Место назначения неизвестно

Глава 4

На самом деле в больнице не было холодно – но ощущение холода не уходило. Воздух пах антисептиками. Время от времени из коридора доносилось позвякивание стекла и инструментов, когда мимо провозили тележку. Хилари Крэйвен сидела на тяжелом металлическом стуле возле кровати.

На постели, кажущаяся почти бесплотной в приглушенном свете, лежала без сознания Олив Беттертон, голова ее была перевязана. С одной стороны от кровати стояла медсестра, с другой – врач. Джессоп сидел на стуле в дальнем углу палаты. Врач обернулся к нему и заговорил по-французски:

– Теперь уже остается недолго. Пульс быстро слабеет.

– И она не придет в себя?

Француз пожал плечами.

– Этого я сказать не могу. Может быть, и придет, в самом конце.

– Вы ничего не можете с этим сделать? Какие-нибудь стимуляторы?

Врач покачал головой и вышел. Медсестра последовала за ним. Ее место заняла монахиня, которая встала у изголовья кровати и замерла там, перебирая четки. Хилари взглянула на Джессопа и, повинуясь его указующему взгляду, подошла к нему.

– Вы слышали, что сказал врач? – тихо спросил он.

– Да. Что такого вы хотите ей сказать?

– Если она придет в себя, я хочу узнать всю информацию, какую она способна поведать, – любые пароли, знаки, сообщения, что угодно. Вы понимаете? Она скорее заговорит с вами, чем со мной.

Хилари неожиданно гневно выпалила:

– Вы хотите, чтобы я допрашивала умирающего человека?

Джессоп склонил голову набок, словно птица, которую он так напоминал.

– Так вот как вы на это смотрите, – задумчиво произнес он.

– Да, именно так.

Он оценивающе смотрел на Хилари.

– Хорошо, тогда можете говорить и делать то, что вам захочется. Что касается меня, то я не питаю никаких угрызений совести. Вы это понимаете?

– Конечно. Это ваш долг. Вы можете расспрашивать, о чем хотите, но не просите меня это делать.

– Вы вольнонаемный агент.

– Есть один вопрос, который нам нужно решить. Скажем ли мы ей, что она умирает?

– Не знаю. Мне нужно это обдумать.

Хилари кивнула и вернулась на свое место возле кровати. Теперь ее душу переполняло сострадание к женщине, которая лежала здесь в преддверии смерти. Женщине, которая пустилась в путь, чтобы воссоединиться с мужчиной, которого любила. Или же это было не так? «Может быть, она ехала в Марокко лишь затем, чтобы найти хоть немного покоя, чтобы скрасить время в ожидании хоть каких-нибудь определенных новостей – жив ли ее муж или мертв?» – гадала Хилари.

Время шло. Миновало почти два часа, прежде чем щелканье четок монахини прервалось, и она произнесла, негромко и бесстрастно:

– Ее состояние изменяется. Мне кажется, мадам, конец близок. Я позову доктора.

Монахиня вышла из палаты. Джессоп подошел и встал у стены с другой стороны от кровати, так, чтобы оказаться за пределами поля зрения умирающей. Веки лежащей женщины затрепетали и открылись. Светлые голубовато-зеленые глаза равнодушно взглянули на Хилари. Они закрылись, потом открылись снова. В них, казалось, промелькнул слабый отблеск удивления.

– Где…

Это слово сорвалось с почти недвижных губ в тот момент, когда в палату вошел врач. Он взял пациентку за руку, нащупывая пульс, и замер у кровати, глядя на умирающую сверху вниз.

– Вы в больнице, мадам, – ответил он. – Самолет потерпел крушение.

– Самолет? – словно в полусне повторила она за ним слабым голосом, почти без дыхания.

– Вы кого-нибудь хотели повидать в Касабланке, мадам? Мы можем кому-либо сообщить?

Ее глаза с трудом сфокусировались на лице врача.

– Нет, – выговорила женщина и снова перевела взгляд на Хилари. – Кто… кто…

Хилари склонилась над ней и заговорила, ясно и отчетливо:

– Я тоже прилетела из Англии… если я чем-то могу помочь вам, пожалуйста, скажите мне.

– Нет… ничем… ничем… разве что…

– Да?

– Ничем.

Ее глаза снова моргнули и так и остались полуприкрытыми. Хилари подняла голову и встретила повелительный взгляд Джессопа, но лишь твердо покачала головой в ответ.

Джессоп шагнул вперед и встал рядом с врачом. Глаза умирающей женщины раскрылись, в них внезапно вспыхнуло осознание.

– Я знаю вас, – произнесла она.

– Да, миссис Беттертон, вы знаете меня. Вы можете что-либо сказать мне о своем муже?

– Нет.

Ее веки снова сомкнулись. Джессоп молча повернулся и покинул палату. Врач взглянул на Хилари поверх кровати и очень тихо промолвил:

– C’est la fin![4]

Но умирающая снова открыла глаза, с видимым трудом обвела взглядом помещение, потом посмотрела прямо на Хилари, чуть заметно шевельнула рукой, и та инстинктивно взяла в ладони ее мертвенно-белую холодную кисть. Врач пожал плечами, наклонил голову и вышел. Две женщины остались наедине. Олив попыталась заговорить:

– Скажите мне… скажите…

Хилари знала, о чем та хочет спросить, и неожиданно четко поняла, как ей следует действовать. Она склонилась над искалеченной женщиной и ответила ясным, полным сочувствия голосом:

– Да, вы умираете. Вы это хотите знать, верно? Теперь послушайте меня. Я хочу попытаться найти вашего мужа. Вы хотите что-нибудь передать ему через меня, если мне это удастся?

– Скажите… скажите ему… остерегаться. Борис… Борис… опасен…

Ее речь прервалась, дыхание задрожало. Хилари наклонилась поближе.

– Вы можете что-нибудь сказать, что помогло бы мне – помогло бы моим поискам, я имею в виду? Что поможет мне связаться с вашим мужем…

– Снег.

Слово было произнесено так тихо, что Хилари показалось, будто она ослышалась. «Снег? Снег?» – непонимающе повторила она про себя. Слабый, призрачный смешок сорвался с губ Олив Беттертон. За ним последовали такие же тихие слова:

Снег, какой прекрасный снег – погляди, погляди!

Поскользнулся и упал? Отряхнись, да и иди.

Она повторила последнее слово:

– Иди… иди. Иди и скажи ему про Бориса. Я не верила. Не хотела верить. Но, может быть, это правда… Если так, если так… – в ее глазах, устремленных на Хилари, читался мучительный вопрос, – берегись…

Из горла у нее вырвался слабый прерывистый хрип, губы задергались.

Олив Беттертон умерла.

Следующие пять дней были наполнены деятельностью, утомительной умственно, хотя и не требующей физических усилий. Запертая в частной палате в больнице, Хилари проделывала огромную работу. Каждый вечер ей приходилось сдавать экзамен на то, что она изучала весь день. Все подробности жизни Олив Беттертон, какие только удалось вызнать, были перенесены на бумагу, и от нее требовалось прочитать их и запомнить наизусть. Дом, в котором жила Олив, приходящая уборщица, которую она наняла, родственные связи, имена ее собаки и канарейки, каждая деталь шести месяцев ее замужней жизни с Томасом Беттертоном. Свадьба, имена свадебных подружек, их платья. Узоры на занавесях, коврах и обоях. Вкусы Олив Беттертон, ее склонности и повседневные занятия. Ее предпочтения в еде и напитках. Хилари не могла не изумиться тому, сколько кажущихся незначительными сведений было собраны воедино. Как-то она сказала Джессопу:

– Может ли что-то из этого иметь хоть какое-то значение?

На это он спокойно ответил:

– Вероятно, нет. Но вы должны превратить себя в подлинную копию. Подумайте об этом вот как, Хилари. Допустим, вы писательница. Вы пишете книгу о женщине. Эта женщина – Олив. Вы описываете сцены ее детства, ее юности, описываете ее свадьбу, дом, в котором она жила. И все время, пока вы это делаете, она становится для вас все более и более реальной. Затем вы проходите через это повторно. Но на этот раз вы пишете это как автобиографию. Вы говорите от первого лица. Вы понимаете, что я имею в виду?

Она медленно кивнула, поневоле впечатленная таким взглядом на вещи.

– Вы не можете думать о себе как об Олив Беттертон, пока не станете Олив Беттертон. Было бы лучше, если бы у вас было время научиться этому, но мы не можем дать вам больше времени. Поэтому мне приходится заставлять вас зубрить это. Заставлять, как школьника – как студента, которому предстоит важный экзамен. Но, слава богу, у вас быстрый разум и хорошая память, – добавил он, посмотрев на нее с холодным одобрением.

Приведенные в паспорте описания Олив Беттертон и Хилари Крэйвен были почти идентичными, однако на самом деле два лица полностью различались. Внешность Олив Беттертон была довольно обычной, в ней присутствовала лишь легкая миловидность. Она выглядела упорной, но не особо интеллигентной. В лице Хилари читалась сила и притягательная загадочность. Глубоко посаженные голубовато-зеленые глаза под ровными темными бровями скрывали огонь духа и немалую сообразительность. Изгиб линии рта выдавал широкую, щедрую натуру. Очертания подбородка были необычными – скульптор счел бы черты ее лица весьма интересными.

Джессоп думал: «В ней есть страсть – и отвага, и где-то глубоко, подавленный, но не задавленный, таится сильный задорный дух, который хочет наслаждаться жизнью и искать приключений».

– Вы справитесь, – сказал он вслух. – Вы способная ученица.

Этот вызов для ее разума и памяти подстрекнул Хилари. Она теперь была заинтересована в том, чтобы добиться успеха. Один-два раза ее посетили сомнения, и она высказала их Джессопу вслух.

– Вы сказали, что меня обязательно примут за Олив Беттертон. Говорите, что они вряд ли знают, как она выглядит, не считая общих деталей. Но насколько вы можете быть в этом уверены?

Джессоп пожал плечами.

– Нельзя быть уверенным – ни в чем. Но мы кое-что знаем о том, как устраиваются подобные спектакли, и похоже, что когда речь идет о международных операциях, между странами почти не происходит обмена сведениями. На самом деле это дает им большое преимущество. Если мы выявляем слабое звено в Англии – уверяю вас, в любой организации обязательно найдется слабое звено, – то это звено ничего не знает о том, что происходит во Франции, Италии или Германии, где угодно, и вскоре мы упираемся в глухую стену. Они знают свою малую часть целого – и ничего больше. То же самое касается и другой стороны. Осмелюсь утверждать, что все ячейки, действующие здесь, знают, что Олив Беттертон должна прибыть таким-то авиарейсом и что ей будут даны такие-то указания. Понимаете, не то чтобы она была важна сама по себе. Если они собирались привезти ее к мужу, то это потому, что муж хотел, чтобы она была с ним, и потому, что они считают, будто он будет лучше выполнять свою работу, если жена будет при нем. Сама она – всего лишь пешка в этой игре. Вы должны также помнить, что идея заменить вами настоящую Олив Беттертон возникла в результате секундного порыва, как импровизация – спровоцированная крушением самолета и цветом ваших волос. Наш план операции был таков: следить за Олив Беттертон, узнать, куда она направится, каким путем, с кем встретится – и так далее. Именно это и будет отслеживать другая сторона.

– Вы пробовали все это прежде? – спросила Хилари.

– Да. Это было опробовано в Швейцарии. Весьма ненавязчиво. И мы ничего не добились в том, что касается нашего основного объекта. Если кто-то и связывался с ней там, мы не узнали об этом. Если контакт и состоялся, он, скорее всего, был очень кратким. Естественно, они ожидают, что кто-то будет следить за Олив Беттертон. Они готовы к этому. И мы должны проделать свою работу более тщательно, чем в прошлый раз. Мы должны попытаться стать хитрее, чем наши противники.

– Значит, вы будете следить за мной?

– Конечно.

– Каким образом?

Джессоп покачал головой.

– Я не должен говорить вам этого. Для вас будет намного лучше не знать. Что не знаешь, то не сможешь выдать.

– Вы считаете, что я могу это выдать?

Джессоп вновь придал лицу совиное выражение.

– Я не знаю, насколько вы хорошая актриса… насколько хорошая лгунья. Это нелегко, понимаете ли. Вопрос даже не в том, чтобы не сказать что-то опрометчиво. Это может быть что угодно: внезапный вздох невпопад, секундная пауза в каком-либо действии – например, в прикуривании сигареты. Узнавание в адрес друга или случайно услышанного имени. Вы можете быстро замаскировать это, но одного мгновения может оказаться достаточно.

– Понимаю. Это означает – быть настороже каждую долю секунды.

– Именно. А пока что возвращайтесь к заучиванию. Это все равно что вернуться в школу. Вы довольно хорошо освоили материал по Олив Беттертон. Перейдем к другим предметам.

Пароли, отзывы, разного рода характеристики. Урок продолжался: вопросы, повторение, попытки сбить ее с толку или подловить на чем-нибудь. Потом гипотетические развития действий и ее реакция на них. В итоге Джессоп кивнул и заявил, что вполне доволен.

– Вы справитесь, – сказал он и покровительственно похлопал ее по плечу. – Вы способная ученица. И помните, как сильно бы вам не казалось временами, что вы одна, скорее всего, это не так. Я говорю «скорее всего» – большего я обещать не могу. Эти черти весьма хитры.

– Что случится, если я достигну конечной точки путешествия? – спросила Хилари.

– То есть?

– То есть в конце концов окажусь лицом к лицу с Томом Беттертоном.

Джессоп мрачно кивнул и признал:

– Да, это опасный момент. Могу только сказать, что в этот момент, если все пойдет хорошо, у вас будет защита. Конечно, если все пройдет так, как мы надеемся. Но в основе этой операции, если вы помните, лежит тот факт, что у вас очень мало шансов выжить.

– Кажется, вы говорили – один из ста? – сухо уточнила Хилари.

– Думаю, мы можем немного повысить ставку. В тот момент я не знал вас.

– Полагаю, что так, – задумчиво произнесла она. – Полагаю, для вас я была лишь…

Он закончил фразу за нее:

– Женщиной с приметными рыжими волосами, которая не желала жить дальше.

Хилари покраснела:

– Это жестокое суждение.

– Но верное, не так ли? Я не из тех, кто жалеет людей. Во‑первых, это оскорбительно. Людей можно жалеть только тогда, когда они жалеют себя сами. Жалость к себе – один из самых крупных камней преткновения в современном мире.

– Полагаю, вы правы, – задумчиво сказала Хилари. – Вы позволите себе пожалеть меня, когда я буду ликвидирована, или как там это называется, по завершению этой миссии?

– Жалеть вас? Нет. Я буду ругаться, как черт, потому что мы потеряем того, ради кого стоило взять на себя все эти хлопоты.

– Наконец-то комплимент. – Хилари была невольно польщена его словами, но продолжила деловитым тоном: – Мне только что пришло в голову еще одно. Вы сказали, что вряд ли кто-то знает, как выглядит Олив Беттертон, но что, если меня опознают как меня? У меня нет знакомых в Касабланке, но есть те, кто летел со мной одним рейсом. Или кто-нибудь может встретиться случайно среди туристов…

– Насчет пассажиров самолета беспокоиться не следует. Те, кто вместе с вами летел из Парижа, – бизнесмены, державшие путь в Дакар, а единственный пассажир, сошедший с рейса здесь, уже улетел обратно в Париж. Когда покинете больницу, вы поселитесь в другом отеле – в отеле, где забронировала номер миссис Беттертон. Вы наденете ее одежду, вам сделают прическу, как у нее, а одна-две полоски пластыря по бокам вашего лица довольно сильно изменят вашу внешность. Кстати, мы попросили одного врача поработать над вами. Под местной анестезией, так что больно не будет, но у вас должны остаться несколько подлинных шрамов, как от настоящей аварии.

– Вы все тщательно продумали, – признала Хилари.

– Мы вынуждены это делать.

– Вы так и не спросили меня, – напомнила Хилари, – что сказала мне перед смертью Олив Беттертон.

– Я уважаю ваши моральные принципы.

– Извините.

– Не за что. Я уважаю вас за них. И с радостью разделил бы их – но мне они не положены по должности.

– Она сказала кое-что, что я, вероятно, должна передать вам. Она сказала: «Передайте ему, – то есть Беттертону, – чтобы остерегался… Борис… опасен…»

– Борис… – Джессоп повторил это имя с оттенком интереса. – А! Наш вежливый иностранец майор Борис Глидр.

– Вы знаете его? Кто он?

– Поляк. Приходил ко мне в Лондоне. Предположительно он свойственник Тома Беттертона.

– Предположительно?

– Вернее будет сказать, что если он тот, за кого себя выдает, то он кузен покойной миссис Беттертон. Но это явствует только из его слов.

– Она была напугана, – припомнила Хилари, нахмурившись. – Вы можете описать его? Я хотела бы иметь возможность узнать его в случае чего.

– Да, это может оказаться кстати. Рост шесть футов, вес приблизительно сто шестьдесят фунтов. Светлые волосы… лицо непроницаемое, как деревянное, светлые глаза… манера держаться чопорная, очень иностранная. Английский язык очень правильный, но с выраженным акцентом. Военная выправка. – Подумав, Джессоп добавил: – Когда он вышел из моего кабинета, я пустил за ним «хвост». Ничего полезного. Он отправился прямиком в посольство США – совершенно верно, он представил мне рекомендательное письмо оттуда. Стандартное письмо, какое они посылают, когда хотят проявить вежливость и при этом не связывать себя никакими обязательствами. Полагаю, он покинул посольство в чьем-либо автомобиле или через черный ход, замаскированный под курьера или вроде того. В любом случае он от нас ускользнул. Да… я бы сказал, что Олив Беттертон, вероятно, была права, когда назвала Бориса Глидра опасным.