Дорога

5.

Жаклин замерзла. Ужасно замерзла и вся дрожала. Она, видимо, разнежилась за последний год в комфортабельном и богатом Эйнслей-Холле, хотя раньше даже гордилась тем, что такие мелочи, как, скажем, погода, на ее самочувствие не влияют. «Ладно, главное — это не от страха, — уверяла она себя. — Я не боюсь ничего на свете. Я видела все и выжила — несмотря на то, что мне не всегда этого хотелось. Судьбе меня больше нечем напугать».

Блэкторн связал ее запястья очень крепко, руки затекли. Но она ведь и раньше знала, что он бессердечный негодяй. Жаклин доставляла удовольствие мысль, что она оказалась сильнее его. Что ж, в последние годы она зарабатывала на жизнь тяжелым трудом, а Николас Блэкторн — всего лишь никчемный щеголь, занятый только собственными удовольствиями. Неудивительно, что над ним чуть не взяла верх женщина, которую он в два раза превосходит ростом и весом!

Ну, правда, приходится признать, что он ослаб после того, как она отравила его крысиным ядом. Не проведи он двое суток в борьбе со смертью, то, конечно, справился бы с ней легче. А ей уже давно не приходилось ни с кем драться. Да, она все-таки разнежилась, а это опасно.

Жаклин перекатилась на другой бок. Ей были слышны голоса из соседней комнаты. «Что они собираются со мной делать? — подумала она равнодушно. — Может, просто передадут властям, а может, Блэкторн сам намерен отомстить мне…» Местные власти ее не пощадят. Во-первых, она иностранка и по собственному опыту знает, что англичане иностранцам не доверяют. Во-вторых, она хотела убить аристократа, человека, принадлежащего к высшей касте. Неважно, что это самый порочный, самый бесчестный человек, когда-либо ступавший на землю Британии!

Жаклин было холодно и неудобно. Бренди высохло, но платье было порвано в нескольких местах, волосы свисали на лицо. Наверное, она выглядела, как все фурии, вместе взятые, однако это не смущало Блэкторна. Он насмеялся над ней, над ее гневом и ненавистью, и уже за одно это она готова была убить его.

Она проиграла… Впрочем, где-то в глубине души Жаклин чувствовала, что так и будет. С того самого момента, когда узнала, что он приехал в Эйнслей-Холл. Она заранее поняла, что обречена, жаль только, что ей не удалось увлечь его в эту пропасть за собой.

У нее болело все. Голова раскалывалась после того, как он несколько раз ударил ее, когда она пыталась выцарапать ему глаза. Он сделал это не задумываясь, без всяких колебаний! Впрочем, если бы они у него возникли, его бы уже не было в живых.

Жаклин повернулась на спину и уставилась в потолок. Отблески огня в камине отбрасывали на него причудливые тени. Сколько же потребуется времени, чтобы хоть как-то восстановить силы и решимость продолжать борьбу?

Дверь внезапно приоткрылась, и она вся напряглась, готовясь к худшему. Но тут же услышала знакомые звуки: Чарбон, царапая паркетный пол, пытался вскочить на кровать. Несколько раз он срывался и падал, но потом все-таки сумел забраться к ней поближе и начал облизывать ее своим маленьким шершавым язычком.

— Бедный малыш, — хрипло прошептала Жаклин. — Обещаю тебе, со мной все будет хорошо.

— Ты не представляешь, как это радует меня! — донесся из-за открытой двери ненавистный голос.

Она даже не повернула голову, как будто не слыша его. У нее практически не было больше никаких способов защищаться. Оставалось только молчать.

Жаклин упорно смотрела в потолок, когда он вошел в комнату. Минутой позже щенка оторвали от ее груди.

— У твоей хозяйки нет настроения с тобой целоваться, — ласково сказал Блэкторн. — И мы не хотим, чтобы ты слизывал бренди с ее одежды. Иди!

Он опустил песика на ковер и чуть подтолкнул его, но Чарбон опять полез на кровать.

— Ты так же упрям, как твоя хозяйка, — проворчал Блэкторн. — Тавви! — обернулся он через плечо. — Возьми этого парня.

Тавернер появился у кровати и осторожно взял щенка на руки.

— Что мне с ним делать?

Блэкторн не спускал глаз с Жаклин, и она, собрав остатки сил, постаралась остаться невозмутимой.

— Можешь утопить его, — сказал он. — Или сломать ему шею.

— Нет, не надо! — вырвался из ее горла крик. Жаклин тут же устыдилась своей слабости, но было поздно.

— Нет? — Блэкторн склонился над ней. — Ты просишь меня пощадить твою собаку?

Она уставилась в его темные безжалостные глаза. Как бы ей хотелось плюнуть ему в лицо, осыпать его проклятиями!

— Да, прошу, — с трудом выговорила она.

Блэкторн улыбнулся.

— Тавви, отнеси щенка экономке и скажи, чтобы она присмотрела за ним, пока не приедет Эллен.

На большее Жаклин и надеяться не могла, но душа ее не желала откликаться ни на какие проявления милосердия со стороны этого человека. Она сжала губы, не желая высказывать благодарность, но у него хватило ума и не ждать ее.

— И что мне сказать домоправительнице? — спросил Тавернер, задерживаясь в дверях.

— Как договорились, — сказал Николас, глядя ей в глаза и как будто не замечая пылающей в них ненависти. — Что Мамзель решила променять свою тяжелую работу на роль любовницы английского джентльмена.

— Нет! — опять крикнула Жаклин.

Блэкторн усмехнулся и, протянув руку, внезапно погладил ее по щеке.

— Чего ты так испугалась, дорогая? Я ведь не сказал, что действительно собираюсь переспать с тобой, — пробормотал он. — Это всего лишь версия для слуг Эйнслей-Холла. Ты ведь, наверное, не рассказала Эллен о своем прошлом? Напрасно. Если бы она знала, то подняла бы всех на ноги, чтобы помешать мне. А теперь она решит, что ты просто купилась на удовольствия и деньги, как и большинство твоих соотечественниц.

— Помешать в чем? — хрипло спросила Жаклин.

В глазах его появилась усмешка.

— Пока и сам не знаю. Решу по дороге. Ты сама пойдешь в карету, или мне применить грубую силу?

— Лучше сдай меня властям!

— Не сомневаюсь, что ты бы это предпочла, но слишком уж хлопотно. К тому же мне все-таки как-то не нравится, когда меня травят, и часть моей души требует возмездия. Ты ведь понимаешь меня, Жаклин? Решила же ты посвятить свою жизнь мести, посчитав почему-то, что это я виновен в гибели твоих родителей. Может, и мне захочется поступить так же.

— Так убей меня сейчас! — в отчаянии воскликнула она.

Он лишь со слабой улыбкой покачал головой.

— Не хочу лишать себя удовольствия потянуть время.

— Добровольно я никуда не пойду.

— Ну что ж, подавить сопротивление — не меньшее удовольствие, — сказал Блэкторн.

Только сейчас она заметила, что он держит в руках белый шелковый шарф. Через минуту ей заткнули рот, обвязав концы шарфа вокруг головы. Жаклин понимала, что сопротивляться бесполезно: он не остановится ни перед чем.

Блэкторн приподнял ее и посадил на кровати. У нее закружилась голова, но она гордо выпрямилась, изо всех сил стараясь не показать, как ее качает.

Блэкторн был одет по-дорожному — зловещий знак. Сверкающие черные сапоги, отороченный серебром черный камзол, небрежно повязанный шарф… Сам дьявол во плоти! Ему остается лишь спуститься в ад. И взять туда с собой ее.

Он закутал ее в яркий зеленый шелковый плащ, застегнул его у горла и натянул ей на голову капюшон. Жаклин не сопротивлялась. Блэкторн знал, что плащ принадлежит Эллен, но это его не остановило.

— Не хочу, чтобы они поняли, что ты уходишь не по собственной воле, — пробормотал он. — Между прочим, они тебя не любят, Тавви это понял. Считают чересчур гордой. Они придут в восторг, узнав, что ты подняла для меня юбки!

Жаклин ринулась на него, забыв, что ее лодыжки связаны, и чуть не упала. Блэкторн вовремя поймал ее.

— Так не терпится смотаться отсюда? — усмехнулся он. — Ты права, мы злоупотребляем гостеприимством. — Блэкторн поднял ее на руки. Плащ окутывал ее тело, капюшон скрывал лицо. — Очень романтично, — сухо сказал он. — Надеюсь, ты будешь вести себя благоразумно, иначе мне придется причинять тебе боль, а мне бы этого не хотелось. Слуги вряд ли придут тебе на помощь, даже если поймут, что тебя увозят силой. Смирись, Жаклин. Тебе не остается ничего другого.

Она всегда умела смотреть правде в лицо и понимала, что он прав. Сейчас — во всяком случае, в течение нескольких часов — она будет полностью в его власти. Ей надо беречь силы. Потому что рано или поздно ее час придет. И вот тогда Николас Блэкторн узнает лично, что такое ад!

Сэр Энтони Уилтон-Грининг смотрел из окна кареты на проносящийся мимо в дымке облаков пейзаж. Его бы воля, они бы остались в Мидоулэндс, пока погода не наладится. Но зато ненастье было хорошим предлогом, чтобы ехать не верхом, а в великолепной карете Кармайкла. Эллен знала, что у него прекрасная новая лошадь, что он не любит замкнутых пространств, таких, как карета. Ему было бы нелегко убедить ее в том, что он предпочитает находиться с ней вместе в карете на протяжении десяти часов.

Эллен улыбнулась ему, откинув золотистые волосы со лба, и Тони улыбнулся в ответ. Она была одной из немногих, кого не пугали его размеры. Кармайкл звал его «Гора», а его последняя любовница, весьма изобретательная оперная певица, придумала для него более пикантное прозвище.

Тони вздохнул с сожалением, подумав, что будет скучать по Карлотте, скучать по ее безудержной чувственности и энтузиазму в постели. Вряд ли такой энтузиазм можно найти в женщинах света. Он смирился с мыслью, что брачные отношения в свое время будут для него лишь скучным ритуалом, совершаемым в темноте под одеялом. Но, может быть, он найдет в браке если не плотские, то какие-то иные радости?

И уж конечно, их с избытком могла бы дать Эллен Фицуотер! Она очаровательна, невинна, умна — пожалуй, даже чересчур — и бесконечно ему предана, как хорошо обученный спаниель. Как настоящий англичанин, Тони очень любил собак. Ко всему прочему Эллен очень мила — соблазнительные изгибы тела, великолепная кожа. Ну просто роза! Лишь через какое-то время после того, как безукоризненно правильная мисс Стелей разорвала их помолвку, он понял, что ему прекрасно подходит Эллен. Но Тони считал, что еще несколько лет может позволить себе погулять на свободе.

Тони был человеком сильной воли и желаний, но особенно он гордился собственной терпимостью. Судьба была к нему благосклонна: большое состояние, титул, любящие родители. Женщины находили его внешность привлекательной, он был удачлив в игре и спорте, имел множество друзей. Если он понимал что-то слишком уж хорошо, то умел делать вид, что этого не замечает. Он мог терпеть рядом собой дураков, хоть и без удовольствия, — просто был слишком ленив, чтобы поступать иначе.

Эллен почти сумела нарушить все его тщательно выстроенные планы, но это произошло не сразу. Тони слишком хорошо знал свет и понимал, что в свой первый сезон она не станет сенсацией. Он следил за ее успехами и был готов вмешаться, если какой-нибудь предприимчивый молодой человек сделает ей предложение, но, как он и думал, молодые лондонцы не обладали достаточно хорошим вкусом, чтобы оценить ее тонкую красоту. Тони твердо верил в святость брачных уз и моногамию и слишком хорошо относился к Эллен, чтобы предложить ей вместо замужества что-то другое. Но его общение с нареченной невестой мисс Стенлей привело к тому, что он стал еще больше ценить блага и радости холостой жизни. И он не спешил променять их на верность единственной женщине.

Тони считал, что впереди у него масса времени, пока Эллен тихо живет в Эйнслей-Холле, как вдруг Кармайкл объявил о помолвке сестры. Энтони было решил выставить свою кандидатуру, но передумал. Он считал себя порядочным человеком, а Кармайкл убедил его, что Эллен по уши влюблена. Если бы не это, то он бы что-то предпринял. Но он поверил другу и решил присмотреть себе другую невесту. К сожалению, Эллен никто и в подметки не годился.

Когда тот идиот обманул ее и она спешно уехала из Англии, Тони просто не успел с ней увидеться. Потом был заключен этот непонятный Амьенский пакт, и она вернулась из Франции с этой таинственной женщиной-поваром.

Он приложил максимум усилий, чтобы Эллен снова стала вести себя с ним легко и свободно. Поступок ее жениха принес ей больше боли и страданий, чем Тони думал сначала. Ей надо было дать время окончательно прийти в себя. Тони по-прежнему считал, что у них обоих еще достаточно времени впереди. Эллен всего двадцать пять, и она еще успеет родить ему целый выводок детей, в том числе наследника. Год-другой можно подождать.

Беда в том, что его стало грызть нетерпение. Он уже начал подумывать, что был не прав и жить постоянно с одной женщиной не так уж и скучно, если эта женщина — Эллен. Тони был очень осторожен на Рождество, опасаясь, как бы праздничная суматоха и его собственное нетерпение не толкнули его на импульсивное решение. Он не видел ее с тех пор, решив не торопить события.

Но больше терпеть он не мог. Скороспелым это решение, пожалуй, уже нельзя было назвать.

Тони заерзал на сиденье, и Эллен взглянула на него.

— Я знаю, ты ненавидишь такие путешествия, — сказала она. — Ты не должен был так настаивать на том, чтобы сопровождать меня, Тони. Я бы вполне могла доехать одна. Бинни — прекрасная спутница, а кучера Кармайкла очень надежны.

Тони взглянул на «прекрасную спутницу», мирно похрапывающую рядом. Чепец слез у нее с головы, подбородок покоился на плоской груди.

— Надеюсь, что мое общество чуть-чуть интересней, — проворчал он.

Щеки Эллен окрасил нежный румянец.

— Конечно, Тони. Но мне жаль тащить тебя так далеко в эту ужасную погоду, тем более что мои страхи, возможно, нелепы. Но я не успокоюсь, пока… пока не удостоверюсь, что все в порядке.

— Что все в порядке с твоей поварихой, с Жаклин — так, кажется, ее зовут? Кстати, почему она не поехала с тобой? Уверен, что слуги Кармайкла хорошо бы ее приняли.

— Вообще-то, как правило, слугам она не нравится. Жаклин для них чужая, иностранка и слишком замкнута. Она не служанка, Тони. Она мой друг.

— Не хотел бы показаться ретроградом, дорогая, но ты не можешь дружить с поварихой. Слугам самим, как правило, не нравится, когда с ними обращаются как с друзьями. У них сильно развито чувство сопричастности своему классу, и их достоинство, как ни странно, этого не позволяет.

— Я же сказала тебе, что она не такая, как все. Я в большом долгу перед ней, и это не так-то просто объяснить.

— Ну и не нужно. Я тебе верю.

Эллен благодарно взглянула на него. Она не помнила, когда ее слова вот так просто принимались на веру.

— Спасибо, Тони.

«Она будет прекрасной женой и матерью, — подумал он. — Мягкая, чуткая, хорошо воспитанная… Вот только я не уверен, что она способна на физическую страсть».

— Все будет хорошо, — сказал он, отвлекшись от своих мыслей. — Николас, скорее всего, уже уехал, слуги отправились к себе, а твоя… подруга наверняка жалеет, что не поехала с тобой.

Внезапно Тони посетила неприятная мысль. Он вспомнил о существовании всяких сомнительных наклонностей у некоторых женщин, но вряд ли милая Эллен способна на такое.

— Она ведь просто друг? — неожиданно для самого себя спросил он.

Эллен удивленно взглянула на него:

— Конечно. Кто же еще? Мы не родственники, если ты это имеешь в виду.

— Я не об этом.

Единственное, что его слегка беспокоило в Эллен, так это ее упрямство. Нет, она не ласковый спаниель с шелковой шерсткой, а скорее терьер, который, рыча, не отдает свою кость. Уж как привяжется…

— Я не понимаю, о чем ты, Тони, — повторила она. — Мне бы хотелось, чтобы ты выражался яснее. Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду.

Будь проклят его длинный язык!

— Это не имеет к вам обеим отношения, — сказал он, надеясь, что Эллен довольствуется этим, но смятение на ее лице свидетельствовало об обратном. Тони вздохнул. Если он намерен жениться на этой женщине и зачать с ней детей, ему, наверное, следует незамедлительно начать ее сексуальное образование. — Видишь ли, иногда у женщин бывают особые взаимоотношения с другими женщинами…

Она все еще не понимала его.

— У нас с Жаклин очень близкие отношения. Но умоляю тебя, скажи, что в этом плохого?

«О бог мой!» — в отчаянии воскликнул про себя Тони.

— Временами женщины отдают другим женщинам предпочтение перед мужчинами, — сказал он прямо.

— Ну и что в этом такого? Я часто предпочитаю общество женщин обществу мужчин. У нас больше общего, нам не нужно говорить о такой ерунде, как охота, бокс или политика.

— Я думал, что политика тебя интересует, — обескураженно заметил он.

— В общем да, но многие другие вещи интересуют меня значительно больше, — откровенно сказала Эллен. — И все-таки я не понимаю, что ты имеешь в виду?

Тони взмолился про себя, чтобы проснулась мисс Биннерстон и положила конец этой пытке. Но проклятая компаньонка продолжала мирно храпеть.

— Некоторые женщины предпочитают не просто компанию других женщин, дорогая, а их тела.

Эллен сидела очень прямо, до нее медленно доходил смысл услышанного. Щеки ее стали пунцовыми.

— Ты хочешь сказать, что они?..

Тони кивнул, в конце концов это стало забавлять его.

— Вот именно, — сказал он.

— Но как… Нет, нет, пожалуйста, не говори! — воскликнула Эллен, но Тони предпочел проигнорировать последнюю фразу.

— Это трудно объяснить, — сказал он. — Ты ведь, видимо, даже не знаешь, что происходит между мужчиной и женщиной. Большинство приличных английских девушек очень невежественны в этих вопросах.

— Я знаю, — негромко сказала Эллен, удивив его. — Жаклин мне рассказывала.

Тони не стал уточнять, откуда это известно самой Жаклин.

— Весьма неподходящая тема для разговора с собственной кухаркой, — заметил он.

— Мы с Жаклин просто честны друг с другом. Ты прав: большинство английских девушек не знают, что происходит между мужчиной и женщиной. Я хотела знать и спросила об этом Жаклин.

— Ты могла спросить меня…

Она подняла на него удивленные глаза, но именно в этот неподходящий момент мисс Биннерстон соизволила проснуться.

— Дорогая! — воскликнула она, водружая на голову чепец вместе с париком. — Я, кажется, чуточку вздремнула. Я пропустила что-нибудь интересное?

Тони — спокойному, уравновешенному Тони — захотелось огрызнуться, но он, взяв себя в руки, сонно прикрыл глаза.

— Ничего интересного, мисс Биннерстон. Мы с Эллен говорили о погоде.

Среди добродетелей мисс Биннерстон явно отсутствовали такие, как такт и умение вовремя помолчать. Она начала без удержу болтать о затянувшейся зиме, и Тони закрыл глаза. Он больше ни минуты не мог смотреть Эллен в лицо и видеть на нем выражение шока — боялся, что не удержится и поцелует ее в губы, напугав всех.


Пока Николас Блэкторн нес Жаклин по длинным лестницам Эйнслей-Холла, у нее кружилась голова. Она недооценила его силу. Даже после изнурительной болезни ему, казалось, не составляло никакого труда отнести ее в карету. Он прав: сопротивление ничего не даст. Никто здесь не придет ей на помощь, даже если будет знать, что она покидает замок не по собственной воле. А вырваться из его железных объятий ей вряд ли удастся. Так что придется пока оставаться послушной.

Шел холодный дождь, когда Блэкторн вышел с ней на руках из замка, и легкий шелковый плащ не защищал ее от сырости. Но дрожать она себе не позволит! Он швырнул ее в угол кареты, а сам уселся напротив. Капюшон закрывал ее лицо, и Жаклин была рада этому. Она знала, что никогда больше не увидит Эйнслей-Холла, где обрела мир и покой, и ей не хотелось выглядеть сентиментальной, расставаясь с ним навсегда.

Вот эта-то сентиментальность и разрушила все ее планы! Если бы она решилась тогда, взяв большой нож, вонзить его в сердце Николаса Блэкторна, возможно, ей и удалось бы бежать до того, как кто-нибудь обнаружил бы его труп. А потом, эта история с Чарбоном… Много лет она не могла себе позволить привязаться даже к самому последнему из божьих созданий. Но когда Эллен подарила ей очаровательного черного щенка, она не смогла отказаться. И это погубило ее. Если бы она молча наблюдала, как Чарбон пьет яд, то Николас выпил бы его вслед за щенком.

Жаклин считала, что жизнь уже всему научила ее. Нужно никогда не уступать зову сердца, никого не жалеть даже на мгновение. Любовь к самому невинному существу может повлечь за собой собственную гибель. Но оказалось, что эта наука не пошла ей впрок…

Карета внезапно остановилась. Жаклин потрясла головой, чтобы сбросить капюшон, и встретилась глазами с Николасом.

Он задумчиво, с каким-то опасным интересом смотрел на нее.

— Мы следуем по нашему маршруту, — сказал он, и это совершенно ненужное заявление насторожило ее. — Не знаю, как долго мы будем ехать в первый день, но на то, чтобы убить тебя, у нас времени предостаточно. Не уверен только, развлечет ли это меня. — Он наклонился и вынул у нее изо рта кляп.

6.

— Не может быть, чтобы она уехала! — категорично заявила Эллен своему чопорному дворецкому.

Уилкинс всегда не любил Жаклин, он был недоволен ее особым положением в доме, и сейчас в его обычно непроницаемых глазах светилось торжество.

— Мистер Блэкторн персонально уведомил меня, что Мамзель будет сопровождать его в поездке в Шотландию. Сказал, что она устала от работы и решила, что есть другие, более легкие способы зарабатывать деньги.

«Ну чего еще можно было ждать от этой выскочки-француженки?!» — казалось, говорил его взгляд.

— Шотландия… Значит, Блэкторн знает, что Джейсон Харгроув ушел в лучший мир, — произнес за ее спиной Тони. — Иначе он бы сейчас несся в противоположном направлении.

— В Эйнслей-Холле практически нет связи с внешним миром, — заговорила мисс Рафферти с презрительной гримасой. — Пришло, правда, какое-то письмо для Мамзель — грязное, в жирных пятнах, — но они уже к этому времени уехали. Я оставила его в вашей спальне, леди Эллен. Но надо сказать, что мистер Блэкторн был не в форме. Если бы он и получил какое-то послание, мало бы что изменилось.

— Пьян? — с осуждением спросил Тони, беря Эллен за руку.

— Нет, сэр, болен. Какое-то время мы не были уверены, что он выживет, и я совершенно не знала, что делать. Ведь если бы он умер в вашем доме, что сказали бы люди?

— Они бы сказали, что Николас Блэкторн был безрассуден вплоть до самого своего конца, — усмехнулся Тони.

— Тони, они уверяют, что Жаклин уехала с Николасом, что она… она решила стать его любовницей! — Эллен, нахмурившись, повернулась к Уилкинсу. — Ведь ты это имел в виду?

Уилкинс тут же понял, что хозяйка его торжества не разделяет, и вновь надел на себя личину безразличия.

— Так сказал его светлость и подтвердил этот страшный слуга.

— Но она не могла… она не стала бы… Уехать, не оставив мне даже записки!

По щекам Эллен полились слезы. Все трое молча смотрели на нее. Глядя на горе своей обожаемой хозяйки, Уилкинс и Рафферти больше не торжествовали.

Тони решил взять дело в свои руки. Он отвел Эллен в ее спальню, усадил на кушетку и не позволил произнести ни слова, пока Уилкинс не принес бокал шерри. Сделав несколько глотков, она успокоилась.

— Ну, так-то лучше, — сказал он, взяв свой бокал и усаживаясь напротив нее. — Может, расскажешь, что тебя так расстроило? По-моему, ты просто устала от долгой поездки. Я знаю, что ты расположена к этой женщине, но не до такой же степени!

— Тони, я не просто расположена к ней. Жаклин спасла мне жизнь, и я не могу бросить ее в беде!

Помолчав какое-то время, Тони спросил:

— А почему ты считаешь, что она в беде? Я не хочу показаться высокомерным, но ведь то, что неприемлемо для знатной дамы, может вполне устроить простую женщину.

— Такую, как твоя любовница? — фыркнула Эллен.

Тони и глазом не моргнул.

— У меня нет любовницы.

— Не нужно мне лгать. Я знаю про Карлотту Дивайн. Кармайкл мне рассказал. Звучит интригующе, — добавила она мрачно.

Тони нахмурился.

— Это не его дело. А вообще-то мы расстались.

— Думаю, что ты получил отставку, — сердито заявила Эллен.

— Ты так считаешь? Не знаю, почему ты даешь себе труд интересоваться этим и почему ты пришла к такому выводу, — раздраженно откликнулся Тони.

Он явно был смущен, и в другое время Эллен это позабавило бы.

— Ну, хотя бы потому, что ты проводишь со мной так много времени. Твоя любовница, по-видимому, рассердилась на тебя и дала нам обоим временную передышку.

— Слишком уж ты фантазируешь, — заявил Тони. — В том числе и по поводу Жаклин. С чего ты взяла, что ей что-то угрожает? Почему ты не допускаешь, что она действительно просто нашла для себя более легкий заработок?

— Потому что она прекрасно знает, что ей вообще не надо зарабатывать на жизнь. Я хотела, чтобы она жила со мной как подруга, я бы ей ни в чем не отказывала. Но она согласилась поехать сюда в качестве повара.

Некоторое время Тони размышлял:

— А может, это любовь с первого взгляда? Блэкторн — лихой парень. Может, она преодолела свою антипатию к мужскому племени?

— Может быть, — сказала она с сомнением в голосе. — Ты прав: Ники чертовски привлекателен. Может, они с Жаклин действительно друг в друга влюбились?

Почему-то эти слова не понравились Тони.

— Уверяю тебя, в его силки попадали и более опытные женщины. Но что касается самого Блэкторна… Боюсь, что любовь вообще не имеет к этому отношения. Кроме всего прочего, ведь он, говорят, тут чуть ли не умирал. У них не то чтобы влюбиться, но и просто общаться времени почти не было.

— Жаклин не уехала бы с ним просто так!

— Дорогая Эллен, даже если уважаемая Жаклин и вообразила себе, что влюблена, уверяю тебя — Николас наверняка никаких романтических чувств не испытывал.

Эллен, сжав в руке бокал, покачала головой:

— Может, я действительно выдумываю всякие глупости, Гони. И мне просто надо смириться со случившимся. Но почему она не оставила мне прощального письма?

Неожиданно дверь приоткрылась, и в проеме появился радостно повизгивающий маленький черный щенок, а следом за ним — молоденькая служанка. Она нагнулась, чтобы схватить щенка, но тот быстро вскочил на колени к Эллен. Служанка, покраснев от смущения, неловко поклонилась.

— Прошу прощения, ваша светлость, он убежал от меня, а я поклялась миссис Рафферти, что глаз с него не спущу.

Она осторожно взяла на руки щенка, но уходить не торопилась.

— Ты хотела что-то сказать, Глэдис? — мягко спросила Эллен.

— Ох, ваша светлость, я бы не решилась вас побеспокоить, и миссис Рафферти оторвет мне голову, если узнает, что я была здесь и разговаривала с вами… Но Мамзель была всегда добра ко мне, и я не знаю, почему она разрешила этому мужчине увезти ее. Мне кажется, она этого не хотела. И почему, если у них все было по-хорошему, ей не разрешили взять Чарбона? — Она вдруг остановилась, с ужасом поняв, что, наверное, наговорила лишнего.

Эллен почувствовала, как к горлу ее подкатился холодный комок.

— Ты думаешь, что ее увезли против воли? — спросила она, пытаясь казаться спокойной.

Глэдис от ужаса вытаращила глаза.

— Не могу знать, ваша светлость. Я знаю только, что Мамзель взяла поднос с обедом для мистера Блэкторна, ушла и не вернулась… А когда они уехали, меня послали убирать в комнате мистера Блэкторна, и я увидела, что на полу валяются разбитые тарелки, а кровать вся растерзана.

— Мне не хотелось бы так говорить, но этому легко найти объяснение, — заметил Тони.

— Приступ страсти? — Эллен бросила на него мрачный взгляд. — Не думаю. Что еще, Глэдис?

— Я видела, как они уезжали. Он нес ее на руках.

— Она сопротивлялась? — уточнил Тони.

— Да нет вроде бы… — Глэдис задумалась.

— И все-таки, как она себя вела? — не отставал он.

— Мне не все было видно. Она была с ног до головы закутана в зеленый шелковый плащ ее светлости. А голова ее лежала у него на плече.

— Ну вот, видишь! Свернулась калачиком в объятиях любовника. Да еще в плаще, который у тебя стащила. Улетела на крыльях любви, забыв и о тебе, и о своей собаке. Верь после этого француженкам! Я всегда говорил, что у них нет ни стыда, ни совести.

— Извини, Тони, но мне хотелось бы сейчас побыть одной, — быстро сказала Эллен. — Я благодарна тебе за то, что ты вызвался сопровождать меня в такую ужасную погоду, но теперь тебе лучше переехать в гостиницу. Я сейчас просто не в состоянии вкусно накормить тебя, так как повара меня лишили, а занимать тебя беседой я тоже не могу.

Тони поднялся на ноги, в маленьком дамском будуаре он казался особенно огромным.

— Отнеси щенка на кухню, — сказал он Глэдис, и та бросилась выполнять распоряжение.

— Минуточку, сэр. — Девушка сунула руку в карман фартука и достала мятый лист бумаги. — Думаю, я должна отдать вам это, ваша светлость. Миссис Рафферти велела мне принести его ей, но я решила, раз письмо лежало в вашей спальне…

Эллен взяла письмо.

— «Гражданке Жаклин де Лорне». Странно, я не знала, что они все еще обращаются друг к другу так, и я думала, что фамилия Жаклин — Сашут. Но адрес правильный.

— Де Лорне… — задумчиво сказал Тони. — Мне знакомо это имя. Прочти письмо.

— Ни за что! — вспыхнув, ответила Эллен. — Это непорядочно. — Она ласково улыбнулась служанке. — Спасибо большое, Глэдис. Ты мне очень помогла.

Она закрыла за служанкой дверь и повернулась к Тони. Ей было трудно сопротивляться воле и обаянию Тони, но она твердо решила настоять на своем.

— А теперь, Эллен, скажи мне, — он надвигался на нее, — что за мысли бродят в твоей хитрой головке?

— Никаких, Тони, клянусь тебе! — Она изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал простодушно. — Ты почти убедил меня, что Жаклин позволила себе безрассудно увлечься. Мне будет недоставать ее, но что же я могу сделать? — Она притворно вздохнула и улыбнулась ему.

Тони и глазом не моргнул.

— Лгунья, — сказал он. — Я знаю тебя с колыбели, Элли. Не надейся обмануть меня. Сейчас ты больше, чем когда бы то ни было, уверена в том, что ее похитили.

И в самом деле, как она могла понадеяться обмануть Тони? Он видит ее насквозь.

— Плащ, — серьезно сказала Эллен. — Жаклин терпеть не могла этот плащ. Он ярко-зеленый, а подкладка красная. Жаклин говорила мне, что его надо сжечь. Она вообще пыталась научить меня одеваться. — Голос ее сорвался.

— Ну, что ты право, Эллен, — мягко сказал Тони. — Что ты ее хоронишь?

— Я не могу, Тони! Она никогда бы сама по доброй воле не надела этот плащ — тем более если бы за всем этим крылось что-то романтическое. Ей бы тогда хотелось выглядеть красивой…

— Ну хорошо, — сказал Тони. — Давай порассуждаем. Допустим, Николас увез ее силой. Зачем? Твой дворецкий сказал, что он был очень болен, пока находился здесь. Может, он слегка тронулся умом? У них ведь в роду были сумасшедшие.

— Не знаю. — Эллен упрямо покачала головой. — Знаю только, что Жаклин уехала с ним не по своей воле.

Тони дотронулся до ее плеча:

— Я не ошибусь, если выскажу предположение, что ты этого так не оставишь?

— Ни в коем случае! Жаклин спасла мне жизнь. И я ее не предам.

— Ты уже не раз говорила, что она спасла тебе жизнь. Может быть, расскажешь, как это произошло? — серьезно спросил он.

Эллен снова покачала головой:

— Это слишком сложно объяснить. Достаточно сказать, что она очень много для меня значит. И я не оставлю ее в беде.

— Когда я вернусь в Лондон, я смогу навести кое-какие справки, — предложил Тони. — Твоя подруга все равно скомпрометирована, так что не думаю, что это как-то повредит ей. После истории с Харгроувом все и так будут кричать: «Держи его!» Когда-нибудь Блэкторн все-таки засветится и тебе вернут Жаклин.

Эллен постаралась изобразить на своем лице благодарность.

— Ты очень любезен, — пробормотала она.

— К черту мою любезность! Признавайся: ты ведь не будешь сидеть и ждать каких-то известий, а поедешь искать их?

Притворяться было бесполезно — Тони слишком хорошо знает ее.

— Извини, Тони, но я должна это сделать. Ты можешь рассказать обо всем Кармайклу, чтобы он попытался остановить меня.

— Я ничего не буду ему рассказывать.

— Не будешь?

— Да и не сумею: в ближайшее время я его не увижу. Я поеду с тобой.

Эллен в восторге бросилась ему на шею.

— Ох, Тони, я знала, что всегда смогу на тебя положиться! — радостно закричала она.

Тони крепко обнял ее и прижал к себе.

— Помни об этом всегда, — сказал он, глядя на нее сверху вниз.

Ей вдруг показалось, что он сейчас поцелует ее, но это длилось лишь одно мгновение. Тони выпустил ее из объятий, отстранился и подчеркнуто небрежно спросил:

— Полагаю, ты не останешься здесь, если я попытаюсь отыскать их один?

— Ни за что! И не беспокойся за мою репутацию. Мы возьмем с собой Бинни и твоего лакея: никому в голову не придет ничего дурного. Мы их нагоним, вот увидишь! Ведь Николас и не подозревает, что мы его преследуем. Он, видимо, считает, что у бедной Жаклин нет никого на всем белом свете.

— Но все-таки не забывай, что свет жаден до сплетен, — предупредил Тони.

Эллен задумалась, ею вдруг овладели сомнения.

— Нет, Тони, я не могу так поступить с тобой, — сказала она наконец. — Если ты думаешь, что нас могут разоблачить, тебе лучше со мной не ехать. Я справлюсь сама. Мне просто невыносимо думать, что если… если все выйдет наружу, то… ты… то я…

Она смущенно улыбнулась ему, в глазах ее стояли слезы. Вдруг Тони заставят насильно жениться на ней? Этого она просто не перенесет!

Тони проигнорировал ее бессвязный лепет.

— Не беспокойся, дитя мое. Ни одна живая душа об этом не узнает. А пока что мне действительно лучше отправиться в «Корону и кабана» и заказать на ночь комнату. Я заеду за тобой завтра утром. Ты за ночь отдохнешь, и мы отправимся в погоню.

— Да благословит тебя бог, Тони! Просто не знаю, что бы я без тебя делала!

Она смотрела в окно, как он уезжает. В глазах ее все еще стояли слезы.

Эллен потребовался час, чтобы собрать нужные для дороги вещи, и еще один — чтобы уговорить Бинни поехать с ними. Хорошо бы дождь перестал — она не любила путешествовать в такую погоду. Да и Бинни всю дорогу будет ныть и жаловаться…

Эллен от души надеялась, что они найдут Жаклин к вечеру следующего дня. Внезапно она поймала себя на том, что думает исключительно о предстоящем путешествии.

Ведь рядом с ней еще двадцать четыре часа будет ее драгоценный Тони! «Какая же я все-таки! — осудила она себя. — Чуть ли не рада, что Жаклин похитили!»


Жаклин решила, что они едут на север. Ей этого никто не говорил — ее похитители вообще не давали себе труда разговаривать с ней, а Тавернер исполнял к тому же обязанности кучера, так что и между собой они почти не общались. Но она видела, как меняется пейзаж, и чувствовала, что воздух становится все более прохладным.

И это называется весна! Судя по всему, холодным равнодушным англичанам вообще не было дано ощущать смену времен года. Лето не избавляло их от ледяных ветров и холодных дождей, а начало апреля вполне могло сойти за декабрь. Жаклин просто застыла от холода. А в Париже, наверное, уже цветут каштаны, воздух тепел и мягок… Но на улицах по-прежнему заметны следы крови.

Она не верила в так называемый Амьенский мир и в сомнительное спокойствие, овладевшее Европой. Не верила, что французы готовы упорядочить свою жизнь, не верила обещаниям Бонапарта, она не верила ничему! Лучше уж быть здесь, в изгнании, — пусть даже пленницей человека, которого она ненавидит больше всего на свете. Ненависть к нему придавала ее жизни хоть какой-то смысл. Пока он в пределах досягаемости, возмездие возможно. А если возможно возмездие, значит, стоит жить!

Впрочем, поначалу, когда ее, связанную, с кляпом во рту, сунули в эту проклятую карету, жить ей не хотелось. Первое, что она сказала, когда Блэкторн вытащил кляп:

— А как же руки?

— А что с руками?

— Ты их не развяжешь?

Он сделал вид, что раздумывает.

— А где гарантии, что если я, как дурак, развяжу их, ты не бросишься на меня? Слово чести?

— Я не могу дать слово чести бесчестному человеку!

Блэкторн кивнул, в глазах его мелькнуло нечто похожее на усмешку.

— Я так и думал. Но мне что-то не хочется участвовать еще в одном боксерском мачте. Поэтому я пока воздержусь развязывать тебе руки. Если ты, конечно, не надумала приласкать меня и нарушить тем самым все мои планы.

— И в чем же они заключаются?

— Я думаю, что ты понимаешь меня лучше, чем кто бы то ни было. Может быть, я тоже решил сделать месть содержанием своей жизни! Ты меня дважды чуть не убила. Первый раз — отравленным бренди, а второй раз — голыми руками. Благодаря тебе я провел два самых несчастных дня в моей небогатой счастьем жизни.

— «Не богатой счастьем жизни»?! — с возмущением повторила Жаклин. — Почему же, интересно, ты считаешь свою жизнь несчастной? Ты голодал? Тебя били? У тебя растерзали родителей на потеху кровожадной толпы? Ты…

— А ты голодала? — прервал он ее. — Тебя били? Кстати, как тебе удалось избежать ненасытной гильотины? Я знаю, что твои родители погибли. Как же ты сумела спастись, Жаклин? Где ты провела последние девять лет?

— В монастыре, — буркнула она.

На его красивом лице заиграла презрительная усмешка.

— Что-то на тебя не очень подействовало благочестие монахинь. Разве Христос не учил нас подставлять другую щеку? Что я, по-твоему, сделал, чтобы заслужить такую ненависть? Я не стоял в толпе, не был членом Революционного трибунала. Думаю, если бы я в это время был во Франции, меня бы тоже приговорили к казни. По их представлению, я великолепный пример того, как низко пал правящий класс.

— Если ты забыл о своей вине, то не стану отнимать у тебя время и напоминать о ней, — сказала Жаклин, отвернувшись к окну.

Но Блэкторн взял ее за подбородок и безжалостно повернул ее лицо к себе.

— Освежи мою память, — сказал он мягко, однако взгляд его был таким же жестким, как и рука.

Жаклин вдруг почувствовала слабость. Она не хотела вспоминать тот разговор в саду в Сан-Дуте, вспоминать собственный стыд от того, что ее невинная влюбленность была втоптана в грязь. Вспомнить — значит пережить все это снова.

— Я нечувствительна к боли, — сказала она тихо. — Думаю, скоро ты убедишься в этом. Так что, если ты надеешься добиться от меня чего-нибудь силой, ты ошибаешься. Если ты, конечно, не извращенец и не получаешь удовольствия, причиняя боль другим.

Какое-то время Блэкторн не двигался.

— Я получаю удовольствие от другого, — мягко сказал он наконец. — Позволь, я тебе это продемонстрирую. — Он неожиданно наклонился и поцеловал ее.

Жаклин перенесла бы любое тяжелое оскорбление, даже побои, наконец, но к тому, что он сделал, она была совсем не готова. Не была готова к тому, что губы его на ее губах окажутся такими мягкими, не была готова к его нежности. Ведь на протяжении десяти лет с ней никто не был нежен!

Если бы у нее были свободны руки, она бы убила его. Сейчас ей не оставалось ничего другого, как покориться.

Блэкторн отпустил ее, откинулся на подушки своей изрядно потрепанной кареты и, прищурившись, посмотрел на нее.

— Немногому тебя научили в твоем монастыре. Придется мне заняться твоим образованием.

Сказав это, Блэкторн отодвинулся подальше и закрыл глаза, а ей снова ничего не оставалось, как наблюдать за ним в зыбком утреннем свете. Ее руки и ноги были по-прежнему связаны, губы влажны от его губ; она вся дрожала от гнева — и от какого-то еще необъяснимого ощущения.

7.

Жаклин было не привыкать к невзгодам и неудобствам. Но сейчас она так замерзла, что у нее сводило ноги, холод пробирал до костей. Она выжила, когда кругом были смерть и ужас, голод и жестокость. Поэтому теперь, сидя в дребезжащей и подпрыгивающей на ухабах карете, со связанными руками и ногами, она старалась убедить себя в том, что прошла через более страшные испытания. Убеждала, но плохо верила себе самой. Тогда ей хотя бы не досаждал Николас Блэкторн…

Он спал, несмотря на дребезжание кареты, на пронизывающий холод, на страдания своей пленницы. Спал как убитый, и Жаклин уже начала надеяться, что яд все-таки прикончил его. Надеялась, пока он не захрапел. Тогда она не выдержала и ударила его ногой по лодыжке. Блэкторн не проснулся, лишь пошевелился во сне, но храпеть на какое-то время перестал.

Ей надо было на что-то отвлечься, и она уставилась на своего похитителя. И как только она могла когда-то влюбиться в этого человека, пусть ей и было всего пятнадцать?!

Впрочем, несмотря на всю свою ненависть, Жаклин понимала, что ответ очевиден. Николас Блэкторн в свои двадцать два года был красив, как ангел. Золотистая кожа, темные волосы, ярко-синие глаза. Сейчас, через тринадцать лет, он уже не походил на ангела. Некогда безупречное лицо избороздили морщины, глаза впали, в темных волосах появилась седая прядь. Но он по-прежнему строен и силен, и женщины наверняка все так же сходят по нему с ума, все так же мечтают о нем… К счастью, она отказалась от этой мечты тринадцать лет тому назад. Но что же все-таки ей делать? Убежать? Убить его?

— Насмотрелась? — неожиданно спросил он, не открывая глаз. — В следующий раз, если ты лягнешь меня, я сделаю то же самое.

Жаклин, ничего не ответив, отвернулась к окну. Судя по всему, был уже полдень, а выехали они рано утром. Все ее тело болезненно ныло. Но она изо всех сил старалась держаться прямо.

Наклонившись, Блэкторн приблизил к ней лицо.

— Есть какие-нибудь просьбы? — спросил он вкрадчиво. — Чем я могу облегчить тяготы путешествия? — Он улыбнулся, и улыбка его не сулила ничего хорошего. — Может быть, остановить карету? Тебе, наверное, надо выйти?

Жаклин молчала. Уступив один раз, она уступит и второй. Лучше она будет сидеть, сжавшись в комок, пока не взорвется изнутри, чем примет от него какое-нибудь одолжение!

— Ну что же, проявим милосердие, — ухмыльнулся Блэкторн. — Все равно рано или поздно ты будешь на коленях умолять меня это сделать. Хотя, — продолжал он мечтательно, — на коленях ты могла бы сделать кое-что и поинтересней. Мне бы это больше понравилось.

Жаклин с трудом сдержалась, чтобы не броситься на него, но вовремя вспомнила, что руки у нее связаны.

— Наверно, воспитанницы монастыря и понятия не имеют, о чем я говорю, — пробормотал Блэкторн. — Ну что ж, это даже интересно. Я тебя научу.

Он дважды стукнул тростью по потолку, карета в очередной раз подпрыгнула, и Жаклин, не имея возможности держаться руками, свалилась прямо на него. Блэкторн поймал ее. Руки его были сильными, но не грубыми.

— Так не терпится, моя красавица? — поддразнил он. — Ну подожди хотя бы до постоялого двора.

Жаклин рывком отодвинулась от него.

— Ты собираешься привезти меня на постоялый двор? — спросила она. — А там не удивятся, что я связана?

— Я развяжу тебя, — сказал он беззаботно. — Надеюсь, что ты будешь вести себя прилично.

— Зря надеешься. Мне нечего терять. Если я закричу, может, кто-нибудь придет мне на помощь.

— Сомневаюсь, — лениво ответил он. — Ради бога, можешь попытаться. Но тут есть два обстоятельства. Первое — несмотря на твое прекрасное произношение, ясно, что ты француженка, а англичанин всегда примет сторону соотечественника. Второе — ты одета как служанка, а я как господин. У нас полно классовых предрассудков, никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь тебе. А впрочем, решай сама. Мой совет, хотя ты вряд ли его примешь, — подожди более подходящего момента. Если ты поднимешь шум, то кто знает, когда ты попадешь в нужник и попадешь ли вообще. А если подождешь, у тебя останется шанс убить меня.

Хорошо, что у нее связаны руки, а то она дала бы ему по физиономии!

— Ошибаешься, — сказала Жаклин ровным голосом.

— Это в чем же?

— Я, пожалуй, последую твоему великолепному совету. В самом деле: если я закричу и позову на помощь, то лишусь твоего общества, а мне сначала надо убить тебя.

— Какая великолепная кровожадность! — пробормотал он. — Я знал, что могу на тебя положиться. Протяни руки.

— Зачем?

Блэкторн вздохнул. Ему, видимо, надоели ее вопросы.

— Ты разве не чувствуешь, что карета замедляет ход? Мы почти приехали. Я, как джентльмен, развязываю тебе только руки, чтобы ноги ты могла развязать сама. Я бы, конечно, с удовольствием порылся в твоих юбках, но боюсь, что не сумею остановиться ниже колен, а тебе это, похоже, не понравится.

Жаклин молча протянула ему руки. Они дрожали от усталости и напряжения, но она ничего не могла с этим поделать, хотя ей была ненавистна эта демонстрация собственной слабости. Нужно беречь силы. Чуть окрепнув, она его уничтожит.

Жаклин пошевелила руками, пытаясь разогнать застывшую кровь, и вскрикнула от боли. Когда же она нагнулась, чтобы развязать лодыжки, выяснилось, что пальцы ее не слушаются. Николаса Блэкторна это, по-видимому, забавляло, потому что он не спускал с нее глаз.

Жаклин сумела удержаться и не упала, когда карета остановилась, но справиться с узлами ей не удавалось. Николас наклонился, оттолкнул ее руки и быстро развязал веревки.

— Может, ты и не торопишься, но я, черт побери, слишком уж долго сижу в этой проклятой карете!

Тавернер распахнул дверцы и опустил подножку. Николас легко выпрыгнул и, насмешливо улыбаясь, подал ей руку. Жаклин не собиралась опираться на нее, ей не нужна была его помощь. Но, как только она попыталась встать, ее ноги подкосились, и она машинально оперлась на руку Николаса Блэкторна.

Хозяин постоялого двора не знал, как услужить таким знатным господам. Он проводил их наверх по винтовой лестнице, показал, где находятся жалкие удобства, и провел в лучшие апартаменты, состоящие из двух крошечных комнаток, одна из которых, вероятно, считалась гостиной.

Николас толкнул Жаклин в кресло — толкнул достаточно больно, но она улыбнулась ему.

— Спасибо, дорогой.

Хозяин расцвел.

— У нас благородные останавливаются нечасто, — сказал он. — Мы сделаем для вас, ваша светлость, все, что в наших силах. Мы подадим все самое лучшее: вареную баранину — она достаточно мягкая даже для леди, — английский пудинг со взбитой сметаной.

— Вот и прекрасно, — ухмыльнулся Николас. — Моя жена проголодалась.

Фальшивая улыбка сошла с лица Жаклин. Она по-своему полюбила приютившую ее страну, даже притерпелась к холодной погоде и бесконечному дождю. Но английскую кухню она всей душой презирала.

Николас широко улыбнулся. Казалось, он читает ее мысли.

— Моей жене нужно привести себя в порядок, — заявил он. — Давай оставим ее одну, а ты пока приготовишь мне крепкий пунш. Э… тут ведь нет второго входа?

Хозяин все еще пребывал в состоянии восторга от того, что у него такие гости, и этот вопрос не показался странным.

— Нет, сэр. Здесь только одна лестница. У нас ведь скромное заведение, мы не привыкли к знатным постояльцам, и я боюсь, что…

Николас положил ему руку на плечо, мягко выставляя из комнаты.

— Все в порядке, хозяин. Я просто не хочу, чтобы моя жена заблудилась, если выйдет из комнаты. Я буду там, где хорошо видно лестницу, дорогая, — добавил он, оглянувшись через плечо.

— Лестницу видно с любого места, — заверил его хозяин.

Жаклин подождала, пока закроется дверь, и попыталась сделать несколько шагов. Это ей удалось с трудом, но она все-таки добралась до того места, без которого никто не обходится. Через несколько минут, почувствовав неимоверное облегчение, она вернулась в комнату и взглянула на себя в зеркало.

Ну и вид же у нее! Этот безобразный плащ Эллен, мятое платье с пятнами виски, спутанные волосы свисают на пепельно-бледное лицо. А глаза полыхают ненавистью. Слуги в Эйнслей-Холле наверняка не узнали бы в этой фурии спокойную, сдержанную Мамзель.

Жаклин плеснула на лицо воды, попыталась пригладить волосы, а потом решила, что все это неважно. Важно лишь придумать, как ей бежать от Николаса Блэкторна, пока не поздно.

«Слишком поздно для чего?» — спросила она себя. Все всегда оказывалось слишком поздно для ее семьи, для той невинной девочки, которой она была когда-то. У нее оставалось в жизни немного — трудно завоеванный покой и дружба Эллен. Но после того как в Эйнслей-Холл прибыл Николас Блэкторн, она все это потеряла. Единственное ее достояние сейчас — это ненависть. Ненависть, лелеемая годами. И, разумеется, она не убежит, пока Николаса Блэкторна не настигнет заслуженное возмездие!

Жаклин огляделась вокруг, как генерал, планирующий стратегию отступления. Рамы на окне слабые, слышно, как сквозь них свистит ветер. Ставен нет. Но если она выпрыгнет в окно, то, пожалуй, можно сломать ногу. Комната маленькая, по ней гуляют сквозняки, камин дымит. Стулья неудобные, стол не слишком-то чистый, пол покрыт старым ковром. Вид спальни тоже отнюдь не успокоил ее — главным образом потому, что там была только одна кровать. Большая, с пыльным пологом, в котором, скорее всего, полно блох. Интересно, как будет выглядеть его светлость, если на него нападут блохи? Он, наверное, и не видел-то их никогда.

Сама Жаклин была знакома со всеми паразитами: от блох и вшей до мясных мух и крыс. И, наконец, с самым презренным их видом — мужчиной. Она не боялась никого и ничего. Разве что собственной слабости.

В комнате появилась служанка — толстая, веселая, с подносом в руках, на котором лежали сыр и баранина. Жаклин с трудом удержалась, чтобы не отправить ее обратно; пришлось сказать себе, что, если она хочет победить, ей нужны силы. Она ничего не ела вот уже несколько дней — с тех пор как Николас приехал в Эйнслей-Холл, она просто забыла о еде, мысли у нее были заняты другим.

— Ваш муж объяснил мне, что я должна вам подать, — сказала девушка с горящими от любопытства глазами. — Он сказал, что вы особенно любите баранину.

Да, Блэкторн умел подмечать ее слабые места… Жаклин выдавила из себя улыбку.

— Очень люблю, — сказала она, садясь за стол.

— Меня зовут Герт, — сказала девушка. — Если вам что-то будет нужно, зовите меня. Я принесу вам сейчас таз и свежей воды…

— А как насчет свежего белья?

На девушку эта просьба произвела неожиданное впечатление: она обиделась.

— Я слышала, что благородные от нас отличаются, — сказала Герт, почесывая голову. — А может, это потому, что вы француженка? Им всегда все очень чистое надо…

Грязь под ногтями Герт, по-видимому, не вычищала по меньшей мере недели две.

— Да вот уж, такие мы глупые, — вздохнула Жаклин.

— Ну ладно. Я тут приберусь немножко и воду вам подогрею. Наверное, можно не торопиться: ваш муж засел внизу надолго. Мистер Хоскинс делает отличный ромовый пунш — лучший в графстве. А ваш муж, похоже, очень хорошо в этом разбирается.

— Это точно, — сказала Жаклин, рассматривая застывшее пятно жира на тарелке.

— Красивый он, ваш муж. Вы давно женаты?

«Герт, конечно, веселая неряха, но она знает, где должно быть у женщины обручальное кольцо, — подумала Жаклин. — И ей отлично видны мои пальцы, на которых и намека на кольцо нет».

— Нет, недавно. — Она взялась за вилку.

— Ну вот! Не везет мне. Наконец-то у нас появился богатый и красивый постоялец, и вот пожалуйста — женат!

Жаклин бросила на Герт понимающий взгляд.

— Хочешь развлечься с ним? — спокойно спросила она. — Я с удовольствием отдохну от него ночку.

Герт лишь слегка удивилась.

— Он красивый, — с готовностью повторила она.

— Вот и забирай его на здоровье, — пробормотала Жаклин, вновь решительно принимаясь за жирную баранину.

Вода была чуть теплая, грубое мыло докрасна драло кожу. Полотенца — жестче не бывает, камин продолжал вовсю дымить. Но Жаклин давно не чувствовала себя такой счастливой. «Ценить жизнь можно, лишь пройдя через цепь несчастий», — подумала она. Ей сразу вспомнился тонюсенький полузасохший кусок мяса с черствым хлебом, который она съела на холодной парижской улице после недельного голодания. Оно показалось ей вкуснее всего на свете. Жаклин тогда жевала жесткое мясо, не задумываясь, как давно его варили, вытирала горькие слезы. Ей было всего семнадцать, и в тот день она впервые продала себя. С тех пор она больше никогда не плакала…

Закутавшись в относительно чистую простынью, Жаклин открыла баул, который ей принесла Герт, и растерянно уставилась на его содержимое. Ей были знакомы эти буйные краски: кирпично-красная, пурпурная, зеленая, желтая, как канарейка. Ее собственная одежда всегда была лишь трех тонов — черного, коричневого и серого, что соответствовало ее положению старшей прислуги. А это явно были вещи Эллен.

Жаклин поняла, что в этих платьях будет похожа на попугая. Хуже того: Эллен — рослая, сильная, как крупный английский цветок, а сама она хрупкая, маленькая, на полфута ниже. Она просто утонет в одежде Эллен! Впрочем, это не столь уж и важно; плохо то, что бежать в длинной юбке будет трудно. Придется все это как-то переделать. Беда в том, что она не умеет шить.

Жаклин была способна испечь все, что угодно, — от бриошей до круассанов — и удовлетворить самый изысканный вкус. Но она и шва простого не могла сделать и до сих пор помнила выражение комического ужаса на лице матери, когда та рассматривала ее рукоделие…

Жаклин постаралась захлопнуть дверь в прошлое. Удивительно: прошло уже десять лет, а боль так свежа. Буль проклят Николас Блэкторн! Его присутствие вызвало к жизни воспоминания, которые, ей казалось, она давно похоронила.

В бауле не было ночной рубашки. Можно, конечно, считать, что он просто забыл о ней, но это наверняка не так. Кто бы из них ни паковал вещи — сам Блэкторн или этот его мерзкий слуга, — они, видимо, решили, что ночная рубашка ей просто ни к чему.

Герт принесла и портплед Николаса. Не испытывая никаких угрызений совести, Жаклин открыла его, вытащила одну из великолепных рубашек и надела. Рубашка доходила ей до колен, рукава закрывали пальцы рук. За последние десять лет ей не приходилось носить ничего более мягкого и элегантного. Жаклин тут же захотелось сбросить рубашку, но она передумала. В одежде Эллен — накрахмаленной, со множеством рюшек и оборок — спать неудобно. А свое платье, разорванное, жесткое от засохших пятен виски, она не наденет ни за что.

Нет, она останется в рубашке Николаса! А если сегодня ночью ей предстоит борьба с ним, то рубашка — это не хуже и не лучше, чем любая другая одежда.

Время тянулось медленно. Снова пришла Герт, убрала поднос с остатками еды и пожелала ей спокойной ночи. Жаклин в ответ чуть не пожелала ей удачной охоты. Хоть бы Николас напился до того, чтобы его привлекли пышные формы Герт! Она тогда сможет выспаться и немного восстановить силы. Сейчас у нее просто нет их совсем, а в том, что у Николаса на уме, сомневаться не приходится.

Конечно, она может и уступить. Наверное, ей придется так и сделать. Жаклин давно научилась отключать все свои мысли и чувства, когда какой-нибудь мужчина пыхтит, потеет и ерзает по ее телу. Только так она и выжила.

Но что-то заставляло ее сомневаться, что она сумеет так же вести себя с Николасом Блэкторном. Мужчиной, похожим на ангела, вышедшего из ада…


Николас явно пьянел. «Может, пора остановиться?» — подумал он. Хозяйский пунш, действительно отличный, благоухал корицей, мускатом и ромом. Правда, он никогда не был особым любителем именного ромового пунша. Прислуживавшая ему девушка была пухленькой, явно готовой ко всему и при всяком удобном случае задевала его могучей грудью. Тавви уже закрыл глаза и привалился к спинке скамьи. Проспит теперь часов шесть и проснется с головной болью…

Николас понимал, что хозяин мигом обеспечит кровать, чтобы переспать с этой служанкой, если увидит, что его это интересует. Но, черт побери, ему совсем этого не хотелось! Женщина наверху никак не выходила у него из головы. Он должен был постоянно напоминать себе о том, что это действительно видавшая виды женщина с острым языком, а не тот невинный ребенок, в которого он был почти влюблен так давно. Нельзя поддаваться этой слабости. Ведь, кроме всего прочего, она хочет убить его. И ей-то, конечно, и в голову не приходит, что он испытывает подобные чувства. Она помнит только, что когда-то он наотрез оказался от нее, и внушила себе, что это погубило ее семью. Она не знала, что за всем этим стояло его бешеное желание, что память о собственном циничном отказе выжгла всю его душу.

Весь ромовый пунш на свете не мог бы сейчас заставить его забыть ее. И так было все последние годы, хотя эти воспоминания тонули в кларете и бренди. Временами он целые дни, недели и даже месяцы не вспоминал о ней, и она уходила в сон, в мечту, переставая казаться реальностью. И вот она возникла в его жизни — разъяренная, готовая отомстить ему за все грехи, подлинные и воображаемые. Пожалуй, он даже по-своему понимал ее. Ненавидеть одного человека проще, чем ненавидеть правительство, кровожадную толпу или самодовольного старика-отца, который так долго старался собрать и увезти с собой свой капитал, что опоздал.

Николас понимал, что если бы он был более благородным человеком, то снял бы с ее плеч груз вины, дал ей возненавидеть, презирать и обвинять его, если бы ей от этого стало легче. Он мог бы подняться наверх и лечь с ней в постель: раньше он никогда не сомневался в том, что является вершиной его чувственных удовольствий.

Но, с другой стороны, он никогда не брал женщину силой. А Жаклин, без сомнения, можно было овладеть только так. «Во всяком случае, не сегодня», — холодно сказал он самому себе.

Ну и служанку он тоже почему-то не хотел, хотя не сомневался, что она будет стараться изо всех сил. Но просто не хотел — и все.

Николас встал, на удивление крепко держась на ногах, и прихватил с собой полупустую бутылку бренди.

— Пора идти к жене, — заявил он.

Служанка скорчила недовольную гримасу.

— Да она уж, наверное, спит, — уговаривала она. — А потом, разве не ты сказал, что у нее месячные?

Он что, действительно так сказал? Может быть. Николас пьяно ухмыльнулся.

— Ерунда. Мы не обращаем на это внимания. Она ведь француженка, ты знаешь.

Этого оказалось достаточно. Служанка, надувшись, удалилась на кухню.

Ступеньки лестницы были крутыми, но Николас умудрился подняться по ней, не пролив ни капли драгоценного бренди. Дрова в камине почти все прогорели, и Жаклин нигде не было видно. «Наверно, она в спальне, — подумал он. — Может быть, ждет в постели обнаженная? Или стоит за дверью с ножом, готовясь лишить меня жизни?»

Он осторожно приоткрыл дверь, и свет от камина слабо осветил лицо Жаклин. Она, несомненно, крепко спала. В этой большой кровати, с одеялом, натянутым до самого подбородка, она выглядела лет на пятнадцать, не больше. Николас показался себе сатиром, самцом на охоте. Он отступил, вернулся в первую комнату, оставив дверь открытой, и сел у огня. Он убеждал себя, что сидит так потому, что не должен спускать с нее глаз. Она может проснуться, подкрасться к нему сзади и вонзить в спину нож или учинить что-нибудь в этом роде.

Николас сделал еще один глоток. В желудке стало горячо. Он знал, что обманывает себя. Ему просто хочется смотреть на нее, спящую, и притворяться перед самим собой, что не было этих тринадцати лет и мир еще не сошел с ума.

А он еще не потерял свою душу…

8.

Сэру Энтони Уилтон-Гринингу не спалось, хотя постоялый двор «Корона и кабан» оказался довольно приличным заведением: постельное белье чистое, еда вкусная, винный погреб вполне сносный. Обычно Тони спал очень крепко, просыпаясь в одно и то же время — в одиннадцать часов дня. Но сейчас он понимал, что не может позволить себе подобную роскошь. Ему нужно уехать на рассвете, если он хочет отправиться в погоню один, без Эллен.

На самом деле ее присутствие, конечно, не помешало бы. Во-первых, нет никакой уверенности в том, что таинственная Жаклин предпочтет его покровительство покровительству Николаса Блэкторна. Даже если ее и увезли насильно — а он теперь в этом не сомневался, — она могла уже поддаться его чарам. Кроме всего прочего, Блэкторн может дать ей хорошее содержание, а к хорошему привыкают быстро. Самого же Тони ее сомнительные чары совершенно не интересовали. Французскому чертополоху он предпочитал английскую розу.

И все-таки он не мог позволить себе взять Эллен с собой. Он совершенно искренне убеждал ее в том, что если она поедет с ним, то об этом никто не узнает, но в глубине души сам в это не верил. В свете наверняка поползли бы слухи, а тогда он бы не выдержал и постарался, чтобы это стало известно всем. И срочно вступил бы в брак. Это бы многое упростило. Эллен при всем ее практицизме была, по сути, девушкой романтичной. Если он хочет на ней жениться — а он совершенно определенно этого хочет, — ему придется пройти через весь этот нелепый ритуал ухаживания, а это выше его сил. Он хочет жить хорошо и удобно с любящей нетребовательной женой. Такой, как Эллен. Быть уверенным в том, что она отлично ведет дом, в котором копошатся наследники. Тони очень надеялся, что его супружеские обязанности не будут чрезмерными. Он бы не хотел перенапрягаться.

Да, все-таки в скороспелом вынужденном браке много преимуществ. Не последнюю роль в этом будет играть чувство вины у Эллен и ее признательность. Она в этом случае не будет предъявлять к нему непомерных требований.

С другой стороны, Тони слишком хорошо к ней относится, чтобы нагружать ее чувством вины и благодарности. А потом, хотя этого и трудно ожидать, но вдруг непомерные требования придутся ему по вкусу?..

Нет, пусть уж лучше все идет своим путем. Он настигнет похитителей, привезет Жаклин обратно и по всем правилам попросит руки. А Эллен… Если уж ей будет позарез это нужно, он готов и поухаживать за ней слегка.

Слуга разбудил Тони в пять часов. Было хмурое утро. Кувшин теплого портера, ломоть ветчины и свежий хлеб несколько подняли его настроение. Он на редкость быстро справился со своим туалетом, завязав лишь то, что нельзя было не завязать, и со вздохом оглядел вычищенные ночью слугой ботфорты. Дождь прекратился, но в утренней предрассветной дымке уже были видны облака, готовые вновь пролиться на землю. Да, ничего не скажешь — прогулка в Шотландию не обещает быть приятной! К сожалению, Николас решил увезти свою добычу именно туда. Ну выбора в общем-то у него и не было. Даже если Блэкторн все еще надеется на то, что Джейсон Харгроув выкарабкается, он прекрасно знает, что все равно окажется персоной нон грата. Его обаянию обычно поддаются, но сейчас он зашел слишком уж далеко и у него хватило ума залечь на дно.

Тони было известно, что почти все поместья Блэкторна ушли на оплату карточных долгов. Последним продали Эмберфилдс, доставшийся ему по наследству от дяди Тиздейла. Оставались лишь небольшой дом в Лэйк-Дистрикт и охотничья хижина на границе Шотландии. Слуги уверяли, что именно туда он и отправился.

Тони тяжело вздохнул. Там, наверное, чертовски холодно в это время года и нет никакого общества. Он намеревался добраться туда как можно быстрее, забрать Жаклин, хочет она этого или нет, и вернуться в Эйнслей-Холл.

Конечно, не исключено, что Блэкторн вызовет его на дуэль: его предки так часто на них сражались, что привычка к дуэлям вошла ему в кровь. Тони оставалось лишь надеяться, что Николас не захочет за один месяц убить двоих.

Карета Кармайкла стояла перед таверной. Лошади были накормлены и хорошо отдохнули, слуга и кучер сидели на крыше кареты, ожидая его приказаний. Тони снова вздохнул: перспектива двухдневной поездки в карете, да еще в одиночестве, была малопривлекательна, но ничего не поделаешь. Если хорошую жену можно получить только таким способом, то он готов пройти через эти испытания.

Слуга Хастинг начал было слезать с крыши кареты, чтобы помочь ему, но Тони отмахнулся.

— Я сам, — сказал он, вскарабкался на подножку, плюхнулся на сиденье и закрыл за собой дверь.

В карете было темно. Рассвет с трудом просачивался в маленькое окошко, но было и так ясно, что он тут не один. На него невинно смотрели голубые глаза Эллен.

— Я решила избавить тебя от лишнего беспокойства и необходимости заезжать за мной, — сказала она.

Какое-то время Тони ошарашенно молчал. Мисс Биннерстон, сидя рядом с Эллен, как обычно, спала, да и его будущая невеста выглядела усталой.

— Очень благоразумно с твоей стороны, — наконец вымолвил Тони. — Как давно ты тут?

Эллен зевнула. Она слишком устала, чтобы притворяться.

— Давненько, — призналась она. — Боялась, что ты нарушишь свое обещание.

— Обещание?

— Ну да — взять меня с собой. Не сердись, Тони, мы тебе не помешаем. — Она наклонилась к нему, и он почувствовал аромат ее любимых цветочных духов, свежих, как весеннее утро. И как сама Эллен. — Пожалуйста, не отсылай нас!

Именно это он и собирался сделать. Но мольба в ее глазах и запах духов заставили его переменить решение.

— Я своих обещаний не нарушаю, — пробормотал он. — Но ты обещаешь меня слушаться, Эллен? Делать то, что я тебе скажу?

— Конечно, — с готовностью ответила она.

Интересно, что бы она сказала, если бы он приказал ей обнять и поцеловать его? Но это, разумеется, невозможно, поэтому он лишь взял ее за руку.

— Ловлю тебя на слове.

— Мы найдем ее, правда, Тони? — в голосе Эллен звучала тревога. — Николас ведь не обидит ее? Как ты думаешь?

— С чего бы ему это делать? Я вообще не понимаю, зачем он увез ее. Ты абсолютна уверена в том, что…

— Абсолютно, — твердо сказала Эллен. — Она бы ни за что не поехала с ним добровольно. Я верю в тебя, Тони! И надеюсь, что мы освободим ее до наступления ночи.

— Да, но они опередили нас на двое суток. Пожалуй, ты чересчур оптимистична, — проворчал Тони. — Ладно, в любом случае мы сделаем все, что в наших силах.

— Я уверена, что ты со всем справишься, Тони! Нас ждет прекрасное путешествие! — воскликнула она с горящими от возбуждения глазами.

Тони с тоской вспомнил свою удобную постель в Лондоне, свои сибаритские развлечения. А теперь вместо этого он должен тащиться в карете с двумя женщинами.

— Великолепно, — откликнулся он.

Вот если бы ему только удалось поскорее избавиться от присутствия компаньонки Эллен…


Она чувствовала запах пожара, видела, как огонь с треском пожирает старые деревянные балки, слышала крики слуг, оставшихся внутри дома, и рев разъяренной толпы.

Жаклин стояла на опушке леса, сжимая руку Луи, не в состоянии от ужаса сообразить, что их могут увидеть, и смотрела, как догорал Сан-Дуте — поместье, которым де Лорне владели вот уже триста лет.

Кругом раздавался свист, ругань. Ее мать куда-то волокли, отец с кровоточащей раной на голове еле-еле двигался следом за женой, не в силах защитить ее. Из дома продолжали раздаваться крики оставшихся в живых, пахло тленом, горящей плотью. Казалось, что ноги двух испуганных детей приросли к земле. Наконец она опомнилась и потащила брата в лес, подальше от жуткого зрелища.

Ее родители хотя бы пока еще живы. Их не разрубили на куски, не оставили в горящем доме умирать мучительной смертью. В толпе что-то кричали про Париж — если мать и отец дотянут до него, то их там будут судить. Сомневаться в их дальнейшей судьбе не приходилось: Мадам Гильотина уже начала выполнять свою страшную миссию. Но пока они живы, остается хоть какая-то надежда. А Жаклин тогда была достаточно молода, чтобы верить. Ради своего маленького брата и себя самой.

Их дорога в Париж была ужасной. Ее атласные вышитые туфли годились лишь для танцев на паркете и превратились в клочья уже на второй день. Луи все время плакал, не понимая, что случилось, звал няню Жанну-Мари и своего воспитателя.

Но месье Кото заперли в горящем доме — Жаклин видела в освещенном огнем окне, как он метался там. А милая добрая Жанна-Мари приняла сторону бунтовщиков; она шла следом за матерью и толкала ее лицом в грязь каждый раз, когда она спотыкалась…

На другой день Жаклин поменяла их шелковую одежду на грубую крестьянскую, кусок хлеба и сыр. Луи жаловался, что деревянные башмаки трут ноги, что он голоден. Жаклин пообещала ему, что если он будет вести себя тихо, то получит конфеты и мороженое, когда они доберутся до Парижа. А пока они вынуждены скрываться от банд разъяренных крестьян, и лучше забыть о новых нарядах.

Она, семнадцатилетняя, и он, двенадцатилетний, добрались до Парижа через неделю. Дойдя до дома дяди, они увидели, что их любимый добрый Антуан де Лорне повешен на фонарном столбе…

Эти ночные кошмары измучили ее. Почему ей не снятся счастливые дни, проведенные в Сан-Дуте, добрые лица родителей, маленький брат, беззаботный и любящий? Почему она помнит лишь смерть и отчаянье?..

— Снится что-то плохое, моя красавица? — раздался из соседней комнаты знакомый голос.

Какое-то время Жаклин не могла понять, где она, и обрадовалась, услышав этот голос. Но потом сразу все вспомнила и села на кровати, с облегчением убедившись, что она в ней одна. Было утро. Серый свет с трудом пробивался в окна, суля еще один мрачный, дождливый день.

— Наяву мне не лучше, — сказала она.

Она должна была бы уже научиться не раздражать его! Ей было видно, что Блэкторн сидит на стуле у огня, на полу стоит пустая бутылка. Услышав ее голос, он поднялся на ноги, красивый и опасный, и подошел к открытой двери. Жаклин хотела прикрыться одеялом, но не стала. Не стоит показывать ему, что она его боится, — он этим тут же воспользуется. В этой неравной схватке и так все преимущества на его стороне, не стоит давать ему в руки еще одно.

Блэкторн небрежно прислонился к дверному косяку. Ему явно не помешало бы побриться и переменить одежду. А также воздержаться от бренди.

— Что тебе от меня нужно? — резко спросила Жаклин, понимая, что вопросы задавать не время. Не сейчас, когда она сидит в кровати и на ней, кроме его рубашки, ничего нет.

Николас холодно улыбнулся.

— А ты как думаешь?

— Я не заблуждаюсь относительно твоих чувств ко мне, — спокойно сказала она. — Вряд ли тебе придет в голову насильно завладеть пленницей, когда рядом есть женщина, которая жаждет твоих милостей.

— Ты права, — согласился он, оставаясь на месте.

— Значит, речь идет о возмездии. Но тогда не проще ли передать меня властям? Мое слово против твоего ничего не будет значить.

— Не исключено. Но беда в том, что моя репутация слишком хорошо известна, тут много разъяренных отцов, и они в конце концов могут поверить тебе. Хотя что ты можешь сказать? Ведь ты пыталась отравить меня, — небрежно бросил он.

— Действительно, пыталась, — не стала отрицать Жаклин.

Она ожидала вспышки гнева, но в его глазах лишь промелькнула усмешка.

— Я так и думал, что ты в этом сознаешься, — сказал он. — Ну что ж, наверное, мне в самом деле стоит сдать тебя властям и продолжить свое путешествие без тебя. Проблема в том, что местные власти могут признать правым того, кто хотел убить меня.

— Конечно, если они хоть что-нибудь соображают.

— Тогда они тебя отпустят и даже, может быть, сочтут героиней, — задумчиво произнес Блэкторн. — Но ты ведь и в этом случае от меня не отступишься? Ты не признаешь свое поражение и не пообещаешь никогда больше не приближаться ко мне? Не откажешься от своего намерения сунуть мне под ребро нож?

— Не знаю. Может, мне удастся застрелить тебя.

— Для этого надо хорошо владеть огнестрельным оружием, а ты, насколько я понимаю, этим умением не обладаешь.

Жаклин пожала плечами. Она действительно мало что знала о пистолетах и ружьях, но надеялась, что, если представится возможность, сумеет на расстоянии двадцати шагов пулей размозжить ему голову.

— Есть еще яд, — пробормотала она.

— Конечно, — согласился Блэкторн, входя в комнату. — Поэтому тебе придется еще какое-то время побыть пленницей, пока я не найду способ обезвредить тебя.

— Способ очевиден, — сказала Жаклин, не спуская с него глаз. — Убить меня. Тогда я больше не доставлю тебе неприятностей.

Блэкторн сел рядом с ней на кровать и вытянул ноги. Она не отодвинулась, хотя ей этого очень хотелось.

— Ты бы, наверное, была довольна, если бы меня повесили. Правда, я слышал, что со знатью они больше так не поступают, но для меня вполне могут сделать исключение, — лениво сказал он.

— Может, тебе удастся этого избежать.

Блэкторн взглянул на нее, и хотя на его чувственных губах продолжала играть улыбка, темно-синие глаза смотрели холодно.

— Тогда меня будет преследовать твой призрак. Нет уж, благодарю покорно! Предпочитаю иметь тебя рядом и смотреть, как ты брызжешь ненавистью. Так спокойнее. — Он неожиданно наклонился и коснулся ее волос. — А потом, моя красавица, тебе ведь на самом деле не хочется умирать?

Жаклин молча смотрела на него. Прошло десять лет с того дня, как она стояла на мосту в центре Парижа и хотела броситься в холодные темные воды Сены. Десять лет с тех пор, как она выбрала жизнь и предпочла постоянную боль сладости забвения… Но если сама она не решилась лишить себя жизни, то Блэкторну это ничего не стоит. Все равно он повинен в гибели ее родителей, хоть и находился в то время в безопасном далеке.

Рука его от волос переместилась к ее горлу. Его пальцы были просто железными.

— Конечно, я могу и передумать, — пробормотал он. — Ничего не стоит сломать тебе шею. Хрупкую нежную шею, на которую не упал нож гильотины. Твоим родителям повезло меньше. Скажи мне, вся проблема в этом? Ты ненавидишь меня, потому что умудрилась спастись и чувствуешь себя виноватой, что не разделила судьбу семьи? Себя ты обвинять не хочешь и потому винишь меня?

Жаклин не шевелилась, пока его пальцы сжимали ее шею.

— Давай, давай! — сумела произнести она, приготовившись к смерти.

— Ну что ж, — сказал он и, неожиданно приблизив к ней лицо, прижался к ее губам в жестком быстром поцелуе.

Прежде чем она пришла в себя, Блэкторн успел выйти из комнаты и закрыть за собой дверь. Ее губы горели, горло болело, душа была опустошена. Жаклин сидела не двигаясь; она понимала, что горло болит не от его железной хватки, а от невыплаканных слез.

На следующий день, а затем и на второй он уезжал куда-то верхом, и Жаклин оставалась в комнате одна. Она понимала, что должна была бы хоть на время почувствовать облегчение, но вместо этого в ней разрастался гнев. Он просто мучает ее, отодвигая неизбежную расправу! Какой она будет, Жаклин не знала, и нервы у нее были напряжены до предела.

На третье утро Жаклин поняла, что больше не выдержит. Она устала ждать, когда на ее голову опустится топор, устала от грязного постоялого двора, от того, что целыми днями сидит одна, уставившись в огонь, что рядом с ней никого нет, одни лишь воспоминания. В конце концов она решила, что пойдет к нему и все выяснит.

Жаклин торопливо натянула на себя платье Эллен — наименее вызывающее из того, что выбрал для нее Тавернер, — заправила верх юбки в корсаж, сделав таким образом длину относительно приемлемой, и отправилась на поиски своего похитителя.

Внизу в это время никого не было: ни хозяина, ни его дородной жены, ни служанки, ни Тавернера. Жаклин заглянула на кухню, где обнаружила признаки жизни.

— Прошу прощения, мисс, — повернулась к ней скуластая, красная от печного жара кухарка. — Вам что-нибудь нужно? Могу подать вам завтрак — у нас есть ветчина, мясо, свежие бисквиты, портер и…

— Кофе у вас, наверное, нет? — спросила Жаклин с безнадежностью в голосе. Англичане пока не переняли у остальной Европы эту привычку, и она ни разу не пила кофе после того, как Николас Блэкторн увез ее из Эйнслей-Холла.

— Нет, мисс. Есть горячий чай. Я могу подать его.

— Пока не надо. Я ищу… — Жаклин растерянно замолчала, не зная, как ей назвать этого человека. Она помнила, что, когда они приехали на постоялый двор, Блэкторн назвал какое-то чужое имя — непонятно зачем. Ему нечего было бояться, что кто-то станет разыскивать ее. Никому она не нужна, кроме Эллен. Но что та может сделать?

— Вашего брата?.. — подсказала девушка.

— Да, брата, — согласилась Жаклин, внутренне передернувшись.

Их единственное сходство состояло в том, что оба они были темноволосы. Больше в них не было ничего общего. Николас Блэкторн — настоящий дьявол во плоти. Она же — мстящий ангел. «Ну, положим, ангел — это уж чересчур», — решила она, сумев улыбнуться.

— Где он?

Девушка явно смутилась.

— Не знаю, мисс. Я могу его поискать.

— Я сама его найду. Только скажи, куда он пошел.

— Я не могу сказать… — Девушка совсем растерялась.

Жаклин подошла к ней поближе. Она была меньше ростом, чем пышнотелая служанка, но в десять раз превосходила ее силой воли.

— Где он? — сердито повторила она свой вопрос.

— В спальне, вторая дверь по коридору, мисс. Но он там не один…

— Я так и думала, — сухо сказала Жаклин.

Она не дала себе труда постучаться и распахнула дверь, в полной уверенности, что Блэкторн развлекается там с какой-нибудь служанкой. Так оно и оказалось. Он спал, служанка бодрствовала. Готовая защищаться, она с опаской смотрела на Жаклин. Голова Николаса покоилась на полной груди девушки, розовое покрывало, видимо, позаимствованное из комнаты наверху, лишь частично прикрывало его. Жаклин молча смотрела на его оголенную спину, на длинные ноги, обвившиеся вокруг коротких полных ног служанки. В комнате стоял запах борделя: дешевых духов, пота и секса. Жаклин слишком хорошо помнила этот запах. Она постояла еще минуту, потом повернулась и вышла, тихо закрыв за собой дверь.

Жаклин чувствовала, что просто не может вернуться к себе в комнату, поэтому она выбежала в огород.

И села прямо на землю, дрожа от отвращения и стыда. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она немного успокоилась. Запах, стоящий в комнате, полуголый Николас Блэкторн на кровати, золотые монеты рядом на грубом столе — все это вызвало в памяти воспоминания, которые она, как ей казалось, сумела похоронить. Те, другие спальни, столбики монет…

Жаклин так погрузилась в прошлое, что даже не слышала, какой во дворе стоит шум. Раздавались чьи-то голоса, стук лошадиных копыт, звенели уздечки, кто-то приказывал поторопиться. Лишь добравшись до внезапно ожившей кухни, она поняла, что прибыли новые посетители.

Жаклин прошла через кухню, опасаясь, что на пороге внезапно появится Блэкторн, но он, судя во всему, еще спал. В помещении толпилось полдюжины усталых путников, которые пытались перехватить хоть какой-нибудь еды до отъезда дилижанса. Жаклин остановилась на пороге. В ее душе начала пробуждаться надежда. В самый беспросветный момент у нее неожиданно появился шанс на спасение.

Все решилось в течение нескольких минут. В дилижансе, направляющемся на север в Ньюкастл, было одно свободное место. Ей сказали, что она может занять его, если быстро соберется.

Дрожа от страха, Жаклин поднялась к себе в комнату. А вдруг Блэкторн ждет ее там? Но его не было. Как не было и денег. Не могла же она вернуться в ту комнату, где он спал со служанкой, и обшарить его карманы. Жаклин бросила в баул несколько самых скромных платьев, спустилась по лестнице и вышла во двор. Оставалась надежда на Тавернера.

Он сидел в карете, закутавшись в старое одеяло. На какой-то миг у Жаклин мелькнула безумная надежда, что, одурманенный виски и портером, он спит очень крепко и ей удастся незаметно позаимствовать у него денег. Но едва она открыла дверь кареты, Тавернер встряхнулся и недоуменно уставился на нее.

Жаклин воспользовалась тем, что он еще не совсем проснулся.

— Уже половина десятого, — недовольно сказала она. — Его светлость готов ехать.

Тавернер выбрался из кареты раньше, чем сообразил, что для половины десятого слишком темно и что вряд ли Блэкторн поручил бы ей поторопить его. Прежде чем он осознал свою ошибку, Жаклин схватила пустое деревянное ведро и обрушила его на голову слуги.

Тавернер рухнул наземь. «Убила?» — пронес лось у нее в голове. Хотя он тоже был ее врагом, все равно это всего лишь выполняющий приказ слуга. Если Жаклин и хотела кого-то убить, то только Блэкторна, да и то не была уверена, что сможет это сделать.

Однако размышлять было некогда. Жаклин оттащила бесчувственное тело в ближайшие кусты и через десять минут уже сидела в переполненном почтовом дилижансе. Колымага подпрыгнула и поехала. Жаклин, затаив дыхание, прислушивалась: не раздаются ли позади крики погони, если кто-то уже нашел Тавернера или Блэкторн проснулся. Но, кроме позвякивания уздечек и стука копыт, ничего не было слышно.

Жаклин откинулась на спинку сиденья, устало прикрыв глаза. Надо бы вознести благодарность богу, но бог, которому она молилась в детстве, был объявлен незаконным революционным правительством Франции. Как всегда, она могла полагаться только на себя.

Оставалось лишь надеяться, что этого окажется достаточно.

9.

Своим действительно ужасным характером Николас Блэкторн даже слегка гордился и не давал себе труда сдерживаться, если кто-то вызывал у него гнев. Он всегда был доволен, если человек, на которого он обрушивался, пасовал и отступал.

«Да, временами я веду себя так и с женщинами, доказывая тем самым себе, что отнюдь не джентльмен», — размышлял Николас, лежа на кровати служанки. В пустых глазах была какая-то животная покорность. Она, видимо, привыкла к тому, чтобы ею помыкали и даже били, и теперь с опаской смотрела в его рассерженное лицо. Но он вовсе не собирался ее бить. У него плохое настроение, но, черт возьми, не хулиган же он, в конце-то концов! Видно, был чертовски пьян и потому оказался в ее кровати ночью.

Женщина вышла из комнаты, понимая, что продолжения вчерашним играм не будет. Блэкторн взглянул на столик рядом. Монет, которые лежали на нем вчера, не было, да и карманы его штанов тоже отнюдь не потяжелели. Он сел на кровати, в висках у него стучало, глазам было больно смотреть. Да, перебрал, пожалуй.

Впрочем, с чего бы это ему винить себя? Почему вдруг в нем вспыхнула ненависть к этой грудастой девке, которая так старалась прошлой ночью? Николас терпеть не мог, когда люди копаются в себе, но глупость он презирал еще больше. Он прекрасно понимал, что дело не в этой женщине, а в нем самом.

На столике стоял кувшин с водой для умывания, на кровати покрывало из дамасского шелка. Принесла, наверное, откуда-то, готовясь к его приходу. Что же, зато теперь в его распоряжении холодная вода и пахнущее розой мыло. Можно смыть с себя следы ночных утех. Жаль, что мрачные мысли не смоешь.

Приводя себя в порядок, Николас прошел через кухню, где слуги перемывали горы посуды. Общая столовая, к счастью, была пуста. Николас тяжело опустился в кресло перед камином, не отказавшись от портера, который предложил ему хозяин, и уставился в огонь.

— Э-э… холодное утро, не правда ли, ваша светлость? — робко проговорил хозяин.

Блэкторн не удостоил его ответом. Трактирщик наверняка ждет от него вознаграждения за услуги служанки, но он не собирается платить дважды. Отчасти потому, что вообще жалеет, что впутался в это дело.

— Почтовый дилижанс только что отъехал, — нерешительно продолжал хозяин.

Николас лениво потягивал теплое пиво. Жаль, что это не кофе. Придется Тавернеру расстараться и добыть для него кофе, иначе он просто не выживет.

— В это время года пассажиров обычно мало, а в этот раз он был полон, — тянул свое трактирщик.

Николас наконец поднял тяжелые веки и посмотрел на него. Почему все они, эти трактирщики и хозяева постоялых дворов, независимо от размеров своих заведений, места их расположения, так похожи друг на друга? На протяжении последних лет он встречал десятки вот таких людишек — маленьких, суетливых. Из-за этого потом чертовски трудно вспоминать, где это он останавливался.

— Как интересно, — наконец вяло произнес он. — Это почему же?

Хозяин комкал в руках шляпу сомнительной чистоты.

— Дело в том, сэр…

Николас, злой и уставший, почти не слушал. Но внезапно в его голове молнией сверкнула ужасная мысль.

— Почтовый дилижанс?!

— Он отъехал полчаса тому назад, и в нем все места были заняты.

Николас вскочил на ноги, опрокинув кувшин с портером, из которого выпил лишь половину. Перепрыгивая через три ступеньки, он взбежал по лестнице и ворвался в отведенную им с Жаклин комнату. Как он и ожидал, она оказалась пуста.

На лестнице послышались чьи-то нетвердые шаги. Ну, если этот хозяин в отличие от всех других ничего не боится, то…

— Она убежала? — услышал он голос Тавернера.

Николас повернулся к нему и в сердцах чуть было не ударил его. Но некий комизм ситуации ослабил его ярость.

— Вот уж не думал, что тебя может одолеть женщина! — сказал он, вглядываясь в своего слугу: на голове его запеклась кровь, волосы были всклокочены.

— Я тоже, — мрачно сказал Тавернер. — Но это не женщина, а дьявол! Она чем-то шарахнула меня по голове, а потом, наверное, оттащила в кусты. Не знаю, сколько я там провалялся. Маленькая, а такая сильная.

Николас вспомнил, как они боролись с Жаклин в будуаре Эллен. Он только начал приходить в себя после того, как она подсыпала ему яд… У него до сих пор синяки не прошли.

— Это точно, Тавви. Ну ничего, они опередили нас всего на полчаса. Ты запряг лошадей?

— Готовы, ждут, — мрачно ответил Тавернер.

— Тогда расплатись с нашим раззявой-хозяином и быстро собери вещи. Я сам возьму вожжи. И дьявол меня побери, если я не догоню почтовую карету.


— Да ты никак в обморок грохнуться собиралась? — Голос крупной, краснолицей, пахнущей гусиным салом женщины звучал явно неодобрительно.

Жаклин хотела сказать ей, что если бы она была хоть немного знакома с мылом и водой, то в карете было бы чем дышать, но воздержалась. Хоть бы кто-нибудь догадался открыть окно и впустить свежего воздуха! Или, может, попросить кого-нибудь поменяться с ней местами? Она всегда плохо переносила качку на заднем сиденье.

Но она только резко покачала головой, пресекая все дальнейшие вопросы.

Жаклин знала, что со стороны представляет собой странное зрелище. Одно лишь то, что она путешествует одна, в не по росту большой и слишком яркой одежде, само по себе странно. А если учесть ее французский акцент, то можно счесть ее и опасной. Она изо всех сил старалась искоренить его до конца, но так и не сумела. Акцент был особенно заметен, когда она нервничала. А уж сейчас-то и подавно.

На сколько же ей удалось опередить Блэкторна? Жаклин не сомневалась, что он ринется за ней в погоню. Он не из тех, кто позволяет взять над собой верх. Даже если ему надоело играть с ней как кот с мышью, он не позволит ей ускользнуть от него. Благоразумный человек, разумеется, так бы и поступил. Но Николаса Блэкторна благоразумным никак не назовешь.

Жаклин надеялась, что ей удастся добраться до Ньюкастла. Это достаточно большой город, и она сможет затеряться в нем — просто раствориться в толпе. Этому она научилась. А Ньюкастл к тому же портовый город. Можно найти судно, отплывающее из Англии, и спрятаться от гнева и мести Блэкторна. Жаклин с горечью призналась себе, что Англия перестала быть ей домом. Для нее это кратковременное убежище больше не существует.

И Николас теперь для нее недостижим. Это тоже ясно. Чем дольше она находится рядом с ним, тем больше убеждается, что планы мести, так долго лелеемые ею, неосуществимы. И вовсе не потому, что она почувствовала к нему слабость. Он бессовестный мерзавец, отпетый негодяй, и ее сердце совсем не смягчилось по отношению к нему. В нем царит все та же ненависть.

«Но вообще-то я явно расслабилась, — упрекала себя Жаклин. — Слишком много ночей проспала в мягкой, чистой постели, привыкла к обильной и хорошей еде. У меня даже появилась подруга, с которой можно было беседовать. Конечно, это смягчает сердце и душу. Так и о планах кровавой мести можно забыть…»

А может, ей стоит признать свое поражение? В конце концов, это не он победил ее. Она сдается сама. Вот еще пара часов, остановка — и все, она вне его досягаемости.

Жаклин закрыла глаза, моля бога, чтобы он послал ей сон и отдых. Вот бы проспать эти несколько часов до Ньюкастла…

— Чего это мы так несемся? — вдруг запротестовал один из пассажиров. Он открыл окно, впустив внутрь освежающий воздух, и крикнул вознице: — Эй, ты! Давай помедленней, парень!

— За нами кто-то гонится, — заявила пахнущая гусиным жиром дама, выглянув в окно. — Но если мы будем так мчаться, карета опрокинется! Все тогда убьемся!

Началась паника. Все заговорили разом, перебивая друг друга. Но это все было ничто в сравнении с той паникой, которая поднялась в сердце Жаклин. Ей было ясно, что это за сумасшедший. На какой-то миг она совсем потеряла голову, решив выпрыгнуть из кареты на полном ходу. Блэкторн не сможет тогда считать, что одолел ее. Но она сидела далеко от двери, зажатая между двумя пассажирами. И потом, если она тогда — десять лет назад — сама добровольно не оборвала свою жизнь, то уж тем более не позволит это сделать Николасу Блэкторну!

Жаклин осталась сидеть на месте. Возница явно не собирался позволить себя обогнать, а вдруг он в этом преуспеет? В конце концов, Николас в этой бешеной гонке и сам может перевернуться. Случаются же с людьми чудеса. Случаются, но только не с нею.

— Они нас нагоняют! — закричала соседка Жаклин, бросив на нее негодующий взгляд. — Ясно, за кем это они гонятся! Это из-за тебя, дрянь такая, мы все убьемся!

— Я не понимаю, о чем вы… — слабо запротестовала Жаклин, но это не помогло.

— А-а-а, да она француженка! — взъярилась гусыня. — Может, шпионка! Остановите карету!

События развивались молниеносно. Карета Блэкторна, хоть и довольно потрепанная, была сделана в расчете на большие скорости. Она догнала громоздкий почтовый дилижанс в том месте, где дорога резко поворачивала. Возница не справился с лошадьми, дилижанс дернулся, съехал с дороги и перевернулся.

На минуту Жаклин увидела Блэкторна. Страшен, как предсмертное видение, — дьявол во плоти! Темные кудри развеваются по воздуху, лицо искажено яростью. А затем видение исчезло. Раздался жуткий скрежет, пассажиры попадали со своих мест. «Милосердный бог, видимо, сам решил распорядиться моей жизнью. Может быть, к лучшему», — пронеслось у нее в голове. Мир вдруг стал темным, душным, полным стонов и рыданий. Жаклин задыхалась: жирная гусыня свалилась прямо на нее.

А потом внезапно ее ослепил свет, и она смогла вдохнуть полной грудью. Толстуху с проклятьями оттащили от нее.

Блэкторн не обращал внимания на крики ее спутников. Он втолкнул Жаклин в свою карету, вскочил следом и захлопнул за собой дверцу. Тавернер, сидящий на козлах, тут же тронул лошадей. Жаклин успела заметить, что голова у него перевязана. «Надо было ударить его сильней, — подумала она. — Тогда я, может быть, успела бы попасть в Ньюкастл».

Перевернутый дилижанс остался позади. Бывшие попутчики Жаклин что-то орали им вслед, потрясая кулаками.

— Ты не собираешься как-то помочь им? — спросила Жаклин. — Может, кто-нибудь из них пострадал…

— Пусть радуются, что живы! — Голос Блэкторна дрожал от гнева. — Тебе тоже повезло, что ты жива.

Все тело Жаклин ныло, она до сих пор чувствовала запах гусиного жира. Единственный шанс на спасение был утрачен; она понимала, что второго у нее не будет.

— Как сказать, — ответила она. — Может, повезло, а может, и нет.

— Я был слишком терпелив с тобой, — сказал Блэкторн. — Этой ошибки я больше не повторю. Не люблю, когда меня принимают за дурака. И зачем тебе понадобилось разбивать голову Тавернеру? Удивляюсь, почему ты не нашла сначала меня.

— Я нашла, — созналась Жаклин, не подумав, стоило ли ей это говорить.

Какое-то мгновение он молча смотрел на нее.

— Наверно, я слишком крепко спал.

Жаклин с удивлением почувствовала, что краснеет. Оказывается, ее еще можно смутить! И это после всех испытаний, которые она прошла?!

— Да, спал ты крепко, — сказала она.

— Если тебе стало скучно, — издевался Блэкторн, — ты вполне могла к нам присоединиться.

Это оказалось последней каплей. В ней как будто что-то взорвалось. Не думая больше ни о чем, Жаклин бросилась на него… Минутой спустя она лежала на сиденье напротив, а он, навалившись на нее всем телом, железной хваткой сжимал ее запястья. Ей было трудно дышать, она судорожно хватала ртом воздух. Блэкторн ухмыльнулся, глаза его неожиданно потемнели. У нее вдруг мелькнула мысль, что ощущать на себе вес его тела гораздо приятнее, чем быть распластанной под тушей толстухи-гусыни.

— Однако к тебе вернулись силы, — заметила она с горечью.

— Ты что, действительно настолько глупа, что надеешься одолеть меня? — спросил Блэкторн. — Последний раз, когда ты на меня бросилась, я был еле жив, меня выворачивало день и ночь. Это ослабит любого, но, к счастью, только на время.

— Жаль, что я тогда не убила тебя!

— Не надоело тебе талдычить одно и то же? Конечно же, ты об этом жалеешь, мы оба это знаем. Но факт остается фактом. Как и то, что теперь ты в моих руках. Тебе не спастись от меня, как бы ты ни старалась.

— Слезь с меня! — злым голосом сказала Жаклин.

Какое-то время он, прищурившись, смотрел на нее, а затем, усмехнувшись, еще сильнее прижал свои бедра к ее телу. Жаклин почувствовала, как он возбужден, и ее охватила паника. Она попыталась сопротивляться, но, разумеется, безрезультатно.

— Не хватит ли тебе на сегодня? — сквозь злые слезы спросила она. — В кровати с этой девкой ты выглядел пресыщенным.

Блэкторн шевельнулся, и она испытала незнакомое ей доселе ощущение, которое затруднилась бы определить.

— Ты даже представить себе не можешь, как трудно меня пресытить, — ответил Блэкторн и прижал свои губы к ее губам.

Ее так уже целовали — нечасто, но целовали. Он терзал ее губы, пока они не раскрылись в ответ; его язык проник к ней в рот властно и грубо. Жаклин не двигалась, надеясь, что она не будет ничего чувствовать и сумеет уйти в себя, как это уже много раз бывало. В душе ее существовало заветное местечко, куда она прятала свою боль и отчаяние. Убежище, единственная ее защита…

Однако постепенно ею начало овладевать отчаяние. Сейчас это у нее не получалось! Блэкторн терзал ее рот жестко и грубо. В нем полыхало неистовое желание, и на какой-то сумасшедший миг Жаклин, закрыв глаза, поддалась его злой неуемной страсти. Груди ее налились горячей тяжестью; ей вдруг захотелось касаться его, ласкать так, как она никого никогда не ласкала…

Опомнившись, Жаклин начала отчаянно сопротивляться, пытаясь отбиваться ногами, но они были пригвождены к сиденью кареты его тяжестью. Она сопротивлялась тем сильней, чем больше понимала, что гнев ее должен быть в первую очередь направлен на саму себя.

Николас вдруг поднял голову и посмотрел на нее. Глаза его сверкали, дыхание прерывалось.

— А мне показалось, что тебе это начинало нравиться, — сказал он.

— Не льсти себе! — закричала она, извиваясь под ним. — Ты мне противен!

— Прекрати! — резко сказал он. — А то хуже будет.

Жаклин затихла. Что толку кричать? Силы их неравны. «Убью, все равно убью его!» — клялась она себе, глотая злые слезы.

Она не помнила, когда плакала в последний раз, и считала, что уже не способна на это. Сначала она радовалась тому, что избавилась от этой женской слабости, — в ее жизни не было больше места слезам, сожалениям, сетованиям на судьбу. Позднее, когда жизнь ее стала не столь невыносимой, она порой жалела, что не может облегчить свою душу слезами. Но их уже ничто не могло вызвать — ни воспоминание об ужасе, который она испытала при виде родителей на эшафоте, ни память о маленьком и голодном Луи, когда она видела его последний раз — в лохмотьях, с темными запавшими глазами. Она не плакала, вспоминая те ночи, когда продавала себя, чтобы накормить брата.

И вот теперь она лежала под человеком, который когда-то мог полностью завладеть ее душой, если бы только пожелал, и ей хотелось плакать. Плакать слезами той, пятнадцатилетней, у которой вдребезги разбили жизнь…

Неожиданно Блэкторн отпустил ее и пересел на скамью напротив. Он старательно расправлял помятые манжеты и съехавший набок шейный платок. Так старательно, как будто бы ничего важнее не было на свете.

Жаклин забилась в угол кареты, как можно дальше от него. Она чувствовала себя загнанным животным, хотя Блэкторн, казалось, полностью потерял интерес к ней. Но когда он поднял на нее глаза, она поняла, что это отнюдь не так.

— Я пропустил свой завтрак и утреннее бритье, — сказал он. — Не говоря уже о том, что ты могла бы удовлетворить другие мои запросы. Теперь ты должна возместить эти потери.

— Я с удовольствием побрею тебя, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ласково.

Блэкторн усмехнулся.

— В этом я не сомневаюсь, но думаю, что разумнее это поручить Тавви. Предпочитаю остаться с неперерезанным горлом.

Он откинулся на спинку скамьи, Жаклин невольно отпрянула, подобрав под себя ноги.

Блэкторн широко улыбнулся.

— Судя по всему, ты никогда не спала с мужчиной. Сознайся, что это так!

Жаклин сдержалась.

— Что ты от меня хочешь?

— Чтобы ты мне приготовила завтрак. Мы скоро остановимся у ближайшей таверны. Что-нибудь вкусное, чтобы поднять мне настроение. Может, омлет с ветчиной и грибами. Только без крысиного яда.

— Он необходим в качестве приправы, — огрызнулась она.

— Я официально назначаю тебя на должность повара, но с условием, что ты каждый раз будешь снимать пробу. Поверь мне, даже твоя ненависть ко мне не стоит того, чтобы испытать то, что испытал я. Яд — это крайне неприятно, уверяю тебя. — Блэкторн вдруг наклонился к ней и погладил по щеке. — Кажется, я оцарапал тебя, — сказал он мечтательно. — Обещаю, что побреюсь перед тем, как опять тебя поцелую.

Она резко откинула назад голову.

— Лучше вообще не делай этого. Тогда я забуду про крысиный яд.

— Договорились.

— Правда обещаешь? — недоверчиво спросила Жаклин.

— Беда в том, — сказал он ласково, — что я постоянно нарушаю свои обещания.

Жаклин была шокирована.

— Тебе незнакомо понятие чести?

— Не имею об этом представления, — спокойно ответил Блэкторн. — Я думал, что ты успела это понять. Человек чести не оставил бы пятнадцатилетнюю девушку одну в сходящей с ума стране. Особенно девушку, по уши влюбленную в него. Человек чести не стал бы наставлять рога своему приятелю, чтобы потом чуть не убить его на дуэли. И, наконец, человек чести не стал бы преследовать личного повара своей кузины просто за то, что у нее плохие манеры и она пыталась убить его. — Блэкторн пожал плечами. — Честь и благородство осложняют жизнь, моя дорогая. Поверь мне.

— Господи, как же ты мне противен!

— Ты повторяешься, моя красавица. Я знаю, что ты меня не переносишь, но зачем же говорить об этом без конца? Приготовь мне омлет, свари кофе — и можешь ненавидеть меня, сколько тебе заблагорассудится.

— Кофе? — недоверчиво переспросила Жаклин.

Николас усмехнулся — он был слишком проницателен, чтобы не уловить в ее голосе волнение.

— Тавернер всегда возит с собой для меня молотый кофе. На постоялых дворах на кофе рассчитывать не приходится, а я день, прожитый без кофе, за день не признаю. — Он хитро посмотрел на нее. — Будешь себя хорошо вести, получишь чашечку.

— Я стою значительно дороже, чем чашка кофе! — резко сказала она.

— Не знаю, не знаю. Наконец-то я нащупал твое слабое место. Кофе, Жаклин, — и ты дашь мне слово больше не убегать!

За чашку кофе она, пожалуй, заложила бы свое тело. Но не остатки души.

— Нет, — твердо сказала она, подавив разочарованный вздох.

— Тогда протяни руки, — устало сказал Блэкторн.

— Что?

— Руки, говорю, протяни! Или я…

Жаклин пришлось покориться, и Блэкторн связал ей кисти рук прочным шелковым шейным платком.

— Ноги связывать не буду, — сказал он. — Если решишь бежать, Тавернер теперь не колеблясь выстрелит тебе в спину. Он к тебе сейчас не очень-то расположен.

Жаклин молчала, кипя от злости. Ноги ей все равно пригодятся — если не для того, чтобы убежать, то хоть для того, чтобы отбиваться.

— Пожалуй, если ты мне улыбнешься, — лениво процедил Блэкторн, — то я все-таки позволю тебе выпить чашечку кофе.

Жаклин, нахмурившись, проглотила слюнки.

— Ну что ж, сойдет и это, моя красавица, — пробормотал Николас. Скрестив руки на груди, он с издевкой усмехнулся.

10.

Николас думал о Жаклин весь день, а потом и всю ночь, пока карета, подпрыгивая и дребезжа на ухабах, продолжала путь. Совершенно удивительная женщина! Что бы он с ней ни делал, как бы трудно ей ни приходилось, она не жаловалась, ни о чем не просила, не пыталась торговаться. Они были в дороге со вчерашнего утра, с тех пор как он вытащил ее из опрокинувшегося почтового дилижанса. Увидев, какая туша свалилась на нее, он и гроша ломаного не дал бы за ее жизнь. Но она оказалась целой, невредимой и по-прежнему преисполненной решимости довести свой план до конца.

Они несколько раз останавливались, чтобы поесть и переменить лошадей. Руки он ей развязывал только изредка. Она сидела, забившись в угол дребезжащей кареты, и не разу не пожаловалась. Николас по себе знал, как ей плохо, — у него так болело тело, будто бы его долго били. А ей-то каково? Ведь, помимо всего прочего, у нее руки связаны, и она не может ни за что ухватиться, когда они попадают в очередную колдобину.

Но Жаклин молчала, лишь изредка бросая в его сторону полные ненависти взгляды. Ночью она задремала, просыпаясь время от времени от толчков и ухабов. Когда на следующее утро он хотел помочь ей выйти из кареты, она от слабости чуть не упала, но сразу же сумела гордо выпрямиться. Блэкторн восхищался ею. Но не настолько, чтобы развязать ей руки, не настолько, чтобы приказать Тавви останавливаться чаще.

Вновь наступила темнота. Николас видел, что Жаклин смирилась с тем, что в дороге придется провести и эту ночь. Она не знала, что они несколько часов едут по земле Шотландии и уже недалеко до охотничьей хижины, до камина, до постели. Утомительному путешествию скоро конец.

Блэкторн не собирался говорить ей об этом. Сказать — значит дай ей надежду, поддержать в ней дух сопротивления, а он и так слишком крепок. Он сделал все, что мог, чтобы подавить его, но не сумел. Ничего, в охотничьей хижине он доведет дело до конца!

Странно, но что-то в нем сопротивлялось этим планам. Николас не хотел, чтобы она сломилась. Почему, он и сам не знал. Во всяком случае, не из чувства жалости или милосердия: они ему были неведомы. Он просто не представлял себе ее униженной и покорной — хотя это было очень глупо с его стороны. Не родился еще тот мужчина, с которым бы он, если захотел, не сумел бы справиться, а тут женщина… пусть и столь волевая, как Жаклин де Лорне. Для него это просто детская забава. Надо только отделаться от всяких глупых мыслей.

Он, конечно, уложит ее в постель. Скорее всего, она будет вырываться, как дикая кошка, — так уже было. Но она, без сомнения, умеет и мурлыкать — он поймал проблеск желания в ее красивых темно-карих глазах. Блэкторн был уверен, что придет день, когда она будет задыхаться от страсти в его объятиях.

Поразительно, но ничто и никогда — ни женщины, ни лошади — не вызывало у него столь острых чувств, как эта кровожадная маленькая Жаклин. Он почти жалел, что пройдет время и она станет похожа на всех остальных.

«Почти» — вот ключевое слово! Целых тринадцать лет мысли о ней преследовали его — мысли о ее судьбе и о его вине. Попытавшись отравить его, Жаклин искоренила в нем это чувство. Когда он с ней разделается, его больше не станет мучить совесть. Интересно, будет ли ему недоставать ее?..

Николас не был в Шотландии лет двадцать пять — он покинул ее еще маленьким мальчиком и больше не возвращался. Все эти годы ему было не до деревенских прелестей и рыбалок. Но сейчас, вспоминая прошлое, он понял, что будет рад побывать снова в Шотландии, даже в такое непредсказуемое время года, как весна. «Жить время от времени в деревне для всех полезно», — уверял в свое время дядя Тиздейл. Пожалуй, стоит задержаться здесь на некоторое время, обуздать строптивую Жаклин и не возвращаться в город до осени. Ему когда-то нравились места вокруг поместья его отца в Лэйк-Дистрикт. Он помнил, как прелестны были цветущие яблони, как вкусны свежие мед и сливки, как зелены холмы, как чисты голубые озера. Он и рыбалкой на этот раз займется — ведь в Шотландию едут-то главным образом порыбачить. Николас еще помнил, какой испытывал восторг, поймав лосося фунтов эдак на пять. А как эта рыба была вкусна, когда ее готовили на костре!

— Ты умеешь готовить лосося? Приходилось? — вдруг резко спросил он.

Жаклин подняла голову и удивленно посмотрела на него.

— Конечно. Я умею готовить все.

Это действительно так и было — она слишком устала, чтобы просто бахвалиться.

— Я поймаю утром лосося, — сказал он. — А ты приготовишь его на обед — если только пообещаешь не добавлять в него яд. Травить шотландского лосося — это преступление.

— Утром? — устало откликнулась она.

Карета в сумерках ехала все медленнее, и Николас глядел в окно на знакомый пейзаж. Охотничью хижину уже было видно. Минувшие годы не пошли ей на пользу — крыша местами провалилась, краска на стенах облезла.

— Ну что ж, моя красавица, ты, может, еще не поняла, но мы приехали. Путешествие окончено.

Николас ожидал, что Жаклин обрадуется и хоть как-то покажет это, но он ошибся. Ну что же, сам виноват. Она знает, что его планы в отношении ее отнюдь не благородны.

— Ну, и что будет потом? — равнодушно спросила Жаклин.

«Интересно, — размышлял Николас, — что же все-таки произошло с ней за те последние десять лет, которые она провела в монастыре? Что научило ее так умело прятать свои чувства и принимать вещи такими, какие они есть?»

— Потом? — откликнулся он. — Потом, моя милочка, ты приготовишь мне обед. Что-нибудь вкусное — я очень голоден.

— А разве у тебя нет повара?

— Выгляни в окно, Жаклин. Видишь, на моей охотничьей хижине и крыша-то еле держится. Ни о каких слугах и речи нет. Тебе придется проявить изобретательность, чтобы хоть что-то приготовить. Стряпне Тавви я, пожалуй, даже яд предпочту. От одного запаха можно сдохнуть, хотя твой обед может помочь этому не хуже.

Пока Тавернер привязывал усталых лошадей к покосившемуся крыльцу, Жаклин смотрела в окно на заброшенную хижину. Если она и почувствовала разочарование, то сумела скрыть его.

— Ну, и из чего же я буду готовить? — резко спросила она, и Николас с облегчением понял, что она их все-таки накормит.

— У нас с собой кое-что есть. Сахар там, мука, кофе, бренди… Тавви, может быть, разыщет что-нибудь еще. Я полагаюсь на тебя — вы, французы, очень изобретательны.

— Это верно, — ответила Жаклин и так внимательно посмотрела на него, что ему стало не по себе.

Николас выпрыгнул из кареты и облегченно вздохнул. Воздух был влажным и холодным — пар изо рта виден.

Он повернулся к Жаклин. Она стояла в дверях кареты и смотрела мимо него на полуразрушенный дом; руки ее все еще были связаны.

— Я так и думала, что ты живешь в подобной развалюхе, — резко сказала она.

Вопреки его ожиданиям, выходя из кареты, она не споткнулась, и ему не пришлось помогать ей. Ладно, он и так может делать с ней все, что захочет. Но он предпочитает подождать. Продлить удовольствие.

Охотничий дом некогда принадлежал его отцу — последнее напоминание о пущенном по ветру наследстве. Никто из Блэкторнов, кроме Николаса, не любил Шотландию. На какое-то мгновение ему стало по-настоящему грустно, что этот дорогой ему дом находится в столь плачевном состоянии, но он тут же отогнал от себя эту мысль. Тавви любую дыру сделает пригодной для житья.

Внутри все выглядело еще хуже. Крыша над холлом прохудилась, и на полу валялись ветки, листья и прочий мусор. Задняя часть дома пострадала от пожара; более или менее сохранились две комнаты, хотя состояние камина в одной из них внушало опасение. Тавви и Жаклин молча стояли по обе стороны от него.

— Работы невпроворот, — оживленно заявил Николас. — Но все по порядку. Тавви, раздобудь что-нибудь на обед — кролика там, перепела… Что-нибудь, чем можно живот набить. Там, подальше, какая-то ферма — может быть, разживешься молоком, яйцами и маслом. Описать тебе даже не могу, что Жаклин может из них сотворить!

— Я пошел, — кивнул Тавви. — Только карету разгружу. Куда принести ваши вещи?

Николас со вздохом оглядел продавленную кровать, засоренный камин.

— Неси сюда.

— А вещи Мамзель?

Николас усмехнулся:

— Сюда же.

Если эти слова и обеспокоили Жаклин, она никак этого не показала.

— Если ты развяжешь мне руки, то я поищу что-нибудь на кухне.

— Кухня на другой стороне дома и почти полностью разрушена. Тебе придется обойтись этим камином. Если дымоход не забит птичьими гнездами и всяким мусором.

— Очень хорошо, — спокойно произнесла она.

— А почему я должен развязать тебе руки? — поинтересовался Николас, когда Тавви вышел из комнаты.

— Потому что со связанными руками я не могу готовить, — в голосе Жаклин появились раздраженные нотки.

— Зато так ты мне нож в спину всадить не можешь, — заметил он.

— Как хочешь. — Она пожала плечами и покорно опустила руки.

Николас некоторое время в нерешительности смотрел на нее:

— Полагаю, что не стоит тратить время на то, чтобы просить тебя дать слово чести?

— Это зависит от того, о чем именно ты попросишь.

— Обещай не пытаться убить меня сегодня. Просьба, право же, пустяковая. Даже такой кровожадной особе, как ты, наверняка хочется как следует поесть и выспаться.

— А мне дадут возможность как следует выспаться? — спросила она, бросив многозначительный взгляд на единственную кровать.

— Конечно, — не колеблясь ответил Николас. — Еще как выспишься!

«Я так над тобой поработаю, что ты несколько дней спать будешь», — добавил он про себя.

Жаклин явно не поверила ему, но тем не менее кивнула:

— Хорошо. Обещаю.

— А почему я должен тебе верить?

— Потому что в отличие от тебя я человек чести. Если я даю слово, то держу его.

Как ни странно, Николас и в самом деле верил ей. Большинство знакомых ему женщин ни в грош не ставили такие понятия, как благородство и честность, но он уже понял, что Жаклин не имеет ничего общего с веселыми вдовушками и лихими девицами, с которыми он привык проводить время. Даже в пятнадцать лет она ни на кого не была похожа…

Николас развязал ее руки и сунул шейный платок в карман.

— Посмотри, что можно приготовить, — сказал он, — а я разожгу огонь.

Жаклин снова пожала плечами и отошла от него. Николас залюбовался ее грациозностью, которую не могла скрыть даже слишком большая для нее одежда Эллен. «Совсем без одежды она, наверное, еще лучше, — подумал он. — Ну что ж, я намерен скоро это проверить». Он и так слишком долго откладывает это удовольствие, а та девка в таверне только разожгла его аппетит.

Тепло от огня согревало пока лишь середину большой комнаты, но Жаклин удивляло, что этот никчемный Блэкторн вообще сумел разжечь камин. Птичьи гнезда из дымохода он вытащил, кровать, из которой выскочила испуганная мышь, передвинул на середину комнаты. На постели не было белья, но он притащил какие-то робы из кареты и постелил на кровать. «Но где же кто будет спать? Не думает же он, что они устроятся на этом продырявленном матрасе втроем?! Хотя это, наверное, было бы всего безопаснее — да и теплее тоже. А может, не так уж и безопасно?» — с тревогой подумала Жаклин, вспомнив рассказы опытных женщин в Париже.

Оставшись одна, Жаклин с трудом удержалась, чтобы не задвинуть на двери засов. Но она дала слово. И если Блэкторн не ждет, что она его выполнит, то она ждет этого от самой себя.

Блэкторн даже умудрился где-то найти метлу, но, когда начал подметать, поднял такой столб пыли, что Жаклин по-хозяйски отняла у него метлу, а его отправила поближе к огню.

Тавернер справился со своей задачей лучше, чем она ожидала. Он принес масло, яйца, густые сливки и кусок полузасохшего сыра. Пока мужчины были чем-то заняты в другой комнате, она творила чудеса — соорудила мягкий сладкий пирог с сохранившимися с прошлого года яблоками, крестьянский омлет с картошкой и беконом и кофе — великолепный кофе! Ее бы воля, она пила бы кофе на завтрак, обед и ужин. Это было единственное удовольствие, которое оставалось ей в жизни. И она с таким наслаждением вдыхала его аромат!

У стола остались лишь три ножки, ей пришлось придвинуть его к стене. Она наполнила тарелки, налила в кружки кофе и позвала мужчин.

Жаклин не ожидала восторгов и благодарностей — она их и не получила. Николас сразу рухнул в ветхое кресло, что было весьма неосмотрительно с его стороны, взял ее тарелку и поменял на свою.

— Не возражаешь? — спросил он с показной вежливостью.

— Нисколько, — пробормотала Жаклин.

Тавернер молча наблюдал за этой сценой, а потом сказал:

— Лучше возьмите мою, — и пододвинул свою тарелку к хозяину. — Она ведь хитрая, эта Мамзель.

— Я могу съесть все сама, если хотите, — заявила Жаклин. — Я проголодалась, а все остывает, пока вы тут препираетесь. Выбирайте быстрее, дайте поесть спокойно.

Николас откинулся на спинку стула.

— Нам, кажется, брошен вызов? Не позволим девушке подозревать нас в трусости, Тавви. По крайней мере, у каждого из нас есть шанс выжить — один из трех. Прямо шекспировская трагедия!

— Уж поверь, у меня пропало желание умереть только ради того, чтобы вознаградить тебя по заслугам, — проворчала Жаклин.

Николас распечатал бутылку вина и щедро плеснул из нее в кружку кофе Жаклин.

— Нам мучеников не надо, — язвительно усмехнулся он. — Мученичество чудовищно скучно.

— Исходишь из своего опыта? — парировала Жаклин.

— По обстоятельствам. Святые утомительны. Я предпочитаю грешников.

— Не сомневаюсь.

Омлет был великолепен, хотя в нем не хватало кое-каких трав: Жаклин боялась, что Блэкторн примет запах чабреца за запах ядовитого снадобья и швырнет омлет в камин. Ей еще не довелось видеть, чтобы он ел с таким удовольствием. В его глазах появилось какое-то странное выражение, которое насторожило ее. Он, казалось, все время ждал чего-то с тех пор, как они уехали из Эйнслей-Холла, и вот теперь ожиданию приходил конец. Жаклин и сама не понимала, что она испытывает: страх или облегчение.

Когда Блэкторн заговорил, его слова подтвердили ее опасения.

— Отправляйся-ка ты в город, Тавви, — небрежно сказал он, держа в руке кружку с бренди. Он уже выпил свой кофе, запил его неразбавленным бренди и выглядел спокойным, расслабленным и очень опасным. — Мы по дороге проехали таверну, миль пять отсюда. Снимешь там комнату. Расспроси, нет ли каких новостей из Лондона. Надеюсь, что Джейсон Харгроув поправляется: до нас бы уже дошло, если бы он умер. Поищи рабочих — крышу в порядок привести. Да, и посмотри, нет ли там молодых дам размера Жаклин. Ей, должно быть, надоели эти гигантские платья.

— Эллен — совсем не гигант! — негодующе воскликнула она.

— Значит, ты все-таки хоть кого-то любишь, Жаклин, — заметил Николас. — А я уж думал, что тебе это чувство недоступно. Однако не рассчитывай, что Эллен может как-то помочь. Она к тебе, наверное, тоже очень хорошо относится, но вряд ли помчится за нами вдогонку через всю страну. Ты больше не увидишь ее, моя дорогая. Смирись с этим.

— Уже три дня как смирилась. С тех пор, как ты уволок меня из Эйнслей-Холла.

— Четыре, четыре дня, милочка! Рад, что время пролетело для тебя незаметно. Я знаю, что был жесток с тобой — и из-за чего?! Всего-то из-за того, что ты хотела убить меня! Я иногда выхожу из себя из-за чепухи — это один из моих пороков. — Он вновь отхлебнул из кружки.

Тавернер встал и направился к двери.

— Когда мне возвращаться? — спросил он, и Жаклин впервые заметила, что, обращаясь к своему хозяину, он никогда не произносит ни его имени, ни титула.

Николас даже не посмотрел в его сторону, его мечтательная улыбка относилась исключительно Жаклин.

— Завтра, — сказал он. — Развлекайся.

«Теперь ясно, как они решили вопрос, кому где спать», — поняла Жаклин. Она встала и начала убирать со стола, призывая себя к спокойствию. Она выходила из ситуаций и похуже. Она пережила многое и многих. Переживет и Николаса Блэкторна.


Те несколько недель, которые они с Луи прожили в Париже, когда добрались туда, были ужасны. Днем им приходилось прятаться — даже в грубой крестьянской одежде разъяренная толпа узнавала в них ненавистных дворян, — а ночь они проводили в поисках пищи и в борьбе с хозяевами ночного Парижа.

Жаклин хорошо помнила день, когда это случилось. Слишком хорошо. Двадцать третье января по новому французскому календарю. Они не ели вот уже два дня, и Луи плакал не переставая. Поток слез смывал с его лица грязь. Она оставила его в безопасном месте — в аллее за винным магазином, — а сама отправилась раздобыть хоть какую-то пищу. Она нашла больше, чем ожидала…

Жан-Люк Мальвивр! Он и сейчас стоит у нее перед глазами. Лицо цвета ржавчины, сломанный нос, тонкие губы, темные порченые зубы. Он был, как она позднее поняла, достаточно молод, но тогда показался ей почти стариком. Наверное, ему было лет тридцать. Человек без возраста, с печатью порока на лице. Но тогда она и этого не понимала.

Жаклин попалась ему на глаза в тот самый момент, когда впервые в жизни решилась совершить преступление. Она брела по улице и увидела мужчину, только что вышедшего из винной лавки. Он был настолько пьян, что смог сделать лишь несколько шагов, а потом плюхнулся навзничь и отключился. Жаклин следила за ним из-за угла и, когда он упал, быстро подбежала к нему. Опустившись на колени, она попыталась освободить этого упитанного буржуа от его кошелька. Но неожиданно на ее плечо опустилась крепкая рука и, схватив за ворот платья, поставила ее на ноги.

Рассмотрев ее, незнакомец чертыхнулся.

— Есть способы получше зарабатывать на жизнь, моя красавица, — сказал он, откинув ей с лица волосы. — Как тебя зовут? Ты, видать, недавно в городе. Я могу отвести тебя в одно место. У тебя будут отличные наряды, ванна, если захочешь, хорошая еда. Много, очень много еды!

Жаклин молча уставилась на него. Она, хоть и провела несколько недель в Париже, все еще была слишком невинна, чтобы понять, о чем это он, но боялась заговорить. Произношение могло выдать ее, а ей слишком часто пришлось видеть, как расправлялись с теми, в ком угадали благородное происхождение. Она попыталась вырваться, но безрезультатно. Позвать на помощь? Однако это значило поменять одного дьявола на другого. Ей ничего не оставалось, как пойти за ним.

— Тебе понравится у мадам Клод, — сказал незнакомец. — Ты просто должна быть послушной. Будешь жить лучше, чем многие другие. Тебе просто повезло, что родилась с таким хорошеньким личиком. Вот увидишь: там лучше, чем на улице.

В доме было слишком жарко. Он был полон девушек с молодыми лицами и старыми глазами, чистыми руками — и замаранными телами. Мадам Клод оглядела Жаклин и с довольным видом протянула ее спутнику горсть монет. Ее радость возросла после того, как мужеподобная женщина, вымыв, переодев и грубо осмотрев Жаклин, объявила, что она последняя и единственная девственница Парижа.

— Да она стоит целое состояние, — с жадностью заявила мадам Клод. — Наверное, мне надо было дать Мальвивру еще су за это сокровище.

Так Жаклин впервые услышала его имя. Имя человека, который продал ее в публичный дом за горсть монет. Она в конце концов убила его за то, что он сделал с ней. Убьет она и Николаса Блэкторна!

Тавернер перед тем, как уйти, принес ей воды. Хотя она и не собиралась стать посудомойкой при Блэкторне, но все же стала мыть посуду, чтобы оттянуть время расплаты. А это время — она знала — приближалось. Темные, судьбоносные глаза Блэкторна не отрывались от нее, и Жаклин вдруг стало так страшно, как не было страшно уже многие годы. Она все терла и терла этот убогий стол на трех ножках, на нем уже не было ни пятнышка. «Может быть, удастся еще потянуть время, если помыть полы?» — лихорадочно соображала Жаклин.

— Закончила, моя дорогая? — лениво спросил Блэкторн. — Или ты все еще надеешься уклониться от неизбежного?

Жаклин выпрямилась. Пытаться бороться с ним бесполезно — это уже проверено. Ножа нигде не видно: Тавернер об этом побеспокоился. Разве что попробовать столкнуть его в огонь?..

— Я не собираюсь помогать тебе насиловать меня, — заявила она.

Блэкторн улыбнулся. В отблесках огня он казался очень красивым, но красота его была мрачной, дьявольской. Как, чем ей от него защититься? Жаклин с ужасом поняла, что путей к спасению нет.

— Как правило, мне удается заставлять людей делать то, что я хочу, — вкрадчиво произнес он, поднимаясь на ноги.

Огонь отбрасывал на стену его тень, и от этого Блэкторн казался еще выше, еще опаснее. Он двинулся к ней через комнату. Жаклин не шевелилась, приказав себе закрыть глаза, уйти в себя и ждать, когда все это кончится. Но когда он приблизился к ней и дотронулся до ее плеча, в ней как будто что-то взорвалось, и она изо всех сил ударила его по лицу.

11.

Голова Николаса дернулась от пощечины, но он не отпустил ее плечо.

— А вот это ты зря, — сказал он, но, как ни странно, в его голосе не было угрозы. — Ты разве не знаешь, что про меня говорят?

— Убери руки! — Жаклин попробовала вырваться, но он держал ее так крепко, что ей стало больно.

— Говорят, что я сумасшедший. Что я все делаю вопреки общепринятому. Что такие понятия, как честь и приличие, для меня просто не существуют. Говорят, что вставать у меня на пути смертельно опасно. От меня стараются держаться подальше.

— Это правда?

— Что именно?

— Что ты сумасшедший?

Блэкторн долго молчал. Глаза его были непроницаемы.

— Наверное, — сказал он наконец. — Если по-прежнему хочу тебя.

Он приподнял ее, прижал к себе и властно, жестко поцеловал в губы.

Жаклин сопротивлялась изо всех сил, но безрезультатно. Он был слишком велик, слишком силен, слишком возбужден. Она старалась оттолкнуть его, отвернуть лицо, но он одной рукой крепко прижимал ее к себе, а другой придерживал затылок, не позволяя уклоняться от жгучих поцелуев. От него пахло виски и кофе, злостью, решимостью — и сексом. Жаль, что не ядом…

Пытаясь обмануть Блэкторна, Жаклин на мгновение перестала сопротивляться, а потом с силой ударила его коленом между ног. Но его реакция оказалась молниеносной. Он успел вовремя отскочить и швырнул ее на кровать.

У Жаклин из горла рвался крик. Но кто услышит его? Ее уже насиловали, придется пережить это еще раз. Ничего, она спрячется в темную норку в своей душе, там он ее не достанет…

Жаклин не шевелилась. Сейчас он сорвет с нее платье или, может, просто задерет ей юбки на голову, а потом, насытившись, отпустит. Ей все равно.

Но пальцы Блэкторна гладили ее щеки, перебирали длинные спутанные волосы, кружевные манжеты падали на ее истерзанный рот. Она все ждала, когда же он перейдет к главному — это поможет ей захлопнуть дверцу в свою душу, спрятаться там, — но ничего не происходило. Тишина прерывалась лишь потрескиванием огня и его неровным дыханием.

Наконец она открыла глаза. Блэкторн как-то странно смотрел на нее.

— Вернулась? — спросил он, по-прежнему держа ее лицо в ладонях.

— Вернулась? — шепотом переспросила Жаклин. Голос ее был таким хриплым, как будто она кричала несколько часов подряд. А может, так оно и было.

— Из норки, куда ты спряталась, — сказал он, проведя пальцами по ее губам.

Когда-то давно одна женщина постарше пыталась рассказать Жаклин о постельных утехах брака. «Дело ведь не в самом акте, — уверяла она. — Важно, что происходит до и после. Секс — это просто сделка, обмен, на который приходится идти женщинам».

Жаклин тогда лишь презрительно усмехалась. Этот «акт» сам по себе был отвратительным. Никакие ласки «до и после» ничего изменить не могли.

Но вот сейчас, лежа под Николасом Блэкторном и чувствуя, как его пальцы перебирают ее волосы, она, казалось, начинала что-то понимать. До нее начинало доходить то, о чем говорила та женщина.

Чтобы устоять перед ласковыми прикосновениями его теплых рук, Жаклин потребовалось собрать всю свою волю.

— Если ты намерен продолжать, — сказала она, — то давай побыстрей. Я хочу спать.

Она ждала, что Блэкторн рассердится, но ошиблась. Его рот насмешливо изогнулся.

— Моя дорогая, чертовски трудно насиловать женщину, если она сопротивляется. Но не легче заниматься любовью с женщиной, которая находится в трансе.

— Ты уж извини! — огрызнулась она.

— Могу я попросить тебя проявить чуть больше энтузиазма? Нет? Тогда нам лучше обоим немного поспать.

К удивлению Жаклин, он отпустил ее и улегся на соломенный тюфяк сбоку. Она тут же попыталась встать с кровати, но он схватил ее за руки и заставил лечь рядом.

— Я не сказал, что ты можешь уйти, — заявил он, приподнявшись на локте. — Мне тоже нужно поспать, и, если честно, мои нужды для меня важнее твоих. А хорошо выспаться я смогу, только если ты будешь под контролем. Я попытался позабавиться и совратить тебя, но, видно, игра не стоит свеч. Поэтому я опять свяжу тебе руки.

— Свяжешь? — Она удивленно распахнула глаза.

— Свяжу, — спокойно сказал Николас, поднявшись.

Жаклин вновь попыталась убежать, но он схватил ее поперек туловища и бросил на кровать.

— На твоем месте я бы этого не делал, — невозмутимо сказал он. — В следующий раз я могу не обратить внимания на твою пассивность. Лучше молись про себя.

— Мерси, — сказала она саркастически.

— Ты никогда не сдаешься? — с интересом спросил Блэкторн, усаживаясь с ней рядом на кровати, и ловко связал ей руки все тем же шейным платком. — Это одно из твоих достоинств, которые так восхищают меня.

Внезапно он наклонился и приподнял ей юбки. Жаклин вздрогнула.

— Ты обещал…

— Я ничего не обещал, — сказал он безразлично. — Я возьму тебя там и тогда, когда захочу. И как захочу. Но пока я просто свяжу тебе лодыжки, чтобы ты не бродила по дому в поисках ножа, пока я посплю. — Связав ей ноги и опустив юбки, он посмотрел на нее и вздохнул: — Боюсь, моя дорогая, что ночь покажется тебе очень долгой.

Николас вытянулся на кровати рядом с ней. Жаклин попыталась отодвинуться от него как можно дальше, но на кровати была впадина, и она перекатилась обратно прямо на него. Николаса это позабавило.

— Остается вопрос, что делать с твоим ртом.

Жаклин презрительно взглянула на него.

— А что ты можешь? Только опять сунуть в него кляп.

— Вот тут ты ошибаешься. — Он вновь взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал ее в губы.

— Не смей! — Она попыталась отвернуться.

— По-моему, я это заслужил. Я так хорошо себя вел сегодня… — Он снова поцеловал ее таким долгим поцелуем, что у нее перехватило дыхание.

Жаклин ничего не могла поделать. Руки и ноги ее связаны, лицо он крепко держит в ладонях, а поцелуи его так нежны, что у нее щемит сердце. Блэкторн, видимо, решил не насиловать ее, а совратить. И она должна просто показать ему, что из этого ничего не выйдет.

Но ведь он ничего и не требует от нее, довольствуется тем, что держит ее в объятиях и покрывает ее лицо поцелуями. Жаклин чувствовала, что внутри у нее поднимается какая-то горячая волна. «Отвращение», — сказала она себе.

Жаклин закрыла глаза, чтобы не видеть его, стараясь унять бешено стучащее сердце. Но когда его губы вновь приблизились к ее губам, нежно лаская их, она не выдержала и, застонав, начала отвечать на его поцелуи.

«Боже, что же я делаю?!» — опомнилась Жаклин. Из ее груди вырвался мучительный вопль, и она вновь попыталась оттолкнуть Блэкторна. Но хотя губы его были нежны, руки оставались жесткими и властными.

— В чем дело, Жаклин? — пробормотал он. — Боишься, что тебе это может понравиться?

У него на губах были следы крови — по-видимому, с ее губ, истерзанных его жесткими поцелуями, — и ей вдруг захотелось стереть эту кровь своими поцелуями. Все происходило как в забытьи, где нет места здравому смыслу, чести, возмездию, где прошлое мешается с будущим. Во всем мире не существовало ничего, кроме этих жадных губ.

— Если ты меня еще раз поцелуешь, я убью тебя! — взорвалась она.

Николас покачал головой:

— Я это уже слышал, мой ангел. Пожалуй, мне следует поспешить, пока ты этого не сделала.

— Изнасиловать связанную женщину?

— Нет, дорогая. Совратить женщину, которая сама не понимает, ненавидит ли она меня больше всех на свете или любит страстной любовью, которую так и не сумела перерасти.

Он внезапно отпустил ее, поцеловав последний раз, и растянулся во весь рост на кровати. Жаклин чувствовала рядом с собой его тело, горячее и напряженное. Она еще раз попыталась отодвинуться от него — и снова скатилась назад.

— На твоем месте я бы этого не делал, — раздался в темноте его голос. — Твоя девственность под очень большой угрозой. Если ты и дальше будешь сваливаться на меня, я могу пожалеть о своем благородном поступке, единственном за двадцать лет.

Жаклин затихла. Девственность… Смех, да и только! Ей вдруг захотелось рассказать ему о том, что ее девственность давно растаяла, как прошлогодний снег. Но ведь это значит выдать Блэкторну лицензию на право прикасаться к ней. А она этого больше не перенесет. Николас Блэкторн — умный человек и, видимо, понял, что ее можно совратить лишь лаской. Странно, что он прекратил свои домогательства. Может, он на самом деле не хочет ее так уж сильно? Дай-то бог. Игра в кошки-мышки, не более того…

Но Жаклин помнила, как было напряжено его тело, когда он навалился на нее. Да нет, это желание! Конечно, только с его стороны.

Ей вдруг снова захотелось плакать, но она строго сказала себе, что подобная роскошь не для нее. Если она заплачет, он начнет ее успокаивать. Понятно, каким образом…

Нет, она не пошевельнется, затаит дыхание, уймет стук сердца. Он уже не тот красивый юноша, в которого она когда-то влюбилась. Не тот ангельски привлекательный молодой человек, чья нежная улыбка предназначалась только ей, когда он брал ее маленькие руки в свои, сильные и большие. Не тот, кто так смотрел на нее, что она пугалась и радовалась одновременно. Этого юноши никогда и не существовало. Она его придумала.

Николас Блэкторн — монстр, он издевался над ней перед ее отцом, отказался от ее любви, обрек ее семью на несчастья и гибель. Игрок, пьяница, волокита и убийца! Блэкторн виновен во всем ужасном, что случилось с ее жизнью, и, если она убьет его, все встанет на свои места…

Глупость какая! Смерть Николаса Блэкторна не вернет ее родителей, не вернет ей спокойную идиллическую жизнь. Не вернет Луи, какой бы ужасной ни оказалась его судьба. Не вернет ничего из того, что она потеряла. И смерть не заполнит черную яму в ее душе, которую сейчас заполняет жажда мести.

Ей следует отказаться от мщения. Оставить его в покое. Ей следовало бы раньше понять, что груз возмездия не для ее хрупких плеч. Николаса Блэкторна при всех его грехах не сравнить с Жан-Люком Мальвивром. А воспоминания о нем, мертвом, убитом ею, будут преследовать ее до самой могилы, а может, и дальше…

Жаклин вдруг услышала какие-то странные звуки и с изумлением поняла, что ее враг просто мирно похрапывает, забыв о ней, о всех ее муках и бедах. Ей захотелось ударить его ногой, а потом скатиться с кровати и попробовать убежать со связанными ногами — может, ей как-то удастся допрыгать до границы. Но она сказала себе, что не должна рисковать. Ведь он предупредил ее, что будет, если она разбудит его. Нет, ей придется лежать рядом с ним, таким теплым во сне, и терпеливо ждать.

Жаклин закрыла глаза. «На минуту, не больше», — пообещала она себе. На соломенном матрасе не было подушки, ей ничего не оставалось, как положить усталую голову на его плечо.

Блэкторн пошевелился во сне, прислонил ее голову к своей и откинул ей волосы с лица. «Он ведь никогда не вспомнит об этом наяву, — уверяла себя Жаклин, проваливаясь в сон. — Он так привык спать с незнакомками, что эти движения просто автоматические».

Она уже почти спала, когда ей показалось, что на губах у него появилась улыбка. Улыбка, в которой впервые не было насмешки…


«Все складывается на удивление удачно, — решил Энтони Уилтон-Грининг. — Мы отменно быстро продвигаемся и примерно через день настигнем Николаса Блэкторна в его предполагаемом убежище».

По дороге они несколько раз останавливались на весьма приличных постоялых дворах, и им давали на смену, когда это требовалось, неплохих лошадей. Присутствие мисс Биннерстон вполне можно было переносить, так как она все время спала, как кошка, часов по двадцать в сутки. Его личный слуга, как всегда, старался быть как можно более незаметным, и Эллен постепенно успокоилась. К вечеру первого дня пути она уже беззаботно болтала с ним, как в те старые добрые времена, когда была неуклюжим подростком и эта ее щенячья любовь не вторглась в их славные приятельские отношения.

«Может, я тогда повел себя не совсем правильно?» — рассуждал Энтони. Ей исполнилось семнадцать, когда она начала заикаться и краснеть в его присутствии, а если думала, что он этого не замечает, не спускала с него глаз. Она источала аромат юности. Мягкие изгибы тела, робкая улыбка… Может, ему и не надо было пресекать тогда ее обожание, а посмотреть, что из этого получится?

Но она — сестра его лучшего друга, с ней надо было вести себя крайне осторожно. Одно неверное слово или движение с его стороны могло привести к очень серьезным последствиям. А он еще не был готов обзавестись семьей: в Лондоне было слишком много женщин, лошадей и столов для игры в карты.

Жизнь его, без сомнения, упорядочилась бы, если бы он, стряхнув с себя лень, дал Эллен Фицуотер то, чего она бессознательно так ждала. Сейчас они были бы женаты уже восемь лет, у них была бы по крайней мере пара ребятишек, и это скрашивало бы другие, менее приятные аспекты жизни в браке. И, разумеется, они не мчались бы сейчас в Шотландию в разгар на редкость противной и слякотной весны. Ему бы не пришлось каждую ночь ложиться в холодную постель и ворочаться в ней без сна, зная, что она, такая одинокая и зависимая от него, здесь, рядом, — всего-то пройти мимо пары комнат по коридору…

Интересно, получил ли уже Кармайкл его послание и что он собирается в связи с этим делать? В письме Тони самонадеянно заявил, что женится на его сестре и что Кармайкл может дать объявление об этом в «Таймс», когда сочтет нужным. Что, если Кармайкл помчится за ними столь же стремительно, как они мчатся за Николасом Блэкторном?

Боже, как все запуталось! Чем ближе они подвигались к цели, тем сильнее преследовали Тони воспоминания. Эллен была добра и ласкова с ним, как сестра или товарищ. Именно так она и обращалась с ним до того, как влюбилась в него. А Тони очень хотелось видеть в ее отношении к нему сейчас хоть намек на былую романтику. Уж не стала ли она к нему относиться как к доброму стареющему дядюшке? Весьма неприятно, если это так! Ведь он всего-то на десять лет ее старше и в детство еще вроде не впадает. Вот если бы они сейчас были в Лондоне, он бы в ее глазах выглядел по-иному. Он считался там весьма завидной партией: у него приличное состояние, он не обременен долгами, не имеет дурных привычек, да и внешностью бог не обидел. Поди разбери этих девиц! Еще год назад с ума сходила, а теперь и не помышляет о нем…

Тони тупо смотрел на стоящий перед ним кувшин с вином. Она-то, наверное, уже давно в постели, и этот дракон — ее компаньонка — спит рядом. Интересно, какую рубашку Эллен наденет на ночь? Она любит яркие цвета, небось предпочтет не девственно-белую, а что-нибудь розовое или персиковое…

Тони беспокойно заерзал на месте. У нее у самой тело розово-персикового цвета. Черт побери, если кто-то и сходит сейчас с ума, так это он сам! «Просто у меня слишком давно не было женщины», — успокаивал себя Тони. Он привык к тому, что рядом всегда кто-то есть, и при расставании обычно бывал очень щедр. Раньше он никогда не был зависим от своих мужских потребностей. Но сейчас, в одной карете с Эллен, они начали опасно доминировать. Она ему даже снилась, а он вообще не помнил, чтобы ему когда бы то ни было снилась женщина!

Ясно было одно: если они и дальше будут нестись за Блэкторном с такой скоростью, эта маленькая интерлюдия закончится раньше, чем ему бы хотелось. Путешествие не приближало его к Эллен, а, наоборот, отдаляло. Между ними начинали складываться очень неудобные взаимоотношения. Он привык к ее обожанию, и подмена его дружбой без намека на роман оказалась для него более болезненной, чем он ожидал.

«Видимо, все-таки придется приложить какие-то усилия, чтобы добиться своего», — вздохнул про себя Тони. А он-то, болван, считал, что без этого обойдется! Если он не поторопится, то кто-нибудь быстренько уведет ее у него из-под носа. Пора переходить к решительным действиям.

Прежде всего надо избавиться от компаньонки!


Эллен лежала без сна в мягкой, теплой постели. Рядом похрапывала Бинни. И чего это она так намертво приклеилась к ней, что даже спит с ней в одной кровати? Как будто ее репутации и — да простит ее бог — целомудрию что-то действительно угрожает!

Эллен с гордостью думала о том, как ведет себя с Тони. Она с ним мила, дружелюбна — отличный товарищ, и только, не помышляет о всякой там ерунде, ну чего еще ожидать от навязавшейся попутчицы? Она ни разу не выдала себя, Тони и не догадывается о ее постыдных желаниях, а они становятся час от часа все сильнее.

А она-то была так уверена, что переросла свою детскую любовь и теперь просто получает удовольствие от его компании! Не краснеет, не заикается, не лелеет радужные мечты…

Уж лучше бы он женился тогда на этой драгоценной мисс Стенлей! Отличная была бы пара. Она — вся такая накрахмаленная, манерная, и он — очаровательный беспечный лентяй. Со временем Тони тоже стал бы важным и чопорным. Может, позвал бы ее в крестные матери своего первого ребенка, и тогда уж вопрос о романтике отпал бы сам собой.

Но пока он свободен и относительно доступен, она не в силах избавиться от надежды, какой бы слабой и нереальной она ни казалась!

Каждое утро Эллен корила себя за глупые, а иногда и просто почти неприличные мечты. Каждую ночь не могла отогнать от себя мысль, что он вот тут, в одной из комнат рядом. Первый раз в жизни она хотела разделить ложе с мужчиной! А он и не думает о ней, знай себе мирно храпит в своей кровати.

Тони уверял, что они догонят Николаса Блэкторна не больше, чем за два дня. Что и как будет дальше, Эллен не думала. Главное сейчас — это спасти Жаклин. Но вдруг Тони прав? Что, если Жаклин уехала по своей воле? Всем известно, что перед Николасом Блэкторном не устоит и самая целомудренная старая дева! Может, ему удалось избавить Жаклин от ненависти к мужчинам, а заодно и от привязанности к лучшей подруге?

Эллен убеждала себя, что так все-таки не думает. Она не сомневается: Жаклин уедет с ними. Но ее стал серьезно беспокоить вопрос, а позволит ли это Николас?

Тони не разделял ее запоздалых опасений. Он даже заявил, что в крайнем случае сумеет вызвать Николаса на дуэль. Но, насколько она знала, Тони в жизни не участвовал ни в одной дуэли, а Николас уже убил двоих.

Все так сложно. Ну почему Николасу Блэкторну надо было приехать в Эйнслей-Холл?! Эллен привыкла к своей спокойной жизни там. Смирилась с тем, что ей нечего ждать. У нее нет мужа, нет детей, но зато есть такие друзья, как Жаклин и Тони. А сейчас ей вдруг стало ясно, что этой дружбы недостаточно. Она жаждет Тони, и чем больше притворяется перед собой, чем больше старается вести себя с ним как с добрым стареющим дядюшкой, тем больше растет ее страсть к нему.

Скорее бы кончилось это путешествие, скорее бы вернуться под крышу Эйнслей-Холла, в свою спокойную привычную жизнь!

«Неправда, — сказала себе Эллен. — Ведь я хочу, чтобы это длилось вечно». Общество Тони было мучительно-радостным. И как бы ни были болезненны ее грезы, она не откажется от них, не откажется от него — хотя бы на время их путешествия.

Бинни, засопев, повернулась на другой бок и вновь захрапела. Интересно, Тони храпит? В чем он спит? Каким он бывает со своими любовницами? Таким же милым и очаровательным?

Она никогда этого не узнает. И она должна вести себя так, чтобы он не догадался, что она отнюдь не переросла свою детскую любовь к нему. Только любовь-то эта уже совсем не детская. Она больше не хочет танцевать с ним на балу, флиртовать за шарадами, даже стоять с ним рядом под венцом в великолепном соборе Святого Павла, чтобы ее семья наконец-то могла гордиться ею.

Она хочет лежать с ним в постели, лежать обнаженной. Хочет обнимать его, целовать его в губы, хочет видеть страсть и желание в его серых глазах, обращенных на нее…

Грезы, глупые фантазии! Ей все равно придется вернуться в Эйнслей-Холл, к своим кружевным чепчикам и цветникам. И здравый смысл Жаклин поможет ей в этом.

Господи, не позволяй этому произойти слишком скоро! Пожалуйста, еще немного. А потом она снова станет милой доброй тетей Эллен.

12.

Жаклин было мягко, тепло и удобно. Она снова в Сан-Дуте, она еще ребенок, ее маленький брат спит в детской, родители — в своих роскошных апартаментах. Должно быть, ей не больше пятнадцати — в пятнадцать ее жизнь роковым образом переменилась, и она уже никогда не ощущала себя в безопасности, о ней никто больше не заботился.

А может, это ей просто приснилось? В нескончаемом кошмарном сне, в котором царят смерть и отчаяние. Что, если она сейчас откроет глаза и увидит обитые бледно-голубым шелком стены? Увидит яркое синее небо, услышит пение птиц?

Небо в Сан-Дуте всегда было синим, птицы всегда пели. До того дня, как увели ее родителей и они с Луи отправились следом за их горестной судьбой…

Жаклин приоткрыла глаза. За окном, наверное, темно, или ставни закрыты — во всяком случае, свет не проникает в комнату. Шелковые покрывала сегодня что-то слишком тяжелы, подушка под головой как каменная, как будто она набита не пухом, а костями.

Но ведь если это не пух, значит, она не в Сан-Дуте, все эти ужасы ей не приснились, и в ее жизни действительно не будет больше ни комфорта, ни покоя, ни безопасности!

Жаклин пошевелилась и почувствовала, что ее обнимают чьи-то руки, ноги переплелись с ее ногами, пальцы перебирают волосы. Перед ее глазами встала та постель на постоялом дворе. Может, и монеты на столе лежат?

Но она их не заработала. И не будет зарабатывать. Блэкторн не сможет купить ее! Ему удалось похитить ее, удастся, наверное, если захочет, взять ее силой. Даже убить. Но не купить!

Он приблизил свои губы к ее губам и поцеловал. Опомнившись, Жаклин подняла руку, готовясь ударить его, но Блэкторн успел уклониться и сел на постели, озадаченно глядя на нее.

— Мои друзья мне не поверят, — сказал он.

— У тебя есть друзья? Ты меня удивил!

Он улыбнулся, как всегда, насмешливо:

— Все не сдаешься? Наверное, мне надо было просто овладеть тобой. Ты бы тогда не держалась так нахально.

Блэкторн соскочил с постели и потянулся, заложив руки за голову. Жаклин зачарованно наблюдала за ним. Он был очень высок, с длинными руками и ногами, мускулистым, литым торсом. Движения его были полны сильной хищной грации. Это просто преступление божье — наградить демона такой привлекательностью! Если бы он не был так красив, ей было бы легче выполнить свою задачу.

— Все мечтаешь о яде, милочка? — пробормотал он. — Тебе придется это отложить. Мы в деревне и будем жить, как мирные сельские сквайры: ты — готовить, я — ловить рыбу и охотиться. Вечерами мы будем сидеть у камина, держаться за руки и обсуждать нашу счастливую жизнь.

— Охотиться? — переспросила Жаклин.

— Я сказал — охотиться? Какой же я дурак! Но раз ты теперь знаешь, что у меня есть ружье, мне придется опять связать тебя. Не хочу получить пулю в спину.

— Я могу выстрелить и в грудь, — сказала Жаклин.

— Заманчивое предложение. Не знаю, какую часть моего тела ты выберешь в качестве мишени, но я бы предпочел, чтобы это все-таки была спина. — Он смотрел на нее сверху вниз. — Будешь целый день валяться или все-таки приготовишь мне завтрак?

— Я твоя пленница, а не слуга! — взорвалась Жаклин.

— Не искушай меня. А то мне тоже захочется прилечь рядом, чтобы удовлетворить аппетиты другого рода.

Жаклин поспешно встала, стараясь держаться от него подальше.

— Так-то лучше, — пробормотал Блэкторн. — Уверен, что ты хочешь кофе не меньше, чем я. И, судя по вчерашнему обеду, у тебя просто талант готовить яйца. У меня зверский аппетит, дорогая.

Жаклин понимала, что он просто старается взбесить ее. И, к сожалению, преуспевает в этом. Если бы у нее под рукой было что-нибудь тяжелое, с каким удовольствием она швырнула бы им в него! Сегодня в свете утра Блэкторн был совсем другим. Ночь как будто сняла с его лица маску злобы и цинизма. «Прекрати! — разозлилась на себя Жаклин. — Так можно снова подпасть под его обаяние. Забыла, чем это некогда кончилось?»

Николас так быстро подошел к ней, что она не успела отпрянуть, но, как ни странно, не дотронулся до нее. А ведь до сих пор он постоянно это делал — то щеки коснется, то за руку возьмет, напоминая ей, что она целиком в его власти. Он стоял слишком близко, рубашка его все еще была расстегнута, и Жаклин не знала, куда ей лучше не смотреть: на лицо, на гладкую обнаженную грудь — или ниже. В конце концов она уткнулась взглядом ему в левое плечо, решив, что так всего безопаснее.

— Почему бы нам не заключить временное перемирие, Жаклин? — спросил он. — Тебе не стоит бороться со мной, а то я ведь могу совсем рассердиться и просто привязать тебя к кровати. Почему бы нам не помириться хотя бы на день?

Но Жаклин не желала идти на уступки. Она знала: ее неукротимая гордость — единственное оставшееся у нее оружие. Без него она будет абсолютно беззащитна.

— И как ты намерен поступить со мной? — спросила она.

Блэкторн пожал плечами:

— Сам не знаю. Может, отпущу. А может, и нет. Пока не решил.

— Надеешься, что я буду вести себя как послушная маленькая девочка и ждать, когда ты решишь убить меня?

— Что ты так сердишься? Ведь это ты все начала. Это ты первая решила убить меня. Испортила наши очаровательные отношения.

— Нет у нас никаких отношений! — огрызнулась Жаклин.

— Позволь с тобой не согласиться. Есть. Только я сам не очень понимаю какие. Ну, так как, Жаклин? Мир или война на сегодня? Решай.

Жаклин понимала, что уступить — даже на время — значит обречь себя на неминуемое поражение. Но она так устала от этой борьбы…

— Хорошо, — неохотно сказала она. — На сегодня мир. Но при одном условии.

Николас вздохнул:

— Это при каком же?

— Что ты до меня не дотронешься!

Его рот изогнулся в усмешке:

— Совсем?

— Совсем. Не люблю, когда меня лапают. Обещай — и я на день откажусь от мечты всадить тебе между ребер нож.

— У тебя нет ножа.

Жаклин пожала плечами:

— Если ты хочешь, чтобы я что-то приготовила, мне без него не обойтись.

— Ну что ж. Как-нибудь уж справлюсь со своими животными инстинктами, — усмехнулся Блэкторн. — Лечь на спину и поднять юбки может любая, а вот готовить — не каждая.

Жаклин недоверчиво уставилась на него.

— Так ты обещаешь?

— Обещаю.

Он подошел так близко к ней, что она почувствовала исходящий от его тела жар и испугалась, что может снова потерять контроль над собой. Но Николас не дотронулся до нее, из чего она заключила, что на самом деле он ее совсем не хочет.

— Меня вот что интересует, дорогая, — сказал он. — Как это ты переносишь мои домогательства и не краснеешь при этом? Ведь пребывание в монастыре должно было сделать тебя не менее щепетильной, чем моя кузина Эллен.

— Я в жизни не была в монастыре!

Жаклин была уверена, что он очень удивится, но Николас только улыбнулся:

— Я так и думал.

Он повернулся к ней спиной, и она в который раз горько пожалела, что у нее нет ножа. Через минуту Жаклин опомнилась: она ведь дала слово. В конце концов, всего лишь один день. Двадцать четыре часа. Ну, столько-то она вытерпит. Кроме того, за двадцать четыре часа можно усыпить его бдительность, заставить его поверить ей.

«Бог мой, да я просто наивный идиот, Дон Кихот какой-то!» — размышлял Николас несколько часов спустя. Как угораздило решиться увезти Жаклин де Лорне с собой. Он ведь не был пьян… Наверное, это все из-за яда, лишившего его здравого смысла, если не рассудка.

А впрочем, ему ли говорить о здравом смысле? Джейсон Харгроув и эта его ведьма-жена — не лучшее ли доказательство его сумасшествия? Он с самого начала должен был держаться подальше от Мелиссы. Ведь знал он, что у нее не муж, а бык разъяренный! Знал, но уступил минутной прихоти — и вот, пожалуйста, теперь расплачивается за это.

Умыкнуть эту маленькую кровожадную особу было еще одной ошибкой. Как и поездка в Шотландию. И то и другое вдруг показалось ему в какой-то момент безумно соблазнительным. Он не притворялся перед Жаклин, сказав, что его устраивает любая женщина, лишь бы она облегчила его мужские потребности. Он спал с ними со всеми без разбора — если они не были больны и обладали минимальной привлекательностью.

Теперь Николас пытался убедить себя, что его тело просто реагирует на Жаклин как на любую другую красотку. Но ее мужество и несгибаемая воля покорили его душу. Ему вдруг захотелось заботиться о ней, хотя его жизненным кредо было заботиться лишь о самом себе.

Вот и с Шотландией то же самое. Он забыл, как любит эту страну, аромат ее влажной почвы, свежий воздух и солнечный свет. Забыл, как все это отличается от вонючего Лондона с его салонами, переполненными людьми, которые духами глушат запах немытого тела. Он привык к суете и зловонию — они вполне вписывались в его циничные представления о жизни.

А Шотландия — это свет. Память о детстве, в котором все-таки были свои радости и удовольствия. Ему ужасно захотелось побывать здесь, окунуться в давно забытую чистоту и непорочность. Подышать полной грудью, побыть счастливым. Как же он был наивен! Все это давно в прошлом. Он — последний в роду сумасшедших Блэкторнов — не может быть счастлив. И, уж во всяком случае, когда рядом такая женщина, как Жаклин…

Все-таки забавно, что она сумела вытянуть из него обещание не трогать ее! Он, конечно, и не подумает его выполнить — он ведь уже сказал ей, что привык нарушать свое слово, — но дело не в этом. Просто пока лишь усыпит ее бдительность.

Она, видите ли, не выносит его прикосновений. Как бы не так! Жаклин еще пока не поняла, что он переиграл ее. Что бы она ни предпринимала — он всегда останется хозяином положения. И докажет ей это самым простым и доступным способом.

Она сама себя не понимает. Когда он касается ее маленьких, совершенных по форме грудей, соски Жаклин твердеют независимо от ее воли. Когда он целует ее, ей хочется целовать его в ответ. Ее сердце бешено стучит, кожа вспыхивает, пульс учащается. Он достаточно опытен, чтобы это понять. Но он никогда не встречал женщину, которая бы так сопротивлялась собственным желаниям! Впрочем, она не просто сопротивляется, она борется с ними, как борется с ним самим.

Так, может, это и есть лучший способ отомстить ей? Взять власть над ее телом. Ведь кто, как не он, умеет доставить женщине удовольствие? Этим искусством, да и не только им, он владеет в совершенстве. Он избавит Жаклин от ее девственности и от ее упрямой гордости так же быстро, как избавит ее от одежды.

Его беспокоила лишь одна мысль, хотя обычно он себя ничем подобным не обременял. А что делать с ней потом?

Но Николас решил, что не будет думать об этом. Не будет вспоминать, что, отказавшись от нее однажды, он разрушил ее жизнь. Он ни за кого не обязан отвечать. Только за самого себя. Да и к этому-то обязательству он относится более чем легкомысленно…

Взошло солнце, и бесконечный дождь наконец-то сдался. Странно: Шотландию принято считать холодной, дождливой страной, но, сколько он себя помнит, она всегда была мягче и теплее Англии.

Тавернер правильно сделал, что спрятал ружье, хотя, к сожалению, неизвестно, где именно. Что ж, значит, сегодня на столе не будет ни кролика, ни куропатки. Впрочем, может быть, это к лучшему. Николас вдруг понял, что сегодня ему не хочется убивать. Вот форель — другое дело. Тавви, по-видимому, решил, что Жаклин ничего не сможет сделать с помощью рыболовного крючка, даже если и найдет его снасти.

После полудня Николас отправился к быстрому ручью, который помнил с детства. Оглянувшись, он увидел, что Жаклин смотрит ему вслед. Она выглядела довольно нелепо в этом желтом, как канарейка, слишком большом для ее хрупкого тела платье. Он и не подумал, когда они с Тавви засовывали в баул одежду Эллен, что она может не подойти. Ему просто не хотелось видеть ее в одежде прислуги.

Жаклин пришлось закатать рукава и заткнуть верх юбки под корсет, зато желтый цвет шел ей больше, чем его кузине. «Может, надо отвезти ее в Лондон и одеть как следует? В шелковые богатые одежды. Купить ей драгоценности. Она просто создана, чтобы носить бриллианты», — думал Николас, шагая по густой траве.

К сожалению, он не в силах дать ей это. Даже если бы у него были деньги, он не стал бы тратить их на женщину, хотя, наверное, именно так и следовало бы устроить ее будущее. Сначала познакомить с плотскими утехами, затем отвезти в Лондон, приодеть, а потом передать кому-то, кто может предложить ей более роскошную жизнь. На данный момент это, очевидно, самое лучшее решение проблемы. И совесть у него будет чиста.

Конечно, если он сделает из дочери графа де Лорне содержанку, его могут осудить. Но ее отца нет в живых, гидроголовая революция сожрала все их состояние, а кроме того, это все-таки лучше, чем служить кухаркой…

Но Николасу не хотелось об этом думать. Не хотелось думать даже о том, сдержит ли она свое слово и будет ли ждать его возвращения. Слишком уж сложные чувства это все вызывает, в том числе чувство вины и сожаления. Надо просто наслаждаться прекрасным днем. Он не из тех мужчин, которых волнуют подобные сантименты.

На данный момент форель и лосось поважнее этой маленькой кровожадной француженки. Он разберется с ней, когда вернется домой. Независимо от того, там она будет или нет.

Николас с трудом отыскал нужное место — так все разрослось за двадцать с лишним лет на берегу реки. Но он не был уверен, что именно здесь рыбачил ребенком. Не легче оказалось и разобраться в старых приспособлениях для ловли рыбы, которые Тавви разыскал в хижине. Наконец, кое-как справившись с этим, он растянулся под большим деревом. Солнце так приятно пригревало, удочка была закинута, оставалось лишь ждать, когда клюнет. Он выбросит из головы все мысли и сосредоточится только на рыбной ловле. Все остальное — потом.

Блэкторн задремал на солнцепеке. Несколько часов спустя его и разыскала тут Жаклин. Он издалека услышал, как она пробирается через густую траву, и усмехнулся. Ей-то, несомненно, кажется, что она действует незаметно.

Растянувшись на траве, Николас размышлял, что она задумала. Решила нарушить их перемирие? Он никогда не встречал женщину, обладающую чувством чести. Трудно ожидать, что эта, лелеющая столь кровожадные планы, окажется первой. Кроме того, он ведь четко объяснил ей, что его собственные обещания для него ничего не значат. Почему ее должно связывать слово, если оно не связывает его?

Он оставил ей для готовки нож. Тупой, конечно, но она могла успеть заточить его. А может, ей удалось найти ружье, которое он не нашел?

Блэкторн задумался. Он выше ее на целый фут и значительно тяжелей. Конечно, он справится с ней, даже если у нее с собой нож, но она должна была бы это понимать.

Вот ружье — другое дело. Если она его нашла, то может разнести ему голову на мелкие кусочки.

Но эта мысль лишь слегка встревожила его. Вряд ли она сумеет зарядить ружье, а если и справится с этим, то наверняка промажет. Хотя он мишень далеко не мелкая. И потом, у него есть преимущество: она не знает, что он слышит, как она приближается. Ей не так-то уж будет легко убить его, даже если она решится это сделать.

Николас слышал, как она тяжело дышит. Значит, в руках у нее что-то тяжелое. Может, она все-таки нашла ружье?

Жаклин была ближе, чем ему сначала показалось. «Дурак, что оставил такие явные следы и облегчил ей задачу, — лениво подумал Николас, не открывая глаз. — Дурак, что поверил ей». Прятаться было поздно, да ему и в голову не пришло нырнуть в кусты. И не потому, что он так заботился о своем достоинстве. Просто стоит ли его жизнь таких усилий?

Николас почувствовал, что на лицо его легла тень. Значит, она наклонилась над ним. Он ощущал исходящий от нее слабый запах цветов и щелочного мыла.

— Николас, — сказала Жаклин после долгой паузы.

Блэкторн открыл глаза, ожидая увидеть ствол ружья, глядящий прямо ему в лицо. Но Жаклин просто стояла рядом. Она была похожа на пастушку; в руках у нее было не ружье, а тяжелая корзина.

Блэкторн сел и молча уставился на нее. Ей удалось принять ванну — волосы были влажными, и отдельные пряди, высыхая, завивались. Она что-то сделала со своей одеждой: рукава платья были укорочены — наверное, тем ножом, который он ей оставил. Верхние две пуговицы были расстегнуты, и он в жизни не видел ничего более эротичного, чем эти два дюйма влажной розовой кожи у ворота.

— Ты испытываешь меня, дорогая, — медленно сказал он. — Если ты действительно не хочешь, чтобы я прикасался к тебе, то постарайся не выглядеть столь прелестно.

Жаклин покраснела. Он не думал, что она на это способна. Но она быстро овладела собой, и на ее лице вновь появилось выражение холодного упрямства, которое ей так не шло.

— Я принесла тебе обед.

— Правда? Очень мило с твоей стороны. Что же подвигло твою темную душу на этот акт христианского милосердия?

Он протянул руку к корзине, но Жаклин не отдала ее.

— На твоем месте я бы воздержалась от рассуждений о моей душе. Твою ведь чистой никак не назовешь.

— Справедливое замечание. Ты ведь никого пока не убила, как бы сильно тебе этого ни хотелось. В отличие от меня. Хотя на этот раз моя жертва, кажется, пока жива. — Блэкторн взял корзину у нее из рук и заглянул в нее. — Ну, для одного еды тут слишком много. Ты разделишь со мной трапезу? Или я чересчур оптимистичен?

Жаклин заколебалась:

— Боюсь, что у меня нет выбора. Ты ведь мне не веришь?

— Ни капельки, — согласился он. — Так и будешь мне солнце загораживать или все-таки присядешь?

Жаклин села, решив, что нет смысла выводить его из себя по мелочам.

— Мне особенно не из чего было готовить, — оправдывалась она, пока он доставал из корзины горячий хлеб, масло и сыр.

Николас обратил внимание, что она положила в корзину бутылку вина из ящика, который притащил Тавви. «Наверное, рассчитывает напоить меня, — подумал он, усмехнувшись про себя. — Думает, что с пьяным со мной легче справиться. Только одной бутылки ой как мало!»

Жаклин достала нож. Как Николас и предполагал, он стал значительно острее. Они молча ели, слушая журчание реки, вздувшейся от выпавших дождей, и легкий шум ветра в листьях деревьев. Николас наблюдал за ней через полуприкрытые веки. Такой вкусной еды он не ел вот уже лет двадцать. «Странно все-таки, — думал он, — мы смертельные враги, она боится и ненавидит меня, а на душе у меня так покойно и мирно…»

Он сам разрушил этой покой, отнюдь этого не желая.

— Почему бы тебе не рассказать мне, как ты попала в услужение к моей кузине Эллен? — спросил он. — Ты ведь сказала, что не была в монастыре. Как же ты провела эти годы после начала Террора?

Ее лицо побелело. Он никогда не видел ничего подобного, хоть и слышал, что такое бывает. У Жаклин была прелестная, просто фарфоровая кожа с легким налетом румянца. А сейчас ее лицо стало просто пепельного цвета.

— Наше однодневное перемирие отнюдь не означает, что я намерена развлекать тебя, — проговорила она сквозь зубы.

«Еще как развлечешь!» — усмехнулся про себя Блэкторн, но не стал раскрывать перед ней своих планов. Вместо этого он спросил:

— Выпьешь вина? Ты забыла кружку, поэтому нам придется пить из горлышка.

Он сделал пару глотков. Грешно было пить подобным образом такой отличный кларет, но удовольствие он все равно получил не меньше, чем если бы выпил его из ирландского хрусталя в одной из гостиных Лондона.

— Спасибо, не хочу, — ответила Жаклин.

Она попыталась встать, но Николас схватил ее за руку.

— Пей, — обманчиво ласково сказал он.

Она не пошевелилась.

— Ты обещал не дотрагиваться до меня.

— Делай, что тебе сказано, и я тебя отпущу.

Жаклин взглянула на него. В его глазах бушевала с трудом сдерживаемая ярость. «В ее глазах такая бездонная глубина, что в ней при желании можно утонуть, — подумал Николас. — Если, конечно, человек с причудами. К счастью, я к таким себя не отношу».

— Один глоток, Жаклин, и я тебя отпускаю.

Она взяла бутылку свободной рукой, поднесла ко рту и глотнула. Николас наблюдал за ней с каким-то смешанным чувством. Почему-то ему хотелось, чтобы она и дальше отвергала его, чтобы их противоборство продолжалось.

В конце концов он отпустил ее, хотя больше всего на свете ему хотелось прижать ее к себе, и холодно улыбнулся.

— Это было не так-то трудно сделать, не правда ли? Жизнь вообще становится проще, если жить мирно.

Жаклин вскочила на ноги, опрокинув бутылку. Темная струя разлилась по земле, быстро впитываясь в нее. Блэкторн наблюдал за этим с легким сожалением.

— Я никогда не примирюсь с тобой! Никогда!

— Почему же ты согласилась на перемирие?

Жаклин улыбнулась. Ее улыбка могла бы превратить в прах любого, но не Николаса Блэкторна.

— Чтобы усыпить твою бдительность! — огрызнулась она. Не сказав больше ни слова, она ушла.

Николас повернулся и молча с восхищением глядел ей вслед. Если все французы столь решительны, англичанам повезло, что Наполеон согласился заключить мир в Амьене!

13.

Жаклин продиралась сквозь густую траву вдоль реки, чувствуя, что у нее дрожат руки. Нужно как можно скорее отойти подальше. Подальше от реки, подальше от этого страшного человека. И как это ему удается всякий раз выводить ее из себя?! У Жаклин в жизни было немало врагов — жестоких, беспощадных, неумолимых. Она научилась уходить в себя, заставлять замолкнуть свои чувства и боролась с ними с холодной решимостью. Тогда почему Николас Блэкторн так легко лишает ее умения управлять собой?

Лес вокруг был старым и красивым. Сквозь узорную листву струился солнечный свет. Это напомнило Жаклин леса в Сан-Дуте — древние дубы и каштаны, запах прелой, по-весеннему ожившей земли, требовательный писк птенцов. Если бы можно было вернуться в это мирное прошлое! Если бы она тогда умела ценить все, что ее окружает, а не принимать как должное с самоуверенностью юности… Ближе к опушке лес начал редеть, трава там уже была по-весеннему зеленой и мягкой. Жаклин опустилась на колени, потом легла на траву, вдыхая аромат и тепло. Она не была так близка к природе с тех пор, как начался Террор. Может, земля придаст ей новые силы? Ах, если бы она могла отбросить свои мрачные мысли, расслабиться, просто погрузиться в великолепие окружающей ее природы.

Но на нее вновь нахлынули воспоминания, которые она безнадежно гнала от себя все эти прошедшие годы. Обычно они преследовали ее ночами, во сне, когда она была не в силах сопротивляться им. Днем она еще как-то владела собой, не поддавалась воспоминаниям о пережитом горе.

Но сегодня все было иначе. Лежа на мягкой траве в сладко пахнущем лесу, Жаклин позволила воспоминаниям овладеть ею. Она знала, что не должна, не имеет права забывать, иначе ее решимость может покинуть ее. И тогда Николас вновь коснется ее, приблизит свои губы к ее губам, не исключено, что она тоже пожелает его. И тогда ей уже ничто не поможет.

В последние годы она позволила себе чересчур расслабиться, потому что жизнь ее была сравнительно легкой. Время, которое она провела в таверне «Красная курица», где ее, собственно, и научили готовить, было спокойным. Старая таверна стала для нее в некотором роде домом, несмотря на то что находилась в ненавистном Париже.

Жаклин знала, что никогда не забудет ту страшную ночь, когда она, смертельно уставшая, выплакавшая последние слезы, потерявшая последний грамм надежды, добралась до нее. Перед этим она несколько часов простояла на мосту под проливным дождем, глядя в глинистые, быстрые воды Сены. Впрочем, одна надежда у нее еще осталась. Она надеялась, что соберет свои последние силы и бросится в воду, чтобы найти там свою смерть…

Дождь смыл с ее рук кровь. Кровь Мальвивра. Она дошла до предела, больше идти ей было некуда. В ту ночь, когда она убила его, она убила и свою душу.

А ведь ужасных ночей было так много! Ночь, когда они с Луи наконец-то добрались до Парижа, — только для того, чтобы увидеть, как раскачивается на уличном столбе труп ее дяди. Ночь, когда Мальвивр продал ее мадам Клод. И ночь, когда на нее нашелся первый покупатель.

Вначале Жаклин покорилась и смотрела на себя словно со стороны, как будто это все происходило не с ней, пока не увидела его.

Ее вели вверх по лестнице, она случайно заглянула в одну из боковых комнат и увидела там двух молоденьких девушек и мужчину, стоящего к ней спиной. Все трое беззаботно смеялись, и их смех почему-то заставил ее очнуться, выйти из ступора. В следующий момент мужчина обернулся. Это был скорее юноша, почти мальчик, ангельской красоты. Николас Блэкторн! Он был пьян и не узнал Жаклин. Ее потащили дальше, но она успела выкрикнуть его имя. А он, повернувшись вновь к девушкам, опять засмеялся.

Развратный английский богач не просто предпочитал девственниц, ему хотелось, чтобы они сопротивлялись ему. Жаклин привязали к кровати, и все время, что она провела в этой ужасной комнате, она слышала смех, сладкие стоны, ритмичное поскрипывание кровати. Ей казалось, что боль, застыв в ее сердце, превратила его в комок сжигающей ненависти. Эта ненависть была направлена не на жирного, с гнилым запахом изо рта извращенца, который быстро и умело лишил ее невинности. Эта ненависть была направлена на Николаса Блэкторна, веселящегося в борделе, пока ее насиловал старый извращенец.

Если она и не забыла его за все эти годы, то, по крайней мере, старалась не вспоминать о нем. Необходимость заботиться о Луи и страх за родителей отвлекали ее от мыслей о нем, о его предательстве. Сейчас же она уже не могла позволить себе эту роскошь. Лежа на мягкой кровати, кровоточащая и сломленная, она могла думать лишь о собственной судьбе. И ей некого было винить. Кроме Николаса Блэкторна.

Мадам Клод была в восторге.

— Граф страшно доволен прошлой ночью, — сказала она, развязывая запястья Жаклин. — И хотя ты уже не девственница, он продолжает считать тебя ценным приобретением. Он будет очень щедр к нам обеим, дорогая. Ты даже не представляешь, чего можешь добиться от него!

Жаклин не произнесла ни слова. Она молча с ненавистью смотрела на старую каргу, но на мадам Клод это не производило никакого впечатления.

— Ты, конечно, не должна очень-то расслабляться. Графу понравилось, как ты сопротивлялась. Сомневаюсь, что ему понравится, если ты будешь чересчур уступчива. Конечно, если он только сам тебя к этой уступчивости не принудит. И не бойся: тебе не придется всю жизнь работать только с такими, как граф. У нас бывают посетители разного возраста — и даже разного пола. Кстати, если ты предпочитаешь женщин, то я знаю жену одного высокопоставленного чиновника, которая будет от тебя в восторге. А вчера вечером о тебе спрашивал один молодой человек.

Это замечание вывело Жаклин из состояния искусственного спокойствия.

— Какой молодой человек? — спросила она и сама не узнала свой голос. Впрочем, это были, кажется, первые слова, которые она произнесла с тех пор, как оказалась в заведении мадам Клод.

Хозяйка удивленно на нее посмотрела:

— Ты говоришь, как аристократка. Знай я об этом, я бы за тебя подороже запросила. Ну да ладно, я и так неплохо на тебе заработала. И не забивай свою хорошенькую головку мыслями о том молодом человеке: к тому времени, как ты надоешь графу, он уже уедет из Парижа. Он тут же забыл про тебя, когда я сказала, что ты занята. И нечего дуться. В компенсацию за старого графа мы найдем для тебя других молодых красавчиков.

Единственная искра надежды потухла. Он видел ее и не узнал. Хотя что-то в ней привлекло его внимание, но это было отнюдь не запоздалое воспоминание и не жалость к беспомощной жертве. Так, внезапно вспыхнувшее и тут же погасшее желание…

Жаклин сидела на кровати, лихорадочно соображая, что ей делать. Прежде всего надо бежать отсюда и найти Луи. Но это наверняка будет непросто.

— Наверное, с красивым молодым человеком это было бы приятнее, — медленно произнесла она.

Мадам Клод просияла:

— Я знала, что ты умница! В этой жизни можно неплохо устроиться, если не ждать от нее слишком многого. А лучше, чем здесь, жизни не бывает. Тебе платят деньги за то, что мужчины обычно получают бесплатно, а ты учишься управлять ими. Нужно уметь получать от жизни удовольствие. Полежать несколько часов на спине ночью лучше, чем батрачить весь день в пошивочной мастерской.

— Я не умею шить.

— Ну вот видишь. Ты сделала правильный выбор, дорогая. И далеко пойдешь.

Жаклин промолчала. Сделала правильный выбор? О выборе и речи-то не шло с тех пор, как она здесь находится. Но она научится делать этот самый выбор — беспомощной жертвой она больше никогда не будет!

Ей удалось убежать только через два дня. Все это время она терпела измывательства графа над ее телом, слушала его комплименты, его стоны удовольствия. Это были два дня боли и унижения, замаскированных под акт любви.

— Черт побери, я не оставлю тебя здесь, — заявил ей граф на третью ночь. — Поедешь со мной в Англию. Ты меня совсем покорила. — Он протянул руку и ущипнул ее за грудь. — У меня есть друзья, которым такая крошка придется по вкусу. А мне всегда нравилось быть наблюдателем. — Он сел на кровати спиной к ней и потянулся за одеждой. — Ты, правда, до сих пор немного упряма, но это ненадолго. Я умею учить непокорных. Вообще-то я даже не припомню, чтобы мне так нравилась проститутка.

На столе стояла огромная ваза из тяжелого дешевого фаянса. Жаклин не раздумывала ни секунды. Схватив вазу, она изо всех сил ударила его по голове. Раздался такой звук, что, казалось, его череп раскололся как орех. Коротко застонав, он рухнул на пол.

Она что, убила его?! Жаклин вскочила с кровати и уставилась на него, но он, казалось, безмятежно спал, и на лице его отражалось лишь легкое недоумение.

Позор какой. Ведь она хотела убить его. Если бы у нее был нож, она бы сделала кое-что и похуже. Сейчас ей не оставалось ничего другого, как бросить его совершенно голого на полу.

У нее не было никакой одежды, кроме легкой ночной рубашки, которую он с таким восторгом рвал на ней. Надев на себя его штаны и рубашку, в которую она могла бы дважды обернуть свое хрупкое тело, Жаклин выпрыгнула в окно, даже не заметив, как высоко оно находится.

Жаклин вывихнула локоть, упав на грязную дорогу, но даже не вскрикнула. Минуту спустя она растворилась в темноте.

Всю неделю в Париже они с Луи прятались ото всех, никому не доверяя. Единственным исключением стал старьевщик, которого все знали под кличкой Старые Кости. Он бродил по улицам со своей тележкой, обменивая и продавая всякое тряпье. Это был человек без возраста. О нем говорили, что он презренный еврей, но его глаза старого ревматика видели дальше и глубже, чем у других людей. Он был добр к Луи, делился с мальчиком последним куском хлеба и предупреждал Жаклин, когда по ближайшим улицам бродили в поисках жертв пьяные мародеры. В благодарность она отдавала ему остатки каких-то вещей, которые он еще мог продать. Между ними возникла странная дружба. Если кто-то и знал, где искать Луи, то это был он.

Однако прошло еще полтора дня, прежде чем она нашла их обоих. Нашла в самом страшном месте на земле.

Жаклин всегда старалась обходить стороной Пляс-де-Революсьон. Каждый день она слышала имена обезглавленных там людей. Она прорыдала весь день, когда узнала, что погиб король, рыдала, когда та же участь постигла маленькую глупенькую королеву. Но в тот день она не могла туда не пойти. В тот день в числе приговоренных к казни были ее родители.

Позже она не могла понять, какая сила привела ее туда. Ведь ее родителям, наверное, было бы легче расставаться с жизнью, если бы они думали, что она находится в безопасности, вдали от ужасного Парижа. Но она должна была быть там во имя себя самой. Быть с ними в любви и несчастье. Она не могла оставить их там в окружении злобствующей толпы, без единственного родного лица.

Они не видели ее, когда их привезли на площадь под свист и улюлюканье кровожадных зрителей. Не видели, пока карабкались на эшафот, и она была рада этому. Жаклин чуть не потеряла сознание, когда опустился нож гильотины, но на ее глазах не было слез. Слезы пропали навсегда.

А потом она услышала крик — короткий пронзительный крик. И увидела, как на запруженной толпой площади ее брат вырывается из рук старьевщика.

На помост втащили новую жертву, и внимание толпы переключилось на нее. Но когда, сумев пробиться через толпу, Жаклин схватила брата в свои объятия, он молчал. Она больше никогда не слышала его голос.

Жаклин и старьевщик делали все, чтобы мальчик был сыт и не мерз. Но он ни на что не реагировал, ничего не говорил и смотрел вокруг бессмысленным младенческим взглядом. Жаклин даже сумела раздобыть несколько су для доктора, но тот лишь беспомощно развел руками.

— Шок, — сказал он. — Шок, который может лишить человека разума. Душа мальчика укрылась в безопасном месте, где ничто и никто не может навредить ему. И один бог знает, выберется ли он когда-нибудь из этого спасительного кокона.

Жаклин делала все, что могла, чтобы защитить, накормить Луи, но это становилось все труднее с наступлением зимы. Пока однажды старик не пришел к ней и не сказал:

— Есть нечего. Совсем нечего.

Жаклин горько усмехнулась:

— Скажи что-нибудь поновее. У нас еды не было целыми неделями.

— Нам все-таки перепадали кое-какие объедки. Но сейчас уже ноябрь, на улице твой брат замерзнет до смерти. Он ведь даже не понимает, что надо накинуть на себя плащ. Ему нужна обувь, нужно одеяло, нужна приличная еда. И тебе тоже.

Жаклин вся сжалась, понимая, что будет сказано дальше. Она не говорила старьевщику, где провела те два дня в июле, но он был стар и мудр и, видимо, обо всем догадался. Как догадался и о том, что она сделала это не по своей воле.

За последние несколько месяцев Жаклин очень переменилась — стала жесткой и холодной. Ее сердце очерствело, в нем не было любви ни к кому, только к Луи. Она с трудом переносила даже этого старика, но, поскольку ему тоже не было ни до кого дела, они как-то умудрялись существовать вместе.

— Ты не сказал мне ничего такого, о чем я бы уже не знала, — спокойно повторила она. — Ты можешь что-то предложить?

— Это у тебя есть что предложить. Люди, ночующие на улицах Парижа, были бы рады продать все, что у них есть.

— Тихо! — огрызнулась она, с тревогой посмотрев на Луи. Несмотря на тяжелую жизнь и отсутствие еды, он подрос. Одежда его, давно превратившаяся в лохмотья, стала ему мала. Все-таки ему было уже тринадцать лет.

— Не бойся, Жаклин. Он слышит, но ничего не понимает. Он никогда не узнает, что тебе пришлось торговать собой на улице, чтобы прокормить его.

Это было сказано просто и ясно. Ей почудилось, что на нее опять навалился англичанин, пыхтя и потея…

— Нет! — вырвался из ее груди крик.

Старьевщик лишь пожал плечами:

— Я забыл, что у аристократов свои представления о жизни.

— Я могла бы убить кого-нибудь! — В ее голосе звучало отчаяние. — Зарезать человека, чтобы завладеть его кошельком. Но я не могу торговать собой на улице. Я с ума сойду!

— Убивать карманников — не выход. Они редко зарабатывают своим ремеслом деньги, на которые можно прокормиться. Не говоря уже о том, чтобы прокормить троих, — грустно сказал старик.

Несмотря на все ее отчаяние, Жаклин стало смешно.

— А ты тоже собираешься жить на доходы от моих занятий?

— Это будет только справедливо. Я буду подыскивать клиентов, оберегать тебя, защищать.

— Ты? Защищать меня?! — Смех ее был холодным, как лед.

— Тебя никто не сможет защитить. Как и любого из нас. Но я могу помочь. Ты ведь уже пережила нечто подобное — не трудись отрицать это. Я слишком долго жил на парижских улицах, чтобы не понять, что с тобой произошло, когда ты вдруг исчезла летом. Слава богу, ты осталась жива, но ничего не заработала. Можешь попробовать еще раз.

— Будь ты проклят! Я не могу… — Ее вопль прервал кашель Луи.

— Ему нужно одеяло, — сурово сказал старьевщик. — Теплый суп и лекарства. Оставшись на улице, он умрет. Умрет раньше тебя, потому что он слабее. Ты хочешь видеть, как это будет?

Жаклин вся дрожала. Было холодно, очень холодно. Она вспомнила мадам Клод, ее самодовольное лицо, ее клиентов, старого мерзкого садиста-графа, Николаса Блэкторна, который лишь взглянул на нее и тут же забыл, как одну из проституток.

— Я не вернусь туда, — сказала она упрямо.

— Ты никуда не должна идти. Месье Порше из мясной лавки спрашивал меня, не хочешь ли ты немножко подработать. Ты пойдешь к нему в дом, и он тебе заплатит. — Если бы старьевщик говорил об этом с сочувствием, она бы отказалась. Но тон его был просто деловым. — Не больше часа, Жаклин. А пока будешь лежать на спине, можешь подумать, куда ты потратишь эти несколько франков. И все дела. Как ты можешь отказываться?

И Жаклин поняла, что действительно не откажется, не может позволить себе отказаться. Если уж она вынесла, когда ее привязали к кровати и измывались над ней, то как-нибудь уж переживет грубоватые ласки Порше. Она знала, что он не злой человек. Время от времени он давал ей мясные обрезки для брата, и в его глазах была печаль, но не злость…

В конце концов она проделала это трижды. Два раза с Порше, когда голод стал просто непереносим и у Луи на бледном лице проступили кости. Она даже благословляла то, что он не говорит. Он не знал и никогда не узнает, на какой позор она пошла ради него.

Наконец это случилось в третий и последний раз. Жаклин до сих пор не была уверена, засчитан ли ей этот грех. Да, в общем-то, это было неважно. Она давно утратила веру в бога.

— Не хочу, — сказала она старьевщику, когда он сообщил ей, что кто-то еще не прочь воспользоваться ее услугами. — Порше — это одно. Он добрый. А к незнакомому я не пойду.

— Порше взяли сегодня, — сказал старьевщик устало, он был слишком измучен, чтобы испытывать печаль или испуг. — На него донес член местного комитета. Они не тратят время на разбирательство с людьми типа Порше. Мадам Гильотине нужен фураж.

Жаклин лишь пожала плечами, тут же выбросив из головы человека, который по-своему был добр к ней.

— И ты уже поспешил найти ему замену?

Старик покачал головой:

— Не совсем. Это человек, который донес на Порше… У него на то были свои причины.

Жаклин почувствовала, как в ее душу вползает страх.

— И какие же?

— Лавка Порше приносила приличный доход. Этот человек решил присвоить ее. И тебя тоже.

— Доходная лавка, полагаю, была бОльшим стимулом, — резко сказала она. — Я не собираюсь…

— Глупая аристократка, — сплюнул старик. — Это не игра. Этот человек опасен. Он пожелал тебя, и ты не можешь отказаться.

— Могу! Я могу сама выбирать, что делать?

— Он тебя все равно найдет. Он могущественный человек, и его могущество растет с каждым днем. Он один из лидеров нового общества, для него всадить нож в спину соседа — пустяк. Его невозможно остановить. Ты пойдешь к нему в дом и сделаешь все, что он захочет. Иначе Луи умрет.

— Откуда он вообще про нас знает? Обо мне, о Луи?..

— Ты не похожа на других, Жаклин. Люди знают, что по ночам здесь скрывается аристократка с братом. Ты слишком хороша даже в этих лохмотьях, чтобы тебя не заметили. А этот человек поставил перед собой задачу знать все. Не думай, что сумеешь защитить Луи. От него нельзя защититься. Все, что ты можешь сделать, это как можно лучше ублажить его.

Жаклин снова посмотрела на брата. Мальчик прислонился головой к стене, спутанные волосы падали ему на лицо. Дышал он тяжело, хрипло. Его глаза были закрыты, но Жаклин знала, что он не спит и слышит каждое слово. Ей оставалось только надеяться и молить бога, что старьевщик прав и Луи ничего не понимает.

— Когда? — негромко спросила она. — Где?

— В бывшем доме Порше. Он теперь принадлежит этому человеку. Сегодня ночью. Но будь осторожна, не доверяйся ему. Это волк, который, если ему этого захочется, вцепится тебе зубами в горло.

— И как же зовут этого волка? — устало спросила она.

— Жан-Люк Мальвивр.


Какое-то время Жаклин не могла понять, где она. Потом медленно пришла в себя и вспомнила, что лежит на лугу в Шотландии. Солнце ярко светит у нее над головой, сладко пахнут первые весенние цветы, земля под ней твердая, но не жестче тротуаров Парижа. Темный, дурно пахнущий город остался далеко позади. Она больше никогда не ступит на землю Франции!

Жаклин первый раз порадовалась перемирию, которое заключила с Николасом. Если бы не данное ею слово, она сейчас была бы, наверное, уже далеко отсюда, вне его досягаемости, но, как ни странно, ей этого не хотелось. Она научилась скрываться от неумолимых врагов, сумела бы скрыться и от него. Но она дала слово и намерена сдержать его. И, помимо всего прочего, этот мирный теплый солнечный день как бы вернул ей то, что она давно потеряла.

Жаклин села, с удовольствием оглядываясь вокруг. Она привыкла не задумываться о будущем — день за днем надо было как-то существовать, а роптать и жаловаться так же бесполезно, как и надеяться. Но если бы судьба оказалась добра к ней, она бы хотела остаться жить в этой стране. Где-нибудь в глуши, подальше от городской суеты, там, где растут деревья и цветы, поют птицы, где пахнет землей и слышно, как журчит вода. Ей понравилась Шотландия — пурпурно-синие горы вдали, древние деревья, каменистая почва. Это место не похоже ни на какое другое. Здесь она могла бы быть счастлива.

Жаклин не спеша поднялась на ноги. Волосы ее высохли и волной падали на спину. Может, отрезать их тем ножом, который дал ей Николас? Он сейчас достаточно острый. Нет, она не может это сделать. Жертвам Мадам Гильотины обрезали волосы, чтобы они не запутались в лезвии. Каждый раз, когда она собиралась отрезать свои, ей начинало казаться, что холодная сталь вот-вот коснется ее склоненной головы…

Ягод на опушке еще не было, но цветов — масса. Опустившись на колени, Жаклин вдыхала их аромат — рвать цветы, уничтожая их и без того короткую жизнь, ей было жалко.

— Какая очаровательная пастораль, Жаклин, — внезапно услышала она знакомый ненавистный голос. — Как будто бы Мария-Антуанетта играет роль пастушки. Если бы я знал, что тебе так по сердцу сельские удовольствия, мы бы приехали сюда раньше.

Она медленно поднялась.

— Поймал что-нибудь?

Это был всего лишь вежливый вопрос. Николас покачал головой и медленно, не сводя с нее глаз, стал приближаться к ней. Жаклин вдруг охватила паника.

— Ведь ты дал слово, что не тронешь меня! — сказала она, даже не пытаясь скрыть свой страх.

Его улыбка была очень опасной.

— Ну, что тебе сказать, дорогая? Я, как всегда, солгал.

14.

Жаклин молча смотрела на него огромными глазами. Ну просто испуганный олененок! Она вообще-то умела скрывать свои чувства, но сейчас ей это не удавалось. Вся ее агрессия куда-то улетучилась, и Николас сказал себе, что это его радует. На легкие угрызения совести внимание обращать вряд ли следует.

— Я только хотел поцеловать тебя, моя красавица, — пробормотал он.

Таким голосом он обычно успокаивал норовистых лошадей и нервных женщин. Как правило, это ему хорошо удавалось, лишь очень немногие женщины могли устоять перед его бархатными переливами. Жаклин, конечно, сделана из более жесткого материала. Она по-прежнему шарахается от него. Ее нелегко усмирить — женщина, которая не останавливается перед тем, чтобы применить яд, вряд ли может быть похожа на увядающую фиалку. Но что-то в нем все-таки волнует ее! Мысль эта доставляла ему удовольствие.

— Ты обещал, — повторила она.

— Я тебя предупреждал, что обычно не выполняю своих обещаний, — напомнил он, подвигаясь ближе. — А потом, утро такое прекрасное, мягкий бриз, красивая женщина рядом… Тут уж даже праведник не устоит!

— Да, тебя вряд ли можно счесть пра… — Жаклин споткнулась о корень дерева, он подхватил ее и слегка прижал к себе. Она сопротивлялась, но оба понимали, что это несерьезно.

— Всего лишь поцелуй, дорогая, — прошептал он и, приподняв ей подбородок, приблизил губы к ее губам.

Он почувствовал, Как по ее маленькому сильному телу пробежала дрожь. Чем же она вызвана? Ненавистью или желанием? Николас поднял голову и сверху вниз посмотрел на нее. Глаза закрыты, лицо бледно и напряжено.

— Раскрой губы, — пробормотал он. — Чем скорее ты сдашься, тем скорее это кончится. Поцелуй, не более того.

Ее губы раскрылись, и он медленно, жадно поцеловал ее. Жаклин если и не откликалась на его поцелуи, то, во всяком случае, и не сопротивлялась им. Тело ее, вначале напряженное, как тетива лука, постепенно обмякло, он чувствовал через тонкую материю, как ее дивные груди прижимаются к его груди. Он слышал ленивое гудение пчел, пение птиц где-то поблизости, шелест листьев над головой и все целовал и целовал ее. Жаклин вся дрожала, и его тело пронизывала ответная дрожь. Он сходил с ума от желания опрокинуть ее на эту сладко пахнущую траву, сорвать с нее одежду и насладиться ее телом…

Николас так и не понял, что заставило его остановиться. Только не отсутствие желания — он был подобен юнцу, готовому взорваться, если она только дотронется до него.

Может быть, это из-за того, что руки ее так беспомощно лежали на его плечах? Или оттого, что в этом нежном теле таился такой непреклонный дух? А может, раз в жизни ему захотелось поступить благородно?

Николас медленно отпустил ее, первым прервав поцелуй, и сделал шаг назад.

— Ну вот видишь, — сказал он так, как будто бы это его совсем не взволновало. — Всего-навсего поцелуй.

Ее глаза раскрылись, и она изумленно уставилась на него. «Странная реакция на обычный поцелуй», — подумал он.

— Если это простой поцелуй, — сказала она, — что же представляет собой сложный?

— Хочешь, покажу? — спросил он, протягивая к ней руки, но на этот раз она поспешно уклонилась. — Куда ты?

— Домой. Если ты не сумел поймать на обед рыбу, придется мне придумать что-нибудь другое. Этот древний петух, которого притащил Тавернер, будет вариться несколько часов.

— Помочь тебе? Я могу отрубить ему голову?

Жаклин как-то криво улыбнулась:

— Нет, не надо. Я сама умею убивать… петухов.

Он, не удержавшись, засмеялся, ему вдруг стало легко на душе.

— Только предварительно не отрави несчастного!

Она смотрела на него так, как будто видела его первый раз в жизни. Огромные карие глаза распахнулись, рот приоткрылся от удивления. Можно было подумать, что она увидела призрак.

— Что с тобой? — спросил Николас все еще добродушно. — Я что, раскрыл твои гнусные планы?

Шутка не вызвала на ее лице улыбку. Она еще некоторое время молча смотрела на него, а потом повернулась и побежала.

Он было хотел догнать ее, но продолжал неподвижно стоять, глядя, как Жаклин несется через луг, как ее волосы и юбки развеваются по ветру. Она была похожа на лесного эльфа — такая прелестная и невинная. Николас понимал, что может легко догнать ее, но не захотел. К нему вернулось его мрачное настроение.

Странно: ведь в какой-то момент она была готова вернуть его поцелуй. Может быть, ему удалось бы вызвать в ней еще больший энтузиазм, если бы это длилось чуть дольше. Но дело в том, что он не был уверен, хочет ли этого. Уж очень примитивной была бы подобная месть — совратить Жаклин, сорвав с нее одежды, подавив ее гнев и сопротивление, распластать ее, задыхающуюся от страсти и желания, под собой. Это уж слишком просто.

Николас прекрасно знал, что умеет доводить женщин до подобного состояния, и не сомневался, что сумеет сделать это даже с женщиной, преисполненной ненависти к нему. Он жестко улыбнулся. Жаклин не сможет долго противостоять ему.

Его талант совратителя превосходит даже его талант в карточной игре и способности обращаться с лошадьми. Так почему же, черт возьми, ему не хочется пускать в ход этот талант?!.

Его настроение портилось все больше, пока он шел назад к этой жалкой хибаре, которая некогда была элегантным охотничьим домом. Над каминной трубой поднимался дым, свежий запах горящих дров разносился в воздухе. Николас остановился перед полуразрушенным домом. Интересно, если бы все в его жизни сложилось по-другому, можно ли было спасти дом? Он пожал плечами. О чем тут думать? Дом, оставленный без присмотра на десяток лет, давно разрушен, а пожар внес свою последнюю лепту. Впрочем, пожалуй, эта разруха началась еще при его деде. Сумасшедшие Блэкторны были известны тем, что не заботились о своей собственности. Его дед был найден мертвым в кровати своей замужней любовницы, один дядя был убит на дуэли, другой покончил с собой. Неудивительно, что дом в Шотландии пришел в такое запустение. Блэкторны были слишком заняты саморазрушением, чтобы обращать внимание на какой-то там сельский дом.

Интересно, если его восстановить, во сколько это обойдется? Ясно, что у него таких средств нет. Вообще непонятно, что он так цепляется за эту хибару. Здесь пятьсот акров леса и земельных угодий. Можно было продавать это по частям и, уплатив хотя бы часть огромных долгов, продолжать игру. Но он этого не сделал. Какие сантименты, скажите пожалуйста! Подобным слабостям не должно быть места в его жизни.

Сейчас Николас знал точно лишь одно: он больше не будет тратить время на то, чтобы преодолеть сопротивление Жаклин. Он просто овладеет ею, а потом бросит ее. Она на него плохо действует. Он даже чуть было не начал о ней заботиться. А заботиться он должен исключительно о себе. И ни о ком больше.

Тавви не появился; Николаса это и обрадовало, и обеспокоило. На минуту ему стало не по себе, когда он увидел останки петуха. Жаклин убила и разделала его. Но так ведь и должно быть: что это за повар, если он позволяет себе быть брезгливым?..

Может, петух и был старым и жестким, но запах по всему дому распространялся потрясающий. Жаклин настороженно наблюдала за ним из противоположного конца комнаты. На минуту Николас почувствовал легкое сожаление, что она скрутила в пучок свои шелковые каштановые волосы. А еще он почувствовал, что устал от ожидания. Она здесь, в его власти, и он хочет ее! Почему же, скажите на милость, он должен колебаться?

Николас всегда гордился тем, что такие понятия, как честь и приличия, ему недоступны. Потребности и желания существуют для того, чтобы их удовлетворять, черт побери! Он не должен позволить себе сейчас никаких слабостей. Если Жаклин почувствует, что он жалеет ее, то он получит или нож в спину, или яд.

* * *

Жаклин отдавала себе отчет в том, что ее время вышло, и принимала это с фатальной неизбежностью. Итак, сегодня он овладеет ее телом. Ничего другого ждать не приходится. И если она еще способна что-то соображать, то должна радоваться: у нее будет еще больше оснований ненавидеть его. Это особенно важно теперь, когда ее решимость так явно поколебалась.

Если бы он хотя бы не улыбался! Сегодняшний день был просто сплошным несчастьем — от начала до конца. Мрачный сатир вдруг каким-то образом перевоплотился в сельского джентльмена с прекрасными манерами, чувством юмора и улыбкой, которая могла растопить сердце горгоны. Жаклин изо всех сил старалась вновь ожесточить свою студеную душу, но какая-то часть ее оставалась угрожающе уязвимой. Что же делать, если его улыбка была для нее как солнечный свет…

Впрочем, сейчас на его лице не было и следа улыбки. Если бы она не знала, что это не так, то подумала бы, что последний час он провел наедине с бутылкой бренди. Теплый день, нежность цветущего луга — все как будто исчезло, и Жаклин сказала себе, что приветствует это. Не будет опасности поддаться искушению.

— Я устал ждать, моя красавица, — сказал Николас с легким презрением.

Жаклин напряглась. Вода в курином супе еще не закипела, если опрокинуть на него котел, он только сильно обожжется. Она не была уверена в своих силах. Удастся ли ей швырнуть в него чугунный утюг? Конечно, если он попадет ему в голову, то вполне может убить его, но Блэкторн так намного выше ее, что она просто не достанет. Вряд ли он согласится наклониться, чтобы ей удобнее было это сделать… Остается нож, которым она разделывала петуха. Но ее до сих пор подташнивало от запаха крови, она продолжала ощущать, как вонзила нож в живую плоть, и чувствовала, что вряд ли сумеет сделать это в ближайшем будущем. Даже с мужчиной, которого ненавидит всей душой и который смотрит на нее сейчас так оскорбительно — одновременно с издевкой и жадностью.

«Но я не сдамся, — думала Жаклин. — Нет, я никогда не сдамся. И пока мне не отказали разум и язык, я буду бороться с ним».

— Не смей, — сказала она. — Не приближайся ко мне.

Ее слова, точнее, их полная бессмысленность, так удивили его, что он остановился. Если бы ей удалось столкнуть его в котел с горячей водой, у нее еще, может, и был бы шанс.

— Да что ты говоришь?! — откликнулся он. — Можно подумать, что твои слова что-то значат!

— Не думала, что насилие входит в число твоих любимых занятий. Я, конечно, всегда знала, что ты ничтожество, но не до такой же степени!

— Я ни разу в жизни никого не изнасиловал, — сказал Николас, медленно приближаясь к ней. — Пора испытать, что это такое. Впрочем, я думаю, что до этого дело не дойдет.

Жаклин буквально взорвалась от бешенства:

— Думаешь, что я сдамся добровольно? Ты что же, такой дурак, что решил: стоит тебе до меня дотронуться, и я растаю от восторга?

— Нет. Но я знаю, что ты разумна и понимаешь, что я намного сильнее тебя. Не стоит тратить время на сопротивление. Еще и потому, что, как я понял, девственность потерять тебе уже не грозит.

Она подхватила его издевательский тон:

— Вы хотите сказать, что сомневаетесь в моей невинности? Да как вы смеете, сэр?!

— Ты бы не смогла выжить в Париже, если бы осталась девственницей. Но мне это, надо сказать, совершенно безразлично.

— Рада, что вы по-прежнему удостаиваете меня своим вниманием, — сказала она.

От котла уже начал подниматься пар. Еще несколько минут — и вода закипит. А Блэкторн стоит уже совсем близко…

— По всей видимости, твой опыт не располагает тебя к подобного рода удовольствиям, — усмехнулся он. — Я же вижу, ты сама с собой борешься, когда я просто прикасаюсь к тебе.

— Я борюсь с тобой!

Он пожал плечами и издевательски улыбнулся.

— Как тебе будет угодно. Можешь внушать себе все, что тебе заблагорассудится. Например, что твои стоны — на самом деле стоны протеста. Что твое тело прижимается к моему просто в конвульсиях отвращения. Что ты целуешь меня лишь потому, что должна это делать.

Вода почти уже кипит. Жаклин подошла ближе к очагу, надеясь, что это выглядит естественно: повариха хочет проверить, скоро ли будет готова пища.

— Не смей меня трогать! — злобно сказала она, с отчаянием понимая, что котел слишком тяжел и она не сможет его поднять.

— Да мне стоит только до тебя дотронуться, и все — ты готова. Проверим?

Блэкторн подошел совсем близко. Кровать была у него за спиной. Сейчас он опрокинет ее навзничь и быстренько разделается с ней, как тот мясник в Париже.

— Только тронь меня, и я тебя убью!

Она может, по крайней мере, опрокинуть котел и обварить ему ноги. Заодно и себе, но что же делать. Убежать, пока он не опомнится, она все равно сумеет.

— Ты уже говорила это бесконечное число раз, — терпеливо сказал он. — А может, это того стоит?

Жаклин поняла, что ждать больше нечего. Нагнувшись, она наклонила котел… и в следующую секунду ее запястье сжала железная рука.

— Ну все, хватит, дорогая.

— Это будет насилие! — воскликнула она с яростью.

— Нет, — сказал Блэкторн, — не будет.

Она выдержала его поцелуи. Выдержала, когда он, бросив ее на кровать, накрыл ее своим сильным телом. Выдержала прикосновение его рук к своей груди, выдержала жесткость его возбужденного тела. Но она не сумела выдержать его неожиданную мягкость, медленно разгоравшийся в ее собственном теле жар, проклятую нежность, которой расцветало ее сердце.

Николас приподнял голову и посмотрел на нее сверху, сверкнув в темноте глазами:

— Как видишь, Жаклин, никакого насилия.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и она поняла, что, если его губы вновь коснутся ее губ, она пропала. Жаклин отвернула голову, удивляясь тому, что ее горло сжалось, а глаза стали жечь слезы.

— Если ты это сделаешь, — сказала она, — я не буду пытаться убить тебя.

Его улыбка была невыносимо самодовольной:

— Я так и думал.

— Я убью себя!

Это остановило его — по крайней мере, на какой-то момент. Она явно не притворялась, сказала то, что думала. Ему хватило ума понять это.

— Ну что за мелодрама! — сказал он уже спокойно. — Мы ведь выяснили, что ты уже однажды пыталась это сделать, но у тебя ничего не получилось. А кроме того, что скажет на это твой католической бог?

— Мой католический бог умер на гильотине. Я — настоящее дитя революции. Я не верю больше в бога. В любом случае, если загробная жизнь существует, она должна быть лучше этой. Если ты не остановишься, я вскоре это выясню.

— Я могу помешать тебе.

Жаклин покачала головой:

— Тебе по силам не дать мне убить тебя. Но не допустить, чтобы я убила себя, будет гораздо труднее. Ведь остаются обрывы, реки, океан. Я могу выпрыгнуть на ходу кареты, могу убить себя ножом, и ты не успеешь мне помешать. Нужно только правильно ударить им. Ты не можешь помешать мне.

Блэкторн по-прежнему не двигался. Его руки все еще лежали у нее на груди, но не ласкали ее. Взгляд ничего не выражал.

— Почему ты думаешь, что мне это не безразлично?

Жаклин поняла, что победила, и горько улыбнулась.

— Я так не думаю. Но это не так уж будет безразлично для твоей совести, как бы мало у тебя ее ни было. Мысль обо мне будет преследовать тебя по ночам и в конце концов сведет с ума.

— Моя дорогая Жаклин, — сказал он устало. — Ты и так преуспела в этом. И я не уверен, что дело того не стоит.

Блэкторн приблизил губы к ее губам, влажным и раскрытым, поцеловал ее медленно и ласково, а ей захотелось заплакать от стыда и печали. Жаклин подняла руки, чтобы оттолкнуть его, хотя и знала, что это бесполезно. Вместо этого ее руки обвились вокруг его шеи, и впервые в жизни она вернула мужчине поцелуй.

Это было нечто удивительное! Ей показалась, что она вся растворилась в этом поцелуе; ничего более интимного она не чувствовала во время своих вынужденных совокуплений. Ей хотелось, чтобы это не кончалось никогда, длилось вечно…

— Эй! — прозвучал, как сквозь сон, голос Тавернера. — Блэкторн!

— Иди отсюда, Тавви! Уйди к чертовой матери! — крикнул Николас, даже не оглянувшись на своего слугу. — Уйди!

— Прошу прощения, но не могу. У нас беда. Не время заниматься пустяками.

На какой-то момент Николас погрузил свое лицо в ее волосы, пытаясь овладеть собой. Затем он соскочил с кровати, а Жаклин сжалась в комок — комок стыда и несчастья.

— Ну, погоди! — прорычал он. В его голосе была та же ярость, которая владела им, когда он бросился на нее.

Тавернер и ухом не повел.

— Беда, — повторил он. — Джейсон Харгроув умер неделю тому назад. А его жена вдруг поняла, что ее винят в этом больше, чем она ожидала, и теперь повсюду рассказывает, какой вы злодей.

Жаклин села и машинально потянулась за одеждой, но вдруг с изумлением поняла, что все застежки и завязки на месте. Она чувствовала себя обнаженной в его объятиях.

— Николас Блэкторн — злодей? — Она сумела придать голосу язвительность. — Да кто в это поверит?!

Николас бросил на нее быстрый взгляд.

— Собирайся! — пробормотал он. — Быстрее, моя красавица.

— Жена Харгроува говорит, что вы ее изнасиловали, — продолжал Тавернер, ничуть не смутившись. — А вместо дуэли выстрелили ему в спину.

— Я никогда в жизни не насиловал женщину! — прорычал Николас, которого явно задело сказанное. — Пока еще, — добавил он, бросив многозначительный взгляд на Жаклин, которая, соскользнув с кровати, подошла к огню. — Мы оба знаем, как это было на самом деле, не говоря уж о секундантах. Но, полагаю, никому не пришло в голову вступиться за меня?

— Не слышал о таком. Они вас ищут. Местный магистрат из кожи вон лезет, чтобы вас поймать. И это еще не все.

Николас вздохнул:

— Я на это и не надеюсь.

— Твоя хозяйка едет за тобой сюда, — сказал Тавернер, повернувшись к Жаклин.

— Эллен? — в ужасе пробормотала Жаклин.

— Это враки! — отрезал Николас. — Моя кузина вряд ли пустится вдогонку за кухаркой. Впрочем, Мамзель ведь больше чем прислуга, не так ли? И все-таки не думаю, чтобы ее брат допустил это.

— Сомневаюсь, что ее брат знал об этом. Она не одна. С ней человек по имени Уилтон-Грининг. Меньше чем через день они нас нагонят.

— Да поможет нам бог! — Николас протянул руку к бутылке с бренди и сделал мощный глоток. — Как ты все это разузнал?

— Этот господин заранее заказал комнаты на постоялом дворе. Все остальное мне рассказали слуги, как только я там появился. Кстати, я взял на себя смелость позаботиться о транспорте.

— Я знал, что всегда могу на тебя положиться, — сказал Николас, подвигаясь к огню, и Жаклин по привычке отпрянула в сторону. — Итак, чем мы располагаем?

— Из Дунстера отплывают два судна. Одно — во Францию, довольно приличное. Второе — в Голландию, но этот корабль старый, с тихим ходом. Я подумал, зачем вам Голландия? И договорился о местах на французском судне.

— Для всех троих, надеюсь?

— Ага.

— Нет! — в ужасе закричала Жаклин.

Николас взглянул на нее:

— В чем дело, моя дорогая? Может быть, ты страдаешь морской болезнью? Не бойся, я подержу тебе голову, если тебя стошнит.

— Я не вернусь во Францию.

— В настоящий момент Голландия находится под властью Франции. Не все ли тебе равно?

— Я не могу, — сказала она и сама удивилась, услышав, с каким отчаянием звучит ее голос. — Пожалуйста! Куда угодно, только не во Францию!

— «Пожалуйста»? Впервые слышу от тебя это слово. До сих пор ты только угрожала мне. Это что-то новое.

— Французский корабль лучше, — сказал Тавернер. — Он более новый и отходит на день раньше. Это даст нам фору.

Николас бросил взгляд на Жаклин. Ну что ж, теперь, когда он знает, что для нее страшнее всего, грех этим не воспользоваться. Может быть, тогда ему и в самом деле не придется прибегать к насилию.

— Поплывем более поздним, — сказал он, отвернувшись. — Я жажду увидеть Голландию. Ты знаешь, как я страстно люблю… сыр. А оттуда мы можем проехать в Венецию. Думаю, что Жаклин никогда не видела Гранд-канал. Не так ли, дорогая?

Жаклин облегченно вздохнула и, молча покачав головой, отвернулась к огню. Глазам ее стало горячо — из-за жары, конечно.

— Воля ваша, — проворчал Тавернер. — Но на вашем месте я бы поскорее убрался отсюда. Все знают, что этот дом принадлежит вам. И если кто-то захочет вас поймать, то направится именно сюда.

— По всей видимости, Тони Уилтон-Грининг так и поступил, — пробормотал Николас. — Хотя трудно поверить, что он дал себе труд пошевелиться. Наверное, по уши влюблен в мою застенчивую кузину. — Его лицо вдруг потемнело. — Или в тебя, моя красавица? Тони среди слуг случайно не отирался?

— Не говори гадостей!

Николас угрожающе улыбнулся.

— Я бы не винил его в этом. Но я согласен с Тавернером. Поскорее уехать — в интересах нашей общей безопасности. Как только мы съедим твой, без сомнения прекрасный, обед, мы вновь отправимся в дорогу. Я не собираюсь убивать еще одного человека, а если Тони не изменился после Кембриджа, он не удовольствуется отрицательным ответом. Кроме того, я не намерен рисковать своей добычей.

— Нам придется ехать до Дунстера целый день, — проворчал Тавернер. — Да еще и ночевать в карете.

— Не будь таким пессимистом, — сказал Николас и ласково коснулся пальцами щеки Жаклин, прежде чем она успела отпрянуть. — Мы найдем где прилечь.

Итак, она получила отсрочку. Где-нибудь по дороге она выпрыгнет из кареты и скроется. Ей нужно только спрятаться и дождаться Эллен. Если уж ей удавалось прятаться от мародеров в Париже, от одного-то человека она наверняка сумеет где-нибудь укрыться, даже если этот человек слишком хорошо ее знает.

Жаклин жалела только о том, что выдала себя. Блэкторн мог бы поплыть и во Францию, потому что, черт возьми, ее все равно не было бы на этом корабле. Даже если бы он сумел затащить ее на борт, она бы не стала дожидаться, пока они доплывут. Она поклялась себе, что никогда в жизни больше не ступит на землю Франции, и не собиралась отказываться от этой клятвы.

Но как все-таки странно, что он сделал этот донкихотский жест! Ее страх перед Францией, казалось бы, должен был укрепить его намерение отвезти ее туда. Почему, ну почему она стала забывать, что он — враг, виновник всего, что с ней приключилось, человек, погубивший ее семью?!

И, да поможет ей бог, почему она вернула ему поцелуй?..

15.

Сэр Энтони Уилтон-Грининг никогда не считал себя человеком непредсказуемым, а тем более — жестоким. Он обычно достаточно хорошо представлял себе, чего хочет, и, как правило, добивался этого без особой суеты и усилий. Поэтому коварный план вывести из строя уважаемую мисс Биннерстон удивил и позабавил его самого. Но эта пожилая дама окончательно вывела его из себя. Она ни на секунду не позволяла ему оставаться наедине с «ее беспомощным маленьким ягненком». Хотя Эллен, конечно, беспомощной ни в коей степени нельзя было назвать. За три дня дороги Тони убедился, что она значительно сильнее, чем он предполагал.

Впрочем, Тони хорошо понимал мисс Биннерстон. Она отдавала себе отчет, что ее средства к существованию полностью зависят от того, останется ли Эллен незамужней девицей. Она делала все от нее зависящее, чтобы в жизни Эллен ничего не менялось, вплоть до того, что спала с ней в одной кровати, когда в этом совершенно не было необходимости. Очевидно, ему должно было бы даже льстить, что Бинни видела в нем лихого повесу, вполне способного пробить брешь в броне Эллен, но вместо этого он только чувствовал раздражение. За кого она его принимает?! Он что — Николас Блэкторн? Энтони Уилтон-Грининг в жизни не совершил бесчестного поступка!

До сегодняшнего дня…

— А где Бинни? — спросила Эллен, когда он поздним утром забрался в карету.

Тони придал лицу выражение крайней озабоченности.

— Уехала, — кратко ответил он, не вдаваясь в подробности. Надо было спешить: мисс Биннерстон, запертая в спальне наверху, наверняка сейчас колотила изо всех сил в дверь и вопила, как гарпия.

— Не говори глупостей, Тони, — нахмурилась Эллен. — Я ее только что видела, и она мне ничего не сказала.

— Я обещал ей передать тебе эту ужасную новость, — сказал он торжественно, сам удивившись своим актерским способностям. — Ей сообщили, что ее сестра смертельно больна.

— Сестра? Бинни никогда не говорила, что у нее есть сестра. Я думала, что она была в семье единственным ребенком.

— Сводная сестра, — быстро сообразил Тони.

— Но она никогда не…

— О, тут целая история! — воскликнул он, на ходу придумывая красочные детали. — Их разлучили по воле ее матери, которая была в ярости, узнав, что эта девочка появилась на свет. Но сейчас, когда ее сестра находится на смертном ложе, Бинни бросилась к ней. Она не могла поступить иначе. Я дал ей денег на то, чтобы она могла нанять лошадей, и приказал Хастингу сопровождать ее.

— Просто невероятно! — растерянно пробормотала Эллен.

— Да, трагедия, — мрачно согласился Тони.

— И ты отправил с ней своего слугу?

— Не мог же я допустить, чтобы она ехала одна! Кстати, Бинни ужасно беспокоилась, что ей пришлось оставить тебя в то время, когда она тебе так нужна, но это голос крови, ничего не поделаешь. Вопрос жизни и смерти! — Тони постарался произнести эти слова как можно торжественнее.

Эллен покачала головой.

— Невероятно, — повторила она. — Но хорошо хоть, она решила, что тебе можно доверять.

Тони удивленно поднял брови:

— А в этом кто-нибудь сомневался?

— Я-то, безусловно, нет, — искренне ответила Эллен.

На ней было платье ярко-желтого цвета, который не очень шел ей, а Бинни, перед тем как Хиггинс подстерег ее в саду, закрутила ей волосы в пучок. И все равно она была очень мила.

— Я прекрасно знаю, что моя репутация от поездки с тобой не пострадает, — сказала она, совершенно не догадываясь, какой оборот приняли его мысли.

— Что ты имеешь в виду?

«Интересно, насколько плотно она затянута в корсет? — думал между тем Тони. — Интересно, пошло бы ей более простое платье? Еще интереснее, как она выглядит вообще без всего…»

— В обществе хорошо известно, что поведение сэра Энтони Уилтон-Грининга всегда безупречно. Никому и в голову не придет, что ты можешь совершить неблагородный поступок. Ты ведь мне как дядя!

Тони уставился на нее, лишившись от ярости дара речи.

— Дядя?! — наконец с трудом выговорил он.

Эллен улыбнулась.

— Ну хорошо, как старший брат. Ты просто в силу своего характера не можешь сделать что-то неблаговидное. В тебе ничего нет от распутника.

Каждый мужчина в глубине души оскорбился бы, услышав, что ему отказано именоваться распутником. Тони почувствовал, что его неблаговидные намерения быстро пошли в рост.

— Конечно, я же не Николас Блэкторн, — кротко вздохнул он.

Эллен засмеялась:

— И слава богу! Мне в тебе именно это и нравится — с тобой так спокойно, нам не нужно притворяться друг перед другом. А вот с Николасом Блэкторном, хотя он и мой троюродный брат, так тревожно и неловко, что…

Тони заскрипел зубами. Он тоже хотел бы, чтобы с ним было тревожно и неловко!

— Пожалуй, мне надо позаимствовать у него эксцентричности. Мне бы не хотелось, чтобы меня считали слишком уж положительным.

Он ожидал, что она возразит ему, но Эллен снова мягко улыбнулась.

— Что же в этом плохого? Ты и в самом деле положительный и уравновешенный, с тобой очень удобно. Должна тебе сознаться, мне не жаль, что Бинни пришлось уехать к сестре, хотя, конечно, я сожалею о причине, заставившей ее это сделать.

Это уже было лучше.

— Почему же тебе не жаль, что она уехала?

— Она уж чересчур меня опекает. С одной стороны, я отношусь к этому с пониманием. Она знает, что ради собственного будущего должна вести себя так, чтобы я от нее как можно больше зависела. Она меня все время предупреждала, что я должна быть осторожной с тобой. По-видимому, боялась, что ты позволишь своим мужским инстинктам прорваться наружу и станешь домогаться меня. Ну разве это не полнейшая ерунда?

— Ерунда, конечно, — пробормотал Тони.

— Ей нечасто приходилось бывать в мужском обществе, и в каждом мужчине она видит зверя, которому стоит только взглянуть на женщину, как у него тут же просыпается аппетит. Я пыталась объяснить ей, что ты совершенно безопасен, но она меня не слушала.

— Конечно, совершенно безопасен, — как эхо откликнулся Тони.

Красивое лицо Эллен вдруг стало озабоченным.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Тони? Ты как-то… странно разговариваешь.

Еще бы! Его обуревала страсть, он был зол и раздражен. Интересно, что сделала бы его дорогая Эллен, если бы он сейчас схватил ее в объятия и показал ей, сколь он безопасен на самом деле! Но чувство юмора взяло вверх, и Тони иронично улыбнулся:

— Должен тебе сказать, мой ангел, что ни один мужчина не хочет, чтобы его считали положительным и безопасным.

Она села поудобнее и очаровательно улыбнулась ему.

— Но, Тони, ведь ты бы не хотел, чтобы я испытывала к тебе какие-то романтические чувства? Только представь себе, как это бы все усложнило!

Тони задумался. Ведь он сам всего несколько дней назад рассуждал примерно так же. Домовитая, любящая жена, которая с милой покорной улыбкой отправляется в супружескую постель, без всяких там высоких запросов, притязаний и требований. Что еще нужно человеку для счастья? А сейчас он вдруг понял, что ему хочется этих запросов! Он хочет, чтобы Эллен прерывисто дышала, краснела и трепетала. Хочет, чтобы она снова обожала его так, как обожала в семнадцать лет. К черту покой и комфорт!

Он откинулся на сиденье, вытянув длинные ноги, и выдавил из себя подобие улыбки.

— Конечно, неудобно. В наших-то сложных обстоятельствах…

— Но с тобой просто в любых обстоятельствах!

Это оказалось последней каплей. Тони наклонился к Эллен и готов был схватить ее в объятия, но как раз в эту минуту незадачливый возница умудрился попасть колесом в один из многочисленных ухабов. Карету как следует тряхнуло, и он, потеряв равновесие, отлетел назад.

Выругавшись про себя, Тони постарался успокоиться.

— Ты права, — согласился он и, вспомнив о запертой мисс Биннерстон, решил сменить тему. — Подъезжаем к границе, — сказал он, выглянув из окна. — Если ничего не помешает, то к вечеру мы их нагоним. У тебя снова появится компаньонка, и все вернется на свои места, даже намека на что-то недозволенное не останется.

— Я ведь тебе объяснила…

— Прошу тебя, не начинай все заново! — взмолился он. — Всякому мужчине унизительно слышать, что он безобиден. Оставь мне хоть какие-то иллюзии. Мы поедем сразу к охотничьей хижине Блэкторна, заберем твою кухарку и отправимся на постоялый двор в нескольких милях от хижины. Я уже арендовал там комнаты. День предстоит длинный, но финал все оправдает.

— А что, если он не отпустит ее? — обеспокоенно спросила Эллен.

— А что, если она не захочет с нами уехать? — парировал Тони.

— Я же тебе говорила, она ненавидит мужчин.

— Николас — опытный соблазнитель. За пять дней, которые они провели вместе, он мог заставить ее изменить о них мнение.

— Не могу себе этого представить, — сказала она откровенно.

Тони улыбнулся, неожиданно почувствовав себя более уверенно. Просто удивительно, что творила Эллен с его мужским тщеславием!

— Будем решать проблемы по мере их возникновения, — сказал он. — В любом случае я не позволю Николасу Блэкторну удерживать женщину без ее желания. Кроме того, он наверняка еще не знает, что его разыскивают по обвинению в убийстве Джейсона Харгроува. Уверен, что, когда ему станет это известно, срочный отъезд на континент окажется для него важнее зова плоти.

— Надеюсь, — с сомнением сказала Эллен. — Лишь бы только ему не пришло в голову вызвать тебя на дуэль.

Тони стиснул зубы.

— Я вполне могу справиться с ним, дорогая.

— Но Николас бывает так беспощаден… — Ее грудь под ярко-желтым платьем взволнованно колыхалась.

— Я тоже, — мрачно заявил Тони.


Леди Эллен Фицуотер разрывали сомнения. Впрочем, с ней такое бывало часто. Она всегда восхищалась решительностью Жаклин, поскольку сама обычно старалась рассмотреть каждый вопрос с разных сторон. Когда Эллен делала что-то импульсивно, не думая о последствиях, результаты, как правило, были ужасны. Так случилось, например, когда она приняла предложение преподобного Элвина Персера — просто из чувства благодарности и страстного желания иметь детей. Она знала, что Тони для нее недосягаем, решила быть практичной и обрести хоть какое-то счастье. И, хотя Эллен не любила признаваться в этом самой себе, она была довольна, что выходит замуж за человека более низкого происхождения, чем она сама. Брак скромного служителя церкви с дочерью аристократа был для него очень почетным, и это поддерживало ее гордость. Но это же и усилило ее боль, когда он без всяких объяснений отказался от нее. Если бы Эллен тайно не считала, что это она снизошла до брака с ним, разрыв не был бы для нее столь болезненным. Ей было так стыдно, что даже не имеющий состояния скучный церковник не захотел ее в жены! Удар по самолюбию — единственному, что у нее оставалось, — был буквально сокрушительным. Жалостливые взгляды, брошенные в ее сторону, снисходительные замечания — все было непереносимо, и она ударилась в бегство.

Эллен уехала в Париж через несколько дней после того, как между Францией и Англией был заключен мир, в надежде спрятаться от всех, кто ее знает. Примерно неделю она была сравнительно спокойна, почти сумев уговорить себя, что об этом скоро забудут, что появление, а затем исчезновение из ее жизни преподобного Элвина Персера — всего лишь досадный эпизод. Это продолжалось до тех пор, пока она не столкнулась с одной из бывших любовниц Тони, которая более чем ясно дала ей понять, что над ней потешается весь Лондон. И что дорогой Тони просто в ужасе от всего этого.

Ну что ж, если уж кончать с жизнью, то именно в Париже — городе печальной любви и страсти. Эллен не считала себя сентиментальной, но мысль о возвращении в Лондон и встрече со всеми этими людьми из общества казалась ей совершенно невыносимой.

Она ускользнула от преданной мисс Биннерстон и вышла на парижскую улицу, не думая, что ее может подстерегать опасность, и стараясь лишь набраться мужества сделать то, что она задумала. Сама не заметив как, она очутилась на мосту в одном из самых бедных районов города и некоторое время стояла там, глядя на быстротекущую Сену и думая только о том, как быстро она сумеет утонуть.

Эллен уже влезла на каменный парапет, когда услышала в туманной ночи чей-то голос. Сначала она решила, что это вещает ангел, но слова были уж слишком грубыми.

— Дурость какая! — сказал голос на хорошем английском языке с французским акцентом. — Покончить с собой из-за мужчины!

Эллен замерла. Это что, голос ее совести? А потом из клубов смога выдвинулась маленькая фигурка в плаще.

— А ну-ка прекрати эти глупости! — резко крикнула она.

Эллен не пошевелилась, глядя сверху вниз на маленькую женщину с невинным пикантным личиком и огромными карими глазами. На ней была грубая простая одежда, но голос и знание английского выдавали ее благородное происхождение.

— По-моему, это не твое дело, — сказала холодно Эллен.

— Господи, до чего же ты нелепо выглядишь! Наполовину там, наполовину тут… Разве англичане хоть что-то умеют? Если решила умереть, то сделай это хотя бы не на глазах людей!

— Я не знала, что тут кто-то есть.

— Улицы Парижа не бывают пусты даже в половине пятого утра.

Эллен удивилась:

— Разве уже половина пятого?

На лице женщины на мгновение появилось выражение жалости, которое, как ни странно, не оскорбило Эллен.

— Бедняжка… Как же давно ты тут бродишь? Сейчас только десять, но тебе уже пора в кровать. Слезай оттуда, дорогая, и пошли со мной. Я — Жаклин.

Эллен бросила взгляд на грязные воды реки. От них шел ужасный запах. Как ни странно, это решило дело. Она не хотела, чтобы от нее потом так же дурно пахло. Ей хотелось, чтобы все выглядело романтично: бледное неподвижное тело, задрапированное белым, утопает в розах, и все окружающие очень, очень сожалеют, что так безобразно обошлись с ней. Но вонючая грязная вода ничего подобного не обещала.

— Ну вот, так-то лучше, — сказала женщина, назвавшаяся Жаклин, когда Эллен слезла с парапета на булыжную мостовую. — Ни один мужчина этого не стоит.

Женщина подошла к ней, и Эллен отстраненно отметила, что она совсем крошечная, намного меньше ее, с маленькими, хорошей формы руками. Она подобрала с земли подбитый мехом плащ Эллен и, встав на цыпочки, набросила ей на плечи.

— Тебе повезло, что кто-нибудь не принял решение за тебя, — сказала она. — Нельзя ходить одной ночью по улицам Парижа в плаще, который стоит столько, что можно кормить семью целый год. Ты когда последний раз ела?

— Я… я не помню, — заикаясь, проговорила Эллен.

— Я отведу тебя в таверну, в которой работаю. Я кухарка, очень хорошая кухарка. Перед моим рагу ты не устоишь. Я тебя накормлю, выслушаю твои стенания, а затем отчитаю тебя, как должна отчитать мать.

— Моя мать умерла.

Жаклин пожала плечами.

— Моя тоже. Это совсем не значит, что ты должна поспешить отправиться за ней следом. Пошли со мной, мадемуазель, я помогу тебе восстановить силы.

И совершилось чудо — она преуспела в этом! Отличное тушеное мясо, свежий хлеб и сочувствие Жаклин вывели Эллен из ступора и жалости к самой себе. Было почти пять утра, когда Жаклин отправила Эллен домой в наемном экипаже, и оказалось, что она была абсолютно права: даже в этот час улицы Парижа отнюдь не были пустынными.

Эллен приезжала в таверну еще не раз, к удивлению Жаклин и своему собственному. Приезжала не за рагу, а за здравым смыслом и дружбой, какой у нее никогда не было. Когда пришло время возвращаться в Лондон, Эллен уговорила, умолила Жаклин поехать туда с ней.

Когда Жаклин согласилась, Эллен страшно обрадовалась, но и расстроилась одновременно, потому что ее подруга согласилась ехать лишь в качестве прислуги. Весь следующий год она старалась ни с кем особенно не общаться, а Жаклин разговаривала с ней так, как не разговаривал никто в жизни, — откровенно, честно, заставляя видеть вещи такими, какие они есть. Эллен знала, что обязана Жаклин жизнью. Теперь ей было неловко перед самой собой, что она чуть не лишила себя жизни из-за такого ничтожества, как Элвин Персер. Тогда же поклялась, что никогда больше не даст эмоциям взять над собой верх.

И вот сейчас Эллен была счастлива, что наконец может вернуть Жаклин этот долг. Она не понимала, почему Николасу пришло в голову тащить за собой Жаклин, но точно знала, что он сделал это против ее воли. Жаклин была так упорна в своем отвращении и презрении к мужчинам, что даже такой опасно привлекательный негодяй, как Николас Блэкторн, не сумел бы поколебать ее в этом.

Эллен понимала, как ей немыслимо повезло, что в этом участвует Тони, хотя последние дни для нее были и немыслимой радостью, и одновременно мучением. Ведь раньше или позже Тони отыщет себе хорошенькую юную барышню, только что окончившую школу, и женится на ней. А она будет присутствовать на их свадьбе вместе с Кармайклом и Лиззи, изо всех сил улыбаться, и, уж конечно, никто не заметит, что сердце ее разбито…

Ну, ничего, все можно пережить. Пережила же она эти несколько дней рядом со своим любимым, не выдав ни вздохом, ни взглядом той горькой правды, которую только что открыла для себя. Правда заключалась в том, что она его по-прежнему любит, любит все так же сильно. Этим, без сомнения, и объясняется ее состояние.

Конечно, ехать день за днем по этим ухабам даже в удобной коляске брата было не так-то легко. Все кости ее болели, мысли были тревожны, но все это вознаграждалось тем, что рядом был Тони. Когда поездка закончится, ей придется расстаться с ним, и это краткое сумасшествие никогда не повторится. Удивительно, что она сумела продержаться столь долго. Еще удивительней, что бог решил избавить ее на время от нелепого присутствия Бинни. Сегодня Тони принадлежал только ей и никому больше. И она была намерена использовать это на всю катушку!

Странно только, что Тони пришел в дурное расположение духа, когда она заверила его, что не испытывает к нему романтических чувств. Ложь, конечно, но она-то думала, что он будет рад. А он, казалось, обиделся…

Впрочем, вряд ли это связано с его собственными чувствами. Не может же он, в конце концов, тоже желать ее! Эту надежду она заставила себя погасить очень быстро.

Тони развалился на сиденье напротив, глядя в окно. Их молчание было, как всегда, дружелюбным, и то, что они достаточно времени провели в дороге вместе, ничего не меняло. Это был прежний Тони — элегантный и, пожалуй, чуточку слишком порядочный. А ведь стоит ему улыбнуться своей ленивой улыбкой, взглянуть на любую женщину мягкими серыми глазами — и она пропала навсегда. Как сама Эллен…

— Тони, — начала она робко и неуверенно.

— Да, дорогая?

— Знаешь, я получила такое удовольствие от нашей поездки… — Она решила, что должна это сказать, пока ей хватает храбрости, пока она не упустила свой единственный шанс.

Полные губы Тони дрогнули в улыбке. «Интересно, какие они на вкус?» — подумала Эллен. Губы Элвина Персера были сухими и вялыми, он поцеловал ее всего несколько раз — и очень целомудренно. Ее никто никогда не целовал страстно, и она не сомневалась, что до самой смерти не узнает, что это такое.

— Что ты такое говоришь?! — запротестовал Тони. — Трястись без конца в этой карете, обедать в паршивых тавернах, иметь в качестве компании сонную мисс Биннерстон и твоего покорного слугу… Помилуй, да тебе, наверное, просто хочется завыть от тоски!

Эллен вдруг озаботилась.

— Тебе было скучно, Тони? — наивно спросила она.

— Ни минуты!

Она почему-то сразу поверила ему. Глупо, конечно, на это надеяться, но все-таки вдруг он получает удовольствие от ее общества — ну хотя бы чисто по-товарищески?..

— А как же ты обойдешься без слуги? — спросила она.

— Уж как-нибудь сумею одеться и побриться сам, — проворчал он. — А вот как ты справишься без своей мисс Биннерстон? Нам ведь до твоей Жаклин еще целый день ехать.

— Ты так уверен, что к вечеру мы их нагоним?

— Я надеюсь на это, но полной гарантии нет. Когда имеешь дело с Николасом Блэкторном, все непредсказуемо.

Эллен не возражала, потому что возразить ей было нечего.

— Думаю, что какая-нибудь служанка в гостинице сумеет помочь мне.

— Я тоже могу помочь, — вежливо сказал Тони.

Эллен быстро взглянула на него, пытаясь понять, что скрывает непроницаемый взгляд его серых глаз. Понять ей ничего не удалось, и она тяжело вздохнула. Ладно, если он действительно относится к ней как к сестре, то его предложение звучит не так уж и дерзко.

— Благодарю, но надеюсь, что справлюсь сама, — ответила она спокойно.

Тони, улыбнувшись, пожал плечами:

— Как тебе будет угодно. Если передумаешь, то не забудь, что у меня в этом деле есть некоторый опыт. Мне не раз приходилось помогать дамам раздеваться. — Он лениво откинулся на спинку.


Ближе к вечеру пошел дождь, долгий и нудный. Дорога превратилась в море грязи. Даже великолепному экипажу Кармайкла было трудно продвигаться по нему, и Тони подумал, что весь его старательно разработанный план может пойти прахом. Впрочем, Тони не особенно беспокоила погода: у него первоклассный кучер, он справится с дорогой, даже если вообще небесные своды разверзнутся.

Эллен, убаюканная равномерным постукиванием дождя по крыше кареты, задремала. Он накинул на нее плащ, стараясь умерить свои страстные порывы и не коснуться ее округлой груди. Они, видимо, приедут довольно поздно. Вряд ли Блэкторн поведет себя благоразумно, но даже если он увез Жаклин против воли, освободить ее будет не так уж трудно.

Хотя, скорее всего, Блэкторн сумел соблазнить ее. Многие женщины, в том числе и Эллен, говорили Тони, что Николас очень привлекателен, а некая сумасшедшинка в его характере лишь увеличивает его притягательность. Но Жаклин наверняка ему уже надоела — он долго со своими дамами не задерживается, а известие о смерти Харгроува тем более заставит его забыть обо всем.

Возможно, Эллен настоит на том, чтобы Жаклин спала ночью в ее комнате. Дела явно шли к концу, и Тони решил, что пора переходить к активным действиям. Он все это мысленно уже видел — обшитая дубовыми панелями комната, от камина идет уютное тепло, огромная кровать со свежими белыми простынями… Слава богу, у Блэкторна здесь собственный дом. Тони осточертели гостиницы.

Он взглянул на Эллен. Ее тугой пучок рассыпался, пряди золотых волос падали на нежное бледное лицо. К черту осторожность! Завтра утром они уже, скорее всего, будут мчаться в Лондон. Она уже, видимо, забыла, как нежно некогда к нему относилась. Он должен ей об этом напомнить. Легкий флирт ни к чему не приводит. Пора поставить на карту нечто большее!

16.

Тони давно потерял счет времени. Вот уже несколько часов было темно, дождь по-прежнему уныло барабанил по крыше, когда карета вдруг резко остановилась. Он был этим даже доволен, потому что Эллен от толчка упала прямо к нему на грудь. Тони инстинктивно схватил ее в объятия и прижал к себе — ведь должен же он помочь даме, если карета перевернется. Он слышал, как стучит ее сердце, чувствовал, как мягки ее груди, — все это кружило ему голову. Она подняла на него испуганные, затуманенные какой-то непонятной болью глаза, ее губы приоткрылись, и он вдруг усомнился, что она действительно видит в нем лишь доброго дядюшку. Проверить это было бы достаточно просто — прижать губы к ее губам и посмотреть, как она на это прореагирует.

Эллен зачарованно смотрела на него, а он медленно наклонялся к ее губам, когда дверь кареты неожиданно распахнулась.

Кучер Дэнверс был весьма благоразумным человеком, поэтому, если он и удивился, что леди Эллен Фицуотер лежит на груди его хозяина и тот ее вот-вот поцелует, то никоим образом не обнаружил этого.

— У нас беда, сэр Энтони, — произнес он.

Тони тут же отпустил Эллен, стараясь не показать, как он разочарован.

— Я это понял, — сказал он совершенно спокойно. — В чем проблема?

— Левая пристяжная растянула себе сухожилие. Сейчас темно, не видно, насколько сильно, но на ногу сегодня она уж точно не ступит. Мы по дороге проехали ферму, я могу узнать, нет ли у них свободной лошади. Но, по крайней мере, там можно будет остановиться, или вас подвезут до дома Блэкторна. По-моему, он всего лишь в миле отсюда, а может, и еще ближе.

— Хорошенькое дело! — мрачно произнес Тони, глядя в открытую дверь кареты. Дождь полил как из ведра, и ничего было не видно. — Ладно, иди. Мы тебя будем ждать здесь. Попроси, чтобы дали одеяла — закутать леди Эллен, пока мы будем добираться до фермы.

Дэнверс кивнул, и не успел он закрыть двери кареты, как Эллен очень спокойно, но решительно сказала:

— Ни на какую ферму я не пойду.

— Прошу прощения?..

— Ты слышал, что сказал кучер? Нам осталась всего лишь миля. И я не собираюсь торчать на ферме, когда Жаклин страдает где-то совсем рядом.

— Мы не располагаем никакими подтверждениями того, что она вообще страдает. Нам лучше воспользоваться гостеприимством фермеров, а к Блэкторну отправиться завтра утром, когда мы чуточку передохнем и этот чертов дождь кончится.

Тони был весьма удручен крушением своих планов и надежд и поэтому позволил себе изъясняться не столь изысканно, как обычно. Конечно, поминать «черта» при дамах не стоит. Но ничего, с Эллен это можно себе позволить.

— Нет, Тони! — сказала она, плотнее запахиваясь в плащ и надевая на голову капюшон.

Тони от удивления разинул рот, но все-таки успел схватить ее за руку, когда она уже взялась за ручку кареты. Он втолкнул ее обратно на сиденье, не заботясь о том, что ведет себя отнюдь не по-джентльменски.

— Я не пущу тебя одну ночью в проливной дождь! — рявкнул он. — Завязнешь где-нибудь по дороге в трясине, или еще что-нибудь похуже случится.

— Я отправляюсь за ней, Тони, — заявила Эллен тоном, не допускающим возражений.

— И как же ты надеешься ее найти?

— Пойду по дороге. Думаю, что она доведет до дома Блэкторнов.

— Скорее до какого-нибудь болота. Будь же благоразумна, Эллен!

— Я пошла.

Тони снова выругался — на этот раз так крепко, что она должна была бы покраснеть, но в темноте этого не было видно. Не говоря ни слова, он напялил на себя плащ, пинком открыл дверь, опустил лесенку и, выпрыгнув из кареты в мокрое темное марево, подал руку Эллен.

— Пошли! — попытался он перекричать шум дождя и ветра.

Эллен вышла наружу, не приняв его протянутую руку. Порыв ветра чуть не свалил ее с ног, через минуту она промокла насквозь, но решила, что ни за что не сдастся.

— Я не пойду на ферму, — еще раз предупредила она.

«Может, схватить ее на руки и перекинуть через плечо?» — подумал Тони. Он вполне мог это сделать: Эллен, конечно, крупная женщина, но и он мужчина весьма не маленький. Справится вполне. Тут только два варианта: или тащить на плече под проливным дождем тяжелую разъяренную женщину, или пройти милю, вынудив ее плестись позади. Зато в доме Блэкторна еда и постель будут наверняка получше, чем на ферме, так что, пожалуй, лучше сделать хорошую мину при плохой игре. Кроме того, если он и сумеет заставить Эллен отправиться с ним на ферму, она может там выпрыгнуть в окно и все равно сделать по-своему. И так и так за ней идти придется.

— Дэнверс, — сказал он голосом страдальца, — ты отведи лошадей на ферму и укройся пока там. А мы с леди Эллен пойдем к дому Блэкторна сами. — Он взглянул на Эллен. — Тебе известно, что ты опасная женщина? — спросил он, стараясь не обращать внимания на стекающие по спине струйки дождя. — Твоя повариха должна представлять собой нечто из ряда вон выдающееся. Надеюсь, что она нас как следует накормит.

Он протянул ей руку, ожидая, что она на нее обопрется. Вместо этого Эллен бросилась ему на грудь и, обняв за шею, крепко и неумело поцеловала его.

— Да благословит тебя бог, Тони! Я знала, что всегда могу на тебя положиться.

Она отпустила его, прежде чем он сообразил, как ей ответить и как они могли бы согреть друг друга своими телами в эту холодную ночь.

— Да я просто святой, — проворчал он.

Взявшись за руки, они шагнули в промозглую тьму.

Нет, это дальше чем миля! Эллен, конечно, не очень-то ориентировалась в пространстве, но милю они уже наверняка прошли. Ей казалось, что они идут несколько часов: ледяной дождь промочил их до нитки, ноги в пропитанных глиной туфлях разъезжались, холод пробирал до костей. Рука Тони, на которую она опиралась, сильная и надежная, поддерживала ее, когда она была готова упасть, и поднимала с земли, когда она все-таки падала. Казалось, что этот ледяной ад не кончится никогда. Ну почему Николас не увез Жаклин, скажем, в Корнуэлл, где всегда светит солнце? Или в Португалию… Да куда угодно, лишь бы там было тепло!

Эллен чихнула, потом еще раз, но Тони не останавливался, и она изо всех сил старалась не отставать от него. «Горячий шоколад! — мечтательно думала она. — Ведь бывает же на свете такое! Или кофе — густой, сладкий, черный, какой умела готовить только Жаклин. Но если она теперь дама сердца Николаса, то, наверное, ей не приходится готовить…»

— Мы должны были бы уже дойти, — начал терять терпение Тони. — Где это, черт возьми, может быть?

Эллен обеспокоенно взглянула на него. Низко надвинутая шляпа закрывала его лицо, но легко можно было себе представить, что оно сейчас выражает. Он ненавидит ее, конечно, ненавидит! И трудно винить его в этом.

— Тебе не кажется, что мы где-то не там свернули? — спросила она с тревогой.

— Я всегда отлично ориентируюсь, — отрезал Тони. — По моим расчетам, мы уже должны были бы дойти. Но тут только заросшая дорога да пара разрушенных строений. Никаких признаков жизни.

Эллен снова чихнула.

— Не знаю, как тебе, Тони, но мне надо хоть ненадолго спрятаться от дождя. Если на каком-то из этих зданий есть крыша, давай пойдем туда.

Она ждала: вот сейчас он напомнит, что именно ей пришла глупая идея искать в темноте под проливным дождем этот охотничий домик. Но вместо этого после недолгого колебания Тони сказал:

— Ну, тогда пошли.

Уже через минуту они оказались в полуразрушенном домике, который в темноте можно было принять просто за шалаш. Эллен не могла разглядеть абсолютно ничего, но, к счастью, Тони, кажется, лучше видел в темноте, а может, его просто вел инстинкт. Он взял ее холодную мокрую руку в свою и повел через комнаты с выбитыми стеклами и разрушенным потолком, через который хлестал дождь. Наконец они вошли в маленькую темную комнату, где было сухо и хотя бы относительно уютно.

— Сядь, — приказал он.

Во внезапно наступившей тишине голос его прозвучал неестественно громко: звук дождя почти не долетал сюда.

— Куда? — недоуменно спросила Эллен, растирая замерзшие руки.

— У тебя за спиной кровать. Сядь на нее и закутайся в одеяла, а я пока попробую разжечь огонь.

— Дымоход наверняка забит, — сказала она, нащупав в темноте матрас и садясь на него.

— Не думаю. Камин совсем недавно топили — там еще остался уголь.

— Ты хочешь сказать, что здесь кто-то был?

— Боюсь, что так. Пожалуй, счастье нам изменило сегодня, Эллен. — Голос его звучал по-деловому, и через несколько минут в камине заплясал огонь. — Очень мило с их стороны оставить нам немного дров, — пробормотал он, бросив в огонь несколько сухих веток, и покачал головой. — Да, не везет нам сегодня, — повторил Тони, снимая шляпу и промокший плащ.

Эллен вся дрожала, несмотря на то что от камина уже пошло тепло.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, дорогая, что это и есть охотничий дом Блэкторна. Не видать нам здесь ни теплых уютных комнат, ни чистых постелей, ни горячей еды, ни, что хуже всего, самого Николаса Блэкторна.

— Ты уверен?

Эллен не сомневалась, что Тони говорит правду, но эта правда была просто непереносима. Такой долгий путь — и на тебе: все напрасно!

— Взгляни на герб над камином. Ты знаешь латынь? Девиз Блэкторнов очень простой: «Prospero» — «Я преуспеваю». Нельзя сказать, чтобы Николас или его недавние предки жили в соответствии с этим девизом. Хотя еще удивительнее, что он еще вообще жив.

Эллен сказала себе, что ни за что не заплачет. Неважно, что она промокла до костей, до смерти голодна и так замерзла, что, кажется, может расколоться, как кусок льда. Это она притащила Тони сюда, и слезы ее вины не искупают.

Он подошел к кровати, сел рядом и взял ее руки в свои.

— Ну, не огорчайся ты так, ягненок, — сказал он очень ласково. — Найдем мы их. Они не могли далеко уехать.

— Ты хочешь сказать, что они были здесь? — Ей это и в голову не пришло.

— Думаю, что да. Кто еще мог оставить в камине эти угли? Я поищу, нет ли где-нибудь свечей. Может, и поесть что-нибудь найдется. А ты пока сними плащ и повесь над огнем. Пусть подсохнет.

Какое-то время Эллен не шевелилась. Ее руки отогревались в его больших теплых ладонях, а глаза у него были такие добрые… Ей хотелось прижаться к нему, позаимствовать у него толику тепла и силы.

— Если ты найдешь что-нибудь поесть, — сказала она, улыбнувшись, — можешь считать меня своей служанкой до конца жизни.

Он улыбнулся в ответ одними глазами:

— Я это запомню.

Тони вышел в соседнюю комнату, а Эллен стащила с себя мокрый плащ и вновь осмотрелась. Ну и дела! Комната выглядела совершенно нежилой: стол на трех ногах, пара стульев, продавленная кровать — вот и вся мебель. На матрасе, слава богу, валялась какая-то старая шаль. Есть ли в ней блохи или еще что-нибудь похуже, ей сейчас все равно, лишь бы было тепло.

— Нам повезло, — сказал, входя в комнату, Тони. Его крупная фигура отбрасывала на стену огромную тень. — Я нашел сыр, а на дне котла осталось тушеное мясо. Но самое важное — вот это! — Он держал в руках фляжку.

— Вино? — слабым голосом спросила Эллен.

— Кое-что получше. Бренди! Снимай свои мокрые туфли, мы никуда пока не пойдем.

Тони тяжело опустился на стул у камина и начал стягивать с себя сапоги.

— Ты хочешь сказать, что мы останемся здесь на ночь? — робко спросила Эллен.

— А ты предлагаешь вернуться под этим ливнем обратно и поискать ферму? Пока нам и здесь не так уж плохо. Приходится принимать вещи такими, какие они есть.

— Тони, — выдавила она из себя, — но здесь только одна кровать…

— Не беспокойся, дорогая, — сказал он весело. — Я тебе вполне доверяю.

Эллен не смогла не засмеяться в ответ.

— Ладно, об этом хотя бы никто не узнает, — сказала она, сбрасывая с ног туфли и подвигаясь поближе к огню. — А если и узнают, то просто не поверят, что двое столь благоразумных и почтенных людей пошли на нечто подобное.

Тони окинул ее взглядом с ног до головы.

— Не знаю, так ли уж ты благоразумна, Эллен Фицуотер. Боюсь, что и на меня ты плохо действуешь. Провел в твоем обществе несколько дней — и превратился в полного сумасброда. Выпей-ка бренди. — Он протянул ей серебряную фляжку.

Эллен, взглянув на нее, вспомнила предостережения Жаклин. Она как-то выпила немного бренди и так развеселилась, что ей было сказано: алкоголь — это не для нее, и ей следует от него при любых обстоятельствах воздерживаться.

— Мне, наверное, не стоит это пить, — сказала она нерешительно.

— Лучшее средство от простуды, — безапелляционно заявил Тони. — Не беспокойся: если выпьешь больше, чем нужно, то просто заснешь. Ничего страшного.

Насколько Эллен помнила, попробовав тогда бренди, она долго хихикала, у нее кружилась голова, и даже на глазах выступили слезы. Ну и ладно. Она сделает пару глотков, не больше. Тони уже не раз слышал, как она хихикает.

Бренди обожгло ей горло, по всему телу разлилась приятная теплая слабость.

— Очень вкусно, — сказала она и вновь потянулась за фляжкой. Сделав еще один глоток, Эллен бросила быстрый взгляд на Тони: не хочет ли он сказать ей, что пора остановиться. Но он спокойно сидел, наблюдая за ней с невозмутимым выражением лица. «Ну и ладно», — решила Эллен и сделала третий глоток.

— А ты разве не будешь? — вежливо спросила она.

— А ты что, собираешься выпить все одна? — лениво отозвался он.

— Может, и так, — с достоинством произнесла Эллен.

Она сидела на кровати, растрепанная, уютно поджав под себя ноги в одних чулках. Ведь рядом не было никого, перед кем следовало соблюдать приличия, — разумеется, кроме респектабельного сэра Энтони Уилтон-Грининга, о чем она ему и сказала.

— Далась тебе эта моя респектабельность! — пробормотал он, ничуть не рассердившись. — Все время о ней твердишь.

У Эллен слегка кружилась голова, ей было тепло и уютно. На ней было достаточно скромное, по ее представлениям, хотя и яркое платье с пуговками до горла. Она расстегнула две верхние, вытянула на кровати длинные ноги и спросила:

— А разве ты не респектабельный?

— Да нет, пожалуй. У меня, конечно, есть представления о порядочности, но свои собственные, а не те, которые декларирует свет. Я делаю то, что мне нравится. — Он откинулся на спинку стула и, прищурившись, взглянул на нее.

— Мне бы тоже хотелось так жить, — грустно сказала Эллен, снова глотнув восхитительного бренди, и подняла руки к волосам. Она уже успела вытащить из них несколько шпилек, надо их совсем распустить, пусть сохнут. В конце концов, кроме Тони, здесь никого нет, а ему все равно. — Ты не возражаешь?

— Против чего?

— Чтобы я волосы распустила.

Ей было довольно трудно это сделать одной рукой, но вторая была занята фляжкой. Бинни так стянула ей волосы, что у нее целый день болела голова. Еще одна шпилька — и локоны шелковым каскадом рассыпались по ее плечам.

— Нисколько, — вежливо сказал Тони. — А куда ты положила шпильки?

— На кровать.

— Вот этого я боюсь! Наверное, мисс Биннерстон что-нибудь нашептала на них. Если я забудусь во сне и начну себя плохо вести, они оживут и набросятся на меня.

Эллен хихикнула:

— Сомневаюсь.

— В чем сомневаешься?

— И в том, что ты будешь плохо себя вести, и в том, что они оживут. С тобой я в полной безопасности, — сказала она со счастливой улыбкой и легла, все еще сжимая в руке фляжку.

Тони встал и подошел к ней, глядя на нее сверху вниз. Ей было не видно выражение его лица, но она его достаточно хорошо представляла: терпеливое, по-отцовски снисходительное.

— С тебя хватит, — сказал он, отбирая у нее фляжку. — Никогда не видел, чтобы кто-то пьянел так быстро.

Эллен хихикнула:

— Господи, как стыдно!

— Ну-ну, не притворяйся, — пробормотал Тони, встав на колени. — По-моему, ты абсолютно, совершенно бесстыдна.

«Это все бренди», — решила Эллен. Ей теперь было видно его лицо. Оно отнюдь не выражало отцовские чувства. Он смотрел на нее по-мужски властно, совершенно не походя на респектабельного джентльмена.

— Я сплю, — пробормотала она. — Не буди меня, когда ляжешь.

Тони молча разглядывал ее. Она крепко спала, дыхание ее было бесшумным, губы приоткрыты, великолепные ресницы подчеркивают белизну кожи. Тони знал, что на них в отличие от ресниц Карлотты Дивайн нет ни грамма краски. Она, его Эллен, была элементарно пьяна и спала, совершенно не беспокоясь о том, что может учинить с ней этот коленопреклоненный респектабельный джентльмен…

«Как долго она проспит?» — подумал Тони. Он встал и одним глотком осушил фляжку, ни капельки не пожалев о том, что в ней осталось так мало. В конце концов, он хотел познать вкус Эллен, а не бренди! Однако с этим, видимо, придется подождать.

Тони раздул огонь, и в комнате стало совсем тепло. Он не без труда стащил с себя камзол и развязал шейный платок. Когда он лег рядом с Эллен, она даже не шевельнулась.

Тони долго лежал не двигаясь и испытывал примерно то же, что испытывает голодный на праздничной трапезе, не зная, за какое блюдо ему вначале приняться. В конце концов он решил, что пусть им станут ее локоны, и пропустил сквозь пальцы одну мягкую роскошную прядь. Эллен, наверное, даже не представляет, как хороши ее волосы, иначе она бы не закручивала их в пучок.

Ему хотелось впивать ее в себя, дышать ею; хотелось заключить ее в объятия — и в сердце. Он хотел стать с ней единым целым.

Тони слегка коснулся ее губ своими. Эллен удовлетворенно вздохнула и пододвинулась поближе к нему. Он вновь поцеловал ее, уже более долгим поцелуем, а когда отстранился, она сонно запротестовала.

Какое-то время Тони не двигался. Он всегда считал, что у каждого мужчины должен быть определенный кодекс чести, и всю жизнь неукоснительно следовал ему. А сейчас с этим кодексом происходило что-то не то.

Скорее всего, на нем сказывается пагубное влияние Николаса Блэкторна. Он тут, на этой кровати, наверняка упражнялся с приятельницей Эллен, и над ней до сих пор витает запах греха.

Однако в глубине души Тони сознавал, что Николас Блэкторн тут ни при чем, а все дело в его неразумной слабости к женщине, лежащей рядом с ним. Почему-то она стала для него важнее всего в мире. Тут смешалось все: и его безрассудная страсть к ней, и другие, более подвластные разуму чувства. Он, конечно, мог бы сорвать с нее одежды и проникнуть в ее тело, прежде чем она сообразила бы, что с ней проделывает добрый старый Тони. Но если это и решало какие-то проблемы, то мгновенно создавало и новые.

«Хорошо, — решил он. — Тогда только еще один поцелуй». Тони прижал губы к ее губам и положил руку ей на грудь. На сей раз застонал он. Ее груди, мягкой и круглой, было так удобно в его руке; сосок напрягся под его осторожными пальцами. Рот Эллен приоткрылся, его язык проник туда, и он поцеловал ее так страстно и жадно, как не целовал до этого ни одну женщину.

Когда Тони оторвался от ее губ, он тяжело дышал, ему стоило огромных усилий сдерживать себя. Эллен вдруг открыла глаза и удивленно посмотрела на него. Затем улыбнулась медленной, чувственной улыбкой и, подняв руку, дотронулась до его еще влажного от ее губ рта.

А потом… Потом она откинулась на подушку, закрыла глаза и захрапела.

Тони стало смешно. Как неромантично ведет себя его любимая, как бесчестен он сам, в какую заваруху они умудрились попасть! Ладно, если они завтра найдут Жаклин — а он не сомневался, что так и будет, — им ничего не останется, как на следующий день отправиться в Эйнслей-Холл.

Он сел на кровати рядом с ней и уставился в камин, стараясь взять себя в руки. Все шло не так, как надо! Но в этом была не только его вина. Будь его воля, он бы сам съездил за Жаклин, оставив Эллен в Эйнслей-Холле, потом попросил бы у Кармайкла ее руки и начал бы достойным образом, спокойно ухаживать за ней. Уроки страсти он бы преподал ей позже.

Но дело-то было в том, что сейчас она сама давала ему эти уроки! Одним своим присутствием. Ясно было одно: если он в самое ближайшее время не отведет ее под венец, его уже и так пошатнувшееся чувство чести может рухнуть совсем.

Тони повернул голову и посмотрел на Эллен. Ее длинные светлые волосы разметались по подушке, и ему захотелось зарыться в них лицом. Он никак не мог решиться лечь рядом. Находиться с ней в одной кровати и не заниматься любовью было чертовски трудно. Но остаться без нее было бы еще хуже…

17.

Жаклин понимала, что солгала Блэкторну. Она и себе лгала и до последнего момента верила в эту ложь. Но теперь ей стало окончательно ясно, что она не смогла бы убить себя. Не смогла бы выпрыгнуть на ходу из кареты или броситься с борта парохода в Северное море, даже если этот пароход и доставит ее в самую ненавистную страну на свете — Францию.

Она отказалась от мысли покончить с собой еще тогда, когда в ужасе смотрела на свои руки, испачканные кровью Мальвивра. Раньше Жаклин считала, что самоубийство будет наивысшей формой мести. Потом мысль о том, что у нее всегда в запасе есть этот вариант, перестала утешать ее.

Абсурд, конечно, считать, что сейчас ей так же плохо, как тогда, десять лет тому назад, когда душа ее обрушилась в темную бездну. Она пережила Мальвивра, хотя тогда казалось, что ничто уже не сможет ее спасти.

Жаклин пошла тогда к нему, потому что на заработанные таким ужасным способом деньги можно было накормить брата и скрыться от всемогущего Революционного комитета. Пошла, зажав в кулак свои эмоции, вернее — упрятав их в тот мрак и темень, которые когда-то именовались ее сердцем. Но она переоценила свои силы и недооценила свои чувства, которые, оказывается, еще не были убиты. Гнев. Ненависть. Месть. Она не учла, что Мальвивр — не тот нескладный, но добрый мясник, которому нужно было всего двадцать минут, чтобы удовлетворить свои потребности. И даже не пьяный распутный британский граф, алчущий девственниц и культивирующий жестокость.

Этот человек был трезв, могуч и невероятно жесток. Он ждал ее в лавке мясника, но в ней и следов-то месье Порше почти не осталось. Протухшие мясные туши убрали, в доме стояла мебель, которую рабочий люд не мог бы себе позволить. Мальвивру власть платила уже хорошо.

Он ждал ее в слабо освещенной комнате, рядом с ним на столике стояла бутылка вина.

— Закрой за собой дверь, — приказал он хриплым гортанным голосом.

Жаклин послушно исполнила, что ей было велено, и вошла в темную комнату, почти невидимая в отблесках камина. Было непонятно, помнит ли он ее. Может, именно торговля молодыми девушками — наряду со всем прочим — помогла ему подняться к власти?

Однако первые же его слова рассеяли ее сомнения:

— Предпочитаешь улицу заведению мадам Клод? Подойди ближе.

Жаклин застыла на месте, ноги ее стали просто свинцовыми.

— Ближе к свету, — сказал он. — Вот так, хорошо. Ну что ж, ты все еще вполне хорошенькая. Если бы не этот старьевщик, то тебя уже не было бы в живых. Я часто думал о тебе и сожалел, что этот жирный граф первым получил тебя, но вопрос был в деньгах. Он всегда самый важный. А кроме того, я знал, что мое время еще придет.

Ее рука сжала в кармане нож — нож, который она постоянно носила с собой. Чем больше он говорил, тем крепче она сжимала рукоятку. Ей стало ясно, что она не сможет лечь в постель с этим издевающимся над ней монстром.

— Мне нужно скоро возвращаться, — холодно сказала она. — Нельзя ли поторопиться?

— Скажите на милость, какое нетерпение! — продолжал дразнить ее Мальвивр. — А голос! Великолепный голос аристократки. Мои люди мне рассказывали, что тебя называют Уличной графиней. Я хочу слышать твой голос, пока буду с тобой развлекаться.

Жаклин задрожала и невольно отступила назад.

— К тому же, — добавил он, — тебе не к кому торопиться.

Она напряглась, ожидая, что он скажет.

— Жаль, что именно мне приходится сообщать тебе об этом, моя дорогая. Но что поделаешь. Твой брат мертв. По-видимому, этот дурачок наконец-то сообразил, что ты продаешь себя ради него. Этого позора он не мог вынести. Никто не знает точно, но думаю, что он бросился в Сену.

— Ты врешь! — воскликнула Жаклин дрожащим голосом. — Я видела его меньше часа назад!

— Этого времени ему хватило. Мои люди видели его тело на берегу. Твой брат мертв, графиня, он никогда не вернется. А ты останешься со мной и будешь делать все, что я прикажу. Иначе отправишься за ним следом. Итак, с чего начнем? — Он поудобнее устроился в кресле. — Почему бы тебе для начала не встать передо мной на колени?

Жаклин не пошевелилась.

— На колени, шлюха! — заорал Мальвивр.

Дальше в ее памяти был полный провал. Когда она очнулась, в руке у нее по-прежнему был зажат нож, все кругом было забрызгано кровью, а Мальвивр визжал тонким пронзительным голосом, как свинья под ножом мясника. Потом стало тихо. Жаклин уронила нож, повернулась и выбежала из дома.

Мальвивр не соврал ей. Брата она так и не нашла. Старьевщик сказал ей, что Луи исчез, как только она ушла. У нее отняли то, во имя чего она жила. Все остальное было неважно.

И все-таки прошло бесчисленное количество часов, прежде чем умерли последние остатки надежды. Спотыкаясь, она бродила по ледяным улицам Парижа и звала Луи. Ее никто не трогал, но никто и не откликался на ее отчаянный зов. Люди на улицах шарахались от нее, некоторые крестились, отгоняя дьявола, другие лишь плотнее закутывались в свои лохмотья. У бедняков сил и жалости не хватает на других.

Наконец, совершенно обессилев, Жаклин остановилась на мосту, над быстрой глинистой Сеной.

— Луи, — последний раз прошептала она сорванным голосом.

Она так и не поняла, что остановило ее тогда. Не надежда — она окончательно потеряла ее с исчезновением брата. Не религиозные убеждения, не страх, что за этот грех можно попасть в ад.

Скорее всего, как позднее решила Жаклин, этой нескончаемой ночью ее остановила горькая мысль — они не должны восторжествовать. Злые силы, сговорившиеся разрушить ее жизнь, не должны одержать победу. Они убили ее родителей, украли у нее брата, лишили ее всего, что давало ей покой и чувство безопасности. Эти силы провели ее через голод, холод, одиночество, отчаяние и — самое страшное — бесчестье. Она продавала за деньги свое тело, и возврата назад не могло быть.

Жаклин понимала, что может умереть сейчас, тогда сгинет под ударами судьбы еще одна душа. Однако если она не сдастся и будет продолжать борьбу, возможно, ее душа, как птица Феникс, возродится из пепла.

Неподалеку находилась старенькая таверна, свет из ее окон прорезал промозглую тьму. Спотыкаясь, в рваной окровавленной одежде, Жаклин добрела до нее. И тут ей впервые улыбнулась удача. Хозяин «Красной курицы», к счастью, не был женолюбив, а его жена Марта была столь же добра, как и толста. Жаклин дали соломенный тюфяк и миску супа. На следующее утро она начала работать у них на кухне.


Жаклин еще дважды после этого видела старьевщика. Первый раз — когда пришла забрать свои жалкие пожитки. Он не спросил, что случилось с Мальвивром, и она ничего не рассказала ему. Еще одна смерть прошла в Париже незамеченной. Жаклин ушла, не сказав ему ничего на прощание: слова утешения в их общем горе были лишними.

Последовавшие за этим годы прошли относительно спокойно. Постепенно пришел конец Террору — этому сумасшествию, овладевшему Парижем. С падением Наполеона люди стали оптимистичнее смотреть на жизнь, и «Красная курица» процветала. Марта постепенно передоверила кухню заботам своей старательной помощницы. Мужчины — посетители таверны — знали, что кухарку лучше не задевать: у нее всегда наготове нож даже для того, кто лишь попытается заговорить с нею. Все это длилось до тех пор, пока она не встретилась с бледной молодой англичанкой, которая хотела покончить с собой на том же самом мосту.

Жаклин сразу поняла, что задумала эта женщина, стоявшая на парапете. Как поняла и то, что, останавливая ее, принимает на себя огромную ответственность. Но у нее не оставалось выбора. Оттащив леди Эллен Фицуотер от края могилы, она сама медленно и болезненно вернулась к жизни.

Последний раз Жаклин видела старьевщика перед тем, как они с Эллен уехали в Лондон. Минувшие годы почти не изменили его — он был все такой же худой и древний. Они не произносили ни имени Луи, ни имени Мальвивра. Но, уходя от него, Жаклин сунула в высохшую руку половину своих скромных сбережений и сделала то, чего не делала никогда: поцеловала его.

А сейчас отступать было некуда. Нельзя было ни добраться до этого моста возле «Красной курицы», ни вернуться в уютные сны, когда, положив голову на подушку, можно было забыть о всех несчастьях. В этих снах теперь постоянно присутствовали ее родители и Луи. Она обречена на то, чтобы продолжать борьбу.

Путешествие в портовый шотландский город Дунстер протекало в молчании. Жаклин все еще надеялась убежать, но понимала, что Николас Блэкторн лишь притворяется безразличным, а Тавернер не скрывает своей подозрительности. Один из них постоянно находился рядом, и она сознавала, что шансов на побег у нее практически нет.

Жаклин даже не была уверена, что корабль, на который они сели под покровом темноты, действительно направляется в Голландию, а не во Францию. Она не могла это проверить и с тоской смотрела на темные воды залива. Ее похитители не отходили от нее ни на шаг. Поверил ли Николас в ее угрозу покончить с собой, было неясно. Лицо его было непроницаемо и выражало лишь скуку.

Они отплывали на рассвете. Стоя на палубе, Жаклин смотрела, как покрытая туманом земля исчезает вдалеке, и если бы у нее еще оставались слезы, то она бы заплакала. Но глаза ее были сухими, когда она повернулась к стоящему рядом с ней человеку. Блэкторн, прищурившись, наблюдал за ней. Ветер шевелил его длинные темные волосы, и они падали на высокомерное красивое лицо.

— Ты победил, — резко сказала Жаклин.

— В самом деле?

— Разумеется! Ты жив. Мы сумели уехать из Англии, прежде чем они успели привлечь тебя за убийство. Даже Эллен и ее другу не удалось нагнать нас. Можешь ликовать. Ты победил.

— Ты так думаешь? — пробормотал Николас, в глазах его мелькнуло какое-то странное выражение. — Не сказал бы. Во всяком случае — пока. А ты не отказалась от своего намерения прыгнуть за борт?

«Как всегда, издевается! Видит меня насквозь и понимает, что я притворяюсь», — с горечью подумала Жаклин. Залив исчезал в тумане, вокруг судна бурлила темная вода.

— А у меня есть какой-то выбор?

Блэкторн усмехнулся:

— Внизу есть каюта. Просторная, с большой удобной кроватью. Путешествие продлится три дня — мы можем узнать друг друга получше, нам никто не помешает.

Стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, Жаклин, отвернувшись, смотрела на море. Нет, черт возьми, она не хочет умирать. И ей не хочется, чтобы он снова прикасался к ней своими большими белыми руками.

— Ну, Мамзель, что ты выбираешь? — спросил он. — Смерть или бесчестье?

В голове у нее все путалось. Судно поднималось и вновь опускалось на волнах, и ее начало мутить. Господи, если ей придется вновь перенести морскую болезнь, как тогда, когда они с Эллен плыли в Англию, она уж лучше смерть предпочтет!

На палубе были широкие перила; Жаклин положила на них руки. Николас и не пошевелился, чтобы помешать ей.

— Я бы предпочла объятия моря твоим, — сказала она.

— В самом деле? — Ее слова вроде бы его совсем не тронули. — Что же тебе мешает? Может быть, подсадить?

Перила были расположены высоко, а она маленького роста. Жаклин хмуро посмотрела на него.

— Обойдусь без твоей помощи. Пусть только судно перестанет так сильно качать.

— Сомневаюсь, чтобы это случилось. Северное море очень неспокойно. Думаю, что нас будет так швырять до самой Голландии.

Побледнев, она вцепилась в перила.

— Значит, мы плывем в Голландию?

— Разве я этого не сказал?

— Извини, но я не очень-то доверяю твоим словам.

— О, это ты меня извини, — сказал он, элегантно поклонившись, и Жаклин страшно захотелось ударить его по лицу. — Так ты готова спуститься в каюту?

— Чтобы выносить твои приставания? Ни за что!

— Нет, дорогая. Для того, чтобы привести себя в порядок. Ты стала восхитительно зеленого цвета. Думаю, что тебе надо остаться одной. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя вырвало на палубу? Как хочешь.

О, с какой радостью она сейчас столкнула бы за борт его самого! Но в данный момент даже жажда мести отступала перед насущной потребностью лечь в кровать.

— Я хочу в каюту, — еле выговорила она и, шатаясь, отошла от перил.

Блэкторн подхватил ее на руки. У нее еще больше закружилась голова, и она совсем уж потеряла контроль над собой.

— Бедное дитя, — пробормотал он. — Еще раз спаслась от злого волка.

— Не уверена, — чуть слышно прошептала Жаклин. — Сейчас я морской болезни даже тебя бы предпочла.

Он засмеялся, как человек, морской болезни не подверженный.

— Моя дорогая, такой комплимент меня просто уничтожает как мужчину! Продолжай в том же духе — и скоро тебе не будет ничего угрожать.

Жаклин так старалась удержать в себе содержимое желудка, что не обратила внимания на каюту. Она лишь чувствовала, что кровать мягка, свет, слава богу, слабый, качка ощущается все больше, а Блэкторн смотрит на нее с поистине дьявольской улыбкой.

— Уйди, если не хочешь, чтобы пострадал твой наряд, — еле выговорила Жаклин. — Мне сейчас дурно станет.

— Разумный совет, дорогая. Но сначала прими этот знак уважения.

Господи, да неужели он все-таки начнет приставать к ней?! Но Блэкторн был слишком умен для этого. Он просто сунул ей в руки таз и вышел. Вовремя.


— А где Мамзель? — спросил Тавернер, появившись на пороге маленькой каюты, которую, как понял Николас, ему теперь до конца путешествия предстояло делить со слугой.

— В своей каюте. Думаю, мы теперь не услышим от нее ничего, кроме стонов, пока не приплывем, — сказал он небрежно, наливая в бокал бренди, которое захватил с собой. Он протянул бутылку Тавернеру, но тот покачал головой.

— Мне вот что интересно, — сказал Тавви, тяжело усаживаясь напротив него. — Какого рожна вы потащили ее с собой?

Губы Николаса искривила неприятная улыбка.

— Я думаю, что ответ очевиден.

— Нет, сэр, совсем нет, — решительно сказал Тавви. — У вас было достаточно времени поразвлекаться с ней, пока я там все разузнавал. А она ведь не бог весть какая красавица, да и в любовных утехах наверняка не так-то много смыслит.

— Ну что ж, пожалуй, — согласился Николас.

— Тогда что же? Зачем вы тащили ее с собой через всю Англию и Шотландию? Почему выбрали эту старую посудину, вместо того чтобы плыть на приличном корабле во Францию? Почему вы не оставили ее в Дунстере? Ваша кузина и ее кавалер нашли бы ее, забрали с собой в Англию, и все было бы в порядке. Не понимаю, зачем все это.

Николас вздохнул:

— Не уверен, Тавви, что должен давать тебе отчет.

— Может, вы хотите ей отомстить? Правда, она пробовала убить вас. Но я-то вас знаю, вы на нее зла не держите. Куча женщин, да и мужчин тоже, хотела бы вас убить, и должен сказать — довольно справедливо. Почему вы не отпустите эту несчастную крошку?

Николас улыбнулся так, что любой другой на месте Тавви струсил бы.

— Несчастную крошку? — переспросил он. — Не думал, что она произвела на тебя такое впечатление, Тавви. Разве мы говорим не о той женщине, которая ударила тебя по башке бадьей и оттащила в кусты?

— Да, она боевая, ничего не скажешь. Я просто не люблю, когда карты подтасовывают.

Николас очень осторожно поставил свой бокал.

— Как давно ты меня знаешь, Тавви?

— Больше десяти лет, сэр.

— Обойдемся без «сэра», Тавви. Ты ведь задаешь вопросы, какие ни один слуга не посмел бы задать, — поэтому давай говорить на равных. Почему ты думаешь, что я должен отпустить ее? Откуда этот приступ жалости?

— Мне и в самом деле ее жалко, — упрямо сказал Тавернер. — Но что бы вы ни делали, она не сдается. Мне даже как-то и не хочется, чтобы она сдалась.

— Да ты романтик, Тавви! Не знал, — пробормотал Николас. — Беда в том, что я чувствую то же самое. Странно, правда?

Тавви кивнул.

— Я не только о ней беспокоюсь. Но и о вас.

Николас широко открыл глаза от удивления:

— Страшно интересно, Тавви. Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было, включая моих родителей. Почему ты обо мне беспокоишься?

— Она вас погубит.

— Не глупи! Такая-то кроха? Чтобы погубить меня, нужен кто-нибудь покрепче, чем эта маленькая упрямая француженка. — Он холодно улыбнулся. — Если хочешь знать, я все пятнадцать лет ищу того, кто мог бы погубить меня. Но успеха пока не добился. Почему меня должно беспокоить, что Жаклин де Лорне преуспеет там, где я сам и все прочие потерпели неудачу?

— Она делает вас слабым, — заявил Тавернер. — Я видел, как вы на нее смотрите, когда она чем-нибудь занята. Вы становитесь похожи на лунатика.

Николас засмеялся:

— Значит, ты думаешь, Тавви, что я одурел от любви? Да ты просто не в себе!

— Я-то в себе. Это вы… не похожи на самого себя. Вы за все это время с ней даже ни разу не переспали. Правда ведь?

— Ну ты и нагл, черт бы тебя побрал, Тавви! — сердито сказал Николас. — Это не твое дело. А что, если она меня просто не привлекает?

— В свое время вы ни одной не пропускали, — огрызнулся в ответ Тавернер. — Она в вашей власти вот уже почти неделю, а вы к ней под юбку не залезли. Вы тащите ее с нами на континент, оставляете одну в каюте и хотите, чтобы я не волновался?

— У нее морская болезнь, Тавви. В таком состоянии она никуда не убежит. Но хочу успокоить тебя: я овладею ею, как только мы окажемся на твердой земле. Можешь понаблюдать, если хочешь.

— Я уже понаблюдал. И думаю, что вы вряд ли захотите, чтоб при этом присутствовали зрители.

Николас сдерживался все с большим трудом:

— Тебе что, она самому пришлась по вкусу? В конце концов, она всего лишь кухарка. Вполне сгодится для слуги. Может, тебе захотелось утихомириться, завести кучу детей, стать дворецким?

Тавернер покачал головой:

— Она не для такого, как я, и вы это прекрасно знаете. Я ведь за версту вижу благородное происхождение, неважно, французы это или англичане. Жаклин — не просто служанка. Между прочим, я тоже могу вам кое-что сказать.

— Похоже, ты намерен продолжать независимо от того, хочу ли я тебя слушать, — вздохнув, сказал Николас.

— Да, хочу. Она для вас, сэр! Она это знает и потому борется как сумасшедшая. Вы тоже это знаете, и если у вас хоть что-то осталось в голове, то бросьте ее за борт. Она погубит вас, Блэкторн. Уничтожит и вас и меня, если вы от нее не отделаетесь.

— Бог мой, не будь так мелодраматичен! Под силу ли это маленькой француженке?

— Вы в нее влюбитесь, — безнадежно сказал Тавернер. — Она этим воспользуется, а потом бросит вас. Они все так делают. И в следующий раз во время дуэли вы не будете осторожничать. Или на скачках, когда будете брать барьер. И тогда вам конец.

— Тавви, — терпеливо сказал Николас, — я и сейчас не осторожничаю во время дуэлей и скачек. Я со смертью уже лет десять флиртую и все никак ее не догоню. Если общение с Жаклин де Лорне этому поспособствует, я буду только рад. Давай-ка лучше выпей. Тебе это необходимо сейчас.

— Нет, спасибо, — с достоинством сказал Тавернер, поднимаясь. — Но подумайте над тем, что я сказал. Если вы до сих пор так и не переспали с ней, то лучше оставьте ее, когда мы приплывем в Голландию.

— Мой дорогой Тавви, когда это я беспокоился о своей безопасности? — пробормотал Николас.

Тавернер удалился. Ругаясь себе под нос, Николас, нахмурившись, смотрел ему вслед. Черт бы его побрал, но ведь в том, что он говорил, была большая доля правды. Николас чувствовал, что позволил Жаклин проникнуть себе в душу, стать ему ближе, чем любая из женщин в его полной приключений жизни. За исключением молоденькой французской девушки, которую он знал сто лет тому назад.

Он мог уже давно овладеть ею. Первый раз — когда она лежала связанная на его кровати в Эйнслей-Холле. Потом — в любой из таверн, в которых они останавливались по дороге. И наконец, на узкой кровати в разрушенной охотничьей хижине. Но каждый раз что-то останавливало его, и он объяснял это то ленью, то жалостью, то желанием продлить удовольствие. А на самом деле Тавви был прав. Черт бы побрал его наблюдательность! Он стал что-то чересчур сентиментален по отношению к своей пленнице. Хватит! Когда они приплывут в Голландию, он положит этому конец. А потом она надоест ему, и он отделается от этого вожделения.

«Но если бы это было просто вожделение, ты бы уже давно его удовлетворил, — сказал себе Николас, тяжело вздохнув. — Не слушался бы голоса совести, не колебался ни минуты. И не отправился бы тогда вместо нее к другой…»

Его нисколько не беспокоила мысль, что он может погибнуть от руки Жаклин де Лорне или чьей-то еще. А вот мысль о собственной слабости была просто непереносима.

Он должен сделать все от него зависящее, чтобы избавиться от нее. В его жизни нет места благодарности и нежности. Поездка в Шотландию с самого начала была ошибкой. У таких, как он, не может быть приюта, надежной гавани, и сладкие обещания весны в этой стране были всего лишь иллюзией. Для него не существует ни любви, ни милосердия. А те, кто ему их обещает, бессовестно лгут. Вот и Шотландия тоже оказалась ложью. Это просто каменистая неплодородная земля, суровый климат, вечное одиночество…

Николас сознавал, что не может позволить себе расслабиться. Ведь все, что у него есть, — это его внутренний кодекс, который предписывает ему не жалеть никого и ничего, заботиться исключительно о себе. А если он ослабнет, позволит себе малую толику сострадания к кому бы то ни было, позволит пробить броню, которую воздвиг вокруг своего сердца, тогда в амбразуру может проникнуть все, что угодно. Например, чувство вины и сожаления, которое он отторгал от себя на протяжении многих лет. И тогда он погиб.

Но он не позволит этому случиться! Он рано понял, что может рассчитывать лишь на самого себя. Видимо, тот же урок жизнь преподала и Жаклин. И она не должна ждать от него пощады.

Николас вновь почувствовал, что его окружает тьма. Сумасшедшие Блэкторны. Он более чем соответствует их репутации.

Поставив бокал бренди, Николас поднялся и вышел на палубу. Несмотря на выпитое бренди и качку, он твердо прошагал к каюте Жаклин и, не давая себе труда постучать, распахнул дверь.

Ей, бесспорно, было очень плохо. Он вынес из каюты таз, оставил его в коридоре и вновь вернулся в каюту. На ее бледном лице выступил холодный пот, глаза были закрыты, под ними залегли глубокие тени. Она чуть слышно бормотала что-то по-французски.

Николас старался не говорить на этом языке, когда они были вместе, умышленно избегал этого. Слишком уж это напоминало о прошлом. Жаклин правильно выбрала акцент — похоже на произношения низкого люда, когда надо обмануть окружающих. Но ее подлинный французский великолепен — безупречный язык аристократки. Он напомнил ему о прошедшем, об утраченной навсегда молодости, о жизни, которую разрушила жадность буржуа и ненависть крестьян.

Николас откинул у нее со лба спутанные каштановые волосы, но она даже не пошевелилась. Наклонившись, он стал шептать ей на ухо по-французски нежные ласковые слова, слова любви. Она, видимо, что-то услышала во сне, потому что на губах у нее появилась слабая мягкая улыбка, а он дрожал от желания овладеть ею…

Он сумел отстраниться от нее, пока искушение это не стало уж совсем неодолимым. И лишь значительно позже, вечером, сидя за бутылкой бренди с Тавернером, Николас понял, что он говорил ей, автоматически перейдя на французский.

Говорил, как она красива, что она — его любимый ребенок, ангел во мраке ночи. Его душа, жизнь, дыхание. Говорил о своей страсти. Но что хуже всего — он сказал ей, что любит ее! И даже сейчас — да поможет ему бог! — он не был полностью уверен, что солгал…

18.

Жаклин лежала на койке лицом вниз, боясь не только пошевелиться, но даже просто дышать. Сесть она не решалась. Когда она пару часов назад попыталась это сделать, у нее все поплыло перед глазами, и она, потеряв равновесие, очутилась на полу. Кое-как Жаклин умудрилась вползти назад на койку, и в этот момент Блэкторн вошел в каюту. Он присел на кровать, погладил ее по лицу и начал бормотать что-то на языке ее юности. Она уже почти забыла его — язык парижских трущоб очень отличался от языка уничтоженной французской аристократии. Жаклин позволила себе впасть в полузабытье, притвориться перед самой собой, что ей опять пятнадцать и что все еще возможно…

Сейчас ей не хотелось открывать глаза: если она их откроет, то каюта вновь начнет качаться туда-сюда, а ее желудку уже не от чего освобождаться. Она понятия не имела, сколько времени находится в этой камере пыток, но, конечно, до Голландии они еще доплыть не могли.

Внезапно Жаклин почувствовала, что не одна в каюте. Она осторожно приоткрыла глаза, боясь увидеть своего похитителя, но обнаружила, что в углу сидит Тавернер.

— Проснулась? — сказал он. — Тогда поторопись: время уходит. Если ты остаешься с нами, то собирайся.

Жаклин не пошевелилась.

— А мне можно поступить иначе?

— Нет. Его светлость тебя не отпускает.

Что-то в голосе Тавернера насторожило ее. Она с трудом села, и каюта, качнувшись на мгновение, вновь вернулась на место.

— А ты считаешь, что это неправильно? — спросила она мягко.

Он кивнул:

— Конечно. Ты ему только мешаешь. Но он упрям как осел и не понимает этого. Он даже сам не знает, что ему с тобой дальше делать, а все равно не хочет отпустить тебя.

— Ты мог бы помочь мне?

Тавернер сердито посмотрел на нее:

— Чего это ради?

— Потому что ты прав. Я вам только мешаю. А его за убийство этого человека…

— Убийство?! Да что ты об этом знаешь? — вскипел Тавернер. — Я находился рядом с ним и видел, что это была честная дуэль. Это Харгроув пытался убить Блэкторна. Но даже после этого Блэкторн хотел его только ранить.

— Очень благородно со стороны Блэкторна, — язвительно усмехнулась Жаклин.

— И потом, мы уже приплыли. Здесь его никто преследовать не станет.

— Уже! И сколько же мы были в море?

— Ты хочешь спросить, сколько времени тебя выворачивало? Три дня. Это тебе за то, что ты пыталась отравить моего хозяина. Он тоже три дня страдал от «гастрита».

— А как же его кузина? Я слышала, что она отправилась вслед за нами. — Жаклин попыталась ухватиться за последнюю соломинку.

— Ты что, правда думаешь, что он леди Эллен испугается? — презрительно фыркнул Тавернер. — Еще чего! Неважно, сколько там с ней господ едет. Они не поймают Блэкторна, если он этого не хочет.

— Тогда почему ты считаешь, что ему надо отпустить меня? — удивленно спросила Жаклин. Она слишком ослабла, чтобы хоть что-то понимать.

— Хотел бы я сам это знать, — сердито проворчал Тавернер. — Я просто думаю, что от тебя только одни несчастья и лучше нам ехать дальше вдвоем. Я вообще не пойму, зачем он потащил тебя с собой. Ты не в его вкусе. Он любит грудастых, со светлыми волосами и глупых. А когда я чего-то не понимаю, меня это беспокоит.

Жаклин решила, что, должно быть, сошла с ума. Или болезнь на нее так подействовала? Слова о том, что он любит крупных блондинок, задели ее, хотя она бога должна благодарить, что не нравится ему.

— Вам действительно будет проще путешествовать без меня, — сумела она выговорить, стараясь, чтобы ее слова звучали убедительно. — Он просто упрямится. Если бы я исчезла в порту, то он был бы доволен, что все решилось без него.

— Но я не собираюсь допустить, чтобы все решилось без меня, моя дорогая, — раздался в дверях холодный голос Блэкторна. — Это, конечно, очень мило с твоей стороны — проявлять такую заботу обо мне, но меня не смущают дополнительные трудности. Во всяком случае, пока.

Жаклин устало посмотрела на него. Человек, который иногда приходил к ней в каюту во время этого бесконечного путешествия, клал ей на лоб холодное полотенце, бормотал по-французски нежные слова и даже не брезговал держать перед ней таз, когда ее рвало, исчез. На его место явился другой — мрачный и злобный. Ее похититель, которого не трогают ни мольбы, ни благоразумные доводы. Но сейчас она была слишком слаба, чтобы бороться.

Тавернер все еще сидел в углу; его, казалось, совершенно не смутило, что его хозяин мог слышать, что он тут наговорил. Но ведь у него с Блэкторном необычные для слуги и хозяина отношения… Как бы то ни было, она не сдастся, не откажется от борьбы и надежды. Если Тавернер неодобрительно относится к ее присутствию, он может решить, что лучше не следить за ней уж очень внимательно. И тогда, поймав момент, она убежит и спрячется так, что ее никто не найдет.

— Пошли, Жаклин, — сказал Блэкторн, проходя в каюту. В его присутствии она почувствовала себя совсем маленькой и жалкой. Он протянул к ней руку, красивую сильную руку, но она не собиралась хвататься за нее. Блэкторн ждал, терпеливо, как паук.

— Пошли, — повторил он. — Неужели тебе не хочется ступить на твердую землю?

Да она за самим дьяволом последует, только бы сойти с этой посудины!

Жаклин попробовала выкарабкаться из койки, игнорируя протянутую руку. Но Блэкторн был не из тех, кто позволяет обращаться с собой столь небрежно. Он поймал ее за руку, вытащил из постели, и, по правде говоря, она была рада этому. Ей требовалась его помощь — дрожащие ноги отказывались служить. «Только на время, — сказала она себе. — Только для того, чтобы сойти с этой ужасной посудины». Ей сначала нужно умыться, причесаться, попытаться найти что-то более подходящее по размеру среди платьев Эллен, а потом уже обдумывать побег. Жаклин даже захотелось что-нибудь съесть, хотя эта мысль и привела ее в ужас.

Дороги Голландии были в лучшем состоянии, чем французские. Наемная карета — лучше, чем колымага Блэкторна, с более крепкими рессорами и относительно удобными подушками. Главное, в ней было просторнее, и потому большое мускулистое тело Блэкторна все-таки располагалось в меньшей близости от нее.

Он сидел, лениво развалясь, вытянув длинные ноги, скрестив на груди руки, и не отводил от нее полуприкрытых глаз. Жаклин чувствовала, что что-то изменилось. Между ними шел какой-то ток, и это ее беспокоило. Казалось, что Блэкторн наконец принял какое-то решение, и она не сомневалась, что решение это будет не в ее пользу.

Жаклин тоже наблюдала за ним, только не столь открыто, и пыталась оценить свои возможности. Ей хотелось, чтобы карета ехала как можно дольше. Даже тяготы бесконечного путешествия лучше, чем то непредвиденное, что могла принести ночь.

Было уже поздно, когда они остановились. Гостиница была вполне приличной — не то что те постоялые дворы, в которых они останавливались в Англии. Ей отвели отдельную комнату, очень просторную и теплую. Если бы Жаклин не была так напряжена, она бы, наверное, задумалась: то ли тут дешевле, чем в Англии, то ли это потому, что Блэкторн больше не беспокоится, что его будут преследовать. Но ей надо было думать о другом.

Обхватив себя руками за плечи и отшвыривая ногой слишком длинные юбки, Жаклин, не останавливаясь, вышагивала по комнате. Она пыталась убедить себя, что вряд ли сегодняшняя ночь будет отличаться от предшествующих. Тавернер ведь сказал, что она не относится к тому типу женщин, которые привлекают его хозяина. Тут есть несколько таких — грудастых, светловолосых, постоянно хихикающих служанок. Может быть, Блэкторн найдет утешение в их объятиях?

Вполне возможно, но она в это не верила. Жаклин знала, что он придет к ней сегодня ночью. И он знал, что она это знает. Поднос с едой, на котором отсутствует такой необходимый предмет, как нож, — еще одно тому доказательство.

Жаклин почти не дотронулась до еды. Не тронула и стакан вина: ей надо было, чтобы голова у нее работала в полную силу. Час шел за часом. Огонь в камине почти прогорел, из бара доносились смех и хихиканье. Они были слышны даже через толстые стены. Может быть, все-таки зря она так волнуется?

Жаклин сбросила с ног слишком большие туфли Эллен и вскарабкалась на высокую кровать — мягкую, пахнущую свежестью, с прекрасными льняными простынями, которые и Эйнслей-Холл бы не посрамили. Большая кровать была отдана ей в полное распоряжение, и она легла, не раздеваясь, уставившись в потолок, по которому плавали тени. Ведь то, что она чувствует, нельзя назвать разочарованием?..

«Именно так это и называется», — призналась она себе, стараясь быть честной. Разочарование не в том, что он не облагодетельствовал ее своим вниманием, а в том, что продолжения этой затянувшейся битвы еще придется ждать. Рано или поздно напряжение между ними лопнет, как туго натянутая тетива лука. Она готова к этому. Готова к борьбе. А то, что приходится вот так сидеть одной в своей комнате, ожидая неизвестно чего, конечно, вызывает разочарование.

Жаклин услышала взрыв смеха внизу, в помещении для слуг, и ее маленькие руки сжались в кулаки. «Слава богу, что на свете существуют девки, — сказала она себе, вонзив ногти в ладони. — Слава богу, что он дает мне передышку. Слава богу, что…»

Звук открываемой двери прервал поток этих неискренних благодарностей. Вошел Блэкторн, небрежный и элегантный в свете свечи. Тени, играющие вокруг его лица, придавали ему хищное выражение.

Жаклин села на кровати, проклиная себя за то, что не сумела рассчитать время. Еще бы минут десять — и она была бы готова к встрече с ним. Нечего было валяться в постели и думать о всяких глупостях!

Блэкторн улыбнулся ей — вернее, просто чуть изогнул в усмешке свои тонкие губы. Глаза его оставались холодными.

— Ты не возражаешь, если я запру дверь? — спросил он и, не дожидаясь ее ответа, сделал это. — Я не хочу, чтобы сегодня ночью нас потревожили. Хотя вряд ли сыщется такой глупец. Большинство людей десять раз призадумается, прежде чем связаться со мной.

Жаклин прижалась к стене, с ужасом глядя на него. Лицо его было сурово и беспощадно. Он намерен овладеть ею, и, что бы она ни сказала или ни сделала, ей это не поможет.

Но она должна, должна попытаться еще раз!

— Ты ведь по-настоящему меня и не хочешь, — сказала она, глядя, как он снимает свой элегантный камзол. — Если ты хочешь развлечься, почему бы тебе не отправиться к одной из этих женщин внизу? Уверена, что они гораздо опытнее, и…

— Меня не интересуют такие женщины, — сказал Николас, развязывая шейный платок. — Я хочу тебя.

Он сел на стул у огня и начал стаскивать ботфорты. Жаклин застыла в оцепенении, зная, что бежать ей некуда.

Приблизившись к ней, Блэкторн расстегнул рубашку. В темноте он казался огромным. Это был не мерзкий старый граф, не тучный мясник. Это был ее самый страшный враг, мужчина, обладающий опасной красотой и смертельным обаянием. Этот мужчина хотел причинить ей боль, наказать ее. И Жаклин знала: он преуспеет в этом, если только поймет, что доставил ей удовольствие. Значит, ее единственная защита — вести себя так, чтобы этого не случилось.

— Ну что же ты забилась в угол? — насмешливо улыбнулся Блэкторн. — Ты ведь знала, что рано или поздно это произойдет. — Он протянул руку и дотронулся до ее волос. — Не так ли?

Жаклин не ответила.

— Ведь так? — Он слегка потянул за прядь.

— Я не в силах остановить тебя.

Блэкторн кивнул.

— Ты можешь угрожать мне, говорить, что убьешь меня, что убьешь себя, можешь брыкаться и визжать. Но остановить меня ты не можешь.

— Ну что ж, тогда действуй.

Он удивленно уставился на нее, отпустив ее волосы.

— Значит, все в порядке?

— А что мне остается? Давай, начинай!

Жаклин откинулась на спину, прижала руки к бокам и уставилась в потолок. Она надеялась разозлить его: может, тогда он уйдет. Но Блэкторн протянул руку и начал одну за другой расстегивать пуговицы на ее платье.

— Это не обязательно, — сказала она сквозь зубы. — Нужно всего лишь задрать мне юбки.

Его легкий смех не смягчил ее.

— У тебя, оказывается, есть в этом деле опыт? Не знал. Но, видишь ли, мне мало того, что находится у тебя между ног, дорогая. Я хочу обладать всем твои телом.

Взяв Жаклин за плечи, он заставил ее сесть и стал стаскивать с ее плеч платье.

— Мое тело в вашем распоряжении, месье, — издевательски сказала она, не пошевельнувшись, чтобы помочь ему.

Блэкторн снял с нее белые шелковые чулки и отшвырнул их прочь, затем стянул сорочку. Теперь Жаклин лежала на кровати абсолютно обнаженная, и он рассматривал ее своими опасными полуприкрытыми глазами.

— Ты такая маленькая, моя дорогая, — пробормотал он, не дотрагиваясь до нее, лаская глазами ее маленькие круглые груди и плоский живот. — Можно подумать, что тебе не больше пятнадцати лет. Я помню, как будто бы это все было вчера…

Лучших слов, чтобы разъярить ее, он и выбрать не мог.

— Мерзавец! — прошипела она и потянулась за простыней, чтобы чем-то укрыться. — Мне никогда больше не будет пятнадцати! Я ненавижу тебя, ненавижу…

Блэкторн опрокинул ее на спину, накрыв собою. Жаклин вздрогнула, когда его горячая грудь прижалась к ее груди.

— Тебе действительно больше никогда не будет пятнадцать, — согласился он.

Тяжесть его тела рождала в ней какие-то странные ощущения. Она почувствовала, как возбуждены его чресла, и вдруг поняла, что больше не выдержит.

— Ради бога, Николас, — прошептала она. — Оставь меня, отпусти, ради всего святого!

Какое-то мгновение он не двигался, и у нее мелькнула надежда, что ей в последний момент удалось найти нужные слова, чтобы уговорить его. Но надежда эта исчезла так же быстро, как и появилась. Он медленно покачал головой:

— Разве ты до сих пор не поняла? Во мне нет жалости ни к кому. Любовь к богу и порядочность не для меня. Я отпетый негодяй, Жаклин. И сейчас я тебе это докажу.

Он опустил голову, загородив остатки света, и прижал свои губы к ее губам. Она изо всех сил старалась оттолкнуть его, но он не обращал на это внимания. Его поцелуи становились все более горячими, язык проник в ее рот, его руки крепко держали ее голову.

Жаклин проигрывала и понимала это. И не потому, что Блэкторн был так силен, не потому, что превосходил ее весом и ростом. Наверное, если бы она продолжала сопротивляться, он бы в конце концов остановился. Несмотря на его заверения в собственной испорченности, она все-таки не верила, что он изнасилует ее.

Жаклин проигрывала битву, потому что понимала: она не в силах сопротивляться ему. Его губы были слишком сладкими, и чем больше она пыталась уклониться от его поцелуев, тем больше жаждала их.

Ее руки каким-то образом обвились вокруг его шеи, губы сами собой начали возвращать поцелуи, тело стало мягким и податливым. Его руки ласкали ее маленькую грудь, и Жаклин, не выдержав, застонала от удовольствия. Она услышала свой стон как бы со стороны и пришла в ужас. Господи, что же она делает?!

Жаклин заставила себя опустить руки вдоль тела, дышать ровнее и не шевелиться. Блэкторн поднял голову и посмотрел на нее; глаза его сверкали от ярости и недоумения. Но Жаклин сумела встретить его взгляд с холодным равнодушием.

— Это твоя последняя попытка защитить себя? — спросил он хрипло. — Лежать как бревно, пока я тут стараюсь? Это у тебя не пройдет.

Господи, он видит ее насквозь.

— Делай что хочешь, — сдавленно сказала она. — Я все равно не могу тебе помешать.

— И одурачить тоже не можешь, — усмехнулся Блэкторн. — Ты сама с собой не справляешься. — Он прижался губами к ее груди.

Комкая обеими руками простыни, Жаклин старалась лежать спокойно, но на нее накатывали волны желания. В отчаянии она старалась отыскать в себе то местечко, где обычно укрывалась ее душа, но напрасно. Спрятаться было некуда. Не существовало ничего на свете, кроме Николаса — его сильного тела, прижимающихся к ее груди губ, длинных пальцев, ласкающих ее. Наконец его рука скользнула ей между ног, и она вся выгнулась на кровати.

Блэкторн поднял голову, и ее груди сразу ощутили холод и влажность ночного воздуха.

— Твое тело не может лгать, — прошептал он, касаясь языком ее губ.

Жаклин хотела попросить, чтобы он на этом остановился, — и не могла. Николас делал с ней то, чего не делал ни один из мужчин. Его ласки удивляли и в то же время пугали ее; когда его пальцы проникли в ее горячее влажное лоно, она снова мучительно застонала.

Жаклин не видела в темноте его лица, когда он взял реванш — взял ее…

Она закрыла глаза, вновь пытаясь спрятаться в коконе, который давал ей иллюзию безопасности. Но этот кокон исчез, растворился, как туман, когда он начал проникать в ее тело сильными, уверенными толчками.

Жаклин вся дрожала. Это было совсем не то, что она помнила. Это вторжение опустошало, подавляло. Его движения ускорялись, спасаться было негде, да и не нужно, и тело ее, повинуясь вековому инстинкту, выгнулось под ним.

Она говорила себе, что нужно притвориться, будто это Порше пыхтит и потеет над ней; твердила, что это старый граф, от которого воняет чесноком. Но убедить себя не могла. Не могла, потому что его руки ласкали ее грудь, губы страстно искали ее губ. Потому что в ней самой пылало желание, какого она никогда прежде не испытывала. Жаклин убеждала себя, что должна сопротивляться, но это приводило лишь к тому, что его плоть проникала все глубже в ее тело, которое отвечало на это с безрассудным пылом и радостью. Она хотела его! Ей нужны были его тело, его губы, его руки — нужно то, чего она не могла бы определить словами.

Жаклин застонала, ненавидя себя за это. Николас вновь накрыл ее губы своими, и она, идиотка, поцеловала его в ответ! Положив ей руки на бедра, он поднял ее повыше, тело его вдруг напряглось, и она почувствовала, как на нее извергается поток тепла.

Жаклин захотелось плакать. Вот теперь-то она по-настоящему потеряла невинность! Она лежала под ним и ненавидела его, ненавидела себя, тщетно пытаясь унять свое бешено стучащее сердце.

Внезапно Блэкторн резко отстранился и встал с кровати. Он молча смотрел на нее, а она не могла на него смотреть — не могла простить себе, что предала саму себя. Жаклин свернулась клубочком, до боли закусив губу, чтобы не застонать, и закрыла глаза.

Николас накинул на нее мягкую льняную простыню. Минутой позже она услышала, как щелкнул дверной замок и он, захлопнув за собой дверь, повернул ключ с другой стороны.

Ну слава богу, он хотя бы оставил ее одну. Она, по крайней мере, может переживать свое поражение в одиночестве. Он победил. Отомстил ей. И эта месть была более болезненной, чем она ожидала. Он лишил ее иллюзии, что ее плоть неуязвима. Больше того, он лишил ее иллюзии, что сердце ее подобно камню.

Боже, как же она ненавидит его! Его наглость, его холодное презрение, его разрушительную власть над ее телом. Но больше всего — выражение, которое промелькнуло на его лице и тут же исчезло. Выражение раскаяния. В этот короткий миг он сломал и разрушил все ее планы мести. Она ненавидела его всей душой, всем сердцем — но из-за него она поняла, что у нее еще есть и душа и сердце. И что они принадлежат ему…

Жаклин знала, что Блэкторн больше не придет сегодня ночью. Он может вообще уехать в Венецию, бросив ее здесь. И это будет лучше для них обоих. Она лежала в постели, тело ее все еще было влажным и трепетало от воспоминаний. Может, бог все-таки сжалится над ней и ее навсегда оставит человек, которого она все еще так глупо любит?..

Когда Николас спустился в бар, там уже никого не было. Тавернер, по-видимому, развлекался с одной из служанок, а хозяин спал. Он тяжело опустился на стул у потухшего камина. «Голландцы — аккуратный народ, — подумал он устало. — Нигде ни пятнышка, все убрано на ночь, в том числе и моя бутылка бренди». Но все равно — никакое бренди не заставило бы его забыть Жаклин, несчастную, свернувшуюся в клубочек на кровати. Никакое бренди не помешало бы ему проклинать себя.

Она, бесспорно, победила. Он впервые в жизни не сумел заставить женщину кончить, не удержался, позволив своим эмоциям перехлестнуть через край. И, что самое удивительное, — она не поняла, что победила!

Если в нем осталась хоть капля благородства, он должен завтра же покинуть ее. Договориться с хозяином, оставить ему столько, сколько мог позволить его истощившийся кошелек, и никогда больше не видеть Жаклин.

Но он знал, что порядочности в нем давно уже нет. Он намерен и дальше держать ее при себе, в своей кровати. Он намерен заниматься с ней любовью в любое время, когда ему этого захочется, пока не сумеет вырвать ее из себя. А он должен это сделать, потому что иначе они могут уничтожить друг друга. Он никогда до конца не верил, что Жаклин погибла во время революционного Террора. И он не допустит, чтобы она погибла сейчас. Тем более — от его руки.

19.

— Но, Тони! — воскликнула Эллен жалобным голосом, стараясь не отставать от него в элегантном холле лучшего отеля Вены. — Почему ты сказал им, что мы женаты?

Тони остановился, и Эллен с разбегу налетела на него.

— Потому, моя дорогая, — сказал он терпеливо, — что в Вене мы можем встретить знакомых из Лондона. Мы должны сделать все возможное, чтобы сберечь твою репутацию.

— Мне казалось, что это давно перестало нас тревожить, — сказала она искренне. — Я путешествую с тобой без компаньонки уже больше двух недель. Мы проехали через всю Шотландию, а потом добрались до Австрии. Я думаю, — весело закончила она, — что моя репутация уже давно рухнула.

— Я буду тебе очень обязан, если ты не станешь оповещать об этом весь мир, — сказал Тони, понизив голос, и, взяв ее за руку, повел мимо любопытных постояльцев. — Может, нам еще удастся обхитрить всех, если мы будем очень осторожны.

— Я могу быть и осторожной, — сказала Эллен обиженно.

— Дорогая моя, да ты самая открытая и искренняя женщина из всех, кого я когда-либо знал! Хитрости и уловки — это не для тебя. Доверься лучше мне. Оставайся в своей комнате, пока я не разузнаю что-нибудь. Мне непонятно, зачем Николасу понадобилось везти Жаклин в Вену, но в таверне кто-то слышал, как они это обсуждали. А так как у нас с тобой это единственная ниточка, то мне ничего не оставалось делать, как за нее уцепиться. Если бы ты согласилась вернуться домой…

— Но я не могу, Тони, правда, не могу! — Эллен ждала, пока Тони открывал позолоченную дверь в роскошный номер. — Мы с тобой уже так много проехали… Но ты возвращайся, если хочешь. Я могу продолжить это одна…

— Знаю, что можешь, — сказал он голосом страдальца, закрывая дверь. — Именно поэтому я здесь, с тобой. Хватит того, что я погубил твою репутацию. Не хватало еще, чтобы я оставил тебя тут одну.

— Дорогой Тони, не надо к этому относиться так серьезно. — Она оглядела элегантную гостиную. — Чудесно! Ты знаешь, я никогда раньше не жила в гостинице.

— А как же Париж? — спросил он, снимая перчатки и шляпу. — Ты ведь жила там вскоре после того…

— После того, как от меня отказались?

Эллен произнесла это на удивление хладнокровно. Застарелая боль больше не мучила ее, исчезла, растворилась. Еще одно постыдное доказательство того, что была оскорблена ее гордость, но не сердце.

— В Париже я жила у одной из кузин Лиззи. Скажи мне, в гостинице очень шумно?

— Не более, чем в сельской таверне, Эллен.

— Знаешь, Тони, мне здесь нравится, — решительно заявила она. — Как ты думаешь, мы можем остановиться здесь на несколько дней после того, как вернем Жаклин? Она великолепно справится с ролью моей компаньонки, и не будет повода для сплетен.

— Давай решим это после того, как найдем парочку, — сдержанно сказал Тони, проходя мимо нее и заглядывая в спальню. Ему, видимо, там что-то не понравилось, потому что он повернулся к ней с каким-то странным выражением лица. — Ну, я пошел. Посмотрю, что мне удастся разузнать. Мне бы не хотелось, чтобы ты выходила из комнаты.

— Ты говоришь, как мой отец, — сказала Эллен, скорчив милую гримаску.

— Очень жаль, что ты никогда его не слушалась, — рассердился Тони.

— А вот тут ты совсем не прав. Почти всю мою жизнь я была очень смирной и послушной. Покорная дочь, заботливая сестра, преданный друг… И я закончу свою жизнь как добрая терпеливая тетушка шалунов-племянников и племянниц. Поэтому я могу позволить себе ненадолго побыть сумасшедшей.

Тони долго молча смотрел на нее.

— Ты так себе представляешь свою будущую жизнь? — мягко спросил он.

Эллен не решалась поднять на него глаза. На протяжении последних нескольких дней ее страсть к нему неизмеримо выросла. Она уже не могла обходиться без него — без его юмора, его мягкости. Впрочем, ей нужно было нечто гораздо большее — то, что она боялась даже назвать…

Эллен повернулась и подошла к большому окну, выходившему в ухоженный парк.

— Такова судьба большинства женщин, — сказала она. — Мы делаем лишь то, что нам велят, зависим от решений других людей, нами манипулируют, как хотят. Мы слушаемся отцов, братьев, мужей, а потом сыновей. Мы делаем то, чего от нас ждут.

— Но у тебя нет мужа.

Повернувшись, она взглянула на Тони, но лицо его было непроницаемым.

— Нет, — вздохнула она.

— Тебе повезло. Персер тебе не годился, ты сама это знаешь. Он — скучный зануда, упрямый, неумный и некрасивый. Он бы запер тебя с кучей ребятишек, а сам бы проматывал твое наследство. Ты можешь сделать лучшую партию.

— Мне этого никто не предлагает, — сказала она, не сумев скрыть в своем голосе грусть. — А потом, я люблю детей…

— Я тоже.

Эллен изумленно уставилась на него, но прежде, чем успела спросить, что он имеет в виду, Тони откланялся.

— Не знаю, когда я вернусь. Ты обещаешь не выходить из номера?

Эллен бросила взгляд на окно, за которым вовсю сияло солнце.

— Ну, если ты настаиваешь, — покорно ответила она.

— Настаиваю.

Она осталась стоять у окна. Дверь захлопнулась. В парке гуляли люди — хорошо одетые, счастливые; среди них было много детей.

В конечном итоге приключение оказалось не столь уж опасным, как она ожидала. Тони всю дорогу держал себя с ней безупречно, и все ее попытки раззадорить его ни к чему не привели. Вот и та ночь в Шотландии, которую они провели с Тони в одной постели… Эллен была в таком состоянии, что наутро не помнила ровным счетом ничего, а спросить о чем-либо Тони постеснялась. Когда она проснулась, голова у нее раскалывалась, во рту пересохло. Она лежала одна, заботливо укутанная плащом Тони, а самого его рядом не было. Господи, что же произошло той ночью?! Или ничего не произошло?..

Она нашла Тони возле хижины. Он разговаривал с кучером, который привел свежих лошадей и принес холодный завтрак. Тони сначала отводил глаза, но когда их взгляды все-таки встретились, он смотрел на нее доброжелательно — и отчужденно. Прекрасный друг семьи!

Ни разу за все бесконечно долгое путешествие по морю в Германию, а оттуда в карете в Вену он не упомянул об этой ночи. А Эллен так и не решилась спросить. Что-то останавливало ее — скорее всего, страх, что ей не понравится его ответ. Причем пугала ее даже не мысль о том, что он мог лишить ее невинности, пока она была в пьяном забытьи. Она больше боялась того, что сделать это ему не захотелось.

Она поддразнивала его, говоря, что он слишком уж респектабелен и безупречен, больше для того, чтобы напомнить себе самой, что Тони испытывает к ней чисто братские чувства. И та ночь в Шотландии эти ее поддразнивания оправдала. Он был сдержан и рассудителен, но в его спокойных серых глазах постоянно таилось какое-то странное выражение. Он не дразнил ее, не флиртовал с ней, прикасался к ней исключительно по необходимости — лишь в тех случаях, когда должен был помочь. В общем, Тони относился к ней как к чему-то ядовитому, и Эллен понимала, что заслужила это. Ведь она сама заманила его в эту ловушку, поставив перед дилеммой. Тони прекрасно знал, что общество будет винить его за ее погибшую репутацию. Он должен понимать, что и ее брат, его лучший друг, когда они вернутся, будет настаивать на женитьбе.

Но Эллен твердо решила, что не допустит этого. Она не выйдет за него замуж — неважно, сколько человек будет на этом настаивать. Пусть хоть все от нее отвернутся, она не будет вредить человеку, которого любит. Тони нужна свеженькая, только что выпущенная из школы барышня, которая будет беззаветно поклоняться ему и подарит много детей. А она ему не нужна.

Эллен, правда, все еще надеялась, что до этого не дойдет. Во время путешествия они ни разу не встретили знакомых, а она до сих пор вела такой замкнутый образ жизни, что общество вряд ли заметило ее отсутствие. Другое дело сэр Энтони, но мужчин судят по другим законам.


Ну а в случае чего Лиззи поможет ей — даже если Кармайкл придет в ярость. Лиззи спокойная, добрая. Она может справиться даже с самым властным мужчиной, а ее брат Кармайкл явно не относится к этому разряду. Он может рвать и метать, но Лиззи сделает так, что все образуется.

Эллен понимала, что главное для нее сейчас — не высовываться. Но ей так хотелось на свежий воздух, на солнце. Хотелось почувствовать его тепло, дуновение мягкого ветра. Тони вряд ли узнает, что она вышла ненадолго.

Эллен оглядела комнату и вспомнила, как недовольно морщился Тони. Что ему так сильно не понравилось? Она распахнула дверь во вторую комнату и с удивлением осмотрелась. Ничего особенного, просто спальня — красивая, со вкусом меблированная спальня, с очень большой кроватью с горой шелковых подушек. Она просто очаровательно выглядит. Что же его так рассердило?

Ее вещи уже были распакованы услужливыми горничными. Она подошла к шкафу, чтобы взять легкую шаль, открыла его и пришла в ужас: на полках рядом с ее вещами было аккуратно разложено белье Тони.

Эллен захлопнула дверцу. Должно быть, произошла какая-то ошибка. Но в глубине души она знала, что это не так. Ведь Тони зарегистрировал их как мистера и миссис Смит-Джоунс из Лондона. Как же он не догадался, что в их номере будет только одна кровать? Бедняга, он, видимо, расстроился: боится, что его заставят эту кровать делить с ней…

Потом Эллен немного расслабилась, решив, что ничего страшного нет. Она будет настаивать, чтобы он лег на кровать, а она прекрасно выспится на диване в гостиной. Она, конечно, крупная женщина, но он еще крупнее, и эта большая кровать ему как раз подойдет. Он, разумеется, будет спорить с ней, но на сей раз она не уступит.

«Милый Тони, — подумала Эллен, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. — Он так старается, а ведь его просто принудили к этому путешествию. Он мог бы сейчас счастливо жить в Лондоне, посещая клубы и балы, занимаясь любимыми лошадьми». Пытаясь помочь Жаклин, она втянула Гони в безумную авантюру. И все из-за этого Блэкторна!

Эллен почти захотелось, чтобы Тони убил его на дуэли, но она тут же испугалась собственных мыслей. Во-первых, Николас может — и это вероятнее — убить Тони: он уже не раз доказал, что жесток и бессердечен. Во-вторых, Тони не расположен к агрессивным действиям, и если бы он действительно положил конец жизни этого негодяя, это вызвало бы в обществе большой скандал.

Но все правильно. Если им повезет, то она сумеет уговорить Жаклин вернуться к ней. Тогда они будут вместе спать в этой комнате, а Тони сможет занять соседнюю. Правила приличия будут соблюдены, и пусть Кармайкл рвет и мечет, он уже не сможет принудить Тони к браку с ней. А когда снова потянутся скучные, однообразные дни в Эйнслей-Холле, она будет вспоминать это приключение и то, как Тони временами смотрел на нее: не как на тетю, сестру или дочь, а как на женщину.

Но сейчас, в такой прекрасный день, она не намерена сидеть в номере гостиницы. Они и так провели несколько дней в карете. Она только немного погуляет на солнце, а если кто-нибудь подойдет и заговорит с ней, то она обдаст его таким холодом, что он тут же отвяжется. А Тони никогда об этом не узнает.

В парке было прохладнее, чем она ожидала, и Эллен пожалела, что не взяла с собой шаль. Перчатки она тоже забыла надеть — вот что значит путешествовать без служанки. Она обхватила себя руками за плечи, чтобы было теплее; юбка от ветра билась о ее ноги. Какое-то время Эллен даже колебалась — не вернуться ли ей назад, но мысль о том, что она будет думать там о предстоящих длинных и скучных годах, остановила ее. В конце концов, она проехала пол-Европы в поисках своей лучшей подруги. Ее не напугает слабый ветерок и вероятность встретить знакомых.

Ее мысли прервал чей-то голос:

— Да неужели это леди Эллен?

Она автоматически остановилась. Какая ошибка с ее стороны! Она уже теперь не может притвориться, что не расслышала, как к ней обращаются.

— Леди Эллен Фицуотер?

Эллен оглянулась, и у нее упало сердце. Это надо же! Уехав за тысячу миль от дома, напороться не на кого-нибудь, а на Огасту Арбутнот. Хуже просто не бывает. Подойдя к сидящей на мраморной скамье женщине, закутанной в дорогие меха, она изобразила вежливую улыбку и протянула руку:

— Леди Арбутнот! Как я рада! Я не знала, что вы в Вене.

— Мой муж был направлен сюда в прошлом году, — ответила дама. — Но сейчас в нашем доме ремонт и мы перебрались на неделю в отель. Счастлива, что встретила вас, дорогая. Моя дочь будет в восторге.

Леди Арбутнот была одной из самых известных сплетниц в Лондоне. Дочь герцога, она всегда строго следила, чтобы те, кто удостаивается ее общества, вели себя безукоризненно. Тем, кто нарушал правила, тут же отказывали от дома. Эллен была в числе ее фаворитов — до тех пор, пока не совершила совершенно беспрецедентный поступок, уехав жить в деревню. Но сейчас леди Арбутнот сделала вид, что все прекрасно: она жаждала из первых рук узнать все последние сплетни из Англии.

— Как поживает Корделия? — в отчаянии спросила Эллен, изо всех сил надеясь, что сумеет как-то уйти от расспросов о себе.

Напрасно. Глаза леди Арбутнот сузились, когда она увидела, что на руке Эллен нет перчатки.

— А где же ваша горничная, дорогая? — спросила она железным голосом. — Кто сопровождает вас в этой далекой поездке? Может быть, я буду иметь удовольствие увидеться сегодня с вашей золовкой?

— Лиззи в Англии. У нее скоро будет еще один…

На лице леди Арбутнот появилось ледяное выражение: ведь Эллен чуть было не нарушила неписаное правило света, запрещавшее говорить о чьей-то беременности.

— Тогда кто же сопровождает вас? — спросила она.

Мысли Эллен заметались в смятении; она тщетно пыталась найти имя родственника, которое можно было бы возложить на алтарь любопытства леди Арбутнот.

— Я… я… дело в том… — заикаясь проговорила она, чувствуя, что лицо ее заливается краской.

— Понятно, — сказала леди Арбутнот, вставая со скамьи и гневно глядя куда-то мимо Эллен. — Ужасно!

Она повернулась и пошла прочь — навстречу своей дочери Корделии, на хорошеньком личике которой уже играла приветливая улыбка. Мать успела остановить ее и, что-то прошептав, повернуть назад. Улыбка исчезла с губ Корделии, и минуту спустя она так поспешно удалялась от своей старой подруги, как будто боялась, что, находясь с ней рядом, запачкает себя.

— Я ведь просил тебя оставаться в своей комнате, — раздался у нее за спиной усталый голос Тони.

Прежде чем повернуться к нему, Эллен сморгнула слезы.

— Просил. Теперь я все разрушила сама. У тебя есть полное право сердиться, Тони, — сказала она горестно. — Но я не могла…

— Я не сержусь, дорогая, — мягко произнес он, подходя и смахивая с ее щек слезинки. — Но, по-моему, нам лучше вернуться в номер, и я расскажу тебе о том, что мне удалось узнать. Боюсь, что у меня неважные новости.

Эллен вздохнула, отдавая себе отчет в том, что потопила их обоих, но все-таки сумела храбро улыбнуться.

— Сегодня вообще какой-то несчастливый день, — сказала она, беря его под руку.

Тони взглянул на заходящее солнце.

— День еще не кончился, — пробормотал он с кислой миной. — Мы можем еще что-то успеть.


«Так бы и задушил эту ведьму Арбутнот!» — думал Тони, пока они шли через парк. Ему хотелось заключить Эллен в объятия, отнести ее в спальню и заниматься с ней любовью до тех пор, пока она не забудет все свои огорчения. Его так и трясло от нетерпения и желания, но к тому времени, как они вернулись в номер, он овладел собой и сел в кресло, стараясь казаться беспечным. Эллен, не останавливаясь, кругами ходила по комнате.

— Они в Венеции, — сказал Тони без всякой преамбулы. — Не в Вене, а в Венеции.

— О нет, Тони! — вскликнула она. — Этого не может быть!

— Может. Я заглянул к старому приятелю, который всегда в курсе самых последних слухов. По-видимому, они только что приехали в Италию. Там видели, как Блэкторн вынес Жаклин из кареты на руках. Картстэр сказал, что они выглядели очень мило. Я думаю, что Жаклин не нуждается в том, чтобы ее спасали.

Эллен не двигалась. Лицо ее окаменело, и по нему покатились слезы — тихие, рвущие сердце слезы. Тони всегда считал, что ненавидит плачущих женщин. Его бывшая любовница Карлотта плакала по любому поводу — например, чтобы выпросить у него какую-нибудь безделушку. Слезы сестер всегда вовлекали его в неприятности, а мать плакала, чтобы он почувствовал себя виноватым. Он уставился на Эллен в полной растерянности.

— О Тони! — простонала она. — Я не верю этому. Я не знаю, что он сделал, чтобы заставить ее покориться.

— Могу себе представить что, — сухо сказал Тони.

— А тут еще я все испортила! Леди Арбутнот — самая большая в мире сплетница. Теперь все про нас узнают, а мы даже не успели спасти Жаклин…

Тони прервал эти стенания, поднявшись с кресла и подойдя к ней. Он по-прежнему не решался обнять ее, боясь, что эти объятия перерастут в нечто большее, а она, по-видимому, к этому не готова. Хотя сам-то он хотел этого, как ему теперь казалось, лет сто.

— Завтра мы отправляемся в Венецию, — спокойно сказал он.

Эллен сразу перестала плакать.

— Правда?!

— Я вижу, что ты не успокоишься, пока сама не увидишь свою подругу. Я прав? Да и Вена, принимая во внимание последние события, теперь для нас не лучшее место. Мы просто исчезнем и будем отрицать, что мы тут когда-либо были. Может быть, все решат, что леди Арбутнот просто лгунья.

Эллен грустно покачала головой:

— Ничего не получится, мы увязли по уши. А ведь если бы я тебя послушалась, этого бы не случилось! Никто бы и не заметил, что меня вот уже несколько недель нет в Эйнслей-Холле. Но дело не во мне. Ужасно, что я втянула в эту непристойную историю тебя.

— Тут нет ничего непристойного.

«Все. Время пришло», — понял Тони и первый раз в жизни вдруг почувствовал панику. А что, если она скажет «нет»?

— Дело в том, Эллен, — заговорил он каким-то чужим голосом, поворачивая ее к себе, — что я…

В этот момент в дверь постучали, и он отступил на шаг.

— Что — ты? Продолжай, Тони! — попросила она, не двигаясь и пристально на него глядя.

— Я сначала посмотрю, кто там, — сказал он, шагнув к двери.

— Мне бы сначала хотелось узнать, что ты собирался сказать. — Эллен подошла к нему ближе.

— Скажу, когда нас не будут прерывать, — отрезал он, открывая позолоченную дверь, и еле удержался, чтобы не захлопнуть ее.

На пороге с горящими от возбуждениями глазами стояла леди Арбутнот.

— Моя дорогая! — воскликнула она, распахнув дверь так, что чуть не стукнула Тони по носу, и прижала изумленную Эллен к своей мощной груди. — Почему вы мне ничего не сказали? Я только что получила последний номер «Таймс», и мне стыдно, что я так повела себя с вами. Но почему, почему вы мне ничего не сказали?!

Эллен не могла и пошевелиться в ее объятиях и, когда старая карга отпустила ее, чуть не упала. Миледи направилась к Тони, размахивая газетой.

— А вы, шалун вы эдакий? Впрочем, я все понимаю: сама была когда-то молодой и знаю, что такое любовь. К вашему счастью, я очень тактична и никогда никому не говорила о своих подозрениях, — изрекла старая ханжа. — Но я так рада, что узнала правду, — я просто счастлива!

Тони, который в свое время был объектом пристального внимания миледи и планов относительно ее старшей дочери, выдавил из себя улыбку:

— Вы очень добры.

— Корделия будет очень рада видеть вас, — заявила леди Арбутнот, поворачиваясь к ничего не понимающей Эллен. — Может быть, позавтракаем завтра вместе?

— Мы уезжаем утром в Венецию, — сказал Тони. — Уверен, что у них будет время встретиться, когда мы вернемся в Лондон.

Улыбка на минуту застыла на лице леди Арбутнот.

— Это великолепно! — Она снова повернулась к Эллен и заключила ее в объятия. — Мои поздравления, дорогая. Уверена, что вы будете очень счастливы.

С этими словами она удалилась, оставив в руках Тони газету «Таймс» недельной давности. Он закрыл за ней дверь и запер ее на ключ, чтобы им больше никто не помешал. Ему казалось, что у него галстук слишком туго завязан или в комнате чересчур жарко. Эллен смотрела на него в полнейшем недоумении, слегка приоткрыв рот.

— Я… я ничего не понимаю, — наконец выговорила она.

Он протянул ей газету и отошел к окну. Последовало долгое молчание.

— Но тут говорится, что мы поженились, — сказала Эллен каким-то тусклым голосом. — Кармайкл дал об этом объявление.

— Да, — сказал он уклончиво.

— О господи, Тони! — Она выглядела совершенно несчастной, глаза покраснели от слез, губы дрожали. — Мне так жаль… Прости меня. Как мог Кармайкл так поступить?! Заставить тебя… Я, конечно, все это опровергну. Скажу, что это был розыгрыш. Кармайкл…

— Это я попросил Кармайкла дать объявление.

— Нет, Тони!

— Да, Эллен. После того как мы уехали из Эйнслей-Холла, это было единственно возможным решением. Ведь если бы узнали, что ты провела хоть одну ночь с холостым мужчиной, твоя репутация погибла бы безвозвратно.

— Но ты мне сказал, что об этом никто не узнает! Ты сказал…

— Я сказал, что никто не узнает того, чего я не хочу, чтобы знали. А поставить в известность твоего брата мне хотелось. Он хорошо меня знает и понимает, что я поступаю правильно. В Лондоне, когда мы вернемся, об этом какое-то время посплетничают, но мы это переживем.

— Нет, я на это не пойду!

Тони изумленно уставился на нее:

— На что не пойдешь, дорогая?

— Я не пойду за тебя замуж, — сказала она упрямо и очень сердито.

Ну вот, все оказалось еще сложнее, чем он себе представлял.

— Пойдешь, дорогая, — спокойно сказал он, с трудом сдерживая себя. — У тебя нет выбора.

— Именно поэтому я не пойду за тебя. Я не допущу, чтобы общество заставило тебя вступить в брак, когда твое сердце принадлежит кому-то другому.

Тони улыбнулся:

— И кому же, ты думаешь, принадлежит мое сердце?

Эллен на минуту смутилась.

— Ну, надеюсь, что не Карлотте. Может быть, ты пока его никому не отдал. Но рано или поздно ты найдешь кого-то…

Эллен говорила все это, горестно уставившись в пол, и не видела, что Тони осторожно, чтобы не напугать ее, приближается к ней. Она сильно вздрогнула, когда он неожиданно схватил ее в объятия.

— Черт побери, Эллен, неужели ты так ничего и не поняла?! Я ухаживаю за тобой в меру своих способностей вот уже полтора года, а ты на это не обращаешь внимания. Не ты меня заманила в эту ловушку, наоборот — я тебя! Когда мы отправлялись за Жаклин, я ни на минуту не сомневался, что это кончится браком, и надеялся таким образом избавиться от лишних хлопот. Видимо, я ошибся.

Она грустно покачала головой:

— Нет, Тони, я не втяну тебя насильно в брак лишь потому, что старые ведьмы вроде леди Арбутнот уже подпрыгивают от радости: еще бы, их непристойные предположения подтвердились! На самом деле ты ни разу не выказал какого бы то ни было непочтения ко мне. Я чувствовала себя так спокойно и защищенно, будто бы находилась в обществе своего дядюшки. Ты говоришь мне все это лишь потому, что обладаешь безупречным чувством чести, но из этого ничего не получится. Мы не сделали ничего плохого, и нам незачем жениться.

Тони обескураженно смотрел на нее.

— У нас полным-полно причин это сделать… — заговорил он, но Эллен прервала его.

— Я не пойду за тебя замуж только потому, что свет придет к ложным выводам, — заявила она, довольная тем, что нашла удачный повод для отказа.

— Ну, что ж… — Больше ни секунды не размышляя, Тони поднял ее на руки и понес в спальню.

20.

Эллен отнюдь не была пушинкой, но от неожиданности почти не сопротивлялась.

— Что ты делаешь?! — потребовала она ответа, когда он положил ее на высокую и широкую кровать, которая мучила его воображение с тех пор, как он первый раз увидел ее.

— Ты ведь отказываешься выйти за меня замуж, потому что я недостаточно скомпрометировал тебя? В таком случае мне ничего не остается, как сделать это. — Он снял камзол и бросил его через всю комнату. — Мне до смерти надоело, что ты все время сравниваешь меня с каким-то мистическим дядюшкой! Я никогда в жизни не испытывал к тебе «дядюшкиных» чувств. Я мужчина, Эллен. Мужчина, который хочет тебя и который намерен овладеть тобой.

— Тони! — воскликнула она изумленно.

Ее золотистые волосы, освободившиеся от шпилек, обрушились на спину роскошной волной. Ему хотелось зарыться в них лицом, но от волнения он никак не мог развязать свой шейный платок. Наконец ему это удалось, и он, сев на кровать, начал стаскивать с себя сапоги.

— Но это же нелепо, Тони! — воскликнула Эллен, когда один сапог грохнулся на пол. — Ты ведь и сам знаешь, что не хочешь на мне жениться. Ты всегда относился ко мне как к сестре…

Второй сапог оказался рядом с первым.

— Ты действительно не понимаешь? — спросил он.

— Не понимаю чего?

— Как ты действуешь на меня. Иди ко мне, Эллен!

На этот раз она попыталась отползти, но он поймал ее за запястье и подтащил к себе. Она упала на него, ее восхитительные груди прижались к его груди.

— Тони, ты не… — Ей не хватило дыхания.

— Да, Эллен, да! — Он накрыл ее рот своими губами и поцеловал так, как давно хотел: страстно и крепко, надеясь, что потрясение, испытываемое ею, заставит ее поверить ему.

Эллен действительно не могла прийти в себя от потрясения. Она лежала не двигаясь, и он языком, зубами, губами дразнил и возбуждал ее, пока ее руки не обвились вокруг его шеи и она не поцеловала его в ответ так страстно, как только была способна.

Тони чертовски долго возился с ее одеждой, потом со своей. Наконец он стащил чулки с ее длинных ног, поцеловал округлые полные груди, рука скользнула вниз по обнаженному бедру. На нее волнами накатывала паника, но он каждый раз умудрялся успокоить ее, и наконец она затихла в его объятиях, дыхание ее стало прерывистым, соски от желания поднялись и затвердели, глаза закрылись. Тони все сильнее прижимался к ее бедрам, чувствуя, что она готова принять его.

— Я осторожно, дорогая, — пробормотал он, стараясь как-то сдерживать свой пыл.

Он был весь в поту, мускулы дрожали от напряжения. Ощущая ее под собой, вдыхая ее аромат, Тони чувствовал, что еще минута — и он не сможет больше сдерживаться.

Эллен вдруг открыла глаза.

— Я не уверена, что мне это нравится, — спокойно и как-то по-деловому сказала она. — Если ты считаешь, что таким образом сумеешь уговорить меня выйти за тебя замуж, то ты ошибаешься.

Тони приподнял голову, чтобы взглянуть на нее. Она казалась удрученной, хотя и по-прежнему очаровательной; отблеск желания покидал ее глаза. Ничего, сейчас он заставит его вернуться!

— Эллен, — сказал он вежливо, — заткнись.

Он проник в нее, и она издала слабый крик. Он надеялся, что это не только от боли, но остановиться уже не мог. Ни ради себя, ни ради нее.

Кровать, огромная дорогая кровать в лучшем отеле Вены так и тряслась под ними. Ее руки обвились вокруг его шеи, бедра выгнулись навстречу его бедрам. Он почувствовал, что она тоже начинает что-то испытывать, и не хотел, чтобы это прекратилось…

Крик вырвался у них обоих одновременно. Он прильнул к ней, не в силах более сдерживаться, и излил всего себя в ее тело — и в ее душу.

А потом Тони буквально рухнул на нее. Он понимал, что слишком тяжел, но был так обессилен, что забыл о джентльменстве. Когда он немного пришел в себя и попытался отстраниться, Эллен еще крепче прижала его к себе, спрятав залитое слезами лицо у него на груди.

— Не уходи, — застенчиво прошептала она. Вот уж никогда бы он не подумал, что его Эллен может быть так застенчива!

Тони оперся на локти, стараясь не так давить на нее своим весом, хотя она была крупной женщиной, под стать ему. Он поднял голову, чтобы посмотреть на нее, но Эллен смущенно отвернулась.

— Так не пойдет, — заявил он мягко и стал целовать ее веки, щеки, нос, следы от слез на лице.

Он целовал ее до тех пор, пока она не повернула голову и сама, обвив руками за шею, не стала целовать его, страстно и жарко. На этот раз, когда Тони вновь взглянул на нее, она не отвернулась.

— Вот так-то лучше, — прошептал он, пропуская золотые пряди ее волос через пальцы. — Надеюсь, я убедил тебя?

— Убедил в чем? — робко спросила Эллен.

— В том, что тебе придется выйти за меня замуж.

Надо отдать ей должное — она была борцом. Ее лоб пересекла морщина.

— Только потому, что…

— И поэтому тоже. Я предоставил в твое распоряжение одно из главных доказательств, почему ты должна выйти за меня. Но если этого недостаточно, то я буду счастлив все повторить снова.

— Снова? — слабо переспросила она. — Я не уверена, что выдержу…

— Ну что ж, дадим вам время отдохнуть, миледи, — сказал он, поцеловав ее влажное от пота плечо. — Не глупи, Эллен. Если ты не согласишься, Кармайкл вызовет меня на дуэль. А разве я могу сражаться со своим лучшим другом?

— И поэтому ты хочешь жениться на мне? — наивно спросила она. — Или из-за того, что… мы с тобой лежим в одной постели?

— Это, моя дорогая, называется — заниматься любовью. Существует также множество других слов, не таких приятных, но, когда этим занимаемся мы с тобой, это именно так и есть. А теперь послушай, почему мы должны пожениться. Не потому, что Кармайкл может прострелить мне печенку. Не потому, что все леди Арбутнот на этом свете постараются замарать твою репутацию. Не потому, что нам так хорошо вместе в постели. Мы поженимся не потому, что я только что лишил тебя невинности, и не потому, что ты нежно отвечала мне.

— Так почему же все-таки мы поженимся?

Тони хотелось подпрыгнуть от восторга до неба, когда она высказала этот намек на согласие.

— Да потому, что я влюблен в тебя, моя дорогая! С тех самых пор, когда ты так глупо согласилась на брак с этим занудой. Но до меня все очень медленно доходит.

— Убить тебя мало! — сердито воскликнула Эллен. — Знаешь ли ты, от каких неприятностей я бы избавилась, если бы ты сказал об этом раньше?

— Верно, — согласился он. — Зато ты убедилась, что когда уж я берусь за дело, то действую очень энергично.

Эллен улыбнулась медленной мягкой улыбкой, и Тони показалось, что ничего эротичнее он в жизни своей не видел. Он чуть не застонал, отстраняясь от нее, и она с трудом отпустила его от себя.

— Знаешь, я договорился с местным священником, что он поженит нас, — сказал он, собирая свою одежду. — Мне жаль, что мы не можем подождать венчания в соборе Святого Павла в присутствии твоего брата, но обстоятельства против нас.

Эллен села на кровати, закуталась в покрывало и взглянула с любопытством на него. И Тони вдруг в первый раз в жизни испугался.

— Ты ведь выйдешь за меня? Надеюсь, ты не забыла, как была увлечена мною восемь лет назад?

— Конечно, забыла! — сказала она, и у него ухнуло сердце. — Это школьное увлечение давно переросло в большую любовь без взаимности.

Усмехнувшись, Тони наклонился над ней и поцеловал ее властным поцелуем собственника.

— Это была взаимная любовь, дорогая, — сказал он. — Кстати, если хочешь, теперь я мог бы вернуть назад мисс Биннерстон.

— Но она же у своей сестры!

— Не совсем так. Видишь ли, я… э… велел своему слуге попридержать ее — запереть после нашего отъезда в комнате.

— Ты умыкнул мою компаньонку?!

— Выходит, что так, — признался Тони. Он ожидал, что на его голову обрушится ее гнев, но вместо этого Эллен вдруг бросилась ему на шею и поцеловала в щеку.

— Я верю, что ты меня действительно любишь! — восторженно воскликнула она.

После этого Тони чуть опять не опрокинул ее на постель, но вовремя напомнил себе о священнике.

— Мы ей все компенсируем, — сказал он.

— Ты действительно злодей, — сказала Эллен очень довольным голосом.

— Да, и тебе придется надо мной поработать, — вздохнул Тони, смиренно опустив голову.

— Буду считать это своей пожизненной задачей, — улыбнулась Эллен, соскальзывая с постели.


Венеция… Жаклин знала, что этот город построен на столбах в центре лагуны и добраться туда можно только на лодке. Она, пожалуй, предпочла бы снова пережить ужасы Парижа, чем еще один приступ морской болезни. Однако это путешествие, слава богу, оказалось коротким и относительно спокойным. Когда они пристали к широкой площади, Жаклин взглянула на стоящего рядом высокого мужчину и снова вспомнила ту ночь, которую они провели вместе…

На следующую ночь он снова пришел к ней в комнату в темноте. Жаклин лежала на кровати, до подбородка натянув одеяло, ожидая, ненавидя и желая его. Она уже придумала, что будет делать. Если уж ей не удается спрятаться в душевную норку, по крайней мере, надо добиться того, чтобы ее тело не реагировало на него. Она будет спокойно лежать под ним, заставит себя дышать ровно и не позволит своим рукам обвиться вокруг его шеи. Она отвернется от его поцелуев. Она сможет одурачить его и заставить думать, что ей все равно, что он там проделывает с ее телом. Она даже, наверное, сможет одурачить себя…

Блэкторн смотрел на нее сверху вниз в слабо освещенной комнате, лицо его было мрачным и усталым.

— Какая очаровательная жертвенность! — наконец язвительно произнес он. — По тебе не скажешь, что ты очень уж ждешь меня. Поверь, сегодня я могу доставить тебе значительно больше удовольствия, чем прошлой ночью.

Ее лицо по-прежнему ничего не выражало. Удовольствие, доставленное им, — ну что может быть опаснее?!

— Тебе нечего сказать, дорогая? — продолжал поддразнивать он. Он вдруг наклонился, приподнял ее лицо и подбородок и нежно поцеловал ее. Жаклин почувствовала, как екнуло ее сердце. Екнуло и отчаянно забилось еще быстрее. А Блэкторн медленно выпрямился.

— Решай сама, Жаклин. Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду.

Ее губы были влажны от его губ. Кожа горела, сердце стучало как бешеное. Больше всего на свете ей сейчас хотелось коснуться его длинных темных волос, притянуть его голову к себе…

— Уходи, — сказала она спокойно.

Он повернулся и, не сказав ни слова, вышел.

Жаклин почувствовала невероятное облегчение, смешанное с разочарованием. Ведь у этого человека отсутствует понятие чести. Почему же тогда он выполнил, что обещал?..

Блэкторн больше не пришел в ее комнату. Не дотронулся до нее. Но на сей раз это было не перемирие, а подготовка к новой битве. Подавляемая страсть могла в любую минуту вырваться на волю. И Жаклин сама не понимала, хочет она этого или боится.


Блэкторн первым шагнул на булыжную мостовую, даже не предложив ей руки. Жаклин осталась стоять рядом с багажом, сдерживаясь, чтобы не побежать за ним. Он оглянулся, почти сумев сделать вид, что ему это неинтересно.

— Ты что, намерена провести так весь день, Мамзель? — оглянувшись, спросил он ледяным тоном. — Я думал, тебе уже надоело путешествовать.

Господи, да она бы полжизни отдала, чтобы больше никуда не ехать!

— А ты разве не наймешь экипаж? — спросила она.

Блэкторн издевательски улыбнулся:

— В Венеции нет лошадей, моя дорогая. И соответственно нет экипажей. Если ты хочешь попасть в Палаццо Верди, то тебе придется снова сесть в лодку.

— О боже! — воскликнула она. — Это что, единственное средство передвижения в городе?

— Да, только водой, дорогая. Или пешком.

— В таком случае мне нужна новая обувь. А что такое Палаццо Верди?

— Дворец моего приятеля. Его карманы настолько пусты, что он даже согласился предоставить его на время в мое распоряжение.

— Дворец? — удивилась она.

— Венецианские дворцы — это не то, что английские или французские, — пояснил Блэкторн.

— Вам надо бы немного утихомириться, — проворчал, подойдя к ним, Тавернер. — Зачем мы носились по Европе? В карманах уже ни гроша не осталось. Надо было ехать прямо в Париж.

Николас, как всегда, не обиделся на него и только пожал плечами:

— Леди не хочет.

Тавернер угрюмо посмотрел на Жаклин. С той первой ночи на континенте, когда Николас пришел в ее комнату, Тавернер стал к ней относиться по-другому. Он избегал смотреть на нее, разговаривал с ней только в случае крайней необходимости и вообще старался держаться от нее подальше. Она не понимала — почему: оттого ли, что слуги бывают ревнивы, или оттого, что он чувствовал себя виноватым…

Блэкторн был прав: Палаццо Верди оказалось довольно убогим и страшно запущенным зданием. В Эйнслей-Холле и слуги-то так не жили. Здесь их было несколько — три женщины и двое мужчин, говорящие только по-итальянски, бедно одетые и какие-то забитые. Вонь в замке стояла невероятная — такую Жаклин помнила только на улицах Парижа.

Она прошла за Николасом в гостиную, где царило такое же запустение.

— Похоже, что слуги Бруни не очень-то аккуратны, — заметил Николас и повернулся к Жаклин: — Устраивайся, а я должен уйти.

Удивив себя саму, она спросила:

— Ты вернешься вечером?

— Могу ли я надеяться, что ты изменила свое решение и собираешься разделить со мной постель? — спросил он с ироничной улыбкой.

— Нет, — спокойно ответила она.

Его ответная улыбка была ледяной.

— Боюсь, что буду занят всю ночь. Мне нужно пополнить наши оскудевшие запасы, как справедливо указал Тавернер, и самый надежный путь — это отправиться в игорный дом.

— А если ты проиграешь?

— Моя дорогая, я никогда не проигрываю.

— Ты подтасовываешь карты? — спросила она, надеясь разозлить его.

Его глаза сузились от гнева, но он не доставил ей удовольствия, показав свои истинные чувства.

— Нет, — спокойно ответил он. — Я просто очень, очень, очень хорошо играю. — Николас с отвращением огляделся. — Располагайся здесь. Тавви тебе поможет. Похоже, слуги не понимают по-английски ни слова. — Он подошел к ней и приподнял пальцем ее подбородок. — И не вздумай сбежать, дорогая. Я пока еще не готов отпустить тебя.

Жаклин вдруг с удивлением поняла, что даже не думает о побеге. «Это только пока, — уверяла она себя. — Здесь, в Венеции, полным-полно развлечений, и вряд ли я часто буду его видеть. Я продумаю свой побег так, что он никогда не найдет меня. Если, конечно, он вообще захочет меня искать…»

— Я буду здесь, когда ты вернешься, — сказала она спокойно.

Он не дотрагивался до нее с тех пор, как она прогнала его. Это ведь она прогнала его! Но Николас Блэкторн никому не позволяет диктовать ему, как себя вести. Если бы он хотел, чтобы было иначе, то добился бы своего.

На какое-то мгновение ей показалось, что в его темных глазах мелькнуло желание, но только на мгновение. Он опустил руку и вышел.

Жаклин стояла одна в гостиной, стараясь привести в порядок свои мысли. В комнате пахло плесенью и гнилой рыбой. Пока ей было ясно только одно: она не хочет так жить. Она вышла в холл, где Тавернер кричал на слуг.

— Приберитесь здесь! — повторял он очень громко и почти по слогам. — Приберитесь.

— Они не идиоты и не глухие, — сказала Жаклин, окидывая хозяйским взглядом штат Бруни. Им вовсе не нравилось, что тут командуют какие-то англичане, и они презрительно пресекали все попытки Тавернера найти общий язык. — Они просто не говорят по-английски.

— Чертовы иностранцы! — вышел из себя Тавернер.

— Да нет, иностранцы тут скорее мы, — усмехнулась Жаклин. Она повернулась к старой женщине, которая, судя по всему, была кем-то вроде экономки, и спокойно сказала на чистом итальянском, которому обучила ее в свое время гувернантка: — Этот дом позорит вас и всех венецианцев. Вы хотите, чтобы его светлость, вернувшись в Англию, рассказал, что город населен свиньями, купающимися в собственном дерьме?

Один из мужчин, сверкая глазами, шагнул вперед, но женщина жестом остановила его.

— Почему мы должны вас обслуживать? — резко спросила она.

— Да хотя бы из чувства гордости, если все остальное для вас неважно, — ответила Жаклин. — Может быть, вашему хозяину все равно, где жить, но нам — нет. Если вы не приведете дом в порядок, мы наймем других слуг.

— Вы не можете выбросить нас на улицу! — горячился молодой человек.

— Я могу, если захочу, бросить вас даже в канал, — мрачно сказала Жаклин, привыкшая командовать штатом прислуги. — Выбирайте. Начинайте с гостиной, потом перейдете на кухню. Нам понадобятся три спальни: одна для мистера Блэкторна, вторая для мистера Тавернера и третья — для меня. Понятно?

— Три спальни, синьора? — В глазах экономки сверкнула усмешка. — Может быть, хватит двух?

Если она и хотела заставить Жаклин покраснеть, то просто не знала, с кем имеет дело.

— Думаю, что, когда я потребуюсь мистеру Блэкторну, он сумеет меня найти, — резко ответила она. — Пожалуй, начнем мы все-таки с кухни. Я хоть и умираю с голоду, но к еде, приготовленной в такой грязи, не притронусь.

Жаклин стала закатывать рукава, и экономка ужасно удивилась.

Мы начнем? — переспросила она. — Наверно, я не поняла.

— Ты поняла все правильно. Будем работать вместе. Я не боюсь работы и ненавижу грязь. Итак, пошли на кухню!

— Меня зовут Луиза, синьора, — сказала женщина, еще не оправившись от удивления. — Сюда, пожалуйста.

Жаклин последовала за Луизой, за ними мимо совершенно обалдевшего Тавернера потянулись остальные слуги.

— Закрой рот, Тавви, — сказала Жаклин ласково, — а то подхватишь какую-нибудь заразу. Иди разыщи рынок и принеси нам что-нибудь на обед.

— Но я не говорю по-итальянски! — запротестовал он.

— У тебя есть деньги. Этого достаточно. — И она отправилась на кухню дома, который словно в насмешку именовался дворцом.

Поздно вечером, впервые с тех пор, как они приехали на континент, Жаклин улыбнулась. Хотя дом и не был вычищен целиком, гостиная и спальни выглядели вполне приемлемо. Кухня оказалась в довольно-таки приличном состоянии. Жаклин догадывалась, что слуги развели в доме грязь скорее в знак протеста против приезда иностранцев, чем из любви к беспорядку. Тем не менее она бок о бок со слугами трудилась изо всех сил: терла, мыла, отдирала грязь. А когда Тавернер вернулся с двумя корзинами, полными хлеба, фруктов, риса и рыбы, она и его заставила работать, не обращая внимания на его шумные протесты.

К вечеру Жаклин совершенно выбилась из сил, у нее болело все тело. Они с Луизой приготовили что-то несложное и, сев за большой отмытый стол, поели все вместе. Когда молодой слуга по имени Гвидо принес ей для мытья горячей воды, а одна из горничных робко предложила свежее белье, Жаклин поняла, что завоевала их. И если встанет вопрос, чью сторону они примут в борьбе между ней и странным англичанином, который платит им деньги, то ответ очевиден.

Ванна была глубокой, вода восхитительно горячей. Помывшись, Жаклин закуталась в длинный белый халат из тяжелого хлопка, улеглась на узкую кровать в маленькой чистой комнате и не смогла сдержать улыбку удовольствия.

Жаклин безумно устала, но заснула не сразу. Ей чего-то недоставало. Она уже почти погрузилась в сон, когда с ужасом поняла, что ей недостает Николаса…

Когда она проснулась, свет в комнате был тусклым и зеленоватым, — за окном брезжил рассвет. Жаклин сразу почувствовала, что в комнате она не одна. Повернув голову, она увидела, что на единственном стуле, вытянув вперед ноги, развалился Николас. Судя по всему, он был в отличном настроении.

Жаклин не ожидала восторгов и благодарности по поводу того, что дом стал выглядеть жилым, она их и не получила. Напряжение в комнате нарастало. Наконец Николас встал, подошел к кровати и, дотронувшись до белого халата, спросил:

— Где ты это взяла?

— Один из слуг одолжил.

— Тебе больше не придется носить обноски слуг. Скоро приедет модистка и привезет все, что тебе необходимо.

— Я не собираюсь принимать от тебя…

Он наклонился к ней, сверкая глазами от злости, и слова замерли у нее на устах.

— Ты примешь все, что я прикажу тебе принять. Одежду, еду, драгоценности, если я того пожелаю. Примешь так же, как приняла мое тело.

— Ты не предоставил мне возможности выбирать.

— Вот именно. Запомни это. — Он выпрямился и отошел. — Сегодня мы с тобой выходим в свет. Я получил приглашение на раут от маркиза де Брумли и собираюсь его посетить.

— Ты возьмешь с собой свою пленницу? — презрительно выпалила Жаклин, не желая признавать поражение.

Блэкторн холодно улыбнулся:

— Я возьму с собой свою любовницу. И она должна выглядеть как подобает. Я провел за картами ночь очень удачно.

Когда он вышел, Жаклин долго смотрела ему вслед. Ей не нужны были красивые наряды. Не нужны были драгоценности. Она не хотела быть его шлюхой.

Она хотела другого. Того, чего он не мог ей дать, потому что давно утратил способность к этому. Она хотела его любви…

21.

Такого платья у Жаклин не было вот уже больше десяти лет. Она стояла очень прямо, пока синьора Баньоли подкалывала подол, бормоча что-то себе под нос. Николас сидел неподалеку в кресле, наблюдая за процедурой, и Жаклин было все равно, что думает по этому поводу портниха. Скорее всего она к такому давно привыкла. Она наверняка заметила, что у Жаклин на пальце нет обручального кольца, и пришла к собственным выводам. По-видимому, правильным.

Она посмотрела на себя в зеркало. Платье из дымчатого розового шелка было низко вырезано на груди и подчеркивало мягкие линии ее тела. В нем не было ничего от платья куртизанки, оно скорее подходило молодой светской даме. Жаклин сама соорудила себе прическу, удивляясь тому, как искусно у нее это получилось. На ней были тончайшие шелковые чулки, невероятно элегантное кружевное белье, туфли, расшитые драгоценными камнями. Из зеркала на нее смотрела красивая, спокойная молодая женщина, никто бы не заметил, что этой женщине хочется плакать…

Ложь! Сплошная ложь! Где та девушка, которая торговала собой, чтобы прокормить брата? Где девушка, которая убила человека, обесчестившего ее? Где женщина, которая сделала все, что могла, пытаясь убить еще одного — виновного во всех ее несчастьях? Где женщина, которая трудилась бок о бок с хозяевами таверны в Париже, кухарка в огромном английском доме? Где подруга Эллен? Где, наконец, женщина, которая покорно принимала ласки Николаса Блэкторна?

Они все были тут, и все в то же время исчезли. На нее смотрела из зеркала другая женщина: у нее мягкий рот, добрые глаза и страдающее, жаждущее любви сердце. И она совсем не уверена, что сумеет долго скрывать это. Спасает лишь то, что Блэкторн не дает себе труда это увидеть…

Жаклин медленно и грациозно спускалась по лестнице, зная, что Блэкторн наблюдает за ней. Его рот изогнулся в самодовольной улыбке, и он склонился над ее рукой в шутливом поклоне.

— Ты прекрасна, Мамзель, — пробормотал он. — Не хватает лишь драгоценностей.

Она выдернула руку.

— Я не надену твои драгоценности!

— Наденешь, если я прикажу, — сказал он приторным голосом. Только сейчас Жаклин заметила у него в руке маленькую бархатную шкатулку. Ей не оставалось ничего другого, как стоять не двигаясь, пока он застегивал на ее шее бриллиантовое колье. Отец ей говорил когда-то, что она всегда должна носить бриллианты. Видимо, Николас Блэкторн был с ним согласен… Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не разрыдаться.

— Ну вот, моя дорогая, теперь все безупречно, — сказал он. — Боюсь, что нам придется добираться до палаццо маркиза де Брумли на гондоле. Ты очень меня обяжешь, если сумеешь справиться с дурнотой и не испортить свое очаровательное платье.

Он нарочно пытался вывести ее из себя! Но гнев Жаклин быстро уступил место ставшему уже привычным отчаянию. Она ничего не ответила, и Блэкторн, взяв ее под руку, вывел в прохладную ночь.


Палаццо маркиза де Брумли оказалось совсем не похожим на тот дом, в котором они нашли пристанище. Это был настоящий дворец. На Жаклин сразу обрушились шум и суета раута. Поездка на гондоле, сколь бы краткой она ни была, не прибавила ее походке твердости, и она еле держалась на ногах в толпе нарядно одетых, говорящих на разных языках гостей. Она вцепилась в руку своего спутника, даже не заметив этого.

Жаклин двигалась в толпе, как в полусне, по-королевски наклоняя голову, когда Николас представлял ей присутствующих. Она делала это совершенно машинально: сказывалось ее происхождение. Лишь спустя несколько часов она с облегчением вздохнула, решив, что выдержала и это испытание.

Жаклин огляделась — и взгляд ее тут же уперся в человека, которого она надеялась никогда в жизни больше не увидеть. Она не знала его имени, знала лишь, что он английский граф. Он постарел, да и видела-то она его только при свете свечи, когда гнев и мука застилали ей глаза. В последний раз она видела его лежащим на полу в заведении мадам Клод. Он был без сознания, вокруг валялись осколки разбитой вазы. Она тогда понадеялась, что убила его…

Граф не так уж изменился: те же мокрые толстые губы, тот же нос картошкой. И глаза остались прежними: водянистые, выпученные, в красных прожилках. И эти глаза говорили, что он узнал ее.

— Так вот какая у тебя теперь божья коровка, Блэкторн? — пробормотал он и подошел так близко, что Жаклин почувствовала запах его духов, смешанный с запахом пота.

Если бы она так не испугалась, то заметила бы, что Николаса этот человек не впечатлил.

— Мадемуазель де Лорне, — сказал он нудным голосом, — позвольте вам представить графа Рексхэма.

— Мы встречались, — весело сказал Рексхэм, облизывая толстые губы.

Жаклин старалась выглядеть спокойно.

— Месье, видимо, ошибается. — Голос выдавал ее, во всяком случае Николасу.

— Чепуха! Я никогда не забываю знакомого лица. А особенно — знакомого тела, — радостно сказал он. — Но тем не менее, как ни странно, я не держу на тебя зла. Я вспоминал тебя не раз за минувшие годы: с тобой никто не мог сравниться. Я даже интересовался, что с тобой случилось, но в заведении мадам Клод о тебе больше не слыхали. Где же ты пропадала все эти годы?

Николас сказал ему что-то резкое, но Жаклин не поняла, что именно. Ничего не видя перед собой, она повернулась и бросилась к двери, чтобы уйти, но Николас быстро догнал ее, схватил за руку и вывел из комнаты.

— Дорогая, ты не можешь так просто повернуться и уйти, — сказал он. — Не надо давать сплетникам такое оружие.

Жаклин ничего не ответила, но покорно последовала за ним, чтобы попрощаться с хозяйкой и вообще сделать все, что нужно.

В гондоле, пересекающей канал, оба не произнесли ни слова. Жаклин пыталась понять, заставит ли услышанное Блэкторном отпустить ее, но не чувствовала при этом ни страха, ни отчаяния. Как будто все происходило не с ней.

Слуги, очевидно, уже легли; когда они вошли в холл, не было видно даже Тавернера.

— Поднимайся к себе. — Это были первые слова, которые она услышала от Блэкторна после того, как они ушли с вечера. — Я сейчас приду.

Жаклин промолчала, с ужасом чувствуя, что готова броситься ему в ноги, моля простить ее за то, что было не ее, а его виной. Вот куда завела ее эта безрассудная любовь! Она повернулась и с прямой спиной стала подниматься по лестнице.

Николас посмотрел вслед удаляющейся фигуре, такой прямой, такой стройной в розовом шелковом платье, и подошел к темному окну, за которым серебрился под светом луны канал. Ему надо было немного прийти в себя, чтобы слепая горячая ярость перестала застилать глаза.

Когда он вошел в спальню, которую освещала лишь одна свеча, Жаклин сидела на стуле, аккуратно сложив руки на коленях. Она не поднимала глаз, пока он не сунул бокал бренди в ее ледяную руку.

— Заведение мадам Клод? — мягко спросил Николас, прислонившись к стене.

Жаклин передернула плечами. Он видел, что ее бьет дрожь. Ему хотелось подойти к ней, обнять и не отпускать до тех пор, пока эта дрожь не прекратится. Но он не двигался с места, опасаясь, что, если на этот раз она скажет «нет», он не послушается.

— Я видела тебя там, — сказала Жаклин каким-то чужим голосом. — Той ночью, когда этот человек… изнасиловал меня. Они тащили меня наверх, и я услышала твой голос. Ты был там в это время.

— Возможно, — голос его был холоден и спокоен. — Я не видел тебя.

— Видел! Ты спросил мадам Клод, можно ли будет позже получить меня.

Николас не вздрогнул.

— Как ты туда попала?

— Меня отвел туда… один человек. Он нашел меня на улице, когда я пыталась очистить карманы у пьяного, и продал меня этой страшной женщине. — Ее лицо исказила гримаса. — Они сначала напичкали меня чем-то, а потом устроили аукцион — продали тому, кто дал больше. По-моему, ты сегодня представил его как графа Рексхэма.

— У него отвратительная репутация.

— Могу себе представить, — горько усмехнулась Жаклин. — Он любит девственниц. И любит причинять боль.

— Сколько времени ты пробыла там?

Она взглянула на него:

— Достаточно долго.

— И все-таки?

— Ты хочешь знать, насколько меня там развратили? Или тебе интересно, нравилось ли мне это? Научилась ли я чему-нибудь, чтобы продемонстрировать это тебе? — Она была на грани истерики.

— Нет, — сказал Николас, стараясь казаться равнодушным. — Я хочу знать, как долго я должен заставить его страдать, прежде чем убью его.

Жаклин покачала головой:

— Месть ничего не даст. Разве ты не видишь, что даже я поняла это? Почему ты хочешь убить его? Ты ведь не сможешь убить всех, кому я продавала свое тело.

Он сделал медленный глоток.

— Не исключено, что смогу. Если мне хватит времени. Сколько же их было?

Жаклин встала со стула и подошла к нему.

— Я продавала себя на улицах Парижа, — сказала она вызывающе. — Неужели ты думаешь, что я запоминала имена?

Он смерил ее с головы до ног непроницаемым взглядом.

— Весьма трагично, моя дорогая. — И затем сказал посуровевшим голосом: — Ты выжила, Жаклин. Ты делала лишь то, чего не могла не делать. Не стоит тратить время на стоны, вздохи и сожаления. Меня, черт побери, не интересует, сколько мужчин ты обслужила в темных аллеях Парижа. Если тебе это доставит удовольствие, то я могу убить их всех, но сомневаюсь, что сумею их отыскать. Мне, в общем-то, все равно. Важно другое — что это не все равно тебе. Ты презираешь себя за то, что выжила, и я до сих пор не понимаю почему.

— Потому что не выжил Луи! — воскликнула она.

— Твой брат? — резко спросил он. — Так ты делала это ради него?

— Это уже неважно.

— Очень даже важно! Если ты делала это не для себя, а для того, чтобы спасти человека, которого любила, и продолжаешь казниться из-за этого, ты даже еще большая идиотка, чем я думал.

— Да, идиотка, — сказала она, чувствуя себя совершенно несчастной. — Идиотка — потому что все еще надеюсь найти мир в своей душе, потому что надеюсь поверить хоть одному человеческому существу. Я даже чуть не поверила… — Задохнувшись, она замолчала.

Николас схватил ее за руку и притянул к себе.

— Ты не закончила, Мамзель, — холодно сказал он. — Чуть не поверила — кому? Договаривай!

Жаклин попыталась вырваться, но у нее, разумеется, ничего не получилось.

— Это тебя я должна убить! — в ярости крикнула она. — Это ты виноват во всем!

— О Жаклин! Тебе не надоело? — огрызнулся Николас. — Всему виной жадность твоего отца. Это он навлек на вашу семью все эти несчастья. Согласен, я был глупым, эгоистичным мальчишкой. Но это не я продал тебя в публичный дом, не я изнасиловал тебя. — Он грубо отшвырнул ее от себя. — Если тебе так хочется меня убить, перестань болтать и действуй!

Николас достал из-за пояса нож и сунул ей в руку. Большой, очень острый нож.

— Хочешь меня убить? — Он распахнул на груди свою белоснежную рубашку. — Давай!

Жаклин в ужасе уставилась на нож, затем подняла глаза на него.

— Давай же! — прогремел он, схватив ее за запястье и направив нож себе в грудь.

Она закричала, вырываясь, и нож скользнул по плечу. Он почти не почувствовал боли, только рубашка сразу намокла. Он отпустил запястье Жаклин, и она в страхе прижалась к стене, все еще держа в руке окровавленный нож.

— Не можешь? — Николас надвигался на нее. — Ведь не можешь? Тебе остается одно из двух, Жаклин. Либо убить меня — либо полюбить. Решай!

Он видел, как ее рука еще сильнее сжала рукоятку ножа. Не исключено, что на сей раз она сделает это. Он стоял и ждал.

— О бог мой! — простонала Жаклин, выронив нож, и бросилась в его объятия.

Николас подхватил ее на руки, торжествуя. Шелк ее платья треснул под его нетерпеливыми пальцами. Он бросил ее на кровать и сам упал сверху, срывая с себя одежды. Он так давно не прикасался к ней! Когда он прижал свои губы к ее губам, Жаклин вернула ему поцелуй, и он почувствовал, что щеки ее мокры от слез. Ему хотелось незамедлительно погрузиться в ее тело, в эту горячую, влажную от желания плоть. Ее маленькие груди были мягки под его губами; она перебирала его волосы, притягивая его голову к себе. А он все целовал, целовал ее губы, грудь, живот, ноги…

Николасу казалось, что весь опыт близости с бесчисленным количеством безликих, не запомнившихся ему женщин все как будто бы копился в нем лишь для этой женщины, которую он хотел вознести на вершину блаженства. Его кровь стекала на ее бледное плечо, и это доставляло ему какое-то странно первобытное удовольствие. Она словно бы связывала их воедино, связывала навсегда. Почувствовав, что не может больше ждать, он прижал руки Жаклин к матрасу и заполнил ее собой, медленно и глубоко.

Николас хотел действовать осторожно, не спеша, но, как только он проник в нее и все ее тело напряглось, принимая его, он перестал контролировать себя. Он забыл обо всем в этой бешеной гонке к блаженству, и ее крик последнего удовлетворения слился с его криком.

Николас отпустил руки Жаклин и прижался щекой к ее щеке, сглатывая ее слезы, пока она билась под ним в рыданиях. Он чувствовал, что эта женщина завладела тем, чего, как он думал, у него уже нет, — его сердцем. И знал, что в последний час своей жизни будет помнить об этом. Если это называется слабостью, то пусть, ему это уже все равно.

Как только Жаклин овладела собой, она попыталась отвернуться от него, хотя тела их по-прежнему были слиты воедино.

— Оставь меня, Николас! — взмолилась она. — Не мучай меня больше, не оскорбляй. Отпусти меня.

— Мне кажется, что я уже объяснил тебе, — терпеливо сказал он, целуя ее веки. — Я тебя не отпущу теперь уже никогда.

— Не надо! — воскликнула она. — Не будь со мной добрым и ласковым. Особенно сейчас. Ведь теперь ты знаешь, кто я такая, кем мне пришлось стать…

— Знаю, — согласился он. — Ты очень опасная женщина. Храбрая, свирепая, ужасная. Если бы я мог, моя дорогая, я бы давно тебя отпустил. Но я не могу.

— Николас…

— Шшш! — Он повернулся на бок и заключил ее в свои объятия. — Не стоит тратить время на слезы и сожаления. Ты не можешь изменить свое прошлое, и никакая месть тут не поможет.

— Не надо! Не будь так добр, — прошептала она. — Ради бога, Николас!

— Я никогда не бываю добрым, — усмехнулся он. — Тебе бы уж пора это понять. Я эгоист, мне неведомы чувства чести, благородства и милосердия. — Он осторожно отодвинул ее влажные волосы с залитого слезами лица. — Кому, как не тебе, знать это!

— Николас…

— И чтобы еще раз доказать тебе это, я сейчас опять займусь с тобой любовью. Несмотря на твое справедливое негодование, несмотря на то что ты, может быть, этого и не хочешь, я намерен начать все сначала и познать, чему ты научилась у сотен и тысяч мужчин на улицах Парижа.

— Не шути над этим! — Жаклин спрятала лицо на его плече, что ему весьма понравилось. — Их было три, — чуть слышно сказала она.

— Три сотни? — спросил он, гладя ее по спине и чувствуя, как теплеет и оживает ее кожа.

— Трое мужчин, точнее — два с половиной.

Он с трудом удержался от смеха.

— Как это — два с половиной? Я тебе уже говорил, что для меня число не имеет значения. Но просто интересно.

— Первым был граф, — пробормотала она. — Потом Порше, мясник. А потом, когда Мальвивр захотел, чтобы я… — голос ее прервался, она приподняла голову и взглянула на Николаса. — Я убила его.

— Ты всегда была кровожадной девицей, — ласково сказал он, погладив ее по голове. — Почему же ты убила этого… Мальвивра, кажется?

— Это он продал меня мадам Клод, — ответила Жаклин.

— Ну, в таком случае совершенно очевидно, что он заслужил это больше, чем я. — Николас прижал ее к себе еще крепче. — И чем же ты воспользовалась в тот раз, дорогая? Неужели ядом?

— Я тебя не понимаю! — закричала Жаклин, схватив его за плечи. — Как может это тебя развлекать?!

— А разве ты еще не поняла, мой ангел, что в жизни нужно либо смеяться, либо плакать? — Он погладил ее по все еще влажной щеке. — По-моему, на сегодня ты наплакалась уже достаточно.

Внезапно он резко повернулся на спину, посадил Жаклин на себя и вновь погрузился в нее.

Жаклин была явно шокирована и тщетно пыталась освободиться. Ему стало ясно, что она совсем неопытна, и он быстро перебрал в уме, чему должен ее научить.

— Николас! — возмущенно воскликнула она.

Он улыбнулся:

— Вранье все это. Ты действительно провела последние десять лет в монастыре. Храбрись, моя маленькая девочка. Тебе это может понравиться. — Он крепко держал ее бедра, а она все еще пыталась вырваться. — Ну, пожалуйста!

Жаклин знала, что он ни разу в жизни не сказал женщине «пожалуйста». Закрыв глаза, она плотнее обхватила его плечи, но больше не вырывалась.

Она оказалась хорошей ученицей: быстро поймала ритм и, забыв о своей застенчивости, дрожащая от страсти, делала все, чтобы доставить удовольствие и себе, и ему. Наконец ее крик, эхом оттолкнувшись от вод канала, слился с его собственным криком.

Жаклин упала на него, абсолютно обессиленная. Прижав ее с улыбкой к себе, Николас вдруг почувствовал, что и сам вот-вот провалится в сон. Царапина на его плече все еще саднила, но он и не пошевелился, чтобы как-то уменьшить боль. Если это плата за Жаклин, то она ничтожна. За то, что они оба сейчас испытали, он бы, если нужно, дал отрезать свою руку.

«Она такая маленькая, такая решительная, такая сильная, такая ранимая», — думал Николас, чувствуя, что эта женщина ему нужна — ему, который никогда ни в ком не нуждался. Он теперь никому не позволит причинить ей боль. Он и сам причинил ей слишком много боли, и минимум, что он теперь для нее может сделать, — это никому не дать ее в обиду.

Николас подождал, пока не убедился, что ее теперь ничто не разбудит. Ему тоже ужасно хотелось спать — заснуть в ее объятиях, впитывая в себе ее аромат, аромат их любви, заполняющий комнату… Но перед ним сейчас стояла более важная задача. Задача, которую, черт побери, нельзя откладывать.

Николас знал, что Венеция — международный город; казино и игорные дома открыты круглосуточно, балы и вечеринки длятся до утра. Он заглянул в три места, прежде чем в одном из лучших игорных домов нашел графа Рексхэма, увлеченного игрой в фараон.

Почувствовав, что над ним нависла чья-то тень, граф поднял голову. Николас понял, что он уже изрядно набрался. Но это было неважно. Пьяный или трезвый — Рексхэм умрет. Хотя общество наверняка больше устроило бы, если бы его светлость пребывал в трезвом состоянии.

— А, это вы, Блэкторн! — воскликнул он, злобно сверкнув глазами. — Прекрасно. Я надеялся, что еще увижу вас. Меня интересует ваша божья коровка. Мы ведь с ней не закончили. Ну что, сыграем за нее? За такую женщину я готов играть всю ночь, всю неделю!

— Я не собираюсь играть с вами, Рексхэм, — сказал Николас ласково. — Я намерен убить вас.

— Не глупите, старина! Люди не убивают друг друга из-за шлюх. Мне показалось, вам не понравилось, что я узнал ее… Ну что же делать?! У меня всегда была отличная память. Выпьем, старина! — Он протянул Николасу хрустальный бокал с вином, но в глазах его была легкая тревога.

Николас взял в руку бокал.

— Вы абсолютно правы. Джентльмены не сражаются из-за проституток. Но так как дама, о которой идет речь, моя невеста, мы можем считать, что вопрос стоит иначе.

Рексхэм и не пытался скрыть своего удивления.

— Ради бога, старина! Я, должно быть, обознался. Прошу принять мои извинения…

— Этого недостаточно, — сказал Николас и в следующую секунду выплеснул содержимое бокала в лицо Рексхэму.

В комнате стало тихо. Рексхэм вынул из рукава кружевной платок и вытер лицо. Он побледнел — и не без основания. Он не мог повторить свои извинения после оскорбления, свидетелями которого были знатные, равные ему по рангу люди. Он посмотрел Николасу в глаза и понял, что обречен.

— К вашим услугам, — сказал он, и голос его заметно дрогнул.


Николас надеялся разделаться с ним быстро и поскорее вернуться в объятия Жаклин, чтобы она и не узнала, что он уходил. Впрочем, он сделал все от него зависящее, чтобы вымотать ее, так что она, скорее всего, проснется лишь завтра во второй половине дня. Он уже и счет потерял дуэлям, на которых дрался. Иногда из-за сущего пустяка. То ему камзол у кого-то не понравился, то голос… Случалось ему и убивать. Отошедший в мир иной Джейсон Харгроув — одна из его жертв. Но никто из тех, с кем он дрался, никто из тех, кого он убил, не заслуживал смерти так, как лорд Рексхэм.

В Венеции на такие вещи смотрели просто. Коль скоро два английских джентльмена решили во имя чести сразиться на дуэли, то ради бога. Столы сдвинули в сторону, выбрали секундантов — и дело пошло.

Николаса ослепляла ненависть, ослаблял гнев, но тем не менее он не получил ни единой царапины. Сознание собственной правоты придавало ему сил, а его меч, и всегда-то искусный, казалось, обрел новое дыхание. С Рексхэмом все было иначе. Он умирал слишком долго. Его кровь была повсюду, и перед концом несчастный трус зарыдал, приведя в ужас окружающих.

— Проклятый негодяй! — пробормотал старый знакомый Блэкторна Хоптон, вызвавшийся быть его секундантом, когда все было кончено. — Мы все знали, что он чудовище. Но никогда бы не подумал, что благородным мстителем окажешься ты, Блэкторн.

— Забавно, не правда ли? — глухо отозвался Николас, глядя на кровь, испачкавшую его руки.

Хоптон, взглянув на тело Рексхэма, передернул плечами.

— Не очень-то, — сказал он. — Смерть — она и есть смерть, даже если ее заслужили. Вряд ли это забавно.

Николас проследил за его взглядом.

— Нет, конечно, нет, — сказал он и вышел в венецианский рассвет с испачканными кровью руками, с запятнанной кровью душой. Ничего, сейчас он увидит Жаклин и поймет, что этот грех ему не зачтется.

22.

Когда Жаклин проснулась, по потолку плыли зеленые и голубые тени. Она лежала в мягкой кровати. Ей было так хорошо и покойно. Правда, она лежала тут одна, но все равно испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие.

Жаклин перекатилась на спину и стала рассматривать узоры на потолке — отражение воды в канале мешалось с проблесками рассвета.

«Только это не рассвет, а закат», — поняла она, когда, встав и накинув на себя одеяло, подошла к окну. Она проспала почти целый день!

Но где же Николас?..

Слуги были заняты. Они приводили в порядок другие комнаты. Вздохнув, Жаклин умылась и надела на себя простое облегающее платье цвета слоновой кости. Хотя, наверное, ей следовало бы надеть что-то пурпурное. Однако, как ни странно, после самой эротичной ночи в своей жизни она ощущала в себе нечто девическое, чего она не чувствовала вот уже десять лет.

Но где же он? Не может быть, чтобы он бросил ее! А может, после ее признаний решил наконец отпустить?.. Ведь это можно считать самой изощренной местью — прорваться сквозь ее оборону и оставить ее.

Но ведь Николас сказал, что никогда не отпустит ее, что она будет с ним всегда — или умрет! И она поверила ему. Хоть он сам настаивал, что никогда не держит слово…

Тавернер, казалось, был обеспокоен. Он уверял, что не знает, где Николас, но скрыть своей тревоги не мог. И его беспокойство передалось ей.

Слуги удалились в свои комнаты. Тавернер отправился искать своего хозяина, хоть и заявил, что просто идет прогуляться. Жаклин как потерянная бродила по палаццо. Была уже полночь, когда она поднялась наверх. Дом был тих и безлюден. Миновав свою маленькую комнатку, она направилась в спальню Николаса. Тонкая свеча в ее руке давала мало света, и она поставила ее на столик у двери и огляделась в поисках канделябра.

— Оставь так, — донесся до нее из темноты голос Николаса.

От облегчения Жаклин чуть не заплакала. Закрыв дверь, она прислонилась к ней. Было очень темно, и она с трудом разглядела, что он стоит у окна, глядя в звездную ночь.

— Ты тут давно? — спросила она.

Николас повернулся, и Жаклин увидела, что на губах у него вновь играет холодная насмешливая улыбка, которую она надеялась больше не увидеть.

— Недавно. Он мертв.

Жаклин изумленно уставилась на него:

— Кто?

— Рексхэм. Я рассчитался за тебя, моя дорогая. Теперь хотелось бы знать, кто рассчитается за тебя со мной…

— Ты его убил?!

— А ты могла сомневаться в этом? — Он резко взмахнул рукой. — Я ведь умею убивать. Хотя на этот раз сам себя превзошел — два человека меньше чем за месяц. Но не волнуйся, это была честная дуэль с массой свидетелей. Нас никто не будет с позором изгонять из Венеции.

Жаклин услышала в его голосе отчаяние и вдруг поняла: ее бессердечный, полусумасшедший Блэкторн вновь стал человеком. Подойдя к нему, она приподнялась на цыпочки, взяла его лицо в ладони и прошептала:

— О Николас, мне так жаль…

— Жаль? Почему же? Еще одна смерть от моей руки мало что меняет. А если кто-то и заслуживал смерти, то это Рексхэм. Ты лишь одна из его многочисленных жертв, не первая и не последняя. Он заслужил именно такую смерть: лежа в своей крови и моля о великодушии.

— О боже! — прошептала она, обнимая его за шею. — Николас…

Он резко отстранил ее.

— Извини, но я не в том настроении, — сказал он с горьким смехом. — И вообще, я сейчас не гожусь в компанию. Я продержался сколько мог, но развлечения Венеции не для меня. Я освобождаю тебя от своего присутствия.

Жаклин схватила его за руку.

— Николас, я люблю тебя!

— Не надо! — резко бросил он, но руки не отнял. — Как же ты не понимаешь?! Ведь я постоянно доказываю тебе: я чудовище, я не стою любви, вообще не стою ничего…

— Я люблю тебя! — повторила она, обвив себя обеими его руками и все теснее прижимаясь к нему. — Я люблю тебя…

Внезапно он издал какой-то странный звук и опустил голову на ее плечо. Жаклин почувствовала, что его пронизывает дрожь, и прижала к себе его голову, как прижимала бы раненого ребенка, как прижимала бы утерянного брата. Подняв голову, она прижала свои губы к его. Когда Николас начал целовать ее, она не сопротивлялась — наоборот, сама начала расстегивать пуговицы на его рубашке, а потом стащила ее с плеч. Жаклин нашла небольшой шрам, который оставил ее нож, и приникла к нему губами. Она целовала его плечи, его по-мужски плотные сосцы, его живот — и, наконец, прижалась губами к бугру под бриджами.

— Нет, Жаклин! О бог мой, да, да… — еле выговорил он, не в силах больше сдерживать себя.

Она сорвала с него одежду. Его кожа была гладкой и горячей. Она хотела его, нуждалась в нем! Следуя инстинкту, она опустилась перед ним на колени и взяла его трепещущую плоть в рот.

Николас вцепился ей в плечи и опять застонал, не в силах более сдерживать себя. Потом поднял ее, и, обхватив его ногами, она стала двигаться в такт с ним, дрожа от наслаждения. Их тела покрывал пот, и внутри нее что-то вдруг взорвалось, и тело, казалось, разлетелось на миллион кусков. Она услышала его крик, крик восторга и наслаждения, и, не отрывая своих губ от него, все впитывала и впитывала в себя его семя.

Николас умудрился каким-то образом донести ее до кровати. Жаклин лежала рядом с ним и чувствовала, что ей страшно, как никогда в жизни. Он как будто бы выпил ее до конца: ее волю, силу, гнев. Она существовала теперь только вместе с ним, для него. Она баюкала его в своих объятиях, гладила и целовала его спутанные волосы, плакала и чувствовала, как ее слезы мешаются с его слезами.


Это был сон, мечта, идиллия. Они проводили в спальне целые дни, лаская друг друга с горячностью и страстью, любовью и нежностью. Они занимались любовью в кровати, на полу, на столе, в ванной. Стоя, сидя, лежа. Он не мог насытиться ею, вновь и вновь погружаясь в ее тело. Она не могла насытиться им.

Жаклин понимала, что когда-то этому придет конец. Прошлое настигнет ее рано или поздно. Перед ее затуманенным взором стояла сцена в доме мадам Клод, когда мужчины устроили на нее аукцион. Рексхэм победил, но ведь остальные тоже запомнили ее. И Николасу придется убить их. Ее не волновало, что погибнет несколько развратных мужчин. Но мысль о том, что может погибнуть один, самый беспутный, убивала ее.

Она всегда считала его таким сильным, таким хладнокровным, неподвластным каким бы то ни было эмоциям, кроме собственного гнева. Но теперь гнев и желание отомстить исчезли. Красивый молодой человек, которого она когда-то так любила, был снова здесь, вместе с ней, но с ней же был и ее мучитель. Все слилось воедино. Негодяй, предатель, потерянная душа, романтический юноша — все это был он, и он нуждался в ее любви больше, чем понимал это сам! Ей хотелось одарить его этой любовью, убаюкать на своей груди, успокоить его измученную душу. Она хотела стать для него возлюбленной, матерью, другом и ребенком. Но Жаклин знала: ее присутствие в его жизни окончательно уничтожит его — завершит то, к чему он так долго стремился и чего так долго избегал.

Им оставалось недолго быть вместе, и тем драгоценнее становились эти мгновения. Утро они обычно проводили в постели. Солнце играло на их телах, и Николас пытался научить ее всяким пикантным штучкам, а она изо всех сил колотила его кулачками, поняв правила игры. Днем он иногда уговаривал ее прокатиться в гондоле и безжалостно высмеивал до тех пор, пока кожа ее не начинала приобретать зеленоватый оттенок. Тогда он приказывал гондольеру остановиться и потом на руках нес ее домой. Жаклин еще больше укачивало от этого, но она молчала.

Вечерами, поужинав под звездами холодным цыпленком, они танцевали. Николас напевал старинные английские мелодии, а она вновь училась танцевать вальс.

Ночью, если Николас не мог заснуть, она баюкала его в своих объятиях, и он все рассказывал ей о своем прошлом, о своих неблаговидных поступках, о своей вине перед ней, перед людьми, перед самим собой. Он рассказывал ей о женщинах, которых погубил, о состояниях, которые наживал и терял, о бездумной погоне за удовольствиями и о том, что он хотел бы забыть. Больше всего он хотел забыть о том, как предал юную пятнадцатилетнюю француженку со светящимися от любви глазами…

Жаклин выслушивала все. И все равно его любила. Она была воспитана в церковном представлении о том, что исповедь очищает душу. Пожалуй, в случае с Николасом это было именно так. Исповедуясь ей, он снимал груз со своей души. Он теперь мог смотреть ей в глаза и улыбаться без всякой насмешки. Он научился даже смеяться.

Однако все это лишь укрепляло Жаклин в принятом решении. Она должна оставить его. У нее нет выбора. Конечно, когда она исчезнет, это приведет его в ярость. Но останется хотя бы маленький шанс, что он найдет кого-нибудь еще, кого-то достойного любви, и тогда груз былой вины навсегда покинет его.

С ней же у него такого шанса не было. Она уже слишком долго находилась рядом с последним из рода сумасшедших Блэкторнов и потому сама начинала терять рассудок.

Николас ни разу не сказал ей, что любит ее, никогда не дал понять, что за мгновениями страсти стоит для них обоих что-то большее. Но она знала, знала лучше, чем он сам, что это любовь. Любовь до конца дней. Жаклин не была уверена, что сумеет сама по доброй воле отказаться от него. После всех этих ужасных лет, после гибели родителей ее раны только-только начали заживать. Но эта боль может вернуться снова и разрушить все. Жизнь, суровая жизнь научила ее тому, что счастливый конец бывает только в сказках. Чем выше и счастливее взлет, тем тяжелее падение. И прежде чем она в этом падении увлечет за собой Николаса, она должна исчезнуть из его жизни. Должна, даже если это разобьет ее сердце, которое она давно считала разбитым. Это единственное, чем она может одарить его.

Возле палаццо был выходящий к каналу маленький садик. Садом никто не занимался — садовник давно нашел себе хозяев побогаче. И Жаклин, когда светило солнце, проводила там долгие часы, приводя сад в порядок и стараясь не думать о будущем. Однако она не могла отделаться от чувства, что ее теперешняя жизнь — это всего лишь жизнь взаймы. Скоро все должно кончиться.

Это случилось раньше, чем она ожидала. Однажды утром Николас подошел к ней, когда она, сидя на корточках, работала в саду, и заявил:

— Завтра мы возвращаемся в Англию: у меня там возникли кое-какие неотложные дела. Не беспокойся, мы постараемся туда попасть как можно быстрее. Меня, признаться, всегда удивляло, что такую сильную женщину так ужасно укачивает.

Жаклин не удалось выдавить из себя улыбку.

— Но я не хочу возвращаться в Англию! — воскликнула она. — А ты разве можешь туда вернуться? Разве тебя там не ищут?

— С этим при желании можно будет разобраться. У меня еще остались влиятельные друзья. Тавви поможет тебе собрать вещи.

Жаклин набрала в грудь побольше воздуха и наконец решилась:

— В таком случае поезжай без меня.

Выражение его лица изменилось. Оно вновь стало жестким и холодным.

— Не говори глупостей!

— Будь благоразумным, Николас. Я не нужна…

Он схватил ее за плечи и так быстро поставил на ноги, что она даже не успела договорить.

— Нужна, — сказал он злым сдавленным голосом. — Я, кажется, тебе это уже объяснил. Я не отпущу тебя. Никогда.

Он поцеловал ее, и она обняла его, не в силах сопротивляться, понимая, что с каждой минутой любит его все больше. И что ей все труднее расстаться с ним.

Ужасно, что она не сможет даже попрощаться с ним: он наверняка остановит ее. Поэтому Жаклин лишь молча посмотрела ему вслед, когда он отправился делать распоряжения в связи с предстоящим отъездом. Она знала, что у нее мало времени: нужно продумать предстоящий побег и решить, что ей делать дальше. Но пока что ей это не удавалось. Ее мысли метались, по щекам текли слезы, она презирала себя за них, но не могла остановиться.

И тут до нее донесся голос, который она уже не надеялась когда-нибудь услышать:

— Жаклин!

Она изумленно обернулась и увидела в дверях, ведущих в сад, высокую фигуру Эллен Фицуотер. За ней маячила другая, еще более высокая.

Она вскочила, пробежала через сад и, рыдая, бросилась на грудь Эллен.

— Мой бедный ангелочек! — воскликнула Эллен, прижимая ее к себе. — Как ты, должно быть, настрадалась! Но теперь все будет хорошо. Мы здесь, с тобой, и Тони обещал мне, что не допустит более, чтобы Николас обижал тебя.

Жаклин не могла произнести ни слова: ее душили рыдания. Эллен взяла ее под руку и провела в гостиную.

— Тони, попроси принести нам чаю. Жаклин нужно успокоиться.

Эллен усадила ее на кушетку, и Жаклин даже сумела улыбнуться.

— Вы, англичане, считаете, что чай нужен во всех случаях жизни.

— Так и есть. Поэтому мы — такая степенная и уважаемая нация, — сказала Эллен.

— О да! Достаточно посмотреть на Николаса Блэкторна. — Голос Жаклин дрогнул.

— Что он сделал с тобой, дорогая? Что-нибудь ужасное? Он причинил тебе боль? Как он посмел увезти тебя?! Ты его очень ненавидишь?

Жаклин вдруг расхохоталась и никак не могла остановиться, пока ее смех не перешел в рыдания.

— Увези меня от него, Эллен! — с трудом произнесла она.

— Не волнуйся, моя дорогая. Мы с Тони защитим тебя. Николас до тебя больше в жизни не дотронется. Тони за этим проследит.

— Тони за этим проследит? — как эхо повторила Жаклин, на минуту забыв о себе. Она посмотрела на обручальное кольцо Эллен с сапфирами и бриллиантами и сумела улыбнуться. — Теперь понимаю…

Эллен покраснела до корней волос.

— Я всегда его любила, ты же знаешь. О Жаклин! Я так счастлива! Ты просто не представляешь, что это такое.

— Отчего же? — мягко сказала Жаклин. — Представляю.

— О нет! — Эллен задохнулась. — Я ничего не понимаю. Мне казалось, что ты ненавидишь Николаса. Ты не… Не может быть, чтобы ты…

— Я люблю его, Эллен.

— О господи! Почему именно его?! Эгоистичного, испорченного, думающего только о себе… Я бы его просто убила!

— Он действительно вызывает у людей желание это сделать, — горько усмехнулась Жаклин. — Но сейчас речь не об этом. Я должна уехать отсюда. Немедленно, пока он не вернулся. Понятия не имею, где он, но он может появиться в любую минуту.

Эллен казалась совершенно обескураженной.

— Не бойся, мы увезем тебя. Хотя если ты влюблена в него, то можно заставить его на тебе жениться.

— Нет! — поежилась Жаклин. — Так будет только хуже.

Вернулся сэр Энтони Уилтон-Грининг, его красивое лицо выражало сочувствие.

— Не волнуйтесь, дорогая. Мы сделаем все, чтобы помочь вам.

Жаклин тяжело вздохнула. Она не могла подвести людей, которые были так добры к ней.

— Я не уверена, что вы захотите помогать мне, когда узнаете, кто я такая на самом деле.

— Не говори глупостей. Ты всегда скрывала свое прошлое, но я не дура. Думаю, что во время Террора ты потеряла родителей. Ты, должно быть, из достойной семьи. Кровь всегда сказывается.

— Моим отцом был граф де Лорне. Крестный отец Николаса.

Эллен от удивления даже дышать перестала.

— Вот уж не думала, что ты такого знатного происхождения, — призналась она. — И все равно я не понимаю, почему это может помешать нам помочь тебе.

— О, разумеется, не это! — Жаклин мучительно покраснела. — Когда моих родителей убили, мы с братом жили в Париже на улице, и я… — Она остановилась, слова застревали у нее в горле. — Я зарабатывала на жизнь единственным, что у меня было.

Хотя на руке Эллен и было обручальное кольцо, она непонимающе смотрела на свою подругу. Зато сэр Энтони мигом все понял и встал между ними. «Ну вот, он уже хочет оградить Эллен от моего присутствия», — подумала Жаклин.

Но Энтони вдруг наклонился и взял ее руки в свои огромные ладони.

— Это было тяжелое время, мадемуазель. Никто не смеет винить вас за то, что вам пришлось делать, чтобы выжить.

Она сумела слабо улыбнуться:

— Забавно. Николас говорит то же самое.

— Что говорит Николас? — прервал их холодный угрожающий голос.

Сэр Энтони отпустил ее руки и повернулся к Николасу Блэкторну. Он стоял в дверном проходе, глаза его сузились, лицо было напряжено, бледно.

— Добрый день, Блэкторн, — достаточно вежливо приветствовал его Энтони.

— А, моя маленькая кузина тоже здесь! — Николас прошел в комнату. — Чем обязаны?

— Мы забираем Жаклин! — выпалила Эллен.

— С какой это стати? — усмехнулся Николас. — Она остается со мной.

— Не глупи, Блэкторн! — вмешался сэр Энтони. — Разве ты мало принес ей горя? Она не заслуживает, чтобы…

— Ба! Да ты никак для себя ее решил оставить? — Глаза Николаса угрожающе сузились. — Если ты до нее дотронешься, я у тебя сердце вырежу!

Жаклин уже видела на его лице подобное выражение — после того, как он убил графа Рексхэма. Она понимала, что он может убить опять, и это приводило ее в ужас. Если Николас сразится на дуэли с сэром Энтони, он или оставит вдовой ее лучшую подругу, или погибнет сам.

— Прекрати! — закричала она. — Сэр Энтони женат на твоей кузине! Я его не интересую…

— Тобой, дорогая, не заинтересуется только мертвый, — ответил Николас. — Вот сэр Энтони, видимо, им и станет.

— Ну что ж, попробуем, — вежливо отозвался Энтони. — Я, по правде говоря, думал, что ты устал убивать людей, но у тебя это, видимо, уже вошло в привычку.

— Попробуй, может, с тобой произойдет то же самое, — угрожающе произнес Николас. — Готов доставить тебе удовольствие.

Эллен встала с дивана и решительно взяла Жаклин за руку:

— Пошли. Пусть сами разбираются.

— Нет! — закричала Жаклин, повиснув у нее на руке. — Они убьют друг друга!

— Иди в свою комнату и жди меня, — приказал Николас.

— Прекрасная идея. — Эллен потянула Жаклин за собой. — Идем.

— Ты не понимаешь! — все еще пыталась объяснить Жаклин, пока подруга чуть ли не несла ее по длинной винтовой лестнице. — Он убьет его! Он убьет твоего мужа, и это окончательно погубит его самого…

— Ты плохо знаешь Тони. Он вполне в состоянии справиться с Николасом. Мой кузен, конечно, очень опасен, но я научилась безоглядно доверять Тони. Мы соберем твои вещи и к тому времени, как они закончат, будем готовы отправиться к нам в отель.

Она остановилась на верхней площадке и внимательно посмотрела на Жаклин.

— А может, ты все-таки хочешь остаться с ним? Мне кажется, что ты ему небезразлична. Трудно это себе представить, но, если ты его любишь, еще есть надежда, что в будущем он может измениться. Я никогда раньше не видела, чтобы он кем-то увлекался.

— Ну как ты не понимаешь?! Я не могу остаться!

Эллен покачала головой.

— Вы, французы, вообще сумасшедшие. Я всегда это подозревала. Да, чуть не забыла! Тебе пришло письмо, я вожу его с собой вот уже почти месяц.

Снизу послышались звуки ударов стали о сталь.

— Они дерутся на шпагах! — с ужасом воскликнула Жаклин.

— Тони вполне может защитить себя и при этом не убить Николаса, — сказала Эллен спокойно, но голос ее чуть заметно дрогнул. — Нужно довериться богу.

— Я в него давно не верю.

— Это ужасно, дорогая. Но, надеюсь, для тебя еще не все потеряно. Проводи меня в свою комнату, и я соберу твои вещи, пока ты будешь читать письмо.

Жаклин страшно хотелось сбежать вниз и встать между мужчинами. Но Эллен была выше, сильнее и решительнее. Она втащила ее за собой в спальню, толкнула на стул и сунула ей в руки помятый листок.

Жаклин тупо уставилась на него — почерк был ей незнаком. Письмо адресовалось гражданке Жаклин де Лорне, и это уже было страшно. Кто мог знать, куда она исчезла, если она солгала даже толстой Марте в «Красной курице»?!

Дрожащими руками Жаклин разорвала конверт. Ее приятель старьевщик не умел ни читать, ни писать, но имел множество знакомых, которые были не прочь заработать несколько су. Он-то знал, куда она отправилась. Старик знал все.

Жаклин подняла голову. По ее щекам струились слезы.

— Мой брат жив! — Голос ее прервался. — Его нашли…

Эллен засунула в баул еще одну сорочку и подняла голову.

— У тебя есть брат?

— Он в маленькой французской деревушке в горах. Я должна ехать к нему, Эллен! — Она вскочила на ноги, смахнув с лица слезы.

— Конечно, — не колеблясь ответила Эллен и посмотрела на баул с вещами, которые так старательно упаковывала. — Вот только не знаю, поместится ли он…

Жаклин недоуменно на нее посмотрела.

— Что ты имеешь в виду?

— Всего лишь то, что я еду с тобой. Я уже привыкла к разъездам с тех пор, как мы с Тони отправились искать тебя. Я тебя ни за что не пущу одну. Я знаю, как ты боишься вновь оказаться во Франции, а со мной тебе будет не так страшно.

Жаклин усмехнулась. Разве Эллен, наивная Эллен хоть в какой-то степени может дать отпор тем темным силам, которые угрожают ей во Франции? По сравнению с ней Эллен вообще грудной ребенок. Но тем не менее Жаклин была ей очень признательна.

— Нет, — твердо сказала она. — Твой муж не допустит этого.

— А ему нельзя с нами? — задумчиво спросила Эллен.

— Ни в коем случае. Я должна ехать одна. В письме категорически запрещается брать с собой сопровождающего. В противном случае брата я не увижу.

Эллен какое-то время боролась с собой, потом широко улыбнулась.

— Говорят, что разлука только раздувает пожар любви, — сказал она. — Тони простит меня.

— Ты со мной не поедешь!

— Если ты меня с собой не возьмешь, я спущусь вниз и все рассказу Николасу. И он тебя не пустит.

Жаклин удивленно уставилась на нее.

— Я тебя не узнаю, Эллен. Ты стала такой волевой…

Эллен улыбнулась:

— Настоящая любовь делает чудеса!

— Но как же ты можешь оставить его?

— Он знает, что я у тебя в неоплатном долгу. Он поймет, — сказала Эллен упрямо.

Жаклин попыталась привести еще какие-то аргументы, но в конце концов сдалась. Если честно, она хотела бы, чтобы Эллен была с ней рядом. И не потому, что предстоящее возвращение в страну, в которую она поклялась больше не возвращаться, было для нее тяжело. Гораздо тяжелее было расставание с Николасом.

Приняв решение, Жаклин больше не колебалась.

— Выброси половину вещей, — приказала она. — Мы должны ехать налегке.

Эллен расцвела улыбкой.

— Я знала, что ты согласишься!


Николас прислонился спиной к стене; на руке, в которой он держал шпагу, была кровь. Сэр Энтони выглядел не лучше: рука его тоже была окровавлена.

— А ты, однако, молодец. Не ожидал, — отдышавшись, с трудом проговорил Николас.

— Ну, если уж быть совсем честным, то ты ведь не хотел убивать меня, Блэкторн, — отозвался Тони. — Девушка влюблена в тебя, я — в твою кузину, и вся эта драка вообще ни к чему. Почему бы тебе не жениться на ней и не избавить всех от излишнего беспокойства?

— Сомневаюсь, что она согласится, — пробормотал Николас. — Она считает, что я разрушил ее жизнь, и нельзя сказать, что она так уж не права. А если она настолько глупа, что согласится, ее шансы обрести счастье равны нулю. Ты ведь знаешь, что над родом Блэкторнов тяготеет проклятье.

— Меня уже тошнит от этой чепухи! — резко сказал Тони. — У тебя, конечно, предки еще те, да и ты от них старался не отставать. Но это не значит, что ты не можешь измениться. Если захочешь.

— С чего бы вдруг мне этого захотеть?

— Думаю, что тут нечего объяснять. Почему ты ей не скажешь этого?

— Что именно я должен ей сказать?

— Что ты любишь ее, дружище! Мне это, например, ясно, хотя я и видел-то вас вдвоем совсем недолго. Не исключено, что она и сама все знает, но, держу пари, ты ей этого не говорил.

— Тебя это не касается, черт побери!

— То-то ты из меня чуть кишки не выпустил. Если ты действительно хочешь на ней жениться, скажи ей, что любишь ее. Поверь мне, это не так уж сложно.

Чувство юмора у Николаса взяло верх.

— Пожалуй, нам стоило обсудить это до того, как я тебя чуть не убил. Не думаешь?

— Да ладно, я от тебя другого и не ждал, — махнул рукой Тони. — Но на твоем месте я бы покончил с этим вопросом прямо сейчас. Иди к ней и скажи правду.

Глаза Николаса снова сузились.

— А у тебя и в самом деле нет в этом личного интереса?

— Есть, да еще какой! Я дал слово, что, если Жаклин с тобой не останется, мы возьмем ее с собой. Тогда она станет третьим лишним в нашем милом медовом месяце, а ты наверняка опять на меня набросишься. И на этот раз мне может повезти меньше.

— Она никуда не поедет! — резко сказал Николас и, пошатываясь, направился к двери. Но его остановил внезапно появившийся Тавернер.

— У нас снова неприятности, Блэкторн, — сказал он. — Они исчезли. Обе.

Загрузка...