Месть Казановы

Месть Казановы

Пролог

16 апреля, воскресенье, 5 часов 40. минут

Лохматый пес вертелся под ногами, скулил и просился на улицу. Хозяйка надела куртку, пристегнула к ошейнику поводок и вышла из дома. Уже за воротами вспомнила, что забыла надеть очки, но возвращаться не стала — пошел дождь, а в дождь без очков было проще, не запотевают под капюшоном.

Выпустив из рук поводок, она потрусила за псом по лесной тропинке.

— Джек! Не убегай далеко!

Дождь усилился и теперь вовсю барабанил по капюшону. Чем дальше они углублялись в лес, тем гуще становился туман. Пейзаж вдруг сделался неподвижным, как сон, без неприглядных подробностей, неразличимых в тумане.

Прищурившись, женщина сфокусировала взгляд на рыжей спине Джека и тихонько свистнула. Тот никак не отреагировал и целеноправленно ринулся вниз по склону к реке.

— Мы туда не идем! — крикнула хозяйка, но тут же поняла, что идти придется.

Оскальзываясь и хватаясь руками за кусты, она кое-как спустилась к воде и поискала глазами пса. Тот стоял в напряженной стойке, зацепившись поводком за сухой куст дикой малины, и смотрел куда-то в туман.

— Ну что еще?… — тихо проронила хозяйка и решила отцепить поводок, но, проследив за взглядом собаки, увидела темное пятно.

Сменив направление, она двинулась туда и, пройдя несколько метров, увидела грузную женщину, сидевшую на стуле прямо в воде.

— Эй… — Хозяйка собаки зашла в воду по щиколотку, заглянула в мокрое лицо незнакомки — бледные плоские щеки, черные волосы с отросшей сединой и взгляд, направленный вдаль, как будто она кого-то высматривала.

Минуты шли, но женщина оставалась неподвижной. Туман чуть рассеялся, и уже совсем рассвело. Теперь стало видно, что женщина примотана скотчем к офисному стулу, который, накренившись, стоит в воде. От этого отечная, по-деревенски узловатая нога мертвой женщины неестественно вывернулась. За стулом, на мелководье, лежали ее ботинки,

Вскоре тишина была нарушена звуком, который пронесся по берегу реки, это был крик испуганной птицы или животного. Джек вдруг завыл, и хозяйка бросилась к нему. На ходу она достала телефон и, набрав номер, прижала к уху:

— Я нашла труп. Это женщина. Кажется, ее убили.

Глава 1 ЖЕНЩИНА НА СТУЛЕ

16 апреля, воскресенье, 7 часов 30 минут

Сергей Дуло стоял у окна в гостиной и смотрел в утренний туман. На улице было мокро и холодно.

Из спальни вышла сонная Полина и, завернувшись в халатик, спросила:

— Звонили или мне показалось?

— Звонили, — ответил Дуло. — Ты спи. Я сам чего-нибудь пожую.

— Уходишь… — Она опустила голову. — Значит, мы никуда не поедем? Забыл, что сегодня Тепляковы ждут нас на шашлыки?

— Езжайте вдвоем с Лидочкой.

— А ты?

— За мной скоро приедут.

— Опять убийство? — встревоженно спросила Полина. Сергей пробурчал:

— Не опять, а снова…

— Что? — переспросила она.

— Да! — излишне громко ответил Дуло.

— Не кричи. Лидочку разбудишь.

— Я не кричу. Прости. — Он сделал несколько шагов и обнял жену.

Она, глядя поверх его плеча в хмурое утро, проронила:

— Господи, как же я тебя понимаю…

Сергей Дуло скрылся за дверью спальни, чтобы одеться. Минут через пять появился на кухне и застал там жену, варившую кофе.

Обернувшись, она распорядилась:

— Садись за стол. Сейчас будет яичница и гренки с джемом.

— Зря ты встала, — сказал Сергей, чувствуя себя виноватым. Всякий раз, когда его вызывали на службу в выходной, ни в чем не повинная жена делила с ним тяготы профессии следователя.

Полина придвинула тарелку с яичницей к мужу и села рядом. Подперев голову кулачком, она облокотилась на стол и заглянула ему в лицо.

— Далеко ехать? Где это место?

— Деревня Тимонино, в сторону Лыткарино, сразу за МКАДом.

— При чем же здесь ты? Почему убийством не займется районный отдел?

— Не знаю. — Сергей взглянул на телефон, сунул в рот последний кусок тоста и отхлебнул кофе, а потом поднялся из-за стола. — Начальству виднее. Все, я пошел.

Полина проводила его до двери и, как обычно, спросила:

— Когда вернешься?

Он ответил:

— Как только освобожусь — позвоню.

Кроме водителя, в полицейском фургоне сидели еще трое сотрудников Следственного управления: криминалист Тимофеев, младший следователь Нина Курочка и оперативник Сафаров.

Забравшись в салон, Сергей Дуло с шумом задвинул дверцу:

— Поехали. — Автомобиль тронулся с места, и он продолжил: — Есть какая-то информация?

— На месте уже работают коллеги из районного отдела, — начала говорить Нина Курочка, невысокая молодая брюнетка в форменном кителе.

— Тогда какого же черта мы туда едем?! — возмутился Сергей.

За нее ответил оперативник, татарин Олег Сафаров:

— Какая-то фигня: в реке нашли привязанную к стулу старуху.

— Да ну? — скривился в ухмылке Дуло. — Что, реально? Такого у нас еще не было.

— Ее труп обнаружила местная жительница.

— При каких обстоятельствах?

— Рано утром вышла гулять с собакой.

— Классика жанра! — крякнул криминалист Тимофеев и поправил облезлый беретик. — Чего только не находят эти собачники!

— Во сколько это произошло? — деловито справился Дуло.

Курочка уточнила:

— Имеете в виду, во сколько ее убили?

— До этого мы пока не добрались, — урезонил ее Сергей. — Во сколько нашли тело?

— Около шести утра.

— Причина смерти ясна?

— Таких данных нет. Есть следы побоев, но они незначительны и причиной смерти быть не могли.

— А это мы еще поглядим! — со знанием дела заявил Тимофеев. — Нечего умничать, покуда тело не осмотрел судмедэксперт.

На месте происшествия они оказались через полтора часа — в дороге попали в пробку, машины московских садоводов заполонили все выезды из столицы. Припарковаться пришлось далеко от места происшествия, у деревни Тимонино съезда к реке не было.

Спустившись по скользкому косогору, Сергей Дуло направился к офицеру в форме следственного комитета и протянул ему руку:

— Старший следователь по особо важным майор Сергей Васильевич Дуло.

Тот ответил рукопожатием:

— Капитан Сидорченко.

Покосившись на лежащее под брезентом тело, Сергей приказал:

— Введите в курс дела.

Слушая то, что ему уже рассказала Курочка, Дуло бесцельно глядел на реку. Тяжелые темные воды поглотили окружающий мир, превратив обычное утро в таинство мироздания. Слоистый туман отражался в воде, образуя серебристые линии, которые медленно текли вниз по реке, словно бесконечный поток времени. Казалось, все замерло в ожидании. Откуда-то извне пришло осознание того, что река — живой организм, который может погубить человека или потребовать от него еще одной жертвы.

— Так, с этим ясно… — Сергей Дуло кивнул следователю, подошел к трупу и, присев на корточки, откинул брезент. — Тимофеев! Валерий Иванович, иди-ка сюда!

Тот подошел, присел рядом с Дуло, поднял мертвую руку и тут же ее выпустил.

— Часов двенадцать как ее убили. Может, и раньше. Ночи в апреле холодные, могли сказаться низкие температуры.

— С чего решил, что убили? — спросил Сергей.

— Дураку ясно. Ее же к стулу привязали. Думаешь, пошутили?

— Стул осмотри как следует. Может быть, найдешь зацепку. — Поднявшись на ноги, Дуло подозвал капитана Сидорченко. — Личность погибшей установлена? Документов при дамочке не было?

— Нет, ничего.

— Сумочки?

— Никакой.

— Где находился стул с привязанной погибшей?

— Да он и сейчас там стоит. Никто его не сдвигал. Идемте.

Они отошли от трупа метров на десять, и в тумане Дуло увидел стул с обрывками скотча.

— Дно реки обыскали?

— До полутораметровой глубины. Посчитали, что этого достаточно. К сожалению, кроме ее ботинок, ничего не нашли.

— Интересно, зачем их сняли… — Сергей Дуло задрал голову и оглядел кромку леса, обрамлявшую обрывистый берег. У него появилось неприятное чувство, что там кто-то есть. Никого не заметив, следователь вернулся к своим мыслям, но странное чувство не покидало его. Он приказал: — Пошлите людей осмотреть лес наверху. Вероятно, труп вместе со стулом сбросили с косогора, предполагая, что он упадет в воду и его унесет вода. Отсюда слетевшие ботинки, ушибы и ссадины.

— Не расчитали… — мрачно усмехнулся Сидорченко. — Здесь мелко, да и течение так себе.

— Убийца мог об этом не знать. Это говорит лишь о том, что он не местный, — заметил Дуло.

— Или же мог запаниковать.

— Может, и так.

Около двух часов ушло на осмотр места преступления. Сначала Сергей обошел берег, намочив при этом ботинки. Потом поднялся на косогор и, заметив поломанные молодые деревья, тщательно осмотрел пространство вокруг них.

Ничего не обнаружив, он спустился на берег и опрокинул стул на песок, чтобы детально его осмотреть.

— Валерий Иванович, отпечатки снял?! — не оборачиваясь, крикнул Сергей криминалисту.

— Снял! — ответил ему Тимофеев.

— Сфотографировал?!

— Тысячу раз! Как любимую девушку!

Сергей Дуло опустился на корточки и достал из кармана телефон. Пару раз щелкнул фотоаппаратом, потом подозвал Курочку и, когда она подошла, ткнул пальцем в штамп на обороте сиденья:

— Видела?

— Да. — Та кивнула. — Фабричный.

— И что?

— Он указывает на то, где изготовлен стул. Только нам это вряд ли поможет.

Сергей недовольно хмыкнул:

— А ты присмотрись.

— Ну… — Надежда покрутила головой и прочитала: — «Восток АТИ».

— Это не фабричный, а инвентаризационный штамп, который ставят на движимое имущество предприятия.

— А-а-а-а… — виновато протянула она. — И что?

— Найди мне этот «Восток», Нина Витальевна. Даю тебе подсказку: это может быть Автотранспортный институт, Ассоциация транспортных инженеров, административно-техническая инспекция. Остальное додумаешь сама. «Восток» тебе в помощь.

— Вечно вы шутите! — покраснев, воскликнула Курочка.

— Вот уж нет, — возразил Сергей. — Я серьезно. Слово «Восток» существенно сократит зону поиска.

— А если он Дальний? — съязвила Курочка.

— Тогда поедешь во Владивосток, — в тон ей ответил Дуло. — Ну а если серьезно, стульчик местный, я это чую. Ищи в Москве и только потом в области. Если найдешь — доложи, и если не найдешь, тоже доложи.

— Есть доложить.

Сергей встал и, оглядевшись, громко сказал, чтобы его услышали Сафаров и Тимофеев:

— Я — в Управление. В пятнадцать ноль-ноль иду на доклад к Яковлеву. В два жду всех троих у себя в кабинете со всем собранным материалом. Необходимо собраться, чтобы обсудить и наметить версии.

ГЛАВА 2 ПО СУЩЕСТВУ ДЕЛА

16 апреля, воскресенье, 14 часов 15 минут

Первым в кабинет Дуло вошел Тимофеев — прошлепал до стола совещаний, хлюпая мокрыми ботинками.

В ответ на вопросительный взгляд Сергея заметил:

— Черт бы побрал эту реку…

— У самого ноги мокрые, — проговорил Дуло и, заметив в дверях полковника Яковлева, махнул рукой: — Проходите, Геннадий Петрович!

— Жду тебя в три, — напомнил тот и уточнил: — Что тут у вас?

— Совещание по делу убитой женщины.

— Той, что на стуле? — Яковлев перешагнул через порог. — Если не возражаешь, поприсутствую. Сэкономим время.

— Конечно, не возражаю, располагайтесь, товарищ полковник.

В кабинет вбежал оперативник Олег Сафаров и, зыркнув на полковника, виновато осведомился:

— Опоздал?

— Садись, — распорядился Сергей и поинтересовался: — Куда делась Курочка?

— Она тут отъехала… — замялся Сафаров.

— Что? — строго спросил Дуло.

— Короче, по делам отлучилась.

— Сказал же всем! По возвращении с места — сразу ко мне!

Сафаров сел за стол совещаний и, опустив глаза, произнес:

— Она скоро будет.

В ту же минуту открылась дверь и в кабинет влетела сама Курочка.

— Простите!

Сергей Дуло покосился на Яковлева и порицающим тоном произнес:

— Нина Витальевна, после совещания задержишься и объяснишь свое опоздание.

— С большим удовольствием! — воскликнула Курочка.

— Что?… — Взглянув на нее, Сергей сдвинул брови.

— Так точно! — отрапортовала она. — Задержусь и все объясню!

— Тогда начнем. — Он взял в руки карандаш и перевел глаза на Олега Сафарова. — Докладывай, что там у тебя.

Тот встал, но Дуло знаком указал ему: можешь сесть.

— Значится, так… — Оперативник открыл папку и вынул из нее стопку исписанных листов. — В результате осмотра местности выяснилось, что погибшую вместе со стулом скинули в реку с высокого берега. — Он посмотрел на Сергея Дуло. — Ваше предположение оказалось верным. Там повсюду присутствуют следы волочения…

— Значит, к обрыву привезли не на машине, — заметил тот.

— Волокли от дороги, я проследил.

— Отпечатки протекторов? Следы? Что-нибудь есть?

— Там же гравийка, сами видели. Но между кюветом и лесом в грязи есть отпечатки мужской обуви.

— Тащил один или несколько?

— Скорее всего, один. На стуле удобнее — взялся за спинку, и все. Потому и тело не отвязал.

Дуло посмотрел на криминалиста, и тот ответил на его непроизнесенный вопрос:

— Все зафиксировали, замерили, сфотографировали. Изучаем.

— Продолжай! — Следователь кивнул Сафарову.

— Также я обошел близлежащие дома, расспросил соседей.

— Есть результат?

— Один мужик вроде слышал, как ночью, часов в одиннадцать, подъезжала машина.

— Что за машина, видел?

— Нет, не видел. На звук он не вышел.

Сергей Дуло недовольно заворочался в кресле:

— Видеокамеры есть в округе?

Сафаров разочарованно покачал головой:

— Ни одной — деревня. Ближайшая на съезде с трассы. Но тот съезд один на несколько деревень, да еще с десяток садовых кооперативов.

— Короче, черная дыра, а не дело. — Яковлев с досадой хлопнул ладонью по столу. — Между тем убийство уже засветилось в новостях. Журналюги все расписали в красках. Когда только успевают! Теперь жди вопросов сверху. — Услышав звонок, Яковлев достал телефон, скривился в огорченной гримасе, поднялся со стула и направился к двери. — Продолжайте без меня!

Дождавшись, когда за полковником закроется дверь, Дуло снова посмотрел на Сафарова и задал ему вопрос:

— Собачницу опросил?

— Ту, что обнаружила труп? — Оперативник кивнул и вытащил из папки заполненный бланк. — Вот протокол.

— Рассказала что-нибудь стоящее? Ничего из ряда вон не заметила? Не почувствовала? Ни о чем не догадалась?

— У нее сильная близорукость, к тому же она забыла дома очки. Хорошо, хоть трупак заметила.

— Да-а-а… Так хорошо, что лучше не придумаешь, — резюмировал Дуло и перевел взгляд на криминалиста Тимофеева. — Твоя очередь, Валерий Иванович.

Тот выпрямил спину и, навалившись на стол, заговорил:

— По результату первичного осмотра тела могу сказать только то, что погибшей примерно пятьдесят пять лет. Смерть наступила, опять-таки примерно, вчера вечером, в восемь или девять часов. Причину смерти до вскрытия установить невозможно. Стул и обрывки скотча к делу приобщены. Отпечатки пальцев сегодня прогоню через базу. Будет результат — доложу. То же самое по следам на грязи.

— Значит, ничем не порадуешь?

— Ну почему же? — Криминалист улыбнулся. — Кое-что есть…

— Не тяни.

— В ботинке погибшей обнаружилась интересная бумажка. Видать, подложила, чтоб ногу не натирало.

— Ну, говори!

— Бумажка сильно покоцанная, да еще размокла в воде. Одно только ясно, что это квитанция из шиномонтажа.

— А вот это уже интересно. — Сергей Дуло оживился, вскочил со стула и заходил по кабинету. — Есть какие-то данные?

— Пока не скажу. Сначало надо высушить, чтобы совсем не раскисла, потом обработать реактивом.

— На это даю тебе двадцать четыре часа.

— За это время не успеть! — возмутился Тимофеев.

Сергей Дуло шагнул к нему и положил руку на плечо:

— Есть такое слово «надо», товарищ.

— Вот только не надо «надо»! — всполошился криминалист. — Сделаю как можно быстрее. Это тебя устроит?

— Устроит, — согласился Дуло и сел на место. — Теперь давай ты, Надежда Витальевна.

Курочка встрепенулась.

— Что?!

— Докладывай, почему опоздала.

— А я не собираюсь оправдываться.

— Это зря. — Сергей Дуло всепрощающе улыбнулся и с любопытством уточнил: — Почему?

— Я была занята важным делом.

— Сказал же — докладывай.

Курочка замолчала и многозначительно закатила глаза, потом медленно с расстановкой заговорила:

— Значит, так… Я нашла то самое учреждение — «Восток АТИ».

— Когда же успела? — осипшим от удивления голосом осведомился Сергей. — И главное, как?

— Через интернет. Как вы предполагали, это административно-техническая инспекция Восточного округа Москвы. Других совпадений не нашлось.

— Ну ты даешь, Нина Витальевна, — восхитился Сафаров.

— Немедленно бери машину и вместе с Курочкой отправляйся туда! — приказал ему Дуло.

— А я там уже побывала, — сказала Курочка. — Думаете, почему опоздала?

— И что?

— Зашла к вахтеру, контора-то не работает в воскресенье, проверила стул и своими глазами увидела тот самый штамп. Но до особого распоряжения решила притормозить.

— Это правильно, — одобрил Дуло. — Главное выяснила. Завтра езжайте туда с Сафаровым. Покажите фотографии погибшей сотрудникам учреждения, может быть, кто опознает.

— Есть показать.

Сергей собрал со стола документы и выровнял в стопку.

— То, что скажу вам сейчас, относится ко всем без исключения. Прошу максимально ускориться. Завтра к вечеру у меня на столе должны лежать документы с новой информацией.

ГЛАВА 3

16 апреля, воскресенье, 22 часа 30 минут

И все-таки Сергей успел забрать жену и дочь из усадьбы, которая находилась в пятидесяти километрах от Москвы.

Увидев его уставшее, посеревшее лицо, Полина всполошилась:

— Ну вот зачем ты приехал?! И без тебя бы вернулись.

— Мне так спокойнее. — Сергей уложил спящую Лидочку на заднее сиденье, поставил дорожную сумку жены в багажник и захлопнул крышку. Пожав на прощание руку приятеля, хозяина усадьбы, сел в машину и выехал за ворота.

Автомобиль выбрался из поселка и сразу нырнул в темноту леса, оставляя позади редкие огоньки. Впереди была неровная дорога, усеянная камнями и ветками.

Сергей и Полина сидели в машине молча, закутавшись в теплые куртки. Ночной лес окружал их со всех сторон, как живое существо, желавшее захлопнуть в свои объятия случайных путников и утащить их в мертвую тишину.

С заднего сиденья послышался Лидочкин голос:

— М-а-а-м…

Полина обернулась и спросила с улыбкой, которая слышалась в голосе:

— Чего тебе, доченька?

— Я писать хочу.

Полина с тревогой посмотрела в окно, потом на мужа:

— До трассы далеко?

— Минут десять, — ответил он и остановил машину. — Сиди. Я сам ее отведу.

Сергей заглушил мотор и выключил фары. Хлопнула дверца, потом вторая, послышались шаги, и все стихло. Полина прислушалась к тишине, которая была настолько глухой, что она почувствовала себя одинокой и брошеной.

Вскоре Сергей и Лидочка вернулись, и машина тронулась с места. Полина молчала до тех пор, пока не свернули на московскую трассу.

Тогда она задала вопрос:

— Ну как там, в Тимонино? Что-нибудь прояснилось?

Он отрицательно покачал головой и лишь через минуту ответил:

— Ни черта не ясно.

— Кого там убили? — осторожно поинтересовалась Полина.

Обычно Сергей предпочитал не отвечать на такие вопросы, но тут вдруг сказал:

— Женщину. По возрасту в матери нам годится.

— Господи…

— И убили, знаешь, по-подлому, как молодого здорового мужика, — сначала примотали к стулу, как будто она могла оказать сопротивление, а потом сбросили в реку.

— Сволочи, — тихо проронила Полина. — Это что же ей надо было сделать, чтобы заслужить такую смерть?

— Разберемся.

— Вряд ли такое сотворил с ней кто-то чужой. Скорее близкий человек. Здесь чувствуется злость, обида и…

— Что еще? — заинтересовался Сергей.

— Какая-то неудовлетворенность, — договорила Полина.

— В сексуальном плане?… — Сергей Дуло недоуменно покрутил головой. — Нет, не думаю. Тетка пожилая, непривлекательная, с лишним весом.

— Шире смотри.

— Я и смотрю.

— Первое, что приходит в голову — несбывшиеся надежды или обман, — проговорила Полина.

Сергей удивленно посмотрел на жену:

— С чего ты взяла?

Она задумчиво улыбнулась:

— Интуиция.

ГЛАВА 4 ДОЧЬ

17 апреля, понедельник, 12 часов 45 минут

Дверь распахнулась, и в кабинет Дуло заглянул криминалист Тимофеев:

— Пойдешь на обед?

Тот ответил вопросом:

— Когда придет заключение судмедэксперта?

— Тьфу! Опять ты снова-здорово! С утра уже спрашивал!

Сергей не отставал:

— Что с отпечатками на стуле?

— Совпадений не обнаружено, — сказал Тимофеев и, прежде чем уйти, повторил: — На обед пойдешь?

— Да! — Сергей Дуло встал из-за стола, но, услышав телефонный звонок, опустился в кресло и махнул рукой: — Иди без меня!

В трубке прозвучал взволнованный голос Сафаров:

— Сергей Васильевич, нашли!

— Кого?

— Дочь убитой.

— Так, давай по порядку! — Сергей подтянул к себе чистый лист и взял карандаш. — Как все вышло?

Олег Сафаров зачастил:

— Как вы велели, мы с Курочкой с утра поехали в «Восток АТИ». Выяснили, что сотрудников сто двадцать человек, из них три на больничном, пятнадцать в отпуске…

— К черту статистику! — прикрикнул Дуло.

— Короче, пошли мы с Ниной по отделам показывать фотографии, она — в один, я — в другой, чтобы, значит, быстрее.

— Ну-ну!

Сафаров понизил голос и задышал в трубку:

— Мне, значит, повезло. Одна сотрудница взглянула на фотографии и тут же хлопнулась в обморок. Вызвали «Скорую», откачали. Тут она и сказала, что это ее мать.

— Да… — протянул Дуло. — Сейчас она в состоянии говорить?

— Так мы уже везем ее к вам.

— Во сколько будете здесь?

— Минут через десять, — сказал Сафаров.

Сергей взглянул на часы и с сожалением проронил:

— Сегодня я без обеда.

Дочь погибшей оказалась молодой, но старообразной женщиной с одутловатым лицом и отекшими ногами. Была ли она похожа на мать, на первый взгляд не понятно, но габариты вполне совпадали.

— Проходите, присаживайтесь. — Сергей Дуло поднялся и снова сел.

Вслед за женщиной в кабинет вошел Сафаров, за ним — Нина Курочка.

— Как же так… — Она всхлипнула, и лицо затряслось от горя. — Если б вы знали, каким хорошим человеком была мама!

— Прошу вас, успокойтесь. — Дуло придвинул стакан с водой. — Вот, выпейте, станет легче.

— Не хочу.

— Тогда, если вы не против, приступим. — Сергей достал из ящика бланк протокола и стал заполнять обязательные поля. — Фамилия, имя, отчество…

— Брунова Елена Витальевна.

Но когда дело дошло до показаний, женщина залилась слезами. Пришлось еще раз предложить ей воды и подождать, пока она успокоится.

Наконец Дуло задал первый вопрос:

— Вы подтверждаете, что убитая женщина — ваша мать?

— Да, подтверждаю.

— Назовите ее полное имя и дату рождения.

— Надежда Гавриловна Брунова. Родилась четвертого сентября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.

— Место работы?

— Пенсионерка.

Сергей дописал последнюю строку и отложил ручку.

— Теперь давайте сосредоточимся. Расскажите про свою мать. Более всего меня интересует круг ее знакомых. Возможно, у вас есть предположения, кто ее убил. Начните с того, когда и при каких обстоятельствах видели ее в последний раз.

Елена шмыгнула носом и подняла заплаканные глаза:

— В последний раз мы виделись с мамой, когда я приехала к ней, чтобы поздравить с Восьмым марта. Теперь что касается подруг. Их у нее немного, если говорить о самых близких. Но, возможно, я кого-то не знаю, мы вместе не живем…

— Ваш отец жив?

— Да, но они с мамой расстались, у него другая семья.

— Давно?

— Семья? — не поняла Елена.

Следователь переформулировал свой вопрос:

— Давно разошлись?

— Тогда мне было пятнадцать.

— Причина развода?

Женщина помолчала, потом через силу проговорила:

— Измена.

— Кто кому изменил? — уточнил Сергей.

Елена Брунова раскрыла сумочку и, порывшись, нервно застегнула ее.

— Простите, я все еще не могу прийти в себя.

— Ничего страшного, не волнуйтесь.

— Насчет развода, наверное, я не совсем точно выразилась.

— Ну так выражайтесь точнее, — заметил Дуло.

— Все вышло из-за того, что мама от нас ушла.

— Куда?

— Она ушла к Александру Ивановичу, соседу, который жил этажом выше.

Рука следователя, начав писать, замерла.

— Та-а-а-к… И как на это отреагировал ваш отец?

— Он очень переживал. — Елена на мгновение замкнулась, потом ее прорвало: — Представьте такую сцену: мы с папой выходим из квартиры утром. Дверь лифта открывается, а в нем мама и Александр Иванович. Я начинаю плакать, и мы с отцом спускаемся по лестнице.

— Неприятная ситуация.

— И главное, был бы человек стоящий!

— Кто?

— Александр Иванович.

— Плохой, значит?

— Бабник и пьяница.

— Ваша мама до последнего времени с ним жила? — спросил Дуло.

Елена покачала головой.

— Через несколько месяцев она к нам вернулась.

— С отцом, значит, не помирились?

— Он сразу переехал к своим родителям, а потом женился на другой.

— Обиделся? Не простил?

— Ему было плохо.

Сергей Дуло вытащил фотографию, собираясь показать ее, но потом передумал и просто спросил:

— Ваша мать была примотана скотчем к стулу со штампом вашей конторы. Есть соображения, откуда он взялся?

— Год назад я купила несколько списанных стульев. Есть чеки и документы. Отец поставил их в гараже.

— В своем гараже? — уточнил следователь.

— В нашем. Родители его не делили.

— Значит, ключи от гаража были у них обоих?

Сообразив, к чему клонит следователь, Елена потянулась через стол и схватила его за руку:

— Нет-нет! Он не мог!

Освободив руку. Дуло заметил:

— А я еще ничего не сказал.

— Я знаю! Теперь вы будете допрашивать его! А он болен и многое пережил. — Елена зажала руками уши, и ее лицо перекосила страдальческая гримаса. — По вечерам мы сидели в гостиной и слушали, что происходит в квартире, где жили Александр Иванович и мама. Это было невыносимо! Вся жизнь кувырком! За те несколько месяцев я набрала тридцать килограммов. Врачи говорят — гормональное. Все от нервов. — Помолчав, Елена Брунова чуть успокоилась. — Только не подумайте, что мама была плохой. Она была очень добрым человеком.

— Я верю вам, — сказал Сергей и вдруг поинтересовался: — Вы сами где были позавчера вечером?

— Позавчера?… — Елена задумалась, будто не поняла вопроса. — В Подольске.

— Кто может подтвердить?

— Да кто угодно, мы гуляли третий день подружкиной свадьбы.

Сергей придвинул ей чистый лист и протянул ручку:

— Сейчас напишите полные данные отца и его телефон, а также имена ближайших подруг матери с телефонами и адресами.

— Хорошо, — согласилась Елена. — Только я уже говорила, что их немного: тетя Галя Занина, они с мамой с детства дружили, Милентьева Валентина Петровна — моя бывшая свекровь…

— Вы с мужем в разводе? — прервал ее следователь.

— Уже несколько лет.

— Имеете ключи от квартиры матери?

— Да, конечно, — кивнула Елена.

— От родительского гаража?

— Они есть у папы.

— Ладно, пишите. Когда закончите, отправимся на квартиру вашей матери, — сказал Сергей Дуло и, обернувшись, кивнул Сафарову: — Найди Тимофеева, поедете с нами.

— А я?! — воскликнула Курочка.

— Возьмешь список свидетелей, всех обзвонишь и вызовешь на допрос.

ГЛАВА 5 ОТЕЦ

17 апреля, понедельник, 16 часов

Входную дверь квартиры погибшей Бруновой открывали в присутствии двоих понятых: соседки по лестничной площадке и черноволосого парня, которого встретили на лестнице и обязали к участию. Тот был против этого, но задержаться ему пришлось.

Пока Курочка записывала их личные данные, престарелая соседка делилась своими переживаниями.

— Эх, Надя, Наденька… Такая хорошая женщина была… Всегда с улыбкой, всегда поздоровается. Бывало, встретимся у подъезда — она с вопросом: как ваше самочувствие? Такая приветливая, добрая, внимательная.

Елена Брунова вставила ключ в замочную скважину, провернула его, и дверь сразу подалась. Она с тревогой обернулась на Дуло.

Тот быстро отреагировал:

— Что-то не так?

— Все не так… — растерянно обронила Елена. — Мама всегда закрывала на два замка и два оборота. В таких вопросах она была педантичной.

— А теперь? — уточнил Сафаров, который прозевал момент открытия двери.

— Дверь была заперта на один замок и на один оборот.

Дуло первым шагнул в прихожую:

— Значит, кто-то здесь уже побывал. — Он обернулся. — Сафаров!

— Я! — отозвался тот.

— После осмотра изыми записи подъездной камеры и просмотри с понятой.

— За какой период?

— За три последних дня, включая сегодняшний.

— Слушаюсь.

— Тимофеев! — Сергей Дуло нащупал глазами криминалиста и распорядился: — Снимешь все пальчики, которые найдешь. Будем действовать методом исключения. Может, чего и выловим.

— Есть снять все пальчики, — без особой охоты ответил он.

— Да! И еще осмотри замки на предмет подбора ключей.

— Это без надобности, — ответил Тимофеев. — Ключей, как и сумочки, при дамочке не было. Значит, вошли с ее собственными.

— Я тоже так думаю, но проверить надо.

Вся группа, включая понятых, перешла в гостиную. Сергей Дуло обратился к Елене:

— Теперь многое зависит от вас. Смотрите внимательно, что в квартире не так, чего не хватает или окажется лишним.

— Здесь ты хватил, — ухмыльнулся Тимофеев. — Лишнее… Надо же такое придумать.

— Делай свою работу, — огрызнулся Сергей.

Елена ходила по комнатам в присутствии Дуло и понятых, заглядывала во все шкафы и уголки квартиры.

Круг замкнулся в гостиной, где она указала на полку:

— Здесь всегда лежали деньги.

— В прямом доступе? — недоверчиво осведомился Сафаров.

— Так сложилось… Когда-то мама хорошо зарабатывала на продажах химических реактивов, и на этом месте всегда лежали стопки купюр. Тогда она измеряла их сантиметрами, но потом все изменилось, большого достатка не стало, но деньги лежали здесь.

— Ваша мать держала деньги на вкладах?

— Этого я не знаю. Но карточкам она не доверяла, боялась мошенников.

Дуло прошел к шкафу.

— Какая сумма здесь могла находиться?

— Тысяч триста как минимум. Может, и больше.

— Еще раз проверьте, возможно, ваша мать сменила место хранения.

Елена прошлась по соседним отделениям, выдвинув ящик, порылась внутри. Потом растерянно обронила:

— Ой…

— Что? — Дуло приблизился к ней. — Говорите.

— Здесь лежало мамино золото, а теперь пустые коробки.

— Много было?

— Да нет! Она не любила драгоценности. Кое-что осталось от бабушки, что-то дарил отец.

— Предметнее вспомните?

— Два колечка, цепочка, серьги две или три пары. Все недорогое, простецкое.

Стоявшая поблизости понятая сделала шаг вперед:

— Наверное, их украли!

Сергей Дуло с иронией взглянул на нее:

— Просто с языка сняли. Спасибо.

— Бедная Надя! Хорошая была женщина!

На этом патетическом возгласе в квартиру вбежал взволнованный пожилой мужчина и, не останавливаясь, бросился к Елене. Та разрыдалась и припала к его груди:

— Папа! Ее убили!

— Знаю, доченька, знаю. Мне позвонили.

— Прости, я сама не смогла…

— Кто вам звонил? — Сергей подступил к мужчине и предъявил удостоверение: — Старший следователь Дуло.

— Звонила какая-то Курочка, велела явиться на допрос. Я — бывший муж убитой, Брунов Виталий Николаевич.

— Идемте на кухню, — распорядился Сергей. — Здесь мы мешаем криминалисту. Вашу дочь уже опросили, теперь пришел ваш черед.

— Мне назначено на завтра в управлении…

— Я здесь решаю, где и когда. Идемте!

Пройдя на кухню и усевшись на табурет, Брунов зло проговорил:

— Вы должны найти этих подонков!

— Ищем… — Сергей опустился на стул и вытащил из папки протокол. Заполнив нужные графы, спросил:

— В каких отношениях вы были с бывшей женой?

— В нормальных.

— А вот у меня есть другие данные.

— Послушайте. — Брунов твердо взглянул на следователя. — Что было, то прошло. Мы давно примирились. У нас общая дочь.

— Это мне известно, но все же…

— Никаких но! Я простил Надю, и точка!

Сергей Дуло встал и, прежде чем выйти из кухни, предупредил:

— Ждите здесь. — Вернувшись через минуту с криминалистом, он снова заговорил: — Нам нужны ваши отпечатки пальцев.

— Меня подозревают в убийстве?! — вскочил Брунов. — Да вы сумасшедший!

— Сядьте! — приказал ему Дуло, а потом рискнул пошутить: — Не бойтесь, больно не будет.

— Всего-то три пальчика на правой руке: указательный, средний и безымянный, — предупредил Тимофеев и поставил на стол небольшое устройство. — Просто приложите. Начнем с указательного…

— Пожалуйста! — Брунов стоически выдержал это унижение, и криминалист взялся за телефон:

— Сейчас же отошлю в Управление. Минуты через три все узнаем.

Недолгое молчание нервно прервал Брунов:

— Есть у вас закурить?

— Берите. — Тимофеев протянул ему пачку. — Зажигалку?

— Я сам. — Тот поднялся со стула и взял с подоконника спички. Закурив, приоткрыл окно.

— Скоро вы там?

— Не терпится сесть в тюрьму? — пошутил Сергей.

— Оставьте свои салдафонские шутки! — взорвался Брунов. — Вы говорите с законопослушным гражданином!

Звук пришедшей эсэмэски заставил всех напрячься. Дуло спросил:

— Ну что?

Криминалист Тимофеев вздохнул и, прежде чем выйти с кухни, уверенно произнес:

— Стопроцентное соответствие.

— Ну что, гражданин Брунов? Будем отпираться или сразу с повинной? — спросил Дуло.

— Не говорите ерунды. — На этот раз он был совершенно спокоен.

— На стуле, к которому была привязана ваша бывшая жена, нашли ваши отпечатки.

— Покажите мне фото! — потребовал Брунов.

— Вот, пожалуйста… — Сергей Дуло протянул ему пачку снимков.

Пересмотрев их все до последнего, Брунов с каменным лицом произнес:

— Этот стул из моего гаража. Я много раз использовал его, с большой долей вероятности на нем остались мои отпечатки.

Но Дуло стоял на своем:

— Признавайтесь, что не поделили с бывшей женой? Квартиру? Гараж?

Брунов брезгливо ухмыльнулся:

— От своей доли в квартире я отказался. У меня есть своя. Гаражом пользуюсь редко, он за МКАДом на другом конце Москвы. Мы с Надей не делили его, использовали в качестве склада для разного хлама.

— Да ну… Может, у вас и алиби есть? — осведомился следователь.

— На какое время? — деловито уточнил Брунов.

— Субботний вечер и ночь с субботы на воскресенье.

— В это время я пребывал в шестиместной палате Второй кардиологии Боткинской больницы. В настоящее время продолжаю лечение, отпросился на несколько часов.

— Кто может подтвердить ваше алиби? — Задавая этот вопрос, Сергей почувствовал себя дураком.

Брунов так не считал, он просто ответил:

— Любой из пяти соседей по палате и дежурная медсестра. Той ночью у меня случился сердечный приступ. Чуть богу душу не отдал.

Опустив глаза, Сергей вытащил телефон и позвонил Курочке:

— Нина, срочно езжай в Боткинскую, во Вторую кардиологию. Проверь, находился ли там Брунов Виталий Николаевич вечером в субботу и в ночь с субботы на воскресенье.

— Еще вопросы ко мне есть? — поинтересовался Брунов.

— Есть! — сердито бросил Сергей и спросил: — Какой размер обуви носите?

— Сорок четвертый.

Сергей Дуло поднялся с места и вышел с кухни. Отыскав в прихожей Тимофеева, он вполголоса осведомился:

— Размер отпечатка обуви в грязи определил?

— Ну да… — не отвлекаясь от дела, ответил тот.

— Какой номер? — уточнил следователь.

— Сороковой. Мужичонка, видать, хлипкий.

Сергей постоял с минуту, потом почесал в затылке и разочарованно обронил:

— Ясно.

ГЛАВА 6 ГАРАЖ

17 апреля, понедельник, 19 часов 40 минут

Уже стемнело, когда оперативная группа наконец добралась до гаражного кооператива «Юпитер». Охраны здесь не оказалось, ворота на въезде отсутствовали. Ряды запертых боксов были безлюдны.

— Езжайте до упора. Мой гараж предпоследний справа, — устало сказал Брунов. — Учтите, в больницу я должен вернуться до девяти, в крайнем случае до половины десятого.

— Успеем, — ответил ему Дуло и похлопал водителя по плечу. — У предпоследнего справа притормози.

Когда все вышли из фургона. Сергей распорядился, обращаясь к Сафарову:

— Пройдись по боксам, может, кого найдешь.

— Здесь никого, даже собаки ни одной.

— Пройдись! — с нажимом повторил Сергей.

Брунов тем временем распахнул гаражную дверь и, заглянув внутрь, присвистнул. Вслед за ним в гараж вошел Сергей Дуло и криминалист Тимофеев.

— Что такое? — спросил следователь.

— Надя здорово здесь почистила, — сообщил Брунов. — Вывезла весь хлам.

Сергей осмотрелся и заметил у стены знакомые стулья.

— Сколько их было?

— Четыре.

— Теперь только три. Вот видите, все подтвердилось. К стулу ее привязали здесь. Здесь же и убили.

— Ох! — Брунов болезненно вскрикнул и схватился за сердце, затем достал флакон с нитроглицерином и пшикнул в рот.

Переждав минуту, Дуло спросил:

— Вам лучше? — Получив утвердительный ответ, он указал носком на бетонный пол. — Следы протекторов. Здесь стояла машина.

— У Надежды машины нет.

— Значит, это была чужая.

— Работаем, — мгновенно отреагировал Тимофеев, достал из чемодана фотоаппарат и масштабную линейку.

— Нам лучше выйти, — распорядился Сергей и положил руку на плечо Брунова.

На улице они столкнулись с Сафаровым.

Тот объявил:

— Ни одной живой души! Никого! Гаражи старые, ими почти не пользуются.

Дуло распорядился:

— Завтра найди координаты собственников. Начни с тех, что поближе к этому боксу. Отыщутся — опроси, может чего видели.

Пока они говорили, из гаража стремительно вышел Тимофеев с возгласом:

— Смотрите, что я нашел!

Все обернулись и увидели в его руках дамскую сумочку.

— Это то, что я думаю? — сухо спросил Сергей. Криминалист подтвердил:

— Внутри — паспорт на имя Надежды Гавриловны Бруновой.

— Подожди-ка… — Следователь выставил перед собой ладонь, чтобы ответить на звонок. — Слушаю тебя, Нина Витальевна!

Через минуту он отключился и мрачно посмотрел на Брунова.

— Что? — испугался тот.

— Ваше алиби подтвердилось.

ГЛАВА 7 ПОДРУГА № 1

18 апреля, вторник, 10 часов 15 минут

Напротив Сергея Дуло, через стол, сидела миловидная полная дама с короткой стрижкой.

— Галина Тимофеевна Занина? — спросил Сергей и положил перед собой блокнот.

— Да, это я.

— С какого времени знаете Надежду Брунову?

— С самого детства.

— А если точнее?

— Со школы. Жили в одном дворе, учились в одном классе.

— Вам известно, что с ней случилось?

— Известно. — Женщина скорбно поджала губы и на всякий случай достала из сумки платочек.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Месяца два назад.

— Значит, встречаетесь не часто? — Дуло проницательно заглянул в глаза собеседницы. — А вот дочь потерпевшей сказала, что вы с Надеждой Бруновой были подругами.

— Это правда.

— Как по мне, лучшие подруги встречаются чаще. Потупившись, Занина неуверенно повела головой:

— Надя была добрым, хорошим человеком…

— Вот как? — Сергей откинулся в кресле и усмехнулся. — Слушая вас, я вдруг подумал, что после такой прекрасной характеристики вы скажете «но».

— Возможно, вы неправильно поняли.

— Расскажите мне о Бруновой. Как жила, чем увлекалась? С кем водила знакомство?

— Когда Надя очень хорошо зарабатывала, ее главным увлечением была покупка недвижимости. Одну квартиру покупала, другую продавала, делала ремонты, переезжала.

— Была такая необходимость? — спросил Дуло. Женщина покачала головой:

— Нет, никакой. Возможно, это такая фобия или иначе — гон. Знаете, как бывает, люди ходят по кругу.

— Из-за чего у вас случилась размолвка?

— Кто вам такое сказал?! — возмутилась Занина.

— Да вы же сами дали понять.

— Теперь, после смерти Нади, мне бы не хотелось обсуждать подобные мелочи.

— А если это поможет расследованию? Об этом вы не подумали?

Она закивала, на ее глаза навернулись слезы.

— Что ж, давайте.

— Итак, почему вы отдалились от Бруновой? — снова спросил следователь. — Что произошло?

— Она одолжила мне денег… — нехотя проговорила Занина.

— Большую сумму?

— В переводе на доллары — около двадцати тысяч.

— И что?

— Я не смогла рассчитаться с ней вовремя.

— И что Брунова?

— Надя успокоила меня и обещала подождать. А вот наши общие знакомые при встрече со мной начали кривиться. Одни заводили разговоры о том, что дружбу нужно ценить. Другие требовали вернуть Наде деньги. — Женщина покраснела. — А я ведь и не думала ее обманывать, вскоре отдала всю сумму, да еще и с процентами.

— После этого вы поссорились?

— Нет. Надя была очень доброй, и я не стала ее винить.

— А что знакомые? Те, что говорили вам о ценности дружбы?

— Считают меня аферисткой. Многие уверены, что я так и не отдала Наде деньги. Она забыла им сообщить. Годом позже, когда Надя покупала квартиру для дочери, я сама одолжила ей большую сумму. Проценты, разумеется, не взяла.

— Конечно, это не мое дело… — Сергей замолчал и, не сдержавшись, продолжил: — Но история с гнильцой.

— Возможно. Однако тогда я этого не поняла. — Занина беспокойно заерзала на стуле. — Простите, разволновалась.

— Может, воды?

— И вот ведь парадокс! — продолжила женщина, не обращая внимания на протянутый стакан. — Надя была очень добрым, великодушным, внимательным человеком. Иногда мне казалось, что своим участием она буквально заползает под кожу.

— Такой способ влияния? — удивился Сергей.

— Я и теперь не знаю. Она обладала безусловным воздействием на людей, заставляла себя любить, уважать и не замечать несимпатичные мелочи. Я с детства верила ей больше, чем самой себе.

— Вы упомянули о несимпатичных мелочах. Пример приведите.

— Ну вот хотя бы такой случай… После того займа, я купила нам обеим путевки в Дубай. Хотела, значит, отблагодарить. Там мы отправились в магазин, и она купила для себя ворох одежды. В качестве бонуса ей дали бесплатный комплект белья, и Надя отдала его мне. У меня тогда денег было в обрез, и я решила, что это подарок, благодарность за купленную мной путевку. Но перед отъездом Надя попросила за него рассчитаться. Умом я понимала: здесь что-то не так, но сердцем продолжала ее любить.

— Да… И здесь дерьмецо. А что-нибудь посерьезнее?

— Взять хотя бы Колю Киреева… — Заговорив, Занина осеклась и продолжила несколько отстраненно: — Впрочем, об этом пусть он вам сам расскажет.

Сергей Дуло приготовился записать.

— Кто такой?

— Друг нашей юности. Он боготворил Надежду, но она выбрала другого.

— Та-а-а-к…

— Я очень удивилась, когда узнала, что не так давно они вдруг сошлись.

— Как интересно, — пробурчал под нос следователь. — Старая любовь не ржавеет?

— Если бы так… Ради Нади Коля ушел от жены, но месяца через два она его выставила.

— А вот это уже интересно! — вскинулся Дуло. — Есть его адресок?

— Только телефон, — кивнула Галина Занина. — Записывайте…

ГЛАВА 8 СОЖИТЕЛЬ

18 апреля, вторник, 14 часов 10 минут

О встрече с Киреевым Сергей договорился по телефону и к назначенному времени подъехал к закусочной, где тот обедал.

Войдя, Сергей окинул глазами зал. Его взгляд остановился на невысоком мужчине, который стоял за круглым столом с гранитной столешницей. Мужчина был аккуратно одет, чисто выбрит и производил исключительно благоприятное впечатление.

Сергей остановился возле него:

— Вы Киреев?

— А вы тот самый следователь? — спокойно ответил он. Сергей Дуло полез во внутренний карман пиджака, чтобы предъявить удостоверение, но Киреев уведомил его:

— Можете не трудиться. Я верю. — Он говорил, не отрывая глаз от тарелки. — Более того, я ждал вашего звонка.

— Почему? — удивился следователь. — Объясните.

— Предполагал, что будут опрашивать.

— Вам известно, что Брунову убили?

— В наше время плохие новости распространяются очень быстро, — безэмоционально сказал Киреев.

— Вы, кажется любили ее?

— Что с того?

— Какое-то время жили вместе?

— Недолго. Полгода назад я вернулся к жене. — Внезапно лицо перекосилось, и он шмыгнул носом.

— Почему расстались с Бруновой? — спросил Сергей.

Киреев взял себя в руки и заговорил равнодушным, монотонным голосом:

— Это деликатная тема, и я не хочу ее обсуждать.

Но следователь вовсе не собирался тянуть время и вытаскивать из него клещами каждое слово.

— Хотите стать подозреваемым в деле об убийстве?

Киреев бросил вилку и впервые взглянул на следователя:

— У вас для этого нет оснований!

— Еще как есть! — весело отреагировал Дуло. — Вы любили Брунову, она увела вас из семьи, а потом выгнала. — Сергей стал загибать пальцы: — Обида, месть, безответная любовь и, наконец, разрушенная семейная жизнь. Видите, сколько мотивов для убийства?

— Не говорите ерунды! Вы блефуете!

— Ничуть не блефую.

— Что вам надо от меня? — прорыдал Киреев.

— Расскажите, как складывались ваши отношения с Бруновой в период сожительства и почему вы расстались.

Киреев отодвинул тарелку и расслабил галстук:

— Выйдем на воздух, мне что-то нехорошо.

Шагая рядом с ним, Сергей Дуло напомнил:

— Ну так что?

Киреев медленно заговорил, словно проверяя себя на прочность:

— Мы с Надей давно не виделись и вдруг встретились…

— Когда это произошло? — уточнил следователь.

— Меньше года назад.

— Продолжайте.

— Мы погуляли, вспомнили молодость. Потом встретились на другой день, и она пригласила меня к себе.

— Что было дальше?

— Я у нее остался… Я любил ее, и мне показалось, что Надя испытывает ко мне те же чувства. Утром я позвонил жене и сказал, что встретил другую женщину.

— Как к этому отнеслась Брунова?

Киреев закивал:

— Надя во всем поддержала меня и вечером накрыла праздничный стол с шампанским.

Сергей Дуло поежился, как будто ему за шиворот налили холодной воды или сунули ежа:

— Простите за прямоту, но Брунова не была ни молодой, ни красивой женщиной. Откуда такие страсти?

— Вы не знали ее, — покачал головой Киреев. — Надя была хорошей. Если бы вы знали ее, как я, так бы не говорили.

— Насколько мне известно, ваше счастье долго не продлилось?

— Она меня прогнала… — Киреев чуть стушевался. — Ну как прогнала — аккуратно вернула обратно. Сама позвонила жене, взяла всю вину на себя и наговорила ей кучу любезностей, как умела только она.

— Как именно? Я не понял.

— Напористо, правдиво и убедительно.

— Но вам-то она что сказала? Какую-то причину назвала?

— Сказала, что не готова к совместной жизни и я слишком громко храплю.

— Что?! — Сергей Дуло резко остановился. — Храпите? Поэтому вы расстались?

— Она так и сказала. В тот же день я вернулся к жене с вещами.

Сергей немного помолчал и, взглянув на ботинки Киреева, поинтересовался:

— Какой у вас размер обуви?

— Сорок третий, — ответил тот, удивившись. — Зачем это вам?

— Не задавайте лишних вопросов! — прикрикнул следователь. Его раздражал этот несуразный человек, которого передавали, как чемодан. — Какой марки ваша машина?

— Я не имею водительских прав, и, соответственно, у меня нет машины.

— Теперь самое главное: где вы были вечером пятнадцатого апреля и в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое?

— В Анталии…

— Где? — переспросил Сергей и наклонил голову, чтобы лучше слышать.

— Мы с женой и дочерью отдыхали в Анталии. Вернулись только вчера.

— Билеты сохранили?

— Конечно!

— Тогда всего вам хорошего, — сказал Сергей Дуло и зашагал к машине.

ГЛАВА 9 ВРАНГЛЕР

18 апреля, вторник, 16 часов 55 минуты

Поднявшись на свой этаж, Сергей встретил Сафарова. Тот бросился к нему:

— Идемте в кабинет! — И уже по дороге начал докладывать: — Значит, так, нашел я одного мужика…

— А если точнее? — вразумил его Дуло.

— Соседа по гаражу Бруновых.

— Так…

— Его бокс находится на другой стороне, в противоположном ряду. Он видел, как из гаража Бруновых выезжал автомобиль.

— Марку запомнил?

— Джип «Вранглер» с тентом.

— Это хорошо, — заметил следователь. — Таких машин в Москве раз, два и обчелся. Цвет определил?

— Нет.

— Когда это было?

— Пятнадцатого апреля, в субботу, часов в десять вечера.

— Кто сидел в автомобиле, не разглядел?

— Темно было. Там, сами видели, захолустье.

Они подошли к кабинету, Дуло вынул из кармана ключ, но в этот момент к двери подошел Тимофеев:

— Я с новостями.

Они вошли в кабинет, криминалист сел к столу и положил перед собой папку.

— Что здесь? — осведомился Дуло, усевшись в свое кресло.

— Во-первых, расшифровка квитанции из шиномонтажной мастерской, которую обнаружили в ботинке жертвы. На ней — адрес, тип установленных покрышек и марка автомобиля.

— Какая?

— Джип «Вранглер».

Сергей Дуло и Сафаров быстро переглянулись.

— Все совпадает! — воскликнул оперативник.

— Но это еще не все, — продолжил Тимофеев. — Касательно следов от протекторов, обнаруженных в гараже Бруновых, — они совпадают с типом покрышек, установленных, согласно квитанции.

Сергей Дуло одобрительно улыбнулся:

— За это особое спасибо, Валерий Иванович! Теперь перейдем к самому главному — имя владельца и номерной знак автомобиля.

— Главного нет, — развел руками Тимофеев. — Имя и номер не сохранились.

— Вот всегда так! — вскочил со стула Сафаров. — Закон мировой подлости — никогда нет того, что особенно нужно!

Сергей, скрывая разочарование, обратился к Сафарову:

— Кстати, записи с камеры видеонаблюдения подъезда Бруновой изъял?

— Все как велели, — ответил тот. — Вчера вечером с понятой смотрели. Сегодня продолжим.

— Есть что-нибудь интересное?

— В подъезд входили местные жители, за исключением двоих.

— Установи личности и укажи точное время, — приказал Дуло.

— Сначала нужно досмотреть. Сегодня вечером все закончим.

— С готовым результатом — сразу ко мне. — Сергей на мгновение задумался. — И вот еще что: возьми расшифровку квитанции и смотайся в эту шиномонтажку. Может быть, у них сохранилась копия.

— Есть смотаться! — Сафаров с готовностью вскочил на ноги, забрал у Тимофеева квитанцию и вышел из кабинета.

Криминалист тем временем вынул из папки еще один документ и протянул его Дуло:

— Вот заключение судмедэксперта.

Сергей выхватил бумагу и стал читать. Спустя несколько минут он поднял глаза и растерянно спросил:

— Выходит, убийство непреднамеренное? Или я чего-то не понял?

Тимофеев забрал у него заключение и прочитал вслух:

— «На верхней губе, обеих щеках, губах и подбородке обнаружены следы от скотча».

— Это я понял — ей заклеили рот, вероятно, чтобы не кричала, — кивнул Сергей.

— А дальше, если своими словами, у жертвы обострилась аллергия, и у нее заложило нос. В результате чего она задохнулась.

Немного помолчав, Сергей Дуло поднялся с кресла и заходил по кабинету:

— Могу предположить, что какое-то время жертва находилась одна в гараже и преступник не мог контролировать ее состояние. Ну а когда вернулся и увидел, что Брунова мертва, решил избавиться от тела.

— Может, и так… — Криминалист посмотрел на часы и зашагал к двери. — Прости, но у меня сегодня много работы. — Однако на пороге он обернулся: — Я тут изучил фотографии, те, что сделал в квартире Бруновой. На них присутствует отчетливый след подошвы с тем же рисунком, что на грязи в Тимонино.

— Значит, деньги из квартиры Бруновой похитил убийца. Теперь это можно доказать, — заключил следователь.

Но Тимофеев, прежде чем выйти, неуверенно сморщился:

— Там с этими фотографиями есть одна закавырка, с которой я никак не разберусь.

Глава 10 ПОДРУГА № 2

18 апреля, вторник, 19 часов

Милентьева, подруга и в прошлом сватья.

Бруновой, явилась в управление после работы. В свои шестьдесят Валентина Петровна казалась намного старше: седая, морщинистая, в старомодной шапке с помпоном — иначе как старухой не назовешь.

Из уважения к возрасту Сергей услужливо придвинул к ней стул.

— Располагайтесь, пожалуйста.

Милентьева села, не спеша поставила на колени сумочку, достала из нее очечник, протерла очки и нацепила их на нос.

— Хотел бы с вами поговорить о Надежде Бруновой, — начал Сергей.

— Можете задавать вопросы, — неразборчиво пробормотала Милентьева и тут же добавила: — Прошу извинить за плохую дикцию — последствия перенесенного инсульта.

— Итак, вы с Бруновой были не только подругами, но и какое-то время родственницами?

— У нас есть общий внук Ванечка, — ответила Валентина Петровна.

— Вот как… — вежливо улыбнулся следователь.

— Не хочу вас огорчать, но меньше всего я хотела бы говорить про Надежду.

— Чем она вам так насолила?

— Долго рассказывать.

— Мы здесь как раз для того, чтобы обсудить все, что касается погибшей Бруновой.

— Если надо, давайте поговорим, — не слишком охотно согласилась Милентьева.

— Почему ваш сын разошелся с ее дочерью?

— Не сошлись характерами.

— А если серьезно?

— Мой Лешка сходил налево. И это неудивительно, имели бы вы такую жену, как Ленка, сделали бы то же самое.

— Ну-у-у… — Сергей Дуло расплылся в добродушной улыбке. — Не так радикально. Что, по-вашему, в Елене Бруновой не так?

— Надежда сделала из нее травоядное, — категорично заявила Милентьева.

— Расшифруйте.

— Надежда была очень властной. Она подавила волю дочери, лишила ее интереса к жизни и к себе самой. Чуть что не по ней орала так, что у неподготовленных глаза на лоб вылезали.

Сергей сообразил: у Валентины Петровны слабое здоровье, плохая дикция, но напора хоть отбавляй. Отреагировал он очень нейтрально:

— Резкое замечание.

— И не удивляйтесь, все так и есть.

— Как давно вы знакомы с Бруновой-старшей?

— Около пяти лет.

— Как именно познакомились?

— На свадьбе у наших детей.

— И ни днем раньше? — удивился следователь.

— Так уж вышло.

— А с какого времени начали с ней дружить?

Милентьева болезненно всколыхнулась, как будто это воспоминание не доставило ей удовольствия. Скорее наоборот.

— С первой минуты, как только познакомились.

— То есть как?

— Надежда умела найти подход к любому человеку. Где лестью, где правильным замечанием, где показной честностью. От нее всегда исходили флюиды невыразимой доброты и расположения к собеседнику. Вот я и купилась.

— А потом разочаровались. Почему? — Сергей уточнил вопрос: — Из-за чего вы поссорились?

— Разводятся дети — расходятся их родители.

— Так просто?

— Нет, не совсем. В наших отношениях с Надеждой многое намешано: обида за детей, борьба за любовь внука. И знаете… — Милентьева замолчала, потом снова заговорила еще неразборчивее и медленнее, старательно подбирая слова: — Я стала замечать, как Надежда характеризует других людей — говорит хорошие слова, а на деле пачкает грязью.

— Значит, между вами не было стычек или ссор?

— Этого — нет. Была только подлость.

— Ее совершила Брунова? — спросил Дуло.

— Вам расскажу, хоть не планировала этого делать. — Валентина Петровна сняла очки и протерла пальцами глаза, отчего они покраснели. — Сын Лешка нам не родной. Мы с мужем усыновили мальчика, когда ему было два месяца. Взяли отказника, кусочек больной плоти. Для того чтобы выходить его, я бросила работу… — Она замолчала, стараясь не заплакать. — Никому не говорила об этом, а ей сказала.

— Имеете в виду Брунову?

— Да.

— И что было дальше?

— Когда наши дети разводились, она позвонила Лешке и сказала, что он усыновленный. Лешка был за рулем…

— Попал в аварию? — догадался Дуло.

— Когда я вошла в его палату, он, весь в бинтах, крови, переломанный… Только спросил: это правда, мама? Вот тут меня и хватило…

— Инсульт?

Милентьева молча кивнула.

Сергей Дуло сдвинул брови и с показным спокойствием спросил:

— Когда видели Брунову в последний раз?

— Около месяца назад, когда забирала у нее внука.

— Она делилась с вами какими-то подробностями из своей жизни?

— Говорила про какого-то молодого. — Валентина Петровна равнодушно махнула рукой. — Глаза у нее горели, похоже, любовника завела.

— И все?

— Куда-то торопилась, они с этим молодым собирались за город. Он ждал ее в машине.

— Видели его?

— Нет, не видела.

— А машину?

— Оно мне не нужно.

Сергей подписал повестку и протянул Милентьевой:

— Можете идти, всего вам самого хорошего. И не болейте!

Когда сам Дуло начал собираться домой, ему позвонил Сафаров:

— Сергей Васильевич! Шиномонтаж с адреса съехал! Опять облом!

Глава 11 ЗЛОЙ РЕБЕНОК

18 апреля, вторник, 22 часа 30 минут

Сергей и Полина сидели за кухонным столом. Разбитый трудным днем, Сергей в нескольких словах описал ситуацию с расследованием дела Бруновой и ответил на вопросы жены. Он словно искал у нее поддержки, не в состоянии объяснить поведение и мотивы убийцы. Но, как ни странно, личность погибшей вызывала у него не меньше вопросов, чем тот, кто ее убил.

Сергей и Палина не были склонны к эмоциональным разговорам, однако на этот раз беседа получилась именно такой.

— Не знаю, что тебе сказать… — проговорила Полина. — Если бы речь шла о живом человеке, я бы сказала, что эта Брунова-гадина.

— Добрая Надя… — тихо сказал Сергей.

— Что? — не расслышала она.

— С кем ни говорю, все твердят, что она была доброй женщиной, и при этом рассказывают мерзкие вещи. Вот как это объяснить?

— Ты же сказал, что она была очень артистичной особой, каждому говорила то, что он хотел услышать. То, что ее знакомые называют добротой, на самом деле просчитанное средство воздействия.

— Да нет, — возразил Сергей. — Там нечто большее. Какой-то особенный природный цинизм.

— И любовь к себе, — добавила Полина. — Эта твоя Брунова считала себя умнее и прозорливее других. Я знаю таких эгоистичных людей. Ее можно сравнить с избалованным злым ребенком, который из любопытства курочит игрушки, чтобы посмотреть, что внутри. Только Брунова курочила людей.

— Точно сказано, — заключил Сергей. — И начала курочить новую жертву…

— …да, видать, не на того напоролась, — договорила Полина.

Глава 12 ЖИЗНЬ УЧИТ

19 апреля, среда, 8 часов

Сергей Дуло пришел на работу раньше, чтобы подтянуть остальные дела, которые запустил, занимаясь убийством Бруновой. Но как только достал из сейфа несколько папок, в дверь постучали, и на пороге появился Олег Сафаров.

Он чертыхнулся:

— Принесла же тебя нелегкая.

Вернув папки в сейф, следователь сел на место и в ожидании уставился на Сафарова.

Тот молча положил на стол компьютерный диск.

— Что это? — осведомился Сергей.

— Запись подъездной видеокамеры за три дня, как вы приказали.

— Я приказал посмотреть и доложить.

— Докладываю: соседка опознала всех входивших в подъезд, кроме одного мужчины и одной женщины. Женщину я нашел по фотографии — она работник собеса. А мужика не нашел.

— Почему?

— Лица не видать. Оба раза входил в надвинутой кепке.

Сергея Дуло заинтересовали его слова:

— Ты сказал — оба раза?

— Возможно, я ошибаюсь, и это были разные мужики, — признался Сафаров. — На записи не поймешь.

— Когда он или они приходили?

— В восемь часов вечера пятнадцатого апреля и в шестнадцать часов семнадцатого.

— Постой… Но ведь именно в это время, в четыре дня семнадцатого апреля, мы осматривали квартиру Бруновой.

— А я о чем говорю?!

В тот же момент от двери послышался голос Курочки:

— Разрешите, Сергей Васильевич?

— Заходи! — Сергей Дуло встал и, заметив у нее в руках листы, спросил: — Что там у тебя?

— Списки владельцев джипов «Вранглер». В Москве их около тысячи, но с тентами — всего сорок пять.

Сергей сел на место и внимательно изучил список, минут через пять поднялся, пошел к сейфу и вернулся на место с делом Бруновой. Порывшись, отыскал протокол осмотра квартиры и со злостью ударил по нему кулаком.

— Ну вот же!

— О чем это вы?!

Сафаров и Курочка сгрудились возле него и впились глазами в протокол.

Сергей Дуло громко объявил:

— Среди владельцев «Вранглеров» есть некто Самвел Мелконян! Но тот же Мелконян был у нас понятым при осмотре квартиры! Трясущимися руками Олег Сафаров вставил диск в ноутбук и перемотал на нужное место. Взглянув на изображение, разочарованно вскрикнул:

— Точно он! Ну как же я его не узнал?!

— Можно подумать, ты рассмотрел его там, в квартире, — заметила Курочка.

Но оперативник никак не мог успокоиться:

— Это все та бабка, что опознавала входящих! Все уши мне прожужжала, все сплетни пересказала. Да я от нее просто одурел!

— Не казни себя слишком строго, — вмешался Дуло. — Такое с каждым бывает. Сейчас возьми кого-нибудь с собой и дуй на адрес, который Мелконян указал в протоколе.

— Уверена, это липа! — сказала Курочка.

— Липа, не липа, проверить надо. — Сергей обратился к ней: — А ты объяви Мелконяна в розыск. Его и его машину!

Олег Сафаров и Курочка бегом устремились к двери.

Минут через пять после того, как они ушли, к Сергею заглянул Тимофеев:

— Ну как движется расследование?

— Кажется, мы нашли того урода, — сказал Сергей. — Осталось только поймать.

— Нашли убийцу бабы на стуле?! — Криминалист вошел в кабинет и остановился возле стола. — Кто такой?

— Ты не поверишь, — криво усмехнулся следователь. — Наш понятой, что ходил по ее квартире.

Услышав эти слова, Тимофеев хлопнул себя по лбу.

— Так вот в чем тут дело! А я-то, дурак, весь измучился! Идентифицировал след преступника на ковре, а он на одних снимках есть, на других его нет. Понимаешь?

— Нет, — помотал головой Сергей.

— На первых снимках он его еще не оставил. Потом походил по квартире, и следи появился.

— Вот оно что!

— А я все списал на освещение. Жизнь. знаешь, учит!

Глава 13 МУЖСКОЕ ДОСТОИНСТВО

19 апреля, среда, 20 часов 25 минут

Несколько часов прошли в тревоге и ожидании новостей о Мелконяне. Сафаров сообщил, что по указанному адресу преступник не проживал. И только днем пришло долгожданное известие: его задержали под Смоленском, где он хотел пересечь границу и скрыться в Белоруссии.

В Москву его привезли поздно вечером. И если в квартире Бруновой Мелконяна никто особенно не рассматривал, то теперь, в кабинете Сергея Дуло, три пары глаз буквально буравили его (на допросе, кроме следователя, присутствовали Курочка и Сафаров).

Это был невысокий кругленький парень лет двадцати семи. Его заметной особенностью, которая сразу бросалась в глаза, были маленькие руки и ступни в изящных, похожих на женские кроссовках.

Мелконян сидел на стуле посреди кабинета, на его руках были наручники.

— Ну что, Самвел Тигранович? Дадите чистосердечное или будете отпираться?

Тот сгорбился и замотал головой:

— Я не хотел ее убивать. Это была случайность.

— Непреднамеренное убийство тоже карается законом, — заметил следователь и приказал Курочке: — Нина Витальевна, пиши протокол. — Потом снова обратился к задержанному: — Зачем ты ее примотал к стулу?

— Обиделся сильно. — Волнение усилило акцент Мелконяна, порой он ошибался в словах.

— На что именно?

— Сначала Надюша обещала прописать меня у себя в квартире, а потом отказалась. — Он шмыгнул носом. — Еще оскорбила мое мужское достоинство. Сказала, что я возобновил себя Казановым.

Нина Курочка подняла голову и встревоженно спросила:

— Так и писать: возобновил себя Казановым?

Усмехнувшись, Сергей Дуло перевел:

— Пиши: возомнил себя Казановой. — После этого он снова задал вопрос Мелконяну: — Расскажи, как все было.

— Я обиделся и, когда привез Надюшу в гараж, привязал ее к стулу.

— В гараж поехали по ее просьбе?

— Она хотела там что-то забрать.

— Что было дальше?

Самвел Мелконян продолжил:

— Хотел получить компенсацию. Забрал у нее ключи и поехал на квартиру за деньгами. Вернулся, смотрю — она мертвая.

— Что именно собрались компенсировать?

— Возил ее куда скажет! Ну и за остальное… — Самвел опустил глаза.

— У вас были интимные отношения?

— А я о чем говорю?…

— Сколько денег забрали из квартиры Бруновой?

— Двести тридцать четыре тысячи. Ну и золотишка немного. Вы об этом уже знаете.

— Зачем пришли во второй раз?

— Когда был понятым?

— Ну да.

— Зря пришел. — Мелконян вздохнул и помотал головой. — Увидел вас, хотел убежать, но вы же не дали.

Сергей Дуло повторил свой вопрос:

— Зачем пришли во второй раз? Назовите причину.

Мелконян искоса посмотрел на Дуло и, прищурившись, произнес:

— За электрическим чайником. Мой сгорел, а Надюше чайник уже не нужен.

Эпилог

Когда посреди ночи Сергей вернулся домой, его буквально шатало от усталости. Полина, как всегда, поднялась с постели, чтобы встретить мужа.

Из прихожей Сергей переместился в гостиную и сел на диван.

— Есть хочешь? — поинтересовалась она.

Он молча помотал головой.

— Что с твоим делом? — спросила Полина.

— Убийцу поймали. — Он взял ее за руку. — Ты была права — все дело в обиде.

— Вот и хорошо. — Полина помогла мужу снять свитер.

— Ты вот что, — сказал Сергей. — 3автра утром, часам к десяти, собери вещи.

— Зачем?

— Поедем на все выходные за город. Ты, я и Лидочка.

Полина прижалась к мужу и обняла его за шею.

— Договорились.

В мертвом доме после полуночи

Весеннее небо сияло голубизной до полудня. В двенадцать часов на небе появились влажные облака, слепились в серую кучу и встали, заслонив собой солнце. Дайнека прикрыла створку, села на подоконник и положила рядом с собой письмо.

В коленку ткнулся холодный собачий нос. Погладив Тишотку, она снова взглянула на небо — обойдется ли сегодня без дождя и грозы? — потом вскрыла конверт и вынула тетрадный лист, исписанный с одной стороны.

«Дорогая Людмила! Пишу тебе, чтобы сказать спасибо. Я не вправе рассчитывать на прощение, но, получив такую возможность, настоящим письмом снимаю с тебя обязательства, которые ты сама на себя возложила, и благодарю тебя за помощь и за молчание…»

Не дочитав, Дайнека отложила письмо и задумалась. Почему иногда привычная жизнь так резко меняется? Откуда берется тот механизм, который вдруг скрипнет, тронется и давай разгонять безумную круговерть событий и потрясений. С кем-то подобное не случается никогда. Почему же ей «везет» больше других?

Эта история произошла год назад. Как и теперь, был май, занятия в университете уже закончились. В конце зачетной недели ей позвонил отец.

— Людмила, не хочешь приехать на дачу?

— Нет, — это был ее обычный ответ.

На даче вместе с отцом постоянно жили Настя, которая считалась его гражданской женой, и Серафима Петровна, ее мать.

— Нет, папа, — сказала Дайнека, — у меня скоро сессия, нужно готовиться.

Отец хорошо ее знал и поэтому приберег решающий аргумент:

— Мы едем в отпуск.

— Все вместе, втроем?

— Ну, ты же с нами вряд ли поедешь…

— Надолго? — поинтересовалась Дайнека.

— На месяц. — Отец проявил настойчивость: — Хватит сидеть в Москве. Готовиться к экзаменам можно в деревне. Тишотку возьмешь с собой, ему здесь намного лучше.

На следующий день, утром, Дайнека подъехала к даче, которую когда-то очень любила. Теперь здесь хозяйничали новоиспеченные родственницы, и она стала чужой.

Навстречу ей вышла Настя.

— Людми-и-и-ила, а Славик еще не вернулся из города. Его вызвали на работу.

Дайнека не любила, когда к ней обращались по имени (Людмилой ее называл только отец), и ненавидела, когда отца называли Славиком. Она открыла заднюю дверцу, выпустила из машины Тишотку. Потом взяла с сиденья резинового ежика и, размахнувшись, швырнула его в траву. Пес метнулся туда, куда улетела его игрушка.

Она прошла к гамаку и легла в него, свесив одну ногу. Покачиваясь, смотрела на зеленый забор. Гамак удалялся — Дайнека видела крышу соседского особняка. Гамак приближался, и крыша пряталась за забор.

Когда они с отцом купили здесь дом, особняк уже стоял на своем месте, но в нем никто никогда не жил, поэтому соседи прозвали его мертвым. Было время, когда Дайнека влезала на лестницу и подглядывала через забор, но ни разу не видела там жильцов. Бывало, на участке работал садовник. Иногда привозили мебель и какие-то ящики, но работами руководили случайные люди. Пока Дайнека была ребенком, таинственный особняк занимал ее мысли, потом она и думать о нем забыла.

«Интересно, кто теперь там живет? Нужно спросить отца».

Отец приехал в половине двенадцатого, едва успел переодеться в поездку. В начале первого прибыла машина такси. Прощаясь с отцом, Дайнека мимоходом спросила:

— В соседний дом никто не заехал?

— Нет, никто. Так и стоит пустой.

Она попрощалась с Настей и Серафимой Петровной. Машина уехала, и Дайнека осталась одна. Точнее, они остались вдвоем, потому что Тишотка для нее был важней самого лучшего друга.

Ночью случилась гроза. Кроны сосен рвал ураганный ветер. По крыше долбил дождь, и стучали обвалившиеся ветки деревьев. Тишотка прибежал с первого этажа, запрыгнул к ней на кровать и спрятался под одеяло, вздрагивая там от каждого громового раската.

Дайнека встала, прошла к окну. Чудовищный ветер разметал цветущий рододендрон, у забора переломил усыпанную цветами сирень. Она подняла глаза, посмотрела поверх забора и вдруг застыла от удивления. На втором этаже мертвого дома в окне вспыхнул свет. Дайнека прильнула к стеклу. В тот же миг в комнате возник силуэт, человек поднял руку, собираясь открыть створку или подать сигнал, но свет внезапно погас, и уже ничего нельзя было разглядеть.

Остаток ночи она провела без сна, сжимая в руке телефон. Уснула только под утро.

Когда проснулась, сразу же распахнула окно. В комнате запахло свежестью и травой. Дайнека вдохнула весенний воздух и поняла, что все ее страхи — пустое. Над крышей особняка ярко светило солнце, а через все небо раскинулась широкая радуга.

После полудня она пошла за продуктами. Их поселок располагался у самого леса, примыкая к деревне под названием Вишерки, в которой был магазин.

Дайнека шла по дорожке, заросшей крапивой и бузиной. В траве стрекотали кузнечики. Рядом трусил Тишотка и время от времени брехал на собак, стерегущих свои дворы. Со временем это ему надоело, и он молча добежал до самого магазина.

Дайнека купила вареники, которые любили и она, и Тишотка, а когда собралась уходить, в магазин зашла знакомая старушка, живущая по соседству.

— Здравствуйте, Таисия Ивановна!

— Здравствуй, Людочка! — Соседка называла ее так, потому что знала еще ребенком.

— Я подожду вас, — сказала Дайнека.

— Вот и хорошо, обратно пойдем веселей.

Таисия Ивановна Перевозникова имела пышные формы, однако ситцевое платье в мелкий цветочек было приталено «по фигуре». Отечные ноги обуты в шлепанцы на танкетке, а волосы прибраны в скромный пучок.

Она набрала два пакета продуктов, и Дайнека взяла один, чтобы помочь донести. Дом Таисии Ивановны стоял у самого леса. По дороге они болтали на разные темы, а когда проходили мимо пустого особняка, расположенного как раз между их домами, Дайнека заметила:

— Кажется, туда кто-то заехал…

— Сколько живу, не видела ни души, — возразила старуха. — Вчера приезжал садовник, может быть — он?

— Нет, — твердо сказала Дайнека. — Этой ночью я видела свет в комнате на втором этаже. Там был человек.

Таисия Ивановна с опаской покосилась на высокий забор.

— Может быть, показалось? В такую бурю, что была прошлой ночью, привидится что угодно. — Дойдя до своей калитки, спросила: — В гости зайдешь? Савелий Васильевич будет рад. — Она склонилась к Тишотке: — И ты заходи, угощу тебя мосолыгой.

— Мосолыга — это такая кость? — на всякий случай поинтересовалась Дайнека.

— Вкусная, мозговая, — подтвердила старушка, и Тишотка первым юркнул в калитку.

За пару лет, что Дайнека здесь не была, ничего в доме не изменилось. На полу дешевые коврики, мебель в стиле восьмидесятых. Чистые занавески, и на окошках — цветы.

— Савелий, посмотри, кто к нам пожаловал!

К ним вышел худой старик в клетчатой рубашке и синих тренировочных брюках.

— Людмила! Давненько тебя не видел… — Он обнял ее и усадил за кухонный стол. — Тася, неси-ка нам чай! — Глядя, как жена собирает на стол, спросил: — Рассказывал я тебе, как ее полюбил?

— Нет, — Дайнека улыбнулась, потому что слышала эту историю много раз.

— Мы жили на Пресне, в одном дворе. Вот за что ее уважал: отчаянная она была. Очень смелая. Бывало, отберет у меня деньги на завтрак: «Хватит тебе булок…» И высыплет мелочь в свою сумку. А сумка у нее была картонная, вроде папки для нот, на веревках…

Таисия Ивановна обернулась и, продолжая что-то помешивать, улыбнулась.

— Оставь девчонку в покое. Не надоело тебе одно и то же…

— Нет, подожди, — Старик выставил перед собою ладонь, будто обороняясь. — Заберет деньги, высыплет в сумку. И так каждый день. Потом достанет, что вдвоем накопили, и купит на все колбасы. Пойдем с ней к забору, что сад у самой Москвы-реки ограждал, перелезет она первой через него, потом меня позовет. Вижу — собака огромная, сторожевая, вроде кавказца, колбасу нашу лопает. На Тасю посмотрит, хвостом завиляет, на меня — рыкнет, но не тронет. Наберем в саду вишен и обратно через забор. Э-э-э-х!

— С тех пор вы всегда вместе? — После этого рассказа Дайнека всегда задавала такой вопрос.

— Всю жизнь, как один день, — ответил Савелий Васильевич.

— Сколько лет с вами знакома, ни разу не видела ни одной фотографии. Какими вы были в молодости?

Старики благодушно переглянулись.

— Ну что, Тася, неси альбом… Э-хе-хе…

Таисия Ивановна пошла в спальню, Дайнека — за ней.

— Я помогу.

Открыв шкаф, старушка потянула альбом в плюшевой облицовке. Вместе с альбомом выпала папка и рассыпалась, стукнувшись об пол. Из нее выпали газетные вырезки. На одном клочке Дайнека увидела рекламу химчистки «Розовый заяц».

«Смешное название», — подумалось ей.

Таисия Ивановна сложила вырезки в папку.

— Савелий Васильевич увлекается. — Она поставила папку на место, и они вернулись на кухню.

Разглядывая старые фотографии, Дайнека спросила:

— А это вы где?

— На работе, — Таисия Ивановна взяла фотографию и улыбнулась. — С девочками из «Посейдона». Я оттуда на пенсию уходила. Работала делопроизводителем. Когда это было? Лет десять прошло, может, и больше…

— Да… — протянул старик. — Приходит старость, и все — трындец!

Таисия Ивановна укоризненно хлопнула его по плечу.

— А это кто? — снова спросила Дайнека и показала на фотографию молодого мужчины.

Таисия Ивановна отвернулась, а Савелий Васильевич сказал осипшим вдруг голосом:

— Наш сын, Алексей.

— Я его никогда здесь не видела. В каком городе он живет?

— Его с нами нет, — Таисия Ивановна взяла полотенце и вытерла им глаза.

— То есть как… — Дайнека не решилась озвучить догадку.

— Много лет назад Алешенька не вернулся. Уехал на электричке домой, но в московской квартире не появился.

— Вы искали его? — Задавая этот вопрос, она понимала, как абсурдно он прозвучал.

— Искали, — проронила Таисия Ивановна. — В милицию заявили. Листовки развешивали. Все бесполезно.

— Такого быть не должно! — возмутилась Дайнека. — Это нельзя так оставлять! Нужно искать!

— Милая девочка, — Таисия Ивановна погладила ее по голове. — Мы искали. Пропал, никаких следов не оставил…

Старик посмотрел на жену с такой болью, что Дайнека не смогла удержаться.

— Могу я взять его фотографию?

— Зачем? — удивленно спросил Савелий Васильевич.

— Есть у меня один человек…

— Милый ребенок, — печально улыбнулась Таисия Ивановна. — Бери, если хочешь. Столько лет прошло, кто же найдет…

— Дайте листок, — распорядилась Дайнека и, когда получила его, попросила: — Пожалуйста, расскажите, когда он пропал, какие шрамы, приметы, болезни… Перевозников Алексей Савельевич, — написала она первую строчку и вскинула голову: — Когда он родился?

Старики продиктовали ей всю информацию, потому что в этот момент она выглядела так, словно всю жизнь занималась поиском пропавших людей.

Закончив писать, Дайнека сказала:

— Сегодня же все передам. — Она прижала руки к груди. — Надежду терять нельзя. Нужно верить!

По дороге от стариков Дайнека уже набирала телефон Вешкина, руководителя службы безопасности крупного холдинга, где работал ее отец.

— Сережа, мне срочно нужна твоя помощь…

Договорившись о встрече, Дайнека не сомневалась: Вешкин ей не откажет. В тот же день они встретились в кафе на въезде в Москву, Дайнека передала фотографию и все рассказала.

— Как думаешь, можно как-то помочь? — Она умоляюще смотрела на Вешкина.

Сергей поправил очки.

— Сделаю все, что смогу…

— Ты просто не представляешь, какие это замечательные старики!

Сергей, улыбаясь, спросил:

— Послушай, Дайнека, плохими у тебя люди бывают?

— Бывают, — сказала она и поняла, что никого не может назвать.

Вернувшись домой, просидела над учебником и тетрадкой до самого вечера. Тишотка нашел желтого ежика и, пристроив его рядом с собой, лег у ее ног. Иногда, чтобы размяться, Дайнека брала ежика, выходила во двор и кидала к забору, а когда Тишотка его приносил, кидала еще раз. Пес носился как угорелый, получая удовольствие от игры и возможности быть нужным своей хозяйке.

В очередной раз размахнувшись, Дайнека поняла, что взяла высоко, но уже ничего не могла исправить. Еж перелетел на участок мертвого дома. Тишотка посмотрел ей в глаза, грустно побрел прочь и лег у забора, положив морду на передние лапы.

Он лежал там до темноты. А когда она сварила вареники и позвала его есть, даже не посмотрел в сторону миски.

Дело принимало плохой оборот. Дайнека окликнула его. Тишотка не повернулся. Она подошла, присела и погладила его по спине.

— Ну что ты, я ж не нарочно…

Тишотка никак не отреагировал на ее слова.

— Вернемся в Москву, куплю тебе нового, — продолжала Дайнека, — такого же, желтенького.

Тишотка не отвечал.

Дайнека вернулась в дом, но не могла найти себе места, понимая, что пес будет лежать у забора всю ночь. Она и предположить не могла, что игрушка так ему дорога.

Время для визитов было неподходящее, тем не менее Дайнека вышла на улицу и позвонила в ворота соседнего дома. То, что ей не открыли, не удивило. Она позвонила еще раз, скорей для очистки совести. Однако вернувшись и увидев лежащего у забора Тишотку, поняла, что не сможет бросить друга в беде. Принесла лестницу, приставила к забору там, куда улетел еж, и влезла наверх.

Усевшись на забор, оглядела темный, без света дом и стриженую лужайку, на которой светлым пятном валялась игрушка. Тут же определилась, куда поставить ногу на другой стороне, и благополучно спрыгнула на чужую территорию.

За забором тихо скулил Тишотка…

Пригнувшись, Дайнека добежала до ежика, вернулась и забросила его обратно, в свой двор. Взялась за забор и уже занесла ногу на поперечину, как вдруг почувствовала неодолимое, прямо-таки всепожирающее любопытство. Она обернулась и внимательно оглядела территорию таинственного дома. В этот момент из-за облаков показалась луна.

Сколько раз в детстве она изучала этот ландшафт. Он и теперь нисколько не изменился: стриженый газон без признаков деревьев или кустарников. Ни беседок, ни гаража. Казалось, для хозяев важно лишь то, чтобы все здесь идеально просматривалось.

Дайнека стояла как на ладони, и если в доме сейчас кто-нибудь был, при свете луны он хорошо мог ее разглядеть. Она двинулась к зданию, похожему на классическую двухэтажную виллу. По карнизу, как у итальянских аналогов, не обошлось без лепнины. Крытая веранда была пуста, ни стульев, ни даже стола. По участку проходила одна дорожка, к воротам, все остальное — засеянный травой луг. Дайнека пробралась вдоль стены, поочередно разглядывая жалюзи первого этажа.

Вдруг стало темно, как будто кто-то огромный закрыл ладошкой луну. Где-то в лесу ухнула птица, еще дальше, в деревне, проехал автомобиль. Дайнека свернула за угол и увидела приличную полосу света, выбивавшуюся из-под металлических жалюзи. Тут же сообразила, что это окно смотрит на лес. В очередной раз уверившись, что благоразумие — это не ее добродетель, заглянула под жалюзи и увидела спальню: кровать с позолоченным изголовьем и балдахином из парчовой ткани. У кровати, в человеческий рост, стояло белое изваяние, которое поначалу Дайнека приняла за живую женщину. В ногах кровати стояла кушетка и лежал бордовый ковер, простиравшийся до окна, у которого застыла она.

Вдруг свет погас, но тут же вспыхнул фонарь в руках белого изваяния. Мелькнула тень, на кушетку упал халат, а на кровать уселся мужчина. В неясном свете Дайнека не могла рассмотреть лицо, видела только, что он немолод и худощав.

Мужчина взял пульт, и комната наполнилась мерцанием телевизора. Мимо него кто-то прошел. Дайнека увидела женщину с подносом в руках. Поставив его на тумбочку, она скинула дорогой цветастый халат и, оставшись в ночной рубашке, повернулась лицом к окну.

У Дайнеки подкосились колени.

— Господи… Это же Таисия Ивановна…

Та подошла к окну и наглухо задернула шторы. Дайнека упала на землю и замерла. Убедившись, что ее не заметили, поднялась и бросилась прочь.

Перевалившись через забор, она спустилась на свою территорию, Тишотка встретил ее радостным визгом, однако на всякий случай схватил ежа и уволок его в дом.

Дайнека провела беспокойную ночь, пытаясь осознать, связать воедино то, что знала о стариках, об их маленьком бедном доме и то, что увидела ночью через окно в роскошном особняке.

Когда она спросила у Таисии Ивановны, не поселился ли кто-то в особняке, та ответила, что не видела ни души. Мужчиной, что лег на кровать и по-хозяйски включил телевизор, без сомнения, был Савелий Васильевич. Почему он так бесцеремонно распоряжался в чужом доме и почему Таисия Ивановна бессовестно соврала, пока оставалось тайной.

Назавтра, как только проснулась, Дайнека отыскала отцовский бинокль и, выбрав позицию, изучила каждый сантиметр на фасаде мертвого дома. Окна закрыты жалюзи, никакого движения ни в доме, ни во дворе. Помаявшись, она достала старую телефонную книжку и нашла телефон Перевозниковых.

Понимая, что лезет куда не просят, все-таки позвонила. Таисия Ивановна подняла трубку, и Дайнека сказала первое, что пришло в голову:

— Можно, я к вам зайду? Очень скучно, я в доме одна.

— Минут через тридцать, пока с делами управлюсь. Приходи, будем рады.

Догадавшись, что Перевозниковы еще в особняке, Дайнека взяла бинокль и кинулась на балкон. Но сколько ни смотрела, не заметила того, как они вышли из мертвого дома.

Когда раздался звонок и Дайнека взяла трубку, Таисия Ивановна мирно спросила:

— Ну что же ты, Людочка, не идешь? Мы уже стол к чаю накрыли.

Отложив бинокль, она вышла из дома. По дороге перебирала разные объяснения и, уже подходя к калитке Перевозниковых, решила: наверное, старики присматривают за домом по просьбе хозяев. Однако в такую версию не вписывалась ложь Таисии Ивановны.

Савелий Васильевич сидел у стола, накрытого старенькой скатертью.

— Страшно небось одной ночевать?

— Нет, просто немного скучно. — Она решила пойти ва-банк. — А вы сегодня где ночевали?

Старики удивленно переглянулись:

— Дома, в соседней комнате…

— А… — сказала Дайнека и попыталась загладить неловкость. — Просто мне показалось, что вы уезжали.

— Куда нам теперь ездить, — сказал Савелий Васильевич, поднося кружку ко рту. — Чай-то пей, остынет небось.

Дайнека взяла горячую кружку и непроизвольно обвела кухню глазами. Ничто из того, что она сейчас видела, не объясняло вчерашнего случая. Таисия Ивановна была в том же ситцевом платье. Савелий Васильевич — в тренировочных штанах и рубашке, купленной на самом дешевом рынке. Никаких дорогих халатов или признаков роскоши не было. Как говорится, бедно, но чисто. Все как всегда.

Отхлебнув пару глотков, Дайнека зашла с фланга:

— Не знаете, кто присматривает за домом? — Она кивнула на особняк.

Таисия Ивановна повторила то, что сказала вчера:

— На днях приезжал садовник. Больше там никто не бывает.

Когда Дайнека уходила от Перевозниковых, она запнулась о черные туфли, которые старик тут же надел, чтобы проводить ее до калитки.

Выйдя на улицу, Дайнека остановилась.

— «Силвано Лоттанци»… Боже мой! — Она обернулась, а потом побежала домой и прямиком направилась в отцовскую спальню. Открыла шкаф с обувью, достала одну пару, поднесла к свету и прочитала надпись внутри ботинка:

— «Силвано Лоттанци, калцилайо»… Сапожник…

Ботинки, которые она держала в руках, отец шил на заказ в мастерской дорогого итальянского сапожника. Такие ботинки стоили пять тысяч евро.

Там, в доме у стариков, она споткнулась о ботинки этой же марки. И те ботинки принадлежали Савелию Васильевичу Перевозникову.

Ночью Дайнека проснулась от какой-то тревоги. Лежа в постели, смотрела на потолок. Казалось, что по белой поверхности мечутся желтые тени. Вскочив на ноги, подбежала к окну и увидела языки пламени.

Сначала ей показалось, что горит таинственный особняк. Потом, перебежав к другому окну, она поняла, что это — костер на его газоне. Дайнека стояла у окна до тех пор, пока он не потух, однако никого не заметила.

Когда чуть-чуть рассвело, она опять подтащила лестницу и перебралась на соседний участок. Костер еще тлел. Непрогоревшие деревяшки переливались искристыми сполохами. Дайнека пошевелила золу носком своего ботинка и вынула оттуда обугленный газетный кусок.

— Розовый заяц, — прочитала она. — Химчистка «Розовый заяц»…

Дайнека перевернула бумажку и на обратной стороне прочитала заголовок статьи:

— Кровавая расправа в компании «Посейдон»… Восемь трупов… Похищены деньги… Никто не остался в живых…

Дайнека почувствовала дрожь сначала в руках, потом затряслись колени. Она рванула к забору и забралась на него с немыслимой быстротой. Еще через мгновенье она была на своей стороне. Схватив Тишотку, вбежала в дом. Закрыла дверь на замок, поднялась в свою комнату и тоже заперлась. Этого показалось мало, она забралась под одеяло и накрылась им с головой.

Минут через десять Дайнека была готова обдумать то, что случилось. Этой ночью на соседнем участке сожгли газетные вырезки, которыми, по словам Таисии Ивановны, увлекался Савелий Васильевич. Это подтверждает найденный клочок с рекламой химчистки «Розовый заяц», который она заметила в доме у стариков, когда рассыпалась упавшая папка.

На этом же клочке, с другой стороны — заметка о кровавой расправе в офисе «Посейдона». По словам старухи, она там работала. Получается, старики имели отношение к этому делу. Иначе зачем собирали вырезки? А если пришить к истории особняк, в котором они тайно хозяйничали, дорогую одежду и обувь, легко предположить, куда ушли деньги из офиса «Посейдона».

— Неужели старики убили всех восьмерых?… — Содрогнувшись, Дайнека поняла, что никогда не сможет в это поверить.

Сомнения заставляли ее мысли метаться в разные стороны.

— А если — они? Да это же просто какие-то Бонни и Клайд…

Никогда еще она не желала так сильно, чтобы маленькая стрелка часов подошла к девяти, а большая к двенадцати. Ровно в девять часов утра Дайнека позвонила Сергею Вешкину.

— Послушай, Дайнека, — сердито сказал он. — Я, конечно, понимаю, что ты просила ускориться, но…

— Сережа, Сережа! Я не за тем!

— Прямо таран какой-то, а не девчонка. Ну, чего тебе еще нужно?

— Все, что сможешь найти про убийства в офисе «Посейдона». — Она беззастенчиво пользовалась дружеским расположением Вешкина.

Услышав слово «убийство», Вешкин встревожился:

— Постой. Во что ты опять вляпалась?

— Ни во что, — как можно беспечней отмахнулась она. — Это случилось лет десять-двенадцать назад. Очень надо, пожалуйста, найди все, что сможешь. Лучше, если копию материалов дела…

Вешкин остановил ее:

— Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?… Совсем обнаглела… Копию дела ей подавай, — он немного смягчился: — Может, и дела-то никакого не было. С чего ты это взяла?

— Было! — убежденно заявила Дайнека.

— Это случилось в Москве?

— Да, об этом даже в газетах писали.

— Отец знает? — строго спросил Сергей. — Знает, для чего тебе это нужно?

— Знает! — уверенно соврала она, резонно предположив, что Сергей не станет звонить отцу.

— Для чего?

— Делаю курсовой.

— Это по какой же дисциплине? — усомнился Сергей.

— Правоведение.

После продолжительного молчания он тихо спросил:

— С каких пор на твоей специальности правоведение изучают?

— Сережа, — проникновенно сказала она. — Сколько лет назад ты закончил учебу?

— При чем тут это?

— При том, что с тех пор многое изменилось.

— Ладно, — ответил он. — Если что-то найду — позвоню.

Остаток дня Дайнека провела в Интернете. Нашла только одно упоминание о том, что случилось в офисе «Посейдона»: вечером тридцать первого декабря там были убиты восемь человек, которых обнаружили сотрудники, пришедшие после праздников на работу. Среди погибших — трое из руководства и юрист компании «Посейдон». Кроме них, обнаружили трупы четырех мужчин. Все погибшие были застрелены, здесь же нашли оружие. Случившееся отнесли к разряду криминальных разборок.

Дайнека припомнила все, что знала про стариков. Таисия Ивановна — скромная женщина, всю жизнь проработала в офисах. Мало зарабатывала, малым довольствовалась. Во всяком случае, так считали все окружающие. Старик до недавнего времени работал в школе учителем по труду. Никто из соседей не мог сказать про них ничего плохого. Она вдруг поняла, что это и настораживало.

Сергей Вешкин позвонил неожиданно быстро.

— Проверь электронную почту. Я тебе кое-что переслал.

— Что? — с нетерпением спросила Дайнека.

— Копии материалов дела. Конечно же, там не все.

— Как тебе удалось? — В голосе Дайнеки послышалось ликование.

— Есть один друг, вместе жили в общежитии, когда в универе учились. Он запросил дело из архива, ну и… — Вешкин строго спросил: — Слушай, я там посмотрел фотографии… Где ты находишь такую жуть?

Дайнеке нечего было ответить. Это был вопрос, который она часто сама себе задавала.

— И еще… — продолжил Сергей. — «Посейдон» проходил по разным делам, связанным с отмыванием денег и причастным к криминалу.

— Теперь его нет?

— Прикрыли через год после убийств.

— Спасибо тебе, Сергей! — торжественно объявила она, после чего нажала отбой.

Стоит ли говорить, что через минуту Дайнека уже просматривала полученные документы. Среди них было несколько фотографий, на которые нормальному человеку было невозможно смотреть. Разобравшись в том, что имелось в наличии, Дайнека в первую очередь прочла протокол первичного осмотра места преступления. Из него следовало, что все было тщательно подготовлено кем-то, кто действовал внутри офиса. Это же подтверждала выведенная из строя система видеонаблюдения.

Потом она ознакомилась с собранными по делу материалами. Среди прочих нашла показания Таисии Ивановны Перевозниковой. Та рассказала, что ее, как и остальных служащих фирмы, отпустили раньше положенного времени. Когда все расходились, в офис явились гости, которых ждали в кабинете директора.

Следователь спросил Таисию Ивановну:

«Сколько их было?»

Последовал ответ:

«Шестеро».

«Вы это видели?»

«Да, я точно помню, что их было шестеро. Мы столкнулись в дверях главного входа. Я отступила. Все шестеро прошли мимо меня».

«Во сколько они пришли?»

Таисия Ивановна ответила:

«Ровно в шестнадцать часов, когда расходились сотрудники офиса».

«Вы тоже ушли в шестнадцать часов?»

Она ответила:

«Как и все».

До вечера Дайнека перечитывала показания сотрудниц, которые в шестнадцать часов покинули офис. Их, кроме Таисии Ивановны, было трое. Она обратила внимание, что двое вовсе не видели визитеров. Та, что ушла чуть позже, видела, но всего четверых.

Она вернулась к протоколу допроса Перевозниковой и, прочитав фразу «мы столкнулись в дверях главного входа», насторожилась. Снова вернулась к показаниям тех троих. Скоро Дайнека поняла, что в офисе «Посейдона» служащие обычно использовали заднюю дверь, оттуда было ближе идти до электрички. Значит, у троих свидетелей не было возможности увидеть пришедших в полном составе. Их могла видеть только Таисия Ивановна.

Наконец Дайнека обнаружила запись, где Таисия Ивановна объясняла, почему в тот день воспользовалась главным входом. У здания, в машине, ее ожидал муж.

Дайнека отыскала на карте в Интернете, где располагался офис. Оказалось, это место и теперь — окраина города. Такие районы называют промышленной зоной.

Вернувшись к материалам дела, она еще раз просмотрела документы, в которых делались выводы, что в ходе встречи из-за возникших противоречий и та и другая стороны открыли стрельбу. На месте преступления нашли кучу оружия. Все сотрудники «Посейдона» были убиты. Из шестерых пришедших убили лишь четверых. Двое скрылись, прихватив с собой деньги.

Дайнека вернулась к другим показаниям. Бухгалтерша по фамилии Лещ утверждала: утром того же дня в офис привезли две сумки. Она предположила, что в них были деньги.

Дайнека встала из-за компьютера, прошлась по своей комнате. Глядя на мертвый дом сквозь окно, попыталась собрать воедино то, что уже выстраивалось в ее голове. Сам собой сложился вопрос.

«А были на самом деле те двое?»

Сотрудница видела всего четверых пришедших в офис людей. Убитыми нашли восьмерых. Четверо из них — работники офиса. Четверо — визитеры. И только Таисия Ивановна видела тех двоих, которые пришли с четырьмя, которых потом убили.

«Их не было, — сказала себе Дайнека. — Сумки забрал кто-то другой».

Как ни трудно было соединить несоединимое, сложить то, что никак не желало складываться, но ей пришлось это сделать. Сомнений не оставалось. Деньги похитили старики Перевозниковы. Подтверждение тому — особняк, газетные вырезки, дорогая одежда, ложь и притворство. Имеет ли к этому отношение их пропавший сын Алексей? В этом предстояло разобраться полиции, куда Дайнека твердо решила пойти завтра утром, потому что не могла этого не сделать.

Ее смущало только одно. Что она могла предъявить в доказательство своей версии? Ничем не подкрепленные умозаключения, догадки, предположения и штиблеты, оставленные стариком у порога?

Сегодня утром, глядя в бинокль, она заметила между косяком и дверью, ведущей в бойлерную особняка, щель. Возможно, разжигая костер, кто-то ею воспользовался и потом неплотно закрыл. Так это или нет, Дайнеке предстояло проверить ночью, а заодно — поискать необходимые доказательства.

Вечером в их районе вырубили электроснабжение. Дайнека зажгла свечу и снова смотрела на особняк в отцовский бинокль. В кромешной тьме не было видно ни лучика. Дайнека ходила по комнате, ожидая полуночи, когда уснут старики. Тишотка провожал ее взглядом.

— Ты останешься дома, — сказала ему она.

Он и не возражал.

В первом часу ночи Дайнека проверенным способом перелезла на соседний участок. Пробежала до двери бойлерной, нащупала в кармане фонарик. К счастью, дверь действительно была отперта. Она юркнула внутрь и сразу включила фонарь. Из бойлерной перешла в коридор, оттуда — в гостиную.

Дайнека прислушалась. Убедившись, что все тихо, осветила стены гостиной. В центре комнаты, коробочкой, стояли диваны. При первом взгляде на них Дайнека определила: они отнюдь не местного производства и куплены за большие деньги. Мраморный камин у наружной стены по высоте равнялся росту Дайнеки. Если бы захотела, она поместилась бы в него, не сгибаясь.

Направив фонарик вверх, увидела царственную конструкцию из хрусталя и золотого металла. Хрусталь таинственно засверкал.

— Да… — прошептала Дайнека и направилась к столику, на котором стояли всякие рамочки.

Рассчитывая, что сейчас откроет все тайны, взяла самую большую и осветила ее. Рамка была пустой… Взяв еще одну и еще, Дайнека поняла, что ни в одной из них нет фотографий.

— Зачем ты сюда пришла?

Обернувшись, Дайнека обнаружила перед собой лицо ужасного человека. Ничего страшнее в своей жизни она не видела. Запавшие в череп глаза, бугристое лицо, гигантские надбровные дуги. Теряя сознание, вдруг поняла, что освещает лицо снизу, и перенаправила свет фонаря.

Страшный монстр, возникший из темноты, на глазах превратился в Таисию Ивановну.

— Людочка, зачем ты сюда пришла?

— Я… я только хотела… — Это все, что Дайнека могла сказать.

— Идем со мной… — Старуха направилась к выходу из гостиной.

Дайнека и не думала ей перечить, просто как зомби двинулась следом. Они прошли коридор. Там тоже было темно. Таисия Ивановна открыла дверь комнаты, и они вместе зашли в спальню.

На тумбочке горела свеча. На кровати поверх одеяла лежал старик. Со сложенными на груди руками он напоминал позу покойника. На глазах Савелия Васильевича лежали монетки по пять рублей.

— Зачем это… — пролепетала Дайнека. — Вы хотите меня напугать?

— Он умер, — сказала старуха. — Умер этой ночью. Во сне.

Дайнека села на кушетку в ногах кровати. Таисия Ивановна стояла у ее изголовья в ярком халате из натурального шелка, и было в этом что-то противоестественное, ненастоящее.

— Таисия Ивановна, зачем вы убили тех людей?

Сама не ожидала, что задаст вопрос напрямую. Врожденное простодушие дало о себе знать. Дайнека презирала себя, но поделать с этим ничего не могла.

— Ты догадалась по вырезкам из газет? — спросила старуха и перевела глаза на покойника. — Сколько раз говорила: не нужно хранить дома. Упрямый старик… Впрочем, теперь это не важно.

— Это вы сожгли их прошедшей ночью?

— Нужно было сжечь раньше.

— Вы ведь соврали, что в офис пришли шесть человек?

Старуха посмотрела на нее безразлично.

— Это мы с Савелием забрали те деньги.

— Как это было?

— Зачем тебе знать?

— Расскажите, и я решу, как мне поступить, — отважно заявила Дайнека.

Старуха потянулась, чтобы, как обычно, погладить ее по голове, но Дайнека решительно отстранилась.

— Милый ребенок… — сказала Таисия Ивановна и села рядом с ней на кушетку. — Это случилось тридцать первого декабря. Нас отпустили с работы раньше. Все знали, что в кабинете директора ждут важных гостей. Савелий приехал за мной на машине, чтобы мне не ехать на электричке. На выходе я столкнулась с мужчинами, их было четверо. Я пропустила их, вышла, и мы с Савелием поехали домой. Уже добрались, когда я вспомнила, что забыла на работе новогодний подарок для Алексея.

— Для сына? Он был еще… — Не закончив, Дайнека поправилась: — Он был еще с вами?

Старуха кивнула.

— Мы вернулись. Свет в приемной горел. Я хотела по-быстрому добежать до своего кабинета, а когда зашла, так и остолбенела. — Таисия Ивановна поджала губы. — Кругом кровища. Мертвые — кто где. Повсюду оружие. Они, видно, как начали палить, так и перестреляли друг друга. Посреди приемной — две черные сумки, а в них — пачки долларов. Я кинулась к выходу, но когда поняла, что живых в здании нет, вернулась.

— Что было дальше?

— Сначала хотела уйти. Потом вдруг представила, сколько можно всего купить на такие деньжищи… Сыну — машину… Савелию вставить зубные протезы. Новый дом, тепличку построить… И такое искушение меня одолело, что я решила взять эти деньги, а там пусть будет, что будет. Разве я тогда понимала, что теперь зло крадется ко мне! — Старуха посмотрела на мертвеца. — Вышла к Савелию, все рассказала. Он и слышать не захотел, все твердил про закон, про милицию. Но я сумела его убедить. Мы пошли и забрали те сумки.

— Вас заподозрили?

— Нет. Никто не видел, что я возвращалась. Потом я сказала, что в офис пришли не четверо, а шесть человек. Их не нашли, и все решили: те двое, что остались в живых, унесли деньги с собой.

— Кто это придумал? — спросила Дайнека.

— Все придумала я. Савелий — ангельская душа… Не будь меня, он бы никогда не решился. — Таисия Ивановна горько вздохнула. — Мы долго ждали, что нас найдут. Но все было тихо, и мы успокоились.

— Значит, вам повезло… — прошептала Дайнека, стараясь не глядеть на покойника, лежащего на кровати.

— Повезло? — Старуха заговорила сквозь рыдания. — Через два месяца пропал наш Алеша. — Она заплакала. — Я сразу поняла почему: за эти деньги мы расплатились сыном. А я, глупая, хотела купить машину… Господь одной рукой дает, а другой — забирает…

— Сильно сомневаюсь, что эти сумки вам дал господь, — проворчала Дайнека. — Скорее наоборот. — Однако ночью, рядом с покойником, она не стала поминать имя нечистого.

— Первые деньги потратили на то, чтобы найти Алешу. Потом заболел Савелий. Потратились на лечение. После этого тратили только потому, что деньги были. Уехать мы не могли. Все время ждали Алешу. А ну как вернется? А нас — нет. Постепенно выучились скрывать, обманывать, изворачиваться. Вроде бы все было, а главного не хватало. Дом купили незадолго до того, как приехали вы. Стали жить в нем с оглядкой. В старом доме бывали только для виду.

— Кого я видела той ночью в окне?

— Когда случилась гроза? Савелия. Я попросила его проверить, закрыты ли окна.

— Ни разу не замечала, чтобы вы сюда заходили.

Старуха поманила ее рукой.

— Идем-ка…

Они спустились по лестнице. Из подвала двинулись в коридор, по которому прошли метров тридцать. Поднявшись по ступеням наверх, оказались в старом доме стариков Перевозниковых.

— Значит, из дома в дом вы пробирались по подземному переходу…

— Я рада, что все закончилось. Ты ведь пойдешь в полицию?

Дайнека не знала, как ответить на этот вопрос. Старуха виновато продолжила:

— Только вернуть мне им будет нечего. Денег уже нет.

— Вы все потратили?

— Потратили мы немного. Вовремя спохватились. Савелий как-то сказал: души нужно спасать. Два года назад все деньги отдали на строительство детского дома. Не здесь, не в Москве. Савелий увез на родину, в Минусинск. Теперь в этом доме дети живут, сто пятьдесят человек. — Она снова вздохнула. — Не знаю, как дальше жить…

Неожиданно для себя Дайнека обняла Таисию Ивановну.

— Вы хорошо сделали. Кто-то должен останавливать зло.

— Милый ребенок, — вздохнула старуха, однако не решилась погладить ее по голове.

Дайнека вернулась домой больная. Она не могла спать: маялась, словно от боли, ходила по дому туда-сюда, представляя себе Таисию Ивановну, которая сидит в темноте возле мертвого мужа. К утру она окончательно поняла, что в полицию не пойдет. И дело было не только в том, что ей было жаль старуху. А в том, что деньги преступников достались брошенным детям. Какой справедливости добьется Дайнека, если заявит в полицию? Таисия Ивановна поддалась искушению и потеряла всех, кого любила. Какой же прок сажать старуху в тюрьму?

Утром Дайнека собрала свои вещи, посадила Тишотку в машину и вернулась в городскую квартиру. Встречаться с Таисией Ивановной на улице, в магазине или где-то еще было выше ее сил. Ловить выжидающий взгляд и чувствовать себя вершителем судеб она не желала.

Закончился май. Дайнека сдала сессию. Отец вернулся из отпуска и рассказал, что таинственный особняк обрел новых хозяев.

В тот же день ей позвонил Вешкин.

— Послушай, кажется, я нашел!

— Что? — спросила Дайнека.

— Не что, а кого.

Она сообразила, о ком идет речь.

— Ты нашел Перевозникова?

— Кажется — да.

— Где он сейчас?! — Дайнека опомнилась, только когда услышала свой крик.

— В тот день, когда он пропал, в электричке его угостили пивом. Он выпил. Очнулся — ни документов, ни денег. Кто такой, как зовут — не помнит. Сел в одну электричку, в другую… Так всю весну и лето по электричкам и поездам мотался. Когда пришли холода, его подобрали в Новосибирске и определили в психушку. Пробыл там год. Понемногу восстановился. Теперь — женат, имеет двоих детей.

— Как ты его нашел? — Дайнека не знала, как благодарить Вешкина, в тот момент она его обожала.

— Если бы он сам не начал искать, мы бы его фиг нашли. Кое-что вспомнил: где жил, имя матери, первую букву фамилии. Так по мелочам информация набралась. Добрые люди поместили его в базу данных. А тут и мы подоспели. Спустя столько лет… — Сергей Вешкин не скрывал своей радости. — Сейчас же скину его телефон и адрес. Можешь сказать родителям.

— Не могу. Осталась одна мать, и я… В общем, прошу, сообщи ей сам.

— Странная ты, Дайнека, девица… Вышли адрес. Ради такого случая сам к ней поеду.

Прошел почти год. В конце весны Дайнеке позвонил какой-то мужчина, сказал, что должен передать ей письмо. Они встретились у метро, и он отдал конверт.

Теперь Дайнека сидела на подоконнике и смотрела в окно. Рядом с ней лежало письмо, которое она должна была дочитать.

«…Ты научила меня надеяться, и я дождалась сына. Помню, как ты сказала: кто-то должен останавливать зло. Ты остановила его. Я благодарю бога за встречу с тобой и за то, что он вернул мне самое дорогое — моего сына.

Прощай и прости меня.

Знакомая тебе,

Таисия Ивановна».

Дайнека подняла голову и снова посмотрела в окно, а потом вспомнила, что сказал тот мужчина, когда отдавал ей конверт.

Миф о женской дружбе

— Вы никогда не бывали в Милане? — спросила у Тамары соседка по креслу.

— Простите, не расслышала. Впервые лечу в самолете и очень боюсь. — Тамара сидела, вцепившись пальцами в подлокотники.

Соседка удивленно откинулась:

— Снимаю первый вопрос и перехожу ко второму: как вам удалось? В наше время все летают самолетами. Вы москвичка?

— Москвичка.

— И ни разу не летали?

— Так вышло.

— Где же вы отдыхаете?

— Мы с мамой ездим на дачу.

Окинув Тамару взглядом, соседка аккуратно спросила:

— Если не секрет… Сколько вам лет?

— Мне — тридцать восемь.

— Замужем?

— Нет, и никогда не была.

— Дети есть?

— Откуда они возьмутся, если я не была замужем?

— Святая наивность… — чуть слышно проронила соседка. — Значит, вы живете с родителями?

— С мамой. — Тамара потупилась. — Папа давно умер.

— А где вы работаете?

— В Центральной библиотеке имени Фурманова. И это очень удобно, она — в нашем доме. Моя мама всю жизнь там работает.

— За границу — впервые?

Тамара кивнула.

— Не нужно бояться! — Соседка посмотрела на часики: — Через час будем в Милане.

— Однажды я прочитала, что Дуомо[1] — это место, где рассудок уступает эмоциям. С тех пор мечтаю там побывать. — Тамара закрыла глаза. — Не знаю, как буду одна, без знания языка, в чужом городе.

— Но вы же как-то планировали…

— Планировала подруга. Но у нее случился приступ аппендицита. Пришлось полететь одной.

— Вот незадача… Что ж, по крайней мере, в аэропорту я вам помогу.

Самолет «Аэрофлота» приземлился точно по времени. Автобус доставил пассажиров к первому терминалу аэропорта Мальпенса. Тамара неотступно следовала за попутчицей, и та посадила ее в поезд «Мальпенса Экспресс», который устремился в долгожданный Милан. Все сорок минут пути Тамара сожалела о том, что не спросила имени «доброй самаритянки».

Прибыв на станцию «Порт Гарибальди», Тамара безвольно отдалась потоку людей, и тот вынес ее к метро. Поездка в метрополитене была очень нервной. Тамаре с трудом удалось перебраться на третью линию миланской подземки с конечной станцией «Сан-Донато». Однако ехать нужно было до станции «Аффори Чентро».

Выйдя из метро, Тамара направилась туда, где, согласно карте, находился отель «Резиденца». В ее руке был чемодан (не самый легкий, нужно заметить), а на плече висела дамская сумка, в которой лежали деньги и документы.

Дорога шла через сквер. В отличие от апрельской Москвы, деревья здесь стояли в листве. Легкий ветерок раскачивал ветви, сквозь которые кружевом пробивались лучи щедрого итальянского солнца. Весна была дружной, самой что ни на есть настоящей, с чириканьем птиц и шумом ветра в кронах деревьев.

Шагая по дорожке, Тамара встретила поющего дворника, чуть дальше, на собачьей площадке, гулял красавец мужчина, одетый по-европейски, с небрежным шиком. Рядом с ним резвилась немецкая овчарка. Было видно, что эти двое понимали друг друга без слов. Вдохнув в себя воздух, она тотчас же почувствовала волнующую свежесть весны. Вокруг нее был Милан, и в это еще не верилось.

В конце парка уже виднелся отель «Резиденца». Тамара сменила руку: теперь ее чемодан оказался в левой, а сумочка — в правой руке.

Пересекая дорогу, она услышала звук мотоциклетного двигателя. Прямо на нее мчался скутер с двумя седоками. Поравнявшись, тот, что сидел сзади, выбросил перед собой руку и на ходу вырвал Тамарину сумочку.

Короткий миг растянулся до невероятной длины. Поддавшись инерции, она развернулась и, словно в замедленной съемке, увидела, как скутер вошел в поворот, мелькнул комок рыжей шерсти, и тот, кто схватил ее сумку, тяжело слетел на асфальт.

Водитель на скутере скрылся, а его пассажир остался лежать на дороге. Над ним, злобно скалясь, стояла немецкая овчарка. К ним подошел хозяин собаки, тот самый, кого она видела в парке, и вырвал из рук грабителя сумку.

Из отеля выбежал служащий, вцепился в преступника и заставил его подняться на ноги. Из всех итальянских слов, которые были при этом сказаны, Тамара поняла только одно — «полиция».

Когда хозяин собаки направился к ней, она также вспомнила то, что успела выучить в Москве перед отъездом.

Он подошел и отдал ей сумку. Тамара сказала:

— Grazie![2]

— Не мне, а ему… — Мужчина обернулся: — Прохор! Иди сюда!

Пес подбежал и, уставившись на нее, склонил голову набок. Она погладила его и сказала хозяину:

— А я думала, вы итальянец.

— Я — из Москвы. — Он протянул руку: — Борис!

Ответив рукопожатием, она тоже представилась:

— Тамара…

— Вы в «Резиденцу»? — Борис забрал у нее чемодан. — Идемте, я донесу.

Они двинулись к подъезду отеля, Прохор пошел рядом.

На стойке ресепшен их встретила рыжая кошка, которая выгнула спину и замерла, не отрывая взгляда от Прохора.

Портье пришел со словами:

— Suzanne, vattene via[3], - и бережно сдвинул кошку, чтобы та не мешала.

Борис заговорил с портье. Среди множества итальянских слов снова прозвучало «полиция». Затем он обратился к Тамаре:

— Грабителя забрали карабинеры, возможно, вам придется давать показания.

Она растерялась:

— Но я не говорю по-итальянски.

— Полицейские найдут переводчика. В крайнем случае, помогу. Теперь вам нужно оформиться. Багаж принесут в комнату. — Борис поставил чемодан и сказал Прохору, который смирно сидел рядом: — Идем в номер…

Сюзанна снова выгнула спину и угрожающе заурчала, провожая их взглядом до тех пор, пока они не скрылись на лестнице.

Тамаре выдали ключ от номера и сопроводили на третий этаж. Поставив чемодан у двери, портье вежливо удалился.

Комната была симпатичной. Здесь, как на лестнице и в коридоре, висело множество раскрашенных гравюр с изображением цветов и растений. Тамара видела такие в старинных атласах, где гравюры закрывались листами папиросной бумаги. Изысканный, милый декор тронул ее сердце.

На обустройство и распаковку вещей она потратила час. Выйдя из душа, легла на кровать, разложила перед собой карту, путеводитель и список мест, куда запланировала сходить. Первым в списке значился миланский Дуомо.

В разгар ее сборов в дверь постучали. Она открыла. На пороге стоял Борис, рядом сидел Прохор и тоже смотрел на Тамару.

— Простите за беспокойство. Я тут подумал… Впрочем, спрошу напрямую: вы любите футбол?

Помолчав, она проронила:

— Не знаю.

— Ни разу не ходили? — догадался Борис.

Подтвердив его догадку кивком, Тамара вдруг осознала, как много в ее жизни прошло мимо.

— А хотите? — снова спросил он.

— Хочу, — сказала она.

Борис взглянул на часы:

— Через тридцать минут жду вас внизу. И — да! Оденьтесь теплее, на трибунах можно замерзнуть.

Он ушел. Тамара собралась за десять минут, а потом ждала еще двадцать, чтобы спуститься к ресепшен.

Борис ее уже ждал:

— Идемте.

Они вышли на улицу.

— А где Прохор? — спросила Тамара.

— Уже в машине. — Борис подошел к джипу и открыл перед ней дверь: — Прошу вас.

Тамара села и, оглянувшись, увидела над задним сиденьем добродушную морду собаки.

— Должен сказать: очень вам благодарен, — Борис уселся за руль. — Не люблю ходить на футбол один. Сегодня утром из Москвы собирался приехать один мой товарищ, но его не отпустили с работы.

— Какое совпадение, — удивилась Тамара. — Моя подруга тоже не смогла полететь.

— Хорошо, что мы познакомились… — Борис обернулся, чуть-чуть сдал назад, сел удобнее, они поехали, и он произнес: — Еще нужно купить билеты.

— А почему вы не подумали об этом заранее? — удивилась Тамара.

— Те, что купили заранее, остались у друга в Москве. Но вы не волнуйтесь, перед матчем у стадиона всегда стоят перекупщики. Формально все они члены фанатских клубов. Им билеты продают за бесценок. Сегодня играет миланский «Интер» и неаполитанский «Наполи». Так что будут фанаты «Интера».

Так и вышло. На площади, позади стадиона Сан-Сиро, толкались несколько человек. Борис вышел из машины и вскоре вернулся с билетами. Однако в машину садиться не стал.

— Хотите экскурсию? — Он посмотрел на часы: — У нас много времени. — И, обращаясь к Прохору, приказал: — Ты ждешь нас в машине.

Они пошли к стадиону Сан-Сиро, куда уже стекались людские потоки, съезжались автомобили, автобусы. На всех свободных площадках полным ходом шла торговля футболками, флагами и шарфами клубов — участников матча.

— За кого мы болеем? — спросила Тамара.

— За сине-черных. За «Интер».

Они зашли в магазин, который располагался в основании бетонного здания стадиона. В нем торговали форменной футбольной одеждой.

Борис объяснил:

— Слева продается форма «Интера». Справа — команды «Милано». Сан-Сиро — домашний стадион и той, и другой.

— Я вижу, футбол — ваша страсть, — улыбнулась Тамара и взяла в руки игрушку, лохматого медвежонка в сине-черной футболке.

— Придется вам его подарить, — Борис забрал медвежонка и направился к кассе.

— Не стоит! — Тамара поспешила за ним, но остановить не успела.

На улице он показал ей пакет, из которого выглядывал мишка:

— Он принесет вам удачу.

Во время футбольного матча на стадионе происходило нечто невообразимое. Итальянские болельщики скандировали кричалки, горланили и вскакивали с мест при каждой возможности. Когда забивался гол, разрозненный шум перерастал в единый энергетический гул, который столбом взмывал в темное небо и затем волнами расходился по близлежащим районам.

Испытав неповторимое чувство единства с толпой ревущих болельщиков, Тамара ни за что не поменяла бы решения, случись ей снова его принимать. Она бы все равно пошла на футбол.

По окончании матча болельщики плотным потоком начали расходиться с трибун по четырем круглым башням и дальше — по их внутренним винтовым лестницам. После невероятной энергетической встряски Тамара чувствовала эмоциональный подъем, похожий на легкое опьянение. Она не переставая улыбалась и чувствовала себя абсолютно счастливой. Глядя на Бориса, не верила, что он рядом с ней и что она на стадионе в Милане, а вокруг бушует весна — ее любимое время года. Ей казалось, она получила то, чего у нее никогда не было и о чем она так долго мечтала.

Но вдруг ее кто-то толкнул. Потом еще и еще раз намного сильнее. Стало очевидным: ее намеренно прижимают к перилам. Тамара поискала глазами Бориса, но его нигде не было.

Поток болельщиков хлынул из башни. Одновременно с этим кто-то рванул у Тамары сумку, и чужие руки потащили ее под лестницу. Она испуганно закричала. В толпе болельщиков ее поддержали командным кличем. У Тамары уже не хватало сил удерживать сумку, когда она увидела Бориса, стремившегося к ней навстречу людскому потоку. Прокладывая дорогу руками, плечами и всем своим телом, он в считаные секунды оказался поблизости. Прижав к себе сумку, Тамара бросилась к нему, упала на грудь и разрыдалась.

Вышло так, что им пришлось подождать, пока разъедутся и разойдутся болельщики. Тамара осталась в машине. Борис ушел с Прохором на прогулку и, когда вернулся, напоил собаку водой.

Усевшись за руль, он спросил:

— Чего вы так испугались?

— На меня напали какие-то люди. В толпе я не заметила лиц. Они хотели отобрать мою сумку.

Помолчав, Борис улыбнулся:

— Ваша сумочка пользуется сверхпопулярностью.

— За сегодняшний день это второй случай. — Тамара достала платок и приложила к глазам. — Не кажется ли вам, что это явный перебор?

— Уровень преступности в Италии довольно высок, — заметил Борис.

— Когда такое говорят в новостях или пишут в газетах, это воспринимается немного иначе.

— Просто имейте в виду и следите за своей сумкой. В туристических агентствах не советуют держать документы и деньги в одном месте.

— Мне говорили. Но здесь что-то другое. У меня такое чувство, словно вокруг гудят мощные воздушные вихри и со мной должно случиться что-то плохое.

— Не стоит горевать из-за таких мелочей.

— Это не мелочи! — сказала Тамара. — Пожалуйста, отвезите меня в отель.

— Обиделись? — Борис запустил двигатель.

— Нет. Просто хочу спать.

Они вернулись в отель. Лежащая у камина Сюзанна вскочила, как только увидела Прохора. Он же не обратил на нее никакого внимания и, опустив голову, направился к лестнице.

Борис проводил Тамару до самой двери.

— Спокойной ночи. — Он протянул ей пакет с игрушечным мишкой.

Она забрала его:

— Спасибо. Я очень хорошо провела время.

— Рад. — Борис указал на дверь в противоположной стене коридора: — Мы с Прохором, кстати, живем рядом с вами.

— Буду иметь в виду.

Тамара зашла в номер и плотно закрыла дверь. Несколько минут стояла, прижавшись спиной к двери. Шаги в коридоре затихли, но она даже не шелохнулась…

Чуть позже, когда улеглась в постель, Тамара долго ворочалась, пытаясь разобраться в том, что происходит вокруг нее. Однако еще сложнее было разобраться в собственных чувствах. Никогда в ее жизни не случалось таких потрясений. Ни к одному мужчине она не испытывала такого сильного притяжения. Уже засыпая, Тамара поняла, что безнадежно влюбилась в Бориса.

Матрас был мягким, подушка — удобной, но Тамаре определенно что-то мешало. В полусне она вдруг осознала, что в комнате кто-то есть.

Проснувшись от испуга, Тамара притаилась, не решаясь открыть глаза.

В темноте прозвучали шаги, сдвинулся стул, и снова все стихло. Открыв глаза, она увидела мужской силуэт. Слабый свет с улицы, приглушенный плотными шторами, не позволял его разглядеть.

Мужчина крадучись подошел к туалетному столику и стал методично его ощупывать.

Тамара лежала бездвижно, жуткий страх сковал все ее тело. Но когда незнакомец двинулся к ней, она закричала. Мужчина кинулся к двери и, распахнув ее, выбежал в коридор.

Тамара продолжала кричать что было сил. Она вскочила с кровати, схватила платье и в одно мгновение натянула его на себя. А потом стремглав покинула номер. В коридоре нос к носу столкнулась с Борисом. Придерживая Прохора, он громко спросил:

— Вы кричали?

— А что? Не похоже? — нервно, со скандальными нотками в голосе, спросила она.

— Что случилось? — Борис отпустил Прохора, и тот немедленно завернул в номер Тамары.

— В моей комнате был мужчина!

— Вы с ним знакомы? — поинтересовался Борис.

— Да нет же! Это был неизвестный мне человек. Я проснулась и увидела, как он что-то ищет.

Со стороны лестницы к ним прибежал портье. У него был весьма встревоженный вид. Они с Борисом стали обсуждать ситуацию. В процессе объяснений Борис несколько раз обращался к Тамаре:

— Окно в вашем номере было закрыто?

— Да, — отвечала она.

— Дверь заперта?

— Конечно, я проверяла.

— Вам никто не звонил?

— Нет, мне никто не звонил.

В разговоре с итальянцем вновь прозвучало слово «полиция». Однако в этот момент из номера Тамары вынырнул Прохор. Он приблизился к портье, обнюхал его брюки и, потеряв интерес, направился дальше.

Пес шел по коридору гостиницы так, словно хорошо понимал, что нужно делать. Наконец он остановился у какой-то двери, сел и посмотрел на хозяина.

— Идемте… — Борис поспешил к собаке.

Тамара и портье отправились вслед за ним.

— Ну что, Проша? — поинтересовался Борис. — Что это значит?

Не отрывая глаз от двери, пес зарычал.

Портье и Борис переглянулись. Итальянец нерешительно протянул руку и аккуратно постучал по двери костяшками пальцев. Выждав, снова постучал, но уже несколько громче.

Из-за двери послышались голоса. Спустя мгновение она отворилась. На пороге стоял высокий бородатый мужчина в пижаме. За ним, щурясь, светловолосая женщина с собачкой чихуа-хуа на руках.

— Qu’est-ce?[4] — спросил бородач.

Портье заговорил по-французски. Обменявшись несколькими фразами в виде вопросов-ответов, они попрощались.

Служащий отеля извинился, слегка поклонясь:

— Pardon![5]

Бородач тронул дверь, но Прохор угрожающе зарычал. В тот же момент на руках женщины взвизгнула ее собачонка.

Дверь затворилась.

— Che cosa faciamo? — осведомился портье.

Борис переадресовал этот вопрос Тамаре:

— Что будем делать?

— Не знаю. — Она взглянула на Прохора. — Не понимаю, почему он привел нас сюда? Ясно же — люди спят.

— Портье считает, что нужно вызвать полицию, — сказал Борис.

Она решительно заявила:

— Нет. Этого я не хочу. Тот человек сбежал, и он уже далеко.

— Тогда как мы поступим?

— Попросите портье уйти.

Тем временем из-за дверей в коридор начали выглядывать недовольные постояльцы. Борис что-то сказал, и портье не заставил себя уговаривать — он быстро ушел.

Вместе с Прохором Борис вошел в номер Тамары. В коридоре все стихло.

— Расскажите мне, как все случилось? — он опустился на стул.

— Я уснула. Проснулась оттого, что почувствовала — в комнате кто-то есть.

— И этот кто-то понял, что вы проснулись?

— Нет, я очень тихо лежала.

— Но почему вы кричали?

— Я закричала потому, что он решил подойти ко мне.

— И вы действительно не разглядели его?

Тамара щелкнула выключателем. В комнате стало темно.

— Что-нибудь видите? — поинтересовалась она.

— Нет, ничего, — ответил Борис.

— Вот и у меня не получилось его разглядеть. Одно лишь могу сказать: это был мужчина, и он что-то искал.

— Кстати… А где ваша сумка?

Тамара включила свет, прошла к тумбочке и достала из нее свою сумку. Потом повернулась и, прищурившись, спросила Бориса:

— Почему вы об этом спросили?

Он улыбнулся:

— Первое, что пришло в голову.

— И это неудивительно. Я тоже все время о ней думаю. Сначала скутерист у гостиницы, потом люди на стадионе. И вот теперь не пойми кто в собственном номере…

Борис предложил:

— Возможно, стоит обратиться в полицию.

— И что я скажу? Причина неизвестна, и у меня нет никаких доказательств. Это во-первых. Во-вторых, я не понимаю, что в ней особенного.

Притронувшись к сумке, Борис уточнил:

— Это Труссарди?

— Да, — Тамара открыла сумку и стала вынимать из нее все, что было внутри:

— Кошелек… зеркальце… платок… очки…

— Ваши?

— Что? — спросила Тамара.

— Очки — ваши?

— Чьи же еще? Конечно, мои.

— А почему их не носите?

Она покраснела:

— Не хочу и не ношу. Вам-то что за печаль?

— Можете надеть?

— Очки? Для чего?

— Пожалуйста, — Борис прижал руку к груди.

— Ну вот, — Тамара надела очки и нерешительно взглянула на него.

— Вам идет. И глаза у вас очень красивые…

— Глупости. — Она сорвала очки.

— Нет, я серьезно.

Тамара закинула очки в сумку:

— Поздно уже.

— Вам хочется спать? — поинтересовался Борис.

— Если не возражаете.

— Вовсе нет. И вам не страшно оставаться одной?

— На что это вы намекаете? — Она снова прищурилась.

— Могу оставить здесь Прохора.

Тамара посмотрела на пса и погладила его по спине.

— Не нужно.

— Значит, не боитесь?

— Я подопру дверь.

— Ну что ж: пусть будет так. Спокойной вам ночи.

Борис и Прохор ушли.

Тамара долго ворочалась. Заснула только под утро, да и то после того, как придвинула к двери тумбочку.

Утром она собралась поехать на Дуомскую площадь. К поездке готовилась с особенным тщанием. Надела все самое лучшее: новую юбку и нарядную кофточку. При полном параде, прихватив с собой куртку, Тамара спустилась к завтраку. И, как только вошла в обеденный зал, увидела Бориса. Он встал и помахал ей рукой:

— Идите за мой столик.

Она подошла:

— Здравствуйте, Борис. — Положив сумку на стул, прикрыла ее курткой. — Присмотрите?

Он клятвенно заверил:

— Как за своей.

Тамара отправилась за едой и, поскольку для нее все было впервые, не сразу сообразила, что и как нужно делать. Решив приготовить гренки, она подошла к замысловатому агрегату и положила на его движущийся конвейер нарезанный хлеб. Конвейер утащил его внутрь агрегата. Подождав пару минут, она все повторила, но вдруг почувствовала запах горелого хлеба. Из греночного агрегата повалил черный дым. С кухни прибежала работница, открыла какую-то крышку и выгребла из-под нее сгоревшие корки.

У автомата собралась приличная очередь из постояльцев отеля. Многие смотрели на Тамару с упреком. Неловкая ситуация отшибла у нее желание есть, однако вернуться за стол ни с чем было неловко. Тамара положила на тарелку пару кусков ветчины и круглую булку.

— Какие у вас планы? — Борис расслабленно сидел за столом, допивая свой черный кофе.

— Сегодня у меня встреча с Дуомо. — Она мечтательно улыбнулась. — Собор Дуомо — то место, где рассудок уступает эмоциям.

Борис заметил:

— Слышал что-то похожее.

— Но сами так не считаете? — взыскательно спросила Тамара.

— Видите ли, я несколько лет прожил в Милане. Пришлось по работе… Так что вдоволь насмотрелся этих красот.

— К красоте невозможно привыкнуть, — назидательно сообщила она.

— И я знаю почему, — в тон ей подметил Борис. — Потому что красота спасет мир.

— Вы смеетесь надо мной?

— Нет, — он потянулся за салфеткой и вытер губы. — Предлагаю изменить планы.

— В каком это смысле? — растерялась Тамара.

— Заменить одну красоту на другую. Едемте с нами в Бергамо.

— Но я уже решила поехать на Дуомскую площадь.

— Едемте в Бергамо. Без меня вы вряд ли туда попадете.

Задумавшись, Тамара спросила:

— А где Прохор?

— Он ждет нас в машине.

Вопрос решился сам собой. Заручившись ее согласием, Борис отправился в номер за курткой.

Решив выпить кофе, Тамара подошла к кофейному аппарату, который стоял у входа в обеденный зал. Дожидаясь, пока наполнится чашка, она вдруг услышала:

— Пошел к черту! Не считай меня дурой!

Через мгновение в зал вошли француз-бородач и высокая женщина. Их Тамара видела ночью. Заметив ее, они перебросились парой слов по-французски и направились к столику.

Тамара схватила чашку, но пить кофе не стала. Ноги сами понесли ее к машине Бориса.

Тот был на месте.

— Они говорили по-русски! — выпалила она, едва открыв дверь машины.

— Садитесь, — распорядился Борис. Потом спокойно спросил: — Кто?

— Французы! Мы видели их ночью.

— С чего вы взяли?

— Сама слышала. Женщина сказала: «Пошел к черту! Не считай меня дурой!»

— При вас?

— Меня они точно не видели.

Он задумался:

— Странно. Если русские, зачем выдают себя за французов?

— Я не знаю.

— И я не знаю, — Борис запустил двигатель: — Едем в Бергамо.

Дорога до Бергамо заняла часа полтора, на въезде скопилась приличная пробка, Борис съехал с дороги, и они прогулялись с Прохором до ближайшей апельсиновой рощи, где теплый воздух дрожал от напряжения, восходя от черной земли.

Уже в Бергамо Борис поделился:

— Знаете, я очень люблю этот город. Он сохранил дух старой Италии. Сейчас поставим машину и отправимся в исторический центр.

— Это далеко?

Он улыбнулся:

— Пешком идти не придется. Поедем на фуникулере. Дело в том, что все самое интересное находится в Верхнем городе, здесь его называют: la citta alta[6].

— Значит, мы находимся в Нижнем?

— Именно так.

И они действительно отправились к фуникулерной станции, где сели в вагончик и добрались на нем до Верхнего города. Пройдясь по улочке, оказались на Старой площади. Осмотрели несколько соборов, палаццо делла Раджоне и фонтан Контарини.

Борис показал Тамаре самый старый ресторан в городе, где готовили отличную кукурузную кашу поленту, и рассказал, что едят ее с деревянной доски только руками. Но сколько ни уговаривал ее, она не согласилась туда пойти.

— Ну что за дикость… — казалось, он был расстроен. — Быть в Италии и не предаться гурманству?!

— Мы здесь не за этим, — сказала она. — Пойдемте лучше куда-нибудь сходим.

— Темнеет… Последний пункт нашей экскурсии — дом Труссарди. Небезынтересно будет узнать, где проживал основоположник бренда вашей многострадальной сумочки.

Взглянув на сумку, Тамара пожала плечами.

На одной из улочек Верхнего города стоял обычный каменный дом в несколько этажей с потемневшими от времени стенами. На него пришли посмотреть не только они. Некогда там действительно проживал создатель бренда Труссарди.

Отдав последний долг отцу-основателю, Тамара и Борис вернулись на фуникулерную станцию с тем, чтобы спуститься в Нижний город к машине и Прохору. Здесь Тамара узнала, что сами итальянцы называют фуникулер неблагозвучным словом «фунивия».

Они купили билеты, прошли через турникет и дождались вагончика. Вместе с ними туда вошли еще несколько человек. В ожидании отправления Тамара прильнула к стеклу, но, когда после звукового сигнала дверь начала закрываться, стоящий рядом молодой человек вырвал у нее сумку и буквально выскользнул из вагончика через узкую щель полузакрытых дверей. Сомкнувшись, они едва ли не отхватили ему ногу. Юноша убежал, а вагончик заскользил вниз по канату.

Борис бросился к дверям и застучал по ним кулаками. После чего, переместившись на заднюю площадку, начал подавать знаки дежурным на станции. Но те его не заметили, потому что вагончик спускался вниз, а станционная площадка осталась вверху. Остальные пассажиры, глядя на него, испуганно сбились в противоположном конце вагона.

— Не нужно, Борис!

Он обернулся. Тамара повторила:

— Не нужно.

— Мы вернем твою сумку!

— Мы ее не вернем. Воришка уже далеко.

Казалось, Борис расстроился больше Тамары:

— Мы найдем его!

— Оставь! — жестко приказала она. — Представь, что у меня никогда не было этой сумки!

— Но там же паспорт и деньги!

— Паспорта в ней нет. Я не успела его забрать у портье. А деньги — в кармане куртки. Без очков, мелочи в кошельке и носового платка я легко обойдусь.

— Мы обратимся в полицию!

— А вот этого я тебе не позволю, — сказала Тамара. — В конце концов, моя сумка. Что хочу, то и делаю.

Всю дорогу до нижней станции Борис промолчал, как и тот путь, который они проделали пешком до машины.

Немного погуляв с Прохором, Борис, кажется, успокоился и смирился с потерей.

Он заметил:

— Мы перешли на «ты».

— Я только за, — проронила Тамара.

— Тоже не возражаю.

По возвращении в Милан Борис предложил сходить в ресторан. Она отказалась:

— Отвези меня, пожалуйста, в отель.

— В отеле тебя сейчас никто не накормит. Ужин закончился.

— Я не хочу есть.

— А я — хочу. И если тебе не жалко меня, пожалей бедного Прохора.

Прохора она пожалела, и Борис привез ее к ресторану, где у самого входа стоял вековой дуб.

— Название ресторана — «La Pianta» — дуб, если перевести с итальянского. — Борис вышел из машины и открыл дверь багажника: — Идем ужинать, Проша!

Пес спрыгнул на асфальт, встряхнулся и вошел в ресторан.

— Он идет с нами? — удивилась Тамара.

— Мы с Прохором частенько сюда заходим.

— И нас впустят? — недоверчиво спросила она.

Их в самом деле впустили. Тамара с Борисом сели за столик, а Прохор улегся рядом.

Тамара немного расстроилась, когда поняла, что все меню написано на итальянском языке.

— Помочь? — спросил Борис.

От этой мимолетной заботы Тамаре сделалось хорошо.

— А ведь я действительно не знаю, что заказать.

— Давай выберу я. — Он пролистал меню: — Во-первых, конечно, пицца. Во-вторых, салат из рукколы и помидоров с молотым пармезаном. В-третьих, эскалоп в белом вине.

— Я столько не съем.

— По крайней мере попробуешь. — Борис взял бутылку с красным вином, которая была на столе до того, как они заняли столик, и разлил его по бокалам:

— За наше знакомство!

— Ты будешь пить? — Тамара недоуменно притихла. — Как же после этого сядешь за руль?

Борис чокнулся и в одностороннем порядке выпил вино:

— А кто сказал, что я поведу машину?

Тамара скорбно застыла:

— Но как мы вернемся в отель?

— Пешком, — уловив ее замешательство, Борис пояснил: — Наш отель в паре кварталов отсюда. Оставим машину и пройдемся по ночному Милану. Что ж ты не пьешь?

Испытав облегчение, она на радостях выпила.

— Ну как? — Он внимательно за ней наблюдал.

— Хорошее вино. Только, знаешь, мне сравнивать не с чем. Я мало пью. — Тамара посмотрела ему в глаза. — Мне кажется, ты очень расстроен. Неужели из-за этой несчастной сумки?

— Расстроен? — Борис прищурился, потом взял бутылку, налил только себе и залпом выпил вино. — Да, пожалуй.

Явившись принять заказ, официант принес миску ризотто с мясной заправкой и поставил ее перед Прохором. Тот, виляя хвостом, начал есть.

— Его здесь любят, — заметил Борис. — Раньше он оставался в машине, но потом нас пригласили вдвоем.

Он сделал заказ, и официант удалился.

— Еще немного вина?

Чувствуя, что у нее раскраснелось лицо, Тамара отказалась и, чтобы смягчить отказ, спросила:

— Ты приехал в Милан на машине?

— Так я путешествую по Европе.

— Теперь все летают… — Тамара воспроизвела мысль недавней попутчицы.

— Чтобы лететь самолетом, Прохора нужно сажать в клетку и сдавать в багаж. — Борис перевел взгляд на собаку. — А я друзей в багаж не сдаю. По той же причине отклоняются собачьи гостиницы.

— Дома, в Москве, не с кем оставить?

Борис с нежностью погладил собаку:

— Мы с Прошкой холостяки.

Тамара опустила глаза. Борис мог подумать, что она интересуется его семейным положением. К слову сказать, ее действительно интересовал этот факт, но именно поэтому было еще стыднее.

— У нас с Прохором одна страсть на двоих. Я езжу, чтобы смотреть футбол, он — чтобы везде быть рядом со мной. Так и живем.

— Значит, едете туда, где играют?

— Жаль, не всегда получается. — Борис невесело улыбнулся: — Работа мешает.

— Как же без работы, — вздохнула Тамара.

Подошедший официант опустил поднос на приставной сервировочный столик, переставил блюда с горячей пиццей на обеденный стол и склонился над мисками с рукколой и помидорами.

Борис пояснил:

— Сейчас поперчит и добавит соль. Потом заправит специальным уксусом, который называют «бальзамико». Важно, чтобы бальзамико был густым и кремообразным. С ним совершенно другой вкус. Вот увидишь. Потом — немного оливкового масла. Конечно, все это можно сделать самим, но у Томазо получится лучше.

Томазо поставил перед Тамарой тарелку. Попробовав салат, она восхитилась:

— Неповторимо!

— Ну, так и выпьем за это, — Борис налил ей и себе вина. — Кстати, салат можно закусывать пиццей.

Захмелев, она разговорилась:

— Знаете, Борис…

Он ей напомнил:

— Знаешь… Мы перешли на «ты».

Она согласилась:

— Ну да, конечно! Знаешь, меня очень удивило, что в отеле принимают постояльцев с животными.

— В Европе это не редкость. Однако «Резиденца» — особый отель. Завтра утром, проснувшись, ты отовсюду услышишь лай. В «Резиденце» любят собак.

— Кошка Сюзанна. Чья она?

— Сюзанна живет в отеле давно и чувствует себя абсолютной хозяйкой.

— Все так мило… — Тамара подставила бокал, и Борис налил ей вина. — Я давно мечтала здесь побывать. Теперь мне ясно, что не только Дуомо, весь Милан, вся Италия — это место, где рассудок уступает эмоциям.

— Ты права. — Борис поднес свой бокал, и они чокнулись. — Италию я люблю больше других европейских стран. А из всех итальянских городов предпочитаю Милан.

— Возможно, потому, что здесь домашний стадион «Интера»? — улыбнулась Тамара.

— Давай-ка мы лучше выпьем, — он поднял бокал.

После ужина они прогулялись по ночному Милану. Уже зажглись фонари. Был теплый весенний вечер, Прохор трусил рядом, Борис что-то рассказывал. Тамару наполняло счастливое чувство спокойствия и достаточности.

Как и в прошлый раз, Борис и Прохор проводили ее до номера. Только на этот раз, приблизившись к двери, пес зарычал.

— Что такое? — заволновался Борис.

Прохор обнюхал дверь, потом толкнул ее носом. Дверь открылась. Заглянув в номер, Тамара испуганно вскрикнула.

— Да что там такое! — Борис отстранил ее и первым вошел в комнату.

Внутри царил ужасающий беспорядок. Все Тамарины вещи были раскиданы. Порезанный в ремни чемодан лежал у окна.

— Боже мой! Боже мой… — запричитала Тамара и кинулась подбирать белье.

— Не трогай! — приказал ей Борис. — Ничего не смей трогать. Оставайся здесь, а я спущусь к портье, чтобы вызвать полицию. Прохор! — Борис взглянул на собаку: — Ты останешься здесь! Охраняй!

Борис ушел. Тамара села на краешек стула, словно незваная гостья. Прохор же, напротив, расположился у двери, будто хозяин.

Полиция приехала через двадцать минут. Пока криминалисты обследовали комнату, Тамару отвели в соседний, незанятый номер для беседы с полицейским дознавателем. Переводить взялся Борис.

Полицейского не слишком заинтересовал рассказ Тамары о похищении ее сумки. Он спрашивал ее только о ночном происшествии.

— Прошу обратить внимание… — попросила Тамара. — Прохор, собака Бориса, привел нас в номер к французам. Но я думаю, что никакие они не французы. Я слышала, как они говорили по-русски.

Итальянец что-то сказал, и Борис перевел:

— Их нужно проверить.

Полицейский снова спросил, и Борис опять перевел:

— Что-нибудь пропало из комнаты?

— Мишка.

— Ми-ши-ка? — переспросил итальянец.

Тамара обернулась к Борису:

— Мягкая игрушка, которую ты подарил мне на стадионе Сан-Сиро. Он сидел на тумбочке у кровати.

— Исчез только мишка? — Борис удивился.

Она подтвердила:

— Все остальное на месте.

— Allora va bene[7]… - Полицейский поднялся и, взглянув на Бориса, заявил, что сейчас им нужно поговорить с французскими постояльцами.

Они вышли из номера и направились в другой конец коридора. Тамара, чуть с отставанием, двинулась следом за ними.

Полицейский постучал в дверь, и ему открыл бородач. Не понимая ни слова, Тамара видела, насколько спокойным оставалось лицо француза во время их разговора. Казалось, он категорически опровергал все подозрения. На мгновение из-за его спины выглянула светловолосая женщина.

В ту же минуту из их номера выбежала собачка чихуа-хуа, держа что-то в зубах. Приглядевшись, Тамара узнала в этом «что-то» своего пропавшего мишку.

— Боря, Борис!

Он обернулся, и она указала ему на собаку.

Тамара и Борис удивленно переглянулись, после чего она обратилась к французу:

— Вы нам соврали…

Но здесь вмешался Борис:

— Месье рассчитывал сбить нас с толку после того, как Прохор учуял, что он побывал в твоем номере.

— Бред, — заговорил по-русски «француз». — Полный бред!

Спустя полчаса его забрали карабинеры для выяснения обстоятельств погрома в Тамариной комнате.

Тамара тем временем вернулась к себе и принялась собирать разбросанные по комнате вещи. Закончив, решила зайти к Борису. Постучала в его номер и, не дождавшись ответа, заглянула внутрь.

Борис сидел у окна. Прохор лежал рядом.

Тамара позвала:

— Боря…

Он обернулся. По его лицу она поняла, что Борис очень расстроен.

— Что случилось?

— Ничего. — Борис встал, снял куртку и поправил воротник у рубашки. — Если хочешь, завтра отвезу тебя на Дуомскую площадь.

— Хорошо…

— Сейчас нужно отдохнуть.

Тамара подошла ближе:

— Хочешь, чтобы я ушла? — Она его обняла.

— Тебе действительно лучше уйти.

Тамара безмолвно отняла руки и вышла из комнаты.

Утром Борис повез ее на Дуомскую площадь. Встреча, о которой Тамара мечтала долгие годы, произошла неожиданно. Собор возник перед ней во всем великолепии белого мрамора и многочисленных шпилей, пронзающих весеннее небо Милана.

— Боже мой… — прошептала Тамара и прильнула к стеклу, а потом повернулась к Борису и попросила словно ребенок: — Пожа-а-алуйста, я хочу к нему подойти.

Он улыбнулся:

— Сейчас остановимся. Вот только найдем парковку.

Отыскать парковку вышло не скоро. Тем не менее минут через тридцать Тамара уже стояла у кафедрального собора Дуомо и, задрав голову, смотрела на шпили, в которых гудел порывистый ветер.

Склонившись к ней, Борис прошептал:

— Видишь Мадонну?

— Я знаю, знаю… — Тамара показала рукой. — Золоченая фигурка Мадонны. По утрам ее освещает восходящее солнце. А собор… Ты только посмотри, какой он легкий, воздушный! Кажется, дунь — полетит.

— В нем больше трех тысяч скульптур… Гигантское нагромождение камня. Кстати, можешь зайти внутрь собора.

Она обернулась:

— Ты не со мной?

— Здесь подожду.

Из Дуомо Тамара вернулась притихшей.

— Ну и как? — поинтересовался Борис.

— Была мечта, и она сбылась.

— Рад. Есть чему позавидовать. — Он в упор взглянул на Тамару: — Нам нужно поговорить.

Почувствовав что-то неладное, она напряглась:

— О чем?

— О твоей сумке.

— Ее украли, — с натянутой улыбкой сообщила Тамара.

— Я знаю, — сказал Борис, при этом на его лице не было и тени улыбки. — Задам тебе на первый взгляд странный вопрос. Ты ничего не доставала из-под подкладки своей сумки?

— А там что-то было? — поинтересовалась она.

Борис взял ее под руку:

— Лучше пойдем в машину.

Они пошли через площадь, и он продолжил:

— Твоя соседка… — Борис мельком взглянул на нее. — Мне известно: в Милан ты собиралась ехать с соседкой, а не с какой-то подругой…

Тамара остановилась:

— Что это значит?

— Дослушай. — Он снова взял ее под руку, но она решительно высвободилась.

— Я не понимаю…

— Эта женщина хотела передать за границу секретные документы. Для этого зашила в днище своей сумки некий информационный носитель.

— Но Ира, она же… — взволнованно заговорила Тамара.

— Знаю — работает в секретном НИИ. Ей заплатили, и она стала заниматься промышленным шпионажем.

— Откуда тебе это известно?

— Это — моя работа, — ответил Борис.

— Значит, ты…

— Я — офицер Федеральной службы безопасности.

— И ты нарочно…

— …ожидал здесь твою соседку Ирину, а приехала ты.

— Значит, — Тамара заглянула ему в глаза. — На моем месте должна была быть Ирина? И ты повел бы ее на футбол?

— Возможно.

— А потом повез бы в Бергамо?

— Не знаю.

— Значит, для тебя это только работа?

— Мне бы не хотелось об этом…

— Боже мой… — Тамара уткнулась лицом в ладони. — Какая же я дура.

— Пожалуйста, дослушай меня.

— Слушаю…

— Соседке сделали операцию, и она передала тебе свою сумку, чтобы использовать втемную, как курьера. К сожалению, нам слишком поздно стало об этом известно.

— Ты не знаешь…

— Я все знаю, Тамара. Под каким предлогом она тебе ее отдала?

— Сказала: неприлично ехать в Италию со старой сумкой и буквально всучила мне эту свою «Труссарди».

— Неудивительно, что ее решили похитить. Если бы Ирина приехала сама, она бы передала сумку «французам» добровольно. Но когда приехала ты, их планы переменились.

— Тебе было бы все равно, если бы на моем месте оказалась она?

— Моей задачей было приглядывать за сумкой, при первой же возможности извлечь информационный носитель и выяснить, кто за ней будет охотиться.

— Вот, значит, как… Что ж, поздравляю, тебе удалось поймать этих «французов».

— Их отпустят после того, как установят личности. Но этого будет достаточно, чтобы пресечь их преступную деятельность. Ты верно заметила: они — русские и наши бывшие соотечественники.

— Но дело в том…

Борис не дал ей сказать:

— Знаю, Тамара, тебе не было известно, что спрятано в сумке. А я не имел права что-то рассказывать.

— Как же мне стыдно. — Она не сдержалась, и слезы ручьем полились из ее глаз.

— Ты ни в чем не виновата, — заметил Борис.

— Я поверила… — Тамара всхлипывала между словами. — Я думала…

— Прости, ничего нельзя изменить.

Между тем на них стали обращать внимание прохожие и зеваки, которых на Дуомской площади было в избытке.

— Идем лучше в машину, — вновь предложил Борис.

Но Тамара только покачала головой.

— Нет. Никуда я с тобой не пойду. — И, взглянув на него, она вдруг воскликнула: — Я больше не хочу тебя видеть!

— Но в чем же я перед тобой виноват? — в отчаянии произнес Борис.

— В том, что я люблю тебя! — Сказав главные слова, которые жгли ее душу, Тамара вдруг сникла: — Я думала, ты тоже… Что я хоть немного нравлюсь тебе.

— Послушай, Тамара!

Она замахала руками:

— Ничего! Это пройдет.

— Нет, не нужно.

— Что? — Она замерла.

Борис обнял ее и, притянув, заставил посмотреть на себя:

— Не нужно, чтобы проходило.

— Не понимаю…

— Я тоже тебя люблю.

— Кого? — чуть слышно спросила Тамара.

— Тебя.

— Я не верю.

Борис поцеловал ее в губы. Потом тихо сказал:

— Мне кажется, я давно тебя полюбил, еще до того, как мы встретились.

— Такое разве бывает?

— Бывает. — Борис прижал Тамару к себе.

— Слава богу, что все наконец закончилось, — она уткнулась в его плечо.

Помедлив, он произнес:

— Задание я провалил. Сумка похищена вместе с информационным носителем. Одного понять не могу. Сообщник, укравший сумку, не мог не сообщить липовым французам, что операция увенчалась успехом. Для чего им нужно было потрошить твой чемодан?

Тамара подняла на него сияющие от счастья глаза:

— Я хотела тебе объяснить, но ты все время перебивал.

— Что?…

— Когда Ирина сказала, сколько стоит ее сумка, мы с мамой съездили на рынок и купили точно такую, но только в пятьдесят раз дешевле.

— Подделку? — догадался Борис. — И ты приехала с ней?

— Я приехала с ней, — подтвердила Тамара. — Но Ирине, чтобы не обидеть, ничего не сказала.

— Значит, ее сумка… — начал Борис.

— Ее сумка осталась у мамы в Москве.

Сказав это, Тамара положила голову ему на плечо.

В Москву они вернулись втроем на машине — Борис, Тамара и Прохор.

Крепдешиновое лихо

Моей тетушке

Клавдии Федотовне Селиверстовой

(Левченко) посвящается.

Свою тетку я называла Клавой. Мы были с ней на «ты», несмотря на большую разницу в возрасте. Детей у нее не было, возможно, поэтому она долгое время казалась мне молодой.

В конце пятидесятых Клава сбежала из деревни в город и вышла замуж за моего дядюшку. Однако ни образование, ни городская жизнь, ни полезные связи, которые она легко заводила, ни даже презентабельный вид не смогли «вывести деревню из девушки». Родная деревня Чистовитое оставалась в ней до самой ее смерти.

Она любила вспоминать о Чистовитом, и её говор поражал деревенским своеобразием, а рассказы — бесхитростной простотой и конкретикой. В них всё было ясно и заранее предопределено, словно по-другому быть не могло.

Пока была жива ее мать, Клава к ней приезжала. Но старуха умерла, избу разобрали на бревна и перевезли в другое место. Чистовитое разорили, от семидесяти дворов, клуба, конторы и магазина осталось несколько домов, в которых доживали свой век старики.

Однажды, за год до смерти Клавы, мы с ней поехали в Чистовитое и заночевали у дальней родственницы. Электричества к тому времени в деревне уже не было, районное начальство распорядилось обрезать кабель, сочтя Чистовитое умершим. Судьба нескольких стариков никого не волновала, их словно не было.

Поздним вечером сидели мы за столом у керосиновой лампы, пили чай и вели разговор про голодное послевоенное время, которого я не знала, поскольку тогда ещё не родилась. За окошком выл холодный осенний ветер и скрипели деревья, стуча замерзшими ветвями по крыше и стенам дома.

— До двенадцати лет я не видела поезда, — сказала Клава, не отрывая взгляда от лампы. — Мы же в Камарчаге[8] ни разу не были. Кто нас туда возил? Никто. И вот, когда я в первый раз поехала с батькой в город, с нами отправилось много наших, деревенских. Кто яйца повез, кто курей последних, кто что. И ехали мы, думаешь, на чем?

— Ты же сказала на поезде, — заметила я.

— На поезде, но только сверху, на крыше.

— Зачем?

— В вагон было не влезть, народу — битком.

— Как же ты там удержалась?

— Сверху была труба. Так вот, я легла на пузо и зацепилась за неё, батька с мешками уселся рядом.

— А как же остальные?

— Кто как. Иван Ехременков, наш деревенский, курей повез продавать. У него две корзины было этих курей. На повороте поезд накренился, корзины его — фьють, и улетели. Кто смеяться стал, кто сочувствовать, а Иван как начал песни петь! Сидит на крыше и во всё горло песни орёт.

Я представила поющего мужика на крыше вагона и улыбнулась:

— А что же вы с отцом?

— Приехали в город. Батька мой после войны привез три мешка добра из Германии. Все гребли, и он нагреб: костюмы, платья, пластинки и патефон. Так вот, мы с ним в городе все это продали и три мешка печеного хлеба домой привезли.

— Стало быть, проели немецкое барахло? — уточнила я.

— Все, что привез батька, — сказала Клава. — В деревне-то было голодно, а нас — девять душ. Родители, два брата — Петруша и Ленька, да пять сестер — я, Вера, Валька, Светка и Милка. Куснуть хочется, а нечего. Летом шей из молодой крапивы наварим, клевера нарвем, готовки на крыше высушим, помолотим да через сито просеем. Потом лепешек напечем. Вот это был праздник! Из клевера лепешки хоть и чёрные, а вкуснее, чем из лебеды.

— Неужели в доме картошки не было?

— В сорок шестом случился неурожай, до лета не дотянули. Да и коров во дворах, считай, не осталось. Помню, батька зарезал корову и вместе с матерью повез мясо в город продавать. Продать-то продали, да только деньги на базаре у них украли. И вот возвращаются они обратно пешком, а как подошли к околице, мать давай голосить. Ну, тут все и повыскакивали: что случилось? Глядь, батька плачет, а мать голосит. С тех пор мы стали неимущими и талоны на молоко получали в Покосном. За пять километров за ними ходили.

— Что же, в вашей деревне своей фермы не было?

— Как не было? Была и ферма, и молоканка. Там колхозное молоко на сепараторе в сметану перегоняли и потом во флягах в районный центр увозили.

— В деревне было молоко, а за талонами ходили в Покосное?

— Я же говорю, у кого не было скотины. тому талоны на молоко в центральной усадьбе выдавали. А молоко наливали на Чистовитинской молоканке.

— Бред какой-то.

— Бред или не бред, а с этими талонами вышла одна история…

— Смешная?

Клава покачала головой:

— Страшная… — И, чуть подумав, продолжила: — Жила у нас в деревне одна чухна…

— Кто?

— Ссыльная из Прибалтики. И было этой чухне лет шестьдесят. Некрасивая, толстая, низенькая, похожая на сову. Волосы — не то седые, не то белесые. Звали старуху Водя.

— Имя такое?

— Имени я не вспомню, но в деревне все её звали Водей. Муж у ней был старый, работал кузнецом. Двое сыновей — погодки. В ту пору им было лет по семнадцать, может, и больше. Старшая дочка, Анна, вылитая мать, такая же ведьма, у нас на ферме работала.

— Замужем была?

— Какое там! — Клава безнадежно махнула рукой. — После войны для девок мужиков не хватало, а ей было под тридцать. По деревенским меркам — старуха.

— Ты сказала, что Водя была ведьмой?

— В деревне знали, что она колдовала. Девки, кто посмелее, бегали к Воде парней привораживать.

— Помогало?

— Бывало, что помогало. Да только ничего хорошего из этого не выходило. Мужики, кого приворожили, потом или помирали, или спивались.

— Ты обещала страшную историю, — напомнила я.

— Слушай… — с готовностью откликнулась Клава и для пущего эффекта убавила в лампе свет. — Сын Води Юрис, по-нашему — Юрка, уехал учиться в ремесленное. Раньше же ремесленные все были в городе… С ним поехали ещё двое наших деревенских: Санька Филин и Леня, мой брат. Вот откуда я все и знаю. Учились они на Бумстрое, и там, в общежитии, был такой случай… Один украл у кого-то деньги, а пацаны взяли да и бросили его в подвал на исправление. Он так орал, что все подумали — придуряется. И что ты думаешь? Его там крысы до костей живьем обглодали!

— До смерти?!

— А ты как думаешь? Тебя если обглодать до костей, что останется?

Я вздрогнула и посмотрела в окно, за которым в темноте качались ветки деревьев:

— Жутко.

— Судили их, конечно… Одного даже посадили, а наши, деревенские, открутились. Но Юрку и Леню выгнали из училища, и они устроились на Бумстрое разнорабочими. И вот года через два Юрка возвращается в Чистовитое с женой. Как сейчас помню: приехали они вдвоем, да ещё с нашим Леней и с Санькой Филином…

Невестку Нинку Водя встретила неприветливо, ей рассказали, что в городе она «мела подолом» перед Филином и только потом переключилась на Юриса. А деревенские бабы судачили: с чего это вдруг городская приехала жить в деревню?

За два года в городе Юрис превратился в ладного мужика: невысокий, широкоплечий. Говорил басом, но так и остался невыразительно-белесым и похожим на мать.

На свадьбу, которую по деревенскому обычаю гуляли независимо от того, когда прошла регистрация, из города приехали Нинкины родители — приличные пожилые люди. Мать работала бухгалтером на Бумстрое, отец служил контролером на транспорте. Они не одобряли замужества дочери из-за переезда в деревню, но мужиков поубивало на войне, и выбирать стало не из кого. А Нинка красавицей не была, вот они и смирились.

Председатель, довольный, что в колхозе на одного мужика прибавилось, велел выдать им яиц, муки, сметаны и двух овец. Свадьбу сыграли в клубе. В свой дом Водя никого не пустила, даже родителей Нинки, и те ночевали у соседей.

Никто не удивился — по мнению деревенских, Водя была «чокнутой». Однажды она решила, что воду в чистовитинских колодцах заколдовали, и стала ходить за водой в другую деревню. Туда же отправляла своих домашних. Бывало, муж Води, Янис, набирал воды из колодца на другом краю Чистовитого, но Водя безошибочно его уличала. В конце концов кузнец перестал сопротивляться и стал ходить за водой в соседние деревни, когда в Сугристое, а когда и в Покосное.

Для бани старуха набирала воду в реке. которая протекала на задах её дома за огородами. Однажды соседские девчонки, Клава и Верка, перелезли через забор, чтобы подглядеть, как Водя моется в бане, и вызнать ее ведьминские ритуалы. Приникнув к замшелому оконцу, они увидели голую старуху с обвисшей грудью и распущенными белыми лохмами. Но Водя не была бы собой, если бы не почуяла их присутствия и не бросилась на окно. Она до полусмерти напугала девчонок, но с родителями скандалить не стала. По неписаным деревенским законам такие шалости не карались. Чем ещё было развлекаться детворе в послевоенной деревне?

Тем же летом Нинку, жену Юриса, взяли на работу учетчицей, поскольку в городе она окончила курсы бухгалтеров.

Наступил июль, с долгими знойными днями и короткими ночами, когда к вечеру парило от нагретой за день земли, а на лугах свежо и густо полезла зелень. В колхозе начался покос.

Ранним утром под неусыпным взором «чокнутой» Води Нинка собирала в узелок варёных картошек, яиц и несколько луковиц. Потом с мужем отправлялась к конторе, запрыгивала на телегу и ехала на покос. Возвращались они под вечер, уставшие, пропотевшие и разомлевшие от жары.

И вот однажды Юрис вернулся домой один. Прошло пять дней, Нинки не было, но её никто не искал. Все решили, что она сбежала к родителям: ушла через лес в Сугристое, а оттуда на попутке уехала в город.

Вскоре выяснилось, что в городе Нинки тоже нет. Соседи Води рассказали обо всём председателю, и тот позвонил в районное отделение милиции.

В деревню приехали Нинкины родители. Вечерам в тот же день из районного центра на коне прискакал уполномоченный. Он опросил соседей и ближе к вечеру пришёл в Водин дом допрашивать Юриса. Усевшись за стол, уполномоченный стал задавать вопросы и писать протокол.

— На покос ездил с женой?

— А как же…

— Домой вместе возвращались?

— Всегда. — подтвердил Юрис.

— Как вышло, что в тот день ты вернулся домой один? Куда дел жену?

Когда Юрис нервничал, его басок превращался в ломкий фальцет:

— Нинка забыла надеть платок.

— И что?

— Ей голову напекло. Она отпросилась у бригадира и пошла через лес домой.

— Выходит, что не дошла… — задумчиво проронил оперуполномоченный. — Что же ты не искал ее?

— Как не искал?… Искал.

— В милицию почему не заявил?

— Думал, к родителям уехала. Ей в деревне не нравилось.

Уполномоченный встал и затопал сапогами по кухне:

— Где ваша комната?

Юрис показал:

— У нас не комната — угол за печью.

Оглядев узкую кровать, уполномоченный откинул крышку сундука:

— Чьи это вещи?

— Штаны и рубашка — мои. Остальное всё Нинкино.

— И ты хочешь сказать, что она сбежала без вещей? — Уполномоченный отрыл в сундуке потертую сумочку и, поковырявшись в ней, вытащил Нинкин паспорт. — Ну, вот что, Юрис Янович, забираю тебя в район.

Из комнаты, словно фурия, выскочила сестра Юриса, Анна:

— Не имеете законного права! Брат ни в чем не виноват! Спросите у бригадира!

Пришлось милиционеру идти на другой край деревни, в дом к бригадиру. Тот подтвердил: когда Нинка отпросилась, Юрис косил весь день и никуда с покоса не отлучался.

Следствие зашло в тупик, не начавшись. Родители Нинки ходили по деревне из дома в дом, расспрашивали, плакались и умоляли о помощи. Однако никто из деревенских не видел их дочь с тех пор, как та после обеда ушла с покоса.

Казалось, прояснить ситуацию могло только чудо. И оно случилось. В день, когда в Чистовитое снова прискакал уполномоченный, девяностолетняя старуха Кулемиха вспомнила, что видела, как Нинка и Санька Филин купались в реке. Вот только день назвать она не смогла.

Милиционер отправился к матери Филина, и та подтвердила: в день, когда потерялась Нинка, сын приезжал из города в гости.

На основании этого разговора и показаний Кулемихи вместо Юриса в район увезли Саньку Филина. Версия оперуполномоченного была такова: Санька Нинкой были любовниками и тот из ревности ее утопил.

Мать Саньки Филина криком кричала, что сын весь день и вечер был дома у нее на глазах. Но ей никто не поверил.

Тело Нинки так и не всплыло. Его долго искали в том месте, на которое указала Кулемиха, и ниже по течению. Родители Нинки все это время оставались в деревне, и Воде это не нравилось. В один из дней она пришла к матери Нинки, отрезала у неё клок волос, скрутила в пучок и бросила в расплавленный воск, а потом кинула в реку. Волосы покружились, двинулись по течению и в конце концов прибились к берегу.

— Здесь ищите! — сказала Водя и оказалась права.

Вздувшееся тело утопшей Нинки нашли под корягой и вытянули на берег багром. Хоронить решили на горе, где было деревенское кладбище. Пока в столярке делали гроб, Нинку положили в сарае на лавку и накрыли зелёным газовым шарфом, который привезла её мать. Сметливая Анна, сестра Юриса, обрызгала утопленницу одеколоном «Сирень». С тех пор Клаву всегда тошнило от этого запаха.

После похорон, как водится, справили поминки, и родители Нинки уехали в город. На том дело закончилось.

Проснувшись утром в непротопленной, холодной избе, мы с Клавой стали собираться на кладбище, где были похоронены родители и оба ее брата. К концу жизни Ленька и Петруша закатились из города в деревню, словно в гнилой карман, пили всякую дрянь и оба сгорели от дешевого пойла. Один — в сорок лет, другой — в сорок пять.

Ночью прошёл дождь, хозяйка выдала нам кирзовые сапоги, и мы зашагали по грязи, чавкая кирзачами. Глядя на сухие крапивные заросли, покосившиеся заборы и гнилые амбары, не верилось, что когда-то здесь голосили петухи и ревели коровы. Деревня Чистовитое доживала последний срок, который измерялся жизнями оставшихся в ней стариков.

Чистовитинское кладбище располагалось на склоне горы, куда мы с Клавой забрались, скользя сапогами. Оно насквозь проросло березами, черемухой и невысокими соснами. По незатейливым, простецким оградам и памятникам было видно, что за ними ещё кто-то ухаживает. Но были и такие, о которых уже давно не заботились.

У едва приметного холмика Клава заголосила:

— Царица небесная! Дожили до чего! Памятник у Ивана украли!

— Чья это могила? — спросила я.

— Ивана Ехременкова, их с женой здесь вместе схоронили. Теперь, видишь, не найти. Хотя кому сюда приходить, — она махнула рукой. — Родственники все поумирали.

— Может, ошиблась?

— Я все могилы знаю наперечет. Вон та, с крестами, видишь? Эта — моих родителей.

Мы подошли ближе, Клава достала из укромного места за памятником веник и вымела опавшие листья. Вытерла стекла на блеклых фотографиях и прицепила к ним бумажные цветы, которые привезла из города.

Потом мы отправились к могилам Клавиных братьев. По дороге она кивнула на два одинаковых холмика, обнесенных гнилыми досками:

— Нинкина могила…

— А рядом с ней кто лежит? — с интересом спросила я, и Клава пообещала:

— Потом расскажу.

Когда мы спустились с горы и уже входили в деревню, на нас обрушился тяжелый сплошной ливень, и мы едва успели добежать до полуразрушенного сарая. Небо громыхало над нашими головами, и яркие всполохи молний высвечивали темные углы через дыры в крыше.

— Знаешь, чей это сарай? — спросила вдруг Клава.

— Откуда мне знать? — удивилась я.

— Это Водин сарай.

— Идем отсюда! — Я рванулась под дождь, но Клава успела схватить меня за рукав:

— Охолонись, сумасшедшая! Вымокнешь до нитки, не дай бог заболеешь.

Я замерла у входа, готовая в любой момент убежать.

— Ну, слушай… — кивнула мне Клава. — Расскажу, кто там на кладбище рядом с Нинкой.

В тот же год, когда утонула Нинка, в Водиной семье случилось другое несчастье. Осенью в колхозе молотили зерно, брат Юриса, Эдгар, охраняя колхозный ток, решил украсть там мешок зерна.

И, когда он ночью тащил мешок к своему дому, навстречу ему попался конь, на котором ехал бригадир из Покосного.

Эдгар со страху бросил мешок и сиганул через забор в чужой огород, потом он дунул к реке, оттуда — обратно на ток. Бригадир, не будь дураком, погнался за ним, но так и не догнал.

На следующий день Эдгар уехал в Камарчагу и устроился монтировать шпалы на железнодорожных путях. Однако долго он там не задержался и, как только все успокоилось, вернулся в Чистовитое.

Домой Эдгар приехал ближе к зиме, и не один. Люська, так звали камарчагинскую невесту Эдгара, оказалась крепкой сноровистой бабой. В первый же день она устроилась на конюшню и в работе ни в чем не уступала мужикам.

В деревне стали готовиться к свадьбе. Старухи между собой шушукались, дескать, свадьбу в один год с похоронами делать нельзя, иначе, по примете, быть покойнику. Но никто из них не решался сказать это Воде. И только соседка Петрова по доброте душевной не смолчала:

— Ты бы повременила, Водюшка. Полгода не прошло, как Нинку схоронили. Как-то не по-людски.

Выслушав ее, Водя ничего не ответила, только кивнула.

Бесовщина, которая случилась в избе Петровых на следующий день, всколыхнула все Чистовитое. О ней судачили на молоканке, в конторе и в магазине. Известие о жуткой истории докатилось даже до центральной усадьбы.

Жили Петровы небогато, была у них свинья, которая недавно опоросилась одним поросенком. И было ему всего четыре недели, когда хозяин спьяну поймал его, шваркнул об угол и принес в избу готовить. Жена не рассчитывала на преждевременную кончину несостоявшегося борова, схватила ухват, вдела голову мужа в рогатину и потащила к печи. Тот испугался и тут же помер.

Казалось бы, свадьбу Люськи и Эдгара надо отложить, но её отгуляли через день после похорон соседа Петрова. После этого деревенские бабы, проходя мимо Водиных ворот, плевали в них так, чтобы никто не видел, особенно Водя.

В конце декабря нападало много снега. Через всю деревню прочистили только одну дорожку чуть шире тропинки, по которой могли проехать запряженные сани. В лесу и вовсе все замело, к тому же начались волчьи свадьбы. В это время, в начале зимы, волки особенно лютуют и действуют «артелью».

Дни сделались короткими, ночи — длиннее некуда. В конце месяца пришла пора получать в Покосном, в центральном правлении колхоза, январские талоны на молоко.

В семье Води скотину не держали. В деревне говорили, что все они лодыри, но им тоже полагались талоны на молоко. И вот Люська пододела для тепла под юбку мужнины кальсоны, завернулась в фуфайку и перевязалась платком. Взяла с собой топор и отправилась в Покосное за талонами. Но сдуру пошла через лес, решив, что так будет короче.

Следующим утром, не дождавшись жены, Эдгар взял на конюшне коня и поскакал в покоснинскую контору. Там ему сказали, что Люська приходила, забрала талоны и вчера же двинулась восвояси.

Сразу поднялся шум, председатель собрал мужиков и вместе с ними прошёл по лесной дороге до самого Чистовитого. Обратно вернулись по окружной, через поля, но Люську так и не нашли.

Дело было яснее ясного: бежать Люське некуда, родители померли, а значит, она или замерзла, или ее задрали волки.

На этот раз из районной милиции никто не приехал и дела не возбудили. В сельсовете решили ждать до весны — как только сойдет снег, все станет ясно.

Но дело прояснилось уже в январе, Клавиному брату Петруше приснился вещий сон. Проснувшись, он кубарем скатился с печки и кинулся к отцу:

— Батя! Я видел Люську, Эдькину жену!

— Думай, что говоришь…

— Она в сугробе лежит, у леса, на повороте.

Отец грозно зыркнул и повысил голос:

— Думай, что говоришь!

— Айда туда, батя! Айда! Вдруг она там?!

Отец решил, что и в самом деле надо проверить, взял на конюшне лошадь, сел на неё сам и усадил перед собой Петрушу.

Доехав до места, они привязали лошадь к березе, а сами по сугробам пошли к лесу. Погода в тот день была ветреной, близился февраль. Снег в отсутствие тепла не покрылся настом, и его разметало ветром. Пробравшись по глубоким сугробам до кромки леса, отец с высоты своего роста увидел торчащую из-под снега руку.

— Возвращайся к лошади, я скоро приду! — приказал он сыну, а сам двинулся дальше.

В сугробе и в самом деле была Люська. Когда Петрушин отец отрыл её и очистил от снега, то понял, что ее зарубили.

Отец с сыном не стали возвращаться в Чистовитое, а поскакали в колхозную контору в Покосное. В дороге Петруша обернулся, чтобы спросить:

— Ты её видел?

Отец молча кивнул, и Петруша с гордостью заключил:

— Ну, я ж тебе говорил! А ты мне не верил!

Потом он охотно рассказывая пацанам о своём вещем сне и в некотором роде сделался деревенским героем.

Участкового в Покосном в те времена не было, если что-то случалось, милиционер приезжал из районного центра. Услышав о страшной находке, председатель для начала сам съездил на место. Только убедившись, что все так и есть, вызвал оперативную группу, которая из-за тогдашней скудости и нехватки кадров состояла всего из двух человек: оперуполномоченного, который вёл дело Нинки, и женщины, не то криминалиста, не то медсестры.

Мерзлую что Люську откопали и, как была, со скрюченными руками и ногами, бросили в кузов грузовика, на котором приехали члены оперативной группы. Ввиду неприспособленности колхозных помещений труп сразу увезли в районный центр для осмотра и освидетельствования.

Через неделю в Покосное снова приехал оперуполномоченный. Он привез заключение судмедэксперта и, прихватив с собой двоих мужиков, отправился к лесу, где обнаружили Люську, чтобы поискать улики и орудие убийства. По заключению эксперта, раны были нанесены топором.

Однако ничего из того, на что рассчитывал уполномоченный, найдено не было. Ничего, кроме соломы. Её на месте обнаружения трупа было предостаточно.

И здесь в деле случился ещё один поворот. Все началось с того, что мать послала Клаву и Верку на ферму за молоком. Они взяли ведра — на их семью полагалось два полведра молока, так было легче нести. Когда девочки явились на ферму, то увидели, что молоко наливают Янису.

Клава как старшая отдала молоканщице талоны и получила молоко, полагавшееся на их большую семью. Когда они с сестрой тащили ведра домой, она сказала:

— Люська получила январские талоны в конторе, но домой не вернулась. Раз так, откуда у Яниса талоны на молоко?

Об этом она рассказала отцу, а он — председателю.

Тот удивился:

— Других талонов семейство Води не получало. Их ещё не напечатали в городской типографии.

По всему выходило, что Водя и её домочадцы вот уже две недели получали молоко по талонам, которые несла домой Люська. Но её убили, а талоны непонятно как оказались у Води. И никто из деревенских на ферме и молоканке не задался вопросом: а кто их принес?

Но и это было еще не все. Кто-то вспомнил, что в первый день пропажи невестки старик Янис брал в колхозе запряженные сани, чтобы привезти для хозяйства соломы. Ещё кто-то видел, что из Водиного двора сани выехали с ворохом соломы.

Получалось, что Янис не привозил солому, а вывозил её со двора. И это было подозрительно.

Настало время обо всём рассказать оперуполномоченному. Тот выслушал председателя и вечером уехал в район. Следующим утром вернулся с разрешением на обыск Водиного хозяйства. Вместе с председателем он взял двоих понятых: колхозную бухгалтершу и подвернувшуюся под руку соседку Води Петрову.

В Чистовитом все уже знали, что труп Люськи нашли и её зарубили. Когда милиционер с председателем и понятыми вошли в Водин двор, за ее воротами собралось полдеревни.

Во время обыска уполномоченный ходил по избе и недовольно водил носом. Потом наконец спросил у Води:

— Куда подевались вещи вашей невестки?

Водя кивнула на Анну:

— Спросите у неё.

Анна прошла в соседнюю комнату и демонстративно распахнула створки самодельного шкафа:

— Нате! Рыщите!

— Поаккуратней, гражданочка… — Уполномоченный подозвал понятых: — Подойдите ближе, товарищи!

— Куда уж ближе… — Соседка Петрова покосилась на Водю, но та даже бровью не повела.

Уполномоченный обратился к Анне:

— Показывайте, что здесь ваше, а что принадлежало погибшей.

Анна стала выхватывать из шкафа платья и швырять их на кровать:

— Это, из штапеля, моё! Бумазейное — тоже! Из голубого крепдешина с цветочками — Люськино, из маркизета — тоже её.

— Быстро же вы сообразили… — заметил уполномоченный. — Ещё не схоронили, а вы уже пользуетесь.

— Так ей же теперь ничего не надо, — сказала Анна и, проследив за взглядом оперуполномоченного, вдруг побледнела.

Тот наклонился и потянулся к шкатулке, которая стояла в шкафу возле стареньких босоножек:

— А ну-ка… Что это? Ваша шкатулочка?

— Моя, — упавшим голосом проронила Анна.

Оперуполномоченный снял крышку и поставил шкатулку на стол:

— Прошу подойти понятых!

Обе понятые, бухгалтерша и Петрова, подошли к столу и с опаской заглянули в шкатулку.

Он спросил:

— Видите, что внутри?

— Бусики… — проронила бухгалтерша.

— И сережки. — Петрова схватилась за щеку: — Так ведь это же…

— Мулькис![9] — крикнула Водя и бросилась на дочь, но милиционер оттащил её в сторону.

— Я знаю, чьи это серёжки и бусики! — Стрельнув глазами на Водю, Петрова отчаянно выкрикнула: — Нинкины!

Анна завопила:

— Врёшь, сволочь! — Но, выплеснув возмущение, мгновенно переменилась в лице: — Это не мое! Нинка перед смертью подложила, ей-богу!

— Хошь топись от такого позору! — Петрова хлопнула себя по бокам. — Она ещё и божится! Нинка на покосе в тот день была в этих бусиках, и серёжки были на ней! Она, значит, утопла, а серёжки и бусики сами домой прибежали и в твою шкатулку сложилися!

— У вас, гражданка, в доме какая-то чертовщина творится, — уполномоченный обратился к Воде. — Предметы сами перемещаются, без участия человека. Сначала украшения, потом талоны на молоко. Как объясните?

— Я — нерусская! Давайте мне переводчика!

— Ну что ж… Тогда собирайтесь, поедемте в район.

— Зачем?

— Искать переводчика. — Милиционер посмотрел на Анну: — И вы тоже с нами.

Но в этот момент в дом вошёл председатель и бросил фразу, которая отсрочила их отъезд:

— Надо бы вам в сарай заглянуть…

— Зачем? — не понял уполномоченный.

— Надо! — настойчиво повторит председатель.

Вместе с понятыми мужчины пересекли двор и углубились в сарай. Заглянув под лавку, председатель сдернул мешковину, под которой лежал топор.

Уполномоченный склонился и взял его в руки. Оглядев топор, строго покачал головой:

— Даже не вытерли. Лезвие все в крови.

Гроза над Чистовитым закончилась так же быстро, как началась. Гром стих, зарницы заблестали над дальним лесом. Выглянуло солнце, и стало не так сумрачно.

Мы вышли из сарая и зачавкали кирзачами по разжиженной ливнем грязи. Тяжелые капли шлёпали по голове и плечам, но и они скоро стихли.

— Значит, обеих Водиных невесток убили? — спросила я.

Клава ответила восклицанием, на свой деревенский манер:

— Ну а ты как думаешь?!

— Кто их убил? — Мне казалось, она специально тянет с ответом, чтобы усилить интригу.

Клава и в самом деле зашла издалека:

— Анну, конечно, сразу арестовали, а Водю спервоначалу отпустили.

— И что же? Она вернулась в деревню?

— А куда еще ей было деваться? Воротилась.

— Ну, хорошо… А что было с сыновьями?

— Их отпустили, но только после суда. Суд был через год. Тогда в районный центр вся деревня поехала, вроде бы как свидетели. Председатель в Чистовитое трактор пригнал, а к трактору прицепили двое больших саней. Мы с батей и Петрушей в них тоже вповалку ехали.

— Кто их убил? — настойчиво повторила я, но Клава будто не слышала.

— И главное. Водя на суде кричала: я не русская, дайте мне переводчика!

— Дали?

— Ну да… А потом догнали и ещё добавили. — Клава не по-доброму усмехнулась: — Она по-русски говорила лучше меня. Об этом все в Чистовитом знали.

— Короче! — нетерпеливо прикрикнула я.

— Короче, дочка Водина, Анна, на суде молчать не стала. Обеих девок, Нинку и Люську, они убивали вместе с Водей в сарае.

— В том самом?… — тихо спросила я.

— Ну да! — На Клаве этот факт нисколько не отразился, меня же он оглушил.

— Кажется, я не смогу сегодня заснуть.

— Невестки, что одна, что другая, домой возвратились. А эти две упырихи зазывали их в сарай и убивали. Нинка хлипкая была, поленом тюкнули, она и преставилась. А Люська — здоровенная баба. Эту пришлось рубить топором.

— Но зачем?! Клава, объясни, зачем они их убили?!

— Нинку — за серёжки золотые и бусики. А Люську — за два крепдешиновых платья, они понравились Анне.

— Какое-то безумие. За это не убивают. — Я искренне не понимала мотива.

— Тогда за меньшее убивали, — со знанием дела возразила мне Клава.

— Неужели Водины сыновья ни о чем не догадывались?

— Может, и догадывались. А только мать для них была дороже, чем жены. Знаешь, как говорят: жен может быть много, а мать — одна.

— Чем такая, как Водя, лучше никакой! — категорично сказала я и спросила: — А дед этот, Янис? Что было с ним?

— Нинку бросили в реку Водя и Анна. А вот Люську со двора вывез он. За это ему дали срок, но из тюрьмы он так и не вышел, там и помер. Анну приговорили к высшей мере, но после апелляции она получила пятнадцать лет.

— А Водя? — волнуясь, спросила я.

— Водю не осудили.

— Но почему?!

— В психушке посчитали, что она вышла из ума. Три года там продержали да выпустили. Вернулась она в деревню и через неделю сгорела в своем же доме.

— Подожгли? — догадалась я.

— А кто его знает… Помню только, как Петрова бежала по улице и кричала: «Люди, вставайте! Водя горит!»

— А что стало с сыновьями?

— Обоих в городе поубивали. Юрку в драке ножом закололи, а Эдика бросили под трамвай. Что говорить — судьба… — Клава помолчала, но потом оживилась: — А я не рассказала про нашего председателя? Когда из района с суда возвращались, он с нами в санях ехал. Выпил крепко, заснул да в блевотине своей захлебнулся. Хороший мужик был! И главное, жена рядом сидела! Куда смотрела?!

Мы подошли к дому Клавиной родственницы. Во дворе нас уже ожидала машина.

Когда мы уезжали, Клава опустила стекло и, будто прощаясь, сказала:

— Больше не увижу……

Так и вышло, через год она умерла.

А я, думая о ней, всегда улыбаюсь: Клава, несмотря на среднее техническое образование, называла телефонную симку «тимкой».

Это было смешно…

Полуденный ужин

Все персонажи и события рассказа

вымышлены, любые совпадения случайны.

Время приближалось к одиннадцати, за окнами стемнело, и во дворе зажглись фонари. Надев спортивную форму, Элина вышла на улицу, пересекла проезжую часть, «нырнула» под оградительную ленту и оказалась в сквере на долгожданной пробежке, о которой мечтала весь день.

В столице бушевала эпидемия, и уже второй месяц действовал режим самоизоляции, за нарушение которого можно было нарваться на крупный штраф. Но Элину не пугало ни то, ни другое — ничто не могло встать на ее пути к совершенной фигуре.

Она бежала по безлюдному скверу, держа ухо востро, чтобы, в случае чего, вовремя уклониться от встречи с полицейским или охранником. На прудах крякали утки, в воздухе пахло весной, и над всей этой благодатью в небе высились светящиеся башни Москва-Сити.

Шел третий круг, напряжение спало, и уже открылось второе дыхание, когда Элина увидела, что в будке охранника вспыхнул свет. Она обогнула будку и пошла на четвертый круг, однако, не пробежав и двухсот метров, заметила на газоне светлый предмет, которого раньше здесь не было.

Замедлившись, Элина подошла ближе и вдруг поняла, что на траве у чугунной ограды лежит человек. Она пошарила по своим карманам и, не найдя телефона, сообразила, что, уходя, забыла его дома. По счастью на брелоке ее ключей висел микро-фонарик. Включив его, Элина посветила и увидела молодую женщину, лежавшую ничком на траве. Ее светлый плащ был залит кровью, ноги согнуты в коленях, а руки раскинуты, как будто она ползла. На вытянутой руке женщины была надета порванная нитриловая перчатка, из которой торчали ногти со свежим маникюром. На самой перчатке виднелся логотип в виде зеленой птицы.

— Помогите! Кто-нибудь! — громко позвала Элина и огляделась.

Вокруг никого. Она перевела взгляд на будку охранника, но там было темно.

Заметив в конце аллеи мужчину с собакой, она крикнула:

— Постойте!

Но он не услышал и продолжал удаляться. Элина бросилась за ним, но, не догнав, решила вернуться. В этот момент, она увидела охранника и побежала к нему.

— Пожалуйста, помогите!

Охранник ускорил шаг, и вскоре они встретились.

— Что случилось?

— Там… — задыхаясь прохрипела Элина, — на газоне лежит мертвая женщина, она вся в крови.

— Где?! — охранник всем своим видом показывал, что готов к решительным действиям.

— Я покажу! Идемте!

Спустя короткое время они были на месте. Элина подбежала к чугунной ограде и крикнула:

— Вот! — однако, посмотрев под ноги, увидела, что газон пуст.

— Ну и где же здесь труп? — поинтересовался охранник, раздвигая палкой траву.

— Сейчас, сейчас… вы только не уходите… — Элина осмотрела газон и растерянно проронила: — Его здесь нет.

— Ну, что же вы, гражданочка… Вводите в заблуждение.

— Десять минут назад она была здесь! Я своими глазами ее видела!

Элина включила фонарик и стала кружить по траве, освещая все, что было вокруг.

— Успокойтесь! — охранник догнал и схватил ее за руку. — Стойте! Посмотрите на меня!

Ей удалось взять себя в руки, она взглянула на охранника и повторила:

— Десять минут назад я видела мертвую женщину.

— Может, не здесь?

— Я знаю этот сквер, как свои пять пальцев! Я бегаю здесь каждый день.

— Тогда предъявите труп или не морочьте мне голову! — Он оглядел ее с ног до головы. — Вас вообще здесь быть не должно, вы нарушаете режим самоизоляции. Уходите, или я вызову полицию.

Он развернулся и, чуть прихрамывая, направился прочь.

Когда Элина чего-то хотела по-настоящему или понимала, что иначе нельзя, она шла до конца. Из сквера она прямиком отправилась в районный отдел полиции. Там Элина обратилась в дежурную часть, и ее направили к дежурному следователю.

Пройдя по обшарпанному коридору до нужной двери, она вошла в кабинет. Там сидел коренастый мужчина в штатском, который спросил:

— Плетнева?

— Да, это я, — ответила она.

— Садитесь, — велел он и представился: — Самойлов Сергей Анатольевич, дежурный следователь. Что случилось?

— Полчаса назад в сквере я нашла труп женщины.

— Так…

— Но пока я бегала за охранником, труп исчез.

— Серьезно? — спросил следователь и едва заметно улыбнулся. — Долго отсутствовали?

— Меня не было всего минут десять.

— И куда, по-вашему, он делся?

— Не знаю. Но разве это не ваше дело — выяснять, куда делся труп?

— Что вы делали в сквере ночью?

— Бегала.

Самойлов закурил сигарету и, выдержав небольшую паузу, осведомился:

— Режим самоизоляции на вас не распространяется?

— Издеваетесь? — Элина разозлилась. — Я вам про труп, а вы мне про режим самоизоляции!

— А с чего вы взяли, что это был труп? Пьянь очередная, проспалась и дальше почапала. А вы сразу — труп.

— Я посветила фонариком. Она была вся в крови. Лежала в такой позе, как будто хотела уползти.

— Это как? — уточнил следователь.

— Вниз лицом, голова набок, одна рука под животом, другая вытянута вперед. Как будто ползла по-пластунски… Не знаю, как вам еще объяснить.

— Ну, хорошо. — Самойлов достал из ящика чистый лист и положил перед ней. — Напишите все как можно подробнее, не забудьте оставить свои координаты. Я скоро вернусь, и мы поедем на место.

Он вышел из кабинета.

Прошло не более получаса, когда Элина поставила точку, и в кабинете появился Самойлов. На нем была кожаная куртка, под которой бугром вздымалась кобура. В руках он держал папку.

— Закончили?

— Да.

Следователь забрал исписанный лист и сунул его в папку, а потом направился к выходу.

— Теперь едем.

Автомобиль въехал на территорию сквера, и Самойлов сказал водителю:

— Езжай до самого места. — Он обернулся к Элине, сидевшей на заднем сиденье: — А вы дорогу показывайте.

— Налево и прямо… Еще метров двести. — Она покрутила головой и, наконец, сказала: — Стоп!

Все трое вышли из машины и приблизились к чугунной ограде.

— Вот, здесь она и лежала, — показала Элина. — Головой к забору, ногами — в сторону пруда. А там, — она вытянула руку, — я встретила охранника.

Самойлов обратился к водителю:

— Валера, дуй за охранником, а я здесь осмотрюсь. Загляни в будку, если в ней никого нет, обойди сквер.

Водитель ушел. Самойлов включил фонарь и стал осматривать газон.

— Трава мокрая… Дождь недавно прошел…

— И что это меняет? — поинтересовалась Элина.

— Да это я так. Может, еще что-то вспомните?

Помолчав, она проронила:

— Пожалуй, была одна примечательная деталь.

— Какая? Ну, говорите.

— На руке женщины была надета нитриловая перчатка с зеленой птичкой. Такие в салонах красоты надевают, после парафиновых ванночек…

— Постойте! — остановил ее следователь. — Эти женские щтучки с подругами обсуждайте. Меня интересует серьезная информация.

— Но вы не дали мне закончить. Дослушайте до конца, — сказала Элина.

— Ну, хорошо. Продолжайте.

— Перчатка была порвана, и я заметила, что у нее свежий маникюр. Сложный такой, с геометрическими фигурами. Салоны сейчас не работают, и возникает вопрос: где она его сделала?

Самойлов вздохнул и многозначительно посмотрел на Элину.

— Если на то пошло, то бегать сейчас тоже нельзя. Однако же, вы бегаете.

Из темноты показался водитель и сообщил:

— Будка закрыта, свет не горит. Я стучал, никто не отзывается. Обошел сквер, но охранника не нашел.

— Ничего больше не заметил? — спросил Самойлов.

— Нет, ничего. Все тихо.

Следователь рассеянно огляделся, словно принимая решение и, наконец, сказал:

— Девушку отвези домой. А я прогуляюсь.

— Я с вами! — возразила Элина.

Он сунул ей визитку.

— Поезжайте домой, проверим факты и свяжемся с вами. Конечно, если будет необходимость.

— И это все?! — возмутилась она.

— Домой! — распорядился Самойлов и предупредил: — Иначе я вас оштрафую.

Утром Элина долго лежала в постели, думая о том, что случилось прошедшим вечером. Когда захотелось есть, она поднялась, пошла на кухню и, проинспектировав холодильник, сказала:

— Капуста, морковь, кефир… Все — не то!

Зная свою склонность к заеданию стресса, Элина приучила себя покупать только «правильные» продукты, но сегодня ей захотелось нарушить все правила и оторваться по полной. Она оделась и пошла в магазин.

Набрав всякой всячины, на кассе Элина увидела стойку с рекламными листовками: массаж, пицца, разливное пиво с доставкой… Но вдруг на одной из них она увидела зеленого попугая и надпись «Салон красоты «Какаду». Попугай был в точности такой же, как на перчатке у мертвой женщины.

— С вас тысяча шестьсот, — сказала кассирша.

— Что? — не сообразила она.

— Тысяча шестьсот рублей.

— Да-да. Спасибо. — Элина рассчиталась и вышла из магазина, прихватив с собой листовку с зеленым попугаем.

Найдя хоть какое-то подтверждение тому, что женщина в сквере была реальностью, по возвращении домой Элина сразу позвонила Самойлову:

— Это Плетнева, вчера мы выезжали с вами в сквер на поиски трупа.

— Слушаю. — Ответил следователь, ничуть не стараясь быть хоть сколько-нибудь любезным.

— Я знаю, в каком салоне погибшей женщине сделали маникюр.

Однако Самойлов не дал ей договорить:

— А теперь послушайте вы меня.

— Да-да… — растерялась Элина.

— Я проверил вашу информацию насчет охранника. На время карантина их всех распустили, и вы никого не могли встретить в сквере.

— Но я разговаривала с ним, просмотрите записи с видеокамер.

— Видеокамеры вчера были на профилактике. Короче, будет тело, будет дело. И посему — прощайте, — заключил Самойлов и отключился.

Элина расстроилась, но, поразмыслив, решила не отступать и позвонила в салон красоты по номеру, который значился на листовке. Ей не ответили. Другого номера не было, но имелся адрес в «Инстаграме». Введя его в поисковик, Элина без труда отыскала страницу салона красоты «Какаду». Там, в одном из разделов, были выложены фотографии маникюрных рисунков. Она пересмотрела их все и, наконец, отыскала тот, который видела на ногтях мертвой женщины.

В шапке профиля была информация, что салон не работает. Тем не менее, она написала в директ и стала ждать ответа. Ответ пришел быстро: «Укажите номер телефона, и мы вам перезвоним». Элина написала свой номер, и вскоре раздался звонок:

— Здравствуйте. Салон «Какаду». Какая услуга вас интересует?

Не поверив своей удаче, она сказала:

— Маникюр с покрытием шеллак.

— Когда хотите прийти?

— Сегодня. Это возможно?

— Обычное покрытие или дизайн? — поинтересовалась диспетчер.

— Дизайн.

— У нас его делает только один мастер, у нее все время занято. Сейчас уточню, возможно, она вас возьмет. Подождите.

— Жду, — с готовностью подтвердила Элина.

Через минуту девушка задала вопрос:

— Сегодня в десять вечера вас устроит?

— Вполне!

— Адрес салона в шапке профиля, но только учтите: вход не с улицы, а со двора. Сами понимаете, официально мы не работаем.

Этим же вечером, ровно в десять, Элина сидела за маникюрным столом. Напротив села женщина в перчатках и маске. Опиливая ногти, она спросила:

— Какой дизайн будем делать?

— Минуточку… — Элина отыскала в телефоне фотографию и показала ее:

— Этот.

— Его делают редко, — сказала маникюрша и набрала в ванночку воды.

Элина сунула в ванночку руку и заметила:

— У вас плотная запись.

— Слава богу, клиентов хватает.

— Давно здесь работаете?

— Уже три года.

— Вы сказали, что этот рисунок редко выбирают…

— За три года — раз или два, — ответила маникюрша. — Но вот что странно: вчера я сделала его своей постоянной клиентке.

— Неужели? — выжидательно притихла Элина.

— И, что характерно, она пришла тоже поздно, примерно в это же время. Я, говорит, новую жизнь начинаю, хочу что-нибудь яркое и жизнеутверждающее.

— Как интересно…

— Смешная такая… Начнет говорить, не остановишь. Врач зовет ее замуж, а она упирается.

— И чем же он ей не угодил? — спросила Элина.

— Фамилия некрасивая. — Маникюрша задумалась. — Вспомнила! Фамилия у него Твердохлеб.

— А, по-моему, фамилия как фамилия.

— Вот и я ей говорю: Тамара, мужик у тебя и умный, и перспективный, а ты кочевряжишься.

— Врачам теперь очень трудно. Здесь рядом больница, «Скорые» одна за одной…

— Так он в этой больнице и работает!

— Откуда вы знаете?

— Тамара рассказывала. Она ведь знаете как? Начнет говорить, не остановишь.

Сама того не ожидая, Элина вышла из салона красоты с информацией и свежим маникюром.

На следующий день она приступила к дальнейшим действиям: надев маску и перчатки, отправилась в больницу, где работал врач Твердохлеб. Но через КПП ее не пустили, охранник объяснил, что больница на карантине.

Элина спросила:

— У вас работает врач Твердохлеб?

— Допустим.

— Как мне его найти?

— Никак, — ответил охранник. — Из-за эпидемии врачи живут и работают в больнице. Их только иногда домой отпускают.

— Может быть, дадите мне его телефон?

— У меня нет такой информации.

— Пожалуйста, помогите… — попросила Элина. — Мне очень нужно.

— Оставьте свой номер, я передам.

Она так и сделала и уже хотела уйти, когда охранник ее окликнул:

— Девушка, подождите! Вон он, ваш Твердохлеб. Видать, на отсыпной отпустили.

Элина посмотрела в указанном направлении и увидела крупного темноволосого мужчину лет тридцати пяти, который в этот момент садился в машину. Она рванулась навстречу, но Твердохлеб успел тронуться. Тогда Элина перекрыла собой дорогу. Он дал по тормозам, выскочил из машины и крикнул:

— Вы сумасшедшая?!

— А вы Твердохлеб? — так же напористо поинтересовалась она.

— Что вам нужно?

— Поговорить.

— О чем?

— О Тамаре. Вы ведь ее знаете?

— Речь идет о Тамаре Липовой? Моей бывшей девушке?

— Вероятно, да.

— Не говорите загадками.

— Это не быстрый разговор.

— Садитесь в машину, — сказал Твердохлеб.

Усевшись в салон рядом с ним, Элина дождалась, пока он припаркуется, и представилась:

— Меня зовут Элина Плетнева.

— А меня Алексей. О чем вы хотели поговорить? Только прошу, покороче, я вырвался домой впервые за две недели.

— Тамара мертва. — Сказав это, Элина будто окатила его холодной водой.

Придя в себя, Алексей перегнулся, дернул ручку и открыл дверцу с ее стороны:

— Выметайтесь! Если бы я знал, что вы подружка Тамары, я бы не стал с вами разговаривать. Злая шутка, вполне в ее духе.

— Это не шутка. Я видела труп Тамары своими глазами.

— Вы не ее подруга?

— Мы даже не были с ней знакомы. Позвольте, я вам все расскажу.

Алексей кивнул и молча ее выслушал. Когда Элина закончила, он сказал:

— В это сложно поверить. Чего вы хотите от меня?

— Предлагаю разобраться во всем вместе и добиться, чтобы за это дело взялась полиция.

— Месяц назад мы с Тамарой расстались.

— Я понимаю. Вам все равно. — Элина опустила голову. — Есть кто-нибудь, кому она была дорога?

— Есть подружки, но я их не знаю. Родители живут в краснодарской глубинке, им нет до нее дела.

— Так не бывает.

— Они пьют. Неужели не ясно?

— Что же мне делать?

Алексей достал телефон и позвонил, но ему не ответили. Он повторил попытку, после чего сказал:

— Тамара недоступна.

— Она больше не ответит, — сказала Элина.

— Ну, хорошо, — согласился он. — Едемте к ней, давно хотел забрать свои вещи.

— Как мы попадем в квартиру?

— Нам откроет Тамара. В крайнем случае, у меня есть ключи.

Алексей завел автомобиль, и они поехали. Элина спросила:

— Вы не верите мне?

— Нет, не верю, — ответил он.

— Почему же тогда поехали?

— Вы не оставили мне выбора.

— Можно задать нескромный вопрос? — поинтересовалась Элина.

— Нет, — обрубил Алексей, но она все равно спросила:

— Почему вы расстались?

— Не ваше дело.

— Может, знаете, кто хотел ее смерти?

— Об этом речь пока не идет.

Но Элина не отставала:

— Где она работала?

— В кинокомпании.

— Кем?

— Исполнительным продюсером.

— Кино снимала?

— Нет. Сериалы.

В дороге больше ни о чем не говорили. Было видно, что Алексей смертельно устал и хочет спать. Элина решила оставить его в покое.

Квартира Тамары располагалась в обычном доме на окраине Москвы, вблизи Кольцевой дороги. Они поднялись на нужный этаж, и Алексей позвонил в дверь. Немного выждав, он позвонил еще раз и только после этого отомкнул дверь своими ключами.

Войдя в квартиру, они остановились в прихожей и удивленно переглянулись. По всему полу в беспорядке валялись вещи и пустые ящики, выдернутые из шкафов. Алексей прошел на кухню и, увидев на окне увядший цветок, сказал:

— Пару дней ее дома не было. — Он двинулся в комнату и, оглядев беспорядок, проронил: — Не понимаю, кто мог это сделать…

— Очевидно тот, кто ее убил, — сказала Элина.

Алексей распорядился:

— Сейчас же едем туда, где вы ее видели!

— И вы не будете забирать свои вещи? — осведомилась она.

— В этом бедламе их не найти.

Они вышли из квартиры и на лестничной площадке столкнулись со старухой-соседкой, которая грозно выкрикнула:

— Кто такие? Фамилия? Ходят тут всякие!

— Здравствуйте, Ирина Петровна. Я — Алексей, друг Тамары. Вы разве меня не помните?

Старуха пригляделась и подобрела:

— Совсем ослепла, тебя не признала.

— Кого-нибудь еще здесь видели? — спросил Алексей.

— Позапрошлой ночью приходил один, в белой кепке. Тамарки нет, видать, куда-то уехала, а он — со своим ключом.

— Рассмотрели его? — поинтересовалась Элина.

— В глазок не рассмотришь. Только и видела, что высокий и в белой кепке, — сказала старуха и справилась у Алексея: — Тамарка-то скоро вернется?

Немного помолчав, он ответил:

— Думаю, нет.

Машину Алексей оставил на улице, примыкавшей к скверу. Дальше пошли пешком. Элина подвела его к месту, где видела тело:

— Это здесь.

Он присел на корточки и огляделся.

— Не старайтесь, — сказала Элина. — Ничего не найдете. Той ночью прошел дождь.

— Интересно, что она здесь делала?…

— Шла из салона красоты, я же вам говорила.

— Поговорить бы с охранниками, — сказал он и, поднявшись на ноги, зашагал к будке.

Элина догнала его, чтобы сказать:

— Там никого нет.

— Хочу убедиться сам.

Подойдя к будке, Алексей стукнул в дверь, потом взялся за ручку и с силой ее тряхнул. Шаткая стена затряслась, и с верхнего наличника на землю упал ключ.

— Вот тебе раз! — Алексей поднял ключ и открыл дверь. Нащупал выключатель, включил свет и крикнул: — Не заходите сюда, здесь труп!

Но Элина все равно заглянула в будку и увидела лежавшую на полу мертвую женщину в бежевом плаще.

— Тамара?

— Да, это она, — сказал Алексей.

Спустя два часа стемнело, но в сквере было светло, как днем. Рядом с будкой охранников стояло несколько полицейских машин с включенными фарами и мигалками. Элина и Алексей сидели в фургоне и наблюдали за работой полицейских.

— В этом сквере мы познакомились… — сказал Алексей, и в его голосе послышалась горечь. — Была пятница, у меня закончилось дежурство, и я решил съесть мороженое. Купил, сел на лавку, и рядом села Тамара. Так и познакомились. Ее офис поблизости.

Заметив Самойлова, Элина вышла из машины и обратилась к нему:

— А ведь я вам говорила!

— Во-первых, здравствуйте, — ответил Самойлов.

— Из-за таких равнодушных людей, как вы, в стране никогда не будет порядка! — решительно заявила она.

— И здесь вы не правы. Я, как следователь, обязан полагаться только на подтвержденные факты. А у вас их не было.

— Теперь они есть!

К ним подошел Алексей и отрекомендовался:

— Моя фамилия Твердохлеб, я — друг погибшей. Ее зовут…

— Тамара Липовая, — сказал следователь. — Нашли ее сумочку, там были документы. Вы, оба, идемте со мной.

Они подошли к микроавтобусу, Самойлов сдвинул дверь и пригласил:

— Поговорим здесь, в отделение ехать времени нет.

— Мои показания у вас уже есть, — заметила Элина.

— А мы их дополним, — ответил следователь и, усевшись на сиденье, достал бумагу и ручку. После чего обратился к Алексею:

— Начнем с вас. Где вы были позавчера, после десяти часов вечера?

— На работе.

— Место работы?

— Городская клиническая больница номер девяносто четыре.

— Та, что здесь рядом?

— Да, это в километре отсюда.

— Кем работаете?

— Я — врач-ординатор.

— У вас было ночное дежурство? — спросил Самойлов.

— Дежурство продолжалось четырнадцать суток и закончилось только сегодня, — ответил Алексей.

— Прошу разъяснить.

— Про эпидемию слышали?

— Это шутка? — следователь недовольно повел головой. — Прошу говорить по делу.

— Последние две недели я жил и работал в стационаре.

— И что же? Никуда не выходили?

— Это запрещено. В больнице карантин, введен пропускной режим.

— Ну, хорошо. Мы проверим.

— Проверяйте.

— Есть предположения, кто мог убить Липовую? — спросил Самойлов.

— Нет. Никаких.

— Откуда знаете гражданку Плетневу?

— Мы познакомились сегодня. Она пришла ко мне на работу.

— Зачем?

— Спросите у нее, она вам расскажет, — сказал Алексей и посмотрел на Элину.

— Вопрос задан вам.

— Плетнева пришла сказать, что Тамара мертва.

— И вы ей поверили?

— Сначала нет, но потом мы вместе с ней поехали к Тамаре домой.

— Зачем?

— Чтобы проверить, жива ли она.

— Но Липовой дома не было… — проронил Самойлов.

— Ее дом перевернули вверх дном! — вмешалась Элина. — Соседка видела высокого мужчину в белой кепке, который выходил из квартиры Тамары.

— Проверим, — сказал следователь и обратился к Алексею: — У вас есть ключи от квартиры Липовой?

— Когда-то мы жили вместе, — ответил тот.

— Давно разошлись?

— Примерно месяц назад.

— Почему?

— Причина не имеет отношения к смерти Тамары.

— А это не вам решать, — заметил Самойлов.

— У нее появился другой мужчина.

— Она сама вам об этом сказала?

— Да.

— Знакомы с ним?

— Знаю лишь то, что они с Тамарой вместе работали.

— Место ее работы?

— Продюсерская компания «Прайд Фильм».

Разговор прервался потому, что дверь микроавтобуса отъехала и в салон заглянул полицейский:

— Сергей Анатольевич, там охранник приехал.

— Понял, — сказал Самойлов и спросил: — Криминалисты в будке закончили?

— Да.

— Что говорит охранник?

— Из будки пропала его форменная куртка.

Самойлов перевел взгляд на Элину, и она кивнула:

— Ее мог стащить тот человек, с которым я говорила.

— Скорее всего, это и есть убийца. Пока вы искали помощь, он успел затащить тело Липовой в будку охранников. Одного не пойму, где он взял ключ?

— Там же, где и мы, — сказал Алексей. — Ключ лежал на верхнем наличнике.

— Ну, что же, картина понемногу проясняется. — Самойлов что-то записал и обратился к Элине: — Запомнили внешность охранника? Можете описать?

— Обыкновенная внешность… — смутившись, она призналась: — Описать не смогу, но если увижу его, опознаю.

— И что? Никаких особенностей?

— У него были темные брюки… — сказала Элина.

Самойлов выглянул из машины и крикнул:

— Спросите у охранника, его форменные брюки на месте?!

Спустя несколько мгновений из будки донеслось:

— Брюки на месте!

— Пока с вами закончили. — Самойлов вышел из микроавтобуса и обернулся: — Увидимся в отделении.

— Когда? — спросила Элина.

— Когда я вас вызову. До свидания.

Они шагали по притихшему скверу, направляясь к машине. Взглянув на Алексея, Элина сказала:

— На вас лица нет.

— Устал. Не спал двое суток, — ответил он. — Сейчас приеду домой и хорошенечко высплюсь.

— Где вы живете?

— В Звенигороде.

— У вас не хватит сил доехать до дома, — решительно заявила Элина. — Я живу рядом, идемте ко мне.

— Это неудобно. Что скажет муж?

— Муж?… — Она усмехнулась. — Мне бы для начала его завести.

Возражений не последовало, поскольку Алексей и в самом деле едва держался на ногах. Они пересекли улицу и вскоре оказались в ее дворе. Преодолев три этажа, вошли в квартиру Элины.

— Располагайтесь на диване, — распорядилась она. — А я приготовлю чай и перекусить.

Однако, когда Элина появилась в гостиной с подносом, Алексей уже заснул на диване. Она накрыла его пледом и тоже отправилась спать.

Проснувшись утром, Элина приготовила основательный завтрак, поскольку в доме был мужчина. Накрыв на стол, она подошла к дивану, где спал Алексей.

— Доброе утро!

Он открыл глаза и, увидев Элину, смутился:

— Простите, не справился с собой. Уснул раньше, чем вы напоили меня чаем.

— Никто не помешает выпить его сейчас, — сказала она и распорядилась: — Жду вас на кухне.

Когда после душа Алексей пришел туда, он увидел стол, уставленный тарелками с едой. На них были гренки, сыр, колбаса, вареные яйца и даже молочная каша.

— Давно я так знатно не завтракал.

— Как вам спалось? — поинтересовалась Элина.

— Очень хорошо. Спасибо за гостеприимство. Вы были правы, вчера я бы вряд ли благополучно добрался до дома.

Элина сделала ему бутерброд и, бросив взгляд на свой телефон, сообщила:

— Звонил Самойлов. Как только позавтракаете, мы едем к нему.

Самойлов принял их в своем кабинете и сразу же приступил к делу:

— Мы побывали в квартире Липовой, ничего интересного не нашли. Однако, сняли видео с подъездной камеры. Ночью в подъезд заходил высокий мужчина в белой бейсболке. Это было спустя два часа после того, как вы, Элина, встретили в сквере охранника, а лучше сказать, предполагаемого убийцу. Сейчас я вам его покажу, внимательно посмотрите. Возможно, узнаете или заметите что-нибудь интересное.

Следователь развернул к ним свой ноутбук и включил запись.

— Видео с камеры на двери подъезда. Вот он заходит… Качество неважное, но все-таки постарайтесь рассмотреть, не его ли вы видели в куртке охранника.

— Но здесь он во всем черном, — сказала Элина и вдруг спросила: — Мне кажется или он чуть прихрамывает?

— Сейчас посмотрим. — Следователь перемотал запись назад.

— Да, точно. Посмотрите. — Она ткнула пальцем в монитор. — Он словно припадает на левую ногу.

— А вы глазастая, — отметил Самойлов.

— И, знаете… — В голосе Элины послышалась неуверенность: — Мне кажется, что охранник тоже прихрамывал.

— А если точнее? Прихрамывал или нет?

— Поймите, я была в таком состоянии, что легко могла ошибиться.

— Тем не менее, вы об этом заговорили, — сказал Самойлов снова включил запись: — А вот здесь он выходит из подъезда.

— Стоп! — вскрикнул Алексей. — Перемотайте чуть раньше! Да-да… Здесь… Смотрите, что у него в руках!

— Похоже, что косметичка, — предположила Элина.

— В таких сумках носят жесткие диски, на которые записывают отснятый материал, — сказал Алексей.

— Вы про кино? — спросил следователь.

— Я видел похожие у Тамары. Она приносила их домой после окончания съемочного дня.

— Если я правильно понял, — уточнил Самойлов, — на таких дисках хранится результат работы всей съемочной группы?

— Да.

— Выходит, этот человек вломился в квартиру Липовой за ними?

— Это очевидно, — сказал Алексей. — В подъезд он вошел с пустыми руками, а вышел с тремя сумками, в которых хранятся диски.

— Неужели в период самоизоляции идут какие-то съемки? — вмешалась в разговор Элина.

— Вряд ли, — сказал следователь.

— Тогда откуда взялись диски с отснятым материалом?

— Большой вопрос.

— От чего умерла Тамара? — спросил Алексей.

— Ее ударили по голове, чем-то вроде дубинки, — ответил Самойлов.

— Не понимаю, зачем она пошла в сквер в такой поздний час…

— Не допускаете, что у нее была назначена встреча? Она была осторожной женщиной?

— Скорее, наоборот.

— И это многое объясняет. — Самойлов поднялся из-за стола, давая понять, что их разговор закончен.

Алексей тоже встал, однако Элина не торопилась уходить.

— И что вы собираетесь делать? — поинтересовалась она.

— А это уже не ваше дело, — сказал следователь. — Отчитываться перед вами не собираюсь.

Элина и Алексей вышли из полиции и, не сговариваясь, переглянулись.

— Не думаю, что от Самойлова будет толк, — сказала она. — Мне не понравилось, как мы расстались.

— Вот и мне не понравилось, — поддержал ее Алексей. — Он избавлялся от нас как от свидетелей, которые принуждают его к действию.

— Ну уж нет! — запротестовала Элина. — Я не намерена выходить из игры. К тому же, большую часть работы мы с вами сделали.

— Выходит, нам и продолжать. Предлагаю прокатиться до офиса, где работала Тамара. Вдруг там кто-то есть?

Офис продюсерской компании располагался на первом этаже многоквартирного здания, в пяти минутах езды от дома Элины. Алексей припарковался во дворе и предложил:

— Зайдем?

Дверь в офис была открыта, и они вошли внутрь. Вестибюль был уставлен вешалками с одеждой и коробками с разнокалиберным хламом. Из смежной комнаты вышла девушка с объемными папками в руках. Заметив их, она уронила папки и вскрикнула:

— Как вы меня напугали! — Однако, приглядевшись, сказала: — Кажется, я вас знаю. Вы Алексей, друг Тамары?

— А вы — Надежда.

— Тамара у нас больше не работает. Вы разве не знали?

— Нет, — удивился Алексей и спросил: — Как давно?

— Около двух недель.

— А вы почему здесь? — поинтересовалась Элина, — Вас разве не перевели на удаленку?

— Понадобились кое-какие документы. Пришлось приехать.

— Что-нибудь снимаете?

— Сейчас — ничего, — поспешила объясниться Надежда. — Последний проект находится на постпродакшене[10].

— И что это за проект? — спросил Алексей.

— Восьмисерийник для одного из федеральных каналов.

— Тамара рассказывала, что вы снимали только для городских. Когда он появится в эфире?

— Теперь уже неизвестно… Сериал стоит на канале в плане сентября, но мы вряд ли успеем.

— Сейчас только май, — удивился Алексей. — У вас еще целых три месяца.

— К сожалению, утеряна часть отснятого материала. А денег на досъемку не осталось.

Во время разговора Элина заглянула в соседнюю комнату и увидела прикнопленные к стене фотографии особняков, квартир и каких-то зданий.

— Что за фотографии? — спросила она.

— Это локации[11]. - объяснила Надежда.

— Планируете все это снимать?

— Уже отсняли. Художники, как всегда, забыли убрать.

Элина медленно обернулась к Алексею и указала пальцем на фотографию:

— Смотрите.

Он подошел ближе, вгляделся, и его прошиб холодный пот. На снимке была будка охранников из сквера, где убили Тамару.

— Нам пора, — сказал он и направился к выходу.

— Передайте привет Тамаре! — крикнула ему вслед Надежда.

Элина догнала Алексея на лестнице, они вышли на улицу и сели в машину.

— С каждым днем все интереснее, — сказал Алексей и заметил: — Но один приятный момент все-таки есть.

— Какой? — поинтересовалась она.

— Знакомство с вами, Элина. Вы — надежный человек, таких теперь мало.

— Приятно слышать, но давайте вернемся к делу.

— Зная Тамару, могу предположить, что увольнение задело ее, — сказал он.

— И она решила отомстить… — продолжила мысль Элина. — Нужно быть круглыми дураками, чтобы не связать утерю отснятого материала с жесткими дисками, которые неизвестный вынес из квартиры Тамары.

— И, если задаться вопросом, как он туда попал, можно догадаться, что ключи этот человек вытащил из сумочки или из кармана мертвой Тамары. А, значит, он и есть убийца.

— Судя по фотографии, съемки сериала проходили в сквере у будки охранников. Очевидно, убийца — член съемочной группы. Он знал, где лежит ключ от будки, поэтому назначил там встречу, чтобы убить Тамару.

— Все сходится. — Алексей усмехнулся: — Теперь дело за малым, осталось найти хромого члена съемочной группы.

— Смотрите! — Элина постучала по стеклу.

Из подъезда вышла Надежда, держа в руках те же папки.

Алексей открыл окно и окликнул ее:

— Вас подвезти?

— Спасибо, не надо. Мне далеко.

— Садитесь в машину, уверен, нам по пути, — сказал Алексей и, дождавшись, когда она сядет, спросил: — Куда вам нужно?

— В Красногорск, — ответила Надежда.

— Едем. — Он тронулся с места.

Элина посмотрела на папки в руках Надежды и поинтересовалась:

— В них что-то важное?

— Документы, которые сегодня нужно подписать у актеров.

— Но вы сказали, что ничего не снимаете.

— На самом деле снимаем. Только вы никому не говорите.

— Значит, нарушаете? — улыбнулась Элина. — Что снимаете?

— Небольшой ролик для нефтяной компании.

— Всегда мечтала оказаться на съемочной площадке. Можно пойти с вами? Хоть ненадолго?

— Если хотите. Но вам придется надеть перчатки и маску.

Съемки ролика велись на окраине Красногорска. Уединенный особняк идеально подходил для соблюдения конспирации. Припарковавшись неподалеку, Алексей попросил Элину записать его телефон и предупредил, что остается в машине.

Элина надела маску и перчатки, взяла у Надежды несколько папок, и они вдвоем отправились на площадку.

На большом участке, спрятавшись за высоким забором, стояли спецмашины съемочной группы и было полно народа. Одни что-то красили, другие перевозили в тележках световое оборудование.

Обойдя дом, девушки оказались у кромки леса, где проходил съемочный процесс.

— Видите шатер, возле которого стоят стулья и столики? — спросила Надежда. — Это буфет. Можете присесть там и выпить кофе. Оттуда все будет видно. А я пока убегаю.

Элина прошла к буфету и села за столик. Решив не снимать маску, она не стала пить кофе и только рассматривала тех, кто попадался ей на глаза. Людей было много, но никто из них не хромал и даже отдаленно не напоминал охранника.

Метрах в тридцати от буфета на раскладном столике высился монитор, вокруг которого сидели трое мужчин. По ним было видно, что у них рабочая пауза. Напротив, метрах в десяти, стояли актеры, которым гример поправлял грим.

Гример закончил, и послышался голос:

— Внимание! Тишина на съемочной площадке! — Все притихли, и тот же голос скомандовал: — Камера! Мотор!

Актеры на площадке о чем-то поговорили, обнялись и отошли в сторону.

— Стоп! — сидевший у монитора мужчина поднялся и, опираясь на трость, подошел к актерам: — Ваня, у тебя такое лицо, как будто ты всех родственников похоронил. Отойди, я покажу, — он снял маску, сунул под мышку трость и обнял актрису. — Теперь понял?

Актер отшатнулся:

— Роман Иванович, поаккуратней, пожалуйста! Вашей тростью убить можно.

Элина смотрела на человека, которого назвали Романом Ивановичем, и понимала, что узнаёт в нем охранника.

Кто-то крикнул:

— Тишина на съемочной площадке! Камера! Мотор!

Сцену сняли и объявили перерыв на обед. К буфету принесли огромные термосумки, и возникло всеобщее оживление.

Элина отошла в сторонку, достала телефон и позвонила Алексею.

— Он здесь, я узнала охранника, — прошептала она в трубку.

— Будьте осторожны. Преступник может вас опознать, — предупредил он.

Однако, Элина успокоила его:

— Я — в маске.

Между тем к ней подошла Надежда и спросила:

— Пообедаете с нами?

— Спасибо, не хочу. Если не возражаете, я просто здесь посижу.

Надежда собралась уйти, но Элина задержала ее, спросив:

— Кто тот мужчина с тростью? Он режиссер?

— Это генеральный продюсер, Роман Иванович Громов.

Чтобы никому не мешать, Элина присела с краю. Она следила за каждым движением Громова, но когда он сел за соседний столик, ей стало не по себе.

Ассистент принес Громову обед. Тот передал ему трость и попросил:

— Пристрой ее куда-нибудь.

— Ну и тяжелющая она у вас. Как вы с ней ходите, — заметил помощник, повесил трость на дерево и удалился.

В этот момент Элина поняла, что другой возможности у нее не будет. Она встала и направилась к дереву. Схватив трость, она на хорошей скорости устремилась к воротам. Через минуту Элина уже сидела в машине Алексея.

— Едемте отсюда! Быстрее!

Алексей резко тронулся с места и, покосившись на трость, спросил:

— Что это у вас?

— Я уверена, что это — орудие убийства. На трости наверняка остались следы, — выпалила Элина.

Он уточнил:

— Следы от чего?

— Крови Тамары. Трость принадлежит убийце.

— Тому самому охраннику?

— Его фамилия Громов, он генеральный продюсер.

— Куда мы едем? — спросил Алексей.

— К Самойлову.

— В таком случае, хотя бы предупредите его.

— Уже звоню!

Когда они подъехали к зданию экспертно-криминалистического центра, Самойлов уже поджидал их на улице. Он подошел к машине и открыл дверь с той стороны, где сидела Элина.

— Почему так долго?

— Пробки, — ответил за нее Алексей.

— Давайте сюда трость. Надеюсь, на ней нет ваших отпечатков?

Элина протянула трость и ответила:

— Я в перчатках.

— Скажите, пожалуйста… — он усмехнулся и предупредил: — Ждите меня здесь. Если экспресс-анализ ничего не покажет, вернете ее хозяину.

Самойлов скрылся в подъезде здания.

Алексей спросил:

— С чего вы взяли, что он убил ее тростью?

Элина честно призналась:

— Не знаю.

— Зачем же стащили? Перебаламутили следователя…

— В какой-то момент меня вдруг осенило: там, в сквере, я приняла эту трость за обыкновенную палку. Знали бы вы, какая она тяжелая…

— У моего товарища была точно такая же. Подобные трости частенько используют для самообороны. Но у меня остался один вопрос…

— Какой? — спросила Элина.

— На записи с подъездной камеры я не разглядел у него трости.

— И не мудрено. Запись была плохая, к тому же он мог оставить ее в машине.

Прошло около трех часов, когда на крыльце криминалистического центра появился Самойлов. Он заглянул в машину и сообщил:

— Вы оказались правы. Липовая убита этой тростью.

Элина выдохнула и с облегчением откинулась на спинку сиденья.

Самойлов продолжил:

— Трость пытались очистить, но экспертам удалось найти на ней микрочастицы крови. Сейчас мы едем принимать убийцу, а вы отправляйтесь домой. Завтра утром, часам к десяти, жду вас у себя.

Следователь захлопнул дверцу и сел в подъехавший микроавтобус.

Проводив его взглядом, Элина попросила Алексея:

— Отвезите меня домой. Я очень устала.

Как и условились, на следующий день в десять часов утра Элина и Алексей сидели в кабинете Самойлова.

— И снова здравствуйте. — На этот раз следователь был в хорошем настроении. — В начале разговора хочу поблагодарить вас за помощь.

— Как все прошло? — спросила Элина. — Его задержали?

— Задержали по адресу, который вы нам сообщили. Когда мы приехали, съемки все еще продолжались. Я подошел к Громову с вопросом: не он ли потерял свою трость? Ничего не подозревая, он подтвердил, и в этот момент на его запястьях замкнулись наручники. Я сообщил, что он задержан по подозрению в убийстве.

— Громов признался?

— Когда мы предъявили все доказательства, ему ничего не оставалось делать, и он согласился сотрудничать.

— Уже дал показания? За что он ее убил?

— Громов и Липовая были любовниками. Но на последнем проекте он увлекся актрисой и предложил ей расстаться. Тамара устроила скандал, после чего была уволена.

— Как глупо… — проронил Алексей.

— К тому времени у Липовой скопились отснятые материалы за несколько съемочных дней. Она решила отомстить и заодно подзаработать, поскольку знала, что проект имел для Громова большое значение. Если бы он не передал готовый материал на канал в назначенный срок, это бы стало его концом.

— Какую сумму она потребовала? — спросила Элина.

— Сначала три миллиона рублей. Громов назначил ей встречу в сквере и, что самое интересное, пришел туда с деньгами. Но, встретившись с ним, Липовая удвоила сумму. Таких денег у Громова не было, а время поджимало. Слово за слово, он рассвирепел и ударил ее тростью по голове. Не планируя убивать, он вдруг понял, что Липовая мертва. Месяцем раньше в этом сквере проходили съемки того самого сериала, и Громов знал, где лежит ключ от будки охранника. Он открыл дверь, надел куртку, чтобы не испачкаться кровью. — Самойлов посмотрел на Элину. — В этот момент вы обнаружили тело Липовой на газоне и, пока искали помощь, Громов перенес тело в будку. От пережитого потрясения он забыл снять с себя куртку охранника и когда уходил, встретился с вами.

— Как мы и предполагали, — сказал Алексей. — Вы забыли упомянуть, что он взял у Тамары ключ от ее квартиры и отправился к ней домой за жесткими дисками.

— Совершенно верно, — подтвердил Самойлов и встал из-за стола. — Если у вас нет больше вопросов, позвольте мне заняться своими делами.

На улице было по-весеннему тепло, день выдался солнечный. Элина и Алексей шли мимо сквера, откуда доносилось чириканье птиц.

— Мне в голову пришла одна мысль, — сказал Алексей.

— Какая? — поинтересовалась она.

— Давайте вместе поужинаем.

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Но сейчас только полдень.

— Правильно. Но нам еще нужно прогуляться, заехать в магазин и приготовить еду.

— Тогда не будем терять время.

Тайна пляшущих человечков

Автобус уехал перед самым моим носом, я только успела стукнуть рукой по закрывшейся двери. Стемнело. Пошел снег. Люди все прибывали и прибывали — откуда только взялись с пакетами, коробками, елками…

Когда стало ясно, что следующему автобусу не вывезти всех желающих, я направилась к легковушкам, хозяева которых практиковали частный извоз.

На пятачке возле моста всегда стояли одни и те же машины. Это был своеобразный мужской клуб, где водители приятно общались и под настроение, иногда, подвозили клиентов. В отличие от прочей таксующей братии, все они были жителями окрестных домов, чей заработок скорее поддерживал семейный бюджет, но не был его значительной частью.

Зная, что водители обычно собирались в одной машине, я постучала в стекло. Дверца открылась, из автомобиля выглянул мужчина с веером карт.

— Куда вам?

— На Арбат.

Мужчина отрицательно мотнул головой:

— В центр не поеду. — Он обернулся и спросил остальных: — Кто-нибудь хочет?

— Куда? — переспросил седоволосый старик.

Я повторила чуть громче:

— Мне на Арбат.

Старик опять уставился в карты.

— Нее-е-е… Там сейчас пробки.

— Перед Новым годом пробки по всей Москве.

— Нет, не поеду. — Он выбрал карту и покрыл чей-то ход.

Настал момент и мне предъявить козырь:

— Вы немного подождете, потом мы вернемся обратно.

— Сколько ждать? — в глазах старика возник интерес.

— Минут двадцать.

— Простой тоже оплатите?

— Безусловно.

— Едем, — старик сунул карты соседу: — На! Доиграй.

Пытаясь угадать, в какой машине поедем, я двинулась за ним, как ниточка за иголкой. Он подошел к серой «Хонде», открыл дверцу и сел за руль. Я тоже устроилась впереди, и мы тронулись.

Сначала ехали хорошо, но уже через пятнадцать минут уткнулись в хвост нескончаемой пробки. Впереди, насколько хватало глаз, светились красные габаритные огни стоящих авто.

— Вот, за что не люблю Новый год, — водитель дернул ручник и откинулся на спинку сиденья. — Куда бы ни поехал — окажешься в пробке.

Я заметила:

— А у меня в Новый год всегда хорошее настроение. Даже если опаздываю.

— Сегодня точно опоздаете.

— Не важно. Мне просто нужно выкупить из кассы билеты.

— В театр?

— На детскую елку.

— Это хорошо-о-о… — Он улыбнулся.

Я тоже улыбнулась и кивнула на сияющую ель перед офисным зданием:

— Красавица! Помнится, перед Новым годом, на уроках труда, мы делали игрушки: сшивали раскрашенные куски ватмана и набивали их ватой. Потом вешали на елку в школьном дворе.

Старик оживился:

— А в нашей школе перед Новым годом всегда проводили конкурс поделок. Тогда в моде были макеты: заснеженные избушки из спичечных коробков, снег из ваты, трава из крашенной зеленкой манной крупы. Реки и озера делали из стекла, под него для красоты подкладывали голубую бумагу. — Старик поворочался в кресле и радостно крякнул: — Школьную елку всегда ставили на втором этаже, в большом зале, куда выходили двери классов. Мы все к ней сходились, и не было на переменах ни беготни, ни глупых проказ… — Он замолчал и только, улыбаясь, глядел перед собой.

Чуть выждав, я поинтересовалась:

— Кажется, вы не закончили?

Водитель кивнул:

— Вспомнил одну историю… Если хотите, могу рассказать.

— Все равно в пробке стоять.

— Не будете возражать, если я закурю? — Cтарик достал пачку, но потом снова сунул ее в карман. — Нет, пожалуй… Три дня как бросил курить. А тут что-то разволновался.

Я спросила:

— История — новогодняя?

— Самая что ни на есть. — Он поднял глаза и сам себе улыбнулся, как будто вспомнил что-то хорошее.

Мои родители были учителями. Отец преподавал математику, мать — географию. Мы жили в здании школы, в маленькой квартирке с отдельным входом. Так что школа была моим домом.

Это было старинное здание с высокими потолками и трехметровыми окнами в самое небо. По вечерам я в полном одиночестве сидел в пустом классе и читал книги. Класс, полный учеников, и пустой класс — две разные вещи. Когда ты один, ты — хозяин. До сих пор помню это удивительное ощущение: душа моя взрослела и вырастала до величины этого класса. В один и тот же момент я находился в каждой точке его пространства, а оно — в каждой моей клетке. Непередаваемое чувство… Но речь пойдет не об этом.

История, о которой я хочу рассказать, началась в сентябре, когда в нашу школу приехала новая учительница рисования и черчения. Ее распределили к нам после окончания Ленинградского художественного училища. Марина Ивановна была модной столичной жительницей, которую по недоразумению занесло в старинный уральский город.

С первого дня работы ее поставили классным руководителем нашего десятого «Б». Ей было девятнадцать, нам — по семнадцать. Почти ровесники. Марине Ивановне никак не удавалось нас обуздать. Директриса Любовь Петровна не раз отчитывала ее на классных собраниях за то, что она не проявляет педагогической строгости. Нам тоже доставалось. Но за другое. За то, что мы сидим на ее шее.

Не могу сказать, что мы невзлюбили Марину Ивановну. Мы даже заступались за нее. Но, стоило директрисе выйти за дверь, все возвращались к своим делам, а на широкий мохеровый шарф классной руководительницы, в который она куталась, цеплялся листок с рисунком — черепом и костями.

Несколько ребят из нашего класса были в нее влюблены, что не мешало им глумиться над предметом своего обожания. Впрочем, глумление сводилось к обычному непослушанию и баловству.

Мой друг, Женька Митин, любил Марину Ивановну больше других и больше всех безобразничал. Она частенько плакала после очередной его выходки.

И вот однажды, в конце второй четверти, шефы с крупного металлургического комбината выделили школе приличную сумму денег. На бюро комсомола решили провести конкурс новогодних поделок между старшими классами. Каждый класс обязали сделать макет. Победитель премировался поездкой в Ленинград во время новогодних каникул. Со стороны шефов было условие: часть денег на поездку ученики должны заработать сами.

Все классы, без исключения, ринулись собирать металлолом и макулатуру, а потом несли их в пункты приема. Вырученные деньги сдавались в фонд класса, который обычно хранился у классного руководителя.

Ажиотаж, помнится, был сумасшедший! Мы собирались, решали, какой макет будем строить, потом передумывали и меняли решение. Так проходили дни и недели, в то время как другие классы уже работали над макетами. Наконец, Марина Ивановна привела на урок черчения папу Нади Перфильевой. Он был архитектором и предложил сделать макет школы. Поскольку других идей ни у кого из нас не было, все согласились.

Ребята в нашем классе были недружными: каждый сам по себе. С большим трудом набралось нескольких человек, которым предстояла основная работа. На остальных легли всякие ландшафтные мелочи, вроде стеклянного пруда и травы из крашеной манки.

И вот в последний день школьных занятий Марина Ивановна оставила нас после уроков. Волнуясь и не находя места рукам, она тихо сказала:

— Ребята, в нашем классе случилось ЧП.

Все притихли. Потом отовсюду начали раздаваться вопросы:

— Что такое?

— В чем дело?

— Скажите, Марина Ивановна!

Она вытащила из сумки свой кошелек и положила его на стол.

— Деньги, которые вы заработали… Наш фонд класса…

Ребята наперебой загалдели:

— Ну?

— Что такое?

— Скажите!

— Их… кто-то взял. — С усилием закончила Марина Ивановна.

— Украли?

— У вас украли фонд класса?!

Она подтвердила:

— Все до последней копейки.

Мы наперебой выкрикивали:

— Может, где-нибудь потеряли?!

— В автобусе стащили!

— Или, например, в магазине!

Но классная руководительница строго сказала:

— Это случилось на перемене, когда я уходила в учительскую.

— В каком классе? — спросила комсорг Люся Самохина.

— В вашем. — Ответила Марина Ивановна.

Все вдруг притихли.

Отличник Витя Шерхонин предположил:

— Может, кто-то чужой заходил?

— Не знаю. — Учительница опустила глаза.

— Это было вчера? — уточнила Люся Самохина.

— Вчера, — подтвердила Марина Ивановна.

Тогда вмешалась староста Лена Былинкина:

— Я точно помню: вчера перед уроком черчения посторонних учеников в классе не было.

Марина Ивановна обвела глазами ребят, потом села за стол и обхватила руками голову:

— Не знаю, что делать… Придется сказать директору и вызывать в школу милицию…

С разных парт стали раздаваться протесты:

— Не надо!

— Марина Ивановна, сами разберемся!

— Не нужно милиции!

Учительница взяла себя в руки:

— Давайте сделаем так. Мы все сейчас выйдем из класса. Потом каждый, по одному, будет сюда заходить, пока остальные ждут в коридоре. Тот, кто взял деньги, пусть положит их в кошелек. Я специально оставлю его на столе. Тогда мы сможем обойтись без милиции.

Все загалдели и толпой ринулись в коридор, где мыла пол уборщица тетя Клава.

— Почему до сих пор домой не ушли? — она неодобрительно взглянула на Марину Ивановну.

Та, покраснев, сообщила:

— Готовимся к новогоднему вечеру. Репетируем номер.

— Мешаете только. — Тетя Клава сердито взмахнула шваброй, сняла тряпку и шмякнула ее в ведро с грязной водой. — Шли бы уже!

Но мы сгрудились у лестницы и стали по очереди заходить в классную комнату. Это походило на детектив или шпионскую историю и длилось довольно долго. Тетя Клава успела помыть пол и ушла на другой этаж.

Когда последний человек вышел из двери, все ринулись в класс и, окружив учительский стол, стали ждать, когда Марина Ивановна проверит свой кошелек. Но она строго сказала:

— Всем сесть на свои места.

Мы сели. Марина Ивановна прошла к столу и взяла кошелек. Когда она раскрыла его и заглянула внутрь, в ее лице не осталось даже кровинки.

В нетерпении все закричали:

— Что?!

— Нашлись?!

— Деньги там?!

Ни слова не говоря, Марина Ивановна достала из кошелька небольшой листок и показала его всему классу. На нем были нарисованы детские каракули. И лишь приглядевшись, мы поняли, что это были пляшущие человечки.

— Если это шутка… — Марина Ивановна безотчетно провела рукой по лицу. — Это — очень жестокая шутка.

— А может, похититель сообщил, где лежат деньги? — предположила староста Лена Былинкина.

— Или послал нас всех на три веселые буквы! — выкрикнул мой лучший друг Женька Митин.

— Там больше, чем три! — запротестовала Люся Самохина и, на правах комсорга, подошла к классной руководительнице: — Можно? — Она забрала из ее рук листок. Изучив его, со знанием дела воскликнула: — Это шифр!

С последней парты снова выкрикнул Митин:

— Послушай, Самоха! Только идиот не читал про Шерлока Холмса. Не будь такой умной! Тебе не идет!

Самохина не успела обидеться, потому что Васька Шелегеда продолжил:

— А правда… Может, если расшифруем, узнаем, где спрятаны деньги?

— Вася прав, — в разговор вмешалась Марина Ивановна. — Нужно расшифровать это послание.

Кто-то из девочек поддержал Женьку Митина:

— Этот тип не для того стащил наши деньги, чтобы потом рассказывать, где их найти.

— Мы можем попытаться… — возразила Марина Ивановна.

— Я знаю как!!

Все повернулись к Витьке Шерхонину. Поправив пальцем очки, он произнес:

— Буквы можно вычислить по тому, как часто они встречаются.

— Ну-ну, продолжай! — Заинтересовалась учительница.

Витька продолжил:

— В любом тексте гласных букв всегда больше. Чаще всего встречается буква «о» — это без вариантов, «а» и «е» можно перепутать, их показатели очень близки. При расшифровке следует рассматривать и тот и другой вариант. На четвертом месте по встречаемости находится «и».

— Откуда ты все это знаешь?! — выкрикнул Митин. — Не ты ли сочинил эту фигню?

— Нет, не я. — Шерхонин вдруг покраснел и встал со своего места. — Просто я недавно об этом читал.

— Садись, — распорядилась Марина Ивановна и сердито посмотрела на Митина. — А ты думай, что говоришь!

Былинкина перескочила на свободную парту, поближе к Шерхонину:

— И что дальше? Давай, Витька… Давай, говори!

Шерхонин продолжил:

— Из согласных чаще всего встречаются «н» и «т». Частоты их повторений близки, и здесь тоже нужно попробовать два варианта. После них — «р» и «с». Дальше — «л» и «в», «к» и «п», «м» и «д». Частота встречаемости в текстах остальных букв примерно одинаковая, как гласных, так и согласных. Выделить можно только буквы «ф», «э» и твердый знак. Эти встречаются редко. В коротком тексте их и вовсе может не быть.

Марина Ивановна оглянулась на доску:

— Где мел? Почему в классе нет мела? Кто дежурный?

— Я. — Из-за парты поднялась маленькая Тася Калинкина. — Если нужно, могу принести.

— Быстро! — распорядилась учительница.

И как только Тася принесла из канцелярии мел, Марина Ивановна устремилась к доске. Сверяясь с запиской, она стала быстро перерисовывать танцующих человечков на доску.

— Что вы делаете? — поинтересовалась Лена Былинкина.

— Разбирайте каждый по одному человечку и считайте, сколько их в тексте, — велела Марина Ивановна.

Мы с воодушевлением стали распределять между собой человечков, перерисовывая их каждый в свою тетрадь. Кому как, а мне досталось два. Один, широко расставив ноги, твердо стоял на земле. Другой, подбоченившись, поднял левую ногу.

По мере того как Марина Ивановна перерисовывала на доску фигурки, мы выбирали и считали каждый свои. Когда, закончив, она подчеркнула зашифрованный текст жирной линией, комсорг класса Самохина подняла руку:

— Марина Ивановна! Можно?

Учительница спросила:

— Чего тебе, Люся?

— А что делать, если человечек такой же, но только с флажком в руке?

— Его тоже нужно учитывать. Насколько я помню рассказ Конан Дойла, флажок в правой руке означает предлог из одной буквы, флажок в левой — окончание слова.

Весь класс углубился в расчеты, и только Женька Митин сказал:

— Какие же вы все дураки!

— Митин, встань! — Марина Ивановна подошла к парте, за которой сидел Женька. — Ты что себе позволяешь?

— Сами посудите, Марина Ивановна, — он насмешливо улыбнулся: — Зачем нужны эти расчеты? Не проще ли взять рассказ Конан Дойла? В нем есть пример расшифровки и все значения букв.

Классная проронила:

— Действительно… И почему мне самой не пришло это в голову? — Она обратилась к классу: — У кого есть дома рассказ Конан Дойла «Пляшущие человечки»?

— У меня! — Тася Калинкина подняла руку.

— Можешь сбегать за ним?

— Принести? — с готовностью спросила Калинкина.

— И побыстрей.

Тася убежала, и мы вдруг расслабились: стали переговариваться, заниматься каждый своими делами. Интерес к расшифровке был частично утерян.

— Ну, что? Посчитали? — спросила Марина Ивановна.

— Зачем? — лениво осведомился Васька Шелегеда. — Калинкина принесет рассказ, и все будет ясно.

Но когда Тася принесла томик рассказов о Шерлоке Холмсе, все быстро поняли, что тот алгоритм, по которому читались зашифрованные тексты в рассказе «Пляшущие человечки», ничего общего не имел с нашим шифром. Подставив значения букв, мы получили дикую тарабарщину, после чего каждый вернулся к своим подсчетам.

Когда все было посчитано и проверено, Марина Ивановна выстроила фигурки в столбик, подписав, сколько их в тексте. Для этого каждый из нас вслух назвал свой результат. Затем она перегруппировала человечков, выстроив их по мере убывания количества повторений. Таким образом, на первом месте оказалась фигурка, которая встречалась в зашифрованном тексте тринадцать раз. На последнем — танцующий человечек, который был замечен только однажды. На доске получилась некая матрица, с которой можно было работать.

Марина Ивановна стала вписывать буквы в текст поверх соответствующих им человечков. Сначала тринадцать «о», затем двенадцать «а», одиннадцать «е» и, наконец, девять «и».

Мы сидели словно завороженные, не отрывая глаз от доски. Никогда прежде, да и потом, не было в нашем классе такой тишины.

И вот что в конце концов получилось…

Старик взял в руки карандаш и блокнот. Что-то написал и показал мне:

«— е — е / — о - / - е — о - / н — / - е — о - / — о - е / — е - о — и - / — а - а / — а - о — а / — е / — о - / — е - и / — а - о — / и — и - ии / и / — а - о — / - о — а - е — / - - ае — / - а — / о — а / — а/ е — о / — и - о — ».

Я сказала:

— Ничего невозможно понять.

— То-то и оно, — заметил он и продолжил рассказ.

Оценив нашу работу, Марина Ивановна огорченно опустилась на стул:

— Нет… Никогда нам не разгадать этот шифр. Здесь не разобрать ни одного слова.

— Это потому, — заметил Витька Шерхонин, — что слова угадываются только по согласным. А с ними мы еще не работали.

— Что ж, — Марина Ивановна встала и вернулась к доске. — Какие согласные чаще всего встречаются?

— «н» и «т». — Подсказала Лена Былинкина. — Я записала.

— Значит, так: «н» у нас встречается девять раз, так же, как «и». Возможно, их потом придется поменять местами и посмотреть, что из этого выйдет. — Марина Ивановна подчеркнула нужную фигурку. — Буква «т» — только в семи случаях.

— А может, наоборот, — напомнил Шерхонин. — Нам следует рассмотреть все возможные варианты.

— Я помню, помню… — Марина Ивановна увлеченно писала буквы. Каждую над соответствующим ей человечком. Закончив, она отступила на пару шагов от доски. — Ну, что ж, ребята! Кажется, у нас получается!

Прервав старика, я удивилась:

— Как же вы все это запомнили?

Он снова взялся за карандаш и вписал в текст новые буквы. Потом, усмехнувшись, заметил:

— Вы не поверите… Все, что тогда случилось, навсегда врезалось в память.

Старик продемонстрировал мне обновленную запись:

«— не — н - е / — о - / - е — о - / на / — е - н о — / - о — е / — е - о — и - / — а - а / — а - о — а / не / — то — т / — е н — и / та — о - / и — и - ии / и / — а - от — / - о — ате — / - - ает / та — н - / она / — а/ е — о / — ино — ».

Взглянув на нее, я заключила:

— И все равно ничего не понятно.

Он усмехнулся:

— Ну, не скажи-и-и-те…

Мы все не отрывали глаз от учительницы. Марина Ивановна вернулась к доске и подчеркнула сочетание трех букв «е — о», две из которых были известны.

— Это — не что иное, как притяжательное местоимение «его». Других вариантов нет.

— Значит, у нас нашлась еще одна буква! — Обрадовалась Надя Перфильева. — Этих человечков считала я!

Старик вписал букву «г»:

«— не — н - е / — о - / - е — о - / на / — е - н о — / - о — е / — е - о — и - / — а - а / — а - о — а / не / — то — т / — е н — ги / та — о - / и — и - ии / и / — а - от — / - о — ате — / - - ает / та — н - / она / — а/ его / — ино — ».

Я сказала:

— Теперь и я вижу.

Он поинтересовался:

— Что именно?

— Слово «деньги», — я показала на сочетание букв: «- ен — ги». — О деньгах в записке обязательно должна была идти речь.

Старик одобрительно кивнул:

— Вы правы. Марина Ивановна тоже это заметила и вписала в матрицу новые буквы: «д» и мягкий знак.

«— не — н - е / — о - ь — / - е — о - / на / — е - н о — / до — е / — е - оди — / - а — ь - а / — а - о — а / не / — то — т / деньги / та — о - / иди — ии / и / — а - от — / - о — дате — ь / — - ает / та — н - / она / — а/ его / — ино — ».

— Сочетание букв «иди — ии», это — слово «идиллии». — Сказала Марина Ивановна. — Я в этом просто уверена! — Она стала быстро вписывать букву «л», которая употреблялась в тексте всего восемь раз. И это многое прояснило.

«— не — н - е / — ло — ь - / — ело — / на / — е - н о — / до — е / — елоди — / - аль — а / — а - ол — ла / не / — то — т / деньги / та — о - / идиллии / и / — а - от — / - о — датель / — - ает / та — н - / она / — а/ его / — ино — ».

Вписав букву «л», старик поделился:

— Теперь и мы, ее ученики, стали кое-что замечать. Я, например, угадал слово «создатель». Это слово давало нам две новые буквы: «с» и «з»:

«Сне — н - е / — ло — ь - / — ело — / на / — е - н о — / дос — е / — елоди — / - альса / за — ол — ла / не / сто — т / деньги / та — о - / идиллии / и / — асот — / создатель / с — ает / та — н - / она / за/ его / с — ино — ».

Вслед за мной другие ребята тоже стали угадывать. К процессу подключился мой друг Женька Митин. Он будто нехотя сообщил:

— Неужели не ясно, выражение: «не / сто — т / деньги / та — о - / идиллии» может значить только одно: «не стоят деньги такой идиллии»…

— Ты прав, Женя! — похвалила его Марина Ивановна. — Какое высокопарное выражение… Интересно, что он имел в виду?

Она вписала новые буквы: «й», «я» и «к».

«Сне — н - е / — ло — ья/ — ело — / на / — е - ной / доске / — елодия / — альса / за — олкла / не / стоят / деньги / такой / идиллии / и / к — асот — / создатель / ск — ает / тайн — / она / за/ его / с — иной».

Дальше — больше. Два угаданных слова — / - елодия / — альса /,»мелодия вальса» внесли в текст буквы: «м» и «в». Фраза: / она / за/ его / с — иной/,»она за его спиной» — букву «п».

Теперь текст зашифрованного послания выглядел так:

«Сне — н - е / — лопья / мелом / на / — е - ной / доске / мелодия / вальса / замолкла / не / стоят / деньги / такой / идиллии / и / к — асот — / создатель / ск — вает / тайн — / она / за/ его / спиной».

Остальные буквы были найдены за пару минут. И вот, наконец, Марина Ивановна прочитала нам расшифрованный текст:

«Снежные хлопья мелом на черной доске. Мелодия вальса замолкла. Не стоят деньги такой идиллии и красоты. Создатель скрывает тайну. Она за его спиной».

Конечно же, никто из нас ничего не понял.

— При чем здесь мелодия вальса и хлопья? — Васька Шелегеда пожал плечами.

— Ищите аналогии, — посоветовала Марина Ивановна. — Думаю, похититель имел в виду какое-то место. Не зря же он вспомнил про деньги.

— Я нашла, — пискнула Тася Калинкина. — «Мелодия вальса» и «Снежные хлопья». Вальс с таким названием есть в балете «Щелкунчик». Еще его называют «Вальсом снежинок».

Все знали, что Калинкина окончила музыкальную школу. В вопросах музыки ей можно было довериться.

Марина Ивановна одобрительно кивнула:

— Предположим. А как быть с остальным?

— А что тут думать… — заметил Митин и пересел поближе к учителю, оказавшись на одной парте с Калинкиной. — Фраза про черную доску и мел говорит о том, что это школьный кабинет. И скорей всего — кабинет музыки. Хоть и написано в послании, что «не стоят деньги такой идиллии и красоты», деньги находятся там.

— В кабинете музыки? — уточнила Марина Ивановна. — Но кабинет очень большой. Там стоит пианино, есть много шкафов.

— Послушайте! — Комсорг Люся Самохина поднялась со своей парты. — Он написал про создателя. Но ведь в кабинете музыки над доской висит портрет Чайковского!

— А Чайковский — создатель балета «Щелкунчик»! — ахнула Надя Перфильева.

После чего все стали наперебой выкрикивать продолжение версии:

— Создатель скрывает тайну!

— Точно, Чайковский! Кто же еще?!

— Там что-то про спину!

— Она за его спиной!

— Деньги спрятаны за портретом Чайковского! Где же еще?!

— Ну, все! — Митин встал и вышел из-за парты. — Нужно идти туда!

— Но ведь кабинет наверняка заперт, — сказала староста Лена Былинкина.

На Женьку Митина этот аргумент не подействовал:

— Марина Ивановна пойдет в учительскую и возьмет ключ.

Все посмотрели на классную. Она подошла к окну, за которым сгустилась вечерняя тьма, и сказала:

— Сегодня на этом закончим.

— У-у-у-у-у! — мы протестующе загудели.

— Почему? Ну почему, Марина Ивановна?!

— Потому, что уже поздно, и вам давно пора по домам. Прошу не забывать, завтра утром придет папа Нади Перфильевой, и вы будете делать макет. Потом отправимся в музыкальный класс и заберем свои деньги.

Митин пошел на крайность, решил взять «на понт»:

— А что, если до завтра деньги не долежат?

— Я так не думаю, — Марина Ивановна сдвинула бровки: — Не хочешь ли ты сказать, что кто-то из наших ребят…

Женька рассеял ее заблуждение одним только вопросом:

— Но ведь однажды деньги уже пропали?

Учительница нервно вздернула руку, сдвинула край рукава и взглянула на часики.

— Восемь часов вечера…

— Не забывайте — мы уже взрослые, — сказала Тася Калинкина.

Из уст этой крохи фраза прозвучала комично. Марина Ивановна улыбнулась, но не сдалась:

— В чем-то вы правы. А сейчас — все по домам!

Старик вдруг резко выпрямился и, взявшись за руль, сказал:

— Кажется, поехали.

И вправду, машины стали понемногу продвигаться вперед. Мы — вместе с ними. Наконец поток машин разогнался и значительно поредел.

— Через пять минут будем на месте, — заверил старик.

Но я от этого заверения только расстроилась.

— На обратном пути расскажете, что было дальше?

— Да что там рассказывать, — между делом сказал он, и я поняла, что рискую не узнать, чем все закончилось.

По прибытии я молниеносно сбегала в кассу театра, купила билеты и вернулась в машину.

К счастью, на обратном пути мы «догнали» еще одну пробку и встали надолго.

Старик продолжил рассказ.

В тот вечер Марине Ивановне удалось отправить нас по домам, но она твердо пообещала, что назавтра мы непременно пойдем в музыкальный кабинет и заберем наши деньги.

Нужно ли говорить, что утром мы все снова собрались в кабинете черчения. Это был первый день новогодних каникул. В школе, кроме нас, сторожа и уборщиц, никого не было.

Ровно ко времени, в девять утра пришел папа Нади Перфильевой и принес с собой все, что было нужно для изготовления макета. Он распределил между нами задания, и дело пошло.

В двенадцать часов дня Марины Ивановны в школе еще не было…

Включившись в работу, мы за три часа отмахали чуть ли не половину макета. Пятеро самых умелых под руководством архитектора кроили белый картон и клеили здание школы. Кто-то сколачивал щит, другие резали стекло для ледяной глади пруда. Самохина укладывала ватный сугроб, Тася Калинкина мастерила новогоднюю елку, а я лепил фигурку конькобежца, который должен был кататься по льду.

Никто из нас не заводил речь о событиях вчерашнего дня. Пообещав никому не говорить о пропавших деньгах, мы все, как один, держали слово.

Марина Ивановна пришла в пять часов вечера. Осмотрев нашу работу, она поразилась:

— Как много сделали!!

Стало ясно: она специально пришла позже, чтобы дать нам поработать.

— Осталось совсем немного, — сказал отец Нади Перфильевой. — Они доделают макет завтра. Но уже без меня.

Мы не возражали. Каждый думал: «Скорей бы он вышел из класса».

И архитектор ушел. Настал долгожданный момент, когда, рассевшись по партам, мы ловили каждое слово учительницы.

— Ждите меня здесь, — сказала она. — Только не шумите. Я скоро вернусь.

Марина Ивановна вышла из класса, и до тех пор, пока она не вернулась, нами не было произнесено ни одного слова.

— Вот! — появившись в классе, Марина Ивановна показала нам ключ. — Кто пойдет вместе со мной?

Все разочарованно загудели:

— У-у-у-у-у!

— Что? — удивилась Марина Ивановна. — Хотите пойти все?

— Все-е-е-е!

— А если нас кто-то увидит? Как мы все объясним?

— Школа — пустая! — заверил ее Митин.

— Ну, хорошо. Идемте, только тихо, — сказала Марина Ивановна и прижала указательный палец к губам.

Все поднялись со своих мест и безмолвно, как призраки, проследовали за ней в кабинет музыки. Последним вошел я и плотно прикрыл дверь.

В темноте раздался голос Марины Ивановны:

— Включите кто-нибудь свет. Не нужно доводить ситуацию до абсурда…

Я щелкнул выключателем. Вспыхнул свет, и все взгляды устремились на портрет Петра Ильича, который висел над школьной доской.

— Снимать Чайковского? — спросил Шелегеда, поскольку он был самым высоким в классе и на физкультуре стоял первым.

— Зачем же, — проронила Марина Ивановна и указала на учительский стол: — Придвинем его к доске. Кто-нибудь встанет и проверит, что за портретом.

Мы передвинули стол, Васька Шелегеда влез на него и пошарил рукой за портретом.

— Ну, что? — не выдержала Марина Ивановна.

Она, конечно, волновалась, но мы переживали не меньше: стояли вокруг стола и все до одного смотрели наверх.

— Васька-черт! Говори, что там? — у меня сдали нервы.

Не вынимая руки из-за портрета, Шелегеда сказал:

— Денег там нет…

Мы начали обескураженно переглядываться. У всех было одинаковое выражение лиц: как будто нам что-то пообещали, а потом бессовестно обманули.

— Как нет? — недоверчиво переспросила Марина Ивановна. — Ты хорошо проверил?

— Да что там проверять. — Он вытащил руку из-за портрета и показал листок величиной в половину тетрадной страницы. — Только вот это.

— Дай сюда! — Марина Ивановна забрала бумажку и, бросив на нее один только взгляд, сообщила: — Опять пляшущие человечки…

Тогда мне показалось, что она вот-вот разревется. Но Марина Ивановна повела нас в кабинет черчения.

Когда мы туда пришли, она взяла мел и перерисовала пляшущих человечков с бумаги на доску.

— Сейчас мы с вами расшифруем послание.

На этот раз оно было маленьким, всего пять слов. Вскоре весь его текст был записан мелом на школьной доске:

«— инал/ истории/ зрим/ идите/ курсом/ альберта».

В нем отсутствовала первая буква, потому, что в предыдущем послании не было такого пляшущего человечка. Поочередным подбором оставшихся букв алфавита мы нашли подходящую. И это была буква «ф». Таким образом, в законченном виде послание гласило:

«Финал истории зрим. Идите курсом Альберта».

Должен признаться, большей бессмыслицы в своей жизни я не встречал. Другие ребята отреагировали на нее каждый по-своему.

— А в нашем классе Альберта нет! — обидчиво заявила Тася Калинкина.

— Его нет во всей нашей школе! — по-командирски отрубила Люся Самохина.

— Может быть, кто-нибудь из родителей?… — без особой надежды в голосе спросила Марина Ивановна.

Я покачал головой и вдруг понял, что знаю только одного Альберта, и он был Эйнштейном.

В тот же момент из-за парты вскочил Женька Митин. Он крикнул:

— Физика! — И стал центром вселенной.

Его обступили ребята:

— При чем здесь физика?

Я пошутил:

— Тебя что, яблоком по башке долбануло?

Кто-то меня поддержал:

— Тогда бы он закричал: «Эврика!»

Женька Митин обиделся, но все же сказал:

— Читайте только первые буквы.

— Фи-зи-ка… — Прочитала Былинкина. — Точно! Физика!

— Но что это значит? — спросила Марина Ивановна.

И снова Витька Шерхонин все объяснил:

— «Финал истории зрим», то есть скоро мы найдем наши деньги. «Идите курсом Альберта», значит — прямиком в кабинет физики.

Марина Ивановна с грустью посмотрела на незаконченный макет.

— Боюсь, что если сейчас я не отпущу всех по домам, завтра никто из вас не придет доделывать нашу работу…

Мы заорали:

— Это не честно!

— Вы пользуетесь своим положением!

Марина Ивановна послушно кивнула:

— Пользуюсь. Завтра в девять утра собираемся здесь. И я обещаю: после того как макет будет закончен, мы все пойдем в кабинет физики.

Замолчав, старик похлопал себя по карману куртки, достал телефон и приложил его к уху:

— Слушаю! Молоко, сметану и творог? Хорошо, все куплю. Когда приеду домой? Минут через сорок, не раньше. Так что сама забери Вадьку из садика… Жена… — сказал он мне, когда убрал мобильник.

Я напомнила:

— Назавтра вы пошли в кабинет физики…

Но не раньше, чем закончили нашу работу. Марина Ивановна тоже пришла к девяти и с самого утра нам помогала.

Мы перенесли готовый макет к новогодней елке, где оставался только один свободный стол для участников конкурса.

Теперь Марину Ивановну не нужно было уговаривать идти за ключом. Она сама распорядилась:

— Пойдемте быстрей!

Вскоре мы все стояли у дверей кабинета физики. И здесь нас опять застукала уборщица тетя Клава.

— Опять вы? Что вам нужно в физкабинете?

Малышка Тася Калинкина проявила невероятную сообразительность:

— Я шапку в парте оставила!

— А они здесь при чем? — тетя Клава окинула взглядом всю нашу компанию.

Марина Ивановна извинилась:

— Простите, мы на минуточку.

— На минуточку… — проворчала уборщица. — Натопчут, намусорят, семечек набросают, а мне — убирай! — Она громыхнула ведром. — Давеча наш сторож пуганул одного хулигана. Тоже, видать, залез на минуточку.

— Давеча это когда? — заинтересовалась учительница.

— Поздно вечером. Ума не приложу: какого рожна ему было надо?

— Сюда это куда? — опять спросила Марина Ивановна.

— В кабинет физики! — Тетя Клава бросила на нее подозрительный взгляд: — Не ваши ли молодцы?

— Мои к тому времени уже разошлись, — сдержанно ответила классная.

— Вы, тетя Клава, идите лучше, работайте! — выкрикнул Женька.

— Митин! — Возмутилась Марина Ивановна. — Ты как разговариваешь с пожилым человеком?!

— А что я такого сказал?

— Ты не имеешь права так говорить.

— Посадила себе на шею, теперь расхлебывай! — не преминула заметить уборщица.

Это замечание добило Марину Ивановну, и она окончательно сорвалась на Митина:

— Вон отсюда! Чтобы в этом году я больше тебя не видела!

— Сейчас, между прочим, каникулы…

— Вон!

Нам было жаль Митина, однако все промолчали, потому что никому не хотелось попасть под раздачу.

Женька ушел. Марина Ивановна открыла дверь и зашла в кабинет физики.

За ней прорвалась тетя Клава.

— Так и знала! — с ходу закричала она. — Мало, что горшок с традесканцией повалили, еще и доску изрисовали каракулями.

Ринувшись к доске, тетя Клава схватила тряпку.

— Не надо! — закричала Марина Ивановна. — Не стирайте!

Но было уже поздно. Несколько пляшущих человечков из тех, что были нарисованы на школьной доске, были безвозвратно утеряны…

Не сдержавшись, я спросила:

— Значит, вор оставил новое сообщение, написав его на школьной доске?

Старик кивнул и, чуть помолчав, произнес:

— Я бы не называл этого человека вором.

— Но ведь он украл ваши деньги.

— Не нужно спешить с выводами. Сначала дослушайте.

Марина Ивановна чуть ли не силой отобрала тряпку у тети Клавы.

— Да, что же это такое! — обиделась уборщица. — Мало что пачкают, так еще и работать мешают! — Она направилась к двери: — Ну, все! Сейчас позвоню директору!

Когда уборщица вышла, Васька Шелегеда заметил:

— Не позвонит. Просто пугает.

Марина Ивановна взяла с учительского стола какой-то листок и стала перерисовывать на него пляшущих человечков. И когда перерисовала, протянула листок Люсе Самохиной:

— Ты за него отвечаешь! — Потом махнула рукой: — Все возвращайтесь в класс.

— А вы куда? — спросила Самохина.

— Занесу ключ в учительскую.

К тому времени, когда Марина Ивановна вернулась, мы уже закончили расшифровку.

Взглянув на доску, она прочитала:

— Посылка на месте… Искать нужно Олю. — Учительница пожала плечами: — При чем здесь Оля? — Она перевела взгляд на ребят. — Кстати, сколько у нас Оль?

Чтобы перенаправить ее в должное русло, вмешался Витька Шерхонин:

— Их — две: Филина и Сокольская. Только они совсем ни при чем. Вы просто забыли, что тетя Клава стерла несколько человечков. Сколько — не знаю, но все они располагались после слова «искать».

Марина Ивановна опустилась на стул:

— Это — конец. Теперь нам никогда не найти деньги. — Она оглядела нас умоляющим взглядом: — Пожалуйста, постарайтесь… Может быть, догадаетесь?

Но на всех нас поголовно напал столбняк. До новогоднего вечера оставалось двадцать четыре часа, а значит, надвигалась непоправимая катастрофа. По условиям конкурса поездка частично оплачивалась из фонда победившего класса. Теперь каждый из нас хотел одного: проиграть в этом конкурсе, чтобы не пришлось рассказывать о пропаже денег.

— Чего проще! Сняли бы свой макет с конкурса. — Я повторила: — Чего проще!

— Тем не менее мы этого не сделали, — заметил старик.

— Почему?

— Из-за юношеского максимализма. В глубине души каждый из нас считал, что наш макет самый лучший.

Старик грустно вздохнул…

И вот настал судный день…

Торжественная часть новогоднего вечера прошла возле елки. Большое жюри из шефов и школьных учителей осмотрело наши макеты и удалилось на совещание в директорский кабинет.

В это время включили проигрыватель, и начались танцы. После окончания второго или третьего танца к елке вышла директриса Любовь Петровна:

— Ребята! Сегодня в нашей школе вдвойне праздничный день. Во-первых, у нас новогодний вечер. Во-вторых, сегодня станет известен победитель нашего конкурса. Мы узнаем, какой класс посетит город на Неве в дни новогодних каникул.

Она достала конверт, вынула из него листок и объявила:

— В конкурсе макетов победил десятый «Б»!

Все стали аплодировать, но аплодисменты продлились недолго. К новогодней елке вышла Марина Ивановна и громко сказала:

— Наш класс не сможет поехать.

— Почему? — озадаченно спросила Любовь Петровна.

— У нас пропали деньги… Фонд класса… — эти слова Марина Ивановна произнесла тихим голосом.

Но директриса ее услышала. Ни слова не говоря, она схватила Марину Ивановну за руку и потащила в свой кабинет.

В зале возникло замешательство, но кто-то снова включил музыку, и это несколько ослабило напряжение.

— Что теперь? — со слезами на глазах спросила Лена Былинкина.

— Собираемся в вестибюле у главного входа, — распорядилась комсорг Люся Самохина.

Через пять минут мы все были там: красивые, нарядные и очень расстроенные.

— Будем думать, — сказала Самохина.

— Должно быть еще одно послание! — предположил Витька Шерхонин.

— Какая теперь разница…

— Нет-нет… подожди. Он же написал: «Посылка на месте».

Самохина взорвалась:

— Похититель написал, где искать! А уборщица стерла тряпкой! Это послание было последним.

— Знаете, о чем я подумала… — неожиданно заговорила Тася Калинкина. — Он бы написал еще одно сообщение, если бы знал, что мы не нашли деньги.

Васька Шелегеда тупо спросил:

— Почему?

— Потому, что вчера и сегодня его с нами не было.

Мы все стали оглядываться. Кто-то вспомнил:

— Марина Ивановна вчера прогнала Митина…

— И сегодня он не пришел, — подтвердила Тася Калинкина.

— Я здесь! — Митин только что зашел в школу с улицы и был похож на заснеженного Деда Мороза. — Просто я опоздал.

К нему подскочила Самохина:

— Признайся! Ты взял фонд класса?

Митин отшатнулся.

— Да ты что, Самоха? Совсем свихнулась?

— Из-за тебя увольняют Марину Ивановну!

— Где она? — У Митина округлились глаза.

— В кабинете директора.

— Вы что, не нашли деньги?

— Нет, не нашли, — ответил Витька Шерхонин.

— Какие же вы дураки! — взревел Митин и схватился за голову. — Неужели не понятно?! Там было написано: «Посылка на месте. Искать в школе»!

— Сам дурак! — Самохина махнула рукой: — Во-первых, уборщица стерла несколько человечков. Во-вторых, школа большая! Не мог написать поподробнее?

Митин сорвался с места и побежал на второй этаж. Мы рванули за ним. Как был, в верхней одежде, он забежал в зал, скинул с нашего макета картонное здание школы. Под ним лежала красивая коробка конфет с золотой надписью «Ленинград». Сбросив крышку, Женька забрал деньги и залетел в директорский кабинет…

Мы снова поехали. Я спросила:

— Учительницу уволили? — меня волновал этот вопрос.

— Подождите, — старик притормозил у светофора. — Через пару минут будем на месте…

— Уволили или нет?!

— Не волнуйтесь, никто ее не уволил. Вся мощь административного гнева обрушилась на бедного Женьку. Он, конечно, во всем сознался. Сказал, что так хотел сплотить класс. И вы знаете? Ему удалось! Хоть мы и не поехали в Ленинград (победу присудили другому классу), но с тех пор дружней нас в школе никого не было.

— А что стало с Женькой?

— Его исключили из школы.

Я сникла:

— Это — грустно.

— Почему? — старик притормозил на пятачке у моста, откуда мы отъехали пару часов назад. — Его перевели в вечернюю школу, которую он с успехом закончил, а потом поступил в институт. Выучился не хуже других.

Немного помолчав, я осторожно заметила:

— Знаете, иногда так бывает. Когда люди хотят рассказать о себе, они обычно говорят: «С моим другом случилась одна история».

— На что это вы намекаете?

— На то, что это вы, а не Митин, были влюблены в Марину Ивановну.

— С чего вдруг?

— То, как вы о ней говорили… Я женщина. Меня не обманешь.

— Мало ли… — старик усмехнулся.

Но я продолжала:

— Не знаю, как вы стащили деньги, но именно вам проще всего было попасть в музыкальный класс и оставить второе послание. А потом ночью забраться в кабинет физики и написать на доске третье. Ведь вы с родителями жили в здании школы?

В ответ старик промолчал.

— Представляю, как вы сидите в пустом школьном классе и читаете книги. Уверена, что вашим любимым писателем был Конан Дойл.

Наконец, старик улыбнулся:

— Вы правы.

— Права в чем?

— Во всем.

— Значит, это не Митин?

— Нет, это не он.

Я удовлетворенно кивнула и, заметив, что мы давно приехали, поспешно спросила:

— Сколько я вам должна?

— Нисколько.

— Ну, нет… Так не бывает.

— Считайте эту поездку новогодним подарком. — Он достал сигарету, прикурил и с удовольствием затянулся дымом. — Знаете, за эти два часа я как будто снова все пережил.

— Поездка была занимательной… — Я собралась выйти из машины, но вдруг меня что-то остановило. — Постойте… Где, вы говорите, были спрятаны деньги?

— В макете нашей школы.

— Нет-нет… Вы упомянули коробку.

— Они лежали в конфетной коробке с надписью «Ленинград».

— Но ведь вы не ездили в Ленинград?

Старик подтвердил:

— Ни до, ни после случившегося.

— Тогда откуда взяли коробку? В те времена сувенирные коробки конфет продавали там, где их изготавливали.

Улыбаясь, он испытующе смотрел на меня.

— Да нет… — То, что пришло в голову, показалось мне вздором. И все-таки я сказала: — Деньги взяли не вы…

Старик произнес:

— Их взял не я.

Глядя ему в глаза, я с нажимом спросила:

— Это сделала… она?

— Вы догадались.

— Расскажите, как все было на самом деле?

— Вечером, когда мы расшифровали первое послание, все разошлись по домам. Я проник в музыкальный класс и нашел за портретом Чайковского конфетную коробку с надписью «Ленинград», в которой лежали деньги. Я сразу понял, что их спрятала Марина Ивановна. В нашем городке таких конфет отродясь не видали, а она только что приехала из этого города.

— И вы решили их перепрятать?

Старик улыбнулся:

— Решил продолжить игру. Используя шифр, написал две записки. Одну — на бумаге. Ее положил за портрет, вместо денег. Другую — на доске в кабинете физики, где меня чуть не поймал сторож.

— Когда же вы засунули деньги в макет?

— Когда Марина Ивановна прогнала меня. Я же не знал, что тетя Клава сотрет часть зашифрованного текста и ребята не смогут их отыскать. Все бы получилось, но я опоздал на подведение итогов новогоднего конкурса. Родители утащили меня в деревню к деду и бабке…

Я хлопнула себя рукой по коленке:

— Одного понять не могу! Зачем Марина Ивановна все это затеяла?

— Она не справлялась с классом. У нее сдали нервы. А как известно, ничто так сильно не объединяет людей, как общая беда или цель. В нашем конкретном случае было и то и другое.

Взявшись за ручку, я приоткрыла автомобильную дверцу.

— Хотелось бы мне знать, где теперь ваша Марина Ивановна…

Старик оживился:

— А сколько сейчас времени?

— Половина седьмого.

— Сейчас она забирает нашего внука Вадика из детского сада.

Молчание громче крика

Все персонажи и события рассказа вымышлены,

любые совпадения случайны.

День первый

Софья дотянулась до тумбочки и отключила будильник. С закрытыми глазами встала с постели и на автомате пошла на кухню. Там, сварив кофе, она окончательно проснулась и даже заставила себя съесть бутерброд. В холодильнике кроме хлеба и колбасы ничего не было.

Ее квартира напоминала шоу-рум в офисе продаж новостроек. В ней имелось все: отличный ремонт, модные вещи и красивая мебель. Но ритм жизни был такой, что она приходила сюда лишь за тем, чтобы выспаться. Вся ее жизнь, завтраки, обеды и ужины проходили в офисе, где она работала, или в ресторанах поблизости от него. Поэтому в квартире все еще пахло ремонтом и кое-где лежала строительная пыль.

Собираясь на работу, Софья надела строгий брючный костюм, который подчеркивал все прелести ее стройной фигуры. Впереди у нее был очень ответственный день.

Спустившись в цокольный этаж, Софья села в машину и выехала из подземного гаража на оживленную улицу. Там она сразу окунулась в суматоху центра Москвы. Преодолев пару пробок и несколько светофоров, через полчаса она уже вошла в приемную своего офиса.

Ее встретила секретарша:

— Доброе утро, Софья Михайловна. К совещанию все готово.

— Спасибо. — Прежде чем пройти в кабинет, она распорядилась: — Спустись в кафе и принеси какой-нибудь завтрак.

— Вам с омлетом или с оладьями? — спросила секретарша.

— Мне все равно.

Через открытую дверь кабинета Софья видела, как комнату для совещаний постепенно заполняли сотрудники. По большей части это были мужчины в строгих костюмах. Они здоровались, шутили и похлопывали друг друга по плечам. Темы разговоров были одни и те же: биржевые индексы, фондовые рынки и ценные бумаги.

Последней туда вошла Софья. Прикрыв за собой дверь, она сказала:

— Доброе утро, коллеги! Прошу всех занять свои места. Сегодня на повестке много вопросов. Начинаем…

Работа шла своим чередом, участники совещания обсуждали график презентации, докладчик излагал свою точку зрения. Именно в этот момент дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова секретарши:

— Софья Михайловна, вас к телефону…

— Я занята!

Та виновато продолжила:

— Она говорит — срочно…

— Кто она?

— Тетя Маша…

— Кто? — Уточнила Софья.

— Ваша тетя Маша из Камышлова.

— Скажи — перезвоню.

Секретарша покачала головой и повторила:

— Она говорит — очень срочно.

Софья вышла за дверь и на ходу, выхватила из рук секретарши свой телефон:

— Слушаю!

В ответ из трубки прозвучал слабый старческий голос:

— Сонечка, здравствуй…

— Тетя Маша, давай я тебе перезвоню. Ладно?

— Нет, Сонечка. Лучше поговорим сейчас.

— Что-нибудь случилось?

— Заболела… Боюсь, не увидимся. — Тетя Маша, родная сестра отца, — бездетная вдова, и Софья была для нее как дочь.

— Что-нибудь серьезное? — спросила она.

— Двадцать лет не виделись. Надо бы попрощаться.

Софья замедлила шаг и удивленно переспросила:

— Неужели так долго? Уже двадцать лет?

— Прошу тебя, деточка, приезжай…

— У меня — работа. Дела…

— Дела никогда не кончатся, а я могу умереть. Пообещай, что приедешь, Сонечка.

В голове у Софьи возник круговорот из несделанных дел, назначенных встреч и плановых совещаний. Тем не менее она ответила:

— Да. Я тебе обещаю.

Софья, как никто другой, умела быстро решать вопросы и так же быстро собираться в дорогу. Уже через несколько часов она сидела в самолете, который уносил ее в родные края. Туда, где у нее осталась прошлая жизнь: Коля, ее первая и, пожалуй, единственная любовь, милые герои юности и тот страшный случай, из-за которого родители увезли Софью в Москву.

Глядя через иллюминатор в бескрайнее темное небо, она думала о Камышлове: какой он теперь? Думала о Москве, о своей карьере, которая так удачно сложилась. Думала о своем одиночестве. Жалела себя и корила за то, что так и не завела семью. До определенного момента это ее не беспокоило — казалось, все еще впереди. Но время шло, и ничего не менялось. К тридцати семи годам она поняла, что все пропало и теперь уже поздно.

«Поздно, поздно, поздно…» Прокручивая в голове свою жизнь, Софья перебирала разные варианты ее развития, пыталась понять, что было зря и что пошло не так. Где она, гений математического анализа и финансового планирования, допустила свою главную ошибку. С этими мыслями пришло щемящее чувство тоски по городу юности и трагических потрясений. С присущей ей твердостью Софья готовилась встретить прошлое.

Из аэропорта Софья поехала в Камышлов на обычном рейсовом автобусе. Она смотрела на мелькавшие за окном пейзажи и думала о том, куда следует пойти и кого навестить. Когда автобус свернул в Камышлов, она, ожидая увидеть городской пляж и озеро, заметила лишь обмелевшую лужу.

— Где же озеро? — вырвалось у нее.

— Спустили воду, чистят дно, — сказала сидевшая рядом женщина. — С пятьдесят четвертого года не чистили. Давно пора.

Сакраментальная фраза «ничто не вечно под луной» многое объясняла, но не уменьшала печалей. Вспомнив, как в детстве она купалась в озере с дворовыми ребятами, а повзрослев, целовалась на пляже с Колей, Софья поняла, что высохшее озеро стало первой из ожидавших ее потерь.

На вокзал автобус прибыл точно по расписанию. Она вышла из салона, дождалась, когда водитель откроет багажник, и забрала свою сумку.

За спиной раздался знакомый голос:

— Соня? Садкова?

Она обернулась и радостно вскрикнула:

— Павел Алексеевич!

Это был Соколов, ее школьный учитель. Софья помнила его молодым, пришедшим в школу после окончания института. Теперь перед ней стоял солидный мужчина в плаще и шляпе.

Он спросил:

— Какими судьбами здесь?

— Приехала к тетушке.

— Ты, если не ошибаюсь, теперь москвичка?

— Уже двадцать лет.

— Соскучилась по родному городу?

— Кажется — да.

— А по школе?

— Не очень… — Софья рассмеялась. — Я, знаете, никогда не любила учиться.

— Ну, все равно, заходи.

— Работаете там же?

— Да, — кивнул Соколов. — Только теперь — директором.

— Поздравляю. — Она подняла с земли дорожную сумку.

— Давай поднесу, — предложил Павел Алексеевич.

— Сумка не тяжелая.

— Тогда до встречи. — Прежде чем уйти, Соколов напомнил: — Надеюсь, в школу ты все же зайдешь.

К дому, где жила тетя Маша, Софья пошла пешком. Но эта прогулка приумножила ее разочарования. Взгляд поднаторевшего в житейских перипетиях человека подмечал несовершенства и провинциальную запущенность города. Здесь все изменилось, но каждый угол и двор вызывали у Софьи множество воспоминаний.

В многоэтажном доме тети Маши все осталось таким же, как двадцать лет назад, даже подъездный запах. Поднявшись на четвертый этаж, Софья приготовилась к самому страшному — увидеть тетушку в беспомощном состоянии. Еще в самолете она разработала краткосрочный план действий, включавший в себя подбор хороших врачей, сиделки и в самом крайнем случае переезд тети Маши в Москву. Желая компенсировать двадцатилетнее отсутствие, Софья была готова на все.

Каково же было ее удивление, когда, подойдя к квартире, она заметила на пороге румяную тетю Машу, одетую в футболку и джинсы.

— В окно тебя увидела. Заходи, моя деточка!

Софья вошла в прихожую, опустила сумку и уставилась на тетю Машу.

— Ты вроде помирать собралась?…

— Как видишь — вполне здорова.

— Выходит, обманула?

— Взяла грех на душу. Но по-другому ты бы не приехала. Мне и правда скоро помирать. Хочу переписать на тебя квартиру. Больше оставить некому.

— Могла все объяснить, и я бы выбрала время…

— Ну, хватит! — Тетя Маша заключила Софью в объятия. — Столько лет не виделись! Здравствуй! Помоешь руки — быстро за стол. Я груздей со сметаной сделала, картошечки на сале пожарила.

За столом тетя Маша приступила к расспросам:

— Как родители?

— Живут за городом, отец баню строит, мать садом занимается.

— Сама-то замуж не вышла?

— Нет. — Софья покачала головой.

— Правильно сделали, что в Москву переехали. Даже мне, старухе, здесь скучно.

— Ты, тетя Маша, лучше про себя расскажи.

— Да что про меня? Таблетки выпила, в магазин сходила, суп сварила — и все дела. Утром проснулась, и хорошо. Уже рада. Тебе спасибо за денежки, что высылаешь. Если бы не ты, не знаю, как бы жила.

— А что за спешка с переоформлением квартиры? — спросила Софья.

— Все надо делать вовремя. Я хоть и держусь, но лет-то мне уже много. Неизвестно, когда Боженька приберет, может, и завтра. И что тебе потом делать? А переоформим квартиру, возьмешь — и сразу продашь.

— Не говори чепухи.

Тетя Маша с нежностью посмотрела на Софью и погладила ее по голове:

— Ложись, отдохни. Завтра идем к нотариусу.

День второй

Утром Софья проснулась оттого, что ее кто-то толкал в бок.

— Вставай, детка, вставай…

— Что случилось, тетя Маша? — переполошилась она.

— Нас ждет нотариус. — Та бросила на одеяло чистое полотенце. — Умывайся, а я закажу такси.

Несмотря на почтенный возраст, тетя Маша не утратила умения налаживать полезные связи. Она была сметливой старухой, правильно понимала жизнь и тонко чувствовала конъюнктуру межличностных отношений. В былые времена тетя Маша торговала на рынке дефицитным товаром, дружила с товароведами, официантами и парикмахершами. И, судя по рассказам отца, в восьмидесятых числилась в городской «элите».

Как только Софья и тетя Маша вошли в нотариальную контору, их сразу перехватила помощница нотариуса Люба Завялко.

— Придется вам подождать. Только что позвонили из приемной Рылькова, с минуты на минуту он приедет сюда.

— Рыльков — отчим Лены? — уточнила Софья.

— Лены Лейбман, — подтвердила Люба Завялко. — Она лет двадцать как утонула.

— Типун тебе на язык! — Тетя Маша метнула на Софью обеспокоенный взгляд и зачастила: — Пропала Лена. Понимаешь? Пропала! Уехала с каким-нибудь парнем за границу да и живет себе поживает.

— Не надо, тетя Маша… — Софья опустила глаза. — Прошу тебя, не сейчас.

— Сколько лет прошло, пора бы забыть! — категорично произнесла тетя Маша и для чего-то добавила: — А отчим ее, Рыльков, теперь у нас — мэр.

— Были знакомы? — полюбопытствовала Люба Завялко.

— Лена — моя бывшая одноклассница, — ответила ей Софья. — Мы с ней дружили.

В приемную вошел подтянутый, крепкий парень и широко распахнул дверь. За ним следовал Рыльков — пятидесятилетний худощавый блондин с глубоко посаженными глазами. На нем был модный клетчатый костюм и дорогие ботинки. Как только он появился, приемная заполнилась начальственной энергетикой.

— Сейчас о вас доложу, — посмотрела на него Люба Завялко и скрылась за дверью.

Рыльков медленно осмотрелся. Заметив Софью, он, кажется, не поверил своим глазам, потом скривился и процедил:

— Не зря говорят — беда одна не приходит…

Из-за двери появилась Люба:

— Заходите, Сергей Сергеевич!

Рыльков и сопровождавший его парень вошли в кабинет нотариуса.

— Когда он женился на Ленкиной мамаше, Илья Ефимович Лейбман все ему дал: и должность, и квартиру, и зарплату, — прошептала тетя Маша. — Жена, хоть и старше, да с ребенком, зато папаша — директор.

— Зачем об этом говорить? Я все хорошо помню, — сказала Софья.

— Утром, когда ты спала, звонила твоя подружка Анька.

— Пашкова?

— Сказала, что заедет за тобой после обеда.

— Дала бы ей мой телефон.

— А я и дала.

Софья посмотрела на часы:

— Успеем закончить до обеда?

— Дело недолгое, — успокоила ее тетя Маша.

Все так и вышло: на оформление договора ушло меньше часа. Выйдя на улицу, тетя Маша облегченно вздохнула:

— Ну, вот теперь можно помирать.

Софья ждала подругу на скамье у подъезда тети-Машиного дома. Некогда зеленый двор сильно изменился: кустарники изрослись, часть деревьев спилили, газон закатали в асфальт и заставили автомобилями. Ей вдруг показалось, что все те, кто здесь некогда жил, исчезли вместе с газонами и деревьями.

— Сонька! — из глубины двора к ней шел высокий темноволосый мужчина. — Не узнаешь? Вот что Москва с людьми делает! Это же я — Николай!

— Коля?… — Она поднялась на ноги и побежала навстречу. — Боже мой, какой же ты стал плечистый? И такой взрослый!

— Да, уж, повзрослел! Почти сорок лет.

Встретившись, они обнялись. Уткнувшись в его плечо, Софья со всей очевидностью поняла, как хорошо и счастливо им бы жилось вместе.

— А ведь я все про тебя знаю, — проговорил Николай. — Про твои успехи, и про карьеру.

— Откуда? — удивилась она.

— Ваньку Коломейцева помнишь? Из десятого «А»?

— Смутно…

— А он тебя помнит и работает, кстати, в твоем офисном центре.

— Почему же ко мне не подошел?

— Робеет. Говорит, что ты большая начальница.

Они сели на скамейку, и Софья сдержанно рассмеялась:

— Не говори глупости.

— Ванька меня который год к себе на службу зовет, да все никак не решусь. Вроде бы и здесь ничего не держит, но ведь и там никто не ждет.

— Женат? — поинтересовалась она.

— Нет.

— И не был?

— Два года жил с одной девушкой, потом разошлись. Больше не пробовал. — сказал Николай и на глазах посерьезнел. — Я тебя по делу искал. Позвонил твоей тетушке, и она сказала, что ты сидишь во дворе.

— Откуда знаешь, что я в Камышлове?

— Встретил учителя географии.

— Соколова? Мы ехали с ним в одном автобусе.

— Должен заметить, что ты приехала вовремя.

— Вовремя для чего?

— Для того, чтобы узнать важную новость.

— Ну, говори… — заинтересовалась Софья.

— Этим летом у нас взялись чистить озеро.

— Видела, когда проезжала мимо.

— Во время работ нашли останки Лены Лейбман.

Прикрыв глаза, Софья проронила:

— Я так и думала.

— Да ну? — удивился Николай.

— Когда увидела, что из озера спущена вода, вспомнила про нее.

— При чем здесь вода? Ее нашли на чердаке водолазной станции. В связи с благоустройством озера станцию решили снести — она, видишь ли, долго пустовала. Во время осмотра на чердаке нашли почерневшую мумию. По сумочке и обуви провели предварительное опознание.

— Боже… — Софья застыла в ступоре, глядя в одну точку.

— Предстоит анализ ДНК, — вновь заговорил Николай. — Тогда будем знать точно.

— А я думала, что этот кошмар закончился.

— По всему выходит, что нет.

— Ты здесь при чем?

— Работаю следователем.

— Боже мой… — Она и обессиленно уронила руки. — Еще раз пройти через это…

— Придется, ничего не поделаешь. После опознания Ленкин дед, небезызвестный тебе Лейбман, приехал к начальнику следственного отдела и в ультимативном тоне приказал отыскать убийцу.

— Он все еще директор?

— Уже нет, но он — почетный гражданин Камышлова.

— Что ж раньше не приказывал?

— Раньше она считалась пропавшей. Теперь возбуждено уголовное дело.

— Как она умерла?

— Ее задушили.

— Двадцать лет прошло. Откуда узнали?

— Да там какая-то чертовщина… С одной стороны, на чердаке — сквозняки, с другой — жестяная крыша и солнце. Ее тело так просушило, что ногти на руках сохранились. Короче, произошла естественная мумификация. Криминалисты говорят, что такое случается.

— Что я должна делать? — спросила Софья.

— Рассказать, как все было, без протокола и записи.

— В материалах дела есть мои показания. Тогда я сказала правду, но мне никто не поверил.

— Для меня важнее услышать от тебя. — Николай придвинулся ближе и сжал ее руки. — Я здесь. Слышишь? Я рядом.

Софья кивнула и, собравшись с мыслями, начала:

— Накануне ночи Ивана Купалы я подвернула ногу. Единственное, что могла, — это лежать.

— Помню…

— Родители уехали на дачу. На улице — лето. Все наши на пляже или на танцах, а я дома одна. Часов в шесть вечера мне позвонила Лена, и я позвала ее к себе ночевать.

— Ты? Или она напросилась? — уточнил Николай.

— Я сама, — уверенно подтвердила Софья. — По дороге ко мне Лена взяла в прокате пару видеокассет, зашла в ларек и купила каких-то сладостей. Мы позвонили тете Вике, ее матери, и сказали, что она будет ночевать у меня. Посмотрели фильм. Потом у меня разболелась нога, я выпила таблетки и не заметила, как уснула.

— Во сколько ты заснула?

— Около одиннадцати.

— Что было дальше?

— Утром я проснулась одна, Лены уже не было. Я решила, что она ушла домой, но потом позвонила тетя Вика, и все началось…

— Что именно?

— Упреки тети Вики, и поиски Лены.

— В чем она тебя упрекала?

— В том, что мы с Леной сговорились: я знала, куда и, главное, с кем Ленка ушла.

— А ты не знала?

— Ты мне не веришь? — с обидой произнесла Софья.

— Каждое твое слово для меня вроде кочки на болоте. Без них я утону.

— Тогда позвони Аньке.

— Пашковой?

— Она видела Лену ночью на пляже. Они с ребятами после танцев жгли там костер, а Лена стояла поодаль, за балюстрадой.

— Я читал ее показания. Это было примерно в полночь, через час после того, как ты уснула. Ты не догадывалась, почему Лена ушла?

Софья покачала головой:

— Я и теперь понять не могу.

— Как думаешь, почему двадцать лет назад тебе не поверили?

— Не знаю. Но другой правды у меня тогда не было. Потом начался весь этот кошмар: одноклассники, соседи, знакомые — все словно с цепи сорвались. В том, что пропала Лена, винили только меня. Короче, началась ужасная травля.

— Но я-то был с тобой, — напомнил ей Николай.

— Это я помню. — Софья прислонилась к его плечу и с благодарностью проговорила. — Ты был настоящим другом.

— Я любил тебя тогда… Сильно любил.

— Потом уволили отца. — Она сознательно поменяла тему. — Мать тоже осталась без работы, и мы переехали в Москву,

— В то время Ленкин дед был очень влиятельным человеком.

— И он сделал все, чтобы выкинуть нашу семью из Камышлова.

— Послушай, Соня, — задумчиво проговорил Николай, — я хочу понять: что могло заставить Ленку уйти той ночью из дома? Пожалуйста, прикинь как взрослый человек, имеющий жизненный опыт.

— Желание вернуться домой… — предположила Софья.

— Но ведь не вернулась?

— Она могла пойти на свидание, если договорилась с кем-то заранее.

— Почему — заранее?

— Как следователь, ведущий дело, ты должен знать, что с моего домашнего телефона Лена звонила только своей матери. Входящих звонков не было, телефон проверяли.

— А как же мобильники?

— Ни у меня, ни у Лены их не было. Разве ты не помнишь?

К скамейке подкатила машина, и оттуда выпорхнула Анна Пашкова — сияющая, симпатичная блондинка в коротком платье.

— Сонька! — Она бросилась обниматься. — Наконец-то приехала!

— И я тебе очень рада, — сказала Софья.

— А вы, я вижу, времени даром не теряете. Уже успели воссоединиться? — с улыбкой спросила Анна. — Здравствуй, Коля. Давненько не виделись.

— Привет! — Николай невесело улыбнулся.

— Что случилось? Почему вы такие странные? — Анна поочередно оглядела их и остановила взгляд на подруге: — У тебя красные глаза.

— Коля, расскажи, пожалуйста, сам, — попросила Софья.

— Три дня назад на водолазной станции нашли останки Лены Лейбман. Труп мумифицировался. Ее опознали по вещам, но все равно ждем окончательной экспертизы, — коротко рассказал он.

Анна опустилась на скамейку и прошептала:

— Ужас… Хочу заплакать, а слезу не текут…

— Поедемте куда-нибудь, чего во дворе сидеть, — предложил Николай. — Заодно и поговорим.

Ресторан, куда их привезла Анна, располагался у главного входа в городской парк. Стол выбрали у окна, и Николай сразу же пригласил официанта:

— Для начала принеси бутылку красного вина.

Официант ушел, и Анна, не дожидаясь вопросов, заговорила:

— Бедная Ленка. Ту ночь я помню, словно это было вчера. После танцев мы пошли на пляж, человек двадцать, не меньше. Разожгли костер, было шумно, орал магнитофон. Все танцуют, а я смотрю: наверху у ротонды стоит Ленка. Я ей рукой машу, а она не подходит. Тогда я бегом по лестнице к ротонде, но она как будто сквозь землю провалилась. Меня до сих пор мучает совесть. Если бы я тогда задержала ее, если бы подошла раньше…

— Брось. — Николай разлил вино по бокалам. — Ты не виновата. Это — судьба.

— Ее убили? — спросила Анна.

— Задушили ремнем от сумки.

— Она всегда любила такие, чтобы носить на плече.

— Давайте выпьем за упокой души вашей подруги. — Он поднял бокал. — Проведут вскрытие, закончатся экспертизы, тело предадут земле, и ее душа успокоится.

Они выпили, и Николай обратился к Анне:

— Что-нибудь еще можешь вспомнить?

— Больше, пожалуй, нечего, — покачала головой она.

— Важна любая деталь. Может, там, у ротонды, рядом с Леной кто-то стоял? Или другие ребята что-нибудь видели? Ведь вас было много.

— Одного не могу понять! — воскликнула Анна. — Куда она могла так быстро исчезнуть? Если бы ушла или убежала, я бы ее заметила на аллее.

— Ну да, — озадаченно хмыкнул Николай. — До водолазной станции — два километра. Машина по аллее не проедет — слишком узка.

— А я не понимаю, почему ее сразу не обнаружили, — вмешалась Софья. — Весь город перевернули вверх дном, а водолазную станцию не проверили.

— Проверили… — нехотя проговорил Николай. — Оперативник, который осматривал водолазную станцию, признался, что на чердак только заглянул. А труп лежал между балками, его, если не влезть на чердак, никак не заметишь. — Он снова разлил вино и поднял бокал: — Теперь давайте выпьем за встречу. Жаль, что при таких нерадостных обстоятельствах…

Официант принес их заказ, и за едой, словно условившись, все трое говорили только на отвлеченные темы.

— Где работаешь? — поинтересовалась Софья у Анны.

— Преподаю историю в нашей школе.

— Под началом у Соколова?

— Он — наш директор.

— Как мама? Еще работает?

— Теперь — в художественной школе.

Софья улыбнулась:

— Помню, как после школы мы рисовали у вас дома, и Марта Самуиловна учила нас смешивать краски.

— Она хотела бы повидаться с тобой.

— Как-нибудь зайду.

— У нас осталась Ленкина папка с рисунками. Хорошо бы передать ее матери.

— А почему раньше не передали? — насторожилась Софья.

— Не было случая, к тому же я плохо знаю Викторию Ильиничну.

— А я слишком хорошо. Поэтому не пойду. Но папку Ленкину заберу.

— Хотелось бы и мне в нее заглянуть, — вступил в их диалог Николай.

— Завтра принесу папку в школу, Сонька заберет, — пообещала Анна и вдруг сдавленно прошептала: — Смотрите, кто здесь…

В ресторан вошел седой коренастый старик в сопровождении двух крупногабаритных охранников. Вокруг него сразу сгрудились официанты. Софья его узнала — это был дед Лены.

Николай проронил:

— Лейбман.

— Что-то он плохо выглядит, — заметила Анна.

— Третий день пьет, отходит от опознания. Любой на его месте… — Он не договорил последнюю фразу, когда к нему подошел официант:

— Илья Ефимович просит подойти к его столику.

— Понял. — Николай встал и пошел к Лейбману.

— Интересно, чего он хочет? — задумчиво проговорила Анна.

— Боюсь, он узнал меня.

— Тогда готовься. Сейчас тебя выведут отсюда под белы рученьки.

— Пусть только попробуют, — мрачно пообещала Софья.

— На нем просто лица нет. Представляю, как ему плохо.

— Мне двадцать лет назад было не легче. И я никогда не прощу ему того, что он сделал с нашей семьей.

— Мы — христиане… — глубокомысленно и пьяно проронила Анна. — Должны прощать.

— Кто должен, тот пусть и прощает. А я не прощу.

Когда Николай вернулся, Анна поинтересовалась:

— Чего ему нужно?

— Просил, чтобы я форсировал расследование. Денег пообещал.

— Значит, он меня не узнал? — в голосе Софьи послышалось облегчение.

Николай покачал головой:

— Нет, не узнал.

День третий

Наверное, они слишком много выпили в ресторане и чересчур поздно разошлись. Наутро Софья чувствовала себя совершенно разбитой. Такой образ жизни был определенно не для нее.

В комнату заглянула тетя Маша:

— Просыпайся, Соня-засоня. Кашу тебе сварила.

Софья встала и, как была, в ночной рубашке, зашаркала на кухню. Усевшись за стол, она взяла ложку:

— Как в детстве: какао и молочная каша.

— Во сколько ты вчера вернулась домой? — Тетя Маша села рядом и, подперев кулачком щеку, посмотрела на нее.

— Около часа ночи. Теперь — как разбитое корыто. Такие загулы мне не по возрасту.

— Не все же тебе работать, нужно и отдыхать, — заметила тетя Маша и, как бы между прочим, спросила: — Николая, часом, не видела?

— Встретились.

— Говорили?

— Больше по делу.

— Что-нибудь случилось?

— На заброшенной водолазной станции нашли останки Лены Лейбман.

— Господи, спаси и сохрани! Значит, не утонула?

— Ее убили. Коля приходил, чтобы поговорить об этом. Он расследует дело.

— А я-то грешным делом понадеялась… — пригорюнилась тетя Маша. — Хорошим бы он был мужем тебе, Сонечка.

Софья недовольно скривилась:

— Сама во всем виновата. Уехала, бросила его. Все как-то кувырком.

— Ни в чем ты не виновата! — прикрикнула на нее тетя Маша. — Не возводи на себя напраслину. Никто вам не мешает пожениться сейчас. Он — холостой. Ты — не замужем.

— Поздно, тетя Маша, — вздохнула Софья. — Мы — другие, и все вокруг изменилось.

— Ой-ой-ой! У меня даже давление подскочило. Кто ж тебе такое сказал?

— Поэт… — Софья прочитала на память:

— Не слушай ты их! Посади Николая перед собой и все ему объясни: так, мол, и так…

— Поздно. Повсюду одни пепелища.

— Ешь кашу, остынет, — сказала тетя Маша и спросила: — Куда сегодня пойдешь?

— В школу к Аньке. Посмотрю, как она учительствует.

В последний раз в своей школе Софья побывала перед отъездом в Москву. Теперь школа стала гимназией, но в ней ничего не изменилось: в коридорах по-прежнему было чисто и пахло столовской едой.

Анну Софья нашла в кабинете истории на третьем этаже, где она сидела за учительским столом и отчитывала расхристанного мальчишку:

— Начало года, а ты уже отличился. Еще раз такое повторится — без родителей в школу не пущу. Ты понял меня?

— Понял. — Мальчишка кивнул опущенной головой.

— Теперь можешь идти. И не беги по коридору! Спокойно иди! У Павла Алексеевича сегодня шестой урок!

Мальчишка вышел за дверь, и было слышно, как он побежал по коридору.

— Вот паршивец! — нахмурилась Анна. — Хоть кол на голове теши, ему все равно.

Софья прошлась по пустынному классу и уселась напротив подруги.

— Мы были точно такими. Разве не так?

— Мы были еще хуже. — Анна достала из сумки папку и положила на стол. — Вот! Забирай.

— Помню… — Анна провела рукой по картонной крышке. — У меня была такая же.

— И у меня.

— После уроков мы Ленкой шли к вам домой, рисовали, а папки оставляли в комнате у Марты Самуиловны.

— Она частенько перебирает наши рисунки. Говорит, что у всех были способности. — Анна собрала со стола учебники, взяла стопку тетрадей и сложила в портфель. — Я закончила. Идем в учительскую, отнесем классный журнал. — Они вышли из класса, и Анна заперла дверь. — На завтра ничего не планируй, мать приглашает на чай.

Тем временем прозвенел звонок, и в коридоры хлынули толпы учеников. Начались беготня и галдеж. К учительской они едва пробрались.

У дверей им встретился Соколов.

— Все-таки пришла! — воскликнул он, обращаясь к Софье.

Она кивнула на Анну:

— К подруге. Ну, и вообще…

— Как прошел день? — Соколов повернулся к Анне. — С Зубанем разобрались?

— Предупредила: еще одна выходка, и я вызову родителей.

— Увы, это напрасный труд. Его родители нам не помощники. Пьют. Я с ними знаком. Придется вам, Анна Валерьевна, справляться самостоятельно. В крайнем случае подключайте меня. — Он перевел взгляд на Софью: — Как отдыхается?

— Хорошо.

— Не слышу энтузиазма.

— Помните Лену Лейбман?

— Внучку Ильи Ефимовича? Конечно, помню. Я преподавал у вас географию.

— На водолазной станции нашли ее тело.

— Слышал… — сказал Павел Алексеевич и посмурнел. — Хорошая была девочка, и какой горький итог! Я все же надеялся, что она жива.

— В последний раз Лену видели на пляже, поэтому решили, что она утонула.

— Помню, помню… Тем летом поднялась такая шумиха. — Соколов горестно покачал головой. — Ну, что же… Надеюсь, этого мерзавца найдут.

— Кого, простите? — не расслышала Софья.

— Я говорю: надеюсь, что убийцу найдут. — Соколов открыл дверь учительской. — Сейчас вынужден откланяться, много работы.

Анна унесла классный журнал, они вышли из школы и продолжили разговор на улице.

— Смотрю на Павла Алексеевича и удивляюсь. Таким красавчиком был в молодости, и такой обыкновенный сейчас, — проговорила Софья. — Когда-то мы все были в него влюблены.

— А по мне, так он и сейчас красив. И между прочим, его обожают дети. Соколов — наше все, в прошлом году ему присвоили звание заслуженного учителя.

— Кто еще из наших учителей остался работать в школе?

— Пожалуй, больше никто. — Помолчав, Анна продолжила: — Забыла тебе сказать…

— Что еще?

— Я узнала, что Ленкина мать резала вены.

— Из-за того, что дочь пропала?

— Еще до этого.

— Из-за Рылькова, что ли? — догадалась Софья.

— Рассказывают, что он в ее больничной палате в присутствии Лейбмана на коленях стоял.

— Прощение вымаливал?

— Вроде того.

— Рыльков всегда был кобелем, — заметила Софья. — Меня это нисколько не удивляет.

— Теперь этот кобель — наш мэр.

Они дошли до перекрестка и распрощались, договорившись, что завтра Софья придет в гости к матери Анны, учительнице рисования Марте Самуиловне.

Когда Софья подходила к тети — Машиному дому, ей позвонил Николай:

— Можешь приехать в отдел?

— На допрос? — поинтересовалась она.

— Почему сразу на допрос? Просто поговорим.

— Мог бы поговорить вчера в ресторане.

— Ну, хорошо, — признался Николай. — Хочу, чтобы ты перечитала свои показания.

— Зачем?

— Тогда ты была ребенком. Может быть теперь…

— Я была взрослой! — перебила его Софья. — В семнадцать лет я была уже взрослой.

Николай усмехнулся:

— Скажи еще — что в пятнадцать лет Гайдар командовал полком… Прошу тебя, приезжай. Перечитай свои показания и посмотри на них взглядом взрослого человека. Может, что-то еще вспомнишь.

В следственный отдел Софья приехала с папкой, которую забрала у Анны.

— Присаживайся. — Николай встал из-за стола и включил чайник. — Сейчас сделаю кофе. Следственные материалы лежат на столе. Твои показания там, где закладка. Можешь начинать.

Софья раскрыла папку и, перечитав протокол, проронила:

— Кажется, здесь все правильно.

— Нечего добавить? — Николай поставил перед ней кружку с горячим кофе.

— Ну почему же…

— Тогда говори.

— Пожалуй, есть три момента, о которых ты, возможно, не знаешь. Мне подумалось: зачем в тот вечер Ленка мне позвонила? Будь я на ее месте, то в ночь Ивана Купала отправилась бы вместе со всеми на танцы, а потом на пляж. Такое бывает только один раз в году. Зачем она мне позвонила?

— Вы были подругами.

— Ну и позвонила бы назавтра.

— Ты сказала, что сама ее пригласила. Разве не так?

— Я сидела одна, и мне было скучно. Уверена, Ленка знала: если позвонит, я ее приглашу.

— Считаешь, она все спланировала? Но что ей мешало договориться с тобой? Девушки всегда так делают: говорят родителям, что идут к подруге, а сами ночуют с парнем. Почему она не рассказала тебе?

— Наверное, Лена шла к тому, о ком не смела мне рассказать.

— Не рассказать лучшей подруге? — Николай озадаченно почесал затылок. — Это что-то запредельное.

— И вот еще что: она выходила ненадолго и собиралась вернуться.

— Откуда такой вывод?

— Дверь осталась не заперта. Я не придала этому значения и тогда не рассказала следователю.

— Ты это точно помнишь?

— Утром с дачи приехала мать, а дверь открыта. Мне за это попало.

— Ну, хорошо… Предположим, Лена договорилась встретиться с кем-то в условленный час. Но ведь она не знала точно, когда ты уснешь.

— На моей тумбочке лежали таблетки снотворного.

Заинтересовавшись, Николай придвинулся ближе.

— Выходит, у Лены был разработан план? Вовремя позвонить, остаться ночевать, подсыпать снотворное, сбежать к мужику и вернуться до того, как ты проснешься.

— Это предположение.

— Тем не менее оно пришло тебе в голову.

Софья взяла кружку и глотнула кофе.

— И вот тебе еще информация…

— Ну, говори.

— Еще до того, как исчезла Лена, ее мать резала вены.

— Зачем?

— Говорят, из-за Рылькова.

— Странная история получается, — проговорил Николай.

Софья положила на стол папку:

— Вот! Это ее рисунки.

Он развязал шнурки и пересмотрел два десятка акварелей и карандашных рисунков.

— Не за что зацепиться.

— А для меня здесь много воспоминаний, — возразила Софья. — Это — у озера в парке, там мы рисовали с натуры. А это — фрукты из воска, которые лежали в вазе у Марты Самуиловны: яблоко, груша и банан.

— Зачем вы занимались рисунком? Ни одна из вас не стала художницей: ни ты, ни Лена, ни Анька.

— В те времена все девочки мечтали стать модельерами, а Марта Самуиловна, Анькина мать, преподавала рисование. Мы были увлечены и часто рисовали в ее квартире. — Софья показала рисунок карандашом: — Вот, например, сквер Космонавтов: деревья, скамейки и памятник. Вид из окна Марты Самуиловны.

Николай собрал следственные материалы и запер их в сейф. Потом снял со спинки стула пиджак:

— Идем, провожу.

Они спустились по лестнице и вышли на улицу. Там, шагая рядом с Николаем, Софья спросила:

— Как продвигается расследование? Есть что-то новое?

— Пришел результат анализа ДНК. Найденное тело принадлежит Лене Лейбман. И еще… — Он замялся. — Не знаю, стоит ли говорить. Похоже, перед смертью у нее был половой контакт.

Софья удивилась:

— Через двадцать лет на мумии обнаружили сперму?

— Не сперму, а мужские лобковые волосы. Но по ним преступника не найти.

— Жаль…

— Ты вспоминала обо мне? — вдруг спросил Николай.

— Вспоминала, — призналась Софья.

— И я вспоминал. Дня не было, чтобы не думал о тебе.

— Я виновата перед тобой. Прости меня, Коля.

— Зла на тебя не держу. — Он обнял Софью и крепко прижал к себе. — Вот видишь, как все обернулось.

День четвертый

— Сонечка, дорогая! — Открыв дверь, Марта Самуиловна бросилась обниматься. Потом сразу захлопотала: — Проходи, проходи в комнату!

Из кухни с пирогом вышла Анна и мимоходом чмокнула Софью:

— Привет!

Комната, где жила Марта Самуиловна, нисколько не изменилась. Мебель была все та же, поменялись только окно и обои.

— Как поживаешь, москвичка? — Марта Самуиловна поставила в вазу цветы, которые принесла гостья. — Совсем забыла наши края.

— Подожди-и-и… — многообещающе протянула Анна. — Сейчас она будет спрашивать про мужа, про семью.

— Я не замужем, — улыбнулась Софья.

— Так и не вышла? — разочарованно ахнула Марта Самуиловна. — Вот и моя Анька — тоже.

— С чего ты взяла, что все женщины непременно должны быть замужем? — нахмурилась Анна. — А может, я не хочу!

Мать с дочерью вступили в перепалку, и было видно, что эту тему здесь обсуждали часто. Софья прошлась по комнате и остановилась возле окна. Увидела знакомые места: сквер Космонавтов, деревья, скамейки, но памятника на месте не было.

— Послушайте! — Она резко обернулась. — Куда делся памятник космонавтам?

— Его из наших окон не видно, — объяснила Марта Самуиловна.

— Разве?

— Его видно вон из того крыла. — Она указала рукой на окна соседнего подъезда.

— Как странно. Мне казалось, что сейчас подойду к окну и увижу.

— Ты просто забыла. Знала, что памятник есть, и нафантазировала себе.

Они сели за стол, Марта Самуиловна угощала Софью пирогами и расспрашивала о московском житье-бытье. Та отвечала и даже смеялась, но при этом считала минуты до того момента, когда останется наедине со своими мыслями.

Застолье продолжалось около часа, после чего Софья вышла на улицу и дважды обошла вокруг дома. Потом она позвонила Николаю:

— Это я. Можешь говорить?

— Да. Могу.

— Помнишь тот карандашный набросок? Вид из окна Марты Самуиловны: сквер Космонавтов, деревья, скамейки и памятник.

— Ну, предположим.

— Так вот! Из окон Марты Самуиловны памятник не видно.

— И что это значит?

— Лена Лейбман рисовала этот набросок, находясь в другой квартире.

— Постой, не так быстро… — Николай помолчал. — Как она там оказалась?

— Не знаю.

— Может, пошла к подружке?

— Не было никакой подружки. Я точно знаю.

— Определила номер квартиры?

— Двенадцать.

— Улица? Дом? Записываю…

— Школьная, сорок семь.

— Ну, хорошо. — Пообещал Николай. — Я проверю, кто проживал по этому адресу. Что-нибудь еще?

— Скажи, где можно купить хороших продуктов? — спросила Софья.

— Там же, где и раньше. На рынке.

Приехав на рынок, Софья отправилась в мясные ряды — хотелось порадовать тетю Машу настоящими мясными котлетами. Она обошла прилавки, выбрала самый приличный и, отступив на шаг, с кем-то столкнулась.

Позади нее вскрикнула женщина:

— Нельзя же так, в самом деле!

Используя опыт столичной жизни, Софья приготовилась ответить, что у нее нет глаз на затылке. Однако, обернувшись, она увидела мать Лены Лейбман: красивую ухоженную женщину с пустыми глазами.

— Здравствуйте, Виктория Ильинична. Вы меня помните?

Вглядевшись в ее лицо, женщина отшатнулась, но потом взяла себя в руки:

— Ты — Соня Садкова.

— Как поживаете?

— Я тороплюсь… — Виктория Ильинична сделала попытку уйти, но Софья горячо попросила:

— Не уходите!

Лицо женщины исказила гримаса боли.

— Ну что еще тебе от меня надо?

— Я не виновата в ее смерти…

— А я ни в чем тебя не виню. Но говорить с тобой не хочу.

Виктория Ильинична развернулась и быстро зашагала прочь. Софья, глядя ей в след, прокричала:

— Но это несправедливо!

Результатом ее набега на рынок стали два больших пакета с продуктами. Довольная тетя Маша раскладывала их: что-то — в холодильник, а что-то — в кухонный шкаф.

— Послушай, тетя Маша, — Софья присела рядом, — ты знала родного отца Ленки Лейбман? Почему она носила фамилию деда?

— А разве Лена тебе не рассказывала?

— Мы не говорили об этом.

— Вика Лейбман встречалась с одним командированным из Москвы и, когда тот уехал, осталась беременной.

— Страшно представить, что сделал Илья Ефимович с тем командированным.

— Может, и сделал. Да только Вика, после того как родила, долго не могла выйти замуж. Тут Рыльков и подвернулся. Сыграли свадьбу и, как говорится, прикрыли срам. Вика влюбилась в Рылькова как кошка, но он постоянно ей изменял. — Тетя Маша открыла холодильник и, оглядев забитые продуктами полки, вздохнула: — Ну и как все это съесть?

— А я тебе наглядно продемонстрирую. — Услышав звонок своего телефона, Софья побежала в комнату и ответила:

— Слушаю, Коля!

— Спустить во двор. Я — в машине.

— Есть что-то новое?

— Жду.

Накинув ветровку, она сбежала вниз, выскочила из подъезда и нырнула в машину Николая:

— Что?!

— Я узнал, кому в то время принадлежала двенадцатая квартира. — Сказал Николай.

— Кому?

— Геологу Трифонову.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Зато мне говорит. Трифонов был другом Рылькова. Я поспрашивал кое-каких знакомых и вот что узнал: на время отъездов в экспедиции Трифонов оставлял Рылькову ключи от своей квартиры, и тот водил туда женщин.

— Что же это получается? — растерялась Софья. — Ленка встречалась в квартире с отчимом?

— Судя по всему, она с ним спала. А когда приходилось ждать, рисовала.

— Какая мерзость…

— Теперь понятно, почему тем вечером она тебе ничего не сказала.

— Значит, ее убил Рыльков?

— Теперь мы можем это проверить, сделав анализ ДНК и сравнив его с ДНК найденных лобковых волос. Однако есть одно «но». В ночь исчезновения Лены Лейбман Рыльков был в отъезде. У него — стопроцентное алиби.

— Может быть, она просто рисовала?

— Сама себя слышишь? Рыльков использовал квартиру для встреч с бабами. Стал бы он «палить контору» перед своей падчерицей, если бы она не была его любовницей?

— Всё так. Но мне не хочется в это верить, — нахмурилась Софья.

— В жизни, Сонечка, все не так, как в книжках и фильмах. Преступник часто скрывается среди самых близких людей.

День пятый

В комнату, где спала Софья, вошла тетя Маша и протянула ей телефонную трубку:

— Тебе звонят.

— На городской? — удивилась она: — Кто?

— Соколов.

Взяв трубку, Софья сказала:

— Слушаю.

— Это Павел Алексеевич. Не помешал?

— Всегда рада вас слышать.

— У меня к тебе просьба. На этой неделе в нашей школе будет проходить мероприятие по профориентации старшеклассников. Хочу, чтобы ты рассказала о своей профессии, о жизни в Москве. Ребятам будет интересно послушать. Может, забежишь ко мне на десять минут? Поговорим обо всем подробнее.

Софья согласилась и уже через полчаса вошла в кабинет Соколова.

Он встал из-за стола и пошел ей навстречу.

— Спасибо, что согласилась. — Павел Алексеевич усадил Софью рядом с собой и положил перед ней листок: — Список выступающих. Кроме прочих ждем директора театра и мэра.

— Насколько я понимаю, вы хотите живого общения без определенных форматов?

— Ребятам будет интересно тебя послушать. Многие планируют учиться в Москве.

— Не хотелось бы их сразу пугать, — улыбнулась Софья.

— Пугать не надо. Мы стараемся прививать детям свободу мысли и не загонять их в жесткие рамки.

— И это правильно. Какой же вы молодец!

— Не я один. В школе сложился отличный педагогический коллектив.

— Говорят, что вас любят дети. И мы тоже вас очень любили.

— Что ж, приятно такое слышать. Я всегда старался быть для вас старшим товарищем. По своему детдомовскому прошлому знаю, как это важно.

— Вы детдомовец? — удивилась Софья. — Я этого не знала. И никто в нашем классе не знал.

— Моя жизнь начиналась трудно. Но со временем все изменилось. У меня прекрасная семья. Я люблю свою работу и безоговорочно счастлив. — Павел Алексеевич удовлетворенно вздохнул. — Слышал, ты поддерживаешь отношения с Колей Анохиным. Он рассказывал, как продвигается следствие?

— Убийцу ищут, — коротко ответила Софья, понимая, что большего рассказать не может. — Столько лет прошло, разве найдешь.

— Да-да… К большому сожалению, это так. — Сказал Павел Алексеевич и поднялся на ноги. — Ну, что же, Сонечка… Ждем тебя послезавтра к семи. До встречи!

У школы Софью поджидал Николай.

— Ты здесь как оказался? — удивилась она.

— Тетка сказала, что ты отправилась в школу.

— Соскучился?

— Сейчас не до этого. — Николай взволнованно выдохнул. — В деле появился новый свидетель.

— Кто? — Софья оторопела от неожиданности.

— Гаишник из Зеленодольска. Он проезжал в ту ночь мимо пляжа, видел компанию Анны и слышал звук газонокосилки.

— Газонокосилка? Ночью? Откуда?

— В том-то и дело. На пляже газонокосилку никто не слышал. В показаниях об этом нет ни одного слова. Но там было шумно, играл магнитофон. А до гаишника звук долетал с другой стороны, в этом все дело.

— Но кто же косит траву ночью? — удивилась Софья.

Не собираясь отвечать на этот вопрос, Николай вдруг сказал:

— Ты лучше спроси: что там делал этот гаишник?

— Что? — поинтересовалась она. — От Зеленодольска до Камышлова сто километров.

— Он привез Рылькова! — выдал наконец Николай.

Софья опустила глаза и мрачно кивнула:

— Ну, вот все и схлопнулось…

— Гаишник рассказал, что в тот день в девять вечера Рыльков ехал на своей машине по объездной дороге Зеленодольска и врезался в ограждение. Его принял наряд дорожной полиции, Рыльков был пьян и кричал, что опаздывает на свидание к подружке в Камышлов. Аварию зафиксировали, и она попала в сводку происшествий. Однако на медицинское освидетельствование Рылькова не повезли, он решил этот вопрос там же, на месте, отвалив гайцам приличную сумму. Они же довезли его до пляжа в Камышлове.

— Как удалось узнать?

— Одному Богу известно… Оперативники проверили все зарегистрированные происшествия за тот вечер в радиусе ста километров. Зацепились за аварию в Зеленодольске, и дальше пошло.

— Значит, мы не ошиблись, — удовлетворенно проговорила Софья. — Он ехал к Лене Лейбман.

— Отныне у Рылькова нет больше алиби. Теоретически я уже сейчас могу получить судебное решение на забор биоматериала для анализа ДНК.

— Рыльков — городской мэр, — напомнила Софья. — Как только сунешься за решением, ему тут же доложат.

— Поэтому я решил сначала поговорить с его женой.

— Для Виктории Ильиничны это будет страшным ударом.

— Рано или поздно она все равно узнает.

— Вызовешь ее в кабинет?

— Лучше в неформальной обстановке. Ты мне поможешь?

Чуть помолчав, Софья тряхнула головой:

— Помогу.

Выехав за пределы Камышлова, автомобиль Николая остановился возле шлагбаума коттеджного поселка. Из будки вышел охранник:

— Вы к кому?

— К Рыльковым. — Николай показал удостоверение.

— Понял! — Охранник поднял шлагбаум. — Знаете, куда ехать?

— Лучше подскажи.

— Все время — прямо, потом налево, и упретесь в их дом. Угловой участок у леса.

Они въехали на территорию поселка. Софья сидела рядом с Николаем, на ее коленях лежала папка с рисунками Лены Лейбман. Автомобиль остановился возле кованых ворот, и Николай посигналил.

— А что, если Рыльков сейчас дома? — задумалась Софья.

— Его там нет, — успокоил ее Николай.

— Ты уверен?

— Я проверял.

— Что-то я волнуюсь…

— Хочешь, пойду с тобой?

— Нет, я сама.

Софья выбралась из машины. Когда она подошла к калитке, ее распахнул охранник.

— Садкова?

— Да.

— Проходите.

Дом Рыльковых походил на городской дом культуры: с такими же колонами, лестницей и фронтоном. Охранник довел Софью до двери, там ее встретила прислуга и провела в холл, который был одновременно столовой и залом.

Мать Лены сидела у барной стойки с бокалом виски и была изрядно пьяна. Увидев Софью, она спросила:

— Где папка?

Софья положила папку с рисунками на барную стойку.

— Выпьешь?

— Нет. Не сейчас.

Виктория Ильинична поставила бокал и раскрыла папку.

— В среду похороны. Но ты лучше не приходи.

— Можете меня выслушать?

— Говори.

— У вашего мужа… У Сергея Сергеевича были отношения с Леной.

Виктория Ильинична выпила виски, потянулась за бутылкой и подлила в свой бокал.

— Вы слышали? — продолжила Софья.

— Я знала и всю жизнь живу в этом аду. — Говоря, Виктория Ильинична оставалась неправдоподобно спокойной. — Однажды я нашла под сиденьем его автомобиля учебник географии с презервативом вместо закладки. Потом мне сказали, что машину Сергея видели у школы дочери, он ее ждал. По переглядываниям и почти супружеским ссорам я понимала, что у них есть общая тайна. Конечно, я и раньше догадывалась, что у Сергея есть любовница, но я не была готова к тому, что это моя дочь.

— Вы говорили с Леной? Спрашивали?

Выпив виски, Виктория Ильинична пожала плечами:

— Зачем? Я делала вид, что мне ничего не известно.

— Вы — мать… Как вы могли?

— Могла. Они же смогли?

— Знаете, кто убил вашу дочь?

— Сергей? — Виктория Ильинична налила себе виски. — Я об этом догадывалась.

— Прошу вас, хватит. — Софья забрала у нее бутылку. — Нам нужно договорить.

— Чего ты хочешь?

— Мне нужен волос вашего мужа.

— Хотите сделать экспертизу? Я понимаю… — Виктория Ильинична соскользнула с табурета и нетвердой походкой вышла из зала. Вскоре она вернулась с массажной расческой. — Пожалуйста!

Софья забрала расческу и довела Викторию Ильиничну до дивана.

— Прошу ничего не говорить вашему мужу…

Однако та уже не слышала ее слов, закрыв глаза и провалившись в сон.

Поздним вечером Николай приехал к дому тети Маши и вызвал Софью во двор. Она ждала его приезда и, как только он позвонил, тут же сбежала вниз.

— Ну, что?

— Отправили волос в область. Завтра будет предварительный результат по совпадению митохондриальной ДНК.

— С трудом в это верится. Лобковому волосу убийцы уже двадцать лет.

— ДНК этого типа полностью сохраняется, пока существует волос.

— Уверена, что совпадение будет.

— Я говорил с шефом. Мы решили: если завтра все подтвердится, мы запросим официальное разрешение на забор биоматериала Рылькова. Вот только боюсь, что до этого времени Рыльков не доживет.

— Почему?

— Шеф позвонил Ленкиному деду…

— Илье Ефимовичу? Зачем?

— Вероятно, Лейбман заплатил, чтобы иметь актуальную информацию. Он тут же приехал в отдел. О чем они говорили, не знаю, но после ухода Лейбмана шеф заперся в своем кабинете и крепко напился.

— Ты думаешь, что Лейбман убъет Рылькова? — предположила Софья.

— Это без вариантов. Считай, что смертный приговор Рылькову уже подписан.

— А мне на это плевать. Пусть хоть так, но зло будет наказано.

— А вот мне — нет. Чувствую себя соучастником.

День шестой

В летнее кафе на окраине парка, где была назначена встреча, Анна пришла с объемной сумкой.

— Что там у тебя? — спросила Софья.

— Подарок Соколову на юбилей от учителей нашей школы.

— Сколько ему исполняется?

— Пятьдесят.

— А мне казалось — намного больше.

— Учитель и ученик — два разных поколения, даже если разница в возрасте всего десять лет.

— Что дарите?

— Шлем для картинга, специальный, с разными наворотами.

— Зачем ему шлем?

— Как зачем? — удивилась Анна. — Павел Алексеевич — мастер спорта по картингу.

— Да ну?…

— А ты разве не знала? Он был тренером в детской спортивной школе.

— Да-да… Что-то припоминаю. Мальчишки из нашего класса у него занимались.

— Но я позвала тебя сюда не за этим. — Анна достала картонную папку для рисования и шлепнула ею о стол: — Вот! Забери, а мне отдай ту. Я перепутала.

— Что значит — перепутала? — растерялась Софья.

— Вместо Ленкиной папки я отдала тебе свою. Они очень похожи. Ты же помнишь, и у тебя тоже была такая.

— Моя вряд ли сохранилась… — проронила Софья.

— А у матери все на месте, в том же шкафу.

— Ты уверена, что та папка твоя? — Софья открыла папку и стала перебирать рисунки.

— Но эта же — Ленкина. Значит, в прошлый раз по ошибке я отдала свою. А тут сунулась в шкаф, дай, думаю, посмотрю. Открыла и сразу все поняла.

— Я тоже все поняла. — Софья переворошила рисунки и выбрала тот, на котором был вид из окна Марты Самуиловны. — Вот, посмотри!

— Что в нем удивительного? — не поняла Анна.

— А я тебе расскажу. — Софья ткнула пальцем в рисунок Лены: — Здесь нет памятника.

— Ну…

— Его здесь нет, потому, что из вашего окна памятник космонавтам не виден. А на твоем рисунке он есть. Значит, твой рисунок был нарисован в другой квартире. И я знаю где.

— Откуда? — побледнев, проронила Анна.

— Николаю стало известно, что у Рылькова был ключ от двенадцатой квартиры, и он приводил туда женщин. Мы думали, что у него была связь с Леной Лейбман.

— Нет! — Зажмурившись, Анна помотала головой. — Нет! Это неправда!

— Его любовницей была ты? — спросила Софья, и Анна кивнула:

— Да, я встречалась с Рыльковым в той квартире.

— Тебе нужно все рассказать Николаю.

— Мне бы не хотелось…

— Придется. — Софья позвонила Николаю, и он немедленно приехал в кафе.

Усевшись за столик, спросил:

— Что у вас стряслось? Откуда такая спешка?

— Тот рисунок рисовала не Лена, — пояснила Софья. — И у нее не было связи с отчимом. Любовницей Рылькова была Анна.

Николай удивленно посмотрел на Анну:

— Правда?

Анна кивнула:

— Да.

— Когда это началось?

— За полгода до исчезновения Лены.

— Она знала об этом?

— Догадывалась. Из-за этого мы с ней поссорились.

— В ту ночь Рыльков приезжал на пляж к тебе?

— Ко мне. Мы сразу пошли на квартиру и провели там всю ночь.

— Почему ты не рассказала об этом следователю?

— Неужели не ясно? Рыльков был женат.

— Значит, Рыльков всю ночь был с тобой? А потом?

— Утром уехал в Зеленодольск. Он был в командировке.

Николай откинулся на спинку стула и посмотрел на Софью.

— Теперь мне все ясно.

— Ты видела Лену на пляже? Или соврала? — спросила Софья.

— Я бы не стала врать. Когда увидела ее, испугалась, что она столкнется с Рыльковым. Он должен был вот-вот появиться.

— Ты поднялась к ротонде, где стояла Лена… — начала говорить Софья, но ее голос заглушил звук проезжающих картов. — Какой жуткий рев!

— Я поднялась по ступеням, но Лены уже не было. Потом приехал Рыльков и мы отправились на квартиру, — повторила Анна.

— От ротонды к парку ведет длинная аллея. Уйти можно только по ней или вдоль балюстрады. Если бы она пошла вдоль балюстрады, ты бы ее увидела.

— Клянусь! Прошло не больше минуты, но Лены там уже не было, как сквозь землю провалилась. Можно было предположить, что она уехала на машине, но машина там не пройдет.

— Ты ничего не слышала, когда поднялась к ротонде? — спросил Николай.

— Типа чего?

— Типа звука работавшей газонокосилки.

— Ночью? — усмехнулась Анна.

— Пожалуйста, вспомни…

— Какой-то рычащий звук был, но точно не газонокосилка… — Мимо них с чудовищным ревом проехал двухместный карт, и Анна заткнула уши. — Кошмар…

— Получше места не нашла? — поморщился Николай. — Здесь толком не поговорить, рядом — база картингистов.

— А я туда и приходила. — Она указала взглядом на сумку. — За шлемом для Соколова.

— Зачем ему шлем? — Словно что-то припоминая, Николай потер висок. — Ах, да… Он же был картингистом…

— Не просто картингистом, а тренером по картингу. Мне нужно идти… — Анна встала из-за стола и посмотрела на Софью: — Папку с рисунками заберешь?

— Заберу.

Оставшись наедине, Софья и Николай встретились взглядами и долго смотрели друг на друга, словно сверяясь мыслями. Наконец он проговорил:

— Думаешь о том же, о чем и я?

Она покачала головой и протянула:

— Не-е-е-ет. Он не мог.

— Мы не говорим о ком-то конкретном. Мы говорим, что той ночью к ротонде подъехал карт. Только для него ширины аллеи было достаточно.

— И тот, кто приехал на карте, увез Лену через парк к водолазной станции?

— Почему бы нет? Во всяком случае, это объясняет ее исчезновение и звук, который гаишник принял за шум газонокосилки. Мы только что слышали его, очень похоже. Подожди! — Николай вытащил из кармана телефон и коротко бросил: — Ну?!

Выслушав несколько слов, он дал отбой и поднял глаза на Софью.

— Что? — напряглась она.

— Пришел анализ ДНК. Это не Рыльков.

День седьмой

Еще никогда Софья не ждала телефонного звонка с таким нетерпением. К двум часам дня терпение исчерпалось, и она решилась позвонить Николаю. Но он позвонил сам, и не по телефону, а в дверь.

Они сели в гостиной, и Николай заговорил:

— Значит, так… Соколов действительно работал тренером по картингу в детской спортивной школе. Водолазная станция в то время неофициально использовалась, как склад секции картинга. Там хранили всякое барахло — то, что уже не было годно. У всех тренеров был туда доступ, любой мог взять ключ, в том числе Соколов. В день, когда умерла Лена Лейбман, у картингистов были турнирные гонки.

— Откуда знаешь?

— В городской архив заглянул. Затем поговорил с главным тренером, его фамилия Карпов. Он до сих пор работает. По окончании гонок они с Соколовым задержались в мастерской. Часов в девять Карпов ушел, а Соколов остался.

— Двадцать лет прошло, как можно такое помнить?

— Турнирные таблицы и журнал учета рабочего времени хранятся в архиве.

— Понимаю, к чему ты клонишь, — сказала Софья. — А вдруг это Карпов?

— Карпов в тот вечер в больницу загремел с инфарктом. К нему нет вопросов, выписка сохранилась.

— И что из этого следует? Какой делаем вывод?

Николай выставил перед собою ладонь, предупреждая ее возражения:

— Не будем спешить с выводами. Давай просто порассуждаем. Расскажи мне про Соколова.

— Он был нашим учителем географии. Все девчонки поголовно были в него влюблены.

— И ты? — улыбнулся Николай.

— Конечно. Ему не было тридцати, красавчик.

— Как вел себя Соколов?

— Ровно.

— Никого из учениц не выделял?

— Нет, никого. — Софья покачала головой, но вдруг оживилась. — Хотя подожди… Помню один случай, когда я вернулась в класс после урока и застала там Соколова и Лену Лейбман.

— Они были наедине?

— И это меня удивило. Павел Алексеевич сидел за учительским столом, а Лена стояла рядом, и у нее было заплаканное лицо. Я тогда подумала, что он отчитывает ее за оценки.

— Она плохо училась?

— Средненько. Так же, как я или Аня.

— Вероятнее всего, они были любовниками и в тот вечер договорились о встрече. Соколов заехал за Леной на карте, поэтому она так быстро исчезла. Потом он увез ее на водолазную станцию и там убил.

— Даже если у них была связь, для чего Соколову ее убивать?

— Я сказал: вероятнее всего. Не исключаю, что это версия ошибочна, но другой у меня пока нет. Будем работать с этой.

— А что тут мудрить? — пожала плечами Софья. — Взять у него волос и сравнить с тем, что нашли.

— У меня другой план. Надеюсь, ты мне поможешь?

— В чем?

— Сегодня в школе будет проходить мероприятие.

— Знаю. Буду там выступать.

— Пойдешь в школу с той самой папкой.

— С рисунками Лены? — удивилась Софья. — Зачем?

— Как только представится случай, покажешь папку Соколову и скажешь, что ее нашла у себя дома учитель рисования и она принадлежала Лене Лейбман. Потом скажешь, что собираешься отдать папку матери Лены, но сначала хочешь показать ее мне.

— Зачем?

— Затем, что в папке кроме рисунков лежит дневник Лены Лейбман.

— Павел Алексеевич умный человек и не поверит ни единому слову.

— Смотря как сказать. Говорить надо уверенно.

— Это какой-то бред!

— Послушай, Соня… — Николай ненадолго задумался, но потом все же продолжил: — Соколов уже знает, что по факту убийства возбуждено уголовное дело. Если он виноват, то обязательно попадется в ловушку. Если нет — я буду рад.

— Думаешь, он попытается стащить эту папку?

— Он не попытается. Он ее стащит. Тебе нужно только предоставить ему эту возможность.

— И что это даст?

— Основания для серьезных подозрений. Пока мы имеем только догадки.

— Ты будешь в школе?

— Конечно! И я не спущу с Соколова глаз.

Время подходило к семи. В актовый зал набилось полторы сотни старшеклассников. С минуты на минуту ожидалось начало мероприятия, но Соколов периодически уходил из зала по делам, потом возвращался.

Заметив в пустом коридоре одинокую Софью, он громко предупредил:

— Ты выступаешь второй!

— А в списке я третья, сразу после директора драмтеатра.

— Планировали, что будет Рыльков, но он уехал с Ильей Ефимовичем Лейбманом на охоту.

Решив, что наступил удобный момент, Софья подошла к Соколову:

— Я немного волнуюсь…

— Все пройдет хорошо. Но вот что странно: я видел здесь Николая Анохина. Он с тобой?

— Мы договорились с ним встретиться. Должна передать ему одну важную вещь.

— Какую, если не секрет? — спросил Павел Алексеевич.

— Учитель рисования Лены Лейбман нашла у себя ее папку с рисунками.

— Как грустно. Человека нет, а рисунки остались.

— Но здесь не только рисунки, — сказала Софья. — В папке лежит ее дневник.

— Уже читали? — живо поинтересовался Соколов.

— Нет, не успела.

— Вы правы, лучше, если это сделает сам Николай. — Соколов похлопал ее по руке, в которой была папка, и спросил: — Та самая?

— Да. А где, вы говорите, видели Николая?

— Только что был здесь. — Оглядываясь, Соколов покрутился на месте. — Да вот же он!

— Где? — Проследив за его взглядом, Софья посмотрела на лестницу, ведущую к тамбуру запасного выхода.

— Идем! — Соколов схватил ее за руку и потащил за собой.

Она не сразу поняла, что ей нужно кричать, но было уже поздно. Соколов втащил ее в тамбур, прислонил к побеленной стене и стукнул об нее головой.

Теряя сознание, Софья почувствовала, как он рвет из ее рук папку. Дальше была темнота…

Очнувшись, она поняла, что на ней кто-то сидит. Когда открыла глаза, увидела Соколова.

— Тварь… — прошипел он. — Ты меня обманула… Убью…

— Прошу вас… не надо…

Павел Алексеевич сдавил руками ее шею и начал душить, но вдруг его кто-то оттащил, и она увидела лицо Николая:

— Чуть не опоздал! Дура! Зачем ты с ним поперлась сюда?!

Хватая воздух, Софья села. Ей хотелось кричать, но она могла только сипеть.

— Сейчас это пройдет, — пообещал Николай и, подхватив ее под мышки, поставил на ноги.

Прислонившись к стене, Софья наблюдала за тем, как человек в полицейской форме надевает на Соколова наручники. Вдруг тот вырвался, обхватил голову руками и громко взвыл.

— Тихо! — приказал ему Николай, а потом обернулся к полицейскому: — Дай мне несколько минут. Хочу потолковать с ним один на один.

— А я? — прохрипела Софья.

— Тебя в расчет не беру. Стой и помалкивай.

Когда полицейский ушел, Николай схватил Соколова за грудки:

— Ты ее убил? Говори!

— Тебе это никогда не доказать… — проронил Павел Алексеевич.

— А вот здесь ты ошибаешься, дядя… — с усмешкой заметил Николай. — Ох как ошибаешься.

— У вас ничего на меня нет, кроме нападения на эту гражданку.

— Конечно, начнем с этого. Потом возьмем у тебя волосок. Все как положено, запротоколируем и пошлем на экспертизу ДНК.

— При чем тут ДНК? — зло усмехнулся Соколов. — Двадцать лет прошло. Ничего не докажете.

— Докажем, дядя, докажем… Ты, сволочь, волосок лобковый на девчонке оставил. Не выкрутиться теперь тебе.

— Что?!

— По волосу тому есть результаты экспертизы. Теперь дело за тобой, точнее, за твоим волосом. Найдем совпадение, и сидеть тебе долго и счастливо. А мы его найдем, ты это знаешь.

— Оформляйте явку с повинной! — крикнул Соколов. — Она шантажировала меня! А я в тот день узнал, что моя жена беременна. Мы шесть лет этого ждали! Мне предложили должность в городском отделе образования! Эта связь сломала бы всю мою жизнь! Что оставалось делать?

— Шиш, тебе дядя, а не явка с повинной. Никакого снисхождения. Ответишь за все по полной. — Николай крикнул полицейскому: — Забирай его и увози в отделение!

— Коля… — Софья вцепилась в плечо Николая и стала его трясти. — Рылькова увезли на охоту… Лейбман убьет его…

— Лейбману уже сообщили. Он знает.

— И матери Ленкиной нужно сообщить…

— Ей уже не нужно. — Николай опустил голову.

— Почему?

— Пила много. Сердце не выдержало.

— Илья Ефимович знает?

— Я же сказал: ему обо всем сообщили.

— Боже, какое горе!

— Давай отвезу тебя к тетке.

— Не хочу…

— Тогда куда?

— К тебе. — Софья обвила руками его шею и, прильнув к Николаю, тихо заплакала.

День восьмой

Она проснулась, но глаз открывать не стала. Вчерашняя решимость куда-то испарилась, и чем светлее становилось на улице, тем большее чувство стыда она испытывала за свой безрассудный поступок.

— Соня, — над ней склонился Николай. — Я приготовил завтрак, теперь еду на работу. Позвони мне, когда проснешься. Ключи от квартиры лежат на тумбочке.

Он поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты. В прихожей хлопнула тяжелая дверь.

Софья села в постели и начала прокручивать в голове события прошлой ночи. Все ли она сделала правильно? Не сказала ли чего-нибудь лишнего?

Измучив себя сомнениями, Софья сделала вывод, что, проведя ночь с Николаем, совершила непоправимую ошибку. Все хорошо в свое время, даже любовь. В ее возрасте нельзя так безрассудно поддаваться эмоциям.

Она хотела написать прощальное письмо, но потом решила, что не стоит. Просто оделась, вышла из квартиры и захлопнула дверь. По дороге к тете Маше Софья вызвала по телефону такси:

— Через полчаса машину до аэропорта.

Услышав, что она улетает, татя Маша страшно расстроилась:

— Как же так, с бухты-барахты? Не собравшись, не поговорив?

— Мне нужно на работу.

— Даже не попрощались…

— Зачем прощаться? Завтра вышлю тебе билет, прилетай в Москву. Отец с матерью будут рады.

Они так быстро расстались, что тетя Маша не успела даже всплакнуть. Софья, как никто другой, умела быстро собираться в дорогу и так же быстро прощаться. Уже через несколько часов она сидела в самолете, который уносил ее в Москву.

День девятый

Всю ночь Софья промаялась, оплакивая свою неудавшуюся, несчастную жизнь. К утру она мысленно остановилась на том, что у нее осталась только работа.

Однако первый рабочий день дался ей тяжело.

В приемной, как всегда, ее встретила секретарша:

— С приездом, Софья Михайловна!

— Надеюсь, на сегодня нет никаких встреч? — спросила она.

— Вы не назначали.

— Ничего не ставь на сегодня, и пусть меня не беспокоят. Обед принеси к двенадцати. Обедать буду у себя в кабинете.

Усевшись за стол, Софья положила перед собой телефон и стала смотреть на экран. Он оставался темным — ни звонков, ни сообщений от Коли не было. От этого хотелось разрыдаться или завыть в полный голос. И в ту минуту, когда она собралась это сделать, дверь приоткрылась и в кабинете показалась голова секретарши:

— К вам посетитель.

— Я занята! — рявкнула Софья.

— Но он говорит, что срочно.

— В моем графике нет никаких встреч!

— По его словам, это очень срочно.

— Кто он? — спросила Софья.

И секретарша понимающе улыбнулась:

— Николай Анохин из Камышлова. Говорит, что вы его ждете.

Любовь по стечению обстоятельств

Антон включил телевизор и стал перебирать каналы, нашел про футбол и открыл банку с пивом. Дзынькнул телефон — на банковскую карту пришли отпускные. Антон поднес банку с пивом ко рту, но выпить не успел, телефон снова ожил и зазвучал привычной мелодией. Он ответил:

— Слушаю, мама.

— Здравствуй, Антоша, — сказала мать и спросила: — Ты уже в отпуске?

— Сегодня — первый день.

— У меня к тебе просьба…

Антон вздохнул и отставил в сторону открытую банку.

— Ну?

— Отвези меня в гипермаркет.

— Сейчас? — Он с тоской посмотрел на пиво.

— Мне ненадолго.

Заискивающие, покорные нотки в голосе матери заставили Антона устыдиться своего раздражения, но он все же спросил:

— У твоего Мясоедова машины, что ли, закончились?

— Машину давали, но я забыла купить креветки. Моя вина — мне исправлять.

— А без креветок Мясоедов подохнет?

— Тише… Телефон служебный. Прослушивается.

— Наплевать! — громко сказал Антон. — Я против того, чтобы моя мать на этого куркуля батрачила! И если он подохнет без королевских креветок — туда ему и дорога. Он только осчастливит и своих домочадцев, и лично меня. По крайней мере, ты вернешься домой.

— Антоша, прошу тебя…

— Жди, я скоро приеду.

Вырвавшись за пределы Москвы, Антон преодолел восемь километров пути и въехал на территорию Жуковки. Притормозив возле ворот, посигналил. Тяжелое полотно колыхнулось и двинулось в сторону. Со двора выехал такой же, как у него, черный «Лендровер», в салоне которого сидел мужчина лет сорока с усами и подстриженной бородой. Они встретились взглядами. Антон сдал назад и, немного подождав, въехал на территорию усадьбы Мясоедова, где его мать Валентина Сергеевна Герасимова работала старшей домоправительницей.

Она встретила сына на крыльце, со стороны хозяйственных помещений.

— Ну наконец-то! — Валентина Сергеевна обняла его и, находясь на пару ступенек выше, поцеловала в макушку.

Антон поднял лицо и нетерпеливо спросил:

— Едем?

— Что же ты не спросишь, как у меня дела? Как я себя чувствую?

— Поехали. В машине спрошу.

Валентина Сергеевна взяла лицо сына в ладони и укоризненно посмотрела в глаза:

— Не рад меня видеть?

— Неужели не ясно? Я против твоей работы в принципе. Тем более здесь. Терпеть не могу бывать в этом доме.

— Идем, — мать потянула его за руку. — Сначала покормлю тебя, потом поедем в магазин. Считай, что ты у меня в гостях.

Через прихожую они проследовали в комнату Валентины Сергеевны, где на столе было приготовлено угощение. Антон позволил себе выпить стакан чаю, но к еде не притронулся.

— Поехали? — напомнил он матери.

Валентина Сергеевна достала из холодильника бутылку минеральной воды, скрутила крышку, налила в хрустальный стакан, поставила его на серебряный поднос и положила туда же бокс для таблеток. Надев пальто, взяла поднос в руки:

— Идем со мной. По дороге занесем таблетки в кабинет Мясоедова.

Миновав кухню и подсобные помещения, они попали на хозяйскую половину. Валентина Сергеевна остановилась у высокой филенчатой двери:

— Открой-ка…

Антон толкнул дверь, и в тот же момент послышался тонкий скрипучий голос:

— Валентина Сергеевна! Мои английские бриджи с пайетками… Где они? — Из глубины коридора к ним приблизилась тощая невыразительная особа лет двадцати.

— Здравствуйте, Виолетта, — сказала Валентина Сергеевна. — Вы сами приказали отправить бриджи в химчистку.

— Когда будут готовы?

— Сегодня.

— Найдите мне такие же, фиолетовые.

— Они у вас в гардеробной.

— Найдите! — Виолетта стрельнула глазками на Антона.

Валентина Сергеевна передала сыну поднос:

— Пожалуйста, поставь на письменный стол в кабинете. Потом жди в машине, я скоро приду. — И, обернувшись, к Виолетте, сдержанно проронила: — Идемте искать ваши бриджи.

Женщины удалились, и Антон вошел в кабинет, где наискосок, у окна, стоял фундаментальный стол с львиными лапами, а рядом с ним — обитое бархатом кресло. В противоположной части помещения на высокой громоздкой тумбе красовалась модель парусника. По стенам комнаты расположились застекленные книжные полки, между которыми голубел большой встроенный аквариум.

Антон поставил поднос, задев при этом настольную зажигалку с золотой фигуркой пантеры. Зажигалка покачнулась и опрокинулась на бок. Он взял ее в руки, рассмотрел и пару раз щелкнул. Потом, загасив, поставил на место.

В ту же минуту за его спиной прозвучал властный мужской голос:

— Что здесь происходит?

Он обернулся. В дверях стоял Мясоедов и в упор смотрел на Антона.

— Ваши таблетки.

— Кто вы такой?

— Я сын Валентины Сергеевны. — Антон шагнул к Мясоедову и протянул ему руку: — Антон Герасимов.

Мясоедов выдержал паузу, но все же ответил рукопожатием. Потом сдержанно произнес:

— Мне нужно работать.

Во дворе, садясь в машину, где его ожидала мать, Антон негромко выругался:

— Черт побери… Не могу смириться с тем, что ты в услужении. Говорю тебе, бросай эту работу!

— Сам подумай, чем еще мне было заняться? Всю жизнь я посвятила семье. Но ты теперь взрослый. Об отце есть кому позаботиться…

— О нем больше ни слова! — Антон тронулся с места, выехал за ворота и свернул к Рублевскому шоссе.

— Не злись, — попросила Валентина Сергеевна. — В конце концов, он — твой отец.

— Скажу в последний раз, и больше мы к этой теме не возвращаемся. Он мне не отец! Он предатель.

— Многие мужчины бросают семьи. В твои годы нельзя быть таким максималистом. Ты далеко не юноша.

— Я же просил…

— Тебе тридцать пять. Пора взяться за ум, — назидательно продолжала Валентина Сергеевна.

— Взяться за ум, значит — что? — скривившись, осведомился Антон. — Мать, ты хоть понимаешь, что я нуждаюсь в тебе? Скажи, сколько тебе платит этот упырь, и я заплачу больше. — Погорячившись, он успокоился и заговорил другим, ласковым голосом: — Когда вернешься домой?

— Когда ты наконец женишься?! — неожиданно жестко отчеканила Валентина Сергеевна. — Дело не в деньгах, а в том, что со мной тебе слишком удобно. Поголодаешь без меня, помучаешься — и найдешь приличную девушку.

— Приличных теперь нет, — сказал Антон. — А неприличные тебе не нравятся. Такие уже были.

— В этом ты похож на отца.

— В чем? — не понял он.

— Ты плохо разбираешься в женщинах. Наверное, не там ищешь.

— Ты права. У меня, как и раньше, одни и те же места для поиска: злачные клоаки Москвы. Других, слава богу, нет.

— Не поминай всуе… — перекрестилась Валентина Сергеевна. — Неужели на твоей работе нет образованных, воспитанных девушек?

— Об этом мы уже говорили. Девушек нет. На все бюро — одна разведенка.

— Ну вот!

— С тремя детьми.

— А разве дети — это помеха?! — воскликнула мать. — Дети — это счастье, прости меня за банальность.

— Дело в том, что ей пятьдесят.

— Это другое дело… — Задумавшись, Валентина Сергеевна покачала головой: — И все таки тебе нужно сбрить бороду.

— Зачем? — удивился Антон.

— Она тебя старит.

— Теперь это модно. — Он обнял мать и спросил: — В какой магазин поедем?

В гипермаркет Антон пошел вместе с матерью, и она заставила его запастись продуктами. На вопрос Антона:

— Мам, ну зачем?

Валентина Сергеевна безапелляционно ответила:

— Ты сейчас в отпуске. Пригодятся.

После магазина зашли в химчистку за бриджами Виолетты. На кассе вместе с чеком им выдали пухлое красное сердечко с золотым бантом:

— Подарок.

Валентина Сергеевна сунула чек в кошелек, а сердечко — в карман Антона.

— Зачем?! — возмутился он.

— Подаришь любимой девушке. Послезавтра праздник святого Валентина. День всех влюбленных.

— Я не влюблен, — сказал Антон.

По истечении двух часов автомобиль Антона вернулся в Жуковку. Завидев толпу у ворот Мясоедова, Валентина Сергеевна удивленно воскликнула:

— Это что такое?!

Вдоль забора выстроились фургоны телеканалов, по дороге расхаживали люди с микрофонами и видеокамерами. Они расступились перед машиной, Антон подъехал к воротам, но те не открылись. Он посигналил, однако полотно ворот оставалось неподвижным. Подождав немного, Антон сдал назад и сказал матери:

— Идем, я тебя провожу.

Он вышел из машины, вынул из багажника пакет, взял под руку мать и повел ее к воротам усадьбы. Калитка открылась лишь на мгновенье, охранник впустил Валентину Сергеевну и тут же ее захлопнул.

— Я позвоню! — крикнул на прощанье Антон и, развернувшись, зашагал к своему «Лендроверу».

К нему подскочил телевизионщик, за ним, как горох, посыпались остальные. Уткнувшись в микрофонные заросли, Антон остановился.

Раздался первый вопрос:

— Вас не впускают в дом?

Он огрызнулся:

— Мне нечего там делать!

— Но вы провели в этом доме так много времени!

— Идите к черту! Я здесь, чтобы встретиться с близким мне человеком.

— Как чувствует себя Мясоедов?

— Мне нет до него дела! — Антон растолкал журналистов и решительно зашагал к машине.

Дорогу ему преградил нахальный взъерошенный очкарик. Перекрикивая других, он задал вопрос:

— У Мясоедова есть недоброжелатели?

— Один из них — перед вами, — бросил Антон.

— Ваши отношения с Татьяной… — начал журналист, но Антон выхватил микрофон и скроил дурацкую рожу:

— У нас большая любовь! Мы счастливы!

Отбросив микрофон, он пробился наконец к своей машине и быстро уехал. В дороге он корил себя за глупую выходку и задавался вопросами: кто такая Татьяна и при чем тут женитьба? Но, как говорится, собака не зарычит без причины, и если прорвало, значит, накипело — он просто устал от упреков матери и разговоров на тему женитьбы. Да и Татьян в его жизни было немало, с одной он как раз встречался, однако жениться точно не собирался.

Вернувшись домой, Антон рассовал продукты по холодильнику, открыл банку с горошком, сварил сосиски и приправил все это горчицей. Потом позвонил матери, чтобы сказать «спасибо», но ее телефон был вне зоны доступа.

После ужина, незаметно для себя, он заснул на диване. Проснулся часа через два и сразу включил телевизор. На канале шли вечерние новости.

— Вернемся к происшествию в подмосковной Жуковке, — проговорил строгий ведущий. — Покушение на убийство или все же несчастный случай? Этим вопросом задаются журналисты и все, кто проживает в доме Аркадия Мясоедова, известного предпринимателя, владельца мясоперерабатывающих комбинатов. Напомню: сегодня днем в кабинете Мясоедова обрушилась потолочная конструкция. Двухсоткилограммовая балка буквально размозжила его рабочее кресло. Обрушение произошло на глазах хозяина дома. По счастливой случайности Мясоедов не успел сесть в кресло и поэтому остался в живых. Наш репортаж с места событий.

На экране появился хмурый субъект с микрофоном:

— История покушения и сама жизнь семейства Мясоедовых обрастает все новыми подробностями. Как известно, шестидесятилетний Аркадий Мясоедов женат вторым браком на двадцатидвухлетней певице Виолетте. Первая жена Мясоедова Александра вместе с дочерью проживает на территории той же усадьбы, в своем доме. Дочь Татьяна не так давно развелась с мужем, архитектором Юрием Златорунским, который до сих пор избегал встреч с журналистами. Мы предлагаем эксклюзивное интервью с бывшим мужем Татьяны Мясоедовой. Он сделал, на мой взгляд, довольно странные заявления. Впрочем, судите сами.

В следующем кадре Антон увидел себя и услышал вопрос:

— Как чувствует себя Мясоедов?

— Мне нет до него дела!

— Знаете людей, кто мог хотеть его смерти? — спросил невидимый репортер.

— Один из них перед вами!

Антон был готов поклясться, что там, у ворот, не слышал этого вопроса. Но все выглядело так, как будто он ответил именно на него, а не на тот, что задал очкарик. По всему выходило, что это он, Антон Герасимов, хотел смерти Мясоедова.

— Что за бред… — Антон прибавил громкости.

Раздался новый вопрос, его задал очкарик:

— Ваши отношения с Татьяной…

После чего прозвучал дурацкий ответ Антона:

— У нас большая любовь! Мы счастливы!

И тут уж началась сплошная неразбериха.

— Вы провели в этом доме так много времени.

— Я здесь, чтобы встретиться с близким мне человеком.

— Что за ерунда! — Антон вскочил на ноги и заходил по комнате. — Они же все перекроили! Это было в самом начале, и я говорил про мать!

После репортажа зазвонил телефон. Один вызов приходил на смену другому. Звонили сотрудники, знакомые, родственники. Антон не отвечал никому. Сделал исключение, только когда позвонила мать.

— Ну как же так, сынок? — спросила Валентина Сергеевна. — Зачем ты нагородил всю эту чушь?!

— Мама! — от волнения у Антона сорвался голос, и он заговорил, как виноватый мальчишка. — Я не нарочно! Просто пошутил, чтобы отвязались, а они все вывернули наизнанку.

— Ох, Антошенька, что-то теперь будет…

— Скажи, Мясоедов жив?

— Жив.

— Это главное.

— Про тебя уже спрашивали… — прошептала Валентина Сергеевна.

— Кто?

— Следователь. Он узнал, что ты заходил в кабинет к Мясоедову, и сказал, что после этого обрушился потолок.

— Не думает же он, что все дело во мне?

— Я так и сказала: ты здесь ни при чем.

В прихожей задребезжал звонок. Антон поторопился свернуть разговор:

— Я позже перезвоню, сейчас мне нужно идти.

Швырнув трубку на диван, он вышел в прихожую, заглянул в глазок, распахнул дверь и тут же получил звонкую оплеуху.

В квартиру ворвалась молодая женщина и, захлопнув дверь, схватила его за грудки:

— Ублюдок! Подонок! Тварь!

— Тихо… тихо… — Антон отступил в глубь квартиры и отцепил ее от себя, за что получил еще одну оплеуху. Сдержав гнев, он произнес: — Предупреждаю, еще один раз, и я вам отвечу!

Между тем Антон успел ее разглядеть: дама была хорошенькой, и даже более того — настоящей красавицей. На ее прекрасном ухоженном лице пламенело отчаяние, из глаз текли слезы.

— Зачем вы соврали?!

— Подождите… — Антон усадил ее в кресло, сходил на кухню и принес полстакана воды.

— Выпейте!

Всхлипнув, она сделала несколько глотков, потом подняла глаза и повторила вопрос:

— Зачем?

— Что?

— Зачем сказали, что бываете у меня и мы любим друг друга?

Антон громко сглотнул и опустил голову:

— Все ясно: вы та самая Татьяна.

— Но вы не Онегин! — язвительно заметила она.

— Чувство юмора вернулось. Ждем остальное.

— О чем это вы?

— О вашем здравомыслии.

— Оно уже здесь. — Татьяна вытерла слезы и села, выпрямив спину. — Немедленно отвечайте! Зачем дали интервью, тем более от имени моего бывшего мужа.

— Я просто возвращался к машине. А тут репортеры.

— Какая у вас машина? — спросила она.

— «Лендровер».

— Цвет?

— Черный.

— Теперь понятно. У моего бывшего такой же автомобиль. Вас могли перепутать.

— Сегодня я его видел.

— Где?

— У ваших ворот.

— Ах да… Он приезжал к дочери.

Антон поинтересовался:

— Возможно, мы с ним похожи?

— Есть что-то общее.

— Вот видите, а вы говорите…

— Пусть так! Пусть перепутали! Но зачем же было говорить все эти глупости про папу и про меня?!

— Они все перекроили! — Антон заходил по комнате, нервно жестикулируя. — Я отвечаю на один вопрос, а они лепят ответ к другому. Я просто шел к машине и отбрехивался, лепил первое, что придет в голову. Я не имел в виду вас. Мало ли на свете Татьян!

— Вы не понимаете… Через неделю мы со Златорунским будем делить дочь в суде. Я уверена, что он зацепится за ваши слова, предъявит их на слушании дела и выставит меня аморальной особой. Понимаете? Он отберет у меня Катю и будет использовать ее как орудие для добывания денег! Отец любит Катьку и не откажется платить. Я тоже отдам последнее… — Взглянув на Антона, Татьяна тихо спросила: — Теперь понимаете, что вы наделали?

— Понимаю, — насупившись, ответил Антон. — Но это можно как-то исправить?

Татьяна встала и трясущимися руками раскрыла сумочку:

— Сейчас позвоню адвокату. — Мобильный телефон закувыркался в ее пальцах и упал обратно. — Впрочем, мы уже говорили! Едемте! Нельзя терять ни минуты!

Через пять минут Татьяна и Антон спустились по лестнице и вышли из подъезда. Антон ринулся к «Лендроверу», но она сказала:

— Поедем на моей машине, — и достала из кармана брелок.

Неподалеку мигнул фарами «Лексус». Они сели в машину, но отъехать не успели, рядом остановился полицейский джип, и оттуда вышли трое мужчин.

— Квартира двадцать четыре, — сказал один.

Второй уточнил:

— Второй подъезд. Возьмем по-тихому, сопротивление вряд ли окажет.

— Как бишь его? — спросил третий.

— Антон Павлович Герасимов.

— Здоровый?

— По фотографии — среднего телосложения, есть борода.

Переговорив, все трое направились к подъезду Антона, и, как только они скрылись за дверью, Татьяна рванула машину с места.

— Что вы делаете?! — возмутился Антон.

— Уезжаю подальше от неприятностей. Вы же слышали — они явились за вами.

— Именно поэтому я хотел выйти, а вы меня увезли!

— Считайте — похитила. Поговорим с моим адвокатом, потом отпущу.

— Это незаконно.

— Знаю.

— И если я подам на вас заявление… — начал Антон, но Татьяна его прервала:

— Не подадите.

— Это еще почему?

— Потому что как только явитесь в ментовку, вас заметут.

Антон оглядел Татьяну:

— Изъясняетесь, как прожженная зэчка. Между тем…

— Что? — с вызовом спросила она, прибавив скорость.

— Между тем на зэчку вы совсем не похожи, — закончил Антон.

— Внешность обманчива, — проговорила она, откинула солнцезащитный козырек и заглянула в зеркальце. — Вы так не считате?

— На дорогу смотрите! — со злостью ответил Антон.

Квартира адвоката располагалась в старинном особняке, Татьяна позвонила, хозяин открыл подъездную дверь, встретил их у лифта и провел в свой кабинет.

Татьяна представила мужчин друг другу:

— Это Альберт Николаевич. А это тот самый Герасимов.

— Будем знакомы, — адвокат опустился в глубокое кресло и жестом пригласил их сесть в кресла напротив. Они сели, и он продолжил: — Я все обдумал и пришел к парадоксальному выводу: чем больше мы будем доказывать, что между вами ничего нет, тем больше увязнем в проблемах.

— Я не понимаю… — по лицу Татьяны было видно, что она заранее протестует.

— Позвольте мне закончить, — попросил Альберт Николаевич. — Чрезмерные оправдания и уверения в собственной невиновности, как правило, вызывают обратный эффект.

— Не говорите ерунды! Вы должны…

— Постойте, — в разговор включился Антон. Взглянув на Татьяну, он предложил: — Хотя бы дослушайте.

— Благодарю вас, — эти слова адвокат адресовал Антону. Последующие предназначались Татьяне: — Предлагаю пойти от обратного. На мой взгляд, необходимо всячески доказывать, что вы вместе, что у вас серьезные отношения и они закончатся браком. Это укрепит ваши позиции при рассмотрении дела об опекунстве.

— Бред какой-то… — Татьяна делано рассмеялась.

— Да-да… И не смейтесь. Вам нужно повсюду бывать вместе. Сходите в театр, в ресторан, к знакомым Златорунского.

— Бред! Бред! Бред! — Татьяна повторяла это слово, как капризный ребенок.

Желая прекратить препирательства, Альберт Николаевич спросил напрямик, со всей допустимой жесткостью:

— Хотите получить опекунство над дочерью?

Холодный тон адвоката привел ее в чувство. Татьяна ответила:

— Да!

— Тогда делайте, что говорю.

— Как долго?

— По крайней мере, до суда. А там будет видно. — Взглянув на Антона, Альберт Николаевич спросил: — Надеюсь, у вас нет скандального шлейфа?

— Чего-чего? — не понял Антон.

— Так говорили в старину, когда рассматривали кандидатуру жениха. Меня же интересуют всего три момента: не женат, не злоупотребляете, не привлекались.

Антон ответил:

— По всем трем пунктам — твердое нет.

— Превосходно! — Альберт Петрович хлопнул ладонью по подлокотнику и, подводя разговор к концу, встал с кресла. — В таком случае встретимся перед заседанием и после — в суде.

— Со мной тоже? — поинтересовался Антон, и адвокат выразительно выгнул брови:

— Ну разумеется!

Разговор в машине стал продолжением того, что началось в кабинете. Антон и Татьяна испытывали жуткую неловкость. Будучи, по сути, малознакомыми людьми, они оказались связанными неоднозначными обязательствами.

— Итак… Как вы себе это представляете? — спросила Татьяна.

— Так же, как и вы, — Антон отвечал не слишком любезно. Его заботила другая проблема: — В полицию меня отвезите.

— Сдаваться собрались? — Она завела машину.

— Хочу разобраться, в чем меня обвиняют.

— А разве не ясно?

— Мне — нет.

— Не вы ли на камеру пожелали моему отцу смерти?

— Насколько мне известно, он жив и здоров.

— Если быть точной, живым отец остался по счастливой случайности. Приди он в кабинет на пять минут раньше, его бы уже не было. По счастью, мой отец — жуткий педант.

— И как это связано с жизнью и смертью?

— С двенадцати до половины первого он обедает. В половине первого идет в кабинет, выкуривает сигару и кормит аквариумных рыбок. Без двадцати пяти час отец садится за письменный стол и работает до трех часов дня.

— И что же изменилось сегодня? — поинтересовался Антон.

— В том-то и дело, что ничего. Повторяю: если бы он не был педантом и явился в кабинет на пять минут раньше, он бы погиб.

— А ведь мы с ним сегодня виделись.

— Где? — удивилась Татьяна.

— В его кабинете.

— Что вы там делали?

— Принес таблетки и воду.

— Почему именно вы?

— Мать ушла с Виолеттой… — Антон ненадолго задумался, после чего спросил: — Что говорят полицейские?

Татьяна саркастически улыбнулась:

— Ничего не говорят. Наряд вызвала прислуга, но отец считает, что это несчастный случай, и попросил не вызывать криминалистов, пока у дома крутятся репортеры.

— Несчастный случай, говорите? Но вы-то так не считаете?

— Я нет.

— Еще один вопрос. Если сам… — Антон опустил голову, подбирая нужное слово, — не пострадавший заявил об отсутствии криминала, зачем ко мне приехали полицейские?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Возможно, чтобы выяснить, почему вы желали ему смерти и нет ли у вас сообщников. Как ни крути, вы дали интервью центральному телеканалу.

— Издеваетесь? — Во взгляде Антона появились злые огни. — Трогайте свою колымагу и везите меня в полицию!

Татьяна тронулась с места, проронив только одну фразу:

— Вот и глупо…

— Я не боюсь!

— Это понятно… — усмехнулась она. — Только вот что я вам скажу: хотите встретиться с теми ребятами — просто поезжайте домой. Они наверняка вас там поджидают.

Татьяна оказалась права: Антона поджидали в подъезде. Его вежливо развернули, вывели на улицу и усадили в полицейский «бобон», после чего доставили в отдел полиции к дежурному дознавателю.

Взглянув на часы, дознаватель, невысокий полный мужчина, сказал:

— Первый час ночи. Позже привезти не могли?

— Привезли, как только явился, — огрызнулся оперативник. — Скажите спасибо за это.

— Спасибо и не задерживаю.

Оперативник вышел из кабинета, дознаватель указал Антону на стул:

— Садитесь!

— В чем меня обвиняют? — с места в карьер начал он.

Дознаватель сел за письменный стол, вытащил из ящика бланк протокола и медленно поднял глаза:

— Пока ни в чем.

— Бросьте играть в игры! — Антон сорвался на крик. — Меня арестовали в подъезде собственного дома!

— Задержали… Вас задержали, чтобы обеспечить явку для дачи показаний. Теперь перейдем к делу. Догадываетесь, о чем пойдет разговор?

— Мое интервью, — мрачно предположил Антон.

— Вы уже в курсе, что вас приняли за Юрия Златорунского? — спросил дознаватель.

— Меня в это посвятили. Скажите, как к вам обращаться?

— Петров Николай Иванович, дознаватель, сотрудник полиции.

— Так вот, Николай Иванович… К дому Мясоедова я привез свою мать, она там работает.

— Знаю…

— Меня обступили журналюги. Чтобы отвязались, я наговорил им всякой фигни.

— С этим как раз ясно, — говоря, Петров постукивал колпачком от ручки по протоколу. — Но меня интересует конкретная фраза. На вопрос репортера о людях, которые могли хотеть смерти Мясоедова, от вас поступило заявление, что один из этих людей — вы. Что это значит?

— Да я даже не слышал этого вопроса! — воскликнул Антон. — Не знаю, откуда они его взяли!

— Тогда зачем отвечали?

— Я отвечал на другой.

— В чем его суть?

— Какой-то очкарик спросил, есть ли у Мясоедова недоброжелатели. Я отшутился, сказал, что один из них я.

— Вы и в самом деле его недолюбливаете?

— Нет.

— Тогда зачем так сказали?

— Я же говорю, пошутил!

— Из своего опыта знаю, что в каждой шутке… — начал Петров.

— Есть доля правды, — закончил фразу Антон. — Но правда заключается в том, что я не хочу, чтобы моя мать работала в этом доме.

— Только и всего? — удивился Петров.

— Я сказал правду.

— Перейдем ко второму вопросу.

— А он есть? — насмешливо поинтересовался Антон.

— Зря смеетесь.

— Я не смеюсь. Я скорблю.

— Скорбеть будете позже. Сейчас отвечайте. Как вы попали в кабинет Мясоедова перед обрушением и что там делали?

— Я принес и поставил на стол поднос с водой и таблетками. Должен объяснять почему?

— Мне это известно — вас попросила мать. Она уже дала показания.

— Чего же тогда спрашиваете?

— Спрашиваю, значит нужно! — Петров понемногу наглел. — Как долго вы там пробыли и что делали?

— Поставил поднос и сразу ушел. Выходя из кабинета, столкнулся с Мясоедовым.

— Он сообщил об этом.

— Вот видите!

— Ну что ж, так и запишем. Утром передам дело в Следственный комитет. Пусть там с вами разбираются.

— Но я же сказал правду!

— Вот пусть и разбираются… — дознаватель склонился над протоколом. — Фамилия, имя, отчество, год рождения…

Антон вышел на крыльцо полицейского отделения и непроизвольно поежился — к ночи похолодало. Он закурил, медленно спустился по ступеням и побрел в сторону улицы, где еще ходили автобусы. Не пройдя десяти шагов, он увидел, как впереди мигнули фары. Антон обернулся, позади никого не было. Раздался звук открывающейся дверцы и кто-то крикнул:

— Антон! — голос был женский.

Он пригляделся, узнал «Лексус» Татьяны и, подойдя ближе, спросил:

— Что вы здесь делаете?

— Жду вас.

— Зачем?

— Вам, как и мне, известно, что адвокат советовал держаться ближе друг к другу. — Она вгляделась в его лицо: — Все нормально?

— Нет, не нормально.

— Это плохо… — Татьяна вернулась за руль и кивнула на сиденье рядом с собой. — Садитесь, по крайней мере, подвезу вас до дома. Уже поздно.

Он сел в машину, и они выехали через дворы на улицу.

— Что теперь? — спросила Татьяна.

— Завтра мое дело передадут в Следственный комитет.

— Даже не знаю, как реагировать.

— Послушайте, — Антон заинтересованно повернулся к ней, — вы сказали, что ваш отец — педант. Значит, он предсказуем. И если обрушение потолка — спланированное покушение, оно должно было сработать идеально. Ведь так?

— Вы это у меня спрашиваете? — удивилась Татьяна.

— Я не спрашиваю, я рассуждаю. Вот смотрите… Тот, кто планировал покушение и знал распорядок дня вашего отца, легко мог вычислить время, когда он сядет за стол. В конце концов, его могли контролировать через окно или из коридора…

Татьяна возразила:

— Нет, не могли! На окне плотные шторы и жалюзи. Дверь, когда он работает, всегда плотно закрыта. Постойте… — она замерла. — Вы считаете, что потолок подорвали?

— Не исключаю.

— Домашние не слышали взрыва.

— Взорвать можно так, что никто не отличит звук взрыва от шума при обрушении.

— Вы так говорите, как будто знакомы с этой спецификой.

— В том-то и дело…

— Что? — не поняла Татьяна.

— Я с этим работаю.

— Вы взрывник?

— Как бы вам объяснить… Проектирую системы катапультирования. Если конкретнее — стреляющий механизм.

— Но это не имеет отношения к делу.

— Стреляющей механизм, чтобы вы знали, оснащен пиропатронами.

После тяжелой паузы Татьяна проговорила:

— В таком случае вы идеальный подозреваемый.

— Если вы мне не поможете, — сказал Антон.

— Но чем я могу помочь?

— Ваш отец не впустил криминалистов в свой кабинет. Так?

— Не впустил. Но завтра они туда попадут.

— Мы попадем в кабинет раньше криминалистов! — Антон энергично потер руки, словно заряжаясь на дальнейшие действия. — Можете меня туда провести?

В глазах Татьяны появился азарт, и она решительно кивнула:

— Могу!

В дом Мясоедова они проникли беспрепятственно — у Татьяны были ключи. Не встретив никого на своем пути, Татьяна и Антон вошли в кабинет. Картина разрушения была ужасающей. Основной зоной бедствия оказался угол, где стоял письменный стол. Искореженное кресло и сам стол теперь были погребены под слоем гипсокартонной трухи и обломками барельефной лепнины. Поверх этого апокалипсического хаоса «возлежали» две металлические балки.

Антон подошел к освещенному аквариуму и постучал по стеклу ногтем:

— Хорошо, что он уцелел.

— В момент обрушения отец курил сигару и кормил своих рыб.

— Что ж, давайте будем смотреть.

— Мне обязательно? — спросила Татьяна.

— Вы можете постоять в стороне, — Антон подошел к балкам, посветил телефоном и оглядел торцовые поверхности. Потом порылся в мусоре и растащил обломки гипсокартонных полотен. Вытащил пучок проводов, пластмассовые и металлические детали.

Татьяна нетерпеливо спросила:

— Ну что там?

— Подождите… — минут двадцать Антон изучал обломки, потом огляделся и остановил взгляд на сенсорной панели, вмонтированной в стену возле двери. — Здесь установлена система «умный дом»?

— С недавнего времени — да, — ответила Татьяна. — Тупая прихоть небезызвестной вам Виолетты.

— Слышал ее по ящику.

— И как вам?

— Сказать честно, не очень.

— И здесь вы — в точку! Она редкая бездарь. Ни голоса, ни внешности. Ничего! Отец вложил в ее раскрутку целое состояние.

— Дало результаты? — спросил Антон.

— Если бы дало — вам бы понравилось.

— И то правда… — Он вернулся к начатой теме: — Мы говорили про систему «умный дом».

— Из-за этой идиотки отцу пришлось делать ремонт.

— Давно закончили?

— Месяц назад.

— И это многое объясняет… — Антон внимательно огляделся.

— Что именно? — уточнила Татьяна. — Вы что-то обнаружили?

— Мне нужно понять…

— Да что же?! Что?! — нетерпеливо прокричала она.

— Тише. Не то весь дом перебудите, и сюда сбежится народ. Нам это не нужно.

— Тогда объясните, что вы нашли.

Антон нехотя ответил:

— Здесь был взрыв…

— Боже мой!

— Точнее — четыре одновременных микровзрыва в местах крепления балок.

— Четыре?! — поразилась Татьяна.

— Благодаря одновременным, синхронизированным взрывам ослабленный металл срезало, и обе балки рухнули вниз.

— Вы сказали — ослабленный металл? Что это значит?

— Чтобы минимизировать силу взрыва и предопределить результат, металл предварительно подготовили, скорее всего, подпилили… — продолжая разговор, Антон шарил взглядом по кабинету.

— Что вы ищете?! — не выдержав, спросила Татьяна.

— Пусковое устройство — прибор или предмет, с которого был послан импульс на таймер. Таймер, как я думаю, вмонтирован в систему «умного дома». Про взрывы с отсрочкой во времени слышали? — Татьяна помотала головой, и Антон продолжил: — Получив сигнал с пускового устройства, таймер по прошествии заданного времени подал сигнал на четыре заряда, заложенные на концах балок. Думаю, там были пиропатроны.

— С чего вы взяли?

— Рядом с ними установили дымовые извещатели.

— Система «умный дом» предусматривает пожарное оповещение, — заметила Татьяна.

— Но здесь есть две нестыковки. — Антон загнул палец: — Во-первых, извещатели не были подключены к электропитанию. — Он загнул еще один палец: — Во-вторых, их здесь четыре. По нормам на такую площадь достаточно одного.

— Значит, бутафория? — догадалась она.

— Скорее камуфляж. Расчет сделан на то, что после взрыва разорванные детали пиропатрона смешаются с деталями извещателя. Но, по-моему, на это глупо было надеяться. Любой мало-мальски подготовленный специалист заметит несоответствие. Другой вопрос, есть ли такие специалисты в полиции, и захотят ли они глубоко копать.

— Ответ очевиден, — усмехнулась Татьяна. — Глубоко копать — это навряд ли.

Антон прошелся по кабинету:

— Теперь мы знаем, почему обрушился потолок, но мы не знаем, с помощью чего был инициирован взрыв. Что послужило пусковым устройством? И почему взрыв прогремел раньше?

— Нам никогда в этом не разобраться, — Татьяна растерянно огляделась.

— Не скажите… — Антон присел возле поломанной столешницы, поднял и отшвырнул серебряный поднос, порылся в мусоре. — Ничего не понимаю…

Татьяна подошла и присела рядом:

— Что такое?

— Помогите мне! Ищите крупную настольную зажигалку с припаянной фигуркой пантеры!

— Зачем?

— Ищите, говорю!

Перерыв все вокруг, Татьяна сказала:

— Ее здесь точно нет.

— Это я вижу, — Антон встал на ноги и, вытерев руки платком, отряхнул испачканные брюки. — Но где же она? Куда подевалась?

— А с чего вы взяли, что она тут была?

— Я брал ее в руки и пару раз щелкнул… — он замолчал и пораженно схватился руками за голову. — Я сам инициировал взрыв…

— Вы в своем уме? — осведомилась Татьяна.

— Да-да… Я зашел в кабинет на несколько минут раньше Мясоедова, щелкнул зажигалкой, сигнал пошел на таймер, и через несколько минут все взорвалось.

— По-вашему, настольная зажигалка с пантерой — пусковое устройство?

— Это все объясняет! Понимаете? — Антон радовался, как будто совершил беспрецедентный прорыв в науке. — По замыслу преступника, прикурив сигару, ваш отец сам должен был инициировать отсроченный взрыв. Таймер отпускал ему время на то, чтобы он покормил рыб. В двенадцать тридцать пять он садится за стол, еще через минуту — бах! И все кончено. Сбой произошел в тот момент, когда пришел я, щелкнул зажигалкой и досрочно запустил взрыв!

— Получается, что вы спасли жизнь моему отцу, — сказала Татьяна и с благодарностью взглянула на Антона.

Купаясь в ее взгляде, Антон ощутил радость, которая граничила с безоговорочным счастьем. Но он вырвал себя из этого дивного состояния и задал прозаичный вопрос:

— Куда делась зажигалка?

— Ее могли забрать после взрыва, — предположила Татьяна. — Однако здесь не было посторонних. Я знаю точно, отец говорил.

— Значит, преступление совершил или член семьи, или кто-нибудь из обслуги, — произнеся эти слова, Антон почувствовал неловкость — его мать входила в число последних. — Разумеется, моя мать ни при чем.

— Об этом можно было не говорить. — Татьяна сосредоточилась, перебирая что-то в уме. — Вряд ли в этом деле замешана обслуга. Скорее член семьи. И это не моя мать, она сюда не приходит… — Татьяна подняла глаза: — Остается одна Виолетта!

— Думаете, она так ненавидит вашего отца? — поинтересовался Антон.

— Я в этом уверена.

— Виолетта очень хорошо обеспечена. Зачем ей избавляться от дойной коровы?

— После смерти отца в ее руках окажется все.

— Тогда это в корне меняет дело. Но мы едва ли докажем ее причастность. Будем надеяться, что следствие во всем разберется.

— Не надейтесь… — Татьяна взяла его за руку и потянула в коридор. — У меня появилась идея.

— Куда мы идем? — спросил Антон.

— В комнату Виолетты.

— Не сходите с ума! Что мы ей скажем?

— Виолеты нет, она сейчас поет в ночном клубе.

— Откуда вы знаете?

— Есть информаторы.

Они прошли через весь большой дом и проникли в темную комнату. Татьяна щелкнула выключателем, вспыхнул свет.

— Зачем?! — заволновался Антон.

— А как, по-вашему, я буду искать зажигалку? — Татьяна выдвинула ящик туалетного столика и, порывшись в нем, отправилась в гардеробную. Спустя несколько минут вышла оттуда с фиолетовой сумочкой. — Я же говорила, что Виолетта — полная идиотка! — Она открыла сумку, вынула из нее зажигалку с пантерой и через мгновенье — еще одну, точно такую же. — Но их здесь почему-то две!..

— Значит, все-таки, Виолетта… — с грустью констатировал Антон и огляделся. — Найдите мне пинцет или маникюрные ножницы.

Татьяна отыскала в туалетном столике и то и другое. Антон разобрал обе зажигалки.

— Так и есть… — он посмотрел на Татьяну. — Одна снабжена дистанционным пусковым устройством, которое срабатывает при включении пьезоэлектрического воспламенителя. Вторая — обыкновенная зажигалка. Могу предположить, что после обрушения Виолетта планировала поменять зажигалки местами. Но ввиду несвоевременности взрыва и того, что ваш отец остался в живых, она успела только забрать. Возникает вопрос: почему позже она не подкинула в кабинет вторую?

— Потому что отец поставил у кабинета охранника, и тот никого туда не пускал!

— А потом она уехала в клуб, — Антон кивнул головой. — Это я понял… Но, послушайте! Вернувшись из клуба, Виолетта обязательно подкинет зажигалку!

Татьяна взглянула на часы и быстро сказала:

— Если только вы сейчас их соберете, и мы обе вернем на место. Виолетта вот-вот будет здесь!

Ошибаясь, трясущимися руками, Антон собрал наконец обе зажигалки. Татьяна выхватила их у него из рук, закинула в сумочку и отнесла ее в гардеробную. Вернувшись, выключила в комнате свет.

Со двора послышались голоса, захлопали дверцы автомобилей, потом открылась входная дверь дома.

Татьяна прошептала:

— Бежим отсюда!

В кабинет Мясоедова они вбежали, когда нервное напряжение достигло предела. Голоса зазвучали в глубине коридора.

Закрыв за собой дверь, Татьяна снова прошептала:

— Успели!

— Что теперь? — тихо спросил Антон.

— Нам нужно спрятаться.

— Где? — он поискал взглядом укрытие и направился к высокой тумбе, на которой стояла модель парусника. — Идите сюда, за тумбой есть свободное место.

Опустившись на корточки, Антон прижал к себе Татьяну и почувствовал, как громко бьется ее сердце. Впрочем, его сердце билось еще громче. «Со мной происходит что-то особенное», — подумалось ему, но времени на осмысление этого не представилось. Из коридора послышались шаги, и дверь кабинета открылась.

Они одновременно привстали, чтобы сквозь снасти и паруса рассмотреть, что происходит. В кабинет вошла Виолетта, приблизилась к светящемуся аквариуму и поставила рядом с ним зажигалку, затем быстро исчезла.

Когда дверь за Виолеттой закрылась, Татьяна и Антон вышли из укрытия. Он взял зажигалку:

— Мы не ошиблись. Будем надеяться, что вторую, с пусковым устройством, она не успеет выбросить.

— Зачем нам это? — не поняла Татьяна.

— Будет уликой в деле, — ответил он.

— Все еще надеетесь на компетентное расследование?

— Я оптимист. Но если начистоту — мне мало что остается. Придется помогать.

— Кому?

— Следствию. — Антон снял пальто и встряхнул его. — Весь в пыли! И знаете, что самое печальное?

— Что? — Татьяна тоже встряхнула свое пальто.

— Неясно, что делать дальше. Совершенно очевидно, что Виолетта не могла организовать покушение в одиночку. У нее есть сообщник… — Антон вздохнул, сделал паузу, после чего спросил: — Проект реконструкции кабинета… Где он?

Татьяна удивленно замерла:

— В библиотеке. А что?

— Можно посмотреть?

— Идемте…

Она первой вышла из кабинета, он отправился за ней, но в коридоре они нос к носу столкнулись с матерью Антона. Заспанно щурясь, она сказала:

— Простите, Татьяна Аркадьевна, я вышла на кухню и вдруг услышала голоса. В такой ранний час… — Когда Валентина Сергеевна заметила Антона, она замолчала, и с ее плеч соскользнула теплая шаль.

Антон поднял шаль и протянул матери, но тут вмешалась Татьяна:

— Пожалуйста, ступайте в свою комнату. Мы с Антоном вам все потом объясним.

Взяв шаль, Валентина Сергеевна замедленно развернулась и, беспрерывно оглядываясь, направилась в свою комнату.

Библиотека находилась рядом с кабинетом. Войдя в нее, Татьяна включила свет и, переместив лестницу, достала с верхнего яруса крупногабаритную папку.

Антон бросился на помощь:

— Давайте я помогу!

— Отнесите на стол, — она передала ему папку и, спустившись с лестницы, отыскала в ней все, что касалось отцовского кабинета.

Антон развернул общий вид интерьера.

— Не кажется ли вам, что потолочный декор чрезмерен? — Он хмыкнул. — Посмотрите, какая бессмысленная конструкция нагромождена над столом.

— Между прочим, мой бывший муж — известный архитектор, — сдержанно сообщила Татьяна.

Антон задал осторожный вопрос:

— Проект делал он?…

Татьяна предполагала, что последует за ее ответом, но все же сказала:

— Внизу эскиза есть подпись.

— Юрий Златорунский, — прочитал Антон.

— Уверена, что он ни при чем.

— Я ни в чем его и не обвиняю… — Антон словно оправдывался.

— Нет обвиняете! — Татьяна покраснела и горячо прошептала: — Побойтесь бога… Он все же отец моей дочери!

Старательно, по местам сгиба, Антон свернул лист ватмана и вложил обратно в папку. Завязав тесемки, спокойно посмотрел на Татьяну.

— Что? — с вызовом спросила она.

— Ничего. — Он взглянул на часы: — Уже утро.

Завтракать они отправились в дом, где жила Татьяна. Он располагался на одной территории с домом Мясоедова, но на значительном удалении.

Мать Татьяны, Александра Васильевна, заварила свежего чаю, напекла оладьев и уже собралась уйти, когда Татьяна остановила ее вопросом:

— Катюша не просыпалась?

— Проснулась и снова заснула, — ответила Александра Васильевна. — Спросила: где мама? Что за страшный день… — Приглядевшись к Антону, она спросила: — Не вас ли вчера по телевизору показывали?

Он кивнул и с полным ртом промычал:

— Меня…

— Я без очков смотрела, подумала — это Юра. Потом надела очки и поняла, что не он.

— Моей вины в этом нет, — прожевав, ответил Антон. — Нас с ним перепутали.

— Немудрено, — заметила она. — Вы чем-то похожи.

— Юра вчера приезжал? — спросила Татьяна.

Александра Васильевна кивнула:

— Катюша ждала его с утра, а он явился в одиннадцать.

— Гуляли на улице?

— Гуляли, да что толку? — махнула рукой Александра Васильевна. — Весь час провели в беседке. Катя возилась с игрушками, а он точил лясы.

— С кем? — Татьяна покосилась на Антона, затем посмотрела на мать.

— Сначала разговаривал по телефону, потом с этой… — Александра Васильевна тоже глянула на Антона. — Не при посторонних будет сказано, с шалавой.

— С Виолеттой? — догадалась Татьяна.

— Ремонт в доме закончился. О чем еще говорить?

Татьяна встала из-за стола, по ее лицу было видно, она предельно сосредоточена:

— Камеры наблюдения включены?

— Да, а что с них толку? Неужели ты думаешь, что Юра украдет Катерину из беседки или из дома?

— Мама! — Татьяна повысила голос так, что Антон поперхнулся. — Ты слышала, о чем я тебя спросила? Камеры включены?

— Зачем так кричать? Как включили неделю назад, так и не выключали.

Татьяна стремглав бросилась к выходу, сказав Антону:

— Идите за мной.

Он встал и последовал за ней. По дороге, надевая на ходу пальто, спросил:

— Куда?

— Сейчас все увидите. — Войдя в небольшую комнату, Татьяна села за компьютер и, порывшись на рабочем столе, заговорила: — После развода со Златорунским я установила камеры наблюдения в тех местах, где он общается с дочерью.

— Втайне от него? — Антон сразу догадался, о чем идет речь.

— Одна из камер стоит на улице, в беседке, где свалены игрушки Катерины и где Златорунский вчера днем разговаривал с Виолеттой.

Антон придвинулся ближе к компьютеру.

— Где эта запись?

— Ищу… — Татьяна увеличила окно и прибавила звук. — Вот она!

Прижавшись друг к другу, они приникли к экрану. Там, в непосредственной близости от камеры наблюдения, торчали две головы, одна из которых, по всей вероятности, принадлежала Златорунскому, вторая — Виолетте.

— Ты меня любишь? — спросила Виолетта.

— В сотый раз говорю, что люблю, — ответил Златорунский.

— Обними меня…

— На нас в окно смотрит теща.

— Когда же все это закончится? — вздохнула она.

И он ответил:

— Сегодня.

— Я не понимаю…

— Возьми.

— Что это?

— Точная копия зажигалки, которая стоит на письменном столе твоего мужа. До двадцати минут первого ты должна заменить его зажигалку на эту и быстро уйти на безопасное расстояние.

— Далеко?

— Нет, далеко не отходи, следи за тем, чтобы поблизости никого не было. После взрыва сразу же беги в кабинет и поменяй зажигалки обратно. Зажигалка, скорее всего, будет у аквариума. Обычно он оставляет ее там. Все поняла?

— Все.

— Вопросы есть?

— Взрыв будет сильным? — спросила Виолетта.

Златорунский ответил:

— Ему хватит.

В комнату заглянула Александра Васильевна и сообщила:

— К отцу приехали полицейские…

— Хорошо, мама, — Татьяна нажала на паузу, взяла со стола флешку и вставила в гнездо. Записав на нее разговор в беседке, отдала флешку Антону.

— Возьми, пригодится.

— Спасибо, — Антон забрал флешку.

— Теперь тебе лучше пойти в дом отца и все рассказать следователю, — сказала она.

— А ты?

— Мне нужно побыть одной…

— Я понимаю. Жаль, что нам больше не нужно выполнять завет адвоката. Не будет ни театров, ни гостей, ни музеев… — Антон хотел сказать еще что-то, но не решился и, попрощавшись, вышел из комнаты.

По телевизору шел футбол. Перед Антоном стояла закрытая банка с пивом. Он сидел на диване и отсутствующим взглядом смотрел перед собой.

Футбол закончился, но Антон продолжал сидеть. Очнулся, только когда зазвонил телефон.

— Слушаю… — Он встал с дивана.

— Здравствуй, Антошенька. — Это была мать. — Ну как ты?

— Все хорошо.

— А почему голос невеселый?

— Голос — нормальный…

— Я так рада, что все обошлось. — Помолчав, Валентина Сергеевна заговорила тихо и вкрадчиво, стало ясно, для чего она позвонила: — Вчера утром в доме Мясоедовых, когда я встретила тебя и Татьяну…

— Не сейчас, мама! — перебил Антон.

— А когда? — расстроенно спросила она.

— Потом тебе все расскажу. — Антон искал повод закончить разговор, и ему на помощь пришел звонок, который настойчиво зазвонил в прихожей. — Мне нужно идти!

Он выключил телефон, распахнул дверь и замер от неожиданности. На пороге его квартиры стояла Татьяна.

— Знаешь, какой сегодня день? — спросила она.

— Четырнадцатое февраля. День всех влюбленных. — Антон взял ее за руку и повел за собой в комнату. Там протянул ей красное бархатное сердце.

Она взяла сердце и, глядя ему в глаза, сказала:

— Если не возражаешь, мы будем ходить с тобой в театры, в музеи и в гости всю оставшуюся жизнь. — Потом посмотрела в окно и счастливо улыбнулась.

За окном был ясный солнечный день.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.