Мертвый петух

Глава 8

Несмотря на сон, казавшийся недобрым предзнаменованием, я отправилась в путешествие. Мы выехали на двух машинах, махнув рукой на забывчивых супругов Моммсен.

Я оставила свой автомобиль в Ладенбурге, перед домом Витольда, и мы поехали в Шрисгейм, чтобы забрать Китти. Затем пришлось возвращаться обратно в Ладенбург за Шредерами, которые никак не могли собраться. Только после этого мы наконец-то смогли отправиться в путь. Витольд немного нервничал из-за всех этих проволочек.

Собирая чемодан, я еще раз внимательно изучила список, составленный Витольдом. В моем снаряжении полностью отсутствовали такие вещи, как фляжка, походный нож, толстые шерстяные носки и тренировочные штаны. Однако теперь, когда обстоятельства несколько изменились, возможно, ничего этого просто не понадобится. На всякий случай помимо спортивного костюма я прихватила еще и шелковую пижаму. У меня не хватало духу спросить, с кем мне придется делить комнату. Вскоре выяснилось, что, исходя из соображений экономии, мои товарищи решили зарезервировать двухместные номера для Шредеров и для нас с Китти и одноместный для Витольда (если, конечно, я не возражаю). Сказать, что я предпочла бы иметь отдельную комнату, было бы крайне бестактным, а мне вовсе не хотелось обижать Китти.

Мы выехали с утра и к обеду добрались до Виссембурга. Начались поиски пристанища. Витольд не был бы самим собой, если бы не взял в дорогу путеводитель с подробным описанием гостиниц. Он отметил крестиком отели, которые могли бы нам подойти, но оказалось, что все номера в них заняты. Тут подал голос Эрнст Шредер. Он сказал, что знает один конспиративный адрес. Правда, эта гостиница находилась не во Франции, а с немецкой стороны границы. Там мы без труда нашли свободные места. Виссембург был в пятнадцати минутах езды, и вечером мы решили выбраться туда, чтобы насладиться французской кухней.

Я распаковала вещи. Из окна открывался вид на виноградники. Моросил мелкий дождь, но воздух был удивительно теплым для этого времени года. Для начала мы заказали кофе и свежий яблочный пирог. Все пребывали в приподнятом настроении и решили, одевшись соответственно погоде, пойти прогуляться, не обращая внимания на дождь.

Я взяла с собой зонтик, Скарлетт последовала моему примеру. Остальные надели непромокаемые куртки.

Во время прогулки Витольд собирал лесные орехи и каштаны. Некоторые он великодушно отдавал нам с Китти, хотя у нас под ногами этого добра тоже хватало. Скарлетт от такого подарка отказалась.

— Мужчины всю жизнь остаются детьми, — заметила она. — Я не дала ему поиграть в бойскаута, и сегодня он в качестве утешения собрался мастерить человечков из спичек и каштанов.

— Точно, — согласился Витольд. — Ты самая догадливая из всех.

В кармане куртки я сжала гладкий твердый каштан, решив сохранить его как вечную память.

Витольд взял на себя роль экскурсовода: несколько раз он уже бывал здесь с классом и неплохо ориентировался. Он показывал нам фотографии с видами реки Лаутер, рассказывал об истории города и о катастрофах, которые обрушивались на эту местность. Экскурсия закончилась осмотром церкви Петра и Павла.

Его культурная программа могла бы продолжаться бесконечно, но Шредеры с самого начала настаивали на том, чтобы не позднее восьми вечера все сидели за накрытым столом. Эрнст Шредер заявил: он сожалеет, что они с Памелой несколько задержали отъезд, и пригласил всех поужинать за его счет. Ему очень хотелось загладить вину.

Против этого предложения никто не возражал, и Эрнст воспользовался правом хозяина ужина, чтобы составить меню: после гусиной печенки нас ожидал фазан с кислой капустой, а затем следовал сдобный пирог. Официант едва успевал открывать новые бутылки с рислингом. Витольд решил блеснуть отличным французским языком и попросил принести нам меню, но тут же получил ответ на местном алеманнском наречии.

Ужин затянулся надолго. Разговоры за нашим и другими столиками становились все громче, а смех все веселее. Неподалеку от нас сидели двое врачей. Вначале они жаловались друг другу на то, что в последнее время выписывают все меньше больничных листов. На лицах их жен была написана смертельная скука. Но постепенно за столиком наших соседей воцарилось такое веселье, что мы поневоле начали прислушиваться к их разговору. Один из медиков был зубным врачом. Он очень смешно рассказывал о том, как в студенческие годы должен был определить возраст мертвого человека по зубам. Оказалось, что во рту у трупа был протез. Несмотря на это, врач сумел дать довольно точный ответ, руководствуясь состоянием челюсти.

— Как можно шутить о таких ужасных вещах? — возмутилась Китти.

Ее лицо покраснело. Однако Эрнст и Скарлетт не могли удержаться от смеха. Сама по себе история была не такой уж забавной, но рассказчик преподнес ее так, что окружающие хохотали до упаду.

Мы с Витольдом обменялись горькими взглядами. Разговоры о трупах за десертом были нам крайне неприятны. Витольд предложил отправиться в обратный путь: нам предстояло еще довольно долго идти в темноте под дождем. Мы ведь хотим завтра с утра встать пораньше и отправиться на прогулку?

Скарлетт насмешливо сказала:

— «С утренней росой в горы!»[27] Меня ты до десяти утра точно не увидишь.

Эрнст Шредер сказал, что раз мы завтракаем до десяти, то будет лучше, если выйдем около одиннадцати. Витольд вздохнул:

— Хаким, тебя только могила исправит, — но согласился, что это более приемлемый вариант.

В комнате, где поселили нас с Китти, были душ и туалет. Я предоставила ей мыться первой, потому что по вечерам долго и основательно привожу себя в порядок — на это уходит уйма времени. Китти закончила через пять минут. Она надела розовую детскую пижамку, уселась на кровать и принялась втирать в лицо крем «Нивея». При этом она оживленно болтала: вино и хорошая еда согнали с нее сон. Настала моя очередь удалиться в ванную. Я решила, что будет глупо щеголять в соблазнительном шелковом неглиже перед Китти, и не стала его надевать. Когда я наконец забралась под одеяло, Китти еще читала. Заразительно зевнув, она сказала:

— Мы — хорошая команда! Я с нетерпением жду завтрашнего дня.

Нам предстояло путешествие к руинам замка Флеккенштейн. «Чтобы окончательно здесь освоиться», — сказал Витольд. Дождь перестал, и мы совершили приятную прогулку по осенним лесам и лугам. Витольд несколько раз спрашивал у Эрнста, как называется тот или иной гриб. Его друг ограничивался лаконичными ответами: «ядовитый» или «неядовитый». На этот раз мы не разбивались на группы. Витольд, словно собака пастуха, следил за тем, чтобы все держались вместе.

Скарлетт задавала мне множество вопросов о моей работе, и я с удовольствием сообщала ей все, что она хотела знать. До сих пор это никого не занимало. Но вскоре она принялась мучить меня рассказами о склонностях своих детей к тем или иным профессиям. С некоторым интересом я выслушала только ее сетования по поводу многообещающего Олега: он-де пошел в отца в смысле преждевременной зрелости. Оказывается, в юности Эрнст был тот еще фрукт. Я с трудом могла это представить. Она упомянула о Хильке Энгштерн, которая была ее близкой подругой.

— Что за человек была Хильке? — спросила я.

— Рядом с этим живым воплощением шарма она казалась немного подавленной, — сказала Скарлетт. — Ведь Райнер всегда стремится быть в центре внимания. Но Хильке была очень умной женщиной, в ней чувствовалась индивидуальность. Она принимала все слишком близко к сердцу. С ней всегда нужно было держать ухо востро — она мгновенно обижалась и часто даже не объясняла, в чем дело.

Да уж, Памела Шредер действительно могла задеть человека за живое: она всегда говорила то, что думала.

— Мы с Райнером… — начала она, но внезапно остановилась и прибавила: — Забыла, что хотела сказать.

Как же я ее ненавидела!

В крепости Флеккенштейн посетителей встречал говорящий по-немецки экскурсовод. Это был ветеран, который вел экскурсию по старинке и не переставая сыпал числами. Бесконечный поток сведений о длине, ширине и высоте различных объектов делал его рассказ невероятно скучным. Витольд наверняка справился бы с этой задачей намного лучше.

Этот день нашего путешествия прошел великолепно, немалую роль тут сыграла и приятная осенняя погода. Наша прогулка длилась четыре часа, что для меня оказалось вполне приемлемо. После обеда мы устроили небольшую сиесту, затем опять погуляли по городу и наконец хорошо поужинали. На этот раз мы заказали цыпленка в рислинге, лотарингский пирог со шпиком и шербет, а ко всему этому — порядочное количество вина. На этот раз я съела больше, чем прошлым вечером: после непривычно долгой прогулки на свежем воздухе у меня разыгрался аппетит. Кроме того, я сильно похудела с тех пор как влюбилась в Витольда, и теперь решила питаться получше.

Как выяснилось, я жестоко ошиблась. Сказать, что ночью мне стало плохо, значит не сказать ничего. Я была почти при смерти, и все же не решилась выйти на кухню отеля и приготовить себе чай. Мучительная рвота очистила мой желудок от изысканных блюд, поглощенных за ужином. После этого наступило некоторое облегчение, однако заснуть я не могла. К тому же было несколько непривычно слышать рядом чье-то дыхание, пусть даже Китти и спала спокойно. Она лежала в своей кровати, словно маленький оловянный солдатик, вытянувшийся по стойке «смирно». До меня не долетало ни шороха: казалось, она вообще не шевелилась во сне. Мне удалось заснуть только около четырех утра.

Но уже в восьмом часу раздался тихий стук. С меня сразу же слетел сон, Китти тоже проснулась. В дверь просунулась чья-то голова. По шепоту я узнала Витольда:

— Я хочу прогуляться пораньше, кто пойдет со мной? Завтрак будет в десять, к этому времени мы вернемся.

«Нет уж, — подумала я, — не в такую рань! Ведь еще только семь часов! В конце концов, у меня отпуск, а эта ночь была слишком тяжелой. — Я покачала головой. — Любовь любовью, но это уж слишком».

А вот Китти радостно согласилась:

— Подожди меня внизу пять минут! Мне нужно только почистить зубы и что-нибудь накинуть!

Она собралась с быстротой молнии и тихонько выскочила за дверь.

Но после того, как тебя разбудили, заснуть снова невозможно. Светало. Из окна я увидела, как они быстро шагали по направлению к шоссе, минуя покрытую росой лужайку.

Зевнув пару раз, я выключила ночник и раскрыла экономическую газету. Впервые в жизни она показалась мне невыносимо скучной. К чему безжизненные числа, когда нас окружают живые люди? Впрочем, и мертвые тоже.

Интересно, что читает Китти? Бестселлер на английском языке. Это было впечатляюще. Вновь я почувствовала себя старой, необразованной, занудной мещанкой.

Я решила почистить зубы. Косметический арсенал Китти оказался крайне беден: у нее не было никаких средств макияжа, кисточек, пуховок и тому подобных вещей — только баночка с миндальными отрубями, мыло на основе меда и зубная паста с морской солью. Сколько же ей лет? Я заглянула в ящик ее ночного столика: Китти легкомысленно оставила кошелек и паспорт на самом виду. Неужели ей уже тридцать пять? Интересно, что моя соседка вообще взяла с собой? Ее дорожная сумка была удивительно маленькой. Так… Нижнее белье, две белые блузки, еще одна пара джинсов, второй свитер и носки — все! У меня было раза в четыре больше вещей.

Почувствовав себя окончательно проснувшейся, я приняла душ и оделась. Было только полдевятого. Я вышла в коридор. Комната Витольда находилась рядом с нашей, в двери торчал ключ. Вокруг не было ни души. Я тихонько вошла внутрь: здесь тоже нужно было немного разведать обстановку. Посмотрим, какой пастой пользуется Витольд…

Первым, что бросилось мне в глаза, была переполненная пепельница рядом с кроватью. «Фу, — подумала я. — А ты хорош, ничего не скажешь! По ночам дымишь как паровоз, а днем разыгрываешь из себя эдакое дитя природы, любителя походов». На кровати валялась смятая темно-синяя пижама. «Мог бы хоть окно открыть», — поморщилась я. У раковины лежали бритвенные принадлежности, старая зубная щетка и дешевый лосьон после бритья. В этой комнате я тоже выдвинула ящик стола. Меня охватил страх, мое возбуждение постепенно нарастало. Такое чувство уже посещало меня раньше, когда я наблюдала за Витольдом из темного сада. Это было какое-то маниакальное состояние — смесь страсти, ужаса и ощущения собственного могущества.

В бумажнике лежала фотография — Хильке с сыновьями. Вероятно, снимок был сделан несколько лет назад. Хильке смеялась, ее черные волосы блестели на солнце, и вообще она выглядела совсем не так, как тогда, в зеленой блузке, на которой постепенно расплывалось кровавое пятно. Один из сыновей, скорее всего старший, был поразительно похож на мать. Я ни разу не видела детей Витольда и жадно, хоть и без особой симпатии, разглядывала их лица.

Письмо от Вивиан четырехнедельной давности. Почерк разобрать было невозможно, текст почти целиком состоял из намеков и отрывочных ассоциаций, в которых я совсем запуталась. Только последняя фраза была понятна: Love, yours ever, Vivian [28]. Обращение мне тоже в конце концов удалось расшифровать: «Любимый мой фарисей!»

Я никогда не смогу писать такие письма, читать английские книги, да и детей у меня уже не будет.

Снова осмотрела пепельницу, неопрятную постель и валяющиеся на ковре носки не первой свежести. Как же странно устроила природа: люди способны не замечать множество неприятных деталей, а многие даже одержимы мыслью разделить подобный ночной лагерь с его владельцем. «Неужели тебе хочется попасть в эту постель, Рози?» — спросила я себя. Это было крайне сомнительно. Во-первых, я была крайне чувствительна к посторонним запахам, а вид обнаженного тела вообще был мне неприятен. Во-вторых, я очень боялась не оправдать ожидания мужчины. А что, если я никогда и не любила Витольда?

Вернувшись в свою комнату, я легла на кровать прямо в одежде и взяла журнал, но вместо того чтобы читать, уставилась в потолок.

Дверь распахнулась. В комнату впорхнула Китти с посвежевшим лицом и сияющими от восторга глазами.

— Было та-а-ак чудесно! — воскликнула она. — Завтра ты обязательно должна пойти с нами!

С этими словами она протянула мне лиловую астру на сломанном стебле и позднюю розу.

— T'is the last rose of summer[29], — напевала она, стаскивая с себя вещи одну за другой и бросая их на кровать. — Я еще даже душ не принимала, — сказала Китти.

Она доверчиво стояла перед моей кроватью в чем мать родила.

— Утро — самое прекрасное время суток: на лугах лежит туман, цветут осенние безвременники, в деревне развозят молоко. А эти восхитительные крестьянские сады, там во-о-от такие георгины! — Она развела руки в стороны.

Мне пришлось посмотреть на нее, хоть я и испытываю большую неловкость, когда вижу обнаженное тело. Нужно было признать, что серая мышка Китти без одежды выглядела просто потрясающе. Ее тело оказалось крепким, очень стройным и излучало какую-то естественную жизнерадостность. Мурлыча песенку, она вприпрыжку побежала в душ. Отчего она была так счастлива?

Я старалась не расплакаться. В конце концов, в свои тридцать пять лет Китти все еще не замужем, так что никаких причин для зависти или ненависти у меня не было. Зачем зря тратить энергию? От подруги по несчастью не приходится ждать подвоха. По-настоящему я ненавидела другой тип женщин — самодовольных матерей.

За завтраком Витольд рассказал нам, что у Китти сегодня день рождения. Так вот что было причиной ее радости! А я уж боялась, что Витольд объяснился ей в любви. Я разозлилась на себя за то, что обратила внимание только на год рождения в ее паспорте. Витольд украсил чашку Китти плющом и красным шиповником. Ей предоставили право решать, как мы проведем сегодняшний день.

— Здорово, — сказала всегда скромная Китти, сияя от удовольствия. — Тогда я предлагаю еще немного проехать дальше, найти новую гостиницу и посмотреть другой район Эльзаса.

— Город и культура или сельская местность и природа? — спросил Эрнст.

— Природа! — потребовала Китти. — Деревни, сады и прежде всего хорошая еда!

— До сих пор так оно и было, — заметила Скарлетт. — Не скажу, что мы голодали.

Мы выехали после завтрака. Китти сидела рядом с Витольдом и, словно инструктор по вождению, говорила: «направо», «налево» или «стоп». Она выбирала самые узенькие улочки, восхищалась крестьянскими домиками, обнаружила аиста на крыше и через два часа заставила нас начать поиски пристанища в какой-то деревушке: сказала, что хочет остановиться именно здесь. В гостинице на главной улице оставалась лишь одна свободная комната. Нам посоветовали заглянуть в бывшую усадьбу, которая была перестроена в отель. Мы с трудом нашли дорогу, но место оказалось на редкость живописным.

— Если здесь окажутся свободные места, — с детской непосредственностью загадала Китти, — то мне будет везти целый год!

Выяснилось, что в гостинице остались два двухместных номера, в один из которых можно поставить дополнительную кровать.

— Отлично! — воскликнула Китти.

— Да, — сказал Эрнст Шредер, — тогда один номер у нас будет для девочек, а второй — для мальчиков.

Дом был очень старый, с невероятно толстыми стенами и широкими ступенями, ведущими к входной двери. Зеленые ставни на окнах наполовину отвалились, а кое-где их не было вовсе. Наши комнаты находились на предпоследнем, втором, этаже. В бывшем домике для прислуги теперь находился маленький ресторан. Чтобы попасть туда, нужно было пересечь мощеный двор.

Нам, трем «девочкам», досталась самая большая комната. Забравшись на широкий подоконник, я смотрела из окна на здание ресторанчика, перед дверью которого сидели пять кошек. Стоило кому-то отворить дверь снаружи, как они тут же шмыгали в помещение. Через несколько минут дверь снова распахивалась, на сей раз изнутри. На порог выходил повар и вышвыривал кошек на лестницу одну за другой. Через несколько минут они снова собирались под дверью и, как только появлялся очередной торговец овощами или мясом, проскакивали внутрь.

Насладившись прекрасным осенним видом из окна, мы решили отправиться на прогулку. В саду винодельческого хозяйства росло множество подсолнухов. Мы видели собак, телят, детей и сборщиков винограда. Китти не помнила себя от радости.

К нам подбежал повар: не хотим ли мы сегодня вечером попробовать бэккаоффа?

— Да! — сказала Китти.

Я робко поинтересовалась, что это такое, потому что мой желудок еще не совсем оправился после вчерашней ночи. Повар описал нам блюдо: свиной хвост, баранья лопатка, говяжья грудинка и картофель несколько часов должны тушиться в белом пино с различными приправами и большим количеством лука и чеснока. Все это готовят в какой-то особой глиняной посуде в раскаленной печи. У моих спутников от одного описания потекли слюнки. Ну и пусть едят свой свиной хвост, а я лучше закажу овсянку.

Даже прогулка была мне не в радость из-за резей в желудке. За завтраком я лишь выпила немного чаю. С каким удовольствием я бы осталась в гостинице, в уютной крестьянской кровати! Я бы распахнула настежь окно и немного подремала, прислушиваясь к непривычным звукам, доносящимся с улицы. В то же время я боялась, что меня могут принять за старую больную клячу, недовольную всем зануду. Поэтому пришлось стиснуть зубы и шагать, шагать вперед…

Очень скоро я стала казаться себе солдатом наполеоновской армии, бредущим по бескрайним русским степям и болотам навстречу верной погибели.

Поначалу никто не замечал моих страданий. Однако через три часа, в течение которых я не говорила ничего, кроме «да» и «нет», заботливый Витольд наконец сообразил, что солдат Тира больше не в силах стоять на посту. Тут я призналась, что плохо перенесла вчерашний ужин. Витольд вытащил из кармана рюкзака небольшую плоскую бутылку:

— Сделай глоточек, это должно помочь. В нос ударил резкий запах. Если бы кто-нибудь другой предложил мне выпить такое, я бы наверняка отказалась. Но это был Витольд. В бутылке оказалась отвратительная настойка на каких-то травах. Удивительно, но она и вправду помогла.

— Ну как? — спросил он, глядя на меня с интересом. В его голосе сквозила уверенность в эффективности этого средства.

Я вяло кивнула.

— Слушай, — сказал он, — сейчас мы выйдем на дорогу, поймаем машину и отправим тебя обратно в гостиницу!

Вопреки ожиданиям, нам сразу же удалось это сделать. На обочине остановился фургончик, перевозивший ведра с краской и малярные инструменты. Тут Витольду опять предоставилась возможность щегольнуть превосходным французским. Он сказал, что у мадам случился внезапный приступ дурноты.

— Я поеду с ней, — вдруг сказала Скарлетт. — Если нам предстоит еще три часа тащиться обратно, то со мной тоже что-нибудь случится!

Жестами она объяснила водителю, что хочет позаботиться о больной, залезла в фургон и уселась на заляпанную краской лестницу. Она царственно-небрежно помахала оставшимся, а я с бесконечным облегчением упала на сиденье рядом с водителем.

Оживленно жестикулируя, Скарлетт принялась на ужасном французском болтать с водителем, которого могла наблюдать в зеркальце заднего вида.

Она делала очень много ошибок, но в отличие от меня была способна поддерживать беседу на чужом языке, чего я совершенно не умела. Когда мы приехали на место и попрощались с водителем, Скарлетт сказала:

— Давай-ка быстренько ложись в постель, а я пока схожу выпить кофе.

В следующий миг она исчезла в ресторане.

Я не возражала против ее ухода. Сбросив прогулочную одежду, я натянула серый спортивный костюм и с головой залезла под пуховое одеяло. Десять минут спустя в дверь постучали. К моей постели подошла маленькая девочка лет десяти, с важным видом достала из корзиночки грелку и объяснила, что ее мама просила принести мне это. Затем девочка серьезно кивнула и вышла из комнаты. Это могла организовать только Скарлетт. Честно говоря, я не ожидала такого от бессердечной женщины-вамп.

Немного погодя появилась и она сама — с чаем и сухариками на подносе.

— Съешь что-нибудь, а то не сможешь сегодня праздновать вместе со всеми, — сказала она с материнской строгостью в голосе. Затем она критически меня осмотрела. — Вижу, не очень-то ты любишь бегать на своих двоих в отличие от Китти. Похоже, ты увязалась с нами только из-за его синих глаз…

Я выпила чай, погрызла сухарики и вскоре крепко уснула.

Около семи меня разбудил чей-то шепот, гораздо более назойливый, чем даже громкий разговор. Я открыла глаза. Скарлетт красила свои когти.

Китти спросила:

— Мы тебя разбудили? Как ты себя чувствуешь? По правде говоря, мне стало намного лучше, все-таки у меня очень выносливый организм. Сев в кровати, я спросила, когда мы собираемся отмечать.

— Девочки, сначала нужно принарядиться! — сказала Скарлетт тоном учительницы физкультуры из моего детства. Она уже успела вымыть голову и завить волосы.

Китти порылась в своей дорожной сумочке и достала одну из белых хлопковых кофточек. Скарлетт присвистнула:

— А ничего другого у тебя не найдется? Как-никак тебе исполняется тридцать пять, хотя бы сегодня постарайся выглядеть взрослой!

Китти не обиделась:

— Ни с собой, ни дома у меня нет роскошных нарядов!

Скарлетт полезла в собственный чемодан и вынула оттуда блузку из тяжелого бархата цвета темного золота.

— Примерь-ка! Этот цвет очень подходит к моим рыжим волосам, думаю, что со светлыми он будет сочетаться еще лучше. Вещичка что надо!

В дорогой блузке Китти выглядела обворожительно. Скарлетт признала это искренне и без всякой зависти.

— Пусть это будет моим подарком тебе на день рождения, — великодушно сказала она.

Меня впечатлил этот широкий жест. Я не способна на такую щедрость. Однако, вспомнив замечание Скарлетт насчет синих глаз Витольда, я пришла в ярость.

Китти взяла дорогую блузку, нисколько не ломаясь. Она обняла и поцеловала Скарлетт и принялась вертеться перед зеркалом. В конце концов их азарт заразил и меня. Скарлетт примеряла все новые вещи, шутливо отталкивая Китти от зеркала. Я вылезла из уютной постели, сняла теплый спортивный костюм и принялась наводить красоту. Перед мужчинами Китти предстала в темно-золотом, Скарлетт — в изумрудно-зеленом, а я в светло-голубом. Кроме того, на груди у меня красовалась брошка госпожи Ремер.

В ресторане Эрнст Шредер сидел напротив меня. Как завороженный, он смотрел на мою брошь, пока Китти с Витольдом наперебой рассказывали о том, как завершили прогулку без нас, слабаков.

— Откуда у тебя эта брошь? — спросил Эрнст, холодно оглядев меня.

Я не хотела рассказывать историю госпожи Ремер.

— Купила, — коротко ответила я. — Где?

— На антикварной ярмарке, — солгала я. Эрнст протянул руку:

— Можно взглянуть на нее поближе?

Я сняла тяжелое украшение и передала ему. Он внимательно осмотрел брошку.

— Странно… — сказал он наконец.

— Почему странно? — спросила я, начиная догадываться, в чем дело.

— Да нет, ничего, — ответил Эрнст. — У матери была точно такая же, с изображением Гермеса. Все совпадает до мельчайших деталей.

Витольд вмешался в наш разговор, взял брошь и стал ее рассматривать.

— Конец девятнадцатого века, — прикинул он. — Поколение наших дедушек и бабушек. А кому твоя мать оставила эту брошь?

— Украшение кто-то украл. Мать никак не могла с этим смириться. Она хотела завещать его своей первой внучке, ведь у меня нет сестер. Она досталась бы моей дочери. Но мать умерла до того, как родилась Аннетт, а брошь пропала еще раньше.

Тут принесли бэккаоффа. По комнате распространился пряный запах. Упрашивать никого не пришлось. Витольд настоял, чтобы я взяла себе несколько картофелин и отказалась от восхитительного густого винного соуса. Я съела несколько кусочков, стараясь не смотреть в сторону Эрнста и Китти, которые пытались поделить отвратительный свиной хвост.

Мы ели и пили, как и в последние два вечера. Все были в отличном настроении. Эрнста Шредера все время мучила жажда. Ел он за троих, но через два часа опьянел сильнее всех. Он болтал без умолку:

— Смотрю я на сегодняшнюю молодежь, особенно на нашего многообещающего отпрыска, и завидую самой черной завистью. Да у меня за всю мою жизнь не было столько женщин, сколько у него!

Скарлетт молча бросила на него взгляд скорпионши.

— В семнадцать лет у меня случилось первое любовное приключение, а потом долго ничего не было. По тем временам это считалось невероятно рано, — хвастливо сказал он. — Когда я смотрю на брошь Тиры, столько всего вспоминается!

— А ну рассказывай! — весело потребовал Витольд.

Скарлетт зашипела:

— Эрнст, ты заходишь слишком далеко!

— Эта история кажется совершенно невероятной, — невозмутимо продолжал Эрнст. — Школьником я был очень робким, в пятидесятые годы все школьники росли такими. Однажды, когда я возвращался домой из школы, со мной заговорила молодая женщина. Она искала какую-то улицу. Так совпало, что я жил именно на той улице, которая была ей нужна. Еще удивительнее оказался тот факт, что она направлялась к людям, жившим в подвальном этаже того самого дома, где наша семья снимала квартиру. Однако их не оказалось дома. Мои родители уехали на три дня. Я предложил незнакомке зайти к нам и написать своим знакомым записку.

Все обратились в слух.

— Роман, который сочинила жизнь, — пошутил Витольд.

— Дальше! — попросила Китти.

Скарлетт больше не пыталась толкать своего мужа под столом.

Эрнст, этот великий донжуан, откровенно наслаждался нашим вниманием:

— Хотите верьте, а хотите нет, но я, совсем еще неопытный, при первой же встрече соблазнил ее, еще более неопытную!

— У меня нет слов! — воскликнул Витольд. — Хаким, если ты ничего не придумываешь, то такого ловеласа, как ты, свет еще не видывал!

Скарлетт ущипнула Витольда за руку:

— Я смотрю, ты им восхищаешься!

— А что было дальше? — поинтересовалась Китти.

— Моя возлюбленная была по меньшей мере на восемь лет старше меня. В те времена незамужняя женщина после двадцати пяти, вероятно, уже начинала мучиться из-за всевозможных комплексов и панического страха остаться одной. — Эрнст мило улыбнулся Китти, извиняясь за свои не слишком тактичные слова. — Короче говоря, мы страстно отдавались друг другу при каждом удобном случае. Я, по молодости, конечно, хотел жениться на ней. Что же касается брошки, то это я украл ее у матери и подарил предмету своих воздыханий в залог вечной любви.

— А что стало с той женщиной? — спросила Китти.

Эрнст рассматривал брошь с отсутствующим выражением.

— Не знаю. Она внезапно уехала, написала мне прощальное письмо, но адреса не оставила. Я, тогда еще молокосос, так и не узнал, куда она скрылась.

— Ты думаешь, это брошь твоей матери? — спросил Витольд.

— Нельзя с уверенностью сказать, хотя такие украшения наверняка существуют лишь в нескольких экземплярах.

Витольд снова взял брошь в руки. Вдруг в его глазах зажглись озорные искорки. Он посмотрел на Скарлетт:

— Угадай, что должно быть в кармане брюк у каждого мальчишки?

Она наморщила нос:

— Фу, гадость какая! Сейчас достанешь ящерицу или саламандру!

Витольд засмеялся:

— А вот и не угадала! Это швейцарский армейский нож!

В руке у него появился роскошный нож с красной ручкой.

— Тира, могу я воспользоваться самым маленьким и тонким лезвием, чтобы отделить заднюю стенку броши? Возможно, между золотой пластинкой и камнем спрятан локон, метка ювелира или какая-то надпись.

Я кивнула, и он принялся крайне осторожно отгибать зубчики золотой окантовки. Оказалось, что на внутренней стороне пластинки действительно была выгравирована монограмма: «Э.Ш.» Эрнст взволнованно заявил, что, возможно, это первые буквы имени и фамилии его бабушки по отцовской линии, Элизы Шредер.

— Значит, — сказал Эрнст, — моя бывшая возлюбленная либо мертва, и потомки пустили ее имущество с молотка, либо крайне бедна и продала украшение, чтобы выручить немного денег. Скарлетт насмешливо заметила:

— Ты смотришь на все через розовые очки! Может, брошка ей просто не понравилась, а воспоминания, связанные с этим украшением, были ей не так уж и дороги, как тебе хочется думать!

Мы продолжили еду: бэккаоффа еще не остыл.

— Сколько ты за нее заплатила? — спросил Эрнст, которого продолжала занимать эта тема.

Я пожала плечами:

— Не помню точно, но она была очень дорогая. Витольд интересовался старинными вещами.

— Такие украшения, как правило, стоят больших денег, только истинные ценители готовы раскошелиться и купить их. Думаю, в каком-нибудь антикварном магазинчике эта брошь стоила бы по меньшей мере три тысячи марок.

Эрнст сказал мне вполголоса:

— Я бы хотел купить эту брошь, но не буду на тебя давить. Обдумай все спокойно. Я согласен заплатить любую цену или подарить тебе любое украшение на выбор.

Так, значит, Эрнст Шредер был отцом единственной дочери госпожи Ремер! Невероятное совпадение! Интересно, а она на него похожа? Я один-единственный раз видела эту женщину, сводную сестру Аннетт и Олега. Ведь она была старше Китти!

С некоторым отвращением я посмотрела на Эрнста Шредера. Он испортил госпоже Ремер всю жизнь! Внезапно я вспомнила великодушный поступок Скарлетт, которая подарила Китти свою золотую бархатную блузку.

— Эрнст, я не хочу заключать с тобой никаких сделок, — заявила я, — а просто подарю тебе эту брошку, пусть ее носит твоя дочь.

Он не согласился. В его взгляде читалось возмущение, но в то же время и желание вернуть фамильную драгоценность.

— Тира, — сказал он, — я никогда не смогу принять подобный подарок. Перед Рождеством мы с тобой отправимся на большую антикварную ярмарку, и ты выберешь себе что-нибудь красивое. Надеюсь, ты понимаешь, что эта брошь мне очень дорога.

Остальные слушали вполуха, как мы торговались из-за брошки. Они обсуждали план действий на завтра. Китти заявила, что опять хочет бродить по лесам и полям. На сей раз с ней не согласился Витольд.

— Выбирайте: Кольмар или Страсбург, — предложил он. — Друзья, мы не можем целую неделю путешествовать по Эльзасу и не побывать ни в одном центре искусства и культуры!

— Ну хорошо, тогда поехали в Страсбург, — сказала Скарлетт. — Несколько лет назад я купила там совершенно потрясающие туфли. Думаю, я вспомню дорогу к тому магазинчику!

— Какая серость! — подпустил шпильку Витольд.

Именинница принялась восхищаться керамической жаровней, покрытой коричневой эмалью и разрисованной симпатичными белыми цветочками с зелеными листьями:

— В Страсбурге я куплю себе такую же, запишу рецепт бэккаоффа и ровно через год приглашу вас всех на памятный обед.

— Это было бы здорово, — весело сказал Эрнст. Витольд вслух продумывал экскурсию в собор, а затем — в Эльзасский музей и квартал «Маленькая Франция».

После вкусного ужина всех нас охватила лень. Китти широко зевала — это было неудивительно, ведь они с Витольдом с самого утра были на ногах.

— Надо решить, когда мы тронемся в путь, — сказал Витольд.

— Ах, Райнер, — заныла Скарлетт, — у нас же каникулы, зачем сейчас об этом говорить? После завтрака все и решим.

Не переставая зевать, Китти спросила:

— Ты разбудишь меня завтра пораньше, чтобы мы смогли прогуляться с утра?

— Конечно, — ответил Витольд. — Я постучу в дверь, как сегодня. Может быть, Тира тоже захочет пойти.

— Может быть, — ответила я.

Китти заявила, что она просто засыпает, и мы все поднялись наверх. Не успела я и глазом моргнуть, как она уже лежала в огромной двуспальной кровати, которую мне предстояло делить с ней этой ночью. Скарлетт заняла другую кровать. Китти растянулась под одеялом, прошептала «спокойной ночи» и заснула праведным сном настоящей путешественницы.