Месть драконов. Закованный эльф

Пролог

Небо растекалось красным и золотым, когда пение сверчков внезапно смолкло.

— Они идут, — прошептал Гонвалон, и Нандалее взглянула на небо, разделенное ветвями куста шиповника на тысячи фрагментов, словно мозаика. На западном горизонте, там, где раскаленный докрасна солнечный шар касался луга, виднелись силуэты.

Нандалее натянула тонкое одеяло, натертое грязью из находившегося неподалеку источника, и невольно потянулась за лежавшим рядом луком. Тетива натянута — Гонвалон рассказал, что может произойти, если их обнаружат.

Тени росли. Их было много! Казалось, их рождает умирающее солнце, окруженное кроваво-красными облаками. Пегасы! Целое стадо. Не менее пятидесяти крылатых лошадей летели, образуя широкую дугу. Кони запрокидывали головы, издавая громкое ржание. Газели испуганно бросились врассыпную от источника и, делая огромные прыжки, исчезли в высокой буйволиной траве саванны.

Шум множества крыльев заполнил собой небо. Впереди стада летели три жеребца. Теперь они кружили прямо над колючим укрытием эльфов. Пегасы ведут себя не так, как другие дикие лошади саванны, предупреждал Нандалее Гонвалон. Ночуя опасность, они не спасаются бегством, а нападают Поэтому драконники и выбрали их в качестве своих боевых скакунов.

Один жеребец с поблескивающей черным цветом шерсткой то и дело пролетал над их кустами. Его глаза сверкали обсидианом. Он замедлил полет и, наконец, приземлился не более чем в двадцати шагах от притаившихся эльфов.

Никогда прежде не видела Нандалее настолько роскошного животного. Жеребец повернул голову. Его широкие ноздри раздувались, принюхиваясь к запахам этого места.

«Ему не заметить меня», — подумала девушка, и на ее узких губах заиграла улыбка. Утром они выкупались в источнике, а потом, несмотря на громогласные протесты Гонвалона, натерлись пометом газелей. Спрятанные под съежившимся от грязи одеялом, источая запах газелей, они стали единым целым с Байнне Тир, Молочными землями, как называли плодородную саванну, окружавшую сад Ядэ, с начала времен. Они были невидимы для жеребца, скрыты от всех его органов чувств.

И, несмотря на это, он смотрел в их сторону. Беспокойно переминаясь с ноги на ногу, подошел ближе. Внезапно из-под плоских камней всего лишь в нескольких шагах от их укрытия выскользнула серо-коричневая ящерица. Она бросилась под спасительный куст шиповника и забралась под одеяло. Нандалее чувствовала тоненькие коготки зверька на своем обнаженном предплечье.

Жеребец склонил голову. Теперь он стоял прямо напротив куста и смотрел на них. Нандалее задержала дыхание. Только не моргать. Не шевелиться! Не издать ни звука! Она лежала, прижавшись к земле, натянув маскирующее одеяло до самой шеи. Волосы ее были натерты грязью, превратившейся под палящим солнцем в твердую пыльную броню. Девушка была идеально замаскирована. Причудливое сплетение ветвей размывало ее силуэт. И только если она моргнет, то выдаст себя. Нандалее крепко прижалась щекой к пыльной земле. Нужно было раньше, когда еще была возможность, немного повернуть голову, чтобы лоб ее касался земли и покрытые засохшей грязью волосы походили на камень. Но она не могла оторвать взгляда от черного жеребца. Никогда еще Нандалее не видела настолько грациозного скакуна.

Лежавший рядом с ней Гонвалон закрыл глаза. Он не был охотником, но все сделал как следует. Хоть он и возражал против того, чтобы натереться пометом газелей, он поступал правильно. Интересно, сколько раз он уже убивал по приказу драконов? Эльф никогда не говорил об этом.

Жеребец фыркнул. Его обсидиановые глаза смотрели прямо на нее. Маленькое белое пятнышко в форме звезды красовалось у него прямо посредине лба, словно третий глаз.

Внезапно он запрокинул голову и заржал. Небо заполнилось шорохом тяжелых крыльев, и вскоре земля задрожала под копытами приземляющихся пегасов. Нандалее насчитала семьдесят три скакуна, один прекраснее другого. Они были невероятно грациозны, каждое движение их было пронизано совершенной гармонией.

Эльфийке вспомнились дни, проведенные в пещере Парящего наставника. То, с какой грациозностью большой белый дракон раскрывал крылья. И на миг в голове у нее снова зазвучали его слова. Во всем, что совершенно, живет магия. Даже если вы не осознаете того, что сплели заклинание. Идеальный выстрел, попадающий в цель вопреки вероятности. Или же простое движение…

Ее учитель был капризным и наверняка немного безумным. Нандалее вспомнила, как иногда он висел под потолком пещеры вниз головой, завернувшись в крылья, словно огромная летучая мышь. Он утверждал, что так спать очень удобно, и требовал, чтобы она поступала так же. Как нелепо он погиб. Карлики разрубили на куски его красивое, грациозное тело и продали с аукциона. И из всех жителей Глубокого города именно его убийцы избежали кары небесных змеев.

Благодаря ей трое карликов выжили в потайном колодце. Нандалее отдала им грудного младенца, мать которого погибла от ее клинка. Это был несчастный случай. При мысли об этом эльфийку накрыла волна горечи. Она так хотела быть драконницей! Драконники совершенны, во всех отношениях. У них не бывает неудач. Когда погибла карлица, у Нандалее был выбор — обречь младенца на верную смерть или найти того, кто о нем позаботится. К тому моменту Глубокий город уже превратился в огромную могилу, в которой она сумела найти только этих троих карликов: убийц! Торговцев трупами! Они воплощали в себе все пороки этого мира. Наверное, именно поэтому они забрались так глубоко под землю. И, несмотря на это, Нандалее пришлось пощадить их, поскольку она не могла вынести ребенка из-под земли. Он стал бы жертвой неистового гнева драконов.

Поэтому, несмотря на огромное количество смертей, гибель ее наставника осталась неотмщенной. И ощущение несправедливости все еще не давало Нандалее покоя. Равно как и жестокая месть драконов. Почему они не послали своих эльфов, чтобы покарать убийц? И только убийц! Почему должен был умереть целый город? Это ведь их задача — хранить красоту этого мира. Именно для этого небесных змеев когда-то избрали альвы. Но драконы пошли иным путем. Они превратили избранных ими эльфов в убийц, утратили всяческое чувство меры.

«Я хочу вернуться к истокам, — думала Нандалее. — Я хочу быть орудием воли альвов. Хранительницей этого мира, который они доверили нам, а не мстителем без стыда и совести. Я хочу защищать слабых, беречь от разрушения все прекрасное. Сражаться именно за эти цели достойно и благородно. Таков будет мой путь», — решила Нандалее, наблюдая за жеребцами, которые весело резвились на мелководье, поднимая брызги до самых голов.

Вороной жеребец отвернулся от их укрытия. Он смотрел на высокую буйволиную траву, доходившую до самого источника. Она была почти в два шага высотой. Разгорающееся лето позолотило и высушило зелень кончиков. С востока налетел порывистый ветер, заставляя траву шептаться и колыхаться, подобно бесконечному золотисто-зеленому океану.

Их куст шиповника рос на пологом холме. Отсюда им хорошо было видно водопой и безбрежную равнину. В быстро угасающем свете дня Нандалее увидела в миле отсюда стадо чернорогих буйволов, от передвижения которых по высокой траве бежали темные волны. Они держались в стороне от водопоя. Ждали, пока пегасы утолят жажду и полетят дальше.

С востока над саванной тянулись темные щупальца облаков, словно пытаясь захватить последние отблески зари на горизонте. Надвигалась гроза. За последние несколько дней Гонвалон много рассказывал Нандалее о Байнне Тир. Мастер фехтования удивил ее глубиной своих познаний. Он любил приходить в просторы саванны, знал тропы, по которым ходят стада, и множество историй об этой земле. О волнах пламени, пожиравших буйволиную траву во время засухи, о тысячах красок радуги, которыми расцветала выжженная земля за ночь, когда начиналось время дождей.

Знал он и народы кобольдов, живших на этой огромной равнине, одетых в голубые одежды охотников, путешествовавших по пустынной земле на диких собаках песочного цвета. Бродячие народы пастухов, гордившиеся тем, что являются самыми высокими кобольдами в Байнне Тир, в обычаи которых входила привычка натирать тела серой глиной. Или рыбаков, живших в хижинах на сваях вдалеке от берегов над темной водой Комариных озер. Иногда ночью он дожидался вместе с ними огромных сомов, которые иногда в полнолуние поднимались со дна озера и ползали по земле, на многие мили удаляясь от воды. Кобольды давали этим существам имена и почитали как богов. Ухунгу, Вспыльчивый, с потрохами сожравший уже не одного кобольда, из числа тех, кто осмелился подойти к нему слишком близко. Или Арани, Посланник, извивающееся тело которого будто бы чертило в высокой буйволиной траве тайные послания альвов, доступные взору только с неба.

Теперь ветер доносил отдаленные раскаты грома, и Нандалее увидела, как на востоке над горизонтом начинают сверкать молнии. Где-то в высокой траве гневно рыкнул навстречу грозе, словно бросая вызов небесным стихиям, черногривый лев, повелитель саванны, подобно тому, как среброльвы считали своими владениями скальные башни красного цвета, окружавшие огромную степь. Никто не мог сравниться с ними. По крайней мере, на земле. Им кобольды тоже дали имена, но осмеливались шептать их лишь в новолуние, когда в мире оставались только тени. Маленький народ был убежден в том, что довольно назвать эти имена вслух, чтобы накликать беду.

Гонвалон знал столько историй, и Нандалее предвкушала путешествие вместе с ним по огромной саванне, познавая ее чудеса и тайны. Никогда не думала девушка, что эльф, выросший во дворце, может быть так тесно связан с природой.

Она протянула к нему руку под одеялом. Коснулась его теплой, гладкой, словно шелк, кожи. Гонвалон изменился с тех пор, как они вернулись в сад Ядэ. Он снова источал то самоуверенное спокойствие, которое так восхищало ее, когда он был наставником в Белом чертоге. Что бы ни произошло в Снайвамарке — он снова обрел покой. Может быть, все дело было в Молочных землях, которые он так сильно любил. В просторной, дикой саванне.

В этот миг ослепительно яркий луч ударил в источник, вонзил раскаленные кинжалы глубоко в голову Нандалее. Кони заржали. Нандалее услышала их испуг, почувствовала, как дрожит земля под копытами. Девушка заморгала. Глаза слезились, она ничего не видела, мир раскололся на плоские светлые и темные пятна. Она хотела вскочить, но Гонвалон прижал ее к земле.

— Нет. Это красноспин. Лежи! Мы ничего не можем сделать.

Нандалее опустила веки и открыла Незримое око, чтобы увидеть магическую сеть, соединявшую между собой все. Ее ослепил ярко-красный цвет едва сдерживаемой ярости. Он полыхал прямо над кустом шиповника, а затем поднялся в небо. Должно быть, это вороной, взмывший ввысь, чтобы защитить свое стадо.

У водопоя царила холодная синева страха. Жеребцы и кобылы бросились врассыпную. Некоторые взлетали, мешая друг другу. В высокой траве сверкали глаза маленьких зверушек, испуганно прижимавшихся к земле.

Высоко над ними парил красноспин, окруженный бело-золотистой аурой силы. В сторону бегущего стада вылетел еще один луч пламени. Незримое око видело всего лишь вспышку, из-за которого аура дракона стала бледнее. Однако когда это матово-желтое сияние потянулось к пегасам, два сверкавших синевой огонька тут же погасли.

Нандалее открыла глаза. Их все еще обжигало, но открывшееся им снова стало цветным и объемным. Она видела, как жеребцы с горящими крыльями носятся по высокой степной траве, видела трупы двух кобыл, лежавшие на мелководье. Ее окатила ледяная волна гнева. Это не охота! Красноспин убивал ради развлечения, он съест лишь самые лучшие куски убитых пегасов, а остальное оставит падальщикам.

Эльфийка схватила лук.

— Не делай этого! — прошипел Гонвалон. — Драконы правят этим миром. Восстанешь против одного — навлечешь на себя гнев всех.

Нандалее не слушала его. Она вскочила. Колючие ветки оцарапали ее лицо и голые руки. Преисполненная ярости эльфийка смотрела на небо, а ее правая рука поглаживала оперенье стрел в колчане.

Красноспин был более двадцати шагов в длину и похож на змея. Крылья находились чуть выше сильных задних лап, передние лапы были гораздо меньше, заканчивались острыми, словно ножи, когтями. И если нижняя часть его тела отливала насыщенной синевой полуденного неба над саванной, бока были карминово-красными, пронизанными кое-где дымчатыми полосками.

Черный жеребец взмыл в небо и вместе с двумя другими пегасами бросился на нападавшего. Какими же маленькими казались они рядом с массивным телом дракона. Несмотря на это, они пытались ударить крепкими копытами по костям в крыльях дракона, стараясь не подлетать слишком близко к мечущемуся из стороны в сторону хвосту.

Нандалее вынула из колчана стрелу, продела тетиву в зарубку. Однако выстрелить не осмеливалась, из боязни попасть в пегаса, вовлеченного в неравный бой. Хвост ударил одного из жеребцов, который только что проделал копытом дырку в кожистом крыле дракона. Гордое животное со сломанными крыльями беспомощно полетело кувырком на землю, тяжело рухнуло в буйволиную траву неподалеку от водопоя и замерло неподвижно.

Дракон повернул голову на змеиной шее и схватил еще одного пегаса. Длинные клыки вонзились в живот скакуна и вырвали из него огромный кусок плоти, внутренности пегаса вывалились наружу, прежде чем этот гордый жеребец рухнул с небес.

Однако вороной мужественно перемахнул через голову дракона и нанес мощный удар сильными копытами. На краткое время красноспин закачался, но вскоре снова обрел равновесие. И пока жеребец разворачивался, намереваясь снова напасть, дракон изрыгнул пламя. Не с такой силой, как выпустил предыдущую струю огня, с которой он начал свою атаку на отдыхавших у водопоя пегасов, но по-прежнему убийственно для любого, кого настигнет смертоносный поток.

Нандалее затаила дыхание.

Черный пегас сложил крылья и стал камнем падать вниз — но все же недостаточно быстро. Язык пламени лизнул его бок. Конь заржал от боли. Только над самой водой он снова расправил крылья и остановил падение. Нандалее слышала, как хрустнули его суставы. Копыта жеребца коснулись воды, когда он, тяжело хлопая крыльями, попытался снова набрать высоту.

Теперь паривший над ним дракон оказался в более выгодном положении. Эльфийка увидела, как он полетел по дуге, широко расправив крылья, пытаясь перекрыть путь пегасу.

— Так это не закончится, — пробормотала Нандалее и подняла лук. Дракон двигался медленно, что облегчало задачу. Она целилась в сустав, туда, где левое крыло чудовища переходило в спину. Она выдохнула и послала стрелу в полет, не спуская взгляда с цели.

— Нет, — закричал Гонвалон, вскочил и выхватил у нее лук. Он опоздал всего на удар сердца — стрела нашла цель. Раздался звук, похожий на тот, что могли бы издать огромные кузнечные мехи, когда дракон удивленно вздохнул. Левое крыло надломилось, но он снова восстановил равновесие. Стрела вошла в плоть дракона больше чем наполовину.

Вороной поглядел на Нандалее. Качнул головой, словно приветствуя ее. А затем, делая сильные взмахи крыльями, полетел прочь. Его стадо давным-давно сбежало. Остались лишь тела убитых животных.

— Ты выстрелила в дракона, — прошипел Гонвалон. — Ты в своем уме? Нам придется убить его, чтобы он никому не рассказал. Нам конец, если об этом узнают небесные змеи.

Красноспин приземлился на берег источника. Они находились от него на расстоянии не более тридцати шагов. На эльфийку неподвижно смотрели желтые глаза с вертикальными зрачками. О своей добыче он, похоже, окончательно забыл.

Краем глаза Нандалее заметила, что Гонвалон схватился за меч. Он сделает это. Ради нее он, не колеблясь, сразится с драконом. Так же, как схватился с Вечнозимним червем.

— Ты пытаешься определить, добыча ли мы, — громко и очень медленно произнесла Нандалее. Она представила себе, как каждое ее слово проникает в мысли дракона. Она не знала, насколько разумны красноспины и могут ли, подобно небесным змеям, говорить с эльфами языком мыслей. Она просто хотела, чтобы он понял, и, произнося эти слова, она неторопливо вынула вторую стрелу из колчана и положила ее на тетиву.

— Однажды я убила принца троллей, потому что он испортил мне охоту. Он был в десять раз дальше, чем ты сейчас. Моя стрела попала ему в центр глаза и вошла в мозг. Он умер прежде, чем осознал, что произошло. У тебя глаза побольше, чем у него… Неразумно было бы желать сожрать меня.

Дракон беспокойно хлестнул хвостом, взбаламучивая грязь на берегу.

— Мы оба охотники, ты и я. Но я убиваю только ради пропитания или защиты.

Дракон повернул голову на змееподобной шее. Она почувствовала запах его дыхания. Огромная пасть находилась теперь на расстоянии всего шести шагов. Темные брызги крови сверкали вокруг его морды в последнем свете угасающего дня. Каждый из его белоснежных зубов был длиной с руку. Думает, не испепелить ли ее струей пламени?

— Отходи назад, — негромко произнес Гонвалон. — Он подошел слишком близко. Я могу дотянуться до него мечом. Я перережу ему горло.

Нандалее не сомневалась, что он сумеет сделать это. Но одно дело — ранить крупного дракона и задеть его гордость, и совсем другое — убить его. Если Гонвалон сделает это, им обоим придет конец. Все драконы Альвенмарка будут охотиться на них, и они уже не смогут надеяться на то, что Темный даст им защиту и укрытие.

— Сейчас мы уйдем, — твердым голосом произнесла Нандалее. — Мы не станем оспаривать у тебя добычу. Но знай, что ты украл мое мясо. Стадо крылатых скакунов принадлежит мне, — дерзко заявила она. — А я не люблю, когда меня обкрадывают. Если ты тронешь еще хоть одного, то узнаешь, каково это, когда на тебя охотятся. Я из Карандамона, что далеко на севере, где зимний холод превращает каждый день в борьбу за выживание. Я такая же, как моя земля. Безжалостная. Я убью тебя, если ты тронешь еще одного из моих скакунов. В саванне довольно дичи. Тебе не придется голодать.

Из глубины драконьей пасти послышался глухой рокот. Его ноздри расширились. В лицо Нандалее ударило горячее дыхание. Она подняла лук и натянула тетиву далеко за ухо.

— Даже если твое пламя убьет меня, стрела все равно попадет в тебя. Мне достаточно спустить тетиву, а заклинание само найдет цель.

Дракон засопел.

— Ты мне не веришь? — вызывающе улыбнулась ему Нандалее. — Может быть, я лгу. А может быть, и нет. Если сейчас ты примешь неверное решение, то оно станет последним.

— Угрозы меня не впечатляют, — раздался голос в его мыслях. Казалось, он не подходит этому кровожадному созданию. Он казался воспитанным, мудрым. Он немного напомнил Нандалее голос Парящего наставника. Но здесь были все эти мертвые пегасы. Их было семь или восемь.

— Зачем эта резня? Это была не охота, а бойня.

— Потому что я имею на это право.

На этот раз в его словах послышалась надменность, от которой Парящий наставник был далек.

— А теперь ты вытащишь стрелу из моего тела, госпожа.

Нандалее уставилась на него. Красноспин был настолько высокомерен, что это даже привело в восхищение эльфийку.

Гонвалон положил руку ей на плечо.

— Не делай этого. Ему нельзя доверять. Только посмотри на его ауру!

— Да, я разговариваю мысленно и с ним. Так что послушайся его совета.

Нандалее открыла Незримое око, чтобы снова увидеть магическую паутину, пронизывавшую мир и соединявшую все со всем. Она видела красноту с трудом сдерживаемого гнева в ауре дракона. Он смешивался с золотом власти.

— Я помогу тебе, потому что мне так нравится, — спокойно произнесла эльфийка. — И потому что знаю, что Гонвалон убьет тебя, если ты причинишь мне вред. Мне придется вырезать стрелу, поскольку наконечник с зазубринами. Это будет очень болезненно.

— Иди сюда и сделай это.

— Ты же видела, каков он, — произнес Гонвалон. В его взгляде читались тревога и недоверие. Он так давно служит драконам. Неужели переоценивает их подлость? — Не ходи!

Нандалее проигнорировала его предупреждение. Она сняла стрелу с тетивы и вложила ее обратно в колчан. Затем положила лук на землю и приблизилась к красноспину.

Драконий хвост все еще хлестал по прибрежной грязи. Зрачки его расширились, и сверкающая чернота полностью вытеснила золото радужки. Нандалее услышала негромкий свист меча Гонвалона, выскользнувшего из смазанных кожаных ножен.

— Ты та эльфийка, которая так дорога Темному. Эльфийка, мысли которой не может прочесть ни один дракон. Я видел тебя издалека во время битвы за Глубокий город.

Нандалее поглядела на наполовину обожженные тела, лежавшие в воде.

— Полагаю, тебе понравилась то побоище.

— Оно закончилось слишком быстро. И карлики не слишком вкусные. Слишком жесткие. Слишком много волос. Очень неприятно, когда в зубах застревают волосы. А вот эльфийское мясо… — Он прижал свое змееподобное тело к земле и слегка повернулся на бок, чтобы ей было легче дотянуться до стрелы, которая вошла в его тело прямо у основания крыла.

Нандалее достала длинный охотничий нож. Стрела торчала глубоко в мышце на расстоянии пальца от сустава. Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу, чтобы надрезать твердую чешуйчатую кожу. Из раны потекла почти черная кровь. Дракон вздрогнул, но не издал ни звука. Он лежал, запрокинув голову, положив голову на спину. Он внимательно наблюдал за ее действиями.

Нандалее осторожно высвободила стрелу и вытянула ее через зияющую рану, оставленную на теле дракона ее ножом. Дракон резко выдохнул, когда стрела вышла из раны. На зазубринах остались волокна мяса.

— Я склонен поделиться с тобой частью боли, которую ты причинила мне.

— Думаю, Гонвалон не оценит такого великодушия, — Нандалее сняла волокна мяса с наконечника стрелы, стерла кровь тряпкой. — Не забывай, что я сказала тебе про свое стадо. Если будешь охотиться на летающих лошадей, я вернусь. И тогда я убью тебя.

Красноспин обнажил зубы.

— Неужели я похож на того, кого легко убить?

Нандалее вызывающе улыбнулась ему.

— Неужели я похожа на ту, кто достаточно умен, чтобы подобные слова удержали меня от чего бы то ни было?

— Нет, ты действительно не так умна. Я вижу твое будущее, Нандалее. Ты неугомонна и капризна — однажды ты предашь всех тех, кто любит тебя.

— Если я так опасна для тех, кого люблю, то можешь себе представить, что я делаю с теми, кого ненавижу? — холодно ответила она, выдержав взгляд красноспина, пока тот не расправил крылья и, тяжело взмахнув ими, не взлетел над степью.

— Что он сказал тебе напоследок? — спросил Гонвалон, не спускавший взгляда с дракона, словно опасался, что охотник передумает и вернется.

— Одну только ложь.

Нандалее знала, что о некоторых алых драконах говорят, будто они обладают пророческим даром. Сказал ли он правду? Эльфийка не могла представить себе, что когда-либо сможет предать Гонвалона.

Он был единственным, с кем она обретала мир. У нее никогда не будет никого другого.

Ночь победителей

Талавайн поглядел на спящую, а затем бросил взгляд в бронзовое зеркало. Он хорошо повторил ее лицо. Удовлетворенный, эльф отложил кисть на маленький столик рядом с ложем и закрыл небольшой горшочек, где хранил свои драгоценные краски, которыми любила расточительно пользоваться и Кацуми. Кайал, хранящийся в алебастровой вазочке,[1] он сам сделал из сажи с добавлением топленого масла и наносил по контуру глаз с помощью серебряных палочек. Или порошок из тертого малахита. С его помощью он иногда бросал на веки нежные зеленые тени. Еще хна, создававшая легкий румянец на щеках, если взять ее небольшое количество. Он с улыбкой закрыл маленький горшочек из белоснежной керамики, который подарила ему Кацуми. Он был сделан в ее родном городе и содержал бальзам из меда, воска, кирпичной муки и рубинового порошка. После нанесения на губы он придавал им особый оттенок, в котором преломлялись сверкающие блики. Никогда прежде не было у него такого бальзама для губ. Даже в Альвенмарке. Талавайн бросил последний испытующий взгляд в зеркало и кивнул сам себе. Все получилось: по его мнению, он был достаточно похож на Кацуми.

Эльф слегка изменил лицо, заставил его казаться более округлым, волосы сделал черными и шелковистыми. Небольшое количество магии и большое количество краски превратили его в одну из самых известных конкубин с Шелковой реки.

За последние две недели Кацуми неоднократно чтила его своим присутствием. Достаточно часто. Уже никто не удивлялся тому, что она выходит из его шатра. Она была хрупкого телосложения. Немного ниже, чем он, но вряд ли кто-то заметит это. Лежа в свете масляной лампы, девушка с Шелковой реки казалась прекрасной. Совсем не такой, как Ашира, массажистка с покрытым оспинами лицом, для которой его благосклонность оказалась роковой.

— Я хорошо присмотрю за тобой, — прошептал он и мягко убрал волосы с ее лица. Кацуми улыбалась во сне. Она будет спать долго. Он добавил в вино мак. Она должна остаться здесь, потому что она станет его алиби — хоть и не знает об этом.

Поправил дорогое бесшовное платье, позаимствованное у девушки. Подол был лишь чуть-чуть коротковат. Но для конкубины это неудивительно. Талавайн взял лежавшую на сундуке длинную черную накидку и вышел из шатра. Победная оргия длилась всю ночь. Повсюду валялись пьяные. Некоторые еще обнимали женщин, с которыми развлекались. Он увидел, как юная девушка в порванном платье срезала с пояса кошель у безжалостно храпевшего толстяка. Застигнутая врасплох воровка бросила на него испуганный взгляд и подняла нож.

Талавайн мягко покачал головой. Пусть толкует этот жест, как ей заблагорассудится. Он пошел дальше, не удостоив ее второго взгляда. Иногда люди вызывали у него отвращение. Там, на поле боя, должно быть, лежат еще сотни, если не тысячи, раненых. И вместо того, чтобы заниматься ими, они пируют, напиваются и спариваются до потери сознания. Конечно, ужас битвы все еще не отступил. Но разве это извиняет то, что они бросили умирать тех, кого, возможно, можно было спасти? Нельзя было бессмертному покидать лагерь этой ночью! Его они бы послушались. Как бы ни было благородно с его стороны отвезти одного погибшего в его родную деревню, за всех остальных, это не обязательно должно было произойти этой ночью.

— Эй, красотка, как насчет нас с тобой? — Из шатра, полог которого был подогнут, ему махал рукой бородатый пьянчуга. На нем были длинные одежды небесно-голубого цвета с золотой вышивкой. Поскольку парень не из сатрапов — Талавайн знал их всех, должно быть, это один из командиров, выбранных крестьянами. Возможно, достойный человек. Окружавшие его собутыльники тоже были незнакомы Талавайну, а потом он увидел Матаана, сатрапа Таруада, одного из доверенных лиц бессмертного Аарона. Несмотря на то что князь все еще сидел прямо, выглядел он ужасно. Его выдубленное непогодой лицо казалось изможденным, глаза покраснели и казались воспаленными. Судя по всему, он пил не для того, чтобы пировать. Он хотел утопить в вине ужасы битвы.

— Иди же сюда, девочка. Я покажу тебе, как нужно правильно веселиться!

Талавайн робко отпрянул. Судя по всему, маскарад удался на славу. Может быть, даже слишком.

Парень с бородой с трудом поднялся. Сидя он казался выше. Понятно, почему он так задается. Низкорослый мужчина, который хочет снискать уважение.

— Не кривляйся ты так! Ты всего лишь шлюха, каких полно! Иди сюда, сегодня я проливал кровь, теперь хочу развлечений!

— Но для меня тоже настали дни крови, — ответил Талавайн, потупив взгляд. — Прошу прощения, что не могу быть вам полезной, благородный воин.

— Мне это не мешает, — воин, пошатываясь, сделал шаг в его сторону, когда Матаан схватил его за шиворот.

— Оставь ее, Арикан, или ты хочешь замарать нашу победу, обесчестив женщину?

— Меня едва не растоптало одно из этих серых чудовищ. Я много часов сражался в стене щитов, замарав себя при этом кровью, дерьмом и мозгами убитых врагов, — Арикан оттолкнул руку Матаана.

Он стал пробираться между лежащими на коврах и подушках воинами, с любопытством наблюдающими за происходящим. Один из мужчин обнимал девушку в слегка задравшемся платье. Он первым принялся подзадоривать Арикана, потом присоединились остальные. И вот вскоре все в палатке ревели, что мужчина должен взять себе то, что хочет. Капитан вытянул руки и поклонился, словно актер, благодарящий публику за аплодисменты.

— Думаю, — звучным голосом заявил Арикан, — моя честь сегодня пострадала достаточно, когда я, всхлипывая, полз между ногами головохвоста, который все норовил растоптать меня. А еще я думаю, что женщину, которая давным-давно продала свою честь, уже нельзя обесчестить.

Его слова сопровождались громогласным одобрительным ревом.

Тем временем Матаан встал и вышел из шатра. Он пристально поглядел на Талавайна. Князь рыбаков был трезв, сомнений в этом быть не могло.

— Встанешь сзади, Матаан, — заплетающимся языком произнес Арикан и схватил Талавайна за руку.

— Постой, друг мой! В этот темный полуночный час эта женщина пробирается в шатер гофмейстера Датамеса, — прошептал ему Матаан очень тихо, чтобы все остальные пьянчуги не услышали. — Она любовница золотоволосого франта, который обладает самым большим влиянием при дворе и о котором к тому же еще говорят, будто вчера он сражался так, словно в него вселился демон. Ты уверен, что тебе нужна именно эта женщина? Я не стану удерживать тебя, если ты так хочешь взять ее себе. Но думаю, еще до следующего захода солнца ты будешь лежать в одной из длинных ям, в которых будут хоронить тысячи погибших в этой битве. Неужели прихоть твоего члена действительно стоит таких жертв?

Капитан так посмотрел на Талавайна, словно обжегся.

— Надо было сразу сказать, ты… ты… — Он обернулся к своим товарищам и громко расхохотался. — Спасибо за предупреждение, сатрап. Клянусь бивнями человека-вепря, от нее можно подцепить что похлеще, нежели парочка капель крови из члена… Таких баб надо гнать в три шеи! Ты убьешь больше мужиков, чем сотня лувийцев! — И с этими словами Арикан вернулся в шатер, где его встретили насмешливые издевки.

Облегченно вздохнув, Талавайн собрался было удалиться, однако Матаан удержал его. Князь рыбаков был выше и склонился к нему, так что он почувствовал его кислое дыхание.

— Я знаю Кацуми, за последние несколько лун она не однажды почтила меня своим присутствием. Не знаю, зачем вы надели ее одежды и крадетесь через весь лагерь, но я выясню это, гофмейстер, — Матаан говорил сдержанно и тихо, но от этого его слова не стали менее значимы.

— Я объясню вам в свое время, для какой важной миссии служит этот маскарад, — серьезно ответил эльф. По лицу Матаана промелькнула тень сомнения. Талавайн удовлетворенно отвернулся и пошел прочь.

Он покинул лагерь без дальнейших происшествий и затесался в длинные ряды тех, кто тащил добычу с поля боя. Шлемы и нагрудники из полированной бронзы, железные наконечники для копий, тюки окровавленной одежды и запыленные сандалии. Между воинами и торговцами длинными рядами шли пленные. Большинство были обнажены, некоторым надели на головы мешки. Мужчины с суровыми лицами и суковатыми дубинками гнали их в рабство.

Талавайн вспомнил об угрозе Матаана. Сатрап входил в число ближайших доверенных особ бессмертного Аарона. Нужно было придумать что-нибудь получше. Матаан опасен. Эльф знал, что разумно будет больше не возвращаться ко двору бессмертного Аарона. Он довольно насмотрелся на варварство детей человеческих. Он провел здесь бесчисленное множество лет. Положение шпиона Голубого чертога становилось слишком опасным. Но он хотел увидеть, как Аарон воспользуется победой. Еще один, последний раз он побудет его гофмейстером. Он должен повлиять на правителя, прежде чем тот предстанет перед девантарами. Вчерашняя битва изменила расстановку сил в мире. Теперь среди семерых бессмертных был один первый среди равных. Это может иметь тяжелые последствия для Нангога и Альвенмарка. И поэтому в Голубом чертоге должны узнать об этом сегодня же.

Три смерти

Ишта перешагнула через неглубокую яму, в которой лежал скрючившийся труп. Неподалеку грязно-желтый пес недовольно косился в ее сторону, словно опасался, что она пришла, чтобы украсть у него мертвечину.

Девантар невольно улыбнулась.

— Я охотница. Я не ем то, что убивают для меня другие, — она поглядела на лагерь, ярко освещенные шатры которого напоминали издалека огромные лампионы. Даже сюда доносились разнузданные крики пьяных и звонкий смех кутящих с ними женщин. Странные они, эти дети человеческие. Наверняка, каждый из них потерял сегодня друзей на поле битвы, но они все равно пируют — с того самого момента, как зашло солнце. Ишта любила смертных. Созерцание их возни действуют так освежающе. У них все постоянно меняется. Ей нравилось наблюдать за ними и подталкивать все к новым и новым глупостям. Это составляло всю ее жизнь.

Твердыми шагами она пошла по направлению к лагерю. Она приняла облик гофмейстера. Она умела замедлять течение времени, как очень любил поступать ее брат, Белый волк. Но плести подобное заклинание стоило больших сил, чем того стоила задача сегодняшней ночи.

Полночь давно миновала. После битвы ее братья и сестры совещались слишком долго. Из-за нее… Глупо было обезглавливать бессмертного на глазах у тысяч детей человеческих. Глупо и непростительно. Одно-единственное мгновение неконтролируемого гнева разрушило плоды трудов многих веков. Бессмертный простился с жизнью! Что ж, это хоть была казнь от руки девантара, защищалась она. В то время как ее брат, уродливый Кузнец, потребовал того же наказания, которое когда-то постигло их сестру Анату после того, как она связалась с небесным змеем.

Ишта тяжело вздохнула. Львиноголовый страстно возражал ей. Редко доводилось ей видеть его в подобном гневе. То, что смерть бессмертного Муватты произошла от руки одного из них, не исправляет дела, говорил он. Напротив, они навредили даже самим себе. Разве казнь не доказывает, что ошибаются даже они, боги? Ведь они возвысили Муватту до бога среди людей, а тут оказалось, что он недостоин этой чести. Как они могли так ошибаться! И сколько пройдет времени, прежде чем первые дети человеческие зададутся вопросом, не могут ли ошибаться девантары и в других вещах?

По глазам своих братьев и сестер Ишта читала, что Львиноголовый завоевывает их сердца. Он хотел уничтожить ее. Ему было недостаточно поражения Муватты. Он хотел стереть ее в порошок. И ему это почти удалось.

Ее спасли именно эльфы. И, конечно же, ее собственное хладнокровие, которое она сохраняла даже в самых отчаянных ситуациях. Ишта рьяно покаялась перед братьями и сестрами, признала свои ошибки, а затем еще и продолжила мысли Львиноголового. В тот миг, когда все были против нее, она спросила своих братьев и сестер, кто извлечет максимальную выгоду, если девантары утратят влияние на людей? И, прежде чем они принялись выдвигать нелепые предположения, сама же ответила на свой вопрос: наибольшая опасность исходит от эльфийских шпионов, прокравшихся ко дворам бессмертных. Если эльфы воспользуются моментом, чтобы посеять семена сомнения, ущерб будет необратим. Если поколебать веру людей в богов, девантарам никогда уже не удастся властвовать как прежде.

Если они будут преследовать сомневающихся открыто, то начнут говорить, что в историях о небезгрешных богах есть что-то правдивое, ведь девантары делают все возможное, чтобы заставить молчать богохульников. Если не предпримут ничего — их обвинят в слабости, а боги могут быть какими угодно, но только не слабыми. Именно на них смертные смотрят в отчаянный час, ища у них сил и непогрешимости, которой так не хватает людям.

Ишта с удовлетворением вспоминала воцарившуюся подавленную тишину, последовавшую за ее словами. А потом речь зашла о Датамесе, эльфе, который в человеческом облике прокрался ко двору бессмертного Аарона и поднялся до советника правителя. Не впервые говорили о нем в Желтой башне. Именно Датамес вывел их на след Голубого чертога. Благодаря ему девантары поняли, насколько сильно альвы и их наместники, небесные змеи, нарушают древний договор о мире между мирами. Они обнаружили уже не одну дюжину эльфийских шпионов.

Ни одно дитя альвов не должно было ступать на землю Дайи. Но они приходили и вынюхивали, считая себя непогрешимыми во всех своих поступках, эти проклятые альвы. Они считали себя созданиями света, борющимися с тьмой. И при этом навели в своем мире парализующий порядок.

Ишта еще хорошо помнила альвов, несмотря на то что с момента их последней встречи прошла целая эпоха. Это дурачье убедило себя, что они поступили справедливо, когда вместе с девантарами покарали Нангог. Великанша втайне создала собственный мир. Если бы они допустили это, она стала бы третьей силой, а ведь ей было предначертано только служить.

Ишта ясно осознавала, насколько коварным и жестоким было наказание, выбранное ими для великанши. Но альвы прикрылись ложью, будто бы великое предательство заслуживает великого же наказания.

Девантар дошла до края лагеря. Никто не задерживал ее. Все знали гофмейстера, правую руку бессмертного Аарона. Она, посмеиваясь, наблюдала за пьяными измученными людьми, спавшими в пыли, а мухи тем временем ползали по их потным телам. Те, кому не удалось забыться сном, поворачивали к ней лица, на которых навечно останется печать ужасов пережитой битвы. Простые крестьяне и ремесленники, которым никогда прежде не доводилось убивать. Эти люди не были рождены воинами, их предназначение создавать что-то своими руками. Большинство крепко сжимало кубки. До некоторых, похоже, уже начало доходить, что всего вина в мире не хватит, чтобы смыть воспоминания о том, что они видели и сделали.

Существовало три вида смерти, подстерегавших человека на поле боя. Быстрая смерть, когда клинок пронзает сердце, шипастая секира впивается в голову или человек получает настолько тяжелое ранение, что сам зовет смерть как избавление от страданий. Были еще и подлые раны, дававшие надежду на то, что им удастся выбраться живыми, если достаточно сильно бороться за жизнь. Иногда воин получал скрытые ранения, которые замечал только тогда, когда плоть начинала воспаляться, и человек сгнивал заживо. Из некоторых жизнь уходила по капле не одну неделю.

Но еще хуже был третий вид смерти. Он подстерегал тех людей, дух которых несколько надломился во время жестокой битвы. Они никогда не смогут вернуться к жизни, от которой их оторвал призыв к оружию. Им никогда не забыть того, что они видели в бою. Люди переставали понимать тревоги и радости нормальной жизни. Они запирались в себе. Вскоре их начинали избегать. Улыбка покидала их лица. А если они и смеялись, то над вещами, которые не казались забавными остальным. И как они ни старались, им не удавалось выбраться из темницы, в которую случайно, вслепую, забралась их душа. Здесь, среди тех, кто даже в состоянии опьянения не мог уснуть, девантар увидела людей, которых ожидал тот самый, наиболее жестокий вид смерти.

Ишта невозмутимо пошла дальше. Из некоторых шатров доносились притворно страстные стоны шлюх или просто глухие стоны и звуки шлепающихся друг о друга тел. Кроме пьянства существовало немного способов забыть кошмары, виденные на поле боя. Некоторые пары занимались этим у всех на виду. Они извивались на пыльной земле и не обращали внимания на то, что на них таращатся пьяницы. Порядка в лагере не было никакого.

Теперь Ишта дошла до внутреннего круга шатров. Того места, куда могли войти лишь сатрапы, полководцы и бессмертный. Здесь горело больше огней. Некоторые шатры были сшиты из дорогого шелка. Пахло тяжелым, пряным вином, а не дешевым пойлом, которое пили простые воины. А еще пахло розами. Духами. Шлюхи были красивее. На запястьях у них красовались золотые браслеты. Их смех и стоны звучали гораздо убедительнее. Но глаза тех, кто был не слишком пьян, чтобы поднять взгляд, когда она проходила мимо, были так же пусты, как и глаза ремесленников и крестьян.

Лишь изредка ей встречались взгляды, твердость которых не знала душевных мук. Взгляд воина, мужчины, который так часто смотрел в лицо смерти, что уже потерял перед ней всякий страх.

Ишта направилась к шатру Датамеса. Усталый стражник поднялся со стопки мешков, на которых стояла печать Золотого города, и удивленно уставился на нее.

— Вы, господин? А я думал, вы спите.

— Что ж, судя по всему, именно ты спал, если не заметил, как я выходил, — негромко ответила девантар, читая мысли стражника, от усталости едва державшегося на ногах. Еще день не подошел к концу, как Датамес пришел в шатер с черноволосой девушкой и с тех пор не выходил из него. Значит, все именно так, как она и надеялась. Ей не придется искать эльфа по всему лагерю. Ишта с удовлетворением вспомнила, как отвоевала его смерть у братьев и сестер и как лишила Львиноголового благосклонности остальных. Слишком давно он знал о Датамесе и ничего не говорил им. Убьет ли он его, если от него этого потребуют? Вряд ли!

Ее брат был странным. Ему слишком нравились люди. И, возможно, даже Датамес. Львиноголовому передали остальных эльфийских шпионов, дабы заставить доказать, что он убьет их без колебания. Но этот принадлежал ей. И она насладится тем, что вырвет у него жизнь по кусочку.

— Я не видел, как вы выходили из шатра, — удивленно пробормотал стражник.

— Если бы я не выходил, я бы вряд ли смог вернуться.

На лице у сына человеческого читалось недоумение. Наконец он кивнул с подавленным видом.

— Простите, видимо, я уснул стоя…

— Тебе прощается, — спокойно ответила девантар и откинула полог шатра в сторону. В лицо ей ударил сладкий запах духов. Она услышала тихое дыхание. В шатре у Датамеса стояла настоящая кровать. Ишта невольно усмехнулась. Тысячи воинов спят в грязи, но эльф, конечно же, ничего подобного не сделает.

Полог шатра приглушал отблески лагерного костра. В красноватом матовом свете Ишта осторожно огляделась по сторонам. Наверняка Датамес рассказал детям альвов обо всем, что имело значение. Много лет назад он пробрался во дворец, а будучи гофмейстером, он знал тайны империи Арам, как никто другой. Он знал, какие сатрапы верны, а кто обманывает бессмертного. Знал, сколько воинов может выставить Арам, каковы слабые места в защите, и, в первую очередь, знал, насколько зависимы все великие империи от поставок зерна и риса из Нангога. Если эту артерию перерезать, на Дайе наступит голод.

Ишта поразилась тому, сколько предметов роскоши ухитрился собрать здесь эльф: золотые винные бокалы, роскошно украшенные сундуки, огромная кровать. Судя по всему, предательство — дело выгодное. Он купается в роскоши там, где другие умирают от голода. Она захлопнет дверь, которую тайком открыли альвы и небесные змеи.

Она подошла к постели, и произнесенное шепотом слово силы заставило отлететь в сторону шелковое покрывало. Из-под желтой ткани показались хрупкие плечи и длинные черные волосы. Девантар замерла. В постели одна только девушка. В шатре тоже никого больше не было. Значит, эльф опять играет в свою игру, опять ушел тайком… Должно быть, гофмейстер понял, сколь многие девантары были свидетелями поединка между Муваттой и Аароном, и догадался, что его истинная сущность не осталась тайной. Поэтому бежал. Он знал, что его время вышло!

Ишта разглядывала девушку. Она дышала ровно. Нежно, словно целуя, она коснулась пальцами головы девушки и прочла ее воспоминания. Сон ее был глубок. Она любила приходить сюда. Ночь с нежным любовником в чистой постели посреди грязного лагеря — редкая улыбка судьбы. Ей снился парк, полный цветущих вишен. Внезапный порыв ветра окутал ее тысячью нежных бело-розовых лепестков. Во сне она была еще ребенком. Смех ее звучал чисто и беззаботно. Смех, от которого не осталось ничего, все потерялось в потоке времени, так же, как шелковые лепестки цветов того давно минувшего дня из детства.

Девантар отошла от молодой женщины, снова обвела взглядом шатер. Поглядела на стол, заваленный глиняными дощечками. Заметила, что платье девушки исчезло, а одежды гофмейстера остались на месте. На краю узенького столика стояли маленькие горшочки с косметикой. Рядом лежало зеркальце из полированной бронзы на длинной ручке, изображавшей обнаженную женщину, вытянутые руки которой обхватывали нижнюю часть зеркальца. И тут Ишта поняла, как все произошло.

Она подошла к столику, провела по зеркалу рукой и увидела то, что последним отражалось в нем. Красящийся Датамес, изменяющий лицо, подгоняя свои черты под черты лица девушки. На этот раз он ушел от нее. Ишта задумчиво осмотрела глиняные дощечки. Этот эльф стал сердцем империи Арам. Он больше, чем просто шпион… Он делал это из страсти. И он вернется сюда.

Девантар провела рукой по холодной бронзовой поверхности зеркала и оставила привет Датамесу. Затем обернулась к девушке. Есть и другие способы уничтожить гофмейстера, нежели вытянуть из него жизнь по капле. Этой же ночью небольшой отряд девантаров понесет в Альвенмарк войну, которую развязали небесные змеи и их хозяева. И она будет одной из избранных, кто сразится за Дайю.

Поле мук

Барнаба закрыл лицо мертвому. В серебряном свете первых лучей утренней зари его лицо казалось неестественно бледным. Небрежным жестом бывший священнослужитель провел рукой по лбу и поднялся. Несмотря на то что ему еще не было и тридцати, он, словно старик, опирался на белесую, словно кость, кривую палку. Гата, худощавый шаман, правивший Каменным советом Гарагума, привязал к ней засаленный кожаный мешочек и полоску красной ткани — знаки святого человека. Хотя Барнаба был уверен, что большинство воинов здесь, на равнине, не знали, что это значит.

Он обвел взглядом огромное поле. Сначала он не хотел приходить. Его заставил Гата. Заявил, что помогать смертным — обязанность святого. И в этом Гата был прав.

Барнаба уже не знал, скольких воинов утешил он в эту ночь. Наверняка несколько дюжин. Некоторые плакали, всхлипывая, рассказывали о своих детях и женах, другие проклинали судьбу или всхлипывали от боли. Мир не приходит на боле битвы даже тогда, когда молчит оружие.

Барнаба недоумевал, что стольких раненых просто бросили на поле боя, в то время как их товарищи праздновали победу.

Глухие причитания, предсмертные крики и мольбы о помощи, кто-то шепотом просит воды — вот песня поля битвы в ночи. Перешептывания мародеров, по большей части старух, которые работали поварихами и швеями в лагере. Рычание псов, дерущихся за лучшие куски, — все это Барнаба мог переносить… эти звуки набирали силу, а потом снова стихали. Но одно не прекращалось всю ночь. Этот звук существовал постоянно, тихий и назойливый: жужжание мух. Их было не счесть. И когда они откладывали яйца, из которых в течение всего лишь одной-единственной ночи вылуплялись личинки, они не различали мертвых и умирающих. Их потомство питалось всем, что было слишком слабо, чтобы взмахнуть рукой и отогнать мух.

Всего пару дней назад охотники разлучили его с его возлюбленной Икушкой и безжалостно избили. После этого он был почти не в состоянии поднять руку. Он сжимал кулаки и сдерживал всхлипывания, вырывавшиеся из горла. На глаза наворачивались слезы. Икушка! Ксана из затерянной долины спасла ему жизнь. Мечта его детства стала явью. Вопреки всем вероятностям. В ней не было ничего демонического. Она так сильно боялась этого мира, людей и могущественных девантаров. И, несмотря на это, спасла его. Он был так счастлив с ней, что считал это сном.

А потом в горы пришел Гата с охотниками и пастухами. Они разрушили все. Они убили Икушку и утащили его прочь. Он приехал сюда, на эту сухую равнину, которую двое бессмертных избрали для бойни своих народов, привязанный к одной из их маленьких вонючих лошадей. Мухи окружали Барнабу во время всего пути с гор на равнину. Они заползали в уголки глаз и ноздри, жадные до каждой капельки влаги. В одну из гноящихся ран отложили яйца. А он не мог защититься, он был привязан к лошади и на протяжении первого дня был ближе к смерти, чем к жизни. Еще до битвы он возненавидел мух. Их низкое, негромкое жужжание стало для него кошмаром. Ему достаточно было услышать его, и вот ему уже начинало казаться, что он чувствует их маленькие лапки на своем лице.

Тяжело опираясь на палку, он шел дальше, потупив взгляд. Тела некоторых умерших уже вздулись. Легкий, сладковатый запах разложения начинал заглушать запах фекалий. Если достаточно долго вдыхать аромат смерти, во рту оставался неприятный привкус, который можно было смыть только кислым вином или уксусной водой.

Барнаба снова провел рукой по лицу. Там не было мух! Сегодня они пришли к мертвым, не к живым. Он поглядел на свою руку, которая, казалось, перестала подчиняться своей воле. Она была покрыта струпьями и все еще казалась опухшей из-за побоев. Темная, почти черная кровь синяков начала сменяться по краям слегка зеленоватым оттенком. Нужно отвыкать от этого жеста. Нужно ли? К чему этот приступ тщеславия? Охотники и пастухи негостеприимных гор Гарагума все равно считают его безумцем. Он человек, которого коснулись боги. Тот, кого они никому больше не отдадут. В мыслях он все еще слышал их полные ненависти крики. Барнаба закрыл глаза и снова увидел, как их стрелы пронзали Икушку.

— Убери руки! — прошипел грубый голос за спиной.

Кровавый образ из воспоминаний поблек, но осталось ощущение, будто его самого пронзили, смертельно ранили те стрелы. Как можно жить дальше, когда нашел свое счастье и снова потерял его?

— Я первая это увидела. Оставь где было! — снова послышался хриплый голос.

Барнаба устало обернулся и увидел, что в нескольких шагах от него между трупов сидит молодая женщина. Напротив нее стояла, жестикулируя, какая-то старуха с угрожающе поднятым кулаком. Молодая женщина сидела над воином с длинными черными волосами, голова которого была вывернута под неестественным углом. Мертвый был обнажен. Его обобрали. Должно быть, когда-то он был важным человеком, потому что мародеры не оставили ему ни набедренной повязки, ни сандалий. Может быть, сатрап? Или лейб-гвардеец одного из бессмертных? Он был статным мужчиной. Совсем не таким, как девушка, которая жадно склонялась над ним. Лицо ее было покрыто красными нарывами. Рот был открыт. Один глаз опух, второй сверкал черным в бледном утреннем свете.

— Увидеть что-то еще не означает завладеть им, — ответила она и подняла кинжал, острие которого сверкнуло серебристым светом. Железный нож. Должно быть, оружие стоило целое состояние, несмотря на то что лувийцы принесли на поле боя много железа.

— Иди к своим мужчинам, девочка. Подари им улыбку, и золото с поля битвы потечет в твой кошель, и тебе даже наклоняться не придется. И оставь мне то, что принадлежит мне! — Старуха требовательно протянула правую руку. С плеч ее спадал оборванный плащ. Он скрывал короткий нож, который она держала в левой руке.

— Не делай этого! — взволнованно крикнул Барнаба. — Сегодня пролилось достаточно крови.

Старая кошелка злобно уставилась на него.

— Я знаю, чего от нее ждать, — ледяным тоном произнесла та, что помоложе, и подняла железный клинок, готовая сражаться за нож.

— Ради всех богов, остановитесь!

— Боги подарили мне этот нож! — прошипела старуха. — Я не откажусь от него из-за какого-то болтуна.

— Ты осмеливаешься противиться слову святого человека! — послышался из прибрежного кустарника чей-то властный голос. И тут из ложбинки поднялась худощавая фигура: Гата, шаман из горного племени. Всклокоченные седые волосы свисали у зовущего духов со впалыми щеками до самых бедер. Обеими руками он сжимал полый посох. Он нужен ему был не в качестве костыля. Несмотря на то что выглядел Гата так, словно за спиной у него было целое столетие, глаза его излучали просто непреодолимую силу. Говорили, будто одного его взгляда достаточно, чтобы навязать свою волю другим.

— Я Гата, хранитель этих гор, рожденных из земли! — Западный горизонт за спиной шамана все еще был угольно-черным. Первым лучам зари над восточными горами не хватало силы, чтобы разогнать темноту. — Сквозь меня течет неукротимая сила этой земли. Вы родились не здесь, но даже вы можете почувствовать ее, — произнес он громовым голосом. — Эти мертвые принадлежат мне. Они будут прахом моего праха, ибо я — Гарагум.

Порыв ветра пролетел над высохшим руслом реки, растрепал волосы шамана, взметнул мелкий песок.

Обе женщины отпрянули.

— Брось кинжал, глупая женщина! Одно мое слово — и тебя живьем изнутри сожрут темные черви.

Барнаба вздрогнул. Он презирал шамана и в то же время чувствовал силу, исходящую от старика. Он не верил, что Гата действительно может колдовать. Этого дара люди были лишены. Но каждый, кто видел Гату, забывал об этом. Никто не мог устоять перед его внутренней силой. Ему верили, что бы они ни говорил.

Девушка с изуродованным лицом положила кинжал на обнаженный труп, словно на алтарь. Что-то торжественное было в этом жесте и в то же время — подобострастность и смирение. Пригнувшись, она попятилась прочь от Гаты. Старуха же бежала, как только показался шаман, так быстро, насколько позволяли сведенные подагрой суставы.

Гата широким шагом переступал через убитых. Из-за длинных тонких ног он напоминал Барнабе цаплю, ищущую добычу на мелководье. Когда священнослужитель подошел к нему, он опустился перед ним на колени.

— Таков наш дар, мальчик. Сила слова. Однажды ты станешь таким, как я. Я чувствую это в тебе, всепожирающий огонь, который горит только в тех, кого коснулись боги.

Барнаба надеялся, что Гата не сможет прочесть по его лицу, как сильно он презирает шамана. Быть таким как он — это последнее, чего хотел в жизни Барнаба. Скорее он согласится перерезать себе горло!

— Знаешь, мальчик, людям нужен тот, кто скажет им, что для них хорошо. Того, кто возьмет на себя ответственность и станет принимать решения. Большинство мучится из-за необходимости делать выбор. Они запутываются в сомнениях. Счастье, которое мы даруем им, заключается в иллюзии того, что существует тот, кто всегда знает, что истинно, а что ложно.

— А ты всегда знаешь, что истинно?

Старик рассерженно сверкнул глазами.

— Слушай меня, мальчик! Я говорил об иллюзии. Конечно, иногда ошибаюсь и я. Но это совершенно не имеет значения, поскольку из разочарования всегда прорастает мечта о новой истине, которой нужно следовать. Так управляют миром.

Барнаба недоверчиво смотрел на шамана. Он всегда считал Гату глуповатым дикарем. Возможно, они прекрасно поладили бы с Абиром Аташем, верховным священнослужителем, который сплел заговор против Аарона и которому так долго служил Барнаба.

— Тебе не чуждо умение обращаться с властью, не так ли?

Барнаба отвел глаза в сторону от колючего взгляда старика.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

— Меня тебе не обмануть, мальчик. Тот, кто бежит в долину на краю мира, у того должны быть очень могущественные враги. А их можно заполучить только в том случае, если подобраться слишком близко к власти. Иначе зачем бы демонам трогать тебя? В тебе какая-то тайна… — Он негромко рассмеялся, и этот звук напомнил Барнабе безрадостное блеяние недовольной козы. — Не тревожься, меня не интересует твоя тайна. Как бы там ни было, я благодарен богам, потому что они привели тебя сюда, а мне нужны такие люди, как ты.

«И потому, что я нужен тебе, должна была умереть Икушка», — рассерженно подумал Барнаба. Он знал, что старый шаман хочет воспитать из него своего преемника. По этой причине он должен был познакомиться с охотниками и пастухами горных кланов, чтобы распознать их чаяния и тревоги. Он должен был жить среди них, пока они не признают его, чужеземца. Пройдет много времени. Старик думал о будущем. Но Барнаба больше не хотел быть правой рукой священнослужителя.

Гата потянулся к ножу. Едва он коснулся его, как одернул руку. Широко раскрытыми глазами смотрел он на оружие.

— Это… — Он встряхнулся, словно собака, отряхивающая с шерсти воду. — Темнота, — пробормотал он и плюнул на оружие. — Зло таится в этом железе. Сунуть руку в змеиное гнездо менее опасно, чем прикасаться к этому кинжалу. Мы должны отнести его в такое место, где к нему не сможет прикоснуться рука человека.

Барнаба скептично оглядел нож, лежавший перед ним. Его рукоятка была обернута грязными кожаными ремнями, но клинок был необычным. Он сверкал серебром и казался непохожим на остальное железное оружие, которое ему доводилось видеть до сих пор. На металле не было ни малейшего налета ржавчины, зато таилось слегка голубоватое сияние. Кинжал был странным… Но действительно ли в нем зло? Он схватил оружие.

— Наверное, ты считаешь, что нести его должен я, поскольку тебе так неприятно прикасаться к нему.

Казалось, Гата затаил дыхание.

— Ты ничего не чувствуешь? — наконец недоверчиво поинтересовался он.

Нож удобно лежал в руке Барнабы. Его окутало приятное тепло и внезапно — ощущение власти, которого он не испытывал никогда прежде.

— Ты тоже чувствуешь это, не так ли? — Шаман прищурился, глаза превратились в узкие щелочки, и недовольно поглядел на него.

— Я ничего не чувствую, — солгал Барнаба.

— Чушь! — зашипел на него Гата. — Я ведь вижу. Ты уже одержим этим ножом. Он не из этого мира, равно как и та демоница, которая заманила тебя в озеро. Брось его! Он пятнает твою душу!

Барнаба подумал об Икушке. О проведенных с ней часах, которые считал сном. Она спасла его, когда он умирал. Дала ему все, а наградой ей стала ужасная смерть. На глаза навернулись слезы.

— Ты прав, Гата. Моя душа запятнана, — прерывающимся голосом произнес он.

— Я могу спасти тебя, — шаман склонился к нему. — Земля исцелит тебя. Тебе нужно одиночество гор. Ты сбросишь демонов, которые все еще бушуют в тебе.

По щекам Барнабы катились слезы. Он чувствовал поцелуи Икушки на губах, словно только что лежал рядом с ней. Ему конец! Одиночество не исцелит его. Его рука устремилась вперед. Кинжал вошел в горло Гаты прежде, чем старик успел отклониться. Он рухнул на колени. В его горле, словно второй рот, зияла рана.

Барнаба поднялся и огляделся по сторонам. Вокруг все было тихо, ничто не шевелилось. Никто не видел того, что он сотворил. Гата еще не был мертв, несмотря на то что кровь широким ручьем текла ему на грудь. Старик поднял взгляд на Барнабу. Губы его шевельнулись, но вместо слов с них сорвалось лишь невразумительное бульканье. Барнаба выдержал взгляд шамана, пока искра жизни не погасла в его глазах.

— Ты прав, старик. В моей душе поселился демон. А ты был настолько глуп, что убил доброго духа, который набросил оковы на моего демона, — он поглядел на лагерь, где утренний свет преломлялся на золотых штандартах, всаженных в землю перед шатрами Арама.

— У демона твое имя, Аарон. Ты дважды разрушил мою жизнь. Ты позаботился о том, чтобы у меня не осталось ничего, кроме мести, — он поглядел на окровавленный нож, который сжимал в руке, затем на мертвого шамана, безжизненные глаза которого по-прежнему смотрели на него. Убить его было легко. И это принесло облегчение…

Священнослужитель понимал, что он не может просто пойти в лагерь, чтобы заколоть Аарона. Еще не пробил час расплаты. Он думал о льде мечты, о своем видении, о котором рассказала ему Икушка. Этот лед сделает его мечту о мести явью! И он знал, где его найти.

Барнаба спрятал окровавленный кинжал под одежду, повернулся к лагерным шатрам спиной и пошел на север, туда, где сверкал голубоватым светом портал в новый мир. Вскоре он наткнулся на первых торговцев и возвращающихся домой воинов. Так же, как трупы притягивали мух, их манил голубоватый свет, обещавший, что они достигнут своей цели за несколько шагов — будь она хоть в Араме, хоть в Лувии, хоть в Золотом городе.

Барнаба пересек сухое русло реки, где произошла ожесточенная битва, и направился к холмам на северном берегу. Единичные группки возвращающихся домой превратились в настоящую колонну. Опираясь на свою палку, священнослужитель шел рядом с вереницей ослов, груженных окровавленными холщовыми нагрудниками. Скоро они станут доспехами для новых воинов. На одном из грузовых седел лежали дюжины погнутых бронзовых мечей. При каждом шаге они со звоном ударялись друг о друга. Так звучат цимбалы войны.

Когда Барнаба дошел до караванной тропы на северо-востоке лувийского лагеря, колонна превратилась в широкий поток людей и животных, которые хотели как можно скорее оставить позади это место погибели. Теперь он видел темноту, обрамленную голубоватой аркой портала. Ему предстояло пройти еще милю, но он был в безопасности.

«Здесь, в этой толпе, охотники и пастухи с гор, шаманом которых был Гата, не смогут найти меня», — подумал Барнаба.

«Я пересеку пропасть черноты и выйду на свет. Нож был знаком богов. Они хотят, чтобы я отомстил. Аарон падет!»

При каждом шаге он отмахивался от тучи мух. Махал рукой перед лицом, чтобы отогнать поблескивающих зеленым мучителей. Их глухое жужжание сопровождало его до самого портала, и казалось, они преследуют его даже в Ничто.

Игра богини

Талавайн пытался забыть о раздражении. Три наставника Голубого чертога не захотели понять значимость событий этого дня. Никогда еще не бывало, чтобы девантары казнили бессмертного на глазах тысяч людей. И то, что бессмертный Аарон стал первым среди равных, такого тоже никогда прежде не бывало. Девантары и люди объединяют усилия!

Он страстно пытался донести это до собравшихся наставников Голубого чертога. Но они не захотели слушать. Вместо этого они решили удержать его. Именно теперь, когда так необходимо иметь шпиона у самого сердца власти. Аарон предстанет перед девантарами. И они выслушают его. Так один человек сможет изменить судьбу целого мира. Человек, который прислушивается к его, Талавайна, советам!

Насколько же слепым нужно быть, чтобы не понять, что второй такой возможности больше никогда не представится. После падения с небес Аарон необъяснимым образом изменился. Он стал благороднее, до глубины души проникся желанием сделать этот мир лучше. Если давать ему мудрые советы, то изменится не один мир. Три мира смогут обрести спокойствие. Как же мелочно думать в этом случае только о собственной безопасности.

После разговора с наставниками Голубого чертога Талавайн решил больше не переодеваться в наряд конкубины. Он вернулся в лагерь гофмейстером бессмертного Аарона. Мимо нескончаемой колонны тех, кто хотел вернуться на далекую родину через звезду альвов: работорговцы направлялись в Нангог; мародеры, которые будут сбывать свой скарб, наверное, двигались в сторону Друсны или Валесии, где за оружие и доспехи платили хорошие деньги; раненые, которых будут лечить во дворцах Арама и Лувии; победители и побежденные со всех концов света.

Погруженный в свои мысли, Талавайн шел мимо них, навстречу утреннему солнцу, поднявшему голову из-за гор. Как много всего нужно было делать заново после победы. Кроме того, Аарону нужно собрать мощные отряды, поскольку, если он начнет претворять в жизнь земельную реформу и дарить поля всем тем, кто сражался ради него на высохшем высокогорье Куш, среди сатрапов и крупных землевладельцев могут начаться восстания. Вся страна перевернется с ног на голову.

— Грязная безбородая свинья!

Талавайн удивленно поднял глаза. Перед ним стоял один из капитанов, служивших под началом сатрапа Матаана. Мужчина таращился на него покрасневшими воспаленными глазами. От него несло потом и красным вином. Имя парня Талавайн вспомнить не мог.

— Грязная свинья! — повторил капитан и плюнул ему под ноги.

Талавайн решил не обращать на него внимания. Он надеялся, что после битвы что-то изменится. Он стоял среди них, сражался вместе с ними. Но судя по всему, важнее то, что он безбород, что у него золотистые волосы — а значит, в глазах большинства воинов он — не настоящий мужчина.

Проглотив раздражение, он широким шагом направился в свой шатер, когда краем глаза заметил, что на него смотрит группа одетых в багрово-красные одежды придворных. До сих пор они выказывали ему уважение. Гофмейстер удивленно огляделся по сторонам. На него смотрели все. Что здесь происходит? Он невольно коснулся своей украшенной яркими узорами повязки. Неужели выглядывают острые уши?.. Нет, здесь все в порядке. Он буквально ощущал холодную ненависть, бившую ему в лицо. Может быть, это имеет какое-то отношение к угрозам Матаана?

Талавайн ускорил шаг. Он почти дошел до своего шатра. Он хотел уйти от этих взглядов. Позвать слуг, придворных писарей… Пусть скажут ему, что произошло.

— Мясник! — крикнул за его спиной чей-то хриплый голос.

Эльф поднял полог своего шатра. В лицо ему ударил тяжелый сладковатый запах. На табурете у рабочего стола сидел бессмертный. Когда Талавайн вошел в шатер, он поднял голову. Под глазами появились глубокие темные круги. Казалось, со вчерашнего утра он постарел на целое десятилетие.

— Что случилось?

— Это я хотел бы спросить у тебя, гофмейстер, — с горечью произнес бессмертный. — Что произошло здесь вчера ночью? Так-то ты празднуешь победу? Принес с собой сюда ужасы поля битвы? Понравилось убивать?

— Я не понимаю…

Аарон встал. В глазах его полыхал жгучий гнев.

— Я тоже! — Он указал на стоявшую позади стола постель. — Объясни мне это! Что на тебя нашло, Датамес?

Гофмейстер поглядел на кровать. На шелковом покрывале, под которым виднелись контуры скрючившегося тела, красовались крупные пятна крови.

— Это… — Он обошел стол, отбросил в сторону покрывало. Рой мух поднялся к пестрому своду шатра. Ему потребовался удар сердца, чтобы узнать изуродованное тело Кацуми. С ног до головы она была покрыта запекшейся кровью. На простыне он обнаружил отрезанные пальцы и ухо. Ее нос… Талавайн уронил шелковое покрывало и попятился прочь от кровати. Он попытался опереться на стол и наткнулся рукой на стопку глиняных дощечек, которые с грохотом посыпались на пол.

Ему стало дурно. Он закрыл глаза. Сейчас нельзя терять голову.

— Это был не я. Я… — Убийца вернулся! Конечно. Люди-ягуары больше не охраняют лагерь. Он должен был предвидеть это. Должен был сберечь Кацуми от той же судьбы, которая постигла Аширу.

— Я… — снова пробормотал он, не в силах закончить фразу.

— И это Датамес, которому я доверял, — устало произнес Аарон. — Что за демон вселился в тебя этой ночью!

— Это не я.

— Более дюжины людей видели, как ты, окровавленный, выходил из шатра на рассвете.

Талавайн стоял, как громом пораженный. Открыл рот, но ничего не сказал. Снова закрыл глаза. Попытался собраться с мыслями. Понять… Открыл Незримое око. Зеркальце! Оно сияло, словно звезда в ночи. На него наложили заклинание. Что-то хотели скрыть. Дитя человеческое не смогло бы увидеть это. Талавайн подошел к зеркальцу, взял его в руку. На поверхности из полированного серебра появился лик Ишты. Она насмешливо улыбалась.

Никто не поверит ему, если он заявит, что сюда приходила девантар, чтобы убить конкубину. Она предупреждала его, тогда, когда прислала ему головы Аширы и одного из разведчиков в маленьком сундучке. Он вспомнил о глиняной табличке, лежавшей в сундучке с головами. Он не забыл ни одно из слов:

— Чего ты уставился в зеркало? — набросился на него Аарон. — Ищешь там того человека, который еще вчера был моим честным гофмейстером? Что произошло, Датамес? — Бессмертный тяжело вздохнул.

— И никто ничего не слышал, — пробормотал эльф.

— Кляп еще у нее во рту. Снаружи слышали ее стоны. Стражник подумал, что ты овладеваешь ею. Но это… Матаан хочет, чтобы я посадил тебя на кол, чтобы ты страдал так же, как она. Эта история уже стала достоянием всего лагеря. Ты больше не можешь быть моим гофмейстером, — грустно поглядел на него Аарон. — После стольких лет… Я не понимаю. Объясни мне! И скажи мне, что с тобой делать. Какова будет достойная плата за подобный поступок?

— Посмотрите на меня, повелитель! Разве я убийца?

— Шатер охраняли всю ночь. Кроме тебя и девушки здесь никого не было. Ты не оставляешь мне выбора…

— Закройте глаза, и пусть решает ваше сердце. Сердце тяжелее обмануть, нежели глаза и рассудок.

— Проклятье, Датамес! Хватит с меня твоих философских изречений! Я король огромной империи. Я не могу превратить свое сердце в свод законов. Это будет все равно что открыть ворота произволу. Я не собираюсь править именно так. Дай мне повод пощадить тебя. Хоть какой-то! Я не хочу видеть тебя насаженным на острие кола. Ты мне нужен, Датамес. Никто не знает эту империю и не разбирается в управлении так, как ты. Потерять тебя — это почти то же самое, что было бы, проиграй я вчерашнюю битву.

Талавайн удивленно смотрел на бессмертного. Арам стал слишком сильно зависеть от него. Взяв на себя слишком много властных полномочий, он сделал уязвимыми Аарона и его империю.

— Вы очень близко подошли к правде относительно того, что, судя по всему, произошло вчера ночью.

— Тогда расскажи мне о том, чего я не знаю. Я хочу понять, что здесь произошло. Хочу понять, как моим ближайшим доверенным лицом мог стать человек, которого я, судя по всему, знаю слишком плохо.

Талавайн колебался. Если он хочет помочь Аарону, правитель должен узнать правду. Даже ценой того, что он ему не поверит. Как он сможет принять то, что существа, которых большинство людей почитают, как богов, могут идти на подобные поступки. Эльф и сам этого не понимал. Девантарам открыты такие пути. Зачем Ишта выбрала именно этот?

— Мы едины в мнении относительно того, что этот поступок очень сильно повредит королевству? — осторожно начал он.

Бессмертный кивнул.

— Кому будет польза от того, чтобы навредить Араму, повелитель? Мне?

Большим и указательным пальцами Аарон помассировал брови. Похоже, он совершенно обессилел. Битва, а затем и долгий путь в эту деревню, Бельбек, чтобы вернуть семье погибшего крестьянина Нарека. Сколько же он не спал? Тридцать часов? Сорок? Талавайн сомневался, что правитель смог заснуть в ночь перед битвой. Не нужно сейчас пространных рассуждений. Нужно скорее переходить к сути.

— Вчера вы нанесли сокрушительное поражение Иште у всех на глазах, при свете дня. Ночью она вернулась, чтобы победить вас в другом сражении. Это она приняла мой облик, пришла сюда и совершила убийство, чтобы у вас не осталось иного выбора, нежели казнить меня за то, чего я не совершал.

Аарон поглядел на него. Лицо правителя было бледным и изможденным. Пышная черная борода растрепалась. Длинные, намасленные волосы тяжелыми локонами спадают на плечи.

— В этом есть смысл, — устало произнес он. — Но скажи мне, где ты был вчера ночью, если тебя здесь не было? Матаан рассказал мне весьма странную историю.

Талавайн помедлил. Как он должен объяснить свой уход из лагеря в женской одежде? И что произойдет, если он поведает бессмертному, кто он на самом деле? Шпион, втершийся к нему в доверие, чтобы предавать на протяжении многих лет. Поверит ли Аарон, узнав это, что он действительно старался сделать империю Арам и жизнь ее подданных как можно лучше? Вряд ли. И в этот миг Талавайн понял, что совершенно запутался в паутине интриг и предательства и насколько коварен на самом деле поступок Ишты.

— Я не хотел, чтобы видели, как я ушел в Нангог. Как вам известно, у меня там лазутчики. Я хотел выяснить, не знает ли кто чего-нибудь о Шайе. Существует тайный монастырь, куда приводят невест для Небесной свадьбы… Но никто не мог мне точно сказать, где он находится.

— Мне больше не спасти ее, — голос бессмертного дрожал, когда он заговорил, а на лице отражались все его душевные муки. — Если я попытаюсь, то нарушу божественные законы. Тогда я потеряю все, чего достиг вчера, и смерти тысяч людей, которые сейчас лежат в пыли, окажутся напрасными. Могу ли я быть настолько эгоистичным? — Он стиснул губы, и они превратились лишь в узкую полоску на подбородке. В глазах сверкали непролитые слезы. — Меня призовут в Желтую башню. Мне будет дозволено говорить там перед лицом Львиноголового и всех его братьев и сестер. Никогда прежде человек не удостаивался подобной чести. Может быть, я смогу изменить мир. Есть так много того, что можно сделать лучше… Но цена этого — предать свою любовь. Если я попытаюсь уберечь Шайю от ее судьбы, то потеряю все. Если не предприму ничего, то потеряю то, что значит для меня больше всего в жизни, — он измученно вздохнул. — Я могу только молиться, чтобы она понесла ребенка от Муватты. Если это не так, ей перережут горло, чтобы кровь ее даровала плодородие сухой лувийской земле.

Они долго смотрели друг на друга. Бессмертный ждал от него совета. Но Талавайн не знал, что сказать ему. Каким человеком станет Аарон, если выкупит счастье империи ценой любви Шайи? Останется ли он хорошим правителем? Или постепенно начнет превращаться в ожесточенного тирана, который будет видеть в своем народе врага, который лишил его того, что имело для него наибольшее значение в жизни?

— Я верю тебе, Датамес, — прервал его размышления Аарон. — Но прекрати поиски Шайи. Чем меньше я буду знать, тем лучше, — правитель со стоном поднялся. Мимоходом коснулся плеча, в которое вчера был ранен.

— В глубине души я всегда знал, что ты не смог бы убить беззащитную женщину, Датамес. Я рад, что узнал правду, — он запнулся.

Талавайн вспомнил об Айе, обитательнице гарема, которую он отвел к яме со львами. Аарон ошибается. На его руках есть кровь невинных. Ее не отмыть никогда. Он подавленно поглядел на свою постель. Если бы он не связался с Кацуми, то она была бы еще жива. Он должен был знать, что подвергает опасности ее жизнь.

— И, несмотря на это, мы не можем рассказать всем твою историю. Она подорвет веру в богов. Для всех ты будешь убийцей Кацуми. И мне придется жестоко казнить тебя. Ты очень много дал империи. Поэтому я оставлю тебя в живых. Я изгоню тебя, Датамес. Ты будешь объявлен вне закона. Тот, кто поймает тебя по истечении трех дней, сможет казнить тебя.

Талавайну показалось, что земля ушла у него из-под ног.

— Это…

— Это несправедливо, — перебил его бессмертный. — Я знаю. Но лучше все будут думать, что ты убил Кацуми, нежели что Ишта… что боги приносят нас в жертву своим мелочным интригам. Ты многое дал Араму, Датамес. Это последняя жертва, которую я от тебя потребую, — с этими словами Аарон отбросил полог шатра и вышел наружу.

Перед белыми вратами

С его головы сняли мешок, и яркий солнечный свет ослепил Володи. Он стоял перед большой аркой белых ворот, ведущих в дворцовый квартал Цапоте. Он помнил, как сражался на этой площади с горсткой оловянных, как из тени ползли люди-ягуары. Они ушли от них только потому, что их втянули на канатах на один из облачных кораблей. Бессмертный собрал вокруг себя лейб-гвардию, чтобы вместе с Шайей, принцессой ишкуцайя, выступить в поход против пиратов Таркона. Володи знал, что собиратели облаков будут пролетать над этой площадью. Если ветер не переменится… Это был опасный план.

Володи украдкой огляделся по сторонам. Рядом с ним на большой площади сидели на корточках человек тридцать. С последнего из них только что сняли путы и мешки, которые набросили им на голову. У всех у них были золотисто-русые волосы, как и у него.

На языке поселилось какое-то неприятное ощущение. Что-то было в этом мешке, который нацепили ему на голову. В носу еще чувствовался сладковатый запах. Чем это они пропитали ткань?

Он сел на землю рядом с мужчинами, продолжая удивленно смотреть по сторонам. Он был бы очень рад, если бы сейчас кто-то сказал, что он должен делать. Снова поглядел на арку ворот из полированного белого камня. Если десять раз сложить рост человека, тогда можно было дотянуться до их верхней точки. Ворота без створок, созданные для того, чтобы пропускать великанов. Арку нельзя было закрыть. Просторные сады дворца наместника приглашали любого, кто хотел в них войти. Однако огромная площадь была пуста. На пути в цветник ни души. Володи слышал немало историй о тамошнем храме, об алтарях, на которых живьем вырывали сердца у светловолосых мужчин.

Один из группы встал и направился к воротам. Очень неуверенно. Когда он приблизился, из тени вышла молодая женщина, надела венок из цветов ему на шею и протянула бокал с приветственным напитком.

Володи облизнулся. Ему страшно хотелось пить. Может быть, он тоже должен подойти к вратам? Входить ведь не обязательно. Мужчины вокруг принялись негромко перешептываться, а воины-ягуары, которые привели их сюда с поля битвы, молча наблюдали за ними. По меньшей мере двое пленников, как и он, были родом из Друсны.

— Не позволяйте цапотцам заманить вас, — прошептал он им. — Вы должны пройти за эти ворота добровольно. Они не могут заставить вас, так предписывает ритуал.

Молодой воин с фигурой борца обернулся к нему. Губы у него полопались, один глаз опух и наполовину закрылся. Судя по всему, он попал к цапотцам не по своей воле.

— Ты знаешь это место? Где это мы?

— В Золотом городе, в Нангоге. За этими стенами находится дворец наместника Цапоте и все храмы этих выползших из своих джунглей дикарей.

— Если меня правильно информировали насчет Друсны, твоя родина тоже представляет собой одни сплошные леса, в которых и живет большая часть людей, — за их спинами возникла устрашающая фигура. Она говорила с сильным акцентом, и слова понять было трудно. Это был один из прямоходящих ягуаров, закутанный в иссиня-черную шкуру. Каменные когти сверкали там, где у обыкновенных людей должны быть руки. За желтыми клыками широко раскрытой звериной пасти в полутьме угадывалось лицо мужчины. Он насмешливо улыбался, обнажая остро заточенные клыки.

— Оно говорит на языке Арама, — недоуменно пробормотал воин.

— Оно даже немного понимает по-друснийски, хотя мой язык не любит так изворачиваться, когда пытается понятно произносить слова вашего языка.

— Это Ника… Нека… — произнес Володи.

— Некагуаль, предводитель этой стаи, — перебил его воин-ягуар и обернулся к молодому воину. — И советую тебе, друг мой, не слишком сильно доверять словам человека, не способного запомнить даже простое имя. Володи, Идущий над орлами, может быть, и является выдающимся воином. Но ученым, знакомым с моим народом, его обычаями и историей, он точно не является.

— Он просто хочет соблазнить тебя, чтобы ты прошел в ворота, — проворчал Володи. А затем указал на белые каменные плиты, которыми была выложена площадь. — Ты только посмотри на вырезанные на камнях картинки: священнослужители в одежде из птичьих перьев, огромные змеи, обвивающиеся вокруг алтарей, холмы из черепов. И поймешь, что ждет тебя за этими вратами.

— Прекрасные женщины, изобилие, вино… Смотри внимательно, друсниец. А ты, Володи, пойдешь со мной!

Володи подавил желание встать. Что с ним случилось? Почему он позволяет этому проклятому кошаку командовать собой? Если он встанет, то только ради того, чтобы направиться ко дворцу наместника Арама. Он командует лейб-гвардией бессмертного. Он должен созвать своих оловянных и окончательно покончить с этими высокомерными котятами.

— Мне нужно поговорить с тобой насчет Кветцалли, — произнес цапотец и отошел от группы.

Володи выругался. А потом встал и пошел за ним. Яркий солнечный свет жег глаза, поэтому он старался не поднимать голову. Он осторожно переставлял ноги, чтобы не наступать на изображения священнослужителей и воинов. Он знал, что эта горстка цапотцев остановила целое войско. Они храбры. И безумны… Володи чувствовал себя неуютно, когда они находились поблизости. Краем глаза он видел, как еще трое мужчин из их группы встали и направились к большим белым воротам, за которыми где-то в роскошном цветущем саду таилась смерть. Оттуда доносился смех. Вышло еще больше девушек с цветочными гирляндами. Все выглядело совершенно безобидно. Как сердечная встреча после великой победы.

— Ты знаешь, что Кветцалли — моя сестра, — произнес Некагуаль с таким сильным акцентом, что слова его практически было невозможно разобрать. Он говорил сдавленным тихим голосом. Он тоже смотрел в пол. — Я знаю, что ты считаешь меня тем, на кого я похож. Диким животным. И ты прав… Когда я сражаюсь или когда меня охватывает страсть, я перестаю быть человеком. А когда моя кровь снова становится холодна… но я почти ничего не помню из того, что делал. Наш народ почитает нас и в то же время отвергает. Нас запирают, когда в нас нет нужды, потому что мы представляем опасность, — в его голосе не было ни капли самосожаления. Он говорил рассудительно и веско.

Володи не знал, что сказать на это. Он чувствовал, что сознание немного прояснилось. Приятно было не иметь на голове этого пахнущего чем-то сладким мешка.

— Ты хоть представляешь себе, зачем я пришел на равнину Куш, друсниец?

— Чтобы светловолосых мужчин взять для кровавые алтари. Ясное ж! — Володи терпеть не мог изъясняться на языке Арама, которым так и не сумел овладеть до конца.

Человек-пантера фыркнул.

— Думаешь, что знаешь меня? Я пришел из-за тебя. Остальных я должен был привести с собой. Они нужны мне были для того, чтобы оправдать свое путешествие на Куш. Так мы договорились с твоим одноруким другом. Сделка за плоть. С этой точки зрения увидели это Верховные жрецы. Все согласились. Но на самом деле для меня все дело было только в тебе. Я хочу, чтобы ты прошел через эти ворота. Добровольно.

Володи стиснул зубы. Коля! Так он и думал. Коля послал его к цапотцам. Должно быть, знал, что их ждет. Зачем? Как друг мог так сильно подставить его? Хотел командовать оловянными в одиночку? Построить личную теневую империю в темных переулках Золотого города? Он никогда не потерпел бы этого… и Коля об этом знал!

— Что, совсем дара речи лишился, ты, тупоголовый болван? — прошипел Некагуаль. — Тебя предал лучший друг. А твой враг стоит перед тобой и молит об одолжении. О том, что можешь сделать только ты один. Единственный человек на Дайе и в Нангоге, ты один можешь спасти мою сестру.

Володи во все глаза уставился на человека-пантеру. Лицо за хищными клыками крылось в тени. Прочесть что-либо по нему было невозможно.

— Как есть дела у Кветцалли?

— Плохо. Она расплачивается за то, что не привела тебя сюда. Когда ты познакомился с ней, она была охотницей. Она была…

— Она была есть шлюха! Соблазнять мужчин пойти с ней в постель. И когда мужчина потерять голову, брать его и вести себе в проклятый город-храм!

— Может быть, все выглядит именно так, если не знать мой народ, — на удивление спокойно произнес ягуар. — На самом же деле она была жрицей высокого ранга, целиком и полностью посвятившей себя служению Пернатому змею. Она принесла священную клятву — никогда не влюбляться в мужчин. Она принадлежала исключительно змею, и ее задачей было находить достойные жертвы. А потом она встретилась с тобой и предала свой народ… и, что гораздо хуже, — своего бога. Ты ушел. Моей сестре пришлось понести жесточайшее наказание из всех, которые могут постигнуть жрицу.

Некагуаль по-прежнему говорил лишенным эмоций голосом.

Не отводя взгляда, смотрел Володи на скрытое в тени лицо.

— Вы ее есть убивать… Утащить ее сама на кровавый алтарь. Все так и быть?

Цапотец покачал головой в шкуре ягуара.

— Ты не понимаешь. Отдать жизнь Пернатому змею — большая честь. И моя сестра оказалась недостойна чести. И милости тоже, ибо казнь стала бы ничем иным. Ей было предначертано стать «плотью».

— Плотью? — Володи пошатнулся. Ощущение было такое, словно его ударили под дых. Что значит плотью? Ему невольно вспомнились собаки и коршуны, кружившие над полем сражения, терзавшие плоть убитых.

— Так каста жрецов карает своих врагов высокого происхождения. Жены и дочери благородных кровей обречены на то, чтобы повиноваться рыцарям-орлам и ягуарам, ибо мы тоже мужчины… по крайней мере, пока что часть нас еще осталась ими, и нам хочется… нежности, — произнося последние слова, Некагуаль запнулся и отвернулся.

— Значит, твоя сестра делать то, что делать всегда, — с горечью произнес Володи. — Ложиться в постель с чужими мужчинами.

Движение оказалось настолько внезапным, что Володи удивленно пошатнулся. Несмотря на то что черные когти пантеры едва коснулись его щеки, на ней осталось четыре царапины, кровь из которых потекла ему на плечо. Друсниец отскочил, пригнулся и встал в бойцовскую стойку. Он сознавал, что воин-ягуар может растерзать его, но что ж — он больше не позволит застать себя врасплох.

Некагуаль поднял правую руку, словно намереваясь снова ударить. Когти его дрожали.

— Ты не станешь дурно отзываться о моей сестре. Ты ведь понятия не имеешь… ты, златовласый кусок дерьма!

«Пока он будет продолжать говорить, бить не будет», — думал Володи.

— Что же изменилось? Я есть варвар. Мне нужно медленно объяснение.

Цапотец опустил руку.

— Я ведь уже сказал, когда нас накрывает волна страсти, мы перестаем быть нормальными мужчинами. Получается… мы раним женщин. А потом даже не помним о случившемся. Мы впадаем в экстаз. В нас поселилась какая-то толика неукротимой дикости орлов и ягуаров. Мы не хотим этого, но бывает, что во время любовного слияния мы раним женщин. Тяжело. Поэтому жрецы называют их «плотью». Лишь немногие переживают первые недели. Кветцалли находится там уже больше года. Когда я уходил на равнину Куш, она была еще жива, — он запнулся. — С тех пор у меня не было вестей от нее.

Володи вспоминал чудесные, страстные часы, проведенные со жрицей. Украшенную перьями комнату, в которой они любили друг друга. Ее улыбку. Он не мог забыть ее. Он пытался. То и дело заставлял себя вспоминать о том, что она хотела принести его в жертву. Но, в конце концов, так и не сделала этого.

— И как же я мочь помогать?

— Жрецы исполняют любое желание избранных. Вы будете жить как князья. Впрочем, вы больше не сможете покинуть храмовый квартал до того дня, когда вас призовет Пернатый змей. Вы можете иметь одну женщину или нескольких. Получите любую еду, какую захотите. Пожелай, чтобы тебе привели Кветцалли. Только так она сможет остаться в живых.

— А что, если я должен уходить к Змей? Кветцалли снова ставать плоть?

Некагуаль кивнул.

— Да, — негромко произнес он. — Если только она не понесет. Тогда она будет свободна.

Володи нерешительно смотрел на Белые врата. Свой долг Аарону он отдал. Три раза сразился за него. В холмах Лувии, где скрывались кузнецы, в небесах Нангога, в той битве между собирателями облаков, и на высушенной зноем высокогорной равнине Куш. Он сдержал свою клятву. Теперь он волен уйти, если хочет. А за Белые ворота он идти не хотел!

— Сколько времени с Кветцалли?

Ягуар вздохнул.

— Там тянут жребий. Пернатый змей сам решает, чьей крови он желает испить. Были мужчины, более трех лет наслаждавшиеся всем, прежде чем выбор пал на них. Впрочем, иногда проходит лишь несколько дней. В каждый праздничный день Пернатый змей призывает одного из избранных. Ты мог бы долго и счастливо жить с Кветцалли…

Володи вспоминал последнюю ночь со жрицей, когда она заставила его выпрыгнуть в окно. Должно быть, она знала, какая судьба ожидает ее. Что жрецы заставят ее вести такую жизнь за предательство Пернатого змея. Чего бы она ни хотела тогда, когда они встретились впервые, напоследок она спасла ему жизнь.

Володи поглядел на высокую стену, окружавшую храмовый квартал. Насколько он знал цапотцев, один из ягуаров подкараулит и убьет его, если он не пройдет за ворота. Они хорошие воины. Может быть, получится…

Он так и не смог забыть Кветцалли. И если верно то, что сказал цапотец, он — единственный человек, который может ее спасти. Так о чем тут думать? Он не такой, как остальные мужчины. Он — Идущий над орлами. Для него нет ничего невозможного. Он войдет туда, и эта проклятая пернатая змея просто не выберет его.

— Значит, ты есть почти мой шурин, — Володи представил себе озадаченное выражение на лице ягуара, по-прежнему скрытом в тени клыков, и ухмыльнулся во весь рот. — Я ходить с тобой и делать Кветцалли ребенок. Это не тяжело.

«И сбегу с ней при первой же возможности», — подумал он про себя.

Вышвырнули, как собаку

Цваль сидел под кустом лещины неподалеку от старого дуба и наблюдал за голой скалой, возвышавшейся в нескольких шагах от него. На самом деле там были врата. Если открыть Незримое око и посмотреть на магическую сеть, то ворота будут прекрасно видны. Равно как и отводящее глаза заклинание, убеждавшее всякого в том, что там нет ничего, кроме скалы. Но недостаточно просто видеть. Цвалю пути туда не было. Врата в Голубой чертог открывало тайное слово силы. А ему никак не удавалось подобраться достаточно близко для того, чтобы подслушать его, когда эльфы спускались туда.

Цваль недовольно разглядывал свои кривые пальцы ног, торчащие из левого кожаного ботинка. Одежда его была грязной и оборванной, впитала в себя запах леса. Двадцать дней он был среди своих. Жалкое ворье! Нужно прекращать эти визиты к семье. Они забрали у него красивую одежду, которую подарили ему эльфы. Они поступали так каждый раз, когда он возвращался в пещеру под кустом ольхи, где уже много поколений жил его клан. А когда уходил обратно, ему давали самые старые тряпки. Неприятно.

Конечно, они точно знали, что эльфы снова переоденут его. Эти, из Голубого чертога, не любят, когда не следят за внешностью. Эльфы даже слегка перегибают палку с этой своей педантичностью. Он убирает и готовит для них там, внизу, так же, как остальные кобольды, которых взяли в Голубой чертог, он годился только для самой черной работы.

Поначалу Цваль еще надеялся, что сможет подсмотреть что-нибудь из эльфийской магии. Но с годами стал умнее. Они ревностно оберегают свои тайны. И, кроме того, не очень-то ценят кобольдов.

Никто из них не заметил, насколько он одарен. Далеко не всякий кобольд умеет открывать Незримое око. А большинство пользуются своим даром плетения заклинаний только для того, чтобы устраивать всякие пакости. Но он, Цваль из клана Корневолоса, был создан для большего. Он станет сильным магом. Нужно лишь внимательнее наблюдать за эльфами. Хоть бы, наконец, пришел кто-нибудь из этих негодяев, чтобы он мог прошмыгнуть за ним в спрятанные в скале ворота. Мерзкое ожидание! Он прислушался к песне дрозда в ветвях, стрекоту сверчков и негромкому шепоту ветра в листьях.

Вдруг по спине у Цваля пробежали мурашки. Что-то коснулось магической сети. Кто-то сплел заклинание и открыл звезду альвов, находившуюся всего в двух сотнях шагов. Цваль заставил себя остаться на месте. Некоторые эльфы часто бывали не в духе, и таким кобольду на глаза лучше было не попадаться. Разумнее проскользнуть через портал в скале незамеченным.

Цваль вонзил пальцы в мягкий лесной грунт. Как неприятно быть вынужденным ждать здесь, как собака, перед носом которой захлопнули дверь. Пожалуй, эльфы действительно могли бы обходиться с ним и получше. Кем бы они были, если бы на каждого из этих высоченных умников не трудилась дюжина кобольдов, которые все за ними убирают? Когда-нибудь найдется кобольд, который скажет им это прямо в лицо. Ладно, не в Белом чертоге, где убийц воспитывают небесные змеи. Для Цваля оставалось загадкой, как еще находятся кобольды, которые соглашаются там работать. Его туда никаким калачом не заманишь.

Эльфы Голубого чертога и без того странные. Все они шпионы, и многие служат в мире детей человеческих. Это же опасно для жизни! Цваль тайком читал некоторые их отчеты, где они писали о своих путешествиях. В принципе, кобольды должны просто протирать пыль с книг там, в нижнем зале… Он засопел. Наглые эльфийские выскочки думают, что ему подобные не умеют читать. Считают себя такими умными, а сами иногда ведут себя так глупо!

Почему гость, который вышел из звезды альвов, не поднимается по склону? Цваль прислушался. Почему так долго? Он почувствовал, как магический портал снова закрылся. До скалы ведь рукой подать. В принципе, они никогда не приходят напрямую к потайному входу, но тут что-то дело совсем затянулось. Что там стряслось? Он выглянул из укрытия и посмотрел на лес. Стояла полная тишина. Смолкло пение птиц и стрекот сверчков. Он знал, что не услышит их. Листок, падающий осенью на лесной грунт, и тот производит больше шума, чем крадущийся эльф.

Нет, все-таки здесь что-то не так… Почему так тихо? Что там происходит, раз настолько напугало птиц, что они перестали петь? Цваль обернулся через плечо. Мельком увидел силуэт между деревьями. Он прищурился. Этого не может быть. Зачем кому-то надевать львиную шкуру?

Когда он снова поглядел на полянку перед скалой, там стояла стройная темноволосая женщина. Из плеч ее росли мощные черные крылья. Кобольд затаил дыхание. Незнакомку окружала аура силы. В правой руке она сжимала меч с черным клинком. К ней присоединилась фигура со львиной головой. А потом еще одно существо, наполовину человек, наполовину вепрь.

Таких существ Цваль никогда прежде не видел. Наверняка лучше вести себя тихо. Он подумал, не забраться ли еще дальше под куст лещины. Но если при этом он издаст хоть звук… Нет, лучше вообще не шевелиться.

Крылатая указала на врата в скале. Они что, собрались вниз, в Голубой чертог? Может, в конечном итоге это все же эльфы? Некоторые из его хозяев умели изменять внешность, об этом Цваль точно знал. Открыв Незримое око, он уставился на незнакомцев. Их ауры были окрашены ярко-красным светом едва сдерживаемой ярости. Окружавшее их сплетение силовых линий было настолько густым, что сливалось почти в бесформенное сияние.

Человек-вепрь взял крылатую за руку, и исходившее от них сияние стало еще интенсивнее. Цвалю даже почти показалось, что оно сильнее солнечного света в жаркий летний день.

Перед скалой появились новые светящиеся фигуры. Теперь их было двенадцать. Цвалю было любопытно, есть ли у других звериные головы. По аурам этого прочесть было нельзя. Он хотел открыть глаза, но у него не получилось. Он хлопнул себя ладонью по лбу. Не впервые его Незримое око не хотело закрываться. Иногда ему казалось, что не он владеет магией, а магия владеет им, как будто его просто смоет волной, если он откроет ей врата.

Теперь львиноголовый тоже взял за руку женщину с крыльями. Сияние стало еще интенсивнее. Смотреть было больно. Такого с ним еще не бывало.

Цваль хотел опустить голову, но происходящее перед скалой слишком сильно зачаровало его. К группе присоединилась еще одна фигура и взяла за руку львиноголового. Ослепительная белизна стерла все краски. Цваль уже не различал силовых линий. Остались лишь свет и боль. Лоб пылал, словно свет вгрызся глубоко в его голову.

Он закричал, не думая о том, что подвергает себя опасности. Что он наделал! Никогда, никогда больше он не станет открывать Незримое око!

Раскаленная волна несла его прочь. Ноги подкосились. Нет, это земля. Что-то происходит. Что делают чужаки? Они направляют свет на потайные врата в скале. Все закачалось. Глубоко под землей послышался грохот и стон, какого никогда прежде не доводилось слышать Цвалю.

Свет был внутри него.

Такой горячий…

В оковах

Дыхание Ночи извивался на плоском камне, возвышавшемся посреди большого затопленного зала под пирамидой в сердце сада Ядэ. Небесный змей пытался сосредоточиться на шепоте голосов оракулов, дюжинах голосов газал, стоявших вокруг него в неглубокой воде, погруженных им в состояние транса и возвещавших о бесконечно многих вероятностях будущего Альвенмарка. Эти существа, представлявшие собой смесь эльфийки и газели, со стройными звериными ножками, женскими телами и загнутыми внутрь, выдающимися далеко над спиной рогами должны были помочь ему найти правильный путь. И, несмотря на все, сегодня им не удавалось лишить его ощущения потерянности.

Он был первым среди своих братьев по гнезду. Перворожденный, ранее — любимец альвов. Но создатели мира ушли, оставили свое творение детям. Давно это было, когда он в последний раз имел право поделиться с ними собственными рассуждениями. Теперь все тяготы мира лежали на его плечах.

Он хотел быть добрым и справедливым правителем, защищающим других детей альвов, которого боятся девантары, демоны, правящие миром людей. Они тянутся в Нангог, запретный мир, и однажды потянутся и к Альвенмарку, об этом ему рассказали газалы. Он один стоит между этими существами и всем тем, что для него имеет значение. Он и его братья — чешуйчатый щит Альвенмарка. Они должны быть сильными и вызывающими страх. Лишь одно это и удерживает девантаров. И он должен найти способ стать кошмаром для врагов и не стать тираном для тех, кого он должен защищать.

На миг он прислушался к Фирац. Он любил эту мятежную газалу. Она обладала особенно ярко выраженным даром. Часто он склонялся к тому, что считал те видения будущего, о которых вещала она, особенно важными. Конечно. Все изменится, поскольку чем больше он прислушивается к ней, тем сильнее его поступки изменяют будущее. Если он хотел предотвратить катастрофу, то, что в близкой перспективе казалось удачей, могло обернуться еще худшей катастрофой всего несколько столетий спустя. И он каждый день слушал кошмарные слова. Истории о знамени с изображением черного, мертвого дерева, развевающемся над Альвенмарком, лишившимся всего волшебства. Истории о кровавых боях с собственными братьями по гнезду, о предательстве и интригах, смерти богов и о том, как рухнет весь его мир из-за того, что он поддался гневу.

Но сегодня Фирац говорила о королеве, и видение ее было настолько сильно, что образы ожили у него в душе. Дыхание Ночи видел маленькую, хрупкую эльфийку, волнистые волосы которой спадали на белоснежные плечи. Она шла в толпе нарядных придворных. Большинство окружавших ее эльфов были выше, одеты роскошнее, но эта маленькая хрупкая фигурка излучала такую силу, которая стирала всю мишуру, все физическое. Она была хозяйкой этого двора и даже гораздо больше: она правила Альвенмарком!

Дыхание Ночи пожалел, что не знает ее имени. Кто она, уста которой алели, как лесные ягоды, а в мягких, словно у косули, глазах можно утонуть? Он пожалел, что видение не настолько интенсивно, чтобы сопровождаться звуками и ароматами, словно он находится среди них, тех, кого он видит внутренним взором. Среди эльфов, которые, возможно, родятся не одно столетие спустя. Как зачарованный, глядел он в глаза правительницы. И на дне их разглядел ту же боль, которую чувствовал так часто и которую мог испытывать только тот, на чьих плечах лежат судьбы этого мира. Какими бы чужими ни были они друг другу, они были родственными душами, в этом он был уверен. Так близко…

Видение поблекло, в сознание проникли мысли о Нандалее. Мысли, с которыми он боролся уже на протяжении целого дня. Он знал, что она покинула безопасный, окруженный скалами сад и отправилась на охоту в Байнне Тир. Она наслаждалась путешествием по огромной саванне, наблюдая за огромными стадами, ведя свободную, не скованную обязательствами жизнь охотницы.

Дыхание Ночи тосковал по вкусу свежей теплой крови. Он тоже охотник, но бремя быть перворожденным слишком редко давало возможность насладиться этим. Его братья по гнезду гораздо чаще уступали своим желаниям.

Хвост Дыхания Ночи хлестнул по воде. Из ноздрей вырвалось раздраженное сопение, заставив умолкнуть стоявших рядом газал. Вырванные из транса, они испуганно смотрели на него своими слепыми глазами. Время от времени, когда его охватывали жажда крови и свежего мяса, он позволял себе убить одну из них. Они были ему на один зуб. Недостаточно, чтобы по-настоящему утолить голод и жажду.

«Нужно быть сдержаннее», — напомнил он себе, пытаясь изгнать из мыслей образ Нандалее. Его брат по гнезду, Золотой, принял облик Гонвалона и, возможно, зачал ребенка. Не из страсти, просто для того, чтобы наказать своего опального мастера фехтования. Нандалее даже не подозревала об этой интриге. Иногда то, о чем ты не знаешь, позволяет быть свободнее. Он оглядел просторный зал, постоянно что-то бормочущих видящих, помогавших ему искать лучшее будущее для мира. Может быть, он ступил на ложный путь. Разве не неуверенность в будущем делает жизнь настолько интересной? Все то, что нашептали ему газалы, не сделало его счастливее. Напротив, с каждым годом он боролся все более ожесточенно. Он отдалился от братьев по гнезду, он завидует молодой эльфийке, которая свободна, охотится, носится по саванне, а ночью может спать в объятиях своего возлюбленного.

Небесный змей глубоко вздохнул. Он почувствовал, как расширились легкие, поднялась спина, стал горячее жар внутри него. Если он выпустит его, цепи, которые он наложил сам на себя, расплавятся.

Протяжный выдох, выпущенный с ним огонь — и он был бы свободен и от бесконечного бормотания об ужасах, ожидающих его мир. Мир, в котором, похоже, нет будущего для драконов. Нет, так думать нельзя! Он — перворожденный! Ему с самого рождения предначертано вести за собой небесных змеев. Он будет бороться. Он дракон! Если они должны исчезнуть из этого мира, то битва будет громкой! А до тех пор он не станет сбрасывать путы обязанностей. Он будет стоять и сражаться за альвов. До последнего.

Ощущение, словно его коснулись тысячи рук одновременно, заставило небесного змея вздрогнуть. Магическая сеть, окружавшая все в мире, содрогнулась. Каждая силовая линия вздрогнула, как натянутая струна, по которой ударили слишком сильно, словно угрожая разорваться. Дыхание Ночи вздрогнул. Кто-то сплел великое заклинание. Заклинание, которого мир не видывал со времен его сотворения. Альвы вернулись!

Постоянный шепот газал вокруг него смолк. На их лицах отражался страх. Казалось, течение времени остановилось. Даже они не видели того, что произошло в этот момент.

Массивные камни зала заскрипели. Мелкая пыль посыпалась с потолка. Дыхание Ночи почувствовал, что скала вибрирует у него под ногами. Сотрясение магического мира передавалось материальному. С потолка сорвался камень и с громким плеском упал в неглубокую воду. Слепые взгляды газал были устремлены на него.

— Оставайтесь здесь, дети мои, — мысленно обратился он к ним и соскользнул со скалы. Он чувствовал, где было сплетено заклинание. В тысячах миль отсюда. Эта магия была чужда ему, как же давно не чувствовал он силы заклинаний альвов. Странная боль коснулась его души. Подобное он испытывал в последний раз тогда, когда девантары подло убили Пурпурного.

Одна мысль Дыхания Ночи — и открылась ближайшая звезда альвов. Лихорадочное возбуждение гнало его вперед. Наконец-то он предстанет перед своими создателями!

Кровоточащая скала

Красные скалы впитали в себя жар раскаленного добела дня. Подъем был тяжелым, несмотря на то что цель была уже недалеко. Нандалее уже чувствовала аромат шиповника.

— Это место создано для эльфов, которые ездят верхом на пегасах, — произнес за ее спиной Гонвалон.

— И для коз, — задорно ответила Нандалее, пока пальцы ее искали узкую расщелину в скале. Она нашла удобную опору и, подтянувшись, забралась на надежный уступ. Руки жгло, ногти украшали полумесяцы из красной пыли.

Рядом с ней на уступ взобрался Гонвалон. Он умел потрясающе лазать. Эльф то и дело удивлял ее. Судя по всему, настало время расставаться с предрассудками относительно эльфов, выросших во дворцах, вдали от природы. Похоже, Гонвалон потратил свою юность не только на книги и живших в замке котят. Мастер меча улыбнулся ей, словно читая мысли.

— Ты очень неплоха в роли козы. Может быть, во время нашей следующей вылазки сюда я смогу убедить тебя прокатиться со мной на Ночнокрыле?

— Тебе не кажется, что благородный небесный скакун сочтет ниже своего достоинства нести на своей спине козу?

Гонвалон приблизился к ней и, когда до ее лица оставалось лишь несколько дюймов, прошептал заговорщицким тоном:

— Всех скакунов можно подкупить. Если после этого я позволю ему вернуться к кобылам из его стада, он забудет о своем достоинстве ради короткого полета.

— А чем подкупить тебя?

— Я слыхал, что там, наверху, есть зачарованное озеро, в котором покрытые пылью козы превращаются в неотразимых нимф. Ради того, чтобы стать свидетелем подобного чуда, я готов практически на все.

— Нет, славой любовника всех своих учениц ты обязан не своему умению делать комплименты.

Гонвалон хитро рассмеялся.

— Точно. Если доберешься до озера, то, возможно, вспомнишь, в чем заключается мой особый дар, — и с этими словами он отвернулся и стал карабкаться дальше по скале.

Нандалее смотрела ему вслед. Каждое его движение было исполнено грациозности. Глядя на него, можно было подумать, будто подняться туда не сложнее, чем взойти на пологий холм. Вздохнув, она поправила тисовый лук. Длинное оружие мешало ей карабкаться. Колчан тоже. И, несмотря на это, она отвергнет и следующее предложение прокатиться к озеру на спине Ночнокрыла. Она будет ездить только на собственном пегасе! Роскошном жеребце с белой звездой во лбу. Она уже даже знала, как назовет его: Зореокий!

Вытянутой до упора рукой она с трудом дотянулась до следующей зацепки, когда скала под ее руками завибрировала. Над головой раздался жуткий грохот камней, которые неслись вниз по склону, набирая скорость. Нандалее вплотную прижалась к скале. Грохот лавины все приближался и приближался. Эльфийка поспешно бросилась к покатому уступу, на котором они только что отдыхали с Гонвалоном. Вокруг грохотали камни.

Нандалее бросила тело вперед и в последний миг успела спрятаться под уступом. Когда девушка снова подняла голову, то шагах в ста слева она увидела широкую расщелину в отвесной скале, из которой по камням тек тонкий ручеек. Гора снова задрожала, из расщелины вылетело густое облако красной пыли. За ним последовал настоящий град мелких камней, превращая воду в кроваво-красную грязь, стекавшую вниз густыми ручейками.

— Нандалее? — позвал Гонвалон. Удар сердца — и он оказался рядом с ней, встал на колени, нежно коснулся плеча. — Ты не ранена?

Оглушенная, она кивнула, продолжая глядеть на теснину. Казалось, будто скала ранена и истекает кровью. На долю секунды на нее свалилось видение. Девушка увидела эльфов, погребенных под падающими массами камня.

— Что стряслось?

— Это нечто большее, чем просто камнепад, — произнес Гонвалон. — Думаю, было небольшое землетрясение. Нам повезло, что мы не были ранены.

Над скалой воцарилась жутковатая тишина. Лишь кое-где слышался стук катящегося камня. Нандалее поднялась и хотела уже взять штурмом оставшийся отрезок подъема, когда внезапно послышалось разъяренное шипение. Оно доносилось из теснины.

— Раненое животное! Пойдем посмотрим! — Нандалее пристально поглядела на отвесный склон. Уступ, на котором они стояли, вел почти к самому входу в теснину. Впрочем, на последнем отрезке он очень сильно сужался.

— Зачем ты туда идешь? — удивленно поинтересовался Гонвалон. — Мы все равно ничем помочь не сможем.

— Потому что я охотница. Я не позволю этому существу страдать. Меньшее, что я могу сделать — это даровать ему быструю смерть.

— Ты знаешь, на что это похоже? — И, словно в подтверждение слов Гонвалона, разъяренное шипение раздалось снова. — От тебя наверняка не укрылся тот факт, что Темный не выносит моего присутствия в саду Ядэ. Я знаю существ, которые лазят по скалам. Здесь есть один очень крупный и весьма недружелюбный сребролев, который не одну ночь лишал меня сна. Если эта тварь подохнет, я и слезинки не пророню. А знаешь, что он сделает, если ты поможешь ему? В благодарность откусит тебе руку.

Но Нандалее уже лезла дальше. Шипение становилось все более злобным, словно там сражалась какая-то дикая кошка. Конечно, Нандалее знала, что Гонвалон прав. С раненым среброльвом шутки плохи. Если он не подпустит ее к себе, чтобы она помогла ему, то возможно, его придется убить.

Мастер меча обогнал ее. Скорость его передвижения даже пугала. Он двигался по отвесной скале почти как паук. И она знала, что ему не обязательно поддерживать свои умения с помощью заклинаний.

Он добрался до ущелья раньше нее, протянул ей руку и втащил на уступ. Под ними лежало узкое ущелье, полное камней, между которыми пробивался красный ручеек. Между скалами застряли две вырванные с корнями сосны, удерживаемые только сломанными ветвями — они в любой миг могли рухнуть на дно ущелья.

Шипение стихло. Должно быть, зверь услышал их.

Нандалее осторожно вынула длинный охотничий нож и склонилась вперед. Должно быть, сребролев где-то рядом и может напасть на них в любую минуту. Он ранен и чувствует, что ему угрожает опасность. Гонвалон был прав, когда отговаривал ее. Ее затея оказалась неблагоразумной.

— Там! — прошептал мастер меча, указывая на расщелину на их стороне теснины. — Пещера!

Теперь ее увидела и Нандалее. Вход в нее был наполовину завален. Тяжелый обломок скалы забаррикадировал вход, оставив лишь небольшую щель шириной меньше чем в две пяди. Нандалее осторожно свесилась со склона, усыпанного обломками камней, и заглянула в темноту. Она ничего не увидела. Из пещеры не доносилось ни звука. Эльфийка открыла Незримое око, и ее взгляд на мир изменился. Она увидела спутанную сеть силовых линий, а затем обнаружила и среброльва. Он лежал за валуном, прижавшись к земле, готовый напасть на любого, кто войдет в пещеру.

Эльфийка подала знак последовавшему за ней Гонвалону, означавший, что она нашла хищника, и указала на сломанный ствол кедра, лежавший на уступе неподалеку. Если они хотят убрать камень от входа, им нужен рычаг. Мастер меча бросил на нее полный отчаяния взгляд, но ствол принес.

— Когда эта тварь выберется оттуда, в благодарность она поужинает нами.

— Не отрицаю, это вполне может случиться.

— Тогда зачем мы это делаем? — зарычал Гонвалон.

— Потому что так правильно. И потому что мы — драконники. Мы должны поступать правильно.

Правильные черты лица мастера меча озарила улыбка.

— Я бы сказал, что среди драконников очень мало тех, кто разделил бы твою точку зрения на наши обязанности.

— Я позабочусь о том, чтобы таких стало больше. А теперь идем, давай просунем ствол вниз и поднимем камень, — укладывать молодое деревце всего в шаге от пропасти было опасно. Но наконец, Нандалее и Гонвалону удалось закрепить дерево между большим камнем и валуном. Оба навалились на рычаг. На миг им удалось приподнять камень, но он тут же рухнул на место. Теперь из пещеры послышалось испуганное шипение. Сребролев сможет спастись только тогда, если воспользуется мгновением, когда валун будет поднят. Но вместо того чтобы броситься наружу, он забился в самый дальний угол узкой пещерки.

Они пытались трижды. И трижды хищник не вышел из ловушки, которая должна была стать для него могилой.

Отчаявшись, Гонвалон покачал головой.

— Мы перепробовали все. Предоставим кошку ее судьбе. Не забывай, я буду спать спокойнее, если она перестанет ночами лазать по скалам.

Его слова звучали разумно, но Нандалее не хотела слушать его. Она смотрела на скалу, словно могла поднять ее силой воли. Может быть, это возможно? Она смотрела, смотрела. Пыталась мысленно представить себе, как сдвигается с места огромный обломок камня, но ничего не происходило. Судя по всему, ей не дано сплести такое заклинание. Впрочем, оставалась еще одна, последняя возможность. Гонвалону очень не понравится! Лучше не говорить ему, что она задумала, а просто сделать это.

Она присела на корточки и осторожно приблизилась к расщелине в скале.

— Что это ты делаешь?

Нандалее прижала палец к губам и снова открыла Незримое око. Увидела ауру среброльва. Его страх. Эльфийка спокойно заговорила с ним, мысленно обращаясь к его чувствам. Прижимаясь к земле животом, он приближался ко входу. Он хотел сражаться. Она попыталась передать сознанию животного образы. Показать ему, как он должен быстро протиснуться в расщелину, как только скала сдвинется с места. Велела ему бежать прочь из разоренного ущелья. Прочь, на свободу, в безопасность.

Из расщелины донеслось негромкое рычание. Он понял? Эльфийка не была уверена в том, что между ними действительно возник контакт. Но крадущийся хищник не стал бы рычать — он подошел бы бесшумно, если бы хотел напасть. Или в панике он готов броситься на всякого, кто приблизится к нему? Невозможно было предсказать, как поведет себя дикий зверь, попавший в ловушку. Чтобы быть полностью уверенной в том, что ее мысли достигли среброльва, нужно коснуться его. Нужно установить связь с ним. За спиной девушка услышала резкий вздох Гонвалона, когда тот понял, что она задумала.

Нандалее просунула руку в расщелину. Без колебаний, без страха. Если от нее будет пахнуть страхом, хищная кошка примет ее за добычу и нападет. Таков ее инстинкт.

Лапа ударила ее протянутую руку. Нандалее не дрогнула, несмотря на то что сердце на миг перестало биться. Сребролев не выпустил когти. Он понял ее, теперь она это знала. Он воспользуется возможностью для бегства.

Нандалее поднялась. Рука болела. Удар был нанесен с большой силой. Она знала, что иначе сребролев не мог. Понимала это. Они принадлежали к разным видам, но между ними было некое родство душ. Оба они были охотниками.

Гонвалон притянул ее к себе, поцеловал страстно, почти жадно.

— Ты абсолютно сумасшедшая, — прошептал он между поцелуями. — Сумасшедшая! Никогда так больше не делай. Слышишь? Я думал, эта тварь оторвет тебе руку.

Нандалее осторожно слегка отстранилась от мастера меча, посмотрела ему в глаза. В его взгляде читался мягкий укор. Но она знала, что он поможет ей.

— Мы должны освободить его. Я пообещала ему. А потом я буду полностью твоей, — ноги ее дрожали. Она осознавала, на какой риск пошла, ей хотелось как можно скорее оказаться в объятиях Гонвалона, в самом безопасном месте в мире. Он восстал против Золотого и убил Вечнозимнего червя — только ради нее. Она будет принадлежать ему всегда. Каждая охота будет заканчиваться тем, что они будут забывать о боли разлуки, обо всех опасностях в дикой, нежной любовной игре. Как далеко бы ни завела ее служба Темному, она всегда будет возвращаться. И она будет всегда любить его, до скончания времен.

— Значит, ты хочешь вытащить его, — произнес Гонвалон. — Но давай сделаем это быстро. Я хочу тебя… — Произнося последние слова, он нежно провел ладонью по ее руке, и девушку пробрала сладострастная дрожь. Она тоже хотела его, так сильно, как не хотела уже давно.

Они снова вместе надавили на ствол кедра, и на этот раз сребролев воспользовался коротким мгновением, когда щель входа в пещеру стала шире. Он выскользнул на свободу, сделал несколько прыжков вверх по склону, а потом резко остановился. Его блестящая бело-серебристая шерсть была покрыта красной пылью и брызгами грязи. Золотистые глаза неотрывно смотрели на Нандалее несколько ударов сердца, а затем он снова стал медленно спускаться по склону.

Рука Гонвалона метнулась к мечу.

— Спокойно, — прошептала Нандалее, несмотря на то что тоже чувствовала напряжение. Хищная кошка не спускала с нее взгляда. Нандалее пыталась вызвать в мыслях среброльва образы и прочесть его чувства. Чем ближе подходил зверь, тем крепче становилась связь, а потом Нандалее резко восприняла его чувства. Его мысли представляли собой хаос противоречивых инстинктов. Он был голоден и напуган, хотел бежать прочь и одновременно разорвать свою жертву. Он был одиночкой без пары. И знал, что двое этих эльфов спасли его.

Нандалее схватила Гонвалона за руку. Он мог взмахнуть мечом пугающе быстро. Она не сомневалась в том, что эльф сумел бы убить среброльва одним-единственным ударом, но не хотела, чтобы все закончилось именно так. Эльфийка вызвала в памяти образы того, как они с Гонвалоном вместе охотились в саванне. Оба они были стаей. Из пасти хищной кошки послышалось гортанное рычание. Нандалее отметила новое чувство в мыслях льва: одиночество.

Он был единственный в своем роде в саду Ядэ. Он часто пытался пересечь зачарованную полосу пустыни, окружавшую оазис среди скал и попасть в саванну Байнне Тир. Но прийти в сад Ядэ или уйти из него мог только тот, кто умел летать. Тот, кто пересекал пустыню по земле, вызывал мощную песчаную бурю, стоило ему перейти невидимый порог. Бурю, способную убить все живое.

Сребролев замер всего в нескольких шагах от них. Его раздувающиеся ноздри принюхивались. А потом резко развернулся и широкими прыжками понесся прочь.

— Что это было? — озадаченно поинтересовался Гонвалон.

Ощущение одиночества животного все еще не оставляло Нандалее.

— Думаю, он хотел присоединиться к нашей стае. Он запомнил наш запах. Он не забудет нас, — эльфийка притянула к себе Гонвалона и страстно поцеловала его, но предчувствие одиночества поселилось глубоко внутри нее, не желая отступать. Если она когда-либо потеряет Гонвалона, то будет такой же, как тот сребролев.

Обезглавленный лев

Барнаба вернул стакан продавцу воды и привычным жестом отогнал мух, которые, похоже, следовали за ним повсюду. Присев на невысокую стену, он нерешительно наблюдал за толпой на большой площади перед Золотыми вратами. Тысячи людей ждали путешествия сквозь Ничто, и все это время караваны, пришедшие в новый мир из Дайи, то и дело выходили из ворот.

Они привозили всевозможные товары, рабов, рыцарей удачи и экзотических животных для дворцов наместников. На площади же самых беспечных из вновь прибывших безжалостно обирали. Нангог был миром, пожиравшим людей.

Но недостатка в людях не чувствовалось. Слишком чудесны были истории, распространявшиеся даже в самых отдаленных уголках империи Дайи. Любой, кто достаточно трудолюбив и храбр, может сделаться богачом в этом мире. Сколькие погибают в нищете в поисках счастья — об этом не рассказывали.

Барнаба уже не был уверен в том, правильное ли принял решение, придя сюда. Он все еще был слаб после полученных ран. В душе что-то надломилось. Он постоянно думал об Икушке.

Правая рука крепче сжалась на рукояти кинжала, который он прятал под одеждой. Мысль о том, что он должен отомстить за нее, придавала сил.

Несмотря на то что прежде он часто бывал в Нангоге, он никогда не был предоставлен самому себе. Тогда он жил во дворцах наместников и храмах, а теперь не знал, куда идти. Или… нет, это не совсем так. Он знал, куда ему нужно, но понятия не имел, как это сделать. Существовала секта приверженцев Зеленых духов, которые видели воплощенного воина этих духов в Тарконе Железноязыком. Нужно попасть к Таркону. Пират командует собирателями облаков, теми огромными летающими созданиями, которые переносили в щупальцах корабли по небесам Нангога. Таркон поможет ему найти лед из видения и изменить этот мир, в этом Барнаба был уверен.

Но как сделать первый шаг? Те, кто молится Зеленым духам, очень недоверчивы. Их культ под запретом, их жрецов часто казнят, а всех остальных приверженцев, невзирая на положение в обществе, отправляют работать на свинцовые рудники, что равносильно смертному приговору, только смерть приходила бесконечно долго и мучительно.

Он обводил взглядом площадь. У Золотых ворот стояло сразу два серебряных льва, готовые открыть караванам пути в Ничто. Сотни носильщиков сидели на полу, а между ними сновали охранники с шипастыми дубинками и следили за тем, чтобы никто не расстегивал повязку на лбу или плечевые ремни корзин. Все должны были быть готовы по команде немедленно встать и шагать. Ждали своей очереди несколько паланкинов. Интересно, кто скрывается за полупрозрачными занавесками? Барнаба был уверен, что некоторые лица были бы ему знакомы. Когда-то его самого носили по городу в паланкине…

Он оглядел себя с ног до головы, посмотрел на сандалии с чиненными кожаными ремешками, грязную ткань бесшовной юбки и поношенную тунику, поверх которой он набросил заскорузлый от грязи плащ. Да еще длинный посох, на который приходилось опираться. Он знал, что лицо его исхудало, давно уже не брался он за бритвенный нож. Бояться нечего. Никто не узнает в нем того, кто когда-то был ближайшим доверенным лицом верховного священнослужителя Арама, Абира Аташа. Он ничем не отличается от нищего. Левая рука мимоходом метнулась к кошельку на поясе. На поле битвы он подобрал три серебряных монеты и несколько медяков. Далеко с таким скарбом не уйти. Нужно подумать о том, на что он будет жить. Красивые слова и проникновенные проповеди — вот его дар, но вне стен храмов с ними каши не сваришь.

Стена, на которой он сидел, задрожала. Дрожало все вокруг. Позолоченная черепица посыпалась с крыш купеческих дворцов, обрамлявших большую площадь. Часть лесов, окружавших монументальные статуи богов, выбитых в высоких скалах рядом с Золотыми вратами, обрушилась. Крики камнетесов разлетелись над площадью, над которой на удар сердца воцарилась напряженная тишина. А потом спокойствие рассыпалось на тысячи криков. Земля задрожала еще сильнее, и внезапно все бросились врассыпную.

Барнаба спрыгнул со стены. Вокруг площади, там, где бульвары и узкие улочки вели в город, простиравшийся вдоль террас на отвесных склонах Устья мира, началась убийственная давка. Лишь немногие устремились к центру площади. Барнаба был уверен, что там безопаснее всего.

Дом гильдий стряхивал крышу, и град черепицы обрушился на тех, кто бросился ко входу на Солнечную аллею, которая спускалась к крупной зерновой гавани. На каменных плитах, которыми была вымощена большая площадь, появились трещины. Барнаба увидел обитательницу одного из гаремов, выбиравшуюся из-под упавшего паланкина. Он попытался броситься ей на помощь, но его остановила толпа бегущих прочь носильщиков.

— Боги покинули нас, — раздался пронзительный крик у него за спиной. — Смотрите! Посмотрите на статуи!

У Золотых ворот в груди изваяния Львиноголового появилась широкая трещина, крыло Ишты отломилось и упало на землю. Пока священнослужитель таращился на статуи, сеть трещин, бегущая по скале и выбитых на ней изображениям, продолжала расползаться, и внезапно голова Львиноголового склонилась набок. С ужасающим грохотом, похожим на раскат грома, она рухнула на площадь, прокатилась по ней, а потом осталась лежать лицом в пыли.

Тот, кто не успел добежать до расходившихся от площади улиц, бросился ниц, повсюду послышались причитания и мольбы, каких никогда не доводилось слышать Барнабе ни в одном из храмов. Сам он слишком долго был священнослужителем, чтобы верить в предзнаменования. Но он прекрасно понимал, что увидят простые люди в обезглавленном боге и Иште, потерявшей одно крыло.

Видя, что почти все стоят на коленях, он бросился к упавшему паланкину. При виде молодой женщины, застрявшей под тяжелым деревянным каркасом паланкина, сердце его дрогнуло. У нее была безупречно белая кожа, уже покрывшаяся ссадинами. Зеленые глаза невидящим взглядом смотрели в небо. Бегущие люди затоптали ее насмерть.

Барнаба опустился рядом с ней на колени и закрыл ей глаза. Потом снял с нее цепочки и тяжелые золотые браслеты. «Боги послали знамение и мне», — с циничной улыбкой подумал он. На протяжении ближайших недель ему не придется голодать, даже если получит у скупщика краденого лишь ничтожную долю того, сколько на самом деле стоят украшения.

Но важнее возможности обокрасть женщину было другое. Он знал, что произойдет ночью. Подобный знак со стороны богов слишком ожидаем, чтобы им не воспользоваться. Он затаится, и вторая его тревога разрешится сама собой. Нужно было утратить веру, чтобы впервые получить помощь от богов.

Время крови

Дыхание Ночи был первым, кто вышел из звезды альвов неподалеку от Голубого чертога. В ожидании огляделся по сторонам. Дорогу ко входу в убежище эльфов обрамляли вырванные с корнем деревья. Кое-где среди деревьев валялись огромные валуны. За изогнутыми ветками густых зарослей диких ягод стояла косуля и смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

Пахло древесиной, порванной зеленью и свежей, развороченной землей. Что, ради всего мира, делали здесь альвы?

Вслед за Дыханием Ночи из звезды вышел его огненно-красный брат. Он чувствовал испуг и шок Красного, и, словно ему не хватало только этого осознания, наконец-то понял, что это никогда и ни за что не может быть делом рук альвов.

Дракон расправил крылья и тенью взмыл в небо, туда, где когда-то находился потайной вход в Голубой чертог. Весь склон был разворочен. Все выглядело иначе. Понять, где когда-то был вход, было невозможно. Повсюду, в окрестном лесу и на отдаленных лужайках, он видел странные ямы, словно земля провалилась вниз.

Рядом с ним на поляне перед потайными вратами приземлился Красный. Он казался каким-то чужим, привычный вспыльчивый темперамент словно угас.

— Ты тоже чувствуешь это, брат? Эту боль, глубоко внутри. Как тогда.

Темный оглядел разоренную землю Незримым оком. Силовые линии тоже нарушены. Никогда, со времен творения мира он не видел ничего подобного. Линии сияли настолько ярко, что смотреть на них даже зрением души было больно, словно в голову медленно вонзался раскаленный кинжал.

Скрытый за маскировочным заклинанием вход в Голубой чертог исчез полностью.

Ни одна скала не могла помешать, когда Темный буквально пронзал пространство взором. Он наклонил голову и посмотрел туда, где должны были находиться залы и ауры детей альвов, которые занимались там своей работой, скрытые от досужих взглядов, защищенные внутри каменных чертогов. Но там не было ничего. Даже мышей. Только отблеск той силы, которую направили внутрь камня по силовым линиям. И тут Перворожденный понял, что здесь произошло…

Красный зашипел. Их мысли были соединены. Его брат по гнезду отказывался признать то, что могло быть единственным объяснением того, что они видели. Голубого чертога больше не существовало! Каменное небо обрушилось на длинные подземные залы и погребло под собой всех там, внизу. Всех.

И их брата, которого они называли Небесным. Девантары во второй раз убили радужного змея!

Небо над ними заполнилось шорохом крыльев. Прилетели все его братья, и соединявшая их боль захлестнула Дыхание Ночи. Но была здесь не только боль. Все, кроме Красного, до глубины души были напуганы. До сих пор смерть не занимала места в их мыслях. Смерть была для других. Они существовали с первых дней творения. Они видели, как зарождался мир. Они не старели. И, кроме альвов, которые перестали заниматься судьбой Альвенмарка, во всем мире не было существа, которое могло представлять для них опасность.

И, несмотря на это, среди этого мира в мгновение ока погиб Небесный. Смерть схватила его без предупреждения. А с ним умерло и нечто в их душах: уверенность в своей неприкосновенности.

Наряду с испугом Дыхание Ночи чувствовал и гнев своих братьев. Одни скорбели по Небесному. Другие еще не дошли до этого. Они еще пытались осознать, что их брата, сопровождавшего их на протяжении многих веков, больше нет с ними. Оттенки чувств были настолько разнообразны, что Дыхание Ночи наконец сплел заклинание, чтобы не быть больше связанным с остальными.

Золотой недоверчиво поглядел на него.

— У тебя есть от нас тайны, брат мой?

Теперь все братья по гнезду смотрели на него.

— Мы не имеем права предаваться чувствам. Мы должны понять, что произошло здесь и почему, — ответил он.

— Что здесь понимать? — Мысли Пламенного были подобны огненной буре. Он даже не пытался совладать с собственным гневом. — Идемте за ними, братья! Они оставили след в Золотой сети. Пока еще будет легко поймать их. Время разговоров миновало. Настало время крови.

— Если бы я был на месте девантаров, именно на такую реакцию я бы и надеялся, — спокойно заметил Изумрудно-зеленый. — Это только начало. Они ждут, что мы в ярости, очертя голову, последуем за ними, заманят нас в ловушку и убьют всех разом. Таков план сражения, полностью соответствующий их коварству.

— Как мы можем не отреагировать на подобную провокацию, брат? — возмутился Иссиня-черный. Он стоял, погрузив когти глубоко в землю. Его темное тело было напряжено, как у хищного зверя, готового прыгнуть на жертву. — Неужели в вашей груди бьются заячьи сердца, братья? Как вы можете сомневаться, стоит ли идти в бой?

— Неужели в твоей голове заячий мозг? — поинтересовался в ответ Золотой. Дыхание Ночи почти не мог смотреть на брата, настолько ярко преломлялся солнечный свет на его чешуе. Казалось, он не существо из плоти и крови, а соткан из света и солнечных лучей.

— Тот, кто идет на битву, не имея плана, оказывается в руках противника. Не пойми меня превратно, брат, я тоже хочу попробовать их крови, но она будет тем слаще, чем более беспомощными они окажутся. Здесь одержали победу девантары. Мы должны признать это и сохранять спокойствие.

— Тебе не хватает мужества сразиться за нашего брата? Отомстить за смерть наших эльфов? Они верно служили нам. Они рисковали ради нас жизнью. Они были нашими глазами там, куда нам путь заказан. Теперь нам вырвали глаза, а ты говоришь, что мы должны признать, что это была победа девантаров. Неужели для тебя это все равно что потерять фигуру на игровом поле? Эти эльфы посвятили нам себя целиком, а ты хочешь отнестись к их смерти спокойно, пожимая плечами? — Казалось, Иссиня-черный в любой миг готов наброситься на Золотого. В его глазах отражались ненависть и презрение. Небесный всегда действовал на своих братьев своей уравновешенностью.

«Мы потеряли не только брата», — думал Дыхание Ночи, отодвигаясь от Золотого. Равновесие между безрассудным мужеством и рассудительностью ускользнет от них без мудрости, которая была присуща Небесному.

— Никто из нас не видел, что здесь произошло, — Дыхание Ночи поглядел на тело кобольда, наполовину скрытое за кустом лещины. Он был свидетелем заклинания, которое было сплетено здесь. И, похоже, ему досталось изрядно. — Я не вижу ран на его теле. Что могло убить его? — Дыхание Ночи надеялся, что удастся отвлечь внимание братьев и не дать разгореться спору. Он понятия не имел, что убило кобольда. Но если Иссиня-черный отстанет от Золотого, значит, кобольд погиб не зря.

Изумрудный вытащил кобольда из-за куста, ощупал его тело, затем сунул когти в рот умершего. С губ кобольда потекла слабая струйка светло-голубого дыма.

Дыхание Ночи принюхался. Пахло горелой плотью.

Когти Изумрудного продолжали ощупывать тело кобольда. Его когтистая лапа напряглась, без труда разрезала грудную клетку кобольда, плоть и кости до самых легких. Из тела вылетело еще больше дыма. Теперь цвет его был темнее.

— Он сгорел изнутри, — когти Изумрудного скользнули к голове убитого. — Все пошло ото лба. Через Незримое око. Это был… — Хвост небесного змея ударил по затоптанной траве. — Его убил свет магии. Он видел то, что не предназначено для смертных, — Изумрудный поднял голову и обвел братьев взглядом. — Мы должны рассказать альвам о том, что здесь произошло.

— Думаешь, они могли не заметить такое заклинание? — усмехнулся Золотой.

Об этом думали все. Но все отнеслись к этому по-разному. Дыхание Ночи снова объединил свои мысли с мыслями братьев и почувствовал гнев и подавленность. И только Золотой реагировал необычно. Казалось, он ничего иного и не ожидал. Более того, Дыханию Ночи показалось, что он доволен тем, что создателей больше не интересует собственный мир.

— Вы все почувствовали сотрясение магической сети, — раздался внезапно голос Золотого в мыслях драконов. — Такое сильное, что его сила перекинулась на мир материального. Я уверен, что как минимум у крупных звезд альвов дрожала земля. Девантары выпустили силу, способную создавать или уничтожать миры. Просто смотреть, как они делают это, было бы глупо. Но поверьте мне, с настоящего момента мне ведома одна мысль: я хочу увидеть, как прольется кровь! И я не пойду к альвам спрашивать разрешения.

Дыхание Ночи испугался, почувствовав, насколько рьяно поддержали Золотого братья по гнезду. Значит, теперь разрыв с альвами скреплен. Нужно вмешаться.

— А если именно этого и добиваются девантары? Может быть, первым делом они хотят вбить клин между нами и альвами. И неужели вы действительно думаете, что мы можем победить девантаров? Они способны творить миры. Если они объединят усилия, то будут многократно превосходить нас по силе.

— Значит, ты собираешься трусливо ждать, пока они не нанесут новый удар? — возмутился Пламенный.

— Я хочу, чтобы они не нанесли нам еще одного настолько тяжелого удара, как в этот день. После уничтожения Голубого чертога они вернулись на Дайю, вы ведь именно так и считаете? Так что же может им помешать прийти в Белый чертог по другой тропе альвов? Мы должны быть готовы к тому, что это будет не единственной атакой. Мы должны защитить Белый чертог! Мы должны распустить эльфов. И подготовить свои убежища к тому, чтобы встретить атаку. Если они знали, где искать Голубой чертог, то кто из нас может сказать, что еще им известно? — Произнеся эти слова, Дыхание Ночи почувствовал их тревогу. И хотя бы Изумрудный и Золотой прекрасно осознавали, что девантары намного могущественнее их. Необдуманные поступки приведут к гибели. Теперь его братья были готовы выслушать совершенно иной план. План, который он вынашивал уже давно.

— Я знаю, как нужно действовать, чтобы нанести девантарам тяжелый урон. Я поделюсь с вами своими мыслями, а потом давайте немедленно приступим к тому, чтобы защитить то, что было нам доверено. Нужно рассеять учеников и наставников Белого чертога по всему миру.

Золотой разозлился, но ничего иного Дыхание Ночи и не ожидал. Однако все остальные братья согласились. Более того, они пришли в восторг.

Девантары пожалеют о том дне, когда явились в Голубой чертог.

Нищенка

Луны-близнецы Нангога уже поднялись высоко в небо, когда Барнаба увидел ее. На первый взгляд, казалось, это просто нищенка. Она кралась по большой площади у Золотых ворот. Однако врата были закрыты, что случалось редко. Поток людей и вьючных животных почти не иссякал, подобно приливам и отливам, устремляясь то в одну, то в другую сторону. Однако после землетрясения он высох.

Барнабе казалось, что он по-прежнему чувствует повисшую над городом тревогу. Звуки Золотого города стали иными. Может быть, все дело было просто в том, что он был здесь впервые без надежной защиты храма или дворца, просто сидел под открытым небом, как нищий.

Голова Львиноголового по-прежнему возвышалась над обломками и камнями. Убрали сломанные балки лесов, на которых работали камнетесы. Раненых и погибших давно унесли прочь. Смыли пыль и кровь с мостовой. Но чтобы сдвинуть с места огромную голову, придется строить кран. И что теперь делать с головой девантара? Ее нельзя снова водрузить на разрушенную статую. Для этого она слишком сильно пострадала. Но и просто разбить на части тоже нельзя.

Барнаба поглядел на огромные надутые тела собирателей облаков, под которыми были привязаны корабли-дворцы и пузатые купеческие суда. Дюжины таких существ парили над городом, вцепившись в уходящие в небо якорные башни. Они слегка покачивались на слабом ветру, который дул со стороны широких рисовых полей у реки вверх по склону. Бриз нес с собой постоянный плеск и шум водяных колес, поднимающих драгоценную влагу к дворцам на самых высоких террасах у края кратера. С какой-то из крыш складов, обрамлявших большую площадь, доносилась негромкая, жалобная песня флейты.

Барнаба снял сандалии, чтобы бесшумно последовать за нищенкой, перебиравшейся из тени в тень. При этом неглубокая миска, висевшая на ее посохе, при каждом шаге ударялась об узловатую палку. Как и она, он прижимался к стенам, следя за тем, чтобы не оказаться на открытом пространстве, где его мог увидеть любой тайный наблюдатель.

Спустя некоторое время бывший священнослужитель дошел до того места, где впервые остановилась нищенка. На грязной кирпичной стене было намалевано бесформенное пятно. Барнаба улыбнулся. Все идет именно так, как он себе и представлял. Идолопоклонники, посвятившие себя Зеленым духам, хотят использовать произошедшую днем трагедию. Для них случившееся сегодня — знак новых богов. Восстание против бездумной жадности людей, грабителями пришедших в этот мир и остающихся слепыми к его чудесам.

Тем временем фигурка почти дошла до массивного портала, за вратами которого таились Золотые тропы. Она не осмелилась нарисовать свой значок там, но испачкала одну из ног обезглавленного Львиноголового. Священнослужитель затаил дыхание. Он уже встречался с богом лицом к лицу. Он не осмелился бы бросить ему вызов таким образом. То, что статуя лишилась головы, ничего не говорило о силе или бессилии девантара. Тот, кто видит в этом знак, слишком наивен.

Барнаба ждал в тени, пока нищенка закончит свою работу. Завтра появятся новые истории о Зеленых духах и их богах и о слабости девантаров, которые не сумели защитить даже свои статуи. Он прислушался к негромкой песне флейты. Когда далекий свист разрушил жутковатую тишину над площадью, нищенка бросилась к Солнечной аллее. Теперь она шла сильными широкими шагами, крепко сжимая миску для подаяний. Стук уже не сопровождал ее шаги. Смолкла и песня флейты. Казалось, неустанно производящий шум город затаил дыхание.

Священнослужитель вскочил, чтобы броситься вдогонку за нищенкой, прежде чем та исчезнет во тьме. Он добежал до широкой аллеи и успел увидеть, как она свернула на одну из узких улочек, расходившихся от бульвара. Сердце болезненно забилось меж ушибленных ребер. В теле болела каждая косточка. Нищенка точно не была калекой, судя по тому, как она двигалась сейчас. В отличие от него. Заметила ли она его? Или решила убраться подальше просто из осторожности?

В ушах звучало гудение мух. Барнаба помахал рукой перед лицом и тут же осознал, что никаких мух нет. Нужно взять себя в руки! Нельзя так легко сдаваться! Настолько быстро, насколько позволяли истерзанные кости, он ринулся к улочке, в которой скрылась нищенка. Спустя несколько шагов она перешла в крутую лестницу, ведущую к расположенным ниже улицам города. Барнаба вздохнул. Это город лестниц. Его строили на крутом холме. Ровными были только те дороги, которые вели параллельно склону, для остальных нужны были крепкие ноги.

Священнослужитель раздраженно всматривался во тьму. Ни единого лучика света не падало в мрачную щель между домами. Осторожно, пробираясь вперед шаг за шагом, Барнаба стал спускаться по лестнице. Между темными стенами домов словно паутина протянулись бельевые веревки. На него закапала вода. Вонь мочи, дешевого капустного супа и прогорклого масла въелись в каменную кладку. Запах бедности и безнадежности.

«Запах мира, пожирающего мечты», — подумал Барнаба. Даже не у каждого десятого мужчины здесь была женщина. Редкая женщина добровольно соглашалась приехать в Нангог, не считая разве что шлюх. Женщины здесь были бесплодны. Почему это так получалось — еще одна из множества загадок этого мира.

Барнаба дошел до развилки, у которой влево уводила еще одна, еще более узкая лестница. Здесь, на распутье, паутина бельевых веревок была не настолько густой, и грязные ступеньки слегка освещало сияние лун-близнецов.

На двух стенах домов священнослужитель обнаружил знак идолопоклонников. Он был в городе повсюду. Сколько же жителей Нангога втайне поклоняется Зеленым духам? Увидев наконец отпечаток босой ступни на грязной земле, он понял, что нищенка выбрала узкую лестницу, которая вела дальше, в темное нутро города. Уверенно улыбнувшись, он пошел по лестнице, настолько узкой, что руки касались стен домов, и вскоре его снова полностью окружила темнота.

Внезапно его схватила чья-то рука. Его втащили в подъезд и прижали к стене. Что-то холодное и острое прижималось к горлу.

— Думаешь, сможешь следить за нами?

— Совсем наоборот, — ответил Барнаба, стараясь не подавать виду, насколько напуган. — Я рад, что меня нашли.

— Что за глупая болтовня? — Давление клинка на горло стало сильнее.

— Я искал вас, чтобы присоединиться к вам.

— Чтобы присоединиться к нам? — насмешливо прошептал голос. — Наверное, ты имеешь в виду возможность озолотиться, предав нас. Но ты кончишь свои дни поживой для уличных собак, как и все остальные лазутчики, которых к нам подсылали, — на горло надавили с новой силой, и Барнаба почувствовал, что по коже потекла теплая кровь.

— Я Барнаба из Нари, — с трудом переводя дух, прошептал он. — Доверенное лицо убитого верховного священнослужителя, Абира Аташа, меня разыскивают по всему королевству Арам. Я…

— Отпусти его, Артикнос, — произнес за его спиной женский голос.

— Надеюсь, ты ему не веришь, За…

— Не называй моего имени! Давай отнесем его к камню богини. Там нет тайн. Пусть Великая мать решит его судьбу.

Клинок отняли от горла Барнабы. Священнослужитель перевел дух и потянулся к ране на горле. Она оказалась неглубокой.

— Спасибо вам, госпожа. Я обещаю… — Удар пришелся прямо за ухо, и все вокруг почернело.

Родственные души

Поток холодной воды привел его в чувство. Над Барнабой стоял высоченный коренастый мужчина, державший в руках пустую миску для воды. На нем была грязная туника с широким кожаным поясом, за которым торчали серебряная флейта и нож. Его нож! Этот негодяй украл нож, который должен однажды пронзить сердце Аарона.

Широкая улыбка разделила рыжую бороду великана надвое. Голубые глаза смотрели на Барнабу со смесью злорадства и любопытства.

— Итак, ты снова с нами, священнослужитель.

Все еще оглушенный, Барнаба поморгал, прогоняя воду с ресниц. Он лежал в пещере, в центре которой почти до самого потолка вздымалась колонна из кристаллов. Перед Артикносом на выступе в скале стоял потайной фонарь. Света от него было немного. Сказать, насколько велика пещера, было невозможно. Где-то в глубине капала вода, но воздух все равно был сухим, пахло каменной пылью и ладаном. Барнаба снова поглядел на кристалл, в гранях которого преломлялся свет фонаря. Он слышал о подобных кристаллах. Должно быть, они стоили целое состояние! Наверняка где-то неподалеку существует храм идолопоклонников. Значит, первой цели на пути ко льду мечты он уже достиг.

— Артикнос производит впечатление, правда? — раздался хриплый нетвердый голос. — О тебе такого не скажешь. Выглядишь так, словно тебя избили до полусмерти.

Барнаба сел и только потом обернулся. За его спиной, всего в трех шагах, стояла хрупкая на вид старуха. Она приветливо улыбалась ему. Лицо ее представляло собой лабиринт из морщинок, за увядшими губами виднелся беззубый рот. Но темные глаза лучились силой. Барнаба прекрасно знал такие взгляды. Так светятся глаза у тех, кто наполнен верой и кто хочет нести эту веру в мир. У Абира Аташа был такой взгляд, когда он говорил о том, что сословие жрецов может стать движущей силой империи Арам. И иногда он замечал его и у бессмертного Аарона.

— Великая мать не скажет нам, кто ты такой, но поведает, чист ли ты сердцем, — глаза ее сузились. — Надеюсь, что ты не врешь, незнакомец. Мне не доставит удовольствия наблюдать за твоими страданиями, — она кивнула великану. — Привяжи его к камню богини!

Барнаба поднялся, прежде чем Артикнос успел схватить его. Голова кружилась. В голове стучала жгучая боль. Он глядел на бородача, и взгляд его остановился на серебряной флейте, торчавшей у того за поясом.

— Это ты играл на флейте на крыше? — Барнаба с трудом представлял себе хрупкую на вид серебряную флейту в медвежьих лапах этого великана.

— Думал, я позволю… — Великан запнулся и виновато поглядел на старуху. Он едва не произнес имя нищенки.

«Кто же она такая, если даже ее имя такая тайна? Высокопоставленная дама?» — подумал Барнаба.

— Игра на флейте — это знак. Наша… подруга знала, что если я прерву игру, значит, за ней кто-то идет. В прошлом нам неоднократно не везло с подобными тебе людьми. Я очень надеюсь, что ты пришел с искренними намерениями. Но если ты лжешь, то очень сильно пожалеешь, что я не перерезал тебе горло, — левой рукой бородач осенил себя защитным знаком и сплюнул за плечо, чтобы отвести беду. Затем схватил Барнабу, обмотал его запястья кожаными ремешками и привязал таким образом, что он обхватил кристальную колонну вытянутыми руками. Поверхность кристалла была холодной и гладкой.

Артикнос набросил ему петлю на шею, свободный конец обмотал вокруг колонны, так что Барнаба прижался лицом к отражающей поверхности кристалла.

— Вот и славно, — пробормотала жрица. — Его голова должна касаться кристалла, он не должен быть в состоянии одернуть ее. А теперь бери фонарь, Артикнос, — приказала старуха и обернулась к Барнабе. — Прости, что оставляем тебя в темноте, священнослужитель, но так твое переживание будет интенсивнее. Желаю удачи, — с этими словами она, хромая, направилась к низкому проходу. Артикнос поднял с пола потайной фонарь и вместе с ней вышел из пещеры.

Несколько мгновений через отверстие еще падали отблески света, а потом Барнабу окружил мрак. С темнотой пришли мухи. Барнаба знал, что они ему только мерещатся. Он находится где-то глубоко под землей. Здесь нет мух. Но, несмотря на это, он слышал их. Низкое, тревожащее жужжание. А потом он почувствовал их. Первая села ему на левую щеку. Поползла по ней. Ее крохотные лапки защекотали кожу. Он попытался шевельнуть головой, насколько позволяли путы, но на эту маленькую негодяйку это не произвело никакого впечатления. Муха ползла к его глазу. Теперь на его лицо начали приземляться другие. Он чувствовал щекотку повсюду, воздух был наполнен их низким гудением. Казалось, их здесь сотни. Священнослужитель закричал. Но мухи не уходили. Он вот-вот сойдет с ума.

— Ты уже сошел сума, — вмешался в его размышления циничный голос. — Здесь нет никаких мух!

Но ведь он чувствует их. И слышит. Они здесь!

Внезапно колонна стала теплой на ощупь. Краем глаза Барнаба увидел, что из глубины кристалла поднимается бледный свет, медленно, как вода в бокале, который наполняют из кувшина. Темнота отступила к стенам пещеры. На удар сердца ему показалось, что он видит темные точки, пляшущие в воздухе. Потом гудение смолкло. Мух больше не было. Барнаба облегченно вздохнул, напряженные мышцы расслабились. Дыхание успокоилось.

Что-то потекло из кристалла. Туман? Он тянулся по пещере длинными полосами, похожими на нити бледно-зеленого цвета. Температура значительно понизилась, стало настолько холодно, что у Барнабы застучали зубы, он увидел, что изо рта у него плывут облачка пара. С туманом вытек из кристалла и свет: неровный, мерцающий, без центра, как у пламени свечи или горящего факела. Нет, он был текучим, как туман. И тут Барнаба понял, что пришло к нему в пещеру, и все тело его выгнулось в путах от страха. К нему пришли Зеленые духи Нангога!

Кристальная колонна стала еще чуточку теплее. Жуткий свет казался живым, двигался, словно пульсация. Теперь духи плотно окружили его. Барнаба затаил дыхание, боясь, что вдохнет их. Вскоре он почувствовал, как что-то давит на внутренности, словно пытаясь вырваться изнутри. Ощущение становилось все более невыносимым. Широко раскрыв глаза, он смотрел на духов. Поскольку его лицо было привязано к колонне, он не мог видеть значительную часть пещеры, и это пугало еще больше. В это время духи скользили над ним. Когда давление в горле стало почти невыносимым, едва не взрывая легкие, он уступил. Если он перестанет дышать, то задохнется. Хрипло хватая воздух ртом, он вдохнул зеленый туман.

На вкус он был влажным, как воздух в бане, и совершенно безвкусным. Священнослужитель сделал выдох. Что бы он ни впустил в себя, осталось там. Оно не покинуло его вместе с выдохом.

Теперь Барнаба стоял тихо, прислушиваясь к себе в поисках изменений.

Его охватило глубокое отчаяние. Он думал об Икушке и о том, что не разглядел своего счастья. Даже когда он мог коснуться ее обеими руками, он убеждал себя в том, что все это лишь сон. Сны — вот из чего состоит его жизнь. Унижение, интриги, невежество. Часы бодрствования не приносили ему счастья. Он жалел, что не может мечтать вечно.

При мысли об этом он почувствовал что-то в глубине себя. Ощущение, будто в груди поселилась вторая душа, знавшая обо всем том, что он пережил, и еще гораздо больше. Предательство, боль и одиночество были ведомы ей так же, как и ему, только все это произошло в таких масштабах, что едва не лишило ее рассудка. От безумия это незнакомое существо в его груди защитила лишь мысль о мести. Чувство, которое переполняло и его. Сладкая месть. Если он найдет лед мечты, то сможет подчинить себе этот мир.

В голове возникли образы. Образы того, чего он никогда не видел. Широкая равнина, покрытая ледяной броней. Здесь не было ни единого деревца, не мог вырасти ни единый кустик травы. И было настолько холодно, что замерзали даже мечты. Барнаба смотрел сверху на кратер, похожий на Устье мира, на отвесных склонах которого вздымался Золотой город. Но здесь каскады льда спускались в зев земли, теряясь во тьме. Теперь он знал, что должен спуститься туда. И знал, кто может отвести его туда: невысокий человек, которого сопровождает птица, вышитая на его камзоле, и которого окружает музыка.

Вторая душа хотела даровать ему месть и сделать его своим орудием. Барнабу захлестнули сомнения, когда он почувствовал мрачность этого существа. Жгучий гнев, питаемый на протяжении бесчисленных веков. Волосы на теле Барнабы встали дыбом, ледяной озноб пробрал тело, а духи тем временем окружали его все более и более плотным кольцом. И внезапно он почувствовал их!

Его коснулся холод, притянутый чем-то в груди. Духи устремились к нему, нырнули в него. Тело корчилось в судорогах. Сердце билось неровно, боролось с тем, что хотело захватить власть над ним, что пронизывало его целиком. Он знал, что проиграет этот бой.

И в тот же миг, когда он подумал об этом, он увидел ее — и Барнаба все понял.

Драконья кровь

Он восседал на вершине пирамиды, словно властелин сада Ядэ. Дыхание Ночи уже почувствовал его присутствие, когда проходил через звезду альвов. Совсем скоро придут братья по гнезду и приведут тех избранных, кто должен сломить высокомерие девантаров.

Сейчас ему совершенно не нужен был Солнечный Ветер. И в то же время Дыхание Ночи понимал, что от высокомерного красноспина не удастся отделаться парой слов. Интересно, что привело сюда его брата-дракона? Давно это было, когда он в последний раз приходил к нему.

— Надеюсь, твоя охота была удачной, брат мой, — раздался голос Солнечного Ветра в его мыслях.

— Нет, ты выбрал самый неудачный день для визита. Приходи завтра.

— Я бы так и поступил, если бы дело, по которому я пришел, могло подождать.

Дыхание Ночи опустился на берег озера, раздраженный из-за того, что строптивый красноспин возвышается над ним и ведет себя так, словно это он хозяин сада Ядэ. На миг он подумал, не сказать ли Солнечному Ветру, что с минуты на минуту должна состояться встреча старших. Но насколько дракон знал своего брата, тот возомнит себя слишком важным, если поймет, что мешает встрече небесных змеев, нежели пристыженно удалится восвояси. Поэтому он произнес:

— Так скажи мне, что это за дело, что не терпит отлагательств.

— Эльфийка с длинными золотыми волосами находится под твоей защитой, брат? Лучница?

— Возможно, — Дыхание Ночи заставил себя сдержать бурю эмоций. Что нужно Солнечному Ветру от Нандалее? Откуда он ее знает? — Что заставляет тебя искать эльфийку?

— В горах к западу от твоего оазиса, у источника, я взял ее след, — Солнечный Ветер даже не пытался скрыть свой гнев. Его шипастый хвост ударил по воздуху. — Ты ее прячешь?

Дыхание Ночи выпрямился в полный рост.

— Я не прячу детей альвов. Они служат мне, а теперь говори прямо, чего ты хочешь, или покинь сад Ядэ. У меня нет времени и терпения на интриги и перебранки.

— Она украла у меня добычу. Ранила меня и угрожала убить. Сначала я хотел позвать своих братьев, чтобы затравить ее. Но решил все же прийти к тебе, Дыхание Ночи, ибо ты повелитель Байнне Тир. Ты должен первым узнать, что эльфы перестают уважать нас, — он поделился с Дыханием Ночи своими воспоминаниями. Тем, что произошло у источника в саванне. — Я хочу получить ее голову или сердце! Я хочу, чтобы она больше не могла спрятаться под твое крыло. Изгони ее из сада Ядэ, чтобы я мог забрать ее себе.

То, что увидел Дыхание Ночи, испугало его. Как Нандалее могла настолько зарваться, чтобы восстать против дракона! Она охотница! Она должна была знать, что добыча Солнечного Ветра неприкосновенна и что способ охоты — исключительно его дело. Никто из его братьев-драконов не потерпел бы подобного поведения!

— Дай я посмотрю твою рану, брат. Может быть, я смогу облегчить боль, — Дыхание Ночи даже не пытался скрыть свой гнев по поводу поведения Нандалее. Было ошибкой забирать ее сюда!

Солнечный Ветер сорвался с острия пирамиды, расправил крылья и по широкой дуге прилетел на берег озера.

Дыхание Ночи осознавал, что за ними обоими наблюдают. Нодон был рядом, с ним — некоторые драконники. Дюжины кобольдов, работавших в огромном саду, с любопытством глядели на него и красного дракона. Но никто из них не мог знать, о чем они говорили, обмениваясь мыслями.

Солнечный Ветер приземлился, вытянул раненое крыло.

— Это легкая рана, брат. У меня болит скорее задетая гордость. Я был там, когда мы сражались с наглыми карликами, убившими Парящего наставника. Все низшие народы Альвенмарка теряют уважение к нам, драконам. Мы не имеем права сносить это!

Дыхание Ночи вытянул длинную шею, поглядел на рану. Выстрел был сделан мастерски. Нандалее попала Солнечному Ветру в сустав. Что бы ни говорил младший брат, рана наверняка была очень болезненной и мешала ему летать.

— Я могу покончить со всей твоей болью, — он чувствовал мысленное ликование младшего брата.

— Хочешь поучаствовать в охоте на эльфийку?

— Нет! — Дыхание Ночи прокусил длинную шею красноспина. Массивные челюсти одним движением отделили голову младшего дракона. Хвост Солнечного Ветра нанес сильный удар. Длинные шипы на конце хвоста попали в бок небесному змею, но Дыхание Ночи даже не вздрогнул. Во рту было полно крови. Он наслаждался ее металлическим привкусом, и тут осознал, насколько давно не охотился.

Он сладострастно вонзил клыки в тело красноспина. Жадно терзая плоть своего мертвого брата, он отрывал широкие полосы с ребер. Глотать, словно какой-то хищник, было недостойно его, но ему это доставляло наслаждение. Такова его природа, и он слишком долго сдерживал себя. Или это последняя мысль умирающего красноспина привела его в такую ярость?

Солнечный Ветер был уверен в том, что Нандалее убьет его, Дыхание Ночи. Дыхание Ночи знал, что тот обладает пророческими способностями. Или это была просто последняя злобная попытка посеять сомнения в сердце своего убийцы?

Дыхание Ночи в ярости оторвал еще одну широкую полоску мяса от бока младшего дракона. Если Нандалее действительно решит обмануть его, это откроется, когда он нанесет ей татуировку. Несмотря на то что он не может читать ее мысли, во время ритуала все защиты падут, все секреты вскроются. В глубине души Дыхание Ночи знал, что он в первую очередь не хочет думать о том, что эльфийка плетет интригу против него. Кто угодно, только не она! Она мятежна, но прямодушна. Нандалее неведома подлость.

— Его проступок был настолько серьезен, что ты не казнил его, а решил полностью поглотить?

Дыхание Ночи испуганно обернулся, прекрасно осознавая, что из пасти у него течет кровь. Из-за обломка скалы, несколько десятилетий тому назад отделившегося от бока пирамиды и теперь наполовину скрытого клумбой с дикими цветами, вышел эльф. Словно его фигура магическим образом впитывала последние лучи уходящего дня, его окружал ореол золотисто-красного цвета. То был его брат по гнезду, Золотой. Когда он пришел? Видел ли ссору? Читал ли втайне его мысли и знает, что натворила Нандалее?

— Ты давно здесь? — Дыхание Ночи изо всех сил пытался произнести свой вопрос так, чтобы не вызвать никаких подозрений.

Золотой выдержал его взгляд. Достаточно долго.

Дыхание Ночи переступил через труп красноспина и вырос над Золотым, казавшимся слишком хрупким рядом с ним в своем эльфийском облике.

— Солнечный Ветер поставил под сомнение мой авторитет.

Золотой не отпрянул, но угрозу понял.

— Как глупо с его стороны не принять во внимание твою вспыльчивость. Я рад, что стал свидетелем этого происшествия, ибо оно дарует мне мудрость понимания того, что тебе не стоит опрометчиво бросать вызов, брат.

Дыхание Ночи хотел что-то ответить, но над западным отрогом гор показался силуэт Пламенного. Сейчас не время заниматься такими мелкими вопросами. Нужно завершить вместе великий труд, из которого вырастет месть девантарам.

Плоть

Володи был приятно удивлен, поднявшись на верхний этаж маленького дома и выглянув в большой сад. Ладно, эта квартира не могла сравниться по роскоши с домом терпимости, где жил Коля, но если не принимать в расчет этого, в лучших условиях ему не доводилось жить никогда. Едва его привели на огороженную высокими стенами территорию, где живут те мужчины, которым суждено когда-то закончить свои дни на алтаре Пернатого змея, к нему пришел слуга и спросил, какие блюда он предпочитает. И этот парень говорил серьезно, несмотря на то что из-за палочек из слоновой кости, воткнутых в его нос, выглядел он несколько смешно.

Поначалу Володи был несколько огорошен. Его не спрашивали, что он любит есть, с тех пор, как он ушел из родительского дома. Наконец он попросил кусок сочного мяса из оленины и медового вина. Маленький носач и глазом не моргнул, когда он высказал пожелания. Есть ли олени здесь, в Нангоге?

Володи отвернулся от окна и поглядел на широкую постель, занимавшую большую часть комнаты. Она состояла из каменного постамента и толстой мягкой подстилки. Мужчина недоверчиво поставил на нее ногу. Постель оказалась необычайно мягкой. Набивали явно не соломой.

Он кинулся на постель и вытянулся во весь рост. Подстилка спружинила. Интересно, чем же ее набивали? Он вынул из ножен до смешного маленький нож, который Нека… Нику… Проклятое имя! Какой же друсниец сможет запомнить, как зовут какого-то чертова цапотца! Его почти что шурин, который любит переодеваться в черную кошку, дал ему этот нож. А перед этим сказал, что для воина быть невооруженным — страшное оскорбление. Конечно, Нека… в общем, шурин, не сумел удержаться от того, чтобы не рассказать, что он проведет остаток своих дней привязанный к циновке, если ему вдруг взбредет в голову ранить ножом кого-нибудь из других избранных. Хорошего же Нека о нем мнения! Как будто он бегает по улицам и ради развлечения вспарывает людям животы.

Володи оглядел ложе, размышляя, в каком месте вспороть ткань, чтобы увидеть, чем набита подстилка. Когда-то он слыхал о том, то для набивания подстилок можно использовать конский волос. Но скорее всего, это ложь. Разумный человек станет украшать конским волосом скорее шлем, но совать в постель не станет, когда для таких вещей существуют сено и солома. Может быть, овечья шерсть?

Перекатившись в изножье кровати, он надрезал ткань на пядь. Каменный нож оказался на удивление острым. Воин просунул кончики пальцев между краями ткани и вытащил изнутри что-то пушистое и мягкое. Было немного похоже на шерстяной шарик. Странно. Володи принюхался. Овцой не пахнет. Взял в рог. На вкус тоже не похоже на овчину. Очень странно.

Он снова вытянулся на кровати во весь рост. Интересно, каково будет снова встретиться с Кветцалли. Предала ли она его? Поначалу точно. Она увидела его светлые волосы, вызывающе улыбнулась ему и нарочно привела в дом с перьями, чтобы вскоре потащить на жертвенник. Если верить словам ее брата, до встречи с ним она проделывала это весьма успешно. Более того, будто бы она сама лично вспарывала грудь некоторым жертвам, чтобы подарить их сердца Пернатому змею. Так что же произошло с ней в их последний проведенный вместе вечер? Она заставила его выпрыгнуть в окно. Хотела спасти? Или пошло не так что-то еще, чего он не понял?

Володи вытащил изо рта пушистый комочек, который не был овечьей шерстью, и задумчиво поглядел на него. Поговорить с Кветцалли он не сможет. Она не сможет объяснить, почему послала его в окно. Она ни слова не понимает на его языке. Может быть, так оно и лучше…

— Избранный, — раздался снизу гнусавый голос его личного повара. — Еда!

— Неси наверх! — Володи сел на постели и прислушался к шагам на лестнице. А потом почувствовал: запах жареного мяса.

— Жаркое из оленины, — широко ухмыляясь, объявил цапотец. А потом кивнул на кувшин, стоявший рядом с тарелкой. — И медовое вино.

Володи не поверил своим глазам. Жадно схватился за жаркое и обжег пальцы о горячее мясо. Ругаясь, он выпустил кусок и принялся шарить рукой в поисках каменного ножа, завалившегося под одеяло.

— Как тебе это удалось? Это… это же действительно жаркое из оленины, да? — Он нашел нож, но решил сначала отпить медового вина. Оно было чудесным! Слегка охлажденным, немного липким. Ничего лучше и быть не может.

— Скажем так… — Слуга улыбнулся еще шире. — Большинство из почтенных избранных, которые находятся здесь в гостях, это друснийцы. И вы — не пойми меня превратно, это не оскорбление — но вы не отличаетесь особой изобретательностью в вопросах любимых блюд. Так что мы хорошо подготовились, чтобы выполнить ваши желания.

Володи вонзил нож в жаркое, взял горячее мясо кончиками пальцев и отрезал толстый кусок. Оно было идеальным. Изнутри полилась темная кровь. Не слишком зажаренное! Этот парень действительно знает, как сделать счастливым друснийца. Володи облизал с пальцев мясной сок.

— А теперь я пойду посмотрю, как там та женщина. Ее должны были уже помыть, — с этими словами цапотец повернулся и скрылся.

Внезапно Володи лишился аппетита. Он глядел на истекающее кровью мясо и представлял себе, что, возможно, уже завтра будет выглядеть точно так же: окровавленный кусок мяса на жертвенном камне. Думала ли об этом Кветцалли, когда улыбнулась ему впервые? Как разрежет ему грудь во славу богов? Как он мог захотеть увидеть ее снова! Просто он проклятый дурак.

Зато дурак, который определяет здесь ход вещей. Он может отказаться от нее. Он сам может выбрать, с какой женщиной спать.

Расстроенный, он взял кувшин медового вина и сделал большой глоток. Поглядел в окно, и взгляд его упал на крохотную птичку, опускавшую длинный клюв в бутон цветка и так быстро бившую крыльями, что они сливались в трепещущую тень.

Володи не знал, сколько времени прошло, когда на лестнице снова раздались шаги. Он вздрогнул и задел кувшин с медовым вином, содержимое которого разлилось золотой лужицей по белой простыне. «Я отошлю ее прочь, — думал он. — А потом найду способ выбраться из этой золотой клетки».

Его личный слуга с косточкой в носу казался расстроенным. Лицо его было вытянуто, он толкал перед собой женщину, понурившуюся, волосы скрывали лицо. На плечах ее была накидка из пестрых перьев.

— Боюсь, тебя обманули, избранный, — сдавленным голосом пробормотал слуга и снял с плеч женщины плащ. Она стояла, прижав руки к бокам, слегка согнувшись. Смуглая кожа изуродована синяками и шрамами. Поперек живота проходили четыре отвратительных шрама, словно она сражалась с медведем.

Горло сжалось, Володи молчал.

— Это нехорошая женщина. Не знаю, кто позволил себе сыграть с тобой эту злую шутку, избранный. Я уведу ее прочь.

Володи вскочил, нагнулся, подобрал лежавшую на полу накидку и набросил ее на плечи обнаженной женщины. Затем убрал волосы с лица. Она слегка отпрянула. Огонь в глазах ее угас. Что там говорил Ника? Она стала «плотью». Да, именно так он назвал свою сестру. Плоть.

Володи не был уверен, что она узнала его. Лицо было подобно маске.

— Я уведу ее прочь, избранный. Должно быть, это ошибка…

Володи мягко обнял ее и крепко прижал к себе.

— Оставь нас одних, — сдавленным голосом произнес он. — Она — единственная женщина, которую я когда-либо хотел иметь.

Змеиная пасть

Володи прислушивался к дыханию Кветцалли. Оно все еще было неровным. Теперь она вздрагивала в его объятиях, бормотала что-то, но не просыпалась. Прошло совсем немного времени, прежде чем она уснула. Она стерпела то, что он обнял ее и крепко прижал к себе. Впрочем, никакой реакции не проявила. Все равно как если бы он обнимал одеяло.

В окно спальни падал серый свет. Над огромным городом занималась заря. На улице, в больших садах, звучал тысячеголосый птичий концерт. Таким мирным казалось это место, и тем не менее, здешние священнослужители бесконечно жестоки.

Володи осторожно высвободил руку и встал с кровати. Кветцалли вздохнула во сне. Тело снова сотрясла дрожь. Скомкав одеяло, она крепко прижимала его к груди. Она поправится, уговаривал он себя, и стал спускаться по лестнице.

На пороге дома лежал его слуга и храпел. Володи разбудил его пинком.

— Что любят есть цапотцы?

Слуга сонно заморгал.

— Маисовые лепешки, — он потянулся и поправил кость, проткнувшую нос. — Это все любят.

— Простые хлебные лепешки? — недоверчиво переспросил Володи. — Разве это не скучновато?

— Скучновато! — Слуга поднялся. — И это говорит друсниец, народной кухне которого неведома большая радость, нежели наполовину сырое мясо оленя. Прости мое потрясение, избранный, но маисовые лепешки — это бесконечно больше, чем просто хлеб. Все дело в начинке и соусах. Их можно подавать дюжиной разных способов: с рубленой собачатиной, под соусом из горького шоколада или в качестве гарнира к вареным в масле колибри…

— Кол ибри?

— Маленькие птички, господин. Они пьют нектар из цветов, как птицы.

Володи вспомнил крохотную птицу, которую видел вчера.

— Кол ибри… — задумчиво повторил он. — Как же их можно есть? Там же ничего не останется, если общипать перья.

— Мы еще отрезаем ноги и голову, — серьезно ответил его слуга. — И, конечно же, еще и потрошим. А потом их ненадолго бросают в кастрюлю с кипящим маслом, — он прищелкнул языком. — Вкусно!

— А косточки?

— Их едят. Очень хрустящее блюдо, избранный.

Володи с удивлением смотрел на низкорослого мужчину с костью в носу. Неужели этот парень дурачит его? Цапотец выдержал его взгляд. Не усмехнулся. Не подмигнул. Он говорил действительно всерьез!

Володи откашлялся.

— Хрустящие косточки… Итак, я хочу, чтоб ты мне выставил полный стол еды, которая нравится всякому цапотцу. У тебя у самого должны слюнки течь, когда ты притащишь мне вареных в масле кол ибри, или рубленую собачатину, или что еще может предложить ваша кухня… Что останется, можешь съесть сам. Так что делай свое дело как следует.

— Избранный… — Слуга смущенно переступил с ноги на ногу. — Ты не должен ничего делать для девушки. Ты избран Пернатым змеем. Все здесь вращается вокруг твоего благополучия. И, кстати, мужчины из Друсны не ценят лакомства нашей кухни. Боюсь рассердить тебя, если исполню твое желание.

— Если Кветцалли будет рада, я тоже буду рад. Если она не станет ничего есть, вот тогда можешь начинать бояться.

Личный слуга огорченно посмотрел на него.

— Она глядела в великую тень. Ее уже ничем не порадовать. Это…

Володи положил обе руки на плечи низкорослому слуге. Воин догадывался, что означает «глядеть в великую тень».

— Ты просто сделаешь все возможное, друг мой. Когда-то я командовал многими сотнями воинов. Мои люди называли меня «Идущим над орлами». Они говорили так потому, что я не признаю, что что-то невозможно сделать, если не перепробовал все возможное. Мы оба сумеем добиться того, что Кветцалли снова подымет голову и вместо тени станет смотреть на солнечный свет.

— Ты не такой, как другие мужчины, которым я прежде служил…

— Как тебя зовут?

— Ты не запомнишь, избранный. Имена моего народа не созданы для языков златовласых воинов.

Володи понимал, что, возможно, маленький человечек прав. Но хотел хотя бы попытаться.

— И все же поведай мне свое имя.

— Ихтака.

— Иш-та-ка, — Володи произнес имя тихо, оценивающе, покатал его на языке, как незнакомое вино, о котором еще не знаешь, принесет ли оно радость или головную боль. — Иштака. Это что-то значит?

— Это значит «тайна», — серьезно ответил цапотец.

— Хороший знак. Мы вместе откроем тайну, что нужно сделать, чтобы вернуть Кветцалли из великой тени обратно к жизни.

— Узнаем, — Ихтака торжественно поклонился. — Узнаем, избранный, — и поспешил прочь.

Володи смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за цветущими красными цветками кустами. Друсниец не хотел сразу возвращаться наверх. Он знал, что недостаточно просто лечь рядом с Кветцалли и обнять ее. Погрузившись в размышления, он бродил по парку. Узкие тропинки между домами избранных были выложены маленькими белыми камешками, поскрипывавшими под каждым шагом. Ни единого увядшего цветка, ни единого оборванного листка — на белых камнях не было ни единого пятнышка. Это место должно было быть идеальным. Он прошел мимо пруда, в каменных берегах которого угадывались извивающиеся фигуры змей. Из зеленой воды озерца росли большие белые цветы, на границе темноты и сумерек время от времени виднелись пестрые рыбы. Едва уловимо.

Володи пожалел, что мало знает о женщинах. Как можно вернуть Кветцалли вкус к жизни? Чего она хочет? Подбодрит ли ее хорошая еда? Ему бы помогло!

Он снова побрел в парк. Задумчиво вслушиваясь в пение птиц, он восхищался чудесными красками их оперения. Казалось, они хотят перещеголять друг друга в том, кто из них лучший кудесник небес. Володи вспомнилось лето в Друсне. Как он вместе со своим братом Бозидаром ходил на охоту. Интересно, что он сейчас делает?

Давно они уже не виделись. Он был старшим, более ответственным. Когда бои с Аркуменной, ларисом Трурии, были окончены, Бозидар вернулся домой. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Жив ли еще отец? Или теперь брат сидит на простом деревянном троне в длинном отцовском доме? Воин не отказался бы еще раз побродить с ним по родным лесам. С братом. Всего один день… Но видимо, не судьба. Он умрет вдали от родины. Не на поле битвы. Его забьют, как скот.

Володи дошел до огромного квадра, который возвышался посреди рощи, в окружении цветущих персиковых деревьев. Он наслаждался ароматом цветов и рассматривал странный монумент. Глубокие линии были вырезаны на снежно-белом камне, изображая стилизованную звериную голову. Воин разглядел глаз, открытую пасть и клыки.

Он обошел квадр и увидел, что с передней стороны он открывается. Лестница с широкими ступенями вела под землю. По краям ступеней стоял длинный ряд масляных ламп, их золотистые огоньки трепетали на теплом ветру, поднимавшемся из-под земли и немного похожем на дыхание.

— Ты стоишь перед Пастью змея, — прервал его размышления чей-то голос.

Володи испуганно обернулся. За его спиной стоял высокий худощавый человек, вокруг бедер у него была обмотана ткань небесно-голубого цвета, больше из одежды на нем не было ничего. Светлые волосы длинными прядями спадали на грудь. По бороде стекала вода. Он смотрел на друснийца открытым взглядом карих глаз, окруженных мелкой сеточкой морщин. Володи решил, что ему больше тридцати лет.

— Кто ты такой?

— Эйрик, избранный, так же, как и ты. Я из страны озер к северо-западу от Друсны.

Володи кратко представился.

— Ты двигаешься довольно тихо, — закончил он.

— Ты настолько глубоко задумался, что не услышал бы, если бы даже по дорожке прошелся овцебык. Кроме того, мне не нужно было далеко идти, — Эйрик кивнул за плечо, указывая на небольшой пруд, мимо которого проходил Володи. — Там теплая вода. Иногда, когда ночью не удается уснуть, я прихожу сюда, плаваю, меланхолично разглядываю звездное небо и последний путь, который мне суждено пройти.

Володи с содроганием поглядел на зияющую пасть змеи. Портал в высоту достигал более трех метров.

— Куда ведет эта дорога?

Эйрик пожал плечами.

— Разве это важно? Оттуда нет возврата. Цапотцы не говорят об том, что именно ожидает нас там, внизу. Но ведь ты видел рельеф на плитах перед Белыми воротами? Там мы предстанем перед их богом, Пернатым змеем. Там, внизу, кишмя кишит воинами-орлами и ягуарами, — на миг он умолк. — И оттуда нет возврата. Я слышал, ты был великим воином. Там тебе это не поможет.

Володи потянулся, пытаясь казаться увереннее, чем чувствовал себя на самом деле.

— Меня нелегко убить.

— Здесь удача важнее, чем сильная правая рука.

Володи поднял брови.

— Жрецы тянут жребий, кого вести следующим к Пернатому змею. Я прожил здесь почти два года. У меня две женщины и трое детей, — Эйрик улыбнулся отчаянной улыбкой. — И никакого будущего…

— У тебя есть дети?

— Они не здесь. Я не хотел, чтобы они росли в тени отца, который ждет своей смерти. Боги были благосклонны ко мне. У обоих моих мальчиков волосы не светлые. Жрецы пообещали мне, что у них и их матерей будет хорошая жизнь. Будучи детьми избранного, однажды они могут стать даже жрецами.

В голосе Эйрика звучала тоска, от которой у Володи сжалось горло. Его собеседник был сломленным человеком, прятавшимся за меланхоличной улыбкой.

— Я выберусь отсюда, — решительно произнес он. — И я уйду не один.

— Если бы боги дарили мне каждый день за подобные этим слова, которые я слышал здесь, то мне довелось бы стать счастливым седым стариком.

— Вот увидишь, Эйрик.

— Конечно, — горько произнес собеседник. — Конечно! Уже через два дня один из избранных снова пройдет через змеиную пасть, и в последнее время жребий падал именно на новичков.

Дар дракона

Нандалее со смешанными чувствами смотрела на кобольда, бежавшего впереди нее. Свет его факела отбрасывал на стены узкого туннеля, по которому они шли, пляшущие тени. Никогда прежде не бывала она в этой части пирамиды. Ступени вели наверх! Не вниз, не в затопленную пещеру, в которой обычно ждал ее Дыхание Ночи.

Кобольд нашел ее на охоте. Высокие сапоги были забрызганы грязью, длинные волосы растрепаны, а за плечом торчал огромный тисовый лук, из-за которого было столько неприятностей в Белом чертоге.

— А ты точно не знаешь, чего от меня хочет Дыхание Ночи?

— Госпожа, я всего лишь посланник. Прошу, не забывай об этом. Я понятия не имею. Знаю только, что вы должны поспешить, — низкорослый паренек на миг обернулся. Она увидела страх в его больших глазах. — Я услышал голос Великого обжоры у себя в голове. В голове! Он никогда еще не обращался ко мне. Я даже не знал, что он знает о моем существовании.

— Великого обжоры?

Кобольд едва не выронил факел из руки.

— Что вы такое говорите? Не называйте его так, он этого терпеть не может!

— Но ведь ты только что… — заметила Нандалее.

— Я? Никогда! Я никогда не назвал бы так благородного Дыхание Ночи. Все кобольды долины почитают его, как собственного отца.

«Судя по всему, от страха малыш не думал, что говорит», — подумала Нандалее и не стала больше расспрашивать. Великий обжора. Она никогда еще не слышала, чтобы кто-то называл так Дыхание Ночи.

— Вот. Это здесь, — испуганно произнес кобольд. Второй туннель пересек их путь. — Вам нужно идти туда, — проводник указал на уходивший влево коридор и протянул ей факел.

— А ты? — удивленно спросила Нандалее.

— Я видел это место в своей голове… Не знаю, как описать. С этого места мне уже не пристало сопровождать вас. Я чувствовал это совершенно отчетливо, когда Дыхание Ночи указывал мне путь. Показал мне в мыслях… Вы понимаете, госпожа? — Он в отчаянии смотрел на нее и, судя по всему, прекрасно сознавал, насколько путано звучат его слова.

— Я знаю, каково это, когда с тобой говорит небесный змей. Чувствуешь себя словно вознесенным ввысь и в то же время тебе очень страшно, — она взяла факел и на миг замерла. — А откуда ты меня знаешь? Дыхание Ночи показал тебе и мой образ? Кажется, мы с тобой прежде не встречались.

— Я Скультик, хранитель кувшинок. Я никогда не встречался с вами, но мы все знаем вас, Нандалее, равно как и Гонвалона. Вы восстали против Золотого, — произнося последние слова, кобольд понизил голос до шепота, испуганно вглядываясь во тьму туннеля. — У вас много друзей среди маленького народа. Мы любим истории о мятежниках, — он заговорщицки усмехнулся и, не тратя лишних слов, исчез в темноте коридора, по которому они пришли.

Нандалее поглядела в туннель, по которому должна была идти. Оттуда чувствовался поток теплого воздуха, который нес с собой аромат дракона. Чего хочет от нее Дыхание Ночи? Почему он принимает ее не в зале газал или не в саду среди скал? Знает о ссоре с красноспином?

Вытянув руку, она пошла вперед. Этот туннель был непохож на предыдущий. Здесь стены были покрыты нежными гипсовыми цветами, росшими из стыков между камнями. Потолок весь в копоти. По коже эльфийки побежали мурашки, и внезапно ей показалось, что к ней потянулся кулак великана, таща ее вперед. Ощущение продлилось всего один удар сердца — потом все снова изменилось. Внезапно она оказалась в просторном зале, который никогда прежде не видела. Ее окружали небесные змеи.

Нандалее испуганно огляделась по сторонам. На собрании присутствовали все, кроме одного. Были здесь и эльфы: Ливианна, загадочная чародейка из Белого чертога, Бидайн, посвятившая свою жизнь наставнице магии, увидела она и Нодона, командующего драконниками сада Ядэ. И Гонвалон!

Должно быть, туннель привел ее к одной из тайных драконьих троп, которые, подобно тропам альвов, позволяли любому преодолевать огромные расстояния, делая один-единственный шаг. Поэтому невозможно было сказать, находится ли этот зал в пределах сада Ядэ или в сотнях миль отсюда.

— Вы опаздываете, госпожа Нандалее.

Мысли дракона, прозвучавшие внутри нее, были подобны ушату ледяной воды на голову. Она вздрогнула. К ней обратился Золотой.

Все взгляды были устремлены на нее. Она чувствовала неприязнь драконов, их сомнения и гнев. Невольно съежилась. Закрыться от чувств, которые передавали ей небесные змеи, она не могла. Эльфийке стало очень стыдно. Мысль о том, что она разочаровала небесных змеев, была невыносима для нее.

— Прошу прощения. Я пришла сразу же, как только получила известие.

Что это, трибунал? Неужели они собрались, чтобы казнить ее за то, что она ранила одного из их братьев? Нандалее упрямо подняла голову. Проклятый красноспин ничего иного и не заслуживал!

— Наш брат, Небесный, мертв. Его подлым образом убили девантары, — мысли Дыхания Ночи затуманивала глубокая печаль, тронувшая Нандалее до глубины души, на глаза невольно выступили слезы. Противиться чувствам небесных змеев было невозможно. Они были слишком сильными, огромными, как и все перворожденные. Она глядела на дракона, предоставившего убежище им с Гонвалоном. Тени окутывали его покрытое черной чешуей тело. Он казался воплощенной тьмой. Жутким. Угрожающим. Хищником, в присутствии которого она была никем. И, несмотря на все это — эта горечь и печаль. Нандалее чувствовала, что он все еще не до конца осознал утрату брата. И эти чувства совершенно не подходили хищнику.

Дыхание Ночи поделился с ней всеми своими знаниями о смерти брата. Как он в мгновение ока оказался погребен под камнями. Нандалее подавленно глядела на высокий свод зала. Неужели они сейчас под землей, как Небесный, когда ему пришлось умереть?

— Почтенные наставники и послушники, вы собрались здесь, поскольку каждый из вас уникален в своем роде, — теперь с ней в мыслях говорил уже не Дыхание Ночи. Говорил Золотой, и его мысли несли сдерживаемый гнев и пафос, от которых невозможно было укрыться. Чтобы небесный змей назвал тебя уникальным — ни один эльф прежде не удостаивался подобной чести.

— Так, как хорошая сталь куется из железных заготовок, обладающих самыми разными свойствами, так и вы с сегодняшнего дня должны соединиться друг с другом в своей непохожести. Вы — наша жгучая сталь мести, и вы нанесете нашим врагам раны там, где они меньше всего готовы встретить нападение. Вы посеете страх в их сердцах!

Быть нашими мечами — таково было предназначение драконников от начала времен. Но никогда прежде ваши братья и сестры не сталкивались с заданием, которое предстоит вам. Наши ли вы, всем сердцем, всей душой, каждой клеточкой своего тела?

— Да, — в тот же миг послышалось из уст всех, словно за всех говорил один голос.

— В этом походе, имеющем целью отомстить за смерть Небесного, вас поведет госпожа Нандалее.

Нандалее испуганно подняла взгляд на Золотого и едва не ослепла от света, отражавшегося на его чешуе. Она чувствовала его веру в нее. Что удивило ее, ведь своими поступками в Глубоком городе она вызвала его недовольство. Кроме того, Нандалее осознала, что все остальные эльфы смотрят на нее, не сводя взгляда. Не считая Бидайн, она была самой неопытной среди них. Не к лицу ей подобная честь!

— Чувствую ваше удивление, дети альвов, более того, в сердцах ваших тлеет ненависть, — Изумрудный склонил голову, чтобы дать им понять, что это он делится с ними своими мыслями. — Не думайте, что наш выбор пал на госпожу Нандалее вследствие интриг. Одним из ее необычных свойств является то, что ее мысли нельзя прочесть. Наш план настолько смел, что нельзя, чтобы его обнаружили прежде, чем вы исполните его. Возможно, вам придется встретиться с могущественными врагами, которые с легкостью могут читать ваши мысли, так же, как мы. И только у Нандалее наши тайны будут в безопасности. Поэтому мы выбрали ее. Мы посвятим ее во все, что нужно сделать, и вы пойдете за ней, не ворча и не сомневаясь в ее словах, ибо она облечет в слова нашу волю.

Нандалее судорожно сглотнула и почувствовала, что в животе образуется ледяной комок. Она видела гнев и презрение во взгляде Ливианны. По лицу Нодона ничего нельзя было прочесть, но было ясно, что он чувствует себя обделенным. На лице Бидайн эмоций не отражалось. Она была слишком умна, чтобы проявить что бы там ни было. Бидайн знала, что в этот миг небесные змеи читают все их мысли.

— Я понимаю ваше недовольство, — продолжал Золотой. — Но теперь проявите же великодушие и забудьте о нем. Каждый из вас встанет перед Нандалее и поклянется ей в верности на время этой миссии. Мы вложим в ваши руки судьбу Альвенмарка. Покажите, что вы достойны этого!

Нодон подошел к ней первым и принес клятву. События развивались с такой скоростью, что Нандалее чувствовала себя совершенно ошеломленной. Она не хотела этой роли и, тем не менее, понимала, что выбора у нее нет. Опустившись на колено перед ней, Ливианна бросила на девушку ледяной взгляд.

— Надеюсь, в роли предводительницы ты столь же искусна, как в стрельбе из лука.

Бидайн не проронила ни единого лишнего слова. Принесла клятву верности. Нандалее надеялась, что их былая дружба еще в силе. И только Гонвалон встал перед ней на колено с улыбкой. В его глазах она прочла, что он бесконечно гордится ей. Он будет прикрывать ее спину, что бы ни случилось.

— А теперь идите и знайте, что однажды весь Альвенмарк будет гордиться каждым из вас, ибо вы станете героями, какие рождаются раз в эпоху, — снова заговорил Золотой, и в словах его звучали такая сила и достоинство, что Нандалее перестала тревожиться и действительно преисполнилась гордости и надежды. — Вы отправляетесь через несколько часов. Готовьтесь!

Опьяненная ощущением принадлежности к чему-то великому, Нандалее вместе с остальными эльфами направилась к воротам, загадочным образом открывшимся в одной из стен просторного зала собраний, когда голос Дыхания Ночи заставил ее остановиться.

— Вы побудете с нами еще немного, госпожа Нандалее!

Она посмотрела вслед остальным. Никто из них не оглянулся на нее. Даже Гонвалон.

— Это одиночество предводителя, госпожа моя, — Нандалее чувствовала меланхолию Дыхания Ночи и могла лишь догадываться, сколько несказанного таится в этих словах.

— Есть и вторая причина тому, что мы избрали вас, госпожа Нандалее, — теперь с ней снова заговорил Золотой. — Мы исследовали все варианты вашего будущего. Они различны. Некоторые — полны славы, другие — сплошные провалы. Для каждого из вас мы видели по меньшей мере один вариант смерти в том месте, куда вы отправитесь. Для каждого… кроме вас. Может быть, мы недостаточно глубоко исследовали варианты возможного будущего, но мы сошлись на том, что лишь вы должны нести ту безделушку, вокруг которой будут происходить все события. Встаньте снова в центр пещеры, уважаемая госпожа!

Дракон произнес слово силы, как умел произносить лишь драконий язык, и, идя вперед, Нандалее почувствовала, как дрожит земля под ее ногами. Звук камня, трущегося о камень, наполнил большую пещеру, но что могло произвести такой шум, было непонятно.

Эльфийка догадывалась, что ее проверяют, но не понимала, каким образом. Взгляды небесных змеев были устремлены на нее. Не доходя несколько шагов до центра зала, она остановилась. Нет, в эту игру она играть не будет!

И тут же воцарилась абсолютная тишина.

Она догадывалась, что драконы мысленно переговариваются. В воздухе висело напряжение, словно в жаркий летний день перед самой грозой.

— Браво. Госпожа Нандалее, вашу интуицию превосходит лишь ваша склонность к мятежности. Осторожно поставьте ногу вперед! — Голос Золотого хлестнул ее, словно плетью. Если его слова по форме были дружелюбны, сопровождавшие их чувства такими не были.

Эльфийка посмотрела на Дыхание Ночи, и ей показалось, что в глазах его она читает согласие. Она осторожно вытянула левую ногу вперед и тут же испуганно вернула ее на место. Там, где глазам ее представал твердый пол, зияла пропасть.

— Совершенно верно, госпожа Нандалее, там зияет почти бездонная расщелина, из которой поднимается колонна, несущая на себе особенно драгоценную безделушку. И вы должны сохранить эту безделушку для нас. Протяните руку и возьмите ее.

Она не доверяла Золотому. Нандалее сняла лук с плеча и взмахнула им над невидимой пропастью. Лишь в стороне, слева от нее, тис ударился о камень. Если бы она просто наклонилась вперед, то потеряла бы равновесие и упала бы в пропасть.

— Довольно, брат! Может быть, она юна и неопытна, но отнюдь не наивна! Она сумеет повести остальных и преодолеть их сомнения и неприятие. Я верю ей.

Разочарованная, Нандалее осознала, что произнес эти слова не Дыхание Ночи. Того из драконов, кто произнес эти слова, Нандалее не узнала, несмотря на то что эльфийка была уверена в том, что его братья совершенно точно знают, кто это сказал.

Заклинание маскировки развеялось мгновенно. Теперь она отчетливо увидела пропасть и поднявшуюся оттуда колонну. Не дожидаясь очередного испытания, она слегка отошла в сторону и схватила амулет, лежавший на мраморном постаменте. Он был сделан из серо-черного металла и висел на простом темном кожаном ремешке, казавшемся сильно потертым и поношенным.

— Свинец, — негромко произнесла она. Тонкая пластинка, обернутая вокруг чего-то. Может быть, там маленький камешек. На свинце были выцарапаны буквы и странные символы. Только видно их было плохо, поскольку металл очень сильно потемнел, царапины почти стерлись от длительного ношения. Она прищурилась. Эти письмена были ей знакомы. На протяжении долгих часов в Белом чертоге она мучилась с этим алфавитом. Это были лувийские буквы, и теперь она поняла, что написано на свинце: имя девантара, которого почитают лувийцы. Ишта!

— Вас удивляет амулет, госпожа Нандалее? — Приносящий Весну в чешуе цвета молодой травы склонил голову и приветливо посмотрел на нее. Она чувствовала в его мыслях отзвуки печали, и уверенность в том, что своими поступками они сумеют на многие столетия принести мир во все три мира. — Вы будете среди детей человеческих, Нандалее. Многие из них носят подобные амулеты. Они выцарапывают в свинце имена богов и благословения, складывают его и закапывают или же носят в качестве амулета. Такое украшение не привлечет к себе внимания среди детей человеческих.

— А с нами не пойдет никто из братьев из Голубого чертога? — спросила Нандалее. — Многие из них провели среди людей не один год. Им ведомы их привычки и обычаи. Они бы очень сильно помогли нам.

— Все они мертвы, госпожа Нандалее. Умерли вместе с Небесным. А с теми из наставников Голубого чертога, кто служил в мире людей, мы не можем больше связаться. Следует опасаться худшего. Поэтому вы будете предоставлены сами себе и найдете проход в место, где никогда прежде не был эльф, о котором говорят, будто его сторожат ужасные чудовища. Это место известно нам лишь по легендам.

И после этих слов Приносящий Весну открыл Нандалее, куда они должны пойти и что там нужно сделать. Эльфийку охватило отчаяние, ибо это была задача не для смертных.

Лес духов

Бидайн с сомнением глядела на Нандалее. Подруга сказала ей, что она почувствует, когда настанет нужный момент, чтобы открыть звезду альвов, и точно описала, на какую из семи троп она должны ступить после этого. Это был необычный путь, который давно не пересекала ни одна тропа альвов, который уведет их вдаль, прочь от родных мест. Но куда, Нандалее не сказала.

Краем глаза она увидела, как Гонвалон слегка коснулся рукой Нандалее. Это был исполненный любви жест, чтобы дать ей понять, что он с ней, что бы ни случилось. Оба они изменились. Между ними чувствовалась связь. Бидайн почувствовала короткий резкий приступ боли. Ей никогда не познать такой любви. Какой же мужчина захочет женщину, все тело которой покрыто сетью шрамов?

Она получила множество ран, когда волшебная сила Нангога обернулась против нее. С тех пор она перепробовала все, чтобы заставить шрамы поблекнуть. Но ни одна целебная трава, ни одна микстура, ни одно заклинание не могло стереть эту печать. Помогала только косметика.

Бидайн вздохнула и снова сосредоточилась на звезде альвов. Небесные змеи послали их далеко вглубь саванны Байнне Тир. Они считали, что привлекут внимание врагов, если начнут путешествие в местах, связанных с божественными драконами. И вот теперь, в первых лучах утренней зари, они стояли посреди огромного луга рядом с белой, тонкой как игла скалой, окруженной дюжинами плоских деревянных тарелок, в которых кобольды обычно оставляли жертвы для своих идолов и духов саванны. В полумиле от них пронеслось стадо газелей, вожаки которого чутко поглядывали в их сторону. До рассвета они слышали рык льва, но охотник так и не показался из высокой травы. Хищная кошка не пугала Бидайн, но в подмышках стал собираться холодный пот, когда она задумалась о том, какие враги ждут их в мире, в который должна была повести их Нандалее. Девантары! Бидайн еще хорошо помнила встретившееся им в Нангоге существо с головой кабана, перед которым почувствовала себя абсолютно беспомощной. Но потом пришла Нандалее. Она снова поглядела на спутницу. Тогда она не побоялась броситься на человека-вепря. Ей неведом страх.

Внезапно она почувствовала щекотку на руках, прижатых к земле в том месте, где пересекались семь троп альвов, образуя большую звезду. Что-то изменилось в магической сети. Мурашки побежали выше по рукам. Она чувствовала, что открываются врата одновременно во многих местах. Ничего подобного она никогда прежде не ощущала.

Теперь, казалось, что-то заметила и Ливианна, несмотря на то что наставница стояла на некотором расстоянии от звезды.

— Что там происходит?

— Отовсюду идут чародеи. Они ступают на тропы альвов.

— Девантары снова атакуют? — встревоженно переспросил Нодон. Одетый в красное эльф опустил руку на эфес меча, словно ожидая, что звезда альвов перед ними раскроется, чтобы извергнуть полчища нападающих. Бидайн старалась не смотреть на него. У него были совершенно черные глаза. И от их взгляда становилось страшно.

— Это происходит в Альвенмарке, — негромко произнесла она, полностью сосредотачиваясь на сети.

— Это знак, что нам пора выступать. Открывай врата! — приказала Нандалее.

Бидайн произнесла слово силы, и под ее руками из сухого грунта саванны выросли две змеи ослепительно-голубого цвета. Они склонились друг к другу, и когда их головы соприкоснулись, они образовали арку, окружавшую непроницаемую тьму. Однако у ног их показалась узкая золотая тропа, казалось, ведущая в бесконечность. Путь, по которому они попадут в другие миры.

— Следуйте за мной! — Нандалее пошла первой. Не колеблясь, она ступила на магический мост, измерявший расстояние во тьме между мирами. Бидайн восхитилась ее мужеством. Сама она пошла последней.

Путь оказался недолгим, и уже через несколько ударов сердца они оказались посреди ночного леса. После сухой утренней свежести саванны в этом месте стояла удушающая жара. Меж деревьев и непролазной зелени, окружавшей их, тянулись полосы тумана. Здесь рядом со звездой альвов не было никакого опознавательного знака. Лишь уходило в небо огромное дерево. Дерево с толстым, словно башня, стволом, возвышавшимся надо всеми остальными. Густую лиственную крону пронзали копья серебристого света.

— Сюда, — казалось, Нандалее совершенно точно знает, где они находятся, несмотря на то что эльфы оказались среди огромных непролазных джунглей, не видно было ни созвездий, ни других ориентиров. И, несмотря на все это, словно зная дорогу, эльфийка махнула рукой, веля идти мимо великана среди деревьев.

Бидайн изучила ее достаточно хорошо и знала, что Нандалее скорее поведет их не в ту сторону, чем признается, что понятия не имеет, где они оказались. Или она знает? Что поручили ей драконы? Какая тайна может быть настолько мрачной, что никому нельзя знать о ней?

Они молча шли по лесу, сопровождаемые шорохами джунглей: негромким потрескиванием ветвей, когда какое-то небольшое животное прокладывало себе путь сквозь подлесок; постоянный плеск воды, не смолкавший даже тогда, когда прекращался то и дело начинающийся дождь. Слишком долгим был путь дождевых капель, падавших вниз по сотням листьев. Сюда же примешивалось негромкое жужжание комаров, лишь изредка прерываемое странным то нарастающим, то спадающим криком, подобного которому никогда еще не доводилось слышать Бидайн. Может быть, обезьяна в течке? Меж деревьев скользили качающиеся тени. Летучие мыши на охоте. «Они могли бы спокойно летать поближе к нам, — думала Бидайн. — Может быть, разогнали бы комаров».

Вздохнув, она шла дальше вперед. Топкий грунт, казалось, пытался затруднить ей каждый шаг. Мучительный марш. Вскоре ее потрепанное шерстяное платье промокло от дождя и пота, стало холодить кожу.

Оно было соткано людьми, как почти все, что было надето на Бидайн и остальных. Оружие они спрятали в смотанных узелках с одеждой. У каждого из них был кошель с маленькими золотыми слитками. Они станут выдавать себя за ловцов удачи, тех, кто ищет золото, слоновую кость и драгоценные камни.

Когда дорога провела их под упавшим стволом-великаном, поддерживаемым путаницей сломанных ветвей и надломленных деревьев поменьше, они впервые увидели над собой кусочек неба. Рухнувший великан оставил брешь в густой стене джунглей. Они оказались не в джунглях Цапоте, как предполагала Бидайн. Путь, который начертали для них небесные змеи, привел их в Нангог, и над ними сияли бледные луны-близнецы проклятого мира, который одарил Бидайн шрамами.

В немом отчаянии эльфийка сжала кулаки. Этот мир запретен для детей альвов! Здесь их может ждать лишь смерть!

Нандалее тоже бросила быстрый взгляд на небо, а затем изменила направление. Теперь Бидайн радовалась всем тем кошмарным пробежкам в Белом чертоге, которые ей приходилось проделывать по утрам. Ноги стали сильными, она шла так же выносливо и неутомимо сквозь заросли джунглей, как и все ее спутники.

Один раз они заметили тень в ветвях. Животное, похожее на изголодавшегося медведя. Оно висело вниз головой на толстой ветке, смотрело на них и осторожно раскачивалось. На первый взгляд существо казалось безобидным, пока в неясном свете не стали видны его лапы, заканчивающиеся когтями длиной с нож. В этом мире нет ничего безопасного. Она должна была догадаться!

Вскоре Бидайн утратила какое бы то ни было чувство времени. Казалось, марш длится не один час. А потом они наконец достигли лениво несущей свои воды реки. Они пошли по берегу вдоль нее, пока Нодон вдруг не поднял руку, указывая на прибрежный кустарник. Все замерли, а хранитель сада Ядэ встал на колени и поднял что-то из грунта. В руках у него был череп.

— Там лежит больше дюжины трупов, — прошептал он. — Но я не понимаю, от чего умерли эти дети человеческие.

Ливианна подошла к нему, посмотрела на умерших.

— Похоже, они разбили здесь лагерь. Там, впереди, виднеется кострище. И… — Она умолкла, тоже опустилась на колени. — Что это такое? — Она убрала в сторону наполовину сгнившую кожу и провела рукой по чему-то, чего не было видно Бидайн.

— Пусть лежит, — резко приказала Нандалее.

Но Ливианна подняла находку.

— Это самый большой изумруд, который мне когда-либо доводилось видеть.

Бидайн судорожно сглотнула. В руках у ее наставницы был кристалл, похожий на те, которые они видели во время прошлого путешествия в потайной пещере.

— Теперь они знают, что мы здесь, — бесцветным голосом произнесла Нандалее. — Но, возможно, это не самое худшее.

— О ком ты говоришь? — почти провоцирующим тоном поинтересовалась Ливианна.

Бидайн хотела было ответить, но Нандалее просто вытянула руку и указала куда-то над водой. В дымке, скользившей над ленивой рекой, появилось зеленое сияние. Казалось, оно представляет собой часть тумана, но оно текло не с ним, а двигалось против течения.

Меч Нодона со свистом вылетел из ножен.

— Они там, наверху, в прибрежных кустах.

— Опусти оружие, — крикнула Нандалее. — Это нам не поможет.

У Бидайн задрожали колени. Ей было неприятно, но она ничего не могла с собой поделать. Она боялась духов. Слишком хорошо помнила, что они сделали с Нандалее в прошлый раз.

Нандалее что-то шепнула Гонвалону. Он протестующе покачал головой, но девушка, не обращая внимания, сжала его руку и подошла к берегу.

— Дети Нангог, я призываю вас! — Звуки джунглей, сопровождавшие их всю ночь, умолкли.

В тумане над рекой показались еще огоньки. Они плясали друг вокруг друга, медленно приближаясь.

Бидайн стала пятиться от берега, пока Нодон не схватил ее за руку.

— Они и там, наверху. Я чувствую их. Они окружают нас.

И пока она, Нодон, Ливианна и Гонвалон замерли неподвижно, Нандалее встала на колени. Раскинув руки в стороны, она молила.

— Идите ко мне, я жду вас.

Пляска огоньков стала быстрее. Они растекались широкими зелеными полосами, вплетаясь в туман. Одновременно с этим из зарослей над ними полился свет, сползая к ногам эльфов.

Ливианна медленно положила большой кристалл обратно на истлевающий рюкзак, среди останков мертвецов. Теперь зашевелились и ветви колючих зарослей, подбираясь к ним. Повсюду в кустах раздавались звуки.

Когда прямо рядом с ногой Бидайн из прибрежной грязи вылез корень толщиной в руку, Ливианна произнесла слово силы. Пламя тут же лизнуло древесину.

— Нет! — крикнула Нандалее. — Не делай этого, или нам всем конец. Ты не знаешь, против кого восстаешь.

— Так скажи мне, — прошипела Ливианна. — Лично я не собираюсь просто смотреть, как… — Из берега вылетели дюжины корней. Подобно змеям извивалось дерево, потянувшись сначала к Ливианне, потом к другим эльфам.

— Возьмите меня! — спокойно произнесла Нандалее, униженно опуская голову. — Возьмите меня, дети Нангог!

Ее тут же охватило зеленое сияние. Бидайн содрогнулась, каждая волосинка встала дыбом. Она хотела убежать, но ноги их обвивали корни. Пока еще она не была окована путами, но той части берега, на которую они могли поставить ногу, не коснувшись жутких корней, больше не было. И она не собиралась выяснять, что произойдет, попробуй она сбежать. Она думала о мертвых углежогах и дровосеках, которых они обнаружили во время своего первого путешествия в Нангог. Тех во сне убили деревья.

Пляшущие огни окружали Нандалее, текли по пальцам, лизали руки, играли вокруг горла. Глаза Нандалее закатились, виднелся только белок. А потом свет пополз к ее открытым губам, полностью завладевая ею.

В плену

Ледяной ветер трепал гриву Львиноголового. Скрестив руки на груди, он стоял за самыми высокими зубцами Желтой башни и смотрел на проплывающие мимо облака. Взгляд его скользил по покрытым снегом вершинам, сливавшимся вдалеке в голубые силуэты. Убежище девантаров расположилось высоко на сером склоне горы. Недосягаемое для людей. Башня среди одиночества, выстроенная почти что в небе.

Порывистый ветер приносил снег с вершин. Львиноголовый чувствовал покалывание мелких кристалликов льда, ощущал, как крохотные шипы впиваются в спину. Холод не мог причинить ему вреда. Он думал о тех далеких днях, когда творились миры. О днях, когда все они были единодушны, когда в отношениях между ними царила гармония и воля их была едина. Как много времени прошло с тех пор.

Девантары собрались на самой высокой платформе Желтой башни, но каждый смотрел в свою сторону, предавался собственным размышлениям. От былой общности осталось мало — только понимание необходимости сплотиться перед лицом общего врага, которому вчера они бросили совершенно ненужный вызов. Теперь Львиноголовый жалел, что не высказался более решительно против нападения на Голубой чертог. По крайней мере, в тот миг, когда они поняли, что внизу, в залах, находится один из радужных змеев. Они пришли, чтобы уничтожить тех эльфов, которые приходили на Дайю в качестве шпионов. Совершенно справедливое намерение. Но из-за убийства одного из великих драконов их спор принял совершенно новые масштабы. То, что они сделали, может вырвать альвов из их странной летаргии.

Он не понимал мотивов, которые движут творцами Альвенмарка. Казалось, они утратили интерес к собственному творению. Они стерпели то, что девантары нарушили древний пакт и заселили Нангог. Но проглотят ли они и убийство одного из своих наместников? Что произойдет, если их необдуманный поступок вспугнет спящих богов Альвенмарка? Многие его братья и сестры наверняка думали в этот миг о том же.

Львиноголовый подошел к парапету башни и поглядел на снежную круговерть глубоко внизу Где-то там, ниже по склону горы, на расстоянии более мили, находилась крупная звезда альвов, от которой к их одинокой скальной крепости вела узкая горная тропа. Не обладавший крыльями мог попасть в неприступную долину, которую они избрали себе в качестве резиденции, лишь через звезду альвов. Они увидят любого нападающего намного раньше, чем он придет. Здесь невозможно было застать их врасплох, поэтому у них оставалось время на то, чтобы собраться и обрести внутренний покой, необходимый для того, чтобы объединить усилия.

Один девантар мог стать легкой добычей для небесного змея, но, объединившись, они могли многократно умножить свои силы. Эта сила родилась из одной-единственной мысли!

Львиноголовый чувствовал, как зашевелилась в своей костяной тюрьме его сестра Анату. Сегодня отверженная, жалобы которой иногда доносились до края Черной пустыни, молчала. Она тоже чувствовала, что что-то произошло. Может быть, стоит простить ее. Ее плен длится уже столько веков…

Львиноголовый отвернулся от парапета и поглядел на свою сестру Ишту. Она почувствовала его взгляд и отвернулась. Именно ее безрассудству они обязаны тем, что все стали теперь пленниками Желтой башни, ибо лишь здесь они были в полной безопасности. После смерти Небесного Ишта убедила их, что в слепом гневе небесные змеи придут сюда, если они оставят очевидный след. Они дали себе труд лишь настолько стереть свой след на Золотых тропах, чтобы не было слишком очевидно, что он должен был заманить преследователей сюда.

Львиноголовый задавался вопросом, специально ли Ишта устроила этот кризис. Знала ли она, что там будет Небесный? Может быть, его смерть и была ее истинной целью?

Промах Ишты, когда она обезглавила бессмертного на глазах у тысяч детей человеческих, не имел совершенно никакого значения перед лицом проблем, с которыми им пришлось столкнуться теперь. Возможно, страх перед альвами в конечном итоге заставит их сплотиться и, в конце концов, из интриги Ишты даже получится что-то хорошее. Но тогда это наверняка не может быть ее истинным намерением. Она была не той, кто готов сделать что-то хорошее — разве что себе.

Сестра смотрела на него с самодовольной улыбкой. Она прекрасно осознавала, что вытащила свою голову из петли, поскольку для внутренних склок сейчас было не время. И наверняка оно не придет еще много лет. Она развязала войну богов, чтобы спасти собственную власть! Это ее стоит запереть в клетку из драконьих костей на веки вечные.

— Ну что, брат, ты тоже разочарован из-за того, что, судя по всему, радужные змеи боятся сразиться с нами?

— Скорее я бы сказал, что они оказались не настолько глупы, чтобы попасться в нашу ловушку. Более того, я задаюсь вопросом, не мы ли запутались в собственных сетях.

Ишта презрительно фыркнула.

— Здесь мы в недосягаемости.

— И слепы, не видим, что творится в мире, — ответил Львиноголовый. — Ночью мы все почувствовали, что завибрировала Золотая сеть. Открылось не меньше сотни звезд альвов. Этой ночью дети альвов были повсюду.

— Ты что, боишься кобольдов, эльфов и кентавров? — усмехнулась Ишта.

— Они — это стрелы. Я боюсь лучника, и меня тревожит то, что я не знаю, какую цель он себе избрал, — Львиноголовый снова отвернулся и подошел к зубцам. Спорить с Иштой было бесполезно. Он знал, что некоторые из его братьев и сестер на его стороне. Но многие поддерживали Ишту.

— Да что они могут натворить, брат? Наших бессмертных хорошо охраняют.

Глупая болтовня! Он еще хорошо помнил, как одна-единственная эльфийка сбросила бессмертного Аарона с облачного корабля. Убийца, готовый рискнуть собственной жизнью, способен практически на все. Если будут убиты три-четыре бессмертных, все равновесие власти будет нарушено. Начнутся гражданские войны, и дети человеческие утратят веру в богов.

— Ни один из серебряных львов не пришел, брат. Если бы были плохие новости, они известили бы нас.

Львиноголовый открыл взгляд магическому миру, в котором никакая метель не застилала взгляд, и еще раз поглядел на скальную террасу далеко под ними, где пересекались семь троп альвов, образуя звезду. Ишта была права. Серебряные львы известили бы их, если бы на кого-то из бессмертных напали.

— Мне не нравится сидеть здесь и ждать, что предпримут наши враги.

— Разве терпение — не первая добродетель воина? — усмехнулась Ишта. — Или, может быть, ты больше не воин?

Из его горла невольно вырвался рык. Нельзя поддаваться на провокацию. Слов должно быть достаточно.

— Мы сидим в осажденной крепости, сестра. Ты собираешься убедить нас в том, что это победа? Считаешь нас глупцами?

Она широко взмахнула рукой, указывая на землю за зубцами.

— Ты видишь там врага? Я — нет.

— Может быть, мы вольны покинуть Желтую башню и уйти, куда нам вздумается? — вмешался человек-вепрь. — В одиночку каждый из нас уязвим. И если что-то известно наверняка, так это то, что небесные змеи начнут на нас охоту. А возможно, и альвы.

— Мы вольны вместе уйти, куда нам вздумается, — даже высокомерное лицо Ишты не могло скрыть подлости ее слов. Среди девантаров воцарилось молчание.

Львиноголовый думал о бессмертном Аароне. Его человек так отчаянно боролся за то, чтобы иметь право предстать перед ними, изложить им свои идеи. Интересно, что бы он подумал, если увидел их в таком состоянии? «Он должен чувствовать себя преданным, если после кровавой победы на равнине Куш я не покажусь. Ишта выбрала плохой момент для того, чтобы нанести удар по эльфам. Оставалось надеяться, что в конечном итоге они не проиграют больше, чем выиграют».

— Чего мы тут засели? — проворчал Долгорукий, приземистый кузнец, которого некоторые в насмешку именовали обезьяной, поскольку на теле его густо, словно шерсть, росли волосы. Однако, несмотря на неуклюжую фигуру и невзрачную внешность, он творил чудеса в своей кузнице и был изобретателен, как никто другой. Все их оружие создал он, равно как и доспехи, и украшения. Поэтому они терпели его выходки: никто не хотел рисковать и впасть у него в немилость.

— Давайте открыто скажем о том, что натворила Ишта. Мы сидим по шею в дерьме, потому что ей было невмочь. И если сейчас мы сделаем одно неверное движение, то целиком и полностью погрузимся в клоаку, в которую она нас затащила.

— Твоя изысканнейшая риторика несказанно обогащает нас. Как обычно, послушаешь тебя — и горизонты расширяются, — холодно ответила Ишта. — Но прошу, обрати внимание на те простые факты, с которыми мы столкнулись. Небесные змеи подослали ко двору каждого из бессмертных эльфа-лазутчика. Интересно, зачем они наблюдали за нами? Они хотят уничтожить нас! У нас нет иного выхода, кроме как нанести удар. Если бы мы стали ждать, это значило бы, что мы надеемся на их милость. Мы должны были уничтожить эту сеть шпионов и таким образом ослепить своих врагов. И то, что при этом мы сумели убить одного из проклятых радужных змеев, я считаю великой победой.

Ладно, они не попались в нашу ловушку, не бросились вслед за нами в слепой ярости сюда, где мы могли бы довершить свою победу. Но знаешь, что я думаю? Они в панике. Их эльфы разбежались через Золотую сеть, ищут, в какую бы дыру забиться.

Долгорукий закатил глаза.

— Склоняю голову перед твоим талантом, сестра Ишта, называть дерьмо красивыми словами. В панику в стане наших врагов я не верю. Знаешь, что бы я сделал, если бы захотел спрятать наконечник стрелы? Я выковал бы сотню одинаковых наконечников и положил бы к ним тот единственный, который никто не должен найти.

— Какое мне сейчас дело до наконечников стрел, Долгорукий? — глядя на него свысока, поинтересовалась Ишта. — Сиди уже у своего горна с наковальней. Мне кажется, что ты не до конца понимаешь то, о чем мы сейчас говорили.

— Я всего лишь пытался сохранить образ, созданный нашим львиноголовым братом. Я тоже думаю, что прошлой ночью наши враги выпустили сотню стрел, чтобы отвлечь нас от одной, которую начинили смертельным ядом. Надеюсь, что она еще не нашла свою цель. Лично я не собираюсь больше сидеть здесь сложа руки. Я спускаюсь в свою кузню. У нас война, братья и сестры, и настанет день, когда мы вынуждены будем покинуть эту башню. Я позабочусь о том, чтобы в этот день мы были во всеоружии.

Оловянные

Артакс в отчаянии отвернулся от жертвенника. Почти всю ночь он взывал к Львиноголовому на холме за лагерем. Предыдущим вечером устроил великий благодарственный праздник во славу богов. Львиному богу принесли в жертву десятерых быков. Вино лилось рекой, но девантар не показался.

«Может быть, я слишком многого жду», — с горечью подумал Артакс. Несмотря на то что он называл себя бессмертным, а народ считал его ближайшим доверенным лицом Львиноголового, он слишком хорошо знал, что все это неправда.

— Тебе стоило бы пить чаще, это помогает обрести мудрость, — насмехались в мыслях над ним голоса Ааронов.

Артакс пытался игнорировать Аарона и не подавать виду, насколько он разочарован. Девантар придет. Он бог. Он сдержит слово. Наверняка!

— Глупец! Вот именно, он бог! Он будет делать все, что захочет.

Артакс поприветствовал группу воинов, почтительно склонившуюся, когда он прошел мимо, и он порадовался, когда наконец дошел до своего шатра. Он до смерти устал. Всю ночь он просидел у алтаря и надеялся на разговор с девантаром.

За ночь груды папирусов и глиняных дощечек на столе в его шатре выросли еще больше. Он пробежал глазами пару текстов. Ходатайства, списки павших, отчет о большом пожаре в гавани, о которой он только слышал. Он жалел, что Датамес уже не его гофмейстер. Гофмейстер избавлял его от стольких вещей. На его столе оказывались лишь самые важные документы. Датамес взял на себя ответственность по принятию решений относительно того, что имеет значение, а что — нет. Писари и управляющие лагерем, которые — как и он — теперь были вынуждены обходиться без гофмейстера, не осмеливались принимать такие решения.

— Господин, у вас не найтися для меня капелька вашего времени?

Артакс устало улыбнулся. Володи! Значит, он все же вернулся.

Но у входа в шатер стоял Коля. Бессмертный вздохнул, но попытался скрыть разочарование, охватившее его при виде однорукого кулачного бойца.

— Чего ты хочешь, капитан?

Коля вошел и поднял набитый кожаный кошель.

— Речь идет об оловянные, повелитель. Ты помнишь, что обещал? Три раза должны были мы сразиться за тебя, потому что потопили твои корабли с оловом. Ты давал нам оловянную монету на память, после каждого боя. И на каждой монете разные картинки. Датамес еще велеть отливать монеты с копье для этого боя и дал мне, прежде чем исчезать. Кто собрать три монеты, дал мне их в доказательство, что выполнил пакт, — Коля позвенел мешочком. — Ты держать свой обещание, правитель всех черноголовых?

Артакс уставился на кожаный кошель. Он не готов был к тому, что оловянные покинут его. Он пообещал им много золота. Он предполагал, что некоторых одолеет тоска по морю. Перед его внутренним взором встали воспоминания о ночи, когда он в одиночку встал против пиратов, потопивших его оловянные флоты. С тех пор они с оловянными прошли долгий путь вместе. Он откашлялся.

— Сколько там?

— Мы пролили много крови в этой проклятой пустыне, бессмертный. Двести тридцать семь хотят уходить. Девятнадцать хотеть остаться с тобой, большинство раненые есть. Горстка дураков затосковать по Эгильские острова. Они присоединяться к караванам, которые пойдут на побережье.

— Что-то тут нечисто, — прошептал в мыслях его голос Ааронов. — Они наемники, и ты сразился в своем последнем бою. Будет мир, а это значит, что на службе у них будет много золота, и им не придется рисковать собственной шкурой. Что-то тут не так. Пусть Колю слегка попытают. Я уверен, он расскажет тебе, что стоит за этим. Ладно, он крепкий парень. Пройдет день или два, может быть, это будет стоить ему парочки пальцев и носа, но, в конце концов, он заговорит. Все в какой-то момент начинают говорить.

— Ты знаешь, куда подевался Володи?

Коля твердо посмотрел ему в глаза.

— К сожалению, нет, бессмертный. Я тоже уже волноваться. Последний раз видеть его в вечер после битва.

Артакс кивнул, хоть и подозревал, что Коля обманывает его.

— Ты останешься?

— Парни просили меня пойти с ними в Нангог. Они думать, что там золото на улицах валяться, если иметь мужественный сердце. Я буду присматривать за ними. Мы будем в Золотом городе, если вам понадобятся парочка опытных мечей для какой-то скользкого дела, мы всегда будем рады к вашим услугам, бессмертный Аарон.

— Они будут подвизаться наемниками и в Золотом городе, и твои враги с удовольствием наймут их. Эти люди были близки к тебе. Они слишком много знают о тебе, о твоем дворце, слабых и сильных сторонах нашей империи. Ты не можешь допустить, чтобы твои враги могли купить все это. Замани их в ловушку и убей всех!

Артакс взял одну из обрамленных деревом восковых дощечек и нацарапал грифелем из слоновой кости несколько строчек на мягком воске. Не говоря ни слова, поставил печать под текстом и протянул дощечку Коле.

Воин-великан пробежал глазами по строчкам и удовлетворенно кивнул.

— Иди с этим к Датамесу… — Артакс запнулся. — Я хотел сказать, конечно же, к хранителю имперской печати. Он вручит тебе и остальным причитающееся жалование.

— Вы не хотите говорить несколько слов ребятам? Они много сделать для вас.

— Те, кто уедет со мной в Акшу, будут зарабатывать там золото и почет. Вы решили, что не хотите быть частью этого. Что я должен сказать этим людям? Что я разочарован из-за того, что в конце концов они оказались всего лишь наемниками?

Зажав дощечку под мышкой, Коля коротко поклонился.

— Можешь идти, Коля. Пусть боги даруют тебе долгую жизнь.

Великан отрывисто поклонился и вышел из шатра.

— Великолепно! Ты действительно умеешь дружить. Такое прощание он забудет нескоро. Я посоветовал бы тебе позвать лучников с гор и…

Артакс заслонился от ненавистного голоса в голове и подошел к наполовину откинутому пологу. Оставшиеся оловянные не должны быть больше его лейб-гвардией. Коля наверняка оставил шпиков. Знание того, что происходит вокруг бессмертного, может стоить много золота.

— Ашот! — Он махнул рукой, подзывая бывшего друга из Бельбека. Ашот выглядел еще более мрачным, чем обычно. Очевидно, он не брился уже несколько дней. Волосы свисали на лоб спутанными прядями, холщовый доспех запылился. С тех пор, как они вернули в деревню своего погибшего друга юности Нарека, он опустился. Для капитана, командующего тысячей человек, это неприемлемо. Больше нельзя ему это прощать.

— Бессмертный! — Ашот вытянулся перед ним.

— Оловянные покидают нас, капитан, а из хранителей небес слишком многие пали в бою. Ты соберешь всех тех, кто остался, а потом отыщешь тех, кто отличился во время сражения. Людей, которые продолжали сражаться, когда остальные бежали, которые рисковали жизнью, чтобы защитить своих товарищей. Посоветуйся с Матааном. Я полагаю, что он умеет отличать честных ребят. Мне нужна новая лейб-гвардия. Их должно быть тысяча. И состоять из числа принимавших участие в этой битве. Я назову их кушитами, по названию этой равнины, на которой они заплатили кровью за то, чтобы создать более справедливый мир.

Ашот откашлялся.

— Вам нужны честные люди или хорошие воины, правитель всех черноголовых?

— Они должны объединять в себе оба качества.

Капитан тихо вздохнул и почесал небритый подбородок.

— Честные люди, которые умеют хорошо перерезать глотки. Это настоящая задача. Если бы вы попросили меня найти величайших негодяев, то…

— Если это будут негодяи, то я хочу быть совершенно уверен в том, что это мои негодяи, что они не служат никому другому. Я озолочу их по-царски, осыплю привилегиями, но они должны быть верны мне до гроба. Вместе с Матааном ты возглавишь эту новую гвардию. Я возвышу тебя до ранга сатрапа, чтобы могущественные люди империи относились к тебе с должным уважением.

Ашот цинично усмехнулся.

— Я — сатрап? Я, сын обнищавшего свиновода из деревни, чьего имени никто не знает? Простите, правитель всех черноголовых, но для меня титул — это просто слово. Не думайте, что родившиеся в шелковых пеленках будут уважать меня потому, что вы назначите меня сатрапом. Может быть, я заставлю себя уважать за свои поступки, например, с помощью этого, — он хлопнул ладонью по висевшему на боку мечу. — Но это будет не быстро. Уважение нужно завоевать.

У Артакса не было настроения философствовать. Он чувствовал усталость и разочарование. Ему нужно было несколько часов покоя. Но нужно было уладить и кое-что еще.

— У меня есть для тебя еще одно задание. Ты найдешь мне Микайлу, колесничего Володи. Если он пакует вещи и собирается уйти с оловянными, то оставь его в покое. Если нет, то завтра в полуденный час он должен прийти в мой шатер.

Он еще должен попрощаться со мной

Артаксу казалось, что он только что уснул, когда его разбудили громкие голоса у шатра.

— … но такова была его воля, чтобы я пришел сюда.

— Я об этом ничего не знаю, — ответил чей-то бас. — Лишь горстка избранных имеют право входить в шатер к бессмертному. Найди себе местечко в тенечке и подожди, пока тебя позовут.

— Но ведь меня и позвали, ты, тупица!

— Ничего не знаю, поэтому будешь ждать, как и все остальные, Златовласка.

Артакс поднялся и схватил стоявший на рабочем столе кувшин. Вода в нем была теплой и застоявшейся. Сделав несколько глотков, он вылил остатки в миску. Обеими руками плеснул теплую влагу на лицо и бороду. Вода практически не освежала.

— Страж! Пришли мне сюда друснийца, — голос его звучал хрипло. Он предвкушал, что скоро наконец-то уедет с этой проклятой сухой высокогорной равнины. На миг задумался о Шайе. О тех немногих драгоценных часах, которые провел с ней вместе на спине собирателя облаков. Он закрыл глаза и увидел ее улыбающееся лицо. Увидел, как она исполняет для него свой странный танец… А потом услышал голос Муватты: «Я овладел твоей принцессой. И половина моего королевства смотрела на нас».

В приступе отчаянной ярости Артакс сжал кулаки. Он — один из самых могущественных людей в мире, но ту, кто значил для него все, он потерял навеки.

— Повелитель?

Артакс поднял взгляд. Перед ним стоял стройный молодой воин. В отличие от Володи и Коли Микайла производил впечатление скорее жилистого, нежели сильного человека. На нем была небесно-голубая бесшовная юбка, поддерживаемая шикарным позолоченным поясом, за которым торчали два кинжала. Наискосок обнаженной груди — широкая перевязь, наполовину прикрытая длинной светлой бородой. Обрамленное бородой лицо друснийца было узким, казалось честным и открытым.

— Ты не уходишь с Колей? — спросил Артакс.

— Я человек Володи. Его колесничий… Не обязан следовать за Колей. Строго говоря, об оловянных я даже не слышал. Так что я не из ветеранов, — он с сожалением пожал плечами. — Сражался за вас только в одном бою, повелитель всех черноголовых.

— Не вижу ничего плохого в том, что ты не принадлежишь к числу пиратов, которые потопили мои оловянные флоты, — коротко ответил Артакс. — У меня есть для тебя поручение, Микайла. Найди Володи и приведи его ко мне. Он еще должен со мной попрощаться.

Колесничий наморщил лоб, но ничего не сказал.

— Как думаешь, сумеешь его найти?

— Сделаю все возможное, повелитель всех черноголовых, — несмотря на то что друсниец униженно повесил голову, было в нем что-то от высокомерия, и внезапно Артакс засомневался, выдаст ли Микайла своего друга Володи, если найдет его.

— Капитан не будет наказан. Просто уйти, не сказав ни слова — это как-то не в духе Володи. Он…

Полог шатра отлетел в сторону.

— Господин! — В шатер вломился Ашот. По лицу его стекала кровь. — Господин, нас предали!

Предательство сатрапа

— Бессосу удалось сбежать. Люди, которые должны были охранять его, переметнулись к нему. На его сторону также перешли хранитель имперской печати, несколько других сановников и сатрап Нари. Они украли сокровища империи и находятся на пути к лувийцам. Я был у пересохшей реки, когда увидел их. Попытался остановить, — Ашот опустил голову. — Их было небольшое войско.

Артакс на миг закрыл глаза.

— Мы ведь советовали тебе убить его. От ребят вроде Бессоса не стоит ожидать ничего хорошего. Если бы ты насадил его голову на копье перед своим шатром, никто бы тебя не предал. Когда Ишта обезглавила бессмертного Муватту, все увидели, что и мы не непобедимы. Теперь они будут проверять тебя на прочность, будут пытаться пролить кровь. Побег Бессоса стал знаком для всех недовольных сатрапов, знаком начать восстание против тебя. И своими безумными законами, даровавшими землю крестьянам, ты позаботился о том, что теперь недовольны почти все сатрапы.

Правитель отчаянно подавил импульс схватиться обеими руками за голову. Он не хотел слушать эти голоса. И тем не менее, в глубине души понимал, что они правы. Кивнул друснийскому колесничему.

— Ты знаешь, что нужно делать, Микайла. Иди! — Затем обернулся к Ашоту. — Сколько человек пошло за Бессосом?

— Не знаю… Может, сотня колесниц и некоторое количество пехоты.

— Созови мою лейб-гвардию, и пусть готовят мою колесницу!

Ашот покачал головой.

— Я бы не стал делать этого, господин. Велите четвертовать меня, насадить на кол, но я не стану помогать вам совершать самоубийство. Вы собираетесь в одиночку ринуться в лагерь лувийцев? После того, как унизили их? Никто не знает бессмертного Лабарну. Никто не знает, честный ли он человек.

Артакс удивился тому, с какой страстью высказался Ашот.

— Я надену доспех и велю готовить колесницу. Даю тебе час на то, чтобы собрать подобающую свиту. Она должна быть впечатляющей, но не настолько большой, чтобы лувийцы подумали, будто мы снова атакуем. И пусть кто-нибудь обработает твои раны. Они выглядят жутко.

— Это всего лишь царапины, господин. Раны на голове всегда очень сильно кровоточат. Я пойду с вами.

О свободе и мести

Бамиян не мог оправиться от потрясения. Борясь со слезами, он смотрел на мертвого шамана. Сколько он себя помнил, Гата всегда был главным в Каменном совете. Его слово было решающим при принятии решений. Все племена в горах Гарагума подчинялись его воле. Он был суровым человеком, но умел уладить любую ссору.

— Должно быть, это сделал Барнаба. Я нашел следы человека, опиравшегося на палку. Они ведут в направлении змеиных врат, — произнес он.

— Я тоже умею читать следы, — ответил Орму. Рыжебородый охотник убрал в сторону несколько личинок, вывалившихся из зияющей раны на шее шамана, задумчиво осмотрел рану. — Мне кажется, ты слишком торопишься с выводами. После битвы здесь много парней, которые опираются на палки.

Бамиян не понимал сдержанности охотника.

— Гата должен был знать своего убийцу. Чужака он никогда не подпустил бы так близко, чтобы тот мог неожиданно перерезать ему горло.

Орму кивнул.

— Да, звучит разумно.

— И с тех пор, как мы освободили его от демоницы, святой человек стал странным. Ты видел его глаза? — По спине у Бамияна пробежал холодок, когда он вспомнил взгляды Барнабы. — Он все еще был одержим!

Орму долго смотрел на него. Его темные глаза были похожи на пропасти. Казалось, убийство Гаты совершенно не трогает его. Может быть, он уже думает о том, как стать главным в Каменном совете.

— Предположим, что убил его святой человек, — он поднял руку мертвеца и снова опустил ее на землю, что показалось Бамияну верхом неуважения. — Гата не окоченевший. Значит, он был убит раньше, чем день назад. В пользу этого свидетельствует и множество личинок. Один день! И наш убийца бежал через змеиные врата. В то время были открыты пути в Акшу и Нари, к храмовому городу Изатами в Лувии и в далекий Нангог и кто знает, куда еще. Через эти врата прошли тысячи людей, многие были ранены и опирались на костыль. Как ты собираешься отыскать Барнабу? Можешь потратить на его поиски всю жизнь и не подобраться к нему ни на шаг. Какой в этом смысл?

Бамиян растерялся.

— Отомстить за Гату — вопрос чести. Мы не имеем права так просто отпустить убийцу.

Орму задумчиво покачал головой.

— Месть — вопрос чести? Разве ты обязан был защищать Гату? Или вы кровные родственники? — Он нахмурился. — Об этом я ничего не знал.

— Ты знаешь, что мы не родственники, — Орму был членом Каменного совета. К нему нужно было обращаться с уважением. Любого другого за подобную дерзость он вызвал бы на дуэль.

И вообще он не понимал этого охотника. Слишком глуп ли он или же слишком хитер? Раз он член Каменного совета, значит, скорее последнее. Бамиян смерил его пренебрежительным взглядом. Орму был выше его почти на целую голову и худ, как сухая ветка. Казалось, он состоит из одних костей, кожи и сухожилий. Прихоть природы одарила его рыжей бородой, несмотря на то что на голове у него были черные волосы, уже пронизанные первыми седыми прядями. Он носил потертую кожаную одежду и вонючую накидку из козьих шкур. Рядом с ним на полу лежал лук. Самый большой из тех, которыми когда-либо обладали мужчины Гарагума. Нужно было быть таким великаном, как Орму, чтобы суметь натянуть его. Он был легендарным охотником и самым молодым из тех, кто когда-либо входил в состав Каменного совета.

Бамиян опустил взгляд к рукояти ножа, торчавшего из-за пояса Орму. Он был сделан из одной из косточек святого Заруда. Подобных этому ножей было всего девять. Они были почетными знаками членов Каменного совета. Когда один из членов совета чувствовал приближение смерти, он выбирал себе преемника. Другого способа попасть в почетный совет, стоявший на страже мира в Гарагуме, не было. За поясом шамана тоже торчал такой нож. Барнаба не украл его. Но о значении ножа наверняка знал.

Орму проследил за его взглядом, устремленным на нож, и улыбнулся.

— Готов спорить, что знаю, о чем ты думаешь, парень.

— О чем же?

— Жаль, что он не взял нож, тогда мы вынуждены были бы искать его.

— Что-то вроде того, — признался Бамиян.

— Я знал твоего брата. Как читающему следы я не достоин был воды ему подать. Он был совершенно особенным человеком. Пару раз мы охотились вместе. И иногда были соперниками.

— Он никогда не говорил о тебе, — сказал Бамиян. То, что Орму знал его брата, удивило его.

— Масуд никогда не был болтуном и хвастуном. В отличие от Гаты… Наш добрый шаман никогда не умел промолчать.

— Как ты можешь использовать моего брата в качестве повода, чтобы сказать дурное слово о Гате! — возмутился Бамиян и осенил себя защитным знаком. Дух шамана еще наверняка близко. Убитые не уходили в могилу, и дразнить их духов было глупо!

— Почему теперь, когда он мертв, я должен думать иначе, чем думал, когда он был жив? Он был человек с особым даром, но не особенным человеком, — Орму вынул из-за пояса свой драгоценный кинжал и вонзил его в землю рядом с убитым.

— Что ты делаешь?

— Я отнесу Гату в наш лагерь, чтобы наши люди могли отнести его к Хазрату на Стол небес. Зовущий птиц должен отдать его орлам. Это единственное, что мы должны сделать ради Гаты. Ты поможешь мне?

Бамиян кивнул. Конечно, первая их обязанность — позаботиться о достойном погребении умершего. Он скажет другим охотникам о том, что произошло. У него было подозрение относительно того, куда бежал Барнаба: в Золотой город в Нангоге. Если верить историям, которые рассказывают об этом месте, там живет больше людей, чем собралось здесь, на этом поле-битвы. Найти там Барнабу было бы нелегко. Но святой человек должен бросаться в глаза! Наверняка это не настолько трудно, как думает Орму.

Он схватил Гату за руки. По знаку Орму поднял его. Голова умершего запрокинулась назад, и парень смог заглянуть глубоко в зияющую рану на шее. Барнаба зарезал шамана, как скотину.

— Знаешь, я не могу никак избавиться от воспоминаний о том, как лежали на дне озера Барнаба и та женщина. Их улыбки — оба находились в полной гармонии. Мы не имели права мешать им.

Бамиян не поверил своим ушам. Все лучше и лучше. Очевидно, Орму спятил!

— Эта демоница напала на меня! Ты забыл, как я выглядел? Я был с ног до головы покрыт ранами, после того как она швырнула в меня осколками льда. Можно сказать, что мне повезло, что я не лишился глаз.

— Ты уверен, что это везение? Думаю, если бы она захотела ослепить тебя, то сделала бы это. Она просто хотела напугать и прогнать тебя. Хотела, чтобы бы больше не приходил и не нарушал ее покой.

— Тебя там не было! — возмущенно ответил Орму. — Это было ужасно. Я бежал, как напуганный ребенок.

— Из-за этого стыдиться не стоит. Меня как-то застал врасплох медведь во время ночлега. Говорю тебе, я прыгал, как заяц. Он чуть не поймал меня. И одарил меня парочкой шрамов на заднице, — Орму широко усмехнулся. — Такие истории плохи только тогда, когда кто-то пытается посрамить тебя. Вот как Гата.

Бамиян закатил глаза и выругался про себя. Сейчас он не мог выпустить руки шамана и осенить себя защитным знаком рога. Лишь тихо прошептать заговор, отгоняющий зло.

— Ха! — усмехнулся рыжебородый охотник. — Значит, ты тоже считаешь его злом!

Бамиян переступил через дышло опрокинутой колесницы и бросил быстрый взгляд на лошадей, с ребер которых голодные содрали широкие полосы мяса. С трупов взлетела туча мух и окутала их громким жужжанием.

— Это место станет проклятым до скончания веков. Слишком многие умерли здесь. Нельзя пренебрегать осторожностью.

— Да, пожалуй, ты прав. Никогда нельзя пренебрегать осторожностью, — в голосе охотника слышался странный оттенок. — Думаю, мы действительно прокляты. И Гата первый из тех, кого настигла судьба.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы совершили зло, мальчик. А за зло всегда платят злом. Мы должны были оставить святого человека и ту водяную бабу в покое. Они никому ничего не сделали. И оба обрели что-то… Не знаю, как объяснить. Они были едины! Соединенные в совершенной гармонии. Они нашли то, что я ищу всю жизнь. А мы пришли и все разрушили. Еще накладывая стрелу на тетиву, я знал, что поступаю неправильно. Но, несмотря на это, позволил увлечь себя. И отрубил руку женщине, даже в смерти обнимавшей своего возлюбленного. Это был очень и очень дурной поступок. Мне придется платить за это до конца своих дней!

Бамиян не совсем понимал, что говорит Орму. Лишь одно встревожило его по-настоящему.

— Ты хочешь сказать, что демоница прокляла нас? Поэтому умер Гата? И мы, остальные, тоже поплатимся? — переспросил он.

Охотник вздохнул.

— Нет. Я не это имел в виду. Не эта женщина наложила на нас проклятие. Это сделали мы сами своими поступками. Тебя удивляет, что загнанная в угол медведица защищает своих детенышей до последней капли крови? Ты сочтешь это злом? Разве сам ты не сделал бы все, чтобы защитить свой клан, если бы в наши горы пришли мародеры? Мы пришли в долину этой женщины. До того она не обижала нас. Не давала нам повода нападать на нее, она просто защищала мужчину, которого, судя по всему, любила. Что в этом демонического? Это мы были демонами в той долине, Бамиян. И подбил нас на то, чтобы совершить тот страшный поступок, Гата.

— Но ведь мы должны были освободить святого человека… — протянул Бамиян. Взгляд Орму на вещи озадачивал его. Но достаточно было вспомнить о том, как Барнаба и та женщина лежали на дне озера бок о бок. Картина была мирной. Даже во сне они держались за руки.

— Разве тебе кажется, что мы осчастливили Барнабу, когда вытащили его? И теперь не говори, что наш долг был освободить его от демоницы.

Бамиян промолчал. Они шли по той части поля битвы, с которой уже унесли всех умерших. Лишь темные пятна на высохшей земле напоминали о том, сколько крови здесь пролилось. Скоро пыль и ветер сотрут и эти следы. И тогда дни на равнине Куш останутся только в памяти выживших. Внезапно Бамиян почувствовал себя маленьким и незначительным. Сколько он себя помнил, Гата был самым могущественным человеком в горах. А теперь он всего лишь пища для орлов. Он умер один, убитый чужаком. А прежде он сделал их убийцами у себя на посылках.

— Знаешь, парень, месть — это мысль малодушная. Идея для людей без широкого сердца, — прервал его мрачные размышления Орму. — Ты такой человек?

Бамиян помедлил, а затем ответил:

— Что подумают о нас остальные? Можно решить, что мы трусы… Что Гата ничего для нас не значил.

— Мне кажется, что решение нужно принимать только относительно того, что правильно, а что нет. Иногда это нелегко распознать. Что подумают о решении другие, не должно быть мерой вещей, — Орму засопел. — Громкие слова, которых я не придерживаюсь сам. Я пошел в долину, где ты нашел Барнабу. Я нацелил лук в демоницу, несмотря на то что в глубине души знал, что это неправильно. Поэтому я больше не достоин того, чтобы входить в Каменный совет. Поэтому я отдам свой нож. Пусть мудрый человек вершит судьбы наших племен от имени святого Заруда. Я опозорил свое имя.

Бамиян остановился, словно вкопанный, и уставился на рыжебородого охотника.

— Но ведь такого никогда прежде не бывало. Нельзя выйти из Каменного совета! Честь принадлежать к нему может отнять лишь смерть.

— А ты знаешь, насколько свободным чувствуешь себя, когда сбрасываешь путы, в которые заковывают тебя ожидания других? — с ухмылкой спросил Орму. — Пойдешь со мной, испытать вкус этой свободы?

— Куда же мы пойдем?

— Бессмертный Аарон произвел на меня впечатление. Его мужество в битве, его план дать землю крестьянам, а своей империи — больше справедливости. Думаю, он тот человек, за которого стоит сражаться. В отличие от Гаты. Я слыхал, что он набирает новую лейб-гвардию и ищет лучших воинов. Думаешь, какие-то лучники с равнин, где крестьяне растят хлеб, достойны подать воды нам, лучникам Гарагума? Я видел, как ты стреляешь, Бамиян. Ты хорош.

Бамиян не знал, что ответить на это. Резня на высокогорной равнине показалась ему омерзительной. Бессмысленной. Он никогда не думал о том, что может быть кем-то, кроме охотника или пастуха.

— Все еще думаешь о мести? — В голосе Орму сквозило разочарование. — Уйди в себя. Прислушайся к своему сердцу и прими решение относительно того, что верно, а что нет, самостоятельно. Ведь что бы ни нашептали тебе другие, с тем, что вырастет из твоих решений, жить именно тебе.

Великий воин

Артакс направил свою колесницу на берег высохшей реки. Для перехода он выбрал то место, где во время сражения колесница Муватты хотела напасть на его открытый фланг. Если бы ягуары не преградили ему путь, все было бы кончено.

С противоположного берега донеслись звуки рогов. Очевидно, это караульные вражеского войска подали сигнал и теперь торопливо покидали свои посты, чтобы бежать в лагерь лувийцев, который располагался совсем неподалеку, спрятанный за холмами. Артакс поднял руку и обернулся к своим людям. За ним следовали больше ста колесниц и пестрый отряд численностью в сто пятьдесят воинов.

— Идите теперь на расстоянии шагов пятидесяти, — крикнул он им. — Лувийцы должны видеть, что это не атака. Мы просто потребуем выдачи предателя Бессоса.

С этими словами он щелкнул поводьями по украшенным перьями гривам обоих своих вороных коней. Подпрыгивая на кочках, колесница понеслась вниз по склону. Артаксу пришлось ухватиться за поручень сбоку, чтобы не выпасть из колесницы. Кожаный пол под ногами пружинил при каждом ударе. Он отказался от колесничего. Хотел встретиться с лувийцами в одиночку.

В неглубоком русле реки вороные перешли на быструю рысь и с разбегу влетели на берег. Пыльно-бежевые холмы на берегу были пусты. Нигде ни единого лувийца. Но сигнальные рожки не утихают.

Лабарна, новый бессмертный Лувии, наверняка готов к встрече. Он не настолько глуп, чтобы думать, что Артакс не станет преследовать предателя Бессоса. Артакс оглядел череду холмов и отыскал дорогу, где мог подняться на одну из невысоких вершин. Слева от него к борту колесницы был привязан его боевой штандарт со знаком крылатого солнца. Они должны видеть издалека, кто идет к ним.

Когда он добрался до вершины, то в просторной долине увидел войско Лувии. Лабарна не отозвал своих солдат, как он. Они были сильны и в строгом порядке двигались к пересохшей реке. Судя по всему, единственной неожиданностью для них стало то, в каком месте он перешел реку. А так они были готовы: в этот миг эскадроны колесниц обогнали колонны марширующей пехоты, чтобы встать во главе войска. Над войсками взметнулась небольшая туча пыли. Казалось, они только что пришли в движение, иначе облака пыли выдали бы их раньше.

Вторая колесница достигла гряды холмов и остановилась рядом с Артаксом.

— Дерьмо, — выругался Матаан. — Нужно отходить. Сейчас же! Они нас раздавят.

Артаксу редко доводилось видеть князя рыбаков настолько взволнованным. Несмотря на наличие у него титула сатрапа, Матаан был человеком решительным. На нем был бронзовый доспех с вмятинами, под ним — простая, запачканная кровью туника, которую, очевидно, не стирали со дня великой битвы. Плюмаж на шлеме слегка клонился набок после удара. При виде Матаана — его выдубленного непогодой лица и носа, похожего на клюв хищной птицы, — понимал, что перед ним закаленный в боях ветеран. Если такой воин приходит в отчаяние, судя по всему, дело действительно плохо.

— Мы должны отступить, бессмертный. Немедленно! Вы погубите нас всех. Очевидно, нас ждали. Возможно, Бессос договорился и с Лабарной.

Среди приближающихся войск Артакс заметил мужчину, превосходившего по росту всех. В качестве шлема у него была волчья голова, а шкура серого хищника свисала на спину. Две длинных волнистых пряди спадали с висков на плечи. На нем был простой бронзовый нагрудник и поножи без украшений. В правой руке он сжимал массивную булаву. Лабарна! Бессмертный Лувии не стоял на колеснице, не ехал верхом на слоне, как всегда поступал Муватта. Он шел пешком.

— Веди наших людей на холмы, чтобы лувийцы видели, что мы не привели с собой все войско.

Матаан вздохнул.

— Разве не разумнее было бы отойти за реку?

Артакс просто покачал головой.

— Может быть, поступить так было бы мудро, но тогда Бессос одержал бы победу, не нанеся ни единого удара. К его восстанию присоединятся другие сатрапы. Сейчас я уже не могу повернуть назад. На холмах наши воины будут в хорошей оборонительной позиции. Веди себя уверенно с ними, Матаан. Ты хороший командир.

Сатрап отсалютовал.

— Как прикажете, бессмертный, — он натянул поводья и направил свою колесницу вниз к приближающимся войскам.

Артакс подождал еще один миг, а затем поехал навстречу лувийцам. Они встретились там, где начиналась лощина. В почти могильной тишине, среди которой раздавался лишь перестук подков лошадей, первые колесницы расступились перед ним. Он отчетливо видел страх и напряжение на лицах вражеских воинов. Каждый недоверчиво следил за его движениями.

Марширующие копьеносцы остановились перед ним. Кто-то отдавал приказы. Воины расступились, отошли к флангам и образовали стену из поблескивающих золотом бронзовых щитов, и Артакс заставил лошадей остановиться. Они встречали его так, словно он один стоил целого войска.

— Лабарна из Лувии, выйди вперед, — крикнул Артакс, и его голос разнесся далеко над холмами. — Мы оба не хотим, чтобы пролилась кровь наших людей. Давай поговорим, как мудрые правители. Я знаю, что ты гораздо дальновиднее Муватты.

— Ты льстишь ему. Умно! Если ты отнесешься к нему с уважением, это повысит его статус среди его людей. Пару дней назад он был всего лишь капитаном, каких дюжины. Сейчас ему нужна любая поддержка.

— Его сделала бессмертным богиня, — мысленно возразил Артакс. — Я-то чем лучше?

— Та же самая богиня, которая перед этим обезглавила Муватту и милость которой, судя по всему, вещь переменчивая. А ты — король с мечом духов, который одолел Муватту на поле битвы и которого еще никто не побеждал. Я полагаю, что твой авторитет среди лувийцев выше, чем престиж нового правителя. Отнесись к Лабарне с уважением, и он будет благодарен тебе за это, если он умный человек.

От группы воинов отделился Лабарна. Огромная булава покоилась у него на плече, на лице сверкала самоуверенная, наглая улыбка. Артакс представил себе, как лувиец одним ударом разбивает головы коням, запряженным в его колесницу. Он видел, как сражается Лабарна. Знал, на что способен этот великан.

Артакс потянул за поводья, затем бросил их на рукоять передней спинки колесницы. Обернулся через плечо. Матаан увел своих людей на холмы. Они увидят все. Затем спешился и прошел последние шаги навстречу Лабарне пешком. Лувиец был выше его почти на целую голову. Рядом с этим парнем он казался ребенком! Он заставил себя улыбнуться и вспомнил, как встретил его Муватта во время Небесной свадьбы в Изатами. Бессмертный выехал ему навстречу на слоне, чтобы заставить его казаться маленьким. Улыбка Артакса стала шире. Лувийцы любят эти игры с размером. Теперь Муватта лежит где-то на этой равнине в безымянной могиле. Слоны ничем не помогли ему. Он поглядел на Лабарну — что ж, и этого великана он переживет.

Лувиец махнул рукой, словно отгоняя надоедливых мух.

— Отходите! Не пристало ушам смертных слушать, что будут обсуждать в этот день бессмертные.

Стоявшие вокруг воины с уважением поклонились и отошли. Вскоре до ближайшего лувийца было более сотни шагов.

— Надеюсь, ты не намерен снова орошать эту сухую равнину кровью наших воинов, — без экивоков начал Лабарна.

— Где Бессос? — ответил вопросом на вопрос Артакс.

Лабарна поднял брови.

— Я не люблю предателей.

— Тогда выдай их мне.

Великан убрал булаву с плеча, поставил ее массивную головку на землю и обеими руками оперся на рукоятку.

— Не могу. Он уже покинул пределы моего лагеря. Я отказал ему в убежище и поддержке.

Артакс недоверчиво разглядывал своего собеседника. Правду ли он говорит?

— Почему ты не задержал его?

Лувиец холодно улыбнулся.

— Потому что это не моя задача — облегчать тебе жизнь. Не пойми меня превратно. Я хочу жить в мире с Арамом. Для меня эта война окончена. Но ты не можешь ожидать от меня, что я стану хвататься за оружие, чтобы поддержать тебя. Не такие у нас отношения, — кивком головы он указал на север, туда, где караванная тропа вела к Орлиному перевалу. — Он пошел туда. У него было с собой очень много золота. Часть моих уволенных наемников присоединилась к нему. В первую очередь лучники и копьеметатели.

— Уволенных наемников… — Артакс даже не пытался скрыть свое недовольство.

Лабарна не отвел взгляда.

— Так же, как и ты, я сократил численность войска. Предоставил им право самим выбирать день отъезда. Думаю, они были в курсе, что придет Бессос и принесет много золота. Мне кажется, твои сатрапы тебе не подчиняются. Если хочешь последовать за Бессосом и наказать его за восстание, я не буду стоять у тебя на пути. Ты и твои войска сможете беспрепятственно пройти через мой лагерь.

— Поразительно, что стало с этим воином за столь краткий срок. Можно подумать, он всю жизнь провел среди дворцовых интриганов.

Но Артаксу было не до изысканных шуточек Ааронов.

— У меня есть еще один вопрос. Принцесса, которую привел Муватта для Небесной свадьбы. Отдай ее мне, и я буду у тебя в долгу.

— Этого я не могу сделать, — произнес Лабарна. — Я не могу отменить вековую традицию. После Небесной свадьбы невеста принадлежит стране. Если принцесса понесла, то она и ее ребенок будут жить в небольшом дворце до скончания века и не испытывать нужды ни в чем. Оба они воплощают в себе плодородие страны. Я не могу отдать их. А если принцесса не понесла… — Он сокрушенно вздохнул. — Согласно обычаю, ее кровь прольется, дабы напитать землю страны. Если я отдам ее тебе, это будет все равно что подарить надежду на хороший урожай в следующем году. Мой народ не поймет меня. Я раздразню жрецов и саму Ишту, которая так хотела устроить эту свадьбу.

— Сплошные слова. Он не хочет помогать тебе!

Артакс считал так же. Каждый миг, проводимый с Лабарной, увеличивал преимущество Бессоса.

— Это все люди, которых ты смог собрать для преследования Бессоса? — Лабарна указал на гребни холмов у пересохшей реки. — Мятежники попытаются расставить тебе ловушку, и они превосходят твой отряд по численности втрое. Нужно было не спешить так и собрать побольше людей. В противном случае ты просто потеряешь много людей.

— Муватта тоже не верил, что войско, состоящее из крестьян, может выстоять, — холодно ответил Артакс. — Если враги считают, что сильнее меня, обычно это играет мне на руку.

Лабарна окинул его оценивающим взглядом. Артакс сознавал, что высокомерие в этом ответе однажды обернется против него. Не стоит привыкать выказывать чрезмерную уверенность в себе. Но мятеж Бессоса должен был подавлен в зародыше, прежде чем успеет распространиться. Сейчас был дорог каждый час. Он махнул рукой своим воинам, веля покинуть позицию на холмах и присоединиться к нему.

— Эта девушка… она много значит для тебя, верно?

— Не отвечай на это, Артакс, — предупредили его голоса Ааронов. — Это не сочувствие. Он ищет твои слабые места.

— Мне жаль, что Муватта так поступил с тобой, — Артаксу казалось, что голос Лабарны звучал убедительно. Казалось, он подыскивает слова. Похоже, в принципе, он не из разговорчивых. Не болтун и не придворный.

— Я так войны не веду, — продолжал новый правитель Лувии. — Но не пытайся спасти свою принцессу. Ты вынудишь меня начать новую войну. Я не хочу этого. Что было, то прошло. Не стоит ворошить прошлое, — Лабарна протянул ему руку. — За мир!

Артакс не смог заставить себя пожать ее. Скрепить предательство по отношению к Шайе рукопожатием — он не мог вынести этого. Его люди подошли ближе, и воины Лувии расступились, образуя широкий коридор, по которому они могли пройти на север.

— Не вовлекай в войну два королевства из-за женщины, — нахмурившись, произнес Лабарна и опустил руку. — Я обязан буду сражаться. И у меня получится лучше, чем у Муватты.

Гнев старика

— Он сделает это.

Бессос смотрел на хрупкого невысокого мужчину в паланкине. Это был не совсем тот союзник, которого он себе представлял. Ему нужны были полководцы. Люди, могущие подать пример и придающие мужества и уверенности воинам на полях сражений. Сатрап слишком хорошо знал, каково настроение в его войске. Все они приняли его золото. Но короля с мечом духов боялись. Теперь все дело было в том, правду ли говорит этот старик.

Бессос поглядел на север, туда, где на фоне заходящего солнца отчетливо виднелась туча пыли. Треть его колесниц удалялась. Они тащили за собой кусты, чтобы поднять больше пыли. К такому же трюку прибег Муватта во время сражения у пересохшей реки.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — голос старика в паланкине звучал глухо и прерывисто. Он говорил очень тихо. Бессосу приходилось наклоняться к нему, чтобы разобрать слова. — Мы можем рассчитывать на высокомерие и несдержанность бессмертного Аарона. Ведь твои лазутчики уже доложили, что он преследует нас со слишком маленьким отрядом. Так в чем же ты сомневаешься? В том, что он может дважды попасться на одну и ту же уловку? Мой сын когда-то был правой рукой верховного жреца Абира Аташа. Он много рассказывал мне о бессмертном. Он часто встречался с ним.

Как думаешь, зачем Абир Аташ хотел вложить власть в руки священнослужителей? Чтобы обогатиться? Он хотел защитить королевство от прихотей нашего правителя! Особенно после того, как бессмертный внезапно решил стать героем и великим воином. Ты слышал о его первой дуэли с Муваттой? Это произошло в Золотом городе. Думаю, тогда он и начал меняться.

Бессос кивнул, но он тоже знал Абира Аташа. Священнослужитель был влюблен во власть. Благородных побуждений для попытки лишить бессмертного части власти у него точно не было. Он задумчиво вглядывался в изборожденное глубокими морщинами лицо старого сатрапа Нари. Именно он подергал за ниточки и освободил Бессоса.

Элеазар давным-давно разучился улыбаться. Это читалось на каждом дюйме его вытянутого лица. Он был ворчлив, мрачен и злопамятен. Голову старика сжимал золотой обруч. Белоснежные волосы были еще достаточно крепки, завиты в локоны и спадали на плечи. Густая борода скрывала большую часть узкой, впалой груди правителя Нари, в серых глазах которого горело злорадство, совершенно не сочетавшееся с его хрупким телом. Сейчас он был одним из двух сатрапов, которые одновременно занимали должность верховного священнослужителя и наместника своей провинции. Бессос уважал его достижения, не зная, кем стал Элеазар сначала — священнослужителем высшего ранга или сатрапом. Однако держать в одних руках две эти должности значило обладать всей полнотой власти. Если бы Бессосу удалось заручиться поддержкой трех-четырех столь же могущественных людей, гибель бессмертного Аарона была бы неминуемой!

Бессос оглядел ряды лучников, занявших позицию на дальней от караванной тропы гряде холмов. Словно устье воронки вилась пыльная дорога по широкому полукругу поросших травой высоких холмов, увенчанных стелами с изображением наполовину стершихся от непогоды бородатых лиц. Никто не мог сказать, каких князей хоронили здесь прежде и сколько лет этим могилам. Теперь они представляли собой удобные укрытия. А еще местность позволяла почти тысяче лучников и более чем трем сотням копьеметателей направить выстрел в одну-единственную точку: в голову вражеской колонны, показавшейся на горизонте.

Бессос почувствовал, как судорожно сжался желудок при виде далекого блеска шлемов и остриев копий.

— Он поедет во главе, и мы убьем его, — голос старика был едва различим.

— Почему ты так сильно ненавидишь его?

— Он приказал убить моего сына. Моего сына, который был всего лишь мечтателем. Как я уже говорил, он был священнослужителем высокого ранга. Правой рукой Абира Аташа. Еще в детстве один из моих корабелов рассказал ему историю и вскружил голову. С тех пор он мечтал о том, чтобы встретиться с созданием из другого мира. Одной из демониц, которые настолько прекрасны, что от одного взгляда на них выжигает душу. Мой Барнаба никогда не хотел занять трон правителя. Он любил свои мечты… — Голос старика оборвался. — А теперь он мертв. Погребен в какой-то безымянной могиле. Как и многие другие священнослужители. Я… я никогда не смогу попрощаться с ним.

В приближающейся туче пыли показались первые силуэты. На острие маленького отряда бессмертного неслись колесницы. Но поведет ли он своих людей? Раньше он не был таким. Элеазар прав. Аарон изменился. Эта его глупая идея подарить землю безденежным крестьянам восстановит против него всех могущественных людей империи. Может быть, они восстали слишком рано. Бессос сжал руки в кулаки, чтобы Элеазар не увидел, как они дрожат. Несмотря на всю свою хрупкость, старик проявлял такую решимость в этом вопросе, что Бессос завидовал ему.

— И ты уверен, что мы сможем убить его?

Старик пристально смотрел на него гневным взглядом серых глаз.

— Ишта убила Муватту. Меня там не было, но мне доложили. Все видели, что бессмертные могут быть так же смертны, как и мы.

— Если меч в руке богини, — сдавленным голосом произнес Бессос. — Богини, Элеазар. Она создала этот мир. Мы не можем равняться с ней, — произнес мужчина, а про себя подумал, что бежать было нельзя. Он просто хотел выбрать правильную сторону, поэтому и предал Аарона в битве. Кто мог предугадать, что войско крестьян победит! Может быть, бессмертный простил бы ему предательство. Но теперь бегство… Такое не прощают. Если старик ошибается, ему конец.

— Посмотри на холмы, друг мой. Они были созданы рукой человека. Мы тоже обладаем властью изменять этот мир, в котором живем. Признаю, нужна сила многих людей, чтобы приблизиться к деяниям богов, но они не недосягаемы. Мы заполним небо стрелами. И поверь мне, одна из них найдет слабое место в броне Аарона и убьет тирана.

Они вместе повернулись и стали смотреть на приближающиеся колесницы. Одна из них на много корпусов опережала остальные. Заходящее солнце отразилось в золотом штандарте с крылатым солнцем.

Элеазар не ошибся. Аарон был во главе своего войска и, казалось, смотрел только на тучу пыли, поднятую мнимыми беглецами, которая виднелась на севере. Может быть, он действительно смертен? Бессос махнул рукой лучникам, и все положили стрелы на тетиву.

И небо потемнело

Аарон негромко выругался. Тяжелый львиный шлем сдавливал голову, через прорези в нем он видел лишь небольшой фрагмент мира. Однако этого было достаточно, чтобы понять, что сегодня Бессоса он уже не нагонит. Несмотря на то что туча пыли на севере казалась такой близкой, через полчаса зайдет солнце, и идти дальше они не смогут.

Его лучники и копьеносцы отстали не меньше чем на три мили. Они не могли держать тот же темп, что и колесницы. И даже его колесничим было трудно держать заданный им темп. Оба его вороных были лучшими лошадьми королевской конюшни. Они были неповторимы, но тоже уже начинали уставать. Бока были в пене. Мокрые от пота спины покрыты пылью, красные перья, вплетенные в гривы, растрепал ветер, а золотые амулеты и колокольчики в сбруе утратили блеск.

Немного впереди, шагах в трехстах караванную тропу обрамляла полукруглая гряда холмов. Хорошее место для ночлега. Он подождет там своих людей — продолжать преследование в темноте бессмысленно. Через несколько миль старая караванная тропа пойдет над пропастью и будет подниматься к крутым перевалам. Этот путь лучше пройти в светлое время суток.

Рука Аарона опустилась к висевшему на боку мечу. После битвы он его не обнажал. Он чувствовал странную связь с этим клинком. Часто ему хотелось прикоснуться к оружию. Пальцы крепко сомкнулись на обернутой кожей рукояти. Меч хотел, чтобы его обнажили. Хотел увидеть кроваво-красную зарю над горами, почувствовать ветер. Аарон рассмеялся. Меч духов! Совершенно особое оружие, в котором стало пленником то странное жутковатое существо, которое заявилось к нему давным-давно в проклятой долине неподалеку от рудника Ум эль-Амад. Но в оружии наверняка не могло быть ничего живого, что тосковало бы по свету и теплу. Повинуясь прихоти, он обнажил его. Клинок окружило призрачное зеленое сияние. Оружие приятно лежало в руке. Он поднял его высоко над головой, проехав мимо первого из холмов, и словно подал знак, потому что на холмы вышли сотни воинов, подняли луки, и небо потемнело. Воздух наполнился свистом стрел.

Его меч описал сверкающую дугу, когда темнота неба обрушилась на него. Металл заскрежетал о металл. Затрещало дерево. В него попали дюжины раз, его швырнуло спиной вперед из колесницы. Вороные встали на дыбы и, пронзенные стрелами, рухнули наземь. Камни со стуком отскакивали от шлема, повсюду из пыльной земли густо, как трава, торчали черные древки. Круглые камешки откатывались прочь. Метательные камни. Артакс чувствовал себя так, словно по нему прошелся табун лошадей. Болела каждая клеточка тела. Он оглядел себя. Перед глазами плясали яркие точки. Во рту чувствовался металлический привкус, потому что, падая, он прокусил себе язык. От множества попаданий в шлем гудело в ушах.

Про себя Артакс возблагодарил богов за то, что решил все же надеть свой роскошный доспех, чтобы не дать лувийцам усомниться в том, что в их лагерь пришел бессмертный Аарон. Некоторое время он размышлял, не надеть ли все же простой холщовый нагрудник, который было приятнее носить в жару, чем новый доспех, который велел для него изготовить Львиноголовый.

Он видел, как вокруг него вонзаются в землю новые стрелы. Он по-прежнему ничего не слышал, шея болела. Артакс рывком сел, схватился за меч, который выронил во время падения. Все казалось несколько размытым. Воины на холмах были похожи на темные силуэты. И тут осознал, что ему невероятно повезло, что ни одна из стрел не попала в прорезь для глаз его шлема-маски.

Когда грохот в ушах наконец стих, он услышал стук подков. Его колесницы! Они идут на помощь. Нельзя допустить, чтобы его люди подставились под убийственный град. У них нет зачарованных доспехов. Никто из них не выйдет из этой ловушки живым. Бессмертный встал. Все тело болело, каждое движение давалось с трудом.

— Я Аарон, бессмертный, — громовым голосом крикнул он. — Правитель всех черноголовых, также именуемый королем с мечом духов. Как видите, вы не сумели убить меня, — он высоко поднял меч, чтобы всем было хорошо видно: вокруг клинка плясал бледный зеленый свет.

— Этот меч жаждет ваших душ. И я намерен накормить его. Тот, кто сейчас опустит оружие и спустится к караванной тропе, останется в живых. Но всякого, кто будет продолжать сопротивление, я передоверю этому клинку. Я известен как добрый правитель, но, поверьте мне, все мое терпение и доброта умерли под вашими стрелами.

Артакс раскинул руки.

— Оставайтесь за моей спиной, — крикнул он, не оборачиваясь к своим людям. А затем, покачнувшись, переступил через трупы своих лошадей. При виде благородных скакунов в пыли его охватила ярость. И подобно ярости все члены его тела обжигала боль. Но делая следующие шаги, он шел твердо.

Первые воины Бессоса бросились врассыпную. Они не сдавались, но не отваживались и поднять оружие против него. В гневе он продолжал идти на них. Он был подобен камню, брошенному в спокойное озеро. Сначала наемники волнами расступались перед ним, но потом в их рядах поднялась паника. Все больше и больше солдат бросали оружие и бежали прочь.

Артакс выругался и тоже перешел на бег. Он был не в себе. Вся боль была забыта. Вытянув вперед меч, он увидел, что из тыльной стороны ладони торчит древко стрелы. И ему показалось, что он смотрит на чью-то чужую руку. Рана была неглубока, но он ведь должен чувствовать ее! Может быть, это зачарованный меч заставлял его думать лишь о крови и мести, и его волшебная сила исцеляла мелкие раны еще до того, как он по-настоящему осознавал их? Даже голоса Аарона перестали звучать в голове, когда он с обнаженным мечом бросался в бой. Теперь в нем горело одно лишь желание: заставить трусливых наемников поплатиться! Тех, кто не подчинился его гневному приказу сдаться и безоружными спуститься к караванной тропе. Он бежал вверх по холму, подав мечом знак эскадрону своих колесниц разделиться и обойти холмы, чтобы отрезать беглецам путь к отступлению. Он не позволит Бессосу собрать этих людей снова, но уже в другой день!

Добравшись до вершины холма, он увидел, что все войско противника распалось. Воины разбегались в разные стороны. Ни один капитан не пытался навести порядок в этом хаосе. В удлинявшейся тени было видно, как немного в стороне небольшой отряд воинов бежит вверх по отвесной тропе, ответвлявшейся от караванной. Там ли Бессос? Один из беглецов нес на спине седовласого мужчину.

Артакс поглядел на запад. Солнце почти полностью скрылось за горами. Над чернильно-черным гребнем гор лишь на два пальца выглядывало солнце. Меньше чем полчаса — и воцарится абсолютная тьма.

Ругаясь, Артакс бросился в сторону отвесной горной тропы, мимо брошенного паланкина, пронизанный иррациональным желанием остановить беглецов. Несмотря на то что в глубине души он понимал, что сумел напугать этих людей до смерти, однако остановить не сможет никогда. Все кончится только тогда, когда он схватит Бессоса.

Во время поспешного бегства столкнулись несколько вражеских колесниц. Жалобно ржущие кони со сломанными ногами висели на оглоблях перевернувшихся колесниц. Артакс увидел воина, который пытался уйти от него ползком. Левая нога его была причудливо вывернута, пальцы смотрели туда, где должна была быть пятка. Артакс поставил ногу на грудь раненому, прижал его к земле. Поднял меч, чтобы перерезать горло своей жертве, не слушая мольбы воина. Клинок свистнул и застыл в дюйме от горла мужчины. В сознание его привели расширенные от ужаса карие глаза воина. Что с ним происходит, он едва не убил безоружного человека!

Артакс поглядел на меч духов в своих руках и тут же почувствовал, как в душе снова стал нарастать гнев. У лежавшего на земле мужчины на спине был колчан. Всего несколько мгновений тому назад он нацеливал на него лук. Так почему он должен пощадить воина, который пытался убить его?

Артакс глубоко вздохнул и снова вложил меч в ножны. Битва была окончена, а с ней и смерти! Внезапно он почувствовал такую слабость, что пришлось опереться на край перевернутой колесницы. Казалось, ноги перестали держать его, и боль от бесчисленного множества синяков унесла его за собой. Его зачарованный доспех из проклеенного холста и плотной кожи хоть и не позволил ни единому наконечнику стрелы оцарапать его, но мог лишь отчасти смягчить силу удара.

Артакс оставил раненого за спиной. И не успел он сделать и нескольких шагов, как его пронзила жгучая боль. Он хрипло вздохнул и едва удержался на ногах. Правая рука сама собой снова опустилась на рукоять меча. Прикосновение к оружию ослабило боль. Ярость и жажда сражения тут же снова охватили его. Казалось, его мечу не терпится попробовать крови врагов. Он безрадостно рассмеялся. Судя по всему, его голове досталось сильнее, чем он предполагал! Он не в себе. Меч, который хочет напиться крови! Подумал о том, что когда-то сказал ему человек-вепрь. Что в этом клинке живет исполненное ненависти существо из другого мира, с тех пор, как он убил червяка из зеленого света, а в серебристо-голубой узор на мече вплелась ветвистая зеленая молния, от которой исходило жутковатое свечение.

Артакс вспомнил, как поднял правую руку, чтобы отбить несколько стрел, выпущенных армией Бессоса. Что это было — рефлекс или оружие помогло ему защититься от стрел, которые, возможно, вошли бы в прорезь для глаз? Неужели меч его защищает?

Чувствуя бесконечную усталость, бессмертный смотрел на горную тропу, на которой видел небольшую группку беглецов. Теперь там больше не было никого. Артакс закрыл глаза. Ему хотелось лишь отдохнуть.

— Господин?

Артакс открыл глаза. Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где он находится. Перед ним стоял Ашот. Стемнело. Невдалеке горел сложенный из обломков колесницы обыкновенный костер, вокруг которого собрались несколько его воинов. Все они смотрели в его сторону.

— Вы так крепко задумались, господин?

— Да… — нерешительно произнес он. А потом понял. На нем все еще был шлем-маска, скрывавший лицо за серебряной мордой льва. Он устало нащупал боковые шарниры и освободился от маски. Ашот не мог видеть, сидит ли он в задумчивости или отключился.

— Мятежники…

— Большинство нам удалось остановить. Бежавшие колесницы уже тоже настигли, они сдались, — Ашот довольно улыбнулся. — Вы до смерти напугали их, повелитель. Они не могли остановиться. Матаан стал лагерем с большей частью войска чуть севернее. Там и пленники. Я остался здесь с горсткой ребят, чтобы… — Внезапно он смутился, словно стесняясь говорить об очевидном, — … чтобы сторожить вас.

— Спасибо, — Артакс говорил с трудом. Во рту пересохло. — Я задремал.

— Мы не были уверены, — несколько смущенно ответил Ашот. — Нельзя было вам идти вперед одному. На миг мы подумали… — Вместо того, чтобы завершить фразу, он просто пожал плечами. — Но ведь вы бессмертны, — на этот раз в его словах послышался и упрек.

Артакс усмехнулся. Вот это уже совсем прежний Ашот, знакомый ему по времени, прожитому в деревне. Скептик, никогда не лезущий за словом в карман.

— А Бессос? — Каждое слово царапало горло.

— Ушел, — подавленно произнес Ашот.

Бессмертный вспомнил о тех, кого видел на тропе. Нужно узнать, куда ведет эта дорога. Устало похромал к костру и сел на землю. Все тело болело. Он заметил взгляды мужчин, смотревших на него почти с суеверным трепетом.

— Дрянные они лучники, эти мятежники, — пробормотал он и взял одну из тыквенных фляг, стоявших у костра. — Рад, что в меня стреляли не вы.

Его слова разрушили плотину. Воины снова стали негромко переговариваться между собой.

Артакс пил застоявшуюся воду из фляги долгими, жадными глотками, а затем послал Ашота найти того, кто знает эту местность. Прошло много времени, прежде чем его былой товарищ вернулся. За ним шел худощавый воин с рыжей бородой, в руках у которого был самый большой лук, который доводилось видеть Артаксу.

— Орму, господин, — представил незнакомца Ашот. — Он охотник и знает эту местность.

Артакс указал на гору, казавшуюся лишь силуэтом в свете узкого серпа месяца.

— Там есть тропа. Куда она ведет?

— К Каменному гнезду.

— Что это такое? — спросил Артакс.

— Маленький замок-убежище. Неприступный. Большую часть времени там никого нет, потому что он расположен в стороне. Никто из тех, кто не находится в розыске, не захотел бы провести там зиму. Думаю, Бессос пошел туда, потому что там мы не сможем победить его.

Артакс недоверчиво поглядел на охотника. Лицо его было худым, выдубленным от ветра. Он не был похож на человека, который легко сдается.

— Почему мы не можем победить Бессоса? У него всего пара дюжин верных ему людей.

— Каменное гнездо находится на вершине скалы. Туда ведет мост, среднюю, деревянную часть которого можно поднять. В замке есть цистерны и большой склад. Имея достаточно припасов, сотня людей может прожить там год, не голодая. Если Бессос позаботился об этом заранее и там есть провиант, то нам не стоит даже подниматься по той тропе. Каменное гнездо часто осаждали, но ни разу не взяли штурмом. Там, наверху, в скалах, пляшут духи ветра. Их ледяное дыхание пробирает до костей, а шепот ночами приводит в отчаяние даже самых мужественных людей. Ни один осаждающий не выдержит там долго. Если деревянный мост поднят, в Каменное гнездо могут попасть только орлы.

Бессмертный подумал о Володи и его прозвище, которое воины дали друснийцу. Ему не хватало мужественного капитана. Такие истории ни за что не запугали бы его.

— Был у меня когда-то воин, который ради меня прошел над орлами. Я попытаюсь сделать то же самое. Завтра штурмуем Каменное гнездо. Бессоса нужно победить. Если я не смогу одолеть его, то его пример подстегнет к мятежу остальных, — он обернулся к Ашоту. — Отбери пятьдесят мужчин, которые любят меня или огромную кучу золота настолько сильно, что пойдут за мной даже в Желтую башню. Золота будет столько, что им никогда в жизни не придется больше трудиться, если они не игроки или не глупцы. Завтра мы покончим с этим!

Орму поглядел на него, лицо его было мрачным.

— Лишь глупцы последуют за вами в атаку на Каменное гнездо, — негромко произнес он. — Я пойду с вами, чтобы когда-нибудь рассказать внукам, как духи ветра толкнули на погибель бессмертного Аарона.

Где вянут люди

На душе у Мероб скребли кошки. Она опоздала. Слишком опоздала… На протяжении всего предыдущего дня она чувствовала недомогание. Сердце болело, ноги наливались свинцом. Она была слишком слаба, чтобы подняться с ложа, слишком слаба, чтобы хотя бы поесть. Артикнос дал ей попить бульону и положил под одеяло свиной пузырь, наполненный теплой водой. Это помогло. Сегодня она чувствовала себя немного лучше. Однако Мероб знала, что дни ее сочтены. Она слишком долго жила, скрытая в скале. Люди созданы для света. Если вынуждены прятаться вдали от него, то с ними происходит то же самое, что и с растениями — со временем они вянут.

Мероб глядела на грубо обработанные стены туннеля, по которому нес ее Артикнос. Флейтист был против того, чтобы она вставала. Но это дело не терпело отлагательств. Нужно освободить лазутчика от пут. Вместо запланированной ночи он провел у тайного кристалла Великой матери целых две. Не то чтобы он мог почувствовать разницу. Он давно впал в безумие, как и другие неверующие, кому приходилось провести ночь у кристалла и Зеленых духов. Страх стирал рассудок — а когда их наконец освобождали, они становились ничего не понимающими идиотами, для которых существование и гибель не имели значения, поскольку они утрачивали чувство времени. Однако священнослужитель уже должен страшно мучиться от жажды. Вера не позволяла ей мучить его без нужды, а в вере заключалась вся ее жизнь, даже жизнь ее врагов.

Внезапно Артикнос замер. Теперь услышала и она. Кирки!

— Где мы?

— Примерно под рыбным рынком островитян, — ответил он, и в его голосе она услышала неуверенность.

Островитяне. Так все называли странных жителей Плавучих островов, занимавших самый маленький квартал в Золотом городе. До сих пор они почти не зарывались вглубь.

— Нам известно, что они строят?

Артикнос покачал головой.

— Никто не обращает на них внимания. Почти никто не знает, чем они занимаются.

— Выясни это! — решительно приказала Мероб. Каждый подвал, каждый туннель и каждая цистерна, которую рыли внутри отвесного склона, представляли опасность для них.

Они использовали естественные пещеры, заброшенные гроты и перекрытые каналы для сточных вод, чтобы собирать своих сторонников. Добавив несколько туннелей, они создали потайную подземную сеть, которую использовали для тайных встреч. Мероб отлично знала, что все наместники и большинство священнослужителей относятся к ее сторонникам по меньшей мере с недоверием, а гораздо чаще — с ненавистью. При этом они были единственными, кто по-настоящему чувствовал этот мир, кто понял, что Зеленые духи — дети Великой богини и что настанет день, когда Нангог освободится от плена. И в этот день лучше не быть ее врагом. Что произойдет потом, лазутчик в пещере узнал на собственной шкуре. Она на миг прислушалась к разносившимся внутри горы звукам, а затем попросила Артикноса идти дальше.

Слишком многие зарываются вглубь. Хуже всего были владельцы складов неподалеку от Золотых врат. Поскольку стройка рядом с магическим порталом была не по карману даже самым богатым, торговые дома увеличивали склады просто — зарываясь вглубь. Свое прошлое место для собраний Мероб и ее сторонникам уже пришлось бросить, потому что во время расширения склада был обнаружен один из потайных туннелей, ведущих к нему. Им нужно постоянно быть начеку. Старуха не питала иллюзий насчет того, что случится с ней, если она попадет в лапы палачей наместников, им больше всего хочется уничтожить культ Зеленых духов. Как и большинство могущественных людей, они были слепы и не видели будущего, необходимого народу, которым правят.

Мероб не могла дождаться дня, когда восстанет Нангог. Дня, когда она наконец сможет покинуть туннели, чтобы еще раз увидеть солнце. Это должно произойти вскоре! Она прекрасно знала, насколько серьезно больна. Времени у нее уже немного. А она все еще не выбрала преемницу. Это тщеславно и глупо. И, несмотря на это, она не могла пересилить себя — поскольку ей казалось, что назвать имя преемницы на одном из собраний равносильно тому, чтобы сделать огромный шаг в сторону могилы.

Вообще-то выбор ее должен был пасть на Зару. Ее любили, она пользовалась влиянием и уже неоднократно доказывала свое мужество, когда рисовала ночами знаки на пьедесталах статуй, кирпичных стенах складов и иногда даже на дверях дворцов. Бесформенное зеленое пятно, знак Зеленых духов Нангога. Но Мероб не нравилось, как живет Зара, несмотря на все ее мужество и ум. Такая женщина не должна быть жрицей Великой богини!

— Что мне делать с лазутчиком? — перебил ее размышления Артикнос.

— Оставь его перед домом милосердных братьев. Может быть, его примут. А если нет, то это уже не наше дело. Он продал душу правителям и знал, что подвергает себя опасности, если будет выслеживать нас. Наверняка он не постеснялся бы передать нас городским палачам. А мы милосердны. Мы оставляем его в живых. И если те, что наверху — она поглядела на закопченный потолок туннеля, — не так милосердны и не дадут безумному куска хлеба, то это не наша забота.

Артикнос не стал возражать. Он уже убивал ради нее, но Мероб знала, что он, как и все послушники Великой богини, ненавидит проливать кровь. Они спускались все глубже и глубже в скалу, пересекли отрезок вонючего канала для сточных вод и наконец дошли до короткого туннеля, ведущего к пещере с кристаллом. Здесь Мероб велела флейтисту поставить ее на пол. Последние шаги она собиралась сделать самостоятельно.

На нетвердых ногах она пошла к пещере, чтобы остановиться у входа, как громом пораженная. По пещере скользили дюжины Зеленых духов. Они плясали вокруг лазутчика, который смотрел на Мероб ясным взглядом.

— Ты опаздываешь, Первая мать, но я знаю, что тебе нездоровилось, и прощаю. Великая мать учила меня. Она хочет, чтобы с этого часа я стал ее служителем, ее голосом в ушах людей. А ты останешься Первой матерью, доброй госпожой, которая возглавляет наш союз. А теперь, будь так добра, мать, освободи меня от пут.

Мероб в недоумении глядела на духов, плясавших светящимися кругами вокруг кристалла и пленника. Стольких она не видела никогда прежде. На глаза у нее навернулись слезы. Неужели Великая мать приняла решение вместо нее? Неужели этот человек станет ее преемником? Почему Нангог не сообщила о его приходе?

Мероб оперлась на стену пещеры. Казалось, все силы оставили ее.

— Освободи нашего друга, — велела она Артикносу, который, казалось, не меньше потрясен видом духов, чем она. Вся красота Нангога отражалась в этом танце.

Священнослужитель не казался уставшим. Его не сотрясали судороги, несмотря на то что он был так долго привязан к кристаллу. Мероб знала эту силу, которую Великая богиня даровала своим избранникам. В юности она иногда плясала в честь Нангог ночи напролет. Эти времена давно миновали.

Теперь священнослужитель опустился перед ней на колени и с обезоруживающей улыбкой взял ее за руки.

— Я здесь не для того, чтобы чего-то лишить тебя, Мероб. Совсем наоборот. Мы приумножим силу богини. Совсем скоро в Золотой город прибудут необычайные гости. Мы должны помочь им и снять для них дом в сердце города. Зара наверняка могла бы помочь нам в этом.

Мероб удивленно поглядела на него.

— Ты и о ней знаешь?

— Великая богиня поделилась со мной многими тайнами, — с приветливой улыбкой произнес он. Я даже знаю, кто твой сын. Что Нангог позволила ему восстать из мертвых и что его ждут великие дела. Совсем скоро этот мир изменится. Наша госпожа стряхнет путы, и все, кто презирал и унижал ее, поднимут плач и вой, когда дети Нангог обретут плоть. Но мы будем в безопасности, ибо богиня не забывает никого из тех, кто служил ей, точно так же, как не забывает и святотатцев, — с этими словами он поглядел на Артикноса. — А от тебя я жду обратно свой кинжал. Причем поскорее. Обокрасть доверенное лицо Великой богини — это не мелочь, сын мой.

Старые друзья

Коля запретил своим людям заходить в их бордели в Золотом городе. Он хотел удивить своим возвращением Эврилоха, своего заместителя. Бывший штурман с Эгильских островов был пройдохой и негодяем, от которого можно было ожидать чего угодно, а значит, как раз в самый раз годился для управления борделями. Он наверняка сумел справиться с этой задачей.

Коля обвел взглядом высокие дома, обрамлявшие улицу, ведущую к их штабу. Он находился в одном из лучших кварталов города. Несмотря на то что крыши здесь не были позолоченными, здесь не было торговцев-разносчиков и нищих, ночные горшки не выливали прямо на улицу, поскольку каждый из домов был подключен к туннелю сточных вод, проходившему по склону. Он наслаждался видом фасадов. Некоторые были украшены фресками, которые, однако, настолько сильно пострадали из-за ливней, что во многих местах штукатурка обвалилась, обнажив голые стены. На других красовались дорогие рельефы, которые, должно быть, стоили целое состояние. Как правило, на них изображалось, каким именно образом разбогател владелец дома: прикованные друг к другу рабы, крестьяне во время сбора урожая, крупный рогатый скот. Коля задумался, не стоит ли украсить фронтон дома красивыми картинами с изображением жриц любви. Примирительно усмехнулся себе под нос, когда представил себе толстую матрону, которая жила чуть выше по склону и сделала состояние на торговле пряностями. Она любила проявлять свою добродетель и целомудрие. Подобные картины привели бы ее в состояние ужаса.

Интересно, кто-либо еще оказывал сопротивление ему и его людям? Или вышибалы и привратники других публичных домов наконец-то поняли, кто сильней? Он подумал о Леоне, трурийце, который стал командиром сутенеров Золотого города. Тот тоже думал, что сможет уничтожить его… Наверняка еще будут неприятности. Таков мир. Здесь постоянно кто-то враждует.

Мостовая спускающейся вниз улицы была еще мокрой от дождя. Друснийцу пришлось идти осторожно, и он поднял голову снова только тогда, когда проходил мимо места, где стоял шкаф, в котором цапотцы так устроили труп его привратника Атмоса, что тот с безумной ухмылкой на лице держал в руках свое собственное вырезанное из груди сердце. Вот это была демонстрация! Цапотцы умеют сеять ужас.

Тогда он и предположить не мог, что однажды станет заключать с ними сделки. То, что они забрали Володи, было очень полезно. Ему было неприятно предавать старого товарища, но Володи стал представлять для их дела слишком большую опасность. Он наверняка уступил бы просьбам бессмертного Аарона и остался бы служить в его лейб-гвардии. А Володи любили. Он забрал бы с собой большую часть воинов. А так нельзя! Сразу же по возвращении нужно установить власть в Золотом городе, чтобы расширить сферу своего влияния.

Возможность остаться при бессмертном ничего не дала бы ребятам. Здесь, в Нангоге, однажды они подохнут в собственных постелях: богатые и сытые. В то время как Аарон повел бы их в одну битву за другой, пока не умер бы последний из них. Для него они останутся лишь наемниками и пиратами. Их жизнь ничего не стоит.

«Для ребят будет лучше, что с этого момента командовать буду только я», — думал Коля. А то, что Володи исчез, не попрощавшись, боевые товарищи прощать ему не собирались. Коля распространил слух о том, что его друг вернулся на трон своего отца. Если бы он просто исчез, ребята, чего доброго, еще принялись бы искать его. Так лучше. Тот, кто однажды пересек Белые врата перед храмовым кварталом здесь, в Нангоге, не возвращается. Сегодня ночью он осушит амфору хорошего вина в память о Володи. Его друг просто не был создан для этого мира.

Коля спустился по истоптанной лестнице, ведущей ко входу в дом. Привратник уставился на него широко раскрытыми глазами.

— Ты вернулся.

Друсниец улыбнулся.

— Верно подмечено. Ценю людей, которые время от времени используют голову для того, чтобы подумать, а теперь пропусти меня.

Сбитый с толку парень распахнул дверь. Коля удовлетворенно отметил, что привратник вымыт, одет в чистую одежду. Этот дом предназначался для гостей побогаче. Пьяные вышибалы, от которых несет так, словно они спали в собственной моче, здесь ни к чему.

За дверью ждали две молодые женщины. Обе были ему незнакомы. Одна была очень маленькой и хрупкой и, судя по всему, была родом с Шелковой реки.

— Как мы можем осчастливить тебя, господин? — Хрупкая, не колеблясь, обратилась к нему, а второй все никак не удавалось скрыть свое отвращение по отношению к нему. Коля прекрасно знал, насколько омерзительно выглядит: однорукий, с испещренным шрамами лицом — свидетельствами множества боев. Но тот, кто приходит в публичный дом, не хочет с порога возвращаться к действительности. Здесь мечты должны становиться реальностью. Блондинка, которая слишком медленно взяла себя в руки и заставила губы растянуться в фальшивой улыбке, не годится для этого дела. Пусть работает в доме подешевле, где продают не мечты, а плоть.

Коля направился к маленькой лестнице, которая вела наверх, к его комнатам, которые он передал Эврилоху. Хрупкая попыталась удержать его, но препятствовать не стала.

— Туда, наверх, можно не всем… — с очаровательным акцентом произнесла она.

— Тут я с тобой согласен, — ответил Коля и прошел мимо нее. За его спиной раздался низкий мужской голос. Коля не стал обращать на него внимания.

Перепрыгивая через ступеньки, он торопливо поднимался по лестнице. Шум за спиной утих. Очевидно, кроме привратника были здесь еще люди из тех, кто его знал.

Коля толкнул дверь в свою бывшую комнату, не останавливаясь ради таких условностей, как стук. Эврилох лежал в постели с темнокожей красавицей, выглядевшей так, словно она провела всю жизнь, подставляя свое тело всем ветрам. Штурман сел, и проклятие застыло на его губах прежде, чем успело сорваться с них. Серые глаза, казалось, едва не вывалились из орбит.

— Ты… — Вот и все, что он сумел сказать. Он был крупным мускулистым мужчиной, таким же темнокожим, как и та красавица в его постели. Кто-то когда-то попытался разрезать ему лицо надвое. С тех пор поперек лба, до самой левой щеки у него остался белый шрам.

— Ты так рад видеть меня живым, что я сейчас расплачусь от умиления, — Коля улыбнулся, прекрасно зная, что в этот момент его изуродованное шрамами лицо искажается еще сильнее и пугает даже самых храбрых людей. — Хочу назад свою комнату. И свою постель. Можешь идти. Девушка останется. За последние месяцы на равнине Куш я научился ценить мягкие постели и красивых женщин.

Эврилох встал без возражений, его подруга бросила на него злобный взгляд. Он взял одежду с табурета у кровати, попытался привести ее в порядок, но почти сразу же сдался. Его руки были спрятаны под скомканной красной туникой. Из-под одежды виднелся оббитый бронзой пояс. Мужчина обошел кровать и с улыбкой подошел к Коле.

— Рад видеть, что ты пережил ту резню, старый дурак.

— Ты же знаешь, из каждой битвы я выношу новые шрамы, но убить меня нельзя.

— А может, все же можно, — Эврилох уронил одежду. В руке у него был бронзовый кинжал, и он вонзил его Коле под ребро, направив острие в самое сердце.

Один раз не считается

Кинжал с металлическим скрежетом скользнул по бронзовой кирасе, которую Коля надел под тунику. Друсниец схватил Эврилоха за правую руку и с проворством опытного бойца перевел кинжал под левую подмышку. Одновременно сделал движение в сторону левой рукой и из тайника в протезе выскользнул спрятанный в нем клинок. Его стальное острие прижалось к горлу Эврилоха прямо под правым ухом.

— Последние недели я провел на поле сражения, где такие кинжалы решают вопросы жизни и смерти, штурман, а ты, как мне кажется, занимался исключительно теми боями, где используют кинжал из плоти.

Коля поглядел на молодую женщину, сидевшую на краешке кровати и смотревшую теперь на Эврилоха совершенно без сожаления.

— У нас мужской разговор. Уходи!

Та вскочила, даже не пытаясь собрать одежду. Легкими шагами выбежала из комнаты.

Коля ударил Эврилоха в грудь, штурман попятился и рухнул на разворошенную постель.

— Ты помнишь, что я обещал всем оловянным, когда привел вас в Нангог?

Штурман с горечью улыбнулся.

— Что мы будем богаты и умрем в удобной постели.

— Тебе удобно, друг мой? — Коля подошел к постели. Его кинжал был нацелен в сердце Эврилоха.

Штурман не молил о милосердии. Он смотрел на Колю твердым взглядом и ждал неизбежного.

— Ты мог заметить, что я был готов к тому, что ты попытаешься ударить меня. Хороший делец должен руководствоваться жадностью, — Коля опустился на стоявший у кровати табурет. — А теперь расскажи мне, как идут дела. Насколько мы стали богаче?

— Может быть, просто покончим с этим? — удрученно поинтересовался штурман. — К чему эта игра?

— За каждый вопрос, на который ты не дашь мне ответа, я отрежу от тебя небольшой кусочек. Так что как мы сделаем это — зависит от тебя. И чтобы ты понял, что я не шучу, я дам тебе попробовать, — и, прежде чем Эврилох осознал, что происходит, Коля схватил его правую руку и прижал ее к стене за кроватью.

— Мне кажется, мизинцы довольно бесполезны. Если отрезать палец на ноге, бегать неудобно будет. Но мизинец… зачем он нужен?

— Дела шли очень хорошо, — выдавил Эврилох. — Леон мертв. Нам принадлежат все крупные бордели города, и мы сумели убедить Шелковую перейти к нам.

Коля вставил лезвие кинжала между мизинцем и безымянным пальцем сжатого кулака штурмана.

— Шелковую? Думаю, это какая-то девушка. Что в ней такого особенного?

— Прошу, мне очень жаль. Я никогда больше не восстану против тебя. Я…

Коля надавил на клинок и отрезал мизинец. Он упал на постель рядом с тяжело дышащим штурманом.

— Мы ведь оба не верим в эти клятвы верности. Так что избавь меня от этого. Мне просто нужны ответы на вопросы. Я ведь ясно выразился, верно?

Эврилох кивнул. Он боролся с болью. В глазах стояла паника. То, что он не стал кричать и умолять о пощаде, Коле понравилось.

— От какой другой части тела ты готов отказаться, штурман? Конечно, мы можем продолжить и с носом или ухом.

Губы Эврилоха дрожали, но он изо всех сил пытался сохранить самообладание. По решеточке тонких морщинок на его лице катились капельки пота.

Коля выпустил руку штурмана и мягко провел клинком по его щеке.

— Я мог бы взять и глаз.

— Другой мизинец, — выдавил штурман через стиснутые губы.

Друсниец усмехнулся. Нужно будет хорошо подумать, где использовать Эврилоха в дальнейшем. Штурман теперь будет ненавидеть его всю оставшуюся жизнь. Но он умен и тверд. С такими людьми можно строить королевство. Вместо того, чтобы получить еще одну рану, он собрался и сделал выбор.

— Оторви кусок от простыни и перебинтуй руку. А то ты мне тут все кровью зальешь.

Эврилох повиновался. Сделав крепкую повязку для руки, он затянул ее зубами.

Коля наблюдал за тем, как грязная ткань пропитывается кровью.

— А теперь расскажи мне о Шелковой.

Запинаясь, штурман заговорил. Он все еще пытался побороть боль.

— Никто не знает, откуда она, но она одна принесла нам за последние месяцы больше денег, чем все остальные девушки из наших лучших домов, вместе взятые. Она сама пришла ко мне и попросила взять под покровительство. Она не хотела охраны, не хотела попасть в один из наших домов. Ей просто нужно было, чтобы остальные сутенеры города знали, что она находится под нашей защитой. И за это она платит целое состояние.

— Откуда берется все это золото? Что в ней такого особенного? Неужели она так прекрасна?

Эврилох огорченно развел руками, и кровь из-под пропитавшейся повязки потекла по руке.

— Есть в наших домах и красивее. Но в ней есть что-то такое, что трудно описать. Когда она улыбается, сердце заходится. Взгляды ее пронзают душу до самого дна. Увидишь ее — и сразу хочешь. Хочешь быть в ее обществе. Хочешь ее внимания. Я слышал, что она говорит на семи языках. Живет в большом доме, расположенном в одном из самых удобных мест. У нее дюжины слуг, несколько паланкинов. И слава о ней достигает даже дворцов нашего родного мира. О ней мечтают самые богатые купцы. Говорят, сатрапы проходили над пропастью между мирами только ради того, чтобы провести с ней одну-единственную ночь. Она общается по меньшей мере с двумя из семи наместников, а также со священнослужителями высокого ранга. Говорят, она образованна и будто бы может как свободно рассуждать о философии, так и развлекать мужчину в постели самыми удивительными играми.

Коля рассмеялся.

— Завтра я посмотрю на этого чудо-жука.

Штурман покачал головой.

— Так не пойдет. Нужно просить о встрече с ней. Все дело в ее клиентах. Богатые и могущественные люди не хотят видеть таких людей, как мы.

— Ты хочешь сказать, что она дает аудиенции? — Друсниец расхохотался еще громче. — Только не мне. Она работает на меня, и я увижу ее завтра. Я сделаю ей подарок, от которого она наверняка не откажется. А теперь убирайся. Пришли мне девушку с Шелковой реки. Ее мне будет достаточно на сегодня, прежде чем завтра я овладею Шелковой, — смеясь, он покачал головой. — Шлюха, которая философствует. Хочу посмотреть на это. Через час я жду тебя за этой дверью с десятком ребят, что сражались на равнине Куш. И все вы явитесь в наших старых доспехах лейб-гвардейцев бессмертного Аарона. Нам предстоит нанести визит.

Затонувший лес

Этот новый мир казался Нодону жутковатым. Они оставили позади прибрежный кустарник и теперь снова шли через джунгли. Однако с тех пор, как Нандалее вступила в контакт с этими странными духами, все изменилось. Им больше не требовались клинки для того, чтобы прорубать себе дорогу сквозь густой подлесок. Продвигаться вперед стало легче, но эльф осознавал, что таким образом каждый их шаг направляет кто-то другой.

Нандалее уверила их, что в лесу для них опасности нет, если они будут использовать низшие заклинания. Поэтому одно-единственное слово силы принесло мгновенное облегчение: оно изгнало эту изнуряющую жару и создало приятный кокон прохладного воздуха, из-за которого их избегали москиты и другие мучители. И только с длинными пиявками, которые цеплялись к ним, не могли, похоже, справиться ни магия, ни трава.

Мастер меча оглянулся на небольшую колонну, которую вел. Нандалее временами менялась местами с ним и Гонвалоном. Они были самыми опытными путешественниками по непролазным местам. Сейчас Нандалее шла в двух шагах за его спиной. Взгляд ее казался устремленным вдаль, несмотря на то что в этом теплом тумане, укутавшем джунгли, было видно не дальше чем на десять шагов. В левой руке она держала лук. Тетива была натянута, несмотря на влажную жару. Погодные условия плюс постоянная нагрузка на тетиву приводят к тому, что она растягивается. Для такого поведения могла быть только одна причина: здесь существовала опасность, о которой Нандалее ничего им не сказала! Что-то, что в любой миг могло напасть на них из джунглей. Поэтому Нодон тоже не прятал меч в ножны. Он был готов, что бы ни произошло.

За Нандалее шла Бидайн, натянувшая капюшон своего плаща на лоб, чтобы скрыть свое изуродованное лицо. Нодон не понимал молодую эльфийку — она казалась непредсказуемой, и он буквально чувствовал, как внутри нее все бурлит. Она очень хотела что-то кому-то доказать. Зато ее наставница, Ливианна, казалась совершенно спокойной. Она внимательно оглядывалась по сторонам. Эльфийка напоминала Нодону змею. Прекрасную и в то же время смертоносную. Его тянуло к ней. Но он не проявит этого. В этом странном мире, запретном как для эльфов, так и для людей, разумнее не распыляться. Одно мгновение невнимательности, потраченное на влюбленный взгляд, может стоить очень дорого.

Только за последний час он заметил двух змей, которые показались ему ядовитыми. Маленькие, яркие, блестящие твари. Если здесь все не совершенно иначе, чем у них на родине, то именно эти мелкие пестрые змейки наиболее ядовиты. Он бросил мимолетный взгляд на Гонвалона, шедшего в самом конце отряда. Бывший драконник Золотого страдал невероятно. Он не мог защититься от удушающей жары с помощью заклинания. Кроме того, все москиты, которые не могли приблизиться к остальным членам отряда, набрасывались на него. Лицо мастера меча было искусано, веки опухли. Но он не жаловался. Он вел себя так, что это внушало уважение Нодону, несмотря на то что он презирал Гонвалона за его необдуманные привязанности. По его мнению, в их группе он был самым слабым звеном.

После многих часов утомительного марша лес наконец-то начал редеть. Подлесок исчез, и их взгляду открылись болота. Из темной воды вздымались белесые деревья. На ветвях у них росли длинные бледные бороды. Несколько умерших, упавших деревьев-великанов словно скелеты вставали над застоявшейся водой. Здесь в лучах солнечного света плясали целые облака москитов. Вокруг было светлее, чем в джунглях, поскольку свод древесных крон был не таким густым.

— Теперь я пойду вперед, — вдруг сказала Нандалее. Впервые за долгое время кто-то из них заговорил. — Держитесь за моей спиной и не отходите в сторону. Грунт, по которому мы пойдем, очень коварен, — и с этими словами она вошла в темную воду.

Нодон пропустил всех вперед и встал за Гонвалоном. Уже через несколько шагов теплая вода стала заливаться через верх в голенище сапог. Он представил себе, как к икрам присасываются пиявки. При каждом шаге он слегка проваливался, и казалось, ил мягкими пальцами цепляется за его сапоги, намереваясь отнять их. Немного в стороне он увидел, что в воде что-то плывет, двигаясь против слабого течения. На первый взгляд это казалось похожим на заросшее дерево.

— Там крокодил.

— Знаю, — лаконично ответила Нандалее, державшая лук над водой на уровне груди. — Он ничего нам не сделает.

Нодон не поверил ее словам, поэтому решил не спускать глаз с крокодила. Что-то коснулось его между ног. Вода была слишком темной, чтобы разглядеть, что это было. «Наверняка всего лишь рыба», — успокаивал он себя.

Небо над кронами деревьев затянуло тучами, пошел теплый дождь. От взбаламученной воды стал подниматься затхлый запах. Нодон почувствовал, что подошва левого сапога вот-вот оторвется. Выругался про себя. Неужели, как и у людей, их одежда должна быть настолько плохого качества? Это уж слишком! Может быть, им следует еще начать поддаваться человеческим болезням и отращивать бороды? Если бы он хотя бы знал, зачем они здесь, в этом проклятом лесу. Но относительно истинной цели их миссии Нандалее не проронила ни слова.

Невдалеке по воде скользнула змея. Вытянув голову вперед, она извивалась точно так же, как и на твердой почве. Нодон глядел ей вслед, пока та не скрылась за бледным стволом дерева.

Казалось, тучи опустились на лес. Кроны деревьев над ними исчезли в бледной дымке. По-прежнему шел дождь. Постоянный шорох струй, стучавших по воде, растворял все остальные звуки.

Постепенно земля под ногами стала тверже. Под водой вились густые переплетения корней и, похоже, ловили тину, пытаясь построить из нее остров. Вскоре они увидели посреди болота белую башню. По крайней мере, так показалось им сначала. Когда дымка рассеялась, выяснилось, что на самом деле это гигантское царь-дерево. Ствол был таким толстым, что его не смогли бы обнять и двадцать эльфов, вытянув руки. Ветви терялись из виду высоко над их головами в густых клубах тумана и струях дождя.

Нодон с удивлением обнаружил, что Нандалее направилась прямо к дереву-башне и прислонила к стволу голову, подобно тому, как иногда хочется устало опереться на плечо друга. В этом жесте было что-то совершенно странное. Казалось, будто Нандалее и дерево понимают друг друга. Он тревожно обвел взглядом болотный ландшафт, проверяя, не появились ли снова Зеленые духи. Но ничего подозрительного не обнаружил. Ничего осязаемого, и, несмотря на это, инстинкт предупреждал его, что они направляются прямо в ловушку.

В этот момент вскрикнула Бидайн. Нодон обернулся, инстинктивно пригибаясь. Мясистое щупальце толщиной в руку промахнулось. Внезапно эти штуки оказались повсюду. Они дергались, извивались и искали добычу. Они вылетали из тумана, оттуда, где должны были быть ветви дерева.

Одно из щупалец обернулось вокруг груди Бидайн и начало поднимать молодую волшебницу в небо. Нодон снова пригнулся и поднял меч, готовый отрубить следующее щупальце, приближающееся к нему.

— Опусти меч! — холодно произнесла Нандалее. Она подняла лук. На тетиве лежала стрела, нацеленная прямо ему в сердце.

Так он и думал: она предала их!

Могила над облаками

Нодон был почти уверен, что, если она выстрелит, он сумеет отразить стрелу. В обращении с клинком ему не было равных. Он, а не Гонвалон, который устраивал представления в Белом чертоге, был настоящим мастером меча.

— Великая мать прислала нам союзника, — умоляющим тоном произнесла Нандалее. — Эти щупальца не представляют опасности. Они поднимут нас над этими проклятыми джунглями, ввысь, к облакам. Мы будем путешествовать по небу. С мучениями будет покончено.

Она еще говорила, когда одно из мясистых щупалец обернулось вокруг талии Нандалее. Она совершенно не сопротивлялась. Ливианну и Гонвалона тоже опутали живые оковы. Оба не сопротивлялись, когда их уносило наверх, в дымку. Нодон смотрел им вслед. Его товарищи исчезали вверху, а над ним появились другие щупальца. Они были тоньше, заканчивались крючками или роговыми пластинками, отдаленно напоминавшими угловатые клинки.

— Он чувствует твою враждебность, — теперь в голосе Нандалее сквозило отчаяние. — Ты хочешь поставить нашу миссию под угрозу?

Эльф вложил меч в ножны. Ни Ливианна, ни Гонвалон не позволили бы так просто поймать себя. Они что-то знали о плывущем в тумане существе. Его злило, что ему многого не сказали. Нангог под запретом для детей альвов! Откуда все это знание у его спутников?

Нодон нарочито сложил руки за головой и позволил щупальцу обхватить себя за талию. Его подняли одновременно с Нандалее. Одним движением, настолько быстро, что ему стало дурно. В мгновение ока они оказались в тумане. Он видел, как мимо проносятся тени огромных ветвей, а они в это время все летели и летели навстречу небу.

Дымка посветлела. Нодон заметил силуэты щупалец, цеплявшихся за толстые ветви дерева-великана. А затем над ним показался корпус корабля, словно он бросил якорь в небе. Мимо темных, покрытых мхом досок он скользнул по шахте, обрамленной дюжинами люков. Один раз ему удалось бросить взгляд на грузовую палубу, где на деревянных опорах лежали амфоры.

Движение вверх закончилось резко. Щупальце сдвинулось немного в сторону, и Нодона мягко поставили на выкрашенную в красный цвет палубу.

Эльф удивленно оглядывался по сторонам. Это действительно поднебесный корабль! Удивительно, но, похоже, он заброшен. Кроме своих спутников он не увидел на борту ни души. Мачты росли здесь прямо из бортов судна. Огромные треугольные паруса, которые можно было натягивать между мачтами и корпусом, были сложены, не считая двух. Нодон удивленно смотрел на дерево, возвышавшееся над палубой на расстоянии менее чем в десять шагов от него. Оно было посажено в землю. И, словно пожухлая листва, вокруг него лежали яркие мертвые птицы. Увидел он и два трупа обезьян. Нодон оглядел узловатый ствол. Примерно шагах в двадцати над палубой покрытые тиной ветки врастали в тело огромного существа, которое несло поднебесный корабль. Эльф смотрел на массивное надутое тело, из нижней части которого росли сотни щупалец, со смесью удивления и отвращения. Некоторые обхватывали корпус судна. Другие образовывали подрагивающие узлы. Теперь Нодон увидел и канаты, поднимавшиеся к существу и привязывавшие его к судну.

— Собиратель облаков, — лаконично заметила Нандалее. — Представь себе смесь каракатицы и медузы, только побольше, а газы внутри позволяют парить в небе, — и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, эльфийка направилась к дереву, росшему из недр судна, прислонила голову к стволу. При этом она закрыла глаза, и Нодону показалось, что она прислушивается.

Мастер меча почувствовал, что корабль пришел в движение. Щупальца отделились от короля деревьев, своей стоянки, и огромное судно стало медленно подниматься выше, дрейфуя на запад. Нодон подошел к поручням и поглядел вниз, на море зеленых вершин, в которое были вплетены нежные полосы тумана. Стайка пламенно-алых птиц величиной с курицу пронеслась под ними над кронами деревьев. Когда на палубу прямо рядом с ним потекла слизь, он напрягся и решил сознательно не смотреть вверх. Он не хотел видеть это отвратительное надутое нечто, что несло их куда-то!

— Здесь мертвец! — вдруг крикнул Гонвалон. Он пошел на нос поднебесного корабля и остановился у низкой палубной надстройки. Нандалее не отреагировала на его слова, и Бидайн, задумчиво стоявшая у поручней несколько в стороне, проигнорировала слова мастера меча. Однако Ливианна бросилась к нему, за ней пошел и Нодон.

С другой стороны палубной надстройки была крутая лестница, которая вела в сумерки грузовой палубы. На верхней площадке лестницы, прислонившись спиной к стене, сидел сын человеческий. Казалось, будто все его тело свело судорогой: голова запрокинута далеко назад, рот открыт, мертвые глаза смотрят на извивающиеся щупальца собирателя облаков. На нем была выцветшая голубая туника. Правой рукой он сжимал что-то, что носил на шее на кожаном ремешке. Может быть, амулет?

Нодон подавленно огляделся по сторонам. На теле умершего не было видимых ран. Может быть, его отравили? Что произошло на этом поднебесном корабле, прежде чем они пришли?

Ливианна опустилась на колени рядом с сыном человеческим. Понюхала его широко открытый рот, ощупала тело, проявив недюжинную силу, разжала его судорожно сжавшуюся руку. Он держал в ней дырявый светло-зеленый камень.

— Он задохнулся, — произнесла чародейка, заглядывая в грузовой трюм. Нерешительно сделала пару шагов и пробормотала слово силы. Нодон почувствовал ледяной сквозняк, а затем Ливианна спустилась глубже внутрь корабля. Они с Гонвалоном одновременно обнажили мечи. Их взгляды встретились и, не говоря ни слова, безмолвно похоронили давнюю вражду. По крайней мере, до тех пор, пока не узнают, что их ждет.

Казалось, свет ползет из самого дальнего уголка грузового отсека, чтобы собраться вокруг Ливианны, которая скоро оказалась окружена мерцающим сизым ореолом, в то время как все остальное вокруг погрузилось во тьму. Внутри освещенного круга на палубе обнаружилось еще двое умерших. Оба молодые люди. Они тоже были одеты в линялые голубые туники.

— Тоже задохнулись, — произнесла Ливианна, идя дальше. Сопровождавший ее ореол выхватывал из темноты другие тела, пока она не остановилась перед странным ящиком, стоявшим в самом дальнем углу грузового отсека за тюками из грубой парусины. На ящике стоял потухший фонарь, окруженный зелеными камнями и несколькими обломками зеленого стекла и кристаллов.

— Культовое место? — прошептал Гонвалон, словно опасаясь, что его голос выйдет за пределы освещенного круга во тьму.

Ливианна медлила с ответом, и Нодон подошел к ней, чтобы осмотреть странное собрание камней. Идея молиться богам была ему чужда, как и всем эльфам. Кобольды занимались чем-то таким и, может быть, еще карлики. Зато они знали божественных драконов. Сам он был слугой Дыхания Ночи и встречался со своим повелителем бесчисленное множество раз. Ему никогда не пришло бы в голову построить храм с огоньками и черными камнями, чтобы прославлять небесного змея. Его служба перворожденному и представляла собой способ поклонения.

«Тот, кто устраивал подобные алтари, никогда еще не встречался со своими богами», — пренебрежительно подумал он. Тому, кто пронизан их силой, не нужна подобная мишура.

— Наверное, они искали здесь защиты, — предположил Гонвалон.

— Тогда, судя по всему, зеленый бог не услышал их, — пренебрежительно произнесла Ливианна. — Или они молились химерам. Судя по всему, они делали это втайне. Возможно, чтобы избежать насмешек товарищей.

— Их товарищи лежат мертвые в святилище под дубом, — голос Нандалее пронзил темноту. — Все здесь, на борту, мертвы. Великая богиня принесла их в жертву нашему удобству. Это ей поклонялись на этом алтаре. И она не химера, Ливианна. Она — скованное сердце этого мира, и мы освободим его, чтобы оно снова могло забиться в полную силу. Это и есть наша миссия.

— Мы служим богине, которая, не колеблясь, приносит своих сторонников в жертву нашему комфорту? — взволнованно переспросил Гонвалон. — Такое существо должно оставаться в оковах, чтобы оно не натворило еще больших бед.

— Мне кажется, что смысл нашего существования еще не совсем открылся тебе, Гонвалон. Мы — когти небесных змеев. Творить беды — смысл нашего существования. Вспомни нападение на Глубокий город, — Ливианна холодно улыбнулась мастеру меча. — Какие бы романтичные мысли ни посещали твою голову, тебе не уйти от собственного предназначения. А оно состоит в том, чтобы проливать кровь. В том числе невинную. Мне кажется, на тебе снова лежит проклятие, которому подвержены все драконники. Сбежав от Золотого, от него не избавиться.

Гонвалон вложил меч обратно в ножны.

— Я не буду принимать участия в этой несправедливости!

Нодон продолжал сжимать меч в руке.

— Какой прок от того, чтобы отказываться выполнять приказы? Я повинуюсь слову небесных змеев. Остальные тоже, как мне кажется. Так что ты ничего не изменишь, если только не встанешь у нас на пути, — он выжидающе поглядел на мастера меча. Гонвалон верил в определенный миропорядок, это давало ему внутреннюю опору — возможно, из-за своей разнузданной жизни. В его глазах он был лишь тенью того мужчины, которым казался ему когда-то.

— Ты так сильно боишься меня, что сжимаешь в руке меч, несмотря на то что мы просто разговариваем? — Гонвалон презрительно улыбнулся ему. — А что ты возьмешь в руку, если однажды мы действительно будем сражаться друг против друга?

Нандалее вошла в круг света, окружавший Ливианну, и на миг Нодону показалось, что он видит в ее глазах зеленый блеск. Она казалась сильной и самоуверенной. Как Ливианна, несмотря на то что женщины были совершенно непохожи, как день и ночь: если Нандалее часто была несдержанной воительницей, у которой что на уме, то и на языке, то Ливианна была загадочной чародейкой, и если она открывала рот, то всегда говорила обдуманно.

— Я не потерплю ссор, — молодая эльфийка сказала это так, словно всю жизнь только и занималась тем, что командовала. Глядя на нее, вряд ли кто мог сказать, что она еще не стала настоящей драконницей.

— Мы сражаемся за правое дело! — продолжала Нандалее. — Происходящее здесь не имеет ничего общего со случившимся в Глубоком городе.

— Не считая горстки невинно убиенных, — с язвительной улыбкой добавила Ливианна. — Моя совесть совершенно не обременена.

— Их не должно было здесь быть, — резко парировала Нандалее. — Древний договор запрещает людям селиться в Нангоге. Каждый погибший в этой войне — на совести девантаров, которые нарушили договор. Нангог сбросит сдерживающее ее иго. Помочь ей в этом — наша миссия. Мы должны как можно скорее добраться до цели, прежде чем девантары заметят, что мы здесь, и, возможно, догадаются, зачем мы пришли. Поэтому Нангог послала нам Зимнюю Синь. Если бы мы и дальше шли по болотам и джунглям, прошел бы еще не один день, прежде чем мы добрались бы до Золотого города. А с помощью Зимней Сини, возможно, мы будем у цели уже завтра.

Ливианна подняла бровь.

— Это безмозглое нечто, несущее корабль, обладает именем? И выполняет приказы?

— У всех собирателей облаков есть имена. На самом деле нашего спутника зовут Синь Зимнего Горизонта над Среброспинным морем, но он разрешил нам называть его коротко: Зимняя Синь.

Нодон не поверил своим ушам. Эта медузоподобная тварь что-то разрешает им. Кем себя считает эта гора слизи?

— Не стоит недооценивать собирателей облаков, — уже спокойнее, но все так же решительно произнесла Нандалее. — Они очень чувствительны и умны. Зимняя Синь горюет по погибшим на борту. Он поднялся высоко в небо, чтобы дети человеческие задохнулись. Он знал, что они стояли на пути у нашей миссии. И выполнял приказ Нангог. Большинство корабельщиков он знал более двух лет. Ради того, чтобы выиграть для нас время, умерло пятьдесят три человека. И, кстати говоря, Ливианна, учитывая огромные размеры тела, у собирателей облаков не один мозг, а целых семь. Не соверши ошибки, считая их глупыми. Даже если вы не прикасаетесь к корабельному древу, чтобы заключить союз с Зимней Синью, он интуитивно чувствует, как вы к нему относитесь. Он сам относится к нам двояко, потому что приказ убить пятьдесят три человека ему сильно не понравился. Наша поездка на этом гробу в облаках продлится недолго. Так что возьмите себя в руки.

— Что нам делать в Золотом городе? — спросил Гонвалон.

Нандалее, которая обрадовалась возможности сменить тему, прежде чем ответить, бросила на него благодарный взгляд.

— Мы ищем вход внутрь мира. Золотой город расположен у Устья мира, кратера, который насчитывает более сотни миль в диаметре. Это то место, где великанша Нангог спустилась внутрь своего мира. Там, в вечной тьме, когда-то ее застали врасплох девантары, альвы и небесные змеи и заковали... Мы ослабим эти путы, — произнося последние слова, Нандалее казалась подавленной.

— И как мы это сделаем? — подал голос Нодон, но лучница не обратила на него внимания.

— Нам нужно всего лишь спуститься в кратер, — Нандалее заставила себя улыбнуться. — Впрочем, это единственное место в мире, с которым Нангог не может установить связь. Она не знает, что нас там ждет. Когда она посылает туда Зеленых духов, они перестают существовать… Должно быть, там стоит какая-то стража. Поэтому мы должны выяснить как можно больше, прежде чем сунемся в кратер. У нас будет всего одна попытка, и если мы сплетем там заклинание, девантары наверняка заметят это.

Нодон почувствовал, что эльфийка недоговаривает.

— Тебе известно еще что-то об этих стражах?

Нандалее покачала головой.

— Нет, не о стражах. Но мы будем не первыми, кто туда спустится. В первом веке, после того, как был основан Белый чертог, задолго до того, как люди заложили Золотой город, небесные змеи уже однажды посылали драконников в качестве разведчиков в этот кратер. Никто не вернулся, и не Нангог и не ее творения решили их судьбу.

Нодон смутно припоминал историю, которую слышал во время первых лет обучения в Белом чертоге. Она была частью легенд, и в какой-то момент ее рассказывали всем послушникам. В ней шла речь о семерых, которые когда-то основали школу — о первых драконниках. Героях, историю которых не забыли за века. Говорили, будто после того, как их первые ученики стали наставниками, семеро удалились в глушь, чтобы тень их не довлела над Белым чертогом, ибо они были непревзойденными в своих умениях. Доказательством того, что они и сегодня живут где-то, считалось то, что их оружие так и не вернулось в чертог, как обычно чудесным образом случалось всякий раз, когда умирал драконник.

Нодон впервые спросил себя, не ложь ли все это и не лежат ли на самом деле зачарованные клинки рядом с белесыми костями в том самом кратере, в который теперь должны спуститься они.

Дом Датамеса

Коля рассматривал покрытую красным лаком дверь с широкой золотой обшивкой. Он наклонился и лизнул металл. Почувствовал привкус меди — значит, всего лишь полированная бронза. Как же это в манере выскочки-гофмейстера! Любит пустить пыль в глаза, а стоит заглянуть за фасад…

То, что Датамес оказался убийцей шлюхи, по-настоящему удивило Колю. Он совершенно не ожидал такого от золотоволосого гофмейстера. Некоторые говорили, что Датамес евнух. При дворе Акшу болтали много. Судя по его женоподобному виду, это было вполне возможно. Может быть, он ненавидел всех женщин, потому что был уже не совсем мужчиной? Теперь уже неважно. Ясно одно: Датамес сюда уже не вернется. У его дворца в Золотом городе больше нет хозяина. Этим нужно воспользоваться.

Коля усмехнулся, обернулся и поглядел на своих ребят, собравшихся на ступеньках у ворот. На них были полированные бронзовые кирасы и шлемы с роскошными плюмажами. Выглядели они браво. Совсем как дворцовая стража. Потом он поднял протез и обрушил дубленую кожу на ворота.

— Во имя бессмертного Аарона, правителя всех черноголовых, путешественника между мирами, царя царей! Откройте ворота!

Друсниец услышал торопливые шаги, затем дверь слегка приоткрылась и за ней показался бритоголовый раб.

— Прошу прощения, но моего господина здесь нет…

— Это мы знаем, — громовым голосом произнес Коля и пнул створку двери, чтобы та открылась полностью, так что раб неловко отскочил в сторону. — Твой хозяин не вернется никогда. Он опозорил двор Акшу, и бессмертный назначил цену за его поимку. А теперь скажи мне, твой хозяин прячется здесь?

— Нет, — пролепетал раб. — Прошу, господин, вы должны поверить мне, я…

— Ты отдаешь мне приказы, червяк? Я должен поверить тебе? Ни черта я не должен! Все знают, что рабы лгут, стоит им открыть рот. Сейчас ты соберешь здесь всех домашних рабов. Да поживее! — Коля указал на большую нишу, прямо за дверью, выстеленную яркими коврами, где на стоявших вдоль стены каменных скамьях лежало бесчисленное множество подушек. — Я со своими людьми буду ждать здесь и медленно считать до ста. Когда досчитаю, то хочу видеть перед собой всех рабов. А потом я допрошу их. И если мне солгут, пощады не будет.

— Но господин, дом большой. Невозможно…

— Раз, — спокойно произнес Коля. Бритоголовый с ужасом посмотрел на него. — Два.

Раб бросился бежать так быстро, что потерял одну сандалию.

Коля обернулся к Эврилоху.

— Невозможно. Одно из излюбленных слов рабов, — вздохнув, великан опустился на скамью. Стену напротив украшал рельеф, на котором художник изобразил приносящих дары, стоявших на коленях перед бессмертным Аароном. «Несколько льстиво», — подумал Коля. Но это так в духе гофмейстера. Он всегда стремился бросить вызов.

Коля поглядел на повязку на руке Эврилоха. Белую ткань испачкало свежее пятно крови. Осознал ли штурман, какая честь ему выпала? Вообще-то нужно было перерезать ему горло. Как бы там ни было, этот негодяй пытался убить его.

— Что мы здесь делаем? — спросил Эврилох, чувствовавший себя, судя по всему, неуютно под взглядом Коли. Он вышел на несколько шагов вперед и оглядел внутренний двор, где на узких террасах было высажено целое море цветов, которые защищал от беспощадного полуденного солнца большой тент. Еще полчаса назад шел дождь. Но теперь в небе ни облачка и ужасающая духота. Даже маленький фонтан, бьющий неподалеку от входа, не создавал прохладу.

— Как подчинить себе шлюх, Эврилох?

— Хорошо с ними обращаться? — осторожно поинтересовался штурман.

— Это лишь одна сторона монеты. Дары и другие пожертвования тоже пригодятся. Но время от времени нужно использовать кнут, если они начинают зарываться. Это станет моим подарком Шелковой.

Эврилох уставился на него.

— Но ведь этот дом принадлежит Датамесу…

— Который по-настоящему впал в немилость и ударился в бега, — Коля широко усмехнулся. — Так что дом никому не принадлежит. И я совершенно уверен в том, что у бессмертного в ближайшее время будут другие дела, нежели конфисковать имущество своего опального гофмейстера. Так что мы сделаем это вместо него. Разве мы не его дворцовая стража?

— Но ведь оловянные закончили службу у него, — прошептал Эврилох, с неприязнью оглядывая цветочный двор.

— Думаешь, какой-то тупой раб сможет разобраться, что мы за стража? На нас белые плащи небесных. А под шлемами лиц не разглядишь.

— Вот только у тебя нет шлема, Коля, и — при всем уважении — у тебя очень необычная внешность.

Коля заметил, что болтовня штурмана стала вселять неуверенность в других ребят.

— Да что может случиться? В худшем случае мы конфискуем дом прежде, чем он мог попасться под руку мародерам. Вы ведь обычно не боитесь обмана, — он рассмеялся и встал, направляясь к цветочному дворику, где уже стали собираться рабы.

— Девяносто три! — крикнул Коля, поднимая голову к открытой галерее верхнего этажа. — Поторопись, бритоголовый! — Дом Датамеса, возможно, не был самым дорогим дворцом в Золотом городе, но обставлен исключительно. Он был расположен у самого края отвесной террасы, и Коля слышал, что с другой стороны есть крытый бассейн, из которого можно смотреть на город. — Как думаешь, Эврилох, Шелковой понравятся здешние цветы?

— Цветы, в которых утопает весь дворец? Какая шлюха когда получала подобный подарок?

— Правда? Она ляжет к моим ногам, а потом мы поговорим о ее клиентах и паре новых коммерческих идей, — Коля буквально видел, как он подносит ухо к стене, когда обезумевшие от любви сатрапы разбалтывают дворцовые тайны.

Бритоголовый раб, едва переводя дух, встал перед ним.

— Теперь здесь все, господин, — тяжело дыша, произнес он. — Нас девятнадцать. Восемь — носильщики паланкина, но они выполняют и другую работу.

Коля по очереди оглядел мускулистых мужчин, пощупал руки и ноги некоторых из них, оглядел челюсти. Похоже, рабы в хорошем состоянии, здоровы. Кроме того, униженно опускают взгляд.

— Теперь вы все принадлежите бессмертному Аарону. Вместе со всем домом вы переходите во владение дворца Акшу. С завтрашнего дня он будет находиться в распоряжении одной дамы, которая оказывает важные услуги Араму. Я надеюсь, что вы будете предугадывать желания своей новой госпожи. За стенами этого дома вы будете хранить молчание насчет того, какие гости будут приходить в этот дом. Надеюсь, мы друг друга поняли! — Он ткнул пальцем в грудь бритоголового. — С этого момента ты будешь управляющим дома. И если что-то будет сделано не к моему вящему удовлетворению, я буду спрашивать с тебя. А теперь скажи мне, в какое время дня сад выглядит красивее всего.

— За час до полудня, господин, когда свет раскрывает полноту красок всех цветов.

Коля обернулся к Эврилоху.

— За час до полудня ты приведешь сюда Шелковую, и я сделаю ее самой счастливой бабой Золотого города.

Люди-ягуары

Полный камней кувшин

Еще неделю назад Володи ни за что бы не подумал, что может почувствовать себя счастливым просто от того, что увидит, как женщина ест. Потому что больше Кветцалли не делала ничего. Она ела и спала. И если повезет, иногда бросала на него взгляд, в котором больше не было страха. Но это случалось редко. Она всегда была настороже, готовая одним прыжком оказаться в безопасности. Казалось, будто он наблюдает за тем, как ест изголодавшийся волк. Так продолжалось уже три дня.

— Я пойду пройдусь немного. Скоро вернусь, — произнося последние слова, он почувствовал, что к горлу подступил комок. Он вернется, если боги будут благосклонны в это утро. Конечно, Кветцалли не поняла, что он говорит, она не знала его языка. Но он не мог просто уйти, не сказав ни слова. Это казалось ему неправильным. Несмотря на то что его слова были ложью.

Пройдя первые ступени лестницы, он еще раз остановился и обернулся. Она смотрела на него. И взгляд ее не казался затравленным. Знает ли она, что сегодня за день? Вряд ли. Казалось, она утратила всяческое чувство времени, просыпалась голодная среди ночи, а потом спала полдня. Лучше так. Он помахал ей рукой и улыбнулся. Она продолжала просто смотреть на него, глазами, превратившимися в пропасти потерянной души.

Володи быстро спустился по оставшимся ступеням. Он не хотел опоздать. Это будет выглядеть так, словно он струсил. Внизу ждал Ихтака. Цапотец с костью в носу держал в руках кувшин.

— Медовое вино, избранный. Оно облегчит путь.

Володи покачал головой.

— Не поверишь, смерть скольких людей я видел, которые были настолько глупы, что напились перед битвой.

— Это другое, господин, — удрученно произнес низкорослый парень.

— Все равно, это не причина, чтобы расставаться со старыми привычками, — Володи пытался выглядеть уверенным, но, судя по выражению лица цапотца, у него не очень-то получилось.

Когда Володи вышел из дома, над роскошным парком полился дождь. Он приятно холодил кожу, и в небе, несмотря на дождь, светило солнце, из-за чего сад выглядел так, словно над ним парила золотая дымка. Над краем Устья мира вздымалась огромная радуга. День будет хороший.

— Можно немного пройти с тобой, избранный?

Володи помедлил. А потом решил, что будет лучше быть в обществе, нежели предаваться размышлениям.

— Конечно.

— Для недопеченного ты очень хорош, — заявил общительный Ихтака, когда они шли меж розовых кустов.

— Недопеченного?

— Старая история, которую рассказывает мой народ. Мы верим, что боги создали особое тесто, из которого слепили нас, людей. Нас всех пекли в большой печи. Сначала они вынули из печи отцов-основателей племен друснийцев и валесианцев; но было слишком рано, они не допеклись до конца, поэтому у них такой нездорово светлый цвет лица. После этого они вытащили из печи лувийцев и перворожденных Арама. Они были лучше, но тоже несовершенны. Последними из печи достали островитян и нас, цапотцев. Нами девантары были очень довольны. Мы были совершенны.

— Милая история, — пробормотал Володи. — А как насчет ишкуцайя?

Ихтака закатил глаза.

— Ишкуцайя. Это была самая первая попытка. Совершенно неудачное тесто.

Володи громко расхохотался.

— Знаю я одну воинственную принцессу ишкуцайя, которая пробила бы тебе башку шипастой секирой, если бы ты рассказал ей эту историю.

— Воинственная принцесса? — переспросил цапотец и скривился при этом так, словно ему только что сказали, что он осушил рог мета, в который помочился его злейший враг. — Женщина с оружием! Говорю же, совершенно неудачное тесто!

Володи не ответил. Он думал о Шайе. Ему доводилось слышать о ее судьбе, но он просто не мог представить себе, что она позволила запереть себя в монастыре. Наверняка зарежет пару священнослужителей и сбежит при первой же возможности.

— Ты странный человек, избранный, — прервал его размышления о принцессе Ихтака.

Володи улыбнулся.

— Это мне доводилось слышать часто.

— О, нет! — отмахнулся невысокий мужчина. — Надеюсь, ты не воспринял это как оскорбление. Я… я хотел извиниться перед тобой. Ты был прав. Ты выбрал правильную женщину. Нельзя отступаться от того, кого носишь в своем сердце, сколь безнадежной ни казалась бы борьба. Благодарю тебя за то, что ты напомнил мне об этом, — внезапно Ихтака остановился и торжественно поклонился ему. — Ты хороший человек. Надеюсь, что… Для меня было честью познакомиться с тобой.

— Эй, я же еще не умер.

Ихтака кивнул, а затем печально поглядел на него.

— Пернатый змей жаден, избранный. Он всегда выбирает хороших первыми.

Внутри у Володи все сильно сжалось, но он заставил себя беспечно улыбнуться.

— Ха! Знал бы ты, сколько гадостей я наделал в жизни, не стал бы так переживать.

— Умение лгать не входит в число твоих способностей, — Ихтака поднял голову и посмотрел на него. При этом казалось, что он борется со слезами. — Я подготовлю хороший ужин. Жаркое из оленины подойдет?

Они почти дошли до цели. Володи поглядел на дорожку, в конце которой его ждала распахнутая пасть змеи.

— Да, было бы неплохо, — задумчиво ответил он. — Ты уже уходишь?

— Люди-ягуары пугают меня, — смущенно признался Ихтака. — От них пахнет смертью.

— Увидимся за едой, — сдавленным голосом пробормотал Володи.

Невысокий цапотец мрачно кивнул.

— Я подготовлю праздничный ужин. Ты не должен пропустить его, избранный, — и с этими словами он поспешно удалился, словно боясь, что смерть заинтересуется им, если он останется рядом с ягуарами подольше.

Володи увидел, что некоторые избранные, которых он видел на протяжении последних дней, уже собрались у головы змея. Большинство из них стояли по одному. Двое негромко перешучивались, но в их смехе слышалась фальшь. Володи заметил, что по меньшей мере троих новеньких из тех, что пришли с ним, не было. Впрочем, он не был уверен наверняка. С новенькими никто не хотел иметь дела. Оно и понятно, если верно то, что сказал Ихтака: что жрецы жертвенника больше любят новичков. Поэтому он тоже не старался ни с кем сдружиться и почти все время проводил с Кветцалли.

Повсюду по кустам парка сновали тени. Люди-ягуары не спускали с них глаз.

Внезапно из глубины змеиной пасти раздался протяжный низкий звук. Звук, потрясший его до глубины души. К нему подошел Эйрик, тот избранный, которого он встретил у змеиной пасти три дня назад. Он был чист. Волосы причесаны, его окружал аромат розовой воды. На нем была белоснежная туника и короткая красная накидка, поддерживаемая роскошной золотой пряжкой, похожей на свернувшегося дракона. В Друсне любой счел бы его князем.

— Ты поступил умно, придя сюда добровольно, — прошептал он, обращаясь к Володи, указывая на дорожку, по которой только что сбежал Ихтака. Там появилась группа ягуаров. Каждая пара воинов тащила за собой по пленнику.

— Они ни на миг не спускают с нас глаз, — произнес Эйрик. — Если позволишь дать совет, следи больше за внешностью. Они любят, когда мы спускаемся туда с достоинством, — он кивнул в сторону змеиной пасти. — И разве не лучше предстать перед предками с достоинством? Большинство из нас были воинами. Об этом нельзя забывать даже здесь, мы должны встретить смерть как мужчины.

Володи сражался в слишком многих битвах, чтобы его впечатлили речи насчет того, чтобы «встретить смерть как мужчины». Он видел, что порой трусы умирают как герои, и встречался с героями, которые, словно дети, звали мамочку, когда пришло время умирать. Он надеялся, что поведет себя достойно. Но уверен не был.

— Что они сделали с… — Володи не хотелось произносить слово «трусы», — …с менее мужественными?

— Вырубили. Они не имеют права проливать нашу кровь, она принадлежит Пернатому змею. Кроме того, мы не должны выглядеть побитыми. Но поверь мне, эти негодяи могут причинить немало боли, даже не оставляя следов.

Из змеиной пасти снова раздался протяжный звук. Он напомнил Володи боевой рог. Только этот рог должен быть чертовски огромным!

— Идем, уже все, — Эйрик потянул его за собой. Они встали полукругом напротив змеиной пасти. Рядом с побитыми стояло по ягуару, чтобы они держались прямо.

Третий раз раздался жалобный звук из змеиной пасти. По торжественно освещенным ступеням лестницы поднялся жрец в плаще, украшенный перьями воротник которого мог поспорить по яркости цветов с радугой над Устьем мира. На его лице была сине-черная татуировка, украшенная стилизованными змеями, поднимавшимися от щек ко лбу. Между подбородком и нижней губой из его плоти торчал голубой камень.

Не считая оперенного плаща, жрец был обнажен, его жилистое тело было разрисовано широкими черными полосами. Этого человека Володи никогда прежде не видел, но узнал нож, который тот сжимал в руке. Клинок был скрыт в пестрых ножнах, у него была украшенная золотом темная рукоять. Точно такой же, как тот нож, который он украл у цапотцев давным-давно!

За жрецом на свет вышел служитель храма в красной набедренной повязке. Мужчина был выбрит налысо, на лице — торжественное выражение, в руках — белый кувшин, на котором нарисована пурпурная извивающаяся змея с блестящей золотой головой. За ним следовали другие храмовые слуги с жаровнями, из которых поднимались сизые клубы благовоний со сладковатым ароматом.

— Не вдыхай слишком глубоко, — прошептал ему Эйрик. — Этот дым совершенно с толку сбивает.

Жрецы с жаровнями разделились и встали за спиной избранных, в то время как жрец и мужчина с белым кувшином остались стоять в каменной пасти змея.

Несколько мгновений стояла абсолютная тишина. Мелкая морось унялась, золотистый свет спадал из-за туч широкими, резко очерченными знаменами. Тут мужчина с кувшином вышел вперед и направился прямо к тому избранному, который стоял с левого края их полукруга. Отдав негромкий приказ, он приказал друснийцу опустить руку в кувшин.

Володи видел, с каким ужасом его земляк просовывал руку в широкое горлышко кувшина. Когда он вытащил ее, кулак его был сжат. Друсниец помедлил мгновение, прежде чем открыть его, затем протянул кулак верховному жрецу в пернатом плаще. Медленно разжал руку и глубоко вздохнул с облегчением. Он вытянул белый камешек.

— Делай так же, как он, — прошептал Эйрик. — Только не стенай так. Как я уже говорил, цапотцы любят, когда мы ведем себя мужественно. Тогда они относятся к нам с уважением. Это жизнь не спасет, но сделает проводимое здесь время приятнее.

Со все нарастающим ужасом Володи наблюдал, как кувшин все ближе и ближе приближается к нему, как из него извлекают один белый камень за другим. Нужно было встать в начале ряда. Опускаешь руку в кувшин — и все решено. Справа от него стояло всего трое избранных. Пять белых камней уже вытянули.

Настал черед Эйрика. Он тоже вытянул белый камень и, несмотря на все свои разговоры о мужественности, негромко вздохнул от облегчения.

Теперь пришел черед Володи тянуть жребий. Рука дрожала, когда он просунул ее в горлышко кувшина. Ощупал три оставшихся камня. Какой из них принесет ему смерть?

Он поглядел на жреца, державшего кувшин. Парень стоял с каменным лицом. Глаза у него были темными, взгляд — твердым. Рука Володи сомкнулась вокруг одного из камешков. На миг друсниец задумался, не вытянуть ли другой. Пальцы стали разжиматься. Нет! Первый выбор всегда самый верный. Он решительно вытянул руку из кувшина и протянул верховному священнослужителю сжатый кулак.

Володи медленно разжал руку. Он уставился на лежавший там камень, и сердце перестало биться.

Дарованная жизнь

Камень был белым! Он спасен… на этот раз. Он будет обнимать Кветцалли еще пару ночей.

Стоявший рядом с ним мужчина приглушенно вскрикнул. На его раскрывшейся ладони лежал золотистый камень. Священнослужитель с кувшином с пурпурным змеем отступил на шаг назад и махнул рукой двум служителям с жаровнями.

— Я еще не готов, — пролепетал сегодняшний избранный. — Пожалуйста… я…

Володи вспомнил. Стоявший рядом с ним человек прибыл сюда одновременно с ним. Он был первым из тех, кто прошел в Белые врата. Подбежал ягуар, схватил несчастного и железной хваткой заставил наклониться над одной из жаровен. Вскоре сопротивление избранного ослабло. Он перестал причитать. Взгляд стал пустым, он позволил жрецам отвести себя к пасти каменной змеи.

Все это время цапотцы молчали. Дома, в Друсне, да и в Араме каждый ритуал сопровождался красивыми словами — торжественными, подхлестывающими или пугающими, в зависимости от повода. То, что цапотцы молчали, казалось Володи странным и нечеловеческим. Разве обреченные на смерть не заслужили того, чтобы им объявили, что они избраны богами? По крайней мере, хоть такое утешение, прежде чем они взойдут на окровавленный алтарь. Молчание жрецов делало ритуал еще более жутким.

Володи услышал, как тяжело вздохнул стоявший рядом с ним Эйрик.

— Как будто жизнь подарили, правда?

Володи устыдился того, что тоже испытывает облегчение. Было опасно. Его пальцы касались камня, который приносит смерть.

— Да ладно тебе, иди к своей девочке и оттрахай так, чтоб у нее мозги повылазили. Сегодня мы бессмертны! — смеясь, произнес Эйрик. — Наслаждайся этим ощущением. Оно продержится недолго.

Володи посмотрел вслед жрецам, исчезавшим в пасти змея.

— Иди же! Наслаждайся жизнью. Она слишком коротка, чтобы думать о неизбежном, — Эйрик потащил его за собой вверх по холму, прочь от жертвенника.

Володи уже не сопротивлялся. Он не хотел больше видеть эту змеиную пасть. Не хотел больше задаваться вопросом, что произойдет там, внизу. Сегодня он не получит ответов. Ему повезло.

Дойдя до маленького пруда, находившегося на пути к их жилищам, Эйрик плюхнулся в него прямо в своей праздничной одежде.

— Я напьюсь! — весело провозгласил он. — И при этом буду смотреть на радугу. Я никогда еще не напивался под радугой. Иди в воду. Здесь здорово. Нет ничего лучше теплой воды!

Володи подумал о Кветцалли и вдруг рассмеялся. Он сделал это, показал задницу смерти.

— У меня есть дела поважнее, чем купание, — крикнул он Эйрику и побежал. Он бежал, пока сердце не начало выпрыгивать из груди. Пронесся мимо Ихтаки, отбивавшего кусок мяса у его дома. На лестнице едва не споткнулся.

На верхней ступеньке стояла Кветцалли. Она смотрела на него сверху вниз, и, несмотря на то что не могла улыбнуться, в глазах ее мужчина прочел облегчение.

Он обнял ее. И она ответила ему тем же.

— Воль Оди, — очень тихо произнесла он, и счастье волной захлестнуло воина. — Воль Оди.

Возражения

Коля посмотрел на небо. Полдень уже почти миновал, а она все еще не появилась. Он выругался. Эта проклятая шлюха осмеливается перечить ему. Рабы этого дома уже давно попрятались, опасаясь его ярости. Больше всего ему хотелось кого-нибудь ударить. Наконец красная дверь в городской дворец Датамеса распахнулась, и вошел Эврилох. Один.

— Где она! — не удержался и заорал на него Коля. — Я собираюсь подарить ей дворец, а она не является.

Штурман остановился в пяти шагах от него.

— Сегодня утром она ушла из дома.

— Хочешь сказать, она смылась?

— Нет, ушла. Она ведь ничего не знает о подарке. Ее уже не было дома, когда я пришел.

— Так верни ее. Куда она могла пойти.

— В порт, — напряженно ответил Эврилох. — Но она вернется. Я бежал за ней, но она уже была на реке. Собирается встретиться с кем-то. Слуги тоже ничего конкретного не знают. Я действительно испробовал все, поэтому так опоздал. Она вернется через два-три дня. Что значат два дня?

— Или три, — ледяным тоном ответил Коля. — Она наша шлюха, а болтается, где ей вздумается. Я стою тут в цветнике, устал ужасно, а она не является, когда я за ней посылаю! Так со мной не обращалась ни одна баба, с тех самых пор, как у меня стал расти на щеках первый пушок. Она превращает меня в посмешище.

— Нет-нет, Коля. Никто не осмелится насмехаться над тобой.

Друсниец ничего не ответил на это. Он знал. Знал, что за спиной его называют «Мясоголовым» и рассказывают друг другу, что баб к нему приходится приводить с завязанными глазами, потому что ни одна не может вынести его изборожденного шрамами лица. Все это ложь!

— Если ли что-нибудь, что имеет для нее большое значение в жизни? Кто-то, кто ей очень дорог?

— Это неправильный путь, Коля. Не забывай, у нее могущественные друзья. Что будет, если мы навлечем на себя гнев одного из сатрапов? Она — Шелковая, а не какая-то там девка подзаборная. Для нее действуют другие законы.

— Другие законы? — презрительно фыркнул Коля. — Существует только один закон, и он не меняется. Это закон сильного. Думаешь, она может навязать мне свою волю?

— Но ведь она не делает этого! — возмутился Эврилох. — Не будь таким чертовски упрямым. Она понятия не имеет, что ты ждешь ее здесь.

— Все наши девушки, прежде чем пойти куда бы то ни было, спрашивают разрешения. И если нам захочется, мы им его даем. Обычно мы великодушны. И наши девушки любят нас за это. Мы устанавливаем для них узкие границы. И иногда немного расширяем их. Конечно же, в качестве исключения. И они любят нас за это, они благодарны нам, — голос у Коли стал опасно тихим, когда он заговорил снова: — С этой Шелковой ты все сделал неправильно. Она не знает границ. Если давать людям слишком много свободы, они становятся неблагодарными. Она считает себя королевой, верно? Я напомню ей о том, что она потаскуха. Иди за мной, Эврилох, и учись! Я рассказывал тебе когда-нибудь историю о крестьянине, у которого украли осла?

Безносый безумец

— Это он? — Коля посмотрел на молодого человека с покрытым шрамами лицом. Нос у него ввалился, от него осталась лишь темная дыра. Он косил. Казалось, он радуется тому, что кто-то пришел к нему, и беззаботно улыбался.

— Он немного не в себе, — пояснил старик, который согласился пропустить его к парню только за очень большое вознаграждение. — Он контуженный. Насколько я знаю… Когда его положили нам под дверь, он был ближе к смерти, чем к жизни.

Коля оценивающим взглядом огляделся по сторонам. Комната, в которой он находился, была маленькой, но чистой. Молодой человек сидел на корточках на мешке с соломой. Нечасто бывало, что Коля встречался с живыми, лицо которых было изуродовано сильнее, чем его собственное.

— Что ты о нем знаешь?

Старик провел рукой по заросшему щетиной подбородку.

— Трудно сказать…

Коля понял. Милосердные братья — так называли себя эти коршуны, на самом же деле для них важны были только деньги. То, что они брали к себе отбросы из сточных канав, было правдой — но только на три дня. Тот, кто успевал за это время снова встать на ноги, тому повезло. Если нет — братья безжалостно отправляли его обратно на улицу. Если только не находилось никого, кто оплачивал их благоденствие, как в случае с этим молодым человеком. Судя по всему, после этой сделки милосердным братьям живется неплохо. Как бы там ни было, братец Кроткий был хорошо откормлен.

Коля бросил толстяку серебряную монетку.

— Это прояснит твою память?

Брат впился зубами в монетку и довольно усмехнулся.

— Каждые несколько дней к мальчику приходит некая дама. Она всегда в маске. Одета скорее просто. Но бедной она быть не может. Всегда что-нибудь оставляет здесь, для него и для нас. Так продолжается уже много лет. Мы хорошо заботимся о парне.

— Как же его зовут? — Коля бросил еще одну монету брату Кроткому, который снова придирчиво осмотрел ее.

— Нам имена ни к чему. Как ты наверняка догадался, не родители назвали меня «Кротким». Каждый брат в этом доме получает новое имя в подарок от нашей общины. А у наших гостей имен нет.

— Что же вы делаете, когда говорите о своих гостях? Должны же вы как-то различать их?

Брат Кроткий растопырил пальцы рук и прижал их друг к другу кончиками.

— Да, это верно. Что ж, этот… его мы чаще всего называем безносым безумцем. У нас он один такой.

Коля задумался на миг, какую пользу можно извлечь из того, чтобы оставлять людей в месте, где у них не остается имен.

— А есть у вас здесь люди, которые на самом деле не больны?

Толстяк почесал за левым ухом.

— Что ты имеешь в виду? Этот парень на самом деле тоже не болен.

Коля извлек из кошелька золотую монету и ловко крутнул ее между покрытыми шрамом пальцами.

— Думаю, можно сказать, что больные люди представляют опасность для здоровых. Тут ты со мной согласен?

Брат Кроткий кивнул, не спуская глаз с монеты.

— Так что никакого нарушения правил ордена не произойдет, если здесь будет находиться кто-то, кто представляет опасность для других.

Милосердный брат поднял голову и задумчиво посмотрел на Колю небесно-голубыми глазами.

— Думаю, ты сейчас мысленно ступаешь на тот путь, который все же очень сильно отличается от наших принципов. У нас здесь не тюрьма, если ты к этому ведешь.

— Сформулируем иначе… — Коля улыбнулся своей страшной улыбкой и удовлетворенно отметил, что она и на этот раз сработала так, как нужно. — Этот мальчик был почти мертв, когда вам принесли его. Вы заботились о нем, вам хорошо платили, и мальчик избежал смерти. Как думаешь, смогли бы вы время от времени принимать для меня гостей, которые наверняка умерли бы, если бы вы не взяли их под свое чудесное покровительство?

— Чем ты там занимаешься? — переспросил старый брат, становясь по-настоящему подозрительным.

— Об этом мы никогда не станем говорить, хотя я думаю, что ты уже догадываешься. Тебе наверняка знакомо мое прозвище. Некоторые называют меня Мясником.

Брат Кроткий снова провел рукой по своему двойному подбородку, и на мясистых губах мелькнуло что-то вроде улыбки.

— Больше похоже, будто это тебя рубили на мясо.

Давно уже никто не позволял себе так шутить с ним. Коля вернул золотой обратно в кошель.

— Что ты знаешь о кулачных боях, брат Студенистый?

Брат Кроткий отступил на шаг и с ужасом обнаружил, что оттуда, где он стоял, ему не добраться до двери, не оказавшись в досягаемости от кулаков Коли.

— Существуют бои, где дерутся голыми руками. Ценой в них становятся синяк под глазом, разбитая губа или бровь, в худшем случае — сломанный нос. Кроме того, существуют поединки для ребят покрепче. Те, в чьих жилах течет настоящая кровь. Бойцы обматывают руки кожаными ремнями до самых локтей. На костяшки пальцев надеваются бронзовые шипы… Попадешь под такой удар — с тебя сдирает кожу, — Коля снова улыбнулся. — Как ты наверняка заметил, я получил много серьезных ударов. Не ловкость и не отточенная техника приносили мне успех. А исключительно тот факт, что я мог выдержать больше, чем любой другой. А если кому доставался удар от меня, было мало тех, кто мог после этого встать на ноги. Так что, можно сказать, что я во всех отношениях воплощаю в себе полную твою противоположность, брат Кроткий.

Коля видел, что толстяк изо всех сил пытается делать вид, что он храбр.

— Что привело тебя в дом милосердных братьев, Мясник? Прости, что я говорю так прямо, но здесь есть больные, которым нужна моя помощь.

— Я тоже буду говорить прямо, брат Кроткий. Я хочу забрать с собой безносого безумца, и мне хотелось бы, чтобы эта комната осталась пустой, а дверь в нее заложили тяжелым засовом. За это я дам тебе свое расположение и не сделаю такое же лицо, как у меня. Мы договорились?

Старый брат опустился на ложе безымянного парня. Он побледнел белее мела, было слышно, что он с трудом переводит дух.

— Я… — пролепетал он. — Я не могу… — На миг он закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. — Чтобы заткнуть рты наших больных, нам нужно не только расположение. Дама в маске делает щедрые пожертвования.

— Какой дар может быть больше здоровья, брат? Тебе известно об этом лучше всех.

— Я презираю тебя и подчиняюсь исключительно твоей силе, — хрипло произнес толстяк. — Но я требую десять золотых за безумца, и ты будешь хорошо платить нам за то, что мы берем под покровительство такого человека, как ты.

Коля сжал правую руку в кулак, хрустнули косточки.

— Предлагаю три золотых!

— Пять, — потребовал брат Кроткий таким голосом, который больше походил на испуганный поросячий визг.

Коля уважал людей, способных бороться со страхом.

— Пять? Ну ладно, в деловых вопросах ты забываешь, что такое кротость, брат. Ты получишь свое золото, но за это я требую, чтобы дама в маске никогда не узнала, кто забрал этого безумца. Мне все равно, что ты ей скажешь. Только не смей говорить, что наш безымянный мертв. Мы друг друга поняли?

Брат кивнул и протянул руку. Она слегка дрожала. Коля отсчитал золото ему в ладонь, а затем жестом велел изуродованному молодому человеку, все это время безучастно смотревшему прямо перед собой, подняться.

— Ты пойдешь со мной. Теперь я буду за тобой присматривать. У тебя будет красивая комната с видом на город.

Безумец улыбнулся ему. Увидев его гримасу, Коля содрогнулся. Этот парень был уродливее, чем он. Внезапно ему стало жаль несчастного, и он заставил себя не отводить взгляда от ужасающим образом изуродованного лица безносого.

Понял ли этот мальчик что-то из их разговора? Судя по счастливой ухмылке, скорее нет. Только теперь Коля заметил узкое бронзовое кольцо у него на руке. В него был вставлен маленький зеленый камешек. Хорошо, что есть что-то, что не даст запутаться хотя бы в пальцах безумца.

Коля предполагал, что неприятности еще будут. Но теперь он был готов.

Дама в красном

Бидайн глядела на бурую воду, неторопливо плескавшуюся о покрытые темными водорослями опоры лодочного причала. Она была рада, что они спустились с летучего корабля. С первыми лучами зари это существо причалило к королевскому дереву в джунглях примерно в миле от реки и высадило их. Короткий путь к реке они прошли за два часа. Здесь фактически не было берега. Лес и река просто перетекали друг в друга. И в довершение всего, они наткнулись на гать, которая в конце концов привела их к причалу.

И вот они сидят здесь, молчат, вокруг жужжат москиты. Гонвалон разжег небольшой костер и снял размякшие сапоги. Сунул острие кинжала в огонь, а затем прикоснулся раскаленной сталью к одной из пиявок, устроившихся на его икрах. Раздалось шипение — горячий металл вошел в раздувшееся от крови мастера меча тело твари. Можно было подождать, пока мучители насытятся и отпадут сами, но, судя по всему, Гонвалон решил устроить им быструю казнь. Остальные эльфы могли худо-бедно защититься с помощью заклинаний. С тех пор, как они очутились в Нангоге, страдал лишь Гонвалон. Но это тоже скоро изменится.

— С этого момента мы все должны отказаться от плетения заклинаний, — резко приказала Нандалее, едва они ступили на деревянный причал. Бидайн казалось, что она сильно изменилась. Похоже, Нандалее нашла повод командовать всеми.

— Кому какой прок от того, что нас здесь живьем сожрут комары? — поинтересовалась Ливианна. — Я не думаю, что в такой глуши существует опасность встречи с девантаром. Хорошая предводительница не станет делать ставку на произвол и глупости. Тебе еще многому нужно учиться, Нандалее.

— Бидайн, ты не расскажешь своей наставнице о человеке-вепре, с которым мы встретились во время первого путешествия в этот мир? Может быть, она передумает. Мы слишком близко к Золотому городу. Они могут ощутить наши чары. Риск слишком велик, — и с этими словами она отошла к краю причала и, скрестив руки, стала смотреть на широкую реку.

— Тогда мы действительно повстречались с девантаром в самой чаще леса, — подавленно пояснила Бидайн. — Возможно, его привлекло мое заклинание, — она с ужасом вспоминала о дне, когда ее так изуродовало. День, когда все тело покрыла нестираемая паутинка мелких шрамов.

— Все равно она плохая предводительница, — заявила Ливианна, однако Бидайн почувствовала, как наставница снимает заклинание, защищавшее ее от комаров и удушающей жары.

Бидайн обхватила колени руками. Она тоже убрала заклинание. Жара окружила ее подобно теплым влажным рукам, увлекая в дрему. Этот мир казался ей отвратительным, и девушке очень хотелось поскорее вернуться на родину. Нангог не создан для детей альвов. Она недовольно поглядела на грязно-бурые ленивые воды реки. Она казалась ей безбрежной, как океан. На другом берегу с трудом можно было разглядеть размытую зеленую линию. По течению плыли сломанные стволы деревьев и крупные ветки.

Чуть выше по течению реки Бидайн видела маленькие рыбацкие лодки. Казалось, они состоят из снопов тростника, на которых верхом сидят рыбаки и забрасывают в воду утяжеленные с помощью свинца сети. Далеко на северо-востоке на горизонте показался бледно-голубой силуэт. Для гор он был слишком ровным, да и вершин не было. Издалека он казался похожим на стену. Иногда там что-то поблескивало в лучах солнца. Несколько отвратительных собирателей облаков несло ветром к этому барьеру, протянувшемуся на много миль. Бидайн предположила, что это место и есть их цель. Золотой город.

Говорили, будто живущие там дети человеческие настолько богаты, что крыши их домов золотые. Какая чушь! Она хорошо знала, как выглядят человеческие поселения. Девушка прекрасно помнила город, который они видели во время первого визита в Нангог: грязь, разоренные леса, разделенный на террасы город, на котором строили дома дети человеческие. Никакого чувства прекрасного. Возможно, этот город еще хуже. Больше, грязнее, уродливее и под завязку забит немытыми варварами.

В духоте время тянулось бесконечно, пока Бидайн не увидела судно, скользившее по течению реки. Из-за длинных весел оно казалось похожим на водомерку, которые ловко сновали по темной воде. На взгляд эльфийки, оно было абсолютно не элегантным. Неуклюжий корпус слишком сильно сопротивлялся движению. От носа разбегалась совсем крохотная волна. Девушка с тоской подумала о роскошных парусниках, которые видела в детстве на водах талийских морей. Тонкие форштевни с шипением вспарывали прибой, заставляя пену взлетать высоко над бортами, когда эти корабли под полными парусами скользили над водой. Эльфийке не хватало роскоши, сопровождавшей ее в детстве, когда она проводила жаркие лета в прибрежном дворце своего дяди.

Голос Нандалее оторвал ее от меланхоличных размышлений.

— Они за нами, — произнесла она, указывая на судно, взявшее курс на причал.

Бидайн обвела взглядом своих спутников. Нодон первым подошел к краю причала и встал рядом с Нандалее. Пока они ждали, он стряхнул грязь со своих размокших сапог и привел в порядок одежду. Из них всех он выглядел приличнее всего. Ливианна хоть и была очень грязной, эльфийка источала что-то такое, словно все нечистоты мира не могут ей навредить. Можно было посмотреть в ее лицо, в ее зеленые глаза, видевшие столько всего, и забыть обо всем остальном. Совершенно не такой была их предводительница, Нандалее. Она была из тех, кому грязь была просто к лицу. Бидайн невольно усмехнулась. Подруга, хотя сейчас они так сильно отдалились друг от друга, казалась чужой, когда была причесанной и слишком чистой. Она росла в глуши, и по ней это всегда будет заметно, даже если она наденет платье на бал при дворе — чего, впрочем, в ее жизни до сих пор никогда не случалось.

Она как раз подошла к Гонвалону и положила руку ему на плечо как знак приготовиться. Из-за взгляда, которым он одарил Нандалее, Бидайн судорожно сглотнула. Она завидовала подруге. Взгляд, говоривший больше тысячи слов! Оба стали единым целым.

Мастер меча вытер кинжал о сапог и погасил костер. Поднявшись, он обнял Нандалее за талию, прижал к себе и поцеловал. Этот жест был лишен всякого позерства. В поцелуе не было ничего, чтобы что-то доказать остальным. Напротив, по ним обоим было видно, что они забыли обо всем в этот миг. Они были совсем одни, и даже если бы стояли посреди толпы зевак, им было бы все равно.

Бидайн отвернулась.

«Не хотела бы я поцеловаться с тем, по чьим губам ползал Зеленый дух», — подумала девушка, прекрасно зная, что это не так.

Ей годился любой повод для того, чтобы принизить то, что происходило между ними. Она оглядела себя, свое грязное, еще мокрое платье. На ней были брюки, несмотря на то что она знала, что среди детей человеческих так одеваются лишь женщины из народа ишкуцайя. И вдобавок перчатки, хотя в такую жару никто больше не стал их надевать. Но она хотела скрыть шрамы. И еще она старалась спрятать вечно грязное лицо в тени капюшона. Однажды она станет обладать такой силой, что сможет вернуть свою внешность… или украдет себе другое тело.

Последняя идея пришла ей в голову после разговоров с Ливианной. Это была ее идея, однако именно Ливианна поведала ей, что темные пути магии — если ей достанет мужества ступить на них, — наверняка откроют подобное заклинание.

Теперь судно было настолько близко, что Бидайн могла разглядеть его подробно. Под палубой на банках нижней палубы сидели гребцы. Борта судна были выкрашены красной краской, поверх которой нарисованы выпрыгивающие из воды дельфины. На корме под балдахином стояла женщина, тоже вся в красном, над головой которой служанки махали опахалами, обеспечивая прохладный воздух. Непосредственно напротив дамы у штурвала корабля стоял мужчина с длинными до бедер волосами. У него было загорелое тело, и выглядел он по-варварски хорошо. Возможно, потому, что в отличие от всех остальных мужчин на борту был безбородым.

Судно причалило с глухим звуком, ударившись о деревянный причал. На мостки соскочил паренек и обмотал швартовочный канат вокруг деревянной причальной тумбы. На причал упала широкая доска, и дама в красном помахала им рукой.

Первой на борт ступила Нандалее. Легко прошла по доске и подошла к балдахину.

— Благодарю вас за то, что облегчаете нам путь в Золотой город. После проведенных многих недель в лесу провести последний отрезок пути на корабле для нас великая милость.

— Мне не терпится услышать о вашем путешествии, поэтому в моих же интересах сократить ваш путь и выслушать вас пораньше, — вежливо, почти величественно ответила хозяйка лодки.

Умело лжет! Доверчивые люди, находившиеся на борту, наверняка поверили каждому слову. И, несмотря на это, Бидайн знала это от Нандалее, дама в красном была не более чем посланницей, отправленной Нангог, чтобы проводить их по Великой реке.

Едва Бидайн и остальные ступили на борт вслед за Нандалее, корабль отдал швартовы. Когда они вышли на середину течения, матросы поставили большой прямоугольный парус, усиленный широкими нашитыми на него канатами.

Как и судно, парус был красным, и на нем был нарисован яркими красками распустивший хвост павлин.

Из-под опущенных век Бидайн смотрела на женщину, которая спасла их из болота. Похоже, она тоже боялась показать кожу. Она была с ног до головы укутана в одежду, хотя наверняка руководствовалась совсем не теми же причинами, что и они, в этом эльфийка была совершенно уверена. Дочь человеческая была стройной и пропорциональной. Под тонкой вуалью угадывались благородные черты лица, несмотря на то что Бидайн могла разглядеть лишь подведенные темной краской глаза. Из-под широких шелковых рукавов выглядывали хрупкие запястья, украшенные серебряными цепочками с маленькими колокольчиками. Вокруг лодыжек она тоже носила похожие браслеты, поэтому каждое ее движение сопровождалось негромким перезвоном.

От дамы исходил приятный аромат розовой воды. Однако она была единственной из детей человеческих, от кого приятно пахло. От гребцов, которые теперь могли отдохнуть благодаря натянутому парусу, несло потом и кислым вином. Они с любопытством таращились на пассажиров, однако не осмеливались заговорить со странными гостями своей хозяйки.

Бидайн прошла на нос. На горизонте по-прежнему виднелась лишь бесформенная голубоватая стена.

— Очень необычно увидеть трех женщин, вышедших из затопленного леса, — к ней подошел безбородый штурман. Бидайн бросила быстрый взгляд на балдахин. За штурвал встал другой моряк. Ее спутники сидели на корме и дремали. Только Нодон недоверчиво наблюдал за ней и стоявшим рядом сыном человеческим.

— Женщины так редки в Нангоге, что не стоит им подвергать себя лесным опасностям, — он вызывающе улыбнулся. — Даже если они скрывают под одеждой оружие, — штурман говорил с настолько сильным акцентом, то Бидайн с трудом разбирала его слова.

— Что необычного в том, что необычная госпожа собирает вокруг себя необычных слуг? Как единственный безбородый мужчина на борту вы отлично вписываетесь в необычную свиту госпожи.

Штурман нахмурил лоб.

— С чего вы взяли, что я слуга Шелковой? Эта роскошная галера принадлежит Аркуменне, ларису Трурии, которому бессмертный Ансур Валесийский за победу над головорезами-друснийцами даровал наместничество в Нангоге. Однако поскольку Шелковая очень близка к моему господину, Аркуменна велел нам сегодня выполнять ее приказы, — штурман пристально поглядел на нее. — Мне кажется, вы не очень хорошо знаете свиту Шелковой.

Бидайн сообразила, что вот-вот разрушит и без того не очень складную ложь относительно их происхождения и связи с дамой в красном.

— Простите, у моей госпожи столько рабов… Надеюсь, я не оскорбила вас? Не поведаете ли мне свое имя?

— Кидон, благородная госпожа, — он слегка поклонился. — Я вынужден признаться, вы смущаете меня. Я ведь думал до сих пор, что у Шелковой есть лишь домашние слуги, за редким исключением. А теперь вы говорите о рабах.

Бидайн выругалась про себя и бросила умоляющий взгляд на Нодона, который уже встал и медленно направился к ним.

— Наверное, я неправильно выразилась, — девушка попыталась смущенно улыбнуться. — Прошу простить, я неопытна в общении с незнакомцами. Мой повелитель не любит, когда я разговариваю с другими мужчинами.

Нодон уже дошел до них и, без сомнения, слышал последние слова.

— Отойдите от моей женщины, — резко произнес он.

Кидон смерил эльфа презрительным взглядом.

— Что-то вы не кажетесь мне особенно мужественным. Да и ума у вас немного. Мне непонятно, как вы и тот, второй, могли подвергнуть женщин опасностям затопленного леса.

— Для безбородого мужчины вы слишком много на себя берете в смысле мужественности, — ледяным тоном ответил Нодон. — Я ведь не знаю, откуда вы родом, а среди моего народа считается невежливым заговаривать с чужой женщиной. Может быть, вы ищете дуэли?

— Поскольку вы находитесь на службе у Шелковой, то, вероятно, не впервые узнаете о том, что слава вашей госпожи распространяется и на остальных обитателей дома, — Кидон вызывающе глядел на Нодона. — Я человек небедный. Сколько стоит благосклонность твоей милой?

Дерзость штурмана привела Бидайн в ужас. А Нодон остался совершенно спокоен.

— Думаю, сколь богаты бы вы ни были, руку к моей женщине вы протянете только в один-единственный раз, поскольку эта глупость будет стоить вам ни много ни мало, а вашей жизни.

Кидон слегка отпрянул и снова смерил Нодона презрительным взглядом, когда его окликнула Шелковая.

— Не думайте, что я боюсь вас, господин хвастун. Исключительно мои обязанности велят мне отойти от вас.

— Хвастун… — Нодон растянул слово по слогам. — Однажды вы узнаете, насколько соответствует истине данное мне вами прозвище.

Бидайн показалось, что штурман, занявший место у штурвала, слегка побледнел.

— По возможности старайся не разговаривать с детьми человеческими, — произнес Нодон, но в его голосе не слышалось упрека. — Этот парень пытался расспросить тебя, верно?

— И, боюсь, ему это удалось. Кто эта женщина, что забрала нас? Какая за ней слава? Что имел в виду Кидон, на что он намекал?

— Не знаю. Вероятно, она всего лишь очень богата и чуток не от мира сего. Наверняка у нее много завистников, которые болтают за ее спиной, и Кидон — один из них. Думаю, нам не стоит переживать из-за этого. Если у него есть хоть толика разума, он оставит тебя в покое.

Интересно, Нодон сам верит в свои слова? Дети человеческие и разум? Это два взаимоисключающих понятия.

Мастер меча остался рядом, словно для того, чтобы удостовериться, что Кидон больше нё осмелится подойти к ней. На горизонте постепенно стали очерчиваться контуры города. Города, построенного на склоне кратера и простиравшегося на многие мили! Никогда прежде Бидайн не видела ничего подобного.

Теперь им встречались и другие корабли. Они выходили из каналов, впадавших в широкую реку. Неуклюжие лоханки, доверху груженные корзинами, мешками и амфорами. На палубах толпились путешественники. Лодки с воинами на борту держались ближе к середине реки и досматривали грузы. Казалось, ведется учет всех товаров, которые ввозятся в Золотой город.

Их судно никто не задерживал. Похоже, красную галеру знали, и у нее был какой-то особый статус.

На протяжении вот уже трех миль по западному берегу реки тянулись странные монолиты. Один раз Бидайн показалось, что на горизонте между деревьями она увидела зеленое свечение, но уверена не была.

Чем ближе они подходили к городу, тем дальше отступали деревья. Течение реки регулировали запруды. Колеса, увлекаемые худыми быками цвета охры, поднимали бурую воду к огромным, наполовину затопленным рисовым полям. Там, где суши было больше, росла рожь и цветущие яблочные сады. Повсюду на полях работали люди. Их число, пожалуй, исчислялось тысячами! На всех дорогах, устремленных к городу, Бидайн видела караваны вьючных животных. Судя по всему, метрополия, словно огромная губка, впитывает все, что производит этот мир.

Бидайн уже замечала на огромных рисовых полях маленькие островки из грязно-бурых глиняных домиков. Они ютились вплотную друг к другу, словно было необходимо разместить как можно больше детей человеческих на как можно меньшем пространстве, чтобы не тратить ни единой лишней пяди пахотных земель. Подобные глиняные дома образовывали внешние районы огромного города.

Над метрополией висел колокол дымки, который слегка растрепывал легкий бриз, унося его на север, но полностью разогнать не мог. Бидайн представила себе, что поселение исторгает зловонное дыхание: дым бесчисленного множества печей, смешанный с вонью от фекалий, непрожаренной еды и мокрой шерсти. Она хорошо запомнила вонь города, который они видели во время первого визита в Нангог. Здесь должно было быть гораздо хуже, поскольку Золотой город был намного больше.

Поначалу тяжело было разглядеть контуры зданий из-за дымки. Над морем домов, накатывавшим на крутой склон кратера, словно волна, возвышались причальные башни для собирателей облаков, подобные мертвым царь-деревьям. На позолоченных крышах сверкал солнечный свет. Они действительно были из золота! По крайней мере, некоторые.

Паруса быстро несли их вперед, и теперь Бидайн удавалось разглядеть все больше и больше подробностей. Грязно-белые стены охраняли дворцовые сады от черни. Некоторые дома достигали семи-восьми этажей в высоту и соединялись друг с другом с помощью мостов. Между домами повсюду были натянуты бельевые веревки с развевавшимися на них разноцветными тряпками. Были здесь и огромные водяные колеса, величиной с башню, поднимавшие на верхние террасы драгоценную влагу. Какое расточительство — выращивать сады там, где природой были задуманы голые скалы!

Когда их галера достигла городской гавани, вечерняя заря позолотила даже простые деревянные хижины, выползшие с берега на воду на темных сваях. Моряки спустили парус и сложили мачту, поскольку сейчас им нужно было пройти под мостами и сваями. По приказу штурмана гребцы снова заняли места на нижней палубе. Сопровождаемая негромким плеском весел, галера медленно проплывала под деревянными сваями, все дальше углубляясь в лабиринт гавани. Внезапно в грязной воде Бидайн увидела группу молодых людей. Они плавали среди мусора и увядших цветов, бросали друг другу свернутый из тряпок мяч и весело смеялись.

Как это возможно — чтобы бок о бок существовали бедность и чрезмерная роскошь? Почему нищие не восстанут? Как можно удержать в узде всех голодающих, истощенных портовых рабочих, которые так низко сгибаются под грузом, который сносят с кораблей, нищих и калек, осаждающих пассажиров причаливающих галер со своими деревянными мисками? Неужели боятся мечей и копий воинов, видимых повсюду, или в железных оковах их удерживает мечта о том, что, если немного повезет, каждый сможет стать богачом?

Бидайн запрокинула голову и поглядела на небо. Ее взгляду хотелось покоя, он тосковал о свободе и просторе, хотел сбежать от неописуемой толпы этого перенаселенного людьми города. Но даже небо не было пустым. Над домами, крича, кружили стаи чаек. Собиратели облаков лениво плыли к якорным башням, расположенным выше по склону. Группа воинов в ярко-красных штанах висела в системе для полетов, куда были впряжены самые маленькие из этих отвратительных порождений неба. Щупальца обвивали тела воинов. Бидайн увидела, как блестит вязкая слизь на бронзовых нагрудниках, когда малоразмерных собирателей облаков подтаскивали на веревках к поднебесному кораблю.

Наконец они достигли мраморной лестницы, достававшей до самой воды. Грязно-зеленый ил заливал нижние ступеньки. Их встречали воины в бронзовых доспехах и длинных красных плащах. Бидайн почувствовала, как напрягся стоявший рядом Нодон. Она догадывалась, что мысленно он сражается со стражей и придумывает способ для отступления, если все это окажется ловушкой.

«Эти воины не выстоят», — подумала юная эльфийка.

Ее пугал город. Он был таким невероятно огромным… Их всего пятеро, и они собираются добраться до места, закрытого даже для богини Нангога. Что им там делать, знает одна Нандалее. Это все равно, как если бы муравей решил бросить вызов дракону.

Единственный выигрыш, который давал размер муравья, так это то, что дракон даже не заметит его. Город был настолько полон людей, что вряд ли здесь кто-то обратит внимание на пятерых чужаков. С другой стороны, дракон вполне может нечаянно растоптать их, даже не заметив, что вступил в войну с муравьями.

Швартовочные тросы закрепили на золотых кольцах причала. Сходни с грохотом ударились о мраморные ступени. Шелковая махнула им рукой.

— Следуйте за мной в мой городской дом. Вот увидите, более надежного и мирного места нет во всем городе.

Крепость в небесах

Артаксу пришлось взять себя в руки, чтобы не выдать свое отчаяние. Перед ним на скале ютился крохотный замок, и все было именно так, как сказал тот охотник из гор: к крепостным сооружениям вел только узкий каменный мост. В центре моста зияла брешь в том месте, где прежде, должно быть, были доски. Несмотря на то что она была небольшой, всего шагов пять-шесть, но перепрыгнуть было невозможно.

Следующая трудность заключалась в том, что в конце моста вовнутрь замка вели одни-единственные узкие ворота. Порог был настолько высок, что через него нужно было перешагивать, а притолока настолько низкой, что любому нападающему пришлось бы наклоняться. В душе Артакса всплыли чужие воспоминания. Один архитектор как-то объяснял одному из прежних Ааронов, в чем прелесть подобной конструкции. Воин, протискивающийся через низкие ворота, вынужденно принимал позу, в которой был практически беззащитен. Вход мог легко оборонять даже конюший. Достаточно было вонзить незваному гостю топор в спину.

Таким образом, даже если они заделают брешь в мосте, они не сумеют захватить эту крепость. Всяк, кто решится пройти эту дверь, отправится прямиком на гибель.

За зубцами высоких стен надвратной башни виднелся один-единственный седобородый воин, внимательно наблюдавший за ними. В остальном все казалось заброшенным. Артакс сомневался, что в маленькой крепости находится больше пятидесяти-шестидесяти человек. За надвратной башней, возвышавшейся над уступом, торчавшим со стороны скалы, находился очень маленький дворик. Справа и слева от башни поднимались невысокие, увенчанные зубцами стены. Справа располагался один-единственный громоздкий дом с плоской крышей, на вид такой же массивный, как и башня, часть оборонительной стены.

Это было бедное поместье, без какой бы то ни было роскоши, построенное исключительно затем, чтобы быть непобедимым. До сих пор! Он не испугается этого места и его истории и призовет предателей к ответу. Нужно покончить с этим, пока у мятежа не появились новые сторонники.

Бессмертный обернулся к Ашоту и Матаану, сопровождавшим его при подъеме.

— Есть какие-нибудь предложения насчет того, как нам взять эту груду камней?

— Будем бросать столько воинов в пропасть, пока не сможем подняться в башню по их трупам, — мрачно ответил Ашот. — Эту груду камней еще ни разу не завоевывали. Здесь нам не будет победы, только смерть. Нужно разрушить единственную тропу, которая ведет сюда, и предоставить предателей самим себе. Они не стоят того, чтобы ради них умер хоть один из наших людей.

Матаан согласно кивнул.

— Удивительно, но тут я с Ашотом согласен. Тебе нужно управлять империей и выполнять обещания, чтобы уберечь страну от гражданской войны.

— Там, в этой груде камней, зарылось семя этой гражданской войны. Мы должны подавить это в зародыше, если хотим предотвратить дальнейшее кровопролитие, — с горечью произнес Артакс. Ему тоже не хотелось сражаться за эту скалу, но он был намерен довести дело до конца.

— Мы можем отпустить всех людей из этой крепости и не преследовать их. Кроме Бессоса, конечно, — предложил Матаан.

— Чушь, — прошипел Ашот. — Трусы покинули Бессоса еще на Орлином перевале внизу. Однако те, кто с ним сейчас, готовы пойти ради него на смерть. Их тебе не подкупить.

— Я тоже так считаю, — произнес Артакс и обернулся к худощавому бородачу и его молодому спутнику, молча слушавшим их разговор. — Вы привели нас сюда и хорошо знаете горы. Возможно ли взобраться по другой стороне скалы, чтобы никто в замке не заметил, что мы приближаемся?

— На эту скалу не забраться даже козе, бессмертный.

— Я тоже не собираюсь идти на битву во главе стада коз, — едва эти слова сорвались с его губ, как Артакс тут же пожалел о собственной резкости.

— А я встречал коз, которые будут поумнее королей, — невозмутимо ответил рыжебородый.

Артакс услышал, как рассмеялся за его спиной Ашот. Он заслужил такой ответ и решил не обращать внимания на оскорбление, несмотря на то что голоса прежних Ааронов возмущались.

— Ты знаешь нескольких мужественных мужчин, которые отважатся подняться по стене с канатами и кинжалами?

— Это не имеет никакого отношения к мужеству, бессмертный. Чтобы пойти этим путем, нужно быть безумцем.

— Мне нужно пятьдесят человек, этого будет довольно, чтобы взять замок штурмом, как только мы окажемся на вершине скалы, — не отступал Артакс. — Я сам поведу их.

— Вам потребуется сотня, потому что половина убьется насмерть, прежде чем вы доберетесь до скалы, — ответил охотник, глядя Артаксу прямо в глаза. — В отличие от вас. Вы же бессмертный. Вы не подвергаетесь тем же опасностям, что и остальные… хотя, конечно, намерение вести их благородно.

— Сколько ты собираешься позволять оскорблять себя этому безмозглому козопасу? Думаешь, сможешь когда-нибудь стать правителем, если будешь позволять оскорблять себя всякой немытой деревенщине? Считаешь Бессоса опасным? Этот дурак просто ничтожество. Опасен тот парень, который стоит перед тобой и не проявляет никакого уважения.

— Тогда отбери мне сотню людей и назови мне свое имя.

— Орму, господин. Прошу вас, избавьте меня от этой задачи. Я буду чувствовать себя палачом.

— Я пойду с вами, бессмертный! — Внезапно вперед выступил спутник охотника, глаза его сверкали. — Тот, кто достигнет вершины этой скалы рядом с вами, имя того тоже станет бессмертным. Я пойду с вами, король с мечом духов.

Артакс увидел, как Орму бросил печальный взгляд на юношу, но потом сказал:

— Ну ладно. Я подберу людей. Но правила буду устанавливать я! Мы должны подниматься днем, и у каждого во рту будет кляп.

— Кляп? Что за чушь?

— Люди, которые падают навстречу смерти, кричат, господин. А одного-единственного крика будет достаточно, чтобы насторожить защитников Каменного гнезда. Если они встанут на зубцы и станут бросать в нас камни, никто не выживет в этой атаке. Так что все, кто будет карабкаться вверх, должны взять кляпы. Даже вы, бессмертный. Если, конечно же, в своей безграничной мудрости, не откажетесь от этого предприятия, — охотник единым резким жестом заставил своего спутника, который собирался перебить его, замолчать.

— Тому, кто с помощью жертвы сотни сможет предотвратить гражданскую войну, которая будет стоить жизни десяткам тысяч людей, не о чем размышлять, — ответил Артакс. — Жду тебя на рассвете с добровольцами у подножия скалы.

— Вот это были королевские слова, — возликовали голоса в голове у Артакса.

Артакс замер. Пути назад не было, но ему почему-то казалось, что он перешел черту и встал на путь, который еще на шаг отдалит его от того королевства, к которому он стремился. Впервые ему были благодарны докучливые голоса прежних Ааронов. Они хотели уберечь его от безумия, хоть на самом деле ничего не хотелось им меньше. До сих пор они всегда насмехались над ним, смотрели на его ошибки и поражения с высоты всезнаек. Все остальные, кто был бессмертным Аароном до него, были знатного рода. Для них была невыносима необходимость примириться с крестьянином. Если они поздравляют его, в этом не может быть ничего хорошего. Неужели он начинает мыслить так же, как они? Неужели он собирается стать тираном, для которого одна-единственная жизнь ничего не значит?

Артакс бросил последний взгляд на Каменное гнездо. Нужно выиграть всего один этот бой, и тогда он, наконец, будет свободен и сможет заняться великими реформами.

Голоса в голове рассмеялись, стали насмехаться.

— Ты бессмертный, Артакс. Сколько бы ты ни сражался, всегда будет еще одно сражение, в котором нужно победить. Такова наша судьба. И на этом пути все твои друзья станут врагами, изгнанниками или просто умрут. Такова цена власти. Завтра ты отведаешь этого горького напитка.

Дом мертвецов

Они почти достигли макушки скалы, возвышавшейся высоко над маленьким замком. Руки у Артакса горели. Ладони покрылись ссадинами из-за шершавых камней. Одежда пропиталась потом. Он старался не смотреть вниз. Казалось, бездонная пропасть зачарована. Она манила его, заставляла думать о полете. И каждый взгляд назад открывал ему, сколько ребят уже упало. Они начали подъем на скалу со ста двадцатью воинами. Орму постарался. Они могли взять с собой еще больше мужчин, но подниматься приходилось парами, причем первым шел охотник или пастух из Гарагума, отыскивая дорогу. Вторым — привязанный к нему веревкой проверенный воин. Они взбирались, распластавшись вдоль скалы, чтобы те несчастные, кто падал вниз, не тянули за собой других.

Артакс не отводил взгляда от задницы молодого охотника, который начал проходить последнюю часть пути перед ним. Бамиян горел от восторга. Попасть в пару с бессмертным — это сделает его легендой среди племен Гарагума. Он был хорошим верхолазом и не однажды помогал Артаксу, когда тому уже казалось, что он не сумеет преодолеть гладкий участок скалы или не справится с уступом.

Теперь казалось, что до вершины рукой подать. Еще десять шагов? Или меньше? Артакс ошибался весь день. Прижавшись щекой к влажной каменной стене, он не мог верно оценить расстояние. Дороги казались длиннее. Может быть, осталось и меньше десяти шагов. Это было бы хорошо! Он практически обессилел, и в данный момент он стоял на крошащемся выступе, который не сможет удержать его долго. Скала наверху сильно разрушилась от непогоды по сравнению с той же скалой у подножия, и с каждым шагом становилось все труднее найти надежную опору.

Краем глаза он увидел, что Бамиян достал из кожаных ножен, висевших на поясе, бронзовый кинжал, одновременно цепляясь левой рукой за маленький уступ. Это его последний кинжал. Если им понадобится еще помощь, придется взять короткий меч охотника.

Артакс нервно сжал зубами кляп. Еще совсем чуть-чуть, и он избавится от этой штуки. Кожа была кисловатой на вкус, из-за нее во рту собиралась слюна. Его то и дело подташнивало, и он в панике представлял себе, что произойдет, если не сдержит рвоту. Он просто задохнется!

Бамиян вонзил кинжал в узкую щель, достал из-за пояса обмотанный тряпками молоток и ударил по рукояти оружия, чтобы крепко вогнать его в скалу. Самоуверенно улыбнувшись, он обернулся к Артаксу и спрятал молоток обратно за пояс. В этот момент уступ, за который держался мальчик, сломался. Мальчик пролетел мимо Артакса. Затем последовал сильный рывок веревки.

Рывок едва не сбросил Артакса с уступа, на котором он стоял. Бессмертный прижался грудью к камню. Пальцы нащупывали опору. Но ничего не находили. Стена была гладкой, словно ее недавно отштукатурили. Артакс почувствовал, как поддается уступ под ним. Вниз со стуком полетели мелкие камешки.

Бамиян качался в трех шагах под бессмертным напротив голой скалы. Из раны на лбу капала кровь, стекая на глаза. Он моргал, отчаянно пытаясь найти выход. Следующая надежная зацепка находилась справа от него. Он потянулся. Не достать! Почти целый локоть!

Веревка резала бедра Артакса. Он не осмеливался отцепиться от скалы, чтобы ухватиться за канат и вытащить Бамияна. Он слишком непрочно стоял. От уступа то и дело откалывались крошки, ему приходилось отступать в сторону дюйм за дюймом. При этом уступ сужался в сторону. Оставался еще фут, потом он сольется со скалой. Даже если бы Бамиян мог сам подтянуться по веревке, здесь не было места для двоих.

Артакс лихорадочно размышлял, как спасти их. Наконец попытался шевельнуть бедрами, чтобы раскачать канат, как маятник. Бамиян понял, чего он добивается, и принялся отчаянно тянуться, однако ему все равно не удавалось достать до рукоятки кинжала, торчавшей из скалы. Находившиеся внизу люди расступались. Было очевидно, что они оба вот-вот рухнут.

Артакс стиснул зубы, еще крепче прижался к скале и представил себе, что сливается с камнем. «Я не упаду, — мысленно повторял он. — Я не упаду!»

Веревка раскачивалась все сильнее. С каждым взмахом больше становилась тянущая его сила. Он хотел встать на колени, но от выступа уже почти ничего не осталось. Он знал, что придется перерезать канат, если не хочет упасть в пропасть вместе с молодым охотником.

Он с отчаяньем поглядел на Бамияна. Последний взмах маятника…

И тут он увидел, что на том конце веревки Бамиян вцепился в скалу, потянулся и наконец-то достал кончиками пальцев до рукояти кинжала. Когда его левая рука сомкнулась вокруг кожаной рукояти, тяга вниз тут же прекратилась. Артакс облегченно вздохнул и проглотил слюну, снова собравшуюся вокруг кляпа во рту.

Бамиян поглядел на него снизу вверх. Лицо его было перемазано кровью, но, несмотря на это, он улыбался. У них получилось!

С резким металлическим звоном кинжал переломился чуть выше рукояти. Бамиян снова повис на канате. Внезапный рывок едва не сбил Артакса с ног. Под ногами бессмертного осыпался еще кусок скалы. С просто невероятным усилием он протянул руку к кинжалу, который вбил над ним в скалу Бамиян. И действительно — его пальцы сомкнулись вокруг рукояти. Он напряг мускулы.

Положение было безнадежным. Он не сумеет подтянуть их обоих на одной руке. И хрупкое бронзовое лезвие наверняка не выдержит веса обоих. Краем глаза он увидел, что Бамиян выхватил из-за пояса свой короткий меч и провел бронзовым клинком по канату. При этом он оттолкнулся ногами от скалы, чтобы как можно меньше нагружать Артакса.

Кляп во рту Артакса задушил его протест. Бессмертный протестующе покачал головой. Бамиян не обратил на него внимания. Затем канат оборвался. Мальчик в последний миг попытался оттолкнуться ногами от скалы, чтобы отлететь как можно дальше и не помешать ползущим за ними воинам.

На глаза Артакса навернулись слезы. Он смотрел вслед Бамияну, как тот падал, широко раскинув руки, как он ударился об уступ, покатился дальше и снова упал, пока тело его не исчезло в глубине.

Мальчик принес в жертву свою жизнь, нужно идти дальше! Один он мог подтянуться на кинжале, который успел вбить в скалу Бамиян. Ноги нащупали опору. Дюйм за дюймом он поднимался вверх. Затем нашел за что уцепиться. Подъем стал легче.

Наконец он добрался до вершины скалы и вынул кляп изо рта. С трудом переводя дух, он лежал на скале и смотрел, как солнце виднеется к западу от Орлиного перевала. Почти целый день он сражался с этой проклятой скалой. Он огляделся по сторонам. Из сотни мужчин, начинавших подъем, наверх поднялись всего двадцать. Как и он, многие лежали на скале молча, тяжело дыша. Артакс испуганно заглянул за край. Нет, они не одни выжили! Еще много мужчин сражались с отвесной скалой.

Вот до вершины добрался и Матаан. Он казался измотанным. Левая рука ободрана до крови. У Орму, который шел в связке с князем рыбаков, над правой бровью зияла рана. Охотник мрачно поглядел на Артакса, выплюнул кляп и обнажил меч, который носил на перевязи через плечо.

— Покончим с этим! Давайте посмотрим на замок отсюда, сверху. А потом вы, бессмертный, примете решение, как мы будем действовать.

Втроем они поползли к западному краю скалы. Примерно в десяти шагах под ними находился двор небольшой крепости. На надвратной башне и стенах несло службу всего три воина. Центральная деревянная часть моста стояла прислоненная к внутренней стене. По ту сторону каменного моста Артакс увидел полевые знамена своих воинов, поблескивавшие в свете вечерней зари. Он приказал трем сотням воинов подойти и встать на узкой тропе — в качестве отвлекающего маневра. Разбитые стрелы во дворе крепости и дюжины камней свидетельствовали о том, что в течение дня они не давали мятежникам скучать. Никто в замке не смотрел на скалу, возвышавшуюся над стенами крепости. Никто и никогда не поднимался сюда этим путем.

Артакс бросил взгляд через плечо. На вершину взобрался Ашот и еще дюжина мужчин. Их было достаточно много для атаки!

От крыши укрепленного дома, прислонившегося к скале, их отделял лишь затяжной прыжок. Перед глазами у Артакса снова встал образ молодого охотника, который перерезал веревку, чтобы он не упал в пропасть вместе с ним. Настало время покончить с мятежниками.

Бессмертный поднялся, выхватил из ножен меч духов и направился туда, где скала возвышалась над домом. Не колеблясь, он прыгнул и мягко приземлился на глиняную крышу, спружинив в коленях. Слышал ли кто-нибудь глухой удар? Не важно! Сейчас главное было действовать быстро. Нужно было застать защитников врасплох.

Вместо того чтобы открыть люк в крыше, он спрыгнул во двор. Однако на этот раз приземлился не настолько удачно. Левая нога подвернулась на неровной брусчатке, жгучая боль пронзила лодыжку. Артакс упал, сильно ударился, попытался защититься руками. При этом выронил меч, который со звоном запрыгал по камням.

Из тени арки ворот вышел седовласый воин, которого Артакс видел еще раньше на башне. Он был старым воякой, все руки которого были покрыты шрамами. Он посмотрел на Артакса, перевел взгляд на скалу, увидел мужчин и понял, что замок падет, если только не умрет предводитель этого дерзкого нападения. Взгляд его обжигал холодом, когда он поднял копье и метнул его в бессмертного.

Артакс попытался уклониться, но заболевшая лодыжка не повиновалась ему. Копье угодило прямо в грудь, но не смогло пробить доспех, подаренный Львиноголовым.

— Лучники! — крикнул старый воин, обнажая меч. — Цельтесь ему в голову! Бессмертные тоже жрут землю!

Артакс услышал, как несколько его людей спрыгнули на глиняную крышу. Увидел тень за узким окном в надвратной башне. Неужели там лучники? Он инстинктивно поднял руки, пытаясь защитить голову. Седовласый подошел ближе, поднял меч духов, упавший на камни. Стрела вонзилась в стену дома рядом с Артаксом. Вторая задела его руку, швырнула на бок.

Старый воин взмахнул захваченным мечом, проверяя его, и улыбнулся. Очевидно, он понимал, что держит в руках оружие, способное пробить зачарованный доспех бессмертного. С холодностью во взгляде он стал приближаться к Артаксу.

В этот миг перед ним приземлился Матаан. Артакс услышал, как хрустнули суставы высокого рыбацкого князя при ударе о мостовую, несмотря на то что во дворе уже шумел бой. Пока его друг, застонав, поднимался и пытался защитить собой Артакса, тот встал на ноги, держась за стену дома. Еще одна стрела ударилась о стену прямо рядом с ним. Князь рыбаков издал какое-то бульканье, рухнул назад. Из груди у него торчало две стрелы. Летя наземь вместе с великаном, Артакс обнажил кинжал.

Тем временем его воины продолжали спрыгивать во двор. Среди них был Ашот. Издав пронзительный клич, больше похожий на отчаянный крик, чем на призыв к бою, он бросился на седовласого.

Один-единственный удар меча разрубил железный клинок Ашота, словно тростинку.

Третья стрела попала в Матаана, лежавшего на Артаксе как живой щит. Кровь текла по губам рыбацкого князя, и Артакс почувствовал, что дыхание его друга слабеет.

Бессмертный увидел, что Ашот с трудом увернулся от второго удара меча, бросившись наземь. Он по-прежнему не подпускал воина к Артаксу. Бессмертный поднял кинжал. Придавленный к земле весом Матаана, он с трудом двигался. Из последних сил слегка сдвинув с себя друга, он метнул сверкнувший кинжал в старого воина.

Кинжал вошел в его грудь прямо у основания шеи. Седовласый закачался, попятился, выпустил меч духов и схватился за кинжал. Тем временем Ашот снова вскочил на ноги. Он бросился на старика и швырнул его наземь. Во двор спрыгивало все больше и больше воинов Артакса. Некоторые открыли ворота замка, положили на место недостающую часть моста. Со стороны горной тропы донеслись ликующие крики.

Артаксу помогли подняться, Орму вложил ему в руку сломанное древко копья вместо костыля. Превозмогая боль, он побрел к боковой двери рядом с надвратной башней и крикнул:

— Бессос, ты проиграл! Покажись!

Всего несколько мгновений спустя из двери вышел Бессос, с поднятыми руками.

— Сдаюсь на милость твою, бессмертный Аарон. Меня заставили восстать против тебя, — плаксиво крикнул он. — Я полагаюсь на твое милосердие и предаю себя… — Метательное копье вонзилось в грудь сатрапа и пригвоздило его к двери.

— Подохни, предатель! — крикнул Орму. И прежде чем Артакс успел ему помешать, охотник поднял второе метательное копье и пошел навстречу умирающему сатрапу. — Из-за тебя умерло много мужественных людей. Людей, прославивших Гарагум. Тебя не отнесут на Мулаву, не положат на Стол Небес, чтобы плоть твою съели орлы. Я разрублю твой труп на мелкие кусочки и скормлю волкам, обитающим в горных лесах.

— Довольно! — Артакс схватил охотника за руку. — Мы победили. Пора покончить с убийствами, — он похромал назад к Матаану, встал на колени рядом с товарищем. Веки князя рыбаков трепетали. Он был бледен, как смерть.

— Держись. Это тебя не убьет. Ты слышишь? Приказываю тебе…

Матаан слабо улыбнулся. Губы его задрожали, когда он попытался что-то сказать. Артакс склонился к нему, чтобы разобрать его шепот.

— Это был долгий путь: от Кирны до Куша…

— И мы пойдем вместе дальше, — это еще не конец пути. Артакс схватил друга за руку и крепко сжал ее. Нельзя потерять еще одного товарища! — Мы с тобой…

— Убийца священников! — Голос звучал не очень громко, но было слышно, что он привык командовать. Из двери, к которой был прибит труп Бессоса, вышел старик. На плечи его спадали длинные белые волосы. Пышная борода была покрыта брызгами крови. В руках у него был кинжал. Он стоял, сжимая лезвие, протягивая вперед рукоять, в знак того, что он хочет сдаться.

— Я Элеазар, сатрап и верховный жрец Нари. Отец Барнабы, доверенного лица Абира Аташа, которого ты велел пытать и убить. За моим сыном гонялись твои гончие, травили его, загнали в какую-то безымянную могилу, — говоря это, старик подходил ближе. Все взгляды были устремлены на него. Во дворе замка стояла мертвая тишина.

Артакс выпустил руку Матаана и поднялся, опираясь на разбитое древко копья. Боль, из-за которой на глаза навернулись слезы, пронзила ногу. Но он не будет стоять на коленях перед стариком, язык которого источает такой яд.

— Проклинаю тебя, убийца, Аарон Кровавые руки. Да постигнет ужасная смерть всех тех, кто тебя радует.

— Молчи! — возмущенно крикнул Артакс. — Как ты смеешь!

Элеазар был всего в трех шагах от него. Он протягивал ему кинжал.

— Заставь меня замолчать, так же, как ты поступил со всеми, кто стоит у тебя на пути, Аарон Кровавые руки. Только сделай на этот раз это сам, не посылай своих псов.

— Старик спятил! — крикнул Артакс, пытаясь что-то противопоставить оскорблениям Элеазара.

Теперь Элеазар стоял прямо перед ним.

— Ну же, возьми нож! Или боишься старика?

Артакс схватил рукоять кинжала, потянул, вырывая его из рук старика. Но жилистые пальцы Элеазара крепко сжимали клинок. И только в последний миг, бросившись к Артаксу, Элеазар выпустил оружие. Кинжал с ужасным звуком вошел под ребро изможденного тела сатрапа Нари.

— Убийца стариков! — крикнул он поразительно громким голосом, не спуская с Артакса взгляда холодных серых глаз. Бессмертному показалось, что в них сверкнуло ликование. — Тебя я убить не смогу, а вот твою славу… — на последнем издыхании прошептал Элеазар.

Артакс опустил мертвеца наземь, недоуменно глядя на фанатика. Затем покачал головой. Он не понял, что сейчас произошло. Взволнованно обернулся к Матаану.

— Держись, друг мой. Я велю позвать лучшего лекаря из лагеря на Орлином перевале, — он опустился на колени рядом с товарищем. — Держись! — снова попросил он его. — Я останусь в этом проклятом Каменном гнезде, пока ты не сможешь сидеть верхом. Наш совместный путь еще не окончен.

Князь рыбаков слабо улыбнулся. Глаза его поблекли. Он смотрел на темнеющее небо, окрашивавшееся на западе в королевский пурпур, в то время как над горами на востоке расправляла черные крылья ночь.

— Бессмертный! — Во двор крепости вбежал Ашот. — Господин…

Он склонился к нему.

— Вы должны пойти со мной. Внизу, у цистерн, — старый друг казался усталым и изможденным. На щеках росла густая щетина. От него пахло потом и кожей. — Господин… — В его глазах поселилось что-то, чего Артакс прежде не замечал. Казалось, его захлестнуло безумие Элеазара.

— Идемте со мной, господин. В цистернах… Вы должны увидеть, какой приказ отдал старик. Это… — В глазах Ашота сверкнули слезы. — Это произошло не более часа назад. Как можно было так поступить?

Прямой путь

Ашот всегда придерживался убеждения, что его сердце стало твердым серым камнем в то утро, когда он увидел висящего в петле на кипарисе у деревенского колодца отца, наложившего на себя руки. Он ошибался. Неровный свет одного-единственного факела вырвал из темноты глубоко в недрах крепости жуткую картину. Вместе с бессмертным и еще троими воинами они спустились к цистернам и кладовым. Стоя прямо под ними на крутой лестнице, Аарон молча обвел факелом помещение.

Пол в кладовой был настолько густо усеян трупами, что нельзя было сделать ни шагу, не наступив на чье-нибудь тело. Здесь были исключительно дети и молодые женщины. Лица их были искажены от боли, тела судорожно скрючены, словно они страдали от сильных судорог. Многие держали в руках простые бокалы из красной глины. Комната была маленькой, едва ли десять шагов в диаметре, и в ней находилось пятьдесят мертвецов. Никогда, даже на поле сражения на равнине Куш, смерть не казалась Ашоту настолько близкой. Она угнездилась здесь, витала в воздухе, которым они дышали, держалась за все, к чему они прикасались. И он чувствовал злобу. Гнусного духа, измыслившего эту резню.

Раньше у него были весьма абстрактные представления о морали. Теперь он понимал, что зло действительно существует. Оно захватило Элеазара! Хорошо, что старый ожесточившийся сатрап мертв. Однако Ашот подозревал, что зло еще не уничтожено. Оно еще здесь, совсем рядом.

Аарон перестал размахивать факелом. Прямо под лестницей лежала маленькая девочка с темными волосами, казалось, смотревшая на Ашота широко раскрытыми серыми глазами. Она прижимала к груди пропитанную кровью тряпичную куклу. Ей перерезали горло.

Ашот не выдержал и отвел взгляд. Зачем Элеазар отдал такой приказ? Зачем они вообще оказались здесь? Что заставило сатрапа тащить за собой в уединенную крепость женщин и детей, а не воинов? Он обернулся к воинам, стоявшим над ним в люке для лестницы.

— Поднимитесь во двор! И не говорите о том, что видели здесь. Эта комната наполнена духами… Если мы будем говорить об этом, то заберем их с собой.

Ашот увидел, что напугал своих ребят этими словами о духах.

Несмотря на то что сам он не верил в их существование, воин не был уже в этом уверен. Из-за настолько ужасного поступка было посеяно темное семя, из которого может произрасти еще большее зло. Интуитивно он понимал, что о случившемся здесь рассказывать нельзя!

Ашот снова подумал об ожесточившемся старике и о том, как он бросился на кинжал, протянутый бессмертному. Как легко было бы увидеть в этом то, что кинжалом его ударил Аарон. Половина ребят, поднявшихся в крепость, были родом с гор. Простые, суровые люди. Они не станут рассказывать о подлом старике. То, что бессмертный Аарон собственной рукой покарал предателя, было гораздо интереснее. Но случившееся здесь, внизу… Это имело смысл только в том случае, если Элеазар хотел этими убийствами навредить Аарону. Поэтому будет лучше, если их спутники промолчат о том, что здесь произошло.

Ашот глядел вслед удалявшейся троице. Оставалось надеяться, что страх перед духами в них сильнее, чем желание поболтать.

— Яд, — Аарон снова махнул факелом, словно желая взглянуть в лицо каждому умершему. — Им дали яд. И жертвы не знали, что пьют. Когда они начали умирать, некоторые пытались бежать, поднявшись по этой лестнице… и их зарезали, — бессмертный говорил тихим, бесцветным голосом.

Ашоту показалось, что Аарон говорил сам с собой. Может быть чудовищный поступок Элеазара становился понятнее правителю, когда он обращал мысли в слова.

— Господин, не спускайтесь в эту могилу, — Ашот говорил с трудом. Его взгляд снова упал на девочку, которая даже в смерти прижимала к себе куклу. Может быть, здесь действительно есть какие-то духи? — Нужно запереть эту комнату. Оставить мертвых в покое.

Бессмертный поднял голову и посмотрел на него.

— Оставить их здесь? Это недостойно. Они лежат друг на друге. Без молитвы жреца, который проводит их души в великую тень? Я не понимаю, что здесь сделал Элеазар. Ясно только одно: их смерть имеет отношение к нам.

И тут Ашота осенила мысль, в чем состоял гнусный замысел убийцы. Элеазар был не только сатрапом, но и верховным жрецом. Он знал, какие ритуалы необходимы для достойного погребения. Знал, что бессмертный не оставит трупы просто так лежать здесь.

Одно дело сжечь тела воинов после битвы или похоронить их в общей могиле. Но лишить погребения детей… Просто оставить их здесь… Ашот понял, что Аарон никогда так не поступит. И Элеазар тоже на это рассчитывал. Однако в первую очередь безумный старик предвидел, что случится после этого. Поскольку крепость выбита в скале, и грунт здесь — сплошной камень, чтобы похоронить умерших, их придется нести вниз, к Орлиному перевалу. А там сотни воинов, которых не было здесь, наверху, станут свидетелями этой процессии. Людей, которые видели, что бессмертный был вне себя от гнева и хотел любой ценой взять эту крепость. Что они подумают?

— Вы должны оставить их здесь, господин.

Бессмертный посмотрел на него, в глазах его полыхнул ледяной гнев.

— Здесь? Стать приспешником Элеазара? Таким же бессердечным, как он?

Ашот заставил себя выдержать этот взгляд.

— Мы станем его приспешниками, если понесем умерших вниз, к Орлиному перевалу. Именно этого он и добивался. Он хорошо знал вас, повелитель, — пояснил Ашот свою мысль. — Он хотел причинить вам вред. Прошу, не облегчайте ему задачу.

Но Аарон покачал головой.

— Мы похороним их с достоинством!

В голосе правителя слышалась безапелляционность, выкованная столетиями привычки командовать. Больше Ашот возражать не посмел. И выносить взгляд бессмертного тоже больше не мог. Он потупился и снова встретился взглядом с мертвыми серыми глазами девочки.

— Элеазар победил, если ты понесешь их вниз с горы. Все подумают, что это мы их убили. Вас назовут убийцей. Ваше имя…

— Элеазар выиграл бы даже в том случае, если бы я так не поступил, — голос Аарона утратил твердость. Теперь в нем слышались лишь усталость и грусть. — Я не такой. Не ведать милосердия, это… Я не хочу быть таким! Я скорее предпочту лживые россказни обо мне. Для меня есть только один путь, прямой. Компромиссы подобны лабиринту. Если идти на них, то можно заблудиться. Я превращу этот мир в лучшее место, прежде чем уйду навсегда. Останешься ли ты рядом со мной на этом пути, Ашот, друг мой?

Внезапно голос бессмертного показался ему удивительно знакомым, словно сквозь пропасть лет с ним заговорил Артакс, давным-давно ушедший в Нангог. Тогда Ашот хотел пойти с ним, но отец отговорил его. Сказал, что он обязан помогать ему выращивать свиней. Мол, это сделает их самыми богатыми крестьянами Бельбека. И он, Ашот, принес свои мечты и дружбу в жертву свиньям, которые вскоре все передохли. Его родители умерли. Его друг Нарек пал на равнине Куш. А он стал командующим лейб-гвардией бессмертного.

Интересно, куда завела бы его судьба, если бы тогда он пошел с Артаксом? Друг его юности тоже был мечтателем и хотел изменить этот мир. Он ни мгновения не стал бы колебаться, прежде чем ответить бессмертному.

Ашот отвернулся от мертвой девочки. Почувствовал в горле комок, словно грустные воспоминания пытались задушить его. Потом собрал все свое мужество в кулак и взглянул в печальные глаза бессмертного, и на мгновение в груди у него возникло абсурдное чувство, что на него смотрит Артакс.

— Я пойду с вами, господин, пока вы будете идти прямым путем, — Ашот улыбнулся. — Когда-то у меня был друг, которого вы привели бы в восхищение.

Зара

Коля смотрел на крутую улицу, которая вела к дому Шелковой. Шлюха приказала нести себя в великолепном паланкине, словно княгиню. Он невольно усмехнулся. Подобные выходки наверняка являлись частью ее успеха. Он почти захотел простить ей то, что вчера она заставила его выглядеть дураком в цветнике Датамеса. Почти. Наказание для нее будет более мягким.

Он с удивлением рассматривал странную «свиту», шедшую за паланкином. Пять оборванцев, выглядевших так, словно только что вернулись из глуши. Какие могут быть дела у Зары с этими людьми? Откуда они? Для удушающе жаркого вечера они были одеты слишком тепло. Все кутались в длинные плащи с капюшонами. Двигались с кошачьей грациозностью, напомнившей Коле движения ягуаров из народа Цапоте.

Однако кого бы там ни притащила с собой Шелковая, сегодня нужно было сделать ее послушной. Она должна понять, что под его руководством ветер дует совсем другой. Он подчинит ее, он хорошо подготовился! Друсниец отошел от окна, пересек маленькую комнатку с узкой лавкой, принадлежавшую, должно быть, одной из служанок Шелковой, и встал у двери. Отсюда он мог видеть весь внутренний двор.

Его люди были расставлены по укромным местам. Все получили приказ вмешаться, только если слуги Шелковой попытаются предупредить хозяйку.

Ворота в городской дом шлюхи распахнулись еще до того, как в них постучали. Ей пришлось выйти из большого паланкина, поскольку для него ворота были слишком узкими. Коля рассматривал одетую в красное женщину, лицо которой было скрыто под вуалью. Она оказалась меньше ростом, чем он ожидал. Эскорт Шелковой остановился у входа, в самой густой тени. Что-то в них тревожило Колю. Они растворились в тени не потому, что боялись. На ум снова пришли воины-ягуары из Цапоте. Эта свита Шелковой пугала его.

— Я рад, что мне тоже была дарована милость воспользоваться твоим вниманием, Зара, подруга верховных жрецов и наместников. Я всего лишь человек с улицы. Отброс общества. Но я тоже люблю общество прекрасных женщин, — с этими словами Коля спустился по деревянной лестнице во двор.

Если его появление и напугало Шелковую, она не подала виду. Женщина спокойно обернулась к нему. Ее лицо было скрыто под вуалью. Он обвел взглядом ее тело. Медленно. Ей должно было хватить времени на то, чтобы представить, о чем он сейчас думает, мужчина настолько омерзительного вида, что его не узнала бы даже родная мать. Под полупрозрачными шелковыми одеждами угадывалась фигура. На груди и бедрах они прилегали плотно, пробуждали желание, ничего при этом не открывая.

— Должно быть, ты Коля, — спокойно произнесла она.

— Рад, что ты знаешь о моем существовании, несмотря на то что прежде мы никогда не встречались.

— Твое лицо, драгоценный друг, не спутаешь ни с чьим, и не нужно встречаться с тобой, чтобы знать, кто пришел ко мне, — она говорила по-друснийски с легким певучим акцентом, впрочем, ни капли не лишавшим резкости ее слова. — Поскольку, как я вижу, ты и твои напарники предвосхитили мое желание оказать вам гостеприимство и уже испытали достоинства моего дома, я предоставлю тебе возможность самому выбрать комнату, в которой мы продолжим наш дальнейший разговор.

Коля почувствовал приятную пульсацию между ног и демонстративно почесал промежность. Несмотря на то что Шелковая не сделала очевидных намеков, в словах ее слышалось обещание прекрасных часов. Значит, вот как она обводит вокруг пальца даже князей. Коля пытался сохранять невозмутимый вид. Она всего лишь шлюха. И принадлежит ему, как все шлюхи города. Она — инструмент, и ему, а не ей решать, где и как ее использовать! Он будет решать, когда они удалятся, несмотря на то что его желание совершенно очевидно.

— Что за люди сопровождают тебя? — бесцеремонно поинтересовался он.

— Я отправляла их на запад в джунгли на поиски сокровищ, о которых так много рассказывают.

Коля перевел взгляд на едва заметные в тени фигуры. Нужно будет поболтать как-нибудь с ними. Он не отказался от своего плана отыскать пещеру с кристаллами, неподалеку от которой они сражались с демонами после победы над пиратами Таркона Железноязыкого. Но сначала нужно укрепить свою власть в Золотом городе, прежде чем можно будет начать воплощать в жизнь столь дерзкие идеи.

— Ты первая шлюха из всех, с которыми я знаком, кто не тратит деньги только на наряды и драгоценности, — произнес он и кивнул головой, указывая на деревянную лестницу, по которой совсем недавно спустился. — Там, наверху, я видел комнату с прекрасным видом и огромной постелью. — Я предложил бы продолжить наш разговор там. Мне не терпится узнать, чем еще ты меня удивишь.

Шелковая обернулась к своей свите и негромко заговорила с мужчиной, который стоял к ней ближе всех. Худощавый парень, глядевший на Колю большими черными глазами. Судя по взгляду, страх ему был неведом. Этот взгляд обещал беду. Должно быть, нужно быть слепленным из совершенно особого теста, чтобы рискнуть сунуться в большие леса, где живут Зеленые духи и другие страшные твари. Пугливые ребята долго там продержаться не могли. Теперь Коля принял решение: как можно скорее побеседовать с этой пятеркой. Они наверняка будут полезны в поисках пещеры с кристаллами. Он примирительно улыбнулся, поскольку был уверен, что сможет заплатить им больше, чем Шелковая. А расставляя для него ноги и наполняя его мошну, она еще и будет зарабатывать деньги, на которые он будет нанимать полезных людей.

И, пребывая в прекрасном расположении духа, Коля стал подниматься по лестнице. Шелковая шла за ним.

Комната с большой кроватью понравилась Коле с первого взгляда. Над постелью висел большой веер из желтого шелка, который наверняка приводился в движение из комнаты наверху при помощи какого-то особого механизма. Вечер был душным. При мысли о том, как невидимые слуги охлаждают его задницу, пока он получает удовольствие, друсниец усмехнулся. Подобные веера нужно будет установить в некоторых самых лучших домах, где работают его девочки.

Шелковая стояла в дверях и смотрела на него своими зелеными, подведенными черной краской глазами. На веках тоже был легкий зеленоватый оттенок. Почему эта потаскуха не снимет вуаль? Играет таким образом? Что ж, еще немного позволить можно.

— Ну что, Коля, мой повелитель, есть у тебя какие-то особые пожелания?

— Я-то думал, при твоей славе, ты должна читать мои желания по лицу.

— Что ж, по твоему лицу трудно что-либо прочесть.

Коля улыбнулся фальшивой улыбкой, которая обычно пугала даже самых храбрых, но Зара не опустила взгляда. Проклятая вуаль! В ее глазах не было страха, а больше ничего нельзя было разглядеть. Постепенно ее дерзость начинала злить Колю.

Друсниец сел на кровати, широко расставив ноги. Она подошла ближе, покачивая бедрами. Он попытался представить себе, как может выглядеть тело, скрытое под тонкой тканью. Представил себе, как хватает ее. Как сжимает ее маленькую грудь своими могучими руками. Теперь она стояла прямо перед ним. От нее приятно пахло. Она коснулась рукой его покрытой шрамами щеки, провела по короткой жилистой шее, тронула пальцами грубую ткань его туники, спустилась глубже. А потом, не колеблясь, запустила руку под подол его одежды. Он спал со многими женщинами, но редко возбуждался настолько сильно, несмотря на то что пока она ничего еще не сделала.

Левой рукой Зара сдернула вуаль. Ткань наконец-то отброшена назад, и Коля увидел ее лицо: полные чувственные губы, выделяющиеся на узком лице с высокими скулами. Коля видел женщин и покрасивее, и, несмотря на это, было в Шелковой что-то такое, от чего у него кружилась голова. Опускаясь на колени, она не сводила с него взгляда больших зеленых глаз. При этом ее правая рука по-прежнему оставалась под подолом его туники, массировала хозяйство и обещала неземное наслаждение.

— Поцелуй меня, — вырвалось у него.

Она поняла и отбросила тунику. Теперь ее левая рука схватила его шарики. Он застонал и откинулся на постель.

— Каждый раз удивляюсь тому, что рост мужчины не имеет никакого отношения к размеру его величайшего сокровища.

Коле показалось, что он ослышался. Приподнявшись на локте, он почувствовал, как слабеет сила его чресл. Никогда еще ни одна баба не говорила ему, что у него слишком маленький!

— Ты забыла, кто я такой, мерзкая потаскуха?!

— Думаешь, для меня имеет какое-то значение, что за мужик прячется за членом, который я беру в рот? Ты хочешь, чтобы я была твоей шлюхой, и я к тебе буду относиться точно так же.

Коля схватил ее за длинные, черные волосы, поднял ее и занес кулак.

— Ударь меня, и каждый твой удар будет стоить тебе целого кошелька золота. Ты продаешь мою красоту, забыл? Ты не только плохой любовник, но и плохой делец?

Он обрушил кулак на ложе. Кровать затрещала от удара. Она права. И тем не менее… Нет, бить ее нельзя. Он хотел получить не только золото. Он хотел получить ее влияние на власть имущих.

Женщина холодно смотрела на него.

— Я знаю, о чем ты думаешь, друсниец. Ты хочешь, чтобы я слушала, что говорят сильные мира сего. Знаешь, что после любовной игры мужчины говорят обо всем. Хвастаются. Вся кровь приливает к члену между ног. В мозгу пусто. Расспросить их — такая малость. Часто они начинают говорить сами по себе. Ты хорошо продумал, что это значит? Отпусти меня, друсниец!

Коля схватил ее еще крепче.

— Я могу причинить тебе боль, которая не оставит следов на теле, — он говорил очень тихо, но в голосе был только лед. — Не дразни меня, или ты узнаешь, что значит навлекать на себя мой гнев, — он видел, как натянулась кожа на ее лбу — так сильно натянулись волосы. Она не стонала, лишь с ненавистью смотрела на него.

— Знаешь, что самое прекрасное в том, когда тебя любит ларис Трурии? — Голос ее звучал глухо от боли, и он слегка ослабил хватку.

— Он с огромным удовольствием насаживает на пики головы друснийцев. Он рассказывал мне, что побеждал вас в более чем двадцати сражениях. Как думаешь, что он сделает, если узнает, что ты причинил мне боль? Он привел с собой пятьсот воинов, когда стал наместником в Нангоге. Все его люди очень опытны в вопросах потрошения друснийцев. Если с моей головы упадет хоть один волосок, Аркуменна отрежет твой крохотный член и засунет его тебе в глотку, Коля. И можешь считать, что тебе повезло, если он придет первым. Субаи, сын бессмертного Мадьяса и наместник ишкуцайя, тоже любит, когда я его развлекаю. Говорят, степняки очень изобретательны в вопросах убийства своих врагов, и смерть может растянуться не на один день.

Коля оттолкнул ее от себя.

— Ты мне угрожаешь, шлюха? Думаешь, это действительно умно? Посмотри на меня! — Он поправил тунику, потому что она смотрела ему между ног, продолжая провоцировать. — Моя работа — нести смерть. А ты продаешь радость любви. Как думаешь, как часто мне угрожали могущественными друзьями? Большинства из тех, кто пытался сделать это, уже нет в живых. И даже о тех, кто не поплатился смертью за свою дерзость, я с уверенностью могу сказать, что они пожалели о том, что бросили мне вызов, — он поднял свой лоснящийся протез и хлопнул им по открытой ладони правой руки. — Один удар, и в будущем ты будешь обслуживать клиентов за медяк или зарабатывать кусок сухого хлеба в настолько темных переулках, что овладевающие тобой не будут видеть твоего лица.

— Собираешься выкинуть золото на помойку?

— Ты действительно хочешь бросить мне вызов? — Коля встал и подошел к ней. Зара все еще стояла на коленях. Униженно смотрела на него. Прошел миг, прежде чем он понял, что она снова играет с ним. Тон ее голоса не сочетался с позой рабыни. Она была совершенно уверена в своей правоте.

— Сейчас я скажу тебе, чего от тебя жду, а потом ты дашь мне ясный ответ, будешь ты это делать или нет.

Она смотрела на него вызывающе. Проклятье! Было в ней что-то, что нельзя было описать словами. Вообще-то ему больше нравились женщины с несколько более круглым лицом и более полным телом. Губы у нее были слишком большими. Нос слишком неясно выражен. Большая родинка уродует щеку прямо под правым глазом. Высокий лоб, что не очень-то хорошо для женщин. И, несмотря на это, все эти недостатки, в сочетании с ее дерзким взглядом и самоуверенностью делали ее неотразимой. Никогда еще ему не встречались такие женщины, как Зара. Он уже понял, что так просто она не подчинится. Не дождавшись ответа, он продолжал.

— Я хочу, чтобы ты докладывала мне обо всем, о чем говорят мужчины в твоей постели. И расспрашивала их для меня. За это я буду оберегать тебя. Подарю тебе дворец, вдвое больше твоего дома. У тебя ни в чем не будет недостатка. Будешь жить, как княгиня.

Она покачала головой и посмотрела на него так, что он почувствовал себя дураком.

— Ты не понимаешь, чем я занимаюсь. Я продаю не только свое тело. Каждый клиент рассчитывает на сохранение тайны. Если я буду делать то, о чем ты меня просишь, скоро никто не будет приходить.

Коля вздохнул. К такому ответу он был готов.

— Эврилох! — крикнул он в сторону двери и удовлетворенно отметил, что Зара впервые проявила неуверенность.

Штурман показался в дверях, и Коля достал длинный кинжал, который носил на поясе.

— Она упряма, Эврилох, совсем как я и опасался, — с этими словами он протянул воину кинжал. — К сожалению, теперь тебе придется сделать то, о чем мы говорили вчера. Баба, которая не подчиняется нашей воле, в нашем деле не нужна.

Йорам

Эврилох вышел от нее с кинжалом в руке. С тех пор прошло уже больше получаса. Коля смотрел в окно в спальне Шелковой и наблюдал за тем, как сумерки тянут к городу свои длинные темнеющие пальцы. Позолоченные крыши еще сияли в последних отблесках зари. А вот в переулках уже царила тьма.

Поначалу Зара держалась хорошо. Хоть и отпрянула с испугом, когда Коля обнажил кинжал, но когда он отправил Эврилоха прочь, ей хватило величия не задавать вопросов. Даже сейчас она ограничивалась тем, что бросала на него красноречивые взгляды. Тревожно ходила из угла в угол. Коля веселился, наблюдая, как трещит по швам ее спокойствие. Предоставить ее самой себе и ее фантазиям было гораздо действеннее любых угроз.

Коля испытывал к ней уважение. На ум не приходила ни одна женщина, которая была бы способна молча выносить эту тишину. Может быть, это одна из тайн Шелковой? Очевидно, она принадлежит к числу тех немногих женщин, которые умеют молчать, вместо того чтобы изливать на мужчин свои размышления. Это давало ее друзьям в постели возможность больше поболтать.

Коля наблюдал, как Зара вонзает ногти в ладошки. Еще немного, и она проиграет сражение с собственным языком. Пока еще ее губы были сжаты, превратившись в узкую черточку.

На улице раздались тяжелые шаги по деревянным ступенькам.

«Эврилох пришел слишком рано», — разочарованно подумал Коля. Штурман держал в руках окровавленную тряпку, в которую было что-то замотано. Коля кивнул головой, указывая на маленький столик, на котором стояла миска с виноградом. Друсниец удовлетворенно отметил, что платок был шелковым, как он и приказал.

Эврилох исчез, не сказав ни слова. Правильно ли было выбрать именно его для этой задачи? Коля задумался об этом только теперь. Заставить его сделать это было не очень-то чутко с его стороны.

Коля хлопнул в ладоши.

— Принесите свет! — крикнул он, высунувшись из окна во двор.

Всего несколько мгновений спустя появились слуги с масляными лампами. Опустив глаза, скользнули в комнату, поставили лампы в стенные ниши. К столу с лежавшим на нем окровавленным шелковым платком старались не приближаться. Исчезли они так же быстро, как и появились. Со двора не доносилось ни звука. В доме Шелковой было тихо, словно все прислушивались к тому, что произойдет в этой комнате.

— Что, неужели тебе не интересно, что за подарок я велел принести для тебя? Я мог бы принести второй, побольше, если тебе не понравится этот.

Зара в ужасе поглядела на него.

— Ты велишь принести мне какую-то отрубленную голову?

— Не какую-то, — спокойно ответил он. — А теперь посмотри, что там лежит, если хочешь предотвратить худшее. Давай, мое терпение не безгранично.

Лицо ее было совершенно бесстрастно, но глаза перестали блестеть. Он сломает ее — уже почти получилось. А когда от ее гордости и дерзости ничего не останется, он сделает из нее существо, целиком подвластное его воле.

Зара взяла кусок шелкового платка и развернула то, что было спрятано в нем. В руках у нее был отрезанный палец, на котором красовалось бронзовое кольцо со вставленным в него маленьким зеленым камнем.

Коле показалось, что она слегка побледнела.

— Где Йорам? — прошептала она.

— А, так у безносого есть имя. Что ж, раньше жилось ему не очень-то комфортно. Сейчас у него хорошая комната, и он никогда больше не останется один.

— Что ты сделал с ним, чудовище? — Зара все еще держала в руках отрезанный палец и нежно поглаживала кольцо.

— Вопросы здесь задаю я. И если не получаю ответов… — Он пожал плечами. — Мне тоже не очень-то хочется отрезать тому парню что-нибудь еще. Носа-то у него уже больше нет? Может быть, приказать принести тебе его ухо? Или язык? Язык ему еще нужен? Говорить он еще может?

— Это мой брат. Как он? Я хочу увидеть его. Сейчас же, немедленно!

— Твой брат? — Коля кивнул. — Когда теряешь палец, у тебя уже не может быть все в порядке. С другой стороны, могло быть и хуже. И ты хочешь его увидеть? Посмотри на палец. Воссоединение семьи возможно только по частям. Желаешь увидеть другие части?

Зара отпрянула от него. Она прижимала руки к груди. Страх был ей не к лицу. Может быть, не стоило все же ломать ее. Что, если она навеки утратит чары, которые так нравились наместнику и остальным власть имущим? Нужно обращаться с ней менее сурово. Питать ее надежды, чтобы управлять.

— Ты необычная женщина. Я думал, ты разразишься слезами, начнешь кричать. А ты очень сдержанна. Расскажи мне о своем брате. Что с ним случилось?

— Он привел меня сюда… мне было восемь лет. Ему было тринадцать, — она словно смотрела куда-то вглубь себя, словно заглядывала в прошлое. — Наши родители были крестьянами. Худшее время для крестьян — это весна. Когда зимние припасы уже закончились, а природа еще не принесла новой зелени. Ты когда-нибудь видел крестьянскую деревню, по которой гуляет голод? Где люди отощали до состояния скелетов? — На миг Зара запнулась, а потом плотину, похоже, прорвало окончательно, слова полились из нее сами собой. — Еще у меня была младшая сестра. Она умерла той зимой. За ней вскоре последовала мать. Она просто легла у холодного очага и больше не встала. У нас, живых, больше не было сил хоронить умерших. На следующий день пришли вербовщики, искавшие крестьян для Нангога. Моего брата взяли, а отца нет. Дали Йораму поесть, чтобы у него было достаточно сил пойти с ними. Все они были истощены. Все молодые. Йорам отрезал мне волосы и сказал, что я мальчик. Он мог заставить кого угодно поверить во все, что угодно, — она снова умолкла на миг, обматывая шелковый платок вокруг отрезанного пальца. — Мой отец был слишком стар и слаб, но убедил нас идти сюда. Больше я его не видела.

Мы прибыли в Нангог, потом нас продали в крупное поместье в двух днях пути отсюда. Мы не были рабами! Но мы были должны отработать у помещика тысячу дней. Как только этот долг был оплачен, вроде как мы могли идти. Но каждый день нам приписывали новые долги. За еду, за ночлег… Мы пробыли там еще почти год, прежде чем поняли, что этому не будет конца. Однажды ночью, после сильного ливня, мы бежали. Мы были в отчаянии, потому что знали, что беглых крестьян они травят собаками. Так случилось и с нами. После жуткого гона по лесу собаки окружили дерево, на которое мы забрались. И тут пришли Зеленые духи. Они прогнали собак и охотников. Не знаю, встречался ли ты с ними когда-либо, Коля? Там, где они появляются, становится холодно. Когда они пляшут в ночи, зрелище очень красивое. Некоторые боятся их. Другие почитают как богов и утверждают, что в них живет душа Нангог. Но все, кто видел их, были потрясены этим зрелищем.

Она положила палец на кровать. Наконец снова подняла на него взгляд. Она снова была здесь.

— Должно быть, духи охраняли нас и потом. Собак словно кто-то сбил со следа. Больше они к нам не приближались. Но меня не покидало ощущение, что за нами наблюдают. И Йорам тоже чувствовал это. В день, который последовал за этой жуткой ночью, один рыбак отвез нас в Золотой город. За это он потребовал, чтобы я поцеловала его. От него очень сильно воняло, он прижимал меня к себе очень крепко. Такова была цена за перевоз. Тогда мне было девять. Я впервые продала себя, и в тот самый день поняла, что здесь, в Нангоге, за фальшивую любовь можно получить все. И у нас не было выбора… На другой стороне реки нас рано или поздно нашли бы охотники за людьми. А в Золотом городе можно было легко залечь на дно.

Йорам хотел защитить меня от мужчин. Поэтому он всегда заботился обо мне, брался за любую работу, чтобы заработать денег, сколь бы грязной или опасной она ни была. Несмотря на это, к наступлению ночи мы часто бывали голодны. Когда он не мог сам остаться со мной рядом, он отводил меня на площадь Тысячи языков, где продают свои услуги переводчики. Он был знаком там с одним стариком, мастером Боно, который присматривал за мной. Переводчиков уважали. Там мне можно было быть девушкой, не опасаясь преследований. И там же я обнаружила дар к языкам. Чужие наречия мне давались легко. Старик научил меня писать, и вскоре я уже помогала ему. Конечно же, денег за это он мне не давал. Когда я выполняла для него перевод, это была лишь крохотная благодарность за то, что он возился со мной, — на губах Зары мелькнула безрадостная улыбка. — Ты знаешь, что этот город каждый день пожирает людей, Коля. Они погибают, и убивают их не Зеленые духи. Жадность власть имущих и то, что они и все мы сделали с этим миром. Превратили его в место, где купцы золотят крыши, в то время как те, кто добыл для них это золото, подыхают в переулках или на задних дворах их дворцов.

Ты знаешь, каково это — провести ночь на улице в сезон дождей? Ходить недели напролет в промокшей насквозь одежде? Да, есть дешевое жилье, где в одной комнате живет дюжина парней. Пойти гуда мы не могли, Йорам постоянно боялся, что… — Она запнулась. — На двадцать мужчин в Нангоге не приходится и одной женщины. Даже человек с добрым сердцем в какой-то момент может сойти с ума. Он не хотел, чтобы я попала в их руки. Он всегда хотел для меня лучшей доли, — на ее губах мелькнула печальная, задумчивая улыбка, а потом она заговорила снова: — Поэтому он брался за все более опасные задания, но только такие, которые не уводили его прочь из города. Я была его оковами, тяжелее железного ошейника. А я была еще ребенком и не понимала этого. Я не знала, что он зарабатывает деньги, копая штольни. Когда он начал работать там, где платили втрое больше, потому что камни ломкие, у нас впервые появилась маленькая комнатка, иногда мы ели свежие фрукты или немного мяса.

Я говорила тебе, что Йорам искусно умел врать. Это лишь половина правды. Я сама была готова верить во всякую его ложь. Что он стал слугой в доме богатого купца — я не усомнилась даже тогда, когда он стал возвращаться домой со ссадинами и окровавленными мозолями на руках. Прежде чем забрать меня вечером с площади Тысячи языков, он купался. Правда, иногда я замечала каменную пыль в его волосах. Однако вместо того, чтобы воспользоваться рассудком, я спрашивала его, когда же он, наконец, возьмет меня в дом богатого купца или на борт одного из поднебесных кораблей, носящих по небесам сокровища Нангога, — Зара снова задумчиво замолчала. — Это были счастливые дни, и я начала верить, что новый мир одарит и нас. Другие переводчики на площади Тысячи языков заметили мой талант и захотели выкупить меня у старика. Мастер Боно был валесийцем, из Трурии. Седой, но всегда чисто выбритый, его одежда всегда слегка пахла духами — он производил впечатление весьма почтенного человека. Чтобы удержать меня от глупых размышлений, он время от времени давал мне медные монетки, если удавалось хорошо выполнить свою работу. Я чувствовала себя богатой. Но потом удача отвернулась от нас. В сезон дождей работа в штольнях и тысячах каналов, потайных туннелях и глубоких подвалах, скрывающихся под нашим городом, становилась еще более опасной. Скала впитывает воду, как губка. Пещеры затапливает, потоки в сточных канавах превращаются в бурные реки. Сезон дождей продолжался уже целую луну, когда однажды вечером они вынесли Йорама на площадь Тысячи языков. Он был закутан в парусину, с которой капала кровь. У брата была маленькая свинцовая дощечка, на которой было выцарапано имя мастера Боно и то, что его можно найти на площади Тысячи языков.

Едва они положили его на землю, как ко мне подошел Боно. Он не разрешил мне развернуть ткань. Сказав несколько слов, он дал мне понять, что не станет заботиться о больном человеке и что он не зарабатывает достаточно для того, чтобы из милосердия кормить бесполезного едока, если он не член семьи. Мне было четырнадцать, но я поняла, что он имеет в виду. И я согласилась. Той же ночью я стала его женой.

Коля взял несколько виноградин из стоявшей на столе неглубокой миски. Они были сладкими, достаточно созревшими на солнце. Зара смотрела на него. Взгляд ее был спокоен. Казалось, ей нет нужды заставлять себя смотреть в его изуродованное лицо. Неудивительно, если вспомнить, как выглядит Йорам. Впрочем, Коля не верил в ее историю. В своей жизни он побывал, пожалуй, больше чем с сотней шлюх. Большинство из них рассказывали очень трогательные истории.

— И только когда мы с Боно торжественно, в присутствии трех свидетелей, принесли клятвы верности, мне разрешили развернуть ткань. Я узнал Йорама только по маленькому кольцу, которое купила ему на те жалкие крохи, что удалось заработать. Лицо брата выглядело ужасно. Резцы выбиты, нос разбит, от него остался окровавленный комок. Он был без сознания. Боно настоял на том, что мы должны скрепить договор, прежде чем он позовет целителя. И, несмотря на то, что Йорам был на грани смерти, он не хотел заключать брак раньше или в какой-то другой день. Однако разрешил мне отнести Йорама в его дом и подготовить там все для праздника.

Боно жил в трех темных комнатах в большом грязном доме неподалеку от площади Тысячи языков. С теми деньгами, которые он зарабатывал, он мог бы позволить себе жилье и получше. Но тогда я сочла его просто жадным. Я носила воду из ближайшего колодца и обрабатывала раны брата. Когда Боно пришел, было уже довольно поздно. В те дни я мало разбиралась в мужчинах. По дороге он уже начал отмечать нашу первую брачную ночь и напился. Он был старик, а я неопытна. Ночь прошла не так, как он ожидал. Он убедил меня в том, что это я виновата, и я поверила ему. Помощи Йорам не дождался, как я ни просила и ни умоляла. Подарком на свадьбу мне стали побои. Лицо было все в синяках. Возможно, ему было стыдно.

На протяжении следующих дней мне не разрешалось сопровождать его к рабочему месту на площади Тысячи языков. Больше он ко мне не прикасался. А Йорам по-прежнему был предоставлен сам себе, потому что я недобросовестно выполнила свою часть нашей брачной клятвы. Мой брат очнулся на следующее утро, но разум не вернулся к нему. Он постоянно стонал и причитал. Раны воспалились и начали жутко вонять. Наконец одна соседка сжалилась и привела долгожданного целителя с Огненных островов.

Наверное, это был самый дешевый целитель во всем квартале. Он перерезал горло черному петуху, побрызгал этой кровью лицо Йорама и начал взывать к силе своих предков. Некоторые слова я понимала. Заклинание было темное. Потом он взял каменный нож и начал отрезать воспаленную плоть с лица Йорама. Все это время я вынуждена была держать брата… — Зара коснулась отрезанного пальца, лежавшего на кровати рядом с ней, и взгляд ее стал тверже. — Он отрезал ему верхнюю губу и нос, вместе с остатками переносицы. На открытые раны положил личинок, которые должны были сожрать остатки гнилой плоти. Мой брат выжил. Боно не слишком обрадовался этому. Когда мое лицо зажило и его можно было показывать на людях, он снова стал брать меня на площадь Тысячи языков. Брата он привязал дома веревкой к кожаному кольцу в стене, как собаку. Разум Йорама так и не оправился. Он плакал, когда мы уходили, а когда возвращались, все время старался держаться неподалеку.

Боно он действовал на нервы, и Йораму было запрещено находиться с ним в одной комнате, когда старик бывал дома. Прошла примерно одна луна, когда я поняла, почему мой новый муж ютится в такой жалкой квартирке. К нему пришел в гости друг, — Зара прервала рассказ и с упреком посмотрела на Колю. По опыту общения с другими девушками друснийцу был знаком этот взгляд. Все они умели бросать такие взгляды, как хорошо с ними не обращайся.

— Нашего гостя звали Леон. Думаю, ты хоть раз да слышал о нем, Коля. Он занимался тем же ремеслом, что и ты, и был довольно успешен, пока не исчез бесследно несколько лун тому назад. Конечно же, тогда я не знала, кто он такой.

Коля еще помнил трурийца, командовавшего штурмом его публичного дома. Леон был высоким, слегка полноватым мужчиной с редкими волосами и странной бородкой. Один из тех людей, что любят носить одежды ярких расцветок и, словно баба, обвешиваться побрякушками. Глупец пришел с длинным кинжалом и наверняка был уверен в том, что очень опасен. Он и другие глупцы понятия не имели, что значит связываться с наемниками-ветеранами. Они убили их всех, а потом захватили их бизнес.

Друсниец только пожал плечами. Кого он знает, а кого нет, Шелковой не касается.

— Леон поздравил Боно с женитьбой. При этом он самым бесстыдным образом таращился на меня. А я не могла поднять глаз. Еще удивительнее было то, что мой супруг, который был страшно ревнив, казалось, совершенно не возражал. Он расписывал мои достоинства, словно я какая-нибудь кобыла на конном рынке. Леон пригласил нас прийти к нему в гости на следующий вечер. Когда труриец ушел, я попыталась отговорить Боно от визита. Он и слушать не захотел, более того, пригрозил, что не даст Йораму поесть, если я не буду слушаться. Поэтому я подчинилась.

Так я впервые в жизни попала в бордель. Леон уже все устроил. Боно нравилось наблюдать за тем, как я совокупляюсь с другими мужчинами. Только таким образом сок приливал к его засохшему финику. В ту ночь мне пришлось лечь с тремя мужчинами, ни один из которых даже не догадывался о том, что мой муж подсматривает за нами через просверленную в стене дырку.

С этого дня Боно часто водил меня к Леону, и я поняла, куда девались деньги Боно. Мой муж уже давно стал здесь клиентом. Но теперь все изменилось. Он уходил домой с туго набитым кошельком, вместо того чтобы нести свои жалкие медяки в дом Леона. Семь раз эти двое продавали меня как девственницу. Мне приходилось вводить себе наполненные кровью внутренности молодых голубок, чтобы чудо стало явью.

Я думала, хуже быть уже не может, но теперь Боно начал пить, потому что вдруг понял, что в состоянии позволить себе дорогое вино. Днем на площади Тысячи языков он все чаще просто спал. Он худел и чах — возможность исполнить все свои мечты истощала его. Все чаще он жаловался на то, что больше не может выносить присутствия моего брата. Идиота, у которого изо рта течет слюна, вид которого лишает его аппетита.

Однажды вечером он объявил мне, что нашел на нижнем уровне, у порта, дом, в котором выставляют таких чудовищ, как мой брат. И собирался отвести его туда на следующее утро. В ту ночь я как следует напоила Боно вином, а потом задушила его шелковым шарфиком, подарком Леона, потому что Боно подарков мне не дарил никогда. Никто не удивился смерти старика, который давно уже выглядел больным и усталым, после того как взял себе слишком молодую жену.

Зара пристально смотрела на него, проверяя, как он реагирует на ее историю. Ее поведение веселило Колю. Он не старик и никогда не позволит задушить себя шелковым шарфом. Мысль об этом развеселила его еще больше, когда он вспомнил, как только не покушались на его жизнь в прошлом. Он пережил даже встречу с демонами!

— Бывают и худшие способы подохнуть, — вот и все, что он сказал на это. На миг отвлекся и подумал о Володи. Интересно, убили его уже цапотцы или нет? Было бы лучше, если бы бывший товарищ прожил не слишком долго, потому что он был не создан для мирных дел и решений, которые нужно было принимать для того, чтобы успешно вести бизнес. С его моральными принципами он стал бы опасен для целей, которые поставил себе Коля.

— Я сама удивилась тому, как легко стало жить без Боно. Леон предложил мне присмотреть за нами с братом. Для этого я должна была развлекать его гостей каждый второй вечер. На площади Тысячи языков никто не стал возражать, когда я заняла место Боно. Мне по-прежнему легко давались языки. Всего за три года я выучила семь языков семи великих империй. Сделала себе имя среди переводчиков. Я была единственной женщиной среди них. Мои таланты переводчицы стали пользоваться особенным спросом, когда высокопоставленные клиенты узнали, что я предлагаю и другие услуги, если ты можешь себе это позволить. Вскоре другие переводчики стали ненавидеть меня, поскольку я уводила у них клиентов. Но Леон позаботился о том, чтобы никому не пришла в голову идея причинить мне какой бы то ни было вред.

— И сколько это продолжалось? — Коля знал площадь Тысячи языков. Знал, сколько людей предлагают там свои услуги. Единственная женщина среди них… это не могло хорошо закончиться, особенно если она забирает себе самых лучших клиентов. Было всего лишь вопросом времени, пока какой-нибудь пьяный ожесточившийся конкурент попытался бы пырнуть ее ножом.

— Леон тоже переживал. Поэтому, проработав там три года, я распрощалась с этим занятием. Я заявила, что возвращаюсь на родину, в Арам, продала свое место в анфиладе. Устроила большой прощальный праздник и со всей помпой удалилась через Золотые врата. Луну спустя я тайком вернулась. Леон купил мне красивый дом. Этот дом. И пустил слух о загадочной, всегда укутанной в шелк конкубине, как никто другой искушенной в искусстве любви, которая сама выбирает мужчин, достойных разделить с ней ложе. Слухи стали расходиться сами собой. Вскоре молва разнесла, что я дочь бессмертного, от которой он отказался, — Зара рассмеялась. Звук получился резким, пронзительным.

— Леон сам поразился тому, как моя легенда самостоятельно обросла новыми подробностями. Болтали, мол, я принимаю гостей только по особенным дням, и моя благосклонность даруется в такие дни только одному любовнику. Или, например, обсуждали, как я отказала наместнику Цапоте, по причине слишком варварского поведения. Каждый такой слух приумножал мою славу. Вскоре богатые люди города стали соревноваться за право провести вечер с Шелковой. И я изо всех сил старалась соответствовать мифам о себе. Прошли те времена, когда мужчины пытались поскорее удовлетворить свою похоть. Я продавала не только свое тело. Я продавала иллюзию. И чем более совершенной становилась иллюзия, тем более головокружительных высот достигали пожертвования моих любовников.

Коля кивнул. Он тоже пришел к этому выводу. Хороший трах на вес серебра. Но продавать мечту — это совсем другое! Для мечтаний нет границ. Даже в том, что касается оплаты. Теперь он знал, что хочет Зару. Жаждет попробовать эту мечту. Забыть, что он — отвратительный урод. Он тоже готов заплатить за это любую цену. Но, конечно же, этого он не скажет Заре никогда.

— Последние годы своей жизни я занималась усовершенствованием иллюзии. Моя ценность для тебя состоит в том, чтобы я продолжала продавать мечты, — она вызывающе посмотрела на него. — Поэтому я не могу с тобой спать. И было бы неразумно, если бы в будущем кто-то увидел, что ты приходишь в этот дом. Конечно, тут нет ничего личного. Исключительно в интересах дела.

Коля подавил желание отвесить ей оплеуху. Вместо этого он подошел к ней настолько близко, что ее аромат захлестнул его с головы до ног. Давно он не хотел женщину так, как хотел ее. Именно ее сопротивление подстегивало его. Он наклонился и легко коснулся губами ее шеи.

— Мне кажется, ты что-то упустила. Как твой брат попал в ту безрадостную темницу?

Сухожилия на шее Зары напряглись.

— Он тоже не должен был разрушать иллюзию. Он не мог жить в этом доме. Таково было условие Леона. Он предложил поселить его туда… Я часто навещала Йорама.

По звуку ее голоса Коля понял, что это просто отговорки. Он подловил ее. Она не так великодушна, какой хочет казаться. Она предпочла брату своих гостей и жизнь в красивом доме. Она ничем не лучше других шлюх, с которыми он прежде встречался.

— Не думай, что ты сумеешь скрыть от меня хотя бы одну из своих тайн. Я ждал тебя здесь долго. Очень долго. Осмотрел твое жилище. Дома очень много могут рассказать о людях, которые живут в них. Я спросил себя, куда ты можешь ходить, когда отодвигаешь в сторону полки у южной стены своего винного погреба. За ними находится заброшенный сточный канал, соединенный с несколькими другими туннелями.

— Иногда я тайно выхожу из дома, чтобы не разрушать свой миф, — спокойно ответила Зара. — Например, когда хожу навестить своего брата, закрыв лицо вуалью.

Этот ответ Колю не убедил. Он прошел немного по туннелю, изучил следы в грязи. Там ходила не только Шелковая. Может быть, у нее есть тайные любовники?

— Еще мне непонятно, как ты вышла на Эврилоха.

Зара откинулась на постель. Коснулась его ногами. Под шелковым платьем отчетливо проявились соски. Она улыбнулась наверняка заученной и, тем не менее, сногсшибательной улыбкой.

— Ну, это-то тебе должно быть понятно, Коля. Такая женщина, как я, вызывает желание. Леон внезапно исчез. Равно как и его люди, незаметно охранявшие дом. Я могла пойти к Аркуменне, наместнику Валесии, но тогда я стала бы принадлежать только ему, он не потерпел бы других гостей. Рано или поздно Эврилох сам бы заинтересовался мной, хотя ко мне находят дорогу лишь избранные. Поэтому я решила выйти на него сама и попроситься под его защиту. Он всегда был очень мной доволен.

Коля спросил себя, получал ли от нее штурман плату не только золотыми. Почувствовал укол ревности, зная, что это тоже оружие Шелковой. Нельзя предаваться таким мыслям! Все же он почувствовал себя беззащитным. Желание лишало его сил.

Друсниец отошел от кровати. Увидел ликование во взгляде Шелковой.

— Ты права, Зара, если меня увидят в твоем доме, это разрушит иллюзию того, что ты — нечто большее, чем просто одна из шлюх этого города. Поэтому завтра в час заката ты придешь ко мне. Если не явишься вовремя, я велю прислать тебе ухо Йорама. На будущее запомни — мои приказы нужно выполнять в точности. А сейчас я объясню, чего ожидаю от тебя завтра: ты дашь мне не просто свое тело. Ты продашь мне мечту. И если у тебя не получится, я пришлю тебе хозяйство твоего брата. Постарайся ради него. Надеюсь, он для тебя еще что-то значит, хотя ты исключила его из своей жизни. Если сомневаешься в моих словах, посмотри на палец. Или расспроси людей. Я — Коля, которого еще называют Мясником, и я всегда держу свое слово.

Потерянные истории

Ливианна была под впечатлением. Она скользнула глубже в тень, когда грубый сын человеческий спустился по деревянной лестнице и вышел из дома Шелковой. Эльфийка готова была поспорить, что он побьет Зару. Но эта груда мяса оказалась умнее, чем можно было подумать, глядя на его уродливое лицо. Теперь Ливианна готова была спорить, что завтра он получит то, чего хочет. Может быть, Зара действительно любит своего брата… И она должна понимать, что, если откажет Коле в исполнении его желания, пройдет совсем немного времени, прежде чем Мясник отрежет что-нибудь ей самой, чтобы заставить слушаться.

Эльфийка недоверчиво огляделась по сторонам, вслушиваясь в шорохи ночи, и стала единым целым с темнотой. Во внутреннем дворе больше никого не было. Стража Мясника ушла вместе со своим хозяином, а домашние слуги попрятались в свои комнаты. Голубка на крыше была единственным живым существом, которое могло ее заметить. Она осторожно вернулась в большую комнату для гостей, которую им выделили.

Не обращая внимания на своих товарищей, она подошла к чану из красной меди, занимавшему большую часть комнаты. Сняла с себя грязную одежду. Как же она ненавидит эту грубую ткань! Опустила палец в воду. Конечно, она уже давно остыла. На темной воде для купания плавали яркие, переливающиеся масляные пятна. Ливианна взяла мочалку, лежавшую на полу, намочила ее холодной водой и стала тереть кожу. У детей человеческих странные представления о чистоте, если они думают, что она станет пользоваться водой для купания, которой уже воспользовались ее товарищи.

— Ну, что?

Конечно же, именно Нандалее не сдержала любопытства, не смогла дождаться, пока она закончит мыться. Ливианна проигнорировала молодую эльфийку и стала продолжать тереть мочалкой длинные ноги. Краем глаза заметила, что Нодон несколько напряженно смотрит в сторону, а Бидайн слегка покраснела. Гонвалону на нее, судя по всему, было наплевать, что немного рассердило эльфийку.

Нандалее подошла еще на шаг и пристально уставилась на нее.

— Чего хотел этот полководец?

С чего Нандалее пришло в голову назвать его полководцем? Ливианна прижала мочалку к срамному месту. Вода потекла на пол. Она не спешила. Открыла одну из маленьких бутылочек, стоявших на полу рядом с бадьей. Вульгарные духи! Слишком сильные или плохо подобранные по компонентам. Наконец она решила воспользоваться розовым маслом. Капнула три капли на раскрытую ладонь, обмакнула средний палец правой руки в масло, провела им по шее, груди и внутренней стороне бедер. Ливианне доставляло радость наблюдать за тем, как Нандалее сгорает от любопытства. И только снова одевшись, она снизошла до того, чтобы поведать о том, что произошло наверху и каким ремеслом занимается хозяйка дома.

— Значит, его зовут Коля, — произнес Гонвалон, когда Ливианна закончила свой рассказ.

Эльфийка удивленно поглядела на него.

— Ты его знаешь?

— Это Нандалее отрубила ему руку. Мы встречались с ним во время первого путешествия в Нангог. Тогда он был в числе лейб-гвардии одного из бессмертных.

Ливианна рассмеялась.

— Он в лейб-гвардии одного из самых могущественных детей человеческих и командует тут борделем? Мне нравятся эти смертные! Они гораздо более непредсказуемы, чем мы.

— Может быть, его исключили из лейб-гвардии из-за того, что он теперь калека, — произнес Нодон. Он был единственным, кто сидел за круглым столом, на котором стояли тарелки с различными блюдами, и как раз макал кусок хлеба в шафраново-желтый соус. — Я не потерпел бы в страже Дыхания Ночи изувеченного воина. И неважно, что когда-то он очень славно сражался.

— Он нас узнает? — спросила Бидайн, удалившаяся в самый дальний угол комнаты.

Ливианна поглядела на свою ученицу. Бидайн была единственной, кто все еще не снял длинного плаща. Пока она не научится принимать себя такой, какая есть, и не скрывать свои шрамы, ей никогда не достичь истинных высот, сколь талантливой чародейкой она бы ни была. Ливианна подумала о сыне человеческом. Бидайн должна стать такой, как он. Он принимал себя, более того, использовал свою страшную внешность в своих целях.

— Этот воин сказал, что больше не придет в этот дом. Думаю, нам не стоит опасаться еще одной встречи с ним. Нужно решить, как действовать дальше.

— Мы не сможем просто спуститься в кратер, — заявила Нандалее. — Вы же помните, что я рассказала вам о семерых. Первых наставниках Белого чертога, которые исчезли без следа.

— Говорили, что они живут где-то уединенно, в горах, — вырвалось у Бидайн, и по ее голосу Ливианна услышала, как сильно хочется ее ученице поверить в эту историю. — Они вернутся, когда для Альвенмарка настанет самый страшный час.

— Думаю, они встретили свой самый страшный час здесь, в Нангоге, — сурово ответила Нандалее. — Они давно мертвы.

— Тогда их оружие должно было бы вернуться в Белый чертог, — заметил Гонвалон, до сих пор молча слушавший разговор. — Меч Смертоносный когда-то принадлежал моей ученице Талинвин, которая умерла здесь, в Нангоге. Ее клинок вернулся в Белый чертог, несмотря на то что она погибла в чужом мире, — он поглядел на Бидайн. — Я тоже верю в то, что наши прежние наставники еще живы.

Нандалее хотела что-то ответить, но Гонвалон накрыл ее руку ладонью, и она промолчала.

Нодон отодвинул от себя тарелку.

— Что бы ни случилось с семерыми, мы знаем, что здесь уже бывали другие драконники, и они погибли, выполняя свою миссию. Прежде чем спускаться в кратер, мы должны выяснить, что ждет нас там. Кто-нибудь представляет себе, как это сделать?

— Давайте пойдем по следу слов, — задумчиво произнесла Ливианна. — Люди тоже любят порассказать хорошие истории. Они боятся нас и называют демонами. Если некоторые наши братья и сестры погибали здесь, то об этом сохранилась история. Может быть, она записана на одной из стел, которые возвели себе их короли, или спрятана в архиве одного из дворцов или храмов.

— Или в библиотеке, — предположила Бидайн.

Ливианна покачала головой.

— Нет, милая моя. Библиотеки людям человеческим неведомы. Читать умеет в лучшем случае один из сотни. А те немногие, кто умеет писать, используют свой дар лишь для того, чтобы составлять бесконечные списки товаров. Дворцы и храмы — единственные места, где хранятся свитки. И даже там мы сумеем найти в первую очередь длинные скучные списки цифр. Нам предстоит утомительный поиск.

— Может быть, здесь есть бродячие сказители, которые хранят древние знания в песнях и героических эпосах. Тролли поступают так, — сказала Нандалее.

Ливианна невольно рассмеялась.

— Да уж, сравнить детей человеческих с троллями — это очень удачная идея.

Они совещались до рассвета, кто в каком месте начнет поиски тайны Устья мира. Ливианна в основном слушала, говорила мало. Для себя она уже решила, что первым делом должна разведать тайны Шелковой и найти тот шкаф с припасами, который скрывает вход в туннель в подвале ее дома.

Ливианна тоже была уверена в том, что Зара рассказала далеко не всю свою историю.

Правитель всех черноголовых

О лжи и утраченных мечтах

— … и вечно иду я по трупам своих врагов.

Артакс положил глиняную дощечку, которую читал, на стол рядом с ложем Матаана. Князь рыбаков был по-прежнему слаб. Он очень медленно оправлялся от ран, полученных во время сражения за Каменное гнездо. Однако для многих при дворе было чудом то, что он вообще выжил! Когда его привезли в королевский дворец Акшу, он был скорее мертв, чем жив. С тех пор он лежал в большой светлой комнате на постели под красным одеялом. Целитель, стоявший в углу и наблюдавший за ним, заявил, что красные одеяла помогают при жаре. Они помогут изгнать яд из болеющего тела. Равно как и ладан, который воскуряли рядом с постелью целыми днями напролет. Аромат голубоватого дыма одурманивал Артакса. Он ему не нравился.

Выглядел Матаан плохо. Лицо ввалилось, орлиный нос ножом торчал вверх. Артакс заставил себя улыбнуться, словно улыбкой мог изгнать из комнаты больного подкрадывающуюся смерть.

— Ну что? Как тебе слова? Я прикажу высечь эти слова в камне, на стеле, изображающей мою победу на равнине Куш. В каждом городе королевства такую стелу поставят на рыночных площадях.

— На рыночных площадях на стелы будут мочиться собаки, — слабым голосом произнес Матаан.

Артакс негромко рассмеялся. Он радовался тому, что его друг не сдается. Даже сейчас Матаан не скрывал своего мнения. Они с Ашотом понравились бы друг другу. Артакс решил не слишком обращать внимание на слова князя рыбаков и с энтузиазмом продолжал:

— В каждом городе найдутся крестьяне, которые разбогатели, потому что верно служили мне на равнине Куш. Я проведу земельную реформу. Плодородные земли будут перераспределены более справедливо. И мои соратники будут следить за тем, чтобы царила справедливость. Они будут заседать в городских советах. Они будут обладать властью!

Матаан знаком попросил его поднести ухо к его губам. Ему не хватало сил говорить громко.

— Сколь храбро бы они ни сражались, в этой битве им не победить, повелитель. Они будут в меньшинстве в советах, окруженные людьми, потерявшими из-за них землю и влияние, которые всю жизнь занимались интригами и дергали за ниточки, проворачивая дела в городах. Их противники родом из семей, заседающих в советах не первое поколение. Ваши крестьяне перемрут там, господин. Или так, или станут жить как прежде. Нужно найти иной путь. Не приносите их в жертву. И подумайте насчет этого дела со стелами. Я почти не узнаю вас за этими словами, повелитель. Они полны резкости и жестокости, — голова Матаана откинулась набок. Силы его истощились. Стоявший рядом с постелью целитель нервно поглядел на Артакса, но не осмелился сказать ему, что лучше уйти.

Артакс сел прямо. Голоса прежних Ааронов давали ему советы, когда составлялся текст для стел. Он должен проявить твердость! Матаан еще бредит. Советоваться с ним неразумно. В данный момент князь рыбаков не в своем уме.

Бессмертный мягко коснулся руки своего соратника.

— Отдохни, друг мой. Мы поговорим позже, пока что тебе нужно набраться сил.

Матаан не сводил с него взгляда. Хотел сказать что-то еще, губы задрожали. Все было так же, как и двадцать дней назад в Каменном гнезде. С тех пор, казалось, не изменилось ничего. Его товарищ все еще стоял на пороге смерти, несмотря на то что из его тела уже вырезали все стрелы.

Артакс отвернулся. К нему тут же подошел целитель.

— Вы должны поговорить с больным, мой повелитель. Он убьет себя! Он не ест ничего, кроме жидкой пряной ухи. Рыба! Любой ребенок знает, что если хочешь набраться сил, нужен мясной бульон с разведенным в нем яйцом. Прошу, прикажите ему пить то, что будет лучше для него. Он слишком слаб, чтобы жевать…

Артакс недовольно поглядел на целителя. Он был полноватым молодым человеком, шея которого почти исчезла под двойным подбородком. Артакс пожалел, что целитель не может поделиться с Матааном хоть толикой своего веса.

— Смотрите, до чего довело его упрямство, — не отставал целитель. — Он сам уже стал цвета пойманной рыбы.

Артакс еще хорошо помнил, как целитель соглашался с Матааном во всем еще пару дней назад, когда увидел его в первый раз. Это было еще до пира в честь победы.

— Он будет есть то, что любит, — резко ответил он толстяку и поспешно вышел из светлой комнаты. Он больше не мог выносить вида своего друга. Не мог больше чувствовать запаха ладана, тонкие струйки дыма от которого висели под потолком.

На пути по длинным дворцовым коридорам Артаксу почти не встречались слуги. Иногда вдалеке слышалась музыка. Праздник, который он подарил столице, еще продолжался. На улицах танцевали. Его слуги забили тысячу быков, раздали целые корабли вина, на площадях Акшу давали представления лучшие комедианты и музыканты. А он был одинок.

Артакс молча вышел на широкую террасу рядом со своими личными покоями, прислонился к роскошным красным колоннам и стал смотреть на восток. За стенами города поднимались черные клубы дыма, там, где священнослужители крылатого солнца резали быков и жарили их мясо на алтарях. Кровь принадлежала Львиноголовому. Все остальное раздавали гостям праздника.

Стоял приятный вечер, лето клонилось к концу. Заходящее солнце окрашивало облака в розоватый оттенок. Бледный серп луны уже поднялся в небо, несмотря на то что солнце еще не скрылось за горизонтом.

— Господин?

Артакс испуганно обернулся. В дверях, ведущих на террасу, стоял Ашот. На светло-синей тунике его друга красовалось пятно от вина.

— Почему ты не на празднике?

— Плохие новости, великий. Теперь я знаю, зачем Элеазар взял с собой в Каменное гнездо женщин и детей. Он хотел очернить ваше имя, правитель всех черноголовых.

— И что в этом нового? Мы и прежде опасались этого.

Ашот вздохнул.

— Новое то, что теперь мы знаем, что именно он сделал. Он разослал с Орлиного перевала гонцов во все провинции, сея слухи о том, что хотел сдаться вам на милость и просил о жизни своих женщин и детей. Будто бы просил он и за других женщин и детей, находившихся в лагере. Но вы будто бы отвергли его просьбы и поклялись, что умрут не только предатели, но и все их спутники. После этого Бессос и Элеазар бежали в Каменное гнездо. Вы же под предлогом новых переговоров будто бы попросились войти в считавшуюся неприступной крепость. Вы и ваши спутники спрятали оружие под одеждой, и стоило вам ступить на порог, как начались убийства.

— Мы тоже разослали гонцов, — раздраженно ответил Артакс. — Ложь обо мне сеют постоянно. Это такая же часть королевской власти, как и корона.

— Но его посланники отправились в путь раньше. Он разослал их еще до того, как освободил Бессоса после битвы на Куш. Он все спланировал заранее. И в провинции его любили. Люди верят в рассказанную им историю. Куда бы ни прибыли наши посланники, чтобы поведать о победе над Муваттой, оказывается, что его люди уже побывали там. Теперь все выглядит так, будто это мы искажаем правду.

Артакс расхохотался.

— Таков наш мир. Ложь становится правдой, если ее быстро распространить. Она растет, словно сорняк на полях, душа семена истины.

— Мы гордимся тобой, Артакс. Наконец-то ты начинаешь понимать, что значит править, — подали голос былые Аароны. — Ты тоже можешь превратить ложь в правду.

— Но сорняк можно выполоть! — возмутился Ашот. — Так поступают все хорошие крестьяне. И если наше королевство Арам подобно большому полю пшеницы, разве вы, бессмертный, не добрый крестьянин, который должен заботиться о нем?

Артакс долго смотрел на него. Жалел, что миновало то время, когда они оба действительно были крестьянами. Когда они после проведенного на поле дня втроем садились под кипарисом у деревенского колодца, чтобы поболтать о тревогах и мечтах. Артакс стал самым могущественным человеком среди людей. И самым одиноким.

— Нарек был хорошим крестьянином, верно?

Ашот недоверчиво поглядел на него, словно ему не по себе от того, что правитель проявляет столько интереса к погибшему крестьянину. Артаксу было больно от того, что друг его юности настолько недоверчиво относится к нему — несмотря на то что Ашот не мог знать, с кем говорит. Артакс долго смотрел на него. В отличие от него, Ашот совсем не изменился. Его продолговатое лицо, как обычно, было небрито, густые черные волосы прядями свисали на лоб. Он совершенно не был похож на капитана лейб-гвардии бессмертного. Но с другой стороны, кушиты — не обычная дворцовая стража.

— Нарек хорошо делал все, что имело отношение к сердцу, — наконец ответил Ашот.

Артакс подавленно кивнул. Глубина мысли Ашота поразила его. Пожалуй, лучше описать Нарека было невозможно. Он никогда не был самым старательным, не проявлял никакого тщеславия, кроме желания быть отцом, мужем и другом. Он всегда старался… всегда был искренним. Самый лучший друг, который у него когда-либо был.

— Ты не расскажешь мне о Нареке?

— Но что нам делать со лживыми заявлениями Элеазара? Вы знаете, какое новое прозвище дал вам народ? Кровавый король!

— Мы противопоставим лжи поступки, Ашот. И я попытаюсь не забыть о твоем сравнении. Что бы я ни делал — так же, как сорняк прорастает снова и снова, так же и люди будут постоянно сеять ложь обо мне. Я поставлю в городах стелы, объявляющие меня могущественным и победоносным королем, и уже совсем скоро я начну ездить по стране. Буду там, где бедные крестьяне получают землю, хочу посмотреть, как работают советы, напомню сатрапам о том, что бессмертный способен окинуть оком самые отдаленные уголки Арама. Я покажу всем свое истинное лицо. Надеюсь, это одолеет ложь. Для тебя и кушитов это будет означать бесконечные марши. Я не буду королем во дворце. Народ должен видеть меня.

Ашот криво улыбнулся.

— Ребята уже начинают лениться и наращивать жирок. Немного движения пойдет им на пользу. А что касается меня… Вы ведь знаете, я крестьянин. Во время сбора урожая, когда мы собирали просо, я наклонялся так часто, что к вечеру едва удавалось распрямить спину. Поглотать чуток пыли на дорогах по сравнению с этим — все равно что съесть кусок медового пирога.

— Поскольку вскоре я собираюсь обеспечить глотание пыли, то хотел бы пригласить тебя сейчас на бокал вина, — Артакс кивнул на двери в свою комнату. — Ничего особенного. Кисловатое. Из Апамея.

— Апамея? — Улыбка исчезла с лица Ашота.

— Удивлен, что бессмертный пьет дешевое вино?

— Нет, не в том дело… — Капитан смотрел вдаль невидящими глазами. — Просто… такое вино я пил у себя в деревне, в Бельбеке. Редко, потому что мы были бедны. Оно напоминает мне о некоторых хороших вечерах.

— Давай выпьем за убитых. За потерянных друзей, память о которых не умрет и которым мы обязаны золотым будущим, о котором они могли только мечтать, — Артакс вышел с террасы и вошел в свою комнату, стараясь не смотреть на горы глиняных дощечек. Он начал складывать их возле стен. Сбежать от них можно будет, лишь покинув дворец.

Он налил вино в два простых глиняных бокала. Ему не нравилось пить из золотых кубков. Властитель знал, что слуги считают его странным. Он отказывался ото всех наслаждений. Гарем распущен давным-давно. Он не просил привести ни одной молоденькой девочки или мальчика. Ел мало мяса. Тот, кто может иметь все, в какой-то момент возвращается к прелестям простых вещей.

Артакс протянул Ашоту бокал.

Капитан принял его. По его лицу было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке.

— Расскажи мне о Нареке и других своих друзьях.

— Да там ничего особо важного…

— Моя жизнь переполнена множеством якобы важных вещей. Мне не хватает самых простых разговоров. Поговорить, как обычные люди, после рабочего дня, поболтать с друзьями.

Казалось, Ашот растерялся, но Артакс был рад этому. Наконец-то ему удалось пробить его защитный вал из отстраненности и цинизма.

— Я никогда не думал, что бессмертному может не хватать разговоров с простыми людьми о простых вещах.

Артакс взял кувшин с вином и указал на террасу.

— Давай сядем на парапет и будем смотреть, как над горизонтом появляются звезды. Видеть эти дощечки уже не могу.

— Так выбросьте их, да и дело с концом, — рассмеялся Ашот. — У вас же вся власть в мире. Как вас может что-то мучить?

Артакс со вздохом прислонился к стене. Кирпичи были еще теплыми от солнца.

— Просто я хочу, чтобы все было, как следует.

— Хм… — Ашот сделал глоток вина, пополоскал им рот. — Что-то оно и правда не очень, пойло это. Но отдает домом, — он снова поднес к губам бокал. — Мне кажется, вам стоит сражаться лишь в тех битвах, которые стоят того, — он кивнул в сторону комнаты. — Вот, все эти дощечки. Вы не можете просто найти для них кого-то другого? Нового Датамеса? Не отравляйте себе этим жизнь. Мне кажется, даже силы бессмертного имеют предел.

— Думаю, есть бессмертные, которые уволили бы капитана лейб-гвардии за такие слова.

Ашот вызывающе усмехнулся.

— Думаю, такие бессмертные никогда не страдают от того, что нет никого, с кем можно поговорить откровенно, — он решительно поднял бокал, и Артакс чокнулся с ним. Как же приятно было снова говорить открыто с тем, кого он знает с самого детства, несмотря на то что Ашот понятия не имел, кто скрывается под маской бессмертного.

— Здорово мы надавали лувийцам под зад, — пробормотал капитан. — Нарек тоже должен был бы сидеть здесь, с нами.

— Он был храбрым человеком, — произнес Артакс. Ему было больно от того, что приходилось говорить такие ничего не значащие слова о друге своей юности.

— Хорошо, что вы отнесли его обратно в деревню и поговорили с его женой. Хоть она и обошлась с вами так некрасиво… Это произвело впечатление на многих. Об этом тоже будут говорить еще долго.

— Так же, как об убийствах в Каменном гнезде.

— В конечном счете именно ваши поступки будут решать, что именно будут думать о вас люди, господин. Элеазар мертв. Вы можете стереть это позорное имя.

Артакс снова наполнил свой бокал и поглядел на заходящее солнце. Целый день он не думал о девантарах и о том, что Львиноголовый не пришел, чтобы исполнить свое обещание. Что случилось? Что может иметь значение, если бог не держит свое слово?

— У нас с Нареком был друг в нашей деревне. Жаль, что вы не знали его. Безумный малый. Придумал себе жену. Вы только представьте себе, господин. Она была у него только в мыслях. Он даже имя ей дал. Альмитра. Тоже хотел сделать мир лучше, как вы. Думаю, он бы вам понравился.

— Как его звали?

— Артакс.

Странное было ощущение — слушать, как Ашот говорит о нем самом.

— Как считаешь, может, на сегодняшний вечер мы могли бы стать собутыльниками и ты мог бы перестать называть меня королем?

— А завтра утром вы отрубите мне голову за эту дерзость?

— По меньшей мере!

Ашот рассмеялся.

— Тогда нам стоит сегодня напиться так, чтобы завтра я ничего толком не почувствовал, — он снова поднял бокал. — За тебя, бессмертный!

— За нас, оставшихся, — их глиняные бокалы соприкоснулись со стуком.

— И что стало с этим Артаксом?

Капитан вздохнул.

— Он ушел в Нангог. Хотел там найти свое счастье. Больше я о нем не слышал. Понятия не имею, жив ли он еще. Вероятнее всего, нет. Не такой уж он и золотой, этот новый мир, как рассказывают вербовщики в деревнях.

— А может быть, он сейчас стал богатым купцом? К некоторым Нангог благоволит. Это ведь полный чудес мир, где крестьянин может стать правителем.

Ашот расхохотался.

— Я вас умоляю… э… тебя. Это же бабушкины сказки. В Нангоге у крестьянина такие же шансы стать князем, как и в Араме.

Артакс улыбнулся про себя. То же самое Ашот говорил и тогда, когда они впервые говорили о том, чтобы отправиться в Нангог. И обозвал его обезумевшим мечтателем.

— И это мне говорит крестьянин, который за полгода дослужился до капитана лейб-гвардии?

— Это ведь другое! — возмутился Ашот. — И я не князь.

— Нет, но сатрапы империи боятся тебя. Ты стал могущественным человеком, Ашот.

— Может быть, — пробормотал он. — Но Артакс нет.

— Почему ты так уверен?

— Он бы вернулся, — капитан задумчиво взял кувшин и подлил себе вина. — Артакс был чертовски хорошим парнем. Я таких больше не встречал. Знаешь, чего он хотел? Он собирался потратить золото не на поля, не на красивый дом. Он хотел улучшить систему орошения, чтобы всем в деревне жилось легче, — он рассмеялся. — И хотел взять в жены красивую, умную женщину. У нее должен был быть такой же острый язык, как у этой Альмитры, которую он себе придумал.

Внезапно вино показалось Артаксу слишком кислым. Он вложил все силы в эту войну, вместо того чтобы воплотить в жизнь свои былые мечты. Если бы он помог Бельбеку, возможно, Нареку никогда не пришло бы в голову отправиться на войну. И Ашот не стал бы ожесточившимся человеком. Они могли бы сейчас сидеть под кипарисом у деревенского колодца — если бы он не предал их.

Следующие слова Ашота оторвали Артакса от размышлений.

— Нужно пойти проведать Матаана! — Слегка покачиваясь, капитан поднялся. — А по дороге нужно будет взять еще один кувшин этого чудесного вина.

— Целителю это не понравится.

Старый друг заговорщицки улыбнулся ему.

— Точно! Но он не станет перечить бессмертному. У этого слизняка не хватит пороху. Он будет смотреть волком, вот и все. А Матаану срочно нужна поддержка. Может быть, он снова встанет на ноги.

Артакс не был уверен, пьян ли он, но идея Ашота показалась ему заманчивой. Они тронулись в путь, и все случилось именно так, как предсказывал Ашот. Целитель сбежал, не сказав ни слова. И Матаан был счастлив, хоть и слишком слаб, чтобы самостоятельно держать бокал.

Они облили его бороду и красное одеяло красным апамейским вином. Матаан сумел сделать лишь пару глотков, а потом стал негромко напевать рыбацкую песню, которая растрогала Ашота до слез. Хороший был вечер, почти как сон.

Под конец Артакс лежал на крыше дворца. Ашот самым жутким образом храпел рядом. А он глядел на звезды и видел среди них лицо Шайи. Она была так близко!

Свобода

Шайя смотрела вслед Каре. Полноватая жрица снова поставила еду для нее перед загоном для животных. Кара приходила почти каждую ночь. Недоедала ли она сама или же воровала еду на кухне, принцесса не знала. Как бы там ни было, за последние недели Кара не похудела.

В небе светил узкий серп луны. Он давал света как раз достаточно для того, чтобы было видно на несколько шагов. Тени было достаточно для того, чтобы спрятаться. Шайя точно знала, по какому пути пойдет. За последние недели, которые она провела среди монастырских коз, она запомнила весь окружающий ландшафт до последней детали. Она часами сидела и смотрела на него. Все считают ее сумасшедшей. Это облегчит побег. Сейчас у нее оставалось часов семь или восемь, пока кто-нибудь не заглянет в загон для коз. Достаточно времени для того, чтобы оторваться от погони. Здесь, в горах, никто не станет посылать вдогонку всадников. Тот, кто будет преследовать ее, будет идти пешком, как и она. Она покажет им, что не сломлена. Она убежит ото всех!

Девушка решительно перемахнула через решетку. С севера дул холодный ветер. Пока еще лето не закончилось, но ночами уже становилось все холоднее и холоднее. На такой высоте зима наступает рано. Шайя понятия не имела, что ждет ее по другую сторону долины, в которой расположился Дом Неба. Она бросила мимолетный взгляд на монастырь. Лишь в одном-единственном окне еще горел свет. Табита, мать матерей, еще не спала. Пусть у мрачной старухи остановится сердце, когда завтра ей принесут весть о том, что принцесса-варвар сбежала.

Шайя осторожно переставляла ноги. Она была босиком. Единственной одеждой служила ей потрепанная туника, от нее воняло козами, но это поможет, если жрицы пошлют ей вдогонку гончих. Принцесса шла по тропе, по которой каждый день гоняли на выпас коз. Отличить ее след от следа коз будет тяжело.

Ноги заболели еще до того, как первая миля осталась позади. Но девушка была хорошо готова к этому. В хлеву она постоянно терлась подошвами ног о шершавую заднюю стену здания. Таким образом она надеялась добиться, чтобы кожа на ступнях загрубела. На протяжении всей жизни у нее всегда были сапоги. Принцесса не припоминала, чтобы хоть раз прошла босиком больше чем пару шагов. Девушка знала, что это будет самой большой бедой. Совсем скоро ноги будут изранены. Потом пойдет кровь. А по кровавому следу гончие пойдут уже легко.

Шайя шла рядом с дорогой. Короткая сухая трава щекотала стопы. Лишь изредка девушка натыкалась на камни. Прошло больше часа, прежде чем она добралась до выгона. Луна поднялась на три пяди над горами. Освещенное окно матери матерей превратилось в крохотную точку. Свобода! Как же приятно сбежать из клетки. Живьем она священнослужительницам не дастся, это Шайя решила твердо. Она не вернется к жалкому существованию среди коз, словно животное. Скорее бросится со скалы.

Луну затянули тучи, пошел ледяной дождь. Нависла непроглядная темнота, ни зги не видно. Выгоны остались позади. Шайя пробиралась наощупь вдоль горного хребта, который на протяжении последних недель был для нее краем мира. Несмотря на то что она видела бледные очертания еще более высоких гор, она не имела ни малейшего понятия о том, как выглядит земля по ту сторону долины, в которой расположен Дом Неба. Что там — плодородные склоны или безлюдная каменная пустыня, над которой возвышаются непреодолимые ледники?

Шайя понимала, что если не выйдет на людей по ту сторону горного хребта, то она пропала. Туника промокла насквозь, липла к коже. Ей срочно нужна одежда получше или хотя бы какие-то тряпки, чтобы обмотать ноги. И еда. Она прекрасно осознавала, насколько рискует, сбегая. Если не повезет, то единственным утешением станет смерть на свободе.

Она медленно поднималась по склону, покрытому широкими языками осыпей. Под каждым шагом камни сдвигались, образуя небольшие лавины. Девушка то и дело соскальзывала. Наконец стала подниматься вверх на четвереньках. А потом принялась карабкаться по голой скале. Ноги были изранены. Каждый шаг отдавался болью. Ладони исцарапаны, ледяной ветер, швырявший в лицо ей струи дождя, заставлял дрожать, и поделать ничего с этим девушка не могла.

Шайя стиснула стучащие зубы. Тело ее сотрясала дрожь. Она думала о теплых телах коз, о крове, который оставила позади. Но она ползла дальше, негромко ругаясь себе под нос. Куда подевалась та воинственная принцесса, которой она когда-то была? Тосковать по защите вонючих коз! Ей нужна была настоящая битва, чтобы снова взять себя в руки. Слишком давно она в последний раз пробивала шипастой секирой череп какому-то ублюдку.

Наконец Шайя взобралась на гребень скал. И ничего не увидела! Темнота была абсолютной. Что внизу — пустыня или населенная долина? Девушка в отчаянии поглядела на небо. Ледяной дождь судорогой сводил щеки. Ей очень хотелось забраться куда-нибудь и дождаться зари. Но останавливаться нельзя. Ночные часы бесценны. Любая передышка сокращает фору, вырванную у преследователей. И было кое-что еще. Здесь стоял ужасный холод! Принцесса понимала, что смерть от холода наступает не только в снегу и во льдах. Если сейчас она приляжет, то замерзнет в течение часа. Устанет и провалится в великую тьму.

Шайя решила спускаться. Она по-прежнему передвигалась на четвереньках, но теперь спиной вперед. Дождь лишил ее сил. Скала была скользкой. Девушка ощупывала все вокруг, но тропы не находила. То и дело отчаянно поглядывала на небо, но луна оставалась за облаками. Понять, сколько еще продлится ночь, было невозможно.

Принцесса спускалась вниз очень медленно. Казалось, прошла целая вечность, пока она наконец-то добралась до полосы с камнями. Подумала было, что теперь станет легче. Но тут один из камней под ее ногами сдвинулся с места, и девушке пришлось распластаться, чтобы не покатиться кувырком. Вместе с камнями она съехала немного ниже. Затем движение прекратилось.

Слева от нее возвышалась какая-то чернота. Скала?

«Что же еще, глупая ты курица», — обругала она себя. Девушка лежала на камнях. Все тело болело. Дождь поливал ее. Казалось, все онемело и лишилось сил. Холода она уже совершенно не чувствовала.

Неужели скала шевельнулась? Шайя расхохоталась. Ну и трусихой же она стала!

В ответ на ее смех послышалось гортанное рычание. Скала действительно зашевелилась. Медведь! Кара как-то рассказывала о том, что медведи иногда воруют коз.

Шайя вскочила на ноги и тут же снова поскользнулась на камнях. Медведь был настолько близко, что ей показалось, будто она чувствует запах его мокрой шерсти. Он преследовал ее. При этом двигался он гораздо проворнее, чем она.

Шайя перекатилась, попыталась встать и скользнула еще чуть ниже вместе с осыпью. Где-то внизу услышала, как стучат камни, ударяясь о скалы. Оцарапала колено об уступ, словно остров, торчавший из осыпи камней. Разозлилась, схватила камень и швырнула им в медведя. Ответом ей стал громкий рык.

Девушка вскочила и выпрямилась во весь рост. Однако опору найти не могла, поэтому медленно заскользила вниз, зарычав из последних сил. Ей казалось, что когда-то она слышала, будто хищных зверей можно отпугнуть мужественным поведением и дикими криками. Однако, судя по всему, медведю об этом никто не сказал.

Свет узкого серпа луны упал сквозь прорезь между облаками, и на удар сердца Шайя увидела над собой длинные клыки бестии. В этот миг все изменилось, на девушку снизошло спокойствие. Она сражалась в более чем тридцати стычках и двух крупных сражениях верхом. Паника — это смерть. Если медведя не испугали ее крики, то он, по крайней мере, растерялся. Девушка нагнулась и подняла самый большой камень, который смогли ухватить непослушные пальцы.

— Хочешь мной поужинать? — прошипела принцесса. — Это будет стоить тебе зубов! Я не коза, хоть от меня так и пахнет, — рванувшись вперед, она изо всех сил ударила медведя камнем по морде.

Темный хищник снова зарычал, затем бросился вперед. Шайя отскочила в сторону, но массивное тело животного задело ее. Она поскользнулась на склоне. Тут же легла на камни. Под ней оказалась голая скала. Теперь она скользила на животе. Туника порвалась. Девушка отчаянно пыталась ухватиться за камни, но скользила все быстрее и быстрее.

Медведь просто бежал рядом с ней. Как он держится на таких огромных лапах? Принцесса осознала, что, в отличие от нее, он жил в этих горах всю свою жизнь. Ей никогда не уйти от него. Скоро тучи снова затянут луну и окутают склон темнотой. Нужно сразиться в последнем бою, пока есть еще хоть немного света. В этот миг под ногами появилась опора. Все тело горело, несмотря на то что стоило ей встать, как струи дождя потоками потекли по ней. Девушка расправила плечи. Подняла руки. Смешно, у нее нет даже камня. Голыми руками она с медведем ничего не сделает.

Дождь окутывал гладкие скалы серебристой пеленой. Шайя поняла, что в четырех или пяти шагах под ней склон обрывается. Что там — ущелье или всего лишь расщелина? Света было слишком мало, чтобы разглядеть.

Медведь тоже остановился. Запрокинул голову, зарычал на нее. Этот рык был наверняка слышен на многие мили вокруг. Потом он ринулся вперед. Шайя увернулась, стоя на голой скале, но израненные пальцы не удержались на скользком камне. Она попятилась к пропасти. Отчаянно замахала руками.

— Иди сюда! Поймай свою козочку! — Она увидела, что морда медведя залита кровью. Сломан один из длинных клыков. Теперь поскользнулся на скале и медведь. Он изо всех сил пытался удержаться на склоне своими массивными лапами.

Ветер и непогода веками шлифовали скалу. Шайя обернулась. Теперь она была лишь в шаге от пропасти. Знала, что не сможет удержаться. Сейчас она в последний раз увидит своего девантара. Говорили, будто Белый волк приходит к умирающим.

Падая во тьму, она подняла руки и издала боевой клич, часто вносивший ужас и смятение в сердца врагов. Падая, она обернулась, увидела, что медведь тоже падает со скалы, и глубокое удовлетворение охватило ее.

Даже в своем последнем бою она осталась непобежденной.

Козопаска

По лицу провели мокрой тряпкой, защекотали нос. Тело ощущалось разбитым, онемевшим, холодным. Да еще эта странная пытка тряпкой.

Лувийцы верят в жизнь после смерти, где-то глубоко под землей, закованные в вечный мрак, где демоны мучают души людей. Неужели она попала сюда по ошибке, потому что умерла где-то в горах Лувии? Она хотела нестись с духами своих предков по безграничному небу над степями. Это место отведено героям ее народа! Они становятся свитой Белого волка. В тот миг, когда она подумала об этом, к Шайе пришло осознание того, почему она не несется по небу. Она не герой! Она не приняла свою судьбу. Убежала и погибла.

Шайя открыла глаза и всего в пяди от себя увидела голову козы. Коза? Значит, она еще жива, а не скачет рядом с предками. Но где же она? Все еще в хлеву? Неужели побег ей лишь приснился? Девушка хотела сесть, но не сумела подняться, со стоном опустилась обратно. Тело болело так, словно по нему проскакало стадо обезумевших лошадей.

Шайя заморгала. Коза никуда не исчезла. У нее на лбу было большое белое пятно. Животное строго смотрело на нее. Очевидно, оно было недовольно тем, что Шайя что-то имеет против того, чтобы ее облизывали.

За спиной козы воительница увидела скалу. Не слишком высокую, шагов семь или восемь. Или все же меньше? Шайя повернула голову. Неподалеку от нее лежал медведь. Медведь! Она увидела его мертвые глаза, и воспоминания вернулись: бегство, дождь, холод, а потом еще и медведь. Сама она упала на островок травы, а он напоролся на валун. На светло-серых камнях виднелись потеки темной засохшей крови. Значит, когда дождь прекратился, раны хищника еще кровоточили. Голова медведя была повернута к ней. Черные глаза погасли. Он смотрел на нее, пока не умер, раненный слишком сильно, чтобы дотянуться до своей жертвы в свой последний час.

Две пестрые козы лизали кровь медведя.

Шайя обвела языком пересохшие и потрескавшиеся губы. Хотелось пить, кружилась голова. Глубоко внутри головы стучала боль. Она понимала, что нужно убираться отсюда. Интересно, это дикие козы? Или можно надеяться, что какой-то пастух станет искать пропавших животных?

Коза с пятном на лбу отвернулась от нее. Шерсть на боку была вся в колтунах. Если пастух и есть, он плохо заботится о козах.

Нужно позаботиться о себе самой, чем надеяться на то, что кто-нибудь ее спасет. Шайя снова попыталась подняться. Подумала об ужасах, которые ей доводилось видеть на полях сражений. О небесном пирате, который продолжал сражаться, несмотря на то что из головы у него торчала секира. Об одном из товарищей, который бегал на обрубках, после того, как ему катапультой оторвало ноги. Посреди ужасов битвы она забывала о собственной боли и продолжала сражаться дальше. Это должно сработать и теперь. Нельзя разлеживаться. Наверняка у нее всего лишь парочка синяков и царапин.

Сев, она с трудом перевела дух. Девушка осознала, что самостоятельно подняться не сможет, нужно что-нибудь, на что можно опереться.

— Иди сюда, козочка. Иди сюда! — Шайя протянула окровавленную руку к козе с пятном на лбу. Животное склонило голову набок и недоверчиво поглядело на нее. Однако любопытство победило. Коза подошла ближе. Стоило ей лизнуть ладонь девушки, как Шайя схватила ее за рога. Коза запрокинула голову. Из-за рывка тело Шайи захлестнуло жгучей болью. Она встала на колени, отчаянно пытаясь удержаться, пока животное отчаянно мотало рогами из стороны в сторону.

Вскрикнув, Шайя поднялась на ноги. Все тело трясло. Испуганная коза, наконец, остановилась и отчаянно замекала.

— Я дочь бессмертного Мадьяса, — крикнула ей принцесса-воительница. — Я не подохну здесь!

Подталкивая козу коленом, она направила ее в сторону мертвого медведя. Принцесса ощупала его морду и сломанный зуб.

— Мне жаль, что наши пути пересеклись. Пусть твоя душа обретет покой, — на миг задумалась, не вспороть ли медвежьей лапой тело и не вырезать ли кусок мяса. Нужно поесть. Но если она отпустит козу, то та наверняка убежит, а второй раз животное уже не попадется.

Коза встала на дыбы, словно почувствовав, что Шайя мысленно не с ней. Резко рванула голову в сторону, толкнула Шайю загнутыми рогами, угодила под ребра. Шайя отомстила, ткнув козу коленом в бок. После этого установилось перемирие.

— Ты будешь мне вместо костылей, хочешь ты того или нет, — прошипела Шайя, нерешительно оглядываясь по сторонам. Она стояла посреди больших валунов, раскинувшихся под отвесной скалой. Что делать — ждать или попытаться спуститься по склону? Шайя была уверена в том, что до полудня еще далеко, поскольку солнце еще не очень высоко поднялось над горизонтом. До тех пор, пока возможные преследователи доберутся до гребня над ней, она может рискнуть спуститься по осыпающемуся склону, или что там может ждать ее за этими камнями. Ниже в долине и укрытие наверняка найдется. Вопрос только в том, сумеет ли она туда дойти. Все тело по-прежнему болело. Похоже, она ничего себе не сломала. Но ощущение было такое, что состязание наперегонки она проиграет даже старухе с клюкой.

Шайя протолкнула недовольную козу меж скал и окинула взглядом долину. Какого-либо жилья она не обнаружила. Там были лишь одинокие, погнутые ветром деревья. Ничто не указывало на то, что здесь селятся люди. Девушка поглядела на козу. Когда она спустится в долину, то убьет ее. Нужно поесть! На худой конец сойдет и сырое мясо. Если она хочет бежать дальше, ей понадобятся силы.

— Ты чья-то?

Коза издала негромкий жалобный звук. Словно догадываясь о своей судьбе.

Слегка подталкивая козу, не ослабляя хватку за рога, девушка стала спускаться. Когда тебя тянут, идти легче. К счастью, склон был пологим. Вскоре Шайя уже чувствовала себя не настолько плохо, как когда очнулась. Однако она понимала, что это чувство обманчиво. Если она будет отдыхать, тело снова онемеет и она не сможет подняться на ноги. Срочно нужна помощь!

Она продвигалась вперед ужасающе медленно. Шайя устремила взгляд на дно долины. Похоже, там есть ручей. Девушка снова обвела языком пересохшие губы. Пить… Нужно подумать о чем-нибудь другом. О бессмертном Аароне.

Принцесса-воин знала, что он не мог прийти и спасти ее. Не в его власти помешать пакту, заключенному между девантарами. Ишта выбрала ее, чтобы унизить Аарона. И только поэтому ее изнасиловал Муватта у всех на глазах, на ступенчатой пирамиде, зиккурате Изатами, посреди самого священного города Лувии. Ишта хотела заставить Аарона восстать против договора богов. Даже теперь! Шайя не злилась на бессмертного. Но даже теперь в глубине души ей было больно оттого, что он не пришел, чтобы спасти ее.

Ярость вела Шайю вперед. Ярость из-за того, что Аарона нет рядом. Ярость из-за того, что она понимает, почему это так. Он ведь не король из сказки. И они сражались даже с чудовищами, а не с богами. По щекам бежали жгучие слезы. Он вызволил бы ее даже из когтей дракона, это она знала точно. Но против Крылатой он был бессилен. Какая радость богам от того, чтобы так мучить людей? Она жалела, что у нее нет волшебного меча, оружия, вроде того, что ковали демоны. Она представила себе, как вонзает клинок в тело Крылатой Ишты. Вообразила во всех подробностях. Увидела расширившиеся от страха глаза богини, как теплая кровь течет по стали, орошая ее руку.

Заморгав, Шайя стряхнула слезы с ресниц и снова поглядела на небо. Солнце стояло почти в зените. Она шла долго — в полубессознательном состоянии, запутавшаяся в грезах. Теперь она слышала плеск небольшого ручейка. Его шум напомнил ей о жажде. Она представила себе, как ложится в воду, неважно, что она холодна, и будет пить, пить, пить…

Внезапно в нос ей ударил запах дыма. Проклятье, как она могла не заметить этого? Где-то горит костер. Совсем рядом! Девушка медленно развернула козу. Влево. Между двумя большими скалами поднималась тонкая сизая струйка дыма. Она была почти невидимой.

Шайя потянулась к бедру, чтобы достать из кожаной петли на поясе шипастую секиру, как делала множество раз. Вот только ни пояса, ни секиры там не обнаружила. И прежде чем она успела оглянуться, коза, почувствовав свободу, ускакала прочь.

Выругавшись, принцесса попыталась устоять на ногах и заметила, что опора ей больше не нужна. Она могла идти самостоятельно. С трудом наклонилась, подняла камень. Значит, пастух все же есть. Видел ли он ее? Не принял ли за воровку? Дома, в просторных степях, они особо не церемонились с конокрадами. Там никто не ждал, когда старший или доверенное лицо ее бессмертного отца произнесет приговор. Воров просто убивали. Интересно, как поступают тут с козокрадами? Шайя прекрасно представляла себе, что в этих глухих горах ничуть не иначе, чем на равнине.

Слегка покачиваясь, она стала подкрадываться к камням с другой стороны. Интересно, заметили ли ее? Она прислонилась к теплому камню, перевела дух. Нужно застать пастуха врасплох. Наверняка он один.

Шайя наклонилась, подняла маленький камешек и бросила его в сторону, чтобы он застучал по камням вдалеке. В тот же миг она вскочила и обошла серый валун. Нужно оказаться за спиной пастуха, как только он обернется на звук.

У костра никого не было! Рядом с огнем лежала расстеленная накидка. К скале стоял прислоненный бурдюк с водой. А на камне в углях лежала окровавленная туша. Сурок? Шайя осознала все это в доли секунды и поняла, что сама попалась в ловушку. Она прижалась к скале, когда на нее опустилась тень. Удар пришелся ей по затылку.

Пастух и принцесса

Шайя упала и почувствовала, что ее крепко прижали к земле. Ощутила колено на затылке и изо всех сил нанесла удар назад камнем, который сжимала в руке. Попала. Напавший невидимка взвыл. Он оказался не очень тяжелым. Шайя оперлась на локти, стряхнула его, молниеносно обернулась и бросила камень ему в лицо.

Пастушок вскрикнул. Камень попал ему в нос. Шайя услышала хруст. Из носа мальчишки потекла темная кровь. Должно быть, сломала. Мальчик в ужасе смотрел на нее. Ему было не больше шестнадцати. На подбородке виднелся нежный пушок. Нежные волнистые волосы обрамляли лицо.

Из-за полоски ткани, которую он обмотал вокруг бедер вместо пояса, торчала обмотанная кожей рукоять. Шайя обезоружила его прежде, чем пастух пришел в себя и успел сделать что-то необдуманное. Клинок был вырезан из кости. Увидев это смешное оружие, она рассмеялась и расслабилась.

Едва опасность миновала, как ушибленные суставы снова напомнили о себе. Шайе казалось, что она не сможет пошевельнуть даже пальцем. Она устало прислонилась к скале и указала костяным ножом на огонь.

— Убери суслика с камня, пока он не обуглился.

Мальчик таращился на нее, словно был несколько не в себе. Из носа по-прежнему капала кровь, стекая ему на грудь.

Шайя помахала ножом.

— Ты меня слышишь?

— Ты же женщина… — пролепетал пастух.

— А ты просто потрясающе наблюдателен. Поздравляю тебя с такой прозорливостью. А теперь убери суслика с огня!

Он по-прежнему таращился на нее, и Шайя осознала, что он смотрит не на ее лицо. Ощупала тунику. Кромка выреза порвалась, вероятно, обнажая грудь.

— Кто ты?

— Как ты уже сказал, женщина. И терпеть не могу огнепоклонников, сжигающих в пепел невинных сусликов.

Мальчик наморщил лоб, а потом до него дошло. Взяв две тонкие палочки, он убрал зверька с горячего камня.

— Сюда! — Шайя указала на одеяло, которое подняла с земли и накрыла колени.

— Оно грязное…

— Неважно!

Пастух повиновался. Непохоже, что он решит напасть снова. Не спуская с него глаз, Шайя нащупала бурдюк с водой, вытащила деревянную пробку и стала пить большими жадными глотками.

— Где твоя петелька? — спросила она, тщательно закрывая бурдюк.

Мальчик снова уставился на нее.

— Не рассказывай мне, будто суслик напоролся на твой костяной нож исключительно благодаря собственной предупредительности. Где твоя праща? Покажи ее мне, или я поджарю на горячем камне тебя.

Лицо у него стало такое, словно он действительно был готов к такому повороту дела. Поспешно завел руку за спину и вытащил из-за широкой полоски ткани, служившей ему в качестве пояса, и бросил ей под ноги пращу.

— И мешочек с камнями, — приказала она, кончиками пальцев трогая суслика.

Он подчинился, бросил ей темный кожаный мешочек.

— У тебя есть еще какое-нибудь оружие?

Он кивнул в сторону длинного шеста, стоявшего у скалы неподалеку.

— А собаки? Где эти твари?

— У меня нет собак. Мне нужно пасти всего семнадцать коз. Тут и собак не нужно.

Шайя смотрела на него недоверчиво. Губы и подбородок были перемазаны кровью. Выглядел он довольно жалким и безобидным. Не похож на обманщика. Кроме того, собаки бросились бы на нее гораздо раньше. Они просто не стали бы ждать, пока она подберется к лагерю их хозяина.

— Как спуститься в долину, где стоит Дом Неба?

— Отсюда? — Мальчик покачал головой. — Никак. Тебе пришлось бы взобраться по довольно отвесной скале, а по тебе не скажешь, что ты с этим справишься.

— Ах, — она щелкнула пальцами. — Значит, мальчонка видел не только мои титьки. И что же по мне скажешь?

— Что ты женщина, которую довольно сильно побили.

Шайя вцепилась зубами в жаркое из суслика, наслаждаясь вкусом жира, капавшего с мяса. Вкусно! Принялась осторожно жевать.

— Что ты здесь делаешь?

— Охочусь на медведей, — ответила она, прежде чем снова впиться зубами в мясо, и сплюнула обломки костей.

Мальчик обиженно поглядел на нее. Она прекрасно понимала, что совершенно непохожа на охотницу. Без оружия, без обуви, одетая в одну тунику, свисающую клочьями.

— Что ты здесь делаешь? — повторил мальчик.

Шайя фыркнула. Она понимала, что для того, чтобы быть пастухом, большого ума не нужно, но этот, похоже, совсем глупый.

— Я охотилась на большого черного недовольного медведя, который ворует коз, — она съела суслика, но по-прежнему была голодна.

— На Быкодава?

— Так у вашего медведя и имя есть?

Мальчик старательно закивал головой.

— Да, четыре года назад он задрал единственного быка на всю округу. Обычно он ест только коз и… Один раз поймал пастуха. Все стараются избегать его. Мерзкий тип, этот медведь.

— Уже нет, — коротко заметила Шайя, глядя на обувь мальчика. Он был обут в простые сандалии, довольно поношенные. Примерно ее размер. Она указала каменным ножом на его ноги. — Снимай.

Мальчик молча подчинился. Босиком, наверное, не убежит. Она до смерти устала и не могла больше идти. Нужно поспать пару часов.

— Сколько идти отсюда до того женского монастыря?

— Туда тебе нельзя. Там женщины только высокого происхождения. И иногда в долину приходит бессмертный. Туда отправляются его невесты, — благоговейно произнес парень.

— А что, по мне скажешь, будто меня это волнует?

Он окинул ее взглядом с головы до ног. Потом покачал головой.

— Так что, сколько туда идти?

Он нерешительно пожал плечами.

— Я там никогда не был. Но вроде больше одного дня пути. Нужно карабкаться по довольно отвесным скалам. Дороги толком нет. Туда ведь запрещено ходить.

Шайя оценила ситуацию. Если мальчик не врет, значит, пройдет по меньшей мере день, прежде чем здесь, в долине, появятся преследователи. Скорее даже больше. Ведь жрицы должны послать за помощниками и собаками, которые, вероятнее всего, придут через зачарованный портал. А потом преследователи должны будут взять след. Как ни мучил ее дождь, но, в конце концов, он сыграл ей на руку. Даже гончие вряд ли найдут ее след.

Но если преследователи действительно доберутся до того места, откуда она упала, у них появится проблема: никто в здравом уме не станет там прыгать. Может быть, повезет и они увидят труп медведя. Тогда, возможно, они подумают, что их собаки шли по следу медведя, а не по ее следу. Шайя решила, что может позволить себе поспать часок-другой.

— Ложись на живот! — приказала она мальчишке.

Тот вытаращился на нее.

— Что тут непонятного? — Опираясь спиной на скалу, она поднялась и указала костяным ножом ему на грудь. — Я похожа на терпеливого человека?

Он нерешительно лег на землю.

— А теперь согни ноги и возьмись руками за лодыжки.

На этот раз он подчинился сразу. Она опустилась на колени рядом с ним, обвила кожаным ремешком пращи его запястья и лодыжки, затянула. Да, малышу предстоит неприятное время, но, будучи связанным таким образом, он не сможет сбежать. Правда, сможет проползти пару шагов.

— Ты разговаривала довольно громко, когда спускалась с холма, — произнес парень через некоторое время.

Шайя завернулась в одеяло и легла к костру. Девушка решила не обращать внимания на юнца.

— Ты оскорбляла Крылатую Ишту. Не боишься, что она придет за тобой?

Об этом она до сих пор не думала. Ишта ни за что не потерпит, если она вернется к Аарону. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем она явится? Знает ли она уже о ее побеге?

— Ты принцесса из Дома Неба, верно?

— С чего ты взял? — Шайя изо всех сил старалась, чтобы голос звучал равнодушно и сонно.

— Только принцессе могла прийти в голову идея бежать босиком через горы.

Вот теперь она не сумела сдержать улыбки. Значит, малыш все же не так глуп. Хотя он наверняка удивился бы, если бы узнал, что она за принцесса. Снова невольно подумала об Иште. Как сбежать от богини? Ответ на это мог быть только один: никак!

Шайя с горечью осознала, что не продумала побег до конца. Главным для нее было сбежать из Дома Неба, ее монастыря, оставить горы позади и не попасться преследователям, которых пошлет за ней вдогонку Табита, мать матерей. Все это было реально. Но сбежать от богини невозможно! И Ишта займется поисками, потому что она, Шайя, была частью ее плана мести Аарону, который унизил бессмертного Муватту. Ишта найдет любого, с кем она встречалась по дороге. И тот, кто не отказал ей и дал съесть пригоревшего суслика, вполне может получить за это смертный приговор. Крылатая мстительна.

Из-под прикрытых век Шайя наблюдала за пастухом, который, сопя, боролся со своими путами, однако добился только того, что кожаные ремни еще больше впились в кожу. Умрет ли мальчишка, зависит только от нее.

Шайя начала понимать, какой груз лежит на плечах Аарона. Она не сомневалась в том, что по-прежнему желанна для него. Но поддаться этому желанию означает согласиться с тем, что погибнут тысячи людей, если он настроит против себя богов. Ждать от него спасения было очень эгоистично. Она ведь даже сама спастись не может.

И стала бы она любить его, зная, что он хладнокровно смирился со смертью невинных людей, чтобы снова быть с ней? Шайя снова поглядела на мальчика. Ишта подарит ему долгую, жестокую смерть. Нет, от этого она его избавит. Настало время принимать решения.

День скорпионов

Элеборн переступил через облепленное присосками величиной с тарелку щупальце, балансируя руками, дошел до самого конца оббитой золотом причальной перекладины. Больше дюжины таких перекладин торчало из башни в разные стороны. Ветер играл с его распущенными волосами. Стояло чудесное утро. Голубой и розовый цвета соревновались за пальму первенства на восточном горизонте, в то время как на западе, над лесами, подобно серым крепостям возвышались последние грозовые тучи.

Золотая обивка была покрыта слизью. Каждый шаг этим ветреным утром представлял собой немалую опасность. Но Элеборн любил риск и неповторимый вид на окружающие крыши. А еще он любил симфонию света, которой одаривал его каждый рассвет здесь, на высокой причальной башне. Эльф заметил, что за его балансированием наблюдают некоторые любопытные корабельщики, чье судно причалило этой ночью. Путешествовать на собирателе облаков наверняка было бы незабываемо. Карабкаться по щупальцам в тысячах шагов над землей, один на один со стихиями.

Элеборн повернулся лицом к солнцу, наслаждаясь мягким теплом. С негромким чавканьем щупальца обвились вокруг перекладины. Огромное существо над ним поворачивалось на ветру, выбираясь на солнце. Эльф зачарованно наблюдал за пляской щупалец.

Тем временем с палуб поднебесного корабля то и дело подносили товары. Мужчины вращали ворот и пели монотонную песню, притопывая ногами в такт. Опускали сети, туго набитые амфорами и мешками. На земле носильщики их разгружали и переносили груз к отмеченным площадкам окруженного высокими стенами двора гильдии. Склады у причальных башен были весьма востребованные и недешевые. Странное землетрясение повредило некоторые постройки. Треть башен развалилась, поэтому многие поднебесные корабли ожидали за городом. Над джунглями они швартовались к королевским деревьям с достаточно крепкими ветками и корнями, способными удержать небесного гиганта даже при сильном ветре. Как только разгрузят один транспорт, его место на башне займет следующий корабль.

Элеборн обвел взглядом горизонт, поглядел на храмовый сад цапотцев. Якорная башня стояла не более чем в сотне шагов от тыльной части сада. Он уже не первый день наблюдал за раскинувшимся на трех террасах садом со ступенчатыми пирамидами и просторными дворцами. Он хотел выяснить, что там происходит. На данный момент он знал, что светловолосых пленников селят в маленьких двухэтажных домиках в самой отдаленной части сада. Похоже, передвигаться они могли свободно. Запрещено им было приходить, похоже, только к большим белым воротам у входа в храмовый квартал.

Поначалу Элеборн надеялся, что сумеет разглядеть Володи с якорной башни. Но мешала густая листва, колыхавшаяся над садовыми дорожками. Кроме того, светловолосые мужчины внизу — с расстояния более четырех сотен шагов — почти все выглядели одинаково: они были высокими и мускулистыми, воинами, быть может, крестьянами или охотниками. Мужчинами, с которыми жизнь обходилась слишком сурово, чтобы нарастить жирок.

Эльф знал, что по сравнению с этими здоровяками он сущий скелет. Несмотря на то что был жилистым и выносливым, но, похоже, дело не в этом. Может быть, он слишком худощав, чтобы быть для змея лакомым кусочком? Вчера он был на одной из бесчисленного множества городских площадей, где ему сделали на теле рисунок красно-коричневым соком. Теперь его грудь, ноги и руки обвивали узоры из маленьких треугольников и полукругов. Они слегка напоминали ему изображения, которые наносят на свои тела некоторые мауравани с помощью бандага. Элеборн решил сделать себе такое украшение, чтобы, с одной стороны, выглядеть более похожим на дикого варвара, а с другой — чтобы отвлечь внимание от цвета своей кожи. Довершали новый облик косы на висках и украшенная костями и зубами перевязь.

Интересно, как его встретили бы, войди он в таком виде в Белый чертог? Узнал ли бы его хоть кто-то? Эльф усмехнулся. Вряд ли. Возможно, это было бы то, что нужно, чтобы соблазнить мауравани, представителя народа полудиких эльфов, живущих далеко на севере в тени Головы альва, о которых поговаривали, будто иногда они спариваются с волками. Но среди культурных дам Аркадии подобная раскраска кожи вызовет лишь ужас. Отбросив размышления о родине, он снова окинул взглядом большой парк. Может быть, он все же сумеет разглядеть Володи.

Элеборн оставался на своем посту до полудня. Храмовые сады были действительно прекрасны: море растений всех цветов радуги. Странно, что жрецы, по поручению которых появилось это великолепие, чтят столь жестокого бога, как Пернатый змей.

Эльф выпрямился, размял затекшие руки и ноги. Все, что можно было увидеть издалека, он уже знал. Если он хочет найти Володи, нужно подбираться поближе. Он решительно переступил через щупальце и, раскинув руки, пошел по перекладине до каменной лестницы, которая уходила спиралью вниз по внешней стене башни.

На первом пролете лестницы он встретил Усию, товароведа этой башни. Старик полжизни ходил на поднебесных кораблях, пока сломавшаяся рея не расплющила ему кисть. Вместо того чтобы сдаться на милость судьбы и влиться в полчища попрошаек, наводнявших улицы Золотого города, он научился читать и писать. На обрубок руки был надет кожаный манжет, из которого торчало острие грифеля, с помощью которого он выдавливал знаки письма на свежих глиняных дощечках, которые его молодой помощник складывал потом в большой деревянный ящик. Задачей Усии было записывать товар, который уже опустили вниз.

— А ты сегодня рано уходишь, — приветливо подмигнул ему старик. — Тебе все же наскучило таращиться на зелень?

— Я решил посвятить себя разглядыванию хорошеньких девушек, — ответил Элеборн с хитрой улыбкой на губах. Он был рад, что наконец-то заставил себя принять решение.

— Девушек намного меньше, чем красивых цветов. Часто нужна полная мошна, чтобы увидеть хоть одну. Если подождешь до заката, я покажу тебе, где охочусь я.

— Боюсь, седобородый, те, кого ты считаешь юными девушками, — почтенные дамы в возрасте моей бабушки. Но если до заката я никого не найду, то, может быть, зайду сюда еще разок.

— Точно вернешься, потому что твои романтические представления превышают возможности твоего кошеля, — усмехнулся Усия.

— Где не достанет монет, в дело вступит мой юношеский шарм.

— Ты так размалевался, что бабы разбегутся в разные стороны при виде тебя. Что ж, я утешу тебя, когда ты вернешься, поджав хвост. Попробуй наняться на поднебесный корабль. Такой человек, как ты, сколотит там хорошие деньги. Все лучше, чем предаваться мечтам. А теперь убирайся, а то я еще обсчитаюсь.

Элеборн, пребывая в прекрасном настроении, сбежал по последним ступенькам лестницы. Он знал, что женщина, которую он ищет, не откажет ему. Чего он не знал, так это того, где найти ее. Если ему не повезет, то вечером можно будет разделить кувшин вина с Усией. Старик был просто кладезем историй о Нангоге. От него он уже многое уяснил об этом красивом и непонятном мире. К сожалению, слушая рассказы Усии, он никогда не знал, где правда превращается в байки поднебесных корабельщиков.

Элеборн пересек большую площадку под якорной башней и стал пробираться через лабиринт сложенных товаров.

«Это кровь этого мира, — подумал он, — которую дети человеческие сцеживают у Нангог, чтобы помочь разрастись своему миру».

У массивных оббитых бронзой ворот, ведущих в город, скучала группа стражников. Мужчины знали его и пропустили без вопросов. Элеборн перешел на солнечную сторону улицы, пошел за толпой носильщиков, которая постоянно втекала и вытекала через бронзовые ворота, лениво просачиваясь на улицы, устремляясь к Золотым воротам, от которых оставалась лишь пара шагов до человеческих империй.

На площади Змей его внимание привлек запах жаркого. Он прошел мимо ряда забегаловок, теснившихся в похожих на пещеры нишах в высокой кирпичной стене склада. Упавшая якорная башня засыпала обломками половину площади. На разбитых камнях сидели носильщики, которые потратили часть своего жалкого заработка на продукт сомнительного качества, подававшийся в местных трактирах.

Элеборн остановился около повара с миндалевидными глазами, родом откуда-то из одного из крупных городов на востоке Ишкуцы. На прилавке громоздились деревянные вертелы, на которые были насажены куски темного мяса и овощей. На самом верху лежали скорпионы, проткнутые по всей длине шпажками. Сущая пытка, которую некоторые насекомые все же пережили, поскольку их клешни и лапки еще подрагивали, а ядовитые хвосты изгибались, стремясь разделить скорую смерть с каким-нибудь другим существом.

— Как едят скорпионов, Ли?

— Очень осторожно, — низкорослый повар поднял голову, узнавая его. На широких губах мелькнула улыбка, когда он потянулся за пестрым веером, прогоняя мух, пытавшихся усесться на мясо. — Удивительная краска у тебя на лице. Из чего ее делают? Из свежего собачьего дерьма?

— Что убьет меня раньше — мясо или скорпионы?

— Твой чувствительный желудок, варвар. Ты зачем пришел? Покупать или болтать?

Эльф заказал пять шашлыков и одного скорпиона.

Ли положил шашлыки на небольшой гриль, поддал жару с помощью веера. Потом поставил в угол гриля сосуд с желтоватым топленым жиром.

— Твоя раскраска довольно безвкусна даже для друснийца, Микайла. Если бы ты сказал мне, я послал бы тебя к мастеру, который нарисовал бы тебе на груди дракона или огненную птицу. Настоящее произведение искусства. Не такое дерьмо, — болтая таким образом, он махал веер, то поддавая жару, то остужая жаровню.

— Ты не знаешь, где найти хорошенькую девушку?

— Хочешь отпраздновать. Убил кого-то прошлой ночью, и теперь карманы полны деньжат?

— Как же хорошо ты меня знаешь, — с двусмысленной улыбкой ответил Элеборн.

Ли выдержал его взгляд, перевернул вертела.

— Значит, внизу, на площади Серебряных шелкопрядов, у самого спуска к каналам, есть три дамы, которые владеют высоким искусством, как уравновесить соки в теле мужчины. Они уже не очень молоды и зубов у них не очень много, но если закрыть глаза… — Ли мечтательно прищелкнул языком. — В любом случае это лучше, чем заниматься этим с намасленным горлышком амфоры.

— Я скорее представлял себе девушку, которая будет юна и хороша и которой вообще ничего не придется платить.

Ли взял одного из подергивающихся скорпионов и обмакнул его в брызжущее масло.

— Я ведь не мечтаю о том, чтобы мои жалкие медяки превратились в золото и чтобы я… — Он замолчал, вынул скорпиона из масла. Насекомое дергаться перестало. Он подул на него, потом щелкнул по нему ногтем, убирая ядовитое жало. — Мальчик, красавицы, за которых не надо платить? — На миг поднял взгляд. — Ты думаешь об одной из цапотских девушек. Глупо… очень глупо, Микайла! — С этими словами он протянул скорпиона Элеборну.

— Как это едят?

— Открываешь рот, кусаешь, жуешь.

Элеборн расхохотался. Осторожно откусил. Скорпион не станет его любимым блюдом. Хитиновый панцирь хрустел на зубах, высвобождая мягкую кашеобразную субстанцию. Эльф проглотил то, что было во рту.

— Вкусно, — прохрипел он.

— Не умеешь ты врать, — Ли налил дымящейся жидкости в глиняный бокал и протянул ему через гриль. — Выпей это. Хорошо для ребят со слабым желудком.

Элеборн послушался. От варева пахло цветами, а вкуса не было никакого.

— Не трогай ты девушек из Цапоте. Им нужны только мужчины с золотыми волосами, как у тебя, и тех, кто ушел с ними, никто и никогда больше не видел.

— Ты тревожишься за меня?

Ли посмотрел на него своими узкими миндалевидными глазами.

— Немного у меня клиентов, ценящих мой юмор. Я не могу позволить себе потерять одного из них.

— Неужели похоже, что меня может уложить на лопатки девушка?

Ишкуцайя окинул его оценивающим взглядом. Наконец он кивнул и снял слегка подгоревшие шашлыки с огня.

— Да, именно так ты и выглядишь. Немного соуса в подарок.

— Потому что мясо пригорело?

Ли обмакнул шашлычки в вязкую желтую пасту.

— Нет, потому что мужчины, у которых схватило живот, перестают думать о девушках.

Элеборн вернул ему надкушенного скорпиона.

— Съешь, если хочешь.

Ли действительно слопал эту тварь.

Эльф недоверчиво откусил кусок мяса. С соусом было вкусно. Он решил не спрашивать, какое животное ест. Вероятно, следовало бы предположить, что на пяти шашлычках мясо одного животного. Возможно, он может считать, что ему повезло, если то, что он сейчас ест, относится к одному виду животных.

— Ты случайно не знаешь, где найти девушку из народа Цапоте?

— Любой из нас, торговцев, уже видал этих ядовитых змей. Чаще всего на некотором расстоянии за ними следует телохранитель. Скажу тебе одно: нельзя доверять народу, который считает, будто украшает себя, когда вставляет себе в нос или в ухо обломок кости. Можешь целыми днями бродить по городу и не встретишь ни одной такой девушки. Лучше наймись на небесный корабль. За такого парня, как ты, любой купец будет платить золотом — хоть ты и размалевал лицо краской цвета дерьма. И когда у тебя будет достаточно золота, ты вернешься обратно в свои леса и найдешь себе подходящую девушку. Забудешь этот проклятый мир, где женщины не могут рожать детей, где по лесам носятся Зеленые духи, а девушки из народа Цапоте перерезают своим любовникам горло во сне.

— Это они поставляют тебе мясо?

Ли угрожающе поднял вертел.

— Без оскорблений, пожалуйста! Я принимаю только первоклассный товар, а мясо друснийцев, у которых мозг находится между ног, точно не из таких.

— Смотрю, ты не отрицаешь, что на некоторых твоих вертелах надета человечина, — сухо ответил Элеборн.

Ли усмехнулся в ответ.

— С каких бы костей его ни срезали, оно всегда свежее, это главное.

Эльф задумчиво поглядел на остатки шашлыков. Он не позволит этому язвительному карлику одурачить себя. Скорее из упрямства, нежели из-за аппетита, он быстро покончил с обедом.

— Окажи мне услугу, — Ли снова замахал веером, нагоняя свежий воздух. По лбу у него катились крупные капли пота. — Смотри, чтобы на вертел не насадили тебя. Есть такие трактирщики, которые не столь тщательно проверяют поставляемый товар, как я.

Элеборн бросил ему медяк в качестве чаевых.

— Меня тяжело убить. И вряд ли найдется много женщин, которые станут соблазнять мужчину, на теле которого картинки нарисованы краской цвета дерьма, не так ли?

Ли расхохотался.

— Вот тут ты прав, лесной человек. Любая женщина, у которой есть мозги, станет обходить тебя десятой дорогой.

Чтобы переварить съеденное, Элеборн еще некоторое время побродил по Змеиному рынку. Над городом стояла удушающая жара. В небе было полно облаков, практически не двигавшихся с места. В переулках между домами не чувствовалось ни ветерка. Бродячих торговцев водой осаждали страждущие. Эльф попытался не обращать внимания на запахи, исходившие от детей человеческих и стен. Золотой город подавлял. Все здесь было безмерным. Даже вонь! Он разговаривал с мужчинами, которые считали, что если слишком часто мыться, можно заболеть. Они все ненормальные!

Переходя улицу Справедливости, он на миг поглядел на облепленные мухами трупы, выставленные в золотых клетках. На них не было даже табличек, где было бы написано, что нарушили эти ребята. Как их смерть может служить устрашением, если не знаешь, за что их казнили!

Раздраженный Элеборн шел дальше. Дети человеческие — сколько правды в этом названии. Они как дети, то невинные и трогательные, то без причины становятся жестокими и безжалостными. Вид казненных уничтожил его хорошее настроение, удушающая жара и вонь довершили начатое. Мрачно глядя по сторонам, он шел дальше, не замечая, что люди стараются убраться у него с дороги.

Если бы можно было охладиться при помощи заклинания! Всего одно-единственное слово… Здесь наверняка не найдется девантара, который обратил бы на него внимание. Элеборн помедлил, огляделся по сторонам, прижался к подъезду дома, где воняло опорожненными ночными горшками. Негромко прошептал слово силы, и его тут же окружила прохлада приятного весеннего утра. Эльф на миг задумался, не освободиться ли еще и от вони. Еще одно слово — и нос ему будут щекотать приятные ароматы.

Но каждое новое заклинание будет заставлять его ауру сиять еще ярче. Если здесь все же есть дети человеческие, восприимчивые к магии, они заметят, что он другой — несмотря на то что, возможно, не сумеют определить его инаковость. Довольно и того, что он укрылся от жары.

Язык скользнул по кусочку хитинового панциря, застрявшего между зубами. Нет, больше скорпионов он есть не будет. Примирительно посмотрел на детей человеческих, спешивших куда-то по своим делам. Одни мужчины. Несмотря на то что у большинства из них в волосах еще не было седины, почти все были истощены. Они бездумно смотрели прямо перед собой, пойманные в ловушку своих мечтаний, несмотря на то что уже давно догадывались — исполнения их не дождаться никогда. Они грабили Нангог, но тоже приносили жертвы. Если они когда-либо вернутся к себе на родину, то будут уже старыми, измученными людьми, никому уже не нужными — как только растратят последний медяк из тех, что заработали в этом негостеприимном мире.

Задумавшись, Элеборн прошел через рынок Серебряных шелкопрядов. Здесь торговали шелковыми коконами, которые храбрые охотники приносили из огромных лесов. В отличие от коконов Альвенмарка, которые всегда были одного, серебристо-белого цвета, здесь были и пурпурные, и ослепительно-красные. Одежда, которую из них ткали, никогда не утрачивала цвет и стоила в золоте в сто раз больше своего веса. У каждого прилавка стоял хотя бы один вооруженный наемник, внимательно наблюдавший за товаром и людьми, разматывавшими нежные нити коконов и наматывавшими их на желтые костяные веретена.

Потные рабы приносили на рынок паланкины. У некоторых прилавков открыто стояли женщины, внимательно осматривавшие дорогой материал и покупавшие веретена с шелковой нитью. Элеборн слышал, что сюда приходила даже самая известная шлюха этого города. Еще говорили, будто она одевается исключительно в дорогой красный шелк. Видеть эту женщину он еще не видел, несмотря на то что бывал здесь довольно часто. Возможно, она была сказочным существом, выдуманным поднебесными корабельщиками во время долгих путешествий по небу.

Эльф запрокинул голову. С запада натягивало гряды облаков, теперь они закрывали собой почти все небо. Сумерки окутывали кромку облаков в теплый янтарный свет. Над огромным кратером уже звучали первые раскаты грома. Еще чуть-чуть, и гроза накроет Золотой город.

Внезапно у Элеборна возникло ощущение, что за ним наблюдают. Он медленно повернулся. С него не сводили пристального взгляда по меньшей мере трое охранников благородных дам, тративших здесь деньги своих любовников. Но он почувствовал не их. В тени неприметного прилавка, за которым продавались только белые шелковые коконы, он увидел хрупкую женщину с длинными черными волосами. На плечах у нее лежала яркая накидка из перьев. Заметив его взгляд, она многообещающе улыбнулась.

Он медленно побрел к ней. Уже сейчас было ясно, чем все это закончится, но он не хотел облегчать ей задачу.

Она была ниже его больше чем на голову. Незапахнутый плащ открывал взгляду тело. Вокруг бедер обернута красная шелковая повязка, стоившая, должно быть, целое состояние. Кроме этого, больше на ней не было ничего. Ее золотисто-коричневое тело было разукрашено широкими змеящимися линиями и стилизованными изображениями животных. Под грудью угрожающе поднимал жало скорпион.

— Наверное, сегодня день скорпионов, — с улыбкой произнес Элеборн.

Она запахнула плащ и слегка склонила голову набок, словно приглашая следовать за собой.

— Ты понимаешь мой язык?

Она посмотрела на него. Ее улыбка заставила забыть обо всех вопросах. Какая женщина! Снова склонила голову набок. На этот раз еще и сделала шаг.

— Я иду, — произнес Элеборн на языке Цапоте. Он выучил примерно три сотни слов на семи самых главных языках детей человеческих. Как раз достаточно для того, чтобы понять, о чем идет речь, когда подслушиваешь разговор на улице.

— Ты знаешь мой язык? — Она в растерянности остановилась, и у Элеборна возникло ощущение, что он впервые видит ее истинное лицо, а не тщательно заученную маску. Эльф с улыбкой поднял руку, сложил вместе указательный и большой палец, оставив между ними крохотную щель.

— Мало.

Она улыбнулась еще более обворожительно, чем раньше. Вокруг глаз образовались крохотные морщинки, в краске, которой она разрисовала лицо.

— Будет приятно познакомиться с тобой поближе. Ты выглядишь очень напряженным. Думаю, что смогу помочь тебе расслабиться, — произнося эти слова, она кокетливо улыбнулась.

В этом Элеборн ни капельки не сомневался. Вместе они покинули рынок Серебряных шелкопрядов, стали спускаться по узким улочкам все ниже и ниже, пока не дошли до бедного квартала неподалеку от реки. Здесь дома редко были выше двух этажей, по улицам бегали куры, в дощатых загонах хрюкали животные, которые совершенно точно не были свиньями. Мостовые уступили место глубокой желтой жиже, из которой кое-где торчали бледные, словно кости, камешки. За все это время они не произнесли ни слова. Красавица в плаще из перьев время от времени оборачивалась и одаривала взглядом. Было очевидно, что она делает это не для того, чтобы убедиться, что он идет за ней. Эти взгляды были очень многообещающими. Она хотела его. Элеборн не припоминал, чтобы кто-либо когда-либо так смотрел на него.

Они остановились возле дома, поднимавшегося над грязью на деревянных сваях. От реки долетал неприятный затхлый запах. Солнце скрылось за горизонтом, еще сверкавшим странным зеленоватым светом, словно там собрались все духи из лесов, составив огромное войско. В уличной грязи заплескались первые крупные капли дождя.

Элеборн поспешил подняться за девушкой по короткой лестнице, ведущей на веранду дома. Прислоненные к стене, стояли яркие горшки и миски кричащих цветов. Хозяйка дома отодвинула в сторону тяжелую шерстяную занавеску и поманила его за собой. Дом состоял из одной-единственной комнаты. Большую часть комнаты занимало ложе из скомканных одеял. В четырех стенах прочно укоренился затхлый речной запах. Дом был жалким. Элеборн ожидал чего-то другого.

Девушка жестом пригласила его присесть на скомканные одеяла. Когда он сел, она поклонилась, скрестив на груди руки.

— Изель, — произнесла она.

Эльф тоже поклонился, что, впрочем, получилось не очень красиво, поскольку он сидел.

— Элеборн.

Она несколько раз повторила его имя, при этом у нее было такое лицо, словно она пробует незнакомое блюдо и не совсем уверена, что именно ест. Затем она подошла к постели и подняла выше фитиль масляной лампы, на конце которого горела лишь крохотная искорка. Взметнулось пламя, и Элеборн увидел, что Изель возится с различными мисками. Она разожгла благовония, и вскоре бледно-сизый дым отогнал затхлый запах. Снаружи доносился лишь шум дождя. В щели дома пробиралась прохлада, в двух местах с потолка капало.

Изель сняла свой плащ из перьев и повесила его на крючок на стене. Тщательно поправляла его до тех пор, пока он не стал похож на большую яркую птицу. Затем она присела и принялась мыть ноги в одной из мисок.

Элеборн зачарованно следил за каждым ее движением. Пламя масляной лампы заливало кожу Изель золотистым светом. В каждом ее движении чувствовалась уверенная грациозность. Она сняла красную шелковую повязку, которая, наверное, стоила больше, чем дома на всей улице в этом бедном квартале.

Яркий белый свет молнии мелькнул сквозь щель между тонкими досками, когда Изель подошла к ложу из одеял. Держа в руках неглубокую миску с водой, она опустилась на колени перед ним и сняла с него сандалии. Молча вымыла ему ноги. Когда ее сильные умелые руки стали подниматься к его бедрам, Элеборн откинулся на грубые одеяла, наслаждаясь тем, как она моет и медленно раздевает его. Ни один участок тела не остался нетронутым. Вымыв его и оставшись довольной, Изель произнесла фразу, которую он не совсем понял. Похоже, речь шла о чистых мужчинах и запахах. Закончила она словами:

— Ты особенный.

Оставалось надеяться лишь, что она не поняла, насколько он на самом деле особенный.

— Ложись на живот, — со страстной улыбкой попросила она.

Элеборн подчинился. Изель капнула масла ему на плечи и начала массировать сильными руками. Он почувствовал, как расслабляются напряженные мышцы. Масло источало приятный ванильный аромат. Она наклонилась ниже. Ее соски коснулись его спины. Всего на миг, затем ее руки скользнули ниже, она села на его ноги.

Ее грудь снова коснулась его. Затем она легла сверху и задвигалась по его намасленной спине. При этом она нежно дула ему в уши. От удара грома задрожала маленькая хижина, ослепительный свет снова окутал все вокруг. Казалось, у плаща из птичьих перьев появились глаза, и они смотрели на Элеборна. Он закрыл глаза и полностью отдался страстному массажу. Тело Изель было теплым. Ее руки скользнули ниже. Аромат ванили, смешанный с запахом из жаровен, одурманивал Элеборна. Он наслаждался тем, что может просто лежать, позволяя рукам Изель вести себя к неведомому доселе наслаждению.

Голод

Когда Элеборн проснулся, на улице по-прежнему шел дождь. Он прислушался к шороху, звуку падающих капель, падавших в миски, которые расставила по комнате Изель. Девушка из народа Цапоте уснула в его объятиях. Он рассматривал ее лицо, суровые линии вокруг губ, скорпиона, которого она нарисовала белым цветом на животе под грудью. Из-за масла и их любовной игры некоторые линии размыло. Скорпион лишился жала.

Как же все-таки мало различий между эльфами и людьми. На протяжении нескольких часов она приводила его к невиданному блаженству. Они то и дело прерывали любовную игру, незадолго до кульминации. Под конец он не отпустил ее и практически взял силой. Как она могла узнать его настолько хорошо? Проникла в его мысли и поняла, что доставляет ему удовольствие, каким образом слегка лишить огонь жара и одновременно не дать ему погаснуть?

«Нельзя, чтобы она чересчур была уверена в своем мастерстве», — решил он. Нужно сдержать ее.

Словно почувствовав его мысли, Изель вдруг открыла глаза. Потянулась, устроила голову у него на груди, правой рукой схватила его между ног, принялась мягко массировать. Элеборн провел рукой по ее растрепанным волосам, и она вознаградила его негромким воркованием.

— Нужно есть… сила конец, — признался он с помощью тех немногих слов, которые выучил на ее языке.

Она негромко рассмеялась и ответила что-то в духе, мол, она будет решать, когда наступит конец, и что, судя по всему, силы у него еще есть. Элеборн попытался пойти на уступку ей и тут осознал, насколько дерзок был его план искать Володи в храмовом квартале Цапоте. Он думал, что у него все под контролем. Был уверен в том, что именно он будет играть с охотницей на золотоволосых мужчин. Что он будет решать, когда и как войдет в храмовый квартал. И что у него уж точно получится разобраться с этими ягуарами. Он ведь драконник! Смертоносный мастер меча, с которым не справиться ни одному чаду человеческому.

И вот теперь он лежит на этом ложе из колючих одеял и собирается сдаться молодой девушке. Он решительно отодвинул Изель в сторону и выпрямился.

— Есть! — произнес он с некоторой паникой в голосе.

Девушка удивленно поглядела на него. Потом пожала плечами и сказала, что может приготовить простые блюда из риса и бобов.

Элеборн решительно покачал головой. Схватил штаны, надел их. Изель спросила, пробовал ли он когда-нибудь жареных собак.

Нет, конечно! Неужели же среди детей человеческих нет никаких табу? Неужели они едят всякую тварь? Он натянул сапоги, схватил перевязь, подошел к шерстяной занавеске, выглянул наружу. Стояла ночь. Дождь плел в темноте серебряные пряди, приглушал все звуки.

Изель встала за его спиной, прижалась к нему всем телом. Обхватила его руками, пальцы коснулись его сосков, и прошептала на ухо, что может заставить его забыть о всяком голоде. Элеборн вздрогнул от наслаждения. Она знала, что делает.

Он рывком откинул в сторону занавеску, вышел под навес. Изель выпустила его. Легко подбежала к стене, на которую повесила свою накидку из перьев. Набросила ее на плечи, обернула шелковый платок вокруг бедер и в мгновение ока снова оказалась рядом. Если он рассердил ее, то она не подавала виду. Она встала на цыпочки перед ним, запечатлела легкий поцелуй на щеке, подарила сногсшибательную улыбку.

— Давай подкрепимся, мой голодный волк. А потом я научу тебя еще нескольким тайнам игры между мужчиной и женщиной.

Элеборн невольно рассмеялся. Он раза в четыре старше нее. И, однако, ни капли не сомневался в том, что она права. В вопросах любви он был неопытен. Она сумела бы и против его воли заставить его пойти за ней в храмовый квартал Цапоте. На еще одну ночь он останется… но не дольше! Если уж он не справляется с этой женщиной, что же станет с ним в храме? Он снова осознал, насколько непродуманным был его первоначальный план: позволить соблазнить себя и отвести в храмовый квартал. План идиота! Один он там ничего не добьется. Но потом он улыбнулся про себя — угроза смерти никогда ни от чего не могла его удержать. Вероятно, именно поэтому он стал драконником.

Когда Изель взяла его под руку и сказала «идем», он понял, что принял решение. Сдаться и бежать теперь уже для него невозможно.

Они спустились из этого домика на сваях по короткой лестнице и тут же по щиколотку погрузились в желтую грязь и дождевую воду. Дорога превратилась в небольшой, но бурный ручей. Поскольку нигде не было ни огонька, а обе луны скрывались за облаками, темнота была полной.

Изель подняла свой плащ из перьев, чтобы защитить его от влаги.

— Я знаю один трактир, где никогда не гасят огонь и где в любой час можно получить еду. И не только собачатину. Нужно только подняться по склону.

Элеборн спросил себя, где находится этот трактир — по ту или по эту сторону Белых ворот храмового квартала.

Сады храмового квартала

Нодон стер со щеки вязкую слизь, капнувшую на него с одного из щупалец. Почти целый день просидел он на оббитой золотом балке якорной башни, рассматривая обширные сады храмового квартала. Дождь лил, не переставая, но массивное надутое тело собирателя облаков над головой позволяло ему оставаться сухим. Это существо, вцепившееся щупальцами в якорную башню, пока с корабля сгружали груз, привязанный веревками к его животу, достигало, пожалуй, шагов ста в длину.

Эти существа вызывали у Нодона отвращение. Никакой элегантности. Однако сегодня он практически не смотрел на чудовище у него над головой. Он хотел составить представление насчет происходящего в храмовом саду. В отличие от своих спутников, он не искал в архивах храмов указания на то, что ждет их в кратере. Это он считал пустой тратой времени.

К истинным тайнам чужаков не подпустят. Еще вчера Нандалее, Ливианна и Бидайн жаловались, что пришлось просматривать бесконечные списки грузов, отчеты о храмовых праздниках и лишь иногда — если везло — пару строчек о сражениях с Зелеными духами. Похоже, в Устье мира девантары построили то, что убивает духов. Но данные на этот счет были настолько неточными, что получить представление о том, что их там ожидает, было невозможно. Заклинание? Какое-то существо наподобие серебряных львов, которых они создали? Сработает ли это оружие на детей альвов? Все это оставалось неясным.

И только Гонвалон, казалось, нашел хороший способ добыть кое-какую полезную информацию. Самым наглым образом, просто переодевшись, он получил доступ ко всем архивам храма Крылатого солнца. Но на данный момент он тоже не подобрался к тайнам Устья мира.

Нодон решил послушать, что говорят корабельщики. Ему говорили, что лоцманы знают этот мир, как никто другой, однако на их встречу — они собирались в красном шатре на грузовом дворе под одной из якорных башен — он попасть не сумел. Даже для того, чтобы попасть на эту башню, ему пришлось долго уговаривать старика-кладовщика и стоило небольшого серебряного слитка.

Дети человеческие были недоверчивы. Землетрясение, которому подвергся город, посеяло в их сердцах страх.

Мрачный день вылился в серые сумерки. Западный горизонт окрасился в сернисто-желтый цвет. Над большим лесом по ту сторону реки плыла гроза. Пора было идти. Нодон слышал, что есть существа, ни люди, ни животные, стоящие на страже сада. Воины-ягуары. Но как проверить — безумные ли это трактирные слухи или правда? Как бы там ни было, он дважды видел, как по саду скользили какие-то призрачные тени. Они передвигались ловко, сливались с темнотой под деревьями. Просто перелезть ночью через стены храмового квартала наверняка — плохая идея. Эти стражи ловки. Они могут быть опасны.

— Эй, рыжий. Моя смена закончилась. Тебе нужно уходить.

Нодон обернулся к сыну человеческому, который стоял на лестнице башни и смотрел на него снизу вверх. Это ему он заплатил взятку. Старик предупреждал, что не сможет остаться дольше, только до заката.

— Уже ухожу, — Нодон переступил через щупальце, обвившее башенную балку.

— Не хочешь разделить кувшин вина со старым моряком? — усмехнулся в седую бороду кладовщик. — Ты ведь заплатил за него, — и с этими словами он похлопал обрубком руки по висевшему на поясе кошельку. — Будет справедливо, если тебе тоже достанется.

Нодон был не в том настроении, чтобы болтать. Через час он должен быть в доме Шелковой. Каждый третий вечер они собирались, докладывая, что узнали о кратере. До сих пор никто не продвинулся в своих поисках.

Усия спустился по лестнице. Для старика он выглядел довольно бодрым.

— Не понимаю, почему вы все так интересуетесь садами цапотцев. Проклятое это место. Кто пройдет за Белые врата, тот не возвращается обратно.

— А кто же еще интересуется этим?

Усия остановился и обернулся к нему.

— В эту игру играют иначе, мальчик мой. Ты был не слишком-то разговорчив, когда я спросил тебя сегодня утром, зачем тебе на якорную башню. Скажи мне, что такого интересного в садах храмового квартала, а я скажу тебе, кто, как и ты, целыми днями сидел на балке.

Нодон был готов к тому, что последует подобный вопрос, и подготовил историю о друге, который пропал после того, как ввязался в ссору с торговцем из Цапоте.

Тем временем они дошли уже до подножия лестницы.

— Твой друг случайно не такой стройный светловолосый парень с косами на висках? Под конец он еще разрисовал себя с ног до головы красно-коричневыми узорами. Жутко выглядело.

— Бандаг, — пробормотал Нодон. В его время в Белом чертоге был один ученик из народа мауравани. Иногда он разрисовывал себя и целыми ночами пропадал в лесу.

— Что ты сказал? — Усия подозвал стражника, который закрыл за ними ворота на грузовой двор.

— Бандагом у меня на родине называют красно-коричневый сок, которым рисуют по коже. Проходит две недели, и краска блекнет.

Кладовщик указал на склон.

— Есть хочешь? Внизу, на Змеином рынке, можно недорого поесть. А еще я знаю, где там достать годного вина.

— Тебе решать. Вино оплачиваешь ты, — заявил Нодон. Он решил изменить планы и провести еще немного времени с Усией. Он хотел услышать, что старик может рассказать об этом загадочном втором любителе наблюдать за садами.

— А ты слов на ветер не бросаешь. Посмотрим, не развяжет ли тебе язык хорошее красное вино, — Усия побрел по широкой лестнице. Несмотря на дождь, он не спешил. На улице было очень мало людей. Время от времени кладовщик здоровался с прохожими. Похоже, в этом квартале его хорошо знали.

Змеиный рынок оказался мрачным местом, окруженным постройками из необожженного кирпича, на глиняно-бурых лицах которых оставил глубокие борозды дождь. Немощеная площадь представляла собой сплошное месиво. Им пришлось идти по глубоким лужам, мимо прилавков под выцветшей парусиной, где несчастные жались к крохотным жаровням в надежде на то, что на их разносолы найдутся голодные люди. Пахло прогорклым жиром и подгоревшим мясом. Нодон понял, что придется брать себя в руки, чтобы заставить себя хоть что-нибудь здесь съесть. Почему дети человеческие ничего не делают, как следует? Почему они строят огромный город из уродливых домов, вместо того чтобы сделать город поменьше, но с хорошими, крепкими каменными постройками, где можно удобно жить? Они же хуже кобольдов.

Усия указал на мужчину с миндалевидными глазами, предлагавшего насаженных на шпажки скорпионов.

— Туда обедать лучше не ходи. Просто кошмар, какую мерзость продают в качестве еды. Этот парень жарит на гриле наполовину сгнивших крыс и выдает маленькие кусочки мяса, обмоченные в соус, за говяжье филе. Он с Шелковой реки. Эти хуже всех!

Нодон, не видевший особого отличия от других прилавков с едой, промолчал.

— Вот, нам сюда, парень, — кладовщик указал на глубокую нишу в стене, где от дождя укрылось несколько детей человеческих. К потолку поднимался дым. Пахло овощами и рыбой.

Усия согнал некоторых со своих мест и уселся за один из трех шатких столиков.

— Рабал! Принеси мне рис и бобы, да подай нам кувшин твоего, черт побери, лучшего красного вина. Не эти кислые разбавленные помои, которые ты нагло именуешь вином. Мы хотим настоящего!

У низкого выложенного камнями очага стоял невероятно толстый парень с покрытым татуировками лицом.

— Усия, старый пират, ты все еще не свалился со своей проклятой якорной башни. Честно говоря, я надеялся, что сегодняшний ветер избавит нас, бедолаг этого мира, от твоего присутствия. Будь так добр, покажи мне монеты, которыми ты собираешься расплатиться за сокровища этого благородного заведения?

— Рабал родом с Плавучих островов, — весело пояснил кладовщик Нодону и поднял вверх маленький серебряный слиток. — Рабал — вовсе не его настоящее имя. Нормальные люди не могут произнести ту тарабарщину, на которой говорят на Плавучих островах, поэтому мы просто называем его так.

Толстый хозяин на удивление ловко выбрался из-за очага и протиснулся между гостями. Взял маленький серебряный слиток, длиной и толщиной не более среднего пальца, лизнул металл.

И вдруг без предупреждения выхватил небольшой топорик, торчавший за поясом у него на спине.

Первые люди

Рука Нодона потянулась под столом к висевшему на поясе ножу.

— В палец шириной, — произнес Усия, словно то, что татуированный варвар стоит перед ним с занесенным топориком — совершенно нормально.

Рабал кивнул.

— Только в мой палец, — поспешно добавил Усия.

— Если тебе достанет мужества положить его на слиток, старик.

В трактире повисла мертвенная тишина. Все наблюдали за происходящим за столом. Трактирщик положил слиток на изборожденную трещинами столешницу и одарил Усию улыбкой, обнажившей острые резцы. Однако кладовщик совершенно спокойно поднял изувеченную руку и положил грифель, вставленный в кожаный манжет, на внешний край серебряного слитка.

— Это не палец, — прорычал Рабал.

— Я всегда называю его пальцем для письма. Мы ведь не договаривались, какой палец я положу. А если не веришь мне, спроси кого хочешь у меня на якорной башне. Это знают все!

Топор обрушился на слиток на волосок от грифеля.

— Как был пиратом, так им и останешься, — проворчал повар, разглядывая глубокую зарубку, оставленную на слитке топором.

— Это хорошее серебро из дальнего леса, — заявил Усия. — Так что не возмущайся.

Улыбка на лице повара замерла. Топор снова ухнул вниз.

Нодон отметил, что Рабал попал точно в то же место, что и в первый раз. Он мастерски обращался с топором и был на удивление проворен для человека с телосложением тюленя. Повар взял отрубленный кусок себе и, не тратя больше слов, вернулся к очагу.

— Милый парень, — заметил Нодон.

— Мы ходили несколько лет на одном корабле. «Любите лунный свет в зимнем лесу» в основном ходил по маршруту юг-север. Мы часто бывали в дальнем лесу. Он неплохой парень. Но тоскует по родине и бабам, как и все мы в Нангоге. Вот только когда Рабал пьет, от него лучше держаться подальше. Большинство мужчин с Плавучих островов не умеют пить ни вино, ни пиво. Не говоря уже о самогоне!

— Этот слиток не из дальнего леса, — произнес Нодон.

Усия взял серебро здоровой рукой и спрятал его в кошель.

— Да какая разница? Серебро хорошее. По цвету видно, да и на вкус тоже понятно. И, раз уж мы заговорили о том, кто откуда… Откуда ты, а, рыжий? Таких, как ты, я никогда еще не видел, — Усия кивнул в сторону трактирщика. — А ты ведь видишь, я знаю кучу странных типов.

— Я из Друсны.

Кладовщик покачал головой.

— Друсна? Не похож ты на друснийца. Там мужики как медведи. У них кудлатые бороды из золота и огня. А у тебя щеки чистые, как детская попка. Друснийцы срыгивают, пердят и пьют, как настоящие варвары. Не такие, как Рабал, который любит помахать топором, но на самом деле душа у него очень чувствительная. Когда надвигается ночь и в трактире остается совсем мало людей, он читает стихи собственного сочинения. Так что давай еще раз. Откуда ты, рыжий?

— Друсна, — не отступал Нодон.

Усия раздраженно засопел.

— Если хочешь, чтобы я рассказал тебе историю, то сначала я хочу послушать твою. Причем настоящую историю! Если не хочешь придерживаться такого уговора, то пей свое вино, которое я тебе обещал, и уходи. А теперь сними свой чертов капюшон. Здесь, под крышей, нет дождя, а я люблю смотреть в глаза людям, с которыми беседую.

— Ты не захочешь смотреть мне в глаза.

— Думаю, я не захочу даже вино с тобой пить. Ты что, считаешь меня слабоумным стариком, потому что у меня в бороде появилась парочка седых волосков? Думаешь, я не понимаю, что ты хочешь расспросить меня? Я парень добродушный. Люблю порассказать историю-другую. Но я хочу знать, кому. А плата за истории — это собственные истории, рыжий. Либо ты придерживаешься уговора, либо лучше убирайся.

— Ты когда-нибудь слышал о рощах духов в Друсне, Усия?

Кладовщик покачал головой. Он изо всех сил пытался казаться мрачным, но Нодон видел, что вызвал интерес Усии. Дети человеческие странные. Несмотря на то что здесь, в Нангоге, они каждый день живут с конкретной угрозой в виде Зеленых духов, им нравятся истории о подобных созданиях.

— Тогда слушай… Рощи духов — это такие места, где растут странные деревья. Мы вешаем на ветки музыку ветров, оружие и шлемы наших погибших героев. Если меч ударяется о старый бронзовый шлем, раздается низкий протяжный звук. А когда ветер гуляет в ветвях, шумит листва, а шлемы звенят, словно погребальные колокола, значит, наши умершие предки совсем рядом. Некоторые из них не уходят в место, предназначенное для умерших. Они остаются в лесах и наблюдают за нами. В рощах духов ветер, листья и колокола доносят до нас их голоса.

— А куда уходят мертвые, если находят верный путь?

Вопрос застал Нодона врасплох, к нему он не был готов.

— Золотые чертоги, — поспешно произнес он, надеясь, что Усия не слышал других историй о Друсне. — В моей провинции, на самом севере, мы верим, что умершие воины собираются в Золотых чертогах, где пируют вместе, едят и до скончания времен хвастают своими подвигами.

Суровые черты лица кладовщика стали мягче.

— Лучше быть друснийцем, чем лувийцем. Они верят, что души мертвых уходят в мрачную дыру глубоко под землей, — Усия ткнул пальцем в закопченный потолок. — Там вот так темно. И не сбежать до скончания времен. А как тебя зовут-то?

— Остановимся на Рыжем. У меня на родине мое имя проклято. Так что лучше тебе его не знать.

Рабал подошел к их столу и поставил перед кладовщиком миску с вареным рисом и крупными красными бобами, плававшими в густом соусе.

— Вино сейчас будет. Пока не было времени спуститься в подвал и сломать печать на амфоре с моим лучшим вином.

Нодон озадаченно поглядел вслед трактирщику.

— Он шутит. Конечно, у него нет погреба, — пояснил Усия, закидывая рис в рот деревянной ложкой. — А теперь расскажи мне, почему ты проклят. Поподробнее. Ничто так не подстегивает пищеварение, как хорошая история, — он усмехнулся, а соус потек по его бороде. — По крайней мере, если ты уже достиг моего возраста. Убери же капюшон. Хочу наконец увидеть твои глаза. Глядя человеку в глаза, я вижу, лжет ли он.

— И ты будешь при этом есть?

— Давай уже!

Нодон огляделся по сторонам. Остальные посетители все еще наблюдали за ними — более или менее осторожно. Он повернул голову так, чтобы его мог видеть только Усия. А потом показал лицо.

Кладовщик уставился на него, открыв рот, стали видны наполовину пережеванные бобы.

— Это… — Он поперхнулся, закашлялся, через стол полетели бобы. — Ты что такое? Спрячь немедленно! Не хочу больше видеть твои глаза!

Нодон натянул капюшон, снова пряча лицо. Даже хорошо знавших его детей альвов пугал вид его глаз, состоявших, казалось, только из черных зрачков. Не было белков, не было красивой радужки. Только чернота.

— Я тебя предупреждал, Усия.

Кладовщик проворчал что-то и уставился на него.

— Что ты такое? — В его голосе звучала угроза.

На Нодона он особого впечатления не произвел. Даже если все эти грустные типы, включая хозяина, обрушатся на него, он вряд ли окажется в опасности. Но внимания к себе привлекать не хотелось.

— Я же говорил, я проклят. В детстве у меня были красивые голубые глаза. Но потом друзья подбили меня на испытание мужества. В ночь, когда была гроза, я пробрался в рощу духов, находившуюся в глубине леса. Почти обезумел от страха. Когда молнии начали бить в деревья вокруг меня, я побежал. Я не увидел корня, сильно упал и подвернул ногу — пришлось ползти. В наших лесах есть волки. Один из них нашел меня. Он сразу понял, что я — легкая добыча, но в одиночку нападать не стал. Вместо этого поднял ужасный вой. В этот миг в шорохе листьев я услышал голос своего умершего дяди. Ветер трепал ветки. Старые мечи звенели, и каждый раз, когда ударяла молния, я видел между деревьями волка. Большую тощую тварь с косматой шерстью. У него было только одно ухо. Вся морда в шрамах, глаза такие же голубые, как у меня. Дядя сказал мне, что хочет помочь. Я должен был широко открыть рот и думать о нем, каким я видел его во время праздника зимнего солнцестояния. Спустя несколько дней его убили в лесу. Кто это был, так и не узнали.

— Тебе что, моя еда уже не нравится? — Рабал поставил на стол кувшин вина и два надтреснутых глиняных стакана.

— Все в порядке, — Усия убрал бобы и рис с грязной столешницы. — У стариков иногда выпадает изо рта. Ты же знаешь.

— У меня еще все зубы на месте. Я не старик, — обиженно заявил Рабал и пошел прочь.

— Значит, ты услышал голос своего дяди в деревьях. А потом что? — настойчиво поинтересовался Усия.

— С ветвей упал один из бронзовых мечей. Он воткнулся в землю рядом со мной. Я словно обмер, но дух требовал, чтобы я взял его и открыл, наконец, рот. Мне было ужасно страшно. Он хотел вселиться в меня, понимаешь? Каждый ребенок в Друсне знает эти истории. Тут ударила молния, и я увидел, что волков уже трое. В этот миг я открыл рот настолько сильно, как мог… С тех пор иногда происходят вещи, которые я будто бы делал, а я и не помню. А началось все в ту ночь.

Когда на следующее утро меня нашли, в руках я держал окровавленный меч дяди. Позже жрец рощи духов нашел двух волков, которые уползли прочь, будучи смертельно раненными. К тому же ты должен знать, что моего дядю похоронили без меча. Его так и не нашли. И мои глаза стали другими. С той ночи они выглядят так, как сейчас.

Усия налил два бокала.

— Хорошая история. Давай выпьем за это.

Нодон нерешительно отпил вина. Его разбавили медом.

— Из-за этой истории и твоих глаз тебя и изгнали?

— Изгнали меня из-за трех мертвецов.

— Каких мертвецов? Давай, выкладывай. Терпеть не могу, когда приходится выуживать у других истории по крошке.

— Спустя пять лет отправился я на праздник в соседнюю деревню. Поссорился там с тремя мужиками. У одного из них на плаще я заметил брошь моего дяди. Эту штуку в форме медведя ни с чем не спутаешь. И снова я толком не помнил, что случилось. Будто бы я проткнул всех троих сломанной веткой. Меня привели к князю, как убийцу. Весь мой клан поверил мне, поддержал меня, но жена убитого с брошью утверждала, что купила ее в базарный день у бродячего торговца. Поэтому меня не казнили, но приговор вынесли — изгнание. Мне было четырнадцать. С тех пор подвизаюсь наемником, и обо мне идет определенная слава.

Усия негромко присвистнул сквозь зубы.

— Вот это я понимаю, история. Но если бы я не видел твои глаза, то не поверил бы ни единому слову, — он поднял стакан. — За всех маленьких мальчиков, с которыми поступили несправедливо.

Нодон задумался, не иронизирует ли старик, но стакан свой поднял.

— Теперь твоя очередь рассказывать историю. Ты когда-нибудь пролетал над Устьем мира? Что там видно? Там есть храм?

— Довольно много вопросов, парень, — Усия провел пальцем по деревянной миске, облизнул соус. — Я пролетал над Устьем мира всего один раз, случайно. Кстати, бессмертные запретили это. Но иногда, если ветер не попутный, собирателя облаков, который хочет закрепиться, может отнести в сторону. Когда я был над Устьем мира, я ничего не видел в кратере, кроме тумана, — старик поглядел на соседние столики, а потом понизил голос до шепота. — И тайного храма.

Нодон был разочарован.

— И все?

— Так уж получается с тайнами. Они покрыты тайной.

— И никто не знает, что внизу кратера?

— У кратера нет дна. Он ведет вниз, к сердцу мира. Невообразимо глубокая и темная дыра, — Усия подлил себе еще вина. — Есть и еще кое-что. Это я узнал от лоцмана. Вроде как он видел лес из красного бамбука. Но совершенно без листьев. Только бамбуковые трубки. Тысячи трубок.

— А что, ничего про это не рассказывают?

Кладовщик срыгнул.

— Кувшин опустел. Давай, выпей со мной. Не люблю пить один.

Нодон поднял бокал. Он не привык к вину. Он уже чувствовал, что захмелел. Одно слово силы — и яд алкоголя уйдет из его крови. Он осторожно огляделся по сторонам. Безопасно ли здесь? За соседним столом сидела группа одетых в пестрые одежды темнокожих людей. Может быть, торговцы? Они говорили на языке Арама и оживленно обсуждали, как отразится землетрясение на торговле и стоит ли готовиться к тому, что цены на рожь и рис вырастут еще сильнее.

— Рабал! Еще вина. Хорошего!

Хозяин кивнул Усии.

— Истории — это не то же самое, что свидетельства очевидцев. Историй-то много. Но теперь ты скажи мне, почему тебя интересуют сады цапотцев.

— Мне всегда интересно попасть в места, в которые нельзя заходить.

Кладовщик застонал.

— Ах, парень, это так глупо! Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься. Цапотцы создали каких-то чудовищ, смесь человека и хищной кошки. Они охраняют сад, таятся в тени и разорвут тебя в клочья. От этих тебя даже дух твоего дяди не защитит.

— Зачем они так хорошо охраняют сады? У них что, золото в храмах? — Конечно, золото его не интересовало. Он просто хотел подстегнуть Усию рассказать что-нибудь еще.

— С золотом на голове можно попасть туда, — появился следующий кувшин вина, и кладовщик подлил ему еще. — Они ищут золотоволосых людей. Приманивают их красивыми девушками, но тот, кто входит в проклятый храмовый квартал, не возвращается.

— Все всегда бывает в первый раз.

— Ты уже говоришь как Микайла. Еще один друсниец. Он, как и ты, забирался на мою башню и смотрел на сады. Стройный парень с короткой бородой. Он мне нравился. Вчера хотел поискать одну из тех, кто ловит мужчин, — Усия раздраженно заглянул в свой стакан. — Молю богов, чтоб не нашел. Сегодня он не приходил…

Нодон с удовольствием посмотрел бы на этого светловолосого парня. Возможно ли, чтоб здесь, в Золотом городе, были другие эльфы?

— Было в нем что-нибудь примечательное?

— Его чертовы светлые волосы. И вера в свою непобедимость. Болезнь, от которой умирает большинство молодых людей. Если хочешь попасть туда, не нужно перелезать через стены. Найди одну из их девушек, и она проведет тебя в храмовый квартал.

— Он не сказал, зачем идет туда?

— Искать друга, которого, возможно, утащили туда, — язык Усии начинал заплетаться. Вино брало свое. — Я говорил ему, что этого делать не надо. Светловолосый мужчина, вошедший в Белые врата, — покойник.

— Но почему же? Что они делают со светловолосыми?

Кладовщик отчаянно развел руками.

— Откуда я знаю? Они из Цапоте. Они мыслят не так, как нормальные люди. Они приносят светловолосых в жертву своим богам. Там, в парке, спрятана большая каменная голова змеи. Говорят, это вход в царство мертвых.

Нодон решил, что поглядит на эту змеиную голову как-нибудь безлунной ночью. Но не один.

— Ах, знаешь, Рыжий, — продолжал болтать Усия. — О цапотцах столько историй. Некоторые говорят, будто они были первыми людьми в Нангоге. Другие рассказывают, что раньше в Устье мира был храм всех богов. Но потом случилась ссора. И цапотцы что-то принесли туда. Что-то темное. Только они могут справиться с этим и использовали это для того, чтобы прогнать из кратера всех остальных священнослужителей. Всем пришлось бежать. А потом изгнанные жрецы воздвигли башни вокруг кратера и теперь каждый час сторожат то, что благодаря цапотцам живет теперь в кратере.

— И что это может быть?

— Тех, кто видел это, уже нет в живых. Этому существу приносят в жертву светловолосых мужчин. Оно поглощает сердца воинов. Таким образом цапотцы держат его в узде.

«Еще одна впустую потраченная ночь», — подумал Нодон. Слишком запутанная история. Вполне вероятно, что в ней нет ни крупицы правды. Язык уже совсем не слушался старика. Он был в стельку пьян. Между ними на столе уже стоял третий кувшин вина.

— Спасибо за рассказы, Усия, — произнес Нодон и поднялся. — Нужна помощь, чтобы добраться до постели?

— Я всюду доберусь, — упрямо проворчал кладовщик. — Я был корабельщиком. Видел чудеса этого мира. И я знаю, что там, — он знаком попросил его наклониться ниже. — Иди сюда, тайны нельзя рассказывать громко.

Нодон наклонился. Теплое дыхание старика ударило ему в лицо. Глаза у Усии стали водянистыми, словно он вот-вот собирался заплакать.

— Не ходи к цапотцам, ладно? Не ходи с их девушками, — пробормотал он. — Тогда я поведаю тебе тайну. Но сначала пообещай мне.

— Клянусь тебе духом моего дяди.

Усия растроганно кивнул.

— Хорошая клятва, — и он наклонился так близко, что его дряхлые губы почти касались щеки Нодона. — Там, внизу, они держат в плену дракона. Настоящего дракона.

Пленница

Шайя прислушалась к негромкому шуршащему звуку. От нее не укрылось, что пастушок повернулся к высокой скале, ограждавшей его лагерь, и теперь пытался перетереть свои кожаные путы. На это потребуется время. Мальчик то и дело замирал и прислушивался к ее равномерному дыханию. Она чувствовала, что он смертельно напуган.

Шайе не нужно было даже притворяться спящей, она то и дело задремывала, когда звук прекращался, и просыпалась, когда он начинал звучать снова. Краем глаза она наблюдала за тем, как он час за часом сражался с путами. Когда ночь подошла к концу, начал моросить дождь. Шайя вздрогнула, услышав вздох облегчения — она действительно на миг провалилась в глубокий сон! Мальчик не заметил, что она проснулась. Судя по всему, он чувствовал себя в безопасности, поскольку выпрямился, принялся растирать ноющие руки и ноги.

Шайя долго размышляла над тем, как вести себя в этот миг. Если он попытается убить ее, она убьет его. Если попытается изнасиловать — она вонзит ему в глотку его смешной костяной кинжал. Все зависит от него.

Из-под полуприкрытых век она видела, как он нагнулся, принялся ощупывать землю в поисках большого камня. Слишком большой! Таким он без усилий пробьет ей голову! Он принялся подкрадываться к ней, ему оставался еще шаг, когда она села и нарочито сонно заморгала. Пастушок прыгнул вперед, размахнулся для удара. Камень угодил в голову Шайи сбоку. Она двинулась вместе с ударом, чтобы слегка ослабить его силу, и все равно — перед глазами взорвалась молния. Если он замахнется еще раз, снова решит ударить, у нее не останется иного выхода, кроме как убить ее. Она лежала на боку, спрятав под собой левую руку, в которой сжимала костяной кинжал.

— Тупая коза! — выругался мальчишка и выпустил камень. — Я никогда еще не бил девушку. Я не хотел…

Шайя вздохнула и выпустила кинжал. Судя по виду малыша, он готов был вот-вот разреветься.

— Ты меня слышишь?

Она промычала что-то нечленораздельное.

— Я не хотел! Ты сама меня вынудила! Не сопротивляйся… Я не хочу снова бить тебя, но ударю, если придется, — на последних словах голос его задрожал.

Он склонился над Шайей, полностью перевернул ее на живот, поставил колено на спину.

Можно ли доверять ему? Нужно решить сейчас! Если он свяжет ее, то сможет делать с ней все, что угодно. Эта дрожь в его голосе… Что это было — неуверенность или ненависть?

Когда он завел ей руки за спину, Шайя выпустила костяной кинжал, чтобы он остался лежать под ней. Парень был настолько взволнован, что даже не стал искать его.

Она чувствовала его дрожь, когда он связывал ей руки. Потом посадил ее.

— Как только рассветет, я отведу тебя обратно в Дом Неба, — произнес он, не глядя ей в глаза.

Он попытался снова разжечь костер, который моросящий дождь превратил в серую кучку пепла и кусочки древесного угля. Через какое-то время он сдался. В пепле не сохранилось ни малейшей искры.

Над зубчатой стеной гор медленно разгорался свет. Парень порылся в кожаной сумке и нашел кусок хлеба. Сначала отломил заплесневелые куски, а затем протянул остальное Шайе.

— Есть хочешь?

— Я же связана. Как я буду есть?

На миг пастух растерялся.

— Открывай рот, — просто сказал он и поднес хлеб настолько близко к ее лицу, что она смогла откусить. На вкус хлеб оказался заплесневелым и пропитанным влагой.

Самые плесневелые куски мальчик взял себе. Ел он молча. Шайя видела, что он борется с собой. Поев, он принялся старательно укладывать свои пожитки в кожаную сумку. Покончив с этим, он, наконец, поднял на нее глаза.

— Я должен отвести тебя в Дом Неба. У меня нет выбора. Всем пастухам в горах приказано ловить сбежавших девушек и отводить к матери матерей. Тамошние женщины помогают нам. Если на стада нападают болезни, мы теряем слишком много животных и наступает голод. Так было всегда.

Шайя ничего не ответила. Она давно уже решила, что выхода нет. От девантара ей не убежать. А так она принесет мальчишке награду.

Начался долгий переход. Он вел ее по козьим тропам, по каменистому склону на запад. Ночью она бежала другим путем. Чаще всего он шел впереди нее. Шайе казалось, что, глядя на нее, он начинает нервничать. Наверное, еще никогда не спал с девушкой.

К полудню дождь прекратился, но небо по-прежнему было серым. Холодный ветер гладил склоны, вгрызаясь в жалкие обрывки одежды Шайи. Ноги болели, все были покрыты ранами, несмотря на то что пастух не стал отбирать у нее ботинки, которые она украла у него вчера.

— Ты не боишься за своих коз? — поинтересовалась она в какой-то момент. Животных они давно оставили позади.

— Здесь нет волков. Только Быкодав. А если придет он, буду я рядом или нет, уже неважно.

— Я же сказала тебе, что он больше никогда не придет.

Он обернулся к ней.

— Как невооруженная девушка с израненными ногами могла убить медведя?

— Упав с ним с уступа, — она точно описала ему, где он сможет найти труп. — Забери его шкуру и зубы. Это принесет тебе несколько монет и сделает знаменитым. Скажи, что это ты убил его, и твоя жизнь изменится.

— Я не хочу строить свою жизнь на лжи.

— Кому будет прок, если пропадут мясо и шкура? — Она видела, что ее слова заставили его задуматься.

— Но никто не поверит, что я убил Быкодава.

— Тогда скажи, что это ты упал с ним с утеса.

Он застонал. Судя по всему, история ему совершенно не нравилась.

— Возьми хотя бы немного его мяса. И не ешь печень! У медведей она обычно изъедена глистами.

Дальше они снова пошли в молчании. Каждый шаг давался Шайе с трудом. Но она не хотела просить его остановиться. Для этого девушка была слишком горда. Она была принцессой ишкуцайя, дочерью бессмертного Мадьяса. Она крепче пастушка.

Ближе к вечеру они пересекли ручей. От ледяной воды ногам стало легче. На другом берегу они, наконец, устроили небольшой привал. Пастух снова предложил ей немного заплесневелого хлеба. На этот раз к нему прилагался белый крошащийся сыр. Когда она смотрела на него, его движения становились неловкими. Чаще всего он держал голову опущенной, чтобы черные кудрявые волосы закрывали ему лицо и скрывали его от ее взглядов.

— Каково было повстречаться с бессмертным Муваттой?

— Больно, — с горечью ответила она, преисполненная решимости не произносить на эту тему больше ни слова.

Похоже, он понял.

И мучительный марш продолжился снова. На этот раз пастушок шел медленнее. Заметил, как она устала? В любом случае он молчал, и Шайя мысленно сбежала к Аарону, вспоминая их проведенные украдкой ночи на спине собирателя облаков, когда они разыскивали небесного пирата Таркона Железноязыкого. Время от времени в голове всплывали картины того, как она танцевала для него и как они показывали друг другу шрамы.

— Там лагерь, — голос паренька развеял сладкие воспоминания. Он указал на склон. Скала отражала отблески огня. Виднелась узкая сизая струйка дыма. Скорее намек, чем указатель.

— Охотники на людей, — коротко произнес он.

— Откуда ты знаешь?

— Пахнет жареным. Мы, пастухи, козу зажариваем только по праздникам. А кроме пастухов в этих горах нет никого.

Шайя запаха жареного мяса не ощущала. Она видела только желтые отблески костра на скале над ними. Должно быть, лагерь расположился в ложбине. С гулко бьющимся сердцем она шла за своим самозваным стражем вверх по склону. Они приблизились на несколько шагов, когда раздался окрик стражи. Всего несколько мгновений спустя показались двое мужчин с лицами, как у шакалов, а между ними женщина, которую Шайя знала слишком хорошо: Мальнигаль, одна из тюремщиц из Дома Неба. На губах священнослужительницы, тяжело опиравшейся на ясеневый посох, играла злобная улыбка.

— Недалеко же ты ушла, принцесса, — приветствовала она Шайю знакомым, поразительно высоким голосом, совершенно не вязавшимся с ее массивным туловищем. Бросила всего один недоверчивый взгляд на пастуха. — Как такой мешок костей как ты сумел совладать с воительницей? — Она оглядела Шайю, увидела все синяки и царапины, кровь на ногах, из-за которой потемнела кожа пастушьих ботинок. — Суровый был бой, наверное.

— Я справился с ней во сне, — простодушно признался ее страж. Шайя покачала головой. Далеко парень не пойдет. Он просто слишком честен и упустил момент, когда можно было отделаться сказкой.

— Сейчас у тебя есть возможность встать передо мной на колени, шлюха варварская, и поцеловать мне ноги. Тогда я даже дам тебе попить, — если бы Мальнигаль была мужчиной, то могла бы стать кузнецом. У нее была массивная фигура, грубое и плоское лицо. Даже высокая, закрепленная костяными шпильками прическа не придавала ей элегантности. Темно-оранжевое грязное платье висело мешком.

— Даже если я встану на колени, я все равно буду намного выше тебя и мне будет неудобно тянуться к твоим ногам, — фраза была глупой и неутонченной, но Шайя не могла иначе. Во время их первой встречи, когда священнослужительница попыталась ударить ее ясеневым посохом, она сломала запястье Мальнигаль. Но тогда у нее не были связаны руки.

— Держите ее крепче, — прошипела Мальнигаль, обращаясь к своим помощникам.

Охотники вышли вперед, схватили ее за руки. От обоих пахло так, словно воду они использовали только для питья. Вооружены они были кривыми ножами для свежевания.

Мальнигаль обошла Шайю.

— Тебе не страшно? — прошептала она ей на ухо.

— Тот, кому нечего терять, утрачивает и страх.

— Думаю, ты ошибаешься, принцесса. Пока живешь, всегда есть что терять. Я помогу тебе понять это, — и с этими словами она ясеневым посохом ударила ее под левое колено.

Шайя застонала, ноги подкосились. В этот миг ее настиг второй удар в правую подколенную впадину. Оба охотника прижали ее к земле, подняли вверх связанные руки, ее лицо почти касалось каменного склона.

— Вы не можете так поступить, — возмутился пастух. — Вы ведь сказали, что она принцесса.

— Она варварская шлюха. И, судя по ее виду, ты тоже не слишком Щадил ее, когда бил. Или это случилось ночью, когда ты овладел ею?

Шайя услышала, как мальчишка возмущенно перевел дух.

— Я бы никогда…

— Ты не трахнул ее? — Мальнигаль расхохоталась. — Предпочитаешь коз? Глупец. Сними с нее ботинки. Они ей точно больше не понадобятся. Последние мили она пройдет завтра босиком.

— Но у нее болят ноги… Она не может…

— Ты же слышал, что она сказала: она ничего не боится. Таковы принцессы, они не представляют себе, что однажды мир может обойтись с ними так же сурово, как и со всеми остальными.

— Мне уже не нужны ботинки!

Шайю все еще прижимали к земле. Она не видела мальчика, но отчетливо слышала бессильную ярость в его голосе.

— Уходи! — прошипела она.

— Да, уходи, — поддержала ее Мальнигаль. — Тебе не нужна ни баба, ни ботинки. Ты же настоящее дитя природы. И поскольку это так, я решила, что тебе не нужна награда за то, что ты привел к нам эту варварскую потаскуху, — она все больше входила в раж, ее высокий голос срывался, а на последних словах и вовсе перешел в визг. Возражения Мальнигаль готова была терпеть лишь от матери матерей, по отношению к которой проявляла только униженное подобострастие.

— Уходи! — умоляющим голосом повторила Шайя.

Священнослужительница сунула ей в лицо покрытый пылью ботинок.

— Целуй мне ноги!

Во рту у Шайи слишком сильно пересохло, в противном случае она плюнула бы на потрескавшуюся, потертую кожу. Она подняла голову, словно котенок, потерлась щекой о крепкую икру жрицы. А потом укусила. Со всей яростью, на которую была способна, она вонзила зубы в твердую ногу.

Мальнигаль пронзительно вскрикнула. Ясеневый посох с убийственной силой обрушился на спину Шайи. Но принцесса почти не почувствовала боли. Кровь наполнила ее рот, и, когда ее в конце концов оттащили от Мальнигаль, она выплюнула на землю кусок мяса.

— На эту ночь эта шлюха принадлежит вам, — прошипела жрица, бледнея от ярости и боли. Мальнигаль прижала руку к окровавленной лодыжке. — Овладевайте ею, как хотите. Если завтра она сможет только ползать, мне все равно. Главное, чтоб живая осталась.

Шайя свернулась калачиком, подтянула ноги к себе, скрестила руки на груди. Она думала о Шен И Мяо Шоу, целителе с Шелковой реки, который восстановил ее девственность по велению ее отца и научил ее способу убежать к приятным воспоминаниям, чтобы укрыться от здесь и сейчас.

У нее почти получилось, но слова пастуха вернули ее обратно в реальность.

— Вы ничего с ней не сделаете! — Широко расставив ноги, мальчик встал, заслоняя ее собой. — Я пойду с вами в Дом Неба. Никто из вас и пальцем ее не тронет. Она принадлежит лишь матери матерей.

Мальнигаль насмешливо расхохоталась.

— Думаешь, я сделаю что-то такое, чего не одобрит мать матерей, — она махнула рукой охотникам. — Заткните его! Окончательно.

Оба обнажили ножи и, ухмыляясь, предвкушая победу, принялись кружить вокруг парня. Они двигались быстро, стараясь делать так, чтобы один из них постоянно находился за спиной у парня.

— Атакуй! — крикнула Шайя, зная, что это единственный шанс выжить в неравном бою.

Пастух поднял посох, чтобы обрушить его на одного из охотников. Смертельная ошибка. Его противник поднырнул под палку еще до того, как мальчик успел нанести удар. Нож угодил парню в живот. Темным фонтаном брызнула во все стороны кровь. Главный кровеносный сосуд был перерезан. Пастух умер еще до того, как успел осознать, что произошло.

Шайя отчаянно пыталась выбраться из пут, но добилась лишь того, что тонкая кожа еще глубже впилась в запястья.

— Твой маленький принц оказался лишь болтуном, — охотник схватил мальчика за длинные вьющиеся волосы, поднял труп. — Жаль, что он уже не сможет посмотреть, как поступают с бабами настоящие мужчины.

— Я убью тебя, — прошипела Шайя. — Скормлю твою печень собакам.

— Ничего не выйдет, — расхохотался мужчина, и в лицо Шайе брызнула слюна. — Видишь ли, ты уже не принцесса. Теперь ты наша шлюха.

Второй охотник схватил ее сзади и, подняв, уложил на валун. А потом задрал тунику.

Принцесса империи

Шайя не знала, сколько времени ее продержали взаперти. Несколько часов? Несколько дней? Холод пронизывал до самых костей. Раньше она думала, что это невозможно, но теперь она тосковала по времени, проведенному в козьем хлеву. Там хотя бы был свет. И тела животных давали тепло.

В этой камере царила темнота. Должно быть, она находилась где-то внутри скалы. Девушка уже не помнила, как именно попала сюда. От боли горела каждая клеточка тела. Но воспоминания спасли ее. Не только об Аароне. Еще о том, как она танцевала для отца на большом барабане. Тогда он гордился ею. И она даст ему повод гордиться еще раз. Она не наложит на себя руки, что бы они с ней ни сделали. Совершить самоубийство — значит сдаться. Она воин! Им придется убить ее. Сломать не смогут.

Шайя подняла голову — послышался какой-то звук. Шаги. Не тихие шаги священнослужительниц. Твердые, самоуверенные шаги. Скрипнул засов, и мгновение спустя в глаза вонзились кинжалы ослепительного света. Она застонала. Опустила веки, но свет продолжал жечь, пока она не подняла руку и не закрыла их еще и рукой.

— Что вы с ней сделали? — возмущенно спросил незнакомый голос. — Она принцесса империи! Как вы могли запереть ее в этой крысиной норе?

— Она сбежала. Она опасна, бессмертный, — это был голос Табиты, матери матерей.

— Ничего не хочу слышать. Если она сумела сбежать, это ваша вина. Вытаскивайте ее отсюда. Вымойте ее. Я хочу видеть ее в той большой комнате, где ты встречала меня. И я хочу, чтобы туда привели ваших ищеек. Это ведь они вернули Шайю. И обращайтесь с принцессой уважительно!

Шайя почувствовала, что кто-то приблизился к ней, но не осмелилась убрать руку от глаз. Чья-то рука коснулась ее щеки.

— Все позади, принцесса. Ваши страдания окончены.

Это не голос Муватты! Кто этот чужак, которого Табита назвала бессмертным? И что означают его слова? Неужели зима уже миновала? Неужели прошло столько времени? Она упрямо выпятила подбородок. Если настал день ее смерти, она умрет как воин.

Стоя прямо и не испытывая страха.

Кони

Свет все еще был мучителен. Шайя сильно щурилась, по щекам бежали слезы, и испытываемая из-за этого ярость сжигала ее. Проклятый свет! Она ничего не может с этим поделать. В комнате чересчур светло! Она была слишком велика, стены выкрашены в светлый цвет, и только на потолке — следы копоти от двух жаровен, источавших приятное тепло.

Напротив Шайи стоял воин-великан. Ей показалось, что она уже видела его. Теперь она вспомнила: он был капитаном стражи Курунты. Имени его она не помнила. Неужели Муватта послал его в качестве палача?

У воина было суровое лицо. С плеч свисала облезлая волчья шкура. Роскошный нагрудник сверкал золотом в свете жаровен. Руки сжимали рукоять огромной булавы. Воин смотрел прямо на нее. Рядом с ним стояла мать матерей, за ним — лейб-гвардия бессмертного. У всех у них были роскошные красные шерстяные плащи. Но ни один из них не был настолько высок, как великан с булавой.

— Значит, вы и есть Шайя, — он слегка поклонился. — До сих пор я видел вас только издалека. Я сожалею, что с вами обращались настолько плохо. Это произошло без моего ведома. Но и бежать тоже было неразумно.

Не этот ли голос она слышала в темнице? Шайя не была в этом уверена.

— Я предпочла умереть, сбежав, нежели быть запертой среди коз, как животное.

— Запертой среди коз? — Великан поглядел на Табиту. Старая жрица выглядела рядом с ним словно сморщенный ребенок, сплошная кожа и кости.

— Мы вынуждены были наказать ее, — заявила мать матерей. Она уверенно смотрела в глаза великану. — Ничто не происходило без воли Муватты.

— Моя воля иная. Шайя — жена бессмертного, хоть и не первая. По статусу — принцесса империи. И тот, кто запирает принцессу вместе с козами, оскорбляет меня и империю.

Табита униженно опустила голову. Шайя впервые видела ее такой. Мать матерей боялась этого человека. И о чем он вообще говорит? Меня и империю?

— Кто ты? — вырвалось у нее.

По комнате пробежал шепоток. Табита бросила на нее ледяной взгляд. Неужели она допустила ошибку?

— Я — Лабарна. После того, как премудрой Иште было угодно казнить бессмертного Муватту прямо на равнине Куш, где произошло сражение, за то, что он опозорил нашу империю, она приняла решение возложить бремя правления на мои плечи. Я новый бессмертный Лувии, принцесса. И, несмотря на то что я не праздновал с вами Небесную свадьбу, по законам Лувии вы все же одна из моих жен.

Шайя раздраженно поглядела на него. Никогда прежде не умирал бессмертный! Это какая-то бессмыслица! Они — избранники богов, они всего на одну ступень ниже их. И только увидев страх в карих глазах Табиты, принцесса-воин убедилась. С плеч свалился тяжкий груз. Все изменилось!

Больше ее не будут унижать. Теперь бояться будут ее. По крайней мере, в этот час. Она вспомнила обо всех унижениях, которым ее подвергали здесь, о жестоком убийстве пастуха, который попытался защитить ее.

— Я сожалею, что вынуждена сообщить вам, что здесь не то место, за которое его выдают, супруг мой, — Шайя не спускала глаз с Табиты, наслаждаясь зарождающейся паникой у нее на лице.

— Что это значит? — Слова были холодны, но в них чувствовалась твердость. Сомнений нет, Лабарна покарает жестоко, если его имя будут валять в грязи.

— Со мной не просто обращались, как с животным, — начала она, оглядываясь в поисках Мальнигаль, но жрицы не было. — Когда меня поймали после побега… — Шайя запнулась, борясь со своими чувствами. Твердо говорить не получалось. — … меня отдали охотникам, которые изнасиловали меня.

Лабарна побледнел.

— Это действительно так?

Шайя кивнула, не в силах произнести больше ни слова, взволнованная собственной слабостью.

Бессмертный обернулся к одному из своих лейб-гвардейцев и потребовал у него огромную двуглавую секиру. Затем вышел из комнаты широкими шагами, оставив за спиной ледяное молчание. Вскоре из сада послышались громкие голоса.

Шайя не двигалась с места, она не подошла к большому окну, из которого могла бы увидеть, что происходит снаружи. В комнате никто не шелохнулся. Только Табита повернула голову и неотрывно смотрела на нее. В ее глазах читалась немая мольба.

Шайя не обращала на нее внимания. Сколько она знала мать матерей, она была холодной и жестокой. Безжалостным тираном, которой был ведом лишь один ответ на провинности, как вольные так и невольные: суровые наказания! Пусть теперь на своей шкуре прочувствует эту беспомощность.

Шайя стояла прямо, хотя после той ночи, когда ее снова изнасиловали, ей казалось, что изнутри ее медленно пожирает комок льда. Придавала ей сил стоять прямо лишь перспектива отомстить. Глаза постепенно привыкали к дневному свету, далеко не настолько яркому, как ей показалось сначала. Она холодно смотрела на Табиту, пока та не опустила взгляд. Мать матерей поняла, что надеяться на пощаду глупо.

Когда Лабарна вернулся, его бронзовые поножи и бесшовная юбка были забрызганы кровью.

— Кто еще плохо обращался с вами, супруга моя?

Странно было слышать такое обращение от мужчины, которого она никогда прежде не видела. Однако первоначальное ощущение радости от того, что она перестала быть безвольной жертвой, улетучилось. Поэтому она устало ответила:

— Может быть, мы поговорим о Доме Неба с глазу на глаз? Я не хочу, чтобы это достойное уважения место пострадало из-за того, что некоторые священнослужительницы забыли о своих обязанностях. То, что я хочу сказать, не предназначено для ушей ваших воинов, — краем глаза она увидела, как задрожала Табита, словно охваченная лихорадкой.

Лабарна нахмурился, затем прогнал всех из комнаты нетерпеливым движением руки.

— Уходите!

— Кто еще? — спросил он, едва закрылась дверь. И Шайя рассказала, как ее постоянно унижали здесь. Она хотела, чтобы Лабарна понял, почему она бежала. Поначалу она с трудом подбирала слова, а потом заговорила свободнее, постепенно входя в раж.

По лицу бессмертного было видно, что услышанное приводит его в недоумение и вызывает гнев. Когда она закончила, он протянул ей окровавленную секиру.

— Я слышал о вас, принцесса. Я знаю, что вы водили в битву мужчин и завоевали уважение своим мужеством и мастерством. Хотите сами принести смерть своим врагам, супруга моя?

Она нерешительно молчала. О подобном мгновении на протяжении последних недель она не осмеливалась даже мечтать. Но не будет ли быстрая смерть слишком милосердной? Она хорошо помнила о множестве различных казней при Кочующем дворе, на которых присутствовала ребенком. Четвертование, медленное удушение, сражения с дикими животными. Ее отец всегда любил даровать своим врагам различную смерть. Самым жестоким наказанием было насаживание на кол. Иногда все заканчивалось быстро, но однажды прошло более двух дней, прежде чем худощавый невысокий охотник, укравший лошадей, облегченно испустил последний вздох.

— Кони, — негромко произнесла она. Это было бы подходящим наказанием для двух женщин, которым нравилось наблюдать за тем, как ее насилуют.

Шайя ни капли не сомневалась в том, что сделанное охотниками свершилось по приказу Табиты. Мальнигаль никогда не осмелилась бы действовать без одобрения матери матерей.

— Что вы сказали? Я не очень хорошо расслышал.

Шайя глядела в суровое лицо своего нового супруга. Он хотел устроить показательную казнь, чтобы укрепить свою власть. Одно ее слово — и мечты о мести станут реальностью.

— Я сказала «кони».

— Кони?

— Выкупом за меня было огромное стадо коней. Королевские конюшни Лувии славятся своими крепкими жеребцами. Я хочу, чтобы мать матерей и ее сообщница Мальнигаль провели остаток своих дней, вычищая королевские конюшни.

Он вздохнул.

— Я не ожидал от вас столь мягкого приговора. Вы удивляете меня. Я слыхал, что вы не оставляете в живых своих врагов.

— Вы считаете меня милосердной? У Табиты я научилась тому, в чем состоит разница между быстрым и суровым наказанием и продолжительным унижением. Я хочу, чтобы она на собственной шкуре прочувствовала свой урок. То, что она со мной сделала, оставило на душе раны, которые не заживут до конца моих дней… Не обманывайтесь, супруг мой, проведенные здесь, в Доме Неба, дни, сделали меня еще более жесткой и несгибаемой, чем когда-либо прежде.

Лабарна молча смотрел на нее.

Шайя догадывалась, что, должно быть, выглядит ужасно. Она провела не так много времени в подвале без света, как думала поначалу. Самое большее два дня, это она поняла по состоянию своих царапин и синяков. Недостаточно долго, чтобы все успело зажить.

— Я не могу отпустить вас, вы знаете это, — наконец произнес он. — Вы заслужили это, но ваша смерть нужна моему народу. Каждый ребенок в Лувии знает историю о Небесной свадьбе. Если невеста забеременеет, все будет хорошо и нашим полям будет дарован богатый урожай.

Шайя кивнула. А потом бесцветным голосом добавила то, что он не договорил о ритуале Небесной свадьбы:

— Но если невеста окажется бесплодна, это дурной знак для империи. Тогда она должна расстаться с жизнью. Ее кровь должна пролиться в борозды, а пепел ее должен быть развеян над землей, лишь это может предотвратить неурожай. Ваши традиции требуют моей смерти.

— Такова воля Ишты. Ни один человек не в силах изменить твою судьбу. На это не может повлиять даже бессмертный. Но я могу сделать так, чтобы на протяжении дней, оставшихся до вашей смерти, к вам относились с уважением, чтобы вы жили хорошо, и чтобы у вас всего было в достатке.

Шайя с горечью улыбнулась.

— Всего, кроме свободы.

— Я велю приковать вас, чтобы вы не сбежали снова, супруга моя. Хотите, чтобы в дальнейшем вашей темницей стала эта комната?

Шайя огляделась по сторонам. Нужно принять его предложение. Она сознавала, что он пытается доставить ей минимум неприятных моментов и что он просто обязан отреагировать на ее побег.

— Я согласна на все, если вы выполните два моих желания.

В его глазах вспыхнуло недоверие.

— Говорите, — холодно произнес он.

— Я хотела бы, чтобы священнослужительница Кара стала отныне матерью матерей в Доме Неба. Она молода, у нее доброе сердце. Это решение напугает ее до смерти. Она никогда не хотела получить эту должность, но я уверена, что она будет выполнять свои обязанности очень скрупулезно.

— Это желание я исполню. Чего еще вы хотите?

— Говорят, место, куда отправляются ваши умершие — это яма, глубоко под землей. И что там царит вечная тьма.

— Мы называем это Великой тенью. Мудрецы и священнослужители описывают это именно так, как вы говорите. Если глазам не на что смотреть, взгляд оборачивается внутрь. И если мы были чисты душой, мы находим там свет. Но большинство обречены на вечную тьму.

— Был мальчик, который защищал меня, когда оба охотника хотели лишить меня остатков чести. Пастух. За это он поплатился жизнью. Он лежит в полудне пути отсюда на пустынном склоне, брошенный на поживу стервятникам. Я хотела бы, чтобы его похоронили и дали масляную лампу для последнего пути. Я мало что знаю о его сердце, но у меня с души упал бы камень, если бы я была уверена, что в Великой тени у него всегда будет свет.

Проповедник

С гулко бьющимся сердцем Бидайн остановилась и посмотрела вслед Шелковой, свернувшей в узкий боковой туннель. Для вылазки в паутину тайных переходов Зара надела простую одежду и набросила на голову и плечи серый платок. Лицо ее было не накрашено. Ее было не узнать. Она по-прежнему была красива, но, идя пригнувшись, в поношенной одежде, она лишилась всего, что возвышало ее над детьми человеческими. Она не будет выделяться в толпе, а наоборот, станет невидимой. В некотором роде она была чародейкой.

От запаха водорослей, покрывавших стены здесь, внизу, спирало дыхание. На первом отрезке пути Бидайн думала, что придется повернуть назад. Но потом любопытство победило. Она тайком прокралась за Зарой через дыру в стене подвала. Интересно, куда идет их загадочная хозяйка? Юная эльфийка хотела познакомиться с ней поближе. Она была совсем не такой, как другие дети человеческие. Исполненной гордости и величия. Бидайн дважды разговаривала с ней, но оба раза не долго. Шелковая избегала ее. Она приняла ее саму и остальных в свой дом не по доброй воле. Но кто же отдает приказы Заре?

Бидайн тоже свернула в боковой туннель. Обнаружила на стене размытое зеленое пятно от мела. Под ним была нарисована группа пляшущих человечков. Что это — тайное послание?

Чьи-то шаги вспугнули Бидайн. Туннель и каналы искажали звуки, но она была уверена, что кто-то приближается сзади. Теперь она услышала и голоса.

Она поспешно побежала в ту сторону, куда ушла Шелковая, пытаясь совладать с зарождающейся паникой. Нет, чтобы ее заманили в ловушку — это невозможно! Зара не знала, что она идет за ней!

Она дошла до канала, по которому лениво тек темный вонючий ручеек. Бидайн не брала с собой огня, но в темноте видела хорошо. Поэтому от нее не укрылось, что здесь ей не пройти, не замочив ног. За ее спиной по каналу разносился звонкий смех. Нет, точно не преследователи. Однако эльфийка совершенно не собиралась выяснять, кто это такие. Нужно войти в эти сточные воды!

Теплая жижа поднималась выше лодыжек, а когда Бидайн двинулась дальше, в нос ей ударил запах фекалий, от которого она едва не лишилась чувств. Эльфийка зажала нос, стараясь дышать ртом.

В щелях между камнями сверкали темные глаза. Крысы? Что-то коснулось ее левой ноги. Это не крыса! Что может жить в этой жиже? Эльфийка ускорила шаг, но затем снова остановилась. Дно канала было слишком скользким. Его покрывала вязкая скользкая масса. Бидайн представила себе, что будет, если она поскользнется. Как воды этой клоаки брызнут ей в лицо и в глаза. Нет, спешки позволить себе нельзя.

Осторожно переставляя ноги, она пробиралась сквозь тьму канала. Снова что-то коснулось лодыжки. Что это такое? Вспомнились пиявки в болотах. Как они присасываются к коже — даже незаметно. Должно быть, они выделяют какой-то одурманивающий яд. Может быть, в другом месте это может быть полезно? Может быть, при обработке ран на полях сражений? Если таким образом можно обезболить раненых, это облегчит лечение. Бидайн не была целительницей, об обработке ран знала мало, но если думать о чем-то отвлеченном, это помогало забыть об ужасах, таящихся в канале сточных вод.

— Сестра?

Рядом с ней возник матовый огонек, открывая расположенный несколько в стороне вход в боковой туннель, который она пропустила. Ей улыбался беззубой улыбкой старик с венком седых спутанных волос, свисавших вокруг облысевшей макушки.

— Сюда, сестра. Вход к трем лепесткам легко пропустить.

Она кивнула, надеясь, что в полумраке этот человек не обратит внимания на ее растерянность. Три лепестка? Это еще что такое?

— Поспеши. Брат Барнаба вот-вот начнет свою проповедь.

— Спасибо, — коротко ответила она, протискиваясь мимо него. На этом брате была потрепанная тряпка, обмотанная вокруг бедер, он исхудал настолько, что остались кожа да кости. Интересно, что его снедает? Бидайн изо всех сил старалась не прикасаться к нему.

Как обычно, на ней были тонкие перчатки, чтобы скрыть покрытые шрамами руки, капюшон низко надвинут на лицо. Она понимала, что одета броско, слишком тепло для удушающей жары в подземных каналах, но, похоже, сына человеческого это не удивляло.

— Поспеши, дитя мое, — только и сказал он, улыбаясь ей приветливыми карими глазами. Затем закрыл покрытую темной грязью масляную лампу деревянной миской, и тут же снова стало темно.

Из-за света Бидайн лишилась ночного зрения. Она провела левой рукой по стене туннеля, стала ощупью пробираться вперед. Вскоре она услышала негромкий шепот множества голосов. Канал вскоре влился в туннель, в конце которого виднелся свет.

Из еще одного бокового туннеля вышли двое жилистых мужчин с густыми бородами. Ноги их было до колен покрыты грязью и фекалиями. Они улыбнулись ей, кивнули и направились на свет в конце туннеля.

Бидайн пошла за ними. Повсюду на стенах виднелись бесформенные пятна, нарисованные зеленым мелом. Она дважды видела пляшущих человечков. Неужели она попала на тайное собрание детей человеческих, которые поклоняются Зеленым духам, как богам? Может быть, Зара в числе этих заговорщиков? Какое дело дочери человеческой, которая купается в богатстве, до этих нищих? Тревога сменилась любопытством. Никто не удивлялся здесь при виде женщин, хотя в городе они встречались крайне редко. Бидайн почувствовала, что здесь действуют совершенно иные законы, нежели над землей.

Туннель впадал в большой поддерживаемый колоннами водосборник. Черная поверхность воды терялась в темноте. В свете факелов и масляных ламп, принесенных детьми человеческими, эльфийка увидела, что тот отрезок берега, на котором она стояла, сделан в форме широкой лестницы. И на этих ступеньках сидели сотни детей человеческих. Большинство их были оборванцами, но не все. Больше всего Бидайн удивилась тому, что примерно половина собравшихся оказались женщинами. Некоторые были ярко накрашены, прятали под просторными накидками красивые платья, не прикрывавшие грудь. Другие, судя по всему, были женами богатых купцов. Они стояли бок о бок с носильщиками со складов, рыбаками, крестьянами и мелкими ремесленниками.

Негромкие разговоры в толпе из-за особой акустики водосборника превратились в гудение, напоминавшее морской прибой в непогоду. Бидайн встала на верхней ступеньке и обвела взглядом собравшихся. Зару она не видела. Может быть, она шла не в этот водосборник? Неужели прошла мимо старика?

Бидайн оглядела канал, из которого вышла. Должно быть, это были водосливы, с помощью которых опорожняли цистерну, когда уровень воды поднимался слишком высоко. Как можно связывать питьевую воду со сточными каналами? Эльфийка невольно улыбнулась. Ее рассудок снова пытается отыскать какую-то банальность, чтобы отвлечься от опасности. В водосборнике собралось человек триста. Если она допустит малейшую ошибку, ей конец! Эту секту, которая посвятила себя служению Зеленым духам, преследуют. Их считают жестокими и непредсказуемыми. Но когда Бидайн снова обвела взглядом лица людей, она замерла. То, что она видела, не вписывалось в истории о зеленых. Они казались мирными.

Внезапно перешептывания стихли. Где-то вдалеке, на темной поверхности воды водосборника появился свет.

— Погасите огни, — крикнул кто-то в толпе. Факелы с шипением погрузились в воду. Огоньки масляных ламп затушили мозолистые пальцы.

— Он идет, — прошептал стоявший рядом с Бидайн мужчина. При этом он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен на далекий свет. Лицо его было искажено. — Он идет, избранный идет, — снова пробормотал он.

Плоскодонка приблизилась шагов на тридцать. По темной воде ее вел высокий молодой сын человеческий. Рядом с ним на коленях стояла женщина в белоснежном белом платье. У Бидайн захватило дух. Это была Зара и в то же время не она! Теперь она казалась похожей на невинную юную девушку. В ней не осталось ничего от соблазнительной женщины, в ногах у которой валялись влиятельные лица этого города. И ни следа одежды, в которой она бежала в туннель. За ее спиной, глядя на толпу, возвышался худощавый мужчина со всклокоченной бородой. На нем была простая серая туника. Было в нем что-то такое, что Бидайн не могла облечь в слова. Отвести от него взгляд было невозможно. Каждый его жест был похож на обещание. Он был единым целым с этим миром. Воплощенная в человеке гармония.

— Дети мои, — произнес он и развел руки, словно желая обнять всех. — Вас снова стало больше. Вы наполняете радостью сердце матери нашей.

По телу Бидайн пробежала дрожь. Она попыталась открыть Незримое око. Может ли этот человек плести заклинания? Говорят, дети человеческие лишены этого дара. Но судя по всему, он не такой.

Бидайн зачарованно слушала его слова. Он говорил звучным теплым голосом о любви ко всему живому и о том, что природа восстанет против людей, если они будут продолжать наносить миру настолько глубокие раны. Он сравнил землю с телом большой богини.

— Как вы поступите, если вас укусит блоха? — крикнул он в лицо верующим. — Вы раздавите ее! Но насколько мы меньше блох. А что вы делаете, когда травите паразитов? Вы ищете места, где их много, ищете гнид. А где нас много? В городах, у храмов, ослепленные жрецы которых не поняли истины этого мира! Нангог не была создана ни девантарами, ни божественными драконами. Ее сила ограничена, и если Нангог хоть раз шевельнется во сне, падет голова Львиноголового. Она шевельнется снова. Она просыпается. Пришли те, кто пробудит ее!

При этом Бидайн показалось, что, произнося эти слова, жрец поглядел прямо на нее. Она заставила себя успокоиться. Нельзя делать ничего, что привлекло бы внимание.

Плоскодонка почти достигла первой широкой ступени. Некоторые верующие ступили в воду. Они протягивали руки к жрецу, хотели, чтобы он прикоснулся к ним, чтобы ощутить его всем телом.

— Нангог знает о тебе, Амур. И о тебе, Элиас, и о Тараке и о Байдуре. Богиня знает ваши слабости и вашу преданность. Она говорила со мной в эту ночь. Я должен передать вам всем послание. Тебе, Норам, и тебе, Сакур.

Казалось, он знает по именам каждого. Священнослужитель выпрыгнул из лодки и исчез в толпе. Человек, который привел плоскодонку к берегу, попытался заслонить жреца от толпы. Он казался молодым и сильным, но ему нечего было противопоставить энтузиазму сотен людей.

Бидайн все еще стояла на самой верхней ступеньке, но не могла разглядеть, что происходит в толпе. Где Зара? Еще только что она была рядом с проповедником. Хоть бы с ней ничего не случилось в этой толпе. С ее чудесной кожей.

Бидайн как-то прикоснулась к ней, когда Зара была в платье, почти полностью открывавшем ее спину. Она действительно заслужила свое имя: Шелковая, ибо кожа ее тоже была нежной, как шелк. Юная эльфийка мечтала о том, что однажды у нее тоже будет такая кожа. Ливианна намекала, что умеет плести заклинания, которые могут даровать ей такую кожу. Но для этого Бидайн должна была ступить на тропы темной магии. Она глядела на море движущихся рук, накатывавшее на проповедника. Детей человеческих так много. Кто заметит пропажу двух или трех?

— Нангог знает каждого из вас, — крикнул священнослужитель, словно почувствовав ее мысли.

— Во имя богини, я прошу самых пугливых из вас покинуть город! Возьмите с собой своих близких. Избегайте всех поселений, а также гор, побережий и моря. Бегите на широкие равнины. Однако же те, чья вера тверда, как скала, на которой мы стоим, оставайтесь. Ибо вера будет щитом вам и сохранит ото всех напастей. Тот, кто отважен, увидит, как восстанет Нангог. Уже близко те пятеро, о которых в давние времена говорилось, что они разобьют оковы Нангог.

Бидайн отошла ко входу в канал, который привел ее в водосборник. Нужно предупредить остальных! Откуда жрец знает о них? Говорит ли его устами Шелковая или действительно Нангог? Но кто бы это ни был, нужно поторопиться, ибо весть о пятерых скоро распространится по городу среди приверженцев Великой богини. А этих детей человеческих преследуют. Что, если под пытками один из них заговорит о пятерых? Их появление в Золотом городе не осталось незамеченным. Их видел как минимум тот Шрамолицый, Коля, и лейб-гвардия наместника Валесии. Дом Шелковой надо срочно покинуть!

— Через неделю, братья и сестры, мы с вами встретимся у пяти лепестков лотоса. Там спящая богиня откроет нам свою силу. Она сотворит чудо и спасет всех тех, чья вера тверда и непоколебима.

Бидайн отвернулась и торопливо пошла прочь по каналу. Никто не обращал на нее внимания, поскольку все смотрели на проповедника. Она побежала. Нужно поговорить с Нандалее и предупредить остальных. Время утекает меж пальцами.

Их присутствие в этом мире — уже не тайна, и, думая о том, сколько еще их не раскроют, нужно думать лишь о везении.

Предательница

Аркуменна нежно провел рукой по спине Шелковой. Он скучал по ней больше, чем следует.

— Тебя не было слишком долго.

Зара слегка обернулась к нему и одарила одним из тех взглядов, что разжигали в нем пламя.

— Я тоже скучала по тебе.

Ни одной другой шлюхе он не верил с такой радостью, как Заре. Она была мастерицей иллюзии. При встрече постоянно возникало чувство, что она — молодая дворянка, с которой у него начался тайный роман. Он был старше ее лет на двадцать, но когда Зара смотрела на него вот так, годы спадали с плеч. Он притянул ее к себе, наслаждаясь ощущением ее теплого тела.

— Что ты выяснила насчет Коли? Он все еще находится под защитой бессмертного Аарона?

— Не думаю. Он больше не в лейб-гвардии бессмертного, и большинство оловянных ушли вместе с ним. Но, похоже, они не ссорились с бессмертным. Просто закончился срок контракта.

Он продолжал гладить ее по спине. Ему думалось значительно лучше, обнимая женщину, которая только что освободила его от тех соков, что затуманивают разум мужчины, заставляя его откалывать самые безумные фокусы. Ему тяжело было смириться с необходимостью использовать Зару в интригах против Коли. Но он прекрасно осознавал, что друсниец в любом случае потянется к ней. То, что сутенер хочет внимательнее присмотреться к лучшей кобыле в стойле — всего лишь закономерность.

— Он поверил в твою историю?

Зара рассмеялась.

— Честно говоря, я была поражена тем, насколько хорошо ты представляешь себе образ мыслей этого драчуна. Я заставила его ждать, и он поступил именно так, как ты и предполагал. Он схватил несчастного парня, которого ты сделал моим «братом», и принялся шантажировать меня им. Он даже отрезал ему палец, чтобы я увидела, насколько он серьезен. После этого я «сломалась» и, обливаясь слезами, подчинилась ему, — она снова расхохоталась своим звонким, удивительно мелодичным смехом. — Он поверил всему, мой мастер обмана.

— Одно дело придумать что-то, и совсем другое претворить этот обман в действие. В нашем случае, пожалуй, сыграло на руку то, что мы не слишком далеко уходили от правды.

Зара действительно стала женой переводчика с площади Тысячи языков после того, как с ее братом случилось несчастье. Вот только ее настоящий брат этого несчастного случая не пережил. Парня, которого Коля считал братом Зары, Аркуменна нашел в одной из городских богаделен. Он никогда не проболтается, поскольку повредился рассудком. Пусть Коля делает с ним все, что захочет. Важно было лишь заставить друснийца считать, что он крепко держит Зару в руках и что она не осмелится предпринять что бы то ни было против его воли.

Если бы они не подсунули Коле фальшивого брата, он искал бы, пока действительно не нашел бы слабое место Зары. Больные места есть у каждого человека.

Аркуменна обвел взглядом совершенное тело своей возлюбленной. Он знал Зару чуть больше полугода, но никогда прежде не западал так на женщину. Возможно, даже хорошо, что он может видеться с ней так редко, пока Коля еще ходит по этой земле. Ларис Трурии хотел быть совершенно уверен в том, что бессмертный Аарон никоим образом не замешан в делах друснийца. В принципе, сложно себе представить, чтобы бессмертный связывался с публичными домами. Но с ребятами из Арама никогда нельзя знать наверняка. Они сложные и не такие потрясающе предсказуемые, как друснийцы.

То, что правитель делает капитаном своей лейб-гвардии такого человека, как Коля — это просто ненормально. И еще более странно то, что он слышал о земельной реформе, запланированной Аароном. Он никогда не думал, что бессмертный Арама сумеет победить Муватту с войском, состоящим из крестьян. С таким человеком нужно вести себя осторожно! С ним все возможно. Он не удивится, если Аарон в курсе, что часть его лейб-гвардии взяла под контроль публичные дома Золотого города.

И как Аркуменне ни хотелось казнить убийцу своего друга Леона, нужно было быть осторожным. Бессмертного провоцировать он не хотел. Аарон был таким человеком, который мог пойти войной на Валесию, если заподозрит, что одного из его доверенных лиц убил военачальник другой империи. Он слишком импульсивен для правителя. Целиком и полностью руководствуется чувствами. Арамец, в общем.

— Завтра мне нужно к Субаи. Так приказал Коля. Он хочет, чтобы я поддерживала дружбу с наместником. То, что я пришла сюда сейчас, тоже было его желанием.

Мысль о том, что завтра прекрасная Зара будет лежать в объятиях дикаря, была неприятна. А прежде, возможно, — в постели этого Мясоголового. Нужно уладить вопрос с Колей как можно скорее — и тогда Зара будет принадлежать ему одному!

— Что с твоим лицом? — Зара мягко поцеловала его в лоб. — Неужели думаешь, что мне нравится ходить к Субаи? От этого парня вечно несет лошадьми. И он… — Она на миг запнулась. — Ему нравится мучить женщин. Один раз он заставил меня смотреть, как стегали плетью одну из его рабынь, пока кожа на ее спине не порвалась в клочья. После этого он овладел мною, дико и страстно. Чтобы поднять свое мужское достоинство, ему нужно пролить кровь. Не знаю, что с ним такое. Он пугает меня. Как-то я слыхала, что его младшая сестра обскакала его на глазах у его отца. Будто бы она была великой воительницей, которую уважали все ее подчиненные. Похоже, постоянное наблюдение за тем, как она добивается всего, о чем он может лишь мечтать, затуманило его разум.

Аркуменна был знаком с Субаи лишь по приемам и крупным храмовым праздникам. Он презирал его. Ишкуцайя не уважали, их боялись. И до сих пор ему не удалось подкрепить свои штандарты ни одной блистательной победой. Он всего лишь злобный слабак!

— Я позабочусь о том, чтобы он узнал, что ты и моя любовница.

Шелковая испуганно поглядела на него.

— Я не хочу, чтобы ты втягивал меня в политические игры.

— Ты давно втянута в них, — ему нравилось видеть ее испуганной. Это бывало редко.

— А если он сделает со мной что-то, чтобы задеть тебя? Никогда не знаешь, как мыслят эти коноводы!

— Дикари всегда очень просты, — с улыбкой успокоил ее Аркуменна. — Кем бы они ни были — друснийцами или вонючками из Ишкуцы. Он не осмелится спровоцировать меня. Он меня знает. Он знает, что я одержал победу в семи крупных сражениях и двадцати трех стычках. Каждый раз, когда я воевал за Валесию, друснийцы в конце концов теряли кусочек своей земли, уступая ее бессмертному Ансуру. Он не осмелится причинить тебе боль.

Она снова одарила его одним из своих головокружительных взглядов.

— Ты развязал бы ради меня войну?

— Я испепелил бы весь мир, — легко согласился он. — Такая женщина, как ты, того стоит.

Кончики ее пальцев играли с его сосками.

— Такого не говорил мне ни один мужчина. Не то чтобы я верила тебе… Но новый комплимент — это такая редкость. Почти такая же, как серьезный комплимент.

Аркуменне не нравилось, когда она бывала в таком настроении. Иногда Зара становилась поразительно циничной для женщины.

— Почему ты хочешь убить Колю? Если его не будет в живых, его место вскоре займет кто-то другой. Это дело с публичными домами слишком заманчиво. Ни один золотой прииск во всем Нангоге не приносит таких верных доходов. Может быть, это интересует тебя?

— Я знал Леона больше двадцати лет. Он был трурийцем, как и я. Наша провинция не слишком богата, почти нет полезных ископаемых. Деньги мы зарабатываем, продавая красивую керамику и дорогие украшения. В таком деле золото публичных домов — серьезное искушение. Я пользуюсь большим авторитетом в Валесии, но это приносит только врагов, денег не дает.

В прошлом Леон позаботился о том, чтобы на моих праздниках всегда присутствовало достаточно красивых девушек, чтобы ублажить всех важных гостей. Я ссудил ему денег, когда он решил поехать сюда и открыть публичные дома.

Вынужден признаться, что, когда я был ларисом Трурии, самым надежным источником дохода было золото, которое текло с Нангога. Когда этот источник иссяк, я попросил бессмертного Ансура сделать меня наместником в Золотом городе. Поверь мне, Зара, мои враги были счастливы, когда я сложил с себя полномочия командующего на границе с Друсной. Пусть теперь другие сражаются с варварами в лесах. Они храбрые воины. Я уверен, что некоторые князья, считающие, что хорошие интриганы обязательно являются и хорошими полководцами, не досчитаются своих голов, — последовал несколько театральный вздох. — И, несмотря на то, что я пришел в новый мир с новой должностью, я буду делать то же самое, что делал всегда: сражаться с друснийцами. Как только я буду полностью уверен в том, что Коля не находится под защитой бессмертного Аарона, я нанесу удар. А с тобой поступлю так, как всегда поступал со своими самыми храбрыми воинами: щедро одарю.

— Если Коля умрет, я снова стану свободной женщиной. Какой же более дорогой подарок могу я желать? Мне больше не придется притворяться, что он чудесный любовник. Не придется больше смотреть на его отвратительное лицо, пока он, истекая потом, овладевает мной. Этого хватит, — она все еще играла с его сосками, но взгляд ее посуровел. Аркуменна невольно спросил себя, не думает ли она так же и о нем. Он уже не молод. Привлекательны его подарки и власть, а не его тело.

Он взял ее руки, поцеловал каждый пальчик, затем опустил ее руку себе между ног.

— Я уверен, что сумею найти для тебя подарок, который ты оценишь выше своей свободы. Это будет нечто осязаемое. Нечто не столь преходящее.

Зара слегка усилила давление и хитро поинтересовалась:

— Ты, случаем, не собираешься подарить мне ребенка?

Аркуменна громко расхохотался.

— Ты — мать? Нет, мы не поступим так друг с другом.

Она посмотрела на него одним из своих совершенно особенных взглядов, и внезапно он потерял уверенность в том, что это была просто шутка.

— Я чувствительна к подаркам, — с многозначительной улыбкой произнесла она. — Может быть, у меня тоже есть для тебя подарок. Насколько значительно твое положение среди наместников?

Хорошее настроение улетучилось. Неужели она решила напомнить ему о том, насколько слаба его позиция?

— Меня назначили последним. Все остальные наместники находятся здесь дольше. Я не настолько богат, чтобы постоянно закатывать дорогие пиры или привлекать к себе внимание роскошными кортежами, проносимыми по улицам. Мое слово значит немного на собраниях наместников.

— И больше всех раздражают тебя последователи этого проповедника-ненавистника, который говорит о Зеленых духах и Скованной богине?

Аркуменна привстал, схватил ее за запястья и холодно произнес:

— Мне не сильно нравятся женщины, которые интересуются государственными делами. Может быть, теперь тебе пора уходить?

— И ты не хочешь получить мой подарок? Всего за одну неделю я могла бы превратить тебя из самого недавнего в самого значительного из наместников, — в ее глазах таилась твердость, полностью изменившая ее. До сих пор это казалось ему милым, но теперь он впервые спросил себя, не слишком ли много у нее лиц.

Он отпустил ее и улыбнулся, как и каждый раз, когда чувствовал угрозу. Эта улыбка обманывала большинство людей, скрывая его истинное настроение.

— Некоторые вопросы не улаживаются в постели, красавица моя.

— В этом вопросе у меня несколько иной опыт, — она снова поцеловала его в лоб, грациозно поднялась с постели. — У меня такое ощущение, что я наскучила тебе. С твоего позволения я удалюсь.

Он схватил ее за руку.

— Что?

Казалось, она в отчаянии.

— Ты вдруг стал таким холодным. Мне кажется, я обманулась в тебе. Тебе, как и другим мужчинам, нужны лишь приятные часы со мной.

Аркуменна выпустил ее руку, провел ладонью по ее губам.

— Я ведь сказал тебе, что не люблю, когда женщины вмешиваются в политику. Вы не созданы для этого. Ваш разум не в силах охватить все запутанные переплетения. Ты рассердила меня. Ты знаешь это. А теперь выкладывай свою тайну, и мы забудем об этом.

Мгновение Зара задумчиво глядела на него, затем произнесла:

— Но ты должен поклясться мне, что всегда будешь защищать меня. То, что я расскажу, сделает тебя могущественнее. Но мне это может стоить жизни. Есть много тех, кто без колебаний убил бы меня, чтобы запечатать уста навеки.

Аркуменна невольно улыбнулся. Вот это и есть одна из причин того, что женщинам нечего делать в политике. Они всегда впадают в такую патетику.

— Я всегда буду защищать тебя, пока бьется мое сердце, пока восходят обе луны над горизонтом Нангога. Ты же знаешь, я без ума от тебя, даже несмотря на твои поддразнивания, — он притянул ее к себе, почувствовал ее теплое тело, вдохнул ее восхитительный аромат. Затем поцеловал долго и страстно.

Когда их губы разомкнулись, в глазах ее сверкнула влага.

— Это было чудесно, — прошептала Зара. — Я доверяю тебе, как никому другому. Поэтому ты должен узнать мою историю. Я знаю, когда священнослужитель, проповедующий от имени Скованной богини, в следующий раз соберет вокруг себя своих верующих. Они встречаются в месте, которое называют пятью лепестками лотоса. Это большой водосборник для сточных вод, в который впадают пять каналов. Он расположен в лабиринте под городом. Ты сможешь взять в плен всех приверженцев богини одновременно. Сердце этого движения бьется в этом городе. Если ты вырвешь его, то построенный ими культ рухнет. Ты повернешь историю Нангога в новое русло. Твое имя навеки будет вписано в анналы этого мира.

Человек в камне

Еще три дня

Нандалее отодвинула от себя осколки глиняной дощечки, потерла глаза, которые пекло немилосердно. Она снова и снова перечитывала текст и сейчас уже могла рассказать его на память и, закрыв глаза, видеть перед собой странные знаки письма, похожие на отпечатки птичьих лапок. Вчера она нашла разбитую дощечку под шкафом архива храма Живого света. Обломки были настолько сильно покрыты пылью, что, судя по всему, пролежали там не один год. До этого она просмотрела сотни текстов, не найдя ничего, и с каждым днем ей все труднее становилось объяснять приветливой жрице Живого света, почему она снова и снова приходит в архив храма.

В последний раз пробежав глазами строчки, она попыталась расшифровать историю, сокрытую за криптическим текстом. Может быть, эти семеро — без вести пропавшие первые семеро наставников Белого чертога? Кто еще мог представлять такую опасность, что потребовалось вмешательство девантаров? Что они сделали с выжившим? И почему Ливианна и Бидайн, искавшие в архиве храма Ишты, не нашли и следа этого человека в камне? Его ведь, должно быть, отнесли туда.

Может быть, Чернокрылая — это не Ишта, а другой девантар?

Негромкое покашливание оторвало Нандалее от размышлений. В дверях архива стояла хранительница знаний, рыжеволосая женщина средних лет с молочно-белой кожей. Нандалее бросила на нее лишь краткий взгляд. Одежды священнослужительниц казались Нандалее странными. На всех были бесшовные юбки изысканных ярких цветов: солнечно-желтый с красной бахромой, ярко-голубой с золотым подолом… Казалось, каждая жрица носит свои цвета. Их узкие блузки с полудлинными рукавами были скроены таким образом, что не прикрывали грудь женщин. Нандалее не была ханжой, напротив, она любила развлекаться, подразнивая Гонвалона двусмысленными разговорами, вызывающе соблазняя его, когда ей хотелось нежности. Но показываться полуголой прилюдно, как эти священнослужительницы Живого света — это нечто иное. Этого она не понимала.

Девушка осторожно положила фрагменты дощечки на дно одного из тех ящичков, в которые здесь, в архиве, складывали эти хрупкие документы. Затем уложила сверху другой текст, который, собственно, и должен был лежать в этом ящике. Там были списки с именами всех собирателей облаков, которые когда-либо возили по небесам священнослужительниц Живого света.

Не обращая внимания на очередное покашливание жрицы, Нандалее сначала положила на стол, за которым читала весь день, маленький серебряный слиток, а затем поставила ящичек с дощечками в одну из многочисленных стенных ниш. На передней стенке ящичка было написано, тексты на какие темы можно в нем найти. Здесь были тысячи дощечек, которые представляли собой банальные административные документы, но Нандалее находила и отчеты о путешествиях, тексты по архитектуре и описания произведений искусства.

Тем временем рыжеволосая, нимало не смущаясь, взяла серебряный слиток себе. Они вместе прошли по длинному туннелю, ведущему наверх, к храму.

Если архив в глазах Нандалее сам по себе служил указанием на тот факт, что священнослужительницы Живого света интересуются всем прекрасным, то их храм был единственным доказательством этого тезиса. На покрашенных белым стенах коридора были написаны фрески, изображавшие флот на ослепительно-синем море. Все корабли были ярких цветов: красные, синие или желтые. Их стройные корпуса бороздили море, в котором резвились дельфины и другие морские животные. Священнослужительницы бросали в воду цветы и, торжественно поднимая руки, смотрели на сверкающий луч света далеко на горизонте. Равномерно расставленные по полу масляные лампы отбрасывали на стены янтарный свет, заставляя его плясать и умножать блеск красок.

Как и всякий раз, хранительница знаний и в этот вечер проводила Нандалее через главный зал храма, хотя наверняка существовали и другие выходы наружу. Несмотря на поздний час, здесь в немой молитве стояли бесчисленные толпы верующих, либо просто ходили меж колонн, радуясь красоте храма. Она тоже провела немало времени среди колоннад, когда пришла сюда впервые. Это было наполненное гармонией место, совершенно не сочетавшееся с тем, что она видела в других местах в Нангоге, все труды рук человеческих. Всякий раз, проходя по этому залу, она думала об Элеборне. Ему наверняка понравился бы храм Живого света. Интересно, где он теперь? Раньше он любил создавать скульптуры из света и воды, преходящие произведения искусства, единственная польза от которых заключалась в том, что радовала глаз наблюдателя.

Священнослужительницы храма могли бы быть его ученицами. В одной из больших золотых чаш у дальней колоннады горел яркий огонь. Движущиеся зеркала из бронзовых пластин ловили отблески огня и переводили их на стены и колонны. Другие, должно быть, горели под полом. Их отблески падали через стеклянные пластины, между которыми текла вода, отбрасывая на белый потолок причудливые отблески света, в которых угадывались узоры волн. Кроме того, из потайных комнат в стороне от колоннады раздавались негромкие удары гонга и пение. Здесь было зачарованное место, приглашавшее вспомнить о своей внутренней сути.

Но сегодня Нандалее не смотрела на чудеса зала с колоннами. Слегка кивнув, она попрощалась с рыжеволосой жрицей, а затем торопливо устремилась к бронзовым дверям, спустилась вниз по лестнице к паланкину, ждавшему ее там весь день.

— К дому Шелковой, — крикнула она носильщикам, задергивая занавески и опускаясь на подушки. Спина затекла от проведенных в архиве бесчисленных часов. Она не привыкла сидеть целыми днями и читать. Эльфийка предпочла бы еще раз пройти по болотам, где они повстречались с собирателем облаков. Она представила себе, что сказала бы на этот счет Бидайн, и улыбнулась.

Вскоре она снова принялась думать о человеке в камне.

— И когда увидел Живой свет, что ужас не побежден, взял он человека, от которого не хотела отступаться тьма, и заключил его в камень, чтобы тьма погибла во тьме, — негромко повторила Нандалее. Что это было — просто какой-то сомнительный текст или же она наткнулась на след другого драконника, приходившего сюда за многие века до ее рождения?

Перед воротами в дом Шелковой скучали несколько бойцов, всегда сопровождавших Колю во время его визитов. Взгляды, которые они бросали на Нандалее, когда она проходила под воротами, были противны эльфийке. Ей пришлось протискиваться между ними. Они прикасались к ней, делали недвусмысленные намеки и сравнивали ее с женщинами, имен которых она не знала и особые умения которых она предпочла пропустить мимо ушей. Она была уверена в том, что сумеет совладать с этими грязными свиньями в мгновение ока, даже без оружия. Она достаточно часто мерилась силами с Айлин, мастерицей боя без оружия. Той драконницей, которая вместе с Гонвалоном пришла, чтобы спасти ее от троллей и которая так безжалостно избила ее в Белом чертоге. Нандалее вздохнула. Здесь нельзя поступать подобным образом, поэтому она быстро спустилась по лестнице, которая вела в покои, предоставленные им Шелковой. С верхнего этажа доносились страстные стоны хозяйки дома. Слышались звуки соприкасающихся тел.

«Как Зара может терпеть это покрытое шрамами лицо. Прежде чем мы покинем Нангог, нужно будет перерезать ему горло», — раздраженно подумала Нандалее. Хотя бы так они смогут отплатить Заре за гостеприимство. Вообще этот ублюдок мог бы и держаться подальше от этого дома, чтобы не вредить славе Шелковой. Очевидно, страсть возобладала над рассудком.

Товарищи ждали Нандалее в удивительно подавленном настроении.

— О нас говорил человеческий проповедник. Будто бы мы — те самые пятеро, что изменят этот мир, — произнес Гонвалон, едва за ней закрылась дверь. — Бидайн слышала это.

— Нужно убираться отсюда, — решительно произнес Нодон, когда Нандалее выслушала историю о приключениях Бидайн в каналах. — Этот дом уже перестал быть безопасным. Зара принадлежит к числу тех, кто поклоняется Зеленым духам. Она тоже слышала пророчество насчет пятерых, и она уже наверняка догадалась о том, кто имеется под этим в виду.

— Разве так не было с самого начала? — возразила Нандалее. — Нангог послала ее, потому что она — одно из ее доверенных лиц. Потому что она доверяет ей.

— Есть еще одна причина для тревог: мы находимся в том самом доме, в который вхож сын человеческий, уже однажды видевший тебя, Бидайн и Гонвалона. Один из вас отрубил ему тогда руку! — Нодон был вне себя. — Как думаете, что будет, если он вас узнает? Нужно подыскать себе другое жилище.

— Разумно ли это? — вмешалась Ливианна. Обводя взглядом собравшихся, она казалась совершенно спокойной. Бидайн наверняка рассказала ей первой о своем открытии. У нее было больше всего времени, чтобы трезво поразмыслить о новом повороте событий. — Значит, сейчас есть сотни детей человеческих, которые ждут того, что пятеро чужаков принесут им будто бы избавление. В их глазах мы можем быть повсюду в городе. Бидайн видела, что приверженцы Нангог происходят из всех слоев населения. Если мы, пятеро довольно приметных особ, будем искать новую квартиру, это будет чистой воды глупостью! Я за то, чтобы остаться здесь. И если этот Коля, который каждый день приходит к хозяйке дома, превратится в проблему, я с удовольствием решу ее раз и навсегда.

Произнеся последние слова, она улыбнулась так, что у Нандалее по спине пробежали мурашки. Почему Бидайн изо всех наставников Белого чертога выбрала именно Ливианну? Ничего хорошего из этого не выйдет! Ливианна давно уже сошла с тропы света. Ей нравилось казаться холодной и безжалостной. И она утащит Бидайн за собой во тьму.

Нандалее снова вспомнился текст с разбитой глиняной дощечки: и Живой свет увидел, что ужас не побежден, взял он человека, от которого не хотела отступаться тьма, и заключил его в камень, чтобы тьма погибла во тьме. Может быть, речь идет о той разновидности тьмы, что носит в себе Ливианна?

— Ливианна права, — согласился Гонвалон. Нандалее стало больно от того, что он встал на сторону чародейки. Сказанное ею казалось правильным, но, несмотря на это, Нандалее не могла избавиться от ощущения того, что прислушиваться к ее совету будет неправильно.

Краем глаза она поглядывала на Гонвалона, сидевшего за столом, слегка отвернувшись от нее. Вот уже несколько дней он ведет себя странно. Ищет близости с ней и в то же время держится отстраненно. Что-то не так. Может быть, он что-то скрывает от нее? Или она просто слишком напряжена?

— Нам нужно подумать еще кое о чем, — продолжал мастер меча, возвращая ее к реальности. — Может быть, это послание было адресовано в первую очередь не верующим. Может быть, оно предназначалось нам! Нангог — богиня, и, судя по всему, она все еще связана почти со всем в своем мире — несмотря на то что она была лишена власти и права вмешиваться слишком явно. Она подталкивает нас прийти к ней. Мы должны проявить больше мужества и не тратить свое время на поиски самого надежного способа!

Нандалее потянулась к амулету на шее. Дыхание Ночи говорил очень недвусмысленно. Эту безделушку нельзя потерять. И ни в коем случае не допустить того, чтобы она попала в руки девантаров.

Да, они должны проявлять мужество, но не безрассудство. Их рейд не имеет права закончиться так же, как вылазка семи наставников. Нужно найти надежный путь внутрь кратера. Или хотя бы выяснить, какие опасности ожидают их там.

Нандалее рассказала своим товарищам о разбитой глиняной дощечке.

— Ты не находила упоминаний о человеке в камне в архивах храма Ишты, Ливианна?

— Нет. Единственное, что я там нашла — это похотливого жреца, горделиво именующего себя Хранителем Глубинных чертогов. Он не верховный жрец храма, но один из главных. Он осыпал нас с Бидайн кучей двусмысленной лести и намеков на все тайны, которые ему известны. В этом мире, где практически нет женщин, мужчины, похоже, совершенно сошли с ума. За сорванный украдкой поцелуй он позволил мне взглянуть на глиняную дощечку, где написано, что верховные жрецы связаны с делами о контрабанде, — Ливианна презрительно фыркнула. — Мне кажется, что в Глубинных чертогах нет ничего, кроме паутины. В том месте я совершенно не чувствую магии.

— Ты открывала Незримое око в храме? — в ужасе переспросила Нандалее. — Именно там! Ты хочешь выдать всех нас?

— Как видишь, я еще жива, и по нашему следу не идут девантары, верно? — совершенно спокойно парировала Ливианна. — Мы достаточно долго вели себя сдержанно. Кроме того, я считаю, что Нангог отправила нам послание. Мы должны поспешить. Мы нужны ей. Мы не можем позволить себе тратить время в каких-то там архивах. Там мы не найдем ничего такого, что нам было бы нужно. И человек в камне вряд ли поможет нам.

— Я знаю, что мы на верном пути, — настаивала Нандалее.

Она поглядела на Нодона, который с каменным лицом стоял, прислонившись к стене.

— Ты выяснил что-то новое о цапотцах? И что насчет того светловолосого парня, который, вполне возможно, эльф?

Он покачал головой.

— Светловолосого я не нашел. Возможно, он не показывается, потому что заметил, что его разыскивают. Или он был настолько глуп, что позволил заманить себя в храмовые сады. Возможно, там есть спуск в кратер. Я бы…

— Еще три дня, — оборвала его Нандалее. — Ровно столько времени вы пойдете еще моим путем, пытаясь разведать тайны Нангога. Пока что мы не станем идти на риск, не представляя, что нас ждет!

Путь во тьме

— Нандалее слишком юна, чтобы вести нас. Она заблудилась и слишком горда, чтобы признать это. Эти бесконечные часы над записями ничего не дают. Нодон не послушал ее с самого начала и пошел своим путем. Теперь я поступлю точно так же. Как насчет тебя, Бидайн?

Паланкин слегка качнулся назад. Их несли по одной из бесконечных городских лестниц. Ливианна почувствовала, как ее тело вжимается в подушки. Бидайн держалась за две рукоятки между подушками. Ученица низко натянула капюшон на лицо, чтобы оно полностью оставалось в тени, и, несмотря на это, отвернулась, чтобы не встречаться с ней взглядом. Бидайн любила не подставляться неприятностям.

— Я не знаю, как иначе мы должны поступить, — наконец негромко ответила она.

Ливианна схватила свою ученицу за руки, заставила ее отпустить рукоятки. Молодая эльфийка слегка скользнула ей навстречу.

— Иди со мной, и я покажу тебе, что нужно делать, — провела рукой по тонким перчаткам. — Можно посмотреть на них?

Бидайн робко кивнула. Стояла удушающая жара. Наверное, никто, кроме нее, во всем этом городе не носит перчаток. Ливианна стянула тонкую кожу перчаток с изящных пальцев Бидайн. На белой коже с тыльной стороны ладоней виднелся решетчатый узор. Такие шрамы покрывали все ее тело. Казалось, будто ее замотали в рыбацкую сеть из раскаленной проволоки. Ничто не могло стереть эти шрамы.

Паланкин снова выпрямился. Эльфиек окружил рыночный гул и вонь несвежей рыбы.

— Я верну тебе красоту, — произнесла Ливианна и улыбнулась. — Нет, извини, твою безупречную кожу. Красивой ты была всегда. Если бы ты не пряталась, я уверена, что многие мужчины сочли бы твою внешность не недостатком, а загадочной экзотикой.

— Мне это кажется отвратительным, — прошипела Бидайн. — Ненавижу смотреть на свое тело. Я готова сделать все, чтобы заставить эти шрамы исчезнуть и иметь такую кожу, как у Шелковой. Ты когда-нибудь прикасалась к ней, Ливианна? Она безупречна!

— Для дочери человеческой.

— Нет, во всех отношениях. Такая невероятно нежная. Словно она обрабатывала свою кожу маслами каждый день на протяжении многих лет.

— Ты знаешь, как быстро стареет человеческая кожа?

Бидайн снова натянула перчатки. Опустила голову, задумалась.

— Ты уже спала с мужчиной?

— А что?

— Спала?

— Конечно! — ответила Бидайн настолько поспешно и резко, что Ливианна не поверила ей. Ее ученица мечтает, вместо того чтобы жить. Это ее самая большая ошибка. Но от этого она излечит Бидайн.

— Хорошо, — сказала Ливианна. — Сегодня мы с тобой вместе соблазним мужчину. Я покажу тебе, что делать, чтобы мужчина с радостью поделился с тобой своими тайнами. Это изменит твою жизнь, — она заметила, что руки Бидайн снова крепко вцепились в рукоятки между подушками, несмотря на то что сейчас их не несли по лестнице.

— Не думаю, чтобы мне этого хотелось, — натянуто произнесла ее ученица.

— А если за это я подарю тебе новую кожу? — Было видно, что Бидайн борется с собой. — Я не хочу тебя переубеждать. Если ты пойдешь со мной, в эту ночь мы откроем для себя новые тропы чародейства. Я научу тебя более темной, более могущественной магии. Но ты должна захотеть этого. Это не то искусство, которым можно заниматься с серединки на половинку. Отдайся ему целиком, и оно дарует тебе неведомую до сих пор свободу. Ступи на этот путь в нерешительности, и он поглотит тебя. Помоги мне сегодня, забудь при этом обо всех своих моралистических суждениях, и я подарю тебе новую кожу, как только мы вернемся из кратера.

И словно для того, чтобы подчеркнуть неотвратимость ее слов, в этот самый миг паланкин опустили на землю. Они остановились перед большим домом с пыльным бурым кирпичным фасадом. Здесь Ливианна сняла комнату на день. Не слишком грязный квартал, здесь был и двор, куда не выходило ни одно окно, и можно было спокойно спрятать паланкин.

Ливианна решительно вышла из паланкина. Три шага — и она оказалась в темном подъезде, тень которого окружила ее, словно крылья ворона. Чародейка обернулась. Удовлетворенно кивнула, убедившись, что Бидайн следует за ней.

Упоение чувств

Туватис весь день боролся с собой, размышляя, идти или не идти. И прошлой ночью почти не спал. Эта женщина точно знала, что делает, когда сунула ему в руку полоску папируса с описанием дороги. Нельзя было приходить сюда. При одной мысли об этом его начинало бросать то в холод, то в жар. Служба крылатой Иште не запрещала общения с женщинами. Но здесь, в Нангоге, для этого возможностей практически не было. Храм давал ему все, что нужно: хорошую еду, красивую одежду, уютную чистую комнату, где он проводил ночи. Вот только денег у него не было. Он не мог пойти к продажным женщинам. А те женщины, что приходили в храм, думали вовсе не о том, чтобы заигрывать с ним. К нему, руководителю архива, и без того редко приходили посетители.

Но эта стройная черноволосая женщина была другой. Он почувствовал это еще тогда, когда она появилась впервые десять дней назад. Она хотела его. Тайком пожирала его взглядами, это он заметил точно. При этом он был уже не так уж молод. Ему уже исполнилось тридцать пять лет.

Он остановился перед большим домом из высушенного глиняного кирпича. Здесь ли это? Еще раз бросил взгляд на полоску папируса. Судя по описанию, все верно. Он осторожно заглянул под арку ворот во внутренний двор, и сердце подскочило. Там стоял ее паланкин!

Настроение улучшилось, когда он пошел к подъезду дома. Внутри царил полумрак, наверх вела каменная лестница. В записке было сказано, что на втором этаже есть только одна дверь. Так оно и оказалось. Туватис нерешительно постучал. Ничего подобного он никогда прежде не делал.

Дверь тут же открылась. За ней ждала черноволосая красавица. Она приветствовала его поцелуем и пригласила войти.

— Я рада видеть тебя. Я сомневалась, достанет ли тебе мужества.

Ее слова рассердили его. В принципе, это была истинная правда, но он не любил, чтобы его считали трусом. Огляделся по сторонам. Комната была велика, единственное окно закрыто ставнями. Две масляные лампы источали золотистый свет, впрочем, не проникавший в самые дальние уголки комнат. Он заморгал. В комнате был кто-то еще. Рядом с кроватью!

— Кто это?

— Моя подруга, — с улыбкой ответила незнакомка. — Ты ведь ее помнишь. Иногда она приходила в архив вместе со мной.

— Что она здесь забыла? — В его голосе послышались панические нотки. Она должна была предупредить, что они не одни.

— Я просто подумала, что две женщины могут доставить тебе двойную радость. Ты когда-нибудь участвовал в любовных играх с двумя женщинами?

Во рту у Туватиса пересохло.

— Нет, — произнес он, и голос его прозвучал пугающе хрипло. Проклятье, почему он не может вести себя естественно? Так же легко и непринужденно, как незнакомка. Казалось, она взволнована гораздо меньше, чем он. Интересно, как часто она проделывает такие штуки? В принципе, какая разница. Если она опытна, это отнюдь не недостаток.

— Тебе наверняка жарко, Туватис, — она протянула ему бокал сладкого вина, лучшего из всех, что он пил за последние годы. Сделав жадный глоток, он робко протянул руку и коснулся бедра прекрасной незнакомки. На ней была бесшовная юбка и очень обтягивающая блузка, с настолько глубоким вырезом, что был виден верх груди. Туватис почувствовал, что по вискам потек пот.

— Я сниму парик, — он радовался, что наконец-то может говорить спокойно. Вино сделало свое дело! Незнакомка взяла у него бокал, и он осторожно снял парик из конского волоса и положил его на уступ у стены.

— Ты не хочешь присесть? — Не дожидаясь ответа, она проводила его к ложу у противоположной стены. На большом каменном пьедестале в несколько слоев лежали одеяла. Постель была украшена пестрыми подушками голубого и желтого цветов. Теперь Туватис заметил и то, что рядом с ложем стояла маленькая мисочка с благовониями, над которой вился сизый дымок.

— Моя подруга слегка помассирует тебе плечи и спину, если ты не против, — незнакомка поцеловала его в щеку, рука ее скользнула по его груди. — Бидайн еще девственница, — прошептала она. — Сегодня она подарит себя тебе.

Умелым движением она расстегнула тяжелое полукруглое ожерелье из бирюзы и оникса, его знак отличия как Хранителя Глубинных чертогов. Затем помогла ему снять золотые браслеты и большое кольцо с печатью, на которой была изображена крылатая Ишта. Девственница приняла украшения и положила их рядом с миской с благовониями.

— Спрячь кольцо в бокал, — в горле снова пересохло. Волны неизведанных чувств волнами вздымались внутри, распаляя его все сильнее и сильнее. — Прошу. Богиня не должна смотреть на нас, — пояснил Туватис, заметив вопросительный взгляд незнакомки.

— Как тебя зовут, красавица моя? За все дни в храме ты так и не назвала мне своего имени.

— Ливианна, а мою подругу зовут Бидайн, — она запустила руку под подол длинной одежды священнослужителя. Задрала ее до колен и словно ненароком коснулась внутренней стороны бедер. По ее знаку девственница опустилась на колени за его спиной и умелыми движениями принялась массировать напряженные мускулы плеч. Он почувствовал, как расслабляются узлы.

— Бидайн и Ливианна? Необычные имена. Я никогда прежде не слышал таких.

— Мы не из Лувии, — хриплым голосом ответила Ливианна. — Мы издалека.

Он хотел спросить, откуда именно, но ее руки поднялись к его бедрам, и жгучая страсть превратила в пепел все его мысли. Бидайн сняла длинную одежду через голову. Что-то теплое потекло на спину. Масло? Краем глаза он видел ладони и руки девушки. Они были покрыты странным широким сетчатым узором. Ничего подобного он никогда прежде не видел.

— Что с ней?

— Девственниц подготавливают к первой ночи любви с помощью особого ритуала. Частью его является разрисовка всего тела.

Масло текло по его груди, Ливианна мягко поглаживала седеющие волосы, в которых прятались его соски. Никогда прежде не испытывал Туватис подобного возбуждения. Он откинулся назад, полностью отдался на волю поглаживающих его рук. Ливианна то и дело доводила его до самой вершины, чтобы потом остановиться и снова начать еще сильнее разжигать его страсть.

Тем временем уже и в ладонях у него было масло. Он изучал тела обеих женщин. Девственница была робкой. Иногда она вздрагивала, когда он вел себя слишком настойчиво и жадно. И целовалась плохо. Старательно, но без огонька. Он отпустил ее, наслаждаясь прикосновениями изящных рук, а Ливианна вела его от одного стона к другому.

Внезапно обе женщины выкрикнули что-то — странное, чужое слово, не похожее ни на один известный ему язык. В нем было какое-то мрачное обещание. Ливианна вела его во все более безумном хороводе страсти. Она уже сидела на нем верхом, скакала, двигаясь резко, издавая гортанные стоны. По ее маленькой груди, по стройному телу текли пот и масло, при этом она закатывала глаза к потолку, словно одержимая.

При виде этого ему стало страшно. Он святой человек. Он не должен делать ничего подобного! Тем самым он навлекает на себя гнев богов. В комнате вдруг стало холоднее и будто темнее. Может быть, потухли обе масляные лампы? Туватису казалось, что сюда вошло что-то неосязаемое, но он был не в силах оторваться от Ливианны. Девственница тоже стала немного более страстной. Она то и дело наклонялась к нему из-за спины и целовала его. Несмотря на то что на лице ее читалось отвращение к нему, она продолжала — словно зачарованная. И наконец, наконец-то безумная любовная игра закончилась. Он выгнулся с безумным криком, едва не сорвавшим голос, излил все свои чувства и растекся в блаженном экстазе. Истечение все не заканчивалось и не заканчивалось. Он становился все более вялым, пока не возникло ощущение, что у его сердца уже не осталось сил биться.

Он забыл обо всем. Забыл о тайнах, скрытых глубоко под храмом Ишты, о своем счастливом детстве или гордости, которую испытал в тот день, когда принял посвящение в жрецы. Вся его жизнь обратилась в миг. Осталась лишь одна эта комната. Лишь две женщины с чужими именами, которые он снова забыл, когда заскользил по краю Великой тьмы.

Под конец он забыл и свое собственное имя и, глубоко вздохнув, преставился.

Без следа

Испытывая смесь необъяснимого отвращения и восхищения, Бидайн смотрела на труп священнослужителя. От него остались лишь кожа и кости. Прошло меньше часа с тех пор, как он вошел в комнату. Один час, за который утекли все годы его жизни.

Бидайн пыталась осмыслить все воспоминания, затопившие ее душу. Чужой язык, ритуальные пения, его деревня, образ девушки, в которую он был влюблен так болезненно и безнадежно, что решил посвятить свою жизнь Иште. Она знала, что Ливианна утаила от нее часть чужих воспоминаний. Так, например, видения жреца о том, что таилось в Глубинных чертогах. Просто при мысли об этом душу охватывал смутный страх. Там было что-то, до глубины души напугавшее жреца.

Наставница была разочарована из-за того, что Бидайн не усилила заклинание, даровав жрецу свою девственность. Девушка собиралась сделать это, но все же не смогла. Слишком сильно было ее отвращение перед сыном человеческим. Свою первую ночь любви она хотела провести с молодым парнем. С эльфом!

Ливианна вернулась в комнату. Она ненадолго выходила во двор, чтобы отослать паланкин.

— Тебе нужно одеться, — приветливым голосом, но с некоторой долей настойчивости произнесла она. Бидайн была рада, что наставница Белого чертога не спросила ее, что она чувствовала во время этой убийственной игры. Пока еще она сама не разобралась в противоречивых чувствах. Ей было противно чувствовать прикосновения мужчины, изо рта которого все сильнее и сильнее пахло разложением. И в то же время ощущение власти пьянило ее. Как Ливианна могла так отдаваться ему! Впервые Бидайн охватили сомнения относительно того, что она когда-либо сумеет стать такой же, как Ливианна. Да, она хотела обладать властью. Попробовать силу темной магии было заманчиво. Но цена за это была велика.

Она сумеет отыскать собственный путь!

Ливианна встала в центр комнаты, положила обе ладони с растопыренными пальцами себе на лицо. Произнесла слово силы. Тут же застонала от боли. Кончики пальцев моделировали плоть и кости, заставляя принять воспоминания о форме Туватиса. Прошло мучительно много времени, прежде чем она отняла руки от лица, утратившего какое бы то ни было сходство с ней. Перед Бидайн снова возникло лицо мрачного, преждевременно постаревшего мужчины, вошедшего в эту комнату час назад.

Эльфийка невольно оглянулась на кровать, где все еще лежал труп священнослужителя. Лишенный всего, что составляло его самого, он почти не был похож на человека, и теперь он возродился в Ливианне.

— Нандалее была права! Этот человек в камне действительно существует, — заявила наставница. — Камень хранится в самых глубоких подземельях храма Ишты. Туватис видел его лишь один-единственный раз. Он пугал его. Нам придется самим пойти туда, чтобы увидеть, что находится внутри камня. Священнослужитель был недостаточно мужественен, чтобы исследовать эту тайну. Он просто охранял его.

Бидайн задумалась, не было ли это гораздо разумнее. Она отчетливо чувствовала страх, который испытывал Туватис перед тем самым потайным чертогом, который охранял. Несмотря на это, она надела грубую шерстяную тунику и боевой нагрудник, который раздобыла Ливианна. Длинные рукава и поножи скрывали шрамы. Наставница ясно дала ей понять, что ей не нравится, что она носит перчатки, но Бидайн было наплевать. Наконец она подобрала волосы и надела шлем. Он был сделан из кожи, к которой были пришиты внахлест, словно рыбья чешуя, расколотые кабаньи зубы.

Юная эльфийка задумалась над тем, кто мог придумать такое. Может быть, это знак того, что носящий шлем — бесстрашный охотник? Или кабаньи клыки действительно самый прочный материал, известный детям человеческим? В центре шлема красовался черный конский хвост, спадая далеко на спину. Из-за него шлем был плохо сбалансирован, и носить его было неприятно. Она недовольно затянула ремни под подбородком и набросила на плечи просторный красный плащ, похожий на те, что носили капитаны лейб-гвардии бессмертных.

Ливианна довольно кивнула ей.

— Пока ты будешь молчать, тебя будут принимать за красивого воина.

Чародейка завершила преобразование. По своему телосложению она была несколько ниже Туватиса, но это можно было заметить лишь если знать, что что-то не так. Лицо его она повторила с пугающей точностью. И лишь со своими длинными черными волосами она не захотела расставаться. Она спрятала их под париком из конского волоса, по которому, как заметила Бидайн, ползали блохи. Ей с переодеванием повезло больше.

— Как тебе мой голос?

Когда наставница заговорила, Бидайн испугалась. В этом отношении маскировка тоже была идеальной. А пройдясь несколько раз взад-вперед по комнате, Ливианна сумела так убедительно сымитировать походку и осанку священнослужителя, что Бидайн задалась вопросом, не крала ли ее наставница уже людей прежде. Было очевидно, что в этом вопросе она была весьма и весьма искушенной.

Прежде чем покинуть комнату, Ливианна взяла обе лампы и вылила масло из них на труп и кровать. А потом уронила горящий фитиль на кровать и невозмутимо стала наблюдать, как распространяется пламя, облизывая изуродованный труп священнослужителя. Комнату окутал густой черный дым.

— Идем! — Ливианна схватила ее под руку и потянула к двери. — Пора идти.

— Но пожар, — Бидайн подняла взгляд к потолку. — Может сгореть весь дом. Возможно, огонь перекинется на соседние дома. Улицы здесь такие узкие. Может быть…

— Чем больше будет пожар, тем лучше, — ответила Ливианна и жестом приказала ей замолчать.

Они вышли на улицу и торопливо пошли вперед, не оборачиваясь. И лишь удалившись от красного дома на достаточное расстояние, они услышали взволнованные крики. Однако за ними никто не бежал. Никто не связал с пожаром почтенного жреца и шедшего рядом с ним гордого капитана.

Позже, когда они взобрались по бесконечным ступеням к расположенному высоко на холме храму Ишты, Бидайн увидела над кварталом густой столб дыма.

Были ли дети человеческие на верхних этажах дома? Успели ли они уйти вовремя?

Казалось, Ливианна не утруждает себя подобными размышлениями. Бидайн понимала, почему так важно было устроить пожар. От Туватиса ничего не останется. Он исчезнет без следа. И Ливианне не придется опасаться, что ее маскарад будет раскрыт. Она сможет входить в храм и выходить из него, когда ей заблагорассудится. И, возможно, пользуясь именем и положением хранителя Глубинных чертогов, она сумеет открыть себе доступ и в другие храмы. Бидайн отвернулась от столба дыма, пытаясь не отвлекаться на размышления. Эту войну развязали девантары. То, что происходит сейчас, исключительно их вина!

Теплый вечерний свет раскрашивал гордый зиккурат, возведенный лувийцами в честь Ишты, во все оттенки золотистого и пурпурно-красного. К святыне на вершине ступенчатой пирамиды вела крутая лестница. Стены были облицованы глазурованными кирпичами, ловившими солнечный свет и усиливавшими блеск. Сбоку храма, в длинном здании, поддерживаемом массивными, похожими на бочонки колоннами, находился вход в архив. Бидайн знала это место так же хорошо, как если бы провела здесь полжизни. Украденные воспоминания Туватиса поведали ей, что прячется во всех надземных комнатах, в которые им нельзя было войти на протяжении прошедших десяти дней.

Ливианна как раз разговаривала с худощавым мужчиной, лицо которого с мрачными обвисшими уголками рта было отмечено десятилетиями аскезы. Она объяснила ему, что бессмертный послал одного из своих капитанов, чтобы войти в Глубинные чертоги и своими глазами посмотреть на тот ужас, который скрыт там от взглядов людских. Бидайн увидела блеск в глазах священнослужителя. Страх перед этими чертогами. Он поспешно махнул им рукой и, не таясь, осенил себя знаком защищающего рога.

Бок о бок обе эльфийки вошли в архив, миновали те комнаты, где на бесконечных полках лежали тысячи глиняных дощечек. Двинулись по длинному коридору, оканчивавшемуся перед большим настенным ковром, на котором была изображена крылатая Ишта. Из одной из дверей высунул голову любопытный юный священнослужитель, но тут же спрятался, когда увидел, что Ливианна отодвигает ковер в сторону. Эльфийка наклонилась и взяла в руку одну из разрисованных яркими картинками масляных ламп, стоявших на полу перед ковром, которые Бидайн прежде считала пожертвованиями. Дарами благодарных верующих, которым Ишта даровала помощь в нужде.

Бидайн поступила так же, как наставница, затем они нырнули за стенной ковер и стали спускаться по длинной лестнице, которая вела их прочь от архивов, глубоко под стены зиккурата. В этот тайный туннель не проникала дневная жара. От обожженных кирпичей исходила могильная тьма. Наконец, они дошли до ворот, оббитых широкими железными полосами, которые ржавчина окрасила в цвет пролитой крови. Ливианна отодвинула в сторону тяжелый рычаг, и гулкий звук отразился от стен туннеля. Он напоминал скрежет когтей по стали. Не колеблясь, Ливианна открыла дверь и вошла внутрь. Ее охватила древняя тьма, которую давно не пронизывал ни один луч света. Пламя масляных ламп, казалось, сжалось, стены стали словно ближе. Бидайн поняла, почему Туватис боялся этого места. Она испытывала то же самое.

Они дошли до еще одной двери из позеленевшей бронзы. В металле был выдавлен рельеф, изображавший крылатую Ишту с длинным мечом. Она, ликуя, ставила левую ногу на отрубленную голову змеи. Бронзовый засов отодвинулся на удивление легко и бесшумно. За дверью их ожидала лестница, ведущая еще глубже внутрь горы. В стыках между кирпичами древней каменной кладки росли крохотные кристаллики извести. Стало настолько холодно, что перед губами Бидайн стали появляться белые облачка пара. Замерцало пламя из масляных ламп. Глубоко под ними, вдалеке, слышался негромкий звон. В лицо им ударил ледяной поток воздуха, и на миг Бидайн испугалась, что они выпустили что-то, что теперь несется к свету. Невольно потянулась к висевшему на поясе мечу. Оружие было примитивным и плохо сбалансированным, и, несмотря на это, чувствовать его обмотанную кожей рукоять было приятно.

Наконец, они дошли до подножия лестницы. Бидайн утратила какое бы то ни было чувство времени и пространства. Она не могла сказать, насколько глубоко они спустились. Зато с каждым шагом все отчетливее ощущалось, что это место не для детей человеческих и не Для эльфов. Казалось, даже пламя масляных ламп боится того, что таится во тьме. Оно съежилось до крохотных точек, освещавших не более шага.

В стороне от коридора, по которому они шли, в скале виднелись темные отверстия. Здесь священнослужители прятали то, что не предназначено было для глаз детей человеческих. Вещи, смущавшие разум, провозглашавшие истину, до которой еще не дозрела Дайя. Из воспоминаний Туватиса Бидайн знала о некоторых спрятанных здесь вещах. Ее удивило, чего боятся дети человеческие и что хотят запереть на века. Из по-настоящему опасного здесь было лишь одно.

Они дошли до третьей двери. Перед ней на полу лежали разорванные цепи, похожие на растоптанных червяков. Бидайн опустилась на колени рядом с Ливианной и принялась рассматривать звенья цепей. Крупная бурая ржавчина крепко въелась в металл. Однако юная эльфийка отчетливо видела поблескивающие серебром места слома. Вспомнился звон, слышанный наверху лестницы, горло сжалось. Внезапно встревожилась даже Ливианна. Она негромко прошептала слово силы, ограждающее от темной магии. Бидайн сделала то же самое.

Засов этой двери, на которой не было никаких украшений, заржавел настолько, что, лишь объединив усилия, они смогли отодвинуть его в сторону. Створки дверей тоже были перекошены. Им пришлось надавить на двери плечами, чтобы они начали подаваться, дюйм за дюймом. Их усилия сопровождались ужасающим скрипом. Бидайн почувствовала, как глубоко внутри нее зародился холод. Все ее инстинкты восставали против того, чтобы открывать двери. Не в силах предоставить рассудку какое бы то ни было доказательство, эльфийка, тем не менее, понимала, что приходить сюда было ошибкой. То, что находилось за этой дверью, действительно нужно было держать взаперти!

Когда дверь приоткрылась, Ливианна схватила ее за запястье и оттащила назад. Одежда обеих покрылась красными пятнами ржавчины, и в свете неровного света крохотных огоньков ламп казалось, что у одной и другой идет кровь из множества ран.

— Ты слышала это? — прошептала она.

Кроме скрипа дверей Бидайн не слышала ничего. Теперь, когда они прекратили сражаться со ржавчиной и временем, которые, объединив усилия, хотели непременно оставить комнату закрытой, ей стало казаться, что тишина стала тяжелее. Она давила на плечи.

— Лиувар, — донеслось до них из-за ворот. Приветствие прозвучало на их родном языке. «Лиувар» означал мир, однако в голосе звучала подспудная злоба и древнее, как мир, разочарование.

Голос из прошлого

Ливианна чувствовала древнюю, умирающую силу по ту сторону дверей.

Туватис никогда не заходил дальше этой двери, несмотря на то что в его обязанности входило каждые десять лет снимать цепи и входить в темницу за ними. Его непосредственный предшественник на посту хранителя Глубинных чертогов тоже поступал именно таким образом. Сколько продолжался этот обман, Туватис не знал, но дни, когда ему приходилось добираться аж сюда, были самыми мрачными в его воспоминаниях. Даже сама дверь внушала ему страх. Он ведь чувствовал силу камня, спрятанного за ней. Когда он был здесь, внизу, в последний раз, тяжелая железная цепь была еще цела. И голоса он никогда не слышал. Но знал, что, войдя в чертог, можно услышать голос, шепчущий на неизвестных языках. Так было написано в запретных свитках, хранить которые было частью его обязанностей.

Большую часть этих украденных воспоминаний Ливианна считала до этого момента глупой болтовней для запугивания жрецов. Но теперь оказалось, судя по всему, именно Нандалее нашла след, ведущий к раскрытию тайны Устья миров. Человек в камне действительно мог иметь отношение к пропавшим семи наставникам. Но как он сумел выжить?

Ливианна подавила ощущение ужаса, которое нагнал на нее голос, и прислушалась. Теперь по ту сторону двери воцарилась давящая тишина. Она бросила быстрый взгляд на Бидайн, которая, дрожа, пыталась преодолеть страх, затем решительно протиснулась в щель между створками двери. Она спускалась сюда не для того, чтобы сдаться на этом самом месте!

Чертог за дверью оказался поразительно невелик. Его полностью занимал большой черный камень. Прямоугольный, с тщательно отполированной поверхностью, он напоминал вертикально стоящий гроб. Ливианна услышала, что за ее спиной в комнату вошла Бидайн. Здесь царил обжигающий холод. Высоко подняв лампу, она обошла странный камень. На гладкой, как зеркало, поверхности росли мелкие кристаллики льда. Здесь не было швов, ничего, что указывало бы на то, что это не просто массивный валун.

Ливианна провела рукой по холодной поверхности.

— Змей…

Слово слышалось отовсюду и в то же время из ниоткуда. Оно было вокруг, как воздух, которым они дышали. И по спине от него бежал холодок.

Она открыла магический глаз и поглядела на узор силовых линий, окружавших ее. Она сознавала, что это опасно, поскольку таким образом она одновременно открывалась и сплетенным здесь заклинаниям.

Тут же стало ясно, насколько неестественно были изменены потоки линий. Каждое заклинание манипулировало силовыми линиями, пронизывавшими все вокруг. Но обычно это бывало ненадолго. Сеть всегда возвращалась к созданной альвами и девантарами изначальной форме. Магическая сеть обеспечивала равновесие в мире — ее линии были подобны травинкам: если на них наступить, они всегда снова поднимались.

Но здесь что-то изменили надолго! Естественный узор был силой подчинен новому порядку. Все силовые линии были направлены к камню, играя роль цепей, которые должны были что-то удерживать. Их свет был настолько ярок, что они скрывали находящееся в камне. Ливианна могла лишь догадываться, что там что-то есть… слабое, трепещущее, умирающее.

Она отошла от монолита. Над ним было что-то, что стало видно лишь Незримым оком: ветки из небесно-голубого света. Они вздымались, словно небольшое дерево, и погибали. Потом снова появлялись, тянулись к линиям, окружавшим камень.

— Он здесь… — прошептала Ливианна.

Голубой разветвленный свет снова исчез. Эльфийка почувствовала, что каждая волосинка на ее теле встает дыбом. Одна из веточек коснулась ее ауры, свет из сети силовых линий, окружавших ее, питавших ее жизненную силу. Она уже догадывалась, какое это заклинание!

— Ты ничего не слышала? Этот голос… — Бидайн подошла к ней вплотную. — Давай уйдем. Здесь мы не найдем ответов. Это ловушка!

Ливианна об этом даже не думала. Это место было чужим, загадочным и наверняка опасным, но она должна была понять, что здесь происходит. Хотела разобраться, какие заклинания сплетены и что они скрывают.

— Мы остаемся.

Она исследовала камень внимательнее, поставила лампу на пол и стала ощупывать гладкую ледяную поверхность руками. Эльфийка пользовалась попеременно то Незримым оком, то обычным зрением. Ничего!

Она сплела заклинание, пронизывавшее камень, но, пройдя лишь на два пальца, оно наткнулось на непреодолимое препятствие. Это была не магия. Что-то естественное ограждало внутренность монолита. Свинец?

Она слышала, как нервно расхаживает взад-вперед за ее спиной Бидайн.

— Лиувар, — снова послышался призрачный голос.

— Бидайн, открой Незримое око и наблюдай за краем камня. Скажи мне, если что-то изменится, когда голубой свет станет сильнее! — велела Ливианна. На этот раз она отчетливо ощутила, как к ней потянулась темная сила, когда раздалось приветствие. Это что-то видит в ней добычу!

Бидайн отошла к самой двери.

«Да, она не побежала прочь с криком, но девушка еще очень далека от того, чтобы стать драконницей», — пронеслось в голове у Ливианны. Возможно, ей никогда не достичь этой цели. С ее талантом она могла бы стать одной из величайших чародеек Альвенмарка, но девушке недоставало мужества и хладнокровия.

Ливианна глубоко вздохнула, а затем снова всеми силами взялась за заклинание, с помощью которого исследовала структуру камня. Она чувствовала тонкие жилки, чувствовала, где камень рос неравномерно, и обнаружила слабое место. Решительно произнесла слово силы и направила различные силы камня друг против друга. Она почувствовала нарастающее напряжение. Услышала негромкое потрескивание внутри. Затем по гладкой поверхности поползла первая трещинка. Треск стал громче. Сейчас…

— Осторожно! — крикнула Бидайн. — Над головой!

Ливианна подняла взгляд. Теперь голубой свет засветился ярче.

Внезапно его тонкие веточки жадно потянулись к ней, проникли в ее ауру и принялись пить жизненную силу. Незримое око отчетливо показывало все происходящее.

Эльфийку охватил холод. Нужно было отойти, но ее собственное заклинание не позволяло сделать это. Нужно расколоть камень. Все дальше и дальше змеились трещины на поверхности. Одновременно с этим камень становился холоднее. Ее рука прилипла к поверхности. Ледяная боль вгрызалась глубже в кости пальцев.

Внезапно Бидайн оказалась у нее за спиной. Она прошипела что-то непонятное и с помощью слова силы обрубила голубые ветки, мгновением позже кинувшиеся на ауру послушницы. Бидайн закричала. Темный камень лопнул. Он не был массивным. Высвободилась большая плита, упала на пол и разбилась на сотни осколков.

— Змей…

За выпавшей каменной плитой виднелась внутренняя серая стена. Над серой поверхностью плясало сразу несколько голубых светящихся ветвей, и они потянулись к ауре Ливианны, словно желая прогнать ее от камня. Она услышала, что Бидайн снова с помощью слова силы атаковала голубой свет, чтобы защитить ее.

Словно завороженная, Ливианна коснулась кончиками пальцев серой стены. Она оказалась металлической. Эльфийка осторожно попыталась нажать и почувствовала, как она прогнулась вовнутрь. Свинец, как она и предполагала.

— Дай свой меч, Бидайн, — она протянула назад левую руку, не спуская глаз со свинцовой стены. Что бы ни было источником голубого света, тянувшегося к ним, словно магическая воля, оно было заключено за этой пластиной. Если в этом камне есть человек, то его свет — единственная возможность для него вступить в контакт с тем, что находилось по ту сторону его темницы.

— Он здесь… — раздался голос, на этот раз отчетливее и сильнее.

Бидайн вложила ей в руку рукоять меча. Это был примитивный бронзовый клинок, но его должно было хватить. Затаив дыхание, Ливианна поднесла острие тонкого меча к центру свинцовой пластины и изо всех сил нанесла удар по головке эфеса.

Бронза пронзила свинец. Ливианна дернула, потянула оружие, чтобы увеличить дыру. Наконец, она руками принялась гнуть металл. Появилась дыра почти величиной с голову. В лицо ей ударил сухой, затхлый воздух.

— Лиувар, — приветствовал ее жутковатый голос, и теперь голубой разветвленный свет потек через новое отверстие. Ощущение было такое, словно шипы царапают кожу. Это приветствие совершенно не было мирным. Ливианна увидела внутри слабую трепещущую ауру. Она была темно-красного цвета сдерживаемого гнева, едва различимая. Тело обрамляли лишь две силовые линии в том месте, где должна была быть целая сеть. Обе они были голубого цвета, как и молнии.

Эльфийка осторожно просунула в отверстие масляную лампу и закрыла Незримое око. Внутри монолита сидел пленник, подтянув к себе ноги, прижавшись спиной к стене. Кожа его была цвета темного пергамента. Глаза настолько глубоко ввалились в череп, что остались лишь темные глазницы. Стиснутые губы представляли собой лишь подобие шрама. У эльфа был высокий лоб, волосы поддерживал узкий, подернутый темным налетом обруч. Высокие скулы придавали его лицу некоторую аскетичность. Волосы были черными, как вороново крыло. Даже после смерти он внушал уважение.

— Значит, ты и есть человек в камне, о котором прочла Нандалее, — негромко произнесла Ливианна и спросила себя, сколько он просидел в этой жалкой темнице. Она подняла масляную лампу еще немного выше, чтобы лучше видеть. Иссушенная рука умершего, словно коготь, лежала на его шее.

Ливианна просунула в отверстие голову. Нет, рука лежит не на шее. Он вспорол себе горло и просунул внутрь кончики пальцев! Судя по всему, силы своему последнему заклинанию он придал с помощью крови.

— Я с удовольствием познакомилась бы с тобой, — уважительно прошептала Ливианна. Какое самообладание! — Кем же ты был?

— Змей… — Ветви голубых молний потянулись к голове Ливианны. И в их холодном свете она увидела, что внутренние стены темницы исчерчены рисунками и текстами. Должно быть, умерший выцарапывал их в свинце ногтями. Над его головой свинец вздулся и проделал в камне крохотную дыру. Должно быть, через эту дыру и просочился голубой свет. Сделал ли он это сам или же девантары хотели помешать ему задохнуться сразу и обрести быструю смерть? Судя по всему, пленник пытался расширить дыру. На камне виднелись царапины. Тончайшие шрамы, за которые он, должно быть, заплатил болью и сломанными ногтями.

Интересно, сколько он прожил после того, как его живым заперли в камень и свинец? И на что он надеялся? Для кого он оставил свое послание?

— Он здесь…

От этих слов по спине у Ливианны пробежал холодок. Казалось, будто даже после смерти он чувствует ее мысли и пытается ответить на ее вопросы. Он здесь. Кто?

— Нужно уходить от этого камня и голоса, — умоляющим тоном произнесла Бидайн. Молодая эльфийка дергала ее, пытаясь оттащить в сторону. Но Ливианне нужны были ответы. А за некоторые ответы нужно заплатить определенную цену. Они здесь, в этой темнице, в этом эльфийка была уверена. Она прижалась щекой к свинцу и попыталась прочесть то, что было написано на внутренней стороне стены, у самого отверстия.

Мы обнаружили проход, когда было уже поздно. Если бы мы пришли оттуда, то не напоролись бы прямо на его жестокие когти. Он не узнал нас. Он был жив, но был уже не тем, кого создали альвы.

Рядом с этими словами был нарисован извивающийся змей. Или это похожий на змею дракон? Нет, голова другая. Слишком большая. Чужая. Ошибка в рисунке? Может быть, пленник рисовал все это в полнейшей темноте? Может быть, при этом пальцы должны были заменять ему глаза или он с помощью заклинания вызывал голубой свет?

— Лиувар.

Тон голоса изменился. Он стал звучать мягче. Голубые молнии опустились глубже. Теперь по коже царапали уже не шипы. Казалось, будто в плоть ее впиваются крохотные когти. Ливианна почувствовала, как растет его сила и что Бидайн уже почти не может защищать ее от него.

Что-то потекло по верхней губе. Ливианна лизнула языком. Кровь! У нее из носа пошла кровь!

— Выходи оттуда! — молила Бидайн. — Пожалуйста, идем отсюда! Твоя аура гаснет!

— Сейчас! — Она так близка к разгадке тайны… еще всего несколько мгновений.

Внезапно голубой свет исчез, и ей пришлось двигать масляной лампой вдоль стен, чтобы продолжать читать. Она бежала глазами по строчкам текста. Он был одним из первых семи наставников Белого чертога. Драконник! Он и его спутники получили от небесных змеев приказ проникнуть в Нангог. Они спустились через край кратера…

Негромкое потрескивание заставило Ливианну повернуться. В глубине глазниц умершего теперь горел небесно-голубой свет.

— Змей поймал нас…

Его послание. Ливианна поняла. Это ее аура насыщает новой силой, питает заклинание, созданное умирающим. Послание, рассыпавшееся до неузнаваемости. Оно соберется снова.

Заклинание, несшее его слова даже из-за порога смерти, могло исцеляться самостоятельно, если получало новую силу. Ливианна была потрясена. О подобном она прежде только слышала. Возможно, такой магией владели небесные змеи, но от детей альвов она была закрыта. Ошибка.

Сияние глаз стало сильнее. Губы умершего, еще только что закрытые, слегка приоткрылись.

— Останься!

Жгучая боль поползла по коже Ливианны. Она едва не выпустила лампу из рук. Он привязал свою душу, чтобы она не могла покинуть тело! Эльфийка хотела произнести слово силы, пытаясь защититься, но почувствовала, что собственная магия оставила ее. Она так ослабела, что лампа в руке казалась тяжелее валуна.

Бидайн снова потянула ее, и на этот раз у Ливианны не осталось сил сопротивляться.

Голубой свет в глазах умершего усиливался. Он улыбнулся, когда Ливианна отпрянула от камня.

— Эта штука внутри убьет тебя! — взволнованно вскрикнула Бидайн. — Нужно уходить отсюда. Немедленно!

Ливианна уже с трудом держалась на ногах. Она знала, что оставаться дальше неразумно. Но она была так близка к разгадке тайны! Древнее заклинание складывалось. Скоро можно будет услышать целиком послание, оставленное им этим старым наставником.

Масляная лампа выскользнула из дрожащей руки Ливианны. Она так слаба. С удивлением отметила, что кожа на руке кажется вялой и морщинистой. Она заморгала. Присмотрелась внимательнее, испуганно провела пальцами по лицу. Она постарела! Шок лишил ее последних сил. Ноги подкосились, она упала лицом вперед, но ухватилась руками за серую свинцовую стену, выступившую из-под треснувшего камня.

А потом она вспомнила и улыбнулась, испытывая невероятное облегчение. Это не ее руки, не ее лицо. Она приняла облик Туватиса! В том числе его постаревшую кожу. Из дыры в камне рванулась рука, похожая на птичий коготь, и железной хваткой сомкнулась вокруг ее руки. Из камня полетели голубые молнии. На этот раз они стали больше, сильнее. Они оку тали ее ветвями света.

Ливианна закричала от боли. Сотни ножей пронзали ее кожу, ощущение было такое, словно когтистая рука держит не ее запястье, а сердце. Она почувствовала, как гибнет ее аура. Как у нее крадут жизненную силу, так же, как она обокрала Туватиса всего несколько часов тому назад.

На когтистую руку обрушился удар меча, но вреда не причинил. Бидайн, наполовину парализованная от страха, слишком слабо ударила бронзовым мечом. Рука дернулась и убралась обратно за свинцовую стену. Ливианну подняли.

— Убираемся отсюда! — закричала Бидайн.

— Нельзя нам было приходить сюда, — добавила она, проталкивая Ливианну в узкую щель между дверными створками.

— Останьтесь! — повелительным и сильным тоном раздался приказ за их спиной, и толстая молния дернулась в сторону двери.

Бидайн метнула в нее мечом, который все еще держала в руках. Во все стороны брызнули искры. Светящаяся рука погасла, но в отверстии в свинце уже разгорались новые ветки молний.

— Спасайся… и оставь меня здесь, — пробормотала Ливианна. Силы ее были на исходе, и она понимала, что не сможет взобраться по лестнице, ведущей к свету.

Но Бидайн ответила ей с упрямой решимостью, которой наставница не ожидала от своей ученицы:

— Либо мы уйдем вместе, либо умрем вместе.

Бегство

Бидайн взвалила Ливианну на плечи. В первый миг подумала, что рухнет под этим весом. А потом произнесла слово силы. Иначе ей отсюда не выбраться. Сегодня вечером они дюжину раз нарушили запрет Нандалее на плетение заклинаний. Поэтому она и сейчас изменила магическую сеть, представив, как воздух помогает ей нести Ливианну — так же, как вода способна нести тело.

Почувствовала покалывание на коже. Начало печь шрамы. Когда она в последний раз настолько глубоко вмешалась в магические связи Нангога, ее изуродовало навеки. Но она не имеет права бросать наставницу. Сколь ни дерзко было со стороны Ливианны в одиночку полезть навстречу неведомой опасности. Они драконники и не бросают своих в беде.

— Останься!

Голос за дверью полностью изменился. Он стал могущественным. В нем тоже была магия. Нужно уходить. Эта штука в камне, на которую она не смогла бросить толком ни единого взгляда, уйдет, она это чувствовала.

Бидайн взбиралась по ступенькам. Ливианна стала легче, но ей пришлось оставить лампу, и теперь она двигалась в абсолютной темноте. Обеими руками держала тело, безжизненно лежавшее у нее на плечах… ее наставница, на которую она всегда смотрела снизу вверх.

Эльфийка не знала, сколько прошла. Страх гнал ее вперед, но каждый шаг во тьму она делала осторожно. Один раз она услышала шорох за спиной. Звук ломающегося камня. Что это, кто-то шаркает? Оглядываться нельзя!

Спустя целую вечность она дошла до дверей с изображением крылатой Ишты. Они все еще были открыты. И только пройдя за них, она осмелилась положить Ливианну. Наставница дрожала всем телом, но была в сознании. Странно видеть ее перед собой в чужом облике. Мужчиной, человеком, жрецом. Ливианна была вся в поту. Нижняя губа дрожала. Из уголка рта текла струйка слюны. Сила ее истощалась. Сумеет ли она снова стать самой собой? Бидайн была не уверена даже, переживет ли Ливианна следующее утро. Она знала одно: нужно уходить отсюда. Как можно скорее!

Внезапно на лестнице подул ледяной ветер из глубины. Бидайн задрожала. Страх придал ей сил. Она поспешно повернулась к бронзовому порталу и закрыла створки дверей. Когда она задвинула засов, на зеленой патине, которой были покрыты крылья Ишты, зацвели ледяные цветы. Бидайн испуганно убрала руки от засова.

Изменение температуры могло означать лишь одно: внизу плелось могущественное заклинание. Заклинание, питающееся силовыми линиями и теплом. Бидайн не стала медлить. Она снова взвалила Ливианну на плечи и продолжила путь наверх. Страх придавал сил. Путь к первым воротам, через которые они проходили, на этот раз показался ей короче. Однако дойдя до них, она была вся в поту.

Она снова спустила Ливианну на пол. Задвинула железный засов на ржавой двери.

— Спасибо, — слабым голосом пробормотала наставница. Лицо Туватиса было бледнее смерти. Нижняя губа все еще дрожала.

Бидайн обняла ее за плечи. Они стали медленно идти к занавеске, за которой находился вход в Глубинные чертоги.

В коридоре, ведущем к архивам, их ждала группа жрецов.

— Почему тебя так долго не было, Туватис?

— Откуда этот холодный ветер?

— Что ты наделал?

На нее обрушивалось бесчисленное множество вопросов. Ливианна слабо отмахнулась рукой.

— Мне нужно к главной жрице Живого света. Мне нужен ее совет.

— Что произошло там, внизу, Туватис? — снова пристал бородатый старик.

— Тьма, — Ливианна слабо махнула правой рукой. — Освободите дом. Никого не впускайте. Я вернусь. После этого я сражусь с тьмой. Не ходите туда, если вам дорога жизнь, — и словно для того, чтобы подчеркнуть ее слова, тяжелый стенной ковер выгнулся дугой, по коридору пронесся ледяной сквозняк.

Бидайн почувствовала, что это сделала Ливианна. Она едва пришла в себя и тут же снова начала сеять ужас. Жрецы, еще только что окружавшие ее, испуганно отпрянули. Один из них, громко крича, бросился во двор.

— Вы слышали, что сказал хранитель Глубинных чертогов. Освободите помещение! Мы спешим.

Жрецы тут же бросились врассыпную. Никто уже не задавал вопросов, никто не осмелился оспорить право приказывать воина, за которого выдавала себя Бидайн. Поэтому они беспрепятственно покинули здание архива, а затем прошли мимо небольших группок шушукающихся жрецов, судачивших о них и о вызванном ими несчастье.

Чем дальше они отходили от архива, тем сильнее становилась Ливианна. Вскоре она уже могла идти сама, хоть и медленно. Настала ночь, и ниже по склону Бидайн увидела сильный бушующий пожар. На его фоне ножницами выделялись силуэты окружающих домов. Молодая эльфийка попыталась было убедить себя, что горит не там, где они убили Туватиса, но знала, что это не так.

Ливианна молчала, несмотря на то что тоже должна была видеть всепоглощающее пламя. И они молча шли по улице, пока не дошли до одного из рынков, обрамленного дешевыми трактирами, где до глубокой ночи продавали сокровища Нангога. Там Ливианна опустилась на одну из упавших колонн и попросила Бидайн принести ей поесть. Казалось, она слегка отошла, но Бидайн знала, что наставница хорошо умеет притворяться.

Юная эльфийка поглядела на наставницу Незримым оком, и все маски пали: Ливианна лишилась сил. От ее ауры осталось одно слабое мерцание.

В одном трактире она нашла то, что выдавали за куриный шашлык. Мясо выглядело неплохо. Бидайн взяла его, еще миску риса и кружку воды.

Ливианна не ела, она поглощала. На чужое лицо вернулось немного румянца.

— Еще, — жадно сказала она. — Это было вкусно.

— Может быть, пойдем к остальным?

— Не в таком виде! Я хочу немного набраться сил, прежде чем подставлю себя под упреки Нандалее. Мы шли верным путем. Человек в камне знает все, что нам нужно.

Бидайн придерживалась другого мнения, но ничего не сказала. Она слишком хорошо знала Ливианну. Наставница заблудилась. Со временем она и сама это поймет. Но точно не сегодня ночью.

Она взяла пустую тарелку из-под риса и кувшин из-под воды. Владелец трактира широко усмехнулся.

— А ты проголодался, капитан.

Бидайн молча кивнула. На ней всего лишь была мужская одежда, она не меняла ни свой облик, ни голос. Пусть трактирщик видит то, что ему хочется, и поэтому она, как и в первый раз, просто указала на блюда, которые хотела купить.

Трактирщик на миг склонил голову и недовольно поглядел на нее.

— А ты неразговорчив, воин, — прохрипел он, но потом взял монеты и дал ей тарелки.

Когда Бидайн вернулась к упавшей колонне, Ливианны и след простыл.

Два мастера меча

За два часа до описываемых событий

Гонвалон в ярости отодвинул от себя глиняные дощечки. К нему тут же подошел молодой священнослужитель.

— Принести вам еще дощечек, господин?

Эльф увидел страх в глазах обритого налысо паренька, и это не настроило его на более миролюбивый лад.

— На сегодня с меня достаточно, — ледяным гоном произнес он. Больше всего ему хотелось вызвать священнослужителя на поединок, но мальчик-то не виноват. Судя по всему, его еще даже не было в Нангоге, когда его церковь опозорила мертвую Талинвин. Ту эльфийку, которая пришла сюда, чтобы убить бессмертного Аарона. Его ученицу.

— Хотите поговорить со старшим? — подобострастно поинтересовался жрец.

— Нет! Ты должен был сражаться на равнине Куш. Ты и все твои братья по ордену, у которых нежные руки и крохотные сердца. Из-за вашего предательства на пыльной равнине погибли тысячи невинных людей. Я там был, видел. А ты где был? Тебе хорошо было в храме? Твой желудок наполняли вкусными блюдами? Тебе пришлось тяжко трудиться грифелем, создавая новые дощечки, когда лучшие мужи Арама истекали кровью в пыли Гарагума? Скоро бессмертный вернется в Нангог. И с ним придут кушиты. Мои братья. И они ничего не забыли, жрец.

Гонвалон смерил молодого парня презрительным взглядом. Священнослужитель был ниже его почти на голову. У него было глуповатое круглое лицо, и от него пахло гораздо приятнее, чем обычно пахнет от детей человеческих. Он регулярно мылся и душил подмышки розовой водой.

— Вы, священнослужители, воспротивились приказам бессмертного и наполнили свинцом бамбуковые трубки полетного каркаса Демоницы. Одни боги должны были решать, будет ли демоница парить среди других героев Нангога. Вы же поставили свою волю выше воли богов и еще осмеливаетесь называть себя их слугами? — Эльф резко встал, ножны его меча громко ударились о стул, и тот отлетел в сторону. — В моих глазах ты лишь червь. И ты предлагаешь мне позвать верховного червя? Какое мне от этого удовольствие?

— Я хотел услужить вам, почтенный Аса. Я…

— Молчи, червяк! — набросился Гонвалон на паренька, выглядевшего так, словно ему больше всего на свете хочется спрятаться ото всех. — Ты не притронешься ни к единой дощечке о своем позорном предательстве, которое посеяло вражду между бессмертным Аароном и бессмертным Муваттой. Пусть останутся на этом столе. Завтра я собираюсь снова изучить историю вашего предательства. Ты и представить себе не можешь, какое зло причинили вы двум империям! Кроме того, ты отыщешь для меня другие дощечки. Завтра я хочу прочесть о первых героях, которым была оказана честь парить над Устьем мира, — Гонвалон на миг остановился, а затем угрожающе подошел вплотную к жрецу.

— Ищи как следует то, что я потребовал. Позаботься о том, чтобы я не был разочарован, когда вернусь завтра, ибо я один из тех, кто будет решать, будешь ли ты и твои старшие преданы долгому сну.

Не дожидаясь ответа, он быстрыми шагами вышел из зала, который жрецы крылатого солнца предоставили в его распоряжение с самого первого дня его появления. Его слова донесут до верховного.

Эльф шел по краю. На протяжении первых дней он ходил по Золотому городу в разных масках. Слушал детей человеческих на рынках и в дешевых трактирах в гавани, анализировал их разговоры и пытался составить представление об этой невероятной метрополии. При этом он наткнулся на историю дуэли между двумя бессмертными и о Талинвин, называемой здесь не иначе как демоницей.

Бунт священнослужителей стал причиной множества арестов. Джуба, арамский военачальник, сурово обошелся с заговорщиками, после чего были казнены дюжины священнослужителей. Сотни людей утратили свои посты и регалии, были отправлены в изгнание. И с тех дней Арам, похоже, никак не мог успокоиться. Аарон, правитель, собрал большое войско и победил Муватту на высокогорной равнине Куш. Его реформы несли тревоги, и всего одну луну назад он собрал новую лейб-гвардию, кушитов. Будто бы она состоит исключительно из фанатиков, которые проявили себя на поле боя.

После этого Гонвалон принял решение взять на себя роль такого воина. Аарона не было в Нангоге, его лейб-гвардия находилась далеко, но никто в храме Крылатого солнца не усомнился в том, что он послал одного из своих людей посмотреть архив.

Верховные опасались, что могут начаться новые убийства. Они не хотели давать бессмертному ни малейшего повода разозлиться. Они прекрасно осознавали, сколь велика их вина в войне между Арамом и Лувией. Поскольку, кроме всего прочего, было известно, что Аарон принимает в свои ряды наемников со всех концов света, никто не удивился тому, что Гонвалон говорит со странным акцентом. Пока бессмертный Аарон действительно не придет в Золотой город, это будет идеальная легенда. Ранг капитана лейб-гвардии открывал все ворота.

Его подбитые гвоздями сандалии звонко стучали о ступени, когда он спускался во двор рядом с главным храмом Крылатого солнца. Из широко распахнутых бронзовых дверей дома солнца тянулись нити дыма от фимиама. Священнослужители с обритыми налысо головами, в броских желтых одеждах недоверчиво наблюдали за ним. Оба привратника, стоявшие, облокотившись на высокие, оббитые коровьими шкурами щиты, кивнули ему так старательно, что задрожали красные плюмажи на их шлемах. О нем слышали уже все в храме Крылатого солнца. По меркам детей человеческих он был заметной фигурой. Эльф купил нагрудник из бронзы, на передней стороне которого красовалась львиная голова — довольно жалкая работа человека, наверное, никогда в жизни не видевшего льва. Кроме того, он был одет в тунику лазурного цвета и кричаще яркую бесшовную юбку с желтой шерстяной бахромой. Одежда царапала кожу, постоянно хотелось чесаться, а нагрудник был слишком широк для его узких плеч и ужасающе стеснял.

Как и многие наемники этого мира, он носил меч за спиной. Он сделал для ножен красный кожаный чехол, чтобы сделать оружие менее броским. Широкая перевязь была украшена серебряными монетами, пересекала его грудь и заявляла всякому, что он — человек не бедный. От шлема он решил отказаться. Длинные белые волосы, спадающие на плечи, он носил распущенными. Гонвалон сознавал, что без бороды он довольно сильно бросается в глаза. Здесь брились лишь немногие люди. Однако переодевания оказалось достаточно для того, чтобы никто не задавал вопросов, а большинство детей человеческих пристыженно опускали взгляд, когда он проходил мимо.

Эльф поспешно пересек просторную площадь перед храмом, на которой образовался рынок благовоний. Его окружила симфония запахов. Он то и дело поражался тому, сколь многообразны запахи этого мира. Под выцветшими тентами здесь продавали сокровища лесов и дальних островов: миски с холмиками из длинных слез древесной смолы цвета светлого янтаря, мешки, полные сушеных лепестков, почек, кусочков коры и перемолотых в мелкую муку зерен сочных землистых тонов.

Несмотря на приближение вечера и то, что уже зажглись первые масляные лампы, народу на рынке было еще полно. Гонвалон прошел мимо прилавка, где из медных пиал поднимались желтоватые струйки дыма. Невысокий торговец пряностями со вкусом рассказывал о том, что этот запах отгоняет Зеленых духов.

Гонвалон оглянулся через плечо и в толпе за своей спиной увидел лысого, который всегда следовал за ним. Как бы там ни было, сегодня жрецы приказали своему лазутчику одеться незаметнее. Гонвалон невольно улыбнулся его неуклюжим попыткам выследить его. До сих пор ему всегда удавалось стряхнуть преследователя со следа. А сегодня он воспользуется им для собственных целей.

Выйдя с рынка, он прошел немного по улице Справедливости, по одному из бульваров, шедших вдоль стены кратера, почти не наклонной. Этот путь Гонвалону не нравился, поскольку подобно тому, как жемчужины нанизывают на нитку, вдоль этой улицы тянулись небольшие площади, где находились места казни: умирающие, привязанные к колесам, трупы, запертые в Золотые клетки, мужчины, которые висели на веревках со связанными за спиной руками до вывиха плеч. Это была улица криков и зевак, радовавшихся той скабрезности, которую дети человеческие именовали справедливостью.

Он был рад, когда дошел до широкой лестницы, ведущей к расположенным ниже кварталам. Там, в улочках поуже, уже поселились первые тени приближающейся ночи. Эльф мимоходом обернулся через плечо. Как и ожидалось, преследователь все еще шел за ним по пятам. Пусть священнослужитель посмотрит, с кем он встречается. Это должно напугать его.

Квартал был оживленным, и, несмотря на это, Гонвалону казалось, что весь город погружен в траур. Он почувствовал то же самое еще в первый день, когда они поднимались от реки к дому Шелковой. Но прошло некоторое время, прежде чем он осознал, в чем причина этого ощущения. На улицах почти не было женщин. И до сих пор он не видел ни одного ребенка.

Из отчетов храмового архива он узнал, что женщины детей человеческих почти никогда не беременеют в Нангоге. В голове не укладывалось, что, несмотря на это, смертные селятся здесь, строят города. Разве может быть более четкий признак того, что этот мир не для них? По этой причине женщины избегали Нангога.

Впрочем, его они не избегали! Здесь, где женщины могли выбирать из сотен, с ним вчера заговорила темнокожая красавица на площади торговцев птицами. Она была одета лишь в накидку из ярких перьев и короткую юбку. Нежная кожа ее была разрисована извивающимися телами белых змей. Странная красавица бродила по рынку совсем без провожатых. Должно быть, она жрица или что-то вроде того, поскольку никто не трогал ее. Ее сияющая улыбка заставила Гонвалона остановиться, когда он возвращался обратно в дом Шелковой. И едва он остановился, как она подошла к нему. Загадочная дама обратилась к нему на разных языках и хотела пригласить его пройти с ней через какие-то Белые врата. Конечно же, он вежливо отказался. И, несмотря на это, встреча польстила ему.

Он дошел до улицы Облаков. Путь обрамляли высокие дома с позолоченными крышами. Здесь жили крупные торговцы и некоторые лоцманы, водившие по небесам огромные поднебесные корабли. От размышлений его оторвал предупреждающий оклик. По улице несли широкий голубой паланкин, и ему пришлось отойти к подъезду дома, чтобы пропустить потных носильщиков. За прозрачными занавесками Гонвалон увидел силуэт женщины. Два огромных телохранителя с обнаженными намасленными торсами, шедшие рядом с паланкином, бросили на него недоверчивый взгляд. Затем странная процессия прошла мимо.

Немного позже он дошел до дома, рядом с которым он договаривался о встрече. Ко входу вела узкая каменная лестница. Он невольно улыбнулся — если жрец пойдет за ним сюда, он очень сильно удивится.

У двери его ждал приземистый вышибала с надутым лицом. Он поглядел на Гонвалона с пренебрежением человека, предпочитающего сражаться языком, а не на кулаках. Эльф провел рукой по вышитой монетами перевязи.

— Я слыхал, что здесь можно приятным образом расстаться с серебром.

— Не останавливайся, — вышибала надавил на дверь, и едва Гонвалон переступил порог и оказался в полутемном холле, как ему улыбнулась девушка с потрясающими миндалевидными глазами.

— Ты не видела, сюда входил парень красный, как закатное солнце? — без экивоков поинтересовался он.

Улыбка красавицы померкла.

— Там, — коротко ответила она и указала куда-то за плечо, на внутренний дворик. Здесь тоже было темно, поэтому Гонвалону пришлось некоторое время поискать, прежде чем он обнаружил Нодона у колодца. Тень в тени.

Доверенное лицо Дыхания Ночи был одет в броскую накидку из красных перьев попугая, под ним — широкие штаны и туника. Тоже красные. В городе было полным-полно экзотично одетых наемников и рыцарей удачи, но такого, кто был бы похож на Нодона, Гонвалон еще не встречал. Несмотря на то что его маскировка привела ко множеству споров, он не поддался на общие уговоры переодеться. Хорошо хоть сегодня он надел тюрбан и спрятал бледное лицо за вуалью, чтобы не были видны абсолютно черные глаза.

— Ты знаешь, чей это дом? — прошипел Нодон.

— Он принадлежит шрамолицему, — легко ответил Гонвалон. — Но я не думаю, что в таком костюме Коля узнает в тебе одного из оборванцев, которых приняла в свой дом Шелковая.

— Зачем ты идешь на лишний риск? Это глупо.

— Потому что надеюсь, что твое нежелание оставаться в этом месте сможет убедить тебя пойти на еще большую глупость.

— Думаешь? — Гневным жестом Нодон отбросил вуаль. Губы сжаты в узкую полоску. Судя по всему, ему не до шуток. Он схватил бокал, который поставил на край колодца. В этом месте страсти он пил воду. — И куда ты собираешься, Гонвалон?

— В место, куда мы, в общем-то, собирались все. Этой ночью я собираюсь спуститься в Устье мира.

Глаза Нодона превратились в узкие щелочки. Он поставил бокал на место и снова спрятал лицо за вуалью.

— Мне кажется, тебе не на пользу проводить дни напролет в прокуренном храме.

— Спуститься туда — вопрос чести.

— Думаю, что у нас разные представления о чести, — Нодон повернулся, собираясь уходить. Гонвалон схватил его за руку.

— Мы оба называем себя мастерами меча. Сегодня ночью мы можем выяснить, кто из нас лучше, — по его глазам Гонвалон читал, что сейчас он полностью завладел его вниманием. — Просто выслушай меня. Я расскажу тебе одну историю. Она не длинная. А потом ты примешь решение.

Когда Гонвалон закончил рассказ, Нодон долго смотрел на него. Наконец кивнул.

— Это действительно вопрос чести. Я пойду с тобой. Но сначала скажи мне, почему ты вызвал меня именно сюда. Существует тысяча мест получше, где можно встретиться незаметно.

— Шрамолицый мешает Шелковой. Возможно, вскоре нам придется устранить его. Я счел разумным посмотреть на место, где его можно застать чаще всего.

Нодон промолчал. Однако Гонвалон знал, что от него тоже не укрылось, что однорукий плохо обходится с их хозяйкой и, возможно, заставляет оказывать любовные услуги, несмотря на то что до сих пор об этом не говорилось в открытую. Ливианна была менее скромна в высказываниях. Она утверждала, что Зара продает свое тело за деньги и власть, и утверждала, что хозяйке дома лучше не доверять.

— Встречаемся через полчаса у выхода? — наконец нарушил молчание Нодон.

Гонвалон удивился, что товарищ согласился на это без возражений. Впрочем, Нодон никогда не был особо разговорчивым, поэтому они расстались, чтобы осмотреть дом Коли.

Гонвалон поболтал с некоторыми дамами. То, что он в открытую демонстрировал свое серебро на перевязи, облегчало ему задачу вступить с ними в разговор. Он осмотрел комнаты, в которые можно было удалиться. Если они не были заняты, двери были открыты. Эльф пытался понять, как устроен дом. Судя по всему, Коля жил в какой-то из комнат на втором этаже, расположенной вплотную к одной из комнат для посетителей. Один раз Гонвалон почувствовал жгучие взгляды Нодона. Он понимал, что подставляется мастеру меча Дыхания Ночи. Нандалее не одобрит ничего из того, что он собирается сделать этой ночью. Он не смог поговорить с ней об этом, когда вчера наткнулся на первый след и договорился после этого с Нодоном.

В условленное время они встретились у выхода. Гонвалон потратил серебро на вино, чтобы его не запомнили слишком плохо. Возможно, вскоре придется вернуться, и было бы легче, если бы их не прогнали с порога.

Когда они спускались по лестнице на улицу, Гонвалон заметил соглядатая. Лысый отошел ко входу в дом одного купца, в безумной надежде на то, что его не заметят.

— Тебя преследуют? — с презрением в голосе поинтересовался Нодон.

— Я хотел, чтобы он увидел тебя — иди за мной, но говорить предоставь мне.

Кроме них троих на улице никого не было. Обе луны Нангога стояли над самым горизонтом. Невдалеке за якорную башню цеплялся собиратель облаков. Палубы небесного корабля были ярко освещены. Даже внизу была слышна музыка. Лазутчик слишком поздно понял, что уходить некуда. Он полагался на то, что в тени подъезда его не заметят.

— Прекрасный вечер, жрец, — Гонвалон стоял на расстоянии вытянутой руки от лазутчика.

— Почтенный Аса, как вы могли так быстро… э... Что вам от меня нужно? — пролепетал священнослужитель, неловко прижимаясь к двери.

— Ты когда-нибудь слышал об Ионе Красном?

— Нет, почтенный Аса, — шедший за ним покачал головой. На щеке невольно дернулась мышца.

Гонвалон кивнул Нодону, стоявшему рядом с ним, которого от жреца отделял лишь один шаг.

— Это палач кушитов. Говорят, в день битвы он казнил двадцать три лувийца. Правда ли это, я не знаю. Но я сам видел, как однажды вечером он обезглавил сорок четыре предателя, — Гонвалон зловеще улыбнулся. — Возвращайся к своим старшим и передай им, что я буду считать необходимостью привести в храм Иону, если за мной еще хоть раз увяжется кто-то вроде тебя. Вы же знаете, как трепетно бессмертный Аарон относится к козням своих жрецов, а у меня есть все полномочия придать его гневу плоть в лице Ионы. А теперь уходи!

Гонвалон отошел в сторону, и священнослужитель опрометью бросился бежать прочь, протиснувшись между двумя эльфами, да так, словно за ним гнались Зеленые духи.

— Разве так необходимо было впутывать меня в свои дела? Теперь он меня знает, — ледяным тоном поинтересовался Нодон.

— Вот только не говори мне, что человек, который бродит по городу, одетый в красные одежды, ценит возможность остаться незамеченным.

На дурное настроение Нодона Гонвалон решил не обращать внимания. Первый шаг был сделан, они избавились от его тени. Они вместе шли по узким улочкам, поднимались по крутым лестницам, которые вели все выше и выше по склону, к дороге, ведущей по краю кратера. Днем Гонвалон бывал здесь не раз, но ночь словно набросила на кратер чары. Сейчас все казалось ему другим: более загадочным, одиноким, угрожающим.

На дороге вокруг кратера не было никого. Лишь одинокие стражи, патрулировавшие ее на большой дистанции друг от друга. Около пятисот шагов было между сторожевыми башнями, опоясывающими кратер, за зубчатыми стенами горели костры. На их фоне отчетливо выделялись силуэты воинов, несших там одинокую стражу.

Гонвалону показалось, что все их взгляды направлены внутрь Устья мира. Он знал, что в храмах существуют точные записи о летающих умерших. Тех героях, тела которых парили на ветрах огромного кратера, привязанные к летательным каркасам. Тщательно велись записи насчет того, сколько времени парит какой герой. Число дней, которые он кружил над кратером, становилось частью его легенды. Но сейчас ему казалось, что не только это является причиной пристального внимания к тому, что происходит внутри Устья мира.

Казалось, дети человеческие охраняли саму пропасть, испытывая страх перед тем, что там живет. Перед чем-то, что не упоминалось ни в одной из сотен глиняных дощечек, которые он уже успел прочесть. Не нужно столько сторожевых башен для того, чтобы вести учет полетов умерших.

По мере приближения к Устью мира становилось холоднее. Над краем кратера дул прохладный ветер, трепал их плащи. Гонвалона достаточно часто посылали в качестве наемного убийцы, чтобы знать, когда угрожает опасность. Редко когда ему доводилось испытывать это чувство настолько интенсивно, как в этот миг. Он переглянулся с Нодоном, тут же осознав, что товарищ тоже разделяет его предчувствие.

— Спускаемся вниз? — прошептал Нодон. В его голосе не слышалось ни капли тревоги.

— Я должен искупить вину, — подавленно ответил Гонвалон. — Это вопрос чести.

В Устье мира

Нодон уже жалел, что ввязался в эту глупую авантюру. Но если сейчас он отступит, то навсегда потеряет лицо. Он еще надеялся на то, что это всего лишь абсурдная проверка на мужественность, и в последний момент Гонвалон изменит свои планы. Примерно с полмили они прошли по краю кратера на некотором расстоянии друг от друга. Держались на верхних улочках, проходивших параллельно Устью мира. Здесь было очень мало домов, большей частью окруженных огромными садами, прятавшимися за высокими стенами.

В кронах деревьев играл порывистый ветер, из-за чего казалось, что кто-то что-то говорит загадочным шепотом. Было прохладно. Они дошли до широкого бульвара, разделявшего квартал, словно просека. Не было видно ни души. Нодон подавленно оглядел улицу. Последний отрезок пути к краю кратера обрамляли статуи.

— Это здесь, — Гонвалон говорил шепотом, несмотря на то что во всей округе не было никого, кто мог бы подслушать их разговор. — Эта улица ведет прямо к месту, откуда они отправляют в небо погибших.

Пригнувшись, они свернули, держась с краю резко поднимающейся улицы. Обе луны спрятались за облаками, но света звезд было достаточно для того, чтобы вырвать из тьмы силуэты чудовищ, которым поклонялись дети человеческие. Были здесь и боги со звериными головами, и крылатая женщина, и слегка согнутая фигура с головой кабана и когтистыми руками, и окутанный пламенем мужчина. Это статуи убийц, пришедших в Голубой чертог. Вопреки рассудку, Нодону очень хотелось однажды встретиться с одним из них. Они должны ответить за свои преступления. Здесь, в Нангоге, все и начнется!

Прошло немного времени, и они добрались до края кратера. Бульвар перешел в широкую лестницу, которая вела внутрь кратера. В Устье мира ничего особо разглядеть было невозможно. Отвесные склоны скал терялись в ночной темноте. Кое-где к камням льнули согнутые от ветра деревья. Нодону казалось, что он видит сломанные колонны, но уверен не был.

— Осторожно, — прошипел Гонвалон.

С запада к идущей вдоль края тропе приближались двое стражников. Оба были увлечены разговором. Они то и дело заглядывали в темную рану, ведущую будто бы к самому сердцу мира.

Эльфы отступили обратно к бульвару, спрятались в тени львиноголовой статуи. Стражи ни разу не взглянули в сторону города. Все их внимание поглощал кратер.

Нодон задумался над тем, что ждет их там, внизу. На протяжении последних дней он часто слушал истории лоцманов и расспрашивал о маршрутах, которыми ходили небесные корабли, увлекаемые изменяющимися ветрами. Он получил дюжину, а то и больше предложений подняться на борт в качестве наемника. При этом он снова услышал о пирате, которого все так боятся, который все больше и больше донимает купцов. О человеке, которого однажды будто бы уже убил бессмертный и который, тем не менее, все же снова вернулся в мир живых. Лоцманы испытывали перед ним суеверный страх. Некоторые даже поговаривали, что он может вести корабли против ветра и что ему подчиняются Зеленые духи. Эльф спрашивал себя, не одержим ли этот Таркон Железноязыкий духами, как и Нандалее.

Но чего он не смог узнать от корабельщиков, так это тайны Устья мира. Несмотря на то что они знали Нангог лучше всех, им тоже было неизвестно, что таится там, внизу. Просто бросаться навстречу опасности, сломя голову, было совсем не в его духе.

Когда стражники прошли мимо, Гонвалон снова бросился к краю кратера, а потом, не колеблясь, пошел по широкой лестнице вниз. Нодон неохотно двинулся за ним и увидел, что лестница привела к скалистому уступу, уходившему далеко внутрь кратера. Там возвышалось семь золотых мачт, на которых висели развевавшиеся на поднимавшемся из кратера ветру знамена семи бессмертных.

Вдоль скалистого уступа шел низкий парапет. Нодон подошел к Гонвалону и тоже посмотрел вниз.

Почти ничего не было видно. Невдалеке под ними клубился туман. Мастеру меча вспомнилась одна из историй, которую он слыхал среди корабельщиков. В ней говорилось, что мир Нангог создан из тела великанши, которую победили девантары. Но великанша не умерла. Даже оружие богов не могло лишить ее жизни. Сражение с ней продолжалось много веков, пока человек-вепрь не придумал хитрость. Боги намазали оружие ядом, погрузившим великаншу Нангог в глубокий сон. После этого с помощью магии они связали ее и погребли ее свернутое калачиком тело под горами и морями.

Однако же кратер, у которого разрастался Золотой город, получил свое название потому, что это действительно был рот великанши. И если подойти к краю, то можно почувствовать на щеках теплое дыхание Нангог.

Нодон снял тюрбан и вуаль, мешавшие нормально видеть. Верно, теперь он тоже почувствовал на лице дыхание великанши, позволявшее кружиться над кратером погибшим.

Гонвалон, сильно перегнувшийся через парапет, поднял взгляд на него.

— Спасибо.

— Никогда не думал, что позволю тебе втянуть себя в твои дурацкие истории с женщинами, — проворчал Нодон. Он чувствовал смущение. Благодарность Гонвалона стала для него неожиданностью.

— Этот мир меняет всех нас, — ответил мастер меча и перемахнул через парапет.

Нодон последовал за ним. Путь их вел вниз по крутому склону. Облачный покров неба порвался, и ночные тени пронзили призрачные пальцы слабого лунного света. Несмотря на то что они тщательно следили за тем, чтобы оставаться незамеченными, Нодон испытывал неприятное ощущение, ему казалось, что за ними наблюдают. Они то и дело прятались за скалы, сломанные колонны, сидели в тени, когда серебряные пальцы ощупывали склон. Тревожили мастера меча не стражи на краю кратера. Ему казалось, что что-то таится там, где начинается туман. Кроме того, беспокоили летающие погибшие, описывавшие широкие круги над кратером. Все это лишь наивные суеверия, напомнил он себе, но неприятное ощущение того, что они идут на погибель, нарастало с каждым шагом, который они делали вниз по кратеру.

Гонвалон вел их под скальный выступ, торчавший над кратером, в самую глубь. Казалось, когда-то здесь жили дети человеческие. В игре света и тени Нодону виделись наполовину засыпанные выходы пещер. Они перебирались через опрокинутые колонны, на некоторых из которых уже гораздо позже были нанесены знаки письма. Казалось, их выцарапывали в камне впопыхах. Что это, предупреждение? И почему все постройки в кратере развалились?

Внезапно Гонвалон остановился. В лунном свете перед ними предстали разбитые бамбуковые перекладины и обрывки ткани. Гонвалон наклонился, осмотрел останки упавшего с небес героя и покачал головой.

Поднимаясь, он прошептал:

— Возьми немного бамбука, — сам он поднял несколько перекладин.

Нодон догадывался, что он задумал.

— Зачем?

— Это отвлечет внимание от нас, когда мы будем возвращаться.

«Возможно», — подумал Нодон, но вслух ничего не сказал.

Лунный свет осветил покрытый патиной бронзовый шлем, в котором еще был виден череп. Темные глазницы меланхолично смотрели на эльфа. Интересно, какие героические деяния принесли герою могилу в небесах? И помнит ли хоть кто-то имя умершего? Нодон отодвинул в сторону белые кости, взял несколько бамбуковых трубок длиной в руку. Подняв голову, эльф заметил выцарапанный на камне рисунок. Он был наполовину скрыт подо мхом. Изображение странной птицы, сделанное неумелой рукой.

— Идем! — Гонвалон уже спустился немного ниже.

Нодон поспешно пошел за ним. Нельзя терять друг друга из виду. Граница тумана совсем близко.

В молчании они спускались все ниже и ниже, по осыпям и заваленным дорожкам. Нашли еще двух упавших героев, собрали и там самые крупные из разбившихся бамбуковых перекладин.

Первая полоса тумана играла у их ног. Нодон интуитивно ощущал, что они достигли границы. В колышущейся белизне что-то пряталось! Не то чтобы он мог разглядеть его. Он просто чувствовал это. Его шаги стали неувереннее. Однако Гонвалон, похоже, ничего не замечал. Лишь время от времени замирал на миг, чтобы поглядеть на скальный выступ, почти горизонтально висевший над их головами. Затем что-то бормотал себе под нос и снова начинал всматриваться в туман.

И вдруг он вошел в туман. Луны как раз вышли из-за туч, окутав кратер призрачным светом. Какое-то мгновение силуэт Гонвалона еще можно было разглядеть, и Нодон испугался, когда почувствовал, что видит две разные накладывающиеся друг на друга картинки: тень на камне и фигуру в тумане. А потом Гонвалон исчез.

На миг Нодон подумал, не повернуть ли просто назад. Он не любил Гонвалона. Более того, его манера заполучать женщин, снова и снова влюбляться, очертя голову, вызывала в нем отвращение. Он столько несчастья принес. Если сейчас он бросит его на произвол судьбы, отвергнутый Золотым мастер меча никогда не выберется из кратера. Впрочем, причина, по которой он пришел сюда, была уважительной. Рука Нодона потянулась к рукояти меча под вышитым перьями плащом. Бамбук, который он нес под мышкой, слегка сдвинулся. Одна из трубок едва не упала.

Эльф мысленно обругал себя за глупость. Затем ступил в туман, и мир полностью растворился. Он чувствовал твердую почву под ногами, которую уже не мог разглядеть, чувствовал легкое теплое дыхание ветра, поднимавшегося из глубины и заставлявшего туман кружиться по огромной спирали, и внезапно Нодон снова увидел над собой звездное небо. Однако видение длилось лишь несколько ударов сердца, а затем небо снова поглотила колышущаяся хмарь.

— Сюда. Я здесь! — Голос Гонвалона. Казалось, он доносится отовсюду.

Нодон еще раз обернулся вокруг своей оси. Услышал резкий царапающий звук, а затем в тумане вспыхнула крохотная искорка желтого света. Искра превратилась в пламя.

— Сюда! — снова крикнул Гонвалон. — Я нашел ее.

Нодон пошел навстречу свету. Что-то трещало под ногами. Сухой бамбук? А потом он увидел Гонвалона. Он зажег факел из бамбука и порванного савана. Из-за дрожащего пламени туман, казалось, таял. Он словно создал островок в пустоте. Место, где можно было посмотреть под ноги.

Наполовину покрытый серыми камнями, там лежал разбитый полетный каркас. И, привязанное кожаными ремнями к бамбуковым трубкам, стройное тело.

Со слезами на глазах Гонвалон осторожно разрезал ремни ножом.

Нодон наклонился, поднял одну из бамбуковых трубок. Она была тяжелее тех, что он собрал до сих пор, и, повернув ее, он увидел, что она была набита чем-то темным. Он высыпал это что-то на ладонь и потер между пальцами. Свинцовый порошок! Они нашли Талинвин.

Ее тело покрывали обрывки тонкой белой ткани. Кожа была бледна, как кость. Плоть под ней, казалось, растаяла. «Странно, что личинки и стервятники не тронули ее тело», — подумал Нодон. Может быть, дети человеческие забальзамировали тело Талинвин. Не в их интересах, чтобы летающие погибшие разлагались на каркасах и по кусочкам падали в кратер.

Теперь Гонвалон полностью освободил труп от остатков полетного каркаса. Нежно притянул умершую к себе, поцеловал бледный лоб. Глаза ее ввалились, остались лишь темные провалы глазниц. Он осторожно провел рукой по ее светло-русым, покрытым пылью волосам.

— Лиувар, — негромко произнес он. — Мир. Пусть твоя душа быстро вернется в плоть, моя прекрасная, храбрая Талинвин, — по щекам у Гонвалона бежали слезы. Он полностью поддался чувствам. Нодону стало неприятно, когда мастер меча поднял взгляд на него. — Она пришла сюда со Смертоносным. Так же, как сейчас Нандалее. Это не должно случиться снова.

— Давай уходить отсюда, чтобы предотвратить это!

— Не раньше чем закончим начатое.

Что-то скользнуло в тумане над ними. Очень близко! Это не один из летающих умерших. Их обнаружили!

— Оставь это! — зашипел Нодон.

Гонвалон не обратил на него внимания и принялся укладывать друг на друга бамбуковые трубки, которые принес.

— Это правильно, — уперся он. — И это отвлечет их от нас.

Нодон бросил свой бамбук и пригнулся. Что это, тень в тумане?

Рядом с ним Гонвалон поспешно собирал сухие бамбуковые трубки. Он устроил из них низкое ложе и теперь осторожно укладывал на него обрывки парусины и каркаса, который не вознес Талинвин к парящим героям.

Вот, опять эта тень. Похожая на большую птицу. Нодону показалось, что он слышит над собой какое-то шипение. Эльф попытался было открыть Незримое око, несмотря на то что им было строго запрещено использовать здесь магию. Если здесь есть магическое существо, то его заклинание станет подобно маяку в ночи. Нодон мысленно проклял товарища. Два факела им сейчас не нужны.

Мастер меча осторожно взял тело Талинвин на руки и уложил его на ложе, которое устроил для нее. Затем достал из-под плаща бутылочку с лампадным маслом, открыл пробку и вылил масло на умершую. Несмотря на то что кожа плотно обтягивала череп Талинвин, губы превратились в тонкую полоску, а глаза ввалились, лицо ее все еще сохранило отблеск красоты.

— Когда-то у нее были зеленые глаза, — негромко произнес Гонвалон. — Жаль, что ты не видел ее в тот день, когда небесные змеи послали ее на первую миссию. Глаза были так полны жизни и страсти. В последний раз я встречался с ней во дворце драконов у бухты Ядэ, — взгляд Гонвалона затуманился, он видел образы, принадлежавшие давно минувшим дням. — Лиувар, — прошептал он и выпустил из рук горящий факел.

Пламя лизнуло парусину, и в мгновение ока образовался бушующий столб пламени.

— Прочь отсюда! — Нодон потащил Гонвалона за собой. План его товарища основывался на том, что все стражи побегут на пламя и им будет легче уйти. Нодон не был так убежден в этом.

Даже дети человеческие не могут быть настолько тупыми. Они поднимут тревогу и усилят охрану края кратера. Страже не обязательно спускаться к ним, теперь Нодон это понимал. То, что таится в глубине кратера, сделает за них всю работу. Дети человеческие просто встанут у них на пути, если им удастся выбраться из Устья мира. Единственная надежда при побеге оставалась на скорость. Они должны уйти прежде, чем дети человеческие очнутся от нескончаемой летаргии бесконечных ночей на страже. Нельзя допустить сражения! Они драконники, это не останется незамеченным, если они обнажат клинки. Тот, кто умеет смотреть, определит это по трупам тех, кто допустит ошибку и преградит им путь. Тип ран и количество убитых будут говорить сами за себя.

Наконец Гонвалон очнулся от оцепенения. Он обнажил меч.

— Это нам не нужно, — прошептал Нодон, пока они карабкались вверх по склону. Они достигли границы тумана. Сторожевые огни на башнях казались бледными точками, с каждым шагом светившими ярче.

Где-то под ними сдвинулась лавина и с ужасающим грохотом понеслась вниз по склону. Задрожала земля под ногами. Снова. И еще раз. Это не землетрясение. Там что-то шевелится. Что-то огромное! Неужели их безумная вылазка помешала сну Нангог?

Нодону показалось, что он слышит шипящее дыхание. Туман под ними пришел в движение. Что-то втягивало его!

При виде этого у Нодона словно выросли крылья. Он едва касался склона, перестал избегать опасных осыпей, а когда он оставил туман позади и увидел все призрачные фигуры на дороге, ведущей прочь из кратера, конкретная, вполне осязаемая опасность показалась ему избавлением.

Гонвалон держался рядом. Склон снова задрожал. Что бы ни преследовало их, оно было еще глубоко под ними. Сверху доносились предупреждающие крики. В ночи зазвучали рога. Мужчины с факелами усилили стражу на дороге. По склону покатился огненный шар — тюк пропитанной смолой соломы, который должен был прогнать тьму.

Снова раздался шипящий звук, сопровождаемый звуком трения металла о металл.

Туман выбросил на склон призрачную руку. Неестественно быстро. Он поглотил их, снова превратил свет факелов в матовые искорки, принес с собой еще один звук. Хлопанье крыльев!

Внезапно Гонвалон толкнул его так, что эльф упал и растянулся во весь рост. Что-то скользнуло прямо над ними. Нодон перекатился, ткнул мечом в туман и наткнулся на что-то, что уже не было тенью. Ответом на атаку стал крик, не звериный и не человеческий. Что-то темное упало на землю рядом с ним. Нодон схватил это и в следующий момент снова был на ногах.

Послышалось еще хлопанье крыльев. Всего в десяти шагах по склону несся огненный шар, прорезая в тумане узкую просеку, прежде чем колышущаяся белизна снова поглотила его. Из тумана вылетели когти, вонзились в плащ Гонвалона. Нодон ринулся вперед, изо всех сил оттолкнулся от склона, одновременно замахиваясь для удара. Когти исчезли в серой тьме, вместе с несколькими клочками ткани.

Нужно оставить туман позади! Похоже, существа, которые кроются в нем, боятся света факелов.

— Туда, прочь от скалистого выступа! — крикнул Нодон.

Факелы спешили выстроиться вдоль кратера к широкой террасе, с которой падали летающие умершие. Они разожгли погребальный костер Талинвин под отвесной скалой. Казалось, план Гонвалона все же сработал, поскольку костер привлек внимание воинов. У тропы, ведущей к краю кратера, останется совсем мало стражи.

Теперь Нодон совершенно отчетливо слышал металлическое позвякивание за спиной. Они ускорили шаг. Склон снова задрожал, словно под тяжелыми шагами, когда они достигли края широкой полосы тумана к востоку от скальной террасы. Им то удавалось уйти из молочного дыхания кратера на несколько шагов, то их снова захлестывала дымка. Наконец граница между туманом и ночью осталась позади. Идя параллельно краю кратера, они то бежали, то карабкались навстречу лунам на горизонте, перепрыгивая через вековые останки стен, оставив далеко позади огненные шары, все еще катившиеся в пропасть. Вскоре ночь освещали уже лишь сигнальные огни на башнях. Теперь они, наконец, осмелились пройти последний отрезок к выходу из кратера.

Оба мастера меча замедлили шаг и направились к сторожевой башне, воины на которой зачарованно наблюдали за спектаклем на скалистом уступе. Они незаметно перебрались через низенькую стену вдоль тропы. На миг замерли в тени башни, затем бросились в ближайшую улицу, ведущую в город.

Они не прошли и десяти шагов, как услышали приближение беды. Марширующие шаги. Навстречу им шла целая колонна воинов. Справа и слева улицу обрамляли высокие стены, за спиной доносился взволнованный лай сторожевых собак.

— Назад! — решил Нодон. Они пойдут в город другой дорогой.

— Слишком поздно! — Гонвалон указал на башню на краю кратера. Один из стражей платформы заметил их и теперь отчаянно размахивал факелом. Они услышали, как ускоряются марширующие шаги. И тут пятеро стражей появились на выходе из улицы.

Оба эльфа быстро переглянулись. Их поймали. Стены слишком высоки, да и бежать — не выход. По глазам Гонвалона Нодон прочел, что мастер меча думает точно так же. Может быть, им удастся просто наглым образом наврать?

— Что вы здесь делаете? — набросился на них один из мужчин, приближавшихся со стороны башни. Парень с продолговатым лицом и пышной бородой. Он угрожающе ткнул в них длинным копьем, в то время как его спутники окружили его круглыми щитами и бронзовыми мечами. — Отвечайте! Что вы забыли у Устья мира?

Гонвалон поднял руки, пытаясь успокоить стражу.

— Мы просто бродили вдоль края кратера.

— А почему вы так спешили скрыться на этой улице?

— Я не видел их у края кратера, — добавил один из его товарищей. — Они лгут.

— Что здесь происходит? — послышался за их спинами резкий голос, маршевые шаги стихли. Колонна воинов заблокировала выход с улицы. Выстроившись в два ряда, там стояли двенадцать копьеносцев, в левой руке каждый сжимал большой щит, обтянутый коровьей шкурой, на груди надеты бронзовые кирасы. Шлемы окружены коронами из красных перьев. Таких воинов Нодон в городе прежде не видел. Может быть, они из храмовой стражи? У их предводителя был роскошный, обшитый золотом плащ, поддерживаемый брошью в форме крылатого солнца. Это был молодой парень с редкой бородкой и длинными волосами до плеч, намазанными маслом. Наверное, какой-нибудь отпрыск знати, который должен был получить первые заслуги во время легкой миссии, не подвергая себя при этом настоящей опасности.

Внезапно предводитель наморщил лоб.

— Вы? Что вы здесь делаете, почтенный Аса?

— Искал местечко, где смог бы поговорить с Ионой Красным, палачом кушитов, не опасаясь лишних ушей, — с ледяным спокойствием ответил Гонвалон. — А теперь, капитан Лума из храма Крылатого солнца, пропустите нас.

Оба эльфа как раз собирались пройти мимо Лумы, когда бородач крикнул:

— Они лгут! Они оба спускались в Устье миров. Их нужно отвести к хранителю Устья. Их ищут по всему кратеру.

Нодон увидел, что уважение стерлось с лица капитана. Он вполне представлял себе, что творится в голове у молодого парня. Если он избавит храм Крылатого солнца от этого надоедливого посетителя, который копается в архиве и пугает всех на свете, его наверняка повысят.

— Почтенный Аса, следуйте за нами к хранителю Устья. Я уверен, вы сумеете оправдаться, — он ликующе улыбнулся. — И еще до зари вернетесь в дом Шелковой, чтобы уснуть в объятиях возлюбленной.

Нодон не поверил своим ушам. Значит, им все же удалось проследить за Гонвалоном до их укрытия! Он с самого начала знал, что брать с собой на миссию отверженного мастера меча Золотого неразумно. Он высокомерен и легкомысленен. Совершенно беспечен, он поставил под удар всю миссию. Кроме него никому не пришло бы в голову спуститься в кратер, чтобы сжечь тело Талинвин.

— Как капитан лейб-гвардии бессмертного Аарона я не выполняю ничьих приказов, кроме правителя всех черноголовых. А теперь дайте пройти.

Юнец обнажил меч.

— Я знаю, что вы герой, но нас восемнадцать, а вас двое. Прошу, не заставляйте меня пятнать вашу честь в безысходном бою.

— Довольно разговоров, — произнес по-эльфийски Нодон. Эту проблему пора устранять. Раз и навсегда. — Никого в живых не оставлять, — по лицу Гонвалона он видел, насколько неприятен ему этот приказ, и тем не менее, мастер меча кивнул. Довольно и того, что в храме Крылатого солнца известно, что загадочный Аса бывает в доме Шелковой. Если его еще свяжут с событием в Устье миров, операция провалится полностью.

Оба обнажили мечи. Гонвалон ринулся вперед и нанес молокососу удар в горло.

— Мне жаль, — пробормотал он при этом и в следующий миг накинулся на озадаченных стражей храма.

Нодон повернулся к пятерым стражам башни. Бородатый был поразительно быстр для сына человеческого. Он попытался вонзить меч в грудь Нодону, едва эльф обернулся к нему. Нодон плавным движением опустился на колени и одновременно откинулся назад. Бронзовое лезвие пролетело над самым его лицом. Сам он нанес воину удар в коленный сустав. Серебряная сталь перерезала сухожилия, плоть и кости. Отрезанная нога полетела в сторону. Нодон встал, походя перерезал горло падающему воину и правой рукой заколол щитоносца бородача.

Остальные дети человеческие оказались пугающе неловкими. Как такие люди могут считать себя воинами! Нодон сделал обманный удар, нацеленный в голову. Его противник поднял щит, чтобы защититься и, тем самым, совершенно закрыл себе обзор. Эльф взмахнул меч, опуская его вниз, и пронзил сердце щитоносца прямо под ребром.

Оба выживших бросились наутек. Но бежали слишком медленно. Первого Нодон нагнал ударом в затылок. Удар был точным, в самый мозг. Второго прижал к стене. В бороде у воина уже были серебряные пряди. Белки раскрытых в ужасе глаз были желтоватыми. Он тяжело дышал и пытался закричать, когда Нодон перерезал ему горло.

Резня продлилась лишь несколько мгновений. Нодон оглянулся на Гонвалона. Мастер меча справится и сам. Дети человеческие мешают друг другу своими длинными копьями. Сейчас важно было позаботиться о том, чтобы оставшийся в живых стражник на башне не вызвал подкрепление.

Эльф решительно ринулся вверх по улице, пока не добежал до конца садовых стен. Вниз по склону все еще летели горящие тюки соломы. Внимание остальных стражников было полностью приковано к скальному уступу. Нодон, не колеблясь, пробежал по свободной площадке перед дверью. Находившийся наверху стражник увидел его. Эльф услышал, как захлопнулся люк, ведущий на платформу башни. Он не стал задерживаться и тратить время на лестницу.

Башню строили из крупных, плохо подогнанных друг к другу каменных валунов. Пальцы Нодона без труда находили зацепки в трещинах. Он взобрался до парапет. Там на люке стоял последний страж и таращился на собственные ноги. Какой же идиот! Эльф бесшумно перепрыгнул через парапет и обезглавил сына человеческого, который даже не успел осознать, каким образом к нему пришла смерть.

Нодон едва успел откатить умершего от люка, чтобы открыть его, когда какой-то звук заставил его замереть. Снова послышался металлический звон. Пригнувшись, он подобрался к боковому брустверу, обращенному в сторону Устья мира, и выглянул из-за стены. Далеко внизу, на границе тумана, стояло нечто и смотрело на него. Оно знало, что он здесь: с хищной морды на него смотрели большие янтарные глаза. Всего один удар сердца — и чудовище скрылось в тумане. Нодон догадывался, что эта тварь могла убить его так же легко, как он убил детей человеческих.

Почему же она не поднялась к нему? Этого он не понимал.

— Не знаю, что ты такое, — пробормотал он, думая о когте из обсидиана, который подобрал после нападения на Устье мира. — Но я знаю, кто твои летающие слуги.

Торговаться с судьбой

Володи проснулся с ощущением того, что за ним наблюдают. Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к равномерному дыханию Кветцалли, которая лежала рядом, свернувшись калачиком. В окно проникал влажный теплый воздух. Было еще темно. Со стороны озер в саду доносился меланхоличный крик выпи.

В тени у лестницы что-то шевельнулось. Там стоял Ихтака, его слуга. Володи бесшумно встал с постели. Деревянный пол заскрипел под его шагами. Дыхание Кветцалли изменилось. Она перевернулась на другой бок. Может быть, тоже что-то заметила и теперь лишь делает вид, что спит?

Володи спустился по лестнице вслед за цапотцем.

— Мне очень жаль, избранный, — прошептал он. — Вас призывают к змею.

— Нет… — Володи покачал головой, все еще сонный. — Нет. До следующего жертвоприношения еще десять дней. Должно быть, это ошибка!

Невысокий слуга покачал головой.

— Нет, избранный. Приходил священнослужитель. Зовут всех избранных. Должно быть, что-то произошло. Очень редко бывает так, что Пернатый змей требует жертву в неустановленный праздничный день.

В ночном парке снова прозвучал крик выпи. На этот раз он показался Володи вестником смерти. Отбросив мрачные мысли, он натянул тунику, которую подал ему цапотец.

— Позаботься о Кветцалли, когда она проснется. Я вернусь вскоре после рассвета.

— Конечно, избранный.

— Прекрати все время называть меня избранным. Я гость в этих садах, слышишь? Гость! И надеюсь, до тех пор, пока выберут меня, пройдет еще немало времени, — и с этими словами он покинул маленький домик.

Он уже хорошо знал дорогу через сад. Где-то среди деревьев послышались крики. Похоже, за кем-то, кто не хотел идти добровольно, кто не подчинился тому, что змей пригласил его на внеочередной танец, пришли ягуары.

Володи участвовал во многих боях. И это ощущение в животе, что он испытывал сейчас, было в точности как перед боем. Это тревожное урчание. Перед битвой всегда возникала иллюзия, что лишь от него зависит, выживет ли он. От его умения, от того, что он будет ловчее обращаться с клинком, чем другие, или просто окажется, что он знает больше грязных трюков. Но это… На то, что должно было случиться сейчас, он повлиять не мог. Он тоже восстал бы, если бы не знал наверняка, что связываться с ягуарами бесполезно.

До сих пор он из последних сил держался за правила этой жизни на пороге смерти. Необходимость платить жизнью сегодня, когда день не праздничный, была несправедливой.

Володи сплюнул в розовый куст. Ну да ладно, жизнь всегда несправедлива! Он не сдастся. Вместо этого он упрямо принялся насвистывать песню о девушке из трактира, которую часто пели наемники.

Он был одним из первых, кто пришел к белой голове змея.

Эйрик из страны озер был уже там. С его длинных светлых волос и бороды стекала вода. Володи невольно улыбнулся.

— Я хоть раз увижу тебя сухим?

— В отличие от таких дикарей, как ты, я люблю быть чистым, — с усмешкой ответил Эйрик. Он снова вырядился, как князь. На нем была белоснежная туника и короткий красный плащ, поддерживаемый золотой булавкой в форме дракона. Улыбка сползла с лица Эйрика. — Вот засада, верно?

— Так часто бывает? — поинтересовался Володи.

Его друг покачал головой.

— На моей памяти второй раз. Никто не знает, почему жрецы так поступают. Это нужно просто пережить.

Они молча стояли рядом и наблюдали за тем, как собираются избранные. Ягуары привели двух новеньких. Сопротивлялись обычно новички. Тот, кто жил в храмовых садах подольше, уже понял, что сопротивление бесполезно. Одним из последних пришел молодой стройный мужчина, тело которого было с ног до головы разрисовано красно-коричневыми узорами. Неуклюжая, дешевая работа, Володи видел это даже издалека. Друсниец усмехнулся. Он вполне представлял себе, что это за парень. Молодой воин, попавшийся на крючок историй о том, что в Нангоге можно быстро разбогатеть, и заглядевшийся на девушку из Цапоте на одной из рыночных площадей.

То есть, судя по всему, в точности такой же, как он. Володи сделал несколько шагов ему навстречу. Мальчик был новеньким. Кто-то должен объяснить ему, что его ждет здесь. Судя по спокойствию, он даже ничего не подозревает.

Чем ближе он подходил к нему, тем отчетливее становилось ощущение, что Володи уже где-то видел его. Эти кошачьи повадки в движениях. Это несерьезное отношение к миру.

— Микайла?

— Рад видеть тебя, полководец. Бессмертный Аарон тревожится о тебе, — его колесничий смотрел на пасть змеи, лестница в которую обманчиво сияла в теплом свете масляных ламп. — Неприятное место. Что мы здесь делаем?

И прежде, чем Володи успел ответить, из змеиной пасти донесся низкий протяжный звук.

— Все выстраиваемся полукругом. А потом постарайся не вытащить золотой камень.

Микайла вопросительно посмотрел на него.

— Все тянут жребий, кому умирать сегодня. Тот, кто вытащит из кувшина золотой камень, встречается с Пернатым змеем.

Колесничий с улыбкой кивнул.

— Золото никогда не липло к моим пальцам. Только получу плату, как она уже растворилась в воздухе. Здесь это должно быть преимуществом.

Из Пасти змеи снова донесся звук, от которого все содрогнулись. После этого показались служители. Во рту у Володи тут же совершенно пересохло. Он стиснул кулаки. Один из новеньких негромко захныкал. Эйрик, стоявший слева от него, тоже казался напряженным.

На этот раз священнослужитель с кувшином подошел к левому краю ряда.

Эйрик выругался.

— Это неправильно. Он должен был начать справа. Есть же порядок… Так не пойдет, — один из ягуаров бросил в его сторону мрачный взгляд.

— Стой тихо, — прошипел Володи. — Какая разница, где мы будем стоять.

— Нет! Я стою не на том месте. Так не пойдет. Во всем должен быть порядок.

— Можешь встать на мое место, — предложил Микайла.

Тем временем первый избранный вытянул камень. Он был белым. Мужчина застонал от облегчения.

Микайла и Эйрик поменялись местами. Володи это показалось глупым. Если настал день, когда пора представать перед предками, то твое от тебя не уйдет, где бы ты ни стоял. Он видел это несколько раз в стене щитов. С судьбой не торгуются!

Еще двое мужчин поменялись местами. Верховный служитель в расшитом перьями плаще, стоявший, как и в прошлый раз, у распахнутой пасти змея, лающим голосом отдал какой-то приказ.

Володи почувствовал, как на его плечо легла рука. За спиной каждого избранного встал ягуар.

К Микайле подошел служитель с кувшином. Невозмутимо, словно ничего и не происходит, парень запустил руку внутрь, не колеблясь, взял камень и протянул его жрецу. Камешек был белым.

Володи задумался, понял ли вообще Микайла, что здесь происходит. Теперь пришел его черед. Он опустил руку в кувшин. Его пальцы коснулись семи камней. Хорошие шансы еще раз выбраться живым. Он взял камень, лежавший с краю, зажал его в кулак и вытащил из кувшина. Перед его внутренним взором предстала Кветцалли, как она лежала на их ложе, свернувшись калачиком, когда он уходил. Как он хочет увидеть ее снова!

Он нерешительно разжал ладонь. Белый камень. Воин тоже издал вздох облегчения.

Стоявшему рядом с ним Эйрику потребовалось еще больше времени, чтобы принять решение. Наконец он вытащил руку из кувшина.

Ему достался золотой камень. Эйрик откашлялся, заморгал, словно не веря в случившееся. А потом просто покачал головой.

— Все смешалось, — негромко произнес он. — Желаю тебе удачи, Володи. Иногда можно прожить годы. Ты должен завести детей. Я уверен, что ты был бы хорошим отцом, — с этими словами он сделал шаг вперед и поклонился остальным избранным. — Я рад, что довелось познакомиться с вами. Наслаждайтесь радостями сада, чтобы однажды смогли с легким сердцем уйти и прославить наших предков.

С этими словами он с гордо поднятой головой вошел в пасть змея и, сопровождаемый жрецами, стал спускаться по лестнице. Цапотцы удалились. Часть ягуаров тоже спустилась в пасть змея, остальные растворились в саду, словно тени.

— Что это было? — удивленно поинтересовался Микайла.

— Это был храбрый человек, — подавленно ответил Володи. Чувство облегчения сменилось давящей печалью. Он обнял своего колесничего за плечи. — Тебе еще много предстоит узнать об этом месте, — и он рассказал Микайле о правилах, о Кветцалли и Ихтаке.

О том, что все они здесь живут в передней у смерти.

Когда Володи увидел их дом, Кветцалли стояла у окна их комнаты. Она помахала ему рукой и скрылась. Хорошо возвращаться домой. Если это место можно назвать домом…

У двери сидел Ихтака и резал мясо. Он широко усмехнулся.

— Я молился за тебя, избран… э… господин. Пернатый змей услышал меня, — он ткнул в мясо каменным ножом. — Сегодня будет особое друснийское блюдо: пригорелая медвежья ветчина в вязком соусе. Ваш спутник тоже приглашается к столу.

Володи рассмеялся.

— Родная мать не встретила бы меня лучше.

Внезапно Ихтака откашлялся и бросил взгляд внутрь дома.

Володи медленно повернулся и на нижней ступеньке увидел ее: Кветцалли. Она подошла к нему и крепко обняла. Ей было все равно, что на них смотрит чужой человек. Когда она отодвинулась от его груди, в глазах у нее засверкали слезы.

— Воль Оди, — с облегчением, в котором еще слышались отзвуки смертельного страха, произнесла она.

— Приходи обедать, Микайла. Сейчас я хотел бы побыть один.

Колесничий криво усмехнулся.

— Понимаю.

И насвистывая под нос странную песенку, он пошел прочь. Володи поражался беззаботности своего боевого товарища. Как будто ничто в мире не могло причинить ему вред. На миг он даже позавидовал его легкости.

А потом взглянул на Кветцалли и решил, что ни с кем в мире не собирается меняться местами.

Неожиданный поступок

— Ты не должна была помогать ей в этом, — сказала Нандалее. Эльфийка злилась на подругу по Белому чертогу, но в то же время испытывала по отношению к ней что-то вроде сочувствия.

— Я не знала, что она собирается делать, — слабо произнесла Бидайн.

Нандалее ткнула пальцем в окно, указывая на дым.

— Горит почти целый день.

— Никто не свяжет это с нами, — произнесла Бидайн, упрямо выпячивая подбородок.

— Это ты говоришь или Ливианна? Ты хоть немного думаешь своей головой или предоставила решать все ей? В этом пожаре погибли люди, невинные.

— Здесь есть невинные? — встрял Нодон.

— Детей человеческих не должно было быть в этом мире, — подхватила мысль Нодона Бидайн. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я, Нандалее, что древний пакт между девантарами и альвами запрещает им заселять Нангог. Этот мир всегда должен был оставаться нетронутым. Посмотри в окно! Они топчут этот пакт ногами. И теперь они еще и в наш мир пришли, пришли убивать. Действительно ли тебя так возмутил пожар? Или тебе гораздо важнее, что Ливианна переступила через твой приказ?

Нандалее судорожно сглотнула. Хоть слова Бидайн и были не совсем правдой, но они были очень близки к ней.

— Мы с Гонвалоном тоже нарушили твой приказ, — нарушил воцарившееся в небольшой группе молчание Нодон. — Все восстают против тебя, Нандалее. Когда же ты, наконец, поймешь, что отдавала неправильные приказы? Осторожность превыше всего, но мы не можем позволить себе топтаться на месте во имя осторожности.

— И мы не можем позволить себе потерпеть поражение, — Нандалее инстинктивно потянулась к свинцовому амулету, висевшему у нее на шее. Каждый вечер под ним ее кожа темнела. Может быть, амулет затуманивает ее рассудок? Может быть, она уже неспособна мыслить ясно?

— Мы должны помочь Ливианне, — попросила Бидайн. — Она сама не справится. Человек в камне хочет убить ее. Мы драконники. А это значит, что мы никого не бросаем!

— А знаешь, чего еще не делают драконники? — набросилась на Бидайн Нандалее. — Они не предают своих товарищей. Они не ставят свою миссию под угрозу. Не игнорируют приказы небесных змеев. Вчера ночью Нодон и Гонвалон разожгли огонь в Устье мира. Вы с Ливианной, вы сожгли почти целый квартал. Но то, что делает Ливианна сейчас — это вообще за гранью. Отправиться в храм Ишты, чтобы осквернить место, где хранятся самые мрачные тайны, это то же самое, что зажечь сигнальный огонь для девантаров! Чтобы Ишта случайно не пропустила, что здесь творятся странные вещи.

Сей же час мы покинем этот дом, потому что здесь мы уже не в безопасности. И мы не можем броситься на помощь Ливианне, чтобы принести всех в жертву бессмысленному сражению, в которое она ввязалась, — она обвела взглядом товарищей. Нандалее не только ничего не понимала, она была разочарована. И больше всех из-за Гонвалона. Почему он поставил под удар миссию ради того, чтобы почтить свою былую любовь? Неужели она, живая, значит меньше, чем Талинвин?

Все шло наперекосяк. Возможно, Нодон прав, и она — плохой командир. С этого момента она затянет удила покрепче.

— Бидайн, ты переоденешься поденщиком и займешь наблюдательный пост в месте, которое я тебе назову позже.

— Но ведь мы уже нашли надежные места, где…

— Ты не пойдешь ни в одно из мест, известных Ливианне, — перебила ее Нандалее. — Судя по тому, что ты рассказала, это нечто питается ее жизненной силой. Может быть, оно высосет из ее тела и разум? Поэтому мы не можем знать, что вернется сюда, даже если нам будет казаться, что перед нами Ливианна.

Нандалее задумалась, где установить новый наблюдательный пункт. Еще в день прибытия они устроили семь постов на расстоянии ста шагов от дома Шелковой. Объединяло их то, что отовсюду можно было незаметно наблюдать за одним-единственным домом. Теперь придется отойти на гораздо большее расстояние.

И когда увидел Живой свет, что ужас не изгнан, взял он человека, которого не хотела отпускать тьма, и заключил его в камень, чтобы тьма погибла во тьме.

Нандалее понимала, что именно эти проклятые слова заставили Ливианну искать тьму. И эта тьма в любой миг могла появиться здесь. Логично было бы уйти сейчас же и навсегда. Но драконники не бросают друг друга в беде. Если Ливианна выживет и вернется сюда, без преследователей, они увидят это и осторожно приблизятся к ней, чтобы выяснить, одержима ли она.

Разумнее было бы исходить из худших предположений. Все планы — тлен. Остается лишь действовать неожиданно — что прежде казалось Нандалее неоправданно опасным.

Пример для других

Элеборн стоял у входа в дом, который выделили ему цапотцы, и глядел в сад. За ним на полу лежал его личный слуга, связанный и с кляпом во рту. Изель ушла вчера. Она была охотницей. Ей нужно было вернуться на рынки города, где она преследовала совершенно особенную дичь. Даже когда развеялась ее сеть лжи и обмана, она все еще была очаровательна. Элеборн вынужден был признаться себе, что она ему нравилась. Теперь, когда она ушла, оставаться здесь смысла не было.

Он хотел освободить Володи, хотя прекрасно осознавал, что в одиночку ему не справиться. Друсниец не уйдет без Кветцалли, а втроем им никогда не обмануть стражей в тени. У него не было выхода, кроме как покинуть сады и привести подмогу.

На обеих лунах в небе лежала широкая тень. В эту ночь они давали очень мало света. Элеборн скользнул во тьму. Он наблюдал за ягуарами. Они хороши. Не ходят по проверенным дорожкам. Нет у них ритма между проходами стражи. Они могли в любой миг появиться в любом месте. И они умели драться. Элеборну вспомнилось поле сражения на равнине Куш. То, как ягуары, смешное количество воинов, остановили эскадрон колесниц Муватты. Недооценивать их было глупо. Они были, без сомнения, самыми опасными воинами среди детей человеческих, с которыми он до сих пор встречался. Но он тоже опасен.

Элеборн бесшумно скользнул по розовым кустам. Цветы для сада выбирались не только по эстетическим соображениям. Здесь было необычайно много растений с шипами. Сошедшему с дорожек было трудно продвигаться вперед. Как ягуары бесшумно скользят по этим зарослям, он не понимал.

Эльфу вспомнились предупреждения Володи. Если ягуары поймают кого-то при попытке бежать, они разорвут ему обе ноги — так говорили. Поэтому сегодня утром он пристально изучил всех избранных. Никого из них не пришлось нести, никто не хромал. Либо последняя попытка побега случилась давно, либо это просто выдумка, чтобы запугать избранных.

После обеда Элеборн долго беседовал с Володи. Друсниец изменился. Несмотря на то что над ним каждый день нависала тень смерти, он казался спокойным. Не сетовал на судьбу. Если у него появится возможность бежать вместе с Кветцалли, он воспользуется ей. Если не получится, он будет наслаждаться каждым отпущенным ему днем.

Элеборн замер. Перед ним что-то шевельнулось. Из тени вишни вышел воин-ягуар. Он направлялся прямо к нему. Внезапно цапотец замер. Потом шевельнул головой как-то очень странно, словно зверь, пытающийся принюхаться и взять след! Элеборн ринулся вперед. Нельзя рисковать, чтобы цапотец поднял тревогу.

Ягуар среагировал пугающе быстро. Он уклонился от удара, нацеленного ему в горло, и Элеборн попал лишь в бок шеи. После этого он нанес удар когтистой лапой. Эльф пригнулся, ударил ногой, попал противнику в колено. Послышался отчетливый хруст сустава, но цапотец даже не пикнул. Вместо этого он бросился вперед, пытаясь обхватить его вытянутыми вперед руками.

Элеборн отскочил назад, сделав сальто. Когда он не очень уверенно приземлился на неровную землю, кожу оцарапали шипы. Цапотец мог в любой момент позвать на помощь. Возможно, от этого его пока еще удерживала гордость. Но скоро победит рассудок.

Гордость! Вот оно. Вот уязвимая точка воина-ягуара. Он захочет одержать эту победу в одиночку. Элеборн одарил цапотца пренебрежительной улыбкой победителя, и, как он и надеялся, ягуар поднялся, намереваясь продолжать драться. Было видно, что раненое колено он нагружать уже не может. И однако, цапотец выглядел уверенно. Сверкали зубы под странным шлемом, скрывавшим его лицо за разинутой пастью хищника. В обеих руках он держал когти, короткие кругляшки с длинными, как кинжалы, обсидиановыми когтями, которые торчали между пальцами его сжатых кулаков. Одним таким ударом он мог разорвать горло.

Элеборн поднял кулаки. Оружия у него не было. Только умение. Но он драконник!

Со смертоносной скоростью он сделал обманный удар, нацеленный в шею противника, дернулся назад, блокировал удар когтей плечом и откинулся назад, словно теряя равновесие. Остановил падение отброшенными назад руками, спружинил и нанес противнику удар ногой, угодивший в печень прямо под ребрами.

Цапотец захрипел. Поднял правую руку для удара. А потом внезапно обмяк. Элеборн мгновенно оказался над ним и новым ударом рассек дыхательные пути.

Поспешно спрятав умирающего под куст, он забрал у него когти. В парке было много ягуаров, и пройдет совсем немного времени, прежде чем они найдут своего погибшего товарища.

Бой оказался тяжелее, чем он ожидал. Элеборн заставил себя успокоиться. Сейчас ему понадобятся все органы чувств, чтобы сбежать. На протяжении двух последних ночей он внимательно изучал сад. Здесь были растения, источавшие свет в темноте, если кто-нибудь задевал их. Кроме того, в ветвях кустарника были натянуты тонкие проволоки с колокольчиками. Иногда тревогу поднимали маленькие птицы или другие животные.

Элеборн снова остановился и вслушался в тени. У него было ощущение, что за ним наблюдают. От точки, где он стоял, было около двух сотен шагов до окружавшей сады стены. До стены все заросло густым кустарником. Просто побежать туда и выбраться на свободу было невозможно. Нужно найти тропы, по которым передвигаются проклятые ягуары. При этом возрастает вероятность наткнуться на одного из них.

Раздавшийся совсем рядом птичий крик заставил его вздрогнуть. Что это, сигнал? Эльф оглядел трофейные когти. В случае необходимости он пробьет себе дорогу на свободу. Решительно побежал дальше. Слышался негромкий шелест. Снова крик птицы. На этот раз с другой стороны. Неужели окружают? Он добежал до дороги и принял решение двигаться дальше по ней. Если его все равно обнаружили, то лучше передвигаться быстрее.

Не сделал он и четырех шагов, как из зарослей перед ним выросли двое ягуаров. Первый сразу же атаковал, в то время как второй предпринял попытку оказаться у него за спиной. Элеборн блокировал удар, вдавил левую руку с обсидиановыми когтями в горло противника, схватил воина, теплая кровь которого брызнула ему на лицо, прижал его вплотную к себе и махнул, как щитом. И вовремя — второй ягуар уже размахнулся для удара. Теперь, увидев своего умирающего товарища, он отпрянул. Элеборн выпустил из рук раненого, развернулся и побежал дальше. Еще сто пятьдесят шагов до стены. Он добежит!

Краем глаза заметил движение. Пригнулся. Что-то пролетело над ним, издав странный звук. Бола. Метательное оружие попало в ветку, веревка намоталась на нее, и, наконец, два камня на концах ударились друг о друга.

Полетели новые болы. Элеборн кинулся на землю лицом вперед, перекатился на бок и огляделся. Он оказался на небольшой полянке, где сходилось две дорожки. Над ним слабо покачивались ветви вишни. На поляну снегом осыпались белые цветы. На каждой из четырех дорожек, ведущих сюда, стоял воин-ягуар.

Элеборн поднялся и вытянул руки, приготовившись сражаться.

— Давайте! — вызывающе крикнул он, прекрасно зная, что надежды на победу нет.

Сбоку, из кустов, раздался голос — повелительный, властный. Ягуары положили когти на землю. Двоим из них бросили боевые посохи. «Вероятно, только что они получили приказ непременно поймать меня живым», — подумал Элеборн. Это увеличивает шансы на побег.

Элеборн побежал к одному из мужчин с боевым посохом. Снова блокировал первые атаки предплечьями. Удар ногой по нижнему концу посоха предотвратил удар, нацеленный ему между ног. Удар сыпался за ударом, с невероятной скоростью. Затем эльф пробил защиту воина и вонзил два пальца в открытую пасть ягуарьей маски, попав цапотцу в глаза.

Воин взвыл, Элеборн вырвал палку у него из рук. Несмотря на интенсивность сражения, оно продлилось не дольше нескольких ударов сердца. Сильно размахнувшись назад, он создал себе пространство для сражения с другими воинами.

Больше двух на дорожке одновременно не помещалось, в противном случае они начинали мешать друг другу. Элеборн сразу же погнался за отступающими. У самой полянки он вонзил конец посоха в землю, оттолкнулся и ударил переднего ягуара ногами в грудь. Воин упал навзничь, на своего товарища, который на миг отвлекся. Большего Элеборну не требовалось, чтобы приземлиться на ноги и вывести второго воина из строя ударом в солнечное сплетение, прямо под грудной клеткой.

Что-то кольнуло в шею, мягко, не угрожающе. Во рту появился странный горький привкус. Эльф коснулся шеи. В него угодила крохотная стрела. Всего лишь оснащенная перьями зубочистка. Голова закружилась, белые лепестки вишни принялись выписывать вокруг него причудливые пируэты. В аромате цветов было что-то парализующее. Элеборн покачнулся, когда бола угодила ему чуть выше колен, а кожаный ремешок обмотался вокруг ног.

Когда он оперся на посох, его у него отняли. Эльф упал. Из круговерти цветов рождались темные фигуры, окружившие его со всех сторон.

— Отличный бой, лесной человек, — произнес один из цапотцев на языке Друсны. Акцент у него был ужасный. Элеборн почти не разбирал его слов. Возможно, дело было еще и в ядовитой стреле. Рот и горло заполнил вкус желчи.

— Такие мужчины, как ты, не сдаются. Уважаю. Но не хочу, чтобы ты еще раз дрался с моими воинами. И не хочу, чтобы другие избранные взяли с тебя пример. Нам придется найти решение, — говоривший махнул рукой своим людям. — Прижмите его к земле и держите, как следует. Пусть кричит. Пусть остальные избранные слышат, какова цена за попытку к бегству.

Элеборна прижали к земле несколько воинов. Он не мог пошевелить ни единой мышцей, но голова стала кружиться меньше. Он отчетливо увидел, что предводитель ягуаров достал нож с обсидиановым клинком и опустился перед ним на колени.

— Кости этим ножом я перепилить не смогу, но это и не нужно, чтобы заставить тебя распрощаться с собственными ногами.

Живые тени

— Я начну с сустава в стопе. Такой каменный нож прекрасно режет кожу, плоть и сухожилия. Я буду делать это очень медленно, чтобы ты мог как следует рассмотреть, что я делаю, — он пролаял приказ, обращаясь к своим людям. В следующий миг они схватили Элеборна под мышки и подняли так, чтобы он мог видеть свои связанные ноги и ступни.

— Похоже, ты крепкий парень, хоть и хиловат для друснийца. Мне очень интересно, когда ты начнешь кричать, — в пасти шлема ягуара сверкнула злорадная ухмылка.

Он поднес клинок к пятке Элеборна, когда его рвануло назад. Из груди его торчала длинная стрела. Второй ягуар рухнул, как подкошенный. Другие вскочили, пытаясь скрыться в обрамлявших тропу кустах, но за их спинами внезапно появились две фигуры со сверкающими мечами.

На грудь Элеборну упала отрубленная рука. Пальцы с обсидиановыми когтями еще подрагивали. Сражение было безжалостным и закончилось едва начавшись. И вот уже предательски сверкающие мечи исчезли в ножнах.

Еще только что Элеборна окружали восемь или девять цапотцев. В живых не осталось никого.

Незнакомые воины вместе взяли его под мышки, подняли и понесли прочь, не тратя времени на то, чтобы перерезать кожаный ремешок стянувшей его ноги болы. Воины были одеты во все черное, так же как ягуары, только без звериных шлемов. Лица были перемазаны сажей. Словно живые тени.

К ним присоединилась третья фигура. Женщина, длинные волосы которой были заплетены в косу и обернуты черной вуалью. Она прикрывала отступление с помощью огромного лука. Наверное, это ей он обязан тем, что не лишился ноги.

— Перелезайте через стену, — коротко приказала она, не спуская взгляда с сада. — Больше я этих кошек не вижу.

Элеборн не поверил своим ушам. Этот голос. Он узнал бы его из сотни. Да еще и лук!

— Нандалее?

Она не обернулась к нему, продолжая оглядывать сад.

Элеборна подняли и перенесли через верх стены. Кожаные ремешки на ногах перерезали.

— Идти можешь?

Теперь он узнал и эльфа, который освободил его.

— Гонвалон?

Мастер меча строго посмотрел на него и повторил:

— Идти можешь?

Элеборн кивнул. На стене показалась Нандалее. Сделав выстрел, она соскочила к ним.

— Скорее! Там кошек больше, чем у меня стрел.

Элеборна снова подняли на ноги.

— Оставь это, я могу идти.

— Ну, хоть что-то, — проворчал незнакомый эльф. — Хотелось бы знать, кто учил тебя драться. Нужно отлупить этого парня, — и с этими словами он вложил ему в руку кинжал. — Начни с этого. Большие клинки пока что не для тебя.

Густая тень арки ворот рождала ягуаров. Они появились в переулке перед ними словно из ниоткуда. Нандалее подняла лук и плавным движением натянула тетиву.

— Атакуем их, — коротко приказала она.

Вот уже в руках у обоих эльфов появились мечи. Элеборн хотел пойти с ними, но Нандалее удержала его.

— Ты будешь прикрывать тыл. Там, где пройдут эти двое, — смерть всем, а ты мне нужен живым.

Элеборн хотел было воспротивиться, когда через стену в пяти шагах от него перелезли двое воинов-ягуаров. Нандалее подняла лук. С тетивы слетела стрела и пригвоздила одного из цапотских воинов к покрашенной белым стене. Второй почти добрался до них. Элеборн поднял кинжал, но в жилах все ещё чувствовалось действие яда. Тело все еще казалось чужим. Остановить их он не сможет.

Нандалее закрепила вторую стрелу, когда воин прыгнул. Когда его обсидиановые когти разорвали тетиву, она ударила его луком, но цапотца это не остановило. Элеборн осознал, что воин не обратил на него внимания, потому что Нандалее опаснее. Он прищурился. Голова болела, кружилась, во рту все еще чувствовался вкус желчи.

— Эй, кошачья морда!

Цапотец игнорировал его. Когти оставили глубокие зарубки на луке Нандалее. Элеборн снова поднял свое оружие и метнул его. Клинок угодил в основание черепа и по самую рукоятку вошел в шею цапотца.

Нандалее расстегнула карман у крышки колчана и достала запасную тетиву. Зажав лук между ногами, она навалилась весом всего тела, чтобы натянуть ее.

Гонвалон махнул им рукой — все нападавшие лежали на земле.

— Скорее, сюда идут еще.

И троица потащила Элеборна в лабиринт улиц, туннелей и мостов, раскинувшийся под дворцовыми садами. Вскоре он совершенно заблудился. Им пришлось драться еще дважды, затем они спустились в канал.

От запаха болотной жижи, поднимавшейся до колен, по которой пришлось идти, Элеборн едва не лишился чувств. Он радовался тому, что в темноте не видит, что это. Он слышал звуки, издаваемые мелкими животными, один раз увидел, как в трясине мелькнуло что-то белое, длинное и толщиной с предплечье.

Через некоторое время Нандалее затолкала его в туннель, настолько низкий, что ему пришлось встать на четвереньки. Над головой слышался звук быстро текущей в камне воды. С потолка капало. Туннель стал еще ниже. Жалкая нора. Если сюда проникнет вода, все они утонут! Опираясь на локти, Элеборн дюйм за дюймом двигался дальше. Его окружала полная темнота.

Внезапно черноглазый эльф, ползший впереди него, остановился и произнес:

— Здесь туннель заканчивается. Плавать умеешь?

— Конечно, — обиженно ответил Элеборн.

— Здесь холодно.

Элеборну что-то вложили в руку. Жесткий кожаный ремешок. Чей-то пояс?

— Не выпускай это. Пока еще мы не можем зажечь огонь.

Послышался плеск. Кожа в руке дернулась, его потянуло вперед, эльф потерял почву под ногами и во весь рост рухнул в воду.

— Тихо! — зашипели на него откуда-то из темноты.

— Где Нандалее и Гонвалон?

— Они прикрывают отступление и позже пойдут по другой дороге.

Элеборн поднялся. Вода доставала ему до бедер.

— Привяжи ремешок к поясу, чтобы руки были свободны. Сейчас будет глубже.

Он подчинился, слишком оглушенный и усталый, чтобы спорить. Плыть пришлось долго. Холод постепенно пробирал до костей. Держаться становилось все труднее, но он предпочел бы откусить себе язык, нежели попросить о помощи незнакомца, который двигался так идеально равномерно, словно не ведая усталости.

Когда они, наконец, выбрались на берег из обрушившейся стенной кладки, руки у Элеборна настолько закоченели, что он не мог развязать узел кожаного ремня.

— Просто перережь его, — голос приятеля Нандалее наконец-то начал звучать не так враждебно.

— У меня больше нет оружия, — устало признался он.

— Что?

— Оно осталось в шее цапотца, который хотел вспороть живот Нандалее.

— Я дал тебе кинжал, а ты его выбросил?

— Он из Белого чертога? — подавленно поинтересовался Элеборн.

Собеседник фыркнул.

— Конечно нет. Зачем мне давать тебе по-настоящему хорошее оружие? Да еще такое, которое выдаст врагам, кто мы такие. Этот кинжал я купил на одном из городских базаров. Но для работы сынов человеческих он был поразительно хорош.

— Думаешь, они и так не догадаются, кто мы такие? Этот бой…

— Между предположением и знанием огромная разница. А теперь осторожнее, перед нами куча щебня, на которую нам предстоит взобраться.

Поток становился все мельче, под конец Элеборну пришлось карабкаться на четвереньках. Камни на куче лежали неплотно и соскальзывали. Внезапно его схватили за правую руку. Незнакомец поднял его. Скрипнули дверные петли.

— Стой здесь!

Мгновением позже зажглось маленькое голубое пламя. Оно питалось фитилем, набирая силу, а затем превратилось в теплый желтый огонек.

Элеборн оглянулся. За спиной лежала куча грубо обтесанных камней, терявшаяся во тьме. Впереди находилась открытая дверь, оббитая позеленевшими бронзовыми полосами. Со старой древесины широкими полосами облазила красная краска.

— Заброшенный подвал, — пояснил незнакомец. — Найти нелегко.

Элеборн зашел за ним в помещение с низким потолком. В углах лежали одеяла и потрепанные, покрытые пятнами кожаные сумки. Пахло плесенью и мокрой шерстью.

— Закрывай дверь! Свет могут увидеть с другой стороны водосборника.

Эльф подчинился, устало опускаясь на одеяло, а незнакомый спаситель разделся и принялся вытираться тряпкой.

— Ты первый эльф из тех, кого я знаю, у которого растет борода.

— А ты? Тебе часто напоминают о глазах? — раздраженно поинтересовался Элеборн.

— Большинство слишком осторожны, чтобы делать это, — ответил тот, разматывая черную тряпку, под которой скрывались светло-русые волосы. — Кстати, меня зовут Нодон.

Элеборн судорожно сглотнул. Нодон, мастер меча Темного! О нем слышали все драконники. Его считали хладнокровным убийцей, который любит вызывать на дуэль из-за мелочей.

— Кажется, ты обо мне уже слышал, — хитро улыбнулся ему Нодон. — А теперь скажи мне, какой небесный змей выбрал такого, как ты?

«Я не поддамся на провокацию, — подумал Элеборн. — Не дам ему повода для дуэли, как бы сильно он меня ни оскорблял».

— Я служу Небесному, — с гордостью произнес он.

Выражение лица мастера меча изменилось. Надменная холодность исчезла из взгляда, и Элеборну даже показалось, что Нодон смотрит на него с сочувствием.

Голос в тени

Бидайн сидела на плоской крыше пекарни, не спуская глаз с фонаря, висевшего у входа в дом Шелковой. Прижавшись головой к кирпичной стене, она подтянула колени и закуталась в одеяло. Издалека должно было казаться, что она спит.

Кирпичи были еще теплыми от дневной жары. Хорошее место, чтобы нести стражу. Она может оказать Ливианне хотя бы эту услугу. Чувствовала себя Бидайн ужасно. Нужно было сильнее сражаться за наставницу, не подчиняться приказам Нандалее. Ливианна вернулась бы за ней, искала бы ее, в этом она была уверена.

На соседней крыше на луны выла одинокая собака. Вскоре после этого перед дверью Шелковой что-то шевельнулось. В дверь настойчиво постучал гонец. Бидайн находилась на расстоянии более двух сотен шагов, но язык тела высокого человека был однозначен. Он казался затравленным. Что сверкает у него на поясе? Там было что-то серебряное. Нож?

Интересно, что там происходит? Бидайн не припоминала, чтобы хоть раз видела этого человека в доме Шелковой. И, однако, он показался ей странно знакомым.

— Хороший наблюдатель не спускает глаз со своего непосредственного окружения, — раздался знакомый голос. Перед лестницей, ведущей на крышу, стояла какая-то тень.

— А тот, кто спит, опускает голову на грудь или на плечо. А ты сидела так ровно, что было понятно: ты шпионишь.

— Госпожа? — Бидайн откинула одеяло и встала.

На лунный свет вышла Ливианна. На ней все еще была одежда Хранителя Глубинных чертогов, но она снова приняла собственный облик.

— Прости, что я сбежала на рынке, Бидайн. Но я должна была вернуться к человеку в камне.

На миг Бидайн спросила себя, одержима ли Ливианна высокомерием или, может быть, каким-то злым духом. Она не забыла, как тянулись к ней ветви голубого света.

— С тобой все в порядке?

— Я очень устала, — наставница одарила ее усталой улыбкой. — И очень довольна, — с этими словами она отошла в сторону, чтобы Бидайн увидела тень на лестнице за ее спиной.

— Ты должна отвести нас к укрытию своих друзей, — произнес теплый, приятный мужской голос. Но каким бы приветливым ни казался этот человек в тени, в его словах звучал приказ, которому Бидайн было нечего противопоставить. Она поняла, что на нее наложили заклинание.

— Я отведу вас к ним, — покорно произнесла она.

Защитить мир

Нандалее все еще не верила в то, что перед ней Элеборн, настолько сильно изменился ее былой товарищ по учебе. Дело было не только в этой смешной раскраске, которую будто бы даже большинство детей человеческих считало варварской. У него появилась борода! Он двигался иначе. Его голос звучал иначе!

— Я повторю еще раз, кратко. Небесный послал тебя в Арам, чтобы ты заменил там какого-то шпиона Голубого чертога? Ты, эльф Белого чертога?

— Не какого-то шпиона. Талавайн — доверенное лицо бессмертного. Он влияет на политику огромного королевства. Это не что-нибудь.

— Но этому Талавайну пришлось исчезнуть, — продолжала Нандалее, не обращая внимания на замечание Элеборна. — Потому что он оказался убийцей, — она криво усмехнулась. — Необычно для эльфа из Голубого чертога. Обычно это наша задача.

— Его подставили.

Нандалее отмахнулась.

— Неважно. Потом бессмертный поручил тебе искать пропавшего капитана его лейб-гвардии. И след привел тебя в храмовые сады цапотцев в Золотом городе.

Элеборн кивнул.

— Я рад, что вы пришли. Один я никогда не выбрался бы наружу.

— Это было очевидно, — произнес Нодон, но после ледяного взгляда Нандалее спросил: — Что ты знаешь о змеиной пасти?

— Мало. Избранные не особенно любят говорить об этом. Никто из тех, кто спускался по лестнице внутрь горы, не вернулся. Там, внизу, храм. Очень глубоко… Вот и все, что я слышал.

— И что ты теперь собираешься делать? — поинтересовалась Нандалее. Она не понимала, как Элеборн осмелился сунуться в Нангог без прямого приказа. И если бы они не нашли его, схватка с цапотцами закончилась бы весьма плачевно.

Сам того не осознавая, он нарушил их планы. Именно Нодон обнаружил, что задача похожих на кошек воинов — не дать избранным сбежать. Ягуары не были готовы к тому, что кто-то попытается вторгнуться в сады. С этой ночи все станет иначе. Они упустили возможность разведать, что и как в этих садах.

— Честно говоря, я не знаю, что делать, — признался Элеборн. — Если я доложу бессмертному Аарону о случившемся, он попытается спасти Володи. Он ввяжется в ссору с империей Цапоте и прогневает их девантара. Если я не предприму ничего, капитан его лейб-гвардии погибнет.

— А что плохого в том, что две крупных человеческих империи развяжут войну? — поинтересовался Нодон.

— Талавайн обладал влиянием на бессмертного Аарона. Возможно, я тоже сумею заслужить его доверие. Было бы неразумно ослаблять именно этого человека, — серьезно ответил Элеборн.

Нандалее поглядела на Нодона.

— Он еще не знает?

Мастер меча Темного кивнул.

— Чего я не знаю? — Элеборн обвел взглядом троих эльфов. — Что случилось?

— На нас напали, — бесцветным голосом произнесла Нандалее. Ей было неприятно, что именно ей придется рассказать ему об этом. Но она командир, ей и делать такие вещи. — Был атакован Голубой чертог.

— Карлики, — вырвалось у Элеборна. — Но ведь Голубой чертог не имел отношения к атаке на Глубокий город!

— Это были не карлики. Это были девантары. Голубой чертог уничтожен. Выживших не было. Судя по всему, они убили и ваших лазутчиков на Дайе. И… — Нандалее поднялась, сделала пару шагов, пытаясь подобрать слова. Как объявить о смерти небесного змея? — Небесный… — Она остановилась рядом с Элеборном.

Эльф покачал головой.

— Нет. Этого не может быть! Это… Девантары пришли в Альвенмарк? Как… — Он умоляюще поглядел на нее, словно надеясь, что все это жестокая шутка.

— Девантары напали на Альвенмарк, Элеборн, поэтому мы здесь, — Нандалее видела, что он практически не слышит ее слов. Он был потрясен. Его небесный змей мертв. Дракон, древний, как мир. Символ всемогущества и постоянства — стерт с лица земли.

— Нам нужно спуститься на дно Устья мира. И ты нам в этом поможешь.

— Я должен помочь развязать войну между двумя великими империями? Люди, которые погибнут, не имеют отношения к тому, что произошло в Альвенмарке, — наконец сказал он.

Нандалее была поражена. Судя по всему, он все еще не понимал.

— Мы здесь для того, чтобы восстановить справедливость, Элеборн. Мы здесь, чтобы защитить этот мир, неприкосновенность которого нарушили девантары. Мы убедим девантаров в том, что они допустили ошибку, которую ни в коем случае не имеют права повторять.

Внезапно вспыхнуло пламя масляных ламп. В убежище тут же стало холоднее. Нандалее схватила меч. Дверь распахнулась, и на пороге появилась тьма.

Меня зовут Манавейн

В потайной чертог вошла фигура, одетая во все черное.

— Достойная речь, Нандалее, — теплым, проникновенным голосом произнесла она. — Я совершенно с тобой согласен. Нас снова семеро. Круг замыкается. Я рад, что вы пришли за мной, — с этими словами незнакомец отбросил капюшон. Лицо его было изможденным, щеки ввалились, голубые глаза лежали глубоко в глазницах. Черные, как вороново крыло, волосы поддерживал серебряный обруч. — Меня зовут Манавейн.

Нандалее не поверила своим ушам. Имя Манавейна знал каждый драконник. По приказу небесных змеев он основал Белый чертог. Он был легендой. Как и остальные семеро, он предпочел жить в уединении.

Теперь в дверь вошли Ливианна и Бидайн. Наставница казалась усталой и такой же изможденной, как Манавейн, но глаза ее лучились триумфом.

— Где ты был все эти века? — с уважением поинтересовался Гонвалон. Когда он при этом подошел к Нандалее, словно пытаясь защитить ее, та бросила на него полный негодования взгляд. Она и сама может позаботиться о себе!

— Я тот человек в камне, о котором ты читала, — произнес Манавейн, обаятельно улыбаясь Нандалее. — И, возможно, после долгого плена я слегка сошел с ума. Если бы это было не так, я бы как можно скорее попытался вернуться в безопасное место, в Альвенмарк, вместо того чтобы оставаться здесь.

— Что произошло, когда ты спустился в кратер? — спросила Нандалее.

Она знала, что голос звучит натянуто, но это был единственный вопрос, который имел значение. Манавейн мог принести неоценимую пользу. Он был в месте, о котором у них просто-напросто не было никакой информации.

Древний эльф встал в центр комнаты.

— Мы повели себя высокомерно, — произнес старый эльф. — Судя по тому, что я о тебе слышал, ты командуешь гораздо лучше. Мы не провели разведку кратера, просто спустились вниз, слепо веря в то, что семеро драконников непобедимы, — он взмахнул руками, словно решил обнять весь мир. — В мое время все здесь выглядело иначе. Дети человеческие словно муравьи. Вокруг кратера все изменилось. Когда я прибыл сюда, на склоне была лишь горстка домов и маленькая крепость в том месте, где сейчас находятся сады Цапоте. Впрочем, семь крупных культов великих империй уже успели возвести храм внутри Устья мира. Опасности в этом мы не увидели, — взгляд его посуровел. — Я был командиром. Я хотел быстро спуститься внутрь и выйти наружу. Согласно древнему договору, мы не имели права приходить в Нангог. Я хотел провести здесь как можно меньше часов. Мы должны были прорваться к Скованной богине и выяснить, жива ли она. К ней мы так и не пробрались, — он вздохнул и опустился на одеяло. Он двигался медленно, словно все еще чувствуя слабость.

— Что произошло? — Нандалее с трудом могла противиться восхищению, которое вызывал у нее Манавейн. Она поглядела на него Незримым оком. Его аура представляла собой лишь слабое поблескивание, а сплетение силовых линий, окружавших его, было неполным. Не было ничего, что указывало бы на то, что он пытается манипулировать ею при помощи заклинания. До сих пор ее очаровывали лишь его слова и его личность. Манавейн, основатель Белого чертога, пришел к ним! Она все еще не могла осознать это.

— Мы хотели быстро спуститься в Устье мира, по возможности не встречаясь с детьми человеческими, — продолжал он свой рассказ. — И мы были уверены в том, что если все же случится бой, он окажется коротким и кровавым для детей человеческих. Мы ошиблись, — он печально улыбнулся. — Мы спустились в кратер ночью. В глубине наткнулись на целые леса железных стержней. Они были соединены друг с другом при помощи заклинания. Думаю, их поставили для того, чтобы не пропускать Зеленых духов. Позже я часто задавался вопросом, не вызвали ли тревогу и мы, когда проходили мимо тех стержней. За лесом стержней мы нашли вход в большой грот, настолько большой, что туда мог без труда влететь крупный собиратель облаков. Мы знали, что это проход к темнице Нангог и что нам не придется искать на дне кратера.

Мы вошли внутрь грота. Здесь тоже повсюду были видны следы детей человеческих. Они строили дома, как ласточкины гнезда, свисавшие с потолка. Это должно было заставить нас насторожиться, ведь это означало, что на земле есть что-то, чего они боятся. Но мы в высокомерии своем сочли это одной из множества причуд детей человеческих, которые трезвый рассудок объяснить просто не в состоянии. Мы потерпели поражение, потому что были слишком самоуверенны, — он вздохнул. — Мы подошли к обнесенному стеной бассейну размером с небольшое озерцо. Вода в нем была темно-красной. Там мы встретили первое сопротивление. Нас атаковали странные воины, переодетые хищными кошками. Они сражались храбро, но, наверное, мы перебили бы их всех, если бы не эта тварь в озере! Она вылезла из воды внезапно: существо с металлической головой, наполовину открытой, так что внутри были видны странные шестеренки и механизмы, приводившие что-то в движение. Ее тело, формой и размером похожее на тело небесного змея, было полностью покрыто перьями. Некоторые перья были металлическими. И в тот же миг, как змей вылез из воды, мы увидели девантаров. Путь вглубь нам преградили крылатая женщина и фигура, словно сотканная из жидкого света. А за спиной у нас появился омерзительный длиннорукий тип и высокий мужчина, которого окружало пламя. Они поддержали змея своей магической силой. Мы не могли ни спуститься к Нангог, ни вернуться обратно в кратер.

Вы когда-нибудь видели, как взрослая кошка учит своих котят ловить мышей? Она ловит мышку живой и приносит ее к детям. Потом смотрит, как малыши играют с мышью, пока она не подохнет. Вот такой была и та драка. Мы не могли уйти. Мы попали в ловушку.

Наконец, в отчаянии мы попытались атаковать девантаров. Думаю, два-три драконника могут победить одного девантара — но если девантары атакуют сообща, их мощь усиливается многократно. Два девантара вместе обладают силой четырех отдельных. А четверо — это все равно что шестнадцать. Бой был безнадежным. Под конец я остался один. Меня победила фигура из текучего света. Она оставила меня в живых, чтобы изучить, а когда я ей надоел, подарила меня своей крылатой сестре Иште. Моих подруг и друзей они обезглавили, выставили их головы в нише большой арки. А для меня Ишта придумала темницу из камня, — Манавейн понурился. Голос его лишился сил.

— У всех твоих друзей были светлые волосы? — спросил Элеборн.

Первый наставник удивленно поглядел на молодого эльфа.

— Да, а откуда ты знаешь?

— Думаю, ваше сражение положило начало ритуалу, который продолжается до сих пор. По праздникам цапотцы приносят божеству, которое они называют Пернатым змеем, в жертву светловолосых воинов.

— Как ты сумел выжить в камне? — поинтересовалась Нандалее. Она не хотела слушать рассказы о жертвоприношениях цапотцев. Нужно было думать о поручении небесных змеев, о своих товарищах. — И что ты сделал с Ливианной и Бидайн? — В принципе, она видела, что в данный момент ни одна, ни вторая не находятся под действием чар, но неожиданное появление одного из семерых озадачивало ее. Почему девантары не убили именно его?

Манавейн медленно поднял голову и поглядел на нее. В его голубых глазах засияла какая-то жуткая сила. В них был фанатизм, совершенно чуждый Нандалее.

— Я драконник, — твердым голосом произнес он. — Я отказался умирать, прежде чем исполню свою миссию.

— Мне этого недостаточно, — решительно ответила Нандалее. — Пожалуйста, объясни немного подробнее, — она прекрасно осознавала взгляды своих товарищей. Нельзя так разговаривать с Манавейном, первым из драконников.

Но он ответил без дальнейших экивоков:

— Ишта прекрасно знала о моих способностях. Она была в курсе, что командовал этой группой я. Знала она и то, что меня посвящали в тайны магии сами небесные змеи. Создавая темницу, она придумала для меня медленную, мучительную смерть. Смерть, которую мои способности могут наполнить дополнительными мучениями, но спастись я не смогу. Мне понадобилось много времени, прежде чем я понял, насколько изощренным был ее план. Она заключила меня в камень, а толстые свинцовые плиты мешали моим заклинаниям проникнуть наружу. Но дело было не только в этом — они сами были зачарованными. Стоило мне сплести заклинание — и большая часть силы, которую я в него вкладывал, оборачивалась против меня. Если бы я попытался уничтожить свинцовые и каменные пластины, то меня самого раздавила бы вложенная в заклинание сила.

И все это она объясняла мне, смакуя каждое слово, прежде чем запереть темницу. Конечно, я не поверил ей, и, едва сплетя заклинание, обновлявшее воздух для дыхания в темнице, я попытался разнести ее в клочья. К счастью, я был осторожен. Поэтому отделался лишь тремя сломанными ребрами и несколькими синяками. Тут до меня дошло, что плен продлится долго. Я замедлил кровоток. Много спал и думал.

Голова Манавейна опустилась на грудь. Он производил впечатление бесконечно усталого эльфа.

— Когда я просыпался, то начинал ногтями шкрябать свинец у себя над головой. Не знаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы проковырять щель, позволившую мне повернуть в сторону пластинки. Луны, годы, десятилетия? Время в темнице измерять было невозможно. После этого я очень осторожно проделал в камне отверстие толщиной с иглу. На большее я не отважился. И даже за эту крохотную атаку на стены моей темницы я был наказан океаном боли. Я думал, что сойду с ума. Я то и дело отступал, на недели — чтобы набраться сил. Но когда мне, наконец, удалось это, я был вознагражден сладким свежим воздухом запечатанного подвального помещения. Я говорю сейчас без капли цинизма. Иметь возможность дышать немного свободнее — настоящее счастье! Впрочем, я усомнился в том, сумею ли когда-либо уйти. Поэтому я стал выцарапывать свою историю в мягком свинце. Признаю, что к этому моменту уже утратил определенную ясность мысли. Я цеплялся за собственную жизнь, но ничего не мог поделать с тем, что тело мое истощалось изнутри. Лишь когда я закончил работу и не осталось ничего, на что можно было направить мышление, на меня с кристальной ясностью снизошло осознание, я понял весь масштаб постигшей меня кары.

Никто и никогда не станет искать меня в этом камне! Ведь ничто не указывало на меня. Ишта показала мне темницу, прежде чем запереть меня в ней. На гладком камне не было имени. Не было изображения, которое указало бы на меня. Это был просто камень. Никто и никогда не прочтет мою историю в свинце. Поэтому я сплел новое заклинание. Подобно тому, как насекомое вытягивает щупальца, так и я сплел силовую линию, которая дотягивалась до закрытой цепями двери и первого участка лестницы. Ведь никто и никогда не приближался сюда.

Своим магическим зрением я видел, как ржавеет железо цепей. Если бы человек задел эту силовую линию, он бы активировал заклинание, заставлявшее снова и снова звучать мои слова. Мое послание, которое должно было привлечь к камню любопытных. Но заклинание лишь отпугивало детей человеческих, и они стали приходить еще реже.

Периоды сна стали еще продолжительнее. Вскоре у меня уже почти не осталось сил шевелиться в бодрствующем состоянии. Лишь мой разум сумел сбросить оковы. Я знал, что усну и не проснусь. Я заметил, что заклинание, с помощью которого я пытался законсервировать свои слова для вечности, начало угасать. А сил на его обновление я в себе не нашел. Все, что осталось у меня из запаса воли, я хотел вложить в свое последнее, могущественное заклинание. Я привязал свою душу к телу, чтобы никогда не родиться снова. И придумал заклинание, которое отбирало у всякого, кто приближался к моей темнице, жизненную силу и отдавало ее мне.

Поскольку я был слаб, то запечатал заклинание кровью. Я заплатил жизнью, чтобы иметь возможность вернуться, — он поднял морщинистую правую руку, ногти на которой были длинны, словно когти. — Я вспорол себе горло и отдал жизнь в надежде получить ее обратно. Привязав последнюю искорку жизни к худому скелету, заточенному в камне. И действительно: когда Ливианна пришла, кое-что еще оставалось.

Нандалее смотрела на темную наставницу, возможно, лучшую чародейку в Белом чертоге. Она казалась изможденной и даже немного похожей на Манавейна своими черными, как вороново крыло, волосами. Она наверняка прекрасно понимала поступки Манавейна. А в Нандалее старый наставник вселял ужас. Она не знала, может ли доверять ему. Возможно, он даже поддержит ее в попытке проникнуть к Нангог. Но она догадывалась, что он поступит так не для того, чтобы помочь им. Он хотел выполнить свою собственную, старую миссию, а ее жизнь и жизнь ее товарищей для него не имеют большого значения.

— Почему ты напал на Ливианну, когда она открыла твою темницу?

— Она была в облике сына человеческого, жреца, — он с сожалением пожал плечами. — И признаю, я пожадничал. Я был уже недалек от того, чтобы погибнуть окончательно. Я питался, не думая о жертве. И только слегка набравшись сил, я понял, что ко мне не мог прийти сын человеческий. Но тогда она уже сбежала.

— Со мной было примерно то же самое, — сказал Ливианна. До сих пор она молчала, просто стояла, прислонившись к дверному косяку у входа в убежище. Она выглядела бледнее обычного и говорила тихо. — Когда я поела и слегка подкрепилась, то поняла, что произошло. Я вернулась обратно в храм Ишты и в облике Туватиса поговорила с коллегиумом старейшин храма. Все они слышали истории о том, что в Глубинных чертогах таится что-то темное. Что там сидит в темнице чужая, демоническая сила. Старшие из них все видели, насколько расстроенными возвращаются хранители Глубинных чертогов, выполняя свои обязанности. Я объяснила им, что заклинание, удерживавшее зло, ослабло и что теперь нужны человеческие жертвы для того, чтобы снова укрепить его. Они дали мне девять рабов. Молодых, сильных ребят, которым я сказала, что они должны будут помочь мне отремонтировать поврежденную стену. Из уважения к святыне все они были одеты в торжественные черные одежды, на головы были наброшены капюшоны. Своими жизнями они помогли подкрепиться Манавейну.

Когда я вернулась обратно с мужчиной в черном, то сказала жрецам, что девяти жизней оказалось достаточно. Я успокоила их, сказала, что старое заклинание снова сильно и что я запечатала все врата в глубину. Никто не поймет, что произошло внизу.

Нандалее перевела взгляд с Ливианны на Манавейна и обратно. Ей не нравилось происшедшее, но сделанного уже не воротишь. Кроме того, отчет Манавейна укрепил ее в решимости действовать по плану, который начал вырисовываться после появления Элеборна.

— Значит, нас снова семеро, — твердым голосом произнесла она. — Я прошу тебя, Манавейн, и тебя, Элеборн, по мере сил поддержать нас. У меня есть план, как попасть к Нангог, не привлекая к себе внимания, — удастся ли выйти оттуда живыми — другое дело, но об этом она пока говорить не хотела.

— Мы поступим следующим образом…

Сердце для богов

На горизонте Элеборн увидел деревню. Свет полуденного солнца сверкал на золотых штандартах с крылатым солнцем и львиной головой. Наконец, после трех дней поисков он нашел бессмертного Аарона.

Полчаса спустя он направил боевую колесницу к маленьким, обрамленным каменными стенами просяным полям, мимо холма, к скоплению покосившихся хижин из необожженного кирпича. У подножия склона, у пруда, простиралась хорошо орошаемая финиковая роща, откуда выбежала ватага любопытных ребятишек. Смеясь и крича, они бежали рядом с его колесницей до тех пор, пока он не добрался до деревенской площади, где был натянут большой тент. В тени на простых тростниковых циновках сидел бессмертный и некоторые влиятельные люди деревни и что-то оживленно обсуждали.

Едва Элеборн остановил коня, как к нему подошел Ашот. В боковых улицах, ведущих к рыночной площади, стояли воины из новой лейб-гвардии кушитов. На плоской крыше, откуда хорошо просматривалась площадь, заняли позицию лучники. Все они — насколько это было возможно — старались казаться незаметными, но, несмотря на это, все равно довольно сильно бросались в глаза — бессмертного охраняли очень тщательно.

— Ты с хорошими новостями? — мрачно поинтересовался Ашот. Капитан кушитов, поднявшийся из крестьян, очевидно, не брился на протяжении нескольких дней. Лицо его было покрыто щетиной, весь лоб был в пыли. Он был одним из немногих жителей Арама, не носивших нормальной бороды.

— Новости не хорошие, но выслушать их он захочет. Немедленно.

Ашот просто покачал головой.

— Два дня тому назад кто-то пытался заколоть его кинжалом. В принципе, идея глупая, учитывая то, что он бессмертный, но ведь он никогда не носит подаренных ему Львиноголовым доспехов. Он считает, что таким образом наводит страх на простых людей. Поэтому носит только тунику или бесшовную юбку. Ему повезло. Шрам в пять стежков через все ребра и испуг — вот и все, чем он отделался. Нападавший был самодовольным идиотом. Провел удар сверху вниз… Это может произойти снова в любой момент. Земельная реформа не нравится богатым и облеченным властью людям. Найдутся другие отчаянные или безумные, которые подумают, что смогут убить его. А он разговаривает со всяким, — Ашот глубоко вздохнул. — Ничему не учится.

— Я должен пойти к нему, сейчас же!

Капитан кушитов снова покачал головой.

— Нет. Если бессмертный сейчас прервет переговоры, чтобы поговорить с каким-то воином, его сочтут высокомерным. Не получится, потерпи немного.

Аарон кивнул ему. Что ж, хотя бы он его заметил. Рядом с ним сидел человек, которого Элеборн узнал далеко не сразу. Он исхудал, казался больным — от того человека, которого он знал когда-то, осталась лишь тень.

Элеборн отошел в тень под соломенную крышу и стал наблюдать, как поят его лошадей. Дети все еще стояли вокруг его колесницы и удивлялись монетам и амулетам, украшавшим сбрую. Некоторые украдкой косились в его сторону. С таким раскрашенным телом он должен казаться им довольно чужим.

— В лесах это считается красивым? — Ашот тоже указал на красно-коричневый узор, украшавший грудь и руки Элеборна.

— Тебе это кажется необычным? Жаль, что ты не видел девушку из Цапоте, которая грела мою постель в Золотом городе. У нее на животе был нарисован скорпион, и жало торчало между грудей.

— Кажется, жало должно было бы указывать не в ту сторону, — сухо ответил Ашот.

Элеборн в ответ лишь двусмысленно улыбнулся. Ему понравились проведенные с Изель часы. Странно, но он скучал по ней. По дочери человеческой! Иногда он спрашивал себя, не изменил ли Небесный его не только внешне. Среди божественных драконов он был единственным, кто видел в детях человеческих не только слуг врагов. Они действительно интересовали его. Поэтому он возглавлял Голубой чертог, и все его разведчики должны были время от времени отчитываться лично перед ним. Как и Небесный, Элеборн испытывал к детям человеческим сочувствие. Будучи драконником, в принципе, он не мог себе ничего подобного позволить.

Группа под тентом зашевелилась. Бессмертный поднялся. Старики последовали его примеру, удалились с серьезными лицами. Аарон жестом подозвал Элеборна к себе.

— Долго тебя не было, Микайла, — приветствовал его правитель, когда эльф уселся на циновку напротив него.

— Я привез вам привет от капитана Володи.

— Значит, ты нашел беглеца.

— Прошу прощения, великий, но Володи был похищен из лагеря, его вынудили войти в храмовые сады Цапоте, где его ждет смерть от жертвенного ножа.

Аарон подался вперед.

— Что? — взволнованно переспросил он.

Элеборн рассказал ему о случившемся, и с каждым словом бессмертный мрачнел все сильнее и сильнее.

— Почему они забрали его? — недоуменно спросил Аарон. — Одного из моих полководцев!

— Вы помните, что сделал Володи перед Белыми вратами? — вмешался Матаан. — Как он унизил цапотцев, облив площадь лампадным маслом, чтобы поджечь ее вместе со всеми ягуарами, которые окружили его. Тогда ему удалось сбежать на облачном корабле, когда вы шли на охоту за небесным пиратом Тарконом Железноязыким. Не думаю, что цапотцы забыли этот день. Это был героический поступок и унижение. Я могу понять, почему они хотят подарить его сердце своим богам.

Аарон отмахнулся от него.

— Я не потерплю, чтобы они крали у меня капитанов лейб-гвардии посреди лагеря. Ашот! — Он жестом подозвал к себе капитана кушитов. — Мне нужна моя лейб-гвардия и лучники. Люди, которые готовы штурмовать небо, если я прикажу. Как можно больше. И они нужны мне через два дня в Золотом городе.

Элеборн не припоминал, чтобы когда-либо видел бессмертного настолько взволнованным. В душе шевельнулось подозрение, что Аарон предпочитает связаться с цапотцами, нежели претворять в жизнь сложную земельную реформу.

Пять лепестков лотоса

Зара провела ладонями по рукам. Грубая холщовая ткань была неприятной. Она почти забыла, каково носить такую одежду. Платье было нестираным. Волосы спрятаны под грязно-коричневой тряпкой. Она униженно опустила голову, слушая слова Барнабы. Он был потрясающим проповедником. С тех пор, как он пришел в город, число верующих увеличилось больше чем вдвое. Он думал лишь о Нангог, и даже Первая мать успела полюбить его. Он хорошо делал свое дело, и лишь это было важно.

Барнаба говорил, заглушая шум воды, падавшей из пяти труб высотой в человеческий рост, находившихся под самым потолком, в огромный резервуар. Отсюда к реке несся широкий подземный поток. Вонь от пенящихся, желто-коричневых ручьев была такой, что перехватывало дыхание. По доброй воле сюда никто не придет. Зара не понимала, кто мог назвать это место «Пятью лепестками лотоса». Слушать слова Барнабы в этом месте — настоящая проверка веры. Большинство пришли с надушенными платочками и маленькими подушечками, наполненными ароматными травами, которые держали у рта или носа.

Зара дышала через подушечку с сушеными цветами фиалки. Но даже они не могли победить вонь. Лишь слова Барнабы давали немного надежды. Он знал, что произойдет. Она отчетливо слышала это в его проповеди. Он хотел, чтобы она предала. Он взвалил на нее тяжелую ношу.

— Братья и сестры, кого богиня хочет возвысить, того она проверяет. Я знаю о ваших тяготах. Знаю, каково смотреть на свет и не иметь возможности поговорить с теми, кто застыл во тьме, потому что в этой тьме живут змеи, питающиеся грудью бессмертных. Вам так часто приходится молчать. Взвешивать сотню раз каждое слово. Вы живете в страхе, потому что те, что во тьме, поклялись нам в вечной вражде. Однако Нангог слышит каждую нашу молитву и каждую нашу просьбу. Думаете, что испили уже чашу горечи до дня? Вы ошибаетесь! Наш самый темный час еще только предстоит. Он уже начался!

По толпе верующих пробежал испуганный шепоток. До сих пор Барнаба всегда говорил об обещаниях Нангог. Такой речи, как сейчас, он не произносил еще никогда. Он поднял обе руки и подозвал их ближе к себе. Они собрались неподалеку от нижних каналов, через которые вошли в Пять Лепестков Лотоса, в грязи прибрежной клоаки, и Барнаба был среди них. Он стоял на большом камне, упавшем с потолка. На нем тоже была простая одежда. Бесшовная юбка, выпачканная тиной и нечистотами. Все отчетливо видели шрамы на его теле. Он прошел через множество мучений.

— Подойдите, братья и сестры! Подойдите ко мне, и так, как добрый пастух защищает свое стадо во тьме от волков, так и я защищу вас. Я хочу испить с вами чашу горечи и разделить с вами каждый темный час, который нас ждет. Подойдите, братья мои и сестры! Подойдите ближе!

Зара обнаружила, что толпа зажала ее. Никто не узнавал прекрасную жрицу, которая так часто сопровождала Барнабу во время прошлых проповедей. Теперь ее толкали и пинали вместе со всеми. Чьи-то тела терлись об нее. Тела носильщиков с грузовых дворов и караван-сараев, рыбаков и ремесленников. В Нангоге было мало стариков. Выживали в этом мире лишь молодые и сильные.

Те, кто был ближе всех к Барнабе, вытягивали руки, чтобы коснуться проповедника и получить его благословение.

— Будьте сильны в своей вере, и все опасности судьбы разобьются о вас, как волны о берег.

Внезапно послышались громкие крики. Из входов в Пять Лепестков Лотоса выбежали воины с высокими щитами и шлемами, на которых возвышались гордые бронзовые гребни.

— Схватить еретиков! — приказал голос, так часто шептавший комплименты на ухо Заре. — Убить каждого, кто будет оказывать сопротивление.

Зара увидела, что воины были вооружены только тяжелыми дубинками, никто не обнажил меча.

— Спокойствие, братья и сестры! Не сражайтесь. Не спорьте. Подчинитесь, и вы увидите: Нангог с вами. В опасности не ваша жизнь, — Барнаба спустился с камня, и в толпе верующих образовался коридор. — Не бойтесь! — снова и снова повторял он, пока воины Аркуменны окружали их со всех сторон.

Он прошел так близко от Зары, что она могла бы коснуться его. В этот миг она впервые испытала что-то вроде любви. Словно сердцу стало тесно в груди. Этот истерзанный мужчина с горящими глазами готов был принести себя в жертву ради всех. Такого человека не было среди тех, с кем она когда-либо спала. Он был силен и, несмотря на это, обладал добрым сердцем.

— Спокойно, друзья мои! — снова крикнул Барнаба. — С вами ничего не случится!

Зара хотела удержать его, но он уже прошел мимо, а ее сил не хватило, чтобы протиснуться сквозь толпу. Она хорошо знала лариса Трурии, стоявшего во главе своих воинов. И знала, какую страшную ошибку Барнаба только что совершил.

— Молчи! — взволнованно крикнула она и получила за это локтем.

— Не перебивай святого! — прошипел стоявший рядом высокий мужчина. — Каждое его слово — золото!

«Нет, каждое слово приближает его к смерти», — в отчаянии думала она, пытаясь протиснуться в коридор, который снова сомкнулся за спиной Барнабы. На ее плечи легли сильные руки.

— Не мешай святому! — Высокий мужчина оказался сильным, как каменотес. Вырваться из его рук было невозможно.

Зара обернулась и поглядела на него.

— Прошу, я должна предупредить жреца!

— Он сотворит чудо, — произнес парень с прояснившимся взглядом, совершенно не сочетавшимся с его суровым, выдубленным непогодой лицом. — Вот увидишь, — с этими словами он схватил ее за бедра и поднял, словно маленькую девочку.

— Нет! — Последнее, что ей сейчас было нужно, так это выделиться из толпы. Она слишком часто бывала у Аркуменны. Он узнает ее, несмотря на наряд!

— Решил, будто можешь приказывать мне, жрец? — крикнул Аркуменна голосом, привыкшим заглушать звуки битвы. — Думаете, ваша богиня защитит вас? — Полководец обнажил меч. — Сейчас я покажу вам, чего стоит защита вашей богини и слова этого подхалима!

Обнаружена

Аркуменна был вне себя. Что вообразил себе этот мнимый святой? Что он послушается его приказов? Он поднял меч высоко над головой.

— Вперед! Тесните их щитами, пока они не утратят способность двигаться!

Его люди повиновались мгновенно. Они годами сражались вместе на границе с Друсной, даруя бессмертному Ансуру победу за победой. Каждый из его воинов был ветераном и предан ему безоговорочно.

— Мир! — крикнул ему жрец, высоко поднимая руки.

Этот жук уже почти добрался до края толпы. Аркуменна ринулся вперед, слегка пригнувшись за щитом, заведя правую руку назад, готовый нанести прямой удар мечом.

— За Валесию! — громогласным голосом прокричал он, и его люди подхватили боевой клич.

— За Валесию! — эхо сотни голосов отразилось от стен огромного грота, где сточные воды половины города собирались, образуя вонючее озеро. Ларис поднял щит и ударил им толстого лавочника в грудь, парень начал хватать воздух ртом и попятился назад. Правая рука Аркуменны ринулась вперед, нанесла удар головкой эфеса в лоб лавочника, который взвизгнул, как свинья на бойне. В то же время опустились дубинки его людей.

— Прошу! — закричал жрец. — Пощады!

— Остановитесь! — Аркуменне пришлось трижды повторить свой приказ, прежде чем все его воины услышали его за ревом воды. — Три шага назад!

Когда они отошли от толпы, некоторые из тех, кто стоял в первом ряду, рухнули на колени. Они прятали за ладонями залитые кровью лица. Насколько мог видеть Аркуменна, никто из его людей не был ранен. Эта толпа была невооруженной. Ничего почетного в том, чтобы крушить ее.

— Выйди вперед, жрец!

Некоторые из юнцов попытались удержать мнимого святого, но тот лишь отодвинул их руки в стороны. Что ж, этот парень не трус. Это Аркуменне понравилось. Он ценил мужественных мужчин, несмотря на то что этот определенно не был воином — с таким-то телосложением.

— Ты готов умереть за своих людей? — спросил ларис.

— Не колеблясь, — жрец стоял лишь в нескольких шагах от него. Все тело его было покрыто шрамами. Судя по всему, он не первым берет в плен этого смутьяна.

— Тогда становись на колени, — приказал Аркуменна и поднял меч.

— Нет, господин! Пожалуйста, не надо. Нет! — закричали верующие и бросились на окруживших их щитами воинов.

— Я отдам свою жизнь за него, — женский голос заглушил все остальные.

— Я принесу в жертву себя! — истерично закричал кто-то другой.

— Возьмите мою жизнь, господин! — Бородатый и кучерявый парень подошел к Аркуменне и опустился на колени рядом с жрецом.

Ларис был потрясен. В принципе, его люди готовы были пойти за ним в бой, не колеблясь, но он прекрасно сознавал, что среди них наверняка не найдется никого, кто так охотно отдал бы свою жизнь ради того, чтобы спасти его.

Аркуменна вложил меч в ножны.

— Свяжите этих ублюдков и выведите из этих проклятых каналов.

— Благодарю, ларис, — произнес все еще стоявший на коленях жрец. В его глазах сверкала решимость и фанатизм, от которого у наместника по спине пробежал холодок. Этот человек опасен. Убить его было бы разумно. Но не сейчас. Не на глазах у его приверженцев. Это вызовет лишь ненужный бунт.

Аркуменна хотел как можно скорее выбраться из вонючих каналов. Здесь не то место, где стоит устраивать сражение. Он наблюдал за тем, как его люди связывали еретикам руки за спиной и по одному выводили прочь. С удивлением отметил, как много среди пленников женщин. Это тревожит. Что такого в этом жреце, что привлекает женщин? И что заставляет мужчин и женщин поклоняться именно тем духам, которые несут столько страданий и горя? Страх? Но ведь здесь, в Золотом городе, они в безопасности. Имеет ли смысл допросить их, или же в ответ прозвучат лишь заученные фразы?

В глаза ему бросилась одна из женщин. Несмотря на то что она шла, согнувшись, и была перепачкана грязью, было видно, что рост у нее нормальный, а под грязью скрывается красивое лицо.

Он махнул рукой одному из своих воинов.

— Приведи-ка мне вон ту женщину!

Пленницу привели тут же. Она не поднимала головы, как и положено было себя вести человеку из низших слоев общества, когда он представал перед наместником. От нее воняло так, словно она прямо здесь, в канале, и жила. Он достал из-за пояса платок и, обмотав руку, взял ее за подбородок, чтобы заставить поднять голову. Эти глаза… Сердце сделало несколько ударов, прежде чем он понял, кто стоит перед ним.

— Ты здесь? — Он ничего не понимал. Что здесь делает Зара? Она ведь знала, что произойдет. На миг подумал о предательстве. Но это же абсурд. Очевидно же, что она не предупредила жреца и его сторонников.

Зара одарила его одним из своих неотразимых взглядов.

— Хорошо, что ты спас меня, — страстно проговорила она. — Они заставили меня прийти сюда. Они поняли, что я предала их.

«В этом есть определенный смысл», — подумал Аркуменна. Впрочем, странно, что она не бросилась ему навстречу сразу же после того, как он схватил еретиков. Что-то не так в ее истории. Но пусть пока считает, что он поверил.

— Я рад, что смог спасти тебя, — жестом подозвал двух стражников. — Отведите ее назад, туда, где она будет в недосягаемости для этой черни.

Он задумчиво смотрел ей вслед. Теперь она двигалась совершенно иначе, перестала пригибаться, шла прямо и гордо, прекрасно осознавая, что здесь нет мужчины, способного ей противостоять.

Аркуменна проследил за тем, как пленников из канала вывели на свет и отвели на близлежащий грузовой двор, где на якорных башнях висели два собирателя облаков, бороздившие небеса под флагами Валесии. Сегодня же пленников нужно поднять на борт. Чем скорее, тем лучше. В городе тревожно. На заре через Золотые врата пришел бессмертный Аарон, а с ним его стража.

Никто не знал, что ему здесь понадобилось. Поначалу Аркуменна опасался, что Аарон тоже пришел ловить еретиков. Но здесь явно дело в другом. Лазутчики донесли ему, что половина войск Аарона погрузилась на собирателей облаков. Может быть, он собирается еще раз выступить против Таркона Железноязыкого?

Корзины для груза

Нодон оглядел огромные катушки высотой более человеческого роста, прибитые к палубе. Прибитые как попало! Он не понимал, зачем нужны катушки, но большой вес им лучше не доверять.

Эльф опустился на колени перед грузовой шахтой, проходившей через весь корабль и заканчивавшейся дырой в корпусе. Она была длиной в десять шагов и в три шага шириной. Рядом с шахтой на верхней палубе стояли две плетеные корзины из лозы. Если их опускать вместе, они полностью заполнят собой шахту. С обоих концов передней корзины были привязаны веревки. При виде этого ему стало дурно.

— Какова наша задача? — негромко спросил Нодон.

Элеборн вернулся с первыми лучами зари, совершенно неожиданно. На эльфов надели доспехи, какие носили кушиты, и протащили на борт собирателя облаков.

Элеборн сидел на мешке из парусины и дремал.

— Мы всего лишь резерв, — сонно пробормотал он. — Мы пойдем в бой последними. Врата храма будут штурмовать другие.

Почему-то это Нодона не успокоило. Он оглядел других мужчин, дремавших вокруг на палубе в тени собирателя облаков. Все были новенькими, почти не знали друг друга, их отряд был дополнен только наемниками, которых, по слухам, набрали в городских борделях. Видел мастер меча на борту и однорукого со шрамами на лице. Значит, так и есть, в эту атаку идет всякий сброд. И эльфы оказались среди этих пройдох и головорезов! План Нандалее с каждой секундой нравился ему все меньше и меньше.

Нодон поднялся и побрел к поручням поглядеть на храмовые сады Цапоте. Он наблюдал за ними столько часов, что знал каждую дорожку и каждый дом. Он мог сориентироваться там вслепую. Но что скрывалось под роскошными цветами и густой зеленью, он не знал. И это его тревожило. В голове он снова и снова прокручивал историю о кровавом озере, которую рассказывал Манавейн. О живущем там существе. План Нандалее предполагал способ обойти эту тварь. Но каким образом это должно получиться, если они не знают даже, где находится это озеро?

К нему подошел Элеборн.

— Красивые сады, правда?

Нодону не хотелось говорить о ничего не значащих вещах.

— Ты тревожишься?

— А почему бы и нет? — раздраженно выпалил он. — Мы ведь даже не знаем, как должна проходить эта атака. Мы не представляем, куда должны попасть в конечном итоге. Более того, неизвестно, будет ли попутный ветер, чтобы эти чертовы надутые монстры проплыли над садами. Да, я тревожусь.

— В это время дня ветер всегда дует на запад. Я спрашивал лоцмана. Вероятно, проблем не будет.

Слово «вероятно» Нодону не нравилось, особенно когда речь шла о миссии, порученной небесными змеями. Он достаточно часто отправлялся по заданию Темного. Когда посылали драконников, задача, которую необходимо было решить, никогда не оказывалась легкой. Он всегда тщательно готовился и поэтому все еще был жив. Но сегодня у него было такое чувство, что все изменится. В плане Нандалее слишком часто звучало слово «вероятно». Вероятно, ветер будет дуть в нужную сторону. Вероятно, большинство воинов-ягуаров отвлечет атака на Белые врата. Вероятно, они смогут обойти кровавое озеро и, вероятно, дойдут до Нангог целыми и невредимыми.

И как они вообще сумеют попасть к скованной богине? Этот мир полый, как яйцо. И Нангог парит в пустоте, словно гигантский желток. Возможно, им придется пройти вглубь сотни миль, чтобы попасть к ней.

Нодон поглядел на завешенное тучами небо. Интересно, увидит ли он снова солнце?

— Ну что, парни, уже наложили в штаны? — Вдоль поручней прохаживался Коля. — Да ведь я тебя знаю, светловолосый! Где же это мы встречались?

— На высокогорной равнине Куш, капитан, — браво отрапортовал Элеборн. — Я колесничий капитана Володи.

«А ведь парню доставляет удовольствие играть в дитя человеческое», — подумал Нодон.

— Колесничий Володи? — задумчиво провел рукой по подбородку Коля. И тут в глазах у него появилось выражение, которое совершенно не понравилось Нодону. Что-то с этим парнем не так.

— Хорошо сражался в бою. Слыхал о тебе. А твой товарищ кто?

— Один из кушитов, капитан!

— А, а я думал, что они все были высокими мускулистыми увальнями.

— Я один из маленьких, самых обычных увальней, — холодно ответил Нодон.

Коля пристально поглядел на него. А потом великан вдруг расхохотался.

— А, так ты из тех ребят, что-то вроде этого чертова Ашота. С такими, как ты, нужно держать ухо востро.

— Особенно если у тебя кошачий хвост, капитан, — Элеборн попытался разрядить обстановку шуткой.

— Я уже не капитан, парень. Я теперь богатый человек. И я здесь только потому, что бессмертный Аарон попросил меня и моих оловянных об одолжении. Бессмертный знает, что у нас все как надо. Он предложил нам за бой так неприлично много денег, что я не мог отказаться, — Коля усмехнулся, и шрамы превратили его лицо в ужасающую маску. — Приходите ко мне, если цапотцы не отрежут вам яйца, я и вас сделаю богатыми. Все, что нужно будет делать для меня — это присматривать за парой хорошеньких девочек и время от времени давать по голове кое-кому. Ну, что скажете?

— Что там насчет хорошеньких девочек? Нужно только присматривать или потрогать тоже можно будет? — с мерзкой ухмылкой поинтересовался Элеборн.

Нодон не поверил своим ушам. Как можно пасть настолько низко? Он предпочел бы откусить себе язык, нежели болтать в таком духе с таким мешком дерьма, как Коля.

Шрамолицый шутливо хлопнул Элеборна по плечу.

— То, что надо, парень. Тебе понравится среди моего сброда. Жизнь получше, чем глотать пыль на колеснице. Ты у меня… — Коля перегнулся через поручень и прищелкнул языком. Нодон тоже перегнулся. Под ними простиралась широкая белая площадь перед воротами, ведущими в храмовые сады. Там показался один-единственный человек в красном плаще. Под полуденным солнцем его лицо сверкало серебром.

— Это бессмертный Аарон, — пробормотал Коля и снова обернулся к ним. — Радуйтесь, что будете драться не бок о бок с ним. Там, где он, большинство дохнет, — великан фыркнул. — Так легко быть героем, когда у тебя доспех, делающий тебя неуязвимым. А теперь идемте со мной, красавчики, — Коля побрел в сторону большого грузового люка на палубе. — Колесничий, ты же наверняка хочешь быть первым среди тех, кто придет на помощь Володи. Предоставляю тебе честь возглавить отряд, который приземлится первым, — он кивнул в сторону грузового люка, неподалеку от которого сидела Нандалее и остальные эльфы. — Это твои друзья, верно? Бери с собой всех.

Нодону показалось, что не враждебность подтолкнула Колю к этому решению. Было в этом воине что-то, показавшееся ему странным. Он много слышал о Коле на улицах. Этот сын человеческий далеко не трус. Но там, внизу, было что-то, чего боялся даже он.

Коля пошел дальше. Выбрал еще ребят в первый отряд. Без исключения только тех, кто не входил в число оловянных.

— Вперед, в корзины, собачки, — весело крикнул он. — Покажите тем кошечкам внизу! Всякий, кто принесет мне кошачью шкурку, сегодня ночью сможет исполнить все свои желания в моем самом лучшем доме.

Нодон был потрясен тем, насколько подняла настроение на борту перспектива провести ночь в борделе. Он никогда не сможет понять детей человеческих! Зачем спать с женщиной, которая тебя не любит?

Элеборн был первым, кто влез в корзину. Нодон последовал за ним, испытывая странное чувство. Большая корзина покачивалась в грузовом люке. Все занявшие места в корзине казались напряженными. Улыбался лишь Манавейн. Старый эльф, должно быть, совершенно спятил в плену!

Бидайн встала рядом с Нодоном. Обеими руками вцепилась в край корзины, доходившей ей до бедер. И она была не единственной, кто поступил таким образом. Все стояли вплотную друг к другу. Более двадцати воинов. Нодон почувствовал, что дно корзины под ними прогнулось, плетеная лоза угрожающе заскрипела. Пришлось взять себя в руки, чтобы тоже не ухватиться за край.

— Сейчас! — прозвучал приказ одного из корабельщиков, и закрутились вороты по бокам лебедки. Корзина рывком пришла в движение и тут же слегка накренилась. Нодон закрыл глаза и медленно выдохнул. Перед его внутренним взором представала картина, как канат разматывался настолько неравномерно, что одна сторона корзины накренилась назад и все они выпали в храмовые сады Цапоте.

— Жаль, что я сейчас не могу оседлать Ночнокрыла, — прошептал стоящий за спиной Гонвалон.

Нодон невольно рассмеялся. У половины из них были пегасы, и они множество раз летали по небу. А теперь приходится довериться этой хрупкой корзинке, надеясь на то, что детям человеческим удастся равномерно крутить рукоять. Тут спятил не только Манавейн!

Рывок — и корзина остановилась на нижней грузовой палубе. Сквозь щель между бортом и корзиной Нодон увидел Белые врата. Бессмертный Аарон разговаривает со жрецом. Неужели действительно верит, что цапотцы отпустят капитана?

Новые правила

Два воина-ягуара вломились в крохотную кухоньку, схватили Володи за обе руки и оторвали от пола.

— Что происходит? — испуганно воскликнул он, когда его потащили к двери.

Они что-то крикнули в ответ на своей отвратительной абракадабре.

— Пернатый змей требует новых жертв, — испуганно перевел Ихтака.

— Должно быть, это ошибка, — Володи воспротивился хватке обоих воинов и получил пинок под коленку. — Сегодня не день жертвоприношений, — возмутился он, когда его тащили к двери.

На улице стоял Некагуаль, брат Кветцалли.

— Мне очень жаль, — пробормотал он и исчез в доме Володи. Прежде чем друснийца поволокли дальше, он успел увидеть, как Некагуаль взволнованно разговаривает с сестрой.

Володи перестал сопротивляться цапотцам. Он знал, что это бесполезно. Подумал об Эйрике и о том, как его товарищ вошел в Пасть змея. Если сегодня настал его день, то он намерен действовать с не меньшим достоинством. Когда все закончится, на него будут смотреть предки. Даже здесь, в Нангоге, в этом он был уверен. Они знают, когда и где ждет его час смерти. Они будут там. В ветре и шорохе листьев на деревьях.

Когда они добрались до Пасти змея, там не оказалось больше ни одного избранного. Может быть, его привели первым? Что это, случайность?

Из пасти донесся жуткий сигнал рога. Священнослужитель в роскошном плаще с перьями поднялся по освещенным ступенькам. Володи оглянулся на дорожки, ведущие к пасти. Больше ни одного избранного не было видно.

С запада дул порывистый ветер, сгибал деревья и срывал с ветвей последние лепестки с цветков вишни. Укутанный в белую вьюгу из лепестков, Володи стоял один перед священнослужителями. Теперь он слышал их, голоса своих предков. Они здесь!

Ему протянули глубокий кувшин, и он опустил в него руку. На его дне лежал один-единственный камень. Володи вытащил его. Золотой.

— Это против правил, — негромко произнес он.

— С сегодняшнего дня действуют новые правила, — ответил жрец в плаще с перьями. Володи впервые услышал его голос. — Ты все изменил. А теперь идем!

Глазами змея

— Вы забрали только его? — Объяснения Некагуаля не укладывались в голове у Кветцалли. — Это противоречит традициям! Вы разозлите Пернатого змея!

— Мы вынуждены пойти на это. Мы опасаемся, что бессмертный Аарон пришел в город из-за него. Володи один из его полководцев, герой войны с Лувией и друг бессмертного.

— Вы знали об этом давно, — Кветцалли казалось, что в животе у нее растет глыба льда. Холод распространялся все сильнее и сильнее. — И все началось с меня, — она в отчаянии глядела на брата. — Я не знала, кого выбираю. Он был просто золотоволосым воином, как и все остальные. Нельзя вам было забирать его.

— Он был избран, — бесцветным голосом произнес Некагуаль. — Через тебя на него пал взгляд Пернатого змея. Своими действиями Володи нанес нам оскорбление. Его нужно принести в жертву! И ты сделаешь это!

Кветцалли молча смотрела на него, лишившись дара речи.

— Ты снова будешь жрицей, если сделаешь это, — брат потупил взгляд. — Если откажешься, снова станешь плотью. У меня приказ немедленно отвести тебя в квартиры ягуаров.

Кветцалли пришлось сесть. Она знала, что Пернатому змею неведома жалость, а еще меньше — его жрецам. Ее жизнь с самого рождения принадлежала священнослужителям. С самого первого вздоха путь, которым она должна пройти, был предопределен. Эта жизнь не принесла ей счастья. С покрытым шрамами телом она больше не сможет охотиться для змея. Теперь эту задачу выполняют Изель и другие. Так что ее путь ведет либо к кровавому камню, либо к ягуарам.

— Я рада, что могу оказать Володи последнюю честь, — произнесла она лишенным эмоций голосом. — Он храбрый человек. Я считаю великой милостью со стороны Змея, что могу быть с ним, когда он испустит последний вздох. Я сделаю это!

О свободе

Аарон снял свой шлем-маску и принялся разглядывать священнослужителя, стоявшего перед Белыми вратами. Мужчина обмотал себя шипастыми ветками вокруг обнаженного тела. Шипы впивались в его плоть, по рукам текла кровь. Когда-то Володи рассказывал ему, что цапотцы даруют своим богам боль.

«Мне никогда не понять этот народ», — подумал Артакс.

— И тебя не должно быть здесь. Сейчас ты проигрываешь все, чего достиг. Их девантар возненавидит тебя. Более того, возможно, начнется новая большая война, как та, что ты вел против Лувии. И все это ради одного варвара? Ради наемника? Это намного безумнее, чем обматываться колючими ветками, — заявил внутренний голос.

Артакс решил не обращать на него внимания.

— Ты понимаешь мой язык, жрец?

Цапотец кивнул. Вокруг глаз у него были глубокие морщины. Кожа лохмотьями свисала с шеи. Должно быть, он очень стар. Его послали потому, что его утрата была не слишком тяжелой для храма?

— Я знаю, что сюда против его воли привели капитана моей лейб-гвардии.

— Никто не переступает порог храмовых садов против собственной воли, — со стоическим спокойствием ответил священнослужитель. — Вам неверно доложили, господин.

— Ты знаешь, кто я?

— Бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых, — священнослужитель произнес это таким тоном, словно титулы и знаки отличия не значат ничего.

— Я знаю, что моего капитана поставили перед выбором: спасти женщину, которую он любит, или позволить ей умереть. Я не могу назвать это свободой выбора.

— У него была свобода отправиться внутрь себя и осознать, что Для него важнее. Насколько я слышал, вы не предоставили такой свободы женщинам и детям своих врагов. Вы уничтожили целые семьи, бессмертный. Конечно, мне не пристало судить об этом, — он говорил спокойно, но Артаксу казалось, что в глазах его сверкают насмешливые искорки. Ложь о событиях в Каменном гнезде, похоже, проникла даже в Золотой город. Артаксу было неприятно слышать ее. Своей смертью Элеазар добился последнего триумфа. Его поступок повлиял на отношение к Артаксу в империи больше, чем победа бессмертного над Муваттой.

— Значит, ты знаешь, на что я способен, жрец, — сдержанно ответил он. — Я требую, чтобы мне вернули моего капитана. Если вы не выдадите его вместе с его женщиной, я заберу их сам.

— То, что принадлежит богам, для нас, смертных, потеряно навеки. Так будет…

— Я бессмертный, жрец! — Артакс смерил старика холодным взглядом и снова надел шлем. Голос глухо отдавался в ушах, когда он снова заговорил. — Я уважаю ваш храм, но не потерплю, чтобы на ваши алтари тащили моих людей, — Артакс отступил еще на шаг и опустил руку на рукоять меча духов. Вгляделся в тень, которую отбрасывали ворота. Вспомнил, как внезапно появились воины Цапоте, когда здесь стоял Володи. Они словно бы рождались из тени. Сделают ли они это снова?

— Повелеваю тебе привести ко мне моего капитана живым. Немедленно! — С этими словами он обнажил меч и поднял его высоко над головой.

Жрец скрестил руки на груди.

— Я не принимаю приказы от человека из Арама. Чей бы подданный у нас ни был.

— Воля твоя, старик, — Артакс опустил меч. Ему хотелось, чтобы до этого не дошло.

— Правда? Или ты уже жить не можешь без сражений?

На улицах, которые вели прочь от площади, зазвучали гулкие звуки рычагов катапульт, бьющихся о рамы опорной конструкции. Мгновением позже наполненные маслом амфоры стали разбиваться около Белых врат. Одновременно отовсюду появились сотни воинов. На плечах они несли лестницы, поскольку никто из них не собирался входить в сады через ворота.

Артакс отступил еще дальше. В тени показались фигуры, а золотистое масло тем временем растекалось по каменным плитам. Бессмертный уже видел первых воинов-ягуаров.

Зажженные стрелы нарисовали на ярко-голубом небе черные полосы. Готовясь к бою, он взял за основу план Володи, только на этот раз довел его до конца. У ворот с шипением взметнулось пламя. Навстречу Артаксу, качаясь, шагнула горящая фигура. Дико вскрикнув, она подняла когтистую лапу. Бессмертный убил воина точным ударом в грудь. А затем бросился прочь от ворот, к стенам храмового сада, где уже устанавливали штурмовые лестницы.

Высадка

— Сейчас! — раздался в грузовой шахте откуда-то сверху низкий голос.

Нандалее услышала, как одновременно обрубили дюжины канатов. Огромный небесный корабль рывком пришел в движение. Корзина, в которой они стояли, начала слегка раскачиваться.

Эльфийка задумалась, каким образом может удаться эта атака. Они могут сгрузить не более одной корзины воинов, пока собиратель облаков проплывает над храмовыми садами.

— Опускай! — прозвучал приказ в грузовой шахте. — Одновременно!

Корзина со свистом полетела вниз. Нандалее испуганно подняла голову вверх. Корабельщики просто отпустили лебедки!

— Вот дерьмо! — выругался молодой воин с едва наметившимся пушком на щеках. — Нам конец!

Гонвалон накрыл ладонь Нандалее своею. Они с бешеной скоростью неслись к земле. Корабль все еще находился на расстоянии трехсот шагов от садов. Они разобьются о крыши квартала дубильщиков!

Нандалее казалось, что желудок вот-вот выскочит через рот. Молодой воин рядом с ней молился. Краем глаза она увидела, что Бидайн и Ливианна готовятся прыгать. Лучше спастись, применив бросающееся в глаза заклинание, которое позволит им плавно приземлиться, нежели разбиться в лепешку. Но что будет с Гонвалоном? Он лишился способности плести заклинания. Для него спасения практически не было.

Воины в обеих корзинах кричали от страха. За ее спиной кого-то стошнило.

Гонвалон поцеловал Нандалее в лоб.

— Прыгай! — прошептал он.

Внезапно последовал рывок. Корзина закачалась. Она все еще продолжала падать вниз, но уже не так быстро.

— Осторожно! — От удара Нандалее упала на Гонвалона. У молодого воина с головы сорвало шлем. Плетеная лоза опасно заскрипела. Обе раскачивающиеся корзины ударились друг о друга.

Катушки затормозили. Они по-прежнему быстро скользили вниз, но падение замедлилось, чем ближе приближались стены храмовых садов. Еще пятьдесят шагов до земли.

— Мы справимся, — настолько уверенно произнес Гонвалон, словно уже дюжины раз производил такую безумную высадку с корабля.

Еще тридцать шагов. Обе корзины скользнули над стенами храмового сада.

Стоявший рядом с Нандалее молодой воин все еще молился. При этом по щекам у него бежали слезы. Как его можно было посылать на подобную миссию! Когда обе раскачивающиеся корзины снова ударились друг о друга, послышался не только хруст переплетенных ветвей — раздался сухой треск.

«Деревянная рама», — подумала Нандалее.

— Внимание!

Вокруг колыхались ветви. Корзина запуталась в кроне дерева, но огромный облачный корабль скользил дальше. Их грузовая корзина рванулась в сторону. У Нандалее земля ушла из-под ног.

В то время как рядом с ней в ветви дерева с криком падали воины, Нандалее падала через метелки крохотных белых цветов, источавших интенсивный аромат лилий. По лицу хлестали тонкие ветви. Она попыталась ухватиться за матово-зеленую листву. Ударилась бедром о толстую ветку. Пальцы сомкнулись. Всего на миг, прежде чем резкий рывок рванул мышцы, снова выпустила ее. Ухватилась за следующую ветку, замедлила падение, пока, наконец не замедлила падение окончательно, а затем легко побежала по темной древесине ствола дерева. Другие драконники тоже справились. Они висели на толстых ветвях, контролировали падение и спускались на землю. Часть детей человеческих тоже сумела спастись. Но большинство упали на землю, как перезрелые фрукты. Нандалее увидела под деревом их искореженные тела.

Эльфийка ловко преодолела последний отрезок дерева, вынула из деревянного чехла лук и натянула его. Неподалеку от дерева на земле сидел молодой воин, который стоял рядом с ней в корзине. Недоуменно ощупывал руки и ноги и то и дело повторял:

— Я жив. Я жив. Я…

Нандалее подняла голову. Грузовые корзины выпутались из ветвей, их поспешно поднимали наверх. С обоих облачных кораблей, сейчас паривших над садами, к якорным башням тянулись толстые тросы. Таким образом они будут держаться на одном месте. Вот уже над грузовыми шахтами показались лица. Следующие, которым предстоит пережить высадку.

Нодон привлек ее внимание, махнув рукой и указав на яблоневую рощу, где среди ветвей что-то двигалось. Возможно, это другие воины, которых высадил их облачный корабль. Может быть, враги. Нандалее достала стрелу из колчана, положила ее на тетиву, жестом велела молодому воину следовать за собой и побежала к своим товарищам. Эльфы собрались в тени дерева манго, через которое их так грубо протащили в корзине. Над ними, жутко ругаясь, выбирались из ветвей немногие выжившие дети человеческие.

А потом появились цапотцы, они выбежали из яблоневой рощи, пригибаясь, как большие кошки, и держа в руках каменные когти. У Нандалее было время как раз для одного выстрела, затем она бросила лук и обнажила Смертоносного. Давно она уже не дралась проклятым мечом. Он приятно лежал в руке. На один удар сердца ей показалось, что рукоятка вибрирует в руках, словно оружие ждет не дождется пролить чью-то кровь.

Сильно размахнувшись мечом, она попала в первого из нападавших, который как раз поднял когти, чтобы принять ее удар. Серебряная сталь расколола обсидиан, прошла через обе руки и вошла глубоко в грудь сына человеческого. Нандалее пнула умирающего в живот и освободила клинок, чтобы нанести второй удар. Ее спутники-люди тоже бросились в бой, но через них воины-ягуары прошли, словно нож сквозь масло. Вскоре земля в тени мангового дерева была покрыта мертвыми и умирающими.

Внезапно ягуары отступили. Нодон, Гонвалон и Манавейн безжалостно преследовали их. Бидайн коснулась рукой глубокого шрама на щеке, из которого шла кровь, но в целом, похоже, оказалась цела.

— Назад! — крикнул Элеборн. — Не позволяйте заманить себя к пирамидам. Наша цель вон там, — вытянув меч, он показал на сады по ту сторону яблоневой рощи. — Там Пасть змея! Вход, ведущий глубоко внутрь Устья мира!

Между двумя ступенчатыми пирамидами Нандалее увидела стену из дыма и огня. Оттуда доносился отдаленный шум боя. С облачных кораблей над ними опускались новые грузовые корзины, полные воинов. Скоро бессмертный Аарон пробьется ко входу в потаенный храм. Будет лучше, если они окажутся там до него и не получат приказ вступать в бой, который им не нужен.

Их цель достигнута. Повсюду царит полный хаос. Наконец-то они смогут проникнуть к Нангог.

У Пасти змея

— Мне не нужны щитоносцы! Лучше следите, чтобы были прикрыты лучники, — крикнул Артакс, переступая через ягуара. Теперь цапотцы отправили в бой и храмовую стражу. Мужчин в набедренных повязках и с оперенными щитами, сражавшихся булавами с вкраплениями обсидиана. Для его хорошо вооруженных воинов они были не очень серьезными противниками.

В шлем попал камень, заставив запрокинуть голову назад. Бессмертный выругался, встряхнулся и пошел дальше.

— Убейте пращников, — приказал он рыжебородому лучнику из Гарагума, которого уже повысили до капитана кушитов и который уже командовал гвардейскими лучниками.

— Мы отправим их к орлам, господин! — коротко ответил Орму, указывая своим людям на новые цели.

Сопротивление перед волной щитов было сломлено. Защитники Цапоте были плохо организованны и уступали числом. Артакс увидел, что стража храма бежит в рощицы и густые кусты окружающих садов. Когда над головой у него пролетела бола, он пригнулся. Привязанные к шнуркам шарики вырвали у одного из стоявших сзади воинов копье из руки. Спереди навстречу ему бежал Ашот, окруженный небольшим отрядом Хранителей неба в роскошных белых плащах. Он тащил за собой светловолосого бородатого мужчину.

— Это один из избранных, — крикнул он. — Один из тех, кто, как и Володи, был предназначен для принесения в жертву.

— Он знает, куда подевался Володи?

— Его забирать себе цапотцы, — на ломаном арамском, с ужасным акцентом произнес друсниец. — Я быть человек Муватта. Они меня тоже утащить с Куш, как твой капитан. Володи сейчас идти змей. Я видеть!

— Что он хочет сказать? — Артакс с трудом понимал мужчину.

Ашот махнул рукой куда-то за спину, в сады.

— Где-то там находится вход в подземный храм. Насколько я понял этого парня, Володи забрали незадолго до начала атаки. Вход в храм похож на пасть змеи. Думаю, именно это друсниец и хотел сказать, когда говорил, что «Володи сейчас идти змей».

Громко застучали камни о щиты и доспехи кушитов. Несмотря на то что пращники отошли в подлесок, они далеко еще не сдались.

— Это наша цель! — решил Артакс.

— Но ведь мы еще не вычистили от врагов большие пирамиды, — заметил Ашот. — Они могут снова сгруппироваться и отрезать нам путь к отступлению, если мы не позаботимся об этом.

Артакс решительно покачал головой. Если им как можно скорее не удастся проникнуть в подземный храм змея, все окажется напрасным.

— Об отступлении подумаем потом, когда будем уходить! А теперь вперед, — он выхватил из ножен меч. — Бегом за мной марш!

Окружив друснийца, знавшего дорогу, они понеслись сквозь сады. На перекрестке лежали трое мертвых избранных. Священнослужители предпочли убить своих жертв для Пернатого змея, нежели позволить им попасть в руки наступающих воинов Арама.

Артакс невольно задумался о том, что все эти люди умерли из-за него. Им пришлось заплатить за то, что он потребовал выдать Володи.

Возможно, его капитана тоже давным-давно убили. Артакс побежал быстрее. Мужчины вокруг него тяжело дышали. Грохотали щиты и доспехи. Легковооруженные лучники. Под командованием Орму они все еще сражались с пращниками, которые бежали по кустам параллельно с продвигавшимися вперед кушитами.

«Почему проклятые цапотцы не могут понять, что проиграли эту битву?» — яростно подумал Артакс. Эта резня была ненужной.

Шипя, как дикие кошки, из розового куста, полностью усыпанного желтыми цветами, выскочили ягуары. Они избили своими когтями лучников и внезапно оказались перед Артаксом. Не обращая внимания на лейб-гвардейцев, они сразу же кинулись на него. По холщовому доспеху ударил вооруженный когтями кулак. Несмотря на то что удар по доспехам девантара оказался не опаснее царапины, он был настолько сильным, что заставил бессмертного попятиться. За первым сразу же последовал второй удар, нацеленный в его правую руку. Артакс повернул клинок, чтобы удар пропал впустую, и ударил цапотца локтем между клыками ягуарьего шлема. И тут же нанес удар мечом духов. Даже при ярком дневном свете было хорошо видно жутковатое зеленое свечение, окружавшее сталь. Меч легко разрезал шлем и кости черепа. Умирая, цапотец в последний раз опустил когтистую лапу и ударил по ногам Артакса. Но в этом ударе уже не было силы.

В тот же миг Ашот оттолкнул второго ягуара щитом, а Орму с трех шагов всадил стрелу в грудь цапотца, которого опрокинуло с ног силой удара.

— Дальше! — отчаянно крикнул Артакс. Они снова потеряли несколько мгновений. Время убегало.

Наконец они добрались до входа в подземный храм. Вокруг мраморной пасти змеи лежали мертвые воины-ягуары. Похоже было на бойню. Стены входа в туннель, клыки змея, висевшие у них над головами как сталактиты — все было забрызгано кровью. На первых ступеньках лестницы лежали отрезанные руки и головы.

— Что здесь произошло? — На лице Ашота читался ужас. — Кто это был?

Артакс указал на облачные корабли, с которых спускали полные корзины воинов.

— План был не такой, — пробормотал он, а потом громко обратился к своим людям: — Думаю, кто-то нас обошел.

— И не потерял ни одного человека? Смотрите, великий, здесь нет ни одного мертвого оловянного. Что-то тут не так!

Артакс согласно кивнул. Но кто бы это ни сделал, он помог им. Бессмертный решительно вошел в пасть змея. Он освободит Володи!

Вглубь

Бесконечный туннель, ведущий вглубь, расширялся. На каждой широкой ступени, по которой проходила Нандалее, стояла зажженная масляная лампа, окутывая теплым светом одетые в белый мрамор стены.

Внимание эльфийки привлекли нацарапанные на стене рисунки. Поначалу ей встретились незаконченные и обособленные, как эскизы, но вскоре, по мере продвижения вниз, они превратились в длинные рельефы. Картины изображали утопающий в цветах сад. Здесь были птицы и змеи, виднелось несколько священнослужителей. А затем небо закрыло огромное, длиной во много шагов, тело змея с перьями вместо чешуи.

Описав широкую дугу, туннель повернул. Потолок и стены раздались. Примерно в пятидесяти шагах перед ними стала солидного вида стена, в которой имелись большие ворота. На стенах был высечен эпизод битвы: семеро высоченных воинов со светлыми волосами против пернатого змея с золотой головой.

— Это мы, — услышала Нандалее голос Манавейна. — Так действительно выглядел змей. Это… — Голос его прервался, когда он увидел, как дракон разорвал одного из воинов когтями, а второму отрезал правую руку.

— Он двигался поразительно быстро для своих размеров, — голос Манавейна звучал глухо, когда он прошел мимо Нандалее и провел по рельефу своей старой морщинистой рукой. Казалось, мысленно он далеко.

У самого входа красовалось изображение крылатой Ишты. В правой руке она сжимала меч. Нога девантара покоилась на шее убитого, из которой текла кровь. В левой руке она держала голову за длинные светлые волосы. С обеих сторон в боковых опорах вырезано три ниши, в которых стояли отрубленные головы. В перемычке ворот была подготовлена еще одна ниша. Однако она была пуста.

До сих пор они слышали лишь собственное дыхание и негромкие звуки шагов. Теперь по ту сторону ворот донеслось пение. Низкое, то нарастающее, то спадающее — как заклинание, как призыв. Казалось, это пение всколыхнуло что-то в Манавейне. Поведав им свою историю, он больше почти ничего не говорил. Но даже молча он излучал непререкаемый авторитет. Однако теперь Нандалее казалось, что он изменился. Казалось, эльф уже не с ними, а где-то далеко, за много веков до сегодняшних событий. Манавейн застыл у ворот, отрешенно созерцая отрезанные головы.

— Нужно идти дальше, — прошипел Нодон. — Кто-то спускается по лестнице. Если это воины Арама — возникнут вопросы, а если это проклятые цапотцы… — Он вздохнул. — По ту сторону ворот нас наверняка ожидает еще множество этих проклятых котов. Мы не можем здесь оставаться!

Пока Нодон произносил эти слова, Манавейн подошел к левой опоре, встал на цыпочки и вынул голову из средней ниши. Судя по всему, девантары наложили на свои трофеи какие-то заклинания: плоть умерших не разложилась, даже не потемнела, не стала морщинистой. Глаза были закрыты. Лицо с ровными чертами казалось спокойным, словно эльфийка просто спала. Когда-то она была красавицей. Манавейн выглядел гораздо старше этих голов. Он что-то сказал Ливианне, и чародейка протянула ему гребень.

— Он спятил, — совершенно спокойно произнес Нодон и прошел в ворота мимо первого наставника.

Нандалее еще мгновение понаблюдала за тем, как Манавейн нежно расчесывает золотые волосы умершей. Осторожно распутывая узелки. У них действительно не было времени на это, но она не могла заставить себя одернуть старого наставника. Она молча пошла за Гонвалоном и Элеборном.

За воротами широкий туннель поворачивал вправо. Он снова начал отвесно спускаться вниз. Здесь тоже на каждой ступеньке стояли масляные лампы, прогонявшие прочь мрак. Нандалее видела шагов на сто вперед. Из глубины поднимался мягкий, едва ощутимый теплый ветер. Дыхание Нангог?

Она услышала, как за ее спиной из ножен вылетели мечи. Это в ворота прошли и Бидайн с Ливианной. Обе держали в руках клинки и, не колеблясь, прошли мимо Нандалее по широкой лестнице. Девушка посмотрела вслед товарищам. Она догадывалась, о чем все они думают. Они задавались вопросом, не ждет ли их та же судьба, что и Манавейна и других наставников Белого чертога.

Нандалее вернулась к воротам. Первый наставник все еще держал в руках отрезанную голову. Теперь длинные волосы были тщательно причесаны и снова заблестели. Старый эльф поднял голову и кивнул ей. Затем осторожно поставил ее обратно в нишу и пошел навстречу молодой эльфийке. Приблизившись, он положил правую руку на грудь, туда, где находилось сердце.

— Я так долго был заперт в этом камне, что думал уже, что мое сердце тоже превратилось в камень, — глаза его заблестели. — Я ошибался.

Теперь Нандалее отчетливо слышала голоса за спиной. Звуки отражались от стен туннеля, и было тяжело сказать, насколько далеко они могут быть. Их сопровождал ритмичный звук торопливых шагов. Нужно спешить!

Не тратя больше слов, они побежали вниз, перескакивая через две ступеньки, пока большой поворот не остался позади и их взгляду не открылся головокружительный вид. Пещеры карликов в Глубоком городе были ничто по сравнению с тем, что открылось взору Нандалее и Манавейна сейчас: естественный грот, простирающийся до горизонта. Стены играли красками, от белого с ржавыми прожилками, розового и до темно-апельсинового. Должно быть, в стены пещеры было вплетено заклинание, поскольку они излучали нежный свет, как в первые рассветные часы. Изогнутые опоры из естественного камня, каждый сам по себе величиной с гору, поддерживали свод, теряющийся в бледной дымке. К некоторым таким опорам прилепились простые домики с окнами, похожими на темные глазницы. Они расположились высоко над полом и к ним можно было попасть лишь по узким тропам. Нандалее помнила, что Манавейн говорил о том, что цапотцы строили дома, лепившиеся к скалам, словно ласточкины гнезда. И она не забыла его объяснения таким постройкам!

Испытывая неприятное чувство, она спустилась туда, где ее ждали остальные. Были забыты разногласия нескольких последних дней, впервые она почувствовала, что они видят в ней командира. Они ждали ее приказов.

Справа от них, на расстоянии примерно двухсот шагов, на плоском возвышении собрались воины. На головах у них покачивались длинные красные перья. В качестве доспехов у них были яркие стеганые одежды и холщовые нагрудники. Щиты тоже были украшены перьями. Цапотцы наблюдали за ними и, похоже, не собирались нападать, несмотря на то что их была почти целая сотня.

Далеко за ними, в скальной нише таких размеров, что она могла бы вместить в себя половину Золотого города, находилась ступенчатая пирамида. В центре ее к вершине вела крутая лестница. Там что-то шевелилось. Нандалее прищурила глаза: вокруг алтарного камня собрались жрецы в одежде с перьями. Казалось, там кто-то лежит. Но наверняка она уверена не была. Слишком велико было расстояние.

Хорошо было видно маленькое озеро, расположенное перед пирамидой. В сумеречном свете воды его сверкали кроваво-красным цветом.

— Это здесь, — сказал Манавейн, и в голосе его послышалась дрожь. — Это то озеро, из которого вышел змееподобный дракон.

От ступенчатой пирамиды донесся звук рога. Глухой, тревожащий звук, пробравший Нандалее до костей.

— Где мы можем спуститься?

Манавейн указал налево, где широкий, уходивший вниз грот терялся в серебристом свете. Здесь было красиво, и в то же время Нандалее чувствовала страх, за столько веков въевшийся в камни.

— Не будем ждать, пока что-то вылезет из озера. Бегите!

Древняя сила

Кветцалли и забыла, каково это — когда жрецы обращаются к тебе с уважением. С тех пор, как ее объявили плотью, из всего ее народа лишь у двоих человек находилось для нее доброе слово: у брата и слуги, Ихтаки. Теперь она снова вспомнила, что значит уважение. Она была родом из одной из древнейших семей империи. Ее предок одним из первых отведал пурпурного мяса.

Все это теперь вернулось. Рабыни искупали ее, разрисовали ее обнаженное тело масляной черно-синей краской, от которой будет отскакивать кровь избранного.

Вокруг бедер ей обернули белоснежно-белое шелковое покрывало, которое еще никогда не надевали. Рабыни унизали руки тяжелыми золотыми браслетами. Роскошный воротник из золота и древнего темного жадеита тяжело холодил плечи. Она задумчиво рассматривала тонкие черные линии, лежавшие между жадеитом и золотой окантовкой — это была запекшаяся кровь. Отчасти она была древней, как возвышавшаяся перед ней пирамида. Кветцалли стояла вместе с другими жрецами под балдахином из тысячи перьев. Это было место последней молитвы, где рабы надевали на них роскошные одежды, а они, опустив голову, готовились к тому, чтобы предстать перед богом.

Рабыни набросили на нее расшитый перьями плащ, который она так давно не надевала, закрепили воротник боковыми завязками. Под конец волосы подняли с помощью золотых гребней, украшенных извивающимися змеями. Она была готова.

Все взгляды были устремлены на нее. Она чувствовала былое уважение. Казалось, будто она никогда и не уходила.

Раскрашенный черной краской хранитель клинков, проводивший избранных через пасть змея, подошел к ней, благоговейно поклонился и обеими руками протянул древний жертвенный нож.

— Дочь змея, отними одну жизнь, чтобы даровать другую, — торжественно, как того требовал ритуал, произнес он.

— Моя рука ляжет на бьющееся сердце героя, если твой клинок достаточно остер, — торжественно ответила Кветцалли. Она не забыла ни слова. Она снова стала прежней, словно никогда не была игрушкой для воинов-ягуаров. На протяжении многих веков женщины ее семьи были жрицами. Стоять здесь — это венец всего. Здесь она была полностью самой собой.

Кветцалли приняла жертвенный нож, обсидиановый клинок которого был цвета темного лесного озера. Он привычно лег в руку, несмотря на то что казалось, будто с тех пор, как она в последний раз держала его в руках, прошла целая жизнь. Охотница могла приносить в жертву тех, кого привела в храмовые сады. Большинство не пользовались этим правом, но для Кветцалли это было честью — закончить то, что начала во имя Пернатого змея.

Размеренным шагом она начала подниматься к жертвеннику. Она шла одна, полностью сосредоточившись на своей задаче. За ней мог идти лишь хранитель клинков, да и он должен был соблюдать дистанцию.

И только когда они прошли половину лестницы, она заметила, что все не так, как обычно. В огромной пещере царило странное беспокойство. Но Кветцалли не отводила взгляда от конца лестницы. Все ее помыслы должны были быть устремлены лишь на Пернатого змея. Она думала о белой коже и о том, как нужно разрезать кожу под ребром, у самого сердца. О том, как она должна будет просунуть руку под ребрами наверх, чтобы коснуться бьющегося сердца. Сердца Володи, который обнимал ее своими сильными руками, когда для собственного народа она была лишь плотью.

Но теперь обо всем этом нужно забыть. Один надрез… последнее сердце — и она снова будет принадлежать к касте жрецов Пернатого змея. Прошлое будет забыто. Будет ли это она? Она поднялась почти до самого верха лестницы. Увидела жертвенник, на котором лежал привязанный Володи. Увидела четырех стражей, стоявших с четырех сторон. По одному на каждом углу платформы. Два рыцаря-орла и два воина-ягуара. Кветцалли знала, что среди ягуаров говорить о ней будут всегда. О жрице, которая когда-то была плотью. Ничего не будет как раньше. Глупо цепляться за подобные перспективы.

Она поднялась на последнюю ступеньку. Володи повернул голову и посмотрел на нее. Ничего не сказал. В его глазах она прочла то, что никогда нельзя выразить словами. Он узнал ее и снова отвернулся.

Жертвенник представлял собой колонну высотой до колен. Бедра Володи лежали на колонне. Руки и ноги были опущены и привязаны кожаными ремнями к тяжелым золотым кольцам в полу. Взгляд Кветцалли скользнул по мышцам живота, поднялся к ребрам. То, как его привязали, облегчало задачу сделать надрез, позволявший добраться до сердца.

«Воль Оди», — подумала она. Он вернулся ради нее. Ее брат, Некагуаль, рассказал ей, как ему удалось заставить друснийца добровольно войти в храмовые сады. Воин выбрал ее, предательницу, которая хотела соблазнить его и убить, но потом все же не смогла сделать этого. Он выбрал бывшую жрицу, тело которой было изуродовано шрамами, когда мог получить любую женщину храмовых садов. Он был нежен и чуток с ней. Он знал, что спасти ее — значит погибнуть самому. Ни один цапотец никогда не рисковал жизнью ради нее. Кветцалли не знала, что он нашел в ней. Почему он так поступает. Она знала лишь, что никогда не узнает этого. У них обоих нет будущего.

Непривычный шум заставил Кветцалли поднять голову. В пещере развязалась настоящая битва. Что это значит? Необычная акустика этого места искажала звуки и заставляла их казаться далекими, однако чужие воины приблизились к пирамиде уже почти на двести шагов. Они двигались вдоль кровавого пруда, даже не догадываясь, насколько сильная опасность им угрожает.

Володи рассказывал ей, что он был полководцем в королевстве Арам. Может быть, его король пришел ему на помощь? Тогда еще в этот же час бессмертный расстанется с жизнью.

Кветцалли поглядела на роскошный жертвенный кинжал. Решение было принято. Она освободит Володи, а потом, возможно, умрет вместе с ним! Друсниец напряг мышцы живота, чтобы поднять запрокинутую голову и посмотреть на нее. Он смотрел на нее снизу вверх. Без страха! Даже теперь он все еще ей доверял. Она не может предать его.

Кветцалли пожалела, что не владеет его языком и не может предупредить его о том, что собиралась сделать. Все должно произойти очень быстро! Она перережет путы на руках, потом освободит ноги. Четверо воинов напряженно наблюдали за сражением. Чужаки прорвали боевой строй храмовой стражи. Во главе сражался мужчина в роскошном шлеме-маске. Он дрался, как берсерк. Никто не мог противостоять ему. Между ним и пирамидой стояла лишь горстка ягуаров.

— Убей его и позови змея, — приказал хранитель клинков за ее спиной.

Кветцалли подняла жертвенный кинжал.

Кровавые слезы

На вершине пирамиды Артакс увидел жрицу с кинжалом. Они прошли так далеко и в последний миг потеряли все.

— Орму! — изо всех сил позвал он лучника из Гарагума, отражая удар воина-ягуара. — Орму!

Последние цапотцы сражались мужественно и отчаянно. Артакс не понимал этого. Они проиграли сражение, это же очевидно. Почему они не сдаются? Бессмертный зарубил ягуара мощным ударом. Его зачарованный меч отрубил руку, которой попытался заслониться воин, и вошел глубоко в плечо. Цапотец не закричал. Он рухнул, как подкошенный, а когда Артакс вытащил меч из страшной раны, пополз назад. Что-то крикнул трем последним выжившим ягуарам, при этом показал на Колю, который вместе со своими оловянными спустился из садов, в качестве подкрепления. Артакс воспользовался кратким мигом спокойствия и обернулся к Орму. В тот же миг к бессмертному подскочил Ашот и заслонил его щитом.

— Стреляй в жрицу, Орму!

Лучник поднял оружие, но тут же опустил его.

— Слишком далеко.

— Стреляй! — приказал Артакс. Еще два-три удара сердца — и Володи конец. Это последний шанс.

Орму поднял оружие и плавным движением натянул тетиву. Услышал, как выдохнул охотник. А затем стрела сорвалась с тетивы.

Артакс сдавленно пробормотал короткую молитву.

Стрела нашла цель. Сила удара отбросила жрицу назад. Нож выпал из руки. Другие цапотцы на вершине храма закричали.

— Стреляйте в любого цапотца, который приблизится к Володи! — приказал Орму и поднял над головой окруженный зеленым сиянием меч. — Вперед, ребята, штурмуем храм! — И, не оборачиваясь, Артакс побежал. Сердце билось гулко, как барабан. Дыхание прерывалось, когда он добежал до крутых ступеней, ведущих к вершине храма.

Последние выжившие ягуары отошли к окруженному стеной берегу жуткого красного озера. Бой прекратился. Лишь воины на вершине храма казались исполненными решимости продолжать сражаться. Они собрались там, где лестница вела на верхнюю террасу ступенчатой пирамиды.

Над Артаксом свистели стрелы. Одному воину в доспехе орла попали в грудь, и он покатился с лестницы. Теперь перед Володи осталось трое.

Артакс на миг бросил взгляд через плечо. На шаг позади по лестнице бежал Ашот, за ним вплотную шли несколько кушитов. Коля остался рядом с Орму, собрал вокруг себя группу лучников. Он как раз с мрачным лицом указывал на вершину пирамиды. Воины подняли оружие.

— Нет! — закричал Артакс. Нельзя, чтобы они стреляли без разбору. Если они усеют жертвенник стрелами, слишком велика опасность того, что они попадут в Володи. Он закричал, замахал руками, но Коля подал лучникам знак продолжать. Должно быть, он неверно понял приказ!

Артакс побежал, борясь за жизнь Володи. Икры горели. Легкие наполнялись огнем. Шлем-маска вот-вот грозил задушить его. Глаза застилал пот. Он чувствовал, как отстают товарищи, но уже не оборачивался, глядя только на вершину пирамиды.

Внезапно с верхней террасы упал последний из оставшихся воинов-орлов. Падая, он раскинул руки, и раскрылись крылья. Артакс замер на бегу от удивления. Цапотец не просто укутался в перья, нет, казалось, он действительно был птицей! Он увидел, как в клюве маски-шлема вспыхнули темные глаза воина. Сильно взмахивая крыльями, он стал набирать высоту и полетел над жертвенником. Две стрелы просвистели мимо него.

Артакс взял себя в руки и побежал, когда услышал за спиной пронзительный крик Ашота:

— Господин, над вами!

Когда бессмертный поднял глаза, в его шлем-маску впились обсидиановые когти. Артакс потерял равновесие, попятился, поднял меч, чтобы вонзить его в тело жуткому воину. Каменные когти сломались, острые, как ножи, осколки проникли в шлем сквозь прорезь для глаз. Артакс заморгал. Похоже, что-то попало в глаза. Он тяжело ударился о лестницу, скатился вниз на несколько ступенек, а цапотец тем временем кричал, как хищная птица. Он тоже упал и сломал крыло.

Артакс заморгал. Глаза слезились. Пекло. Видно было плохо. Меч выпал из руки. Оглушенный, он пытался нащупать на поясе кинжал. Нашел рукоять, обнажил оружие и вонзил его в бок человеку-птице, лежавшему на ступенях пред ним, не переставая кричать, как готовая ринуться в бой хищная птица. В этих криках не было ничего человеческого.

— Он мертв, — раздался за спиной знакомый голос Ашота. Артакс ощупал глаза. Перчатки скользнули по металлу шлема-маски. Он ничего толком не видел. По щекам бежали слезы. Ощущение было такое, словно в глаза насыпали соли.

— Володи… — сдавленно пробормотал он.

— Там, наверху, ничего не шевелится, — сдавленным голосом произнес Ашот.

Артакс поднялся. Пальцы коснулись рукояти кинжала. Он сжал в руке зачарованный клинок. Он по-прежнему видел очень плохо. Глаза все слезились и слезились.

— Господин…

Артакс поднял голову. После падения болела спина. Левое колено ныло так, словно в него вонзили раскаленную иглу. Он заморгал. Вместо лица Артакс видел какие-то расплывшиеся полосы. Он крепко зажмурился, досчитал про себя до десяти и снова открыл их, но лучше не стало.

— Господин, вы плачете кровавыми слезами.

Пернатый змей атакует

Град стрел прекратился. Володи осторожно открыл глаза. Дышать он мог весьма поверхностно. Поднимаясь и опускаясь, грудь наполнялась резкой болью. В правой половине груди торчала стрела. Она вошла в тело между ребрами. Вторая стрела застряла в правом бедре. Вокруг него все было в крови. На жертвеннике лежали три мертвых воина, укутанные в пестрые плащи из перьев. Стрела перебила ремень, которым была привязана его левая нога, и Володи воспользовался возможностью перекатиться с жертвенника, в то время как раскрашенный в черный цвет жрец, поднявший нож Кветцалли, был весь утыкан стрелами.

«Кветцалли», — пронеслась отчаянная мысль. Она была первой, в кого попала стрела. Почему она? Он видел это в ее взгляде. Она никогда не причинила бы ему вреда. Она искала способ бегства для них обоих. Кветцалли!

Он подергал правый ремешок. Благодаря тому, что он оказался на полу, у него оказалось больше пространства для маневров. Володи взял одну из сломанных стрел, лежавших на полу, и принялся резать искривившимся бронзовым наконечником кожаный ремень, привязывавший его к золотому кольцу в полу.

Внезапно на него упала тень. Высокий воин, лицо которого было скрыто под маской-шлемом, по которому текли кровавые слезы. Воин с худым, небритым лицом поддерживал бессмертного. Аарон и Ашот!

— Помогите мне! — За крик Володи заплатил болью в груди.

Быстрым взмахом меча Аарон перерубил путы.

— Ты жив, — облегченно вздохнул крестьянин. — Но стрела у тебя в груди… Выглядит не очень.

Володи не слушал его. Что с Аароном!

— Я есть в порядок! — решительно заявил он, подавляя боль. Он сел, пытаясь встать на ноги. Чтобы подняться с помощью жертвенника, ему понадобились обе руки. Где Кветцалли?

Он нашел ее, наполовину погребенную под телом раскрашенного черным жреца. Опираясь на жертвенник, он потащился вперед. Поглядел на стрелу в груди. Она торчала в ребре. Ему повезло — чуть-чуть глубже — и пробила бы ему сердце. Он ухватился за древко, но кровопотеря настолько ослабила его, что он не смог сломать его. Если он выберется отсюда живым, то быстро поправится. Нужно надеяться…

Наконец он дошел до Кветцалли. Володи встал рядом с ней на колени, сбросил с ее хрупкого тела жреца.

— Кветцалли! — крикнул он, и по щекам у него побежали слезы. Лицо ее было перепачкано кровью, рука сжимала стрелу в груди.

Веки Кветцалли затрепетали. Губы сложили одно слово.

— Воль…

— Я здесь! — взволнованно произнес он.

Она глубоко вздохнула. Взгляд прояснился. Она ощупала грудь.

Володи увидел, что одна из жадеитовых пластинок тяжелого украшения на груди треснула. Стрела вошла в ее грудь неглубоко. Роскошное украшение жрицы, как доспех, защитило ее от смертоносного удара.

— Он поднял жрицу, которую уложил стрелой Орму, — Володи услышал за спиной голос Ашота. — Не понимаю. Она ведь собиралась вырезать сердце у него из груди…

— Она хотеть спасать меня! — взволнованно воскликнул Володи.

— С ней все в порядке? — Это были первые слова, которые произнес бессмертный. Голос его звучал тихо и сдержанно, словно он тоже с трудом превозмогал боль. Володи увидел кровь, которая капала с подбородка маски. Его глаза!

— Что случиться?

Кветцалли вскрикнула и указала на воинов бессмертного, которые ходили по полю сражения в поисках раненых. Никто из них не замечал, как к ним подкрались последние выжившие ягуары. Цапотцы схватили высокого светловолосого копьеносца, слишком далеко отошедшего от остальных. Володи увидел, как один из них вонзил несчастному когти в грудь и вырвал кусок плоти.

На ягуаров со всех сторон напали воины Аарона. Цапотец, державший в руках окровавленное сердце, бросил его в озеро.

Кветцалли взволнованно заговорила на своем языке и указала на лестницу с другой стороны храма. Тем временем она уже встала на ноги. Положив правую руку на плечо Володи, она пыталась повести его к лестнице.

— Да этим парням почти конец, — попытался он успокоить ее, но Кветцалли покачала головой.

— Не волнуйся, любимая.

— Там волна, — услышал он голос Ашота. Володи с любопытством оглянулся на озеро.

Что-то вылезло из воды. Размером с остров. Длинное. В неестественном свете пещеры сверкнуло золото. Володи показалось, что сердце его пропустило удар, когда он понял, что поднимается из красного озера: огромный змей с золотой головой.

Чудовище, которому поклонялись цапотцы.

Пернатый змей.

Он действительно существует!

Змееподобный дракон бросился на берег кровавого озера, и вся пещера задрожала под весом удара. Воины Аарона с криками бросились врассыпную. Пернатый змей двигался с ужасающей скоростью! Он без труда нагнал бегущих, разорвал их когтями и сверкавшими серебром клыками. Володи увидел, как чудовище перекусило лучника, стоявшего на его боевой колеснице, от него остался лишь кусок тела и ноги.

Змееподобный дракон растерзал воинов, как убивают мух жарким летним днем. Но он недолго преследовал бегущих. Пройдя несколько шагов, он поднял голову, словно принюхиваясь. Затем повернулся, пополз глубже в огромный грот, терявшийся в сизых сумерках. Казалось, он пытается доползти до сердца земли.

Кристаллы

Ливианна поглядела на свод пещеры, терявшийся в сизых сумерках. В полумраке было тяжело оценить расстояние. Интересно, насколько он высокий? Триста шагов? Четыреста? Больше? Никогда прежде не чувствовала она себя настолько маленькой и незначительной. Это место было создано не для эльфов.

Семеро находились на пути к чему-то, чего боялись даже альвы и девантары. Что-то, что заставило творивших миры врагов один-единственный раз сражаться вместе. И теперь они должны были освободить это. До сих пор Ливианна не могла по-настоящему представить себе великаншу. Она думала просто о большом существе. Неуклюжем и неловком, как дети человеческие, и огромном, как башня. Но, судя по всему, Нангог — это нечто гораздо большее. Она сотворила миры Дайя и Альвенмарк. Насколько велико может быть создававшее горы существо? Может быть, оно даже не из плоти и крови? Стихия, принявшая форму? До нее дошло, насколько наивно было представлять себе Нангог в виде огромного неуклюжего человека. Она может иметь любую форму!

Драконница оглянулась и посмотрела на Манавейна. Оказавшись здесь, он словно съежился. То, что она оказалась свидетельницей того, как он расчесывал голову эльфийки, лишило его очарования. Он был не тем, кем она считала его, когда освобождала из камня. У него были свои слабости. Взгляд его снова и снова устремлялся в прошлое. Тело его, может быть, и пережило века, но сердце умерло, когда пали его соратники. Черноволосая эльфийка то и дело оборачивалась. Он не думал о Нангог. Он боялся только чудовища, которое создали девантары.

Они молча спускались все глубже и глубже. Пол пещеры мягко спадал вниз. Насколько же долог путь, который предстоит им пройти? Все ее спутники казались подавленными. Перед ними была Нангог, за ними — змееподобный дракон, победивший Манавейна, — они были обречены на погибель. Небесные змеи принесли их в жертву!

Ливианна осознала, что никогда не достигнет собственной цели — рожать совершенных детей. Она поглядела на Гонвалона, державшегося рядом с Нандалее. Он не догадывался о том, кто его мать, не догадывался, что столько лет жил рядом с ней в Белом чертоге. Может быть, она мерит своих детей неверной меркой? Она оставила его в снегу, чтобы он умер. Но он оказался сильнее, чем она думала. Дар плетения чар был не слишком силен в нем. Он был не похож на светлое существо, которое в ее мечтах однажды должно было стать преемником альвов. Эльфом, обладавшим силой, которая должна была возвысить их над всеми остальными жителями Альвенмарка. Они будут справедливыми правителями и создадут мир красоты и гармонии.

Она сожалела, что Нандалее не ее ученица. Из всех она была ближе всего к идеалу, о котором мечтала Ливианна. Если бы она только не была такой безудержной дикаркой! Слишком сильно руководствовалась она своими чувствами. Из этого не может получиться ничего хорошего. Мудрые решения принимаются взвешенно, не на основании эмоций. Но, возможно, она еще научится этому… Ливианна улыбнулась. Нет, вряд ли.

Нодон тоже был близок к идеалу, которому она так долго следовала. Возможно, чересчур сдержан. Ливианна позволила себе изучить его ауру Незримым оком. Он находился в полной гармонии с собой и этим чужим миром. Не сетовал на судьбу, шел без страха навстречу тому, что их здесь ожидает. Что это — мужество или недостаток фантазии?

В аурах всех остальных она увидела следы страха. Особенно сильно у Бидайн и Манавейна. Первый наставник шел позади. Он не вернул себе всю былую силу. Его аура была нестабильной, как пламя свечи на ветру.

Сильнее всего сияли ауры Гонвалона и Нандалее. Они словно слились воедино. Не просто наложились друг на друга, как бывает, когда идешь плечо к плечу. В них была гармония, равную которой нужно было еще поискать. Что это, любовь?

Зато в Элеборне горела холодная, сдерживаемая ярость. Он не сумел преодолеть смерть Небесного. Хорошо, что он здесь, внизу, стал частью миссии, с которой нельзя вернуться. Иначе куда ему податься в Альвенмарке? Драконник, потерявший своего небесного змея… Такого не было еще никогда. И ничего хорошего из этого не может получиться.

Она подумала обо всех своих детях, души которых отпустила в полет, чтобы они могли перескочить долгую жизнь в несовершенной плотской оболочке и сделали еще один шаг на пути цикла жизней и возвращений. Интересно, сколько из них уже успели вернуться? Оценили ли принесенную ради них жертву?

Странное сверкание оторвало ее от размышлений. С потолка над ними свисал зеленый кристалл. Судя по всему, размерами он был со столетний дуб — если бы снизу они могли увидеть его целиком. На стенах пещеры виднелись вкрапления из зеленого кристалла. Что это такое?

Незримое око открыло Ливианне пульсирующую ауру из золотого света, окружавшую огромный кристалл. «Он живой», — удивленно подумала Ливианна. Это было непохоже на Альвенмарк. Там тоже все было вплетено в магическую сеть, но камни и металлы были неживыми.

Вдалеке за ними послышался глухой шум, и земля под ногами задрожала.

— Он идет! — закричал Манавейн. — Он знает, что мы здесь.

— Бегом! — приказала Нандалее и перешла на выносливый бег охотника.

Бидайн сильно побледнела. Ливианна прекрасно представляла себе, что происходит в душе ученицы. Юная эльфийка знала, что из нее стайер хуже всех. Скоро она отстанет.

— Я с тобой, — сказала Ливианна. — Ты не будешь одна, Бидайн. И это не конец. Я обещала тебе новую кожу. А я слово свое всегда держу.

Стены пещеры изменились. Все чаще виднелись кристаллы. Они попадались всех размеров, росли уже не только на потолке и на стенах, но и на полу, поэтому дорога становилась все труднее. То и дело приходилось оббегать кристаллы. Некоторые были тонкими, как травинки, и рассыпались под их шагами. Другие — толщиной с палец. Чем дальше они спускались, тем толще они становились.

Вскоре кристаллы стали преграждать путь и уже практически не позволяли пройти. Бежать уже давно стало невозможно. Они переступали через прозрачные зеленые колонны, пригибались под кристальными цветами размером с коня.

— Я его задержу! — вдруг сказал Манавейн. — Предстать перед ним — моя судьба.

Нандалее нерешительно кивнула. Она тоже знала, что возврата больше нет.

— Я останусь с тобой, — заявил Нодон. — Для меня будет честью учиться у тебя, наставник.

«Он ищет возможность красиво погибнуть, — подумала Ливианна. — Может быть, стоит поступить так же».

— Остальные идут со мной! — приказала Нандалее таким тоном, словно точно знала, что лежит впереди.

Ливианна решила, что хочет увидеть богиню. То существо, которого так сильно боялись альвы и девантары, что заключили союз.

Теперь стена кристаллов росла совершенно беспорядочно. И даже слово «лес» не могло по-настоящему описать, через что им пришлось пробираться — ведь в лесу деревья растут только снизу вверх. А здесь кристаллы торчали со всех сторон и направлений. При этом из-за их гигантских размеров, а также из-за необъятности самой пещеры у Ливианны возникало ощущение, что сама она ничтожно малая песчинка в этом мире.

В одном из особенно больших кристаллов была заточена тень. Продолговатое тело, похожее на эльфийское, только больше, размером почти с тролля, но несколько изящнее. Что это такое? Подобных существ Ливианна никогда прежде не видела.

Вскоре она увидела еще тени. Хаос сменился порядком. Казалось, что колонны стали расти подобно пчелиным сотам. Но каждая была повреждена, и Ливианна почувствовала, что что бы там ни росло, оно было уже мертво.

Внезапно Нандалее остановилась. Ливианна поглядела вдаль. Они достигли места, где твердая почва заканчивалась… Впереди простиралась мгла, огромная, как небо. И в ней кое-где росли отдельные кристаллические колонны. Они дошли до внутренней стороны полого мира. Насколько хватало глаз, вдоль стены выстроились только растущие кристаллы. Многие — выстроены в форме сот. Они напоминали гробы из изумрудно-зеленого стекла, и в каждом — длинная тень. Нангог создала собственных детей, но они так и не родились.

Нандалее взобралась на кристалл, выступавший далеко над пустотой и полумраком.

— Последний отрезок пути я должна пройти одна. Если я не вернусь через час, бегите. Значит, надежды больше нет, — и с этими словами она, раскинув руки, упала спиной в пустоту.

Нангог

Нандалее увидела, как Элеборн и Ливианна силой удержали Гонвалона. Она ничего не рассказывала ему о своем плане. Он никогда не допустил бы, чтобы она доверилась пропасти. Последнее, что она увидела, — это был ужас и боль в глазах возлюбленного. Она пожалела, что не может пойти к Нангог иначе. При виде кровавого озера в ее голове возник образ: приказ прыгнуть, связанный с уверенностью, что это единственный способ попасть к Нангог.

Ее спутники, а затем и обширные, заросшие кристаллами стены исчезли в полумраке. Нандалее утратила чувство времени и пространства. Казалось, падение бесконечно. Она обхватила себя руками, приготовившись удариться. Эльфийка чувствовала, что не сможет сплести здесь ни одного заклинания.

Было здесь что-то, что вбирало в себя всю магию. Заклинание, наложенное на Нангог вместе альвами и девантарами, предотвращало возникновение других заклинаний. И несмотря на это, Нандалее с каждым ударом сердца все отчетливее чувствовала силу великанши.

Падение замедлилось. Нандалее поглядела вниз. В полумраке показалось что-то темное и угрожающее. Она вытянула руки и подтянула ноги. Направление полета изменилось. Теперь она падала вниз ногами. Падение продолжало замедляться. Приземлившись на черную равнину, она почувствовала удар не сильнее, чем если бы спрыгнула с невысокой стены.

Земля под ногами слегка спружинила. На равнине лежал тонкий светло-серый слой, словно грязный гипс, сочившийся из стыков старых влажных стен. Нандалее удивленно огляделась по сторонам. Она не видела ни следа скованной богини.

— Я здесь, — прозвучал голос в ее мыслях. — И я знаю, зачем ты пришла. Но твои хозяева не поняли, какую несправедливость совершили. Они не раскаиваются. Они послали тебя, потому что надеются, что я помогу им. Скажи им, что я не забыла и не прощу их.

Нандалее схватилась за висевший на шее амулет. В голосе не было ненависти. Он был спокоен и неумолим, словно поток огромной реки, вышедшей из берегов, которая без капли гнева смывает город и стирает с лица земли сотни жизней, ничего не чувствуя при этом. Нангог была подобна скованной стихии. И она, Нандалее, пришла, чтобы вернуть свободу этой стихии. Если Нангог была рекой, то она, Нандалее, была тем, кто исподтишка протыкает плотину, чтобы даровать свободу потоку.

Трещины в гипсе под ее ногами стали шире. Он разбивался на тысячи комков, которые покатились по черной поверхности.

— Я чувствую свое сердце. Отпусти его, и можешь идти. Тебе и твоим спутникам я дарую два часа. Ровно столько я подожду, прежде чем начать. Беги, Нандалее! Ты в полном неведении, какую роль уготовили тебе в этой темной игре. Отдай мне сердце и беги!

— Ты не должна убивать всех, — сдавленным голосом произнесла Нандалее. — Они поймут…

— Ты не заблуждаешься насчет того, что я собираюсь предпринять. Сделай то, зачем тебя послали. Сколько ты проживешь, если разгневаешь меня и небесных змеев? Побежишь к девантарам? Ты, эльфийка, которая разрушила их царство здесь, в Нангоге. Исполни свою миссию! Не твоя это задача — думать. За тебя это сделали те, кто послал тебя.

Нандалее сняла с шеи амулет, в котором было спрятано сердце Нангог, и подняла его вверх.

— Ты в оковах. Ты не можешь шевельнуться. Я нужна тебе, чтобы отнести сердце на место.

— Я не могу шевельнуться?

Нангог рассмеялась, и внезапный порыв ветра едва не сбил Нандалее с ног. Земля под ногами у нее задрожала. Она стала совсем мокрой. Вода стала быстро подниматься. Эльфийка посмотрела вперед. От горизонта к ней, насколько хватало глаз, приближалась стена. Нандалее обернулась, хотела побежать, но с другой стороны к ней тоже приближалась стена. Шагов в десять высотой, матового белого цвета, пронизанная бледно-серыми прожилками.

— Я могу просто раздавить тебя, — стены остановились. Расстояние между ними не составило бы и двадцати шагов. — И глазом моргнуть не успеешь, как тебе конец.

— Если я умру, кто же тогда освободит безделушку из свинцовой оболочки? — Нандалее поглядела на светлые стены и покрытый водой черный пол. Теперь она поняла, где оказалась!

— Думаешь, я не смогу взять свое сердце? Как наивно! — Стены приблизились к Нандалее еще немного.

— Я знаю, где я! Ты парализована. Заклинание не разрушено. Единственное, чем ты можешь пошевелить, это веки. Я знаю, что стою сейчас на одном из твоих глаз, который целую эпоху неподвижно и апатично вглядывался в полумрак. Если я умру здесь, пройдет еще эпоха, прежде чем кто-то придет и поднимет амулет, — Нандалее подумала о глубоком городе, о том, как она, служа небесным змеям, помогла уничтожить метрополию карликов. Это не должно случиться снова! Она презирала детей человеческих за то, что они бездумно разрушают мир, за их жестокость и все те страшные вещи, которые они творят во имя своих богов. И, несмотря на это, они словно дети. Не их должен поразить гнев Нангог. Это девантары открыли своим детям путь в этот мир, прекрасно зная, что произойдет потом.

Высокие, словно стены, веки раздвинулись и исчезли в полумраке.

— Ты вступаешься за детей человеческих? Ты, драконница? Ты видела моих детей, когда спускалась сюда?

Нандалее не поняла, что имеет в виду Нангог.

— Тени в кристаллах. Они должны были вот-вот вылупиться, когда пришли девантары и альвы. Их должно было быть всего десять тысяч. Не слишком много, чтобы стать обузой для моего мира. Глядя, как они растут, я испытывала страх и надежду. Я слепила их души: благородные, уважающие все живое. Их души я сумела спасти, когда погибли тела. Они стали Зелеными духами. Это был мой последний поступок, прежде чем заклинание альвов и девантаров сковало меня, прежде чем они вырезали сердце и помешали мне погибнуть. Лишь мои глаза могли шевелиться. Я должна была смотреть, как они уничтожают мое отродье, как они назвали моих детей. А теперь скажи мне, Нандалее, какие у меня могут быть причины щадить детей человеческих, которые живут в мире, предназначенном для моих детей?

— Всего одна, — с пылом произнесла Нандалее. — Ты не так жестока, как альвы и девантары. Дети человеческие не знали, что их используют. Убей их — и ты не будешь ничем отличаться от тех, кто уничтожил твоих невинных детей.

— Твой язык опаснее меча. А мужество граничат с безумием. Ты — меньше песчинки в моем глазу и бросаешь мне вызов? Что будет с теми, кто помог тебе проникнуть сюда? Червь, которому девантары дали золотую голову, скоро доберется до Манавейна и Нодона. Он убьет их обоих. А ведь я могла бы задержать его, Нандалее, если ты отдашь мне половинку моего сердца. Если не сделаешь этого, даже кристаллический сад не задержит червя. Он пробьется к другим твоим товарищам. Все они заплатят жизнью за твои сомнения. Неужели дети человеческие стоят того, чтобы ради них ты принесла в жертву своего возлюбленного?

— Что ты собираешься сделать с детьми человеческими?

— Я стряхну их города со склонов своих гор. Я заставлю дрожать землю, пока последний из них не окажется погребен под обломками. Я заставлю реки и моря выйти из берегов и утоплю их. Я прикажу собирателям облаков убить все команды кораблей. Деревья задушат тех, кто осмелился войти в мои леса. Весь мой мир будет бороться с ними. А под конец и мои дети. Я подарю им тела. Не те, в которых они должны были родиться. Я подыщу тела, которые уже существуют и которые позволят Зеленым духам слиться с собой. Они будут иметь самый разный облик. Лишь одно будет у них общего: ненависть к детям человеческим. Я завоюю мой мир обратно. Я… — Она умолкла на миг. — Червь дошел до Манавейна, а у твоего спутника с собой только бронзовый меч, созданный детьми человеческими. Не думаю, что могу спасти его. Ради остальных, решайся, Нандалее. Скорее!

Верно ли то, что утверждает великанша? Они не видели дракона, а вскоре после них в большую пещеру должны были войти сотни детей человеческих. Разве он не станет драться сначала с ними?

— Пощади города!

— Нет! Я заставлю их почувствовать, что я проснулась, и даже если ты не освободишь меня от пут, у меня есть сила, которая позволит всем моим творениям, всему моему миру бороться против них. Если же ты дашь мне половину сердца, свобода выбора у меня будет больше. Тогда я смогу пощадить невиновных. Но знай, их очень мало, невинных. Только тех… О, этот Манавейн храбр… Но он не вернул свою силу полностью. Эта битва не продлится настолько долго, как его первый бой с червем.

Нандалее села. Сердце разрывалось на части, но она была исполнена решимости не подавать виду. Она не хотела нести на себе часть вины за еще одну резню. Особенно если может предотвратить ее.

— Наверное, Манавейн не имеет для тебя особого значения? А Нодон? Манавейн уже ранен. Думаю, он погибнет. А Нодон будет жить. А Бидайн? Или Элеборн, Ливианна и Гонвалон? Хочешь принести в жертву их всех? Я ждала избавления целую эпоху. Я научилась терпению.

«Откуда великанша знает все имена?»

— В тебе по-прежнему один из моих духов, Нандалее. Несмотря на то что он не шевелится, он все еще там. Я знаю о тебе все. Знаю твои самые сокровенные тайны, скрытые даже от небесных змеев, поскольку часть меня находится в тебе. Я знаю о том, что сказал тебе этот гнусный красный дракон. Ты предашь тех, кто значит для тебя больше всего на свете, так, как сейчас своими колебаниями ты предаешь Манавейна и Нодона. Это мой мир. Я связана с ним так, как ты даже представить себе не можешь. Здесь ничего не скроется от меня. Зеленые духи — это мои глаза. Кристаллы, которые я растила на протяжении тысячелетий, — мои нервы и сухожилия. Сейчас я лишь тень себя былой. Я могу видеть, но практически не могу вмешиваться. Но я богиня, Нандалее. Не пытайся понять меня. Я ускользаю от понимания обыкновенного дитяти альвов. Прекращай торговаться со мной! Спасай своих товарищей. Ты должна сделать это. А детям человеческим ты ничего не должна.

Нандалее все еще сидела, сжимая амулет в кулаке. Она не хотела так просто сдаваться. Она в буквальном смысле слова держала в руках жизни тысяч людей.

— Я думала, что ты другая, что ты добрее… Но ты такова, какой сделали тебя другие. Ты заблудилась в ненависти и одиночестве.

— Я читаю в твоей душе, как в раскрытой книге, Нандалее. Знаю каждую твою мысль. Как ты можешь думать, что сумеешь обмануть меня? И как ты можешь упрекать меня? Разве не ты убила когда-то принца троллей только за то, что он убил оленя, на которого ты так долго охотилась, за которым так долго шла по снегу? Как незначителен его поступок по сравнению с тем, что сделали со мной и моими детьми! И ты хочешь лишить меня мести?

— Мне довелось узнать цену мести. Мой клан был стерт с лица земли. Все, с кем я жила в детстве и юности, кто относился ко мне с любовью, мертвы. Мертвы из-за одного мгновения несдержанности. Ты говоришь, что можешь читать в моей душе? Присмотрись внимательнее! Посмотри, что дала мне месть! Думаешь, девантары будут просто стоять и смотреть, если ты начнешь убивать их детей? Они набросятся на тебя. На то, что еще осталось. Месть порождает месть. Ты можешь предотвратить это! В твоих руках будущее!

— Манавейн погиб, — произнес голос в голове Нандалее, и она почувствовала горе великанши. — Нодон бежит. Но он тоже погибнет.

Кулак Нандалее крепче сомкнулся вокруг амулета. Она почувствовала, что Нангог не лжет. Первый наставник ушел. Он внушал ей ужас, но она не имела права приносить его в жертву. Подумала о своих товарищах. Она еще может их спасти…

— Ты не хочешь уступать, не так ли? Будешь просто сидеть у меня на глазу и ждать их гибели, если я не уступлю твоим требованиям?

Нандалее кивнула, поскольку голос отказался служить ей, восставая против того, чтобы выносить смертный приговор Гонвалону и остальным.

— Я не откажусь от намерения прогнать детей человеческих. Я предупрежу их о том, что пробудилась. Земля задрожит. А своим детям я дарую тела, которые позволят им сражаться с людьми. Но у отродья девантаров будет шанс убраться из моего мира. Большего я тебе предложить не могу, Нандалее. Это мой мир, и я не откажусь от права изгнать незваных гостей.

Нандалее разжала ладонь. Она отчетливо ощутила железную решимость великанши. Она знала, что больше пространства для переговоров нет. В принципе, она вообще не имела права что-либо требовать. Небесные змеи послали их для того, чтобы одолеть детей человеческих и девантаров в Нангоге, прежде чем они сделают следующий шаг и снова атакуют Альвенмарк. Как она может запрещать великанше сражаться с вторгшимися в ее мир людьми, которые разрушают его?

Эльфийка развернула свинцовую оболочку, в которую небесные змеи положили сердце Нангог. Внутри оказался сверкающий изумруд. Роскошный камень, в гранях которого, казалось, плясали тысячи огоньков.

Великанша протяжно вздохнула. Внезапно Нандалее словно подняло невидимой рукой.

— Я чувствую, что моя сила возвращается, — ликовала Нангог.

Нандалее знала, что теперь бессильна. Она летела вверх. Пятьдесят шагов. Сто. И все равно она видела под собой только огромный черный глаз, сливавшийся на горизонте с полумраком.

Она осознала, насколько беспомощна она и что не сможет сделать ничего, если Нангог не сдержит слово. Нандалее полетела быстрее. Черная поверхность под ней внезапно превратилась в молочную белизну. Все быстрее и быстрее. Ветер трепал волосы. Она догадывалась, что даже просто присутствие половины сердца, освобожденного от свинцового плаща, вернуло великанше часть силы.

Она достигла пропасти, окутанной сверкающим зеленым светом. Кристаллы, огромные, как якорные башни Золотого города, торчали из одной из стен. Она видела лишь верхушку, а другой конец терялся вдали. Между кристаллами виднелась красноватая вибрирующая масса. Плоть? Пропасть терялась в зеленом свете.

Сердце в руке стало тяжелее. Оно начало расти! Вот оно уже стало величиной с кулак, потом больше головы ребенка. Его вес тянул пальцы. Она уже не могла удержать его. Нандалее выпустила его и увидела, что на лету оно растет все быстрее и быстрее. Теперь у нее оставалась лишь надежда на то, что великанша сдержит свое слово.

Схватка в пещере

— Прячься среди кристаллов! — крикнул Манавейн и ринулся вперед, сам не прикрываясь ничем.

Голова дракона опустилась вниз. Щелкнули огромные неровные зубы. Зубы, состоявшие из мечей, которые когда-то потеряли в бою с чудовищем Манавейн и его товарищи.

Первый наставник рухнул на колени, запрокинул назад торс и с разбегу еще немного проехал по гладкому полу пещеры. Стальные клыки бестии едва не схватили его. Манавейн обеими руками сжимал бронзовый меч и теперь ткнул им вверх, туда, где золотая голова змееподобного дракона переходила в пурпурную чешую.

Клинок соскользнул, даже не оцарапав чешую. Эльф перекатился на бок и хотел снова встать, когда на него опустилась когтистая лапа. Удар вспорол ему грудь до самой промежности: темная кровь обрызгала пурпурную чешую, которая по бокам у чудовища переходила в пестрое оперение.

Нодон невольно отступил на шаг.

Дракон опустил голову. Он извлек урок из атаки на горло. Глаза кристально-зеленого цвета злобно сверкали, глядя на Нодона. Затем бестия ринулась вперед, не издав ни звука. Ни шипения, ни фырканья. Движения сопровождались только тихим металлическим пощелкиванием.

Нодон отступил еще дальше в кристаллический сад. Скоро толстые, как деревья, камни задержат чудовище. Но если они не смогут победить дракона, пути назад не будет.

Существо последовало за ним. Скрежеща, вытянуло голову вперед и протиснулось под одной из кристаллических колонн, которая росла со свода пещеры почти вертикально. Чудовище застряло, оно лежало низко прижавшись к земле, зажатое, почти безвредное. Нодон прыгнул вперед и нанес удар через весь нос, но меч почти не оставил царапин на металле золотого цвета. Черная желчь потекла изо рта дракона, когда он ударился о кристалл.

Нодон попытался запрыгнуть на морду дракона, совершив безумный прыжок. Если бы удалось вонзить меч в глаз бестии… Затрещав, подалась кристаллическая колонна. Дракон выгнулся дугой, и Нодон промахнулся. На него обрушилась лапа, его швырнуло на пол. Часть силы удара Нодон перевел в движение, откатился назад и одним прыжком снова оказался на ногах, только для того, чтобы снова упасть и увернуться от лапы, которая должна была разорвать его, как Манавейна.

Существо двигалось с головокружительной скоростью. Нодон перекатился влево, заполз в щель между растущими кристаллами. Удар лапы разбил кристаллические колонны, словно они были всего лишь зеленым стеклом. Он поднял руку, чтобы защитить лицо от града острых металлических осколков. Затем поспешно отполз назад, выпрямился, как только хватило места, и побежал.

Дракон не отставал. Массивными ударами он прокладывал себе путь через кристаллический сад. Ничто не могло его остановить!

— Держись! — послышался знакомый голос. Гонвалон! — Мы окружаем его.

Мастер меча пришел на помощь вместе с Элеборном. На заднем плане он увидел даже Бидайн с Ливианной.

Дракон мотал головой из стороны в сторону. Казалось, он не мог решить, на кого нападать первым.

Дико вскрикнув, Элеборн заскользил по гладкой поверхности кристалла, который слегка наклонно рос из стены.

Ливианна пустила по зеркальной зеленой поверхности пульсирующие огоньки.

Дракон повернул голову в сторону и ударом хвоста разрушил кристалл под Гонвалоном. Эльф подтянул ноги, сделал сальто и приземлился у самого тела змея, в то время как Элеборн атаковал с другого фланга.

Нодон тоже снова бросился на бестию и нанес удар по передней лапе.

Элеборна смело в сторону ударом хвоста. Он заполз под колонну, которая уже в следующий миг рассыпалась под еще одним ударом. Тут же дракон обернулся и попытался схватить Нодона. Несмотря на то что тело его, казалось, целиком состоит из металла, дыхание его отдавало разложением.

В кристаллическом саду зазвучало слово силы. Бидайн! Она подняла в воздух тысячи осколков. На миг они застыли в воздухе неподвижно. Словно время остановилось. А затем острые кристаллики словно град посыпались на дракона. Заскрежетал металл на голове. Тело стало дергаться и извиваться.

Нодон увидел, что Гонвалон вонзил дракону клинок в бок. Но уже когда его товарищ вытаскивал меч из раны, она затянулась. В оперении осталось лишь лысое место, обнажившее блестящую пурпурным чешую.

Град кристаллов утих. На металлической голове не осталось ни единой царапины.

Похожий на змея дракон выпрямился, словно кобра, приготовившаяся атаковать.

Нодон отпрянул к стене пещеры. Но вместо того, чтобы атаковать напрямую, когти дракона обрушились на кристаллические колонны. Казалось, он тоже собирается устроить град. Нодон описал клинком круг и спрятался между кристаллами. Элеборн оказался недостаточно проворен — и застонал. Из его плеча торчал длинный, как стрела, осколок. Гонвалон рванул молодого драконника в сторону, когда лапа дракона опустилась вниз.

«Как же можно его ранить», — задумался Нодон. Он вспомнил, что говорил о своем первом бое Манавейн. По его рассказу выходило, что они, возможно, даже победили бы дракона, если бы не вмешались девантары. Так как же поразить эту тварь?

Гонвалон отвлек дракона дикими криками, в то время как Ливианна оттащила в сторону раненого Элеборна. Усталая Бидайн сидела на полу и ругалась.

Мастер меча был проворен. Он двигался ловко. Это было похоже на заученный танец с драконом. Он всегда опережал каждую атаку всего на миг, пригибался, подскакивал и уворачивался от ударов лапы и щелкающих зубов. Но ему не удавалось перейти в атаку. Он был полностью занят тем, чтобы выжить.

Нодон воспользовался возможностью, чтобы подкрасться к дракону сбоку. Оттуда он прыгнул на спину бестии, которая выгнулась дугой и попыталась стряхнуть его. Он схватился за оперение, чтобы удержаться. Но перья выскользнули из спины дракона, словно никогда не срастались с плотью.

Нодон едва не потерял равновесие и упал, когда дракон поднял вперед хвостовую часть. Ему удалось ухватиться за металлическое перо. Оно не оторвалось, и он бросился вперед, перехватился и хотел уже вонзить меч в затылок дракона, когда удар хвоста швырнул его на стену пещеры.

Оглушенный, он увидел, что на него опускается коготь, когда кристалл рядом с ним внезапно начал расти и словно копье нацелился в грудь дракона. Чудовище отпрянуло.

У Нодона с губ текла кровь. Последний удар стоил ему по меньшей мере двух сломанных ребер. С трудом дыша, он поднялся и пытался отойти от дракона как можно дальше. Вокруг него со скрежетом продолжали расти кристаллы. Они теснили дракона к противоположной стене. Чудовище яростно оборонялось. Его лапы разбили дюжины колонн, но круг из кристаллов, замыкавшийся вокруг него, становился все уже и уже.

Воздух был наполнен летучей кристаллической пылью. Нодон попытался не вдыхать глубоко. Он знал, что в противном случае мелкие осколки разрежут легкие.

— Бегите! Быстрее!

Нандалее! Она вышла из кристаллического сада рядом с Бидайн.

— Нангог проснулась. Она задержит дракона, но ненадолго. Бегите! Наша миссия выполнена.

Империя рушится

Коля вышел из-под Белых враг. Не оглядываясь, оставил позади храмовые сады. Ни одному из своих людей уже нельзя было доверять. Они не помогут ему, когда закатится его звезда. И он не мог винить их в этом. Он всегда учил их, что выживает сильнейший. Сейчас они еще не разобрались, что произошло. Но скоро все откроется.

У якорных башен к югу садов парили облачные корабли. Два из них, судя по всему, готовились к отлету, поскольку длинные очереди людей толпились у крутых лестниц. «Работорговцы», — подумал Коля. Это удачно! Там всегда пригодится лишний надсмотрщик.

На миг задумался над гем, нет ли возможности вернуться в свою комнату. В потайном ящичке своего сундука он спрятал мешочек с рубинами и бриллиантами. Целое состояние, которое могло гарантировать безбедную жизнь.

Но публичный дом — первое место, где его будут искать новые гвардейцы Аарона. Нельзя так рисковать. Возможно, бессмертный уже понял, что сделал он, Коля. Почему он отдал лучникам приказ осыпать вершину пирамиды градом стрел. Дело было не в жрецах! В конце концов, этот проклятый охотник из Гарагума позаботился о том, чтобы всякий, кто приблизится к Володи, получил стрелу. Коля надеялся, что его бывший друг погибнет под градом стрел.

С тех пор как бессмертный Аарон вызвал его к себе на рассвете и предложил невероятную кучу денег за то, чтобы он с оловянными поддержал атаку на храм, Коля сделал все, чтобы провалить это предприятие. Володи не должен был ничего рассказать! Он устранил его, чтобы оградить оловянных от перспективы участия в новых битвах. Володи наверняка остался бы верен бессмертному и сражался бы за него до тех пор, пока не подох бы последний наемник. Да и делам публичных домов в Золотом городе Володи тоже, вероятно, помешал бы. Уж чересчур он щепетилен!

Коля остановился посреди широкой площади храмового Квартала Цапоте. Здесь собрались раненые и трусы, сбежавшие с поля боя.

— Дай мне свой шлем, — велел он одному из воинов, который, опершись на колени, сидел на полу, закрыв лицо руками. Молодой воин испуганно поглядел на него. Судя по всему, ранен он не был, но лицо было бледнее мела. Некоторым стоит только испытать кошмары битвы, как приходит осознание — они слеплены не из того теста, чтобы быть воинами.

— Твой шлем! — приказал Коля.

Мужчина молча протянул ему шлем. Он был сделан из бронзы и украшен плюмажем из конского волоса. Красивая штука, хорошо сочетающаяся с бронзовым нагрудником и поножами, которые носил Коля. Великан надел шлем. Он подходил почти идеально. Нужно слегка поправить подкладку из плетеной соломы. Но пока что этого должно хватить. Он внимательно огляделся по сторонам. Лицо его слишком известное. Разумнее скрыть его, если он хочет наняться на облачный корабль.

Коля вошел в один из переулков поменьше, которые выходили на Белую площадь, и рассмеялся над своей дурацкой судьбой. Нельзя было связываться с таким счастливчиком, как Володи. Кто кроме него сумел бы выбраться с жертвенника цапотцев? Ему было жаль отдавать своего друга, но это решение было правильным. Вчера ночью, когда его вызвал бессмертный Аарон и посвятил в свои планы, Коля был преисполнен оптимизма. Так случилось, что возможность послать гонца к цапотцам, чтобы предупредить их, появилась у Коли только в тот момент, когда оба облачных корабля бессмертного были укомплектованы. Но что мешало цапотцам просто перерезать Володи горло… Коля покачал головой. Сложно понять людей, которые любят переодеваться в котов.

Он поднял взгляд на якорные башни. Уже недалеко. Судя по всему, скоро все рабы будут на борту. Корабли украшали знамена Валесии. Белый храм на красном фоне, намек на роскошный Зелинунт, который начали строить в уединенной долине по приказу бессмертного Ансура. Когда город будет закончен, это будет самое красивое место на Дайе.

«Как назло валесийцы», — подумал Коля. Они много лет воевали с Друсной. Примут ли они наемника, который говорит с ярко выраженным друснийским акцентом?

Коля бросил взгляд через плечо. На улице за ним плелся старичок, несший огромный груз свеженарезанного тростника. Больше никого не было видно. Значит, его не преследуют. Но долго ждать себя не заставят. Нужно взойти на один из этих валесийских облачных кораблей, чего бы то ни стоило.

Энергичным шагом он поспешил к стене из необожженного кирпича, окружавшей погрузочный двор, над которым возвышались обе якорные башни.

Даже когда началась атака Аарона, он еще надеялся на то, что все закончится хорошо. Его задачей было пробиться к Пасти змея и обеспечить возможность входа в подземный храм. Поэтому для первого десанта в храмовые сады вместо опытных воинов он выбрал одних кушитов. Воинов, по внешнему виду которых была видна их неопытность или которые были настолько худощавы, что было очевидно: им недостанет сил, чтобы выстоять в продолжительном сражении. Да еще против воинов-ягуаров, которые на равнине Куш почти в одиночку победили эскадрон колесниц Муватты. Что могло пойти не так?

Команды первых корзин были полностью обречены на смерть! Коля не поверил своим глазам, когда увидел с облачного корабля, как малочисленная группа воинов уничтожила ягуаров. Кого ему подослал бессмертный? Когда эти чужие воины пробились к самой Пасти змея и вопреки приказу пробили путь вниз, Коля заподозрил, что счастливая полоса, сделавшая его самым богатым человеком в Золотом городе, закончилась. Его приказ лучникам обстрелять вершину пирамиды был последней отчаянной попыткой воспротивиться новому повороту, который угрожала принять его судьба.

Миг, когда Володи, покачиваясь, встал рядом с жертвенником, окончательно решил его участь. Но он падает не впервые. Еще будучи простым кулачным бойцом, он мог выдержать больше, чем все остальные. Как часто его ни отправляли на землю, он снова вставал. Так будет и на этот раз.

У ворот на погрузочный двор стояли воины из лейб-гвардии валесийского наместника. Коля был поражен, встретив их здесь, но сделал вид, что ничего не происходит.

— Что тебе здесь нужно? — поинтересовался у него самоуверенный капитан, который, судя по всему, уже начал наращивать жирок на ленивой гарнизонной службе.

— Я наемник. Лоцман вон того облачного корабля направил меня сюда, — нагло солгал Коля. Ему нечего было терять. Благодаря Таркону Железноязыкому все собиратели облаков сейчас летали с гораздо большим количеством наемников на борту, чем обычно. Так что его история не совсем была притянута за уши.

Капитан насмешливо оглядел его.

— Должно быть, Веччио совсем отчаялся, если нанимает даже одноруких.

Коля увидел, что первый облачный корабль отпустил страховочные тросы и поднялся в небо. Второй корабль должен был вот-вот последовать за ним.

— Много лет назад я спас Веччио жизнь, — Коля поднял свою изувеченную руку. — Это стоило мне вот этого. С тех пор он старается, чтобы у меня всегда было место на облачном корабле. Ты должен пропустить меня.

Капитан оглядел его кожаный протез.

— Расскажешь мне эту историю, когда вернешься. Чтобы Веччио проявил благодарность — это что-то новенькое, — и с этими словами воин махнул рукой и пропустил его.

Больше всего Коле хотелось вцепиться ему в глотку. Если и были мужчины определенного сорта, которых он терпеть не мог, так это такие, тренированные тела которых исчезали под жиром, потому что они стали слишком ленивы. Чаще всего эти боровы считали себя неотразимыми. Коля был уверен, что этот парень считает себя бесконечно лучшим мечником, чем он сам.

Друсниец проглотил свое недовольство. Лучше напороться на высокомерного, чем на подозрительного капитана. Затем он поглядел на башню. Вот уже якорные тросы отвязали от оббитых листовым золотом балок. Эта проклятая поднебесная медуза скоро взлетит!

Перескакивая через две ступени, он бросился бежать по лестнице по внешней стене башни, отталкивая в сторону носильщиков и кладовщиков, пока не наткнулся на маленького волосатого мужчину, который с первого взгляда показался ему похожим на паука. У него были настолько тонкие конечности, словно в жизни он никогда еще не поднимал ничего тяжелее бокала вина. Предплечья покрывали длинные черные волосы. Лицо его все было покрытой щетиной, лишь некоторые волоски были седыми, несмотря на то что его загорелый череп был полностью лысым. Он смотрел на него большими темными глазами.

— Еще один надсмотрщик? — насмешливо поинтересовался он.

Коле показалось, что лоцман считает это вполне возможным.

Должно быть, этот тип и есть Веччио, поскольку на его тунике была вышита стилизованная серповидная ласточка, знак гильдии лоцманов. У собирателя облаков никогда не было больше одного лоцмана.

— Ищу место наемника. Вам еще нужны люди, господин?

Веччио кивнул в сторону храмовых садов.

— Ты оттуда, не так ли? Сбежал?

— Я… — протянул Коля, но паук оборвал его на слове.

— Не тащишь с собой мешок награбленного, у тебя нет даже плаща, который мог бы послужить тебе в качестве одеяла. Не нужно рассказывать мне сказки, мужик. Ты сбежал с поля боя.

— Я сбежал от ягуаров, — взволнованно ответил Коля. Никогда еще никто не подозревал его в трусости. — Вы знаете ягуаров? Это не люди, это сущие демоны! — Он поднял кожаный протез. — Трус не получит такую рану, у него все шрамы на спине, если он вообще зарабатывает шрамы.

Веччио провел рукой по узкому, заросшему щетиной подбородку.

— Мы летим к лувийским свинцовым копям. Путешествие на десять дней, если ветра будут благоприятны. Я предлагаю тебе кров и еду и, поскольку у меня доброе сердце, еще три серебряных монеты.

— Но ведь обычно платят самое меньшее в два раза больше, — сердито ответил Коля.

Веччио похлопал его по кожаному протезу.

— Получеловек получает только половину платы. Но не хочу тебя уговаривать. Слово за тобой.

— Ладно, три серебряных монеты!

Веччио покачал головой.

— Теперь ты стоишь всего две. Парней, которые спорят со своим лоцманом, вообще не стоит брать на борт.

Коля представил себе, как выворачивает тоненькие ручки и ножки этому волосатому пауку.

— Хорошо, — сдавленным голосом ответил он. Выбора у него не было.

Как сломанная кукла

Аркуменна смотрел на Шелковую, которая все еще была одета в поношенное платье. Такой он нашел ее среди еретиков и овладел ею сразу за воротами дворца. Задрал ей подол и прижал к грязной стене. Некоторые его люди наблюдали за происходящим. В принципе, это ему не особо мешало. Это был не первый раз. Когда его охватывала страсть, он ждал не долго, просто брал то, чтоб подворачивалось под руку.

Сегодня это было неудачное решение. Ибо разрушилось очарование, которое наполняло его ночи с Зарой. Она ведь особенная. Шелковая! Женщина-мечта многих мужчин, бесподобное лицо которой могли увидеть немногие. Не говоря уже о ее неповторимом теле. Но очарование пропало. Возможно, было ошибкой овладевать ею на глазах у своих людей, как обычной потаскухой. Поначалу его возбуждала мысль о том, что он делает это. Шелковая заслужила наказание… Как ей взбрело в голову пробраться в стадо нищих! Почему она не дала о себе знать? Аркуменна просто не мог понять. Это было похоже на предательство. Она предпочла бы отправиться в темницу, нежели показаться ему и лежать на постели с шелковыми простынями.

Зара переоделась служанкой, поэтому сама виновата в том, что с ней так обошлись. И вообще ей еще повезло. Аркуменна вполне мог представить себе, что ждет двух-трех привлекательных женщин среди этого сброда еретиков и оборванцев на облачных кораблях и в свинцовых рудниках. Возможно, даже самых кошмарно выглядящих женщин. Он прекрасно знал, чем довольствуются мужчины, которым несколько месяцев кряду некому задрать юбку. Так было в каждом походе против проклятых друснийцев. Так будет и здесь. И если Зара способна мыслить разумно, то сообразит, какую услугу он ей оказал, вызволив из толпы.

Как она сидит у стены…

Аркуменна отослал зевак прочь. Платье ее все еще было задрано. Хорошо было видно темное срамное место. Она сидела, опустив голову на грудь. Длинные волосы скрывали лицо. Аркуменна вспомнил, как когда-то в детстве в приступе ярости сломал свою любимую игрушку. Всадника, к глиняным ногам лошадки которого приделали бронзовые колеса, чтобы можно было таскать его за собой на веревочке. Он швырнул игрушку об стену, когда отец не захотел взять его с собой охотиться на кабана, несмотря на то что ему было уже семь лет. И горько пожалел об этом. Ноги у лошади сломались, голова и грудь всадника раскололись на тысячи мелких осколков. Осталось только туловище, по которому и нельзя было сказать, что он когда-то собой представлял.

И то, как Зара сидела у стены, напомнило ему о сломанном всаднике. Неужели их время вместе миновало? В ее красивом доме, с элегантной одеждой и почти оскорбительной самоуверенностью она нравилась ему больше. Такая женщина никогда прежде ему не встречалась. Может быть, достаточно будет отправить ее обратно в ее дом и начать все сначала, с того места, где они остановились несколько дней тому назад? Своим предательством она выдала ему еретиков. И саму себя тоже. Если среди богатых и облеченных властью людей станет известно, что она поклонялась Зеленым духам, к ней никто больше не придет. Сейчас он — это все, что у нее есть. Наверняка было бы интересно обладать ею какое-то время. Но так, как раньше, больше не станет.

Он подозвал служанку, кормившую кур у сараев.

— Приведи ее в порядок! — Поведение Зары постепенно начинало все сильнее и сильнее злить его. — Позаботься о том, чтобы ее вымыли и одели подобающим ее положению образом.

— Боюсь, что у нас во дворце нет одежды для шлюх, господин, — ответила девушка и, несмотря на дерзость, ухитрилась сделать так, чтобы голос ее звучал подобострастно. Аркуменна попытался было ударить ее по щеке, а потом решил присмотреться повнимательнее. Она была довольно симпатичной. Возможно, она станет следующей в его постели после Зары. Она обладала тем самым темпераментом, который, судя по всему, утратила Зара.

— Тогда одень ее как придворную даму. И позаботься о том, чтобы ее отнесли домой в паланкине. Никто не должен видеть ее на улице в таком состоянии.

Аркуменна покачал головой. Зара — шлюха. Наверняка ею не впервые овладевают подобным образом. Так что же вывело ее из равновесия? Нужно будет послать с ней стражу, на тот случай, если она еще раз решит сбежать. Пусть Коля приходит, пусть попытается распорядиться утраченной собственностью. Повод подраться с кулачным бойцом ему только на руку. Он отнимет у него публичные дома и отомстит за Леона!

Бессмертный

В воздухе все еще слышался звук лопающихся кристаллов. Сколько сможет Нангог удерживать дракона? Что это за существо, судя по всему, созданное девантарами — в насмешку над небесными змеями, как оружие против них?

Теперь Ливианна окончательно убедилась — создатели мира людей готовились атаковать Альвенмарк. Золотой должен узнать, что здесь происходит, и убедить альвов и своих братьев по гнезду в том, что время ожидания прошло. Равно как и время осторожных тактических решений! Нужно атаковать, уничтожить девантаров, пока это еще возможно. Спокойная жизнь с ними невозможна. Если девантары создадут еще нескольких подобных драконов, то земля альвов падет.

Наконец они достигли места, где возвышалась пирамида и где образовалось царство мертвых. Дети человеческие превратили его в поле битвы. Здесь были убиты дюжины мужчин. Некоторые буквально изрублены на куски. На миг Ливианна задумалась, зачем девантары создали для этого существа голову из золота? Хотели посмеяться над Золотым? Отогнав эту мысль в сторону, она стала смотреть на резню, пытаясь осознать, что все это произошло ради спасения одного-единственного человека. Интересно, кто это мог быть? Король? Философ? Чья жизнь стоит так дорого?

Перед ними к выходу направлялась небольшая группа воинов. К той лестнице, которая вела через врата с эльфийскими головами к пасти змея. Скоро в пустой нише будет покоиться и голова Манавейна. Они не могли забрать его с собой. Нандалее запретила. Если они понесут его тело, то будут продвигаться вперед медленнее. Теперь от него окончательно осталась лишь пустая оболочка. Душа Манавейна была свободна.

Ливианна удивилась, что Нандалее приняла это хладнокровное, но правильное решение. В принципе, Гонвалон промолчал в ответ на ее приказ, но по его лицу было отчетливо видно, что он обо всем этом думает.

«Мой сын просто слишком мягкосердечен», — с грустью подумала драконница. Она всегда это знала. Сколько продлится их с Нандалее любовь? С него станется устроить ссору из-за этого пустяка.

Они нагнали маленькую группу и как раз собирались пройти мимо, когда их задержал какой-то худощавый воин.

— Вы откуда? — крикнул он властным, привыкшим приказывать голосом. Он казался излишне резким, со своей небритой физиономией и воспаленными глазами. На него опирался высокий мужчина, лицо которого было скрыто под маской-шлемом.

— Были глубже в пещере, — спокойно ответила Нандалее. — Нас послал туда Коля, чтобы обеспечить прикрытие фланга. А потом пришло это чудовище… — Она понизила голос. — Большинство моих людей погибло.

«Неплохая ложь», — подумала Ливианна, подавляя ухмылку. Коли нигде не было видно. Пока ложь откроется, их и след простынет.

— Поднимайтесь по лестнице, — приказал мужчина в маске-шлеме и указал мечом на ступеньки. Клинок был необычным, вокруг него мелькало зеленоватое свечение. Зачарованный меч в руках сына человеческого? Ливианна не могла устоять перед искушением поглядеть на него Незримым оком. Свет силовых линий, окружавших его, был ослепительно ярок. Он был окружен несколькими заклинаниями, и его истинная аура была уже не видна. Должно быть, меч и его доспех были созданы девантаром.

— Что с вами случилось, господин? — спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучало неподдельное участие.

— Осколки. В глаз попали какие-то осколки. Но все пройдет.

«Не умеет он врать», — подумала Ливианна. Она отчетливо чувствовала его страх, который он уже с трудом сдерживал. Он боится ослепнуть, и был еще и другой страх… Он боялся за свою жизнь. Почему?

— Позволите помочь вам, господин? У меня есть кое-какой опыт…

— При дворе его ждут лучшие целители империи! — прикрикнул на нее худощавый тип, который поддерживал воина. — Ему не нужны идиоты, которые будут возиться с его глазами и сделают все еще хуже.

— Пусть, Ашот. Он хочет, как лучше. Он… — Мужчина в маске не договорил. В глубине пещеры послышался громкий треск. Земля задрожала под ногами. Должно быть, дракон освободился из своей кристаллической темницы.

— На это нет времени, мы должны как можно скорее выбираться отсюда! Быстро! — прошипела Нандалее и с упреком поглядела на Ливианну.

Конечно, нужно спешить, но это уникальная возможность! Перед ними стоит бессмертный. Один из семи правителей Дайи. Нандалее просто не видит перспективы. Какие тайны можно узнать с помощью этого человека! Его мысли и воспоминания — безграничная сокровищница.

Мрачный спутник помог бессмертному подняться по ступенькам. Сын человеческий был совершенно беспомощен. И, несмотря на это, он настоял на том, чтобы выйти из пещеры последним.

«Герой, совсем как Гонвалон», — подумала Ливианна.

Нандалее первая взбежала по лестнице, задавая темп всем. Оба сына человеческих и их верные соратники, оставшиеся в живых после нападения дракона, не могли держать темп наряду с остальными эльфами. А Ливианна не хотела. Она встретилась с бессмертным, который понятия не имеет о том, кто она и что может сделать!

— Можно мне посмотреть твои глаза, как только мы выйдем на солнце?

— Лучшие целители города… — начал Ашот.

— Оставь его, друг мой. Что мне терять?

Худощавый воин бросил на нее предупреждающий взгляд.

Ливианна улыбнулась. На ней все еще был шлем и одежда воина, сына человеческого. Если бы Ашот знал, кто она и, в первую очередь, на что способна… Она пристально наблюдала за ним, как он помогал своему правителю подняться по лестнице. Как он оглядывался по сторонам, ничего не упуская из виду. Может быть, его можно использовать? Исцелить бессмертного — это мелочь. Но если она будет пить его воспоминания, это будет стоить большого количества сил. Сил, которые она обычно забирает у своих жертв. Но какой прок от того, чтобы узнать о правителе все и при этом сделать его стариком, который уже не сможет править долго?

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они добрались до садов. Перед Пастью змея лежали дюжины раненых. Людей, в глазах у которых читался ужас, с которым они встретились в подземном храме Цапоте. Ливианна сняла шлем. Большинство воинов не отреагировали на то, что она оказалась женщиной. Они все были слишком заняты сами собой.

Однако Ашот уставился на нее, широко открыв рот. И прежде чем он успел что-либо сказать, она притянула его к себе.

— Я ведьма, которую Коля взял с собой в глубину, чтобы я принесла удачу. Я могу исцелить твоего правителя, но все имеет свою цену. Ты готов принести в жертву десять лет твоей жизни за то, чтобы бессмертный смог видеть?

Воин стиснул губы настолько сильно, что они побелели.

— Я могу и уйти. Веди его к своим целителям, и он ослепнет. Все в твоих руках, Ашот.

Нандалее, которая ждала ее вместе с остальными и услышала ее слова, яростно сверкнула глазами, но подходить не стала. Она поняла, что любой, кто подойдет к этой женщине в доспехах, тоже будет вызывать подозрение.

— Я сделаю это, — хриплым голосом произнес Ашот. — Идем! — Он взял бессмертного за руку. — Вам нужно отдохнуть немного, господин. Целитель посмотрит ваши раны.

На лице бессмертного отчетливо читалась тревога. Должно быть, он понял, что дело серьезно. Ашот подвел его к цветущей вишне.

— Но ведь в тени целитель ничего не увидит…

— Прямые солнечные лучи могут помешать вам, господин, — мягким голосом произнесла Ливианна. — Мне света достаточно. Не переживайте. Пожалуйста, снимите шлем, великий, — она поглядела на воина. — Становись на колени рядом с ним, Ашот. Помоги ему.

Воин повиновался, не сводя с нее взгляда.

Ливианна поразилась, что правитель Арама выглядит как обычный сын человеческий. Не отвратительный, но и ничего особенного. Длинная, закрученная локонами борода спускалась на грудь. Волосы были черными, как вороново крыло, кожа — слегка загорелой. У него благородное лицо, на котором отражались великодушие и решимость. Веки и крылья ноздрей были залиты кровью. Кожу порезали мелкие обсидиановые осколки и поранили глаза так, что если бы его предоставили искусству здешних целителей, видеть толком он не смог бы никогда.

Она мягко провела правой рукой по его лбу, открылась всем его чувствам и одновременно левой рукой потянулась к Ашоту. Его пальцы вцепились в руку. Они были мокрыми. Эльфийка отчетливо почувствовала его страх.

Удалять все осколки, которые ранили бессмертного, по одному — на это ушел бы час, а то и больше. Их было слишком много! Столько времени у нее не было! Она лихорадочно думала о других возможностях, мысленно представила себе картинку, в которой она была силой, притягивающей все эти осколки, как магнит притягивает железные опилки. Она негромко произнесла слово силы, изменяя сеть силовых линий. Здесь, в Нангоге, она была другой. Колдовать было тяжелее, чем в Альвенмарке. Она позаимствовала силы у Ашота. Пусть увянет, чтобы даровать жизнь Аарону.

Ливианна закрыла глаза, чтобы полностью погрузиться в свое искусство. Она почувствовала, как задвигались мелкие осколки в плоти Аарона. Теперь она стала с ним единым целым. Почувствовала его боль, узнала его страхи и… Там был еще кто-то! В теле правителя жил другой дух. И еще один… Все больше и больше! Они осаждали Аарона, который когда-то был крестьянином, насмехались над его глупостью из-за того, что он связался со жрецами Цапоте, советовали ему не доверяться незнакомцам и показывали ему ужасные образы того, что сделает со слепым правителем Львиноголовый.

Испугавшись, Ливианна отвлеклась от этой мистерии, для начала решив сосредоточиться на простом. Она была в крови бессмертного, в его ранах, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, она творила чудо. Сращивала то, что разрезали обсидиановые осколки.

Она посмотрела его глазами. Увидела, как крона вишни над ними, размытая бело-зеленая картинка, снова начала приобретать форму, пока, наконец, он отчетливо не увидел каждый листок и каждый цветок.

В голове Аарона начался прилив голосов. Они громко предупреждали по поводу ведьмы, которая потянулась к их общей душе. Их мысли источали яд и тьму. А потом среди них зазвучал один голос, совладавший со всеми остальными. Тот, которого они презрительно называли «крестьянином», человек, которого когда-то звали Артакс, обладал такой силой, что заставил замолчать всех остальных. Ливианна рассматривала воспоминания из его жизни. Она оказалась богатой на радости и горести. Всех остальных духов в его голове она коснулась лишь мимоходом. Они были маленькими, пленниками самоуверенности, лишившей их существование какого бы то ни было блеска. Человек, который когда-то был Артаксом, был другим. В нем горел огонь. Он хотел изменить мир детей человеческих, сделать его справедливым местом, где никому не придется страдать от голода или произвола правителей. Она увидела все сражения, которые довелось провести Артаксу, его отчаянную любовь к принцессе варваров, спуск в ту мрачную долину, где он встретился с девантаром, с человеком-вепрем. Там его меч стал мечом духов, и он подобрался к тайне, которую ревниво хранили девантары.

Ливианна вышла из мыслей бессмертного и открыла глаза. На миг растерянно смотрела в одну точку. Слишком отчетливы были картинки его воспоминаний, которые накладывались на то, что показывали ее собственные глаза.

Правитель улыбнулся ей.

— Спасибо, — теплым голосом произнес он.

Ливианна убрала руку с его лба. Мимоходом бросила взгляд на Ашота. Воин казался усталым. Виски поседели, но он потерял не слишком много лет. Его изменения остальные спишут на ужасы этого дня. Она не оставила слишком явных следов.

Аарон схватил ее за руку.

— Ты должна пойти со мной. Ты могла бы помочь многим страдающим людям, прекрасная незнакомка.

Ливианна пристально поглядела ему в глаза. Там угнездилось одиночество, за лучами, ослеплявшими тех, кто хотел видеть только бессмертного.

— Я не могу. Моя судьба иная. Я как ветер, тебе не удержать меня. Мне предначертано идти дальше.

Он отпустил ее. В его глазах теперь читалось сожаление. Он никогда не попытался бы удержать ее силой, это она знала. Этот человек был действительно совсем не таким, как те немногие люди, которым она заглянула на самое дно души.

Ливианна снова надела шлем и отошла к своим товарищам. Проигнорировала резкое замечание Нандалее на тему того, что скоро рухнет полгорода и у них нет времени на подобные игры. Ливианна считала иначе. У нее еще остались здесь дела. Она держалась поближе к Бидайн, когда они выходили из храмовых садов, пересекли большую площадь перед Белыми вратами и вошли в узкие переулки, по бокам которых стояли обычные дома, и на их плоских крышах сейчас стояли плотные толпы зевак, желающих увидеть, что происходит в храмовом квартале Цапоте.

Вскоре они дошли до одной из бесконечных лестниц, соединявших друг с другом террасы городских кварталов. Нандалее выбрала путь в стороне от главных улиц. Она предпочитала оставаться в полумраке узких лестниц. Они взбирались по истоптанным ступеням, скользким от нечистот, которые выплескивали из окон, и воды, стекавшей с густой паутины бельевых веревок, из-за которых небо казалось похожим на мозаику. Ливианна заметила, что Нандалее все еще напряжена, словно она опасалась, что их миссия может закончиться трагически в самый последний момент. Может быть, девантары уже знают о том, что произошло, и будут атаковать?

Но Ливианна не собиралась позволить страхам молодой эльфийки захлестнуть себя. Она притянула Бидайн к себе.

— Я дала тебе обещание. Я исполню его. Давай скроемся в толпе на площади перед Золотыми вратами.

Бидайн словно испугалась.

— Мы ведь не можем…

— Ты хочешь иметь кожу, гладкую, как шелк? Тогда иди за мной!

Новые пути

На площади перед Золотыми вратами толпились люди, мулы, паланкины, верблюды. В воздухе гудели ругательства на всех языках человеческого мира, слышались молитвы испуганных людей и громкие бахвальства тех, кто прятал страх за громкими словами. Здесь собрались и все ароматы Нангога. Словно колпаком накрывали площадь запахи шафрана, перца и кориандра, смешивающиеся с ароматами жареного мяса от множества маленьких забегаловок, которые окружали большую площадь. В толпе бродили продавцы воды с большими амфорами, перетаскиваемыми на спине, пекари с целыми вязанками баранок. Фокусники и музыканты играли для тех, кто хотел уйти на далекую родину с караваном, а сейчас ожидали, когда откроются магические врата, соединяющие между собой миры. Лишь ночью сюда на несколько часов приходил покой. Через врата, как через игольное ушко, должны были пройти люди и товары целого мира.

Нандалее знала, что у них уже нет времени на то, чтобы пытаться затесаться среди ожидающих. Она не доверяла Нангог. Действительно ли богиня отказалась от своего плана смести Золотой город со склонов Устья мира? Нангог назвала Нандалее всего лишь песчинкой в своем глазу. Зачем ей держать данное песчинке обещание?

И даже если Нангог сдержит слово и ограничится лишь «маленьким» землетрясением… Нандалее знала лишь одно: когда дело дойдет до этого, она не хотела бы оказаться в Золотом городе и прочувствовать месть великанши.

«Будут тысячи погибших», — подавленно подумала она. Несмотря на то что она сделала все, чтобы предотвратить это. Снова она потерпела поражение.

— Где Ливианна? — вдруг спросил Гонвалон.

Нандалее обернулась. Ливианна и Бидайн потерялись в толпе.

— На этот раз ждать не будем! — решила она. Время утекало, как песок между пальцами. Нандалее не могла понять и того, зачем Ливианна возилась с бессмертным. Поставить их всех под удар, чтобы исцелить его раны — это было совершенно не в духе чародейки. Возможно, она прочла воспоминания правителя — но делать это тоже не входило в их задачу. Они выполнили миссию, и последнее, что оставалось сделать Нандалее, это вернуть всех своих спутников живыми в Альвенмарк.

— Мы ведь не можем просто бросить их, — удивленно произнес Гонвалон. — Мы должны держаться вместе. Мы вступаемся друг за друга. Даже за погибших, не говоря уже о живых.

Нандалее обиделась. От нее не укрылось, насколько сильно он расстроился из-за ее решения оставить тело Манавейна. Но тут речь шла о живых.

— Это Ливианна бросила нас, и я сожалею, что ей удалось соблазнить Бидайн пойти с ней. Для нас возврата больше нет, — она указала на массивный портал между статуями богов. — Это наш путь в Альвенмарк, и скоро он надолго закроется. Нангог пробудилась от магического сна, она в гневе. То, что она делала до сих пор — было частью ее снов. Теперь она проснулась. И она видит, что то, что сделали дети человеческие с ее миром, не сон. Как они превратили плодородные земли в пустыни, а реки — в клоаки, разрушили леса, которые росли веками, затянули небо тучами дыма. И в отмщение она собирается смести с холма весь город.

— Держи себя в руках, — прошипел Нодон. — На нас уже смотрят.

Нандалее воспользовалась своим родным языком, чтобы ни одно дитя человеческое не поняло, о чем они говорят. Но она настолько вошла в раж, что все разговоры вокруг стихли, и множество детей человеческих уставились на нее, на этого странного воина со звонким голосом. Нодон прав. Это место — самое неподходящее в городе, чтобы не привлекать к себе внимания. В Золотых вратах стоял серебряный лев девантаров и стерег приходившие и уходившие караваны. Иногда здесь бывали даже боги.

Нандалее схватила Нодона.

— Давай, прочти мои мысли, стань единым целым со мной, — она предпочла бы открыться Гонвалону, но с тех пор, как мастер меча потерял свой магический дар из-за Махты Нат, это было уже невозможно. — Давай же!

Нодон убрал руку и бросил на Гонвалона почти умоляющий взгляд.

— Я верю тебе, — спокойно произнес он. — Тебе не нужно мне ничего доказывать.

— Но ведь мы освободили Нангог, — произнес Элеборн. — Она ведь не может…

— Ей на нас наплевать. Мы для нее песчинки. Дети альвов! Творения тех богов, которые сковали ее. То, что теперь мы освободили ее, ничего не меняет в том, что она ненавидит альвов так же точно, как и девантаров. И то, что мы еще в городе, не удержит ее, — она указала на обезглавленное божество у Золотых врат. — Всего несколько недель тому назад в городе произошло землетрясение. А ведь Нангог еще спала. Ты видел поваленные причальные башни, разрушенные дома. На этот раз будет хуже. Богиня в гневе. Я не хочу быть здесь, когда ее ярость поразит город. Поэтому мы больше не можем искать Ливианну и Бидайн. Я вас предупредила: мы не имеем права терять время, а Ливианна все равно задержалась с бессмертным. Теперь она снова ставит на кон нашу жизнь. Я не потерплю, чтобы один из вас вернулся искать ее. Она приняла решение. Мы ничего ей не должны.

— Она вернула Манавейна. Она рискнула жизнью, чтобы мы выполнили свою миссию, — с упреком произнес Гонвалон. — Я не могу просто так уйти.

— Ей на нас наплевать, — попытался убедить его Нодон. — Она хотя бы могла сказать, что ей нужно. И почему Бидайн пошла с ней? Бидайн даже не драконница. Куда она втянула малышку?

— Если она ведет себя неправильно, это не повод для меня поступать так же. Мы должны держаться вместе.

Мысли Нандалее путались, она хотела возразить ему, но взяла себя в руки. Мир вокруг померк — остался только Гонвалон. Она видела его узкое лицо, меланхоличные глаза, которые так часто искрились любовью, когда он смотрел на нее, мягкие губы, которые она целовала бесчисленное множество раз, подтянутое тело, лежавшее рядом с ней в самые прекрасные ночи ее жизни. Вспоминала его смех, когда она делала что-то безумное. И она приняла решение.

Гонвалон предпочтет остаться в городе, обреченном на гибель, нежели нарушить свои моральные законы. Это был мужчина, в которого она влюбилась. Белый рыцарь, всегда остававшийся на стороне света, даже если небесные змеи посылали его убивать. Она знала, как сильно он страдает от этой жизни и что его моральный кодекс — это единственное, что поддерживает его. Она не станет заставлять его взвешивать, что значит для него больше — кодекс или их любовь. На протяжении минувших недель он всегда шел за ней.

Теперь настало время присоединиться к нему, даже если то, что он собирается сделать, выглядит глупо.

— Я объявляю нашу миссию оконченной, — медленно произнесла она. Последние сомнения относительно того, правильно ли она поступает, еще слышались в его голосе. — Теперь каждый волен идти своей дорогой.

Трое драконников удивленно смотрели на нее.

— А ты? — удивленно спросил Элеборн. — Что будешь делать ты?

— Я останусь с Гонвалоном, — от того, что она произнесла это вслух, на душе стало легче. Это не было разумным решением, но она знала: как бы ни было тяжело, она об этом не пожалеет.

Один только взгляд, полный гордости и любви, которым одарил ее в этот миг Гонвалон, стоил того, чтобы рискнуть всем.

— Я пойду с вами, — в своей обычной скупой манере произнес Нодон.

Элеборн помедлил мгновение, а затем кивнул.

— Я тоже.

Нандалее пожалела, что не может отказаться от этой ответственности. Но она была рада тому, что их группа не развалилась. Они дадут отпор Нангог и вместе с детьми человеческими испытают на себе силу, которую освободили от оков.