лицевой панели видит всё во всех диапазонах – фотоны, бета, гамма, ультразвук и что-то ещё, я не выговорю. Броня не твёрдая. С виду обычная ткань, но при ударе твёрдым предметом застывает, превращается в очень прочное вещество, которое никаким оружием не пробить. Держит всё, даже кумулятивную струю гасит. Я не знаю, как это объяснить, ткань меняет структуру молекул или атомов этих самых молекул, становиться сверхпрочной, причём не вся, а именно в точке удара. Гамма излучение уменьшает почти в сто раз, теплопроводность ноль, поверхность автоматически принимает цвет той местности, где ты находишься. Встроен экзоскелет, специальный механизм, помогающий при ходьбе, беге, переноске тяжестей … Позволяет прыгать на высоту тридцать метров при полном вооружении! Представляешь, как удобно в горах?

- А падать? С высоты тридцать метров? – подозрительно спросил Павел.

- Костюм раздувается и гасит удар.

- Ну, ну… и это будешь испытывать?

- Надеюсь, что нет, - засмеялся Александр, - я всякие прыгалки с детства не любил.

Павел вздохнул.

- Ладно, посмотрим, что из этого получится. Когда высадка?

- Сегодня вечером. Будем работать ночью, к утру надо закончить.

- Может, не стоит? По ночам холодно, да и вообще… герои выступают в поход с рассветом.

- Не-е, мне завтра надо быть дома до семи вечера, - засмеялся Александр, - у жены день рождения, так что едешь ко мне после работы.

- Да, спасибо, - сдержанно поблагодарил Павел.

- Ладно, Паш, ты отдыхай, а я пойду, проинструктирую команду, кому что делать ночью. Спи.

- Давай.

Павел лёг на койку. Спать совсем не хотелось. « Хороший парень Сашка, - подумал он, - только на день рождения его жёны я не пойду. Не то чтобы я не уважаю Наташку, просто что мне там делать? Соберутся приличные люди, с положением, а я? Рассказать, какой несчастный, помогите, я хороший… противно! Буду сидеть, как бедный родственник, выслушивать похвалы – какой храбрый вы, с самим подполковником Пульвердиевым на секретное задание ходили! А я вот не пойду никуда! Что в приказе сказано – доставить курсантов в подразделение. Я и доставил, а дальше не моя забота». Встал, походил по каюте, подошёл к иллюминатору. За толстым стеклом свинцовое море топорщится гребешками волн, нёбо затянуто тучами. Через редкие просветы выглядывает солнце и тотчас исчезает. Время от времени доносится приглушённый расстоянием и палубой грохот и вой взлетающих штурмовиков. «Варяг» неторопливо идёт параллельным береговой линии курсом, вокруг него корабельная группа охранения. Всё, как обычно. Павел вздохнул, лёг на койку. « Попробую заснуть, - подумал он, - всё равно делать нечего».

Турбины десантного бота тихо гудят в темноте над головой. Входной люк широко распахнут, трап едва заметно белеет в слабом свете красных лампочек. Три десятка человек замерли в строю рядом с машиной. Всё в чёрном, лица скрыты под глухими шлемами. На том месте, где должны быть глаза, видна только багровая полоска шириной в три пальца. Это и есть глаза, что одинаково хорошо видят днём и ночью, в тумане, дыму, пыли и даже под водой. Облака в ночном нёбе на секунду расходятся, в прогал устремляется поток лунного света. Палуба авианосца загорается призрачным блёклым огнём, на фоне чёрного нёба вырисовываются десантные боты с хищно загнутыми крыльями. Под каждым висят контейнеры с ракетами. Шестиугольные клиновидные рыла блестят бронестеклом. Лунный свет озаряет всё, кроме людей. Они стали словно ещё чернее, светопоглощающее покрытие брони превращает их в сгустки мрака и только полосы электронных глаз недобро горят багровым цветом. Перёд строем стоит человек в такой же чёрной форме, в шлеме. Стороннему наблюдателю показалась бы странным – всё молчат, не двигаются, словно ждут чего-то в каменной неподвижности. На самом деле идёт оживлённый диалог по внутренней связи между командиром группы подполковником Пульвердиевым и подчинёнными. Ещё раз уточняется задача каждого, время на выполнение, действия в случае осложнения обстановки. В эфире звучит боевой приказ, солдаты исчезают в салонах десантных машин. Трапы с недовольным лязгом прячутся в днище, люки закрываются, бесшумно вращаются рукояти уплотнителя. Турбины одновременно поворачиваются рылами в чёрное нёбо, слышится нарастающий вой, раскалённые струи газа упираются в железную шкуру авианосца. Бронированные гробы десантных ботов медленно отрываются от палубы, на мгновение замирают на высоте трёх метров. Вой турбин сменяется гулом, машины срываются с места и стремительно уходят в темноту. Через мгновение шум турбин стихает, над палубой снова царит тишина.

Как ни странно, полёт продолжался довольно долго для такой скоростной машины, как десантный бот. Павел против воли начал клевать носом. Уже засыпая, краем глаза заметил уважительные взгляды солдат и курсантов – видать, у капитана это тысяча первый рейд, надоело до чёртиков, вот и дрыхнет, как ни в чём ни бывало. Ветеран! А Павел и сам удивлялся, чего это в сон так тянет. Вроде соней никогда не был, наоборот, спал всегда мало. Наверно, организм сам знает, сколько сна требуется, решил он, мало ли что впереди! С такими вот философскими размышлениями и заснул.

Разбудила ярко-красная вспышка и ревун. Хриплый голос пилота проревел из динамика над головой:

- Всём приготовиться к высадке!

Солдаты вздрогнули, пальцы стремительно пробежали по снаряжению, проверяя, всё ли на месте, забрала из бронестёкла опустились, наглухо закрывая лица. Павел открыл глаза, потянулся, в салоне раздалось протяжное завывание – зевнул во всю пасть. Подполковник напротив только улыбнулся, покачал головой и поднял большой палец – молодец, мол, капитан, отличный пример выдержки и пофигизма перёд боем. Павел похлопал себя по карманам – неплохо закурить бы, но, как назло, сигареты забыл в кубрике. « Ну и чёрт с ними, - сонно сказал про себя, - вредную привычку пора бросать. Всё, с сегодняшнего дня, в смысле ночи, не курю»!

Бот лёгонько стукает лапами амортизаторов о землю, бронированное брюхо со скрежетом едет по камням. Люк распахивается, словно вырванный неведомой силой, освещение в салоне гаснет, динамик коротко рявкает:

- Десант, вперёд!

Первым выпрыгнул Александр, за ним солдаты, последними спустились на землю стажёры и Павел. В задачу стажёров входило наблюдение. Оказывать огневую поддержку могли только в крайнем случае. Но такое вряд ли могло произойти, поэтому каждому курсанту выдали по обычному автомату. Павлу не дали ничего. Приборы ночного наблюдения включились автоматически. Беспросветный мрак вокруг сменил зеленоватый прозрачный туман, в котором отлично видно всё на расстоянии до километра. В изумрудной дымке земля, камни, на темно-синем нёбе малахитовый звёзды и луна, словно гигантский драгоценный камень, переливается всеми оттенками зелёного и голубого. Впереди на земле тускло светятся багрово-красные точки, несколько громадных пятен пылают красным, а дальше, до самого горизонта, словно поле красных маков расцвело во тьме – результат ураганного обстрела с кораблей и работы штурмовиков; земля и камни ещё не остыли. « Артиллерия расчистила путь называется … одни ямы, всё ноги переломаешь, пока пройдёшь этакой дорогой, – сварливо подумал Павел, - да лучше бы …»

- За мной бегом марш! – раздалась команда в наушниках, обрывая раздражённые мысли. Павел вздохнул. « Что-то я совсем ворчуном стал, - опять подумал он, - зря кофе на ночь пил, надо было смётаны надудеться». Александр бросился вперёд, за ним, словно волчья стая, след в след, подразделение чистильщиков. Топая, как перепуганные слоны, помчались курсанты-стажёры. Павел хмыкнул; чему балбесов в военном институте учили? Наверно, бальным танцам.

… он сделал несколько шагов, как нёбо вспыхнуло ослепляющим огнём, земля содрогнулась, воздух скрутился жгутом, взвыли, засвистели и заревели неведомые голоса. Мгновенно сработали фильтры защиты - забрало почернело, отсекая всё излучения, погасли всё звуки. Земля задёргалась в конвульсиях, словно живое существо, пробитое электрическим разрядом. Павел взмахнул руками, инстинктивно пытаясь удержаться на ногах – куда там! Шмякнулся на землю, словно жаба на песок, как будто из-под него ковёр выдернули. В незащищённое бронёй тело впились сотни маленьких острых камешков, лицом ударился, как если бы с разбега шарахнулся головой в бетонную плиту. Забрало из бронестёкла хрустнуло бутылочными осколками, искры сыпанули из глаз, так что тьма озарилась неземным светом. Что-то тяжёлое, жёсткое и влажное навалилось на спину, потом ещё и ещё… Чувствуя, что задыхается от давящей на грудь тяжести, кое-как приподнялся на локтях, упёрся головой, сгруппировался. Стало легче дышать, но осколки бронестёкла стали резать лицо. Ещё немного и захлебнётся собственной кровью. Попытался пошевелиться, но сверху словно кувалдой долбят. Мышцы отказываются повиноваться. « Я не хочу быть раздавленным, не-ет» !!! – взметнулась мысль, переходя в дикий крик…

Земля содрогнулась в последний раз и застыла в мёртвой неподвижности. И сразу наступило облегчение, словно великанская рука смахнула тяжесть со спины. Грудь ходуном заходила, прогоняя через лёгкие воздух, но весь кислород уже сгорел, облегчения не наступило. Спазма сдавила горло, лёгкие вот-вот взорвутся, требуя свежего воздуха. Уже впадая в чёрную бездну беспамятства, Павел инстинктивно рванулся вверх, где уже не давит непомерная тяжесть. От усилия тьма в глазах сменилась кровавой завесой, поясницу прострелило болью, словно раскалённый до бела гвоздь воткнули в позвоночник.

… тёплый, пыльный, с привкусом сгоревшего металла воздух затопил рваные лёгкие. Жизнь, что уже шагнула за предел бренного тела, упала обратно, затопила болью всё члены и душа вернулась на своё место, возвращая способность мыслить …

Стоя на коленях – встать нет сил, что-то сдавило с боков тисками – слепой и глухой, Павел дрожащими руками содрал искорёженный шлем, не чувствуя, что вместе с ним отрывает куски кожи. « Если оглох, наплевать … вообще-то хреново, но переживу, а вот слепоту… твою мать, надо открыть глаза»! – подумал он. Осторожно, словно опасаясь увидеть что-то необыкновенно страшное, разлепил веки. Ничего, только тьма изменила оттенок, красненького добавилось. А ещё почувствовал, что мешает что-то, будто мусор прилип к лицу. « Мусор? … бл…, стекло, мать его! Вся морда… как дикобраза в жопу поцеловал» … хорошо, хоть догадался перёд рейдом обрезать пальцы на перчатках. Теперь чувствительными подушечками нащупывает холодное стекло, тянет. Кровища льётся, аж глаза слипаются, нос забит сгустками…

Поминутно хрюкая, отплёвываясь и матерясь, Павел несколько минут вытаскивает осколки из лица. « Хорошо, что бронестекло не такое хрупкое, как простое, - думал он, - осколки большие, легко доставать. А ну как мелкие? Как их выковыривать, гвоздём, что ли? Нет уж, пусть киношные рэмбы этим занимаются, нам чё-нить попроще». Лёгонько стучит по коже кончиками пальцев, проверяя, не осталось ли где стёкла. Лицо горит огнём, жжёт и щиплет нестерпимо, одна сплошная рана. Веки слиплись от подсыхающей крови, не хотят раскрываться. Не глядя, цапнул за плечевой карман, вытащил флакон. Торопливо срывает колпачок, подносит к лицу, палец давит круглую шишку на вершинке. Из отверстия со змеиным шипением вырывается белая струя вонючей жижи. Павел откидывает голову, щедро поливает сверху лицо. Кожа покрывается толстым слоем тестообразной массы, жижа смешивается с кровью, приобретая отвратительный грязно-розовый оттенок. Густые подтёки покрывают волосы, подбородок, шею, ползут медленно, наконец, останавливаются, застывая коркой.

Баллончик портит воздух в последний раз, одинокая капля жижи ляпается на грудь Павлу. Он с полминуты стоит в неудобно позе изумлённого наблюдателя за звёздами, потом медленно опускает лицо. Руки поднимаются, грязные пальцы ощупывают застывшее покрытие, гладят, пощипывают, ковыряют. Кусочки сыплются на землю. Павел в вполголоса ругается, ему больно. Постепенно на безобразной маске появляется кривая щель рта, круглый пятачок с двумя дырками носа. Последними вырисовываются отверстия для глаз. Неровные, узкие, с рваными краями, но по другому в темноте, на ощупь, не получается. Жжение постепенно стихает, лицо словно немеет. Полимер превращается как бы во вторую кожу, мягкую, но достаточно прочную. Аналог тканевой повязки, только гораздо эффективнее. Всё необходимые лекарства внутри, постепенно вводятся в раны. Слабый ветерок шевелит волосы, студит шею. Воздух ненадолго очищается от тяжёлого запаха крови, горелого мяса и чего-то ещё кислого и противного. Завесь дыма и пыли рвётся на громадные лоскуты, уносится прочь. Выглядывает луна.

Павел с трудом выдирается из зловонной кучи камней, железа и грязи, оставляя на острых гранях клочья одежды. Аккуратно сползает, оглядывается. Неживой свет луны заливает изуродованную землю. Ямы и выбоины чернеют адскими провалами в преисподнюю, камни сверкают гранями бриллиантов. Окружающий мир раскрашен чёрным и бледно-жёлтым. Вишнёвые пятна остывающего железа разбросаны вокруг каплями засохшей крови. Рядом высится в два человеческих роста куча земли и камней. Какие-то комья подозрительно блестят, тяжёлый запах крови распространяется вокруг. Павел смотрит внимательнее и не верит собственным глазам! Блестящие комья – человеческие останки - руки, ноги, внутренности перемешаны с землёй и кровью. Изуродованные до неузнаваемости лица смотрят в никуда и вместо глаз у них чёрные дыры. На клочьях одежды можно разглядеть нашивки, знаки различия, бирки с фамилиями. Он вдруг понимает - это всё, что осталось от нескольких десятков человек.

- Вот чёрт, что ж это такое, а? – произносит он вполголоса, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть хоть что-то, как-то объяснить происшедшее. – Ведь ничего не было и на тебе – такая мясорубка. А броня, а боты эти сраные, на них же вооружение, радары … Почему ничего не увидели? А разведка? Чё она тут делала, а? Твою мать!?

Осторожно, стараясь не наступить на останки, лезет наверх, туда, откуда только что слёз. Встаёт в полный рост, ноги соскальзывают на осыпающемся грунте. Взгляд бежит по мёртвой земле, изуродованной чёрными дырами воронок. Далёко, почти на пределе видимости замечает три пылающие точки. Время от времени из огня высоко в чёрное нёбо взлетают искры – это рвётся боекомплект в горящих машинах. Три костра – всё, что осталось от десантных ботов.

- Зашибись… - бормочет Павел, - слетали на войнушку. Встретили нас, как дорогих гостей, угостили на славу так, что костей не собрать! И чего теперь?

Опускает глаза. Под ногами гора земли и человеческих останков. Только сейчас дошло, как ему повезло. Ударные волны от многочисленных взрывов сошлись так, что всех, кто бежал впереди Павла, отбросило назад, прямо на него. Люди погибали мгновенно, даже не понимая, что произошло. Мёртвые тела сбили с ног, завалили со всех сторон, чуть не раздавили и задушили, но они же и спасли. То, что он воспринимал как удары кувалдой, было ударными волнами от рвущихся снарядов или ракет, что падали со всех сторон. В этом месиве останков и грязи невозможно никого опознать. Последний взрыв каким-то образом частично разрушил холм и он сумел выбраться.

- Та-ак, интересно… - вполголоса произнёс Павел, - нас накрыла СЗО? Не может быть, систем залпового огня здесь нет. Тогда что? Судя по количеству и плотности огня, очень похоже. Но даже одну пусковую установку наша подслеповатая разведка обнаружила бы, это ж громадная машина! Твою мать, так что же?

Луна на секунду скрылась в маленьком облачке, снова выглянула. В темноте что-то блеснуло. Павел сполз с холма, направился в ту сторону. Идти, а правильнее, передвигаться, пришлось неуклюжими скачками – земля буквально испещрена ямами, на дне которых ещё алеют раскалённые камни и песок. Дважды прыгал неудачно, попадая прямо на дно. От мерзкого запаха палёного пластика заболела голова, глаза начали слезиться. Чертыхаясь и матерясь в полный голос, выбрался на ровную площадку. В середине, из рыхлого песка пополам с глиной, торчит цилиндр из блестящего металла, на конце утолщение, словно шляпка гриба, из которой торчат длинные пластины. Похоже на ромашку, только стебель толщиной с хорошее бревно. Павел приблизился. Глаза замерли на полустёртой надписи на цилиндре. Присел, счистил налипшую грязь.

- А-а, вон оно что… - произнёс он, - ну, теперь понятно, чём нас попотчевали.

Это был неразорвавшийся контейнер с противотанковыми бомбами. Такие контейнеры, в свою очередь, укладывались в другой, размером с железнодорожную цистерну для перевозки бензина или чуть поменьше. Такую упаковку сбрасывали с самолёта или устанавливали на ракетах в качестве головной части. Заряд взрывался на небольшой высоте, разбрасывая контейнеры во всё стороны, они тоже взрывались и в результате на землю падал буквально град противотанковых бомб. Упаковка с контейнерами поражала всё живое и неживое на площади в два футбольных поля. Оружие придумали давным-давно американцы для уничтожения советских танков, которых они боялись до поросячьего визга. Как там с танками, неизвестно, а вот в городских условиях бомба оказалась очень эффективной, но только в неразвитых странах Ближнего Востока, где дома строили из глины и кизяка.

И вот неизвестный враг применил это оружие против них.

Павел выпрямился, посмотрел по сторонам, словно надеялся увидеть того, кто так жестоко ударил. Вокруг никого, лунный пейзаж Мёртвого континента залит неживым светом звёзд и ночного спутника Земли. Тихо, даже ветер спрятался куда-то, не желая тревожить безмолвие шорохом песка. У Павла нет оружия, связи, из снаряжения только лёгкий бронежилет, защищающий от ударов кухонным ножом и укусов комаров. Он чудом остался жив, правда, неизвестно, что с лицом, но лечебный состав, застывший мягкой плёнкой на коже, уничтожит любую заразу. Шрамы, конечно, останутся, да наплевать, ему ж не на сцене кривляться. Отсюда до самого берега тянется зона сплошного разрушения, по которой невозможно идти, а корабли патрульной эскадры ближе нескольких миль к берегу не приближаются.

- Ну и дела, - вздохнул Павел. - Даже не знаю, чём занять свободное время! Тьфу, мать твою!

Рассуждения прерывает шорох. Павел оборачивается. Недалёко, шагах в двадцати замечает странный продолговатый холм, смахивающий на могильный. Шорох и странные звуки доносятся оттуда. Павел подходит, нога цепляется за что-то. Опускает глаза – вроде полено или толстая палка, но откуда здесь палки? В сумраке трудно разглядеть, но острые глаза замечают тусклый блеск. Павел склоняется – на земле лежит оторванная рука, на запястье знакомый браслет. Бросается к холму, руки работают как бешеные, земля и камни летят во всё стороны. Не прошло и полминуты, как из земли показалась тело в том самом БК-2. Чудо костюм пробит в нескольких местах, бронепластины покорёжены, блестят рваные края. Правой руки нет, в плече огромная дыра, затянутая белым пластиком, таким же, как на лице у Павла. Шлем вроде цел и невредим, только царапины.

Александр лежит неподвижно. Павел садится рядом. Шлем соединён с бронекостюмом наглухо, также перчатки и обувь. По сути дела, это скафандр для защиты человека от любых отрицательных воздействий внешней среды. Снять его может только сам владелец или обученный человек. Павел впервые видит этот БК-2 и не имеет даже приблизительного понятия, как что отстёгивать или откручивать. Ничего не придумав, глупо стучит пальцем по забралу, потом ещё глупее – спрашивает!

- Сашка, ты как?

В ответ молчание. Павел собрался было сказать то же самоё, только громче, как из-под шлема раздался голос:

- Спасибо, хреново.

- Фу, живой! – обрадовался Павел, - а я уж было подумал…

- Это не надолго, ты правильно подумал.

- Да ладно тебе, скоро наши прилетят и всё будет хорошо. Не забивай голову дурным.

- У тебя связь есть?

- Не-а, у меня только «соска» была и та вдребезги.

( «соска» от английского SOS. Так на жаргоне называется радиомаяк, который имеется у каждого военнослужащего, включается автоматически на определённой частоте, если ранение опасно для жизни. Служит также для определения места нахождения в/с.)

- И моя разбита.

- А шлем?

- Сдох. Ничего не видит, не слышит. В костюме работает только медицина.

- Здорово, - покачал головой Павел, - шлем снять?

- Нет. Мне нельзя шевелиться, продырявили в решето. А ты как, руки, ноги, голова целы?

- Целы, только морду поцарапало.

- Вот и хорошо, - облегчённо вздохнул Александр, - а теперь слушай внимательно старшего по званию. Никакого реактора нет. Есть что-то другое. Что именно, разведка определить не смогла. Неизвестный объект появился в этом районе недавно. По характеру излучения можно предположить, что это ядерный реактор устаревшей модели или МБР с ядерной боеголовкой большой мощности. Более точные данные получить не удалось. Задача была определить объект и по возможности уничтожить. Тебе не показалось странным, что на выполнение обычного задания послали целый взвод «чистильщиков» во главе с подполковником из главка?

- Объяснили, что новый командующий решил регулярно отправлять штабников на задания, чтобы жиром не обрастали. А взвод «чистильщиков» … Рейдов маловато последнее время, а солдатам нельзя терять спортивную форму, вот и направили больше, чём обычно. А что за фигня с ракетами, откуда они здесь?

- Давно, ещё в середине прошлого века, на восточном побережье США оборудовали стартовые позиции межконтинентальных баллистических ракет и противоракет. Потом вертикальные пусковые шахты соединили горизонтальными стволами, проложили дороги, построили подземные хранилища, даже заводы по обслуживание стартовых комплексов. От Мексиканского залива до северной границы Канады протянулась сплошная линия подземных коммуникаций – склады, заводы, стартовые позиции, железные дороги. Тысячи километров! Ракеты перевозили с места на место по строго секретному расписанию, что бы противник – СССР – не мог определить их точного расположения. Под землёй была целая страна, в которой, при необходимости, можно было разместить несколько сотен тысяч человек! То же самоё сделали и на Западном побережье, но землетрясения уничтожили всё. На Востоке подземелья сохранились, но большую часть затопил океан. Их неоднократно зачищали, многое уничтожено, но! До сих пор не обнаружена карта – схема, на которой подробно указаны всё объекты оборонительного рубежа Восточного побережья. Значит, что-то сохранилось. Что именно, мы не знаем. Под землёй остались люди и чём они там занимаются, мы тоже не знаем.

- Эка новость, - усмехнулся Павел, - в старых развалинах и подземельях живут мутанты, всё знают.

- То в городах. Стратегические военные объекты были хорошо защищены, при Катастрофе пострадали мало. Есть серьёзное подозрение, что сохранились запасы ядерного оружия, производственная база, подземные ядерные электростанции, склады с продовольствием, одним словом, всё, что необходимо для нормальной жизнедеятельности значительного количества людей и эти люди настроены враждебно по отношению ко всему остальному человечеству. То, что недавно обнаружила разведка, больше похоже не на реактор, а на ракету с водородной боеголовкой мощностью в десятки мегатонн! Взрыва такой силы достаточно, чтобы уничтожить остатки Европы и половину России. И таких ракет здесь может быть несколько!

- Наш флот перехватит, - отмахнулся Павел.

- А если нет? А если стартует сразу полдюжины ракет, одна взорвётся над эскадрой – от флота пыль останется, а остальные без препятствий долетят до континента?

- Хорошо, хорошо, я с тобой согласен и полностью разделяю твои опасения. Нам-то что с того?

- Ну, ты даёшь, военный! Те, кто выжил, ненавидят нас. Используя старые ракетные шахты, подземные транспортные коммуникации, строят временные опорные пункты ближе к побережью с целью защиты от рейдов «чистильщиков». Заполучили оружие массового поражения. Это очень опасно. Мы должны их уничтожить!

Павел громко, с волчьим завыванием, зевает во всю пасть. Луна опять скрылась за облаком, на этот раз толстым, плотным, как забродившее тесто для пирога. Вокруг потемнело, стих ветер и стало вроде как уютнее. Павел повозился, устраиваясь удобнее, лёг. Голова коснулась мягкой земли, гудящая от недавнего напряжения спина блаженно вытянулась. Ноги удобно устроились на плоском камне.

- Ты, Сашенька, и вправду сильно ранен, - начал неспешное повествование Павел голосом провинциального психоаналитика, - потому забыл, что я дал в морду не просто какому-то хмырю, а сыну самого командующего. Любой дурак, даже в жопу военный, поймёт, чём эта история закончится. Приказ о моём увольнении по дискредитации придёт вот-вот. Это первое. Второе: у меня нет оружия, снаряжения, связи, даже простого ножа нет! На мне только лёгкий … нет, лёгонький, бронежилет, который защищает от укусов насекомых. И ты хочешь, чтобы я, гражданский человек, полез в шахту? Вот так, без штанов и в шляпе?

Ответом было молчание. Павел приподнялся, взглянул. Сашка лежит без движения, словно надгробное изваяние. В углублениях и вмятинах на броне скопился пепел и пыль. Дунул ветер, сухая грязь поднялась лёгким облачком, унеслась вдаль.

- Эй, Саша! – тихонько позвал Павел, - твоя скорлупа может ещё час работать, ты сам говорил, так что дохлым не прикидывайся. Ты должен быть жив.

- Я жив, - раздался глухой голос из-под шлема, - просто думаю, как бы вот так ответить, чтоб не обидеть.

- Скажите, какой вежливый, - буркнул Павел, укладываясь на место, - тут жить осталось полтора часа, а он о тактичности думает.

- Мне ещё меньше… ладно, не об этом речь. Паша, ты никогда не думал, почему, поступая на службу, мы принимаем присягу, а увольняясь, даже в полную отставку, со снятием с воинского учёта, от присяги не освобождаемся?

- Ну, военным бюрократам неохота возиться с документами или ещё чего … Не знаю!

- А я знаю. Звания, должности, служебные обязанности – вторичны. Главное, что определяет сущность мужчины – обязанность защищать Родину. При любых обстоятельствах, независимо от состояния здоровья и всего остального. Неважно, кто ты. В Отечественную Войну даже уголовники требовали отправить их на фронт. Конечно, не все. Но ведь и не все люди настоящие, много … мусора.

Как должно быть стыдно тому, кто не ОБЯЗАН защищать Родину!

Когда службе в армии подлежали все мужчины, достигшие восемнадцати лёт, они принимали присягу. С этого момента обязаны защищать Родину, пока живы. Наша армия давно контрактная, никого не заставляют служить, но если мужчина считает себя … не знаю, как правильно… ну, мужиком, а не конём с яйцами, он обязан помочь стране! А ты, офицер, рассуждаешь о пустяшных званиях, должностях! О премиальных ещё спроси.

- Жрать иногда хочется, - мрачно сообщил Павел. - А ещё неплохо бы иметь запасные штаны. Пока одни кладут жизни, другие зарабатывают миллионы, покупая и продавая чего-то там. А есть такие, которые и вовсе дома сидят, пособие получают.

- И ты завидуешь? Дурак! Знаешь, когда жена родила первого и его принесли на кормление, она увидела на пальце, на ноге, бирку с фамилией. Таким человек приходит. Когда умерла её мать, тело поместили в больничный морг. Ну, до похорон. Укрыли простынёй, а к пальцу на ноге привязали бирку с фамилией. Таким человек уходит…

- Ну, пошла философия! – недовольно перебил Павел. - Это я и без тебя знаю. Только от бирки до бирки жизнь идёт и хотелось бы, знаешь ли…

До слуха донёсся тихий скрежет металла о камень. Павел быстро взглянул на Сашку. Искорёженный шлем, сильно обгоревший, весь в трещинах, медленно поворачивается. Чёрные дыры с рваными краями внимательно и страшно уставились в лицо и Павлу стало как-то нехорошо. Прерывающийся от боли голос глухо забился под изуродованным железом:

- Древний поэт сказал: жизнь – это миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь… Ты военный, поэзией не интересуешься, верно? Что было, того уже нет, что будет – ещё нет. Мы с тобой здесь и сейчас. Тебе решать, как жить дальше. А тем, кто живёт на пособие, не завидуй. Знаешь, у пчёл есть трутни. Ничего не делают, только мёд жрут. А пчёлы их не трогают! И почему так, ни один биолог … или ботаник, как правильно? … толком не знает. Выходит, для чего-то необходимы. Так и наши… трутни… для чего-то нужны. Не суши мозги над ерундой. Лучше скажи, вот если правы священники и после смерти тела наши души встретят на небесах предков, не стыдно будет смотреть в глаза? Ведь там не спрячешься.

- Да что ты меня моралью своей долбаешь, в самом деле! Я же сказал – без штанов и в шляпе. Ну, куда голому-то в пекло лезть?

- Дай слово, что выполнишь мою просьбу. Тогда у тебя будут и штаны и палочка-выручалочка, и ещё кое-что.

- Да ладно, фокусник-иллюзионист! - раздражённо махнул рукой Павел. - Штаны… палочки… или это у тебя юмор такой, кладбищенский?

- Причём здесь юмор? Ты, Паша, как и все военные, очень долго соображаешь. Видно, сильно били по голове общевоинскими уставами. Ладно, объясняю на пальцах – если ты обещаешь выполнить все, что я тебе скажу, ты получишь необходимое снаряжение и оружие. Все ясно, военный?

- От такого слышу, - недовольно буркнул Павел. - Выкладывай, чего у тебя там.

- Так ты даёшь слово?

Павел вздохнул, поднял глаза к нёбу. Луна куда-то исчезла, только редкие звёзды дрожат неземным светом, словно от страха. Внезапно в полной тишине раздались звуки хлопающих крыльев, порыв воздуха мягко толкнул в лицо, пыль поднялась облачком, а потом откуда-то с высоты донеслись странные резкие звуки, словно громадная ворона подавилась костью и теперь истошно каркает, пытаясь избавиться от чужеродного тела в горле. Неприятное чувство неизвестности, неведомой опасности охватило Павла. Кольнул страх, но вспыхнувшая злость затмила все остальные чувства, волосы на загривке вздыбились, словно волчья шерсть. Тело, только что расслабленное и болящее, пошло буграми мускулов, боль исчезла, задавленная мощной дланью чего-то странного и удивительного, некого чувства, неизвестного ранее.

- Даю слово, что выполню всё. Рассказывай и побыстрее, летают тут всякие, - не сказал, а прорычал Павел.

Изуродованный шлем едва заметно шевельнулся. Слабый свет звёзд упал под другим углом и показалось, будто страшная маска из железа и пластика улыбнулась уголками рваных дыр.

- Ну, слушай, - раздался слабеющий голос, - неподалёку живёт один мой знакомый. Интересный дядька, потомок русских эмигрантов в Америке. Его папка уехал в Штаты на заработки, да так и остался. Он был неплохим учёным, настолько неплохим, что американцы без лишних проволочек дали гражданство и предложили работу в закрытом научном центре. Папаша согласился, его жена, тоже физик, работала вместе с ним. Родился сын, уже американец, выучился и стал работать вместе с папочкой и мамочкой. Однако с возрастом стал все больше интересоваться Россией и постепенно интерес перерос … ну, не знаю, в любовь, что ли. Одним словом, отпрыск сильно невзлюбил страну своего рождения, стал открыто смеяться над американцами, считая их тупыми, жирными свиньями, живущими за счёт других народов и эмигрантов. Зреющий конфликт удавалось сдерживать только благодаря связям папы и мамы. Кроме того, сынок оправдал самые смелые надежды родителей, став одним из лучших учёных страны. Обладал буквально энциклопедическими знаниями.

Когда случилась Катастрофа, семейка в полном составе была в лаборатории, глубоко под землёй, в хорошо защищённом бункере и потому спаслась. Научный центр представлял из себя целый городок, в нём жили семьями. Со временем люди начали умирать – кто от возраста, кто от тоски по утраченной родине. Одним словом, отпрыск учёной семьи остался один. Теперь это пожилой дядька, умный, хитрый, но, как и все настоящие учёные, немного чокнутый. Катастрофу цивилизации США воспринял, как справедливое Божие наказание за грехи. Этот человек – наш. Вот к нему ты и пойдёшь, понял?

- Понял, - кивнул Павел, как будто Александр мог видеть. - Только откуда у старого мудака – если я правильно понял – может быть что-то полезное для меня?

- Его лаборатория и производственный комплекс уцелели. Пока наши разберутся, что к чему, ты должен сам начать расследование. Этот чудак регулярно снабжается последней научной информацией через Сеть. Все нужные технические прибамбасы доставляются незамедлительно. Используются возможности «Варяга». Короче говоря, это – наша техническая база в данном районе. Разумеется, секретная. Чудик … э-э … Пётр Васильевич Соловейчик, кстати, снабдит тебя всем необходимым. Вопросы?

- Как к нему попасть?

- У меня с внутренней стороны бронекостюма, в кармане лежит платиновый цилиндрик, там карта и координаты.

- Рекомендации?

- Этот самый цилиндрик. Его делал Соловейчик. Мы должны были направиться к нему после выполнения задачи.

- Мы – это кто?

- Ты со стажёрами должен был вернуться в часть. Не злись, это не я решал.

Павел вздохнул.

- Да я и не злюсь, чего уж там … Но если выберусь, то – не со зла, конечно – я покажу кой кому …

- Паша!

- Молчу, молчу! Это все?

- Да.

- Тогда вот что, Саша. Полсотни вёрст не крюк для бешеной собаки, в смысле, я вполне могу тащить тебя в нору старого муд … чудака. Оставаться здесь нельзя.

- Даже не думай об этом, - после секундной паузы ответил Александр, - я не медик, но кое-что понимаю. Я жив, пока лежу неподвижно, чуть тронешь – все.

- Да что за ерунда…

- Паша! Лучше скажи, ты все понял?

- Понял, понял, все сделаю в лучшем виде. Ты …

Павел осёкся. Недвижимое тело вдруг ожило. Мучительно медленно, словно преодолевая неимоверную тяжесть, Александр приподнялся, опираясь на локоть. Голова чуть повернулась, раздался глухой стон. Блеснул свет на сколах металла, разбитая лицевая панель засветилась багровым цветом и вдруг погасла. Рука подломилась, Александр упал. Бронированная спина ударилась о камни, коротко звякнуло железо, захрустел песок. Мгновение Павел неверяще смотрел на недвижимое тело. Нутром он понимал, что друг мёртв, но верить все равно не хотел.

- Эй, Сашка! – позвал тихонько, - ты что, ты дурака не валяй.

На четвереньках, помогая себе руками, как обезьяна, быстро подобрался ближе, осторожно прикоснулся кончиками пальцев. Конечно, глупо думать, будто через бронекостюм что-то почувствуешь, но ледяной холод ударил по незащищённой коже, словно электроток высокого напряжения. Павел отдёрнул руку, обессилено опустился на землю. « Все, вот теперь точно остался один»! – пронеслось в голове. Рывком поднялся, встал в полный рост. Вокруг кромешная тьма, ни огонька, ни искорки, только ущербная луна щерится с высоты и далёкие звёзды моргают маленькими крысиными глазками. Взгляд невольно остановился на месиве земли, камней и человеческих останков, из которого едва сумел выбраться. Показалось, что холм уже немного просел под собственной тяжестью, вершина осыпалась по краям. Заметил светлое пятнышко. Не отдавая отчёта, зачем и для чего, тупо идёт на свет. Отбросил землю, пальцы касаются холодной стали. Берётся удобнее, тянет. Из земли показывается лезвие солдатского ножа, сжатая ладонь на рукояти. Осторожно, чтобы не сломать, отгибает застывшие пальцы. Клинок острый, как бритва, длиной в локоть, шириной у основания с ладошку ребёнка, покрыт синеватыми пятнами ожогов. Прежний хозяин, сгорая заживо, последним предсмертным усилием успел сжать рукоять.

Через час могила готова. Павел осторожно опускает тяжёлое тело на дно, аккуратно снимает шлем. Последний раз глядит на белое, как мёл, Сашкино лицо. Руками засыпает яму, ровняет могильный холмик. В голову кладёт изуродованный шлем. Молча стоит. Подходит к холму, в котором осталась вся команда «чистильщиков» и стажёры, и совсем недавно был сам.

- Простите, мужики, мне одному не управиться. Лежите уж как есть… - прошептал Павел. Повернулся, зашагал прочь.

Бледная, словно сжатые губы, полоса света появляется на востоке. Павел переходит с бега на шаг, останавливается. Вокруг по-прежнему стылая тишина, на километры простирается серая пустыня. Достал из внутреннего кармана чёрный цилиндр, скрутил колпачок. Указательный палец вдавил кнопку, раздался тихий щелчок. Из маленького отверстия на конце вырвался тонкий лучик и тотчас развернулся веером. Полукруг превращается в прямоугольник, наливается светом, красками и вот перёд глазами появляется цветная карта местности. Павел лёгонько постукивает пальцем по цилиндрику, карта увеличивается в масштабе, условные обозначения становятся крупнее. Посередине бежит тонкая красная линия, изгибается, поворачивает, снова прямо и, наконец, упирается в жирную оранжевую точку. Микрочип в цилиндре проложил маршрут движения, а оранжевая точка – конечный пункт. Павел смотрит на карту, взгляд скользит по красной линии.

- Тьфу, зараза! Ну, зла не хватает… - бормочет Павел.

Экран гаснет, цилиндр исчезает в кармане.

Было от чего разозлиться. Тараканьи мозги навигатора в компании тупорылого спутника ГЛОНАСС проложили маршрут так, что бы человек не поцарапал свою драгоценную шкурку о камешки и чахлые кустики, которых здесь аж полторы штуки на квадратный километр. В результате маршрут, и без того длиной в сорок восемь вёрст, стал больше ещё на полсотни километров. Компьютеру наплевать, что нет еды и воды, ему главное, чтоб идти было удобнее!

- Не-ет, так дело не пойдёт, - пробормотал Павел, опять доставая навигатор.

Поколдовал минуты три над ним. Теперь красная нить пролегла прямо, словно направление главного удара. Павел удовлетворённо хмыкнул, ещё раз внимательно посмотрел на карту. Вообще-то, особенно радоваться было нечему. Маршрут хоть и сократился, но всего на десяток вёрст с небольшим, но теперь предстояло пройти без малого тридцать километров пустыни, затем преодолеть сухой каньон глубиной сто метров, а потом месить грязь почти пятнадцать вёрст по болоту. Разум трезво говорил, что запросто может убиться, достаточно подвернуть ногу и все. Каньон – пропасть, один неверный шаг и конец. Болото кишит злобными, кровожадными тварями, пройти без потерь шансов нет. Но сердце ликовало, кричало и пело, что пятьдесят километров или меньше – это ерунда, десять часов с копейками, бег трусцой от инфаркта для старушки! Павел шумно вздохнул, покрутил головой.

- Да сколько той жизни, мать её! – громко произнёс он и плюнул. – Авось прорвёмся!

Когда-то Мёртвый континент был цветущей землёй с почти идеальными условиями для жизни. Конечно, хватало пустынь и болот, но большую часть материка занимали плодородные равнины, с которых собирали по два урожая в год. В новую страну хлынул поток авантюристов и учёных, великих умников и самых страшных преступников. Все, кто не нашёл себя в старом мире, устремились на новые земли. Здесь уживались все нации, религии, а идеология была одна – свобода. За несколько десятилетий - это мгновение по меркам истории – те, кто был никем у себя на родине, построили удивительную страну, в которой рабство уживалось со свободой, граничащей с анархией, а величайшие научные открытия с религиозным фанатизмом. Весь мир с изумлением смотрел на государство, в котором по странной иронии судьбы полностью воплотился лозунг коммунистов: мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем. На Земле появилась новая цивилизация с другой культурой, искусством и наукой. Очень скоро остальные народы поняли, что они плетутся в хвосте, пользуясь крохами с чужого стола. Новая общность людей, названная по имени первооткрывателя материка, быстро достигла таких высот в науке и технологиях, что мир со страхом и удивлением взирал на чудо, не понимая, как такое могло произойти.

В старом мире рушились прежние идеологии, распадались государства, возникали новые. Противоречия достигали такой силы, что войны вспыхивали с ужасающей силой. Государство за океаном росло, крепло и вот уже ни одно событие в мире не происходило без его участия. Новая цивилизация воплотилась в империю планетарного масштаба, сопротивляться которой становилось все труднее и труднее. Казалось, ещё чуть-чуть и весь мир вынужден будет принять новый образ жизни, новое мышление и даже новый язык. Появилось такое странное понятие, как реальный суверенитет. Вообще-то, суверенитет или независимость, они или есть или нет. Нереальной независимости не бывает, как не бывает и нереального суверенитета, это бред какой-то. Но нельзя же сказать человеку в лицо, что он – раб! Обидится, в драку полезет. В глубине души он понимает, что раб, но сказать вслух ни за что не решится. Так и с государствами. Попробуйте открыто назвать страны старого континента колониями новой цивилизации, какой шум поднимется! Найдутся тысячи профессиональных болтунов – журналистов, писателей, политологов и прочих, которые с пеной у рта и до потери сознания станут доказывать, что это не так, совсем не так. Самоё интересное, что докажут. Ведь они тоже рабы, но высокооплачиваемые и с иллюзией свободы – ездят заграницу, в эту самую новую цивилизацию.

Когда в огромной, размером с одну шестую часть суши, стране был социализм, все население верило в коммунистическую идеологию и искренне считало её единственно верной. Потому что так внушали с самого детства, потому что другого не видели. И только те, кто был на самом верху, знали истинную цену социализма.

Уже несколько поколений выросло в условиях, когда новая цивилизация господствует в экономике, культуре, в идеологии. Новые люди просто не знают, как жить самостоятельно, без постоянной опеки из-за океана. Для них такая жизнь нормальна, они другой не видели. Когда хозяин покупает раба, он обязан обеспечить его едой, одеждой и жильём. Должен научить работать, научить правилам поведения, научить новому языку, одним словом, заставить его жить по-другому. Потомки этого раба, рождённые в неволе, будут считать, что так и надо, это и есть свобода. Главное, разрешить рабам развлекаться, есть вдоволь и плодиться, а за проступки строго не наказывать. И ещё: почаще демонстрировать, как трудно живётся тем, кто остался за оградой, как тяжело им добывать хлеб насущный и вообще, как это опасно, жить по ту сторону забора. Так было в государстве победившего социализма и так было во всех странах старого континента, что стали колониями заокеанской империи. Рождённый в рабстве мнит себя свободным, а если и чувствует некое смутное беспокойство – что-то не так! – то профессиональные агитаторы и пропагандисты, всякие там журналисты, публицисты и просто грамотные дураки быстро промоют мозги. А главное, новая цивилизация положит на тарелочку кусок хлеба с толстым слоем масла и икры. Возможность много и вкусно жрать - вот самый сильный стимул оставаться в клетке как людям, так и целым народам!

Не зря Моисей таскал за собой евреев по пустыне аж сорок лет, не зря. Он калёным железом выжигал рабскую печать с души народа. И выжег навсегда! Только евреям удалось сохранить культуру и обычаи, то есть остаться народом, не имея собственного государства на протяжении двух тысяч лёт. И не важно, что говорят об Израиле всякие там арабы и европейцы. Важно, что он есть, а великая цель – собственная независимая страна! – оправдывает любые средства. По крайней мере, в глазах самих евреев, а остальные, которые только болтают о свободе, пусть подавятся от зависти!

… когда ноги налились тяжёлой водой и мышцы свело судорогой, Павел остановился. Подлый ветер сразу переменил направление, подул в спину. Густое облако пепла, что до сих пор оставалось позади, неспешно надвинулось. Голые руки и шею неприятно защекотало, вулканический пепел темно-серым покрывалом накрыл с головой. Павел скривился, поспешно отошёл в сторону, стараясь не пылить ещё больше.

Мёртвый континент весь покрыт такой пылью. Треть поверхности залил раскалённой магмой гигантский вулкан, ещё треть поглотил океан. Оставшееся от огромного материка пятно суши укрыто толстым слоем вулканической пыли. Дожди и время спрессовали в корку. Длинная, в несколько лёт, зима расколола серый панцирь и когда сошёл снег, из трещин вылезли растения. Там, где есть вода, болотные травы выросли до размеров деревьев. Где посуше, мхи толщиной в несколько метров. Они опаснее любой трясины, из них невозможно выбраться, если ступил, а проворные хищные насекомые, что в изобилии населяют мох, сожрут за считанные минуты. Все остальное – каменная пустыня, покрытая толстым слоем пыли и песка. Жизни здесь нет. А если есть, то очень агрессивная.

Павел посмотрел вокруг. Ровная пустыня простирается до горизонта, словно футбольное поле для великанов. Изредка попадаются на глаза валуны и невысокие холмики – все, что осталось от горного кряжа, что когда-то располагался здесь. Злой пустынный ветер от не фиг делать закручивает чёрные пылевые смерчи. Они, словно шайтаны в стремительном кружении, носятся над пустыней, сбиваясь в стайки или сливаясь в один страшный жгут, но чаще просто бродят по мёртвой поверхности, глотая и выплёвывая пыль. Вот и сейчас с полдюжины таких, похожих на стоячих змей, колышутся вдалеке.

Павел садится на небольшой камень дать отдых ногам. Кусок застывшей лавы с острыми краями больно давит и щипает. Павел ёрзает, пытаясь усесться удобнее, не получается. Чувствуя, что ещё немного и порвёт штаны, встаёт. Вполголоса ругается, как будто его кто-то услышит, раздражённо плюет. Комок грязной слюны пробкой вылетает из пересохшего рта, на месте падения появляется маленькое пылевое облачко, словно пуля упала на излёте. Краем глаза замечает движение наверху. С высоты, прямо из свинцовых туч, вываливается что-то продолговатое, с длинным хвостом и широкими кожистыми крыльями. Шеи у неведомого существа нет, вытянутая, как у крокодила, морда растёт прямо из туловища. Раздаётся резкий вопль, похожий на карканье подавившейся вороны. Точно такой, как прошлой ночью, когда в последний раз говорил с Сашкой. Летучая тварь закричала ещё раз, словно оповещая всю округу, что это двуногое её добыча. Кожистые крылья вытягиваются, складываются уголком и воздушная гадина стрелой несётся вниз. Павел замирает, глядя на приближающуюся смерть. Тварь уже близко, поджатые лапы выпрямляются, крючковатые пальцы растопыриваются, громадные кривые когти разворачиваются веером. Каждый раза в полтора больше, чём солдатский нож у него за поясом. Жизни остаётся на один вздох…

Молниеносно срывает бронежилет вместе с курткой. Застёжки, пришитые намертво суровыми нитками, летят на землю мелким дождичком. Короткий взмах рукой, зубы лязгают над ухом, волна воздуха бьёт в грудь. Павел отпрыгивает, падает в пыль, катится в сторону, вскакивает. Пальцы сжимают рукоять ножа. Тварь взмывает вверх, валится на бок и летит по кругу. Морда задрана, судорожно дёргается, челюсти открываются и захлопываются с сухим стуком. Сделав полный круг, чудовище прекращает попытки проглотить бронежилет, плюется. Мокрый кусок изжёванного кевлара падает прямо под ноги Павла. Он смотрит и не верит своим глазам – модифицированный кевлар, прочнейшая на свете ткань похожа на использованный кусок туалетной бумаги. Бронепластины дополнительной защиты, тоже, кстати, из модифицированной стали, разгрызены в кусочки, словно чипсы.

Тём временем летающий крокодил отплевался, пришёл в себя после неудачной попытки закусить и приготовился к следующей атаке. С неба раздаётся злобное рычание, обозлённое неудачей чудище несётся вниз, словно баллистическая ракета на последней стадии полёта. Павел бросается прочь. Бежит, делая замысловатые зигзаги, будто заяц, убегающий от ястреба. Но, в отличие от зайца, понимает, что это не спасёт. На ровной, будто ледяной каток, поверхности, шансов нет.

Подул ветер. Прохладный воздух превращается в холодный поток, упирается в грудь, не даёт бежать быстрее. Павел уже слышит за спиной свист рассекаемого воздуха, страшные когти вот-вот сожмутся на плечах и тогда конец. Внезапно перед глазами появляется тёмная стена, по голому торсу больно хлестнуло песком, мелкими камнями, в ушах завыло и засвистело. Ослеплённый, сбитый с ног, Павел падает на бок, по привычке откатывается. Поток жёсткого воздуха подхватывает, тащит дальше. Чтобы не содрать заживо кожу, Павел катится по земле, кувыркается, лишь бы не волокло по каменным волнам застывшей лавы. Каким-то чудом удаётся стать на ноги. Бросается прочь от страшной карусели. Когда ощутил, что вырвался из холодных лап ветра и каменная дробь не сечёт безжалостно голое тело, осторожно открывает глаза.

Получилось вот как. Пока он спасался бегством от летающего гада, переменилось направление ветра или просто налетел порыв, непонятно, но те полдюжины небольших смерчей, что танцевали неподалёку, сбились в кучу и получился один. Невеликий смерч такой, всего метров двадцать в диаметре. Но он вобрал в себя прилетевший ветер, налился силой и ринулся навстречу двум дерзким букашкам, что вздумали суетиться неподалёку. Хитрому человечку удалось вырваться из объятий, а вот летающей твари не повезло. Не веря своим глазам, Павел наблюдал, как смерч ухватил чудище, смял, закружил. Раздался истошный вопль, донёсся слабый треск ломающихся костей. Огромные кожистые крылья, что так легко несли зверя по воздуху, мнутся, словно кусок бумаги. Смерч подхватывает с земли куски застывшей лавы размером с человеческую голову, безжалостно швыряет в зверя, ещё и ещё… Павел содрогнулся, представив себя на месте летающего хищника. Ведь мог оказаться, если б не выскочил вовремя! А летучего крокодила крылья подвели. Смерч утащил зверя на высоту двадцатого этажа и небрежно выплюнул безжизненное тело. Кувыркаясь, лопоча остатками крыльев, изуродованное чудовище рухнуло на поле застывшей лавы. Облако пыли и мелких камней взлетает в мутное небо, земля содрогается от удара. Смерч медленно ползёт в сторону, постепенно замедляя вращение и успокаиваясь, словно древний языческий бог, только что получивший кровавую жертву. Чёрный столб распухает, теряет пугающую темноту и вот распадается опять на шесть тонких смерчиков, что расползаются во все стороны постепенно истаивают.

Павел стряхивает пыль. Из мелких порезов на груди и спине капает кровь, смешивается с грязью и вскоре весь покрывается замысловатыми чёрными и серыми узорами, словно экзотической татуировкой. Только сейчас замечает, что перёд глазами болтаются какие-то клочья, мешают видеть. Рука поднимается к лицу, под пальцами скручиваются остатки медицинского пластика. Сдирает, ощупывает кожу. Лицо почти зажило за несколько часов, кончики пальцев чувствуют молодую, нежную кожу и бугорки шрамов. Подходит к останкам чудовища. Только сейчас видно, как велик зверь. Вытянутая морда покрыта не то хитином, не то просто окостенела, челюсти около метра, торчат редкие клиновидные клыки. Каждый зуб размером с мужскую ладонь. Глаза узкие, расположены с боков. Из плоского затылка растут смешные лопатки волосатых ушей. Туловище крокодилье, хвост тонкий, гибкий, поверху проходит частокол костяных пластинок. Задние лапы вытянуты, оканчиваются громадными кривыми когтями. Передние превратились в мощные кожистые крылья, на сгибах плечевых костей остались хиленькие ладошки с тремя пальцами, словно вешалки для одежды. Бросились в глаза толстые, словно канаты, сухожилия. Вздутые предсмертным усилием мощные мышцы больше похожи на вспученные корни старого дуба. Обтянуты сухой жёсткой кожей с редкими зелёными чешуйками. Поражают воображение толстые, длинные кости крыльев, больше похожие на оглобли.

Павел вспомнил, как пару лет назад он читал в одном околонаучном журнале статью о происхождении птеродактилей и о том, почему они могли летать. Один умник предположил, что полмиллиарда лет назад атмосфера Земли была плотнее, чем сейчас и это позволяло тяжёлым тварям держаться в воздухе. Другой доказывал, что птеродактили вовсе и не летали, а планировали, как белки летяги. Но возникает вопрос – а на фига тогда крылья? Ведь белки обходятся и без них. Третий грамотей вообще решил, что у птеродактилей кости полые и внутри водород. Откуда он там взялся? А может, не в костях, а в воздушном пузыре, как у рыб? ( Ага, и расположен этот пузырь в жопе!) Были и другие гипотезы, уже не вспомнить какие, но тоже бредовые. Уважаемые учёные, типа академики, несли полную чушь. Ведь даже ребёнок понимает, что способность летать зависит от двух факторов – веса тела и подъёмной силы, создаваемой крыльями. Чем крепче мышцы, тем лучше птица летает. Дикий гусь прекрасный летун, но лишите его возможности двигаться и начните усиленно кормить. Птица ослабеет, отяжелеет и не сможет подняться в воздух. Как домашняя курица.

Глядя на поджарое тело чудовища, мощные мускулы и толстые, как полено, кости громадных крыльев, Павел только вздыхал и качал головой, вспоминая ту статью. Сюда бы их, академиков прибитых!

Оглядывается по сторонам. Вокруг унылая серая равнина, рассекаемая на части глубокими трещинами, чёрные столбы смерчей. По нёбу несутся мрачные тучи, тоже наверно, из пыли и грязи, потому что ни капли дождя из них не проливается. Такое чувство, что оказался в сумеречном подземном мире, ещё шаг и попадёшь в преисподнюю. Взгляд упал на изуродованную тушу чудища. Пыль вокруг медленно чернеет, наливаясь кровью. Почему-то вспомнились страницы какой-то книги, где автор подробно описывал древний воинский обычай съедать печень поверженного врага, мол, тогда сила побеждённого переходит победителю. Павел с сомнением посмотрел на останки летающего ящера, лицо скривилось гримасой отвращения. Собрался было уходить, но … до каньона, где вода и живность, в смысле, пища, около двадцати километров мёртвой пустыни, а живот уже присох к позвоночнику и желудок не урчит, а взрыкивает, требуя еды!

Преодолевая естественную брезгливость, Павел приближается к мёртвому телу. Жёсткая шкура чудовища лопнула в нескольких местах, из трещин выпирает розовое мясо, течет вишнёвого цвета жидкость. Отвратительный запах внутренностей, крови и чего-то ещё, мерзкого и гадкого, заполняет лёгкие. Подступает тошнота. Павел задерживает дыхание, острое лезвие солдатского ножа кромсает кожу и мясо, железо неприятно скрежещет, задевая рёбра. Наконец, в боку чудовища появляется узкая, длинная щель. Павел обеими руками берётся за края, тянет в стороны. Непередаваемый звук рвущейся плоти смешивается с отвратительной вонью, пальцы скользят по мокрым костям, срываются. Упёрся ногой в кость, взялся обеими руками. Тянет изо всех сил, проклятые мослы скользят, упираются, но не выдерживают и бочина ящера разваливается чуть ли не пополам. Из образовавшейся дырищи тотчас выползают лёгкие, кишки, какая-то жёлто-серая жижа. Вонища хлынула ниагарским водопадом! Павел поспешно отпрыгивает, ругаясь последними словами в полный голос. Несколько минут стоит на ветру, отдыхая и успокаиваясь. Делает глубокий вдох-выдох, приближается к туше. Теперь надо найти чёртову печёнку, а где она там? Похоже на то, что от удара все внутренние органы оторвались и в общей куче выпали на землю. Матерясь и проклиная судьбу, Павел сует руку в вонючую жижу почти по плечо. Пальцы нащупывают какой-то кусок, вроде как печень, сжимаются. Стараясь не обляпаться густой дрянью, Павел тянет что-то скользкое, пальцы буквально вонзаются в мягкую плоть, словно когти. Последнее усилие и из тёплых внутренностей с чмоканьем появляется заляпанный светло-коричневым веществом кусок плоти подозрительного вида. Ясно, что это не печень. Павел с подозрением рассматривает странный полукруглый предмет, обтянутый мутной плёнкой. Неловкое движение, гладкий кусок плоти выскальзывает из рук. Пытаясь удержать, Павел сильно сдавливает, влажная плёнка рвётся, непонятный предмет падает на землю …

- Матерь Божья! – шепчет он и отступает на шаг.

На земле, в пыли лежит плод! Маленький, не больше кошки, хорошо различимы голова, руки и ноги, глаза закрыты. Черты лица вроде человеческие. Приглядевшись, Павел замечает маленький хвост, да и нижняя челюсть какая-то не такая. Все увиденное так удивило, что он садится прямо в пыль.

- Ну, дела! – произносит он, качая головой. – И что это может быть? Ящер проглотил человеческий плод? Чушь, откуда ему взяться! Тогда что, беременный ящер? А кто папа!? И потом, этот хвост… А может не хвост, а … не, ну ты уж совсем спятил в этой пустыне!

Кушать печень поверженного врага, следуя заветам предков, расхотелось окончательно. Павел ещё раз внимательно посмотрел на … ну, в общем, на то, что вынул из вороха внутренностей. Вспомнил документальный фильм, авторы которого рассказывали о том, что зародыши некоторых высших животных и людей удивительно похожи, но только до определённого момента. Потом общая для всех программа развития останавливается, дальше построение тела у каждого вида идёт своим путём. Но такое, утверждали учёные, возможно только у млекопитающих – дельфины, касатки, приматы и люди. Но на чём основаны такие утверждения и вообще выводы учёных по той или иной проблеме? На тех фактах, что доступны. А сколько проходит мимо внимания? В начале века австралийские врачи обнаружили у пятнадцатилетней девочки перемену резус-фактора. В детстве ей пересадили донорскую печень и с тех пор она находилась под постоянным наблюдением врачей. Вот только благодаря этому и обнаружили то, что ранее считалось абсолютно невозможным – изменение резус-фактора с отрицательного на положительный. А ведь наверняка подобное происходило и раньше, с другими людьми, но ни в одной стране не ведётся постоянное наблюдение за всеми. Вот и получается – что не знаю, то не существует. А так ли на самом деле?

«Так, ладно, не фиг военную голову ломать над ерундой», - подумал Павел, с неудовольствием отступая в сторону – неожиданный порыв ветра принёс целую волну такой вони, что дыхание перехватило.

Через несколько минут изуродованная туша ящера растаяла в мутной дымке за спиной. Павел бежит по ровной, как стол, каменной пустыне, изредка сверяя маршрут с виртуальной картой в цилиндре. Горизонт очистился от мути, даже серое нёбо посветлело. Иногда желудок робким бурчанием напоминал, что неплохо бы и поесть, на что голова ехидно рисовала яркую картинку недавнего прошлого – кучу внутренностей на фоне истерзанного трупа ящера. Желудок дёргался и терял сознание.

Была уже глубокая ночь, когда Павел приблизился к гигантской трещине каньона. Сквозь облака не видно звёзд и даже свет луны не пробивается сквозь толщу пара и грязи. В абсолютной темноте ничего не видно, но то, что он на краю пропасти, Павел понял по изменившемуся звуку собственных шагов и могильному холоду, что повеял из-под ног и остудил разгорячённое тело. Это был не просто прохладный воздух, а какое-то стылое дыхание преисподней, от которого мурашки побежали по коже. Раздаётся странный крик. Унылый вой появляется далёко внизу, нарастает, переходит в надсадный рёв, захватывая все ущелье и вдруг падает истошным визгом, обрываясь на самой высокой ноте. В ответ звучит жуткое эхо на разные голоса, словно хохочут сумасшедшие бесы. Павел отступает на шаг, зябко передёргивает плечами. Он вдруг вспомнил, что наполовину гол, безоружен, так что лезть в каньон будет не самым умным поступком в его жизни. Настроение сразу испортилось.

Недовольное солнце заливает хмурую равнину багровым светом. Рассвет занял уже половину небосвода и теперь подозрительно осматривает каменную пустыню. Разлом ущелья недобро светится рваными краями. Пропасть до краёв заполнена коричневым туманом. Это пыль висит в воздухе, слабый ветер слегка перемешивает верхние слои. Опуститься глубже словно опасается. Павел стоит на краю, глаза подозрительно щурятся, взгляд старается проникнуть вглубь тумана. Прошло уже около часа, как он осматривает каньон, но до сих пор не удалось обнаружить хоть что-то похожее на спуск. Везде отвесные, гладкие стены, без трещин и сколов. Тёплый луч солнца касается плеча, греет, гладит … Внезапный порыв ветра больно хлещет песком, швыряет клубок пыли прямо в рот. Павел поспешно отворачивается, на зубах скрипят песчинки, горло перехватывает сухостью. Грудь сотрясает кашель. Ветер дует сильнее, хлещет по обнажённому торсу песком пополам с мелкими камешками. Павел падает на землю, ладони закрывают лицо. Глаза запорошило, под веками жжёт и чешется невыносимо.

Заряд песчаной бури исчезает так же внезапно, как и появился. Вой и свист стихают, на одеревеневшую от холода спину робко наступают тёплые лучи солнца. Павел поднимается на четвереньки, отряхивается, как собака после купания. Потоки слёз промыли глаза, он оглядывается вокруг. Ветер сдул пыль, камни и застывшая лава блестит металлическими сколами и полированными боками. Только горки серого песка с наветренной стороны напоминают - только что мела метель и она в любой момент может вернуться. Нет худа без добра. Внезапный ветер выдул большую часть коричневого тумана, мутная пелена осталась только на дне. Павел ложится на край, внимательно смотрит вниз. Прямо под ним выступ метра на полтора, от него спускается вниз разлом, достаточно широкий, чтобы мог спуститься человек. Правда, что там дальше, не видно, разлом сворачивает за другой выступ. Но выбора нет, остальные участки стены гладкие, словно каньон вырезали гигантской плазменной горелкой.

Павел осторожно спускается ниже, пальцы сжимают края плоского камня, ноги зависают в пустоте. Прыжок, жёсткий удар в подошвы. Поспешно откатывается от края и вовремя – кусок каменной плиты размером с солдатское одеяло с хрустом обламывается. Павел вслушивается – через двадцать секунд доносится первый звук удара, затем второй. Далековато до дна! Спускаться по разлому очень неудобно – острые сколы дерут спину, впиваются в кожу. Очень скоро руки и ноги покрылись синяками, спина и грудь превратились в две больших ссадины, а на макушке выросли две громадные шишки, словно там лосиные рога режутся. Матерясь во весь голос, проклиная все на свете, Павел ползёт по расщелине задом наперёд, будто рак. Жарко, грязно и потоки холодного воздуха снизу уже не кажутся дыханием преисподней. Так, ветерок на полуденном пляже…

Павел теряет счёт времени. Перед глазами медленно ползёт нескончаемая полоса камня, солёный пот заливает лицо, мешает дышать, смотреть. Исцарапанное, избитое тело уже не кричит безмолвно от боли, а тупо ноет, как почерневший зуб. Иногда, сквозь шум в голове, слышится слабый треск: не то камни под руками хрустят, не то шкура лопается об острые грани. Путешествие на дно пропасти останавливается, когда ноги вдруг провисают в пустоте, по горячей спине бежит поток настоящего холода. Павел чувствует, что его держит только маленький выступ под задницей. Если соскользнёт, полетит вниз. Мускулы на руках вздуваются отчаянным усилием, жилы трещат от напряжения, тяжёлое тело медленно поднимается выше. Оборачивается. Сквозь мутную пелену пота видит, что расщелина кончилась, дальше громадный провал. Снизу доносится приглушённое расстоянием бульканье, плеск воды. В воздухе чувствуется сильный запах серы. Пару минут Павел отдыхает, обессилено застыв на камнях. Шум в ушах стихает, появляется боль в исцарапанном теле, сорванные ладони обжигает огнём. Голова проясняется, возвращается способность мыслить.

«Вот чёрт, повис тут, как сосиска над кастрюлей, - раздражённо думает он, - ну и чё дальше? Обратно, что ли, дряпаться? Надо посмотреть, чего тут…»

Медленно, осторожно, словно старая черепаха, высовывает голову за край расщелины. Каньон стал заметно уже, до противоположной стены можно камень добросить. Дно затянуто белёсым туманом, в мутной пелене видны какие-то чёрные овалы неправильно формы, доносится плеск, словно кто воду перемешивает. Через короткие промежутки времени раздаётся шипение. Последнее очень не понравилось Павлу. Сразу вспомнил летающего ящера. Отдохнувшее воображение с готовностью нарисовало картинку в мозгу, как гигантские кровожадные ящеры, нет, лучше драконы, плещутся на дне ущелья в тёплой воде и радостно шипят, чувствуя вкусный запах человечины.

- Тьфу, впечатлительным стал, как тургеневская барышня, - раздражённо произнёс Павел. - Какие, на хрен, драконы?

Снизу вынырнуло облако вонючего густого пара, тошнотворный запах сероводорода наполнил лёгкие, от тяжёлого запаха закружилась голова, защипало глаза. Павел поспешно отвернулся, с отвращение выдохнул гадкий воздух. Похоже, внизу вулканический источник, а вовсе не огнедышащий дракон воду кипятит. Придумал тоже! Надо думать, как спуститься на сухое дно. Переползает чуть выше, на небольшой выступ, оттуда лучше видно. За клиновидный плоский камень удобно держаться, пальцы плотно обхватывают край, руки сгибаются, подтягивая все тело. Павел высовывается почти до пояса, пытаясь увидеть хоть какой нибудь спуск…

Громкий треск рвёт тишину каньона. Выступ, на котором устроил наблюдательный пункт Павел, ломается. Внутри все обрывается, сердце проваливается в холодную пустоту и Павел летит прямо в клубящийся туман. Из серой мути показывается громадное чёрное тело, блестящее каплями влаги, стремительно приближается.

В последнее мгновение Павел закрывает глаза. Тело сжимается в ожидании вспышки острой боли, за которой наступить ничто, мозг стынет в смертном ужасе … что-то мокрое и тёплое мягко останавливает падение, а потом с неожиданной силой швыряет вверх. Павел летит обратно, инстинктивно размахивая руками в нелепой попытке схватиться за что нибудь. Взмывает ввысь по дуге, достигает наивысшей точки, откуда начинается падение. В ту же секунду раздаётся оглушающее шипение и струя горячей воды толщиной с бревно могучим пинком подбрасывает человека ещё выше. Снова стремительный полёт, перёд глазами вертится цветная карусель, воздух свистит в ушах.

Падает на толстый слой мокрого мха плашмя, как жаба на песок, катится по склону, разворачивается и, наконец, просто едет на пузе. Мелкие гладкие камешки разлетаются, словно льдинки под напором ледокола. Павел зарывается головой в гальку по уши, замирает. Наступает тишина.

… сначала возвратилось осязание, потом слух. Душа, спрятавшаяся куда-то далёко-далёко, робко занимает своё место. В голове постепенно стала оформляться первая мысль: и чего? Павел рывком вскакивает, глаза бешеные, волосы дыбом. Он смешно приседает, оборачиваясь вокруг себя, дико смотрит по сторонам. Внешний мир виден только наполовину, Павел недоумённо морщится, чувствует что-то не то – глаз не открывается. Хватается за лицо. Пальцы ощущают плоский камень, прилипший на глазную выемку, словно монокль. Чертыхаясь, выбрасывает, стряхивает прилипший мусор. Он на дне ущелья, под ногами галечный пляж, противоположная сторона тонет в густом белом тумане, за спиной горой возвышаются заросли странного фиолетового мха. Размером с громадный стог сена, колония мха похожа на спящего динозавра, свернувшегося калачиком. Павел поднимает голову, пытаясь увидеть тот выступ, с которого так удачно свалился. Ничего не видно. Понятно, что ему просто повезло упасть на толстый, мягкий мох, это спасло жизнь. Ну, и дальше тоже… повезло.