Мессия Дюны

Совещание Императорского совета не ладилось. Алия сразу почувствовала, что напряженность успела как следует окрепнуть. Это было заметно по тому, как Ирулан старалась не смотреть на Чани, Стилгар нервно перекладывал бумаги, Пауль хмуро глядел на Корбу, Верховного квизара тафвид.

Алия села в конце золотого стола. В окнах, выходящих на балкон, пылало полуденное солнце.

Корба, замолкший, когда она появилась, вновь обратился к Паулю:

– Я хочу сказать, сир, что теперь богов стало меньше, чем прежде.

Закинув голову, Алия расхохоталась. Черный капюшон ее абы соскользнул с головы: синие-на-синем «глаза Ибада», овальное лицо матери под шапкой бронзовых волос, широкий полногубый рот.

Выступивший на щеках Корбы румянец был едва ли ярче его оранжевого одеяния. Он яростно поглядывал на Алию – кипящий гневом гном, сердитый и лысый.

– А знаешь ли ты, что говорят о твоем брате? – дерзко спросил он.

– Могу сказать, что говорят о твоем Квизарате, – парировала Алия. – Вы не слуги бога, вы – шпионы его.

Корба взглядом попросил поддержки у Пауля и произнес:

– Мы посланы заповедью Муад’Диба – дабы знал он правду о людях своих, а они о нем.

– Шпионы, – повторила Алия.

Корба, надувшись, умолк.

Пауль посмотрел на сестру, удивляясь, почему она принялась дразнить Корбу. Он вдруг заметил, какой женственной сделалась Алия, в первом цветении невинной юности. Непонятно было, как он ухитрялся до сих пор не замечать этого. Ей было пятнадцать, нет, почти шестнадцать: Преподобная Мать – девственница, невинная жрица, объект трепетного поклонения суеверных масс – Алия, Дева Ножа.

– Сейчас не время и не место для легкомысленных выходок твоей сестрицы, – заметила Ирулан.

Не обращая внимания на выпад, Пауль кивнул Корбе:

– Площадь полна паломников. Выйди и возглавь их молитву.

– Но они ожидают вас, милорд, – отвечал тот.

– Надень тюрбан, издали никто не догадается, – отмахнулся Пауль.

Заставив себя подавить раздражение, вызванное подобным пренебрежением, Ирулан смотрела, как покорно повиновался Корба. Она вдруг тревожно подумала: что, если Эдрик не в силах спрятать ее от Алии? В чем можно быть уверенным, когда речь идет о его сестре?

Стиснув руки на коленях, Чани через стол глядела на дядю своего, Стилгара, первого министра Пауля. Кто знает, не снедает ли старого фрименского наиба вечная тоска по простой жизни Пустынных сиетчей? Черные волосы Стилгара начинали седеть, но глаза под тяжелыми веками зоркости не потеряли. «Дикий»… в бороде его еще был заметен след от трубки дистикомба.

Потревоженный взглядом Чани, Стилгар оглядел Палату Совета.

Сквозь выходящее на балкон окно был виден Корба. Он благословлял толпу, простерев к ней руки, и вечернее солнце озаряло его багровыми отблесками. На миг Стилгару показалось, что придворный квизара тафвид распят в огненном колесе. Корба опустил руки, видение исчезло, но потрясение не проходило. Мысли Стилгара обратились к раболепным просителям, ожидавшим в приемном зале, ко всей ненавистной помпе, окружавшей трон Муад’Диба.

Разговаривая с Императором, всякий стремится обнаружить его ошибки и слабости, – подумал Стилгар. – Святотатство. Но уж таков человек.

Корба вернулся, и вместе с ним в Зал Совета ворвался далекий гул толпы.

Дверь балкона с глухим стуком легла на уплотнение, пригасив доносящиеся снаружи звуки.

Пауль внимательно глядел на священнослужителя. Корба уселся по левую руку его, озираясь остекленевшими глазами фанатика. Миг религиозной власти всегда приносил ему упоение.

– Дух посетил нас, – произнес он.

– Благодари за это Господа, – отвечала Алия.

Губы Корбы побелели.

Пауль посмотрел на сестру, озадаченный мотивами ее поступков. Невинная внешность ее обманчива, он прекрасно понимал это. Она ведь тоже плод генетической программы Бене Гессерит, как и он сам. У нее тоже гены Квисатц Хадераха. Но между ними всегда было таинственное различие – ведь когда мать их, леди Джессика, преобразила в себя яд меланжи, Алия была еще крохотным эмбрионом, маленьким зародышем в материнском чреве. Мать и дочь стали Преподобными одновременно. Но одновременность не означает идентичности.

Алия рассказывала ему, как в единый страшный миг она обрела сознание, как в память ее хлынули все несчетные жизни, которые мгновенно проживала тогда ее мать.

– Я была и нашей матерью, и всеми остальными сразу, – говорила она. – Еще не доношенная и не рожденная, я стала старухой.

Алия почувствовала, что Пауль думает о ней, и улыбнулась брату. Выражение его лица смягчилось. Действительно, на Корбу нельзя смотреть без улыбки, подумал он. Что может быть забавнее воина-смертника, ставшего жрецом?

Стилгар зашелестел бумагами.

– Если повелителю угодно, – обратился он к Паулю, – рассмотрим срочные дела, не допускающие промедления.

– Тупайльский договор? – спросил Пауль.

– Гильдия требует, чтобы мы подписали его вслепую, не имея информации об истинном расположении планет Тупайльской Антанты, – проговорил Стилгар. – Кое-кто из делегатов Ландсраада поддерживает их.

– Что в этом неотложного? – спросила Ирулан.

– Это решает мой Император, – отвечал Стилгар. В строгой формальности ответа консорт-принцесса услышала всю его недоброжелательность по отношению к ней.

– Мой повелитель и муж, – обратилась Ирулан к Паулю, требуя внимания.

Подчеркивать различия в титулах в присутствии Чани, подумал Пауль, – это слабость со стороны Ирулан. В подобные минуты он вполне разделял неприязнь Стилгара к принцессе, хотя сочувствие и умеряло эмоции. Бедная пешка в руках сестер Бене Гессерит.

– Да? – ответил Пауль.

Ирулан бросила на него взгляд.

– А если задержать отгрузку меланжи?

Чани неодобрительно покачала головой.

– Мы действуем с осторожностью, – ответил Пауль. – Тупайле остается местом убежища для потерпевших поражение Великих Домов. Это символ последней надежды, последний приют для всех наших подданных. Если место нахождения убежища становится явным – оно перестает быть безопасным.

– Раз они умеют прятать людей, – пробасил Стилгар, – значит, прячут еще что-нибудь. Армию, например, или попытки развести песчаного червя…

– Нельзя загонять людей в угол, – произнесла Алия, – если ты хочешь, чтобы они соблюдали мир. – К собственному прискорбию, она оказалась вовлеченной в общий спор.

– Значит, десять лет переговоров ушли впустую, – произнесла Ирулан.

– Никакое действие моего брата не совершается впустую, – ответила Алия.

Ирулан взяла стилос[1], костяшки ее пальцев побелели от напряжения. Пауль видел, как она боролась с эмоциями методом Бене Гессерит: ушедший в себя взгляд, ровное дыхание. Он едва ли не слышал, как твердит она слова литании. Наконец она произнесла:

– И чего же мы добились?

– Нам удалось вывести из равновесия Гильдию, – ответила Чани.

– Необходимо избежать явной конфронтации, – подчеркнула Алия. – У нас нет желания убивать. Знамя Атрейдесов уже достаточно запятнано кровью.

Она понимает, думал Пауль. И почему только они с такой симпатией и ответственностью относятся к этой вздорной вселенной, обители драчливых идолопоклонников, к ее бурным восторгам и тихому блаженству покоя? Может быть, мы должны защитить людей от них самих, подумал он. От ничтожных занятий и пустой болтовни. Они требуют от меня слишком многого. Горло его перехватило. Сколько будет еще потерь? Сыновей, надежд? Стоит ли всего этого будущее, открывшееся ему в видении? Кто в далеком будущем напомнит живущим: если бы не Муад’Диб, вас не было бы!

– Отказом в меланже ничего не достигнешь, – произнесла Чани. – Просто навигаторы Гильдии потеряют способность ориентироваться в пространстве и времени. А твои гессеритки не смогут отличить правду от лжи. Многие просто умрут до срока. Расстроятся коммуникации. И кто будет виноват в этом?

– Ну, до этого не дойдет, они не допустят, – ответила Ирулан.

– Разве? – спросила Чани. – С чего бы это? Ведь не Гильдию же станут винить? Она подчеркнуто продемонстрирует свое бессилие.

– Мы подпишем договор, как он есть, – решил Пауль.

– Милорд, – произнес Стилгар, не поднимая глаз от стола, – всем нам в голову приходит один и тот же вопрос.

– Да? – Пауль внимательно посмотрел на старого фримена.

– Вы обладаете известными… силами, – произнес Стилгар. – Разве вы не можете обнаружить миры Антанты без помощи Гильдии?

Силами! – подумал Пауль. Стилгар мог бы сказать прямо: ты ведь знаешь будущее… значит, можешь обнаружить в грядущем и тот путь, что ведет к Тупайле!

Пауль глядел на золоченую поверхность стола. Вечно одно и то же: как объяснить необъяснимое? Разве поймут они естественную неполноту этого странного дарования? И как вообще может человек, чье сознание ни разу не преображала Пряность, воспринимать реальность, не содержащую конкретных сенсорных ощущений?

Он посмотрел на сестру. Та смотрела на Ирулан. Ощутив его взгляд, Алия кивнула в сторону принцессы. Ах-хх… да, любой их ответ непременно попадет в одно из специальных посланий Ирулан сестрам Бене Гессерит. Они все еще пытаются подыскать ключи к своему Квисатц Хадераху.

Но Стилгар заслуживал ответа, Ирулан тоже… в некоторой степени.

– Непосвященные пытаются видеть в предвидении будущего следствие естественного закона, – проговорил Пауль, положив руки перед собой. – С равным успехом можно утверждать, что так говорит с нами небо. И что способность прозревать будущее гармонично укладывается в суть человека. Другими словами, предсказание будущего естественным образом определяется подхватившей нас волной настоящего. Конечно же, способность эта маскируется в естественное обличье. Но силой нельзя пользоваться, заранее определив свои цели и намерения. Знает ли щепка, куда несет ее волна? Пророчество не подчиняется причинно-следственным законам. Причины превращаются в возможности или условия, место слияния, встречи различных течений. Допуская возможность предвидения, разум вынужден принимать несовместимые концепции. И потому он отвергает их, а отвергая, становится частью процесса реализации будущего.

– То есть ты не можешь этого сделать? – переспросил Стилгар.

– Если бы я попытался отыскать Тупайле подобным образом, – ответил Пауль, глядя прямо на Ирулан, – это скорее всего помогло бы ей укрыться от моего взора.

– Хаос! – пожаловалась Ирулан. – Никакой системы, логики.

– Я же сказал, что эта способность не подчиняется естественному закону, – пожал плечами Пауль.

– Значит, твое предвидение не беспредельно? Ты не все можешь увидеть? – настаивала Ирулан.

Но прежде чем Пауль успел ответить, Алия произнесла:

– Дорогая Ирулан, предвидение безгранично, но бессистемно. Вселенная вовсе не обязана быть упорядоченной.

– Но он говорил…

– Разве может даже брат мой описать границы беспредельного, если они ускользают от разума?

Не надо было Алие говорить это, подумал Пауль. Ирулан встревожится. Сознание ее осторожно, она во всем ищет четких границ. Взгляд его обратился к Корбе, тот сидел в позе почтительного поклонения и с трепетом фанатика «внимал всей душой». Теперь и Квизарат осведомлен. Как же – еще одна тайна пророка! Еще один повод к благоговению? Естественно.

– Итак, подписываем договор в его нынешнем виде? – спросил Стилгар.

Пауль улыбнулся. По мнению Стилгара, дальнейшие разговоры о силах пророков были излишни. Стилгар всегда стремился к победе, не к истине. Мир, справедливость, твердая валюта – на трех этих китах зиждется вселенная Стилгара, и ему нужен объект реальный и ощутимый – подпись под договором.

– Я подпишу, – ответил Пауль.

Стилгар взял другую папку.

– По последним сообщениям командиров полевых частей, в Иксианском секторе возобновилась агитация за конституцию. – Старый фримен поглядел на Чани, та пожала плечами.

Ирулан, сидевшая закрыв глаза ладонями в мнемоническом трансе, открыла глаза и внимательно посмотрела на Пауля.

– Иксианская конфедерация обещает покорность, но их послы оспаривают размер имперского налога, который…

– Они хотят ограничить волю Императора рамками закона, – произнес Пауль, – и кто же собирается править мной: КООАМ или Ландсраад?

Стилгар извлек из папки записки на бумаге-инстрой.

– Этот меморандум один из наших агентов отослал прямо с закрытого заседания фракции меньшинства КООАМ в Ландсрааде. – Ровным голосом он зачитал текст:

– «Следует воспрепятствовать претензиям трона, рвущегося к самовластию. Мы должны поведать всем правду об Атрейдесе, о том, как маневрирует он между тремя основами – законодательством в лице Ландсраада, религиозной санкцией и бюрократической эффективностью». – Он убрал записку в папку.

– Конституция… – пробормотала Чани.

Пауль взглянул на нее, потом на Стилгара… подумал: Итак, джихад выдыхается, но не настолько быстро, чтобы я сумел уцелеть. Мысль эта вызвала эмоциональную реакцию. Он вспомнил первое видение, открывшее ему ужасы будущего джихада, охватившие его смятение и отвращение. После ему случалось видеть и более кошмарные видения. Вечное насилие повсюду. Своими глазами видел он, как в порыве воинского мистицизма сметают любое сопротивление мстители-фримены. Джихад приобретал новый вид. К счастью, его бытие недолговечно – миг в сравнении с вечностью, – но за ним уже маячили новые кошмары, затмевавшие все, что свершилось.

И все творится моим именем, думал Пауль.

– Быть может, лучше даровать им видимость конституции, – предложила Чани, – не реализовывая ее.

– Обман – один из инструментов правителя, – согласилась Ирулан.

– У любой власти есть границы. Воспользоваться ими всегда надеются многие из тех, кто добивается конституций.

Почтительно склонившийся Корба выпрямился:

– Мой господин?..

– Да? – отозвался Пауль. Вот оно! Именно Корба может испытывать тайные симпатии к надуманной власти закона.

– Конституция может иметь религиозную окраску, – начал Корба, – если обещать кое-что верным…

– Нет! – отрезал Пауль. – Будет приказ Совета. Регистрируешь, Ирулан?

– Да, милорд, – отвечала она прохладным тоном, еще раз выражая недовольство ролью секретаря, которую выполняла по его приказу.

– Конституция приводит к окончательному произволу, – начал диктовать Пауль. – Окаменелая структура обретает власть над обществом. Конституция пробуждает дремлющие социальные силы. Они равно сокрушают высоких и низких, любое достоинство и всякую личность. Конституции нестабильны, они неуравновешенны, в них отсутствуют ограничения. И будучи верны Нашему решительному и постоянному стремлению ограждать Наш народ, Мы настоящим запрещаем конституцию как таковую. Дано в Совете сего числа – ставь дату и все такое прочее.

– А как реагировать на озабоченность иксианцев величиной налога, милорд? – спросил Стилгар.

Пауль заставил себя оторваться от задумчивого и недовольного лица Корбы и произнес:

– Что ты предлагаешь, Стил?

– Налоги следует контролировать, сир.

– За мою подпись на Тупайльском договоре, – продолжил Пауль, – Гильдия уплатит согласием Иксианской конфедерации на наши налоги. Конфедерация торгует, используя корабли Гильдии. Они заплатят.

– Очень хорошо, милорд. – Стилгар извлек новую папку, прокашлялся. – Отчет Квизарата по Салусе Секундус. Отец Ирулан проводит маневры… отрабатывает высадку своего легиона.

На шее Ирулан внезапно задергалась жилка.

– Ирулан, – обратился к ней Пауль, – ты до сих пор продолжаешь настаивать, что легион твоего отца – всего лишь игрушка в руках старика?

– Что можно сделать с одним легионом? – спросила она, искоса взглянув на него.

– Например, погибнуть, – ответила Чани.

– А обвинят меня, – согласился Пауль.

– Многие из моих командиров закипели бы гневом, если бы только подобное стало известно.

– Но это же всего лишь полиция! – возразила Ирулан.

– Полиция не занимается маневрами, – произнес Пауль. – И я хочу, чтобы в одном из твоих посланий отцу в самое ближайшее время оказалось бы четкое и недвусмысленное изложение моего мнения по этому деликатному вопросу.

Она потупилась.

– Да, милорд. Надеюсь, что этого хватит. Впрочем, из отца выйдет хороший мученик.

– М-мм, – протянул Пауль, – без моего приказа сестра не станет извещать своих командиров.

– Нападение на моего отца сулит и другие неприятности, кроме военных, – добавила Ирулан. – Люди и так уже начинают не без сожаления вспоминать о его правлении.

– Когда-нибудь ты наконец зайдешь слишком далеко, – смертельно серьезным фрименским тоном произнесла Чани.

– Довольно вам! – приказал Пауль.

Он взвешивал выпад Ирулан… всеобщая ностальгия. Ах, конечно же, в словах ее слышалась правда! Ирулан опять доказала свою истинную цену.

– Бене Гессерит прислали официальное прошение, – произнес Стилгар, берясь за очередной документ. – Они обращаются к Императору по поводу сохранения его наследственной линии.

Чани искоса бросила взгляд на папку, словно в ней крылось нечто смертельно опасное.

– Отошли Сестрам обычные извинения, – отвечал Пауль.

– Зачем же? – возразила Ирулан.

– Быть может… пришла пора обсудить этот вопрос, – произнесла Чани.

Пауль отрицательно покачал головой. Никому не следует знать, что он еще не решился платить свою часть всей цены.

Но Чани было трудно остановить.

– Я побывала у молитвенной стены родного сиетча Табр, – сказала она. – У врачей тоже. Я преклонила колени в Пустыне, обратив свои помыслы к глубинам, в которых обитает Шаи-Хулуд… Но, – она пожала плечами, – ничего не помогает.

Ни наука, ни суеверие не помогли ей, думал Пауль. И я тоже не помогу. Зачем ей знать, что случится, если она родит его – наследника Дома Атрейдес? – Он поглядел вдоль стола и увидел сочувствие в глазах Алии. Огонек сочувствия не вдохновлял его. Или же и она тоже видела эти ужасные перспективы?

– Господин мой знает, какими опасностями для государства чревато отсутствие у него наследника, – примешивая масленые интонации к Голосу Бене Гессерит, произнесла Ирулан. – Подобные вещи трудно обсуждать, учитывая их деликатность, но этот вопрос нельзя более откладывать. Император не только мужчина. Он – символ государственной власти. В случае его смерти может разразиться гражданская война, если не будет наследника. Если ты действительно заботишься о своем народе, престол нельзя оставлять без наследника!

Пауль отодвинулся от стола, встал и подошел к балкону. За окнами ветер прижимал к земле дым городских очагов. На фоне темно-синего неба серебрился мелкий песок, по вечерам осыпавшийся с высот Барьерной Стены. Он глядел на юг, на горы, укрывавшие город от кориолисовых ветров, и думал: почему же сердцу его не дано покоя?

Совет молчаливо ожидал: все видели, насколько он близок к гневу.

Пауль почувствовал, как время обрушивается на него. Он пытался заставить себя вернуться к уравновешенности многих вариантов… может быть, удастся повлиять на будущее.

Освободиться… освободиться… освободиться, думал он. Что, если взять Чани и вместе с нею искать убежища на Тупайле? Имя его останется. Джихад найдет себе новую, еще более грозную опору… Тогда его будут винить и в этом. Он вдруг испугался: потянувшись к чему-то новому, он неизбежно выронит свою главную драгоценность… ведь даже легкий шорох его движений способен повергнуть Вселенную в хаос, а обломки разлетятся во все стороны, так что потом не найти ни кусочка.

Внизу по площади лентой тянулись паломники в черно-зеленых одеяниях хаджа. Словно ползет, извиваясь, за проводником-арракинцем большая змея. Вид толпы напомнил Паулю, что приемный зал уже полон. Паломники! Их благочестивые странствия давали Империи прискорбно нечистый барыш. Хадж наполнял корабли странниками. И они все шли, шли и шли.

Как это мне удалось растормошить всю Вселенную? – мысленно удивился он. Ах, нет же, все вышло само собой. Все это заложено в генах, столетиями накапливалось напряжение, чтобы разрядиться в недолгом пароксизме.

Движимые глубочайшим религиозным чувством, люди искали надежды на воскресение. Здесь и кончалось паломничество: «Арракис – место возрождения, место упокоения».

Старые зануды-фримены не переставали твердить, что планета привлекает пилигримов ради их воды.

Так чего же на самом деле ищут паломники? – думал Пауль. Они твердят, что здесь священное место. Но людям давно уже следовало понять, что во Вселенной нет Эдема для души, нет для нее Тупайле. Арракис они именовали местом тайн, где неведомое находит свое объяснение. Здесь завязывается связь между этим миром и следующим. Но все они отбывали восвояси удовлетворенными, и это пугало Пауля.

Что они здесь находят? – спрашивал он себя.

Часто в религиозном экстазе они наполняли улицы какими-то странными птичьими криками. Фримены так их и называли: «перелетные птицы». Те немногие, кто встретил здесь свою смерть, объявлены были «окрыленными душами».

Вздохнув, Пауль подумал о том, что с каждой новой планеты, покоренной его легионами, немедленно начинает извергаться вереница паломников – в благодарность за мир, данный им Муад’Дибом.