Месть Агонии

Дом оказался слишком старым, даже для оценщиков из конторы. Когда-то по его просторным залам прохаживались сильные мира сего, а сейчас по пыльным коридорам гулял только ветер и уличный сор. Когда-то его украшали редкостной красоты витражи, а сейчас рамы отбрасывали на пол крестообразные тени.

Эта ночь была не хуже и не лучше прочих. В дом давно не заглядывали покупатели, но продавец не стремился вывезти мебель и прочую утварь. По каким причинам дом, который вот-вот рухнет, еще не разграбили — не понимал никто, но факты упрямо говорили, что несмотря на разруху, вся мебель, канделябры, картины и даже книги на редких полках- все было на своих местах и укрыто покрывалами от пыли.

Ночь выдалась ясная, впервые за много дней, и луна заливала заброшенное строение. В комнатах было светло, почти как днем. Кое-где сквозняк гонял по полу мелкие веточки и осенние листья. Доски, вымокшие от дождей, скрипели на разные голоса, как только задувал особенно сильный порыв ветра. Несмотря на то, что дом уже давно мертв, как и его хозяин, сон его беспокоен, в нем нет умиротворения. Шорохи, скрипы, скрежет дверных петель, какой-то тихий стук — все это наполняло дом, делало его погребальный сон особенно печальным. Если бы эти стены могли говорить, наверное, они бы стенали о таком конце некогда пышной судьбы.

Внезапно многоголосица прекратилась. Дом, улица, а может, и весь мир замерли в ожидании чего-то. Деревья больше не шевелили остатками крон, листья не шуршали на дорожке к крыльцу, старая кованая калитка больше не поскрипывала. Так продолжалось с минуту, если бы кто-то прошел в этот момент мимо дома, то ужаснулся бы особенной мрачности этого места. Оно и раньше не располагало к себе суеверных местных жителей, но в эту минуту оно особенно пугало так, как мало мест может напугать современного образованного человека.

На третьем этаже дома располагался большой каминный зал, с несколькими широкими диванами, столиками на резных ножках и множеством мелких скамеек. Когда-то в этом зале решилось множество крайне важных и значимых вопросов, а сейчас о былом величии могут сообщить разве что размеры залы, не более. Конечно, все эти диваны и скамейки, как и прежде, стояли на своих местах, только вот величием и благополучием от них уже не веяло, а множество пылинок в лунном свете, только напоминали о том, что все имеет конец. Вот и этот зал уже никогда не примет гостей для долгих и вдумчивых бесед о важном.

Внезапно, в абсолютной тишине, в полуметре над старыми дубовыми досками пола, из воздуха образовалось странное пятно. Оно за считанные секунды, из незаметной точки перешло в сверкающую спираль, а из нее в овальную дыру в полтора метра диаметром. Миг — и из дыры вылетел мужчина, следом за ним еще один. Пятно пропало так же стремительно, как и появилось, а противники, казалось, и не заметили смены декораций. Один — в полном доспехе и шлеме. Второй — босоногий, в широких тонких брюках и с обнаженным торсом, создавалось впечатление, будто его вытащили из постели.

Босой, несмотря на колотые и резаные раны по всему телу, легко перекувыркнулся через голову и поднялся на ноги, одновременно ударом ноги отправляя в полет маленький столик на одной резной ножке. Дерево, заботливо упакованное в кусок серой ткани, ударило точно в грудь закованного в латы воина. Тот без единого звука отлетел к стене. Босой едва слышно выругался. Его маневр был рассчитан на то, что противника отшвырнет обратно в дыру, но та уже успела схлопнуться, отрезая путь для быстрого решения проблемы.

Воин сплюнул кровь и бросился на босого с полуторным мечом. Широкое тяжелое лезвие резануло воздух в паре сантиметров от макушки босого мужчины. Он легко пригнулся, но не предусмотрел летящий следом кулак воина. Меч казался таким тяжелым, что человеку никак не справиться с таким одной рукой, но этот явно был исключением. Латная перчатка, покрытая серебряным напылением, легко прошла сквозь плоть, вспарывая скулу, только встреча с зубами остановила коварный металл и силу удара.

Будь на месте босого обычный человек, то схватку можно было бы считать проигранной, но мужчина лишь отшатнулся, позволив телу вылететь по инерции из-под меча воина. Резкая боль от серебра и многочисленные кровоточащие раны дали о себе знать. Босой замешкался лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы воин в латах успел вытащить из-за спины арбалет. Широкий болт без оперения, простой и даже дешевый, вошел в левую глазницу босого, с едва слышным звуком лопнувшего глазного яблока. Мужчина дернулся, тело выгнуло в нечеловеческой, ужасающей судороге. А в следующую секунду пронзительный, леденящий душу вопль взорвал пространство особняка. Уже не обращая внимания на покрытые серебром доспехи воина босой бросился на противника. Ухватил его за руку с арбалетом и вывернул ее, фактически прокрутив на полный оборот. Воин взвыл, попытался припасть на колени, но босой ухватил его за вторую руку с мечом и дернул на себя, молниеносным движением вырывая сустав, разрывая мышцы и сухожилия. Меч, кольчужная перчатка и часть наручи, с лязгом покатились по полу. Босой услышал, как шипит и плавится его собственная плоть, но ярость была сильнее боли. С тонких пальцев слезала кожа, обнажая кости. В доспехе было слишком много чистого серебра для того, чтобы босой мог безнаказанно применять такую силу.

В бою против любого другого, доспех с таким количеством мягкого металла был бы смешон и не продержался бы и минуты, но против босого мужчины оказался лучшим решением. Воин хрипел, стонал, из носа и рта бежали струйки крови. Босой отчетливо слышал, как лихорадочно и неровно бьется сердце противника, еще несколько секунд и оно замрет навсегда от шока и внутреннего кровотечения. Но босому не терпелось опередить провидение и убить мерзавца самому. Металл на груди разорвали, как лист бумаги. Шипя, разбрасывая вокруг брызги темной крови и заливая ею же лицо врага, босой рвался добраться до горла или лица. Наконец ему удалось сорвать с головы воина шлем. Их взгляды встретились, и босой невольно восхитился выдержкой и внутренним стержнем своего противника: в нем не было страха или паники, а лишь холодный расчет и ненависть. За долгие тысячелетия босой не мог похвастаться и десятком таких противников, как этот. Промедление стоило дорого. Воин выудил из-за голенища сапога узкий кол и вогнал его точно в центр обнаженной груди босого мужчины.

Время остановилось для обоих противников. Воин не верил и сам, что ему удалось, что он все-таки смог. А босой внезапно кристально ясно осознал насколько устал и насколько счастлив. Он резко склонил голову на бок, словно сломанная марионеточная кукла в балаганном театре. Его губы сами собой расплылись в улыбке, настолько пугающей и зловещей, что даже воин, уже смирившийся с собственным концом, содрогнулся. Босой плавно, где-то даже нежно, взял его окровавленное лицо голыми костяшками пальцев с остатками расплавленной плоти, заглянул в мутнеющие глаза. Он мог бы поблагодарить своего противника за относительно честный бой, за собственный скорый конец и за его ненависть в глазах. Он мог бы многое, даже спасти своего, столь милого врага, мог бы подарить ему долгую и насыщенную схватками жизнь, мог бы даже дать ему силу, о которой тот и мечтать не смел, но вместо этого установившуюся тишину ночи нарушил весьма характерный звук разрываемой кожи. А в дальний угол залы полетела верхняя часть головы, оставляя за собой ошметки плоти.

Снова тишина. Босоногий медленно поднялся с колен и еще раз оглядел тело своего противника. Резким движением, одним рывком выдернул болт из глазницы и, пошатываясь, заливая пол собственной кровью, которая словно полноводная река била из горла, сдерживаясь лишь усилием воли многовекового существа, направился к одному из больших диванов.

Переход распахнулся прямо в стене кабинета. Еще при постройке поместья в эту стену заложили артефакт, и теперь он исправно работал, даже тогда, когда у взывающего не было сил для переноса. Из широкой трещины в стене вышла стройная женщина. Ее никак нельзя было назвать дамой в возрасте, но и на юную девушку она не походила. Она была прекрасна в своей совершенно особенной красоте, которая так же далека от наивности и свежести юности, как багряный закат от золотого восхода. Высокая, с длинными ногами и широкими бедрами. Стройная, но далека от болезненной худосочности. Длинную шею украшало сложное черное колье и небольшой амулет на кожаном шнурке, который предусмотрительно прятался в низком декольте. Бледная, чуть сероватая кожа красавицы, только подчеркивала ее необычность. Пышную грудь едва удерживал сложный и дорогой корсет с бисером и вышивками, обитый бордовым бархатом, под черными кружевами. От него шла черная юбка на запахе с кружевной оторочкой по шву и подолу. Изящные руки спрятаны под длинными перчатками, а копна ярко-рыжих волос заменяла вычурному наряду плечи и полностью скрывала под собой алебастровую кожу. На вид ей можно было бы дать около тридцати, но своей притягательностью, томностью движений и бархатистым голосом, с легкой, едва заметной хрипотцой, как у пылкой любовницы в объятиях избранника, она могла бы дать фору любой миленькой юной девице. И вряд ли нашелся бы мужчина не проводивший ее вожделенным взглядом.

Вместе с ней в просторный кабинет ворвался и тяжелый коктейль из ароматов жареного мяса, разного алкоголя, табака, мужского пота и женских духов. Как только сапоги с широкими каблуками встали на тонкий ковер — трещина пропала, а стена стала такой же, словно и не было в ней огромного разлома, еще мгновение назад. Рыжая чаровница облегченно выдохнула и поспешила к окну. Распахнула створки, впуская в кабинет ночную прохладу, и стремясь как можно скорее стереть ароматы разгульной посиделки. От порывов холодного осеннего ветра медленно задвигались тяжелые шторы, едва слышно шурша по полу своими кисточками. Женщина несколько раз глубоко вдохнула спасительную прохладу, отчего ее грудь задрожала, а колье принялось отбрасывать мелкие блики лунного света в разные стороны.

Она сделала пару шагов по кабинету, обошла массивный стол и буквально упала в большое кресло с высокой спинкой за ним. Закинула ноги на столешницу, отчего подол распался на две части, полностью открывая ноги в сапогах из тонкой кожи и едва прикрывая самое ценное, о чем слагаются иносказательные стихи у множества романтичных поэтов, и принялась стягивать с длинных пальцев опостылевшие перчатки. Рыжая особа никогда не была ханжой и любила свое тело почти так же сильно, как и себя саму, хотя, как и любой достаточно умный человек разделяла эти понятия четко и ясно.

Деталь наряда полетела в сторону, а их хозяйка облегченно откинулась на спинку и прикрыла глаза. В комнате стремительно становилось холодно, но она не чувствовала этого, а лишь ощущала, как наполняется природной чистотой ее временное пристанище. Да, она любила этот дом, едва ли не больше, чем все убежища, какие у нее были до этого, но при этом прекрасно понимала, что он — временное пристанище и не стоит думать, что безмятежный комфорт продлиться вечно. Нет, в ее жизни ничего не будет длиться вечно. Все: наслаждение и боль, горе и смех, радость и скорбь, все — временно, все быстротечно и мимолетно. Но сейчас стоило порадоваться такому наслаждению, как свобода. Ведь пока что она вольна идти куда хочет и делать, что пожелает, а этого так мало, что каждое мгновение стоит ценить.

Рыжая прикрыла глаза и расслабилась, погрузившись в собственные мысли. Тишина казалось обрела материальность и укутала женщину мягким покрывалом. Внезапно резкая, почти нестерпимая боль пронзила грудь хозяйки дома. Она вздрогнула и распахнула глаза. Вскочила на ноги, лицо исказила гримаса ненависти и гнева. Холодная ладонь прижалась к груди, словно пытаясь остановить кровь из раны. Ей потребовалась долгая минута, чтобы понять, что боль не ее собственная. Ее не пытались проклясть или отравить на расстоянии, эта боль вообще не имела отношения к прекрасной госпоже. Она закусила губу, по подбородку побежала тонкая струйка крови. Прикрыла глаза и позволила внутреннему голосу отыскать в пространстве нить от источника этой адской муки. За всю долгую жизнь ей как-то удалось избежать подобной раны, но она хорошо себе представляла, что именно могло причинить такую боль в груди.

Сначала ей показалось, что боль принадлежит кому-то из ее детей- воинов, сотворенных собственными силами и кровью, но реальность оказалось страшнее. Трансформирующиеся в вертикальные, зрачки распахнулись и рыжая одним резким взмахом руки распахнула портал. Такое надругательство над полем мира не прошло даром — земля под поместьем содрогнулась от легкого толчка, а со всех близлежащих деревьев слетели притаившиеся птицы.

В воздухе заклубился черный дым, образовывая широкую спираль, ведущую в никуда. Страх в заледеневшей душе женщины нарастал с каждым мгновением. Она боялась не успеть. Она не знала, что ее ждет по ту сторону перехода, но и времени на подготовку тратить не стоило, ведь на кону жизнь едва-ли не единственного дорогого ей мужчины. Наконец, спираль сформировалась в плотное пятно клубящийся черноты, почти в полный рост красавицы. Та не раздумывая рванулась в провал.

Каминный зал снова погрузился в мрачный сон, какой накрывает каждое умирающее строение, ведь дом живет пока живы его хозяева. Комнату наполнял сладкий, даже где-то приторный запах крови с нотками серебра. Босоногий мужчина полулежал на одном из диванов у большого камина. Полочка из красного дерева над очагом давно обвалилась, а защитная резная решетка погнулась и покрылась толстым слоем ржавчины. Покрывало под раненым, диван и пол уже настолько хорошо пропитались вытекающей из его жил жизнью, что ее аромат грозил вот-вот перекрыть все прочие запахи в доме. Лицо мужчины осунулось, глаза ввалились, щеки впали. А мертвенная бледность лица стремительно чернела. Теперь в нем уже не осталось ничего от того пышущего жизнью юноши, который около часа назад выпал из портала на старые доски своего же дома. Голые кости рук за час все-таки покрыл тонкий пергамент кожи, но в ней не было и намека на жизнь. Новая кожа казалось просто куском плохой старой выделки, какой обычно обивают дешевые седла пастухи.

Редко мужчина открывал один уцелевший глаз и оглядывал комнату. Он не знал кого собственно ждет. Он прекрасно понимал, что в этом пространстве, в этом мире за ним стоят лишь кровавые воспоминания. Все, кто мог бы ему помочь остались в прошлом или будущем, в тех пространствах, до которых не доберется даже самый сильный зов. Он всегда знал, что умрет в подобном грязном месте, но не ожидал, что его путь закончится в полном одиночестве и в собственном особняке. Он мог бы усмотреть иронию, усмешку судьбы в подобном стечении обстоятельств, если не был достаточно стар для того, чтобы заниматься такими глупостями. Он уже давно понял, что в мире нет иронии, как нет и судьбы, нет ничего, на что другие списывают свои неудачи и совершения. В сущности это место было не лучше и не хуже прочих подобных.

Раньше он много раз воображал себя в последние минуты жизни. Ему всегда казалось, что он будет сожалеть, будет бороться до конца и уж точно он никогда не думал, что встретит собственный последний вздох с таким спокойствием, тихой радостью и легкой грустью. Он многое стремился сделать, путешествовал по мирам, любил и страдал, терял друзей, которые внезапно становились врагами и приобретал верное плечо от злейших врагов, которые превращались в преданных соратников. На его пути было много всего, и нельзя сказать, что он о чем-то сожалел или чего-то желал. Все так, как и должно быть. Но легкая тень от одинокой кончины промелькнула на глади внутреннего спокойствия и подступающего умиротворения.

Мужчина настолько поразился этому удивительному чувству, так похожему на человеческое желание быть нужным и важным, что изуродованные губы растянулись в улыбке. Он стольких убил, он стал проклятьем не для одного мира. О нем слагались легенды, как о самом страшном из творений преисподней, и вот, на пороге вечного забвения, он желает, чтобы рядом был хоть кто-то, чтобы его оплакивали и сожалели его уходу. Вот она — настоящая ирония. Он и сам не считал себя человеком, не считал себя даже подобием оного, но на деле страдал от душевных мук и терзаний, как и все разумные существа. Может это означает, что у него все же есть душа? Пусть она и покалечена, пусть и изуродована до неузнаваемости, но разве эта скорбь от жалости к себе не говорит о душевных слезах?

Он еще раз открыл глаза, полагая, что в последний раз оглядывает залу, с которой связанно столько бурных воспоминаний далекой молодости. В те времена, которые уже казались сном больше, чем былью, он еще не знал, как открывать двери в другие миры, как пользоваться туннелями пространств и даже не подозревал, что этот, такой маленький мирок, не единственный, а лишь песчинка во множестве пространств. Из его положения было не рассмотреть изуродованное тело воина, но нюх подсказывал. Оно лежало сразу за светлым пятном от оконного проема. Луна, как раз выглянула из-за туч, словно на прощание даря своему сыну последнюю холодную ласку.

Внезапно воздух в серебряном свете завибрировал, словно от пламени костра и из одной точки материализовался черный бутон спирали перехода, за считанные секунды он перешел из небольшого круга в большой, распускающий вокруг себя мглу, овал. А из дыры вышла она. Нет, это не может быть она! Просто отравленное тело чудит, показывая самое прекрасное видение из всех возможных.

Тяжелые широкие каблуки с серебряными набойками звонко ступили на деревянный пол. Рыжее видение появилось во всей своей красоте и первозданной мощи. Такой он ее и запомнил. Волосы развевались и двигались, словно ожившие ветви плюща. Глаза пропали, оставив в глазницах лишь черноту бездны и оранжевые угли адова пламени. Тонкие пальчики, способные довести до исступления любого, даже самого искушенного мужчину, пропали, а на их месте красовались бликующие когти. А пухлые губы и маленький рот были перемазаны густой кровью, открывая четыре острейших клыка и раздвоенный змеиный язык. Вот она — Изящная Агония! Такая, какой ее задумывала Изначальная Матерь! Такая, какой ее хотела видеть сама Смерть! От красавицы так и веяло древней, всеми забытой магией. Она клубилась вокруг и, казалось, отравляла воздух, оставляя след в этом мире навсегда. Мужчина готов был спорить на что угодно, что после этой встречи, если бы она была реальной, земля и этот особняк стали бы проклятым местом, несущим всем лишь мучительную и долгую агонию, такую, что жертва встретит свой конец легко и со словами благодарности.

Мгновение ужасающая мечта оглядывала залу, а затем, неуловимо даже для глаза мужчины, бросилась к нему.

— Провиденье! Антуан, что с тобой сотворили!? — ее голос звучал надломлено. Он так расходился с ее внешним видом, что мужчина только уверился в своей догадке — все это лишь прекрасный сон.

— Марэна, ты пришла проводить меня? — прошептал он. Выступившие клыки резали ошметки его губ, но вампир, кажется, не чувствовал боли. — Я знал, что Смерть придет за мной, я верил в это, но не думал, что ты придешь в ее личине. Благодарю тебя, за такой подарок!

Лицо вамп неуловимо изменилось. Чернота из глаз пропала, клыки исчезли, а точеное лицо вновь стало прежним. Большие, глубокие глаза наполнились слезами. Она опустилась на колени перед мужчиной. Ей даже показалось, что она может утонуть в луже крови. Она никогда не боялась вида чужих страданий, а кровь казалось ей прекраснейшим из творений Богов, но сейчас она ужасалась, видя, как много ее вокруг, крови одного из перворожденных вампиров. Она взяла его истончившееся лицо в свои ладони и попыталась заглянуть в уцелевший, уже помутневший от страданий, глаз.

— Антуан, друг мой! Молю тебя, услышь меня! Это не сон, это я! — она почти кричала. Животный ужас заполнил душу. Разум понимал, что уже ничем не помочь, но сердце кричало о другом. Спасти, спасти его любой ценой. Она не примет потерю никогда!

Мужчина моргнул, его взор снова стал осмысленным. Уснувший было разум снова поднял голову. И несмотря на раны, море крови и измученное тело, его лицо снова наполнила стать и сила. А глаз загорелся лукавой искушающей мудростью истинного наглеца и победителя.

— Марэна, это и правда ты? — прошептал он уже громче, но было видно с каким трудом ему дается каждое слово.

Та постаралась улыбнуться и подавить слезы.

— Узнал наконец? Я рада. — Она убрала руки от лица, но не встала с колен. А продолжала пристально всматриваться в черты мужчины. — Как ты мог допустить все это?

Антуан улыбнулся уголками губ.

— Возможно, я желал покоя, Марэна. Я слишком стар, чтобы просто ошибиться. Думаю, пришло мое время уйти.

Она прикрыла глаза и медленно покачала головой. Ее пальцы на его коленях предательски дрожали, но она старалась взять себя в руки.

— Нет! Я не верю! Ты просто не мог так поступить!

Антуан с трудом поднял правую руку и дотронулся до щеки своей мечты. Сейчас она полыхала жаром гнева и скорби. В ней зарождалось пламя ярости и виной тому он. Разум нехотя, но признавал, что его оплакивают и страдают по нему, как он того и желал.

— Когда-нибудь ты поймешь меня… — прохрипел он, закашлялся и откинулся на спинку дивана. Вамп подхватила его и аккуратно вернула в прошлое положение, уложила голову так, чтобы кровь из горла спокойно стекала по шее.

— Антуан, если ты хотел уйти, то почему не оставил преемника? — выпалила Марэна. — Я не верю в то, что ты просто решил… Скажи мне правду, кто-то нашел средство против тебя? Этот урод, — она кивнула в сторону трупа воина, — напал на тебя тогда, когда ты этого не ждал, подловил? Тебя предали, обманули, околдовали? Только скажи — и сотру в порошок всех, кто причастен к твоей смерти!

— Да, меня застали врасплох, как, впрочем, и всех из нашего племени. Где ты встречала честного и благородного охотника? Они считают за подвиг обман и подлость, нож в спину для них есть высшее геройство, — мужчина кашлял кровью, но продолжал говорить. Сейчас для него было важно сказать все, что нужно сказать своей мечте и никакая боль не остановит. Если было бы нужно, то он говорил бы и с отрубленной головой. — Но они такие же охотники, как и все те, которых мы убивали тысячами во множестве миров. За исключением, разве что зелья… Перед тем, как я попал сюда, десяток охотников перебил все гнездо, а меня накачали таким количеством чистого серебра, что я удивлен тому, как они нашли столько чистейшего металла. Они как-то научились держать его в жидкой форме, но при этом сам раствор холодный. Думаю, в этом замешана магия, кто-то весьма сильный помогал этим неумехам и снабжал деньгами. У меня много врагов, так что список может быть приличным. Я не знаю, кто именно меня убил, мечта моя, да это и не важно, в сущности. Важно другое… — он снова закашлялся, а затем сжал челюсти в приступе боли. Выступившие клыки моментально прошили чернеющую кожу.

Когда боль чуть отступила, вампир заставил клыки вновь исчезнуть. На руки Марэны упало пару тонких лоскутков кожи с подбородка. Клыки легко разрезали и отделили плоть от тела. Нижняя часть лица вампира больше не походила на мужское лицо, скорее на искаженный труп. Но глаза по-прежнему горели огнем разума.

— Что важно? — поспешила узнать вамп. Она физически чувствовала, как неумолимо быстро утекает время отведенное для беседы.

— Марэна, как тебе кажется, у нас есть душа? — шепотом спросил вампир. Его речь перебивалась булькающими хрипами, но она поняла его вопрос без особого труда. Они настолько хорошо знали друг друга, что могли понимать желания собеседника по неуловимому изменению ауры, не то, что простую речь.

— Да, да, друг мой! Я не сомневаюсь, что у нас есть душа. Да, она не такая, как того желали бы все прочие расы или церковники с охотниками. Она не человеческая или любая другая. Она — вампирская. Мы дети ночи, возлюбленные луны и души у нас особенные, сотканные из лунного света и прохлады ночного ветра. — она старалась говорить громко, потому что всерьез опасалась, что друг не услышит ее слов. Вамп протянула руку и ухватилась за пальцы правой раскрытой ладони мужчины.

Антуан тепло улыбнулся, хотя сейчас это был уродливый оскал, но вамп не сомневалась, что друг счастлив от ее слов.

— Раз ты веришь в это, то поверишь и в то, что моя душа устала. Я прожил слишком долго. Да, ты как всегда умна, тебя невозможно обмануть. Я мог бы извлечь яд из крови, пусть и с трудом, но убить всех охотников. Я даже, наверное, мог найти и кукловода, благодаря которому столько моих детей обратилось в пыль, но я не стал ничего этого делать. Прошу, поверь мне, я действительно хочу уйти! Мне пора перестать бороться. А приемника я не оставляю после себя, потому что не вижу в этом смысла. Я долго искал, действительно долго, но так и не встретил подходящей души ни в одном из миров. А еще я испугался…

— Чего ты мог испугаться? — не поверила вамп.

— Я испугался, что сделаю неправильный выбор — и моя суть, моя сила, окажется в руках безумца, ошалевшего от власти и мощи внутри. Я не против смертей и крови. Ты знаешь я не раз стоял у истоков многих войн, но мне нужна была душа, которая сможет совладать с силой первородного вампира. А это оказалось почти невозможным. Мне так и не встретилась душа, способная нести подобный груз, — он замолчал, но потом с силой сжал руку подруги. Тонкая сухая кожа моментально потрескалась и начала осыпаться на влажный от крови диван. — Хочешь я дам тебе пару советов, как подготовить уход? Уверен, что и ты когда-нибудь возжелаешь истинного покоя, а может быть и полного прекращения себя.

— Я выслушаю все, что ты скажешь, Антуан! — с готовностью согласилась женщина.

— Но у меня к тебе будет последняя просьба.

— Я сделаю все, что ты пожелаешь, клянусь! — привстала с колен Марэна. Последняя воля единственного друга. Если он попросит разрушить этот мир, а может и все миры. Она сделает все, лишь бы его глаза закрылись с покоем в душе.

Вампир рассмеялся, отчего вокруг некогда красивого рта образовалась алая пена.

— Это хорошо, что ты поклялась, еще до того, как услышала мою просьбу. У меня нет сил на долгие уговоры. А клятва не даст тебе нарушить слово и сделать что-то поперек моих слов. Поэтому сейчас просто выслушай меня, а потом я расскажу тебе про уход. Марэна, я всегда любил тебя. Возможно с того самого момента, как увидел тебя в бою на той галере. Я помню закат и морской бриз, танцующий в твоих волосах, ты была так прекрасна в пляске крови и боли. Я был тебе верным другом, был возлюбленным и простым любовником, был врагом и был соратником. За все это время, за все времена, что мы прошли, кем я только не был для тебя, но всегда был где-то рядом. Мне жаль, что последние века наши тропки разошлись. Наверное, это единственное о чем я по-настоящему жалею сейчас. Прими мои извинения и прости за то, что вынуждаю тебя сделать, но такова моя воля и ты поклялась. — вампир замолчал, а Марэна напряглась ожидая худшего из всех возможных желаний. — Прими мой дар, мою жизнь и суть, Изящная Агония! — неожиданно четко, властно и громко приказал Антуан.

— Я…? — опешила вамп.

— Владей моим даром по праву, моя мечта! — перебил ее мужчина. — И знай, что я всегда любил тебя, возможно, это даже больше, чем просто любовь.

Вамп прикрыла глаза и до боли сжала зубы. Сейчас она отдала бы все на свете, чтобы только оказаться, как можно дальше от этого места, от умирающего друга и горячо любимого мужчины. И еще больше она отдала бы, чтобы никогда не исполнять его волю! Но слово, данное слово умирающему, были сильнее всех метаний стенающей души и никакие крики разума не имели смысла.

— Я приму твой дар, Незримый Демон Мрака! — гордо и величественно ответила она, задрав голову к потолку и стремясь унять рвущийся крик боли и отчаянья откуда-то из недр собственной сущности.

Вампир снова рассмеялся, только теперь это был его смех, настоящий. Не хрип и бульканье крови в легких, а настоящий смех того, кто веками наводил ужас на миллионы живых и еще больше мертвых. Смех того, про кого слагали легенды, даже сами вампиры. Смех, который заставлял Изящную Агонию трепетать в страхе и почтении. Единственный мужчина, которого она боялась и за которого могла легко умереть. Нет, она могла бы отдать свою жизнь за любого из своих детей, но ее вампиреныши лишь номинально были мужчинами. Для нее они всегда останутся детьми, а любая мать легко умрет за свое дитя. Но вот умереть за мужчину? Такое чувство вспыхивало в ней, только рядом с этим вампиром. Наслаждаясь внутренним трепетом, слушая его смех, вамп неожиданно четко и ясно осознала, что не просто будет скорбеть по нему, как по другу или любимому. Вместе с ним умрет и она сама, только ее смерть растянется на века, но пытка жизнью начинается уже сейчас. Вместе с его отравленной кровью из ее души стирались краски. Жизнь теряла свой лоск и неуловимую привлекательность. Без него, без простого понимания, что он просто где-то есть, пусть и не с ней, она больше не сможет жить. Она уже осталась у его ног в этом старом доме. Просто пока еще способна уйти, но уже мертва. А когда тело поймет это и рассыплется в пыль, пройдут века, но душа, или большая ее часть уйдет с ним в бездну небытия.

— Я знал, что ты не посмеешь отказать мне. К слову, я бы не стал настаивать если бы ты не приняла дар. Но я уверен, что ты распорядишься им со всей мудростью и сумеешь управлять моими детьми не хуже меня. Ты единственная, кому я мог бы доверить будущее того, что я так старательно создавал, — мужчина снова перешел на шепот и прикрыл веки. По-видимому, зрение отнимало слишком много сил. — А теперь к делу. С этого момента ты слишком важна, чтобы просто умирать. От тебя зависит будущее целой расы, значит когда ты решишь, что слишком устала от борьбы, тебе нужен будет приемник, которому ты передашь дар, причем не только свой, но и мой. Какая-то часть нас будет жить и в том, кого ты выберешь в новые перворожденные. Этот кто-то станет лидером, но лидерство не та вещь, которая может просто прийти- его нужно заслужить, следовательно душа этого разумного должна быть особенно сильна, воля непоколебима, а разум устойчив в достижении цели. Он не должен быть слишком кровожаден, он должен понимать свою ответственность, но при этом способен применить силу и пойти на жертвы. Мне найти такого разумного не удалось, но я не сомневаюсь, что это удастся тебе. Однако это еще не все. Нужно, так же найти и верного раба для будущего вожака. Тебе нужно найти или выбрать из уже сотворенных детей того, кто будет служить новой тебе безропотно и, если потребуется, убьет любого, отдаст все, что имеет и даже душу ради твоей воли. Многие дети просто не поймут твоего решения и захотят убить из мести нового перворожденного. А многие захотят завладеть властью, получить твою мощь. Вот поэтому и нужен твой самый верный раб, самый преданный из детей. Тот, кто и после твоего ухода будет соблюдать твою волю неукоснительно. Станет верным помощником для нового перворожденного. Признаюсь честно, что среди моих детей таких верных немного. Они не плохие и не хорошие, а просто импульсивные и жаждущие большего, чем имеют. Возможно, и среди твоих детей таких нет, значит придется искать такого разумного. А еще — мой тебе совет — не ищи нового среди вампиров, алчность и жажда чужих смертей сильно портит их умы, ищи среди других разумных. Надеюсь, что тебе повезет найти такого. Постарайся оставить ему наставления, может быть письмо, или нечто подобное. Не думаю, что тебе удасться с ним поговорить так же, как мне с тобой сейчас.

Вамп запоминала каждое слово друга и обещала себе, что еще не раз подумает над его словами. Хотя он и не говорил о своих советах, как о последней воле, но рыжая восприняла их именно так. Он желает, чтобы она ушла, не оставив на произвол судьбы множество сотворенных детей. Их раса отличалась сильной уязвимостью, в сравнении с другими. Вампиры были практически непобедимы, но только в том случае, если за их спинами стояли первородные вампиры. А если в каком-то из миров первородные погибали, то со временем погибали и их дети, так и не достигнув всех возможностей. Их просто истребляли люди или оборотни, пока в летописях не оставалось не строчки о вампирах. В некоторых мирах ночные властители становились трупоедами и раскапывали могилы, чтобы утолить жажду. Единственный шанс избежать деградации и истребления для расы вампиров — иметь в лидерах перворожденного. Обычно в одном мире их не больше десятка, но и этого хватало, чтобы раса процветала.

Марэна все это знала, возможно, даже лучше других, потому что сама была одной из перворожденных. Она знала и то, как действует ее сила на сородичей и собственных детей, а значит в наставлениях умирающего был смысл, более того, призыв к действию. Он оказался прав, уже сейчас вамп кристально ясно осознала, что и среди ее детей нет ни одного, кому бы она доверила сохранность нового перворожденного, его обучение и помощь в становлении, как лидера. А значит старый друг прав, снова, впрочем, как и всегда. Ей нужно искать преданное дитя и душу, достаточно сильную, чтобы вместить мощь ее естества и сути ее возлюбленного.

Антуан едва заметно дернулся всем телом и застонал. Рыжая вскинулась и поднялась на ноги.

— Мне больно! — прохрипел он, не разжимая челюстей.

Марэна наклонилась и поцеловала друга в лоб. Тот открыл глаз, а вамп одним рывком выдернула кол из его груди. Резкий, совершенно неестественный фонтан брызг окатил ее с головы до ног. Она наблюдала, как из широко распахнутого глаза друга исчезла жизнь, а влажный зрачок накрыла белесая пелена смертной тени. Крупные слезы лились сплошным потоком. Окаменевшие пальцы сжимали кол, от чего кожа ладони шипела и трескалась. Будь эта боль, хоть вполовину такой, какую она испытывала от ухода друга, то, возможно, и почувствовала бы, как обитая серебром осина выгрызает ее плоть. Но сейчас все муки всех преисподней не могли сравниться с тем страданием, что переживала рыдающая душа Изящной Агонии.

Кожа друга окончательно потемнела и стала больше походить на сгоревший ствол дерева. Обугленная головешка — вот, что осталось от Антуана. Труп выгнуло дугой, и из недр остатков тела высвободилась суть первородного вампира. Смесь его магии, умений и суждений. Ярко-красный скелетообразный силуэт, подобно механической игрушке склонил голову набок. Глянул темными провалами глазниц на вамп, злобно ощерился острыми треугольными зубами и стальной хваткой ухватил рыжую за запястье.

Острая, нестерпимая боль прошлась от руки по всему телу женщины. Она закричала и рухнула в лужу крови. Светящаяся сила впитывалась в новое тело через каждую пору и уносилась к сердцу, к центру. Несколько секунд и злобный силуэт пропал, полностью растворившись в теле новой хозяйки. Большую часть ритуала Марэна пропустила, потеряв сознание от боли. Она пришла в себя лишь через несколько часов. Ее кожа светилась алым эфиром, а уродливый шрам на запястье правой руки навсегда останется памятью о последней воле старого друга. Она поднялась с пола. Ее изрядно шатало и тошнило. Давно она не испытывала ничего подобного. По грязным волосам, рукам, ногам и платью изредка капала уже загустевшая кровь первородного вампира.

Изящная Агония еще раз оглядела зал, остатки друга и, сформулировав приказ, щелкнула пальцами. Из остатков обезглавленного охотника за считанные секунды сформировался небольшой ларец из обитых серебром его костей и кожи. Затем каждая крупинка праха и не успевшей исчезнуть капля крови друга единой волной отправилась по воздуху в ларец, а как только последняя черная крошка скрылась в недрах ужасающего артефакта, крышка захлопнулась. Сам ларец остался висеть в воздухе, на расстоянии вытянутой руки от вамп. Она всего этого процесса просто не видела, она плакала и скорбела. На несколько минут она вся превратилась в комок боли и мучений. Но естество взяло верх над ранимой частью души.

Она еще успеет оплакать друга, возлюбленного, врага и самого дорогого, а сейчас время мести. Она сделала шаг к дивану и подняла с пола осиновый кол с ажурной вставкой серебра по всей площади. Пальцы моментально обожгло, словно она опустила руку в адово пламя, но вамп даже не поморщилась. Теперь никакая боль не сравниться с той, что цветет внутри ее сердца. Изувеченной рукой она подхватила ларец, и кивком головы призвала спираль перехода.

Теперь только смерть, множество смертей. Она не успокоится, пока не сотрет даже воспоминания о тех, кто лишил ее друга, не исчезнут. Умрут все они! Она утопит их поганый мирок в крови, и пусть будут благодарны, что она сохранит сам мир! Она уже давно не напоминала вампирам, людям, магам, оборотням, да и Богам, за что ее прозвали в собственном мире Изящной Агонией. Пора напомнить!

Как только спираль перехода захлопнулась за рыжей вамп, особняк вспыхнул, словно пучок соломы и горел, пока на пепелище не осталось ничего кроме выжженного куска земли. Теперь, даже если кто-то и захочет найти частичку первородного вампира, то не сможет, будь он даже самым лучшим из магов. Такие вампиры уходят, не оставляя следов!

Луна любезно освещала маленькую деревеньку в низине меж двух пологих холмов. За одним из них небо озарялось оранжевыми и багряными всполохами. Но в самой деревне совершенно никто не обратил внимание на полыхающий замок местного графа. Причиной тому была не только поздняя ночь, но и приезд на постоялый двор ватаги наемников. Местный землевладелец возжелал усилить охрану собственной персоны и нанял лучших борцов с нечистью. Наемники прибыли раньше назначенного срока, а потому решили задержаться до рассвета на деревенском постоялом дворе. Поместье графа находилось на отшибе от центральной части страны, а потому наемники проделали долгий путь, чтобы прибыть к своему нанимателю. Логично, что сразу отправляться к нему никто не пожелал. Намного лучше остаться и как следует отметить удачный найм с тройным окладом. Посланник графа не сообщил о конечной цели найма, лишь туманно намекнул на нежить. Глава наемников тут же согласился. Его солдаты умели убивать кровососов, да и у самого главы были к этим тварям свои старые счеты. Оплата гарантировано попадала в карманы парней каждые сутки, поэтому спешить исполнять свой долг никто не стал.

Счастливый трактирщик забрал десяток золотых монет и, подгоняя двух служанок, поспешил оказать дорогим гостям высокий прием. Жирное мясо, свежий хлеб и овощи, ну и, конечно, вино. Наемники веселились уже пару часов и выпитое давало о себе знать. Случилась небольшая драка с местным кузнецом и попытка облапить костлявую служанку, но та так пронзительно завизжала, что подвыпившие мужчины решили не связываться с истеричкой.

Единственным, кто не пил во всей компании, оказался молодой юноша — тот самый посланец старого графа. Семья молодого человека служила у графа не одно поколение. И юноша вскоре должен был занять ответственный пост управляющего в поместье, руководить полусотней слуг и следить за сохранностью земель в отсутствие многочисленной семьи высокородного господина. Воспитанием юноши занимались ответственно. Человек, пусть и простолюдин, занимающий такой высокий пост, должен знать этикет, уметь вести себя в высоком обществе, знать несколько языков и не забывать про свое место. Юноша вырос достойным. Высокий, статный, с идеальной осанкой офицера, он был немного худосочен, но никто не придавал этому особого значения. Ему дозволялось, почти как благородному, не стричь волосы. Поэтому черные волосы в крупную волну были предметом вожделения всех служанок. Пухлые, четко очерченные, словно у молодой девушки губы, не раз становились поводом для тумаков в детстве, но с возрастом стали явлением обыденным для юноши. Прямой нос, большие темно-карие глаза, широкие скулы и аккуратный подбородок, вместе с длинными ухоженными пальцами выдавали в нем лорда. Не раз уже ходили слухи, что матушка его, в годы молодости, заглядывала в покои, тогда еще наследника, а не лорда. Но ни мать, ни отец юноши никогда не говорили об этом. Он, как и многие дети простолюдинов, никогда не узнает истины о своем рождении. Однако, даже в мыслях, молодой человек (на вид ему было не больше четверти века) не позволял себе думать о благородстве своего происхождения. Какие бы слухи не блуждали по замку, но он всего лишь будущий управляющий. На нем лежит огромная ответственность, а каждая оплошность может стоить жизни, ведь за ошибку спросят с него. Могут спросить так, что и костей после не собрать, но и помощи ждать не откуда. Граф — хозяин и в своем праве.

Вот и сейчас юноша поймал себя на невнятном чувстве тревоги. Уже не один месяц его господин сильно нервничал. Много пил и почти перестал спать. В округе по его приказу вывели всех волков, а замок наводнили стражи и простые мужики, умеющие биться с мечом или топором в руках. Все слуги знали, что граф сильно опасается кого-то, но не могли понять, почему их властный и жестокий господин от страха начал терять лицо и впадать в панику.

Приставленный к нему камердинер не раз докладывал юноше или его отцу, что граф вскакивает с криками по ночам, подбегает к окну и всматривается в туманную даль, куда-то за горы. Началось все около полугода назад. Тогда к графу прибыл странный служка. Мужчина был покалечен, сильно избит и с переломанной рукой. Он был грязен и измазан в крови. Граф, как только его увидел, потребовал оставить их одних. Они говорили долго, может быть несколько часов, но, когда вызвали слуг, пришелец уже отдал Богам душу. После этого странного визитера хозяин стал сам не свой, сначала он приказал отправить из поместья всех детей, потом и жену. Многие члены семьи бежали в другие страны.

Позже графу приходили письма от далеких друзей со старой службы, что его родственники стали пропадать. Кого-то находили в реке, кого-то погибшего в собственном доме от несчастного случая. Но за месяц пришло около десятка писем с новостью, что кто-то из родни погиб. От детей и графини не было вестей вообще. Сам граф этим новостям не придавал особого значения. Он не отдавал приказов переправить тела на родину. Не устраивал молебны и приношения, как полагается по умершему, а только больше злился и пугался. Слуги шептались, что, наверное, погибли и его наследники с супругой, но никаких подтверждений этому не было. Самого же хозяина явно не волновала гибель близких и судьба детей. Его куда больше беспокоил собственный рок.

Последней каплей стал вызов в кабинет, где совершенно обезумевший господин швырнул на стол перед юношей мешок с золотом и потребовал, чтобы тот немедленно отправился и нашел самых лучших наемников по борьбе с нечистью. Юноша отыскал отряд, о котором все отзывались, как о прекрасных воинах и верных исполнителях буквы договора. Времени ему отвели немного, поэтому молодой человек не стал привередничать и искать другие варианты. Прямо перед его отъездом отца — прошлого управляющего замком — , отправили в небольшое имение на западе родовых земель, а значит по возвращении в замок, именно сын и станет новым управляющим. К этому его готовили уже не первый год, но близость настоящей работы и должности пугали, как никогда.

Все в общем-то шло не плохо. Вояки и правда производили впечатление сильных и храбрых бойцов. Посланник почти не сомневался в том, что эта пара дюжин крепких мужчин порежут на мелкие кусочки любого, кто только подумает напасть на хозяина. В его мире о вампирах, оборотнях и прочей жути знали все. Иногда случались случаи самосуда, когда за вампира или кого-то подобного принимали обычного человека, и забивали от страха, только, так поступали глупые деревенские жители. Сам же слуга никогда за свою жизнь не встречал ни одного вампира и часто думал, что если они и жили, когда-то рядом с людьми, то вот такие вот охотники, уже давно всех перебили. А сказки про нежить распространяют невежественные чудаки или служители культов, дабы пугать свою паству.

Он искренне сожалел, что вынужден служить графу, который, несмотря на голубую кровь, образование и чин, недалеко ушел от своих простодушных и легковерных рабов. Он, в своем пьяном угаре и явном помутнении рассудка, проматывает наследство предков и будущее детей. Губит свой род и честь, веря в нелепицы, и стремясь защитить себя наемниками, тогда как на самом деле ему требуется врач и покой.

Юноша встряхнул головой и оторвал взгляд от кубка. Толпа охотников во всю голосила несколько песен одновременно. Кто-то уже тихо посапывал на столе, кто-то ел, а кто-то спорил с товарищем, размахивая своими чарками. Застолье грозило затянуться. Он уже подумал было подняться в одну из арендованных на ночь комнат, как узкая дверь таверны приоткрылась.

В пропитанную запахами жареного мяса, кислого вина и пота вошла фигура в плаще с капюшоном. Ткани было так много, что рассмотреть самого человека не представлялось возможным. Тяжелый черный бархат скрывал все, даже туфли пришельца. Только юноша не сомневался, что в захудалую таверну зашла именно благородная дама. Уж слишком дорого выглядел этот плащ. На переливающемся бархате поблескивали темно-зеленые атласные нити вышивки. Появление благородной в таком месте, а еще и в такое время потрясло юношу. В этих местах не было других благородных, кроме семьи графа. Возможно, она родственница, и приехала к господину, но что-то случилось и она решила остановиться в единственном возможном месте? Может и так, только юношу что-то беспокоило.

Он проводил пристальным взглядом фигуру. Та, ловко обходя столики и пьянчуг, спряталась в самом дальнем углу и покорно ждала, когда к ней подойдет одна из служанок. Лица или, хотя бы, руки женщины молодой человек так и не смог заметить. Что-то в ее облике резало взгляд, что-то беспокоило наблюдательный ум, только вот сам слуга не мог понять, что именно его тревожит. Никто, кроме него на вошедшую не обратил никакого внимания. Даже трактирщик, в чьи прямые обязанности входит следить за входом в собственное заведение, не обратил на даму никакого внимания. Так же продолжал разносить кувшины с прокисшим вином.

Наблюдая за разгорающимся пожаром, Марэна была погружена в свои мысли и словно не замечала жара вокруг. Сейчас ей казалось, что еще никогда она не испытывала такого наслаждения. Выдергивая осиновый кол, который когда-то забрал у нее Антуана, из груди последнего из виновников той трагедии, она ощутила волну настоящего экстаза, прокатившегося по телу. Наслаждение от мести, истинное наслаждение от победы, полной победы. Но все это ей лишь казалось, все это уже было в ее жизни не раз и не два. Она убивала, мстила, и просто играла уже столько раз, что многие воспоминания покрылись туманом забвения в сознании. Эта месть, по сути, была не хуже и не лучше других. А смерти этих подлых и гнилых людишек не чем не отличались от прочих. Просто она давно не убивала с такой немыслимой жестокостью, что полузабытые чувства кажутся свежими и новыми. Все это лишь обман!

Антуана, любимого друга, соратника и врага в одном лице — потому что они оба прожили слишком долго, чтобы всегда оставаться на одной стороне и в одном качестве — уже не вернуть. Сколько бы крови она не пролила, а все равно он останется лишь зыбким призраком в сердце. На то, чтобы найти и убить всех, ушло почти семьдесят лет, но оно того стоило. Да, определенно, стоило. Она убила не только всех охотников в ордене, но и тех, кто стоял за ними. Она прошлась по высоким чинам людей, по всем родственникам, любовницам и детям, потомкам тех убийц. Главный недостаток людей в том, что они быстро мрут.

Многие ушли из этого мира до того, как она добралась до них. Но Изящная Агония не просто так получила когда-то такое поэтичное прозвище. Она убила всех. Стерла множество родов, не оставив даже шанса на возвращение потомков. Кажется, что-то около трех тысяч человек — не самое большое число ее жертв за одну игру, надо признать. Ее суда не избежал никто, с кем могли бы контактировать приспешники убийц Антуана. Почти век упоительной, пьянящей схватки и вот — она смотрит на пламя, уничтожающее последнего из потомков ордена. Этот графчик не имел никакого отношения к уже уничтоженному ордену охотников, он был лишь потомком одного из участников того собрания, на котором решился вопрос с засадой на Антуана. Его предок даже не принимал активного участия в уничтожении вампиров, сотворенных Антуаном, а был кем-то вроде казначея, но какое в сущности это имеет значение? Марэна убила всех, кто мог бы решиться отомстить через пару десятков лет. А если быть до конца откровенной, то она уничтожала и тех, кто просто мог бы говорить о вампирах, теперь уже ее клана.

Ей не было жаль стольких, на момент смерти, совершенно невинных людишек. Они все это заслужили. Люди — примерзкие твари, как их не учи, не заставляй уважать, а все равно слухи просачиваются в массы. Ну, и пусть, пусть знают, что такое убивать перворожденного вампира. Теперь, когда с прямой местью покончено — можно взяться за безопасность детей Антуана. Это не ее мир, но его суть, внутри ее сердца, молила о том, чтобы она позаботилась о сотворенных им вампирах. И она сделает это! Теперь она неспешно выкосит всех охотников этого вонючего мирка. Теперь ярость не подгоняет ее, а значит можно действовать с расчетом на будущее. Его дети — отныне и ее дети, и она не позволит этому скоту скалить зубы на них. Она объяснит людям, где их место. Они — корм, и не более. Бык может затоптать загонщика, но только в пределах определенной нормы, а значит ее задача сделать так, чтобы люди не имели возможности убивать больше, чем она им это позволит.

Люди похожи на полчища крыс. Толпой они порвут любого, даже самого сильного противника. Вариантов борьбы с людьми не так много, как могло бы показаться. Нельзя допустить, чтобы крысы обозлились. Им нужно давать ощущение победы. Пусть, редко и по случайности, но кто-то из них убьет вампира. Она сделает так, что об этом, единичном случае, будут слагать легенды и баллады, но никто больше не уничтожит целый клан порождений ночи за одну вылазку закованных в серебро воинов. Таких больше в этом мире не будет!

Рыжая вамп развернулась и быстро пошла по тропинке до ворот замка. Там, на незаметном выступе в каменной кладке одной из колон висел ее черный плащ. Она накинула тяжелую ткань себе на плечи и не оглядываясь двинулась в лес. Марэна могла бы перенестись к себе или в любое другое место, но сейчас ей требовалось подумать и успокоиться, а еще ей нужно оплакать Антуана. Она делала это после каждой значимой смерти, но сейчас это было особенно необходимо.

Кожу на руках чуть стянула высохшая пленка крови графа, а ладонь правой руки жег кол. Он делал это снова и снова. И вамп все-таки научилась терпеть боль от него. Она стала почти незаметной и привычной. Она стала необходимой ее душе, как и сама кровь. Левая рука непроизвольно гладила складки на старой юбке. Она всегда надевала именно этот наряд на казнь. За годы ткань поизносилась и стала больше походить на лохмотья, чем на изысканный туалет благородной девушки, но кровь Антуана на подоле и корсаже этого наряда стоили того, чтобы надевать его снова и снова. Ей хотелось чувствовать связь с ним, ощущать и четко понимать, почему она вспоминает прошлую себя.

На самом деле в ее мире практически не осталось тех, кто помнил ее в образе зловещей кары. Антуан был последним, кто знал о кровавом раздолье этой перворожденной. На самом деле любое существо, даже если жаждет смертей и упивается собственной мощью, рано или поздно понимает, что так существовать нельзя. И Марэна не стала исключением из этого правила. Ее детей убивали сотнями за века. Менялись эпохи и правила в мире людей, но она оставалась. В конце концов она сохранила вокруг себя небольшой клан высших вампиров, сотворенных ее кровью и ее магией. Те, в свою очередь, породили низших вампиров, но все равно клан больше походил на гнездо, чем на действительно что-то опасное для людей.

Ей стала не интересна борьба за достойное место, достаточно было и самого факта существования. За века перворожденная изменилась и стала много времени уделять изучению магии, мира вокруг и иных миров. Она не стремилась к власти или мести. Когда ее детей убивали, она оплакивала их, но после создавала новых, как правило из убийц же. Ей казалось интересным показать охотнику, закостеневшему в своей ненависти, что такое быть тем, кого ненавидят и боятся. Так было, и ее жизнь можно было бы назвать спокойной и умиротворенной. Она, даже стала забывать, кто она такая и ощущала себя скорее путешественником по мирам, чем непостижимым существом, дочерью самих Богов.

Да. Все так и было, но это равно до того момента, как она простилась с последним другом. Вампиры, впрочем, как и все другие расы, крайне одинокие существа. Из-за длительности жизненного пути они не могут сохранять свои чувства долго, не могут любить вечность. Ведь, если люди шепчут эти красивые слова, то они и близко не представляют, что такое век собственной жизни. Большинство из них умирает задолго до того, чтобы хотя бы представить, что такое вечность. Вампиры же живут не соизмеримо дольше и потому прекрасно знают, как стремительно меняются чувства. И если, еще век назад ты желал любимого, то спустя пару столетий твоя тропа повернется так, что ты же станешь планировать смерть бывшей любви, а после станешь лучшим другом, так могут тропки жизней петлять сотни раз, пока путь одного из вампиров не оборвется и не поставит точку.

В жизни Марэны не осталось равных ей. Перворожденные гибли в битвах за власть, защищая свои молодые гнезда, веря в собственную непобедимость, но гибли. Она потеряла многих, с кем когда-то ее что-то связывало. Антуан не стал исключением — и их пути снова разошлись. Она не придавала этому большого значения и почему-то не сомневалась, что пусть и через тысячу лет, но она снова встретит его. Однако вера эта оказалась такой же нелепой, как и любая вера вампира, хоть во что-то. Он погиб, погиб, как все вампиры — в собственной крови и грязи. А она могла лишь бессильно наблюдать, но с этого момента взгляд вамп изменился навсегда. Для нее больше не существовало веков или лет, а ведь именно так она мерила течение времени, забыв про часы, дни и месяцы. Теперь для нее были только минуты. Каждую минуту она ощущала нарастающий холод в собственном сердце, ощущала бездну одиночества, которая больше не приносила тихого счастья, как это было раньше. Она затягивала в себя и буквально парализовывала мысли и разум.

Изящная Агония перестала создавать новых высших, потому что игры ее больше не интересовали, теперь ей было важно, кому именно она вручает долгую жизнь и мощь магии крови. А еще для нее стали важны дети Антуана, его мир и его цели. Сейчас об этом стоило задуматься всерьез. Девушка шла по узкой тропке хвойного леса, не совсем понимая куда и зачем идет. Она просто подводила итоги и ждала, когда нутро даст знак. Сейчас в разуме снова нарастала бездна безысходности, потому что путь мести пройден. Теперь перед ней путь войны, за почти век жизни без первородного вампира, сотворенные Антуаном вампы, мягко говоря, одичали и озлобились. Они вряд — ли легко примут новую мать, взамен старого отца. Скорее всего, ее еще не раз попытаются убить те, кого она поклялась защищать, и ей еще предстоит предстать перед прочими перворожденными этого мира.

В своем мире она единственная, а вот тут все несколько иначе, и интуиция уже шептала о том, что легкой ночи она не увидит еще очень и очень долго. Теперь нет причин убивать всех без разбору. Теперь важно убить единицы, причем так, чтобы остальным расхотелось покушаться на ее силу. Но в этом мире за ней не было никого, не было хотя бы маленького гнезда, тех, кому она могла бы верить, а про доверие не хотелось и думать. Доверие умерло вместе с Антуаном, а вступать в войну, имея вокруг только врагов, не хотелось. Это было бы совсем глупо.

Можно было бы переместить ее клан в новый мир, но так подводить своих детей она не желала. Подставлять их под клыки и колья только лишь потому, что она приняла дар Антуана? Нет, ее дети не заслужили такой судьбы, как, впрочем, и сотворенные другом не должны гибнуть за его решение покинуть материальный мир. Выхода она просто не находила. Ей не хотелось, до боли в клыках, не хотелось видеть смерти высших вампиров из-за нее. Как это не удивительно, но она не желала и смерти врагам. На миг ей показалось, что она ощущает в душе ту самую усталость, о которой говорил Антуан в свои последние минуты, но наваждение пропало, так же быстро, как и появилось, возвращая разум к холодному расчету.

Внезапно каблуки девушки стукнули о твердую поверхность, хотя раньше она шла по мягкой, чуть влажной от недавнего дождя земле. Рыжая удивленно моргнула, и только тут рассмотрела, что вышла к окраине небольшой деревни. Домов шестьдесят, не больше- в этом мире это считалось небольшим поселением. Она уже хотела обойти людей, когда порыв холодного ночного ветра принес за собой терпкий аромат крови и едкую вонь старого серебра, а еще она ощутила кровь себе подобных. Нет, там не было крови детей Антуана или ее, но там, несомненно, была кровь молодых низших вампов, ее было много и она была старая. От догадки лицо изменилось само, а глаза изменили форму. Вспышка ярости обожгла не хуже серебряного кола в руке. Охотники! Эти твари здесь! И их много!

Желание уничтожить всю деревню быстро пропало, а на его место встал азарт. Сколько уже она не убивала, используя только силу вампира, не касаясь магии? Тысячу лет? Две? Первородные вампиры настолько сильны, что не убивают без магии, она просто струится через поры и отравляет все вокруг, словно яд. Высшие и низшие вампы убивают телом, физической силой, но она уже давно не пробовала изобразить из себя обычную нежить. На губах заиграла улыбка. Рыжая спрятала голову под капюшоном и двинулась на запах.

Оказалось, толпа охотников, просто пила в трактире. Перед тем, как открыть дверь и войти, Марэна отвела глаза всем в зале, почему-то ей захотелось понаблюдать за охотниками. Она уже давно не охотилась так, как охотятся ее дети. Кровь доставалась ей легко и даже скучно, а сейчас нутро требовало игры в поддавки. Захотелось разыграть этих людишек. А еще не стоило упускать возможность проредить строй охотников этого мирка. Да, она планировала извести их всех позже, но видимо, придется пересмотреть детали плана и начать сегодня.

Ей не составило труда понять, что делает такая толпа в деревне. Граф оказался ещё большим глупцом, чем казалось. Он действительно верил, что может избежать смерти. И это в то время, когда он прекрасно знал, что уже все его родственники, включая даже тех, о которых он забыл, уже мертвы. Люди во все эпохи отличались редким скудоумием. Вамп объясняла это себе тем, что люди живут слишком мало. Не успевают понять даже простые истины. А уж благородства и внутреннего стержня за вшивые полвека наживают немногие, единицы можно сказать, и те гибнут рано, даже по человеческим меркам, потому что готовы отдать свою жизнь за других не задумываясь.

Когда она вошла в большой зал, то никто не обратил на нее внимания. Все продолжали пить и веселиться. Она сделала пару шагов к дальнему столику, чтобы хорошо видеть весь зал и остолбенела. Кто-то в этом зале пристально рассматривал ее. Кто-то не сводил с нее глаз. Удивление вамп было столь велико, что на мгновение она даже сбилась с шага. Пробить внушение низшего вампира может далеко не каждый человек. Примерно один на тысячу, а уж про то, чтобы устоять перед внушением первородного вампира… о таком просто не могло быть и речи. Она еще раз принюхалась, но в зале были только люди, даже полукровок или их потомков не было. А значит в этом зале есть человек с таким сильным стержнем в душе, что устоял перед ее чарами. Это казалось немыслимым, но все чувства говорили о том, что это непреложный факт и ей не почудилось! Она быстро оглядела зал и сразу увидела его.

Невероятно красивый юноша. Лет двадцати пяти. С густыми, вьющимися, длинными, по пояс, волосами. В простом, но добротном камзоле и чистой рубашке, без пятен или мелких дырочек на ажурном вороте, как бывает у каждого при недостатке средств. Высокий, — это было заметно даже несмотря на то, что он сидел на одной из лавок. Невероятно, даже болезненно стройный. Прямой нос, аккуратные губы, широкие скулы, но небольшой подбородок. Гладко выбрит, что просто поражало, ведь люди не отличались особой любовью к чистоте и заботой о своем теле. Тонкие на излет брови и высокий лоб без морщинок — сразу выдавали в нем ум. А еще удивили темно-голубые, пронзительные глаза, которые старательно пытались пробиться под капюшон, когда она взглянула на него — словно он ощутил на себе ее внимание. Но и это было невозможно.

Волосы он завязал атласной лентой. Хотя весь его вид, состояние камзола и прочего говорили о том, что он не бедствует, что-то выдавало в нем слугу, несмотря на прямую осанку императорского офицера. Он был прекрасен в своем исполнении. Природа явно постаралась, наградила мальчика отличным телом. Если все, кто был в зале напоминали деревенских коней — сильные, мощные, но какие-то грязные и дешевые. То этот юноша походил больше на молодого жеребца какого-нибудь герцога. О нем заботились и хорошо растили для каких-то своих целей, и он это знал, хотя и ценил оказанную ему честь. Марэна не ощущала в нем злобы или презрения, которое есть у всех людей низкого сословия, по отношению ко всем кто выше, по праву рождения. Если людишки из благородных всегда напоминали вамп зажравшихся свиней или обнаглевших попугаев, то слуги всегда больше походили на трусливых дворовых псов — броситься и загрызть обидчика не могут, но всегда, когда нет опасности скалят зубы. Подобное лицемерие выводило вамп из себя, и она так и не смогла к этому привыкнуть.

У этого юнца не было ничего подобного, он походил больше на дикого зверя, которого забрали к себе люди еще детенышем. Он вырос среди людей и подчиняется их правилам, но только до той поры, пока люди не делают ничего, что угрожало бы его жизни и держат дистанцию. Такое отношение было схоже в чем-то с вампирским, и Марэна ощутила нечто знакомое в нем, нечто, не то чтобы родственное, но вполне дружественное ее сути. Ничего подобного она не испытывала уже давно. Когда-то кто-то из ее высших вампиров заставил ее испытать нечто подобное, но в куда в меньшей степени, и уже после перерождения вампиром. А этот был человеком, и все равно излучал что-то схожее с вампиром. Нет, он не был плодом любви человека и вампира, иначе она ощутила бы его еще на околице деревни. Но и поверить в то, что человек, к тому же молодой, может рассуждать, чувствовать как вампир, она не могла.

Она прошла за несколько метров от него и села за маленьким столом. Юноша не стал оборачиваться к ней, но по его напряженной спине было заметно, что он так же, как и вамп, ощущает на себе чужое внимание. А еще развитая эмпатия подсказывала рыжей, что человек испытывает к ней интерес и, кажется, даже беспокойство. Это немного удивляло. Она не могла припомнить, когда человек проявлял беспокойство за нее в последний раз.

Несколько минут девушка рассматривала зал. Многие обсуждали сумасшедшего графа, который верит, что на него может напасть сильный вампир, и рыжая быстро осознала, что перед ней не профессиональные охотники на нежить, а обычные головорезы. У них не было веры или идей, за которые они дрались. С таким же успехом эта кучка вооруженных идиотов могла бы промышлять разбоем, а не охотой на другие расы. По всему их поведению было заметно, что они не встречались с сильными противниками. Да любой высший перемолол бы эту компанию в четверть часа. Скорее всего, они встречали только юных низших, которые теряли остатки разума при виде человеческой крови. Убивать таких не сложнее, чем поймать в силки куропатку. Достаточно расставить ловушку, потом приманку и немного подождать. Чем опытнее вампир — тем меньше он полагается на силу и ловкость, а больше на магию, тем опаснее он в бою. Против опытного и старого высшего вампира нужны уже не охотники, а маги, причем с десяток. Убить первородного, если он сам не желает этого намного сложнее. По большому счету убить перворожденного невозможно, если он этого не позволит. Марэна много раз наблюдала, как в мирах брали в плен беременных невест или все гнездо детей. Пытали их сутками, разбрасывали по округе отрубленные головы, и обезумевший от горя перворожденный сам приходил, давая себя убить за жизнь невест, нерожденного потомства или друзей.

С Антуаном вышло иначе лишь, потому что охотники попались благородные, и сам вампир не пожелал призвать своих детей на помощь. Он мог бы вызвать к себе всех сотворенных высших, но тогда многие из них погибли бы. Он этого не желал. А уже раненый, с серебром в крови, испугался, что дети почувствуют его боль и сбежал в иную реальность — так далеко, чтобы ни один из высших не ощутил его смерть в первые часы. План сработал, и вампиры уцелели, только вот их отец погиб, а многие из детей винят в этом не охотников, а саму Марэну. Вполне себе логичное предположение.

Многие высшие убивали друг друга из-за силы, которую получает победитель от трупа. Многие захотят отомстить. Мысли об этом снова закружились в голове женщины тяжелым туманом. Она не желала таких глупых сражений, таких бессмысленных смертей, но и не представляла, как этого избежать. Вампиры, по-своему, очень благородная раса. Они не представляют, как можно жить, оставляя за спиной живого врага. А они с детьми Антуана сейчас именно враги, и в разном положении. Если любой высший почтет за честь убить ее и сделает для этого все, то она поклялась защищать их, как настоящая мать. Отчасти это так и было- ведь теперь в ее душе суть Антуана мирно сосуществует с собственной силой.

Марэна вздрогнула, потому что юноша, которого она так хорошо приметила медленно поднялся, развернулся и нерешительно зашагал к ней. Охотники были уже настолько пьяны, что ничего не замечали вокруг. Парочка самых трезвых зажимала служанок. Трактирщик ушел из зала, видимо опасаясь скорой массовой драки. Был один, который казался более трезвым, чем остальные, но он жадно глотал чарку за чаркой, не обращая никакого внимания на остальных. В нем чувствовалась кипящая ненависть, и вамп уже пообещала себе убить его первым.

Юноша остановился в паре шагов от стола и элегантно поклонился.

— Миледи, не сочтите за грубость мой интерес, но, возможно, вам нужна помощь?

— Нет, милорд, — покачала головой рыжая. — Не нужна, я здесь ненадолго.

Юноша улыбнулся уголками губ.

— Спешу разочаровать, но я не милорд, а просто слуга. Из простых, госпожа.

— Как можно? — притворно удивилась вамп. — Из простых и такие манеры, словно вы наследник императорской ветви! Вы, должно быть, шутите во хмелю?

— Я трезв, не люблю вино, здесь оно просто ужасно! Однако, я действительно просто слуга графа Дэ'Антери. Я увидел вас и подумал, что у вас сломалась карета, и вы вынуждены были прийти сюда за помощью, но воспитание не позволяет вам заговорить с мужланами и вы опасаетесь этих воинов.

— Ваша догадливость поражает! — тихо рассмеялась Марэна и указала рукой на противоположенный стул. — Прошу вас, присаживайтесь.

Кол, которым она казнила графа был спрятан на бедре за специальным кожаным ремнем. В таких обычно носят ножи, но вамп прятала там кол. Почему-то ей постоянно казалось, что когда-нибудь он станет и ее палачом, но эта мысль скорее радовала, чем удручала. Вампиры бояться того, что может их убить и стараются держаться подальше от серебра или осины, но Марэне нравилось чувствовать холод на загривке от возможной смерти. Ведь мало-ли что может случиться. На нее нападут, вырвут из рук кол и вгонят ей же в грудь. Он не был обычным серебряным колом На дереве и серебре были выгравированы забытые знаки и руны. Того мира, который изначально породил первородных вампиров уже давно нет. Богиня, создавшая вампиров, то ли бежала, то ли погибла. В том мире были и другие Боги, которые и создали особые магические знаки, при попадание на тело вампира уничтожавшие саму суть его разрушительной магии. И, пусть медленно, но могущие убить окончательной смертью. Кол она спрятала еще у деревни, а вот рука за несколько минут затянуться не успела и глазам юноши предстала обожженная кисть, с уродливо изогнутыми пальцами.

— Миледи! — воскликнул он. — Вы ранены? На вас напали? Так вот почему вы одни, без сопровождающих! — и голос такой встревоженный, что рыжая невольно расплылась в широкой улыбке. На холодной и почерневшей душе как-то резко потеплело. Ах, эти благородные, романтичные глупцы! Если бы они не рождались хотя бы раз в столетие, то в мирах было бы куда скучнее, чем сейчас!

— Нет, милорд — она снова покачала головой. — Хотя в каком-то смысле на меня напали, но это не имеет решительно никакого значения. Так что не стоит портить занимательную беседу разговорами о ранах. О таком с благородными девушками не говорят.

— Но, как же…? — он рассеяно хлопал глазами и явно не мог понять, как женщина с такой изуродованной рукой может так уверенно и спокойно говорить. — Ведь вы ранены, я пойду, найду лекаря и вам окажут помощь!

Он уже хотел было вскочить, но Марэна остановила его жестом.

— Как вас зовут, милорд?

Юноша растерянно взглянул на нее, но подчинился.

— Адриан, миледи, Адриан Витэрн. Но какое это имеет значение, когда вы страдаете от боли? Нет, я решительно не понимаю вас! Возможно вы просто в бреду и не осознаете, что вам нужна помощь? Сейчас я найду лекаря и мы отправимся к графу. У него есть прекрасный знахарь он поможет, а скоро вы забудете про пережитое.

— Какой милый юноша! — совсем по-стариковски отметила рыжая и поразилась собственным словам. Она, конечно знала, что не рассуждает уже, как пятисотлетний вампир, но чтобы вот так, обрадоваться дурости мальчишки, словно она его прабабушка и увидела первые успехи правнука в разговоре с дамой. Это уже слишком! Нет, нужно срочно что-то менять. Возможно, война с вампирами этого мира и приструнение людей не такие уж и плохие мысли, как казалось. Она перестанет рассуждать с высоты прожитых эпох и немного помолодеет душой.

— Что? — не понял мужчина.

— Вы так мило печетесь о моим здоровье, словно это имеет хоть какой-то смысл конкретно для вас.

— Конечно, я не могу смотреть на то, как страдает леди. Такое просто не достойно мужчины.

— Уверены? Многие не согласились бы с вами.

— На мой взгляд, долг истинного человека и заключается в том, чтобы прийти на помощь тому, кто в этом нуждается. Ведь сила не означает разрушение, она же значит и созидание. Если мужчина достаточно силен, то он просто обязан помочь тому, кто в этом нуждается. Я молод и здоров — вы нуждаетесь в помощи, и я не могу ее вам не оказать. Таков мой долг.

— А женщины, милорд? — поинтересовалась Марэна.

— Что? — снова не понял молодой человек.

— Как вам кажется, женщины не должны оказывать помощь более слабым? Или это касается только мужчин?

— Я… — юноша замер, в его глазах промелькнуло непонимание. — Я никогда не думал об этом, миледи. Мне всегда казалось, что у женщины другая цель в жизни.

— Но, как же!? — деланно возмутилась Марэна, едва сдерживая смех. — Вы сказали, что обязанность сильного защищать слабого. А если женщина сильная, может ли она защитить кого-то?

Юноша задумался, чуть заломив левую бровь, отчего над переносицей у него появилась маленькая морщинка. Сейчас выражение его лица так походило на детскую непосредственность, что рыжая даже опешила.

— Миледи, я полагаю, что женщины и так многих защищают. Например собственных детей или родителей. Что делать женщине, если ее муж погиб на войне или, скажем, от нечисти? Она станет защищать близких, разве нет? Но я ведь говорю не о том, чтобы защищать родных людей. Я говорю о готовности помочь незнакомцу, если это необходимо. По вам видно, что вы в замешательстве, и вам нужна помощь- я не могу просто закрыть на это глаза.

— Думаете, я в замешательстве? — рассмеялась вамп. — Вы необычайно милы, милорд.

— Конечно, ведь вы ранены. Уверен, что на вас напали. Здесь места дикие, поселений мало, а людей, которые обладают средствами — единицы. Думаю, вы ехали к нашему графу, но я могу и ошибаться, простите за дерзость. На вас напали и, возможно, убили всех… У вас потрясение, и вы не чувствуете боли. Возможно у вас есть еще раны, только вы не знаете о них.

— Поразительная фантазия!

— Миледи, прошу вас подождать! Я приведу лекаря, а после мы отправимся к графу. Я сумею вас защитить. Здесь вам совершенно ничто не угрожает!

Он решительно поднялся. Но рыжая остановила его тем, что сдернула с головы капюшон. Она не представляла как сейчас выглядит, но не трудно догадаться, что после многочисленных трансформаций, убийства всех, кто был в замке и сожжения родового гнезда последнего из потомков тех охотников, ее лицо, как минимум смотрелось не слишком презентабельно. Смесь сажи, крови и просто грязи хорошо ощущались на лице и шее.

Юнца перекосило и он замер в полуповороте. Видимо, он никогда не сталкивался с подобным, и сейчас пытался переварить новую реальность. Он вбил себе в голову, что говорит и проявляет заботу о благородной деве, но они так не выглядят, даже при страшных трагедиях. А если и выглядят, то не говорят при этом спокойно, учтиво и даже насмешливо, а ведь она не раз за время короткой беседы, словно издевалась над ним. Будто она не избита и в крови, а на пикнике. Рыжей буквально через минуту надоело смотреть на округлившиеся глаза молодого мужчины и она нарушила молчание первой.

— Спешу вас огорчить, милорд, но поехать с вами к графу я не смогу. Дело в том, что туда больше никто поехать не сможет. Его замок, как впрочем и он, сейчас горит. А как понимаете, если там все полыхает, то никто мне помочь не сможет. Да, и вы, хоть и очень милы, но буквально через секунду броситесь на меня, забыв про красивые речи о благородстве. Вполне возможно вашим первым трупом станет женщина. Уверена, что изучая этикет в каком-нибудь лицее вы не думали, что сможете убить женщину. Вы так воспитаны, что это кажется вам бредом. Однако, я уверена, что все ваше благородство улетучится, и вы воспылаете ко мне истинной ненавистью. Мой юный наивный герой, мне правда искренне жаль, что ваши мечты и такой стальной стержень морали пошатнется в столь юном возрасте и из-за меня — она ласково, по доброму улыбалась ему, и ей действительно было жаль. Он почти убедил ее в том, что и правда верит в то, что говорит.

— Почему… вы так думаете? — тихо, запинаясь спросил слуга, не сдвигаясь с места.

— Дело в том, что вашего хозяина и всех, кто был в том замке убила я, — спокойно и без эмоций сказала Марэна, и ей понравились, как прозвучали эти слова, сказанные в глаза не вампиру, а человеку. Она давно не говорила так откровенно с человеком, да и с вампирами тоже.

— Я сделала это, потому что его предок принимал участие в убийстве самого дорогого для меня разумного. Скажу вам даже больше, я и сюда пришла с одной целью — убить всех этих охотников, потому что они вырезают детей моего любимого друга. Понимаете, вампиры очень редко размножаются, как люди. Для нас те, кого мы обратили в вампира — больше, чем просто наше потомство. Мы заботимся о них, причем намного больше, чем люди. У людей может быть любовь к детям, а может и не быть. У вампиров не так, для нас нет ничего дороже сотворенных вампов. Мы умрем за них, убьем любого. Эти охотники, — она указала подбородком за спину юноши, — прибыли сюда, чтобы убить меня. Я не стану их разочаровывать и дам им такую возможность. А для вас у меня есть предложение. Молю, юный лорд, не поддавайтесь порыву разорвать меня на части и останьтесь здесь, в таверне. Это спасет вам жизнь и рассудок. Вы милы и наивны, и вы говорили правильные вещи. Не стоит, имея такой ум и веру, умирать по глупости.

Вамп медленно поднялась и обошла остолбеневшего юношу. Остановилась за его спиной. Дернула шнурок, который удерживал бархат на плечах. Ткань тут же тяжело упала на пол. А она осталась в своем наряде мести. И корсаж, и юбка платья уже давно потеряли свой первоначальный цвет. Кружева, украшавшие линию декольте и талию, были разорваны. Некогда дорогой атлас больше не переливался в золотом свете свечей, а смотрелся бурым пятном. Марэна понимала как выглядит, и от этого на душе становилось радостно. Она на мгновение прикрыла глаза, снимая отворот глаз. На самом деле простенькое внушение, но ему почему-то поддаются все люди. А после двинулась в сторону выхода.

Некоторое время ничего не происходило, охотники все так же пили, а юноша, который так порадовал, все так же стоял не шевелясь. Она уже почти дошла до двери и начала думать, что придется напасть первой, раз эти кретины настолько пьяны, когда в нее полетел первый осиновый болт из арбалета.

Вамп чуть дернула головой и тот вошел в дверной косяк. Она обернулась и увидела того самого мужчину, который жадно пил в одиночестве и, благодаря ауре ярости и ненависти, заслужил первое место в ее охоте. На вид ему было около сорока. Грязные волосы свисали сосульками на лоб, а по густой, но короткой бороде стекали капли вина. Лицо, украшенное несколькими шрамами, исказилось и он злобно ощерился.

— Вампирша! Здесь вампирша! — прорычал он. — Тварь! Я убью тебя!

Марэна покачала головой.

— Как некрасиво, с вашей стороны говорить, так не учтиво. Это выдает в вас простое происхождение и отсутствие элементарного образования. Рискну даже предположить, что на большее, чем просто убийство одного всей толпой вы просто не способны, потому и промышляете именно такой формой убийства. Впрочем, не мне вас судить. Пару часов назад я одна убила почти полсотни человек. Думаю, для вас это и есть высшая несправедливость.

Она говорила так долго специально, потому что мужчина явно выпил больше, чем могло раствориться в его теле незаметно и быстро. Он выстрелил из арбалета, но только лишь потому, что тот был уже заряжен, а вот зарядить по-новой, еле стоявший на ногах охотник явно не мог. Руки не слушались.

— Мразь! Я убью тебя и твоего хозяина! Все твое гнездо! Найду и сожгу до основания! — кричал главарь, на его крики стали обращать внимания те из охотников, что еще не спали.

— Хозяина? — переспросила вамп и вспомнила, как выглядит. Действительно, если хотя бы этот когда-нибудь встречался с высшими, то представление у него сложилось совершенно иное. Вампиры выглядят страшно и уродливо только лишь во время трапезы, в остальное время они образчики вкуса, пусть и несколько экстравагантного. А она в этот образ не вписывалась. В лучшем случае она выглядела, как нищенка, да к тому же не все нищенки выглядят настолько плохо.

Наконец и остальные — примерно с десяток воинов — сообразили что к чему, и в вамп полетели не только болты, но и стрелы. Она сначала присела, а потом вылетела за дверь. Охотники всей толпой бросились за ней. В сознании рыжей пробилась мысль о том, что это не совсем честно — убивать нетрезвых мужчин, но она отогнала ее. Она явно была не ее, а Антуана. Это он всегда сочувствовал людям и жалел их, как люди жалеют собак или кошек. Ему казалось глупым судить о людях с вампирской точки зрения. Ведь на то, чтобы обзавестись характером, силой духа и разумом — у вампиров века, а у людей несколько десятков лет.

«Да я дольше возлежал с тобой на одних простынях, чем большинство из них живет!» — любил говаривать он, а Марэна всегда думала, что говорил он эту фразу не только ей, но и всем, с кем он возлежал. А таких только при ней было больше пары сотен. Антуан, в глазах рыжей, был неисправимым романтиком. Да, эта была не та романтика, о которой так любили читать многие из его невест, но все же он был идеалистом, потому что прожить столько эпох и все равно сохранить сострадание к людям казалось вамп почти подвигом.

Оказавшись за таверной, Марэна на миг задумалась — а стоит ли бежать в лес? Она не была уверена, что разгоряченные вином и сытной едой мужчины погонятся за ней, а игра требовала именно этого. Ей не хотелось просто устраивать резню. Душа требовала представления, приключения и… шутки. Она переместилась за несколько домов от таверны и оказалась в широком тупике. Большие сараи из камня окружали овальный пятачок земли с трех сторон. Нюх подсказывал, что на полсотни метров вокруг нет людей, а только зерно, сено и другие травы. В общем, здесь хранили урожай — видимо, на продажу. За одной из каменных кладок, метров шести в высоту, поскуливала испуганная псина. Животные всегда боятся вампиров, потому что знают, что если не будет людей- они следующие. Но собаки боялись особенно, потому что чувствовали еще и вожака — существо, которое во сто крат сильнее и умнее их.

Примерно через пару минут показались первые охотники. Они были на удивление трезвы. Несмотря на то, что от них все так же пахло выпитым, ни в движениях, ни в ауре алкоголя уже не ощущалось. Вамп повернулась спиной и подняла голову к небу.

— Она здесь! — во всю мощь заорал один из трех мужчин, а двое других с улыбочками двинулись к ней. Один держал лук, второй меч, а третий, чуть отставший, арбалет.

— Что? Не можешь прыгнуть, тварь? — спросил тот, что с луком.

— Что-то здесь не так… — задумчиво протянул крикун с арбалетом и выстрелил целясь в грудь.

Осина с серебряным наконечником вошла точно в позвоночник. Вамп слышала и ощущала, как крошатся позвонки и треснули пару ребер, ведь выстрел был почти в упор. Острая боль распустилась по спине. Рыжую шатнуло вперед, и она рухнула на колени. На мгновение в глазах поплыло. Клыки проступили сами, а из перехваченного горла вырвалось сдавленное шипение.

— Болдр, ты молодец! — завопил один из тройки.

Но стрелявший не был столь радостным и уверенным.

— Заткнись! Что-то здесь не так… Почему она пришла в таверну, в которой охотники? Ведь не могла не унюхать запах серебра.

Повисла многозначительная пауза, но ее прервал топот десятков ног. Весь отряд наемников приближался к тупику. Марэна не видела их, но прекрасно ощущала каждого. Если бы они знали кто она, то бежали бы прочь намного быстрее, чем спешат к ней. Несмотря на боль, вамп ощутила внутри странный трепет, как у скакуна перед скачкой. Тело наливалось нетерпением, и ей стоило огромного труда сдержать силу. Ее суть стремилась защитить тело, отомстить за пролитую кровь и боль. Но рыжая уже приняла решение, что эти наемники умрут от ее рук и клыков, а не от магии, а она никогда не отменяла своих решений, и сейчас не станет этого делать.

Все наемники были трезвы. Держали наготове оружие, но ни стрелы, ни болты, ни мечи не несли в себе следа древних знаков. Это было просто серебро, а точнее сталь с налетом серебра. Вполне логичное решение. Серебро — слишком мягкий металл, чтобы делать из него оружие для ближнего боя, только вот пытаться убить вампира этим, все равно что останавливать бурю глиняным щитом, то есть это возможно, но лишь на мгновение, пока мощь природы не сметет преграду.

— Капитан, он ее подстрелил. Прямо в сердце! — снова заголосил тот, что кричал и раньше. Он был самым молодым из всех, и ему очень нравился запах чужого страха. Рыжая чувствовала, как меняется его запах от удивления к вожделению. Его тело требовало любви, от вида убийства он впадал в экстаз.

«Мелкий сопляк, а такая жажда чужой боли!» — одобрительно отметила про себя вамп. Не будь он охотником, она, возможно и подумала бы, чтобы дать ему новую жизнь. Такие, как этот парень всегда привлекали ее в роли мяса. Сделать из него низшего кровососа, потому что имени «Вампир» он не достоин, и отправить на убой к людям или высшим. Такие долго не живут, но в качестве пушечного мяса дают возможность жить другим. Ей всегда казалось, что в этом есть определенная красота, ведь в мире детей ночи, даже падаль может принести пользу.

Вожак подошел к стоявшей на коленях вамп и от души пнул ее в область болта. Штырь моментально вошел глубже и рассыпался на мелкие щепки внутри раны, протыкая не только сердце, но и легкие. Марэна захрипела, из горла толчками пошла темная густая кровь. Глаза закрыла алая пелена, за которой уже ничего нельзя было рассмотреть. Она почти не ощутила, как рухнула на окаменевшую землю и как ударилась о кладку ближайшей стены.

— Мерзкая тварь! Я же говорил, что убью тебя! — прошипел вожак. — А теперь, чтобы я добил тебя быстро, ты расскажешь кто твой создатель. Кто тот, кто сотворил вампира из проститутки и бросил ее без клана и защиты?

— Капитан, а с чего вы взяли…? — начал было один из охотников, но тот его быстро перебил.

— Вампиры не бросают своих! Возможно, какой-то высший кровосос случайно создал ее, когда спал с ней, но не захотел видеть в клане и бросил. Нет других причин для того, чтобы вампир выглядел так, как она! — возвысил он голос, чтобы его расслышали все. — Запомните, такие вурдалаки самые тупые из всех и самые слабые! Их легко убить и легко найти, потому что высший не занимался воспитанием, не учил скрывать трупы, не учил пользоваться силой. Она даже не смогла сбежать от нас. Это потому, что создали ее недавно, и она ничего не знает о себе. Нам очень повезло — сейчас она расскажет кто ее создатель, и мы сможем отыскать логово целого клана. Эта редкая удача…

Слова охотника прервал тихий, булькающий смех. Марена так и не повернулась к ним лицом. Она все так же лежала на земле, заливая все вокруг собственной кровью, но больше не было сил сдерживать смех.

— Ты еще и скалишься, тварь! — закричал взбешенный мужчина и ударил вамп в область крестца. Ему показалось, что удар такой силы должен был отшвырнуть жертву на пару шагов вперед, но она лишь слабо дернулась, скорее по инерции, чем от силы удара.

— А у тебя никакой фантазии! — дрожа от накатывающего хохота прошептала рыжая. — Вы все называете меня «тварью», словно других прозвищ для вампиров не существует. Это смешно! А еще смешно то, как уверенно ты говоришь о низших. Наверное, тебе и правда многое рассказывали под пытками. Сколько гнезд ты уже сжег, палач?

Охотник осклабился.

— Да, я убил многих, и мне многое рассказывали такие же уроды, как и ты, которые даже не думали защищать своего творца. Серебро развязывает язык любому из вас. И ты расскажешь мне все, что знаешь! А потом вспомнишь еще чуть-чуть!

Марэна зашлась в гоготе. Охотник ощутил холодок между лопаток. И уже хотел было вогнать свой меч в ногу вампирши, но ему не дал окрик.

За спинами всего отряда стоял запыхавшийся юнец с черными волосами. Он тяжело дышал от быстрого бега, на лбу выступил пот. Он поднял руку, привлекая к себе внимание, но ничего не говорил, пытаясь отдышаться.

— Чего тебе надо, хлыщ? — недовольно буркнул вожак. — Мы делаем свое дело, и тут не место таким смазливым выскочкам, как ты!

— Вы не… можете ее убить! — тяжело, но уверенно проговорил юноша.

— Это еще почему? — удивился самый молодой, остальные тоже загалдели, но вожак прекратил диспут.

— А ну тихо всем! — рявкнул он. — Мы здесь по твоему приказу, но ты не имеешь права запрещать нам вершить суд над порождениями ада.

— Это не суд! — сказал юноша проходя сквозь небольшую толпу и приближаясь к капитану. — Это казнь! Причем жестокая и неверная. Она никого из нас не тронула, за что вы ее хотите пытать и убить?

— Она вампир! Этих тварей вообще не должно быть!

— Она женщина, которая не убила и даже не ранила никого из вас, так за что ее наказывать? — продолжал молодой человек и как-то незаметно для всех встал рядом с главой отряда.

— Ты что, совсем идиот? Эта, — он выразительно плюнул на вамп, — самый ужасный кошмар всего человечества. Всех, кто не люди — нужно уничтожать под корень!

— Но почему? — искренне спросил слуга. — Я никогда раньше не видел вампира, а живу уже достаточно, значит их не так много, чтобы грозить людям по-настоящему.

— Они жрут людей! — взрыл кто-то из толпы. — Они убийцы! Мы защищаемся!

Молодой человек хотел что-то добавить или парировать сказанные слова. Но его перебила вамп, которая встала на четвереньки и помимо слов издавала странные звуки: смесь смеха, стона и звука рвущейся наружу крови.

— Какие же вы, люди — лицемеры! А вы разве свиней не едите?

Охотник одним быстрым рывком ухватил ее за горло и вздернул на уровень своих глаз.

— Ты сравниваешь людей и свиней?!

— Ну, воняет от вас точно одинаково, — задумчиво протянула вамп. За что ее тут же метнули в стену, словно мяч.

Марэна поняла, что эти охотники пользовались какими-то простенькими заклятьями на восстановление жизненной энергии. Но ни одно такое заклятье не держалось долго, а значит, как только пройдет его действие, охотники просто рухнут без чувств и пробудут в бреду пару дней.

Новый приступ боли смешался со странным, почти забытым ощущением, когда раздробленные кости черепа, будто осколки разбитого меча вонзаются в мозг. За ее непомерно долгую жизнь ее убивали сотнями, если не тысячами способов и она испытала все, на что способна человеческая фантазия. Однако в ее мире на вампиров уже давно никто не охотится. Им скорее поклоняются, а потому ей никто не отрубал голову уже пару тысяч лет, а про мелкие травмы и говорить нечего. Странные ощущения, покрытые пылью, но не окончательно забытые. Ей так стало интересно наблюдать за собой, что она немного выпала из реальности происходящего, а посмотреть было на что.

Главарь усердно молотил ее ногами, не применяя оружия. Чувствовалось, что он не просто так ненавидит вампиров. В смысле дело было не в банальной мести за сожранную жену или испорченную дочь, которая принесла дампира. Такие убивают просто или пытают с выдумкой. Таким хочется причинить боль не на эмоциях. Они годами планируют месть, воображают, как отрезают по кусочку от того, кто причинил им боль. Этот же мстил именно в ярости, что для мстящего за потерянную семью не характерно.

Вамп поймала сапог главаря тремя пальцами во время очередного замаха- тот так опешил от неожиданности, что едва не упал, но успел опереться на плечо стоявшего рядом любопытного юнца. Этот мужчина нравился вамп, а в душе зарождалось смутное желание не убивать его, несмотря на то, что он не прислушался к ее совету и вышел из таверны.

— Скажи мне, человек, сын света и добра, — она повернула голову на бок и сплюнула пару выбитых зубов под вторую ногу главы, — тебя пытался обратить низший, но тело справилось с силой обряда. Тогда потребовалась кровь высшего вампира и тебе отказали? Ты остался человеком.

Она отпустила ногу вожака, чуть подтолкнув ее назад. Тот не удержался и рухнул на спину, попутно приложившись затылком о землю. Марэна медленно поднялась на ноги и продолжила.

— Охотник, ты говорил что-то о моем создателе. Так позволь мне теперь спросить, всего один вопрос. Как имя того высшего гения из нас, кто рассмотрел в тебе столько грязи, что не дал права на новую жизнь, несмотря на то, что этого желал один из его детей? Обычно вампиры поддерживают решения своих творений, но не в твоем случаи. В твоем — твоя собственная гниль столь омерзительна, что даже любящий творец отказал своему творению в подарке. И ты, из ненависти к такому решению, стал уничтожать всех вампиров. Но ведь только тех, кто не может противостоять отряду в двадцать голов. Потому что, если бы хоть раз, за свою никчемную жизнь, ты встретился с сильным вампиром, то был бы уже мертв! А, охотник? — она говорила, властно и громко. Кровь уже перестала бить из горла фонтаном. Тело послушно регенерировало.

Марэна не смотрела на толпу соратников своего собеседника — в этом не было смысла. Все они изумленно молчали, опустив оружие и, кажется, даже забыли, где находятся, и кто перед ними. Крушение идеалов, оно такое. Глаза вожака от удивления перешли в шок и от шока — к ярости, а от ярости — к страху. Он закричал, что есть сил:

— Убейте ее! Убейте!

— Нет! — взвыл приглянувшийся юноша, но не успел сделать и шага.

В тело вамп вонзилось больше десятка осиновых стрел и болтов с серебряными наконечниками. Взор снова закрыла розовая пелена, а лицо помимо воли изменилось. Мышцы растянулись, опуская нижнюю челюсть намного ниже, чем может обычный человек, а из верхних челюстей выдвинулись, пока что, только два клыка. Ничто из этого не могло убить высшего вампира, но боль застила сознание и мешала контролировать инстинкты. Внезапно в нос ударил приятный запах, и кто-то обнял ее за плечи. Титаническим усилием воли она сдержала себя и заставила сфокусировать взгляд.

В опасной близости от обезумевшего от потери крови вампира, находилась шея юноши. Он прикрыл ее собой. Тепло и даже нежно взял руками за плечи и с жалостью всматривался в покрасневшие зрачки. Удивление от его поступка настолько ошеломило вамп, что трансформация пропала, а лицо стало прежним за мгновение.

— Что вы стоите? Стреляйте! Хочет сдохнуть за трупову подстилку — пусть так и будет! — завопил за спиной брюнета вожак.

Юноша с радостью и явным облегчением глянул в глаза Марэне и прошептал.

— Не все люди такие… — последнее слово человек произнес запнувшись и дернувшись всем телом, а жадные ноздри вамп защекотал приторно пьянящий аромат девственной крови.

Они оба повалились мешками на землю. В них еще несколько раз неуверенно выстрелили, но первородная легко уводила стрелы в сторону. Хватит для героя и одной в хребтину, чтобы усвоить урок. Лицо юноши стремительно бледнело и приобретало заостренность черт, он беззвучно шевелил губами и явно хотел что-то сказать. Вамп пододвинулась чуть ближе и ахнула. Он просил прощения. Она не знала у кого и зачем, но просил простить. Жадно, неиствуя, взывая к кому-то. Как хрупка человеческая плоть и смешны по размаху порывы его души.

— Выживи, дружок, — тихо шепнула она на ухо брюнету и молнией метнулась в сторону самого темного угла. Дальше по кладке вверх, на крышу, вонзая в пыльные камни свои печально знаменитые когти. Оказавшись наверху рыжая одним резким движением сломала выпирающие перья болтов и стрел. На гомонящую толпу посыпались остатки сломанной осины, а до недоумевающих и все еще шокированных охотников стало доходить, что они имеют дело не с простым кровососом.

Любезно выглянула луна и освятила Изящную Агонию во всей своей красоте и неистовстве. Женщина больше не выглядела красивой замарашкой или, как предположил капитан 'проституткой', она даже не выглядела, как вампир. Рыжие пряди засветились изнутри и задвигались, словно живые. Наряд окутал темный туман, превращая тело в размытую фигуру. Глаза пропали, а на их место встали два бездонных провала, на дне которых сияло красно-оранжевое пламя ее сути. Лицо приобрело сизый оттенок окоченевшего тела. А челюсти увеличились и опустились, давая возможность блеснуть четырем длинным и узким клыкам.

— Это не вампир! — неожиданно заорали снизу. — Это демон или ведьма! У вампиров два клыка!

Говоруна было не сложно опознать. Вожак взял себя в руки и уже стоял с мечом на изготовку. Марэна метнулась к нему с почти неуловимой для глаза скоростью. От испуга и удивления от него отпрянули все охотники. Она по птичьи резко склонила голову на бок.

— А вот и не угадал, — почти ласково прошипела она, с мясом, одним рывком, вырывая из доспеха кольчужную перчатку с мечом. Естественно, кисть осталась в ней. Человек завопил и повалился на землю. Остальные, как по-команде, бросились к ней с мечами и прочим железом. Нельзя сказать, что двадцать пять наемников не умели делать свое дело. Умели, конечно. Они не раз попадали по ее телу, раза три им удалось зацепить ее, но это только потому что сама вамп отвыкла от ближнего боя с большим количеством противников. За века она привыкла убивать врага еще на подходе к ее телу.

Бой был коротким и зрелищным. Но только для других вампиров, потому что человек мог различить только размытую тень где-то рядом с человеком, который через миг расцветал фонтаном крови или просто пропадал в ночи. Она с наслаждением отрывала ноги и руки, крошила головы и разрывала глотки. Убийство, как процесс, уже давно не приносил радости или удовлетворения, но израненное тело — пусть и не слишком опасно — стремилось восполнить запасы утерянной крови.

Магия вампирской сути такова, что вамп способен насытить тело, как очень малым количеством крови, например: будет довольно и полкружки крови высшего вампира, чтобы неделю не вспоминать о голоде, так и очень большим ее количеством. Вампир способен впитать в себя и переработать живительную жидкость в энергию очень большими объемами. Именно по этой причине большинство низших умирает в первые годы. Их жажда не просто не обуздана — она бездонна. Любой низший способен истреблять людей, зверей, оборотней — да всех, кто встретится, кроме своего создателя и первородных вампиров, пока его не остановят. Губить десятками, сотнями за раз.

Марэна уже давно не испытывала подобной жажды, сейчас ей просто хотелось убить охотников с помпой, чтобы об этом говорили, шептались по углам и распускали слухи, а потому увечий и крови должно быть много. Тела этих «героев» должны быть так изуродованы, чтобы селяне брезговали их трогать, а после долго отплевывались и молились, чтобы никогда не встретиться с тем, что убило таких бойцов.

Еще когда шла к таверне она предусмотрительно погрузила деревню в сон, а тем, кто был в таверне, внушила, что идти на крики не нужно. Внушение, эмпатия, магия разума — первое, чем овладевает любой первородный вампир. Более того, они и есть источники этой магии. Пользоваться ею все равно, что дышать. Если остальные вампиры пользуются именно внушением, то есть, как только действие внушения пройдет, то человек вспомнит, что что-то было не так, то первородные другие — они не внушают, они формируют новую реальность в голове жертвы, и она воспринимает приказ, как собственное решение и черту характера. На пустыре она и охотники были одни. Рыжая выбирала только тех, чья кровь казалась ей приятной. Таких набралось не больше пяти, остальные же просто превращались в обрубки и умирали от боли и потери крови, истошно вопя, пока глаза не застывали, а лица не превращались в маски.

На десерт Изящная Агония оставила вожака — и не прогадала. Когда она подошла к отползающему телу, залитому чужой и своей кровью, тот не раздумывая попытался вогнать небольшой кол ей в грудь. Рука провалилась в мерцающую мглу вместо грудной клетки. И бледное испуганное лицо наемника переменилось, сменилось суеверным ужасом, на грани сумасшествия.

— Что… что же ты такое?!

Вамп не стала отвечать, а просто вырвала двумя пальцами у него кадык. Зачем утруждать себя ответами и беседой с тем, кто вызывает столько отвращения? Тело убийцы конвульсивно дернулось и обмякло. Вамп брезгливо отшвырнула его в сторону и осмотрелась. В общем и целом картинка ей понравилось. Если в этом мире так сильны суеверия, как выглядит, то уже через неделю это место станет проклятым, а люди в нем — великими грешниками. Можно было бы подвесить тела, написать послание кровью или еще как-то обозначить предупреждение и обещание, но дешевая патетика чужда холодной сути вампирской души.

Она направилась к тупику, где оставила истекающего кровью юношу. Настроение было отличным. Она оставила выбор будущей судьбы за ним, и если он решит жить, то так и будет, а решит умереть — то и она уже не поможет. У Антуана было достаточно птенцов, зачем плодить новых?

Юноша лежал на спине и тихо постанывал, глядя в небо мутным взглядом. Первородная не смогла сдержать усмешки. Она опустилась на землю, приподняла голову юноши, устроив у себя на коленях. Он вскрикнул и закашлялся, но не сопротивлялся.

— А ты меня приятно удивил, — призналась она.

— Они мертвы? — еле шевеля губами спросил он.

— Разумеется, — кивнула вамп и погладила его по голове. — Ты на перекрестке, юный рыцарь! Ты можешь уйти в покой, я не стану мешать. Можешь стать сильным, как мечтал наемник и легко убивать своих врагов, можешь стать низшим. Я могу дать тебе своей крови и каплю силы — тогда ты станешь высшим из нас и сможешь создавать своих детей, я отпущу тебя и не стану приказывать никогда. А можешь стать моим слугой, моим братом и учеником, мы можем вместе гулять по вечности, но ты навсегда останешься рабом первородного вампира. Каков твой выбор?

Брюнет закрыл глаза. Зрачки под веками быстро забегали, руки забила мелкая дрожь, а на губах появилась алая пена. Ее незадачливый защитник умирал.

— Говори, герой. Иначе выбор сделает судьба. Ты желаешь, чтобы выбрала она? — вкрадчиво прошептала вамп.

Лицо юноши исказила невыносимая боль он распахнул глаза и вцепился похолодевшими пальцами ей в руку и потянул к себе. Она послушно наклонилось к его губам. Единственное слово, больше похожее на шелест осенней листвы. «Ты…'»- решило многие вопросы.

Марэна неверище посмотрела на него, ведь уже больше трех тысяч лет у нее не было ученика, не было того, кто всей душой желал рабства. Те, кто способен пережить перерождение, обладают сильной волей и непоколебимым характером, пусть и каждый в своей вариации, а такие не желают быть рабами. Они хотят свободы, власти, силы. Но она чувствовала, что юноша не оговорился в бреду, он действительно выбрал ученичество. Изящная Агония была поражена. Даже невесты вампиров, которые были влюблены в них до умопомрачения, не желали рабства. Даже в жизни Антуана, а он мог обольщать куда лучше нее самой, было всего три ученика и все погибли, прикрывая создателя. Дело в том, что ученик первородного — это единственный вампир, который не станет повиноваться приказу и не уйдет, спасая себя. Сила обряда будет требовать, чтобы он отдал всего себя за своего творца. Вамп знала и пару примеров того, как ученики через несколько веков сходили с ума и молили о смерти, потому что связь ученика и создателя неимоверно близкая и неразрывная. Именно поэтому принято называть учеников рабами. Для вампиров такие не живут, а лишь отыгрывают роль тени своего творца.

По легендам ученик может стать первородным, так гласил завет сотворивший их богини. Но еще никогда не случалось, чтобы ученик пережил своего творца, как правило они умирали раньше. А жить, ощущая эмоции, зная, когда страдает, а когда наслаждается тот, кого ты больше всего любишь — порой настоящая пытка. Сама Марэна не желала бы никому такой судьбы, хотя и не раз предлагала рабство своим высшим птенцам, но все отказывали и, по глубокому убеждению самой вамп, поступали совершенно верно. А этот юноша выбрал ее, выбрал служение, без права на свободу.

— Это вечное рабство, ты все еще жаждишь быть рабом самого страшного из творений Бездны? — снова спросила она, хотя это было не по правилам. Творец, не должен был сомневаться в решении своего птенца. Это могло заронить сомнение в душу перед самим обрядом и повысить риски на смерть, но вамп просто не могла допустить, чтобы у нее в рабах был тот, кто не понимает всего.

Юноша глянул ей в глаза. В них по прежнему плескалась боль, но где-то в глубине оказалась и ирония. Он медленно кивнул, не отрываясь глядя ей в глаза, словно хотел, чтобы она тоже сделала выбор. Чтобы она тоже решила — стоит ли он того. Словно желал показать, что не в бреду, не от страха кончины выбрал, а именно из-за нее.

— Как тебя зовут, друг мой? — совсем ласково спросила она.

— Адриан, — ответил юноша и дернулся. Его сердце пропустило пару ударов и забилось медленно и почти не слышно. А сам от боли потерял сознание, но был еще жив.

— Адриан — Антуан, — задумчиво протянула она, наматывая на указательный палец прядку грязных волос. А затем усмехнулась, как уже давно не делала, с радостью и легкой грустью в слишком многое видевших глазах. — А ты снова оказался прав, любимый друг. Я все-таки нашла того, кто станет выполнять приказы, даже после моего ухода.

Марэна отложила перо и откинулась в кресле. Она уже давно вела дневники, и каждая запись казалась очередной точкой на отрезке жизни. Писала она их откровенно и без прикрас. Вамп знала слишком много, чтобы говорить метафорами и намеками. Если бы кто-то, кроме нее самой мог прочесть записи, то заполучил бы весомый довесок к силе. Однако она знала совершенно точно, что никто, кроме того, кто займет ее место, не сможет даже открыть дневники.

Послышались плавные кошачьи шаги в самом конце коридора. Вамп недовольно скривилась. Ей снова не удалось побыть одной. Она снова скучала по тем временам, когда ей не приходилось отвечать за сохранность двух рас в двух мирах. За своих она была спокойна, потому что была единственным первородным на весь мир, а вот реальность Антуана постоянно требовала присутствия и разбирательств в детских, порой нелепых игрищах прочих первородных и высших. Если в первое столетье это радовало и забавляло, подарило дыхание молодости, то сейчас она все чаще ощущала, что пресытилась кровью и ответственностью. Дети Антуана отличались редкой, для вампиров, истеричностью и неуверенностью в собственных силах. Как она не старалась поменять это — так и не смогла.

По ее глубокому убеждению Антуан выбирал птенцов, не заглядывая в будущее, а желая помочь покалеченным душам. Если в первый момент это кажется правильным, то спустя века становится ясно, что такие создания не способны сами за себя постоять. Они словно дети, не желающие взрослеть. А она оказалась не готова к такому потомству. Веками видеть перед собой только трусливых слуг, а не соратников и товарищей на деле куда сложнее, чем на бумаге. Она пыталась в своих записях предупредить будущего преемника, что защиты и помощи ему не окажет никто.

В том, что преемник будет, она не сомневалась и теперь прекрасно понимала слова Антуана в его последние минуты. Ты действительно ощущаешь тяжесть и усталость. Друг оказался прав в совете про ученика, а значит ему стоило верить и про преемника. Хотя разум сопротивлялся надежде, что где-то в ее мире есть столь же древняя душа, готовая пройти метаморфозу первородного вампира, к тому же удерживающего в себе две сущности пары совершенно разных разумов.

Она захлопнула книгу и встала с ней. В этот момент дверь бесцеремонно распахнулась, и в кабинет влетел Адриан.

— Почему ты не сказала, что на тебя объявлена охота!? — закричал он.

Глаза бешенные, на скулах играют желваки, и губы стянуты в тугую нитку. Значит разговор будет долгим и не приятным. Воспитание именно этого вампира давалось ей особенно тяжело. Юноша отчаянно сопротивлялся новым реалиям своей судьбы и отказывался видеть в ней вампира. Он словно видел в ней мать или сестру, человека. Он кричал, когда она была ранена и дарил подарки на человеческие праздники. Она орала на него, проводила обряды по внушению — но все бессмысленно. Этот вампир не видел в ней творца, а видел человека, равного себе. А эта слишком раздражающая вольность для существ, привыкших принимать уважение и выказывать его.

— Снова ты, — печально вздохнула она, прижимая очередной том дневника к груди. — Что на этот раз растревожило твое горячее сердце, что ты решил ворваться без приглашения и даже стука?

— Прекрати, сейчас не до сантиментов и реверансов! Герик объявил на тебя охоту, сообщил всему клану, что восьмую долю твоей сути отдаст тому, кто сможет тебя убить. И я узнаю об этом от слуг, а не от тебя!

— А, ты об этом, — вздохнула вамп, подходя к большому гобелену. На картине были изображены книжные полки старой библиотеки. На некоторых лежали книги, на других пергаменты, на третьих шкатулки и склянки.

— Да, Бездна меня раздери, я об этом! Почему, если первородный вампир возжелал твоей крови, мы все еще здесь, почему не в твоем поместье? Ты сейчас должна быть, как можно дальше от клана и высших, которые могут предать. И почему в особняке нет охраны? — он глянул на вамп, которая пристально разглядывала гобелен и добавил. — Тебя хотят убить, а ты продолжаешь писать свои писульки! Ты меня вообще слушаешь или так и будешь любоваться этой старой тряпкой?! — гобелен никогда не нравился ему. В кабинете Марэны все было со вкусом, но это старое, почти выцветшее полотно в пятнах и мелких дырочках наводило тоску.

Вамп вспыхнула яростью. Глаза стали пропадать, а на их место вставали большие черные дыры. Она с ненавистью, не глядя, засунула дневник в картину. Полотно пошло рябью, словно было не из ткани, а водной гладью. Адриан открыл рот от удивления. Толстая книга в кожаном толстом переплете встала на одну из полок и превратилась в рисунок.

— Значит так, — начала вамп, — в доме есть охрана! А не сказала я тебе, именно потому что знала, что ты закатишь истерику!

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! Я говорю о настоящей охране, а не о том десятке низших желторотиков, которых ты держишь при себе, чтобы их не убили в ближайшем селении! — обескураженный мужчина взял себя в руки и вернулся к теме разговора. — Я хочу быть уверенным, что тебе ничего не угрожает! Почему ты так спокойно относишься к тому, что один из первородных решил тебя убить? Я тебя не понимаю!

Рыжая вернулась к креслу, обессиленно в него опустилась и чуть раздраженно глянула на ученика.

— Адриан, сколько мы уже вместе?

— Почти четыре сотни лет, если мерить по твоему миру, — удивленно проговорил вампир. — А почему ты спрашиваешь?

— Сколько раз за эти четыреста лет я говорила тебе, что когда-нибудь меня кто-нибудь убьет?

— Марэна, ты опять об этом. Да, я знаю, что этот день придет, но тогда я умру с тобой и мое решение ты тоже знаешь. Оно не изменилось. Я просто не хочу, чтобы ты сама приближала его своей беспечностью…

— А я хочу, чтобы ты наконец понял с кем говоришь! И перестал обращаться ко мне, словно к собутыльнику в трактире. Я — твой создатель и учитель, а ты говоришь со мной так, словно я твоя наложница на сегодняшнюю ночь. Прекрати проявлять неуважение — остальные вампиры не столь беспечны в вопросах воспитания, и когда ты останешься без моей опеки тебя могут убить только за неуважительный тон! И сядь уже наконец! — она махнула рукой на кресло около окна.

Вампир прошел, сел и обхватил голову руками.

— Я тебя не понимаю, чего ты ждешь? Ты затеяла какую-то игру? Тогда скажи мне, и я помогу, ты же знаешь.

— Знаю, — поморщилась вамп. — А теперь напомни мне, что я приказывала сделать, если моя суть перейдет в другую душу?

— О чем ты? С чего такие вопросы?

— Отвечай! — рявкнула, порядком уставшая, вамп и ударила ладонью по старинному столу. На столешнице осталась мелкая сетка трещинок.

Адриан вздрогнул, опустил голову и повторил заученную и уже множество раз произнесенную клятву.

— Я буду служить преемнику первородной так же, как служил своему творцу, ибо они есть единое целое, и одно не может быть без другого. Я стану любить преемника, как любил творца. Я уберегу преемника от уничтожения, и стану подчиняться ему, как своему создателю вечность, ибо они есть одно.